Владимир ФИРСОВ
РАССКАЗЫ
ПЕРВЫЙ ШАГ К БЕРЛИНУ
ОХОТНИКИ ЗА ЭЛИКСИРОМ
Твои руки, как ветер...
АЛЕКСАНДР ПЕТРОВИЧ И ВЕРОЯТНОСТНЫЙ ДЕМОН
ПРОЖИГАТЕЛЬ
АНГЕЛЫ НЕБА
ЗЕЛЕНЫЙ ГЛАЗ
КЕНГУРУ
Владимир ФИРСОВ
ПЕРВЫЙ ШАГ К БЕРЛИНУ
В 17.23 зарегистрирован разрыв силового поля на
хронотрассе А-7, Примерные отрицательные координаты
разрыва 502-510 годы Эры Коммунизма. Аварийная
группа выслана в 17.48 по восьмому каналу.
Запись в вахтенном журнале
В течение 23 ноября наши войска вели бои с
противником на всех фронтах, Особенно ожесточенные
бои проходили на Клинском, Волоколамском, Тульском
и Ростовском участках фронта.
Вечерняя сводка Совинформбюро
от 23 ноября 1941 г.
1
Когда на пульте вспыхнул красный сигнал, Росин почти не встревожился.
Разрывы силового поля иногда случались, но автоматика быстро подключала
какой-нибудь из дублирующих каналов. Но на этот раз авария, очевидно,
была серьезной - уже целых пять минут хронолет висел в зоне перехода, а
аварийная лампочка продолжала гореть. Надо было садиться, чтобы не тра-
тить зря энергию на бесполезное висение. Росин сказал "посадка" и сразу
почувствовал, что сиденье ушло куда-то вниз.
Владимир бросил взгляд на циферблат. Он знал, что при разрыве поля
счетчик врет безбожно, но большой точности ему не требовалось. Знать бы,
в каком веке случилась вынужденная посадка.
На табло отрицательного времени ярко светилось число 506. "Середина
двадцатого века" - подумал он с облегчением. Сделать посадку где-нибудь
во временах Ивана Грозного было бы, пожалуй, хуже.
Хронолет мягко проваливался в сумерки. Низкое закатное солнце обдало
пламенем верхнюю кромку облаков и улетело вверх, скрываясь в белой вате.
Под аппаратом лежал черный заснеженный лес. Владимир выбрал небольшую
полянку, подвел к ней хронолет и посадил его на снег.
Теперь оставалось ждать. Скоро дежурные восстановят или продублируют
энергоканал. Самое позднее через час-другой можно будет взлететь в зону
перехода.
Поляна выглядела достаточно уединенной, и Росин решил, что может не
опасаться любопытства местных жителей. Инструкция предписывала избегать
всяческих контактов с обитателями прошлых веков, потому что, по мнению
теоретиков, любой контакт был прямым вмешательством в прошлое, способным
изменить дальнейший ход истории. Никто не знал, скаль далеко распростра-
няются хроноклазмы, вызванные визитами путешественников во времени, поэ-
тому принимались максимальные предосторожности. Росин не был максималис-
том. Он считал, что любой человек, любое общество постоянно вмешивается
в свое будущее, изменяя его. "В будущее, а не в прошлое, - возражали
максималисты. - Прошлое менять нельзя", - "Но мы не будем менять прошлое
- в любом уже прошедшем времени наше вмешательство изменит будущее,
предстоящее людям этого времени. Этого мира..." Однако окончательного
ответа не знал никто. Поэтому все принимавшие участие в хронорейсах по-
лучали строгий приказ избегать любого вмешательства в дела предков.
На этой глухой поляне непредусмотренный контакт как будто бы не пред-
виделся. Владимир еще не встречался с обитателями прошлых веков и плохо
представлял возможную беседу с ними - даже если сейчас действительно се-
редина XX века. Он оглядел кабину, себя и скептически усмехнулся. Хоро-
ший у нас получится разговор!..
Обзорный экран не показывал никакого движения. Владимир открыл люк и
спрыгнул на снег. Лицо словно ошпарило - мороз был градусов двадцать. Он
потянул воротник своего синего, в обтяжку терилаксового комбинезона - с
легким хлопком капюшончик развернулся и удобно лег на голову, - из него
тотчас поползли струйки теплого воздуха, обволакивая лицо. Росин обошел
вокруг аппарата, оглядел шасси, сложенные панели энергоприемника, антен-
ну хронолокатора, радиатор кварк-реактора, потом решил размять ноги и
начал бегать по твердому, как бетон, кругу, выдавленному среди пушистого
снега силовым полем антигравитатора.
- Раз-два-три-четыре, раз-два-три-четыре, - задал он привычный ритм.
- Вдох-вдох-вдох - выдох, вдохвдох-вдох - выдох... Как нехорошо получа-
ется с этими визитами в прошлое. Вмешиваться нельзя, помогать нельзя...
Никто толком не знает, возникнут хроноклазмы или нет, как глубоко они
распространятся, - и все равно страхуются. Вот и приходится бояться каж-
дого встречного. Бедняги-разведчики учат древние языки, одеваются черт
знает во что, аппараты прячут в глухих лесах, чтобы только никто не до-
гадался о гостях из будущего. Вдохвдох-вдох - выдох! А зачем прятаться?
Почему не дать предкам вакцину от рака, синтезаторы пищи, чертежи
кварк-реактора? Вдох-вдох-вдох - выдох...
Тут он остановился, словно налетел на стену, потому что на пути у не-
го стояли три человека.
Было уже темно, и Росин в первый момент разглядел только, что загоро-
дившие ему дорогу люди были усталы, злы и небриты. Все они держали в ру-
ках какие-то приборы. "Вот тебе и контакт, - подумал Росин. - Теперь
объясняйся в Хроносовете... Ох, будет мне нагоняй!"
Стоявший в середине человек отрывисто произнес несколько слов - что
именно, Владимир не понял, но решил, что поздороваться следует.
- Здравствуйте, товарищи, - сказал он, протягивая руку. Тут средний
что-то снова хрипло крикнул, и в следующий момент страшная боль застави-
ла Росина согнуться пополам - это незнакомец что было силы ударил его в
живот тяжелым сапогом. На плечи и голову ему обрушились новые удары, его
сбили с ног, заломили за спину руки. Все это произошло в несколько се-
кунд. Когда ошеломленный болью Владимир пришел в себя, он уже лежал свя-
занный, а один из незнакомцев, поставив ногу на ступеньку, с опаской
заглядывал в люк интрахронолета.
Росин представил, как кованым сапог незнакомца крушит приборы, и по-
холодел. Надо все объяснить этим людям, выяснить недоразумение...
- Стойте! Туда нельзя, товарищи! - закричал он, приподнимаясь. Новый
удар в лицо опрокинул его на снег.
Этот удар словно расставил все предметы и явления по своим местам, и
картина происходящего сразу стала такой понятной, словно невидимая рука
распахнула шторку перед глазами Владимира. Он понял, куда и в какое вре-
мя попал, кто эти обросшие люди, одетые в одинаковую одежду, что означа-
ют их приборы-трубочки, висящие на ремнях через шею.
Солдат на ступеньке уже поднимал ногу, собираясь шагнуть в люк. Росин
представил, что случится с человеком, когда силовое защитное поле ударит
его со скоростью света, закрыл глаза и шепотом приказал защите вклю-
читься. Размозженное тело солдата описало дугу над их головами и зары-
лось в сугроб. Два других мгновенно попадали в снег, выставив вперед ав-
томаты. "Партизанен!" - кричали они, поводя стволами. Потом один из них
подполз к убитому. Очевидно, увиденное настолько его потрясло, что он
вскочил и с криком кинулся бежать. Второй чуть приподнялся и швырнул в
люк гранату. Она мелькнула на фоне светлого овала люка, затем отлетела
назад и разорвалась. Взметнулся снег, взвизгнули осколки. Солдат подско-
чил к Росину, рывком поднял его на ноги и погнал по поляне, тыча автома-
том в спину.
2
Брезентовый верх "хорха" спасал от ветра, но не от мороза, и сторо-
жившие Владимира немцы чувствовали себя очень неуютно в своих шинелиш-
ках, не приспособленных к русским морозам. Руки у Росина на этот раз бы-
ли развязаны, и едва грузовик тронулся, он стал прикидывать, удастся ему
выброситься наружу или нет. В кузове сидело шестеро солдат, еще двое в
кабине... Нет, сейчас ничего не выйдет. Вот через час-другой, когда сол-
даты как следует замерзнут. Но есть у него этот час?
Росин понимал, что рапорт о нем уже дошел до высокого начальства -
только этим можно объяснить, что допросы и бестолковое избиение прекра-
тились. Росину вернули его комбинезон, накормили какой-то бурдой и даже
смазали йодом ссадины и ушибы, а вскоре втолкнули в машину и куда-то по-
везли.
"Ты есть флигер?" - вот что интересовало тощего обер-лейтенанта, про-
водившего допрос. "Ты летать из Москва? Кто есть твой командир? Какой
название иметь твой аппарат? Как он летать? Как он стрелять? Он иметь
бомбен? Что его охранять?" - эти вопросы он повторял десятки раз, пере-
межая их ударами.
Росин догадывался, что немцы уже пытались проникнуть в интрахронолет.
Они, очевидно, принимали его за новое секретное оружие русских, захват
которого сулил награды и почести. За сохранность аппарата Росин не боял-
ся - невидимое защитное поле превосходило по прочности стометровый слой
бетона и могло с легкостью выдержать залп крепостных орудий. Но как от-
вечать на вопросы немца, Владимир не знал. Конечно, он мог сказать, что
защита аппарата создается Ф-пространетвенной структурой гравиполя, ста-
билизированного квазисинхронным излучением кварк-реактора, не опасаясь,
что в результате его ответов хронофизика возникнет на триста лет раньше,
чем следовало. Но немец был враг, и бил он изо всех сил, хотя и не очень
умело, поэтому Росин предпочел молчать.
"Как уметь войти в твой аппарат? - продолжал вопить фашист, обрушивая
на пленного новые удары. - Отвечать! Отвечать! Или я буду тебя повесить!
" Допрос продолжался с перерывами уже вторые сутки, и Росин начал пони-
мать, что силы его на исходе, но тут все прекратилось. Теперь его ку-
да-то везут, и он мог только гадать, лучше это или хуже. К счастью для
себя, он ничего не знал о специалистах по допросам, встреча с которыми
ожидала его впереди, и о тех методах, с помощью которых они заставляют
людей говорить. Росин был всего-навсего хронофизик, испытатель интрахро-
нолетов, и хотя неплохо знал историю бурного и героического "ХХ века, но
имел очень смутное представление о таких организациях, как СС, гестапо,
абвер и СД, их функциях и методах. Только в одном он был сейчас твердо
уверен - что ничего хорошего для себя ждать ему не приходится.
Промерзлый "хорх" подскакивал на рытвинах, солдаты, закутанные кто во
что, мотались на холодных скамьях. Пар от их дыхания обмерзал на ворот-
никах шинелей, на металлическом каркасе автомашины, на бабьих платках,
Росин холода не чувствовал - его комбинезон работал исправно. Даже без
подзарядки батарейки хватит на неделю, ну а днем солнце зарядит ее энер-
гией. Но вот есть ли у него впереди неделя - этого Росин не знал.
Ум его лихорадочно работал, обдумывая варианты побега. А что если он
согласится снять защиту? Сами они этого сделать не смогут. Лишь три че-
ловека на планете, кроме Росина, могут приказывать автоматике его хроно-
лета - но эти трое сейчас находятся за пятьсот лет отсюда...
В том, что ни один ученый двадцатого века не сумеет разобраться в
устройстве хронолета, Росин был твердо уверен. Немцы, конечно, пришлют
лучших специалистов. Те повозятся, ничего не поймут и потребуют, чтобы
Росин дал им пояснения. Владимир попытался представить, как все это про-
изойдет. Он поднимается в аппарат, конечно, под охраной, может быть, да-
же связанный. В кабине поместится не больше четырех человек - скажем,
двое ученых и два автоматчика из охраны. Они не знают, что такое техника
XXV века, поэтому не опасаются беспомощного пленника. А он, оказавшись
внутри, произносит только два слова: "защита" и "взлет", после чего ап-
парат оказывается в зоне перехода, на высоте 70 километров, не доступный
никому и ничему...
Что с ним сделают фашисты? Убить его они не посмеют, потому что тогда
погибнут и сами. Он прикажет им сдаться, уведет аппарат подальше на вос-
ток, за линию фронта и там сядет... А если фашисты перехитрят его? Он
снимет защиту, а внутрь его не пустят? Тогда... Тогда он все равно ска-
жет эти два слова, и пускай его хоть убивают. Потом спасатели обнаружат
в стратосфере хронолет, отбуксируют его в Институт времени и тогда узна-
ют от немцев обо всем...
Росину не суждено было довести до конца размышления о своем будущем.
Где-то совсем рядом громко рвануло, машина дернулась, мотор взвыл и заг-
лох. Все это произошло в секунду, и Владимир не успел ничего понять. Но
автоматчиков сразу как ветром сдуло - они мгновенно попрыгали из кузова
наружу, и только после этого истошный крик "Партизанен!" да грохот
стрельбы объяснили ему, что случилось.
Ошеломленный и сбитый с толку, он вдруг понял, что спасение возможно.
Сквозь целлулоидное окошко он посмотрел вперед. "Хорх" стоял, съехав пе-
редними колесами в придорожную канаву, тело шофера свешивалось из откры-
той дверцы. Метрах в пятидесяти впереди горела легковая автомашина, око-
ло которой распластались на снегу две неподвижные фигуры в черных шине-
лях, а среди окружающих деревьев перебегали люди, стреляя по машинам.
Снизу, из-под "хорха" трещали автоматные очереди. Несколько пуль, выпу-
щенных нападавшими, пробили брезент, дробно хлестнули по металлу машины.
Росин мотнулся к заднему борту - три трупа в мышиных шинелях валялись
неподалеку, а прямо под ним, лежа на снегу, строчил из автомата солдат.
Другой немец стрелял из канавы, третьего Росин не видел, очевидно, тот
спрятался под машиной. Не раздумывая, Владимир прыгнул ногами на спину
солдату - тот дернулся, запрокидывая перекошенное от крика лицо, его ав-
томат отлетел в сторону, выбитый ударом ноги, а по открывшейся шее Росин
ударил ребром ладони. Разведчиков в прошлое готовили ко всяким неожидан-
ностям, и готовили неплохо - сейчас Росин оценил это. Подхватив автомат,
он выпустил очередь под машину и кинулся к тому немцу, что стрелял из
канавы. Но немец уже не стрелял. Из-за деревьев бежали пестро одетые лю-
ди - в шинелях, телогрейках, пальто - с автоматами, винтовками и даже
охотничьими ружьями.
- Это ты - летчик? - спросил подбежавший мужчина, обросший густой бо-
родой. - Цел? Идти можешь?
Партизаны снимали с фашистов оружие, осматривали сумки убитых офице-
ров.
- Часа четыре вас здесь караулим, - продолжал бородач, закидывая за
спину ППД. - Думал, ноги отморожу. - Он потопал подшитыми валенками, по-
том посмотрел на тонкие ботинки Росина и забеспокоился:
- А ты как, не замерз?
- Я ничего, - улыбнулся Росин. После боя сердце у него еще громко
стучало, а о таких пустяках, как мороз, он совершенно не думал и поэтому
сказал машинально, что у него комбинезон с подогревом.
Бородач с уважением покрутил головой.
- Это последняя модель, да? У меня брат в полярной авиации, но про
такой не рассказывал. Тебя как зовут-то?
Росин назвался.
- А я Дед, командир отряда. Ты тоже зови меня Дедом. А все из-за бо-
роды. Дед - тридцать семь лет... Закуришь? - Он достал из кармана кисет
с махоркой.
- Я не курю. - Владимир все-таки решился и посмотрел командиру в гла-
за. - У меня к вам просьба, Скажите... Какой сейчас год?
Бородач удивленно взглянул на Владимира.
- Как это - какой год? - В его глазах что-то изменилось, словно смысл
вопроса наконец-то дошел до него. Он растерянно оглянулся кругом и зак-
ричал кому-то: "Иван, давай сюда!", потом снова посмотрел на Росина.
- Тебя там здорово били, я слышал, - сказал он. - Ну, гады фа-
шистские, попадетесь вы мне в руки!
Только теперь Росин понял, что его спасение не было случайным. Оче-
видно, разведка партизан сообщила, что фашисты захватили пилота опытной
секретной машины, и партизаны решили его отбить.
- Дед, звал? - спросил, подбегая, молодой парень с немецким автоматом
на груди. - Кого ранило?
- Вот, о летчике позаботься. - Командир кивнул на Владимира. - Осмот-
ришь, перевяжешь... Водки дай ему. Худо человеку.
- Нету водки. Дед. - Парень развел руками. - Всех фрицев обшарил. Не-
ту... Отощали фрицы. Вот только у офицеров посмотрю, ладно? - И парень
помчался к горящей машине.
- И все-таки, какой сейчас год? - повторил вопрос Владимир.
- Какой год? Да все тот же - тысяча девятьсот сорок первый...
Дед не договорил фразу. За деревьями вдруг дружно ударили автоматы.
Срубленные пулями ветки посыпались на головы людей. Из-за поворота доро-
ги показалась цепь гитлеровцев, поливавшая лес огнем. Вслед за автомат-
чиками с лязгом выехал бронетранспортер, с которого гулко бил крупнока-
либерный пулемет. Из глубины леса, где, видимо, были партизанские дозо-
ры, тоже раздались выстрелы.
- Всем отходить! - закричал командир. - Кравцов, Петелин - ко мне!
Остальным отходить! Мы прикроем!
Он выхватил у Росина автомат.
- Уходи, летчик! Твое дело летать. А здесь - наша работа. Ну!
Партизаны шли быстро, прислушиваясь к звукам боя за спиной. Немецкие
автоматы строчили не переставая. Время от времени им отвечали короткие
очереди ППД. Так продолжалось минут десять. Потом стрельба прекратилась.
3
Деревушка Столбы, затерянная в подмосковных лесах, была не бог весть
каким важным стратегическим пунктом, и в первый день наступления немцы
проскочили ее с ходу, не задержавшись даже, чтобы выловить и расстрелять
местных коммунистов. Всем этим они занялись позже. В деревне расположи-
лась какая-то армейская часть со своим штабом и обозами. Немцы повесили
для острастки трех колхозников, постреляли всех собак, перерезали кур.
Потом началась жизнь под немцем. Была она не очень тихой и спокойной для
оккупантов. Однажды не вернулись связисты, вышедшие ликвидировать обрыв
телефонного провода, а с ними исчезло полкилометра провода. Потом сгорел
склад фуража - часовой оказался заколотым, а его автомат исчез. Затем
среди белого дня обстреляли штабную машину - двое офицеров остались на
месте, троим удалось уйти. Рассвирепевшие немцы сунулись было в глушь
леса, где, по их предположениям, скрывались партизаны, потеряли десять
солдат и больше там не появлялись.
Зима установилась окончательно, со снегом и морозами, хотя и не очень
большими - так, градусов десять - пятнадцать, редко двадцать. Природа
словно берегла главный удар до того момента, когда охваченные смер-
тельным ужасом гитлеровцы побегут прочь от столицы - вот тогда она обру-
шит на них страшный сорока градусный мороз. Но и при пятнадцати градусах
кадровые солдаты вермахта выглядели жалко - наматывал на себя бабьи
платки, плели из соломы огромные эрзац валенки. Всю мало-мальски пригод-
ную теплую одежду они у жителей реквизировали, но набралось ее очень ма-
ло, потому что были в деревне только бабы с детишками да дряхлые стари-
ки. Из молодых мужчин осталсь под немцем лишь бывший осужденный Пашка
Артемьев - здоровенный бугай, поперек себя шире, который сразу же подал-
ся в полицаи. Партизаны заочно приговорили его к смерти, о чем вывесили
рукописную листовку, но прикончить не прикончили - раза два стреляли, но
так чтобы в него не попасть. Пашка был началом тайной цепочки, по кото-
рой нужные партизанам сведения переправлялись в лес. От него-то и узнали
в отряде, что раненый Дед захвачен немцами, не сказал на допросе не сло-
ва, выдержав все пытки, и завтра в полдень будет повешен на глазах у
всей деревни.
Вооружение у партизан было не ахти какое: восемь автоматов, дюжина
винтовок, три пистолета и несколько ручных гранат. На тридцать человек
его явно не хватало и атаковать с подобными силами гарнизон в двести че-
ловек, имеющий к тому же пулеметы, было предприятие безнадежным. Это по-
нимали все и Росин тоже. Впервые он пожалел, что хронолетчики не берут с
собой оружия. У него мелькнула было сумасшедшая мысль - перелететь на
хронолете линию фронта, чтобы вызван помощь. Временной переход совершал-
ся всегда на большой высоте, где аппарату не угрожала встреча с какимни-
будь материальным телом. Но по прибытии в другое время хронолет до выб-
ранного места посадки летел самостоятельно, и радиус его действия был
почти неограниченным - кварк-реакторы снабжали хронолет достаточным ко-
личеством энергии. Однако мысль о перелете через фронт пришлось тут же
отбросить - Росин понимал, что появление неизвестного летательного аппа-
рата поставит перед командованием Красной Армии множество неразрешимых
проблем и что оружием его никто не снабдит.
Росин был уверен, что разрыв хронотрассы уже ликвидирован и дорога
домой открыта. Еще он знал, что аварийная группа прочесывает сейчас весь
XX век в районе аварии, отыскивая локатором сигналы хронолета. Неопреде-
ленность разрыва достигает нескольких лет в самом лучшем случае, а быва-
ло, что аппарат вываливался по разрыву хроиополя лет на сто в прошлое
или будущее, так что обнаружат его не очень скоро, может быть, только
через неделю. Но появись спасатели даже сейчас - что они смогут? Прошлое
менять нельзя - это аксиома, которую должен усвоить каждый хронолетчик.
В XX веке Росин оказался случайно, и инструкция предписывала ему при
первой возможности возвратиться в свое время. Но столбовские старики под
присмотром полицая Пашки уже сколачивали виселицу напротив правления
колхоза, и поэтому Росин знал, что никуда не улетит, невзирая на
инструкцию.
Над судьбой Деда думали все, но придумать ничего не могли. Комиссар
отвергал все предложения как абсолютно безнадежные.
- Закури, летчик, - в который раз предлагал он Владимиру свой кисет.
- Может, легче станет.
Он долго стучал огнивом по кремню, раздувал трут, прикуривал, обдавая
Владимира едким дымом.
- Как бы нам тебя в Москву переправить? - спрашивал комиссар сам се-
бя. - Эх, связи у нас нет! Рацию бы сюда или хотя приемничек какой, А то
даже не знаем, где сейчас война идет. Может, немец уже Москву взял...
- Не взял, - ответил Росин машинально.
- А немцы брешут, что давно Москва взята. Ты-то сам откуда прилетел,
из столицы?
Росин кивнул. Действительно, через четыреста лет в пригородном лесу
за Сокольниками будет построено здание Института времени - восемьдесят
этажей, дископорт на крыше, энергетический канал на Меркурий через
собственный спутник...
- Ходил я смотреть на твой самолет. Близко не удалось подобраться -
очень сторожат его немцы, но в бинокль посмотрел. Какой-то чудной он -
ни крыльев, ни мотора... Неужели ракета какая? Как у Циолковского - чи-
тал я однажды в книжке...
- Нет, это не ракета, - машинально ответил Росин, думая о своем, - он
вдруг понял, что нашел наконец выход. - Слушай, а какое сегодня число?
- Ты чего вскочил? Вот скажи лучше, не боишься ты, что твой самолет
фрицы увезут?
- Не увезут! - закричал Росин. - Не по зубам им мой самолет!
То, что он решил сделать, категорически запрещалось инструкциями для
путешественников во времени. Росин понимал, что, если ему повезет и он
сумеет вернуться домой, его, скорее всего, навсегда отстранят от поле-
тов, но какое это имело значение!
С ослепительной отчетливостью Владимир понял, какое могучее оружие
находится в его руках - ведь сегодня он единственный человек на планете,
который знает исход кровавой битвы, гремевшей в подмосковных лесах.
Он схватил комиссара за плечи и затряс.
- Слушай, мне надо туда, в мой аппарат! Немедленно!
4
Деревня, как всегда, проснулась рано. Это было невеселое пробуждение
- без крика петухов, без тявканья собак, без мычания скотины. В непод-
вижном морозном воздухе кое-где поднялись над трубами жидкие дымки - да-
же с топливом было худо в деревне под немцем. Лишь там, где стояли окку-
панты, дымы были такими, какими им положено быть в зимний морозный день.
Вскоре после одиннадцати по избам пошли солдаты - выгонять народ к
месту казни. Люди, подталкиваемые прикладами, медленно тянулись к прав-
лению, перед которым в оцеплении автоматчиков белела новенькая виселица.
Хмурое небо, затянутое облаками, казалось, давило сверху - на крыши,
на лес, на угрюмых людей. Снова начал падать снег, приглушая звуки, за-
сыпая следы. Черная ворона сорвалась с ветки и спланировала на чьюто
трубу - поближе к теплу.
Росин сидел под самой крышей пустой, разграбленной избы и рассматри-
вал в бинокль зловещее каре перед правлением. За прошедшую ночь он не
спал ни минуты - днем был скоротечный бой с охраной хронолета, потом он
несколько часов лихорадочно работал в кабине, а среди ночи вместе с две-
надцатилетним Юркой пробрался в деревню мимо часового, которого заколол
подошедший закурить полицай Пашка Артемьев. В полной темноте Юрка лазил
по крышам и деревьям, которые указал ему Владимир, потом исчез, а Росин
забрался в пустую избу. Хозяина немцы убили две недели назад, найдя у
него красноармейскую фуражку. Они выбили двери и окна, а в печь швырнули
ручную гранату. Сейчас изба служила Росину наблюдательным пунктом. Две
таблетки антенна из аптечки хронолета вернули ему бодрость и силу, и
сейчас он внимательно наблюдал за событиями.
До правления отсюда было метров триста, но бинокль позволял рассмот-
реть все: заросшие лица солдат, угрюмые глаза женщин, их стиснутые рук
и... Все происходило в молчании. Лишь изредка доносились гортанные ко-
мандные возгласы. Снег все сыпал и сыпал, и казалось, в мире осталось
только две краски - черная и белая.
То и дело Росин смотрел на часы. Его браслет немцы не вернули, но в
бортовом комплекте интрахронолета имелись три скафандра - с часами, ра-
циями, аккумуляторами. Сейчас все это очень пригодилось. Почему-то Вла-
димиру казалось, что стрелки совсем остановились, и он удивился этому -
раньше он думал, что в подобной ситуации время должно мчаться с огромной
скоростью, а оно еле тянулось... Росин не знал, сумеет ли выполнить свое
обещание тот неизвестный ему человек, с которым он разговаривал по радио
ночью, и все время прислушивался. Однажды ему показалось, что он слышит
вдалеке грохот взрывов, но, съеденные расстоянием, звуки быстро растая-
ли.
Он еще раз глянул вперед, и сердце у него забухало - он увидел, что
немцы ведут Деда в кольце автоматчиков.
Как хорошо, что сегодня снегопад, подумал Росин. Немцы, обнаружив
убитого часового, долго метались по деревне, но никого не нашли. Снег
все надежно укрыл. Сколько сейчас градусов? Наверно, не меньше двадцати.
А Дед - босиком, в нижней рубашке... Как же это возможно? Да что они -
не люди?
Стоп, сказал себе Владимир. Сейчас эмоции - роскошь. Если дать им во-
лю, то не выдержишь, схватишь автомат - вот он, лежит рядышком, постав-
ленный на стрельбу очередями, - и кинешься наружу, чтобы стрелять, стре-
лять в этих нелюдей... И упадешь, пробитый пулями, так ничего и не сде-
лав. Да, фашисты не люди. Это даже не звери. Это гораздо хуже. И если ты
понял это, то стисни сердце в кулак и жди. Думай о чемнибудь другом,
только не о босых ногах идущего по снегу человека. Ну, например, о том,
что дома сейчас весна, а через неделю у тебя доклад на Марсе - там инте-
ресуются технологией полетов в прошлое, чтобы попытаться отыскать вымер-
ших жителей этой планеты.
Стрелка секундомера шла тугими толчками, словно повинуясь ударам
сердца. Удар - шаг. Удар - шаг. Все меньше шагов остается сделать. Неу-
жели эти шаги последние?
Вот Деда поставили на ящик. Что-то читает по бумажке офицер. Черный
квадрат солдат. Черная толпа на белом снегу. Белая рубаха в темных пят-
нах крови. Как медленно бьется сердце! Еще десять ударов! Еще пять! Еще
один!
Владимир повернул тумблер передатчика.
И тогда над придавленной страхом деревней, над черным каре палачей,
над заснеженным лесом, над бескрайними полями, над окоченевшими реками и
озерами возник торжествующий, звенящий от восторга голос:
- ВНИМАНИЕ! ГОВОРИТ МОСКВА!
Голос звучал сразу со всех сторон, он заполнил собой деревню, и лес,
и небо, он ворвался в человеческие сердца, вселяя в них надежду и ра-
дость. Голос звенел, стряхивая снег с придавленных ветвей, и они расп-
рямлялись, и вместе с ними распрямлялись спины согнанных сюда людей.
- И3 ПОСЛЕДНЕЙ СВОДКИ. ПРОВАЛ НЕМЕЦКОГО ПЛАНА ОКРУЖЕНИЯ И В3ЯТИЯ
МОСКВЫ. ПОРАЖЕНИЕ НЕМЕЦКИХ ВОЙСК НА ПОДСТУПАХ МОСКВЫ!
Ликующий вздох пронесся над толпой. Люди кричали, плакали, падали на
колени.
11 ДЕКАБРЯ 1941 ГОДА ВОЙСКА НАШЕГО ЗАПАДНОГО ФРОНТА, ИЗМОТАВ ПРОТИВ-
НИКА В ПРЕДШЕСТВУЮЩИХ БОЯХ, ПЕРЕШЛИ В КОНТРНАСТУПЛЕНИЕ ПРОТИВ ЕГО УДАР-
НЫХ ФЛАНГОВЫХ ГРУППИРОВОК. В РЕЗУЛЬТАТЕ НАЧАТОГО НАСТУПЛЕНИЯ ОБЕ ЭТИ
ГРУППИРОВКИ РАЗБИТЫ...
Черный строй каре сломался. Росин видел в бинокль, как мечутся офице-
ры, выкрикивая команды, которых никто не слышит, как побежали куда-то
солдаты, строча из автоматов по крышам и деревьям, откуда говорили неви-
димые динамики.
- ...И ПОСПЕШНО ОТХОДЯТ. БРОСАЯ ТЕХНИКУ, ВООРУЖЕНИЕ И НЕСЯ ОГРОМНЫЕ
ПОТЕРИ.
Летели вниз срубленные очередями ветки, метались испуганные вороны,
метались солдаты, охваченные ужасом перед настигшим их возмездием.
- ВОЙСКА ГЕНЕРАЛА ЛЕЛЮШЕНКО, СБИВАЯ 1-Ю ТАНКОВУЮ, 14-Ю И 36-Ю МОТОПЕ-
ХОТНЫЕ ДИВИЗИИ ПРОТИВНИКА И ЗАНЯВ РОГАЧЕВ, ОКРУЖИЛИ ГОРОД КЛИН!
Стоявший в стороне бронетранспортер подбросило взрывом. Следующий
взрыв разметал толпу солдат, еще остававшихся на месте. Из-за крайней
избы, поднимая гусеницами фонтаны снега, вывернулась закрашенная белой
краской "тридцатьчетверка".
- ВОЙСКА ГЕНЕРАЛА КУЗНЕЦОВА, ЗАХВАТИВ ГОРОД ЯХРОМУ, ПРЕСЛЕДУЮТ ОТХО-
ДЯЩИЕ 6-Ю, 7-Ю ТАНКОВЫЕ И 23-Ю ПЕХОТНУЮ ДИВИЗИИ ПРОТИВНИКА...
Росин схватил автомат и помчался вниз. Все-таки тот командир, отклик-
нувшийся на призыв о помощи, посланный Росиным, исполнил свое обещание!
- ...ВОЙСКА ГЕНЕРАЛА РОКОССОВСКОГО, ПРЕСЛЕДУЯ 5-Ю, 10-Ю И 11-Ю ТАНКО-
ВЫЕ ДИВИЗИИ, ДИВИЗИЮ СС И 35-Ю ПЕХОТНУЮ ДИВИЗИЮ ПРОТИВНИКА, ЗАНЯЛИ ГОРОД
ИСТРУ!
Танки уже развертывались по деревне, настигая бегущих гитлеровцев,
стегая по ним пулеметными очередями, давя гусеницами. Охваченные ужасом,
немцы бросились к лесу, но оттуда шла партизанская цепь, встречая врага
скупым, точным огнем.
- ... ВОЙСКА ГЕНЕРАЛА ГОВОРОВА ПРОРВАЛИ ОБОРОНУ...
Немцы кидали в снег автоматы, поднимали руки. Возле правления толпа
женщин волокла к виселице оберлейтенанта, руководившего казнями и пытка-
ми.
- ВОЙСКА ГЕНЕРАЛА БОЛДИНА, РАЗБИВ СЕВЕРО-ВОСТОЧНЕЕ ТУЛЫ 3-Ю И 4-Ю
ТАНКОВЫЕ ДИВИЗИИ И ПОЛК СС "ВЕЛИКАЯ ГЕРМАНИЯ", РАЗВИВАЮТ НАСТУПЛЕНИЕ...
Росин бежал мимо перепуганных пленных, мимо пахнущих пороховой гарью
танков. Техника XXV века сработала безупречно - записанное им вчера со-
общение Совинформбюро транслировалось теперь через приемники, вынутые из
скафандров бортового комплекта. Но его интересовало только одно - где
Дед?
- С 6 ПО 10 ДЕКАБРЯ ЧАСТЯМИ НАШИХ ВОЙСК ОСВОБОЖДЕНО ОТ НЕМЦЕВ СВЫШЕ
400 НАСЕЛЕННЫХ ПУНКТОВ...
Танк с красной звездой на башне наехал на виселицу, сломал ее как
спичку. Закопченный, чумазый танкист, высунувшись из башни, весело махал
шлемом.
- ЗАХВАЧЕНО И УНИЧТОЖЕНО ТАНКОВ - 1434...
Дед лежал на снегу лицом вверх, и рубашка на его груди была прошита
строчкой автоматной очереди.
- ...АВТОМАШИН - 5416, ОРУДИЙ - 575...
Подбежавшие партизаны окружили своего командира. Было ясно, что он
уже не жилец на этом свете.
- Эх, не успели! - горестно сказал шапку.
- ПЛАН ОКРУЖЕНИЯ И ВЗЯТИЯ МОСКВЫ ПРОВАЛИЛСЯ!
Голос диктора умолк. Это в хронолете сработала автоматика, выключая
трансляцию. И тогда Росин вспомнил то, о чем не позволял себе думать
этой ночью, - что авария на хронотрассе уже ликвидирована.
Вздымая фонтаны снега, танк подлетел к хронолету и встал. Деда с рук
на руки передали в кабину. На его губах пузырилась розовая пена.
- Не уходите! Ждите здесь! Я сейчас вернусь! - крикнул Росин и зах-
лопнул люк. Он не знал, разрешат ли ему снова вернуться сюда, но это бы-
ло неважно. Главное было то, что Дед еще жив и, следовательно, будет
жить, и спустя неделю или месяц интрахронолет, совершив петлю во време-
ни, вернется в этот снежный декабрьский полдень, и Дед выпрыгнет на снег
в объятия своих партизан, и они наконец сделают свой первый шаг на за-
пад, к Берлину.
ВОЗВРАЩЕНИЕ
Из приказа по Институту времени: Росина
Владимира - временно, до слушания его дела
Трибуналом Чести,- от полетов отстранить.
1
Он прекрасно понимал, что жить ему осталось несколько минут, потому
что чудес не бывает, и пытался сохранить последние душевные силы на то,
чтобы этот свой смертный путь пройти перед односельчанами твердо, с под-
нятой головой. Но голова то и дело опускалась, словно шею ему оттягивала
фанерка с надписью "Партизан", и тогда он видел свои босые ноги, медлен-
но разгребающие свежевыпавший снег. Когда же он поднимал голову, то ви-
дел все приближающуюся к нему желтую букву П, с перекладины которой сви-
сала петля из толстой веревки. Избитое тело болело, но эта боль воспри-
нималась как-то странно, словно во сне, когда тебя мучает кошмар, пони-
маешь, что он только снится тебе, но проснуться не можешь.
Петля закачалась прямо перед лицом, а под ногами заскрипел шаткий
ящик, и он понял, что сейчас, через несколько секунд, жизнь оборвется. И
тут его охватило удивительное чувство, какое, наверно, бывает в жизни у
человека лишь единожды, в минуты высочайших свершений - таких, что пре-
выше жизни и смерти и других величайших ценностей на свете. Ощущение бы-
ло ошеломляющим, оно разом высветлило измученный ожиданием смерти мозг,
сняло боль с отмороженных ступней, со скрученных проволокой рук, прояс-
нило зрение и слух. Тогда он взглянул на своих палачей, и под его взгля-
дом железное каре дрогнуло, попятилось, побежало. Но взгляд был быстрее
бега тяжелых солдатских сапог, которые совсем недавно беспощадно били
его в лицо, грудь, живот, и он с радостной ненавистью видел, как настиг-
нутые его взглядом фашисты опрокидывались на снег и замирали, царапая
коченеющими пальцами ту землю, которую пришли поработить. Он хотел
что-то крикнуть, но петля сдавила горло, дыхания не хватало, и он вдруг
подумал, как обидно умирать в тот миг, когда свершилось величайшее в его
жизни событие. И с этой мыслью он проснулся.
Над его головой был белый потолок, за открытым окном шелестели под
теплым ветром березы, и от их дрожания по стене плясали веселые солнеч-
ные зайчики. Боль в перехваченном веревкой горле исчезла. Он несколько
секунд лежал неподвижно, пытаясь осмыслить кошмарное видение, а когда
память подсказала ему, что это был вовсе не сон, резко сел на кровати,
откинув одеяло.
В том, что приснившиеся ему события происходили на самом деле, он был
теперь уверен на сто процентов - ну, может быть, на девяносто девять с
половиной. Но раз он жив, не повешен, а лежит в удобной одноместной па-
лате госпиталя или больницы, значит, чудо все-таки случилось, и его
спасли и даже вывезли в тыл, потому что в прифронтовых госпиталях, где
ему уже пришлось побывать в самом начале войны, таких условий быть не
может.
Его трезвый крестьянский ум деятельно заработал. Он внимательно огля-
дел комнату, В ней не было ничего, кроме кровати да тумбочки рядом. Тум-
бочка была не фанерная или деревянная, а неизвестно из чего - стекло не
стекло, металл не металл. На ней стоял графин с водой и стакан. Непри-
вычным показалось ему и окно - без рам, стекол и ставен, словно здесь
никогда не бывает холодов, дождей или ветров. Не иначе в Среднюю Азию
отвезли, подумал он, но тут же засомневался, потому что березы за окном
выглядели совсем по-русски. Тогда он оглядел себя: вначале пижаму, кото-
рая показалась ему очень уж легкой и удобной (он снова не мог понять, из
чего она сшита), расстегнул пуговицы и увидел поперек своей груди цепоч-
ку шрамов от пуль и еще какую-то белую пуговку, прилипшую к коже напро-
тив сердца. Он попытался отколупнуть ее, но в это время бесшумно откры-
лась дверь и в комнату вошел высокий загорелый человек в белом халате.
- Доброе утро, - произнес он неторопливо и сел на уголок кровати. - Я
ваш лечащий врач, зовут меня Сергей Иванович. Как вы себя чувствуете?
Голос у врача был красивый и певучий, но звучал слегка непривычно -
словно с каким-то иностранным акцентом.
- Хорошо, - коротко ответил раненый. Странные интонации в голосе вра-
ча вызвали в нем затаенное чувство тревоги, причин которой понять он не
мог, и смотрел на своего собеседника во все глаза, еще не разделив ощу-
щений сна и пробуждения.
- Ну и замечательно, - улыбнулся врач. - Ранения у вас были тяжелые,
но сейчас все позади, опасности для жизни никакой. Функции мозга тоже,
судя по всему, не нарушены. Тем не менее я задам вам несколько вопросов,
главным образом для проверки памяти. Итак, имя, отчество, фамилия?
- Дедом меня кличут, - буркнул в ответ раненый. Странный, словно не
русский певучий голос врача мешал ему отвлечься от кошмаров недавнего
сна. Ему в голову вдруг пришла дикая, сумасшедшая мысль, которая объяс-
нила асе странности, - он все еще в плену, и все эти немецкие вежливые
штучки - только способ втереться в доверие и разузнать что-то об отряде.
Ему показалось подозрительным и не наше белье - он всю жизнь носил ис-
поднюю рубаху и кальсоны с завязками, а о пижамах и не слыхивал, - и
сверкающая тумбочка, словно не русскими руками сделанная, и такая прос-
торная палата, какой не может быть у армии, понесшей огромные потери, и
странное, нерусское окно без рам.
- Да, - согласился врач. - Дед - ваша партизанская кличка. Вы коман-
дир Столбовского партизанского отряда. Нам рассказал об этом Владимир
Росин - вы его помните?
- Не знаю такого, - ответил Дед. Он действительно слышал эту фамилию
впервые и не знал, что так зовут летчика, прилетевшего к ним на чудной
секретной машине.
- Росин - это тот человек, которого вы отбили у немцев, из-за которо-
го попали в плен. Вы видели его мельком, в горячке боя, и имени его не
знаете. Поэтому пока не будем о нем говорить. Но мне неудобно называть
вас Дедом, к тому же, по-моему, вы моложе меня, а мне сорок лет. Скажи-
те, вы помните, как вас зовут?
"Ишь, как завертывает, - подумал с внезапной яростью раненый. - Хрен
я тебе скажу хоть слово. Три дня, три ночи терзали - не добились, так
теперь лаской хотите?"
- Не помню! - закричал он с ненавистью. - А вот что помню хорошо -
что вас, гадов, разбили под Москвой, и драпаете вы теперь без порток по
русскому морозу, и будете драпать аж до самого Берлина! И больше ничего
я тебе, фашистская сволочь, не скажу!
Сердце у него бешено колотилось. Он откинулся на подушку и даже не
обратил внимания на странную, не то металлическую, не то стеклянную,
змею, которая поднялась из-за кровати и на миг прижалась к его плечу. Он
глядел на врача ненавидящим взглядом, а тот... тот растерянно хлопал
глазами, затем рассмеялся - прямо закатился от смеха, потом вдруг по-
серьезнел, вытер слезы.
- Мы все могли предположить, - сказал он, поднимаясь с кровати, - но
что вы примете нас за фашистов... - Он развел руками. - Я пока вас поки-
ну, вы поспите, успокойтесь. Через несколько дней вас отвезут в Москву,
и тогда мы сможем снова побеседовать. И с Роенным вы повидаетесь - в ли-
цо-то вы его, надеюсь, помните?
В дверях он остановился и повернулся к раненому.
- У меня нет сомнений в полном вашем выздоровлении. Память ваша в по-
рядке, поскольку вы прекрасно помните о разгроме фашистов под Москвой.
Так что мои вопросы об имени теперь, наверно, не нужны. Отдыхайте, Нико-
лай Тимофеевич... И еще прошу вас - не снимайте пока датчики. - Он пока-
зал пальцем себе на грудь.
Раненый хотел остановить врача, спросить, откуда тот вызнал его имя,
как дела на фронте - ведь сейчас уже лето, а за полгода многое могло из-
мениться, но тело сделалось каким-то воздушным, невесомым, мысли ленивы-
ми, язык неповоротливым. Он покосился на змею, которая опять замаячила
над его плечом, и закрыл глаза.
2
Последующие дни он много размышлял, пытаясь осознать происходящее.
Память его работала превосходно, он в деталях вспомнил и свой плен, и
свою казнь, и многое другое. Не мог он только понять одного: откуда ему
стало известно о разгроме фашистов под Москвой. Почемуто ему казалось,
что он слышал об этом по радио, но здесь явно концы с концами не сходи-
лись, поскольку в их деревне не только радио - электричества не было с
самого прихода немцев.
Врач Сергей Иванович появлялся совсем ненадолго, щупал пульс, спраши-
вал об аппетите и исчезал, не отвечая на вопросы. Кормили его превосход-
но - в соседней комнате две смешливые девицы, обе в белом, словно невес-
ты, ставили перед ним тарелки с такими разносолами, что аж слюнки текли.
Что было плохо - так это полное отсутствие курева, да и стопку выздорав-
ливающему никто поднести не догадался. Николай Тимофеевич хотел попро-
сить девиц принести ему хотя бы махорочки, да застеснялся, понимая, что
без денег нынче курева не достанешь, а денег у него, естественно, не бы-
ло.
Девицы были хохотушки, но какие-то чудные, на вопросы не отвечали и
лишь твердили, что ему волноваться вредно, а надо гулять, дышать возду-
хом да побольше кушать. Николай Тимофеевич никак не мог понять, действи-
тельно они такие бестолковые или только притворяются перед ним - вроде
обе красивые, собой ладные, высоченные, все у них на месте, есть на что
поглядеть, обе чистюли и старательные: он как-то зашел в комнаты, когда
они там убирались, так поразился - они словно не полы протирали, а тан-
цевали какой-то диковинный танец. В этот момент они были как кошки бен-
гальские, правда, всего на миг, пока на него не оглянулись, а так были
девки как девки, но даже на самый пустяковый вопрос ответить не могли.
Он спросил их как-то, какое сегодня число, так и то захихикали, фыркнули
сквозь смех: "Десятое" - и мигом шастнули за дверь. Вот тебе и вся ин-
формация. Десятое! Ему не число, а месяц было интересно знать, сколько
он в беспамятстве провалялся, потому что вешать его вели в декабре, а
сейчас в саду березы вовсю зеленели, птицы чирикали, да шмель толстый,
мохнатый с гудением по цветам елозил.
Сад был очень большой, скорее даже не сад, а кусок леса, отгороженный
высоким забором, за которым тоже виднелся лишь лес. Николай Тимофеевич
гулял по тропинкам, отдыхал на удобных скамейках, читал - газет ему не
давали, ссылаясь на запрещение врачей, но на книги не скупились. Девицы
приволокли ему две охапки классиков - Пушкина, Гоголя, Бальзака. В
детстве и юности читать Николаю было некогда, потом сельские заботы, же-
нитьба да дети и вовсе времени не оставили, и сейчас он с радостью решил
наверстать упущенное и первым делом взялся за "Войну и мир" - четыре оп-
рятных, чистеньких томика, выпущенных совсем недавно - на титульном лис-
те был обозначен 1941 год. В школе, он помнил, они Толстого проходили,
но тогда он этого романа не читал - вся их деревенская библиотека умеща-
лась в сельсоветовском шкафу, и были там, как запомнилось Николаю, вос-
поминания челюскинцев, роман Вальтера Скотта "Ивангое" и множество сти-
хов, которыми парень по молодости пренебрег. Сейчас делать было нечего,
как только копить здоровье, и Николай Тимофеевич целыми днями читал или
думал. Думал он в основном о войне.
О том, что происходит на фронтах, ему ничего не говорили, сколько он
ни расспрашивал. Единственное, что ему сообщили, это то, что фашисты
повсюду разбиты, а о подробностях умалчивали, ссылаясь на запрещение ме-
дицинской науки. Сергей Иванович в свои короткие визиты от всех вопросов
отмалчивался, говорил, что еще не время. Сильными пальцами мял живот и
грудь, не очень внимательно выслушивал через трубочку сердце и легкие,
девицы ставили ему градусник - тем все и ограничивалось. Ни таблетками,
ни уколами Николаю не докучали: видимо, все шло хорошо и без них.
Чувствовал он себя вполне здоровым, только слабым, но и это с каждым
днем проходило.
Обратил внимание Николай Тимофеевич на удивительную способность врача
сразу успокаивать любую боль - потрогает, помнет руками, иногда слегка,
иногда очень сильно, а иной раз и не прикоснется вовсе, а только поводит
ладонями, словно паутину в темноте собирает, и боль становится тише, ти-
ше и вот уже уходит совсем, а доктор проведет перед лицом, словно погла-
дит, скажет "спите", и глаза сами закрываются. К счастью, боли появля-
лись все реже и очень ненадолго, да и доктор словно в воду смотрел -
стоило начаться боли, он уже тут как тут, хоть днем, хоть ночью. Николай
Тимофеевич поудивлялся вначале такому совпадению, а потом удивляться пе-
рестал и понял, почему нигде нет даже кнопки, чтобы позвать на помощь в
случае чего, - в хороших больницах, он слышал, обязательно должны быть
звонки в каждой палате. Но тут прекрасно обходились и без них.
Вскоре произошел странный случай. Однажды Николай Тимофеевич попросил
бумагу и карандаш, чтобы отвисать в свою деревню о здоровье и прочем, -
он надеялся, что семья его уже вернулась из эвакуации или хоть весточка
пришла от них. Это простое требование вызвало на миг тихую панику у де-
виц, потом они опять фыркнули, словно он им анекдот рассказал, и умча-
лись галопом. Ни бумаги, ни карандаша ему так и не принесли. На следую-
щий день он спросил об этом доктора - тот сделал круглые глаза, обещал
накрутить девкам хвосты, чтобы не забывали, однако дело так и не сдвину-
лось. Ничего не понимая, Николай Тимофеевич решил не уступать - он не
мог поверить, чтобы ученые медики не сыскали в своих научных институтах
завалявшегося листочка, и пригрозил, что вырвет страницу из какой-нибудь
книги. Тогда ему принесли наилучшей бумаги, а вместо чернил или каранда-
ша дали заостренную палочку все из того же неизвестного материала - не
то стекло, не то металл. Однако писала эта палочка не хуже той довоенной
авторучки фабрики "Сакко и Ванцетти", которой он подписывал ведомости в
своем колхозе, - не кляксила, не пачкалась, не засыхала. Случайно Нико-
лай Тимофеевич обнаружил у нее замечательное свойство - оказывается, ту-
пым концом можно было одним движением бесследно стирать написанное, не
причиняя ни малейшего ущерба бумаге. При очередном визите доктора он вы-
разил ему свое восхищение качеством заграничной новинки.
- Подумаешь, новинка, - фыркнул тот. - Древние греки называли это
"стило". Одним концом писали на восковой дощечке, другим стирали - рабо-
тали над стилем. А это лишь новое техническое решение...
Так или иначе, но письмо в родную деревню было написано, сложено тре-
угольничком и передано для отправки в собственные руки лечащего врача.
Правда, на вопрос об обратном адресе тот замялся, а потом сказал, что
напишет его сам.
- Да вы, наверно, там раньше письма очутитесь, - сказал он, разгляды-
вая адрес. - Здоровье уже в полном порядке, так что завтра-послезавтра
мы с вами съездим в Москву, покажем вас ученым, а потом вы свободная
птица... Сможете поехать домой - это ведь совсем рядом... - Он задумал-
ся, глядя прозрачными глазами на своего пациента с какой-то внутренней
тревогой, а потом спросил словно невзначай: - Вы ведь небось на фронт
сразу запроситесь?
- А можно будет? - Николай Тимофеевич думал об этом постоянно, но не
знал, берут ли теперь в Красную Армию после тяжелых ранений. Первый раз
он был ранен под Вязьмой, провалялся в госпитале до морозов, после чего
был направлен в родные места для формирования партизанского отряда, од-
нако едва добрался до места, как нагрянули немцы.
- Почему же нельзя... - медленно произнес врач, словно к чему-то
прислушиваясь. - Вам теперь все можно будет... Даже на фронт...
Николай Тимофеевич еще раз взглянул на своего собеседника - мужик что
надо, ростом под два метра, хотя и тонкий в бедрах, ручищами лом может
согнуть, а прикоснется мягко - любая боль уходит. Как говорится, врач от
бога. Такому в медсанбате цены нет. Видно, не раз просился, да не пуска-
ют - ишь, глаза какие грустные.
- А вам что - нельзя? - тихо спросил, почти шепотом.
- А мне нельзя. - Доктор сразу подобрался, сделался колючим, как еж,
и тут же ушел, унося в своих чудодейственных руках треугольник солдатс-
кого письма.
В неторопливой больничной жизни было два странных обстоятельства, над
которыми Николай Тимофеевич подолгу размышлял. Первым фактором был ежед-
невный дождь, который начинался почему-то всегда в три часа, когда глаза
после обеда так и слипались. Кончался он тоже словно по расписанию -
ровно через час. Большие часы с бегающей секундной стрелкой висели нап-
ротив кровати, и Николай Тимофеевич довольно скоро заметил, что дождь
начинается и кончается минута в минуту. Вначале он решил, что это ис-
кусственное поливание, вроде того, что до войны пробовали на полях в со-
седнем колхозе, но однажды дождь был даже с громом и молнией, небо по-
чернело, березы под окном согнулись от ветра. Задремавший было Николай
Тимофеевич спросонок поплелся закрывать окно, забыв, что оно без рам, и
тут проснулся окончательно, потому что сразу за подоконником дождь ру-
шился стеной, а в комнате и на подоконнике не было ни капли. Он осторож-
но высунул руку - ее сразу окатило холодной водой. Девицы, когда он
спросил про такие странности, зафыркали, как всегда, и предположили, что
все дело в отсутствии ветра. При этом они безбожно врали, потому что на
его глазах одна из берез в саду была этим самым отсутствующим ветром
сломана пополам.
Вторым обстоятельством была полная ненадобность в бритье. В отряде
партизаны звали своего командира Дедом не за возраст, а за пышную боро-
ду, которую тот отпустил еще перед войной для солидности, чтобы прикрыть
узкий, по его мнению, подбородок. Неожиданно жена заявила, что с бородой
он стал просто красавец... Фашисты эту бороду поджигали никелированной
зажигалкой - это последнее, что он помнил о ней. Теперь он был гладко
выбрит - ни бороды, ни усов - и нигде не появлялось даже щетины, сколько
он ни щупал себя перед зеркалом. Поразмыслив, он решил, что тут виноваты
лекарства, которыми его лечили, пока он был в беспамятстве, - здоровье
вернули, а бороды лишили. Впрочем, невелика потеря.
Огромное зеркало, в которое он себя рассматривал, занимало полстены в
ванной комнате, напоминавшей скорее храм санитарии и гигиены.
Столбовские жители мылись в бане, но замужняя сестра Николая Тимофее-
вича жила в Марьиной Роще в Москве, в квартире со всеми удобствами, в
том числе с. обширной ванной комнатой, казавшейся деревенскому жителю
пределом мечтаний. Однако то, что он увидел здесь, превосходило жалкие
"удобства" Марьиной Рощи в сказочное число раз. Ванна была такая, что
хоть плавай; в углу находился душ, который бил и сверху, и снизу, и сбо-
ку, причем вода по комнате не разбрызгивалась, а падала на мягкий синий
квадрат пола и куда-то всасывалась; рядом с синим квадратом был красный
квадрат - стоило на него встать, как тебя со всех сторон обдувало теплым
воздухом, который приятно покалывал и пощипывал тело - ну словно в нос
газировкой шибало; в шкафу, едва протянешь к нему руку, открывалась
дверца, и оттуда высовывалась чистая, проглаженная и горячая простыня;
ношеное белье надо было не жалеючи кидать в какой-то ящик, из которого
оно исчезало неведомо куда, а чистое белье - исподнее и верхнее - было
наготове в другом шкафу.
Все это сияло и сверкало идеальной чистотой и вдобавок не требовалось
ни мыла, ни мочалки: вода из душа и крана лилась, видно, с мылом, то ро-
зовая, то зеленая, а обычная лилась уже потом. Девицы предупредили его,
что цветную воду глотать не следует - вреда не будет, но и пользы тоже.
Зубная щетка была с батарейкой - она жужжала и елозила в руке, так что
зубы вроде сами чистились. Такое новшество Николаю Тимофеевичу не понра-
вилось, но, поскольку другой не было, он смирился и стал привыкать к то-
му, что дали.
Вдобавок ко всему вся эта санитарно-гигиеническая роскошь была авто-
матической - не требовалось вертеть краны, вода начинала литься сама,
едва встанешь под душ или протянешь руку к умывальнику. Правда, после
концертов Термена, о которых не раз писали в газетах (Деду даже запомни-
лось название инструмента - "терменвокс"; на нем надо было играть, не
прикасаясь руками), все эти устройства Николая Тимофеевича не очень по-
разили. Он удивлялся только, что в тяжелое военное время нашлись деньги
на подобную ерунду, без которой вполне можно обойтись. Вот парную бы, да
веничек, да кваску побольше - и попить, и квасного духу поддать - это
была бы жизнь!
3
Однажды утром он открыл глаза и увидел вокруг себя незнакомую обста-
новку - не пустую больничную комнату, а прекрасный гостиничный номер с
коврами на полу, мягкими креслами, картинами на стенах и так далее. Ря-
дом с кроватью на спинке кресла висел костюм - видать, очень дорогой, и
повесили его здесь, а не в шкафу, для того чтобы Николай Тимофеевич сра-
зу заметил приколотый к нему орден Красной Звезды и круглую незнакомую
медаль на полосатой ленточке, на которой он прочитал слова "За оборону
Москвы".
- Доброе вам утро, Николай Тимофеевич! - раздался за его спиной голос
доктора. Как всегда, тот появился, словно почувствовав, что его ждут. -
Умывайтесь, одевайтесь и на завтрак! Мы находимся в гостинице Академии
наук, с вами очень хотят поговорить наши ученые. Я знаю, у вас масса
вопросов, и сегодня вам на все ответят. Это ваш костюм - как, нравится?
- А орден, медаль... откуда? - глухо спросил Николай Тимофеевич,
рассматривая награды.
- А это за то, что вы храбро сражались под Москвой. И еще за спасен-
ных детей - помните?
- Неужели спасли? Удалось, значит...
Невероятная эта история помнилась ему во всех подробностях. Сразу
после прихода фашистских войск разведчики донесли, что немцы хватают де-
тей в окрестных деревнях и куда-то увозят. Вскоре удалось установить,
куда - в одном из подмосковных санаториев фашисты устроили госпиталь для
своих раненых офицеров - а их было превеликое множество, поскольку каж-
дый шаг к Москве оплачивали враги великой кровью. Вот эту-то кровь и
вознамерились ученые душегубы в белых халатах брать у русских детей для
спасения своих раненых. Поверить в подобное было невозможно, но развед-
чики поверили сразу - так плакала и заламывала руки рассказавшая об этом
старуха, которую фашисты допустили убирать грязь в операционных.
Жуткое известие потрясло людей. Партизаны проявили чудеса изворотли-
вости, чтобы все вызнать, - и вызнали. Наблюдатели с рассвета до заката
недвижно лежали в сугробах, засекая смену караулов; неосторожный
обер-лейтенант из легкораненых, спьяну отправившийся куда-то в одиночку,
поплатился за это жизнью, но перед смертью рассказал все, что знал; пар-
тизаны осторожно опросили каждого из местных жителей, кто хоть раз побы-
вал на территории госпиталя. Словом, они узнали все, но сделать ничего
не могли: уж очень хорошо охраняли фашисты свое раненое воинство, и со-
ваться с дюжиной винтовок против крупнокалиберных пулеметов было бы са-
моубийством. Партизаны и на это бы пошли, чтобы спасти детей, но предп-
риятие представлялось настолько безнадежным, что властью командира Нико-
лай Тимофеевич запретил и думать об этом и очередные доклады разведки о
том, сколько прозрачных детских трупиков было сброшено сегодня в овраг
возле госпиталя, выслушивал в одиночестве. Ему не хотелось, чтобы видели
партизаны, как молча, с неподвижным лицом плачет их бесстрашный Дед.
Среди партизан был парнишка, знавший территорию санатория как свои
пять пальцев. Его-то и послал командир на восток с приказом добраться до
Красной Армии и все рассказать - где держат детей, где казарма охраны,
откуда проще подобраться к пулеметным вышкам... Парень ушел, и никто не
знал, выполнил он приказ или нет. В отряде не было даже приемника, связь
с соседями установить не удалось, а немцы брехали, что Москва давно взя-
та и бои идут чуть ли не за Уралом...
Теперь Николай Тимофеевич узнал, что Ванюша все-таки дошел - идти ему
пришлось не до Урала, а гораздо ближе. Подробностей Сергей Иванович не
рассказал, потому что не знал их сам, но уже вечером Николаю Тимофеевичу
стало известно все - как в непролазной глуши пересек фронт лыжный отряд
комсомольцев, как пятьдесят километров бежали они по немецким тылам, как
бесшумно были сняты часовые, как летели в окна казармы тяжелые противо-
танковые гранаты, как обезумевшие от страха перед возмездием враги выс-
какивали в нижнем белье на страшный мороз, бежали в темноту по сугробам
и падали от пуль, с каким ужасом глядели раненые фашисты на русских бой-
цов, когда те вылавливали по палатам ученых палачей (был строжайший при-
каз раненых даже пальцем не трогать, а как хотелось их перестрелять -
ведь это им переливали кровь, высосанную из русских мальчишек и девчо-
нок), как торопливо закутывали бойцы истощенных, обескровленных ребяти-
шек, как несли их, дрожащих, невесомых, к саням, как мчались в них
навстречу прорывающимся танкам Катукова...
Но все эти рассказы были потом, а сейчас ждали другие заботы. Николай
Тимофеевич наспех умылся (удобства у академиков были в точности такие,
как в больнице, ничуть не лучше, и он даже слегка возгордился этим), и
после завтрака они пошли. Кабина лифта понесла их кудато вниз. В большом
кабинете ожидали четверо мужчин. Они представились. Странные имена троих
ничего не сказали Николаю Тимофеевичу (он только удивился, увидев здесь
огромного негра, черного как сажа), а фамилия и лицо последнего показа-
лись ему знакомыми, и он вопросительно оглянулся на врача.
- Да, да, это тот самый Владимир Росин, спасая которого, вы попали в
плен, - подтвердил старший из присутствующих, профессор Свет.
- Ну, здравствуй, летчик, - сказал Николай Тимофеевич, тряся сильную,
загорелую руку. - Значит, выбрался ты к своим все-таки...
Ему припомнился необыкновенный аппарат, на котором прилетел к ним Ро-
син, - ни на что не похожее сооружение, в открытый люк которого фашисты
не могли войти, как ни пытались. Каждого, кто приближался к аппарату,
останавливала и отбрасывала непонятная сила - словно невидимая резина,
обладавшая прочностью стали. Партизаны в бинокль видели, как однажды фа-
шисты подкатили к аппарату пушку и выстрелили почти в упор. Отлетевшими
неожиданно далеко осколками ранило несколько солдат, а аппарату хоть бы
что... Выручить пилота сверхсекретной машины из вражеского плена было
просто необходимо.
- Рассаживайтесь, товарищи, - сказал Нгоро - верзила негр, сияя осле-
пительно белыми зубами. - Пора рассказать нашему гостю все, что с ним
случилось.
После некоторой паузы, переглянувшись с остальными, профессор Свет
вздохнул, словно собрался прыгать в холодную воду, и заговорил:
- Дорогой Николай Тимофеевич! Ваш лечащий врач, Сергей Иванович, со-
общил нам, что здоровье ваше восстановлено полностью. В полном порядке и
ваша память. Вы знаете, что попали в плен, были тяжело ранены И что бла-
годаря контрнаступлению советских войск под Москвой вас удалось спасти.
Остальное вам неизвестно, и у вас естественно накопилось огромное коли-
чество вопросов, на которые почему-то никто не хотел вам отвечать - даже
на самые простейшие. Сейчас мы ответим на все. Как дела на фронте, где
теперь воюют ваши партизаны и многое другое. Начну с самого простого.
Для начала расскажу, как вам удалось уцелеть. Вас спас Владимир Росин
- он вывез вас на своем аппарате из немецкого тыла, и это помогло врачам
сохранить вашу жизнь. Так что вы с ним квиты.
Беда случилась с вами в декабре, а теперь лето, Вы, естественно, по-
няли, что очень долго были без сознания. Это так, но теперь вы здоровы,
совершенно здоровы, и вам непонятно, почему мы держим вас здесь взапер-
ти, когда идет война. Сергей Иванович сказал, что вы рветесь в действую-
щую армию. Вы вполне здоровый, обученный боец призывного возраста, и те-
перь, когда территория, где вы партизанили, освобождена, вы, конечно,
будете проситься на фронт. Я не ошибся?
- Буду, - ответил Николай Тимофеевич. - У меня с фашистами свои сче-
ты. Мне бы еще того фрица найти, что допрашивал меня...
Сидевший в углу Росин заворочался в кресле.
- Извини меня, Дед, - сказал он, подходя к столу. - Вот, возьми на
память.
Он со стуком поставил на зеркальную столешницу сверкающую никелиро-
ванную зажигалку с готической надписью "XX" и подогнувшим лапки черным
пауком - свастикой в красном кружочке. Все с недоумением смотрели на
незнакомую вещь. Сердце у Николая Тимофеевича заколотилось. Он поднялся,
взял зажигалку, крутанул колесико - вспыхнул желтый язычок пламени,
словно высветив темные углы крестьянской избы и засученные рукава на ру-
ках обер-лейтенанта, подносящих эту зажигалку к его лицу... Он поднял
глаза на Росина.
- Извини меня, Дед, - повторил тот. - Пристрелил я его как собаку...
Он ведь и меня допрашивал...
- Владимир... - укоризненно прогудел четвертый собеседник, которого
звали Ким. - Мы же договорились...
- Да, как собаку! - в запальчивости крикнул Росин. - И еще встречу -
снова пристрелю! И не только его - любого! Их всех до единого надо пе-
рестрелять!
Тут он словно осекся, пробормотал: "Извините" - и снова сел в кресло.
В комнате воцарилось молчание.
Партизанский командир удивленно оглядел присутствующих. Вспышка Роси-
на была ему понятна: так говорил и думал каждый, но здесь его слова были
восприняты как-то странно, и ученые смотрели на Росина явно осуждающе.
- Мы несколько отвлеклись, - произнес наконец Свет, когда молчание
стало тягостным. - Продолжим. Итак, Николай Тимофеевич, вы хотели бы по-
пасть на фронт. Проблема эта непростая...
Он сделал паузу, и Николай Тимофеевич, которого зажигалка вывела из
равновесия, бурно запротестовал:
- Вы же сами сказали, что я совершенно здоров. Поэтому, извините, не
понимаю, в чем проблема.
Профессор переглянулся с остальными.
- Проблема в том... что война уже кончилась!
- Кончи...лась? Совсем кончилась? - пробормотал ошеломленный парти-
зан. - Так быстро?
Между учеными словно искра пробежала, но они молчали, только врач по-
дошел вплотную и потихоньку опустил руку на плечо своего пациента.
- И чем же она кончилась? - напряженно спросил Николай Тимофеевич.
Мысли его метались. Самые невероятные предположения теснились в его го-
лове - одно нелепей другого. Сергей Иванович провел ладонями у его вис-
ков, словно успокаивая. Сразу стало легче, напряжение спало, да и ученые
вдруг заулыбались.
- Война окончилась нашей полной и окончательной победой, - ясным го-
лосом сказал Свет. - Гитлер во время штурма Берлина отравился, его под-
ручные были схвачены и по приговору международного трибунала повешены.
Сегодня фашизм уничтожен на всей планете - полностью и навсегда!
- Сколько же война продолжалась? - В мыслях у Николая Тимофеевича был
полный сумбур, но одно он понимал - такие дела быстро не делаются.
- война была долгой и кровавой. Она унесла двадцать миллионов жизней
только у нас и длилась четыре года.
- Четыре года... Так, значит, сейчас сорок пятый год?
Свет отрицательно покачал головой.
- Нет, не сорок пятый. После войны прошло много времени... Очень мно-
го...
- Какой же сейчас год? - глухо произнес Николай Тимофеевич. Перед его
глазами опять встала все та же картина: простоволосая жена, перед отъез-
дом в эвакуацию со слезами обнимающая его, зареванные детишки, узлы на
санях с какими-то вещами - вроде даже самовар прихватили - комья снега
из-под лошадиных копыт...
- Чуть позже я вам отвечу. А сейчас у меня самого есть к вам вопрос.
Скажите, какие из тех книг, что мы вам дали, вы успели прочитать?
- "Войну и мир" начал, первый том. - Вопрос был явно нелепый, но от-
вета, видимо, очень ждали.
- Там был еще роман Герберта Уэллса...
- "Война миров"? Да я его в школе прочел. Посмотрел бы автор на нашу
войну...
- Но в той же книжке был еще один роман - "Машина времени". Его вы
читали?
- Полистал только. По-моему, скукотища изрядная.
- Но о чем там идет речь, уловили?
- Какую-то машину там изобрели, У нас в деревне был тракторист безно-
гий, так вот он себе такую сделал - с рычагами.
- Еще один вопрос. Вы Москву знаете? Бывали в ней?
Николай Тимофеевич кивнул. К сестре в Марьину Рощу он наведывался не
раз, костюм в Пассаже покупал, а в ЦУМе - патефон с пластинками. Утесов,
Шульженко, Александрович, Козин...
- Тогда посмотрите сюда, - профессор показал на стену.
И в ту же секунду стена исчезла, и за ней раскрылась Красная площадь
- красный кирпич древних зубчатых стен, мрамор Мавзолея, неподвижные фи-
гуры часовых. По брусчатке площади бродили веселые, необычно одетые лю-
ди, под ногами у них сновали голуби, легкий ветер колыхал флаг над купо-
лом дворца...
В первый момент Николай Тимофеевич решил, что это кино, но на кино
это не походило. Просто не стало стены, и он видел Красную площадь через
огромный проем. Но тут изображение стало стремительно вырастать, и вот
уже перед ним был только Мавзолей, и огромные буквы на нем - ЛЕНИН. За-
тем картина сменилась, появился Большой театр, перед ним били фонтаны и
тоже гуляли веселые люди. Потом театр поехал в сторону, и Николай Тимо-
феевич перестал что-либо узнавать - здания вокруг были странные, огром-
ные, сплошь из стекла. Опять мелькнула кремлевская стена - он словно
мчался к ней через площадь, уголком глаза отметив справа знакомые здания
Манежа и университета, он тут же забыл о них, потому что чудесным спосо-
бом поднялся в воздух, перелетел через решетку Александровского сада и
замер перед языком пламени, трепещущим над мраморной пятиконечной звез-
дой. Профессор Свет что-то говорил ему, но он не понимал ничего - все
слова оставались за порогом сознания, а он продолжал идти, ехать,
мчаться, лететь по улицам небывалой, невозможной Москвы - то рядом с за-
бавными карапузами, таращившими на него круглые глазенки, то в стреми-
тельном полете над крышами.
Он видел здания небывалой вышины и прозрачные трубы над городом, в
которых скользили прозрачные каплевидные поезда, обгонял диковинные ав-
томобили, не похожие ни на что, спиралью взлетел чуть не к самому небу
вокруг бетонной иглы неимоверной длины - верхняя часть вся была в ка-
ких-то железных прутьях, словно ерш для чистки ламповых стекол. На самой
ее макушке, выше облаков, развевался красный флаг, а рядом с флагом ле-
тели двое на прозрачных крыльях - похоже, парень с девкой, - кувыркались
в небе, смеялись и дурачились, ошалев от солнца, неба и любви... Потом
все исчезло, стена комнаты вернулась на место, и постепенно Николай Ти-
мофеевич осознал, что он по-прежнему сидит все в том же кабинете.
- Что это? - тихо спросил он после долгой паузы.
- Это Москва, сегодняшняя Москва, - ответили ему. - Это тот самый го-
род, защищая который, и вы, и миллионы других людей шли на бой с фашиз-
мом, шли на смерть и муки.
- Но ведь такое не сделать и за двадцать лет. Сколько же времени
прошло? - еле слышно спросил Николай Тимофеевич, уже предугадывая ответ
и страшась его. - Какой теперь год?
Они смотрели на него с жалостью и тревогой.
- Год вам ничего не скажет, - ответил Свет тихо, - у нас теперь дру-
гое летосчисление. А война закончилась пятьсот лет назад.
4
Заседание Трибунала Чести тянулось долго. Страсти разгорелись, участ-
ники порой забывали, что они собрались решить судьбу Владимира Росина, и
пускались в дебри хронофизики и хроноистории, проецировали на экран зала
заседаний то сложнейшие математические выкладки, то алгоритмы, заданные
мозгу Института времени, а то и просто несли ахинею, пытаясь прикрыть
слабость своих аргументов красноречием. Не терял спокойствия, наверное,
лишь виновник всей этой кутерьмы Росин. Войдя в зал, он плюхнулся на
ближайшее кресло и вот уже третий час с философическим видом разглядывал
потолок, словно происходящее в зале его совсем не касалось. Николай Ти-
мофеевич, наоборот, места себе не находил, извертелся в кресле, все вре-
мя хватал Владимира за руку и громким шепотом - чуть ли не на весь зал -
возмущался несправедливыми нападками на своего спасителя, а защитникам
Росина несколько раз бурно аплодировал. На него вначале оглядывались, но
председатель Хроносовета профессор Свет объяснил, кто он такой, и на не-
го перестали обращать внимание.
Во время перерыва Росин отвел Деда обедать на крышу, откуда вся Моск-
ва была как на ладони. Дед, быстро освоивший обращение с шифратором, сам
заказывал блюда автомату, но ел невнимательно - рассматривал город, зад-
рав жидкую бороденку, провожал взглядом аэропоезда, дирижабли туристов,
летунов с разноцветными крыльями.
- Теперь я понимаю, почему твои дурехи мне голову морочили. Да и ты
тоже... - Он подмигнул сидевшему с ними врачу.
Тот засмеялся.
- Одна из них - профессор психологии, вторая тоже известный медик.
Просто им был дан строжайший приказ. Мы ведь не знали, как вы отнесетесь
к тому, что попали в XXV век. Было решено создать вам знакомую обстанов-
ку, только из этого ничего не вышло. Ну книги, скажем, взяли из хранили-
ща под страшные клятвы - ведь это большая редкость, мы все пишем на
кристаллы. А вот фанерную тумбочку достать не смогли. Фанеру лет триста
как не выпускают. Во всем были проблемы - одежда, карандаш, бритье. Ги-
гиенисты, например, пришли в ужас, когда кто-то предложил сделать для
вас старинную ванную комнату - без лучевой стерилизации. А карандаш! Его
и в музее не найдешь... Кстати, вот ваше письмо. Как вы понимаете, нам
его отправлять некуда. А вы завтра будете дома, и сами все разузнаете.
После обеда споры продолжались. Кто-то предложил поставить вопрос на
голосование, но желающих выступить и сказать свое веское слово оказалось
столько, что голосование пришлось отложить. Случай был уникальный, пре-
цедентов не имеющий, и к тому же надо было решить судьбу человека. То,
что Росина следовало наказать, понимали все, но вот нажать кнопку выбора
и тем вынести решение, ни у кого рука не поднималась.
О том, что заседание трибунала будет бурным, Росин знал заранее.
- Вопрос о вмешательстве в прошлое, - рассказал он Деду, - дискутиру-
ется уже лет пятьдесят, с тех пор как Гордеев и Ямамото доказали возмож-
ность проникнуть в него. Но это все были досужие рассуждения, потому что
первые аппараты - интрахроновизоры - позволяли лишь наблюдать прошлое и
годились разве для съемки учебных фильмов по истории. Но несколько лет
назад был построен первый интрахронолет - ну, ты видел его, я на таком к
вам прилетел, - и сразу пришлось решать: вмешиваться или не вмешиваться?
Существует такая теория, что раз прошлое уже состоялось, менять его
нельзя даже в самой малости - это, дескать, может вызвать огромные и со-
вершенно непредсказуемые потрясения в последующих веках. Представь, нап-
ример, что кто-то отправился в прошлое и убил там отца или дедушку Напо-
леона. Значит, Наполеон не родился бы, не стал императором Франции, не
было бы войны 1812 года, Бородина, пожара Москвы и так далее. Правда,
другая теория утверждает, что все это ерунда, дело не в Наполеоне или,
скажем, Гитлере - не было бы Гитлера, нашли бы другого, потому что напа-
дение на СССР было для империализма попыткой уничтожить коммунизм в за-
родыше и тем спасти себя... И хотя эту теорию - о возможности вмеша-
тельства в прошлое - поддерживают сейчас многие, осторожности ради было
приказано всем хронолетчикам в прошедшие события не встревать, только
наблюдать... А я не выдержал, вмешался: пристрелил нескольких немцев, а
тебя вывез сюда, в будущее...
- И что же здесь плохого? Лучше разве, если бы я в петле немецкой
болтался?
- Ой, Дед, не просто все это. Ты ведь в плен попал, потому что меня
выручал. Не прилети я, и петли бы не было. А так цепочка потянулась, и
неизвестно, насколько она протянется, если ты здесь останешься...
- Не останусь. Ты же сам говоришь - ждут там меня партизаны. Нам фа-
шистов добивать надо. За нас это никто не сделает... Да и семью отыскать
хочу. Даже не знаю, где их искать. Они вечером уехали, а утром к нам уже
фашисты нагрянули. А твоя жена где?
- Не обзавелся еще. Все думаю отыскать себе в прошлом какую-нибудь
принцессу, - отшучивался Росин. - Украду ее, а потом сказка появится про
Кощея бессмертного... - Рассказывать, что любимая девушка предпочла дру-
гого, ему не хотелось.
О том, что можно возвратиться в свое время, Николай Тимофеевич узнал
еще вчера. Известие это ошеломило партизанского командира.
- Так они что, ждут меня там, на поляне? - недоумевал он. - Пятьсот
лет прошло, а они ждут?
Свет и Росин пытались растолковать ему, что такое петля во времени,
но так и не смогли. Из их объяснений Дед усвоил твердо лишь одно: он мо-
жет вернуться в свой отряд.
- Значит, ты им так и сказал: не уходите, я сейчас вернусь? - наседал
он на Росина. - Так чего же мы здесь прохлаждаемся? Вези меня назад, раз
наобещался? Там бой идет, люди гибнут, а я...
- Прошу вас понять одно, - терпеливо объяснял Свет. - С вашим участи-
ем или без него, но война давнымдавно закончена. Прямой необходимости
возвращаться нет. Тем более там, в XX веке, вы уже убиты, и никакого
влияния на ход событий оказать не можете.
- Какой же я убитый, если я живой? - возмущался Николай Тимофеевич. -
И мне по военным законам надлежит быть на фронте, раз меня вылечили.
Он поднял шум, требуя немедленного отлета. Ему с большим трудом
разъяснили, что, сколько бы времени он здесь ни пробыл, его могут доста-
вить в ту же самую временную точку, из которой он был выхвачен.
Тогда он немного утих и лишь потребовал срочным порядком вернуть ему
бороду, без которой партизаны могут не признать своего командира. Медики
"запросили два дня, и Деду пришлось согласиться, тем более что он хотел
выступить на заседании Трибунала Чести в защиту своего спасителя.
- Ты только растолкуй мне, за что тебя судят? Трибунал - дело серьез-
ное, ты не смейся.
Росину пришлось прочитать Николаю Тимофеевичу целую лекцию о своей
работе.
- Сторонники невмешательства в прошлое, конечно, во многом правы,
требуя максимальной осторожности. Скажем, работорговля - дело безусловно
гнусное. Но представь, что мы ее прекратили, и из-за этого Петру 1 не
подарили арапчонка. Может быть, тогда Россия не имела бы Пушкина... Поэ-
тому все наши контакты с прошлым проходили в глубокой тайне, чтобы никак
не повлиять на него. А я - бац, примчался, автомат в руки, тебя, уже
убитого, увез у всех на глазах да еще пообещал вернуть живым...
- Что же тебе, Друг сердечный, будет за это? -
полюбопытствовал Дед.
- Я думаю, отстранят от полетов.
- Надолго?
- Может быть, и навсегда. Чтобы другим неповадно было.
- Чем же ты будешь заниматься?
Росин пожал плечами. Жизни без полетов он себе не представлял. Конеч-
но, есть еще авиация, космос, можно работать в том же Институте времени
- конструктором или хрономехаником, но это все не то. Много лет он гото-
вил себя к полетам в страшный и таинственный XX век - век, решивший
судьбу человечества, - а теперь все идет насмарку. Правда, о проступке
своем Росин не жалел и на заседание трибунала явился с чистой совестью.
После перерыва спорили долго. Наконец слово взял профессор Свет.
- Как известно, Институт времени по решению Совета пяти планет выпол-
няет одну-единственную практическую задачу, я бы сказал, даже миссию -
будь а нашем языке более возвышенные слова, я употребил бы их, но таких
слов я не знаю. Никаких экскурсий в прошедшие или будущие века, никаких
встреч с умершими или еще не родившимися родственниками и так далее. За-
дача полетов такова: показать наше настоящее героям минувших войн и ре-
волюций, показать борцам за свободу то будущее, за которое они боролись,
терпели лишения и муки, отдавали жизнь.
Вы знаете также, что хроноплавание требует гигантских затрат энергии
и наши возможности пока, увы, очень ограниченны. Поэтому каждая кандида-
тура - я имею в виду тех, кого мы решаем привезти в наше время, - тща-
тельно изучается, исследуются все обстоятельства, прослеживается возмож-
ность возникновения исторических катаклизмов. Именно с целью их предотв-
ращения было принято жесткое правило - изымать людей из прошлого перед
самой смертью, чтобы полученная ими здесь информация уже не могла с их
помощью распространиться и тем самым изменить естественный ход последую-
щих событий. Так было со Спартаком, с Пугачевым, с пятью казненными де-
кабристами. Должен признать, что мы переосторожничали, и, судя по всему,
правы сторонники теории затухания. Роль личности в истории исследовалась
величайшими умами прошлого, и их выводы о локальности эффекта существо-
вания и деятельности даже самых выдающихся личностей сегодня в целом
подтверждаются экспериментально. Я не буду напоминать имен тех, кто мнил
себя владыками мира. Что осталось от них в истории? В лучшем случае
строчка в энциклопедии. История человечества - это история борьбы клас-
сов, и только в этом аспекте мы должны, по-видимому, рассматривать прак-
тическую деятельность Института времени по проникновению в прошлое с
целью кратковременного изъятия из него выдающихся личностей. История
свободной Земли, история коммунистической Земли несокрушима. Могу с
твердой убежденностью заявить, что никто и ничто не сможет отклонить че-
ловечество с избранного им пути, помешать нам, существенно что-то изме-
нить в нашей жизни. Тем не менее установленные для хронолетчиков правила
еще никто не отменял, и Росин их нарушил.
В чем его вина? Во время вынужденной посадки Росин пренебрег мерами
безопасности и покинул аппарат, в результате чего попал в плен к фашис-
там, наступавшим на Москву. К счастью, он был отбит партизанами, пойле
чего разработал и осуществил операцию по спасению командира партизанско-
го отряда, которого и доставил в наше время. Все это было сделано сти-
хийно, без какого бы то ни было зондирования, без прогнозирования катак-
лизмов. Кроме того, он обещал вернуться обратно и дал понять там, в XX
веке, что возвратит партизанам их погибшего командира живым и здоровым.
Следует еще упомянуть, что во время своего пребывания в прошлом Росин
участвовал в боях и сам, лично убил минимум трех человек.
- Не человек - фашистов, - закричал Дед, вскакивая. - Фашисты - это
не люди!
- Принимаю вашу поправку, Николай Тимофеевич, - кивнул ему профессор.
Итак, Росин убил трех фашистов, в чем, кстати, совершенно не раскаивает-
ся. И я его понимаю, потому что читал его отчет о допросе, которому он
подвергся в плену. Однако в результате его импульсивных и непродуманных
действий мы столкнулись с трудными проблемами.
Чтобы присутствующим стали ясны эти трудности, мне придется напомнить
некоторые подробности наших проникновений в прошлое. Вначале, опасаясь
катаклизмов, мы спешили вернуть "временников" - этим не очень удачным
термином мы называли первое время людей из прошлого, временно доставлен-
ных сюда, - спешили вернуть их в свое время. Так, первый "временник",
пребывал в XXV веке только один час. Спартаку было предложено остаться у
нас навсегда. Напомню, что мы его сняли ночью с креста в состоянии кли-
нической смерти, и нам ничего не стоило подменить тело муляжом или прос-
то пустить слух, что оно похищено. То же самое - остаться в нашем време-
ни - мы предлагали потом всем. Однако к их чести ни один - я повторяю,
ни один - не пожелал остаться в чужом для него веке, хотя возвращение
означало для каждого смерть, а порой мучительную смерть.
Во избежание жестокого шока у "временников" всей правды им сразу не
раскрывали - Николай Тимофеевич может подтвердить это. Для каждого из
них готовился свой вариант будущего. Например, для Спартака - будущее
без рабства. Ему было сообщено, что начатое им восстание победило по
всей Италии, а потом и в других странах, что его имя широко известно и
всеми почитаемо. Для декабристов мы приготовили вариант будущего без
крепостного права - нечто вроде демократической республики - ну и так
далее. Тем не менее все "временники" возвратились в свою эпоху. Наши
немногочисленные пока проникновения в прошлое никаких изменений в ес-
тественном ходе событий не вызвали.
Однако в случае с Росиным все обстоит иначе. Хотя с формальной сторо-
ны изъятие было совершено в самый подходящий момент - за несколько се-
кунд до смерти, Росин вмешался в происходящие события. А это значит, что
после возвращения Николая Тимофеевича в отряд вся информация - об исходе
войны, о нашем времени - попадает в XX век.
Тут сердце партизанского командира не выдержало. Он вскочил и закри-
чал на весь зал:
- Вот вы твердите одно и то же: информация, информация! Да мы и без
вас знали, что фашистов побьем, не знали только когда. Так что это не
новость и не секрет. Да и не поверят мне, если скажу, что войне еще че-
тыре года тянуться. А если поверят? Зубы сильнее стиснут и так же будут
драться. Ну, расскажу я им еще про все ваши кнопочки-экранчики да марси-
анские ракеты - это же мелочи! Мы за свое будущее дрались, верили в не-
го, а с кнопочками оно будет или без, так это дело десятое. И вы Влади-
мира не осуждайте - правильно он воевал, правильно фашистов пострелял.
Они для вас далекое прошлое, тени позабытые, а для нас они вполне насто-
ящие. И когда они его сапогами пинали, требуя, чтобы он их в свой аппа-
рат впустил, так они это всерьез делали. Вон врач сидит, он не даст сов-
рать - два ребра вашему пилоту сломали...
Когда Дед утихомирился и сел в кресло, профессор Свет обвел глазами
зал, вздохнул и тихо произнес:
- Мне недавно одноклассник сына сказал: наши предки боролись за то,
чтобы сделать счастливое будущее для нас. А наш долг - создать счастли-
вое прошлое для них...
Желающих выступать больше не нашлось. Вскоре экран высветил результа-
ты голосования и решение Трибунала Чести: пересмотреть Положение об инт-
рахроноплавании и в связи с этим просить Совет пяти планет обсудить эту
проблему; в соответствии с действующим Положением (252 голоса против
248) Владимира Росина отстранить от полетов, разрешив ему в исполнение
данного партизанам обещания доставить их командира в XX век (в качестве
сопровождающего, без права пилотирования).
5
Рев танкового двигателя вместе с морозным воздухом врывался в распах-
нутый люк хронолета. Чумазый танкист, высунувшись из башни, ничего не
понимая, смотрел то на партизан, тискавших в объятиях веселого бородача
в телогрейке, которого пять минут назад он сам примчал сюда умирающим,
то на диковинный летательный аппарат без крыльев, колес и пропеллера,
бесшумно спустившийся с неба. Через люк Росин видел, как танкист что-то
закричал ему, показывая на аппарат, ни слова не расслышал и на всякий
случай показал, что все "на большой" - высунул кулак с оттопыренным
большим пальцем. Танкист заулыбался и стал махать летчикам шлемом.
"Тридцатьчетверка" взревела, крутанулась и помчалась через лес, поднимая
фонтаны снега, - догонять свою часть.
- Честно говоря, я им завидую, - тихо сказал Свет инженеру Маю, кото-
рый вылез из кресла водителя и тоже глядел в люк на людей удивительного
века. - Они живут в великое и страшное время и делают великое дело, ко-
торое только им по плечу. Пусть это наивно, но они напоминают мне тита-
нов античности или былинных богатырей.
- И все-таки, что он скажет партизанам? - спросил Май.
- Думаю, что расскажет правду, - ответил Свет. - И думаю, что никто в
этот рассказ не поверит... Тогда ему придется выдумать что-нибудь про
достижения столичной медицины - какие-нибудь лучи, биополя...
- Биополей они еще не знают, - рассеянно возразил Росин, рассматри-
вая, как Дед вешает на шею трофейный "шмайсер". - А в лучи поверят... В
то, что хронолет - опытная сверхсекретная боевая машина, они уже верят.
После "катюш" они во все верят. Вот тот, с перевязанной головой, расска-
зал мне, как их взвод попал под танковую атаку. Оружие у них было - вин-
товки, два противотанковых ружья да бутылки с бензином. А танков - види-
мо-невидимо, все поле от них чернело. Лежим мы в снегу, говорит он, и с
жизнью прощаемся. И вдруг дали залп реактивные минометы - никто и не
знал, откуда они взялись за нашей спиной. Все поле вмиг залило огнем, а
когда дым рассеялся, стрелять было уже не по кому - два танка удирали, а
остальные горели. Вот такто...
Он замолчал, словно прислушиваясь к странному ощущению, - он вдруг
понял, что тоже завидует этим полуголодным, изможденным, израненным лю-
дям, которые, возможно, уже сегодня снова пойдут на смерть - пойдут как
на праздник, потому что делают святое дело, за которое и жизни не жалко.
Сейчас они пойдут отбивать у врага еще одну подмосковную деревушку, а
вид у них такой, словно Берлин штурмовать собрались. И давно созревшее в
глубинах мозга решение вдруг стало настолько ясным и очевидным, что он
поразился, как мог раньше не понимать этого.
- Песня у них есть хорошая, - сказал он, кладя руку на край люка. -
Пели мне ее партизаны... "Ведь от тайги до британских морей Красная Ар-
мия всех сильней..."
Где-то за лесом, куда умчались "тридцатьчетверки", застучали выстрелы
танковых пушек. Росин оглянулся: инженер Май уже сел в кресло водителя и
протянул руку к пульту, чтобы бросить хронолет в чудовищную бездну ве-
ков. Тогда одним движением Росин перекинул свое натренированное тело че-
рез край люка.
Владимир ФИРСОВ
ОХОТНИКИ ЗА ЭЛИКСИРОМ
Они шли уже несколько часов - впереди капитан Кемпнер, за ним Стра-
жеско с рацией за спиной, затем Вуд, Райскин и все остальные, а позади
сержант Кумбс, который ни на миг не снимал рук с висящего на шее лучеме-
та и постоянно оглядывался. Идти было тяжело. Ноги вязли в болотистой
почве, колючие стволы деревьев рвали одежду, а в воздухе висела промозг-
лая сырость, от которой вся одежда стала мокрой насквозь, словно тебя
выкупали, не раздевая. Никто не курил, потому что сигареты размокали,
едва успев загореться. Солдаты подавленно молчали, и только капитан как
ни в чем не бывало насвистывал сквозь зубы какой-то несложный мотивчик.
Наконец среди деревьев мелькнул просвет. Люди вздохнули с облегчением
и зашагали быстрее. Через несколько минут они стояли на дороге, которая
безупречно прямой линией пересекала лес.
Капитан с недоумением топнул ногой. Покрытие дороги по прочности, по-
жалуй, не уступало гудрону, но было странно мягким и эластичным.
Он внимательно осмотрел влажную матовую поверхность. На ней не сохра-
нилось никаких следов. Лишь на обочине капитану удалось обнаружить сла-
бые отпечатки босых четырехпалых ног. Но следов, которые он искал, среди
них не было.
- Интересно, куда она ведет? - спросил Кумбс. - Я что-то не слышал,
чтобы тут были города.
- Не рассуждайте, сержант, - оборвал его Кемпнер. - Ваше дело получше
смотреть по сторонам.
Он старался не показать солдатам, что встревожен неожиданным открыти-
ем. Кемпнер хорошо изучил эту планету. Туземцы на ней еще не знали меха-
низмов, и было непонятно, кому и для чего понадобилось проложить дорогу,
по которой автомобили смогли бы идти в четыре ряда со скоростью сто миль
в час.
После недолгих колебаний капитан приказал двинуться по дороге. Все
повеселели. Теперь идти было легко - не то что по проклятому колючему
болотистому лесу.
Они прошли еще несколько миль. Дорога вывела их на небольшую поляну,
посреди которой виднелась каменная изгородь высотой в человеческий рост,
напоминавшая в плане подкову. Дорога входила внутрь подковы и здесь кон-
чалась. Дальше стоял нетронутый лес.
Посмотрев на осунувшиеся лица солдат, капитан распорядился устроить
привал. Солдаты нарубили веток и развели костер. Сырое дерево шипело и
дымило, но флакон тетратила сделал свое дело. Через несколько минут все,
кроме часовых, топтались у огня, пытаясь просушить одежду. Вуд выдал
каждому по банке саморазогревающихся консервов. Затлели огоньки сигарет.
Разомлевший от тепла и еды сержант Кумбс присел рядом с радистом и по
привычке начал философствовать:
- Какая-то странная эта планета. Ты слышал когданибудь, чтобы дикие
туземцы строили автомобильные дороги? Говорят, они не знают даже огня.
Да и откуда быть огню при такой сырости? Тут только напалм и может го-
реть.
- Ты первый раз здесь? - спросил Стражеско. Сержант кивнул. - А я
третий раз летаю с капитаном. И знаешь, - он невольно понизил голос, - в
прошлый раз таких дорог не было. Мы тогда достаточно покрутились над
планетой.
- Неужели... - Сержант даже задохнулся от волнения. - Ты думаешь, те
нас опередили?
Стражеско покачал головой.
- Путь сюда не знает никто. Это все сами туземцы. Я не удивлюсь, если
в следующий раз они встретят нас атомными ракетами.
- Ну, этого не может быть, - не очень твердо возразил Кумбс. - Я еще
помню, чему меня учили в колледже. Цивилизации развиваются тысячелетия-
ми.
Стражеско только усмехнулся:
- А ты знаешь, что мы здесь ищем?
- Уран? - неуверенно спросил сержант.
- Держи карман шире. У нас же нет ни одного геолога. Тут есть штука
пострашнее урана. Ты еще не видел, как капитан поджаривает этих зеленых?
Кумбс ошеломленно посмотрел на радиста. Тот торжествующе засмеялся:
- Зрелище не из приятных, можешь мне поверить. Впрочем, скоро убе-
дишься сам. Видишь, капитан возвращается?
Раздалась короткая команда. Солдаты повскакали и стали навьючивать
свое снаряжение.
Сержант помог радисту надеть радиостанцию.
- Ты так и не сказал, зачем мы здесь.
Стражеско внимательно посмотрел на Кумбса.
- Ты слышал когда-нибудь про эликсир силы? - спросил он и сразу уви-
дел, как вытянулась физиономия сержанта. - Так вот его-то мы и ищем.
- Отставить разговоры! - скомандовал капитан. - Приготовить оружие.
Они где-то близко.
Он швырнул в костер размокший окурок и повел отряд через лес по еле
заметной тропинке, на которой среди многочисленных отпечатков босых че-
тырехпалых ног изредка встречались рубчатые следы сильно поношенных бо-
тинок космического образца.
2
Эта унылая, дождливая, болотистая планета лежала далеко в стороне от
оживленных космических трасс. И хотя ее открыли сравнительно давно, ко-
рабли Великой Державы не появлялись здесь, потому что на планете не было
найдено ничего достойного внимания. Первооткрыватели ограничились тем,
что возвели на полюсе обелиск, надпись на котором утверждала их право
владения этим небесным телом на протяжении девятисот девяноста девяти
лет, и водрузили свой полосатый флаг.
О планете было известно так мало, что ей даже не удосужились подоб-
рать имени. Леса, покрывавшие почти всю ее поверхность, состояли из мо-
гучих, до двух метров в поперечнике, деревьев, стволы которых были уса-
жены устрашающими шипами. Пробиться через лес не могла ни одна машина.
Не помогали и вертолеты - им попросту негде было взлетать и садиться.
Убогое туземное население панически боялось пришельцев, и все попытки
наладить с ним не только торговлю, но даже обычный контакт потерпели не-
удачу. Жили туземцы в самой гуще леса, питались какими-то плодами и охо-
тились с помощью луков и стрел на толстокожих болотных тварей, напоми-
навших гиппопотамов, - вот, пожалуй, все официальные сведения о планете.
Кроме того, о ней ходило много разных слухов, которые всерьез никто
не принимал. Говорили, например, что туземцы знают лекарство, излечиваю-
щее любые болезни, что их знахари умеют за несколько минут заживлять тя-
желые раны. Но самой удивительной была легенда об эликсире силы - чудес-
ном напитке, делающем человека могучим, как сказочные титаны, которые
могли опрокидывать скалы и с корнем вырывать деревья. Некоторые слухи
были совершенно нелепы - например, утверждения, что обитатели этой пла-
неты вообще бессмертны, что они, как гидра, размножаются делением и из
останков каждого аборигена вырастают два.
Для проверки подобных слухов, упорно не смолкавших на протяжении де-
сятка лет, Объединенные Нации дважды посылали на планету своих эмисса-
ров, но те возвратились, не узнав ничего нового. Планета была уныла, бо-
лотиста и бедна, и о ней бы вскоре забыли, если бы не эти слухи, вспыхи-
вавшие время от времени.
Пожалуй, только один человек во всей вселенной знал точно, что прав-
диво в этих фантастических слухах...
3
Незадолго до темноты солдаты натолкнулись на мертвого зверя. Огромная
туша, размером с исполинского бегемота, лежала на тропе, поблескивая
мокрой синеватой кожей. Из бока чудовища торчала тяжелая стрела. Полу-
размытая дождем кровяная дорожка да обломанные шипы на деревьях показы-
вали путь, по которому животное продиралось через непроходимую для людей
чащу.
Кумбс подергал стрелу за конец, но она не поддалась. Тогда он ударил
по шкуре ножом. Нож отскочил, не оставив даже царапины.
- Только с такой шкурой и можно жить в этом лесу, - произнес Стражес-
ко. - Ее, наверно, и пуля не возьмет.
Кумбс со страхом посмотрел по сторонам. Ему почудилось, что за де-
ревьями что-то шевельнулось. Он представил, как такая же стрела впивает-
ся ему между лопаток... Да что впивается - она, скорее всего, пробьет
человека насквозь, несмотря на панцирный жилет. Он проверил, спущен ли
предохранитель лучемета, и опять зашагал по тропе, втянув голову в пле-
чи, словно это могло спасти его от выстрела сзади.
Отряд шел по следам, соблюдая величайшую осторожность. Быстро темне-
ло. Пока было возможно, пробирались вперед на ощупь - капитан приказал
не зажигать фонарей. Но скоро солдаты были вынуждены остановиться - их
исколотые шипами руки кровоточили. Короткую ночь провели на земле, при-
жавшись друг к другу и дрожа от сырости.
Едва стало светать, капитан погнал людей дальше. Через несколько миль
они заметили впереди хижины. Солдаты залегли под деревьями, слились с
болотными кочками.
Кумбс лежал рядом с капитаном, рассматривая деревушку в бинокль.
Вдруг глаза его округлились от удивления.
- Смотрите, капитан! - прошептал он. - Там белый.
Капитан посмотрел в указанном направлении и с облегчением выругался.
- Окружить деревню! - шепотом приказал он. - Сигнал к атаке через
тридцать минут.
Ровно через полчаса залп лучеметов разметал легкие хижины, и солдаты
со всех сторон ворвались в деревню. Все было кончено за несколько минут.
Ошеломленные внезапным нападением, туземцы почти не сопротивлялись и бы-
ли быстро перебиты.
По свистку капитана солдаты собрались в центре деревни, где лежали
связанные пленники - два хилых зеленокожих туземца с четырехпалыми ко-
нечностями и рядом с ними белый человек в изорванном комбинезоне Звезд-
ного флота. Руки у них были скручены за спиной, рты заткнуты.
Капитан быстро проверил свой отряд. Потерь не было. Одного из солдат
легко ранило стрелой, да кто-то из пленников укусил Кумбса за руку, ког-
да тот забивал ему кляп в рот. Кемпнер приказал обыскать деревню. Вскоре
солдаты приволокли двух упирающихся подростков. Капитан тут же пристре-
лил их. Затем он внимательно осмотрел нехитрый скарб туземцев и приказал
захватить с собой все найденные травы и глиняную бутыль с какойто жид-
костью. Особое внимание привлекли лук и стрелы. Он долго вертел их в ру-
ках, потом велел взять тоже и дал сигнал к выступлению.
Кумбс начал поднимать пленников. Человек в комбинезоне встал сразу,
но туземцы продолжали лежать, несмотря на пинки.
- Скорее, сержант, - зашипел Кемпнер. - Вам что, шкура не дорога? Та-
щите их на себе, черт вас возьми, если не можете заставить их встать!
Такая перспектива Кумбсу совсем не улыбалась. Кто знает, не удалось
ли кому-нибудь из жителей деревни спастись. Погоня могла начаться в лю-
бой момент. И тогда их дело дрянь, если то, что болтают про туземцев,
хоть наполовину правда.
Сержант даже побелел от ярости. Но, несмотря на его удары, пленники
не желали подниматься. Еще немного, и Кумбс прикончил бы их. Капитан
вмешался вовремя.
- Отставить! - скомандовал он и после секундного колебания достал за-
жигалку. Ему тоже было не по себе в этом враждебном лесу. - Или вы сей-
час пойдете, или...
Он щелкнул зажигалкой. Кумбс с удивлением увидел, как при виде
огонька огромные треугольные глаза пленников в ужасе раскрылись, тела
судорожно задергались, а кожа из зеленой сделалась серой. Повинуясь зна-
ку капитана, туземцы вскочили. Кемпнер довольно усмехнулся и занял место
в хвосте отряда он ни на секунду не желал выпускать пленных из виду.
Отряд шел без остановок. Всех страшила еще одна ночевка в лесу. Под-
гонять никого не приходилось - измученные солдаты шли, напрягая все си-
лы.
Сизый, промозглый день начал медленно сереть, когда в бесконечной
стене колючих деревьев наконец показался просвет. Капитан облегченно
вздохнул, но тут передние солдаты вдруг остановились.
- Почему встали? - спросил Кемпнер. - Что случилось?
Он вышел вперед и почувствовал отчаянный страх, потому что в двадцати
шагах от себя увидел знакомый каменный забор в форме подковы, а из-за
этого забора поднимался ввысь, теряясь за вершинами деревьев, гигантский
монумент. Сумерки и туман мешали рассмотреть подробности, но капитан по-
нял, что это чудовищное изваяние высотой в пятиэтажный дом изображает
аборигена. Обращенное к дороге лицо со слегка сплющенным носом было су-
рово и величественно, а треугольные глаза внимательно смотрели куда-то
вдаль.
Сгрудившиеся солдаты с ужасом смотрели на каменный колосс. Кумбс по-
чувствовал, что у него похолодело в животе.
- Заблудились, - пробормотал он. - Теперь конец...
- Вуд, вперед! - приказал капитан охрипшим голосом. - Обследовать
строение!
Вуд неуверенно вышел на поляну, держа оружие наготове. Он дошел до
ограды, осторожно заглянул за изгородь, вошел внутрь и тотчас же выско-
чил обратно.
- Сюда! - крикнул он. - Смотрите!
Он указал на затоптанные остатки костра. Испуганные солдаты столпи-
лись вокруг. Всем стало ясно, что они не сбились с пути, но загадочное
появление чудовищной скульптуры настолько ошеломило всех, что они не
могли произнести ни одного слова и только с тревогой озирались, втягивая
головы в плечи.
- Привал пятнадцать минут, - приказал капитан. - Огня не зажигать!
Сержант, выставьте охрану и накормите людей. Стражеско, свяжитесь с ко-
раблем.
Он несколько раз чиркнул зажигалкой, пытаясь зажечь отсыревшую сига-
рету. Солдаты стучали ложками, торопясь проглотить пищу, и в страхе то и
дело оглядывались на каменную громаду.
- Эта штука весит не меньше, чем наш корабль, - пробормотал Вуд. - Я
ее осмотрел - ни одного шва. Все вырублено из цельной скалы. Кто мне
скажет, как ее здесь поставили?
Никто не ответил.
- На Земле такая работа заняла бы месяц, - сказал Кумбс. - А ведь у
туземцев нет ни лебедок, ни домкратов. И почему кругом так чисто? Не на
руках же они ее принесли?
- Даже наш костер видно, - поддакнул кто-то из солдат.
Капитан закончил разговор с кораблем, снял наушники и посмотрел на
часы.
- Становись! - скомандовал он. Ему хотелось как можно скорее убраться
от каменного истукана, таинственно возникшего на их пути как грозное
предупреждение. Только теперь капитан осознал, что хилые туземцы, кото-
рых он искренне презирал, владеют такой чудовищной силой, перед которой
бледнеет электронно-ядерное могущество его страны. Ему было страшно, и
он с нетерпением ждал момента, когда наконец окажется под защитой гроз-
ных орудий своего корабля. К тому же - он верил в это - тайна эликсира
силы была теперь в его руках, и не следовало терять ни секунды. Поэтому
он отдал приказ выступать, хотя небо быстро темнело и до ночи оставалось
совсем немного.
Но когда первый солдат вышел из-под защиты ограды, в грудь ему впи-
лась тяжелая черная стрела.
4
Патрульный корабль Звездного флота, получивший повреждения в ре-
зультате встречи с метеорным потоком, наткнулся на неизвестную планету
после целого года странствий в неисследованной области космоса, когда
надежд на спасение уже не оставалось. Посадка прошла удачно, и все пона-
чалу воспрянули духом, потому что атмосфера планеты была влажной, а
спасти их могла только вода, точнее, водород, на котором работали двига-
тели.
Увы, на планете не оказалось ни рек, ни озер, и, хотя была она сырой
и болотистой, пятнадцать человек экипажа должны были работать как ка-
торжники несколько лет, чтобы добыть для электролизных установок корабля
достаточное количество воды. Выход нашел лейтенант Кемпнер. С полдюжиной
головорезов из Звездной пехоты он устроил облаву на аборигенов - эти хи-
лые зеленокожие создания ютились в нищих деревушках среди лесов и болот.
Вскоре несколько десятков туземцев, подгоняемых палками, исправно таска-
ли воду к кораблю, а Кемпнер рыскал по лесам все дальше, пригоняя новых
и новых рабов. Но однажды утром загон, в котором спали туземцы, оказался
пустым.
Рассвирепевший Кемпнер кинулся в погоню. Он действовал проверенными
методами. Изловив беглецов, он повесил каждого десятого, а остальных,
жестоко избитых, велел заковать. Теперь у загона на ночь ставили часо-
вых. Однако вскоре он опустел снова.
Следствие, учиненное лейтенантом, ничего не дало. Ограда из колючей
проволоки под током оказалась целой, не найдено было и следов подкопа, а
избитые часовые клялись, что не спали всю ночь. Но всего непонятнее были
найденные в загоне обрывки цепей, сковывавших пленников. Лейтенант мог
поклясться, что цепи не распилены, не перекушены - это были именно об-
рывки, хотя сверхпрочная сталь могла удержать рассвирепевшего слона.
К счастью, водорода запасли достаточно, и командир решил лететь. Но
Кемпнер выпросил отсрочку и снова повел солдат в лес. Они вернулись че-
рез три дня, измученные до крайности, потеряв к тому же половину отряда,
- робкие туземцы неожиданно оказали ожесточенное сопротивление. Уцелев-
шие ничего рассказывать не желали, только непрерывно пили и в пьяном
бреду кричали такое, что остальные холодели от ужаса.
Все эти странные события остались тайной. Официально планета была
открыта уже после того, как Кемпнер побывал на ней три раза.
5
Против ожидания туземцы не предприняли немедленной атаки на укрывший-
ся за изгородью отряд. То ли они накапливали силы, то ли у них был дру-
гой план, Кемпнер не знал. Но пока брезжили сумерки, они исправно осыпа-
ли стрелами каждого рискнувшего высунуться из-за забора.
Наступившая ночь взвинтила нервы до крайности. Солдатам чудились под-
ползающие отовсюду враги, и они напряженно всматривались в ночную мглу.
Время от времени кто-нибудь не выдерживал и начинал яростно палить в
темноту. Поднималась всеобщая стрельба. В ответ на вспышки выстрелов из
леса летели тяжелые стрелы. Два солдата были убиты, а третий, раненный в
лицо, лежал у подножья статуи, белея забинтованной головой, и тихо сто-
нал.
Капитан Кемпнер понимал, что единственная возможность спастись - ут-
ром попытаться прорваться по дороге под прикрытием двух лучеметов. Огне-
вая завеса на какое-то время парализует действия туземцев, панически бо-
ящихся огня, и, если кольцо окружения не очень широко, отряду удастся
уйти.
Так же отчетливо Кемпнер понимал, что пленных довести до корабля не
удастся. А это значило, что многолетние поиски эликсира силы потерпели
крах. Сейчас единственный человек, знающий язык туземцев, был в руках
капитана, но на то, чтобы вырвать у него тайну, оставалось несколько ча-
сов короткой ночи.
Связанные по рукам и ногам пленники были прикручены нейлоновым тросом
к подножию статуи. Рядом стоял Вуд с лучеметом наготове. Капитан прика-
зал ему не спускать с них глаз - он отлично помнил пустой загон, в кото-
ром валялись обрывки цепей.
Когда все распоряжения были отданы и переговоры с кораблем закончены,
капитан подошел к пленным. Несколько минут он всматривался в лицо чело-
века в лохмотьях.
- Нам придется говорить здесь, доктор Робин, - сказал он наконец. -
Поэтому мне не удастся повесить тебя по всем правилам. Но живым тебе от-
сюда не уйти.
Капитан сделал паузу, словно хотел удостовериться, что его слова по-
няты правильно.
- Я очень сожалею, что мне придется так поступить. Но ты нарушил при-
сягу Звездной пехоты и вдобавок покушался на жизнь своего командира. Ты
дезертир и предатель, и за любое из этих преступлений тебе полагается
смерть.
Странным был этот разговор в темноте ночного леса при бледном свете
потайного фонаря, слегка освещающего лицо связанного, - разговор двух
людей, из которых говорил один, а второй, с заткнутым ртом, только слу-
шал.
- Но я готов отпустить тебя и твоих друзей. За это ты откроешь мне
тайну эликсира силы.
Связанный отрицательно качнул головой.
- Подумай как следует. У тебя нет выбора. Если ты не согласишься, вы
умрете все трое.
Капитан говорил очень тихо, так что стоявший рядом Вуд с трудом раз-
бирал слова.
- Ты не имеешь права решать за них. Я знаю, они не хотят умирать. Пе-
реведи им мои слова.
Пленник снова покачал головой.
- Ты знаешь, что я с ними сделаю? - зловеще спросил капитан. Робин
кивнул. - И хладнокровно обрекаешь их на мучительную смерть? Подумай,
ведь это твои друзья. Ты десять лет провел среди них. Они имеют право
знать, из-за чего умрут.
Глаза пленного выражали такую ненависть, что Кемпнер не выдержал и
отвел взгляд.
- Я могу предложить тебе другое, - сказал он наконец. - Ты можешь
вернуться с нами на Землю. Кроме меня, о твоем преступлении не знает
никто. Я доложил тогда, что ты убит в стычке с туземцами. Но ты уцелел,
и теперь я вырвал тебя из плена. Ты получишь свое жалованье и заживешь
припеваючи. За десять лет тебе причитается приличная сумма.
Напрасно капитан ждал ответного знака.
- Да, эта девушка - Джой... Как она убивалась тогда, как плакала! Она
приходит ко мне после каждого рейса и все расспрашивает о тебе. Она все
еще верит,
что ты жив, и по-прежнему ждет тебя. Разве ты хочешь, чтобы она сов-
сем высохла от горя? Скажи "да", и я отвезу тебя к ней.
Пленник оставался неподвижен.
- Неужели жизнь в этих вонючих болотах тебе дороже всех сокровищ Зем-
ли? Ты был нищим врачом, когда пошел в Звездную пехоту. Но теперь ты бу-
дешь жить как в сказке. О тебе напишут книги. Журналы всего мира будут
считать за честь получить твое интервью. Ты принесешь своей родине ска-
зочное могущество и этим обессмертишь себя. Наконец, за тайну эликсира
силы ты получишь полмиллиона.
Пленник не шевельнулся.
- Миллион.
Упорство пленного начало выводить капитана из равновесия, потому что
времени оставалось все меньше.
- Два миллиона.
Робин оставался неподвижным.
- Ну что же, - пробормотал Кемпнер злобно. - Тогда поговорим иначе.
Ты сам этого захотел...
Он медленно достал из кармана зажигалку.
6
Сержант Кумбс привалился к ограде, чувствуя, как непреодолимые спазмы
выворачивают его внутренности наизнанку. Он хотел только одного - любой
ценой забыть все, что видел.
Близилось утро. Черное дождливое небо начало медленно сереть, и фан-
тастические очертания каменного колосса постепенно выступали из мрака.
Скорчившийся под забором Стражеско монотонно повторял в микрофон позыв-
ные корабля. Солдаты перезаряжали оружие, перекликаясь в тумане. Но сер-
жант не думал о том, что с минуты на минуту может начаться бой - может
быть, последний бой в его жизни.
Сержант всю ночь пролежал за лучеметом возле ворот - самого уязвимого
места их обороны, - готовый в любой момент открыть огонь. Почему-то ему
вспомнилась первая встреча с туземцами. Вслед за капитаном он вошел в
одинокую лесную хижину, держа оружие наготове. Зеленокожий хозяин испу-
гался так, что стал пепельно-серым, но все же поднес им чашу с чистой,
удивительно освежающей водоц - традиционный дар гостю на этой планете.
Капитан выпил воду и тут же застрелил хозяина и всю его семью. Это было
его правилом - не оставлять а живых никого, кто мог бы рассказать Роби-
ну, что люди в форме Звездной пехоты идут по его следам.
В заповедях Звездной пехоты было много красивых слов о дружбе, чести,
защите угнетенных. То, что делал капитан, совершенно не соответствовало
духу заповедей. Кумбс не раз задумывался над этим. Конечно, зеленые не
люди, но чрезмерная жестокость капитана вызывала невольный протест в ду-
ше сержанта. Он как-то даже заговорил об этом с Вудом.
- Сколько тебе платят за сутки звездных рейсов? - спросил тот. - Да
за такие деньги можно стрелять в самого господа бога, а не только в этих
тварей.
Срок контракта Кумбса истекал через несколько месяцев, и он не раз
мечтал, как по возвращении откроет собственное дело. Но сейчас, когда он
лежал на размокшей земле, прижимая к плечу приклад лучемета, и дрожал от
сырости, он вдруг подумал, что никто из них не вернется домой.
Незадолго до рассвета капитан приказал ему принести аптечку. В темно-
те сержант с трудом различил, что пленник в изодранном комбинезоне бес-
сильно висит на веревках. Сержант достал из аптечки ампулу и примерился
воткнуть ее иглу в руку пленника. Тут Вуд включил фонарь, и сержант с
ужасом увидел, что лицо Робина превратилось в чудовищную маску. Опухшее,
залитое кровью, покрытое ожогами, оно было неузнаваемо.
- Что вы возитесь, сержант? - заорал капитан. - Скорее! И если он
сдохнет, я спущу с вас шкуру!
От укола пленник пришел в себя и с трудом поднял голову. Осатаневший
от ярости Кемпнер вырвал кляп из его рта.
- Я заставлю тебя говорить, проклятый упрямец! - прокричал он. - От-
вечай же! В чем секрет эликсира?
Кумбс услышал звуки ударов.
- Никакого эликсира нет, - простонал пленник, роняя голову на грудь.
- Врешь! Врешь! - рычал капитан, избивая связанного человека. - Он
есть! Я знаю!
Капитан схватил захваченный в деревне лук.
- А как ты мне объяснишь это? Я могу любого из зеленых убить одним
ударом, но я не могу согнуть их лук даже наполовину. Кто стреляет из та-
ких луков? И как поставили эту статую? Вчера ее еще не было!
- Никакого эликсира не существует, - повторял пленник, теряя созна-
ние.
- Кумбс, еще укол! Вуд, дайте тетратил! Так ты не скажешь, Робин?
Сержант с ужасом увидел, как Кемпнер взмахнул флаконом над связанными
туземцами, и тотчас по их зеленой коже побежали струйки голубого пламе-
ни. Приступ неудержимой рвоты согнул Кумбса пополам, и он уже не слышал,
что кричал беснующийся капитан, не видел извивающихся в смертной муке
тел. Обессилевший, оглушенный, он, шатаясь, отошел в сторону и свалился
возле забора, рядом со Стражеско, который по-прежнему бормотал что-то в
микрофон, и затих, изредка конвульсивно подергиваясь.
Резкий окрик капитана заставил его вздрогнуть. Он приподнялся. Небо
уже светлело. Наступал день - их последний день.
- Вы оглохли, сержант? Марш к лучемету!
Кумбс взглянул на капитана обезумевшими глазами. Сейчас его поставят
к лучемету, и он опять будет жечь... жечь... Сжигать живьем... Всех -
молодых, старых...
- Не-ет! - вдруг дико закричал он. - Не буду! А-а-а!
Он вскочил и побежал, нелепо размахивая руками и испуская бессвязные
вопли. Ошеломленные солдаты не успели ему помешать - он выбежал за воро-
та и помчался к лесу, скользя и падая на мокрой траве.
- Тем хуже для тебя, - процедил капитан и медленно, как на учениях,
прицелился в спину сержанта.
Выстрелить капитан не успел. Сержант вдруг отделился от земли, словно
подхваченный таинственной силой, описал в воздухе огромную дугу и исчез
за стеной деревьев. Потрясенные солдаты с ужасом смотрели ему вслед.
Кто-то закричал, кто-то бросился на землю, закрыв голову руками.
Никто не заметил, как в это время привязанный к подножию статуи плен-
ник одним легким движением разорвал сверхпрочные веревки и поднял бро-
шенный сержантом лучемет. Теперь в его руках было оружие, способное за-
щитить эту планету от пиратских кораблей Звездного флота, охотящихся за
несуществующим эликсиром силы. Затем одним гигантским прыжком он преодо-
лел расстояние, отделявшее его от леса. И как только он исчез за колючи-
ми вершинами, солдаты услышали странный звук, будто жалобно всхлипнула
земля, и весь лес словно пошатнулся. А затем неотвратимо и страшно ог-
ромные деревья, вырванные с корнями из земли, начали падать со всех сто-
рон на ограду, дробя ее в щебень, уничтожая обезумевших от ужаса людей.
Когда все было кончено, туземцы собрали уцелевшее оружие. Робин отыс-
кал изодранную сумку с медикаментами и отправился туда, где под присмот-
ром туземцев сидел трясущийся Кумбс.
Увидев склонившееся над ним обезображенное пыткой лицо, сержант дико
закричал и попытался бежать, но ноги отказались ему повиноваться. Робину
с трудом удалось успокоить его. Лишь после нескольких уколов глаза сер-
жанта стали осмысленными, и он перестал метаться и вскрикивать.
- Не убивайте меня, - жалобно сказал Кумбс и тихо заплакал.
Робин с трудом улыбнулся изуродованными губами:
- Сейчас мы отведем вас к кораблю, и вы улетите на Землю. Убедите
экипаж стартовать как можно скорее, не пытайтесь ничего предпринимать. В
противном случае корабль будет уничтожен. У нас достаточно силы, чтобы
сделать это.
- Эликсир силы? - с трудом выдавил из себя Кумбс.
- Его не существует, - отрубил Робин. - И это самое главное, что вы
должны рассказать на Земле. Но у народа этой планеты есть гигантская си-
ла, которую нельзя ни украсть, ни отнять. Это что-то наподобие цепной
реакции в уране. В малых количествах он безопасен, но едва его масса
достигнет критической - взрыв! Так и наша сила - она проявляется лишь в
тех случаях, когда мы собираемся все вместе для решения общих дел.
- Вы сказали "наша сила", - пробормотал пораженный Кумбс.
- Да, это и моя сила. Впрочем, она также и ваша, и любого, кто пришел
сюда с миром. Сегодня она спасла вашу жизнь. Так помогите сделать так,
чтобы больше никто не прилетал сюда убивать. Расскажите там, на Земле,
обо всем, что увидели и услышали. Передайте, что мы щедро поделимся сво-
ей силой с теми, кто придет к нам с открытой душой. Это будет вашей пла-
той за спасение.
- А вы? - спросил сержант. - Разве вы не хотите вернуться?
Робин грустно улыбнулся:
- Мое место здесь. На Земле слишком много любителей легкой наживы. Мы
должны быть готовы встретить их. Скоро всю планету покроют дороги, и мы
сможем быстро собираться там, где есть опасность. Об этом вы тоже расс-
кажите дома.
- И еще одна просьба, - сказал он, помолчав.- Отыщите одну девушку...
Джой. Вот ее адрес. Скажите ей, что я... помню ее...
Владимир ФИРСОВ
Твои руки, как ветер...
Три вещи есть в мире, не понятные для меня, и
четвертую я не постигаю: путь орла в небе, змеи на
скале, корабля среди моря и путь мужчины к сердцу
женщины.
А. КУПРИН. Суламифь
- Света, я люблю тебя...
Ее рука предостерегающе поднимается, а серые ласковые глаза,
чуть-чуть грустные, с легкой укоризной смотрят на меня сквозь стекла
модных прямоугольных очков. Мне сразу становится нестерпимо горько, но я
не опускаю глаз, потому что эти секунды - мои, а бег их скоротечен.
- Не надо об этом...
Светящаяся призма входа пропускает девушку внутрь, стеклянные грани
умножают ее, и я вижу, как две, три, четыре Светланы неслышными призра-
ками улетают от меня, гаснут в дальнем полумраке. Теперь надо отойти
чуть дальше, под ветви дерева, и ждать, пока темный пунктир окон не
прервется вспыхнувшим квадратом, по которому - если постоять подольше -
может промелькнуть неясная тень.
Сейчас мои чувства обострены и каждый нерв настроен и выверен. Я -
словно сверхсущество, всемогущее, всеведущее. Мои глаза, как рентгеновс-
кие аппараты, позволяют мне видеть сквозь стены, мои уши улавливают даже
сонный щебет пичужки, устроившейся переночевать на вершине телевизионной
иглы, которая зажглась вечерними огнями, моя кожа продолжает ощущать
тепло Светланиных рук сквозь толщу железобетонных стен. Я вижу, как она
убегает по коридору, как расступаются перед ней двери, слышу стук ее
каблучков по кафелю мастерской. Я завидую сейчас плиткам кафеля и двер-
ной ручке, к которой вот-вот прикоснутся ее пальцы, и листам ватмана,
послушно шуршащим перед нею. А особенно я завидую камням, о которых -
только о них! - она сейчас думает.
В окружении каменных огней Светлана напоминает мне холодную Снежную
Королеву и бажовскую Хозяйку Медной горы. Я знаю, что это впечатление
несправедливо, но глубокая обида порождает во мне тайное ожесточение, и
мне приятно думать так. Ведь Светлана не любит меня, и эта чудовищная
несправедливость кажется особенно обидной, потому что в моих силах изме-
нить все одним движением пальца. Но сделать это движение я не могу.
А Светлана колдует в своем волшебном царстве. Овальные диски каменных
огней послушно лежат перед ней в пахнущих смолой ящиках, дожидаясь свое-
го часа. Я вижу, как Светлана слегка хмурится по привычке, пока рука ее
неуверенно замирает над ящиком. Ее взгляд скользит по разграфленной сте-
не, по контурам только намечающегося решения, и вихрь, бушующий в милли-
ардах клеток ее мозга, быть может, уже синтезируется в тот единственный
образ, которому суждено будет застыть в каменном узоре.
Я знаю, что впереди ее ждут недели труда, что законченность решения
еще не раз встанет на пути фантазии, что будут огорчения, разочарования,
может быть, тайные слезы - все это в порядке вещей, через это надо прой-
ти, если в душе действительно есть искра таланта, Но это нелегко, и в
моих силах облегчить этот путь.
Зыбкое чудо творчества тоже подвластно законам - пятилетние экспери-
менты в лабораториях нашего института дали ключи ко многим тайнам неве-
домого. Мы исследовали алгеброй гармонию, и приблизить Прекрасное теперь
в моей власти. Я могу помочь Светлане в ее поисках. Истина, древняя как
мир: если человек любит, он способен сотворить чудо.
Лежат в ящиках камни. Даже не камни - стекляшки. Будем откровенны -
поэзии в них не больше, чем в бочках с известью, приготовленной для по-
белки. Но разложенные в определенном порядке, они заставят замереть
сердце. Хаос станет произведением искусства.
На языке науки этот процесс скучно называется уменьшением энтропии.
Он может быть рассчитан с точностью до тысячных долей бита. Но мне ка-
жется кощунством классифицировать чудо. Я хочу только одного - чтобы оно
свершилось. И в моей власти помочь этому.
Я опускаю руку в карман, нащупываю холодную кнопку прибора и снова не
решаюсь нажать ее. Тогда я поворачиваюсь спиной к темным горизонталям
окон, разорванным светлым квадратом, и ухожу не оглядываясь.
* * *
Как всегда по вечерам, в лаборатории тихо и темно, Лягушки возятся в
своих клетках, устало горят огоньки приборов. На шкафу, откуда льются из
репродуктора звуки флейты, вздыхает грустный осьминог Федя, и по его щу-
пальцам проплывают синие и зеленые волны.
Накормив лягушек прекрасными жирными мухами, я смотрю, как они рас-
ползаются по террариуму, белея выводами датчиков. Постепенно где-то
внутри закипает злость. Я понимаю, что надо уйти, но все еще медлю, с
ненавистью глядя на своих земноводных. Особенно раздражает меня Пышка -
ленивая толстая лягушка, которая из-за толщины даже не может прыгать, а
только шагает, оставляя на песке цепочку следов. Я знаю, что несправед-
лив к ней, но сейчас мне хочется схватить ее за жирную лапу и шмякнуть
об пол, только бы не видеть ее противной, пучеглазой, самодовольной мор-
ды. Почему-то мне кажется, что лягушки, с которыми работал великий
Гальвани, были совсем иными, что это были благородные, скромные созда-
ния, безропотно погибавшие во имя человека. От нашей Пышки благородством
и не пахнет.
Я сам не знаю, зачем пришел сюда так поздно вечером. Делать мне здесь
совершенно нечего. Расчеты давно закончены, километры эмограмм проанали-
зированы, генератор настроен. Как всегда, дело за высшим судьей - опы-
том.
К этому приходишь рано или поздно. Опыт на человеке - вершина всех
вершин. Лекарство от насморка и от бубонной чумы проверяется на челове-
ке. Полет космического корабля - опыт на человеке. Изучение мальгашского
языка во сне - опыт на человеке.
Я не врач, не космонавт, не педагог. Я физик. Моя специальность - по-
ля. Физикам не приходится ставить опыты на себе. Даже испытывая атомную
бомбу, они подставляли под удар баранов.
Я смотрю на кассеты с магнитофильмами, на стопки перфокарт, на груст-
ные глаза осциллографов, и страшная тоска постепенно овладевает мной.
Так бывает всегда, когда я долго не вижу Светлану. Но теперь причина
другая. Я все время думаю об опыте.
На книжной полке, рядом с пультом, среди потрепанных радиотехнических
справочников стоит много раз перечитанная книга Гуго Глазера "Драмати-
ческая медицина". Я беру ее с полки и снова ищу взглядом знакомые имена.
1802 год. Врач Уайт ввел себе гной чумного больного и умер. В 1817
году Розенфельд повторил его опыт и умер.
Годом раньше на Кубе Валли заразил себя желтой лихорадкой. До этого
он привил себе сразу две болезни - чуму и холеру, но сумел выздороветь.
Желтая лихорадка убила его.
Я листаю страницы этой книги героев. Какие люди! Мечников прививает
себе возвратный тиф, Джон Гунтер и Линдманн заражают себя сифилисом. Из-
вестные и неизвестные врачи исследуют на себе рак, полиомиелит, дизенте-
рию, позволяют кусать себя ядовитым змеям и бешеным собакам, глотают
смертельные дозы ядов, неделями терпят голод и жажду, терзают себя в
термои барокамерах. Но потом их боль, их страдания обернутся для челове-
чества исцелением.
А я - имею ли я право на опыт?
Он абсолютно безопасен для здоровья. Я много часов провел в поле
действующего прибора и знаю это совершенно точно. Меня тревожит совсем
другое.
Дело в том, что опыт требует двоих.
Один - это я. Фактически я уже испытал прибор на себе. Но это только
половина дела. Теперь следует довести опыт до конца. Опыт требует двоих.
Второй - это Светлана.
Она еще ничего не знает. Даже больше - она никогда не должна этого
узнать.
Подлый, тайный опыт на любимом человеке...
Недавно она опять спросила меня, что я делаю с этими забавными лягуш-
ками. "Твоя Пышка растолстела еще больше", - сказала она, трогая пучег-
лазую ленивицу мизинцем.
Я отделался туманными фразами о биополях. Не мог же я рассказать ей,
что на этих милых животных я пытался изучать эмоции продолжения рода.
Лягушки были свидетелями моей крупной неудачи. Исследования завели
меня в такой добротный тупик, из которого я выкарабкался лишь после це-
лого года бесцельного тыканья наобум во все углы. Я долго не верил сам
себе и повторял опыты на кошках, кроликах, собаках. Результат оставался
прежним.
Все это было очень давно - еще до Светланы,
Конечно, теперь смешно даже думать, что лягушки и собаки могли мне
помочь. Там, где начинается человек, кончается безраздельное господство
физиологии. Нужен был качественный скачок, чтобы от примитивных отправ-
лений, закодированных в наследственном веществе, от инстинкта продолже-
ния рода, от механизма самовоспроизводства подняться до той вершины ду-
ховной красоты, которая присуща лишь хомо сапиенсу. Обезьяне на это пот-
ребовался миллион лет.
Я повторил этот путь за два года.
Вот он лежит передо мной - миниатюрный прибор, в который упрятаны ты-
сячелетия эволюции нашей прабабки обезьяны. Стоит нажать голубую рубча-
тую кнопку, как заработает генератор биополя, настроенный на резонансную
частоту одного-единственного существа.
Как это просто - надавить кнопку!
На протяжении тысячелетий человек все свои дела - и хорошие, и самые
черные - делал сам. И сам отвечал за них. Но потом появились атомная
бомба и кибернетика, возникли вычислительные центры, взявшие на себя ряд
человеческих обязанностей. Именно здесь, на рубеже ядерно-кибернетичес-
кого века, и возникла "проблема кнопки".
Когда-то машина только выполняла волю человека. Теперь она сама отда-
ет приказы. В ее власти решить судьбу целой отрасли промышленности и
дать сигнал к атомному залпу. Или заставить одного человека полюбить
другого...
Нажать кнопку совсем не трудно. Это можно сделать не задумываясь. Все
остальное - дело автоматики. Помчатся куда-то сигналы, завертятся неви-
димые колесики, включатся лазерные самописцы в блоках памяти. Но нажав-
ший кнопку не увидит этого. В его мире ничто не изменится. Должен ли он
отвечать за атомный гриб, выросший где-то за тридевять земель? Или за
боль души другого человека?
Конечно, мой прибор - не водородная бомба. А наступить на муравья
легче, чем нажать на спуск пистолета. Но разве это может снять хоть час-
тицу ответственности? Убить радость так же преступно, как убить челове-
ка.
"Посмотри на этот прибор, Светлана, - мысленно говорю я. За те часы,
что ты провела здесь, в лаборатории, мои микролокаторы исследовали твое
биополе, проанализировали энергетику и биофизику твоих чувств и эмоций,
запеленговали частоты и амплитуды твоей радости, гнева, голода, мечта-
тельности, а электронный мозг изучил километры записей и высчитал резо-
нансную частоту твоего биополя. Видишь, вот перфокарта с программой, на
которую под микроскопом нанесено двадцать семь тысяч меток. Сейчас я
вставлю ее в прибор, нажму кнопку, и случится чудо - ты полюбишь мен
я..."
Ее лицо искажается, она в ужасе вскакивает.
"Не смей! - кричит она. - Ты не человек, ты чудовище! Я не хочу твоей
запрограммированной любви! То, что ты собираешься сделать, - это низко,
подло, грязно!"
Слезы катятся из-под ее прижатых к лицу ладоней, и от ужаса происхо-
дящего я вздрагиваю, словно на самом деле она плачет сейчас передо мной
в пустой и темной лаборатории. Мне становится тошно и тоскливо. Я отшвы-
риваю табуретку и выскакиваю из лаборатории.
* * *
Несколько дней спустя.
Руки Светланы летают над переливами каменных огней. Я стою слишком
близко и вижу лишь неповторимую прелесть минералов, еще не угадывая в
них взаимосвязи.
- Так ты ничего не поймешь, - смеется Светлана, и ее смех подобен ра-
достной весенней капели.
Я забираюсь на высокую стремянку, и тогда различаю на полу мастерской
суровый каменный профиль. Изображение фрагментарно, я еще не могу уга-
дать, кто передо мной - былинный витязь или исследователь Луны, но серд-
це мое отзывается на призыв красоты, и я понимаю, что решение наконец
найдено.
Что-то странное, очень знакомое проскальзывает в чертах распростерто-
го на полу лица. Я пытаюсь уловить ощущение, но оно ускользает, расплы-
вается, оставляя лишь отзвук непонятной тревоги.
Светлана стоит внизу, прямая и тонкая, и смотрит на меня, чуть заки-
нув голову. Солнце льется сквозь стеклянную стену, блестит в стеклах ее
очков, дробится на брызги в каменном водопаде, замершем у ее ног. Я уже
не смотрю на чеканный профиль, потому что рядом с рождающимся каменным
чудом вижу другое чудо, прекрасней которого не может быть в этом мире.
- Что же ты молчишь? - тихо спрашивает она миллион лет спустя, и лицо
ее уже не улыбается, и от этих простых слов начинает щемить сердце.
- Твои руки, как ветер, - говорю я, медленно спускаясь со стремянки.
- Ты сама словно радость. Ты у неба отняла всю его небывалость...
Звонкая капель ее смеха превращается в водопад.
- Ты говоришь как старый, мудрый царь Соломон, - смеется она. - Тот
самый, у которого было семьсот жен и триста наложниц и дев без числа.
- Мне достаточно одной, - говорю я, подходя к ней вплотную.
- Не надо... Ты обещал.
Не опуская глаз, она стоит передо мной - так близко, что я могу сос-
читать ее длинные ресницы.
- Я мудрее царя Соломона, - бормочу я, - потому что знаю то, что было
неведомо ему.
За стеклами ее очков прыгают знакомые бесенята.
- О мой царь, ноги твои, как мраморные столбы, - нараспев читает она.
- Живот твой, точно ворох пшеницы, окруженный лилиями...
Оглушенный, я отступаю, ненавидя себя за трусость.
Моя рука лежит на кнопке прибора. Но я не смею нажать ее. Сделать это
- все равно, что выстрелить в спину уходящему. Я уверен, ошибки не бу-
дет. И тем не менее мне страшно.
* * *
Субботнее утро начинается для меня далеким стуком моторки, бегущей по
заливу. Теплые ладони солнца, проникнув в щель неплотно застегнутой па-
латки, ласково трогают мое лицо. Сон еще не ушел, и я несколько минут
неподвижно лежу с закрытыми глазами, прислушиваясь к знакомым лесным
звукам.
Невдалеке постукивает топор. Это трудится доктор наук Виктор Бурцев.
Сегодня он дежурный по костру. С берега доносится недовольное покашлива-
ние лодочного мотора, который, как всегда, не хочет запускаться. Навер-
но, это Федосеев собрался порыбачить до завтрака. Петра Ивановича хлебом
не корми - дай только посидеть с удочкой. Звенит ведро, булькает перели-
ваемая в чайник вода.
По моему лицу ползет какая-то букашка, но мне лень шевельнуться, что-
бы согнать ее, В спальном мешке тепло и уютно, и пока глаза закрыты,
ночь еще продолжается. Поэтому я терплю, боясь спугнуть остатки сна. Но
тут в носу становится нестерпимо щекотно, я оглушительно чихаю - гораздо
громче, чем мотор, - и волей-неволей открываю глаза.
Рядом со мной сидит Светлана, держа в руке длинную травинку.
- Мой царь, уже утро, - говорит она нараспев. - Твои голодные поддан-
ные ждут тебя.
Это значит, что мне придется вставать. Сегодня за завтрак отвечаю я.
- Объяви моему народу, что скоро сердца его и желудки преисполнятся
благодарности, - важно говорю я Светлане.
На ее волосах блестят капельки воды. Она уже успела искупаться.
Я выползаю из палатки, жмурясь от солнца, и моим глазам предстает
очень приятное зрелище: закипающая на костре кастрюля.
Довольная Светлана звонко смеется.
- Ты не пробовал снимать у себя эмограмму лени? - спрашивает она. -
Получился бы прекрасный эталон.
Сразу после завтрака мы берем лыжи и спешим к берегу. Минут десять
хором зовем Федосеева, согнутая фигура которого чернеет в лодке на сере-
дине залива. Он делает вид, что не слышит, потому что у него клюет, и он
держит подсачик наготове. "Петр И-ва-но-вич! - надрываемся мы. - Как не
стыд-но!". Наконец, сжалившись над нами, он складывает свои удочки и за-
пускает мотор.
Почему-то новые увлечения заражают нас всех сразу. Так было с мото-
циклом, альпинизмом и подводными съемками. Водные лыжи - наше последнее
увлечение, которому мы отдаем все свободные дни.
Таща за собой вспененную волну, лодка утыкается носом в берег, и Фе-
досеев важно протягивает нам ведерко с уловом. Мы стараемся как можно
правдоподобней выразить свой восторг. Сейчас нам не до рыбы. Бурцев пры-
гает в лодку, привязывает буксирный трос и кидает конец Светлане, кото-
рая уже сидит на стартовом столбике с лыжами на ногах. Мы сталкиваем
лодку в воду.
Мотор ревет, трос взлетает из воды, рывок - и на вершине пенного бу-
руна Светлана ломаным зигзагом мчится по воде. Не торопясь, я занимаю
место на столбике, глядя вслед убегающий через солнечные блики стройной
фигурке в красно-синем купальнике. Мои лыжи слегка касаются воды, и лас-
ковые волны приятно холодят ступни.
Ветра еще нет, разрезанная лыжами вода быстро стекленеет, солнце вы-
совывает косые лучи из-за вершин синих сосен. Утро на редкость тихое.
Впереди два дня отдыха - можно ни о чем не думать, а только радоваться
солнцу, дымку костра и глухому бормотанию волн.
Но даже на отдыхе мысль об опыте не оставляет меня.
* * *
Самое святое, что есть у человека, - это любовь. Таинственнейшая из
тайн, неведомое волшебство, дающее миру неповторимые краски и бесконеч-
ную радость.
Я не поэт, а физик. "Твои руки, как ветер" - единственное, что я со-
чинил. Стихотворение слабое. Скажем прямо - бездарное. У меня хватает
вкуса, чтобы понимать это. Но как физик я убежден - и в сфере прекрасно-
го возможности точных наук беспредельны.
Комбинацией атомов мы можем получить живую клетку. Комбинацией про-
цессов в этой клетке можно смоделировать эмоции и чувства.
Черепахи Уолтера были наделены условными рефлексами, и это никого не
удивляло. Конечно, от моделирования рефлексов до синтеза любовных чувств
- дистанция огромная. Без новейших методов микроволновой локации преодо-
леть ее не удалось бы.
Можно ли судить победителя? Ведь в случае успеха это будет не сурро-
гат, не эрзац, а настоящее чувство - всепокоряющее, могучее, тысячекрат-
но воспетое Петраркой, Шекспиром, Пушкиным. Не гипноз, не внушение, а
просто любовь... Та самая, которая делает жизнь прекрасной, от которой
рождаются дети, из-за которой совершают великие подвиги.
Но для этого надо провести тайный опыт на любимом человеке.
Насколько было бы проще взять любую пару - юношу и девушку - и заста-
вить их полюбить друг друга. А если ошибка? А если удача? Что они скажут
мне? Когда люди любят, они не рассказывают об этом. Их не попросишь за-
полнить протокол испытаний.
Я тоже не смогу занести в протокол ни строчки. Но я буду знать, что
прибор работает! И тысячи людей будут благодарны мне.
Тут я ловлю себя на примитивной лжи. Эгоизм влюбленного и самодо-
вольство изобретателя - вот что движет мною. И все мои рассуждения -
лишь ширма, которой я пытаюсь загородить от самого себя свои некоторые
не очень привлекательные качества.
Конечно, вовсе не обязательно проверять прибор на Светлане. Если бы я
не таился от всех, давно нашлись бы добровольцы - хорошие ребята, кото-
рые согласились бы на опыт и не испугались протокола. Потому что мой
прибор действительно нужен.
Любовь - высшее счастье, данное только человеку. А многим так и не
удается за всю жизнь изведать ее,
Я не говорю о проблеме "любит - не любит", о несчастной, неразделен-
ной, неудачной любви, потому что это все же любовь. Конечно, любовь раз-
деленная была бы лучше. Речь идет о тех, кто прожил жизнь, так и не уз-
нав, что существует нечто более высокое, чем отправление разнообразных
потребностей, как физиологических, так и духовных, будь то еда, питье,
рождение детей, занятия спортом, коллекционирование марок или успехи на
административном поприще. Такие люди - духовные дальтоники. Для них не
существует красок любви, и они не подозревают, что все может быть иначе.
Теперь в моих силах вернуть им то, что было волею случая потеряно для
них.
Надо только испытать прибор.
Но опыт должен быть чистым.
Если передоверить кому-нибудь испытания, я никогда не буду знать,
только ли прибор вызвал необходимый эффект.
Светлана не любит меня - это я знаю точно. И опыт будет чистым.
До чего убедительными могут быть доводы эгоизма! Как здорово я уверил
себя в том, что единственный объект мужского пола, подходящий для опыта,
- это я сам. Интересно, будут ли эти доводы столь же убедительными, если
потребуется мое участие в опасном эксперименте?
* * *
И еще несколько дней спустя.
Я смотрю на знакомые окна, но не чувствую в себе прежней волшебной
силы, совсем недавно окрылявшей меня. Светлый пунктир окон разорван чер-
ным квадратом, и много дней придется ждать, пока он вспыхнет и на нем
мелькнет знакомая тень.
Светланы нет. Она уехала в Кривой Рог, где на стене нового Дворца
культуры монтируется сейчас ее панно. Я донес ее чемодан до поезда, ку-
пил ей букетик фиалок и эскимо, она помахала рукой из окна. Потом вагоны
поплыли мимо.
Как просто все на этом свете... Еще вчера я не представлял себе дня
без нее. Но вот она уехала, и ничего - живу. Хожу в лабораторию, изучаю
графики эмоций, задаю головоломки вычислительной машине, кормлю своих
земноводных. Только жить стало немного неинтересней, только вечерами не-
куда себя деть. Я просиживаю в лаборатории до позднего вечера, пока сер-
дитый вахтер не выгоняет меня. Тогда я иду сюда, под телевизионную иглу,
чтобы посмотреть на темный квадрат окна.
К возвращению Светланы надо решить с опытом. Или - или. Тянуть больше
нельзя. Я ведь тоже живой человек.
Несчастным влюбленным, наверно, гораздо легче. У них хоть ясная без-
надежность. Когда знаешь, что надеяться не на что, начинаешь искать про-
тивоядие. А моя надежда в моих руках. Вот она - голубая кнопка. Надо
только слегка нажать ее.
Сейчас я могу позволить себе это. Радиус действия аппарата - нес-
колько метров. И я жму кнопку до тех пор, пока не разряжается аккумуля-
тор,
А все началось с эмоций. После того как Федосеев вернулся с Луны, где
у него вдруг взбунтовались роботы, он подкинул нам столько новых идей,
что лишь года через полтора мы кое-как втиснули их в плановое русло.
Тогда-то я и занялся вплотную эмоциями, потому что сам Петр Иванович с
головой ушел в разработку памяти нового кристалломозга для своих робо-
тов.
Конечно, начали мы с "центров удовольствия". Сообразительные крысы
послушно нажимали педаль, забывая про сон, еду и питье. Нового тут было
мало - эти опыты Олдз ставил еще в 1953 году. Джон Лилли, известный исс-
ледователь дельфинов, повторил их на обезьянах. Доктор Дельгадо научился
подавать импульсы по радио - правда, на вживленный электрод. Чуть позд-
нее изобрели телестимулятор - небольшой, с горошину, прибор, вживляемый
под кожу черепа. Мы пошли еще дальше, потому что у нас были микролокато-
ры, позволяющие обходиться без электродов.
В нашу лабораторию зачастили добровольцы всех возрастов. С рогатым
пластиковым шлемом на голове, они слушали "Аппассионату", смотрели
фильмы ужасов - "Гроб открывается в полночь" и "Вампиры Вселенной", лю-
бовались Венерой Милосской, дегустировали новые блюда. Мы приходили со
своими аппаратами на экзамены к студентам, появлялись на боксерских рин-
гах, космодромах, за кулисами театров, на редакционных летучках, в маши-
нах "скорой помощи". Мы проявляли чудеса сообразительности, мы станови-
лись дипломатами, мы хитрили, уговаривали, призывали, и, как правило,
нам удавалось водрузить шлем человеку на голову в самый, казалось бы,
неподходящий момент. Все газеты обошел снимок вратаря "Торпедо" в нашем
шлеме, которому били одиннадцатиметровый за пять минут до конца полуфи-
нального матча. Счет был пока ноль - ноль, и запись получилась потрясаю-
щая, но Федосеев с тех пор считал нас прямыми виновниками проигрыша лю-
бимой команды.
Была у нас запись, полученная при испытании самолета, у которого при
пикировании отказало управление, и эмограмма счастливца, выигравшего по
лотерее автомашину. Среди наших подопытных были поэты, пожарники, роже-
ницы, карапузы из детских садов, утопленники, пациенты Института психи-
атрии и посетители Дворца бракосочетаний.
Про утопленников я не оговорился. Наш аспирант Коля Семенов прыгнул в
бассейн со шлемом на голове, чтобы записать эмоции страха. Плавать он не
умел и пошел на дно почти сразу. Конечно, на берегу дежурил врач, а в
воде сидели два аквалангиста, которые извлекли Колю ровно через сорок
секунд, но нам всем потом дали строгий выговор, потому что он успел-таки
потерять сознание, наглотавшись воды.
Потом началось моделирование. Мы заставляли нашу вычислительную маши-
ну воспроизводить в своем железном нутре все эмоции, на какие только
способны живые существа. Мы учили ее испытывать азарт, гнев, прививали
ей чувство юмора. По лаборатории стали бродить электронные кошки, кото-
рые дико сверкали глазами и прыгали в стороны при слове "брысь!", и ки-
бернетические зайцы, любившие нюхать цветы.
По инициативе группы, изучавшей влияние музыки на животных, построили
корову, которая под звуки джаза давала кефир, а под симфоническую музыку
- сгущенное молоко. На шкафу в лаборатории поселился задумчивый осьми-
ног, целыми днями вертевший ручку репродуктора и менявший свой цвет в
зависимости от транслируемой передачи. Пластмассовые лягушки, привлечен-
ные статическим зарядом синтетических блузок нашей секретарши Ниночки,
прыгали ей на колени, пугая ее до обморока.
Круторогая киберкоза Машка стала грозой курильщиков всего института.
Она не выносила табачного дыма и, почуяв ненавистный запах, так поддава-
ла нарушителю своими резиновыми рогами, что тот немедленно улепетывал в
курилку - единственное место, куда ей вход был воспрещен. Коза расправ-
лялась со всеми, невзирая на чины и звания. Был случай, когда однажды
рано утром, еще до начала работы, она гонялась по всему институту за
приезжим академиком, пока не загнала его на стол в директорском кабине-
те, где он и продолжал курить, потому что потерял во время погони очки и
не мог прочитать надпись на машкином боку: "No smoking!"
Все это были модели. В институте создавался новый кристалломозг, и
наш кибернетический зоопарк помогал проверить разные идеи. Новый мозг
предназначался для машины, которая должна была обладать эмоциями.
Практика космических исследований показала, что разведчики-автоматы
часто оказывались бесполезными там, где требовался не только бесприст-
растный точный анализ, но и субъективное суждение, не только фиксация
увиденного, но и оценка впечатлений, потому что без этого новый мир не
мог быть понят правильно. Как это ни странно, безупречная точность машин
стала их недостатком.
У машины нет личности. Она всегда объективна. Любой разведчик-авто-
мат, взятый наугад из сотни ему подобных, оценит встреченное им явление
так же, как и остальные девяносто девять. Различие будет лишь гденибудь
в шестом знаке после запятой.
У людей совсем не так. Люди всегда субъективны.
Вот перед картиной стоят трое зрителей. "Свежо, талантливо!" - воск-
лицает один. "Бездарная мазня", - утверждает другой. У третьего своя
точка зрения, лежащая где-то посередине. И так во всем. Познавая мир,
человек всегда привносит в это познание что-то свое, глубоко личное,
придает увиденному и прочувствованному свою эмоциональную окраску. В
этом его слабость, и в этом его сила,
Сейчас Париж не мыслится без Эйфелевой башни. А ведь в свое время
раздавались призывы сломать ее, чтобы она не уродовала город. Элегант-
нейшие автомобили двадцатых годов кажутся нам сейчас чудовищными. Узкие
брюки попеременно служили символом мещанства и хорошего вкуса. Почему?
Ответ понятен. Эйфелева башня не изменилась за эти годы. Изменился
сам человек, изменилось его восприятие мира. Изменились критерии прек-
расного.
Человек не мыслит мира без красоты. "Мне хочется, чтобы этот новый
элемент был красив", - говорил Пьер Кюри о только что открытом радии.
Ученые ищут изящные решения. "Эта формула не может быть верной - она не-
изящна", - заявляет исследователь и оказывается прав. Рациональность
своего мира человек оценивает с позиций прекрасного. Промышленная эсте-
тика, инженерная психология помогают ему объединить прекрасное с рацио-
нальным.
Посылая вместо себя в дальний космос автоматических разведчиков, че-
ловек хочет научить их видеть мир своими глазами - глазами существа,
способного радоваться и горевать, способного ошибиться и переживать свою
ошибку, способного на сомнения, сопоставления, раздумья. Иными словами,
он хочет подарить машине эмоции.
Как раз этим мы и занимаемся. Наши многочисленные лаборатории изучают
то, что в энциклопедиях названо "особой формой отношения к предметам и
явлениям действительности, обусловленной их соответствием или несоот-
ветствием потребностям человека".
Помню, как новичок-лаборант упорно отказывался работать в Лаборатории
страха. Он думал, что на него будут выпускать голодного тигра, чтобы из-
мерить возникающие при этом эмоции. Тогда его направили в Лабораторию
смеха, и он долго там корпел над эмограммами, дешифровка которых - скуч-
нейшее в мире занятие.
У нас есть Лаборатория горя, Лаборатория азарта, Лаборатория грусти.
Лаборатория аффекта. Лаборатория скуки. Лаборатория ярости... А с тех
пор как два года назад на нескольких эмограммах мы заметили совершенно
непонятные всплески, моя работа вдруг приняла неожиданное направление.
Нельзя сказать, что это произошло случайно. При современной системе
научного поиска любое открытие рано или поздно обязательно совершится.
Не сделай Рентген своего открытия, таинственные икс-лучи все равно были
бы обнаружены через несколько лет. Все более или менее значительные отк-
рытия обязательно будут сделаны. Доказательство тому - история создания
атомной бомбы, квантовых генераторов, космических кораблей.
Странные всплески не идентифицировались ни с одним известным нам яв-
лением. Мы изучили тысячи эмограмм, замучили загадками вычислительную
машину, проделали множество контрольных опытов. Таинственные всплески
оставались неразгаданными. Они появлялись не так-то часто - может быть,
один раз на сотню опытов, причем без всякой системы. Их находили на
эмограммах горя и радости, страха и азарта.
Как раз в это время я познакомился со Светланой.
К монументалистам я попал случайно. Десятки раз я проходил возле это-
го здания, не обращая на него внимания. И на этот раз я, наверно, прошел
бы мимо, если бы не брызнувший через стеклянную стену взрыв красок, ког-
да низкое предзакатное солнце внезапно выглянуло из-за туч.
Это было как тревожный голос скрипки над кипением моря. Наверно, я
никогда не забуду то состояние безотчетной радостной тревоги и ожидания,
которое вошло в меня в тот миг. Помню, еще мальчишкой я надел на пляже в
Гурзуфе подводную маску с желтым светофильтром вместо стекла и чуть не
закричал от восторга - такой ликующий мир вспыхнул вокруг меня. Нечто
подобное случилось и сейчас. Я вдруг осознал, что все вокруг странно из-
менилось - стала изумрудней трава газона, в ней драгоценными фонариками
зажглись разноцветные канны, небо поголубело, весело зажелтела керамика
стен, умытая недавним дождем. Непередаваемое ощущение близкой встречи с
прекрасным возникло сразу, заставив меня остановиться. Я еще медлил, но
предчувствие росло. И я понял, что буду жалеть всю жизнь, если сейчас
пройду мимо.
Я уже догадался, что передо мной, и обрадовался счастливому случаю.
В толчее Третьяковской галереи, где мы проводили исследования на ху-
дожниках, уровень помех был очень высок для нашей аппаратуры, Я подумал
о безлюдье мастерских, в которых трудятся монументалисты, и шагнул
внутрь стеклянной призмы входа.
Ясно помню странное ощущение, нахлынувшее на меня, когда я оказался
внутри здания. Светлая пустота огромного зала обрывалась стеклянной сте-
ной, расчерченной тонкой сеткой алюминиевых рам. В гулкой тишине дробно
пел невидимый молоточек. Тюк-тюк-тюк - цокали звонкие удары, отражаясь
от стен. Так-так - неторопливо отвечал ему другой. На полу клубился ока-
меневший водопад красок. Сладко пахло горячим органическим стеклом и
свежеоструганным деревом.
В первый момент я не увидел никого. Как сквозь сон, постукивали моло-
точки и вздрагивало солнце в стекле. У моих ног раскинулась россыпь ка-
менных огней - голубой лазурит, сапфир и бирюза, зеленеющий малахит,
серпантин и хризопраз, кровавый сердолик и сардер, подернутые рябью узо-
ра оникс и агат, фосфоресцирующий опал, прозрачный аквамарин, дымчатый
морион, золотистый берилл... Поглощенный их великолепием, я не сразу за-
метил, что на меня внимательно смотрит стройная девушка в больших прямо-
угольных очках.
Я до сих пор не знаю, чем отличается техника цветных левкасов от тех-
ники инкрустации, а та, в свою очередь, - от флорентийской мозаики, хотя
в тот день долго слушал объяснения Светланы. Мы шли по убегающим коридо-
рам, мы балансировали на стремянках, перешагивали через каменные лица,
через россыпи камней, я впитывал каждый звук ее голоса, но понимал
только одно - что теперь снова и снова буду приходить сюда.
На следующий день я принес с собой шлем. Всех моих опытов было на
день, от силы на два. Я растянул их на две недели. Я снимал эмограммы с
художников и уборщиц, с членов художественного совета, со случайных по-
сетителей и нетерпеливых взыскательных заказчиков. Сомневавшимся я де-
монстрировал работу шлема на себе или Светлане. Она охотно позволяла мне
экспериментировать. По-моему, ей было интересно все, чем я занимаюсь.
Дней через десять я пригласил ее в институт. Лаборатория привела
Светлану в восторг. Она брала в руки резиновых лягушат и гладила их
эластичные спинки. Кибернетическая Машка - наш непогрешимый индикатор
запахов - бродила за ней как привязанная, нервно шевеля ноздрями и норо-
вя боднуть зайцев, которые с приходом Светланы забывали про свои цветы и
тоже увязывались за ней, едва почуяв запах ее духов. Когда она смеялась,
осьминог Федя становился бледно-малиновым, каким он бывал только при
звуках "Лунной сонаты", и норовил свалиться со шкафа ей на плечи. Серые
мышки водили тихие хороводы у ее ног.
Я демонстрировал Светлане расшифрованные эмограммы, долго и не очень
понятно объясняя значение кривых. Ее лицо серьезнело, и серые внима-
тельные глаза за стеклами очков становились загадочными. Если же она
снимала очки, ее лицо совершенно менялось, приобретая такое беспомощ-
но-доверчивое выражение, что я невольно отводил взгляд, словно боясь об-
мануть эту доверчивость.
А вскоре случай натолкнул меня на решение загадки всплесков. Мне по-
надобилась какая-то эмограмма, но лаборант засунул ее неизвестно куда, и
я, потеряв надежду отыскать ее, надел на голову рогатый шлем. Когда за-
пись была готова, я вставил ее в проектор и с удивлением увидел на экра-
не знакомые всплески.
Догадка сверкнула неожиданно. Я твердо знал, что прежде их не было на
моих эмограммах, и теперь, боясь поверить, стал лихорадочно просматри-
вать ленты, над которыми мы тщетно ломали головы уже полгода. Судя по
всему, я не ошибся...
К тому времени был построен генератор Бурцева, и мы планировали широ-
кую серию опытов по генерированию эмоций. И я подумал: а что, если?..
Виктор Бурцев защитил свою диссертацию совсем недавно. Небывалый в
ученом мире случай: ему были присвоены сразу две ученые степени - докто-
ра физико-математических и кандидата медицинских наук. Темой его диссер-
тации была генерация биополя.
Помню, я зашел к Федосееву с заявкой на аппаратуру. По какой-то при-
чине он урезал ее наполовину. Я стал настаивать, он возражал. Сидевший
тут же Виктор деликатно прикрылся газетой, а сам бросал на меня ирони-
ческие взгляды.
И вдруг на меня что-то нашло. Я словно взбесился. Я заорал на Федосе-
ева, как никогда не кричал за всю свою жизнь. Размахивал кулаками, вся-
чески понося его за скаредность, администрирование и бог знает еще за
какие грехи, брызгал слюной, стучал по столу, топал ногами. Где-то в
глубине сознания я понимал, что веду себя недопустимо, недостойно, отв-
ратительно, но ничего не мог с собой поделать. Еще немного, и я бросился
бы на Федосеева с кулаками.
И вдруг все прошло. Я замолчал на полуслове и сразу почувствовал, как
заливаюсь краской стыда. Опустив глаза, я стоял, как нашкодивший
мальчишка, тщетно пытаясь выдавить из горла слова извинения, с ужасом
ожидая, что сейчас разгневанный Петр Иванович укажет мне на дверь, в ко-
торую уже заглядывала перепуганная секретарша.
Как ни странно, Федосеев не рассердился. Он только удивленно хлопал
глазами, глядя то на меня, то на Бурцева. А тот буквально умирал от сме-
ха, уткнувшись носом в газету. Федосеев засмеялся тоже. Я ничего не по-
нимал.
Когда они перестали смеяться, Бурцев вылез из кресла, прихрамывая по-
дошел ко мне (он хромал после неудачного похода в горы) и обнял меня за
плечи.
- Извини нас, - сказал он. - Петр Иванович хотел убедиться, как
действует генератор. А тут подвернулся ты.
Только теперь я увидел в его руках странный прибор, похожий не то на
карманный гиперболоид, не то на пиратский пистолет с воронкообразным ду-
лом. Это была первая модель его знаменитого ныне генератора эмоций.
В то время неуклюжий аппарат казался нам чудом. Он весил около трех
килограммов, работал только в диапазоне одной эмоции, а дальность его
действия не превышала четырех метров. Довольно скоро он превратился в
миниатюрную плоскую коробочку с небольшим раструбом, на нем появился пе-
реключатель диапазонов.
Я долго сердился на Виктора за его шутку и почувствовал себя отомщен-
ным лишь на защите диссертации, когда шепнул наиболее ретивому оппонен-
ту, что генерация эмоций практически уже осуществлена.
Конечно, тот не мог упустить случая и потребовал демонстрации прибо-
ра. Дескать, он рад послужить науке и готов подвергнуться действию гене-
ратора. Бурцев выразительно посмотрел на меня - он сразу понял, кому
обязан этим, благо я сидел рядом с оппонентом. А я со злорадством ожи-
дал, как он выпутается из щекотливого положения.
Мне было понятно, что тут не отделаешься генерацией нежности или дру-
гого возвышенного чувства. Демонстрация должна сработать на публику. Ос-
тавались эмоции, после которых диссертант не мог с гарантией рассчиты-
вать на благожелательное отношение к себе оппонента.
Все это было известно Бурцеву ничуть не хуже, чем мне. Но он решил не
отступать и попросил у оппонента разрешения продемонстрировать на нем
генерацию эмоций ужаса.
- Попробуйте, - снисходительно ответил тот. - Но я не из пугливых.
Защита происходила у нас в институте. По просьбе Виктора привели из
вивария подопытную собачку - вздорное драчливое существо ростом с котен-
ка. Пока за ней ходили, Бурцев попросил оппонента подойти поближе и ос-
ведомился, не боится ли тот собак. Оппонент скромно дал понять, что не
испугается и тигра.
Тогда Бурцев направил на оппонента прибор и крикнул собачонке: "Куси
его!" Та не преминула воспользоваться разрешением и затявкала.
Дальше произошло то, чего никто не ожидал. Оппонент драпанул от со-
бачки к дверям со скоростью хорошего спринтера. А вдоль прохода, по ко-
торому он мчался, люди вскакивали со стульев и бросались в стороны по
ногам соседей - видно, веерообразный луч аппарата доставал и сюда. В за-
ле возникла страшная сумятица - впрочем, лишь на несколько секунд, пото-
му что Бурцев сразу выключил аппарат. Смущенный оппонент вернулся обрат-
но, красный как рак. К счастью, он оказался человеком с юмором и не оби-
делся на диссертанта. Он долго с чувством тряс Виктору руку и даже пог-
ладил виновницу переполоха, перепуганно жавшуюся к ногам Виктора. Та,
конечно, не упустила случая и тяпнула его за палец.
Генератор Бурцева лег в основу моего прибора. В этом не было ничего
мистического. В конце концов, любовь - это тоже эмоция, только высшего
порядка. Если генератор способен вызывать страх или нежность, почему он
не может возбудить любовь? После анализа нескольких сотен эмограмм, ко-
торые чуть не свели меня с ума, я понял, что решение задачи возможно...
* * *
Почему всегда ходят вместе радость и боль?
К тому времени, когда эскизы прибора были вчерне готовы, ленты эмог-
рамм сказали мне то, о чем я боялся догадываться. Но это было так - ни
на одной Светланиной эмограмме я не смог найти знакомых мне и уже не за-
гадочных всплесков. Светлана не любила меня.
Это открытие как будто ничего не изменило. Только какая-то тень легла
на мою жизнь, словно призрак несбывшегося, и чтобы стереть ее, я проси-
живал в лаборатории до поздней ночи. Я погубил сотни лягушек и кроликов,
я замучил расчетами электронный мозг. Я верил, что идея, мелькнувшая од-
нажды в моей голове, может оказаться верной. Только эта мысль и поддер-
живала меня, потому что я все сильнее любил Светлану.
И как отрава, жило в моей памяти воспоминание о дне, когда мне пока-
залось, что все будет иначе.
Однажды в воскресенье, перекусив в ресторане "Седьмое небо", мы заб-
рели в парк. Кончался сентябрь, и женщины в синих халатах сметали с до-
рожек жухлые, мятые листья. Людей в парке почти не было, и наверно,
только для нас в раковине эстрады духовой оркестр играл полонез "Проща-
ние с родиной". Мы шли напрямик по блеклой траве, разгребая ногами шур-
шащие листья. Яркое, но уже не горячее солнце, белая дымка на горизонте
и приглушенный расстоянием звон медных труб окрашивали все в какую-то
тревожную краску, подчеркивающую зыбкую нереальность дня. Было грустно и
одновременно радостно. В такие моменты веришь в самое несбыточное. Поэ-
тому я сказал Светлане, что люблю ее.
Она остановилась и повернулась ко мне. За ее плечом виднелась подтя-
нутая фигура капельмейстера, который беззвучно махал палочкой, и, пови-
нуясь ей, послушные трубы ритмично поблескивали желтыми упитанными бока-
ми. Музыки в этот момент не стало - она растаяла, растворилась в непод-
вижном воздухе, и я слышал только, что сердце у меня стучит часточасто,
как перед прыжком с высоты. Прохладные пальцы легли мне на глаза, и тут
я почувствовал, что вокруг все поплыло, потому что Светлана поцеловала
меня. А когда я снова смог слышать музыку, Светланы уже не было рядом.
Зачем она это сделала?
Снова и снова я задаю себе вопрос, на который нет ответа. Она упорно
ускользала от разговора. Я обижался, иронизировал, мрачно молчал, высме-
ивал себя и ее - все было напрасно.
И каждую свободную минуту я отдавал своему прибору.
Она не знала, что когда я в шутку надевал на нее шлем и усаживал в
экранированное кресло, микролокаторы проникали в глубь ее мозга, иссле-
довали ее биополе, изучали биофизику ее ощущений и чувств, измеряли их
частоты и амплитуды, а электронный мозг анализировал, сопоставлял, ком-
бинировал, ища ту единственную резонансную частоту, что может вызвать на
ее эмограмме всплеск, который я до сих пор напрасно искал у нее.
Теперь решение в моих руках, но я снова и снова откладываю опыт, по-
тому что вся моя уверенность не может стереть ощущения поверхностности
наших представлений о природе любви. За кривыми эмограмм, за толстыми
тетрадями графиков встают передо мной такие глубины человеческого
счастья и горя, что у меня пропадает всякая вера в могущество кибернети-
ки и электроники.
И вместе с тем я чувствую, что Светлана уходит от меня. Это ощущение
подсознательно, но я верю ему. И все равно не могу решиться.
Маленькая пластмассовая коробочка лежит на моей ладони. Нужно сделать
только легкое движение пальцем, чтобы заработал генератор биополя. Но я
думаю о непознанных тайнах ненависти, презрения, страха, отчаяния, я
вспоминаю о тысячах трагедий, началом которых была любовь, и решимость
моя тает. Любовь, привитая насильно, любовь навязанная, любовь нежелан-
ная - не обернется ли она в одно мгновение в свою противоположность?
Мне страшно потерять Светлану. Я не могу этого допустить. Потерять ее
- все равно, что потерять себя.
Иногда я вспоминаю, что есть человек, который завидует мне. Такова
ирония судьбы. Без всяких аппаратов я вижу, что Виктор Бурцев тоже любит
Светлану. И он уверен, что Светлана отвечает мне взаимностью.
Вскоре после ее отъезда Виктор пришел ко мне в лабораторию. Долго хо-
дил, прихрамывая, из угла в угол, говорил о каких-то пустяках. Я видел
его насквозь, но не испытывал к нему ни ревности, ни вражды. Не знаю,
что этому причиной - наша давняя дружба или надежда, которая еще не ос-
тавляет меня. Он попросил закурить, нервно мял сигарету в пальцах, потом
с усилием спросил, пишет ли Светлана. Я покривил душой, сказав, что она
звонила (на самом деле звонил ей я). Он кивнул головой, раздавил в пе-
пельнице незажженную сигарету и ушел. Я не удерживал его. Я видел, что
Виктору еще хуже, чем мне, но чем я мог помочь ему?
Каждый вечер, возвращаясь из лаборатории, я иду все к тому же зданию,
представляя, как увижу знакомую тень в светлом квадрате окна, как нап-
равлю на этот квадрат раструб излучателя. Я словно наяву вижу, как Свет-
лана бросается к телефону и набирает мой номер, вдруг поняв, что любит
меня, что ни часа, ни секунды не может больше без меня, еще не зная, что
я здесь, рядом, что теперь я буду рядом всегда... Я слышу, как стучат по
кафелю ее каблучки, легкая тень мелькает и дробится в светящейся призме,
и две, три, четыре Светланы бегут, спешат, летят ко мне, и вот хрус-
тальные стены расступаются перед ней, и я делаю шаг навстречу...
Если бы я мог знать, что ожидает нас впереди!
* * *
Виктора нашли утром на полу лаборатории. Он лежал возле включенной
установки в плотно застегнутом рогатом шлеме, и его лицо было белее ме-
ла. Через несколько минут во двор института ворвалась, воя сиреной, ма-
шина "скорой помощи", и врачи захлопотали над неподвижным телом.
Причину несчастья установили быстро. Это не было самоубийством, как
решил я сгоряча, ни небрежностью в опыте. Произошла случайная авария,
предусмотреть и предотвратить которую было невозможно.
- Да, он в сознании, - сказал мне врач, когда я утром следующего дня
пришел в больницу, - но слабеет с каждым часом. Возможно, длительное
воздействие поля вызвало у него глубокую психическую травму. Он не жела-
ет бороться за жизнь, и это самое страшное. Тут мы бессильны. Конечно,
мы делаем все возможное, но уколы, пилюли - это не то. Еще день, два - и
конец.
И тогда мне становится отчаянно больно и тоскливо от жалости к самому
себе, потому что я понимаю, что спасение Виктора зависит только от меня.
Выйдя в коридор, я опускаюсь в кресло и долго сижу, стиснув голову ладо-
нями, слушая, как в сердце все нарастает ошеломляющая пустота. Я вспоми-
наю милые руки Светланы, летающие над переливами каменных огней, и пенье
молоточков среди огромного зала, и ее улыбку, и немного удивленные гла-
за, и полузабытую мягкость ее губ - вспоминаю все, от чего должен отка-
заться сегодня, и это очень, очень больно. Лишь какое-то время спустя я
замечаю, что рядом со мной сидит Федосеев.
- Петр Иванович, как хорошо, что вы здесь! - почти кричу я, боясь,
что решимость может оставить меня. - Я знаю, как спасти Виктора!
И я бессвязно, торопливо рассказываю ему все - про Светлану, про Вик-
тора и себя, про лежащий в моем кармане чудесный прибор. Я знаю, что на-
нести на перфокарту двадцать семь тысяч меток можно только за сутки неп-
рерывной работы, но все эмограммы Виктора хранятся у меня в лаборатории,
и ребята мне помогут, поэтому нужно немедленно, не теряя ни минуты, вы-
зывать сюда Светлану и просить у нее согласия на опыт, который спасет
Виктора...
И тут я умолкаю, потому что Петр Иванович как-то странно смотрит на
меня, и в глазах у него мечется смятение.
- Вы не верите мне? - волнуюсь я и лезу в карман за аппаратом. - Пой-
мите, это единственный шанс для Виктора!
Но Федосеев останавливает меня.
- Она уже здесь, - говорит он и поворачивает меня к дверям. - Я пос-
лал ей телеграмму...
И тут сердце у меня на миг останавливается, потому что в глубине ко-
ридора я вижу знакомую тонкую фигурку, которая бежит, летит, спешит к
нам из распахнувшихся дверей. Она пробегает так близко, что ветер от ее
рук касается моего лица, и мне достаточно одного взгляда, чтобы понять,
почему Федосеев так странно смотрел на меня. Она распахивает дверь в па-
лату, где лежит Виктор. На одно мгновенье передо мной мелькает его зап-
рокинутый чеканный профиль на ослепительно белой подушке, и я сразу
вспоминаю другой, каменный профиль на полу мастерской, показавшийся мне
таким знакомым. Дверь закрывается с мягким вздохом, а я стою, привалив-
шись боком к стене, и непослушными пальцами ищу в кармане сигарету.
- Твои руки, как ветер, - произношу я вслух, но строчки ускользают от
меня, и я никак не могу вспомнить конца. - Твои руки, как ветер, - бор-
мочу я как заведенный.
Мои пальцы наталкиваются на гладкий корпус прибора. Я достаю его из
кармана и вытягиваю наружу тонкую пластмассовую пластинку с микроскопи-
ческими узорами перфорации. Потом медленно подношу к ней спичку и смот-
рю, как пластинка горит желтым коптящим пламенем. Я держу ее до тех пор,
пока огонь не обжигает мне пальцы.
Владимир ФИРСОВ
АЛЕКСАНДР ПЕТРОВИЧ И ВЕРОЯТНОСТНЫЙ ДЕМОН
Вам приходилось когда-нибудь присутствовать на розыгрыше тиража
"Спортлото"? Вертится прозрачный барабан, напоминающий колесо фортуны, с
волнующим рокотом перекатываются пронумерованные шары, хитроумное уст-
ройство подхватывает чью-то удачу и выкатывает ее наружу, поближе к алч-
но сверкающим глазам телекамер. Вот шар останавливается, заставляя огор-
ченно вздохнуть одних и радостно улыбнуться других. Увы, следует приз-
нать, что этих других - подавляющее меньшинство... Что поделать, лотерея
- это лотерея. Удача в ней - случайность, причем случайность точно зап-
рограммированная, заранее рассчитанная и вычисленная с помощью теории
вероятностей (а в переводе на иностранный - пробабилитности).
В различного рода азартных играх и лотереях влияние пробабилитности
особенно заметно. Кавалер де Мере, своими неустанными трудами за игорным
столом заложивший краеугольный камень в фундамент теории вероятностей,
первый поверил в то, что случайностью можно управлять, и тем не менее
разорился.
В отличие от кавалера де Мере Александр Петрович очень хорошо знал,
что вероятность крупного выигрыша чрезвычайно мала - недаром лишь
один-два счастливца из многих миллионов угадывают заветные шесть цифр.
Но знал он также, что "Спортлото" - игра без обмана. Никто не мешает те-
бе зачеркнуть в карточке именно те шесть цифр, которые через несколько
дней окажутся единственно верными. Поэтому хотя он и не верил в выигрыш,
но все же очень надеялся на него. Именно эта надежда и привела нашего
героя в зал Дворца культуры машиностроителей, где разыгрывался очередной
тираж "Спортлото".
Александр Петрович никогда в жизни не играл в преферанс, покер, вист
или "очко", не покупал билетов денежно-вещевой или художественной лоте-
реи. Но сейчас Александру Петровичу были очень нужны деньги.
Я пишу эти слова и предвижу, что они вызовут ироническую улыбку у чи-
тателей. Деньги нужны всем - это общеизвестная истина. Деньги нужны каж-
дому, причем желательно побольше. В этом нет ничего дурного, поскольку
мы зарабатываем их собственным трудом. В наши дни, слава богу, есть на
что деньги истратить, и чтобы помочь нам в этом, заводы и фабрики выпус-
кают телевизоры, магнитофоны, модные светильники и дорогие духи. Приходи
и покупай - были бы деньги.
Александру Петровичу все эти товары были не нужны. Ходил он в отлич-
ном английском пальто из несминаемой и невыгораемой мохерово-джерсовой
тонкой шерсти, цветной телевизор давно уже купил в кредит и успел расп-
латиться за него, а хрустальную люстру привез из недавней командировки в
Чехословакию. Нет, не ради этих мелочей отступил он от своего незыблемо-
го принципа, которому свято следовал всю жизнь, - всячески избегать рас-
ходов, твердый доход от которых не гарантирован, если даже эти расходы
выражались в смехотворной сумме, равной стоимости лотерейного билета.
Александру Петровичу были нужны деньги, потому что он задумал приобрести
автомашину.
Вообще-то машину Александр Петрович имел. Довольно давно, еще в быт-
ность директором фабрики, он приобрел "Москвичонка", который верой и
правдой служил ему много лет, да и сейчас работал превосходно. Голубая
краска на нем сверкала, капитально отремонтированный мотор позволял на
прямых участках шоссе вытягивать почти сто десять в час, дворники весело
мотались тудасюда - не машина, а загляденье! Но это был всегонавсего
"Москвич", причем - увы! - не последней модели. А сам Александр Петрович
работал теперь уже не директором захудалой фабрики районного значения -
он служил в министерстве, которое к тому же располагалось не где-нибудь,
а на красивейшей улице столицы - проспекте Калинина. Каждое утро, встре-
чаясь на стоянке с сослуживцами, глядя, как они небрежно хлопают дверца-
ми "Жигулей" и "Волг", Александр Петрович чувствовал себя уязвленным.
Его раздражали и нелепые дверные ручки "Москвича", и кургузый зад маши-
ны, и безвкусная облицовка радиатора.
Нельзя сказать, что мысль о приобретении "Волги" возникла у него
только что, Александр Петрович давно прицеливался на новую машину, одна-
ко до поры до времени не считал это первоочередной задачей. Чтобы купить
машину, нужны не только деньги, но и очередь, а ее-то и не было. Нес-
колько раз Александр Петрович, поднятый ложной тревогой, бросался туда,
где, по слухам, записывали на машину, но каждый раз возвращался не соло-
но хлебавши. Теперь же, когда автомобильный гигант в Тольятти заработал
на полную мощность, проблема очереди стала терять остроту. А на днях по
министерству разнесся слух, что для сотрудников выделено некое количест-
во машин и в самое ближайшее время желающие могут стать владельцами ав-
томобилей наипоследнейших марок. Дело было только за необходимой суммой.
Александр Петрович подсчитал свои ресурсы. Получалось, что, если даже
быстренько продать "Москвича", снять все сбережения со срочного вклада и
добавить то, что удастся получить супруге в кассе взаимопомощи (сам
Александр Петрович в кассе взаимопомощи не состоял), до заветной суммы
все же будет далеко. Друзей, которые могут ссудить несколько тысяч на
долгий срок, у Александра Петровича не было. Правда, впереди ожидался
гонорар, и мысль о нем придавала Александру Петровичу уверенность в дос-
тижении желанной автоцели.
Как и многие работники интеллигентного труда, Александр Петрович не
чурался литературной работы. Отнюдь - литературные приработки составляли
весьма существенную часть его бюджета. У министерского служащего побоч-
ных доходов нет - сколько положено тебе по штатному расписанию, столько
ты ежемесячно и получишь. Конечно, бывают премии, прогрессивки, но все
это не то. Поэтому Александр Петрович в меру своих способностей стремил-
ся время от времени издать книжечку-другую.
Писал он в основном про ультразвук - не потому, что хорошо в этом
разбирался, а потому, что один из его давних приятелей работал замести-
телем директора научно-исследовательского института ультразвука. Такое
знакомство открывало Александру Петровичу доступ ко всяким техническим
новинкам, когда они были недосягаемы для пишущей братии. На стадии же
рецензирования материала это знакомство было просто бесценным, так как
дружеское перо всегда давало опусам Александра Петровича самую лестную
оценку. Понятно, что резко положительный отзыв компетентного лица позво-
лял автору справиться с недоброжелательством или просто излишней придир-
чивостью чересчур щепетильных редакторов.
Но и на старуху бывает проруха. Как раз сейчас, когда договор на но-
вую и довольно толстую книгу про автоматику был почти у него в кармане,
дело вдруг застопорилось. Какой-то ретивый рецензент разнес в пух и прах
рукопись Александра Петровича. Несмотря на все демарши автора, изда-
тельство мнением рецензента пренебречь не захотело. В результате книга,
которую Александр Петрович мысленно уже видел стоящей в плане выпуска
ближайшего года, в окончательный вариант плана не попала.
Это прискорбное событие сильно ударило по авторскому самолюбию Алек-
сандра Петровича. Вдобавок исчезла зримая возможность получить 60 про-
центов аванса, которые очень бы сейчас пригодились. Оставался единствен-
ный выход - лотерея.
Александр Петрович, как мы уже сказали, оказался в зале Дворца
культуры машиностроителей. Здесь и произошла у него удивительная встре-
ча, положившая начало другим событиям, которые, в свою очередь, сыграли
в жизни нашего героя весьма значительную роль.
Впрочем, началось все самым простым и естественным образом. Александр
Петрович только что достал из коричневого, натуральной кожи бумажника
карточку "Спортлото", чтобы еще раз взглянуть на вписанные в нее цифры.
Он, правда, помнил их наизусть, потому что цифры эти, хотя и были совер-
шенно случайными, как того требуют неумолимые законы пробабилитности, в
то же время были и не случайными. Александр Петрович знал, что один из
его коллег, заполняя карточки "Спортлото", пользуется современнейшей
электронно-вычислительной машиной, к которой по роду службы имеет посто-
янный доступ. Некоторые открывают наугад страницы книги или пытаются
промоделировать ситуацию, которая возникнет при очередном розыгрыше ти-
ража, каким-либо иным способом. Александр Петрович знал, что все эти
ухищрения мало кому помогали - максимальный выигрыш, которым похвастался
один из его приятелей, был равен сорока трем рублям за четыре угаданных
вида спорта. Обычно же, хотя тоже не часто, угадывались три цифры, за
что полагалось четыре-пять рублей. Пробабилитность твердо отстаивала
свои позиции.
Однако Александр Петрович собственными глазами читал заметку, где
рассказывалось, как некий инженер из Ленинграда одинаково заполнил сем-
надцать карточек, угадал пять или шесть цифр (сколько именно, Александр
Петрович запамятовал) и получил совершенно фантастическую сумму. И хотя
Александр Петрович как человек пишущий знал, что досужие газетчики могут
и не то выдумать, но все же воспоминание 6 ленинградском счастливце про-
должало точить впечатлительную душу нашего героя. Оно-то, пожалуй, и
толкнуло Александра Петровича на покупку карточки "Спортлото", что, в
свою очередь, явилось непосредственной причиной той удивительной встре-
чи, к рассказу о которой я сейчас приступаю.
Итак, Александр Петрович достал из бумажника аккуратно сложенную кар-
точку "А" и хотел уже развернуть ее, когда над самым его ухом кто-то
сказал:
- Три тысячи надеетесь выиграть, Александр Петрович?
Александр Петрович обернулся. Рядом стоял некий незнакомец - не высо-
кий и не низкий, не молодой и не старый, не толстый и не худой, не то
чтобы блондин, но и отнюдь не брюнет. Взгляд у незнакомца был ленивый и
в то же время интересующийся, слегка иронический и слегка безразличный -
такой, словно незнакомец знает все наперед, и ему от этого немного скуч-
новато, но все же есть и надежда - а вдруг...
Александр Петрович, будучи человеком наблюдательным, к тому же вхожим
- правда только по делу - к самому высокому начальству, которое может и
казнить, и миловать, хорошо развил в себе способность с первого взгляда
схватывать оттенки настроения вышестоящих товарищей, и это не раз выру-
чало его в сомнительные моменты его жизни, позволяя мгновенно вырабаты-
вать единственно правильную линию поведения в разговоре с данным вышес-
тоящим лицом.
Великое это искусство! В молодости еще бывали у Александра Петровича
досадные промахи, когда, вызванный для поощрения, он начинал вдруг ка-
яться и, наоборот, начинал скромно намекать на свои заслуги в тот мо-
мент, когда начальство готово было чуть ли не разорвать его на части. Но
уже очень давно не допускал Александр Петрович подобных промахов. Вот и
теперь, окинув незнакомца взглядом, Александр Петрович сразу понял его
душевный настрой и только подивился, каким образом тот умудрился прибли-
зиться столь тихо и незаметно.
Услышав вопрос незнакомца, Александр Петрович на мгновенье возмутил-
ся. Игра в "Спортлото" - дело сугубо личное, законами не возбраняемое, а
наоборот, поощряемое, и выиграть надеется каждый - иначе зачем же зате-
вать канитель!
Во второе мгновенье в мозгу Александра Петровича сформулировался от-
вет достаточно официальный, чтобы поставить незнакомца на место: "Изви-
ните, не имею чести быть знакомым". В третье кратчайшее мгновенье мозг
Александра Петровича, работавший в нужные моменты, как сверхскоростной
мини-компьютер четвертого поколения, выдал еще один вариант - молча по-
вернуться спиной и отойти. В четвертое мгновенье Александр Петрович
ужаснулся: а вдруг это кто-то из нового руководства, которое могло за-
помнить его на последней конференции НТО, где Александр Петрович высту-
пал с сообщением? В пятое и шестое мгновенья перебор вариантов был за-
кончен, и всего лишь через полсекунды после вопроса незнакомца наш герой
вежливо ему улыбнулся и слегка пожал плечами. Дескать, что делать, все
мы человеки...
- Напрасно надеетесь, - лениво сказал незнакомец. - Все равно не вы-
играете.
При этих словах колесики компьютера в мозгу Александра Петровича бе-
шено завертелись в обратную сторону. Ни одно уважающее себя руководящее
лицо никогда не станет произносить такие пустые и обидные слова - тем
более в присутственном помещении, где проводится официальный розыгрыш
лотереи - мероприятие государственное, призванное привлечь средства на-
селения для строительства замечательных спортивных сооружений, на воспи-
тание здорового, сильного, смелого поколения. Нет, такие жалкие слова
мог сказать только человек, не облеченный постами и должностями. Лицо
сколько-нибудь официальное таких слов произнести не могло. Поэтому ми-
ни-компьютер, упрятанный за большим, сократовским лбом Александра Петро-
вича, тут же выдал четкий вариант поведения: ледяной взор, неуловимое
движение головы, сразу возводящее непреодолимую стену перед назойливым
субъектом, - черт его знает, на цыпочках он подошел, что ли...
Так Александр Петрович и сделал - обдал незнакомца замораживающим
взглядом и повернулся, чтобы прошествовать поближе к сцене, где заканчи-
вались последние приготовления к розыгрышу, но так и замер с поднятой
было ногой - ему показалось, что его правая рука словно попала в желез-
ную пасть экскаватора. Это незнакомец легко придержал его за локоть -
придержал и тут же отпустил.
- И хорошо, что не выиграете, - сказал он своим невыразительным голо-
сом - не то басом, не то баритоном, в котором к тому же прорывались вро-
де и писклявые нотки, которых ни у одного уважающего себя лица быть не
должно.
- Почему? - неожиданно для себя спросил Александр Петрович, несколько
сбитый с толку столь категорическим заявлением незнакомца.
- Погубят вас деньги, - ответствовал тот, философически разглядывая
потолок. - Правда, не первого они вас погубят, но погубят все же... А
ведь хотели выиграть, верно? И именно три тысячи? - Тут в глазах у нез-
накомца сквозь лень мелькнуло что-то новое - не то злорадство, не то жи-
вой интерес. - Вы вот и циферку зачеркнули - три... - И он показал на
аккуратно сложенную карточку, которую Александр Петрович держал в кула-
ке. - Но не выиграет циферка три - сегодня четверка выиграет.
Александр Петрович немного ошалело взглянул на незнакомца. Действи-
тельно, мысль о трех тысячах мелькнула у него в голове, когда он запол-
нял только что купленную карточку. Именно поэтому он и зачеркнул тройку.
Про кавалера де Мере Александр Петрович слыхом не слыхивал, перепиской
его с Паскалем, естественно, не интересовался, однако знал, что по зако-
нам пробабилитности единственно верная система в данном случае - это от-
сутствие всякой системы. И цифра три годилась для целей Александра Пет-
ровича не меньше, чем любая другая цифра. Но смутило нашего героя вот
что. Когда заполнялась карточка - Александр Петрович это помнил очень
хорошо, - рядом никого не было. Тем не менее этот тип откуда-то разнюхал
про тройку, да к тому же был осведомлен о мотивах, по которым эта ничем
не примечательная цифра была выбрана среди других. Также поразило его,
хотя и не столь сильно, самоуверенное заявление незнакомца о четверке.
Александр Петрович был по натуре рационалист, атеист и реалист, он не
признавал телепатию и телекинез, ясновидение, пришельцев и прочие сенса-
ции. Поэтому он не верил, что кому-то может быть ведомо будущее.
В жизни Александру Петровичу приходилось не раз встречаться с заявле-
ниями вроде того, что сделал незнакомец, но авторы этих заявлений,
предсказывая, скажем, превращение ржи в пшеницу, на месте уличены быть
не могли, поскольку для проверки их утверждения требовалось время. А с
течением времени, как известно, категоричность забывается, и когда нас-
тупает момент для проверки утверждения, оно воспринимается лишь как
предположение - любопытное, но, увы, не оправдавшееся.
За годы своей многотрудной жизни Александр Петрович твердо усвоил,
что никогда нельзя обещать или утверждать что-то, если твое утверждение
может быть немедленно проверено. Поэтому, давая необоснованные обещания,
он называл сроки достаточно отдаленные - хотя бы месяцы, а лучше - годы.
Годы идут долго, и вряд ли кто будет помнить о твоем обещании. Поэтому
Александр Петрович просто поразился заявлению своего собеседника о чет-
верке - ведь колесо фортуны на сцене уже завертелось, и нужно было по-
дождать совсем немного, чтобы уличить незнакомца в беззастенчивой лжи.
Александр Петрович повернулся к сцене, где перед зрачком телекамеры
счастливый шар уже выкатился на всеобщее обозрение.
- Выиграл номер четыре! - громко объявил председатель тиражной комис-
сии. - Вид спорта - альпинизм!
Александр Петрович пожал плечами. В первом туре незнакомцу повезло, и
если тот действительно зачеркнул в своей карточке цифру четыре, то его
шансы на получение мелкого выигрыша возросли. Эка невидаль - угадал одну
цифру. Посмотрим, что ты скажешь, если выпадет двадцать пять - возраст
дочери Александра Петровича.
Тут незнакомец сказал такое, отчего Александр Петрович даже замер на
секунду в приступе панического страха.
- И двадцать пять не выиграет, - ласково проворковал незнакомец в са-
мое ухо Александра Петровича. - Вашей дочке, если не ошибаюсь, двадцать
пять лет?.. Двадцать шесть на днях исполнится? Да, так вот двадцать
шесть сейчас и выиграет, уважаемый Александр Петрович. Именно двадцать
шесть, а не двадцать пять, как вы изволили здесь записать. - Незнакомец
оттопырил мизинец с длинным изящным ногтем и указал им на судорожно сжа-
тый кулак Александра Петровича.
- Выиграл номер двадцать шесть! - объявил со сцены председатель.
Александр Петрович почувствовал, что ладони у него вспотели. Он испу-
ганно посмотрел на ноготь незнакомца, и ему показалось, что этот ноготь
вдруг стал длинным, заскорузлым, а палец вокруг него порос густой черной
шерстью... Впрочем, наваждение тут же прошло, и ноготь стал таким, каким
ему и должно быть у посетителя Дворца культуры машиностроителей - чис-
тым, розовым, хотя и несколько удлиненным.
- Вам нехорошо? - участливо спросил незнакомец, заглядывая в поблед-
невшее лицо Александра Петровича. - Давайте лучше выйдем на воздух. А
остальные результаты я вам скажу. У вас там идут такие цифры: 5 и 8 -
это ваш возраст, 58 лет, 47 - возраст вашей супруги, 40 - этот возраст
она называет знакомым. Так вот: выиграют все следующие цифры - 6, 9, 41,
48.
- Выиграл номер 48! - торжественно объявил председатель.
В голове у Александра Петровича наступило какое-то затмение, и он не
замечал, куда увлекает его железная рука незнакомца. Когда же туман пе-
ред глазами растаял, Александр Петрович увидел, что идет по набережной в
самом центре города. Он попытался понять, как попал сюда, в удаленное от
Дворца машиностроителей место, но ничего вспомнить не смог - был в его
памяти какой-то провал, пустота. Ему стало жутко, он почувствовал в ко-
ленях слабость и остановился.
- Что вам от меня надо? - сказал он весьма нетвердым голосом, на вся-
кий случай ища глазами милицию. - И кто вы, собственно говоря, такой?
Незнакомец улыбнулся, и от этой улыбки у бедного Александра Петровича
мороз побежал по коже.
- Я, конечно, должен извиниться, что не представился вам сразу. Но у
меня были на то основания. Если бы я сразу назвался, вы бы мне не пове-
рили. Вы же не поверите, если к вам подойдет на улице человек и скажет,
что он фараон Тутанхамон или пришелец из туманности Андромеды? Ведь так?
"Так вот он кто - пришелец", - подумал Александр Петрович, и ему ста-
ло немного легче. Однако вряд ли пришельцы полетят за биллионы километ-
ров ради того, чтобы сделать пакость ему, Александру Петровичу. Наверно,
у них тут есть дела поважней. А те фокусы, которые выкидывал этот тип, -
лишь мелкая самодеятельность, с рангом пришельца несовместимая... но тут
же сообразил, что корабль пришельцев проскочить незамеченным при нынеш-
нем уровне ПВО и ПРО не мог, и следовательно, неизвестный вовсе не при-
шелец - дело гораздо хуже, потому что знать будущее, как считал Алек-
сандр Петрович, могла только нечистая сила.
- Да, а почему мы остановились? - продолжал незнакомец. - Я сейчас
покажу вам самый красивый пейзаж в Москве. Вы ведь любите, чтобы в окно
был виден красивый пейзаж?
Упоминание о пейзаже было для Александра Петровича как нож острый.
Перейдя на работу в свое нынешнее министерство, он долго добивался, что-
бы ему достался кабинет с окнами на проспект - красивейшую улицу нашей
столицы, а может быть, и всей страны. Операция "Пейзаж" заняла у него
полтора года, отняв массу сил и энергии. Потребовалось укрупнить один
отдел и разукрупнить другой и осуществить еще ряд изменений в структуре
и штатном расписании.
Полтора года титанической деятельности дали свои плоды, желаемый ре-
зультат был почти достигнут, и Александр Петрович уже предвкушал сла-
достный миг переезда в вожделенный кабинет, как вдруг высшее руководство
бесцеремонно отменило нововведения, которые Александр Петрович пробивал
с таким трудом. Долгожданный переезд, увы, не состоялся, а инициатору
реорганизации было строго указано на недостаточную мотивированность и
абсолютную нецелесообразность намечавшихся мер.
Бестактное упоминание незнакомца о пейзаже грубо вернуло Александра
Петровича к тем неприятным для него дням и повергло в уныние и смятение.
Из-за этого он не заметил даже, как оказался вместе со своим настырным
провожатым на площадке второго этажа какогото старинного здания.
- Смотрите, Александр Петрович! - сказал незнакомец, поворачивая его
к огромному застекленному проему в стене. - Прекрасней этого пейзажа вы
не найдете нигде.
Настроение Александра Петровича не располагало к любованию пейзажами.
Не понимал он также, зачем понадобилось незнакомцу приводить его сюда. И
всетаки то, что он увидел, поразило его и захватило: за огромным застек-
ленным проемом он увидел на изумрудном холме золотые луковицы древнего
собора, рядом с которыми возвышалась белая свеча колокольни. Ниже, за
крепостной стеной, по речным волнам прыгали отблески солнца.
Александр Петрович не был чужд чувства прекрасного, хаживал на выс-
тавки Хаммера и к портрету Моны Лизы, дважды бывал в Третьяковской гале-
рее и даже в бытность в Ленинграде посетил Эрмитаж. Поэтому он сразу и
безоговорочно поверил оценке, которую только что дал этому пейзажу его
провожатый, но по-прежнему не понимал, для чего его сюда привели.
- Подумайте, Александр Петрович, ведь вы могли за всю жизнь так и не
побывать здесь, - с ленцой, но чуть рисуясь, сказал его странный гид. Вы
были на озере Рица, в Суздале, Звенигороде, Тбилиси и Златой Праге и не
знали, какая красота находится рядом с вами. Вы много раз проходили и
проезжали мимо, но вам все некогда было посмотреть вокруг. Вы могли про-
жить всю жизнь, так и не увидев этого исключительного по красоте пейза-
жа, - извините, что я говорю вам о красоте таким канцелярским стилем. А
мне бывает обидно, когда вполне вероятные события, пусть даже очень ма-
ловероятные, все же не сбываются.
Видимо, Александр Петрович смотрел в рот собеседнику несколько тупо-
вато, потому что тот вдруг прервал свой монолог.
- Я вижу, мои рассуждения кажутся вам... э... несколько абстрактными.
Это все потому, что я до сих пор не представился вам. Я Демон Вероятнос-
ти, или, если вам угодно, Вероятностный Демон.
При слове "демон" Александр Петрович сразу позабыл о пейзаже.
- Позвольте... - запротестовал он. В горле у него пересохло, стало
трудно говорить. - Позвольте... Значит, вы... - Александр Петрович за-
мялся, не зная, будет ли удобным нечистую силу назвать нечистой силой
или следует подобрать другое, более изысканное наименование. В глазах
собеседника ему уже чудились отблески адского атомного пламени - как че-
ловек просвещенный, он мыслил о том свете категориями атомно-кибернети-
ческого века, и уж если ему предстояло согласиться с существованием заг-
робного мира и вечных мук в адском пламени, то это пламя он мог себе
представить только в полном соответствии с уровнем современной науки и
техники.
- Ах, дорогой Александр Петрович! Никакой нечистой силы нет, - возра-
зил его спутник. - Есть только законы природы - законы объективные и аб-
солютно познаваемые. Вы ведь знаете о демонах Максвелла - писали о них,
не отпирайтесь... Почему же вас удивляет Демон Вероятности?
Тут Александр Петрович стал что-то припоминать. Действительно, ему
пришлось однажды назвать в статье демонов Максвелла - в основном для то-
го, чтобы продемонстрировать свою эрудицию, поскольку он считал, что эти
самые демоны - чисто теоретическое допущение, этакая игра мысли. Припом-
нив, он совсем растерялся и вдруг ни с того ни с сего сунул собеседнику
пятерню.
- Мерцалов, - проговорил он вяло. - Александр Петрович...
Демон вежливо пожал потную ладошку.
- Вероятностный Демон, - сказал он. Рука у него была стальная, и бед-
ный Александр Петрович от такого пожатия чуть не вскрикнул. - Пока я еще
не открыт наукой и официального имени у меня нет. Когда-нибудь ученые
меня откроют, классифицируют, дадут другое имя... А пока я - просто Ве-
роятностный Демон. Нечто вроде; кванта вероятности. Только - как бы это
сказать ясней - в овеществленном виде... Поэтому умоляю не задавать воп-
росов о моем заряде, спине, четности, странности, очарованности... Од-
нажды какой-то дотошный физик чуть не уморил меня. У вас, говорит, по
моим вычислениям, должен быть полуцелый спин... Вы-то, надеюсь, тоже в
спинах разбираетесь? - И он засмеялся довольно противным, на взгляд
Александра Петровича, смехом.
Александр Петрович потер онемевшие пальцы.
- Очень приятно... - промямлил он, - только скажите мне, товарищ Де-
мон... гражданин Демон... господин Демон... - Александр Петрович оконча-
тельно запутался и умолк.
- Скажу, скажу. Вы ведь знаете, мой Друг, что наша единственная бес-
конечная Вселенная материальна. Знаете, знаете, не скромничайте, вы же
это в свое время на первом курсе учили. И материя может пребывать как во
вполне вероятных состояниях, так и в состояниях маловероятных. Улавлива-
ете?
Александр Петрович ничего не уловил, но на всякий случай кивнул голо-
вой.
- Поясню свою мысль. Посмотрите, вот строится дом. - Демон показал на
вырастающую за рекой железобетонную громаду. Александр Петрович посмот-
рел и обнаружил, что находится в Серебряном Бору, но почему-то не уди-
вился этому. - Дом - это маловероятное состояние материи. Чтобы привести
материю в такое состояние, нужно затратить определенное количество энер-
гии. Остановите стройку, оставьте дом без присмотра - и через сто, тыся-
чу лет дом рассыплется, истлеет. Материя, составлявшая дом, придет в бо-
лее вероятное состояние. Этими процессами занимается мой брат. Демон
Энтропии - довольно неприятный тип, хотя и родственник... А мои обязан-
ности прямо противоположны. Для меня наивысшее удовольствие, даже
счастье - перевести материю в маловероятное состояние... Вот вы, дорогой
Александр Петрович, живете, наслаждаетесь жизнью, делаете карьеру, соби-
раетесь купить автомобиль... Хорошо! А вы знаете, что вы существуете
только благодаря мне? Да-да, именно так. Вселенная вечна - вы ведь не
будете это оспаривать? И у нее было время, чтобы остыть, усредниться и
давным-давно прийти в самое вероятное состояние. Есть даже закон, кото-
рый это утверждает, - второе начало термодинамики. Однако звезды горят,
вспыхивают солнца, на планетах кипит жизнь, а на самой лучшей планете -
Земле живет и торжествует самое маловероятное состояние материи - чело-
век. Он почти невероятен, этот человек. Настолько маловероятен, что
древним понадобилось выдумать бога, чтобы хоть как-то объяснить этот фе-
номен. А ведь это не бог, а я, Вероятностный Демон, создал человека. В
том числе и вас, уважаемый Александр Петрович. А теперь вам грозит опас-
ность, и я хочу вам помочь. Ну что вы так растерянно смотрите? Или я не-
понятно говорю?
Демон попросил Александра Петровича достать из кармана монету.
- А ну-ка, вспомните - какова вероятность выигрыша в орел-решку? -
спросил он.
- Как будто одна вторая... - выдавил ошарашенный Александр Петрович.
- Правильно. Значит, если бросить монету десять раз, герб выпадет
пять раз. Ну, может быть, четыре или шесть. А ну, кидайте!
Последовавшие затем события полностью убедили Александра Петровича,
что перед ним не мистификатор и не ловкий жулик, потому что никакой жу-
лик не может заставить монету падать на землю все время одной стороной.
А монета падала именно так - только цифрой кверху. Александр Петрович
бросил ее десять раз, потом еще десять, потом долго кидал без счета -
результат не менялся. Монета звенела, катилась, подскакивала, но каждый
раз сверху оказывалась та сторона, на которой было выбито: "5 копеек".
Александр Петрович почувствовал, что мир рушится. Он мог допустить,
что кто-то подслушал его мысли, что проклятая телепатия, осужденная пуб-
лично в печати, все же существует. Он мог найти сколько угодно объясне-
ний удивительной осведомленности своего собеседника. Единственное, во
что он не мог поверить, - это в то, что объективные законы природы, про-
возглашенные знаменитейшими учеными, могут быть необъективными, что в
мире пробабилитности господствует волюнтаризм. Но монета, которую он
подбросил уже, наверно, раз сто, неопровержимо доказывала обратное.
- Пожелайте что-нибудь очень маловероятное, - продолжал Вероятностный
Демон. - Что-нибудь такое, что не противоречит законам природы, но прак-
тически никогда не случается.
- Хочу, чтобы меня поцеловала Джульетта Пьочелли, - неожиданно для
себя выпалил Александр Петрович, вдруг вспомнивший вчерашний фильм. - И
сейчас, немедленно! Ну?
Тут позади них взвизгнули тормоза черной "Чайки", распахнулись двер-
цы, и из машины на набережную высыпала стайка не по-нашему одетых мужчин
и женщин, увешанных фото- и кинокамерами.
- Oh, che betia visia! Signore, mi permetta di fame una fo+o con
questa cappalla suelo sfondo?" (О, какая великолепная церковь Синьор
разрешит мне сфотографировать его на фоне этого памятника старины?) -
прощебетала одна из иностранок, нацеливаясь объективом на Александра
Петровича. Аппарат тихо щелкнул.
- Irarie, signore. Ciao!*
Она чмокнула Александра Петровича в щеку и исчезла в машине, оставив
после себя волнующий запах заграничных духов. Хлопнули дверцы, машина
сорвалась с места и умчалась.
- Как вам понравилась Джульетта? - спросил с плохо скрываемой за-
вистью Вероятностный Демон. - Везет же вам! Меня она почему-то не поце-
ловала...
Отвлекаясь в сторону от хода нашего повествования, скажу, что вскоре
Александру Петровичу завидовали все друзья и сослуживцы, потому что на
следующий день фотография с подписью "Джульетта Пьочелли прощается с
московскими друзьями" была опубликована в нескольких газетах, сообщавших
о закрытии очередного международного кинофестиваля в Москве.
- Надеюсь, вам больше не нужны доказательства? - спросил Вероятност-
ный Демон, глядя вслед удаляющейся машине.
- Нужны! - заявил Александр Петрович, хотя хотел сказать совершенно
противоположное. Но калейдоскоп странных событий выбил его из колеи.
- Хочу, чтобы на нас упал метеорит!
Не успел он выговорить эти слова, как рядом ярко сверкнуло, раздался
короткий удар, и что-то очень больно ударило Александра Петровича по
спине, даже чуть ниже. Наш герой взвизгнул от неожиданности и схватился
за это место. Рядом на асфальте валялся небольшой продолговатый камень,
от которого шел легкий дымок.
- Вот вам, - удовлетворенно сказал Демон, подбирая горячий осколок и
перебрасывая его с ладони на ладонь. - Вы второй человек в мире, в кото-
рого ударил метеорит. Первым был японский шофер. Можете камушек взять на
память. А еще лучше - отвезите в Метеоритную комиссию Академии наук. Там
вам подтвердят, что это не просто метеорит - это первый тектит, найден-
ный на территории нашей страны. Только заверните во чтонибудь. - Он про-
тянул камень присмиревшему Александру Петровичу, который уже понял, что
все это не к добру, и теперь с тоской ждал, что последует дальше. На не-
го вдруг напал такой страх, что захотелось крикнуть "Милиция! На помощь!
" и броситься бежать. Но он не стал этого делать, понимая, что от вредо-
носного влияния пробабилитности даже самая лучшая в мире милиция спасти
не сможет.
- Так вот, уважаемый Александр Петрович, переходим к делу. Вы, как я
уже сказал, являетесь маловероятным состоянием материи. Вы можете возра-
зить, что таких, как вы, пять миллиардов. В планетных масштабах - это
нуль. Почти нуль. Вы маловероятны и продолжайте оставаться таким. Вашей
физической маловероятности в ближайшее время ничего не грозит. Я не буду
предсказывать вашу судьбу. Пускай все идет своим чередом, установленным
природой. Меня интересует моральный, духовный аспект проблемы. Беда в
том, дорогой Александр Петрович, что вы поддались влиянию моего брата. А
духовная энтропия - это так же гадко, как энтропия физическая.
- Дух - это нематериально. Это - фикция, - попробовал возразить Алек-
сандр Петрович.
- А какая вам разница. Я работаю и в нематериальной сфере. Так вот, я
уже говорил вам, что высшая моя обязанность и высшее для меня наслажде-
ние - создавать маловероятные ситуации, процессы или физические тела.
Физически вы маловероятны - и я доволен. Когда вы умрете и распадетесь
на окислы, соли и прочее, я буду грустить, потому что вы перейдете в бо-
лее вероятное состояние. То же самое и в духовной сфере. Я люблю людей
храбрых, решительных, самоотверженных, люблю летчиков-испытателей, по-
лярников, спортсменов. Люблю гениев и героев. Ведь это - наименее веро-
ятные состояния духа. Мне по нраву, когда вчерашний плотник становится
академиком. Я люблю, когда мозг человека жадно поглощает информацию,
когда люди учатся. Люблю влюбленных - ведь это тоже маловероятное состо-
яние. И я не люблю равнодушных, успокоившихся. Духовная энтропия - мой
самый жестокий враг и самая опасная для вас болезнь. Как мне жалко, что
вы тоже заболели этой болезнью!
- Ничем я не болен, - возразил Александр Петрович, недавно прошедший
диспансеризацию. - И вообще, вы говорите странные вещи. Я Бы попросил
вас...
- Да-да - вы катитесь в болото энтропии, - перебил его собеседник. -
Когда-то вы были духовно маловероятны. Теперь вы становитесь самым веро-
ятным в духовной сфере.
- Я не позволю! - взвизгнул вдруг Александр Петрович и даже храбро
взмахнул кулаком. - Это клевета! Да вы, гражданин Демон, если получше
разобраться, - вы знаете кто? Вы, вы... - Тут Александр Петрович замял-
ся, потому что нужное слово никак не шло ему на язык. Пришлось выпалить
первое попавшееся. - Вы оппортунист! И я этого так не оставлю!
- Не занимайтесь демагогией, - поморщился Вероятностный Демон. - Я
вам же добра хочу. Тем более что жаловаться на меня вам некуда.
Александр Петрович сообразил, что чертов Демон прав, и в растеряннос-
ти умолк.
- Дорогой мой, хочу вас предупредить. Вся бесконечная череда челове-
ческих характеров умещается на гауссовской кривой следующим образом...
Вы не знаете, что такое гауссовская кривая? Могу сказать проще. Все че-
ловеческие характеры расположены между двумя полюсами. На одном полюсе -
герои, на другом - трусы. На одном - рыцари, на другом - подлецы. Беско-
рыстные - на одном и воры - на другом... Стать героем, рыцарем трудно.
Струсить, предать гораздо легче. Для этого не надо ума, храбрости, стой-
кости, преданности - ничего. И тем не менее люди не предают, не крадут,
не подличают...
Люди - миллионы людей, ваших соотечественников, - доказывают мою пра-
воту постоянно. Люди стремятся стать лучше, умнее, образованнее. Они
учатся, спорят о новых книгах, штурмуют выставки, они растут духовно -
ежедневно, ежечасно. И это радует мое сердце. А вы - вы меня огорчаете.
Вы способный инженер, превосходный организатор, знающий хозяйственник.
Но все это - только в душе.
Завтра вы пойдете на доклад к министру - да-да, именно завтра... Об
этом вам скажут утром - министр уже назначил час. Вы будете ему доклады-
вать о смелом проекте, который разработали ваши коллеги и который, быть
может, явится новым словом в подведомственной вам области промышленнос-
ти. И министр спросит вас, какую оценку вы даете этому проекту. Что это
- новаторство или прожектерство? Скачок вперед или миллионные убытки? Он
спросит вас, Александр Петрович, следует ли, по вашему мнению - я под-
черкиваю - по вашему мнению, одобрить проект или отказаться от него? А
может быть, надо вернуть его на доработку? Ведь министр - он тоже чело-
век, он не семи пядей во лбу, он не может знать все. Он надеется на вас,
на ваши знания, на ваш опыт. Он знает, что все это - и знание, и опыт -
у вас есть. Должны быть. А вы не сможете ответить ему. Вы будете смот-
реть ему в глаза и стараться угадать, нравится ему проект или нет. Вы
будете долго мямлить, что, с одной стороны, в проекте что-то есть, но, с
другой стороны, в нем чего-то нет, что проект, конечно, смел, но трезвый
расчет прежде всего, и что дерзать надобно, но рисковать все же не сле-
дует.
Вы уже давно так делаете - подлаживаетесь под готовое мнение руко-
водства. До сих пор это вам удавалось. Вы наблюдательный, проницательный
человек, вы тонкий психолог и прекрасный знаток человеческих душ. Поэто-
му вам до сих пор везло, и вы стали считать, что играете в беспроигрыш-
ную лотерею. Да-да, не возражайте - уже давно вы стали думать не о
пользе дела, а о пользе для себя - эфемерной и вовсе не нужной вам
пользе, которую принесет угаданное мнение вышестоящих руководителей.
Вы давно уже не способны на конфликт, вы боитесь сказать "да", если
другие говорят "нет", вы перестали отстаивать собственное мнение. Зачем?
Зачем лишние хлопоты, зачем тратить нервы, зачем спорить, убеждать, до-
казывать? Ведь начальство не переспоришь, убеждены вы. А начальству как
раз и нужны смелые, бескомпромиссные, не думающие о своей выгоде люди,
такие, которые пекутся не о своем покое, а о пользе дела. Словом, не та-
кие, как вы.
"Конец, - в отчаянии подумал Александр Петрович. - Снимут". Ему уже
приходилось быть снимаемым, и хотя это было давно, он сразу ощутил зна-
комый привкус безнадежности. Все, все знает, проклятый Демон! И ведь ни-
куда не денешься - докладывать министру надо. Первый раз с докладом к
министру - и такой афронт!
Александр Петрович подумал, что, пожалуй, не худо было бы заболеть,
но он так долго добивался возможности лично доложить министру - неважно
что, лишь бы лично... Он представил, как в застольной беседе небрежно
произносит: "...но тут я говорю министру: нет-нет, я категорически про-
тив..." - и сердце его печально сжалось при одной мысли о том, что он
сможет лишить себя возможности произнести подобные слова.
А Вероятностный Демон продолжал:
- Вам не надоела такая жизнь, Александр Петрович? Вам не хочется го-
ворить только то, что думаете, стукнуть кулаком по столу в начальствен-
ном кабинете, если дело того требует? Это была бы самая большая радость
для меня. Увы... Вы становитесь все более и более вероятным. И вам везет
на угадывание. Вам бы в Монако поехать - о, там вы были бы великолепны!
А вы вместо этого - в "Спортлото"... Из-за трех тысяч поступиться прин-
ципами!
"Какое вам дело? - захотел сказать Александр Петрович. - Хочу и буду
играть!" Он открыл даже рот, но, встретив насмешливый взгляд Демона,
предпочел промолчать.
- Разрешите, Александр Петрович, я дам вам на прощанье совет, - мягко
сказал Вероятностный Демон, дружески беря собеседника под руку. - Да, на
прощанье, ибо разговор наш очень затянулся. Супруга ваша будет беспоко-
иться.
Только сейчас Александр Петрович заметил, что находится на краю ка-
кой-то рощи, видимо, далеко за городом. Солнце уже закатилось, и лишь
пламенеющая полоска заката указывала на место, где оно плыло теперь под
горизонтом. Эту огненную полоску пересекал темный силуэт старинной церк-
ви, за которой серебрилась кромка воды, - перепуганному Александру Пет-
ровичу показалось даже, что это не то Нерль, не то Кижи... Он беспокойно
завертел головой. Словно нарочно, вокруг царило безлюдье. Спина его пок-
рылась холодным потом. Он вдруг подумал, что ему не суждено вернуться
обратно - заведет его нечистый в какое-нибудь непроходимое болото, и
сгинет навеки бедолага Александр Петрович...
- А совет мой прост, - продолжал Демон. - Отныне и навсегда зареки-
тесь искушать судьбу, стараясь что-либо угадать. Больше вы никогда ниче-
го не угадаете - ни мнение начальства, ни цифру "Спортлото". Я, Вероят-
ностный Демон, клятвенно заверяю вас в этом.
Александр Петрович выслушал мрачное пророчество со спокойствием при-
говоренного к смерти. Ему было не до прорицаний. На окружающую их рощу
стремительно падала темнота, серая лента асфальта, по которой они шли,
стала почти невидимой, и только река еще серебрилась позади неведомой
церкви - Минусинской, что ли... Вдруг он почувствовал, что дрожит. На
миг ему показалось: вот сейчас его спутник оскалит клыки, сверкнет фос-
форесцирующими глазами... Ему стало жалко себя - такого молодого (срав-
нительно молодого, тут же честно ввел он поправку), красивого (многие
женщины говорили ему об этом в свое время), стройного (пусть с некоторой
скидкой на приличествующую возрасту и положению полноту), умного (без
всяких скидок и поправок) - жалко до слез.
- А сейчас мы с вами распрощаемся, - продолжал Вероятностный Демон. -
Поймаем такси, и через пятнадцать минут вы дома. Выходите на обочину,
Александр Петрович, сейчас подъедет такси.
При этих словах Александр Петрович воспрянул духом. Однако в возмож-
ность поймать здесь такси он не поверил, поскольку прекрасно знал, что
поймать такси именно тогда, когда оно позарез необходимо, практически
невозможно.
- Так и подъедет, - возразил он. - Черта с два его поймаешь. - И за-
молчал, потому что увидел на шоссе идущую к ним машину с зеленым
огоньком.
Через полчаса, когда Александр Петрович уже сидел дома за стаканом
крепкого чая, в который плеснул для бодрости пару ложечек ямайского ро-
ма, происшествия минувшего вечера стали казаться ему какими-то нере-
альными. Он пытался вспомнить, как выглядел его спутник, но так и не су-
мел этого сделать. Достав из кармана пятак, Александр Петрович стал под-
кидывать его к потолку - пятак падал то так, то этак, и никакого откло-
нения от разрешенных пробабилитностью пределов наш герой усмотреть не
сумел.
Вошедшая в кабинет супруга застала его стоящим на четвереньках и
очень изумилась странному времяпрепровождению мужа. Она уговорила Алек-
сандра Петровича идти спать. Александр Петрович, чувствовавший себя не в
своей тарелке, разделся, лег, но долго не мог заснуть, а когда заснул,
то снилась ему всю ночь сплошная белиберда - куда-то он спешил, опазды-
вал, кого-то догонял и никак не мог догнать и тут же от кого-то убегал
сам.
Александр Петрович встал невыспавшимся и в министерство отправился в
неважном настроении. Вчерашние события вспоминались с трудом, и он не
мог даже сообразить толком, были они на самом деле или все это ему прис-
нилось.
Едва Александр Петрович явился в кабинет, как секретарь доложила, что
министр ждет его ровно в десять. Александр Петрович еще раз проверил
подготовленные исподволь бумаги, но так и не решил, какую позицию следу-
ет ему занять при обсуждении. Решив во всем положиться на интуицию, он
хотел было уже идти, как вдруг с ужасающей ясностью припомнилось ему ро-
ковое предупреждение вчерашнего собеседника. Он снова достал пятак и
стал подкидывать - монета ложилась то так, то этак, поэтому было невоз-
можно определить, действует заклятье Демона или нет.
Тут Александр Петрович вспомнил, что Вероятностный Демон говорил
что-то о невозможности угадать с пользой для себя, и понял, как заста-
вить монету лечь одной и той же стороной хоть тысячу раз подряд. Он выз-
вал в кабинет своего зама и предложил на пари бросить монету двадцать
раз, поставив свою отличную паркеровскую ручку с золотым пером против
грошового фломастера, который его зам недавно купил где-то на Арбате.
Договорились, что если монета будет падать и орлом, и решкой, выигрывает
Александр Петрович, пусть даже монета лишь единожды упадет не так, как в
остальных случаях.
Зам согласился на это безнадежное условие - он очень хотел сделать
шефу приятное. Начали кидать. Зам не поверил своим глазам. Все двадцать
раз монета легла цифрой вверх. Кинули еще двадцать раз - с тем же ре-
зультатом. Дрожащими руками зам принял паркеровскую ручку и с опаской
сунул ее в карман. Александр Петрович, наоборот, успокоился, хотя и стал
белее мела. Он взял папку "К докладу", для чего-то потер рукавом золотые
буквы на ней и отрешенно посмотрел на часы.
Было без трех минут десять,
Владимир ФИРСОВ
ПРОЖИГАТЕЛЬ
Живопись - нетрудное дело, если ничего в этом не
смыслишь.
ДЕГА
Новое обязательно побеждает в борьбе со старым -
за исключением тех случаев, когда само оказывается
побежденным.
Четвертый закон Архимеда-сына
О том, что он талант, Коленька Глебов узнал второго сентября, когда с
несколькими друзьями из первого "А" спрятался за трансформаторную будку
позади школы, чтобы покурить, но припрятанные еще до уроков спички и
смятая сигарета оказались безнадежно отсыревшими.
Разочарование ребят было огромным. Коленька, который хотя и обрадо-
вался в душе, что курить не придется, все же ощутил некоторое сожаление.
Ему очень хотелось узнать, настоящий ли он мужчина, и предложение присо-
единиться к компании курильщиков воспринял как почетное. Поэтому, когда
с последней сломавшейся спичкой все надежды рухнули, у него вдруг появи-
лось неистовое желание сделать нечто необыкновенное, из ряда вон выходя-
щее, что-то такое, что останется потом в памяти людской. И он знал, что
надо сделать.
- А ну, дайте мне, - решительно сказал он, отодвигая плечом рыжего
Вовку, и взял драгоценную, но, увы, сырую сигарету, сунул ее в рот и,
скосив глаза, уставился на самый ее кончик. Через несколько секунд сига-
рета начала тлеть, и от нее потянулся легкий голубой дымок.
- Ну, ты даешь! - восхитился Вовка. - Прямо фокус-покус. А затянуться
можешь?
- Ребята, да он талант! - радостно завопил Сережка. - С ним в походе
не пропадешь. Будет под дождем костер зажигать! Или...
Что будет дальше, Коленька не расслышал, потому что как раз в это
время глубоко втянул в себя дым, и что-то страшное и омерзительное
обожгло ему легкие. Он судорожно закашлялся, сигарета упала в лужу и по-
гасла. Но ребята даже не заметили, что курить больше нечего. Как предпо-
лагает автор, они, пожалуй, даже обрадовались этому, поскольку согласи-
лись курить помимо желания, только из чувства мужской солидарности.
Перспектива использования неожиданно открывшихся Коленькиных способ-
ностей взбудоражила фантазию ребят, и она разыгралась вовсю.
- Тебе надо в разведчики идти, - заявил Петя. - Ты подползешь к скла-
ду боеприпасов, только посмотришь, а он - раз, и взорвется!
- Или мост поджечь! - вдохновенно забормотал Вовка. - Часовые бегают,
бегают - никого нет, а мост горит. Они погасят, а он в другом месте за-
горелся.
- Коль, а ты бородавки можешь прижигать? - показал на свою руку Алеша
Тургаев. - Так, чтобы не было больно?
Но попытка повернуть обсуждение в русло скучного утилитаризма не
увенчалась успехом. Большинство присутствующих признавало только гло-
бальные масштабы, и Алеше даже не дали докончить мысль.
- А если на тебя танк поползет, ты сможешь его прожечь? - спросил
кто-то.
- Н... не знаю... Тренироваться надо... - скромно ответил Коля, до
сих пор не задумывавшийся над такими проблемами.
- Вот будет здорово! Танк и туда, и сюда, а от взгляда ему не убе-
жать. Ты его р-раз и насквозь!
- Как гиперболоид инженера Гарина, - высунулся начитанный Вовка.
- Как лазер! - уточнил не менее начитанный Петя.
- А лазером можно зубы сверлить без боли, - снова подал свой голос
практичный Алеша. Но его опять никто не поддержал.
Общее суждение было таково: Коля - талант, может быть, даже гений.
Приговор был, как говорится, окончательный и обжалованию не подлежал.
До сих пор Коля искренне верил, что у него никаких талантов нет. Как
он мог в это не верить, если Мама с железной настойчивостью вела поиск
его необыкновенных способностей чуть ли не с самого дня его рождения]
В два года было фигурное катание. Скользить по льду Коленьке понрави-
лось, и вскоре он добросовестно выучил изящную фигуру под названием "ко-
раблик", приведя Маму в крайнюю степень восхищения. Однако дальше этого
дело не пошло. Грянули холода, Коленька чуть не отморозил палец на ноге,
и мальчика пришлось отстранить от льда, потому что на теплый крытый ка-
ток Маме пробиться не удалось.
В три года поиск таланта из горизонтальной плоскости переместился на
вертикали. Мама узнала, что на Ленинских горах работает секция горнолыж-
ного спорта. В квартире Глебовых пахнуло ветром с вершин. Самыми ходовы-
ми словами в тот период были такие, как "маркер", "эланы", "россиньоли",
"соломоны", "карреро", "альпины-юниор", "альпины-демон", "альпины-скор-
пион", звучавшие для непосвященного как шаманские заклинания, хотя были
всего лишь названиями всемирно известных фирм. За этими таинственными
словами скрывались лыжи, ботинки, палки, очки, крепления наипоследнейших
моделей. Лыжи сами надевались на ногу и сами снимались, очки то темнели,
то светлели в зависимости от яркости солнца. Все это стоило бешеных де-
нег, но Мама не скупилась.
Экипированный по последнему слову спортивной науки, Коленька выезжал
на склон, провожаемый восторженными охами Мамы и несколько ироническими
взглядами других мам и пап. Довольно быстро он освоил соскальзывания -
прямые, косые и скругленные, поворот в плуге и в упоре. Затем дело за-
тормозилось - юный горнолыжник предпочитал мчаться напрямик, куда глаза
глядят, благо внизу был безопасный выкат, а не заниматься скучным совер-
шенствованием горнолыжной техники.
Мама решила, что мальчик явно тяготеет к скоростному спуску, но от-
сутствие подобающих склонов тормозит его спортивный рост... Бедный папа,
услышав такие слова, в ужасе схватился за голову, предвидя неизбежный
переезд семьи куда-нибудь в Бакуриани или Цахкадзор, но тут несчастье
помогло: на одном из лихих спусков Коленька не вписался в вираж и здоро-
во загремел. Самосъемная лыжа почему-то не снялась, и в результате ему
пришлось походить на гипсовой ноге. После этого Коленька сделал первый в
своей жизни решительный поступок, забросив драгоценный инвентарь в кла-
довку, где хранились папины равнинные лыжи и раскладушка для гостей.
Музыка и гимнастика обрушились на ребенка почти одновременно. В доме
появились рояль, скрипка и шведская стенка. Мама вела поиск с беспощад-
ной решительностью автомата. Иногда у нее случались сбои - так, окончи-
лись ничем попытки внедрения в балетное училище и конно-спортивную сек-
цию. Зато от изостудии и шахматного кружка отвертеться не удалось. Ко-
ленька освоил рокировку, "киндермат" и научился рисовать кубик по зако-
нам перспективы. Затем начался штурм лингвистических высот. Страстное
желание сделать сына полиглотом и специалистом по цейлонской живописи
заставило ее временно забыть про весьма гипотетические шансы проникнуть
в кружок юных космонавтов, который, по слухам, вот-вот открывался в
Звездном городке.
Приведенный выше далеко не полный перечень путей и средств поиска та-
ланта в юном Коленькином организме имел неутешительный итог. Каждый оче-
редной этап жизни мальчика резюмировался Мамой огорчительно, но точно:
"нет, чемпион из тебя не получится", - говорила она и несла в комиссион-
ный магазин заграничные чудо-коньки. "Нет, Килли из тебя не получится"
(на толкучку отправились умопомрачительные лыжи, ботинки и очки). "Нет,
Ботвинник из тебя не получится" (дорогие шахматы карельской березы укла-
дывались на самую дальнюю полку серванта). "Нет, Гагарин из тебя не по-
лучится" (и к букинистам переехал чемодан с литературой по астрономии и
космонавтике, включая уникальную "Астрономию для дам" Камилла Фламмарио-
на).
Да, у Коленьки не было никаких талантов. Чуть не ежедневно Мама обна-
руживала все новые и новые доказательства этому. "Да, Пушкин из тебя не
получится..." "Да, Бетховен из тебя не получится..." "Мама, а кто из ме-
ня получится?" - спрашивал мальчик, но не получал ответа. Бедная Мама!
Бедные мамы! Знать бы им заранее, кто из нас получится!
Коленьке было известно, что почти каждый мальчишка в его классе или
очень талантлив или чем-нибудь знаменит. Один уже знал всю таблицу умно-
жения и сколько будет А плюс Б, другой мог подтянуться десять раз на
турнике, третий два года жил на Камчатке, видел северное сияние, моржей
и белых медведей, четвертый так похоже нарисовал на доске учительницу,
что она долго смеялась и все не хотела стирать рисунок, а пятого брат
катал на вертолете над Москвой и даже позволил немного подержаться за
ручку управления.
Теперь, после случая с сигаретой, выслушав безапелляционное мнение
товарищей о своей безусловной талантливости, Коля воспрянул духом, хотя
не видел в своих способностях ничего особенного. Эка невидаль - прожи-
гать дырки! Для Коли это было обычным, естественным делом, как для ля-
гушки квакать или для птицы летать. Ведь ни одна птица не удивляется то-
му, что умеет летать - на то она и птица. Вот бегемот - тот должен удив-
ляться, что кто-то может вспорхнуть в небеса.
Слух о необыкновенных Колиных способностях мгновенно разнесся по шко-
ле. Приходили из второго, третьего, даже из пятого класса, чтобы своими
глазами удостовериться. Верзила пятиклассник, которому Коля вряд ли дос-
тавал до пояса, попытался игнорировать его чудесный талант.
- Я тебе, прожигателю, как дам сейчас в лоб, так ты у меня в угол
улетишь! - заявил он нахально, поднимая здоровущий кулак.
- Посмей только! - закричал Коля. - Да я...
- Ну что ты мне сделаешь, что? - похвалялся верзила, гордясь своим
преимуществом в росте. - Вот возьму и ударю!
- Если ты меня ударишь, я... я тебе сердце прожгу! - неожиданно для
самого себя выпалил Коля и сам испугался. - Вот посмей только!
- Подумаешь, напугал, - пробормотал побледневший оболтус, потихоньку
пятясь к двери. - С тобой, дураком, шутят, а ты... - и он пулей вылетел
в коридор.
К чести нашего героя, он быстро забыл этот разговор и никогда не ис-
пользовал своих способностей во зло людям. А ведь мог бы...
Благодаря Колиному таланту в младших классах появилась новая мода,
пришедшая из первого "А": девочки все как одна стали носить на шее дере-
вяшки с выжженными именами. У Коли был точный глаз, да и уроки перспек-
тивы в изокружке пошли на пользу, поэтому его надписи напоминали почти
произведение искусства. По молчаливому соглашению Коля выжигал имена
только для своих одноклассниц. Остальным приходилось обходиться куплен-
ными в "Детском мире" приборчиками. Они понимали второсортность подобных
украшений, но что было делать! Мальчики играли шпагами и саблями, укра-
шенными затейливой резьбой. У Коли выработался свой стиль украшения бое-
вых деревянных клинков, чем-то напоминающий арабскую вязь на старинных
булатах. Правда, сам он об этом сходстве не знал.
Примерно через месяц о необыкновенных способностях Коли узнала и Ма-
ма. Она примчалась домой расстроенная, чуть не в слезах:
- У всех дети как дети, - кто на скрипке играет, кто в хоккей, - по-
жаловалась она соседке. - А мой - подумать только... Прожигатель! Тьф
у...
Соседка знала, что такое "прожигатель жизни", и решила, что это явле-
ние одного порядка. Сложив губы скорбным бантиком, она качала головой и
вздыхала, сочувствуя Маминому горю.
- Верно, верно, - поддакивала она, глядя жалостливыми глазами. - А
все эта... акселерация. Поди же ты - в семь лет, а уже прожигатель!
Невеселый разговор происходил возле лифта, который блуждал где-то по
верхним этажам и никак не хотел спускаться. Наконец, дверь распахнулась,
и появилась пенсионерка Мария Михайловна. Мария Михайловна всегда знала
все про всех - утаить от нее что-нибудь не было никакой возможности.
Сейчас она ехала в консерваторию, где, по слухам, создавались экспери-
ментальные курсы игры на каменном ксилофоне, обнаруженном археологами
при раскопке дошумерских захоронений, чтобы попытаться пристроить туда
своего внука, того самого практичного Алешу Тургаева, учившегося в том
же классе, что и Коля Глебов. Очевидно, роскошный букет, который она
держала в руках, предназначался именно для этой цели, как и коробка кон-
фет, и книга в яркой обложке, что просвечивали сквозь полиэтиленовую
сумку с рекламой какой-то заграничной фирмы.
Увидев возле лифта Маму, Мария Михайловна чрезвычайно обрадовалась.
- Как я рада, дорогая, за вас! - объявила она, торжественно целуя Ма-
му в щеку. - Я всегда говорила, что ваш Коленька - необыкновенный ребе-
нок. Ах, как это замечательно! Теперь вашему сыну карьера обеспечена.
Быть прожигателем - это так в духе времени! Вы знаете, недавно я слушала
известного философа и прогнозиста Марлинского, так он прямо заявил, что
НТР требует гениев нового типа, способных на невозможное. Как я завидую
вам, что у Коленьки такой яркий и современный талант. Дорогая, вы должны
показать его специалистам. Сегодня я занята, а завтра... - она извлекла
записную книжку и стала перелистывать ее, держа у самого носа, - завтра,
скажем, в четыре часа мы с вами идем к профессору Беловодскому. Нет,
нет, не смейте отказываться - это наш с вами гражданский долг дать миру
нового гения! Итак, ровно в четыре я у вас! - и она исчезла, оставив
после себя запах модных французских духов и твердое убеждение, что это
именно она вместе с Мамой родила, выкормила, вырастила Коленьку, воспи-
тала его и выпестовала в нем талант нового типа, столь необходимый чело-
вечеству в век НТР.
Профессор Коленьке не понравился. Был он стар, высок и тощ, нос имел
крючком, говорил с апломбом и Маму ужасно разочаровал.
- Меня удивляет постоянное тяготение неспециалистов к ниспровержению
законов природы, - заговорил он. - Расчеты показывают, что для воссозда-
ния описанного вами эффекта требуется минимум два на десять в четвертой
степени джоулей, между тем как общее количество энергии человеческого
организма на четыре порядка ниже необходимой величины... Элементарный
здравый смысл неопровержимо доказывает нам, что модный в последнее время
псевдоэффект термического биополя есть не что иное, как невольное заб-
луждение или примитивное шарлатанство...
Последние слова Коленьку разозлили, и в отместку крючконосому оракулу
он, одеваясь в коридоре, так посмотрел на новое пальто профессора, ви-
севшее тут же на вешалке, что мигом прожег изрядную дырку на самом вид-
ном месте. Он понимал, что поступает нехорошо, но его впервые в жизни
обозвали - причем совершенно незаслуженно! - шарлатаном, да еще прими-
тивным.
На улице Мария Михайловна принялась горячо утешать расстроенную Маму.
- Нет, нет, мы этого так не оставим! Наука должна признать вашего
мальчика, чего бы это нам ни стоило. Вы не огорчайтесь, дорогая, в наш
век жесточайшей конкуренции, чтобы пробиться куда-то, нужно терпенье,
терпенье и терпенье. Мне ведь тоже вчера ужасно не повезло. Оказалось,
что этот дошумерский ксилофон сделан из каменных брусьев величиной со
шпалу, а играют на нем вдесятером - главный исполнитель только стукает
тросточкой, показывая, по какой клавише надо ударить, а рядом стоят дю-
жие молотобойцы с кувалдами в полпуда весом, к тому же, по древнему обы-
чаю, голые по пояс, и ударяют ими туда, куда показывает маэстро. Так
вот, главное место у них уже занято кем-то из родственников директора
консерватории, а в молотобойцы мой внук еще не годится.
Коля представил себе загорелых силачей с кудрявыми бородками и на
время забыл свои огорчения. Когда он опять услышал беседу, Мария Михай-
ловна говорила:
- Да, да, в Институт космической металлургии! Там молодые, серьезные
ученые, которые всегда на переднем крае науки, не то, что этот...
Мария Михайловна как в воду глядела. Когда она дозвонилась в институт
и рассказала про юного прожигателя, их попросили приехать немедленно.
Институт космической металлургии располагался невдалеке от проспекта
Вернадского в новом суперсовременном здании, напоминающем по форме кони-
ческую шестерню из бетона, алюминия и стекла. Перед зданием возвышалась
скульптура, изображавшая двух космонавтов в шлемах, которые пролетали
через петлю Мебиуса навстречу друг другу. Один держал в руках циркуль и
лекало, другой - что-то вроде большой сковородки, из которой высунулась
вверх толстая огненная капля. Скульптура, как догадался Коля, помнивший
уроки в изокружке, символизировала усилия человечества по освоению плав-
ки металла в условиях невесомости, причем плавки высококачественной -
иначе зачем же циркуль и лекало? Самое же удивительное в скульптуре было
то, что летящие фигуры ни на что не опирались и ни за что не были при-
цеплены. Они явно висели в воздухе без видимой опоры. Коля три раза обо-
шел скульптуру кругом, но так и не понял, как все это было устроено.
В институте Маму и Марию Михайловну усадили в большом светлом кабине-
те и стали угощать кофе, а Колю увели в лабораторию, где стояли десятки
приборов. Некоторые из них напоминали телевизор, только вместо кино по
экранам прыгали какие-то зеленые линии, другие были похожи на микроскоп
или швейную машинку, а третьи вообще были ни на что не похожи.
Коле дали огромное яблоко и попросили смотреть то туда, то сюда - то
в трубочку, то на пузырек с жидкостью, то на пластинку, похожую на туск-
лое карманное зеркальце. Затем ему подсунули книжку про пиратов - с яр-
кими картинками и короткими подписями. Как все первоклассники, Коля умел
читать достаточно бегло, поэтому пропустил мимо ушей разговоры сидевших
у приборов людей о термоофтальмоэффекте третьей степени тонкоюстировоч-
ного типа, о разрешающей способности, инерционности сканирующего аппара-
та, треморе видеолуча, квантовом характере излучения и пределах фокуси-
ровки. Как раз в это время пираты взяли на абордаж шхуну с драгоценнос-
тями британской короны и с саблями в зубах лезли на гакаборт, поэтому,
услышав просьбу что-нибудь выжечь, Коля с сожалением отложил книгу и в
полминуты изобразил на полированной фанерке лихого пирата с ятаганом в
руке. Рисунок получился хороший - хоть на выставку посылай.
Посмотрев на рисунок, ученые начали куда-то звонить, и вскоре появил-
ся еще один, невысокий и в очках, который молча сел в стороне и стал
слушать, как остальные спорят об уровнях энергии, механизме накачки,
биомагнетизме и люксонах. Во время крика и шума спорщики подсовывали Ко-
ле разные пластинки, а он прожигал их через какую-то жидкость. Они спра-
шивали, видит ли он цветные сны, за какую команду болеет, попросили по-
ложить ногу на ногу и стукали блестящим молоточком по коленке, отчего
нога смешно подпрыгивала, велели закрыть глаза, вытянуть руки и растопы-
рить пальцы, а потом дотронуться до кончика носа. Между разговорами они
угощали его бананами, конфетами и шипучей "фантой", которую Коля обожал,
поэтому испытания ему нравились. Наконец, его оставили в покое, вручили
кулек с виноградом, три красивые книжки, отвели к Маме и попросили по-
дождать.
Вскоре один из ученых, тот самый, невысокий и в очках, что пришел
последним, отозвал Маму в сторону.
- Ваш сын, несомненно, обладает достаточно ярко выраженным термооф-
тальмоэффектом, - сказал он, гуляя с Мамой по большому холлу, где посре-
ди клумбы с цветами бил веселый фонтанчик. - Будущее покажет, насколько
стоек этот эффект, ослабнет он или усилится. Не будем форсировать собы-
тий. Пусть все идет своим чередом. Мальчик должен учиться, заниматься
спортом, ему полезно закаливание и витамины, особенно витамин А. Пусть
ест побольше моркови. Если все пойдет как надо, он станет очень ценным
специалистом. Термоофтальмоэффект - явление чрезвычайно редкое, и мы
стараемся держать на учете всех, кто им обладает...
Последние слова неприятно поразили Маму, потому что до сих пор она
считала способность Коленьки к прожиганию уникальным, неповторимым
свойством. Но, оказывается, людей с подобным даром достаточно много, их
учитывают, кормят витамином А, разработали для них методику исследова-
ния...
- Кем же он станет потом? - робко спросила она. - Я ведь не знаю, для
чего нужны прожигатели.
- О, прожигатель - профессия необыкновенная! Область ее применения
необычайно широка. Вакуумная металлургия - раз, медицина - два, радио-
техника - три, кристаллография - четыре, генная инженерия - пять... А
еще есть экспериментальная микробиология, точная механика, прикладные
искусства. Возьмем, например, космическую технологию. Мы сейчас наладили
изготовление транзисторных гексодов на спутниках, но несмотря на все
ухищрения девяносто три процента идет в брак, потому что существующие
методы сварки грубы и примитивны. Тогда мы попросили космонавта-прожига-
теля сварить на пробу десяток гексодов. Представляете - все отличного
качества! Экономический эффект огромен! Мы и за месяц не получаем дюжины
гексодов со столь малыми разбросами по параметрам, а он затратил на всю
операцию около пяти минут...
Мама слушала ученого и мысленно видела, как ее сын в сверкающем ска-
фандре медленно летит по торообразному цеху космического завода, бросая
направо и налево огненные взгляды, как потом он шагает по пурпурной ков-
ровой дорожке от самолета к черному открытому автомобилю, неся на ладони
таинственный гексод, похожий на металлического паучка со множеством ла-
пок, и телевизоры всего мира показывают его спокойное и гордое лицо -
лицо человека, который хорошо поработал... Эта картина настолько ей пон-
равилась, что она даже смирилась с перспективой многолетнего кормления
сына морковкой и прочими продуктами, насыщенными витамином А, столь по-
лезным для стимуляции термоофтальмоэффекта тонкоюстировочного типа.
- Да и в других областях офтальмолуч имеет громадные преимущества, -
продолжал ученый, - даже перед лазером, не говоря уж об электрических и
термических методах. Сейчас медики отслоившуюся сетчатку глаза привари-
вают лазером. Ткани глаза при этом травмируются. А офтальмолуч не вызы-
вает побочных эффектов, поскольку поток люксонов в нем автоматически мо-
дулируется биополем, причем абсолютно синхронно с биоритмами пациента...
Мария Михайловна, узнав о результатах испытания, разохалась на целый
час.
- И не думайте, милая, попусту терять столько лет! Вы же знаете не
хуже меня, что сейчас взят твердый курс на раннюю профориентацию и спе-
циализацию. Детишек нужно учить всем премудростям сызмала, и тогда они
чего-нибудь добьются в жизни. Наверняка в этом институте, если хоро-
шенько поискать, найдется какойнибудь уже не нужный спутник, который они
смогут выделить детишкам. Мы с вами должны пойти в местком института и
предложить создать секцию юных прожигателей. Уверяю, сразу найдутся и
деньги, и все остальное. Думаю, я смогла бы взять на себя культурномас-
совую работу в секции. Для начала сводим их в Большой театр или к Образ-
цову, устроим встречу юных талантов с писателями, художниками... Чем
черт не шутит, вдруг их действительно в космос пошлют? Сегодня это пус-
тяковое дело, не то что раньше... Я все думаю, не определить ли мне и
Алешеньку вместе с вашим Коленькой....
- Разве он тоже прожигатель? - удивилась Мама. - Вы мне не рассказы-
вали.
- Да нет, какой он прожигатель. Не в этом дело. Главное - правильно
пристроить ребенка, чтобы он оказался на острие научного поиска. Не все
же будут дырки прожигать - кто-то и руководить должен, вести учет, ста-
вить задачи. Как раз и понадобится специалист со спецподготовкой...
Как это ни странно, весь шум, поднятый родственниками и знакомыми
вокруг судьбы Коли, оставил его равнодушным. Грандиозные перспективы,
ожидающие юного прожигателя в век НТР, совсем не взволновали мальчика.
Впрочем, удивляться тут нечему. Для Коли его удивительное свойство от-
нюдь не представлялось необыкновенным, но многие приходили в восхищение,
увидев, как от лежащей перед мальчиком дощечки начинает подниматься си-
ний дымок, и коричневая линия червячком ползет по деревяшке, оставляя за
собой изящный контур.
Рисунки у Коли получались странные. Не было в них логической завер-
шенности, свойственной большинству художественных изделий, выпускаемых
местной промышленностью, например, всемирно известным комбинатом худо-
жественных изделий и игрушек, что расположился на берегу Волги в центре
старинного города Тверь, ныне Калинин. Ах, каких замечательных матрешек,
русалок, снегурочек вытачивают здесь чудо-умельцы из первосортной, хоро-
шо просушенной липы!
Хороши русские рукодельные сувениры! И все же, положа руку на сердце,
должны мы признать, что вряд ли даже специалисты всегда с уверенностью
могут отличить матрешку тверскую от матрешки вятской. С рисунками Коли
Глебова было не так. Все они имели оригинальную манеру исполнения, а мо-
жет быть, стиль или творческий почерк - даже не знаю, как точнее ска-
зать. Некоторые специалисты отмечали, что чем-то рисунки Коли напоминали
средневековые восточные миниатюры, на которых фигуры заднего плана за-
частую изображались крупнее тех, что располагались на переднем плане.
Другие считали, что в рисунках Коли явно прослеживается влияние русских
иконописцев XV века... Много и других нелепостей говорили знатоки живо-
писи, коим случалось видеть рисунки маленького прожигателя. Ни одно из
этих мнений не соответствовало действительности, потому что Коля с про-
изведениями предшественников не был знаком даже по репродукциям, и хотя
побывал однажды в Третьяковке, но у икон не останавливался, увлекаемый
твердой рукой Мамы в залы, где экспонировались произведения не просто
великих, а великих современных мастеров.
Творения Коли, наивные и трогательные, никого не оставляли равнодуш-
ным. Было в этих рисунках что-то такое, что заставляло каждого заду-
маться - пусть ненадолго, потому что при взгляде на них словно теплый
ветер ушедшего детства пробуждал сладкую безотчетную грусть. Потом, мно-
го позже, когда появился термин "пиропись", когда созданные взглядом
картинки были признаны самостоятельным видом искусства и крупнейший ис-
торик пирописи Алексей Тургаев в первом томе известного исторического
труда систематизировал и проанализировал творчество друга далекой юности
- вот тогда все встало на свои места. Даже самый непосвященный ценитель
живописи мог теперь свободно и уверенно сказать, что появился гений,
создавший новое искусство, которое, естественно, не сразу было понято и
принято. Ростки нового всегда с трудом пробивают себе дорогу - эта диа-
лектическая истина еще раз подтвердилась в истории пирописи и пирографии
- так четко резюмировал Алексей Тургаев свое исследование.
"История и теория пирописи" - многотомный труд, хорошо известный ши-
роким кругам интеллигенции. Он удостоен множества литературных и научных
наград, переведен на несколько языков, поэтому нет нужды хоть
сколько-нибудь подробно останавливаться на его содержании. Хотелось бы
только напомнить, что и в томе первом - "Пирография", и в томе втором -
"Пирогравюра", и в томе шестом - "Пиротехника" (название, увы, не совсем
оригинальное, но точное) и в дальнейших томах, где говорится о пироофор-
те, пиропуантилизме, пиропалитре, пиропортрете, пирофутуризме, пирореа-
лизме и пиропостимпрессионизме и даже о пироконегрунтивизме, - во всех
этих томах подтверждается приоритет Николая Глебова в создании нового
искусства. Лишь в томах, повествующих о пиросюрреализме и пироабстракци-
онизме, точно и недвусмысленно указано, что данные направления являются
ложными и к истинной пирописи и ее основоположнику отношения не имеют.
Между тем юный Коля, не подозревая о своей будущей великой роли, про-
должал забавляться деревяшками, покрывая их узорами и рисунками. Особен-
но ему нравилось, когда дерево, слегка согретое расфокусированным взгля-
дом, вдруг начинало менять цвет, становилось лазурным, золотистым, пун-
цовым. Цвет, доселе несвойственный древесине, возникал где-то в глубине,
всплывал, растекался вдоль волокон, отчего деревянный брусок напоминал
цветной снимок в момент проявления.
Умение придавать дереву несвойственную ему окраску долгое время зас-
тавляло ученых подозревать подделку или розыгрыш. Они неопровержимо до-
казывали, что тепловое воздействие на целлюлозу и прочие составные части
древесины может давать только черно-коричневую гамму, и убежденно заяв-
ляли о применении красителя. Ученым, поскольку их аргументация опирается
на результаты точнейших исследований, принято верить. Однако в данном
случае эта вера на много лет задержала признание нового искусства. Позже
было доказано, что, поскольку цвет - это всего лишь отраженная предметом
часть солнечного спектра, пировоздействие может придать поверхности ма-
териала необходимые свойства поглощения и отражения. В томе "Пиропалит-
ра" механизм такого воздействия рассмотрен всесторонне - как с ис-
кусствоведческой точки зрения, так и с позиций физической химии и хими-
ческой физики.
Мама, ослепленная нежданно открывшимися перспективами, развила бурную
активность. Мария Михайловна, деятельно ей помогала. В кружке юных про-
жигателей, который по их инициативе был создан при районном Дворце пио-
неров, Алешеньку Тургаева избрали старостой. Зато Колю Глебова едва не
отчислили за упорное нежелание заниматься металлообработкой и другими
перспективными и полезными для народного хозяйства областями, где он мог
применить свои природные качества. Его спасло лишь то обстоятельство,
что его рисунки на районном конкурсе удостоились первой премии.
К огорчению Мамы и еще больше Марии Михайловны, им никак не удавалось
выйти на людей, связанных с секцией юных космонавтов-прожигателей. Мария
Михайловна уверяла, что секция эта уже функционирует и что занятия в ней
ведет космонавт, трижды Герой Советского Союза, удостоенный своих наград
за три года пребывания на орбите.
Однажды произошло радостное событие. Коля прибежал домой сияющий и
торжественно предъявил родителям диплом, которым его наградили на го-
родском конкурсе юных художников. Именно в это время он начал работать
по слоновой кости. Среди его игрушек валялся старинный биллиардный шар.
Коля превратил его в миниатюрный глобус, по лазурным океанам которого,
если посмотреть в лупу, плыли крохотные кораблики, а по горам и долам
бродили слоны, бежали паровозики, росли пальмы и ели... Незадолго до
этого Коля увлекся фантастикой, и свой чудо-глобус назвал "В 80 дней
вокруг света". Приближался юбилей Жюля Верна, вскоре глобус увезли на
родину писателя, где его и удостоили высшей награды - почетного, латынью
написанного диплома "Блэ э вэр" - "Голубое и зеленое".
Примерно в это же время в газетах появились сообщения о том, что
группа медиков (среди которых были и прожигатели) разработала и внедрила
в практику бескровный метод операций, дающий отличные результаты там,
где классическая хирургия нередко пасовала. Медики эти заслуженно полу-
чили высшие научные награды. Маме до слез было обидно, что ее сын ну ни-
сколечко не тяготеет к наукам, особенно к наукам актуальным, в которых
можно добиться успеха и признания. Увы, Коленька был начисто лишен чес-
толюбия. Он предпочитал заниматься бесполезными картинками, вместо того
чтобы обратить свои недюжинные способности на то нужное и важное, что
может принести практическую пользу.
Учился Коля как все - двоек не хватал, но и круглым отличником тоже
не был. Нравились ему природоведение и русский язык, зато он не жаловал
вниманием литературу и терпеть не мог рисования. Впрочем, учитель не
очень донимал мальчика. Он был, к счастью, умным человеком и, увидев
несколько выжженных Колей рисунков, понял, что лучше не вмешиваться.
Когда картинки Коли получили первую премию на Всемирном конкурсе
детского рисунка, их автору толькотолько исполнилось десять лет. Нес-
колько газет и журналов поместили петитом краткое сообщение об успехе
юного живописца, а журнал "Маленький художник" опубликовал фотографии
премированных работ. Вскоре Президент Всемирной Академии изящных ис-
кусств в Кордове господин Пабло Гонсалес дал пространное интервью предс-
тавителям парижского издательства "Фламмарион", в котором, в частности,
сказал: "В этих рисунках есть что-то недоступное для меня". Эти слова
остались незамеченными, их вспомнили много лет спустя.
В это время в жизни Коли произошло знаменательное событие. Впрочем,
вся важность этого события стала понятной только теперь, а тогда никто
не мог и предположить, какие блистательные перспективы откроет появление
в четвертом "А" белокурой молчаливой девочки по имени Оля.
Оля тоже была прожигательницей, хотя не догадывалась о своих способ-
ностях. Впрочем, об этом не знал никто, потому что дар Оли никак и ни-
когда не проявлялся. Видимо, не хватало начального толчка, чтобы скрытое
качество вдруг обнаружилось - ну хотя бы при помощи прожженной в чем-ни-
будь дырки. Оля, как объясняли потом, не умела фокусировать свою энер-
гию. Максимум, достигнутый ею к тому времени, состоял в умении обогре-
вать взглядом кончик собственного носа.
Получилось так, что Олю посадили впереди Коли, и это повлекло за со-
бой гигантскую цепь последствий.
Однако все по порядку. Уже на первых уроках выяснилось, что новенькая
прекрасно знает математику. Ее решения задач и ответы у доски были так
четки и изящны, что Коля, не очень усердствовавший в этой науке, не раз
ловил себя на том, что слушает Олины ответы с большим вниманием... И
когда однажды, не выучив урок, он топтался за партой, тщетно пытаясь вы-
давить из себя чтонибудь, кроме "значит, это...", он обратил молящий о
помощи взор не куда-нибудь, а к обернувшейся к нему Оле.
Именно этот момент можно назвать той точкой, от которой начало свой
отсчет новое научное направление. Впрочем, тогда об этом не догадался
никто - ни сам Коля, ни учитель, ни глазевшие на эту сцену остальные ре-
бята. Просто вдруг Коля, бессвязно бормотавший что-то нечленораздельное,
вдруг кратко и точно выпалил ответ с такой легкостью, словно читал его в
открытой книге.
Многомудрый учитель, конечно, почувствовал, что здесь не все чисто.
Тем не менее он мог поклясться, что никакой подсказки не было. Вздохнув,
он поставил Коле пятерку, и тот плюхнулся за парту, красный как вареный
рак. Все решили, что он покраснел от удовольствия - так блестяще он не
отвечал еще ни разу. Но причина была совсем в другом. Коля понял, что он
прочитал мысли своей соседки!
Теперь, много лет спустя, ни для кого не секрет, что офтальмоизлуче-
ние прожигателей модулируется зетчастотой головного мозга. После того
как были сконструированы излучатели и приемники модулированной зет-час-
тоты, чтение мыслей - давняя мечта фантастов и следователей - стало воз-
можным. Мыслеобщение постепенно начало вытеснять акустическое общение -
вначале у прожигателей, потом, с совершенствованием аппаратуры мыслепе-
редачи, - и у остальных людей. Конечно, поначалу аппаратами пользовались
лишь те, кому-это было необходимо по роду работы, - операторы в шумных
цехах, дирижеры, сотрудники аварийных служб, испытатели самолетов.
Ни о чем этом не подозревали Коля и Оля, когда вели безмолвный разго-
вор. Это было удивительно: читать мысли Друг друга. Словно внутри тебя
начинал звучать чей-то голос, и появлялись странные, но понятные картин-
ки. Позднее, когда Коля рассказал о чтении мыслей, и еще позднее, когда
к его словам начали прислушиваться, упоминание о картинках долгое время
вызывало недоверие у специалистов. Психологи в один голос уверяли, что
можно допустить возможность передачи модулированного мысленного сигнала,
поскольку это укладывается в рамки концепции дискретно-цифровой природы
механизма передачи биоинформации, но упоминание о якобы возникающих в
мозгу картинках есть чистая мальчишеская фантазия, поскольку подобный
эффект, если бы он существовал на самом деле, говорил бы в пользу давно
отвергнутой наукой концепции квазиволновой природы упомянутого механиз-
ма, с чем ни один здравомыслящий ученый согласиться не может.
Именно в это время появились глебовисты и антиглебовисты.
Видимо, появление противников у любого открытия - закон природы. Сто-
ит открыть что-то новое, изобрести прогрессивный механизм или процесс,
как немедленно возникают десятки недоброжелателей, завистников, оппози-
ционеров, в один голос уверяющих, что это новое вовсе не ново, что оно
не нужно, вредно, что оно не соответствует, отвлекает, ослабляет, что
оно не доработано, преждевременно, экономически необоснованно, невыгод-
но, что оно, наконец, заимствовано, скопировано, украдено... Очевидно,
действительно все новое может возникнуть и утвердиться лишь в жестокой
борьбе. Только так можно объяснить парадокс появления сильной группы ан-
тиглебовистов, идейными руководителями и вдохновителями которой были два
человека - тот самый профессор Беловодский, что отказался признать Ко-
ленькины способности, и директор Института космической металлургии, ко-
торый советовал кормить Колю витамином А. Фамилия его была Лучко.
Трудно понять, почему столь непохожие друг на друга ученые, представ-
лявшие две непримиримые научные школы, вдруг оказались в одном лагере.
Профессор Беловодский был педант и ретроград, он понимал науку как скоп-
ление фактов и цифр, плавно дополняющих Друг друга, протянувшихся цепоч-
кой от А до Б, от Б до В и так далее. Классическая физика оставалась для
него строгим и стройным храмом, столь же несокрушимым, как и великие пи-
рамиды. Он свято верил в формулу: "Этого не может быть, потому что не
может быть никогда", он верил в науку, любое положение которой можно
промоделировать с помощью шариков, веревочек и брусочков. Имея подобные
научные взгляды, Беловодский, естественно, из всех разделов физики выб-
рал полем своей деятельности статику, которую и преподавал с большим ус-
пехом.
Доктор технических наук Лучко был ученым совершенно иной школы. Все
новейшие достижения научной мысли, даже не совсем доказанные, он готов
был признать, применить, внедрить и развить - но применить и внедрить в
той узкой области науки, которую считал своей вотчиной, которой отдавал
все силы и от которой ждал успеха, признания, званий и наград. Именно
прожигатели могли оказаться той питательной средой, на которой бы про-
росли и расцвели искомые драгоценные зерна новых идей, теорий, учений и
научных эпох. Как человек объективный и честный, к тому же любящий нау-
ку, Лучко делал все от него зависящее, чтобы прожигатели стали славой
института и принесли ему заслуженный успех. Были созданы приборы и раз-
работаны методики, в короткий срок породившие множество графиков, диаг-
рамм, кривых, уйму цифр, которые деятельно обрабатывались электронно-вы-
числительными машинами. Не хватало пустяка - открытия. Поэтому, когда
открытие последовало совсем в иной области, совершенно не связанной с
кругом интересов Института космической металлургии и его директора, в
нем взыграло ретивое. Он решил дать бой тем, кто посмел вторгнуться в
сферу, которую он давно считал безраздельно своей...
А Коля пребывал в блаженном неведении. Он оканчивал четвертый класс,
когда его впервые попросили рассказать о мыслечтении. Коля рассказал.
Магнитофонная лента с записью беседы вызвала сенсацию. К счастью, вокруг
мальчика оказалось достаточно людей со здравым смыслом, которые надежно
оградили ребенка от поднявшейся шумихи.
Как это часто бывает, постепенно страсти улеглись. А Коленькой
всерьез заинтересовалась большая наука.
Из Академии наук приезжала длинная черная машина, увозила Колю в один
из бесчисленных институтов, потом привозила обратно. Поездки эти, впро-
чем, были не частыми и не обременительными. Видимо, ученые больше зани-
мались теорией, а мальчика старались беспокоить как можно реже. Мама и
Мария Михайловна даже слегка огорчались этим обстоятельством, поскольку
в это время они с ребятами жили на даче и возвращаться за город с полны-
ми авоськами на машине удобней, чем в переполненной электричке.
Лето в тот год стояло отменное. Термометр на дачном окошке как пока-
зал в конце мая 25 градусов, так словно заснул на этой отметке. Коля и
Алеша с утра убегали на речку, купались, ловили под камнями раков. Раки
были большие и пучеглазые, причем совсем не робкого нрава. Они храбро
поводили клешнями, стараясь схватить угрожающую им руку, вместо того
чтобы обратиться в благоразумное бегство. Это их и губило, потому что не
было ничего проще, чем другой рукой быстро схватить забияку сзади за
спинку. Когда возле дачи раздавался гудок машины, мальчишки подхватывали
свой улов и мчались переодеваться - Коля ехал в очередной НИИ на очеред-
ное исследование, а Алеша за компанию с ним, благо машина была семимест-
ная. В то лето он по настоянию Марии Михайловны начал вести дневник, ку-
да записывал все, что происходило с ним и Колей Глебовым. Много лет
спустя краткие заметки этого тощего - всего-то две школьные тетрадки -
дневника легли в основу первого тома мемуаров Алексея Тургаева "Глаза
века".
В одном из институтов Коле показали прибор, который назывался кру-
тильными весами. Мальчику нравилось смотреть, как стрелка прибора скачет
туда-сюда, показывая давление его взгляда. Дома он попробовал трениро-
ваться, гоняя по столу мячик для настольного тенниса. Получалось очень
забавно. Через некоторое время он уверенно мог управлять движением до-
вольно тяжелых предметов. Он пристрастился играть на биллиарде, который
обнаружил на одной из соседних дач, и достиг в этом трудном виде спорта
заметных успехов. В это же время Коля увлекся шахматами. Играл он
по-прежнему не ахти как, премудростей стратегии не освоил, кроме коро-
левского и ферзевого гамбита никаких дебютов не признавал, но зато, к
восторгу всех окрестных мальчишек, играл, не прикасаясь к фигурам рука-
ми. Судя по всему, ему нравился сам процесс игры, а не результат.
Одним словом, Коля чувствовал, что в нем растет неизвестная радостная
сила, заставляющая его верить, что он все может, что у него все получит-
ся. Он не знал, что посетивший его необыкновенный прилив сил есть свиде-
тельство расцвета гения, как не знал он и того, что он гений. Он был
простой мальчишка, который не очень любил литературу и поэтому еще ниче-
го не знал про Болдинскую осень.
Владимир ФИРСОВ
АНГЕЛЫ НЕБА
Нечистая сила
Мало кто знает, что осенью позапрошлого года в одной из турецких га-
зет было описано невероятное происшествие, имевшее самое непосредствен-
ное отношение к изложенной здесь истории. Случай этот показался всем
настолько неправдоподобным, что ни одна падкая до сенсаций европейская
газета не решилась перепечатать заметку, несмотря на то что составленный
капитаном "Анны-Марии" акт был подписан пятью членами экипажа и двад-
цатью пассажирами, в том числе преподобным О'Конноли.
Дело было так. Ранним утром седьмого сентября "Анна-Мария" приближа-
лась к Синопу. Почти все пассажиры гуляли по палубе, любуясь восходом
солнца, который в это утро был особенно красив. До берега оставалось
несколько миль. В это время раздался голос матроса: "Справа по носу
предмет!" Посмотрев в указанном направлении, находившиеся на палубе уви-
дели розовую точку, которая двигалась по воздуху навстречу судну невысо-
ко над водой. Когда она приблизилась, все увидели, что это была свинья.
Свидетели этого необыкновенного случая рассказывали потом, что они
были настолько поражены, что буквально замерли, разинув рты. Только пре-
подобный О'Конноли нашел в себе силы перекреститься, отчего видение, од-
нако, не исчезло.
Свинья скользила по воздуху, лежа на боку и помахивая хвостом. Вскоре
она приблизилась, и все услышали ее довольное похрюкивание. В полной ти-
шине свинья проплыла на высоте около трех метров над головами людей,
ударилась о рубку и с визгом свалилась на палубу...
Как известно, свинья считается у мусульман животным нечистым, поэтому
несколько минут смятения, последовавших за таким экстравагантным появле-
нием на борту теплохода нового пассажира, чем-то напоминали эпизод из
старого комедийного фильма, персонажи которого двигаются на современных
киноэкранах с удвоенной скоростью. Тем не менее преподобный О'Конноли,
который ни в коей мере не разделял подобных суеверий и к свинье во всех
ее видах относился вполне благожелательно, тоже проникся твердым убежде-
нием, что встреча с летающей свиньей - результат прямого вмешательства
нечистой силы.
Происшествие зафиксировали в судовом журнале. По прибытии в порт
свинью официально передали властям, однако, выслушав рассказ о ее появ-
лении, офицер таможенной службы немедленно позвонил ближайшему психиат-
ру. Заметка об этом происшествии, появившаяся несколько дней спустя, на-
зывалась "Интересный случай коллективной галлюцинации". Все попытки ка-
питана доказать, что свинья существует реально, успехом не увенчались,
тем более что злополучное животное куда-то бесследно исчезло из сарая
таможни. Несчастный капитан был уволен со службы, и дальше cледы его по-
терялись.
Примерно в это же время в полицию поступило заявление от немца-коло-
ниста Курта Майнке, который жаловался на пропажу двух свиней. Приметы
одной из них совпадали с приметами виновницы описанного выше происшест-
вия. Однако заявление было оставлено без внимания.
Как непосредственный участник и даже в какой-то мере виновник этого
случая, я хочу рассказать о том, как в действительности было дело, и,
кстати, восстановить репутацию преподобного О'Конноли, заподозренного в
лжесвидетельстве и имевшего из-за этого крупные неприятности по службе.
Рыжая Машка
Я приехал в Коктебель рано утром. Такси затормозило возле автобусной
станции, и тотчас же машину со всех сторон облепили загорелые люди.
- Вы свободны? - спрашивали нас одновременно во все четыре окна. Я
расплатился с шофером и вышел. После веселой перебранки в освободившуюся
машину влезли трое рослых парней с модными сумками, из которых торчали
ласты. Рядом с шофером села симпатичная девушка, прижимавшая к груди
авоську с яркожелтыми дынями. Я подмигнул девушке, она улыбнулась и по-
махала мне рукой. Такси сделало лихой разворот и умчалось в сторону Фео-
досии, волоча за собой столб пыли. Я поднял чемодан и побрел по улице.
В Коктебель меня привели рассказы друзей об изумительной цветной
гальке Пуццолановой бухты, живописных стенах Карадага, неповторимых Зо-
лотых воротах. Я столько раз читал главу о Карадаге из повести Паустовс-
кого "Черное море", что мог цитировать ее наизусть. Я ознакомился с нес-
колькими увесистыми коллекциями сердоликов и продырявленных морем кам-
ней, называемых в просторечии "куриный бог"... Короче говоря, очередной
отпуск я решил провести именно здесь.
Озираясь по сторонам, я тащился по узкой улице, усыпанной битым кам-
нем. Надо было найти пристанище. Шофер такси уже рассказал мне, что в
пансионат обращаться бесполезно - туда пускают только автолюбителей, да
и тем приходится ждать места неделю. "Поищите у хозяек, - посоветовал
он. - Обязательно что-нибудь найдется".
Но ничего найти не удавалось. Куда бы я ни обращался, все было уже
занято. Правда, в одном доме через три дня должна была освободиться ком-
ната, и хозяйка предложила пока пожить в чулане. Чулан меня не привлек,
и я отправился дальше.
Еще через час, измученный беспощадным солнцем и напрасными поисками,
я присел на чемодан посреди улицы и вытащил платок, чтобы вытереть
взмокший лоб. В это время над моей головой раздалось хриплое мяуканье и
что-то свалилось мне на голову.
Это была тощая рыжая кошка. Она сбила с меня шляпу, разодрала когтями
щеку, шлепнулась в пыль у моих ног и тотчас же с воплем умчалась.
Я поднял голову. К моему удивлению, надо мной не оказалось ничего,
откуда могла свалиться рыжая бестия, - ни веток дерева, ни шеста, ни да-
же проводов. Я повертел головой, стараясь увидеть остряка-самоучку,
швырнувшего в меня кошку. Однако за низкими заборчиками никого не было
видно.
Именно в это время меня окликнул Гошка.
Я не видел его уже лет пять - с того момента, как мы получили дипло-
мы. Два-три письма, которыми мы обменялись вначале, позволили мне по-
нять, что он дорвался наконец-таки до своей любимой волновой энергии и
намерен работать над диссертацией. Но потом он куда-то переехал и перес-
тал писать, очевидно, потеряв по рассеянности мой адрес.
И вот он собственной персоной машет мне из окошка чистенького двухэ-
тажного домика, стоявшего на откосе метрах в тридцати от меня.
После первых объятий и дружеских тумаков Гошка втащил меня в комнату
и усадил на стул.
- Рассказывай, - сказал он и стал рыться в ящиках комода.
- О чем?
- О чем хочешь. О жизни, работе, обо всем. Куда же она дела йод? - И
он пояснил: - Ты говори, а я пока окажу тебе первую помощь. Ишь, как
Машка тебя разукрасила!
- Так это ты швыряешься кошками? - Я подозрительно покосился в окно.
Кинуть кошку без катапульты на такое расстояние было явно невозможно. -
Тренируешься к Олимпийским играм?
- Об этом потом. А сейчас терпи - немного пощиплет. Кстати, ты не ви-
дел, куда сбежала Машка? Влетит мне от Марии Ивановны!
И он начал мазать мне щеку валерьянкой.
Я не удивился этому, потому что очень хорошо знал Гошку.
Гошка
Своей необычной рассеянностью Гошка прославился еще в институте. Он
путал все, что только можно было напутать, и постоянно забывал свои вещи
в самых неожиданных местах. Злые языки утверждали, что он ходит в рубаш-
ке наизнанку не меньше трех дней в неделю, а одновременно оба носка не
носил ни разу в жизни. В столовой он мог уйти, забыв расплатиться или,
наоборот, не взяв сдачу с десятки. Впрочем, последнее с ним случалось не
часто, потому что червонец - редкий гость в кармане у студента. В обще-
житии мы всегда сидели без радио, потому что он включал репродукторы в
электрическую сеть. Несколько раз он забывал выключить электрический
утюг, и если наше общежитие все-таки не сгорело, это надо объяснить
чрезвычайным везением да сверхбдительностью коменданта.
Как это ни странно, Гошка никогда не терял своих записей, а все заче-
ты и экзамены сдавал только на пятерки. Особенно знаменитым он стал пос-
ле следующего эпизода. Однажды, еще на первом курсе, наши шутники подсу-
нули ему перед экзаменом по физике учебник сопромата, и Гошка два дня
старательно учил его. К всеобщему удивлению, обнаружив свой промах, он
не стал браниться, а взял у декана направление и досрочно сдал сопромат
на пятерку.
На втором курсе он увлекся симпатичной брюнеткой по имени Лиля. Одна-
ко бурный роман вскоре неожиданно прервался. По нашему совету Гошка ре-
шил подарить Лиле в день рождения входившие тогда в моду фоточулки. В
магазине он задумался и на вопрос продавщицы, какой размер ему нужен,
безмятежно ответил: "Сорок третий". Развернув подарок, ревнивая Лиля во-
зомнила бог знает что и навсегда порвала со своим поклонником.
Несмотря на рассеянность Григория, его конспекты всегда были в иде-
альном порядке, и ими пользовался весь курс. (По документам его звали
Григорий Петрович Аверин. Гошкой кто-то прозвал в детстве, и это имя
очень подходило ему. Григорием же его величали только в особо торжест-
венных случаях.) В Коктебеле он жил с весны, занимая две пустовавшие
верхние комнаты у своей тетки, которая даже на лето не желала пускать
чужих. Впрочем, родственные отношения не мешали ей взимать с него плату,
правда, не чрезмерную.
- Решено, ты остаешься у меня, - заявил Гошка, когда поиски йода на-
конец увенчались успехом. - Места хватит, да и твоя помощь пригодится.
Тетку я уломаю.
Я вытащил из чемодана плавки и потребовал вести меня к морю. Но даже
на пляже происшествие с рыжей Машкой не выходило у меня из головы.
- Чем же ты здесь занимаешься? - спросил я, когда мы после купания
нелегально пристроились в уголке семейного пляжа Дома литераторов.
- У меня отпуск по болезни. На год. Врачи прописали мне солнце и мо-
ре. Но ты не поверишь, я наконец добился успеха. Ты помнишь мою диплом-
ную работу? Направленное силовое поле, взаимодействующее...
- Ты мне обещал рассказать про кошку, - перебил я.
Было жарко, и вести ученые разговоры не хотелось.
- Вот-вот, об этом и речь. - Гошка сел и стал чертить пальцем на пес-
ке какие-то спирали. - Ты никогда не задумывался над тем, что левитация
- не выдумка?
- Что ты хочешь сказать? - не понял я. - Ты учишь кошек летать?
- Вот именно, - отпарировал он.
Южное солнце светило беспощадно. То ли от жары, то ли от усталости
самые необыкновенные вещи воспринимались как сами собой разумеющиеся.
Если бы Гошка сейчас пошел по морю, как Иисус Христос по водам, я бы ни-
чуть не удивился.
- И каков же твой метод? - лениво поинтересовался я. - Раскручиваешь
за хвост, а потом отпускаешь?
- Ты напрасно смеешься. Если бы у нас не скакало напряжение в сети,
Машка улетела бы на Карадаг, а ты до сих пор бегал в поисках комнаты.
- Ничего не понимаю, - сознался я. - Может быть, ты объяснишь мне
все?
- Идем в лабораторию. Я покажу тебе аппарат. - Гошка вскочил и стал
надевать мои брюки, прыгая на одной ноге. - И постарайся поймать по до-
роге кошку. Только не очень большую.
Я отобрал у него брюки, размышляя о причинах его пристрастия к тощим
кошкам, и мы с независимым видом вышли с пляжа мимо сонной дежурной,
окинувшей нас подозрительным взглядом.
Лаборатория
Лабораторией Гошка называл маленькую комнатушку на втором этаже с ве-
ликолепным видом на море и горы. На самодельном столе у окна возвышалось
странное сооружение - что-то среднее между высокочастотным генератором и
гиперболоидом инженера Гарина. В сторону окна наподобие орудийного дула
смотрела труба из тонкой металлической сетки диаметром сантиметров двад-
цать. Поверх трубы вилась блестящая спираль. С потолка свисали разноц-
ветные провода.
Гошка подошел к аппарату, немного повернул его, целясь куда-то прово-
лочным дулом, затем включил рубильник.
Я с интересом глядел на эти манипуляции, поглаживая котенка, которого
мы выманили из соседнего двора. Гошка что-то проверил в аппарате, повер-
нул реостат и сверху открыл крышку.
- Давай котенка, - сказал он и сунул ничего не подозревающее существо
внутрь. Тот замяукал, но Гошка ловко захлопнул крышку.
- Теперь смотри! - И он нажал на кнопку.
Я видел, как из дула аппарата выскользнул котенок и довольно быстро
поплыл по воздуху, нелепо размахивая лапами. Через минуту я потерял его
из виду.
Я был поражен.
- Но это же чудо! - закричал я. - Требую объяснений!
- Сразу ты не поймешь, - ответил Гошка. - Это слишком специальная об-
ласть, но я объясню тебе главное. Луч аппарата, взаимодействуя с грави-
тационным полем Земли, как бы свертывает его в трубку, образуя своеоб-
разный невидимый туннель, в котором тяготение не действует. Я сидел над
расчетами несколько лет, прежде чем убедился в этом.
- Но почему котенок улетел? Что его двигало вперед?
- Вот этого-то я и сам пока не знаю. Первые опыты я делал с разными
предметами - деревянными брусками, бутылками, куриными яйцами - тетка
заставляет меня каждый день съедать полдюжины, а я их терпеть не могу.
Если луч горизонтален, все предметы быстро останавливались из-за сопро-
тивления воздуха. По наклонному лучу они скользили вниз довольно легко.
Но однажды я засунул в аппарат Машку. К моему удивлению, она улетела так
далеко, что я потерял ее из виду. Она вернулась лишь на второй день, а
тетка устроила мне грандиозный скандал. Я делал опыты с лягушками, мыша-
ми, купил даже крольчонка - все они улетают. Очевидно, в опытах с живыми
существами возникает какой-то неизвестный эффект. Совсем как у беляевс-
кого Ариэля. Он, если ты помнишь, двигался усилием воли. Сейчас коечто
уже проясняется. Будь у меня под рукой вычислительная машина, я закончил
бы расчеты за пару месяцев.
- Значит, человек тоже может полететь? - с замиранием сердца спросил
я. - Можно попробовать?
- Ну что ты, - усмехнулся Гошка. - Больше двух килограммов аппарат не
осилит. И то пробки все время перегорают. Знаешь, какая здесь проводка!
А чтобы отправить человека, понадобится киловатт сто, не меньше, - я
прикидывал.
Увлеченные разговором, мы не заметили, что дверь комнаты отворилась.
- Григорий! - раздался за нашими спинами ледяной голос хозяйки. -
По-моему, ты не раз уже обещал мне не мучить бедное животное... - Тут
она заметила меня и замолчала.
- Это Аркадий Савельев, мой друг детства, - торопливо представил меня
Гошка, явно обрадовавшись возможности избежать обсуждения Машкиной
судьбы. - Он ненадолго остановится у нас.
- Зубкова, - процедила она, оглядев меня с головы до ног рыбьими гла-
зами. На вид ей было лет шестьдесят. - Обедать будете?
Я благодарно шаркнул ножкой, стремясь умилостивить суровую владелицу
дома. Бегать по жаре в поисках пристанища мне очень не хотелось, особен-
но после знакомства с чудесным аппаратом.
- Ты не думай, что она такая, - зашептал Гошка, едва хозяйка вышла. -
Она добрейший человек, только очень одинокий. У нее, кроме Машки, никого
нет. Уверен, что ты подружишься с ней. Она влюблена в здешние места. Я
покажу тебе ее альбом - там стихи Волошина, написанные им собственноруч-
но...
- Вы скоро? - раздался снизу скрипучий голос.
- Пошли! - сказал Гошка. - А то еще оставит без обеда. Ты не видел,
куда делся этот чертов ключ?
- Зачем ты запираешь комнату? - спросил я, выуживая ключ из ящика с
радиодеталями, куда ненароком засунул его Гошка.
- Тетка требует, - ответил Григорий. - Она както принялась без меня
стирать здесь пыль и провела мокрой тряпкой по клеммам силового транс-
форматора. Я как раз забыл его выключить. Правда, там было всего вольт
шестьсот... - Он запер замок и принялся заталкивать ключ в щель под
дверью. Я отобрал у него ключ и положил к себе в карман. Снизу вкусно
пахло жареным.
Опыты
Григорий оказался прав. С теткой я подружился быстро. Несмотря на
рыбьи глаза и чопорный вид, в душе она была неплохая женщина. Чего я ни-
как не мог в ней понять - это ее беззаветной любви к животным. Она нена-
видела медиков за их "издевательства над беспомощными созданиями", а
охотников и рыбаков - за кровожадность. Впрочем, это не мешало ей исп-
равно покупать на обед и дичь, и рыбу, а при малейшем недомогании обра-
щаться к врачу. Но страсть ее к животным доходила до безрассудства. Будь
ее воля. Лайка и Белка со Стрелкой никогда не поднялись бы в космос и
остались никому не известными собаками. Рыжая Машка была у нее чем-то
вроде домашнего божка. К счастью, любовь к ней носила моногамный харак-
тер, и дом не превратился в филиал уголка Дурова. Григория присутствие
Машки вполне устраивало, потому что избавляло его от необходимости охо-
титься за чужими кошками, которые были все подряд злы и недоверчивы. По-
этому он при каждом удобном случае запихивал Машку в аппарат, считая,
что высокие научные цели оправдывают нарушение данного им слова считать
Машку "персоной грата". Тетка о его проделках догадывалась, но уличить
не могла, так как при ней он избегал экспериментировать.
- Никак не пойму, чем он там занимается, - жаловалась она мне нес-
колько дней спустя, накладывая полную тарелку жареной рыбы. - Иной раз
ночь не спит, все работает. Если не накормишь, так и останется сутки го-
лодным.
- Он, Мария Ивановна, радиопередатчик делает, - выручил я друга.
- А зачем же кошек туда таскать? - не унималась тетка. - Я все-таки
не слепая.
- Вы знаете, что такое борьба с помехами? - с самым серьезным видом
заявлял Гошка. - Избавиться от помех - значит добиться устойчивой связи
не только со всей планетой, но и с межпланетными кораблями. - Он лез под
стол и вытаскивал рыжую Машку. - Еще со времен Маркони известно, что
кошки - лучший генератор помех. Если кошку гладить, из ее шерсти вылета-
ют электрические искры. Вот этим мы и занимаемся: Аркадий гладит кошку,
а я тем временем отлаживаю аппаратуру, - врал он напропалую.
- Совсем меня за дуру считаете, - обижалась тетка. - Если у вас что
секретное, так и скажите, чем голову мне морочить.
Мы уверяли ее, что ничего секретного не делаем, потому что какая мо-
жет быть секретность без охраны, пропусков и колючей проволоки. Кажется,
это ее убеждало. Мы понимали, что стоит лишь намекнуть, что здесь стро-
ится что-то важное, как об этом завтра узнал бы весь поселок.
Дело шло успешно. Мой приезд оказался очень кстати. Григорий только
что начал сборку нового, более мощного аппарата, и мне пришлось менять в
доме обветшалую электропроводку. Одновременно мы продолжали опыты на
первом аппарате. Больше дюжины кошек совершили воздушное путешествие на
Карадаг, Мы производили запуски в разное время суток, под разными углами
к горизонту. Каждую кошку тайком взвешивали на хозяйских кухонных весах,
чтобы измерить зависимость между весом полезного груза и расходом энер-
гии. Еще пять полетов втайне проделала Машка. Затем мы взяли такси и от-
везли ее в Феодосию к ветеринару, придумав ей какую-то нервную болезнь.
Ветеринар долго возился с ней и сказал, что кошка вполне здорова, если
не считать многочисленных царапин. Наш гуманизм настолько потряс Марию
Ивановну, что она чуть было не отказалась брать с меня плату за питание,
однако в последний момент передумала.
Вскоре нами были сделаны два открытия. Однажды мы привязали к хвосту
котенка пустую жестянку. К нашему удивлению, неодушевленный предмет в
паре с одушевленным прекрасно летал по лучевому туннелю под любыми угла-
ми к горизонту. Нашему восторгу не было предела. Значит, транспортировка
грузов по лучу все-таки возможна! Второе открытие было не менее важным.
По всегдашней рассеянности Гошка перепутал полярность выводов антенного
контура, и очередной котенок никак не хотел вылетать из аппарата. Я вы-
толкнул его из дула палкой, но он тотчас скользнул обратно. Оказалось,
что по лучу можно двигаться не только из аппарата, но и к нему, надо
только переключить концы антенны. Мы сразу изготовили переключатель. Од-
нако первый опыт не удался, так как в ста метрах за окном наш подопытный
вывалился из лучевого туннеля, едва Гошка щелкнул тумблером. Пришлось
сделать быстродействующий переключатель, и теперь кошки благополучно пу-
тешествовали по воздуху туда и обратно.
Как это ни странно, чудовищная рассеянность Гошки почти не мешала ра-
боте. Его расчеты были всегда точны, схемы безупречны, и только при мон-
таже он время от времени что-нибудь путал. Несмотря на это, собранная им
аппаратура неплохо работала. После двух недель работы с Гошкой я понял,
почему великие люди бывают рассеянными: они все свои помыслы концентри-
руют на одной главной задаче, не оставляя ничего для посторонних дел. И
эта непрестанная круглосуточная сосредоточенность приводит в конце кон-
цов к успеху.
Быть может, я излишне подробно останавливаюсь здесь на рассеянности
моего друга. Но я делаю так потому, что обещал восстановить репутацию
преподобного О'Конноли, пострадавшего в конце концов только из-за того,
что Григорий Аверин по рассеянности нажал не на ту кнопку.
Восьмое сентября
Дней через двадцать большой аппарат был готов. Мы провозились с ним
до самого рассвета. Наконец, изловленный нами еще вечером чей-то ленивый
толстый кот улетел на Карадаг. И тогда я взбунтовался.
- Хватит! Я торчу в Коктебеле чуть не месяц, а дальше пляжа никуда не
ходил. Надо мной будет смеяться весь институт. Сегодня же идем в Сердо-
ликовую бухту. Ребята уже собираются...
- Но я не могу, - слабо сопротивлялся Гошка. - Я потерял где-то плав-
ки...
- Знаю. Возьмешь мои запасные. А сейчас пошли. Выключай аппарат.
Я подошел к столу и демонстративно отвернул дуло аппарата в сторону
открытого моря. В тот миг я совершенно не подозревал о преподобном
О'Конноли, который в этот момент поднимался на палубу "Анны-Марии", что-
бы полюбоваться рассветом.
Со вздохом обиды Гошка нажал на кнопку и вышел вслед за мной. Мы за-
перли дверь, не заметив, что аппарат остался включенным, потому что рас-
сеянный изобретатель, вместо того чтобы обесточить установку, переключил
концы антенного контура. Но я догадался об этом уже после пожара, когда
стоял под дулами автоматов среди обгорелых стен.
Про Сердоликовую бухту я упомянул не случайно. Вскоре после приезда я
снова увидел ту девушку, которая укатила в обнимку с дынями в моем так-
си. "Какая фемина", - невежливо буркнул начитанный Гошка, когда через
пару дней я познакомил его с Таней. Насколько я мог заметить, он тут же
забыл о ее существовании. Идею похода предложила именно Таня. Понятно,
что отказаться я не мог.
Сонные и небритые явились мы на место сбора как раз вовремя, чтобы
успеть полюбоваться восходом. Вся компания была уже на месте. Солнце и
море быстро сняли с нас усталость. Но конечно, даже самое несложное пу-
тешествие, в котором принимал участие Гошка, добром кончиться не могло.
На обратном пути он о чемто задумался на узком карнизе, и его тотчас же
сшибла волна. Мы сразу выудили его. Он был исцарапан, совсем как Машка
после десяти полетов на Карадаг. Хуже было с ногой. Она распухла в коле-
не, и идти он не мог, К счастью, самое трудное было позади. Мы несли его
по очереди, а он смеялся и повторял; "Битый не битого везет", - хотя был
бледен, как мел.
Когда не везет, так уж во всем. В больнице Гошкины ссадины густо сма-
зали йодом, однако сказали, что рентген не работает и больного надо вез-
ти в Феодосию, только не известно на чем, потому что дежурная машина не
то сломалась, не то куда-то уехала. На наше счастье, подвернулся ка-
кой-то частник на "Волге", ехавший на Золотой пляж. Он мигом домчал нас
в город, и мы сдали Гошку в больницу. Но на следующее утро его выписали,
потому что кость оказалась цела, а с растяжением в больницу не кладут.
Мы с Таней быстро организовали такси и с помпой привезли страдальца до-
мой,
Было восьмое сентября. Прошло больше суток с момента странного проис-
шествия с "Анной-Марией", о котором мы тогда еще ничего не знали. К ве-
черу погода испортилась. Подул сильный ветер, набежали тучи, затем замо-
росил дождь. Мы сидели за столом вокруг по1рщего самовара и обсуждали
Гошкино невезение, не подозревая, что главные неприятности впереди.
Мария Ивановна умела великолепно заваривать чай. Сегодня напиток ей
особенно удался, и мы не скупились на комплименты. Согретая чаем и наши-
ми искренними похвалами, она оттаяла окончательно.
- По-моему, только человек, совершенно равнодушный к красоте жизни,
может не любить наши места, - говорила она, и я с удивлением заметил,
что ее блеклые глаза засветились подлинным чувством. - Здешняя природа
могуча и величественна. Она - как свет радости, проникающий в самую ду-
шу. Бесконечность моря и гордая суровость гор - это удивительное слияние
двух противоположных начал, слияние неповторимое и поэтому особенно вол-
нующее...
Она задумалась и несколько мгновений молчала, уйдя мыслями далеко-да-
леко.
- И люди здесь бывали тоже неповторимые, - почти прошептала она, и мы
опустили глаза, словно увидев ненароком что-то, не предназначенное для
посторонних взглядов. - Большие люди...
Голос ее дрогнул.
- Вот вы, молодые физики, изобретатели, вы живете ясно. Для вас все в
жизни просто. Но ведь это не так! - сказала она с болью, и мы с удивле-
нием взглянули на нее. На мгновение нам показалось, что перед нами сов-
сем незнакомая женщина. Я видел, что и Гошка поражен неожиданным превра-
щением. Глаза ее горели. Не глядя на нас, она стала читать стихи:
Ввысь, в червленный
Солнца диск -
Миллионы
Алых брызг!
Гребней взвивы,
Струй отливы,
Коней гривы,
Пены взвизг!
Ее голос звучал с мрачной торжественностью, настолько диссонировавшей
с брызжущей радостью стиха, что у меня мороз пробежал по коже.
Я открыл было рот, желая что-то спросить, но Гошка вовремя наступил
мне на ногу. Мария Ивановна, подняв лицо, смотрела куда-то поверх моей
головы. Я обернулся и увидел мужской портрет, на который прежде не обра-
щал внимания.
Я задумчиво вертел в руках ложку и рассматривал лицо неизвестного
мужчины, давно ушедшего из жизни, но оставившего в ней яркий луч, неожи-
данно озаривший и нас.
И именно в это время...
Все произошло почти одновременно. Наверху раздался звон вылетевшего
стекла, грохот падающих предметов и дикий, леденящий душу визг. Свет по-
гас, и нас окружила темнота.
Ошеломленные, мы вскочили. Что-то грохотало и трещало над нами. Мария
Ивановна закричала. Я бросился по лестнице наверх. Ужасный, пронзи-
тельный вопль рвался мне навстречу из-за двери лаборатории.
Не помня себя, я рванул дверь так, что отлетел замок. В ту же секунду
что-то ударило меня по ногам. Я покатился по темной лестнице рядом с
чем-то огромным, живым, и это живое вопило, вопило, вопило! Страх придал
мне силы, и я попытался схватить неизвестное существо, но оно метнулось
через комнату и исчезло в распахнувшейся от сквозняка двери.
Мария Ивановна лежала в обмороке. Гошка прыгал ко мне на одной ноге
со свечой в руке.
- Что это? - пролепетал я.
- По-моему, свинья, - ответил он растерянно. - Скорее наверх!
В лаборатории пахло горящей резиной. Разбитый аппарат валялся на полу
среди осколков оконных стекол. Но это было не самое страшное. Хуже было
другое. Замкнулись какие-то провода, и веселые огоньки бежали по обоям и
занавескам, окутывая комнату едким дымом.
Героическими усилиями нам удалось сбить огонь. Но в тот момент, когда
я затаптывал тлевшую гардину, давя попутно остатки аппарата, мне в спину
уперлось дуло автомата и повелительный голос сказал: "Руки вверх!"
Ангелы неба
Мы с женой приехали в аэропорт минут за тридцать до времени, указан-
ного в приглашении. В холле второго этажа, возле стеклянной стены,
сквозь которую виднелось летное поле, две телекамеры нацелились на не-
большую группу сотрудников Института волновой энергии, окруженную толпой
корреспондентов. Отвлеченный сверканием фотовспышек, я не сразу заметил,
что на вопросы журналистов отвечал мой научный руководитель доктор тех-
нических наук Григорий Петрович Аверин.
- Конечно, я понимаю, что только в самых общих чертах смог объяснить
вам принцип действия аппарата, - говорил он. - Поэтому разрешите пока-
зать вам аппарат в работе. Установка, которую вы увидите, уже подготов-
лена к серийному выпуску. Можно смело утверждать, что мы стоим на пороге
очередной технической революции - на этот раз в транспорте...
Кто-то тронул меня за локоть. Я обернулся и увидел Марию Ивановну.
- Здравствуй, Аркадий, - сказала она, протягивая нам руки. -
Здравствуйте, Танечка. А я только с самолета. Вас уже можно поздравить?
Она обняла мою жену, и они трижды поцеловались.
- Мы расписались неделю назад, - сказала Таня. - Вы приехали как раз
к свадьбе.
- Мы отложили ее до испытания, - пояснил я. - Вы же знаете своего
племянника: он бы попросту позабыл приехать на свадьбу.
- Летом жду вас к себе, - сказала Мария Ивановна. - Дом я давно отре-
монтировала, так что в любое время верхние комнаты ваши. Можете поджи-
гать снова.
Мы рассмеялись. Тогда, во время пожара, пограничники решили сперва,
что мы сами подожгли дом, заметая следы. Их приборы засекли злополучную
свинью еще над морем и проследили весь ее путь. Нарушение границы было
налицо - мы сразу поняли это, когда нам предъявили карту с нанесенным на
нее маршрутом "неизвестного предмета, нарушившего территориальные воды
Советского Союза", как было сказано в протоколе. Нам стоило большого
труда убедить начальника заставы, что таинственным образом прилетевший к
нам "неизвестный предмет" - всего-навсего непонятно откуда взявшаяся
свинья, случайно попавшая в луч аппарата, который Гошка по рассеянности
не выключил. Но нас поразило другое. Карта ясно показывала, что свинья
прилетела к нам со стороны открытого моря. До этого мы совершенно не по-
дозревали, что луч может искривляться в гравитационном поле планеты. Со
школьной скамьи мы знали, что луч - это луч, и кривым он быть не может.
Поэтому мысль о том, что свинья прилетела с той стороны моря, показалась
нам настолько нелепой, что мы стали бурно настаивать на недостоверности
карты и этим поначалу только усугубили свое и без того двусмысленное по-
ложение.
Пока мы, путаясь и сбиваясь, отвечали на ехидные вопросы начальника
заставы, пока заполнялись листы протоколов и перевязывались наши ссадины
и ожоги, наряд пограничников вылавливал нарушительницу границы. В эту
суматошную ночь многие любители ночных прогулок с удивлением наблюдали,
как пограничники с автоматами Калашникова за спиной мчались, топая сапо-
гами, по тихим улочкам за огромной черной свиньей, оглашавшей окрестнос-
ти истошным визгом. Нарушительница была наконец схвачена и после тща-
тельного осмотра приобщена к делу как вещественное доказательство.
К чести пограничников, они разобрались во всем гораздо раньше, чем мы
сами. Они же вскоре показали нам заметку, о которой я упоминал в начале
этого рассказа.
Увлеченные разговором, мы не заметили, что все приглашенные уже пе-
решли на смотровой балкон, а около нас остановилась группа иностранных
туристов, окружившая работника аэропорта.
- Уважаемые дамы и господа! - сказал он по-английски. - Мы приносим
вам самые глубокие извинения за незначительную задержку вашего рейса. Но
разрешите надеяться, что зрелище, которое вы сейчас увидите, полностью
вознаградит вас за потерю времени.
Я подал Марии Ивановне руку, и мы вышли на балкон. За нами шумной
толпой хлынули интуристы, торопливо вынимая кинокамеры. Я протиснулся
ближе к Григорию.
- Смотри! - сказал он, показывая вниз.
В двухстах метрах от нас на поле стояло сооружение, в котором я с
трудом угадал знакомые контуры. К нему подъезжала открытая автомашина.
На экране стоявшего рядом телевизора было видно, как из автомобиля вышел
человек в космическом скафандре и вошел внутрь аппарата.
- До старта остались считанные секунды, - говорил невидимый диктор. -
Сейчас все мы увидим величественное, небывалое зрелище - проникновение
человека в космическое пространство без помощи ракеты, межпланетного ко-
рабля или любого другого транспорта... Через тридцать минут здесь, над
нашими головами, на высоте ста пятидесяти километров произойдет встреча
орбитальной станции и свободно летящего космонавта...
На несколько секунд стало совершенно тихо. Купол аппарата повернулся,
нацеливаясь дулом в зенит.
- Летит! - вдруг вскрикнул кто-то. И мы увидели, как из аппарата выс-
кользнула серебристая фигурка в скафандре и легко понеслась в вышину.
Вздох восхищения пронесся над замершей толпой. Забыв про свои кинока-
меры, все смотрели в голубую бездонную пропасть неба, куда стремительно
улетала сверкающая точка - вверх, вверх, навстречу солнцу, купаясь в его
лучах, простирая к нему руки, мчался человек, вознесенный к небосводу
силой своего разума, и радиоволны доносили к нам его ликующий, звенящий
от восторга голос. Человек пронизывал собой вышину, он был как ракета,
он был как бог, он плыл в небесах, он летел, он парил... Вот его не ста-
ло видно простым глазом, но мощные телеобъективы не теряли его, и вот
уже появилась на экранах кабина космической станции с открытым входным
люком.
Над самым моим ухом кто-то протяжно вздохнул. Я обернулся. Это был
один из иностранцев, невысокий полный господин благообразного вида.
- Счастливые вы, русские, - произнес он, заметив мой взгляд. - Вы ле-
таете по небу как ангелы, и вам аплодирует весь мир,
Я вежливо улыбнулся.
- Не знаю, поверите вы мне или нет, - нерешительно продолжал незнако-
мец, - но однажды я видел нечто подобное. Но меня попросту сочли лжецом.
- Неужели? - спросил я, еще не догадываясь, с кем меня свела судьба.
- Теперь я и сам в это почти не верю, - грустно сказал он, протягивая
мне визитную карточку. - Ведь я видел не человека, не ангела, а все-
го-навсего свинью.
Я быстро взглянул на визитную карточку.
- Не расстраивайтесь, господин пастор, - сказал я как можно теплее. -
Я вполне готов вам поверить.
Владимир ФИРСОВ
ЗЕЛЕНЫЙ ГЛАЗ
- Заверните, - сказал гражданин в пыжиковой шапке, подавая продавцу
чек.
Над самым ухом у него кто-то вздохнул. Гражданин сердито обернулся.
Через плечо ему заглядывал высокий вислоусый старик в очках, стараясь
рассмотреть покупку.
- Простите, пожалуйста, - нерешительно сказал старик. - Вы не смогли
бы уступить эту книгу мне? Понимаете, она мне очень нужна. - В робком
взгляде старика чувствовалась какая-то тревога.
- Мне она тоже нужна, - с достоинством ответил гражданин в пыжиковой
шапке. - Я пишу диссертацию об Аристотеле!
Он отодвинул плечом вислоусого и прошествовал к выходу. Но старик не
отставал.
- Я вас очень прошу, - бормотал он в спину идущему. - Это для меня
вопрос чести... вопрос жизни и смерти... Моя тетушка давно мечтала об
аристотелевой "Поэтике". Она сейчас умирает... Последний подарок... Я
очень прошу.
Гражданин обернулся и внимательно посмотрел на преследователя. Конеч-
но, умирающая любительница Аристотеля была придумана только сейчас. Но в
глазах старика светилась какая-то странная тоска, заставившая поверить,
что эта книга действительно нужна ему, что это для него вопрос жизни и
смерти.
Гражданин в пыжиковой шапке смягчился.
- Ладно, берите, - сказал он. - С вас шесть сорок.
Старик засуетился.
- Век благодарен буду, - бормотал он, выуживая из кармана монеты и
смятые рубли. - Спасли меня...
Во всех карманах старика нашлось только четыре рубля девяносто семь
копеек. Он с отчаянием посмотрел на обладателя драгоценной книги.
- Возьмите часы, - вдруг сказал он. - Тетушка умирает. Не могу без
книги.
Гражданин в пыжиковой шапке растрогался.
- Ладно, берите так. Отдадите как-нибудь. Я здесь часто бываю.
- Никогда не забуду, - пробормотал старик, хватая книгу. - Все верну
полностью. Свиридов моя фамилия. Николай Степанович. По гроб жизни обя-
зан...
Крепко прижав книгу, старик выскочил из дверей букинистического мага-
зина на февральский мороз. Денег на троллейбус у него не осталось, и он
две остановки шел пешком.
Дома Свиридов долго с восхищением рассматривал дорогой переплет с зо-
лотым тиснением, грея руки на батарее, центрального отопления. Потом со
вздохом перелистал книгу и разодрал ее на две части. Прикинул на глаз
толщину половинок и разодрал каждую еще раз.
На душе у него было радостно. Более того, он был почти счастлив.
На следующее утро - это было воскресенье - Свиридов вышел из дома ра-
но. С трудом вытаскивая ноги из выпавшего за ночь снега, он пересек двор
и шагнул через порог скрипучей калитки в старых железных воротах. У
ларька "Союзпечати" толпились люди, но газет, увы, уже не было. Ему дос-
талась только "Пионерская правда", и это его явно не устраивало. Он по-
шел к другому ларьку, но газет не было и там.
Вконец расстроившись, старик повернул к дому. Выпрашивать газеты у
соседей ему не хотелось.
На чисто выметенной дорожке стояла дворничиха Настя с метлой напере-
вес.
- Доброе утро, Николай Степанович, - сказала она. - Никак, напрасно
прогулялись?
Старик только махнул рукой.
- Одна "Пионерская правда" и осталась. Как запустят что, нигде газет
не достать. Прямо хоть с вечера становись у ларька.
- Мою возьмите, - сказала добрая Настя. - Я потом в витрине почитаю.
- Она протянула ему вчетверо сложенную "Советскую Россию".
Старик сдержанно поблагодарил. Затем он развернул изрядно смятую в
почтовом ящике газету, вздел на нос очки и нараспев прочитал:
- "Советская автоматическая лаборатория пересекает Море Спокойствия.
Двести километров по Луне". - Он удовлетворенно хмыкнул, хотя искал в
газете совсем другое. - Ага... вот: "На соискание Ленинской премии..." -
Явно обрадованный, старик непослушными пальцами начал складывать газету.
Февральский мороз давал себя знать.
- Скоро уже, Николай Степанович? - спросила Настя, с почтением глядя
на старика.
- Со дня на день жду, Настенька. По ночам просыпаюсь. Все думаю: как
она там, стучит или нет?
- Дай-то бог, - сказала Настя. - А то прямо смотреть на вас жалко.
Худой да бледный стали. В гроб и то краше кладут.
Свиридов только вздохнул. Последний месяц он сидел на самой строгой
диете, тратя все деньги на покупку литературы.
Дворничиха для порядка махнула раза два метлой по уже выметенной до-
рожке и ушла.
Свиридов медленно поднялся к себе на третий этаж, нашарил в кармане
ключ. Беспокоить соседей звонком ему не хотелось.
- Изобретателю привет! - раздалось у него над головой.
Услышав знакомый голос, старик даже вздрогнул немного и с досадой
обернулся. На площадке четвертого этажа румяный мужчина с небольшим
брюшком, обтянутым финским свитером, растирал лыжи куском пенопласта.
Это был Зайчиков-старший. Свиридов знал, что его сосед - почти кандидат
каких-то наук и работает сейчас в многотиражке очень серьезного институ-
та, занимающегося электроникой, молектроникой и другими популярными в
наше время областями техники. Еще о Зайчикове было известно, что он за
тридцать пять лет своей жизни успел поработать грузчиком, пожарником,
ветеринарным врачом, начальником спасательной станции ДОСААФ, директором
леспромхоза и режиссером областного драмтеатра. Словом, это был человек,
видавший виды, душа-парень. Начальства он не боялся, был остер на язык,
любил посмеяться над авторитетными мнениями и к тому же не верил ни в
сон, ни в чох, ни в кибернетику. Свиридову уже не раз приходилось выслу-
шивать от Зайчикова самые различные высказывания в свой адрес. Поэтому
он старался не вступать в разговоры с ехидным соседом. Но ключ как назло
запропастился, и Свиридов волей-неволей приготовился выслушать очередную
порцию нападок.
- Опять без газет? - осведомился Зайчиков, усердно растирая лыжу. -
На месте вашей машины я бы объявил голодную забастовку.
Из осторожности Свиридов воздержался от ответа.
- Значит, опять побираться будем? - не унимался Зайчиков. - Подайте
Христа ради газетку? Но вы не огорчайтесь - все великие люди при жизни
бедствовали. И признавали их так лет через триста. Так что у вас все еще
впереди.
Потеряв надежду отыскать ключ, Свиридов в отчаянии нажал на звонок.
- Жалко мне вашу машину, батенька, - журчал сверху почти кандидат на-
ук. - Все же мы с ней в некотором роде коллеги... Так и быть, пришлю
сейчас Петьку с газетами. А то потомки скажут - затравили великого чело-
века.
- Спасибо, - буркнул старик и с неожиданной резвостью шмыгнул в отк-
рывшуюся дверь.
- А правда, что она скоро?.. - закричал вдогонку Зайчиков, свесившись
через перила. Но старик уже не слышал его.
Машина стояла в большом подвальном помещении. Когда-то, несколько лет
назад, она целиком помещалась в комнате Свиридова на большом столе с
резными ножками и суконным верхом. Потом машина выросла и переехала на
пол. Она заслонила окно, загородила книжный шкаф и совершенно вытеснила
оставшееся от покойной жены трюмо. Когда машина стала покушаться на мес-
то, занимаемое кроватью, старик пошел в домоуправление и выпросил одну
из пустовавших комнат подвала.
На его счастье, техник-смотритель был человек восторженный и очень
желал хоть чем-нибудь помочь научному прогрессу. Поэтому комнату он дал,
хотя до этого предполагал занять ее под склад. Он даже откомандировал в
распоряжение Свиридова кружок "Умелые руки", занимавшийся в том же под-
ведомственном ему подвале. Как раз в тот момент, когда Свиридов мучи-
тельно размышлял, как ему справиться с переноской разросшейся машины, к
нему в комнату ввалилась шумная ватага радиолюбителей и вообще техничес-
ки грамотных ребят. В дверях торчали головы технически неграмотных. Вой-
ти они не смели, но им очень хотелось если не помочь, то хотя бы погля-
деть на удивительную машину.
Старик вначале засомневался. Уже десять лет - с тех пор как умерла
его жена он мало бывал на людях, все свое время отдавая усовершенствова-
нию машины. Детей у старика не было. Машина была его единственным дети-
щем, в котором все, до последнего винтика, было изготовлено его
собственными руками. Но ребячьи глаза глядели так просительно-трога-
тельно, что старик, скрипя сердце, разрешил ребятам помочь. Раскаиваться
ему не пришлось. Переноска и монтаж машины на новом месте прошли благо-
получно, если не считать двух-трех разбитых радиоламп, сожженного транс-
форматора да неизвестно куда пропавшей красивой ручки от контактора.
Впрочем, вскоре ручка нашлась в кармане у одного из технически неграмот-
ных.
С легкой руки техника-смотрителя о машине узнал весь дом. Прослышал о
ней и Зайчиков. Он явился в подвал, похмыкал, потом изрек: "Реникса".
Обиженный старик стал защищать свое детище.
- Знаете, папаша, - с нежной улыбкой сказал Зайчиков, - у нас такую
штуку весь институт строил - два академика, пять докторов. Не вышло. Не
дошла еще наука. Вот так-то.
Однако эта отповедь ничуть не поколебала уверенности старика. Как раз
в это время он вышел на пенсию. Времени у него стало много, и он целиком
посвятил его улучшению машины. В голове у Свиридова постоянно появлялись
новые идеи, которые он немедленно начинал претворять в жизнь. Поэтому
постройка машины длилась довольно долго. Но все на свете имеет конец.
Однажды наступил день, когда изобретатель, волнуясь, нажал кнопку пуска,
и на панели машины загорелся большой зеленый глаз. Машина ожила.
Свиридов взял с табуретки пачку свежих газет и начал по одной опус-
кать их в широкую щель на панели. Внутри раздалось довольное урчание.
Зеленый глаз замигал и потух, потом зажегся снова. Тогда изобретатель
засунул в щель последний номер "Огонька".
Первые дни машина была неразборчива в чтении и принимала любую печат-
ную продукцию. Но вскоре старик с удовлетворением заметил, что у машины
начинает вырабатываться вкус. Она с удовольствием читала "Смену" и "Не-
делю", любила журналы "Знамя" и "Советский экран", но не выносила "Лите-
ратурную Россию". К "Новому миру" и "Октябрю" она относилась довольно
сдержанно, зато вдумчиво прочитывала "Футбол - хоккей" и "За рубежом".
Ее любимыми журналами были "Знание - сила" и "Курьер ЮНЕСКО".
Отсутствием аппетита машина не страдала. Зеленый глаз зажигался то и
дело. Чтобы насытить машину, Свиридов покупал все газеты и журналы, ка-
кие только мог.
Когда-то очень давно студент-электротехник Свиридов мечтал стать пи-
сателем. Особенно это желание возросло после того, как его заметка "За
чистоту в аудиториях!" была напечатана в институтской многотиражке. Он
пробовал писать стихи, но редакции возвращали их. Одна из газет чуть не
напечатала его очерк "Скромные герои хлебопечения", но вовремя обнаружи-
ла, что автор выдумал наиболее яркие эпизоды из жизни героевпекарей.
С годами стремление к творчеству приняло у Свиридова новое направле-
ние. Как большинство современников, он свято верил в точные науки, и в
горячей битве "физиков" и "лириков" безоговорочно выступил на стороне
тех, кто видел будущее человечества в интеграле, и презирал анапест.
Бурное развитие кибернетики, теории информации, математической лингвис-
тики и тому подобных наук привело его к мысли, что талант и гений - суть
критические состояния оптимальных саморегулирующихся систем (себя он с
присущей ему самокритичностью тоже причислял к оптимальным системам).
Следующим логическим шагом было утверждение, что состояние гениальности
можно запрограммировать. И Свиридов сделал этот шаг.
Конечно, Свиридов понимал, что программу, заложенную в него отцом и
матерью при рождении, современная наука изменить не в силах. И он решил
создать механического гения - машину, способную на литературное твор-
чество.
Над идеей этой машины он трудился много лет. В конце концов на свет
появилась стройная теория, впитавшая в себя итоги долгих ночных бдений,
многочасовых поисков в библиотеках, проверок на электронной вычисли-
тельной машине "Ласточка-85", к которой он как сменный инженер машинос-
четной станции всегда имел свободный допуск. За эти годы Свиридов прочи-
тал множество критических работ, изучил кучу учебников по теории и исто-
рии литературы, стилистике, лексике, фразеологии, орфографии и пунктуа-
ции. Он знал наизусть, каков процент глагольных окончаний в поэмах Мая-
ковского и одах Ломоносова, он одолел двухтомный труд "Язык и стиль
Толстого", выучил наизусть брошюры "Некрасов как редактор" и "Горький
как редактор", проконспектировал статью "Партийная организация и партий-
ная литература", прочитал все стенограммы съездов писателей и передовицы
"Литературной газеты" за последние десять лет.
В бесчисленных разноцветных ящиках, стоявших у него на столе, окне,
комоде, даже под кроватью, хранились тысячи карточек, из которых можно
было составить новую литературную энциклопедию томов на сорок. Картотека
эта все время пополнялась и обновлялась.
Из многочисленных критических трудов Свиридов знал, что главные ошиб-
ки писателей - это отсутствие связи с массами, бегство от действи-
тельности, уход в психологизм, наносящие ущерб художественному описанию
трудовых будней, аполитичность героев и противопоставление их коллекти-
ву. Возможность подобных ошибок следовало предусмотреть при составлении
программы машины-романиста. Но как это сделать, он не знал.
День, когда Свиридов нашел наконец решение, был самым большим празд-
ником в его жизни. Однажды Свиридова осенило. Он задал компьютеру
один-единственный вопрос: как избежать отрыва, ухода и т.п. (далее пере-
числялись все сомнительные положения, в какие только могли попасть автор
и его герои) при создании высококачественного (талантливого, гениально-
го) художественного произведения (романа, эпопеи)?
Ответ компьютера сначала озадачил его. В нем было только два слова:
"Читай газеты". Секунду спустя он понял, что получил наконец ключ к
окончательному решению проблемы.
Спроектировать считывающее устройство для него не составляло труда. И
вот уже много месяцев его машина перерабатывала пуды информации, а Сви-
ридов метался по городу в поисках литературы, которая заставила бы гас-
нуть ненасытный зеленый глаз.
По его расчетам, в ближайшие дни работа машины должна была закон-
читься. Незадолго до этого зеленый сигнал сменится желтым, сообщая, что
машина уже получила достаточно информации. А когда вместо желтого вспых-
нет красный свет, можно будет наконец открыть заветную крышку печатающе-
го устройства и извлечь оттуда рукопись, которая обессмертит имя своего
создателя.
В том, что созданное машиной произведение будет гениальным, старик не
сомневался. Того количества информации, которое хранилось в ее памяти,
хватило бы для моделирования десятка гениев мирового масштаба. Машина
впитала в себя рецепты, по которым создавались лучшие произведения мира.
Она проанализировала собрания сочинений Аристофана, Платона, Стерна, Дю-
ма, Бальзака, Тургенева, Хемингуэя, Шолохова, Конан Дойла, Фадеева, Си-
менона и еще нескольких сотен писателей. Заложенная в бункер кипа бумаги
быстро таяла. Стрекот печатающего устройства раздавался все чаще и чаще,
свидетельствуя о том, что работа в разгаре.
В этот день Свиридов долго стоял у машины, любовно поглаживая ее па-
нель. Машина управилась с "Пионерской правдой" за одну минуту, но добрая
порция аристотелевой "Поэтики" надолго погасила зеленый глаз, и замол-
чавший было стрекот возобновился. Старик даже задрожал от нетерпения,
услышав его. Он впился глазами в крышку, из-под которой доносились слад-
кие звуки. Ему захотелось открыть ее сейчас же, сию минуту, не ожидая,
пока загорится красный свет. Желание было таким сильным, что он даже ис-
пугался. Минуту он молча стоял закрыв глаза. Сердце у него стучало неп-
ривычно быстро.
Когда он наконец успокоился и открыл глаза, на пульте горел желтый
огонь.
В этот день Свиридов больше не отходил от машины. Он не знал, когда
вспыхнет красный сигнал, - это могло произойти и через час, и через две
недели, - но нетерпение оказалось сильнее доводов рассудка. Вскоре в
подвал влетел Петя Зайчиков, ойкнул, увидев желтый глаз, бросил ненужные
уже газеты и умчался рассказать долгожданную новость. Через несколько
минут заявился Зайчиков-старший, с рюкзаком за плечами и лыжами в руках.
Против обыкновения он ничего не сказал, только покрутил головой и уда-
лился в задумчивости. Вскоре в подвал началось паломничество. Приходили
дети и взрослые, смотрели на желтый сигнал, удивлялись. Многие почему-то
говорили вполголоса.
Свиридов просидел у машины до поздней ночи. Непрочитанные газеты ва-
лялись на полу. Несколько раз он раскрывал их, но тут же бросал, потому
что не понимал ни слова.
В середине дня техник-смотритель велел кому-то принести несколько бу-
тербродов и бутылку молока. Механически Свиридов проглотил все, даже не
почувствовав вкуса.
В литературе давно бытует образ писателя-неудачника, озлобленного,
завистливого, подозрительного. К счастью для себя, Свиридов не стал та-
ким. Не добившись успеха на литературном поприще, он не превратился в
графомана, не затаил обиды на людей, не способных или не желающих уверо-
вать в его гениальность. Он довольно легко смирился с мыслью, что талан-
та у него нет и писатель из него не получится. Но с тем большим нетерпе-
нием ждал он момента, когда на пульте машины загорится красный сигнал,
сообщая о том, что работа, которой он посвятил все последние годы, за-
кончена, и то, что не удалось ему, сделала созданная им машина.
Вопрос, может ли машина испытывать вдохновение, он решил для себя уже
много лет назад. Теперь последнее слово было за высшим судьей - опытом.
Свиридов твердо верил в свою победу. Но эта уверенность ничуть не при-
бавляла ему спокойствия. Наверное, так волнуется чемпион, перед тем как
взойти на верхнюю ступеньку пьедестала почета. Будь у него хоть тень
сомнения в исходе эксперимента, он гораздо спокойнее ожидал бы заветного
сигнала.
К концу дня старик почувствовал, что его лихорадит. Наверное, он
простудился, бегая по городу в поисках газет. Надо было уйти и лечь, но
он не мог решиться оставить машину даже на минуту.
Только в первом часу ночи он поднялся наконец с табуретки и, с трудом
переставляя ноги, вышел на воздух. Двор был как черный колодец, и сверху
в него сыпались и сыпались снежинки. И старик вдруг почувствовал, что у
него может не хватить сил, чтобы пересечь белый квадрат двора.
Утром Свиридов не смог встать с постели. Он метался по смятой просты-
не, обливаясь потом. Ему казалось, что он лежит в глубокой яме, а свер-
ху, из машины, вылетают бесконечные рукописи, которые засыпают его,
стискивают ребра, грозя удушить... Соседи вызвали врача, и тот определил
воспаление легких.
Два дня старик никого не узнавал. Но антибиотики сделали свое дело.
На третий день Свиридов пришел в себя и увидел наклонившегося над кро-
ватью Зайчикова-младшего.
- Петенька... - пробормотал Свиридов, - помоги встать... К машине...
- Что вы, Николай Степанович, - испуганно зашептал мальчик, не дога-
дываясь, что старик не смог бы сейчас сделать и шага. - Нельзя вам туда.
Сейчас на улице мороз - сорок пять градусов по Цельсию! А по Реомюру еще
больше. Вы как вздохнете, так и все. Да она и не кончила вовсе... Все
тук, тук, тук. - И Петя сыграл пальцами по воздуху неведомую мелодию. -
Я сразу скажу, когда надо.
- Работает, - вздохнул Свиридов, опуская голову на подушки и закрывая
глаза.
Долгое время старик лежал молча, и Петя подумал, что тот уснул. Но
вскоре Свиридов позвал его.
- Посмотри, как она... - попросил он слабым голосом.
- Хорошо, - согласился мальчик. - Только вы лежите.
Он выскочил за дверь и опрометью взлетел вверх по лестнице в свою
квартиру. Зайчиков-папа сидел за пишущей машинкой и что-то перепечатывал
из толстой книги.
- Пришел в себя! - выпалил Петя. - Хочет идти к машине.
- Только через твой труп! - приказал Зайчиковпапа. - У старика слабое
сердце. Любое волнение может его убить...
- Будет исполнено! - гаркнул Петя, выскакивая за дверь. Ему не хоте-
лось, чтобы старик умер от волнения.
Через несколько дней старик смог наконец выйти из дома. Закутавшись
как можно теплее, он спустился в подвал. Ноги его дрожали от слабости.
Он открыл дверь и увидел, что на пульте горит немигающий красный глаз...
Задыхаясь, он отвернул болты, откинул крышку, вынул из машины пачку
листов и впился глазами в верхнюю страницу, поднеся ее к самому лицу,
потому что от волнения забыл надеть очки.
То, что он прочитал, ошеломило его. Он с трудом добрался до табуретки
и долго сидел, прижимая руку к бешено трепыхавшемуся сердцу. Потом опять
посмотрел на текст. Э т о г о н е м о г л о б ы т ь. И тем не менее
он держал это в руках. Свершившееся было совершенно невероятно,
неправдоподобно, фантастично. Он лихорадочно перелистал страницы, еще
надеясь, что произошла какая-то ошибка. Нет, все было правильно.
Совершенно обессиленный, он долго сидел, тупо глядя в пространство.
Он еще не верил в то, что произошло.
В отчаянии он поглядел на свое создание. Машина не обманула его ожи-
даний. Она была талантлива, она была гениальна. Но все это было ни к че-
му.
Свиридов отыскал в кармане очки, вздел их на нос и дрожащим голосом
прочитал вслух первую страницу:
"Мой дядя самых честных правил,
Когда не в шутку занемог,
Он уважать себя заставил
И лучше выдумать не мог.
Его пример другим наука;
Но боже мой, какая скука
С больным сидеть и день и ночь,
Не отходя ни шагу прочь!
Какое низкое коварство
Полуживого забавлять,
Ему подушки поправлять,
Печально подносить лекарство,
Вздыхать и думать про себя:
Когда же черт возьмет тебя!"
Нервы его не выдержали. Он заплакал.
В это время Зайчиков-старший, сидя за своим рабочим столом, в который
раз рассеянно перелистывал рукопись, вынутую им из машины. Его немного
мучила совесть, но он оправдывал себя тем, что сделал это ради блага са-
мого Свиридова, которого сильное потрясение и вправду могло убить. Пус-
кай он сперва поправится, а тогда...
Зайчиков снова открыл первую страницу и с удовольствием прочитал:
- "Все смешалось в доме Облонских. Найдя в кармане мужа фотографию
прекрасной Эсмеральды, танцевавшей твист с козочкой на руках, княгиня
рассвирепела и пригрозила мужу линчеванием. Угрозы княгини нельзя было
пропускать мимо ушей, потому что о ее связи с мафией при дворе говорили
довольно откровенно. Проклиная все на свете, Облонский сел в такси и по-
ехал на телецентр, где должен был выступить с воспоминаниями о своих
встречах с Бисмарком и Джоном Кеннеди. Однако сообщение о возвращении
тридцать седьмой звездной экспедиции спутало все его планы. Он недолюб-
ливал Эрга Ноора..."
Владимир ФИРСОВ
КЕНГУРУ
Я был еще мальчишкой, когда на Землю прилетел первый корабль с пяти-
рукими обитателями альфы Центавра. Что тогда творилось! Все твердили
только об одном: контакты! контакты! братья по разуму! Сейчас населенных
планет известно видимо-невидимо, и никого ничем не удивишь. Инопланетян
можно встретить на любой улице - рукокрылых и шарообразных, земноводных,
двуххордовых, кристаллических, насекомоподобных, выворотней, коленопалых
(у них пальцы почему-то на коленях), полупрозрачных, зеркальных, сверку-
нов, попрыгунчиков, пузырьковых, мотыльков... Да разве всех упомнить!
Прежде, бывало, иная старушка, встретив поздно вечером зеленокожего с
глазами, как плошки, шарахалась в сторону, а потом, отомлев от испуга,
говорила в сердцах вслед гостю: "А, чтоб тебе..." Ну и так далее.
Кстати, из-за этой самой фразы с одним инопланетянином случился од-
нажды большой конфуз. Он решил, что слова, которыми его везде встречали,
означают какоето приветствие, и на официальном приеме в Министерстве
межпланетной торговли взял да и брякнул эти слова... Но все это было
давно, а сейчас, если к человеку на улице подлетает этакий паук размером
с доброго бегемота и, вежливо оскалив полуметровые клыки, спрашивает,
как пройти к аэровокзалу, никто не пугается, а спокойно объясняет: "Пря-
мо, потом направо, потом чуть левей, а там уж рукой подать", а иногда
еще просит автограф на прощание или спрашивает: "А где вы достали такой
суперлон?" (Это, конечно, спрашивают женщины.)
Про автографы я упомянул не случайно - их одно время собирали бук-
вально все. Бедные инопланетчики неделями подписывали свои фотографии -
до полного изнеможения. Но если четверорукие или септоподы еще справля-
лись с этим, то другие оказывались в тяжелом положении, ибо как можно
получить автограф у существакристалла? К счастью для пришельцев, мода на
автографы с развитием контактов стала постепенно глохнуть. Я бросил охо-
титься за автографами, когда число известных нам населенных планет пере-
валило за семьсот. Сейчас же их несколько тысяч. В краткой космической
энциклопедии описание всех этих цивилизаций занимает около десятка то-
мов. Не знаю, найдется ли хоть один мудрец, который помнил бы их все. Я,
например, к таковым не принадлежу, из-за чего и попал в неприятную исто-
рию.
Как вы понимаете, все эти инопланетяне, разумные обитатели нашей Га-
лактики, прилетали на Землю вовсе не ради удовольствия побродить по Лув-
ру или посетить Долину гейзеров. К земным условиям они приспосабливались
с трудом, некоторым приходилось постоянно носить с собой баллоны с амми-
аком или формальдегидом, чтобы не задохнуться в нашей атмосфере, а оби-
татели инфракрасных карликов вообще не выходили из специально построен-
ных для них огромных холодильников, так как при температуре выше минус
120 градусов по Цельсию они просто испарялись. Хорошо себя чувствовали
только обитатели немногих землеподобных планет да еще паукообразные с
безатмосферных планет - те питались солнечным светом, и им было все рав-
но, где жить - на Земле или на Луне. Луну они даже предпочитали, потому
что на Земле воздух мешал им двигаться... Так вот, все эти пришельцы
прилетали к нам, месяцами и годами терпя заключение в утлых скорлупках
своих звездолетов, ради единой цели - торговли.
На заре космонавтики писатели-фантасты любили описывать межпланетные
войны, чудовищные нашествия марсиан, покорение одних плюнет другими. По
их книгам получалось, что весь космос населен бандитскими шайками, кос-
мическими вандалами, которые только о том и мечтают, чтобы поработить
или совсем уничтожить друг друга. В их романах капитаны звездолетов при
встрече с другим кораблем немедленно начинали палить из всех видов бор-
тового оружия, при отступлении долго и старательно запутывали следы,
уничтожали свои маршрутные карты и делали прочие глупости. Так вот, все
это вранье. Все люди (даже если у них семь ног или крылья, как у мо-
тылька) хотят жить в мире и дружбе, и никто ни на кого нападать не соби-
рается. И дорогу к себе никто не скрывает. Наоборот, по всему космосу
расставлены подробные указатели, совсем как на горных дорогах: "До пере-
вала пять часов пути". Прилетай, торгуй, если есть чем. Вы - нам, мы -
вам... Конечно, среди инопланетчиков попадаются порой жулики, но уж в
торговле не без этого. Здесь, как говорится, пальца в рот не клади.
Вот на такого жулика я однажды и нарвался. Я возглавлял тогда сектор
идентификации валюты в Торгсине (я говорю в прошедшем времени - "возг-
лавлял", потому что после той истории я его, увы, не возглавляю). Однако
все по порядку.
Межпланетная торговля развивалась удивительно быстро. Первые годы
весь оборот составлял всего несколько тонн. Экспортировались главным об-
разом научные труды да чертежи всевозможных машин. Торговлей это назвать
было трудно. Разве это торговля, если наша Академия наук отправляет ку-
да-нибудь в созвездие Водолея чертежи синхрокосмотрона на миллиард мил-
лиардов электронвольт, а те, в свою очередь, шлют нам рецепт выращивания
полицилина - универсального антибиотика, излечивающего рак, коклюш, хро-
нический нефрит и еще семьдесят семь тяжелых и триста легких болезней.
Но через несколько лет количество ввозимых и вывозимых товаров стало из-
меряться тысячами и миллионами тонн. И сразу возникли невероятные труд-
ности.
Вряд ли кто-нибудь из вас толком представляет себе, что такое деньги.
Денежная система на Земле отменена пятьсот лет назад, и сейчас даже
представить дико, что она когда-то существовала.
Недавно вечером я зашел в небольшое кафе перекусить. Какой-то юноша с
бородкой, в синем терилаксовом костюме, подыгрывая себе на гитаре, пел
старинную песню, в которой мне запомнились строки: "Всюду деньги,
деньги, деньги. Всюду деньги, господа...". Когда г1есня кончилась и де-
вушки перестали ему аплодировать, я спросил певца:
- Вот вы сейчас пели про деньги. Вы не смогли бы объяснить, что это
такое?
Юноша в недоумении пожал плечами,
- Я не очень точно представляю их. Говорят, в старину существовали
такие психостимуляторы хорошего настроения. Их выпускали в виде не-
больших лепешек в золотом или серебряном корпусе. Психополе такого аппа-
рата было очень слабым, поэтому каждый старался иметь побольше таких ап-
паратов и постоянно носил их при себе.
- А потом их перестали выпускать совсем, - сказала одна из девушек,
черноглазая индианка в белом сари. - Люди научились создавать себе хоро-
шее настроение без всяких стимуляторов,
- Наверно, это было ужасно - знать, что твое настроение всецело зави-
сит от какого-то аппарата, - горячо заявила ее подружка - очаровательная
блондинка в сверкающей золотом короткой тунике, открывавшей ее стройные
ножки почти целиком. - А если аппарат портился - что тогда?
- Бедные предки, каково им было постоянно таскать при себе такую тя-
жесть, - вздохнул черный, как уголь, парень, который сидел у ног индиан-
ки на краю бассейна и пытался дернуть за хвост золотую рыбку.
По этой черноте я сразу понял, что передо мной один из строителей,
возводящих гелиостанцию на солнечной стороне Меркурия, - они все после
месяца работы становятся как головешки.
- А я слышала, что были очень легкие деньги - на печатных схемах, -
сказала еще одна девушка.
Все эти юноши и девушки были молоды, здоровы и счастливы, и для хоро-
шего настроения им не нужны были никакие стимуляторы. Но их наивность в
вопросе, когдато считавшемся самым важным в жизни людей, потрясла меня.
Я пытался объяснить им, что же такое деньги. Мой рассказ они встретили
недоверчиво.
- Никогда не поверю, что человек не имел права взять себе еду или
одежду, если у него не было каких-то дурацких бумажек! - заявила блон-
динка в золотой тунике и от возмущения притопнула своей загорелой нож-
кой. - Не поверю, не поверю, не поверю!
- А если он был очень голоден? - спросил парень с Меркурия.
- Он мог умереть от голода, но без денег ему все равно не дали бы ни-
чего. А тех, кто пытался что-нибудь взять, на несколько лет запирали в
специальные комнаты или даже убивали.
- Вы рассказываете невероятные вещи, - сказали мне эти молодые люди.
- Как хорошо, что этих денег больше нет!
Да, денег на Земле не было уже пять столетий. Но в связи с бурным
развитием межпланетной торговли их пришлось выдумывать снова. И поверьте
мне, это было не такое уж простое дело.
Даже на нашей маленькой Земле деньгами служили трехметровые каменные
жернова и маленькие золотые кружочки, пестрые морские раковины и бумажки
с портретами, бруски соли, коровьи черепа, мраморные кольца, медные
квадраты, прозрачные камешки, свиные хвостики и многое другое. А здесь -
бесконечный космос с бесконечно разнообразными формами разумной жизни, и
для всех надо было найти единый, всех удовлетворяющий эквивалент стои-
мости товара.
Вопрос о единой межпланетной валюте возник сразу после создания Торг-
сина - Бюро по торговле с инопланетными цивилизациями. Я тогда работал в
НИИПЭ - Институте истории первобытной экономики - и только что защитил
диссертацию о древних денежных системах. Очевидно, поэтому мне предложи-
ли возглавить отдел идентификации космической валюты. Ах, какая это была
увлекательная работа! Если бы не проклятый кенгурянин!
Межпланетная торговля - дело очень и очень непростое. Космический ры-
нок необъятен, потребности его самые неожиданные. С Бетельгейзе-2 требу-
ют срочно доставить им полтора миллиона метлахских плиток - у них, ока-
зывается, это самое модное украшение, с Кассиопеи запрашивают алмазные
буры, без которых тормозится добыча артезианского воздуха. Дельта Север-
ной Короны предлагает договор на поставку миллиона тонн заячьей капусты,
вдвое продлевающей жизнь коронян; в созвездии Гончих Псов, где очень
плохо с энергетикой, ждут не дождутся обещанного плутония, который мы, в
свою очередь, должны получить с лирян в обмен на трех носорогов для их
зоопарка; усверкунов вдруг вошли в моду светящиеся украшения, и они же-
лают получать от нас люминофоры и фосфор; кремнийорганические жители
Спики, температура тела которых 500 градусов Цельсия, заказывают большую
партию асбоцериевых костюмов для своих туристов, желающих посетить Зем-
лю; из Магеллановых Облаков уже третий раз напоминают, что давно отправ-
ленные им картины импрессионистов XXII века до сих пор не прибыли, и
требуют возмещения убытков; жители планет Большого Пса, готовящиеся к
празднованию 333-летия своей федерации (это по их счету, потому что по
нашему получается 382 /32 года), сообщают о своем желании получить к
празднику 8 миллиардов трепангов - самого лакомого для них блюда, а жи-
тели Малого Пса предлагают за ту же партию вдвое большую цену лишь пото-
му, что соседи не пригласили их на праздник; правительство Водолея тре-
бует передать всех трепангов ему, так как из них будет приготовляться
сыворотка против охватившей созвездие эпидемии звездного гриппа, а Зоо-
логический совет Восточного полушария требует немедленно запретить добы-
чу трепангов, дабы спасти их от полного уничтожения... И так день за
днем, месяц за месяцем... Бесконечное разнообразие товаров, и за каждый
чем-то надо платить.
Это был самый главный вопрос: чем? Когда-то на Земле люди сговори-
лись, что эквивалентом стоимости всех товаров будет золото - металл для
тех времен довольно редкий. Но никто не знал, что будет служить валютой
сейчас.
Ни металлические, ни бумажные деньги для этой цели не годились. Тех-
ника молекулярного копирования была хорошо развита почти на всех обитае-
мых планетах, и воспроизвести любые денежные знаки практически в неогра-
ниченном количестве не составляло никакой проблемы. И хотя не было осно-
ваний подозревать кого-либо в подобных замыслах, сама мысль о возможнос-
ти бесконтрольного производства валюты служила непреодолимой преградой
на пути использования любых денег. Очень быстро отпали все предложения
воспользоваться для межпланетных расчетов валютой какой-либо из планет.
Вряд ли вам понравится, если за партию гравигенераторов на антидейтерие-
вой плазме двенадцатой степени чистоты, которые вы, отложив все дела,
срочно изготовили для Канопуса, вам предложат килограмм сушеных кузнечи-
ков, которые там ценятся необычайно высоко.
Межпланетные валюты были весьма разнообразны. Я не буду говорить про
драгоценные камни или раковины - это еще куда ни шло. Но вы слышали ког-
да-нибудь, чтобы за покупки расплачивались слезой синего крокодила Киу,
как на звезде Регул, или следом Божественной Курицы, которой поклоняются
на Беге, улыбками, как в созвездии Девы, или запахом счастья (валютой
служит, конечно, не сам запах, а какой-то вонючий волосок от очень ред-
кой волосатой блохи, которая водится на северном полюсе Полярной звез-
ды)? Были и еще более странные валюты. Например, в Цефее покупатель обя-
зан был откусить продавцу нос или уши. Мне говорили, что эта процедура
для цефеян гораздо приятней, чем для мужчины поцелуй самой красивой де-
вушки Земли. Ну, а откушенные органы отрастали очень быстро, так что
застоя в торговле не было...
Одно время, очень давно, на нашей планете существовала система безна-
личного расчета между государствам"с помощью переводного рубля. В масш-
табах одной планеты при регулярном товарообороте она была хороша. Ты
продавал товар и знал, что через месяц или год, когда ты сам купишь
что-нибудь у своего покупателя, вы будете квиты. Но потребности межз-
вездного рынка, как правило, не повторялись. И никого не устраивало за
свои вполне реальные товары получить уверения, что, мол, за нами не про-
падет. Все жаждали натурального обмена по древней формуле "ты - мне, я -
тебе", причем чтобы "мне" было сегодня, а не через 333 года и чтобы
оценка производилась по моей шкале ценностей. Увы, над созданием такой
шкалы напрасно бились лучшие умы Галактики...
В Торгсине существовал юридический отдел. Его заботой была выработка
уставов и определение прав и обязанностей участников межпланетной тор-
говли. Возглавлял этот отдел мой старинный друг Гамлет Рафаэль Витковс-
кий. С его легкой руки и пошли все мои неприятности.
Работы в юридическом отделе было мало. Вначале, когда Торгсин только
создавался, энтузиасты предложили кучу наиглупейших проектов, где было
все: верительные грамоты, торгпредства, банкеты, приемы, речи, протокол,
нормы представительства и прочая ерунда. Рафаэль и его ребята быстро
вышвырнули все эти проекты в корзину и выработали свой, который всех
устроил. Я тогда с головой ушел в изучение галактических валют и поэтому
до сих пор толком не знаю, как это им удалось. Помню только, как Рафаэль
жаловался мне, что делать им стало совершенно нечего и его парни вскоре
взвоют от безделья. Я посоветовал ему разослать их в командировки, нап-
ример на Конскую Голову. "Это мысль, - сказал Рафаэль. - Светлая у тебя
голова, мой друг..."
С этого все и началось. Ребята его разъехались, с текучкой Рафаэль
справлялся запросто. Все шло хорошо, но тут появилась Леона.
Вообще-то ее звали не Леона, а Ира, но с тех пор как пошла эта дурац-
кая мода брать себе вторые имена, молодежь наша словно с ума сошла. Каж-
дый старался отыскать имя подиковинней - из древней истории, литературы,
а то и просто из мифологии. Упомнить их было очень трудно. Приходилось
записывать: Николай - Юпитер, Джон - Лоэнгрин, Ольга - Вирсавия, Янек -
Нерон, Татьяна - Клитемнестра... Один чудак назвался Геростратом, Другой
- Скопидомом. Но, пожалуй, всех перещеголяли Шаэс и Арта. Оказывается,
были когда-то и такие имена. Шаэс - Шагающий Экскаватор, Арта - Артилле-
рийская академия. А уж Цезарей, Овидиев, Рамзесов, Наполеонов было хоть
пруд пруди. Рафаэль при выборе имени оригинальностью не блеснул - знако-
мых Гамлетов у меня было и до него человек десять. Но это имя всем нра-
вилось. Еще бы! Гамлет - это звучит...
Так вот, о Леоне - Ирине. Рафаэль раскопал это сокровище где-то в го-
рах. Он в конце каждой недели улетал на Эльбрус кататься на лыжах. Судя
по его рассказам, спуск с Эльбруса - самое необыкновенное из впечатлений
его жизни. У него глаза разгорались от одних воспоминаний. Но однажды он
спустился где-то не там, и его засыпало лавиной. Часа два он провел под
снегом без сознания, а потом эта девица его откопала. Несмотря на миниа-
тюрность и миловидность, она была весьма решительной особой, и в отряде
спасателей ее очень ценили. Словом, Рафаэль тут же влюбился в нее, а че-
рез несколько месяцев уговорил выйти за него замуж. Так эти события выг-
лядели в ее пересказе. Сам Рафаэль уверял меня, что дело происходило
чуть-чуть иначе. Он, правда, свалился в какой-то мульде, потерял лыжу и
изрядно вспотел, выкарабкиваясь из глубокого снега, поэтому решил пере-
дохнуть и стал смотреть по ручному видео переигровку финального матча
ватерполистов сборной мира против команды дельфинов. За этим занятием
его и застала якобы Леона. Она отыскала потерянную лыжу и заодно отруга-
ла его за то, что он не выключил аварийный пеленгатор, который автомати-
чески включается при каждом падении лыжника. Кто из них говорил правду,
до сих пор неизвестно. Подозреваю, что инициатива во всех событиях, пос-
ледовавших за извлечением Рафаэля из лавины, принадлежала целиком ей.
Я рассказываю эту историю потому, что Леона потребовала увезти ее в
свадебное путешествие. Судя по всему, это была не такая особа, которую
можно в чем-то переубедить. Бедный Рафаэль притащился ко мне и стал про-
сить, чтобы я заменил его на это время. Вначале я отнекивался: оставь
кого-нибудь из своих. У тебя же толковые парни.
- Ты сам посоветовал услать их подальше. Вот и помогай выпутаться.
Словом, он меня уговорил, передал дела, объяснил, как и что, и умчал-
ся со своей любимой куда-то за тридевять земель. А я начал руководить
юридическим отделом, то есть самим собой.
В то время Торгсин был накануне больших событий. Готовилась Первая
Всепланетная конференция Торгсина, на которой должен был рассматриваться
проект единой валюты. Мы уже подготовили интересные предложения, кото-
рые, смело могу сказать, наверняка бы всех устроили. Ах, если бы не
проклятый кенгурянин!
О планете Кенгуру я почти ничего не знал. Конечно, я слышал, что та-
кая где-то существует, но никакой торговли с ней не велось, а мне за де-
лами было недосуг заглянуть в энциклопедию. Рафаэль рассказал перед
отъездом, что кенгуряне хотят прислать своего представителя для перего-
воров, и предупредил, чтобы я держал с ним ухо востро. Из его слов я по-
нял, что кенгуряне - изрядные жулики и пальца в рот им не клади. Судя по
всему, сказал он, торговать они в конце концов откажутся, изрядно пово-
див нас за нос. Почему-то их отношение к торговле через систему Торгсина
было "традиционно негативным" - так изящно выразился Гамлет Рафаэль Вит-
ковский, передавая мне дела. Словом, я понял, что они всячески будут со-
вать конференции палки в колеса.
- У них старая вражда с планетой Скорпион, - сказал Рафаэль. - Уж не
знаю, что они там не поделили, только эти космические Монтекки и Капу-
летти подсиживают друг друга уже лет четыреста. Нет, до драки у них не
доходит. Просто они пакостят Друг Другу как только могут. Последний раз
это произошло у меня на глазах, во время седьмых межзвездных Олимпийских
игр.
И он рассказал мне, как было дело. Хитроумные и коварные кенгуряне
привезли на Олимпийские игры здоровенную бутыль с какими-то комарами,
укус которых замедляет обмен веществ в организме у скорпионцев, и выпус-
тили их в парке, окружавшем Олимпийскую деревню. Озверевшие от долгой
голодовки комары, конечно, перекусали всех спортсменов. Никому это не
повредило, кроме скорпионцев. Они все игры ходили полусонными и дремали
прямо на старте. Один байдарочник так крепко уснул на дистанции, что его
унесло течением за финиш километров на сто. Словом, во всех видах состя-
заний скорпионцы заняли последние места. Они, конечно, догадались, чьи
это проделки, но кто же станет жаловаться на комаров!
- Будь уверен, - сказал мне Рафаэль, - если скорпионцы участвуют в
каком-нибудь деле, то кенгуряне из кожи готовы будут вылезти, лишь бы
чем-нибудь им насолить. А скорпионцы только что подписали Декларацию.
Кстати, об этой Декларации. Перед отъездом Рафаэль вручил мне сереб-
ряный ключик от большого футляра, в котором хранился переплетенный в ко-
жу фолиант, украшенный медными застежками - совсем как старинные инкуна-
булы. На переплете на трех языках - русском, линкосе и едином - было вы-
давлено золотыми буквами слово "Декларация". Эту книгу соорудил кто-то
из предшественников Рафаэля. Подразумевалось, что в ней будет начертана
"Декларация прав и обязанностей всех разумных планет, вступивших в
братский союз свободной межпланетной торговли" - примерно так ее хотели
назвать. Рафаэль нашел книге другое применение.
Не помню, говорил я или нет, что число известных нам цивилизаций уже
перевалило за семь с половиной тысяч. Причем в энциклопедиях и справоч-
никах упоминается всего тысячи три. Наша полиграфия, увы, никак не может
справиться с растущим потоком дополнений к уже выпущенным томам. Торгсин
должен был охватить всех желающих, а как их охватить, если ни в одном
справочнике нет даже адреса данной цивилизации! Вот Рафаэль и придумал,
чтобы каждый прибывший на Землю инопланетянин, желающий присоединиться к
системе Торгсина, оставлял в этой книге свои координаты и указания, как
долететь до его родины. Выглядели они примерно так: "Старт в плоскости
эклиптики через точку весеннего равноденствия и далее три парсека по
вектору альфы Весов, затем поворот оверштаг к надиру, правее 17 градусов
и прямо, обходя пылевое скопление справа, чтобы Канопус посвечивал в ле-
вую щеку, а потом еще полпарсека, беря чуть выше оси мира".
Как вы понимаете, все это излагалось точным математическим языком,
причем не по-русски, а чаще всего на родном языке пришельца. К моменту
отъезда Рафаэля Декларация была заполнена на две трети уникальными све-
дениями о тысячах планет, желающих влиться в русло всемирной галактичес-
кой торговли. Поэтому он наказал мне беречь ее как зеницу ока. Случись
что с этой книгой - и мы, инициаторы Торгсина, будем в глазах всей га-
лактики выглядеть отпетыми дураками. И конечно, делу развития межпланет-
ной торговли будет нанесен тяжелый урон. Даже подумать страшно, сколько
десятилетий понадобится, чтобы восстановить все координаты гостей, пос-
лать им извинения, объяснить, что мы, дескать, оказались растяпами, и
назначить новый срок конференции...
Словом, я старательно оберегал эту уникальную книгу. Правда, особен-
ных усилий от меня не требовалось. Лежала она в своем футляре посреди
полированного стола из марсианской яшмы, комната всегда была на замке,
двери и окна оборудованы сигнализацией. Если же ктонибудь ею интересо-
вался, я сидел тут же и глаз с нее не спускал. Впрочем, за месяц это
случилось три раза. Первым ее попросили достать для съемки сотрудники
телехроники, потом ее часа два листал редактор-составитель очередного
тома энциклопедии - он смотрел, нет ли в ней чего-нибудь нового о циви-
лизациях на букву "Р". Кажется, две цивилизации он отыскал - рогоглазы и
рцыиххары. А потом появился кенгурянин.
Мой рабочий день в юридическом отделе начинался поздно - в два часа
дня. Дело в том, что с десяти часов я работал на своем постоянном месте
- в отделе идентификации. В полдень мой рабочий день кончался. Я делал
разминку со штангой и шел купаться в бассейн, потом обедал и уже после
обеда являлся в юридический отдел.
В тот день я сидел в одиночестве, листая повестку дня конференции и
еще раз прикидывая все "за" и "против" нашего проекта единой валюты. И
тут позвонили из космопорта и сказали, что ко мне направляется предста-
витель торговых организаций планеты Кенгуру.
Я встретил гостя в дверях и после взаимных уверений в полном почтении
усадил его в кресло и приготовился слушать. Я впервые в жизни видел кен-
гурянина, но уже при первом взгляде на него понял, почему его планета
получила свое название. Гость действительно напоминал кенгуру - крупной
головой, чем-то похожей на лошадиную, тяжелым, расширяющимся книзу тор-
сом и особенно большими ногами, скорее даже лапами. Впрочем, одет он был
безукоризненно. На нем был модный котелок с небольшими полями, ослепи-
тельная розовая рубашка с галстуком змеей, парадный темно-синий смокинг
с длинными фалдами и черные брюки в полоску. Провожая его к креслу, я
очень внимательно разглядывал его фалды, стараясь рассмотреть, есть ли
под ними хвост, но так ничего и не увидел. Кенгурянин, изящно взмахнув
фалдами, опустился в кресло, закинул ногу на ногу, попросил разрешения
закурить, вежливо похвалил нашу погоду, а затем попросил меня развернуть
перед ним блистательные перспективы, вытекающие из братского присоедине-
ния планеты Кенгуру к мировому торговому союзу Торгсин, - так он нес-
колько высокопарно выразился.
Говорил он на едином языке прекрасно, хотя излишне оригинальничал и
немного странно строил фразы. Я начал ему рассказывать, но тут зазвонил
телефон и тонкий голос пропищал в трубку: "Мама, а Вовка дерется..." -
"Девочка, ты ошиблась", - сказал я и положил трубку. Но едва я открыл
рот, как раздался новый звонок и кто-то доложил мне, что монтажники уже
на месте. Еще через пять минут нас перебили снова. На этот раз какое-то
бюро обслуживания сообщало мне, что заказ номер такой-то на свадебный
букет будет выполнен с опозданием на час... Мой гость начал терять тер-
пение и попросил разрешения ознакомиться со списком участников будущей
конференции. Я насторожился, но делать было нечего. Пришлось достать
ключ и открыть заветный футляр. Кенгурянин с некоторым изумлением на ло-
шадином лице взял книгу, взвесил ее на ладони. Его удивление было понят-
но - такие громадины встречаются только в музеях. С тех пор, как изобре-
ли электронную печать, книги любого объема печатают на одной странице.
Полупроводниковая бумага на одной стороне листа запоминает до пяти тысяч
различных текстов, а световой индикатор в корешке переплета помогает
отыскать и включить любой из них (отсюда и. всем известное выражение
"включи страницу такую-то" вместо старинного "открой страницу"). Немуд-
рено, что кенгурянин изумился, увидев наш пудовый фолиант с застежками и
золотым тиснением.
Подвинув поближе кресло, мой гость открыл книгу и углубился в ее изу-
чение. Я не знаю, насколько он разбирался в разноязычных записях - на
его длинном лице ничего особенного не выражалось. Когда он снял свой
модный котелок, обнаружились довольно длинные, торчащие вверх острые
уши, и это сделало внешность гостя настолько карикатурной, что я, кажет-
ся, даже фыркнул. Но тот и ухом не повел - поставил котелок на стол, не-
брежно кинул в него модные розовые перчатки и принялся за чтение. Я сел
за свой стол, возле телефона, время от времени поглядывая на гостя. Чи-
тал он медленно, внимательно, даже шевелил губами от усердия, и мне вре-
менами казалось, что передо мной сидит не брат по разуму, полноправный
представитель высокоразвитой цивилизации, а какой-то сказочный персонаж
вроде братца Кролика или сестрицы Лошади. Ах, проклятый кенгурянин!
Только потом я понял, что он прекрасно знал о впечатлении, которое его
внешность производила на людей, и умело этим воспользовался.
Кенгурянин сидел, перебирая страницы и шевеля губами, а я таращил на
него глаза и старался не задремать. Потом зазвонил телефон и кто-то
раздраженно спросил, когда же будут билеты. Я вежливо ответил, что это
ошибка, и снова воззрился на кенгурянина. Через полчаса раздался новый
звонок - на этот раз попросили Архимеда Петра Ивановича. И тут началось.
Не успел я положить трубку, как кто-то потребовал Афродиту Марью Петров-
ну. Затем меня спросили, что делать с вакциной. Предложили принести по-
родистого щенка. Попросили помочь решить задачу по физике. Сказали, что
бабушка сегодня не приедет. Обещали обязательно прислать мне автолет,
который я не заказывал. Требовали с меня отчетности по форме номер трид-
цать семь бис. Уверяли, что любят меня по-прежнему. Интересовались, как
мой радикулит, которого у меня отродясь не было... Я начал тихо злиться.
Если бы не гость, я просто снял бы трубку с вилки, но его присутствие
смущало меня - что он подумает о порядках в земных учреждениях) Раза три
я звонил в Бюро повреждений, но там все время было занято.
Кенгурянин сидел неподвижно, только его длинные уши вздрагивали при
каждом звонке - видимо, все это ему тоже надоело. Он поднялся из кресла
только около четырех, когда я уже начал поглядывать на часы, захлопнул
книгу, положил ее в футляр и стал благодарить меня и жать руку, обещая
продолжить работу на следующий день. Тут снова позвонил какой-то идиот и
спросил: "Это родильный дом?" - "Нет, это сумасшедший дом!" - в сердцах
крикнул я и швырнул трубку на рычаг. Кенгурянин запер футляр, с поклоном
вручил мне серебряный ключик, взял котелок и прошествовал к выходу. Те-
лефон затрезвонил снова, но я только погрозил ему кулаком и проводил
гостя до лифта, как того требовала вежливость. Рабочий день мой уже кон-
чился, поэтому, проводив кенгурянина, я сразу запер двери, включил сиг-
нализацию и отправился домой.
На следующий день кенгурянин почему-то не явился. Еще ни о чем не до-
гадываясь, я со спокойным сердцем ровно в четыре ушел с работы, радуясь,
что все у меня тихо и спокойно, даже телефон на этот раз не беспокоил. А
на третий день позвонил тот редактор из энциклопедии и попросил меня
уточнить, как правильно писать - "рцыиххары" или "рцииххары". Я отомкнул
футляр, и сердце у меня словно оборвалось - книги в нем не было!
Сейчас я с трудом припоминаю, сколько проклятий обрушил на голову
кенгурянина. Я ни секунды не сомневался, что пропажа Декларации - его
рук дело. Мне было только непонятно, как он ухитрился это проделать - я
ведь глаз с него не спускал, а в остальное время комнату оберегала бе-
зотказная сигнализация. Однако ругань руганью, но следовало что-то
предпринимать. Милиция и уголовный розыск у нас ликвидированы несколько
столетий назад, и на Петровке, дом 38, давным-давно помещаются Дом ска-
зок и Музей детского рисунка. Поэтому я попытался самостоятельно отыс-
кать кенгурянина. Увы, мне сообщили, что он еще позавчера вылетел ночным
рейсом куда-то на Плутон, а оттуда, скорее всего, отправился трансгалак-
тическим лайнером к себе на родину.
Через день, бросив молодую жену где-то в заповедниках Венеры, прим-
чался Гамлет Рафаэль. Я не буду перечислять те несправедливые эпитеты и
сравнения, которыми он щедро награждал меня в течение половины рабочего
дня. Меня удивило только, почему, ругая меня, он очень часто пользовался
старинными денежными мерами. Валюта никогда не была его специальностью,
и я только руками разводил, слушая, как свободно оперирует он архаичес-
кими терминами, известными лишь очень узкому кругу специалистов. Однако
логика его мышления при этом была мне совершенно непонятна. Он кричал,
что я разиня, и тут же давал мне очень высокую оценку, заявляя, что мне
как работнику грош цена. Мы совсем недавно с огромным трудом, после года
переговоров, заполучили в свой музей один-единственный старинный грош,
чудом сохранившийся в чьей-то частной коллекции на Марсе, и уж кто-кто,
а я-то знал истинную цену этой невзрачной монете. Кричал он еще, что
пользы от меня на копейку, спрашивал, сколько таких, как я, идет на фунт
- очевидно, он подразумевал фунт стерлингов... Потом он немного устал и
заставил меня рассказать, как было дело. И когда я рассказал ему все, в
том числе и о дурацком звонке про родильный дом, он хлопнул себя по лбу.
- Все понятно! Ну и провел же он тебя... Так нагло вынести книгу пря-
мо на глазах... Ай, молодец!
- Как на глазах? - возмутился я, - Я сам провожал его. Клянусь голо-
вой, у него ничего с собой не было.
- Еще бы! Конечно, не было. Он нес ее внутри. Ведь это же кенгуру!
Я так и сел.
- К... кенгуру? - пробормотал я тупо. Только теперь до меня дошло,
что свое название жуликоватые жители далекой планеты получили не только
из-за лица и ног.
- Конечно! Кенгуру - редкая разновидность разумных сумчатых. Матери у
них носят в сумке детей, а мужчины пользуются своей сумкой вместо чемо-
дана.
- Значит, эти звонки?..
- Все это было подстроено. Ему надо было всего две-три секунды, чтобы
спрятать книгу и захлопнуть пустой футляр. Представляю, как он сейчас
смеется! Еще бы. Конференция наша провалилась, и кто знает, удастся ли
созвать ее в этом столетии...
Вот так кенгурянин околпачил меня и чуть не сорвал проведение конфе-
ренции Торгсина и введение единой валюты, которая бы устроила всех - и
сверкунов, и скрытней, и жукоглазых.
А я все-таки утер нос кенгурянину.
После того как мне пришлось расстаться с работой в отделе идентифика-
ции, у меня появилась масса свободного времени. Я снова и снова задумы-
вался над тем, как ловко это у кенгурянина получилось. Такие операции не
проводят без тщательной подготовки. Он должен был понимать, что действо-
вать наудачу нельзя - малейшее подозрение, и все пойдет насмарку. Для
успеха предприятия он должен был заранее знать размеры книги, и то, что
она лежит в футляре, и где стоит телефон. Конечно, расспрашивать об этом
он не мог. Но как же, как же он узнал?
Внезапно меня осенило. Я вспомнил про телевизионщиков. Когда я прие-
хал к директору и вошел к нему в кабинет, я сразу понял, что мои догадки
верны. На стене у директора красовалась большая фотография - он сам в
обнимку с кенгурянином на фоне какого-то неземного пейзажа.
- Да, был я у них как-то, - сказал мне директор, - заметив мое любо-
пытство.- Интересный народ, скажу вам...
- Это они вам заказали передачу о подготовке к конференции? - спросил
я в упор.
- Не то чтобы заказали, а так... Они дали понять, что конференция их
весьма интересует, но у них нет никакой информации. И я подумал, что та-
кой сюжет в хронике будет весьма полезен широкому кругу наших зрителей.
- А можно посмотреть эту хронику?
- Пожалуйста.
Директор повозился над пультом, и вскоре на контрольном мониторе я
увидел собственные руки, бережно открывающие футляр с драгоценной кни-
гой. Голос невидимого диктора убедительно объяснял, что право присоеди-
ниться к работе конференции предоставлено всем разумным обитателям нашей
Галактики - им достаточно внести в книгу свои координаты. Потом я увидел
на экране и свое сонное лицо - я сидел за столом, а рядом блестела труб-
ка телефона. Мне все стало ясно. Я сердечно поблагодарил директора и
ушел. Но одно сомнение продолжало точить мой мозг. Если у кенгурянина
все было так хорошо организовано, почему он улетел только ночным рейсом?
Чтобы узнать это, я отправился в космопорт и отыскал диспетчера, ко-
торый дежурил в тот вечер. Он сразу вспомнил кенгурянина.
- С ним получилась досадная история. Ему выдали билет на уже занятое
место. К сожалению, наши машины еще несовершенны и иногда ошибаются. Что
делать... Но специалисты заверяют, что лет через сто - двести такие не-
доразумения станут абсолютно невозможными.
- На какой рейс у него был билет?
- На пять часов, я очень хорошо помню.
- А он улетел полуночным рейсом. Разве других рейсов не было?
- Почему не было? У нас были свободные места на семи- и десятичасовые
рейсы.
- Так в чем же дело?
- Я не знаю. Помню, он очень рассердился, даже пошумел немного, а по-
том пошел в ресторан. Больше я его не видел.
Я поднялся в ресторан и стал расспрашивать официанток о кенгурянине.
- Я его обслуживала, - сказала милая блондинка, в которой я с некото-
рым удивлением узнал красавицу из кафе, которой я не очень давно читал
лекцию о роли денег. Звали ее Клеопатра - Ольга. - Мне тогда было очень
некогда - я как раз готовила конспект для зачета и хотела послать к нему
робота Яшу. Но он потребовал, чтобы его обслуживал человек.
Я сразу понял, почему кенгурянин запривередничал. Робот работает
круглые сутки. Он всегда на месте, все видит и никогда ничего не забыва-
ет. А люди могут и уйти - узнай потом, видел кто-нибудь кенгурянина или
нет. Мне просто повезло, что я сразу наткнулся на Клеопатру - Ольгу.
Я попросил девушку рассказать о нем все, что она запомнила, и тут уз-
нал, почему кенгурянин не улетел ни в семь, ни в десять часов. С ним
случился неожиданный конфуз, вполне, впрочем, простительный для инопла-
нетянина, не знакомого с нашей кухней. Он решил перекусить и за ужином
выпил стакан чая с лимоном, не зная, что этот напиток действует на орга-
низм кенгурян сильнее, чем на нас чистый спирт. Словом, через полчаса он
уже не мог сказать "мама". И его посадили в уголке отсыпаться.
- Я не заметила, когда он ушел, - рассказывала Клеопатра - Ольга. -
Смотрю, его уже нет. Ну ушел и ушел... Мне-то что. Уже потом, попозже,
посмотрела - а он книгу забыл...
- Книгу? - Я даже подскочил. - Какую книгу?
- Откуда я знаю, что за книга. Здоровенная такая... Мы ее сдали в Бю-
ро находок.
Наверно, девушка осталась обо мне не очень хорошего мнения - я выле-
тел от нее как сумасшедший, забыв даже попрощаться.
В Бюро находок я ворвался так, словно за мной гналась бешеная собака.
Увы, там меня ожидал жестокий удар.
- Да, эта книга у нас лежала весь контрольный срок - десять дней.
Поскольку ее никто не востребовал, мы приняли меры к установлению вла-
дельца и отправили ему книгу почтой.
- Кому? Куда?! - взревел я, вцепившись 8 перепуганного хранителя Бюро
находок. Тот с трудом вырвался. Мне пришлось долго перед ним извиняться.
Наконец он сказал, порывшись в делах:
- Вот... Отправлена двенадцатого на планету Кенгуру.
Я думал, со мной случится удар. Бедный хранитель перепугался еще
больше и стал вызывать по телексу врача. А я сидел и пытался предста-
вить, что будет думать кенгурянин об умственных способностях землян,
когда получит посылку. Поистине простота хуже воровства...
Оставалось только одно. Может быть, удастся перехватить посылку на
Плутоне, где происходит перегрузка на дальние лайнеры. Я позвонил Вит-
ковскому, рассказал обо всем, и мы помчались к министру почт и телегра-
фов. Тот срочно связался с Плутоном. В ожидании ответа мы сидели как на
иголках и подпрыгивали при каждом звонке. Наконец телеграфный аппарат
выплюнул ленту с ответом. Мне показалось, что я вместе с диваном лечу
куда-то в тартарары. Ответ с Плутона гласил: "Посылка номер такой-то,
индекс такой-то, получатель планета Кенгуру, пятнадцатого сего месяца
отправлена внепространственной почтой адресату".
Это был конец. Внепространственные корабли достигают любых закоулков
галактики в несколько минут. Следовательно, сейчас мой супостат рассмат-
ривает нашу Декларацию и с удовольствием скалит лошадиные зубы, удивля-
ясь глупости землян.
- Ишь как работать научились, - бормотал Рафаэль, когда мы, понурив-
шись, словно побитые собаки, выходили от министра. - Контрольные сроки
завели... новаторы несчастные. Не могли поволокитить немного. Тоже мне
деятели...
Я остановился и толкнул его в бок.
- Слушай, Рафаэль, а все-таки почему посылка ушла пятнадцатого, а не
раньше, как ей было положено? Где она провалялась сутки?
- Да ну тебя, - отмахнулся Рафаэль. - Какая разница...
- А вот какая. Почта должна работать как часы. Разве это порядок - на
сутки задержали почтовое отправление инопланетянину... Идем в Бюро нахо-
док.
- Ты что, обалдел? - спросил Рафаэль. - Больше делать нечего?
И он отправился домой, Я с огорчением посмотрел ему вслед. Все эти
события выбили его из колеи. Но я все равно должен узнать, почему посыл-
ка задержалась. Что поделать - уж такой у меня дотошный характер.
Того хранителя, с которым я разговаривал, уже не было - его рабочий
день кончился. Сменщик, симпатичный вихрастый парень, сидел в кресле с
учебником псевдосферической стереометрии - видимо, готовился к экзамену.
Я изложил ему дело, он поскреб лохматую голову, потом засунул в рот два
пальца и свистнул. На этот сигнал откуда-то из-за стеллажей выкатился
робот-упаковщик и вежливо сказал "здрасте".
- Том, ты отправлял книгу на Кенгуру? - парень назвал ему номер и ин-
декс посылки.
- Я, - ответил Том, с готовностью моргая передними глазами.
- А когда? Числа какого?
Тут робот вроде смутился и понес что-то невразумительное о негабарит-
ности посылки, ее нестандартной упаковке и прочей ерунде. Но парень
только головой мотнул.
- Ты мне арапа не заправляй. Я тебя, голубчика, насквозь вижу. Опять
читал?
Том смутился еще больше и опустил глаза.
- Читал... - промямлил он еле-еле.
И тут до меня дошло, что это значит. Я кинулся к Тому так стреми-
тельно, что он даже откатился немного назад.
- Том, голубчик! Ты что, прочитал эту книгу?
- Прочитал... - неуверенно ответил робот. - Ибо сказано: учение -
свет, неучение - тьма...
- Всю, до конца?
- Безусловно. Очень, очень увлекательная книга, - сказал Том, прио-
бодрившись.
- Спаситель ты мой! - завопил я, кидаясь к нему на грудь. - Дай я те-
бя расцелую!
И я чмокнул его в пластмассовую макушку, возле теменного глаза, при-
ведя хранителя в немалое изумление. Но мне было наплевать. Главное было
то, что проклятый кенгурянин остался-таки с носом. Ведь роботы никогда
ничего не забывают!
Вот, кажется, и все. Конференция состоялась точно в срок, и хотя
участвовать в ней мне не пришлось, я чувствовал себя как король на горе.
Ведь если бы не я... Впрочем, вы и сами можете оценить мои заслуги в та-
ком важном деле, как укрепление межпланетной торговли.
История с Кенгуру тем и закончилась. Жаловаться мы, разумеется, не
стали - кенгурянин всю операцию провел так, что комар носа не подточит,
и не оставил никаких улик. То, что он забыл в ресторане книгу, которую
вскоре ему отослали, еще ни о чем не говорит - мало ли на свете книг!
Ведь открывал эту книгу только робот Том, а роботы, как известно, не яв-
ляются юридическими лицами.
Да; было бы у кенгурянина все шито-крыто, если бы не злоупотребление
горячительными напитками - в данном случае чаем с лимоном, и, конечно,
если бы не мое стремление всегда докопаться до сути, не оставляя без
внимания ни одной мелочи.
Я не раз пытался представить, что подумал кенгурянин, распаковав по-
сылку с Земли и обнаружив в ней книгу, из-за которой так рисковал. На-
верное, он счел это утонченной маккиавелиевской насмешкой землян над
своей попыткой выкрасть ее. Возможно, он даже решил, что все было
подстроено заранее - и растяпа-хранитель, и билет на занятое место, и
чай с лимоном... Но что бы он ни думал, его выходка так ему не пройдет.
Первая Всепланетная конференция Торгсина открылась точно в срок и бы-
ла, безусловно, выдающимся событием в жизни нашей Галактики. В ней при-
няли участие представители семи тысяч шестисот тридцати двух планет.
На Кенгуру мы тоже послали изысканно вежливое приглашение. Никто, ко-
нечно, не явился.
Жизнь моя идет по-прежнему. Я заведую Музеем валюты да еще сотрудни-
чаю с отделом идентификации - в роли внештатного консультанта. Так что
мой рабочий день заполнен до отказа. Штангу я пока забросил, зато ежед-
невно, включая и три выходных дня, хожу на тренировки в секцию бокса.
Тренер сказал, что у меня отличные способности. Особенно он хвалит мой
прямой левой. "Таким ударом, - говорит он, - можно свалить лошадь".
Именно это мне и надо. Еще месяц-другой, и я пойду заказывать билет
на Кенгуру.