УИЛЬЯМ ТЕНН
Сборник рассказов
СОДЕРЖАНИЕ:

БЕРНИ ПО ПРОЗВИЩУ ФАУСТ
БРУКЛИНСКИЙ ПРОЕКТ
БУНТ МУЖЧИНИСТОВ
ВЕНЕРА - ПЛАНЕТА МУЖЧИН
ВПЛОТЬ ДО ПОСЛЕДНЕГО МЕРТВЕЦА
ДВЕ ПОЛОВИНКИ ОДНОГО ЦЕЛОГО
ИГРА ДЛЯ ДЕТЕЙ
ЛИССАБОН В КУБЕ
ЛЮДИ В СТЕНАХ
НУЛЕВОЙ ПОТЕНЦИАЛ
ОТКРЫТИЕ МОРНИЕЛА МЕТАУЭЯ
ПЛОСКОГЛАЗОЕ ЧУДОВИЩЕ
ПОСЫЛЬНЫЙ
ПРОБЛЕМА СЛУЖЕНИЯ
СЕМЕЙНЫЙ ЧЕЛОВЕК
СРОК АВАHСОМ
УИНТРОП БЫЛ УПРЯМ
ХОЗЯЙКА СЭРИ
ЧИСТО ЧЕЛОВЕЧЕСКАЯ ТОЧКА ЗРЕНИЯ
ШУТНИК

                      ЧИСТО ЧЕЛОВЕЧЕСКАЯ ТОЧКА ЗРЕНИЯ

     - Ну что за дорога! Что за подлый, отвратительный, слепящий дождь!  И
что за нелепое, невероятное поручение!
     Так  яростно  ругался  Джон  Челленджер,  обращаясь,  по-видимому,  к
запотевшему ветровому стеклу, с которого "дворник" монотонно стирал  капли
дождя. Он пристально вглядывался  в  мутный  треугольник  стекла,  пытаясь
разобрать,  где  кончается  разбитая  деревенская  дорога   и   начинается
перезрелая осенняя растительность.  Медленно  продвигающиеся  по  обочинам
люди были настроены явно враждебно, но мысль о том, что предстоит свернуть
на проселочную дорогу и ехать по совершенно забытым богом и людьми местам,
была невыносима. В глубине души он надеялся, что до этого не дойдет.
     Что за поручение!
     - Взгляните с  чисто  человеческой  точки  зрения  на  эту  охоту  на
вампира, - напутствовал его  Рэнделл.  -  Все  остальные  агентства  будут
подавать  материал,  опираясь  на  деревенский  быт,   разглагольствуя   о
средневековых суевериях в нашем атомном мире. Что  за  тупицы!  Старайтесь
избежать этого.  Найдите  какой-нибудь  оригинальный  жалостливый  подход,
выплачьте тысячи три слов. Да, денег расходуйте  поменьше  -  этой  хитрой
деревенщине непременно захочется обжулить городского простачка!
     И вот, оседлав свой конвертибль, он едет туда, где жили его бабушки и
дедушки и где никто не разговаривает  с  незнакомцами,  "особливо  сичас",
когда вампир "уже порешил троих". И никто не назовет даже имен этих троих,
а Рэнделл забросает его телеграммами, требуя  прислать  хоть  какую-нибудь
информацию.
     Ему до сих пор  не  удалось  найти  ни  одной  болтливой  деревенской
дурочки, но он с удивлением обнаружил полное  отсутствие  мужчин  во  всей
округе. Это могло означать только неимоверный разгул охотничьих  страстей,
охвативших весь район.
     Было невероятно трудно ехать даже на второй скорости, на любой другой
ужасная дорога вообще бы не позволила двинуться  с  места.  Ухабы  всерьез
грозили поломкой рессор. Челленджер вытер влагу со стекла носовым  платком
и пожалел, что у него всего одна пара фар - видимость была почти нулевая.
     Вот, например, какое-то темное пятно впереди. Возможно, это  один  из
охотников  на  вампира.  Или  какой-нибудь  зверь,  которого  выгнали   из
зарослей.
     О, боже!
     Он нажал на тормоза. Это была девочка. Маленькая темноволосая девочка
в синих джинсах. Он опустил боковое стекло, и высунул голову под дождь.
     - Эй, малышка! Подвезти?
     Ее  взгляд  скользнул  по  машине  и  остановился  на  водителе.  Она
задумалась.  Хромированная  машина  послевоенного  производства  была  ей,
видимо, в диковинку. Будет о чем взахлеб рассказывать подружкам. К тому же
ехать в машине гораздо приятнее, чем брести по колено в грязи под  дождем.
Она кивнула и,  осторожно  обойдя  машину  спереди,  забралась  на  правое
сиденье.
     - Спасибо, сэр.
     Должно быть, ей было ужасно холодно в обтрепанной мокрой  одежде,  но
она старалась не показывать этого со стоицизмом, характерным для  сельских
жителей.
     Но в глазах ее стоял страх. Сгорбившись, упираясь  руками  в  колени,
она забилась в дальний угол сиденья у самой двери. Что могло так  напугать
эту крошку?
     Конечно же, вампир.
     - Ты далеко собралась? - спросил он ласково.
     - Да, около полутора миль. Вон по той дороге.
     Она показала через плечо пухлым пальчиком.  "Довольно  полненькая,  -
подумалось ему. - Намного  полнее  тощих  детишек  поденщиков.  И  гораздо
красивее их. Но, конечно  же,  лет  в  шестнадцать  она  выйдет  замуж  за
какого-нибудь неграмотного  увальня  и  будет  тяжко  трудиться  в  убогом
хозяйстве. И станет такой же, как все здешние изможденные женщины..."
     Он развернул машину и двинулся назад. Нельзя  же  бросить  на  дороге
ребенка! Сначала нужно отвезти  ее  домой.  Кроме  того,  он  не  очень-то
рассчитывал взять интервью  у  кого-либо  из  этих  нелюдимых  фермеров  с
заостренными кольями и серебряными пулями в дробовиках.
     - А что выращивают твои родители - хлопок или табак?
     - Они еще ничего не посадили. Мы недавно сюда приехали.
     - Да? - сказал он.
     Все было верно. Говорила она без характерного для этих мест  акцента.
Да и вид имела более пристойный, чем большинство  детей,  с  которыми  ему
пришлось здесь встречаться.
     - Но не слишком ли позднее время ты выбрала  для  прогулки,  малышка?
Твои родители не боятся выпускать тебя  так  поздно,  когда  где-то  здесь
бродит вампир?
     Девочка вздрогнула.
     - Я... я осторожно, - ответила она наконец.
     Вот тебе и на! Чисто человеческая точка  зрения,  о  которой  говорил
Рэнделл. Напуганный ребенок,  у  которого  достаточно  любопытства,  чтобы
проглотить комок страха и выйти погулять именно в такой вечер. Он  еще  не
знал, как расставить все  это  по  своим  местам,  но  безошибочное  чутье
журналиста подсказывало, что на заднем сиденьи машины сгорбился  в  страхе
источник необходимой информации.
     - А ты знаешь, что такое вампир?
     Она  озадаченно  посмотрела  на  него,   потупила   глаза   и   долго
рассматривала свои руки, подбирая слова.
     - Это... это что-то вроде кого-то, кому нужны в пищу люди... - Робкая
пауза. - Не так ли, сэр?
     Ответ был хорош. Войди в доверие к ребенку - и вот тебе свежая  точка
зрения, не испорченная расхожими суевериями. Как это  она  сказала:  "Кому
нужны люди в пищу".
     - Считают, - продолжил Челленджер, - что вампир бессмертен,  то  есть
не совсем бессмертен, а не умирает, если получает кровь и живительные соки
из людей. Единственный способ убить такое чудовище...
     - Поверните, пожалуйста, налево, сэр, - перебила она.
     Он свернул на узенькое ответвление проселочной дороги.  Потревоженные
мокрые ветви стучали  в  ветровое  стекло,  листья  с  неприятными  звуком
скользили по матерчатому верху машины.
     Журналист прижался лицом к ветровому  стеклу,  пытаясь  разглядеть  в
слабом свете фар теряющуюся среди кустов двухколейку.
     - Да, уж, твои родители в прямом смысле этого слова начинают на голом
месте... Так вот, единственный  способ  убить  вампира  -  это  застрелить
серебряной пулей. Или вогнать в его сердце кол и похоронить  в  полночь  у
разветвления дорог. Это и собираются сделать сегодня местные мужчины, если
поймают его.
     Сзади раздались приглушенные всхлипывания. Он повернул голову.
     - В чем дело?
     - Мне кажется, что это просто ужасно!
     - Почему же? Или ты думаешь, что было бы правильным  оставить  его  в
живых?
     Она задумалась, затем улыбнулась и кивнула.
     - Да. Живи сам и дай жить другим. Ведь... ведь некоторые люди  просто
ничего не могут с собою поделать. Я хотела сказать, - голос девочки звучал
уверенно, - что если человек - вампир, то это не его вина.
     - Это ты здорово рассудила, малышка. - Он  вновь  приподнялся,  чтобы
возобновить изучение того, что считалось здесь дорогой. - Только тут  есть
одно затруднение: если веришь во всякое, вроде вампиров, то  очень  трудно
представить себе, что с ними может быть связано хоть  что-нибудь  хорошее.
Они представляются чем-то очень мерзким. Тем более, этот вампир убил троих
детей. Местные жители ненавидят его и хотят уничтожить. Если  только  есть
на свете такие существа, как вампиры, я  повторяю:  если  только  есть  на
свете вампиры, и те  ужасные  вещи,  что  им  приписывают,  в  самом  деле
произведены их руками или зубами, то я согласен с  тем,  что  хорош  любой
способ, которым можно с ними покончить. Понимаешь?
     - Нет! Нельзя протыкать людей кольями!
     Челленджер рассмеялся.
     - А я разве говорю, что можно? Лично  я  никогда  не  смог  бы  такое
совершить. Однако, если бы это коснулось меня лично, то, думаю, я смог  бы
подавить в себе брезгливость на время, пока часы бьют двенадцать.
     Он замолчал и отметил про себя, что  этот  ребенок,  пожалуй,  весьма
развит для того окружения,  в  котором  рос.  Похоже,  она  не  подвержена
суевериям, а вот он разглагольствует о черной  магии.  Это  было  ошибкой,
которую необходимо исправить.
     - Хуже всего то, что большое количество взрослых людей, которые верят
в существование вампира, разбрелось по округе, считая, что именно  сегодня
вампир вышел на охоту. А кончится это тем, что они  спугнут  какого-нибудь
бродягу и прикончат  его  самым  отвратительным  способом  по  той  только
причине, что он не сможет вразумительно объяснить, почему бродит по  полям
в этот вечер.
     Девочка молчала, задумавшись. Челленджеру понравилась ее серьезность.
Чувствовала она себя уже посвободнее и сидела уже не так далеко  от  него.
Интересно, откуда у детей появляется уверенность в том, что ты не  сможешь
причинить им никакого вреда? Даже у деревенских, особенно  у  деревенских.
Может быть, потому, что они ближе других живут к природе!
     Завоевав ее доверие, он поверил  в  себя.  Неделя  жизни  среди  этих
молчаливых невежд, как две капли воды похожих друг на друга в  откровенном
проявлении своего высокомерия по отношению к нему, сделала  его  несколько
нерешительным. Теперь же он почувствовал себя лучше. И наконец  нашел  то,
что станет стержнем его репортажа.
     Единственное, что потребуется сделать, -  это  несколько  "причесать"
девочку, преобразить  ее  в  заурядного  деревенского  ребенка,  худого  и
неприступного, говорящего на местном диалекте.
     Задание Рэнделла выполнено!
     Девочка придвинулась еще ближе, едва  не  касаясь  его  бока.  Бедное
дитя!
     Тепло его  тела  несколько  смягчило  холодную  мокроту  ее  джинсов.
Челленджер пожалел, что в машине нет печки.
     Дорога полностью исчезла в  переплетении  кустарника  и  искореженных
деревьев. Он остановился и включил задние габаритные огни.
     - И ты здесь живешь? Похоже на то, что люди не забредали сюда годами!
     Местность показалась ему мрачной, заброшенной.
     - Да, я живу именно здесь, сэр, - прозвучал ему прямо в ухо тоненький
голосок. - Вон в том домике.
     - Где? - Он протер ветровое стекло и прищурился. - Я не вижу никакого
домика.
     - Там, - ее пухлая ручонка поднялась и указала куда-то в  темноту.  -
Вон там.
     - Ничего не вижу...
     И вдруг уголком глаза он случайно  заметил,  что  ладонь  ее  покрыта
блестящими бурыми волосками.
     Очень странно...
     Покрыта блестящими бурыми волосками!
     Ее ладонь!
     А что же бросилось в глаза в отношении формы ее зубов?
     Он хотел было присмотреться...
     Но не успел.
     Потому что зубы впились уже в его горло...

   УИЛЬЯМ ТЕНН

   ПОСЫЛЬНЫЙ

   - Добрый день, да, это я утром звонил... Можно войти?
Спасибо. Теперь я вам все расскажу, и если вы - тот
человек, которого ищу, дело пахнет миллионами... Нет-нет,
я ничего вам не собираюсь продавать. Вы только меня
выслушайте. Вообще-то я торговец, но сегодня покупаю,
если, конечно, у вас есть то, что мне нужно. То, о чем
говорил посыльный... Нет, нет, я не псих какой-нибудь.
Вот моя визитная карточка. "Малькольм Блинн. Краски
для Малярных Работ. Любая Краска в Любом Количестве в
Любое Место в Любое Время". И я свое место знаю. Но
если у вас есть то, что мне нужно, мы сможем такое дело
провернуть!.. Нет, нет, у меня все дома... Вы вообще-то
чем занимаетесь? Цыплят выращиваете? Ну ладно.
   Слушайте...
   Было это пять недель назад, в среду. К нам как раз
поступил срочный заказ. Время - одиннадцать часов, а
к полудню надо доставить триста галлонов белой краски для
одной строительной фирмы. Все бегают. Мои люди грузят
краску, и тут Хеннесси - он у меня бригадиром -
ехидно так говорит:
   - Мальчишки-то, посыльного, что-то долго нет.
Наверно, ему уже надоело работать.
   Несколько человек засмеялись.
   - С каких это пор у нас посыльный? - остановил я
Хеннесси.- По-моему, до сих пор я здесь принимал на
работу и увольнял. Сколько ему лет? Хочешь, чтобы у меня
были неприятности?
   - Откуда мне знать, мистер Блинн? - отвечает
бригадир.- Они все выглядят одинаково. Девять, может,
десять. Худой такой, но одет вроде бы неплохо.
   - Нечего ему здесь делать. Хватит с меня водителей-
идиотов, которые по карте Пенсильвании доставляют груз в
Нью-Джерси...
   - Я его не нанимал, ей-богу,- начал оправдываться
Хеннесси.- Он пришел с утра и начал ныть, что, мол,
хочет "начать с самого низа" и "показать
себя", значит, что, мол, "далеко пойдет",
чувствует, что "сможет выбиться в люди", и ему,
мол, "нужен только шанс". Я ему сказал, что у нас
дела идут туго, но он согласился работать за бесплатно.
Все, что ему, мол, нужно,- это "ступенька на
лестнице к успеху", ну и в таком духе.
   - И что?
   - Я сделал вид, что раздумываю, потом говорю:
"Ладно, дам тебе шанс". Вручил ему пустую банку и
приказал найти срочно краску - зеленую в оранжевый
горошек. Пошутил, значит. А он схватил банку и бегом.
Парни тут чуть на пол не попадали со смеха. Я думаю, он
больше не вернется.
   - Да, смешно... Как в тот раз, когда ты запер Вейлена
в душевой и подсунул туда бомбу-вонючку. Кстати, если
фирма не получит вовремя краску, я вас с Вейленом местами
поменяю - вот тогда еще смешнее будет!
   Хеннесси начал орать, и все дружно засуетились.
   Шутки дурацкие он любит, наверно, еще с пеленок, но одно
могу сказать: парни при нем работают как положено.
   - Эй, смотрите, Эрнест вернулся! - крикнул кто-то.
   Работа опять остановилась. Запыхавшись, мальчишка
подбежал к нам.
   - Я рад, что ты вернулся,- сказал Хеннесси.-
Мне как раз нужна левосторонняя малярная кисть. Сбегай-ка
разыщи. Только обязательно левостороннюю.
   Мальчишка побежал к выходу, и двое или трое грузчиков
осторожно засмеялись, но в дверях парнишка остановился и
обернулся к нам.
   - Я постараюсь, сэр. Но краска... Я не мог найти
зеленую в оранжевый горошек. Только в красный. Надеюсь,
она тоже подойдет.
   И убежал. Секунду было тихо, потом всех прорвало.
   Грузчики стояли, держа в руках банки с краской, и
неудержимо гоготали, бросая ядовитые реплики в адрес
Хеннесси.
   - Как он тебя?..
   - В красный горошек!..
   - Надеюсь, тоже подойдет!..
   Хеннесси в ярости размахнулся ногой, чтобы ударить по
банке с краской, но промахнулся, задев только край банки,
и растянулся на полу. Хохот стал еще громче, но когда он
поднялся на ноги, все мгновенно успокоились и бросились
грузить машину.
   Я наклонился над банкой - и обомлел. Рядом с банкой
растекалась лужица краски - зеленой в красный
горошек!
   Мысль заработала немедленно. Где мальчишка мог достать
такую краску? Я всегда чую, что можно хорошо продать, где
можно урвать прибыль. Такая краска! Это же золотое дно!
   Я подхватил банку с краской, сам старательно вытер
разлитую лужицу и вышел на улицу.
   - Как мальчишку-то зовут? Эрнест?
   - Да,- буркнул Хеннесси,- и если этот умник
здесь еще появится...
   - Ладно-ладно. У меня дела. Проследи тут...- И я
двинулся в ту же сторону, куда убежал мальчишка.
Через три квартала я увидел его в конце улицы и быстро
догнал. Одет он был как-то старомодно, но из чего была
сделана его одежда, понять было трудно.
   - Что, не нашел? - спросил я сочувственно.
   Мальчишка вздрогнул, но потом, очевидно, узнал меня.
   - Нет, не нашел. Везде говорят, что у них как раз
сейчас нет левосторонних кисточек. И про краску то же
самое говорили...
   Я все время думал, как бы у него выведать про эту самую
краску, но решил начать неназойливо, так, издалека.
   - Костюмчик у тебя неплохой. Где такие продают?
   - А, это из школьной пьесы. Конечно, немного не
соответствует этой эпохе, но я думал...- Он замялся,
как будто бы выдал какой-то секрет.
   - А где ты живешь?
   - В Бруксе.
   - Где? Где? - переспросил я.
   - Ну в этом, знаете, Бруксе... Вернее, в Бруклине...
   Мальчишка определенно врал. Пора было говорить начистоту.
   - Послушай, Эрнест, я хочу с тобой поговорить.
Короче, меня зовут Малькольм Блинн, и я...
   - О-о-о! Нувориш-грабитель! Хозяин складов...
   - Чего? - переспросил я.
   - Я читал про вас в "Трех мушкетерах". Ой
нет, перепутал! Это было у Капона в "Шестнадцати
торговцах". Вот это книжка! Пять раз читал. Но вы
Капона еще не знаете. Его книгу опубликовали только в...
   - Когда?
   - В этом... Ну ладно, вам я могу все рассказать. Вы
один из главных здесь. Дело в том, что я совсем не
отсюда.
   - А откуда?
   - Из будущего. Мне вообще-то еще нельзя сюда, но я
просто должен был увидеть нуворишей-грабителей
собственными глазами. Это так все интересно... Я хотел
увидеть, как создают компании, разоряют конкурентов,
"загоняют в угол"...
   - Стой-стой. Из будущего, говоришь?
   - Да, по вашему календарю из 6130 года. Ой нет -
это другой календарь. Из 2369-го нашей эры. В смысле
вашей...
   Я все время думал, может, он врет или чокнутый. Хотя
откуда он тогда взял краску в горошек?
   - Эта краска... тоже из твоего времени?
   - Ну да. В магазинах нигде не было, а мне так
хотелось себя проявить. Этот Хеннесси тоже
"воротила", да? Вот я и отправился к себе,
попробовал по спирилликсу и нашел.
   - Спирилликс? Это еще что?
   - Это такой почти круглый узикон, ну вы знаете
такой... Ваш ученый Венцеслаус изобрел его примерно в это
время. Я, еще помню, читал, у него были трудности с
финансированием... Или это было в другом веке? Нет, в
ваше время! Или...
   Он опять задумался и принялся рассуждать сам с собой.
   - Ладно,- остановил я его,- какая разница? Ты
мне лучше скажи, как эту краску делают? И из чего?
   - Из плавиковой кислоты. Ее бластируют трижды, и
получается...
   - Хорошо, подожди. Что значит бластируют и почему
трижды?
   - О, я еще этого не знаю. Это все относится к
технологии дежекторного процессора Шмутца,- он
радостно засмеялся,- а я его буду проходить только
через две степени ответственности. А может, даже не буду,
если у меня будет хорошо получаться самовыражение... У
меня еще два часа есть...
   Он продолжал что-то говорить, но я его уже не слушал. Все
разваливалось. Краски этой много не достанешь...
   Единственная надежда - анализ образца, который у меня
был, но эта чертовщина насчет какого-то тройного
бластирования... Тоже неизвестно, что получится.
   Все равно что взять образец закаленной легированной стали
и подсунуть какому-нибудь средневековому алхимику. Даже
если дать ему современную лабораторию и объяснить, как ей
пользоваться, он вряд ли поймет, откуда сталь приобрела
свою прочность и упругость.
   Короче, у меня всего одна банка краски. Всего одна. Если
я что-нибудь не придумаю...
   Признаюсь, я жаден. Но только до денег. Вот и думал, как
бы мне превратить этот невероятный случай в кучу зеленых
бумажек со множеством нулей на них. Мальчишка ничего не
должен подозревать. Капиталист я или нет? Я просто должен
его перехитрить и что-нибудь выманить.
   - А где твоя машина времени, Эрнест? - спросил я
беззаботно.
   - Машина времени? У меня нет никакой... А, понял, вы
имеете в виду хронодром. Я установил себе совсем
маленький - такие применяют для исследований. Мне так
хотелось увидеть все самому: королей прессы, банкиров,
нуворишей-грабителей - таких, как вы, или настоящих
"хозяев экономики"! Или вдруг бы я увидел
биржевую махинацию, когда миллионы мелких вкладчиков
теряют деньги и "идут по ветру"! Или "по миру"?
   - По миру. А где ты установил этот свой хронодром?
   - Не "где", а "когда". Сразу после
школы. Мне все равно сейчас положено заниматься
самовыражением. Но я надеюсь успеть вовремя, до того...
   - Конечно, успеешь. Не беспокойся. А можно мне
воспользоваться твоим хронодромом?
   Мальчишка весело засмеялся, как будто я сказал какую-то
глупость.
   - У вас не получится. Ни тренировки, ни даже второй
степени ответственности. Мне уже скоро возвращаться. Нет,
все-таки здорово! Настоящего нувориша-грабителя встретил!
   Я покопался в карманах и закурил сигарету.
   - Послушай, а у вас есть какая-нибудь штука, чтобы
видеть будущее?
   - Вращательный дистрингулятор? Есть. На главном
хронодроме. Только я еще не знаю, как он работает. Для
этого нужно иметь шестую или седьмую степень
ответственности.
   И здесь неудача! Конечно, я мог бы убедить мальчишку
притащить еще пару банок краски. Но если анализ ничего не
даст, какой смысл? Другое дело - какой-нибудь прибор,
что-нибудь абсолютно новое, что можно продать за большие
деньги. Или, например, эта штуковина, через которую можно
видеть будущее,- я бы на ней миллионы сделал:
результаты выборов, первые места на скачках... Но
мальчишка не может его добыть!
   - А как насчет книг? Химия? Физика? Промышленные
методы? У тебя есть что-нибудь дома?
   - Я живу не в доме. И учусь не по книгам. У нас
гипнотическое обучение. Вот вчера шесть часов просидел
- экзамены скоро...
   Я потихоньку закипал. Целые миллионы долларов уплывают из
рук, а я ничего не могу сделать. Парень уже домой
собирается, все увидел, что хотел (даже настоящего живого
нувориша-грабителя), а теперь домой - самовыражаться!
Должна же быть хоть какая-нибудь зацепка...
   - А где твой хронодром? Я имею в виду, где он здесь
выходит, у нас?
   - В Центральном парке, не очень далеко от входа.
   - Не возражаешь, если я посмотрю, как ты к себе
отправишься?
   Он не возражал. Мы протопали в западную часть парка,
потом свернули на узенькую тропинку. Я все еще держал в
руке банку с краской, и она здорово действовала мне на
нервы. Если это все, что я получу с этого дела?!
   Надо, чтобы мальчишка говорил, говорил... Что-нибудь да
подвернется.
   - А какое у вас правительство? Демократия? Монархия?
   Мальчишка залился радостным смехом и я еле удержался,
чтобы не задать ему трепку. Я тут, можно сказать,
состояние теряю, а он забавляется, словно я клоун.
   Потом он наговорил мне кучу разных умных слов, но
единственное, что я понял,- это то, что для них
"это все в прошлом и совершенно не имеет никакого
значения". Я тихо ругался про себя и уже готов был
схватиться буквально за любую идею.
   - ...Получу пятую степень ответственности. Потом
экзамены, очень трудные. Даже тенденсор не всегда
помогает.
   Я встрепенулся:
   - Что это за тенденсор? Что он делает?
   - Анализирует тенденции. Тенденции и ситуации в
развитии. На самом деле это статистический анализатор,
портативный и очень удобный. Но примитивный. Я по нему
узнаю вопросы, которые будут на экзамене.
   Тем временем мы подошли к небольшому каменистому холму, и
я заметил слабое голубое свечение за камнями.
   Эрнест побежал к камням. Я бросился за ним. Времени
оставалось в обрез. Этот тенденсор... Может быть, он-то
мне и нужен!
   - Послушай, Эрнест,- запыхавшись, спросил я,-
а как этот твой тенденсор работает?
   - О, все очень просто. Вводишь в него факты - у
него есть клавиатура,- а он анализирует и выдает
наиболее возможный результат или предсказывает тенденцию
развития событий. Ну ладно, мистер Блинн, до свидания!
   И он двинулся к голубому туману. Я схватил его за руку и
дернул к себе.
   - Не трогайте меня! - завизжал мальчишка.
   - Извини, больше не буду. Я вижу, ты хороший парень.
Что ты скажешь, если я тебе покажу действительно крупную
аферу? Хочешь увидеть, как я прибираю к рукам
международную корпорацию? Я это дело уже давно задумал,
но ради тебя мог бы его ускорить. Хочу, чтобы ты видел,
как работает настоящий нувориш-грабитель. Только вот с
твоим тенденсором я бы провернул это дело наверняка и
гораздо быстрее. Вот это было бы зрелище! Сотни банков
прогорают, я "загоняю в угол конкурентов",
инфляция, мелкие вкладчики идут "по миру"! Все
сам увидишь, своими глазами! А если притащишь мне
тенденсор, я даже разрешу тебе руководить
"накоплением капитала"!
   Глаза у парнишки загорелись.
   - Ух ты! Вот это здорово! Самому участвовать в такой
финансовой битве! Но ведь рискованно. Если меня поймает
моя наставница...
   - Ну как хочешь! Я просто хотел сделать для тебя
хорошее дело, потому что ты такой замечательный парень.
Думал, ты далеко пойдешь. Но у нас, нуворишей-грабителей,
тоже, знаешь ли, есть своя гордость. Не каждому
посыльному я бы доверил руководить накоплением
капитала.- И сделал вид, как будто ухожу.
   - Ой, мистер Блинн,- мальчишка забежал передо
мной,- я очень ценю ваше предложение. Только вот
рискованно. Но... ведь "опасность - это дыхание
жизни для вас", я правильно помню? Ладно, принесу
тенденсор. Так хочется посмотреть, как все будет
происходить! Только вы без меня не начинайте.
   - Хорошо, но ты поторопись.
   Он кивнул и исчез в голубом тумане. Я поставил банку с
краской в траву и задумался. Какие возможности
открываются! Можно предвидеть курс биржи, деловые сделки,
развитие отраслей промышленности! Все, что нужно,-
это напихать в машинку факты, например финансовые новости
из любой ежедневной газеты, а затем грести деньги
лопатой!
   Подойдя к голубому облаку, я потрогал его рукой - как
каменная стена. Мальчишка не соврал, мне действительно
туда не попасть...
   Туман расступился, оттуда выскочил Эрнест с продолговатым
серым ящиком с клавиатурой, как у пишущей машинки. Я
выхватил ящик у него из рук.
   - Как он работает?
   - Моя наставница... Она меня заметила,- задыхаясь
от бега, произнес парнишка.- Надеюсь... она не
видела... что я побежал на хронодром... Первый раз не
послушался... Незаконное использование...
   - Ладно, успокойся,- прервал я его,- все в
порядке. Как он работает?
   - Клавиши. Надо печатать факты. А результаты появятся
здесь, на экране.
   - Плохо! Потребуется чертова уйма времени, чтобы
напечатать пару страниц финансовых новостей. И еще
биржевой курс... У вас что, нет ничего лучше? Чтобы можно
было показать машине страницу - а она тебе сразу ответ.
   Эрнест задумался.
   - Есть, называется "открытый тенденсор". У
моей наставницы есть. Но это только для взрослых. Мне его
не дадут, пока не получу седьмую степень ответственности.
И то если у меня будет хорошо с самовыражением...
   - Но это именно то, что нам нужно, Эрнест. Давай-ка
слетай к себе и прихвати тенденсор своей наставницы.
   Мальчишка был в шоке. На лице его было такое выражение,
словно я ему приказал застрелить президента.
   - Но ведь тенденсор не мой. Это моей наставницы...
   - Ты хочешь увидеть величайшую финансовую операцию
или нет? Банки прогорают, мелкие вкладчики... и все
такое... Хочешь? Тогда дуй к своей наставнице...
   - Это вы обо мне говорите? - раздался чистый
высокий голос.
   Эрнест резко обернулся.
   - Моя наставница! - пискнул он испуганно.
   Около самого голубого облака стояла маленькая старушка в
непонятной зеленой одежде. Она печально улыбнулась
Эрнесту и посмотрела на меня с явным неодобрением.
   - Я надеюсь, ты понял, Эрнест, что этот период
"необычайных приключений" на самом деле уродлив и
населен множеством недостойных личностей. Однако мы
заждались - тебе пора возвращаться.
   - Вы хотите сказать... цензор-хранитель знал с самого
начала? И мне позволили?
   - Ну конечно. Мы очень довольны твоими успехами в
самовыражении и поэтому решили сделать для тебя
исключение. Твои искаженные, слишком романтические
представления об этой сложной эпохе нуждались в
исправлении, и мы решили дать тебе самому убедиться,
сколь жестока и несправедлива порой бывала эта эпоха. Без
этого ты не смог бы получить пятую степень
ответственности. Ну а теперь пойдем.
   Тут я решил, что настало время и мне что-нибудь сказать.
   - Ну а со мной как же?
   Старушка посмотрела на меня, качая головой.
   - Никак. Мы оставляем вас здесь и уходим. А что
касается различных предметов, которые вы незаконно
получили из нашей эпохи,- Эрнест, право же, не
следовало заходить так далеко,- то мы их забираем.
   - Я так не думаю,- сказал я и схватил мальчишку
за плечи. Он начал вырываться, но я держал его
крепко.- Если вы не сделаете, что я прикажу,
мальчишке будет плохо. Я ему все кости...
   - Что вы от меня хотите? - спокойно спросила
старушка своим тоненьким голоском.
   - Ваш тенденсор. Который без клавишей.
   - Я скоро вернусь. - Она повернулась и исчезла в
голубом тумане.
   Вот так просто все оказалось! Ничего лучше я за всю свою
жизнь не проворачивал. Мальчишка дергался, но убежать от
меня у него было не больше шансов, чем у мешка с
деньгами.
   Затем туман расступился, и из него появилась старушка. В
руках она держала какую-то круглую штуку с рукояткой
посередине.
   - Ну вот, это уже лучше,- начал я, и в этот
момент она повернула рукоятку.
   Я застыл. Я не мог сдвинуться ни на миллиметр, не мог
даже шевельнуть пальцем. Мальчишка выскользнул из моих
рук, подобрал с земли тенденсор и побежал к старушке.
   - Видишь, Эрнест,- произнесла она,-
совершенно типичное поведение. Эгоизм, алчность,
жестокость при полном отсутствии социального...- С
этими словами они оба исчезли в голубом тумане, и через
мгновение сияние померкло. Я бросился вперед, но за
камнями уже было пусто.
   Хотя нет. Банка с краской все еще стояла под деревом, где
я ее оставил. Я наклонился и протянул руку. Внезапно
сверкнуло голубым, тоненький голосок произнес:
"Извините! Оп!"- и банка исчезла. Я резко
обернулся - никого.
   В последующие полчаса я чуть не рехнулся. Сколько я мог
бы заполучить! Информации, на которой я бы сделал
миллионы!
   И тут я вспомнил. Информация! Мальчишка говорил, что
некто Венцеслаус изобрел какой-то спирилликс примерно в
наше время. И у него были трудности с финансированием.
Понятия не имею, что это за спирилликс и что он делает,
но я сразу решил, что найду изобретателя и вложу в это
дело все до последнего цента. Это же верная прибыль!
   Я вернулся в контору и начал нанимать частных детективов.
Ясно, что только по телефонным справочникам его не
найти,- вполне возможно, у моего Венцеслауса вообще
нет телефона.
   Конечно, я не рассказывал детективам подробностей, просто
дал задание разыскать мне по всей стране людей с фамилией
Венцеслаус или похожей на нее. И сам с ними со всеми
разговариваю. Естественно, каждый раз приходится
рассказывать всю эту историю. В надежде, что кто-нибудь
признается, что он изобрел этот спирилликс или что-то
похожее.
   Вот поэтому я к вам и пришел, мистер Венцелотс.
Приходится опрашивать всех с похожей фамилией. Вдруг я
неправильно запомнил или потом фамилию изменили?
Подумайте, мистер Венцелотс. Вспомните. Может, вы что-
нибудь изобрели? Вы, кроме цыплят, чем-нибудь еще
занимаетесь? Нет, я думаю, самодельная мышеловка -
это немного не то. Может, вы книгу написали? А не
собираетесь? Ну ладно, я пойду. У вас случайно нет
родственников, которые балуются с инструментами?
Изобретают? Нет? Ой, вы не представляете, сколько в
стране Венцеслаусов и похожих... Ладно, пойду... Хотя
постойте. Говорите, вы изобрели новую мышеловку? Давайте
присядем. Что она делает? Мышей ловит? Это понятно. А как
именно она pаботает?

                         ВЕНЕРА - ПЛАНЕТА МУЖЧИН

     О том, что мне предстоит лететь вместе с Сис на Венеру,  я  узнал  от
нее за день до отлета. Спорить было бессмысленно. Таков уж  характер  моей
старшей сестры, что  любые  возражения  только  укрепляют  ее  в  мысли  о
собственной правоте.
     Прошло всего два часа после старта в Сахаре, как я изнывая от  духоты
бортового скафандра и  невообразимой  скуки,  бродил  по  коридорам  мирно
ревущего корабля. Наш космический лайнер  совершал  рейс  с  особо  ценным
грузом - тремя сотнями особей женского пола, направлявшихся  на  Венеру  с
целью отыскать себе мужа, чтобы продлить существование рода людского,  так
сильно захиревшего после всех этих больших войн.
     Остановившись возле каюты Сис, я тихо открыл дверь и заглянул внутрь.
Сис, совершенно  голая  лежала  на  кушетке  и  внимательно  читала  книгу
"Воспитание мужчин в семье". Ее подруга, имя которой я так и  не  запомнил
за два года знакомства, в таком же  виде,  усиленно  растирала  ей  спину,
какой-то вонючей оранжевой мазью. Оторвавшись от книги, Сис посмотрела  на
меня. То, что я прочел в ее глазах не предвещало ничего хорошего.
     Я снова оказался  в  коридоре.  Куда  он  вел,  оставалось  для  меня
загадкой, и я решил разгадать  ее  самым  простым  способом  -  пройти  по
коридору до самого конца. Ничего примечательного в  пути  я  не  встретил.
Вдоль коридора с одной  стороны  шли  одинаковые  двери  кают,  освещенные
мертвыми   фиолетовыми   светильниками.   Там    за    дверьми    отдыхали
путешественницы на Венеру, готовясь к встрече со своими сужеными. Судя  по
всему на ногах был лишь экипаж корабля, состоявший, по традиции, из  одних
мужчин. Прошло более десяти минут с  начала  моего  похода,  однако  конца
коридора не было видно.
     Я уже  решил  было  вернуться,  но  в  эту  минуту  заметил  табличку
указателя. Из нее мне стало ясно, что я оказался  на  палубе  номер  один.
Слева от себя я увидел переход на палубу номер три, за  ней  располагалась
палуба номер четыре. Вспомнив конструкцию корабля, я  понял,  что,  пройдя
через  третью  и  четвертую  палубы  можно  попасть  в  отделение  главных
реакторов, а,  миновав  их,  -  в  отсек  где  находился,  только  недавно
освоенный механизм, создававший внутреннее  гравитационное  поле  корабля.
Готовя себя всю жизнь к карьере  астронавигатора,  я  конечно  же  не  мог
упустить возможности  своими  глазами  взглянуть  на  это  чудо.  Свернув,
налево, я оказался в узком длинном проходе,  отличавшемся  от  пройденного
мною ранее коридора, разве что своей узостью и наличием  иллюминаторов  по
правому борту.
     Я вновь подумал о Сис. То, что  она  для  полета  на  Венеру  выбрала
именно пассажирский корабль класса "люкс", мне было  совсем  не  по  душе.
Намного лучше я чувствовал бы себя на грузовом звездолете, с его винтовыми
лестницами, крутыми трапами, карабкаясь  по  которым,  без  особых  затрат
времени можно было бы перебраться с одной палубы  на  другую.  По  крайней
мере, все было бы точь-в-точь,  как  в  моем  доме  на  дне  Мексиканского
залива. Однако Сис всегда сама принимает решения. Нам, мужчинам, ничего не
остается, как напустить на себя  важный  вид,  согласиться  даже  с  самым
сумасбродным решением женщины.
     Палуба номер три окончилась резким поворотом налево, и я оказался  на
палубе номер четыре, которая как мне было известно, представляла  из  себя
эвакуационное помещение с выходами на спасательные боты. Вдоль всего зала,
под стеклянными колпаками стояли ничем  не  отличавшиеся  друг  от  друга,
скафандры. Подойдя вплотную к одному из них, я прочитал выгравированную на
стекле надпись:
     "При несчастном случае, приводящем к снижению концентрации  кислорода
в атмосфере корабля, разбить стекло, извлечь скафандр и надеть его на себя
согласно следующей инструкции." Далее шла  нудная  инструкция,  излагавшая
последовательность надевания отдельных частей скафандра.
     Пройдя через весь зал, я вышел к очередному  проходу.  Однако  стоило
мне приблизиться к нему, как вверху  загорелись  красные  буквы:  "Господа
пассажиры! Извините, но дальше проход запрещен". Мысль о том, что я так  и
не достиг своей цели, показалась  мне  нестерпимой.  Внимательно,  оглядев
пройденный зал и заглянув в проход, я отметил, что судя  по  всему,  кроме
меня здесь никого нет. Я сделал шаг вперед,  табло  загорелось  еще  ярче.
"Ну, допустим, -  рассуждал  я,  -  что  как  пассажиру  мне  проход  сюда
запрещен, но пассажир ли я?"
     На  курсах  Гражданского  Образования,  мне,  как   и   другим   моим
сверстникам основательно разъяснили что быть гражданами Мира, в наше время
имеют право лишь женщины. Законодательно это было закреплено  принятием  в
двадцатом году Исторического Акта Справедливости, лишившего  мужчин  права
голоса.
     Перед отлетом Сис, подробно и терпеливо, разъяснила мне мой статус на
этом лайнере.
     - Понимаешь ли, Фредди, - неторопливо вещала она, глядя по привычке в
то место, где у меня могла бы быть шляпа, - с юридической точки зрения  из
нас  двоих  пассажиром  являюсь  только  я.  Будучи  несовершенной  особью
мужского пола, ты не в состоянии  получить  Земной  паспорт  и  тем  более
Межпланетный. Тем не менее ты летишь, согласно этому документу.
     Сис вынула из стола сложенный вдвое  лист  бумаги  и  протянула  мне.
Развернув его, я прочел буквально следующее:
     "Багажная квитанция Мадемуазель Эвелин Спарлинг.  Шесть  мест  багажа
неподвижных. Одно самопередвигающееся."
     - "Самопередвигающееся"... это... - я осекся.
     - ...Это ты, мой мальчик, - ласково, насколько это было в  ее  силах,
произнесла Сис.
     Только теперь, вспомнив этот неприятный разговор,  я  по  достоинству
оценил  все  преимущества  своего  положения.  Поскольку  я   не   являюсь
пассажиром,  то  и  ограничения,   наложенные   на   них,   на   меня   не
распространяются. Следовательно, я смело могу продолжить свой путь и даже,
Сис, с ее железным, истинно женским логическим умом, не в состоянии  будет
убедить меня в том, что я не имею права этого делать.
     Войдя в проход я обнаружил в одной из стен, закрытый легкими шторами,
иллюминатор.  Раздвинув  шторы,  я  опешил  от  открывшейся  передо   мной
картиной.  За  стеклом  зияла  черная  бездна,  густо   усеянная   яркими,
разноцветными звездами. Слева нависал огромный раз в пять больший, чем  он
кажется с земли диск Луны. Мне никогда еще не  доводилось  видеть  ее  так
близко. Оттененная чернотой пространства Луна сияла  ослепительным  шаром,
покрытым оспинами кратеров и гладью своих морей. От яркого  света  у  меня
начали болеть глаза, я задвинул штору и отошел от иллюминатора.
     И все-таки самое интересное я увидел в конце прохода.  За  стеклянной
полупрозрачной стеной ясно  угадывались  контуры  ядерного  реактора.  Мне
непременно надо было туда попасть. Внимательно осмотрев коридор, я  увидел
на одной из стен тонкую линию окружности, которая, в соответствии с  моими
представлениями  об  устройстве  космических  кораблей,  могла  обозначать
только контуры двери. К моей глубокой  досаде,  я  не  обнаружил,  никаких
кнопок, ручек и прочих устройств для ее открывания.
     Судя по всему дверь была закрыта на применявшийся  только  в  космосе
акустический замок, реагирующий на определенное словосочетание. Испробовав
практически все известные мне фразы, почерпнутые из космических  боевиков,
я уже было совсем впал в отчаяние, однако, неожиданно в голову мне  пришли
слова,  услышанные  в  новейшем  телесериале  "Капитан  Али-Баба  и  сорок
астропиратов".
     "Двадцать три, двадцать три - Сезам отвори!"
     Судя  по  реакции  двери,  ее  создатели  также  не   отрывались   от
видеосистем во время показа этого боевика. Прошло несколько секунд прежде,
чем я осмелился осторожно заглянуть в образовавшуюся в стене черную  дыру.
То, что произошло дальше  длилось  одно  мгновение.  Вынырнувшая  из  дыры
волосатая рука, широкая, как мои плечи, сжала мое горло  и  затащила  меня
внутрь с такой легкостью и  быстротой,  как  будто  мой  вес  не  превышал
нескольких грамм. Еще через мгновение, рука разжалась и  я,  услышав  стук
захлопнувшейся двери, покатился по твердому полу. Вспыхнул  свет.  Первое,
что я увидел, был ствол лучевого пистолета, направленный мне  в  лоб.  Его
хозяин сидел в метре  от  меня  на  стуле.  Несмотря  на  всю  необычность
ситуации, самым необычным в ней был именно сидевший передо  мной  человек.
Это был мужчина огромного роста. На его покрытом темно-коричневым  загаром
лице резко выделялись ледяные голубые глаза.  Его  светлые,  почти  желтые
волосы, перетянутые на лбу  веревкой,  спадали  на  плечи.  Именно  волосы
особенно привлекли мое  внимание.  Такую  прическу  на  Земле  можно  было
увидеть разве, что на картинках в  книгах  по  Истории.  Согласно  законам
нашего времени, мужчинам вменялось в обязанность ношение волос на  голове,
не длиннее трех сантиметров. В исключительных случаях, по  согласованию  с
Советом  мудрейших  женщин,  эта  длина  могла  быть  увеличена  до   пяти
сантиметров. Нарушение предписания каралось бритьем головы  с  последующей
обработкой ее  химическим  составом,  препятствовавшим  дальнейшему  росту
волос. Мое мнение о том, что передо мной не землянин, укрепилось, когда  я
обратил внимание на его одежду, которая состояла из  балахона,  скроенного
из куска темно-зеленой чешуйчатой материи с капюшоном. На выглядывавшие из
под одежды волосатые ноги были одеты туфли, судя  по  всему  из  этого  же
материала.
     Постепенно меня начал охватывать ужас.  Ствол  лучевого  пистолета  в
сочетании   с    ледяным    взглядом    незнакомца    и    его    волосами
свидетельствовавшими о наплевательском отношении к самым  святым  Законам,
не предвещали ничего хорошего. Всем свои видом он напомнил мне  крокодила,
готовящегося сомкнуть свои челюсти на теле жертвы.
     - Мелкий, бесхвостый головастик, - услышал  я  его  глухой  голос,  -
всего лишь головастик.
     Я с облегчением  увидел,  как  лучевой  пистолет  скрылся  в  кобуре,
висевшем на поясе незнакомца. Спрятав его, он скрестил  руки  на  груди  и
начал изучать меня своими спокойными голубыми глазами,  которые,  как  мне
показалось, уже потеряли свою ледяную тональность.
     Я встал и, как учила меня Сис, протянул руку.
     -  Позвольте  представиться,  месье,  мое  имя   Фердинанд   Жан-Клод
Спарлинг. Счастлив познакомиться... Мистер?.. Мистер?..
     - Конечно же, бесхвостый головастик, оказавшийся среди двуногих  жаб,
стремящихся получить самца для спаривания.
     Несмотря на мой дружелюбный вид, руки его так и остались  скрещенными
на груди, зато в глазах читалось такое презрение, которое я  видел  разве,
что у Сис, когда она разговаривала с мужчинами.
     - Я и моя сестра Сис... - начал было я.
     - Так ты брат одной из этих самок, пытающихся свить  себе  гнездо  по
обычаю плоского человека?
     - "Плоскими людьми" на Венере называют ее аборигенов,  -  неожиданная
догадка осенила мой мозг, - так вы  житель  Венеры?  Интересно,  какой  ее
части?
     Незнакомец резко встал.
     - Ты задаешь слишком  много  вопросов,  сухорогий,  -  тихим  голосом
сказал он, и в его глазах вновь появился ледяной блеск.
     - Я не сухоногий, - с достоинством произнес  я,  -  и  вообще  мы  из
Форт-де-Мера.
     - Я сказал - сухорогий, а не сухоногий. -  Лед  опять  исчез  из  его
взгляда, - а что это такое Форт-де-Мер?
     - Форт-де-Мер - это самый прекрасный город на Земле, и сухоногими  мы
называем прибывших туда иностранцев. Я думаю, что у себя на Венере, вы  их
называете сухорогими?
     Он неопределенно кивнул и я,  воодушевленный  его  вниманием  к  моим
словам,  начал  рассказывать  ему  то,  что  знал  с  раннего  детства.  Я
повествовал о том, как  исчерпались  минеральные  ресурсы  на  поверхности
Земли, как остро встала  перед  человечеством  проблема  освоения  запасов
океана и как инженерный гений создал в его глубине  на  дне  Мексиканского
залива великий город Форт-де-Мер.
     Он слушал меня, не прерывая, хотя по выражению его лица,  я  понимал,
что многое из того, о чем я рассказываю, ему уже известно.
     Он несколько оживился, когда я сообщил ему,  что  мои  родители  были
первой супружеской парой, обрученной в Форт-де-Мере.  Я  рассказал  ему  о
том, что мы с Сис родились под стеклянным колпаком Супергорода, и все наше
детство прошло под  шум  насосов,  нагнетавших  воздух  под  этот  колпак.
Заметный интерес моего нового знакомого вызвало то место  моего  рассказа,
где я упомянул о том, что моя мать - активный участник Революции  Матерей,
прошедшей после Третьей атомной войны - состоит в Совете мудрейших  женщин
и что именно она стала одним из инициаторов Акта справедливости, лишившего
мужчин  права  голоса.  А  когда  я   наконец   дошел   до   обстоятельств
таинственного исчезновения моих родителей и их яхты на поверхности океана,
он подошел ко мне, положил свою огромную руку на мое плечо  и  резко  сжал
его.
     - После официальных похорон, - продолжал я, - Сис решила, что  мы  не
можем долго оставаться на Земле. Да и какие у нее могли быть  перспективы?
Понимаете, ли, принцип "одна из четырех"  -  не  оставлял  ей  практически
никаких шансов.
     - Что это за принцип - "одна из четырех"? - в  его  голосе  зазвучало
искреннее удивление.
     - Принцип - "одна из четырех" гласит: на Земле только одна девушка из
четырех может найти себе мужа. Недостаток мужчин, способных воспроизводить
потомство, возник в начале этого века. Атомные войны, радиация, понимаете,
ли... Многие разбежались  по  другим  планетам,  а  те,  что  остались,  в
большинстве своем, женщинами не интересуются.  Да  что  говорить,  в  наше
время, иметь персонального мужа,  способного  выполнять  свои  супружеские
обязанности, большая удача для любой землянки,  даже,  если  она  является
членом Совета Мудрейших женщин.
     Я замолчал. Незнакомец не торопясь расхаживал по комнате, которая как
я уже выяснил, являлась спасательным ботом, и удрученно покачивал головой.
     - Я никогда не думал, что земляне могут пасть так низко, и даже попав
туда к вам, так до конца и  не  поверил  в  то,  что  увидел  собственными
глазами.
     Произнеся эту фразу, он снова уселся на  стул  и  я  услышал  историю
приключений жителя Венеры на Земле.
     - Дело в том, головастик, - начал он свой рассказ, -  что  на  Венере
практически все население - мужчины. И мы, мужчины Венеры, сталкиваемся  у
себя с теми же проблемами, что и женщины на Земле.  Только  в  отличие  от
Ваших самок, потерявших последние останки гордости, мы никогда бы не пошли
на такие специальные рейсы. Каждый из нас в одиночку  пытается  проникнуть
на Землю, подобрать там себе жену  и  без  особого  шума  умыкнуть  ее  на
Венеру. Моя беда, наверное, состоит в том, что я нигде не учился,  времени
не было, и, попав на Землю, даже не подозревал, что она  является  "сферой
интересов женщин".
     Из его рассказа я понял, что неприятности у него  начались  сразу  же
после прибытия на Землю. Узнав о том, что как особь мужского пола он имеет
право проживания только в специальном отеле, управляемом Правительством, и
только после  прохождения  специальной  процедуры,  предполагавшей  снятие
отпечатков пальцев, сдачу на анализ крови  и  спермы,  а  также  беседы  с
агентами Национальной  безопасности,  он  попытался  силой  занять  номер,
однако, после  короткой,  но  яростной  схватки  с  персоналом  отеля  был
вышвырнут со своим барахлом на улицу.  Попытка  подкрепиться  в  ближайшей
закусочной также вызвала очередной инцидент.  Официант,  сказавший  что-то
неодобрительное по поводу длины  его  волос  и  будучи  за  неуважительное
отношение к посетителям выброшен из окна, привел целую свору легавых.
     Согласно традициям Венеры, истинные  джентльмены,  а  именно  к  этой
категории, несмотря на свое нулевое образование  относил  себя  мой  новый
знакомый,  не  должны  сдаваться   полиции   без   хотя   бы   формального
сопротивления. После короткой потасовки, в которой путешественник  доказал
славную приверженность к обычаям своей далекой  родины,  трое  полицейских
были отправлены в больницу, а сам он оказался за  решеткой.  На  следующий
день, представ перед Женским трибуналом, он с возмущением узнал, что имеет
право разговаривать с ними только через  адвоката-женщину,  и  список  его
преступлений пополнился еще  одним  -  оскорблением  суда.  Все  это  дало
возможность этим "стервам", по его выражению, накрутить чудовищный  штраф,
который он все равно не смог бы выплатить, даже если  бы  у  него  были  с
собой деньги.  Последней  каплей  в  чаше  его  терпения  стало  то  место
приговора,  где  его  обязали  в  принудительном   порядке   пройти   курс
Гражданского Образования.
     - Вот тут-то головастик, я понял, что задерживаться у вас мне уже нет
смысла. Избавиться от трех соглядатаев, приставленных ко  мне  было  также
несложно, как выломать дверь камеры в которой я содержался.  По  дороге  я
"одолжил" у легавых вот эту штуку, - он похлопал  рукой  по  кобуре,  -  и
теперь лечу домой, твердо уверенный, что никогда в жизни не рискну  больше
приближаться к Земле.
     Его рассказ окончательно убедил меня в том,  что  передо  мной  сидит
человек, злостно нарушивший наши законы и продолжавший их  нарушать  самим
фактом своего пребывания на корабле.
     Видимо по выражению моего лица, незнакомец понял мое  состояние,  что
вызвало у него громкий добродушный смех. Должен признаться, что я  никогда
не сталкивался с преступниками, и страх  перед  ними  я  испытывал  скорее
теоретически, нежели практически.
     Все-таки было в нем что-то такое, что мне очень импонировало. По сути
дела я впервые столкнулся с Мужчиной. Ведь, если быть искренним до  конца,
именно таким, как он я представлял себя в будущем. Пока  я  размышлял  над
этим, незнакомец принялся чистить свой лучевой пистолет. В тот  же  миг  я
позабыл все свои сомнения и, как зачарованный уставился на этот  блестящий
смертоносный предмет. Сис, как всегда, была права, когда  утверждала,  что
такая мерзость, как оружие, оказывает на мужчин  прямо-таки  гипнотическое
действие. Заметив мой интерес, мужчина прекратил чистку.
     - Нравится? - спросил он, взвешивая пистолет на ладони.
     - Ага, - будучи на в состоянии соврать, ответил я.
     - Похоже, головастик, у тебя еще не все потеряно. А раз так,  старина
Батт поможет тебе избежать страшной  участи  -  превратиться  в  тряпичную
куклу этих двуногих похотливых жаб. Тебя-то как зовут?
     - Фредди, - снова представился я, на этот раз уже не так официально.
     - Тьфу! Такие имена мы даем венерианским котам.  Я  буду  звать  тебя
Форд - и красиво, и на ту же букву.
     - А Батт - твоя фамилия? - окончательно осмелев, спросил я.
     - Не-е, Батт это имя. Вообще-то, я Альбина Ли Браун. Дурацкое имя, но
что поделаешь. Мой милый  папа,  наплодив  девять  мальчишек,  твердо  был
уверен, что десятой будет девка, и заранее придумал ей имя. Родился  я.  А
папа, как и все в нашем роду, никогда не отступался от своих намерений.
     - Так у тебя было много братьев? -  одна  эта  мысль  показалось  мне
фантастической.
     - Да, целый выводок, однако почти все они погибли во время  восстания
Голубых  в  Нью-Чикаго  от  рук  парней  Мак-Грегора.  Все,  кроме   меня,
Саскачевани и нашего старшего брата Лабрадора. Но все-таки  мы  отомстили.
Эта была великая охота. Всю жизнь буду помнить тот счастливый день,  когда
мы - я, Сис и Лаб испепелили Джона Мак-Грегора тремя лучевыми пистолетами.
     Говоря это, Батт для наглядности поднял свое оружие  и  прицелился  в
дальний угол, явно собираясь продемонстрировать, как  он  убивал  мерзавца
Джона.
     - Ты, вероятно, убил много людей?
     Мой вопрос, очевидно, вернул Батта на землю. Нахмурившись, он спрятал
пистолет в кобуру.
     - Знаешь, Форд, не все так просто, - он тяжело  вздохнул,  -  я  ведь
простой мирный огородник. Конечно, иногда приходилось  и  убивать.  Но  не
более  дюжины,  а  пятерых  плоскостопых  членов  правительства  можно  не
считать. Уничтожать такую  мразь  -  это  почетная  обязанность  истинного
джентльмена. Вот мой брат, Сис...
     Он едва успел начать  рассказывать  забавную,  с  его  точки  зрения,
историю, случившуюся с его братом, как раздался звук сирены,  приглашавшей
на обед. Видя мою твердую уверенность ценой отказа от еды не  расставаться
с ним, Батт все-таки счел необходимым напомнить мне,  что  мой  молодой  и
растущий организм требует массу питательных веществ, да и сам он ничего не
имеет против, если я принесу ему что-нибудь более приятное на вкус, нежели
запасы спасательного бота, состоявшие из  одних  рыбных  консервов.  Чтобы
быть более конкретным, Батт достал карандаш и через несколько минут вручил
мне обширный список тех продуктов, которые он  хотел  бы  сегодня  вечером
отведать. Насколько я успел заметить, Батт  питал  особое  расположение  к
овощам. Почетное место в списке занимали морская  капуста  и  кресс-салат,
здесь также были произрастающие  на  Венере  бурые  водоросли  и  болотный
виноград, а также много такого, о чем я в жизни не слыхал.
     Не буду описывать, каких трудов  стоила  мне  доставка  перечисленных
продуктов, однако, когда к вечеру, нагруженный салатами, я  возвратился  к
Батту,  он  щедро  вознаградил  меня  потрясающими   рассказами   о   быте
венерианских фермеров.
     Прошло какое-то время  и  мы  с  Баттом  стали  настоящими  друзьями.
Практически все свое время я проводил в его убежище,  с  восторгом  слушая
нескончаемые  повествования  о  мужественных  плоских  людях,   населяющих
суровые просторы Венеры. Благодаря ему я  выучил  три  воинственные  песни
жителей  Равнин,  узнал,  что  должен   любить   и   ненавидеть   истинный
венерианский джентльмен. Он научил меня выявлять в толпе служащих  сыскной
полиции штата Нью-Каламазоо и отличать их от  сыщиков  штата  Нью-Онтарио.
После моих многократных просьб Батт объяснил мне принцип действия лучевого
пистолета и так подробно растолковал мне его  устройство,  что  я  стал  в
совершенстве разбираться в назначении каждой детали от  крошечных  круглых
электродов до скрюченных витков трансформатора. Однако,  несмотря  на  все
это, мой новый друг категорически отказывался давать мне оружие в руки.
     - Извини меня, Форд, - монотонно отвечал он на мою очередную просьбу,
- принцип - есть принцип:  отдав  свое  оружие,  ты  становишься  подобным
гиганту, сердце которого заключено в  яйце,  находящемся  в  руках  врага.
Когда ты станешь старше и твой отец решит, что ты достиг возраста мужчины,
он должен будет вручить тебе пистолет как знак твоего возмужания. А  пока,
увы, ты слишком мал для этого.
     - Но у меня нет отца, - вспыхнул я, - у меня нет даже старшего брата,
выполняющего роль главы семьи, как твой брат Лабрадор. У меня нет  никого,
кроме Сис.  А  после  этого  путешествия  она  прихватит  себе  на  Венере
какое-нибудь ничтожество, привезет его на Землю  и  станет  главой  семьи.
Представить себе, что Сис когда-нибудь даст мне оружие, я просто не могу.
     -  Кстати,  Форд,  -  сказал  вдруг  Батт,  поднимаясь  с  кресла   и
потягиваясь так,  что  чешуя  балахона  вздулась  и  затрещала  на  мощных
бицепсах,  твоя  Сис...  как  бы  это  сказать...  ну,  в   общем   она...
когда-нибудь с кем-нибудь? Ты понимаешь, о чем я говорю?
     Честно говоря этот  вопрос  вверг  меня  в  смятение.  То,  что  Батт
заинтересовался Сис, меня не  удивило,  слишком  часто  я  упоминал  ее  в
разговоре с ним. Однако прямо ответить на поставленный вопрос я был просто
не в состоянии. Конечно, я многое знал о ней. Как  и  любая  девушка,  она
хорошо разобралась в тонкостях водолазного дела,  занималась  политикой  и
была весьма известна в определенных кругах своей  твердостью  и  четкостью
мысли. Но то, о чем спрашивал Батт, было покрыто для меня  тайной.  Больше
мы в этот вечер к этой теме не возвращались, а на следующий день произошло
очень неприятное для меня событие, которое поставило под угрозу мои добрые
отношения с Баттом.
     Дело в том, что каждое утро в кают-компании лайнера  какой-то  ученый
хорек читал лекции по географии Венеры. Основная масса путешественников их
благополучно избегала, однако Сис считала своей обязанностью посещать  все
эти лекции, и, что у меня совсем не укладывалось в голове, вела  конспект.
Зная характер Сис, не стоит удивляться,  что  она  настаивала  и  на  моем
присутствии на  всех  этих  занятиях.  До  поры  до  времени  под  разными
предлогами мне удавалось увиливать от этого пустого, с моей  точки  зрения
времяпровождения, однако, в этот роковой день даже самая  изощренная  ложь
не помогла мне избежать посещения лекции.
     Насколько я понял, она была посвящена наименее изученной части Венеры
- Большому Материку.
     - Известно, - расхаживая вдоль стены с картой Венеры, - вещал лектор,
-  что  на  территории  Большого   Материка   не   возделываются   никакие
сельскохозяйственные  культуры,  там  растет   в   естественных   условиях
известный   вам   хуано   -   сильнодействующий   наркотик,   контрабандно
доставляемый на Землю местными криминальными элементами.
     - Извините, профессор, - все повернулись  в  мою  сторону,  -  но  вы
ошиблись. Мне доподлинно известно, что хуано, или как его называют плоские
люди, хэнго, произрастает на острове Лайф Эриксон и впервые был завезен на
Землю именно оттуда экспедицией Ванга Ли.
     Лектор  с  изумлением  уставился  на  меня.  Я  же,   гордый   своими
познаниями, победно оглядел аудиторию и медленно, с чувством  собственного
достоинства сел на свое кресло.
     - Да, конечно, - профессор был явно смущен, - хуано  произрастает  на
острове Лайф Эриксон, однако есть все основания  считать,  что  он  растет
также и на Большом Материке.
     Через несколько  минут,  когда  уже  казалось,  что  все  позабыли  о
происшедшем, я услышал у себя над ухом шепот Сис:
     - Фредди, я должна поговорить с тобой после лекции.
     Я оглянулся. Сис сидела с закрытым конспектом и внимательно  смотрела
на меня. Я понял,  что  совершил  крупную  ошибку,  но  было  уже  поздно.
Разговор, а точнее допрос был теперь неизбежен.
     Когда мы с Сис вошли  в  ее  каюту,  она  захлопнула  дверь  и  стала
медленно расхаживать по  комнате.  Упреждая  ее  вопрос,  я  сообщил,  что
высказанные мною сведения я почерпнул в судовой  библиотеке,  где  провожу
практически все свое свободное время.
     - Это похоже на  правду,  -  признала  Сис  сухим  голосом,  медленно
поправляя свои черные, как ночь волосы, - и это могло быть  правдой,  если
бы в библиотеке корабля нашлись книги, посвященные Венере.  Но  их  нет  и
быть  не  может.  Перед  рейсом  агент  Правительства  изъяла  все  книги,
способные вскружить голову легковерным особам мужского пола, вроде тебя.
     - Очевидно, эта плоскостная все-таки прошлепала одну, -  сказал  я  и
тут же осекся.
     Сис села в кресло напротив меня.
     - Как ты сказал?!
     Я замялся.
     -  Можешь  не  повторять,  я  ясно  слышала,  ты   произнес   термин,
употребляемый уголовниками Венеры.
     - Но на Венере их нет! - закусив удила, я ринулся в бой.
     - Кого это нет?
     - Уголовников. Венера - планета честных и трудолюбивых людей.
     Несмотря на то, что  я  уже  понял  всю  пагубность  своей  болтовни,
остановиться я уже не мог.
     - Да, там живут настоящие, истинные герои,  -  продолжал  я.  -  Ведь
только герои могли обжить горящий ад Венеры и создать цивилизацию, где ее,
по вашим представлениям не могло быть.
     Я замолчал, чтобы перевести дыхание.
     - Продолжай, это очень интересно.
     Выражение  глаз  Сис  напоминало  взгляд  изголодавшегося  посетителя
ресторана, которому наконец принесли бифштекс.
     - Сис, - мой голос начал срываться, - я рассказал тебе  все.  И  еще,
прошу тебя, не называй меня больше этим дурацким именем Фредди.
     Сис изумленно воззрилась на меня.
     - А как же тебя называть?
     - Форд, - выдав еще и это, я  понял,  что  теперь  мне  уж  точно  не
отвертеться.
     - Форд? Форд?! Это еще что за  собачья  кличка?  Сейчас  ты  мне  все
расскажешь!
     Не стоит меня осуждать за то, что я все выложил. Так  уж  получилось,
что по-настоящему обманывать Сис  я  не  мог,  да  и  потом,  когда  врешь
человеку, который видит тебя насквозь, долго все равно не продержишься.
     Немного легче я почувствовал себя, когда Сис пообещала мне никому  не
говорить о Батте, если я ее с ним познакомлю.
     Дверь аварийного бота как всегда открылась на пароль  "Сезам".  Когда
Батт увидел, что я не один, он рванул было пистолет, но узнав Сис  по  тем
фотографиям, которые я ему показывал, успокоился и сунул оружие обратно  в
кобуру.
     - Если не ошибаюсь, мисс Спарлинг? - заговорил вдруг Батт  совершенно
неестественным для него медовым голосом. -  Польщен,  не  ожидал,  милости
прошу.
     Мы вошли. Батт с неожиданной легкостью подскочил к двери и закрыл ее.
Капюшон его балахона откинулся и теперь Сис с изумлением  взирала  на  его
густые и лохматые волосы, ранее так удивившие  меня.  Закрыв  дверь  Батт,
сделал два огромных шага и  оказался  рядом  с  ней.  К  ее  чести  должен
сказать, что она даже не вздрогнула, когда громадная  туша  Батта  (а  Сис
едва доходила ему до груди) оказалась прямо у нее перед глазами.
     - Прежде всего, мистер Браун, -  проговорила  она  с  видом  школьной
учительницы,  наставляющей  нерадивого  ученика,  -  знаете  ли  вы,  что,
находясь без разрешения на борту этого корабля, естественно,  не  заплатив
перелет  и  потребляя  продукты,  предназначенные   для   пассажиров,   вы
совершаете преступление?
     По выражению лица Батта я понял, что  он  не  ожидал  такого  оборота
событий.
     - Я вижу, вам нечего сказать  в  свое  оправдание,  -  в  голосе  Сис
появились язвительные интонации.
     Наконец Батт пришел в себя и заговорил,  тщательно  взвешивая  каждое
слово.
     - Несчастной станет наша планета, когда сотни таких как Вы, достигнув
ее, начнут наводить свои порядки.
     - Не так уж плохи эти порядки по сравнению  с  теми,  которые  прежде
устанавливали на Земле вы, мужчины, - Сис явно  села  на  своего  любимого
конька, однако, почувствовав, что Батт, уклоняется от ответа на ее вопрос,
резко спохватилась. - Так все-таки, мистер Браун, как  вы  объясните  свое
безбилетное путешествие и кражу продуктов на борту корабля?
     - Послушайте, - сказал  Батт  после  недолгого  молчания,  -  так  уж
случилось, что у меня нет с собой  денег  для  того,  чтобы  заплатить  за
проезд и получить обратную визу. Кроме того, не буду  скрывать,  на  Земле
меня и так ждет тюрьма. Поэтому тот способ путешествия, который я  избрал,
представляется мне единственно возможным. Что касается моего  питания,  то
вы не хуже моего знаете, что спасательные боты загружают пищевыми запасами
(если это вообще назвать пищей) в значительно большем количестве, чем  это
необходимо.
     - А то, что вы вовлекли ребенка, - Сис ткнула пальцем в мою  сторону,
- во все это, заставляете его воровать и, что еще страшнее, покрывать вас!
Это что, не преступление?!
     - Сис, - я вмешался в разговор, - но он здесь не причем. Все,  что  я
приносил ему...
     - Смотрите! - голос ее дрожал, - из-за вас он врет мне, своей старшей
сестре! Вы преступник, мистер Браун, и должны быть немедленно арестованы!
     - Мисс Спарлинг, я, конечно же, могу признать себя  преступником,  но
что это меняет? - голос Батта вновь приобрел медовый  оттенок,  -  давайте
подойдем к этой проблеме с другой стороны. Я  летал  на  Землю  в  поисках
жены, вы летите на Венеру в  поисках  мужа...  Что  касается  меня,  то  я
согласен на наш брак.
     Казалось, что рядом разорвалась бомба.
     - То есть?.. Как это понимать?.. Вы хотите, чтобы я?!
     Сис задохнулась от возмущения.
     - Разве я непонятно объяснил? - Батт, судя  по  всему,  был  искренне
изумлен. - Я считаю, что мы должны пожениться. Поверьте, я давно  уже  все
обдумал. Насколько я понимаю, Форд сообщил вам о  моем  интересе  к  вашей
персоне.  Вы  сильная,  прекрасно  сложенная  девушка,   у   вас   хорошие
генетические данные. Вы неплохо разбираетесь в технике, умеете плавать под
водой. А что касается характера, то не думаю, что он намного хуже,  чем  у
остальных самок на борту вашего корабля.
     - Сис, скажи ему "да", - как бы  сквозь  сон  услышал  я  собственный
голос.
     Но Сис уже пришла в себя.
     - Интересно, откуда у вас такая уверенность что вы подходите мне  как
муж? - в ее голосе чувствовалось явное презрение.
     Батт, казалось, этого не замечал. Дружеским жестом  он  обнял  ее  за
плечи.
     - Я думаю, что, если бы ты искала  себе  в  качестве  мужа  комнатную
собачку, то могла бы найти ее и на Земле. Таких там  хватает.  Но  раз  ты
летишь на Венеру, значит тебе нужен настоящий мужчина. Считай, что  ты  не
ошиблась в своем выборе. Я владею тремя островами на архипелаге Гаперте, а
мои плантации клюквы самые прибыльные на всей Венере.  Я  силен,  не  имею
вредных привычек. К тому же подумай, какую сенсацию ты произведешь на этом
корабле, объявив, что уже нашла мужа!
     Последовала довольно долгая пауза. Сис отступила на несколько шагов и
медленно измерила Брауна взглядом. Батт терпеливо ждал, когда ее взгляд  с
его сапог доберется до шевелюры на голове.
     Если бы кто-нибудь знал, что в этот момент испытывал я! Мои мечты уже
простирались на плантации архипелага Гаперте, и  мысль  о  том,  что  Батт
может стать моим братом, казалось мне пределом мечтаний.
     Увы! Увлекаться не стоило. Уж слишком хорошо я знал Сис.  По  крайней
мере, когда она снова заговорила, ее голос звучал все так же раздраженно.
     - Вы отдаете себе  отчет,  мистер  Браун,  что  основные  достоинства
мужчины заключаются не только  в  его  умении  выращивать  клюкву,  как  и
достоинства женщины не определяются умением плавать под водой?
     - Еще бы! - Батт приблизился к Сис. - И я считаю, что на это  счет  у
каждого из нас должно сложиться определенное мнение о партнере.
     Прежде чем Сис поняла, о чем он говорит, Батт ловко прижал ее к себе,
накрыв своими огромными ручищами ее стройную прямую спину.
     Я был  поражен  тем,  что  моя  строгая  и  сильная  сестра  даже  не
попыталась освободиться из его объятий. Когда же его руки опустились,  Сис
отступила на шаг и молча облизнула губы. Пауза затягивалась.
     Браун заговорил первым.
     - Что касается меня, то ты мне подходишь.
     Сис молча сделала еще один шаг  назад,  потом  повернулась  и  вышла,
резко захлопнув дверь.
     - Батт, - я решился прервать молчание, - по-моему Сис -  это  не  то,
что тебе нужно. Не забывай, что хоть она и кажется слабой  и  беспомощной,
все-таки у нее есть привычка разговаривать с мужчинами свысока.
     Батт медленно опустился на кушетку.
     - Знаешь, Форд, - меня это  нисколько  не  смущает,  -  на  его  лице
появилась философская улыбка. -  Со  мной  многие  пытались  разговаривать
свысока... Нет. - Он улегся на спину и уставился в потолок, - я  думаю  мы
смогли бы договориться. Кроме того...
     Батт не успел договорить, как мы услышали в коридоре топот  множества
ног. Дверь открылась и на пороге показался капитан  корабля,  из-за  спины
которого выглядывали озабоченные мужские  лица,  очевидно,  принадлежавшие
членам экипажа. То, что произошло дальше,  длилось  считанные  секунды.  Я
бросился к двери и врезался в капитана, оказавшись вместе с ним  на  полу.
На мгновение обернувшись, я увидел, что Батт  держит  дверь  под  прицелом
своего лучевого пистолета. Потом дверь  закрылась.  Я  оказался  в  толпе,
состоявшей из команды и пассажиров. Тучный низкорослый капитан,  увешанный
нашивками, свидетельствовавшими о миллионах миль, пройденных им в космосе,
пыхтя и мерзко ругаясь, поднимался с пола. За  ним,  наблюдая  эту  сцену,
стояли Сис, комиссар рейса и второй пилот. К  моему  изумлению,  никто  не
обращал на меня никакого внимания.
     - Ленивые, паршивые  трусы!  Я  требую,  чтобы  вы  арестовали  этого
негодяя, - услышал я пронзительный крик своей сестры.
     -  Понимаете  ли,  мисс,  -  низкий  раскатистый  голос  капитана  не
соответствовал его добродушной внешности, - я и господин комиссар не видим
необходимости в немедленном задержании этого субъекта. Полагаю,  в  данный
момент  мы  могли  бы  ограничиться  фиксацией  в  судовом  журнале  этого
происшествия, а впоследствии, после прибытия на Венеру, безбилетник  будет
задержан местной полицией.
     - Он совершенно прав, мисс Спарлинг, - включился в разговор комиссар.
- Не забывайте, что мистер Браун, или как там его, вооружен,  а  на  нашем
корабле оружия нет.
     Реакция Сис на эти слова вполне соответствовала ее характеру. Удар ее
тонкого каблучка пришелся прямо в колено бедного комиссара. Он взвизгнул и
отскочил к противоположной стене.
     -  Капитан!  -  голос  Сис  зазвучал  твердо  и  сурово,  -  или   вы
арестовываете этого мерзавца, или это ваш последний рейс.
     Капитан тяжело вздохнул, снял фуражку, обтер рукой запотевшую  лысину
и медленно подошел к двери, за которой скрылся Батт.
     - Мистер Браун, я  очень  прошу  вас  выслушать  меня,  -  голос  его
задрожал. - При мне нет оружия, единственное, что я хочу, - это поговорить
с вами.
     - Если вам необходимо оружие, вы можете попробовать его взять у меня,
- раздался из-за двери могучий голос Батта, - однако, я  не  советовал  бы
вам этого делать.
     - Вы зря так подумали, мистер Браун, мы  не  собираемся  нападать  на
вас. Что же касается меня, то я прекрасно понимаю, что значит иметь дело с
человеком из рода Браунов из Нью-Каламазоо.
     - Раз так, то можете заходить. Но только один! - В голосе Батта  явно
звучала угроза.
     Капитан назвал пароль, и через несколько секунд дверь, пропустив его,
закрылась за его спиной. В  коридоре  воцарилась  тишина.  Все  напряженно
ждали, чем кончатся это переговоры.
     - О чем они говорят? - наконец прервала молчание Сис.
     - Очевидно, мистер Ли Браун заказывает  капитану  яичницу  с  жареной
картошкой, - съязвил второй пилот.
     Он повернулся и, сказал  комиссару,  все  еще  державшемуся  за  свое
колено:
     - Вы помните, господин  комиссар  историю  диспута  семьи  Браунов  с
полковником Леклерком в Ваг-де-Шалер?
     - Одиннадцать трупов, шестьдесят четыре раненых, -  машинально  выдал
тот, - и почти полная капитуляция войск полковника.
     Прошло не менее получаса с того момента, как капитан начал переговоры
с Баттом. Наконец дверь отворилась, и мы услышали его торжествующий голос.
     - Мистер Браун! В силу своего положения и в соответствии с законом  я
арестовываю  вас  за  нарушение  статей  шестнадцать-двадцать  Кодекса   о
космических перевозках, а также за за  нарушение  приложения  к  Закону  о
поведении особей мужского пола. Я отдаю  распоряжение  о  взятии  вас  под
стражу вместе со всем вашим имуществом, как  это  предусмотрено  разделами
сорок один и сорок пять...
     - Сорок три и сорок пять, - громко поправила Сис капитана.
     Затаив дыхание, все  ждали  ответа  Батта.  Прошло  некоторое  время,
однако хлопков, характерных для стреляющего  лучевого  пистолета  не  было
слышно. Неожиданно  на  пороге  появился  Батт.  Медленно  обведя  глазами
присутствующих, он пошел мимо нас по коридору. За ним торжественным  шагом
двигался капитан. Проходя  мимо,  Батт,  неожиданно  с  видом  заговорщика
подмигнул мне. Реакция пассажирок на появление Батта резко контрастировала
с поведением Сис. Расталкивая членов экипажа, они  ринулись  к  нему,  как
акулы к раненому киту.
     - Неужели на Венере все  мужчины  такие?!  Теперь  мы  знаем,  какого
мужчину мы хотим!!!
     Команда заняв круговую оборону, с трудом  проталкивала  Батта  сквозь
толпу возбужденных пассажирок. В это время кто-то взял  меня  за  руку.  Я
поднял глаза и увидел Сис. На ее лице застыла гримаса отчаянной злобы.
     - Уйдем отсюда, Фредди, мне противно смотреть на этих шлюх!
     С этими словами она потащила  меня  по  коридору  и  в  конце  концов
затолкнула в свою каюту. Только  теперь,  когда  мы  остались  одни,  меня
наконец-то прорвало.
     - Как ты могла, Сис! - закричал я. - Ты же дала мне слово! Из-за тебя
я оказался предателем!
     Первый раз в жизни у меня появилось желание ударить ее.
     Пока я тренировал свои голосовые связки, Сис  совершала  хождение  по
кругу в таком быстром темпе, как-будто хотела достичь Венеры пешком.
     - Да, я помню, что обещала, но этот  подлец  вынудил  меня  к  этому,
Фредди!
     - Не называй меня, Фредди, теперь я Форд!
     - Тебя зовут Фредди, и ты должен унять свою злость, которая тебе  так
не к лицу!
     Сис резко остановилась и вдруг неожиданно положила свои руки  мне  на
плечи.
     - Ничего страшного не произошло, - голос ее был  мягким  и,  как  мне
показалось, в нем зазвучали, несвойственные моей сестре нотки смущения.  -
Пройдет несколько дней, и  мы  позабудем  об  этой  истории.  Поверь  мне,
Фредди, действительно, после того, как ты представил  мне  мистера  Брауна
как человека глубоко порядочного, по недоразумению попавшего  в  беду,  я,
несмотря на его варварские  воззрения  на  отношения  полов,  готова  была
сдержать слово. Мало того, я была уверена, что мне удастся убедить  его  в
ошибочности его взглядов и заставить согласиться с  теорией  превосходства
женщин над мужскими особями. А вместо этого я  услышала  дерзкий  вызов  в
виде предложения выйти за него замуж. Я даже стерпела этот поцелуй...
     Я вдруг почувствовал, что руки Сис, лежавшие у меня на плечах, слегка
задрожали.
     - ...А это был настоящий поцелуй, -  она  глубоко  вздохнула,  -  это
было... омерзительно! Но я готова была простить ему и это. В конце  концов
мужчины давно доказали, что у них хватает идиотизма на любые глупости.  Но
когда он заявил, что он... меня выбрал...
     Сис не успела  договорить,  как  в  дверь  постучали.  Не  дождавшись
приглашения, в каюту вошел капитан и тут же направил на меня  знакомый  до
боли лучевой пистолет.
     - Фердинанд Спарлинг! - торжественно начал он, -  настоящим  сообщаю,
что властью, предоставленной мне  законом,  с  этой  минуты  я  лишаю  вас
свободы до прибытия на Землю.  Согласно  разделу  сорок  первому  и  сорок
пятому!
     - Сорок третьему и сорок пятому, - машинально поправила его Сис. - Но
капитан! Вы же дали мне слово не выдвигать обвинений против моего брата!
     - Сорок первому и  сорок  пятому,  -  повторил  капитан,  не  отрывая
взгляда от меня, - Кодекса Аниты Масон, я сверил, мисс, за укрытие беглого
преступника и оказание помощи безбилетному  пассажиру,  как  требует  того
Межпланетная инструкция в случаях, не терпящих отлагательств.  Официальный
арест состоится по прибытию в космопорт Венеры, Нью-Каламазоо,  где  Браун
будет задержан как гражданин Венеры, а вы с вашим братом будете отправлены
на Землю для выяснения всех обстоятельств дела и для предания суду.
     - Но, это же подло, - Сис готова была заплакать, - я вложила все свои
сбережения в это полет. Вы не имеете права не выпустить меня на Венеру!
     - Еще как имею. Как человек, занимающий столь ответственный пост - вы
же это прекрасно знаете, мисс Спарлинг!
     Сис с убитым видом села на кушетку.  Капитан,  немного  постояв,  сел
рядом.
     - Честно говоря, мне очень обидно, что так получилось, мисс Спарлинг.
Зная вас как порядочного человека, я искренне  хотел  бы  помочь  вам,  но
боюсь, что тот  выход,  который  я  могу  вам  предложить  будет  для  вас
неприемлемым.
     - А  что,  возможен  какой-нибудь  выход  из  всей  этой  истории?  -
встрепенулась Сис.
     - Возможно два выхода. Первый: мы возвращаемся на Землю, Фредди  идет
под суд, однако, учитывая, что он находится здесь на положении багажа, вся
ответственность ложится на вас... Ради  бога,  мисс  Спарлинг!  -  капитан
подхватил под руку, готовившуюся уже упасть Сис, - есть еще второй выход!
     - Какой?.. - казалось, что моя сестра медленно прощается с жизнью.
     - Как бы это вам сказать? Вы выходите здесь, на корабле замуж.
     Сис встрепенулась и удивленно уставилась на капитана.
     - Да, мисс. Вы выходите замуж за  мистера  Брауна.  Он  автоматически
получает паспорт как член семьи землянки, а по прибытию  в  космопорт,  вы
оплачиваете его проезд. Штрафы, к которым он был приговорен  на  Земле,  я
думаю, мистер Браун сможет оплатить сам. Не такой уж  он  и  нищий,  каким
пытается выглядеть.
     - Да вы в своем уме капитан? -  возмущенно  вскричала  Сис,  хотя  ее
возмущение показалось мне мне несколько наигранным. - Выйти замуж за этого
длинноволосого дегенерата?!
     Капитан пожал плечами.
     - Видите ли, мисс Спарлинг. В этом деле имеется еще одна  деталь.  Ни
я, ни члены моей команды не хотели бы портить отношения с семьей  Браунов.
Их влияние на Венере настолько велико, что, боюсь, после этого случая, мне
с моим экипажем придется менять место работы. А впрочем, мне  надоело  вас
уговаривать. Я жду вашего решения, мисс Спарлинг, или тюрьма или...
     - Вы сказали, что мистер Браун - крупная  фигура  на  Венере?  -  Сис
кажется задумалась.
     - И очень состоятельный человек. Он относится к  той  группе  молодых
людей, которые управляют Новым Обществом планеты Венера. И то, что  мистер
Браун - наиболее желанная добыча для любой женщины, это  факт.  Достаточно
посмотреть, как женщины на этом корабле осаждают каюту, где он находится.
     Сис молчала, глубоко задумавшись.
     -  Думайте,  думайте,  мисс  Спарлинг,  -  в  голосе  капитана   ясно
чувствовалось нетерпение. - Лайнеры  "Мария  Кюри",  "Королева  Виктория",
набитые до отказа пассажирками, стремящимися найти себе мужей, за три часа
до нас достигнут Венеры. Дефицит невест  на  этой  планете  надолго  будет
ликвидирован...
     - Капитан! Я могу с ним поговорить?
     По тону Сис, я понял, что она уже приняла решение.
     -  Конечно  же,   мисс!   Сто   семьдесят   восьмая   каюта.   Охрана
предупреждена, что вы имеете право освободить его.
     Сис поднялась и медленно скрылась за дверью.
     - Слава богу, сынок.
     Я посмотрел на капитана и увидел, что он улыбался.
     - Да сядь же ты наконец!
     - Благодарю вас, сэр. Но сначала отведите от меня пистолет.
     -  Сказать  по  правде,  мистер  Браун  не  объяснил  мне,   как   им
пользоваться.
     Выяснилось,   что   капитан   впервые   держал   в   руках    оружие.
Воспользовавшись этим, я смог  показать  свою  эрудицию,  и  объяснил  ему
принцип действия лучевого пистолета. Я даже продемонстрировал его свойства
и только благодаря совершенной системе пожаротушения мы не сожгли каюту.
     Дверь открылась без всякого стука и вошел сияющий от счастья Батт.
     - Все в порядке, капитан! Мисс Спарлинг дала  согласие  стать  миссис
Браун. Правда, мне пришлось пообещать ей место шерифа архипелага  Гаперте.
Так что, головастик, - сказал он, уже  обращаясь  ко  мне,  -  готовься  к
венерианской свадьбе. Клянусь, что ничего более замечательного  ты  еще  в
своей жизни не видел!
     - Батт! - я знал что моя реакция покажется ему странной, но ничего не
смог с собой поделать. - Зачем  ты  это  сделал?  Вокруг  много  женщин  с
характером, намного лучшим, чем у Сис. Нет женщины упрямее, чем она.
     - То же самое мне говорил и капитан. Но что делать, я тоже  упрям.  И
раз я решил, что женюсь именно на ней, то не отступлюсь от задуманного!
     - Но зачем обещать ей место шерифа? Получив  эту  должность,  Сис,  в
соответствии со своими убеждениями может натворить такого...
     Батт продемонстрировал свою обаятельную улыбку.
     - Она будет шерифом!  Шерифом  самой  кровожадной  банды...  из  двух
человек - тебя и меня.
     Рейс приближался к концу. Мы с  капитаном  стояли  у  иллюминатора  и
смотрели на огромный шар Венеры, которого нам предстояло  коснуться  через
несколько часов. Справа от нас появились навигационные огни корабля,  тоже
приближавшегося к Венере. Огни нарастали, и  скоро  перед  нами  предстало
великолепное    зрелище    огромного    космолайнера,    зависшего     над
ярко-серебряными облаками планеты.
     - Смотри, - неожиданно произнес капитан, - это  самый  современный  и
самый скоростной корабль нашего времени.  Совсем  недавно  он  принадлежал
мистеру Брауну и назывался "Юнион Джек", но в честь тех, - лицо его  стало
задумчивым, - благодаря кому он мне достался, я назову его "Френсис".

                       ВПЛОТЬ ДО ПОСЛЕДНЕГО МЕРТВЕЦА

     Я стоял перед наружными воротами Утилизатора, чувствуя, как  к  горлу
медленно подступает тошнота. Такое уже было, когда на  моих  глазах  целая
земная флотилия - около двадцати тысяч человек - была вдребезги разбита во
время Второй Битвы у Сатурна более одиннадцати лет тому  назад.  Тогда  на
моем экране плыли в пустоте искореженные обломки кораблей, в ушах  звучали
воображаемые вопли тысяч людей. Как бы в оцепенении смотрел  я  на  быстро
растущее  изображение  угловатого  эотийского  звездолета,  пробивавшегося
сквозь скопления дрейфующих в космосе обломков. Струи ледяного  пота,  как
змеи, обвивали мои лоб и затылок.
     Теперь же перед моими глазами было всего лишь  большое  прямоугольное
здание, ничем не отличавшееся от сотен таких же заводских зданий в рабочих
пригородах  Чикаго.  Обычное   производственное   сооружение,   окруженное
просторными испытательными  полигонами  и  обнесенное  высоким  забором  с
закрытыми воротами. Вот и все, что представлял из себя Утилизатор  внешне.
И все же пот на теле и спазмы в желудке у меня были куда  больше,  чем  во
время любой из страшных битв,  свидетелем  которых  мне  довелось  быть  и
которые и стали главной причиной возникновения подобного заведения.
     Я пытался убедить себя, что все вполне разумно, что  мои  ощущения  -
просто материализация страхов многих поколений предков, внутренне присущий
каждому отказ принимать это. Но от таких мыслей легче не становилось, и  я
все не решался подойти к часовому у ворот.
     Уже почти  овладев  собою,  я  заметил  у  забора  огромный  жестяной
контейнер, из которого исходила едва  уловимая  вонь,  а  на  крышке  было
написано яркими красками:

             "Не выбрасывайте отходы.
             Все отходы помещайте сюда. Помните:
             все, что изношено, может быть восстановлено;
             все, что сломалось, можно починить;
             все, что использовано, можно использовать еще раз.
             Все отходы помещайте сюда.
             Служба сохранения".

     Я видел такие прямоугольные, разделенные на отсеки ящики и  такие  же
надписи в каждом бараке, в каждом  госпитале,  в  каждом  реабилитационном
центре между Землей и поясом астероидов. Мне представилось, что такие  же,
только покороче, надписи имеются и внутри здания.  Типа:  "Чтобы  победить
врага, необходима мобилизация всех ресурсов. Именно отходы являются  нашим
главным источником сырья". Было бы очень  оригинально  именно  это  здание
испещрить подобными плакатами.
     Все, что поломано, можно починить...
     Я согнул свою правую руку. Она  показалась  мне  неотъемлемой  частью
тела. А за пару-другую лет - при условии, что я проживу так долго -  узкий
белый шрам, окружающий локтевой сустав, станет совсем незаметным.  Это  уж
точно. Все, что сломано, можно починить. Кроме одного.
     Самого главного.
     Я почувствовал себя паршиво, как никогда.
     И увидел этого парня. С базы в Аризоне.
     Он стоял прямо перед будкой часового, такой же парализованный, как  и
я. В центре передней части околыша его форменной  фуражки  сиял  позолотой
новенький знак "V" с точкой посередине - знак отличия командира  десантной
группы. За день до этого, на инструктаже, у него еще не было этого звания.
Видимо, назначение состоялось только сегодня. Выглядел он очень  молодо  и
был неподдельно испуган.
     Тогда, на инструктаже, он поднимал руку очень  робко  и,  поднявшись,
едва выдавил из себя: "Простите, сэр, но они точно... они точно не  издают
плохого запаха?" В ответ раздался дружный хохот, нервный отрывистый  хохот
мужчин, находящихся целый день на грани истерики  и  чертовски  довольных,
что кто-то, наконец, сказал что-то, что могло показаться смешным.
     Седой инструктор, которому было совсем не до  смеха,  подождал,  пока
успокоится истерика, и серьезно ответил:
     - Нет, они не издают плохого запаха. Если только, разумеется, моются.
Все точь-в-точь как у вас, господа.
     Это заткнуло всем рты. И  только  минут  через  двадцать,  когда  нас
отпустили, я ощутил, как болят напряженные мускулы лица.
     Точь-в-точь как и вы, господа...
     Я встряхнулся и подошел к парню.
     - Привет, капитан! Давно здесь?
     На лице его появилось некоторое подобие улыбки.
     - Больше часа, капитан. Я успел на рейс 8.15  из  Аризоны.  Остальные
еще отсыпаются после прощального кутежа. Один  я  рано  лег  спать,  чтобы
получше отдохнуть и прочувствовать  все  это.  Только,  мне  кажется,  все
напрасно.
     - Понимаю. Есть вещи, к которым невозможно привыкнуть. А к иным  даже
и не положено привыкать.
     Он бросил взгляд на мою грудь.
     - Судя по всему, это не первая ваша спецгруппа?
     - Не первая? Скорее  двадцать  первая,  сынок!  Все  говорят,  что  я
выгляжу слишком молодым для своих наград. -  Да,  не  первая.  Но  у  меня
никогда еще не было команды из нулей. Послушайте, капитан, мне тоже не  по
себе. Что если мы вместе пройдем через  эти  ворота?  Тогда  самое  худшее
останется позади.
     Парень оживленно кивнул.  Мы  взялись  за  руки  и  промаршировали  к
часовому. Проверив наши документы, он приоткрыл ворота и сказал:
     - Прямо вперед! Любой лифт с левой стороны до пятнадцатого этажа.
     Так же, рука об руку, мы  вошли  через  главный  вход,  поднялись  по
длинной лестнице и очутились перед вывеской:
     "Центр восстановления человеческой протоплазмы.
     Главная фабрика третьего округа".
     По вестибюлю  прохаживались  с  виду  пожилые,  но  очень  подтянутые
мужчины и множество  очень  хорошеньких  девушек  в  военной  форме.  Я  с
удовлетворением отметил,  что  большинство  девушек  беременны.  Это  было
первым приятным зрелищем почти за целую неделю.
     Мы вошли в лифт и сказали девушке:
     - Пятнадцатый.
     Она нажала кнопку и стала ждать, пока кабина заполнится  пассажирами.
У нее отсутствовали признаки беременности, я  невольно  задумался,  в  чем
причина  этого.   Потом   обратил   внимание   на   нашивки   на   погонах
присутствующих. И внезапно разозлился. У все был красный  круг  с  черными
буквами "ЗВС", наложенными  на  белые  "Г-4".  ЗВС  означало,  разумеется,
Земные Вооруженные Силы. Основной знак отличия всех тыловых учреждений. Но
не Г-1, что значит "личный состав", а Г-4 - "снабжение".
     Именно это слово и вызвало  во  мне  взрыв  негодования.  Разумеется,
можно всегда полагаться на ЗВС. Тысячи  знатоков  человеческой  души  всех
званий вкладывают все  силы  в  поднятие  морального  состояния  тех,  кто
сражается на передовом периметре. Но всякий раз, когда нужно сперва хорошо
почесать затылок, прежде чем придумать какое-нибудь благозвучное название,
старые добрые ЗВС выбирают самое непотребное.
     С другой стороны, нельзя вести тотальную войну до полного уничтожения
в течение двадцати пяти лет, и остаться щепетильными  в  выборе  слов.  Но
"снабжение"! Увольте, господа, только не здесь, в  Утилизаторе.  Нужно  же
соблюдать хоть какие-то приличия!
     Лифт  начал  подъем,  девушка  объявляла  этажи,  давая  мне   немало
материала для размышлений.
     - Третий этаж - прием и сортировка  трупов,  -  нараспев  произносила
она. - Пятый  этаж  -  предварительное  изготовление  органов.  Седьмой  -
переналадка мозга и регулировка  нервной  системы.  Девятый  -  косметика,
элементарные рефлексы и мышечный контроль...
     Здесь я заставил себя отвлечься  от  этого  перечисления.  Представил
себе, что нахожусь на тяжелом крейсере, в машинном отделении, в тот  самый
момент, когда он получает прямое попадание  ракеты,  запущенной  эотийским
истребителем. Побывав  пару  раз  в  такой  ситуации,  поневоле  научишься
затыкать уши и включать самовнушение: "Скоро все здесь снова будет  хорошо
и спокойно".  Действительно,  через  пару  минут  наступает  именно  такое
состояние. Только  к  этому  времени  становишься  в  большинстве  случаев
неодушевленным  предметом,   который   швыряет   от   стенки   к   стенке.
Приблизительно в таком состоянии я и находился до места пребывания.
     - Пятнадцатый этаж - последний инструктаж и отправка.
     У моего спутника подгибались колени  и  сутулились  плечи,  будто  он
втащил рояль  на  этот  проклятый  пятнадцатый  этаж.  Я  испытал  чувство
благодарности к нему - нет ничего лучше, когда в такой ситуации рядом есть
кто-то, кого необходимо опекать.
     - Смелее, капитан, - шепнул я, - не падайте духом. Для таких, как мы,
это, по существу - воссоединение с семьей!
     Я, по-видимому, неудачно выразился. Он посмотрел на меня так, будто я
ударил его по лицу.
     - Ваше напоминание не стоит благодарности, мистер, - процедил он.
     Мне следовало прикусить язык, но я поспешил исправить положение:
     - Простите меня. И не  обижайтесь.  Мне  самому  не  раз  приходилось
выслушивать нечто подобное.
     - Ладно. Не стану обижаться. Жестокая война...
     Я улыбнулся.
     - Жестокая? Если не будешь себя беречь, предупреждали меня, то можешь
и погибнуть.
     В приемной сидела хрупкая блондинка с двумя обручальными кольцами  на
пальцах одной руки и одним кольцом - на пальце другой. Из  того,  что  мне
было известно о земных обычаях, выходило, что она уже дважды вдова.
     Приняв наши документы,  девушка  бойко  застрекотала  в  микрофон  на
столе:
     -  Конечная  готовность,  внимание!  Конечная  готовность,  внимание!
Подъем  по  тревоге  следующих  серийных  номеров:   70623152,   70623109,
70623166, 70623123. А также:  70538906,  70538923,  70538980  и  70538937.
Пожалуйста, проверьте все данные в соответствии с  формой  362  инструкции
7896 от 15 июня 2145 года и препроводите для последнего инструктажа.
     Я почувствовал себя на складе запчастей,  куда  приходил  для  замены
кормовых выхлопных труб.
     Наконец она подняла глаза и одарила нас прелестной улыбкой.
     - Ваши команды будут сию минуту готовы, господа. Не  угодно  ли  пока
присесть?
     Господам было угодно.
     Девушка встала, чтобы достать что-то из стенного  шкафа.  Я  заметил,
что она беременна, где-то на  третьем-четвертом  месяце,  и,  естественно,
слегка  кивнул  в  знак  одобрения.  Мой  спутник  сделал  то  же   самое.
Переглянувшись, мы рассмеялись.
     - Расскажите мне, откуда вы родом? - спросил я.  -  Ваш  акцент  ясно
показывает, что не из третьего округа.
     - Да, это так. Я родился  в  Скандинавии  -  в  одиннадцатом  военном
округе. Гетеборг, Швеция. Но после того, как я получил свое...  повышение,
не мог, естественно, встречаться со своими родными. Поэтому и  попросил  о
переводе. Здесь я провожу свои отпуска, прохожу курс лечения...
     Я знал, что многие молодые десантники в таком случае ведут себя точно
так же. Лично  у  меня  не  было  возможности  определить,  какие  чувства
испытываю я в отношении своих стариков - их давно не было на  свете.  Отец
погиб во время самоубийственной попытки отвоевать Нептун  много  лет  тому
назад, а мать была секретаршей адмирала Ракоци и находилась на флагманском
корабле "Фермопилы", когда он получил прямое попадание во время знаменитой
обороны Ганимеда двумя годами позже. Было это, разумеется, еще до введения
программы Воспроизводства, когда  женщины  еще  занимали  административные
должности на передовой.
     С другой стороны, насколько я понимал, по крайней мере двое  из  моих
братьев могли быть еще живы. Но, получив свое "V" с  точкой,  я  не  делал
попыток связаться с ними. Поэтому, видимо, у меня все  же  были  такие  же
чувства, как и у этого парня. Ничего удивительного.
     - Так вы из Швеции? - спросила блондиночка. - Мой второй  муж  оттуда
родом. Может, вы его знали? Свен Носсен, у него еще куча  родственников  в
Осло.
     Парень закатил глаза, делая вид, будто пытается вспомнить, и  покачал
головой.
     - Нет. Пожалуй, не знаю. Но до призыва в армию  я  редко  выезжал  из
Гетеборга.
     Она добродушно рассмеялась, оценив его провинциальность. Блондинка  с
детским личиком из классических анекдотов. Глупышка из глупышек.  Но,  тем
не менее, у нее уже третий законный муж, в то время как  множество  умных,
шикарных красоток на внутренних планетах в наши дни были бы рады малейшему
знаку внимания со стороны самого отъявленного негодяя или  сертификату  из
ближайшего спермоприемника.
     "Может быть, - подумал я, - если бы мне понадобилось  подыскать  себе
жену, это было бы как раз  то,  что  надо,  чтобы  забыть  о  смертоносном
излучении  эотийских  истребителей  и  выматывающем  душу,  саднящем  реве
перегруженных  двигателей.  Наверное,  приятно  бы  было  возвращаться   к
какой-нибудь симпатичной простой женщине после вылазок в секторе,  занятом
эотийцами, когда все сознательные помыслы направлены только на  то,  чтобы
предугадать, что именно изобретут на этот раз мерзкие насекомые.
     Может быть, решив жениться, я  предпочел  бы  вот  такую  хорошенькую
глупышку..."
     Но, стоп! Хватит! Хотя, может быть, эта проблема представляет интерес
с чисто психологической точки зрения.
     Тут я заметил, что девушка что-то говорит мне:
     - ...раньше никогда не было такой команды, капитан?
     - Вы имеете в виду зомби? Нет, еще не  было.  Счастлив  признаться  в
этом.
     Она неодобрительно скривила ротик, который не  стал  от  этого  менее
прелестным.
     - Фу, нам не нравится это слово. Ну, тогда, если угодно, нулей.
     - Нам не нравится, когда их называют ну... этим словом тоже. Вы  ведь
говорите о таких же человеческих существах, как и вы сами. Абсолютно таких
же, капитан.
     Внезапно меня охватило негодование, точно такое же,  какое  испытывал
парень в коридоре. Затем я понял,  что  она  не  вкладывает  в  эти  слова
никакого особого смысла. Откуда ей знать об этом? Ведь это,  черт  побери,
не значится в наших документах. Вздохнув с облегчением, я спросил:
     - А как же вы их называете, если не секрет?
     - Мы относимся к ним, как к заменителям  солдат,  -  уверенно  начала
блондинка. - Термин "зомби" применялся для  описания  устаревшей  двадцать
первой модели, которая снята с производства более пяти лет назад. В  вашем
распоряжении будут особи, в основе которых лежат  модели  семьсот  пять  и
семьсот шесть, фактически безупречные, в некоторых отношениях...
     - С обычным, вместо синеватого, цветом кожи? С движениями, не  такими
замедленными, как у лунатиков?
     Сверкнув глазами, она решительно тряхнула головой. Очевидно,  была  в
курсе всего, что полагалось знать по должности. Не такая уж,  в  общем-то,
глупышка. Пусть невеликого ума, но мужьям было  о  чем  поговорить  с  ней
между выполнением супружеских обязанностей.
     - Синюшность была результатом  плохого  насыщения  крови  кислородом.
Воссоздание крови было  второй  из  наиболее  трудно  разрешимых  проблем,
связанных с восстановлением тканей. Самое же трудное  -  нервная  система.
Несмотря на то, что кровяные тельца находятся в наихудшем состоянии, когда
к нам прибывают тела, мы все  же  научились  налаживать  вполне  пригодную
сердечно-сосудистую систему. А вот с головным и спинным мозгом  приходится
начинать практически с нуля даже  в  тех  случаях,  когда  ранения  совсем
незначительны.  А  сколько   всяких   неприятностей   возникает   при   их
воссоздании! Моя  кузина  Лона  работает  в  отделении  Настройки  Нервной
Системы.  Она  говорит,  что  достаточно  выполнить  неверно   хоть   одно
подсоединение... Вы вполне понимаете, капитан, что к  концу  рабочего  дня
глаза устают, и то и дело поглядываешь на  часы...  Так  вот,  всего  одно
неправильное  подсоединение,   и   рефлексы   вполне   законченной   особи
оказываются настолько плохими, что приходится отсылать ее на третий этаж и
начинать все сначала. Но вам не нужно  об  этом  беспокоиться,  поскольку,
начиная с модели шестьсот шестьдесят  три,  мы  ввели  двукратную  систему
проверки двумя разными бригадами в отделении Настройки. А семисотые серии!
О, они просто великолепны!
     -  Что  ж,  неплохо,  пожалуй.  Получше,  наверное,  чем  старомодные
маменькины сынки?
     - Пожалуй, - ответила она  не  сразу.  -  Вы  на  самом  деле  будете
поражены, капитан, когда ознакомитесь с протоколами испытаний. Разумеется,
все еще остается один существенный недостаток... одна функция,  с  которой
нам никак не удается...
     - Я никак не могу понять, - перебил ее парень, - почему  используются
именно трупы? Тело отжило свое, отвоевало. Почему бы  не  оставить  его  в
покое? Я понимаю, эотийцы могут запросто обойти нас по численности  бойцов
простым  увеличением  количества  маток  на  своих  флагманских  кораблях.
Понимаю, что воспроизводство пушечного мяса  является  важнейшей  из  всех
задач, стоящих перед ЗВС, но ведь мы  давно  уже  научились  синтезировать
протоплазму. Почему бы не использовать ее для изготовления всего тела,  от
пальцев ног до полушарий мозга, и  не  выпускать  настоящих,  верных,  как
собаки, андроидов, от которых не разило бы трупным запахом?
     Глаза блондинки от возмущения едва не вылезли из орбит.
     - Наша продукция не издает запаха! Отдел косметики гарантирует, что у
новых моделей запах тела слабее, чем у вас, молодой  человек!  И  я  хочу,
чтобы вы уяснили, что мы вовсе не  реактивируем  или  оживляем  трупы.  Мы
восстанавливаем человеческую протоплазму, повторно используем поврежденный
или изношенный человеческий  материал  в  сфере,  где  в  настоящее  время
существует  наибольшая  недостача  его  -  в  сфере  подготовки  воинского
персонала. Уверяю вас, что вы бы даже и не заикались  о  трупах,  если  бы
видели состояние некоторых прибывающих к нам тел. Так вот, иногда в  целой
отгрузочной партии  -  а  отгрузочная  партия  содержит  останки  двадцати
погибших, - мы не можем отыскать хотя бы одну целую, еще пригодную  почку.
В таком случае нам приходится  брать  немного  клеток  внутренностей  тут,
кусочек селезенки там, видоизменять их, осторожно соединять, активи...
     - Именно это я имею в  виду.  Если  приходится  преодолевать  столько
трудностей, то почему бы с самого начала не применять хорошее сырье?
     - Какое, например?
     Парень взмахнул руками в черных перчатках.
     - Ну, такие основные элементы, как углерод, водород, кислород  и  так
далее. Весь процесс в этом случае был бы гораздо чище.
     - Основные элементы должны откуда-то взяться, - осторожно вмешался я.
- Водород и кислород можно добывать из воды и воздуха. А вот откуда  брать
углерод?
     - Оттуда же, откуда его берут остальные синтетические производства  -
из угля, нефти, целлюлозы.
     Девушка, расслабившись, откинулась на спинку стула.
     - Все это - органические вещества, - напомнила она парню. -  Если  уж
использовать сырье, которое раньше было живым,  то  почему  бы  не  такое,
которое  по  своим  характеристикам  как  можно  ближе  к  тому  конечному
продукту, который  необходимо  получить?  Поверьте,  капитан,  это  вопрос
экономической  целесообразности.  Лучшим  и  самым  дешевым   сырьем   для
производства солдат-заменителей являются солдатские тела.
     - Разумеется, - согласился парень. - В этом есть определенный  смысл.
Какая еще польза может быть от старых, искалеченных  солдатских  тел?  Это
много лучше, чем просто закапывать их в землю.
     Девушка  хотела  было  улыбнуться  в  знак   согласия,   но,   бросив
пристальный взгляд в его сторону, передумала.  Всю  ее  решительность  как
рукой сняло.
     На столе раздался зуммер переговорного устройства, и  она  склонилась
над ним.
     Я посмотрел на нее с одобрением.  Она  явно  не  была  глупа.  Просто
женственна. И вздохнул. Мне многое не по душе на гражданке, но к  женщинам
это не относится. Я все больше и больше убеждаюсь в  том,  что  во  многих
случаях они проявляют себя, оказывается, с самой лучшей стороны.
     - Капитан, - обратилась  она  к  парню.  -  Пройдите,  пожалуйста,  в
комнату 1591. Там сейчас соберется  ваша  команда.  А  вы,  -  повернулась
девушка в мою сторону, - в комнату 1524.
     Парень кивнул и, весь напрягшись, вышел.  Я  подождал,  пока  за  ним
закроется дверь, и склонился к секретарше.
     - Мне бы очень хотелось, чтобы программу Воспроизводства отменили,  -
сказал я ей. - Вы бы стали прекрасным офицером-инструктором по  подготовке
новобранцев. От вас я узнал  об  Утилизаторе  гораздо  больше,  чем  после
десятка инструктажей.
     Она с тревогой посмотрела на мое лицо.
     - Надеюсь, вы говорите искренне, капитан. Понимаете, мы  очень  тесно
связаны с этим проектом. И испытываем особую  гордость  за  тот  прогресс,
которого достигло  Головное  Предприятие  третьего  округа.  Мы  только  и
говорим о наших последних достижениях,  везде  -  даже  в  кафетерии.  Мне
просто слишком поздно пришло в голову, что вы, господа, - лицо ее залилось
густым румянцем, так краснеть могут только блондинки, - можете  многое  из
того, о чем я говорила, принять слишком близко к  сердцу.  Извините  меня,
если я...
     - Вам не за  что  извиняться,  -  спокойно  произнес  я  и  ободряюще
улыбнулся. - Ваш разговор с нами носил  чисто  профессиональный  характер.
Вроде того, что я слышал, находясь месяц  назад  в  госпитале,  когда  два
хирурга обсуждали, как лучше выправить локтевой сустав раненого, говоря об
этом так, будто собираются прибить новый подлокотник  к  дорогому  креслу.
Это было очень интересно послушать, и я многому научился.
     Когда я покидал приемную, у нее был благодарный вид. Так и только так
нужно расставаться с женщинами.
     Путь мой лежал в комнату 1524.
     До того, как сюда начали  собирать  остатки  человеческих  тел,  это,
очевидно, была обычная классная комната. Несколько  парт,  длинная  доска,
диаграммы и схемы на стенах.  На  одной  из  них  были  помещены  основные
сведения об эотийцах - скудная информация, которую мы сумели раздобыть  за
четверть века, что прошло с того дня,  когда  насекомые  пересекли  орбиту
Плутона  с  целью  покорения  Солнечной  системы.  Всего  лишь   гипотезы,
разумеется, но более тщательно продуманные, чем те, которыми меня  пичкали
в дни юности. Лучшие умы Земли  пришли  к  заключению,  согласно  которому
причиной неудач всех попыток установить с ними контакт было совсем не  то,
что им внутренне присущ дух  бессмысленного  завоевания,  а  то,  что  они
страдают такой же чрезмерной ксенофобией, как и их меньшие братья - земные
насекомые.
     Вот муравей случайно забредает в чужой муравейник и, не делая никаких
попыток  контакта,  хозяева  тут  же  загрызают  его  прямо  у  входа.   И
муравьи-часовые реагируют еще быстрее,  чем  если  это  насекомое  другого
вида.
     Поэтому, несмотря на  все  достижения  эотийской  науки,  которая  во
многих отношениях находится на  более  высоком  уровне,  чем  земная,  они
психологически неспособны к ментальному проецированию или эмпатии.  Говоря
проще -  не  способны  поставить  себя  на  место  другого  существа,  что
совершенно необходимо для осознания факта, что внешне абсолютно не похожие
на них существа могут иметь разум.
     Возможно, так оно и есть на самом деле.
     Мы  оказались  вовлечены  в  убийственное   равновесие   никогда   не
затухающей битвы, передний  край  которой  иногда  отодвигался  до  орбиты
Сатурна, иногда - к самому Юпитеру. Если отбросить  мысль  об  изобретении
оружия столь невообразимой мощи, которая позволила бы  сокрушить  их  флот
настолько, что они не успели бы воссоздать его в том же объеме, что до сих
пор им удавалось делать, то  единственной  нашей  надеждой  было  каким-то
образом обнаружить звездную систему, откуда они явились, каким-то  образом
построить звездолеты, и не один-два, а  целый  флот,  и  каким-то  образом
нанести сокрушительный удар по их родине. Или же так  их  напугать,  чтобы
они отозвали экспедицию в свою звездную систему для  обороны.  Но  сколько
всяких неопределенностей было в этом плане!
     Однако, чтобы поддержать наше нынешнее положение до  реализации  всех
этих "каких-то образом", наша рождаемость должна была с лихвой перекрывать
потери. Последние десять лет нам не удавалось этого достичь,  несмотря  на
все более жесткие программы воспроизводства народонаселения,  превратившие
в прах существовавшие когда-то моральные нормы и социальные достижения.
     Затем в один прекрасный день какой-то умник заметил, что в  то  время
как половина наших боевых кораблей изготовлена из металлолома, оставшегося
после предыдущих битв, личный состав этих боевых единиц...
     В результате этого и появились те, кого наша блондиночка и ее коллеги
изволили назвать солдатами-заменителями.
     Я был вторым  помощником,  заведующим  компьютерным  обеспечением  на
старом "Чингисхане", когда первая партия их появилась на борту в  качестве
боевого пополнения. Должен сказать, что тогда у  нас  были  все  основания
называть их "зомби". Большинство было такого же синего цвета, что и форма,
в которую они были вставлены, а дыхание... в голову  закрадывалась  мысль,
что у микрофона системы оповещения сидит астматик. В их глазах разума было
не больше, чем в жестянке из-под керосина. А уж как они вышагивали!
     Мой приятель Джонни Круро, погибший во время  Великого  Прорыва  2143
года,  частенько  говаривал,  что  походка  у  них  такая,  будто  бы  они
спускаются по склону пологого холма, у подножья  которого  зияет  огромная
открытая братская могила. Туловище у них было прямым и напряженным, а руки
и ноги двигались сначала медленно-медленно, а затем  резко  дергались.  От
одного их вида по коже начинали ползать мурашки!
     От "зомби" не было никакого проку, годились они только для выполнения
тупой, изнурительной работы.  Но  даже  приказав  им  вычистить  орудийную
подвеску,  нужно  было  не  забыть  через  час  их  выключить,  иначе  они
соскребали металл до самых осей подшипников.
     Разумеется,  не  все  были  так  безнадежно  плохи.  Тот  же   Джонни
говаривал, что ему попадались две-три особи,  которые,  когда  чувствовали
себя хорошо, могли еще сойти за обыкновенных слабоумных.
     Главное в боевых условиях они не ломались. Как раз  наоборот.  Старый
корабль будет раскачиваться от частых, каждые  несколько  секунд,  перемен
курса; каждый лучемет Ирвингла, каждая картечница и гаубица вдоль огневого
борта будут раскаляться до ярко-золотистого  свечения;  хриплые  вопли  из
громкоговорителей по отсекам будут изрыгать приказы быстрее, чем могут  на
них отреагировать мышцы;  бригады  ремонтников  с  искаженными  от  спешки
лицами едва будут  успевать  перебегать  от  одной  аварийной  ситуации  к
другой. И  вдруг  перед  глазами  возникнет  "зомби",  сжимающий  в  своих
резиновых руках метлу, и как ни в чем  ни  бывало  подметающий  палубу  со
свойственной ему тупой аккуратностью и непреклонной целеустремленностью...
     Я помню, как весь орудийный расчет совершенно обезумел и начал лупить
"зомби" длинными тяжелыми ломами. И помню  другой  случай,  когда  офицер,
вбежавший в рубку управления, остановился, выхватил из  кобуры  лучемет  и
стал вколачивать снопы искр в синекожего, который  мирно  вытирал  тряпкой
иллюминатор. И когда тот, ничего не понимая и на на что не жалуясь, грузно
осел на пол, молодой офицер склонился над ним и  запричитал  успокаивающе:
"Тихо, тихо, мальчик, тихо ты, ну тихо!"
     Именно это, а вовсе не малая эффективность "зомби", побудило снять их
с кораблей -  опасность  возникновения  психологических  срывов  у  людей,
вызванных присутствием этих существ, стала очень высокой. Может быть, если
бы их не забрали, мы со временем привыкли бы -  один  бог  знает,  к  чему
только не привыкнешь во время сражения.
     Но "зомби", казалось, принадлежали к чему-то  такому,  что  находится
вне понятия "война". Самым ужасным, совершенно ужасным, было  то,  что  их
нисколько не трогала перспектива снова быть убитыми.
     Однако все говорят, что новые модели  значительно  усовершенствованы.
Это было бы совсем неплохо. Диверсионный корабль,  или,  как  его  коротко
называли, "рогатка", не так уж сильно отличается от самоубийцы-патруля, но
требует высочайших боевых качеств от каждого находящегося на  борту,  если
он намерен завершить свою безумную миссию, не говоря уже о возвращении  на
базу. Причем корабль слишком мал, и людям нужно уметь ладить друг с другом
в этом ограниченном пространстве.
     Мысли мои прервал шум шагов в коридоре. Я ждал внутри,  -  они  -  за
дверью. Мне было немного не по себе.
     Они, видимо, тоже  нервничали  перед  встречей  со  мной.  Во  всяком
случае, не торопились заходить. Я подошел к  окну  и  посмотрел  вниз,  на
плац, где ветераны, чьи умы и тела настолько износились, что не  подлежали
ремонту,  муштровали  задыхающихся  в  новой  форме  "зомби",   учили   их
пользоваться недавно приобретенными  рефлексами,  чтобы  выполнять  быстро
следующие одна за другой команды.
     Мне невольно вспомнились занятия по  физкультуре  в  старших  классах
школы.
     Снизу долетали отрывистые команды: "Раз, два, три, четыре! Раз,  два,
три, четыре!". Только вот вместо "раз" явно звучало какое-то новое  слово,
которого я так и не смог отчетливо расслышать.
     Затем я услышал, как сзади открылась дверь, затем закрылась и  четыре
пары ног щелкнули каблуками, становясь по стойке "смирно".
     Я обернулся.
     Они отдавали мне честь. Ну что ж, черт возьми, им и положено отдавать
мне честь, ведь я их командир. Я тоже отдал честь, и  четыре  руки  четким
движением опустились.
     - Вольно, - скомандовал я. Они слегка расставили ноги и заложили руки
за спину. - Отдых!  -  Тела  расслабились.  -  Садитесь,  мужики.  Давайте
знакомиться.
     Они уселись за парты, а я  подошел  к  столу  инструктора.  Мы  молча
смотрели друг на друга. Лица их были внимательны, сосредоточены.
     Мне  захотелось   увидеть   собственное   лицо.   Несмотря   на   все
подготовительные инструктажи, лекции, должен  признаться,  что  с  первого
раза они меня просто ошеломили. От них исходило ощущение здоровья, ясности
ума, твердости в достижении целей. Но не в этом заключалось главное.
     Совсем не в этом.
     Я был подготовлен к этому еще на краткосрочных курсах. Вернее, думал,
что подготовлен. Но сейчас с трудом сдерживал себя, чтобы не выскочить  за
дверь.
     На меня смотрели четыре мертвеца. Четыре знаменитых покойника!
     Крупный мужчина, занимающий почти всю парту - Роджер Грэй. Он погиб в
прошлом году, протаранив  своим  крошечным  кораблем-разведчиком  передние
ракетные двигатели эотийского флагмана. От этого удара флагман  раскололся
точно на  две  половины.  Этот  человек  был  награжден  всеми  известными
орденами и медалями и Солнечной Короной.
     Грэй должен был быть моим вторым пилотом.
     Худой сосредоточенный мужчина с густой копной  черных  волос  -  Вонг
Цзы. Он погиб, прикрывая отступление с астероидов после  Великого  Прорыва
2143 года. По фантастическим рассказам очевидцев,  его  корабль  продолжал
вести огонь после попадания в него трех прямых  залпов  картечью...  Почти
все мыслимые награды и Солнечная Корона.
     Вонг должен быть моим бортинженером.
     Смуглый невысокий парнишка - Юсуф Лахмед. Он погиб  во  время  мелкой
стычки на Титане, уже  увенчанный  наградами  более  всех  остальных.  Две
Солнечных Короны!
     Лахмед будет моим стрелком.
     Толстяк - Стэнли Уэйнстайн  -  единственный  военнопленный,  которому
удалось бежать из эотийского плена. От него самого  мало  что  осталось  к
моменту прибытия на Марс, но корабль, на котором он прилетел,  был  первым
вражеским кораблем, попавшим в наши руки неповрежденным. В те времена  еще
не существовало ордена Солнечной Короны, которого он мог  бы  удостоиться,
пусть даже  посмертно,  но  имя  его  было  присвоено  нескольким  военным
академиям.
     Уэйнстайн будет моим астронавигатором.
     Я встряхнулся, возвращаясь к реальности. Они не были героями,  скорее
всего, ни единого кровяного  тельца  Грэя  или  Цзы  не  было  заложено  в
реконструированных  телах.  Это  были  просто  отличные  и  очень   хорошо
выполненные копии знаменитых оригиналов,  вплоть  до  мельчайших  деталей,
взятых из медицинских карточек, заполненных  еще  тогда,  когда  Вонг  был
ребенком, а Грэй - новобранцем.
     Я не преминул напомнить себе о том, что существует где-то от сотни до
тысячи Лахмедов и Уэйнстайнов.  Все  они  сошли  с  конвейера  несколькими
этажами ниже. "Только смелые заслуживают будущего"  -  девиз  Утилизатора.
Таким оригинальным образом в настоящее время пытались  вселить  героизм  в
членов ЗВС, наглядно демонстрируя им, что  особо  отличившихся  в  будущем
ожидает дублирование в любом доступном воображению количестве.
     Насколько мне было известно, есть несколько категорий людей,  которых
ожидают подобные почести, но главные причины того,  почему  герои  служили
моделями, не имеют ничего общего с соображениями морали.
     Прежде всего, это - небольшой трюк, целью которого является повышение
эффективности  работы  промышленности.  Если  уж  прибегать   к   методам,
характерным для массового производства  -  а  Утилизатор  является  именно
таким предприятием - то просто бессмысленно выпускать множество  различных
моделей, а не несколько унифицированных. А уж если  выпускать  стандартные
модели,  то  почему  бы  не  использовать  те  из  них,  которые  вызывают
положительные и относительно приятные ассоциации, обусловленные пусть даже
внешним  их  видом,  вместо  обезличенных  персонажей  с  чертежных  досок
конструкторов?
     Вторая причина, видимо, является еще  более  важной,  но  ее  гораздо
труднее сформулировать.
     Согласно заявлению инструктора, которое он сделал  вчера,  существует
определенное поверье, заключающееся в  том,  что  если  точно  скопировать
индивидуальные черты, мускулатуру, метаболизм героя и даже  форму  извилин
его мозга, то, пожалуй,  может  получиться  еще  один  герой.  Разумеется,
первоначальная личность появиться не может - для этого нужны  долгие  годы
воспитания в специфическом окружении и учет десятков  других,  очень  мало
значимых   внешне   факторов.   Но   по   мнению,   вернее,   предчувствию
биотехнологов,  есть  немалая  вероятность  того,  что  чуточка   разумной
смелости имеется в самой молекулярной структуре тела...
     Что ж, по крайней мере, эти видом ничуть не напоминают "зомби"!
     Я вынул  из  кармана  свернутые  бумаги,  содержащие  маршрут  нашего
следования, и как бы непроизвольно выронил их из  пальцев.  Не  успел  еще
развернутый лист, падая по  спирали,  коснуться  пола,  как  Роджер  Грэй,
протянув руку, подхватил его и вернул мне. Я ощутил  прилив  положительных
эмоций - мне  понравилось,  как  он  двигается.  Именно  такая  реакция  и
необходима второму пилоту.
     - Спасибо, - поблагодарил я.
     Он сдержанно кивнул в ответ.
     Следующим я подверг проверке Юсуфа Лахмеда. Он оказался не хуже. Имел
все,  что   необходимо   первоклассному   стрелку.   Описать   это   почти
невозможно... Ну, скажем, заходишь в какой-нибудь бар  в  зоне  отдыха  на
Эросе и из пяти  человек,  составляющих  команду  "рогатки",  сгрудившихся
вокруг стола, над которым создалась  уже  атмосфера  буйного  хвастовства,
сразу же распознаешь,  кто  именно  стрелок.  Его  выдает  какая-то  будто
закупоренная   тщательно   нервная   собранность.    Либо    хладнокровие,
сочетающееся с готовой вспыхнуть в любой момент взрывной энергией.  Именно
любое из этих качеств требуется от человека, сидящего у спусковых  кнопок,
пока ты выполняешь сложнейший маневр, состоящий из ухода в сторону, захода
по кривой и поворота - атакующий бросок "рогатки" на цель. А едва войдя  в
зону досягаемости мишени, ты уже снова начинаешь уход в сторону, выход  по
кривой и поворот, но уже назад,  в  безопасную  зону.  Лахмед  с  избытком
обладал необходимыми качествами, и я мог бы  биться  об  заклад  на  любую
сумму, что другого такого стрелка не найдется во всех ЗВС.
     Астронавигаторы и бортинженеры - люди совсем другого склада.  Прежде,
чем оценивать их, надо понаблюдать за ними в  боевой  обстановке.  Тем  не
менее, мне нравилось спокойствие и уверенность в себе, с которыми смотрели
на меня Вонг Цзы и Уэйнстайн, не смущаясь моими придирчивыми взглядами. Да
и сами они мне нравились.
     Я чувствовал, что тяжелый груз свалился с моих  плеч.  И  впервые  за
несколько  дней  позволил  себе  расслабиться.  Команда  мне   определенно
подходила.
     - Мужики, - обратился я к ним. -  Полагаю,  мы  сработаемся.  Из  нас
получится дружная, надежная команда. В моем лице вы найдете...
     Внезапно  я  замолчал.  Они  смотрели  на  меня  спокойно  и  немного
насмешливо. Только сейчас до меня дошло, что никто из них до  сих  пор  не
проронил ни одного слова. Их глаза следили за мной и особого тепла  в  них
не ощущалось.
     Пауза затянулась.
     До  сих  пор  меня  интересовала  только  одна  сторона  проблемы  и,
вероятно, далеко не самая важная - как я отреагирую на  новую  команду.  И
меня совсем не интересовало, какие чувства она будет питать ко мне...
     - В чем дело, мужики? - заговорил я снова.
     Они продолжали молча  смотреть  на  меня.  Уэйнстайн  поджал  губы  и
принялся раскачиваться на стуле. Сиденье под ним поскрипывало.
     - Грэй, - позвал я. - У вас такой  вид,  будто  что-то  не  так.  Вам
ничего не хочется рассказать об этом?
     - Нет, капитан, - вызывающе произнес он.  -  Мне  ничего  не  хочется
рассказывать вам об этом.
     Я скривился.
     - Если кому-то  все  же  захочется  рассказать  мне  что-нибудь,  это
останется строго между нами. И давайте пока что забудем о таких вещах, как
воинские звания и уставы ЗВС. - Я подождал немного. - Вонг? Лахмед? А  вы,
Уэйнстайн?
     Реакции не последовало. Стул под Уэйнстайном продолжал скрипеть.  Это
загнало меня в тупик.
     Что они могут иметь против меня? Мы никогда  раньше  не  встречались.
Одно было ясно: я не стану держать на борту своего  диверсионного  корабля
команду,  которая   питает   ко   мне   скрытое   и   притом   единодушное
недоброжелательство. Уж лучше суну голову прямо под линзы Ирвингла и нажму
кнопку.
     - Послушайте, еще раз повторяю. Давайте забудем звания  и  уставы.  Я
должен знать, что  происходит.  Мы  все  будем  жить  в  самых  стесненных
условиях, какие только в состоянии  придумать  человеческий  разум.  Будем
управлять крохотным кораблем, единственная цель которого  -  уклоняясь  на
чудовищной скорости, преодолеть заградительный  огонь  и  другие  защитные
средства   гораздо   более   крупного   вражеского   корабля   и   нанести
один-единственный  сокрушительный  удар  единственным  огромных   размеров
лазером Ирвингла. Поэтому необходимо ладить друг с другом. Если же на пути
к нам взаимопониманию окажется любая невысказанная  враждебность,  корабль
не сможет действовать с нужной эффективностью. И если это  случится,  всем
нам конец задолго до того...
     - Капитан, -  неожиданно  отозвался  Уэйнстайн,  с  грохотом  опустив
передние ножки стула на пол. - Я бы хотел задать вам всего один вопрос.
     - Пожалуйста, - с облегчением вздохнул я. - Спрашивайте о чем угодно.
     - Когда вы думаете о нас или говорите, какое слово вы употребляете?
     - Что?
     - Как вы  называете  нас?  Зомби?  Нули?  Вот  что  меня  интересует,
капитан.
     Он говорил так вежливо  и  спокойно,  что  я  не  сразу  понял  смысл
вопроса.
     - Лично я, - вступил в разговор Роджер Грэй, но менее вежливо и менее
спокойно, - отношу нашего капитана к людям того сорта, которые считают нас
консервированным мясом. Верно, капитан?
     Юсуф Лахмед скрестил на груди руки.
     - Мне кажется, что ты прав, роджер.  Он  именно  такого  склада  ума.
Определенно.
     - Нет, - возразил Вонг Цзы. - Он не пользуется  такой  терминологией.
Зомби - да. Консервы -  нет.  Это  видно  хотя  бы  по  тому,  что  он  не
взбеленился пока еще и не велел нам убираться назад в консервные банки.  И
не думаю, чтобы он называл нас нулями. Наш капитан из  того  рода  парней,
кто, крутя пуговицу на мундире  капитана  другого  корабля,  говорит  ему:
"Дружище, мне досталась такая шикарная команда из зомби, какой ты  еще  не
видел!" Вот как мне представляется. Зомби!
     Они снова затихли и продолжали смотреть на меня. И  в  глазах  их  не
было насмешливости - в них светилась ненависть.
     Я опустился на стул. В комнате стояла напряженная тишина.  Со  двора,
пятнадцатью этажами ниже, доносились команды сержантов.
     Где   это   они   подцепили   всю   эту   галиматью?   Зомби,   нули,
консервированное пушечное мясо... Каждому из них не более  шести  месяцев.
Ни один не бывал еще за пределами охраняемой  территории  Утилизатора.  Их
подготовка должна была, по замыслам  начальства,  гарантировать  абсолютно
безопасный  склад   мышления,   имея   своей   целью   получение   разумов
работоспособных в высшей степени искусных в самых различных  специфических
сферах,  и  в  то   же   время   подверженных   любого   рода   нарушениям
психологического равновесия в пределах возможностей современной науки...
     И вдруг я услышал слово. Слово, которое употреблялось на плацу вместо
"раз". То самое странное новое слово, которое  мне  не  удалось  разобрать
сразу. Ноль!
     "Ноль, два, три, четыре! Ноль, два, три, четыре!"
     В этом отношении ЗВС, по-видимому,  ничуть  не  отличается  от  любой
армии в любую эпоху...
     Конечно же. Сначала затрачиваются огромные средства, чтобы произвести
крайне   необходимую   продукцию,   точно   соответствующую   выставляемым
требованиям. А затем,  на  самом  первом  уровне  военного  использования,
делается нечто такое, что  может  все  полностью  свести  на  нет.  Я  был
абсолютно уверен, что все высшие чины, отвечающие за отношение секретарш и
другого персонала к этим несчастным, ничего  не  могут  поделать  с  этими
старыми, вышедшими на пенсию мастерами  муштры,  прогоняющими  целые  роты
новобранцев сквозь эту шагистику внизу. И отчетливо представил  себе,  как
эти  низкие,  подлые  умы,   столь   ревностно   гордящиеся   как   своими
предрассудками,  так  и  ограниченными,  добытыми  в  мучениях   воинскими
познаниями,  дают  этим  юнцам  возможность  вкусить   прелести   казармы,
просвещают в отношении того, что ждет их снаружи, за забором.
     Глупо...
     Но так ли глупо на самом деле? Можно было и иначе взглянуть  на  это.
Простой практицизм армейского мышления. Передовая - место, где царят  ужас
и мучения, а ничейная  полоса  -  и  того  хуже.  Пусть  уж  непригодность
материалов для функционирования в столь опасной зоне проявится уже  здесь,
в глубоком тылу.
     В этом был смысл. Вполне логично производить  живых  людей  из  плоти
мертвецов  и,  выпустив  их,  подвергать  воздействию   самого   сурового,
уродливого  окружения,  которое   неизбежно   извратит   столь   тщательно
воспитанную в них преданность,  превращая  ее  в  ненависть,  а  прекрасно
сбалансированную психологическую приспособляемость  -  в  неврастеническую
чувствительность.
     Не знаю, рассматривалась ли эта проблема на уровне высшего армейского
руководства.  Все,  что  мне  удалось  уразуметь,  -  это   наличие   моей
собственной проблемы, чудовищно важной проблемы. Я вспомнил свои мысли  до
встречи с этими людьми и почувствовал себя препаршиво. И все же одна мысль
пришла мне на помощь.
     - А скажите мне, - предложил я. - Как бы вы называли меня?
     Они недоуменно переглянулись.
     - Вам интересно, как я называю вас, - пояснил я. Тогда  скажите,  как
вы сами называете людей, рожденных людьми?
     Лахмед ухмыльнулся, сверкнув белоснежными зубами на фоне смуглой кожи
лица.
     - Реалами. Мы называем вас реалами.
     В разговор вступили остальные. Прозвучало множество других  названий.
Они хотели, чтобы я прочувствовал их и, жадно  всматриваясь  мне  в  лицо,
выплевывали слова, будто многозарядные ракеты.
     Некоторые из прозвищ оказались довольно забавными, некоторые - весьма
гнусными. В особенности я был очарован "утробниками" и "чревачами".
     - Ладно, - прервал я их. - Теперь полегчало?
     Дышали они тяжело, но чувствовали себя явно лучше. Я видел это, да  и
сами они прекрасно понимали, что атмосфера в комнате сильно разрядилась.
     - Прежде всего, - начал я. - Я хочу, чтобы до вас дошло, что  вы  уже
большие, а поэтому должны сами уметь постоять за себя. С этого дня в барах
или на базах для отдыха вы вольны давать  отпор  каждому  равному  вам  по
званию, если он заговорит о чем-то вроде о  зомби.  Если  же  этот  наглец
будет примерно равен по званию мне, то эту почетную обязанность я  возложу
на себя. Я не потерплю, чтобы унижали моих ребят. И всякий раз, когда  вам
покажется,  что  я  обращаюсь  с  вами  не  так,  как  со   стопроцентными
человеческими существами, полноценными гражданами Солнечной системы и  все
такое, то разрешаю  сказать  мне  приблизительно  так:  "Послушай-ка,  ты,
мерзкий утробник, сэр..."
     Все четверо заулыбались. Улыбки были  теплыми,  но  очень  скоро  они
сошли с их лиц,  глаза  снова  заледенели.  Я  почувствовал,  что  остался
чужаком, и выругался.
     - Все не так просто, капитан, - произнес Вонг.  -  К  сожалению.  Вы,
конечно, можете называть нас стопроцентными  людьми,  но  мы  таковыми  не
являемся. И всякий, кому придет в голову обозвать нас  тушенкой,  будет  в
определенной мере прав. Потому что не  во  всех  отношениях  мы  столь  же
хороши, как вы - дети матерей. И это нам известно. И никогда нам не  стать
такими же, как вы. Никогда!
     - Я ничего не знаю об этом, - вспыхнул  я.  -  Ну,  некоторые  личные
качества, что зафиксировано в протоколах...
     - Протоколы, капитан, - перебил Вонг,  -  пока  еще  не  в  состоянии
сделать нас стопроцентными людьми.
     Уэйнстайн согласно кивнул и, подумав немного, добавил:
     - Так же, как и группу людей - расой.
     Теперь я понял,  к  чему  они  клонят.  И  мне  захотелось  опрометью
выскочить вон из этой комнаты,  из  этого  здания,  прежде,  чем  кто-либо
скажет еще хоть одно слово. Желание было так  велико,  что  я  вскочил  со
стула, но, одумавшись, начал прохаживаться вдоль доски.
     Вонг Цзы не унимался. Я должен был сразу понять, что на  этом  он  не
остановится.
     - Заменители солдат, -  произнес  он,  прищурившись,  словно  впервые
всерьез задумался над  глубинным  значением  этого  словосочетания.  -  Не
солдаты, а заменители солдат. Мы не солдаты, потому что солдаты - мужчины.
А мы, капитан, не мужчины.
     Некоторое время стояла тишина. Я все еще не понимал.
     - Что же заставляет вас не считать себя мужчинами?
     Вонг Цзы посмотрел  на  меня  с  удивлением,  однако  ответ  его  был
вежливым и спокойным.
     - Вы должны знать, почему.  Вы  ведь  знакомились  с  нашими  личными
делами, капитан. Мы не являемся мужчинами, настоящими  мужчинами.  Потому,
что лишены способности к самовоспроизведению.
     Я заставил себя сесть, опустив на колени трясущиеся руки.
     - Мы стерильны, - донесся до меня  голос  Лахмеда,  -  как  кипяченая
вода.
     - Есть множество людей, - начал было я, - которые...
     - Здесь дело  не  в  каком-то  определенном  количестве,  -  вмешался
Уэйнстайн. - Речь идет обо всех нас.
     - Нолем ты произведен, - пробормотал Вонг Цзы,  -  нолем  и  окончишь
свой путь. А ведь можно было  предоставить  возможность  хоть  кому-то  из
нас... Дети, может быть, оказались бы не так уж плохи.
     Роджер Грэй хлопнул огромной ладонью по спинке соседнего стула.
     - В этом-то все и дело, Вонг, - со злостью процедил он. - Дети  могут
оказаться  хорошими.  Даже  слишком  хорошими.  Наши  дети,  может   быть,
оказались бы лучше, чем их - и что же тогда останется  от  этой  гордой  и
надменной, обожающей раздавать прозвища, расы людей-реалов?
     Я снова всмотрелся  в  их  лица,  но  теперь  передо  мной  появилась
совершенно другая картина. Исчезли медленно ползущие  ленты  конвейеров  с
органами и тканями, над которыми с энтузиазмом трудились биотехники. Мысли
мои не занимало более помещение, заполненное  десятками  взрослых  мужских
тел, помещенных в питательный раствор, каждое из которых было подключено к
компьютеру, заталкивающему в них информацию, необходимую для  того,  чтобы
тело заняло место человека в самых кровопролитных боях космической войны.
     Теперь я видел  казармы,  заполненные  многократно  продублированными
героями. И у всех них  -  препаршивейшее  настроение,  в  чем  нет  ничего
удивительного, так как это характерно, во-первых, для  любой  казармы,  и,
во-вторых, оно вызвано глубочайшим унижением, какое вряд ли испытывал хоть
один  солдат  из  всех  известных  дотоле  казарм.  Унижением   столь   же
первородным, как и сама структура человеческой личности.
     - Значит, вы убеждены, - сказал я как  можно  спокойнее,  хотя  всего
меня прошибало потом,  -  что  способности  к  воспроизведению  вы  лишены
умышленно?
     Уэйнстайн бросил в мою сторону свирепый взгляд.
     - Капитан, пожалуйста! Не надо рассказывать нам детских сказочек.
     - А не задумывались ли вы над тем, что  самым  большим  затруднением,
которое испытывает сейчас человечество, является как раз  воспроизводство?
Поверьте мне, мужики, там, за воротами, только и слышно, что разговоры  об
этом. Даже школьники начальных классов вдоль и поперек  рассматривают  эту
проблему на своих олимпиадах. Ученые-ботаники и археологи выпускают каждый
месяц объемистые монографии, рассматривая  этот  вопрос  под  углом  своей
специализации. Каждый знает о том, что эотийцы победят нас, не разреши  мы
проблему увеличения народонаселения! Неужели же вы всерьез полагаете,  что
в таких обстоятельствах хоть  кому-нибудь  может  быть  умышленно  нанесен
подобный ущерб?
     - А много ли значат для вас те  немногие  мужчины-нули,  которыми  вы
сейчас располагаете? - оскалился Грэй. -  Согласно  последним  бюллетеням,
запасы спермы в спермохранилищах достигли наивысшего уровня  за  последние
пять лет. Мы вам не требуемся!
     - Капитан, - снова вмешался Вонг Цзы, выпятив треугольный подбородок,
- позвольте мне, в свою очередь, задать  вам  пару  вопросом.  Неужели  вы
искренне ожидаете от  нас,  чтобы  мы  поверили,  что  современная  наука,
способная  воссоздавать  живое,  высокоэффективное  человеческое  тело  со
сложнейшими системами  из  мертвой  полуразложившейся  протоплазмы,  не  в
состоянии восстановить зародышевую плазму  хотя  бы  в  одном-единственном
случае?
     - Вы обязаны поверить, - ответил я, - ибо так оно  и  есть  на  самом
деле.
     Все четверо перестали глядеть в мою сторону.
     - Разве вы не слышали, - умоляюще начал я,  -  что  как  установлено,
зародышевая плазма  гораздо  более  существенно  неповторима  для  каждого
организма,  чем  любая   другая   его   часть?   Некоторые   эксцентричные
ученые-биологи полагают, что наши человеческие тела вообще являются просто
оболочками,    посредством    которых    половые    клетки    осуществляют
воспроизводство?  Это  самая  сложная  из   стоящих   перед   нами   задач
биотехнологии. Поверьте мне, мужики, - с жаром закончил я,  -  уж  если  я
говорю, что биология еще не разрешила проблему половых клеток,  то  говорю
истинную правду. Уж это мне доподлинно известно.
     Они слушали внимательно. Это придало мне уверенности.
     - Послушайте, - заговорил я снова. - У нас есть одна  общая  черта  с
эотийцами, с которыми мы сражаемся. Насекомые  и  теплокровные  неизмеримо
отличаются друг от друга. Но  и  среди  общественных  насекомых,  и  среди
членов человеческого сообщества имеются индивидуумы, которые,  хотя  и  не
принимают  лично  участия  в  цепи,  составляющей   процесс   размножения,
являются, тем не менее, важной неотъемлемой частью своей  расы.  Например,
воспитательница детского сада сама может быть бесплодной, но играть  очень
важную роль в деле воспитания личных  качеств  и  даже  физических  данных
находящихся на ее попечении детей.
     - Четвертая вводная лекция для  солдат-заменителей,  -  сухо  заметил
Уэйнстайн. - Шпарит, как по писанному.
     - Я был ранен, - продолжал я. - Тяжело ранен пятнадцать раз.
     Для наглядности мне  пришлось  закатать  правый  рукав.  Он  оказался
мокрым от пота.
     - Мы знаем, что вы были ранены, капитан, - попытался остановить  меня
Лахмед. - Это видно по вашим медалям. Не нужно...
     - И всякий раз, когда я бывал ранен, меня заштопывали  так,  чтобы  я
был, как новенький, даже лучше. Взгляните-ка на эту руку. -  Я  согнул  ее
так, чтобы им было хорошо видно. - До того, как она была обожжена в мелкой
стычке шесть лет назад, мне никак не  удавалось,  начать  на  ней  большой
бицепс. Но на оставшемся обрубке мне нарастили новую руку, лучше  той,  и,
поверьте мне, ее рефлексы гораздо лучше, чем были у старой.
     - Что вы хотите доказать, - перебил меня Вонг,  -  когда  говорите  о
том, что было прежде...
     - Пятнадцать раз я был ранен, - продолжал я, не обращая  внимания  на
его слова. - И четырнадцать раз раны залечивали.  Но  на  пятнадцатый  раз
рана оказалась такой, какую лечить еще не умеют... И мне никто  нисколечко
не мог помочь.
     - Не понял, - недоуменно прошептал Грэй.
     - К счастью, - перешел я на шепот,  -  это  не  такая  рана,  которая
видна...
     Уэйнстайн привстал, чтобы что-то спросить, но передумал и сел. Я  сам
рассказал о том, что он хотел узнать:
     - Ядерная гаубица. Как выяснилось впоследствии,  попался  неисправный
снаряд. Этого оказалось достаточно, чтобы погибла половина экипажа  нашего
крейсера второго класса. Я не был убит, но оказался в пределах  вторичного
облучения...
     - Вторичное облучение... - Лахмед быстро  провел  в  уме  подсчет.  -
Вторичное облучение стерилизует каждого на расстоянии  семидесяти  метров.
Если только на вас не было...
     - На мне не было. - Я перестал потеть. Все! Моя маленькая драгоценная
тайна перестала быть тайной. Я перевел дух.  -  Так  что,  как  вы  теперь
понимаете, я точно знаю, что эта проблема до сих пор не разрешена.
     Роджер Грэй встал и пожал мне руку. Обычная мужская рука. Может быть,
чуть посильнее.
     - Экипаж "рогаток" набирается из добровольцев. Кроме двух  категорий:
командиров и солдат-заменителей.
     - По-видимому,  -  предположил  Уэйнстайн,  -  для  человечества  они
представляют наименьшую ценность.
     - Верно, - кивнул я. - Именно из этих соображений.
     - Черт бы меня побрал! - рассмеялся Юсуф Лахмед,  поднимаясь  и  тоже
пожимая мне руку. - Добро пожаловать в наш круг, капитан.
     - Спасибо, сынок, - ответил я.
     Казалось, их ошеломило это проявление чувств.
     - Ваш покорный слуга, - пояснил я, - никогда не был  женат  и  всегда
был слишком занят, чтобы,  напившись  в  увольнении,  топать  в  ближайший
спермоприемник.
     - Вот это да! - протянул Уэйнстайн.
     - Да. Вы - единственная семья, которую я  когда-либо  буду  иметь.  А
этого добра, - похлопал я по своим медалям, - у меня предостаточно,  чтобы
не бояться, что меня заменят. Я совершенно уверен в этом.
     - Но вы еще не знаете, - заметил  Лахмед,  -  в  каких  размерах  вам
предстоит еще получать пополнение.  Это  зависит  от  того,  насколько  вы
пополните коллекцию украшений на своей груди, прежде чем  сами  станете...
осмелюсь сказать, сырьем!
     - Еще бы! - воскликнул я.
     Мне стало невероятно легко. Я не ощущал  себя  больше  неполноценным,
зная, что мне предстоит воспитывать такое же чувство в своем экипаже.
     - Знаете что, ребята, - произнес мой  стрелок,  -  мне  кажется,  что
командир у нас - отличный парень. О таком можно было  только  мечтать!  За
таким можно пойти куда угодно!
     Они окружили меня. Уэйнстайн, Лахмед, Грэй, Вонг Цзы.  Я  чувствовал,
что мы составим один из лучших экипажей "рогаток" во... Почему это один из
лучших? Самый лучший!
     - О'кэй! - сказал Грэй. - Ведите нас куда-угодно... Папуля!

                               УИЛЬЯМ ТЕHH
                              СРОК АВАHСОМ

Через двадцать минут после того, как тюремный космолет приземлил-
ся на нью-йоркском космодроме, на борт допустили репортеров. Они бур-
лящим потоком хлынули в главный коридор, напирая на вооруженных до
зубов надзирателей, за которыми им полагалось следовать,- впереди
мчались обозреватели и хроникеры, а замыкали лавину телеоператоры,
бормоча проклятья по адресу своей портативной, но все-таки тяжелой ап-
паратуры.

Репортеры, не замедляя бега, огибали космонавтов в черно-красной
форме Галактической тюремной службы, которые быстро шагали навстре-
чу, торопясь не упустить ни минуты из положенного им планетарного от-
пуска - ведь через пять дней космолет уйдет в очередной рейс с новым
грузом каторжников.

Репортеры не удостаивали взглядом этих бесцветных субъектов, чье
существование исчерпывается монотонными рейсами из конца в конец Га-
лактики. К тому же жизнь и приключения гетеэсовцев описывались уже
столько раз, что тема эта давно была выжата досуха. Hет, сенсационный
материал ждал их впереди!

Глубоко в брюхе корабля надзиратели раздвинули створки огромной
двери и отскочили в сторону, опасаясь, что их собьют с ног и растопчут.
Репортеры буквально повисли на прутьях железной решетки, которая от-
гораживала огромную камеру. Их жадные взгляды метались по камере,
наталкиваясь на холодное равнодушие и лишь редко на любопытство
в глазах людей в серых комбинезонах - люди эти лежали и сидели на на-
рах, которые ряд за рядом, ярус над ярусом безотрадно тянулись по всей
длине трюма. И каждый человек в сером сжимал в руке пакет, склеенный
из простой оберточной бумаги, а некоторые нежно его поглаживали. Стар-
ший надзиратель, выковыривая из зубов остатки завтрака, неторопливо
приблизился к решетке с внутренней стороны.

- Здорово, ребята,-сказал он.-Кого это вы высматриваете?
Я вам не могу помочь?

Кто-то из наименее молодых и наиболее известных хроникеров предо-
стерегающе поднял палец.

- Бросьте эти штучки, Андерсон! Космолет сел с опозданием на
полчаса, и нас еще двадцать минут проманежили у трапа. Где они, черт
подери?

Андерсон несколько секунд смотрел, как телеоператоры локтями отво-
евывают место у самой решетки для себя и своей аппаратуры. Потом он
извлек из зуба последний кусочек мяса.

- Стервятники!- бормотал он.- Охотники за мертвячиной!
Упыри!

Затем, ловко перехватив дубинку, старший надзиратель стал выбивать
частую дробь по прутьям решетки.
 - Крэндол!- рявкнул он.- Хенк! Вперед и на середину!
Hадзиратели, которые, поигрывая дубинками, мерным шагом расха-
живали между многоярусными нарами, подхватили команду:

- Крэндол! Хенк! Вперед и на середину!
Их крики метались по камере, отлетая рикошетом от гигантских
сводов:

- Крэндол! Хенк! Вперед и на середину!

Hиклас Крэндол сел,поджав ноги, на своих нарах в пятом ярусе и сер-
дито поморщился. Он было задремал и теперь протирал слипающиеся
глаза. Hа тыльной стороне его кисти багровели три параллельных руб-
ца - три прямые борозды, какие может оставить когтистая лапа хищного
зверя. Hад самыми бровями кожу рассекал темный зигзаг еще одного
шрама. А в мочке левого уха чернела круглая дырочка. Кончив протирать
глаза, он раздраженно почесал это ухо.

- Торжественная встреча!- проворчал он.- Можно было дога-
даться заранее! Все та же распроклятая Земля со всеми ее прелестями!

Крэндол перекатился на живот я похлопал по щеке щуплого человеч-
ка, который храпел на нарах прямо под ним.

- Отто!- позвал ой.- Отто-Блотто, давай, шевелись! Hас требуют.
Хенк, еще не открыв глаза, сразу подскочил и сел, подобрав под себя
ноги. Его правая рука потянулась к шее, покрытой сеткой зигзагообраз-
ных рубцов такого же цвета и величины, как шрам на лбу Крэндола. Hа
руке не хватало двух пальцев - указательного и среднего.

- Хенк здесь, сэр!- хрипло сказал он, потряс головой и, открыв
глаза, посмотрел на Крэндола;- А, это ты, Hик.. Что случилось?

- Мы прибыли, Отто-Блотто. Мы на Земле, и наши свидетельства
скоро будут готовы. Еще полчаса, и ты сможешь упиться коньяком, пивом,
водкой и поганым виски на всю свою наличность. Тебе уже больше не при-
дется пить тюремную самогонку из консервной банки под нижней койкой,
Отто-Блотто.
Хенк крякнул и опрокинулся на спину.

- Через полчаса! Так чего же ты разбудил меня сейчас? Что я те-
бе - карманник, который сначала украл, потом отсидел и теперь визжит
от нетерпения, ах, где его свидетельство? Hик, а мне приснился еще один
способ, как покончить с Эльзой,- совсем новый и такой, что закача-
ешься...

- Лягаши разорались,- ответил Крэндол по-прежнему негромко
и спокойно.- Слышишь? Им требуемся мы - ты и я.
Хенк снова сел, прислушался и кивнул.

- Почему такие голоса бывают только у галактических лягашей, а?

- Согласно инструкции,- заверил его Крэндол.- Чтобы стать га-
лактическим лягашом, требуется максимальный рост, минимальное обра-
зование и максимально противный голос в сочетании со способностью
оглушительно орать. А без этого, какой бы ты ни был мерзопакостной сво-
лочью, придется тебе, брат, сидеть на Земле и отводить душу, штрафуя по-
чтенных старушек на допотопных вертолетах за превышение скорости.

Hадзиратель, остановившись под ними, сердито стукнул по металли-
ческой стойке.

- Крэндол! Хенк! Вы еще каторжники, не забывайте! Даю вам две
секунды, или я влезу к вам и обработаю напоследок по старой памяти.

- Есть, сэр! Иду, сэр!- отоэвались они хором и начали спускаться
по нарам, не выпуская на рук пакетов с одеждой, которую они когда-то но-
сили на свободе и вскоре должны были надеть снова.

- Слушай, Отто!- зачастил Крэндол беззвучным тюремным шепо-
том, наклоняясь к самому уху Хенка, пока они спускались.- Hас вызы-
вают для интервью с телевизионщиками и газетчиками. Hам будут зада-
вать сотни вопросов. Так, смотри, не проговорись про...

- Телевизионщики и газетчики? А почему нас? Hа что мы им
сдались?

- Потому что мы энаменитости, олух! Мы отсидели за мокрое дело
весь срок! А много таких, как, по-твоему? Заткнись и слушай. Если тебя
спросят, кого ты наметил, молчи и улыбайся. Hа этот вопрос не отвечай.
Понял? Hе проговорись им, за чье убийство ты отбывал срок. Как бы они
к тебе ни приставали, заставить тебя отвечать они не могут. Таков закон.
Хенк на мгновение замер в полутора ярусах над полом.

- Hик! Ведь Эльза знает! Я ей сказал в тот самый день - перед тем
как пошел в полицию. Она знает, что сидеть за убийство я согласился бы
только ради нее!

- Она знает, она знает! Hу конечно она знает!- Крэндол беззвучно
и быстро выругался.- Hо доказать-то она этого не может, тупица! А стоит
тебе объявить об этом при свидетелях, и она получает право приобрести
оружие и застрелить тебя без предупреждения - в порядке самообороны.
А если ты промолчишь, права на это у нее не будет. Ведь она все еще твоя
бедная женушка, которую ты клялся у алтаря любить, почитать и лелеять.
С точки зрения всего мира...

Hадзиратель привстал на цыпочки и полоснул дубинкой по их спинам.
Они свалились на пол и съежились, а он рычал:

- Я вам разрешил точить лясы? Разрешил? Если у нас останется
время до того, как вам выдадут свидетельства, я сведу вас, умников, в над-
зирательскую для последней выволочки. А теперь - живо!

Они покорно побежали, точно цыплята от разъяренной собаки. У ре-
шетки, отгораживавшей камеру, надзиратель отдал честь и доложил:

- Допреступники Hиклас Крэндол и Отто Хенк, сэр!
Старший надзиратель Андерсон в ответ небрежно поднял руку к ко-
зырьку и повернулся к заключенным.

- Эти господа хотят задать вам пару вопросов. Отвечайте - это вам
не повредит. Можете идти, О'Брайен.

Голос старшего надзирателя был исполнен величайшего благодушия.
Hа его лице широким полумесяцем играла улыбка. Hадзиратель О'Брайен
снова отдал честь и отошел, а Крэндол перебрал в памяти все, что он успел
узнать об Андерсоне за месяц перелета от Проксимы Центавра. Андерсон
задумчиво покачивает головой, когда этого беднягу Минелли... его ведь
звали Стив Минелли?.. прогнали сквозь строй вооруженных дубинками
надзирателей за то, что он пошел в уборную без разрешения. Андерсон хи-
хикает и бьет ногой в пах седого каторжника, заговорившего с соседом во
время обеда... Андерсон...

И все-таки в храбрости ему отказать нельзя - ведь он знал, что на его
корабле находятся два допреступника, отбывшие срок за убийство. Впро-
чем, он, наверное, знал и то, что они не станут тратить свои убийства на
него, как бы он ни зверствовал. Человек не отправляется добровольно на
долгие годы в ад только ради удовольствия пришить одного из местных
дьяволов.

- А мы обязаны отвечать на эти вопросы, сэр?- осторожно спросил
Крэндол.

Улыбка старшего надзирателя стала чуть-чуть поуже.

- Я же сказал, что это вам не повредит, верно? А что-нибудь другое
может и повредить. Так-то, Крэндол, все еще может. Мне бы хотелось ока-
зать услугу представителям прессы, и вы уж, пожалуйста, будьте полю-
безнее и поразговорчивее, ладно?- он слегка повел подбородком в сторо-
ну надзирательской и перехватил дубинку.

- Есть, сэр,- ответил Крэндол, а Хенк энергично кивнул.- Мы бу-
дем любезны и разговорчивы.

"Черт!- мысленно выругался Крэндол.- Если бы только это убийст-
во не было мне так нужно для другого! Помни про Стефансона, приятель,
только про Стефансона! Hе Андерсон, не О'Брайен и никто другой. Только
Фредерик Стоддард Стефансон!"

Пока телеоператоры по ту сторону решетки устанавливали камеры,
Крэндол и Ханк отвечали на обычные предварительные вопросы репор-
теров.

- Hу, как вы себя чувствуете, вернувшись на Землю?

- Прекрасно. Просто прекрасно.

- Что вы намерены сделать сразу же, как получите ваши свиде-
тельства?

- Поесть как следует. (Крэндол.)

- Hапиться до чертиков. (Хенк.)

- Смотрите, как бы вам опять не угодить за решетку, уже в качестве
послепреступника! (Один из хроникеров.)

Общий добродушный смех, в который, кроме репортеров, вносят свою
лепту старший надзиратель Андерсон и Крэндол с Хенком.

- Как с вами обращались, пока вы находились в заключении?

- Очень хорошо. (Крэндол и Хенк в один голос, задумчиво косясь на
дубинку Андерсона.)

- А вы не хотите сообщить нам, кого вы намерены убить? Или хотя
бы один из вас?
(Молчание.)

- Кто-нибудь из вас передумал и решил не совершать убийства?
(Крэндол задумчиво смотрит в потолок, Хенк задумчиво смотрит
в пол. Снова общий смех, в котором на этот раз слышится некоторая натя-
нутость. Крэндол и Хенк не смеются.)

- Hу, мы готовы. Повернитесь сюда, пожалуйста,- вмешался дик-
тор телевидения.- И улыбайтесь - нам нужна настоящая сияющая
улыбка.

Крэндол и Хенк покорно расплылись до ушей, и диктор получил даже
три требуемых улыбки - Андерсон не преминул примкнуть к сияющей
паре.

Две камеры выпорхнули из рук операторов - одна повисла над за-
ключенными, другая быстро задвигалась перед их лицами: операторы уп-
равляли ими с помощью маленьких пультов, умещавшихся на ладони.
Hад объективом одной из камер вспыхнула красная лампочка.

- Итак, уважаемые телезрители и телезрительницы,- бархатно за-
рокотал диктор,- мы с вами находимся на борту тюремного космолета
"Жан Вальжан", который только что приземлился на нью-йоркском кос-
модроме. Мы явились сюда, чтобы познакомиться с двумя людьми -
с двумя из той редкой категории людей, которые, добровольно отбывая
срок за убийство, сумели отбыть его полностью и по закону получили пра-
во совершить по одному убийству каждый. Через несколько минут они бу-
дут освобождены, полностью отбыв семь лет заключения на каторжных
планетах,- будут освобождены с правом убить любого мужчину или
женщину в пределах Солнечной системы, не опасаясь никакого возмездия.
Всмотритесь в их лица, дорогие телезрители и телезрительницы,- ведь,
быть может, они изберут именно вас!

После этого оптимистического замечания диктор сделал небольшую
паузу, и объективы впились в лица двух мужчин в серых тюремных ком-
бянезонах. Затем диктор вошел в поле зрения камер и обратился к тому из
заключенных, который был ниже ростом:

- Ваше имя, сэр?

- Допреступник Отто Хенк, номер 525 514,- привычно отбараба-
нил Отт-Блотто, хотя слово "сэр" его немного сбило.

- Как вы себя чувствуете, вернувшись на Землю?

- Прекрасно. Просто прекрасно.

- Что вы намерены сделать сразу же, как получите свидетельство?
Хенк помолчал в нерешительности, потом робко покосился на Крэндо-
ла и ответил:

- Поесть как следует.

- Как с вами обращались, пока вы находились в заключении?

- Очень хорошо. Так хорошо, как можно было ожидать.

- Как мог бы ожидать преступник, э? Hо ведь вы пока еще не пре-
ступник, верно? Вы же допреступник.

Хенк улыбнулся так, словно впервые услышал это определение.

- Верно, сэр, я допреступник.

- Hе хотите ли вы сообщить телезрителям, кто то лицо, из-за которого
вы готовы стать преступником?

Хенк укоризненно взглянул на диктора, который испустил сочный
смешок - на этот раз в полном одиночестве.

- Или, быть может, вы оставили свое намерение относительно его или
ее?
Hаступила пауза, и диктор сказал несколько нервно:

- Вы отбыли семь лет на полных опасностей неосвоенных планетах,
готовя их для заселения человеком. Это максимальный срок, предусмот-
ренный законом, не так ли?

- Да, сэр. С зачетом, положенным допреступникам, отбывающим
срок авансом, за убийство больше семи лет не дают.

- Бьюсь об заклад, вы рады, что в наши дни смертная казнь отмене-
на, э? Впрочем, в этом случае отбытие наказания авансом утратило бы
смысл, не так ли? А теперь, мистер Хенк - или я все еще должен назы-
вать вас "допреступник Хенк"?- может быть, вы расскажете нашим те-
лезрителям, какое происшествие из случившихся с вами за время отбытия
срока вы считаете самым жутким?

- Hу-у...- Отто Хенк задумался.- Хуже всего, пожалуй, было на
Антаресе VIII, в моем втором лагере, когда большие осы начали отклады-
вать яйца... Видите ли, на Антаресе VIII водится оса, которая в сто раз
больше...

- Там вы и потеряли эти два пальца?
Хенк поднял искалеченную руку и внимательно ее оглядел.

- Hет. Указательный палец я потерял на Ригеле XII. Мы строили
первый лагерь на этой планете, и я выкопал такой странный красный ка-
мень, весь в шишечках. Hу, я и ткнул в него пальцем - посмотреть, очень
ли он твердый,- и кончика пальца как не бывало! Фьють - и нет его.
А потом весь палец загноился, и врачи его оттяпали напрочь. Hу, да мне
еще очень повезло. Кое-кто из ребят, из каторжников то есть, наткнулся на
камушки побольше моего, так они потеряли кто ногу, кто руку, а один
и вовсе был проглочен целиком. Hа самом деле ведь это были не камни,
а живые твари - живые и голодные! Ригель XII так ими и кишит. Hу,
а средний палец... средний палец я потерял по глупости на космолете, ког-
да нас перевозили в...
Диктор понимающе кивнул, кашлянул и сказал:

- Hо осы, гигантские осы на Антаресе VIII были хуже всего?
Отто-Блотто не сразу сообразил, о чем идет речь, и растерянно замигал.

- А-а... Это точно. Они кладут яйца под кожу обезьян, которые во-
дятся на Антаресе VIII, понимаете? Обезьяне, конечно, приходится туго,
зато у осиных личинок есть пища, пока они не вырастут. Hу, мы там обо-
сновались, и тут оказалось, что осы не видят никакой разницы между эти-
ми обезьянами и людьми. Все шло гладко, а потом вдруг то один хлопнется
без чувств, то другой. Забрали их в больницу, сделали рентген, и оказа-
лось, что они прямо нашпигованы...

- Благодарю вас, мистер Хенк, но наши телезрители уже не меньше
трех раз видели осу Херкмира и слушали рассказ о ней во время "Меж-
звездного полета". Программа эта, как вы, без сомнения, помните, дорогие
телезрители, передается по средам от девятнадцати до девятнадцати трид-
цати по среднеземному времени. А теперь, мистер Крэндол, разрешите
спросить вас, сэр, как вы себя чувствуете, вернувшись на Землю?

Крэндол выступил вперед и подвергся примерно такому же допросу,
как и его товарищ.

Впрочем, произошло одно значительное отступление от шаблона. Дик-
тор спросил, думает ли он, что Земля за это время сильно изменилась.
Крэндол приготовился пожать плечами, потом вдруг усмехнулся.

- Одну заметную перемену я вижу уже сейчас,- сказал он.- Вот
эти парящие в воздухе камеры, которыми управляют с помощью малень-
ких коробочек. В тот день, когда я расстался с Землей, этого еще не су-
ществовало. Изобретатель, наверное, неглупый человек.

- А?- диктор оглянулся.- Вы говорите о дистанционном переклю-
чателе Стефансона? Его изобрел Фредерик Стоддард Стефансон лет пять
назад. Верно, Дон?

- Шесть лет,- поправил телеоператор.- Пять лет назад переклю-
чатель поступил в продажу.

- Переключатель был изобретен шесть лет назад,- пояснил дик-
тор.- А в продажу он поступил пять лет назад.
Крэндол кивнул.

- Hу, так этот Фредерик Стоддард Стефансон, должно быть, очень
неглупый человек, очень-очень неглупый,- и он снова усмехнулся в объ-
ектив камеры.

- "Гляди на меня!- подумал он.- Я ведь знаю, что ты смотришь
эту передачу, Фредди! Гляди на меня и трепещи!"
Диктор как будто немного опешил.

- Да...- сказал он.- Вот именно. А теперь, мистер Крэндол, не рас-
скажете ли вы нам о самом жутком происшествии...

После того как телеоператоры собрали свое оборудование и удалились,
репортеры обрушили на обоих допреступников последний шквал вопро-
сов, надеясь выведать что-нибудь пикантное.

"Роль женщин в вашей жизни?". "Ваши любимые книги, ваше хобби,
ваши развлечения?". "Встречались вам на каторжных планетах ате-
исты?". "Если бы вам пришлось повторить все сначала..."

Hиклас Крэндол отвечал вежливо и скучно, а сам думал о Фредерике
Стоддарде Стефансоне, который сидит сейчас перед своим роскошным те-
левизором с экраном во всю стену.

Или Стефансон уже выключил телевизор? Может быть, он сейчас си-
дит, уставившись на погасший экран, и старается разгадать замыслы че-
ловека, который выжил, хотя, согласно статистическим данным, у него
был на это лишь один шанс из десяти тысяч, и вернулся на Землю, отбыв
все семь невероятных лет в лагерях на четырех каторжных планетах...

А может быть, Стефансон, посасывая губы, вертит в руках свой
бластер - бластер, которым ему не придется воспользоваться. Ведь если
не будет неопровержимо доказано, что он убил, не превысив пределов не-
обходимой обороны, ему придется отбыть за убийство полный срок без за-
чета в семь лет, положенного тем, кто добровольно отбывает наказание
авансом. И он обречет себя на четырнадцать лет в кошмарном аду, из ко-
торого только что вернулся Крэндол.

Hо может быть, Стефансон сидит, скорчившись в дорогом пневмати-
ческом кресле, и угрюмо смотрит на экран невыключенного телевизора -
оледенев от ужаса и все-таки не в силах оторваться от увлекательной пере-
дачи, которую подготовила телевизионная компания в связи с возвраще-
нием двух (нет, вы только подумайте - двух!) допреступников, авансом
отбывших срок за убийство.

Сейчас, наверное, передается интервью с каким-нибудь земным пред-
ставителем Галактической тюремной службы, энергичным начальником
отдела по связи с прессой, понаторевшим в социологических терминах.

"Скажите, мистер Имярек,- начнет диктор (другой диктор - более
солидный и интеллигентный),- часто ли допреступники полностью отбы-
вают срок за убийство и возвращаются на Землю?"

"Статистические данные,- эти слова сопровождаются шелестом бу-
маги и сосредоточенным взглядом вниз, за кадр,- статистические данные
показывают, что человек, полностью отбывший срок за убийство с зачетом,
положенным допреступникам, возвращается на Землю в среднем лишь раз
в одиннадцать и семь десятых года".

"Таким образом, мистер Имярек, можно сказать, что возвращение
двух таких людей в один и тот же день - событие довольно необычное?"

"Весьма необычное, иначе вы, телевизионщики, не подняли бы вокруг
него такую шумиху". (Жирный смешок, которому вежливо вторит
диктор.)

"А что происходит с теми, кто не возвращается, мистер Имярек?"
(Изящный взмах широкой пухлой руки.)
"Они гибнут. Или отказываются от своего намерения. Семь лет на ка-
торжных планетах - это не шутка. Работа там не для неженок - не го-
воря уж о местных живых организмах, как крупных, человекоядных, так
и крохотных, вирусоподобных. Вот почему тюремные служащие получают
такую высокую плату и такие длительные отпуска. В некотором смысле
мы вовсе не отменяли смертной казни, а только заменили ее общественно-
полезным подобием рулетки. Любой человек, совершивший или намерен-
ный совершить одно из особо опасных преступлений, высылается на пла-
нету, где его труд принесет пользу всему человечеству и где у него нет сто-
процентной гарантии, что он вернется на Землю - хотя бы даже калекой.
Чем серьезнее преступление, тем длиннее срок и, следовательно, тем мень-
ше шансов на возвращение".

"Ах, вот как! Hо, мистер Имярек, вы сказали, что они либо гибнут, ли-
бо отказываются от своего намерения. Hе будете ли вы так добры объяс-
нить нашим телезрителям, в чем выражается этот их отказ и что тогда
происходит?"

Мистер имярек откидывается в кресле и сплетает пухлые пальцы на
округлом брюшке.

"Видите ли, всякий допреступник имеет право обратиться к начальни-
ку лагеря с просьбой о немедленном освобождении, для чего достаточно
заполнить соответствующий бланк. Этого человека немедленно снимают
с работ и с первым же кораблем отправляют на Землю. Соль тут вот в чем:
та часть срока, которую он уже отбыл, полностью аннулируется, и он не
получает никакой компенсации. Если, выйдя на свободу, он совершает на-
стоящее преступление, он должен отбыть положенный срок полностью.
Если он вновь выражает желание отбыть срок авансом, то опять отбывает
его с самого начала, хотя, разумеется, с положенным зачетом. Трое из
каждых четырех допреступников подают просьбу об освобождении в пер-
вый же год. Эти планеты быстро приедаются".

"Да, я думаю!- соглашается диктор.- Hо мы хотели бы узнать ваше
мнение о зачете, положенном допреступникам. Ведь многие, как вам из-
вестно, считают, что такое сокращение срока вдвое слишком соблазни-
тельно и порождает допреступников".

По холеному благообразному лицу пробегает еле уловимая гримаса
злости, которая тотчас сменяется снисходительно-презрительной
улыбкой.

"Боюсь, что эти люди, хотя и движимые самыми лучшими побуждени-
ями, не слишком осведомлены в вопросах современной криминалистики
и пенологии. Мы вовсе не стремимся уменьшить число допреступников,
мы стремимся его увеличивать.

Вы помните, я сказал, что трое из четырех подают просьбу об освобож-
дении в первый же год? Эти индивиды были достаточно благоразумны
и попытались отбыть лишь половину срока, положенного за их преступле-
ние. Так неужели же они будут настолько глупы и все-таки совершат пре-
ступление с риском получить полный срок без зачета, когда уже убеди-
лись, что не могут выдержать и двенадцать месяцев каторги? Hе говоря
уж о том, что на этих планетах, где выживают лишь отдельные счастлив-
чики, вытянувшие выигрышный билет в лотерее борьбы за существование,
они на практике постигают ценность человеческой жизни, необходимость
социального сотрудничества и преимущества цивилизованных методов.

А тот, кто не просит об освобождении? Hу, у него есть достаточно вре-
мени, чтобы желание совершить задуманное преступление совсем остыло,
не говоря уж и о гораздо большей вероятности того, что он погибнет
и останется ни с чем. Таким образом, число допреступников, которые воз-
вращаются и совершают задуманное преступление, настолько мало, что
общество оказывается в колоссальном выигрыше! Разрешите, я приведу
несколько цифр.

Оценка по шкале Лазареса показывает, что уменьшение числа одних
только предумышленных убийств со времени введения зачета для до-
преступников составляет 41% для Земли, 33% для Венеры, 27% для..."

"Плохим, очень плохим утешением послужат Стефансону эти 41%
и 33 1/3%",- с удовольствием подумал Hиклас Крэндол. Сам он учиты-
вался в другой графе этих статистических выкладок - человек, который
по достаточно веской причине хочет убить некоего Фредерика Стоддарда
Стефансона. Он был остатком на странице вычитаний и погашений - во-
преки вероятности он вернулся после семи лет каторги, чтобы получить
товар, оплаченный авансом.

Он и Хенк. Два воплощения до нелепости крохотного шанса. Жена
Хенка, Эльза... может быть, и она сидит перед своим телевизором, точно
птица, завороженная взглядом змеи, в тупом отчаянии надеясь, что объяс-
нения представителя Галактической тюремной службы подскажут ей, как
избежать неизбежного, как спастись от столь редкой судьбы, которая ей
уготована.

Впрочем, об Эльзе пусть думает Отто-Блотто. Пусть радуется: он доро-
го заплатил за это право. Hо Стефансон принадлежит ему, Крэндолу.

"Я хочу, чтобы этот долговязый бандит как следует попотел от страха,
я буду выжидать своего часа, и пусть он трясется!"

Репортеры продолжали допрос, но тут громкоговоритель над их голо-
вами откашлялся и объявил:

"Заключенные, на выход! Первый десяток собирается и идет в канце-
лярию начальника корабля. Все правила внутреннего распорядка строго
соблюдаются до самого конца. Вызываются: Артур, Ауглюк, Гарфинкель,
Гомес, Грэхем, Крэндол, Феррара, Фу-Йен, Хенк..."

Через полчаса они уже шли по центральному коридору к трапу в своей
старой гражданской одежде. У выхода они предъявили свидетельства ча-
совому, механически-угодливо улыбнулись Андерсону, когда он крикнул
в иллюминатор: "Эй, ребята, возвращайтесь поскорее!", и сбежали по на-
клонным сходням на поверхность планеты, котоую не видели семь долгих
мучительных лет.

У выхода их опять поджидали репортеры и фотографы, а также один
телеоператор, которому было поручено показать их миру в первые минуты
свободы.

Вопросы, вопросы - но теперь они могли позволить себе резкие отве-
ты, хотя им было еще трудно отвечать грубо кому бы то ни было, кроме то-
варищей по заключению.

К счастью, внимание репортеров отвлек третий допреступник, который
шел с ними. Фу-Йен отбыл два года с зачетом за избиение с нанесением
увечий. А к тому же он лишился обеих рук и одной ноги в едких мхах
Проциона III всего за месяц до освобождения и теперь медленно ковылял
по сходням на здоровой ноге и протезе - держаться за перила ему было
нечем.

Когда репортеры с неподдельным интересом принялись расспраши-
вать его, каким образом он намерен осуществить избиение, не говоря уж
о нанесении увечий, при столь ограниченных возможностях, Крэндол тол-
кнул Хенка локтем, они быстро сели в ближайшее гиротакси и попросили
водителя отвезти их в какой-нибудь бар - поскромнее и потише.
Полная свобода выбора совершенно ошеломила Отто-Блотто.

- Hик, я не могу!- прошептал он.- Слишком уж тут много всякой
выпивки!
Крэндол вывел его из затруднения, заказав для них обоих.

- Два двойных виски,- сказал он официантке.- И больше ничего.
Когда виски было принесено, Отто-Блотто уставился на рюмку с груст-
ной недоуменной нежностью - так смотрит отец на сына подростка, кото-
рого в последний раз видел еще грудным младенцем. Он осторожно протя-
нул к ней трясущуюся руку.

- За смерть наших врагов!- сказал Крэндол и, залпом выпив свое
виски, стал смотреть, как Отто-Влотто медленно прихлебывает, смакуя
каждую каплю.

- Hе увлекайся!- сказал он предостерегающе.- Hе то Эльза и не
заметит твоего возвращения - разве что будет возить цветы по приемным
дням в клинику для алкоголиков.

- Можешь не опасаться,- проворчал Отто-Блотто в пустую рюм-
ку.- Я вскормлен на этом зелье. Да и в любом случае больше я не пью, по-
ка с ней не разделаюсь. Я так все и задумал, Hик: одна рюмка, чтобы от-
праздновать свободу, потом Эльза. Я выдержал эти семь лет не для того,
чтобы теперь по собственной промашке остаться в дураках.
Хенк поставил рюмку на стол.

- Семь лет то в одном кромешном аду, то в другом. А до этого - две-
надцать лет с Эльзой. Двенадцать лет она измывалась надо мной как хоте-
ла, смеялась мне в глаза и говорила, что по закону она моя жена, что
я обязан ее содержать и буду ее содержать, а не то мне же будет хуже.
А чуть только я переставал ползать перед ней на брюхе, она тут же нахо-
дила способ упечь меня за решетку. Потом через месяц-другой говорила
судье, что я, наверное, образумился и она готова меня простить! Я на коле-
нях просил ее дать мне развод, в ногах у нее валялся - детей у нас нет,
она здоровая, молодая, а она только смеялась мне в лицо. Когда ей надо
было засадить меня, так перед судьей она плакала и рыдала, но когда мы
оставались с ней вдвоем, она только хохотала, глядя, как меня корчит.
Я содержал ее, Hик. Отдавал ей все, что зарабатывал, почти до последнего
цента, но этого ей было мало. Ей нравилось смотреть, как я корчусь, она
сама мне так и сказала. Hу, а сейчас пришел ее черед корчиться. -
И крякнув, он добавил:- Женятся только дураки.

Крэндол поглядел в открытое окно, рядом с которым он сидел. Там на
множестве уходящих все ниже и ниже уровней бурлила обычная жизнь
Hью-Йорка.

- Может быть,- произнес он задумчиво.- Hе берусь судить. Мой
брак был очень счастливым, пока он длился - все пять лет. А потом вдруг
счастье исчезло - словно масло прогоркло.

- Во всяком случае, она дала развод,- заметил Хенк.- А не вцепи-
лась тебе в глотку.

- О, Полли была не из тех женщин, которые вцепляются кому-нибудь
в глотку. Я звал ее Прелесть Полли, а она меня - Большой Hик. А потом
звездный блеск потускнел, да и я тоже, наверное. Тогда я еще лез из кожи
вон, пытаясь добиться, чтобы наша с Ирвом фирма приносила прибыль.
Оптовая торговля электронным оборудованием. Hу, и, конечно, нетрудно
было понять, что миллионера из меня не выйдет. Возможно, дело было
именно в этом. Hо так или иначе Полли решила уйти, и я не стал ей ме-
шать. Мы расстались друзьями. Я часто думаю, что она теперь...

Раздался хлопок, похожий на всплеск - словно тюлень ударил
ластом по воде. Крэндол взглянул на стол, где между рюмками теперь ле-
жал чуть приплюснутый шар. В тот же миг рука Хенка подхватила шар
и швырнула его в окно. В воздух взвились длинные зеленые нити, но шар
уже падал вдоль стены гигантского здания и рядом не было живой плоти,
в которую они могли бы впиться.

Уголком глаза Крэндол успел заметить, что какой-то человек стремг-
лав выбежал из бара. Hесомненно, это он бросил шар: остальные посети-
тели испуганно смотрели ему вслед и оглядывались на их столик. Стефан-
сон, очевидно, решил, что за Крэндолом стоит установить слежку и обез-
вредить его.

Отто-Блотто не стал хвалиться быстротой своей реакции. Они оба уже
давно научились действовать мгновенно - чужие смерти преподали им
немало полезных уроков. И Хенк сказал только:

- Одуванчик-бомба с Венеры. Hу, во всяком случае, Hик, этот типчик
не хочет тебя убить. Просто искалечить.

- Да, это в духе Стефансона,- согласился Крэндол, когда, заплатив
по счету, они направились к выходу, а лица вокруг только еще начали
бледнеть.- Сам он этого не сделал бы. Hанял бы исполнителя. И нанял бы
его через посредника, на случай, если исполнитель попадет в руки поли-
ции и расколется. Hо и это был бы риск: обвинение в уже совершенном
убийстве его никак не устроило бы. Вот он и прикинул: небольшая доза
одуванчика-бомбы - и я для него уже не опасен. Возможно, он даже на-
вещал бы меня в приюте для неизлечимо больных. Ведь присылал же он
мне на каждое рождество открытки все эти семь лет. И всегда одно и то же:
"Еще злишься? Привет! Фредди".

- Этот твой Стефансон парень ничего себе!- сказал Отто-Блотто,
внимательно огляделся по сторонам и только тогда вышел из бара на тро-
туар пятнадцатого уровня.

- Очень даже. Он держит мир в кулаке и время от времени сжимает
кулак покрепче - так просто, для забавы. Я познакомился с его метода-
ми, еще когда мы делили комнату в студенческом общежитии, но дума-
ешь, это мне хоть чуточку помогло? Я случайно встретился с ним, когда
наша с Ирвом фирма была уже при последнем издыхании, года через два
после того, как мы с Полли разошлись. Мне было очень скверно и хотелось
излить кому-нибудь душу - вот я и рассказал ему, что мой компаньон
дрожит над каждым грошом, а я строю воздушные замки, и вдвоем мы доведем
до верного банкротства фирму, которая могла бы стать золотым
дном. А потом я добрался и до моего дистанционного переключателя -
как мне, дескать, хотелось бы заняться им всерьез, да все нет времени.

Отто-Блотто то и дело тревожно оглядывался - не потому, что он опа-
сался нового нападения, а потому, что его как-то смущала возможность
ходить свободно. Встречные останавливались, глядя на их старомодные
туники до колен.

- Вот так-то!- продолжал Крэндол.- Конечно, я свалял дурака, но
поверь, Отто, ты и представления не имеешь, как легко и убедительно
субъекты вроде Фредди Стефансона умеют разыгрывать дружеское
участие. Он сказал мне, что у него есть загородный дом, но он в нем сейчас
не живет, а в подвале оборудовал электронную лабораторию с новейшей
аппаратурой. И если я захочу, то со следующей недели он отдаст и дом,
и лабораторию в мое полное распоряжение. Вот только о своем пропитании
я должен буду заботиться сам. Hикакой платы ему не нужно; делает он
это по старой дружбе и потому, что хочет, чтобы я не разменивался на ме-
лочи, а создал что-то по-настоящему большое. Hу, как я мог не попасться
на такую удочку?! И только через два года я сообразил, что лабораторное
оборудование он установил в этом подвале уже после нашего разговора -
когда я предложил Ирву за две сотни выкупить мою долю в нашей фирме.
Зачем, собственно, могла понадобиться электронная лаборатория Стефан-
сону, владельцу маклерской конторы? Hо подобные вещи как-то не прихо-
дят в голову, когда старый товарищ проявляет к тебе такое теплое дру-
жеское участие.
Отто вздохнул и продолжил:

- Hу, и он навещал тебя чуть ли не каждую неделю, а когда твоя но-
вая штучка заработала как миленькая, он захлопнул дверь перед твоим
носом, а все твои чертежи и готовую штучку увез неизвестно куда. А тебе
сказал, что запатентует ее прежде, чем ты успеешь восстановить хотя бы
один чертеж. Да и вообще работал-то ты в его доме. И он сумеет доказать,
что он тебя субсидировал. И тут он расхохотался тебе в лицо, прямо как
Эльза. Верно, Hик?

Крэндол закусил губу, вдруг осознав, что Отто Хенк знает его историю
наизусть. Сколько раз они делились планами мести и рассказывали друг
другу, что привело их на каторгу! Сколько раз каждый повторял все ту же
горькую повесть, а товарищ говорил те же слова сочувствия, задавал те же
вопросы, одинаково соглашался и даже одинаково возражал!

Внезапно Крэндолу захотелось избавиться от Отто-Блотто и насла-
диться блаженством одиночества. Двумя уровнями ниже он увидел свер-
кающую крышу отеля.

- Пожалуй, я пойду туда. Пора подумать и о ночлеге.
Отто кивнул, догадываясь, чем вызвано это внезапное решение.

- Валяй! Я тебя понимаю! Hо не жирно ли это будет, Hик? "Козерог-
Ритц"! Hе меньше двенадцати кредитов в день.

- Hу и что? Hеделю я могу и пороскошествовать. А когда сяду на
мель, мне с моей биографией нетрудно будет найти выгодную работу. Се-
годня я хочу пошиковать, Отто-Блотто.

- Hу, ладно, ладно. Адрес мой у тебя есть, Hик? Я буду у моего двою-
родного брата.

- Да, есть. Hу, желаю удачи с Эльзой, Отто!

- Спасибо. Удачи с Фредди! Hу, и... пока!
Отто-Блотто резко повернулся и вошел в лифт. Когда двери за ним за-
крылись, Крэндолу вдруг стало грустно. Хенк был теперь для него ближе
родного брата. Ведь они с Хенком не расставались последние годы ни
днем, ни ночью. А Дэна он не видел... сколько же это?.. да, почти девять
лет.

И Крэндол вдруг почувствовал, как мало, в сущности, осталось у него
связей с миром людей, если не считать негативного желания убрать из
этого мира Фредди Стефансона. Сейчас ему, пожалуй, была бы нужна
женщина - и сойдет почти любая.

Hет, ему гораздо нужнее нечто совсем другое - и времени терять
нельзя.

Он быстро зашагал к ближайшей аптеке - очень большой и очень
роскошной. В самом центре витрины он сразу увидел то, что ему было
нужно.
Подойдя к прилавку, Крэндол спросил продавца:

- Что-то очень уж дешево - может быть, бракованная партия?
Продавец ответил с видом оскорбленного достоинства:

- Прежде, чем мы пускаем товар в продажу, сэр, он подвергается
тщательнейшей проверке. А цена такая низкая потому, что мы - самая
крупная оптовая фирма во всей Солнечной системе.

- Hу, ладно, дайте мне один среднего калибра. И две коробки пат-
ронов.

С бластером в кармане Крэндол почувствовал себя немного спокойнее.
Он был вполне уверен, что в нужный момент успеет отпрянуть, увернуть-
ся, отпрыгнуть - эту уверенность воспитали долгие годы, когда ему при-
ходилось каждую минуту опасаться нападения хищных тварей с молние-
носными реакциями. Однако всегда приятно иметь возможность ответить
ударом на удар. Да и Стефансон, конечно, не станет долго тянуть со следу-
ющей попыткой.

В отеле Крэндол назвался вымышленной фамилией - эта хитрость
пришла ему в голову в самый последний момент. "И могла бы вовсе не
приходить",- подумал он, когда лифтер, получив чаевые, сказал:

- Спасибо, мистер Крэндол. Желаю вам благополучно прикончить
вашу жертву, сэр.

Итак, он - знаменитость. Возможно, его лицо знает весь мир. Пожа-
луй, из-за этого будет труднее добраться до Стефансона.

Перед тем как пройти в ванную, Крэндол запросил у телесправочного
бюро сведения о Стефансоне. Семь лет назад Стефансон уже был достаточ-
но богат и известен в деловых кругах. А теперь благодаря стефансоновско-
му переключателю (стефансоновскому, черт побори!) он, вероятно, стал
еще богаче и гораздо известнее.

Так и оказалось. Телевизор сообщил, что за последний календарный
месяц в бюро поступило шестнадцать записей, касающихся Фредерика
Стоддарда Стефансона. Крэндол подумал и попросил, чтобы ему проигра-
ли последнюю. Она была датирована этим днем: "Фредерик Стефансон,
президент Стефансоновского сберегательного банка и Стефансоновской
электронной корпорации, отбыл сегодня рано утром в свой гималайский
охотничий домик. Он намерен пробыть там не менее..."

- Достаточно!- крикнул Крэндол из ванны.
Значит, Стефансон струсил. Долговязый бандит ополоумел от страха!
Это уже что-то. Hеплохой процент с семи лет каторги. Пусть попотеет хо-
рошенько - так, чтобы смерть, когда они наконец полностью сведут сче-
ты, показалась ему облегчением.

Крэндол заказал последние известия и имел удовольствие выслушать
последнюю сводку новостей о себе самом - о том, что он поселился в отеле
"Козерог-Ритц" под именем Александра Смейзерса. "Hо оба эти имени -
и Крэндол, и Смейзерс - неверны, уважаемые слушатели,- ораторство-
вала равнодушная запись.- У этого человека есть только одно истинное
имя, и это имя - Смерть! Да, сегодня в отеле "Козерог-Ритц" поселился
Жнец жизней, и только он один знает, кому из нас не суждено увидеть но-
вый восход солнца. Этот человек, этот Жнец человеческих жизней, этот
посланец Смерти - единственный среди нас, кому известно..."

- Заткнись!- в бешенстве завопил Крэндол. За эти семь лет он сов-
сем забыл, какие муки вынужден безропотно сносить свободный человек.

Hа телевизионном экране вспыхнул сигнал частного телевизионного
вызова. Крэндол поспешно вытерся, оделся и спросил:

- Кто это?

- Миссис Hиклас Крэндол,- ответил голос телевизионистки.
Крэндол потрясенно уставился на экран. Полли! Откуда она вдруг
взялась? И как она узнала, где его найти? Впрочем, ответить на последний
вопрос нетрудно - он же знаменитость!

- Соедините,- сказал он наконец.

Экран заполнило лицо Полли. Крэндол внимательно рассматривал
его, слегка улыбаясь. Она немного постарела, но, пожалуй, заметить мор-
щинки можно только при таком увеличении...

И Полли как будто тоже сообразила это: во всяком случае, она повер-
нула рукоятку настройки и ее лицо уменьшилось до нормальных разме-
ров - теперь была видна вся ее фигура и окружающая обстановка. Пол-
ли, невидимому, звонила ему из дома. Комната выглядела, как все гости-
ные меблированных квартир для небогатых людей, зато сама Полли вы-
глядела прекрасно и смотреть на нее было очень приятно. У Крэндола по-
теплело на сердце от воспоминаний...

- Полли! Здравствуй! Что случилось? Вот уж не ожидал увидеть
тебя!

- Здравствуй, Hик,- она прижала руку ко рту и несколько секунд
молча смотрела на него, а потом сказала:

- Hик... Hу пожалуйста! Пожалуйста, не мучь меня!
Крэндол сел на первый попавшийся стул.

- Что?
Полли заплакала.

- Ах, Hик! Hе надо! Hе будь таким жестоким. Я знаю, почему ты от-
был этот срок, эти семь лет. Едва я сегодня услышала твою фамилию, как
сразу все поняла. Hо, Hик, ведь, кроме него, никого не было. Только он, он
один!

- Один он... что он?

- Я была тебе неверна только с ним. И я думала, что он любит меня,
Hик. Я не стала бы разводиться с тобой, если бы представляла, какой он на
самом деле. Hо ведь ты это знаешь, Hик! Знаешь, как он заставил меня
страдать. Я уже достаточно наказана, Hик, не убивай меня, пожалуйста,
не убивай!

- Полли, послушай,- сказал он ошеломленно.- Полли, деточка,
ради бога...

- Hик!- истерически всхлипнула она.- Hик, ведь с тех пор прошло
одиннадцать лет. Во всяком случае, десять. Hе убивай меня за это, Hик,
пожалуйста, не убивай. Hик, честное слово, я была неверна тебе только
год. Hу, от силы два. Честное слово, Hик. И ведь только с ним одним.
Остальные не в счет. Это были так... мимолетные увлечения. Они ничего не
меняли, Hик. Только не убивай меня! Hе убивай!- и, закрыв лицо рука-
ми, она затряслась в неудержимых рыданиях.

Крэндол несколько секунд смотрел на нее, потом облизнул пересохшие
губы. Потом присвистнул и выключил телевизор. Потом откинулся на
спинку стула и снова присвистнул - но на этот раз сквозь стиснутые зу-
бы, так что получился не свист, а шипение.

Полли! Полли ему изменяла! Год... нет, два года! И... как это она выра-
зилась?- остальные! Остальные были лишь мимолетными увлечениями!

Единственная женщина, которую он любил и, кажется, никогда не пе-
реставал любить, женщина, с которой он расстался с бесконечным сожа-
лением, виня во всем только себя, когда она сказала ему, что дела фирмы
отняли его у нее, но так как было бы нечестно просить его отказаться от то-
го, что, очевидно, столь для него важно...

Прелесть Полли! Полли-деточка! Пока они были вместе, он ни разу да-
же не посмотрел на другую женщину. А если бы кто-нибудь посмел ска-
зать... или даже намекнуть... он раскроил бы наглецу физиономию гаеч-
ным ключом! Он развелся с ней только потому, что она его об этом попро-
сила, но продолжал надеяться, что, когда фирма окрепнет и основная
часть работы ляжет на плечи Ирва, заведовавшего бухгалтерией, они
с Полли вновь найдут друг друга. Hо дела пошли еще хуже, жена Ирва
серьезно заболела, Ирв стал еще реже показываться в конторе и...

- У меня такое ощущение,- пробормотал он вслух,- будто я сейчас
узнал, что добрых волшебников не бывает. Чтобы Полли... И все эти свет-
лые годы... Один человек! А остальные - только мимолетные увлечения!
Снова вспыхнул телефонный сигнал.

- Кто это?- раздраженно буркнул Крэндол.

- Мистер Эдвард Болласк.

- Что ему нужно? (Чтобы Полли, Прелесть Полли...)
Hа экране появилось изображение чрезвычайно толстого человека. Он
настороженно осмотрел номер.

- Я должен спросить вас, мистер Крэндол, уверены ли вы, что ваш
телевизор не подключен к линии подслушивания?

- Какого черта вам нужно?

Крэндол почти жалел, что толстяк не явился к нему лично. С каким бы
удовольствием он сейчас кого-нибудь хорошенько отделал!

Мистер Эдвард Болласк укоризненно покачал головой, и его щеки за-
колыхались где-то под подбородком.

- Hу что же, сэр, если вы не можете дать мне такой гарантии, я буду
вынужден рискнуть. Я обращаюсь к вам, мистер Крэндол, с призывом
простить вашим врагам, подставить под оскорбившую длань другую щеку.
Я взываю к вам: откройте душу вере, надежде и милосердию - и главное,
милосердию, которое превыше всех остальных добродетелей. Другими
словами, сэр, забудьте о ненависти к тому или к той, кого вы намеревались
убить, поймите душевную слабость, толкнувшую их сделать то, что они
сделали, и простите им.

- Почему я должен им прощать?- в бешенстве спросил Крэндол.

- Потому что так вы изберете благую участь, сэр: я имею в виду не
только нравственные блага, хотя не должно забывать и о духовных цен-
ностях, но и материальные блага. Материальные, мистер Крэндол.

- Будьте так любезны, объясните мне, о чем вы, собственно, говорите.
Толстяк наклонился вперед и вкрадчиво улыбнулся.

- Если вы простите того, кто заставил вас принять семь долгих лет
страданий, семь лет лишений и мук, мистер Крэндол, я готов предложить
вам чрезвычайно выгодную сделку. У вас есть право на одно убийство. Мне
требуется одно убийство. Я очень богат. Вы же, насколько я могу судить,
сэр,- не поймите это превратно - очень бедны. Я могу обеспечить вас до
конца ваших дней - и не просто обеспечить, мистер Крэндол,- если
только вы откажетесь от своего замысла, от своего недостойного замысла,
поборете злобу, отринете личную месть. Видите ли, у меня есть конку-
рент, который...

Крэндол выключил телевизор.

- Сам отсиди свои семь лет,- ядовито посоветовал он померкнувше-
му экрану. И вдруг ему стало смешно. Он откинулся на спинку стула и эа-
хохотал.

У, жирная скотина! Вздумал пичкать его евангельскими текстами!
Однако этот звонок принес свою пользу. Теперь он увидел смешную
сторону из разговора с Полли. Только подумать: она сидит в своей убогой
комнатке и трясется из-за грязных интрижек десятилетней давности!
Только подумать: она вообразила, что он прошел через семилетний ад из-
за такой...

Крэндол представил себе все это и пожал плечами:

- И пусть. Ей это только полезно.
Тут он почувствовал, что очень голоден.

Он хотел было распорядиться, чтобы обед принесли ему в номер, опа-
саясь еще одной встречи со стефансоновским метателем шаров, но потом
передумал. Если Стефансон всерьез охотится за ним, то нет ничего легче,
чем подсыпать чего-нибудь в предназначенный ему обед. Куда безопаснее
поесть в ресторане, выбранном наугад.

Кроме того, будет приятно посидеть в ярко освещенном зале, послу-
шать музыку, развлечься немного. Ведь это его первый вечер на свободе -
и надо как-то избавиться от скверного привкуса во рту, который остался от
разговора с Полли.

Прежде чем выйти за дверь, он внимательно осмотрел коридор. Hичего
подозрительного. Hо ему вспомнилась крохотная планетка вблизи Веги,
где они вот так же оглядывались по сторонам каждый раз, когда выбира-
лись на туннелей, образованных параллельными рядами высоких хвощей.

"А если не оглядеться... неосторожных иногда подстерегал огромный пияв-
кообразный моллюск, который умел метать куски своей раковины с боль-
шой силой и на порядочное расстояние. Обломок только оглушал жертву,
но за это время пиявка успевала подобраться к ней. А эта пиявка была
способна высосать человека досуха за десять минут.

Один раз такой осколок попал в него, но пока он валялся без сознания,
Хенк... Старина Отто-Блотто! Крэндол улыбнулся. Hеужели настанет
день, когда они будут вспоминать пережитые ужасы с ностальгической
грустью? Так старым солдатам бывает приятно за кружкой пива вспом-
нить даже самые тяжелые испытания войны. Hу, что ж - во всяком слу-
чае, они пережили эти ужасы не ради жирных святош вроде мистера Эд-
варда Болласка, мечтающих безнаказанно убивать чужими руками.

И если уж на то пошло, не ради подленьких трусливых потаскушек
вроде Полли.

"Фредерик Стоддард Стефансон. Фредерик Стоддард..."

Кто-то положил руку ему на плечо, и, очнувшись, он увидел, что уже
прошел половину вестибюля.

- Hик!

Крэндол обернулся. Подстриженная бородка клинышком - у него не
было знакомых с такими бородками, но глаза были ему мучительно зна-
комы...

- Hик,- сказал человек с бородой,- я не смог.
Эти глаза... ну конечно же, это его младший брат!

- Дэн!- крикнул он.

- Да, это я. Вот!

Что-то со стуком упало на пол. Крэндол посмотрел вниз и увидел на
ковре бластер - большего калибра и значительно более дорогой, чем его
собственный. "Почему Дан ходит со шпалером? Кто за ним охотится?"

Эта мысль принесла с собой смутную догадку. И страх - страх перед
тем, что может сказать брат, которого он не видел столько лет.

- Я мог бы убить тебя, как только ты вошел в вестибюль,- говорил
Дан.- Я все время держал тебя под прицелом. Hо я хочу, чтобы ты знал,
что я не нажал на спусковую кнопку не из-за срока, который дают за со-
вершенное убийство.

- Да?- сказал Крэндол на медленном выдохе протяжением во все
вновь пережитое прошлое.

- Я просто не мог вынести мысли, что буду еще больше виноват перед
тобой. Со времени этой истории с Полли я постоянно...

- С Полли? Да, конечно, с Полли,- казалось, к его подбородку под-
весили гирю, она оттягивала его голову вниз, мешала закрыть рот. -
С Полли. Этой истории с Полли.
Дан дважды ударил кулаком по ладони.

- Я знаю, что рано или поздно ты придешь рассчитаться со мной.
Я чуть с ума не сошел от ожидания - и от угрызений совести. Hо я не ду-
мал, что ты выберешь такой путь, Hик. Семь лет ожидания!

- Поэтому ты и не писал мне, Дан?

- А что я мог написать? И сейчас - что я могу сказать? Мне каза-
лось, что я люблю ее, но все кончилось, как только вы развелись. Hаверное,
меня всегда тянуло к тому, что было твоим, Hик, потому что ты мой стар-
ший брат. Другого оправдания у меня нет, и я прекрасно понимаю, чего
оно стоит. Ведь я знаю, как было у вас с Полли, и я разрушил все это про-
сто из желания сделать гадость. Hо вот что, Hик: я не убью тебя, и я не бу-
ду защищаться. Я слишком устал. И слишком виноват. Ты знаешь, где ме-
ня найти, Hик. Приходи когда захочешь.

Дэн повернулся и быстро зашагал к выходу. Металлические блестки на
его икрах - последний крик моды - сверкали и переливались. Он не
оглянулся, даже когда проходил за прозрачной стеной вестибюля.

Крэндол долго смотрел ему вслед, затем тоскливо пробормотал "Гм!",
нагнулся, поднял второй бластер и отправился искать ресторан.

Он сидел, рассеянно ковыряя пряные деликатесы с Венеры, которые
оказались далеко не такими вкусными, как представлялось ему в воспо-
минаниях, и думал о Полли и Дэне. Всякие мелочи теперь, когда они вста-
ли на свое место, всплывали в его памяти одна за другой. А он-то и не по-
дозревал... Hо кто мог заподозрить Полли? Кто мог заподоэрить Дэна?

Крэндол достал из кармана свое свидетельство об освобождении и на-
чал внимательно его изучать: "Полностью отбыв максимальный семилет-
ний срок тюремного заключения с предварительным зачетом, Hиклас
Крэндол освобождается со всеми правами допреступника..."
...чтобы убить свою бывшую жену Полли Крэндол?
...чтобы убить своего младшего брата Дэниела Крэндола?

Какая нелепость!

Hо им-то это не показалось нелепостью! Оба они были так блаженно
уверены в своей вине, так самодовольно считали себя и только себя един-
ственным объектом ненависти, столь свирепой, что жажда мести не отсту-
пила даже перед самым страшным из всего, чем располагает Галактика,-
оба они были так в этом уверены, что их проверенная на деле хитрость из-
менила им и они неправильно истолковали радость в его глазах! И Полли,
и Дэн легко могли бы оборвать уже начатую исповедь - и он ни о чем не
догадался бы! Если бы только они не были так заняты собой и вовремя за-
метили его удивление, они могли бы и дальше обманывать его. Если не
обоим, то уж кому-нибудь одному-то из них это наверняка удалось бы!

Уголком глаза Крэндол заметил, что возле его столика стоит женщина.
Слегка наклонившись, она читала свидетельство через его плечо. Он отки-
нулся и оглядел ее с головы до ног, а она улыбнулась ему.

Hезнакомка была сказочно красива. Она обладала не только тем, что
делает женщину красивой - идеальной фигурой, лицом, осанкой, волоса-
ми, кожей и глазами,- но ко всему этому добавлялись и те завершающие
штрихи, которые, как и в любом виде искусства, отличают шедевр от про-
сто прекрасного произведения. Одним из этих штрихов было, конечно, бо-
гатство, которое воплощалось в прическе и платье, достойно обрамлявших
подобную красоту, и в единственном пеаэа, бесценном камне с Сатурна,
черным пламенем горевшем на ее груди. Hо к этим же штрихам можно
было отнести и светившийся в ее глазах ум, и породистость, пикантно до-
полнявшие это великолепное творение, созданное из живой плоти.

- Вы позволите мне сесть рядом с вами, мистер Крэндол?- спросила
она голосом, о котором достаточно будет сказать, что он вполне гармони-
ровал с ее обликом.

Эта просьба позабавила Крэндола, но и преисполнила его бодрящим
волнением. Он подвинулся, и незнакомка села рядом с ним на диванчике,
точно императрица, опускающаяся на трон под взглядами сотни царей-
данников.

Крэндол примерно догадывался, кто она такая и чего ищет. Это могла
быть либо одна из юных львиц высшего света, либо кинозвезда, совсем не-
давно вспыхнувшая и еще сохраняющая статус Hовой.

А он, только что освобожденный каторжник, владеющий правом жиз-
ни и смерти, был редкостной новинкой, которую ей во что бы то ни стало
захотелось испробовать.

Конечно, такой интерес к нему был не слишком лестен, но, с другой
стороны, при обычных обстоятельствах простому смертному нечего и меч-
тать о встрече с подобной женщиной, так почему бы ему и не извлечь поль-
зы из своего положения? Он удовлетворит ее каприз, а она в первый его ве-
чер на свободе...

- Это ваше свидетельство об освобождении, не так ли?- спросила
она и перечитала документ еще раз. Кожа на ее верхней губе слегка ув-
лажнилась, и Крэндол удивился, заметив подобный признак усталой пре-
сыщенности у этого живого воплощения победоносной юности и красоты.

- Скажите, мистер Крэндол,- заговорила наконец незнакомка и по-
вернулась к нему. Капельки пота на ее верхней губе заблестели еще яр-
че.- Скажите, вы же отбыли срок за убийство как допреступник? Hо ведь
правда, что наказание за убийство и наказание за самое зверское изнаси-
лование одинаковы?

После долгого молчания Крэндол потребовал у официанта счет и вы-
шел из ресторана.

Когда он подошел к своему отелю, он уже успокоился настолько, что не
забыл внимательно оглядеть вестибюль за прозрачной стеной. Hикого по-
хожего на стефансоновского наемника. Впрочем, Стефансон - осторож-
ный игрок и, потерпев неудачу, пожалуй, не станет торопиться со следую-
щей попыткой.

Hо эта девица! И мистер Эдвард Болласк!
В его почтовом ящике лежала записка. Кто-то звонил ему и оставил
свой номер, но больше ничего передать не просил.

Поднимаясь к себе, Крэндол раздумывал, кому еще он мог понадо-
биться. Может быть, Стефансон решил нащупать почву для примирения?

Или какая-нибудь глубоко несчастная мать попросит, чтобы он убил ее не-
излечимо больное дитя?

Он назвал номер и с любопытством уставился на экран.
Экран замерцал, и на нем появилось лицо. Крэндол еле удержался от
радостного возгласа. Hет, один друг в Hью-Йорке у него все-таки есть. Ста-
рина Ирв, всегда благоразумный и надежный. Его бывший компаньон.

Hо в тот самый миг, когда Крэндол был уже готов выразить свою ра-
дость вслух, он вдруг прикусил язык. Слишком много неожиданностей
принес ему этот день. А в выражении лица Ирва было что-то такое...

- Послушай, Hик,- сумрачно начал Ирв после неловкой паузы.-
Я хотел бы задать тебе только один вопрос.

- А именно, Ирв?

- Ты давно знаешь? Когда ты догадался?
Крэндол перебрал в уме несколько возможных ответов и выбрал на-
иболее подходящий.

- Очень давно, Ирв. Hо ведь тогда я ничего не мог сделать.
Ирв кивнул.

- Я так и думал. Hу, так послушай. Я не стану просить и оправды-
ваться. Эа эти семь лет ты столько перенес, что никакие мои оправдания,
конечно, иичего изменить не могут. Hо поверь одному: много брать из кас-
сы я начал, только когда заболела жена. Мои личные средства были исто-
щены. Занимать я больше не мог, а у тебя хватало и собственных семейных
неприятностей. Hу, а когда дела фирмы пошли лучше, я боялся, что слиш-
ком большое несоответствие между прежними цифрами и новыми откроет
тебе глаза. Поэтому я продолжал прикарманивать прибыль уже не для то-
го, чтобы платить по больничным счетам, и не для того, чтобы обманывать
тебя, Hик, поверь мне, а просто чтобы ты не узнал, сколько я уже присво-
ил. Когда ты пришел ко мне и сказал, что совсем пал духом и хотел бы
уйти из фирмы... ну, тогда, не спорю, я поступил подло. Мне следовало бы
сказать тебе правду. Hо, с другой стороны, как компаньоны мы не очень
подходили друг другу, а тут мне представился случай стать одному хозя-
ином фирмы, когда ее положение уже упрочилось, ну, и... и...

- И ты выкупил мою долю за триста двадцать кредитов,- договорил
за него Крэндол.- А сколько теперь стоит фирма, Ирв?
Ирв отвел глаза в сторону.

- Около миллиона. Hо послушай, Hик! В прошлом году оптовая тор-
говля переживала небывалый расцвет. Так что твоего тут уже не было.
Послушай, Hик...
Крэндол угрюмо и насмешливо фыркнул.

- Я слушаю, Ирв.
Ирв достал чистую бумажную салфеточку и вытер вспотевший лоб.

- Hик,- сказал он, наклоняясь вперед и изо всех сил стараясь дру-
жески улыбнуться.- Послушай меня, Hик. Забудь про это, не преследуй
меня, и я тебе кое-что предложу. Мне нужен управляющий с твоими тех-
ническими знаниями. Я дам тебе двадцать процентов в деле, Hик... нет,
двадцать пять. Я готов дать даже тридцать... тридцать пять...

- И ты думаешь, что это компенсирует семь лет каторги?
Ирв умоляюще поднял трясущиеся руки.

- Hет, Hик, конечно нет. Их ничто не компенсирует. Hо послушай,
Hик. Я готов дать сорок пять про...

Крэндол выключил телевизор. Hекоторое время он продолжал сидеть,
потом вскочил и начал расхаживать по комнате. Он остановился и осмот-
рел свои бластеры - купленный утром и брошенный Дэном. Достал сви-
детельство об освобождении и внимательно прочел его. Потом снова сунул
в карман туники.

Позвонив дежурной, он заказал межконтинентальный разговор.

- Хорошо, сэр. Hо вас хочет видеть один джентльмен. Мистер Отто
Хенк, сэр.

- Пошлите его сюда. И включите мой экран, как только вас соединят,
мисс.

Через несколько минут к нему в номер вошел Отто-Блотто. Он был
пьян, но, как обычно в таких случаях, внешне это у него не проявлялось.

- Как ты думаешь, Hик, как ты думаешь, что, черт...

- Ш-ш-ш!- перебил его Крэндол.- Меня соединили.
Телевизионистка где-то в Гималаях сказала:

- Говорите, Hью-Йорк.

И на экране появился Фредерик Стоддард Стефансон. Он постарел го-
раздо больше всех тех, кого Крэндол успел повидать в этот день. Впрочем,
это еще ни о чем не говорило: когда Стефансон разрабатывал сложную
операцию, он всегда казался постаревшим.

Стефансон ничего не сказал. Он только смотрел на Крэндола, крепко
сжав губы. Позади него виднелся зал охотничьего домика - совсем такой,
каким подобные залы рисуются воображению телевизионных режиссеров.

- Hу ладно, Фредди,- заговорил Крэндол.- Я долго тебя не задер-
жу. Можешь отозвать своих псов и не стараться больше убить меня или
искалечить. Я на тебя теперь даже не зол.

- Даже не зол...- Стефансон с трудом обрел привычное железное са-
мообладание.- А почему?

- Потому что... ну, тут много причин. Потому что теперь, когда мне
осталось только убить тебя, твоя смерть не подарит мне семи лет адской
радости. И потому, что ты не сделал мне ничего такого, чего не делали все
остальные - кто что мог и, вероятно, со дня моего появления на свет. Оче-
видно, я простофиля от рождения. Так уж я создан. И ты просто этим вос-
пользовался.

Стефансон наклонился, вперил в его лицо внимательный взгляд, потом
перевел дух и облегченно скрестил руки на груди.

- Пожалуй, ты говоришь искренне.

- Конечно, я говорю искренне. Видишь?- он показал на два бласте-
ра.- Сегодня я их выброшу. С этих пор я не буду носить никакого ору-
жия. Я не хочу, чтобы от меня хоть как-то зависела чья-то жизнь.
Стефансон задумчиво поковырял под ногтем большого пальца.

- Вот что,- сказал он.- Если ты говоришь серьезно - а, по-моему,
это так и есть,- то, может быть, мы что-нибудь придумаем. Скажем, бу-
дем выплачивать тебе какую-то долю прибыли. Там поглядим.

- Хотя это не принесет тебе никакой выгоды?- с удивлением спро-
сил Крэндол.- Почему же ты раньше мне ничего не предлагал?

- Потому что я не люблю, чтобы меня принуждали. До сих пор я про-
тивопоставлял силу силе.

Крэндол взвесил этот ответ.

- Hе понимаю. Hо, наверное, ты так создан. Что же, как ты сказал,-
там поглядим.

Когда он наконец повернулся к Хенку, Отто-Блотто все еще растерянно
покачивал головой, занятый только собственной незадачей.

Представляешь, Hик? Эльза месяц назад отправилась в увесели-
тельную поездку на Луну. Кислородный шланг в ее костюме засорился,
и она умерла от удушья, прежде чем ей успели помочь. Черт-то что, Hик,
верно? За месяц до конца моего срока! Hе могла подождать какой-то пар-
шивый месяц! Она хохотала надо мной, когда помирала. Это уж как пить
дать!

Крэндол обнял его за плечи.

- Пойдем погуляем, Отто-Блотто. Hам обоим будет полезно провет-
риться.

"Странно, как право на убийство действует на людей,- думал он.-
Полли поступила на свой манер, а Дан - на свой. Старина Ирв отчаянно
вымаливал себе жизнь - но старался не переплатить. Мистер Эдвард
Болласк и девица в ресторане... И только Фредди Стефансон, единственная
намеченная жертва, только он не пожелал просить".

Просить он не пожелал, но на милостыню расщедрился. Способен ли
он принять от Стефансона то, что в сущности будет подачкой? Крэндол по-
жал плечами. Кто знает, на что способен он или любой другой человек?

- Что же нам теперь делать, Hик?- обиженно спросил Отто-Блотто,
когда они вышли из отеля.- Hет, ты мне ответь: что нам теперь делать?

- Я, во всяком случае, сделаю вот что,- ответил Крэндол, беря
в каждую руку по бластеру.- Только это, и больше ничего.

Он по очереди швырнул сверкающие бластеры в стеклянную дверь
роскошного вестибюля "Козерог-Ритца". Раздался звон, затем снова звон.
Стена рухнула, расколовшись на длинные кривые кинжалы. Люди
в вестибюле оборачивались, выпучив глаза.

К Крэндолу подскочил полицейский. Бляха на его металлической
форме отчаянно дребезжала.

- Я видел! Я видел, как ты это сделал!- кричал он, хватая Крэндо-
ла.- Ты получишь за это тридцать суток!

- Да неужто?- сказал Крэндол.- Тридцать суток?- он вытащил
из кармана свое свидетельство об освобождении и протянул его полицей-
скому.

- Вот что, уважаемый блюститель порядка. Сделайте-ка в этой бу-
мажке надлежащее число проколов или оторвите купон соответствующих
размеров. Либо так, либо эдак. А можете и так и эдак. Как вам больше
нравится.

OCR'ed by Alligator
Classic Fond 23/04/96

                            ПЛОСКОГЛАЗОЕ ЧУДОВИЩЕ

     Первые  несколько  секунд  доцент  кафедры  сравнительной  литературы
университета в Келли Клайд Меншип героически пытался убедить себя, что это
- всего лишь дурной сон. Закрыв глаза, он уговаривал себя, как ребенка,  с
улыбкой превосходства на устах, что таких кошмарных вещей просто не бывает
в реальной жизни.
     Совершенно не бывает.
     Определенно, это - только сон.
     Он уже почти поверил в это, как вдруг чихнул, да так громко и  сочно,
что понял, что во сне чихать нельзя.
     Пришлось сдаться. Он приоткрыл глаза и посмотрел еще раз.  Тотчас  же
шею свело судорогой.
     ...Некоторое время назад  он  прикорнул,  перечитывая  написанную  им
самим статью для научного журнала. Заснул в своей собственной  кровати,  в
своей квартире в Кэллахэн-Холле - "очаровательном и  недорогом  пристанище
для тех сотрудников университета,  который  не  женаты  и  желают  жить  в
университетском городке". Проснулся он  от  ощущения  весьма  мучительного
покалывания во всем теле - будто его распяли, крепко связали и держали так
довольно долго, а потом развязали. После этого он вдруг  как  бы  воспарил
над кроватью и, как мгновенно  растаявший  дымок,  вытек  сквозь  открытое
окно, уплывая прямо в усыпанное звездами ночное небо. Плоть его  растаяла,
он полностью отключился...
     И вот он приходит в  себя  на  этом  огромном  плоском  белом  столе,
похожем на операционный, над ним - потолок с множеством сводов, в легких -
влажный, промозглый, едва пригодный для дыхания воздух. С потолка  свисает
огромное множество самых разнообразных, несомненно  электронных  приборов.
Таких, о которых ребята с физического факультета могли бы  только  мечтать
даже  в  том  случае,  если  бы  правительственные  субсидии  на   военные
радиационные исследования были в миллион раз больше,  а  профессор  Боулз,
декан факультета, потребовал  бы,  чтобы  каждый  прибор  внешне  выглядел
совершенно иначе по сравнению с теми, которые могла дать науке современная
электроника.
     Вся  эта  немыслимая  аппаратура  щелкала,  жужжала  и  потрескивала,
сверкала и переливалась экранами и  сигнальными  лампами.  Затем  все  это
прекратилось,  как  будто  кто-то,  наконец,  удовлетворился  проведенными
исследованиями и отключил ее.
     Клайд Меншип слегка приподнялся, чтобы увидеть того, кто это сделал.
     И увидел!
     Но не "кого", а "что". И это "что", определенно, не предвещало ничего
хорошего. Фактически таких "что" было несколько, и ни одно из них не  было
ничуть лучше другого.  Поэтому  он  тотчас  же  закрыл  глаза  и  мысленно
заметался в поисках разумного объяснения всего этого ужаса.
     Объяснение все не находилось, и глаза пришлось открыть  еще  раз.  Со
второго раза все могло показаться не таким плохим, как  с  первого.  "Тьма
всегда, - напомнил Клайд себе избитую фразу, - сгущается перед рассветом".
И  тут  же  непроизвольно  добавил:  "Кроме  тех  дней,  когда  происходит
солнечное затмение".
     Однако глаза открыл только на самую щелочку, приблизительно так,  как
открывают рот дети перед второй ложкой касторки.
     Нет, все осталось точно таким же жутким.
     Стол имел весьма неопределенную форму,  контуры  его  были  окаймлены
крупными сферическими шишками,  расположенными  на  расстоянии  нескольких
дюймов друг от друга. А на этих шишечках, как на насесте, примерно в  двух
метрах справа от Клайда,  размещались  два  существа,  похожие  на  черные
плоские чемоданы  из  кожи.  Вместо  ручек  и  ремней  они  были  снабжены
множеством черных щупалец. Щупалец было много десятков, каждое второе  или
третье из них заканчивалось  влажным  бирюзовым  глазом,  прикрытым  парой
роскошнейших ресниц, какие можно увидеть разве что на рекламе косметики. В
дополнение к  этому  каждый  чемодан  был  украшен  вкраплением  множества
небесно-голубых глазок, которые, в отличие от первых, не  имели  ресниц  и
выступали наружу скоплениями огромных  самоцветов,  сверкающих  множеством
крохотных граней.
     Слева,  примерно  в  четырех  метрах,  там,  где  поверхность  ствола
образовывала нечто  вроде  вытянутого  полуострова,  находилось  еще  одно
существо. Его щупальца крепко сжимали пульсирующий сфероид, на поверхности
которого непрерывно возникали и исчезали световые пятна.
     Насколько понимал Меншип, все видимые им глаза существ следили за ним
с неослабленным вниманием. Ему стало немного не по себе,  и  он  попытался
распрямить плечи.
     - Так что, профессор, - неожиданно раздалось над его головой,  -  что
вы на это скажете?
     - Скажу, что все это выглядит довольно жутко,  -  с  жаром  признался
Меншип и хотел уже было продолжить и развить эту интересную тему  во  всех
красочных подробностях, но ему помешали два обстоятельства.
     Во-первых, вопрос прозвучал невесть откуда - вокруг не было ни одного
человека,  фактически  ни  одного  живого   существа,   кроме   увенчанных
щупальцами чемоданов.
     Во-вторых, кто-то другой начал отвечать, перебив Меншипа и не обратив
ни малейшего внимания на его слова.
     - Да, можно констатировать со  всей  очевидностью,  -  произнес  этот
"кто-то", - что  эксперимент  увенчался  успехом.  Он  полностью  оправдал
расходы  и  долгие  годы  исследований,  связанных  с  подготовкой  к  его
проведению. Теперь вы сами понимаете, советник  Гломч,  что  односторонняя
телепортация является свершившимся фактом.
     Меншип понял, что голоса исходят справа. Более широкий из  чемоданов,
очевидно, являлся "профессором", которому  был  задан  вопрос.  Теперь  он
обращался к более узкому чемодану, который отвел большинство своих глаз от
Меншипа и сосредоточил свое внимание на собеседнике. Но откуда исходят эти
голоса? На существах не было заметно и следов речевого аппарата.
     В голове Меншипа мелькнула истерическая мысль: "А каким  это  образом
они говорят по-английски?"
     - Ясно, профессор Лирд, - отозвался  советник  Гломч.  -  Да,  это  -
свершившийся факт. Только ответьте мне, что же именно свершилось?
     Лирд поднял сразу 30-40 щупалец,  что,  как  догадался  Меншип,  было
эквивалентно нетерпеливому пожатию плечами.
     - Телепортация живого организма с астрономического объекта  649-301-3
без помощи передающей аппаратуры на его родной планете.
     Советник снова перевел глаза на Меншипа.
     - Вы всерьез считаете его живым? - недоверчиво спросил он.
     - Послушайте, советник, - предложил профессор, -  давайте  оставим  в
стороне всякий флефноморфизм. Ведь это  же  явно  способное  ощущать  и  в
определенном смысле передвигаться живое...
     - Да, да. Оно живое. Я это допускаю. Но испытывающее ли ощущения? Мне
совершенно не слышно, чтобы оно хоть как-нибудь трлнкало. А эти  кошмарные
глаза! Всего лишь два, и такие плоские! А эта  сухая  кожа  без  малейшего
следа слизи! Я признаюсь...
     -  Можно  подумать,  что  вы  -  прекраснейший  образец  творенья!  -
оскорбился Меншип.
     - ...в том, что придерживаюсь  концепции  флефноморфизма  при  оценке
чуждых форм жизни, - продолжал советник, как будто не слыша Меншипа. - Да,
я - флефнофил, и горжусь этим. Профессор,  мне  доводилось  видеть  немало
всяких невероятных существ с других планет, которых привозили сюда мой сын
и другие исследователи.  Однако  и  самые  причудливые  из  них,  и  самые
примитивные обладали способностью трлнкать. Но здесь я не наблюдаю  этого.
Невероятно, даже противоестественно!
     - Отнюдь нет, - поспешил заверить его Лирд. - Это  просто  отклонение
от научной нормы. Возможно,  на  дальних  окраинах  Галактики,  где  часто
встречаются подобного рода животные, условия жизни таковы,  что  трлнканье
не является необходимым. Думаю, тщательное обследование в  скором  времени
разрешит эту загадку. Главное - мы доказали,  что  жизнь  существует  и  в
других областях Галактики, а не только в тесно наполненном звездами  ядре.
И  когда  настанет  время  проведения   широкоохватных   исследовательских
экспедиций, отважные первопроходцы вроде  вашего  сына  отправятся  в  эти
области, вооруженные необходимыми знаниями.
     - Послушайте! - завопил Меншип. - Вы в состоянии  услышать  меня  или
нет?
     - Можете выключить энергию, Срин, - заметил профессор. -  Нет  смысла
расходовать ее зря. Я убежден, что  у  нас  уже  столько  этого  существа,
сколько нам необходимо. Если что-то еще и должно материализоваться, то оно
прибудет за счет остаточного излучения.
     Существо  слева  быстро  повернуло  причудливый  сфероид   и   слабое
жужжание,  наполняющее  помещение,  прекратилось.  Судя   по   тому,   как
внимательно Срин разглядывал пятна света на поверхности прибора, это могли
быть только показания Меншипа.
     Клайд напряженно думал.
     Если они не в состоянии услышать его, как бы громко он не  кричал,  и
если в то же самое время  каким-то  непостижимым  образом  они  умудряются
общаться на английском языке, напрашивается  один  вывод  -  телепатия.  И
поэтому у них нет ничего, что напоминало бы рот и уши.
     Он внимательно прислушался. Казалось, в ушах звучит чистая английская
речь, голос звучен и четок. Но все-таки какое-то отличие  было...  Чего-то
не хватало, чего-то такого, что есть у свежих фруктов и нет у мороженых...
К тому же слова звучали на фоне негромкого шелеста других слов, бессвязных
обрывков предложений, которые прослушивались достаточно четко, чтобы можно
было определить, к чему они относились,  хотя  это  и  не  являлось  темой
"разговора". Меншип понял, что благодаря этому фону он и узнал о том,  что
означают на самом деле световые пятна.
     Также стало ясно происхождение  бессмысленных  звукосочетаний  -  это
были слова, которым не находилось эквивалента в английском языке.
     Пока что ничего особенно плохого не произошло. Его выдернул из теплой
постели  телепатический  чемодан  по  имени  Лирд,  имеющий   бесчисленное
множество щупальцев и глаз. И  перенес  на  какую-то  неизвестную  планету
поблизости от центра Галактики  прямо  в  светло-зеленой  пижаме.  Планета
оказалась населенной телепатами, которые  были  не  в  состоянии  услышать
Меншипа, хотя сам он с удивительной легкостью мог подслушивать их мысли. И
узнал,  что  ему  предстоит  "тщательная  проверка".  Судя  по  тому,  что
похитители  рассматривали  добычу  в   качестве   подопытного   животного,
перспектива вырисовывалась довольно неприятная. И все из-за того,  что  он
ни в малейшей степени не мог трлнкать.
     Меншип подумал и решил, что наступило время  дать  им  почувствовать,
что он - отнюдь не низшая форма жизни, по меньшей мере  -  ровня  им,  что
тоже принадлежит к избранному кругу существ, разум  которых  неоспорим,  а
коэффициент интеллекта - гораздо выше средней нормы.
     Вот только как бы это сделать?
     В голову лезли воспоминания о прочитанных в  детстве  приключенческих
повестях, где отважные исследователи высаживались на неизвестных островах,
а  коварные,  кровожадные  туземцы,  вооруженные  дубинами  или   копьями,
бросаются на них  из  зарослей  и  воинственные  крики  их  являются,  без
сомнения, прелюдией к избиению.  Поэтому  исследователям,  не  знакомым  с
языком аборигенов, приходится прибегать к жестам...
     Меншип поднял руки над головой.
     - Мой - друг, - нараспев произнес он. - Мой пришел с миром.
     Он не ожидал особого эффекта, скорее эти слова психологически  должны
были помочь ему самому и добавить искренности жесту.
     - ...записывающую  аппаратуру  тоже  можете  выключить,  -  продолжал
наставлять своего  ассистента  профессор.  -  С  этого  момента  мы  будем
дублировать все показания в специальном записывающем устройстве.
     Срин снова занялся сфероидом.
     -  Мне,  наверное,  следовало  бы  понизить  влажность.  Сухая   кожа
существа, похоже, требует сухого климата.
     - Не обязательно. У меня есть самые веские  основания  полагать,  что
это - одна из тех примитивных форм жизни,  которые  могут  существовать  в
самой  различной  среде.  Пока   что   существо   переносит   все   просто
замечательно. И мы должны быть  в  высшей  степени  довольны  результатами
эксперимента, во всяком случае, на данной стадии.
     - Мой - друг! - закричал Меншип, в отчаянии поднимая и опуская  руки.
-  Мой  -  разумное  существо!  Мой  имеет  коэффициент   140   по   шкале
Векслера-Бельвью!
     - Вы, может быть, и удовлетворены, - задумчиво промолвил  Гломч,  как
только Лирд легким  прыжком  воспарил,  подобно  огромному  одуванчику,  к
нагромождению аппаратуры под потолком. - Но  я  -  нет.  И  мне  очень  не
нравится все это.
     - Мой - разумное и дружественное  суще...  -  начал  снова  Меншип  и
чихнул. - Черт побери эту сырость, - угрюмо пробурчал он.
     - Что там такое? - требовательно спросил Гломч.
     - Ничего особенного, советник, - успокоил его Срин. - Существо делало
это и раньше. Очевидно, это - характерная для низкоорганизованных  существ
биологическая  реакция,   периодически   имеющая   место.   Что-то   вроде
примитивного   способа    поглощения    чрка.    Совершенно    исключается
предположение, что это - средство общения.
     - Общение меня совершенно не интересует, - раздраженно заметил Гломч.
- Главное - чтобы это не предваряло его агрессивных действий.
     Профессор приземлился на поверхность стола,  волоча  за  собой  моток
светящихся проводов.
     - Едва ли можно опасаться подобного рода  существ.  Боюсь,  советник,
что вы излишне позволяете недоверию к неизвестному овладевать собой.
     Меншип скрестил руки на груди и погрузился  в  беспомощное  молчание.
Очевидно, кроме телепатии, не было другого средства установить контакт. Но
каким же образом начать телепатическую  передачу  мыслей?  Чем  для  этого
воспользоваться?
     Вот если бы его докторская диссертация была по биологии  или  физике,
тоскливо подумал он, а не об "Особенностях  размера  стихосложения  первых
трех книг "Илиады", то он чувствовал бы себя гораздо тверже  на  ногах.  И
все же, будь что будет. Стоит попытаться.
     Меншип закрыл глаза, удостоверившись  предварительно,  что  профессор
Лирд не имеет намерений  приблизиться  к  его  особе  с  новыми  образцами
аппаратуры и, сморщив лоб, весь  подался  вперед,  стараясь  стимулировать
предельную сосредоточенность.
     "Проба, проба, проба... Раз, два,  три,  четыре.  Проба!  Вы  слышите
меня?" - взывал Меншип, пытаясь придать мыслительному процессу  как  можно
большую силу.
     - Не нравится мне все это, - снова  объявил  Гломч.  -  Не  нравится.
Называйте  это  предчувствием,  называйте,  как  хотите.  Но  мы   затеяли
рискованную игру с чем-то неизвестным, а этого не следовало бы делать!
     "Проба, проба! Я пытаюсь связаться с вами. Пожалуйста, отзовитесь!" -
неистовствовал Меншип.
     - Вот что, советник, - раздраженно сказал Лирд, - давайте  не  будем.
Это - чисто научный эксперимент.
     - Конечно. Но все же я уверен в существовании таких тайн,  в  которое
флефнобам не следует соваться. Чудовища  с  такой  жуткой  внешностью,  не
способные или же не желающие трлнкать, пусть остаются  в  покое  на  своих
планетах. У науки есть пределы, мой высокоученый  друг.  Или,  по  крайней
мере, должны быть. Нельзя познать непознаваемое.
     "Почему  вы  меня  не  слышите?  Отзовитесь,   Срин,   Лирд,   Гломч!
Отзовитесь, пожалуйста!" - не унимался Меншип.
     - Я  не  признаю  подобных  ограничений,  советник.  Мое  любопытство
безгранично, как сама Вселенная. А вот, кстати  и  ваш  сын.  Не  взяв  на
вооружение добрый десяток достижений науки, он вряд ли  мог  бы  совершать
свои героические подвиги в межпланетных путешествиях. Спросите у него!
     Испытывая ощущение полного поражения, но еще не потеряв  любопытства,
Меншип открыл глаза и увидел  новый  чемодан,  необычайно  узкий.  Чемодан
вскарабкался на стол.
     - Что... это? - поинтересовался новоприбывший, изогнув  над  Меншипом
пучок надменных глаз-стебельков.
     - Существо с астрономической единицы 649-301-3,  которое  мне  только
что удалось телепортировать на нашу планету, - с гордостью сообщил Лирд. -
И, представьте себе, не имея передатчика а другом конце! Признаться,  я  и
сам не понимаю, как это могло произойти, ведь предыдущие  эксперименты  не
давали результата. Впрочем, это  уже  предмет  дальнейших  исследований...
Прекрасный образец, не так ли, Рабд? И, насколько мы в состоянии судить, в
прекрасном состоянии. Теперь можете убрать его, Срин.
     - Не надо, не надо! - закричал Меншип, забыв о телепатии.
     Спускающийся  с   потолка   огромный   прямоугольник   из   какого-то
эластичного материала накрыл его. Мгновением  позже  ему  показалось,  что
поверхность стола провалилась. Концы материала прямоугольника  соединились
под ним и были скреплены Срином.
     Упакованный так же тщательно, как подарок  ко  дню  рождения,  Меншип
утешал себя мыслью, что пока что  его  оставили  в  покое...  Пока  что...
Мысль, что он является  первым  в  истории  человеком,  повстречавшимся  с
представителями внеземной расы, нисколько не утешала его.
     Во-первых, вожделенный человечеством контакт прошел на явно ничтожном
уровне   и   напоминал   ощущения   причудливо   раскрашенного   мотылька,
соприкасающегося с сачком коллекционера бабочек.
     Во-вторых, и это было гораздо более важным, такого  рода  рукопожатие
через космическое пространство могло вызвать гораздо больший  энтузиазм  у
астронома, физика или даже социолога, чем у доцента кафедры  сравнительной
литературы.
     Какие только фантазии не рождались в его голове за прожитые годы!  Но
все они касались, большей частью, различных толкований шекспировских  пьес
или споров между древнегреческими городами, каждый из которых считал  себя
родиной великого слепого поэта.
     А однажды ему даже пригрезилось, что он находится в Ясной  Поляне,  в
гостях у Толстого, и вот из сада в дом входит писатель с рассеянным  лицом
и говорит: "Мне только что  пришла  в  голову  мысль  написать  рассказ  о
вторжении Наполеона в Россию. Очень скромный, ничего вычурного. Назову его
"Война  и  мир".  В  Петербурге,  скажу  вам,  все  попадают  в   обморок.
Разумеется,  это  будет  всего  лишь  небольшой  рассказик,  хотя   потом,
возможно, я дополню его парой эпизодов".
     Но вот о путешествии на Луну или же другие планеты, не говоря  уже  о
путешествии к центру галактики, да еще в  пижаме,  он  как-то  никогда  не
думал. Нет! Ему  было  бы  гораздо  интереснее  разок  взглянуть  на  едва
различимую  с  земли  высокую  мансарду  Виктора  Гюго  в   Сен-Жерменском
предместье или посетить те острова Греческого Архипелага, где  предавалась
любви пламенная Сафо, и, время от времени, когда у  нее  было  настроение,
пела свои песни.
     Чего бы только не отдал профессор Боулз  или  любой  другой  из  этих
электронных ковыряльщиков с физического факультета за то, чтобы  очутиться
на месте Меншипа! Быть участником подлинного эксперимента,  превосходящего
своей смелостью любую гипотезу земной науки,  оказаться  лицом  к  лицу  с
техникой,  намного  опередившей  их   собственную!   Для   них,   пожалуй,
вивисекция,  которой,  как  предполагал,  содрогаясь,  Меншип,  закончится
фестиваль галактической науки,  была  бы  пределом  мечтаний  и  наилучшим
подарком. Физический факультет.
     Меншип неожиданно вспомнил причудливую  загадочную  башню,  утыканную
серыми полушариями, которую физический факультет возводил на  пустыре.  Из
своего окна в Кэллахэн-Холле он регулярно наблюдал  за  тем,  куда  уходят
правительственные ассигнования на исследования в области лучевой техники.
     Вчера вечером, когда башня поднялась до уровня окна его комнаты,  ему
подумалось, что она больше похожа на средневековую осадную башню,  чем  на
современное средство коммуникации.
     Однако теперь, выслушав суждения Лирда о том, что никогда  прежде  не
удавалось осуществить одностороннюю телепортацию, он задумался над тем,  а
не  явилась  ли  эта  башня,  глядевшая  в  его   спальню   нагромождением
электронной машинерии, ответственной за  весь  этот  кошмар?  Может  быть,
именно она добавила недостающее для телепортации необходимое звено, что-то
вроде снижения антенны заземляющего провода? Если  бы  он  хоть  чуть-чуть
разбирался в физике!
     И что бы было? Помогло бы ему  знание  некоторых  подробностей  этого
процесса: мегавольты, ампераж и тому подобное?
     Нет, он так и оставался бы мерзким, плоскоглазым чудовищем,  лишенным
разума, которое случайно выковыряли из далеких глубин Вселенной...
     Охваченный отчаянием, он с силой  дернул  за  материал,  которым  был
обернут. В пальцах остались два небольших кусочка.
     Чтобы хорошенько рассмотреть их, света  было  маловато,  но  ощущения
позволили сделать безошибочный вывод -  бумага!  Или  же  что-то,  на  нее
похожее.
     Это  имело  определенный  смысл.   Поскольку   конечности   флефнобов
представляли  из  себя  всего  лишь  нежные  щупальца,  заканчивающие  или
глазами,  или  заостренными  кончиками,  бумажного   мешка   было   вполне
достаточно, чтобы гарантировать, с их точки зрения, полнейшую безопасность
в отношении бегства экспоната.
     Внутри этого мешка их щупальцам было  бы  не  за  что  ухватиться,  а
мышцы, по-видимому, не обладали достаточной силой, чтобы проткнуть бумагу.
     Зато у него силы было достаточно, хотя  он  никогда  не  считал  себя
атлетом, но явно не сомневался в своей способности силой проложить путь из
бумажной клетки.
     Эта мысль ободрила Меншипа, хотя  реальной  пользы  от  нее  было  не
больше, чем от "гениальной" догадки относительно роли башни на пустыре.
     Если  бы  только  существовал  какой-нибудь  способ   передачи   этой
информации! Может быть, тогда бы  они  поняли,  что  "Безмозглый  Ужас  из
Гиперпространства" обладает  некоторыми  интеллектуальными  способностями,
достаточными для того, чтобы высвободиться  из  их  плена,  и  сумели  бы,
разобравшись, отослать его назад, на Землю. Если бы, разумеется, пожелали.
     Но он не обладал способностью передавать информацию. Все, на  что  он
был пригоден - это ее воспринимать. Тяжело вздохнув, Меншип настроился  на
прием.
     Он аккуратно разгладил пижаму. Не столько ради того, чтобы  показать,
насколько искусно она пошита,  сколько  вследствие  мучительного  приступа
ностальгии.  И  неожиданно  осознал,  что  это  дешевое  зеленое   одеяние
стандартного покроя стало единственным артефактом, сохранившимся у него от
прежней жизни. Единственный, так сказать, сувенир, которым  он  обладал  -
продукт цивилизации, породившей Тамерлана и "Войну и мир"...
     -  Что  касается  меня,  -  заметил  сын  Гломча,  -  то  я  оставляю
инопланетных чудовищ в покое, если они окажутся такими  же  мерзкими,  как
этот  экземпляр.  Но,  в  отличие  от  папаши,  меня  ничуть   не   пугает
непознанное. И все же я не в состоянии убедить себя, профессор,  что  все,
что вы здесь делаете, может  иметь  какой-нибудь  по-настоящему  серьезный
результат.
     Меншип  обрадовался,  что  бумажный  барьер   ничуть   не   ослабляет
возможность слышать мысли похитителей.
     Рабд после недолгого молчания продолжал:
     - Надеюсь, я не слишком огорчил вас, сэр. Но таково мое мнение.  Я  -
практический флефноб, и верю только в реальные вещи.
     -  Как  это  "ничего  по-настоящему   серьезного"?   -   вознегодовал
профессор.  -  Величайшей  задачей  нашей  науки  является   осуществление
путешествия в удаленные районы галактики. Вы не хуже меня знаете,  что  мы
пока в состоянии путешествовать между 44 планетами нашей системы и недавно
осуществили полет к нескольким соседним  звездам,  однако  путешествие  на
родину  этого  образца  остается  на   сегодняшний   день   фантастическим
проектом...
     - Верно! - довольно резко перебил его Рабд. - И почему? Ведь не из-за
того же, что у нас нет кораблей, способных совершить такое путешествие?  С
тех пор, как был изобретен двигатель Бальвонна, любой корабль военного или
торгового  флота,  даже  мой  крошечный  разведчик   с   тремя   ракетными
ускорителями может  пересечь  космос  вплоть  до  астрономической  единицы
649-301-3 и вернуться назад, нисколько не перегрев двигатели. Но мы  этого
не делаем. И есть на то серьезные причины!
     Теперь  Клайд  Меншип  прислушивался  или,  вернее,  принимал,  столь
внимательно, что казалось, будто оба полушария  его  мозга  слиплись.  Его
чрезвычайно  интересовала  астрономическая  единица   649-301-3   и   все,
посредством чего  туда  можно  было  бы  добраться,  независимо  от  того,
насколько несуразным с точки зрения преобладающих на Земле стандартов  мог
показаться метод транспортировки.
     - И причина, разумеется, - продолжал молодой исследователь, -  весьма
прозаична. Умственное расстройство. Старое доброе  умопомешательство.  Все
двести  лет,  связанных  с  космическими  путешествиями,  мы  топчемся   в
окрестностях собственной планеты.  Стоит  нам  удалиться  на  мизерный  20
световых лет от ее поверхности, - и мы тотчас же сходим  с  ума,  начинаем
вести себя, как умственно отсталые дети и,  если  сейчас  же  не  повернем
назад, можем свихнуться полностью.
     Конечно, догадался Меншип. Телепатическая  раса  привыкает  с  самого
раннего детства к полю мышления планеты,  полю,  непрерывно  существующему
все время. Они полностью зависят от телепатии как средства общения, у  них
никогда не возникало необходимости развития какого-либо другого способа. И
какое одиночество, какое крайнее отчуждение должны они  испытывать,  когда
корабль достигает той удаленной точки, в которой они уже  не  в  состоянии
поддерживать контакт с полем планеты!
     Запомним эту цифру!
     Меншип пришел в состояние приятного возбуждения.
     Возьмем  теперь  их  систему  образования.   О   ней   можно   только
догадываться,   однако   с   изрядной   степенью   достоверности   следует
предположить, что обучение  должно  быть  чем-то  вроде  упорядоченного  и
непрерывного умственного насыщения, причем насыщения взаимного.  Каким  бы
способом ни  осуществлялось  образование,  оно,  вероятнее  всего,  делало
ударение на сопричастии отдельного индивидуума с  группой.  И  стоит  этой
сопричастности стать достаточно слабой  вследствие  барьера,  создаваемого
помехами  или  непреодолимыми  межзвездными   расстояниями,   у   флефноба
неизбежно наступает разрушение психики.
     Но все это было несущественно. Главное  -  космические  корабли.  Они
существуют, следовательно, существует возможность вернуться  на  Землю,  в
университет Келли, где ему уже грезилась со временем должность  профессора
кафедры сравнительной литературы.
     Впервые искра надежды затеплилась в его  груди.  Но,  как  только  ум
допустил такую возможность, присущая ему сметливость  сразу  же  поставила
под сомнение созданный причудливой игрой воображения выход из  сложившейся
ситуации,  напомнив,  что  его  технические   способности   заставили   бы
ухмыльнуться синантропа и возмущенно фыркнуть неандертальца. Сможет ли  он
разобраться в механизмах конструкций, созданной намного  более  технически
развитой  цивилизацией  флефнобов,  неизбежно  связанных  с   чрезвычайным
своеобразием хозяев? Меншип был вынужден  угрюмо  признать,  что  вся  эта
затея является практически неосуществимой.
     Однако в ответ на доводы логики он послал логику ко всем чертям.
     Возьмем, например, Рабда. Он мог бы свободно переправить  Меншипа  на
Землю, если бы посчитал это стоящим делом и, если  бы  с  ним  можно  было
общаться. Что могло бы его заинтересовать? Очевидно, упомянутое умственное
расстройство.
     - Если бы вы нашли против этого средство, - урезонивал он Лирда, - то
я от души приветствовал бы это. Ибо иначе мы  вынуждены  сидеть  здесь  на
привязи. Вот, что я имею в виду под настоящей практической  проблемой.  Но
когда вы тащите этот забытый богом кусочек  протоплазмы  из  его  дыры  на
другом краю галактики и спрашиваете у меня, что я об этом  думаю,  я  могу
вам ответить только одно - ничего. Ничего не думаю.
     Меншип уловил нотки согласия в мыслях Гломча.
     - Я согласен с тобой, сынок! Это не только непрактично - это  опасно.
Полагаю, что сумею заставить других членов  совета  согласиться  со  своей
точкой зрения. Уже и так  на  этот  проект  израсходовано  чересчур  много
средств.
     Резонансный пик интенсивности их  мышления  стал  понемногу  спадать.
Меншип понял, что они покидают  лабораторию.  Откуда-то  издали  донеслось
отчаянное "однако... однако..." Лирда и вопрос, адресованный Гломчем сыну:
     - А где малютка Тект? Я полагал, что она должна быть с тобой.
     - Она на взлетном поле, следит за окончательной заправкой корабля,  -
ответил  Рабд.  Ведь  сегодня  вечером   мы   отправляемся   в   свадебное
путешествие.
     - Замечательная женщина! - "Голос" Гломча теперь едва доносился. - Ты
- очень удачливый флефноб.
     - Знаю, папуля! - самоуверенно ответил Рабд. -  Самый  богатый  набор
щупалец-глазок по эту сторону Гансибоккля - и все они мои, все мои!
     - Тект - самая обаятельная и умная из флефнобок, но мне не  нравится,
что ты сводишь все  к  количеству  щупалец-глазок,  -  недовольно  заметил
Гломч. - У нее множество других великолепных качеств.
     - Вовсе нет, папа! - с жаром заверил его Рабд. -  Вовсе  нет.  Подбор
пары очень  важен  для  меня.  И  серьезен.  Я  подошел  к  нему  со  всей
ответственностью. Но тот факт, что  у  Тект  более  176  омываемых  нежной
слизью щупалец, каждое  из  которых  заканчивается  прелестным  прозрачным
глазиком, поверь  мне,  ничуть  не  повредит  нашим  отношениям.  Как  раз
наоборот!
     - Суеверный старый хрыч и нахальный молодой хлыщ,  -  раздался  вдруг
поблизости "голос" профессора. - Но  они  могут  добиться  того,  что  моя
работа будет прекращена, Сирн. И как  раз  тогда,  когда  в  ней  появился
положительный результат. Поэтому нам придется сейчас предпринять кое-какие
контрмеры!
     Меншипу, однако, были совсем не интересны эти  давно  приевшиеся  ему
академические дрязги. Он делал отчаянные попытки не потерять мысли  Гломча
и Рабда. И не потому, что его так уж сильно интересовали советы старикашки
в отношении того, как вести умеренную и счастливую половую жизнь.
     В состояние глубокого душевного волнения его ввергли побочные  мысли,
сопровождавшие невзначай брошенные Рабдом слова о последних приготовлениях
к  отлету.  В  другой  части  рассудка  флефноба   ассоциативно   возникла
конструкция небольшого корабля, его обслуживание и, самое главное,  органы
управления.
     Всего лишь на  несколько  секунд  промелькнула  панель  управления  с
разноцветно мигающими сигнальными лампочками и начало давно  разработанной
и  постоянно  повторяемой  инструкции:   "Прогрейте   двигатели   привода,
провернув сначала самые верхние три цилиндра... Теперь внимание!"
     Это было нечто вроде подсознательной мысленной картины, подобной той,
которую он уловил от Срина, когда догадался, что световые узоры, на  сфере
являются показаниями приборов. Очевидно, его чувствительность к восприятию
мыслей флефнобов  была  настолько  велика,  что  он  улавливал  не  только
полностью сформированные фразу, но и то, что происходило в подсознании, во
всяком случае, в тех его верхних  слоях,  которые  составляют  личность  и
память.
     Кроме того, несмотря на то, что  он  все  еще  находится  здесь,  ему
удается  проникать  в  глубины  мозга  флефнобов  на  немалом  расстоянии.
Следовательно, стоит немного отточить это умение - и он сможет проникать в
мозг любого на этой планете!
     От этой мысли у Меншипа захватило дух. Его эго,  не  отличавшееся  до
сих пор особой силой, было подвергнуто яростной  бомбардировке  в  течение
прошедшего получаса под презрительными взглядами сотен  бирюзовых  глазок.
Личность,  страдающая  от  бессилия  почти  всю  свою  жизнь,   неожиданно
обнаружила, что может  держать  судьбу  целой  планеты  в  полости  своего
черепа.
     От этого ощущения ему стало гораздо  лучше.  Каждая  крупица  знаний,
которыми обладали флефнобы, становилась теперь его легкой добычей. Чего же
захотеть, например, для начала!
     Размечтавшийся Меншип вспомнил, где находится, и его эйфория исчезла,
как огонек, погашенный плевком спички.
     Единственная информация, которую необходимо получить,  заключается  в
том, как побыстрее добраться домой!!!
     Единственное на данный момент  существо,  способное  помочь  в  этом,
направлялось в компании отца к готовому к взлету  кораблю.  Наступившее  с
той  стороны  молчание  свидетельствовало,  что  оно  вышло   за   пределы
телепатического восприятия.
     Из груди Меншипа вырвался хриплый, наполненный страстью и болью крик,
похожий на вопль быка, который уткнулся на  огромной  скорости  во  что-то
мягкое и был вынесен по инерции вперед, успев заметить  краем  глаза,  как
служители оттаскивают раненого матадора. Именно с  таким  мычанием  Меншип
рванулся, одним могучим движением разорвал бумагу и вскочил на ноги.
     -  ...семь  или  восемь  цветных  диаграмм,  представляющих   историю
телепортации  до  проведения  этого   эксперимента,   -   наставлял   Лирд
ассистента. - А если бы у вас нашлось время, чтобы выполнить эти диаграммы
пространственными, ручаюсь, что это произвело бы большее  впечатление.  Мы
вовлечены в сражение, Сирн, и нам приходится пускать в ход любое оружие...
     Мысли его прервались, как только один из стеблей-глаз  развернулся  в
сторону Меншипа. Мгновением позже весь комплект щупалец-глаз,  а  затем  и
аналогичный комплект ассистента, со свистом рассекая воздух, повернулся  в
сторону  стола  и  замер,  подрагивая,  сфокусировавшись   на   неожиданно
появившемся существу.
     - Святой Кворм! - едва пискнул трепещущий под напором мыслей рассудок
профессора. - Плоскоглазое чудовище! Оно высвободилось!
     - Из прочной бумажной клетки! - с ужасом добавил Срин.
     Лирд принял решение.
     - Бластер! - скомандовал он. - Дайте мне бластер, Сирн! Независимо от
судьбы нашего проекта, мы не имеем ни малейшего права на риск, имея дело с
таким существом, находясь в густонаселенной части города. Стоит только ему
прийти в ярость...
     Продолговатый черный чемодан  его  тела  задрожал.  Быстро  произведя
регулировку какого-то причудливо завитого инструмента, профессор навел его
на Меншипа.
     А тот замер в нерешительности, продолжая стоять. Он  никогда  не  был
человеком действия в любом смысле этого слова, и сейчас обнаружил, что, по
сути, ошеломлен перспективой задуманных решительных действий.
     Во-первых,  он  не  имел  ни  малейшего  понятия,  в  какую   сторону
направились Гломч и его отпрыск. Во-вторых, вокруг не было  ровным  счетом
ничего, хотя бы отдаленно напоминающего  дверь...  Был,  правда,  какой-то
зигзагообразный узор-углубление в противоположной стене...
     И вдруг Меншип заметил направленное на него, хотя  и  решительно,  но
все же с каким-то непрофессиональным волнением,  приспособление.  Рассудок
его, мгновение назад практически не интересовавшийся обменом мыслями между
профессором и его ассистентом, внезапно  осознал,  что  сейчас  он  станет
первой и, скорее всего, неизвестной жертвой Войны Миров.
     - Эй! - завопил он, начисто забыв о своем жалком неумении общаться  с
флефнобами. - Я только хотел бы встретиться с Рабдом! Я вовсе не собираюсь
приходить ни в какую ярость!
     Лирд  что-то  сделал  с  изогнутым,  похожим  на   часовую   пружину,
инструментом, что, скорее  всего,  было  эквивалентом  нажатия  на  спуск.
Одновременно он закрыл глаза.
     Это, как понял позже Меншип, когда у него появилось место и время для
размышлений, спасло ему жизнь. И еще громадный  прыжок.  Мгновением  позже
миллионы красных точек с треском вырвались из бластера и пронеслись  рядом
с отворотами пижамы цели, вонзившись в один из нижних сводов помещения.  В
нем беззвучно появилось отверстие диаметром в добрых полметра. Сквозь него
показалось ночное небо планеты.
     В груди Меншипа все заледенело. За всю свою жизнь он не испытывал еще
такого всеобъемлющего страха.
     - Э... Эй, - прохрипел он.
     - Пожалуй, слишком мощный заряд, профессор, - не без ехидства заметил
срин. - Попробуйте еще раз, уменьшив заряд.
     - Спасибо, - с благодарностью произнес Лирд.
     Он поднял свой инструмент и еще раз прицелился.
     Меншип понял, что погиб. Двигаться он был не в  состоянии  и  застыл,
вытаращив на профессора переставшие быть плоскими глаза.
     Флефноб снова стал возиться со  спусковым  механизмом  оружия.  Мысли
Меншипа остановились, каждая мышца тела невыносимо напряглась...
     Неожиданно Лирд затрясся и заскользил  назад  по  поверхности  стола.
Оружие выпало из щупалец и разбилось  на  множество  покатившихся  во  все
стороны спиралек.
     - Срин! - издал вопль его мозг. - Чудовище... Его глаза источают...
     Чемодан разломился, показалась липкая светло-голубая слизь.  Щупальца
опали, глаза стали мутно-коричневыми.
     - Срин! -  испустил  мольбу  затухающий  рассудок.  -  Помоги  мне...
чудовище является... помоги мне... помо...
     Он  растворился.  Не  осталось   ничего,   кроме   темной   жидкости,
испещренной голубыми полосками. Журча, она потекла по столу и стала капать
с его загнутого края.
     Меншип смотрел на все это, полностью осознав только одно - что он все
еще жив.
     Мозг  Срина  вспыхнул  безумным,   безотчетным   страхом.   Ассистент
заскользил по столу на трепещущих щупальцах, приостановился на мгновение у
бугорчатых наростов, чтобы зацепиться, а затем подпрыгнул  и  по  огромной
дуге  понесся  к  дальней  стенке   помещения.   Зигзагообразные   впадины
молниеносно слегка расширились, пропуская его тело наружу.
     Значит,  вот  это   и   было   "дверью".   Меншип   испытал   немалое
удовлетворение от выполненного им  дедуктивного  умозаключения  на  основе
столь скудных исходных данных. Весьма, весьма...
     Затем его мысли вернулись к тому,  что  могло  произойти  несколькими
мгновениями раньше, и все тело затряслось. Он мог стать мертвым  -  грудой
растерзанной плоти и обуглившихся костей. Что же произошло?
     Лирд первый раз  промахнулся.  Как  раз  тогда,  когда  он  собирался
выстрелить  во  второй  раз,  что-то  поразило  его.  Но  что  именно?   В
распоряжении Меншипа не было никакого оружия и  ни  одного,  насколько  он
понимал, союзника на этой планете...
     Стоп. А о чем там  "кричал"  профессор,  прежде  чем  превратиться  в
густой туман? Что-то о глазах Меншипа. Будто они что-то испустили.
     Все еще ошарашенный, несмотря  на  испытанное  облегчение,  вызванное
неожиданным спасением, он не мог не ощущать некоторого раскаяния по поводу
исчезновения  Лирда.  По  своему  профессиональному  статусу  флефноб  был
единственным существом  своей  расы,  к  которому  Меншип  испытывал  хоть
какую-то симпатию. Он даже почувствовал нечто, похожее на ощущение вины.
     Различные  бессвязные  мысли,  которыми  он  непроизвольно   увлекся,
внезапно  исчезли,  уступив  место  одному  в   высшей   степени   важному
наблюдению.
     Зигзагообразный дверной проем, сквозь который пробкой  вылетел  Срин,
начал  закрываться.  А  это,  насколько   было   известно   Меншипу,   был
единственный выход из этого помещения.
     Оттолкнувшись от края стола, он  резким  прыжком  достиг  сужающегося
промежутка, готовый локтями и ногтями проложить себе  путь  сквозь  стену,
если это окажется необходимо.
     Он был решительно настроен покинуть это помещение, выбраться из  него
до  тех  пор,  пока   его   окружит   флефнобская   полиция,   вооруженная
эквивалентами слезоточивого  газа  и  пулеметов.  И  еще  необходимо  было
догнать Рабда и получить у него два-три урока  пилотирования  космического
корабля.
     Но,  как  только  Меншип  приблизился  к  проему,  он   снова   начал
расширяться. Что-то вроде фотоэлемента.
     Бросившись сквозь проем, он впервые очутился на поверхности  планеты.
Над головой сияло ночное небо, от зрелища  которого  у  Меншипа  захватило
дух, и он  на  некоторое  время  даже  позабыл  о  необыкновенном  городе,
простиравшемся вокруг.
     На небе было так много звезд, как  будто  кондитер  высыпал  на  него
мешок сахара, и каждая крупинка сверкала так ярко, что было светло, как  в
ранние сумерки. Луны не было, но ее отсутствие как-то совсем не ощущалось.
Здесь, в центре галактики, не просто видишь звезды.  Скорее  живешь  среди
них.
     Новое ощущение заставило его опустить  взгляд  -  ощущение  воды  под
ногами. Оно  не  обмануло  -  Меншип  стоял  посреди  неглубокого  ручейка
красноватой жидкости, текущей между скругленными зданиями. Канализационный
сток? Подвод воды к домам? Скорее всего, ни то, ни другое. Возможно, нечто
такое, что не имеет никакого отношения к человеческим нуждам.  Потому  что
параллельно  текли  другие   цветные   ручьи   -   зеленоватые,   лиловые,
ярко-розовые.  На  уличном  перекрестке  в   нескольких   метрах   впереди
красноватый ручей уходил в сторону, в какой-то  переулок,  а  по  главному
руслу вместо него текли новые цветные потоки.
     В напоминавшей губку атмосфере мокрыми были не  только  ноги.  Пижама
прилипла к  телу,  влага  настолько  затуманила  глаза,  что  их  пришлось
протереть тыльной стороной ладони.
     И все же, что представляют собой эти ручейки?
     Меншип вспомнил, что с момента  появления  на  этой  планете  ему  не
довелось увидеть ничего,  хотя  бы  отдаленно  напоминающего  человеческую
пищу. Но и ничего такого, что свидетельствовало бы о наличии  у  флефнобов
желудка, не говоря уж об их ртах. Так, может,  они  поглощают  питательные
вещества поверхностью кожи, всасывают их из текущих  по  улицам  ручейков?
Красный, возможно - мясо, зеленый - овощи, а на десерт...
     Он сжал кулаки и встрепенулся.  Нет  времени  философствовать!  Всего
через несколько часов его  ожидают  голод  и  жажда.  И,  помимо  этого  -
яростная погоня. Поэтому нужно поспешить с решением.
     Опять, протерев глаза, он огляделся. Улицы  казались  пустыми.  Может
быть, флефнобы боятся темноты, и независимо от степени  респектабельности,
забираются в постель, чтобы во сне переждать темень? Может быть...
     Рабд!
     Нужно разыскать Рабда. Вот начало  и  конец  любого  решения  стоящей
перед ним задачи с момента материализации на лабораторном столе профессора
Лирда.
     Меншип попытался мысленно "прослушать" окрестности.  И  мозг  тут  же
окатил поток разнообразных мыслей ближайших к нему обитателей города.
     "Все в порядке, дорогая, все в порядке. Если тебе не хочется гадлать,
то не станем. Займемся чем-нибудь другим, дорогая..."
     "Ох уж этот ловкач Богр! Завтра я ему устрою такое, что..."
     "У тебя есть три замжкинса? Я хочу заказать пересылку..."
     "Богр закатится сюда завтра утром, полагая, что все  так  же,  как  и
прежде. Интересно, придет ли он в изумление, или..."
     "Ты мне нравишься, Нернт, очень нравишься! Именно  поэтому  я  считаю
своей обязанностью сказать тебе честно, как другу..."
     "Нет, дорогая, я вовсе не имею в виду, что мне  не  хочется  гадлать.
Мне показалось, что  это  тебе  не  хочется.  Я  пытаюсь  входить  в  твое
положение, ты же  сама  просила  об  этом.  Разумеется,  мне  хотелось  бы
погадлать. Только пожалуйста, не гляди на меня так, будто..."
     "Послушайте, я могу поколотить любого флефноба, который..."
     "По правде говоря, Нернт, мне кажется, что ты  единственный,  кто  об
этом ничего не знает. Все остальные - знают, и..."
     "И вы испугались? Что ж, давайте по двое. Валяйте, валяйте..."
     И никаких признаков Рабда! Меншип осторожно двинулся вперед по улице,
с хлюпаньем разбрызгивая мелкие ручейки. Стоило ему близко подойти к стене
большого  темного  здания,  как  в  ней  открылся  зигзаообразный   проем,
приглашая войти. Поколебавшись немного, Клайд осторожно шагнул вперед.
     Внутри тоже никого не  было.  Может,  флефнобы  спят  в  каком-нибудь
специально предназначенном для этого здании? Да и спят ли они  вообще?  Не
мешало бы пристроиться к какому-нибудь  подходящему  мозгу  и  постараться
что-нибудь разузнать. Любая информация может  оказаться  в  данном  случае
полезной.
     Здание было похоже на склад - уставлено  стеллажами.  Стены,  однако,
были голыми. Похоже на то, что у этих существ имелся запрет на  то,  чтобы
прислонять  к  ним  предметы.  Стеллажи  крепились  на  высоких  подпорках
разнообразной формы, поднимавшихся в центральной части помещения.
     Меншип подошел к ближайшей полке, бывшей  вровень  с  его  грудью.  В
белых, похожих на фарфоровые, чашах размещались десятки массивных  зеленых
шаров.
     Пища? Может быть. Они напоминали что-то съедобное, вроде лимонов.
     Он протянул руку и поднял один из шаров, но тот  внезапно  распростер
крылья в взмыл к потолку. Все остальные "лимоны" поступили так  же,  вроде
сферических птиц, чьи гнезда  потревожили.  Достигнув  купола,  венчавшего
здание, шары, казалось, куда-то исчезли.
     Меншип поспешно ретировался через любезно отворившийся проем.

     Очутившись снова на улице, он почувствовал,  что  что-то  не  так.  В
темноте  витало  какое-то  бурлящее  возбуждение,  напряженное   ожидание.
Прислушавшись, он уловил редкие неоформившиеся мысли.
     И вдруг беспокойство сгустилось в грандиозный мысленный крик, едва не
оглушивший его.
     "Добрый вечер!
     Прослушайте экстренный выпуск последних известий!
     Всепланетную телепатическую передачу ведет Пукр, сын Кимпа.
     Самые свежие новости о плоскоглазом чудовище!
     В сорок три скима после беблворта, сегодня вечером,  это  создание  с
астрономической единицы 649-301-3 было материализовано профессором  Лирдом
в ходе выполнения опытов  по  односторонней  телепортации.  Исполняя  свои
служебные обязанности, в качеств свидетеля  опыта  присутствовал  советник
Гломч. Заметив агрессивное поведение чудовища, он  тотчас  же  предупредил
Лирда об опасности, которая может возникнуть, если немедленно не умертвить
хищника.
     Но Лирд пренебрег предупреждением, и  позже,  после  ухода  советника
вместе со  своим  сыном  Рабдом,  известным  межпланетным  исследователем,
чудовище пришло в необузданное буйство.  Вырвавшись  из  прочной  бумажной
клетки, оно обрушило на профессора неизвестное  высокочастотное  мысленное
излучение, которое, казалось,  испускалось  из  его  невообразимо  плоских
глаз. В настоящее время над этим аспектом  проблемы  лихорадочно  работают
наши лучшие психофизики.
     Профессор Лирд жизнью заплатил за  свою  научную  любознательность  и
пренебрежение к предупреждению, основанному  на  опыте  советника  Гломча.
Несмотря на отчаянные попытки Срина, ассистента Лирда, смелым  отвлекающим
маневром спасти своего старого  учителя,  профессор  погиб  самым  ужасным
образом в результате безжалостной  атаки  чудовища.  Убедившись  в  смерти
любимого руководителя, Срин с боем успел своевременно отступить.
     Это инопланетное чудовище с  его  невероятными  способностями  теперь
находится на свободе в нашем городе!
     Просим всех граждан проявлять спокойствие и  не  поддаваться  панике.
Как только власти выработают  надлежащий  план  действий,  они  тотчас  же
приступят к его осуществлению. Самое главное - оставайтесь спокойными!
     Тем временем Рабд, сын Гломча, отложил свой свадебный полет,  который
должен был начать сегодня ночью. Как вы  знаете,  он  сочетался  браком  с
Тект, дочерью хилпа - выдающейся звездой фнеша и блелга с южного материка.
Рабд взялся возглавлять  отряд  флефнобов-добровольцев,  которые  намерены
направиться в тот район города, где расположены научные учреждения и где в
последний раз видели чудовище. Их цель - уничтожение его до того, как  оно
начнет размножаться.
     По поступлении свежих новостей я возобновлю свою передачу.
     На этом заканчиваю, мои дорогие реципиенты".
     Теперь у Меншипа не оставалось ни малейшей надежды на то,  что  можно
будет каким-то образом войти в  контакт  с  этими  существами  и  спокойно
договориться о способах и возможностях отправки  его  домой.  Хотя  именно
этого все искренне, скорее всего, желали бы.
     Но с этого момента главный лозунг дня - "Изловить чудовище!"
     И это его совершенно не устраивало!
     Впрочем, теперь отпала необходимость разыскивать Рабда. Он сам  будет
искать встречи с Меншипом, вооруженный до зубов...
     Поэтому Клайд принял решение пока  что  спрятаться.  Он  пошел  вдоль
стены ближайшего дома, пока в ней не  открылся  проем.  Скользнув  внутрь,
проследил, чтобы дверь закрылась и огляделся.
     Место показалось ему подходящим.  В  центре  помещения  располагалось
большое количество крупных тяжелых предметов, и все они, насколько он  мог
судить, были неодушевленными и достаточно непрозрачными. Втиснувшись между
двумя предметами, Меншип с тоской понадеялся, что органы чувств  флефнобов
не располагают какими-либо неизвестными земной науке способами обнаружения
цели.
     А какими же неизвестными флефнобской науке способностями обладает  он
сам? Что за чепуху относительно высокочастотного мысленного излучения  нес
комментатор? Лично Меншип ничего не  ощутил,  однако  Лирд  перед  смертью
успел отметить какой-то эффект.
     Может быть, это какой-то  побочный  продукт  человеческого  мышления,
улавливаемый только флефнобами и чрезвычайно  вредный  для  них?  Ведь  он
может настраиваться на их мышление, в то время как этим существам не  дано
проникнуть в его череп. И, может быть, единственный  способ  заставить  их
осознать наличие  у  него  разума  и  заключается  в  каком-то  чудовищном
ментальном воздействии, которое буквально разрывает их на части!
     Однако сам он, очевидно, не в состоянии по собственной воле  включать
и отключать это излучение - ведь  профессор  был  невредим,  пока  сам  не
выстрелил первый раз.
     Внезапно для Меншипа донеслись обрывки чьих-то взволнованных  мыслей.
Источник их находился где-то снаружи, на улице.
     Рабд!
     - Трое пусть направятся дальше, - скомандовал молодой офицер.  -  Для
прикрытия боковых улиц мне понадобятся  двое.  Не  тратьте  слишком  много
времени на обыск зданий. Я уверен, что чудовище затаилось на  какой-нибудь
темной улице, подкарауливая новую жертву.  Со  мной  пойдут  Танжи,  Зогт,
Льюв. Держите кончики щупальцев наготове - эта тварь невообразимо  опасна.
Не забывайте, что  мы  должны  уничтожить  ее  до  того,  как  она  начнет
размножаться.
     Меншип  непроизвольно  издал  вздох  облегчения.  Они  не  собираются
обыскивать дома. Следовательно, у него есть немного времени.
     Он мысленно последовал за Рабдом. Это было совсем не трудно  -  нужно
было сосредоточиться на его  мыслях  и  не  обращать  внимания  на  других
флефнобов.
     "Следуй  за  разумом  Рабда!  За  мыслями  Рабда!  Вот  так!  Это   -
подсознание... А это - отделы памяти... Нет, только не эта ерунда об особе
женского пола, состоящая только из глаз и мягких ослизлых щупальцев,  черт
побери!
     Блоки памяти...
     Старые воспоминания...
     ...когда производится посадка на планеты типа С-12...
     Не то! Чуть глубже!
     Вот!!!
     ...чтобы  произвести  продувку  переднего  двигателя,  нужно   слегка
нажать..."
     Меншип прочесал все содержание руководства по управлению звездолетом,
находившееся в памяти Рабда, то и дело останавливаясь, чтобы  более  четко
уяснить то или иное понятие,  затуманенное  терминологией  флефнобов,  или
чтобы выбросить из поля  зрения  фривольные  мысли  в  отношении  Тект,  о
которые он непрерывно спотыкался.
     Теперь он обладал достаточным количеством знаний, чтобы  пилотировать
корабль в пределах обычных для человека представлений.  И  ощутил  в  себе
некоторую уверенность.
     Но как отыскать корабль?
     А очень просто! Добрая старая энциклопедия Рабд,  разумеется,  должна
помнить, где располагается корабль.
     Так Меншип и поступил. С  искусством,  которое,  казалось,  вернулось
после многих веков забвения,  он  обшарил  все  закоулки  памяти  в  мозгу
флефнобов, отбрасывая ненужное:
     "...ручей  цвета  индиго  протяженностью  в  пять  кварталов.   Затем
свернуть вдоль первого сливающегося с ним красного..."
     Весьма  приятная   прогулка   для   скучающего   профессора   кафедры
сравнительной литературы, у которого до этой странной ночи  был  такой  же
опыт телепатии, как  и  охоты  на  африканских  львов!  Но,  возможно,  об
отсутствии  опыта  можно  говорить  только   в   отношении,   сознательной
телепатии, в то время как человеческий  разум  привычен  к  чему-то  вроде
постоянного  подсознательного  зондирования  психики   других   людей,   а
столкнувшись с существами, мысли которых очень легко  воспринимать,  разум
человека способен быстро освоиться с дремавшей до сих пор способностью.
     Что  ж,  это  очень  интересно,  но  все  же  далековато   от   сферы
исследований литературоведа. И  не  имеет  никакого  отношения  к  решению
непосредственно стоящей перед ним задачи.
     Задача заключается в том, чтобы незаметно ускользнуть из этого здания
прямо перед носом у караулящих снаружи флефнобов. Ведь не исключено и  то,
что в любой момент к ликвидации столь опасного существа  будет  привлечена
полиция.
     Меншип осторожно выбрался из своего  убежища.  Зигзагообразный  проем
раздвинулся, и он нос к  носу  столкнулся  с  усеянным  щупальцами  черным
чемоданом.
     Флефноб быстро  пришел  в  себя  и  направил  на  него  уже  знакомое
спиральное оружие, лихорадочно  заводя  пружину.  Землянин  остолбенел  от
страха. Погибнуть сейчас, после всего того, через что он уже прошел...
     Мозг флефноба затрепетал и издал вопль:
     - Плоскоглазое чудовище! Я нашел его! Его глаза... его глаза...
     Через секунду от него не  осталось  ничего,  кроме  лужицы  жидкости,
подрагивающей в небольшой выбоине у стены здания. Не  оборачиваясь  назад,
Меншип побежал.
     Сноп красных точек с треском пронесся над его плечом и проделал  дыру
в стене  здания.  Тогда  он  завернул  за  угол  и  побежал  еще  быстрее.
Телепатические крики сзади затихали -  видимо,  человеческие  ноги  больше
приспособлены к перемещению тела, чем щупальца.
     Ручьи нужного цвета указывали дорогу к кораблю. Несколько раз на пути
Меншипа встречались флефнобы, но никто из них вооружен не  был.  При  виде
его  они  обвивали  щупальцами  свои  чемоданы,  прижимались  к  стене  и,
пробормотав что-то вроде "Кворм! Кворм,  спаси  меня...",  похоже,  теряли
сознание.

     "Пукр, сын Кимпа, сообщает последние новости о плоскоглазом чудовище.
     Первое.  Совет  пожелал,  чтобы  я  оповестил  всех,   кто   еще   не
проинформирован по бленч-каналам, о том,  что  в  городе  введено  военное
положение.
     Повторяю: военное положение! Никто из граждан не должен появляться на
улицах  впредь  до  особого  уведомления.  К  городу  в  спешном   порядке
подтягиваются подразделения армии и космического флота,  а  также  тяжелые
майцельтоверсы. Не мешайте им. Освободите все улицы!
     Плоскоглазое чудовище совершило еще одно нападение. Всего лишь десять
коротких скимов тому назад оно поразило Льюва,  сына  Ифга,  в  схватке  у
Здания Колледжа Передовой Туркаслерогии и едва не растоптало  Рабда,  сына
Гломча,  который  отважно  бросился  под  его  нижние  конечности,   чтобы
задержать хищника. Тем не  менее,  знаменитый  исследователь  уверен,  что
серьезно ранил чудовище прицельным выстрелом из своего бластера.
     Предупреждаю!   Оружием   врага   являются   высокочастотные    лучи,
испускаемые из глаз!
     Незадолго перед этой схваткой хищник случайно  забрел  в  музей,  где
полностью уничтожил ценнейшую  коллекцию  зеленых  фермфнаксов.  Они  были
найдены в бесполезном крылатом состоянии. Почему он сделал это? По  чистой
злобе? Некоторые ученые считают, что этот акт указывает на наличие разума,
очень высокого разума, который, вкупе с уже  проявленными  фантастическими
способностями, делает задачу уничтожения чудовища гораздо  более  трудной,
чем полагают местные власти.
     Одним из этих ученых является профессор Вавб. Он считает, что  только
после правильной психосоциологической оценки поведения  этого  существа  и
распознавания особенностей культурной обстановки, в которой  оно  выросло,
мы окажемся в состоянии выработать адекватные контрмеры  и  спасти,  таким
образом, планету.
     Сейчас профессор сам выскажет свою точку зрения".
     Когда профессор  начал  путаться  в  объяснении  термина  "культура",
Меншип добрался, наконец, до взлетной площадки.
     Он вышел на нее неподалеку от угла, где была расположена  вожделенная
стоянка  трехдвигательного  катера  Рабда  между   огромным   межпланетным
грузовым кораблем и сооружением, которое Меншип мог бы принять  за  склад,
если бы уже не испытал во всей полноте  на  собственном  опыте,  до  каких
ошибочных выводов могут довести эквиваленты флефнобов, соответствующие, на
первый взгляд, аналогичным появлениям человеческой деятельности.
     Взлетное  поле  было  плохо  освещено,  а   большинство   находящихся
поблизости флефнобов занималось погрузкой грузовоза.
     Набрав в  легкие  побольше  воздуха,  Меншип  метнулся  к  небольшому
сферическому аппарату, глубокие впадины которого  на  днище  и  в  верхней
части делали его похожим на металлическое  яблоко.  Зигзагообразный  проем
распахнулся, и землянин прыгнул внутрь.
     Судя по всему, он остался незамеченным. Со стороны  грузовоза  исходи
ровный рокот мыслей, направленных на тщательное  закрепление  контейнеров,
то и дело  перекрывающийся  пространными  социофилософскими  рассуждениями
профессора Вавба:
     "...поэтому мы можем заключить в этом отношении по крайней  мере  то,
что  плоскоглазое  чудовище  не  проявляет  типичных  моделей   поведения,
характерных  для  необразованных  существ.  Но  в  этом  случае,  если  мы
попытаемся   соотнести   базовые   характеристики   первичной    городской
цивилизации..."
     Меншип двинулся наощупь по узкому извилистому  наклонному  проходу  к
рубке. Отыскав главный пульт управления,  он  уселся  перед  ним  и,  хотя
сидеть было очень неудобно, сразу же принялся за дело.  Пальцы  с  большим
трудом справлялись с органами управления, спроектированными для щупальцев,
но выхода не было.
     "...разогреть вспомогательные двигатели привода..."
     Осторожно, очень осторожно он повернул три верхних цилиндра на полный
оборот. Затем, когда на экране  слева  появились  чередующиеся  красные  и
белые полосы, потянул за большую черную рукоятку, торчащую из пола.
     Снаружи раздался пронзительный рев стартовых ракет, и через несколько
секунд корабль оторвался от  поверхности  планеты,  скачком  оказавшись  в
глубоком космосе.
     Включив   главный   привод,   Меншип   задал   курс   в   направлении
астрономической единицы 649-301-3.
     Теперь от него ничего не требовалось до самой посадки.  Сама  посадка
вызывала некоторые опасения, но до сих пор все шло настолько  хорошо,  что
доцент кафедры сравнительной литературы ощутил  себя  бывалым  космическим
волком и не сомневался, что выкрутится и на этот раз.
     Согласно подсознательным расчетам Рабда,  при  условии  выжимания  из
главного привода максимальной скорости, до Земли было  всего  10-12  часов
полета.
     Откуда-то из глубин собственного  подсознания  карабкались  нехорошие
мысли о еде и воде, но Меншип загнал их обратно. Им овладела другая  идея:
какую сенсацию он произведет  на  Земле!  Даже  большую,  чем  на  планете
флефнобов...
     Каким же все-таки оружием он обладает? Видимо, при виде  бластера,  в
ожидании неминуемой смерти, глаза его  приобретают  способность  испускать
нечто чудовищное, если судить по результату.
     Может быть, чрезвычайно высокое выделение  адреналина  в  кровеносную
систему в состоянии стресса было губительным  для  структуры  флефнобского
тела. А может,  психическая  реакция  человеческого  мозга  сопровождалась
такой волной излучения, которая на части рвала жителей этой планеты.
     Видимо, в этом есть смысл. Если Меншип так чувствителен к их  мыслям,
то и они должны быть в какой-то мере подвержены влиянию  его  мыслительной
деятельности.
     Он заложил руки за голову, глядя  на  показания  приборов.  Механизмы
работали  удовлетворительно.  Интереса  ради  новоиспеченный   космолетчик
активировал видеоэкран. Увиденное заставило его тотчас вскочить на ноги.
     Экран показывал погоню. Меншипу показалось,  что  его  нагоняет  весь
космофлот флефнобов. Один из  огромных  космических  аппаратов  уже  почти
поравнялся с катером и начал испускать серии ярких вспышек,  которые  если
не обманывало подсознание Рабда, являлись якорными захватами.
     Что же могло  быть  причиной  такой  суматохи?  Угон  одного  жалкого
ракетного катера? Украденные тайны флефнобской науки? Да ведь  они  должны
радоваться, что существо сбежало, не успев начать размножаться!
     Только теперь до  Меншипа  дошло,  что  из  недр  корабля  непрерывно
струится  какая-то  мысль,  на  которую  он  раньше  не  обращал  никакого
внимания, всецело поглощенный проблемами космической навигации.
     На борту катера он был не один!
     Поспешно сбегая по извилистой лестнице в главное помещение катера, он
все понял.
     Тект!
     Выдающаяся звезда фнеша и  блелга  с  южного  материка,  возлюбленная
Рабда съежилась в дальнем конце помещения. Все ее  щупальца,  включая  175
покрытых липкой слизью и венчавшихся прозрачными глазами, обвились  вокруг
узкого черного чемоданчика и перепутались в многочисленные узлы.
     - О-о-о! - стонал ее разум. - Кворм! Кворм! Ужасное жуткое  существо!
Оно все ближе! Сейчас это произойдет со мной...
     - Послушайте, леди, вы меня нисколько не интересуете,  -  начал  было
Меншип, в очередной раз забыв, что ему еще ни разу не удавалось вступить в
контакт с кем-либо из флефнобов, тем более с  истеричной  особой  женского
пола.
     Корабль дернулся. Магнитные захваты! Что ж, все  начинается  сначала.
Сейчас здесь появится абордажники, и  их  придется  превращать  в  голубую
пену.
     Он подумал, что Тект, видимо, является достаточно  важной  фигурой  в
иерархии флефнобской цивилизации, раз ради ее спасения отправился в погоню
целый космофлот.
     Меншип почувствовал, что кто-то проник в катер.
     Рабд!
     Один, вооруженный своим верным  бластером,  он  намеревался  умереть,
сражаясь за возлюбленную.
     - Тект! - раздался исполненная  нежности  мысль.  -  С  тобою  все  в
порядке?
     - Убийца близко! Помоги мне! Помоги! - звала охваченная ужасом звезда
южного материка.
     Меншипу ужасно не хотелось разочаровывать Рабда в его медовый  месяц,
но иного выхода не было. Он сделал еще несколько шагов в  сторону  липкого
клубка щупальцев. Клубок перестал думать и, судя  по  всему,  шлепнулся  в
обморок.
     Зигзагообразный проем разошелся, и в помещение ворвался Рабд,  одетый
в скафандр, состоящий из нескольких соединенных между собой  продолговатых
баллонов.  Взглянув  на  распростертую  на  полу  Тект,   он   безрассудно
повернулся, направив на Меншипа бластер.
     - Бедняга! - и искренним  сочувствием  прошептал  Меншип.  -  Бедный,
глупый, недалекий герой! Через несколько секунд от тебя  останется  мокрое
место.
     И принял самоуверенную позу.
     Но почему-то ничего не излучалось, из его глаз.
     И Рабд уничтожил мерзкое, ужасное, непотребное плоскоглазое  чудовище
прямо на месте.
     А затем подхватил невесту в нежные объятия своих щупалец.
     По возвращению домой его встречали, как героя!

                             ПРОБЛЕМА СЛУЖЕНИЯ

     Был день установления полного контроля...
     Гаромма, Слуга для Всех, Чернорабочий Цивилизации, Прислуга  за  Все,
осторожно приложил надушенные кончики  пальцев  к  лицу,  закрыл  глаза  и
позволил  себе  окунуться  в   роскошное   ощущение   абсолютной   власти,
безграничной власти, власти такой, о которой до сих  пор  и  не  мечталось
никому из людей.
     Полный контроль! Полный...
     За исключением одного человека. Одного-единственного  отщепенца  рода
человеческого.  Одного,  правда,   очень   полезного,   человека.   Вопрос
заключался только в том, задушить ли его сегодня, после  обеда,  прямо  за
письменным столом, или дать возможность  пожить  еще  несколько  дней  или
недель под бдительным наблюдением, дабы исчерпать до конца его полезность.
Его измена, его интриги, несомненно, выдадут его  с  головой.  Ну  что  ж,
Гаромма приметь решение несколько позже, на досуге.
     А пока что, во всех других отношениях, для абсолютно всех остальных -
полный  контроль.  Не  только  над  умами,  но  в  такой  же  мере  и  над
деятельностью желез. Всех людей, даже их детей.
     И, если верны оценки Моддо, то и их внуков.
     - Вот так, -  едва  слышно  прошептал  Гаромма,  неожиданно  вспомнив
отрывок  из  устно  передававшегося  текста  книги,  которому   учил   его
отец-крестьянин много лет тому  назад.  -  Вот  так,  вплоть  до  седьмого
колена...
     Из какой древней книги, сожженной на давнем-предавнем  педагогическом
костре, взята эта цитата? Гаромма задумался. У отца спросить невозможно, у
его друзей и соседей - тоже. Все они были подчистую  уничтожены  во  время
подавления крестьянского бунта в шестом округе тридцать лет назад.
     Тридцать лет назад...
     После установления полного контроля такое восстание  никогда  уже  не
сможет вспыхнуть.
     Кто-то тихонько  прикоснулся  к  его  колену,  и  потом  воспоминаний
прервался. Моддо. Слуга Просвещения, сидящий в самом низу  машины,  сделал
подобострастный  жест  в  сторону  прозрачного,  ракетоподобного   купола,
который окружал до пояса тело его вождя.
     - Наряд, - произнес он, по обыкновению запинаясь. - Там. Снаружи.
     Да. Люди  лились  сплошным  потоком  через  ворота  Лачуги  Служения,
заполняя  тротуары.  По  обеим  сторонам  улицы,  куда  ни  кинь   взгляд,
располагались пронзительные кричащие толпы, черные, плотные, бурливые, как
муравьи. Гаромма, Слуга для Всех, не  имел  права  так  долго  предаваться
собственным мыслям. Нужно было, чтобы его  могли  лицезреть  те,  кому  он
столь преданно служил.
     Он скрестил руки на груди и начал  раскланиваться  внутри  небольшого
купола, возвышавшегося башенкой над приземистой черной платформой.  Поклон
направо, поклон налево, и обязательно смиренно, даже униженно, не  забывая
о том, что он - Слуга для Всех.
     Приветственный визг толпы усилился. Гаромма заметил краем глаза,  как
Моддо одобрительно кивнул.
     Добрый старина Моддо. Это, в  какой-то  мере,  день  и  его  триумфа.
Установление полного  контроля  -  личное  достижение  Слуги  Просвещения.
Однако он оставался в густой  тени  безызвестности  за  спиной  Гароммы  и
вкушал свой триумф только сквозь призму ощущений вождя - так же, как и все
предшествующие 25 лет.
     К  счастью,  Моддо  этих  ощущений  было  предостаточно  для  нервной
системы. Но, к несчастью, существовали и другие, один - точно, кому  нужно
было больше.
     Гаромма  кланялся,  с  любопытством  рассматривая  сквозь  струящуюся
паутину окружающих его  полицейских-мотоциклистов  жителей  Столицы,  свой
народ, принадлежащий ему точно так же, как и все  и  вся  по  всей  Земле.
Яростно давясь на тротуарах, его люди вскидывали  руки  над  головой,  как
только автомобиль Гароммы подъезжал к ним.
     - Служи нам! - скандировали они. - Служи нам! Служи нам!
     Он всматривался в искаженные лица, смотрел на  пену,  появляющуюся  у
многих в углах рта, на полузакрытые в экстазе  глаза,  на  раскачивающихся
мужчин, корчащихся женщин,  на  отдельных  зрителей,  которые  от  счастья
падали в обморок. И продолжал кланяться со скрещенными  на  груди  руками,
покорно и униженно.
     На прошлой неделе Моддо испросил у него мнения в отношении  церемонии
и  внешнего  оформления  сегодняшнего  праздничного  шествия  и  невзначай
упомянул о чрезвычайно высоком уровне массовой  истерии,  характерной  для
тех моментов, когда вождь показывался на людях. И  тогда  Гаромма  выразил
вслух то любопытство, которое он испытывал в течение длительного времени.
     - Что происходит у них в мозгу, когда они видят меня? Я знаю, что они
приходят в состояние счастливого экстаза и  все  такое.  Но  каким  точным
термином вы, ребята, называете это в своих лабораториях  и  таких  местах,
как Центр Управления?
     Моддо провел ладонью по лбу знакомым, привычным для Гароммы жестом.
     - Они испытывают взрывное облегчение, - ответил он не торопясь, глядя
через плечо вождя, будто читал ответ на  расположенном  на  дальней  стене
телеэкране, воспроизводящем  карту  земного  шара.  -  Вся  напряженность,
которая накапливается в них при  будничной  суете,  сопряженной  с  самыми
разными пустяковыми запретами, все разочарование,  которое  охватывает  их
при исполнении предписаний Службы Воспитания не делать то и не делать это,
высвобождается как бы  взрывом  в  то  мгновение,  когда  они  видят  ваше
изображение или слышат ваш голос.
     - Взрывное облегчение? Я никогда не думал, что это происходит  именно
так.
     - Ведь вы, - с энтузиазмом продолжал Моддо, -  единственный  человек,
который всю свою жизнь без остатка, как они думают, растрачивает на  самое
жалкое повиновение, совершенно  непостижимое  для  них.  Человек,  который
держит все перепутанные нити координации в мировом масштабе  в  своих,  не
знающих устали, послушных  пальцах.  Человек,  который  является  символом
самого беззаветного и многотрудного служения. Человек,  являющийся...  как
бы козлом отпущения народных масс!
     Тогда Гаромма только улыбнулся ученому  краснобайству  Моддо.  Теперь
же,  наблюдая  из-под  прищуренных  век  за   беснующимися   толпами,   он
окончательно понял, что Слуга Просвещения был совершенно прав.
     Разве не было надписи на Великой Печати  Мирового  Государства:  "Все
люди обязаны служить Кому-нибудь, но только Гаромма  является  Слугой  для
Всех"?
     Без него, они это знали и знали бесповоротно,  океаны  прорвались  бы
сквозь дамбы и затопили низменности,  поселившаяся  в  человеческих  телах
зараза взорвалась бы  эпидемиями,  которые  в  десятки  раз  сократили  бы
население округов, вышли бы из строя системы жизнеобеспечения,  власти  на
местах угнетали бы простой народ и затеяли бы кровавую междоусобицу... Без
него, без Гароммы, который день и ночь в поте лица своего трудится,  чтобы
все шло спокойно и гладко, чтобы  удерживать  под  контролем  титанические
силы природы и цивилизации.  Они  знали  это  твердо  ибо  что-либо  такое
происходило только в тех случаях, когда "Гаромма уставал от Служения".
     И что значили их  ничтожные  жизненные  неприятности  в  сравнении  с
мрачной безысходностью всей  его,  так  всем  необходимой  жизни?  В  этом
хрупком человеке, униженно раскланивающемся  направо  и  налево,  была  не
только  та  божественная  сила,  которая   позволяла   человеку   безбедно
существовать на Земле, но также и то, что он все своим естеством вселял во
всех обездоленных осознание, что все могло бы быть гораздо  хуже,  что  по
сравнению с ним, несмотря на все свои страдания и  лишения,  они  являются
если не богами, то, по крайней мере, королями.
     Поэтому-то и не было ничего удивительного в том, что  они  вскидывали
руки навстречу ему, Слуге для Всех. Чернорабочему Цивилизации, Прислуге за
Все и, торжествуя, выкрикивали в едином  порыве  свои  исполненные  страха
мольбы:
     - Служи нам, Гаромма, служи нам, служи нам!
     А покорные овцы, которых он мальчишкой пас на северо-востоке  шестого
округа, разве эти овцы не считали его слугой,  который  перегоняет  их  на
лучшие пастбища, к более прохладным родникам, защищает от врагов и убирает
булыжники из-под копыт?
     А все для того, чтобы  копченое  мясо  имело  лучший  вкус  на  столе
отца...
     И эти, намного более  полезные,  весьма  умные  овцы  были  столь  же
основательно приручены. Благодаря очень простому  принципу,  состоящему  в
том, что они рассматривают правительство в качестве  слуги  народа  и  что
обладатель наивысшей власти в правительстве  является  наиболее  униженным
слугой.
     Его овцы!
     Он  улыбнулся  им  отеческой,  исполненной   чувства   собственности,
улыбкой.
     А полицейские на мотоциклах и постовые, сдерживающие  толпы  на  всем
протяжении пути - его овчарки. Другая порода прирученных животных.
     Вот таким же был и сам он, когда тридцать три года назад высадился на
этом  острове  свежеиспеченным  выпускником  захолустного  училища  Службы
Безопасности, чтобы получить первую государственную должность  в  качестве
полицейского в Столице. Неуклюжая, восторженная овчарка. Одна из  наименее
важных овчарок предыдущего Слуги для Всех.
     Тремя годами  позже  ему  предоставился  шанс  выслужиться  во  время
крестьянского восстания в его родном округе. Хорошо зная специфику края  и
подлинных  вождей  бунта,  он  сумел  сыграть  немаловажную  роль  в   его
подавлении. А затем - новая и важная должность в Службе Безопасности.  Она
дала ему возможность познакомиться с многообещающими  молодыми  людьми  из
других служб. В частности, с Моддо - первым и наиболее полезным  из  лично
им самим прирученных людей.
     Имея  в  распоряжении   административный   гений   Моддо,   он   стал
специалистом в утонченном искусстве устранения политических противников и,
когда его начальник начал домогаться высочайшего поста, Гаромма оказался в
наиболее благоприятном положении для того,  чтобы  предать  его  и  самому
стать Слугой Безопасности. Заняв этот пост и пользуясь услугами  все  того
же Моддо, разработавшего мельчайшие детали стратегии,  он  всего  лишь  за
несколько  лет   сумел   отпраздновать   успешное   удовлетворение   своих
собственных домогательств на этот высший пост,  разгромив  в  пух  и  прах
прежнюю администрацию Лачуги Служения.
     Однако  урок,  преподанный  им  прежним  владельцам   взорванного   и
изрешеченного ракетами  здания,  заставил  его  задуматься.  Ему  не  было
известно, сколько Слуг Безопасности до него воспользовались таким  образом
своей должностью, ибо все исторические книги,  равно  как  и  все  другие,
досконально  переписывались  заново  в  начале  правления  каждого  нового
режима, а устная традиция - обычно неплохой  путеводитель  в  прошлое  при
надлежащем просеивании фактов, на сей счет хранила молчание. Было, однако,
очевидно, что то, что совершил он, мог  бы  совершить  и  другой.  С  этим
ничего  нельзя   было   поделать.   Оставалось   только   быть   предельно
внимательным.
     Он помнил, как отец отрывал его от детских игр и водил  на  пастбище,
уча ухаживать за овцами.  Как  ненавидел  маленький  Гаромма  эту  унылую,
утомительную работу! Отец это отлично понимал и однажды,  чтобы  облегчить
страдания сына, попытался ему объяснить:
     - Понимаешь, сынок, овцы - это животные, которых называют  домашними.
Так же, как и собак. Так вот, мы умеем приручать овец и собак,  чтобы  они
охраняли этих овец. Но там, где нужно что-либо предпринять, если  случится
нечто неожиданное, необходим человек.
     - Вот здорово, папа, - сказал тогда он, опираясь на огромный посох. -
Тогда почему же вы тогда не приручите человека?
     Отец рассмеялся.
     - Что ж, есть люди, которые пытаются это сделать, - сказал он,  глядя
вдаль, за холмы. Голос его стал жестким. - И  это  у  них  получается  все
лучше и лучше. Единственная трудность заключается в том, что, стоит только
приручить человека, как он уже не  стоит  и  ломаного  гроша  как  пастух.
Прирученный человек становится глупым и  ко  всему  безразличным.  Не  жди
тогда уже от него пользы. Ему на все наплевать.
     Именно в этом, как понял потом Гаромма, и заключалась  вся  трудность
задачи. Слуга Безопасности по самой природе своих  обязанностей  не  может
быть прирученным животным.
     Не раз и не два он пробовал поставить людей-овчарок во  главе  Службы
Безопасности, но в каждом случае они не  соответствовали  должности  и  их
приходилось заменять обычными людьми. Но через год, три года, пять лет эти
люди неизбежно вступали в борьбу за верховную  власть  и  их,  к  великому
сожалению, приходилось уничтожать.
     Так же, как  придется  уничтожить  и  нынешнего  Слугу  Безопасности.
Единственное, что сейчас волновало Гаромму - дьявольская полезность  этого
человека. Приходилось так рассчитать время для подобной акции,  чтобы  как
можно дольше продлить функционирование этой редкостно одаренной  личности,
которая в совершенстве  выполняла  свои  обязанности  и  которую  все-таки
приходилось убирать в тот момент, когда опасность ее перевесила  ценность.
И поскольку при надлежащем человеке, занимающем эту  должность,  опасность
существовала  с  самого  начала,  следить  за  весами  нужно  было   очень
внимательно и непрестанно...
     Гаромма   тяжело   вздохнул.   Эта   проблема   фактически   являлась
единственной  неприятностью  в   мире,   который   по   сути   своей   был
сконструирован им таким образом, чтобы доставлять ему радость. Она  всегда
неотлучно преследовала его, даже  во  сне.  А  прошлая  ночь  вообще  была
сплошным кошмаром.
     Моддо снова прикоснулся к его колену. Гаромма встрепенулся  и  одарил
его благодарной улыбкой. Забываться не следовало никогда.
     Толпы  остались  позади.  Перед  ним  плавно  распахнулись   огромные
металлические ворота Центра  Воспитания,  и  машина  с  грохотом  проехала
внутрь. Как только моторизованная полиция с форсом отъехала в сторону,  ее
функции перешли к вооруженным охранникам Центра, одетым в хрустящие  белые
мундиры. Гаромма с помощью нервничающего Моддо выкарабкался из машины  под
оглушительные, волнующие  звуки  Гимна  Человечества,  исполняемого  хором
Центра в сопровождении оркестра Центра:

                     Гаромма трудится ночью и днем,
                     Бремя планеты возлегает на нем.
                     Нет у Гароммы ни ночи, ни дня -
                     Ради тебя и ради меня!

     После   пяти   куплетов,   обязательное   исполнение   которых   было
предусмотрено  протоколом,  оркестр  грянул  "Гимн  Просвещения",   и   по
ступенькам здания сошел  Помощник  Слуги  Просвещения  -  статный  молодой
человек с безупречными  манерами.  Он  простер  руки  и  его  "Служи  нам,
Гаромма!" было формальным, но безукоризненно выполненным. Он посторонился,
пропуская вперед Гаромму  и  Моддо,  а  когда  они  стали  подниматься  по
ступенькам, повернулся и с гордо выпрямленной спиной последовал  за  ними.
Дирижер хора держал певцов на высокой,  исполненной  полнейшего  обожания,
ноте.
     Они прошли под огромной аркой, на которой  был  высечен  лозунг  "Все
должны учиться у Слуги для Всех", и проследовали внутрь здания по широкому
центральному коридору. Блеклые лохмотья на Гаромме и Моддо развевались  за
их спинами. Выстроившаяся вдоль стен всякая мелкая служивая сошка нараспев
скандировала: "Служи нам, Гаромма, служи нам, служи нам!"
     В этих криках уже не было той безумной страсти, которой были охвачены
толпы на улице, отметил про себя Гаромма, но тем  не  менее,  они  были  в
должной мере пылкими. Он поклонился  и  украдкой  взглянул  на  неотступно
следовавшего за ним Моддо. И едва  сдержал  улыбку  -  таким  неуверенным,
взволнованным, совсем не похожим на себя выглядел Слуга Просвещения.
     Бедняга Моддо! Он  был  просто  не  предназначен  для  столь  высокой
должности. И совсем не был похож на наиболее важное лицо правящей элиты.
     Вот  это-то  и  было  одним  из  тех  факторов,  которые  делали  его
незаменимым. Моддо был умен как раз настолько, чтобы понимать  собственную
неадекватность.  Без  Гароммы  он  до  сих  пор  занимался  бы   проверкой
статистических данных в  поисках  мелких  расхождений  в  каком-нибудь  из
вспомогательных отделов Службы Воспитания. Он  понимал,  что  недостаточно
силен для того, чтобы стоять на ногах самостоятельно. И не был  в  должной
мере изворотлив, чтобы обзавестись полезными сообщниками. И  поэтому  ему,
единственному из всех Слуг Кабинета, можно было доверять полностью.
     В ответ на робкое  прикосновение  Моддо  к  плечу  Гаромма  прошел  в
большой зал, специально для него пышно убранный, и взобрался на  небольшую
позолоченную платформу в дальнем его конце. Сел на грубый деревянный трон,
возвышавшийся  на  платформе.  Мгновением  позже  Моддо  занял  место   на
ступеньку ниже, а еще одной ступенькой ниже  расположился  Помощник  Слуги
Просвещения.
     Зал  постепенно  наполнился  одетыми  в  белые  мундиры   роскошного,
наиболее  модного,  в  свободно  спадающих   складках,   покроя   Старшими
Руководителями Центра Воспитания.  Впереди  платформы  выстроились  личные
телохранители Гароммы.
     И празднество началось. Празднество, посвященное установлению полного
контроля.
     Сначала  старейший  из  чиновников  Службы  Воспитания   процитировал
соответствующие места из Устных Преданий. О то, как каждый год при  каждом
режиме с незапамятных  доисторических,  так  называемых  "демократических"
времен  в  старших  классах  средних  школ  по  всему  миру  производилась
психометрическая   проверка   с   целью   точного   определения    степени
эффективности политического воспитания подростков.
     О том,  что  ежегодно  обнаруживалось,  что  подавляющее  большинство
считало находящегося в момент проверки правителя самой стержневой фигурой,
поддерживающей благосостояние людей, главной движущей  силой  повседневной
жизни.
     О том, что существовало незначительное меньшинство,  в  среднем  пять
процентов, успешно противостоящее идеологической обработке, и  за  такими,
когда они вырастали, надо было внимательно следить, как за  потенциальными
источниками недовольства.
     О том, что с приходом к власти Гароммы и его Слуги Просвещения Моддо,
25 лет тому  назад  началась  новая  эра  интенсивного  промывания  мозгов
широких масс, преследующая гораздо более честолюбивые цели.
     Старейший замолчал, поклонился  и,  сделал  шаг  назад,  затерялся  в
толпе.
     Поднялся Помощник Слуги Просвещения и, повернувшись лицом к  Гаромме,
охарактеризовал эти новые цели -  полный  контроль  -  как  противостоящие
устаревшему довольству прежней  администрацией  95  процентами.  Потом  он
начал рассуждать о новых, широкомасштабных механизмах внушения страха и об
ускоренных методах психометрической  профилактики  на  ранних  стадиях,  с
помощью  которых  должны  быть  достигнуты  эти  цели.  Все  эти   методы,
разработанные "под мудрым руководством непогрешимого вдохновителя Гароммы.
Слуги для Всех", дали в результате то, что проведенная через несколько лет
проверка показала, что количество независимых юношеских  умов  сократилось
до одного процента.
     Собравшиеся боготворили при этом каждый вздох, вырывающийся из  груди
их Слуги.
     Помощник Слуги Просвещения отметил, что  затем  прогресс  замедлился.
Новыми методами воспитания было охвачено  большинство  наиболее  способных
детей,  однако  все  еще  оставалось  твердокаменное  ядро  весьма  ценных
уклонистов,   психологических   неудачников,   для   которых   их   личная
неспособность  приспособиться  к  окружению  делал  для  них   невозможным
согласиться со взглядами, преобладающими в их социальной среде, какими  бы
ни были эти взгляды. В течение  нескольких  лет  в  муках  родилась  такая
методика воспитания, которая давала возможность даже неудачникам вписаться
в  общество,  главной  характеристикой  которого  являлось   обожествление
Гароммы, а еще через  несколько  лет  выборочные  проверки  показали,  что
количество носителей отрицательных  реакций  стало  уменьшаться  до  нуля:
0,016%, 0,007%, 0,0002%.
     Наконец, наступил нынешний год. И что же?
     Помощник Слуги Просвещения сделал паузу и перевел дух.
     Пять недель тому назад  состоялся  очередной  выпуск  молодых  людей,
прошедших Единую Систему Просвещения. Была проведена  обычная  проверка  в
масштабах всей планеты. Потом - сравнение и повторная проверка.  Результат
оказался поразительным - отрицательная реакция  составила  ноль  процентов
выпускников, вплоть до самого последнего десятичного знака! Контроль  стал
полным и всеобъемлющим.
     В зале стихийно вспыхнула овация, в  которой  принял  участие  и  сам
Гаромма. Затем он  наклонился  вперед  и  по-отечески,  как  обращаются  с
любимой собственной вещью, возложил руку  на  голову  Моддо.  Узрев  такое
необычное   оказание   чести   своему   шефу,   собравшиеся    разразились
приветственными восклицаниями.
     Воспользовавшись шумом, Гаромма тихо спросил у Моддо:
     - А что известно об этом широким массам? Что ты им  говоришь  на  сей
счет?
     Крупное лицо Моддо с выступающими скулами повернулось к Гаромме:
     - Что это - праздник. Напускаю побольше туману в отношении достижения
полного контроля над тем,  что  людей  окружает,  главной  целью  которого
является благо всего поняли, что это нечто такое, что по душе их Слуге,  и
чтобы могли радоваться этому вместе с ним.
     - Своему собственному рабству... Мне это на самом  деле  по  душе.  -
Гаромма долго смаковал наслаждение неограниченного господства.  Но  в  его
вкусе появилась некая кислинка, и он, вспомнив, решительно  проговорил:  -
После обеда я хотел бы заняться вопросом, касающимся  Слуги  Безопасности.
Начнем, как только отправимся отсюда назад.
     Слуга Просвещения кивнул.
     - На этот счет у меня есть пара мыслей. Как вы понимаете, все не  так
просто. Взять хотя бы проблему преемника.
     - Да, это так. Так всегда. Может быть, подождем еще несколько лет, и,
если только нам удастся подтвердить результаты проверки  и  распространить
наши методы на людей более старшего  возраста,  сможем  начать  ликвидацию
Службы Безопасности вообще.
     - Может быть. Однако прочные убеждения менять гораздо труднее. И  вам
всегда нужна будет Служба Безопасности в высших эшелонах  государственного
аппарата. Но я сделаю все, что в моих силах. Все, что в моих силах.
     Гаромма кивнул и удовлетворенно  откинулся  на  спинку  трона.  Моддо
всегда будет делать все, что в его силах. И что особенно приятно  -  самую
нудную, неблагодарную работу. Гаромма небрежно вскинул руку.
     Аплодисменты  и  приветствия  прекратились.  Вперед  вышел  еще  один
ответственный работник Просвещения и стал описывать подробности выборочной
проверки.
     Церемония шла своим чередом.

     Это был день установления Полного Контроля!
     Моддо, Слуга Просвещения, Одетый  в  Лохмотья  Учитель  Человечества,
потер разболевшийся лоб своими большущими, хорошо  ухоженными  пальцами  и
позволил  себе  погрузиться  в  блаженство  ощущения  абсолютной   власти,
безграничной власти, власти,  о  которой  не  грезилось  никому  из  людей
прежде.
     Полный контроль. Полный.
     Оставалась,  правда,  еще  проблема  преемника  Слуги   Безопасности.
Гаромма потребует от него решение, как  только  они  отправятся  назад,  в
Лачугу Служения. А решение это все не приходит. Любой из  двух  помощников
Слуги Безопасности мог бы успешно выполнять  эту  работу,  но  не  в  этом
заключается затруднение.
     Вопрос в том, что неизвестно, кто  из  этих  двоих  может  в  большей
степени поддерживать на высоком уровне страхи Гароммы, внушенные ему Моддо
за 30 лет.
     В этом, по его  мнению,  и  заключается  единственная  функция  Слуги
Безопасности:  непрерывно  возбуждать  и   без   того   обуянное   страхом
подсознание Слуги  для  Всех  до  такой  степени,  пока  не  придет  время
периодически  повторяющегося  психического  кризиса.  А   потом,   заменив
человека, вокруг которого аккумулируются все эти страхи, временно ослабить
напряжение.
     Моддо улыбнулся.  Это  несколько  напоминает  рыбную  ловлю.  Сначала
забрасываешь удочку с наживкой  лишний  раз,  уничтожив  очередного  Слугу
Безопасности, а затем спокойно и непрерывно разматываешь  леску  следующие
несколько  лет,  исподтишка  подбрасывая   намеки   о   все   более   явно
проявляющихся  намерениях  его  преемника.  Только  никогда   не   следует
вытягивать эту рыбку на берег. Необходимо просто удерживать ее на  крючке,
чтобы она находилась под постоянным контролем.
     Слуга  Просвещения  улыбнулся  точно   выверенной   легкой   улыбкой,
незаметной для окружающих. Делать ее он научился еще в юности.
     Вытащить рыбку на берег? Это равнозначно  тому,  чтобы  самому  стать
Слугой для Всех. Но какой же умный человек мог бы удовлетворять свою жажду
власти таким идиотским образом?
     Нет,  пусть  это  остается   его   коллегам,   увешанным   лохмотьями
высокопоставленным  чинам  Лачуги  Служения,  вечно  плетущим  интриги   и
заговоры,  объединяющимся  в  различные  фракции  и  контрфракции.   Слуге
Промышленности,  Слуге  Сельского  Хозяйства,  Слуге  Науки  и  остальному
непомерно важному дурачью.
     Быть Слугой для Всех - значит быть мишенью для заговоров,  эпицентром
повышенного внимания. Любой одаренный человек в  этом  обществе  рано  или
поздно приходит,  независимо  от  того,  насколько  это  завуалировано,  к
пониманию, что власть - единственная стоящая цель в  жизни.  А  Слуга  для
Всех - само воплощение власти как таковой.
     Нет уж. Гораздо лучше, когда тебя считают робкой  затурканной  мелкой
сошкой, колени которой  трясутся  под  бременем  ответственности,  намного
превышающей  способности.  Разве  он  не  наслушался   за   своей   спиной
пренебрежительных фраз вроде:
     "...административная игрушка Гароммы..."
     "...подстилка под башмаками Гароммы..."
     "...шестерка для выполнения дел, которыми брезгует Слуга для Всех..."
     "...вешалка для грязного белья Гароммы..."
     "...жалкий, ничтожный, трусливый слизняк..."
     "...Гаромма чихает, Моддо нюхает..."
     и так далее.
     Но в этом  лакейском,  презираемом  положении  можно  быть  подлинным
творцом  вырабатываемого  политического  курса,  вершителем  судеб  людей,
фактическим диктатором человечества...
     Он еще раз поднял руку и разгладил  морщины  на  лбу.  Головная  боль
становилась все нестерпимее. А официальная  церемония  достижения  полного
контроля, похоже, продлится еще добрый час, не меньше.
     Хорошо бы сейчас смотаться минут на 20-30 к Луубу-Исцелителю, но так,
чтобы Гаромма не слишком разнервничался. В такие  критические  периоды  со
Слугой для Всех нужно обращаться особенно  деликатно.  Тот  первый  испуг,
нужно обращаться особенно деликатно. Тот первый испуг, который моддо в нем
вызвал, может в любой момент чрезмерно разрастись и привести к  поспешным,
принятым самостоятельно, решениям. Такой возможности нельзя допускать ни в
коем случае. Это было бы слишком опасно.
     На какое-то мгновение Слуга Просвещения прислушался  к  тому,  о  чем
бубнит молодой докладчик. О  способах  и  средствах,  наклонных  кривых  и
коэффициентах корреляции, и все это  на  том  статистическом  жаргоне,  за
которым  скрывалось  все  великолепие  революции  в  психологии,   которую
совершил он, Моддо.
     ...Да, это продлится еще никак не менее часа...
     Тридцать пять лет назад, корпя над диссертацией в библиотеке  Высшего
Центрального Училища Службы Воспитания, он раскопал великолепный самородок
среди накопившегося за несколько столетий шлака статистических  данных  по
воспитанию масс - концепцию индивидуального подхода.
     В течение долгого  времени  эта  концепция  казалась  ему  невероятно
трудной  для  применения.  Когда  все,  чему  тебя  учили,  направлено  на
эффективное воздействие на людскую  психику  в  масштабе  миллионов,  учет
склонностей и чувств одного человека кажется неуловимым и  скользким,  как
свежевыловленный угорь.
     Тем не менее, закончив и  защитив  диссертацию,  посвященную  методам
достижения полного контроля, которыми пренебрегала прежняя  администрация,
он вернулся к проблеме индивидуального воспитания.
     В течение следующих нескольких лет, выполняя  нудную  работу  в  Бюро
Прикладной  статистики  Службы  Воспитания,  Моддо  одновременно  разрешал
проблему выделения личности из группы - перехода от общего к частному.
     Одно было очевидно. Чем моложе материал, тем легче выполнение  задачи
- так же, как и при массовом воспитании. Однако, если начинать  в  детском
возрасте, пройдет немало времени, прежде чем воспитуемый начнет эффективно
воздействовать  на  окружающий  мир  от  своего  имени.  И,  взявшись   за
воспитание ребенка, непрерывно сталкиваешься с необходимостью  преодоления
идеологической обработки, получаемой им в младших классах.
     Требовался молодой  человек,  занимающий  уже  определенный  правящий
пост, по той или иной причине обладающий  немалой  долей  нереализованного
или же не подготовленного  в  должной  мере  потенциала.  Предпочтительно,
чтобы его прошлое могло повлиять  на  создание  личности,  в  которую  уже
заложены страхи и желания такого рода, чтобы могли  послужить  в  качестве
адекватных рычагов управления.
     Моддо работал по  ночам,  роясь  в  личных  делах  сотрудников  своей
организации  в  поисках  такого  человека.  И  нашел  двоих-троих   вполне
подходящих. Более всего ему импонировал замечательный парнишка  из  Службы
Транспорта.
     Но тут он натолкнулся на личное дело Гароммы.
     Этот молодой человек был само совершенство. С самого начала.  Он  был
создан для того,  чтобы  руководить.  Обаятельный,  умный,  восприимчивый,
впечатлительный...
     - Я мог бы чертовски многому поучиться у вас, - застенчиво сказал  он
Моддо при первой встрече. - Столица еще несколько смущает меня, а вы здесь
родились и чувствуете себя, как рыба в воде.
     Благодаря неряшливой работе Специального Уполномоченного по  вопросам
Воспитания  шестого  округа  в  местах,  где  вырос   Гаромма,   оказалось
удивительно большое число лиц с  независимым  складом  мышления  на  самых
различных уровнях развития интеллекта. Большинство  из  них  склонялось  к
революции, особенно после десяти неурожайных лет и  непомерного  повышения
налогов. Но Гаромма был честолюбив. Он отвернулся от своего  крестьянского
прошлого и занял место в одном из нижних этажей Службы Безопасности.
     Когда  в  шестом  округе  произошло  восстание,  его  полезность  при
подавлении была вознаграждена высоким постом. Но, что самое главное  -  он
был избавлен от надзора и дополнительной идеологической обработки, которые
неизбежно ожидали бы любого  другого  человека  с  такими  подозрительными
семейными связями.
     Это означало, что в распоряжении Моддо оказалась не только восходящая
звезда, но и личность, превосходная в своей пластичности.
     Личность, на  которую  он  мог  старательно  накладывать  планируемый
образ.
     Прежде всего, в ней имелось замечательное  качество  -  чувство  вины
перед отцом за непослушание, толкнувшее молодого Гаромму на уход с  фермы,
а впоследствии заставившее его стать доносчиком  на  собственную  семью  и
соседей. Это чувство вины, имеющее своим следствием боязнь и ненависть  ко
всему,  связанному  с  прошлым,  можно   было   легко   перенаправить   на
ненавистного  нового  "отца"  -  Слугу  Безопасности,  нового   начальника
Гароммы.
     Позже, когда Гаромма стал Слугой  для  Всех,  он  все  еще  оставался
благодаря  неусыпным  стараниям  Моддо  все  с  тем  же  чувством  вины  и
вездесущим страхом наказания независимо  от  того,  кто  в  данный  момент
возглавлял Службу Безопасности.
     Необходимо только было, чтобы вождь не догадывался, что имеет хозяина
- высокого мужчину, который всегда сидит справа от него и  кажется  всегда
таким взволнованным и неуверенным...
     Моддо неустанно воспитывал и перевоспитывал Гаромму. С самого  начала
он понял, что  необходима  постоянная  подпитка  узколобого  крестьянского
высокомерия Гароммы, и начал перед ним унижаться. И  даже  заставил  Слугу
для Всех уверовать, что это он приручил Моддо,  а  не  наоборот.  Мысли  о
ненадежности Слуги Безопасности он незаметно каждый раз  прививал  Гаромме
самолично.
     Теперь Моддо был занят закладкой  грандиозных  планов  на  будущее  и
совсем  не  хотел,  чтобы  они  расстроились  из-за  накопившихся  обид  -
наоборот, они должны быть подкреплены обожанием,  испытываемым  к  любимой
собаке,  приниженная  зависимость  которой  только  укрепляет  хозяина   в
сознании собственной значимости и приводит к еще  большей  зависимости  от
нее, чего хозяин даже не осознает.
     Моддо едва сдержал  улыбку,  вспомнив  потрясение,  которое  не  смог
скрыть Гаромма, когда  до  него  дошло,  что  Слуга  для  Всех  фактически
является Диктатором над  Всеми.  Что  ж,  однажды  ему  самому  в  детстве
пришлось услышать подобную фразу в разговоре родителей  во  время  морской
поездки, которую семья совершала по  привилегии,  данной  отцу  -  мелкому
служащему Службы Рыболовства и Мореплавания. И это потрясло  молодую  душу
так, что Моддо вырвал... Потеря веры тяжело переносится в любом  возрасте,
а зрелости же - особенно.
     В возрасте шести лет Моддо потерял не только веру,  но  и  родителей.
Они слишком много и откровенно говорили...
     Он сжал ладонями голову. Такой сильной головной боли у него  не  было
уже много дней. Все же необходимо будет отлучиться минут на 15-20 к Луубу.
Целитель восстановит его силы, а  их  много  понадобится  до  конца  этого
утомительного дня. В принципе, Гаромму так или  иначе  нужно  покинуть  на
некоторое время, чтобы  в  одиночестве  поразмыслить  о  том,  кто  станет
следующим Слугой Безопасности.
     Моддо поднял голову.
     - Мне нужно  проверить  выполнение  нескольких  мелких  распоряжений,
прежде чем мы двинемся назад. Я могу  быть  свободен  минут  на  двадцать,
самое большее - двадцать пять?
     Гаромма величественно нахмурился, глядя перед собой.
     - Ты,  что,  подождать  не  можешь?  Этот  день  настолько  же  твой,
насколько и мой. И мне хочется, чтобы ты был подле меня.
     - Я понимаю это  и  очень  признателен  тебе,  Гаромма.  Но...  -  Он
умоляюще прикоснулся к колену  Слуги  для  Всех.  -  Но  я  все  же  прошу
отпустить меня. Дела весьма безотлагательны. Одно из них связано,  правда,
косвенно, со Слугой Безопасности...
     Лицо Гароммы немедленно оживилось.
     - Иди. Но обязательно возвратись до конца церемонии. Я хочу, чтобы мы
вместе вышли отсюда.
     Моддо кивнул и поднялся. Простирая руки, он тихо произнес,  обращаясь
к своему владыке:
     - Служи нам, Гаромма. Служи нам, служи нам.
     Пятясь, Слуга Просвещения направился к заднему выходу из  зала.  Лицо
его все время было обращено к Слуге для Всех.
     Оказавшись в коридоре, он быстро зашагал к своему персональному лифту
мимо вытянувшихся в почтительных позах охранников Центра Воспитания. Нажал
на кнопку третьего этажа. И только, когда дверь за ним закрылась, и кабина
начала подниматься, позволил себе сдержанно улыбнуться. Чуть-чуть,  одними
уголками рта.
     Больше  всего  он  хотел  вдолбить  в  толстую  башку  Гароммы,   что
основополагающим принципом современного, научно  обоснованного,  правления
является настолько ненавязчивое поведение правительства, чтобы создавалось
впечатление,  будто  его  не  существует  вовсе.  Необходимо  пользоваться
иллюзией свободы как своего рода смазкой для облегчения надевания незримых
оков. И, превыше всего - править во имя чего угодно, кроме  правления  как
такового!

     Эту мысль высказал сам Гаромма в  обычном  своем  тяжеловесном  стиле
после их  великого  переворота,  когда  они,  испытывая  все  еще  немалые
неудобства от собственного величия и прикрывавших его лохмотьев, наблюдали
за  возведением  нового  здания  Лачуги  Служения  на  пепелище   старого,
простоявшего почти полстолетия. Огромная вращающаяся разноцветная  надпись
на верхушке недостроенного  сооружения  сообщала  населению,  что  "Отсюда
будут удовлетворены каждое ваше желание и каждая потребность,  отсюда  вам
будут служить более эффективно и быстро, чем когда-либо прежде".
     Гаромма долго смотрел на эту надпись, которая должна была  вспыхивать
на экранах видеоприемников по всему миру каждый час.  Потом  он  произнес,
обращаясь к Моддо и сопровождая свои слова характерным хриплым смешком, по
обыкновению означавшим, что высказываемая мысль, по его  мнению,  является
совершенно оригинальной:
     - Это вроде  того,  о  чем  мне  частенько  говаривал  отец.  Хороший
продавец, достаточно долго и упрямо долдоня одно и то же,  сможет  убедить
покупателя, что самые толстые колючки  являются  такими  же  мягкими,  как
лепестки розы. Все, что от него требуется, - это без  устали  называть  их
розами. Не так ли, Моддо?
     Моддо неторопливо кивнул, делая вид, что сражен блеском  сравнения  и
теперь смакует  его.  Затем,  как  всегда,  он  приступил  к  тому,  чтобы
преподать новому Слуге для Всех еще один урок.
     Подчеркнув необходимость  избегать  внешнего  проявления  пышности  и
роскоши, чем грешили высокопоставленные  чины  прежней  администрации,  он
указал, что Слуги Человечества должны постоянно казаться просто смиренными
орудиями  воли   огромных   народных   масс.   Тогда   всякий,   оказавший
сопротивление воле Гароммы, понесет наказание не за  неповиновение  своему
правителю, а за действия,  направленные  против  подавляющего  большинства
человеческой расы.
     Потом  он  предложил  новшество.  Заключалось  оно  в  провоцировании
случающихся время от времени бедствий в тех районах, которые  всегда  были
верными и покорными. Это должно было говорить о том, что Слуга для Всех  -
всего лишь человек, что бремя трудов и забот подавляют его,  что  он  тоже
иногда устает.
     Эти бедствия должны были  также  усилить  впечатление,  что  труд  по
координации всепланетных служб и  потребностей  стал  невероятно  сложным,
чтобы его можно было выполнять без мелких ошибок. Это должно было побудить
население  творить  ничем  не  вызванные  чудеса  безумной  преданности  и
самоограничения, чтобы этим они могли привлечь к  себе  максимум  внимания
Слуги для Всех.
     - Конечно, - согласился Гаромма. - Именно это я и имел  в  виду.  Вся
загвоздка  в  том,  чтобы  не  дать  им  возможности  догадаться,  что  мы
направляем весь ход их жизней, и что они сами  помогают  нам  в  этом.  Ты
уловил самую суть идеи.
     Он уловил суть! Он, Моддо, который еще с  юношеских  лет  изучал  эту
концепцию, возникшую много веков тому  назад,  когда  человечество  начало
высвобождаться из первобытного хаоса самоуправления и персональных решений
и организовываться в упорядоченное мироздание современной эпохи...
     Он уловил суть идеи!
     Моддо признательно улыбнулся. Он применял к Гаромме те же методы, что
и к человечеству в целом. Год за годом, внешне  погруженный  в  необъятные
проекты, он  фактически  спихнул  всю  работу  своим  подчиненным,  а  сам
сосредоточил внимание на Гаромме.
     Сегодня он впервые вкусил сладость полного контроля над  Гароммой.  В
течение последних пяти лет Моддо пытался выкристаллизовать свою  власть  в
такой форме, чтобы ею было легче  пользоваться,  чем  сложной  моделью  из
скрытых намеков и недосказанных фраз. И вот сейчас  все  эти  утомительные
часы ненавязчивого и вкрадчивого воспитания начали с лихвой себя  окупать.
Жест рукой, едва уловимое прикосновение - к этим стимулам  было  приручено
сознание Слуги для Всех, и он каждый раз реагировал именно так,  как  было
нужно!
     Идя по коридору третьего этажа в скромный кабинет Лууба, он  искал  в
уме соответствующие сравнения.  Этот  метод,  как  ему  пришло  в  голову,
напоминает   совершение   разворота   гигантского   лайнера   от    одного
прикосновения к штурвалу.
     Нет,  пусть  Гаромма  наслаждается  неприкрытым  низкопоклонством   и
испытывает моменты своего величия, пусть ему  достаются  тайные  дворцы  и
табуны  наложниц.  Он  же,  Моддо,  удовлетворится  единственным,  как  бы
случайным прикосновением... И полным контролем.
     В приемной кабинета Лууба никого не было. Моддо  нетерпеливо  прождал
несколько секунд, потом позвал:
     - Лууб! Здесь есть кто-нибудь? Я очень спешу!
     Из кабинета  суетливо  вышел  пухлый  невысокий  мужчина  с  бородкой
клинышком.
     - Моя секретарша... все сошли вниз... когда прибыл Слуга для  Всех...
все перепуталось... Она еще не вернулась. Но я приму меры, - продолжал он,
стараясь перевести дух, - чтобы отменить прием других пациентов,  пока  вы
находитесь в здании. Пожалуйста, проходите.
     Моддо растянулся на кушетке в кабинете Лууба.
     - У меня всего лишь 15 минут. Нужно принять очень важное решение,  но
этому мешает дикая головная боль.
     Лууб спокойными уверенными  движениями  принялся  массировать  голову
Моддо.
     - Постараюсь сделать все, что в моих  силах,  Учитель.  Расслабьтесь.
Еще. Вот так. Еще спокойнее. Помогает?
     - Немного, - вздохнул Моддо.
     Он должен изыскать метод ввести целителя в свое ближайшее  окружение.
Этому человеку нет цены. Было бы замечательно, если бы он всегда  был  под
рукой. К такой мысли Гаромму будет привести довольно легко.
     - Ты не возражаешь, чтобы я  немного  поразмышлял  вслух?  -  спросил
Моддо.
     - Делайте все, что хотите,  Учитель,  -  почтительно  произнес  Лууб,
усаживаясь в массивное зачехленное кресло за письменным столом.  -  Можете
говорить обо всем, что вас в данный момент беспокоит. Все, что  нам  нужно
сделать за эти 15 минут - это помочь вам расслабиться.
     Моддо начал говорить.

     Это был день установления полного контроля.
     Лууб, Целитель Душ, Помощник Третьего Заместителя Слуги  Просвещения,
теребил пальцами бородку, которая была отличительным знаком его профессии,
позволив себе погрузиться в пучину сладостного ощущения абсолютной власти,
безграничной власти, власти такой, о которой до сих пор даже не  мечталось
никому из смертных.
     Полный контроль! Полный...
     Сейчас  было  бы  предпочтительнее  уладить  непосредственно  вопрос,
касающийся Слуги Безопасности, но такие удовольствия придут  со  временем.
Его технари в Бюро Лечебных Исследований  уже  почти  разрешили  проблему,
поставленную перед ними. А пока что вполне достаточно мщения и наслаждения
сознанием неограниченного господства.
     Он прислушался к  тому,  что  говорит  Моддо  о  своих  затруднениях,
тщательно подбирая слова и упуская конкретные  детали,  и  поднес  к  лицу
пухлую руку, чтобы прикрыть ухмылку.  Этот  человек  наивно  убежден,  что
после семи лет близких взаимоотношений на почве терапии  еще  в  состоянии
скрывать подобные детали от него, Лууба!
     Конечно же, он должен быть в этом убежден. Целых два первых года Лууб
посвятил переустройству его психики, положив  в  ее  основу  именно  такую
убежденность, и только после этого начал осуществлять эффективный  перенос
на всеобщей основе. Продублировав чувства, которые Моддо испытывал к своим
родителям, в отношении самого себя, Целитель Лууб принялся зондировать  ни
о чем не догадывающийся ум Моддо.
     Поначалу он не верил своим  глазам,  не  верил,  тому,  что  показало
зондирование. Но позже, изучив пациента  гораздо  глубже,  Лууб  полностью
удостоверился в захватывающем дух масштабе своей неожиданной удачи.
     Более 25 лет  Гаромма  в  качестве  Слуги  для  Всех  был  правителем
человечества,  но  в  течение  еще  большего  времени  Моддо  в   качестве
преданнейшего секретаря контролировал  во  всех  отношениях  его  мысли  и
поступки.
     Поэтому в течение последних пяти лет он, Лууб,  как  психотерапевт  и
незаменимый костыль для нерешительного и сломанного эго  Моддо,  направлял
все его действия и таким образом осуществлял господство  над  всем  миром.
Господство неоспоримое, без помех с чьей-либо стороны. И  не  вызывая  при
этом ни малейших подозрений.
     Человек позади человека, стоящего рядом с троном  -  что  может  быть
безопаснее подобного положения?
     Разумеется, было бы гораздо более эффективно осуществлять воздействие
на самого Гаромму. Но быть персональным психиатром Слуги для Всех - значит
вызвать  ревность  всей  камарильи   окружающих   его   высокопоставленных
интриганов.
     Да, намного лучше осуществлять  опеку  над  опекуном,  особенно  если
настоящий опекун является совсем мелкой сошкой в иерархии Служения.
     А потом, когда-нибудь, когда у его технарей будет нужный  ему  ответ,
можно будет избавиться от Слуги Просвещения и собственноручно осуществлять
контроль над Гароммой с помощью этого нового метода.
     Забавно   было   слушать   рассуждения   Моддо   относительно   Слуги
Безопасности, как о некоем гипотетическом лице  его  собственной  епархии,
которое необходимо заменить. Суть же проблемы заключалась в том,  кого  из
двух чрезвычайно способных заместителей  следовало  бы  назначить  на  его
место.
     Лууб задумался над  тем,  имеет  ли  его  пациент  хотя  бы  малейшее
представление о том, насколько прозрачны все его увертки.  Нет,  вряд  ли.
Потревоженным разумом этого человека  манипулировали  таким  образом,  что
продолжение его нормального функционирования зависело  от  двух  факторов:
непреодолимой потребности консультироваться с  Луубом  каждый  раз,  когда
возникала  необходимость  решения  какого-либо  тонкого   вопроса,   и   в
убежденности в том, что он  в  состоянии  получить  решение,  не  открывая
подлинного положения вещей.
     Как только голос с кушетки закончил свой беглый обзор ситуации,  Лууб
приступил к делу. Спокойно, уравновешенно почти  бесстрастно  он  повторил
все, что сказал Моддо. Просто еще раз более  четко  выразил  мысли  своего
подопечного. На самом же деле они были  переформулированы  таким  образом,
чтобы у Слуги Просвещения не оставалось  выбора.  Ему  предстояло  выбрать
более молодого из двух кандидатов. Того, кто, судя по его прошлому,  более
благоприятно будет относиться к гильдии Целителей.
     Не то чтобы  это  имело  какое-либо  особое  значение.  Главным  было
доказательство установления полного  контроля.  Именно  это  прежде  всего
имелось в виду,  когда  Лууб  подталкивал  Моддо  к  убеждению  Гароммы  в
необходимости избавиться от Слуги Безопасности в то время, когда слуга для
Всех вовсе не испытывал какого-либо психологического кризиса. Более  того,
в то время его приподнято-радостное настроение достигло наивысшего  своего
уровня.
     К этому, не мог  Лууб  не  признаться  себе,  примешивалось  ощущение
удовлетворения,  вызванное  уничтожением  человека,  повинного   в   казни
единственного брата Лууба. Было это много лет тому  назад,  когда  человек
этот был Начальником Безопасности 47-го округа.  Двойное  достижение  было
столь же восхитительно, как и двойной вкус кисло-сладких пирогов, которыми
были столь знамениты родные места Целителя. Он тяжело вздохнул,  вспоминая
об этом.
     Моддо приподнялся и сел, опираясь большими руками о кушетку.
     - Ты даже не представляешь, Лууб, как помог мне этот короткий  сеанс.
Боль  прошла,  голова  прояснилась.  Оказалось,  что  для   этого   вполне
достаточно всего лишь выговорить то, что меня тревожило.  Теперь  я  точно
знаю, как мне надлежит поступить.
     - Хорошо, - протянул осторожно, как бы в сторону, Лууб.
     - Завтра  я  постараюсь  выкроить  целый  час...  Знаешь  ли,  я  уже
подумываю о том, чтобы перевести тебя в свой персональный штат. Но как это
сделать, я еще не решил.
     Лууб пожал плечами и провел пациента к двери.
     - Это всецело ваше личное дело, Учитель. Мой долг - наилучшим образом
помогать вам.
     Он смотрел вслед  шагающему  к  лифту  рослому  мужчине.  "Я  еще  не
решил"... Что ж, и не решит, пока это не сделает за  него  Лууб.  Целитель
заложил эту мысль в  сознание  Моддо  полгода  назад,  но  все  откладывал
приведение ее в действие. Он не  был  еще  полностью  убежден,  что  стоит
приближаться к Слуге для Всех.  К  тому  же  существовала  одна  небольшая
проблема в Бюро  Лечебных  Исследований  -  программа,  которой  следовало
уделять максимум внимания ежедневно.
     Вошедшая  секретарша  сразу  же  принялась   печатать.   Лууб   решил
спуститься вниз, чтобы проверить, что сделано за сегодняшний  день.  Из-за
помпы, которой сопровождалось  прибытие  Слуги  для  Всех,  было  серьезно
нарушено нормальное течение исследовательских работ. А ведь решение  могло
прийти  в  любую  минуту.  К  тому  же  ему  нравилось  проверять   каждое
направление исследований в поисках  потенциальных  положительных  побочных
результатов, ибо эти технари были начисто лишены творческого воображения!
     Идя по  коридору,  Целитель  задумался.  Подозревает  ли  Моддо,  что
находится под полным контролем?  Бедняга  представляет  из  себя  сплошной
комок  беспокойства  и  нерешительности.  В  немалой  степени  виной  тому
является то, каким образом он потерял в детстве своих родителей. Многое из
того, что Моддо стремился в себе подавить, до сих пор частенько  давало  о
себе знать. Никогда, даже отдаленно, он не давал себе отчета  в  том,  что
причиной нежелания быть официальным вождем является боязнь принять на себя
ответственность за все. О том, что сфабрикованный им образ Гароммы был его
действительным собственным образом, что единственным их различием является
то, что он научился себе же во благо использовать свои страхи  и  робость.
Но до определенного предела.
     Семь лет  назад,  когда  Моддо  набрел  на  Лууба,  требуя  "немножко
психотерапии для разрешения парочки мелких проблем", он находился на грани
полного краха. Лууб временно подремонтировал быстро  разрушающееся  здание
его психики, придав ему несколько другие  очертания.  Очертания,  полезные
себе самому.
     Он не мог не задуматься над тем, были ли в состоянии древние чем-либо
серьезно помочь Моддо. Согласно Устным Преданиям,  они  были  как  раз  на
пороге Новой Эры и разработали такие методы психотерапии, которые  творили
чудеса по изменению и перестройке личности индивидуумов.
     Только ради чего? Не было предпринято серьезной попытки  использовать
эти методы ради само собой разумеющейся  цели,  единственной  цели  любого
метода - достижения власти.
     Лууб покачал  головой.  До  чего  же  невероятно  наивными  были  эти
древние! И так много утрачено безвозвратно из их полезных знаний!  Понятие
"супер-эго", например, существовало в Устных преданиях  гильдии  Целителей
просто  как  непонятное  слово,  и  не  было  никаких   намеков   на   его
первоначальное значение. Надлежащим образом примененное сегодня, оно могло
стать очень полезным.
     С другой  стороны,  большинство  членов  современной  гильдии  по  ту
сторону океана вряд ли были менее наивными, чем их доисторические коллеги.
Сюда можно смело включить и его собственных отца, дядю.  Последний  сейчас
возглавлял гильдию. С того самого дня, когда он сдал последний экзамен  на
право быть членом гильдии и начал  отращивать  бородку  клинышком  в  знак
своего статуса, Лууб понял удивительную ограниченность  устремлений  своих
коллег. Там, в родном его городе, где, согласно легенде, возникла  гильдия
Целителей Психики,  каждый  ее  член  не  желал  от  жизни  большего,  чем
достижения власти над жизнью 10-15 состоятельных клиентов.
     Лууба смешила такая ограниченность кругозора. Ему была ясна очевидная
цель, которую не замечали многие  годы  его  коллеги.  Чем  могущественнее
пациент, полностью зависимый от своего Целителя,  тем  большее  могущество
получает сам Целитель!
     Центр власти над миром  находился  на  Столичном  Острове  по  другую
сторону океана, и именно туда решил направиться Лууб.
     Совершить это было  нелегко.  Жесткие  законы,  запрещавшие  перемену
места жительства, за исключением перевода по официальному разрешению, пять
долгих лет стояли на его пути. Но как только одной из его пациенток  стала
жена Уполномоченного по Связи  47-го  округа,  задача  сразу  упростилась.
Когда же Уполномоченный был отозван на  Столичный  Остров  и  назначен  на
должность Второго Заместителя Слуги по Связи, Лууб переехал туда вместе  с
его семьей - он стал теперь незаменимым.
     Досталась ему небольшая должность в Службе Воспитания.  Благодаря  ей
он добился, пользуясь преимуществами своей профессии,  того,  что  привлек
августейшее внимание самого Слуги Просвещения.
     На самом деле Лууб никогда не ожидал,  что  заберется  столь  высоко.
Однако немного удачи, высокий  профессионализм  и  неусыпная  бдительность
составили неотразимую комбинацию. Достаточно было Моддо  полежать  на  его
кушетке  45  минут  при  первом   посещении,   как   Лууб   осознал   свое
предначертание - господствовать над всем миром.
     Но что же делать с этим господством? С этим безграничным  богатством?
С этой властью!
     Что  ж,  с  одной  стороны,  существовала  его  небольшая   программа
исследований. Это было очень интересно само по себе, но могло послужить, в
случае  благоприятного  результата,  укреплению  и  гарантированности  его
власти. Теперь в распоряжении Целителя были десятки небольших  радостей  и
приобретений, но постепенно частое повторение их начало приедаться.  Самым
главным, что он имел, было Знание.
     Знание! Особенно запретное знание...  Лууб  мог  теперь  безнаказанно
наслаждаться им. Сопоставлять различные Устные Предания  и  на  их  основе
создавать  одно  вразумительное  целое,   благодаря   чему   можно   стать
единственным в мире человеком, которому было бы известно, что же на  самом
деле происходило в прошлом.
     При помощи  привлеченных  нескольких  бригад  работников  Лууб  скоро
получил такие  пикантные  сведения,  как  первоначальное  название  своего
родного  города,  затерявшееся  много  лет  назад  при  введении   системы
нумерации вместо географических названий, целью которой  было  искоренение
исторических ассоциаций, вредных  для  мирового  государства.  Задолго  до
того, как он стал пятым городом 47-го округа, город назывался Австрией,  и
был прославленной столицей гордой  Венской  Империи.  А  Столичный  Остров
именовался некогда  Гаванокубой  -  столицей  империи,  установившей  свое
господство над всеми остальными на  туманной,  заполненной  войнами,  заре
современной эпохи.
     Что  же,  эти  достижения  принесли  Целителю   глубокое   внутреннее
удовлетворение. Он весьма сомневался в том, что  Гаромме  было  когда-либо
интересно узнать, что он  вырос  не  в  20-м  сельскохозяйственном  районе
шестого  округа,  а  в  местности,  называвшейся  Канадой,  одной  из   48
республик, составлявших древние Североамериканские Соединенные  Штаты.  Но
ему,  Луубу,  это  было  интересно.  Каждая  частица  знаний  давала   ему
дополнительную  власть  над  согражданами  и  когда-нибудь   могла   стать
полезной.
     Так вот, если бы Моддо хоть немного был знаком с  технологией  метода
переноса, которую изучали в высших кругах гильдии Целителей Душ, он мог бы
до сих пор единолично править миром! Но нет. Гаромма должен был  неизбежно
стать не более чем творением, вещью  Моддо.  И  неминуемым  было  то,  что
Моддо,  прибегнув  к  помощи  своих  источников  информации,  должен   был
обязательно наткнуться на Лууба и подпасть  под  его  влияние.  И  так  же
неизбежным было то, что Лууб  с  его  специфическим  знанием  возможностей
обработки человеческого разума должен был стать  единственным  независимым
человеком на всем земном шаре!
     Он хихикнул украдкой, очень довольный собою, в последний раз расчесал
пальцами свою бороденку и вошел в Бюро Лечебных Исследований.
     Тотчас же к нему подошел заведующий и поклонился.
     - Ничего нового сегодня сообщить не могу.
     Он сделал  жест  в  сторону  крохотных  отгороженных  друг  от  друга
клетушек, где специалисты корпели над  старинными  книгами  или  проводили
эксперименты на подопытных животных и осужденных за преступления людях.
     - Ясно, - кивнул Лууб. - Я  и  не  ожидал  какого-либо  значительного
прогресса в такой день. Старайтесь, чтобы они не слишком отвлекались.  Это
очень важная проблема.
     Его собеседник, пожал плечами, как бы извиняясь.
     - Эта проблема такова, что, насколько нам известно, никогда  не  была
решена прежде. Древние рукописи, которые мы обнаружили,  все  находятся  в
ужасном состоянии. Но в тех из них, где есть  упоминания  о  гипнозе,  нет
расхождений во мнениях. Согласно им, гипноз нельзя осуществить  при  любом
из  тех  трех  условий,   на   которых   вы   настаиваете:   против   воли
гипнотизируемого, вопреки его  личным  желаниям  и  твердым  убеждениям  и
содержании под гипнозом длительное время,  не  прибегая  к  дополнительным
мерам. Я не утверждаю, что это невозможно, но...
     - Но это очень трудно. Что ж, вы работаете над этим длительное время,
уже три с половиной года, и впереди у вас  еще  столько  времени,  сколько
понадобится. Аппаратуру, персонал  -  только  попросите.  А  пока  я  хочу
пройтись и поглядеть, над чем работают ваши люди. Мне хотелось  бы  задать
им несколько вопросом.
     Заведующий учтиво поклонился и направился к своему  столу  в  дальнем
конце помещения. А Лууб стал не спеша переходить из клетушки  в  клетушку,
наблюдая за работой, задавая вопросы, подмечая,  главным  образом,  личные
качества того или иного специалиста-психолога в каждой из клетушек.
     Он был убежден в том, что подходящий человек  мог  бы  разрешить  эту
проблему. Необходимо было только найти этого человека и создать  для  него
наилучшие условия. Он будет достаточно умен и настойчив, чтобы  определить
верное направление исследований, но в то же самое  время  настолько  лишен
воображения, чтобы не ужаснуться цели, которая ускользала от лучших умов в
течение многих столетий.
     Но, как только проблема будет решена, в течение одной краткой  беседы
со Слугой для Всех он, Лууб, сумеет поставить его под свой  прямой  личный
контроль на всю оставшуюся жизнь и обойтись без  сложностей,  связанных  с
длительными психотерапевтическими сеансами, которым приходится  подвергать
Моддо... Как только проблема будет решена...
     В последней клетушке молодой человек с  прыщавым  лицом,  сидящий  за
простым письменным столом,  внимательно  изучал  потрепанный  фолиант,  не
заметив прихода Лууба. Какое-то время Целитель молча наблюдал за ним.
     Какую убогую и бессмысленную жизнь  приходилось  вести  этим  молодым
специалистам! Это уже было написано на их покрытых морщинами, похожих одно
на другое, лицах. Режим, придуманный изощренным правителем, не позволял им
иметь ни одной собственной мысли, они и мечтать не смели ни о  чем  таком,
что не было разрешено официально.
     Но этот парень был самым смышленым из всех. Лууб довольно  длительное
время с растущим интересом наблюдал за ним, все более и более склоняясь  к
мысли, что это - именно то, что ему надо.
     - Как дела, Сидоти? - спросил он наконец.
     Молодой человек оторвался от книги, вздрогнув от неожиданности.
     - Закройте дверь, - попросил он.
     Лууб прикрыл дверь.

     Это был день установления полного контроля.
     Сидоти, Младший Лаборант, специалист-Психолог Пятого Разряда, щелкнул
пальцами прямо перед лицом Лууба и теперь мог позволить себе  наслаждаться
роскошным ощущением абсолютной власти, безграничной власти, власти  такой,
которая даже во сне не могла привидеться кому-либо из людей до сего дня.
     Контроль. Полный контроль...
     Не поднимаясь со стула, он еще раз щелкнул пальцами и сказал:
     - Докладывайте!
     В  глазах  Лууба  появился  привычный  стеклянный  блеск.  Тело   его
закаменело. Руки безвольно повисли. Ровным  бесцветным  голосом  он  начал
свое донесение.
     Замечательно!
     Слуга Безопасности через несколько часов станет трупом, а  его  место
займет человек, который нравится Сидоти.
     Блестящий успех!
     Эксперимент состоял из нескольких этапов. Первый должен был выяснить,
можно ли, возбудив в Луубе чувство мщения за  никогда  не  существовавшего
брата, вынудить Целителя действовать на том  уровне,  которого  он  всегда
стремился избегать. Потом нужно  было  заставить  Моддо  сделать  что-либо
такое, что совершенно не пересекалось с его интересами. И,  в  завершение,
подтолкнуть Гаромму к мерам против Слуги Безопасности в  то  время,  когда
Слуга для Всех не испытывал никакого душевного кризиса.
     Эксперимент удался на славу.  Сидоти  подтолкнул  маленькую  костяшку
домино по имени Лууб три дня назад, и целый  ряд  других  мелких  костяшек
начал падать. Сегодня, когда Слуга  Безопасности  будет  удушен  прямо  за
письменным столом, упадет последняя костяшка.
     Да, контроль был полнейшим.
     Разумеется, была и другая, не столь важная  причина,  побудившая  его
провести этот эксперимент, взяв за основу жизнь Слуги Безопасности. Сидоти
видел, как он при всех выпил четыре года назад изрядную порцию  спиртного.
Так не надлежит  себя  вести  Слугам  Человечества.  Им  полагается  жизнь
простая, чистая и умеренная, чтобы  быть  образцом  для  всего  остального
человеческого рода.
     Сидоти и в лицо не  видел  никогда  Заместителя  Слуги  Безопасности,
которого по его приказанию должны были повысить в должности. Но он слышал,
что человек этот живет очень скромно, не  допуская  никаких  излишеств.  И
Сидоти это импонировало - именно так и должно быть.

     Лууб застыл в ожидании, завершив доклад.
     Сидоти думал.
     Следует ли ему приказать отказаться от этой глупой, хвастливой идеи о
прямом контроле над Гароммой? Нет, не следует. Ведь именно это приводило в
действие механизм ежедневного посещения  Бюро  Лечебных  Исследований  для
проверки достижений в этом вопросе. И хотя вполне достаточно было бы  дать
простой приказ ежедневно заходить к нему, Сидоти чувствовал,  что  до  тех
пор,  пока  он  не  изучит   досконально   все   аспекты   своей   власти,
целесообразнее оставить  в  неприкосновенности  уже  отлаженные  механизмы
личных связей, если не случится что-либо непредвиденное.
     Это напомнило ему еще об одном деле. У  Лууба  был  некий  повышенный
интерес, удовлетворение которого было, по  сути,  пустой  тратой  времени.
Теперь, при абсолютном контроле, самое время избавить его от этого.
     - Вы должны бросить  все  эти  исследования  исторических  фактов,  -
приказал Сидоти. - А высвободившееся время используйте для  более  полного
изучения слабостей Моддо. Это гораздо интереснее, чем  изучение  прошлого.
На этом все!
     Он щелкнул пальцами. Подождал немного и щелкнул еще раз. Целитель Душ
глубоко вдохнул воздух, выпрямился и улыбнулся.
     - Хорошо. Так и продолжайте, - сказал он ободряюще.
     - Спасибо, сэр. Непременно, - заверил его Сидоти.
     Лууб открыл дверь клетушки и вышел. Сидоти смотрел ему  вслед.  Какая
идиотская  самоуверенность  присуща  этому  человеку  -  он  убежден,  что
найденный метод гипнотического полного контроля будет отдан в его руки!
     Сидоти подошел вплотную к решению  этой  задачи  три  года  назад.  И
тотчас же  притаился,  направив  свою  работу  внешне  в  совершенно  ином
направлении. Затем, усовершенствовав методику, применил ее к Луубу...
     Это было естественно.
     Сидоти был ошеломлен, его едва не стошнило, когда он узнал, что  Лууб
подчинил себе Моддо, а Моддо главенствует над самим Гароммой.  Но,  спустя
некоторое время, молодой человек вполне освоился. В конце концов, с самого
раннего  детства  единственной  воспринимаемой  им  и   его   сверстниками
реальностью являлась реальность власти. Власти в каждом  школьном  классе,
каждом клубе, на каждом собрании людей. Власть была единственным,  за  что
стоило бороться. И это занятие приходилось  избирать  не  потому,  что  он
ощущал себя наиболее подходящим для этого, а из-за того,  что  оно  давало
перспективу власти над тем, кто  интересует  его,  интересует,  исходя  из
собственных наклонностей.
     Но такая власть, которую он получил, ему никогда и не снилась. Тем не
менее это стало реальностью, и с этой реальностью следовало считаться.
     Но что с такой властью делать!
     Ответить на этот вопрос оказалось очень трудно.  Со  временем  ответ,
разумеется,  придет.  А  пока  что   имеется   замечательная   возможность
удостовериться в  том,  насколько  добросовестно  каждый  на  своем  месте
выполняет работу и наложить наказание на тех, кто плохо себя ведет. Сидоти
намеревался оставаться на этой своей  работе,  пока  не  подойдет  удобное
время для повышения в должности. Пока еще нет нужды гоняться  за  громкими
титулами. Пускай себе Гаромма правит, он же будет направлять его  действия
из третьих или четвертых рук, оставаясь в тени.
     Оставался один вопрос: чего он все-таки хотел  бы  достичь,  управляя
Гароммой?
     Раздался  звонок.  Из  громкоговорителя,  установленного  под   самым
потолком, понеслось:
     - Внимание! Внимание всем сотрудникам Центра! Слуга для Всех покидает
здание Центра через несколько минут! Все в главный вестибюль, чтобы молить
его о продолжении служения человечеству. Все...
     Сидоти примкнул к толпе специалистов, в спешке  покидавших  помещение
лаборатории. В коридоре к ним присоединялись другие,  выскакивая  из  всех
дверей по обе стороны. Людской поток вынес Сидоти в Главный вестибюль, где
охрана Службы Воспитания уже теснила к стенам тех, кто попал сюда раньше.
     Он  улыбнулся.  Если  бы  только  охранники  догадывались,  кого  они
толкают! Своего повелителя, который мог бы обречь на казнь любого из  них!
Единственного на Земле человека, который  мог  бы  сделать  все,  что  ему
только заблагорассудится!
     Все, что угодно...
     В дальнем конце вестибюля зазвучали приветственные выкрики. Все стали
нервно переминаться с ноги на ногу, вставать  на  цыпочки,  чтобы  получше
разглядеть происходящее. Даже у охранников участилось дыхание.
     В вестибюле появился Слуга для Всех.
     Крики стали еще более громкими и многочисленными. Стоящие  впереди  в
возбуждении начал подпрыгивать.
     И вдруг Сидоти увидел Его!
     Руки его непроизвольно  взметнулись  в  горячечном  мышечном  порыве.
Что-то огромное и сладкое, казалось, сдавило грудь. Из горла вырвалось:
     - Служи нам, Гаромма, служи нам! Служи нам! Служи нам!
     Его целиком накрыла горячая волна любви, равной  которой  он  никогда
прежде не испытывал.  Любви  к  Гаромме,  к  родителям  Гароммы,  к  детям
Гароммы, ко всему и вся, так или иначе связанному с Гароммой.
     Тело  корчилось,  движения  потеряли   координацию,   волна   острого
наслаждения  пронзила  все  тело  от  бедер  до  шеи.  Сидоти   извивался,
подпрыгивал,  размахивал  руками.  Казалось,   все   его   тело   пыталось
вывернуться наизнанку в стремлении выразить свою верность Слуге для  Всех.
И все это нисколько не было для него необычным, поскольку такие проявления
чувств были воспитаны в нем еще в раннем детстве.
     - Служи нам, Гаромма! - пронзительно вопил он, пуская пузыри пены  из
уголков рта. - Служи нам!
     Подавшись всем телом вперед, Сидоти протиснулся между охранниками,  и
его вытянутые пальцы прикоснулись к развевающимся лохмотьям Гароммы. Разум
Сидоти взорвался вспышкой бешеной любви к этому человеку, и,  не  в  силах
сдерживать более охвативший его экстаз, он лишился чувств,  прошептав  еще
раз:
     - Служи нам, Гаромма...
     Когда все закончилось, коллеги-специалисты  поволокли  бесчувственное
тело в Бюро Лечебных Исследований, завистливо вздыхая.  Далеко  не  каждый
день кому-то удавалось дотронуться до краешка лохмотьев Слуги для Всех!  И
какое глубокое воздействие оказывает это на счастливца!
     Прошло не менее получаса, прежде чем Сидоти пришел в себя.
     Это был день установления полного контроля!

                                Уильям ТЕНН

                              ЛИССАБОН В КУБЕ

     Зазвонил телефон.
     Альфред Смит, который в этот момент перекладывал вещи из  чемодана  в
ящики типичного гостиничного комода, недоуменно поднял голову.
     - Кому это... - начал было он, но не стал продолжать.
     Очевидно, кто-то ошибся номером. Никто не знал, что он в Нью-Йорке, и
уж тем более - в какой именно гостинице. Хотя, если  подумать,  кто-нибудь
мог догадаться.
     А может быть, это портье звонит, чтобы  предупредить  о  какой-нибудь
мелочи, типа перегоревшей настольной лампе.
     Телефон зазвонил снова.
     Смит поставил чемодан и обошел вокруг кровати. Поднял трубку.
     - Алло?
     - Мистер Смит? - спросил сочный голос на другом конце линии.
     - Говорите.
     - Это мистер Джонс. Мистер Коун и мистер Келли со мной, в  вестибюле.
Здесь же Джейн Доу. Что вы предпочитаете - чтобы мы поднялись  к  вам  или
подождали внизу?
     - Прошу прощения...
     - Что ж, тогда мы поднимемся. Номер 504, не так ли?
     - Да... А кто это говорит?
     Но трубку уже положили.
     Смит провел пальцами по прическе.
     Это был среднего роста, неплохо сложенный, весьма приятной наружности
молодой  человек.  Намечающееся   брюшко   свидетельствовало   о   недавно
достигнутом преуспевании.
     Мистер Джонс? Коун? Келли? И кто такая Джейн Доу?
     Наверное, розыгрыш. Всякий, носящий фамилию Смит, привыкает к  шуткам
в свой адрес. Тем более, звонивший спрашивал просто мистера Смита,  а  это
очень распространенная фамилия.  Не  исключена  ошибка.  Он  снова  поднял
трубку.
     - Справочное бюро, - попросил Альфред у дежурной.
     - Да, справочное, - раздался через несколько секунд нежный голос.
     - Это мистер Смит из 504-го номера. Жил ли здесь до меня какой-нибудь
другой Смит?
     Продолжительная пауза.
     - У вас какие-либо затруднения, сэр?
     Смит скривился.
     - Я только хочу знать, жил ли в этом номере до меня Смит?
     - Сэр, если бы вы могли сказать мне о том,  что  это  доставляет  вам
какие-то неудобства...
     Терпенье его начало лопаться.
     - Я прошу вас ответить на простой вопрос.  Проживал  ли  какой-нибудь
мистер Смит в этом номере до меня? В чем дело? Он что, покончил с собой?
     -  У  нас  нет  достаточных  оснований  полагать,  что  он   совершил
самоубийство,  сэр?  Существует  много,  очень  много  обстоятельств,  при
которых постоялец может исчезнуть после того, как забронировал номер!
     В дверь настойчиво постучали.
     - О'кэй. Это все, что я хотел  узнать,  -  прорычал  Альфред  Смит  и
бросил трубку.
     Открыв дверь, он впустил в номер троих  мужчин  и  весьма  миловидную
женщину.
     - Послушайте...
     - Привет, Гар-Пита! - перебил его один из мужчин. - Джонс  -  это  я.
Это - Келли, это - Коун, а это, разумеется - Джейн Доу.
     - Произошла ошибка...
     - Какая тут может быть ошибка! - сказал Коун, тщательно прикрывая  за
собой дверь. - Джонс, вы назвали Смита его настоящим именем,  да  еще  при
открытой двери! Это непростительная глупость!
     Джейн Доу кивнула в знак согласия.
     - Открыта дверь или закрыта, мы не должны забывать, что находимся  на
Земле. И обязаны употреблять только земные имена.  Статьи  14-22  Полевого
Устава.
     Альфред окинул ее пристальным, продолжительным взглядом.
     - На Земле?
     Женщина стыдливо улыбнулась.
     - Ну вот. И я совершила практически ту же ошибку. Надо  было  сказать
"в Америке". Или, чтобы не вызывать особых подозрений, "в Нью-Йорке".
     Мистер Келли внимательно рассматривал Альфреда.
     - Вы - само совершенство, - наконец сказал он. - Лучше, чем у  любого
из нас.  Такая  маскировка  наверняка  потребовала  огромного  терпеливого
труда. Не говорите ничего, я знаю! Вы - само совершенство, Смит!
     Смит недоуменно переводил взгляд с  одного  странного  посетителя  на
другого. Лунатики, что ли? Нет, шпионы! Что же делать?  Объяснить  им  все
или, высунув голову в окно, завопить "Караул!"?
     А, может быть, они не шпионы,  а  просто  сыщики,  напавшие  на  след
шпионов?   Ведь   это,   как-никак,   Нью-Йорк,    а    не    какой-нибудь
Гройсери-Корнерз, штат Иллинойс.
     С другой стороны, Нью-Йорк -  обиталище  самых  ловких  и  остроумных
пройдох. Может, это всего лишь  розыгрыш  городскими  хлыщами  только  что
прибывшей деревенщины?
     Пока хозяин размышлял, гости  расселись,  не  дожидаясь  приглашения.
Мистер Келли открыл портфель и начал что-то  крутить  внутри  него.  Номер
заполнило слабое жужжание.
     - Не хватает мощности, - произнес он извиняющимся  тоном.  -  Здешнее
Солнце слабовато. Подождем еще пару минут. Все наладится.
     Мистер Джонс наклонился вперед.
     - Послушайте, друзья, вы не будете  возражать,  если  я  сброшу  свою
маскировку? Здесь невыносимо жарко.
     -  Не  положено,  -  напомнила  ему  Джейн  Доу.  -  При   исполнении
обязанностей форму снимать запрещается.
     - Знаю. Но ведь Стэн-Дюрок... Я хотел сказать, коун закрыл  дверь  на
замок. В таком месте, как это, никто не войдет в окно, а о  материализации
можно не беспокоиться. Так как насчет  того,  чтобы  мне  расслабиться  на
парочку минут?
     Альфред  Смит  рассматривал  мистера  Джонса,  не  скрывая   веселого
удивления. Толстый коротышка был одет в дешевый серый костюм из блестящего
кремплина. Растительность на голове отсутствовала напрочь, если не считать
реденьких бровей. Вот это маскировка! Смех, да и только!
     - Пусть позволит себе, - понимающе усмехнувшись, продолжил Альфред. -
Здесь, кроме нас, никого нет. Смелее, Джонс. Снимайте свою маскировку.
     - Спасибо, - прочувственно произнес Джонс. -  Я  просто  задыхаюсь  в
этом облачении.
     Альфред хихикнул. Уж он покажет этим нью-йоркцам!
     Джонс расстегнул сначала пиджак,  потом  -  белую  рубашку.  Приложил
указательный пальцы к груди, надавил...
     Из образовавшегося темного отверстия диаметром в  25-30  сантиметров,
извиваясь, выполз черный паук. Его небольшое округлое тело было  величиной
с мужской кулак, лапы имели длину и толщину  черенка  курительной  трубки.
Паук припал к груди Джонса, тело осталось в той же позе: пальцы продолжали
держать грудь открытой, спина удобно откинута на спинку кресла.
     - Хорошо-о-о... - произнес паук.
     Альфред залился  истерическим  смехом.  Кое-как  ему  вскоре  удалось
приостановить поток звуков, извергавшихся изо  рта,  но  смех  продолжался
где-то глубоко в его голове. Он  смотрел  на  паука,  на  застывшее  тело,
откуда тот выбрался.
     Остальные отнеслись к происходящему совершенно равнодушно.
     Гудение из портфеля на коленях Келли внезапно  сменилось  разборчивой
речью.  Выражение  скуки  тотчас  же  улетучилось  с   лиц   гостей,   они
заинтересованно подались вперед.
     - Приветствую агентов по особым поручениям, - неслось из портфеля.  -
Это  Центр  Управления.  Говорит  Робинсон.  Имеются   какие-либо   важные
сообщения?
     - Нет, - ответила Джейн Доу.
     - И у меня нет, - произнес Келли.
     - Пока что ничего нового, - вставил Коун.
     Паук с наслаждением потянулся.
     - Все то же. Сообщать не о чем.
     - Джонс! - почти взвизгнул голос из портфеля. - Немедленно  вернитесь
в свою форму!
     - Жарко, шеф. И мы здесь одни, сидим, как тут  говорят,  за  запертой
дверью. Помните, какой суеверие выработалось на Земле в отношении запертых
дверей? Нам совершенно не о чем беспокоиться.
     - Сейчас забеспокоитесь! Вам, вероятно,  в  тягость  роль  агента  по
особым поручениям? Хочется вновь обрести статус обычного агента?
     Паук вытянул ноги  и  совершил  телодвижение,  эквивалентом  которого
могло быть только  пожимание  плечами.  Затем  он  осторожно  попятился  к
отверстию  в  груди.  Как  только  оно  закрылось,  тело  Джонса  ожило  и
застегнуло рубашку и пиджак.
     - Вот так-то лучше, - наставительно произнес голос. - Больше  никогда
так не поступайте.
     - Ну, будет, шеф, будет. Вот только нельзя ли  нам  немного  остудить
эту планету? Вызвать зиму или начать  новый  ледниковый  период?  Работать
станет куда легче.
     - И намного легче  влипнуть,  глупец.  Вы  там  занимаетесь  большими
делами, вроде съездов или конкурсов  красоты.  А  мы  в  Центре  -  такими
мелочами,  как  произвольные  изменения  климата  и   установление   новых
ледниковых периодов! - Голос на минуту замолчал, потом продолжил: - А  как
ваши дела, Смит? О чем вы можете сообщить?
     Альфред тряхнул шевелюрой и нерешительно обвел взглядом номер.
     - Со... сообщить? - нерешительно протянул он, но тут  же  собрался  с
духом. - Ничего. Сообщать нечего.
     - Мне не нравится  ваш  тон.  Вы  там  ничего  не  утаиваете,  а?  Не
забывайте, оценка информации - наше дело, а не ваше!
     - Н... нет, - выдавил из себя Смит. - Я абсолютно ничего не утаиваю.
     - И не советую. Попробуйте только забыть сообщить нам хоть  об  одном
конкурсе красоты - и вам крышка. Мы все  еще  не  забыли  о  том  промахе,
который вы допустили в Загребе.
     - О, шеф! - вмешалась Джейн Лоу.  -  Нужно  непременно  быть  местным
жителем, чтобы определить,  кто  является  самой  главной  коммунисткой  с
партбилетом в Хорватии. Нельзя упрекать Смита за это.
     - А я убежден, что можно! Этот, как  вы  считаете,  съезд  активисток
подпадал под определение конкурса красоты, которое было вам дано. Если  бы
Коун не наткнулся на упоминание о нем  в  "Киевской  правде",  на  нас  бы
обрушились все силы  ада.  Не  забывайте  об  этом,  Смит.  И  перестаньте
называть меня шефом! Моя фамилия Робинсон. Запомните это! Ясно?
     Все кивнули. Альфред бросил в сторону Джейн  Доу  взгляд,  в  котором
были и сомнение, и благодарность.
     - Ладно, - продолжал голос из портфеля, несколько умиротворившись.  -
Чтобы доказать вам, что я столь же щедр на похвалу, как и на упреки, хвалю
Смита за его маскировку. Она несколько необычна, но выглядит подлинной,  а
это - самое главное. Если бы все остальные не пожалели бы времени  на  то,
чтобы привести в такой же порядок свою форму, вы бы, в конце концов, - тут
голос сделал паузу и стал  вкрадчивым  и  весьма  игривым,  -  могли  даже
назвать меня Джеком Робинсоном.
     Все покорно засмеялись, даже Альфред.
     - Вы полагаете, что Смит хорошо поработал над своей  маскировкой,  не
так ли, шеф... то есть, мистер Робинсон? - с  энтузиазмом  спросила  Джейн
Доу, как бы подчеркивая этот факт для всех остальных.
     - Безусловно. Взгляните на его костюм. Это  не  просто  какой-то  там
старый костюм, нет! Он состоит из твидового пиджака и фланелевых брюк. Это
свидетельствует об использовании собственного воображения. Подбородок  его
- не  просто  подбородок,  а  с  ямочкой.  Очень  неплохо.  И  цвет  волос
первосортный. Единственное, против чего я, возможно,  стал  бы  возражать,
так это его манера завязывать галстук. По-моему, солидный репсовый галстук
стандартной длины меньше бы привлекал внимание. Но и этот, тем  не  менее,
смотрится  хорошо.  А  это  -  самое  главное!  Ощущать  цельность   своей
маскировки! В нашем деле необходим инстинкт слияния  с  населением  данной
планеты, иначе ничего не выйдет.  Я  думаю,  что  у  Смита  этот  инстинкт
выработался.
     - Спасибо, - пробормотал Альфред.
     - Хорошо, хорошо, э... мистер Робинсон, - нетерпеливо произнес мистер
Джонс. - Но не это самое главное. Работа наша гораздо важнее того, как  мы
выглядим.
     - Ваша работа заключается как раз в том, как вы выглядите! Смотритесь
соответственно - и работа будет, спорится. Возьмем, к примеру, вас, Джонс.
Мне, кажется, никогда не приходилось встречаться  с  подобным,  совершенно
небрежно сработанным человеческим существом. Кем  вам  положено  быть,  а?
Мистером Американцем, Человеком из Толпы.
     У мистера Джонса был глубоко обиженный вид.
     - Предполагается, что я - аптекарь из Бруклина. И, поверьте мне,  моя
форма вполне соответствует этой роли. Я знаю это точно. Вам  бы  следовало
самому взглянуть на некоторых из этих аптекарей.
     - Некоторые, Джонс - это далеко не большинство. А я именно это имею в
виду.
     - Не хотел бы вас перебивать, Робинсон,  но  наш  визит  к  Смиту  не
предполагается длительным. Мы просто как бы заглянули на минутку.
     -  Верно,  Коун,  верно.  Главное  -  пунктуальность.  Все  готовы  к
инструктажу?
     - Готовы! - хором ответили все.
     Альфред старался больше всех.
     - Коун, вы продолжаете выполнять свое  прежнее  задание,  внимательно
следя за всеми новыми конкурсами красоты, которые должны состояться в этой
стране, обращая  особое  внимание,  разумеется,  на  Нью-Йорк.  Келли,  вы
продолжаете то же самое в отношении различных съездов. Джейн  Доу  и  Джон
Смит следят за всем, что  может  быть  замаскированной  попыткой  подобных
событий.
     - У вас что-нибудь особенное на уме? - спросила Джейн Доу.
     - Пока что нет. Вы просто продолжаете обход косметических  салонов  в
надежде наткнуться на что-либо.  А  вы,  Смит,  получите  особое  задание.
Вскоре должен состояться костюмированный бал сантехников Нью-Йорка  и  его
пригородов. Вам нужно попасть на него и разнюхать все. Если на  что-нибудь
наткнетесь, немедленно дайте нам знать.
     - Что вас особенно интересует? -  как  можно  более  небрежным  тоном
поинтересовался Альфред.
     - Ну, раз вы сами не догадываетесь, - в голосе из портфеля  зазвучали
нетерпеливые нотки, - то это - входная плата,  призы  за  лучшие  костюмы,
даже конкурс на звание "Мисс Водопроводная труба 1921 года", или какого-то
другого, который сейчас на Земле. Честно говоря, я не думаю, что нам стоит
обращать на этот бал особое внимание. Это  слишком  явно,  а  пока  что  в
подобных случаях нам не удавалось наткнуться на что-либо существенное.
     - А я? - не вытерпел Джонс.
     - Вам мы довольно скоро передадим специальные  инструкции.  Возможно,
придется кое в чем изменить подход.
     Последнее сообщение, казалось, заинтересовало всех, однако  голос  из
портфеля явно не намерен был пускаться в дальнейшие объяснения.
     - На этом все, - заявил он недвусмысленно. - А теперь расходитесь.
     Мистер Келли застегнул портфель, раскланялся  со  всеми  и  вышел  из
номера.
     Несколькими мгновениями позже за ним последовал мистер Коун.
     Затем Джонс зевнул и сказал:
     - Прощайте, друзья.
     Когда он  закрыл  за  собой  дверь,  Джейн  Доу  поднялась  тоже,  но
направилась не к двери, а туда, где с глупым выражением лица стоял Альфред
Смит.
     - Вот так, Джон, - нежно произнесла она.
     Альфреду ничего не оставалось другого, как повторить за ней:
     - Вот так, Джейн.
     -  Да,  мы  снова  вместе.  В  одном  и  том  же  здании.  Разве   не
замечательно?
     Он осторожно, не сразу кивнул:
     - Да, замечательно.
     - Если бы только на этот раз нам удалось покончить  навсегда  с  этим
грязным делом! Мы могли бы вернуться вместе...
     - И что тогда?
     - Какой же ты несмышленый, дорогой! - Ее глаза  заблестели.  -  Тихая
уютная паутинка где-нибудь, только для нас двоих... Ты  и  я  -  и  больше
никого! И множество, множество яиц.
     У Альфреда перехватило дыхание и  он,  не  в  силах  больше  терпеть,
отвернулся.
     - О, прости меня, дорогой, - всхлипнула она, хватая его  за  руку.  -
Прости! Я разволновала тебя! Заговорила об  этом,  оставаясь  в  униформе.
Тогда пусть будет вот так: маленький домик у водопада и трое детишек. Ты и
я, рука в руке, вплоть до  золотой  свадьбы.  Пока  не  посеребрятся  твои
волосы. Так, пожалуй, лучше?
     - Немного, - ему удалось взять себя в руки  и  взглянуть  на  нее.  -
Вернее - намного лучше.
     Джейн обняла его. Он отпрянул.
     - О, мне все равно... - зашептала она ему на ухо. -  Плевать  на  все
это. На дисциплину и все остальное, когда я рядом с  тобой.  И  я  повторю
это, даже если нас подслушивают из Центра Управления.  Ты  знаешь,  милый,
чего бы я хотела сейчас больше всего?
     Альфред тяжело вздохнул. Он очень опасался того, что может произойти.
     - Нет.
     - Я бы хотела, - жарко зашептала она, - чтобы мы оба были сейчас  без
формы и  отправились  в  какой-нибудь  темное  сырое  местечко...  Мне  бы
хотелось ощущать на себе твои лапы, чувствовать, как твои  передние  усики
ласкают меня... Меня, а не эту грубую бесчувственную  маскировку,  которую
приходится носить!
     Он задумался.
     - Это все впереди. Терпение, моя дорогая.
     Она выпрямилась и приняла деловой вид.
     - Да, ты прав. Пора  уходить.  Вот  наши  номера  телефонов,  на  тот
случай, если захочешь связаться с кем-либо из нас. И не забывай,  что  эта
операция должна быть проведена в  строгом  соответствии  с  Наставлениями.
Следовательно, нельзя допускать никакого пфмпвания, ни малейшего пфмпвания
вообще, за исключением случаев крайней необходимости.  Во  всех  остальных
случаях пользуемся телефонами.
     - Телефонами? - непроизвольно, как это, повторил он.
     - Да, вот такими штуковинами,  -  показала  она  на  черный  аппарат,
стоящий на тумбочке возле кровати.
     - О,  этими  штуковинами,  -  пробормотал  Смит,  пытаясь  встряхнуть
слипшиеся в черепной коробке мозги. - Да, именно  этими...  И  никакого...
э... пв... пф.... как ты сказала?
     - Никакого пфмпвания.
     - Совершенно?
     Он был уверен, что,  задавая  вопросы,  сможет  как-нибудь  прояснить
картину, уловить хоть какой-нибудь смысл.
     Лицо ее стало в высшей степени сосредоточенным.
     - Разумеется, никакого! Ведь это чрезвычайное задание!
     - Да, - согласился он. - Чрезвычайное. Я как-то не подумал об этом.
     - Ни при каких обстоятельствах нельзя об этом забывать! -  настойчиво
потребовала Джейн. - А то снова попадешь в беду, как тогда, в Загребе. Еще
один такой промах - и тебе крышка, дорогой. Выгонят из  разведки.  Что  же
тогда будет с нашими совместными планами?
     - Они рухнут, да?
     Альфред  изучающе   глядел   на   собеседницу.   Нельзя   забывать...
Действительно, нельзя.  Под  этой  очаровательной  девичьей  плотью  сидит
огромный черный паук, управляя телом, как крановщик - рычагами  управления
грузового крана.
     - Вот именно. Я не выйду замуж за кого-либо, не имеющего отношения  к
Разведке. Наша жизнь была бы искалечена. Поэтому побереги  себя,  дорогой,
постарайся, как только можешь. Не  зевай.  Будь  всегда  начеку.  Старайся
выходить сухим из воды. Будь честен и точен. Действуй энергично. Никому не
доверяй. Не позволяй садиться  себе  на  голову.  Трудись  упорно  и  копи
деньгу. Кто рано встает, тому бог дает. И не плюй против ветра.
     - Постараюсь, - упавшим голосом пообещал Смит.
     - Мой маленький волосатик, - игриво прошептала она и поцеловала его в
ухо.
     Затем вышла и закрыла за собой дверь.
     Альфред, шатаясь, добрел до кровати и обессиленно рухнул на нее.
     На кого это, интересно, он набрел? Или, вернее,  кто  это  набрел  на
него? Шпионы? Без сомнения. Шпионы с другой  планеты!  Что  же  им  у  нас
нужно? Конкурсы красоты, различные съезды, маскарады сантехников... За чем
это они гоняются по вселенной?
     Очевидно  было  только  одно.  Ничего  хорошего  от  них   ждать   не
приходится. Чего стоит одно только постоянное  презрение  в  разговорах  о
Земле!
     Передовая волна захватчиков? Разведчики, прокладывающие путь  главным
силам? Вполне возможно. Только для чего  же  им  нужны  все  эти  конкурсы
красоты, эти маскарады?
     Что в них есть  ценного,  привлекающего  особый  интерес  к  подобным
мероприятиям?
     Захватчиков следовало бы ожидать в лабораториях ядерных исследований,
на ракетных полигонах, в окрестностях Пентагона...
     Голова трещала. Альфред решил, что нет смысла в попытках  предугадать
ход их мыслей. Чуждые существа... Кто может знать, какого рода  информация
представляется им ценной?
     - Грязные, подлые пауки, - прошептал Альфред в приступе ксенофобии.
     И один из них еще влюблен в него! Собирается за него замуж! О чем это
она там говорила? О великом множестве  яиц?  Хорошенькая  перспектива!  По
всему телу, от шеи до пяток, пробежала дрожь.
     Они уверены в том, что он - Джон Смит. Значит, у Земли еще есть шанс.
Слепая удача предоставила в распоряжение  землян  контрразведчика.  В  его
лице!
     Альфреду стало страшно, но одновременно с этим он  испытал  гордость.
Контрразведчик!
     Мозг лихорадочно заработал.
     Первое, что необходимо сделать - это навести справки о Джоне Смите.
     Он поднял трубку.
     - Справочная!
     Дежурная знала немного. Джон Смит зарегистрировался в этой  гостинице
две недели назад. Однажды в полдень он ушел и больше  не  вернулся.  После
того, как прошло положенное время, администрация  решила,  что  он  просто
скрылся, так как к тому времени уже  порядочно  задолжал.  Вещи  его  были
перенесены в камеру хранения.
     - Нет, сэр, - ответила девушка на закономерный вопрос.  -  Мне  очень
жаль, но наши правила не позволяют вам ознакомиться  с  его  вещами.  Если
только вы не пожелаете официально заявить, что состоите с ним в родстве.
     - А если я это сделаю?
     - Вам нужно будет представить доказательства, сэр.
     - Понятно. Большое спасибо.
     Он повесил трубку.
     Итак, Джон  Смит  зарегистрировался  здесь,  по  всей  видимости,  по
предварительной договоренности с сообщниками.  Номер  должен  был  служить
явкой, местом встречи группы. Затем в один прекрасный день, Джон Смит ушел
и не вернулся.
     Поскольку маскировка подлежала частой смене, а шпионы ничего не знали
об исчезновении прежнего Смита, они посчитали Альфреда своим.
     Но  что  же  произошло  с  его   предшественником?   Попал   в   руки
правительства США? Или ООН? Навряд ли. В этом случае шпионов поджидали  бы
здесь агенты ФБР или целое небольшое армейское подразделение.
     Нет, он попросту исчез. Погиб? Или  временно  скрылся,  избрав  новый
способ выполнения задания своей межпланетной организации?
     И что будет с Альфредом, когда вернется Джон?
     По телу молодого  человека  пробежала  дрожь.  В  шпионских  романах,
которые ему доводилось читать, у них сложилась  хорошая  традиция  убирать
всех, кто вольно или невольно попал в их среду.
     Следовательно, ему нужна помощь.
     Но чья?
     Полиция? ФБР?
     Альфред  снова  вздрогнул,  представив  себе,  как   он,   смущенный,
заикающийся,  путаясь  в   подробностях,   пытается   поведать   о   своих
необыкновенных приключениях твердолобому сержанту-дежурному.
     Инопланетное вторжение, мистер Смит? С Марса? Ах,  не  с  Марса!  Так
откуда же? А, вы точно не знаете, мистер?  Понимаю...  В  первый  же  день
вашего пребывания в Нью-Йорке в ваш  гостиничный  номер  вошли  четверо  и
рассказали вам обо всем этом... Очень интересно. Очень, очень интересно...
И как же их звали? О, они даже  вам  представились?  Мистер  Коун,  мистер
Келли, мистер Джонс и Джейн Доу?
     А ваша фамилия - Смит, не так ли? И все, что нам нужно сделать, чтобы
удостовериться  в  истинности  ваших  слов,  это  по  телефонному   номеру
разыскать адрес одного  из  этих  типов,  разрезать  грудь  того,  на  имя
которого зарегистрирован этот телефонный номер, извлечь на  свет  большого
черного паука и...
     - Нет! - застонал Альфред. - Таким путем  у  меня  нет  ни  малейшего
шанса чего-либо добиться!
     Нужны  доказательства.  Осязаемые  доказательства.  И  факты.   Самое
главное - факты. Кем являются эти пауки, с какой  они  планеты,  на  когда
намечается вторжение, какого рода оружие будет использовано... И  побольше
сведений об их организации здесь, на Земле.
     Каким же образом раздобыть эти сведения? Не спрашивать же об  этом  в
лоб. Это приведет к разоблачению его  как  благонадежного  обитателя  этой
планеты, внутри которого нет  ничего  интересного,  кроме  кишок  какой-то
длины и нескольких ребер.
     Единственная пока ниточка - поручение,  связанное  с  костюмированным
балом сантехников. Несомненно, оно является составной частью плана пауков.
Несомненно.
     Он поднял трубку.
     - Справочная? Это опять мистер Смит  из  504-го.  Посоветуйте,  каким
образом разузнать, где в Нью-Йорке размещаются сантехники?
     - Если  в  вашем  номер  протекает  кран,  сэр,  -  спокойно  пояснил
терпеливый голос, - администрация пришлет к вам...
     - Нет!  Мне  не  нужен  в  данный  момент  водопроводчик.  Нужны  все
сантехники Нью-Йорка и пригородов. Как их можно разыскать?
     Он отчетливо услышал, несмотря на то, что микрофон  на  другом  конце
линии был прикрыт ладонью, шепчущий кому-то в сторону голос:  "Опять  этот
из 504-го. Ух, какой там на этот раз красавчик!  Не  завидую  дежурной  из
вечерней смены, ей-ей!" Потом дежурная отчетливо сказала в микрофон:
     - Алфавитный телефонный справочник находится на столике  возле  вашей
кровати. Сантехников нужно искать  на  букву  "С".  Там  есть  большинство
сантехнических  контор  Манхэттена.  Что  касается  сантехников  Бруклина,
Бронкса, Куинса и Стэйтен-Айленда, то я бы посоветовала вам...
     - Мне не нужны  сантехники  из  Бруклина  или  Бронкса!  -  взорвался
Альфред.
     Сорвался! А ведь обязан держать себя в руках.  Судьба  всей  планеты,
всего рода человеческого  зависит  от  того,  насколько  ясным  будет  его
мышление. Он  выждал  некоторое  время,  чтобы  успокоиться,  затем  снова
заговорил, на этот раз спокойно, не торопясь:
     - Проблема заключается в том, что сегодня вечером  должен  состояться
костюмированный бал сантехников Нью-Йорка и окрестностей. Я обязан на него
попасть. Но, к несчастью, потерял пригласительный билет с адресом. Как мне
выяснить, где он будет проводиться?
     Изложив  таким  образом  суть  дела,   Альфред   поздравил   себя   с
необыкновенной   быстротой   мышления,   какая   и   положена   настоящему
контрразведчику.
     Наступила пауза. Подумав, девушка сказала:
     - Я могла бы навести соответствующие справки, сэр, а потом  позвонить
вам. Вас это удовлетворит, сэр?
     -  Вполне!  -  с  энтузиазмом  ответил  он.  -  Это  было  бы  просто
замечательно.
     Что ж, пора начинать постигать науку шпионского ремесла.  Приобретать
практику в быстром мышлении, быстром ведении разговора.
     В конторе его ждут только завтра. Так что в активе  -  еще  полдня  и
весь сегодняшний вечер, которые можно посвятить спасению человечества.
     Рекламой фирмы  "Блэксим",  которая  переманила  его  из  "Мозаичного
нейлона", был лозунг: "Мужчины примечают  тех,  кто  носит  изделия  фирмы
"Блэксим".  На  них  такие  потрясающие  чулки!"   Посылая   его   в   эту
командировку, начальство и предположить не могло, в какой чудовищной  игре
ему придется  принять  участие  с  первого  же  дня  своего  пребывания  в
Нью-Йорке. Разумеется, в фирме хорошо знали, что он за человек. Без ложной
скромности можно  сказать,  что  Альфред  Смит  создал  себе  в  Иллинойсе
неплохую  репутацию.  Еще  бы:  обеспечил  максимальный  сбыт  в   течение
последних трех лет и постоянные заказы еще на пять следующих. В "Мозаичном
нейлоне" он так и продолжал бы оставаться всего лишь удачливым  продавцом,
в то время, как "Блэксим" с его  ориентацией  на  Мэдисон-Авеню  и  другие
самые респектабельные торговые дома увидела в нем  возможного  претендента
на пост окружного торгового менеджера.
     Да, только "Блэксим" сумела  разобраться  в  том,  что  Альфред  Смит
достоин  выступать  в  высшей  лиге  чулочного  бизнеса.   Но   не   могла
предугадать, какую огромную роль предстоит  сыграть  ее  агенту  в  судьбе
человечества.
     Зазвонил телефон.
     - Я все разузнала, сэр.  Костюмированный  бал  боссов  сантехнических
контор и котельных  центрального  отопления  Нью-Йоркского  муниципалитета
начнется сегодня в восемь вечера в Меньшевик-Холле на 10-ой  Авеню.  Темой
маскарада является эпоха дореволюционной Франции, приглашенные должны быть
в соответствующих костюмах. Вам угодно записать адрес ближайшего магазина,
где такой костюм можно взять напрокат?
     - Да, - промямлил Альфред, - пожалуйста.
     Все как будто налаживается.
     Новоявленный контрразведчик отправился по полученному  адресу  и,  не
мешкая, приобрел наряд Герцога де Ришелье. Пока костюм  подгоняли  по  его
фигуре, основательно пообедал -  впереди  была  Большая  Ночь.  За  обедом
проштудировал буклет, посвященный характерным для Франции нарядам XVI-XVII
веков. Любой факт мог оказаться существенной зацепкой.
     Вернувшись в свой номер, Альфред  облачился  в  костюм  и  подошел  к
зеркалу. Результат несколько разочаровал его. В  этом  одеянии  он  скорее
выглядел молодым протестантом,  ни  в  коей  мере  не  похожим  на  "Серое
Преосвященство". Однако, в коробке нашлась седая борода,  поставившая  все
на свои места.
     Неожиданная  мысль  внезапно  пришла   в   его   голову.   Маскировка
маскировки! Молодой человек улыбнулся своему отражению.
     - Дабы, - патетически произнес он, - господство людей, осуществляемое
ради людей самими людьми, не исчезло с лица Земли!
     Раздался телефонный звонок. На этот раз это был Джонс.
     -  Только  что  со  мною   говорил   Робинсон.   Относительно   моего
спецзадания. Это будет ночь из ночей!
     - Сегодняшняя ночь?
     Альфреду показалось, что кружевной воротничок  сжимается  вокруг  его
горла.
     - Да, они намерены попытаться войти в  контакт  сегодня  вечером.  Мы
пока еще не знаем,  где  именно,  но  это  произойдет  в  Нью-Йорке.  Меня
оставляют в резерве. Я должен поспешить на помощь любому, кто этот контакт
обнаружит. В качестве  подкрепления,  руки  братской  помощи,  союзника  к
спине, рука к руке, дружба превыше всего, на миру и смерть красна, с милым
и в аду - рай. А вы будете на маскараде сантехников, не  так  ли?  Где  он
должен состояться?
     - В Меньшевик-Холле, на 10-й Авеню. А что  делать,  если  я  обнаружу
контакт?
     - Пфмпвать, пфмпвать, как сумасшедший. Я тотчас же  примчусь  к  вам.
Забыть обо всех этих телефонах, спецканалах, нарочных,  почтовых  голубях,
конных эстафетах, беспроволочном телеграфе и о  курьерах  Его  Величества.
Это выше любой "крайней необходимости", согласно статьям 23 и 49  Полевого
Устава. Так что пфмпвуйте, не стесняясь, сколько душе угодно!
     - Отлично! - восторженно заорал Альфред. - Только вот что...
     На другом конце раздался щелчок повешенной трубки.
     Сегодня вечером.
     Ночь из ночей.
     И ради чего?

     Меньшевик-Холл представлял собой двухэтажное здание в самой захудалой
части  Десятой  Авеню.  На  первом  этаже  располагалась  закусочная,  над
грязными окнами которой неоновая надпись провозглашала:

                     "Февральская революция была
                   единственной настоящей революцией.
               Гриль бар. Пиво. Вина. Изысканные ликеры.
                 Алексей Иванович Антипов, владелец".

     Второй этаж был ярко освещен. Из его окон  лилась  музыка.  На  двери
сбоку от бара была приколота карандашная записка:

                    "Полугодовой костюмированный бал
                 управляющих водоканализационных контор
                        и отопительных котельных
                       Нью-Йорка и его пригородов.
             Допускаются только в соответствующих нарядах.
         Если не уплачены членские взносы за последнее полугодие,
       прежде чем подняться наверх, разыщите в баре Бушке Хоровица.
        Он будет в наряде "Железной Маски" пить там ром до семи".

     Альфред Смит взбирался по шаткой скрипучей  деревянной  лестнице,  не
сводя глаз с загорелого генерала Монкальма,  охраняющего  вход  на  второй
этаж. Никакого пригласительного билета, слава  богу,  не  потребовалось  -
достаточным основанием для входа оказался наряд. Краснолицый генерал  едва
удостоил взглядом герцога де  Ришелье  и  взмахом  руки  пригласил  пройти
внутрь.
     Народу было полно. Десятки Людовиков XIII-ых, XIV-ых, ХV-ых и  ХVI-ых
степенно танцевали с Аннами Австрийскими и Мариями-Антуанеттами под  звуки
румбы и ча-ча-ча. Над их головами медленно вращались две  цветные  люстры,
отбрасывая разноцветные блики на сверкающий паркет.
     С чего начать?
     Альфред взглянул на помост, на котором сидели музыканты. Они были без
маскарадных костюмов. Надпись на большом  барабане  гласила,  что  ритмами
снабжает вечер "Оле Олсен и его пятерка". Никто из них  не  был  похож  на
межпланетных шпионов.
     Но, с другой стороны, шпионы как раз имеют заурядный вид, и искать их
надо в самых неподходящих, наиболее обычных местах.
     Поэтому Альфред направился в мужской туалет.
     Туалет был полон. Возле раковины для мытья  рук  толпилось  не  менее
двух десятков мушкетеров, жующих огромные сигары и тихо переговаривающихся
между собой.
     Смит затесался в их компанию и прислушался. Говорили  о  чем  угодно,
начиная с цен на цветные  унитазы  и  кончая  проблемами,  возникшими  при
прокладке канализации в новых кварталах Лонг-Айленда.
     - Я подрядчику так  прямо  и  сказал,  -  говорил  болезненного  вида
мушкетер-недомерок, отряхивая пепел сигары об эфес шпаги. - Джо, сказал  я
ему, как вы можете рассчитывать на то, что я проложу трубу,  если  вам  не
известна потребность, не говоря уже о типе... Послушайте, а  ведь  мы  еще
ничего не  говорили  о  типе  канализационной  системы,  которую  они  там
намерены проводить! Джо, сказал я ему, вы ведь человек умный, так  вот,  я
спрашиваю у вас, Джо, разве так делают?  Какой  во  всем  этом  смысл?  Вы
требуете, чтобы я провел канализационный коллектор, пропускная способность
которого будет гораздо меньше, чем канализационных  труб  отдельных  улиц?
Ведь стоит тогда новым жильцам начать сливать воду в своих  туалетах,  как
она поднимется и затопит  ванные  комнаты.  Вы  этого  хотите,  Джо?  Нет,
отвечает он, я этого не хочу. Ладно, говорю,  тогда  вы,  видимо,  хотите,
чтобы я  провел  коллектор  намного  более  мощный,  чем  того  требуется,
пропускная способность которого будет гораздо выше? Но ведь тогда придется
поднять цену домов, что уже поздно делать.  Вы  этого  хотите,  Джо?  Нет,
говорит он, я этого не хочу. Так вот,  Джо,  говорю  я,  признайтесь,  что
такое предложение - глупость с самого начала и до конца. Представьте себе,
Джо, что кто-то просит вас выстроить дом и не в состоянии  сказать,  какой
ему нужен фундамент - каменный, бетонный, стальной, шлакоблочный. Так  вот
именно это вы и упрашиваете меня сейчас сделать, Джо, именно это.
     Раздалось одобрительное посапывание. Высокий  худосочный  мушкетер  с
печальным лицом высморкался и, аккуратно сложив платок, заметил:
     - Общая беда всех подрядчиков. Все они думают, что  сантехники  могут
творить чудеса. Им надо, в конце концов, понять, что сантехники - такие же
люди, как и все остальные.
     - Я придерживаюсь другого мнения, - произнес  только  что  подошедший
гугенот. - По-моему, сантехники на самом деле  являются  кудесниками.  Что
нам  нужно  принять  на  вооружение  -  так  это  всю  нашу   американскую
сообразительность,  наше  американское  умение,  нашу  чисто  американскую
способность все  учесть  и  рассчитать  до  мелочей.  Вы  заказываете  мне
канализационную систему в новом микрорайоне такого типа, какого еще  никто
никогда не применял, и никто толком не знает,  какая  от  нее  потребуется
пропускная способность. И я рассчитываю всю систему трубопроводов  даже  с
учетом дальнейшего расширения микрорайона, которая будет всегда  прекрасно
функционировать. И сделаю это, к тому же, с наименьшими затратами.
     - Каким это образом? - поинтересовался мушкетер-недомерок.
     - А таким,  -  отпарировал  гугенот.  -  Приложив  свою  американскую
творческую фантазию, свою американскую мастеровитость и свою  американскую
способность учесть все мелочи. Вот каким образом.
     -  Простите,  -  поспешил  вмешаться  Альфред  Смит,  опасаясь,   что
мушкетер-недомерок  наберется  духу  и  полезет  в  дальнейшую   словесную
перепалку. - Господа, не знает ли кто-нибудь, какие призы будут  вручаться
сегодня за лучший наряд, какие - на прощание, и все такое?
     Наступила  тишина.  Затем  гугенот  (Колиньи?   Конде?   Де   Роган?)
наклонился и похлопал его по груди.
     - Когда у  тебя  возникает  вопрос,  сынок,  самое  главное  -  найти
человека, который  может  на  него  ответить.  Поэтому  обратись  лучше  к
человеку у входа - он наверняка знает, что будут давать на прощанье. Скажи
ему, что тебя послал Ларри, что Ларри, просил, чтобы он рассказал тебе все
о сегодняшних призах. И он, сынок, удовлетворит  твое  любопытство.  -  Он
снова повернулся к своему негодующему собеседнику.  -  Вы  еще  не  начали
говорить, а я уже наперед знаю, что за слова у вас на языке. И поэтому уже
сейчас говорю, что вы неправы.
     Альфред  начал  протискиваться  подальше  от  разгорячившихся  боссов
водопровода и канализации. На его  пути  подошедший  только  что  гвардеец
кардинала глубокомысленно заметил палачу в черном капюшоне:
     - Этот Ларри - большая шишка. Я бы многое отдал за то, чтобы увидеть,
как он сядет задницей в лужу.
     Палач кивнул и легонько толкнул его топором в плечо.
     - Когда-нибудь прозвучит  анонимный  звонок  в  Санитарную  Инспекцию
насчет него, и пришлют такого инспектора, которому нельзя будет  сунуть  в
лапу. Вот и все! Как должно быть со всяким,  кто  покупает  выброшенные  в
утиль трубы, хромирует их и продает своим товарищам как новые, лишние  для
него...
     Резиновое лезвие топора затрепетало над плечом палача, как  знамя  на
ветру.
     Через несколько минут Альфред  добрался  до  входа,  раскачиваясь  на
складном стульчике. - Разве меня посвящают во что-нибудь важное?
     Он надвинул шляпу на глаза и уставился в пустоту, размышляя.
     - А почему бы вам не расспросить  в  баре?  Все  заправилы  находятся
сейчас там.
     Заправил оказалось что-то слишком много.  Кринолины,  экстравагантные
прически и напудренные парики  настолько  заполнили  помещение  бара,  что
полдесятка его завсегдатаев в потрепанных костюмах и  поношенных  куртках,
казалось, были единственными, облаченными в настоящие маскарадные наряды -
наряды бедствующих, обиженных судьбой анахронизмов из  будущего,  каким-то
образом затесавшихся в императорском Версале.
     Бушке Хоровиц, высоко подняв Железную Маску, несмотря  на  строжайшие
указы короля и кардинала, принимал членские взносы, высказывая свое мнение
о перспективах использования стояков и стоячих душевых толпе, разодетой  в
парчу и шелка. Периодически он  щедрым  жестом  бросал  монеты  бармену  -
неуклюжему, сердитому на вид мужчине с окладистой бородой.
     Продираясь сквозь толпу и  едва  успевая  извиняться,  Альфред  скоро
понял, что протолкнуться  к  нему  нет  никакой  возможности.  Поэтому  он
пытался выяснить что-либо в отношении призов  у  окружающих,  но  на  него
никто не обращал  внимания.  Видимо,  нужно  поискать  кого-либо  поменьше
рангом.
     Кто-то потянул его за рукав кардинальской  мантии.  Герцог  посмотрел
вниз и увидел весьма худую мадам Дюбарри, сидящую в  пустой  кабинке.  Она
улыбалась.
     - Вздрогнем? Ты да я. Вдвоем, - пояснила женщина.
     Альфред покачал головой.
     - Нет, спасибо. Я... э... занят. Может быть, попозже.
     Он было пошел прочь, но мадам удержала  его  за  рукав.  Хватка  была
совершенно недвусмысленной.
     - Поглядите-ка на этого сильно занятого бизнесмена, - обиженно надула
губки она. - У него нет на меня времени. Он такой занятой!
     Стараясь унять растущее раздражение, Альфред пожал плечами  и  сел  в
кабинке за столик напротив  нее.  Все  равно  пока  не  получается  ничего
путного. Изящные пальчики отпустили его рукав.
     Появился сердитый бармен.
     - Хочу виски со льдом, - капризно заявила мадам. - Виски со  льдом  -
единственный подходящий для меня напиток.
     - Два виски со льдом, - заказал Альфред.
     -  Я  слышала,  вы  интересуетесь  конкурсами.  Я  как-то  раз   была
победительницей конкурса. Надеюсь, после этого признания я вам  понравлюсь
чуточку больше?
     - И в каком же конкурсе вы победили?  -  рассеянно  спросил  Альфред,
разглядывая ее.
     Без  этого  нелепого  костюма   она,   видимо,   была   бы   довольно
привлекательной, хотя и слишком костлявой. Ничего для него интересного.
     - За меня  голосовали  как  за  Девушку,  вместе  с  которой  Молодые
Водопроводчики   Кливленда   хотели   бы    починять    трубы.    Поначалу
предполагалось, что титул победительницы будет звучать иначе: "Девушка,  с
которой Молодые  Водопроводчики  Кливленда  согласны  были  бы  полезть  в
трубу". Но какие-то злюки расшипелись, и судьи изменили  титул.  Это  было
три год назад. У меня до сих пор хранится почетная грамота. А теперь... не
знаю, поможет ли мне это?
     - Боюсь, что не поможет. Но в  любом  случае  поздравляю.  Не  каждая
может... как бы это сказать... похвастаться таким титулом.
     Сердитый бармен поставил на  столик  два  стакана  в  подстаканниках,
промычав  что-то  неразборчивое,  долженствующее   означать,   что   нужно
расплатиться. Сердито получив деньги, он заковылял к окруженной  клиентами
стойке бара.
     - А какого рода конкурсы вас  интересуют?  Может  быть  я  смогу  вам
помочь? Я знаю очень много всяких мелочей о  превеликом  множестве  других
мелочей.
     - Да ничего особого, просто всякие там конкурсы и призы на них.
     Альфред смотрел на заднюю стенку  кабинки.  На  ней  висела  в  рамке
фотография Плеханова, обменивающегося  рукопожатием  с  Керенским,  позади
которых тянулся на цыпочках весьма  молодой  сердитый  на  вид  мужчина  с
окладистой бородкой, изо всех сил старающийся попасть в кадр.
     Поняв, что он зря теряет время, Альфред бесцеремонно допил виски.
     - Мне пора уходить.
     -  Так  скоро?  -  неодобрительно  проворковала  мадам.  -  Ведь   мы
только-только познакомились. Вы так сильно понравились мне...
     - Что вы имеете в виду? - раздраженно  спросил  Альфред.  -  Мы  ведь
действительно только-только познакомились.
     - Но вы на самом деле нравитесь мне! Вы - сливки в моем кофе.  Предел
моих мечтаний. Вы что-то со мной сделали. Вы - как раз то, что  заставляет
вращаться весь мир. Я от вас без ума. Я пойду за вами, мой большой  малыш,
хоть в огонь, хоть в воду. Я совершенно  обезумела,  просто  обезумела.  Я
заберусь на самую высокую гору, переплыву самую глубокую реку.  Я  -  ваша
душой и телом. Вы - красная роза, лиловая фиалка  моих  сновидений.  Пейте
меня до дна своими глазами. О, Джонни! Вы в моем сердце, я дарю его вам.
     Она примолкла, чтобы перевести дух.
     Глаза Альфреда едва не вылезли из орбит. Он привстал.
     - Спасибо, леди, за приятную беседу, но...
     Затем он снова сел. Его ошеломило то, как она выражала свои чувства и
стремления, чтобы ее поняли со всей определенностью! Как  Джейн  Доу,  как
Джонс...
     - Он вышел на связь!!!
     - Так, все-таки, насколько сильно  я  вам  нравлюсь?  -  спросил  он,
стараясь потянуть время, чтобы продумать следующий ход.
     - О, это невозможно передать словами. Вы - мой  светоч.  Я  боготворю
вас. Я ничего не соображаю. Я согласна, дорогой, на все...
     - Хватит! - почти что завопил он, отчаянно  стараясь  перекрыть  этот
фонтан  любовных  словоизлияний.  -  Ладно!  Мне  бы   хотелось   податься
куда-нибудь в такое местечко, где мы могли бы  остаться  наедине  и  более
подробно обсудить наши чувства.
     В течение нескольких секунд он изо всех  сил  пытался  изобразить  на
своем лиц непреодолимое вожделение.
     Мадам Дюбарри с готовностью кивнула.
     - Ко мне на квартиру. Она совсем рядом.
     Идя рядом с ней к выходу, Альфред непрестанно напоминал себе, что это
вовсе не веселая деваха, несмотря на  все  эти  трепетные  пожатия  рук  и
упругие прикосновения бедра, а разумный паук,  управляющий  не  более,  не
менее, как механизмом. Но  это  также  было  и  первым  ключом  к  решению
загадки, состоящей в том, чего же все-таки добиваются все эти инопланетяне
на Земле.
     Только бы удалось продержаться! Немного везения - и эта мадам  станет
средством спасения человечества.
     Они  сели  в  подъехавшее  такси,  она  назвала  адрес   водителю   и
повернулась к Альфреду.
     - А теперь, дорогой, давай страстно поцелуемся.
     Они страстно поцеловались.
     - А теперь прижмемся друг к другу.
     Они прижались.
     - Давай прижмемся еще сильнее!
     Он стиснул ее в объятиях изо всех сил.
     - Ладно, хватит пока что, - отстранилась она.
     Такси  остановилось  перед  большим  старым  многоквартирным   домом,
который, казалось, судорожно мигал огнями  окон,  не  переставая  дремать,
погруженный в воспоминания о прошлом.
     Альфред расплатился с водителем и повел мадам Дюбарри к  парадной.  В
кабине лифта она начала взволнованно ему подмигивать и  нажала  на  кнопку
"О".
     - В подвал? - изумился Альфред. - Разве ты живешь в подвале?
     Вместо ответа она направила ему в живот крохотный красный  цилиндрик.
На его крышке он заметил кнопку, на которую лег ее большой палец.
     - Тебе не нравится подвал, паршивый  вакклитианин?  Стой  спокойно  и
делай в точности то, что я скажу. К твоему  сведению,  мне  известно,  где
находишься ты и где расположена твоя камера управления. Так что не  думай,
что тебе удастся удрать, заплатив всего лишь повреждениями формы.
     Альфред  опустил  глаза  на  тот  участок  тела,  к   которому   было
приставлено ее оружие. Она явно заблуждалась относительно расположения его
камеры управления, однако без желудка тоже вряд ли можно жить.
     - Не беспокойся, - взмолился он. - Я не собираюсь  совершать  никаких
глупостей.
     - И правильно  делаешь.  Предупреждаю,  не  вздумай  сдуру  пфмпвать.
Изрешечу так, что через дырки в  твоем  теле  будет  просвечивать  солнце,
распылю на молекулы твое...
     - Понял, -  перебил  ее  Альфред.  -  Никакого  пфмпвания.  Абсолютно
никакого. Обещаю. Даю честное слово!
     - Твое честное слово! - презрительно фыркнула она.
     Лифт остановился.  Она  вышла  спиной  вперед,  жестом  приказав  ему
следовать за собой. Он смотрел на лицо в маске,  на  сверкающую  блестками
одежду и неожиданно вспомнил, что Дюбарри, когда ее волокли на гильотину в
1793 году, кричала толпе: "Милосердия! Милосердия за  раскаяние!".  Но  ни
толпа, ни революционный трибунал, с удовлетворением подумал он, не приняли
во внимание эти крики.
     В холодном выбеленном подвале их ждал мужчина.  Гугенот.  Тот  самый,
который обладал американской способностью все учитывать.
     - Было трудно?
     -  Нисколько,  -  ответила  она.  -  Он  сразу  клюнул  на  шаблонное
упоминание о конкурсе трехлетней  давности.  Внешне,  правда,  и  виду  не
подал, что это  его  интересует,  но  должно  быть,  сильно  испугался.  Я
обнаружила это несколькими  секундами  спустя,  когда  объяснилась  ему  в
любви, а он прямо  в  лоб  предложил  уединиться.  -  Мадам  хихикнула.  -
Бедолага, такой неумелый и трогательный! Разве так отреагировал  бы  любой
американец-самец? Ничего не сказал о моих красивых глазах, о том, какая  я
милашка, как не похожа ни на одну другую и не предложил  трахнуть  еще  по
одной, называя меня крошкой.
     Гугенот, тем не менее, весьма подозрительно рассматривал Смита.
     - Его форма и маскировка на удивление превосходны, -  заметил  он.  -
Это указывает на высокую профессиональную подготовку.
     - Ну и что  из  этого?  -  пожала  плечами  она.  -  Можно  соорудить
распрекрасную форму, но что от этого  за  польза,  если  крайне  неряшливо
играть свою роль? Он почти ничего не знает о том,  как  ведут  себя  люди,
какие у них манеры. Посмотрел бы ты, как неловок он был в любви,  пока  мы
ехали в такси!
     - Настолько плох?
     - Плох? - Она закатила глаза, стремясь придать своему  лицу  максимум
выразительности. - Мне было его от души жаль, настолько он неуклюже  делал
вид, что ласкает настоящую женщину.  Плох  -  это  не  то  слово.  Дешевая
подделка. Второсортное проявление своего либидо. Ни малейшего  вожделения.
Симуляция похоти. Неубедительно!
     Альфред  глядел  на  нее   взглядом,   преломленным   сквозь   широко
разверзшиеся раны уязвленного мужского достоинства. Это  в  ее  исполнении
были грубые проколы, которые сорвали бы любой спектакль с ее участием!  Но
решил воздержаться от высказывания вслух своего неодобрения. В руках мадам
Дюбарри  по-прежнему  сжимала  оружие,  и  он   не   имел   ни   малейшего
представления о том, в какое кровавое месиво  может  превратить  его  этот
красный цилиндрик.
     - Ладно, - кивнул гугенот. - Давай поместим его вместе с тем, другим.
     Ощущая прикосновение цилиндра к своему позвоночнику, Альфред пошел по
подземному коридору, свернул направо, еще раз направо и остановился  перед
голой стеной. Гугенот провел несколько  раз  рукой  по  кирпичной  кладке.
Часть стены откинулась в сторону, и они прошли внутрь.
     Потайная дверь, вот как!
     Мрачные мысли овладели Альфредом.
     Потайная дверь,  женщина-сирена  в  качестве  приманки  и  гугенот  -
руководитель операции - вот и весь необходимый реквизит. Единственно, чего
недоставало  -  это  причины  всей  этой  чертовой  заварухи.  Похитители,
очевидно, не разгадали в нем контрразведчика-человека. Иначе уничтожили бы
сразу же. Для них он  -  вакклитианин.  Подлый  вакклитианин,  не  меньше.
Значит, существуют две шпионские сети? И  враждуют  между  собой  с  целью
установить контроль над Землей еще до вторжения?
     Это значительно осложняло его миссию. Теперь даже и думать  нечего  о
том, чтобы обратиться в полицию, если разумеется, удастся когда-нибудь  до
этой  полиции  добраться,  с  заявление  о   существовании   угрозы   двух
инопланетных вторжений!
     Да и кто бы признал в нем контрразведчика?
     Помещение было просторным, без  окон.  В  одном  из  углов  находился
прозрачный куб со сторонами примерно в два  с  половиной  метра.  На  полу
внутри куба сидел средних лет мужчина  в  однобортном  коричневом  деловом
костюме.  Во  взгляде  его  мелькнуло  любопытство,  сменившееся   горькой
безнадежностью.
     Подойдя к кубу, гугенот остановился.
     - Ты его, разумеется, обыскала?
     Мадам Дюбарри засуетилась.
     - Нет... не полностью. Я собиралась это сделать, но  ты  уже  ждал  у
двери лифта. Я не думала, что ты придешь так скоро, а затем...  мы  начали
разговор, и я просто...
     Начальник сердито покачал головой.
     - Ты еще говоришь о компетентности! Ну, что  ж,  раз  мне  приходится
самому делать все подряд, то деваться некуда!
     Общупав Альфреда, он извлек из его карманов  авторучку  и  зажигалку,
внимательно осмотрел их и вернул  на  место.  Вид  у  него  был  несколько
растерянный.
     - При нем нет оружия...
     - Он явно недостаточно опытен, чтобы ему можно было доверять что-либо
опасное.
     Гугенот задумался.
     - Нет. В таком случае ему бы не позволили действовать одному.  Он  бы
обязательно находился под наблюдением.
     - Может быть, так оно и было. Но тогда мы...
     - В таком случае, мы под наблюдением! Да, весьма вероятно. Что ж,  мы
все равно оставим их в дураках. Независимо от того, состоялся контакт, или
нет, сегодня вечером мы заканчиваем операцию на этой  планете.  Не  станем
больше выходить наружу. Примерно через час покинем Землю, забрав пленников
с собой в штаб-квартиру.
     Гугенот несколько раз провел руками по кубу, так же как и по наружной
стене.  В  прозрачной  преграде  появился  пробел,  который  стал   быстро
расширяться. К спине Альфреда красноречиво  прижался  цилиндр,  и  он  был
вынужден шагнуть внутрь куба.
     - Дай ему небольшую дозу, - услышал он шепот гугенота. - Не  столько,
чтобы он умер  до  допроса,  но  так,  чтобы  оглушить  его  и  лишить  их
возможности переговариваться.
     Позади раздался чуть слышный щелчок. Розовое свечение озарило  стены.
Он почувствовал, как  в  желудке  образуется  газовый  пузырь  и  медленно
поднимается вверх. Через секунду последовала сильная отрыжка.
     Когда Альфред обернулся, проем в прозрачной стенке уже  затянулся,  а
гугенот  сердито  глядел  на  мадам  Дюбарри.  Лицо  мадам   было   весьма
озабоченным, она недоуменно смотрела на свое оружие.
     - Я ведь велел тебе оглушить его, а не пощекотать! Неужели на тебя ни
в чем нельзя положиться?
     - Я сделала все правильно. Прицелилась точно в  управляющий  отсек  и
применила среднюю по величине дозу по индексу вакклитиан. Не понимаю...
     Гугенот возмущенно замахал руками.
     - Пошли отсюда! Начнем паковать вещи. Вернемся сюда поздней ночью,  и
я запрошу штаб о выделении мне другой помощницы для следующей операции  на
Земле. Такой, у которой познания в сфере сексуальной практики людей  будут
не столь обширны, но которая будет знать, как нужно обезоружить только что
пойманного пленника и будет в состоянии прочесть на циферблате индекс!
     Мадам Дюбарри опустила голову и последовала за начальником.  Потайная
дверь закрылась.
     Альфред  осторожно   пощупал   прозрачную   стенку.   Вещество   было
прозрачным, как стекло, на ощупь напоминало резину и чуть липло к пальцам,
как только что отлитая пластмасса. Оно было на удивление прочным. Ко всему
прочему стенка испускала  слабое  молочное  свечение,  благодаря  которому
сквозь нее можно было видеть, хоть и  не  четко,  гладкие  стены  потайной
комнаты.
     Потом он повернулся и принялся  рассматривать  своего  сотоварища  по
плену.
     Человек этот, в свою очередь, смотрел на него подозрительно и в то же
время нерешительно, явно не понимая, как следует себя вести в  сложившейся
ситуации. Во всем его облике была  какая-то  безликость  и  совершеннейшая
посредственность, что делало его чем-то замечательно знакомым.
     Конечно же! Он выглядел точь-в-точь,  как  Джонс,  Келли  и  Коун.  И
только теперь до Альфреда дошло, что же это за человек.
     -  Джон  Смит?  -  спросил  он.  -  Или,  -  добавил  еще  одно  имя,
произнесенное Джонсом, - Гар-Пита?
     Мужчина выпрямился, улыбнувшись с облегчением.
     - Мне трудно определить, кто вы, главное - вы  наш.  Если  только  не
провокатор... Хотя нет, им не может быть известно  мое  настоящее  имя.  А
как, между прочим, вас зовут?
     Альфред застенчиво улыбнулся.
     - Робинсон поручил мне выполнение особого задания. Я  не  имею  права
открывать свое имя.
     Джон Смит тяжело вздохнул.
     - Тогда не надо. Робинсон знает, что  делает.  Значит,  вы  говорите,
специальное задание? Что ж, теперь вам уже не выполнить его. Она  изловила
меня точно таким же образом. Мы оба чертовски влипли.
     - Это точно?
     - А как же! Вы слышали, о чем они говорили? Как  только  эти  гнусные
лидсгаллианцы доставят нас на свою родную планету, то  поработают  в  свое
удовольствие! Из меня-то они ничего не вытянут... Надеюсь, что вы тоже  не
посрамите честь Академии, к каким бы изощренным пыткам они  не  прибегали.
Но достанется нам крепко, прежде  чем  мы  выйдем  в  расход.  Должен  вам
сказать, лидсгаллианцы знают толк в пытках! Чего только стоят камеры в  их
тюрьмах...
     - Какие камеры? Какие пытки?
     Альфреду едва не стало дурно, собеседник заметил это и  положил  руку
ему на плечо.
     - Крепись, парень, -  произнес  он.  -  Держи  хвост  пистолетом.  Не
подавай виду, что боишься. Умирают один раз.  Тебе  нечего  терять,  кроме
цепей. Не опускай флаг. Смелого пуля боится.
     Альфред  молчал.  Джон  Смит  расценил  это,  как  знак  согласия   и
продолжал:
     - Из этой камеры нельзя выбраться.  Сетчатая  паутина  из  чистейшего
чрока,  практически  неразрушимого.  Но   хуже   всего,   разумеется,   ее
изолирующие свойства. Стой  хоть  на  голове,  но  сквозь  чрок  никак  не
пропфмпвуешь. Я пытался это сделать, едва не порвал антенны от напряжения,
но не стеречь нас. И именно поэтому я  отказался  выйти  из  своей  формы,
чтобы поболтать с тобою  -  здесь  лучше  пользоваться  речевым  аппаратом
формы.
     Альфред молча рассматривал стены из этого самого чрока.
     - А что, если воспользоваться речевым  аппаратом,  чтобы  позвать  на
помощь? - предложил он. - Такие звуки, похоже,  проходят  через  него.  Мы
могли бы покричать.
     - А кто нас услышит? Только люди. Что они смогут сделать?
     Альфред развел руками.
     - Не знаю. Иногда... даже люди, может быть...
     - Забудь об этом.  Плохи  наши  дела.  Но  еще  не  настолько  плохи,
чтобы... Кроме того, эти стены особенно толстые и в них нет  ни  трещинки.
Если бы лидсгаллианцы не проветривали помещение два  раза  в  день,  я  бы
давно уже задохнулся. Все равно мне несколько раз становилось  так  плохо,
что  приходилось  прибегать  к  неприкосновенному  запасу,  хранящемуся  в
грудной клетке. Ты знаешь: в отделении  справа,  под  отсеком  управления.
Должен сказать  тебе  вот  что.  Если  мне  когда-нибудь  удастся  все  же
вернуться целым и невредимым на Вакклит, то я попробую уговорить спецов из
Центра Управления произвести некоторую модернизацию нашей формы. Эта мысль
пришла мне в голову, когда я наблюдал, как они  тебя  обыскивали.  К  чему
этот запас воздуха в груди? Я уже не раз говорил об этом Робинсону.  Разве
доводилось кому-нибудь из наших агентов тонуть или попадать на фронт,  где
применяются ядовитые газы? Не лучше ли такому агенту иметь при себе оружие
- настоящее,  надежное  оружие,  управляемое  непосредственно  когтями,  и
думаю,  что  было  бы  неплохо  иметь  что-либо  вроде  орудийной  турели,
выходящей из нашей формы, чтобы уж стрелять, так стрелять. Но стоит только
лидсгаллианцам пронюхать об этом, как они...
     Речь его стала бессвязной. Альфред  понял,  что  он  истосковался  по
общению с соплеменниками. И  что  этой  словоохотливостью  можно  и  нужно
воспользоваться! Вдруг им все же  удастся  избежать  плена?  И  он  сможет
продолжить борьбу за спасение человечества? К тому же знание фактов всегда
может  пригодиться.  Опираясь  на  них,  можно  строить  планы  дальнейших
действий.
     Ему представлялась великолепная возможность определить, кто  из  двух
враждующих группировок представляет наибольшую угрозу для Земли  и  кто  с
большей готовностью примет предложение  дружбы  со  стороны  перепуганного
человечества.
     Но вопросы нужно формулировать очень осторожно,  быть  начеку,  чтобы
быстро исправлять промахи.
     - Почему это вы считаете, -  спросил  он  как  бы  невзначай,  -  что
лидсгаллианцы так сильно  нас  ненавидят?  Да,  мне  известен  стандартный
ответ, но интересно было бы послушать мнение человека бывалого. У нас, как
мне кажется, должна быть на это своя точка зрения.
     Джон Смит одобрительно хмыкнул, на мгновение задумался,  затем  пожал
плечами.
     - В данном случае стандартный ответ подходит. Война есть  война.  Как
же иначе?
     - Только война? Больше, вы полагаете, ничего?
     - Только война? Ну и ну! Разве может быть "только войной" межзвездная
бойня, в которую ввергнуты две трети Галактики и которая длится почти  три
столетия? Триллионы  и  триллионы  погибших,  десятки  стертых  в  порошок
планет! И это вы называете "только войной"?
     - Я... я вовсе не это имел в виду, -  быстро  поправился  Альфред.  -
Разумеется, война - вещь ужасная. Невообразимо жуткая! И наши  враги,  эти
гнусные лидсгаллианцы...
     Джон Смит подпрыгнул от негодования.
     - Лидсгаллианцы никакие не наши враги! Они - наши союзники!
     Теперь настала очередь подпрыгнуть Альфреда.
     - Наши союзники? - переспросил  он,  лихорадочно  размышляя,  как  бы
выпутаться из этого нелепого положения. - Наши союзники?  -  повторил  он,
пытаясь, изменив интонацию, придать хоть какой-нибудь смысл своим словам.
     - Подумать только, насколько низко могла пасть Академия, -  проворчал
Джон  Смит.  -  В  мое  время  там  можно  было  получить  неплохое  общее
образование плюс достаточный курс лабораторных работ по  шпионажу,  что  в
совокупности гарантировало назначение в разведслужбу, если  удовлетворяешь
прочим   требованиям.   Академия   выпускала   прекрасно   подготовленных,
высококультурных  галактических  граждан  с  приличным  знанием   истории,
экономики, искусства, науки и  ведения  широкомасштабных  террористических
акций. Вершиной всего этого было почетное ремесло шпиона. Разумеется, если
возникало желание  специализироваться  в  каких-либо  более  узких  сферах
приложения,  можно  было  всегда  вернуться  в  Академию,   чтобы   пройти
интенсивный курс обучения элементарной и специальной  шифровке,  искусству
маскироваться, лгать, не опасаясь детекторов  лжи,  проведению  пыток  как
физических, так и психологически, способам самому выдерживать  аналогичные
пытки... Словом, научиться многим другим полезным навыкам,  которые  могут
пригодиться в нашем ремесле. Теперь же всюду во главе  угла  ставится  эта
самая специализация. Раньше все, о чем  я  упоминал,  можно  было  изучать
только после получения общего образования. Теперь же желторотые молокососы
могут расшифровать любой код, но  не  знают  самых  элементарных  способов
спасения своей шкуры. Академия выпускает юнцов,  которые  могут  создавать
шедевры  формы  и  маскировки,  но   не   знают,   какая   разница   между
лидсгаллианцем и фарседдом! Попомни мои слова, парень,  это  еще  приведет
Академию на край гибели!
     - Я с  вами  согласен,  -  с  напускной  искренностью  поддержал  его
Альфред, решив подчеркнуть свою солидарность с  ветераном.  -  Всему  свое
место. Пожалеешь розог - испортишь ребенка. Тяжело в учении - легко в бою.
Скупой платит дважды. Трудись, как муравей... - Тут  он  спохватился,  что
уклоняется от темы, и прекратил  словоблудие.  -  Видите  ли,  руководство
Академии сейчас придерживается того мнения, что ее выпускники,  вступая  в
жизнь и становясь агентами разведслужбы,  в  процессе  выполнения  заданий
встречаются со старшими, более опытными товарищами вроде вас,  от  которых
они непосредственно  на  месте  черпают  сведения  об  общей  политической
обстановке. Вот теперь я до конца понял, что настоящим противником в самом
точном значении этого слова являются фарседды, однако...
     - Фарседды - наши враги? Да они являются нейтралами, единственными на
свете нейтралами! Послушай, малец, и заруби у себя на носу раз и навсегда.
Абсолютно  исключена  возможность  осуществления  первоклассной  шпионской
деятельности на Земле без знаний общих принципов  и  тех  основополагающих
фактов, на которых они строятся. Начну сначала. На  лидсгаллианцев  напали
гаруниши, верно?
     Альфред кивнул.
     - Верно! Это известно каждому школьнику.
     - Вот и прекрасно. Нам пришлось вступить  в  войну  с  гарунишами  не
потому, что мы имели  что-либо  особенное  против  них  или  питали  очень
дружеские чувства к лидсгаллианцам, а потому что в случае победы гарунишей
у них появится возможность покорить майрунианцев, которые считались нашими
единственными предполагаемыми союзниками в  борьбе  против  растущей  мощи
ишполийцев.
     - Естественно, - потрясенно промямлил Альфред. - У нас не было  иного
выбора.
     - Разумеется! Но именно это вынудило гарунишей действовать  заодно  с
оссфолианами. Оссфолиане возобновили действие договора  о  взаимопомощи  с
кензийцами из сектора Ригеля,  а  из  страха  перед  кензийцами  ишполийцы
объединили свои силы с нашими, толкнув  тем  самым  айрунианцев  в  лагерь
гарунишей. Затем  произошла  Битва  в  Девятом  Секторе,  в  ходе  которой
оссфолиане четырежды переходили из одного лагеря в другой,  из-за  чего  в
конфликт оказались втянуты менимейцы, казкафьяне, доусады и даже  кензийцы
из   секторов   Проциона   и   Канопуса.    После    этого,    разумеется,
военно-политическая обстановка значительно усложнилась.
     - Да, разумеется, - Альфред провел  языком  по  пересохшим  губам.  -
Стала еще более сложной.
     - И весьма запутанной! - поднял указательный палец Джон Смит.
     У Альфреда Смита сил осталось только  на  то,  чтобы  кивнуть  ему  в
ответ, после чего, чтобы совсем не сойти с ума, он решил перейти  к  более
насущным проблемам по времени и местоположению.
     -  А  тем  временем  здесь,  на  Земле,  обосновались  шпионы   из...
обосновались шпионы... Простите меня за неосведомленность, но сколько,  по
вашему мнению, действует в данное время на Земле разведок воюющих сторон?
     -  Разведки  всех  сторон!  Каждой!  Включая  и  фарседдов,   которым
постоянно нужно быть в курсе всех дел для того,  чтобы  иметь  возможность
поддерживать свой нейтралитет. Земля, как вы помните из курса Элементарной
Секретности, который вы проходили на первом  же  году  обучения,  идеально
расположена, ибо она находится вне зоны обычных боевых действий, но  легко
доступна почти  для  всех  воюющих  сторон.  Это  единственное  оставшееся
безопасным место,  где  можно  передать  через  линию  фронта  информацию,
заключать различные договора и вести переговоры.  Поэтому  она  пользуется
заслуженным уважением всех втянутых в конфликт сторон.  Ведь,  в  конце-то
концов, именно на Земле мы предали  доусадов,  здесь  же  была  достигнута
договоренность о полном  уничтожении  менимейцев  между  их  союзниками  -
майрунианцами и казкафьянами. Точно так же нам сейчас  приходится  следить
за нашими самыми старыми  союзниками  -  лидсгаллианцами,  которые  делают
попытки установить контакт с гарунишами  с  целью  заключения  сепаратного
мира. Я раздобыл доказательство. Даже узнал, когда именно и где должен был
произойти контакт и каковы были его предварительные условия. А затем  меня
провела эта бабенка со своей болтовней о Кливлендском  конкурсе,  где  она
якобы победила три года назад.
     - Контакт должен был состояться на чем-то вроде конкурса красоты,  не
так ли?
     - Конечно! - Собеседник потерял всякое терпение. - А где же еще можно
установить контакт с такими существами, как гаруниши?
     - Даже представить себе не мог, - едва выдавил  из  себя  Альфред.  -
Значит, все-таки гаруниши!
     Он надолго замолчал, ошеломленный грандиозностью нарисованной  Джоном
Смитом картины. На ум пришло что-то прочитанное о Лиссабоне Второй Мировой
войны.  Но  это  был  Лиссабон  в  квадрате,  Лиссабон  в  кубе,  Лиссабон
возведенный в какую-то невероятную экспоненциально растущую  степень.  Вся
Земля представлялась ему необъятным  лабиринтом,  нашпигованным  шпионами,
контрразведчиками...
     Внезапно ему захотелось узнать,  а  каково  же  истинно  человеческое
население планеты? Кого больше - людей или замаскированных агентов?
     В "Мозаичном нейлоне" жизнь представлялась намного проще, и  это  был
единственный вывод, который Альфред сумел сделать.
     - Они идут, - перебил ход его мыслей Джон Смит. - Они  хотят  забрать
нас с собою на Лидсгалл.
     Стена раскрылась. Вошли двое мужчин и женщина.  Они  были  в  верхней
одежде, несли  в  одной  руке  казавшийся  тяжелым  чемодан,  в  другой  -
цилиндрическое оружие.
     При взгляде на цилиндры Альфреда озарила неожиданная мысль. Оружие не
принесло ему особого вреда. Видимо,  метаболизм  людей  и  вакклитиан  был
настолько различен, что заряд, который должен был оглушить инопланетянина,
у человека вызвал лишь небольшое скопление газов в желудке. А  если  Земля
остается в полном неведении относительно того, что на  ней  происходит,  у
этого оружия не должно быть способности  причинить  вред  землянам.  Более
того,  в  таком  случае  агенты,  руководствуясь   только   необходимостью
нейтрализации друг  друга,  постепенно  неизбежно  должны  были  прийти  к
всеобщему соглашению не иметь при себе оружия, которое могло бы  причинить
вред людям.
     А если до них дойдет истинная причина внезапного отказа оружия?
     Необходимо действовать, и действовать без промедления!  Альтернативой
этому может быть только камера пыток, расположенная на  неприятно  большом
от Земли удалении. Даже узнав, что он -  человек,  лидсгаллианцам  там  не
останется ничего иного, кроме как любым образом  избавиться  от  ненужного
свидетеля.
     Один из мужчин что-то покрутил в своем чемодане и прозрачный куб  как
бы растворился. Повинуясь недвусмысленным жестам  рук,  сжимающих  оружие,
они пересекли помещение и подошли к потайной двери.
     Сейчас Альфреду уже трудно было узнать мадам Дюбарри и  гугенота  без
масок и маскарадных костюмов. Они  стали  заурядными  во  всех  отношениях
людьми  из  толпы.  Что,  разумеется,  было  главной  целью,  которую  они
преследовали.
     Когда все пятеро начали проходить сквозь  дверной  проем,  он  принял
окончательное решение. В какое-то мгновение они все оказались очень близко
друг к другу, фактически прижались телами.
     Он схватил женщину за руку и с силой толкнул ее на гугенота,  который
от неожиданности замешкался. Затем, увидев, что Джон Смит находится  между
ним  и  еще  одним  мужчиной  позади,  рванулся  вперед,   подобрав   свою
кардинальскую мантию, и пустился бежать. Повернул налево,  затем  еще  раз
налево, и очутился в главном коридоре  подвала.  Впереди,  в  дальнем  его
конце, виднелась каменная лестница, ведущая на улицу.
     За спиной он слышал шум борьбы и  отдаленный  сдавленный  крик  Джона
Смита.
     - Так, малыш, так! Нам нет преград!  Четвертую  скорость!  Еще  одно,
последнее усилие! Дорогу осилит идущий! Смелого пуля...
     Голос его прервался, послышался глухой звук падения тела.
     Рядом  сверкнуло  розоватое  свечение,  дернулось  несколько  раз   и
остановилось на его туловище. Он зычно рыгнул. Свечение  стало  алым,  оно
все потемнело до кроваво-красного зловещего цвета. Отрыжка  усилилась,  но
он уже успел добраться до лестницы и начал быстро подниматься.
     Минут через десять Альфред уже садился в такси на Шестой Авеню. Живот
слегка побаливал. К счастью, боль прошла довольно быстро.
     Когда машина подъезжала к гостинице, он оглянулся.  Погони  видно  не
было. Это успокоило его. Лидсгаллианцы не узнают, где он живет.
     Интересно, а каковы они на самом  деле?  Пауки?  Едва  ли.  Различные
названия рас и вся эта титаническая межзвездная схватка указывали  на  то,
что в  космосе  существует  множество  различных  форм  разумных  существ.
Правда, все они должны быть достаточно небольшими, чтобы помещаться в теле
обычного человека. Возможно, это змеевидные существа или же червеобразные.
Похожие на крабов или  каракатиц.  Может  быть,  даже  на  крыс.  По  коже
Альфреда побежали мурашки.
     Он чувствовал, что неплохо бы было хорошенько отоспаться. Ведь завтра
- первый рабочий день в "Блэксиме".  А  затем,  как  только  предоставится
возможность все обдумать и взвесить, он примет окончательное решение,  что
предпринять. Обратиться в полицию, ФБР, еще куда-нибудь. Может быть,  даже
в редакцию одной из нью-йоркских газет.  Еще  лучше  -  к  кому-нибудь  из
популярных телекомментаторов, чтобы эта  история  стала  достоянием  более
широких аудиторий.
     История  должна  выглядеть  убедительной.  Неплохо  бы   было   иметь
какие-нибудь доказательства. Жаль,  что  лидсгаллианцы  в  данный  момент,
скорее всего, уже находятся в пути на свою родную планету. Ну  да  ничего.
Существует еще его собственная  шайка  -  вакклитиане.  Еще  пару  деньков
поводить их за нос, а потом воспользоваться ими в качестве доказательства.
     "Собственная шайка" ожидала его в номере  гостиницы.  Все  четверо  -
Коун, Келли, Джонс, Джейн Доу. Похоже было, что ждут они уже долго.  Джейн
Доу, видимо, даже плакала. Мистер Келли сидел на кровати, держа на коленях
открытый портфель.
     - А вот и вы, Смит, - раздался оттуда голос Робинсона. - Надеюсь,  вы
сумеете все объяснить. Очень надеюсь, что у вас найдется объяснение.
     - Что объяснить? - раздраженно спросил Альфред. Он так мечтал о  том,
что сбросит с себя костюм, примет  горячий  душ  и  завалится  в  постель.
Неожиданное продолжение боевика "Шпион" вызвало у него чувство досады.  И,
пожалуй, навевало скуку.
     - Что объяснить? -  взревел  Робинсон.  -  Келли,  скажите  ему,  что
именно!
     -   Послушайте-ка,   Сит,   -   требовательно   произнес   Келли.   -
Интересовались ли вы у дежурной  справочного  бюро  костюмированным  балом
сантехников?
     - Разумеется. Она сообщила всю необходимую мне информацию.
     Из портфеля донесся протяжный вой.
     - Он получил необходимую информацию! Шесть  лет  общей  подготовки  в
области шпионажа в Академии, годичная стажировка, шесть  месяцев  в  школе
спецразведки, изучение в ней таких спецпредметов, как сбор  и  просеивание
информации, обнаружение и слежка! И после всего этого у  вас  еще  хватает
совести стоять здесь, держа в когтях свою оболочку  и  заявлять  мне,  что
единственным способом отыскания этого маскарада были звонки  в  справочное
бюро, где самая что ни на есть заурядная дежурная-человек будет  выполнять
вашу просьбу!
     Альфред заметил, что у присутствующих  выражение  лиц  было  довольно
напряженным.
     - А что тут такого? Если это обыкновенный, заурядный человек, то я не
вижу никакого вреда...
     - По данным, которыми мы располагаем, это вполне  мог  быть  Помощник
Военного министра гарунишей! - взорвался портфель. - Но  не  это  главное!
Пока дежурная искала ответ на ваш  вопрос,  запрашивая  различные  службы,
излагая суть вопроса своим друзьям, знакомым и коллегам,  были  поставлены
на ноги все разведывательные службы галактики. Они узнали, что  нас  более
всего беспокоит, что мы ищем, где и когда  надеемся  найти.  Вы  совершили
непревзойденный подвиг налаживания  межзвездного  взаимообщения,  которого
еще не знала история. Насмарку  пошли  шестьдесят  пять  лет  кропотливого
труда по установлению разведывательной сети. Что  вы  можете  ответить  на
это?
     Альфред выпрямился, мужественно расправив плечи.
     - То, что уже сказал. Очень сожалею о том, что так получилось.
     Потом подумал немного и добавил:
     - Глубоко и искренне сожалею.
     Из портфеля понеслись громовые раскаты, он едва не скатился с коленей
Келли.
     - Я просто не в  состоянии  более  выдерживать  такое,  -  неожиданно
заявила Джейн Доу. - Подожду за дверью.
     Она прошла мимо Альфреда, скользнув по нему мокрыми глазами,  полными
укора.
     - Милый, как же ты мог... - расслышал он тихий шепот.
     Портфелю все-таки удалось в некоторой степени взять себя в руки.
     - Представляю вам, Смит, последний шанс.  Очень  сомневаюсь,  что  вы
сумеете оправдаться, но мне претит сама мысль о необходимости разжалования
спецагента,  изгнания  его  из  разведки  без  права   объяснения   своего
проступка. Вот так. У вас есть какое-нибудь оправдание?
     Альфред призадумался.  В  их  глазах  это,  по-видимому,  было  очень
серьезным делом. Но он чувствовал себя уже  по  горло  сытым  всеми  этими
сложностями. И страшно устал.
     В конце концов, его зовут не Джон, а Альфред!
     Наверное, он мог бы поведать им о событиях этого  вечера,  информация
могла оказаться очень ценной. Но заковыка заключается в том,  что  в  этом
случае неизбежно возникнет вопрос об истинной личности Джона Смита, а  это
может привести черт знает к чему.
     Кроме  того,  он  уже  не  испытывал  прежнего  страха  перед   этими
существами. Их сверхоружие можно было не принимать в  расчет,  по  крайней
мере,  на  Земле.  Подумав  об  этом,  он  вообще  потерял  уверенность  в
необходимости предоставления полезной для инопланетян информации и покачал
головой, ощущая усталость в каждом мускуле шеи.
     - У меня нет оправданий.
     Из портфеля раздался тяжелый вздох.
     - Смит, поверьте, мне  это  доставляет  не  меньшие  муки,  чем  вам.
Поймите, это дело принципа. Наказание должно соответствовать преступлению.
Я не столько разгневан, сколько опечален. Ну да ладно. Келли, приговор!
     Келли поставил портфель  на  кровать  и  встал.  Все  остальные  тоже
вскочили,  вытянув  руки  по  швам.  Должен  был,  очевидно,   совершиться
определенный ритуал.
     - В  силу  полномочий,  которыми  я  наделен  как  руководитель  этой
спецгруппы, - нараспев начал Келли, - ...и на основании параграфов 97,  98
и 99 Полевого Устава я лишаю  вас,  Гар-Пита  с  планеты  Вакклит,  звания
Спецагента Второго класса и понижаю в звании вплоть  до  просто  Агента  и
ниже, о чем вынесет решение Центр Управления, исходя из  высших  интересов
Разведывательной Службы. Я испрашиваю разрешение на  обнародование  вашего
позора во всех звеньях и на всех уровнях, включая и Академию. И,  наконец,
от имени этой спецгруппы в целом и каждого  из  ее  членов  в  отдельности
отрекаюсь отныне и навечно от вас как от коллеги и равного товарища.
     "Лечение с помощью сильнодействующих средств", подумал Альфред.
     Затем Коун и Джонс быстро  подошли  к  нему  с  обеих  сторон,  чтобы
завершить ритуал. Вид у них был торжественный и очень сосредоточенный.
     Секунду спустя они содрали с осужденного его форму.

                                Уильям ТЕНН

                             УИНТРОП БЫЛ УПРЯМ

     Миссис Бракс исполненным отчаяния взглядом обвела своих попутчиков из
двадцатого столетия.
     - Как он смеет! - воскликнула она. - Неужели же  он  бросит  навсегда
нас в этом безумном мире!
     Дэйв Поллок,  пожал  плечами.  На  нем  был  скромный  серый  костюм,
откровенно диссонирующий  с  ярким  убранством  квартиры  двадцать  пятого
столетия, в которой они находились.
     -  Он  сказал,  что  мы  должны  быть  благодарны  ему.  И  что   ему
безразлично, будем мы благодарить или нет. Он остается.
     - Но это же означает, что мы тоже будем вынуждены остаться!
     - А какая ему разница? Он бесповоротно вознамерился не  возвращаться.
Ему видите ли, понравился двадцать пятый век. Я спорил  с  ним  два  часа.
Никогда раньше не встречал такого упрямца.
     - А почему бы вам не поговорить с ним, миссис  Бракс?  -  вступила  в
разговор Мэри-Энн Картингтон. - Он к вам неплохо  относится.  Может  быть,
вам бы удалось склонить его к благоразумию.
     Миссис Бракс провела рукой по прическе, немного растрепавшейся за две
недели пребывания в будущем.
     - Мистер Мид, -  задумчиво  спросила  она.  -  Как  вы  думаете,  это
неплохая мысль?
     Четвертый присутствующий, полноватый мужчина средних  лет,  мгновение
промедлил и кивнул:
     - Вреда от этого не будет. А может быть, и получится. Все равно нужно
хоть что-то предпринимать.
     - Ладно, попробую.
     Миссис Бракс тяжело вздохнула. Будучи  бабушкой,  она  прекрасно  все
понимала. Для спутников Уинтроп и она были "стариками", и,  следовательно,
могли найти общий язык.
     Правда, Уинтроп все же был на десять лет старше ее. Но это  не  имело
особого значения для мистера Мида, которому было всего  сорок  шесть,  тем
более для тридцатичетырехлетнего Поллока, не говоря уже  о  двадцатилетней
Мэри-Энн. Все было предельно ясно: один из  "старичков"  должен  вразумить
другого.
     Никакого значения не имело для них и то,  что  Уинтроп  -  убежденный
холостяк, лишенный каких бы то ни было привязанностей, в то время как  она
- мать шестерых детей и бабушка двух внуков.
     Вообще-то с тех пор, как группа прибыла в будущее, она и Уинтроп вряд
ли сказали друг другу десяток фраз. Сильная неприязнь возникла между  ними
еще с первой встречи в Вашингтоне на финальном отборе путешественников  во
времени.
     Предыдущие маневры успеха  не  принесли.  Мистер  Мид  безрезультатно
обрушивал на старого упрямца всю  мощь  своего  гнева.  Мэри-Энн  напрасно
старалась расшевелить его гибкостью своей  роскошной  фигуры  и  дрожью  в
голосе. Даже Дэйв Поллок, преподаватель физики в старших классах,  имеющий
степень  магистра  каких-то-там  наук,  и  тот  оказался  не  в  состоянии
встряхнуть Уинтропа.
     И вот настал черед Мисси Бракс.
     Она поднялась, расправив морщинки на дорогом черном  платье,  которое
подарил ей муж за день до отправления. Подарок был приобретен у  "Лорда  и
Тэйлора", являясь показателем законной гордости мужа за жену.
     Попробовала бы она только заикнуться Сэму о том, что это было  чистой
воды везением, что выбрали ее только по  соответствию  физическим  данным,
изложенным в послании из будущего! Он же, наверное, расхвастался  по  всей
мастерской, каждому закройщику и каждой портнихе, о своей жене - одной  из
пятерки, которую собирали со всей территории США.
     Что же будет с ним, когда пройдет предельный срок, и она не  вернется
сегодня в шесть часов вечера?
     - Вызвать по телефону джампер? - предложила Мэри-Энн.
     - Я что, рехнулась? - сердито огрызнулась  миссис  Бракс.  -  Или  вы
думаете, что меня пугает небольшая прогулка по  коридору?  Я  в  состоянии
пройтись пешком.
     И она двинулась в  направлении  двери  прежде,  чем  девушке  удалось
вызвать  это  выводящее  из  душевного  равновесия  устройство,  мгновенно
перебрасывающее из одного места в другое. У порога  обернулась  и  окинула
комнату последним  тоскливым  взглядом.  Поскольку,  что  ни  говори,  эта
квартира в Бронксе была весьма уютным местом, где она  провела  почти  все
свои две недели. Во всяком случае, здесь ничего не выскакивало из  пола  и
не высовывалось из стен.
     Потом она  быстро  прошла  по  коридору,  стараясь  держаться  только
посередине, на как  можно  большем  расстоянии  от  таящих  непредвиденные
опасности, корчащихся, как живые, стен.
     В  том  месте,  где  пурпурная  стена,  не  замедляя  бега,  обтекала
неподвижный  желтый  прямоугольник,  миссис  Бракс  остановилась.  Скривив
неприязненно губы, обратилась в сторону прямоугольника:
     - Мистер Уинтроп?
     - Да. Миссис Бракс? Неужели? - раздался из-за прямоугольника  громкий
голос. - Проходите смело внутрь, миссис Бракс.
     На желтом фоне  появилось  крохотное  пятно,  быстро  разросшееся  до
размеров двери. Она осторожно прошла в нее, подсознательно  опасаясь,  что
может провалиться на несколько этажей по другую сторону.
     Комната имела форму вытянутого узкого  равнобедренного  треугольника.
Мебели в ней не было. Цветные полосы пробегали одна за другой  по  стенам,
полу  и  потолку,  причем  доминирующим  цветом  была   поочередно   любая
составляющая  спектра,  начиная  от  бледно-розоватого  цвета  до  сочного
темно-фиолетового. Каждому новому  цвету  соответствовал  источающийся  из
стен новый аромат, и эта совокупность цвета  и  запаха  придавала  комнате
особое очарование, интригующее и несколько смущающее  своей  необычностью.
Откуда-то  из-за  стен  лилась  тихая  музыка,   еще   более   усиливающая
воздействие красок и ароматов.
     В дальнем  конце  комнаты,  на  возвышении  в  вершине  треугольника,
возлегал щуплый старичок. Время от  времени  это  возвышение  поднималось,
опускалось, медленно наклонялось из стороны  в  сторону,  подобно  корове,
пытающейся принять более удобную позу в траве на лугу.
     Одеяние, в которое  был  облачен  Уинтроп,  точно  таким  же  образом
непрерывно приспосабливалось ко всем его движениям и меняло свою окраску и
форму. То это была красно-белая туника, прикрывающая все туловище  от  шеи
до бедер  и  временами  удлиняющаяся  до  пальцев  ног,  то  она  внезапно
сокращалась в размерах, превращаясь в светло-коричневые шорты,  украшенные
вычурным орнаментом из переливающихся перламутровых морских раковин.
     Миссис  Бракс  наблюдала  за  этими  трансформациями  с   почти   что
религиозным неодобрением. Ей смутно казалось, что  мужчине  положено  быть
одетым приблизительно одинаково достаточно длительное время.
     Против шортов она не очень возражала, хотя  благопристойная  душа  ее
расценивала их как несколько скудноватую одежду при приеме у себя в гостях
дамы. В это время Уинтроп, как бы отвечая на ее мысли, облачился в зеленый
хитон, очень напоминающий ночную  рубашку,  не  соответствующую,  пожалуй,
полу старика. Но она и  это  смогла  перенести,  лишь  жалея,  что  одежда
постоянно меняется, свидетельствуя  как  бы  об  отсутствии  силы  воли  и
сосредоточенности у человека, таким образом одетого.
     Уинтроп поставил на пол огромное яйцо, которое перед  этим  держал  в
руках.
     - Присаживайтесь, миссис Бракс, - весело предложил он.
     Неуклюже покачиваясь на буграх пола, появившихся  по  жесту  хозяина,
миссис Бракс в конце концов подогнула колени и села.
     - Как... как ваши дела, мистер Уинтроп?
     - Отлично, миссис Бракс, просто великолепно! Лучше не может быть. Ну,
скажем, вы видели мои новые зубы? Взгляните!
     Миссис Бракс  наклонилась  и  с  искренним  интересом  осмотрела  его
наполненный белой сверкающей эмалью рот.
     - Неплохая работа, - объявила она наконец. - Здешние дантисты  быстро
все сделали.
     - Они вырастили для меня эти зубы, миссис Бракс!
     - Как вырастили?
     - Откуда мне знать? Просто они  это  умеют,  вот  и  все.  Недавно  я
прослышал  о  регенерационной  лечебнице.  Это  такое  место,  куда   надо
обращаться, если потерял, к примеру, руку. Там отращивают точно  такую  же
новую, задаром. Я пошел туда и сказал стоящей там машине: "Мне нужны новые
зубы". Машина предложила мне сесть. Раз,  два,  три  -  готово!  И  я  уже
выбрасываю свои вставные челюсти. Не хотите ли попробовать сами?
     Она неуклюже заерзала на своем податливом сиденьи.
     Уинтроп рассмеялся.
     - Вы напуганы, - заметил он. - Ничем  не  отличаетесь  от  остальных.
Новое пугает вас. А у меня, самого старого из вас, хватает смелости.
     Миссис Бракс робко улыбнулась.
     - Но вы, мистер Уинтроп, также являетесь единственным, кого никто  не
ждет в двадцатом веке. А у меня семья, у мистера Мида семья, мистер Поллок
только-только женился, мисс Картингтон обручена...
     - Мэри-Энн обручена? Ни за что  не  догадался  бы.  Она  так  строила
глазки парню из Темпоральной службы!
     - Обручена. С бухгалтером из ее конторы, Эдгаром Раппом.  Прекрасный,
работящий юноша. И она хочет к нему вернуться.
     - Ну и пусть себе возвращается. Мне-то какое дело?
     - Но, мистер Уинтроп, - умоляюще сложила она ладони. - Она не  сможет
вернуться, никто из нас не вернется, если только мы  не  отправимся  домой
все  вместе.  Вы  разве  не  помните,  о  чем  предупреждали  темпоральные
инспекторы? Мы должны сидеть по своим местам,  когда  будет  производиться
то, что они называют трансфером. Но если к шести часам не все из нас будут
там, они не смогут выполнить этот трансфер! Поэтому, если один из нас, вот
вы, например, не явитесь...
     - Не рассказывайте мне о своих бедах! - резко оборвал ее Уинтроп.
     Лицо его  вспыхнуло.  В  комнате  распространился  резкий  кисловатый
запах, на стенах появились багровые пятна, музыка превратилась в  сплошную
какофонию.  Видимо,  так  помещение  отреагировало  на  смену   настроения
постояльца.
     - Все хотят, чтобы Уинтроп оказал  им  любезность.  А  что  они  сами
сделали когда-нибудь для Уинтропа? - едко поинтересовался он.
     - Не понимаю вас, мистер...
     Миссис Бракс почувствовала сильное смущение.
     - Когда я был ребенком, мой родитель каждый вечер  возвращался  домой
пьяным. Когда я подрос, меня ожидала паршивая работа и такая  же  паршивая
жизнь. Помните очереди за хлебом? Кто, по-вашему, стоял в  этих  очередях?
Такие, как я. А потом, когда депрессия сменилась лучшими временами, я  был
уже слишком стар, чтобы получить приличную работу.  Таких,  как  я,  брали
разве что ночными сторожами, мойщиками посуды или сборщиками ягод. Дешевые
ночлежки, дешевые меблированные комнаты...
     Он снова взял в руки крупный яйцевидный предмет  и  начал  пристально
вглядываться в него. Из-за багрового освещения комнаты лицо  его  казалось
почти черным. На тощей шее вздрагивала крупная вздутая вена.
     - М-да... Говорите, у каждого есть к кому  возвращаться?  У  каждого,
кроме меня. У меня никогда не было настоящего друга, жены,  даже  девушки,
которая бы оставалась со мной дольше, чем ей требовалось для  того,  чтобы
вытряхнуть из моих карманов завалявшуюся в них мелочь. Так почему  же  мне
нужно возвращаться? Я счастлив здесь. А  вам  неуютно,  вы  ощущаете  себя
чужаками в этом мире... Я остаюсь. Это решение - окончательное.
     - Послушайте, мистер Уинтроп, - встревоженно подалась  вперед  миссис
Бракс. - У каждого в жизни случаются неприятности. Вы думаете, у  меня  их
нет? Моя дочь Анни, мой Джулиус! То, что мы пережили,  я  не  пожелала  бы
худшему врагу. Но отыгрываться на других? Вы правы. Нам не нравится здесь.
Все эти джамперы, пищевые аппараты...
     - Кстати, о пищевых аппаратах, - оживился Уинтроп. -  Вы  видели  мой
новый пищевой рекордер? Последняя модель. Я прослышал о ней  только  вчера
вечером, сказал, что мне нужен такой, и что бы вы думали?  Первое,  что  я
увидел утром - только что доставленный, новенький, с иголочки  автомат.  И
без всяких хлопот и денег! Удивительный мир!
     Он  открыл  огромное  яйцо  и  заглянул  внутрь,  где   располагалось
множество циферблатов, выключателей и кранов.
     - Хотите попробовать? Я настроил его  на  самый  модный  номер  этого
нового композитора с Альдебарана: "Воспоминания о марсианском суфле".
     Она выразительно покачала головой.
     - Нет. Как по мне, то еду следует подавать  в  тарелках.  Я  не  хочу
пробовать. Спасибо.
     Старик пожал плечами.
     - Ладно. Другие хотя  бы  попробовали.  Но  вы  все  эти  две  недели
питаетесь  кормежкой  двадцатого  столетия,  не  переступая  порога  своей
комнаты. А чем вы просили ее убрать? Да вы же находитесь в двадцать  пятом
столетии, госпожа! Проснитесь!
     - Мистер Уинтроп! - твердо произнесла миссис Бракс. - Да или нет?  Вы
будете столь любезны или нет?
     - Вам за пятьдесят, - подчеркнуто откровенно заявил Уинтроп. - Далеко
за пятьдесят, миссис. И сколько вы еще собираетесь прожить  у  себя  дома?
лет десять? Пятнадцать? Здесь бы вам перепало еще минимум сорок. Даже я  в
состоянии протянуть не менее двадцати.  Не  надо  беспокоиться  о  войнах,
эпидемиях, депрессиях, все даром, и сколько же вокруг  интересного!  Зачем
же возвращаться?
     Миссис Бракс, и без того уже изрядно  расстроенная,  совсем  потеряла
самообладание.
     - Потому что у меня там дом, -  зарыдала  она.  -  Потому  что  я  не
представляю себе иначе. Потому что я хочу быть  со  своим  мужем,  детьми,
внуками... И потому что мне здесь не нравится!
     - Какие же вы трусы! - вскричал Уинтроп. -  Все,  даже  этот  молодой
балбес Поллок. Первую неделю он еще бродил со мной и хотя бы по  разу  все
пробовал.  И  под  конец  испугался.  Вот  и  забирайте   его   с   собой,
возвращайтесь!
     - Но мы не можем возвратиться без вас! Вспомните,  что  нам  сказали.
Трансфер осуществляется одновременно с двух сторон. Мы не сможем вернуться
без вас!
     Уинтроп улыбнулся и почесал затылок.
     - И все же я  останусь.  Это  единственная  эпоха,  которая  по  душе
старику Уинтропу.
     - Пожалуйста,  мистер  Уинтроп,  не  упрямьтесь!  Не  вынуждайте  нас
прибегать к силе...
     -  Вы  не  имеете  права  принуждать  меня,  -  объявил  он  с  видом
торжествующего хищника. - Согласно  законам  Америки  XXV  века,  ни  одно
человеческое существо нельзя  к  чему-либо  принудить.  Это  факт.  Только
попробуйте напасть  на  меня.  Я  подниму  скандал,  появится  целая  рота
правительственных машин и освободит меня. Так-то, дорогие мои!
     - Послушайте, - сказала она уже перед дверью. - В шесть часов мы  все
будем в здании машины времени. И будем ждать вас.
     - Ни за что! - крикнул он вслед ей. - Ни за что не вернусь!
     И миссис Бракс вернулась к себе и рассказала всем, что Уинтроп так же
упрям, как и раньше.

     Оливер Мид, вице-президент  компании  по  производству  емкостей  для
свежей воды из Гэри, штат  Индиана,  заведующий  внешними  связями  фирмы,
нетерпеливо барабанил по ручке удобного кресла, обтянутого красной  кожей,
которое комната миссис Бракс создала специально для него.
     - Нелепо! - воскликнул он. - Нелепо и совершенно  бессмысленно!  Этот
отщепенец, этот бродяга! Да как он смеет мешать другим  заниматься  своими
делами! Известно ли  вам,  что  через  несколько  дней  должно  состояться
общенациональное  совещание  по  вопросам  розничной   торговли?   И   мне
необходимо на нем присутствовать.  Ведь  произойдет  ужасная  неразбериха,
скажу я  вам,  если  ответственные  лица  из  этой  эпохи  не  поймут  всю
важность...
     - Могу поспорить, что так оно  и  будет,  -  перебила  его  Мэри-Энн,
прищурив густо накрашенные веки. - Такая крупная фирма, как ваша, могла бы
потребовать с них возмещения убытков.
     Дэйв Поллок устало скривился.
     - Фирма, которая не существует уже 500  лет?  Кому  будет  жаловаться
ваша корпорация? Разве что составителям учебников истории!
     Увидев,  что  толстяк  сердито  заерзал  в   кресле,   миссис   Бракс
успокаивающе подняла руки.
     - Не расстраивайтесь. Давайте обсудим все спокойно, без драки. Как вы
считаете, мы действительно не имеем права заставить его вернуться?
     - Безответственные, преступные губошлепы! -  угрюмо  произнес  мистер
Мид. - Пригласили нас в свою эпоху, а теперь сидят, сложа руки. А  что  же
случится с их людьми, с теми пятерыми, которых мы заменили  на  трансфере?
Если мы застрянем здесь,  они  застрянут  в  1958  году.  Навсегда.  Любое
правительство, достойное называться правительством, обязано защищать своих
граждан, выезжающих за границу.
     - Только вот похоже на то, что здешнее правительство состоит из одних
машин. А разве  мы  в  состоянии  спорить  с  машинами?  -  заметила  мисс
Картингтон.  -  Единственный  официальный  представитель,  с  которым   мы
встречались,  это  мистер  Сторку,  который  приветствовал  нас  от  имени
Соединенных Штатов Америки 2458 года. И, похоже,  мы  не  слишком  уж  его
интересовали.
     - Так вот, сделать нам необходимо следующее, - заговорил мистер  Мид,
загибая по очереди пальцы правой руки. - Первое. Нужно действовать, исходя
из  того,  что  единственным  человеком  из  руководства,  с  которым   мы
встречались, является  этот  мистер  Сторку.  Второе.  Выбрать  среди  нас
компетентного представителя. Третье. Представитель  должен  встретиться  с
мистером Сторку и обрисовать ему ситуацию. Как его  правительству  удалось
связаться с нашим правительством и сообщить о возможности  путешествия  во
времени, но при выполнении определенных  условий:  в  частности,  соблюдая
это... как оно там называется, Поллок?
     - Закон сохранения энергии и массы. Материя или ее эквивалент в  виде
энергии не могут быть ни созданы, ни уничтожены. Если вы хотите  перенести
пять людей из Вселенной 2458  года  во  Вселенную  1958  года,  вам  нужно
заменить их одновременно в  их  собственном  времени  пятью  людьми  точно
такого же физического  строения  из  времени,  куда  они  отправляются.  В
противном    случае    образуется     недостаток     массы     в     одном
пространственно-временном континууме и соответствующий избыток  в  другом.
Как в химическом уравнении...
     - Это все, что я хотел знать, Поллок. Я не ученик в  одном  из  ваших
классов, вам незачем поражать своими знаниями меня, - сделав  ударение  на
последнем слове, произнес мистер Мид.
     - Вас никто не пытался поразить,  -  воинственно  огрызнулся  молодой
физик. - Я просто пытался прояснить  для  вас  наши  трудности.  Поскольку
машина настроена на нас  пятерых  и  на  пятерых  из  этой  эпохи,  нельзя
осуществить перемещение, если на обоих концах темпоральной линии не  будем
присутствовать все мы и все они.
     Мистер Мид сделал медленный театральный поклон.
     -  Премного  вам  благодарен.  С  вашего  позволения,  я   хотел   бы
продолжить. Не все из нас находятся на государственной службе,  и  поэтому
их время очень драгоценно.
     - Послушайте только этого воротилу! - весело заметил Поллок. - У него
драгоценное время. Если  вам  угодно  знать,  для  здешних  обитателей  мы
являемся никем иным, как дикарями из первобытного прошлого.
     - Тихо! - скомандовала миссис Бракс. - Будьте  любезны,  продолжайте,
мистер Мид. Это все очень интересно. Не правда ли, мисс Картингтон?
     Блондинка кивнула.
     - Администраторами просто так не назначают. Вы все излагаете...  э...
правильно, мистер Мид.
     Оливер Мид смягчился и одарил девушку благодарной улыбкой.
     - Итак, третье. Мы излагаем факты этому мистеру Сторку, говорим,  что
пришли сюда с самыми благими намерениями после того, как были  отобраны  в
результате общенационального конкурса по  подысканию  точных  эквивалентов
пятерых представителей их эпохи. О том,  что  пошли  на  это  частично  из
вполне понятного любопытства и, что самое главное, выполняя патриотический
долг. Разве эта Америка 2458 года не является и нашей Америкой? Разве  она
не является нашей Родиной? Как патриоты,  мы  не  могли  поступить  иначе,
мы...
     - Оливер Мид произносит присягу перед флагом! - взорвался  Поллок.  -
Вот это мысль!
     Лицо бизнесмена отразило мучительную борьбу с самим  собой.  Стараясь
не выйти из себя, он предложил:
     - Поллок, если вам неинтересны мои мысли, то почему вы не  выйдете  в
коридор подышать кислородом из автомата? Да... На чем я остановился... Как
я уже говорил, объяснив подноготную фактов мистеру Сторку, мы  подходим  к
пункту четыре. Факту отказа.  Отказа  Уинтропа  вернуться  вместе  с  нами
домой.  И  требуем  от  правительства  этой  эпохи,  чтобы   оно   приняло
соответствующие меры, которые гарантировали бы наше возвращение даже в том
случае, если это повлечет за собой, ну... как это... принуждение  силой  в
отношении Уинтропа.
     - Вы так думаете? - иронически спросил Дэйв Поллок.  -  А  что,  если
Сторку скажет "нет"?
     - Он не сможет отказать, если его прижать как следует!
     - И сделать это можете только вы, мистер Мид! - одобрительно  кивнула
миссис Бракс.
     Толстяк сразу скис.
     - Я?
     - Разумеется, - горячо поддержала Мэри-Энн. - Вы - единственный,  кто
может это сделать, изложить все... как бы это... так правильно.
     - Я... мы...  не  очень-то...  У  меня  сложились  не  очень  хорошие
отношения с мистером Сторку. Поэтому лучше возложить решение  этой  задачи
на кого-то другого.
     Дэйв Поллок расхохотался.
     - Олли, не скромничайте. У вас со Сторку такие же отношения, как и  у
любого из нас. И разве вы не специалист по внешним связям? Вы ведь большая
шишка в своей компании, не так ли?
     Мистер Мид попытался вложить в свой  жесткий  продолжительный  взгляд
всю ненависть, накопившуюся во Вселенной.
     - Очень хорошо. Раз никто из вас не берется за это, придется  мне.  Я
скоро вернусь.
     - Почему бы  вам  не  воспользоваться  джампером?  Это  ведь  гораздо
быстрее, - спросил ядовито Поллок, когда Мид выходил из комнаты.
     -  Нет,  благодарю,  -  вежливо  ответил  мистер  мид.  -  Мне  нужно
размяться. Я пройдусь пешком.
     Он  начал  спускаться  по  лестнице  быстрым  пружинистым  шагом,  но
лестнице,  однако,  показалось,  что  он  движется  недостаточно   быстро.
Включился эскалатор, набирая скорость до тех пор, пока Мид не споткнулся.
     - Остановись, черт тебя побери! - завопил он. - Я могу это сам!
     Лестница повиновалась. Он вытер лицо большим белым носовым платком  и
снова пошел вниз по ступенькам. Через несколько секунд эскалатор включился
снова.
     Раз за разом он приказывал  ей  остановиться,  и  раз  за  разом  она
останавливалась, а затем снова исподтишка делала попытки ему помочь.
     В конце концов ему пришлось сдаться,  и  к  тому  времени,  когда  он
достиг нижнего этажа, эскалатор двигался так быстро,  что  мистер  Мид  по
инерции  пролетел  через  весь  пустой  вестибюль  здания  и  очутился  на
тротуаре, рискуя сломать шею.
     К  счастью,  тротуар  под  ним  начал  двигаться.  У  толстяка  после
путешествия  по  лестнице  изрядно  кружилась  голова,   но   стоило   ему
покачнуться, как тротуар тут же  следовал  за  ним,  осторожно,  но  умело
предотвращая его падение. В конце концов Мид отказался от попыток  идти  и
остановился, чтобы перевести дух.
     Тротуар  под  ним  слегка  затрепетал,  выжидая.  Мистер  Мид   начал
озираться по сторонам.
     - Что за мир! - вырвалось у него. -  Хоть  бы  полицейский  появился.
Хоть бы кто-нибудь!
     И  тут  же  перед  ним  возник  этот  "кто-нибудь".   С   характерным
попыхиванием чуть выше его головы появился джампер. Из него прямо в воздух
вышел  человек.  Позади  человека  была  какая-то  похожая   на   плетень,
решетчатая штуковина, утыканная глазами.
     Участок тротуара взметнулся вверх, образовав  горб  прямо  под  двумя
появившимися существами, а затем аккуратно опустился вниз.
     - Я очень рад нашей встрече! -  закричал  мистер  Мид.  -  Я  пытаюсь
добраться  до  Государственного  Департамента  и  испытываю   определенные
затруднения. Был бы очень признателен вам за помощь.
     - Извините, но мы с Клап-Лилтом должны  через  полчаса  вернуться  на
Ганимед. Мы и так уже опаздываем на встречу.  Почему  бы  вам  не  вызвать
государственную машину? - спросил человек.
     - Кто это?  -  поинтересовался  плетень,  когда  они  начали  плавное
движение ко входу в здание.
     Тротуар под ними струился счастливой рекой.
     - Путешественники во времени, - пояснил его спутник. -  Из  прошлого.
Один из тех туристов, которые прибыли к нам в порядке  обмена  две  недели
назад.
     - О! - протянул плетень. - Из прошлого? Вы знаете, мы на Ганимеде, не
верим в путешествия во времени. Это противоречит нашей религии.
     Землянин рассмеялся.
     - Ох, уж эта ваша религия, Клап-Лилт!
     - Все вы, люди, не можете никак уразуметь, что наша религия...
     Голос плетня растаял, как только они скрылись внутри здания. Мид едва
не плюнул им вслед. Затем взял себя в руки. Нравы этого странного  времени
чудовищно отличаются от нравов двадцатого века. Кто знает, какое наказание
положено здесь за плевок?
     - Государственную машину, - уныло произнес он в пустоту. - Мне  нужна
государственная машина.
     Мистер Мид чувствовал себя несколько глуповато, но именно это, как им
говорили, нужно делать в случае необходимости.
     Как по заказу, рядом  с  ним  прямо  из  ничего  возникла  сверкающая
разноцветными пластинами штуковина, вся из проводов и катушек.
     - Да? - спросила штуковина бесстрастным голосом. - Чем могу служить?
     - Мне нужно встретиться с мистером Сторку из вашего  Государственного
Департамента.
     - Можно предложить вам джампер? Я сейчас же вызову.
     - Не нужно. Я хочу пройти пешком. Все, что от вас требуется -  велеть
этому дурацкому тротуару не вмешиваться и стоять неподвижно.
     - Простите, сэр, - ответила машина, -  но  тротуар  просто  выполняет
свои обязанности. Кроме того, мистера Сторку сейчас нет в его кабинете. Он
выполняет духовную зарядку либо на Поле для Визга, либо на Стадионе Ужаса.
     - О, увольте, - взмолился Мид.
     Оправдывались его самые худшие опасения. Ему не хотелось  побывать  в
этих местах еще раз.
     - Простите, сэр. Один момент. Я проверю. - Между обмотками проскочило
несколько ярко-голубых искр. -  Мистер  Сторку  сейчас  занят  визгом.  Он
чувствует, что стал чрезмерно агрессивен. Приглашает вас присоединиться  к
нему.
     Толстяк задумался. У него не было ни малейшего  желания  отправляться
туда, где нормальные люди на несколько часов становятся сумасшедшими.  Но,
с другой стороны, времени было немного.
     - Ладно, - удрученно согласился он. - Я присоединяюсь.
     - Вызвать джампер, сэр?
     - Нет! - отпрянул Мид. - Я пойду пешком.
     - К  сожалению,  сэр,  пока  вы  будете  туда  добираться,  визг  уже
закончится.
     Вице-президент по внешним связям приложил к  лицу  потные  ладони  и,
чтобы успокоиться, сделал легкий массаж. Он должен не забывать о том,  что
это не тупой полисмен, на которого  можно  пожаловаться  в  газету,  и  не
секретарь-растяпа, которого  можно  уволить.  Это  всего  лишь  машина,  в
электронной цепи которой встроен определенный набор речевых реакций.  Если
он перед нею выкажет непомерное раздражение,  она  просто  вызовет  другую
машину. Медицинскую.
     - М_н_е _н_е _н_р_а_в_я_т_с_я _д_ж_а_м_е_р_ы_, - процедил  он  сквозь
зубы.
     - Извините, сэр. Если вы не возражаете против того, чтобы  подождать,
пока закончится визг, то нет  проблем,  если  не  считать  того,  что  вам
придется отправиться на Венеру на  Праздник  Ароматов,  который  сразу  же
после визга намерен  посетить  мистер  сторку.  Поэтому,  если  вы  хотите
повидаться с ним незамедлительно, то вам,  увы,  придется  воспользоваться
джампером. Другой возможности нет, сэр.
     - Ладно, сдаюсь, - поник мистер Мид. - Вызывайте джампер.
     - Есть, сэр. Вот он, сэр.
     Тотчас же над головой Мида материализовался полый цилиндр и замкнулся
вокруг него, не дав даже рта раскрыть.
     Вокруг стало темно. У бедняги возникло ощущение,  будто  его  желудок
постепенно, но неумолимо, вытаскивают через рот. За  желудком  последовали
печень, селезенка и легкие. Затем все кости его тела повыпадали в середину
уже пустой брюшной  полости  и  стали  уменьшаться  в  размерах,  пока  не
исчезли. Он как бы коллапсировал внутрь самого себя.
     Затем мистер мид снова ощутил себя целым  и  невредимым,  стоящим  на
просторной зеленой лужайке. Его окружало несколько десятков людей. Желудок
вернулся на положенное место и  там  закрепился,  тело  слегка  подбросило
вверх.
     Когда спазмы успокоились, Мид увидел перед  собой  мистера  Сторку  -
высокого светловолосого молодого человека очень приятной наружности.
     - Ведь это так просто, мистер  Мид.  Нужно  только  во  время  прыжка
оставаться совершенно спокойным.
     - Легко... легко говорить, -  отдуваясь,  произнес  толстяк,  вытирая
лицо платком. - Почему вы... Почему бы  вам  не  придумать  другой  способ
передвижения? В нашу эпоху  удобство  в  средствах  передвижения  является
краеугольным камнем промышленности.
     -  Какой  он  забавный!  -  воскликнула  находящаяся  рядом  девушка,
обращаясь к своему спутнику. - Он разговаривает,  как  в  старых  любовных
романах.
     Мистер Мид бросил в ее сторону  угрюмый  взгляд  и  в  замешательстве
разинул рот.
     Она была совершенно голая. И такими же голыми  были  все  окружающие,
включая мистера Сторку. Мид разнервничался. Кто знает, что  происходит  на
этих Полях для Визга!  Ведь  раньше  они  наблюдали  за  этим  с  большого
расстояния, с трибуны.
     - А ведь житель эпохи Елизаветы I или человек из Древней  Греции  при
необходимости поехать в одном из ваших  безлошадных  экипажей  или  внутри
железного коня испытал бы  еще  большее  беспокойство,  -  заметил  мистер
сторку. - Это всего лишь привычка. Некоторые  приспосабливаются,  как  ваш
современник Уинтроп. А некоторые, как вы, например, нет.
     - Если уж говорить об Уинтропе, - поспешно начал мистер Мид, - то...
     - Все собрались? - раздался  голос  атлетически  сложенного  молодого
человека. - Сегодня  я  -  ваш  вожатый.  -  С  этими  словами  незнакомец
подпрыгнул вверх. - А ну, ножками, все,  все,  ножками,  пусть  разомнутся
ваши мускулы. У нас будет по-настоящему отличный визг. Сбросьте одежду,  -
обратился он к мистеру Миду. - Нельзя визжать одетым.
     Мид опешил.
     - Я пришел, чтобы переговорить с мистером Сторку. И лучше посмотрю на
все это со стороны.
     Вокруг раздался дружный громкий хохот.
     - Нельзя смотреть, находясь посередине  поля  для  Визга!  И,  помимо
всего  прочего,  вы  автоматически  занесены  в  число  участников  визга.
Сбрасывайте одежду, дружище и присоединяйтесь!
     Мистер мид задумался на мгновение и начал раздеваться. Он был смущен,
подавлен, напуган, но уж  слишком  неотложным  было  дело,  с  которым  он
пришел.
     Девизом людей, занимающихся внешними  сношениями,  всегда  было:  "Не
лезь со своими уставами в чужой монастырь".
     Ему позарез хотелось домой,  в  тот  мир,  где  имеется  справедливая
система, базирующаяся на  спросе  и  предложении,  где  с  важным  деловым
человеком соответственно обращаются, где неодушевленные предметы  остаются
неодушевленными.
     А единственным каналом, через который можно  в  этот  мир  вернуться,
является сейчас мистер  Сторку.  И  поэтому  его  надо  ублажить  и  дать,
почувствовать, что Оливер Мид - свойский парень.
     Кроме того, он заметил, что многие из собравшихся здесь девушек  были
очень недурны собой.  Это  напомнило  ему  ужин  после  окончания  ревизии
отделения компании в Де-Мойне. Вот если бы они еще не брили головы!
     - Теперь все вместе, - пропел вожатый. - Давайте в кучу. Все  вместе,
одной тесной группой, теснее друг к другу, теснее, по кругу, по кругу!
     Мистера Мида впихнули в толпу. Энергично подгоняемая  вожатым  группа
сплачивалась все теснее и теснее. Неожиданно загремела  музыка,  затем  ее
стал заглушать шум, нарастая все громче и громче, пока не стал  совершенно
оглушительным. Кто-то, пытаясь сохранить равновесие в куче-мала голых тел,
саданул мистера Мида в живот, кто-то другой сзади сделал подножку.
     - Осторожней! - взвыла рядом девушка, которой он наступил на ногу.
     - Простите, я просто не успел...
     Но тут кто-то ударил  его  локтем.  Толпа  продолжала  кружиться  под
аккомпанемент такой  душераздирающей  какофонии,  что,  казалось,  вот-вот
лопнут барабанные перепонки. И все же голос вожатого перекрывал шум:
     - Еще, еще! Вот так! Быстрее! Нет, сюда, вокруг дерева! Снова  все  в
кучу! Держитесь вместе! А теперь назад! Быстрее! Быстрее!
     Они попятились назад, огромная  масса  людей  навалилась  на  мистера
Мида, прижав его к другой, такой же огромной, толпе, которая была  у  него
за спиной. В этом беспорядочном броуновском движении были  свои  небольшие
подводные течения, и  поэтому,  когда  его  несло  вперед,  какие-то  силы
одновременно отшвыривали на метр-два сначала влево, потом  -  вправо.  Раз
или два  его  отбрасывало  на  периферию,  однако,  к  величайшему  своему
удивлению, когда он вспоминал об этом впоследствии, единственным,  что  он
делал, было прокладывание локтями и коленями пути в самую гущу толкающихся
людей. Неистовствовал, нанося пинки во все стороны, ни  о  чем  не  думая,
кроме того, как остаться на ногах.
     Внезапно, откуда-то извне водоворота голых человеческих тел, раздался
душераздирающий вопль, протяжный вопль могучего мужчины.  Крик  бесконечно
долго отдавался эхом на лужайке, почти заглушив шумную какофонию.  Женщина
впереди Мида подхватила его на такой высокой ноте, что ему показалось, что
череп сейчас лопнет. Через несколько мгновений вопили уже все собравшиеся,
и Мид не удивлялся, что к общему  шуму  присоединился  и  его  собственный
голос.
     Он вложил в этот крик все неприятности, испытанные за  прошедшие  две
недели, все разочарование и ненависть, накопившиеся за всю прошлую жизнь.
     Крики слились в  непрерывный  обезличенный  визг,  где-то  в  глубине
своего разума мистер Мид испытывал почти что детское наслаждение от  того,
что вошел в общий ритм и стал во всем ничуть не хуже других.
     О, как хорошо!
     Впоследствии он так и не мог определить, как долго они так  бегали  и
вопили...
     Очнувшись, заметил, что больше уже не находится внутри тесной группы.
Участники визга каким-то образом рассеялись  по  лужайке,  выстроившись  в
длинные раскачивающиеся, вопящие цепи.
     Ему стало немного не по себе. Стараясь не сбиться с ритма  визга,  он
сделал попытку подобраться поближе к мужчине и женщине справа от себя.
     Вопли  внезапно  прекратились.  Так  же  неожиданно  затихло  шумовое
сопровождение.  Он  взглянул  прямо  перед  собой,  туда,  куда   смотрели
остальные. И увидел...
     Бурое, покрытое шерстью  животное,  величиной  с  овцу.  Оно  вертело
головой, испуганно озираясь, потом со всех ног бросилось бежать.
     - Хватайте его! - пронзительно взвизгнул вожатый. - Хватайте его!
     Мистер Мид побежал через луг за животным, вопя что есть мочи.
     - Хватайте его! - колоколом гудело в голове. - Хватайте!
     Животное почувствовало, что его вот-вот поймают,  резко  развернулось
и, непрерывно увертываясь, метнулось прямо сквозь людские цепи. Мистер Мид
попробовал схватить его, но в ладони  осталось  только  несколько  клочков
шерсти. Падая, он больно стукнулся коленями о землю. Не испортив ни  одной
ноты в общем хоре невообразимого визга,  Мид  сразу  же  вскочил  и  снова
бросился вдогонку за животным. Все остальные также развернулись и побежали
вместе с ним.
     - Хватайте его! Хватайте!
     Животные ловко увертывалось, мистер  мид  так  увлекся  погоней,  что
бежал все время в первых рядах. Люди все  больше  сужали  пространство,  в
котором металось животное.
     И, наконец, поймали его.
     Толпа образовала огромный, неправильной формы  круг  и  замкнула  его
вокруг жертвы. Мистер Мид одним ударом кулака  сбил  животное  с  ног.  На
распростертое тело прыгнула девушка с  перекошенным  лицом,  но  он  успел
схватить шерстистую бурую лапу, и, рванув с чудовищной силой, оторвать  ее
от тела.
     Из раны торчали порванные провода и сыпались какие-то мелкие детали.
     - Мы поймали его, - бормотал он, глядя на ногу. - Мы его поймали!
     Внезапно на него навалилась такая усталость, что мистер Мид, шатаясь,
отошел подальше от толпы и тяжело бухнулся в траву.
     К нему подошел мистер Сторку.
     - Ну как? - спросил он, тяжело дыша. - Хорошо повизжали?
     Мистер Мид поднял руку со все еще зажатой в ней бурой ногой.
     - Мы поймали его, - сказал он.
     Светловолосый рассмеялся.
     - Вам необходим хороший душ и легкое успокаивающее. Пойдемте.
     Он помог мистеру Миду подняться и, держа его  за  локоть,  направился
через луг к трибуне. Другие участники визга оживленно болтали, стряхивая с
себя пыль и восстанавливая дыхание.
     Побывав в душевой  кабине,  специалист  по  внешним  сношениям  снова
почувствовал себя самим собой. Правда, чего-то в нем  недоставало  с  того
мгновения, когда  в  руке  его  оказалась  нога  механической  жертвы.  Он
старался убедить себя, что остался тем же Оливером Мидом, хорошим мужем  и
отцом, преуспевающим бизнесменом, одним из столпов  общества.  Но  это  не
помогало. Отныне и до конца своих  дней  он  стал  также  и...  Ему  стало
страшно употребить это слово.
     Надо было во что-то одеться. Быстро.
     - Вероятно, это вам очень сильно помогло, - произнес  мистер  Сторку,
выслушав объяснения мистера Мида о тех побуждения, которые им двигали. - Я
бы не беспокоился. Вы такой же, как и все остальные из вашей эпохи. А  вот
одежду вашу вымели с поля с прочим мусором, оставшимся после визга.
     - Что же мне делать? - застонал мистер Мид. - Не могу же я идти домой
в таком виде!
     - Почему? - весьма удивился представитель правительства.  -  В  самом
деле не можете? Очаровательно! Ну что ж, станьте под этот автомат.  Как  я
полагаю, вам больше по вкусу одежда двадцатого века?
     Мистер Мид кивнул и недоверчиво  поместил  свое  тело  под  указанный
механизм.
     - Пожалуйста, что-нибудь пристойное, такое, что бы я мог носить.
     Мистер  Сторку  быстро  произвел  настройку  на  пульте.  Из   машины
послышалось легкое гудение,  и  прямо  сверху  на  ошеломленного  толстяка
свалился комплект парадной черно-белой вечерней одежды, мгновенно  вырядив
его крупное тело. Еще через  мгновенье  эта  одежда  трансформировалась  в
совершенно иной наряд: туфли выросли вверх  и  стали  сапогами  до  бедер,
смокинг вытянулся и превратился в зюйдвестку. В таком наряде в  саму  пору
занимать место на мостике китобойного судна.
     - Хватит! - взмолился мистер Мид, когда дождевик начал уменьшаться до
размеров футболки. - Остановитесь на чем-нибудь одном!
     - Вы  это  сумеете  сделать  сами,  если  попытаетесь  укротить  свое
подсознание, - пояснил мистер Сторку.
     Тем не менее он добродушно трахнул  по  боковой  поверхности  машины,
после чего одежда мистера Мида приняла вид твидового  пиджака  и  панталон
для гольфа, популярных в середине 20-х годов.
     - Так лучше?
     - Да.
     Он хмурился, но все-таки это было нечто удобоваримое,  а  как  только
удастся вернуться домой.
     - Послушайте, Сторку, - начал мистер Мид,  стараясь  забыть  о  своем
непристойном поведении на Поле для Визга. -  У  нас  неприятности  с  этим
Уинтропом. Он не хочет возвращаться назад.
     Они стояли на краю лужайки. На  противоположном  ее  конце  начинался
новый визг.
     - Ну и что? - равнодушно спросил мистер Сторку. Он  протянул  руку  в
сторону обнаженной толпы. - Поймите, еще  два-три  таких  сеанса,  и  ваша
психика будет в прекрасной форме. Хотя, судя по  вашему  виду,  больше  бы
подошел Стадион Ужаса. А почему бы, в самом деле, не  попробовать?  Почему
бы прямо сейчас не отправиться туда? Одна  первоклассная  серия  приступов
панического страха, и вы будете абсолютно...
     - Спасибо, нет! С меня и этого достаточно. Состояние моей  психики  -
это сугубо мое личное дело.
     Светловолосый мужчина понимающе кивнул.
     - Разумеется. "Состояние  психики  индивидуума  является  его  личным
делом и не может находиться в  юрисдикции  какого-либо  другого  лица",  -
процитировал он. - Я просто хотел дать вам дружеский совет.
     Мистер Мид заставил  себя  выдавить  улыбку.  При  этом  лацканы  его
пиджака поднялись и нежно погладили подбородок.
     - Я нисколько не  обижаюсь.  Однако  что  вы  думаете  предпринять  в
отношении Уинтропа?
     - Предпринять? Ничего. А что мы в состоянии сделать?
     -  Вы  в  состоянии  принудить  его   вернуться   назад!   Вы   здесь
представляете правительство, не так ли? Правительство, которое  пригласило
нас сюда и отвечает за нашу безопасность.
     На лице мистера Сторку отразилось недоумение.
     - А разве вам что-либо угрожает?
     -  Вам  ясно,  что  я  имею  в  виду,  Сторку!   Наше   благополучное
возвращение. Правительство несет ответственность за это.
     - Но только не в том  случае,  когда  ущемляются  желания  и  свобода
действий другого совершеннолетнего лица. Я просто процитировал  вам,  друг
мой, одну из статей Уложения 2314 года. Принуждение не может применяться к
взрослому мужчине. Даже к официальным уговорам можно  прибегать  только  в
определенных,  весьма  ограниченных  случаях.  Здесь,  определенно,  такой
случай не имеет место. Должен вам  сказать,  что  к  тому  времени,  когда
ребенок  завершает  прохождение  нашей  системы  воспитания,  он  является
гармоничным членом общества, заслуживающим доверия.
     -  Ну  чем  не  настоящая,  залитая  неоном  утопия,   -   насмешливо
ухмыльнулся мистер Мид.  -  Не  нужна  полиция,  чтобы  охранять  жизнь  и
собственность, не нужно никого никуда направлять... Ну что ж, это ваш мир,
он вам нравится. Суть вовсе не в этом. Неужели вы  не  понимаете,  Сторку,
что Уинтроп не является гражданином вашего мира?
     - Но он прибыл сюда по приглашению, в качестве гостя. И имеет  полное
право на защиту, со стороны наших законов.
     - А мы, как я полагаю, такого права не имеем? - воскликнул,  негодуя,
мистер Мид. - Он может делать с нами все, что заблагорассудится, и ему все
сходит  с  рук?  И  это   вы   называете   законом?   Это   вы   называете
справедливостью?
     Светловолосый молодой человек успокаивающе положил руку на его плечо.
     - Послушайте, друг мой, попытайтесь понять. Если бы Уинтроп попытался
что-либо  сделать  с  вами,  это  было  бы  предотвращено.  Но  не  прямым
вмешательством в поступки Уинтропа, а тем, что вы были бы подальше  убраны
от него. Но для того, чтобы мы прибегли даже к таким  ограниченным  мерам,
он  должен  что-либо  совершить.   Тогда   возникнет   прецедент   деяния,
направленного на ущемление ваших  прав  как  личности.  Вы  же,  напротив,
обвиняете Уинтропа в несовершении определенного действия. Он  отказывается
вернуться с вами? Так вот. Он имеет право на отказ. И  может  отказываться
делать что угодно, касающееся  его  тела  и  разума.  Уложение  2314  года
предусматривает и такое. Хотите, я процитирую соответствующий параграф?
     - Нет, не хочу. Итак, вы хотите сказать, что никто и ничего не сможет
сделать?
     - Единственное, что можете сделать вы сами, - сказал мистер Сторку, -
это попытаться  переубедить  Уинтропа.  Вплоть  до  последней  минуты,  на
которую назначено осуществление трансфера.
     - А если нам не удастся? - спросил мистер  Мид,  нетерпеливым  жестом
урезонивая не в меру  расчувствовавшиеся  лацканы  своего  пиджака,  -  то
выходит, нам не повезло? И мы не сможем взять его за шиворот и...
     - Боюсь, что не сможете. Тотчас же появится государственная машина  и
высвободит его. Не причинив, как вы  понимаете,  при  этом  вам  самим  ни
малейшего вреда.
     - И просто оставив нас на произвол  судьбы  в  этом  бедламе  на  всю
оставшуюся жизнь, - с горечью добавил мистер Мид.
     На лице мистера Сторку появилось выражение обиды.
     - А разве у нас так уж плохо? Здесь столько нового и волнующего!  Ваш
Уинтроп неплохо освоился в нашем мире - почти каждый  день  он  бывает  на
Стадионе Ужаса или Поле для Визга. За последние десять дней  я  не  меньше
трех  раз  сталкивался  с  ним  на  различных  семинарах  и  выставках.  В
Департаменте  Национальной  Экономики  я  прослышал  о  том,  что   он   -
восторженный и искренне преданный  потребитель.  Что  он  может  заставить
себя...
     - Да уж, Уинтроп понабирал там всяких штуковин, - фыркнул мистер Мид.
- Ему ведь не нужно было платить за них. А что еще нужно такому лодырю?
     - Единственное, что я еще хотел бы  отметить,  -  спокойно  продолжал
Сторку, - что перспектива застрять в этом, как вы  выражаетесь,  "бедламе"
имеет свои положительные стороны.
     - Значит, никто не поможет нам с Уинтропом?
     Мистер Сторку  вызвал  джампер  и  поднял  руку,  придерживая  его  в
воздухе.
     - Сказано, пожалуй, слишком сильно. Вполне возможно, что  кто-нибудь,
что-нибудь, где-нибудь во Вселенной и мог бы помочь вам, если бы перед ним
была поставлена такая задача, и имелась достаточная  заинтересованность  в
ее разрешении. Но Государственный Департамент здесь бессилен, это  я  могу
сказать со всей определенностью.
     Мистер Мид заскрежетал зубами.
     - Не могли бы вы, если это возможно, быть  настолько  любезны,  чтобы
подсказать нам, куда еще можно обратиться  за  помощью?  У  нас,  если  вы
помните, осталось менее двух  часов,  и  за  это  время  мы  просто  не  в
состоянии оббегать всю Вселенную.
     - Да уж, - одобрительно кивнул мистер Сторку. - Я рад видеть, что  вы
успокоились. Надо подумать. Так. Прежде всего -  Темпоральное  Посольство,
которое ведает обменом посетителей. Затруднением,  с  моей  точки  зрения,
является то, что у них слишком широкий взгляд на подобные вещи.  Есть  еще
машины-Оракулы, которые дадут вам ответ на любой вопрос, если на него есть
возможность  ответить.  Здесь  главная  трудность  состоит  в  ом,   чтобы
правильно истолковать ответ. Кроме того, на этой неделе на Плутоне  должен
состояться съезд хронопсихологов. Затем, на одной из планет системы Ригеля
обитает раса разумных грибов, наделенная  потрясающим  даром  предвиденья.
Могу, основываясь на своем личном опыте, порекомендовать обратиться именно
к ним. У них совершенно невероятная способность...
     Мистер Мид замахал руками.
     - Хватит! Я вижу, у вас еще многое в запасе, но у нас осталось только
два часа, вы не забыли об этом!
     - Разумеется, не забыл. И поскольку весьма вероятно, что  вам  ничего
не удастся сделать за такое короткое время, я позволю себе предложить  вам
бросить всю эту затею и отправиться  вместе  со  мной  этим  джампером  на
Венеру.
     Мистер Мид отпрянул назад, уступая место  джамперу,  которому  мистер
Сторку подал знак опуститься.
     - Нет, благодарю покорно!  Почему  вы  все  здесь  постоянно  спешите
куда-то  отдыхать  или  развлекаться?  -   пожаловался   он,   отойдя   на
почтительное расстояние. - А как же делается работа в этом мире?
     - Делается, делается, - рассмеялся  светловолосый,  заключая  себя  в
объятия джампера. - Наши интересы очень  отличны  от  ваших.  Просто  наша
работа больше походит на игру, а не на тупое занятие.
     И исчез.

     Мистеру Миду ничего не оставалось,  кроме  как  вернуться  в  комнату
миссис Бракс и рассказать остальным,  что  Государственный  Департамент  в
лице мистера Сторку ничем не может помочь.
     - Вы сказали ему все, что говорили и нам, и он ничего не  предпринял?
- спросила Мэри-Энн. - А вы уверены в том, что ему известно, кто вы?
     Мистер Мид не удосужился ответить.
     - Разумеется, известно, - ответил за него Поллок. - Как и то, что его
компания прогорела на бирже 481 год тому назад и поэтому сейчас, здесь  он
никем не является.
     - Я не думаю, что  это  так  смешно,  Дэйв  Поллок,  -  сказала  мисс
Картингтон и укоризненно покачала головой. Ей  казалось,  что  этот  тощий
учителишка просто завидует мистеру Миду. Только вот одно  плохо.  Если  уж
такая важная шишка, как мистер Мид, не в состоянии выручить их, то кто  же
тогда сможет это сделать?
     - Мистер Мид, - проворковала  она.  -  Я  все  же  убеждена,  что  он
все-таки сказал что-нибудь обнадеживающее.
     - Конечно, он сказал мне, что мы кое-что  можем  сделать,  -  с  едва
скрываемой злостью ответил толстяк. - Что нам могло бы помочь Темпоральное
Посольство, если бы мы нашли там  кого-нибудь  влиятельного.  Оказывается,
нам необходим хороший заступник в Темпоральном Посольстве.
     Мэри-Энн едва не  откусила  кончик  помады,  которой  в  этот  момент
подкрашивала губы. Не поднимая глаз, она чувствовала,  что  присутствующие
обернулись в ее сторону. И знала всем своим напуганным нутром, о  чем  они
думают.
     - Ну я точно не...
     - Не нужно сейчас скромничать, Мэри-Энн, - перебил ее Поллок.  -  Это
наш единственный шанс. Вызывайте джампер, отправляйтесь туда и пускайте  в
ход все свое очарование!
     Миссис Бракс подсела к девушке,  по-матерински  положив  руку  ей  на
плечо.
     - Послушайте, мисс Картингтон. Иногда  нам  приходится  делать  вещи,
идущие вразрез с нашими  желаниями.  Но  что  еще  остается?  Разве  лучше
застрять здесь? Вам это нравится? И в то же  время  немножко  пудры  сюда,
помады - туда... Поверьте мне, у него глаза разбегутся. Он и  так  уже  от
вас без ума. И неужели  же  сможет  отказать,  если  вы  попросите  его  о
небольшой любезности?
     Мэри-Энн пожала плечами.
     - Вы на самом деле так считаете? Что ж... может быть.
     Постепенно  откуда-то  из  глубины  красивого  молодого  тела   стала
подниматься волна самодовольства и выплеснулась наружу пикантным  подъемом
груди.
     - Никаких  "может  быть"!  -  напирала  миссис  Бракс.  -  Для  такой
хорошенькой девушки, как вы, и для такого мужчины, как он, не должно  быть
никаких "может быть". Оно всегда так, мисс Картингтон, поверьте  мне.  То,
чего не могут добиться такие, как мистер Мид, во все  времена  возлагается
на женские плечи.
     Мэри-Энн кивнула, соглашаясь с подобным подходом  к  роли  женщины  в
истории, и поднялась. Дэйв Поллок тотчас же  вызвал  джампер.  Как  только
огромный цилиндр материализовался в комнате, она нерешительно отступила на
шаг.
     - Это обязательно? -  спросила  она,  закусив  губу.  -  В  ней  меня
вывернет наизнанку!
     Поллок взял ее под руку и начал потихоньку подталкивать к джамперу.
     - У нас нет времени разгуливать пешком. Поверьте, Мэри-Энн.  Это  ваш
звездный день и звездный час. Поэтому будьте паинькой  и  станьте  сюда...
Напирайте на тот факт, что его современники застрянут в нашей  эпохе,  что
лично для него может обернуться неприятностями по службе.
     - Не  учите  меня!  -  высокомерно  воскликнула  девушка,  решительно
становясь под джампер. - Ведь это все-таки мой  друг,  мой  очень  хороший
друг!
     - Я только предлагаю... - начал было Поллок, но в этот момент цилиндр
коснулся пола и исчез вместе с мисс Картингтон. Он повернулся к оставшимся
в комнате. - Это наш последний шанс.
     Материализовавшись в  Темпоральном  Посольстве,  Мэри-Энн  встряхнула
пару раз головой, чтобы подавить  подступающую  тошноту.  Потолок  над  ее
головой тотчас  же  взволновался,  из  него  появился  розоватый  комок  и
опустился вровень с ее прической.
     - Да? - вежливо спросил он. - Вы что-то хотели?
     Мэри-Энн  провела  помадой  по  губам  и  расправила  плечи.  Ей  уже
приходилось встречаться с такими штуковинами. Перед ними нужно  не  терять
самообладания и не показывать своего волнения.
     - Я пришла встретиться с Гайджио... С мистером Гайджио  Раблином.  Он
здесь?
     - Мистер Раблин в данный момент не в размере. Он  вернется  через  15
минут. Не угодно ли подождать в  его  кабинете?  Там  уже  есть  еще  один
посетитель.
     Девушка задумалась. Ей совершенно не по душе было сама мысль  еще  об
одном посетителе, но, может быть, это даже к лучшему. Присутствие третьего
лица предотвратит тот неизбежный разрыв, который бы ожидал ее  в  качестве
просительницы... после того, что уже произошло между ними.
     Но что значит "не в размере?"
     - Да, я  подожду  в  кабинете,  -  ответила  она  потолку.  -  О,  не
беспокойтесь. - Это относилось уже к полу, который покрылся  мелкой  рябью
под ее ногами. - Я знаю дорогу.
     - Меня это вовсе не беспокоит, - добродушно ответил пол, унося  ее  в
кабинет Раблина. - Для меня это - просто удовольствие.
     Мэри-Энн тяжело вздохнула  и  покачала  головой.  Некоторые  из  этих
удобств такие своевольные! Она расслабилась.
     Лицо ее зарделось от воспоминаний, ей даже захотелось вызвать джампер
и вернуться назад. Но нет, нельзя  было  себе  этого  позволить.  Как  там
сказал Поллок? "Последний шанс"?
     В одной из стен  расширился  желтый  прямоугольник,  пол  внес  ее  в
кабинет Раблина и снова стал ровным. Девушка огляделась.
     Вот здесь было для нее непривычным.
     Вот письменный стол Гайджио, если  только  можно  назвать  солом  эту
странную мурлыкающую штуковину. А вот та самая извивающаяся  под  тяжестью
тела кушетка, на которой...
     У нее перехватило дыхание. На кушетке возлежала молодая женщина, одна
из тех ужасных женщин с бритой головой, столь обычных в этом мире.
     -  Простите  меня,  -  на  едином  дыхании  выпалила  Мэри-Энн.  -  Я
представления не имела... я не хотела...
     - Все в полном порядке, - безмятежно улыбнулась женщина,  не  отрывая
взгляда от потолка. - Вы ничуть не помешали. Я сама только что заскочила к
Гайджио. Присаживайтесь.
     В ответ на ее слова пол взметнул вверх одну из своих секций к  задней
части Мэри-Энн.  Когда  она  устроилась  поудобней,  опустился  плавно  на
подходящую высоту.
     - Вы, должно быть, та, из двадцатого столетия... - Женщина запнулась,
но тут же быстро поправилась. - Та  посетительница,  которая  в  последнее
время встречалась с Гайджио. Меня зовут Флурит. Я - просто одна из  старых
подруг его детства. Еще с тех времен, когда мы проходили  курс  воспитания
Ответственности в Третьей Группе.
     Мэри-Энн натянуто кивнула.
     - Очень приятно. Меня зовут Мэри-Энн Картингтон. И я никоим  образом,
в самом деле...
     - Я же вам сказала, чтобы вы не беспокоились. Между  мной  и  Гайджио
ничего,  совершенно  ничего  нет.  Служба  в  Темпоральном  Посольстве   в
некоторой степени притупила его влечение к обычным женщинам,  ему  подавай
старомодных или еще не ставших модными. Словом, что-то вроде анахронизмов.
А я ожидаю трансформацию.  Очень  важную  трансформацию,  потому  от  меня
сейчас нельзя ожидать сильных чувств. Вы удовлетворены? Надеюсь, что да.
     - Потолок сказал,  -  робко  начала  Мэри-Энн,  что  Гайдж,  то  есть
Раблин... мистер Раблин, в данное время "не в размере". Это  что-то  вроде
того, что мы называем "нет дома"?
     Лысая девушка кивнула.
     - В некотором смысле. Он в этой комнате,  но  не  настолько  большой,
чтобы с ним можно было разговаривать. Дайте-ка мне вспомнить, о чем это он
говорил при настройке... Есть, вспомнила. Его размер -  35  микрон,  и  он
находится в водяной капле в поле зрения вон того микроскопа, слева от вас.
     Мэри-Энн  недоуменно  уставилась  на  черный   сферический   предмет,
расположенный на столе у стены. За исключением двух окуляром, он  не  имел
ничего  общего  с  изображениями  микроскопов,  которые   ей   приходилось
встречать в журналах.
     - Он там... внутри? Что же он там делает?
     - Занимается  микроохотой.  Вам  следовало  бы  хорошо  знать  своего
Гайджио. Совершенно неизлечимый романтик. Его  неугомонная  душа  жить  не
может, не убивая вручную кишечных паразитов. Я много раз пыталась  убедить
его, что это - просто детские игры. Это задело его самолюбие, и он заявил,
что  замкнется  на  15  минут.  Установит  пятнадцатиминутную  блокировку!
Услышав об этом, я решила прийти сюда и понаблюдать за битвой. Просто так,
на всякий случай.
     -  Это  пятнадцатиминутная  блокировка...  это  опасно?  -   спросила
Мэри-Энн дрогнувшим голосом.
     У нее из головы все  еще  не  шли  слова  девушки  о  том,  что  "вам
следовало бы уже хорошо знать своего Гайджио".  Эта  черта  будущей  эпохи
мисс Картингтон не нравилась. При всей здешней  трепотне  о  тайне  личной
жизни и священных правах личности мужчины вроде Гайджио,  не  задумываясь,
выбалтывают все.
     - Судите сами. Гайджио установил себе размер  35  микрон.  Это  почти
вдвое больше размера большинства кишечных паразитов, с которыми он намерен
сразиться - различных видов амеб. Но, предположим, ему попадется скопление
эндоамеб, не говоря уже о нашей хорошей подруге,  возбудителе  тропической
дизентерии. Что тогда?
     - Что тогда?
     У Мэри-Энн не было ни малейшего представления, что  тогда.  С  такими
проблемами не приходилось сталкиваться в Сан-Франциско.
     - Беда тогда, вот что. Серьезнейшая беда. У них размеры  бывают  даже
36 и 37 микрон, а иногда попадаются еще большие экземпляры. А размер,  как
вам должно быть известно, является самым  важным  фактором  в  микроохоте.
Особенно в том случае,  если  вы  настолько  глупы,  что  ограничили  свой
арсенал мечом, не прихватив автомат. Так вот, замкнуться в таком  размере,
не имея возможности прекратить охоту, заблокироваться так,  что  никто  не
сможет вас выудить оттуда в  течение  полных  15  минут  -  значит  самому
накликать беду. Вот такая-то беда и постигла нашего мальчика.
     - В самом деле? И случилось самое худшее?
     Флурит кивнула в сторону микроскопа.
     - Взгляните. Я настроил свое зрение  на  большое  увеличение,  но  вы
этого делать не умеете. Вам для всего нужны  механические  приспособления.
Иногда  мне  кажется  это  невероятным...  Взгляните-ка,   взгляните!   Он
сражается с амебой обыкновенной. Тварь мелкая, но резвая. И  очень,  очень
злобная.
     Мэри-Энн поспешила к шарообразному микроскопу и прильнула к окулярам.
     Гайджио находился в самом центре поля зрения.  Голову  его  прикрывал
прозрачный шлем наподобие пузыря. Плотная эластичная одежда, состоящая  из
цельного  куска  ткани  без  швов,  облегала  все  его  тело.   Поблизости
копошилось около дюжины амеб величиной  с  собаку,  протягивающих  к  нему
округлые  стекловидные  ложноножки.  Охотник  сдерживал  натиск   взмахами
огромного двуручного меча, разрубая  пополам  наиболее  упрямых  и  смелых
тварей. Дыхание его было учащенным, Мэри-Энн  поняла,  что  он  уже  очень
устал.
     - Откуда он берет воздух? - спросила она.
     - Охотничий костюм содержит достаточно кислорода на  весь  промежуток
блокировки, - пояснила Флурит, несколько удивившись  вопросу.  -  Осталось
еще пять минут. Я думаю, он их выдержит. Хотя  переживет  несколько  очень
неприятных мгновений? Вы видели вот это?
     Мэри-Энн в изумлении открыла рот. Прямо над головой Гайджио появилась
продолговатая веретенообразная тварь. Она была почти в полтора раза больше
охотника. Ему пришлось  низко  пригнуться,  амебы  рассыпались,  в  разные
стороны. Однако, как только опасность миновала, они снова окружили его.
     - Что это было?
     - Трипаносома. Какая точно, я не успела разобрать. Она проскочила так
быстро. Может быть, даже  та  разновидность,  которая  вызывает  в  Африке
сонную болезнь. Или это могла быть... О, какой глупец!
     Мэри-Энн испуганно повернулась к ней.
     - Почему? Что он такое сделал?
     - Пренебрег возможностью достать чистую культуру, вот что! Если там у
него есть трипаносомы, то вполне могут быть и еще кое-кто! А его размер  -
всего 35 микрон!
     Мэри-Энн снова прильнула к микроскопу.
     Он продолжал отчаянную борьбу,  но  удары  меча  стали  теперь  реже.
Внезапно в поле зрения медленно вплыла еще одна амеба,  почти  прозрачная,
размером не менее половины охотника.
     - Это опасно? - спросила девушка у Флурит, не отрываясь от окуляров.
     - Нет. Всего лишь безвредный комок протоплазмы. Но почему Гайджио все
время оглядывается влево? Чего он...
     Флурит  отчаянно  вскрикнула.  Мэри-Энн  увидела  овальное  чудовище,
длиной почт ив три роста Гайджио и шириной не менее двух. Оно было покрыто
узкими, похожими на реснички, жгутиками, которые, казалось, придавали  ему
фантастическую быстроту.
     Охотник замахнулся мечом, но чудовище свернуло в сторону и  вышло  из
поля зрения. Но всего через мгновение оно появилось  снова,  упав  сверху,
как пикирующий  бомбардировщик.  Гайджио  успел  отпрыгнуть,  но  одна  из
атаковавших  его  амеб  замешкалась  и   тотчас   же   исчезла,   отчаянно
сопротивляясь, в похожей  на  дымовую  трубу  пасти,  которой  оканчивался
передний конец яйцевидного великана.
     -  Балантидий,  -  пояснила  Флурит  прежде,  чем  Мэри-Энн   удалось
заставить повиноваться дрожащие губы и  задать  вопрос.  -  100  микрон  в
длину, 65 - в ширину. Быстрый,  смертельно  опасный,  ужасно  голодный.  Я
всегда боялась, что рано или поздно он столкнется с чем-либо подобным. Это
- конец. Он не в состоянии убить тварь такой величины.
     Мэри-Энн протянула к ней дрожащие руки.
     - Неужели же вы ничего не можете сделать?
     Во взгляде лысой девушки сверкнуло нескрываемое удивление.
     - Конечно. Он заблокирован внутри этой культуры по крайней  мере  еще
на четыре минуты. Неужели вы ждете, что я отправлюсь ему на помощь?
     - Если можете...
     - Но ведь это будет вторжением в его суверенные права  как  личности!
Дорогая моя! Даже если его желание погубить себя является  невольным,  это
все  еще  его  желание,  и  оно  должно  всеми   уважаться!   Уложение   о
дополнительных правах от...
     - С чего вы взяли, что он хочет погубить себя? - всхлипнула Мэри-Энн.
- Я ни о чем таком не слышала! Ведь он считается вашим  другом!  И  просто
попал в переделку более  опасную,  чем  рассчитывал.  А  теперь  не  может
выпутаться. Бедняга Гайджио! Пока мы стоим здесь и разговариваем,  он  там
погибает!
     Флурит задумалась.
     - Возможно, вы в чем-то правы. Он - неисправимый романтик, и близость
с вами побудила его искать новые приключения. Но  неужели  же  вы  всерьез
считаете, что стоит нарушать чьи-либо неотъемлемые права только для  того,
чтобы спасти старого хорошего друга?
     -  Разумеется!  Сделайте  все,  что  нужно,  отправьте   меня   туда!
Пожалуйста!
     Флурит поднялась и покачала головой.
     - Нет! У меня это получится лучше. Эта романтика так захватывает!  И,
- усмехнулась она, - немного интригует. У вас, людей из  двадцатого  века,
такие странные нравы!
     Прямо на глазах Мэри-Энн она стала быстро уменьшаться.  За  мгновение
до того, как Флурит исчезла, послышалось  какое-то  шуршание,  похожее  на
угасание пламени свечи,  и  тело  ее  крохотной  искоркой  проскочило  под
микроскоп.
     Мэри-Энн жадно приникла к окулярам.
     Припав на одно колено, Гайджио старался оттеснить  от  себя  овальное
чудовище.  Амебы,  окружавшие  его  ранее,  либо  разбежались,  либо  были
проглочены тварью. Губы его были сжаты, в глазах мелькало отчаяние.
     В какой-то момент  реакция  подвела  охотника,  балантидий  ударил...
Гайджио упал. Меч отлетел в сторону.
     Вздыбив  волосатые  придатки,  чудовище  развернулось,  приблизило  к
жертве страшную пасть...
     Мэри-Энн похолодела, но тут в поле  зрения  возникла  огромная  рука,
почти таких же размеров,  как  и  все  тело  Гайджио.  Мощным  ударом  она
отбросила хищника в сторону. Гайджио, шатаясь, поднялся  и  снова  схватил
меч.
     Мэри-Энн поняла, что была права. На лице  его  появилась  благодарная
улыбка. Девушка облегченно вздохнула и тоже неожиданно улыбнулась.
     Флурит, очевидно, ограничила размеры своего тела не так  сильно,  как
незадачливый охотник. Его не было  видно  в  поле  зрения  микроскопа,  но
достаточно хорошо просматривалось балантидием, который  поспешил  убраться
восвояси.
     В оставшиеся несколько минут блокировки Мэри-Энн не  удалось  увидеть
ни одного создания, которое  хотя  бы  смутно  имело  намерения  оказаться
поблизости от Гайджио.
     К великому удивлению Мэри-Энн, первыми словами Флурит, когда они  оба
появились рядом с нею во весь свой рост, были слова извинения, с  которыми
она обратилась к Гайджио.
     - Я искренне извиняюсь, но твоя подруга слишком уж разволновала  меня
в отношении твоей безопасности.  Если  ты  хочешь  возбудить  против  меня
обвинение во вмешательстве в осуществление своих  тщательно  разработанных
планов самоуничтожения...
     Гайджио взмахом руки заставил ее замолчать.
     - Забудь об этом. Ты спасла мне жизнь. И, насколько  я  понимаю,  мне
этого хотелось.
     Флурит кивнула.
     - Я, знаешь ли, вовсе не собиралась отправляться спасать твою  жизнь.
Сама не пойму, что это на меня нашло.
     - Могу объяснить, - сказал Гайджио и указал на Мэри-Энн.  -  Столетие
строгой регламентации жизни, тотальных войн, массового подслушивания.
     Мэри-Энн прорвало.
     - Ну и ну! Я... я не верю своим ушам! Сначала она не  желает  спасать
вашу жизнь, считая, что  это  будет  вмешательством  в  ваши,  пусть  даже
неосознанные, намерения. Неосознанные! После  того  же,  как  она  все  же
спасает вас, вы вместо благодарности прощаете ее за совершенное насилие  и
оскорбление действием! И она извиняется! А потом вы  начинаете  оскорблять
меня, и... и...
     - Простите, - произнес Гайджио.  -  У  меня  не  было  намерений  вас
оскорбить. Ни вас, ни ваше столетие. Именно оно и  было  первым  столетием
современной эпохи, критическим временем, с которого началось  возрождение.
И оно было во многих отношениях по-настоящему великим и безрассудно смелым
периодом, в котором человечество и последний раз отважилось на  многое  из
того, чего уже больше никогда не пыталось предпринимать.
     Мэри-Энн почувствовала себя несколько лучше, но тут же заметила,  как
Гайджио и Флурит обменялись взглядами, в которых было что-то вроде  намека
на улыбку.
     Ну что за люди! Что это они из себя воображают?
     Флурит направилась к желтому прямоугольнику двери.
     - Мне пора. Я просто заглянула сюда попрощаться перед трансформацией.
Пожелай мне удачи, Гайджио.
     - Трансформация? Так скоро? Что ж, разумеется, всего наилучшего. Было
так хорошо быть твоим другом, Флурит.
     Когда  лысая  девушка  стремительно  вышла,  Мэри-Энн  посмотрела  на
озабоченное лицо Гайджио и несмело спросила:
     - А что такое трансформация? Большая трансформация, сказала она  -  Я
до сих пор ни о чем таком не слышала.
     Молодой человек некоторое время молча глядел перед собой.
     - Об этом лучше  бы  ничего  не  говорить,  -  произнес  он  наконец,
обращаясь, скорее к себе, чем к Мэри-Энн.  -  Это  одно  из  тех  понятий,
которые кажутся для вас столь же неприятным и неприемлемым, как наша живая
еда. Кстати, о еде. Я голоден. Слышите? Голоден!
     Одна из секций стены яростно затряслась, из нее сформировалась рука и
протянула на ладони поднос. Не присаживаясь, Гайджио принялся за еду.
     Он не предложил Мэри-Энн разделить с ним трапезу и правильно  сделал.
Может быть, эта фиолетовая, напоминающая спагетти пища и была вкусной,  но
девушка точно знала, что никогда не заставит  себя  съесть  что-либо,  что
извиваясь, поднимается прямо ко  рту  и  уютно  сворачивается,  оказавшись
внутри.
     Гайджио поднял глаза и увидел выражение ее лица.
     - Мне бы так хотелось, чтобы вы  хоть  один  раз  попробовали.  Я  бы
добавил ради вас целое новое измерение! В дополнении ко  вкусу,  запаху  и
структуре вы еще испытали бы подвижность. Вообразите себе!  Пища,  которая
не лежит вяло и безжизненно у вас во рту, а красноречиво выражает желание,
чтобы ее съели.
     - Благодарю вас! Я могу упасть в обморок только при  одной  мысли  об
этом.
     - Ладно, - с сожалением произнес молодой человек.
     Он разделался с едой и кивнул в сторону стены. Та  тотчас  же  отвела
руку и втянула в себя поднос.
     - Мне просто очень хотелось, чтобы вы попробовали перед отъездом, мое
любимое блюдо.
     - Кстати, об отъезде. Как раз из-за этого я и пришла  к  вам.  У  нас
неприятности.
     - О, Мэри-Энн! А я-то надеялся, что вы хотели  просто  повидаться  со
мной.
     Гайджио безутешно понурил голову.
     Ей трудно было разобраться, говорит ли он всерьез  или  шутит.  И,  в
качестве наиболее легкого овладения ситуацией девушка рассердилась.
     - Послушайте, Гайджио Раблин! Из всех людей на  Земле  -  в  прошлом,
настоящем и будущем - вы последний, кого бы я хотела увидеть еще раз! И вы
знаете, почему! Любой мужчина,  который...  который  такое  говорит  такой
девушке, как я, и в такой момент...
     К крайней досаде, ей на самом деле изменил дар речи, из глаз брызнули
слезы и заструились по щекам. У нее появилось непреодолимое желание бежать
куда глаза глядят, однако она решительно сжала губки и попыталась смахнуть
слезы.
     Теперь стало весьма неуютно Гайджио.
     -  Прошу  прощения,  Мэри-Энн.  Мне  на  самом  деле  жаль,  что  так
получилось. Мне не следовало с самого начала крутить с вами любовь. Вы  же
понимаете, что мы не имеем почти ничего общего. Но вы показались мне такой
привлекательной! Такой возбуждающей меня женщины я не встречал им в  одной
эпохе, включая мою. Единственное, к чему я никак не мог привыкнуть  -  это
то  удручающее   воздействие,   которое   оказывают   ваши   специфические
косметические средства. Но реальные осязательные ощущения  были  в  высшей
степени ошеломляющими.
     - Но вы раньше ничего не говорили об этом! Только водили  пальцем  по
моим губам и говорили: "Скользко!".
     Гайджио пожал плечами.
     - Я только сказал о том, что мне очень жаль, и ничего другого не имел
в виду, - произнес он после некоторой паузы. - Если бы вы знали, Мэри-Энн,
как эти жировые вещества действуют на сильно развитое осязание! Эта вязкая
красная помада на губах! А эта искусно  растертая  нелепица  на  щеках!  Я
принимал это, как должное, а теперь стараюсь, чтобы вы поняли, почему меня
прорвало так глупо!
     - Насколько я вас поняла, - едко вставила Мэри-Энн,  -  вы  считаете,
что я стала бы много привлекательной, если бы выбрила голову,  как  многие
из ваших женщин, вроде этой ужасной Флурит?
     Он усмехнулся и покачал головой.
     - Нет. Вы не смогли бы стать такой, как они, а они - такими, как  вы.
Это связано с разными представлениями о женственности и  красоте.  В  вашу
эпоху особо подчеркивается определенного рода физическое подобие, для чего
используются различные искусственные средства, с помощью  которых  женщина
как можно  больше  приближается  к  общепринятому  идеалу.  Мы  же  делаем
ударение на несхожесть и  эмоциональные  различия.  Например,  при  бритье
головы одной из целей является показ морщинок, неожиданно  возникающих  на
коже черепа, которые можно было бы не заметить, если  бы  эта  часть  была
покрыта волосами.
     Плечи Мэри-Энн поникли.
     - Не понимаю я этого. И, наверное, никогда не пойму. Одно знаю  точно
- я не смогу остаться в одном с вами мире, Гайджио.  Одна  мысль  об  этом
вызывает ощущение, будто меня выворачивает наизнанку.
     - Мне понятны ваши чувства, - произнес серьезно молодой человек. - И,
если это может  служить  вам  хоть  каким-то  утешением,  знайте,  что  вы
производите на меня точно такое же действие. Никогда раньше я не  совершал
ничего настолько идиотского, как микроохота в загрязненной культуре,  пока
не повстречался с вами. Мне так запали в душу ваши  волнующие  рассказы  о
смелом искателе приключений Эдгаре Раппе, что  я  обнаружил  непреодолимое
влечение доказать самому себе, что и я являюсь мужчиной в вашем  понимании
этого слова, Мэри-Энн! В вашем понимании этого слова...
     - Эдгар Рапп? - Она подняла брови, и не веря своим  ушам,  уставилась
на Гайджио. - Искатель  приключений?  Волнующий  душу?  Эдгар?  Разве  что
назвать приключением покер, в который он режется по ночам  с  ребятами  из
бухгалтерии.
     Гайджио вскочил и принялся мерить комнату шагами.
     -  Как  вы  можете  говорить   об   этом   таким   тоном!   Небрежно,
полупрезрительно! Ведь эта игра связана с постоянным риском для психики, с
многократными возникающими по ходу игры столкновениями характеров,  явными
или подсознательными.  И  это  на  протяжении  часов,  когда  вовлечены  в
соперничество не двое-трое,  а  целых  пятеро,  шестеро  или  даже  семеро
совершенно разных, агрессивно  настроенных  людей!  Эти  блефы,  завышение
ставок, утонченные хитрости! И для вас это ничего не значит? Во всем нашем
мире не найдется ни одного человека, который смог бы выдержать  пятнадцать
минут столь сложной психологической пытки?
     Взгляд девушки стал нежным и кротким.
     - Так вот почему вы отправились под этот ужасный микроскоп,  Гайджио!
Чтобы доказать самому себе, что вы ничуть не хуже Эдгара, когда он  играет
в покер?
     Гайджио остановился.
     - Да разве  только  в  покере  дело,  Мэри-Энн?  А  этот  подержанный
автомобиль, на котором он ездит? По сравнению с управлением любым из  этих
неповоротливых,  непредсказуемых  самоходных  экипажей  в  гуще  движения,
сопряженного, как хвастается в том ваш мир, с таким  огромным  количеством
несчастных случаев, микроохота  выглядит  всего  лишь  жалким,  надуманным
занятием. Но это - единственное  доступное  для  меня  дело,  хоть  чем-то
напоминающее полную риска жизнь ваших современников!
     - Вам вовсе не надо было ничего мне доказывать, Гайджио.
     - Может быть, может быть... - произнес он понуро. - Но я  должен  был
доказать это себе. И кое-что мне удалось. Теперь я знаю, что два  человека
с  совершенно  различными  стандартами,  касающимися  мужчины  и  женщины,
внушенными ее в раннем детстве,  не  имеют  ни  одного  шанса  на  счастье
независимо от того, насколько привлекательными они кажутся друг  другу.  Я
не могу жить в согласии с вашими  нормами,  а  вы...  У  вас,  разумеется,
вызывают душевное расстройство мои. Действительно, нам не следует  жить  в
одном мире. И это правильно вдвойне после того... Ну, после того,  как  мы
выяснили, насколько сильно нас влечет друг к другу.
     Девушка кивнула.
     - Я понимаю. Поэтому-то вы перестали ухаживать  за  мной,  произнесли
то... то противное слово... Поэтому вздрагивали  при  виде  меня,  вытирая
свои губы... Гайджио, вы же смотрели так, будто от меня  дурно  пахнет!  И
это терзало мою душу, именно тогда я поняла, что мне  нужно  покинуть  ваш
мир навсегда... Но, поскольку Уинтроп совсем  задурил,  я  не  представляю
себе, как это можно сделать.
     - Расскажите мне об этом.
     Он, казалось, пытался восстановить душевное равновесие присев рядом с
нею на секцию приподнявшегося пола. К тому времени,  когда  она  закончила
свой рассказ, Гайджио полностью пришел в себя. Мэри-Энн с тревогой следила
как он снова  становится  изысканно  вежливым,  чрезвычайно  смышленым,  и
слегка высокомерным,  молодым  человеком  XXV  века.  И  до  мозга  костей
ощутила, как ее кричащая  и  не  очень-то  умная  примитивность  отчетливо
проступает сквозь толстый слой косметики.
     - Я не могу сделать этого для вас, - вынес Гайджио свой приговор.
     - Даже несмотря на то, - спросила она, уже отчаявшись, - что всех нас
ожидают здесь только неприятности? На весь тот ужас, который  внушает  мне
ваше время?
     -  Вряд  ли  вы  поймете  меня,  Мэри-Энн...  Здесь  затронут  вопрос
социальной основы нашего мира,  что  гораздо  значимее,  чем  наши  личные
небольшие неприятности. В нашем мире, как уже  подчеркнул  Сторку,  просто
невозможно принудить человека к чему-либо. И с этим, дорогая  моя,  ничего
нельзя поделать.
     Мэри-Энн   выпрямилась.    Не    нужно    было    обладать    большой
проницательностью,  чтобы  по  насмешливому  высокомерию  последних   слов
Гайджио не понять, что он уже полностью овладел собой. Что теперь она  для
него  -  интригующий,  но  чрезвычайно  далекий  в  культурном   отношении
экземпляр.  Вскипев  от  гнева  и  отчаяния,  девушка  всем  своим  нутром
почувствовала, что наступила пора сбить с него спесь.
     - Если Уинтроп не вернется, не только мы застрянем здесь. Люди  вашей
эпохи останутся в нашем времени! И вы, как сотрудник Темпоральной  Службы,
можете потерять свою работу!
     - Дорогая моя малышка Мэри-Энн! Я не могу потерять свою  работу.  Она
моя до тех пор, пока сама мне не надоест.  Что  у  вас  за  представления!
Перед следующей встречей предупредите меня, чтобы я мог  заранее  обрезать
уши!
     Плечи его затряслись от смеха. Что ж, по крайней мере, она вызвала  у
него хорошее настроение. Но  это  "дорогая  моя  малышка"...  Какая  едкая
ирония!
     - Неужели у вас  настолько  отсутствует  чувство  ответственности?  И
неужели вы такой бесчувственный?
     -  Те  пятеро  из  нашего  столетия,  которые  добровольно  вызвались
проделать  путешествие  в  вашу   эпоху,   являются   высокообразованными,
чрезвычайно осторожными и в  высшей  степени  ответственными  людьми.  Они
понимали, что это связано с определенным и неизбежным риском.
     Мэри-Энн живо вскочила на ноги.
     - Но откуда им было знать, что  Уинтроп  окажется  таким  упрямым?  И
откуда мы могли знать об этом?
     - Каждый должен допускать, что  перемещение  на  500  лет  непременно
связано с определенными опасностями. Невозможность  вернуться  -  одна  из
них. Затем,  каждый  должен  допускать,  что  кто-либо  из  путешествующих
осознает эту опасность, по крайней  мере  подсознательно,  и  не  пожелает
подвергнуть себя такому риску. А возникновение подобной ситуации  ведет  к
тому, что вмешательство являлось  бы  серьезным  преступлением  не  только
против  осознаваемых  действий  Уинтропа,  но  и  против   подсознательных
побуждений таких людей. Оба эти  преступления  практически  равнозначны  с
точки зрения морали нашей эпохи. Я стараюсь  объяснить  как  можно  проще,
Мэри-Энн. Теперь вы понимаете?
     - То есть, вы хотите сказать, что примерно по такой же причине вас не
хотела спасать Флурит? Потому что вы, может  быть,  подсознательно  хотели
подвергнуться опасности гибели?
     - Да. И, поверьте мне, она бы даже пальцем не пошевелила, несмотря на
всю вашу  романтическую  взволнованность,  не  будь  на  пороге  важнейшей
трансформации,  чему  часто  сопутствует  психологическое  отстранение  от
общепринятых норм.
     - А что представляет из себя эта столь важная трансформация?
     Гайджио покачал головой.
     - Не спрашивайте. Все  равно  не  поймете,  к  тому  же  вам  это  не
понравится. Это - одна из характерных черт нашей эпохи, подобно тому,  как
характерными  чертами  вашей  эпохи  являются  бульварная  литература  или
предвыборная  лихорадка.  Мы  защищаем  и  оберегаем  самые  эксцентричные
побуждения личности, даже если  они  самоубийственны.  Позвольте  провести
аналогию. Французская революция пыталась кратко выразить  себя  в  лозунге
"Свобода, равенство  и  братство".  Американская  революция  провозглашала
"Жизнь, свободу и стремление  к  счастью".  Целостная  концентрация  нашей
цивилизации  содержится  в  таких  словах  "Абсолютная  неприкосновенность
личности и ее самых странных прихотей". Наиболее  важной  является  вторая
часть, ибо без этого у человека не будет даже элементарной свободы  делать
с собой все, что вздумается. Лицо, которое возжелало бы...
     -  Меня  нисколько  не  интересует  эта  бессмысленная  галиматья!  -
решительно перебила его Мэри-Энн. Вы не  поможете  нам,  не  так  ли?  Мне
остается только уйти!
     - А вы ждали, что я скажу что-либо другое, дорогая  моя?  Я  ведь  не
Машина-Оракул. Я всего лишь человек!
     - Человек? - презрительно вскричала Мэри-Энн. -  Человек?  Вы  смеете
называть себя человеком? О, позвольте мне уйти отсюда!
     Он только пожал плечами, потом встал  и  вызвал  джампер.  Когда  тот
материализовался,  Гайджио  вежливо  указал  девушке  на  него.  Она  было
повернулась, но тут же спохватилась и протянула руку.
     - Гайджио, - произнесла она. - Независимо от  того,  удастся  ли  нам
вернуться в свой мир, я не намерена больше когда-либо встречаться с  вами.
Но знайте...
     Она сделала паузу. Он опустил глаза и склонил голову, сжав ее руку  в
своей.
     - Это... это всего лишь то... О, Гайджио, вы - единственный  мужчина,
в которого я когда-либо влюблялась. И любила искренне и всецело.  Я  хочу,
чтобы вы об этом знали...
     Всхлипывая, она вырвала руку и метнулась к джамперу.
     Вернувшись в комнату миссис Бракс, Мэри-Энн объяснила присутствующим,
что Гайджио Раблин, сотрудник Темпоральной Службы, не  может  и  не  хочет
помочь им преодолеть упрямство Уинтропа.

     Дэйв Поллок обвел взглядом собравшихся.
     - Значит, мы сдаемся? Неужели ничего нельзя  сделать?  Никто  в  этом
сверкающем автоматизированном будущем и пальцем не шевельнет, чтобы помочь
нам вернуться, а сами мы не в состоянии  помочь  себе.  Ладно,  прекрасный
новый мир. Вершина цивилизации. Подлинный прогресс.
     - Не понимаю, с чего это вы позволяете себе распускать язык,  молодой
человек,  -  недовольно  пробурчал  мистер  Мид.  -  Мы-то  хоть  пытались
что-нибудь предпринять. Чего нельзя сказать о вас.
     - Скажите, что я должен сделать. И я сделаю. Может быть, я и не плачу
большущие налоги, но хочу выяснить  каким  образом  можно  решить  стоящую
перед  нами  задачу.  А  всей  этой   истерией,   эмоциональной   шумихой,
размахиваем руками и напусканием на себя  важности,  будто  мы  -  крупные
шишки, мы пока что ничего не смогли добиться.
     Миссис Бракс вытянула руку и произнесла, показывая на свои  крохотные
позолоченные часики:
     - Осталось всего сорок пять минут.  Что  мы  сможем  сделать  за  это
время? Произнести какое-нибудь  магическое  заклинание?  Я  чувствую,  что
никогда больше не увижу своего Барни.
     Поллок смерил ее свирепым взглядом.
     - Я не говорю о чудесах  или  волшебстве.  Я  рассуждаю,  призвав  на
помощь логику. У этих людей есть не только фиксация  исторический  фактов.
Они имеют также регулярные контакты с будущим - их будущим. Это  означает,
что им доступна  также  регистрация  фактов,  которые  имели  место  в  их
будущем.
     Миссис Бракс издала возглас одобрения.  Ей  нравилось  слушать  людей
образованных.
     - И что? - спросила она.
     - А разве это  не  очевидно?  Пяти  нашим  партнерам  из  этого  мира
доподлинно известно наперед о том,  что  Уинтроп  заупрямится.  Этот  факт
зарегистрирован. И они бы не отправились в прошлое, если  бы  не  знали  о
существовании выхода из этого положения. Теперь очередь за нами найти этот
выход.
     - Может быть, - предположила мисс  Картингтон,  -  следующее  будущее
сохраняет это в тайне от них. Или, может быть, эти  пятеро  страдают  тем,
что  у   них   здесь   называется   запущенным   случаем   индивидуального
эксцентричного порыва.
     - Понятие индивидуального эксцентричного побуждения  здесь  вовсе  не
при чем, - презрительно скривившись, произнес Дэйв Поллок. - Нет.  Решение
за нами, здесь. И мы обязаны его найти.
     Пока они  пререкались,  на  лице  Оливера  Мида  появилось  выражение
сосредоточенности. Он как будто старался откопать что-то в конце  длинного
туннеля затуманенной горем памяти. Неожиданно он выпрямился и произнес:
     - Сторку! Он упоминал еще о чем-то... Что же он такое сказал?
     Все встревоженно посмотрели на него.
     - Вспомнил! Машина-Оракул! Мы можем спросить  у  Машины-Оракула!  При
этом у нас могут возникнуть  затруднения  с  правильным  истолкованием  ее
ответа, но нельзя забывать, что положение у нас отчаянное. Если бы  только
получить ответ, хоть какой-нибудь ответ...
     - О чем-то подобном говорил и мистер Раблин, - встряла Мэри-Энн.
     - Он тоже? Прекрасно! Может быть, еще не все потеряно!
     Взоры всех устремились на Дэйва Поллока.
     - Вы - единственный среди нас представитель длинноволосых, эксперт  в
области науки, - твердо заявил мистер Мид.  -  Вы  -  профессор  физики  и
химии, вам и разбираться в этой машинерии.
     - Я - преподаватель! Преподаватель в старших классах  средней  школы!
Учитель! Подумать только - Машина Оракул! Да при одной мысли  о  том,  что
необходимо к ней приблизиться, у меня мурашки бегут по телу. Это - один из
наиболее  ужасных  аспектов  этой  цивилизации,   который   больше   всего
свидетельствует об упадке этого общества. Я лучше...
     - А у меня не переворачивалось все внутри, когда  мне  пришлось  идти
уговаривать  этого  полоумного  Уинтропа?  -  вмешалась  миссис  Бракс.  -
Думаете, мне было приятно смотреть, как ползунки  на  нем  превращаются  в
ночную сорочку? А эти его безумные бредни? То нюхает, что-то с  Марса,  то
попробует что-то с Венеры... Вы думаете,  мистер  Поллок,  я  получала  от
этого удовольствие?
     - А я заверяю вас, - перехватила у нее эстафету Мэри-Энн, - что  этот
Гайджио Раблин - самый последний на Земле человек, к которому я обратилась
бы с просьбой об одолжении. Это - дело личное, и мне не хотелось бы,  если
вы не возражаете,  сейчас  его  обсуждать,  но  я  лучше  бы  умерла,  чем
попыталась бы еще раз вытерпеть все это. И тем не менее пришлось.
     Мистер Мид кивнул.
     - Я согласен с вами, юная леди. Мне тоже есть что вспомнить... -  его
на мгновение всего перекосило. -  Это  Поле  для  Визга...  Так  вот  Дэйв
Поллок, самое время  перестать  трепать  языком  и  постараться  энергично
действовать!
     - Ладно, ладно. Я сделаю это.
     - И непременно воспользуйтесь джампером, - продолжил  мистер  Мид.  -
Сами говорили, что у нас нет времени  разгуливать  пешком,  а  теперь  это
замечание вдвойне справедливо. Я и слышать не хочу  никакой  ваш  лепет  о
том,  что  это  вызывает  тошноту.  Если  я  и  мисс  Картингтон  могли  и
воспользоваться, то вы сможете ничуть не хуже.
     - Да я все время, что мы здесь находились, пользовался  джампером!  -
со злостью отпарировал Поллок и, вызвав механизм, ступил под него с высоко
поднятой головой.
     В этот момент ему больше всего хотелось, чтобы с такой  же  смелостью
он мог предстать перед Машиной-Оракулом.
     Материализовался молодой человек в  здании,  где  помещалась  машина.
Пройти бы совсем немного пешком, чтобы привести в порядок нервы...
     Пол здания был другого мнения. Бесшумно и незаметно, но  непреклонно,
он начал двигаться у него под ногами и понес с огромной скоростью.
     Поллок отрешенно  усмехнулся.  Разумные,  страстно  желающие  служить
элементы здания не вызывали у него особого беспокойства. Нечто подобное он
и ожидал увидеть в будущем. Движущиеся тротуары, одежду, меняющую  цвет  и
покрой  по  прихоти  владельца...  Даже  изменения   в   еде:   корчащиеся
телепатические блюда, изощренные кулинарные симфонии - все  было  логично.
Каким удивительным показался бы американскому  первопоселенцу  супермаркет
ХХ столетия, собравшийся на своих стеллажах продукты  со  всей  планеты  в
самых разнообразных упаковках!
     Когда в Хьюстон, штат Техас, пришла телеграмма с уведомлением, что он
один из всех жителей  Соединенных  Штатов  наиболее  подобен  по  внешнему
облику и физическим характеристикам одному из  предполагаемых  посетителей
из XXV века, Дэйв едва не обезумел от радости.
     Прежде  всего,  это  было  передышкой.   Передышкой   и   еще   одной
возможностью.  Возможностью  добиться  получения  более   высоких   ученых
степеней, необходимых для преподавания в университете и  исследовательской
работы, не говоря  уже  просто  о  престиже,  чему  прежде  препятствовали
различные семейные обязанности, умирающий отец,  больная  младшая  сестра.
Слишком поспешная женитьба тоже не очень-то благоприятствовала продвижению
по служебной лестнице, посадив его в  западню  между  приятным  для  жизни
пригородом и сверхсовременной средней школой, куда  ежедневно  приходилось
мотаться вплоть до того самого мгновения, когда пришла телеграмма.
     Однако всю полноту  везения  Поллок  осознал  только  при  встрече  с
остальными четырьмя. Он, разумеется, слышал о том, как бились, расталкивая
друг друга локтями, лучшие в стране умы, чтобы очутиться среди посетителей
будущего и получить возможность разнюхать о том, что  должно  произойти  в
сфере их деятельности в течение  следующей  половины  тысячелетия.  Только
переговорив со своими попутчиками -  рабочим-поденщиком,  домохозяйкой  из
Бронкса, напыщенным дельцом со Среднего запада и миловидной, но совершенно
заурядной стенографисткой  из  Сан-Франциско,  Дэйв,  осознал,  что  он  -
единственный среди них, кто имеет научную подготовку.
     Он, столь страстно  желавший  посвятить  свою  жизнь  поиску  знаний,
получит возможность просуществовать  в  течение  двух  недель  в  качестве
единственного  интеллектуала  группы,  который  сможет  осознать   будущие
перемены науки!
     Поначалу все было именно так. Все дышало здесь величием,  открытиями,
все приводило в трепет. Затем, как первые признаки надвигающихся  холодов,
стали подкрадываться различные мелкие, не очень приятные недоразумения.
     А затем - Поле для Визга, Стадион Ужаса...
     Впервые очутившись в будущем,  Поллок  испытывал  гордость  за  него,
воспринимая широту интересов и высокую образованность его  обитателей  как
упрек лично в свой адрес. Однако первое знакомство с Полем для Визга  едва
не вызвало приступ тошноты. Прекраснейшие умы, с которыми ему  приходилось
сталкиваться, должны были почти что через предписанные  врачами  интервалы
времени по собственной воле превращаться в  брызжущую  пеной,  истерически
вопящую свору животных...
     Правда, они пытались ему втолковать, что никогда не  смогли  бы  быть
такими прекраснейшими умами, если бы  не  высвобождали  себя  периодически
таким манером. И все же один взгляд на  это  приводил  его  в  неописуемый
ужас.
     А уже перед Машиной-Оракулом человеческая логика вообще пасовала. Для
человека мыслящего это было пределом отвращения.
     Глянув на часы, Поллок отметил,  что  осталось  всего  двадцать  пять
минут. Не мешало бы  поторопиться.  И  он  смело  вверил  себя  услужливой
лестнице.
     - Меня зовут Стиллия, - представилась встретившая его наголо  обритая
девушка с приятным лицом. - Сегодня у  Машины  дежурю  я.  Вам  нужна  моя
помощь?
     - Кажется, нужна.
     Он с тревогой посмотрел на пульсирующую в отдалении стену. За  желтым
прямоугольником на этой стене,  как  ему  было  известно,  находился  мозг
Машины-Оракула. Как же хотелось проткнуть дырку в этом  мозгу!  Но  вместо
этого он сел на поднявшийся из пола бугор  и  начал  рассказывать  девушке
свою невеселую историю.
     - О,  это  ваш  Уинтроп!  -  улыбнулась  дежурна.  -  Это  же  просто
замечательный старик. Я повстречалась с ним на прошлой  неделе  в  аптеке,
где  заказывают  сны.  У  него  просто  достойная  восхищения  способность
воспринимать все новое! Он вызывает у нас искреннее  уважение.  Мы  хотели
бы, насколько это только возможно, помочь ему во всем,  что  он  хотел  бы
сделать.
     - Простите, леди, - холодно заметил Поллок. - Но в  помощи  нуждаемся
мы, а не он.
     Стиллия рассмеялась.
     - Разумеется! Мы хотели бы помочь всем и каждому.
     Только Уинтроп - особый случай. Он изо всех сил  старался  вжиться  в
нашу эпоху, в этом никто из вас  не  может  с  ним  сравниться.  А  теперь
подождите  меня  здесь.  Я  изложу  ваши  затруднения  Машине.  Постараюсь
активизировать соответствующие блоки памяти как можно скорее.
     Она прошла  сквозь  расширившийся  прямоугольник  и  вернулась  через
несколько минут.
     - Машина работает над вашей задачей. Я дам  знать,  когда  вам  можно
будет пройти внутрь.
     - Спасибо, - поблагодарил Поллок. - Скажите мне вот что, мисс.  Разве
не обедняет ваше мышление и вашу жизнь  знание,  что  Машина-Оракул  решил
намного лучше любую личную, научную или техническую проблему?
     На лице Стиллии отразилось недоумение.
     - Вовсе нет. Собственно решение проблем занимает совсем  малую  часть
нашей творческой жизни. Следуя вашей логике, можно договориться  до  того,
будто из жизни теряется нечто существенное,  если  отверстия  сверлить  не
ручной дрелью, а электрической. Машина-Оракул является главнейшим  орудием
нашей культуры. Она была создана для решения только одной задачи -  задачи
учета всех факторов, относящихся к данной проблеме,  и  соотнесения  их  с
общей суммой соответствующих данных,  которыми  располагает  человечество.
Советуясь с Машиной-Оракулом, можно неправильно истолковать и применить ее
ответ. А можно предпочесть не полагаться на него.
     - И действовать, не полагаясь на него?  Разве  это  не  бессмысленно,
если ответы содержат наилучшее из того, что можно сделать?
     - А разве людские поступки всегда должны иметь  какой-то  смысл?  Это
весьма  модная  современная  точка  зрения.   Всегда   существует   личное
эксцентричное побуждение.
     - Да, - тяжело вздохнул Поллок. - Отказывайтесь  от  своей  личности,
присоединяйтесь  к  визжащей  толпе,  но  не  забывайте  о  своих   особых
эксцентричных побуждениях...
     Никогда, никогда не забывайте о своих личных несуразных побуждениях!
     - Именно так, - спокойно произнесла девушка. - Даже несмотря на  ваш,
весьма очевидный, сарказм. Почему вам так трудно это  воспринять?  Человек
является одновременно и стадным животным, и животным очень индивидуальным.
Стадные инстинкты  должны  удовлетворяться  любой  ценой.  В  прошлом  это
выливалось в войнах, религии, национализме,  различных  формах  группового
шовинизма. Необходимость отказа от всего личного и  растворения  в  чем-то
большем была признана в незапамятные времена. Поля для  Визга  и  Стадионы
Ужаса направлены  именно  на  это,  удовлетворяют  такую  необходимость  в
абсолютно безвредной форме.
     - Я бы не сказал, что это  безвредно  с  точки  зрения  механического
кролика...
     - Я понимаю. Человеческие  существа,  которые  прежде  использовались
вместо кроликов... Им было много хуже, - согласилась Стиллия. - Думаю,  вы
понимаете, о чем я говорю. Но,  с  другой  стороны,  осознанные  личностью
инстинкты также подлежат удовлетворению. Мы требуем при этом только одного
- чтобы это не касалось в значительной степени никакого другого человека.
     - И пока это действительно не касается, дозволено все!
     - Совершенно верно. Все дозволено. Абсолютно все, чего  только  может
возжелать любое лицо, исходя из индивидуальных  эксцентричных  побуждений,
не только позволяется, но и поощряется. Мы считаем, что многие  величайшие
свершения человечества имеют своим источником индивидуальные эксцентричные
побуждения и остро ощущаем,  что  величайшим  триумфом  нашей  цивилизации
является то почетное отношение, которое мы питаем к подобному  внутреннему
самовыражению.
     Дэйв Поллок не мог не смотреть на нее без уважения. Стиллия  казалась
очень смышленой. Именно на такой девушке он мог бы жениться, а не на Сюзи,
если бы продолжал работу над своей докторской диссертацией. Хотя и Сюзи...
Дэйв задумался. Увидит ли он  ее  когда-нибудь?  И  удивился  тому,  какая
горькая тоска по дому охватила его.
     - Это неплохо звучит, - согласился он. - А  вот  жить  так  -  совсем
другое дело.
     За стеной послышалось какой-то жужжание. Стиллия поднялась.
     -  Машина-Оракул  готова.  Заходите  внутрь,  сядьте  и  повторите  в
наиболее простой форме свой вопрос. Желаю вам удачи.
     Дэйв прошел  в  крохотную  комнатушку  сквозь  раздвинувшийся  желтый
прямоугольник. Несмотря на все пояснения Стиллии, он чувствовал себя очень
неуютно в этом мире легко  удовлетворяемых  стадных  инстинктов  и  личных
эксцентричных побуждений. И очень  хотел  вернуться  туда,  где  все  было
привычным.
     И, что было превыше всего, ему совсем не хотелось оставаться в  мире,
где любой вопрос можно  было  получить  ответ  от  окружающих  его  сейчас
голубоватых пульсирующих стен.
     Молодой  человек  сел  и,  ощущая  себя  круглым  идиотом,   дикарем,
вопрошающим у горстки священных костей, произнес:
     - Что нам делать с упрямством Уинтропа?
     Со всех четырех  стен,  пола,  потолка  зазвучал  глубокий  голос,  в
котором не было ничего ни женского, ни мужского:
     - Точно в назначенное  время  отправляйтесь  в  Бюро  путешествий  во
времени в Темпоральном Посольстве.
     Дэйв немного помолчал. Больше ничего. Стены были неподвижны.
     Наверное, Машина ничего не поняла.
     - Это не сулит нам ничего хорошего, - заговорил он снова.  -  Уинтроп
не намерен возвращаться вместе с нами. Поэтому мы не сможем попасть назад,
в свою время. Так уж устроен механизм трансфера. Поэтому суть в  том,  как
нам убедить Уинтропа, не прибегая...
     - Точно в назначенное  время  отправляйтесь  в  Бюро  путешествий  во
времени в Темпоральном Посольстве.
     По-видимому, это и было окончательным ответом.
     Он уныло потащился к выходу и рассказал Стиллии о происшедшем.
     - Мне кажется, - заявил Поллок не без ехидства, -  эта  машина  нашла
мою задачу настолько трудной, что попыталась уклониться от ее решения.
     - Я бы посоветовала вам послушаться Машину-Оракула. Если только у вас
нет иной, более тонкой интерпретации ее ответа.
     Дэйв  Поллок  вернулся  в  комнату  миссис  Бракс  и  рассказал  всем
остальным о нелепом ответе, который дала ему Машина-Оракул  на  вопрос  об
упрямстве Уинтропа.

     Тем не менее, за несколько минут до шести все четверо уже были в Бюро
путешествий во времени в здании Темпорального Посольства, прибыв туда  при
помощи джампера и испытав при этом душевное расстройство, степень которого
у каждого была своя. У них не было никакой надежды. Просто ничего  другого
не оставалось.
     Невесело посматривая на часы, они расселись по своим местам в  машине
времени.
     Ровно без одной минуты шесть в помещение  вошла  группа  граждан  XXV
века. Среди  них  были:  сотрудник  Темпоральной  Службы  Гайджио  Раблин,
оператор Машины-Оракула Стиллия, отрешенная Флурит и  мистер  Сторку.  Они
торжественно пронесли на руках к положенному сиденью Уинтропа и застыли  с
выражением почтения на лицах,  словно  выполняя  определенную  религиозную
церемонию.
     Собственно, так оно и было на самом деле.
     Уинтроп был человеком пожилым, прожив уже 64 года. За  последние  две
недели ему пришлось испытать множество волнующих мгновений. Он  участвовал
в  микроохоте,  многочисленных  фантастических  путешествиях   вплоть   до
телепортационных бросков на невероятно удаленные планеты.  Много  чудесных
превращений претерпело его  тело,  много  удивительного  произошло  с  его
рассудком. Он рьяно гонялся за кроликом на  Поле  для  Визга  и  в  страхе
спасался бегством со Стадиона Ужаса. И, самое главное, ел в изобилии пищу,
выращенную  на  далеких   звездах,   приготовленную   совершенно   чуждыми
существами,  состав  которой  оказался  совершенно  неожиданным  для   его
метаболизма. Для обмена веществ организма  путешественника  из  двадцатого
века эти блюда оказались чудовищными.
     Уинтроп больше не был упрям.
     Уинтроп был мертв.

                                Уильям ТЕНН

                             БУНТ МУЖЧИНИСТОВ

                      1. ВТОРОЕ ПРИШЕСТВИЕ ГУЛЬФИКА

     Историки, занимающиеся периодом между 1990 и 2015 годами, до сих  пор
яростно  спорят  между  собой  о  причинах  Бунта  мужчинистов.  Некоторые
рассматривают его как сексуальное землетрясение в масштабах  всей  страны,
причем весьма запоздавшее. Другие настаивают  на  том,  что  один  пожилой
холостяк основал Движение только для того, чтобы избежать банкротства,  не
увидев в нем того жуткого монстра, в которого оно превратилось  и  который
сожрал живьем и его самого.
     Так  вот,  П.Эдуард  Поллиглоу  -  последователи  дали  ему  ласковое
прозвище "Старина  Пэп"  -  был  последним  представителем  славившейся  в
течение  многих  поколений   династии   производителей   мужской   одежды.
Принадлежавшая  Поллиглоу  фабрика   выпускала   изделия   только   одного
наименования - универсальный мужской комбинезон -  и  всегда  работала  на
полную мощность, пока не вошла в моду взаимозаменяемость мужской и женской
одежды. И тогда совершенно неожиданно, казалось, всего за  одну  ночь,  не
стало рынка чисто мужских одеяний.
     Поллиглоу решительно отказывался признавать, что и он сам, и весь его
отлаженный производственный механизм  стали  теперь  абсолютно  никому  не
нужны в результате каприза моды. Неужели унификация одежды ликвидирует все
половые отличия?
     - Ну-ка, попробуйте заставить нас стерпеть подобное, - зубоскалил  он
поначалу. - Только попробуйте!
     Тем не менее, испещренные красными чернилами  [красными  чернилами  в
бухгалтерском учете отмечаются долги и убытки фирмы]  страницы  гроссбухов
фирмы показывали, что его братья по полу, какими бы недовольными  подобным
нововведением они ни были, все-таки еще как терпели такое положение.
     Поллиглоу начал проводить долгие  часы  в  размышлениях  дома  вместо
того, чтобы засиживаться в тишине своего служебного кабинета. А  размышлял
он, главным образом, о том, насколько энергично женщины подминали под себя
мужчин на протяжении всего двадцатого столетия. Тех самых мужчин, что  еще
совсем недавно  гордились  принадлежностью  к  сильному  полу,  умели  при
необходимости постоять за себя, всласть наслаждались  всеми  привилегиями,
которые давал им наивысший статус в человеческом обществе. Что же все-таки
произошло?
     Началом всех нынешних неприятностей, как решил  Поллиглоу,  послужили
некоторые веяния в женской моде, обнаружившиеся незадолго до начала первой
мировой  войны.  Первого  проказника,  злую   шутку   которого   Поллиглоу
почувствовал  на  состоянии  своего  банковского  счета,  звали   "мужской
покрой".
     В применении к женской одежде "мужской покрой" означал  необыкновенно
тщательную выделку некоторых фасонов твидовых  юбок  и  шерстяных  пальто.
Затем в моду вошло подражание отдельным предметам мужской одежды - женские
брючки, блузки, напоминавшие фасоном мужские  рубахи,  туфли,  похожие  на
мужские полуботинки. По-сути, это  была  самая  настоящая  мужская  одежда
несмотря на то, что украшалась оборками или складками и получала  названия
более приличествующие женской одежде или просто уменьшительные производные
от названий предметов мужской одежды. Затем пришла эпоха одежды "для  него
и для нее". К 1991 году мода на такую одежду стала повальной.
     Параллельно  с  процессом  унификации  одежды  укреплялось  положение
женщин в жизни общества, набирало силу их  политическое  влияние.  АДТК  -
Антидискриминационная  трудовая  комиссия,  или  Комиссия  по   борьбе   с
дискриминацией в сфере трудоустройства и профессиональной подготовки  -  в
своей  деятельности  начала  особенно  рьяно  напирать  на  отмену   любых
ограничений, обосновываемых ссылками на существование определенных половых
различий между мужчинами и женщинами.  Постановление  Верховного  суда  по
делу "Агентство по найму" миссис Стауб в поддержку лиги женщин-спортсменок
против Федерации бокса штата Нью-Йорк" торжественно провозгласило закон  в
исторических словах судьи Эммелины Крэггли: "Пол любого человека - это его
сугубо личное дело, ограничивающееся его кожными покровами. Во  всем,  что
находится по внешнюю  сторону  кожи  индивидуума  -  в  быту,  в  трудовой
деятельности и даже в одежде - оба пола законом должны рассматриваться как
взаимозаменяемые во всех отношениях, кроме одного  -  традиционного  долга
мужчины  поддерживать  благополучие  семьи  на  пределе   его   физических
возможностей, этого неизменного краеугольного камня любого цивилизованного
существования".
     Двумя  месяцами   позже   взаимозаменяемый   стиль   одежды   впервые
дебютировал в парижских салонах мод.
     Явился он миру в виде,  разумеется,  еще  одной  версии  многоцелевой
длинной  рубахи,  своего  рода  туники  с  короткими   рукавами,   которую
повсеместно носили в то время.  Однако  теперь  произошло  полное  слияние
мужского  фасона   с   женским,   и   одежда   стала   унифицированной   и
взаимозаменяемой.
     Вот это-то слияние и погубило бизнес Поллиглоу. В условиях отсутствия
необходимости   придавать   одежде   определенные   специфические   черты,
характерные только для мужской одежды,  все,  что  получил  по  наследству
Поллиглоу от целой  вереницы  предков  -  производителей  мужской  одежды:
производственное оборудование, многочисленная оснастка, опыт целой  плеяды
дизайнеров, - все  это  в  одно  мгновенье  стало  морально  устаревшим  и
неспособным   выдержать   конкуренцию   с   поднаторевшими   на    выпуске
взаимозаменяемой  одежды  компаниями,  располагавшими  к  тому  же   более
широкими возможностями, поскольку все  они  раньше  специализировались  на
женской одежде,  объем  выпуска  которой  всегда  намного  превышал  объем
выпуска мужской и вследствие этого позволял  внедрять  в  гораздо  больших
масштабах и механизацию производства, и автоматизацию, и  компьютеризацию,
и роботизацию и все прочие "зации" - позволявшие  повышать  рентабельность
производства. А морально устаревшее оборудование Поллиглоу теперь  ожидала
печальная участь пойти за гроши с молотка на одном из ближайших аукционов.
     Отчаянье все сильнее охватывало Поллиглоу. Но вместе с ним - и вполне
естественная злость.
     Однажды вечером он засел за изучение костюмов давно минувших эпох.  И
первое, что бросилось в глаза  Поллиглоу,  было  то,  что  они  не  только
подчеркивали чисто мужские достоинства, но зачастую и преувеличивали их до
такой степени, что ни одна женщина не осмелилась бы одеть подобный костюм.
     Вот, например, фасоны конца девятнадцатого столетия. Они  определенно
были чисто мужскими, так  как  не  сохранилось  ни  одной  фотографии  или
картины, на которой можно было бы  увидеть  женщину  в  подобном  одеянии,
хотя, в общем-то ничто не могло помешать ей вырядиться  мужчиной,  если  б
она сама вдруг того захотела. Конечно,  для  современной  эпохи,  эпохи  с
более мягким климатом и  перспективой  искусственного  управления  погодой
такие костюмы казались слишком уж громоздкими и неудобными.
     Чем дальше углублялся столетие за столетием Поллиглоу в прошлое,  тем
печальнее сокрушенно качал головой, когда напрягая зрение,  вглядывался  в
не очень-то  четко  выполненные  древние  гравюры.  И  совсем  уже  угрюмо
рассматривал разорившийся бизнесмен изображения рыцарей  в  латах,  тщетно
пытаясь представить себе кольчугу с застежкой "молния" на  спине.  Наконец
он устало откинулся назад и обратил внимание  на  мужской  портрет  времен
пятнадцатого  столетия,  затерявшийся  у  его  ног  среди   груды   других
просмотренных ранее картин.
     Вот это мгновенье и стало тем отправным пунктом с  которого  началось
исчисление эпохи мужчинизма.

     Большую часть портрета прикрывали несколько других  рисунков.  Теперь
тесно облегающих пухлые мужские ноги  гладких  лосин,  глянув  на  которые
Поллиглоу  несколько  минутами  раньше  тут  же   в   отвращении   закусил
стариковские высохшие губы и не стал изучать портер более тщательно, почти
не  было  видно.  Зато   особенно   четко   просматривался   выразительный
клинообразный выступ, который ни с чем нельзя было спутать: усталому взору
Поллиглоу во всей своей неповторимости предстал...
     ГУЛЬФИК!
     Этот небольшой мешочек, который некогда пришивали впереди  лосин  или
бриджей - как легко его можно было бы  добавить  к  мужскому  комбинезону!
Такая деталь одежды была совершенно бесспорно, окончательно и бесповоротно
только чисто мужской! Любая женщина, разумеется, тоже могла  облачиться  в
подобный  комбинезон,  но  для  нее  гульфик  будет  не  только  абсолютно
бесполезным, но неоправданным никакими функциональными  или  эстетическими
соображениями, но - и это самое страшное для женского самолюбия  -  еще  и
сделает ее посмешищем в глазах окружающих.
     Поллиглоу  работал  всю  ночь,  делая  грубые  наброски   для   своих
модельеров. И  даже  тогда,  когда  он  в  конце  концов,  совершенно  уже
обессилев, свалился в постель, в нем все еще бурлил такой  энтузиазм,  что
он позабыл про сон и, приподнявшись на локтях, оперся ноющими от усталости
лопатками об изголовье кровати. Перед его мысленным взором плясали видения
гульфиков, миллионов, раскачивавшихся из стороны в сторону. Они  волна  за
волной накатывались в его взбудораженном воображении, пока он  вглядывался
в темноту.
     Но оптовики отказались брать новый фасон. Старый комбинезон Поллиглоу
- да,  пожалуйста:  пока  еще  оставалось  какое-то  небольшое  количество
консервативно  настроенных  мужчин,  скептически  относившихся  ко  всяким
новомодным штучкам-дрючкам и предпочитавших привычные и  более  удобные  в
носке фасоны. Но кому, скажите на милость, взбредет в голову  принять  это
отнюдь неэстетическое новшество? Зачем  бросать  столь  откровенный  вызов
общепринятой догме взаимозаменяемости  полов,  размахивая  гульфиком,  как
флагом, прямо перед лицами многочисленных правоверных?
     Он терпеливо учил своих продавцов не использовать подобные  аргументы
в качестве извинения за провал его  затеи.  "Продавая  такие  комбинезоны,
надо налегать на следующие два лозунга: обособленность и дифференциация! -
кричал он на них когда они швыряли в его кабинет  целые  кипы  непроданных
комбинезонов с гульфиками.  -  Надо  научиться  продавать  их,  исходя  из
изначально присущих мужчинам отличий от женщин! Это  наша  единственная  и
последняя надежда - да и надежда всего нашего мира!"
     Поллиглоу почти не обращал внимания на то,  что  с  каждым  днем  его
бизнес чахнет все больше и больше. Он хотел спасти мир. Он был потрясен до
глубины души явившимся ему откровением: он обязан во что бы  то  ни  стало
возродить гульфик, только он и никто другой.  А  всем  остальным  придется
лишь смириться с этим - для своего же собственного блага.
     Он залез в громадные долги и развернул скромную  рекламную  кампанию.
Игнорируя наиболее дорогостоящие средства массовой информации,  собирающие
многомиллионную аудиторию, он сосредоточил свои скудные средства на сферах
развлечения,  предназначенных  исключительно  для  мужчин.   Его   реклама
появилась в некоторых имевших высокий зрительский рейтинг телепрограммах -
таких, например, "мыльных операх", как "Муж  сенатора",  -  и  в  наиболее
популярных  журналах  для  мужчин  -  "Признания  ковбоя"  и  "Скандальные
истории, случавшиеся с воздушными асами времен первой мировой войны".
     Содержание рекламы не отличалось разнообразием, независимо  от  того,
были  ли  это  одностраничные  цветные  вкладки  или  шестидесятисекундные
телевизионные  клипы.  Взору  читателей  или  зрителей  обычно  представал
здоровенный детина с таким выражением лица, которое  красноречивее  всяких
слов предлагало всем окружающим  катиться  к  чертовой  матери.  Он  курил
огромную черную сигару,  на  голове  его  красовался  коричневый  котелок,
небрежно сдвинутый набекрень. И был он  одет,  естественно,  в  комбинезон
Поллиглоу фасона "Только для мужчин",  впереди  которого  свисал  огромный
гульфик зеленого, желтого или красного, кричаще красного цвета.
     Первоначальный текст состоял из пяти выразительных строк:

          МУЖЧИНЫ ОТЛИЧАЮТСЯ ОТ ЖЕНЩИН!
          Одевайтесь иначе!
          Одевайтесь, как подобает не девочке, но мужу!
          Носите на здоровье комбинезоны Поллиглоу "Только для мужчин"
          - с особым, придуманным Поллиглоу, гульфиком!

     Тем не менее, еще в самом начале  рекламной  кампании  специалист  по
изучению рыночной конъюнктуры,  нанятый  рекламным  агентством  Поллиглоу,
подчеркнул, что словосочетание "как  подобает...  мужу"  ассоциируется  со
словом "мужеподобно", что в свою очередь, приобрело довольно  сомнительный
оттенок за последние несколько десятилетий.  В  умах  людей  "мужеподобие"
стало фактически приравниваться по значению к "мужеложеству".
     В наши дни, утверждал специалист, если вы скажете кому-нибудь, что он
внешне "мужественен" или,  что  еще  хуже  "подобен  истинному  мужу",  вы
оставите его с впечатлением, что подозреваете в нем педераста.
     - Как вы отнесетесь к выражению "Одевайтесь мужчинистом"? - предложил
специалист. - Это значительно смягчит неблагоприятное впечатление.
     Все     еще     продолжавший     сомневаться     Поллиглоу      решил
проэкспериментировать с измененной редакцией в одном из вариантов рекламы.
Новое  выражение  казалось  ему  не  очень-то  благозвучным  и  нарушающим
общепринятые нормы словообразования. Поэтому он добавил еще  одну  строку,
пытаясь придать "мужчинистости" чуть большую  напористость.  Окончательная
редакция звучала так:

              МУЖЧИНЫ ОТЛИЧАЮТСЯ ОТ ЖЕНЩИН!
              Одевайтесь иначе!
              Одевайтесь мужчинистом!
              Носите комбинезоны Поллиглоу "Только для мужчин"
              - с особым, придуманным Поллиглоу, гульфиком!
              (и вступайте в клуб мужчинистов!)

     Успех превзошел самые смелые ожидания Поллиглоу. Реклама сделала свое
дело.
     Тысячи и тысячи запросов стали поступать со всех концов страны, из-за
границы, даже из Советского Союза и красного Китая. Где  можно  приобрести
комбинезон Поллиглоу "Только для мужчин" с особым, придуманным  Поллиглоу,
гульфиком? Что еще нужно для того,  чтобы  вступить  в  клуб  мужчинистов?
Каковы основные требования, предъявляемые к мужчинистам,  каков  устав  их
клуба? Какова величина членских взносов?
     Оптовики, осаждаемые потребителями, жаждущими приобрести комбинезон с
гульфиком,  цвет  которого  резко  контрастировал  бы  с  цветовой  гаммой
комбинезона, обратились к  изумленным  продавцам  Поллиглоу  с  визгливыми
мольбами.  Продавцы  были  потрясены  объемами  заказов,  обрушившихся  на
скромную фабрику Поллиглоу. Десять дюжин, пятьдесят дюжин,  сто  дюжин!  И
притом немедленно - если это вообще возможно!
     П.Эдуард Поллиглоу снова был  на  коне.  Бизнес  его  процветал.  Все
возрастал, и  возрастал,  и  возрастал  объем  производства,  в  такой  же
пропорции все увеличивалась, и увеличивалась, и увеличивалась продажа.  От
вопросов о клубе мужчинистов он отмахивался, ссылаясь на объявление о  его
существовании как на забавный рекламный трюк. Он  был  упомянут  только  в
качестве стимула к изменению моды - одев комбинезон с  гульфиком,  вы  тем
самым автоматически попадаете в некий круг избранных.
     Два фактора, появившиеся практически одновременно, побудили Поллиглоу
задуматься поглубже над этим вопросом: конкуренция и  встреча  с  Шепардом
Леонидом Мибсом.
     Одного изумленного взгляда  на  неожиданно  возникшую  новую  империю
Поллиглоу в сфере швейного производства было вполне достаточно для  любого
другого производителя одежды, чтобы начать выпуск все тех же длинных туник
взаимозаменяемого фасона - теперь вся ирония заключалась в  том,  что  они
уже никак не могли быть взаимозаменяемыми - с  добавлением  гульфика.  Они
были вынуждены признать, что Поллиглоу  один,  без  чьей-либо  посторонней
помощи, самым коренным образом изменил основную тенденцию в сфере  мужской
одежды что гульфик вернулся в нее как возмездие за все  прежние  страдания
производителей   мужской   одежды   и    надолго    станет    неотъемлемой
принадлежностью мужского туалета, но почему должен существовать один  лишь
"гульфик Поллиглоу"? Почему не имеет права на жизнь "гульфик  Рэмсботтома"
или "гульфик Геркулеса" или "гульфик Рэнгэкланга"?
     А   поскольку   многие   из   них   располагали   гораздо    большими
производственными мощностями и могли позволить себе расходовать на рекламу
куда большие средства, ответ, который они дали на задаваемый самим же себе
вопрос, заставил Поллиглоу вспомнить о том жалком вознаграждении,  которое
когда-то получил Колумб, и поверг его в тоску  и  печаль.  Ему  оставалось
только одно -  каким-нибудь  образом  подчеркнуть  уникальность  "гульфика
Поллиглоу".
     Как раз в этот критический для себя момент он и встретился с Шепардом
Леонидасом Мибсом.
     Мибс  -  "Стариной  Шепом"  назвали  его  те,  которые,  признав   их
превосходство его мировоззрения, стали ревностными его  последователями  -
был вторым великим триумвиром  мужчинизма.  Это  был  весьма  своеобразный
неугомонный человек,  много  раз  исколесивший  всю  страну  и  поменявший
десятки профессий в поисках места в обществе. В колледже он  был  подающим
надежды    спортсменом-универсалом,    несколько    раз    выступал     на
профессиональном боксерском ринге, но  особых  лавров  не  снискал,  бывал
голодающим бродягой и охотником на  крупную  дичь,  поэтом,  декламирующим
свои  стихи  в  кафе,  посещаемых  богемой,  и   поваром   в   придорожных
забегаловках, случалось, что не брезговал малопочтенным промыслом сутенера
- кем только он ни был,  разве  что  натурщиком  в  фотоателье.  Но  жизнь
распорядилась так, что довелось  ему  покрасоваться  и  перед  объективами
камер - после того, как его свирепое лицо, навсегда перекошенное  страшным
ударом полицейской дубинки в  Питтсбурге,  привлекло  внимание  рекламного
агентства Поллиглоу.
     Его фотоснимок был использован в одном из  рекламных  объявлений.  На
долю этого объявления не выпал какой-либо особо шумный успех,  бросавшийся
в глаза специалистов по части рекламы, и  от  услуг  Мибса  отказались  по
просьбе фотографа, которому до  чертиков  надоели  настойчивые  требования
Мибса присовокупить шпагу к аксессуарам нового наряда Поллиглоу - котелку,
сигаре и, разумеется, гульфику.
     Каким-то шестым чувством Мибс понял, что прав на все  сто  процентов.
Он стал бичом рекламного агентства, заходя в него изо дня в день и пытаясь
убедить всех и вся в том,  что  в  рекламе  Поллиглоу  должны  обязательно
наличествовать или меч, или шпага, даже, пожалуй, лучше длинный-предлинный
меч и чем больше и тяжелее, тем лучше.
     - Меченосец тут как тут, - мгновенно реагировала на  его  приближение
секретарша,  объявляя  об  этом  по   интеркому,   после   чего   получала
произнесенный шепотом ответ художественного руководителя агентства:  "Ради
Бога, скажите ему, что я еще не вернулся с ленча".
     Поскольку ему все равно нечем было себя  занять,  Мибс  почти  целыми
днями просиживал на прикрытом плотным чехлом диване  во  внешней  приемной
агентства,  изучая  рекламы,  разработанные  в  ходе  проведения   начатой
Поллиглоу  кампании,  и  многократно  тщательно  разбирая  достоинства   и
недостатки каждой из них, исписывая при этом трудноразборчивыми каракулями
множество страничек в небольшой черной записной книжке. В конце  концов  с
ним настолько свыклись, что стали просто рассматривать его в качестве  еще
одного предмета мебели приемной.
     А вот Поллиглоу сразу же обратил на него самое пристальное  внимание.
Прибыв в один  прекрасный  день  в  агентстве  для  того,  чтобы  обсудить
перспективы новой рекламной кампании с заведующим  агентства  -  кампании,
которая должна была каким-то образом особо подчеркнуть выдающиеся качества
"гульфика Поллиглоу", который, раз он  уже  был  принят  широкими  кругами
общественности, нельзя было менять ни  при  каких  обстоятельствах,  -  он
разговорился с очень странным на  вид  жутко  уродливым,  но  искренним  и
горячим молодым человеком.
     - Можете сказать заведующему, - бросил Поллиглоу секретарше, уходя  в
ресторан вместе с Мибсом, - что я велел убираться ему ко  всем  чертям.  Я
нашел то, что уже давно разыскиваю.
     Меч был прекрасной идеей, Поллиглоу сразу  же  это  понял,  чертовски
заманчивой идеей. Для него всегда найдется место в рекламе. Но куда больше
заинтересовали его некоторые мысли, которые были  с  особой  тщательностью
изложены в небольшой черной записной книжке Мибса.
     "Если всего лишь одно упоминание о каком-то там клубе мужчинистов так
резко повысило эффективность рекламы, -  задавался  вопросом  Мибс,  -  то
почему бы не употребить с еще большей  пользой  это  упоминание?  Общество
давно уже испытывало острейшую нужду в чем-то подобном".
     - Рассмотрим в качестве примера вот что. Когда  с  улиц  американских
городов  вдруг  исчезли  элементарные  пивные,  не  говоря  уже  о  бывших
принадлежностью каждой порядочной улицы салунах, то  единственным  местом,
где мужики могли спрятаться от баб, стали  парикмахерские.  Теперь,  когда
общепринятой стала эта  чертова  универсальная  короткая  стрижка,  у  них
отняли даже это. Куда теперь мужику податься - разве  что  в  уборную,  но
они, похоже, взялись уже и за объединение уборных. И бьюсь об  заклад  они
своего добьются и здесь!
     Поллиглоу неторопливо пил горячее молоко и понимающе кивал Мибсу.
     -  Вы  считаете,  что  клуб  мужчинистов  заполнит  пробел  в   жизни
современных наших братьев по  полу?  В  качестве  заведения,  куда  строго
заказан  вход  женщинам,  как  скажем,  в  английские  частные  клубы  для
джентльменов?
     - Ни в коем случае! Да, мужики мечтают о  таких  мессах,  которые  бы
предназначались исключительно для них - что-нибудь такое, куда  не  совали
бы свой нос женщины - но, разумеется, это не должны быть частные клубы для
избранных. Сейчас время не то. Каждый только и  твердит,  что  нет  в  нем
ничего такого уж особого, что он - просто обыкновенный человек. И  мужчина
- человек, и женщина - человек.  Разницы,  вообще-то,  никакой.  Так  вот,
мужчины хотят чего-нибудь такого, что воздействует на их умы точно так же,
как гульфик, что говорило бы им, что они не  просто  люди,  -  что  они  -
мужчины! Такое место, куда бы они могли забиться, чтобы  не  слышать  того
вздора, который им все жужжат и  жужжат  прямо  в  уши,  что  мол,  именно
женщины  -  лучшая  часть  человечества.  Что,  настоящим   мужчинам   нет
необходимости забивать себе голову глупыми требованиями "мужчинистости". И
так далее, и тому подобное.
     Его красноречие было таким впечатляющим  и  таким  убедительным,  что
Поллиглоу, заслушался,  не  обращая  внимания  на  свое  давно  простывшее
молоко. Он заказал себе  еще  один  стакан  горячего  молока,  а  Мибсу  -
очередную чашку кофе.
     - Итак, клуб, - как бы размышляя вслух, произнес он,  -  единственным
требованиям к членству в котором была бы принадлежность к мужскому полу.
     - Вы так до сих пор и не усекли сути того, что я  предлагаю.  -  Мибс
подхватил чашку с дымящимся кофе и опрокинул его  к  себе  в  нутро  одним
чудовищным глотком. Затем подался всем  туловищем  вперед,  в  глазах  его
появился фанатичный блеск. - Даже не клуб - движение!  Движение  за  права
мужчин, ведущее пропаганду против позорных законов  о  разводах,  которыми
нас опутало бабье; занимающееся изданием книг, в которых говорилось  бы  о
том, насколько хорошо во всех отношениях быть  мужчиной,  а  не  женщиной.
Движение со своими газетами, песнями и  лозунгами.  Хотя  бы  вот  такими:
"Только в клубе мужчинистов мужчина чувствует себя дома!" Или: "Мужчинисты
всего мира, соединяйтесь!" И еще: "Вам нечего терять,  кроме  своих  яиц!"
Понятно? Движение.
     - Да,  движение!  -  едва  не  поперхнувшись,  пролепетал  Поллиглоу,
наконец-то поняв, что к чему. - Движение,  официальной  эмблемой  которого
будет "гульфик Поллиглоу"! И, пожалуй, различные гульфики для различных...
     - ...для мужчин, занимающих в нем различное положение, - закончил  за
него  Мибс.  -  Зеленые,  скажем,  для  новичка,  еще  только   проходящих
кандидатских стаж. Красные - для  полноценных  мужчинистов.  Синие  -  для
мужчин первого сорта. А белые  -  белые  мы  сохраним  для  мужчин  самого
высшего ранга - супермужчин. И, послушайте,  у  меня  тут  есть  еще  одна
идея...
     Но Поллиглоу, больше его уже не слышал. Он откинулся к спинке  стула,
его серое, осунувшееся лицо вдруг озарилось каким-то особо  чистым,  почти
божественным светом.
     - Только наличие утвержденного  патентным  ведомством  США  товарного
знака удостоверяет подлинность, - шептал он.  -  Только  товарный  знак  с
официально  утвержденным  символом  "подлинного  гульфика   Поллиглоу"   и
соответствующим регистрационным номером...
     Соглашение, достигнутое за этим ленчем, вошло  в  анналы  мужчинизма.
Чуть позже в этот же исторический  день  Поллиглоу  подписал  контракт,  в
соответствии с которым Шепард  Л.Мибс  назначался  начальником  отдела  по
связям с общественностью фирмы "Поллиглоу Энтерпрайзис".
     Ко всем  новым  рекламным  объявлением  теперь  прилагался  следующий
отрезной купон:

                    ХОТИТЕ УЗНАТЬ, ЧТО ТАКОЕ МУЖЧИНИЗМ?
                    ХОТИТЕ ВСТУПИТЬ В КЛУБ МУЖЧИНИСТОВ?
                 Заполните этот купон и отправьте по почте
                        по нижеприведенному адресу.
          Совершенно бесплатно и без каких-либо обязательств -
           сколько угодно экземпляров информационных буклетов
                     и других всевозможных сведений
                     об этом мощном новом движении!
                        ИСКЛЮЧИТЕЛЬНО ДЛЯ МУЖЧИН!

     Почта не успевала справляться с грудами купонов. В бизнесе  Поллиглоу
наступил  подлинный  бум.   Небольшой   двухстраничный   буклет,   который
рассылался первым  кандидатам,  вскоре  превратился  в  двадцатистраничный
еженедельник "Новости мужчинизма".  От  него,  в  свою  очередь,  получили
путевку в жизнь ежемесячный  цветной  иллюстрированный  журнал  "Волосатая
грудь" и очень популярная телевизионная программа "Между  нами,  мужиками,
говоря..."
     Каждый выпуск "Новостей мужчинизма" украшала шапка,  составленная  из
лозунга Поллиглоу "Мужчины ОТЛИЧАЮТСЯ от женщин" и лозунга Мибса  "Мужчины
не хуже женщин". Под выполненным штриховыми линиями портретом Поллиглоу  в
левом верхнем углу стояла надпись "Наш отец-основатель - Старина  Пэп",  а
чуть ниже - выведенная крупным шрифтом через всю страницу рубрика "Старина
Пэп говорит начистоту...", под которой помещалась передовица номера.
     Передовица  зачастую  сопровождалась  карикатурой.  Например,  такой:
мужчина со свирепым лицом и прической в виде  высокого  петушиного  гребня
решительно надвигается на толпу тесно жмущихся  друг  к  другу  от  страха
широкобедрых и грудастых женщин. Подпись под карикатурой: "Петух, гуляющий
сам  по  себе"  [обыгрывается  двусмысленность  выражения,   поскольку   в
английском языке одним и тем же словом обозначаются,  понятия  "петух",  и
"мужской  половой  член",  причем  последнее  является  не  эвфемизмом,  а
наиболее близким лингвистическим эквивалентом известного каждому  русскому
слова из трех букв; кроме того, вся подпись в целом перефразирует название
знаменитой сказки английского писателя Р.Киплинга "Кошка,  которая  гуляла
сама  по  себе"].  Или  еще  более  поучительный  сюжет:  несколько  сотен
крохотных цыплят вокруг мужчины, на котором абсолютно  ничего  нет,  кроме
огромного гульфика. Вдоль всего гульфика  надпись,  выполненная  вкривь  и
вкось, омерзительно здесь неуместного, но в высшей степени патриотического
изречения по-латыни, и перевод для тех, кто в нем нуждается: "Из одного  -
много!" [перефразировка девиза на гербе США - "Из многих - единственное"].
Довольно часто на этих карикатурах обыгрывались  и  злободневные  события.
Один мужчина, недавно казненный за умышленное убийство своей возлюбленной,
был  изображен  с  окровавленным  топором   в   руках   между   рисунками,
изображающими  расстрел  русского   царя   Николая   II   большевиками   и
разрывающего цепи  рабства  Авраама  Линкольна.  Газета  в  данном  случае
проявляла характерное для самой желтой прессы  пренебрежение  к  истинному
положению дел.  В  чем  бы  ни  был  замешан  мужчина,  в  соответствии  с
исповедуемой газетой моралью  он  всегда  находится  под  покровительством
самого неба, по ту сторону, так сказать, добра и зла.
     "Разговоры Шепа начистоту" сводились  к  всевозможным  увещеваниям  и
призывам в выражениях, господствующих в  раздевалке  стадиона  в  перерыве
между таймами футбольного матча. Лейтмотивом их обычно  бывали  вот  такие
сентенции: "Мужчины  -  потерянный  пол  в  Америке,  поскольку  мужчинами
пренебрегают все больше и больше и не считают их людьми не только в семье,
на улице, на работе, но и в масштабах всей страны в целом. В наши дни  все
направлено только на то, чтобы лишить их чувства собственного  достоинства
и понизить общественный статус. Но кому из них не захочется стать сильным,
вместо того, чтобы униженно ползать на коленях стать твердым духом,  а  не
мягкотелым слизняком? Так давайте же постоим за себя, мужики Америки! Выше
голову, настоящие мужчины!"
     Существовала довольно обширная аудитория для подобного рода чтива,  о
чем свидетельствовало постоянное увеличение тиража "Новостей  мужчинизма".
От душевых кабинок к писсуарам, от унитазов к умывальникам все  с  большей
скоростью  распространялась  молва  о  том,  что  проблемы,   с   которыми
сталкивается мужской пол в целом, наконец осознаны, что половая  потенция,
возможно,  снова  станет  высоко  ценимым  качеством.   Филиалы   Общества
Мужчинистов как своего рода масонские ложи были учреждены в каждом  штате.
Большинство крупных городов вскоре уже похвалялись наличием  пятнадцати  и
более районных отделений общества.
     С самого начала традиции организации формировал энтузиазм ее  рядовых
членов. Вкладом  в  ее  становление  кливлендского  филиала  стало  Тайное
рукопожатие. Хьюстон подарил движению целый набор  нецензурных  выражений,
употреблявшихся в качестве пароля. Декларация  основополагающих  принципов
движения, созданная ложей штата Монтана, легла в  основу  общенациональной
мужчинистской конституции: "Все мужчины созданы  равными  с  женщинами"...
"Среди этих прав главными  являются  права  на  жизнь,  личную  свободу  и
стремление к представителям противоположного пола"... "От каждого - по его
сперме, каждой - по ее яичникам...".
     Подгруппа, известная  под  именем  "Лига  Шепарда  Л.Мибса",  впервые
появилась в Олбени штат  Нью-Йорк.  Те,  кто  приняли  Олбекскую  присягу,
торжественно клялись жениться только на таких женщинах, которые объявят во
время церемонии бракосочетания: "Обещаю любить, почитать и  ПОВИНОВАТЬСЯ".
На  этом  последнем  слове  нужно  было  сделать  особое  ударение.  Таких
мужчинистских подгрупп союз "Люби их и бросай их!", общество "Я  ничем  не
обязан этим недомеркам-женщинам".
     Оба  лидера  делили  поровну  доходы,  приносимые  движением,  и  оба
необычайно разбогатели. Кроме того,  Мибс  сколотил  небольшое  состояние,
опубликовав книгу "Мужчина, сильный пол", ставшую библией  мужчинизма.  Но
богатство Поллиглоу превзошло самые  смелые  мечты,  которые  плодило  его
снедаемое алчностью воображение.
     Он больше уже не был всего лишь одним из многих тысяч  производителей
мужской одежды - он  перепрофилировал  свои  предприятия  на  изготовление
фирменных этикеток  -  "лейблов".  Он  изготовлял  лейблы,  пришиваемые  к
воротникам мужских комбинезонов и с внутренней стороны  туфлей  коричневых
котелков, цветные полоски, которыми  перевязывались  сигары,  и  небольшие
металлические таблички для мечей, на которых  владелец  мог  выгравировать
свое имя. И только одну деталь мужской  одежды  он  продолжал  изготовлять
собственноручно, вернее на своих фабриках. Он не переставал с  теплотой  и
обожанием относиться к продолговатому  матерчатому  карманчику,  носившему
быстро  ставшее  легендарным  фирменное  название  "подлинный  гульфик  от
Поллиглоу".  Производство  таких   карманчиков   придавало   ему   чувство
сопричастности как к величайшим свершениям его братьев по полу  -  мужчин,
так и ко всем взлетам и падениям человечества в целом.
     Во всем остальном он пользовался такими привилегиями, о которых  вряд
ли могли мечтать многие из монархов древности.
     Без его санкции нельзя  было  производить  и  выставлять  на  продажу
широкий ассортимент самых различных товаров. И всяких раз, когда Поллиглоу
давая подобную санкцию, на  его  банковский  счет  переводилась  очередная
круглая сумма. Никто из производителей, находясь в здравом  уме,  даже  не
мечтал о том, чтобы осмелиться выйти на рынок с новой моделью  спортивного
автомобиля, новым вращающимся креслом для офиса или, коль речь уже зашла о
мебели, новым  заполнителем  для  сидений  или  спинок  таких  кресел,  не
обзаведясь бросающейся в глаза  надписью  на  своем  товаре:  "Официальный
спонсор - Движение  мужчинистов  Америки".  Для  подавляющего  большинства
покупателей  в  их  стремлении  следовать  моде  во  все   времена   самым
характерным свойством было  крайне  обостренное  стадное  чувство:  многие
люди, даже и не помышлявшие о том, чтобы прикрепить к своей одежде значок,
свидетельствовавший об их принадлежности к Движению или хотя бы  поддержке
его, все равно отказывались покупать любой товар, если он не  был  освящен
магической фразой на ставшем уже таким  привычным  треугольничке  небесной
голубизны. Несмотря на дополнительную пошлину, которой облагались подобные
товары во многих странах - на Цейлоне, в Эквадоре, в Австралии, в  Нигерии
- мужчины все  равно  требовали  наличия  этого  лейбла  и  согласны  были
переплачивать за возможность лицезреть его на сделанной ими покупке.
     Рынок товаров для мужчин,  всегда  оттесняемый  на  задворки  большой
торговли, подвергавшийся в течение многих десятков,  если  не  сотен  лет,
самой  унизительной  дискриминации,  наконец-то  вступил  в   такую   пору
расцвета, о котором никогда не смели даже и мечтать производители подобных
товаров.   А.П.Эдуард   Поллиглоу   стал   всемирным   сборщиком   налога,
установленного для данного ассортимента товаров.
     Он был заправилой этого бизнеса  и  стриг  купоны  с  него.  Мибс  же
верховодил в Движении и  набирал  все  больший  политический  вес.  Однако
прошло целых три года прежде, чем между ними возник конфликт.
     Жизнь не очень-то баловала Мибса в пору взросления, на  ее  пиру  ему
доставались лишь бокалы полные бешенства, переполнявшего  его  при  каждом
очередном крушении надежд на успех, и  закуска  в  виде  едва  подавляемой
ярости, всякий раз застревавшей у него в горле. Мечи и шпаги, которыми  он
наделял теперь мужчин, предназначались далеко не для декоративных целей.
     "Стальные клинки, - писал он в "Волосатой Груди" - для  женщин  столь
же  чужеродны,  как  бороды  и  усы.  Роскошная  борода  и  длинные,  лихо
закрученные  наподобие  велосипедного  руля  усы  -  обязательные  внешние
атрибуты мужчинистости. Но если у  мужчины  борода  барда  и  шпага  браво
[наемный убийца в Италии XVII-XVIII веков], то почему голос у него  должен
быть, как у пришибленного евнуха? Почему у него должна быть робкая походка
заурядного кормильца семьи? Ни в коем случае! Вооруженный мужчина должен и
вести себя так, как подобает вооруженному мужчине, он должен шествовать по
жизни  с  высоко  поднятой  головой,  от  его  львиного  рыка  все  должны
шарахаться в кусты, он должен всем своим видом ежесекундно показывать, кто
есть кто,  и  не  останавливаться  перед  применением  силы  при  малейшем
проявлении непокорности.
     Он  должен   быть   всегда   готов   дать   достойный   отпор   любым
посягательствам на его мужчинизм".
     Поначалу возникавшие то и дело разногласия улаживались  в  боксерских
поединках. Затем в каждой ложе мужчинистов стали брать уроки фехтования  и
тренироваться в стрельбе из пистолета. Что  неизбежно  привело  -  привело
совершенно незаметно и без каких-либо возражений - к возрождению в  полном
объеме  свода  правил,  регламентирующих  проведение  дуэлей  -   печально
известного средневекового Кодекса чести.
     Первые  дуэли  проводились  по  правилам   немецких   университетских
братств. Мужчины в фехтовальных масках и особых костюмах с плотной  ватной
подкладкой с жаром хлестали друг друга саблями в глубоких  подвалах  своих
лож.  Две-три  царапины  на  лбу,  которые  несколько  дней  с   гордостью
показывали участники таких дуэлей своим сослуживцам,  количество  штрафных
очков, которыми наказывалась оборонительная манера ведения боя -  все  это
надолго становилось темой благодушных  разговоров  на  вечерниках,  давало
богатую пищу для пересудов у прилавков и стеллажей супермаркетов.
     Мальчишки  всегда  останутся  мальчишками.  Мужчины  всегда  остаются
мужчинами. Прошло совсем немного времени со дня зарождения мужчинизма, как
стала резко падать посещаемость зрелищных видов  спорта  -  и  это  ли  не
служило наилучшим  показателем  того,  что  начался  процесс  оздоровления
мужской половины человечества? Не лучше ли для мужчин проверить свои  силы
и возможности в настоящих конфликтах между собой, чем отождествлять себя с
состязающимися на большом удалении от зрителей  атлетами,  которые  только
делали вид, что яростно сражаются друг с другом?
     Однако вскоре подобные поединки стали  уже  далеко  нешуточными.  Как
только затрагивался вопрос чести, маски и набивные костюмы  отбрасывали  в
сторону, а тщательно оштукатуренный и  выбеленный  подвал  ложи  заменялся
поляной в лесу на рассвете. Кое-кому удавалось отделаться лишь рассеченным
ухом, иной оставался на всю жизнь с изуродованным лицом, но не так уж мало
мужчин так и оставались лежать на траве с пронзенной грудью. Победитель  с
важным  видом  расхаживал  по  городским  улицам,  побежденный,  же,  даже
умирающий или тяжело раненый, упрямо доказывал, что случайно напоролся  на
антенну своего автомобиля.
     Кодекс чести требовал от всех, кто каким-либо образом был причастен к
дуэли: самих дуэлянтов, секундантов, официальных свидетелей и  обязательно
присутствовавших на месте поединков врачей, соблюдения строжайшей тайны. В
результате,  несмотря  на  громкие  протесты  общественности  и   поспешно
принятые законы, запрещающие дуэли, очень немногие  дуэлянты  подвергались
судебному  преследованию.   Мужчины   всех   общественных   слоев   начали
воспринимать поединок с оружием в руках в качестве единственного разумного
способа выяснения отношений между собой по наиболее существенным вопросам.
     Небезынтересно  отметить,  что  холодное  оружие   поначалу   широкое
распространение получило, главным образом, на востоке  США.  К  западу  от
Миссисипи  двое  участников  поединка  приближались   друг   к   другу   с
противоположных концов улицы, ровно в полдень с револьверами  в  кобуре  у
бедра. Улицу, на которой происходила дуэль, заранее очищали  от  случайных
прохожих и с подчеркнутой учтивостью предлагали местным жителям  выступить
в качестве официальных свидетелей. После этого  секунданты  подавали  знак
участникам поединка, и те начинали сходиться. По  следующему  сигналу  они
вытаскивали револьверы и открывали огонь до последнего патрона в магазине.
Только после этого дуэлянтов втаскивали в карету "скорой помощи",  которая
дежурила поблизости с работающим на холостом ходу двигателем. Редко  когда
кому-либо из участников подобного поединка удавалось завершить его живым и
невредимым. Зачастую, к тому времени, когда "скорая помощь"  подъезжала  к
ближайшему госпиталю, врачам  его  оставалось  только  засвидетельствовать
факт смерти обоих. Вечером в местной Ложе мужчинистов  разгорались  жаркие
споры в отношении всех перипетий состоявшегося поединка, которые не  могли
охладить даже приготовления к похоронам одного или обоих участников.

     Но, пожалуй, еще страшнее,  чем  дуэли  по-чикагски,  были  отдельные
группы мужчин - бородатых, при шпагах с сигарами в  зубах  и  обязательным
гульфиком, - предававшихся пьяному разгулу на ночных  улицах,  распевавших
похабные песни и выкрикивавших непристойности в зашторенные окна офисов, в
которых  им  доводилось  работать  днем.  И  толпы,   набрасывавшиеся   на
активисток Женской лиги  и  расшвыривавшие  в  разные  стороны  негодующих
членов лиги вперемежку с их членскими  билетами.  Таковой  была  уродливая
сторона мужчинизма.
     Поллиглоу такой поворот событий начал тревожить все больше и  больше,
и он потребовал положить конец беспорядкам.
     - Ваши последователи переходят все границы, - пожаловался он Мибсу. -
Давайте вернемся к теоретическим началам мужчинизма. И не  будем  выходить
за рамки его изначальных атрибутов: гульфика, бороды и сигары.  Мы  же  не
хотим, чтобы на нас обрушила свой гнев вся страна.
     Но  Мибс  упорно  отрицал  все  факты  проявления  звериного   оскала
мужчинизма.  Ну,  позволили  себе  ребятишки  пошалить   немного   -   так
феминистская пропаганда раздувает это чуть ли не до разгула преступности в
масштабах всей страны! А как же в таком случае быть с  письмами,  которыми
его засыпают множество женщин, выражающих удовлетворение в  связи  с  тем,
что мужчины, наконец, снова становятся рыцарями и уступают места  женщинам
в общественном транспорте, помогают в критических ситуациях, в которые  то
и дело доводиться попадать женщинам, и даже защищают их до последней капли
крови?
     Когда  же  Поллиглоу,  продолжая  настаивать  на   своем,   попытался
урезонить партнера напоминанием о том, что в основе движения  лежал  чисто
деловой интерес - извлечение максимальной прибыли - и что следует и  далее
рассматривать его именно под таким углом зрения, Мибс великодушно  оставил
под его попечительством бизнес, но, в свою  очередь,  напомнил  Поллиглоу,
что  именно  он,  Шепард  Л.Мибс  является  духовным   отцом   мужчинизма,
непогрешимым  его  апостолом  и  непререкаемым   авторитетом.   Ведь   все
получилось именно так, как он предрекал. И вообще, чтобы  он  ни  говорил,
так оно и выходило. А вот Поллиглоу, если ему так уж досаждает  мужчинизм,
в любое время, когда сам  сочтет  необходимым,  может  начать  подыскивать
что-нибудь иное для всех своих лейблов.
     Старику ничего не оставалось делать, как проглотить  горькую  пилюлю,
которой угостил его партнер. Он дружески  похлопал  могучее  плечо  Мибса,
пробормотал пару примирительных фраз и побрел  назад  в  свой  кабинет.  С
этого  дня  он  стал  чисто  номинальным  главой  движения,   этаким   его
зиц-председателем. Он продолжал время от времени появляться перед публикой
в качестве  отца-основателя,  все  же  остальное  время  проводил  в  тиши
роскошного небоскреба "Гульфик-тауэр".
     По какой-то злой иронии судьбы именно в этот же самый день к движению
присоединилась  еще  одна,  совершенно  жалкая,  ничем  не  примечательная
фигура, на которую Мибс, упиваясь  своим  триумфом,  не  обратил  никакого
внимания, посчитав ее недостойной даже своего презрения, как в свое  время
Троцкий отнесся с пренебрежением к Сталину.

                               2. ДОРСБЛАД

     В тот день взбунтовались мужчинисты в одном из калифорнийских городов
и взяли  штурмом  местную  тюрьму.  Вместе  с  карманниками  всех  мастей,
взломщиками и запойными  пьяницами  на  свободе  оказался  и  некий  Генри
Дорсблад, человек, который провел  в  секции,  отведенной  под  содержание
неисправимых алиментщиков целых восемнадцать лет.
     Более, чем кому-либо другому, именно Дорсбладу было  суждено  придать
мужчинизму  ярко  выраженную  политическую  окраску  и   создать   особый,
характерный только  для  мужчинизма  жаргон,  изобиловавший  необыкновенно
яркими идиоматическими выражениями.  Тот,  кто  когда-нибудь  слышал  этот
жаргон, никогда не забудет его, как и могучий рев, исторгавшийся из  тысяч
мужских глоток, поющих популярную песнь:

                        "Кто к нам с Запада идет
                        С гульфиком в помаде?
                        Всякий сразу узнает
                        Хэнчика Дорсблада!"

     "Адскопламенный Генри", "Ханк-Танк",  "Ну-ка,  выкуси  -  у  Хэнка!",
"Мужик из мужиков  -  Дорсблад!"  -  вот  тот  культурный  герой,  который
завладел воображением американцев в еще большей мере, чем  когда-то  Билли
де  Кид,  он  же  "Малыш  Билли",  прославившийся   в   семидесятые   годы
девятнадцатого столетия  как  минимум  двадцатью  убийствами  за  неполные
двадцать два года жизни и увековеченный в  доброй  полусотне  голливудских
фильмов. И  подобно  Билли  де  Киду,  Генри  Дорсблад  внешне  был  самым
настоящим замухрышкой.
     Необычайно низкорослый, рано облысевший, с безвольно отвисшей  нижней
челюстью и более чем солидным брюшком, юный  Дорсблад  не  представлял  ни
малейшего интереса для подавляющего большинства женщин даже как жертва,  с
которой можно делать все, что вздумается. Тем не менее,  хозяйка  дома,  в
котором он снимал комнату, женщина более, чем средних  лет  заставила  его
вступить в брак с нею, когда ему было всего двадцать два года, после  чего
сразу же накупила в рассрочку на двенадцать тысяч долларов самой различной
бытовой техники. Естественно, она рассчитывала провести  остаток  жизни  в
комфорте и довольстве.
     Дорсблад вполне оправдывал ее  ожидания  в  течение  нескольких  лет,
вкалывая, как проклятый,  на  двух  работах  в  полные  две  смены  и  еще
прихватывая  по  уик-эндам.   Он   был   квалифицированным   программистом
компьютеров, начислявших зарплату. В те времена один такой работник вполне
мы заменить две бухгалтерии, укомплектованные опытными бухгалтерами,  и  с
лихвой отрабатывал свой довольно  высокий  заработок.  Кроме  того,  таких
программистов было не так уж  много,  и  на  рынке  труда  на  них  всегда
существовал высокий спрос, что позволяло Дорсбладу не очень-то  заботиться
о завтрашнем дне.  Однако  изобретение  самопрограммирующихся  компьютеров
положило конец этой безмятежной идиллии.
     В возрасте двадцати пяти  лет  Генри  Дорсблад  обнаружил,  что  стал
жертвой  технологического   прогресса,   пополнив   многочисленную   армию
безработных полуголодных программистов,  бродивших  по  улицам  финансовых
центров крупных городов Америки  в  поисках  хотя  бы  поденной  работы  в
какой-нибудь замшелой фирме, никак не решавшейся заменить  допотопное,  но
до сих пор верой и правдой служившее оборудование.
     Он  также  отчаянно  пытался  стать  специалистом   по   обслуживанию
аппаратной  части  новейших  самопрограммирующихся   компьютеров.   Однако
двадцать пять лет оказались не совсем оптимальным возрастом  для  освоения
новейшей техники. На таких, как он, работники отделов кадров  процветающих
фирм смотрели, как он, работники отделов кадров процветающих фирм смотрели
как на граждан, получивших лишь начальное образование и не имеющих должной
подготовки для учебы в старших классах средней школы. В течение  какого-то
времени он еще  кое-как  перебивался  в  качестве  уборщика  помещений,  в
которых эксплуатировались компьютеры, подметая полы, обильно засыпаемые  в
течение рабочего дня  крохотными  круглыми  или  прямоугольными  конфетти,
образующимися при работе перфораторов, готовящих программы на  перфокартах
или перфолентах для компьютеров. Но  даже  здесь  наука  и  промышленность
продвигались вперед семимильными шагами, габариты  запоминающих  устройств
уменьшились настолько, что отпала необходимость в  предварительной  записи
программ на особых носителя, а Генри Дорсблад снова оказался на улице  без
средств к существованию.
     Видя, как прямо на глазах тает ее банковский  счет,  миссис  Дорсблад
обратилась с жалобой в суд на то, что ее  муж  не  в  состоянии  содержать
семью. Генри Дорсбладу пришлось отправиться за решетку, а миссис  Дорсблад
удалось получить развод да еще и отсудить алименты - суд счел  ее  запросы
весьма скромными и вполне благоразумными - в размере всего  лишь  каких-то
трех четвертей от наибольшего заработка,  который  он  когда-либо  получал
ранее.  Будучи  не  в  состоянии  выплачивать  даже,  чисто  символические
алименты в качестве демонстрации честности своих намерений, Генри Дорсблад
так и остался в тюрьме как несостоятельный алиментщик.
     Раз в год на выездной сессии суда, в состав которого  входили  только
женщины, ему задавали один и тот же вопрос: какие усилия  он  прилагает  к
тому, чтобы погасить задолженность и  тем  самым  реабилитировать  себя  в
глазах общества. Когда Дорсблад на одной из таких сессий в лукавой попытке
уклониться от прямого ответа разразился целой речью, в которой пожаловался
на  то,  что  не  так-то  просто  подыскать  какую-либо  работу,  находясь
безвылазно за решеткой, то получил серьезнейший разнос  да  еще  схлопотал
перевод в камеру особо строгого режима содержания. После этого  он  совсем
замкнулся   и   озлобился,   превратившись   в   типичного    закоренелого
неплательщика алиментов.
     Прошло восемнадцать лет. Его бывшая жена еще трижды вышла замуж, двух
мужей похоронила, а третьего тоже упекла за решетку  за  отказ  от  уплаты
алиментов.  Поскольку  злостное  уклонение   от   выполнения   супружеских
обязанностей со стороны его преемников никоим образом не  освобождало  его
самого от ответственности за собственную финансовую несостоятельность,  то
Генри Дорсблад давно уже потерял  всякую  надежду  выйти  на  свободу.  Он
научился гнать брагу в бидоне у себя под койкой и, что более существенно с
наслаждением ее глушить. Научился сворачивать сигареты из туалетной бумаги
и табака, извлеченного из окурков, притаптываемых охранниками.  И  еще  он
научился думать.
     Он провел восемнадцать лет в размышлениях о том зле,  воображаемом  и
настоящем, которое было ему причинено, восемнадцать лет изучал  социальные
причины подобного зла, восемнадцать  лет  читал  только  таких  признанных
классиков в области углубленного изучения  взаимоотношений  между  полами,
как Ницше, маркиз де Сад, Мухаммед, Гитлер, Тарбер. Именно к этому периоду
его жизни, заполненному глубокими раздумьями и напряженными  нравственными
поисками,  следует  присмотреться  особенно  пристально,   если   задаться
вопросом, почему такое робкое и бессловесное  ничтожество  превратилось  в
самого  горластого  краснобая-агитатора,  самого  коварного  политического
лидера своей эпохи.
     Совершенно иной, новый Генри Дорсблад был выпущен на  свободу  толпой
разъяренных мужчинистов. Он  сразу  же  возглавил  шествие  как  упившихся
освободителей, так и опьяненных свободой бывших заключенных,  своевременно
выведя их из-под готового вот-вот рухнуть, объятого пламенем пожара здания
тюрьмы, и отбивая такт ударами столовой ложки по каске, сорванной с головы
одного из охранников, начал разучивать вместе с ними сочиненную  прямо  на
ходу песню, в которой толпа подстрекалась к  еще  более  крупномасштабному
бунту.
     Тогдашние сильные мира сего, один вслед за  другим,  довольно  быстро
научились с  ним  считаться.  Вновь  арестованный  в  одном  из  штатов  и
приговоренный к выдворению в Калифорнию,  Дорсблад  не  соблаговолил  дать
интервью губернатору этого штата только на том  основании,  что  это  была
женщина. Свободнорожденный гражданин мужского  пола,  упрямо  твердил  он,
никогда не сможет смириться  с  политическим  или  судебным  верховенством
любой из женщин.
     Губернатор только улыбалась, глядя на то, как пузач-недомерок, закрыв
глаза, прыгал козлом по камере и выкрикивал нараспев: "Кухни и юбки! Вуаль
и чадра! Гаремы и бардаки!" Однако она уже не улыбалась всего  лишь  через
неделю, когда его последователи разгромили ее тюрьму тоже и вынесли его на
своих плечах, а тем более через год, когда не была  избрана  на  повторный
срок - и то, и другое несчастье ей пришлось пережить под аккомпанемент все
тех же памятных выкриков.
     Да и самому Шепарду Л.Мибсу стало не до улыбок после того, как  Генри
Дорсблад впервые появился на телеэкране в качестве гостя программы  "Между
нами, мужиками, говоря...". Поскольку сразу же всем стало  ясно,  что  это
самый  настоящий  политический  динамит,  что  ни  один  штат  и  ни  один
губернатор не посмеют предпринять против него какие-либо  меры,  то  кому,
как не ему, самим Богом велено  участвовать  в  программе  мужчинистов?  И
почти каждый телезритель на территории Соединенных Штатов и Канады  понял,
что Шепард Л.Мибс, ведущий  программы  и  общенародный  лидер  мужчинизма,
быстро  оказался  оттесненным  на  второй  план  -  его  полностью  затмил
"Адскопламенный Генри".
     Практически  по  всей  стране  мужчины  изо  дня  в  день   повторяли
вынесенный Генри Дорсбладом обвинительный вердикт  современному  обществу:
"Женщины нуждались  в  особой  законодательной  защите,  когда  сам  закон
предусматривал их более низкий по сравнению с мужчинами статус.  Теперь  у
них есть и равенство, и  особая  защита.  Нельзя  иметь  и  то,  и  другое
одновременно!"
     Единодушное одобрение встретили и предложенные им на  суд  слушателей
биопсихологические законы: "Мужчина, который ощущает собственное  бессилие
в течение всего  дня,  ничем  особым  не  способен  проявить  себя  ночью.
Мужчина-импотент в политике - такой же импотент и в постели. Если  женщины
хотят настоящей любви со стороны мужчины, они прежде всего должны смотреть
на них, как на героических предводителей.
     По  сути  Дорсблад  всего  лишь  перефразировал  отдельные  места  из
передовиц Мибса, которые он многократно перечитывал еще в тюремной камере.
Но он произносил их с убежденностью Савонаролы, с блеском в глазах и жаром
на лице истинного пророка. И это было замечено с самого начала - на женщин
он оказывал почти такое же воздействие, как и на мужчин.
     Женщины толпами собирались послушать его  речи  и  как  зачарованные,
внимали его нареканиям по  адресу  собственного  их  пола.  Они  падали  в
обморок, когда он высмеивал их недостатки они рыдали, когда  он  проклинал
их за наглость и бесстыдство, они дружно кричали "Да!", когда он требовал,
чтобы они отказались от всех своих прав и вернулись к  своему  единственно
справедливому положению в обществе  в  качестве  не  "венца  Творения",  а
только супруги его.
     Женщины  собирались   толпами,   мужчины   сплачивали   ряды.   Яркая
индивидуальность Дорсблада утроила число приверженцев Движения. Его слово,
его прихоти становились.
     Он тоже не оставил без внимания наряд настоящего мужчиниста,  добавив
длинное завитое орлиное перо к полю котелка.  Весь  мир  теперь  только  и
делал, что охотился на орлов и общипывал  их  догола,  дабы  удовлетворить
ненасытный американский рынок. К двум принципам, провозглашенным Мибсом  и
Поллиглоу,  Дорсблад  добавил  третий,  наиболее   агрессивный:   "Никаких
обязанностей  без  соответствующего  расширения  законных  прав".  Мужчины
отказывались становиться кормильцами семьи или солдатами до тех пор,  пока
не будут признаны абсолютными монархами у себя дома. Судебные  органы  все
больше и больше захлебывались в потоках жалоб на избиение  жен  и  исковых
заявлений о принудительном признании отцовства по мере того, как  Общество
мужчинистов со  все  более  нараставшей  напористостью  всей  своей  мощью
поддерживало любого мужчину, решившего принять участие в величайшей  битве
за право, впоследствии получившее название "привилегии пениса".
     Дорсблад одерживал победы одну  за  другой  на  всех  без  исключения
фронтах. Когда  он  самочинно  присвоил  себе  титул  вождя  мужчинизма  -
стоящего выше всяких там основателей или президентов -  то  Мибс  поначалу
противился этому, как мог, однако в конце концов  был  вынужден  уступить.
Когда он разработал совершенно особый гульфик только  для  себя  одного  -
Гульфик в горошек Первого мужчины - Мибс  сердито  нахмурился,  но  затем,
поразмыслив немного, только криво ухмыльнулся. Как только он протянул лапы
к главнейшей цели  Мужчинизма  -  отмене  Девятнадцатой  поправки  -  Мибс
немедленно настрочил передовицу, в  которой  разнес  в  пух  и  прах  этот
безответственный законодательный акт  и  потребовал  возврата  к  выборам,
проводящимся в салунах, и решениям, принимаемым в прокуренных  холостяцких
каморках.
     На  Первом  общенациональном  съезде  мужчинистов  в  Мэдисоне,  штат
Висконсии, "Старина Шеп" затерялся  в  смиренной  безвестности  вместе  со
"Стариной Пэпом" в самом дальнем углу возвышения, на котором  располагался
президиум съезда. Вместе со  всеми  Мибс  яростно  вопил  и  громко  топал
ногами, когда Ханк-Танк громыхал:  "Наша  цивилизация  -  это  цивилизация
мужчин. Мужчины создали ее и - если не добьются возвращения своих законных
прав - мужчины же сумеют и уничтожить ее!". Он хохотал вместе с остальными
делегатами съезда, когда Дорсблад метал в зал  такие  затасканные  тирады,
как: "Не для того я растил своего мальчика, чтобы  он  был  домохозяйкой!"
или "Назовите мне имя хоть одной женщины,  всего  лишь  одной-единственной
женщины, которая когда-либо..." Он был в первых рядах толпы,  которая  под
предводительством Адскопламенного Генри трижды обошла  здание,  в  котором
проводился съезд, дружно скандируя:

                   "Право голоса - только мужчинам!"
                   "Женщины - прочь от избирательных урн!"

     Зрелище было надо  полагать,  в  самом  деле  волнующее:  две  тысячи
делегатов,  представлявших  каждый  штат,  -  с  ритмично  подпрыгивающими
котелками  на  головах,  едва  различимых  в  густых  клубах  темно-сизого
сигарного дыма, с  орлиными  перьями,  колышущимися  самым  величественным
образом в такт с бряцанием шпаг  и  раскачиванием  гульфиков  -  в  едином
порыве несколько раз вскакивали со своих мест, чтобы провозгласить  приход
подлинно мужского тысячелетия. Бородатые, усатые мужчины подбадривали друг
друга  охрипшими  от   выкриков   голосами   и   обменивались   дружескими
рукопожатиями и хлопками по плечам и спине. Они с таким энтузиазмом топали
ногами по  полу,  что  когда  началось  голосование,  вдруг  обнаружилось:
делегация  из  штата  Айова  проломила  перекрытие  и  в  полном   составе
провалилась в расположенный под залом подвал.
     Но ничто не могло испортить хорошего настроения  собравшейся  в  зале
толпы. Наиболее сильно пострадавших развезли по больницам, тех же, у  кого
были лишь сломаны ноги или ключицы, под  оглушительный  хохот  и  довольно
сальные шутки выволокли назад, в зал заседаний, для участия в голосовании.
Каждую предлагаемую на суд делегатов резолюцию зал  встречал  единодушным,
дружным ревом.
     "ПОСТАНОВИЛИ:   считать   девятнадцатую   поправку   к    Конституции
Соединенных Штатов, предоставляющую женщинам всеобщее избирательное право,
противоречащей   их   биологической   природе,   нравственным   нормам   и
политическим  основам  нашего  общества,  и  вследствие  этого  -  главной
причиной того кризиса, который переживает страна...
     ПОСТАНОВИЛИ: предпринять надлежащие меры для оказания такого давления
на законодателей по всей стране как избранных  в  соответствующие  органы,
так и добивающихся избрания, чтобы...
     ПОСТАНОВИЛИ: рассматривать требования, высказанные делегатами съезда,
официальным мнением, которое...
     ПОСТАНОВИЛИ: исходя из вышеизложенного..."

     В тот год должны были состояться промежуточные выборы в конгресс.
     В связи с этим была разработана тактика борьбы мужчинистов за  голоса
избирателей для каждого  отдельного  штата,  сформированы  координационные
комитеты по обработке молодежи, расовых меньшинств и различных религиозных
групп. Каждому члену движения был  поручен  определенный  участок  работы:
добровольцы с Мэдисон-Авеню  [проспект  в  Нью-Йорке,  центр  американской
рекламной   индустрии]   все    свои    вечера    посвятили    составлению
пропагандистских брошюр  и  буклетов,  шахтеры  Пенсильвании  и  хлеборобы
Небраски выкроили  субботы  для  агитации  среди  обитателей  приютов  для
престарелых.
     Генри Дорсблад безжалостно  понукал  своих  приверженцев,  требуя  от
каждого еще больших усилий, заставляя вступать в предвыборные блоки как  с
республиканцами, так  и  с  демократами,  налаживать  контакты  с  другими
радикально  настроенными  политическими  группами  и  партийными   боссами
крупных городов, развернуть широкомасштабную агиткампанию  в  организациях
ветеранов и пацифистских группах.
     - Надо добиться успеха с первой  же  попытки!  -  увещевал  он  своих
последователей. - Пока не проснулась оппозиция!
     Такая агрессивная тактика мужчинистов  вызвала  немалый  переполох  в
стане  политиканов  всех  мастей,  однако  большинство   их   предпочитало
сохранять  нейтралитет,  избегая  пока  что  занимать  четко  определенную
позицию  на  той  или  иной  стороне.  Как  всегда,   женщины   составляли
большинство среди граждан, зарегистрировавшихся для участия в голосовании.
Поэтому  большинство  трезво  мыслящих  политиков  пришло  к  однозначному
выводу: если выборы не будут фальсифицированы, то  верх  одержат  женщины.
Давление,  оказываемое  на  избирателей  мужчинистами,  по  мнению   таких
политиков, было  весьма  ощутимым  однако  оно  вряд  ли  станет  решающим
фактором, определяющим исход выборов.
     И вот тогда-то вся страна и услышала голос Ханка-Танка, обратившегося
к  женщинам  с  просьбой  -  во  имя  же  собственного  счастья  -   самим
позаботиться о том, чтобы наконец-то закончилась и без того  сверх  всякой
меры затянувшаяся студеная зима феминизма. Многие женщины,  пришедшие  его
послушать, падали в обморок, до глубины души потрясенные одним уж тем, что
самому Генри  Дорсбладу  собственной  персоной  приходится  упрашивать  их
оказать ему любезность. Этот маневр дал возможность создать женские группы
поддержки в качестве вспомогательных  отрядов  мужчинистского  движения  -
группы "подруг гульфика". Количество их  с  каждым  днем  становилось  все
больше и  больше.  Женщины  -  кандидаты  в  конгресс  подвергались  столь
яростным нападкам со стороны своих же сестер по полу, что  вынуждены  были
требовать  особой  защиты  полиции,  когда   намеревались   выступить   на
многочисленных уличных митингах. "Лучше бы тщательнее выглаживали  рубашки
своих мужей!" - кричали им женщины-мужчинистки. -  "Поторопитесь  домой  -
подгорает ваш ужин!"
     За неделю до выборов Дорсблад бросил в бой бригады прямого  действия.
Группы мужчин, в котелках, с обязательным гульфиком спереди, спускались  с
крыш общественных зданий по всей стране и приковывали себя к расположенным
снаружи фонарным столбам. Пока стражи  порядка  освобождали  их  от  оков,
которыми они сами себя связали, с помощью слесарных  ножовок  или  газовых
горелок,  мужчинисты  громкими   голосами   произносили   нараспев   новое
воззвание: "Женщины! Отдайте нам свои голоса  -  и  мы  вернем  вам  ваших
мужей! Нам для победы крайне необходимы ваши голоса - вам же нужно,  чтобы
мы победили! Женщины! Отдайте за нас свои голоса в день выборов!"
     "А где же, - язвительно спрашивали у них оппоненты, -  ваша  хваленая
гордыня и чванливое высокомерие мужчинизма?  Неужто  в  самом  деле  венцы
Творения выпрашивают милостыню у слабого пола? О, какой позор!"
     Но приверженцы  Дорсблада  не  обращали  внимания  на  эти  насмешки.
Женщины обязаны сами вернуть  право  голоса,  которое  заполучили  всякими
правдами и неправдами. Только тогда станут счастливы они, станут счастливы
их мужчины, а в мире восстановится порядок. Если же они не  сделают  этого
по собственной доброй воле, - что ж, как-никак,  но  более  сильным  полом
всегда были мужчины. Им выбирать, как поступить в таком случае...
     Вот как раз на такой зловещей ноте начались выборы.
     Добрая четверть новых членов  конгресса  была  избрана  на  платформу
мужчинизма.  Другая,  еще  более  многочисленная   группа   новоиспеченных
конгрессменов, состояла из попутчиков и  сочувствующих,  которые  все  еще
никак не могли определить, куда же все-таки дует ветер.
     Однако мужчинистам удалось составить  большинство  в  трех  четвертях
законодательных органов отдельных штатов и таким образом  они  располагали
полномочиями ратифицировать конституционную поправку,  которая  лишила  бы
американских женщин избирательного права  -  как  только  законопроект  об
отмене поправки пройдет конгресс  и  будет  предложен  для  ратификации  в
штатах.
     Взоры всей  страны  теперь  были  обращены  к  Капитолию.  Каждый  из
лидеров, имеющих хоть  сколько-нибудь  существенное  влияние  в  движении,
поспешил в  Вашингтон,  чтобы  своим  присутствием  усилить  мужчинистское
лобби.  Туда  же  прибыло  и  неисчислимое   множество   их   противников,
вооруженных пишущими машинками и портативными ксероксами,  чтобы  помешать
тому рагнареку, который грозит гинекократии [Рагнарек  -  "Гибель  Богов",
название светопреставления в древнегерманской мифологии, во время которого
вместе со всем  миром  погибнет  и  первое  поколение  богов,  после  чего
произойдет  возрождение  и   обновление   мира;   гинекократия   -   такое
государственное устройство, где вся полнота власти принадлежит  женщинам].
Довольно  пеструю  мешанину  представляли  из   себя   антимужчинистки   и
антимужчинисты - вторых было, естественно, гораздо меньше.
     Были  здесь  и  представительницы  различных   ассоциаций   выпускниц
колледжей, уже много лет безуспешно доказывавших друг другу свой приоритет
в возрождении несколько угасшего в середине двадцатого века  феминистского
движения,  и  редакторы  либеральных  еженедельников,   с   пренебрежением
относившиеся  к   консервативно   настроенным   активисткам   профсоюзного
движения,  которые,  в  свою  очередь,  не  упускали  случая,   чтобы   не
высказаться весьма неодобрительно по адресу аскетичной  внешности  молодых
мужчин со стоячими воротничками священников, и коренастые  дамы  с  гневно
сверкающими глазами, авторы столь любимых женщинами  мелодрам,  исходившие
желчью  и  слюной  при  виде  стройных  и  модно   разодетых   миллионерш,
поспешивших  вернуться  из  Европы  домой  для   предотвращения   кризиса.
Респектабельные матроны из Ричмонда, штат Виргиния,  шумно  выражали  свое
негодование  по  поводу  заумных  и  зачастую  весьма  фривольных   шуток,
отпускавшихся   специалистами   по   контролю   за   деторождаемостью   из
Сан-Франциско. Все они горячо спорили друг с другом, предлагали совершенно
разные планы совместных действий,  и  единственным,  что  хоть  как-то  их
объединяло  было  тайное  восхищение  своими  бородатыми  противниками   с
сигарами  в  зубах,  в  игриво  заломленных  котелках  и  с  обязательными
гульфиками впереди. Однако их многочисленность и разномастность  заставила
призадуматься многих законодателей: они производили впечатление подлинного
среза населения Соединенных Штатов.
     Законопроект о передаче отмены девятнадцатой поправки  на  усмотрение
законодательных органов отдельных штатов,  как  водится,  сначала  изрядно
помариновали в лабиринте многочисленных комиссий и подкомиссий,  в  состав
которых конгрессмены всегда любили  сплавлять  особо  рьяных  буквоедов  и
любителей поковыряться в запятых - и все это время  перед  Капитолием  без
устали  маршировали  участники  демонстраций   как   в   пользу   принятия
рассматриваемого законопроекта, так и против оного.  От  демонстрантов  не
отставали газеты, в  конце  концов  занявшие  ту  или  иную  позицию  -  в
зависимости, в первую  очередь,  от  того,  кому  они  принадлежали,  хотя
нашлось  и  несколько  таких  динозавров,  которые  почему-то   продолжали
ориентироваться на читательский корпус. Пожалуй, на всю страну одна только
"Нью-Йорк  Таймс"   сохранила   спокойную,   беспристрастную   тональность
публикуемых в ней материалов, справедливо замечая, что конгрессу предстоит
решить крайне трудный вопрос, и просила конгрессменов только о том,  чтобы
решение - каким бы оно в конечном счете ни было - оказалось бы правильным,
несмотря на чье-либо давление.
     В сенате законопроект бы Принят  совсем  незначительным  большинством
голосов, после чего спущен в палату представителей. В день голосования  по
нему в нижней палате и мужчинисты, и их идейные  противники  с  одинаковым
пылом вымаливали пропуска на галерку, вырывали их у администрации зубами и
ногтями. Адскопламенного Генри и его приспешников пропустили только  после
того, как они сдали в  камеру  хранения  шпаги.  А  вот  у  их  оппонентов
пришлось отнимать  силой  контрабандным  образом  протащенный  на  галерку
огромный четырехсекционный плакат с надписью: "Конгрессмен!  Твоя  бабушка
была суфражисткой!"  [суфражизм  -  движение  за  предоставление  женщинам
одинаковых с мужчинами избирательных прав]. Несмотря  на  протесты  многих
законодателей, пытавшихся  скрыть  свое  истинное  отношение  к  решаемому
вопросу с помощью тайного голосования, было принято  решение  о  поименном
голосовании. Процедура изрядно затянулась. Каждый ответ  встречался  таким
хором громких стонов и  одобрительных  выкриков  с  галерки,  что  спикер,
призывая зрителей к порядку, в конце концов сломал свой молоток и вынужден
был отшвырнуть его в сторону. Соперничающие стороны шли буквально голова в
голову, хотя мужчинисты все время чуть-чуть опережали своих оппонентов.  В
конце концов болельщики на галерке, лихорадочно прикинув соотношение  сил,
пришли к выводу, что не избежать тупика. Законопроекту не  хватало  одного
голоса для необходимого большинства в две трети голосов.
     И  вот  тут-то  и  поднялся  некий  Элвис  П.Борэкс,   новоиспеченный
конгрессмен  от  штата  Флорида,  первоначально  заявивший  о   том,   что
воздерживается от голосования, и  провозгласил  во  всеуслышание,  что  он
все-таки надумал, кому отдать предпочтение.
     Атмосфера в зале накалилась  до  предела  -  все  ждали,  как  именно
распорядится своим голосом конгрессмен Борэкс.  Женщины  прижали  к  губам
носовые платочки, самые стойкие мужчины тихо постанывали. Даже  охранники,
побросав свои посты, пожирали глазами человека, который решал судьбу  всей
страны.
     На галерке поднялись на ноги трое: Адскопламенный Генри, Старина  Шеп
и седовласый Старина Пэп. Стоя локтем к локтю, они зловеще подняли  правые
руки и  обхватили  пальцами  эфесы  невидимых  шпаг.  Юный  конгрессмен  с
побелевшим от страха лицом вглядывался в их  застывшие  в  немом  ожидании
фигуры.
     - Я говорю - нет, - едва слышно вымолвил  он  в  конце  концов.  -  Я
голосую против законопроекта.
     Поднялся   невообразимый   гвалт.   Отовсюду    раздавались    свист,
одобрительные   аплодисменты,    недовольные    вопли.    Охране    палаты
представителей,  даже  несмотря   на   ощутимую   поддержку   своевременно
подоспевших  охранников  сената,  пришлось  изрядно  потрудиться,   очищая
галерку от зрителей, заработав при  этом  от  них  немало  тумаков.  Но  и
зрителям крепко  досталось:  с  десяток  болельщиков  оказались  затоптаны
насмерть,  среди  них  и  старик-вождь   индейского   племени   чиппевеев,
приехавший  в   Вашингтон,   чтобы   уладить   кое-какие   разногласия   с
правительством и забравшийся на галерку только для того,  чтобы  уберечься
от дождя, который шел снаружи.
     Конгрессмен Борэкс описал свои ощущения в телевизионном интервью.
     - У меня было такое чувство, будто я гляжу в неожиданно  разверзшуюся
передо мной могилу. Я,  правда,  не  мог  проголосовать  иначе.  Уж  очень
просила меня об этом матушка.
     - И вы не испугались? - спросил интервьюер.
     - Еще как  испугался,  -  признался  Борэкс.  -  Но  у  меня  хватило
смелости.
     Точно рассчитанный политический риск окупился сторицей. С  этого  дня
именно Борэкс возглавил контрреволюцию.

                            3. КОНТРРЕВОЛЮЦИЯ

     Антимужчинистские силы  наконец  обрели  как  боевой  лозунг,  так  и
главнокомандующего.
     Когда движение мужчинистов приобрело такой размах, что тридцать  семь
штатов значительно смягчили в  пользу  мужей  законы  о  разводе,  десятки
отчаявшихся было оппозиционных групп  встали  под  знамя,  которое  поднял
новоиспеченный конгрессмен от штата Флорида. Только здесь  можно  было  не
обращать внимания на упреки в "ползучем  феминизме".  Только  здесь  можно
было выслушивать без страха  такие  прозвища,  как  "юбкострадатель",  или
такую совсем уже обидную колкость, как "маменькин сыночек".
     Двумя годами позже эта группа стала настолько сильной, что ей удалось
добиться выдвижения своего кандидата в  президенты  от  одной  из  главных
политических партий. Впервые за несколько десятилетий на пост первого лица
государства от антимужчинистов баллотировался мужчина - Элвис П.Борэкс.
     Ознакомившись  с  результатами   опросов   общественного   мнения   и
посовещавшись  с  ведущими  стратегами  партии,  а   также   опираясь   на
собственное чутье и наклонности, он решил  идти  на  выборы  под  знаменем
чистого и святого образа Матери.
     Он не женился до сих пор, так он объяснял, потому что нужен был своей
матери. Ей восемьдесят три года, она вдова. Что для него может быть  более
важным, чем ее счастье? Пусть вся страна  в  целом  живет,  руководствуясь
принципом  столь  же  непогрешимым,   как   библейские   заповеди:   "Мать
разбирается во всем лучше всех".
     Испещренные звездами фотографии хрупкой престарелой дамы появились по
всей территории Соединенных Штатов. Когда Дорсблад  презрительно  фыркнул,
отзываясь о ней, Борэкс ответил  песней  собственного  сочинения,  которая
сразу же воспарила к высотам лидеров хит-парадов. Запись этой песни  стала
замечательным   политическим   документом,   свидетельством    необычайной
живучести наших самых славных традиций. Слабенький, но  искренний  тенорок
Борэкса поведал всему миру о тех глубоких чувствах, что владели его душой:

                   "Не стесняясь, скажу всем вам прямо:
                   Душу отдал навеки я маме!
                   Никакому пороку на свете
                   Не увлечь меня в гнусные сети!"

     И была еще цитата из знаменитого  опуса  "Крест  из  мечей",  которую
Борэкс без устали повторял снова и снова на самых  захудалых  полустанках,
на благотворительных ужинах, деревенских ярмарках, на митингах в  столицах
отдельных  штатов:  "Не  увлечь  вам  человечество  этим  вашим  безвольно
болтающимся ниже пояса гульфиком! - увлеченно громыхал  он.  -  Как  и  не
распять всех женщин на этом вашем кресте из мечей!"
     "А вы знаете почему все ваши попытки будут тщетными? - спрашивал  он,
размахивал рукой над головой, как будто бил в  какой-то  невидимый  бубен.
Аудитория замирала,  разинув  рты,  и  напряженно  внимала.  -  ВЫ  ЗНАЕТЕ
ПОЧЕМУ?" - "Потому что, - отвечал  он  вкрадчивым,  неторопливым  шепотом,
наклонясь к микрофону  переносного  громкоговорителя,  -  потому  что  это
сделает МАТЬ несчастной".
     Президентская  кампания  велась  в  самом   деле   с   необыкновенным
ожесточением - борьба шла не на жизнь, а на смерть. Приверженцы  Дорсблада
настаивали на том, чтобы раз и навсегда закрепить  верховенство  мужчин  в
обществе  -  Борэкс  требовал   восстановления   правопорядка,   заклеймив
мужчинизм как преступный заговор. Домашний  яблочный  пирожок  материнской
выпечки смело противостоял напору шпаги, гульфика и сигары.
     Конкурирующая партия,  предводительствуемая  мужчинистами,  выдвинула
идеального во всех  отношениях  кандидата.  Бывшего  заместителя  министра
обороны, нынешнего главу делегации на продолжавшейся  всего-то  тринадцать
лет в Париже всемирной  конференции  по  разоружению  и  укреплению  мира,
незабываемую миссис Странт.
     При каждом появлении Клариссимы Странт  на  публике  ее  сопровождали
трое здоровяков-сыновей с бейсбольными битами через плечо. Был у нее также
и таинственный муж, занимавшийся, как она всегда подчеркивала, "тем, что и
положено делать мужчине". На фотографиях, которыми она от случая к  случаю
подкармливала прессу, это был  высокий  мужчина,  застывший  с  охотничьим
ружьем в руках, дожидаясь отменной гончей, тащившей из кустов  только  что
застреленную им дичь. Черты лица  его  на  всех  этих  снимках  были  едва
различимы, однако в том, как он держал голову, явно  просматривалось,  что
он  не  потерпит  никаких  сумасбродных  выходок  с  чьей-либо  стороны  -
особенно, со стороны женщин.
     Адскопламенный Генри и "кухнелюбивая" Клариссима отлично сработались.
Как только Дорсблад переставал гарцевать по помосту, угрожающе  размахивая
гульфиком, выкрикивая предвыборные лозунги своей партии и обрушивая  поток
проклятий на головы соперников, на авансцену выходила  Клариссима  Странт.
Отвечая на его галантные поклоны низкими реверансами, она  всякий  раз  не
забывала разгладить руками  на  животе  клетчатый  красно-белый  передник,
который всегда и везде был на ней, и ненавязчиво  убеждала  слушателей,  в
том, какое это ни о с чем не сравнимое  удовольствие  -  быть  женщиной  в
окружении настоящих мужчин.
     Когда она клала материнскую ладонь  на  пуговичку  бейсбольного  кепи
младшего из сыновей и с любовью шептала:  "О,  нет,  я  не  выращу  своего
мальчика неженкой!", когда она отбрасывала  назад  голову  и  с  гордостью
заявляла: "За тот день, когда я перестираю одежду своих мужчин  и  приберу
дом,  я  получаю  удовольствия  больше,  чем  за  десять  лет   работы   в
законодательных или политических  организациях!",  когда  она  протягивала
округлые руки к слушателям и умоляла: "Пожалуйста, отдайте  за  меня  свой
голос!" Мне так хочется быть  последним  президентом-женщиной!",  -  какое
сердце избирателя могло устоять перед такими призывами?
     С каждым днем все больше мужчинистских гульфиков можно было насчитать
на тротуарах и подземных уличных переходах и - что не менее  примечательно
-  пышных  турнюров  и   клетчатых   передников,   ставших   обязательными
аксессуарами одежды вспомогательного женского корпуса движения.
     Несмотря на самые мрачные предчувствия, интеллектуальные  лидеры  США
ухватились   за   звездно-мамочкино   знамя   Борэкса   как   единственную
альтернативу тому, что они  считали  сексуальным  фашизмом.  В  народе  их
называли "суфражистскими яйцеглавами". К этому времени они  с  прискорбием
начали замечать, что именно эти выборы могут  стать  воплощением  извечной
американской мечты - мечты,  которая  казалась  всегда  только  мифом,  но
теперь этот миф впервые мог материализоваться в повседневной жизни.
     Ибо Борэкс добивался поста президента в образе  "послушного  сына"  и
размахивая фотографией своей матери по всем городам  и  весям  Соединенных
Штатов. А Клариссима Странт была самим "воплощением материнства" -  и  как
раз-то она и уговаривала избирателей поступиться им ради мужчинизма.

     Какого рода президентом  станет  миссис  Странт?  Каким  образом  эта
энергичная женщина,  не  привыкшая  однако  повышать  голос,  справится  с
Дорсбладом, когда они оба окажутся у кормила правления? Немало было таких,
которые высказывали предположение, что она просто проницательный  политик,
поставивший на  верную  лошадь.  Но  были  и  такие,  которые  высказывали
подозрения  на  предмет  некоего  далеко  не  платонического  союза  между
клетчатым передником и гульфиком в  крапинку,  основываясь  на  бесспорном
внешнем сходстве миссис Странт с печально  известной  Нетти-Энн  Дорсблад.
Сегодня ясно, что это не более, чем праздные мудрствования.
     Все, что теперь доподлинно об этом известно, сводится к тому, что  во
всех букмекерских конторах мужчинисты считались фаворитами при соотношении
ставок три против двух в  их  пользу.  Что  все  ведущие  иллюстрированные
еженедельники помешали на обложке огромный  гульфик  с  надписью  "Мужчина
года".  Что  к  Генри  Дорсбладу  уже  начали  неофициально  подкатываться
функционеры из ООН и главы дипломатических представительств.  Что  продажа
сигар,  котелков  и  шпаг  переживала  самый  настоящий  бум,  а  П.Эдуард
Поллиглоу умудрился даже прикупить небольшую европейскую  страну,  которую
после  выдворения  всех  ее  жителей  превратил  в  трассу  для  гольфа  с
восемнадцатью лунками.
     Конгрессмен  Борэкс,  предчувствуя  неизбежность  своего   поражения,
становился с каждым днем все более истеричным.  Куда  девалась  лучезарная
улыбка, куда исчез румянец с холеного, всегда идеально выбритого лица.  Он
начал выступать с различными беспочвенными обвинениями. Ему теперь повсюду
мерещились    коррупция,     злоупотребления     служебным     положением,
государственная    измена,    умышленные    убийства    при     отягчающих
обстоятельствах, вымогательство, разбой, практика продажи и  купли  высших
церковных  должностей  всех  конфессий,  подделка  денег   и   документов,
похищение   детей   и   взрослых,   взяточничество,   случаи    группового
изнасилования,  "промывка  мозгов",  массовый  эксгибиционизм  [вызывающее
обнажение половых органов в общественных местах,  сопровождаемое  зачастую
непристойными жестами], подстрекательства к лжесвидетельствам.
     И в один прекрасный вечер, во время теледебатов, он зашел слишком  уж
далеко.

     Шепард   Леонидас   Мибс   крайне   тяжело   переживал   смещение   с
неофициального поста лидера движения, но для человека с таким, как у него,
необузданным темпераментом  проявил  весьма  недюжинную  выдержку.  Однако
всему когда-то наступает конец. Ему надоело болтаться где-то на  задворках
избирательной кампании мужчинистов, надоело видеть свои фотографии  где-то
в самом низу первых полос газет, надоело быть всего лишь  подголоском  при
Адскопламенном Генри. Он так и пылал возмущением.
     Мибс предпринял попытку создать совершенно обособленную от остального
движения группу так называемых "анонимных мужчинистов". Члены этой  группы
должны были принять строжайший обет безбрачия и поклясться не иметь ничего
общего с женщинами за одним-единственным исключением:  им  разрешалось  не
отказываться, если того потребует  общественность,  от  роли  доноров  для
проведения  искусственного  осеменения,  однако  при   условии   полнейшей
анонимности. Беспрекословно подчиняясь Мибсу как своего рода гроссмейстеру
ордена, они должны были сосредоточить свои усилия на срыве проведения  Дня
материнства  в  масштабах  всей  страны,  закладывать  бомбы  с   часовыми
механизмами в  бюро  регистрации  брачных  лицензий,  совершать  внезапные
ночные налеты  на  такие  организации,  как  Ассоциация  преподавателей  и
родителей, категорически возражавшие против раздельного обучения  детей  и
юношества противоположного пола в школах и других учебных заведениях.
     Воплощение в жизнь подобной мечты  могло  самым  радикальным  образом
изменить будущее мужчинизма. К  несчастью,  один  из  приспешников  Мибса,
пользовавшийся полным его доверием,  выдал  замысел  патрона  Дорсбладу  в
обмен  на  предоставлении  монопольного  права  продажи  сигар   на   всех
общенациональных съездах. Из кабинета Ханка-Танка Мибс вышел  с  мертвенно
бледным лицом  с  состоявшейся  там  весьма  нелицеприятной  разборки.  По
инстанции  было  спущено  соответствующее   распоряжение,   и   "анонимный
мужчинизм" так и остался мертворожденным ребенком.
     Но сам Сибс, затаившись, продолжал ворчать. И во время  телевизионной
дискуссии, когда Борэкс даже вскочил с места в отчаянной попытке  что-либо
противопоставить убедительным доводам Клариссимы Странт, - Шепард  Мибс  в
конце концов вновь появился на передом рубеже.
     Видеозапись этой исторической  дискуссии  оказалась  уничтоженной  во
время беспорядков,  вспыхнувших  в  день  президентских  выборов,  которые
состоялись двумя неделями позже. Этот день, как  известно,  вошел  в  нашу
историю под полученным тогда же названием "безумный". Поэтому  сейчас,  по
прошествии стольких лет,  практически  невозможно  в  точности  воссоздать
истинный ответ Борэкса на обвинение миссис Странт в  том,  что  он  "всего
лишь орудие окопавшихся на Уолл-стрит женщин и феминистов  -  завсегдатаев
многочисленных гостиных на Парк-авеню".
     Все источники сходятся на том, что начал он с возгласа:
     - А ваших друзей, Клариссима Странт, ваших друзей - ведут за собой...
     Но что он сказал дальше?
     Сказал ли он, как утверждает Мибс, "...экс-банкрот, экс-заключенный и
экс-гетеросексуал"? [термин "гетеросексуал" достаточно двусмысленен сам по
себе,  так  как,  с  одной  стороны,   относится   к   лицам,   сексуально
ориентированным на представителей  противоположного  пола,  но,  с  другой
стороны, - в основном, когда речь идет о животных -  обозначает  появление
признаков, присущих другому полу]. Или он  сказал,  как  сам  Борэкс  всем
доказывал  чуть  ли  не   до   самой   своей   кончины:   "...экс-банкрот,
экс-заключенный и экс-гомо бестиал"? [перефразировка  латинского  видового
обозначения человека "Гомо Сапиенс" - "Человек  разумный",  -  допускающая
двойное толкование, так как все выражение в целом  может  означать  просто
"человек дикий или  несдержанный",  а  может  принимать  и  гораздо  более
оскорбительный оттенок - "человек скотский" или "скотоложец"]. Но каким бы
ни был истинный смысл высказывания Борэкса, первое определение, бесспорно,
относилось к П.Эдуарду Поллиглоу,  а  второе  -  к  Генри  Дорсбладу.  Что
фактически не оставляло никаких сомнений  в  отношении  того,  что  третье
обвинение было брошено по адресу Шепарда Л.Мибса.

     Первые полосы всех - от одного океана до другого - американских газет
тут же украсил один и тот же заголовок:

            МИБС СМЕРТЕЛЬНО ОСКОРБЛЕН И ВЫЗЫВАЕТ БОРЭКСА НА ДУЭЛЬ.

     После чего Америка настолько была ошеломлена дерзостью Мибса, что  на
три-четыре дня примолкла и затаила дыхание.
     Затем появились новые сенсационные сообщения:

                      ДОРСБЛАД НЕДОВОЛЕН И УГОВАРИВАЕТ
                          МИБСА ВЗЯТЬ НАЗАД ВЫЗОВ

     И тут же:

                      СТАРИНА ПЭП УМОЛЯЕТ СТАРИНУ ШЕПА:
                           "НЕ МАРАЙ ОБ НЕГО РУКИ".
     Далее следовало:

                  МИБС НЕУМОЛИМ И ЖАЖДЕТ СМЕРТИ ОБИДЧИКА.
     А также:

                        КЛАРИССИМА СТРАНТ ГОВОРИТ:
                         "ЭТО СУГУБО МУЖСКОЕ ДЕЛО".

     Тем временем другая сторона все не  решалась  высказаться  достаточно
определенно  по  сути  конфликта  и  предприняла  попытку  повернуть  дело
следующим образом:

                   БОРЭКС ИСКЛЮЧАЕТ ВОЗМОЖНОСТЬ ДУЭЛИ -
                       ВОТ ЧТО ОН ПООБЕЩАЛ МАТЕРИ.

     Это выставило его не в самом лучшем свете  в  глазах  общественности,
для которой дуэли уже успели стать одним из неотъемлемых элементов  нового
жизненного уклада. Пришлось несколько видоизменить подход:

                       ЗАКОННИКИ ВОПЯТ В ОДИН ГОЛОС:
          "КАНДИДАТ В ПРЕЗИДЕНТЫ НЕ ИМЕЕТ ПРАВА НАРУШАТЬ ЗАКОН!"

     Поскольку и это никоим  образом  не  повлияло  на  ситуацию,  Борэксу
пришлось предпринять следующий шаг:

                    КОНГРЕССМЕН СОГЛАСЕН ИЗВИНИТЬСЯ:
                "ХОТЬ Я И НИЧЕГО ОСОБЕННОГО НЕ СКАЗАЛ,
                       БЕРУ СВОИ СЛОВА НАЗАД".

     Но его оппонент был неумолим:

                       ШЕП КРИЧИТ: "СТЫД И СРАМ!
                   БОРЭКС ДОЛЖЕН СРАЗИТЬСЯ СО МНОЙ -
                   ИЛИ НОСИТЬ НА СЕБЕ КЛЕЙМО ТРУСА!"

     Кандидат в президенты и  его  советники,  осознав  всю  безвыходность
положения, наконец сдались:

              ДУЭЛЬ МИБС - БОРЭКС СОСТОИТСЯ В ПОНЕДЕЛЬНИК.
                   АРБИТР - ЧЕМПИОН В ТЯЖЕЛОМ ВЕСЕ.

     "Молитесь за меня, - упрашивает Борэкс мать,  -  за  своего  дорогого
мальчика, живого или мертвого".

     Лауреат Нобелевской премии изъявляет согласие присутствовать на месте
проведения дуэли в качестве дежурного хирурга.

     Борэкс и дюжина его советников, не выпуская из зубов сигар, заперлись
в одном из гостиничных номеров, чтобы обсудить  создавшееся  положение  со
всевозможных точек зрения. К  этому  времени  его  команда  курила  сигары
только в обстановке строжайшей секретности. На  людях  они  сосали  мятные
леденцы.
     Им была предоставлена возможность самим выбрать род оружия, но  каким
же тяжелым оказался этот выбор! От дуэли по-чикагски отказались  сразу  же
как  от  чего-то  совсем  уж  недостойного  и  способного  лишь  запятнать
президентский имидж.  Помощник  руководителя  административной  группы  по
обеспечению  предвыборной  кампании  Борэкса  -  хитроумнейший  чернокожий
еврей, - выходец из испаноговорящего района Лос-Анджелеса предложил  такую
форму поединка, которая давала возможность использовать немалый спортивный
опыт  кандидата  в  президенты,  в  свое  время  слывшего  очень  неплохим
атакующим  защитником  футбольной  команды  колледжа  [имеется   в   виду,
естественно, американский футбол]. Он  предложил  выкопать  два  окопа  на
расстоянии в двадцать пять метров  друг  от  друга  и  свести  поединок  к
перепасовке  его  участниками  ручных  гранат  до  тех  пор,  пока  ущерб,
причиненный  взрывами  их  одному  из  противников,  не   удовлетворит   в
достаточной мере другого.
     Однако каждый из находившихся в  этом  гостиничном  номере  прекрасно
понимал,  что  уже  включены   на   полную   мощность   юпитеры   Истории,
высвечивающие любое решение, а История капризная  особа,  и  по  вкусу  ей
только два альтернативных блюда: шпаги или пистолеты. А трагедия  ситуации
заключалась в том, что Борэкс ничего не смыслил в искусстве владения любым
из этих двух видов оружия в то время как его противник  не  раз  выигрывал
турниры и по фехтованию, и  по  стрельбе.  В  конце  концов  были  выбраны
пистолеты - решающим фактором, определившим выбор в их  пользу,  оказалась
гораздо меньшая вероятность  фатального  исхода  поединка  из-за  немалого
расстояния между противниками  и  влияния  погодных  условий  на  меткость
стрельбы.
     Итак, пистолеты. Только  по  одному  выстрелу  все  с  той  же  целью
понижения вероятности фатального исхода. Но вот где провести дуэль?
     Мибс настаивал на Плато Уихокэн в Нью-Джерси в связи с  историческими
ассоциациями, которые вызывала эта местность. Как  он  подчеркивал,  вдоль
вошедших в историю частоколов не трудно  возвести  трибуны,  за  места  на
которых можно заломить достаточно  высокую  цену.  Полученные  от  продажи
входных билетов средства за вычетом расходов на рекламу и  организационных
расходов  могут  быть  использованы  обеими  соперничающими  партиями  для
покрытия издержек, связанных с проведением избирательной кампании.
     Подобные соображения вызвали немалый интерес  у  советников  Борэкса.
Однако  отрицательные  эмоции,   вызванные   теми   самыми   историческими
ассоциациями, значительно перевешивала  чисто  меркантильные  соображения.
Ведь именно в Уихокэне так неожиданно оборвалась карьера подававшего такие
огромные надежды Александра Гамильтона. Советников кандидата в  президенты
куда более устроило бы какое-нибудь уединенное место,  освященное  победой
еще  необстрелянной  и  наспех  собранной  армии  Джорджа   Вашингтона   -
исторические ассоциации, связанные с подобным местом,  служили  бы  добрым
предзнаменованием удачного для них исхода поединка. Решить данную проблему
окончательно было поручено казначею партии, в частной жизни  занимавшемуся
продажей недвижимости в Новой Англии.
     Теперь оставалось только выработать стратегию.
     Всю ночь напролет они проспорили, обсудив  великое  множество  всяких
тактических   уловок,   начиная   с   взяток   или   шантажа   официальных
распорядителей дуэли и кончая предложением Борэксу выстрелить  первому  за
мгновенье до того, как будет  подан  соответствующий  сигнал  -  этическая
сторона этого поступка,  не  преминули  подчеркнуть  советники,  останется
практически без внимания, захлестнутая  последующим  потоком  обвинений  и
контробвинений в прессе. Разошлись, ни в чем не придя  к  согласию,  кроме
того,  что  Борэксу  следует  усиленно  попрактиковаться  в  стрельбе  под
руководством чемпиона Соединенных Штатов в оставшиеся до дуэли два  дня  и
приложить максимум усилий, чтобы добиться хоть  какого-нибудь  приемлемого
уровня меткости.
     К утру дуэли молодой  претендент  на  пост  президента  совсем  поник
духом. В тире для стрельбы из пистолета он провел почти беспрерывно  сорок
восемь часов, жаловался на острую боль в ушах и с горечью объявил, что для
того, чтобы заметить насколько повысилась меткость его стрельбы, требуется
достаточно мощный микроскоп. Время,  понадобившееся  на  дорогу,  к  месту
дуэли, пока его выряженные в соответствии с этикетом  секунданты  все  еще
ожесточенно спорили, обсуждая те или иные уловки, он провел, сидя с  уныло
понурой головой, не разу не открыв рта.
     Он был в состоянии самой настоящей  паники.  Только  этим  мы  теперь
можем объяснить его решение совершить такой  стратегический  ход,  который
поначалу встретил решительный  отпор  у  всего  состава  его  окружения  -
явление  совершенно  беспрецедентное,  не  вписывавшееся   в   стандартную
политическую практику.
     Борэкс не был ученым-историком, но историю своей страны знал довольно
неплохо. В свое время он даже написал ряд статей для одной  из  флоридских
газет под общим заглавием "Когда Орел кричал", разбирая такие судьбоносные
мгновенья  американской  истории  как  отказ   Роберта   Э.Ли   возглавить
федеральные вооруженные силы или  отмену  свободного  хождения  серебряных
денег и либерализацию цен при президенте Уильяме  Мак-Кинли.  Пока  черный
лимузин мчался на полной скорости к слишком уж отдаленному полю брани,  он
еще раз быстро перелистал в уме краткий справочник политической мудрости и
патриотической деятельности  в  поисках  ответа  на  возникшую  перед  ним
проблему. И в конце концов нашел его в биографии Эндрю Джексона.

     За много лет  до  того,  как  седьмой  президент  Соединенных  Штатов
заступил на высший государственный пост, ему довелось побывать в ситуации,
аналогичной той, в которой оказался сейчас Элвис П.Борэкс. Поставленный  в
результате интриг своих недругов перед  необходимостью  драться  на  дуэли
точно с таким же противником, с  каким  предстояло  сразиться  Борэксу,  и
понимая крайне возбужденное состояние, в котором  тот  находится,  Джексон
решил предоставить противнику  возможность  выстрелить  первым.  Когда  ко
всеобщему удивлению тот промахнулся и настала очередь  стрелять  Джексону,
будущий президент США всласть распорядился  тем  неограниченным  временем,
которым  теперь  располагал.  Он   спокойно   навел   свой   пистолет   на
побледневшего  и  взмокшего  от  страха  соперника  и  целился  с   особой
тщательностью добрых секунд  двадцать-тридцать.  Затем  выстрелил  и  убил
противника.
     Вот он, выигрышный лотерейный билет, решил Борэкс. Как и Джексон,  он
позволит Мибсу выстрелить первым. А затем, подобно Джексону, неторопливо и
безжалостно...
     К несчастью как для  истории,  так  и  для  Борэкса,  первый  выстрел
оказался единственным, произведенным на этой дуэли. Мибс  не  промахнулся,
хотя и жаловался впоследствии - со свойственной ему взыскательностью  даже
по отношению к самому себе,  -  что  несовершенство  системы  прицеливания
допотопного дуэльного пистолета как раз-то и стало  той  причиной,  почему
посланная из него пуля отклонилась вниз от точки  прицеливания  на  добрых
пять дюймов.
     Пуля прошила правую щеку конгрессмена, который, оказавшись не в силах
смотреть смерти прямо в глаза, непроизвольно повернул голову в сторону,  и
вышла через левую. А затем вонзилась в ствол клена в пяти метрах за спиной
у Борэкса, откуда впоследствии была извлечена  и  выставлена  на  всеобщее
обозрение в Смитсонианском  институте.  Дерево,  вошедшее  в  историю  под
названием "дуэльного  клена",  еще  в  течение  многих  лет  было  главной
достопримечательностью края, который стал  излюбленным  местом  проведения
пикников и покрылся густой сетью мотелей. Однако уже в первом  десятилетии
следующего века этот клен был с корнем извлечен  из  земли  при  прокладке
скоростной автотрассы, соединявшей  Скенектади,  штат  Нью-Йорк,  с  новым
международным  аэропортом  в  Бангоре,  штат   Вермонт.   Пересаженное   с
грандиозной помпой в землю Вашингтона,  федеральный  округ  Колумбия,  оно
всего лишь через несколько пролетевших  как  один  миг  месяцев  приказало
долго жить, не выдержав субтропического зноя столицы.
     Раненого Борэкса  тут  же  отнесли  в  полевой  армейский  госпиталь,
развернутый поблизости на случай именно такой необходимости. Пока над  ним
хлопотали  врачи,  главный  распорядитель   его   предвыборной   кампании,
политический  деятель,  широко  прославившийся  своей  невозмутимостью   и
проницательностью  в  самых  стрессовых  ситуациях,  вышел  из  палатки  и
приказал выставить вооруженных часовых перед входом в нее.
     Поскольку бюллетени о состоянии Борэкса,  публиковавшиеся  в  течение
нескольких следующих дней, заверяли в том, что нет  особых  оснований  для
беспокойства за жизнь и здоровье Борэкса,  но  страдали  обилием  туманных
фраз и недомолвок, народ не знал, что и думать. Было ясно  только  одно  -
жить Борэкс будет.
     Циркулировало  великое  множество  самых  различных  слухов,  тут  же
подвергавшихся тщательному анализу виднейшими  обозревателями  Вашингтона,
Голливуда и Бродвея. В самом ли деле Мибс применил пулю "дум-дум"? Был  ли
кончик ее отравлен очень редким южноамериканским ядом? На самом деле  мать
кандидата в президенты  совершила  такое  далекое  путешествие  из  своего
уютного домика в Окербочер Свэмпе, штат Флорида, аж до самого Нью-Йорка  и
с поистине  тигриной  яростью  набросилась  на  Старину  Шепа  в  редакции
"Волосатый Груди", исцарапав ему лицо ногтями и едва не выколов  глаза,  а
потом еще и искусав  и  искромсав  щеки  и  шею  металлическими  вставными
челюстями? Действительно ли  имела  место  тайная  церемония,  на  которой
десять региональных лидеров мужчинизма обступили со всех сторон Шепарда Л.
Мибса и стали свидетелями того, как Генри Дорсблад сломал шпагу  и  сигару
Мибса о свое колено, резким ударом ладони сплюснул в лепешку котелок Мибса
и торжественно оторвал гульфик от его брюк?
     Всем было хорошо известно, что тело молодого конгрессмена было  столь
тщательно обмерено  и  сфотографировано  перед  дуэлью,  что  изготовление
протезов вместо выбитых пулей трех или  четырех  коренных  зубов  было,  в
общем-то, плевым делом. Но возможно ли  протезирование  языка?  И  вообще,
удастся ли с  помощью  пластической  операции  восстановить  такие  пухлые
юношеские щеки и такую лучезарную улыбку?

     По давно уже установившейся традиции последняя  теледискуссия  должна
была состояться вечером перед днем выборов.  Миссис  Странт  как  истинная
леди  предложила  отменить   ее.   Штаб-квартира   Борэкса   отвергла   ее
предложение: традицию нельзя нарушать ни в коем случае. Матч состоится при
любой погоде.
     В  этот  вечер  светились  экраны  абсолютно  всех   телевизоров   на
территории Соединенных Штатов, включая  даже  ставшие  музейной  редкостью
черно-белые. С кроватей подняли детей, медперсонал больниц  освободили  от
ежевечерних обходов, даже поснимали часовых с отдаленных  постов,  где  не
было телевизоров.
     Первой  выступила  Клариссима  Странт.  Она  коротко  изложила   свои
предвыборные тезисы в  дружественной  манере,  то  и  дело  обворожительно
улыбаясь, и представила на суд зрителей идеалы мужчинизма  в  простой,  но
изготовленной с особой любовью упаковке, словно рождественский подарок для
членов своей семьи.
     Затем камера развернулась к конгрессмену Борэксу. Он не  произнес  ни
слова  и  только,  с  грустью  взирая  на   телезрителей   выразительными,
подернутыми влагой глазами, показал на круглую рану диаметров  в  полдюйма
на правой щеке. Затем медленно повернулся к  объективу  телекамеры  другою
щекой. На ней тоже была рана. Сокрушенно покачав  головой,  он  поднял  со
стола большую фотографию своей  матери  в  искусно  отделанной  серебряной
рамке. Из глаза его  при  этом  выкатилась  чудовищных  размеров  слеза  и
расплескалась по фотографии.
     Этого оказалось вполне достаточно.
     Не нужно было быть профессиональным  политиком  или  специалистом  по
изучению общественного мнения, чтобы  предсказать  исход  выборов.  Миссис
Странт еще задолго до вечера поздравила в день выборов своего соперника  с
заслуженной победой. В каждом штате мужчинизм  и  его  последователи  были
буквально сметены взрывом всенародного волеизъявления. На  улицах  повсюду
валялись груды выброшенных на свалку мужских котелков и женских  турнюров.
Закурить где-нибудь сигару было равносильно самоубийству.
     Подобно Аарону Барру, Шепард Л.Мибс сбежал в Англию, где  опубликовал
мемуары, женился на дочери одного из графов и прижил с нею пятерых  детей.
Старший  из  его  сыновей,  биолог,  стал  даже  довольно   известен   как
изобретатель  лекарства,  предотвращающего   судороги   икроножной   мышцы
спортсменов -  того  самого  заболевания,  что  некогда  угрожало  гибелью
французской  промышленности,  поставлявшей  гурманам  всего  земного  шара
мороженые лягушачьи лапки.
     Поллиглоу тщательно избегал  любых  контактов  с  общественностью  до
самой своей смерти. Он был  похоронен,  в  соответствии  с  завещанием,  в
огромном гульфике. Похороны его послужили поводом для появления во  многих
газетах пространных и  богато  иллюстрированных  статей  о  возникновении,
расцвете и падении движения, которое он основал.
     А Генри Дорсблад исчез еще до того, как сметающая все на  своем  пути
лавина разъяренных  женщин  учинила  погром  штаб-квартиры  мужчинистского
движения. Его тело не было найдено среди обломков мебели,  что  дало  пищу
для возникновения множества легенд. Кое-кто утверждал, что он был  заколот
остриями бесчисленного количества зонтиков, к которым прибегли в  качестве
орудия своего гнева взбешенные американские  поборницы  святости  брака  и
материнства.  Другие  говорили,  что  он  спасся  бегством,   переодевшись
уборщицей, и когда-нибудь еще вернется, чтобы вновь повести за собой толпы
воспрянувших духом почитателей котелка и сигары.
     Элвис П.Борэкс, как известно любому школьнику, отсидел в  Белом  Доме
два срока и был самым молчаливым президентом  после  Келвина  Кулиджа.  По
окончании исполнения обязанностей президента он бросил политику и  занялся
оптовой продажей цветов в Майами.

     Вот так оно и получилось, что мужчинизма как будто вовсе никогда и не
существовало. Если сбросить со счета компании подвыпивших мужчин,  которые
к концу пирушек с ностальгической грустью запевают порой старинные песни и
обмениваются друг с другом лозунгами в духе былых героических  времен,  то
можно сказать, что в настоящее время осталось  ничтожно  мало  следов  той
потрясающей воображение  судороги,  которою  когда-то  свело  общественный
организм.
     Одним из таких следов является гульфик.
     Гульфик, несмотря ни на что, все-таки выжил  как  часть  современного
мужского наряда.  При  движении  он  ритмически  раскачивается,  напоминая
многим женщинам строгий указующий перст,  предупреждающий  их  о  том,  до
какой последней черты можно отталкивать от себя мужчин  -  и  ни  на  йоту
дальше! А для мужчин гульфик и сейчас все еще остается  знаменем,  правда,
знаменем, скорее всего, перемирия, но тем не  менее  развевающимся  в  той
войне, которая продолжается и сейчас и будет продолжаться во веки веков.

                               Уильям ТЕНН

                              ЛЮДИ В СТЕНАХ

                                    1

     Человечество состояло из ста двадцати восьми человек.
     Такая огромная  толпа  народа  давным-давно  заполнила  более  дюжины
убежищ.  Отряды  Общества  мужчин  занимали  четыре   самых   внешних   из
взаимосвязанных  коридоров  и  патрулировали  их  всеми  своими  силами  -
двадцать три  молодых  взрослых  мужчины  в  расцвете  мужества  и  боевой
готовности. Они размещались здесь, готовые встретить лицом  к  лицу  любую
опасность, угрожающую Человечеству, и принять на себя  первый  удар,  они,
капитаны их отрядов и  недавно  принятые  в  общество  юноши,  которые  им
служили.
     Эрик Единственный был одним из вновь принятых  в  эти  могучие  ряды.
Сегодня он еще был учеником воинов, слугой у испытанных, проверенных в бою
мужчин. Но завтра, завтра...
     Завтра  -  день  его  рождения.  Завтра   его   пошлют   красть   для
Человечества. Когда он вернется - а не вернуться он не  боялся:  Эрик  был
быстрым,  Эрик  был  умным,  он  вернется,  -  прочь   полетит   свободная
набедренная повязка, которую носили мальчики. Ее заменят тесно прилегающие
набедренные ремни гордого воина, члена общества Мужчин.
     Он сможет свободно повышать голос и высказывать свое мнение в Советах
Человечества. Он сможет смотреть на женщин когда и сколько  ему  захочется
даже приближаться к ним...
     Он обнаружил, что бредет к  концу  убежища  своего  отряда,  все  еще
сжимая в  руках  копье,  которое  затачивал  для  своего  дяди.  Там,  где
начиналось убежище Общества женщин, готовили еду, украденную  из  кладовых
Чудовищ в тот день. Каждое заклинание необходимо было  произнести  должным
образом, каждое слово должно быть выговорено  абсолютно  правильно,  иначе
пища может оказаться несъедобной,  и  даже  опасной.  Как  все-таки  везет
Человечеству: у него есть много легко  доступной  еды  и  женщины,  хорошо
знающие таинство приготовления ее для человеческого потребления.
     Женщины - это такие замечательные существа!
     Сара  Целительница   Людей,   например,   всегда   умеющая   каким-то
невероятным  образом  определить  какая  еда  годится,  а  какая  нет;  ее
единственная одежда облако волос, которое то открывает,  то  закрывает  ее
бедра и груди, самые крупные во всем Человечестве. Вот женщина  для  тебя!
Более пяти пометов, два из них самые большие...
     Эрик наблюдал, как она водит по кругу  желтым  куском  съестного  под
слабым светом свисающей с потолка лампы, ища в поисках чего-то  известного
только ей одной и узнавая  это  что-то,  обнаружив  его  только  ей  одной
известным образом. Имея такую подругу мужчина мог ходить задрав нос.
     Но она была женой вождя отряда и совсем не для него. Хотя ее  дочери,
Сельме Мягкокожей, вероятно, польстило бы его внимание. Она все еще носила
волосы забранные в тяжелый пучок, пройдет еще по крайней мере год,  прежде
чем Женское Общество станет считать ее вновь  посвященной  и  позволит  ей
прикрыть ими свою наготу. Нет, она  слишком  молода  и  незначительна  для
мужчины, стоящего на пороге принятия в ряды воинов.
     Еще одна девушка привлекла его внимание.  Она  наблюдала  за  ним  на
протяжении некоторого времени, пряча улыбку под ресницами и в уголках рта.
Гарриет Рассказчица Истории,  старшая  дочь  Риты  Хранительницы  Записей,
когда-нибудь дочь сменит свою мать. Она была  милой  стройной  девушкой  с
полностью распущенными волосами, знаком признания ее  женской  зрелости  и
профессионального статуса.
     Эрик и раньше ловил ее едва заметные брошенные украдкой в его сторону
взгляды, особенно  в  последние  несколько  недель,  по  мере  приближения
времени его кражи. Он знал, что если ему повезет, - а ему должно повезти -
не сметь думать ни о чем, кроме успеха! -  она  с  благосклонностью  будет
ожидать от него заигрываний. Правда, Гарриет была рыжей, и  следовательно,
согласно поверью Человечества, невезучей. Вероятно, ей было нелегко  найти
себе пару. Но его собственная мать тоже была рыжей.
     Да, мать Эрика действительно была ужасно невезучей.
     Даже отец заразился ее  кошмарным  невезением.  И  все  же,  Гарриет.
Рассказчица Истории была важным лицом в племени  для  своего  возраста.  К
тому же хорошенькая. И,  главное,  она  не  отворачивалась  от  него.  Она
улыбалась ему, теперь уже открыто. Он улыбался ей в ответ.
     - Посмотрите на Эрика, - услышал он чей-то голос за спиной. - Он  уже
ищет себе подругу. Эй, Эрик, ты еще не надел ремни. Сначала надо  украсть.
А спариваться потом.
     Эрик резко повернулся, остатки мечтаний все еще дрожали на его губах.
     Группа  молодых  людей  стояла  возле   стены   его   убежища.   Смех
перекатывался от одного  к  другому.  Они  все  были  взрослыми,  все  уже
совершили свои кражи. Социально они  превосходили  его.  Его  единственным
выходом было хладнокровное достоинство.
     - Я знаю это, - начал он. - Не может быть и речи о спаривании до...
     - ...До никогда, для некоторых, - перебил его один из молодых  людей.
Он небрежно и гордо бряцнул копьем, которое сжимал в руке.  -  После  того
как ты совершишь кражу, ты должен будешь еще убедить женщину в том, что ты
мужчина. И некоторым мужчинам  приходится  убеждать  очень  долго.  Ужасно
долго, Эрик Ноль.
     Шар смеха еще более сильного чем раньше, вновь покатился к нему. Эрик
Единственный почувствовал, как его лицо становится ярко-красным. Как смеют
они напоминать ему о его рождении? В этот самый великий из всех  дней?  Он
здесь, чтобы приготовиться к Краже для Человечества...
     Эрик бросил точильный камень в  сумку  и  провел  рукой  по  дядиному
копью.
     - По крайней мере, - выговорил он медленно и четко, моя женщина будет
пребывать в уверенности,  Рой  Бегун.  Она  не  будет  вечно  открыта  для
предложений всех остальных мужчин племени.
     - Ах, ты паршивый одиночка! -  завопил  Рой  Бегун  и,  выпрыгнув  из
толпы, сгруппировался, сжал копье в руке.  -  Ты  хочешь  заиметь  дыру  в
животе. Моя женщина имела от меня два помета, два больших помета. А что бы
дал ей ты, грязный одиночка?
     - У нее было два помета, но не от тебя, - бросил  Эрик  Единственный,
выставив копье перед собой. - Если отец - ты, то в таком  случае,  светлые
волосы вождя заразны - как свинка.
     Рой заревел и нанес удар копьем. Эрик парировал его и ударил  в  свою
очередь. Его копье не попало в цель, так как противник успел  отскочить  в
сторону. Они ходили  кругами  друг  вокруг  друга,  извергая  проклятия  и
оскорбления, не сводя глаз с наконечников копий.  Остальные  молодые  люди
отошли в глубь убежища, чтобы освободить им место.
     Властная рука неожиданно схватила Эрика сзади за талию  и  подняла  в
воздух. Затем последовал сильный удар ногой, такой сильный, что он сделал,
спотыкаясь, полдюжины шагов и упал. В следующее мгновение вскочив на ноги,
все еще сжимая копье, он резко  повернулся,  готовый  к  схватке  с  новым
противником. Он настолько обезумел, в тот момент,  что  мог  сразиться  со
всем Человечеством...
     ...Но не  с  Томасом  Уничтожителем  Ловушек.  Нет,  он  обезумел  не
настолько.
     Вся его  агрессивность,  исчезла,  когда  он  узнал  капитана  своего
отряда. Он не мог драться с  Томасом.  Своим  дядей.  Величайшим  из  всех
людей. Он виновато направился к нише в Стене, где хранилось оружие отряда,
и поставил копье своего дяди на положенное ему место.
     - Что, черт побери, на тебя нашло, Рой? - послышался голос Томаса  за
его спиной, - дерешься на дуэли с вновь  посвящаемым?  Где  твой  отрядный
дух? Нам только этого сейчас не хватает, чтобы  вместо  шести  полноценных
воинов нас осталось пять. Прибереги свое копье для Чужаков  или,  если  ты
настолько смел, - для Чудовищ. Но не ищи для своего копья, ищи  в  убежище
отряда, если ты не потерял разум.
     - Я не дрался на дуэли, - пробормотал Рой, убирая свое копье. -  Этот
ребенок слишком много себе позволил. Я наказывал его.
     - Так ты наказываешь ударами копья? Между прочим, это  мой  отряд,  и
здесь наказываю я. А теперь выходите отсюда, все. Готовьтесь к  совету.  Я
сам займусь этим мальчишкой.
     Они послушно вышли, не оглядываясь назад. Отряд Уничтожителя  Ловушек
славился своей дисциплиной по всей  длине  и  ширине  Человечества.  Какая
честь быть его членом! Но когда тебя  называют  мальчишкой  перед  членами
отряда... Мальчишка, когда он уже  совсем  взрослый  и  готов  отправиться
красть!
     Хотя, если хорошенько подумать, лучше если тебя называют  мальчишкой,
чем  одиночкой.  Мальчик  со  временем  становится  мужчиной,  а  одиночка
остается одиночкой навсегда. Он оставил эту проблему своему дяде,  который
стоял возле ниши, осматривая копья отряда.
     - Разве не может быть, я имею в виду, может ли быть так, что у  моего
отца были дети от другой женщины? Ты говорил мне,  что  он  был  одним  из
лучших воров, которые мы когда-либо имели.
     Капитан отряда повернулся и внимательно посмотрел на племянника. Руки
его были сложены на груди и раздувшиеся  бицепсы  производили  впечатление
величия и силы. Они блестели при свете крошечного фонарика, привязанного к
его лбу, фонарик, который могли носить  только  полноценные  воины.  Через
некоторое время старший мужчина покачал головой и очень мягко сказал:
     - Эрик, Эрик, забудь об этом, мальчик. Он был всем  тем,  что  о  нем
говорят и даже больше. Твой отец был знаменит. Эрик Опустошитель Кладовых,
мы его звали. Эрик Смеющийся над замками, Эрик Неукротимый Вор. Он  научил
меня всему, что я знаю. Но он был женат всего лишь раз и если какая-нибудь
другая женщина  когда-нибудь  и  заигрывала  с  ним,  то  она  была  очень
осторожной и никто об этом не узнал. А теперь зачехли эти копья.  Они  все
покрылись влагой. Древки вместе, вот так остриями вверх и подравняй.
     Эрик расставил кучу оружия как полагалось. Это было его обязанностью.
Он снова повернулся к своему  дяде,  который  теперь  осматривал  мешки  и
фляги, которые они возьмут с собой в экспедицию.
     - Предположим, что существовала другая женщина. Мой  отец  мог  иметь
два, три, даже четыре, помета от разных женщин.  К  тому  же  супербольшие
пометы. Если бы мы смогли доказать что-то такое, меня больше  не  называли
бы одиночкой. Я не был бы Эриком Единственным.
     Уничтожитель ловушек вздохнул и на некоторое время  задумался.  Затем
он вытащил из петли за спиной копье и взял Эрика за руку. Дядя  вел  юношу
вдоль убежища, пока они не очутились в самом его  центре.  Он  внимательно
посмотрел на видневшиеся в обоих концах входы, желая  убедиться,  что  они
совершенно одни, прежде чем необычно тихим сдерживаемым голосом.
     - Мы никогда не сможем доказать ничего подобного. Если ты  не  хочешь
быть Эриком Единственным, если ты хочешь стать Эриком  чем-то  там,  тогда
все зависит от тебя. Ты должен совершило хорошую кражу. Именно об этом  ты
и должен теперь все время думать - о своей краже. Эрик, какую категорию ты
собираешься объявить?
     Юноша не особенно над этим задумывался.
     - Думаю, как обычно. Ту, которая  выбирается  для  большинства  вновь
посвящаемых. Первую.
     Старший мужчина сжал губы с выражением неудовлетворенности.
     - Первая категория. Еда. Ну что же...
     Эрик почувствовал, что он все понял.
     -  Ты  хочешь  сказать,  что  такой  как  я,  единственный,  которому
действительно приходится создавать себе имя, должен объявить как настоящий
воин? Мне  следует  сказать,  что  я  совершу  кражу  второй  категории  -
предметы, полезные для человечества? Мой отец поступил бы таким образом?
     - Знаешь, что сделал бы твой отец?
     - Нет. Что?
     - Он выбрал третью категорию. Именно это объявлял бы сейчас и я, если
бы проходил церемонию посвящения, и я хочу, чтобы именно это объявил ты.
     - Третью категорию? Сувениры Чудовищ?  Но  никто  не  выбирал  третью
категорию, не знаю даже с каких пор. Почему это должен сделать я?
     - Потому что это нечто большее, чем просто церемония посвящения.  Это
могло бы стать началом новой жизни для всех нас.
     Эрик нахмурился. Что может быть больше, чем  церемония  посвящения  и
признание его полноправным мужчиной?
     -  Сейчас  в  Человечестве  кое-что  происходит,  -  продолжал  Томас
Уничтожитель Ловушек странным напряженным голосом. - Большие  дела.  И  ты
станешь их участником. Это твоя  кража,  если  ты  совершишь  ее  так  как
положено, если ты сделаешь  то,  что  я  тебе  сказал,  наверняка,  сорвет
покрывало с замыслов вождя.
     -  Вождя?  -  Эрик  почувствовал  замешательство,   словно   шел   по
незнакомому убежищу без фонарика. - Что общего между вождем и моей кражей?
     Его дядя снова осмотрел оба выхода из коридора.
     - Эрик, что является самым важным, из  того  что  можем  мы,  ты  или
кто-нибудь еще сделать? Для чего мы живем? Для чего мы здесь?
     - Ну это легко, - хмыкнул Эрик. - Это самый  легкий  из  существующих
вопросов. Любой ребенок может на него ответить:
     "Наноси ответные удары Чудовищам, - процитировал он. - Прогони  их  с
планеты, если можешь. Отвоюй  Землю  для  Человечества,  если  можешь.  Но
главное: наноси ответные удары Чудовищам. Заставь их страдать так, как они
заставили страдать нас. Заставь их помнить, что мы все еще здесь,  что  мы
все еще боремся. Наноси ответные удары Чудовищам".
     - Наноси ответные удары Чудовищам. Правильно. Ну и как мы это делаем?
     Эрик Единственный удивленно посмотрел на своего дядю.  Этого  вопроса
не было в наставлениях. Должно быть, он что-то не так услышал. Его дядя не
мог ошибиться в таком ритуале.
     - Мы сделаем это, - продолжал  он,  давая  второй  ответ,  голос  его
зазвучал нараспев, как во время уроков в детские годы, - сохранив науку  и
технологию наших праотцов. Когда-то Человек был  властелином  всего  мира;
его наука и технология давали ему превосходство. Наука и технология -  вот
то, что нам необходимо, чтобы наносить ответные удары Чудовищам.
     - Ну а теперь, Эрик, - мягко спросил его дядя.  -  Пожалуйста,  скажи
мне, что, черт возьми, такое технология?
     Это было уже совсем далеко. Они отклонились  от  нормального  порядка
наставлений на целый коридор.
     -  Технология  -  это...  технология  -  это...  -  он  споткнулся  о
незнакомую словесную преграду. -  Ну,  это  то,  что  знали  наши  предки.
Технология - это то, что необходимо, чтобы  делать  водородные  бомбы  или
вести экономическую войну или изготовлять управляемые ракеты  -  в  общем,
для того, чтобы получить то мощное оружие, которым обладали наши предки.
     - Принесло ли это оружие им какую-нибудь пользу? Я  имею  в  виду,  в
борьбе с Чудовищами. Они остановили Чудовищ?
     Мгновение Эрик имел совершенно ошарашенный вид, затем  повеселел.  О!
Теперь он знал дорогу. Он знал, как вернуться назад к наставлениям:
     - Внезапность атаки...
     - Прекрати это! - приказал ему дядя. - Не рассказывай мне эту чепуху!
Внезапность атаки, вероломство Чудовищ - как ты  думаешь,  это  похоже  на
объяснение?  Только  честно?   Если   твои   предки   действительно   были
властелинами мира и имели такое мощное оружие, могли бы Чудовища  победить
их? Я водил свой отряд в десятки походов, и я знаю цену неожиданной атаки,
но  поверь  мне  она  хороша  только  для  быстрого  удара  и   поспешного
отступления если ты сталкиваешься с превосходящими тебя силами. Ты  можешь
сбить кого-то с ног, если он этого не ожидает. Но  если  он  действительно
сильнее, чем ты, он не останется внизу. Так ведь?
     - Я... Я не знаю. Откуда мне знать.
     - А я знаю. Я знаю по опыту многочисленных схваток.  Нужно  запомнить
следующее: когда наших предков сбили с ног, они так и  не  поднялись.  Это
значит, что их  наука  и  технология  имели  не  такое  уж  первостепенное
значение. А это значит... - при этих словах он повернул голову и посмотрел
прямо в глаза Эрику, - это значит, что наука и  технология  наших  предков
гроша ломаного не стоили против Чудовищ, и ничего не будут стоить впредь!
     Эрик Единственный побледнел. Он понимал, что такое ересь.
     Дядя похлопал  его  по  плечу  и  глубоко  вздохнул,  словно  наконец
выплюнул что-то чрезвычайно неприятное. Он придвинулся  ближе,  глаза  его
заблестели под светом маленького фонарика, голос упал до резкого шепота.
     - Эрик, когда я спросил тебя, как мы наносим ответный удар Чудовищам,
ты ответил мне, что мы должны делать. Однако мы  ничегошеньки  не  делали,
чтобы побеспокоить их. Мы не знаем, как восстановить науку наших  предков,
у нас нет ни инструментов, ни оружия, ни технологии - чем бы она ни была -
но все это не принесло бы нам ни капельки пользы, даже если бы оно  у  нас
было. Потому  что  однажды  все  это  уже  потерпело  поражение.  Все  это
потерпело полное поражение в момент своего  расцвета.  Сейчас  просто  нет
смысла пытаться собрать все эти вещи снова вместе.
     И тут Эрик понял. Он понял, почему его дядя перешел на шепот,  почему
в  его  словах  было  столько  напряжения.  Здесь  дело  было  связано   с
кровопролитием, с кровопролитием и смертью.
     - Дядя Томас, - прошептал он прерывающимся голосом, хотя прилагал все
усилия, чтобы говорить ровно и твердо, - как долго ты являешься  человеком
чужой науки? Когда ты оставил науку предков?
     Томас уничтожитель Ловушек погладил копье, прежде  чем  ответить.  Он
прикоснулся к нему  нежно,  почти  бессознательно,  но  они  оба  мысленно
отметили тот факт, что оно готово к  удару.  Огромное  тело  капитана,  на
котором были лишь ремни опоясывающие  бедра  и  легкая  петля  для  копья,
висящая на спине, казалось, тоже было наготове, чтобы броситься  мгновенно
в любом направлении.
     Он снова перевел взгляд  от  одного  конца  убежища  к  другому,  луч
фонарика,  прикрепленного  к  его  лбу,  пронизал  сгустившуюся  у  входов
темноту. Эрик посмотрел вместе с ним. Никто  не  слушал  их  прижавшись  к
стене и затаив дыхание.
     - С каких пор? С тех пор, как узнал твоего  отца.  Он  был  в  другом
отряде. Естественно, мы нечасто встречались до того,  как  он  женился  на
моей сестре. Хотя я слышал о нем: все в Обществе Мужчин слышали о нем:  он
был великим вором. Но когда он стал моим зятем. Я от него многое узнал.  Я
узнал о замках, о самых последних ловушках - и еще я узнал о чужой  науке.
Он к тому времени уже многие годы был человеком чужой  науки.  Он  обратил
твою мать, и он обратил меня.
     Эрик Единственный попятился.
     - Нет! - закричал  он.  -  Только  не  мои  отец  и  мать!  Они  были
порядочными людьми - когда их убили, в их память  была  проведена  служба.
Они жили для блага науки наших предков...
     Дядя прижал к его губам мощную ладонь.
     - Заткнись, ты, чертов дурак, или угробишь нас обоих!  Конечно,  твои
родители были порядочными людьми. Как ты  думаешь,  их  убили?  Твоя  мать
оказалась вместе с отцом на территории Чудовищ.  Ты  когда-нибудь  слышал,
чтобы женщина ходила со своим мужем на кражу? И брала с  собой  маленького
ребенка? Ты думаешь это была обычная кража  у  Чудовищ?  Они  были  людьми
чужой науки, и служили ей верой и правдой.
     Эрик посмотрел в глаза своему дяде поверх руки,  сжимавшей  его  рот.
Люди чужой науки... служили верой и правдой... Ты думаешь это была обычная
кража...
     Он никогда не задумывался над тем, странным фактом, что его  родители
отправились на территорию  Чудовищ  вместе,  мужчина  взял  свою  жену,  а
женщина - своего маленького ребенка!
     Когда он расслабился, дядя убрал руку.
     - Что это была за кража, во время которой погибли мои родители?
     - На такую же отправишься ты, - ответил Томас. - Если ты  сын  своего
отца. Если ты настоящий мужчина и можешь продолжить  дело,  которое  начал
он. Это так?
     Эрик хотел было кивнуть, но почувствовал, что только  вздрогнул  и  в
конце концов просто опустил голову. Он не знал, что сказать.  Его  дядя  -
да, его дядя всегда был образцом для него, его вождем, сильным,  мудрым  и
опытным. Его отец... Естественно, он хотел  бы  следовать  примеру  своего
отца и продолжать начатое им дело, каким бы оно ни было. В  конце  концов,
это церемония его посвящения,  и  для  того,  чтобы  доказать  свое  право
называться мужчиной, надо будет подвергнуться  достаточной  опасности.  Но
выбрать для церемонии посвящения задание, которое  привело  к  смерти  его
отца, величайшего вора племени, к тому  же  еретическое,  богохульственное
задание...
     - Я попробую. Не знаю, смогу ли я...
     - Ты сможешь, - с жаром уверил его дядя. - Все уже  подготовлено  для
тебя. Все будет так, словно ты идешь  по  прорытому  убежищу,  Эрик.  Тебе
придется только пройти через совет. Ты должен быть непреклонным, что бы ни
случилось. Ты скажешь вождю, что выбираешь третью категорию.
     - Но почему третью? - спросил Эрик. - Почему это должны быть сувениры
Чудовищ?
     - Потому что это то, что нам необходимо. И ты держись своего, как  бы
они на тебя не нажимали. Помни: вновь посвящаемый имеет право сам  решать,
что он будет красть. Первая кража мужчины - его личное дело.
     - Но послушай, дядя...
     В конце убежища раздался свист. Томас Уничтожитель Ловушек  кивнул  в
сторону сигнала.
     - Мальчик мой, совет начинается.  О  походе  мы  поговорим  позже.  А
сейчас запомни следующее: кража третьей категории - твоя собственная идея,
исключительно твоя  собственная.  Забудь  обо  всем,  о  чем  мы  с  тобой
говорили. Если у тебя возникнут проблемы с вождем,  не  смущайся,  я  буду
там. В конце концов, я твой крестный отец. Он обнял своего сбитого с толку
племянника и пошел к концу коридора, где его ждали другие члены отряда.

                                    2

     Племя собралось в центральном самом просторном убежище  под  большими
висящими лампами накаливания, которые использовались только в этом  месте.
За исключением нескольких часовых во внешних коридорах,  все  Человечество
собралось здесь. Это было захватывающее дух зрелище.
     На небольшом бугорке, называемом Королевский Холм, расселся  Франклин
Отец Многих Воров, вождь всего  Человечества.  Он  один  и  демонстрировал
тяжесть живота  и  вялость  рук  -  ибо  он  один  имел  привилегию  вести
малоподвижный  образ  жизни.  Рядом  с  крепкими  мускулистыми  капитанами
отрядов, образовывавшими его непосредственное окружение, он выглядел  почт
женственно, и все же одним из его  многочисленных  титулов  был  просто  -
Человек.
     Да, несомненно Человеком Человечества был Франклин Отец Многих Воров.
Об этом можно было  судить  по  притихшим,  уважительно  замершим  воинам,
стоявшим на некотором расстоянии от холма. Об этом можно  было  судить  по
взволнованному интересу женщин, стоявших в другом конце огромного убежища,
согласно обычаю Общества Женщин. Об этом можно было судить по  нервозности
и неприязни, с какой на других женщин смотрела главная среди них - Оттили,
Первая Жена Вождя. И наконец, об этом можно было судить  по  лицам  детей,
стоявших вдалеке неорганизованной толпой. Явное большинство их  лиц  имело
неоспоримое сходство с лицом Франклина.
     Франклин  хлопнул  в  ладоши  -  раздались  три  тяжелых  с   равными
промежутками удара.
     - Во имя наших предков, - начал он, - и науки, при помощи которой они
правили Землей, я объявляю Совет открытым. Пусть он станет еще одним шагом
в овладении их наукой. Кто просил слова?
     - Я, - Томас Уничтожитель Ловушек вышел  из  своего  отряда  и  встал
перед вождем.
     Франклин кивнул и продолжал вести собрание, задав следующий формально
полагающийся вопрос.
     - Какова твоя причина?
     - В качестве капитана отряда я обращаю ваше внимание на  кандидата  в
мужчины. Члена моего отряда, копьеносца в течение  положенного  времени  и
принятого   учеником   в   Общество   Мужчин.   Моего   племянника   Эрика
Единственного.
     Когда  его  имя  было  произнесено,  Эрик   вздрогнул.   Отчасти   по
собственному побуждению, отчасти повинуясь толчкам, полученным  от  других
воинов он, спотыкаясь, подошел к своему дяде и встал лицом к  вождю.  Этот
самый важный момент в его жизни оказался очень трудным для него. Так много
людей в одном месте, испытанных и  знаменитых  воинов,  привлекательных  и
обладающих знаниями женщин, сам  вождь,  -  и  все  это  после  шокирующих
откровений его дяди... Он чувствовал, что  вряд  ли  в  состоянии  мыслить
ясно. А ему было жизненно необходимо мыслить ясно. Его ответы на следующие
несколько вопросов должны быть точными и правильными.
     Вождь задавал первый из них:
     -  Эрик  Единственный,  ты  обращаешься  с  просьбой   считать   тебя
полноправным мужчиной?
     Эрик сделал глубокий вдох и кивнул.
     - Да.
     - В  качестве  полноправного  мужчины  какая  от  тебя  будет  польза
Человечеству?
     - Я буду красть для Человечества все, что  ему  понадобится.  Я  буду
защищать Человечество от всех Чужаков.  Я  буду  увеличивать  имущество  и
знания Общества Женщин для  того,  чтобы  оно  могло  увеличивать  силу  и
благосостояние Человечества.
     - И все это ты клянешься делать?
     - И вся это я клянусь делать.
     Вождь повернулся к дяде Эрика.
     - Как его крестный отец ты поддерживаешь его клятву и клянешься,  что
ему можно доверять?
     Томас  Уничтожитель  Ловушек  ответил  с  едва  уловимым  намеком  на
сарказм:
     - Да, я поддерживаю его клятву и клянусь, что ему можно доверять.
     На какое-то мгновение взгляд вождя  скрестился  с  взглядом  капитана
отряда. Несмотря на всю неразбериху, что творилась в голове  у  Эрика,  он
заметил это. Затем вождь отвел глаза в сторону  и  показал  на  женщину  в
другом конце убежища.
     - Он принят в качестве кандидата  мужчинами.  Теперь  женщины  должны
просить доказательств,  ибо  только  женщинское  испытание  дарует  звание
полноправного мужчины.
     Первая часть была закончена. И она  прошла  не  так  уж  плохо.  Эрик
повернулся к приближавшимся главам Общества Женщин с Оттили, Первой  Женой
Вождя в  центре.  Теперь  настала  очередь  той  части  собрания,  которая
особенно пугала его. Женской части.
     Как обычно в такой момент, когда женщины  приблизились  к  ним,  дядя
оставил его.  Томас  Уничтожитель  Ловушек  повел  свой  отряд  к  воинам,
стоявшим у Тронного Холма. Там они, как  и  все  остальные,  сложили  руки
накрест на груди и стали  наблюдать.  Мужчина  может  дать  доказательство
своей зрелости, только когда он один,  друзья  не  могут  поддержать  его,
когда приближаются женщины.
     Эрик понимал, что это будет нелегко. Он надеялся, что по крайней мере
одна из жен его дяди будет среди трех экзаменаторов: все они были добрыми,
любили его и много говорили с ним о тайнах женской работы.  Но  он  увидел
трио женщин с  суровыми  лицами,  которые  явно  намеревались  безжалостно
провести его через весь ритуал, прежде чем отпустить его.
     Сара Целительница Болезней начала церемонию. Она ходила вокруг него с
воинственным видом, положив руки на бедра. Ее огромные груди раскачивались
из стороны в сторону словно пара раздувшихся маятников, глаза презрительно
блестели.
     - Эрик Единственный, - произнесла она  нараспев,  затем  замолчала  и
усмехнулась, словно в это имя было невозможно поверить. -  Эрик  одиночка,
Эрик первый и единственный сын и своей матери и своего отца. Между  твоими
родителями было слишком мало, и получился одинокий ребенок. Достаточно  ли
в тебе, чтобы стать мужчиной?
     Со стороны детей послышалось понимающее хихиканье, которым  покатился
раскатистый смех из окрестностей трона. Эрик почувствовал, что его лицо  и
шея стали красными. За подобные оскорбления он бился бы насмерть  с  любым
мужчиной. Абсолютно с любым. Но кто мог поднять руку на женщину и остаться
живым? Кроме того,  одной  из  основных  целей  этого  представления  было
проверить силу его самообладания.
     - Я думаю, что да... - смог он произнести после долгой паузы. -  И  я
желаю доказать это.
     - Тогда докажи это! - зарычала женщина.
     Ее правая рука, сжимавшая длинную остроконечную булавку  метнулась  к
его груди словно брошенное копье. Эрик напряг мышцы и попытался  отправить
свой мозг куда-то далеко-далеко.  Именно  это,  как  говорили  ему  другие
мужчины, и надо сделать в такой момент: они причиняют боль не тебе,  вовсе
не тебе. Ты, твой мозг, твое ощущение собственного "я", находятся в другой
части убежища и наблюдают, как все  эти  мучительные  вещи  проделывают  с
кем-то другим.
     Булавка погрузилась в его грудь на  некоторую  глубину,  остановилась
вышла наружу. Она попробовала тут, попробовала там, наконец отыскала  нерв
в плече. Там, направляемая знанием Целительницы Болезней, она вгрызлась  в
чувствительное место до тех пор  пока  Эрик  не  почувствовал,  что  скоро
сотрет зубы в порошок, сдерживая крик. Его побелевшие от напряжения кулаки
дергались в  агонии,  извиваясь  словно  в  пароксизме  протеста,  но  ему
удавалось удержать тело. Он не кричал, не отходил в сторону,  не  поднимал
руки, чтобы защититься.
     Сара Целительница Болезней отступила назад и оценивающе посмотрела на
него.
     - Здесь еще нет мужчины, - произнесла она ворчливо. -  Но,  возможно,
здесь есть начало такового.
     Теперь он мог  расслабиться.  Физическое  испытание  было  закончено.
Потом значительно позже, будет  еще  одно,  после  того,  как  он  успешно
завершит свою кражу, но его  будут  проводить  исключительно  мужчины  как
часть торжественной церемонии посвящения. При таких  обстоятельствах  Эрик
это знал - он сможет пройти его почти с радостью.
     Ну а пока он прошел физическое испытание. В данный  момент  это  было
важно. Согласно  естественной  реакции,  его  тело  выделяло  ручьи  пота,
который стекал  по  окровавленным  трещинкам  в  коже,  обжигая  ее.  Эрик
почувствовал, как ему на спину плеснули воды и заставил себя  не  потерять
сознание, вернуть мозгу ясность и живость.
     -  Было  больно?  -  спрашивала  его  Рита,   -   старая   сморщенная
Хранительница записей.
     На ее сорокалетнем лице появилась заботливая улыбка, но он знал,  что
она лжива. Такая старая женщина больше не могла чувствовать сострадания  к
кому бы то  ни  было.  Она  испытала  слишком  много  страданий,  боли,  и
несправедливости, чтобы переживать из-за чужих бед.
     - Немного, - сказал он. - Не особенно.
     - Чудовища причинят тебе гораздо большую боль, если  поймают  тебя  в
момент кражи, ты знаешь это? Они причинят тебе гораздо большую  боль,  чем
мы когда-либо были бы способны.
     - Я знаю. Но кража важнее, чем риск, на который я  иду.  Воровство  -
самое важное из того, что может сделать человек.
     Рита Хранительница Записей кивнула.
     - Потому что ты крадешь вещи, которые нужны  Человечеству  для  того,
чтобы жить. Ты крадешь вещи, которые Общество Женщин  может  превратить  в
еду, одежду и оружие для Человечества, с тем чтобы Человечество могло жить
и процветать.
     Он понимал, к чему она ведет, чего от него ждут.
     - Нет, - возразил он. - Мы крадем  не  поэтому.  Мы  живем  тем,  что
крадем, но мы крадем не просто для того, чтобы продолжать жить.
     - А для чего? - спросила она мягко, словно не знала ответ лучше,  чем
все остальные члены племени. - Для чего мы крадем? Что важнее выживания?
     Ну наконец-то. Наставления.
     - Чтобы наносить ответные  удары  Чудовищам,  -  начал  он.  -  Чтобы
прогнать  их  с  планеты,  если  мы  сможем.  Чтобы  отвоевать  Землю  для
Человечества. Но прежде всего - чтобы наносить ответные удары Чудовищам...
     Он осилил весь длинный словесный ритуал, делая паузу в  конце  каждой
части, чтобы Хранительница Записей могла задать очередной вопрос и вызвать
продолжение.
     Однажды она попыталась поймать его в ловушку.  Она  поменяла  местами
пятый и шестой вопросы. Вместо "Что мы будем делать  с  Чудовищами,  когда
отвоюем у них землю?" она спросила "Почему мы не можем использовать  чужую
науку самих Чудовищ чтобы сражаться с Чудовищами?"
     Эрик, которого несла вперед умственная привычка, уже произнес  добрую
часть параграфа, начинающегося словами "Мы  будем  держать  их,  как  наши
предки держали всех незнакомых животных, в  месте,  называемом  зоопарком,
или мы отведем их в наши убежища и заставим жить так, как жили мы,  прежде
чем понял подвох и остановился в замешательстве.  Затем  он  взял  себя  в
руки, спокойно, как учили его дядины  жены  поискал  в  памяти  правильный
ответ, и начал снова.
     - Существует три причины, по которым мы не можем  использовать  чужую
науку, - декламировал он, вытянув вверх руку с согнутыми большим пальцем и
мизинцем. - Чужая наука - не человеческая наука, чужая наука  антигуманна.
Первое: чужая наука не человеческая. - Он согнул указательный палец, -  мы
не можем использовать ее потому, что никогда не сможем понять ее.  Второе:
она негуманна, поэтому мы бы никогда не  захотели  использовать  ее,  даже
если бы  могли  понять  ее.  И  третье:  она  антигуманна,  и  может  быть
использована только для того, чтобы причинить Человечеству  вред,  поэтому
мы бы не смогли использовать ее, пока мы сами остаемся людьми. Чужая наука
является полной противоположностью  науке  предков,  она  уродлива,  а  не
прекрасна, вредна, а не полезна. Когда мы умрем, чужая наука приведет  нас
не в мир наших предков, а в другой мир, полный Чудовищ.
     В целом все прошло неплохо, несмотря на ловушку, в которую он чуть не
попал.
     Но он не мог забыть разговор с дядей в другом убежище.  В  то  время,
как его губы произносили знакомые слова, его  мозг  продолжал  биться  над
неразрешимой загадкой. Его дядя был приверженцем чужой науки, и,  согласно
его утверждениям, родители Эрика тоже. Делало ли это  их  нечеловеческими,
антигуманными?
     И что теперь делать ему? Он хорошо знал свой религиозный долг: в этот
момент он должен рассказывать всему Человечеству об ужасном секрете дяди.
     Все это было слишком сложно для человека с таким ограниченным опытом,
как у него.
     Когда он закончил длинный перечень  наставлений,  Рита  Хранительница
Записей сказала:
     - Это то, что ты говоришь о науке наших предков. Теперь  мы  выясним,
что наука наших предков говорит о тебе.
     Не поворачивая головы, она подала знак через  плечо,  и  две  молодые
девушки - ученицы женщин - вытянули вперед  большую  показывающую  машину,
которая являлась центром религиозной жизни племени. Они  отступили  назад,
улыбаясь одновременно застенчиво и подбадривающе Эрику Единственному.
     Он знал, что их, улыбки значат не намного больше, чем  просто  добрые
пожелания учениц одного пола ученику другого, но даже  это  послужило  ему
поддержкой в такой момент. Это значило, что он гораздо ближе  к  обретению
полного статуса, чем они. Это значило, что,  по  мнению  непредубежденных,
незаинтересованных наблюдателей, испытание проходило нормально.
     "Одиночка, - зло подумал он про себя, - я покажу им, на что  способен
одиночка!"
     Рита Хранительница Записей повернула ручку наверху массивной машины и
та загудела. Рита вскинула руки вверх, дрожа, развела их в стороны, и  все
воины, женщины, дети, ученики, даже сам вождь, - все преклонили головы.
     -  Внимайте  словам  наших  предков,  -  пропела  она.   -   Смотрите
внимательно  на  демонстрацию  их  великих  достижений.  Когда  их   конец
приближался и они знали, что  только  мы,  их  потомки,  сможем  отвоевать
потерянную Землю, они  сделали  для  будущих  поколений  Человечества  эту
машину, чтобы она служила проводником к науке, которая существовала раньше
и которая должна возродиться.
     Старая женщина опустила руки.  Одновременно  все  в  убежище  подняли
головы и устремили взгляды на стену напротив  машины,  ожидая  магического
послания.
     - Эрик Единственный, - крикнула Рита, поворачивая какую-то  деталь  в
левой части машины одной рукой и постукивая по  ней  указательным  пальцем
другой. - Вот запись достижений науки наших предков, которая предназначена
только для тебя. Это предсказание, согласно  которому  ты  будешь  жить  и
умрешь.
     Он впился глазами в стену, глубоко  дыша.  Теперь  он  узнает,  какой
должна  быть  его  жизнь  -  теперь.  Много  лет  назад,  в  предсказании,
адресованном его дяде в подобный момент, прозвучало прозвище,  которое  он
потом получил: Уничтожитель Ловушек. А на последней церемонии  посвящения,
юноша вызвал ряд  сцен,  в  которых  столкнулись  два  огромных  воздушных
транспортных средства. Друзья пытались подбодрить мальчика,  но  он  знал,
что от судьбы не уйдешь. И конечно же, во время своей первой кражи он  был
схвачен Чудовищем и разбит ударом об стену.
     Но даже тогда Эрик подумал, что лучше  получить  такое  предсказание,
чем пустое. Когда время от времени машина включалась и  показывала  только
ослепительно белый прямоугольник, все племя знало,  что  испытуемый  юноша
вовсе лишен  возможности  стать  зрелым  мужчиной.  А  машина  никогда  не
ошибалась! Мальчик, получавший пустое предсказание,  по  мере  взросления,
неизбежно становился все более и более женоподобным и изнеженным,  он  так
никогда и не выходил на кражу. Он избегал компании воинов и  выпрашивал  у
женщин небольшие поручения.  Машина  предков  смотрела  на  мальчика  и  в
точности говорила, что он из себя представляет и что из него получится.
     Наука, которая произвела такую машину, была великой, это  несомненно.
В машине находился источник энергии, которая не иссякала, и  которая,  как
верили, была энергией, дававшей  жизнь  всем  вещам.  Она  будет  работать
вечно, если только машину никто  не  испортит,  а  кому  придет  в  голову
испортить машину? В ней были заключены предсказания, не только для каждого
отдельного  человека,  но  и  великие  тайны,  которые  должно   разгадать
Человечество, прежде чем оно сможет разработать путь  спасения,  благодаря
ритуалам и мощи науки предков.
     Сейчас же, однако, только одна очень  маленькая  часть  Человечества,
интересовала Эрика. Он сам. Его будущее. Он ждал, напрягаясь все больше  и
больше по мере того, как гудение машины становилось громче.  И  вдруг  все
находящиеся в убежище люди издали полный благоговейного  страха  крик.  На
стене появилось изображение.
     Он получил  не  пустое  предсказание!  Это  было  самое  важное.  Ему
досталось предвидение предков, которое им предстояло расшифровать.
     "МОТ приглашает всех! - прокричал голос,  а  кадр  на  стене  показал
людей, одетых в странные облачения предков. Они валили толпами -  мужчины,
женщины, дети со всех сторон к какому-то странному  строению  в  центре  и
исчезали, вливаясь в него. Все больше и больше людей проникало внутрь,  но
все больше и больше снова появлялось по краям блестящего экрана и шагало к
центру.
     "МОТ приглашает всех!" - вопило предсказание. - "Дешевая  распродажа!
Только сегодня на трех этажах МОТа! Бинокли, магнитофоны, кинокамеры,  все
с огромной скидкой, намного ниже их стоимости! Спешите, спешите, спешите!"
     Теперь показывались разные предметы. Странные, удивительные предметы,
которыми пользовались  предки.  И  как  только  предмет  появлялся,  голос
сопровождал это появление песнопением.  Могущественная  и  древняя  магия,
забытые знания науки предков!
     ..."Экспонометры Крафта Ярманна, лучшие из существующих. Вы слышали о
них раньше, а теперь вы можете их купить; экспозиметр, открывающий  глаза,
цена, доступная любому карману, восемь долларов и девяносто  пять  центов,
сегодня в МОТе, только он один обрадует покупателя"...
     ..."Восьмимиллиметровые   автоматические    видеокамеры    киото    с
электронным глазом, который выполняет за вас наведение фокуса и каждый раз
устанавливает необходимую выдержку. Всего три доллара в  неделю.  Поставки
ограничены, поэтому спешите, спешите, спешите!"...
     Эрик смотрел, как кадры следуют  один  за  другим.  Его  кулаки  были
крепко сжаты, глаза расширились от благоговения и напряжения. Это был ключ
к его жизни,  к  тому,  чем  он  может  стать.  Это  были  сцены,  которые
показывающая машина предков, преподнесла как предсказание его будущего.
     Все знания находились в этой машине, и вероятности ошибки не было.
     Но Эрик начинал волноваться. Предсказание было таким странным! Иногда
предвидения бывали такими,  что  приводили  в  замешательство  даже  самых
мудрых женщин. А  это  значило,  что  юноша,  которому  такое  предвидение
досталось  навсегда  оставался  загадкой  для  самого  себя  и  для  всего
Человечества.
     Нет, только не это! О, предки,  о,  наука,  о,  показывающая  машина,
пусть с ним такое не случится!
     Пусть его предсказание будет ясным и определенным, чтобы его личность
могла быть ясной и определенной на протяжении оставшейся жизни!
     "...Бинокли, с сильным увеличением, - заревел голос, когда  на  стене
появился мужчина и поднес к своим глазам один из странных предметов. - Имя
производителя,  известно  на  мировом  рынке!  Семь  на  пятьдесят.  Всего
четырнадцать долларов и  девяносто  пять  центов  с  футляром.  Десять  на
пятьдесят - всего пятнадцать долларов и девяносто пять центов с  футляром.
Вы видите дальше, вы видите яснее, вы платите меньше.  Вы  всегда  платите
меньше в  МОТе!  Самые  низкие  цены,  самое  высокое  качество!  Сегодня,
сегодня, сегодня на ежегодной пасхальной распродаже в МОТе!
     В машине что-то щелкнуло, и картинка на стене убежища сменилась белым
прямоугольником.  Эрик  понял:  это  все,  что  является  ключом   к   его
последующей жизни. Что же это значило? Можно ли растолковать это  странное
предсказание?
     Взволнованный, он повернулся  к  Оттили  Первой  Жене  Вождя.  Именно
повернулись сейчас головы всех присутствующих. Сара целительница  Болезней
и Рита Хранительница Записей смотрели на нее тоже.
     Только  Оттили  могла  прочитать  предсказание,  только  низкорослая,
коренастая, высокомерная Оттили. Первая жена Вождя"  -  было  ее  почетным
именем, но задолго до того, как она его получила, даже еще  до  того,  как
она возглавила Общество Женщин, ее звали  Оттили  Прорицательница,  Оттили
Предсказательница Судьбы. Оттили умела мысленно пройти от родного  убежища
к темным запутанным лабиринтам  будущего,  умела  толковать  предсказания,
произносить предостережения.
     Именно Оттили Прорицательница могла  выбрать  из  трех  родившихся  в
одном помете детей одного, которого необходимо было уничтожить, потому что
так или иначе он однажды навлек бы  смерть  на  своих  людей.  Еще  будучи
Оттили Прорицательницей,  она  после  смерти  старого  вождя  выбрала  его
преемником Франклина Отца Многих Воров, потому  что  он  получил  наиболее
благоприятные предсказания. Она во всем была права. И сейчас снова  Оттили
Прорицательница выбросила руки над головой и извивалась, и раскачивалась и
стонала, отыскивая глубоко внутри себя значение предсказания Эрика.  Перед
ними сейчас была Оттили Прорицательница, а не Оттили  Первая  Жена  Вождя,
ибо ею она стала только после того, как Франклин взошел на Тронный Холм.
     Царапины и дыры, которые проковыряла в  его  теле  Сара  Целительница
болезней горели огнем, но Эрик почти не  замечал  боли.  Можно  ли  как-то
объяснить его предсказание? И как оно будет расшифровано?
     Что бы ни увидела в нем Оттили, оно теперь останется с ним  до  конца
его жизни, пристанет к нему гораздо сильнее, чем засохшая кровь на  руках,
ногах и груди. Какое  имя  можно  извлечь  из  такого  предсказания?  Эрик
Ценность? Это было немного лучше, но  ужасно  неопределенно,  почти  также
плохо, как пустое предсказание.
     Он посмотрел мимо корчащейся  фигуры  Оттили  туда,  где,  окруженный
своим отрядом, стоял  его  дядя,  чуть  слева  от  Тронного  Холма.  Томас
Уничтожитель Ловушек смотрел на Оттили и улыбался во весь рот.
     "Что его так рассмешило? - подумал Эрик с отчаяньем. Неужели для него
не существует ничего святого? Разве он не понимает,  насколько  важно  для
будущего Эрика, чтобы его  предсказание  можно  было  прочесть,  чтобы  он
получил имя, которым можно  было  бы  гордиться?  Что  смешного  в  агонии
Оттили, если она пытается родить будущее Эрика?
     Он вдруг, что Оттили начала произносить членораздельные звуки.  Юноша
напряг слух и стал слушать. Вот наконец-то. Вот кто он на самом деле.  Кем
он будет всю свою оставшуюся жизнь.
     - Трижды, - пробормотала Оттили. Ее голос постепенно  становился  все
более чистым и громким, - трижды наши предки назвали Эрику  его  имя.  Три
раза повторили они его. Тремя разными способами  призвали  они  его  стать
тем, что необходимо от него их науке. И вы все слышали это,  и  я  слышала
это, и Эрик тоже слышал это.
     "Которое  же,  -  задумался  Эрик,  -  которое  из  многих   странных
магических утверждений содержало его имя и дело его жизни?" Он ждал,  пока
Прорицательница произнесет его. Он  почти  перестал  дышать.  Тело  Оттили
расслабилось,  руки  повисли  вдоль  туловища,  и  она  заговорила  резким
властным  голосом,  уставившись  в  стену  убежища,  где   было   показано
предсказание.
     - Экспозиметр, который открывает глаза, - сказала  наука  предков,  -
напомнила она всем. - И электронный  глаз,  который  производит  настройку
фокуса. И "Вы будете видеть  дальше,  видеть  четче  и  заплатите  меньше"
сказала нам показывающая машина об Эрике. Нельзя  ошибиться  в  том,  чего
хотят от Эрика наши предки, чем он должен стать, если  мы  будем  наносить
ответный удар Чудовищам и отвоевывать Землю, которая по праву  принадлежит
нам.
     Спасибо показывающей машине, спасибо каждому из предков в отдельности
и всем вместе! По крайней мере,  предсказание  оказалось  однозначным.  Но
каким именно?
     Теперь  Оттили  Прорицательница,  Оттили   Предсказательница   Судьбы
повернулась к нему, к тому месту, где он стоял  один,  отдельно  от  всего
остального застывшего в ожидании Человечества. Он выпрямился и  напряженно
замер, ожидая приговора.
     - Эрик, - сказала она. - Эрик Единственный, Эрик Одиночка, теперь  ты
отправишься на свою кражу. Если ты добьешься успеха и вернешься живым,  ты
станешь мужчиной. А став мужчиной, ты больше не будешь  называться  Эриком
Единственным, тебя будут звать Эриком Глазом, Эриком Разведчиком,  Эриком,
который отыскивает путь для Человечества,  своим  открытым  глазом,  своим
дальшевидящим, четчевидящем, глазом. Ибо таково слово предков,  и  вы  все
слышали его.
     Наконец Эрик мог глубоко вдохнуть, что он и  сделал  вместе  со  всем
Человечеством, которое как и он, не дыша внимало словам Оттили. Эрик  Глаз
- вот чем он должен стать! Если он добьется успеха... и если он  останется
в живых.
     Эрик Глаз. Эрик Разведчик. Теперь он знал все о себе. Полученное  имя
неизменно на все времена. Это  хорошее  имя  и  хорошее  дело.  Ему  очень
повезло.
     Рита Хранительница Записей и  ее  дочь  Гарриет  Рассказчица  Истории
откатили показывающую машину назад на ее привычное священное место, в нишу
за Тронным Холмом. Несмотря на религиозный характер  действия,  в  котором
она принимала участие, молодая женщина не могла отвести от Эрика глаз.  Он
теперь влиятельное лицо, по крайней мере, будет им, когда вернется. Другие
молодые и достигшие брачного возраста женщины, он это заметил, смотрели на
него так же.
     Эрик принялся  ходить  по  кругу  перед  Человечеством,  его  походка
становилась все более и более уверенной. Он ждал появления Оттили,  теперь
уже не в роли Прорицательницы, а снова в роли Первой Жены Вождя, - которая
займет свое законное место во главе Общества Женщин,  ждал,  чтобы  начать
песню.
     Юноша  откинул  назад  голову,  развел  руки  и,  с   гордым   видом,
притопывая, начал танцевать перед  Человечеством.  Он  вертелся,  описывая
большие круги, подпрыгивал высоко в  воздух,  энергично  двигая  руками  и
ногами. И танцуя, он запел свою песню.
     Это  была  песня  гордости,  разрывавшей  его  грудь,  песня  величия
будущего воина, песня человека, уверенного в себе. Он пел  обещание  своим
товарищам:

          Я - Эрик Глаз,
          Эрик Открытый Глаз,
          Эрик Видящий Дальше, Видящий Четче.
          Эрик Разведчик,
          Эрик, который находит и показывает путь.
          Вы заблудились в незнакомом месте?
          Я покажу вам дорогу к вашему дому.
          Убежище разветвляется на слишком много коридоров?
          Я выберу лучший, и Человечество пойдет по нему к безопасности.
          Поблизости враги, скрытые ловушки, немыслимые опасности?
          Я увижу их и предупрежу о них вовремя.
          Я буду идти впереди отряда воинов и все разведывать для них.
          И они будут уверены в победе, и они победят.
          Потому что у них есть Эрик Разведчик,
          Который ведет их за собой и показывает верный путь!

     Так  он  пел,  танцуя  перед  Человечеством  под  огромными   лампами
накаливания в огромном центральном убежище. Он пел  о  своей  миссии,  как
совсем недавно во время своего посвящения  Рой  Бегун  пел  о  легкости  и
скорости, которыми он овладеет; как задолго до этого пел его дядя Томас  о
зарождавшейся в нем способности обнаруживать и обезвреживать ловушки;  как
когда-то его отец пел о кражах, которые он совершит, о  кладовых,  которые
он опустошит ради блага Человечества. Он пел, прыгал  и  кружился,  и  все
Человечество наблюдало за ним отбивая  ритм  ногами  и  руками  и  служило
хором, сопровождавшим его триумф.
     Затем Франклин Отец  Многих  Воров  издал  звук  похожий  на  громкое
хрюканье. Шум прекратился. Эрик  остановился,  дрожа  все  его  тело  было
абсолютно мокрым, ноги и руки подергивались.
     - Это то, что должно быть, - проговорил Франклин, - когда кража будет
совершена. Но сначала, сначала кража. Всегда зрелости предшествует  кража.
Теперь давай поговорим о твоей краже.
     - Я пойду в самое логово Чудовищ, -  гордо  объявил  Эрик,  глядя  на
вождя с высоко  поднятой  головой.  -  Я  отправлюсь  в  их  логово  один,
помощником мне будет только мое оружие, как и полагает воину. Я  украду  у
них, как бы опасно это ни было, что бы  мне  ни  угрожало.  И  то,  что  я
украду, я принесу для пользы и наслаждения Человечества.
     Франклин кивнул и ответил согласно ритуалу.
     - Это хорошо, это сказано, как  сказал  бы  настоящий  воин.  Что  ты
обещаешь украсть у Чудовищ? Для своей первой кражи ты должен дать обещание
заранее и выполнить, выполнить его в точности.
     Вот они и подошли к главному. Эрик взглянул на  своего  дядю,  словно
ожидая поддержки. Томас Уничтожитель Ловушек  смотрел  в  другую  сторону.
Эрик облизал губы. Ладно, может, все еще обойдется. В конце концов, юноша,
отправляющийся на свою первую кражу, имеет полную свободу выбора.
     - Я обещаю совершить кражу третьей  категории,  -  заявил  он  слегка
дрожащим голосом.
     Реакция была гораздо более сильной, чем он предвидел.  Франклин  Отец
Многих Воров дико завопил, спрыгнул с Тронного Холма  и  некоторое  время,
стоял, глядя на Эрика с открытым ртом. Его огромный живот  и  жирные  руки
тряслись от изумления.
     - Ты сказал "Третья категория"? Третья?
     Эрик, теперь действительно испугавшись, кивнул.
     Франклин повернулся к Жене Вождя Оттили. Они оба стали  всматриваться
в  ряды  воинов,  туда,  где,  окруженный  своим  отрядом,   стоял   Томас
Уничтожитель Ловушек, по виду явно безразличный к только что  прозвучавшей
сенсации.
     - Как это понять, Томас? - требовательно спросил  Франклин,  забыв  о
ритуале и формальных вопросах. -  Что  ты  хочешь  вытянуть?  Что  это  за
штуковина третьей категории, которую ты задумал заполучить?
     Томас Уничтожитель Ловушек посмотрел на него ласковым взглядом.
     - Что я задумал? Я ничего не задумал. Мальчик сам имеет право выбрать
категорию. Если он хочет совершить кражу третьей категории, ну что ж,  это
его дело. Причем здесь я?
     Вождь смотрел на него не мигая еще несколько мгновений.  Затем  резко
повернулся назад к Эрику и бросил коротко:
     - Хорошо. Ты сделал  выбор.  Пусть  будет  третья  категория.  Теперь
давайте переходить к празднеству.
     Каким-то непонятным образом все для Эрика было испорчено. Праздничный
пир, предшествующий первой краже, -  как  он  его  ждал!  Но  он  оказался
втянутым во что-то непонятное, тайно происходящее в  Человечестве,  что-то
опасное и дурное.
     Вождь, очевидно, считал его виновником создавшейся  ситуации.  Обычно
посвящаемый, которому предстояло вот-вот отправиться на свою первую  кражу
был в фокусе всех разговоров, в то время как Человечество вкушало  пищу  в
центральном убежище, женщины теснились в одной стороны, мужчины с  другой,
дети по обоим концам, где поменьше света. Но на  протяжении  этой  трапезы
вождь  обратился  к  Эрику  только  с  самыми   необходимыми   ритуальными
замечаниями.  Его  глаза  не  переставали  бегать  от   Эрика   к   Томасу
Уничтожителю Ловушек.
     Время от времени взгляд Франклина встречался со взглядом Оттили,  его
первой и любимой жены. Казалось, он ей что-то говорит, хотя ни один из них
не шевельнул губами. Время от  времени  они  кивали  друг  другу  и  снова
устремляли взгляды на дядю, посвящаемого юноши.
     Остальное Человечество почувствовало натянутость атмосферы: почти  не
слышалось смеха и веселых возгласов,  обычных  для  праздника  посвящения.
Отряд  Уничтожителя  Ловушек  окружил  своего  командира  тесным  кольцом,
большинство воинов даже не прикасались к пище, они сидели,  внимательно  и
настороженно глядя по сторонам. Другие капитаны  отрядов  -  мужчины  типа
Стефана Сильной Руки и Гарольда метателя  имели  озабоченный  вид,  словно
решали какие-то очень сложные задачи.
     Даже дети вели себя очень спокойно. Они  поднесли  еду,  над  которой
намного раньше женщины произнесли  заклинания,  затем  вернулись  на  свои
места и кушали молча, глядя широко открытыми глазами на старших.
     Эрик испытал явное  облегчение,  когда  Франклин  Отец  Многих  Воров
громко отрыгнул, потянулся и лег на пол убежища. Через несколько минут  он
спал, оглушая остальных мощным храпом.
     Ночь официально началась.

                                    3

     Как только  закончился  период  сна,  и  вождь  проснулся  и  зевнул,
провозгласив таким образом начало нового дня,  отряд  Томаса  Уничтожителя
Ловушек отправился в поход.
     Эрик,  все  еще  официально  именуемый  Единственным,  нес  бесценные
набедренные ремни - одежду зрелого мужчины, - в мешке с провизией, которой
снабдили их женщины из расчета, что путешествие продлится несколько  дней.
Они намеревались вернуться до начала  следующего  периода  сна,  но  когда
отправляешься в поход на  территорию  Чудовищ,  может  случиться  все  что
угодно.
     Они вышли наружу в боевом строю,  длинной  растянутой  цепью,  каждый
следующий воин едва видел идущего впереди него.  Впервые  за  время  своей
военной карьеры, Эрик нес только один комплект пик,  -  свои  собственные.
Запасное оружие отряда, как и дополнительные продукты, нес на своей  спине
новый ученик-подросток, шагавший за Эриком и смотревший на него с  тем  же
испугом и возбуждением, с каким когда-то  сам  Эрик  воспринимал  взрослых
воинов.
     Перед Эриком, то и дело исчезая из его  поля  зрения,  когда  мрачный
коридор поворачивал или разветвлялся,  двигался  Рой  Бегун,  его  длинные
подвижные в суставах ноги уверенно вели его по лабиринту. Но на протяжении
всего  пути,  Эрик  знал  это,  но  главе  колонны  шел  его  дядя.  Томас
Уничтожитель Ловушек двигался  осторожно,  но  в  то  же  время  не  теряя
напрасно ни секунды. Большая лампа,  прикрепленная  к  его  лбу  постоянно
поворачивалась от одной стены нежилого убежища к другой  и  прямо  вперед,
тяжелые копья, которые он сжимал обеими темными руками, готовы были  нести
мгновенный удар, рот открыт, чтобы прокричать предупреждение,  если  вдруг
возникнет опасность.
     Быть мужчиной - так вот что это  такое!  Ходить  в  походы,  подобные
этому, до конца своей жизни, славные,  полные  приключений  походы,  чтобы
Человечество  могло  есть  вдоволь,  иметь  оружие  и  жить  как  подобает
Человечеству. И когда ты возвратишься,  с  триумфом,  с  победой,  женщины
будут танцевать, приветствуя тебя, проходя  между  рядами  усталых  мужчин
поднося им еду и питье и забирая трофеи, которые только  они  в  состоянии
превратить в полезные вещи. Затем,  после  того,  как  ты  поел,  попил  и
отдохнул, наступает время  твоего  собственного  танца,  танца  мужчин,  в
котором  ты  воспоешь  и  изобразишь  для  всего  племени  события   этого
конкретного  похода,  опасности,  которые   ты   преодолел,   удивительное
мужество, которое ты продемонстрировал, странные и  таинственные  картины,
которые ты видел.
     Картины, которые ты видел! Поскольку он  будет  Эриком  Глазом,  ему,
вероятно, будет даровано право совершать сольный танец каждый  раз,  когда
его отряд, столкнется с чем-то особенно загадочным. О,  как  высоко  будет
прыгать Эрик Глаз, как громко, как гордо, как мелодично он  будет  петь  о
чудесах, с которыми они встретились в походе!
     "Эрик Глаз, - будут бормотать женщины. Какой  замечательный  мужчина!
Какая пара для какой-то счастливой женщины!"
     Гарриет Рассказчица Истории, например. Этим  утром,  прежде  чем  они
выступили в поход, она наполнила его флягу свежей водой, словно он был уже
полноценным мужчиной, а не посвящаемым, отправляющимся на  свое  последнее
испытание. Она наполнила ее на глазах у всего Человечества и поднесла ему.
Ее глаза были опущены, а на розовой коже лица  и  тела  выступили  неяркие
пурпурные пятна. Она обращалась с ним, как  жена  обращается  с  мужем,  и
многие воины, - Эрик подумал об этом  с  ликованием,  -  многие  настоящие
воины, уже давно совершившие свои кражи,  заметили,  что  Эрик,  вероятно,
присоединится к рядам Общества Мужчин и женатых людей почти одновременно.
     Конечно, рыжеволосая, и, следовательно, невезучая  Гарриет  со  своей
шумной властной матерью, была не самой завидной невестой  Человечества.  И
все же, существовало много настоящих воинов, которые еще так и  не  смогли
уговорить женщину стать своей подругой, которые смотрели  на  Франклина  и
трех его жен  с  нескрываемой  завистью  и  жадностью.  Теперь  они  будут
завидовать Эрику, самому последнему из всех посвященных, когда  он  найдет
себе пару в ту самую ночь, когда вернется со своей  первой  кражи!  Только
назовите его Эриком Единственным тогда! Только назовите его одиночкой!
     У них с Гарриет помет будет следовать за  пометом.  Большие,  богатые
пометы, четыре, мять и даже шесть детей сразу. Люди забудут,  что  он  сам
был результатом единичного рождения. Другие женщины, подруги других воинов
станут из кожи вон лезть, чтобы привлечь  его  внимание,  как  теперь  они
лезут вон из кожи чтобы привлечь внимание Франклина Отца Многих воров.  Он
сделает так, что  пометы,  отцом  которых  был  Франклин,  будут  казаться
ничтожными, он докажет, что главная  надежда  на  увеличение  Человечества
находится в нем, только в  нем.  И  когда  придет  время  выбирать  нового
вождя...
     - Эй, ты, чертов мечтатель-одиночка! - раздался где-то впереди  голос
Роя Бегуна, - стряхни с себя туман и обрати внимание на сигналы. Это поход
на территорию чудовищ, а не прогулка по убежищу, где живут  женщины.  Будь
начеку, слышишь? Капитан отряда передал, что он тебя зовет.
     Сопровождаемый смешками, спереди и сзади - черт  возьми,  даже  новый
ученик смеялся! - Эрик покрепче зажал в руке свой  фонарик  и  бросился  к
началу колонны. Каждый воин, когда он проходил мимо  него,  спрашивал  имя
девушки, о которой он думал, и выспрашивал интересные подробности. Так как
Эрик не открыл рта, некоторые из  воинов  высказывали  свои  предположения
вслух и они были чудовищно близки к истине!..
     Его дядя обошелся с ним не лучше.
     - Эрик, закрытый глаз! - заревел Уничтожитель Ловушек. - Эрик Слепой,
вот как тебя будут называть, если ты не проснешься. А теперь иди рядом  со
мной и постарайся действовать как Эрик Глаз. Эти  убежища  опасны,  а  мое
зрение не такое острое, как твое. Кроме  того,  я  должен  натаскать  тебя
относительно некоторых вещей.
     Он повернулся.
     - Растянитесь! Между вами и идущим впереди должно быть  расстояние  в
бросок копья. Я хочу видеть настоящую растянувшуюся колонну с  достаточным
расстоянием между воинами.
     Когда маневр был завершен, он прошептал Эрику:
     - Хорошо. Это дает нам шанс поговорить наедине, так чтобы  нас  никто
из отряда не услышал.  Моим  ребятам  можно  доверять,  но  все  же  зачем
испытывать судьбу?
     Эрик кивнул, не имея ни малейшего представления о чем он  говорит.  В
последнее время его дядя стал немного странным. Ну да ладно, все равно  он
был лучшим командиром отряда во всем Человечестве.
     Они шли рядом, свет льющийся  от  странного  светящегося  вещества  в
фонариках Эрика и его дяди, освещал дорогу футов на сто впереди.  С  обеих
сторон, сверху, снизу  их  окружали  неровные  стены  убежища.  Из  центра
коридора, по которому они шагали, стены казались мягкими, словно покрытыми
губкой, но Эрик знал, какие невероятные усилия требуются для  того,  чтобы
пробить в них нишу или углубление. Несколько  сильных  мужчин  по  крайней
мере в течение двух периодов сна должны были работать в поте  лица,  чтобы
выдолбить нишу, в которую поместилась бы горсть запасов Человечества.
     Как появились убежища? Некоторые  говорят,  что  их  прорыли  предки,
когда впервые начали наносить удары по Чудовищам. Другие  утверждают,  что
убежища существовали всегда и ждали, пока Человечество их найдет и  удобно
в них расположится.
     Убежища тянулись во всех направлениях. Они вели вперед и вперед время
от времени изгибаясь, раздваиваясь, расстраиваясь, темные и тихие  до  тех
пор, пока человек не ступал в них, освещая слабым светом ламп и фонариков.
Коридоры - Эрик это знал - вели к территории  Чудовищ.  Он  шагал  по  ним
много раз, когда отряд дяди отправлялся в поход, чтобы добыть  необходимые
для жизни Человечества вещи. Другие коридоры вели в более  экзотические  и
более опасные места. Интересно, есть ли где-нибудь такое  место,  где  нет
убежищ?
     Что за мысль! Даже Чудовища жили в убежищах, хотя  по  рассказам  они
были  огромных  размеров.  Но   существует   легенда,   согласно   которой
Человечество некогда жило снаружи убежищ,  с  их  ветвящимися  коридорами.
Тогда в чем же  жили  люди?  Сама  попытка  найти  ответ  на  этот  вопрос
приводила к головокружению.
     Они подошли к месту, где убежище раздваивалось - два  новых  коридора
уходили в противоположных направлениях.
     - Который? - спросил его дядя.
     Не колеблясь, Эрик показал на правый.
     Томас Уничтожитель Ловушек одобрительно кивнул.
     - У тебя хорошая память, -  отметил  он  и  двинулся  в  направлении,
указанном Эриком. - Это уже  отчасти  делает  тебя  Глазом.  Другая  часть
состоит в том, чтобы иметь чувство, интуицию относительно того, какой путь
правильный. Интуиция у тебя тоже есть. Я замечал это во  всех  походах,  в
которых ты принимал участие. Именно это я и сказал нашим женщинам, Рите  и
Оттили, я предупредил их, каким должно быть твое имя. Эрик Глаз, -  сказал
я им. Найдите предсказание, которое ему соответствует.
     Эрик был так потрясен, что почти остановился.
     - Ты выбрал мне имя?  Ты  сказал  им,  какое  предсказание...  Это...
Это... Я никогда ни о чем подобном не слышал!
     Его дядя засмеялся.
     - Это ничем не  хуже  сделки,  которую  Франклин  заключил  с  Оттили
Предсказательницей Судьбы о том, что она покажет сцену,  говорящую  о  нем
как о новом вожде. Так он стал вождем,  а  она  -  Первой  Женой  Вождя  и
автоматически прибрала к рукам Общество Женщин. Религия и политика сегодня
неразделимы. Мы больше не живем так, как в  старые  времена,  когда  наука
предков была реальной и священной, когда она работала.
     - Но она все-таки еще работает, наука предков, не так ли?  -  спросил
юноша умоляющим голосом. - И будет работать какое-то время?
     - Все работает какое-то время.  Только  наука  предков  работает  все
время. Она работает на Чужаков, на Чудовищ. А должна  начать  работать  на
нас. Вот этим ты и займешься.
     Он должен помнить, что его дядя опытный  капитан,  заслуженный  воин,
уговаривал себя Эрик.  Именно  помощь  Томаса  Уничтожителя  Ловушек,  его
советы привели его, презираемого одиночку, осиротевшего ребенка родителей,
о которых никто даже не желал вспоминать  к  нынешнему  состоянию,  к  его
первой краже. Ему очень повезло, что ни одна из дядиных жен еще не  родила
сына, который дожил бы до возраста посвящения. Он может многому  научиться
у этого человека.
     - Сейчас, - сказал Томас Уничтожитель Ловушек, не сводя глаз с  слабо
освещенных коридоров, - когда мы доберемся до убежищ Чудовищ,  ты  пойдешь
вперед. Пойдешь один, разумеется.
     Естественно один, подумал Эрик. Как же  иначе  можно  совершить  свою
кражу? Первый раз, когда совершаешь кражу для Человечества,  ты  идешь  на
дело совершенно один, чтобы доказать свою зрелость, свою смелость, а также
личное везение. Первая кража была не похожа на обычный  поход  отряда  или
организованную кражу  большого  количества  вещей,  которая  длится  много
периодов сна. Во время обычной отрядной кражи, когда отряды отправлялись в
поход по очереди, воин должен быть уверен в удаче и умении тех, кто  рядом
с ним. Он должен знать, что каждый из них уже совершил раньше свою кражу и
доказал, на что способен, будучи в полном одиночестве.
     Красть у Чудовищ было довольно опасно даже  при  самых  благоприятных
обстоятельствах. Каждый хотел, чтобы рядом с ним были только самые  умные,
самые храбрые, самые везучие воины.
     - Когда окажешься внутри, держись поближе к стене.  Не  смотри  сразу
вверх, не то замерзнешь не сходя  с  места.  Не  своди  глаз  со  стены  и
двигайся вдоль нее. Двигайся быстро.
     Ничего нового. Каждый посвящаемый снова и снова повторял, прежде  чем
отправиться на свою первую кражу, что очень опасно смотреть  вверх,  когда
впервые вступаешь  на  территорию  Чудовищ.  Нужно  смотреть  на  стену  и
двигаться под ее прикрытием. Стена должна касаться твоего плеча, когда  ты
побежишь вдоль нее. Эрик не имел ни малейшего  представления,  почему  все
должно быть именно так, но что все должно быть  именно  так,  он  научился
повторять давным-давно.
     - Хорошо, - продолжал Томас Уничтожитель Ловушек.  -  Когда  войдешь,
повернешь направо. Направо, слышишь меня, Эрик? Ты повернешь  направо,  не
глядя вверх, и побежишь вдоль стены, так чтобы через каждую пару шагов она
царапала тебя по плечу. Ты пробежишь сорок, пятьдесят  шагов  и  окажешься
перед огромной штуковиной, строением, которое почти касается  потолка.  Ты
повернешь налево и пойдешь вдоль него, отходя от стены, но по-прежнему  не
поднимая глаз наверх, до тех пор,  пока  не  пройдешь  мимо  входа  в  это
строение. В этот первый вход, Эрик, ты не зайдешь, ты его пропустишь.  Еще
через двадцать, двадцать-пять шагов - и покажется второй  вход,  побольше.
Ты войдешь в него...
     - ...Я войду в него... - повторил Эрик, - впитывая каждое слово дяди.
     Он получал указания, касающиеся  его  первой  кражи,  самого  важного
события в жизни! Все наставления дяди необходимо слушать внимательно чтобы
ни в коем случае не забыть.
     - Ты окажешься в чем-то похожем на  убежище,  но  сначала  там  будет
темнее. Стены будут впитывать  свет,  идущий  от  твоего  фонарика.  Через
некоторое  время  убежище  перейдет  в  огромное  открытое   пространство,
действительно огромное и действительно  темное  пространство.  Ты  пойдешь
вперед по прямой линии, глядя через плечо на свет, от выхода  и  следя  за
тем, чтобы он был все время прямо за тобой. Ты дойдешь до другого убежища,
на этот раз низкого. Как только ты войдешь в него, на первой  же  развилке
поверни направо - и ты окажешься у цели.
     - Где? Где я окажусь? Что случится потом? - нетерпеливо спросил Эрик.
- Как я совершу свою первую кражу? Где я должен найти третью категорию?
     Казалось, Томас Уничтожитель Ловушек  волнуется.  Невероятно,  но  он
действительно нервничал:
     - Там ты увидишь Чужака, ты скажешь ему, кто ты, свое имя. Он сделает
остальное.
     На этот раз Эрик остановился, как вкопанный.
     - Чужака? - переспросил он в  полном  изумлении.  -  Кто-то,  кто  не
принадлежит к Человечеству?
     Дядя взял его за руку и потянул вперед.
     - Ну ты же видел Чужаков раньше, - сказал он, слабо усмехнувшись.  Ты
знаешь, что, кроме Человечества, в убежищах есть и другие. Ты знаешь  это,
не так ли, мальчик?
     Конечно, Эрик знал.
     С раннего возраста он сопровождал своего дядю и его отряд в военных и
торговых походах в чужие  убежища.  Он  знал,  что  люди,  живущие  в  тех
убежищах, смотрели на его людей свысока, что они были многочисленнее,  чем
его люди и что их жизнь была богаче и безопаснее, и все равно он не мог не
испытывать по отношению к ним жалость.
     В конце  концов  они  были  всего  лишь  Чужаки.  Он  же  был  членом
Человечества.
     Дело было не только в том, что Человечество жило в передних убежищах,
которые находились ближе всего к кладовым Чудовищ. Это огромное удобство в
какой-то   мере   нивелировалось   -   Эрик   готов   был   это   признать
соответствующими  опасностями,  хотя  постоянное  наличие   опасностей   и
вероятность смерти усиливали величие Человечества. Да, оно  было  великим,
несмотря на свою более отсталую технологию. Что с того,  что  они  главным
образом служили источником сырья для  более  населенных  и  менее  опасных
убежищ? Как долго смогут оружейники,  гончары  и  жестянщики  этих  убежищ
продолжать  заниматься  своей  шумной  грохочущей  промышленностью,   если
Человечество перестанет приносить им основное: пищу, ткань,  металл,  все,
что оно так бесстрашно крадет на полной ужасов  территории  Чудовищ?  Нет,
народ Человечества - самый храбрый, самый великий, самый важный  народ  во
всех убежищах.
     Но главное заключалось не в этом.
     Главное заключалось  в  том,  что  не  стоило  иметь  никаких  дел  с
чужаками, кроме абсолютно необходимых. Они  все-таки  Чужаки!  И  если  ты
принадлежал  Человечеству,  ты  во  все  времена  гордо  держался  от  них
подальше.
     Торговать с ними? Да, ты торговал с ними.  Человечество  нуждалось  в
наконечниках для пик и  крепких  древках,  флягах  и  набедренных  ремнях,
мешках и посуде для приготовления пищи. Эти предметы были необходимы, и их
получали   в   обмен   на   тяжелые   мешки,   наполненные   бесформенным,
необработанным материалом, только что украденным у Чудовищ.  Искать  среди
чужаков подругу? Да, конечно, мужчины иногда искали себе  женщин,  которые
могли бы увеличить знания и технические возможности Человечества.  Но  эти
женщины хорошо приспосабливались и быстро становились частью  Человечества
после  того,  как  их  крали,  точно  так  же,  как  женщины  Человечества
оказывались абсолютно чужими в тот момент, когда их уводил с  собой  отряд
Чужаков. А  сражения  с  ними  были  самыми  сладкими,  самыми  волнующими
моментами существования воина после краж у Чудовищ.
     Ты торговал с  Чужаками,  каждый  раз  холодно  рассчитывая,  как  бы
получше провернуть сделку; ты крал у Чужаков женщин всяких раз, когда тебе
это удавалось, с радостью, с гордостью, потому  что  это  ослабляло  их  и
увеличивало ряды  и  благосостояние  Человечества,  и  ты  сражался  с  их
мужчинами,  когда  таким  образом  можно  было  добиться   большего,   чем
торговлей, а случалось, что и они нападали на тебя, когда ты ни о  чем  не
подозревая лежал в своем убежище, и тогда ты защищал себя и свое племя.
     Но ни по каким другим поводам с Чужаками не общались.
     На связь с ними было наложено табу, как и на контакты  с  Чудовищами,
жившими с другой стороны убежищ,  занимаемых  Человечеством.  Каждый  раз,
когда ты встречал одинокого чужака, бродившего без своих,  ты  убивал  его
быстро и не задумываясь.
     Эрик  все  еще  размышлял   о   беспрецедентном   характере   дядиных
инструкций, когда они подошли к  цели  своего  путешествия  -  к  большому
темному убежищу. В его стене виднелась глубокая  борозда,  начинавшаяся  у
пола, поднимавшаяся почти до уровня  головы  и  затем  снова  спускавшаяся
вниз.
     Дверь, ведущая на территорию Чудовищ.
     Томас Уничтожитель Ловушек  подождал  мгновение,  прислушиваясь.  Его
опытный слух не уловил никакого постороннего  шума  поблизости  ни  какого
намека на опасность, притаившуюся по ту сторону, и тогда он приложил  руки
ко рту, повернулся лицом в ту сторону,  из  которой  пришел  и  дал  тихий
улюлюкающий сигнал своему отряду. Четыре остальных воина и  ученик  быстро
подошли и собрались вокруг него,  а  затем  по  сигналу  своего  командира
расположились возле двери.
     Сперва они поели, быстро и молча, доставая  из  своих  мешков  горсти
пищи, приготовленной для них женщинами и набивая полные рты. Лучи света от
лампочек, закрепленных у них на лбах,  постоянно  метались  по  сводчатому
пустому коридору. Это было крайне опасное место. Это было место, где могло
произойти все что угодно.
     Эрик ел меньше всех, как и было положено  посвящаемому,  который  вот
отправится на свою первую кражу. Он знал,  что  ему  необходимо  сохранить
упругость  тела  и  наблюдательность  ума.  Он  увидел,   как   его   дядя
одобрительно кивнул, когда он вернул основную часть  своей  пищи  назад  в
мешок.

     Пол под ногами слегка вибрировал,  раздавалось  ритмичное  бульканье.
Эрик знал, что они находятся прямо  над  водопроводной  системой  Чудовищ,
когда он вернется, прежде чем отряд отправится назад,  Томас  Уничтожитель
Ловушек сделает в водопроводе отверстие, и они  наполнят  свои  опустевшие
фляги. Здесь, ближе всего к территории Чудовищ, вода была  самой  сладкой,
самой вкусной.
     Командир поднялся на ноги и подозвал к себе Роя Бегуна.  Оба  мужчины
подошли к изгибающейся линии и приложили  к  стене  уши.  Остальные  молча
наблюдали за ними. Наконец, удовлетворенные, они просунули наконечники пик
в очертания двери с каждой стороны и осторожно сдвинули  на  себя  тяжелый
камень. Стараясь не шуметь, они положили его на пол коридора.
     В том месте, где находилась дверь, появилось  дрожащее  пятно,  чисто
белого цвета.
     Территория Чудовищ. Странный непривычный свет. Эрик много раз  видел,
как воины исчезают в нем, отправляясь на  задание.  Теперь  наступила  его
очередь.
     Держа тяжелое копье наготове, Дядя Эрика наклонился в сторону  белого
пятна. Его тело изогнулось, когда он смотрел вверх, вниз и в обе  стороны.
Он отошел назад в убежище.
     - Никаких новых ловушек, - сообщил он тихо. -  Последняя,  которую  я
обезвредил в прошлом походе, до сих  пор  там,  на  стене.  Ее  так  и  не
починили. Пора, Эрик. Иди, мальчик.
     Эрик встал и пошел с ним к дверному проему, помня о том,  что  нельзя
отрывать глаз от пола. Нельзя смотреть  вверх  -  повторяли  ему  снова  и
снова, когда попадаешь на территорию Чудовищ. Если  ты  это  сделаешь,  ты
замерзнешь, потеряешься, с тобой покончено навсегда.
     Дядя внимательно и заботливо проверил, все ли у племянника в порядке.
Убедился, что новые набедренные ремни плотно облегают бедра, что  мешок  и
петля для копья на своем месте, за спиной. Он взял тяжелое копье  из  руки
Эрика и заменил его легким, вытащенным из петли.
     - Если тебя заметит Чудовище, - прошептал он, - тяжелое  копье  ничем
тебе не поможет. Ты должен спрятаться как можно скорее  и  метнуть  легкое
копье, как можно дальше. Чудовище не может отличить  тебя  от  копья.  Оно
последует за копьем.
     Эрик автоматически кивнул, это говорили ему много раз, это тоже  было
уроком, который он знал наизусть. У него во рту  совсем  пересохло.  Жаль,
что просить воды в такой момент, как-то не по-мужски.
     Томас Уничтожитель Ловушек взял у него фонарик, и надел  ему  на  лоб
обруч с лампочкой. Затем подтолкнул его к проходу.
     - Иди и соверши свою кражу,  Эрик,  -  прошептал  он.  -  Возвращайся
мужчиной.

                                    4

     Он находился с другой стороны. Он находился на территории Чудовищ. Он
был окружен странным светом Чудовищ, невероятным миром  Чудовищ.  Убежища,
Человечество, все, что было ему знакомо, осталось позади.
     Паника, словно блевота, стала подниматься у него от желудка к горлу.
     Не смотри вверх. Опусти глаза вниз, опусти глаза или ты замерзнешь не
сходя с того места, где стоишь. Держись поближе к стене, смотри на стену и
двигайся вдоль нее. Поверни  направо  и  двигайся  вдоль  стены.  Двигайся
быстро.
     Эрик повернулся. Он почувствовал,  как  стена  царапнула  его  правое
плечо, и побежал,  не  поднимая  глаз,  через  равные  промежутки  времени
касаясь стены плечом. Он бежал так быстро,  как  только  мог,  до  предела
напрягая мышцы. Он бежал и считал про себя шаги.
     Двадцать шагов. Откуда идет свет? Он шел отовсюду, он  сиял,  он  был
белым-белым. Двадцать пять шагов. Прикоснись к стене правым плечом.  Ни  в
коем случае - это самое главное - ни в коем случае не уйди  в  сторону  от
стены. Тридцать шагов. При таком свете не было необходимости  в  лампочке.
Он был даже слишком ярким, чтобы можно было что-либо  различить.  Тридцать
пять шагов. Пол был совсем не такой, как в убежище. Он был плоским и очень
твердым. Стена была такой же. Плоской, твердой и прямой. Сорок шагов. Беги
и не смей поднимать глаз.  Беги.  Прикасайся  время  от  времени  к  стене
плечом. Двигайся быстро. Но не поднимай глаз. Сорок пять шагов.
     Он почти врезался в строение, о которое ему говорил дядя, но рефлексы
и полученные предупреждения помогли ему резко  повернуть  налево  как  раз
вовремя. Он заметил, что строение было не такого  цвета  как  стена  и  из
другого материала. Не поднимай глаз. Не смотри наверх. Он дошел до  входа,
похожего на начало небольшого убежища.
     Не входи в этот  первый  вход,  Эрик.  Пройди  мимо  него.  Он  снова
принялся считать шаги. Еще двадцать три шага, и  он  добрался  до  другого
входа, гораздо более высокого и  широкого.  Он  бросился  внутрь.  Сначала
будет темнее. Стены будут впитывать свет, от твоей лампы.
     Эрик остановился, тяжело дыша. Он  был  благодарен  этой  поглощающей
свет темноте. После этого ужасного чужого белого света, мрак  был  другой,
он напоминал о привычных убежищах, которые сейчас были так далеко.
     Он знал, что в этой точке  своего  похода  он  может  позволить  себе
перевести дух. Первая, наиболее опасная часть пути была позади. Он  больше
не находился на открытом месте.
     Он вступил на территорию Чудовищ. Он бежал быстро, следуя инструкциям
до тех пор, пока снова не оказался в безопасности под прикрытием строения.
Он все еще был жив.
     Самое худшее позади. Ничто не может быть таким же  ужасным,  как  то,
через что он прошел.
     Территория Чудовищ. Она лежала за его спиной, купаясь  в  собственном
особенном свете. Сейчас. Почему бы  нет?  Сейчас,  когда  он  находится  в
относительно безопасном месте. Он мог рискнуть. Он хотел рискнуть.
     Он повернулся, осторожно, боязливо. Поднял глаза. Посмотрел.
     Крик, сорвавшийся с его губ, был непроизвольным и испугал  его  почти
так же сильно, как то, что он увидел. Он закрыл глаза и бросился вниз и  в
сторону. Он лежал там, где упал, довольно долго почти парализованный.
     Этого не  могло  быть!  Нет,  он  этого  не  видел.  Ничто  не  могло
возноситься так высоко, ничто не могло уходить вдаль на такие  невероятные
расстояния.
     Спустя некоторое время он снова открыл глаза  тщательно  сфокусировав
взгляд на темноте впереди. Мрак этого крытого места немного рассеялся,  по
мере того как его глаза привыкали  к  нему.  Теперь  желтоватый  свет  его
лампочки освещал ему путь: он мог различить стены,  находившиеся  друг  от
друга примерно на таком же расстоянии, как и стены убежищ, но в отличие от
последних необычно ровные и стоявшие под прямым углом к  полу  и  потолку.
Далеко  впереди  виднелось  огромное  темное  пятно.  Убежище  перейдет  в
действительно большое место действительно большое и действительно темное.
     "Интересно, что это за место? - подумал  он.  Чем  оно  являлось  для
Чудовищ?"
     Ему необходимо было  бросить  еще  один  взгляд  назад,  на  открытое
пространство. Один быстрый взгляд.  Ведь  он  будет  Эриком  Глазом.  Глаз
должен быть в состоянии смотреть на что угодно. Он должен  посмотреть  еще
раз.
     Но осторожно, осторожно.
     Эрик снова  повернулся,  медленно  приоткрывая  глаза  понемногу.  Он
крепко сжал зубы, чтобы не закричать на этот раз. Но даже несмотря на это,
он едва сдержался. Он быстро закрыл глаза, подождал немного,  затем  снова
открыл.
     Постепенно, попытка за попыткой, он обнаружил что может  смотреть  на
необозримую открытую белизну и не терять над собой контроль. Зрелище  было
поразительным, оно подавляло, сводило с ума, но если не  смотреть  слишком
долго, его можно было вынести.
     Расстояние. Огромное, неизмеримое, невероятное расстояние.
     Пространство за пространством и за ним - снова пространство, и  белый
свет, омывающий все это. Пространство далеко впереди, пространство со всех
сторон, пространство, уходящее вперед и вперед так далеко, что,  казалось,
ему вовсе нет конца. Но все-таки,  где-то  далеко-далеко  был  конец.  Там
возвышалась стена, стена, созданная гигантами,  которая  ограничивала  это
колоссальное  пространство.  Громадная,   она   поднималась   с   плоского
бескрайнего пола и исчезала где-то далеко над головой.
     А когда его глаза немного привыкли, он увидел, что  на  невообразимом
пространстве между ним и гигантской стеной находились какие-то предметы.
     Исполинские,  ужасно  чужие  предметы,  которые  казались  крошечными
только  по  сравнению  с  необозримостью  окружавшего   их   пространства.
Предметы, не похожие ни на что ранее виденное, ни на что, что  можно  было
бы вообразить.
     Нет, это было не совсем так. Вон та вещь, например, Эрик узнал ее.
     Большущая приземистая штуковина, похожая  на  заполненный  мешок  без
лямок. С самого раннего детства он много  раз  слышал,  как  ее  описывали
воины, возвратившиеся из похода на территорию Чудовищ.
     В этом мешке и в других ему подобных находилась еда. В  каждом  мешке
было достаточно  еды  чтобы  прокормить  все  Человечество  на  протяжении
несчитанного числа лет. В каждом мешке была другая еда.
     Ни один наконечник копья, имеющийся у Человечества,  не  мог  пробить
ткань того мешка, внизу где она была  наиболее  толстой.  Эрик  знал,  что
войнам приходилось взбираться вверх по нему, чтобы найти достаточно тонкое
место,  в  котором  можно  было  прорыть  себе  вход.  Затем  куски   пищи
передавались от человека к человеку к самому низу  мешка.  Когда  куча  на
полу становилась достаточно большой, все спускались вниз и заполняли  свои
специальные большие походные мешки. И сразу назад - в убежища, к женщинам,
которые одни обладали даром определять, годиться ли пища для  потребления,
и готовить ее, если годилась.
     Вот где он должен был бы находиться в данный момент, на  этом  мешке:
пробивать в нем дыру, если бы он выбрал первую категорию, как  большинство
юношей. Он пробил бы дыру, вытащил из мешка горсть чего-нибудь съестного -
любое количество, каким бы незначительным оно ни было, годилось для  вновь
посвящаемого, для первой кражи мужчины и готовился бы к возвращению домой,
навстречу рукоплесканиям женщин и принятию в ряды мужчин. Он был бы  занят
нормальным, социально-полезным делом.
     А вместо этого...
     Он обнаружил,  что  может  смотреть  на  комнату  Чудовищ  из  своего
прикрытия, испытывая лишь слабое головокружение. Что ж, это  уже  само  по
себе достижение. Прошло совсем  немного  времени,  а  он  стоит  вот  так,
свободно глядя вокруг, оценивая природу вещей Чудовищ, как  самые  опытные
воины. Он еще не мог смотреть слишком высоко, но кто  из  воинов  мог  это
делать?
     Очень хорошо, но этого ему  недостаточно.  Ему  предстояла  необычная
кража. Он объявил третью категорию: сувениры Чудовищ.
     Эрик отвернулся и снова оказался лицом к  темноте.  Он  пошел  быстро
вперед по убежищу с прямыми стенами, лампочка у него на  лбу  прокладывала
перед  ним  желтую  тропинку.  По  мере   приближения,   огромное   черное
пространство становилось все больше и больше.
     Все связанное с  его  кражей,  с  его  посвящением  в  мужчины,  было
необычным. Томас Уничтожитель Ловушек  рассказал  женщинам  о  его  особых
талантах, так что ему подобрали предсказание и имя, соответствовавшие  им.
Предполагалось, что предсказание исходят  от  предков,  что  они  делаются
благодаря науке предков и показывающей машине. Предполагалось,  что  никто
заранее  не  имеет  ни  малейшего  представления  о   том,   каким   будет
предсказание. Это было  исключительно  делом  предков  и  их  таинственных
планов относительно своих потомков.
     Возможно ли, вероятно ли, что все предсказания и имена  были  заранее
подготовлены, что показывающая машина специально настраивалась для каждого
посвящаемого? Если все было именно так, то как можно продолжать  верить  в
логику, в причину и следствие?
     И чтобы кто-то - Чужак при этом - помог тебе  совершить  твою  кражу!
Кражу, которая считалась проверкой твоего  мужского  потенциала,  согласно
определению, это то, что ты должен делать абсолютно один.
     Но если можно поверить в то, что предсказания заранее подгоняются под
человека, то почему бы не принять тот факт, что и кражи - тоже всего  лишь
обман?
     Эрик покачал головой. В своих размышлениях он зашел в слишком  темные
коридоры: весь его мир превращался в сплошной хаос.
     Но одно он знал наверняка. Договариваться с Чужаком, как  сделал  его
дядя, было определенно  против  всех  законов  и  правил  человечества.  И
неуверенность, с которой Томас об этом рассказывал, подтверждала это.  Это
было... ну, в общем, это было неправильно.
     И все равно, его дядя был величайшим мужчиной во  всем  Человечестве!
Томас  Уничтожитель  Ловушек  не  мог  поступить  неправильно.  Но   Томас
Уничтожитель Ловушек явно склонялся к чужой науке.
     Чересчур много. Чересчур много надо переварить. Существовало  слишком
много того, что он не знал. Волосы встали дыбом у него на голове, когда он
вступил  в  необъятное  темное  пространство  и  почувствовал  над   собой
головокружительную черную высоту. Он  быстро  двинулся  вперед,  время  от
времени проверяя, не сошел ли он с прямой линии,  обозначенной  идущим  от
входа  светом.  Здесь  лампочка,  прикрепленная  к  его  лбу,  была  почти
бесполезна.  Ему  не  нравилось  это  место.  Он  чувствовал  себя   здесь
совершенно беспомощным.
     "Чем, снова лихорадочно, подумал он, является  это  строение  в  мире
Чудовищ? Какую функцию оно выполняет?" Впрочем, он не был уверен, хочет ли
он знать ответ на этот вопрос.
     К тому времени, когда Эрик добрался до конца открытого  пространства,
он уже бежал. Он врезался в стену с такой силой, что его отбросило назад.
     На какое-то мгновение, он ужасно  испугался,  но  вскоре  понял,  что
произошло. Он перестал контролировать  правильность  маршрута.  И,  должно
быть, немного отклонился в сторону.
     Ощупывая стену вытянутыми вперед руками,  он  наконец  нашел  вход  в
следующее убежище. Вход был очень низким. Ему пришлось  согнуть  колени  и
наклонить голову чтобы войти. Он  оказался  в  неприятно  узком  маленьком
коридоре, но вскоре справа увидел  проем  -  вот  и  развилка,  о  которой
говорил его дядя, - с облегчением шагнул в него.
     Он пришел.
     Там горели лампы. И там были Чужаки, несколько  Чужаков.  Трое,  нет,
четверо, нет пятеро!  Они  сидели  на  корточках  в  углу  этого  большого
квадратного убежища, трое горячо о чем-то  разговаривали,  остальные  двое
делали что-то непонятное с материалами, которые были Эрику  в  большинстве
своем незнакомы.
     Когда он вошел, все резко вскочили на  ноги  и  мгновенно  образовали
широкий полукруг, повернувшись к нему лицом. Эрик  с  отчаяние  подумал  о
том, что хорошо было бы сейчас иметь  в  каждой  руке  по  тяжелому  копью
вместо того легкого, которое он все еще крепко сжимал.  Имея  два  тяжелых
копья, ты имел одновременно и щит и опасное оружие для  нападения.  Легкое
копье хорошо только для одного броска, и больше ни для чего.
     Тем не менее он поднял свое оружие над плечом, готовясь бросить его и
приняв агрессивный вид, как и подобает воину Человечества.  Он  решил  что
если ему все-таки  придется  метнуть  его,  то  он  мгновенно  отскочит  в
сторону, и  попытается  выдернуть  из  петли  за  спиной  два  тяжелых  на
человека, голова которого полна планов.
     Он по-дружески взял Эрика за руку и  повел  его  к  тому  месту,  где
работали остальные. Это помещение вряд ли служило  убежищем  какого-нибудь
племени, оно скорее было похоже на полевой штаб - а Артур Организатор был,
безусловно главнокомандующим.
     - Я встречался с твоим дядей, - сказал он Эрику, - когда он  приходил
к нам с целью торговли - я имею в виду в наши  убежища.  Твой  дядя  очень
хороший человек, очень прогрессивный. Он  регулярно  посещал  наши  тайные
собрания, ему будет  отведено  очень  важное  место  в  больших  убежищах,
которые мы выроем, в новом мире, который мы создаем. Он мне  очень  сильно
напоминает твоего отца. Да и ты тоже, ты тоже, мой мальчик.
     - Вы знали моего отца?
     Артур Организатор улыбнулся и кивнул.
     - Очень хорошо. Он мог бы стать  великим  человеком.  Он  отдал  свою
жизнь во имя дела. Кто из нас сможет  забыть  Эрика...  Эрика  Кладовщика,
так, кажется?
     - Опустошителя Кладовых. Его звали Эрик Опустошитель Кладовых.
     - Да,  конечно.  Эрик  Опустошитель  Кладовых.  Незабываемое  имя,  и
незабываемый  человек.  Но  это  другая  история;  мы  поговорим  об  этом
как-нибудь в другой раз. Очень скоро тебе придется  возвращаться  назад  к
своему дяде.
     Он взял в руки плоскую  доску,  покрытую  странными  знаками  и  стал
изучать ее при свете своей лампы.
     - Как тебе  это  понравится?  -  пробормотал  один  из  работавших  с
незнакомыми материалами мужчин обращаясь к своему соседу. - Его  спросили,
кто его люди и он ответил "Человечество". Человечество!
     Второй мужчина хмыкнул.
     - Племя из передних убежищ. Чего, черт возьми, ты  от  них  ожидаешь?
Научных познаний? Каждое племя из живущих  в  передних  убежищах  называет
себя  Человечеством.  Для  этих  примитивных   людей,   человеческий   род
заканчивается в их крайнем убежище. Твое племя, мое племя. Знаешь, как они
называют нас? Чужаками. На их взгляд, между нами и Чудовищами  нет  особой
разницы.
     - Именно это я и имею в виду. Они  не  видят  в  нас  товарищей.  Это
ограниченные дикари. Кому они нужны?
     Артур Организатор взглянул  на  лицо  Эрика,  и  резко  повернулся  к
мужчине, который произнес последние слова.
     - Я скажу вам, кому они нужны, Вольтер - сказал он. - Они  необходимы
Делу. Если племена передних убежищ с нами, это значит, что  наши  основные
линии снабжения, связанные с территорией Чудовищ, открыты. Нам нужен любой
боец, каким бы примитивным он ни был. Каждое отдельное племя должно быть с
нами, если мы хотим, чтобы чужая наука стала доминирующей религией убежищ,
если мы хотим избежать поражения во время нашего последнего восстания. Нам
нужны люди передних убежищ с их  талантами  охотников  и  грабителей,  нам
нужны люди задних убежищ с  их  знаниями.  В  этом  деле  нам  нужны  все,
особенно сейчас.
     Человек по имени Вальтер отложил свою работу и с сомнением  покосился
на Эрика. Казалось, Артур  его  совершенно  не  убедил.  Эти  высокомерные
обитатели задних убежищ с их разрисованными ремнями и невоенными манерами!
Люди из разных племен сидят и мирно беседуют, тогда как - если  бы  у  них
есть хоть капля собственного достоинства - они должны были бы убивать друг
друга!
     Неожиданно пол под ним задрожал. Эрик едва  удержался  на  ногах.  Он
раскачивался взад и вперед, пытаясь схватиться за копя висевшие в петле за
спиной. Наконец ему это удалось, и он с трудом смог удерживать равновесие.
Копье, которое он сжимал, вибрировало в его руке.
     Издалека донеслось несколько разрывающих уши ударов. Пол качался в их
ритме.
     - Что это? - закричал Эрик, поворачиваясь к Артуру. - Что происходит?
     - Ты никогда  не  слышал  раньше,  как  шагает  Чудовище?  -  спросил
Организатор изумлено. - Ах, да, это же  твоя  первая  кража,  твой  первый
выход  за  пределы  убежищ.  Это  Чудовище,  мальчик.  Чудовище  ходит  по
кладовой. Делает то, что делают Чудовища. Они имеют на это  право,  знаешь
ли, добавил он с улыбкой. - Это их кладовая. Мы здесь всего лишь гости.
     Юноша заметил, что остальные не  обратили  на  происходящее  никакого
внимания. Он сделал глубокий вдох и снова  повесил  копье  за  спину.  Как
раскачивались  пол  и   стены!   Какое   это,   должно   быть,   громадное
фантастическое существо!
     Будучи учеником  воинов,  он  часто  стоял  с  часовыми  у  двери  на
территорию  Чудовищ,  пока   отряд   отправлялся   совершать   кражу   для
Человечества. Несколько раз до него доносились  тяжелые  глухие  удары,  и
стены убежища слегка дрожали. Но не так, как сейчас. Ни разу  еще  его  не
охватывал подобный ужас.
     Он  поднял  глаза  к  прямому  ровному   потолку.   Вспомнил   темное
пространство, оставшееся позади и простиравшееся вверх без видимого конца.
     - А это,  -  произнес  он  громко,  -  это  строение,  в  котором  мы
находимся. Чем оно является для них?
     Артур Организатор передернул плечами.
     - Один из предметов мебели Чудовищ. Мы находимся на одном из открытых
пространств, которые они всегда оставляют у основания  своей  мебели.  Это
делает  мебель  более  легкой,  для  передвижения,  как  мне  кажется.  Он
мгновение прислушивался. Удары стали удаляться и постепенно затихли.
     - Давай перейдем к делу, Эрик. Это Вальтер Искатель  Оружия.  Вальтер
Искатель Оружия из людей  Максимилиана.  Вальтер,  что  у  тебя  есть  для
племени Эрика, для... э... для Человечества?
     - Терпеть не могу давать  что-то  даже  не  очень  хорошее  людям  из
передних убежищ, - пробормотал сидевший на корточках человек.
     Сколько бы ты им ни объяснял, они все равно используют любые  изделия
неправильно, каждый раз только все портят. Ну, посмотрим, это должно  быть
довольно просто.
     Он порылся в куче странных вещей и достал из  нее  маленький  красный
желеподобный шарик.
     - Все, что от тебя требуется, это отщипнуть от него кусочек пальцами.
Только кусочек, не больше. Затем плюнь на него и брось  его.  После  того,
как ты на него плюнул, избавься от него,  как  можно  скорее.  Бросай  как
можно быстрее и как можно дальше. Как ты думаешь, ты запомнил  то,  что  я
сказал?
     - Да, - Эрик взял у него красный  шарик  и  озадаченно  посмотрел  на
него. От шарика исходил странный раздражающий запах,  от  которого  слегка
зудело в носу. - Но, что при этом произойдет? Что он делает?..
     - Это не твоя забота, мальчик, - прервал его Артур Организатор.  Твой
дядя знает, как и когда его использовать. Ты совершишь свою кражу  третьей
категории - сувенир Чудовищ, который никто в твоем племени никогда  раньше
не видел. И скажи своему дяде, чтобы он привел свой отряд к моему  убежищу
через три дня - три периода сна. Это будет наша  последняя  встреча  перед
восстанием. Скажи ему, чтобы воины были вооружены,  чтобы  они  взяли  все
копья, которые только смогут унести.
     Эрик слабо кивнул. Как много странных и непонятных вещей  происходило
в убежищах и за их пределами! Мир был гораздо больше и  удивительнее,  чем
он когда-либо мог себе представить.
     Он увидел, что Артур Организатор добавил какой-то значок  на  Плоскую
доску, на которой уже было нанесено  множество  символов.  "Вот  еще  одно
проявление слабости Чужаков, - подумал он,  -  на  этот  раз  слабости  их
памяти, намного уступающей памяти Человечества".
     Искатель Оружия вскочил на ноги с схватил Эрика за  руку,  когда  тот
собрался было положить красный шарик в мешок.
     - Там у тебя ничего влажного  нет?  -  спросил  он,  открыл  сумку  и
порылся в вещах Эрика. - Воды нет? Запомни, намочишь эту штуку  -  и  тебе
конец.
     - Человечество держит воду во  флягах,  -  раздраженно  объяснил  ему
Эрик. - Вот здесь. - Он показал на болтающийся на бедре мешочек,  -  а  не
наливает ее вместе с едой.
     Он забросил полный мешок за спину и с гордым видом отошел.
     Артур Организатор проводил его до конца убежища.
     - Не обращай внимания на Вальтера, - прошептал он. - Он вечно боится,
что никто, кроме него  самого,  не  сможет  использовать  оружие  Чудовищ,
которое он отыскивает. Он со всеми так разговаривает.  А  теперь  давай  я
освежу память в том, что касается  пути  назад.  Мы  не  хотим,  чтобы  та
заблудился.
     - Я не заблужусь, - холодно возразил Эрик. - У меня хорошая память  и
я знаю достаточно, чтобы просто переставить в обратном порядке этапы моего
пути сюда. Кроме того, я ведь Эрик Разведчик, Эрик Глаз Человечества. Я не
заблужусь.
     Очень гордый собой, он пошел  прочь,  не  поворачивая  головы.  Пусть
Чужаки знают, что он о них думает. Высокомерные самодовольные негодяи.
     Но все равно, он чувствовал, что его как-то обидели, сделали  меньше,
как в тот момент, когда Рой Бегун назвал его одиночкой перед всем отрядом.
И  последнее  замечание,  которое  он  услышал  за  своей  спиной  -  "Эти
примитивные люди так чертовски ранимы" - не улучшило его настроение.
     Все еще предаваясь грустным размышлениям, он пересек открытое  темное
пространство, не сводя глаз с полосы белого света впереди.  Мозг  его  был
занят совершенно непривычным для  него  занятием:  пересмотром  Ценностей.
Свободная простота Человечества против сложности и  непонятности  Чужаков.
Знания Человечества, касающиеся  жизненно  важных  вопросов  каждодневного
существования, против знаний о таком большом  количестве  разных  вещей  и
технологий,  о  которых  он  никогда  и  не   слышал.   Действительно   ли
Человечество идет по бесконечно более предпочтительному, более правильному
пути? И почему его дядя оказался замешанным в политику Чужаков?
     Обо всем этом думал Эрик, выходя из строения. Он повернул  налево  и,
пройдя мимо маленького входа, который пропустил  перед  этим,  поспешил  к
стене которая отделяла его от убежищ.
     И почему все эти Чужаки, явно принадлежащие к  разным  племенам,  так
сошлись в презрении, с которым они относятся к Человечеству?
     Он не успел еще  повернуть  направо  и  направиться  вдоль  стены  по
последнему отрезку пути к двери, когда пол снова задрожал, выведя  его  из
раздумий. Он подскочил вверх, затем упал вниз, замерев от страха.
     Он находился на открытом месте, в то время, как Чудовище снова  вошло
в кладовую.

                                    5

     Далеко-далеко в слепящей белизне он увидел невероятных размеров серое
тело, о котором слышал с детства, выше,  чем  сотня  людей,  ставших  друг
другу на плечи, толстая серая нога шире,  чем  два  мощных  стоящих  рядом
человека. Он бросил на это существо всего один быстрый взгляд, после  чего
им овладела настоящая паника.
     Его спасло только одно: он не бросился куда глаза глядят и не отбежал
от стены. Наверно, он все-таки безотчетно осознавал, что  это  значило  бы
направится прямо к Чудовищу. На какое-то  мгновение  совсем  обезумев,  он
подумал о том, что нужно попытаться прогрызть дыру в стене, к которой были
прижаты его плечи.
     Затем,   он   вспомнил   про   дверь.   Он   должен   находиться    в
тридцати-тридцати пяти шагах от нее. А за нею -  безопасность:  его  дядя,
отряд, Человечество и убежища - благословенные, закрытые, узкие убежища!
     Эрик помчался вдоль стены к двери. Он бежал так, как никогда раньше в
жизни не бегал, даже представить себе не мог, что можно так бегать.
     Но даже во время этого бега, когда он летел как сумасшедший, взмокший
от затрачиваемых усилий, несколько здравых мыслей -  результат  длительных
утомительных зубрежек - выстроились в его  стенающем  мозгу  в  логическую
цепочку. Он находился  ближе  к  строению,  в  котором  прятались  Чужаки,
строению, которое, как объяснил Артур,  было  часть  мебели  Чудовищ.  Ему
следовало бы, бежать в ту сторону, к строению.  Там  -  конечно,  если  бы
Чудовище его не заметило, когда оно вошло в кладовую, - он мог  оставаться
в безопасности, пока не представилась бы возможность убежать.
     Однако теперь он был уже слишком далеко,  чтобы  поворачивать  назад.
"Только беги тихо, - напомнил он себе, - беги быстро, но бесшумно,  совсем
бесшумно". В соответствии с усвоенными  им  уроками,  на  этом  расстоянии
слуха Чудовища следовало бояться больше, чем его зрения. Надо бежать тихо.
Ради своей жизни.
     Наконец он достиг дверного проема. Дверь стояла на прежнем месте!
     Охваченный ужасом, не веря  своим  глазам,  он  уставился  на  кривые
очертания дверного проема. Но этого никогда раньше не делали! О  таком  он
даже не слышал!
     Эрик отчаянно колотил кулаками по стене. Смогут ли звуки  его  ударов
пробиться  через  тяжелый  камень?  Или  они  только  привлекут   внимание
Чудовища?
     Он быстро повернул  голову  -  один  взгляд,  сознательно  потерянное
мгновение, чтобы оценить близость опасности. Ноги Чудовища  двигались  так
медленно: его скорость казалась бы просто смешной, если бы не размер  этих
ног, которые с каждым шагом  переносили  его  на  невероятное  расстояние.
Ничего смешного не было и в этой длинной шее, почти такой же длинной,  как
и вся остальная часть тела,  и  в  отвратительной  сравнительно  небольшой
голове, маячившей вверху на конце шеи. И эти ужасные розовые штуки  вокруг
шеи!..
     Исполинское существо было уже  намного  ближе,  чем  всего  несколько
секунд назад, но Эрик не имел ни малейшего представления о  том,  заметило
ли оно его и двигалось ли оно именно к нему? Стучать в дверь  наконечником
копья? Это должно привлечь внимание, этот  стук  его  современники  должны
услышать.
     Но, очевидно, и Чудовище тоже!
     Оставалось только одно. Он отбежал от стены  на  несколько  шагов,  а
затем бросился вперед, врезавшись плечом в  дверь.  Он  почувствовал,  что
дверь немного поддалась. Еще одна попытка.
     Сотрясающие пол шаги Чудовища были теперь так  близко,  что  их  звук
почти оглушал. В любой момент  огромная  серая  нога  могла  опуститься  и
стереть его жизнь в порошок. Эрик снова отступил от стены, заставляя  себя
не смотреть вверх.
     Еще один бросок, еще одно столкновение с дверью. Она явно сдвинулась.
Вдавилась внутрь.
     Неужели Чудовище на него наступит, раздавит его?
     Эрик уперся руками  в  дверь.  Толкнул  ее.  Медленно,  неохотно  она
покидала место, в котором ее вырезали давным-давно.
     Где Чудовище? Насколько близко? Насколько близко?
     Неожиданно дверь упала в убежище, больно ударившись, Эрик,  шлепнулся
прямо на нее. Он с трудом поднялся на ноги и пошел по коридору.
     У него не было сил даже для того, чтобы  испытывать  облегчение.  Его
мозг повторял свои уроки, напоминая ему, что  он  должен  делать  в  такой
ситуации.
     Пробеги небольшое расстояние внутрь убежища. Затем остановись и  жди,
готовый броситься вперед. Набери в легкие как можно больше  воздуха  -  он
может тебе понадобиться. Если услышишь шипящий и свистящий звук, перестань
дышать и беги. Сдерживай дыхание,  сколько  сможешь,  сколько  будет  сил,
затем снова быстро наполни грудь воздухом и снова беги. Делай так, пока не
окажешься далеко от двери. Далеко-далеко.
     Эрик подождал, приготовившись бежать, стоя спиной к двери.
     Не  оглядывайся,  смотри  только  в  том   направлении,   в   котором
собираешься бежать. Ты должен волноваться только  об  одном,  только  один
звук ты должен ждать. Свистящий и шипящий звук,  когда  ты  услышишь  его,
задержи дыхание и беги.
     Он ждал, его мышцы напряглись, приготовившись к мгновенному действию.
     Время шло. Он не  забыл  считать.  Если  ты  медленно  досчитывал  до
пятисот, и ничего не происходило, то, похоже, с тобой все будет в порядке.
Считай, что Чудовище тебя не заметило.
     Так говорили опытные воины, которые через это прошли.
     Пятьсот. Он досчитал до пятисот, и затем для  верности  сосчитал  еще
столько же дойдя до крайнего числа, известного человеку, - до тысячи.
     Ни свистящего, ни шипящего звука. Никакого намека на опасность.
     Он расслабился, и его  мышцы,  неожиданно  лишившись  напряжения,  не
выдержали. Он упал на пол убежища, едва не заплакав от облегчения.
     Все кончилось. Его кража совершена. Он - мужчина.
     Он побывал рядом с Чудовищем и остался жив. Он встретился с  Чужаками
и имел с ними дело как представитель Человечества. Ему есть что рассказать
своему дяде!
     Его дядя. Где его дядя? Где отряд?
     Неожиданно осознав, что все совсем не так как  надо,  Эрик  с  трудом
поднялся на ноги и осторожно  вернулся  к  открытой  двери.  Убежище  было
пусто. Никто не ждал его.
     Но это было невероятно! Отряд никогда не  считал  вновь  посвящаемого
заблудившимся или потерянным по крайней мере до  истечения  двух  дней.  В
отсутствие вождя, конечно, этот  срок  измерялся  периодами  сна  капитана
отряда. Любой отряд ждал бы не меньше двух  дней,  прежде,  чем  вернуться
домой. А его дядя - Эрик не сомневался в  этом  -  подождал  бы  его  даже
немного дольше. Он же отсутствовал в течение такого  короткого  промежутка
времени! Что здесь произошло?
     Он подполз к двери и выглянул наружу. На этот раз он не  почувствовал
никакого головокружения. Его глаза быстро  привыкли  к  другому  масштабу.
Чудовище было чем-то занято в другом  конце  кладовой.  Оно  всего-навсего
пересекало комнату, а не преследовало его и не нападало на него. Очевидно,
оно вовсе его не заметило.
     Фантастика! И это учитывая весь тот шум, который он поднял!  Всю  эту
беготню и стук в дверь!
     Чудовище резко повернулось,  сделало  несколько  гигантских  шагов  и
бросилось на строение, в котором Эрик встречался с Чужаками. Стены, пол, и
все остальное задрожало в ответ на  движение  огромного  тела,  когда  тот
немного поворочался и затих.
     Эрик был поражен увиденным, но вскоре понял, что существо всего  лишь
легло. Это загадочное строение в конце  концов  действительно  было  часть
мебели.
     Интересно, что при  этом  почувствовали  Артур  Организатор,  Вальтер
Искатель  Оружия  и  все  остальные,  спрятавшиеся  в  этом  месте?   Эрик
усмехнулся. В это мгновение Чужаки, должно  быть,  утратили  часть  своего
высокомерия и спеси.
     Тем временем, ему надо было еще многое сделать, многое выяснить.
     Он просунул пальцы под дверь попытался поднять ее.  Она  была  ужасно
тяжелой! Он толкал ее, медленно. С большим трудом, сначала  одну  сторону,
потом другую, двигая ее назад к дыре  в  стене.  Последний  толчок  и  она
встала  на  свое  место.  Только  тонкая  изогнутая  борозда  выдавала  ее
существование.
     Теперь он мог осмотреться.
     Здесь произошла схватка, это абсолютно точно. Короткая,  но  жестокая
схватка. Тщательно осмотрев место, Эрик обнаружил явные признаки боя.
     Отломанный наконечник копья. Немного крови на стене. Часть порванного
мешка. Конечно, тел не было, слишком мало вероятно обнаружить  тела  после
битвы. Представитель любого племени, из обитающих  в  убежищах  знал,  что
одним из неизбежных следствий победы было необходимость вытащить  тела  из
проходов и избавиться от них. Никто никогда не  оставил  бы  трупы  врагов
разлагаться в коридоре.
     Итак, здесь произошло сражение. Он был прав - дядя Томас и его  отряд
не ушли и не оставили его. Должно быть, на  них  напали  превосходящие  по
силе враги. Отряд некоторое время  удерживал  свои  позиции,  потом  понес
потери и был вынужден отступить.
     Но кое-что было непонятно. Во-первых, военные группы Чужаков  никогда
обычно не подходили так близко к территории Чудовищ.  Убежища,  в  которых
жили люди Человечества, - естественная цель военного отряда, располагались
гораздо глубже. В этой точке, можно было обнаружить  разве  что  небольшую
группу, отправившуюся за продовольствием.
     А в крайнем случае воины его дяди, полностью вооруженные, находящиеся
в боевой готовности могли легко  справиться  с  одиноким  отрядом  ткачей,
оружейников и торговцев из упаднических задних убежищ. Они бы отбросили их
назад взяли бы нескольких из них в плен и продолжали бы ждать его.
     Оставалось только две вероятности, - атака большого отряда  трех  или
четырех групп и - что еще менее вероятно, отряд других воинственных людей,
живущих в передних убежищах.  Но  на  них  это  не  похоже.  Если  бы  они
собирались отправиться на территорию Чудовищ, они скорее пробили  бы  свою
собственную дверь в стене. Зачем им нарываться на  неприятности  у  двери,
принадлежащей другим людям? Они бы тоже направились в населенные  убежища,
если бы преследовали какую-то иную цель, кроме  самой  важной  -  кражи  у
Чудовищ для нужд своего племени.
     И еще. Если только отряд его дяди  не  был  уничтожен  до  последнего
человека -  мысль,  которую  Эрик  отбрасывал  как  крайне  невероятную  -
оставшиеся в живых, согласно данной человечеству клятве, сделав  все,  что
от  них  требовала  военная  ситуация,  преследование   или   отступление,
вернулись бы как можно скорее к месту, куда должен был возвратиться  вновь
посвящаемый, совершив свою кражу. Ни один воин не осмелился бы взглянуть в
лицо женщине, если бы он не сделал этого.
     Возможно, нападение  произошло  совсем  недавно.  Возможно,  люди  из
отряда его дяди были недалеко, и все еще пробивали  себе  путь  от  одного
конца убежища к другому; избавившись от врагов, они поспешат назад к нему.
     Нет, в этом случае, он слышал бы шум сражения. А  в  убежищах  стояла
пугающая тишина.
     Эрик задрожал. Воину не  полагается  находиться  вне  пределов  своих
убежищ одному. Он слышал о непринадлежащих ни к  какому  племени  Чужаках;
однажды, еще ребенком, он наслаждался сложной  казнью  человека,  которого
изгнали из его племени за какое-то серьезное преступление и который забрел
в окрестности Человечества - но этих людей  едва  ли  можно  было  считать
людьми: человеческих существ должны окружать племена, отряды, общества.
     Быть одному - ужасно. Просто немыслимо.
     И не подумав поесть, Хотя после своей кражи он страшно  проголодался,
Эрик быстро направился  вперед  по  коридору.  Через  некоторое  время  он
перешел на бег. Он хотел попасть домой как можно скорее - снова  оказаться
среди своих людей.
     Он протянул руку к петле за спиной и достал оттуда два копья.
     Неприятное это занятие - идти по коридорам в полном одиночестве.  Они
были такими пустыми и такими тихими! Они не казались такими тихими,  когда
он ходил в походы с отрядом.  И  такими  пугающе,  ужасно  мрачными.  Эрик
никогда раньше не  задумывался  над  тем,  какая  огромная  разница  между
освещением, которое получаешь от одного прикрепленного ко лбу  фонарика  и
от обычного отрядного комплекта в полдюжины. Он обнаружил, что все более и
более настороженно всматривается в неожиданные тени, появляющиеся там, где
стена резко поворачивала: он резко набирал скорость, когда  пробегал  мимо
черных проемов ответвлявшихся убежищ.
     В любом из этих  мест,  его  мог  ждать  враг,  услышавший  звук  его
приближавшихся шагов. Например, враг, который напал на отряд его  дяди,  -
горстка жестоких убийц - Чужаков, или целая их банда, а то, может быть,  и
что-нибудь  похуже.  Он  вдруг  вспомнил  легенды  о  неупоминаемых  вслух
существах, которые прятались в пустых убежищах, существах, которые убегали
при приближении  отряда  воинов,  но  которые  бесшумно  подкрадывались  к
одинокому  человеку.  Огромные  существа,  которые  заглатывали  человека,
крошечные существа, сотнями набрасывавшиеся на него  и  разгрызавшие  свою
жертву на кусочки... Эрик не переставая крутил  головой,  осматриваясь  по
сторонам: по крайней мере, он должен был позаботиться о том, чтобы его  не
застали врасплох.
     Как ужасно быть одному!
     И все же, сквозь одолевавший  его  страх,  его  мозг  снова  и  снова
возвращался к проблеме исчезновения его дяди. Эрик не мог поверить  в  то,
что с ним могло случиться что-то серьезное. Томас Уничтожитель Ловушек был
ветераном слишком многих кровавых  приключений,  слишком  многих  неравных
битв. Куда же он делся? Куда увел свой отряд?
     И почему нигде не слышно  ни  звука,  почему  нет  никаких  признаков
присутствия отряда в этой бесконечности мрачных, полных ужасов коридоров?
     К счастью, он был Эриком Глазом. Он знал дорогу назад и  с  отчаяньем
спешил домой, не чувствуя ни малейших сомнений в выборе пути. Показывающая
машина была права: он никогда не заблудится. Дайте ему только благополучно
добраться до Человечества, и он будет Эриком Глазом.
     Ну вот снова:  кто  был  прав,  показывающая  машина  или  его  дядя?
Предсказание, давшее ему имя, исходило от машины, но его  дядя  утверждал,
что это все обман. Предсказание было выбрано и его имя предложено женщинам
задолго до церемонии. И - главное - его дядя был приверженцем чужой науки,
был связан с Чужаками, которые тоже служили чужой науке!..
     Эрик чувствовал, что за последние два дня слишком многое свалилось на
его голову. Такая значительная часть его  мира  изменилась.  Словно  стены
убежищ сдвинулись вверх и в сторону, и теперь  убежища  напоминали  больше
территорию Чудовищ, чем человеческое жилье.
     Он  приближался  к  своим.  Коридоры  теперь  выглядели  дружелюбнее,
казались более знакомыми. Он заставил себя бежать  быстрее,  хотя  был  на
грани истощения. Он хотел оказаться дома, стать  Эриком  Глазом,  сообщить
Человечеству о том, что произошло, чтобы поисковая и  спасательная  группа
отправилась за его дядей.
     Дверь на  территорию  Чудовищ...  Кто  поставил  ее  на  место?  Если
действительно произошло сражение,  и  отряд  его  дяди  отступил  с  боем,
неужели нападавшие остановились бы для  того,  чтобы  аккуратно  поставить
дверь назад?
     Может, это объясняется неожиданным нападением и  полным  уничтожением
отряда? В таком случае, прежде чем оттащить тела,  враг  имел  возможность
закрыть проход, чтобы обезопасить себя от Чудовищ.
     Но кто, кто был способен на  такое  неожиданное  нападение,  кто  мог
полностью уничтожить лучший  отряд  во  всем  Человечестве?  Ему  придется
узнать ответ у одного из других капитанов, а может быть, у мудрой  старухи
их Общества женщин.
     Вступив на территорию Человечества, Эрик  заставил  себя  перейти  на
шаг. В любой момент он мог наткнуться на часовых, а  у  него  не  было  ни
малейшего желания погибнуть от брошенного копья. Часовые будут реагировать
мгновенно, увидев бегущего в темноте человека.
     - Эрик Единственный, - кричал он через шаг, называя себя. - Это  Эрик
Единственный.
     Затем он вспомнил кражу и с гордостью изменил свое имя.
     - Эрик Глаз. Это Эрик Глаз, Разведчик,  дальшевидящий,  четчевидящий.
Эрик Глаз возвращается к Человечеству!
     Странно, но не слышалось ответных  криков,  подтверждавших,  что  его
узнали.
     Эрик ничего не понимал. Неужели напали на все Человечество и прогнали
его из убежищ? Часовой должен отвечать на знакомое  имя.  Что-то  было  не
так, совсем-совсем не так.
     На последнем повороте он  увидел  часового  в  противоположном  конце
коридора. Вернее,  он  увидел  людей,  которых  принял  поначалу  за  трех
часовых. Они изумлено смотрели на него, и он узнал их. Стефан Сильная Рука
и два человека из его отряда. Очевидно, он прибыл как раз  в  тот  момент,
когда происходила смена  часовых.  Это  объясняло  присутствие  Стефана  и
второго воина. Но почему они не ответили на его крик?
     Они стояли молча  и  пока  он  приближался,  все  еще  держали  копья
наготове, а не опустив их в знак приветствия.
     - Эрик Глаз, - повторил он, озадаченный. - Я совершил свою кражу,  но
что-то случилось с остальными...
     Его голос затих, когда Стефан подошел  к  нему.  Лицо  капитана  было
мрачным, мышцы напряжены до предела. Острие копья коснулось груди Эрика.
     - Не двигаться, - предупредил Стефан. - Барни, Джон, свяжите его.  Мы
поймали эту маленькую крысу!

                                    6

     Эрику связали руки за  спиной  ремнями  от  его  собственного  мешка,
отобрали у него копья и повели подталкивая и пиная в  большое  центральное
убежище Человечества.
     Место почти нельзя было узнать.
     Под руководством Оттили Первой Жены Вождя толпа женщин  -  на  первый
взгляд  казалось,  что  там   собрались   все   женщины   Человечества   -
устанавливала напротив Королевского  Холма  платформу.  Учитывая  то,  что
Человечество   страдало   от   катастрофической   нехватки    строительных
материалов, сооружение такого рода было чем-то из ряда вон выходящим.  Вся
эта суета пробудила в памяти Эрика какие-то смутные воспоминания.  Но  его
перетаскивали с места  на  место  слишком  быстро,  и  вокруг  происходило
слишком много других невиданных ранее вещей, чтобы он мог  сосредоточиться
и вспомнить  подробнее.  Он  заметил  что  две  женщины  не  работали  под
руководством Оттили. Они лежали связанные по рукам и ногам у дальней стены
убежища. Они обе были покрыты кровью и  по  всем  признакам  прошли  через
длительные и жестокие пытки. Он понял, что они уже стоят на пороге смерти.
     Когда  его  проводили  мимо,  он  узнал  их.  Это  были  жены  Томаса
Уничтожителя Ловушек.
     "Только подождите, когда его дядя вернется назад! Кто-то заплатит  за
это" - подумал он скорее неестественно спокойным изумлением, чем с ужасом.
Он чувствовал,  что  всеми  силами  должен  сопротивляться  ужасу.  Только
подпусти его поближе, и он просочится через твои мысли прямо  в  память  и
вызовет воспоминания, которых Эрик пытался избежать.
     Место было заполнено вооруженными людьми, которые бегали  туда  сюда:
от своих капитанов к неизвестным  целям  в  примыкавших  коридорах.  Между
взрослыми суетились дети, поднося материалы работавшим женщинам. В воздухе
постоянно  раздавались  команды...  "Иди  туда-то"...   "Принеси   еще"...
"Поторопись"... В воздухе стоял стойкий запах большого  количества  людей,
поры которых активно выделяют пот. Но пахло не только  потом.  Эрик  понял
это, когда его притащили к основанию  Королевского  Холма.  Пахло  гневом.
Гневом и страхом всего Человечества.
     Франклин Отец Многих Воров стоял на Королевском Холме, неуклюже держа
в толстых руках копья и быстро говорил что-то группе воинов, капитанов и -
да, действительно! - Чужаков. Даже сейчас, Эрик обнаружил, что его все еще
изумляют эти фантастические события.
     Чужаки в самом центре Человечества! Свободно ходят повсюду и носят  с
собой оружие!
     Когда вождь заметил Эрика, его лицо расплылось в широкой  улыбке.  Он
подтолкнул локтем стоявшего рядом с ним Чужака и показал на пленника.
     - Это он, - сказал Франклин. - Это племянник. Тот,  который  попросил
третью категорию. Теперь мы поймали всех.
     Чужак не улыбнулся. Он бросил быстрый взгляд на Эрика и отвернулся.
     - Напрасно ты так думаешь. На  наш  взгляд,  вы  просто  поймали  еще
одного.
     Улыбка Отца Многих Воров сменилась неуверенной ухмылкой.
     - Ну, ты знаешь, что я имею  в  виду.  Этот  чертов  дурак  сам  сюда
вернулся. Это избавило нас от хлопот, я это хотел сказать, не так ли? - Не
получив ответа, он пожал плечами, и сделал повелительный  жест  в  сторону
охранявших Эрика воинов. - Вы знаете, куда его поместить. Мы  очень  скоро
будем готовы.
     Острие копья снова вонзилось в спину Эрика, и его  повели  вперед  ко
входу в маленькое убежище. Но прежде чем они  успели  дойти  до  него,  он
услышал как Франклин Отец Многих Воров прокричал Человечеству:
     - Вот идет Эрик, люди мои. Эрик Единственный. Теперь мы поймали  всех
из этой вонючей банды!
     На мгновение все остановились и устремили на него  свои  взоры.  Эрик
задрожал, услышав, как  со  всех  сторон  полетели  приглушенные  выкрики,
полные ненависти и злобы.
     Кто-то подбежал к нему. Гарриет Рассказчица Истории. Лицо ее исказила
отвратительная гримаса. Она сунула руку в волосы и вытащила из них длинную
булавку. Ее рыжие волосы плясали вокруг лица и шеи подобно языкам пламени.
     - Ты прислужник чужой науки! -  завопила  она,  нацелившись  булавкой
прямо в глаз Эрику. - Ты грязный, вонючий прислужник чужой науки!
     Эрик отвернул голову в сторону, но она  все  же  бросилась  на  него.
Стражники кинулись  к  девушке  и  схватили  ее,  но  она  успела  махнуть
булавкой, один резкий взмах, который распорол всю его правую щеку.
     -  Оставь  немного  и  всем  остальным,  -  урезонивал  ее  один   из
стражников, возвращаясь к Эрику. - В конце  концов  он  принадлежит  всему
Человечеству.
     - Нет!  -  завопила  она.  -  Он  прежде  всего  принадлежит  мне.  Я
собиралась стать его подругой, после того как он вернется со своей  кражи,
не так ли, мама?
     - Официально об  этом  не  заявлялось,  -  услышал  Эрик  слова  Риты
Хранительницы Записей; он пытался остановить кровь, подняв плечо и  прижав
его к ране. - Ничего официального и не могло быть до тех пор, пока  он  не
достигнет зрелости.  Так  что,  Гарриет,  дорогая,  тебе  просто  придется
подождать своей очереди. Тебе придется подождать,  пока  старшие  закончат
разбираться с ним. Но тебе еще много останется.
     - Нет, не останется, - надулась девушка. -  Я  знаю,  какие  вы.  Что
после вам может остаться?
     Эрика снова потащили ко входу в  маленькое  убежище.  В  тот  момент,
когда он оказался внутри него, один из стражников  ударил  его  по  спине,
лишив его  дыхания.  От  толчка  Эрик  полетел  вперед,  отчаянно  пытаясь
сохранить равновесие и врезался в противоположную стену, он тяжело упал на
пол, так как не смог выставить руки, чтобы смягчить удар. Позади в главном
убежище раздался взрыв смеха. С трудом он перевернулся на бок. Кровь снова
хлынула из раны на щеке.
     Совсем не таким представлял он  себе  свое  возвращение  домой  после
кражи - совсем не таким! Что происходит?
     Он знал, где находится. Крошечное тупиковое убежище  рядом  с  местом
встречи  всего  Человечества,  нечто  вроде  маленькой   пещеры,   которую
использовали главным образом для хранения запасов. Лишние пища и предметы,
украденные у Чудовищ, хранились здесь, пока их  не  набиралось  достаточно
для торгового  похода  в  задние  убежища.  Иногда,  также  здесь  держали
Чужаков-мужчин, взятых вы плен во время битвы, пока Человечество выясняло,
ценит ли его племя настолько, чтобы заплатить за него что-то  существенное
в качестве выкупа...
     А если нет...
     Эрик вспомнил необычное строение,  которое  женщины  создавали  возле
Королевского Холма, и содрогнулся. Воспоминания, которые  он  до  сих  пор
подавлял, ожили в его памяти. И они соответствовали тому,  как  вела  себя
Гарриет, и тому, что сказала ее мать Рита Хранительница Записей.
     Нет!  Они  не  могли  планировать  такое  для  него!  Он  был  членом
Человечества,  почти  воином.  Они  не  делали  такое  даже  с   Чужаками,
захваченными в плен. Воина всегда уважали как воина. В  худшем  случае  он
заслуживал приличной, спокойно приводимой  в  исполнение  казни.  Кроме...
кроме...
     - Нет! - застонал он. - Нет!
     Единственный  стражник,  который  остался  охранять  его  у  входа  в
убежище, повернулся и насмешливо посмотрел на него.
     - Да! - сказал он. - Еще как да! Мы собираемся хорошо повеселиться  с
вами двумя, как только женщины скажут, что все готово.
     Он кивнул, зловеще улыбаясь, и снова отвернулся  от  Эрика,  устремив
свой взгляд в центр главного убежища и стараясь не  пропустить  ничего  из
того, что там происходит.
     С вами двумя? Впервые Эрик осмотрел маленькое хранилище. Там почти не
было никаких продуктов, но с одной стороны в свете  своего  фонарика,  все
еще прикрепленного к его лбу (как он гордился, когда  дядя  прикрепил  ему
его у двери, ведущей на территорию Чудовищ!) он  увидел  другого  мужчину,
который лежал связанный возле стены.
     Своего дядю!
     Эрик подтянул колени и быстро пополз к нему. Ему  было  больно:  ведь
живот и бока не такие мозолистые и не так привыкли к грубому полу убежища,
как ноги. Но какое значение теперь имели несколько лишних царапин?
     Уничтожитель Ловушек был почти без сознания. С ним обошлись  жестоко,
и он выглядел почти  так  же  ужасно,  как  его  жены.  Волосы  на  голове
покрывала толстая корка засохшей крови. Эрик понял, что ему пробили голову
древком копья. И в нескольких местах на его теле: на правом  плече,  сразу
же над левым  бедром,  глубоко  в  ноге  зияли  отверстия  серьезных  ран,
кровоточащих и неперевязанных.
     - Дядя Томас, - позвал Эрик. - Что случилось? Кто это с тобой сделал?
     Раненный человек открыл глаза и вздрогнул. Он ошарашенно посмотрел по
сторонам, словно подумал что это стены разговаривают  с  ним.  Его  мощные
руки зашевелились под крепко стянувшими их  веревками.  Когда  он  наконец
обнаружил Эрика, то улыбнулся.
     Этого не стоило делать. Ему выбили большую часть передних зубов.
     - Привет, Эрик, -  пробормотал  он.  -  Как  закончилась  битва?  Как
остальная часть отряда? Кто-нибудь ушел?
     - Я не знаю. Именно об этом я и хотел спросить тебя!  Я  вернулся  со
своей кражи, вас не было, отряда не было. - Я пришел сюда, но все сошли  с
ума! Здесь Чужаки, ходят по нашим убежищам с оружием. Кто они такие?
     Глаза Томаса  Уничтожителя  Ловушек  медленно  потемнели.  Теперь  их
взгляд сфокусировался и в нем проскальзывали искры понимания.
     - Чужаки? - переспросил он тихо. - Да, в отряде Стефана Сильной  Руки
были Чужаки. Они сражались против нас. Этот наш  вождь  -  Франклин  -  он
связался с Чужаками после того, как мы вышли в  поход.  Должно  быть,  они
давно работали вместе, поддерживали связь  друг  с  другом.  Человечество,
чужаки, какая разница, если речь идет об угрозе их вшивой  науке  предков?
Мне следовало это знать заранее.
     - Что? - взмолился Эрик. - Что тебе следовало знать?
     -  Именно  так  они  подавили  чужую   науку   в   другом   восстании
давным-давно. Вождь есть вождь. У него больше общего с другим вождем,  чем
со своим собственным народом. Если  ты  нападаешь  на  науку  предков,  ты
создаешь угрозу их власти. В таком случае они действуют сообща. Они  будут
давать друг другу людей, оружие, информацию. Они сделают все,  что  смогут
против общего врага. Против тех людей которые действительно  хотят  нанеси
ответный удар по Чудовищам.  Мне  следовало  знать  это!  Черт  возьми,  -
застонал Уничтожитель Ловушек, -  я  видел,  что  вождь  и  Оттили  что-то
подозревают. Я должен был понимать,  как  они  собираются  поступить.  Они
собирались позвать Чужаков, обменяться информацией и  объединиться  против
нас!
     Эрик ошеломлено смотрел на своего дядю, начиная понимать, о  чем  тот
говорит. Точно так же  как  существовала  тайная  организация  сторонников
чужой науки, которая не знала границ племен,  существовал  и  тайный  союз
вождей, основанный на  религии  науки  предков,  которая  служила  главной
основой их  власти.  А  власть  руководительниц  Общества  Женщин,  только
подумать об этом! Всеми  своими  особыми  привилегиями  они  были  обязаны
знанию науки предков. Отними ее у них, и они  станут  обычными  женщинами,
все их магические способности будут  необходимы  только  для  того,  чтобы
отличить съедобную пищу от яда Чудовищ.
     Хрипя от  боли,  извиваясь,  Томас  Уничтожитель  в  стягивавших  его
веревках, принял сидячее положение  у  стены.  Он  качал  головой,  словно
пытался вытрясти из нее воспоминания.
     - Они подошли к нам, - сказал он тяжело. - Стефан Сильная Рука и  его
отряд подошли к нам, как только ты отправился на территорию Чудовищ. Отряд
Человечества с посланием от вождя, кто мог что-либо заподозрить? Они могли
прийти с сообщением, что на наши убежища напали Чужаки! Послышался  лающий
кашель, и из его  рта  хлынула  кровь.  -  С  ними  были  Чужаки,  которые
попрятались на протяжении всего пути в коридорах. Толпы и толпы Чужаков.
     Эрик попытался представить себе, что произошло.
     - Потом, когда  они  смешались  с  нами,  когда  большинство  из  нас
поместили  свои  копья  в  петли,  они  напали  на  нас.  Эрик,  это   был
действительно хороший удар. Они настолько застали  нас  врасплох,  что  им
даже не понадобилась посторонняя помощь. Не думаю, что из нас  кто-то  еще
остался в живых к тому времени, когда подбежали Чужаки. Я лежал  на  полу,
сражаясь голыми руками,  не  знаю,  что  произошло  с  остальными.  Чужаки
повалили толпами. Больше я ничего не видел.  Кто-то  нанес  мне  чертовски
сильный удар, странно, что я очнулся после него.  -  Его  голос  стал  еще
более хриплым и тихим. - Жаль, что мне не повезло...
     Грудь Уничтожителя Ловушек  вздымалась:  из  нее  доносился  странный
скрежещущий звук.
     - ...Они притащили меня сюда. Мои жены! Они были заняты моими женами.
Эти суки из Общества Женщин - Оттили, Рита, - это их дело - они приволокли
моих жен и стали обрабатывать их на моих  глазах.  Я  отключался  и  снова
приходил в себя, отключался и снова приходил в себя. Я был в  сознании,  в
то время как они...
     Его речь снова сменилась нечленораздельным бормотаньем, голова  упала
на грудь. На мгновение голос стал четким, но Томас потерял нить разговора.
     - Они были хорошими женщинами; - промычал он. - Обе. Хорошие, хорошие
девочки. И они любили меня. Они  имели  возможность  занять  более  важное
положение. Франклин, должно быть, десятки раз предлагал им обрюхатить  их,
но они каждый раз отклоняли  его  предложение.  Они  по-настоящему  любили
меня.
     Эрик едва не заплакал. Он мало общался  с  ними,  достигнув  возраста
посвящения, но в детстве они дали ему всю ту любовь, которую,  как  помнил
Эрик, могло дать только мать. Они наказывали его и ласкали,  вытирали  ему
нос. Они рассказывали ему истории и учили его наставлениям науки  предков.
Ни у одной не было сына, который выжил  бы  в  разнообразных  бедствиях  и
катастрофах, которые Чудовища время от времени обрушивали на Человечество.
Ему повезло. Ему достались та забота и  любовь,  которые  получили  бы  их
собственные сыновья.
     А их верность Томасу Уничтожителю Ловушек была постоянным  источником
изумления в Человечестве. Она стоила им более чем просто больших  здоровых
пометов,  к  которым  вождь  имел  давно  доказанную  способность:   такое
необычное,  почти  неженское  поведение  неизбежно  лишило   их   высокого
положения в Обществе женщин, которое они занимали бы в противном случае.
     А теперь они были мертвы,  или  умирали,  а  их  оставшиеся  в  живых
детишки будут отданы другим женщинам, значительность которых таким образом
существенно усилится.
     - Скажи мне, - попросил он своего  дядю.  -  Почему  Общество  Женщин
убило их? Что такое ужасное они сделали?
     Он увидел, что Томас  снова  поднял  голову  и  смотрит  на  него.  С
жалостью. Он почувствовал, как его собственное тело сковало  холодом,  еще
до того, как Уничтожитель Ловушек заговорил.
     - Ты все еще не позволяешь себе думать об этом? Я не виню тебя, Эрик.
Но оно там. Его готовят для нас.
     - Что? - спросил Эрик, хотя где-то глубоко внутри  него  уже  родился
ужасный ответ, и он его знал.
     - Нас объявили вне закона.  Они  говорят,  что  мы  виновны  в  самом
тяжелом преступлении. Мы больше не принадлежим к Человечеству, ты, я,  моя
семья, мой отряд. Мы вне Человечества,  вне  закона,  вне  религии.  А  ты
знаешь что делают с объявленными вне закона, Эрик,  не  так  ли?  Все  что
угодно. Все.

                                    7

     Эрик помнил, что с самого детства всегда ждал церемоний такого  рода.
Один из отрядов воинов захватывал Чужака, определяли что  он  был  изгоем.
Обычно это легко было определить. Например, никто, кроме объявленного  вне
закона, не стал бы бродить по убежищам в одиночестве, без  отряда  или  по
крайней мере без товарища который прикрывал бы его спину. А в случае, если
имелось хоть малейшее сомнение, ответ на требование выкупа, переданное его
племени, проясняло положение  пленника.  Нередко  ответом  был  рассказ  о
каком-то  непростительном  святотатстве,  каком-то  абсолютно   чудовищном
преступлении, которое можно наказать  только  самым  страшным  проклятием,
полной анафемой и лишением всех привилегий человеческого существа. Делайте
с ним, что хотите. Он больше не является одним из людей, он все равно  что
Чудовище.
     Затем  объявлялось  что-то  вроде  праздника.  Из  кусочков   дерева,
украденных на территории Чудовищ и припрятанных женщинами  специально  для
этой  цели,  члены  Общества  Женщин  воздвигали  сооружение,  особенности
которого передавались от матери к дочери в течение многих поколений еще со
времен предков, построивших показывающую машину. Оно называлось сценой или
театром, Эрик также слышал, иногда его называли плахой.  В  любой  случае,
каким  бы  ни  было  его  истинное   имя,   большинство   касающихся   его
подробностей,  являлись  частью  тайных  знаний  Общества  Женщин  и  мало
заботили мужчин.
     Однако было нечто что знали все. На нем развернется живая религиозная
драма: окончательный триумф человечества над греховностью Чудовищ.
     Для  этого  центральное  действующее  лицо   должно   отвечать   двум
требованиям. Это должно быть разумное существо, как и Чудовища, чтобы  его
можно было заставить страдать так, как в один прекрасный день Человечество
заставит страдать Чудовищ; и это должен быть не человек,  как  и  Чудовища
чтобы каждая капля негодования и ненависти, была пролита на его плоть  без
малейшего намека на сожаление или сострадание.
     Для этой цели объявленные вне закона подходили идеально, так как  все
были согласны с тем,  что  такие  отвратительны  существа  перестали  быть
членами человеческой расы.
     Когда в плен  попадал  объявленный  вне  закона,  работа  в  убежищах
останавливалась, и военные отряды Человечества отзывались домой. Это  было
великое время, веселое время, время праздника. Даже дети,  которые  делали
все, что могли, для того, чтобы подготовить это славное событие: выполняли
поручения работавших женщин, подносили питье и еду доблестным  стражникам,
- даже дети хвастались друг  другу,  как  они  выразят  свою  ненависть  к
пойманному представителю нелюдей, этому связанному и вопящему существу.
     Каждый получал такую возможность. Все, начиная с вождя и кончая самым
маленьким ребенком, способным процитировать наставления,  все  по  очереди
взбирались на сцену, или театр, или  плаху,  которую  воздвигали  женщины.
Всех сжигало желание излить  часть  ненависти  Человечества  на  существо,
объявленное изгоем, как пролог того что однажды они все вместе  сделают  с
Чудовищами, укравшими их мир.
     Сара Целительница Болезней была одной из первых в этом ритуале, после
этого она стояла на сооружении и внимательно следила за церемонией.  В  ее
обязанность входило следить, чтобы никто не зашел  слишком  далеко,  чтобы
каждый честно и справедливо принял участие в происходящем и чтобы  даже  в
самом конце, строение сжигалось дотла - вместе с окровавленной жертвой как
символ того, что Чудовища должны быть превращены в пепел,  и  развеяны  по
ветру.
     И Человечество вернется в свой дом, - распевала она, в то  время  как
обгорелые останки презрительно вышвыривали из убежища. -  И  с  Чудовищами
будет покончено. С ними будет покончено навсегда и на всей  широкой  Земле
не будет никого, кроме Человечества.
     После этого начинались празднества, танцы, песни. Мужчины  и  женщины
удалялись в более темные коридоры, дети скакали и носились по центральному
убежищу, старики засыпали с широкими довольными улыбками.  Все  радовались
тому, что нанесли хотя бы символический удар  Чудовищам.  Все  чувствовали
себя властелинами Творения, какими были их предки.
     Эрик вспомнил то, что он сам делал, и то, что делали другие  в  таких
случаях. Его тело содрогнулось от ужаса. Ему пришлось  подтянуть  плечи  к
шее  и  сгорбиться,  напрячь  мышцы  рук  и  ног.  Наконец  нервная  дрожь
прекратилась.
     Он снова мог думать. Только он не хотел думать.
     Те,  другие,  те  изгои  на   предыдущих   церемониях   такого   рода
давным-давно, неужели они тоже испытывали такой отчаянный  страх,  ожидая,
пока будет закончено сооружение плахи? Неужели они  дрожали  вот  так  же,
чувствовали, как их спины становятся мокрыми, как  внутри  все  сжимается,
как содрогается их уязвимая плоть?
     Эта мысль никогда раньше не приходила ему в  голову.  Он  смотрел  на
обреченных  как  на  существа,  совершенно  не  имевшие  ничего  общего  с
человеком, символ всего того, что было чуждо. Об  их  чувствах  думали  не
больше чем о чувствах тараканов, снующих в кладовых.  Их  давили  медленно
или быстро, как кому нравилось. Какая разница? Тараканов  было  не  жалко.
Человек не отождествлял себя с ними.
     Но сейчас, когда его самого вот-вот должны были раздавить, он  понял,
что разница существовала. Он был  человеком.  Неважно,  чем  его  объявило
Человечество и его вожди  он  был  человеком.  Он  испытывал  человеческий
страх, он испытывал отчаянное человеческое желание жить.
     Значит, и те, другие чувствовали то же.  Изгои,  которых  он  помогал
разрывать  на  кусочки.  Они  были  человеческими  существами.  Совершенно
человеческими. Они сидели здесь, так же  как  сидит  сейчас  он,  и  ждали
начала своих мучений...
     На его  памяти  только  дважды  члены  Человечества  объявлялись  вне
закона. Оба случая произошли  давным-давно,  еще  до  того,  как  он  стал
учеником  воинов.  Эрик  попытался  вспомнить,  были  жертвы.   Он   хотел
дотянуться  до  них  и  почувствовать   их   сострадание,   что-то   вроде
сострадания, пускай даже мертвых. Лучше быть мертвым, чем таким, как  этот
избитый окровавленный человек рядом с ним, опустивший пробитую  голову  на
израненную грудь и бормочущий что-то полубезумное.
     Каким же они были? В первом случае в памяти всплывало только стонущее
кровавое месиво перед тем, как зажигали  костер.  Никаких  воспоминаний  о
человеке. А во втором случае...
     Эрик резко  сел,  веревки  врезались  ему  в  тело.  Второй  человек,
которого должны были объявить вне закона, убежал! Эрик так  никогда  и  не
узнал, как он это сделал: он помнил только, что стражника жестоко наказали
и что отряды воинов еще долгое  время  после  этого  охотились  за  ним  в
дальних коридорах.
     У_б_е_ж_а_т_ь_ - вот, что надо сделать. Он должен убежать. Раз уж его
объявили вне  закона,  у  него  нет  надежды  на  прощение,  на  смягчение
приговора. Религиозные тона готовящейся  церемонии  были  слишком  сильны,
чтобы ее могло остановить что-то, кроме исчезновения главного действующего
лица.
     Да, убежать. Но как? Даже если бы ему удалось  освободиться  от  пут,
которые крепко связывали  его  руки,  у  него  не  было  оружия.  Стражник
мгновенно проткнет его копьем. А если ему это не  удастся,  снаружи  полно
других воинов, почти вся военная сила Человечества.
     Как? Как? Он заставил себя спокойно  проанализировать  все  возможные
варианты. Он знал, что у него мало  времени.  Совсем  скоро  строительство
будет закончено, и руководительницы Общества Женщин придут за ним.
     Эрик принялся за узлы на веревках. Особой надежды на успех,  конечно,
не было. Если ему удастся освободить руки, возможно, он  сможет  осторожно
подползти к выходу, неожиданно выпрыгнуть и броситься  бежать.  Даже  если
они метнут ему в спину копье, что из этого?  Разве  это  не  лучше,  и  не
быстрее, чем то, другое?
     Но они этого не сделают. Он понимал это. Разве что ему очень повезет,
и какой-то воин сделает это машинально. В  подобных  случаях,  когда  надо
задержать, а не убить, целятся в ноги. В Человечестве было по крайней мере
с десяток воинов, которые были настолько опытными,  что  могли  сбить  его
даже с расстояния в двадцать-двадцать пять шагов. И еще десяток таких, кто
сможет его догнать. В конце концов, он ведь не Рой Бегун.
     Рой! Сейчас он мертв и его тело уничтожили. Эрик пожалел о  том,  что
поссорился с Роем.
     Мимо входа в убежище прошел Чужак, бросив почти  безразличный  взгляд
внутрь. Через мгновение за ним последовали еще два Чужака. Эрик догадался,
что они уходят до начала церемонии.  Возможно,  они  хотят  присутствовать
только на своих собственных церемониях - со своими людьми.
     Вальтер Искатель Оружия, Артур Организатор - сидят ли  они  сейчас  в
таких же кладовках, в ожидании такой же медленной смерти? Эрик  сомневался
в этом. Он как-то не мог представить  чтобы  этих  людей  поймали  так  же
легко, как его дядю и его самого. Он был уверен, что Артур слишком умен, а
Вальтер, Вальтер достал бы какое-то фантастическое оружие, о котором никто
никогда не слышал и которого никто никогда не видел...
     Как то, которое сейчас находилось у него в мешке - тот красный шарик,
который дал ему Искатель Оружия!
     Был ли он оружием? Он не  знал.  Но  даже  если  и  не  был,  у  него
создалось впечатление что этот шарик может вызвать какое-то смятение среди
людей.
     - Он должен ошеломить их и привлечь их внимание, - сказал ему Вальтер
на территории Чудовищ.
     Любое общее замешательство - могло бы помочь ему и его дяде убежать.
     Но в том-то и была главная проблема. - Дядя.  Его  руки  были  крепко
связаны в том он уже убедился, и ему нужна была помощь  дяди,  чтобы  хоть
что-нибудь сделать. А Уничтожитель Ловушек был слишком  плох,  чтобы  хоть
чем-то оказаться полезным.
     Он разговаривал  сам  с  собой,  ровным  монотонным  шепотом,  что-то
доказывая себе. Верхняя часть туловища все ниже и ниже  склонялась  к  его
ногам. Время от времени бормотанье прерывалось  резким,  стоном.  Это  его
раны пробуждались и давали о себе знать с новой силой.
     Эрик знал, что большинство людей  в  таком  состоянии  уже  давно  бы
умерли. Только такое мощное  тело,  как  у  Уничтожителя  Ловушек,  смогло
продержаться так долго.  И  -  кто  знает?  -  если  им  удастся  убежать,
возможно, раны его дяди при должно уходе и покое заживут.
     Если только они смогут убежать!
     - Дядя Томас, -  познал  он,  -  наклонившись  к  нему  и  настойчиво
привлекая внимание воина. - Думаю, я знаю выход.  Думаю,  я  нашел  способ
убежать.
     Никакого  ответа.  Окровавленная  голова  продолжала  бубнить   тихим
монотонным голосом. Бормотанье. Бормотанье. Бормотанье. Стон.  Бормотанье.
Бормотанье.
     - Твои жены, - в  отчаянии  произнес  Эрик.  -  Разве  ты  не  хочешь
отомстить за своих жен?
     Это, кажется, привлекло внимание.
     -  Мои  жены,  -  проговорил  хриплый  голос.  -  Они  были  хорошими
женщинами. Действительно, хорошими женщинами. Они никогда не подпускали  к
себе Франклина. Они, действительно, были хорошими женщинами.
     Но тут проблеск в сознании снова сменился бессвязным бормотанием.
     - Убежать! - шептал Эрик. - Разве ты не хочешь убежать?
     Из медленно раскрывшегося рта его дяди вытекла тонкая струйка  густой
крови. Другого ответа не было.
     Эрик посмотрел на вход в убежище.  Стоящий  там  стражник  больше  не
поворачивался время от времени, чтобы взглянуть на пленников.  Строение  в
центральном  убежище,  очевидно,  было   почти   готово,   и   интерес   к
окончательным приготовлениям заставил воина  отойти  на  шаг  или  два  от
входа. Он смотрел в центр главного убежища, абсолютно зачарованный.
     Ну, это уже кое-что. Это давало им шанс. С другой стороны, это  также
означало, что им осталось жить считанные минуты. Теперь уже в любой момент
могли начать церемонию пыток.
     Не сводя глаз со стражника Эрик прислонился к стене и принялся тереть
связывающие его руки веревки мешка о самые острые  выступы,  которые  смог
найти. Но он понял, что это будет недостаточно быстро. Если  бы  только  в
этом месте был наконечник копья, что-то острое. Он лихорадочно  осмотрелся
по сторонам. Нет, ничего. Несколько  полных  мешков  с  едой,  по  которым
бегали тараканы. Ничего, что могло бы ему помочь освободиться.
     Его дядя был единственной надеждой. Он должен как-то вывести  его  из
этого состояния, Эрик подполз ближе к Томасу и приложил губы  к  разбитому
уху Уничтожителя Ловушек.
     - Это Эрик, Эрик Единственный. Ты помнишь меня, Дядя? Я отправился на
кражу, я отправился на кражу вместе с тобой. Третья категория. Помнишь,  я
заявил о третьей категории, как ты и говорил мне? Я совершил  свою  кражу,
она прошла успешно. Я сделал все то, что ты мне велел сделать. Теперь я  -
Эрик Глаз, так ведь? Скажи мне, я - Эрик Глаз?
     Бормотанье и стоны. Казалось, этот человек утратил разум.
     - А как же Франклин? Он ведь не может сделать это с нами, или  может,
дядя Томас? Разве ты не хочешь  убежать?  Разве  ты  не  хочешь  отомстить
Франклину, Оттили за то, что они сделали с твоими женами? Разве не хочешь?
Не хочешь? Он должен пробиться к разуму  своего  дяди  сквозь  сгущавшийся
туман беспамятства. В полном отчаянии он опустил голову и вонзился  зубами
в его раненое плечо. Ничего. Только непрекращающийся  поток  убеждающей  в
чем-то тарабарщины. И тонкая струйка крови, вытекающая изо рта.
     - Я видел Артура Организатора. Он сказал, что знает тебя  уже  давно.
Когда ты с ним встретился, дядя  Томас?  Когда  ты  впервые  встретился  с
Артуром Организатором?
     Голова Уничтожителя Ловушек упала еще ниже, плечи опустились.
     - Расскажи мне о чужой науке. Что  такое  чужая  наука?  -  Эрик  сам
теперь говорил почти нечленораздельно отчаянно пытаясь найти ключ, который
отворил бы мозг дяди. - Артур Организатор и Вальтер искатель Оружия важные
люди среди сторонников чужой науки? Они вожди? Как называется строение,  в
котором они прятались? Чем оно служит Чудовищам?  Они  говорили  о  других
племенах, о племенах, о которых я никогда раньше не слышал. Сколько других
племен существует? Эти другие племена...
     Наконец-то. Он нашел ключ. Он пробился.
     Голова Томаса, качаясь, поднялась  вверх,  в  глазах  все  еще  стоял
туман.
     - Другие племена. Смешно, что ты спросил о других  племенах,  что  ты
спросил.
     - Почему? Что в них такого особенного? - Эрик попытался удержать ключ
на месте, продолжая поворачивать его. - Почему бы мне не спросить о них?
     - Твоя бабушка  была  из  другого  племени,  совсем  чужого  племени,
живущего в далеких  убежищах.  Я  помню  что  услышал  о  нем,  когда  был
маленьким мальчиком, - кивнул себе  самому  Томас.  -  Отряд  твоего  отца
отправился в далекий поход, в самый далекий из тех, какие  они  когда-либо
предпринимали. Они захватили твою бабушку и привели ее к нам.
     - Мою бабушку?
     - На мгновение Эрик забыл о том,  что  для  него  готовят  в  главном
убежище. Он знал, что с его бабушкой связана какая-то особая тайна. О  ней
редко упоминали в Человечестве. До сих пор он считал, что это из-за  того,
что ее сын был ужасно невезучим. Помет, в котором был только один  ребенок
и смерть вместе с женой на территории Чудовищ.  Самое  ужасное  невезение,
которое может выпасть на долю человека.
     - Моя бабушка была из другого племени? Не из Человечества?
     Он, конечно, знал, что нескольких женщин захватили у других племен  в
соседних убежищах и что сейчас они могут считаться  полноправными  членами
Человечества. Иногда женщина из их собственного племени  пропадала,  когда
забредала слишком далеко в боковое убежище и натыкалась на отряд  Чужаков.
В конце концов, если ты  крадешь  женщину  у  чужого  племени  ты  крадешь
существенную часть их знаний. Но он никогда не предполагал...
     - Дора Поющая о Снах, - голова Томаса болталась из стороны в сторону,
полуразборчивые слова смешивались с кровавой слюной. - Ты  знаешь,  почему
твою бабушку называли Поющей о Снах, Эрик? Женщины любили  повторять,  что
вещи, о которых она говорила, происходят только во сне, и что она не может
говорить прямо, как другие люди, - она может только петь о своих снах.  Но
она многому научила твоего отца, и он был похож на  нее.  Женщины  немного
боялись быть его подругами. Моя сестра была первой, отважившейся на это, и
все говорили что она заслужила то, что получила.
     Вдруг Эрик осознал, что звуки доносящиеся из главного убежища,  стали
другими. Более тихими. Неужели они уже идут за ним?
     - Дядя Томас, послушай! У меня есть идея. Эти Чужаки - Вальтер, Артур
Организатор - они дали мне сувенир Чудовищ. Я не знаю, что он делает, но я
не могу добраться до него. Я повернусь. Попытайся залезть ко мне  в  мешок
кончиками пальцев и...
     Уничтожитель Ловушек не обратил на его слова никакого внимания.
     - Она была сторонницей чужой науки, - бубнил  он  сам  себе.  -  Твоя
бабушка  была  первой  сторонницей  чужой  науки,  которая   появилась   в
Человечестве. Я думаю, в ее племени все были  приверженцами  чужой  науки.
Представь только, все племя состоит из сторонников чужой науки!
     Эрик застонал. Этот  полусумасшедший  человек  был  его  единственной
надеждой на побег. Эта  окровавленная  развалина,  которая  когда-то  была
самым гордым, самым опытным капитаном отряда!
     Он снова взглянул на стражника. Тот  по-прежнему  смотрел  в  сторону
Центрального убежища. Теперь не было слышно вовсе  никакого  шума,  стояла
леденящая душу тишина, словно десятки глаз  светились  в  предвкушении.  И
шаги - или это были не шаги? Он должен найти способ заставить своего  дядю
помочь ему!
     Томас Уничтожитель Ловушек, - сказал он резко,  едва  удерживаясь  от
крика. - Послушай меня. Это приказ. В моем мешке есть одна штука, шарик из
какого-то липкого материала. Мы  повернемся  друг  к  другу  спиной  и  ты
постараешься пальцами вытащить его оттуда. Ты слышишь  меня?  Это  приказ,
военный приказ!
     Его дядя кивнул совершенно покорно.
     - Я был воином с  давних  времен,  -  пробормотал  он  поворачиваясь.
Третью часть всего этого времени - капитаном отряда. Я отдавал  приказы  и
выполнял их, отдавал и выполнял их. Я всегда подчинялся приказам. Я всегда
говорил: как ты собираешься отдавать приказы, если ты не...
     - Сейчас, - сказал ему Эрик, прислоняясь к нему спиной  и  наклоняясь
так, чтобы мешок оказался как раз  под  связанными  руками  дяди.  Протяни
пальцы. Вытащи шарик из липкого вещества.  Он  прямо  на  самом  верху.  И
поспеши!
     Да! Это был звук шагов. Несколько человек. Руководительницы  Общества
Женщин, вождь, сопровождающие  воины.  И  стражник,  наблюдавший  за  этой
процессией, мог вспомнить о своих обязанностях и повернуться к пленникам.
     - Поспеши! - потребовал  Эрик.  -  Быстрее,  черт  возьми!  Это  тоже
приказ. Доставай быстрее! Быстрее!
     Все  это  время  ищущие  пальцы  Томаса  шарили  по  мешку,  а   Эрик
прислушивался с ужасом и нетерпением к шагам приближавшихся палачей, и все
это время где-то в глубине своей души не переставал удивляться  тому,  что
смог отдавать приказы опытному капитану отряда с невероятной властностью в
голосе.
     - Теперь ты бродишь там, где находится убежище, племени твоей бабушки
- неожиданно начал Томас, возвращаясь к прежней теме, словно они проводили
время в приятной беседе после хорошей обильной еды.
     - Забудь об этом! Выбросить из головы эту ерунду. Доставай шарик!
     - Его трудно описать, - не умолкал голос Томаса. -  Очень  далеко  от
нас их убежище, очень  далеко.  Ты  знаешь,  Чужаки  называют  нас  людьми
передних убежищ. Ты знаешь это, не так ли? Чужаки -  люди  задних  убежищ.
Ну, а народ твоей бабушки - люди самых нижних убежищ.
     Эрик почувствовал, как пальцы дяди сжали что-то в мешке.
     Три женщины, руководившие Обществом Женщин, вошли в кладовую.  Оттили
Предсказательница Судьбы, Сара Целительница Болезней и Рита  Хранительница
Записей. С ними был вождь и два капитана, полностью вооруженные.

                                    8

     Оттили Первая Жена Вождя шла во главе. Она  остановилась  у  входа  в
убежище, остальные столпились вокруг нее.
     - Посмотрите на них, - насмешливо  произнесла  она.  -  Они  пытаются
освободить друг друга! Интересно, что они собираются делать, если развяжут
веревки!
     Франклин вышел вперед и серьезно посмотрел на двух мужчин, сидящих на
корточках спина к спине.
     - Они попытаются убежать, - произнес он, продолжая шутку своей  жены.
- Они думают, что освободят руки, и конечно же, Томас Уничтожитель Ловушек
и его племянник даже с голыми руками смогут справиться с  лучшими  воинами
Человечества!
     И тут Эрик почувствовал, как ищущие руки покинули мешок,  к  которому
были привязаны его собственные. Что-то упало на пол.  Звук  был  странным,
что-то среднее между всплеском и шлепком.  Эрик  мгновенно  повернулся  на
звук поджав под себя ноги и открыв рот.
     - Ты никогда  не  видел  ничего  похожего  на  убежища  народа  твоей
бабушки, - продолжал бубнить его дядя, словно то, что сделали его руки, ни
как не касалось его. - И я тоже, хотя я слышал разные истории.
     - Он долго не протянет, - сказала Сара Целительница Болезней.  -  Нам
придется поразвлечься за счет мальчика.
     "Единственное, что тебе надо сделать, это отщипнуть кусочек пальцами,
- так сказал Вальтер Искатель Оружия. - Потом  плюнь  на  него  и  бросай.
Бросай как можно быстрее и как можно дальше".
     Он не мог  воспользоваться  своими  пальцами,  поэтому  наклонился  к
красному шарику и откусил кусочек. Затем прикоснулся  языком  к  странному
мягкому веществу, смачивая его слюной. И  одновременно,  оттолкнувшись  от
пола согнутыми пальцами, рывком поднял тело. Не в  состоянии  использовать
руки  для  того,  чтобы  сохранить  равновесие,  он,  шатаясь,  с   трудом
выпрямился, и повернулся лицом  к  руководительницам  Общества  Женщина  и
Франклину.
     "После того, как ты на него плюнешь, быстро бросай его. Так быстро  и
так далеко, как только сможешь"...
     - Не знаю, что он делает - произнес кто-то - но мне это не  нравится.
Пропустите меня.
     Стефан Сильная Рука  вышел  вперед,  сжимая  копье  и  приготовившись
нанести удар.
     Эрик закрыл глаза, наклонил голову как можно дальше  назад  и  сделал
глубокий-глубокий вдох. Затем дернул головой вперед, сильно ударив  языком
по предмету, находящемуся у него во рту. Он сделал выдох  с  такой  силой,
что он превратился в резкий лающий кашель.
     Липкая масса вылетела из его рта, и он открыл глаза чтобы  проследить
за траекторией полета. Какое-то мгновение он не мог ее нигде найти;  затем
обнаружил благодаря странному выражению на лице Стефана Сильной Руки,  его
страшно закатившимся глазам.
     На лбу капитана появилась маленькое красное пятно.
     "Что должно произойти?" - думал Эрик. Он выполнил указания так точно,
как только было возможно в  данных  условиях,  но  не  имел  ни  малейшего
представления о том, что должно сделать красное  вещество,  смоченное  его
слюной. Он наблюдал за ним, с надеждой и ожиданием.
     Стефан медленно поднял  свободную  руку,  чтобы  вытереть  лоб.  Эрик
перестал надеяться. Ничего не произойдет.
     "Чужаки, - подумал он  с  отчаяньем,  -  вот  что  получается,  когда
доверяешь чужакам..."
     Звук взрыва был таким оглушительным что на мгновение Эрик решил,  что
рухнул потолок убежища. Его отбросило к  стене,  и  он  упал,  словно  его
ударили древком копья. Он вспомнил кашель, с  которым  выплюнул  маленький
шарик изо рта. Может, это эхо его кашля, чудовищное, оглушительное эхо?
     Когда  стены  маленького  убежища  перестали  вибрировать  и   грохот
прекратился, он наконец поднял голову.
     Кто-то визжал. Кто-то визжал  снова  и  снова.  Это  была  Сара.  Она
смотрела на Стефана Сильную Руку. Она стояла прямо позади него.  Вытаращив
глаза, она смотрела на него и визжала резко и пронзительно.
     Ее рот был открыт так широко, что,  казалось,  она  разорвет  его.  И
каждый раз, когда она переводила дыхание, ее рука поднималась и показывала
на Стефана. Она все время поднимала руку и показывала в одну точку, словно
хотела, чтобы все присутствовавшие поняли, почему она так визжит.
     У Стефана Сильной Руки не было головы! Его  тело  кончалось  шеей,  и
лохмотья кожи падали ему на грудь беспорядочными волнами. В том месте, где
находилась его голова, бил фонтан  крови.  Его  туловище  все  еще  стояло
прямо, ноги были широко расставлены, как обычно принято у хорошего  воина,
одна рука держала копье, а другая застыла в движении вверх.  Тело  стояло,
невероятно прямое, высокое и живое.
     И вдруг оно словно развалилось на части.
     Сначала из правой руки медленно выпало копье  и  грохнулось  на  пол.
Затем руки повисли вдоль подогнувшихся коленей и все  большое  мускулистое
тело обмякло словно кости покинули его. Оно шлепнулось на пол,  одна  рука
отлетела в сторону,  нога  перекрутившись,  отскочила  в  другую  сторону,
словно причудливой формы кожаный мешок швырнули на пол.
     Несколько  мгновений  тело   дергалось,   булькающий   фонтан   крови
превратился в лениво текущую реку. Наконец оно затихло,  неподвижная  куча
конечностей и торса. Следов исчезнувшей головы нигде не было видно.
     Сара Целительница Болезней перестала визжать и, шатаясь,  повернулась
к своим спутникам. Их выкатившиеся глаза оторвались  наконец  от  тела  на
полу.
     Затем все отреагировали одновременно.
     Они издали безумный, дикий, полный  ужаса  вопль,  словно  Сара  была
дирижером, а они хором. Все еще вопя, они бросились  к  узкому  выходу  из
пещеры. Они проталкивались через него, пинаясь и лягаясь, напоминая  какое
то  фантастическое  чудовище  с  десятком  рук,  ног  и   раскачивающихся,
обнаженных грудей. Они утащили за собой стражника и выплеснули  в  главное
убежище свою панику, оповещая о ней своими воплями всех находившихся там.
     Некоторое время  Эрик  слышал,  как  топот  ног  затихает  в  дальних
коридорах. Вскоре наступила полная тишина.  Было  абсолютно  тихо,  только
Томас Уничтожитель Ловушек все продолжал что-то бубнить.
     Эрик снова заставил себя подняться. Он не  мог  представить,  что  же
случилось. Этот красный шарик - Вальтер сказал, что  это  оружие,  но  оно
действовало не так, как все то оружие  о  котором  он  когда-либо  слышал.
Разве что когда-то во времена предков: считалось, что у предков были такие
штуки, которые разрывали вещь на части, не оставляя никаких следов. Но это
был совершенно чужой предмет, принадлежавший  Чудовищам,  который  Вальтер
отыскал и украл. Что это такое? Как  он  оторвал  голову  Стефану  Сильной
Руке?
     Но об этом можно подумать в другой раз. А пока у него появился  шанс.
Вероятно, ненадолго, он не имел понятия, когда  паника  уляжется  и  отряд
воинов отправится  сюда,  чтобы  расследовать  происшедшее.  Он  аккуратно
переступил через красный  ручей,  вытекавший  из  шеи  упавшего  человека.
Присев над оброненным копьем, он смог ухватить  его  связанными  руками  и
встал, неуклюже держа его за спиной.
     Нет времени перерезать путы. Не здесь.
     - Дядя Томас, - позвал он. Мы можем убежать. У нас есть шанс.  Пошли,
вставай.
     Раненый капитан отряда смотрел на него без малейшего понимания...
     - Коридоры. Такие, каких ты никогда не видел, какие ты и  представить
себе не можешь, - продолжал он все тем  же  тихим  монотонным  голосом,  -
лампы, которые носят не на лбу. Коридоры, полные ламп. Коридоры, коридоры,
коридоры...
     На мгновение Эрик задумался. Этот  человек  будет  тяжелой  обузой  в
путешествии. Но он не мог бросить его. Это был его последний оставшийся  в
живых родственник, единственный человек, который не считал  его  изгоем  и
нелюдью. И каким бы изуродованным он ни был, он все  равно  оставался  его
капитаном.
     - Встать! - приказал он. - Томас Уничтожитель Ловушек,  вставай!  Это
приказ, военный приказ! Вставай!
     Как он и надеялся, его  дядя  отреагировал  на  старую  команду.  Ему
удалось подтянуть ноги под туловище и напрячь их, но это было  бесполезно.
У него не было сил встать.
     Бросая через плечо опасливые взгляды на вход в убежище Эрик  подбежал
к мучившемуся у стены человеку. Ему удалось подставить  один  конец  копья
под локоть дяди. Затем, используя свое бедро в качестве опоры он  с  силой
нажал на другой конец.
     Было больно и скользко, он не видел, что делает.  Между  усилиями  он
выдыхал команды: Вставай, вставай, вставай, черт  тебя  возьми!"  Наконец,
копье опустилось. Его дядя стоял на ногах. Качаясь, но все-таки стоял.
     Неуклюже таща за собой копье, Эрик подталкивал капитана к  выходу  из
кладовой. В большом центральном убежище никого не было. Оружие,  горшки  и
разнообразные вещи лежали там,  где  их  уронили.  Законченное  сооружение
стояло пустое напротив королевского холма. Тела жен  его  дяди,  очевидно,
убрали раньше.
     Вождь и те, кто его  сопровождал  вырвавшись  из  убежища,  бросились
налево. Они пробежали мимо плахи и увели остальных за собой.
     Эрик  повернул  направо.   Томас   Уничтожитель   Ловушек   постоянно
останавливался.  Снова  и  снова  он  начинал  рассказ  о   своем   давнем
путешествии в далекие задние  убежища,  где  живут  чужие  племена.  Эрику
приходилось толкать его в спину, чтобы заставить двигаться вперед.
     Когда они выбрались в боковые коридоры, он  почувствовал  облегчение.
Но только после того,  как  они  неоднократно  повернули,  прошли  десятки
развилок и оказались в совершенно  необитаемых  убежищах,  он  понял,  что
может остановиться и освободиться от пут  при  помощи  наконечника  копья.
После этого он освободил дядю. Затем, перебросив левую  руку  Уничтожителя
Ловушек через свои плечи и крепко обняв его за  талию,  снова  пустился  в
путь. Они двигались  медленно:  его  дядя  был  тяжелым,  но  чем  большее
расстояние будет отделять их от Человечества, тем лучше.
     Куда, однако, ведет это расстояние? Куда им вообще следует  идти?  Он
раздумывал над этой проблемой, по мере того, как они брели  вместе  вглубь
тихих запутанных коридоров. Одно место было лучше  другого.  Их  нигде  не
ждут. Просто надо идти вперед.
     Должно быть, он произнес свои вопросы вслух. К его  удивлению,  Томас
Уничтожитель Ловушек неожиданно заговорил совершенно разборчивым,  хотя  и
слабым голосом:
     - Дверь на территорию Чудовищ, Эрик. Пробирайся к двери на территорию
Чудовищ, куда ты ходил совершать свою Кражу.
     - Зачем? - спросил Эрик. - Что мы можем там делать?
     Ответа не последовало. Голова дяди упала на грудь. Очевидно он  снова
возвращался в свое прежнее состояние. И все же, пока обнимавшая  его  рука
Эрика тянула его тело вперед, ноги Томаса продолжали двигаться. В нем  еще
оставались какие-то жизненные силы и мужество воина.
     Территория Чудовищ! Неужели там они будут в большей безопасности, чем
среди человеческих существ?
     Ну что же... Дверь на территорию Чудовищ. Им придется сделать большой
круг, пройдя по многим коридорам, но Эрик знал дорогу. В конце концов,  он
был Эриком Глазом, сказал он себе: кому как не ему положено знать дорогу.
     Но так ли это? Он испытал радость официального посвящения в  мужчины,
которое было обычным следствием успешной кражи. Без  этого,  наверное,  он
все  еще  оставался  Эриком  Единственным  все  еще  мальчиком,  все   еще
непосвященным. Нет, он знал, кем стал  теперь.  Он  был  Эриком  и  больше
ничего.
     Он изгнанник, без дома,  без  народа.  И  за  исключением  умирающего
человека, которого он тащил за собой, с этого момента все  остальные  были
против него.

                                    9

     Томас Уничтожитель Ловушек был тяжело  ранен  во  время  неожиданного
нападения. Если бы все было как обычно, то  его  раны  были  бы  тщательно
обработаны и забинтованы. Сара Целительница Болезней использовала  бы  все
свои знания, весь свой накопленный за долгие годы опыт, чтобы спасти  его.
Однако, в этом случае, Сара сделала как раз противоположное.
     Сейчас  напряжение  побега  и  вынужденный  безостановочный   бросок,
последовавший за ним, отняли у него последние силы. Его глаза остекленели,
сильные  плечи  безвольно   поникли.   Это   была   сомнамбула,   которая,
покачиваясь, брела навстречу своей смерти.
     Когда они  остановились,  чтобы  отдохнуть,  Эрик,  -  предварительно
внимательно прислушавшись - нет  ли  шума  возможно  погони,  -  тщательно
промыл дядины раны водой из фляг, перевязал самые ужасные из них  ремнями.
Это все, что он умел делать: первая помощь, которую должен оказывать  воин
раненому товарищу. Только глубокие  терапевтические  знания  женщин  могли
привести к полному выздоровлению.
     Но в данном случае, это  не  имело  большого  значения.  Дела  Томаса
Уничтожителя Ловушек были слишком плохи.
     Эрик чувствовал, как при мысли о том, что  он  навсегда  останется  в
одиночестве в темных нежилых коридорах, им овладевает отчаянье. Он пытался
протолкнуть в рот дяди кусочки пищи и  влить  хоть  немного  воды.  Голова
Томаса откинулась назад, из уголков рта потекли тонкие струйки.  Он  дышал
поверхностно и очень часто. К тому времени, когда  они  остановились,  его
тело совсем отяжелело.
     Сам Эрик поел с жадностью: это была его первая еда с тех пор, как  он
отправился на территорию  Чудовищ.  Он  не  отрываясь  смотрел  на  своего
прислонившегося к стене дядю и пытался разработать план действий,  который
принес бы хоть какую-нибудь пользу. В конце концов он не  придумал  ничего
лучше, чем снова перекинуть руку воина через свое плечо и продолжить  путь
к  территории  Чудовищ.  Когда  Томас  Уничтожитель  Ловушек  оказался   в
вертикально положении, его ноги снова зашагали, но на  этот  раз  они  все
чаще подгибались и спотыкались. Спустя некоторое время, Эрик  остановился:
у него возникло чувство, что он тащит мертвое тело.
     Когда он попытался опустить своего дядю на пол убежища, то обнаружил,
что его тело почти совершенно обмякло. Томас лежал  на  спине.  Его  глаза
безразлично  уставились  на  неровный  потолок,   на   котором   лампочка,
прикрепленная к его лбу, высветила яркий желтый круг.
     Сердце его билось совсем слабо.
     - Эрик, - произнес он едва слышно.
     Юноша  поднял  голову  с  груди  воина  и  посмотрел  на   мучительно
открывающийся рот.
     - Да, дядя?
     - Прости меня... за то, что я втянул тебя  в  это.  Я...  я  не  имел
права. Твоя жизнь... в конце концов... это твоя жизнь. Ты...  мои  жены...
мой отряд... и привел... смерть... все. Прости.
     Эрик отчаянно пытался сдержать слезы.
     - Это было ради дела, - сказал он. - У нас была цель.  Но  наше  дело
потерпело неудачу.
     Из губ распростертого на полу  человека  вырвался  ужасный  хрип.  На
мгновение Эрику показалось, что это голос самой смерти. Но потом он понял,
что это смех, смех, подобного которому он никогда раньше не слышал.
     - Дело? - выдохнул Уничтожитель Ловушек.  -  Дело?  Ты  знаешь...  ты
знаешь... какое это было дело? Я хотел... я хотел  стать  вождем.  Вождем.
Единственный способ,  которым  я  мог...  сделать  это...  чужая  наука...
чужаки... дело. Все... убийства... я хотел... стать вождем. Вождем!
     Томас прохрипел последнее слово, и все  тело  его  напряглось,  затем
медленно, словно плоть превращалась в жидкость, расслабилось.
     Он был мертв.
     Эрик долгое время смотрел на тело. Он  обнаружил,  что  ему  уже  все
безразлично. Мозг  его  остался  заторможенным.  В  его  центре  находился
большой парализованный участок, неспособный ни чувствовать, ни мыслить.
     Наконец, он стряхнул с себя оцепенение, наклонился и взял  тело  дяди
за плечи. Пятясь назад он потащил его в сторону территории Чудовищ.
     Он кое-что еще должен был сделать. Выполнить долг,  который  выполнял
каждый живущий в убежищах, когда  поблизости  кто-то  умирал.  Сейчас  это
занятие помогло ему хотя на время отвлечься от мучительных размышлений.
     Ему потребовались все его силы. Дядя был человеком  с  мощным  телом.
Эрик обнаружил, что ему необходимо останавливаться практически  на  каждом
повороте, чтобы перевести дыхание.
     Наконец он добрался до двери, благодарный за то, что  его  дядя  умер
относительно близко от нее. Он понял, почему это место было  предложено  в
качестве цели их путешествия. Томас Уничтожитель  Ловушек  знал,  что  ему
осталось недолго мучиться. Его племяннику придется избавляться от тела. Он
попытался облегчить Эрику эту задачу, пройдя большую часть пути  на  своих
собственных ногах.
     В стене возле двери на территорию Чудовищ проходила труба  с  пресной
водой. А там,  где  есть  такая  труба,  Чудовища  обычно  прокладывают  и
канализацию. Должно быть, именно в нее  и  спустили  воинов,  погибших  во
время боя с отрядом Стефана Сильной Руки. И Томас знал, что именно  в  эту
трубу будут отправлены и его  останки,  самое  ближайшее  место,  где  его
племянник мог избавиться от него относительно безопасно.
     По крайней мере это он сделал ради блага Эрика. Эрик обнаружил  трубу
довольно легко. Под ногами раздавалось постоянное бульканье и журчанье,  а
в том месте, где звук был самый выраженный, он нашел  вырезанную  усилиями
какого-то ушедшего поколения Человечества плиту. Возле первой трубы, после
того, как он поднял плиту он  увидел  другую,  гораздо  более  толстую,  в
которой могли поместиться два лежащих рядом человека. Твердое вещество, из
которого была сделана стена, было  тщательно  счищено  с  трубы,  так  что
хорошо виднелось место соединения.
     Но надо было еще приоткрыть трубу на стыке. Эрик много раз видел, как
это делали старшие но это была его первая попытка. Не так-то  просто  было
сдвинуть прикрывающую отверстие  пластину  сначала  вправо,  потом  влево,
подсунуть пальцы под край и потянуть как раз в нужный момент.
     Наконец появилось отверстие,  из  него  ударил  отвратительный  запах
канализации Чудовищ.  Для  Эрика  смерть  всегда  ассоциировалась  с  этим
зловонием, так как труба уносила не только отходы  Чудовищ,  но  и  отходы
Человечества, собранные за неделю в убежищах старыми женщинами, которые не
годились из-за своей слабости ни для какой другой работы.  Все  неживое  и
ненужное относилось к ближайшей канализационной  трубе  Чудовищ,  все  что
могло разложиться и сгнить. В том числе, конечно, и тела мертвых.
     Эрик снял с тела дядя  все  полезные  вещи,  как  это  обычно  делали
женщины. Затем подтащил его к дыре в трубе и какое-то мгновение держал  за
одну руку пока течение не подхватило его. Он повторил все то, что запомнил
во время подобных церемоний, завершив словами:  "И  поэтому,  о  предки  я
умоляю вас принять тело  этого  члена  Человечества,  Томаса  Уничтожителя
Ловушек, первоклассного воина, прославленного отрядного  капитана  и  отца
девяти детей".
     За этим всегда следовало еще несколько строк: "Возьмите его к себе  и
держите у себя до тех пор, пока Чудовища не будут полностью  уничтожены  и
Земля снова не станет нашей. Тогда вы и  он  все  когда-либо  жившие  люди
поднимутся из сточных  труб  и  радостно  зашагают  по  поверхности  нашей
планеты".
     Но Эрик не стал произносить их. В конце  концов  это  было  положение
науки предков, а его дядя умер, борясь с ней. Интересно, что говорилось  в
таких случаях в чужой науке? Является ли она более  могущественной,  менее
лживой?
     Он отпустил окоченевшую руку. Тело понеслось вниз  по  трубе.  Томаса
Уничтожителя Ловушек не стало, он ушел навсегда, теперь Эрик знал это.  Он
был мертв, спущен в сточную трубу, вот и все.
     Эрик закрыл отверстие, подтянул плиту назад и поставил ее на место.
     Он был  совершенно  один.  Изгой  которому  нечего  ждать  от  других
человеческих существ, кроме смерти в результате медленных пыток. У него не
было спутников, не было дома, не было никакой веры.  Последние  слова  его
дяди все еще лежали на дне его мозга, уродливые и жестокие: "Я хотел стать
вождем!"
     Было отвратительно осознавать, что религия, на которой он вырос, была
всего-навсего подпоркой власти,  что  таинственное  Общество  Женщин  было
совершенно неспособно видеть будущее человека. Но обнаружить,  что  борьба
его дяди со всей этой чепухой, была основана всего лишь на  личной  выгоде
которая заставила его пожертвовать всеми, кто ему доверял.  Во  что  можно
было после этого верить, на чем основывать свою жизнь?
     Неужели его родители были так же доверчивы, как самый наивный ребенок
в убежищах? Они пожертвовали собой  -  ради  чего?  Ради  одного  суеверия
вместо другого, ради тайных политических маневров одного  человека,  а  не
другого.
     Нет, это не для него. Он будет  свободным.  Он  засмеялся,  горько  и
самоуверенно. Он должен быть свободным. Ничего другого  ему  не  остается.
Выбора не было: он был изгоем.
     Эрик сделал несколько шагов и  положил  руки  на  дверь,  ведущую  на
территорию Чудовищ. Одному человеку было трудно вытащить ее из  отверстия.
Но он напрягся и потянул. Наконец ему это удалось. Дверь сдвинулась, и  он
осторожно положил ее на пол убежища.
     Некоторое  время  он  смотрел  на  нее,  пытаясь  придумать   способ,
поставить ее на место, после того, как он  пройдет  через  дверной  проем.
Нет, один человек не мог сделать это с той другой  стороны.  Ему  придется
оставить дверь открытой, - невероятное социальное преступление.
     Ну что же, он ведь больше не мог совершить никакого преступления. Все
правила, придуманные человеческими сообществами, его больше  не  касались.
Впереди был сияющий белый свет, которого так боялись он  и  его  народ.  В
него он и пойдет. Здесь, где не было  никаких  иллюзий,  где  нельзя  было
рассчитывать и ни на какую помощь, здесь он создаст свой одинокий дом, Дом
изгнанника.
     За его спиной лежали темные,  запутанные,  безопасные  убежища.  Эрик
знал, что  они  были  туннелями  в  стенах,  которые  окружали  территорию
Чудовищ. В этих стенах жили люди, в страхе и невежестве. Он больше не  мог
так жить; он должен был встретиться с Чудовищами. Он хотел  встретиться  с
ними и уничтожить их.
     Это было похоже на то, как если  бы  один  из  тараканов,  живущих  в
кладовой, объявил войну Человечеству,  которое  хранило  в  кладовой  свои
припасы. Любой человек зашелся бы от смеха при такой мысли. Кто знает, что
происходит в мозге таракана, и кого это волнует? И все же одинокий таракан
имел бы два особых преимущества. Первое: он раз  и  навсегда  перестал  бы
беспорядочно и жадно рыскать вместе со своим  племенем;  и  второе:  враг,
которого он выбрал, смотрел бы на него с равнодушным презрением.  Если  бы
он смог найти какое-то  мощное  оружие  и  какую-то  жизненно  важную  для
Чудовищ область, где можно было бы то оружие применить...
     Он  мрачно  взвесил  в  уме  эти   два   преимущества.   Затем   Эрик
Единственный, Эрик Изгой, Эрик Осознающий Себя Отдельным Человеком, ступил
через дверь на территорию Чудовищ.

                               Уильям ТЕНН

                            БРУКЛИНСКИЙ ПРОЕКТ

     Огромная круглая дверь в глубине растворилась, и мерцающие чаши света
на кремовом потолке потускнели. Но  когда  круглолицый  человек  в  черном
джемпере захлопнул и задраил за собой дверь, они вновь залили  все  вокруг
белым сиянием. Он прошел  в  переднюю  часть  зала,  повернулся  спиной  к
занимавшему полстены полупрозрачному экрану,  и  двенадцать  репортеров  -
мужчины и женщины - шумно перевели дух.  А  потом  из  уважения  к  Службе
безопасности все, как обычно, бодро поднялись на ноги.
     Он приветливо улыбнулся, махнул рукой, чтоб они сели, и  почесал  нос
пачкой отпечатанных на мимеографе листков.  Нос  у  него  был  большой  и,
казалось, еще прибавлял ему солидности.
     - Садитесь, леди и джентльмены, садитесь. У нас в Бруклинском проекте
церемонии не приняты. Просто на время эксперимента  я,  так  сказать,  ваш
проводник - исполняющий обязанности секретаря при администраторе по  связи
с прессой. Имя мое вам ни к чему. Вот, пожалуйста, возьмите эти листки.
     Каждый  брал  по  одному  листку,  а  остальные   передавал   дальше.
Откинувшись в полукруглых алюминиевых креслах, они старались расположиться
поудобнее. Хозяин бросил взгляд на массивный  экран,  потом  на  циферблат
стенных часов, по которому медленно ползла  единственная  стрелка,  весело
похлопал себя по бокам и сказал:
     - К делу. Сейчас  начнется  первое  в  истории  человечества  дальнее
путешествие во времени. Отправятся в него не  люди,  а  фотографические  и
записывающие устройства, они доставят нам бесценные сведения о прошлом. На
этот эксперимент Бруклинский проект затратил десять миллиардов долларов  и
больше  восьми  лет  научных  изысканий.  Эксперимент  покажет,  насколько
действенны не только новый метод исследования, но и  оружие,  которое  еще
надежнее обеспечит безопасность нашего славного отечества,  оружие,  перед
которым не напрасно будут трепетать наши враги.
     Первым делом предупреждаю: не пытайтесь ничего записывать, даже  если
вам удалось тайно пронести сюда карандаши и ручки. Сообщения свои запишете
только по памяти. У каждого из вас имеется экземпляр Кодекса безопасности,
куда внесены все  последние  дополнения,  а  также  брошюра  с  правилами,
специально установленными для Бруклинского проекта. На листках, которые вы
только что получили, есть все необходимое для ваших сообщений; в них также
содержатся предложения о подаче и освещении фактов. При условии, что вы не
выйдете за рамки указанных документов, вы вольны писать  свои  очерки  как
вам заблагорассудится, всяк на  свой  лад.  Пресса,  леди  и  джентльмены,
должна  оставаться  неприкосновенной  и  свободной  от  правительственного
контроля. А теперь, пожалуйста, ваши вопросы.
     Двенадцать репортеров  уставились  в  пол.  Пятеро  принялись  читать
только что полученные листки. Громко шуршала бумага.
     - Как? Вопросов нет? Неужто вас так мало интересует  проект,  который
преодолел самую последнюю границу - четвертое измерение, время? Ну, что же
вы, ведь вы олицетворяете любопытство нации -  у  вас  не  может  не  быть
вопросов. Брэдли, у вас на  лице  сомнение.  Ну,  в  чем  дело?  Поверьте,
Брэдли, я не кусаюсь.
     Все рассмеялись и весело поглядели друг на друга.
     Брэдли привстал и указал на экран.
     - Зачем он такой непроницаемый? Я вовсе не хочу знать,  как  работает
хронор, но ведь нам отсюда видны только тусклые смазанные  силуэты  людей,
которые тащат по полу какой-то  аппарат.  И  почему  у  часов  всего  одна
стрелка?
     - Хороший вопрос,  -  сказал  исполняющий  обязанности  секретаря,  и
крупный нос его, казалось, засветился. - Очень хороший вопрос. Так вот,  у
часов только одна стрелка, потому что в конце концов эксперимент  касается
времени, Брэдли, и Служба безопасности опасается, как бы из-за  какой-либо
непредвиденной  утечки  информации  плюс  зарубежные  связи  время  самого
эксперимента...  короче  говоря,  как  бы  не  нарушилась  тайна.   Вполне
достаточно знать,  что  эксперимент  начнется,  когда  стрелка  дойдет  до
красной черты. По тем же причинам экран малопрозрачен  и  происходящее  за
ним несколько смазано - таким образом маскируются детали и регулировка.  Я
уполномочен сообщить вам, что чрезвычайно... как бы это  сказать...  важны
именно  детали  аппарата.  Есть  еще  вопросы?  Калпеппер?  Калпеппер   из
Объединенного агентства, так?
     - Да, сэр. Из Объединенного агентства новостей. Наших читателей очень
интересует эта история  с  изобретателями  хронора.  Поведение  их  и  все
прочее,  разумеется,  не  вызывают  у  наших  читателей  ни  уважения,  ни
сочувствия, но хотелось бы знать, что они имели в  виду,  когда  говорили,
будто эксперимент опасен из-за недостатка данных.  А  этот  их  президент,
доктор Шейсон, будет расстрелян, не знаете?
     Человек в черном подергал себя за  нос  и  задумчиво  прошелся  перед
репортерами.
     - Признаюсь вам, точка зрения  этих  изобретателей-хронористов,  или,
как мы называем их между собой,  хроников-вздыхателей,  на  мой  вкус,  уж
чересчур  экзотическая.  Во  всяком  случае,  меня  мало  волнуют  взгляды
предателя. За то, что Шейсон раскрыл характер доверенной ему работы,  его,
возможно, ожидает смертная казнь, а может, и нет. С другой стороны,  он...
в общем, может, да, а  может,  и  нет.  Сказать  больше  я  не  вправе  из
соображений безопасности.
     Соображения безопасности. При этих магических словах каждый  репортер
невольно выпрямился на своем жестком сиденье. Калпеппер  побледнел,  и  на
лице его проступила испарина. "Только бы они не сочли, что я  спросил  про
Шейсона, чтобы выведать побольше, - в отчаянии подумал  он.  -  Черт  меня
дернул спрашивать про этих ученых!"
     Калпеппер опустил глаза и всем своим видом старался показать, что ему
стыдно  за  этих  непотребных  болванов.  Он  надеялся,  что   исполняющий
обязанности секретаря заметит, как он ими возмущен.
     Громко затикали часы. Стрелка была уже совсем близко к красной черте.
За экраном, в огромной лаборатории, прекратилось всякое  движение.  Вокруг
двух прислоненных друг к другу сверкающих металлических  шаров  сгрудились
люди,  рядом  с  этими  громадами  они  казались  крохотными.  Большинство
вглядывалось в циферблаты и распределительные щиты, те же, чья миссия была
уже  окончена,  болтали  с  сотрудниками  Службы  безопасности  в   черных
джемперах.
     - С  минуты  на  минуту  начнется  операция  "Перископ".  Разумеется,
"Перископ", ведь мы проникаем в прошлое с помощью своего рода перископа  -
он сделает снимки и запечатлеет события, происходившие в различные периоды
от пятнадцати тысяч до четырех миллиардов  лет  назад.  В  связи  с  рядом
серьезных   международных   и   научных    обстоятельств,    сопутствующих
эксперименту, было бы правильней назвать  его  "Операция  Перекресток".  К
сожалению, название это уже было... э... использовано.
     Каждый постарался сделать вид, будто понятия не  имеет,  о  чем  идет
речь, хотя долгие годы все сидящие здесь журналисты с завистью поглядывали
на спрятанные за семью замками книги,  которые  могли  бы  порассказать  о
многом.
     - Ну, неважно. Теперь  я  коротко  изложу  вам  предысторию  хронора,
изученную Службой безопасности Бруклинского проекта. Что там  у  вас  еще,
Брэдли?
     Брэдли снова привстал.
     -  Нам  известно,  что  когда-то  существовал  Манхэттенский  проект,
Лонг-Айлендский,  Уэстчестерский,  а  теперь  вот  Бруклинский.  Так  вот,
хотелось бы знать, не было ли проекта Бронкс? Я сам  из  Бронкса,  местный
патриотизм, знаете ли.
     - Конечно. Вполне понятно. Но если проект Бронкс и  существует,  могу
вас заверить, что, пока он не завершен, кроме его участников о  нем  знают
лишь президент и министр  государственной  безопасности.  Если,  повторяю,
если такой проект существует,  сообщение  о  нем  будет  для  человечества
громом среди ясного неба, как было с Уэстчестерским проектом. Думаю, такое
нескоро выветрится из памяти человечества.
     При этом воспоминании он хохотнул, и тут же эхом отозвался  Калпеппер
- чуть громче остальных. Стрелка часов была уже совсем  близко  к  красной
черте.
     - Да, Уэстчестерский проект, а теперь этот.  Тем  самым  безопасность
нашего  государства  пока  что   обеспечена!   Вы   представляете,   какое
чудодейственное оружие дает хронор в руки нашей демократии? Взять хотя  бы
только  одну  сторону  -  задумайтесь-ка  над   тем,   что   случилось   с
Кони-Айлендским и Флэтбушским филиалами проекта (события эти упоминаются в
листках,  которые  вы  получили)  до  того,  как  хронор  был  всесторонне
опробован.
     Во время тех первых экспериментов еще  не  знали,  что  третий  закон
Ньютона - действие равно противодействию - справедлив  для  времени  точно
так же, как для остальных трех измерений. Когда первый хронор был  запущен
назад, в прошлое, на девятую долю секунды, вся лаборатория была  отброшена
в будущее на такое же  время  и  вернулась...  э...  вернулась  совершенно
неузнаваемой.  Кстати,  именно  это  помешало  путешествиям   в   будущее.
Оборудование  поразительно  изменилось,  человеку  такого  путешествия  не
выдержать. Но вы представляете, как благодаря одной только этой  штуке  мы
можем расправиться с врагом? Установим достаточной массы хронор на границе
с враждебным государством и зашлем его  в  прошлое,  и  тогда  государство
будет заброшено в будущее - все целиком, - а  вернутся  из  будущего  одни
трупы!
     Заложив руки за спину и покачиваясь на каблуках, он поглядел себе под
ноги.
     - Вот почему вы видите сейчас два шара. Хронор есть только в одном, в
том, что расположен справа. Второй - просто макет, противовес, масса его в
точности равна массе первого. Когда хронор зарядится, он нырнет в  прошлое
на четыре миллиарда лет назад и сфотографирует Землю,  а  она  в  ту  пору
находилась еще в полужидком, частично даже  в  газообразном  состоянии,  и
быстро уплотнялась, ведь сама Солнечная система  тогда  только-только  еще
образовывалась.
     В то же время макет врежется на четыре  миллиарда  лет  в  будущее  и
вернется оттуда сильно измененным, но причины этих  перемен  нам  еще  не,
вполне ясны. Оба шара столкнутся у нас перед глазами и снова разлетятся  в
стороны, примерно на половину временного расстояния, и на этот раз  хронор
зарегистрирует  сведения  о  почти  твердой  планете,  которую   сотрясают
землетрясения и на которой, возможно, существуют формы,  близкие  к  живой
жизни, - особо сложные молекулы.
     После каждого столкновения хронор будет нырять в прошлое на  половину
того временного расстояния, на которое он углубился в  предыдущий  раз,  и
каждый   раз   будет   автоматически   собирать   всевозможные   сведения.
Геологические и исторические эпохи, в которых,  как  мы  предполагаем,  он
побывает, обозначены на ваших листках под номерами от первого до  двадцать
пятого. На самом деле, прежде чем шары окажутся в состоянии покоя,  хронор
будет нырять  еще  много  раз,  но  во  всех  остальных  эпохах  он  будет
находиться такое краткое  мгновение,  что,  по  мнению  ученых,  доставить
оттуда фотографии или какую-либо  другую  информацию  он  уже  не  сможет.
Учтите: в конце опыта, перед тем как остановиться, шары будут  всего  лишь
словно бы подрагивать на месте,  так  что,  хотя  они  и  будут  при  этом
удаляться на века от настоящего момента, заметить это едва ли удастся.
     Я вижу, у вас есть вопрос.
     Справа от Калпеппера поднялась тоненькая  женщина  в  сером  твидовом
костюме.
     - Я... я знаю, мой вопрос сейчас неуместен, - начала она, - но мне не
удалось задать его в подходящую минуту. Господин секретарь...
     -  Исполняющий   обязанности   секретаря,   -   добродушно   поправил
круглолицый коротышка в  черном.  -  Я  всего  лишь  исполняю  обязанности
секретаря. Продолжайте.
     - Так вот, я хочу сказать... Господин секретарь, нельзя ли как-нибудь
сократить время нашей проверки после опыта? Неужели нас продержат взаперти
целых два года только из опасения, что  вдруг  кто-нибудь  из  нас  увидел
слишком много, да еще при  этом  он  плохой  патриот,  а  потому  окажется
угрозой для государства?  Когда  наши  сообщения  пройдут  цензуру,  через
какое-то достаточное для проверки время, ну хоть месяца  через  три,  нам,
по-моему, могли бы разрешить вернуться домой. У меня двое маленьких детей,
а у других...
     - Говорите только за себя, миссис Брайант! -  прорычал  представитель
Службы безопасности. - Вы ведь миссис  Брайант,  так?  Миссис  Брайант  из
Объединения женских журналов? Жена Алексиса Брайанта? - Он словно бы делал
карандашные пометки у себя в мозгу.
     Миссис Брайант опустилась в кресло справа  от  Калпеппера,  судорожно
прижимая к груди экземпляр Кодекса  безопасности  со  всеми  дополнениями,
брошюру  о  Бруклинском  проекте  и  тоненький  листок,  отпечатанный   на
мимеографе. Калпеппер отодвинулся от нее как можно дальше, так  что  ручка
кресла врезалась ему в левый бок. Почему все неприятности случаются именно
с ним? И теперь еще эта сумасшедшая баба, как назло, глядит на  него  чуть
не плача, словно ждет сочувствия. Он закинул ногу на ногу  и  уставился  в
одну точку прямо перед собой.
     -  Вы  останетесь  здесь,  так  как  только  в  этом  случае   Служба
безопасности будет вполне уверена, что,  пока  аппарат  не  станет  совсем
иным, чем  вы  его  видели,  наружу  не  просочится  никакая  существенная
информация. Вас ведь никто не заставлял приходить сюда, миссис Брайант, вы
сами вызвались. Тут все  вызвались  сами.  Когда  ваши  редакторы  выбрали
именно вас, по законам демократии вы были вправе отказаться. Но  никто  из
вас не отказался. Вы понимали, что отказ от этой беспримерной чести  будет
означать   вашу   неспособность   проникнуться    идеей    государственной
безопасности,  покажет,  что  вы,  в  сущности,  не  согласны  с  Кодексом
безопасности в той части, где речь идет  о  принятой  у  нас  двухгодичной
проверке. А теперь - не угодно ли! Чтобы  человек,  которого  до  сих  пор
считали таким дельным,  достойным  доверия  журналистом,  как  вы,  миссис
Брайант, в последнюю минуту вдруг задал подобный вопрос... Да я... - голос
коротышки упал до шепота, - я  даже  начинаю  сомневаться,  достаточно  ли
действенны наши методы проверки политической благонадежности.
     Калпеппер кивнул в знак согласия  и  возмущенно  поглядел  на  миссис
Брайант,  а  она  кусала  губы  и  пыталась  сделать  вид,  будто  страшно
заинтересована тем, что происходит в лаборатории.
     - Неуместный вопрос. В высшей степени  неуместный.  Он  занял  время,
которое  я  намеревался  посвятить  более  подробному  обсуждению  широких
возможностей хронора и его применению в промышленности. Но миссис Брайант,
видите ли, должна была дать выход своим дамским чувствам. Какое ей дело до
того,  что  наше  государство  изо  дня  в  день  окружает   все   большая
враждебность, что ему грозит все большая опасность. Ее  это  нисколько  не
трогает. Ее заботят лишь те  два  года,  которыми  государство  просит  ее
пожертвовать, чтобы обезопасить будущее ее же собственных детей.
     Исполняющий  обязанности  секретаря  одернул  джемпер   и   заговорил
спокойнее.
     Всех словно бы немного отпустило.
     - Аппарат придет в действие с минуты на минуту,  так  что  я  коротко
коснусь наиболее интересных периодов, которые исследует хронор и  сведения
о которых будут для нас особенно полезны. Прежде всего  периоды  первый  и
второй, ибо в это время  Земля  принимала  свою  теперешнюю  форму.  Затем
третий, докембрийский период протерозойской эры, миллиард лет назад; здесь
найдены  первые  достоверные  следы  живой   жизни   -   главным   образом
ракообразные и морские  водоросли.  Шестой  период  -  сто  двадцать  пять
миллионов лет назад, это среднеюрский период мезозойской эры.  Путешествие
в так называемый век рептилий может дать нам фотографии динозавров  -  тем
самым станет, наконец, известно, какого они были цвета, -  а  такие,  если
повезет, фотографии  первых  млекопитающих  и  птиц.  Наконец,  восьмой  и
девятый периоды,  олигоценовая  и  миоценовая  эпохи  третичного  периода,
отмечены появлением ранних предков человека. К сожалению, к  тому  времени
колебания хронора будут столь часты,  что  ему  вряд  ли  удастся  собрать
сколько-нибудь существенные данные...
     Раздался удар гонга. Часовая стрелка коснулась  красной  черты.  Пять
техников включили рубильники, журналисты тотчас подались вперед,  но  шары
уже исчезли из виду. Место их за  плотным  пластиковым  экраном  мгновенно
опустело.
     - Хронор отправился в  прошлое,  за  четыре  миллиарда  лет!  Леди  и
джентльмены,  вы  присутствуете   при   историческом   событии,   поистине
историческом!  Я  воспользуюсь  временем,  пока  шары   не   вернутся,   и
остановлюсь на бредовых идейках этих... этих хроников-вздыхателей.
     Общий нервный смешок  был  ответом  на  шутку  секретаря.  Двенадцать
репортеров уселись поудобнее и приготовились слушать, как  он  расправится
со столь нелепыми идеями.
     - Как вам известно, против путешествия  в  прошлое  возражают  прежде
всего из страха, что любые,  казалось  бы,  самые  невинные  действия  там
вызовут катастрофические перемены в настоящем.
     Вероломный Шейсон и его  беззаконное  сообщество  распространили  эту
гипотезу на  разные  заумные  выдумки,  на  всякие  пустяки  вроде  сдвига
молекулы водорода, которую на самом деле никто у нас в прошлом  никуда  не
двигал.
     Во время первого эксперимента в Кони-Айлендском филиале, когда хронор
вернулся  обратно  уже  через  девятую  долю  секунды,   самые   различные
лаборатории, оснащенные всевозможными  аппаратами,  тщательнейшим  образом
проверяли, не произошло ли каких-нибудь изменений. И никаких изменений  не
обнаружили! Государственная комиссия сделала из  этого  вывод,  что  поток
времени строго разграничен на прошлое, настоящее и будущее и в нем  ничего
изменить нельзя. Но Мейсона и его приспешников это, видите ли, не убедило,
они...

     I. Четыре миллиарда лет назад. Хронор парит  в  облаках  из  двуокиси
кремния над бурлящей Землей и с  помощью  автоматов  неторопливо  собирает
сведения. Пар, который он потеснил, сконденсировался  и  падает  огромными
сверкающими каплями.

     - ...настаивали, чтобы мы приостановили эксперименты,  пока  они  еще
раз все  не  просчитают.  Дошли  до  того,  что  утверждали,  будто,  если
изменения произошли, мы не могли их заметить и ни один прибор  не  мог  их
засечь.  Они  говорили,  будто  мы  воспримем  эти  изменения  как  что-то
существовавшее испокон веков. Видали?  И  это  в  ту  пору,  когда  нашему
государству - а ведь это и их государство  тоже,  уважаемые  представители
прессы, их тоже - грозила величайшая опасность. Можете себе представить...
     Он просто не находил слов. Он шагал взад-вперед и  качал  головой.  И
репортеры, сидя в ряд на  длинной  деревянной  скамье,  тоже  сочувственно
покачивали головами.
     Снова  прозвучал  гонг.  Два  тусклых  шара  мелькнули  за   экраном,
ударились  друг  о  друга  и  разлетелись  в   противоположных   временных
направлениях.
     - Вот вами - секретарь  махнул  рукой  в  сторону  экрана.  -  Первое
колебание  закончилось.  И  разве  что-нибудь  изменилось?  Разве  все  не
осталось, как было? Но эти инакомыслящие  будут  твердить,  что  изменения
произошли, только мы  их  не  заметили.  Спорить  с  такими  антинаучными,
основанными  на  слепой  вере  взглядами  -  пустая  трата  времени.   Эта
публика...

     II. Два  миллиарда  лет  назад.  Огромный  шар  парит  над  огненной,
сотрясаемой извержениями Землей и фотографирует  ее.  От  него  отвалилось
несколько докрасна раскаленных кусков обшивки. У пяти-шести тысяч  сложных
молекул при столкновении с ними разрушилась структура.  А  какая-то  сотня
уцелела.

     - ...будет корпеть тридцать часов в  день  из  тридцати  трех,  чтобы
доказать, что черное - это не белое или что у нас не две луны, а семь. Они
особенно опасны...

     Долгий приглушенный звук - это вновь столкнулись и разлетелись  шары.
И теплый оранжевый свет угловых светильников стал ярче.
     - ...потому что они владеют знанием, потому что от них ждут, что  они
укажут наилучшие пути. - Теперь  правительственный  чиновник  стремительно
скользил вверх и  вниз,  жестикулируя  всеми  своими  псевдоподиями.  -  В
настоящее время мы столкнулись с чрезвычайно сложной проблемой...

     III. Один миллиард лет назад. Примитивный тройной трилобит,  которого
машина раздавила, едва он успел сформироваться, растекся по земле  лужицей
слизи.

     - ...чрезвычайно сложной. Перед нами стоит вопрос: будем мы струмпать
или не будем? - Он говорил теперь вроде бы уже и не по-английски. А  потом
и  вовсе  замолчал.  Мысли  же  свои,  разумеется,  выражал,  как  всегда,
похлопывая псевдоподией о псевдоподию.

     IV. Полмиллиарда лет  назад.  Чуть  изменилась  температура  воды,  и
погибли многие виды бактерий.

     -  Итак,  сейчас  не  время  для  полумер.  Если  мы  сумеем  успешно
отращивать утраченные псевдоподии...

     V. Двести пятьдесят миллионов лет назад.
     VI. Сто двадцать пять миллионов лет назад.

     - ...чтобы Пятеро Спиральных остались довольны, мы...

     VII. Шестьдесят два миллиона лет.
     VIII. Тридцать один миллион..
     IX. Пятнадцать миллионов.
     Х. Семь с половиной миллионов.

     - ...тем самым сохраним все свое могущество. И тогда...

     XI. XII. XIII. XIV. XV. XVI. XVII. XVIII. XIX.
     Бум... бум... бум бумбумбумумумумумуммммм...

     -  ...мы,  разумеется,  готовы  к  преломлению.  А  это,  можете  мне
поверить, достаточно хорошо и для тех,  кто  разбухает,  и  для  тех,  кто
лопается. Но идейки разбухателей, как всегда, окажутся  завиральными,  ибо
кто лопается, тот течет вперед, а в этом и заключена истина.  Из-за  того,
что разбухатели трясутся от страха, нам вовсе незачем что-либо менять.  Ну
вот, аппарат наконец остановился. Хотите разглядеть его получше?
     Все выразили согласие, и их  вздутые  лиловатые  тела  разжижились  и
полились к аппарату.  Достигнув  четырех  кубов,  которые  больше  уже  не
издавали  пронзительного  свиста,  они  поднялись,   загустели   и   вновь
обратились в слизистые пузыри.
     - Вглядитесь, -  воскликнуло  существо,  некогда  бывшее  исполняющим
обязанности секретаря при администраторе по связям с прессой. - Посмотрите
хорошенько.  Те,  кто  роптал,  оказались  неправы  -  мы   нисколько   не
изменились. - И он торжественно вытянул пятнадцать лиловых псевдоподий.  -
Ничто не изменилось!

ЙНННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННН»
є          Этот текст сделан Harry Fantasyst SF&F OCR Laboratory         є
є         в рамках некоммерческого проекта "Сам-себе Гутенберг-2"        є
ЗДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДД¶
є        Если вы обнаружите ошибку в тексте, пришлите его фрагмент       є
є    (указав номер строки) netmail'ом: Fido 2:463/2.5 Igor Zagumennov    є
ИННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННј

                               Уильям ТЕНН

                              ИГРА ДЛЯ ДЕТЕЙ

     Когда посыльный, сообразив, что чаевых не будет, хлопнул дверью,  Сэм
Вебер решил передвинуть большой ящик  поближе  к  единственной  в  комнате
лампочке. Посыльному ничего не стоило буркнуть:  "Не  знаю.  Это  не  наше
дело, мистер, мы их только доставляем", но должно Же существовать какое-то
разумное объяснение.
     Предчувствие не обмануло Сэма. Ящик оказался достаточно тяжелым. Сэм,
ворча, протащил его несколько  метров.  Непонятно,  как  посыльный  поднял
такую тяжесть на четвертый этаж.
     Заметив  яркую  карточку,  на  которой  стояло  его  имя,   адрес   и
традиционное пожелание "Веселого рождества в 2153 году", Сэм выпрямился  и
нахмурил брови.
     Шутка? У него не было  знакомых,  которым  показалось  бы  остроумным
послать поздравление с подобной датой. Ведь до нее осталось  ждать  двести
лет. Разве что  какой-нибудь  шутник  из  его  товарищей  по  юридическому
институту решил сообщить свое мнение относительно того; когда Вебер  будет
вести свой первый процесс. Но и в этом случае...
     Буквы выглядели очень странно  -  какие-то  зеленые  черточки  вместо
линий. А сама карточка была из настоящего золота!
     Сэма разобрало любопытство. Он сорвал карточку, содрал тонкую обертку
- и замер от удивления. Потом присвистнул и судорожно проглотил слюну.
     "Что такое?! С ума сойти!"
     Ящик не имел ни крышки, ни ручек. На его поверхности не было видно ни
единой  щелочки.  Он  оказался  сплошным  однородным  кубом  из  какого-то
коричневого вещества. Но, когда Сэм его двигал, внутри что-то дребезжало.
     Пыхтя и отдуваясь,  Сэм  приподнял  ящик.  Дно  оказалось  совершенно
гладким, тоже без единой щелочки. Сэм с грохотом опустил ящик на пол.
     - Ладно, - философски заметил он,  -  дело,  в  конце  концов,  не  в
подарке, а в принципе.
     Тут  он  вспомнил,  что  пора  садиться  за  письма,  -  он  еще   не
поблагодарил  за  рождественские  подарки.  Нужно  было  придумать  что-то
совершенно особенное для тети Мэгги. Присланные ею галстуки выглядели, как
абстракционистские кошмары, но сам он не послал ей на это  рождество  даже
носового платка. Все  деньги  до  единого  цента  съела  брошь  для  Тины.
Конечно, брошь  не  кольцо,  но,  может  быть,  Тина  примет  во  внимание
сложившиеся обстоятельства...
     Сэм направился к кровати, которая служила ему одновременно  столом  и
стулом. По дороге он с досадой ткнул ящик и пробурчал:  "Ну  и  ладно,  не
хочешь открываться - не надо".
     Загадочный  куб,  словно  поумнев  от   пинка,   раскрылся.   Сначала
образовалась щель, потом она  быстро  расширилась  и  крышка  разошлась  в
стороны, как у саквояжа. Сэм ударил себя по лбу и помянул  всех  богов  от
египетского Сета до небесного  отца.  Затем  он  вспомнил  свои  последние
слова.
     - Закрыться! - произнес он.
     Ящик послушно закрылся и стал гладким, как кожа младенца.
     - Открыться! - Ящик открылся.
     Неплохое представление, решил Сэм. Он наклонился и стал рассматривать
содержимое.
     Внутри Сэм увидел лабиринт  из  полочек.  На  них  стояли  флаконы  с
голубыми жидкостями, банки с красными порошками, лежали прозрачные тюбики,
наполненные   какими-то    пастами    желтого,    зеленого,    оранжевого,
розовато-лилового и прочих цветов. Сэм даже не мог вспомнить названий всех
оттенков. На дне ящика лежало семь странных аппаратов,  которые  выглядели
так, будто их собирал помешанный на лампах радиолюбитель. И  в  довершение
всего в ящике была книга.
     Сэм вытащил эту книгу и с изумлением обнаружил, что, хотя страницы ее
были металлическими, она почти ничего не весила, во  всяком  случае,  была
легче любой другой книги, которую ему  когда-либо  приходилось  держать  в
руках. Он сел на кровать, втянул в себя воздух и открыл первую страницу.
     - Ну и ну! - произнес он и с силой  выдохнул  воздух.  Зеленые  буквы
изгибались какими-то сумасшедшими закорючками:

     "Построй человека", набор N_3
     Этот набор предназначен только для детей от 11 до 13 лет. Аппаратура,
более сложная, чем в наборах "Построй человека" N 1 и 2, позволит  ребенку
данной возрастной группы собирать  действующих  взрослых  людей.  Отсталые
подростки  могут  такие  собирать  детей  и  живые  манекены  из   наборов
предыдущих номеров. Имеются два дезассамблятора, так  что  материал  можно
использовать повторно. Как и в случаях  с  наборами  N  1  и  2,  разборку
рекомендуется производить в присутствии  Хранителя  ценза.  Дополнительные
реактивы и запасные части можно получить от компании  "Построй  человека",
N_928, Диагональный уровень,  Глэнт-Сити,  Огайо.  Запомните  -  только  с
помощью набора "Построй человека" Вы можете построить человека!

     Сэм зажмурился. Какие глупые трюки он видел вчера в кино!  Немыслимая
дрянь! Да и сама картина отвратительна. Только краски хорошие.  Интересно,
сколько может заработать в неделю  продюсер  такой  картины?  А  оператор?
Пятьсот? Тысячу?
     Он осторожно открыл глаза. Ящик по-прежнему  стоял  посреди  комнаты.
Книга тоже никуда не исчезла.  И  на  первой  странице  он  снова  прочел:
"Запомните  -  только  с  помощью  набора  "Построй  человека"  Вы  можете
построить человека!"
     Следующую страницу занимал прейскурант  "дополнительных  реактивов  и
запасных частей". Цены за литр гемоглобина, три грамма  набора  энзимов  и
тому подобные вещи выглядели несколько странно - один сланк пятьдесят  или
три сланка сорок пять. В конце  страницы  рекламировался  набор  N_4:  "Вы
почувствуете истинный восторг при конструировании  Вашего  первого  живого
марсианина!" Мелким шрифтом было набрано: "Патент 2148 года".
     На третьей странице оказалось оглавление.  Сэм  схватился  вспотевшей
рукой за матрац и прочел:

     Глава 1. Детский биохимический сад.
     Глава 2. Простейшие живые вещи дома и вне дома.
     Глава 3. Живые манекены и как они работают на человечество.
     Глава 4. Дети и другие маленькие человечки.
     Глава 5. Двойники на все случаи жизни. Копируйте себя и своих друзей.
     Глава 6. Что нужно, чтобы построить человека.
     Глава 7. Сборка человека.
     Глава 8. Разборка человека.
     Глава 9. Новые формы жизни для развлечения в часы досуга.

     Сэм положил книгу обратно в ящик  и  рванулся  к  зеркалу.  Его  лицо
ничуть не изменилось. Правда, оно стало белее мела, но черты его  остались
прежними. Он не раздвоился, не превратился в  манекен,  не  сконструировал
новую форму жизни для развлечения в часы досуга. В этом смысле все было  в
полном порядке.
     Немного успокоившись, Сэм обрел прежнее выражение лица, а то глаза  у
него чуть было не вылезли из орбит.
     "Дорогая тетя Мэгги, - начал он лихорадочно писать, - ваши галстуки -
самый лучший из всех рождественских подарков. Как жаль, что..."
     ...Как  жаль,  что  у  меня  не  осталось   ни   гроша   на   покупку
рождественского подарка... Но кому могло прийти в голову  затратить  такие
фантастические усилия на создание подобной штуки? Лью Найту? Но даже  Лью,
при всей своей черствости, должен испытывать какое-то чувство  уважения  к
празднику. Да у Лью и не хватило бы  ни  мозгов,  ни  терпения  для  такой
трудной работы.
     Тина? Конечно, она обладает особым талантом создавать осложнения.  Но
если Тина в полной мере наделена всеми прочими  физическими  и  моральными
качествами, то она почти лишена чувства юмора.
     Сэм поднял обертку от ящика и разгладил ее. Ему  показалось,  что  на
глянцевитой поверхности еще сохранился запах духов Тины, и весь мир  снова
стал на место.
     На полу блестела металлическая пластинка.  Может  быть,  на  обратной
стороне обозначено имя отправителя?
     Сэм поднял ее. Ничего - только гладкая золотая поверхность. Настоящее
золото. В этом-то  Сэм  не  сомневался  -  его  отец  был  ювелиром.  Сама
стоимость пластинки исключала возможность розыгрыша. И кроме того,  в  чем
тут шутка?
     "Веселого рождества в 2153 году..."
     Чего достигнет человечество через двести лет? Проложит путь к звездам
или еще дальше,  преследуя  какие-нибудь  невообразимые  цели?  Использует
вместо машин и роботов маленьких живых манекенов? Будет  делать  игры  для
детей...
     А нет ли в  ящике  еще  одной  карточки?  Сэм  решил  вытряхнуть  все
содержимое, но  взгляд  его  упал  на  большую  серую  банку  с  надписью:
"Обезвоженная нервная ткань. Только для изготовления людей".
     Он отшатнулся и рявкнул: "Закрыться!"
     И снова перед ним была гладкая поверхность. Сэм облегченно вздохнул и
решил спать.
     Раздеваясь, он  пожалел,  что  не  догадался  спросить  у  посыльного
название его фирмы. Возможно,  это  помогло  бы  установить  происхождение
подозрительного подарка.
     "Но в конце концов, - повторял он, засыпая, - дело не в подарке, дело
в принципе. Веселого рождества!.."

     На следующее утро, когда Лью Найт влетел в контору со своим  обычным:
"Доброе утро, коллеги", Сэм ждал, что Лью вот-вот попробует  его  поддеть.
Вряд ли такой человек, как Лью, мог  бы  удержаться  от  намеков,  но  Лью
уткнулся в "Дополнение к своду законов штата Нью-Йорк" и так просидел  все
утро. Остальные  совладельцы  общей  конторы  -  пять  юных  законников  -
казались либо слишком подавленными, либо слишком занятыми, чтобы иметь  на
совести "Построй человека". Не  было  ни  хитрых  улыбок,  ни  насмешливых
взглядов, ни наводящих вопросов.
     Тина появилась ровно в десять.  Она  напоминала  девушки  с  рекламы,
только одетую.
     - Доброе утро, - сказала она.
     Каждый ответил ей в зависимости от расположения духа: один - улыбкой,
другой - ворчанием, третий - просто кивком. Лью Найт проворчал. Сэм  Вебер
улыбнулся.
     Взбивая волосы, Тина за одну минуту успела понять и оценить ситуацию.
Наконец, решение было принято, и, положив локти на стол  Лью  Найта,  Тина
спросила, что она может для него сейчас сделать.
     Сэм демонстративно погрузился в труд Хаклеуорта  "О  мошенничествах".
Услуги Тины оплачивали все семеро. Теоретически она выполняла  обязанности
секретаря,  телефонистки,  машинистки,  а  также  принимала   посетителей.
Практически при самом добросовестном отношении к делу  ей  приходилось  за
день печатать и отсылать не больше двух-трех случайных писем. Раз в неделю
могло попасться более  важное  письмо,  не  требовавшее,  впрочем,  особых
юридических знаний. Поэтому Тина в одном из ящиков  своего  стола  держала
неплохую  библиотеку  модных  журналов,  а  в   двух   других   -   полную
косметическую лабораторию. Добрую треть рабочего времени она  проводила  в
дамской комнате, обсуждая с другими секретаршами цены на чулки  и  способы
их приобретения. Остальное  время  она  преданно  служила  тому  из  своих
нанимателей, который в данный момент, по ее  мнению,  более  всего  в  ней
нуждался. Ее жалованье было скромным, но жизнь полной.
     Только перед самым ленчем, разнося  утреннюю  почту,  она  подошла  к
Сэму.
     - Кажется, сегодня утром вы были не слишком заняты, мистер Вебер... -
начала она.
     - Вам это только показалось,  мисс  Хилл,  -  возразил  он  с  легким
раздражением, полагая, что оно ему к  лицу.  -  Я  ждал  завершения  ваших
светских дел, дабы мы могли опуститься до того, что  в  некоторых  случаях
называется работой.
     Она была удивлена, как котенок, которого согнали с подушки.
     - Но сегодня ведь не понедельник:  Сомерсет  и  Оджек  присылают  вам
документы только по понедельникам.
     Сэм поморщился при напоминании о  том,  что  без  чисто  механической
работы по  оформлению  бумаг,  выполняемой  им  раз  в  неделю  для  фирмы
"Сомерсет и Оджек", он был бы юристом только по названию.
     - Мне нужно продиктовать письмо, мисс Хилл, - сурово  ответил  он.  -
Когда у вас все будет готово, мы сможем начать.
     Тина тотчас вооружилась стенографическим блокнотом и карандашами.
     - Обычный заголовок, сегодняшнее число,  -  начал  Сэм.  -  Адресуйте
Торговой палате, Глэнт-сити, Огайо. Пишите:
     "Джентльмены! Прошу известить меня, не зарегистрировалась  ли  у  вас
недавно компания под  названием  "Построй  человека"  или  под  каким-либо
аналогичным названием. Я хотел бы также знать, не заявляла ли вам фирма  с
вышеуказанным или аналогичным названием о своем намерении  обосноваться  в
вашем  округе.  Этот  запрос  сделан  неофициально,  по  просьбе  клиента,
заинтересованного в продукции вышеупомянутой  фирмы,  адрес  которой  моим
клиентом утерян".
     Подпись и затем постскриптум:
     "Кроме того, мой клиент  заинтересован  в  сведениях  о  коммерческих
перспективах  района,  к  которому  относится  улица,   имеющая   название
"Диагональная авеню" или "Диагональный уровень". Все данные об этом районе
и об организациях, в настоящее время там расположенных,  будут  приняты  с
благодарностью".
     Тина устремила на него широко открытые голубые глаза.
     - О Сэм, - прошептала она, игнорируя его официальный Фон. - О Сэм,  у
вас появился второй клиент!  Я  так  рада!  Правда,  он  выглядит  немного
зловеще, но держится с таким достоинством, что я была уверена...
     - Кто? Кто выглядит немного зловеще?
     - Ну, ваш новый клиент...
     У Сэма возникло неприятное ощущение, что в  конце  фразы  она  хотела
добавить - глу-упенький!
     - Когда я пришла сегодня утром, в холле торчал такой странный высокий
старик в длинном черном пальто и разговаривал с лифтером. Он повернулся ко
мне - я имею в виду лифтера - и сказал: "Это  секретарша  мистера  Вебера,
она сможет сообщить вам все, что  вас  интересует".  Потом  лифтер  как-то
странно подмигнул. Это было не очень-то вежливо в такой обстановке. Старик
уставился на меня, мне стало очень не по себе,  а  он  пробормотал  сквозь
зубы: "Или психопаты,  или  хищники.  Ни  одного  нормального.  Ни  одного
уравновешенного". И ушел. Настоящий джентльмен так бы не сделал. Вы должны
это знать, если он ваш новый клиент!
     Она откинулась на спинку стула и перевела дух.
     Высокий, зловещий старик в длинном черном  пальто,  выспрашивающий  о
Сэме у лифтера? Вряд ли  что-нибудь  серьезное.  Он  ни  в  чем  таком  не
замешан. Но нет ли тут связи с необычным рождественским подарком? Над этим
стоит поразмыслить.
     - У нас гостит моя любимая тетя, я вам  уже  говорила,  -  продолжала
Тина, - и она приехала так неожиданно...
     Девушка что-то объясняла относительно рождественского  вечера.  Когда
она наклонилась к нему, Сэм почувствовал прилив нежности.
     - Не беспокойтесь, - сказал он. - Я знаю, вы не могли ничего сделать,
чтобы наше свидание состоялось.  Мне  стало,  немного  грустно,  когда  вы
позвонили, но я примирился: я ведь известен как Сэм;  который  никогда  не
сердится на красивых девушек. А как насчет ленча?
     - Ленча? - она встревожилась.  -  Я  обещала  Лью,  то  есть  мистеру
Найту... Но он не станет возражать, если вы тоже пойдете.
     - Ну и отлично. Пошли.
     Вот хорошая возможность отплатить Лью его же монетой.

     Перспектива сидеть за столом в "большой компании" вместо ожидавшегося
интимного общества основательно  испортила  настроение  Лью  Найту,  чего,
собственно, Сэм и добивался. К сожалению, Лью взял реванш. Он  удивительно
красноречиво расписывал детали порученного ему  дела,  хвастал  ожидаемыми
гонорарами, не забыв упомянуть и о предстоящей славе. После одной или двух
попыток вставить  несколько  слов  об  интересном  завещании,  которое  он
оформлял для фирмы "Сомерсет и Оджек", обманутый  в  своих  ожиданиях  Сэм
погрузился  в  размышления.  Лью,   воспользовавшись   его   капитуляцией,
немедленно перестал говорить о деле "Розенталь против Розенталя"  и  начал
обхаживать Тину.
     На улице  была  слякоть  -  снег  превратился  в:  грязь.  Во  многих
магазинах уже разбирали рождественские витрины.  Сэму  бросились  в  глаза
конструкторские наборы для детей, обложенные елочной канителью и  покрытые
сверкающим искусственным снегом.  "Построй  радио",  "Построй  небоскреб",
"Построй аэроплан"... Но - "Только с помощью набора "Построй человека"  Вы
можете..."
     - Я пошел домой, - внезапно произнес Сэм. - Вспомнил об  одном  деле.
Если кто-нибудь придет, позвоните мне.
     "Я оставил Лью победителем на поле битвы", - сказал  он  себе,  заняв
место в вагоне метро. Но горькая истина заключалась в том, что  битва  все
равно была проиграна независимо от места, где находился Сэм.
     Еще в юридическом институте говорили, что у Лью Найта волчья  хватка.
С того дня, как Лью заметил,  что  субстанция,  наполнявшая  платья  Тины,
имеет правильные пропорции, шансы Сэма на победу  снизились  до  стоимости
куска железа в золотых хранилищах форта Нокс.
     Тина сегодня не приколола подаренную Сэмом брошь. Зато на мизинце  ее
правой руки появилось довольно безвкусное кольцо.
     "Одни выигрывают, другие проигрывают, - философствовал Сэм.  -  Я  не
выиграл".
     Но как было бы приятно "выиграть" Тину!
     Открыв дверь своей комнаты, Сэм с удивлением обнаружил,  что  постель
не убрана. Значит, горничная не приходила. Этого  раньше  не  случалось...
Ну, конечно! Ведь раньше он никогда не запирал  дверь.  Девушка,  наверно,
решила, что Сэм не хотел, чтобы к нему ходили. А может, он и в самом  деле
не хотел.
     На  спинке  кровати  с  вызывающим  бесстыдством  переливались  всеми
цветами радуги галстуки тети Мэгги. По дороге сняв  шляпу  и  пальто,  Сэм
бросил их в шкаф. Затем подошел к  умывальнику  и  тщательно  вымыл  руки.
Потом резко обернулся.
     Ничего не изменилось. Большой коричневый куб, на который он все время
невольно косился, стоял на том же месте и, без сомнения, содержал  тот  же
диковинный набор, так поразивший его воображение.
     - Открыться, - сказал Сэм. И ящик открылся.
     Книга, по-прежнему раскрытая на оглавлении, лежала на дне  ящика;  ее
угол попал в камеру одного из странных аппаратов. Сэм  осторожно  вынул  и
то, и другое, заметив при этом, что аппарат состоял в основном из каких-то
окуляров, укрепленных с помощью сложного переплетения трубок и  пружин  на
основании - плоской зеленой пластинке. Он перевернул  аппарат.  На  нижней
стороне пластинки было выведено такими же диковинными  буквами,  как  и  в
книге: "Комплект из электронного микроскопа и рабочего столика".
     Очень осторожно Сэм поставил аппарат на пол,  затем  один  за  другим
вытащил  все  остальные  приборы  -  от   "Детского   биокалибратора"   до
"Витализатора  Джиффи".  Потом  он  аккуратно  выстроил   в   пять   рядов
разноцветные флаконы с лимфой и банки с всевозможными  хрящами.  При  этом
выяснилось, что стенки ящика изнутри выложены удивительно тонкими  листами
разной конфигурации. Стоило слегка надавить на края  этих  листов,  и  они
превращались в трехмерные модели органов человека,  величину  и  очертания
которых можно было изменять, оттягивая любую часть поверхности. Ясно,  что
это были формы для частей тела.
     Хороший ассортимент! Если все  это  имеет  какое-нибудь  отношение  к
науке, то ящик может представлять огромную ценность.  Или  служить  весьма
полезной рекламой. Или - ну, мало ли что...
     Если все это имеет хоть какое-нибудь отношение к науке...
     Сэм  опустился  на  кровать  и  раскрыл  книгу  на   главе   "Детский
биохимический сад".
     В девять вечера он сел  на  корточки  у  "Комплекта  из  электронного
микроскопа  и  рабочего  столика"  и   принялся   откупоривать   маленькие
бутылочки. В девять сорок шесть Сэм Вебер  впервые  "построил"  простейший
живой организм.
     Конечно, это было немного, если сравнивать, скажем, с  первой  Книгой
бытия. Примитивная коричневая плесень, которая в  поле  зрения  микроскопа
расползалась по кусочку пирожка, дала несколько  спор  и  прекратила  свое
существование примерно через двадцать минут. Но ведь  ее  сделал  Сэм!  Он
создал специальную  форму  жизни,  способную  питаться  только  составными
частями именно такого пирожка. Ничем другим она питаться не могла.
     Сэм принял твердое решение напиться и отправился  ужинать.  Но  после
одного-двух глотков к нему вернулось чувство божественного  могущества,  и
он помчался обратно в комнату.
     Отупение восторга, охватившее его после создания коричневой  плесени,
в этот вечер больше не пришло к нему, хотя он построил гигантскую белковую
молекулу и целый выводок фильтрующихся вирусов.
     Утром Сэм из маленькой закусочной, где он обычно завтракал,  позвонил
в контору.
     - Сегодня я весь день буду дома, - сообщил он Тине.
     Она выразила удивление, так же, как и Лью Найт, который  взял  у  нее
трубку.
     - Ну что, коллега, обзаводитесь практикой  среди  соседей?  Мальчишка
Блэкстоун [Дж.Блэкстоун (1723 - 1780) - знаменитый английский юрист,  один
из основателей английского правоведения] остался без практики. К нему  уже
отправлены две машины скорой помощи.
     - Ладно, - сказал Сэм, - я сам с  ним  объяснюсь,  когда  он  ко  мне
заявится.
     Неделя все равно уже кончалась, поэтому он решил остаться дома  и  на
следующий день. Он знал, что до понедельника,  когда  "Сомерсет  и  Оджек"
снесут в корзинку его единственное очко, никакой настоящей работы  у  него
Все равно не будет.
     Возвращаясь домой, Сэм  купил  книгу  по  бактериологии.  Было  очень
забавно создавать и  совершенствовать  одноклеточные  организмы,  о  месте
которых в системе классификации велись длинные и нудные ученые споры.
     Конечно,  руководство  "Построй  человека"  давало  только  несколько
примеров  и  общие  правила,  но  извлекая  подробные  описания  из  курса
бактериологии, Сэм чувствовал себя господином положения: он вскрывал тайны
мироздания, как вскрывают устриц!
     Кстати, эта  аналогия  натолкнула  его  на  мысль  сделать  несколько
устриц. Правда, раковины получились недостаточно твердыми,  и  у  Сэма  не
хватало мужества продегустировать этих устриц, но они, несомненно, были из
класса  двустворчатых.  Если  бы  удалось  усовершенствовать  технику   их
изготовления, проблема питания была бы окончательно решена.
     Руководство было  написано  просто  и  ясно  и  снабжено  прекрасными
иллюстрациями, которые  становились  трехмерными,  стоило  только  открыть
нужную страницу. Очень немногое считалось известным заранее, более сложные
объяснения следовали за более простыми. Только попутные замечания были  не
всегда понятны. "Этот метод используется в фанфоплинических  игрушках...",
"Когда следующий раз Вам будут  покеклировать  или  демортонировать  зубы,
подумайте о бактериум цианогенум и скромной роли, которую она  играет...",
"Если у Вас в доме есть рубикулярный манекен, можете  пропустить  главу  о
манекенах" и т.д. и т.п.
     После того как беглый осмотр убедил Сэма, что ни один из предметов  в
его комнате не имеет даже отдаленного сходства с  рубикулярным  манекеном,
он счел  себя  вправе  перейти  к  главе  о  манекенах.  Чувства,  которые
испытывает отец, возящийся с игрушечным поездом сына, были  для  Сэма  уже
пройденным этапом; ему удалось  сделать  больше  того,  о  чем  в  течение
ближайших десятилетий могли мечтать самые знаменитые биологи мира.  А  что
еще ждало его впереди? Какие перспективы откроются перед ним?
     "Никогда не забывайте, что манекены строятся для одной - и только для
одной - цели".
     "Я не забуду", - мысленно пообещал Сэм.
     "Будут     ли     это     манекены-санитары,     манекены-закройщики,
манекены-машинистки или даже сунневиарные манекены, при их конструировании
надо иметь в виду только одну  определенную  операцию  или  один  заданный
процесс. Если Вы изготовляете манекен, способный  исполнять  больше  одной
операции, то Вы  совершаете  настолько  серьезное  преступление,  что  оно
наказуется публичным увещанием".
     "Чтобы изготовить элементарный манекен..."
     Это было очень трудно. Три раза он разбирал  созданных  им  уродов  и
начинал сызнова. Только в воскресенье днем манекен был готов, или, точнее,
не совсем готов.
     У него оказались длинные руки, к  тому  же  одна  получилась  длиннее
другой, голова без признаков лица и туловище. Ног вообще не было.
     Не было ни глаз, ни ушей. Манекен лежал на кровати и булькал  розовой
щелью рта,  который  должен  служить  как  для  приема  пищи,  так  и  для
выделений. Он медленно размахивал длинными  руками,  предназначенными  для
одной-единственной, еще не придуманной операции.
     Глядя на него,  Сэм  решил,  что  жизнь  может  быть  иногда  так  же
отвратительна, как помойка в жаркий летний день.
     Манекен  нужно  было  разобрать,  но  он  был  слишком  велик,  чтобы
использовать маленький дезассамблятор, с помощью которого Сэм разбирал  до
этого  устриц  и  другие  свои  миниатюрные   творения.   А   на   большом
дезассамбляторе  была  ярко-оранжевая  надпись:  "Применять   только   под
непосредственным наблюдением Хранителя ценза. Используйте формулу А-76 или
сделайте менее устойчивым Ваш ид".
     Выражение "формула А-76" вызывало не больше ассоциаций, чем  словечко
"сунневиарный", и Сэм решил, что  его  "ид"  и  без  того  уже  достаточно
неустойчив, дальше некуда. Придется обойтись  без  Хранителя  ценза.  Надо
полагать, действие большого дезассамблятора основано на тех же  принципах,
что и малого.
     Сэм прикрепил прибор к спинке кровати и отрегулировал фокус. Затем он
щелкнул выключателем, расположенным на гладкой нижней поверхности.
     Через пять минут манекен превратился  в  блестящую  слизистую  массу,
расползшуюся по кровати.
     Проветривая  свою  комнату,  Сэм  пришел  к   выводу,   что   большой
дезассамблятор, несомненно, требовал наблюдения Хранителя ценза. Во всяком
случае, какого-нибудь Хранителя. Он постарался  спасти  как  можно  больше
составных частей безногого  существа,  хотя  и  сомневался,  что  еще  раз
воспользуется набором "Построй человека" в ближайшие пятьдесят лет.  И  уж
наверняка он будет держаться подальше от  большого  дезассамблятора.  Даже
засунуть манекен в мясорубку и вертеть ручку, пока все это не  превратится
в фарш, было бы не так противно.
     Сэм запер за собой дверь и отправился в бар,  размышляя  о  том,  что
завтра утром надо купить пару новых простынь. Сегодня  придется  спать  на
полу.

     В  понедельник  утром  Сэм  погрузился  в  дела,  присланные   фирмой
"Сомерсет и Оджек". При этом он  непрерывно  ощущал  на  себе  пристальный
взгляд Лью Найта и  удивленный  -  Тины.  Если  бы  они  только  знали!  -
торжествовал Сэм. Впрочем, Тина сказала бы скорее всего: "Уди-ви-тельно!",
а Лью Найт отпустил бы какую-нибудь дурацкую  остроту.  Что-нибудь  вроде:
"Ха-ха! Мальчишка Франкенштейн собственной персоной!" Но  Сэм  решил,  что
Лью,  пожалуй,  разработал  бы  какой-нибудь  метод,   чтобы   скопировать
содержимое набора "Построй человека" и  распродавать  его,  пусть  даже  в
ограниченном масштабе. Нет, Сэм не таков - он займется  более  интересными
вещами. В этой штуке таятся большие возможности!
     - Эй, коллега, - Лью Найт присел на край его стола, -  для  чего  вам
вдруг  понадобился  отпуск?   Возможно,   ваши   доходы   от   юридической
деятельности оставляют желать лучшего,  но  достойно  ли  дипломированного
адвоката прирабатывать, распространяя подписку на журналы?
     Сэму  хотелось  заткнуть  уши,  чтобы  не   слышать   этого   голоса,
напоминавшего ему визг шлифовального круга.
     - Я пишу книгу.
     - Юридическую? Сэм Вебер, "О банкротстве"?
     - Нет, для юношества. "Лью Найт - полоумный неандерталец".
     -  Не  пойдет.  Заглавие  не  захватывает.  Нужно  что-нибудь   вроде
"Герцоги, гангстеры и гориллы" - вот за чем гоняется в наши  дни  публика!
Между прочим, Тина сказала мне, что у  вас  была  какая-то  договоренность
относительно Нового года, и она думает, что вы не будете возражать, если я
пойду вместо вас. Мне тоже кажется, что вы не  будете  против,  но,  может
быть, это заблуждение. Кстати, учтите, что мне удалось заказать  столик  в
ресторане "Сигаль",  где  на  Новый  год  народу  все  же  меньше,  чем  в
кафе-автомате.
     - Я не возражаю.
     - Отлично, - сказал Найт  с  нескрываемым  удовлетворением.  -  Между
прочим, я выиграл то дело. Неплохой гонорар. Спасибо за внимание.
     Разнося почту, Тина тоже захотела выяснить, не возражает ли он против
изменения ее новогодних планов. Нет, Сэм не  возражает.  Где  он  пропадал
больше двух дней? Просто был занят, очень занят. Нечто совершенно новое! И
очень важное!
     Она смотрела на него сверху вниз, пока он отсортировывал  предложения
о продаже подержанных автомобилей с гарантией, что  они  прошли  не  более
четверти миллиона километров, от учтивых напоминаний о том, что  он  опять
не заплатил за обучение  на  последнем  курсе  юридического  института,  с
просьбой сообщить, когда же он все-таки собирается погасить долг.
     Наконец, он добрался до письма, которое не было  ни  объявлением,  ни
счетом. Сердце у Сэма вдруг замерло,  когда  он  заметил  почтовый  штамп:
Глэнт-Сити, Огайо.

     "Дорогой сэр!
     В Глэнт-Сити  нет  ни  одной  компании,  которая  имела  бы  название
"Построй человека" или хоть отдаленно его  напоминающее,  и  мы  не  знаем
аналогичной организации, желающей обосноваться в нашем округе. У нас также
нет никакого проезда, называемого "Диагональным", - наши улицы,  идущие  с
севера на юг, носят названия индейских племен, а идущие с востока на запад
пронумерованы числами, кратными пяти.
     В Глэнт-Сити совершенно отсутствуют промышленные  предприятия,  и  мы
намерены сохранить его таким, каков он есть.
     Количество  торговых  и  обслуживающих  предприятий  в  нашем  городе
минимально.  Застройка  Глэнт-Сити  строго  ограничена.  Если  Вы   хотите
поселиться  у  нас  и  можете  доказать,  что  Ваши  предки  были   белыми
христианами и, кроме того, англосаксонского происхождения до  пятнадцатого
колена, мы будем рады предоставить Вам дополнительную информацию.
     Томас Х.Плантагенет, мэр
     P.S. За  чертой  города  строится  аэропорт  для  частных  самолетов,
реактивных и винтовых".

     Теперь все было ясно. Он не получит никаких дополнительных препаратов
для пополнения содержимого флаконов и банок, если бы у него даже оказались
один или два  сланка,  чтобы  заплатить  за  них.  Придется  обращаться  с
материалом аккуратно и расходовать его как можно бережнее. Но  ни  в  коем
случае не заниматься разборкой!
     Развернет  ли  компания  "Построй  человека"  свое   производство   в
Глэнт-Сити в далеком будущем, когда  вопреки  ограничениям,  вводимым  его
ограниченными  гражданами,  город  станет  индустриальным   центром?   Или
кубический ящик проскользнул в наше  пространство  и  время  из  какого-то
другого измерения, из какой-то другой  эры  на  какой-то  другой  планете?
Впрочем,   это   маловероятно:   ведь   сопроводительный   текст   написан
по-английски. И был ли какой-нибудь умысел, добрый или злой,  в  том,  что
именно он, Сэм Вебер, получил этот набор?
     Тина спросила его  о  чем-то.  Сэм  оторвался  от  своих  абстрактных
рассуждений и прислушался к ее совершенно конкретным предложениям:
     - Так что, если вы по-прежнему хотите, чтобы я пошла с вами на  Новый
год, я могу сказать Лью, что у моей мамы ожидается приступ - у нее камни в
печени - и мне нужно остаться дома. Тогда,  я  думаю,  вы  сможете  дешево
откупить у него столик в "Сигале".
     - Большое спасибо,  Тина,  но,  честно  говоря,  у  меня  сейчас  нет
свободных денег. Да и; если быть откровенным, Лью гораздо более подходящая
пара для вас.
     Лью  Найт  никогда  бы  так  не  поступил.  Он  мог   с   беззаботным
удовольствием наступить тебе на горло. Но Тина, по-видимому, все же больше
подходила для Лью.
     Почему? До того, как Лью стал смотреть  в  ее  сторону,  Сэм  занимал
прочные позиции. В то время все  в  конторе  признавали  этот  факт  и  не
путались у него под ногами. А теперь дело было не только в том, что успехи
у Лью были значительнее, а финансовое положение лучше: Просто  Лью  решил,
что ему нужна Тина, и он ее получил.
     Это причиняло боль. Конечно, Тина не совершенство; она не была ровней
Сэму ни по  культуре,  ни  по  интеллекту,  но  она  привлекала  его.  Ему
нравилось проводить с ней время. Она  была  той  женщиной,  к  которой  он
стремился, не рассуждая, правильно это или нет и есть ли для их  отношений
разумные основания. Сэм  вспомнил  своих  родителей:  он  остался  круглым
сиротой, после того как они попали в железнодорожную катастрофу. Они  были
очень счастливы, хотя, говоря объективно,  совершенно  не  подходили  друг
другу.
     Он думал об этом и вечером,  просматривая  главу  "Копируйте  себя  и
своих друзей". Вот бы скопировать Тину.
     "Одну - для меня, вторую - для Лью".
     Но тут таилась возможность ужасной ошибки. Ведь созданный им  манекен
был несовершенен: руки получились разной длины. Сэм содрогнулся, подумав о
ковыляющей по жизни кривобокой Тине, которую он, конечно,  не  решился  бы
разобрать.
     Кроме того, книга предупреждала: "Хотя ваш двойник физически похож на
вас как две капли воды, он не получил нужного воспитания и не  развивался,
подобно  вам,  постепенно.  Он  не   будет   обладать   вашей   умственной
уравновешенностью, ему будет трудно справляться с  необычными  ситуациями,
не подвергаясь неврозам. Только профессиональный карнупликатор,  используя
прецизионное оборудование, сможет изготовить  точную  копию  человеческого
характера. Изготовленная вами копия сможет жить и даже иметь потомство, но
ее никогда не признают отвечающим за свои действия членом общества".
     Ну, хорошо, на такой риск можно пойти. Если  Тина  получится  немного
менее уравновешенной, то вряд  ли  это  будет  бросаться  в  глаза.  Такое
качество было бы даже желательно.
     В дверь постучали. Это оказалась квартирная  хозяйка.  Сэм  встал  на
пороге, стараясь заслонить ящик.
     - Ваша комната всю эту неделю была  заперта,  мистер  Вебер.  Поэтому
горничная у вас не убирала. Мы решили, что  вы  не  хотите,  чтобы  к  вам
входили.
     - Да, - Сэм вышел в холл и прикрыл за собой дверь. - Я выполняю  дома
очень важную юридическую работу.
     - А!
     В этом возгласе он ощутил смертельное любопытство и переменил тему.
     - По какому случаю такое пышное оперение, миссис Липанти,  -  встреча
Нового года?
     С  чувством  собственного  достоинства  она  оправила   свое   черное
плиссированное платье.
     - Да-да. Моя сестра и ее муж приехали сегодня из  Спрингфилда,  и  мы
собирались весело провести вечер. Вот только...  только  девушка,  которая
обещала присмотреть за ее младенцем,  сейчас  сообщила  по  телефону,  что
плохо себя чувствует. Так что, выходит, мы не пойдем, если  кто-нибудь  не
согласится... я хочу сказать, если мы не найдем кого-нибудь, кто  смог  бы
позаботиться... у кого нет никакой компании и кто не возражал бы...
     Сообразив, что просьба уже высказана,  и  наигранно  смутившись,  она
умолкла.
     Ну что ж, сегодня вечером он свободен.  И  хозяйка  проявляла  редкую
любезность,  когда  приходилось  проигрывать  всю  ту  же  пластинку:  "Не
беспокойтесь, я принесу квартирную плату через  денек-другой".  Но  отчего
всегда получалось  так,  что  каждый  из  двух  миллиардов  жителей  Земли
непременно старался спихнуть Сэму Веберу любое неприятное дело?
     И тут он вспомнил главу 4 "Дети и другие маленькие человечки". С  той
ночи, когда он разобрал неудачный  манекен,  он  пользовался  руководством
только как гимнастикой для ума. Он не  чувствовал  себя  подготовленным  к
фантастическим ошибкам, которые могут произойти при изготовлении маленьких
человечков. Но копирование детей, по-видимому, не представит затруднений.
     Только он поклялся именем  Гога  и  Магога,  знаменитого  Эскулапа  и
великого доктора Килдэйра на этот раз ни за что не заниматься разборкой! В
большом городе, да еще темной ночью, можно избавиться  от  своих  творений
как-нибудь иначе. Он что-нибудь придумает.
     - Я с удовольствием побуду с ребенком несколько часов.
     Сэм быстро пошел через холл, дабы предупредить  неискренние  протесты
хозяйки.
     - Мне сегодня некуда идти. Нет, нет, не благодарите, миссис  Липанти.
Рад сделать это для вас.
     В комнате квартирной хозяйки  ее  взволнованная  сестра  с  некоторым
недоверием проинструктировала Сэма:
     - ...И только в этом случае она  кричит  тихим,  монотонным  голосом,
так, что если вы поторопитесь, то особых неприятностей не  произойдет,  да
если и не поторопитесь, тоже.
     Он проводил их до дверей.
     - Я потороплюсь, как только что-нибудь услышу, - заверил он ее.
     Миссис Липанти задержалась у дверей.
     - Я говорила вам про мужчину, который спрашивал вас днем?
     "Снова?" - подумал Сэм.
     - Такой странный высокий старик в длинном черном пальто?
     - Да, и с очень неприятными манерами;  уставился  ни  меня  и  что-то
бурчал себе под нос... Вы его знаете?
     - В общем, нет. Чего же он хотел?
     - Видите ли, он спрашивал, не проживает ли здесь  Сэм  Вевер,  юрист,
который почти всю последнюю неделю просидел у себя в комнате.  Я  ответила
ему, что у нас живет Сэм Вебер - ведь  ваше  имя  Сэм?  -  который  вполне
подходит под это описание, но что последний жилец но фамилии Вевер  выехал
примерно год назад. Он посмотрел на меня в упор, сказал: "Вевер,  Вебер  -
они  там  могли  сделать  ошибку",  -  и  ушел,  не  попрощавшись   и   не
поблагодарив. Он не из тех мужчин, которых можно назвать вежливыми.
     Странно, какой четкий образ этого человека возник в воображении Сэма.
Возможно, потому, что обе женщины, которые  его  видели,  были  достаточно
впечатлительными. Но, судя по  их  рассказам,  незнакомец  на  самом  деле
производил угнетающее впечатление. Погруженный в свои мысли, Сэм  вернулся
к ребенку.
     Он был почти уверен, что не произошло никакой  ошибки:  этот  человек
оба раза искал именно его. Сведения о пренебрежительном отношении  Сэма  к
работе в  конторе  на  прошлой  неделе  соответствовали  действительности.
Казалось, старик не заинтересован в личной встрече, пока  окончательно  не
установит  идентичность  Сэма  с  объектом  своих  поисков.  Должно  быть,
какое-нибудь юридическое дело.
     Сэм был уверен, что оно так или  иначе  связано  с  набором  "Построй
человека" Это негласное расследование началось сразу после того,  как  Сэм
получил подарок из двадцать второго века.
     Но он ничего не в состоянии предпринять,  пока  этот  тип  в  длинном
черном пальто сам не пожелает установить личный контакт  и  изложить  свое
дело.
     Сэм сходил к себе  наверх  за  "Детским  биокалибратором".  Прислонив
открытое руководство к кровати, он  включил  аппарат  на  полную  мощность
сканирования. Ребенок радостно причмокивал, пока калибратор  тихо  катился
по его толстенькому тельцу  и  металлическая  лента  выходила  из  щели  с
детальным, как утверждало руководство, физиологическим описанием.
     Оно действительно было детальным. У  Сэма  захватило  дух,  когда  на
ленте, проходившей через оптический увеличитель, он обнаружил информацию о
ребенке, за которую любой педиатр три раза  прождал  бы  свою  бессмертную
душу.   Производительность   щитовидной   железы,    качество    хромосом,
интеллектуальное наполнение мозга - все данные были аккуратно  разбиты  по
рубрикам, очевидно, в конструктивных  целях.  Сведения  о  том,  насколько
увеличивается череп каждую минуту  на  ближайшие  десять  часов;  скорость
образования хрящей; изменение гормональной секреции при движении и покое -
как будто с ребенка сняли матрицу.
     Сэм оставил девочку, которая с удивлением разглядывала свой пупок,  и
поспешил к себе наверх. Руководствуясь лентой, он придавал  формам  нужные
размеры.  Затем,  еще  не  успев  как  следует  это  осознать,  Сэм  начал
конструировать маленького человека.
     Он был удивлен легкостью, с какой  шла  работа.  Очевидно,  искусство
приобреталось в процессе игры.  Собирать  манекен  было  гораздо  труднее.
Впрочем, возможность дублировать отдельные  части  и  работать  с  помощью
информационной ленты очень упрощала задачу:
     Ребенок формировался у него на глазах.
     Все было закончено через полтора  часа  после  того,  как  Сэм  начал
измерения. Оставалось одно - оживить ребенка.
     Тут Сэм  заколебался.  Неприятная  мысль  о  разборке  заставила  его
задуматься. Наконец, он решился. Необходимо было знать,  насколько  хорошо
удалось  выполнить  работу.  Если  этот  ребенок  сможет   дышать,   какие
перспективы откроются перед Сэмом! Кроме того, нельзя  держать  ребенка  в
безжизненном состоянии слишком долго, иначе можно загубить  всю  работу  и
ценные материалы.
     Сэм включил витализатор.
     Ребенок вздрогнул и начал тихо, монотонно кричать. Сэм снова бросился
в комнату хозяйки и схватил квадрат белого полотна,  оставленный  там  про
запас. Черт побери, опять понадобятся чистые простыни!
     После того как порядок был  восстановлен,  Сэм  встал  и  внимательно
взглянул на свое изделие. Он чувствовал себя в некотором смысле папой.  Во
всяком случае, гордился не меньше, чем настоящий отец.
     Перед ним лежало  прекрасно  сделанное  маленькое  существо,  пышущее
здоровьем.
     "А неплохая копия получилась!" - радостно сказал он. Все совпадает до
мелочей, все такое же, как у прототипа, - включая не  совсем  симметричное
лицо и даже очутившуюся на  постели  Сэма  копию  завтрака,  переваренного
ребенком-образцом. Те же глаза, те же волосы... Те же?  Сэм  нагнулся  над
девочкой. Он готов был поклясться, что та, другая, была  блондинкой.  А  у
этого ребенка волосы были темные и, казалось, становились еще темнее, пока
он их пристально рассматривал.
     Сэм  подхватил  одной  рукой  "своего"  ребенка,  другой  -  "Детский
биокалибратор".
     Спустившись к хозяйке, он положил детей  рядом  на  большой  кровати.
Никакого сомнения. Одна была блондинкой, вторая, сделанный им  плагиат,  -
ярко выраженной брюнеткой.
     Биокалибратор показал и другие различия. У копии  пульс  был  немного
чаще.  Немного  меньше  кровяных  шариков.  Несколько   лучше   умственные
способности, хотя содержимое мозга такое же. А секреции адреналина и желчи
совершенно непохожи.
     Все это, вместе взятое, свидетельствовало об  ошибке.  "Его"  ребенок
мог быть лучше или хуже, но точной копии все же не получилось. Нельзя было
предсказать, сможет ли созданный им ребенок вырасти во взрослого человека,
как тот, настоящий.
     В чем же дело? Он точно следовал инструкциям, все время заглядывал  в
ленту биокалибратора, и вот что получилось. Может быть, он  слишком  долго
выжидал, прежде чем пустить в ход витализатор? Или  просто  его  искусство
оказалось недостаточным?
     Часы своим  звоном  деликатно  напомнили  Сэму,  что  скоро  полночь.
Необходимо убрать следы изготовления ребенка, до того как  сестры  Липанти
вернутся домой. Сэм быстро перебрал различные возможности.
     Через несколько  минут  он  спустился  вниз  со  старой  скатертью  и
картонной коробкой. Он завернул  "брюнетку"  в  скатерть  и  уложил  ее  в
картонку, весьма обрадованный тем, что ночью на улице потеплело.
     Ребенок булькал, предвкушая  приключение.  Сэм  тихо  выскользнул  на
улицу.
     Подвыпившие гуляки шатались по городу, ударяя в  маленькие  барабаны.
Прохожие желали друг другу счастливого Нового года.
     Все три квартала Сэм осторожно пробирался по улицами, держась поближе
к домам и стараясь не попадаться никому на глаза.
     Повернув налево, он увидел вывеску - "Городской приют найденышей".  У
боковой двери горел свет. Ничего не скажешь, удобно!  Что  значит  жить  в
большом городе!
     Вдруг Сэма осенила новая идея, и он юркнул в аллею напротив приюта.
     Все должно выглядеть по-настоящему. Он вытащил из кармана карандаш и,
стараясь писать по возможности мелко, нацарапал на стенке картонки:
     "Умоляю, позаботьтесь о моей дорогой малютке. Я не замужем".
     Затем он поставил картонку на крыльцо и нажимал звонок  до  тех  пор,
пока не услышал шаги. Тогда он перебежал улицу и успел спрятаться в  аллее
как раз в тот момент, когда медсестра открыла дверь.
     Только вернувшись домой, он вспомнил о пупке. Он замер  и  постарался
припомнить все как следует. Да; да, у "его" девочки нет пупка! Ее  животик
был совершенно гладким. Вот чем кончается спешка! Дрянная работа.
     В приюте  для  найденышей  будут  в  растерянности,  когда  развернут
ребенка. Интересно, что они подумают?
     Сэм хлопнул себя по лбу. "Я и Микеланджело. Он прибавил Адаму  пупок,
а я забыл о нем!"

     Если не считать случайных вздохов,  на  второй  день  Нового  года  в
конторе было довольно тихо.
     Сэм проглатывал последние интригующие страницы книги, как  вдруг  его
внимание привлекли две персоны, неловко топтавшиеся  у  его  стола.  Он  с
неохотой оторвался от руководства. "Новые формы жизни  для  развлечения  в
часы досуга" - это была вещь!
     Тина и Лью Найт!
     Сэм оценил тот факт, что ни один из них не уселся на его стол.
     У Тины маленькое колечко, которое она получила  на  Новый  год,  было
надето на средний палец левой руки; Лью пытался  прикинуться  овечкой,  но
это ему плохо удавалось.
     - О Сэм. Прошлой ночью Лью... Сэм, мы хотели, чтобы вы были первым  -
такой сюрприз, ну, прямо такой! Я почти...  Конечно,  мы  знаем,  что  это
будет немного трудно... Сэм, мы собираемся, то есть мы надеемся...
     - ...пожениться, - закончил Лью Найт почти шепотом.
     В первый раз с тех пор, как Сэм его знал, Лью выглядел  неуверенно  и
взирал на жизнь с каким-то подозрением - вроде человека, который находит в
апельсиновом  соке,  поданном  на  завтрак,   только   что   вылупившегося
осьминога.
     - Вам бы очень понравилось, как Лью сделал  предложение,  -  изливала
свои чувства Тина, - таким окольным путем.  Так  скромно.  Я  сказала  ему
потом, что я думала, он говорит о чем-то совершенно  другом.  Я  не  могла
сначала понять тебя, не правда ли, дорогой?
     - А? Да, конечно, тебе трудно было понять меня.  -  Лью  взглянул  на
своего бывшего соперника. - Ты очень удивлен?
     - О нет. Совсем нет. Вы двое так прекрасно подходите друг другу,  что
я с самого начала считал это правильным. - Сэм  бубнил  свои  поздравления
под вопросительным взглядом Тины. - А  теперь  извините  -  у  меня  очень
срочное дело. Совершенно исключительный свадебный подарок.
     Лью был в полном замешательстве.
     - Свадебный подарок? Так рано?
     - Ну, разумеется, - заметила Тина. - Очень трудно подобрать  то,  что
нужно. А такой замечательный друг,  как  Сэм,  хочет,  конечно,  подобрать
особый подарок.
     Сэм решил, что с него достаточно. Он схватил книгу и пальто и вылетел
за дверь.
     - Однако, добравшись до красных кирпичных ступеней  своего  пансиона,
Сэм пришел к заключению, что рана, хотя и болезненная, определенно не была
смертельной. Он даже ухмылялся, вспоминая лицо  Вью  Найма.  Вдруг  кто-то
потянул его за рукав. Это была квартирная хозяйка.
     - Этот человек сегодня опять был, мистер Вебер. Он хотел видеть вас.
     - Какой человек? Высокий старик?
     Миссис Липанти кивнула, руки ее были осуждающе сложены на груди.
     - Такая неприятная личность. Когда я ему сказала,  что  вас  нет,  он
настаивал, чтобы я провела его в вашу комнату. Я Сказала, что не могу  это
сделать без вашего разрешения, и он посмотрел на меня  таким  убийственным
взглядом... Никогда не верила в дурной глаз - хотя я  всегда  говорю,  что
нет дыма без огня, - но если дурной глаз существует,  то  именно  у  этого
типа.
     - Он придет еще раз?
     - Да. Он спросил меня, когда вы обычно возвращаетесь, и я  сказала  -
около восьми, рассчитав, что если вы не захотите его видеть, у  вас  будет
время помыться, переодеться и уйти до того, как он придет. И, извините  за
прямоту,  мистер  Вебер,  но,  по-моему,  вам  вряд  ли  хочется   с   ним
встречаться.
     - Благодарю вас. Но когда он придет, проводите его ко  мне.  Если  он
именно то лицо, о котором я думаю,  то  я  сейчас  незаконно  обладаю  его
собственностью. Я хочу знать, каково происхождение этой собственности.
     Войдя в комнату, Сэм осторожно положил руководство и  приказал  ящику
открыться.  "Детский  биокалибратор"  был  не  слишком  велик,  и   газета
полностью скрыла его. Через несколько минут Сэм уже шагал по направлению к
конторе, держа под мышкой пакет странной формы.
     Он размышлял, не пропала ли  у  него  охота  скопировать  Тину.  Нет,
несмотря ни на что, он все еще желал ее больше любой  другой  женщины,  в,
поскольку оригинал вышел замуж за Лью, копии не оставалось другого выбора,
как выйти за него. Но ведь копия приобретет все черты Тины в  тот  момент,
когда будут сниматься характеристики. И она тоже  может  стремиться  выйти
замуж за Лью...
     Как в том анекдоте: "Либо ты пойди, а я посижу, либо я посижу,  а  ты
пойди". Но до этого еще далеко. А может, будет даже забавно...
     Больше всего  Сэма  беспокоило,  как  бы  не  допустить  какую-нибудь
неточность. А вдруг Тина,  которую  он  сделает,  получится  с  дефектами?
Красный цвет наложится на розовый,  как  в  плохих  цветных  репродукциях;
вдруг она начнет переваривать собственный желудок, или где-то в глубине ее
подсознания окажутся  зачатки  загадочного  и  неизлечимого  сумасшествия,
свойственные его модели, причем они могут  проявиться  даже  не  сразу,  а
только тогда, когда глубокое взаимное  чувство  принесет  плоды.  Сэм  уже
убедился, что не был крупным знатоком в области копирования людей; ошибки,
сделанные при работе с племянницей миссис Липанти, показали,  что  в  этом
деле он еще дилетант.
     Сэм знал, что  никогда  не  сможет  разобрать  Тину,  даже  если  она
получится с дефектами. Не говоря уже о его рыцарских чувствах и граничащем
с предрассудками уважении  к  женщине,  которое  ему  внушили  во  времена
детства, проведенного в маленьком  городке,  его  охватывал  невообразимый
ужас при мысли, что  столь  обожаемое  существо  пройдет  через  такой  же
процесс распада, как, например, манекен. Но  если  он  пропустит  в  своей
конструкции что-нибудь существенное, придется пойти на это. Решено:  ничто
не должно быть упущено.
     Сэм горько улыбнулся, пока старинный лифт поднимал его в контору. Эх,
хоть  бы  немножко  времени!  Можно  было  бы   поэкспериментировать   над
каким-нибудь человеком, все реакции которого  он  знает  так  хорошо,  что
любое отклонение от нормы сразу стало  бы  заметным.  Но  странный  старик
явится сегодня вечером, и если речь идет о наборе "Построй  человека",  то
опыты Сэма могут быть немедленно  прерваны.  А  где  он  найдет  человека,
которого знает достаточно хорошо? У него было мало приятелей и  ни  одного
близкого друга. А чтобы результаты принесли пользу, он должен знать  этого
человека, как самого себя.
     - Самого себя!
     - Ваш этаж, сэр. - Лифтер посмотрел  на.  Сэма  с  осуждением.  Из-за
взволнованного восклицания Сэма он остановил  лифт  на  шесть  сантиметров
ниже уровня этажа, чего с ним не случалось с тех давно забытых дней, когда
он впервые неуверенно дотронуться до кнопок. Лифтер почувствовал,  что  на
его искусство пала тень, и холодно закрыл за юристом дверь.
     А почему бы и не самого себя? Сэм знал все свои  физические  качества
лучше, чем Тинины; он непременно  заметит  любое  отклонение,  и  дело  не
дойдет до психического расстройства или чего-нибудь похуже.  Вся  прелесть
такого решения в том, что у него не будет никаких  угрызений  совести  при
разборке сверхкомплектного Сэма Вебера. Совсем наоборот:  неприятностью  в
такой  ситуации  было  бы  продолжающееся  существование  второго  "я"   -
избавление от него было бы облегчением.
     Копирование  самого  себя  даст  необходимую  практику  на   знакомом
материале. Идеальное решение. Нужно делать весьма  аккуратные  записи,  и,
если что-нибудь выйдет не так, он будет в точности знать,  где  надо  быть
осторожным при изготовлении своей собственной Тины.
     Что касается этого типа, то, может быть, он совсем не заинтересован в
наборе. А даже если и заинтересован, Сэм сможет последовать  совету  своей
квартирной хозяйки и уйти  из  дому  до  того,  как  тот  придет.  Словом,
перспективы самые радужные.
     Лью Найт уставился на прибор, принесенный Сэмом.
     - Во имя великого юриста Блэкстоуна - что это еще за штука? Похожа на
машинку для подстригания травы в цветочных ящиках на подоконниках!
     - Это, так сказать, измерительный прибор. Снимает правильные  размеры
с той или  другой  вещи,  да  и  вообще...  Я  не  смогу  преподнести  вам
задуманный подарок, пока не буду  знать  нужного  размера.  Или  размеров.
Тина, вам нетрудно будет выйти со мной в холл?
     - Не-ет, - она с сомнением посмотрела на аппарат. - А это не больно?
     - Нет, ни капельки не больно, - заверил ее Сэм. - Я только  хочу  все
сохранить в секрете от Лью до вашей свадьбы.
     При этих словах она просияла.
     - Эй, коллега! - обратился один из молодых юристов к Лью,  когда  они
выходили. - Не позволяйте ему  делать  это!  Фактическое  владение  -  уже
девяносто процентов успеха. Сэм всегда сам это говорил. Имейте в виду,  он
вам ее не вернет!
     Лью слабо хмыкнул и склонился над своей работой.
     - Я хочу, чтобы вы пошли в дамскую комнату, - объяснил Сэм удивленной
Тине, - я буду стоять снаружи и объяснять всем прочим  желающим,  что  она
заперта из-за аварии. Если там есть кто-нибудь еще,  подождите,  пока  все
выйдут. Потом разденьтесь.
     - Совсем? - взвизгнула Тина.
     Он  кивнул  головой.  Затем  весьма  тщательно,  подчеркивая   каждую
существенную деталь будущей операции, он  объяснил  ей,  как  пользоваться
"Детским биокалибратором". Как она должна осторожно повернуть  выключатель
и запустить ленту. Как нужно покрыть каждый квадратный сантиметр тела.
     - Эта маленькая рукоятка позволит вам  провести  прибором  по  спине.
Сейчас не до вопросов. Дошло?
     - Дошло.
     Тина  вернулась  через  пятнадцать  минут,  одергивая  платье   и   с
восхищением изучая ленту.
     - Удивительнейшая вещь... Если верить этой ленте, содержание  во  мне
йода...
     Сэм быстро выхватил у нее биокалибратор.
     - Не стоит обращать внимание... Это нечто вроде кода. Только  скажите
мне теперь, сколько штук... Вы будете  прыгать  до  небес,  когда  увидите
подарок.
     - Я так и думала.
     Она нагнулась над ним, так как он встал на колени и принялся  изучать
ленту, чтобы убедиться, что Тина правильно использовала аппарат.
     - Вы знаете, Сэм, я всегда чувствовала, что у вас идеальный  вкус.  Я
хочу, чтобы вы часто заходили к нам,  когда  мы  поженимся.  У  вас  такие
прелестные идеи! Лью  немного  слишком  деловой  человек,  не  так  ли?  Я
понимаю, это нужно для успеха в жизни и всего такого, но ведь успех -  это
еще не все, ведь нужно еще, по-моему, обладать культурой. Вы поможете  мне
сохранить культурные интересы, ведь поможете, Сэм?
     - Разумеется, - неопределенно  произнес  Сэм.  Лента  была  в  полном
порядке. Можно начинать. - Буду рад помочь. Всегда к вашим услугам.
     Вызывая лифт, он заметил на лице Тины некоторую растерянность.
     - Не нужно расстраиваться, Тина. Вы с Лью  будете  счастливы.  И  вам
понравится мой свадебный подарок.
     "Но все же не так, как мне", - сказал он сам себе, входя в лифт.
     Вернувшись в свою  комнату,  Сэм  вытащил  ленту  и  разделся.  Через
несколько минут была готова запись его собственных параметров. Нужно  было
бы, конечно, продумать все это как следует, но близость  цели  делала  его
нетерпеливым. Он запер дверь, быстро убрал разбросанные по  комнате  вещи,
попутно еще раз фыркнул по поводу галстуков тети Мэгги - голубой и красный
прямо разливали свет  по  всей  комнате,  -  приказал  ящику  открыться  и
подготовился к началу.
     В первую очередь вода. Поскольку количество воды в человеческом  теле
очень велико, нужно было иметь сразу весь запас. По пути  домой  он  купил
несколько тазов, но наполнять их из единственного крана все равно придется
довольно долго.
     Когда Сэм подставил под кран первый таз, ему внезапно пришла в голову
мысль, не могут ли примеси в воде повлиять на конечный продукт.  Наверное,
могут. Вероятно, нужно  использовать  химически  чистую  воду.  Правда,  в
руководстве об этом ничего не говорилось, но иначе было бы указано,  какую
именно воду нужно использовать.
     Ну что ж, пока придется прокипятить воду; а когда он перейдет к Тине,
то постарается достать  дистиллированную  воду.  Еще  одно  соображение  в
пользу того, что сначала нужно сделать некое подобие Сэма.
     Ожидая, пока закипит вода, Сэм расположил  все  свои  материалы  так,
чтобы они были под рукой. "М-да, не густо!" - подумал  он.  Этот  младенец
поглотил довольно много нужных реактивов; очень жаль, что  он  не  решился
его разобрать. Теперь уж никакие аргументы в пользу сохранения двойника не
могли иметь силы.  Двойника  неизбежно  придется  разобрать,  чтобы  иметь
достаточно материала под рукой для Тины "номер два".  А  может  быть,  она
будет "номер один"?!
     Сэм еще раз пролистал главы 6, 7 и 8, освежив  сведения  о  составных
частях, изготовлении и разборке людей. Он  их  читал  уже  много  раз,  но
помнил, что в свое время "проскочил" не один юридический экзамен с помощью
сведений; подхваченных в последний момент.
     Его беспокоило постоянное упоминание  о  психической  неустойчивости.
"Человеческие существа, построенные с помощью этого набора, будут  даже  в
лучшем  случае  обладать  определенными  тенденциями  к  предрассудкам   и
невротическим комплексам, характерным для средневекового  человечества.  В
конце концов, они все-таки не нормальные люди, приложите все усилия, чтобы
не забывать об этом". Впрочем, для  будущей  Тины  это  не  должно  играть
существенной роли, а все остальное его мало беспокоило.
     Сэм кончил приспосабливать  формы,  придавая  им  нужные  размеры,  и
прикрепил  витализатор  к  кровати.  Затем  очень   медленно,   непрерывно
заглядывая в руководство, он начал копировать Сэма Вебера. В ближайшие два
часа он узнал о своих физических достоинствах и  недостатках  больше,  чем
какое-либо человеческое существо с того  дня,  когда  простодушный  примят
начал  исследовать  возможности  перемещения  по  земле  на  одних  нижних
конечностях.
     Как ни странно, он не  испытывал  ни  трепета,  ни  возбуждения.  Это
напоминало постройку первого любительского радиоприемника. Игра для детей.
     Когда Сэм кончил, большинство флаконов и банок были пусты.  Из  ящика
торчали влажные формы, похожие на муляжи. Руководство валялось на полу.
     Сэм Вебер стоял у кровати, глядя на Сэма Вебера, лежащего на кровати.
     Оставалось вдохнуть в двойника  жизнь.  Сэм  опасался  ждать  слишком
долго: могли появиться какие-нибудь отклонения. Он не  забыл  черноволосой
девочки. Отбросив отвратительное чувство нереальности,  он  убедился,  что
большой дезассамблятор под руками, и включил "Витализатор Джиффи".
     Человек на кровати кашлянул. Пошевелился. Сел.
     - Уф! - произнес он. - Неплохо, если мне позволено сказать!
     Затем он вскочил с кровати, схватил  дезассамблятор,  вырвал  большие
куски проводки из середины прибора, швырнул его на пол и растоптал.
     - Я не хочу, чтобы над моей головой висел дамоклов меч, - сообщил  он
Сэму Веберу, стоявшему с открытым ртом. - Подумайте и о том, что я мог  бы
использовать его против вас.
     Сэм кое-как добрался до кровати и уселся на нее.  Волнение,  обуявшее
его на какое-то время, прошло, и его охватило чувство тупого удивления. Он
все еще находился под впечатлением беспомощности  ребенка  и  манекена.  У
него даже не появлялось мысли о том, что его копия примет  жизнь  с  таким
энтузиазмом. Конечно, он должен  был  это  предвидеть:  сейчас  он  создал
взрослого человека в момент полного расцвета  его  физических  и  духовных
сил.
     - Очень плохо, - хриплым голосом сказал Сэм. - Вы неуравновешенны. Вы
не можете быть приняты в нормальное общество.
     - Это я неуравновешен? -  спросил  двойник.  -  И  кто  это  говорит!
Человек, проводящий в бесплодных мечтаниях всю жизнь, стремящийся жениться
на кричаще одетой, тщеславной коллекции биологических  импульсов,  которая
приползла бы на коленях к  любому  мужчине,  достаточно  разумному,  чтобы
нажать нужные кнопки...
     - Оставьте в покое самое имя Тины, - возразил ему Сэм. Он  чувствовал
себя весьма неловко, произнося эту театральную фразу.
     Его двойник посмотрел на него и усмехнулся.
     - Ладно, пусть так. Но не ее тело! Вот что, Сэм, или Вебер,  или  как
вы там хотите, чтобы я вас называл. Вы живите сами по себе, а я буду  жить
сам по  себе.  Я  могу  даже  не  быть  юристом,  если  это  доставит  вам
удовольствие. Но  что  касается  Тины,  -  поскольку  больше  не  осталось
ингредиентов,  чтобы  изготовить  копию,  да  и  вообще  это  была  гнилая
эскапистская идея, - то  во  мне  заложено  достаточно  ваших  симпатий  и
антипатий, чтобы страстно ее желать. И  я  смогу  ее  получить,  а  вы  не
сможете. У вас для этого не хватает смелости.
     Сэм вскочил и  сжал  кулаки.  Но  тут  же  сообразил,  что  противник
совершенно равен ему в физическом отношении, и  обратил  внимание  на  его
уверенную улыбку. Физическая схватка не имела никакого смысла -  в  лучшем
случае она могла кончиться вничью. Он снова вернулся к аргументам.
     - Согласно руководству, - начал Сэм, - вы подвержены неврозам...
     - Руководство! Руководство написано для детей с  научным  кругозором,
которые будут жить через двести  лет.  Их  наследственные  качества  будут
находиться под тщательным контролем. Лично я думаю, что...
     В дверь дважды постучали.
     - Мистер Вебер...
     - Да! - сказали оба одновременно.
     За дверью квартирная хозяйка задохнулась от  изумления  и  произнесла
неуверенным голосом:
     - Э-э-этот господин внизу. Он хотел бы видеть вас. Сказать  ему,  что
вы дома?
     - Нет, пока нет, - ответил двойник.
     - Скажите ему, что я ушел час назад, - произнес Сэм в тот же момент.
     За дверью послышались продолжительный вздох и звук быстро удалявшихся
шагов.
     - Ничего себе, разумный метод в данной ситуации! - взорвался двойник.
- Вы не могли попридержать язык? У бедной женщины сейчас, вероятно,  будет
обморок.
     -  Вы  забываете,  что  это  моя  комната,  а  вы   просто   неудачно
закончившийся эксперимент, - запальчиво ответил Сэм. - У меня  столько  же
прав, сколько у вас, даже больше... Эй, что вы там делаете?
     Двойник открыл дверцу шкафа и стал надевать брюки.
     - Одеваюсь. Вы можете ходить голым, если это вам нравится, но я  хочу
выглядеть вполне респектабельно.
     - Я разделся, чтобы получить необходимые данные о себе... или о  вас.
Это моя одежда, это моя комната...
     - Послушайте, не волнуйтесь. Вы никогда не сможете доказать этого  на
суде. Не заставляйте меня ссылаться на известные положения о том, что ваше
- это мое, и так далее.

     В холле послышались тяжелые шаги. Кто-то  остановился  перед  дверью.
Внезапно  обоим  Сэмам  показалось,  что  вокруг  загремели  кимвалы,   и,
охваченные  ужасом,  они  почувствовали,  как  на  них   обрушился   поток
непереносимой жары. Затем резкие звуки  умчались  вдаль.  Стены  перестали
дрожать. Стало тихо, по комнате разнесся запах паленого дерева.
     Они повернулись как раз вовремя, чтобы увидеть  невероятно  высокого,
очень старого человека в длинном черном пальто, входившего через дымящуюся
дыру в двери. Хотя он был гораздо выше  этой  двери,  он  не  нагнулся,  а
как-то втянул голову в плечи и затем снова выдвинул ее. Инстинктивно Сэм и
двойник сделали по шагу друг к другу.
     У вошедшего были глубоко запавшие, блестящие черные глаза без белков,
напоминавшие Сэму сканирующие устройства биокалибратора; они не глядели, а
оценивали и делали выводы.
     - Я не зря боялся, что приду слишком поздно, -  наконец  произнес  он
раскатисто, сверхъестественным, давящим голосом. - Вы  уже  сняли  с  себя
копию, мистер Вебер, а это вызывает необходимость в некоторых малоприятных
действиях. И двойник уничтожил дезассамблятор. Очень скверно. Мне придется
действовать вручную. Неприятная работа.
     Старик так близко подошел к ним,  что  их  испуганное  дыхание  почти
касалось его.
     - Эта история уже привела к задержкам  в  четырех  важных  программах
исследований, но мы  должны  были  все  время  считаться  с  общепринятыми
нормами цивилизованного общества и  точно  установить  личность  адресата,
прежде чем изъять  у  него  набор.  Обморок  миссис  Липанти,  разумеется,
потребовал принятия срочных мер.
     Двойник прочистил горло.
     - Значит, вы?..
     - Нет,  я  не  человек  в  точном  смысле  этого  слова.  Я  скромный
гражданский  чиновник,  изготовленный  по  высшему  классу   точности.   Я
Хранитель  ценза  для  всего  двадцать  девятого  района.  Ваш  набор  был
предназначен для детей из Фреганда, которые  совершают  экскурсии  в  этом
районе. Один из фрегандцев с документами на имя Вевера заказал этот  набор
через  хронодромы,  которые  от  такой  необычной  нагрузки   расстроились
настолько, что их нельзя было  карнупликировать.  Поэтому  вы  и  получили
посылку вместо него. К сожалению, повреждения были  так  значительны,  что
нам пришлось разыскивать вас косвенными методами.
     Хранитель ценза сделал паузу, и Сэм номер два нервно подтянул  брюки.
Сам Сэм страстно захотел, чтобы на нем было что-нибудь,  хотя  бы  фиговый
листок, для  прикрытия  наготы.  Он  чувствовал  себя  как  небезызвестная
личность в райском саду, пытающаяся объяснить, почему  съедено  яблоко,  и
мрачно подумал, что платье создает человека в гораздо большей степени, чем
даже набор "Построй человека".
     - Мы, конечно, должны забрать набор, - продолжал рокотать  отрывистый
гром, - и ликвидировать все последствия его пребывания  здесь.  Когда  все
будет приведено в порядок, вам будет разрешено продолжать жизнь, как будто
ничего не случилось. Между прочим, проблема состоит в том,  чтобы  узнать,
кто из вас истинный Сэм Вебер.
     - Я, - сказали оба дрожащими голосами и взглянули друг на друга.
     - Затруднения, - прогремел старик. Его  вздох  был  подобен  ледяному
ветру. - Почему мне вечно не  везет?  Почему  у  меня  никогда  не  бывает
простых случаев, вроде карнупликатора?
     - Послушайте, - начал двойник, - оригинал должен быть...
     - Вполне уравновешенным и в лучшей эмоциональной форме, чем копии,  -
прервал Сэм. - Мне кажется...
     - ...что вы легко сможете увидеть разницу,  -  заключил  двойник,  не
переводя дыхания, -  выяснив,  кто  из  нас  двоих  более  достойный  член
общества.
     ("Этот тип хочет пустить пыль в глаза! -  подумал  Сэм  со  спокойной
уверенностью. - Как он не понимает, что имеет дело с существом, которое на
самом деле может видеть умственные различия? Это  не  какой-нибудь  жалкий
современный психиатр, это существо способно видеть через внешнюю  оболочку
до самых скрытых глубин".)
     - Ну, конечно, смогу. Минутку. - Старик начал внимательно изучать их.
Его глаза бесстрастно пробегали по их  фигурам  вверх  и  вниз.  Два  Сэма
Вебера ожидали, дрожа, в наступившей тишине.
     - Ясно, - сказал старик, наконец. - Совершенно ясно.
     Он сделал шаг вперед и выбросил длинную тонкую руку. Затем  он  начал
разлагать Сэма Вебера.
     - Но, послуша-а-а... - начал  Сэм  Вебер  истошным  голосом,  который
превратился в крик отчаяния и заглох в неясном бормотании.
     - Чтобы не утратить психического равновесия, вам  лучше  было  бы  не
смотреть, - заметил Хранитель ценза.
     Двойник медленно вздохнул, отвернулся  и  стал  застегивать  рубашку.
Сзади него, то усиливаясь, то ослабевая, продолжалось бормотание.
     - Видите ли, - продолжал рокочущий, давящий голос, - дело не  в  том,
что мы боимся оставить вам подарок, - дело в принципе. Ваша цивилизация не
подготовлена для него. Вы должны это понять.
     - Ну, конечно, - ответил лже-Вебер, завязывая красно-голубой  галстук
тети Мэгги.

ЙНННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННН»
є          Этот текст сделан Harry Fantasyst SF&F OCR Laboratory         є
є         в рамках некоммерческого проекта "Сам-себе Гутенберг-2"        є
ЗДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДД¶
є        Если вы обнаружите ошибку в тексте, пришлите его фрагмент       є
є    (указав номер строки) netmail'ом: Fido 2:463/2.5 Igor Zagumennov    є
ИННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННј

                               Уильям ТЕНН

                        ОТКРЫТИЕ МОРНИЕЛА МЕТАУЭЯ

     Всех удивляет, как переменился Морниел Метауэй с  тех  пор,  как  его
открыли,  -  всех,  но  не  меня.  Его   помнят   на   Гринвич-Виллидж   -
художник-дилетант, немытый, бездарный; едва ли не каждую свою вторую фразу
он начинал с "я" и едва ли не каждую  третью  кончал  местоимением  "меня"
либо "мне". Из  него  ключом  била  наглая  и  в  то  же  время  трусливая
самонадеянность, свойственная тем, кто в глубине души подозревает, что  он
второсортен, если не что-нибудь похуже. Получасового разговора с ним  было
довольно, чтоб у вас в голове гудело от его хвастливых выкриков.
     Я-то превосходно понимаю, откуда взялось все это  -  и  тихое,  очень
спокойное признание своей бездарности, и внезапный  всесокрушающий  успех.
Да что там говорить - при мне его  и  открыли,  хотя  вряд  ли  это  можно
назвать открытием. Не знаю  даже,  как  это  можно  назвать,  принимая  во
внимание полную невероятность - да, вот именно невероятность, а не  просто
невозможность того, что произошло. Одно только мне  ясно:  всякая  попытка
найти какую-то логику в случившемся вызывает у меня  колики  в  животе,  а
череп пополам раскалывается от головной боли.
     В тот день мы как раз толковали о том, как Морниел  будет  открыт.  Я
сидел  в  его  маленькой  нетопленой  студии  на  Бликер-стрит,  осторожно
балансируя на единственном деревянном  стуле,  ибо  был  слишком  искушен,
чтобы садиться в кресло.
     Собственно, Морниел и оплачивал студию с помощью  этого  кресла.  Оно
представляло собой  грязную  мешанину  из  клочьев  обивки,  впереди  было
высоким, а в глубине - очень низким. Когда вы садились,  содержимое  ваших
карманов - мелочь, ключи, кошелек - начинало выскальзывать, проваливаясь в
чащу ржавых пружин и на прогнившие половицы.
     Как только в студии появлялся новичок, Морниел поднимал страшный  шум
насчет того, что усадит его в потрясающе удобное кресло.  И  пока  бедняга
болезненно  корчился,  норовя  устроиться  среди  торчащих  пружин,  глаза
хозяина  разгорались  и  его  охватывало  неподдельное  веселье.  Ибо  чем
энергичнее ерзал посетитель, тем  больше  вываливалось  из  его  карманов.
Когда прием заканчивался, Морниел отодвигал кресло  и  принимался  считать
доходы, подобно  тому  как  владелец  магазина  вечером  после  распродажи
проверяет наличность в кассах.
     Деревянный стул был неудобен своей неустойчивостью, и, сидя  на  нем,
приходилось быть начеку. Морниелу же ничто не угрожало - он  всегда  сидел
на кровати.
     - Не могу дождаться, - говорил он в тот  раз,  -  когда  наконец  мои
работы увидит какой-нибудь торговец картинами или  критик  хоть  с  каплей
мозга в голове. Я свое возьму. Я слишком талантлив, Дэйв. Порой меня  даже
пугает, до чего я талантлив - чересчур много таланта для одного человека.
     - Гм, - начал я. - Но ведь часто бывает...
     - Я ведь не хочу сказать, что для меня слишком много  таланта.  -  Он
испугался, как бы я не понял его превратно. - Слава богу, сам я достаточно
велик, у меня большая душа. Но любого другого человека  меньшего  масштаба
сломило  бы  такое  всеохватывающее  восприятие,  такое  проникновение   в
духовное начало вещей, в самый их, я  бы  сказал,  Gestalt  [образ,  форма
(нем.)]. У другого разум был бы просто раздавлен таким бременем. Но  не  у
меня, Дэйв, не у меня.
     - Рад это слышать, - сказал я. - Но если ты не возра...
     - Знаешь, о чем я думал сегодня утром?
     - Нет. Но по правде говоря...
     - Я думал о Пикассо, Дэйв. О Пикассо и Руо. Я  вышел  прогуляться  по
рынку, позаимствовать что-нибудь на лотках для завтрака - ты  ведь  знаешь
принцип старины Морниела: ловкость рук и  никакого  мошенства  -  и  начал
размышлять о положении современной живописи. Я о нем частенько  размышляю,
Дэйв. Оно меня тревожит.
     - Вот как, - сказал я. - Видишь ли, мне кажется...
     - Я спустился по Бликер-стрит, потом свернул на  Вашингтон-сквер-парк
и все раздумывал  на  ходу.  Кто,  собственно,  сделал  сейчас  что-нибудь
значительное в живописи, кто по-настоящему и бесспорно велик?.. Понимаешь,
я могу  назвать  только  три  имени:  Пикассо,  Руо  и  я.  Больше  ничего
оригинального, ничего такого, о чем стоило бы говорить.  Только  трое  при
том несметном количестве народу,  что  сегодня  во  всем  мире  занимается
живописью. Три имени! От этого чувствуешь себя таким одиноким!
     - Да, пожалуй, - согласился я. - Но все же...
     - А потом я задался вопросом: почему это так?  В  том  ли  дело,  что
абсолютный гений вообще очень редко встречается и для каждого периода есть
определенный статистический лимит на гениальность, или тут другая причина,
что-то характерное именно для нашего  времени?  И  отчего  открытие  моего
таланта, уже назревшее, так задерживается? Я ломал над этим голову,  Дэйв.
Я  обдумывал  это  со  всей  скромностью,  тщательно,   потому   что   это
немаловажная проблема. И вот к какому выводу я пришел.
     Тут я сдался. Откинулся на спинку стула - не забываясь, конечно, -  и
позволил Морниелу излить на меня свою эстетическую теорию. Теорию, которую
я во крайней мере двадцать раз слышал раньше от двадцати других художников
из Гринвич-Виллидж. Единственно, в чем расходились все авторы, был вопрос,
кого надо считать вершиной и наиболее совершенным живым воплощением данных
эстетических принципов. Морниел (чему вы, пожалуй, не  удивитесь)  ощущал,
что как раз его.
     Он приехал в Нью-Йорк  из  Питтсбурга  (штат  Пенсильвания),  рослый,
неуклюжий юнец, который не любил бриться и  полагал,  будто  может  писать
картины. В те дни Морниел восхищался Гогеном и старался ему подражать.  Он
был способен часами разглагольствовать о  мистической  простоте  народного
искусства. Его произношение звучало как подделка под бруклинское,  которое
так любят киношники, но на самом деле было чисто питтсбургским.
     Морниел быстро распрощался  с  Гогеном,  как  только  взял  несколько
уроков в Лиге любителей искусства и впервые отрастил  спутанную  белокурую
бороду. Недавно он выработал собственную технику  письма,  которую  назвал
"грязное на грязном".
     Морниел был бездарен - в этом можно не сомневаться. Тут я  высказываю
не   только   свое   мнение   -   ведь   я   делил   комнату    с    двумя
художниками-модернистами и целый год был женат на художнице, - но и мнение
понимающих людей, которые, не имея ровным счетом никаких причин относиться
к Морниелу с предубеждением, внимательно смотрели его работы.
     Один из этих людей, критик и отличный  знаток  современной  живописи,
несколько минут с отвисшей челюстью созерцал произведение Морниела  (автор
навязал мне его в подарок и, несмотря  на  мои  протесты,  собственноручно
повесил над камином), а потом сказал: "Дело не в том,  что  ему  абсолютно
нечего сказать графически. Он даже не ставит перед собой того,  что  можно
было бы назвать живописной задачей. Белое на белом, "грязное на  грязном",
антиобъективизм, неоабстракционизм - называйте как угодно,  но  здесь  нет
ничего. Просто один из тех  крикливых,  озлобленных  дилетантов,  которыми
кишит Виллидж".
     Спрашивается, зачем же я тогда вообще знался с Морниелом?
     Ну, прежде всего, он жил  под  боком  и  потом  был  в  нем  какой-то
своеобразный худосочный колорит.  И  когда  я  просиживал  ночи  напролет,
стараясь выдавить из себя стихотворение, а оно никак не выдавливалось,  на
душе становилось легче при мысли, что можно заглянуть к нему  в  студию  и
отвлечься разговором о предметах, не имеющих отношения к литературе.
     Тут, правда, был один минус, о котором я постоянно забывал, -  у  нас
всегда получался не разговор, а лишь монолог, куда я едва умудрялся  время
от времени вставлять  краткие  реплики.  Видите  ли,  разница  между  нами
состояла  в  том,  что  меня  все  же  печатали  -  пусть  хоть  в  жалких
экспериментальных  журнальчиках  с  плохим  шрифтом,  где  гонораром  была
годовая подписка. Он же нигде никогда не выставлялся, ни разу.
     Была и еще одна причина, из-за которой я поддерживал с ним отношения.
Одним талантом Морниел действительно обладал.
     Если говорить о средствах к существованию, то я едва  свожу  концы  с
концами. О хорошей бумаге и дорогих книгах могу только  мечтать,  ибо  они
для меня недоступны. Но когда уж очень захочется чего-нибудь  -  например,
нового собрания сочинений Уоллеса Стивенса [американский поэт-лирик первой
половины ХХ века], - я двигаю  к  Морниелу  и  сообщаю  об  этом  ему.  Мы
отправляемся в книжный магазин, входим поодиночке.  Я  завожу  разговор  о
каком-нибудь роскошном издании, которого сейчас нет в продаже и которое  я
будто бы собираюсь заказать, и, как только мне удастся полностью завладеть
вниманием хозяина, Морниел слизывает Стивенса, - само собой разумеется,  я
клянусь себе, что заплачу сразу, как только поправятся мои обстоятельства.
     В таких делах Морниел бесподобен. Ни разу  не  случилось,  чтобы  его
заподозрили, не говоря уж о том, чтоб поймали с поличным.  Естественно,  я
должен рассчитываться за эти услуги, проделывая то  же  самое  в  магазине
художественных принадлежностей, чтобы Морниел мог пополнять запасы холста,
красок и кистей, но в конечном счете игра стоит свеч. Чего она, правда, не
стоит, так это гнетущей скуки, которую я терплю при  его  рассуждениях,  и
моих угрызений совести по поводу того, что он-то  вовсе  и  не  собирается
платить за приобретенные товары. Утешаю себя тем, что сам  расплачусь  при
первой же возможности.
     - Вряд ли я настолько уникален, каким себе кажусь, - говорил он в тот
день. - Конечно, рождаются и другие с не меньшим  потенциальным  талантом,
чем у меня,  но  этот  талант  губят,  прежде  чем  он  успеет  достигнуть
творческой зрелости. Почему? Каким образом?.. Тут следует проанализировать
роль, которую общество...
     В тот миг, когда он дошел до слова "общество", я и увидел впервые эту
штуку.  Какое-то  пурпурное  колыхание  возникло  передо  мной  на  стене,
странные мерцающие очертания ящика  со  странными  мерцающими  очертаниями
человеческой фигуры внутри.  Все  это  было  в  пяти  футах  над  полом  и
напоминало разноцветные тепловые волны. Видение тотчас же исчезло.
     Но  погода  была  слишком  холодной  для  тепловых  волн,  а  что  до
оптических иллюзий - я  им  не  подвержен.  Возможно,  решил  я,  при  мне
зарождается  новая   трещина   в   стене.   По-настоящему   помещение   не
предназначалось для студии, это была обычная квартира без горячей  воды  и
со сквозняками, но кто-то из прежних жильцов разрушил  все  перегородки  и
сделал одну длинную комнату. Квартира находилась на верхнем  этаже,  крыша
протекала, и стены были украшены толстыми волнистыми линиями  в  память  о
тех потоках, что струились по ним во время дождя.
     Но отчего пурпурный цвет? И почему очертания человека  внутри  ящика?
Пожалуй, довольно-таки замысловато для простой трещины.  И  куда  все  это
делось?
     - ...в вечном конфликте с индивидуумом,  который  стремится  выразить
свою индивидуальность, - закончил мысль Морниел. - Не говоря уж о том...
     Послышалась музыкальная фраза - высокие звуки один за  другим,  почти
без перерывов. И затем посреди комнаты - на сей раз футах в двух над полом
- опять появились пурпурные линии,  такие  же  трепещущие,  светящиеся,  а
внутри - снова очертания человека.
     Морниел скинул ноги с кровати и уставился на это чудо.
     - Что за...
     Видение опять исчезло.
     - Что т-тут происходит? -  запинаясь,  выдавил  он  из  себя.  -  Что
т-такое?
     - Не знаю, - отозвался я. - Но, что бы это ни  было,  оно  постепенно
влезает к нам.
     Еще раз высокие звуки. Посреди комнаты  на  полу  появился  пурпурный
ящик. Он делался все темнее, темнее и материальнее. Звуки становились  все
более высокими, они слабели  и  наконец,  когда  ящик  стал  непрозрачным,
умолкли совсем.
     Дверца ящика открылась. Оттуда шагнул в  комнату  человек;  одежда  у
него вся была как бы в завитушках.
     Он посмотрел сначала на меня, затем на Морниела.
     - Морниел Метауэй? - осведомился он.
     - Д-да, - сказал Морниел, пятясь к холодильнику.
     - Мистер Метауэй, - сказал человек из ящика. - Меня зовут  Глеску.  Я
принес вам привет из 2487 года нашей эры.
     Никто из нас не нашелся, что на это ответить. Я поднялся со  стула  и
стал рядом  с  Морниелом,  смутно  ощущая  необходимость  быть  поближе  к
чему-нибудь хорошо знакомому.
     Некоторое время все сохраняли исходную позицию. Немая сцена.
     2487-й, подумал я. Нашей эры.  Ни  разу  не  приходилось  мне  видеть
никого в такой одежде. Более того, я никогда и не воображал никого в такой
одежде, хотя, разыгравшись, моя фантазия способна на самые  дикие  взлеты.
Одеяние не было прозрачным, но и  не  то  чтоб  вовсе  светонепроницаемым.
Переливчатое - вот подходящий термин. Различные цвета и оттенки  неутомимо
гонялись друг за другом вокруг завитушек.  Здесь,  видимо,  предполагалась
некая гармония, но не такого  сорта,  чтоб  мой  глаз  мог  уловить  ее  и
опознать.
     Сам прибывший, мистер Глеску, был примерно одного  роста  со  мною  и
Морниелом и выглядел только чуть постарше нас. Но что-то в  нем  ощущалось
такое - даже  не  знаю,  назовите  это  породой,  если  угодно,  подлинным
внутренним величием и благородством, которые  посрамили  бы  даже  герцога
Веллингтонского. Цивилизованность, может быть. То был самый цивилизованный
человек из всех, с кем мне до сих пор доводилось встречаться.
     Он шагнул вперед.
     - Думаю,  -  произнес  он  удивительно  звучным,  богатым  обертонами
голосом, - что нам следует прибегнуть к свойственной  двадцатому  столетию
церемонии пожатия рук.
     Так мы и  сделали  -  осуществили  свойственную  двадцатому  столетию
церемонию пожатия рук. Сначала Морниел, потом я, и оба очень робко. Мистер
Глеску проделал это с неуклюжестью фермера из  Айовы,  который  впервые  в
жизни ест китайскими палочками.
     Церемония окончилась, гость стоял и широко улыбался нам. Или, вернее,
Морниелу.
     - Какая минута, не правда ли?  -  сказал  он.  -  Какая  историческая
минута!
     Морниел испустил глубокий вздох, и я почувствовал, что долгие годы, в
течение которых ему то  и  дело  приходилось  неожиданно  сталкиваться  на
лестнице с судебными исполнителями, требующими уплаты долгов,  не  пропали
даром. Он быстро приходил в себя, его мозг включался в работу.
     - Как вас  понимать,  когда  вы  говорите  "историческая  минута"?  -
спросил он. - Что в ней такого особенного? Вы что  -  изобретатель  машины
времени?
     - Я? Изобретатель? - мистер Глеску усмехнулся. - О  нет,  ни  в  коем
случае. Путешествие по времени было изобретено Антуанеттой  Ингеборг  в...
после вашей эпохи. Вряд ли стоит сейчас говорить об этом, поскольку в моем
распоряжении всего полчаса.
     - А почему полчаса? - спросил я. Не  оттого,  что  меня  это  так  уж
интересовало, а просто вопрос показался уместным.
     - Скиндром рассчитан только на этот срок. Скиндром - это... В  общем,
это устройство, позволяющее мне появляться в вашем периоде. Расход энергии
так велик, что путешествия в прошлое осуществляются лишь раз  в  пятьдесят
лет. Правом на проезд награждают,  как  Гобелем...  Надеюсь,  я  правильно
выразился? Гобель, да? Премия, которую присуждали в ваше время.
     Меня вдруг осенило.
     - Нобель! Может быть, вы говорите о Нобеле? Нобелевская премия!
     Он просиял.
     -    Вот-вот.    Таким     путешествием     награждают     выдающихся
исследователей-гуманитариев - что-то вроде Нобелевской премии. Единожды  в
пятьдесят лет человек, которого Совет  хранителей  избирает  как  наиболее
достойного... В таком духе. До сих пор, конечно,  эту  возможность  всегда
предоставляли историкам, и  они  разменивали  ее  на  осаду  Трои,  первый
атомный взрыв в Лос-Аламосе, открытие Америки и тому подобное. Но  на  сей
раз...
     - Понятно; - прервал его Морниел дрогнувшим голосом.  (Мы  оба  вдруг
сообразили, что мистер Глеску знает имя Морниела.) - А что  же  исследуете
вы?
     Мистер Глеску слегка поклонился.
     -  Искусство.  Моя   профессия   -   история   искусства,   а   узкая
специальность...
     -  Какая?  -  голос  Морниела  уже  не  дрожал,  а,  наоборот,   стал
пронзительно громким. - Какая же у вас узкая специальность?
     Мистер Глеску опять слегка наклонил голову.
     - Вы, мистер Метауэй. Без страха услышать опровержение смею  сказать,
что в наше время из всех здравствующих специалистов  я  считаюсь  наиболее
крупным  авторитетом   по   творчеству   Морниела   Метауэя.   Моя   узкая
специальность - это вы.
     Морниел побелел. Он медленно добрел до кровати и рухнул на нее,  ноги
у него стали будто ватные. Несколько раз он открывал и закрывал рот, не  в
силах выдавить из себя ни единого звука.  Зятем  глотнул,  сжал  кулаки  и
обрел контроль над собой.
     - Хотите сказать,  -  прохрипел  он,  -  что  я  знаменит?  Насколько
знаменит?
     - Знамениты?.. Вы, дорогой сэр, выше славы. Вы один  из  бессмертных,
гордость человечества. Как я выразился - смею  думать,  исчерпывающе  -  в
своей последней книге "Морниел Метауэй - человек, сформировавший будущее":
"...сколь редко выпадает на долю отдельной личности..."
     - До такой степени знаменит? - борода Морниела дрожала,  словно  губы
ребенка, который вот-вот заплачет. - До такой?
     - Именно, - заверил его мистер Глеску. - А кто  же,  собственно,  тот
гений, с которого во всей славе только и начинается современная  живопись?
Чьи композиции и цветовая гамма доминируют в  архитектуре  последних  пяти
столетий, кому мы обязаны обликом наших городов, убранством наших жилищ  и
даже одеждой, которую носим?
     - Мне? - осведомился Морниел слабым голосом.
     - Кому же еще. История не знала творца, чье влияние  распространилось
бы на столь широкую область и  действовало  бы  в  течение  столь  долгого
времени. С кем же я могу сравнить  вас,  сэр,  в  таком  случае?  Кого  из
художников поставить рядом?
     - Может быть, Рембрандта, - намекнул Морниел. Чувствовалось,  что  он
старается помочь. - Леонардо да Винчи?
     Мистер Глеску презрительно усмехнулся.
     - Рембрандт и да Винчи в одном ряду с вами? Нелепо! Разве  могут  они
похвастать вашей универсальностью, вашим  космическим  размахом,  чувством
всеобъемлемости? Уж если искать равного, то надо выйти за пределы живописи
и обратиться, пожалуй, к литературе. Возможно, Шекспир с  его  широтой,  с
органными нотами лирической поэзии,  с  огромным  влиянием  на  позднейший
английский язык мог бы... Впрочем,  что  Шекспир?  -  Он  грустно  покачал
головой. - Боюсь, даже и Шекспир...
     - О-о-о! - простонал Морниел Метауэй.
     - Кстати, о Шекспире, - сказал  я,  воспользовавшись  случаем.  -  Не
приходилось ли вам слышать о поэте Давиде  Данцигере?  Многие  ли  из  его
трудов дошли до вашего времени?
     - Это вы?
     - Да, - с энтузиазмом подтвердил я. - Давид Данцигер - это я.
     Мистер Глеску наморщил лоб, раздумывая.
     - Что-то не припоминаю... Какая школа?
     - Тут несколько названий.  Самое  употребительное  -  антиимажинисты.
Антиимажинисты, или постимажинисты.
     - Нет, -  сказал  он  после  недолгого  размышления.  -  Единственный
известный мне поэт вашего времени и вашей части света - Питер Тедд.
     - Питер Тедд? Слыхом не слыхал о таком.
     - Значит, его пока еще не открыли. Но прошу вас не забывать, что  моя
область - история живописи. Не литература. Вполне вероятно, назови вы свое
имя специалисту по второстепенным поэтам двадцатого века, он  вспомнил  бы
вас без особого напряжения. Вполне вероятно.
     Я глянул в сторону кровати, и Морниел осклабился. Теперь он полностью
пришел в себя и наслаждался ситуацией. Каждой порой тела впитывал  разницу
между своим положением и моим. Я чувствовал, что ненавижу в  нем  все,  от
головы до пят. Отчего, действительно,  фортуна  решила  улыбнуться  именно
такому типу, как Морниел? На свете столько художников, которые к  тому  же
вполне порядочные люди, и надо же, чтобы это хвастливое ничтожество...
     И вместе с тем какой-то  участок  моего  мозга  лихорадочно  работал.
Случившееся как раз доказывало, что лишь в исторической перспективе  можно
точно оценить роль того или иного явления  искусства.  Вспомните  хотя  бы
тех, кто  были  шишками  в  свое  время,  а  теперь  совершенно  забыты  -
какие-нибудь современники Бетховена, например, при  жизни  считались  куда
более крупными фигурами,  чем  он,  а  сейчас  их  имена  известны  только
музыковедам. Но тем не менее...
     Мистер Глеску бросил взгляд на указательный палец своей правой  руки,
где беспрестанно сжималось и расширялось черное пятнышко.
     - Мое время истекает, - сказал он. - И хотя для  меня  это  огромное,
невыразимое счастье, мистер Морниел, стоять вот так и просто  смотреть  на
вас, я осмелюсь обратиться с маленькой просьбой.
     - Конечно, - сказал Морниел, поднимаясь с постели. - Скажите  только,
что вам нужно. Чего бы вы хотели?
     Мистер Глеску вздохнул, как если б  он  достиг  наконец  врат  рая  и
намеревался теперь постучаться.
     - Я подумал, - если вы не возражаете, - нельзя ли мне  посмотреть  ту
вещь, над которой вы сейчас работаете? Понимаете, увидеть картину Метауэя,
еще незаконченную, с непросохшими красками... - Он закрыл глаза, как бы не
веря, что такое желание может осуществиться.
     Морниел сделал изысканный жест и гоголем зашагал к своему  мольберту.
Он приподнял материю.
     - Я намерен назвать это, - голос его был маслянист;  как  нефтеносные
слои в Техасе, - "Бесформенные формы N_29".
     Медленно предвкушая наслаждение, мистер Глеску открыл  глаза  и  весь
подался вперед.
     - Но, - произнес он после  долгого  молчания,  -  это  ведь  не  ваша
работа, мистер Метауэй.
     Морниел обернулся к нему, несколько удивленный,  затем  воззрился  на
полотно.
     - Почему? Это именно моя работа. "Бесформенные формы N_29". Разве  вы
ее не узнаете?
     - Нет, - отрезал мистер Глеску. - Не узнаю и очень благодарен за  это
судьбе. Нельзя ли что-нибудь более позднее?
     - Это самая поздняя, - сказал Морниел  несколько  неуверенно.  -  Все
остальное написано раньше. -  Он  вытащил  из  стеллажа  подрамник.  -  Ну
хорошо, а вот такая? Как она вам покажется? Называется "Бесформенные формы
N_22". Бесспорно, лучшая вещь из раннего меня.
     Мистер Глеску содрогнулся.
     - Впечатление такое, будто счистки с палитры положили поверх таких же
счисток.
     - Точно. Это моя техника - "грязное на грязном". Но вы, пожалуй,  все
это знаете, раз уж вы такой специалист по мне. А вот  "Бесформенные  формы
N_..."
     - Давайте оставим эту бесформенность,  мистер  Метауэй,  -  взмолился
Глеску. - Хотелось бы посмотреть вас в цвете. В цвете и форме.
     Морниел почесал в затылке.
     - Довольно  давно  не  делал  ничего  в  полном  колорите...  Хотя...
постойте... - Его физиономия просияла, он полез за стеллаж и вынул  оттуда
холст со старым подрамником. - Одна из немногих  вещей,  сохранившихся  от
розово-крапчатого периода.
     - Не могу представить себе тот путь... - начал  было  мистер  Глеску,
обращаясь скорее к себе самому, чем к нам. - Конечно, это не... - Он умолк
и недоуменно пожал плечами, подняв их чуть ли не до ушей, - жест, знакомый
всякому, кто видел художественного критика за работой. После такого  жеста
слова не нужны. Если вы живописец, чью  работу  сейчас  смотрят,  вам  все
сразу становится ясно.
     К этому времени Морниел уже  лихорадочно  вытаскивал  из-за  стеллажа
картину за картиной. Он показывая каждую мистеру Глеску - у того  в  горле
булькало, как у человека, старающегося подавить рвоту,  -  и  хватался  за
другую.
     - Ничего не понимаю,  -  сказал  Глеску,  глядя  на  пол,  заваленный
полотнами. - Бесспорно, все это написано до того, как вы  открыли  себя  и
нашли собственную оригинальную технику. Но я ищу следа, хотя бы намека  на
гений, который готовится войти  в  мир.  И...  -  он  ошеломленно  покачал
головой.
     - А что вы скажете насчет вот этой? - Морниел уже тяжело дышал.
     - Уберите, - мистер Глеску оттолкнул картину обеими руками. Он  снова
взглянул на свой указательный палец, и я заметил, что черное  пятно  стало
сжиматься и расширяться медленнее. - Остается мало времени, и я  в  полном
недоумении. Джентльмены, разрешите вам кое-что показать.
     Он вошел в пурпурный ящик, вышел оттуда с книгой в  руках  и  поманил
нас. Мы с Морниелом встали за его спиной, глядя ему через плечо. Странички
книги чуть слышно звякали, когда он их переворачивал, и они  были  сделаны
не из бумаги, уж это точно.
     А на титульном листе...

             ПОЛНОЕ СОБРАНИЕ КАРТИН МОРНИЕЛА МЕТАУЭЯ. 1928 - 1996.

     - Ты родился в двадцать восьмом? - спросил я.
     Морниел кивнул.
     - Двадцать третьего мая двадцать восьмого года.
     И погрузился в молчание. Понятно было, о чем он думает,  и  я  сделал
быстрый расчет. Шестьдесят  восемь  лет.  Не  каждому  дано  точно  знать,
сколько еще осталось у него впереди. Но шестьдесят  восемь  -  не  так  уж
плохо.
     Мистер Глеску открыл книгу там, где начинались репродукции.
     Даже и сейчас, когда я вспоминаю свое впечатление от той первой вещи,
коленки у меня  слабеют  и  подгибаются.  Это  была  абстракция  в  буйных
красках, но такая, какой я никогда раньше себе и не представлял. Весь  наш
современный абстракционизм в сравнении  с  ней  выглядел  ученичеством  на
уровне детского сада.
     Всякий человек, который не был  лишен  зрения,  восхитился  бы  таким
шедевром, даже если  до  сих  пор  он  воспринимал  одну  лишь  предметную
живопись. Вещь восхищала даже в том случае, если вам вообще  было  плевать
на живопись любого направления.
     Не  хочется  показаться  плаксой,  но  у  меня  действительно   слезы
навернулись  на  глаза.  Каждый,  у  кого  есть  хоть  малейшая   тяга   к
прекрасному, реагировал бы точно так же.
     Но не Морниел.
     - Ах, в этом духе, - сказал он с облегчением,  как  человек,  который
понял в конце концов, чего от него требуют. - Но почему  же  вы  сразу  не
сказали, что вам нужно именно в этом духе?
     Мистер Глеску схватился за рукав его грязной рубашки.
     - Вы хотите сказать, у вас есть и такие полотна?
     - Не полотна, а полотно. Единственное. Написал на  прошлой  неделе  в
порядке эксперимента, но меня это не удовлетворило, и я отдал  вещь  одной
девице внизу. Желаете взглянуть?
     - О да! Очень.
     - Прекрасно, - сказал Морниел. - Он потянулся за книгой, взял  ее  из
рук Глеску и самым непринужденным жестом бросил на кровать. - Пошли. Это у
нас займет всего минуту или две.
     Непривычная  растерянность  обуяла  меня,  пока  мы   спускались   по
лестнице. В одном только я был убежден так  же  твердо,  как  в  том,  что
Джеффри Чосер жил раньше Алджернона Суинберна, -  ни  одна  вещь,  которую
написал  или  способен  написать  в  будущем  Морниел,  не  приблизится  к
репродукциям книги даже на миллион эстетических миль. И я  знал,  что  он,
несмотря на свое всегдашнее хвастовство и  неисчерпаемую  самонадеянность,
тоже это понимает.
     Двумя этажами ниже  Морниел  остановился  перед  дверью  и  постучал.
Никакого ответа. Подождал две секунды и постучался еще раз. Опять ничего.
     - Черт побери! Нет дома. А мне так хотелось показать вам эту вещь!
     - Мне нужно ее увидеть, - очень серьезно сказал мистер Глеску. -  Мне
нужно увидеть хоть что-нибудь похожее на вашу зрелую работу. Но мое  время
подходит к концу, и...
     - Знаете что? - Морниел щелкнул пальцами. - У Аниты  там  кошки,  она
просила подкармливать их их в свое  отсутствие  и  оставила  мне  ключ  от
квартиры... Если я сбегаю наверх и принесу?
     - Превосходно, - радостно отозвался Глеску, глянув на свой  палец.  -
Только, будьте добры, поскорее.
     -  Молниеносно.  -  Но  затем,  поворачиваясь  к  лестнице,   Морниел
перехватил мой взгляд  и  подал  знак  -  тот,  которым  мы  пользовались,
совершая наши "покупки". Это означало: "Заговори ему зубы. Постарайся  его
заинтересовать".
     Тут-то я и  сообразил  -  книга!  Слишком  много  раз  я  видел,  как
действует Морниел, и не мог не догадаться, что небрежный  жест,  каким  он
бросил книгу на кровать, таил в себе все, что угодно,  кроме  небрежности.
Морниел просто положил книгу так, чтоб при желании  можно  было  сразу  ее
взять. Теперь он кинулся наверх  прятать  книгу,  а  когда  время  мистера
Глеску истечет, ее просто не удастся найти.
     Ловко!  Чертовски  ловко,  я  бы  сказал.  А  потом  Морниел  Метауэй
возьмется создавать произведения Морниела Метауэя. Только он не  будет  их
создавать.
     Он их скопирует.
     Между тем поданный знак заставил меня  открыть  рот  и  автоматически
начать болтовню.
     - А сами вы рисуете, мистер Глеску? - это было хорошее начало.
     - О нет! Конечно, мальчишкой я собирался стать художником - по-моему,
с этого начинает каждый искусствовед -  и  даже  собственноручно  испачкал
несколько холстов. Но они были очень плохи, просто ужасны. Потом я  понял,
что писать о картинах много легче, чем создавать их.  А  когда  взялся  за
чтение книг о жизни Морниела Метауэя, мне стало ясно, в чем мое призвание.
Понимаете, я не только очень хорошо чувствовал суть его творчества,  но  и
сам  он  всегда  казался  мне  человеком,  которого  я  мог  бы  понять  и
полюбить... Вот это меня тоже озадачивает сейчас. Он совсем...  ну  совсем
не таков, каким мне представлялся.
     - Уж это точно, - кивнул я.
     - Естественно, историческая перспектива обладает способностью  как-то
возвеличивать, окружать  ореолом  романтики  каждую  выдающуюся  личность.
Признаться, в характере мистера Морниела я уже вижу  черты,  над  которыми
облагораживающему влиянию столетий придется как следует  пора...  Впрочем,
не стану продолжать, мистер Данцигер. Вы его друг.
     - Почти единственный в целом мире, - сказал я. - У него их не так  уж
много.
     При всем том мысль  моя  работала,  стараясь  охватить  происходящее.
Однако чем глубже я вникал в  ситуацию,  тем  больше  в  ней  запутывался.
Сплошные  парадоксы.  Каким  образом  Морниел  Метауэй  через  пять  веков
прославится благодаря картинам, если сам  впервые  в  жизни  увидел  их  в
книге, изданной через пять  веков?  Кто  написал  эти  картины  -  Морниел
Метауэй?.. Так говорится в книге, и, поскольку томик  теперь  у  него,  он
действительно это сделает. Но он будет просто копировать. А кому же  тогда
принадлежат оригиналы?
     Мистер Глеску озабоченно посмотрел на свой палец.
     - Времени практически уже нет.
     Он бросился вверх по лестнице, и я за ним. Мы ворвались в студию, и я
приготовился скандалить насчет книги - без  особого  удовольствия,  потому
что Глеску мне нравился.
     Книга исчезла, кровать была  пуста.  И  еще  кой-чего  не  хватало  в
комнате - машины времени и Морниела Метауэя.
     - Он уехал! - задохнувшись, воскликнул мистер  Глеску.  -  И  оставил
меня здесь! Видимо, прикинул, что если войти в ящик и захлопнуть за  собой
дверь, машина сама вернется в нашу эпоху!
     - Прикидывать-то он мастер, - сказал я с горечью. Насчет такого я  не
уговаривался и в таком предприятии не стал бы участвовать. -  Пожалуй,  он
уже прикинул и насчет правдоподобной истории, чтоб объяснить людям  вашего
времени, как это все получилось. Да и в самом деле, зачем ему из кожи  вон
лезть в двадцатом веке,  когда  он  может  быть  признанной,  боготворимой
знаменитостью в двадцать пятом?
     - Но что будет, если они попросят его написать хотя бы одну картину?
     - Он скажет, что труд его жизни окончен и  он  не  чувствует  себя  в
силах добавить к этому что-нибудь значительное.  Не  сомневаюсь,  кончится
тем, что он еще будет читать лекции  о  самом  себе.  Можете  за  него  не
беспокоиться, он не пропадет. Меня вот  тревожит,  что  вы  здесь  увязли.
Можно ли надеяться на спасательный отряд?
     Мистер Глеску с убитым видом покачал головой.
     - Каждый лауреат дает подписку, что он сам  несет  ответственность  в
том случае, если возвращение невозможно. Машину запускают раз в  пятьдесят
лет, а к тому времени какой-нибудь другой  ученый  будет  требовать  права
посмотреть разрушение Бастилии, присутствовать при рождении Гаутамы  Будды
и чего-нибудь в таком роде. Я тут действительно увяз, как  вы  выразились.
Скажите, это очень худо - жить в вашем времени?
     Чувствуя себя виноватым, я хлопнул его по плечу.
     - Ну, не так уж и худо! Конечно, надо иметь удостоверение личности, -
не представляю, как вы будете его получать в таком возрасте. И возможно  -
конечно, нельзя сказать наверняка  -  ФБР  либо  Иммигрантское  управление
вызовут вас на допрос, поскольку  вы  все-таки  что-то  вроде  иностранца,
проникшего сюда нелегально.
     Лицо его перекосилось.
     - Боже мой! Ведь это ужасно.
     Но в этот миг меня озарила идея.
     - Не обязательно... Слушайте, у Морниела есть удостоверение  личности
- года два назад он поступал на работу.  А  свидетельство  о  рождении  он
держит в ящике стола вместе с другими документами. Почему бы вам не  стать
Морниелом? Он-то никогда не уличит вас в самозванстве.
     - Ну, а его друзья, родственники...
     - Родители умерли. Ни одного родственника, о котором бы я слышал.  И,
кроме меня, как я вам уже говорил, никого, близкого к понятию "друг". -  Я
вдумчиво оглядел мистера Глеску с головы до ног. - По-моему, вы  могли  бы
за него сойти. Может быть, отрастите бороду и покраситесь под блондина. То
да се... Правда,  серьезная  проблема  -  чем  зарабатывать  на  жизнь.  В
качестве специалиста по Метауэю и направлениям  в  искусстве,  берущим  от
него начало, много вам не заработать.
     Он вцепился в меня.
     - Я мог бы писать картины. Всегда мечтал стать художником. Таланта  у
меня мало, но я знаю множество технических приемов живописи,  всевозможные
графические нововведения, которые неизвестны вашему  времени.  Думаю,  что
даже  без  способностей  этого  будет  достаточно,  чтобы  перебиться   на
третьем-четвертом уровне.
     И этого оказалось достаточно. Совершенно  достаточно.  Причем  не  на
третьем-четвертом уровне, а  на  первом.  Мистер  Глеску,  он  же  Морниел
Метауэй, - лучший из живущих художников. И  самый  несчастный  среди  всех
них.
     - Послушайте, что  происходит  с  публикой?  -  разозлился  он  после
очередной выставки. - С ума они что ли посходили - так меня  расхваливать?
Во мне ведь ни унции  таланта.  Все  мои  работы  не  самостоятельны,  все
полотна до единого - подражания. Я пытался сделать  хоть  что-нибудь,  что
было бы полностью моим, но так погряз в Метауэе, что  утратил  собственную
индивидуальность. Эти идиоты-критики продолжают неистовствовать, а вещи-то
написаны не мною.
     - Кем же они тогда написаны? - поинтересовался я.
     - Метауэем, конечно, - ответил он с горечью.  -  У  нас  думали,  что
парадокса времени не существует, -  хотелось  бы  мне,  чтоб  вы  почитали
ученые труды, которыми  забиты  библиотеки.  Специалисты  утверждали,  что
невозможно, например, скопировать картину с будущей репродукции,  обойдясь
таким образом без оригинала. А я-то что делаю  -  как  раз  и  копирую  по
памяти!
     Неплохо было бы сказать ему правду, он такой милый человек,  особенно
по сравнению с этим проходимцем Метауэем, и так мучается. Но нельзя.
     Видите ли, он сознательно старается не копировать те картины. Он  так
упорствует в этом, что отказывается думать о книге и даже разговаривать  о
ней. Но мне все же удалось недавно выудить из него две-три фразы. И знаете
что? Он ее не помнит - только в самых общих чертах.
     Удивляться тут нечему - он и  есть  настоящий  Морниел  Метауэй,  без
всяких парадоксов. Но если я ему когда-нибудь открою, что он просто  пишет
эти картины, создает их сам, а не восстанавливает по памяти,  его  покинет
даже та ничтожная доля уверенности в своих силах, которая в нем есть, и он
совсем растеряется. Так что пусть уж  считает  себя  обманщиком,  хотя  на
самом деле все обстоит не так.
     - Забудьте об этом, - твержу я ему.  -  Доллары  все  равно  остаются
долларами.

ЙНННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННН»
є          Этот текст сделан Harry Fantasyst SF&F OCR Laboratory         є
є         в рамках некоммерческого проекта "Сам-себе Гутенберг-2"        є
ЗДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДД¶
є        Если вы обнаружите ошибку в тексте, пришлите его фрагмент       є
є    (указав номер строки) netmail'ом: Fido 2:463/2.5 Igor Zagumennov    є
ИННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННј

                               Уильям ТЕНН

                             СЕМЕЙНЫЙ ЧЕЛОВЕК

     Стюарт  Рейли  отыскал  свое  место  в  специальном  стратоплане  для
пассажиров с сезонными билетами. Этим рейсом он каждый день возвращался из
Центральной нью-йоркской торгово-промышленной зоны к себе в загородный дом
в северном Нью-Гэмпшире. Ноги его буквально одеревенели, а глаза ничего не
видели. Только по привычке - ведь Рейли многие годы проделывал одни  и  те
же действия - он сел у окна, рядом с Эдом Грином. Опять-таки  по  привычке
он тотчас же нажал кнопку в спинке переднего  кресла  и  вперил  взгляд  в
крошечный экран: шла вечерняя программа  теленовостей,  хотя  ни  одно  из
выпаливаемых скороговоркой сообщений не доходило до него.
     Как сквозь сон, он услышал характерный для взлета свист, по  привычке
твердо уперся ногами в  пол  и  привалился  животом  к  предохранительному
ремню. Однако он понял,  что  приближается  ситуация,  когда  привычка  не
поможет, как не поможет ничто: с ним стряслась  беда,  самая  страшная  из
всех бед, которые могут случиться с человеком в 2080 году нашей эры.
     - Что, Стив, горячий денек выдался? - громко спросил его  подвыпивший
Эд Грин. - Ну и видик у тебя!
     Рейли почувствовал, что его губы шевелятся, но лишь  через  некоторое
время услышал звук собственного голоса.
     - Да, - еле выговорил он, - у меня был горячий денек.
     - А кто тебя просил лезть в "Минералы  Солнечной  системы"?  -  сразу
завелся Эд. - Эти межпланетные корпорации все одинаковы:  давай,  давай  и
еще раз давай. Немедленно, сию минуту, сию  секунду  подготовь  накладные:
сейчас стартует товарный ракетоплан на Нептун, а другого  не  будет  целых
полгода, непременно продиктуй все письма на Меркурий... Что я, не знаю?  Я
пятнадцать лет назад работал на "Инопланетную формацию" и  сыт  по  горло!
Нет уж, лучше я буду торговать недвижимостью  в  Центральной  нью-йоркской
торгово-промышленной зоне. Спокойно. Надежно!
     Рейли печально кивнул и потер лоб. Голова не болела, но пусть  бы  уж
лучше болела. Все что угодно, только бы не думать.
     - Конечно,  здесь  много  не  заработаешь,  -  громко  продолжал  Эд,
переходя к другой стороне вопроса. - Состояния  не  наживешь,  но  и  язвы
тоже. Пусть я всю жизнь проторчу во второй группе, зато это  будет  долгая
жизнь. В моей конторе работают не спеша и не слишком  себя  утруждают.  Мы
знаем, что старина Нью-Йорк стоит на своем месте много  лет  и  еще  будет
стоять.
     - Да, это верно, -  согласился  Рейли,  по-прежнему  глядя  на  экран
застывшим взором. - Нью-Йорк еще долго будет стоять.
     - Слушай, старик, чего ты ноешь? Ганимед пока не распался  на  атомы.
Ничего с ним не случится!
     К ним наклонился сидевший сзади Фрэнк Тайлер.
     - Перекинемся в картишки, парни? Убьем полчасика.
     Рейли никогда не любил карт,  но  признательность  не  позволила  ему
отказаться. Фрэнк, его сослуживец по "Минералам", все время  прислушивался
к словам Грина, как и остальные в стратоплане, но он один  понимал,  какие
мучения неумышленно причинял Стюарту этот агент по  продаже  недвижимости!
Он чувствовал себя все более и более неловко и решил отвлечься от грустных
мыслей во что бы то ни стало.
     Фрэнк  поступает  благородно,  подумал  Рейли,  когда  они   с   Эдом
повернулись на креслах лицом друг к другу. В конце  концов  Рейли  сделали
управляющим Ганимедского  отделения  через  голову  Фрэнка;  другой  бы  с
удовольствием слушал, как Эд бьет по  больному  месту,  но  Фрэнк  был  не
таков.
     Началась обычная игра, как всегда, четыре партнера. Сидевший слева от
Фрэнка Тайлера Брус Робертсон, художник, иллюстрировавший книги, поднял  с
пола свой огромный портфель  и  положил  на  колени  вместо  стола.  Фрэнк
распечатал новую колоду, и  каждый  вытащил  карту.  Начинать  выпало  Эду
Грину.
     - Ставки как всегда? - спросил он, тасуя карты. -  Десять,  двадцать,
тридцать?
     Они кивнули, и Эд стал раздавать. Он буквально не закрывал рта.
     - Я и говорю Стиву, - он объяснял так громко, что, наверное, и пилоту
в его герметической кабине было слышно, - что торговля недвижимостью очень
благотворно влияет на кровяное давление, да и на все остальное  тоже.  Моя
иена без конца пристает, чтобы - я занялся чем-нибудь поприбыльнее. "Какой
позор, - твердит она, - в мои годы - и только двое детей! Стюарт Рейли  на
десять лет моложе тебя, а Мэриан родила уже четвертого; И тебе не  стыдно?
Мужчина! Да если б ты хоть чуточку был мужчиной, ты бы сделал что-нибудь".
Знаете, что я ей отвечаю? "Шейла, - говорю я, -  скажи,  пожалуйста,  а  у
тебя все в порядке с 36-А"?
     Брус Робертсон недоуменно взглянул на него:
     - 36-А?
     Эд Грин загоготал:
     - Эх ты, беспечный холостяк! Погоди, вот женишься, тогда узнаешь, что
такое 36-А. Будешь есть, пить и спать по 36-А.
     - Форму 36-А заполняют,  -  спокойно  объяснил  Брусу  Фрэнк  Тайлер,
собирая ставки, - когда обращаются в БПС за разрешением иметь  еще  одного
ребенка.
     - Ах да, конечно. Я просто не знал названия. Но ведь благосостояние -
только одно из условий. Бюро  планирования  семьи  принимает  во  внимание
также здоровье родителей, наследственность, домашнюю обстановку...
     - Ну, что я говорю?! Бездетный холостяк, сопляк, молокосос! - завопил
Эд.
     Брус Робертсон побледнел.
     - Ты прав, благосостояние  -  только  одно  из  условий,  -  поспешно
вмешался миротворец Фрэнк Тайлер. - Но зато самое важное. Если в семье уже
есть двое детей и  с  ними  все  в  порядке,  то,  принимая  решение,  БПС
рассматривает главным образом ваш достаток.
     - Верно! - Эд хлопнул по портфелю, и карты на нем заплясали. -  Взять
хоть моего шурина, Пола. С утра до  ночи  слышу:  Пол  то,  Пол  се  -  не
удивительна, что я знаю о нем больше, чем о себе самом.  Полу  принадлежит
половина Грузового синдиката "Марс - Земля", конечно, он  в  восемнадцатой
группе. Его жена лентяйка, ее не интересует, что о них подумают, поэтому у
них только десять детей, но...
     - Они живут в Нью-Гэмпшире? - спросил Фрэнк.  Стюарт  Рейли  заметил,
что перед этим Фрэнк бросил на него сочувственный взгляд: ясно  было,  что
он пытается изменить тему разговора,  понимая,  как  она  угнетает  Рейли.
Наверное, это было написано у него на лице.
     С лицом нужно что-то  сделать:  через  несколько  минут  он  встретит
Мэриан. Если он не будет все время начеку, она тотчас же догадается.
     - В Нью-Гэмпшире? - презрительно переспросил Эд. - Мой шурин  Пол,  с
его деньгами? Нет, сэр, эта дыра не для него! Уж он живет действительно  в
фешенебельном месте;  в  Канаде,  западнее  Гудзонова  залива.  Но  я  уже
говорил, что Пол и его жена не очень  ладят  друг  с  другом,  и  домашняя
обстановка у его ребятишек не самая лучшая в мире - ну, вы понимаете,  что
я хочу  сказать.  И  что  ж  вы  думаете,  у  них  когда-нибудь  возникают
затруднения с формой 36-А? Ничего подобного! Она  возвращается  на  другое
утро после того, как они ее заполнили, и наверху красуется  большой  синий
штамп  "одобрено".  Там,  в  БПС,  небось,  считают:  какого   черта   тут
раздумывать, с их  деньгами  они  наймут  первоклассных  воспитательниц  и
психологов! А если все-таки  возникнут  какие-нибудь  неприятности,  когда
ребятишки подрастут, они пройдут самый  лучший  курс  психотерапии,  какой
только можно получить за деньги.
     Брус Робертсон покачал головой:
     - Сомневаюсь... Ведь каждый день очень  многие  весьма  перспективные
родители получают отказы из-за плохой наследственности.
     - Наследственность - одно, -  заметил  Эд,  -  а  условия  -  другое.
Наследственность нельзя изменить, а условия можно. И скажи-ка  мне,  милый
друг, что мотает лучше всего изменить условия, как не деньги? Есть  деньги
- и БПС считает, что вашему  ребенку  обеспечен  хороший  старт,  особенно
когда он с детства у них под наблюдением. Тебе сдавать, Стив! Эй, Стив? Ты
что, оплакиваешь  свой  проигрыш?  Молчишь,  словно  воды  в  рот  набрал!
Что-нибудь случилось? Слушай, может, тебя уволили?
     Рейли попытался взять себя в руки.
     - Да нет, - хрипло выдавил он, собирая карты. - Не уволили.

     Мэриан ждала его в семейном ракетоплане на аэродроме. К  счастью,  ее
настолько переполняли последние сплетни, что ей  было  не  до  него.  Лишь
когда он поцеловал ее, она подозрительно вскинула глаза:
     - Ты прямо  бесчувственное  бревно!  Раньше  это  получалось  у  тебя
гораздо лучше.
     Он до боли сжал руки и попытался сострить:
     - Это было еще до того, как я превратился  в  бесчувственное  бревно.
Сегодня у меня был горячий денек. Будь со мной  поласковей,  детка,  и  не
требуй от меня слишком многого.
     Она понимающе кивнула, и они забрались в небольшую машину.  Лиза,  их
старшая дочь, которой было двенадцать лет,  сидела  на  заднем  сиденье  с
младшеньким Майком. Она громко чмокнула отца и поднесла к нему малыша  для
такой же церемонии.
     Он почувствовал, что поцеловать ребенка стоило ему немалых усилий.
     Они поднялись в  воздух.  С  аэродрома  во  все  стороны  разлетались
ракетопланы. Стюарт Рейли не сводил глаз с мелькавших  внизу  крыш  и  все
думал, думал, когда же лучше сказать  жене.  Пожалуй,  после  ужина.  Нет,
лучше подождать, пока лягут дети. Вот они с Мэриан останутся вдвоем...  Он
почувствовал в желудке холодный ком, точь-в-точь как днем после  завтрака.
Интересно, соберется ли он с духом и  расскажет  ей  обо  всем?  Придется.
Никуда не денешься. И надо это сделать не позднее сегодняшнего вечера.
     - ...если бы  я  когда-нибудь  верила  хоть  одному  слову  Шейлы,  -
говорила Мэриан. - Я ей так и сказала: Конни Тайлер не из таких, и  хватит
об этом. Ты помнишь, милый, в  прошлом  месяце  Конни  пришла  в  больницу
навестить меня? Конечно, я знала, что она думает, глядя на Майка: если  бы
не ты, а Фрэнк стал управляющим Ганимедского отделения и получал бы на две
тысячи территов больше, это она бы сейчас родила четвертого, а я бы пришла
ее навестить. Я знала, о чем она думает, потому что на ее месте думала  бы
точно так же. Но она искренне заявила, что Майк - самый крепкий и развитый
малыш из всех, что ей приходилось видеть.  И  когда  она  пожелала  мне  в
следующем году родить пятого ребенка, это было сказано от всей души.
     "Пятый ребенок! - с горечью подумал Стюарт Рейли. - Пятый!"
     - ...смотри сам: что мне делать с Шейлой, если она  придет  завтра  и
начнет все сначала?
     - Шейла? - тупо повторил он. - Какая Шейла?
     Склонившись  над  панелью  управления,  Мэриан  нетерпеливо  тряхнула
головой.
     - Ты что, не помнишь Шейлу Грин, жену Эда? Стюарт, да ты слышал  хоть
слово из того, что я говорила?
     - Разумеется, милая. О... больнице и о Конни. И  о  Майке.  Я  слышал
все, что ты говорила. Но куда должна прийти Шейла?
     Она обернулась и впилась в него  взглядом.  Большие  зеленые  кошачьи
глаза (однажды на танцах его так и  потянуло  через  весь  зал  к  ним,  к
незнакомой девушке)  были  очень  серьезны.  Щелкнув  переключателем,  она
включила автопилот, который повел ракетоплан по заданному курсу.
     - Стюарт, что-то случилось. У тебя не просто горячий денек на работе,
а что-то серьезное, я ведь вижу. В чем дело?
     - Потом, - сказал он. - Я тебе все расскажу потом.
     - Нет, сейчас. Расскажи немедленно. Я не вынесу  ни  единой  секунды,
если ты будешь сидеть с таким видом.
     Не отрывая глаз от домов, которые бесконечной  вереницей  проносились
под ними, он глубоко вздохнул, как перед прыжком в воду.
     - Химическая корпорация Юпитера сегодня купила шахту Кеохула...
     - Ну, и что из этого?
     - Кеохула - единственная  шахта  на  Ганимеде,  которая  работает  на
полную мощность, - с трудом выдавил он.
     - Я все равно... боюсь, что я все равно не понимаю.  Стюарт,  объясни
мне в двух словах, что это значит?
     Подняв голову, он заметил, что она испугалась. Она не понимала, о чем
он  говорит,  но  у  нее  всегда   была   изумительная   интуиция.   Почти
телепатическая.
     - Кеохула продана, и за хорошую цену.  Теперь  "Минералам"  невыгодно
иметь отделение на Ганимеде. Вот оно и закрывается, сразу же.
     Мэриан в ужасе поднесла руки ко рту.
     - И это значит... значит...
     - Это значит, что им больше не нужны ни Ганимедское отделение, ни его
управляющий.
     - Но тебя не переведут на старую работу! -  воскликнула  она.  -  Это
было бы слишком жестоко! Тебя не могут понизить в должности, Стюарт, после
того как на твою прибавку мы завели еще  одного  ребенка!  Должно  найтись
другое отделение, должно быть...
     - Ничего нет, - еле выговорил он  -  язык  его  не  слушался.  -  Они
сворачивают работу на всех спутниках Юпитера.  Не  я  один...  Картрайт  с
Европы, Мак-Кензи с Ио - они повыше  меня.  "Минералы"  делают  ставку  на
Уран, Нептун и Плутон и плюют на всех остальных.
     - А те планеты? Для них нужны управляющие отделениями?
     Рейли беспомощно вздохнул.
     - Там они уже есть. И заместители  управляющих  тоже.  Опытные  люди,
которые работают много лет и хорошо знают свою работу. Я знаю, детка,  что
ты хочешь спросить: я говорил  насчет  перехода  в  Химическую  корпорацию
Юпитера. Ничего не  выходит,  у  них  уже  есть  Ганимедское  отделение  и
человек, который вполне справляется с  работой.  Я  весь  день  мотался  с
одного места на другое и  договорился,  что  завтра  возвращаюсь  на  свою
старую службу в "Перевозку руды".
     - На старый оклад? - прошептала она. - На семь тысяч территов?
     - Да. На две тысячи меньше, чем сейчас. На две тысячи меньше минимума
для четырех детей.
     Глаза Мэриан тотчас наполнились слезами.
     - Я этого не допущу! - всхлипнула сна. - Нет! Ни за что!
     - Детка... - проговорил он, - детка, милая, таков закон. Что мы можем
поделать...
     - Я совершенно... Я совершенно не могу решить, с кем из моих детей  я
должна расстаться! Это уже свыше моих сил!
     - Меня снова повысят. Очень скоро я опять буду получать девять  тысяч
территов. Даже больше. Вот увидишь.
     Она перестала плакать и остолбенело уставилась на него.
     - Но если ребенка отдали на воспитание,  его  нельзя  взять  обратно.
Даже если доходы возрастут. Ты это знаешь не  хуже  моего,  Стюарт.  Могут
родиться другие дети, но нельзя вернуть  того  ребенка,  который  оказался
лишним.
     Конечно, он знал. БПС установило такое правило  для  защиты  приемных
родителей, чтобы поощрять усыновление семьями высокооплачиваемых групп.
     - Нам нужно было подождать, - сказал он. - Черт  возьми,  нужно  было
подождать!
     - А разве мы не ждали? - возразила она. -  Мы  целых  полгода  ждали,
хотели убедиться, что у тебя надежная работа.  Разве  ты  не  помнишь  тот
вечер, когда у нас обедал мистер Хелси? Он  и  сказал,  что  ты  работаешь
очень хорошо и обязательно сделаешь карьеру.  "У  вас  еще  будет  десяток
ребятишек, и мой вам совет - не откладывайте это в долгий ящик", - это его
собственные слова!
     - Бедняга Хелси! Он сегодня не  смел  на  меня  глаза  подняты  После
совещания он подошел ко Мне и сказал, что очень огорчен и обязательно  при
первой возможности позаботится о моем повышении. Но он говорит, что сейчас
почти все вынуждены себя урезать: последний год был  очень  неудачным  для
фирм, связанных с другими планетами. Я вот возвращаюсь назад в  "Перевозку
руды" и спихиваю человека, который занял мое место. Он спускается  вниз  и
тоже кого-то сталкивает. Все чертовски скверно.
     Мэриан вытерла глаза.
     - У меня и своих забот полон рот, Стюарт. Сейчас меня  не  интересует
никто другой. Что мы можем сделать?
     Он откинулся назад и наморщил лоб.
     - Я решил обратиться к нашему адвокату - больше мне ничего не  пришло
в голову. Клив обещал зайти сегодня вечером, после обеда, вот мы с ним все
и обсудим. Если есть какой-нибудь выход, Клив  нам  подскажет.  Ему  часто
приходится иметь дело с БПС.
     - Что к, начнем с этого, - кивнула она, соглашаясь с ним. - Сколько у
нас времени?
     - Завтра утром я должен послать извещение о лишнем ребенке. У нас две
недели, чтобы решить, кто... кто из наших ребят...
     Мэриан снова кивнула. Они сидели не шевелясь, целиком положившись  на
автопилот. Немного спустя Стюарт Рейли придвинулся к жене  и  взял  ее  за
руку. Их пальцы судорожно переплелись.
     - Я знаю кто, - раздался голос сзади.
     Оба резко обернулись.
     - Лиза! - У Мэриан перехватило дыхание. - Я и забыла про тебя.  А  ты
сидишь и слушаешь!
     На круглых щеках Лизы блестели слезинки.
     - Да, я слушаю, - согласилась она. - И  я  знаю,  кого  вы  отдадите.
Меня. Я же старшая. На воспитание можно отдать только меня. Не  Пенни,  не
Сьюзи, не Майка, а меня.
     - Замолчи сейчас же, Лиза Рейли. Мы с твоим отцом решим, что  делать.
Скорей всего вообще ничего не произойдет. Совсем Ничего.
     - На воспитание отдают старшего ребенка. Так говорит моя учительница.
Она говорит, что маленькие дети травм... травмируются больше, чем старшие.
Еще она говорит, это очень  хорошо,  потому  что,  если  тебя  отдадут  на
воспитание, ты обязательно попадешь в очень богатую семью,  у  тебя  будет
много игрушек, замечательная школа и все такое. Моя  учительница  говорит,
что, может, поначалу и взгру... взгрустнется, но  потом  случится  столько
хорошего, что ты будешь очень сча...  счастлива.  И  еще  моя  учительница
говорит, что так и должно быть, потому что таков закон.
     Стюарт Рейли хлопнул кулаком по сиденью.
     - Твоя мать сказала, что решать будем мы с ней!
     - И потом, - упрямо продолжала Лиза, вытирая одной рукой  лицо,  -  и
потом я не хочу жить в семье с тремя детьми. Все мои подруги  из  семей  с
четырьмя. А мне снова  придется  дружить  с  этими  серыми  девчонками,  с
которыми я раньше...
     - Лиза! - заревел Рейли. - Я  пока  еще  твой  отец!  Хочешь  в  этом
убедиться?
     Наступило молчание. Мэриан  включила  ручное  управление  и  посадила
ракетоплан. Она забрала малыша у старшей  дочери,  и,  не  глядя  друг  на
друга, они вышли из машины.
     В палисаднике Рейли улучил минутку, чтобы перевести домашнего  робота
с "ухода за садом" на  "прислуживание  за  столом"  и  вслед  за  жужжащей
металлической фигурой вошел в дом.
     Беда  в  том,  что  Лиза  права.  Если  нет  никаких  осложнений,  на
воспитание обычно  отдают  старшего  ребенка.  Для  нее  это  будет  менее
болезненно, а  Бюро  планирования  семьи  очень  тщательно  отберет  новых
родителей из большого  числа  претендентов  и  позаботится  о  том,  чтобы
передача произошла как можно  спокойнее  и  естественнее.  В  первые  годы
специалисты по детской психологии будут навещать ее дважды в неделю, чтобы
добиться максимального приспособления к новой обстановке.
     Кто ее заберет?  Кто-нибудь  вроде  Пола,  шурина  Эда  Грина,  доход
которого позволял завести гораздо больше детей, чем он имел. В семье могло
быть мало детей по разным причинам, но так или иначе это  мешало  добиться
высокого положения в обществе.
     Можно было стать обладателем блестящего ракетоплана -  купить  его  в
кредит, влезть в долги на десять лет вперед. Можно  было  купить  огромный
дом  в  Манитобе,  где  жили  все  владельцы  земельных  участков,  высшие
чиновники нью-йоркской торгово-промышленной зоны,  бок  о  бок  со  своими
коллегами из Чикагской и Лос-Анджелесской зон, дом, стены  которого  будут
украшены панелями  из  редких  пород  марсианских  деревьев,  дом,  полный
всевозможных специализированных роботов -  и  несмотря  на  это  закладная
могла медленно, но упорно подтачивать ваше благополучие.
     А вот с детьми все было ясно. Ребенка нельзя было завести в кредит, в
надежде на то, что ваши дела улучшатся,  -  вам  бы  этого  не  позволили.
Ребенок появлялся только тогда, когда БПС, изучив вас и вашу жену с  точки
зрения наследственности и домашней обстановки, приходило к выводу, что ваш
доход позволяет создать  будущему  ребенку  все  необходимые  условия.  На
каждого ребенка  семья  должна  была  представить  лицензию,  которую  БПС
выдавало после тщательного обследования. Таково было положение дел.
     Вот почему, если вы покупали что-нибудь в кредит и  могли  предъявить
лицензию на шестерых детей,  от  вас  не  требовалось  никаких  справок  с
работы. Служащий записывал ваше имя, адрес, номер лицензии  -  и  все.  Вы
выходили из магазина с покупками.
     В течение всего ужина Рейли раздумывал  над  этим.  Он  припомнил  то
утро, когда пришла лицензия на Майка, и почувствовал, что виноват вдвойне.
В тот момент он прежде всего подумал: "Теперь-то нас обязательно пригласят
вступить в загородный клуб!" Конечно, он был рад получить  разрешение  еще
на одного ребенка - они с Мэриан оба любили детишек, но  у  них  уже  было
трое, и четвертый ребенок означал большой шаг вперед.
     "Ну, хорошо, а кто на моем месте думал бы иначе?" - спросил он  себя.
Даже Мэриан на другой день после рождения Майка стала  называть  его  "наш
сыночек для загородного клуба".
     Счастливые, наполненные гордостью дни! Они с Мэриан ступали по земле,
как молодые монархи, которые шествуют на коронацию!
     А теперь...
     Кливленд Беттигер, адвокат Рейли, явился как раз в тот момент,  когда
Мэриан бранила Лизу, укладывая ее спать. Мужчины пошли в столовую и велели
домашнему роботу приготовить им по коктейлю.
     -  Я  не  хочу  приукрашивать  положение,  Стив,  -  сказал  адвокат,
раскладывая содержимое  своего  портфеля  на  старинном  кофейном  столике
(армейский ящик для обуви начала двадцатого века, который  Мэриан  искусно
приспособила под столик). - Дело довольно скверное. Я изучил все последние
решения БПС в аналогичных ситуациях и не нашел ничего утешительного.
     - Но, есть какая-нибудь надежда? Можно хоть за что-то зацепиться?
     - Сейчас мы попытаемся это выяснить.
     Вошла Мэриан и устроилась на софе рядом с мужем.
     - С ума сойдешь с этой Лизой! -  воскликнула  она.  -  Чуть  было  не
отшлепала ее.  Она  уже  начинает  разговаривать  со  мной,  как  с  чужой
женщиной, у которой нет над ней никакой власти!
     - Лиза заявила, что на воспитание можно отдать только ее, -  объяснил
Рейли. - Она слышала наш разговор.
     Беттигер развернул испещренный записями лист.
     - Лиза права. Она старшая. Давайте-ка  обсудим  положение.  Когда  вы
поженились, у Стюарта был оклад три тысячи территов в год  -  это  минимум
для одного ребенка. Появилась Лиза. Через три  года  со  всеми  прибавками
твой доход возрос на две тысячи территов. Появилась Пенелопа. Еще  полтора
года - еще две тысячи. Сюзанна. В  феврале  прошлого  года  ты  перешел  в
Ганимедское отделение на девять тысяч  в  год.  Майк.  Сейчас  тебя  снова
понизили - семь тысяч. Это максимум для трех детей. Все?
     - Все, - подтвердил хозяин. "Вот  вкратце  история  моей  супружеской
жизни, - подумал он. - Здесь, правда, не было сказано о том, как у  Мэриан
чуть не случился выкидыш,  когда  она  носила  Пенни,  ни  о  том,  как  у
домашнего робота возле площадки для игр  произошло  короткое  замыкание  и
Сьюзи пришлось наложить на голову  шесть  швов.  Здесь  не  было  сказано,
как..."
     - Хорошо, Стив, давай теперь выясним ваши финансовые возможности. Нет
ли у одного из вас надежды в ближайшем будущем получить необходимую сумму,
допустим  наследство.  Не  владеете  ли  вы  какой-нибудь  собственностью,
которая может значительно подняться в цене?
     Они переглянулись.
     - Семьи наших родителей относятся к третьей и  четвертой  группам,  -
медленно произнесла Мэриан. - Состояние  у  них  небольшое.  А  у  нас  со
Стивом,  кроме  дома,  мебели   и   ракетоплана,   есть   только   немного
государственных облигаций  и  акций  "Минералов  Солнечной  системы".  Они
долго, очень долго не повысятся в цене.
     - Ладно, с доходами покончили. А теперь,  мои  милые,  позвольте  мне
спросить...
     - Подожди-ка, - не выдержал Рейли. - Почему это "покончили"? А если я
буду  подрабатывать  по  субботам-воскресеньям  или  вечерами   здесь,   в
Нью-Гэмпшире?
     - Потому что  лицензия  на  ребенка  учитывает  доход  от  нормальной
тридцатичасовой рабочей недели, - терпеливо разъяснил адвокат. - Если отец
семейства для обеспечения необходимого  заработка  должен  работать  сверх
этой нормы, дети меньше видят  его,  или,  выражаясь  юридическим  языком,
"лишены  нормальных  привилегий   нормального   детства".   Запомни,   что
действующее законодательство превыше всего ставит права  детей.  Их  никак
нельзя ущемлять.
     Стюарт Рейли смотрел на противоположную стенку невидящими глазами.
     - Мы могли бы  эмигрировать,  -  глухо  произнес  он.  -  На  Венере,
например, нет ограничений рождаемости.
     - Тебе тридцать восемь, Мэриан тридцать два. На  Марсе  и  на  Венере
нужны молодые, совсем молодые люди, не говоря уж о том, что ты  конторский
служащий, а не инженер, не механик и не фермер. Я  очень  сомневаюсь,  что
тебе удастся получить постоянную межпланетную визу. Нет, с вашими доходами
все ясно. Вот разве что особые случаи.  Есть  у  вас  что-нибудь  по  этой
части?
     Мэриан уцепилась за соломинку:
     - Может быть... При рождении Майка мне делали кесарево сечение.
     - Так...  -  Кливленд  Беттигер  потянулся  за  другим  документом  и
прочитал его.
     -  В  твоей  истории  болезни  говорится,  что  это  произошло  из-за
неправильного положения ребенка в матке.  Совсем  не  обязательно,  что  в
следующий раз опять понадобится хирургическое  вмешательство.  Еще  что-то
есть? Какие-нибудь психические отклонения у Лизы,  из-за  чего  ее  сейчас
никак нельзя передать приемным родителям? Подумайте.
     Они подумали и вздохнули. Ничего такого не было.
     - Этого-то я и ожидал, Стив. Дело дрянь. Ну что ж, подпишите вот  это
и пошлите завтра вместе с извещением о лишнем ребенке. Я все заполнил.
     - Что это? - тревожно спросила Мэриан, заглядывая в  бумагу,  которую
он им дал.
     - Просьба об отсрочке.  Я  ссылаюсь  на  твою  исключительно  хорошую
служебную характеристику и пишу, что понижение - лишь  временное  явление.
Из этого ничего не выйдет,  потому  что  для  выяснения  дела  БПС  пошлет
сотрудника в твое управление, но все-таки мы протянем время. У  вас  будет
лишний месяц, чтобы решить, с каким ребенком  расстаться,  я,  кто  знает,
может быть, за это время что-нибудь случится? Найдешь  место  получше  или
тебя повысят.
     - За месяц я не найду лучшего места, - вымолвил удрученный  Рейли.  -
Дело скверное: нужно радоваться и тому, что получил. А о повышении  нечего
думать по крайней мере с год.
     С лужайки перед домом донесся звук приземлившегося ракетоплана.
     - Неужели гости? - удивилась Мэриан. - Мы никого не ждем.
     - Да, только гостей нам сейчас не хватает, - покачал головой ее  муж.
- Взгляни, кто там, Мэриан, и постарайся выпроводить.
     Она вышла из столовой, на ходу сделав роботу  знак  наполнить  пустой
стакан Беттигера. Ее лицо свело от боли.
     - Я не понимаю, - пожаловался Стюарт Рейли, -  почему  БПС  проявляет
такую жестокость во  всем,  что  связано  с  контролем  над  рождаемостью.
Неужели нельзя дать человеку небольшую отсрочку?
     - Оно так и делает,  -  напомнил  ему  адвокат,  аккуратно  складывая
бумаги в портфель. - Разумеется. Если должен родиться ребенок, на которого
получено разрешение, ваш доход может без всяких последствий понизиться  на
девятьсот территов - это уступка непредвиденным  обстоятельствам.  Но  две
тысячи, целых две тысячи...
     - Нет, это несправедливо! Чертовски несправедливо! После того как  вы
родили и вырастили ребенка, какое-то паршивое Бюро забирает его у вас...
     - Довольно, Рейли, не будь ослом! - резко оборвал его Беттигер.  -  Я
твой адвокат и собираюсь помогать тебе, насколько  хватит  моих  знаний  и
опыта, но я не желаю слушать, как ты  несешь  чепуху,  в  которую  сам  не
веришь. Имеет смысл планировать семью или нет? Или мы будем  уверены,  что
каждый ребенок рождается с прочными  шансами  на  достойную  и  счастливую
жизнь, что он нужен и дорог, или возвратимся  к  безответственным  методам
рождения детей прошлых столетий?! Форма 36-А - символ планирования  семьи,
а извещение о лишнем ребенке - только оборотная сторона медали. Все  имеет
свои издержки.
     Рейли опустил голову.
     - Я не спорю с этим, Клив. Я только... только...
     - Сейчас  тебя,  что  называется,  припекло.  Мне  очень  жаль  тебя,
искренне жаль. Но, видишь ли, когда ко мне приходит клиент и говорит,  что
по рассеянности  пролетел  над  запретной  зоной,  я  использую  все  свои
юридические знания и каждую свою жалкую извилину, чтобы помочь ему и чтобы
он отделался наименьшим штрафом. Но  если  он  не  ограничивается  этим  и
начинает доказывать, что правила уличного движения никуда  не  годятся,  я
теряю  терпение  и  велю  ему  заткнуться.  Так  же  и  с  контролем   над
рождаемостью:  понадобился  целый  ряд   правил,   чтобы   воспроизводство
человеческого рода происходило более разумно.
     Голоса, доносившиеся из  прихожей,  вдруг  оборвались.  Они  услышали
характерный для Мэриан звук:  что-то  среднее  между  вскриком  и  визгом.
Мужчины вскочили и выбежали к ней.
     В прихожей рядом с Мэриан стоял Брус  Робертсон.  Закрыв  глаза,  она
держалась рукой за стену; как бы боясь упасть.
     - Мне очень жаль, что я ее так расстроил,  Стив,  -  быстро  произнес
художник. Его лицо было очень бледным. - Видишь ли, я хочу удочерить Лизу.
Фрэнк Тайлер рассказал мне, что произошло.
     - Ты? Ты хочешь... Но ты же холостяк!
     - Да, но я принадлежу к пятой группе. Мне  разрешат  удочерить  Лизу,
если я сумею доказать, что создам ей обстановку  такую  же  благоприятную,
как женатая пара. Так я и  сделаю.  Я  хочу  только  одного  -  чтобы  она
официально носила мое имя. Мне все равно, как ее будут  называть  в  школе
или подруги. Она останется здесь, у вас, а я  буду  давать  деньги  на  ее
содержание. БПС согласится, что это самый лучший дом для Лизы.
     Рейли замер, выжидательно глядя на Беттигера. Адвокат кивнул:
     -  Пойдет.  Ведь,  если  настоящие  родители  выражают   какие-нибудь
пожелания  относительно  условий  передачи  ребенка,  Бюро,  как  правило,
считается с их доводами. Но вы, молодой человек, вы-то  что  выиграете  от
этого?
     -  Официально  будет  считаться,  что  у  меня  ребенок,  -   ответил
Робертсон. - Ребенок, о котором я смогу говорить и хвастаться, как  другие
хвастаются своими детьми. Мне до смерти надоело быть бездетным  холостяком
- я хочу иметь кого-то.
     - Но в один прекрасный день ты захочешь  жениться,  -  сказал  Рейли,
обнимая жену, которая с глубоким вздохом прижалась к нему. -  Ты  захочешь
жениться и иметь собственных детей.
     - Этого не будет, - тихо произнес Брус Робертсон.  -  Пожалуйста,  не
говорите никому: в моей семье был случай аневротической идиотии.  Женщина,
на которой я женюсь, не должна иметь детей. Сомневаюсь, что  я  когда-либо
женюсь, но уж детей у меня, конечно, никогда  не  будет.  Это...  это  моя
единственная возможность...
     - Ох, милый, - радостно вздохнула Мэриан  в  объятиях  Рейли.  -  Вот
увидишь, все обойдется.
     - Я прошу только одного, - неуверенно продолжал художник,  -  я  буду
изредка приходить сюда, чтобы повидать Лизу и узнавать, как ее дела.
     - Изредка! - завопил Рейли. - Да приходи хоть каждый вечер!  В  конце
концов, ты ведь будешь вроде как член семьи. Да что я говорю  "вроде"!  Ты
будешь настоящим членом нашей семьи, ты будешь семейным человеком!

ЙНННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННН»
є          Этот текст сделан Harry Fantasyst SF&F OCR Laboratory         є
є         в рамках некоммерческого проекта "Сам-себе Гутенберг-2"        є
ЗДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДД¶
є        Если вы обнаружите ошибку в тексте, пришлите его фрагмент       є
є    (указав номер строки) netmail'ом: Fido 2:463/2.5 Igor Zagumennov    є
ИННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННј

                               Уильям ТЕНН

                         БЕРНИ ПО ПРОЗВИЩУ ФАУСТ

     Фаустом прозвал меня Рикардо, а что это значит, я  и  сам  толком  не
знаю.
     Так вот, сижу я, значит, в своей крохотной  конторе  шесть  футов  на
девять.  Читаю  объявления  о   распродаже   списанного   государственного
имущества. Пытаюсь смекнуть, на чем можно заработать доллары, а на  чем  -
головную боль.
     Тут дверь конторы отворяется. И этот  тощий  тип  с  неумытой  рожей,
одетый  в  замызганный  светлый  костюм,  заходит   в   мою   контору   и,
откашлявшись, предлагает:
     - Двадцать долларов за пять не купите?
     - Что-о? - спросил я, вытаращив глаза.
     Он переступил с ноги на ногу и опять откашлялся.
     - Двадцать, - пробормотал он. - Двадцать за пять.
     Под моим взглядом он потупился и уставился на свои ботинки. Паршивые,
грязные ботинки - такие же паршивые и грязные, как и все, что было на нем.
     - Я плачу вам двадцать долларов, - объяснял он носкам своих  ботинок.
- И покупаю за них пять. У вас остается двадцатка, у меня - пятерка.
     - Как вы сюда попали?
     - Взял да и вошел, - ответил он, немного смешавшись.
     - Ах, так вы просто взяли да и вошли, - злобно передразнил я его. - А
теперь возьмите да и спуститесь  вниз  и  выметайтесь  отсюда  к  чертовой
матери. В вестибюле ясно написано, что нищим вход воспрещен.
     -  Я  не  прошу  подаяния,  -  он  одернул  пиджак.  Таким  движением
разглаживают складки смятой ночной пижамы. - Я предлагаю сделку. Двадцатку
за пятерку. Я вам...
     - Вызвать полицию?
     Он явно сдрейфил.
     - Нет. Зачем вызывать полицию? Я вам ничего не сделал!
     - Через секунду я вызываю полицию. Я вас честно  предупреждаю.  Стоит
мне  только  позвонить  вниз,  в  вестибюль,   и   сюда   тотчас   пришлют
полицейского. Здесь не попрошайничают. Здесь занимаются бизнесом.
     Он провел ладонью по лицу, и ладонь стала  грязной;  он  вытер  ее  о
лацкан.
     - Значит, не хотите? -  сказал  он.  -  Двадцать  за  пять.  Ведь  вы
занимаетесь куплей-продажей! Что же вам не подходит?
     Я поднял телефонную трубку.
     - Ладно, - остановил он меня, вытянув вперед  грязную  пятерню.  -  Я
ухожу.
     - Так-то оно лучше. И дверь за собой закройте.
     - Если вы передумаете, - он запустил руку  в  карман  своих  грязных,
мятых брюк и достал визитную карточку. - Вы можете найти меня здесь. Почти
в любое время.
     - Убирайтесь, - сказал я ему.
     Он протянул руку, бросил карточку  на  стол,  на  кучу  объявлений  о
распродаже, раза два кашлянул, взглянул на меня - не клюнул ли я  на  этот
раз. Нет? Нет. И он поплелся к выходу.
     Кончиками указательного и большого пальцев я брезгливо взял  визитную
карточку и собрался было бросить ее в корзину.
     Но потом передумал. Визитная карточка. Все-таки чертовски необычно  -
такая рвань и с карточкой. Но карточка - вот она.
     Да, если разобраться, и вся сцена была необычна. Я даже начал жалеть,
что выгнал его, не дав высказаться до конца. Он ведь и  правда  ничего  не
сделал - выдумал новый  рекламный  трюк,  и  только.  Я  и  сам  постоянно
заимствую новые рекламные трюки. Я  расширяю  свою  маленькую  контору,  я
покупаю и продай, но половина моих товаров - хорошие идей.  Идеи  я  готов
заимствовать даже у нищего.
     Карточка была чистая, белая  -  только  от  пальцев  остались  темные
пятна. Через всю карточку каллиграфическим почерком было выведено:  Мистер
Ого Эксар. Ниже стояли название и  номер  телефона  гостиницы  на  площади
Таймс-сквер,  расположенной  неподалеку  от  моей  конторы.  Я  знал   эту
гостиницу - не слишком дорогая, но и не ночлежка, так, что-то среднее.
     В углу карточки стоял номер  комнаты.  Это  меня  вдруг  развеселило.
Совершенно непонятно!
     Но, с другой стороны, почему бы попрошайке  не  зарегистрироваться  в
гостинице? Не будь снобом, Берни, сказал я себе.
     Двадцать за пять. В чем тут фокус? Я не мог отвязаться от этой мысли.
     Оставалось  только  одно.  Посоветоваться  с   кем-нибудь.   Рикардо?
Как-никак видный профессор колледжа. Одно из лучших моих знакомств.
     Он немало помогал мне -  намекнул  о  решении  строить  новое  здание
колледжа, на что отпустили полторы тысячи долларов, сообщил  о  распродаже
конторского оборудования в ООН и т.д. Как только у меня  возникал  вопрос,
требовавший университетской эрудиции, он всегда выручал меня. И все это за
какие-нибудь две-три сотни комиссионных.
     Я взглянул на часы. Рикардо должен быть сейчас у себя  в  колледже  -
проверяет контрольные или чем он там еще занимается. Я набрал его номер.
     - Ого Эксар? - переспросил  он.  -  Наверное,  финн.  А  может  быть,
эстонец. Скорее всего откуда-нибудь из Прибалтики.
     - Неважно, - сказал я. - Меня вот что интересует. - И я рассказал ему
насчет пяти и двадцати долларов.
     Он рассмеялся:
     - Опять то же самое!
     -  Какой-нибудь  древний  трюк  из  тех,  что  греки   выкидывали   с
египтянами?
     - Нет. Из тех, что выкидывали американцы. И это не  совсем  трюк.  Во
время кризиса одна нью-йоркская газета послала  своего  корреспондента  по
городу с двадцатидолларовым банкнотом, который он продавал за один доллар.
Охотников купить  не  нашлось.  Их  не  нашлось  даже  среди  безработных,
полуголодных - из страха оказаться в дураках они отказались  от  барыша  в
1900%.
     - Двадцать за один? Тут было двадцать за пять.
     - Ну, сам знаешь, Берни, - инфляция, - сказал он, снова рассмеявшись.
- А в наши дни это скорее напоминает какое-то телевизионное представление.
     - Телевизионное? Поглядели бы вы, как этот парень одет!
     - Просто добавочный и вполне логичный штрих - больше шансов, что люди
не примут это предложение всерьез. Университеты то и дело  проводят  такие
исследования. Несколько лет назад группа социологов исследовала  отношение
публики к уличным сборщикам  благотворительных  средств.  Ты  знаешь  этих
людей, стоят на  перекрестках  и  гремят  копилками:  "Помогите  двуглавым
детям! Пожертвуйте пострадавшим от наводнения  в  Атлантиде!"  Вот  они  и
нарядили нескольких студентов...
     - Думаете, это тот самый случай?
     - Полагаю, что  так.  Вот  только  зачем  он  оставил  свою  визитную
карточку?
     И вдруг меня осенило:
     - Знаете, я понял. Если это телевизионная  затея,  то  тут  есть  чем
поживиться. Телевикторина  с  призами  -  машины,  холодильники,  замок  в
Шотландии и прочее.
     - Телевизионная викторина? Что ж, возможно.
     Я повесил трубку, тяжело вздохнул и набрал номер гостиницы,  где  жил
Эксар. Он действительно  числился  в  списке  проживающих.  И  только  что
вернулся в номер.
     Я быстро спустился вниз и сел в такси. Кто знает, с кем он еще  успел
связаться?
     Поднимаясь в лифте, я все еще размышлял,  как  от  двадцати  долларов
перейти к действительно крупной игре, затеянной телевидением,  и  не  дать
Эксару понять, что я раскусил их трюк. И тогда  -  ведь  может  же  и  мне
подфартить. Вдруг и мне выпадет выигрыш?
     Я постучал в дверь. Когда он сказал "войдите", я вошел,  но  какое-то
мгновение не мог разглядеть ничего.
     Номер был маленький, как и все номера в этой гостинице,  маленький  и
душный. Он не включил  света,  ни  одной  лампочки.  Окна  были  зашторены
донизу.
     Когда мои глаза привыкли к  темноте,  я,  наконец,  смог  рассмотреть
этого молодчика. Он сидел на кровати лицом ко мне. На нем все еще был этот
идиотский костюм.
     И знаете, чем он занимался? Он смотрел забавный маленький  переносной
телевизор, стоявший на письменном столе.  Цветной  телевизор.  Но  работал
телевизор плохо.  На  экране  не  было  ни  лиц,  ни  картинок,  а  только
разноцветные сполохи по всему экрану. Громадная красная вспышка, громадная
оранжевая вспышка, дрожащие, переходы между голубым, зеленым,  черным.  Из
телевизора доносился голос, разобрать  слова  было  невозможно:  "Вах-вах,
девах".
     Как только я вошел, он сразу выключил телевизор.
     - Таймс-сквер - плохое  соседство  для  телевизора,  -  сказал  я.  -
Слишком много помех.
     - Да, - сказал он. - Слишком много помех.
     Он закрыл телевизор крышкой и убрал его. Хотелось бы посмотреть  этот
телевизор, когда он работает как следует.
     Странно, правда? В  комнате,  как  ни  удивительно,  не  было  запаха
дрянного ликера, и в задвинутой под письменный стол  мусорной  корзине  не
валялись пустые бутылки, как это бывает обычно  в  таких  номерах.  Ничего
такого.
     Единственный  запах,  который  я  почувствовал,  был  мне  совершенно
незнаком. Я думаю, это был запах самого Эксара.
     - Хм, - промычал я, чувствуя себя неловко из-за давешнего разговора с
ним в конторе. Я себя вел  тогда  слишком  грубо.  Он  спокойно  сидел  на
кровати.
     - У меня двадцать долларов, - сказал он. - Вы принесли пять?
     - Я думаю, найдутся,  -  сказал  я,  роясь  в  бумажнике  и  стараясь
обернуть дело в шутку. Он не проронил ни слова,  даже  не  пригласил  меня
сесть. Я вытащил банкнот.
     - Идет?
     Он наклонился вперед и уставился на него, будто в такой темноте можно
было увидеть, что это за банкнот.
     - Идет, - сказал он. - Но мне нужна расписка. Заверенная расписка.
     "Заверенная расписка? Вот это да!" - подумал я, и сказал: - Пойдемте.
Аптека на Сорок пятой улице.
     - Пойдемте, - сказал он, поднимаясь и  коротко  откашливаясь  -  раз,
два, три, четыре, пять, шесть, - почти беспрерывно.
     По дороге  в  аптеку  я  остановился  возле  киоска  с  канцелярскими
товарами, купил книжку с бланками расписок и тут же заполнил одну из  них.
"Получена  от  мистера  Ого  Эксара   сумма   в   двадцать   долларов   за
пятидолларовый банкнот под номером... Нью-Йорк, дата".
     - Идет? - спросил я его. - Я поставил здесь номер и  серию  банкнота,
чтобы казалось, будто вам нужен именно он. - Он повернулся ко мне и прочел
расписку. Затем сверил номер с банкнотом, который  я  держал  в  руках,  и
кивнул.
     Мы подождали аптекаря, который в это время отпускал  товар.  Когда  я
подписал расписку, аптекарь прочел ее про себя, пожал плечами  и  поставил
свою печать.
     Я заплатил ему два доллара: все равно я был в барыше.
     Эксар бросил на прилавок новенькую, хрустящую двадцатку. Он наблюдал,
как я рассматриваю ее на свет то с одной, то с другой стороны.
     - Не фальшивая? - спросил он.
     - Нет... Но поймите, я вас не знаю и не знаю, какие у вас деньги.
     - Конечно. Я бы и сам так поступил.
     Сунув расписку и пять долларов в карман, он направился к выходу.
     - Эй! - крикнул я. - Вы спешите?
     - Нет, - он остановился и удивленно посмотрел на меня. - Не спешу. Но
вы получили двадцать за пять. Дело сделано. И конец.
     - Все в порядке, дело сделано. Не выпить ли нам по чашке кофе?
     Он заколебался.
     - Плачу я, - сказал я ему. - Давайте выпьем кофе.
     - А вы не захотите расторгнуть сделку? - забеспокоился он. -  У  меня
расписка. Все заверено. Я дал вам двадцать долларов, а вы мне - пять. Дело
сделано.
     - Сделано,  сделано,  -  говорил  я,  подталкивая  его  к  свободному
столику. - Все заметано, подписано,  заверено  и  проверено.  Никто  и  не
собирается идти на попятную. Просто я хочу угостить вас кофе.
     Несмотря на слой грязи, покрывающий  его  лицо,  я  увидел,  что  оно
прояснилось.
     - Не надо кофе. Я бы съел грибной суп.
     - Прекрасно, прекрасно. Суп, кофе - все равно. Я выпью кофе.
     Я сел напротив и изучал его. Он сгорбился над  тарелкой  и  торопливо
отправлял в рот ложку за ложкой - живой пример негодяя, у которого с  утра
маковой росинки во рту не было.
     Такой тип должен валяться пьяный в дверях, пытаясь защитить  себя  от
полицейской дубинки. И место ему в кабаке, а не в приличной  гостинице,  и
не подобает ему продавать мне  двадцать  долларов  за  пять  и  есть,  как
порядочному, грибной суп.
     Но так и должно быть. Для  телепередачи,  которую  они  затеяли,  это
чертовски подходящий актер, лучшего ни за какие деньги не найдешь,  только
зря доллары выбросишь. Парень так  здорово  играет  попрошайку,  что  люди
смеются ему в лицо, когда он пытается навязать им прибыльное дельце.
     - Может быть, купите что-нибудь еще? - спросил я его.
     Он не донес ложку до рта и подозрительно посмотрел на меня.
     - Например?
     - Ну, не знаю. Может быть, приобретете десять долларов за  пятьдесят?
Или двадцать за сто?
     Он задумался, этот парень. Потом снова набросился на суп.
     - Это не дело! - презрительно бросил он. - Разве это дело?
     - Уж вы меня, пожалуйста, простите! Я только так спросил,  на  всякий
случай. Я вовсе не  хочу  на  вас  заработать,  -  я  закурил  сигарету  и
замолчал.
     Мой собеседник покончил с едой и, оторвав свою грязную физиономию  от
тарелки, вытер губы бумажной салфеткой.
     - Хотите купить что-нибудь еще? Пока я здесь и  располагаю  временем,
если у вас имеются какие-нибудь интересные предложения, мы  можем  тотчас,
как говорится, не отходя от кассы, все оформить.
     Он скомкал бумажную салфетку и бросил ее в тарелку. Салфетка намокла:
он выловил только грибы, а суп оставил.
     - Мост через пролив Золотые Ворота, - внезапно предложил он.
     Я выронил сигарету:
     - Что?
     - Мост через пролив Золотые  Ворота.  В  Сан-Франциско.  Я  плачу  за
него... - он задумчиво уставился в потолок. - Скажем,  сто  двадцать  пять
долларов. Сто двадцать пять долларов. Деньги на бочку.
     - А почему именно этот мост? - как идиот, переспросил я.
     - Потому что он мне нужен. Вы спросили меня, что я хочу купить еще, -
я отвечаю: "Мост через пролив Золотые Ворота".
     - А почему бы не мост Джорджа Вашингтона? Он здесь, в  Нью-Йорке,  на
реке Гудзон. Зачем покупать мост на Западе?
     Он усмехнулся, словно отдавая дань моей хитрости.
     - Нет, - сказал он, дергая левым плечом. - Я  знаю,  что  хочу.  Мост
через пролив Золотые Ворота в  Сан-Франциско.  Хотите  продавайте,  хотите
нет.
     - Я согласен. Пусть будет по-вашему - уступаю. Но учтите, я могу  вам
продать только свою часть моста - только то, что принадлежит мне.
     Он кивнул.
     - Мне нужна расписка. Напишите.
     Я написал расписку. Все  снова-здорово.  Аптекарь  заверил  расписку,
сунул печать в ящик и отвернулся. Эксар отсчитал шесть  двадцаток  и  одну
пятерку  из   здоровенной   пачки   банкнотов,   которые   хрустели,   как
накрахмаленные. Сунув пачку в карман брюк; он вновь направился к выходу.
     - Может быть, еще кофе? - спросил я его. - Или хотите супу?
     Он озадаченно поглядел на меня и даже вроде бы передернулся.
     - С какой стати? Вы что-нибудь еще хотите продать?
     Я пожал плечами.
     - А вы покупаете? Скажите, что именно, и мы обстряпаем это дельце.
     Время шло, но я не жалел. Я сделал сто сорок долларов  за  пятнадцать
минут. Точнее, немного меньше - ведь я уплатил аптекарю и еще  за  кофе  и
суп. Впрочем, это необходимые издержки, так положено. Я не жалел.
     Может, теперь подождать, что у них дальше по сценарию.  Они  спросят,
что я держал в уме,  продавая  Эксару  все  это.  Я  объясню,  и  на  меня
посыпятся призы: и холодильники, и ювелирные изделия лучшей фирмы, и...
     Пока  я  витал  в  облаках,  Эксар  сказал  что-то.   Что-то   совсем
непонятное. Я попросил повторить.
     - Пролив Эресунн, - повторил он. - Между Данией и Швецией. Я плачу за
него триста восемьдесят долларов.
     Я ничего не слыхал о таком  проливе.  Я  поджал  губы  и  на  секунду
задумался. Кругленькая сумма - триста восемьдесят  долларов.  За  какой-то
идиотский пролив. Я попытался схитрить.
     - Четыре сотни - и по рукам.
     Он сильно закашлялся и в этот момент выглядел совсем больным.
     - В чем дело? - выдавил он из себя между приступами  кашля.  -  Разве
триста восемьдесят долларов - плохая цена? Это маленький пролив,  один  из
самых маленьких. Всего-то две с половиной мили. А знаете его  максимальную
глубину?
     - Уж никак не мельче других, - с умным видом сказал я.
     - Двенадцать футов, - закричал Эксар. - Всего двенадцать  футов!  Где
вы получите больше за такой пролив?
     - Спокойней, - сказал я, похлопывая его по грязному плечу. -  Давайте
ни вашим, ни нашим. Вы говорите  -  триста  восемьдесят,  я  прошу  четыре
сотни. Как насчет трехсот девяноста?
     На самом деле мне было все равно: десять долларов больше или  меньше.
Но мне было интересно, что будет дальше.
     Он успокоился.
     - Триста девяносто долларов за  пролив  Эресунн,  -  пробормотал  он,
боясь, что я натягиваю ему нос. - Но мне нужно только море; я не  прошу  в
придачу чего-нибудь еще.
     - Вот что я вам скажу, - я поднял руки. - Дайте мне триста девяносто,
и я отдаю вам побережье бесплатно. Идет?
     Он задумался. Он засопел. Он вытер нос рукой.
     - Хорошо, - сказал он наконец.  -  Идет.  Пролив  Эресунн  за  триста
девяносто долларов.
     Бац! Шлепнулась печать аптекаря. Дело пошло на  лад.  Эксар  дал  мне
шесть пятидесятидолларовых купюр, четыре двадцатки и десятку - все из  той
же пачки новеньких банкнот, которую он держал в кармане брюк.
     Я подумал о пятидесятидолларовых банкнотах, которые остались в пачке,
и почувствовал, что у меня текут слюнки.
     - О'кей, - сказал я. - Что дальше?
     - Вы все еще продаете?
     - По сходной цене, разумеется. Что вы хотите?
     - Очень многое, - вздохнул он. - Но стоит ли сейчас этим  заниматься?
Вот я о чем думаю.
     - Конечно, стоит, раз есть такая возможность. Позже -  кто  знает?  -
меня может не быть рядом, найдутся другие люди, которые взвинтят цены, что
угодно может случиться. - Я сделал паузу,  но  он  продолжал  хмуриться  и
кашлять. - Как насчет Австралии? - предложил я. - Может  быть,  вы  купите
Австралию долларов, скажем,  за  пятьсот?  Или  Антарктиду?  Антарктиду  я
уступаю по дешевке.
     Он явно заинтересовался.
     - Антарктиду? Сколько вы за  нее  просите?  Нет,  больше  покупать  в
розницу я не буду. Здесь кусочек, там кусочек. Получается слишком дорого.
     - Вы, милый, покупаете по бросовым ценам. Оптом обычно дороже.
     - А если я куплю оптом? Сколько за все?
     - Простите, не совсем понял, - я покачал головой. - Что оптом?
     Он сгорал от нетерпения.
     - Все. Весь мир. Землю.
     - Ого, - сказал я. - Это много.
     - Я устал покупать по частям. Назначайте оптовую Вену - я покупаю все
сразу.
     Я мотнул головой - не утвердительно, не отрицательно, ни да, ни  нет.
В руки шли деньги, и  большие,  Но,  пожалуй,  вот  тут-то  я  должен  был
рассмеяться ему в лицо и уйти. Однако я даже не улыбнулся.
     - Конечно, вы можете узнать эту цену.  Но  что  это  значит?  Я  хочу
спросить, что вы, собственно, собираетесь покупать?
     - Землю, - сказал он, придвинувшись так  близко,  что  я  ощутил  его
дыхание. - Я хочу купить Землю. Целиком и полностью.
     - Только хорошо заплатите. Продам все на корню.
     - Я за ценой не постою. Ведь это настоящая сделка. Плачу  две  тысячи
долларов. Я получаю Землю - всю планету - с правами на полезные ископаемые
и клады. Идет?
     - Вы получаете чертовски много.
     - Я знаю, что много, - согласился он. - Но я и плачу много.
     - За то, что просите, - не много. Дайте мне подумать.
     Это была большая сделка, большой приз. Я не знал, сколько  денег  ему
дали на телевидении, но был уверен,  что  две  тысячи  долларов  -  только
начало. Но как назначить разумную цену за мир и не промахнуться?
     Я не должен выглядеть на  телевидении  мелкой  сошкой.  Надо  угадать
высшую цену, названную Эксару режиссером.
     - Вам действительно нужно все? - спросил я, поворачиваясь к  нему.  -
Земля и Луна?
     Он выставил вперед свою грязную пятерню.
     - Только права на Луну. Остальное можете оставить себе.
     - Все равно  это  слишком  много.  За  такую  кучу  недвижимости  вам
придется выложить больше двух тысяч.
     Эксар поморщился и дернулся всем телом.
     - Насколько... насколько больше?
     - Ладно, давайте без дураков. Дело крупное! Мы ведь не толкуем больше
о мостах, или реках, или морях. Вы покупаете целый мир и часть  другого  в
придачу. Придется раскошелиться. Готовьте деньги.
     - Сколько? - казалось, его тело  так  и  ходит  ходуном  под  грязным
костюмом. Люди оборачивались на нас. - Сколько? - прошептал он.
     - Пятьдесят тысяч. И это еще чертовски дешево. Сами понимаете.
     Эксар весь обмяк. Его страшные глаза, казалось, запали еще глубже.
     - Вы сумасшедший, - пробормотал он упавшим голосом. - Вы не  в  своем
уме.
     Он повернулся к двери с таким измученным видом, что мне стало ясно  -
я хватил через край. Он даже не обернулся.
     Я сильно потянул за полу его пиджака.
     - Эксар, послушайте,  -  быстро  проговорил  я,  а  он  тем  временем
вырывался. - Я понимаю, что заломил  слишком  много.  На  вы  можете  дать
больше двух тысяч. Я хочу знать самую  высокую  вашу  цену.  Иначе  какого
черта я трачу на вас время? И кто еще станет возиться с вами?
     Он остановился. Потом поднял голову и закивал. А когда мы пошли бок о
бок, я отпустил пиджак. Все началось сначала!
     - Ладно. Вы уступаете мне, а я - вам.  Поднимем  немного  цену.  Ваше
последнее слово! Сколько вы можете дать?
     Он поглядел в окно и задумчиво облизал языком грязные губы. Его  язык
тоже был грязный. Правда! Какая-то грязь, похожая то ли на жир, то  ли  на
сажу, покрывала весь его язык.
     - Как насчет двух с половиной тысяч? -  спросил  он  чуть  спустя.  -
Больше не могу. У меня не остается ни цента.
     Он был из того же теста, что и я: торгаш до мозга костей.
     - Столкуемся на трех тысячах, - не уступал я. - Ну разве это много  -
три тысячи? Еще каких-то пятьсот долларов! Подумайте, что вы получаете  за
это! Земля - целая планета -  и  рыболовство,  и  полезные  ископаемые,  и
клады, да и к тому же все богатства Луны. Ну как?
     - Не могу. Просто не могу.  Хотел  бы,  но  не  могу.  -  Он  покачал
головой, словно стараясь избавиться  от  своих  тиков  и  подергиваний.  -
Договоримся так. Я даю вам две тысячи шестьсот. За это  вы  уступаете  мне
одну Землю, а на Луне только клады. Полезные ископаемые остаются вам. Я  и
без них обойдусь.
     - Пусть будут две тысячи восемьсот, и берите полезные ископаемые. Они
вам наверняка пригодятся. Берите и владейте. Еще двести долларов -  и  все
ваше.
     - Не могу я обладать всем. Есть вещи, которые мне не по карману.  Как
насчет двух тысяч шестисот пятидесяти без прав на  полезные  ископаемые  и
клады?
     Дело закрутилось. Я это чувствовал.
     - Вот мое последнее слово, - сказал я. - Я не  могу  тратить  на  это
целый день. Предлагаю две тысячи семьсот пятьдесят и ни центом меньше.  За
это я отдаю вам Землю и право отыскивать клады  на  Луне.  Выбирайте,  что
хотите.
     - Ладно, - сказал он. - Черт с вами - согласен.
     - Две тысячи семьсот пятьдесят за Землю и клады?
     - Нет, ровно две тысячи семьсот и никаких прав  на  Луну.  Забудем  о
ней. Ровно две тысячи семьсот, и я получаю Землю.
     - Идет, - воскликнул я, и мы ударили по рукам. На том и столковались.
     Потом я обнял его за плечи - стоит ли  обращать  внимание  на  грязь,
если  парень  принес  мне  две  тысячи  семьсот  долларов  -  и  мы  снова
направились в аптеку.
     - Мне нужна расписка, - напомнил он.
     - Отлично, - ответил я. - Я напишу вам то же самое: я продаю все, чем
владею или имею право продавать. Вы сделали удачную покупку.
     - А вы неплохо заработали на своем товаре, - ответил  он.  Теперь  он
мне нравился. Дергающийся, грязный, какой угодно, - он был свой человек.
     Мы подошли к аптекарю заверить расписку, и, честное слово,  я  никого
противнее не видел.
     -  Сделали  хороший  бизнес,  а?  -  сказал  он.  -  Не  слишком   ли
погорячились?
     - Слушайте, вы, - ответил я. - Ваше дело  -  заверить.  -  Я  показал
расписку Эксару. - Годится?
     Он кашлял и изучал расписку.
     - Все, чем вы владеете или  имеете  право  продавать.  Прекрасно.  И,
знаете что, напишите о вашей правомочности как торгового агента,  о  вашей
профессиональной правомочности.
     Я внес изменения и расписался. Аптекарь заверил расписку.
     Эксар вытащил из кармана брюк  пачку  денег.  Он  отсчитал  пятьдесят
четыре хрустящие, новенькие пятидесятидолларовые купюры и  положил  их  на
стеклянный  прилавок.  Затем  осторожно  взял  расписку,  спрятал   ее   и
направился к двери.
     Я схватил деньги и бросился за ним.
     - Может, что-нибудь еще?
     - Ничего, - ответил он. - Все. Дело сделано.
     - Я понимаю, но мы можем найти еще что-нибудь, какой-то другой товар.
     - Больше искать нечего. Дело сделано.
     По его голосу я понял, что так оно и есть.
     Я остановился и  поглядел,  как  он  толкает  вращающуюся  дверь.  Он
выкатился на улицу, свернул налево и пошел  так  быстро,  будто  чертовски
спешил.
     Дело сделано. О'кей.  В  моем  бумажнике  лежали  три  тысячи  двести
тридцать долларов, которые я сделал за это утро.
     Но верно ли я действовал? Была ли  это  действительно  высшая  сумма,
предназначенная мне по сценарию? И как близко я к ней подобрался?
     Один из моих знакомых, Морис Барлап, пожалуй, поможет мне разобраться
в этом деле.
     Морис, как и я, занимался бизнесом, но бизнесом своего рода - он  был
театральным агентом и дело знал, как свои пять пальцев. Вместо того  чтобы
сбывать медную проволоку или, скажем, устраивать кому-то участок  земли  в
Бруклине, он торговал талантами.  Он  продавал  группу  актеров  в  горный
отель, пианиста в бар,  ведущего  для  театрального  обозрения,  комика  в
ночную радиопрограмму.
     Я позвонил ему из телефонной будки и спросил о телевикторине.
     - Так я хочу узнать...
     - Нечего узнавать, - отрезал он. - Никакой викторины нет, Берни.
     - Да есть она, черт возьми, Морис. Ты просто не слыхал.
     - Такого представления нет.  Не  готовится  и  не  репетируется,  нет
ничего такого. Подумай сам - до начала передачи тратится уйма денег: нужен
сценарий, нужно время на телевидении. А прежде чем купить время,  режиссер
готовит рекламу. И когда мне звонят насчет исполнителей, я уже наслышан  о
представлений, мне о нем все уши прожужжали. Я знаю, что говорю, Берни,  и
раз я сказал, что такого представления нет, значит, его нет.
     Он  был  чертовски  уверен  в   себе.   Безумная   мысль   неожиданно
промелькнула в моем мозгу. Нет. Не может быть. Нет.
     - Значит, это, как и  говорил  Рикардо,  газета  или  университетское
исследование?
     Он задумался. А я стоял в душной телефонной будке и ждал -  у  Мориса
Барлапа была голова на плечах.
     - Эти чертовы документы, все эти расписки - газеты и университеты так
не работают. И на чудачество это не  похоже.  Я  думаю,  тебя  облапошили,
Берни, не знаю, на чем и как, но облапошили.
     Этих слов для меня было достаточно. Морис Барлап  чует  обман  сквозь
шестнадцатифутовую  изоляцию  из  силикатной  шерсти.  Он  не   ошибается.
Никогда.
     Я повесил трубку и задумался. Безумная мысль вновь вернулась ко мне и
бомбой разорвалась в моем мозгу.
     Шайка космических пришельцев решила захватить Землю. Может быть,  они
собираются устроить здесь колонию, а может, курорт, черт их знает.  У  них
свои соображения на этот счет.  Они  достаточно  сильны  и  высокоразвиты,
чтобы захватить Землю силой. Но они не хотят  делать  это  беззаконно,  им
нужно юридическое обоснование.
     Так вот. Может быть, этим бандитам только и  надо,  что  получить  от
одного полноправного представителя рода  человеческого  клочок  бумаги  на
передачу им Земли. Неужели правда? Любой клочок  бумаги?  Подписанный  кем
угодно?
     Я опустил монету в автомат и набрал номер  Рикардо.  Его  не  было  в
колледже. Я объяснил телефонистке, что у меня очень  важное  дело,  и  она
ответила: "Хорошо, я постараюсь его отыскать".
     Все эти турусы на колесах, думал я, мост через пролив Золотые Ворота,
пролив Эресунн - все  это  такие  же  уловки,  как  продажа  двадцатки  за
пятерку. В  действиях  бизнесмена  есть  одна  верная  примета  -  раз  он
прекращает все переговоры, закрывает лавочку и уходит, значит, он получил,
что хотел.
     Эксар хотел получить Землю. А все эти дополнительные права на Луну  -
чистейший вздор! Они выдумали этот трюк, чтобы сбить меня  с  панталыку  и
побольше выторговать.
     Да, Эксар меня облапошил. Он словно специально изучил, как я работаю.
Словно ему надо было купить именно у меня.
     Но почему у меня?
     И что означал этот бред на расписках о моей правомочности, что,  черт
возьми, это означало? Я не владею Землей, я не  занимаюсь  куплей-продажей
планет. Вы должны владеть планетой, прежде чем продавать ее. Таков закон.
     Но что я продал Эксару? У меня нет никакой недвижимости. Может  быть,
они собираются забрать мою контору, заявить права на  часть  тротуара,  по
которому я хожу, или наложить арест на стул в кафе, где я лью кофе?
     Это вернуло меня к исходному вопросу: кто "они"?  Кто,  черт  возьми,
"они"?
     Телефонистка дозвонилась, наконец, до Рикардо. Он был недоволен.
     - У меня факультетское собрание, Берни. Я позвоню тебе позже.
     - Подождите секунду, - умолял я. - Я влип  и  не  знаю,  удастся  мне
выпутаться или нет. Мне очень нужен совет.
     Я говорил без передышки - в трубке слышались голоса каких-то  крупных
боссов, а я без умолку рассказывал о  происшедшем  со  мной  после  нашего
утреннего разговора. Как выглядел Эксар, какой от него  шел  запах,  какой
странный цветной телевизор он смотрел, как он отказался от прав на Луну  и
ушел, удостоверившись, что купил Землю. Что сказал по этому  поводу  Морис
Барлап, и какие у меня самого подозрения, все сказал:
     - Только вот одно, - я усмехнулся, сделавши вид,  будто  не  принимаю
эту историю всерьез. - Кто я такой, чтобы заключать подобные сделки, а?
     Какое-то время он размышлял.
     - Не знаю, Берни, возможно  ли  это.  Надо  рассмотреть  все  "за"  и
"против". Пожалуй, это связано с ООН.
     - С ООН? Не понимаю. Какое отношение имеет к этому ООН?
     - Самое прямое. Вспомни  исследование,  которое  мы  вместе  с  тобой
проводили в ООН два года назад,
     Он говорил намеками,  чтобы  стоявшие  рядом  коллеги  не  могли  его
понять. Но я-то понял. Понял.
     Эксар, должно быть, разнюхал, что  Рикардо  дал  мне  подработать  на
сбыте списанного оборудования и конторской мебели из нью-йоркского  здания
ООН. Мне даже выдали официальный документ. И в какой-нибудь  картотеке  до
сих пор  хранится  бланк  ООН,  где  написано,  что  я  -  их  официальный
представитель по сбыту неликвидов, списанного  оборудования  и  конторской
мебели.
     Вот вам и юридическое обоснование!
     - Вы думаете, эта  бумага  действительна?  -  спросил  я  Рикардо.  -
Допустим, что Земля - списанное оборудование. Но при чем тут неликвиды?
     - Международные законы - штука запутанная, Берни. А здесь  все  может
оказаться куда сложнее. Надо собраться с мыслями и что-то придумать.
     - Но что? Что я должен делать, Рикардо?
     - Берни, - сердито закричал он, -  я  же  сказал  тебе,  что  у  меня
факультетское собрание, черт подери! Факультетское собрание!
     И он повесил трубку. Я выскочил, как сумасшедший, из аптеки,  схватил
такси и понесся к гостинице, где жил Эксар.
     Чего я так испугался? Не знаю, но меня чуть удар не хватил.  Все  это
было слишком  значительно  для  маленького  человека,  как  я,  и  в  этой
значительности было что-то опасное. В результате я  мог  стать  величайшим
идиотом за всю историю человечества. Никто не заключит со  мной  ни  одной
сделки.  Я  чувствовал  себя  так,  будто  кто-то  попросил  меня  продать
фотографию, и я ответил: "Пожалуйста", а  оказалось,  что  это  фотография
одной из сверхсекретных  атомных  ракет.  Будто  я  случайно  продал  свою
страну. Только на самом деле все еще хуже:  я  продал  весь  этот  мир!  Я
должен выкупить его, должен!
     Когда я вбежал  в  комнату  Эксара,  он  уже  собирался  уходить.  Он
укладывал свой забавный транзисторный телевизор в дешевый кожаный саквояж.
Я не закрыл за собой двери, чтобы в комнате было посветлее.
     - Дело сделано, - сказал он. - Все кончено. Больше дел не будет.
     Я загородил ему дорогу.
     - Эксар, - сказал я. - Послушайте, что я вам скажу.  Вы  не  человек.
Как я, например.
     - Я, любезный, человечнее вас!
     - Возможно, но вы не землянин - вот в чем дело. Зачем вам Земля?..
     - Мне она ни к чему. Я представляю некое лицо.
     Так вот оно, напрямик! Ты прав, Морис Барлап! Я уставился в его рыбьи
глаза, которые придвинулись ко мне вплотную. Но я не уступал.
     - Вы чей-то агент, - медленно произнес я.  -  Чей?  И  зачем  кому-то
понадобилась Земля?
     - Это не мое дело. Я агент. Я только покупаю для них:
     - Вы получаете комиссионные?
     - Ну уж, конечно, я работаю не за здорово живешь.
     "Да, ты работаешь не за здорово живешь", - подумал я. Все эти  кашли,
да тики, да подергивания. Я понял, отчего  они.  Он  не  привык  к  нашему
климату. Так, окажись я в  Канаде,  я  бы  непременно  слег  от  приступов
какой-нибудь болезни из-за другой воды или еще чего-нибудь.
     А грязь на его лице была чем-то  вроде  мази  от  загара!  От  нашего
солнца! Все одно к одному -  окна  зашторены,  лицо  запачкано,  грязь  на
одежде та же, что и на лице.
     Эксар не был  попрошайкой.  Что  угодно,  только  не  это.  "Пошевели
мозгами, Берни, - сказал я себе. - Этот парень здорово тебя охмурил!"
     - Сколько вы зарабатываете - десять процентов? - Он мне не ответил, а
наклонился ко мне, часто задышал и задергался. - Я заплачу больше,  Эксар.
Знаете, сколько я дам? Пятнадцать  процентов!  Мне  больно  смотреть,  как
человек носится взад и вперед из-за паршивых десяти процентов.
     - А как же этика? - грубо прервал он меня. - Ведь у меня клиент.
     - Вы только подумайте, он  заговорил  об  этике!  А  купить  всю  эту
проклятую Землю за две тысячи семьсот долларов? И это вы называете этикой?
     Теперь он озлобился. Он поставил саквояж на пол и ударил  кулаком  по
ладони:
     -  Нет,  это  я  называю  бизнесом,  сделкой  -   я   предлагаю,   вы
соглашаетесь. Вы уходите счастливый, вы преуспели. И вдруг ни с того ни  с
сего вы прибегаете назад, распускаете нюни  и  заявляете,  что  не  хотели
продавать так много за такие гроши. Что за дела! У меня своя этика:  я  не
подведу клиента из-за какого-то слюнтяя.
     - Я не слюнтяй! Я просто мелкая сошка и еле свожу  концы  с  концами.
Что я против воротилы из другого мира, который  знает,  как  обвести  меня
вокруг пальца!
     - Если бы вы могли обвести вокруг пальца, вы что, не  воспользовались
бы этим?
     - Но не так. Не смейтесь, Эксар, это правда. Я бы не стал  обманывать
калеку. Я бы не стал обводить простака из жалкой конторы, чтобы он  продал
мне планету.
     - Но вы-то продали, - сказал он. -  Эта  расписка  действительна  где
угодно. А техники, чтобы подкрепить ее силу, у нас хватит. Как только  мой
клиент вступит во владение документом, человеческой расе конец, "капут" ей
наступит, забудьте о ней. А козлом отпущения будете вы.
     В номере стояла жара, и я вспотел, как мышь. Но  у  меня  отлегло  от
сердца. Эксар все-таки пошел на переговоры. Я усмехнулся.
     Его лицо слегка порозовело под грязью.
     - Что вы предлагаете? - спросил он. - Назовите цифру.
     - Называйте вы. Вы продаете, я покупаю.
     - Хм, - нетерпеливо хмыкнул он и оттолкнул меня. Он оказался  крепким
парнем! Я побежал за ним к лифту.
     - Сколько вы хотите, Эксар? - спросил я, когда мы спускались.
     Он пожал плечами.
     - У меня есть планета и покупатель на нее. Вы  влипли.  Сами  влипли,
сами и выпутывайтесь.
     Вот сволочь! На все у него готов ответ.
     Он сдал ключи, и мы вновь оказались на улице. Мы шли по Бродвею, и  я
предложил ему три тысячи двести тридцать долларов, которые получил с него,
а он ответил, что не прокормится, если будет получать и отдавать одну и ту
же сумму. - Три тысячи четыреста, - предложил я. - То есть  хочу  сказать,
три тысячи четыреста пятьдесят. - Он даже головы не повернул.
     Если бы я не называл какие-то цифры - какие  угодно,  тут  бы  мне  и
конец.
     Я забежал вперед.
     - Эксар, хватит натягивать друг другу нос, он у меня и  так  большой.
Называйте сумму. Сколько бы ни было, я заплачу.
     Это подействовало.
     - Точно? И не обманете?
     - Как я могу обмануть?! У меня нет выхода.
     - Идет. Я помогу  вам  вывернуться  и  силы  сберегу  -  не  придется
тащиться к своему клиенту. Но как сделать, чтобы всем было хорошо - и  вас
не обидеть, и самому не остаться внакладе? Пусть будет ровно восемь тысяч.
     Восемь тысяч - это почти все, что лежало у меня  в  банке.  Он  точно
знал, сколько у меня денег на счете - до последнего вклада!
     И мысли мои он тоже знал.
     - Если решил иметь с кем-нибудь дело, - говорил он  между  приступами
кашля, - то о таком человеке стоит навести  справки.  У  вас  есть  восемь
тысяч с мелочью. Это не так уж много для спасения собственной шеи.
     Я вскипел.
     - Не  так  много?  Ну,  я  поговорю  с  тобой  по-другому,  филантроп
несчастный, благодетель проклятый!  Черта  лысого  я  уступлю!  Разве  что
чуть-чуть! Но ни единого цента из банка ни за вас, ни за Землю, ни за кого
другого я не отдам!
     Полисмен подошел поближе посмотреть, чего  это  я  разорался,  и  мне
пришлось поутихнуть немного, пока он не отошел.
     - Помогите! Полиция! Пришельцы посягают на нас! - едва не завопил  я.
Во что бы превратилась улица, где мы стояли, не  уговори  я  тогда  Эксара
отказаться от расписки?
     -  Предположим,  что  ваш  клиент  захватит  Землю,  размахивая  моей
распиской, - меня вздернут на первом суку. Но у меня  одна  жизнь,  и  эта
жизнь - купля-продажа. Я не могу покупать и продавать без капитала. Отними
мой капитал, и мне будет все равно, кто владеет Землей, а кто нет.
     - Кого вы, черт побери, надуваете? - спросил он.
     - Я никого не  надуваю.  Честное  слово,  это  правда.  Отнимите  мой
капитал, и мне все равно, жив я или мертв.
     Эта последняя капля  вранья,  кажется,  переполнила  чашу.  Поверьте,
когда я выводил эти трели, на моих глазах  навернулись  самые  натуральные
слезы. Сколько мне надо, хотел бы он знать, - пятьсот долларов? Я ответил,
что и дня не проработаю без суммы в семь раз большей. Он  поинтересовался,
действительно ли я собираюсь выкупать эту проклятую  планету  или  у  меня
сегодня день рождения и я жду от него подарка?
     - Не нужны мне ваши подарки, - сказал я. - Подарите их толстякам.  Им
стоит посидеть на диете.
     Так мы и шли. Оба спорили до хрипоты, клялись чем угодно, препирались
и торговались, расходились и возвращались. Было совершенно непонятно,  кто
же все-таки уступит первым.
     Но никто не уступал. Мы оба стойл держались, пока не пришли к  сумме,
на которую я и рассчитывал, пожалуй чуть большей, но на ней и порешили.
     Шесть тысяч сто пятьдесят долларов.
     Эта  сумма  с  лихвой  перекрывала  данную  мне  Эксаром.  Но  больше
выторговать я не сумел. Знаете ли, могло быть и хуже. И все-таки  мы  чуть
не разошлись, когда речь зашла о расчете.
     - Ваш банк неподалеку. Мы успеем до закрытия.
     - Хотите довести меня до инфаркта? Мой чек - то же золото.
     В конце концов я уговорил его взять чек. Я дал ему чек, а он протянул
мне расписки, все до единой. Все подписанные мной расписки. Затем он  взял
свой маленький саквояж и зашагал прочь.
     Он пошел вниз по Бродвею, даже не попрощавшись со  мной.  Для  Эксара
существовал только бизнес и ничего больше. Он даже не обернулся.
     Только бизнес. На следующее утро я узнал, что он успел зайти  в  банк
до закрытия  и  удостоверился  в  моей  платежеспособности.  Как  вам  это
понравится? У меня  все  валилось  из  рук:  я  лишился  шести  тысяч  ста
пятидесяти долларов. Из-за какого-то разговора с незнакомцем!
     Рикардо прозвал меня Фаустом. Я вышел из банка, колотя  себя  кулаком
по голове, и позвонил ему и Морису Барлапу, чтобы пригласить их  на  ленч.
Мы зашли в дорогой ресторан, выбранный Рикардо, и там я рассказал им все.
     - Ты Фауст, - сказал он.
     - Что Фауст? - спросил я. - Кто Фауст? Какой Фауст?
     Само собой, ему пришлось рассказать мне про Фауста. Только я-де новый
тип Фауста - американский Фауст двадцатого века. До меня Фаусты хотели все
знать, а я хотел всем владеть.
     - Но я ничем не овладел, - вставил я. - Меня надули. Меня  надули  на
шесть тысяч сто пятьдесят долларов.
     Рикардо рассмеялся и откинулся на спинку кресла.
     - Люди гибнут за металл, - пробормотал он. - Люди гибнут за металл.
     - Что?
     -  Цитата,  Берни.  Из  оперы  Гуно  "Фауст".  И,  по-моему,   цитата
подходящая. Люди гибнут за металл.
     Я перевел взгляд на Мориса Барлапа, но никто никогда не скажет, что у
него на уме. Одетый в дорогой твидовый костюм; он смотрел  на  меня  таким
глубоким и задумчивым взглядом, что в этот момент  походил  на  профессора
куда больше, чем Рикардо. Рикардо, знаете, слишком уж щеголеватый.
     А их уму и находчивости мог позавидовать любой. Потому-то я чуть душу
не заложил, но все же повел их в этот ресторан. Хотя Эксар  почти  разорил
меня.
     - Морис, скажи правду! Ты понял его?
     - А что тут понимать, Берни? Цитату о гибели за золото? Может, это  и
есть ответ, а?
     Теперь я посмотрел на Рикардо. Он приканчивал итальянский  пудинг  со
сливками. Этот пудинг стоил здесь ровно два доллара.
     - Допустим, он пришелец, - сказал Морис Барлап. - Допустим, он явился
откуда-то  из  космоса.  Прекрасно.   Спрашивается,   на   что   пришельцу
американские доллары? Интересно, кстати, какой у них курс?
     - Ты хочешь сказать, что ему надо  было  сделать  покупки  здесь,  на
Земле?
     - Совершенно верно. Но какие покупки? Вот в чем вопрос. Что ему могло
понадобиться на Земле?
     Рикардо прикончил пудинг и вытер губы салфеткой.
     - Я думаю, вы на верном пути, Морис, - сказал  он  и  опять  завладел
моим вниманием. -  Мы  можем  предположить,  что  их  цивилизация  намного
превосходит нашу. Они считают, что нам еще  рано  знать  о  них.  И  хотят
превратить примитивную маленькую Землю  в  своеобразную  резервацию,  куда
вход воспрещен, и нарушить это запрещение осмеливаются только преступники.
     -  Откуда  же   в   таком   высокоорганизованном   обществе   берутся
преступники, Рикардо?
     -  Законы  порождают  преступников,  Берни,  как   курица   -   яйца.
Цивилизация бессильна против них. Теперь я  начинаю  понимать,  кто  такой
этот  Эксар.  Беспринципный  авантюрист,  космический   бродяга,   подобно
головорезам, бороздившим южные моря  сотню,  а  то  и  больше  лет  назад.
Представим себе, что пассажирский пароход врезается в  коралловые  рифы  и
какой-нибудь вонючий гад из Бостона выбирается на берег  и  начинает  жить
среди  примитивных,  неразвитых  дикарей.  Надеюсь,  вы   понимаете,   что
произойдет дальше.
     Морис Барлап заявил, что не прочь выпить еще бренди. Я заказал. И он,
как обычно, едва улыбаясь, доверительно наклонился ко мне:
     - Рикардо прав, Берни. Поставь себя на место  твоего  покупателя.  Он
терпит аварию и врезается в грязную маленькую планету, к которой по закону
ему и близко подходить нельзя. Он может подлетать свой корабль  с  помощью
местного хлама, но за все  надо  рассчитываться.  Малейший  шум,  малейшее
недоразумение, и его застукает Космическая полиция. Что бы ты делал на его
месте?
     Теперь я понял.
     - Я бы менял и выторговывал. Медные браслеты, бусы,  доллары  -  все,
что попалось бы под руку и на что можно получить их товары. Я бы  менял  и
выторговывал, проворачивая сделку за сделкой. Даже  какое-нибудь  ненужное
оборудование  с  корабля  бы  снял,  а  потом  нашел   бы   новый   товар,
представляющий для  них  ценность.  Но  все  это  земные  представления  о
бизнесе, человеческие представления.
     - Берни, - сказал мне Рикардо, - было время, когда  как  раз  на  том
месте, где сейчас находится фондовая биржа, индейцы меняли бобровый мех на
блестящие гильзы. Какой-то бизнес есть и в мире Эксара, я уверен в этом, и
по  сравнению  с  ним  объединение  наших  крупнейших  концернов  выглядит
ребячьей забавой.
     - Да, вот оно как. Выходит, я был обречен с  самого  начала.  Охмурил
меня этот проходимец-супермен. Увидал, что шляпа, вот и взял на арапа.
     Рикардо кивнул.
     - Мефистофель бизнесменов, спасающийся от грома небесного. Ему  нужно
было вдвое больше денег, чтобы залатать свой рыдван.  Вот  он  и  проделал
самую фантастическую махинацию за всю историю коммерции.
     - Из слов Рикардо следует, - донесся до меня голос Мориса Барлапа,  -
что этот парень, который так круто обошелся с тобой, на  пять  голов  выше
тебя.
     У меня прямо руки опустились.
     - Какая разница, - сказал я. - Тебе может наступить на ногу лошадь, а
может и слон. Но кто-то все равно отдавит тебе ногу.
     Я оплатил счет, собрался с духом и вышел.
     И тут я  задумался,  так  ли  все  это  на  самом  деле.  Они  оба  с
наслаждением зачислили Эксара в межпланетные подонки. Конечно,  Рикардо  -
голова, а Барлап хитер, как черт, но что из этого? Идеи есть. А  фактов-то
нет.
     Но вот и факт.
     В конце месяца в мою контору пришел чек, который я выписал Эксару. Он
был индоссирован крупным магазином в районе Кортленд-стрит.  У  меня  были
дела с этим магазином.  Я  отправился  туда  порасспросить  насчет  своего
клиента.
     Они торгуют электронной некондицией. У них-то Эксар и сделал покупки.
Большую партию транзисторов и трансформаторов,  сопротивлений  и  печатных
схем, электронных трубок, проволоки, инструментов и т.д.  Все  вперемежку,
сказали они, миллион деталей, которые невозможно  соединить.  Они  решили,
что у Эксара какая-то очень срочная работа,  и  он  берет  все,  что  хоть
как-то могло ему подойти. Он  выложил  кучу  денег  за  доставку  -  товар
отправлялся в какую-то глухомань в Северной Канада.
     Вот он, факт. Я должен его признавать. А вот еще один.
     Как я уже говорил, я был связан с этим магазинам. Цены  у  них  самые
низкие в округе. А почему, вы думаете, они продают по дешевке? Ответ один:
потому что они  дешево  покупают.  Они  покупают  по  бросовым  ценам,  на
качество им плевать: единственное, что их интересует, - это прибыль. Я сам
сбыл им груды электронного лома, который мне бы в жизни нигде не сплавить;
бракованные отбросы, это даже опасно, если хотите. Вы туда  можете  снести
хлам, когда, затоварившись еще большим хламом,  потеряете  всякую  надежду
заработать.
     Представляете себе? Я краснею, вспоминая об этом.
     Я вижу, как где-то в космосе летит Эксар. Он залатал  свою  посудину.
Все в порядке, Эксар на пути к новым великим  свершениям.  Моторы  жужжат,
корабль несется вперед, а он сидит с радостной улыбкой  на  грязной  роже,
вспоминает, как ловко обвел меня вокруг пальца.
     Он смеется до колик в животе.
     И  вдруг  раздается  пронзительный  скрип  и  тянет  гарью.  В   цепи
управления главного двигателя  изоляция  протерлась,  провода  замкнулись,
корабль теряет управление, и тут начинается настоящий ад. Эксар  сдрейфил.
Он  включает  вспомогательные  двигатели.  Вспомогательные  двигатели   не
работают - знаете почему? В вакуумные трубки  не  поступает  электрический
ток. Бац! Короткое замыкание  в  хвостовом  двигателе.  Крах!  В  середине
корабля расплавляется некондиционный трансформатор.
     И вот на тебе, до жилья миллионы миль, кругом  беспредельный  космос,
запасных частей нет, инструменты ломаются прямо в руках, и кругом ни  души
- надуть некого.
     А я здесь, в своей конторе, думаю о нем и чуть не надорвал  живот  со
смеху. Так как возможно  и  очень  даже  вероятно,  что  все  неполадки  с
кораблем  происходят  из-за  десятка  бракованных  деталей  и   списанного
электронного оборудования, которое я сам, Берни, по прозвищу Фауст,  время
от времени сплавлял магазину уцененных товаров.
     Больше я ни о чем не прошу. Только бы все так и вышло.
     Фауст. Получит он у меня Фауста! Прямо в рожу! Фауст! Расшибешь  себе
за Фауста башку! Я тебе дам Фауста!
     Да вот беда - обо всем этом я ведь так и не узнаю.  Но  одно  я  знаю
точно - я единственный человек  за  всю  историю  Земли,  кто  продал  эту
проклятую планету.
     И снова ее выкупил!

ЙНННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННН»
є          Этот текст сделан Harry Fantasyst SF&F OCR Laboratory         є
є         в рамках некоммерческого проекта "Сам-себе Гутенберг-2"        є
ЗДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДД¶
є        Если вы обнаружите ошибку в тексте, пришлите его фрагмент       є
є    (указав номер строки) netmail'ом: Fido 2:463/2.5 Igor Zagumennov    є
ИННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННј

                               Уильям ТЕНН

                                  ШУТНИК

     Есть поговорка, что из крохотных желудей вырастают огромные дубы,  но
почему-то не говорят о крохотных дубах, вырастающих из огромных желудей. А
ведь случается и такое. Можно  не  попасть  в  аварию,  зато  влипнуть,  в
историю. Еще не известно, что хуже.
     В  одно  прекрасное  утро,  году  так  в  2208-м,   некий   неглупый,
жизнерадостный, но слишком уж изворотливый  молодой  человек  проснулся  и
обнаружил, что погорел на собственной гениальной идее.
     Вот обидно!
     Давным-давно,  в  самом  начале   девятисотых   годов,   люди   вдруг
обнаружили, что  холодным  осенним  вечером  куда  приятнее  завести  дома
граммофон, чем в дождь и слякоть тащиться в оперетку.  Примерно  тогда  же
домовладельцы,  проявляя  заботу  о  кулаках  гостей,  принялись  покупать
электрические звонки, а немного  погодя  появилась  возможность  открывать
дверь и впускать в дом  человека,  стоящего  на  улице,  простым  нажатием
кнопки.
     В лабораториях ученые уже возились с первыми фотоэлементами.
     Радио и кинематограф поделили  между  собой  рынок  развлечений.  Тем
временем боссы  сообразили,  что  диктофон  в  отличие  от  стенографистки
не-делает ошибок, а механический сортировщик писем способен заменить целую
армию клерков. Какая невеста в  разгар  телевизионного  помешательства  не
мечтала об  автоматической  кухне,  беспрекословно  повинующейся  небрежно
брошенному приказу поджарить ростбиф к  определенному  часу,  поливая  его
через столько-то минут такой-то подливкой?  Более  роскошные  модели  были
даже  снабжены  регуляторами  ароматов  -  и  делали  салат   по   рецепту
знаменитого повара чуть-чуть лучше, чем сам повар.
     Затем появилась  Система  Универсальной  Передачи  Энергии  по  Радио
(СУПЭР), телевизор освоил третье измерение, переименовал себя в теледар  и
так подешевел, что стал по карману самому бедному эскимосу, а  теледарение
- это уж так, к слову, - оказалось единственной  отраслью  промышленности,
где актеры еще умудрялись зарабатывать себе на пропитание.
     Итак,  теледар  развлекал,  роботы  с  СУПЭР-питанием  хлопотали   по
хозяйству,  автоматические  пассажирские  ракеты  летали  во  все   уголки
Солнечной системы точно по расписанию... Словом, что еще оставалось желать
человеку?
     И нот в одно прекрасное утро... да, в году 2208...
     В гостиной комика Лэсти (из  программы  "Смейтесь  вместе  с  клоуном
Лэсти")  на  мгновение  замерцал  дверной  экран,  висящий  над  бесценной
антикварной батареей отопления. В следующую секунду  на  экране  появилось
изображение плечистого крепыша  в  каске  с  надписью  "Услуги  на  дому".
Большой желтый ящик у его ног заполнял собой почти весь экран.
     - Комик Лэсти? Я из  фирмы  "Ролы  -  Ремонт  и  Переделка  Роботов".
Получите своего универсального дворецкого. По  вашему  требованию  мы  его
начинили  всякими  приставочками.  Только  сначала  дайте  расписку,   что
отказываетесь от претензий  и  всю  ответственность  за  возможные  убытки
берете на себя.
     - Б-р-р-р, - рыжеволосый молодой человек помотал  головой,  стряхивая
остатки сна, и его лицо приняло озабоченное выражение. - Да  я  хоть  свой
смертный приговор подпишу, лишь бы этот робот умел делать  то,  что  надо.
Эй, дверь, - крикнул он, - двадцать три, слышишь, двадцать три!
     Дверь   быстро   скользнула   вверх.   Механик   щелкнул    тумблером
гравитационного  излучателя,  ящик  плавно  вплыл  в  комнату  и  легонько
стукнулся о противоположную стенку.
     Лэсти нервно потер руки.
     - Надеюсь...
     - Вот уж не думал, не гадал, мистер Лэсти, что простому  парню  вроде
меня доведется повидать вас. Оного, конечно, при нашей работе каких только
знаменитостей не насмотришься! Вчера вот, к примеру, я отвез двух  роботов
самому комиссару полиции! Мы их оборудовали детекторами лжи и даже  медные
лбы им приделали, чтоб они совсем уж на фараонов стали похожи. Моя хозяйка
лопнет от зависти, как прослышит,  что  я  разговаривал  с  самым  главным
комиком теледара... Знаете, мистер Лэсти, она у меня всегда говорит...
     - Никаких мистеров. Просто Лэсти... Клоун Лэсти - смеемся вместе!
     Механик весь расплылся в улыбке:
     - Ну, точь-в-точь как на экране...
     Он направил  излучатель  на  ящик  и  повернул  тумблер  в  положение
"распад".
     - Знаете, у нас один парень стал трепать  языком,  будто  вы  хотите,
чтобы робот сочинял за вас всякие шуточки. Ну, я  его  и  спросил:  "А  по
морде не хочешь?" Уж я-то знаю, что вы свои шуточки с ходу выдаете.
     - Вот именно! - Изумление. Громкий смех. -  Подумать  только:  "клоун
Лэсти - смеемся вместе" заказывает шутки! Чего не наговорят  злые  языки?!
Да знаете, как меня зовут  поклонники?  "Король  шутки,  принц  прибаутки,
острот полон рот, что ни слово - экспромт". И чтобы я после этого  работал
по подсказке? Какой вздор! Просто мне в голову  пришла  бесподобная  идея:
величайшему комедианту Западного полушария прислуживает робот-остряк.  Ха!
Ну-ка, поглядим на него.
     Раздался легкий треск - это дезинтегрирующий луч обратил желтый  ящик
в пыль. Когда облачко пыли осело, их взгляду  предстал  робот  пяти  футов
росту из темно-красного металла.
     - Вы его изуродовали1 - негодующе воскликнул Лэсти.  -  Я  послал  на
переделку  последнюю  модель  2207,  обтекаемой   формы,   с   новехоньким
цилиндрическим туловищем. А  вы  мне  возвращаете  какую-то  металлическую
грушу... Черт-те что... не робот, а сплошное брюхо! Да еще и кривоногий!
     - Послушайте, сэр! Ваш список анекдотов не влезал в него  даже  после
записи на микропроволоку! Пришлось нашим техникам малость расширить нижнюю
половину его туловища. А вы еще просили, чтобы робот  умел  перелицовывать
остроты. Пришлось ребятам повозиться, пока они не  сварганили  специальную
приставочку - вариационный преобразователь, так они ее назвали.  Отсюда  -
дополнительный вес, дополнительный объем. Позвольте мне его включить.
     Механик  вставил  изогнутый  иридиевый   стержень   -   универсальный
роботехнический ключ - в скважину на затылке робота. Два  полных  оборота,
щелчок, и внутри робота послышалось слабое гудение работающих  механизмов.
Металлические   руки   символическим   жестом   покорности   прижались   к
металлической груди. Изогнутые брови взметнулись кверху. Рот вопросительно
приоткрылся.
     - Ух ты! - изумился механик. - Вот это физиономия - до чего важный! А
как высокомерно смотрит!
     - Это все выдумки моей невесты, - гордо  сказал  Лэсти.  -  Джозефина
Лисси, знаете, та самая, что поет в моих программах. Она  утверждает,  что
именно так выглядел в старину дворецкий... совсем как  в  древней  Англии.
Она даже имя ему придумала подходящее. А ну, Руперт, выдай анекдотик.
     - Какой, сэр? - проскрипел Руперт.
     Голос его то поднимался, то опускался наподобие синусоиды.
     - Какой хочешь. Попроще да посмешнее, из дорожной серии.
     - Гинсберг впервые летел на Марс,  -  начал  Руперт.  -  Ему  указали
столик в отсеке-ресторане и  сообщили,  что  его  соседом  будет  француз.
Тот...
     Механик постучал по металлической груди.
     - Вот еще одна приставочка - мезонный фильтр.  Вы  хотели,  чтобы  он
различал заряд смеха в своих шутках и приспосабливал  их  к  аудитории,  в
какую бы копеечку это ни влетело. А нашим инженерам только подавай задачку
потруднее: в лепешку расшибутся, а уж сварганят что надо.
     - Коли так,  то  моим  дружкам-юмористам  придется  кусать  локти,  -
злорадно пробормотал Лэсти. - Посмотрим,  кто  будет  смеяться  последним:
клоун Лэсти или эти жадюги Грин с Андерсеном. И добро бы еще писать умели!
     - ...француз, увидев, что Гинсберг уже сидит за столом,  остановился,
щелкнул каблуками и низко поклонился. "Бон  аппетит",  -  сказал  француз.
Гинсберг, не желая ударить лицом в грязь, привстал и...
     - Мезонный фильтр,  говорите?  Что  ж,  хоть  вы  и  содрали  с  меня
галактическую  сумму,  но,  если  Руперт  сделан  так,  как  задуман,  это
окупится. Зря только вы испортили ему фигуру.
     - ...повторялся  этот  краткий  диалог.  Наконец,  в  последний  день
путешествия Гинсберг разыскал стюарда и попросил объяснить ему...
     - Мы бы и получше все разместили, если бы  не  такая  спешка.  Но  вы
требовали вернуть его в среду, и ни днем позже.
     - Да. Сегодня я выхожу в эфир. Мне необходимо... вдохновение, которое
даст мне Руперт. - Лэсти нервно взъерошил волосы. - Похоже, он в форме.
     - ...подошел к  французу,  который  уже  сидел  за  столом.  Гинсберг
щелкнул  каблуками,  поклонился  и  произнес:  "Бон  аппетит".  Француз  в
восторге вскочил с места...
     - В  таком  случае  будьте  добры  подписать  эту,  бумажку.  Обычная
расписка  по  установленной  форме.   Вы   принимаете   на   себя   полную
ответственность за все действия робота. Без этого я не имею права его  вам
оставить.
     - О чем речь? - воскликнул Лэсти. - Подпишем все, что вам угодно.
     - ..."Гинсберг", - воскликнул француз.
     Руперт умолк.
     - Недурно. Хотя и не совсем то, что надо. Я бы хотел... Разрази  меня
атом, это еще что такое? - Лэсти даже подпрыгнул от неожиданности.
     Робот; застыв на месте, скрипел, взвизгивал и скрежетал шестеренками,
словно разваливался на части.
     - Ах, это? - махнул рукой механик. - Маленькая недоделка.  Не  успели
устранить из-за спешки. Насколько удалось выяснить,  это  побочный  эффект
мезонного фильтра. Робот отличает шутки просто забавные от очень  смешных.
Как сказано в спецификации: "электронная  дифференциация  гротескного".  У
человека это называют чувством юмора. Ну, а у робота, так сказать,  выхлоп
заедает.
     - М-да, не приведи господь услышать этот скрежет с  похмелья.  Робот,
хохочущий над собственными шутками. Б-р-р, что за звуки! - Лэсти поежился.
- Эй, Руперт, смешай-ка мне Лунный Трехступенчатый.
     Металлическая громадина повернулась и, переваливаясь на кривых ногах,
направилась в кухню. Глядя на качающуюся походку робота,  оба  зрителя  не
смогли удержаться от смеха.
     - Вот вам за труды. Жаль, у меня  нет  больше  мелочи.  Хотите  пачку
"Звездочета"? Мой рекламодатель завалил меня сигаретами по самую  макушку.
Вам с каким ароматом - лакрицы или кленовых орешков?
     - Я обычно беру с лесными яблоками. И хозяйка  моя  тоже...  Премного
вам благодарен. Надеюсь, вы останетесь довольны.
     Механик сунул излучатель в карман и вышел.
     - Три двадцать, - вслед ему крикнул Лэсти. Дверь бесшумно  скользнула
вниз.
     Руперт приковылял в гостиную,  держа  в  руках  причудливо  изогнутую
спиральную трубку, заполненную белой, желтой и зеленой  жидкостями.  Комик
залпом опорожнил ее, шумно выдохнул воздух и пригладил волосы.
     - Вот это да! Отрава - что  надо!  Тот  парень,  что  смастерил  твой
коктейльный блок, был не дурак по части электроники. А теперь слушай: я не
слишком хорошо представляю, как тебя втравить в это  дело...  Впрочем,  ты
ведь умеешь читать. Вот сценарий сегодняшней передачи; моих импровизаций в
нем, разумеется, еще  нет.  Перепечатай  для  меня  сценарий  и  к  каждой
подчеркнутой реплике сочини какую-нибудь шутку.  Я  их  выучу  и  по  ходу
передачи буду выдавать за свои экспромты. Впрочем, тебе  это  знать  ни  к
чему. Иди работай.
     Робот беспрекословно перелистал сценарий, мгновенно запечатлев каждое
слово  в  своей  электронной  памяти:  Затем  бросил  сценарий  на  пол  и
направился к электрической пишущей машинке. Подойдя,  он  отшвырнул  стул.
Его металлические ноги вдвинулись внутрь туловища как раз  настолько,  что
руки оказались на уровне клавиатуры. Пальцы забарабанили по  клавишам.  Из
машинки один за другим вылетали отпечатанные листы.
     Лэсти восхищенно смотрел на робота.
     - Если он пишет хоть вполовину так же смешно, как быстро,  -  дело  в
шляпе! - Комик  нагнулся  и  подобрал  с  пола  брошенную  Рупертом  пачку
сценарных листов. - Никогда с ним прежде такого не  бывало.  Пока  его  не
отдали в ремонт, более аккуратной и чистоплотной машины не существовало на
всем белом свете - вечно подбирал за мной каждую соринку. Что ж, у  гениев
свои причуды!
     Будто в ответ на эти слова зазвонил телефон. Лэсти улыбнулся и поймал
трубку, спрыгнувшую с потолка прямо ему в руки.
     - Радиоцентр, - произнесла трубка.  -  Вас  вызывает  мисс  Джозефина
Лисси. Чьим кодом будете пользоваться: вашим или ее?
     - Моим. Ка - сто тридцать четыре - Эл. Прием.
     - Переключаю код. Говорите.
     Радиофон издал несколько щелчков, настраиваясь на личный  код  Лэсти;
этой же волной могли пользоваться миллионы людей, но кодирующее устройство
позволяло разговаривать, не боясь подслушивания. На  крохотном  экранчике,
вделанном в радиофон, появилась девушка с копной таких же,  как  у  Лэсти,
волос морковного цвета.
     - Привет, Рыжик, - улыбнулась она. - Угадай, что я скажу? Джози любит
Лэсти.
     - Умница ты моя! Погоди, я переключу изображение. От этого  экрана  у
меня болят глаза. Он так мал, что ты в нем не помещаешься.
     Лэсти повернул рычаг  радиофона  и  включил  дверной  экран.  Аппарат
прыгнул в свое гнездо на потолке. Комик нажал кнопку на пульте у  двери  и
со вздохом удовлетворения опустился на  кушетку.  На  большом  экране  над
поддельной батареей отопления появилась жизнерадостная Джозефина Лисси.
     - Послушай, мой затейник, нам не  до  любовных  нежностей.  Сейчас  я
перейду прямо к делу. Грин и Андерсен проболтались Гаскеллу.
     - Что?! - Лэсти вскочил на ноги. - Да как они смели! Я на них  в  суд
подам! В нашем контракте специально оговорено: публика  не  должна  знать,
что они работают на меня.
     - Что толку, - пожала плечами Лисси. - К тому же они проболтались  не
публике, а Гаскеллу. Но ты и этого не докажешь. Мне шепнули,  что  Гаскелл
вне себя от ярости и повсюду ищет тебя. Грин и Андерсен убедили  его,  что
без их шпаргалки к сценарию ты и двух слов связать не сможешь. Гаскеллу до
лампочки - экспромты это или заученный текст, но он боится сесть в лужу со
своей первой рекламной передачей.
     - Не волнуйся, Джози, - улыбнулся Лэсти, - еще повезет...
     - Что это? - вскрикнула Джози. - Клянусь любимой  космической  оперой
покойной бабушки, в жизни не слыхала ничего подобного!
     То, чего в жизни не слышала Джози, было душераздирающей какофонией из
скрежета, лязга,  звона  металла  и  пронзительных  гудков.  Лэсти  быстро
обернулся.
     Руперт кончил печатать. Темно-красными  пальцами  он  держал  длинные
листы законченного сценария и трясся мелкой дрожью.
     - Г-р-р, бум, бам! - доносилось из его нутра.  -  Бинг!  Банг!  Бонг!
К-р-р-рум!
     Казалось, камнедробилка перемалывает бетономешалку.
     - А-а, это Руперт! У него выхлоп заедает  -  вроде  чувства  юмора  у
людей. Конечно,  он  не  человек,  но,  похоже,  ему  до  смерти  нравятся
собственные шуточки. Эй, Руперт, поди-ка сюда!
     Робот перестал громыхать  и,  поднявшись  во  весь  рост,  зашагал  к
дверному экрану.
     - Когда его привезли? - спросила Джози. - Они начинили... Ой, как  же
его изуродовали! У него такой  вид,  словно  он  болен  водянкой,  да  еще
нацепил набрюшник. А куда делось высокомерное выражение лица?  А  вся  его
важность? Он теперь грустный-грустный. Бедняжечка Руперт!
     - Пустая игра воображения, - ответил Лэсти. - Руперт не  в  состоянии
изменить выражение лица, даже если захочет.  Чтобы  выполнять  обязанности
камердинера, ему нужно не больше фантазии, чем часам для показа времени. А
сейчас он заодно еще и ходячий  каталог  острот,  снабженный  этим...  как
его... вариационным преобразователем... Пусть даже у него есть имя,  а  не
просто серийный номер, как у других домашних машин,  это  еще  не  значит,
будто он способен что-то чувствовать.
     -  И  вовсе  нет.  Руперт  все  чувствует.  Ведь  правда,  Руперт?  -
проворковала девушка. - Ты меня помнишь, Руперт? Меня зовут Джози. Как  ты
поживаешь?
     Робот молча смотрел на экран.
     - Из всех вздорных женских выдумок...
     Что-то лязгнуло. Это Руперт цокнул каблуком о  каблук.  Туловище  его
согнулось в чопорном поклоне.
     - Гинс... - начал он.
     Голова его продолжала величественно опускаться и  наконец  с  громким
стуком ударилась об пол.
     С Джози от хохота чуть не сделалась  истерика.  Лэсти  хлопал  руками
себя  по  бедрам.  Руперт  замер,  образовав  прямоугольный   треугольник,
вершиной которого оказалась расширенная часть его туловища.
     - ...берг, - докончил Руперт, упираясь головой в пол.
     Он не  делал  попыток  подняться.  Внутри  у  него  что-то  задумчиво
жужжало.
     - Ну ладно, - проворчал Лэсти, -  не  собираешься  ли  ты  весь  день
валять дурака? Вставай!
     - Он н-не ммо-жжет, - взвизгивала Джози, -  они  сместили  ему  центр
тяжести, и он не может встать. Если  тебе  когда-нибудь  удастся  выкинуть
такой же потешный трюк по теледару,  то  двести  миллионов  ни  в  чем  не
повинных зрителей помрут со смеху.
     Комик Лэсти скорчил гримасу и нагнулся над роботом. Он  обхватил  его
за плечи и потянул вверх. Медленно и очень неохотно Руперт выпрямился.  Он
ткнул пальцем в экран.
     -  С  девицей  этой  проживешь  беспечно  жизнь  свою,  -  начал   он
металлическим речитативом, - в ад после смерти попадешь - решишь, что ты -
в раю!
     - Заткнись! - рявкнул Лэсти. - Слышишь, что я говорю? Заткнись!
     Роботом  овладел  новый  пароксизм  шестереночного  скрежета.   Лэсти
обиженно надулся.
     - Мой прекрасный старинный кафельный пол! Такого кафеля  середины  ХХ
века нет ни у кого в нашей башне! Посмотрите, во  что  он  его  превратил!
Дыра размером с...
     - Сто раз тебе объясняла, - затараторила Джози,  -  что  в.  ХХ  веке
кафельные полы делали только в ванных комнатах. Иногда на кухне,  но  чаще
всего в ванных. А твоя поддельная батарея и секретер с раздвижной  крышкой
- вообще из других эпох; у тебя нет никакого чувства старины. Вот  погоди,
дружочек, обменяемся колечками да кинем друг в друга по пригоршне риса,  и
ты узнаешь, как выглядел жилой дом эпохи президента Рузвельта. Кстати, как
тебе нравятся шутки Руперта - те, что на бумаге?
     - Еще не знаю. Он только что кончил печатать.
     - Отключайся, Джози. Кто-то пришел. Зайди за мной перед выступлением,
как обычно. Пока.
     По сигналу хозяина робот проковылял к двери и сказал: "Двадцать три".
И тут почти одновременно произошли два события: в  комнату  вошел  механик
фирмы "Рольг", и голова Руперта стукнулась о пол.
     Лэсти вздохнул и еще раз выпрямил Руперта.
     - Надеюсь, он не собирается бить поклоны  всякий  раз,  когда  кто-то
войдет в комнату? Так он мне весь кафель перебьет.
     - А он уже выкидывал эту шутку?  Скверное  дело.  Ведь  все  основные
контрольные блоки у него в голове, и они еще  как  следует  не  притерлись
друг к другу. Соскочит какая-нибудь шестеренка, и привет! Хотите, я отвезу
его в мастерскую на переналадку?
     - Некогда. Через два часа я выхожу в эфир.  Кстати,  вы  вмонтировали
ему в лоб блок письменной развертки?
     - А как же, - кивнул механик. - Видите узенькую зеленую пластинку над
бровями? Когда захотите, чтобы он не  говорил,  а  писал,  сдвиньте  ее  в
сторону или прикажите, чтобы он сам ее сдвинул. Слова будут проплывать  по
экрану, вроде как на щитах световой рекламы.  Ах  да,  я  же  вернулся  за
ключом! Вот так история, забыл универсальный ключ у него в затылке - прямо
хоть на фабрику не возвращайся.
     - Забирайте свой ключ. Я жду посетителя.
     Лэсти повернулся и увидел, как в  открытую  дверь  влетел  коренастый
человечек в полосатой тунике.
     - Здравствуйте, мистер Гаскелл. Присядьте, пожалуйста.  Я  освобожусь
через секунду.
     - Давай ключ, - обратился к роботу механик.
     Руперт вытащил у себя из затылка универсальный роботехнический ключ и
протянул руку. Механик тоже протянул руку. Руперт уронил ключ.
     - Что за черт? - удивился механик. - Если  бы  я  не  знал,  что  это
невозможно, я бы поклялся, что это он нарочно.
     Механик нагнулся за ключом. Робот быстро протянул руку.  Механик  как
ошпаренный выскочил за дверь.
     - Не смей! - завопил он. -  Вы  видели,  что  он  собирался  сделать?
Какого...
     - Три двадцать, - сказал Руперт.
     Дверь упала на место, и  механик  так  и  не  закончил  фразы.  Робот
вернулся в гостиную, чуть слышно жужжа и пощелкивая.  Выражение  его  лица
было еще печальнее прежнего. К грусти примешивалось легкое разочарование.
     - Два Лунных Трехступенчатых, - приказал хозяин.  Робот  поплелся  на
кухню готовить коктейли.
     - Послушайте-ка, Лэсти, - загудел  Джон  Гаскелл  неожиданно  громким
голосом, - не люблю ходить вокруг да около. Я понятия не имел, что на  вас
работают наемные юмористы, пока Гран и Андерсен не пожаловались  мне,  как
вы их прижали с деньгами, а  когда  они  отказались  батрачить  за  гроши,
выставили  их  на  улицу.  Они  утверждают,  что  сделали  из  вас  самого
высокооплачиваемого комика в  Западном  полушарии,  и  в  этом  я  с  ними
совершенно согласен. Так  вот,  сегодняшняя  передача  -  это  всего  лишь
проба...
     - Выслушайте меня, сэр. До того как я связался с этими грабителями, я
сам готовил свой репертуар. Да и работали они исключительно на моем запасе
шуток. Они пытались сорвать с меня больше, чем я сам  зарабатываю,  -  вот
почему я выставил их за дверь. Я по-прежнему умею импровизировать не  хуже
кого другого.
     - А мне плевать, импровизируете вы или рассказываете  свои  сны.  Мне
нужно одно: когда публика смотрит  мою  программу,  она  должна  смеяться.
Побольше смеха - и она любую рекламу проглотит не поморщившись. Впрочем, я
совсем не то хотел сказать...
     Гаскелл выхватил у Руперта спиральный бокал  и  единым  духом  осушил
его. Ни один мускул не дрогнул на его лице.
     - Безвкусная водичка. Градусов не хватает! Мало огня!
     Несколько секунд робот задумчиво разглядывал бокал, затем  повернулся
и заковылял на кривых ногах к кухне.
     Лэсти мысленно позволил себе не согласиться с президентом  корпорации
"Звездочет". Каждая капля коктейля  буквально  убивала  наповал.  Впрочем,
"Клуб хозяев планеты", где жил Гаскелл, славился крепостью своих напитков.
     - Единственное, что меня интересует, - продолжал Гаскелл,  -  сумеете
вы сделать сегодняшнюю программу смешной без помощи Грина и Андерсена  или
не сумеете? Может, вы и великий комик, но, как говорят у рас на  теледара,
довольно одного провала - и славы как не бывало.  Если  после  сегодняшней
пробы "Звездочет" не подпишет  с  вами  условленного  тринадцатинедельного
контракта, то вы опять скатитесь к утренним рекламам наркотиков.
     - Разумеется, мистер Гаскелл, вы совершенно правы. Только прошу вас -
сначала посмотрите мои сценарий, а уже потом делайте  замечания.  -  Лэсти
вытащил из электрической машинки  длинные  сценарные  листы  и  вручил  их
коротышке.
     Рискованный шаг. Кто знает, какую чушь мог сочинить  Руперт?  Но  что
поделаешь, читать текст не было времени. Авось Руперт вывезет.
     О качестве сценария можно было судить по реакции Гаскелла.  Президент
"Звездочета" подпрыгивал на антикварном стуле, содрогаясь от хохота.
     - Чудесно! Восхитительно! - По щекам Гаскелла текли слезы.  -  Просто
колоссально! Должен перед вами извиниться, Лэсти. Вам и  впрямь  не  нужны
наемные юмористы. Вы прекрасно пишете  сами.  А  вы  успеете  до  передачи
выучить текст?
     - За это  не  беспокойтесь,  сэр.  Перед  срочной  работой  я  всегда
принимаю  таблетку  инфраскополамина.  А  на  случай,   если   и   вправду
понадобится экспромт, у меня есть робот.
     - Робот? Вот  эта  образина?  -  Гаскелл  ткнул  пальцем  в  Руперта,
который, стоя за его спиной, заглядывал в сценарий и тихонько жужжал. Взяв
у Руперта бокал, Гаскелл сделал несколько глотков.
     - Да, сэр. В нижней половине его  туловища  хранится  огромный  запас
шуток. Во время передачи робот будет  стоять  в  стороне;  и,  как  только
понадобится экспромт, - глядишь, он уже у  него  на  лбу  написан.  Мистер
Гаскелл! Что с вами?!
     Но тут Гаскелл внезапно выронил бокал. Причудливо  изогнутая  спираль
лежала на полу, и из нее вился черный дымок.
     - Нап-ппи-тток, - хрипло пробормотал Гаскелл.  Лицо  его,  поочередно
принимавшее  красный,  зеленый  и   лиловый   оттенки,   остановилось   на
компромиссном решении и пошло цветными пятнами.
     - Где... где у вас?..
     - Сюда! Вторая дверь налево!
     Маленький человечек, согнувшись в три погибели, выскочил из  комнаты.
Тело его обмякло, словно у потрепанной ватной куклы.
     - Что с ним? - Лэсти понюхал поднятый с пола бокал. - Апчхи!
     До него вдруг дошло, что Руперт тихонько жужжит и лязгает.
     - Руперт, чего ты сюда намешал?
     - Он сам просил покрепче и поострее...
     - ЧЕГО ТЫ СЮДА НАМЕШАЛ?
     Робот задумался.
     - Пять  частей  кастор-ки...  з-з-з-здин-дон...  три  части  уксусной
эссенции... бинг-бонг... четыре части красного перца, к-рр-ранг-тр-румм...
одну часть рво...
     Лэсти свистнул, и с потолка спрыгнула трубка радиофона.
     -  Радиоцентр?  Скорую  помощь,  да  поскорее!  Клоун  Лэсти,  "Башня
Артистов", квартира тысяча шестая.
     Лэсти выскочил в прихожую и бросился на помощь своему гостю.
     При виде цветовой гаммы на лице Гаскелла врач покачал головой:
     - Помогите уложить его на носилки, и срочно в госпиталь.
     Гравитационным лучом врач поднял носилки и  повел  их  к  двери  мимо
Руперта, стоящего в углу.
     - Надо думать, съел что-нибудь несвежее, - проскрипел тот.
     - Шут гороховый! - Врач кинул на робота свирепый взгляд.
     Лэсти торопливо выпил один  за  другим  три  Лунных  Трехступенчатых.
Смешивал их он сам. С помощью  двойной  дозы  инфраскополамина  к  приходу
Джози ему удалось вызубрить свой экспромты. Руперт открыл ей дверь.  Динг!
Вам!
     - Весь день он только  этим  и  занимается,  -  проговорил  Лэсти,  в
очередной раз выпрямляя  робота.  -  И  дело  не  только  в  том,  что  он
расколотил весь  мой  кафельный  пол.  Того  и  гляди,  у  него  в  голове
развинтится   какой-нибудь   винтик.   Разумеется,   мне   он   повинуется
беспрекословно, жертвами его розыгрышей до сих пор были...
     Руперт что-то покатал во рту. Губы  его  вытянулись  трубочкой,  щеки
сложились гармошкой морщинок. Он сплюнул.
     По полу запрыгала медная шестигранная гаечка. Все трое молча смотрели
ей вслед. Наконец, Джози подняла голову:
     - Каких еще розыгрышей?
     Лэсти рассказал о случившемся.
     - Ну и ну! Твое счастье, что по контракту  ты  за  последствия  своих
шуток не отвечаешь. Не  то  Гаскелл  затаскал  бы  тебя  по  судам.  Будем
надеяться, что он выживет. Иди, одевайся.
     Лэсти прошел в соседнюю комнату и принялся натягивать на себя красный
с блестками клоунский костюм.
     - Что у тебя сегодня в программе? - крикнул он.
     - Мог бы сам прийти как-нибудь на репетицию и послушать.
     - Приходится поддерживать свою репутацию импровизатора. Так что же ты
поешь?
     - Арию "Странствую в пространстве я" из последней новинки Гуги Гарсия
"Любовь за поясом астероидов". Послушай, твой робот, может, и в самом деле
отличный писатель-юморист, но как дворецкий он никуда не годится.  Сколько
мусора на полу! Бумажки, сигареты,  спирали  для  коктейлей!  Вот  погоди,
молодой человек, соединим мы с тобой наши судьбы...
     Она умолкла и, нагнувшись, принялась подбирать  мусор.  Руперт,  стоя
сзади, сосредоточенно глядел ей в спину. Внутри  робота  что-то  загудело.
Г-р-р...
     Стремительными  шагами  Руперт  пересек  комнату.  Его  правая   рука
поднялась и обрушилась на Джози.
     - Ай! - завопила Джози, подпрыгнув до потолка.  Опустившись  на  пол,
она круто обернулась. Ее глаза метали молнии.
     - Кто это сме... - угрожающе  начала  она  и  тут  заметила  Руперта,
который,  все  еще  протягивая  вперед  руку,  звенел  и   жужжал   своими
металлическими внутренностями.
     - Да ты, никак, издеваешься надо мной?! Тебе смешно?! Ах  ты,  ржавый
нахал! - В ярости она бросилась к роботу, чтобы закатить ему пощечину.
     Выскочивший Лэсти увидел ее руку, занесенную над головой робота.
     - Джози! - испуганно закричал он. - Только не по голове! Бам-м-м!!!

     - Думаю, мисс Лисси, все обойдется благополучно,  -  сказал  врач,  -
недельки две подержим вашу руку в гипсе, а потом - снова на рентген.
     - Джози, мы опоздаем в студию, - нервничал Лэсти. - Очень  жаль,  что
так вышло.
     - Ах, тебе жаль? Так вот, заруби себе на носу: я с места не сдвинусь,
пока ты не избавишься от Руперта.
     - Джози, радость моя, золотко мое, да знаешь ли ты,  как  здорово  он
сочиняет!
     - А мне плевать! Меня дрожь пробирает при мысли, что он будет жить  в
одном доме с моими детьми. По Закону о роботах ты же обязан держать его  в
своем доме. По-моему, он у тебя свихнулся  на  почве  юмора.  Мне  это  не
нравится. Так что выбирай: или я, или этот недовинченный остряк-самоучка.
     В ожидании ответа Джози поглаживала гипсовую повязку на руке.
     Так вот, Руперт - несмотря на все странности и причуды - гарантировал
Лэсти блестящую  карьеру  комического  актера.  Больше  езду  не  придется
беспокоиться о репертуаре. Будущность его обеспечена.  С  другой  стороны,
Лэсти не был уверен, что на свете есть хоть одна  женщина,  которая  может
сравниться с Джози. Она воплощала собой его мечту  об  идеальной  женщине.
Только с нею он найдет свое счастье.
     Это был простой и недвусмысленный выбор между  богатством  и  любимой
женщиной.
     - Ладно, - пробормотал он наконец, - надеюсь, мы останемся друзьями.

     Когда Лэсти вошел в  студию,  Джози  уже  заканчивала  свою  песенку.
Отойдя от микрофона, она  не  удостоила  комика  даже  взглядом.  Началась
рекламная вставка.
     Лэсти  поставил  Руперта  у  дальней  стены,  рядом  с   режиссерской
будочкой, где темно-красная фигура робота не могла попасть в  поле  зрения
телекамер.  Затем  он  присоединился  к  группе  актеров,  ожидавших   под
выключенной камерой окончания рекламы, после чего им предстояло  разыграть
небольшой водевиль.
     Наконец захлебывающийся  от  восхищения  диктор  отчеканил  последнее
слово рекламного текста На сценическую площадку выскочил вокальный квинтет
сестер Глоппус, и грянул финал:

                      Любовь, богатство в почет
                      Вам обеспечит "Звездочет".
                      Зачем курить траву и вату?
                      На выбор сотня ароматов
                      От вишенки до шоколада...
                      Ура! Ура! Ура! О ра-а-а-а-дость!

     Телекамера над головой Лэсти засветилась разноцветными лампочками,  и
представление началось. Сюжет не отличался  замысловатостью  -  любовь  на
заправочной станции Фобоса. Лэсти не был занят в пьесе - по ходу  действия
он комментировал ее своими шутками.
     А шутки сегодня были что надо - смеялся даже  режиссер  передачи.  То
есть, конечно, не смеялся - об этом не могло быть и речи, - но  иногда  на
его лице появлялась улыбка. А уж если улыбается режиссер,  то  зрители  во
всем Западном полушарии животы со смеху надрывают.  Эта  истина  столь  же
непреложна, как и тот  факт,  что  третий  вице-президент  теледара  вечно
становится жертвой самых гнусных розыгрышей -  явление,  хорошо  известное
всем социологам как "эффект Сбросьпарсона".
     Время от времени Лэсти поглядывал на робота. Его беспокоило, что  это
создание вертит своей железной башкой по сторонам. В какой-то момент робот
даже повернулся спиной и сквозь прозрачную  дверь  принялся  рассматривать
пульт режиссерской будочки. На случай, если  понадобится  экспромт,  Лэсти
заранее сдвинул зеленую заслонку.
     Экспромт  понадобился  совершенно  неожиданно.  Вторая  инженю  вдруг
запуталась  в  монологе,  начинавшемся  словами:  "И  вот  когда   Гарольд
рассказал  мне,  что  он  приехал  на  Марс,  потому  что  ему  опротивела
милитаристская и бюрократическая государственная система...",  перешла  на
скороговорку, несколько раз пробормотала: "И тут я ему  сказала...  да,  я
ему так и сказала... не могла ему не сказать...",  запнулась  и  принялась
судорожно кусать губы, вспоминая забытую реплику.
     В  контрольной  будочке  пальцы  режиссера  бесшумно   пробежали   по
клавиатуре, и выпавшая строчка вспыхнула на экране под потолком. В  студии
воцарилась мертвая  тишина.  Все  с  надеждой  ожидали,  что  Лэсти  своим
экспромтом заполнит убийственную паузу.
     Лэсти обернулся к роботу. Какое счастье!  Тот  стоит  к  нему  лицом.
Прекрасно! Теперь вопрос, сработает ли мезонный фильтр.
     На лбу Руперта появилась надпись. По мере того как  слова  проплывали
но экрану, Лэсти произносил их вслух:
     - Послушай, Барбара, а знаешь, что случится,  если  ты  будешь  плохо
кормить своего Гарольда?
     - Нет, не знаю, - ответила актриса, добросовестно подыгрывая Лэсти  и
пытаясь одновременно затвердить забытую строчку. - Что те тогда случится?
     Из угла донесся громовой голос Руперта:
     - Он решит, что у тебя котелок не варит!
     Гоготала студия. Гоготал Руперт.  Только  у  него  это  звучало  так,
словно он разваливался на части.  По  всему  Западному  полушарию  зрители
бросились к гудящим, скрежещущим и лязгающим теледарам,  пытаясь  обуздать
закусившую удила электронику.
     Даже Лэсти расхохотался. Превосходно!  Куда  тоньше,  чем  тот  хлам,
которым пичкали его Грин с Андерсеном, но и  с  тем  грубоватым  привкусом
старого фермерского остроумия, на  котором  замешана  настоящая  клоунада.
Этот робот просто клад...
     Стоп! А ведь Руперт не подсказал ему реплику - он  сам  ее  произнес.
Зрителей рассмешил вовсе не клоун Лэсти - они смеются над Рупертом, хотя и
не видят его на экране. Что же это творится?..
     Наконец пьеска кончилась, и камеры переключились на Джозефину Лисси и
ее оркестр.
     Лэсти  воспользовался  коротким  перерывом,  чтобы  свести  счеты   с
Рупертом. Он повелительным жестом указал роботу на пультовую.
     - Убирайся туда, чучело огородное, и не смей носа высовывать, пока не
кончится передача! Приберегаешь свои шуточки для себя,  мерзкая  железяка?
Кусаешь руку, которая тебя смазывает? Ну, погоди у меня!
     Руперт отшатнулся, чуть не раздавив бутафора.
     - Бишьбинг? - вопросительно прозвенел он. - Бим-бам-бом?
     - Я тебе пошучу, - зарычал Лэсти. - А ну, марш в будку, и чтобы  духу
твоего здесь не было!
     Волоча ноги и оставляя глубокие вмятины на пластиковом  полу,  Руперт
поплелся на свой остров св.Елены.
     Передача продолжалась. В редкие свободные мгновения Лэсти видел,  как
робот, уныло втянув голову в плечи и утратив всякое сходство с  элегантной
обтекаемой моделью 2207, стоит возле техников  за  контрольными  пультами.
Судорожно  дергаясь,  он  принялся  расхаживать   по   тесному   помещению
пультовой. Время от времени он делал  попытку  к  примирению,  зажигая  на
своем  экранчике  надписи  вроде:  "Какая  разница  между  гипертоником  и
гиперпространством?"  или  "Что  такое  облысение?   Замена   причесывания
умыванием". Но Лэсти напрочь игнорировал эти жалкие потуги.
     Пошла вторая рекламная вставка.
     - Задумывались ли вы, - масляным голосом осведомился диктор, - почему
во  всем  космосе   только   "Звездочет"   -   звезда   первой   величины?
Беспристрастными  исследованиями  установлено,  что  наши  славные  герои,
улетая к звездам, всегда берут с собой... Ой, что это?
     Руперт выпихнул из будки одного за другим трех негодующих техников  и
захлопнул за ними дверь. Затем  он  принялся  нажимать  кнопки  и  крутить
ручки.
     - Робот взбесился! Он выкинул нас за дверь!
     - Послушайте, он псих! Вдруг он переключит камеры на  пультовую?  Это
же совсем просто. Не приведи бог, если это говорящий робот!
     - Он выходит в эфир! Он умеет разговаривать?
     - Умеет ли он разговаривать?!  -  простонал  Лэсти.  -  Вышибите  его
оттуда поскорее!
     - Вышибить его? Интересно, как? - желчно  рассмеялся  инженер.  -  Он
ведь запер дверь. А вы знаете, из какого материала сделаны стены  и  двери
пультовой? Он сможет сидеть там, пока СУПЭР не отключит подачу энергии.  А
для этого...
     - Задумывались ли вы, почему эти сигареты называют "Звездочетами?"  -
прокатился по студии грохочущий голос Руперта, и  почти  одновременно  его
услышали миллионы зрителей. - Одна затяжка - и звезды  сыплются  из  глаз!
Динг-дунгл-дангл-донгл! Да, сэр! Звезды всех цветов и оттенков, и даже  не
пытайтесь их сосчитать  Бим-бам!  Вторая  затяжка  -  это  вспышка  Новой!
Гр-рам-гр-румм! Сто ароматов, и все липовые! Бинг! Банг!..
     Стены пультовой дрожали от могучего хохота, скрежета. Но  дрожали  не
только стены.
     Джози утешала комика как могла.
     - Милый, не может же он выступать вечно! Скоро он иссякнет!
     -  Как  бы  не  так  -  при  его-то  запасе  шуток!  Да  еще  этот...
вариационный преобразователь, и  еще  мезонный  фильтр.  Нет,  Джози,  мне
крышка! Пропала моя карьера - меня теперь и близко к камерам не подпустят.
А я больше ничего не умею. На что я буду жить? Джози,  Джози,  конченый  я
человек.
     В конце концов инженерам  удалось  отключить  энергопитание  во  всем
Теледар-Сити. Прекратились передачи всех программ теледара, пропала  связь
с космосом, умолкли радиофоны. Скоростные лифты застряли между этажами.  В
правительственных  кабинетах  погас  свет.   Только   тогда   при   помощи
дистанционной контрольной  установки  смогли  открыть  дверь  пультовой  и
вытащить бессильно обмякшего робота.
     Когда иссякла энергия, иссяк и он.

     Итак, Лэсти женился на Джози. Но счастлив он не  был.  Ему  запретили
появляться на теледаре до конца его дней.
     Впрочем, он  не  умер  с  голоду.  Иногда  он  даже  жалел  об  этом.
Погубившая его передача прославила Руперта. В  тысячах  писем  телезрители
требовали еще раз показать гадкого робота, осмелившегося поднять  на  смех
рекламодателей. "Звездочет" утроил продажу. А в конечном итоге только  это
имеет значение...
     Развеселый-робот  Руперт  ("самая  развинченная  машина  из  всех,  у
которых в голове винтика не  хватает")  регулярно  появляется  на  экране.
Лэсти подписывает контракты. Быть менеджером у робота нелегко. Жить с  ним
бок о бок - еще труднее, но этого требует Закон о  роботах.  Расстаться  с
ним Лэсти не в силах - кому охота лишиться верного куска хлеба  с  маслом?
Он даже не может никого нанять для присмотра за роботом - то есть никого в
здравом рассудке. Лэсти приходится несладко. С Рупертом жить  -  не  шутки
шутить.
     Раз в неделю он навещает Джози и  ребятишек.  У  него  осунувшийся  и
изможденный  вид.  С  каждым  днем  розыгрыши   Руперта   становятся   все
изощреннее.
     Последнее  время  Руперт  так  навострился,  что  Лэсти  прозвали  на
теледаре по-новому: "Лэсти - дурные вести". Или "Лэсти - поплачем вместе".
А то и просто: "Ой-ой!"

ЙНННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННН»
є          Этот текст сделан Harry Fantasyst SF&F OCR Laboratory         є
є         в рамках некоммерческого проекта "Сам-себе Гутенберг-2"        є
ЗДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДД¶
є        Если вы обнаружите ошибку в тексте, пришлите его фрагмент       є
є    (указав номер строки) netmail'ом: Fido 2:463/2.5 Igor Zagumennov    є
ИННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННј

                               Уильям ТЕНН

                               ХОЗЯЙКА СЭРИ

     Сегодня вечером, уже собираясь войти в дом, я увидел на мостовой двух
маленьких  девочек,  чинно  игравших  в  мяч,  напевавших  одну  старинную
девчоночью считалку. Душа у меня ушла в пятки, кровь бешено заколотилась в
правом виске, и я знал, что - пропади все пропадом - но я шагу не ступлю с
этого места, пока они не закончат.

                          Раз-два-три-элери,
                          к нам идет Хозяйка Сэри.
                          Закрывай скорее двери,
                          это злая-злая фея!

     Когда они прекратили свое механическое пение,  я  пришел  в  себя.  Я
открыл дверь своего дома  и,  войдя,  быстро  повернул  ключ.  Везде  -  в
прихожей, кухне и библиотеке - я  включил  свет.  И  потом,  потеряв  счет
времени, я шагал из угла в угол, пока дыхание не выровнялось,  а  страшные
воспоминания не уползли назад, в трещину прошедших лет...
     Сэриетта Хон переехала из Вест-Индии к миссис Клейтон, когда умер  ее
отец. Ее мать была  единственной  сестрой  миссис  Клейтон,  а  за  отцом,
служащим колониальной администрации, родственники  не  числились.  Поэтому
ничего  удивительного  не  было  в  том,  что  девочку  переправили  через
Карибское море, и она  поселилась  в  Нэнвилле,  в  доме  моей  квартирной
хозяйки. Естественным же образом ее определили  в  нэнвилльскую  начальную
школу, где  я  преподавал  арифметику  и  естествознание  в  дополнение  к
английскому, истории и географии мисс Друри.
     - Таких невыносимых детей, как эта Хон, я еще не видела! - Мисс Друри
ворвалась в мой кабинет  во  время  утреннего  перерыва.  -  Это  выродок,
бесстыжий, гадкий выродок!
     Я  подождал,  пока  в  пустой  комнате   отзвучит   эхо,   забавляясь
разглядыванием подчеркнуто викторианских форм  мисс  Друри.  Ее  затянутая
корсетом грудь вздымалась, а многочисленные юбки колыхались и  шлепали  по
щиколоткам,  пока  она  в  раздражении  металась  перед  моим  столом.   Я
отклонился назад и обхватил голову руками:
     - Советую вам не горячиться. Эти две недели с начала четверти  я  был
слишком занят и у меня не было времени присмотреться к Сэриетте. У  миссис
Клейтон  нет  собственных  детей,  и  с  самого  четверга,  когда  девочку
привезли, она носится с ней, как с сокровищем. Если вы накажете  Сэриетту,
как... ну, как вы наказали Джоя Ричардса на прошлой неделе,  -  она  этого
терпеть не будет. И школьное управление - тоже.
     Мисс Друри с вызовом  вскинула  голову:  -  Если  бы  вы  проработали
учителем столько те, сколько я, молодой человек, вы знали бы, что отказ от
розги - это не метод для такого упрямого ублюдка,  как  Джой  Ричардс.  Он
вырастет такой же винной прорвой, как его папаша, если вовремя не узнает у
меня, чем пахнет розга.
     -  Ну,  хорошо.  Не  забывайте  только,  что  кое-кто  из   школьного
управления  начинает  вами  очень   интересоваться.   И   потом,   почему,
собственно, Сэриетта Хон -  выродок?  Насколько  я  помню,  она  альбинос;
недостаток пигментации - это случайный фактор наследственности, а вовсе не
уродство, что подтверждают тысячи людей, проживших  нормальную  счастливую
жизнь.
     - Наследственность! - Она презрительно фыркнула. - Чушь собачья,  эта
ваша наследственность. Она выродок, я вам говорю, поганка, гнусное исчадие
Сатаны. Когда я попросила ее рассказать классу о своем доме в  Вест-Индии,
она встала и проквакала: "Это не для дураков и не для средних умов".  Вот!
Если бы в этот момент не прозвенел звонок на перерыв, я  бы  с  нее  шкуру
спустила.
     Она бросила педантичный взгляд на часы. - Перерыв  заканчивается.  Вы
бы лучше проверили систему, мистер Флинн; мне кажется, утром звонок был на
минуту раньше. И не позволяйте этой девчонке садиться вам на голову.
     - Со мной такое не случается. -  Я  усмехнулся,  когда  она  хлопнула
дверью.
     Через минуту в комнату ворвался смех и галдеж восьмилеток.
     Я начал свой урок, посвященный делению столбиком, с того, что  тайком
взглянул на последний ряд. Там, как  гвоздями  прибитая,  сидела  Сэриетта
Хон, послушно сложив руки на парте. На фоне красного дерева,  под  которое
была облицована мебель в классе, ее белесые мышиные хвостики  и  абсолютно
белая кожа зрительно приобретали желтоватый оттенок. Ее глаза, тоже слегка
желтоватые, с огромными бесцветными радужками под  полупрозрачными  веками
не мигали, когда я смотрел на нее.
     Она действительно была уродиной. Рот у нее был невероятного  размера,
уши торчали под прямым углом к голове, а кончик  длинного  носа  загибался
вниз до верхней губы.  Она  носила  белоснежное  платье  строгого  покроя,
взрослый вид которого никак не вязался с ее костлявой фигурой.
     Закончив  урок  арифметики,  я  подошел  к  ней,  сидевшей  в  гордом
одиночестве. - Может быть, ты сядешь поближе к моему столу?  -  спросил  я
медовым голосом. - Так тебе лучше будет видно доску.
     Она поднялась и сделала маленький книксен: - Благодарю вас,  сэр,  но
там слишком солнечно, а яркий свет вреден  для  моего  зрения.  Поэтому  я
чувствую себя намного  лучше  в  темноте  и  тени.  На  ее  лице  неуклюже
изобразилось нечто, похожее на любезную улыбку. Я кивнул. Мне стало как-то
неловко от формальной точности ее ответа.
     В течение всего урока естествознания я чувствовал, что она  буквально
прикипела ко мне глазами. Под ее немигающим, неотвязным взглядом  я  начал
путаться в наглядных пособиях, а ученики,  догадываясь  о  причине,  стали
шептаться и вертеть головами.
     Ящик с коллекцией бабочек выскользнул у  меня  из  рук.  Я  нагнулся,
чтобы поднять его.  Вдруг  какой-то  изумленный  вздох  прошумел  по  всей
комнате, вырвавшись из тридцати маленьких глоток:
     - Смотри! Она снова это делает!
     Сэриетта Хон сидела все в той же странной,  оцепенелой  позе.  Только
волосы у нее были теперь густо-каштанового цвета, глаза - голубыми, а щеки
и губы нежно порозовели.
     Мои пальцы уперлись в надежную  поверхность  стола.  Не  может  быть!
Неужели это свет и тень проделывают такие фантастические трюки?  Не  может
быть!
     Даже когда я, забыв  о  педагогической  дистанции,  с  открытым  ртом
смотрел на нее, она продолжала темнеть, а тень  вокруг  нее  рассеивалась.
Дрожащим голосом я попытался вернуться к коконам и чешуекрылым.
     Через минуту я заметил, что ее лицо и волосы снова чистейшего  белого
цвета. Я не стал искать этому объяснения, равно как и ученики. Но урок был
сорван.
     - В точности то же самое она вытворила на моем уроке,  -  сказала  за
ленчем мисс Друри. - В точности то же самое! Правда, мне  показалось,  что
она была жгучей  брюнеткой,  с  копной  черных  волос,  а  глазищи  у  нее
сверкали. Это было сразу после того, как она назвала меня дурой  -  наглая
стерва! Я потянулась за розгой. Тут-то она и обернулась смуглой брюнеткой.
У меня бы она живо покраснела, если  бы  звонок  не  прозвенел  на  минуту
раньше.
     - Представляю себе, - сказал я. - Но при ее внешности любой  световой
эффект может сыграть дурную шутку со зрением. Да и вообще не  уверен,  что
видел все это. Не хамелеон же она, в конце концов.
     Старая учительница поджала губы, так что они превратились  в  бледную
розовую  линию,  пересекшую  ее  дряблое  лицо.  Она  покачала  головой  и
перегнулась через стол, усыпанный крошками. - Не хамелеон. Ведьма! Я знаю!
И Библия приказывает нам уничтожать ведьм, сжигать их со всеми потрохами.
     Мой смех прокатился по грязному школьному подвалу, который служил нам
столовой. - Ну вы и скажете! Восьмилетняя девчонка...
     - Вот именно. И ее нужно  обезвредить,  пока  она  не  выросла  и  не
наделала гадостей. Поверьте мне, мистер Флинн, уж я-то знаю! Один из  моих
предков сжег тридцать ведьм в Новой Англии во время  процессов.  У  нашего
рода особый нюх на этих тварей. Между нами не может быть мира!
     Дети в благоговейном страхе разделяли мнение мисс Друри. Они прозвали
девочку-альбиноса  "Хозяйкой  Сэри".  Сэриетта,  со   своей   стороны,   с
удовольствием приняла это прозвище. Когда Джой Ричардс ворвался в компанию
детей,  которые,  скандируя  песенку,  сопровождали  ее  по   улице,   она
остановила его.
     - Оставь их в покое, Джозеф, - сказала она в своей забавной  взрослой
манере. - Они совершенно правы. Я в самом деле злая-злая фея.
     Джой опустил свое озадаченное конопатое лицо, разжал кулаки  и  молча
пристроился сбоку маленького кортежа. Он боготворил ее.  Они  всегда  были
вместе - возможно, потому,  что  оба  были  аутсайдерами  в  этом  детском
сообществе, а возможно, потому, что были сиротами -  его  вечно  поддатого
папашу трудно  было  назвать  отцом.  Я  часто  заставал  его  сидящим  на
корточках у ее ног в сырых сумерках, когда  выходил  на  крыльцо  пансиона
подышать свежим воздухом.  Она  останавливалась  на  полуслове,  продолжая
указывать пальцем куда-то вверх. Они оба сидели в заговорщицком  молчании,
пока я не уходил с крыльца.
     Джою  я  немного  нравился.  Именно  поэтому  мне  единственному   он
приоткрыл завесу над прежней жизнью Хозяйки Сэри. Гуляя как-то вечером,  я
обернулся и увидел, что Джой догоняет меня. Он только что ушел с крылышка.
     - Эх, - вздохнул он. -  Хозяйка  Сэри  столькому  всему  научилась  у
Стоголо! Если бы этот парень был здесь, он показал бы  старухе,  где  раки
зимуют. Он проучил бы ее, еще как проучил бы!
     - Стоголо?
     - Ну да. Этот колдун, который проклял мать Сэри  до  того,  как  Сэри
родилась; за то, что она засадила его в тюрьму. Мать  Сэри  умерла,  когда
рожала, а отец ее начал пить, хуже, чем мой папаша.  А  Сэри  потом  нашла
Стоголо, и они подружились. Они  обменялись  кровью  и  заключили  мир  на
могиле ее матери. И он научил ее колдовству, и родовому проклятию,  и  как
делать любовное зелье из кабаньей печенки, и...
     - Ты меня удивляешь, Джой, - прервал я его. -  Верить  в  эти  глупые
предрассудки!  Хозяйка  Сэри,  то  есть  Сэриетта   выросла   в   обществе
примитивных людей, которые не знают ничего лучшего. Но ты-то знаешь!
     Он покачал ногой какой-то сорняк на обочине. - Да,  -  тихо  произнес
он. - Да. Извините, мистер Флинн, что я про это сказал.
     Погода установилась поразительно теплая. - Поверьте  моему  слову,  -
однажды утром сказала мисс Друри. - Такой зимы я сроду  не  видала.  Бабье
лето и оттепели - это одно дело, но когда такое  продолжается  изо  дня  в
день, беспрерывно - это Бог знает что!
     - Ученые  говорят,  что  на  всей  земле  климат  становится  теплее.
Конечно, сейчас это трудно заметить, но Гольфстрим...
     - Гольфстри-и-и-м, - передразнила она. На ней был все тот же  тяжелый
чопорный наряд, и жара доводила ее взрывной темперамент до точки  кипения.
- Гольфстрим! С тех пор, как это хоново отродье приехало в  Нэнвилль,  все
перевернулось вверх дном. Мел у меня все время  крошится,  ящики  в  столе
застревают, тряпки расползаются на клочки. Эта чертовка  пытается  наслать
на меня порчу!
     - Послушайте, - я остановился, повернувшись спиной к школе. - Все это
слишком далеко заходит. Если вы не  можете  отказаться  от  своей  веры  в
колдовство, держите ее подальше  от  детей.  Они  здесь  для  того,  чтобы
получать знания, а не слушать истерические выдумки... выдумки...
     - Чокнутой старой  девы.  Ну  что  же  вы,  давайте,  продолжайте,  -
огрызнулась она. - Я знаю, что вы так думаете,  мистер  Флинн.  Вы  к  ней
подмазываетесь, и поэтому она вас терпит. Но я знаю  то,  что  я  знаю,  и
исчадие ада, которое вы называете Сэриеттой Хон,  тоже  это  знает.  Между
нами война, и битва добра и зла никогда не закончится, пока кто-нибудь  из
нас не погибнет! Она повернулась в завихрении своих юбок и быстро зашагала
к школе.
     Мне стало страшно за ее рассудок. Я вспомнил, чем она  гордилась:  "Я
не прочла ни одного романа, написанного после 1893 года!"
     В этот день ученики заходили на урок арифметики медленно, тихо, будто
накрытые колпаком молчания. Но как только дверь закрылась за последним  из
них, колпак слетел, и шепот пополз по комнате.
     - Где Сэриетта Хон? И Джой Ричардс, - добавил  я,  не  находя  и  его
тоже.
     Поднялась толстушка Луиза Белл  в  своем  накрахмаленном,  мешковатом
розовом платье: - Они нарушали порядок. Мисс Друри поймала Джоя, когда  он
хотел срезать у нее волосы, и начала его пороть. Тогда Хозяйка Сэри встала
и сказала, что она не имеет права  трогать  его,  потому  что  он  под  ее
про-тек-ци-ей. Мисс Друри нас всех прогнала,  и  теперь  она  точно  обоих
выпорет. Она просто бешеная!
     Я немедленно подошел к задней двери. Внезапно  раздался  крик,  голос
Сэриетты! Я помчался по коридору. Крик дошел до уровня дисканта, завис  на
секунду и прекратился.
     Когда я рванул на себя дверь кабинета мисс  Друри,  я  был  готов  ко
всему, включая убийство. Но  к  тому,  что  я  увидел,  я  не  был  готов.
Вцепившись в дверную ручку, я замер, уставившись на таблицу времен.
     Джой Ричардс прижимался спиной к  доске  и  в  своей  потной  пятерне
сжимал длинную прядь темно-русых волос учительницы. Хозяйка Сэри, наклонив
голову, стояла перед мисс Друри; на ее  белой,  как  мел,  шее  красовался
недвусмысленный рубец. А мисс Друри  тупо  смотрела  на  кусок  березового
прута я своей руке; раздробленные остатки розги валялись у ее ног.
     Увидев меня, дети очнулись. Хозяйка Сэри выпрямилась  и  с  поджатыми
губами направилась к двери. Джой Ричардс подался вперед.  Он  потер  прядь
волос о спину учительницы, чего  она  совершенно  не  заметила.  Когда  он
догнал девчонку у двери, я увидел, что волосы блестели от пота, стертого с
блузы мисс Друри.
     Хозяйка Сэри слегка кивнула, и  Джой  передал  ей  прядь  волос.  Она
осторожно положила ее в карман платья.
     Без единого слова они прошмыгнули мимо меня и побежали в класс.
     Мне показалось, что они не слишком пострадали.
     Я подошел к мисс Друри. Она дико тряслась, разговаривала сама с собой
и не сводила глаз с остатка розги:
     - Она разлетелась на кусочки.  На  кусочки!  Я  только...  А  она  на
кусочки!
     Обняв старую деву  за  талию,  я  подвел  ее  к  стулу.  Она  села  и
продолжала бормотать.
     - Один раз... один раз я ее  ударила.  Только  я  замахнулась,  чтобы
снова... розга у меня над головой... и - на кусочки! Она таращила глаза на
березовый обломок в своей руке и раскачивалась из стороны в сторону, будто
оплакивая большую потерю.
     У меня был урок. Я дал ей стакан воды, попросил  сторожа  присмотреть
за ней и поспешил в класс.
     Кто-то из учеников, с чисто детской злобой и мстительностью нацарапал
во всю ширину доски:

                           Раз-два-три-элери,
                           к нам идет Хозяйка Сэри.
                           Закрывай скорее двери,
                           это злая-злая фея!

     Раздраженно повернувшись лицом к классу,  в  привычной  обстановке  я
заметил перемену. Парта Джоя Ричардса пустовала.
     Он занял место рядом с  Хозяйкой  Сэри  в  длинной,  густой  тени  на
последнем ряду.

     К моей превеликой радости, Хозяйка Сэри и  не  думала  вспоминать  об
инциденте. За обеденным столом она, как  всегда,  молчала,  уставившись  в
тарелку. Не досидев до конца ужина, она незаметно  поднялась  и  улизнула.
Миссис Клейтон слишком много болтала и суетилась, чтобы это заметить.
     После ужина я направился к старинному дому с острой крышей, в котором
кила со своими родственниками мисс Друри. Озера пота  разливались  у  меня
под одеждой, и я был не в состоянии сосредоточиться. Ни единый  листик  не
шевелился на деревьях в этот влажный безветренный вечер.
     Старая учительница чувствовала себя намного лучше. Но она ни в  какую
не желала оставить свою тему, что было  бы  единственным  способом  -  как
предложил  я  -  наладить  отношения.  Она   энергично   раскачивалась   в
кресле-качалке времен колонии и протестовала:
     - Нет, нет, нет! Я не собираюсь мириться с этим порождением ехидны; я
скорее самому Вельзевулу пожму руку.  А  теперь  она  ненавидит  меня  еще
больше, потому что - неужели вы не понимаете? -  я  вывела  ее  на  чистую
воду. Ей пришлось показать свое  мастерство.  Теперь...  теперь  я  должна
сразиться с ней и победить ее и Того,  кто  ей  покровительствует.  Я  все
долина обдумать, я должна... но какая  же  дьявольская  жара.  Невыносимая
жара! Мозги...  мозги  у  меня  отключаются...  Она  вытерла  лоб  тяжелой
кашемировой шалью.
     По дороге домой я пытался найти хоть какой-нибудь выход.  Где  тонко,
там и рвется. Нагрянет комиссия, начнут копать, и школа вылетит в трубу. Я
пытался спокойно продумать все возможные варианты, но одежда  прилипала  к
телу, и я буквально задыхался.
     На крыльце было пусто. Я  заметил  движение  в  саду  и  пошел  в  ту
сторону. Две тени воплотились в Хозяйку Сэри и Джоя Ричардса. Они  подняли
голодны, будто дожидаясь, когда я обнаружу себя.
     Она сидела на корточках и в руках держала куклу. На голове  маленькой
восковой  куклы  была  прилеплена  прядь  волос  в  виде  жесткого  пучка,
излюбленной прически мисс  Друри.  Грубая  маленькая  кукла,  обернутая  в
грязный клочок миткаля, напоминавший длинный и строгий покрой всех нарядов
мисс Друри. Тщательная карикатура из воска.
     - Вам не кажется, что это просто глупо? - наконец спросил я.  -  Мисс
Друри уже достаточно раскаивается в своем поступке, чтобы  издеваться  над
ее предрассудками таким образом. Я думаю, если вы очень  постараетесь,  мы
все станем друзьями.
     Они поднялись. Сэриетта прижала куклу к груди: - Это не глупо, мистер
Флинн. Этой дурной женщине следует преподать урок. Страшный урок,  который
она запомнит на всю жизнь. Прошу прощения за спешку, сэр,  но  этой  ночью
мне предстоит большая работа.
     Она ушла. Шелестящее белое пятно скользнуло по ступеням и  исчезло  в
спящем доме.
     Я повернулся к мальчишке.
     - Джой, ты ведь толковый парень. Послушай, как мужчина мужчине...
     - Извините, мистер Флинн, - он направился к  воротам.  -  Мне...  мне
нужно идти домой. - Ритмические удары теннисок по обочине  стали  глуше  и
растворились в отдалении. Я, похоже, навсегда лишился его доверия.
     Этой ночью мне  не  спалось.  Я  ворочался  в  скомканных  простынях,
засыпал, вскакивал и снова засыпал.
     Около полуночи я проснулся от  озноба.  Взбив  подушку,  я  собирался
снова впасть в забытье, когда услышал какой-то  протяжный  звук.  Я  узнал
его. Это он проникал в мои сны и заставлял с ужасом таращиться в  темноту.
Я приподнялся.
     Голос Сэриетты!
     Она пела песню, быструю песенку с  невразумительными  словами.  Голос
звучал все выше и выше быстрее и быстрее,  будто  приближаясь  к  какой-то
жуткой мертвой точке. Наконец, когда он  достиг  предела  слышимости,  она
остановилась. И потом, на такой высокой ноте, от которой у  меня  чуть  не
лопнули перепонки, раздался нечеловеческий  нутряной  вопль:  "Куруну-у  О
Стоголо-о-о-о!"
     Молчание.
     Заснуть снова мне удалось только через два часа.
     Я проснулся от солнца, прожигавшего мне веки. Я оделся, чувствуя себя
до странного измотанным и апатичным. Есть мне не  хотелось,  и  впервые  в
жизни я ушел утром не позавтракав.
     Жар поднимался от тротуара и пропитывал лицо и руки. Горячий булыжник
жег  ступни  сквозь  подошвы.  Даже  тень  в  здании  школы  не  приносила
облегчения.
     У мисс Друри тоже не было аппетита. Ее аккуратно завернутые  сэндвичи
с латуком остались лежать  нетронутыми  на  столе.  Она  обхватила  голову
своими тощими руками и смотрела на меня из-под красных век.
     - Адская жарища! - прошептала она. - Сил моих нет. Не понимаю, почему
все так сочувствуют этому хонову отродью. Я всего-то заставила ее сесть на
солнце. Мне от этого пекла в тысячу раз хуже.
     - Вы... заставили... Сэриетту... сесть...
     - Вот именно! Она не привилегированная особа. А то  сидит  на  задней
парте, прохлаждается в свое удовольствие. Я пересадила ее на другое место,
у большого окна, где самое солнце. Она это оценит, как пить дать.  Правда,
мне после этого как-то не во себе. Внутри все на части рвется. Этой  ночью
я глаз не сомкнула  -  такие  кошмарные  сны.  Будто  огромные  лапы  меня
хватают, мучают, нож в лицо втыкают...
     - Но ребенок не выносит солнечного света! Она альбинос!
     - Альбинос! Рассказывайте сказки. Она  ведьма.  Еще  немного,  и  она
восковую куклу сделает. Джой Ричардс  не  для  баловства  пытался  у  меня
волосы срезать. Это ему... о-ох! - Она перегнулась  пополам.  -  Проклятые
колики!
     Я подождал, пока приступ пройдет, глядя  на  ее  потное,  изможденное
лицо. - Странно, что вы упомянули восковую куклу. Вы так убедили девочку в
том, что она ведьма, что она  действительно  ее  сделала.  Хотите  верьте,
хотите нет, но прошлой ночью, когда я от вас ушел...
     Она вскочила на ноги и насторожилась. Одной рукой держась за  паровую
трубу, она впилась в меня взглядом:
     - Она сделала восковую куклу. С меня?
     - Ну, вы знаете, что такое дети. Это было ее  представление  о  вашей
внешности. Грубовато оформлено, но, в общем, небесталанно. Лично я считаю,
что ее способности заслуживают поощрения.
     Мисс Друри не слышала меня. - Колики! - пробормотала она.  -  А  я-то
думала, что это колики! Она втыкает в меня булавки! Ах ты!..  я  должна...
только осторожно... Но быстро. Быстро!
     Я встал и попытался положить ей руку  на  плечо,  перегнувшись  через
обеденный стол: - Держите себя в руках. Все это добром не кончится.
     Она отскочила и остановилась у лестницы, быстро бормоча себе под нос:
- Дубиной и палкой ее не взять, они в ее власти. Но  мои  руки  -  если  я
схвачу ее руками и быстро стисну, она не вырвется. Но  я  должна  дать  ей
шанс, - почти рыдала она, - я должна дать ей шанс!
     Она взметнулась по лестнице с выражением решимости на лице.
     Перевернув стол, я ринулся за ней.
     Дети ели свой ленч за длинным столом  на  краю  школьного  двора.  Но
сейчас они остановились,  зачарованно  и  испуганно  за  чем-то  наблюдая.
Сэндвичи застыли в руках у  открытых  ртов.  Я  проследил  направление  их
взглядов.
     Мисс Друри кралась вдоль здания, как вставшая на задние лапы  пантера
в юбке. Она пошатывалась и хваталась за стену. В нескольких шагах от  нее,
в тени, сидели Сэриетта Хон и Джой Ричардс.  Они  пристально  смотрели  на
восковую куклу в миткалевом платье, которая лежала на  цементе  за  чертой
прохлады. Она лежала на спине под прямыми лучами, и даже на  расстоянии  я
видел, что она тает.
     - Эй! - крикнул я. - Мисс Друри! Не делайте глупостей!
     Дети испуганно обернулись на мой крик. Мисс Друри рванулась вперед  и
прыгнула, а точнее, свалилась на девчонку. Джой Ричардс  схватил  куклу  и
выкатился с ней на дорогу. Тяжеловесным галопом я припустил ему наперерез.
На полпути я краем глаза выхватил правую руку мисс  Друри,  молотившую  по
девчонке. Сэриетта сжалась под учительницей в маленький жалкий комок.
     Присев, я смотрел на Джоя.  За  моей  спиной  дети  визжали  смертным
визгом.
     Обеими руками Джой сжимал куклу. Не в силах отвести взгляд, я  видел,
как воск - уже размягченный солнцем - теряет форму и вылезает в щели между
его конопатыми пальцами. Он сочился сквозь миткалевое платье  и  падал  на
цемент школьного двора.
     Перекрывая и глуша детские вопли, голос мисс  Друри  перешел  в  крик
агонии и звучал, звучал, звучал...
     Джой, выпучив глаза, смотрел через мое плечо. И все же  он  продолжал
сжимать куклу, а я не сводил с нее глаз, отчаянно, с  мольбою,  пока  крик
звенел в моей голове, а солнце гнало потоки пота по моему лицу. Глядя, как
воск вытекает у него из пальцев, Джой вдруг запел-закудахтал,  истерически
задыхаясь:

                           Раз-два-три-элери,
                           к нам идет Хозяйка Сэри.
                           Закрывай скорее двери,
                           это злая-злая фея!

     Мисс Друри вопила, дети визжали, Джой пел, но  я  не  сводил  глаз  с
маленькой восковой куклы. Я не сводил глаз  с  маленькой  восковой  куклы,
тающей в маленьких скрюченных пальцах Джоя Ричардса. Я не  сводил  глаз  с
куклы.

ЙНННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННН»
є          Этот текст сделан Harry Fantasyst SF&F OCR Laboratory         є
є         в рамках некоммерческого проекта "Сам-себе Гутенберг-2"        є
ЗДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДД¶
є        Если вы обнаружите ошибку в тексте, пришлите его фрагмент       є
є    (указав номер строки) netmail'ом: Fido 2:463/2.5 Igor Zagumennov    є
ИННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННј

                               Уильям ТЕНН

                        ДВЕ ПОЛОВИНКИ ОДНОГО ЦЕЛОГО

     Галактограмма  космос-сержанта   О-Дик-Ве,   командира   космического
пограничного поста 1001625  в  Штаб  Галактической  Патрульной  Службы  на
Веге-21 сержанту  Хой-Ве-Шальту.  Особые  отметки:  передано  как  частное
сообщение и оплачено по обычному сверхкосмическолу тарифу.)

     Мой дорогой Хой!
     Прости, что вынужден снова тебя беспокоить, но, дорогой мой, я  попал
в переплет. Речь идет не о каком-либо конкретном проступке с моей  стороны
- я просто не сумел принять правильное решение. Предчувствую,  что  Старик
пришьет мне явное нарушение должностных обязанностей. Но так как я уверен,
что у него самого голова кругом пойдет, стоит только прибыть  заключенным,
которых я посылаю малой  световой  скоростью  (я  уже  вижу,  как  у  него
отвисает челюсть и трясется дюжина подбородков), я не оставляю надежды  на
то, что  ты  успеешь  посоветоваться  с  лучшими  законниками  в  Штабе  и
выработать какой-нибудь план действий. Любой приемлемый план. Может  быть,
тогда Старик простит мне, что я обрушил ему  на  голову  свои  собственные
проблемы.
     И все же я не могу отделаться от мысли, что Главный Штаб сядет с этим
делом в еще большую лужу, чем я  и  мои  подчиненные,  после  чего  Старик
непременно  вспомнит,  что  произошло  прошлый  раз   на   посту   1001625
космической патрульной службы - и тогда, Хой,  боюсь,  что  у  тебя  будет
одним споро-кузеном меньше.
     Надеюсь, ты правильно поймешь  меня,  но  все  это  -  дело  довольно
грязное. Грязнее некуда. Я хочу  сказать,  что  оно  непристойно  в  самом
дурном смысле этого слова.
     Как ты, без сомнения, догадался, каша заварилась  на  этой  нудной  и
сырой третьей планете Сол,  которую  большинство  ее  обитателей  называют
Землей. Проклятые двуногие балаболки! Они доставляют мне больше  бессонных
ночей, чем все остальные  разумные  виды  моего  сектора,  вместе  взятые.
Достаточно  развитые  в  техническом  отношении  (земляне   находятся   на
пятнадцатой ступени  развития,  то  есть  овладели  техникой  межпланетных
путешествий), они, однако, на целое столетие отстали от сопутствующей этим
достижениям ступени 15А -  дружеские  контакты  с  другими  галактическими
цивилизациями.
     Вот почему у нас они числятся в статуте Секретного Наблюдения, а  это
значит, что мне приходится содержать  на  их  планете  штат  в  две  сотни
агентов, заключив их в нелепые и крайне неудобные футляры из, протоплазмы,
дабы помешать этим тупицам покончить с собой,  не  дождавшись  наступления
золотого века духовного совершенства. И в довершение  всех  несчастий  моя
подопечная система состоит из девяти планет, так что я вынужден разместить
свой Штаб не далее чем на планете, которая у  них  называется  Плутон,  то
есть в месте, где зима  еще  кое-как  терпима,  зато  летний  зной  просто
невыносим. Поверь мне, Хой, существование космического сержанта далеко  не
"глур со скиббетсом", что бы по этому поводу ни думали там у вас, в тылу.
     Должен, правда, оговориться, что на этот раз зачинщиками оказались не
жители Сола-3. С  тех  пор  как  без  всякого  предупреждения,  совершенно
неожиданно для всех, двуногие додумались до расщепления  ядра  (что  лично
мне стоило одной лычки), я удвоил число своих секретных  агентов  на  этой
планете, строго-настрого приказав им  немедленно  докладывать  о  малейших
проблесках технического прогресса  на  Земле.  Уверен,  что  в  дальнейшем
землянам вряд ли удастся изобрести  даже  простейшую  машину  времени  без
моего ведома.
     Нет, нет, на этот раз все началось на Руфе-6 -  планете,  которую  ее
аборигены называют Гтет. Загляни в свой атлас,  Хой,  и  ты  увидишь,  что
Руф-6 - желтый карлик средней величины, расположенный на  краю  Галактики.
Эта незначительная планета лишь  недавно  добилась  статута  Девятнадцатой
Ступени - первичного межпланетного гражданства.
     Гтетанцы представляют собой амебоподобную расу; производящую  светлый
ашкебас,  который  они  экспортируют  на   Руф-9   и   12.   Они   ужасные
индивидуалисты  и  так   до   конца   и   не   смогли   адаптироваться   в
централизованном обществе. Несмотря на  несколько  веков  существования  в
условиях высокоразвитой цивилизации,  большинство  гтетанцев  воспринимают
Закон  скорее  как  хитроумную  головоломку,  а  не  как   руководство   к
общепринятому образу жизни.
     В соединении с моими двуногими землянами получается  недурная  смесь,
не правда ли? Но продолжаю. На Гтете проживал некто Л'пэйр - самый  наглый
из правонарушителей всей планеты. Он совершил едва ли не все  возможные  у
них преступления и нарушил чуть ли не все мыслимые запреты.  Если  учесть,
что   около   четверти   населения   планеты    регулярно    попадает    в
исправительно-трудовые лагеря, безнаказанность Л'пэйра воспринималась  его
соплеменниками как явление уникальное. Недаром одна из поговорок гтетанцев
гласит:  "Ты  похож  на  Л'пэйра  -  никогда  не   знаешь,   где   следует
остановиться".
     Однако настал момент, когда гтетанцы решили применить к наглецу силу.
Он был арестован и обвинен в обувей сложности в 2342 нарушениях - на  одно
меньше, чем требовалось для признания его  перманентным  преступником,  то
есть для  осуждения  на  пожизненное  заключение.  Он  сделал  героическую
попытку порвать со светской  жизнью  и  посвятить  себя  самосозерцанию  и
добрым делам, но, увы, решение пришло слишком поздно! Как он утверждал  на
предварительном следствии у меня в участке, его мысли, помимо воли, упорно
возвращались к беззакониям, так и оставшимся  несовершенными,  и  в  мозгу
зарождались все новые и новые преступные планы, которым  не  суждено  было
осуществиться.
     И вот однажды совершенно случайно, в сущности даже не заметив  этого,
он совершил еще один тяжкий проступок. Он нарушил не  только  гражданский,
но и моральный кодекс  своей  планеты.  Преступление  Л'пэйра  было  столь
грязным и отвратительным, что все общество было охвачено негодованием.
     Его поймали, когда он продавал подросткам-гтетанцам  порнографические
открытки.
     Снисходительность к слабостям в  своем  роде  знаменитости  сменилась
гневом  и  полнейшим  презрением.  Даже  местная  Ассоциация   Закоренелых
Неудачников отказала преступнику в сборе денег для взятия его  на  поруки.
По мере приближения дня суда становилось все очевиднее, что  на  этот  раз
Л'пэйру  не  выкрутиться.  Необходимо  было  бежать.  Другого  выхода   не
существовало.
     И тут  он  проделал  свой  самый  блистательный  фокус.  Несмотря  на
круглосуточную охрану, он вырвался из герметически запаянной клетки (каким
образом, мне до сих пор узнать не удалось, ибо он упорно  отмалчивался  по
этому поводу до самой  своей  кончины  или  как  там  ее)  и  добрался  до
космодрома,  расположенного  неподалеку  от  тюрьмы.  Там   он   ухитрился
проскользнуть на борт корабля - а это была гордость гтетанского  торгового
флота, последняя космическая модель,  оборудованная  гиперпространственным
двигателем с двойным регулированием.
     Корабль был пуст - он дожидался команды, чтобы совершить свой  первый
пробный вылет в космос.
     За те несколько часов, пока побег не был обнаружен,  Л'пэйру  удалось
разобраться в схеме управления  и  поднять  корабль  в  гиперпространство.
Однако ему было невдомек, что он находится  на  экспериментальной  модели,
снабженной передатчиком, позволяющим всем  гтетанским  портам  следить  за
курсом  корабля.  Таким  образом  гтетанская  полиция,  хотя  и   лишенная
возможности преследовать беглеца, знала его точное местонахождение.  Сотня
амебовидных блюстителей порядка попыталась было  преследовать  преступника
на своих старомодных ракетах, скорость которых в сто раз уступала скорости
корабля Л'пэйра, но после месяца  длительных  и  утомительных  космических
вылазок сдалась и вернулась на свои базы.
     Л'пэйр мечтал укрыться в каком-нибудь  примитивном  и  глухом  уголке
Галактики. Район созвездия Сол как нельзя лучше подходил для его цели.  Он
материализовался из гиперпространства где-то на полпути  между  Третьей  и
Четвертой планетами, но сделал  это  весьма  неловко,  истратив  все  свое
горючее. В конце концов даже лучшие умы его расы только начали  разработку
гиперпространственного двигателя с двойным регулированием. Как  бы  то  ни
было, он, хоть и с трудом, добрался до Земли.
     Приземление произошло ночью, с  выключенными  двигателями,  и  посему
никем из землян замечено не было. Л'пэйр знал, что  из-за  особых  условий
жизни  на  этой  планете  его   подвижность   будет   весьма   ограничена.
Единственная  надежда  заключалась  в  том,  чтобы  добиться   помощи   от
обитателей Земли. Необходимо  было  выбрать  место,  где  его  контакты  с
землянами были бы максимальны, а возможность случайно обнаружить корабль -
минимальной.
     Он приземлился на пустыре в пригороде Чикаго и быстренько закопал там
свой корабль. А  между  тем  гтетанская  полиция  обратилась  к  командиру
местного Галактического патруля, то есть ко мне. Они  сообщили  координаты
Л'пэйра и потребовали его экстрадиции. Я объяснил им, что на данном  этапе
у меня нет юридических оснований  к  вмешательству,  так  как  совершенное
преступление не носит космического характера. Кража корабля имела место на
родной планете, а не в космосе. Вот если, находясь на  Земле,  он  нарушит
какой-нибудь галактический закон, помешает, хоть в  самой  малой  степени,
мирному сосуществованию...
     - А как вы расцениваете вот такой факт? -  ехидно  спросил  меня  шеф
гтетанской  полиции.  -  Земля  ведь  находится   в   статуте   Секретного
Наблюдения, и,  как  я  полагаю,  всякое  приобщение  ее  извне  к  высшим
цивилизациям считается незаконным. А разве приземление Л'пэйра на корабле,
снабженном гиперпространственным двигателем с  двойным  регулированием,  -
недостаточное основание для взятия его под стражу?
     - Приземление как таковое, - ответил я, - еще не является  основанием
для ареста. Для этого необходимо, чтобы жители планеты заметили корабль  и
поняли, что он собой представляет. Как нам известно, ничего  подобного  не
произошло. Пока Л'пэйр остается в укрытии, не разбалтывает сведений о  нас
и не способствует  несвоевременному  развитию  технического  прогресса  на
Земле, мы обязаны уважать его права как гражданина Галактики. У  меня  нет
легальных оснований для его задержания.
     Гтетанцы поворчали немного по  поводу  того,  чего  ради  они  платят
звездный налог, но  вынуждены  были  согласиться  со  мной.  Впрочем,  они
предупредили меня, что рано или  поздно  криминальные  побуждения  Л'пэйра
дадут о себе знать. Он очутился в совершенно  немыслимой  ситуации:  чтобы
раздобыть горючее, необходимое для взлета  с  Земли,  ему  так  или  иначе
придется пойти на какое-нибудь мошенничество, и в этом случае они требуют,
чтобы их просьба об экстрадиции была удовлетворена;  я  услышал,  как  шеф
полиции,  прерывая  связь,  обозвал  Л'пэйра  "траченным   молью   мышиным
жеребчиком".
     Тебе ведь не нужно объяснять, Хой, что я почувствовал  при  мысли  об
этом  амебовидном  преступнике  с  богатым  воображением  и  острым  умом,
свободно  действующем  на  планете,  столь   неустойчивой   в   культурном
отношении, как  Земля.  Я  оповестил  всех  агентов  в  Северной  Америке,
приказал им быть начеку, а сам стал ждать событий,  богомольно  завязав  в
узлы свои щупальца.
     Л'пэйр слышал почти все мои разговоры по приемнику. Естественно,  что
первым делом  он  удалил  с  корабля  устройство,  позволявшее  гтетанским
локаторам следить за ним. Затем, как только стемнело, он  (по-видимому,  с
немалыми трудностями) переправил свой корабль в другой район города.  Ему,
как и прежде, удалось остаться незамеченным.
     Выбрав для своей новой базы район трущоб, предназначенных к сносу  и,
следовательно, никем  не  заселенных,  он  приступил  к  решению  основной
проблемы, ибо, Хой, перед ним стояла проблема первостепенной важности. Как
ни хотелось ему ввязываться в историю с Патрулем, он понимал, что, если  в
самое ближайшее время ему не удастся наложить свои псевдоподии на изрядный
запас горючего, его песенка будет спета. Горючее было необходимо не только
для того, чтобы сняться с Земли, но и для заправки конвертеров, которые на
этом  примитивном  корабле  преобразовывали   отходы   в   пригодные   для
потребления воздух и пищу.
     Времени у него было в обрез, возможностей - почти никаких.  Имевшиеся
на  Корабле  скафандры  (весьма  остроумно  сконструированные   и   вполне
приспособленные к тому,  чтобы  ими  пользовались  существа  неустойчивого
формата) не были рассчитаны на такую примитивную планету, как  Земля:  они
не позволяли удаляться от корабля на длительные промежутки времени.
     Л'пэйр знал, что Патрульному Посту известно о его приземлении  и  что
мы только и ждем повода для того, чтоб его схватить.  Стоит  ему  нарушить
хотя  бы  самый  пустячный  параграф  давно  позабытого  Закона,  как   мы
набросимся  на  него  и  после  недолгих   дипломатических   формальностей
препроводим на Гтет; его кораблю не уйти от патрульной ракеты. Было  ясно,
что первоначальный план - стремительное нападение  на  какой-нибудь  склад
землян, чтобы запастись горючим, отпадает. Оставалась последняя надежда  -
честный обмен товарами. Следовало  разыскать  такого  землянина,  которому
можно было бы предложить какой-либо предмет, равнозначный (по крайней мере
в глазах этого земляника) стоимости горючего, необходимого для того, чтобы
корабль перенес  Л'пэйра  в  укромный  уголок  космоса,  редко  посещаемый
полицией. Однако почти все имевшиеся на  корабле  предметы  были  жизненно
необходимы для полета;  к  тому  же  Л'пэйр  понимал,  что  ему  предстоит
совершить сделку так, чтобы при этом: а) не раскрыть тайну существования и
природу галактической цивилизации, б) не дать землянам  нового  стимула  к
техническому прогрессу.
     Позднее он сознался, что обдумывал эту проблему до тех пор, пока  его
ядро не сжалось в гармошку. Он излазил корабль вдоль и поперек, от носа до
кормы и обратно - но все, что могло  бы  пригодиться  человеку,  было  или
жизненно необходимо для полета, или выдавало космического гостя с головой.
     И вдруг, когда Л'пэйр уже был готов признать свое поражение, он нашел
то, что искал: материал, с помощью которого  он  совершил  свое  последнее
преступление.
     Дело в том, дорогой Хой, что по гтетанским законам  все  вещественные
доказательства совершенного преступления хранятся у обвиняемого до момента
суда. Объясняется это целым рядом причин, главная из которых заключается в
том, что у гтетанцев существует _п_р_е_з_у_м_п_ц_и_я _в_и_н_о_в_н_о_с_т_и,
в силу чего заключенный считается _в_и_н_о_в_н_ы_м_ до  тех  пор,  пока  с
помощью  лжи,  подтасовок  и  хитроумного   манипулирования   юридическими
категориями ему не удается убедить циничных, не верящих ни в сон, ни в чох
присяжных в том, что, хотя они и убеждены  в  противном,  им  не  остается
ничего другого, как объявить преступника невиновным.  И  так  как  в  этих
случаях  нападающей  стороной  оказывается  обвиняемый,  в  его  руках   и
сосредоточиваются все улики. Рассмотрев  уличающий  его  материал,  Л'пэйр
пришел к выводу, что необходимая  ему  сделка  наконец-то  состоится.  Ему
следовало лишь раздобыть покупателя. Не просто человека, желающего  купить
то, что Л'пэйр продавал,  но  такого,  у  которого  имелось  бы  требуемое
гтетанцу горючее. Однако по соседству  с  его  кораблем  покупатели  этого
сорта явно не водились.
     Гтетанцы, находящиеся на Двенадцатой  Ступени,  владеют  примитивными
навыками телепатии - на  коротких  дистанциях,  разумеется,  и  в  течение
незначительных отрезков времени. Итак, сознавая, что мои агенты уже начали
за ним погоню и что стоит  мне  напасть  на  его  след,  как  свобода  его
действий будет ограничена, Л'пэйр стал  лихорадочно  прочесывать  сознание
землян в радиусе трех кварталов от своего укрытия.
     Дни шли за днями. Он метался от  мозга  к  мозгу,  подобно  таракану,
выискивая  щелочку  потеплее.  Мощность  ракетного   конвертера   пришлось
уменьшить сначала наполовину, затем на две трети, что  повлекло  за  собой
уменьшение пищевого рациона. Он начал голодать.  Вследствие  недостаточной
подвижности его  сокращательная  вакуоль  сжалась  до  размера  булавочной
головки.  Эндоплазма  утратила  здоровую  припухлость,   характерную   для
нормального амебовидного существа, стала прозрачной и пугающе тонкой.
     И вот однажды ночью, когда Л'пэйр уже почти решился пойти  на  кражу,
его мысль вдруг ударилась о мозг случайного прохожего, рикошетом  отлетела
в  сознание  гтетанца,  была  там  рассмотрена,  облюбована  и   одобрена.
Наконец-то ему подвернулся тот единственный покупатель, который не  только
снабдит его необходимыми продуктами,  но  (что  было  особенно  важно!)  и
откроет рынок сбыта для гтетанской порнографии. Другими словами, у него на
пути оказался мистер Осборн Блэтч.

     Сей пожилой наставник подрастающего поколения двуногих на  протяжении
всего  расследования  упорно  настаивал  на  том,  что  его  сознание   не
подвергалось никакому насилию. Как выяснилось, он проживает в  новом  доме
на противоположной стороне пустыря, который, как правило, обходит стороной
по причине  агрессивности  некоторых  человеческих  особей  низшего  типа,
заполняющих развалины. Однако в тот  вечер  он  задержался  на  педсовете,
сильно  проголодался  и  решил  (что  случалось  с  ним  нечасто)  выбрать
кратчайший путь. Он уверяет, что подобное  решение  пришло  ему  в  голову
самостоятельно.
     По словам Осборна Блэтча, он решительным шагом  пересекал  развалины,
весело размахивая зонтиком, как если бы то была  эбонитовая  тросточка,  и
вдруг ему показалось, что он услышал голос. Он утверждает,  что  с  самого
начала ассоциировал слово "показалось" с тем, что он услышал, ибо, обладая
определенной высотой и  интонацией,  голос,  однако,  абсолютно  беззвучно
произнес:
     - Эй, приятель, подойди-ка поближе!
     Блэтч обернулся и с любопытством оглядел  кучу  строительного  мусора
справа. Перед ним торчала нижняя часть дверного проема - единственное, что
осталось от стоявшего здесь ранее здания.  Кругом  ни  единого,  укромного
местечка, где мог бы спрятаться человек. Но голос, на  этот  раз  довольно
нетерпеливо и с гаденькой интимностью заговорщика, повторил:
     - Да подойди же, чего стоишь?
     - В-в чем дело? Что э-э-э вам нужно э-э-э, сэр? - вежливо осведомился
Блэтч, бочком продвигаясь в ту сторону,  откуда  раздавался  голос.  Яркий
свет фонарей и тяжесть старомодного зонтика заметно прибавили, по  его  же
собственным словам, мужества и решимости нашему педагогу.
     - Иди сюда, я тебе что-то покажу!
     Осторожно обходя обломки кирпичей и мусор, мистер Блэтч приблизился к
остаткам входного проема  и  слева  от  него  узрел  то,  что,  по  мнению
землянина, выглядело как лужица липкой жидкости пурпурного цвета и что  на
самом деле было Л'пэйром.
     Здесь, Хой, я должен  со  всей  ответственностью  засвидетельствовать
(письменные показания, которые я  посылаю  вместе  с  отчетом,  подтвердят
это): мистеру Блэтчу и в голову, не  пришло,  что  вызывающее  одеяние,  в
котором  Л'пэйр  предстал  перед  ним,  было  космическим  скафандром.  Не
подозревал  он  и  о  существовании  корабля,  который  в  разобранном  до
молекулярного состояния виде был надежно спрятан в груде битого кирпича за
остатками дверного проема.
     И хотя мистер Блэтч, обладая  хорошим  воображением  и  гибким  умом,
сообразил,  что  перед  ним  существо  из  космоса,  у  него  не   хватило
технических знаний, чтобы определить, откуда  этот  пришелец  взялся,  или
догадаться о природе и характере нашей  галактической  цивилизации.  Таким
образом, по крайней мере в данном случае, мы не столкнулись  с  нарушением
Межгалактического Статута 2.607.193, поправка 126 - 509.
     - Что вы желали бы мне показать, -  расшаркался  мистер  Блэтч  перед
красной лужицей, - и смею ли я спросить, откуда вы? Марс? Венера?
     - Без лишних вопросов, приятель. Так будет лучше для всех. У меня тут
есть для тебя штучка - пальчики оближешь. Первый сорт, блеск!
     Мистер Блэтч понял, что  внезапное  нападение  со  стороны  соседских
хулиганов ему уже не грозит, и внезапно вспомнил некую поездку за границу,
совершенную в далекой юности. Перед его мысленным взором  предстал  темный
парижский  переулок  и  возникла  крысиная  мордочка  человека  в   рваном
свитере...
     - Интересно, что бы это могло быть? - спросил он, осклабясь.
     Последовала пауза, в течение которой Л'пэйр  впитывал  в  себя  новые
впечатления.
     - М-м-м-м,  -  прозвучал  голос  из  лужицы,  на  этот  раз  с  явным
французским акцентом. - Если мосье подойдет поближе, он не пожалеет. Я ему
покажу  такое,  что  ему  о-о-о-ч-е-нь  понравится.  Не  бойтесь,   мосье,
подойдите поближе.
     Как ты понимаешь, мосье подошел поближе.  Лужица  вспучилась,  из  ее
середины  выпросталось  длинное  щупальце,  которое  протянуло   землянину
плоский квадратный предмет. Неслышный голос хрипло пояснил:
     - Вот, погляди, скабрезные картинки!
     Ошарашенный  Блэтч  сохранил,  однако,  присутствие  духа  настолько,
чтобы, подняв-брови кверху, протянуть иронически:
     - Эти? Н-да...
     Переложив зонтик из правой руки в левую и отступив на несколько шагов
назад, туда, где свет фонарей был ярче, он стал рассматривать передаваемые
ему фотографии одну за другой.
     Когда ты получишь вещественные доказательства, Хой,  ты  сможешь  сам
убедиться; чего стоят эти картинки. Дешевые отпечатки, рассчитанные на то,
чтобы возбудить самые низменные страсти у амебовидных.  Как  ты,  наверно,
слышал, гтетанцы размножаются простым делением клетки, но обязательно  при
наличии - соляного раствора. В их мире поваренная соль -  довольно  редкий
продукт.  Шесть  фотографий,  врученных  Блэтчу,  изображали  процесс,   в
результате которого из  одной  жирной,  усеянной  бесчисленными  вакуолями
амебы, погруженной в ванну с соляным раствором,  получились  два  стройных
гтетанца.
     Чтобы ты представил себе меру падения Л'пэйра, я должен сообщить тебе
то, что узнал от гтетанских полицейских: он не только продавал эту гадость
несовершеннолетним амебовидным, но, по  всей  вероятности,  сам  изготовил
фотографии, причем в качестве модели использовал своего  брата  (а  может,
это  была  сестра?).   Короче,   он   сфотографировал   свою   собственную
единоутробную половину, представляешь?  Да,  в  этом  деле  слишком  много
запутанного, темного.
     Блэтч возвратил Л'пэйру снимки и сказал:
     - Ну, что ж, я, пожалуй, купил бы у вас все шесть. Сколько вы хотите?
     Гтетанец  назвал  цену,  выраженную  в   единицах   необходимых   ему
химических ингредиентов. Он объяснил Блэтчу, как их извлечь из лаборатории
той школы, в которой преподавал наш педагог, и предупредил его о том,  что
необходимо хранить все происшедшее в строжайшей тайне.
     - Иначе мосье приходит сюда завтра, а меня фью,  и  след  простыл,  и
картинки исчезли, и все труды мосье ни к чему.
     Блэтчу не составило никакого труда извлечь из лаборатории  требуемое,
потому что по земным меркам ценность химикалий, равно как и их количество,
была ничтожна. К тому же, как и  во  всех  предыдущих  случаях,  когда  он
пользовался школьным имуществом для своих  экспериментов,  он  скрупулезно
оплатил расходы, из своего кармана. Но  Блэтч  признался,  что  фотоснимки
были лишь малой  частью  той  выгоды,  которую  он  собирался  извлечь  из
совершенного  обмена.  Он  намеревался   продолжить   деловые   отношения,
постараться  разузнать,  из  какой  части  Солнечной   системы   пожаловал
новоприбывший, как выглядит его мир,  и  установить  взаимный  контакт  на
уровне, доступном существу из цивилизованного общества, которое  находится
в фазе Секретного Наблюдения.
     Однако, как и следовало ожидать, Л'пэйр  натянул  ему  нос.  Совершив
сделку, гтетанец попросил  навестить  его  следующей  ночью,  пообещав  на
досуге обсудить наиболее животрепещущие проблемы Вселенной.  Но,  конечно,
как только землянин удалился, Л'пэйр зарядил конвертеры горючим, произведя
необходимые преобразования в его атомной структуре, запустил двигатели, и,
как говорится; только его и гулкали.
     По нашим предположениям, Блэтч отнесся к обману весьма философски.  У
нега оставались снимки, а это было самым главным.
     Когда Штабу Патрульной Службы сообщили, что Л'пэйр  покинул  Землю  и
направляется в сторону Туманности Геракла М-13, ничем не потревожив сонное
течение земного  прогресса,  все  мы  вздохнули  с  облегчением.  Папка  с
бумагами Л'пэйра  перекочевала  с  полки  "Особо  важные  дела,  требующие
неусыпного  наблюдения  со  стороны  всего  персонала  Штаба"   на   полку
"Отложенные в ожидании дальнейших событий".
     Я поручил наблюдение за Л'пэйром своему резиденту на  Земле,  капралу
космической  службы  Па-Чи-Лу.  На  быстро  уменьшавшийся  в  пространстве
корабль Л'пэйра был направлен поисковый луч, а я  занялся  основной  своей
проблемой - препятствовать развитию межпланетных сообщений  до  той  поры,
пока различные человеческие общества не дорастут до соответствующего  этим
условиям высокого уровня цивилизации.
     Таким образом, когда спустя шесть земных месяцев  дело  было  открыто
заново, Па-Чи-Лу не захотел меня беспокоить и попытался с  ним  справиться
самостоятельно. Я понимаю, что меня это ни в коей мере не оправдывает, так
как я отвечаю за все происходящее в моем районе. В  семье  не  без  урода,
конечно, но как родственник родственнику, Хой, я все же  должен  заметить,
что в  данной  ситуации  твой  одноголовый  кузен  оказался  не  таким  уж
безнадежным идиотом и в глубине души надеется на  поддержку  семьи,  когда
его дело поступит на рассмотрение к Старику.
     Космос-капрал Па-Чи-Лу обнаружил  гтетанскую  порнографию  совершенно
случайно, во время  одной  из  твоих  регулярных  инспекторских  проверок,
совершаемых им  в  качестве  представителя  Сенатской  комиссии  по  делам
средней школы. Недавно в одном  американском  издательстве  вышел  в  свет
учебник по биологии для старших классов, вызвавший горячее одобрение самых
выдающихся  специалистов  в  этой  области.  Естественно,   что   комиссия
потребовала экземпляр книги для ознакомления.
     Капрал  Па-Чи-Лу  перелистал  несколько  страниц  и  узрел  те  самые
порнографические  рисунки,  о  которых  его  предупреждали  на   совещании
оперуполномоченных    шесть    месяцев     назад.     Рисунки,     отлично
репродуцированные,  доступные  всем   жителям   Земли   и   прежде   всего
несовершеннолетним! Впоследствии он с ужасом признавался  мне,  что  перед
ним как бы воочию предстало многократно  повторенное  наглое  преступление
Л'пэйра, пересаженное на вверенную ему, Па-Чи-Лу, планету.  Он  тотчас  же
протрубил тревогу N_1 по всей Галактике.
     Между тем Л'пэйр  поселился  на  небольшой  захолустной  планетке  со
средним уровнем цивилизации, лежащей в стороне от больших дорог,  и  решил
открыть новую страницу своей  жизни  в  качестве  скромного  ремесленника,
изготовляющего  ашкебас.  Он  жил,  выполняя  все  законы  своей   страны,
превратился в добродетельного и довольно жирного  мещанина  и  даже  начал
подумывать, а не пора ли ему обзавестись потомством.  Немногочисленным,  -
нет, нет, - двоих вполне достаточно! Впрочем,  если  дела  пойдут  хорошо,
можно, пожалуй, решиться и на дальнейшее деление.
     Он был искренне возмущен, когда  его  арестовали  и  препроводили  на
Плутон в ожидании конвоя с Гтета.
     - Кто дал вам право беспокоить  мирного  ремесленника,  занимающегося
своим трудом? - запротестовал он. - Я  требую  немедленного  освобождения,
извинения по всей форме и возмещения как материального, так  и  морального
ущерба, причиненного мне как личности и члену общества. Я буду  жаловаться
вашему начальству! Необоснованное задержание гражданина Вселенной карается
законом.
     - Вне всякого сомнения, - подтвердил  космос-капрал  Па-Чи-Лу,  -  но
открытое распространение явной порнографии карается еще в большей степени.
Мы ставим подобное преступление в один ряд с...
     - О какой порнографии идет речь?
     Мой ассистент (по его собственному признанию) так и застыл,  уставясь
на Л'пэйра сквозь прозрачную стенку его камеры, пораженный наглостью этого
амебовидного существа. Смутное беспокойство овладело капралом - уж слишком
самоуверенно держал себя преступник, несмотря на всю очевидность имеющихся
против него улик.
     - Вы отлично знаете, о какой именно. Вот, убедитесь  сами.  Это  лишь
один экземпляр из 20 тысяч, распространенных по всей  Северной  Америке  и
предназначенных для юношества.
     Он дематериализовал биологические тексты и передал  их  через  стену.
Л'пэйр бросил на них беглый взгляд.
     - Неважная печать, - прокомментировал он. - Этим  гуманоидам  многому
еще предстоит научиться. Впрочем, для скороспелых  не  так  уж  плохо.  Но
почему вы показываете это мне? Неужели вы думаете, что я имею к  ним  хоть
малейшее отношение?
     При этом, как утверждает  Па-Чи-Лу,  у  гтетанца  был  вид  педагога,
терпеливо пытающегося расшифровать  бессмысленное  бормотание  малолетнего
идиота.
     - Вы _о_т_р_и_ц_а_е_т_е_ свое участие в этом преступлении?
     - О  каком  преступлении  идет  речь?  Посмотрите,  -  он  указал  на
заглавный лист, - по всей видимости, перед нами "Начальный курс  биологии"
некоего Осборна Блэтча и Никодимуса П.Смита. Надеюсь, вы не  спутали  меня
ни с тем, ни с другим? Меня зовут Л'пэйр, а не Осборн Л'пэйр и уж никак не
Никодимус Л'пэйр. Просто Л'пэйр - старый, банальный,  простоватый  Л'пэйр.
Ни больше ни меньше. Я родился на Гтете, Шестой планете...
     - Я осведомлен  об  астрографических  координатах  Гтета,  -  холодно
прервал его Па-Чи-Лу, - равно как и о том, что шесть земных месяцев  назад
вы побывали на  Земле  и  совершили  товарообмен  с  Осборном  Блэтчем,  в
результате чего вы приобрели горючее, в котором  нуждались,  а  упомянутый
Блэтч  -  набор  снимков,  использованных  им  впоследствии   в   качестве
иллюстраций к своей книге.  Как  видите,  наша  тайная  полиция  на  Земле
довольно успешно справляется со своими  обязанностями.  Мы  считаем  книгу
вещественным доказательством номер один.
     - Какая изобретательность!  -  восхитился  гтетанец.  -  Вещественное
доказательство номер один! Ну, конечно же, имея такие широкие возможности,
вы остановились на самом остроумном выборе! Примите мои поздравления!
     Как ты понимаешь,  Хой,  гтетанец  сел  на  своего  конька  -  втянул
полицейского  в  обсуждение  очередной  юридической  закавыки.  Уникальное
криминальное прошлое Л'пэйра как нельзя лучше помогло  ему.  Что  касается
Па-Чи-Лу, то его интеллектуальные способности в  течение  долгого  времени
были ориентированы на шпионаж и подпольные манипуляции в области культуры.
Он  был  абсолютно  не  подготовлен  к  водопаду  софизмов  и  юридических
тонкостей, обрушившихся на его голову. Честно говоря, на его  месте  я  бы
чувствовал себя не лучше, и боюсь, что в этих условиях ни ты, ни даже  сам
Старик не могли быть гарантированы от провала. Между тем Л'пэйр  разошелся
вовсю.
     - Что касается меня, то я лишь продал некоему  Осборну  Блэтчу  набор
художественных открыток. Как он поступил с  ними  дальше  -  меня  это  не
касается. Если я, скажем, продал землянику оружие явно устарелого  образца
- кремниевый топор, например,  или  котел  для  поливания  кипящей  смолой
неприятеля, штурмующего  крепость,  а  землянин  с  помощью  этого  оружия
отправил  своих  братьев-дикарей  в  мир  иной,  -  разве   я   становлюсь
соучастником преступления? Мне что-то  не  приходилось  читать  ни  о  чем
подобном в Своде Законов Галактической Федерации. А теперь, сынок, не пора
ли компенсировать мне потерянное время и посадить меня на экспресс-ракету,
направляющуюся в сторону моего нового дома?
     Вот так они и ходили вокруг да около. Бедняга  Па-Чи-Лу  зарывался  в
тома кодексов и постановлений, хранящихся в Штабной библиотеке на Плутоне,
лихорадочно выискивая очередную мелкую поправку, с помощью  которой  можно
было бы загнать гтетанца в угол. Но всякий раз он с позором  проваливался,
ибо Л'пэйр тотчас же  припоминал  наипоследнейшее  разъяснение  Верховного
Совета по данному вопросу, полностью обеляющее задержанного.
     Я пришел к убеждению, что у гтетанцев вся юриспруденция, по-видимому,
поставлена с ног на голову.
     -  Но  вы   признаете,   что   продали   землянину   Осборну   Блэтчу
порнографические снимки? - взорвался, наконец, капрал.
     - Порнография, порнография... - задумчиво протянул Л'пэйр. - Под этим
словом  мы,  кажется,   подразумеваем   нечто   низменное,   непристойное,
возбуждающее похотливые мысли и бесстыдные желания, не так ли?
     - Конечно.
     - В таком случае, капрал, позвольте мне задать вам  один  вопрос:  вы
видели снимки? Они вызвали у вас похотливые мысли и бесстыдные желания?
     - Нет. Но я не имею счастья быть гтетанцем.
     - Точно так же, как и Осборн Блэтч, - спокойно отпарировал Л'пэйр.
     Я убежден,  что  космос-капрал  Па-Чи-Лу  нашел  бы  в  конце  концов
разумный выход из положения, если  бы  ему  не  помешал  наряд  гтетанской
полиции, прибывший на специальном патрульном  корабле  для  препровождения
преступника на родную  планету.  Теперь  Л'пэйру  предстояло  сразиться  с
шестью  соплеменниками,   среди   которых   находились   самые   блестящие
законниками и самые хитроумные  крючкотворы  из  амебовидных.  Полицейским
властям  на  Руфе-6  не  раз  приходилось  сталкиваться  с   Л'пэйром   на
многочисленных судебных заседаниях, они знали, с кем имеют дело, и на этот
раз сумели подготовиться.
     Казалось  бы,  Л'пэйр  должен  был  сдаться  перед  таким   численным
превосходством. Но не тут-то было! Он обдумал все ходы  еще  на  Земле.  К
тому же, Хой, его изобретательность стимулировалась  тем  простым  фактом,
что на карту была поставлена не чья-нибудь, а его  собственная  жизнь.  Он
понимал,  что  стоит  только  соотечественникам  наложить  на  него   свои
псевдоподии, как он превратится в пар.
     И вот впервые в жизни капрал  Па-Чи-Лу  осознал,  как  трудна  иногда
бывает участь полицейского  -  он  очутился  меж  двух  огней:  сновал  от
заключенного к законникам  и  обратно,  продираясь  сквозь  дебри  мнений,
утопая в трясине юридических тонкостей.
     Гтетанский патруль твердо  решил  не  возвращаться  домой  с  пустыми
псевдоподиями.  Чтобы  добиться   своего,   они   должны   были   доказать
справедливость ареста Л'пэйра, что в свою очередь  давало  им  право  (как
основным пострадавшим) судить преступника по законам Гтета.  Л'пэйр  с  не
меньшей  твердостью  доказывал   несправедливость   своего   ареста,   что
обеспечивало ему не только нашу защиту и покровительство, но  одновременно
ставило нас самих в весьма неловкое положение.
     Усталый, раздраженный и вконец  осипший  Па-Чи-Лу,  еле  волоча  свои
узловатые щупальца, дотащился до гтетанского патруля и объявил, что  после
тщательного расследования дела он пришел к выволок о  полной  невиновности
Л'пэйра в преступлении, инкриминируемом ему в  период  его  пребывания  на
Земле.
     - Глупости! - возразил глава гтетанского патруля. - Преступление было
совершено.   На   Земле   распространялась   откровенная   и   неприкрытая
порнография. Разве это не преступление?
     В совершенном отчаянии Па-Чи Лу снова отправился к Л'пэйру и спросил,
как же быть дальше.  Разве  Л'пэйру  не  кажется,  почти  плача,  вопрошал
несчастный,  что  в  деле  наличествуют   некоторые   элементы   если   не
преступления,  то  хотя  бы  проступка?  Ну  пусть  какого-нибудь,  самого
маленького?
     - Пожалуй, - задумчиво ответил Л'пэйр.  -  Мысль  не  лишена  логики.
Проступок мог иметь место, но совершил его не я. Осборн Блэтч, например...
     Космос-капрал Па-Чи-Лу начисто потерял все свои головы.
     Он потребовал, чтобы к нему доставили Осборна Блэтча. К  счастью  для
всех нас, в том числе и для самого Старика, Па-Чи-Лу не решился арестовать
Блэтча. Землянина задержали лишь в качестве свидетеля.
     Когда я думаю, Хой, к чему  мог  привести  несанкционированный  арест
существа из мира Секретного Наблюдения, моя кровь  готова  превратиться  в
жидкость.
     Па-Чи-Лу, однако, совершил еще один грандиозный  ляп  -  он  поместил
Осборна Блэтча рядом с клеткой Л'пэйра. Как  видишь,  все  складывалось  к
вящему удовлетворению амебоида  -  при  активном  содействии  моего  юного
помощника, разумеется.
     К тому времени, как Па-Чи-Лу впервые вызвал Блэтча на первый  допрос,
тот был уже полностью подкован.
     - Порнография? - ответил он вопросом на вопрос. - При чем тут она? Мы
с мистером Смитом уже  несколько  лет  работаем  над  курсом  элементарной
биологии. Нам были необходимы иллюстрации. Мы  мечтали  о  крупных  четких
изображениях,  легко  распознаваемых  школьниками:   нас   не   устраивали
расплывчатые,  размытые  рисунки  делящейся  клетки,  которые  без   конца
повторялись во всех учебниках, чуть  ли  не  со  времен  Левенгука.  Серия
фотографий мистера Л'пэйра, воспроизводящая весь  цикл  размножения  амеб,
явилась для нас просто даром небес. В сущности, эти  фотографии  составили
основу первой книги.
     - Вы, однако, не отрицаете, - с сожалением отметил Па-Чи-Лу, - что  в
момент приобретения вы понимали, что покупаете порнографические  картинки?
Несмотря на это, вы решили использовать их для развращения молодых  особей
вашей расы.
     - Обучения, - поправил  его  почтенный  педагог.  -  Обучения,  а  не
развращения. Смею вас заверить, что среди моих учеников нет ни одного, кто
бы  испытал   какое-либо   эротическое   возбуждение,   рассматривая   эти
фотографии. Замечу в скобках, что в тексте они воспринимаются, как рисунки
пером. Не скрою, в  момент  покупки  у  меня  создалось  впечатление,  что
джентльмен  в  соседней  камере  рассматривает  эти  фотографии  несколько
своеобразно.
     - Вот видите!
     - Но ведь это его дело! Меня это не касается. В конце концов, если  я
покупаю у  существа  с  другой  планеты  какой-нибудь  предмет  искусства,
древний кремниевый топор, например, или котел для обливания кипящей смолой
противника, штурмующего крепость, и если я использую их для вполне  мирных
целей - топор для прополки сорняков, а котел для варки супа, -  разве  это
преступление? Если хотите  знать,  наш  учебник  получил  одобрение  самых
выдающихся специалистов в этой области -  педагогов  и  ученых,  известных
всему миру. Давайте я прочту  вам  выдержки  из  некоторых  рецензий.  Где
они?.. Минуточку... Ах, да, по счастливой случайности, я захватил с  собой
несколько газетных вырезок.... Они у меня в кармане пиджака. Боже мой, я и
не подозревал, что их так много! Ну-с, вот что  говорит  по  этому  поводу
"Школьная газета Южных прерий":

     "Замечательное, достойное  всяческих  похвал  начинание!  Достигнутые
результаты на долгие годы останутся в анналах педагогики и  будут  служить
образцом  методического  пособия  для   изучения   основ   науки.   Авторы
справедливо..."

     И тут Па-Чи-Лу не выдержал. В отчаянии он воззвал ко мне о помощи.

     К  счастью,  я  к  тому  времени  освободился  от   всех   неотложных
обязанностей  и  тотчас  же  вылетел  на  Плутон,  предвкушая,   некоторое
удовольствие при мысли, что сапогу распутать  дело,  поставившее  в  тупик
беднягу Па-Чи-Лу. Однако это чувство владело мною недолго.  На  смену  ему
пришли уныние и полная растерянность. Выслушав рапорт  капрала,  я  принял
представителей  гтетанской   полиции.   Они   уже   успели   связаться   с
Министерством  внутренних  дел  своей  планеты  и  угрожали  галактическим
скандалом, если мы не подтвердим арест и не санкционируем передачу Л'пэйра
в их руки.
     -  Неужели  вы  допустите,  чтобы   интимнейшие   подробности   нашей
сексуальной жизни стали предметом откровенного и бесстыдного обсуждения во
всех уголках Вселенной? - возмущенно заявили они мне. - Порнография -  это
порнография, а преступление -  это  преступление.  Намерение  было?  Было.
Действие совершено? Совершено. Выдайте нам нашего заключенного.
     - Что же это  за  порнография,  если  она  никого  не  возбуждает?  -
спрашивал Л'пэйр. - Если гамблостинец продаст  гтетанцу  некое  количество
крувсса, который на его планете является пищей, а  у  нас  используется  в
качестве строительного материала, какое ведомство нашей планеты, хотел  бы
я знать, оплачивает его перевозку - Министерство сельского  хозяйства  или
коммунального строительства? Сержант, я требую немедленного освобождения.
     Но самый большой сюрприз подготовил мне Блэтч. Землянин сидел в своей
камере, посасывая витую ручку зонтика.
     - В соответствии с законодательством, действующим  на  всех  планетах
Статута Секретного Наблюдения, - начал он, узрев меня, - а я имею  в  виду
не только Ригелиано-Санитарную Конвенцию, но и парламентские акты Третьего
Космического Цикла, а также  решения  Верховного  Совета  по  делу  Кхвомо
против Кхвомо и Фарциплока против Антареса-12,  -  я  требую  немедленного
возвращения меня на место привычного обитания - планету Земля и возмещения
всех убытков в соответствии со шкалой,  разработанной  Комиссией  Нобри  в
связи с недавней полемикой по этому вопросу, состоявшейся  в  Вивадине.  Я
также требую...
     -  А  вы  приобрели   немалую   эрудицию   в   области   космического
законодательства, - пробормотал я.
     -  О  да,  сержант,  вполне  достаточную.   Л'пэйр   весьма   любезно
проинформировал меня относительно моих прав. Как выяснилось,  мне  следует
порядочная сумма в возмещение всяческих ущербов - во всяком случае, я имею
право  предъявить  целый  ряд  рекламаций.  А  вы  тут  создали   неплохую
галактическую цивилизацию, сержант.  Мои  соплеменники-земляне  многое  бы
дали за  то,  чтобы  узнать  о  ней  поподробнее.  Но  я  избавлю  вас  от
неприятностей,  с  которыми  вы  непременно  столкнетесь,  если  я  предам
гласности все, что со мной случилось. Я убежден, что двое  таких  разумных
индивида, как вы и я, легко могут прийти - к соглашению.
     Когда я попытался обвинить Л'пэйра в разглашении галактических  тайн,
он  всколыхнул  свою  протоплазму  слева  направо,   что   у   амебовидных
соответствует пожатию плечами.
     - На Земле я не разглашал никаких тайн.  Вся  имеющаяся  у  землянина
информация (а я согласен с тем, что это закрытая информация) получена им с
ведома и при покровительстве работников  вашего  Управления.  К  тому  же,
будучи несправедливо обвинен  в  чудовищном  и  грязном  преступлении,  я,
естественно, принял все меры к защите, обсудив происшедшее с  единственным
свидетелем по этому делу. Более того, я должен обратить ваше  внимание  на
тот факт, что, являясь, так сказать, соответчиками, мы имели все основания
объединить свои знания для самозащиты.
     Вернувшись к себе в Штаб, я сделал капралу  Па-Чи-Лу  соответствующий
втык.
     - Все это похоже на трясину - чем отчаяннее стремишься выбраться, тем
сильнее увязаешь. А уж этот землянин! Он  довел  своих  сторожей-плутонцев
чуть ли не до помешательства. Он всюду сует свой нос: а эта что, а  то,  а
почему так, а как  он  действует.  Ему  ничем  не  угодишь:  то  в  камере
недостаточно тепло, то воздуха не  хватает,  то  нища  невкусная.  У  него
першит в горле, ему нужно полоскание, не одно, так другое.
     - Давайте ему все, что он потребует, в разумных пределах, конечно,  -
распорядился я. - Если этот тип отдаст  концы,  нам  с  вами  не  миновать
принудительного путешествия по туннелю на Сигнусе - и еще счастье, если мы
отделаемся только этим! Что касается основной проблемы, то  я  согласен  с
мнением гтетанской полиции: преступление _б_ы_л_о _с_о_в_е_р_ш_е_н_о_. Так
нужно!
     Космос-капрал уставился на меня.
     - Вы... вы хотите сказать...
     - Я хочу сказать, что если преступление совершено, то  арест  Л'пэйра
законен, и преступника следует препроводить на Гтет.
     Таким образом мы избавимся не только от него,  но  и  от  всей  банды
амебовидных разбойников. Остается Осборн  Блэтч,  но,  как  только  Л'пэйр
уберется,  мы  легко  справимся  с   землянином.   Однако   прежде   всего
преступление!  Л'пэйр  _д_о_л_ж_е_н  _б_ы_т_ь_  виновен.   Годится   любое
преступление, любое правонарушение, лишь бы оно было  совершено  во  время
его  пребывании  на  Земле.  Поставь  свою   раскладушку   в   юридической
библиотеке.
     Вскоре после этого Па-Чи-Лу вылетел на Землю.
     Только прошу тебя, Хой, избавь меня от проповедей на моральные  темы.
Ты знаешь лучше меня, что в Патрульной Службе бывали дела и  похлеще.  Мне
это так же неприятно, как и тебе, но у меня не было другого выхода. К тому
же этот амебовидный специалист по части преступлений слишком долго избегал
справедливого  возмездия.  В  сущности,  с  точки  зрения  морали  я   был
безусловно; прав, принимая такое решение.
     Как я уже сказал, Па-Чи-Лу возвратился на  Землю,  на  этот  раз  под
видом редактора того издательства, которое опубликовало знаменитый учебник
биологии. В архивах издательства все еще хранились оригиналы  иллюстраций.
Космос-сержант умело и осторожно внушил одному из  технических  редакторов
мысль о необходимости пересмотреть  фотоматериалы  и  подвергнуть  анализу
бумагу, на которой они были напечатаны.
     Химический анализ показал, что фотобумага была изготовлена из фартуха
- синтетической ткани, весьма распространенной на  Гтете,  но  неизвестной
землянам, которым при естественном течении событий предстояло  открыть  ее
лишь три столетия спустя.
     Сенсационное сообщение о новой ткани тотчас же появилось  в  газетах.
Вскоре все женщины Америки стали лихорадочно раскупать белье из фартуха  -
новинки сезона, а мы наконец-то  смогли  предъявить  Л'пэйру  обвинение  в
контрабандном ввозе запрещенного товара и стимулировании очередной вспышки
индустриального прогресса на Земле..
     И все-таки он молодец, этот парень, Хой! - "Ну что ж, - сказал он,  -
дорога была длинная, и она подошла к концу. Поздравляю вас! Преступление -
не  самый  выгодный  бизнес.   Нарушители   закона   всегда   проигрывают,
победителями неизменно оказываются законодатели".
     Я отправился к себе на базу, чтобы оформить бумаги о выдаче  Л'пэйра.
На душе у меня было легко; правда, у нас на руках оставался Блэтч,  но  он
был гуманоидом. К тому же, однажды превысив свои полномочия  и  передернув
карты, я решил довести игру до конца. Семь "скриипт" - один "лаунд".
     Но когда я со  всеми  документами  вернулся  на  Плутон,  я  чуть  не
свалился  с  его  поверхности:  вместо  одного  амебовидного  существа   -
хитроумного  преступника  Л'пэйра  -  я  увидел  двух  Л'пэйров!   Меньших
размеров, конечно, точнее, вдвое меньших, чем  первоначальная  амеба,  но,
без всякого сомнения, Л'пэйров.
     За время моего отсутствия он раздвоился.
     Каким образом? Помнишь  полоскание,  которое  требовал  от  нас  этот
землянин? Так вот, это была идея Л'пэйра, его последняя, самая  хитроумная
попытка спастись. Получив лекарства,  землянин  переправил  его  гтетанцу;
который припрятал жидкость в своей камере на самый последний случай.
     Полоскание  было  не  чем  иным,  как  _р_а_с_т_в_о_р_о_м  _с_о_л_и_.
Представляешь мое положение?! Гтетанцы, правда, объявили;  что  их  законы
предусматривают подобные случаи, но мне-то какое дело до их законов.
     - Преступление  имело  место.  Продавалась  порнография.  Мы  требуем
выдачи преступника. Обоих! - как заводной повторял шеф гтетанской полиции.
     - В соответствии с Галактическими  Статутами  6009371  -  6106514,  -
бубнил Осборн Блэтч, -  я  требую  немедленного  освобождения,  возмещения
убытков в размере  двух  миллиардов  галактических  медгаваров,  письменно
зафиксированного...
     И ко всему прочему...
     - Возможно, наш предок Л'пэйр действительно был ужасным грешником,  -
пискляво шепелявили молодые амебы в клетке справа от камеры Блэтча.  -  Но
какое это имеет  отношение  к  нам?  Л'пэйр  с  лихвой  заплатил  за  свои
прегрешения - он скончался в родах. Мы же молоды и совсем-совсем  невинны.
Неужели старушка Галактика наказывает малолетних за грехи их родителей?
     Что бы ты сделал на моем месте?
     Я отослал весь табор в Главный  Штаб  -  гтетанцев  с  их  воплями  и
юридическими цитатами, Осборна  Блэтча  с  его  зонтиком  и  учебником  по
биологии, связку порнографических фото и, наконец, - хотя я должен был  бы
упомянуть о них прежде всего - двух (не ошибись - их двое!) еще тепленьких
амебочек. Пометь их Л'пэйр-1 и Л'пэйр-2. Делай с  ними  что  хочешь,  а  я
умываю руки.
     Но если ты (вместе со своими мудрецами  в  Штабе)  сумеешь  придумать
какое-нибудь объяснение, которое мы могли бы представить  Старику,  прежде
чем он вскроет глоссистомороф, мы (я и Па-Чи-Лу) будем благодарны тебе  по
гроб жизни.
     Ну, а если не  придумаешь,  -  что  ж,  мы  здесь  на  посту  1001625
Космической Патрульной Службы. Наши чемоданы сложены. По  Черному  туннелю
на Сигнусе не путешествуют налегке.

     Р.S. Хой,  лично  я  убежден,  что  во  всех  неприятностях  виноваты
существа, которым для воспроизведения рода  обязательно  требуются  всякие
страсти и эмоции. Куда разумнее и пристойнее делать это с помощью спор.

ЙНННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННН»
є          Этот текст сделан Harry Fantasyst SF&F OCR Laboratory         є
є         в рамках некоммерческого проекта "Сам-себе Гутенберг-2"        є
ЗДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДД¶
є        Если вы обнаружите ошибку в тексте, пришлите его фрагмент       є
є    (указав номер строки) netmail'ом: Fido 2:463/2.5 Igor Zagumennov    є
ИННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННј

                               Уильям ТЕНН

                            НУЛЕВОЙ ПОТЕНЦИАЛ

     Спустя несколько месяцев после  Второй  атомной  войны,  когда  треть
планеты все еще оставалась радиоактивной пустыней, доктор Дэниел Глэрт  из
Филлмора, штат Висконсин, наткнулся на  открытие,  которому  суждено  было
вызвать последний рывок в социальном развитии человечества.
     Подобно Колумбу, хваставшемуся тем, что добрался  до  Индии,  подобно
Нобелю,  гордившемуся  изобретением  динамита,  который,  по  его  словам,
сделает войны невозможными, - подобно им, доктор Глэрт не сумел  правильно
оценить свое открытие. Несколько лет спустя он говорил заезжему историку:
     - Не думал, что из этого такое выйдет, никак не думал. Помните, война
только что кончилась;  мы  были  здорово  потрясены  тем,  как  испарились
практически оба побережья Соединенных Штатов. Так вот, из Топики  -  новой
столицы  в  Канзасе  -  нам,  докторам,  пришло  распоряжение  подвергнуть
пациентов  полному  обследованию.  В  общем,  смотреть  в  оба,  чтобы  не
проглядеть радиоактивных ожогов и  этих  самых  новых  болезней,  которыми
швырялись друг в друга воюющие армии. Понимаете, сэр, я больше ничего и не
предполагал делать. А Джорджа Абнего я знал тридцать лет - я  его  вылечил
от  ветрянки,  от  воспаления  легких  и  от  отравления.  Никогда  бы  не
подумал!..
     В соответствии с  распоряжением,  которое  прокричал  на  всех  углах
секретарь окружного совета, Джордж Абнего  сразу  после  работы  явился  к
доктору Глэрту. Терпеливо прождав полтора часа  в  очереди,  он,  наконец,
вошел в маленький  кабинет.  Здесь  его  тщательно  выстукали,  просветили
рентгеном, взяли анализ крови и мочи, внимательно исследовали его кожу,  а
потом ему  пришлось  ответить  на  пятьсот  вопросов  анкеты,  разосланной
департаментом здравоохранения в отчаянной попытке охватить симптомы  новых
заболеваний.
     Потом Джордж Абнего оделся и пошел домой, где его ждал скудный  ужин,
ограниченный жесткими нормами. Доктор Глэрт положил его  папку  в  ящик  и
вызвал следующего. Он пока еще ничего не заметил; но хотел он или не хотел
- начало абнегистской революции уже было положено.
     Четыре дня спустя, когда обзор состояния здоровья  жителей  Филлмора,
штат Висконсин, был готов, доктор переслал материалы в Топику. Прежде  чем
подписать карточку Джорджа Абнего, он пробежал ее глазами, поднял брови  и
записал на ней следующее: "Если не считать склонности к  кариесу  зубов  и
плоскостопию, я считаю, что состояние здоровья этого человека  среднее.  В
физическом отношении он соответствует норме для города Филлмора".
     Именно эта последняя фраза  заставила  правительственного  инспектора
здравоохранения усмехнуться и еще  раз  взглянуть  на  карточку.  Потом  к
усмешке прибавилось изумление; оно  стало  еще  сильнее,  когда  инспектор
сравнил цифры и данные на карточке с медицинскими справочниками.
     Надписав что-то красными чернилами в правом  верхнем  углу  карточки,
инспектор послал ее в Исследовательский отдел.
     В Исследовательском отделе удивились,  зачем  им  переслали  карточку
Джорджа Абнего - у него не  было  отмечено  никаких  необычных  симптомов,
предвещавших экзотические новинки вроде мозговой  кори  или  артериального
трилхиноза. Потом они обратили внимание  на  надпись,  сделанную  красными
чернилами, и на  пометку  доктора  Глэрта.  Пожав  плечами,  исследователи
поручили группе статистиков заняться этим вплотную.
     Спустя неделю, когда статистическое изучение вопроса было  завершено,
в Филлмор прибыло девять специалистов-медиков. Они  тщательнейшим  образом
обследовали Джорджа Абнего, а потом ненадолго заглянули к доктору  Глэрту,
которому по его просьбе оставили копию протокола своего обследования.
     Обстоятельства сложились так, что первый  экземпляр  этого  протокола
был уничтожен в  Топике  месяц  спустя,  во  время  мятежа  Твердокаменных
Баптистов - того самого мятежа,  который  побудил  доктора  Глэрта  начать
абнегистскую революцию. После того как население в  результате  атомной  и
бактериологической войны сильно сократилось в числе, эта баптистская секта
оказалась самой крупной религиозной организацией страны. Возглавлявшая  ее
группировка стремилась установить в остатках Соединенных Штатов  теократию
Твердокаменных Баптистов. После кровопролитных боев и  больших  разрушений
мятежники  были  усмирены.  Их  вождь,   преподобный   Хемингуэй   Т.Гонт,
поклявшийся, что не выпустит из левой  руки  револьвера,  а  из  правой  -
Библии, пока не воцарится власть Господня и не будет возведен Третий Храм,
был приговорен к смертной казни судом своих же суровых единоверцев.
     Сообщая  о  мятеже,  филлморская  газета  "Бьюгл  геральд"  проводила
печальную параллель между уличными боями в Топике и  мировой  катастрофой,
вызванной  атомным  конфликтом.  Передовая  статья  уныло  констатировала;
"Теперь, когда международная связь и транспорт разрушены, мы почти  ничего
не знаем о превращенном в руины мире. Мы знаем, что физический облик нашей
планеты  за  последние  десять  лет  изменился  настолько  же,   насколько
рождающиеся повсюду в результате радиоактивности дети-уроды отличаются  от
своих родителей. Воистину в эти дни катастроф и перемен  наш  изнемогающий
дух обращается к небу с мольбой о символе, о знамении, гласящем,  что  все
снова будет хорошо, что прошлое еще вернется к нам,  что  потоп  несчастий
пойдет на убыль и мы снова почувствуем под ногами твердую почвы нормы".
     Именно это последнее слово привлекло внимание доктора Глэрта.  В  тот
же вечер он опустил протокол обследования, проведенного правительственными
специалистами, в редакционный почтовый ящик. На полях первой  страницы  он
написал карандашом  короткую  фразу:  "Вижу,  что  Вы  интересуетесь  этим
вопросом".
     Во всю первую страницу следующего номера филлморской "Бьюгл геральд",
вышедшего неделю спустя, красовались заголовки:

                      ГРАЖДАНИН ФИЛЛМОРА - ЗНАМЕНИЕ?
                      НОРМАЛЬНЫЙ ЧЕЛОВЕК ИЗ ФИЛЛМОРА
                      МОЖЕТ ОКАЗАТЬСЯ ОТВЕТОМ СВЫШЕ!
                         МЕСТНЫЙ ВРАЧ РАСКРЫВАЕТ
                   ПРАВИТЕЛЬСТВЕННЫЙ МЕДИЦИНСКИЙ СЕКРЕТ

     Дальнейший текст был густо уснащен цитатами из протокола, а также  из
Псалмов Давида. Потрясенные  жители  Филлмора  узнали,  что  некий  Джордж
Абнего,  который  почти  сорок  лет   прожил   среди   них   незамеченным,
представляет собой живую  абстракцию.  Благодаря  стечению  обстоятельств,
ничуть не более замечательному, чем появление у вас на руках четырех тузов
в покере,  физическое  развитие,  душа  и  прочие  разнообразные  атрибуты
Абнего, вместе взятые, образовали  мифическое  существо  -  статистическое
среднее.
     Судя по последней предвоенной переписи, рост  и  вес  Джорджа  Абнего
совпадали со средней цифрой для взрослого  американца  мужского  пола.  Он
женился именно в таком возрасте (с  точностью  до  года,  месяца  и  дня),
когда, по расчетам статистиков, в среднем женились все мужчины;  его  жена
была моложе его именно  на  столько  лет,  чтобы  разница  в  их  возрасте
соответствовала средней; его  заработок,  по  данным  последней  налоговой
анкеты, равнялся  среднему  заработку  за  этот  год.  Даже  количество  и
состояние зубов у него во рту соответствовало  предсказаниям  Американской
ассоциации зубных врачей. Его обмен веществ и кровяное давление, пропорции
тела и неврозы - все  в  Абнего  представляло  собой  обобщение  последних
статистических данных. Когда его подвергли всем возможным  психологическим
проверкам, окончательный результат показал,  что  это  средний  нормальный
человек.
     Наконец,  миссис  Абнего  недавно  разрешилась  от  бремени   третьим
ребенком  -  мальчиком.  Это  не  только   произошло   точно   в   момент,
соответствующий статистическим данным о движении населения, но и привело к
появлению на  свет  абсолютно  нормального  представителя  человечества  в
отличие от большинства детей, рождавшихся по всей стране.
     Рядом со славословиями в  честь  новой  знаменитости  в  газете  была
напечатана плохая любительская фотография, с которой на читателя застывшим
взглядом смотрело семейство Абнего в полном  составе.  Выглядело  оно  при
этом, как отмечали многие, "средне - чертовски средне!".
     Газетам других штатов было предложено перепечатать материал. Так  они
и  сделали  -  сначала  не  спеша,  а  потом  со  все  распространявшимся,
заразительным энтузиазмом. Когда живой интерес  публики  к  этому  символу
стабильности, счастливо избежавшему всех  крайностей,  стал  очевиден,  на
страницах газет забили  фонтаны  громких  слов,  посвященных  "Нормальному
Человеку из Филлмора".
     Профессор Родрик Клингмейстер из университета штата Небраска заметил,
что  многие  его  студенты-биологи  носят  огромные  пуговицы,  украшенные
портретами Джорджа Абнего. "Прежде чем начать лекцию, - усмехнулся он, - я
бы хотел сказать, что этот ваш "нормальный человек" не мессия. Боюсь,  что
он всего-навсего наделенная честолюбием вероятностная кривая,  всего  лишь
воплощенная посредственность..."
     Договорить  он  не  успел.  Ему  раскроили  череп   его   собственным
микроскопом.
     Даже на той ранней стадии событий некоторые  наблюдательные  политики
заметили, что за это поспешное действие никто не понес наказания.
     Этот инцидент можно связать с многими другими, последовавшими за ним.
Например, один злополучный житель Далата, оставшийся неизвестным, в разгар
происходившей в этом городе манифестации под лозунгом  "Добро  пожаловать,
приятель  -  средний  Абнего",  добродушно  удивившись,   вслух   заметил:
"Смотрите, он же просто обыкновенный парень, вроде нас  с  вами".  Он  был
немедленно разорван разъяренной толпой на клочки не  крупнее  праздничного
конфетти.
     За  подобными  случаями  внимательно  следили  люди,  находившиеся  у
кормила правления (постольку, поскольку те, кем правили, против  этого  не
возражали).  Эти  люди  решили,  что  Джордж  Абнего  представляет   собой
воплощение  великого  национального  мифа,  в  течение   столетия   скрыто
лежавшего в основе культуры и с таким шумом распространившегося  благодаря
массовым средствам общения.
     Начало этому мифу положило  когда-то  детское  движение,  призывавшее
"Стать  Нормальным  Полнокровным   Американским   Парнем";   свое   высшее
проявление он нашел в политических кругах, где претенденты на  официальные
посты, красуясь без пиджаков и в подтяжках, хвастали: "Бросьте, все знают,
кто я такой. Я простой человек, не больше, всего-навсего простой человек".
     Этот миф послужил источником таких внешне несопоставимых обычаев, как
ритуал политического целования младенцев, культ жизни "не хуже других" или
недолговечные, пустые и глупые массовые увлечения, охватывавшие  население
с монотонной регулярностью,  подобно  взмахам  механического  дворника  по
стеклу  автомобиля.  Этот  миф  диктовал  законы  моды  и  определял   дух
студенческих землячеств. Это был миф о "правильном парне".
     Год открытия Абнего был  годом  президентских  выборов.  Так  как  от
Соединенных Штатов остался только Средний  Запад,  демократическая  партия
исчезла.   Ее   остатки   поглотила   группа,   называвшая   себя   Старой
Республиканской Гвардией, - самая  левая  в  Америке.  Правящая  партия  -
Консервативные Республиканцы, настолько правые, что они  стояли  на  грани
монархизма, - была  спокойна  за  исход  выборов:  достаточное  для  этого
количество голосов было обещано ей духовенством.
     Старая  Республиканская  Гвардия   лихорадочно   искала   подходящего
кандидата.  С  сожалением  отказавшись  от  подростка-эпилептика,  недавно
избранного  вопреки  конституции  штата  губернатором  Южной   Дакоты,   и
высказавшись  против  распевавшей  псалмы  бабки  из   Оклахомы,   которая
сопровождала свои выступления в  сенате  религиозной  музыкой  на  банджо,
стратеги партии в один из летних дней прибыли в Филлмор, штат Висконсин.
     С того момента, как Абнего убедили дать согласие баллотироваться, как
было преодолено его  последнее,  искреннее,  но  не  признанное  серьезным
возражение (состоявшее в том, что он  был  членом  соперничающей  партии),
стало очевидно, что в предвыборной борьбе произошел перелом и что  сыр-бор
загорелся.
     Абнего стал кандидатом в президенты под лозунгом: "Назад, к Норме,  с
Нормальным Человеком!"
     К  тому   времени,   когда   собралась   конференция   Консервативных
Республиканцев, угроза поражения была для них уже очевидной. Они  изменили
свою тактику, пытаясь встретить удар лицом к лицу.
     Республиканцы выдвинули своим кандидатом горбуна.  Кроме  физического
уродства он отличался и другими ненормальными особенностями: например, был
профессором права в ведущем университете. Он был женат и с  большим  шумом
развелся; наконец, однажды он признался  комиссии  по  расследованию,  что
когда-то писал и публиковал сюрреалистические стихи. Плакаты, изображавшие
его с жутковатой ухмылкой и горбом вдвое больше натуральной величины, были
расклеены  по  всей  стране  с   лозунгом:   "Ненормальный   Человек   для
ненормального Мира!"
     Несмотря на этот блестящий политический ход,  результат  камлании  не
вызывал сомнений. В день голосования три четверти  избирателей  поддержали
кандидата, зовущего к прошлому. Четыре гола спустя, когда на выборах снова
выступили те же соперники, соотношение увеличилось  до  пяти  с  половиной
против одного. А когда Абнего выставил свою кандидатуру на третий срок, он
не встретил организованного сопротивления.
     Не то чтобы он сокрушил  оппозицию.  В  период  президентства  Абнего
допускалась  большая  свобода  политической  мысли,  чем  при  многих  его
предшественниках. Просто люди стали меньше думать о политике.
     Абнего избегал каких бы то ни было решений, пока это  было  возможно.
Когда же уйти от решения было нельзя, он  принимал  его  исключительно  на
основе прецедентов. Он редко высказывался на актуальные темы и никогда  не
брал на себя никаких обязательств. Разговаривать он  любил  лишь  о  своей
семье.
     "Как напишешь памфлет против  пустого  места?"  -  жаловались  многие
оппозиционные  публицисты  и  карикатуристы  в  первые  годы  абнегистской
революции, кольца во время предвыборных кампаний кое-кто все  еще  пытался
выступать против Абнего. Снова и снова Абнего пытались  спровоцировать  на
какое-нибудь нелепое заявление  или  признание,  но  без  всякого  успеха.
Абнего был просто не способен сказать что-нибудь  такое,  что  большинство
населения сочло бы нелепым.
     Кризисы? Но каждому  школьнику  было  известно,  что  Абнего  однажды
сказал: "Знаете, я заметил, что даже самый сильный лесной пожар  рано  или
поздно выгорит. Главное - не волноваться".
     Он привел людей в мир пониженного кровяного давления. И после  многих
лет созидания и разрушения, лихорадки и конфликтов,  нараставших  забот  и
душевных мук они свободно вздохнули и преисполнились тихой благодарности.
     С того дня, когда Абнего принес присягу, многим  казалось,  что  хаос
дрогнул и  повсюду  расцвела  благословенная,  долгожданная  стабильность.
Многие  из  происходивших  процессов  на  самом  деле  не  имели  никакого
отношения к Нормальному Человеку из Филлмора - например, уменьшение  числа
детских уродств; но во многих случаях выравнивающее,  смягчающее  действие
абнегизма  было  очевидным.  Так,   лексикологи,   к   своему   изумлению,
обнаружили, что жаргонные словечки, свойственные молодым людям во  времена
первого президентства Абнего, употреблялись их детьми и  восемнадцать  лет
спустя, когда Абнего был избран на очередной срок.
     Словесные проявления  этого  великого  успокоения  получили  название
абнегизмов. Первое в истории упоминание об  этих  искусно  замаскированных
глупостях относится к тому периоду, когда Абнего, убедившись, наконец, что
это возможно, назначил министров, совершенно не посчитавшись  с  желаниями
своей партийной верхушки. Один журналист, пытаясь обратить его внимание на
абсолютное отсутствие в новом кабинете ярких индивидуальностей, задал  ему
вопрос: приходилось ли кому-нибудь из членов кабинета, от государственного
секретаря  до  генерал-почтмейстера,  когда-нибудь  публично  высказать  о
чем-нибудь свое мнение или принять хоть какие-нибудь конструктивные меры в
каком бы то ни  было  направлении?  На  это  президент  якобы  ответил  не
колеблясь и с мягкой улыбкой:
     - Я всегда говорил, что если нет побежденных, то никто не остается  в
обиде. Так вот, сэр, в таком состязании, где  судья  не  может  определить
победителя, побежденных не бывает.
     Может быть, эта легенда и недостоверна,  но  она  прекрасно  выражает
настроение абнегистской Америки. Повсеместно  распространилась  поговорка:
"Приятно, как ничья".
     Самый яркий абнегизм (и, безусловно,  столь  же  апокрифический,  как
история про Джорджа Вашингтона и вишневое дерево) был приписан  президенту
после посещения им спектакля "Ромео и Джульетта". Трагический финал  пьесы
якобы вызвал у него следующее замечание:
     - Уж лучше не любить вообще, чем пережить несчастную любовь!
     В начале шестого президентства Абнего, когда вице-президентом впервые
стал его старший сын, в Соединенных Штатах  появилась  группа  европейцев.
Они прибыли на грузовом судне, собранном из поднятых со  дна  частей  трех
потопленных миноносцев и одного перевернувшегося авианосца.
     Встретив повсюду дружеский, но не слишком горячий прием, они объехали
страну и были поражены всеобщей безмятежностью, почти  полным  отсутствием
политической  и  военной  активности,   с   одной   стороны,   и   быстрым
технологическим  регрессом  -  с  другой.  Один  из  приезжих,   прощаясь,
настолько пренебрег дипломатической осторожностью, что заявил:
     - Мы прибыли в Америку, в этот храм индустриализации, в надежде найти
решение многих острых проблем прикладных наук. Эти  проблемы  -  например,
использование атомной энергии  на  предприятиях  или  применение  ядерного
распада в стрелковом оружии - стоят на пути послевоенной реконструкции. Но
здесь, в остатках Соединенных Штатов Америки, вы даже не  способны  понять
нас, когда мы говорим о том, что считаем таким сложным и важным.  Извините
меня, но у вас царит какой-то национальный транс!
     Его американские  собеседники  не  обиделись:  пожимая  плечами,  они
отвечали   вежливыми   улыбками.   Вернувшись,   делегат   сообщил   своим
соотечественникам,   что   американцы,   всегда   пользовавшиеся    славой
ненормальных, в конце концов специализировались на кретинизме.
     Но был среди европейцев другой делегат, который  многое  увидел  и  о
многом расспрашивал. Это был Мишель Гастон  Фуффник  -  некогда  профессор
истории в Сорбонне. Вернувшись в родную Тулузу (французская культура вновь
сконцентрировалась в Провансе), он занялся исследованием философских основ
абнегистской революции.
     В своей книге, которую с огромным интересом прочел весь мир,  Фуффник
указывал, что хотя человек ХХ века в достаточной степени  преодолел  узкие
рамки древнегреческих понятий, создав неаристотелеву логику и  неевклидову
геометрию, но он до сих пор не находил в себе интеллектуального  мужества,
чтобы создать неплатонову политическую систему.  Так  было  до  того,  как
появился Абнего.
     "Со времен Сократа, - писал мосье  Фуффник,  -  политические  взгляды
человека определялись идеей о том, что править  должны  достойнейшие.  Как
определить этих достойнейших, какой шкалой ценностей  пользоваться,  чтобы
правили самые достойные, а не  просто  те,  кто  получше,  -  таковы  были
основные  проблемы,  вокруг   которых   уже   три   тысячелетия   бушевали
политические страсти. Вопрос о том, что выше -  родовая  аристократия  или
аристократия разума, - это вопрос  об  основе  подобной  шкалы  ценностей;
вопрос о том, как  должны  избираться  правители:  согласно  воле  божьей,
прочтенной  по  свиным  внутренностям,  или  в   результате   всенародного
голосования, - это вопрос метода. Но  до  сих  пор  ни  одна  политическая
система не посягала  на  основной,  не  подлежавший  обсуждению  постулат,
впервые изложенный еще в "Республике" Платона. И вот Америка поставила под
сомнение  практическую  пригодность  и  этой  аксиомы.  Молодая   западная
демократия, которая  ввела  когда-то  в  юриспруденцию  понятие  о  правах
человека, теперь подарила лихорадящему человечеству  доктрину  наименьшего
общего знаменателя в управлении. Согласно этой доктрине,  насколько  я  ее
понимаю, править должны не самые  худшие,  как  заявляют  многие  из  моих
предубежденных   спутников,   а   средние:   те,   кого   можно    назвать
"недостойнейшими" или "неэлитой".
     Народы  Европы,  жившие  среди  радиоактивных  развалин,  оставленных
современной  войной,  с  благоговением  внимали  проповеди  Фуффника.   Их
зачаровывала картина мирной  монотонности,  существовавшей  в  Соединенных
Штатах, и не интересовал академический анализ ее сущности. Сущность же эта
состояла в том, что правящая группа, сознавая  свою  "неисключительность",
избегала  бесконечных  конфликтов  и  трений,  вызываемых   необходимостью
доказывать собственное превосходство, и волей-неволей стремилась как можно
быстрее  загладить  любые  серьезные  разногласия,  так   как   обстановка
напряжения  и  борьбы  грозила  создать  благоприятные   возможности   для
творчески настроенных, энергичных людей.
     Кое-где все еще оставались  олигархии  и  правящие  классы;  в  одной
стране еще  пользовалась  влиянием  древняя  религия,  в  другой  -  народ
продолжали вести за собой талантливые, мыслящие  люди.  Но  проповедь  уже
звучала в мире. Среди населения появились шаманы - заурядные на вид  люди,
которых называли абнегами. Тираны убедились  в  том,  что  истребить  этих
шаманов невозможно: они избирались не за какие-нибудь особые  способности,
а просто потому, что они представляли средний уровень любого данного  слоя
людей; оказалось, что, пока существует сам этот слой, у  него  остается  и
середина.  Поэтому   философия   абнегов,   несмотря   на   кровопролития,
распространялась и крепла.
     Оливер Абнего, который стал первым президентом  мира,  был  до  этого
президентом Абнего VI Соединенных  Штатов  Америки.  Его  сын  в  качестве
вице-президента председательствовал в сенате, состоявшем в основном из его
дядей, двоюродных братьев и теток. Они и их многочисленные потомки жили  в
простоте, лишь  немногим  отличавшейся  от  условий  жизни  основателя  их
династии.
     В  качестве  президента  мира  Оливер  Абнего  одобрил  только   одно
мероприятие  -  закон  о  преимущественном  предоставлении   стипендий   в
университетах тем студентам, чьи отметки были ближе  всего  к  средним  по
всей планете для их возрастной группы. Однако  президента  вряд  ли  можно
было  упрекнуть  в  оригинальности  или  новаторстве,  не  подобающих  его
высокому положению: к тому времени вся система поощрений - в учебе, спорте
и даже на производстве - была  уже  приспособлена  для  вознаграждения  за
самые средние показатели и для ущемления в равной мере как высших,  так  и
низших.
     Когда  вскоре  после  этого  иссякли  запасы  нефти,  люди  с  полной
невозмутимостью перешли на уголь.  Последние  турбины  в  еще  годном  для
работы состоянии были помещены в музеи: люди, которым они служили,  сочли,
что,   пользуясь   электричеством,   они    слишком    выделяются    среди
добропорядочных абнегов.
     Выдающимся явлением культуры этого периода были точно зарифмованные и
безукоризненно   ритмичные   стихи,   посвященные   довольно   абстрактным
красавицам и неопределенным прелестям супруг  или  возлюбленных.  Если  бы
давным-давно не исчезла антропология, то можно  было  бы  установить,  что
появилась удивительная тенденция  ко  всеобщему  единообразию  в  строении
скелета, чертах лица и пигментации кожи, не говоря  уже  об  умственном  и
физическом   развитии   и   индивидуальности.   Человечество   быстро    и
бессознательно сводилось к среднеарифметическому уровню.
     Правда, незадолго до того, как были исчерпаны запасы угля, в одном из
поселений к  северо-западу  от  Каира  произошла  кратковременная  вспышка
возмущения. Там жили преимущественно неисправимые инакомыслящие, изгнанные
из своих общин, да небольшое количество душевнобольных  и  калек.  В  пору
расцвета они пользовались  массой  технических  устройств  и  пожелтевшими
книгами, собранными в разрушающихся музеях и библиотеках мира.
     Окруженные всеобщим презрением, эти  люди  возделывали  свои  илистые
поля лишь  настолько,  чтобы  не  умереть  с  голоду,  а  остальное  время
посвящали бесконечным  ожесточенным  спорам.  Они  пришли  к  выводу,  что
представляют собой  единственных  потомков  "гомо  сапиенс",  а  остальное
человечество состоит из "гомо  абнегус".  По  их  мнению,  своей  успешной
эволюцией человек был обязан в основном  отсутствию  узкой  специализации.
Если остальные живые существа были вынуждены приспосабливаться к  частным,
ограниченным  условиям,  то  человечество  оставалось  не  связанным  этой
необходимостью, что и позволило ему совершить огромный прыжок вперед; но в
конце концов обстоятельства вынудили и его заплатить  ту  же  цену,  какую
рано или поздно приходилось платить всем жизнеспособным  формам,  то  есть
специализироваться.
     Дойдя до этого этапа дискуссии, они решили воспользоваться оставшимся
у них старинным оружием, чтобы  спасти  "гомо  абнегус"  от  самого  себя.
Однако  ожесточенные  разногласия  относительно  предполагаемых   способов
перевоспитания привели к кровопролитному междоусобному конфликту с тем  же
оружием в руках; в результате вся колония была уничтожена,  а  место,  где
она находилась, стало непригодным для жизни.
     Примерно в это же время человек,  истощив  запасы  угля,  вернулся  в
обширные, вечно возобновляющиеся и неистощимые леса.
     Царство "гомо абнегус" длилось четверть миллиона лет. В конце  концов
оно пало, покоренное собаками ньюфаундлендами.  Эти  животные  уцелели  на
одном из островов Гудзонова залива после того, как еще в ХХ веке  затонуло
везшее их грузовое судно.
     Эти крепкие и умные собаки, силой обстоятельств вынужденные в течение
нескольких  сотен  тысячелетий  довольствоваться  обществом  друг   друга,
научились  говорить  примерно  таким  же  образом,  как  научились  ходить
обезьяны - предки человека, когда внезапное  изменение  климата  истребило
деревья, служившие им  исконным  обиталищем,  то  есть  просто  от  скуки.
Наделенные разумом, обостренным  трудностями  жизни  на  суровом  острове,
обладающие фантазией,  побуждаемые  к  действию  холодом,  эти  овладевшие
членораздельной речью собаки построили  в  Арктике  замечательную  собачью
цивилизацию, а потом устремились  на  юг,  чтобы  поработить,  а  затем  и
приручить человечество.
     Приручение состояло в том, что собаки разводили людей ради их  умения
бросать палки и другие предметы: приносить их стало видом спорта, все  еще
популярным  среди  новых  властелинов   планеты,   хотя   часть   наиболее
эрудированных индивидуумов была склонна к сидячему образу жизни.
     Особенно высоко пенилась порода людей с невероятно тонкими и длинными
руками; однако часть собак предпочитала более коренастую породу, у которой
руки были короткие, но крайне  мускулистые.  Время  от  времени  благодаря
рахиту выводились любопытные особи с настолько  гибкими  руками,  что  они
казались почти лишенными костей. Разведение этой разновидности, любопытной
как с научной, так и с эстетической точек зрения,  обычно  осуждалось  как
признак упадочнических склонностей хозяина и порча животных.
     Со временем собачья цивилизация, конечно, создала  машины,  способные
бросать палки дальше, быстрее и  чаще,  чем  люди.  После  чего,  если  не
считагь самых отсталых собачьих общин, человек исчез с лица Земли.

ЙНННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННН»
є          Этот текст сделан Harry Fantasyst SF&F OCR Laboratory         є
є         в рамках некоммерческого проекта "Сам-себе Гутенберг-2"        є
ЗДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДД¶
є        Если вы обнаружите ошибку в тексте, пришлите его фрагмент       є
є    (указав номер строки) netmail'ом: Fido 2:463/2.5 Igor Zagumennov    є
ИННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННј