ВИТАЛИЙ БАБЕНКО
Проклятый и благословенный
Я очень часто прослушивакт эти фонны. И каждый раз долго выбираю, ка-
кую взять для начала, стараюсь представить, чей услышу голос. Все они
одинаковые - розовые кубики не больше игральной кости, ничем не помече-
ны, чтобы отличаться один от другого, если не считать крохотного индекса
на первой плоскости. Я намеренно располагаю их так, чтобы индекс оказал-
ся внизу. Беру наконец первую попавшуюся фонну, осторожно закладываю в
проигрыватель и жду.
Раздается тихий щелчок. Сейчас в воздухе родится голос. Чей он будет
- Психолога или Физика, Бортмеханика или Командира,- я не знаю, но
всегда заключаю сам с собой нечто вроде пари. Мне кажется, если я уга-
даю, то вскоре сбудется и самое сокровенное мое желание: наконец-то я
все пойму. Шанс угадать весьма высок: всего-навсего один из семи. Семь
фонн выстроились в ряд у меня на столе, ровно столько, сколько было чле-
нов экипажа. Почемуто я постоянно проигрываю, и, когда в комнате затиха-
ет последний монолог, мне мерещится, будто я только что был на волосок
от разгадки, не сумел разобраться в какой-то малости, еще чуть-чуть - и
из разрозненных кусочков сложится ясная и четкая мозаичная картинка. Од-
нако... это, же самое впечатление возникало и позавчера, и завтра мне
будет недоставать все той же малости, и я утешаю себя мыслью, что причи-
на в моей невезучести; опять не угадал, опять с первого раза не вышел
мой многоголосый пасьянс.
"Человеческое познание движется по очень странной траектории",- слы-
шатся первые слова монолога Физика. Я закрываю глаза, и мне чудится, что
он сидит в кресле напротив меня, играет своим шариком-веретенцем и тихим
голосом - не вдаваясь в сложности теории и не читая наизусть формулы,
которые выглядят красиво только на экране калькулятора, а в словесном
выражении представляются полнейшей абракадаброй,- рассказывает мне, че-
ловеку от физики весьма далекому, о цели эксперимента.
Что же, по крайней мере сегодня пасьянс начался вполне логично-с пре-
дыстории. Только я загадывал Навигатора...
"...Кто мог подумать хотя бы двести лет назад, что, изучая материю,
углубляясь в структуру вещественного мира, мы вдруг упремся в абсолютно
невещественное, в пустоту, в ничто, в вакуум? Как можно в Ничто искать
причины Чего-то? И если это Что-то - весь мир, вся Вселенная, то имеем
ли мы право тратить силы, энергию, возможности на изучение Несущего и
снаряжать экспедицию "туда, не знаю куда", требуя от нее, чтобы она при-
несла "то, не знаю что"? Да, имеем...
Очевидно, не напрасно вопрос: действительно ли пуста пустота? - из-
давна волновал ученых. Вспомним споры о близкодействии и дальнодействии
времен Ньютона. Вернемся к теории эфира. Перелистаем лишний раз Эйнштей-
на и задумаемся над его словами о "невесомой, светоносной материи". При-
бавим к этому не столь ушедшие в прошлое - всего вековой давности - дис-
куссии о нулевых колебаниях вакуума, а также наши бесплодные попытки по-
нять гравитацию,- бесплодные тем паче, что нам удалось расшифровать
гравитационную структуру Вселенной и использовать ее для перемещения в
пространстве,- и на поверхность всплывет парадоксальный вывод; как бы
все упростилось, если бы в словечке "НЕ-сущий" можно было убрать дефис!
Вакуум, несущий нас. Мир. Жизнь... И как многое стало бы нам понятно в
мироздании, если бы вслед за Мефистофелем мы могли повторить:
"нечто и ничто отождествились"...
Или если бы мы по-новому осмыслили слова из Тайттирия Упанишады:
"Поистине вначале это было не-сущим;
Из него поистине возникло сущее".
Или задумались бы над речением Лао-цзы:
"Все сущее в мире рождается из бытия. А бытие рождается из небытия".
Как появился наш мир? Откуда берутся звезды? И - самое главное - КАК
они берутся? Сколь "простенькие" вопросы! И сколь непросто на них отве-
тить. Например, в последнем КАК - загвоздка величайшая. Ни одна теория
не объясняет это маленькое словечко, а в большинстве гипотез оно так и
остается белым пятном. Если мы зажжем в пространстве звезду - скажем,
соберем мегаколичество водорода, уплотним его, нагреем подобающим обра-
зом и инициируем в нем реакцию синтеза, пусть даже получим расчетным пу-
тем гарантию, что реакция по типу и длительности не будет отличаться от
истинно звездной, пусть даже забудем на время, что водородный цикл Бете
- как это было доказано много лет назад - нарушается, лишь стоит взяться
за анализ нейтринного потока,- будет ли у нас уверенность, что получит-
ся именно звезда? А может, для звезды нужно еще Нечто? Или Ничто?..
Игра этими двумя словечками занимала меня с детства. В мозгу не укла-
дывалось, что вне нашего мира, вне нас и внутри нас царит полная пусто-
та. Что пустоты этой в собственном теле гораздо больше - в прост-
ранственном смысле,- чем вещества, хотя мы и набрасываем на нее ловчую
сеть или, еще лучше, маскировочную сеть полевых взаимодействий. Что
расстояния между крохотными частичками, из которых состою я, сравнимы с
космическими и что любой человек, в сущности, как и его обитаемый мир,-
лишь сумма вещественных слагаемых, дрожащих в безмерном невещественном
восклицательном знаке, перед которым мышление пасует. И мне захотелось
превратить его в знак вопросительный.
Цель жизни выявилась очень рано. Я поставил перед собой задачу дока-
зать, что вакуум - "ничто" в одном-единственном, косвенном, условном
смысле: без него наш мир действительно был бы абсолютной пустотой. НИ-
ЧЕМ. Мира бы не было. Итак, теорема: вакуум - носитель и прародитель ма-
терии. Скорее, родитель, ибо, как я предполагаю, она черпалась из него
всегда и черпается ежемгновенно. Первая посылка моя магистерская о нуле-
вых колебаниях вакуума. Именно из нее вытекало следствие о возможности
создания прибора, который я назвал васкопом-вакуумным микроскопом. Иначе
- особой, чуть не сказал "фотографической"... камеры, позволяющей делать
мгновенные - в истинном смысле - энергетические снимки или даже "срезы",
"сечения" чистого вакуума.
Чистый вакуум мы нашли. Оставалось малое - чтобы прибор сработал.
Только в этом случае можно было бы доказать, что мы взвешены не в пусто-
те, а в безбрежном море энергии* Вакуум - море энергии. Прибор не срабо-
тал...
Поразительное дело. Мы совершаем гиперсветовые скачки в пространстве,
а как это делаем - не знаем. "Know-how" без "how". Понятно одно: мы на
верном пути. Разработали теорию, теорию весьма искусственную,
постулированную архипроизвольно. Теория воплотилась в постройке
Корабля. И Корабль "проткнул" космос! Как? Посредством чего? С помощью
каких сил? Убежден: ответа не будет до тех пор, пока мы не постигнем
вакуум.
Наш мир пятимерен. Сие известно любому школяру; три измерения -
пространственные, четвертое - временное, пятое - энергетическое. Мы поп-
робовали представить гравитацию Вселенной как некий жгут, каждое воло-
конце которого - четырехмерный объект вещественного мира, протянутый по
оси Энергии. Элемент бреда возникает уже на этом этапе: не представляя
себе гравитации, ищем гравиструктуру; не зная, в чем суть тяготения и
что есть его носитель, рисуем картину мироздания; между Вселенной и Гра-
витацией ставим знак равенства. А затем пускаемся в область фантасмаго-
рии: задаемся целью "протиснуться" между "волоконцами" гравитации и пос-
мотреть, что из этого получится. Протиснулись. Посмотрели. Получилось.
Мгновенный внепространственный перенос. Еще раз - Как? Еще раз - пос-
редством Чего?
Посредством вакуума, говорю я. Он и только он - та энергия, которая
бросает нас, непонятливых, к иным мирам. Энергетический океан. Правда,
энергия в нем невыявленная, скрытая. Вырожденная, хочется мне сказать.
Посмотрим, что еще нам дает концепция вакуума как безбрежья вырожден-
ной энергии.
Нам известны четыре вида взаимодействий. По силе и симметричности они
идут в таком порядке: сильное, электромагнитное, слабое, гравитационное.
Последнее - наиболее маломощное. Чем симметричнее взаимодействие, тем
быстрее экранирует его вакуум, тем ближе оно к нему. Вакуум - самое сим-
метричное состояние, нечто вроде отправной точки. Ага. Отправная точк
а... Начало, так? Вот и зацепка. А если не просто начало, а, так ска-
зать, материнское, родовое? Если вся регистрируемая "эм-це-квадрат" на-
шего мира есть не что иное, как некий выброс излишка энергии из вакуума,
который, будучи высшим - а не низшим!- состоянием Энергии, каким-то об-
разом замкнут сам на себя, полностью сам себя экранирует?
В таком случае иерархия симметризуемости превращается в иерархию
выброса! Сильное взаимодействие - первичный всплеск энергии. Излишек, не
умещающийся на этом уровне,- электромагнитное. Следующий излишек - сла-
бое взаимодействие. Последний - гравитация. Резонный вопрос: по той же
логике и на уровне гравитационного взаимодействия вся энергия может не
быть использована; куда девается ЕЕ излишек? Единственный ответ. Мой от-
вет: утекает обратно в вакуум. Больше того, именно эту "утечку" и ис-
пользуют наши - непонятно как "скачущие" - Корабли.Именно этот последний
излишек и служит своеобразной "смазкой" для скольжения между волоконцами
жгут-структуры Вселенной.
Любой слушающий эту фонну заметит, что я говорю уже: жгут-структура
Вселенной - не гравитации. Понятно почему. С гравитацией теперь все яс-
но: она не суть Вселенная, а лишь выхлоп отработанной на предыдущих
уровнях энергии. Вселенная же - это действительно, как указывалось еще
Курбатовым сто лет назад, четырехмерное многообразие в пятом измерении.
Только пятое измерение - это не просто энергия. Это энергия, рожденная
Вакуумом...
А прибор не сработал... Не удалось нашему "маринисту" зарисовать оке-
ан энергии... Сработали мы, наша психика. Но престраннейшим образом. Ко-
рабль схлопнулся, мы поймали вакуум, и... Я, например, испытал дикое
ощущение. Первая мысль: я взорвался. Затем: нет, взорвался мой мозг. За-
тем: нет, мозг мыслит, но тела нет. Значит, взорвалось оно. И преврати-
лось в облако, фонтан, водопад красок, северное сияние, психоделический
мираж, фатаморгану.
В сущности, смысл этой фонны - в попытке выразить словами то, что я
видел и обонял в момент эксперимента. Все вышесказанное - прелюдия, отс-
рочка, стремление оттянуть за неуклюжими размышлениями вот этот самый
миг, ибо описать происшедшее со мной - выше сил человеческих. Но миг
наступил. И я пробую, тем более что фонна уже близка к концу.
Сколько цветов в радуге? Семь? Сразу после "взрыва" я видел их
семьдесят семь. Или, может, семьсот семьдесят семь. Не оттенков, не цве-
товых нюансов-цветов! Как это может быть? Не знаю. Верить в это нельзя.
Не верить - тоже: это было. В моем взорванном теле, в моем расчлененном
сознании, но было.
Цвета роились, объединялись в какие-то немыслимые букеты, распада-
лись, кружились во взаимопересекающихся хороводах, и все в бесконечно
быстром темпе, пьянящем запахе фиалок. Остановить взгляд на каком-либо
сочетании красок было невозможно... Взгляд... Вот, пожалуйста, я сказал
"взгляд". И еще: "запах". Были ли у меня глаза? Нет. Нос? Нет1 Уши? Нет!
Конечности, сердце, печень, почки, легкие? Нет, нет и нет...
Было сознание и... семьсот семьдесят семь цветов разбуянившейся раду-
ги, семьсот семьдесят семь сумасшедших запахов. Потом на этом искрящемся
калейдоскопическом фоне, поверх этой клумбы фантастических орхидей воз-
никли желтые смолистые почки. Они быстро набухали, лопались, но не зеле-
ные клейкие листики высовывались оттуда - извергались потоки пронзи-
тельно-красного, пахнущего лимоном цвета.
...Образовалась спокойная пурпурная гладь, а по ней ползли, ползли
фиолетовые, синие, голубые, сиреневые, лиловые, благоухающие гвоздикой
кляксы; они чернели, но, не становясь совершенно черными, вдруг задерги-
вались лимонной, или янтарной, или золотистой анисовой пленкой, та кло-
котала аммиаком, вскипала бурой пеной, сквозь нее пробивались изумрудные
кориандровые пузыри. Пузыри эти, словно аэростаты, тянулись вверх, пучи-
лись, но на части не разлетались, не отрывались от перламутровой, теперь
уже пахнущей сеном глади,- вырастали удушливыми сернистыми колоннами, и
между ними били ослепительные лучи.
Лучи имели зернистую структуру, по ним вились серебряные нити, и вот
уже миндальное кружево серебра, лавролистые арабески, фисташковые спира-
ли, мускатные дуги, ментоловые кольца, кофейные змеящиеся пунктиры, ли-
повоцветный сапфирный туман, сандаловый алмазный блеск, коричное хрус-
тальное мерцание, а нити утолщаются, становятся прозрачными, в них игра
света, пыль книжных фолиантов, зайчики, йодистые водоросли, искорки,
лесная гарь, вихрение, мята, еще один взрыв, снова буйство миллиона цве-
тов и оттенков, дуновение из ботанического сада, открытая настежь дверь
восточной кухни, чад лаборатории алхимика, воскурения богам, снова поч-
ки, колонны, кляксы, пузыри, пена, серебряный серпантин, еще взрыв, но
взрыв наоборот - и все разрозненные, окрашенные утренней зарей и полу-
денным прибоем, и закатными облаками, и лунной рощей, и вечерней росой
части принадлежавшего мне целого слетаются к ослепительной точке моего
"я", превращаются в меня-во-плоти...
Я бросил взгляд на корабельный хронометр. Эксперимент, как и планиро-
валось, длился минуту, Я же провел в цветовом аду - или раю? - час,
день, год, вечность, не знаю сколько. Времени Там не было. Я не успел
обернуться, чтобы посмотреть, что стало с экипажем: на меня обрушился
мрак. Сознание померкло, и время провалилось еще раз, теперь уже в безд-
ну лишенной запаха черноты..."
Снова прозвучал тихий щелчок. Фонна кончилась. А в памяти моей возник
тот день, когда экспедиция вернулась на Землю.
Помню, лишь только я узнал, что экипаж прошел "контроль", как тут же
вывел со стоянки "квадригу" и помчался к Психологу" Мне хотелось одному
из первых узнать о результатах эксперимента, и я не думал, что Психолог
откажет; давняя дружба связывала нас. Восемь лет назад, в день совершен-
нолетия, мы вместе сдавали профиль.
Я погнал "квадригу" в верхнем слое шоссе. В сущности, это было до-
вольно неразумно: у меня барахлил задний левый узел. Однако перспектива
возможной поломки, а следовательно, и задержки, была весьма туманной, и
я несся над "триерами" и "пушинками", медлительными "фаэтонами" и "фея-
ми", полностью отдавшись одной мысли: удался эксперимент или нет. Инт-
роспекция вакуума - вот о чем мы все тогда думали.
Внезапно левую ногу кольнуло. Так и есть: "больной" узел отключился.
Я немедленно погасил пульсацию к пронзил голубоватое марево перепонки,
входя в правый ряд второго слоя. Разумеется, надежда добраться до цели с
меньшей скоростью и всего на трех узлах оказалась эфемерной. Повреждение
грозило коллапсом всей двигательной системы, поэтому диспетчерская доро-
ги взяла управление "квадригой" на себя, и очень скоро я уже бродил вок-
руг машины в нулевом слое, отчаянно посылая сигналы о помощи. Сжалился
надо мной возничий "фаэтона". Он как раз направлялся со свежими фруктами
в район, где жил Психолог, и согласился потерять несколько минут, чтобы,
спустившись в "нулевой", захватить меня.
Короче говоря, я попал к Психологу на час позже, чем предполагал.
Этот час все и решил. В дверях я столкнулся с группой врачей. Шедший
впереди седоватый мужчина нес диагностер.
- А как вы об этом узнали? - одновременно печально и резко спросил он
меня.
- О чем "об этом"? - не понял я и только тут заметил на стоянке ха-
рактерный каплевидный силуэт реанимационного "рапида".
- Он к живому ехал, не к покойному, - подтолкнул первого в спину
кто-то из группы, видимо коронер.
- К-как к покойному? - уже догадываясь, но не веря, не желая верить,
выдавил я из себя.
- Кровоизлияние в мозг...- Врач с диагностером пожал плечами и, чуть
помедлив, направился к "рапиду". В доме уже шла молчаливая, чужая и нес-
войственная этому жилищу суета...
Монолог Психолога я выбираю намеренно. Мне хочется услышать его го-
лос. Желание делать привычную ставку на случай пропало. Помимо всего
прочего, эта фонна заслуживает особого моего внимания. Она - единствен-
ная из всех прочих - не просто первичная, случайная, порожденная тупико-
вой ситуацией запись сумбурных размышлений и предварительных скороспелых
выводов. Это звуковое письмо, и оно имеет своего точного адресата. Форма
странноватая, если детально представить себе момент возвращения экспеди-
ции. Первые "+асы на Земле, эксперимент еще не осознан, расшифровка по-
ведения приборов только предстоит, расшифровка энцефалограмм тем более
неизвестною удастся ли, мысли разбредаются, диктуется первое, что прихо-
дит в голову. И вдруг - письмо... Не жене, не дочери, что было бы ес-
тественно. Адресовано оно мне...
"Здравствуй, дружище! Как бы тебе вернее объяснить, что с нами прои-
зошло? Постарайся не удивляться: понятия не имею. Впервые в жизни попал
впросак. Что самое глупое в этой истории - никто и представить не мог,
будто наша экспедиция расшибет лоб, помимо прочего, и о психический
барьер.
Роль моя, казалось, была второстепенной. Ты ведь знаешь, более всего
я был загружен на предварительной стадии подготовки, когда мы синтезиро-
вали психологическую совместимость экипажа, учитывали все возможные неу-
дачи и старались заранее свести на нет все связанные с ней виртуальные
депрессивные явления, а самое главное - готовили членов экспедиции к
преодолению "рубежа постижимости". Иначе - искали меры, чтобы рассудок
каждого сумел перебороть шок от встречи с Неведомым, каким бы "экстрава-
гантным" - конечно же, в изначальном смысле этого слова - оно ни оказа-
лось. В пространстве моя функция сводилась к минимуму: контроль, конт-
роль и еще раз контроль. Ну и, естественно, биодатчики.
Итог, с которым я хочу тебя ознакомить, куда как плачевен. Я, видимо,
стану главной фигурой при анализе результатов и... боюсь, ох как боюсь
этого! В голове ни одной позитивной мысли. Это первое. Эксперимент по-
терпел полную неудачу, но возможность такой неудачи в наши априорные
расчеты не входила и войти не могла. Это второе. Третье, хотя далеко не
последнее: мы действительно столкнулись с Неведомым, однако это Неведо-
мое оказалось не только за пределами постижения, но и за пределами того,
что мы в период подготовки иронически называли "экстравагантным", то
есть за пределами "запредельного".
Посуди сам. Мы ставим опыт над вакуумом. Техническая часть программы
удалась пустоту в силки загнали. И... тут же из экспериментаторов прев-
ратились в подопытных кроликов. Что-то начало ставить эксперимент над
нами. Причем масштабы этого неожиданного опыта, цель его, механизм ока-
зались явно не по силенкам нашим - увы, "готовым ко всему" - мозгам.
Коротко расскажу о биометрии. Например, кардиограммы: ровнехонькие
параллельные линии. Пиков, зубцов, хотя бы дрожаний нет. Его сердца не
бились, так, что ли, получается? Дыхание - 80 вдохов в минуту. Это при
полной-то остановке сердца! Если верить самописцам, впрочем. Давление;
верхнее - норма, нижнего НЕТИ! Не зарегистрировано. Температура тела -
минусовая! Энергопотенциал тела нулевой, зато мускульное напряжение -
полная каталепсия. Подробно с энцефалограммами я тебя знакомить не буду,
замечу только; все ритмы сошли с ума. Или биодатчики сошли с ума. Или я
сошел с ума. Как считаешь, а? И учти: общий диагностер дает резюме: сос-
тояние экипажа в пределах нормы, патологических отклонений нет, а инди-
катор рефлексов - один во всем приборе!- мертво стоит на самом пре-
дельном значении красного интервала: глубокая кома. Таким вот образом...
Что касается энцефалографии, здесь могу сказать только одно. И слова
мои подкрепляются не сенсорографическими выходными данными, раскодиро-
вать которые я просто не способен, а, так сказать, нашим изустным "геп-
тамеройом". Видишь ли, перед тем как войти в атмосферу Земли и совершить
посадку, мы покружились чуть-чуть по эллиптической орбите, рассказывая
друг другу о том, что каждый видел в минуту эксперимента. Коллекция но-
велл, честно говоря, потрясающая. Хотя и, безусловно, параноически-бесс-
мысленная. И во всех отношениях необъяснимая.
Короче, сознание всех выключилось. Ровнехонько в нулевой момент отс-
чета. Но заметь: не обморок, не бессознательное состояние, не кома, что
бы там ни врал индикатор. Сознание отгородилось от реальности и перенес-
лось в какую-то иную действительность. Почему и как это произошло, а
также почему нам всем мерещилась не одна и та же картинка, а разные, по-
чему в мозг каждого проецировалось что-то неповторимое и особенное и от-
куда это проецировалось - вот вопросы, которые мучают всех нас.
Картинка, возникшая в моей голове, оказалась не особенно дикой. В
сравнении, конечно, с остальными. Так... нечто вроде заурядного и спо-
койного сна.
Отсчетчик лязгнул "ноль", одновременно с ним включился хронометр, и
я... оказался дома. Угу. Именно дома на Земле. Сижу за столом вечером.
Напротив - жена, справа - дочка. Слева головизор чего-то играет. Древний
спектакль, вроде бы из нашей видеотеки. И сидим мы так мирно, задушевно,
пьем чай с тонизатором.
Первая мысль моя, когда все кончилось,- это будто меня в прошлое
отбросило. Года на три. Тем более что сразу не сообразишь, деталей не
вспомнишь, все смазалось в памяти, расплылось,- совсем как в жизни,
когда в голову неожиданно забредет пустяковое воспоминание. Чуть позже
напрягся: картинка явственней стала, детали сделались четче. И вот
тут-то увиделись мне странности. Что к чему не разберешь, но явно не
бросок в прошлое, а видение это было. Галлюцинация. Это у меня-то, про-
вереннего-перепроверенного?!
У жены черты лица вроде все те, но в то же время и какието другие,
сходство будто явное, но приглядишься - и сходства нет. Точнее, некор-
ректное сходство. Словно кто-то построил по неким координатам облик, но
то ли точку отсчета взял свою, то ли пропорции по-другому измерил, то ли
по одной из осей - а то и по всем сразу особые деления понатыканы,
чуть-чуть отличные от принятых, или промежутки между ними несоразмерные
сделаны. Такая же штука и с дочкой. Ну, свои это, родные, до родинки на
щеке знакомые лица и... чужие, неблизкие, иные.
Далее: стол, за которым сидим, тоже мой, тот самый, что в гостиной
стоит. Но катавасия продолжается. Тот, да не тот. Может быть, оттенок
чуть другой. Может быть, форма, размеры... Тьфу, не распознаешь! И чай:
запах прекрасный, а вкуса нет. Скорее всего, я его просто не запомнил.
Но не исключено, что вкуса вовсе не было. Так же, как и у тонизатора.
Хотя ощущение что пьем мы его именно с тонизатором, было!
Следующая деталь - тот спектакль, что по головизору смотрели. Не могу
вспомнить, что это было за представление. Хоть убей, не могу! Видел ли я
когда-нибудь его? Определенно. Где? Когда? Что за театр? Что за актеры?
Ответа нет. Наваждение...
И последнее. Комната, где мы сидели. Сначала восприятие было четким:
гостиная в нашем доме, как и должно быть. Потом стал сомневаться. И еще
позднее понял, что сомневался не зря: не гостиная и не комната, а черт
знает что! Стены были и не были. Потолок был и... в то же время от-
сутствовал. Пол - не пол, а некая умозрительная уверенность в опоре под
ногами. Короче, знаешь на что это походило? Готовое ощущение замкнутого
пространства, объемом равного именно гостиной. Но только объемом. Как
создавались границы этого пространства: материальными плоскостями или
особой экранировкой - не пойму до сих пор.
Вывод у меня пока один напрашивается. Не прошлое это было, а модель
прошлого. Да! Какая-то вот такая модель. И видишь ли, в этой мысли меня
следующее утверждает: с каждой минутой все дольше и больше чудится, что
спектакль тот самый - головизионный - не целостным представлением был,
не видеозаписью, а очень хорошо подогнанной мозаикой из обрывков всех -
всех! спектаклей, что я за свою жизнь пересмотрел..."
Щелчка нет. Фонна Психолога оказалась записанной не до конца, и чтец
сканирует развертку, надеясь обнаружить новую ин* формацию. Я знаю, что
ее не последует, но не двигаюсь, не переключаю проигрыватель. Посидеть,
подумать... Вспомнить. Все вечера заняты у меня только этим. Я часто
спрашиваю себя; зачем мне это нужно? В конце концов я не специалист, не
член какойнибудь комиссии, просто близкий друг Психолога, немного знал и
остальных членов экипажа. Меня никто не просил о помощи, мои выводы, да-
же если они и последуют, вряд ли кого заинтересуют, ибо базой, достаточ-
ной для научного обобщения физико-технических данных, я не располагаю. И
тем не менее бьюсь",
Может быть, толчок дало письмо? Да, так и было. Я оказался вовлечен-
ным в эту историю, и память о друге не даст мне покоя, В сущности, мне
всего-то и нужно, что мои фонные копии. Корабль? Пусть другие разбирают
его по косточкам. Я вижу смысл в другом: в вопросах, мучивших Психолога.
Какая тайна сокрыта в видениях, с которыми столкнулся экипаж? Почему они
разные? Что подействовало на психику тренированных людей? И добавлю от
себя - нет ли в галлюцинациях ответа на всю загадку эксперимента?
Вот подумал сейчас о Корабле и тут же вспомнил, как я впервые увидел
игрушку Физика.
Это было задолго до эксперимента. Я заехал тогда к Физику по каким-то
не суть важным делам, но дома его не застал. Очевидно, его срочно вызва-
ли, ибо он был отменно точен и, коли условился, никогда не заставлял се-
бя ждать. Поскольку из всех машин на стоянке отсутствовал лишь один
"спурт", это само по себе доказывало, что вызов был спешный и требовал
безотлагательности.
Мне ничего не оставалось делать, как убраться восвояси. Но, прежде
чем задать "квадриге" реверс, я счел нужным зайти внутрь м оставить хо-
зяину фонну. Естественно, это можно было - и по всем правилам следовало
- сделать в гостевом дворике. Я же, понукаемый нездоровым любопытством,
решил подняться в кабинет и засвидетельствовать визит - шутки ради - в
блоке "рабочей памяти". Что поделаешь, очень уж хотелось полюбопытство-
вать, как выглядит "святая святых" ученого. Тем более что самому хозяину
никогда бы и в голову не пришло, будто его "келья" может вызвать интерес
у кого-либо из гостей.
Вступил в кабинет... и тут же пожалел о своей ненасытной любозна-
тельности. Кабинет как кабинет, обычное рабочее место, ничего особенно-
го. Стол, пюпитр "рабочей памяти", информ-заказчик, картотека, фоннопро-
игрыватель да серийный "секретарь" - вот и вся обстановка. Что я ожидал
увидеть - я и сам не представлял. Скорее всего, мне рисовался в вообра-
жении живописный беспорядок. Нестертые в "памяти" обрывки мыслей, стра-
ницы новейшей монографии на экране заказчика, полузаконченная рукопись в
"секретаре" и прочее и прочее...
Все было не так. Безукоризненная чистота и до обидного законченная
аккуратность царили в "келье". Ничто не указывало на то, что именно
здесь рождаются головокружительные теории и именно отсюда выпорхнула
идея Эксперимента, посягающего на основы миропорядка. Музей оргтехники,
да и только. Даже столкалькулятор, который уж никак не мог оставаться в
бездействии сегодня утром, напустил на себя восторженно-праздный вид,
словно бы ни один логарифм в жизни не обременял его мозги, а об интегра-
лах он и понятия не имел и вообще был предметом благоговейного поклоне-
ния, идолом-недотрогой, сокровищем языческой кумирни.
Впрочем, я ошибался. На матовой крышке стола покоилась какая-то шту-
ковина. Единственный предмет, вносивший диссонанс " обманчивый покой ве-
щей. Это был небольшой приплюснутый шар черного цвета с едва ощутимыми
выпуклостями на полюсах. Выпуклости соединяла тонкая белая линия. Я
опасливо повертел шарик в руках, и вдруг с ним что-то произошло. Непо-
нятно что, но он как-то вздрогнул, издал резкий хлопающий звук, и вот у
меня в руках уже нечто вроде веретена все тоге же черного цвета и с бе-
лой полоской от острия до острия,
Я снова повертел игрушку в руках, и опять раздался резкий хлопок, ве-
ретено вздрогнуло, превратившись в шар. Минут пять я забавлялся диковин-
кой, пока не заметил, что она меняет форму при нажатии либо на выпуклос-
ти, либо на острия. Что же, причуда есть причуда. Почему бы талантливому
и еще очень молодому физику не мастерить на досуге пространственные го-
ловоломки или показывать домашним топологические фокусы? Мне-то что до
этого? Я наскоро вляпал в "память" две-три фразы; мол, сожалею по поводу
несостоявшейся встречи, присовокупил извинение за бесцеремонность и вы-
шел из дома.
Через несколько дней я все-таки встретился с Физиком. Он сам приехал
ко мне. Мы обсудили все что нужно в какие-нибудь полчаса, и, возможно,
эта встреча вылетела бы у меня из памяти, если бы не одно обстоя-
тельство. За разговором Физик безотчетно полез в карман и вынул из нег
о... все то же веретенце. Я уставился на знакомую игрушку, а он, не за-
мечая этого, продолжал говорить. Внезапно раздался хлопок, ученый
вздрогнул, разжал пальцы, и на пол скатилось не веретенце - черный ша-
рик. Я поднял его и отдал владельцу. Тот смутился, пробормотал что-то и
хотел было убрать загадочную штуковину в карман, но я остановил его. Так
я впервые услышал о Корабле. Шарик-веретенце был его макетом...
Из оставшихся пяти кубиков снова беру первый попавшийся. Уже ничего
не задумываю, просто неторопливо жду. Бортинженер.
"Это был сон. И это была явь. Это была мистика. И это было по ею сто-
рону реальности. Или вообще ничего не было! Должный строй мира: вне ма-
терии - пустота. Приличествующий сознанию подход: "внутри пустоты" - ок-
сюморон.
Естественная субординация: вещество как образ бытия - поле как систе-
ма связи - вакуум как нуль вещества или поля. Мы мечтали внести коррек-
цию в эти три формулы. "Содержание" пустоты наделить смыслом.
Доказать, что вакуум не нуль, но нулевое состояние энергии. Нулевое,
однако же состояние.
И таким образом, представить Вселенную как вакуумновещественный кон-
тинуум, то есть мыслили такую субординацию: овеществленная энергия -
энергия поля - вырожденная энергия.
Большего, полагали, не дано. Вышло: есть большее. Или есть вместо. Но
ЧТО? Почему вместо вырожденной энергии мы обнаружили выродков нашего
сознания?
Есть древний прием; высказаться-осознать. Уверен, что не получится. И
тем не менее должен попытаться. Иначе безумие укоренится, а страх обер-
нется ужасом.
Я попал в детство. Свое детство. Сознание раздвоилось. Я ощущал себя
ребенком. Не в эмоциях и речениях, а тем, прошлым. Двадцать лет жизни
исчезли. И параллельно видел себя со стороны. Облик соответствовал было-
му. Жидкие светлые волосики, короткие штанишки, колготки, бактерицидный
клей на ободранных локтях... Похож на девочку... Стереофото из семейного
альбома...
Мучила важная проблема: смесь вкусных вещей - вкусна ли? Например,
ежевичное варенье, пикули и сырое песочное тесто. Или так майонез, ли-
монный крем, гречневая каша с молоком. Странный был ребенок; любил каши.
Смешать бы все в тазу! И есть ложкой. Останавливало одно: таз спрятан у
мамы. Пахло ванильным мороженым.
Глубокомыслие отпустило; встретился с приятелями. Идиотизм заключался
в следующем: м о е детство, вернувшееся в абсолютном вакууме, пересек-
лось с детством экипажа. Не знал я никого из них двадцать лет назад, вот
беда! Познакомились на отборе. И детских фотографий не видел в жизни.
Перед возвращением на Землю - когда обменивались "выродками" - описал
каждого, каким лицезрел "во сне". Подтвердили. Их изумление - выше мое-
го: сходство-до малейших деталей. И образ мыслей подобен. Насколько пом-
нят себя.
Я впал в детство. Допускаю. Правильнее: "меня впали". Нечто воз-
действовало на мозг, высвобождая воспоминания. Бред, по сути своей: вок-
руг пустота. Но возьмем как гипотезу. А память шести человек - как в мою
влезла? Семь ниточек, ведущих в полузабытое прошлое - неповторимое, у
каждого свое и посторонним неведомое,- к а к сплелись?
Сидели рядком на скамеечке. Чинно, степенно-благовоспитанные детишки.
Ногами болтали, рассуждали. Кто в носу ковырял, кто ногти грыз, кто укус
комариный расчесывал. Дружки - любой скажет. А подружиться им - через
двадцать лет!
Командир - вихрастый, штаны на помочах старомодных - вперехлест,
гольфы сползли, настроен воинственно: чуть что - соседа локтем в бок.
Помощник-анемичный, вялый. Зовут "дистрофиком". Кожа тонка: на шее
все жилки видно. Почти прозрачный. Спорить не любит и не хочет, но при-
ходится: компания втянула в дискуссию. Физик-конопатый до умопомрачения.
За веснушками лица не видно. Огненные волосы не во все стороны, как у
рыжих обыкновенно, а напротив-аккуратной челочкой. Вожак-Командир, но и
этот из лидеров, за чужое верховодительство отчаянно переживает. Потому
и любое слово - главарю наперекор.
Психолог - из тех, что в школе становятся круглыми отличниками и за-
нудами. Все знает, но снисходительно молчит, если скажет что - обяза-
тельно проверенное и в точку. Таких родители с трех лет "по-взрослому"
одевают, а с пяти уже на коррекцию зрения водят: читают все, что под ру-
ку попадается, даже кулинарные книги.
Техник меньше всех ростом, потому и ехиден. Нос острый, как у лисы,
глаза - щелочки, рот от уха до уха. Первый подпевала Командира. Тот ему
брезгливо потворствует, остальные - и я в том числе, не тот, который
смотрит со стороны, а тот, что сидит на лавочке третьим справа,- нена-
видят. В начальной школе потенциальный ябеда и подхалим. Лупить будут
нещадно.
Наконец, Навигатор - "вещь в себе". Отрешен, суров, словно наперед
известно: через пару десятков лет быть ему "звездным штурманом". Одна из
редких натур: в цели жизни уверен с малолетства, идет к ней упорно и до-
бивается максимального. Знает все о типах космических кораблей, о трех-
мерных лоциях, о системе координат в пространстве, любой разговор сводит
к "эклиптике", "космовекторам". Любимое присловье: "Эх, суперсвет бы!"
Как в воду смотрит: в числе первых окажется, кто пространство перехит-
рит.
А дебаты у нас нешуточные: спорим, какая игра лучше.
- Конструктор!- выкрикивает Физик, стремясь к приоритету.
- Смотря какой конструктор,- важно и снисходительно цедит Командир.
- Конструкторы разные бывают.
- "Построй сам",- хихикает Техник.- Кубики. Робя, рыжий в кубики до
сих пор играет!
- У-у, лиса!- Физик гневно потрясает кулачками.- И не кубики вовсе
- аналоговый на микротриггерах! Мне такой конструктор отец подарил. С
полиэкраном!
Командир ощущает потребность в возврате инициативы.
- Хлам!- бросает он.- Ясли... "Живой мир"-это вещь. Нацепил шлем и
крути ручки. Хошь - в космосе летишь, хошь - в джунглях крадешься. Не то
что твои "тригры-мигры"!
- Хлам?!- глаза Физика стекленеют.- Да ты сам знаешь кто? Спор гро-
зит баталией. Выступаю я:
- Кончай, братцы! Тебе-то, рыжему-то. А я технические игры не люблю.
Вот в "пришельцев" сыграть бы! Айда, а? Дистрофик водить будет. Он все
равно прятаться не умеет, уши за парсек видны. Пусть "Центр" охраняет.
Чур, я в дальнем патруле! Дистрофик багровеет. "Лиса" опять скалится.
- Прише-е-ельцы,- тянет он, опасливо косясь на командира.- Ты еще
"индейцев" предложи. Ща луки сделаем, стрел наломаем. Возня одна...
- Ты сам-то, "лиса-морда коса", во что играешь? Небось ни во что!
- Я... это... я тоже "живой мир" люблю. Особенно "оверсан". Солнце
очень красиво можно вообразить... Командир благосклонно кивает. Мы с Фи-
зиком орем нараспев:
- Лиса - подлиза! Лиса - подлиза!- и на ходу сочиняем, смело круша
стереотипы женского и мужского рода:
- Лиса - болван. Захотел "оверсан". Полетишь башкою вниз, Потому что
ты - подлиз!
- Дистрофик, а ты что скажешь? - Это вступает Командир. Оппозиция на-
ша ему не нравится. У Психолога же и спрашивать нечего. Заранее знаем:
скажет "шахматы", или "литературная викторина", или "герои любимых книг"
- что-нибудь в таком духе.
- Я? - Дистрофик смущается и краснеет снова.- Я, ребят, так... ниче-
го.. Я лото люблю. Мы с папкой и мамой часто в него играем. Хорошая иг-
ра, не верите?
- Чо-то ? - Лиса скатывается со скамейки. Хохочет. Но продолжать не
смеет: натыкается на грозный взгляд Навигатора.
- Не трожь его! Слышь? А ты, старшой, тоже мне!- накидывается Нави-
гатор на Командира.- Дал бы лисе по шее, чтоб не вонял. Лото - хорошая
игра. И "Живые картины" хорошая. И конструктор у Рыжего ничего себе. А
вот у меня мечта,- он задумчиво вскидывает глаза,- "Лабиринт-ловушку"
заиметь!
- Какую "ловушку"? - удивляются все.- Мы про такое и не слыхали.
- Это новая игра. Я только сегодня узнал. Значит, во-от такая голови-
зионная рамка. В ней вырастает трехмерный лабиринт. И внизу пять "зайчи-
ков" горят. Ну и пятнадцать рычажков, само собой. Надо зайчиков по лаби-
ринту провести всех одновременно, а потом их в особую ловушку загнать.
Если загонишь - лабиринт пропадает, и появляется сногсшибательная голо-
визия, всякий раз новая. А если хоть одним "зайчиком" за светоплоскость
заденешь, все пять назад возвращаются.
- Вот это да!- выдыхаем мы с шумом. Замолкаем: каждый разрабатывает
план, чего бы такое дома сделать, чтобы отец за это "ловушку" принес...
И все кончается. Мир детства ужимается до кают-компании Корабля. На
хронометре - расчетное время. Минута. Вокруг - остолбенелые лица экипа-
жа.
Сначала думал: мы все в детстве побывали. И каждый самим собой был.
Потом - нет. "Сны" у всех индивидуальные оказались. Я один такой "счаст-
ливый". Не только на двадцать лет "помолодел" в ту минуту, но и в мозги
прочим умудрился залезть. Знать бы- КАК!
Бросился к приборам. И после того, что было, даже не удивился. Все
работает нормально, однако стопорные "дубли" - те, что на показаниях в
момент эксперимента должны стоять,- словно взбесились. Математический
реактор - нуль. Малый реактор - нуль. Абсолютное смещение-нуль. Это еще
можно понять. Но и относительное - тоже нуль. Будто вся Вселенная на ту
самую минуту застыла! Полевая защита: "дубль-стопор" сломался! И нако-
нец, ручной калькулятор - наш "суперабак" - САМ ПРИШЕЛ В ДВИЖЕНИЕ. Я по-
играл шариками, требуя конечный результат. Ответ-бесконечность! Но бес-
конечность ЧЕГО?!! Вот и выговорился..."
В памяти еще раз возвращаюсь к смерти Психолога. Смерть эта по-
действовала на меня ужасно. Как-то не привыкли мы, чтобы люди вот так
просто умирали. Ведь совсем молодой был, тренированный мужчина. Испытан-
ный всевозможными тестами и отобранный после тщательнейшего медицинского
отсева. И вдруг кровоизлияние в мозг... Я ведь и сам рвался в экспери-
мент: тогда еще, когда группа только формировалась. Казалось: по всем
статьям подходил, по здоровью тем более. И надо же было им найти невин-
ную отроческую тахикардию! Моментально категорический отказ. И многочис-
ленные ряды "отсеянных" стали на одного человека больше. А друг мой Пси-
холог попал. И... пропал...
Как же это расценивать? Мне повезло? Или все-таки ему? Мне, который
по причине чрезмерной детской активности - нежеланной причине!- остался
жить? Или ему, который, хотя и умер, успел побывать на грани Неведомого?
Я возвращался на вылеченной "квадриге" домой. В пути у меня еще не
возникала идея самому принять участие в разгадке тайны: полагал, что и
без моей скромной персоны найдется немало пытливых умов. Но двух вещей
не знал я тогда: во-первых, что фонна Психолога мне адресована будет, а
во-вторых, новой, более ужасной, чем предыдущие, вести.
Я не успел войти домой, как тут же включился головизор. Короткая зас-
тавка передачи "Хроника", тревожный музыкальный сигнал, и диктор переда-
ет экстренное сообщение: погиб не только Психолог, погиб весь экипаж. По
истечении суток после приземления умерли все семеро. Причина смерти -
кровоизлияние в мозг. Причина кровоизлияния выясняется. "Выясняется" до
сих пор... Экипаж ничего не успел сделать. Не успел собраться перед ака-
демической комиссией. Не успел выступить на пресс-конференции. Не успел
"кристаллизовать" отчеты. Времени хватило лишь на фонны. Семь звуковых
кубиков, записанных частично в космосе, частично в гермобоксах перед то-
мительной процедурой "контроля",- все, чем мы можем располагать. Любой
волен заказать и получить копии. Все семь копий у меня на столе. Три -
чуть поодаль: прослушанные. Из оставшихся выбираю Навигатора.
"Нервные впечатления... Сбивчивые воспоминания... На большее пока
рассчитывать не могу. Полный отчет будет позже. Или не состоится вовс
е... Причиной тому-крайняя скудость информации. Насколько могу предста-
вить, в будущем ее не прибавится.
Прежде чем перейду к основному, изложу факты всем известные и неоспо-
римые. Неоспоримость - пока главный козырь, к тому же едва ли не лучшее
средство подготовки слушателя. Надобность такой подготовки явствует из
дальнейшего.
Итак, о Корабле и верховный задаче эксперимента. Ставится проблема:
исследование чистого вакуума. Очевидная деятельность разумеется в двух
направлениях: первое-отыскание такового, второе - создание прибора, спо-
собного подвергнуть искомую область анализу. Отталкиваемся от определе-
ния "чистого вакуума"; "Область пространства, максимально свободная от
наличия материальных частиц и с наивозможно минимальным фоном взаимо-
действий". Вывод напрашивается сам собой: поиск следует осуществлять в
глубоком космосе.
Начинаем "считать" пространство. Калькуляторное лоцирование космоса
дает результат: ближайшая область с минимальным содержанием вещества ле-
жит в северном полушарии эклиптическе системы координат - небесные широ-
та и долгота сейчас маловажны - на расстоянии четырех световых месяцев и
двенадцати световых дней от Земли.
Корабль, на котором мы достигли этой области, принципиально нов в
двояком смысле. Во-первых, его основным движителем является математичес-
кий реактор, сводящий С-тензор к нулю в той точке пространства, коей яв-
ляется сам Корабль, и таким образом создающий неопределенность расстоя-
ния, равнозначную мгновенному скачку внутри "жгут-структуры". Во-вторых,
его конструкция позволяет - в случае точного попадания в заданную об-
ласть - поймать чистый вакуум в ловушку. Это достигается следующим обра-
зом. Корпус Корабля состоит из металлопластических материалов и предс-
тавляет собой, для упрощения скажем, полую сферу. При подаче импульса на
гибкий шпангоут корпус размыкается и, образно говоря, "выворачивается
наизнанку", "схлопываясь" вокруг малого объема вакуума с нулевым содер-
жанием вещества.
Простейшая аналогия: представим надрезанный по большому диаметру
детский мячик. Небольшое усилие пальцев, и мячик уже показывает нам свою
внутреннюю поверхность, оставаясь по форме тем же шаром. Если к этому
присовокупить, что края разреза при касании моментально склеиваются, а
"выворачивание" происходит в мгновение ока, то, право же, для примитив-
ной модели Корабля нам больше ничего не требуется. Разве что указать:
реакторный отсек и отсек управления расположены на "полюсах", а "надрез"
проходит по "меридиану".
Оболочка нашего Корабля надежно защищает "пойманную" пустоту от всех
видов взаимодействий, включая электромагнитное поле рабочих систем Ко-
рабля, и даже гравитацию, ибо в момент "нуль", то есть в момент "схлопы-
вания", срабатывает математический реактор, и для объема, оказавшегося в
пределах оболочки, тензор кривизны пространства обращается в "нуль",
элиминируя "жгут-структуру". В тот же самый момент начинает функциониро-
вать "васкоп", долженствующий за минуту эксперимента сделать около мил-
лиона мгновенных "снимков" вакуума, энергетическая расшифровка которых
последует на Земле. Такова схема эксперимента. Добавлю: запроектирован-
ная схема, ибо на деле после "схлопывания" рассудки наши помутились,
"васкоп" же и "глазом не моргнул".
События развертывались так. Я выстрелил Корабль а расчетную точку и
переключил энергию на малый реактор. Мы начали медленно продвигаться в
пространстве. Погрешность оказалась ничтожной, поэтому после непродолжи-
тельного рыскания Корабль вошел наконец-то в желаемый район. Все наше
внимание переключилось на "пустомер"-индикатор содержания вещества в ва-
кууме, или "пустомелю", как мы его окрестили.
"Большеразмерный уровень - пусто", начал издалека наш "пустомеля", и
тут же хронометр принялся за отсчет времени. "Космическая пыль - пусто".
Мы перемигнулись друг с другом: лоцирование не подвело. "Межзвездный газ
- пусто". Вот оно, мгновение! На атомном уровне - как помелом, следова-
тельно... "Общая оценка - пусто". "Чистый вакуум",- все тем же скучным
голосом объявил "пустомеля".
Последнее, что я помню из реальности ДО, легкий толчок: "ловушка"
захлопнулась,
Немедленное ощущение: лечу куда-то во мраке" Затем подо мной объяви-
лась матушка-Земля. Вокруг раскинулся божественный воздушный простор,
над головой - пара-другая легких облачков и небывалой голубизны солнеч-
ное небо.
Самое удивительное - летел я "безо всего". Не было за плечами увесис-
того и монотонно гудящего "Вихря", предплечья и запястья не обжимали ох-
ваты спортивных крыльев, не было ощущения невесомости, как на параболи-
ческом тренажере. Была влекущая к земле тяжесть тела, которое, впрочем,
и не думало опускаться, было сказочное чувство парения и была радость.
Нестерпимый восторг, захватывающая душу удаль, блаженство избранных,
упоение победой над природным недостатком человека, одержимость власти
над природой - все смешалось, все распирало грудь, наполняя легкие некой
невесомой субстанцией, которая, может быть, и удерживала меня на высоте.
Я с удивлением прислушивался к собственному телу. Не было органа, ко-
торый работал бы в привычном режиме. Сердце билось не ритмично, а выби-
вало какую-то сложную "морзянку". В печени ощущалось странное щекочущее
движение, впрочем, не беспокоящее, а скорее приятное. Желудок словно бы
сжался в комок, уступая место диафрагме, которая мощно пульсировала и
напоминала мембрану бионасоса "квадриги" или "триеры". Только насос этот
гнал неизвестно что и неизвестно куда. Руки и ноги подчинялись неведомым
командам - не мозга, а иного органа, только что чудодейственным образом
родившегося "под ложечкой",- и блестяще удерживали равновесие, не до-
пуская, чтобы я свалился в "штопор" или попал в "воздушную яму". Да что
говорить - все органы трудились по-особому, но происходящее казалось мне
абсолютно естественным, словно бы летать я был обучен с детства. Может
быть, и не ходил никогда - только летал...
Подо мной проплывал незнакомый мне заповедник. Девственные леса, бла-
гоухающие сады, полудикие парки, луга, речушки, лужайки - все вызывало у
меня умиление и первобытное почитание. Я бросался камнем к купам де-
ревьев, пугал быстролетной тенью рыбешек в прудах и снова взмывал в не-
бо, гонялся за птицами, съезжал по радуге, делал тысячи подобных благог-
лупостей и хохотал, хохотал, хохотал...
Пока не очнулся в центре управления Кораблем. Я лежал на полу и бился
в истерике. Психолог разжимал мне челюсти, вливая витализатор, хлестал
по щекам, но я все сильнее закатывался идиотическим смехом. Совершенно
неожиданно он сменился безумным воем и плачем. Я лежал, скрючившись, у
своего кресла и рыдал в три ручья, рассказывает Психолог. Он не изменяет
истине. Я помню этот момент. Мне действительно было горько и больно. Я
не желал возвращаться в действительность.
Хотелось до конца дней своих летать в прозрачном и призрачном мире,
купаться в хрустальных лучах солнца, вдыхать зеленый запах первозданной
свежести, чувствовать облака, оседающие капельками на горячем лбу, уди-
рать от грозы, нестись к Луне, стараясь достичь наивысшей точки полета,
и затем - вниз, с меркнущим от разреженного воздуха сознанием вонзаться
в теплый туман, стелющийся над низинами,- отголосок растворенного в су-
мерках зноя,- возвращаться к жизни. Летать, летать, летать... Вечно..."
Я резко бью по клавише выбрасывателя. Кубик, не отыграв, вылетает на
стол. Дальше слушать я не в состоянии: перехватило дыхание. Последние
часы жизни Навигатора - самая трагическая ниточка во всем этом запутан-
ном и прискорбном клубке нелепых смертей.
Он с ювелирной точностью выстрелил Корабль к Земле, отдав управление
посадкой Командиру лишь после того, как убедился в полном восстановлении
значения G-тензора. В ясном сознании прошел "контроль", обманув врачеб-
ный синклит. Однако слова, запечатленные в фонне, оказались последней
разумной записью "космического снайпера".
Уже дома он внезапно потерял сознание. А когда пришел в себя, мысли в
глазах его не было. Он бормотал несусветицу, лепетал как ребенок, пускал
пузыри и судорожно дергал руками, как бы пытаясь схватить что-то
скользкое, но вместе с тем чрезвычайно важное для него, без чего уйти из
жизни он не имел права. "Полный распад сознания",- зафиксировал врач.
Он же через полчаса, мучаясь беспомощностью, установил смерть...
Есть еще одна причина, по которой я никогда не дожидаюсь конца фонны
Навигатора. На ней по странному стечению обстоятельств были записаны
слова, произнесенные им за секунду до фатального кровоизлияния. На эту
единственную секунду сознание вернулось. И губы прошептали жуткую в сво-
ей осмысленности фразу - за малым изменением ту самую, которую произнес
когда-то, умирая, Рабле: "Je vais querir le grand Neant". ("Иду искать
великое Hичто").
От этих слов мне становится страшно...
"..Вот и все! Кончен полет, кончен эксперимент, и кончены надежды..."
- фонну Командира я включаю с третьей плоскости. Сейчас для меня важнее
всего еще раз услышать "сны". Размышлений предостаточно. Ретроспективных
повествований тоже. В сущности, все они повторяют одно другое. Зато "ми-
ражи" или "выродки" - случай особый.
"...Внешне все выглядит благопристойно и даже логично. Ни за чем "по-
ехали" и ни с чем вернулись. Или так: в пустоту нырнули, с пустыми рука-
ми вынырнули. Взятки гладки. На нет и суда нет.
А стыдно... В глаза друг другу совестно смотреть, не то что людям...
Ведь было там Что-то! Совсем рядом было. Можно сказать, меж нас. Кажет-
ся, щупай руками, измеряй, отколупывай кусок, упаковывай в бумажку и ве-
зи на Землю. Ан не тут-то было: пусто! Сквозь пальцы, точнее, сквозь
мозги наши, как вода, утекло. Откуда, ЧТО и куда - бессмысленно спраши-
вать. Ничего-то мы не поняли, ни в чем-то не разобрались и как не знали
до сих пор, так и сейчас ни черта не знаем. Маразм полнейший: семь в об-
щем-то неглупых и основательно подкованных людей, до зубов вооруженных
новейшей, точнейшей и умнейшей техникой, сидят в Корабле - восьмом чуде
света - и... хлопают ушами, в затылках чешут, руками разводят. Щенки
слепые!.. Издевательство в полном смысле слова: будто кто-то намеренно
заставил нас идти на немыслимые ухищрения, а потом кукиш показал.
Слово "кукиш"^я не зря употребил. Хоть бы с нами вообще ничего не
случилось, так-таки и ничего, тогда бы все понятно было: НЕТ ни гроша в
этом вакууме, нет, не было и не будет никогда. А кукиш-то нам показали!
Могучий такой кукиш, и у каждого - свой, у каждого в башке целую минуту
фига красовалась.
Вот если бы она в "ловушке" из самого что ни на есть вакуума сложи-
лась - тогда да! Написали бы в отчете просто и бесхитростно: "Абсолютный
вакуум при полной изоляции от взаимодействий обладает свойством склады-
ваться в фигу". Потом ее замерили бы, высчитали объем, определили топо-
логическую структуру, описали формулами, сняли с каждого пальца дакти-
лограмму и так далее и тому подобное. Возвращаемся на Землю - нате вам,
специалисты по фигурам из трех пальцев! Копайтесь, исписывайте тома,
возводите стройное здание теории!
А в нашем-то случав что, скажем, я в отчете зафиксирую? Что страшил
повидал, каких свет не родил? Что эти страшилы меня чуть не слопали? А
доказательства? Нет таковых!!! Ну, привиделось, ну, галлюцинации, ну,
перенапрягся... Полежи, молодой, на морском пляже, понюхай озон, попла-
вай вволю, авось нервы и придут в порядок...
Я и сам такое посоветовал бы любому, если бьют него свои байки услы-
шал. Но ведь не байки!..
Шел я по очень странному лесу. Нет, не так. Лес был как лес: деревья,
кусты, трава, полянки с цветами и папоротниками, озерки, холодные клю-
чи-все нормально. И запах земной: зелени, прели, хвои. Но вот заселен
этот лес был самым непристойным, так сказать, образом. Что ни зверь, то
чудище.
Выглядывало из-за сосен гнусное рыло здоровенного кабана, только
вместо пятачка у него красовался пучок фиолетовых щупалец, и шарил он
ими по веточкам, листикам, былинкам, не пропуская ни одного стебелька,
все время что-то совал себе в пасть - муравьев, тлей, гусениц, я знаю? А
одно щупальце без устали хлестало по щетине на спине и боках - отгоняло
слепней, видимо. Пасть, впрочем, была кабанья, но без клыков и зубов.
Вроде ктото повыдергивал их, и совсем недавно: кровоточащие лунки в дес-
нах были видны явственно.
Кабан заметил меня, уставил свои затянутые противной полупрозрачной
синевой глаза, вдруг собрал все щупальца в тугой комок и выбросил их в
мою сторону, издав громкий чмокающий звук. Я отпрянул, скотина же, до-
вольно хрюкнув, вернулась к прерванному занятию.
Низко над землей, прыгая с ветки на ветку, пронеслась стая шимпанзе.
И эти мало чем отличались от обычных обезьян: ни тело, ни лапы особого
внимания не привлекали. Однако на морды я не мог смотреть без брезгли-
вости. Челюсти - не челюсти, а ротовой аппарат, как у кузнечика. Вечно
жующие красные створчатые пластины, с которых вязкими шариками срывалась
густая иссинячерная слюна.
Выскочила откуда-то пегая кобыла. Умная такая зверюга с человеческими
ушами непомерной величины - каждое с простыню. Присмотрелся: уши челове-
ческие, но из тончайших розовых хрящей и с перепонками, словно у летучей
мыши. Лошадь взмахнула ими и... полетела, почему-то, сказав на прощание:
"Привет!" Вполне благожелательно, кстати, сказала и осмысленным, проник-
новенным голосом.
Свалился сверху обнаженный мозг на паучьих лапках, заскакал по кус-
тарнику, ломая сучья: видно, тяжеленный был очень. Земля вспучилась пе-
редо мной, лопнул холмик, рассыпался мелкими камешками, вылезла клешня с
глазами, помигала мне и скрылась.
У гигантского дуба отломился здоровенный сук, на его месте дупло
вскрылось. Поперла оттуда змея толщиной с хорошее бревно. Это я сперва
подумал, что змея: голова питонья. А чуть больше высунулась - оказалось,
тысяченожка невиданная: великое множество ног к туловищу приделаны были,
маленькие, но шерстью заросшие и с раздвоенными копытцами. Защелкали
ножки вниз по стволу, голова уже в клешниной дыре скрылась, а тело все
лезло и лезло из дупла: метров сорок в нем было.
А то слоновая черепаха прошествовала мимо. С прозрачным панцирем: все
органы сквозь него видно - кровь пульсирует, сердце размеренно ходит,
легкие колышутся. Тоже приятного мало.
Дикобразы резвились. Не иглы у них, а тонюсенькие полые стерженьки с
раструбами на концах: оттуда вонючая жидкость брызжет.
Жаба припрыгала из чащи - не меньше теленка величиной. Встала на зад-
ние лапы и полезла на березу, как заправский сборщик кокосов, только от-
куда на березе кокосы?! Губы трубочкой, лезет, насвистывает чего-то. А
вот говорящих, кроме лошади, никого не было.
Я стою окаменело и шепчу себе: "Успокойся. Успокойся. Все нормально.
Ты просто немного сошел с ума. Это бывает. Это скоро пройдет". Бормочу
эту чушь кретинскую и верю и не верю, что такая чертовщина в действи-
тельности происходит.
Окончательно сбрендил я, когда динозавр появился. Раздался треск ло-
мающихся стволов, лес словно распахнулся впереди, и надо мной такая гро-
мадина нависла... Небо заслонила. А на ногахколоннах не пальцы, не ког-
ти, не копыта - хотя что я говорю? откуда у динозавров копыта? "присос-
ки? Будто колосс этот ничего не вес^т и запросто может к облакам унес-
тись, потому присасывается.
И вот когда присоски в землю со свистом впились, я наконецто бросился
бежать. Бегу и думаю: куда же я мчусь, ведь этому небоскребу стоит два
шага шагнуть, и уже меня перегонит. Голову поворачиваю на бегу, а этот
детина умопомрачительный и не помышляет с места двигаться: шея у него -
с маленькой головой на конце - как резиновая. Вытягивается, вытягивает-
ся, догоняет меня, опережает, и вот уже голова гулко стукается о землю
передо мной, "3се. Конец",- мелькает у меня. Вдруг вижу: не голова это
больше, а ладонь размером с меня. И на ней - татуировка! Эти самые слова
вытатуированы: "Все. Конец". Я очнулся... Я очнулся... Я очнулся... Я
очнулся..." Фонна Командира всегда заедает в этом месте: какой-то дефект
в развертке. Я заставляю "чтеца" смолкнуть. Что это? Самое странное сно-
видение? А может, столь же странное, как и остальные? Не могу сказать
обо всех записях, но в некоторых прослеживается определенное сходство.
Нечто вторгается в психику человека и как бы модулирует ее: "пробует" на
привычных сознанию объектах инородные и чуждые им черты, наделяет их
несвойственными характеристиками. И получаются: жена и дочь Психолога с
неуловимо искаженными чертами, левитирующий Навигатор, лошадь с челове-
ческими ушами, многокопытный питон, татуированный динозавр. А зачем все
то - одному богу, то бишь вакууму, известно, Или не вакууму? Но чему
тогда?
Как, однако, велик и многообразен мир! И как мал и беспомощен разум
всякий раз, когда он сталкивается с новой загадкой природы. Сколь ковар-
но подводят его чувства! В истории немало тому примеров: познание часто
отступает перед Неведомым, ломающим привычный круг представлений. Но
отступает всегда с определенной целью: либо избрать новое направление,
либо взять разбег для прыжка через препятствие. Первое предполагает раз-
работку качественно новых концепций, второе - выжидание и накопление ко-
личества информации. Но что нам предстоит в этот раз? Имеем ли мы право
отказываться от неопровергнутой теории? И тем более - имеем ли мы право
ждать?
Порой мне кажется, что фонна Борттехника - его "сновидение" - ближе
всего подбирается к ответу на эти вопросы, к принципу выбора пути. "Бли-
же" - но лишь подбирается...
"...Оболочка матки вспучилась. Потом перемычка между ней и вновь рож-
денным ботом стала совсем тонкой и оборвалась: бот отпочковался. Так
рождается капля в кране. Мыльный пузырь от соломинки отделяется тоже -
так. Затем в натяженной обшивке бота прорезались отверстия: дюзы. Вклю-
чился двигатель, и мы, держась, как путеводной нити, оптимальной траек-
тории входа, стали спускаться на планету.
Все было рассчитано давно и перерассчитано много раз: орбита матки,
момент отрыва, кривизна глиссады, точка посадки. Последняя предполага-
лась в центре обширной прогалины в нескольких градусах к югу от эквато-
ра. На стереоглобусе эта прогалина казалась огромной лишайной плешью в
буйной шевелюре планеты, которая от полюса до полюса была покрыта лесны-
ми зарослями, Морей мы не обнаружили; россыпи озер в умеренных широтах -
вот и вся вода. Пока спускались, эколог не переставал недоумевать, отку-
да здесь может взяться влага для столь пышной растительности. Всего лишь
одна из множества загадок, которые нам предстояло решить...
Приземлились. Вернее, "припланетились", ибо от Земли нас унесло бог
весть как далеко, а имени планете мы еще не дали. Затем пошла восьмича-
совая рутина: химический анализ, бактериологический анализ, радиацион-
ный, электростатический, почвенный, биотоксический, споруляционный, одо-
риметрический, психомутагенный. Анализы, анализы, анализы... Все! Кончи-
лось. Сумматор выдает предписание: опасностей для жизни нет, мера защиты
минимальная. Надеваем респираторные маски, ибо пыльца каких-то растений,
носящаяся в воздухе, может оказать аллергическое действие, а ароматы
местных цветов не из приятных. Можно выходить...
Сразу и не вспомнишь, как ОНИ перед нами появились. То ли выступили
из-за кустов, то ли поднялись на ноги, потому что до этого лежали нич-
ком, то ли просто "возникли". Впечатление было, словно они выросли
из-под земли. Несколько мужчин, удивительно похожих на нас, чужаков в их
мире, только малорослых - будто уменьшенные копии землян. Зато лица -
необычайно правильные и благородные, пропорции тела - античные, позы -
спокойные: без тени превосходства, но и нисколько не настороженные.
Одежда их состояла из ниспадающих складками свободных плащей с корот-
кими рукавами и легких сандалий, на головах - тонкие, похоже, медные об-
ручи, перевитые надо лбом зелеными листьями. Ни дать ни взять древние
эллины в туниках, собравшиеся на праздник Пана. Разве что без свирелей.
Мы настроили переносный "лингавокс" на прием, однако потребность в
переводе сразу же отпала. Планетяне заговорили на нашем родном языке.
Чистейшем, надо сказать, языке, хотя и немало архаичном.
- Целы ли власы пришельцев? - произнес кто-то из них. Мы озадаченно
переглянулись, не зная, что ответить.
- Зрим, что целы. Рады за ваших потомков!- продолжал тот же голос.
Мы еще раз переглянулись, и наконец-то пилот наш вспомнил стандартную
формулу приветствия.
- Мир и счастье обитателям этого мира! Не с бедой или злым умыслом
явились мы сюда, но во имя познания. Незваные гости, но мечтаем быть
друзьями. До той поры мы ваши добровольные пленники.
Теперь настала очередь изумляться аборигенам. В заметном смущении они
перебросились несколькими словами на своем языке. "Лингавокс", впрочем,
их не перевел.
- Корни стремятся к свету, путь озаряет влага,- вступил в переговоры
второй планетянин.- Многоразличны голоса жизни, но привкус горечи для
птиц не помеха: они парят вдали от водопадов.
Странное тревожное чувство родилось у меня в груди, от растерянности
я никак не мог собраться с мыслями, тем не менее попробовал внести в бе-
седу долю здравости;
- Темны слова ваши, незнакомцы, однако взаимопонимание рождается не
сразу. Мы стараемся постичь ваши мысли, но для этого требуется усилие.
Согласованные стремления к ясности уничтожат преграду между рассудками.
На лицах чужаков проступила краска. Только что это - гнев или недоу-
мение,- пока трудно было определить. Короткое молчание, и третий из них
подвёл голос:
- Причины и следствия оплодотворяют время. От следствия к причине -
порыв ветерка, от причины к следствию - струйный поток. Осквернить тра-
пезу лицезрением - содеять доброе для чистоты породы. Мирволить избывшим
- перекладывать бремя растений на подобие неживого. Тускнеть злобой к
огню - почить в безутешной подвижности. Все - узелки на вервии, ползущем
от недра недр к границе границ. Барьеры оно огибает, но утолщениями цеп-
ляется - за друзы льда, мысли чуждого, и споспешествует наконец.
Так. Диалог между цивилизациями превратился в абсолютный, неслыхан-
ный, несусветный бред. Хорошенькое дело! И зачем мы вообще сюда свали-
лись? Впрочем, второй пилот делает еще одну попытку.
- Очевидное для вас - нам таковым не представляется. Видимо, это пра-
вило имеет обратную силу. Безусловное в нашем понимании - спорное по ва-
шим меркам. Неужели, однако, подобие двух миров и схожесть обликов, а
следовательно, уместно предположить, и биологического строения не помо-
гут нам найти общий язык?
Мы понимали, что говорим совсем не так, как привыкли изъясняться, что
можно было бы облечь наши потуги на контакт в более простую словесную
форму. Наверное, подействовала несуразность и бестолковость происходяще-
го. Мы стали косноязычными, порядок в мыслях нарушился. Однако какая-то
"стыковка" в смысловом строе после "речи" второго пилота все же намети-
лась.
- Можно найти общую ногу,- быстро-быстро заговорил первый планетя-
нин,- можно отыскать общий глаз, можно на каждом взмахе качелей жизни
стремиться к общему зубу, клюву, перу, крылу, наконец, к общей чешуе.
Почему?.. Найти общий язык - все равно что петь песни под дождем или ри-
совать тем, что горело. Мы говорим красные и зеленые тона, и в этом ис-
тина опыта. Там слышны терпкие касания, в этом качество творчества. Мы
осязаем легенды, и в этом терпение роста. Наши глаза зорки к теплу, в
этом заметность прошлого. Но окоем гневен, и травы шествуют к умению, и
витийство пророчествует сообразность; нам пора уходить. Да не уколет вас
мерцание звезд!
Планетяне исчезли так же молниеносно, как и появились. Л вокруг меня,
ошеломленного, уничтоженного, сбитого с толку, все стало постепенно гас-
нуть. Затмились один за другим все мои странные и незнакомые прежде то-
варищи по экспедиции, исчез бот, растаял далекий лес, растворилась в
темноте пустая прогалина, и наступил полнейший мрак, в котором вдруг не-
ожиданно вспыхнули кают-компания Корабля и отделенный от нее лишь псев-
допереборкой центр управления. Я вернулся в свое время, свое место, к
своим друзьям. У всех шестерых был пугающий подавленный вид. Но, судя по
выражениям лиц, по реакции - от истерического страха до эйфорической ра-
дости, они были подавлены не тем, с чем пришлось столкнуться мне. Чем-то
иным..."
Каждый день я до исступления ломаю голову над этой фонной. Все чудит-
ся: разгадка - вот она, только ускользает, не дается в руки. Порой при-
ходит мысль: а что, если сам "феномен" - то, в чем закружились сознания
экипажа,- подбрасывает ключик к собственной тайне, подсказывает - через
"видение" одной из жертв - слова "Сезам, откройся!", но произнесенные на
каком-то очень странном языке? Я хочу сказать, не зашифрован ли в словах
"планетян" некий секретный смысл, разгадав который мы смогли бы доб-
раться и до сути минутного умопомешательства экипажа, и до сути самого
вакуума, если, конечно, слово "суть" к нему применимо? То есть если все,
что приключилось с Кораблем в далеком космосе, связывать именно с ним.
Каждый раз я отбрасываю эти мысли, полагаю их явным бредом, но они
возвращаются ко мне с неизменным упорством. Параллельно же с ними зачас-
тую всплывает другая идея, более здоровая и трезвая, даже скорее отрезв-
ляющая. Не напоминает ли диалог команды бота с обитателями иного мира
"беседу" человечества с природой?
Мы задаем ей вопросы, наделенные вполне понятным НАМ смыслом, она от-
вечает на них ПО-СВОЕМУ, пользуясь СВОЕЙ логикой, руководствуясь СВОИМ
семантическим строем. Мы столбенеем и либо изменяем вопрос, либо изо
всех сил тщимся понять ответ. Если последнее нам удается, мы делаем ко-
лоссальный шаг вперед и именуем его прогрессом в науке, если нет - сва-
ливаем неудачу на опыт, обвиняя его в "нечистоте", или же на эксперимен-
таторов, ловя их на непоследовательности и торопливости.
Во всяком случае, что бы ни стояло за "сном" Борттехника, я всегда
слышу в нем по крайней мере одну - тихую и вкрадчивую ноту: так ли уж
сильна она, логика нашего познания? Логика Вашего познания, доносится до
меня шепот Неведомого.
На моем столе остается последняя непроигранная фонна - Помощника Ко-
мандира. Однако желание выслушать и ее тоже пропадает. Я устал. Конечно,
я знаю ее чуть ли не наизусть, как знаю и остальные, обычно это не меша-
ет мне каждый вечер загружать проигрыватель неизменной программой. Но
сегодня... Пусть программа остается незаконченной. Вот если бы мой изна-
чальный выбор такого на фонну Помощника, у меня, наверное, до сих пор
звучали бы в ушах последние слова его: "Будь ты проклят, вакуум!" Равно
как и его сетования на собственную ненужность в экспедиции: мол, тради-
ционная мера безопасности, мол, никчемная фигура, мол, если бы да кабы,
если с Командиром что-нибудь случится, тогда... И его леденящий рассказ
о том, как перед возвращением на Землю он включил "контрольную" электро-
фонную запись, то есть фонну Корабля, и услышал, что на протяжении мину-
ты-той самой, когда у всех были "сновидения",- кают-компанию сотрясал
оглушительный, запороговый вой, который во время эксперимента никому,
естественно, слышен не был. И описание его собственного "выродка"; он
несся в черном узком тоннеле в каком-то потоке то ли воды-не-воды, то ли
сжатого воздуха-не-воздуха и, повинуясь течению, убыстрял движение, за-
медлял его, останавливался, снова мчался, кружился в вихревых возмущени-
ях в каких-то шарообразных коллекторах, встречавшихся на пути, и все это
без проблеска света, и не было никаких ощущений: тепла или холода, голо-
да или жажды, бодрости или усталости, сна, времени, нехватки воздуха - и
не было желания вырваться из тоннеля, но не было и апатии - так он несся
бесконечно долго или, напротив, совсем недолго, и только чувствовался
запах, причем бил он не в ноздри, потому что и дыхания-то не было, а
чувствовался вообще - далекий, забытый, младенческий запах: теплый
аромат материнского молока.
Все это я мог бы услышать. Но не буду: устал. Я выключаю проигрыва-
тель, сгребаю в кучу все фонны и перемешиваю их на столе: завтра снова
буду гадать, какую выбрать и чей услышу голос.
Я поднимаюсь из кресла, потягиваюсь и подхожу к окну. Уже ночь. Сей-
час я сниму со стекла напряжение прозрачности, комната будет освещена
лишь мягким внутренним светом, но я еще не собираюсь ложиться. Знаю:
быстро успокоиться не смогу. Начну ходить из угла в угол и думать, ду-
мать, думать...
Долгим взглядом окидываю звездный небосклон. Между тонкой пленкой ат-
мосферы, надежно укрывающей и меня, и всех людей, и Землю, и манящими
мерцающими точками - Вакуум. Не чистый, не абсолютный, но та самая зага-
дочная, недоступная, а может быть, не загадочная, а лишенная каких бы то
ни было качеств никому не нужная пустота, за которую семь человек отдали
свои явно не пустые и очень нужные жизни. И где-то в глуби ее - самая
пустая, пустота в пустоте: ни пылинки, ни атома, н-и-ч-е-г-о.
И вдруг... О господи!.. Нет, не может быть! Нет! Не верю глазам!.. В
северной части небосвода, там, где только что н-и-ч-е-г-о не было, поя-
вилась сияющая точка. Она едва заметно расширяется, это не точка -
ослепительное пятнышко, крохотный диск, превосходящий блеском и Вегу,
и Капеллу, и Венеру.
А где-то в глубине подсознания предчувствие уже трансформируется в
знание, рождается мысль, и я гоню ее от себя, и зову, зову, дрожа от ли-
кования и ужаса одновременно. Какое сегодня число? - спрашиваю я себя.-
Пятое августа. День эксперимента? Двадцать шестое марта, угодливо подс-
казывает память. Все сходится. Именно четыре месяца и двенадцать дней
прошло со дня эксперимента. Эксперимента, который происходил в четырех
СВЕТОВЫХ месяцах и двенадцати СВЕТОВЫХ днях от нас. Просто до нас дошел
свет! Что это? Звезда? Да, только так: новая звезда.
Почему же мы не ждали этого дня? Почему у нас его и в мыслях не было?
Не удосужились произвести простейший арифметический подсчет! Ах, логика,
логика, не ждущая подсказки и потому самодовольная, кичливая наша логи-
ка. Билась лбом о "сновидения", распсиховавшиеся приборы покоя ей не да-
вали, слепо тыкалась в наличное, доступное. А ведь наперед должны были
знать: четыре месяца и двенадцать дней. Ни больше, ни меньше...
Как и когда родилось это новое светило? В момент эксперимента? После
него? Пока мы не знаем зтого и, наверное, выясним нескоро. Как, может
быть, никогда не постигнем, почему далекий эксперимент умертвил экипаж.
Но сколь же нужен нам этот свет! По крайней мере теперь-то мы точно уве-
римся: не зря погиб в безумии Навигатор, не зря разбился в "спурте" Фи-
зик - мозг отказал, когда он выезжал из дома, не зря встретили слепую
смерть все семеро. Так было и так будет: через предательство ощущений,
через вековечный спор, который Разум, проигрывая и выигрывая одновремен-
но, ведет с коварными чувствами, через гибель пионеров, пусть странную и
нелепую... необъяснимую... не могущую быть объясненной... человечество
идет к познанию...
А звезда все-таки родилась. Есть Что-то в вакууме, и нужен, ох как
нужен был роковой эксперимент. До звезд мы добрались, "непонятно как
скакнули туда", говоря словами Физика, но добрались. А теперь поймем и
маленькое словечко КАК. И еще много таких же словечек. Просто мы будем
зажигать звезды.