Андрей САЛОМАТОВ

                                   "Г"

                                    1

     Хозяин квартиры проснулся от холода перед самым рассветом, болезненно
поежился и сел. Форточка медленно, с отвратительным скрипом отворилась,  и
холодный воздух уныло запел в щелях входной двери. Несмотря на ранний час,
с улицы доносилось многоголосое бормотанье, сигналили автомобили и изредка
можно было разобрать  отдельные  выкрики:  "Вова!",  "...куда  лезешь...",
"...граждане...".  Затем  в  подъезде  что-то  грохнуло,  послышался  звон
разбитого стекла, и форточка  в  комнате  с  силой  захлопнулась,  отделив
больного хозяина квартиры от непонятного уличного бедлама.
     Пошатываясь, он поднялся с дивана,  прошел  в  прихожую  и  сорвал  с
вешалки свое пальто. Он слышал, на лестничной площадке что-то  происходит,
будто все жители этажа одновременно принялись выносить из квартир  мебель.
Вздрогнул, проходя мимо  зеркала  -  какой-то  огонек  промелькнул  по  ту
сторону поверхности стекла, и, отдуваясь подумал: что  бы  это  все  могло
значить?
     В комнате опять распахнулась  и  захлопнулась  форточка,  впустив  на
несколько секунд уличный шум. Хозяин  квартиры  потрогал  лоб,  добрел  до
дивана и, улегшись, натянул на себя пальто. Затем он попытался  вспомнить,
что произошло накануне вечером, но сознание его почти моментально затянуло
какой-то бессмысленной вереницей образов и видений.
     Перед вторым пробуждением ему приснился дурацкий сон, будто на  улице
он встретился с Прогрессом - трехметровым человеком из нержавеющей  стали,
в жестяном смокинге и с гаечным ключом в руке. Изо рта у  монстра  торчала
выхлопная труба, а из трубы толсто и  далеко  валил  сизый  дым.  Прогресс
мигал глазами-лампочками, вращал ушами-локаторами и металлическим  голосом
канючил: "Ну, чего тебе  изобрести?  Хочешь  пуленепробиваемую  голову?  А
хочешь брипп? Адская смесь. Тебе понравится".
     Сколько прошло времени между двумя пробуждениями, он не знал, а когда
проснулся от собственного крика, первое, что он вспомнил, это  собственное
имя и фамилию. Чувствовал Лупцов себя вполне отдохнувшим, и лишь  странное
чувство опустошенности напоминало ему о том, что  в  его  жизни  произошло
нечто неординарное.
     На улице было светло, вот только  свет  показался  Лупцову  несколько
странным. Сквозь пыльный тюль он  увидел  небо  какого-то  неестественного
зеленого оттенка. Лупцов был человеком спокойным и покладистым, и странная
метаморфоза не вызвала в его душе ни паники, ни сколько-нибудь  серьезного
интереса. Он лишь констатировал для себя, что небо зеленое, вспомнил  сон,
чертыхнулся и довольно резко поднялся с  дивана.  Гораздо  больше  Лупцова
расстроило то, что во всей квартире было отключено электричество. Он уныло
пощелкал выключателем в ванной комнате, умылся в полумраке и пошел ставить
чайник.
     Тыкая зажженной спичкой в  конфорку,  Лупцов  вспомнил,  что  сегодня
суббота, а значит, не надо идти на службу. Когда огонь от спички  добрался
до пальцев, Лупцов бросил ее и зажег новую. Но газ не загорался. Лупцов по
очереди покрутил все вентили, затем сел на табуретку и вслух сказал:
     - Вот тебе и прогресс. Сон в руку.
     Недоумевая, Лупцов подошел к окну. Небо действительно было зеленым, в
мелкий перистый рубчик, а белесое солнце походило, скорее, на  луну  -  не
слепило и не грело. Лупцов взглянул  на  электронный  будильник,  но  часы
остановились ровно  на  двенадцати,  и  это  обстоятельство  больше  всего
поразило Лупцова: будильник был новым, соответственно и  батарейки  в  нем
были совершенно новые, а значит, встать  часы  могли  только  потому,  что
сломались.
     Пришлось Лупцову идти в комнату за наручными  часами,  но  оказалось,
что те и вовсе ничего не показывают. На грязно-зеленом экранчике, там, где
обычно пульсировали цифры, было пусто.
     - Это ненормально, - вслух сказал Лупцов. Он довольно  часто  говорил
сам с собой, поскольку был человеком малообщительным. - Не могли сломаться
сразу двое часов. - В голове у  Лупцова  постепенно  вырисовывалась  связь
между странной поломкой и отсутствием электричества и  газа.  Он  понимал,
что таковая существует, но  дать  более-менее  толковое  объяснение  этому
феномену не мог.
     - Совпадение, - бормотал Лупцов, -  а  небо-то  почему  зеленое?  Это
ненормально.
     Лупцов попытался было узнать  время  по  телефону,  снял  трубку,  но
аппарат не работал. Правда, ему показалось, будто где-то очень далеко,  на
другом конце провода кто-то тихо поскребся и глухо кашлянул. лупцов потряс
трубку, несколько раз громко сказал: "Але!", но аппарат безмолвствовал,  и
как-то так незаметно, исподволь,  недоумение  хозяина  квартиры  сменилось
страхом.
     Когда из прихожей  послышались  странные  звуки  -  торопливые  шаги,
громкое шуршанье и сдавленный стон, - нервы у Лупцова не выдержали: затаив
дыхание, он взял  с  кухонного  стола  большой  столовый  нож  и  замер  в
ожидании.
     - Кто там? - наконец громко спросил он. - Эй, кто там? -  В  прихожей
что-то упало, и Лупцов услышал, как кто-то неизвестный вошел в комнату.  -
Кто там?  -  закричал  Лупцов  и,  переложив  нож  в  другую  руку,  вытер
вспотевшую ладонь о брюки.
     Никто не ответил хозяину квартиры,  но  шаги  и  шорох  прекратились.
Лупцов не менее получаса простоял, не шелохнувшись, в напряженной позе,  и
это ожидание так измотало его,  столько  страшного  он  передумал  за  это
время, что когда внезапно заработало радио,  он  чуть  не  лишился  жизни.
Хозяин квартиры сильно вздрогнул, покрылся  холодным  потом  и,  чтобы  не
упасть, вынужден был сесть на табуретку. А  по  радио  мужской  голос  без
музыки, и даже заметно фальшивя, запел: "Взвейтесь кострами,  синие  ночи,
мы, пионеры, дети рабочих.  Близится  эра  светлых  годов;  клич  пионера:
всегда будь готов!".
     Лупцов  протянул  руку,  чтобы  выключить  радиоприемник,   попытался
повернуть ручку, но она не поддавалась - приемник был выключен.
     - Так  не  бывает,  -  прошептал  Лупцов,  ударил  со  всего  размаху
радиоприемник ножом, и пробитый динамик хрюкнул:
     - Не бывает. - После чего тот же голос запел: "Я первый ученик  среди
ребят. Пятерки в мой дневник, как ласточки летят..."
     Из квартиры Лупцов выскочил, как был: с ножом в кулаке, в тапочках  и
без ключей. Дверь осталась открытой, но Лупцова это  нисколько  сейчас  не
интересовало. Он сбежал на этаж ниже и принялся звонить в дверь  к  своему
соседу - моложавому пенсионеру, который два дня назад отправил свою  семью
на дачу.
     Звонок не работал, тогда Лупцов начал барабанить  в  дверь  кулаками,
громко приговаривая при этом:
     - Иван Павлович! Иван Павлович, да откройте же!
     Сосед открыл дверь, как был, с постели, в  трусах.  С  одной  стороны
волосы у него стояли петушиным гребнем,  глаза  были  заспанные,  а  голос
спросонья - хриплым и недовольным.
     - Ты что? - спросил он. - Пожар что ли? - Лупцов  вошел  в  квартиру,
быстро прикрыл за собой дверь и щелкнул выключателем. Свет в  прихожей  не
загорелся.
     - Вот, - сказал он, - света нет.
     - Ну и что? - проворчал Иван Павлович и, шаркая  тапочками,  пошел  в
кухню.
     - И газа нет, - не отставая от него, сказал Лупцов. - И вообще,  черт
те что творится. У меня дома кто-то ходит, выключенное радио поет. -  Иван
Павлович обернулся, внимательно посмотрел на своего соседа и пошел дальше.
- Я не сошел с ума, - ответил на  взгляд  Лупцов.  -  У  себя  посмотрите.
Кстати, посмотрите, какое небо странное.
     Иван Павлович вышел на середину кухни, да так и остался стоять спиной
к Лупцову. Он некоторое время ошалело смотрел в окно, затем  повернулся  к
соседу и спросил:
     - Может ракету запустили?
     - А небо-то почему зеленое? - вопросом на вопрос ответил Лупцов.
     Иван Павлович пожал плечами, подошел поближе к окну и осмотрел  весь,
в пределах видимости, небосклон. В это время  на  улице  вначале  тихо,  а
потом все громче послышалось басистое гудение с характерным  металлическим
лязгом. А вскоре мимо дома, по направлению к  центру  города,  на  большой
скорости проехала колонна танков.
     - Здесь серьезным пахнет, - явно нервничая, сказал Иван Павлович.  Он
повернулся к соседу и только сейчас заметил в руке Лупцова нож. - А ты что
это? - кивнул он на тесак.
     - Да у меня дома, знаете, что творится? - воскликнул Лупцов. -  Я  же
говорил вам, у меня кто-то по квартире ходит. Я тоже вот так проснулся,  а
потом началось.
     - Ходит у него, - проворчал Иван Павлович, - что же, вор,  он  дурак,
что ли? Лезть, когда хозяин дома? Да и что у тебя брать-то?
     - Я не говорю, что у меня есть  что  брать,  -  раздражаясь,  ответил
Лупцов, - я говорю, что ходит кто-то. Радио выключено, а там кто-то  поет.
- Лупцов подошел к газовой плите и повернул ручку конфорки. - Вот,  у  вас
тоже газа нет. И телефон, наверное, не работает.
     - Бронетранспортеры пошли, - рассеянно сказал Иван Павлович, глядя  в
окно. Лупцов подскочил к нему, увидел колонну военных машин и сел на стул.
     - Может, война? - тихо спросил он. - Может, это  от  ядерного  взрыва
такое небо?
     - А черт его знает, - зло ответил Иван Павлович. - Я-то своих на дачу
отправил. Эх, черт! - Он метнулся из кухни в прихожую, затем остановился и
растерянно сказал:
     - Так ведь должны объяснить, если что.
     - Радио не работает, - мрачно ответил Лупцов, - вернее, работает,  но
лучше бы оно молчало совсем. Света ведь нет. Все это мне  не  нравится  до
отвращения.
     - Игорек, - взмолился Иван Павлович, - сбегай на  улицу,  узнай,  что
случилось.  Кто-то  же  должен  знать.  Может,   опять   бэтээры   пойдут.
Солдатам-то, наверное, сказали, что происходит. - Лупцов решительно встал,
положил нож на стол и пошел к выходу.
     - Они же не  остановятся,  -  сказал  он,  но  из  квартиры  вышел  и
спустился на улицу.

                                    2

     На улице ничего примечательного Лупцов не обнаружил, если не  считать
зеленого нефритового неба, которое, словно гигантский плафон висело  низко
над землей и было таким материальным, что казалось, будто  до  него  можно
достать палкой или даже рукой, если влезть на крышу дома.
     Улица была  совершенно  пустынной,  и  лишь  у  автобусной  остановки
совершенно пьяный мужичонка пытался что-то поднять  с  земли.  Не  было  и
машин, хотя по субботам в это время на проспекте бывало много частников  с
тюками, велосипедами и мелкой мебелью на багажниках. Те, кто не  уехал  на
дачу в пятницу вечером, в субботу выезжали рано.
     Лупцов  обошел  вокруг  дома,  потоптался  под  собственными  окнами,
пытаясь представить, что там сейчас происходит, и неожиданно  вспомнил  об
опорном  пункте,  который  располагался  в  соседнем  подъезде   рядом   с
химчисткой.
     Он ворвался туда, громко хлопнув дверью, чем и  разбудил  дежурившего
молодого лейтенанта. Дежурный вскочил  с  топчана,  несколькими  неверными
спросонья движеньями поправил прическу и китель, но, разглядев посетителя,
недовольно спросил:
     - Ну что еще такое?
     Лупцов долго и путано пытался объяснить милиционеру,  что  произошло.
Чтобы милиционер не принял его за сумасшедшего, он подтолкнул его к окну и
заставил посмотреть на небо. Затем снял телефонную трубку и дал  послушать
ее  лейтенанту.  Лупцов  рассказал  милиционеру   о   колонне   танков   и
бронетранспортеров, о ночной панике  и  вымершем  проспекте  и  под  конец
предложил лейтенанту взглянуть на свои наручные часы. Милиционер вначале с
недоверием, а потом внимательно выслушал  посетителя,  взглянул  на  часы,
долго тряс рукой, а потом приложил их к уху. Часы стояли.
     - Очень много совпадений, лейтенант, - сказал Лупцов. - Я бы тебе еще
кое-что рассказал о своей квартире, но боюсь, ты не поверишь.  Я  вот  что
предлагаю:  пойдем  вместе  на  проспект,  и  ты   попробуешь   остановить
какую-нибудь машину. Хорошо бы военную. Черт его знает, может, давно война
идет, а мы сидим здесь как дураки и чего-то ждем. Кстати, я даже не  знаю,
куда бежать в случае ядерной войны.
     Рассказ  посетителя  не  то,  чтобы  напугал  лейтенанта,  но  привел
недавнего  курсанта  в  некоторое  смятение.  Он  засуетился,  достал   из
старенького конторского сейфа рацию, пощелкал  тумблерами  и,  убедившись,
что она не работает, убрал ее назад.
     - Мне вообще-то отлучаться нельзя, - растерянно сказал  лейтенант.  -
Вдруг  телефон  заработает.  -  Лейтенант   пожал   плечами,   но   увидел
укоризненную гримасу Лупцова и решился. - Ладно, пойдем, -  сказал  он  и,
пропустив посетителя вперед, закрыл комнату на ключ.
     На улице ничего не изменилось. У остановки все так же болтался пьяный
мужичонка, и  только  солнце,  выкатившись  из-за  дома  напротив,  слегка
разбелило зелень неба.
     По дороге к  автобусной  остановке  лейтенант  все  время  поглядывал
вверх, качал головой и щупал бугор на кителе справа от поясницы. Лупцов же
принялся рассказывать ему о чудесах, которые творились в его квартире.
     Пьяный на остановке угомонился. Он сидел на скамейке, сосал  грязный,
давно потухший окурок и бессмысленно улыбался.
     - Давно сидим? - бодро спросил лейтенант у мужичка, но тот не обратил
никакого внимания на подошедших. Правой рукой он чесал под пиджаком живот,
вертел головой и одной ногой притоптывал в такт какой-то мелодии, которую,
очевидно, прокручивал в голове.
     - Да бесполезно, - махнул рукой Лупцов, - что он может знать?
     Ситуация сложилась странная: тепло, тихо, на улице ни единой души,  и
ничего невозможно узнать.. Отсюда до  центра  Москвы  можно  было  доехать
только наземным транспортом, но ни автобусы, ни троллейбусы не  ходили.  И
тут Лупцов вскрикнул:
     - Автоматы! У магазина есть телефоны-автоматы. Может, они работают? -
Лейтенант кивнул, еще раз взглянул на пьяного и, побледнев, подался назад.
Лицо его выражало такую растерянность  и  ужас,  что  Лупцов,  как  кошка,
прыгнул вперед, повернулся в воздухе на 180 градусов и приземлился в самой
что ни на есть боксерской стойке, готовый сцепиться или отразить нападение
того, кто так напугал недавнего курсанта. То, что Лупцов увидел,  поразило
его гораздо больше, чем говорящее радио и шаги в прихожей.  Он  повернулся
как раз в тот момент, когда мужичонка опустился на колени  и,  отыскав  на
земле  собственную  нечесанную  голову,  неверными   руками,   как-то   не
по-человечески точно насадил его на шею.
     С животным страхом в глазах смотрели Лупцов с лейтенантом на пьяного,
а тот поднялся с колен и принялся бесцельно кружить на небольшом пятачке у
скамейки.  При  этом  мужичонка  молча  всплескивал  руками,  изгибался  в
пояснице и вообще вел себя очень странно.
     Первым попятился лейтенант. Не спуская глаз со странного выпивохи, он
бормотал:
     - Что это такое? Что за фокусы?
     - Вот, вот, - вторил  ему  Лупцов.  Он  последовал  за  милиционером,
стараясь не отставать от него ни на шаг, но и не вырывался вперед.
     - Теперь-то ты видишь, что происходит? - глядя  на  мужичка,  шепотом
спросил Лупцов, а лейтенант, не ответив, вдруг сорвался с места и,  громко
топая, бросился к опорному пункту.
     - Куда?! - закричал Лупцов и последовал за милиционером. - Куда ты? К
телефонам, к телефонам давай. - Не сбавляя  скорости,  лейтенант  послушно
повернул к магазину и остановился только у телефонных будок.  -  Видел?  -
тяжело дыша, спросил Лупцов, добежав до лейтенанта. - Это  уже  не  войной
пахнет, а кое-чем похуже.
     - Двушки есть? - спросил милиционер и удивленно повторил за Лупцовым.
- Похуже...
     - Ты трубку вначале  сними,  -  ответил  Лупцов  и  сам  же  вошел  в
телефонную будку.
     Сколько Лупцов ни дергал за рычаг,  трубка  молчала.  Сквозь  грязное
стекло на него тревожно смотрел милиционер.  Лицо  у  него  было  бледное,
иногда он испуганно оборачивался, нервно ощупывая  бугор  под  кителем  и,
несмотря  на  форму,  очень  мало  походил  на  стража  порядка,  то  есть
защитника.
     - Нам сейчас лучше не расставаться, - сказал Лупцов выходя из  будки.
Вдвоем как-то спокойнее.
     - Да, да, - закивал лейтенант. - У меня пистолет есть.  -  Он  задрал
китель и показал расстегнутую кобуру.  -  Слушай,  может,  это  гипноз?  -
спросил он.
     - Здесь, может, и  гипноз,  а  у  меня-то  дома  что?  Кто  меня  там
загипнотизировал?
     - Ты же говорил, у тебя там кто-то ходит, - не глядя на  собеседника,
ответил лейтенант. Глаза у него шарили по кустам, а вид был затравленный и
несчастный.
     - При чем здесь гипноз? - ответил Лупцов. - Здесь  что-то  другое.  И
все это: небо, радио, телефон и этот безголовый, все это  как-то  связано.
На конец света похоже.
     - А ты что, видел его? - с нервным смешком спросил милиционер.
     - Да вот, вижу, - ответил Лупцов. - Ладно, что здесь стоять? Пойдем к
соседу, пока ему башку не отвернули эти... Идем, он ждет меня. - И в  этот
момент откуда-то из-за угла соседнего дома послышался слабый крик:
     - Костя! - надрывно звал молодой женский голос, - Костя, помоги  мне.
Лупцов резко обернулся к лейтенанту, успел схватить его за рукав,  но  тот
неожиданно вырвался,  пробежал  несколько  метров  вперед  и,  не  сбавляя
скорости, крикнул:
     - Это моя жена!
     - Какая жена? -  ничего  не  понимая,  вдогонку  закричал  Лупцов.  -
Погоди! - Он бросился за  лейтенантом,  но  тот  уже  перебежал  улицу  и,
выхватив из кобуры пистолет, свернул  за  угол.  Лупцов  еще  раз  услышал
женские крики: "Костя! Костя!" Потом он забежал за дом и  остановился  как
вкопанный. Он увидел, как в нескольких метрах от него милиционер  взмахнул
руками и  с  разбега  повалился  в  свежевырытую  яму,  в  которой  тускло
поблескивало что-то огромное, темно-зеленого цвета и явно живое.
     По поверхности этой отвратительной шевелящейся массы прошла судорога,
глянцевая поверхность покрылась большими, как воздушные шары, пузырями,  а
там, куда упал милиционер, образовалась длинная толстая складка, которая и
накрыла лейтенанта с головой. Лупцов услышал лишь громкий  тяжелый  выдох,
словно  из  паровозного  ресивера.  Грязно-зеленое  тело  еще   продолжало
подрагивать, будто гигантский шарик ртути, когда  Лупцов  услышал  из  ямы
детский голосок:
     - Пап, папа помоги! - оцепенев от ужаса, Лупцов какое-то время  стоял
и смотрел на то, что происходило в яме. Он вдруг  почувствовал  сильнейшее
желание подойти поближе к краю ямы, и обладатель детского  голоса,  словно
почувствовав в нем слабину, позвал еще жалобнее и настойчивей:
     - Игорь! Игорь, помоги! Помоги, Игорек!
     И все же Лупцов нашел в себе силы повернуть назад.  Подавляя  в  себе
рвотные позывы, мучаясь от страха и омерзения, он бросился бежать к своему
дому, в несколько прыжков взбежал на третий этаж  и  чуть  не  вышиб  лбом
дверь квартиры Ивана Павловича.

                                    3

     После того, как Лупцов ушел на разведку, Иван Павлович быстро  привел
себя в порядок, оделся, причем,  из  всего  своего  немудреного  гардероба
выбрал выходной  костюм  с  орденскими  планками  и  юбилейными  значками,
который он надевал только по большим праздникам для  выхода  на  люди.  Он
приготовил большую дорожную сумку, куда положил  все  семейные  документы,
довольно приличный запас продуктов и транзисторный  приемник,  на  случай,
если радио все же начнет работать. Наличность и носильное золото  жены  он
распихал по карманам, а затем долго еще бродил  по  квартире,  мучаясь  от
того, что в сумку нельзя запихнуть все нажитые за долгие годы вещи. Иногда
он брал какой-нибудь предмет в руки: детскую игрушку, дешевенькую вазу или
чашку, вертел ее, жалеючи, и ставил на место. Жалко было все вещи  вместе,
хотя по отдельности они не представляли для него почти никакого интереса.
     Наконец  Иван  Павлович  сел  на  диван  прямо  напротив  телевизора,
поворошил содержимое сумки, дабы убедиться, что все взятое  и  есть  самое
необходимое, и в этот момент экран телевизора  зажегся  привычным  голубым
светом, затем появился диктор, которого Иван Павлович  раньше  никогда  не
видел, и начал считать:
     - Один, два, три, четыре... Проверка связи. - Лицо диктора  почему-то
перекосилось, он громко и с удовольствием чихнул, а  Иван  Павлович  вдруг
вспомнил, что телевизор выключен даже из розетки. После этого в памяти его
всплыл рассказ Лупцова о поющем радио. Иван Павлович  побледнел  и  замер,
словно перед смертельной опасностью.  А  диктор  понес  что-то  совсем  не
телевизионное. При этом мышцы его лица как-то странно подергивались,  руки
суетливо и бестолково бегали по столу. Иногда диктор  запрокидывал  голову
назад и,  схватив  себя  рукой  за  волосы,  возвращал  голову  в  прежнее
положение.
     Выключить телевизор Иван Павлович  не  мог,  но  и  смотреть  на  это
безобразие не было никаких сил. У него  мелькнула  было  шальная  мысль  -
разбить телевизор, но рука не поднялась на личную собственность. А  диктор
продолжал хулиганить: по очереди перебрал все матерные слова,  а  затем  и
большую  часть  производных.  Он  так  старательно  выговаривал  всю   эту
похабщину, что даже без звука, по одной лишь артикуляции было ясно, о  чем
идет речь.
     Как завороженный, смотрел Иван Павлович на ненормального  диктора,  и
из каталепсии его вывел лишь бешеный стук в дверь.
     Лупцов и Иван Павлович долго не могли понять и  даже  выслушать  друг
друга. Оба говорили, захлебываясь, перебивая, обоих словно прорвало  после
длительного молчания. Казалось, что они и не нуждаются,  чтобы  их  кто-то
слушал. Достаточно было факта существования человека, которому можно  было
вывалить все, что накопилось в их смятенных душах.
     Наконец они замолчали. Иван Павлович махнул рукой и  ушел  на  кухню.
Лупцов тут же последовал за ним.
     - Это уже  не  шутки,  -  исступленным  шепотом  бормотал  Лупцов.  -
Объяснений этому есть только два... Я могу дать только два. - Он обращался
даже не к Ивану Павловичу, а, скорее, к самому себе.  Хозяин  же  стоял  в
этот момент у стола и, не отрываясь, смотрел на  утюг,  оставленный  женой
накануне. - Это либо конец света, продолжал Лупцов, - да,  да,  тот  самый
конец света. Обычный конец света. Мы все смеялись: мифы, сказки, бога нет.
А вот он - конец света. Вот он, родименький! У тебя  бабки  случайно  нет,
Иван Павлович? Верующей бабки? - обратился Лупцов к соседу.
     - Нет, - мрачно ответил хозяин квартиры. - Да и черт с ней. -  Лупцов
задумался на секунду и, как бы продолжая развивать свою мысль,  сказал:  -
Либо это  оттуда,  -  он  ткнул  пальцем  вверх,  -  оттуда,  из  космоса.
Пришельцы. Астронома знакомого у тебя, конечно, тоже нет?
     - Нет, - тихо ответил Иван Павлович. После этого он взял утюг и вышел
из кухни. Лупцов последовал было за ним и, не доходя до двери в  гостиную,
услышал громкий хлопок и звон стекла.
     - Телевизор кокнул? - спросил Лупцов, когда хозяин квартиры  вернулся
на кухню.
     - Да, - ответил Иван Павлович. - Это не телевизор, раз по нему  такие
вещи говорят.
     - Правильно, - понимающе кивнул  Лупцов.  Затем  он  осмотрел  своего
соседа с ног до головы и спросил: - А ты куда это собрался в таком виде?
     - К своим, на дачу, - ответил Иван Павлович. Неожиданно  он  сорвался
на крик: - Я всю  войну  пешком  прошагал!  Меня  не  запугаешь  говорящим
телевизором! Я сорок два раза в разведку ходил!  У  меня  три  ранения!  -
Непонятно, к кому были обращены эти слова, и  тем  более  непонятно  было,
зачем вдруг Иван Павлович скинул с себя пиджак, задрал рубашку  и  показал
Лупцову, а затем и коридорную пустоту, два своих фронтовых шрама.
     Лупцов притих. Коротка истерика с Иваном  Павловичем  привела  его  в
чувство. Ему вдруг  подумалось,  что  и  он,  выкрикивая  свои  новости  и
домыслы, выглядел не лучшим образом. Ему стало немного стыдно, а  главное,
он испугался  того,  что,  сам  не  заметив,  может  запросто  свихнуться,
поддаться панике и, не разобравшись до конца, что же  все-таки  произошло,
сгинуть в какой-нибудь дурацкой ловушке, типа той, в которую попал молодой
лейтенант милиции.
     - Успокойся, Иван Павлович, успокойся, -  нормальным  голосом  сказал
Лупцов и подал соседу пиджак. - В конце концов, какое-то объяснение  этому
найдется. Разберемся. А сейчас пойдем ко мне. У  меня  квартира  поменьше,
лучше просматривается. Пока нас никто не трогает, а там посмотрим. Пойдем.
- Говорил Лупцов тоном врача. Он помог соседу надеть пиджак, сам застегнул
его на все пуговицы, а потом взял Ивана  Павловича  под  руку  и  повел  к
выходу.
     Квартира Лупцова была раскрыта настежь, и еще  издали  они  услышали,
что в  комнате  вовсю  трезвонит  телефон.  Телефон  звонил  странно,  без
перерывов, как будильник, и Лупцов подумал, стоит ли  снимать  трубку,  но
любопытство, желание хоть что-то узнать, победило.
     - Алло! - почти крикнул Лупцов. В ответ он  услышал  нечто  странное,
сказанное издевательским и каким-то противным щебечущим голосом:
     - Лупцов слушает.
     - Да, да, Лупцов слушает. Я слушаю вас, - растерянно ответил он.
     - Да, да, Лупцов слушает. Я слушаю вас, - повторил  голос  в  трубке.
Эта дурацкая и совершенно неуместная сейчас шутка вывела Лупцова из себя.
     - Что тебе надо?! - закричал он. - Кто ты такой?! Что ты  измываешься
над людьми?! Если уж прилетел сюда, так веди себя по-человечески! - Еще не
успев договорить, Лупцов понял, что телефон снова умер, так, словно  и  не
работал вовсе. - Дьявольщина! - выругался он, взял  телефонный  аппарат  в
руки, поднял его над головой и  изо  всей  силы  ударил  об  пол.  Хрупкий
пластмассовый корпус разлетелся,  как  глиняная  копилка,  разбросав  свои
внутренности по всей комнате.
     - Игорь, я пойду, - услышал Лупцов за спиной. Вид у  Ивана  Павловича
был угрюмый и очень спокойный, как у человека, привыкшего к мысли, что  он
обречен.
     - Куда ты пойдешь, Иван Павлович? -  увещевательным  голосом  спросил
Лупцов.
     - Я к своим пойду. Может, машину по дороге поймаю.  -  Иван  Павлович
легонько пнул ногой сумку. - Вот, продуктов собрал.
     - К своим! -  воскликнул  Лупцов.  -  Ты  с  ума  сошел!  Восемьдесят
километров. Электрички-то  не  ходят,  и  машин  не  видно.  Заманит  тебя
какая-нибудь тварь голосом жены в яму. Не ходи, Иван  Павлович.  И  их  не
спасешь, и себя загубишь.
     - Какая тварь? - не понял Иван Павлович.
     - Да я же тебе рассказывал, ты не слушал,  -  ответил  Лупцов.  -  Не
ходи, Иван Павлович. Может, у них в деревне и нет  ничего  такого.  Может,
они и не знают ничего.
     - Тогда тем более надо отсюда  выбираться,  -  резонно  заметил  Иван
Павлович. - Нет, я уж лучше пойду. Я потом себе не прощу, если что.
     Лупцов на некоторое время задумался, а сосед терпеливо стоял и  ждал,
что же он скажет ему напоследок. Прощание с соседом, быть может, навсегда,
вдруг приобрело для него особый смысл.  Это  было  прощание  не  просто  с
Лупцовым, но и с домом, в котором он прожил столько лет, и  со  всем  что,
собственно, и составляло его жизнь.
     Наконец Лупцов ответил ему:
     - Ладно, Иван Павлович, я с тобой. Здесь сидеть нет никакого  смысла.
Авось доберемся. Ты подожди, я соберу кое-что.

                                    4

     Лупцов удивился, увидев  на  улице  довольно  много  людей.  Все  они
держались особняком, подозрительно поглядывали издалека друг  на  друга  и
передвигались не шагом, а какими-то замысловатыми перебежками.
     В ста метрах от дома соседи с первого этажа загружали узлы и чемоданы
в багажник "жигулей". Лупцов поздоровался с ними, хотел было  спросить,  в
какую сторону они поедут, а те, словно затеяли какую пакость, еще  сильнее
засуетились, кулаками забили последний узел в машину и быстро уехали.
     - Ну, небо! - удивился Иван Павлович, задрав голову. -  Сроду  такого
не видал.
     В сторону кольцевой по проспекту проследовала группа велосипедистов с
рюкзаками. От них шарахнулся рыжий бородач в черном задрипанном пальто и с
офицерским планшетом через  плечо.  Он  бежал,  пригнувшись  и  все  время
оборачиваясь, словно на передовой. Увидев  Лупцова  с  Иваном  Павловичем,
бородач взял сильно вправо, огибая незнакомых людей, и Лупцов  не  отказал
себе в удовольствии, пошутил:
     - Вон, вон, смотри, сзади...
     Перебежчик испуганно обернулся, выругался, показал  шутнику  кулак  и
последовал дальше.
     - Дожили, - сказал Лупцов, - все с ума  посходили.  Потом  выяснится,
что ничего особенного не  произошло,  какую-нибудь  ракету  запустили  или
физики чего-то перепутали, а будет поздно. Страна  превратится  в  большой
сумасшедший дом.
     - Уже превратилась, - откликнулся Иван Павлович.
     Они дошли до поворота и еще издалека услышали выстрелы, крики и  звон
разбиваемого стекла. Лупцов с Иваном Павловичем прибавили  шагу  и  вскоре
увидели, как толпа человек в тридцать вдребезги  разнесла  закрытые  двери
универсама и ворвалась внутрь. Два обескураженных  милиционера,  один  без
фуражки, с расцарапанной щекой, стояли перед развороченным входом и что-то
друг другу доказывали.
     - Ну вот, народ запасается продуктами, - мрачно пошутил Лупцов.
     - Да, не мешало бы, - ответил Иван Павлович. - Сейчас не запастись  -
завтра поздно будет, все растащат.  Может,  пойдем,  Игорек,  купим,  пока
есть?
     - Иван Павлович, - укоризненно протянул Лупцов, -  у  кого  купим,  у
милиционеров? Или у погромщиков?
     - Ну, так возьмем, - мучаясь от желания присоединиться к погромщикам,
ответил Иван Павлович. Если бы  не  Лупцов,  он  попытал  бы  счастья  или
подошел бы к милиционерам, глядишь, что-нибудь и  перепало  бы.  Но  сосед
своей иронией ставил Ивана Павловича в неловкое положение.
     - Пойдем, пойдем, Иван Павлович. - Лупцов взял его за руку и  перевел
на другую сторону улицы. - Воровство, оно в любое время воровство, даже  в
военное. Ну что тебе две пачки "геркулеса" или пшена? Больше-то и положить
некуда. Мараться за шестьдесят копеек.
     -  Нет,  громко  возмутился  Иван  Павлович.   Момент   был   упущен,
возвращаться казалось неудобным,  а  вернее,  фраза  Лупцова  о  воровстве
несколько охладила пыл Ивана Павловича, и он обиделся на своего соседа.  -
Нет, - повторил он, - не за шестьдесят  копеек.  В  военное  время,  между
прочим, жратва имеет другую цену. И вообще, здесь дело не в  деньгах.  Две
пачки "геркулеса" могут моей семье жизнь спасти. Ты этого не знаешь,  а  я
уже одну войну прошел.
     - Ну извини, Иван  Павлович,  если  обидел,  -  примирительно  сказал
Лупцов. - Но так вот, с боем брать магазин, все равно... Да и  пристрелить
могут. Видел у милиционеров пушки.  Возьмут,  шлепнут  тебя,  чтоб  другим
неповадно было. Им-то все равно, кого...
     Они прошли уже несколько  коротких  автобусных  остановок,  пересекли
площадь и яблоневой университетской  аллеей  направились  к  центру.  Иван
Павлович, надувшись, молчал. Молчал и Лупцов. Он  издалека  приметил  двух
каких-то подозрительных типов, которые, прячась между деревьями, шли в том
же  направлении.  На  всякий  случай  Лупцов  увлек  своего  спутника   на
противоположную  сторону,  и  только  сейчас,  переходя  дорогу,   обратил
внимание  на  то,  как  изменился  асфальт,  -  он  словно   бы   покрылся
голубовато-серебристой слизью, которая местами  поблескивала  окалиной,  а
где-то переливалась жирными нефтяными разводами.
     Двух типов Лупцов с Иваном  Павловичем  догнали  недалеко  от  желтой
стены  правительственных  особняков.  Вид  у  обоих  был  пренеприятный  -
ханыжный. Они вдруг ни с того, ни с сего кинулись друг на друга и в полной
тишине  начали  драться.  Получалось  это  у  них   как-то   подозрительно
бестолково: ханыги размахивались с полным разворотом туловища  и,  как  на
цирковом ковре, не попав по противнику, падали по инерции на землю.  Потом
поднимались и снова падали.
     - Это, кажется, они, - тихо сказал Лупцов, а Иван Павлович и сам  уже
почувствовал, что здесь не все чисто, но,  чтобы  удостовериться,  так  же
тихо спросил:
     - Кто они?
     - Если бы я знал, кто они, - ответил Лупцов. - Они - это  значит,  не
мы. Интересно, для чего они нам все это показывают? Хорошо бы узнать,  что
у них на уме. Может, подойдем? - полушутя спросил  Лупцов.  -  К  нам  они
вроде бы пока не пристают.
     - Эх, попались бы они мне на передовой, я бы им навалял, -  проворчал
Иван Павлович.
     Как только Лупцов с Иваном Павловичем оторвались от ханыг  метров  на
пятьдесят,  те  прекратили  драться.  Они  постояли  некоторое  время  под
деревьями, а затем также, перебежками от  дерева  к  дереву,  двинулись  в
обратную сторону.
     До набережной они  дошли  без  приключений,  но  за  полкилометра  до
каменного моста окружной железной дороги наткнулись на плакат-уведомление,
на котором в спешке, черной  краской  было  криво  намалевано:  "Проезд  и
проход в центр закрыт! Стреляем без предупреждения!"
     - Ну вот, - с отчаянием в голосе сказал Иван Павлович.  -  А  как  же
пройти-то? Без предупреждения они стреляют, твари!
     Стоя у плаката, Лупцов всматривался вперед. Метрах в трехстах впереди
улица была  перегорожена,  видны  были  фигурки  людей  в  военной  форме.
Особенно много их было у моста - солдаты там стояли вплотную друг к другу.
- М-да, сказал Лупцов, - мост, сам знаешь, оборонный объект.
     - А мне-то что делать!? - закричал Иван Павлович. - Объяснить-то  они
могут? Вот это написали, а что случилось, никто не  говорит.  Если  война,
так и скажите - война. Чего они людям голову морочат?
     - Успокойся, Иван Павлович. Скорее всего, никакой войны  нет.  Может,
они и сами не знают, что произошло, а мост на всякий  случай  охраняют  от
этих, - Лупцов кивнул назад, где они оставили дерущихся  ханыг.  -  Теперь
только в обход, через окружную. - В этот момент из палисадника  с  кустами
сирени и сорной порослью тополя послышались  надрывные  детские  крики.  И
Лупцов и Иван Павлович узнали голос - кричала внучка Ивана  Павловича.  Но
это был какой-то несвойственный для семилетнего ребенка, заунывный крик:
     - Дедушка, помоги! Дедушка, милый, помоги!
     Иван Павлович побледнел, уронил сумку  и  шагнул  вперед,  но  Лупцов
загородил ему дорогу:
     - Стой, Иван Павлович. Это они. Это не Мариночка, честное слово.  Это
они. На моих глазах вот так же лейтенант попался. Ты же  знаешь,  твои  на
даче.
     Иван Павлович с отчаянием на лице слабо сопротивлялся, громко  сопел,
но очень уж не настаивал. Он чувствовал, что кричит не  внучка,  но  голос
был так похож, а страх за своих так силен, что ему стоило огромного  труда
удерживать себя. Наконец от с ненавистью проговорил:
     - Пойдем, убьем эту гадину!
     - Чем? - усмехнулся Лупцов. - Ты видел ее... или его? Булыжником  его
не возьмешь. Там пулемет нужен, а может, и граната.
     А в кустах уже изменили тактику. Послышались сразу два  голоса:  жены
Ивана Павловича и внучки.
     - Ваня, - душераздирающе, словно на дыбе, простонала жена, - Ваня, не
могу больше, помоги! - А внучка так и не звала больше, а  рыдала  во  весь
голос и громко, взахлеб, причитала:
     - Дедушка, дедушка, дедушка...
     - Пойдем отсюда, - задыхаясь,  проговорил  Иван  Павлович.  -  Или  я
сейчас в рукопашную пойду.
     Из-за поворота показалась легковая машина. На  большой  скорости  она
проскочила мимо плаката, и со стороны моста тут  же  раздались  автоматные
выстрелы. Стреляли вверх, и легковушка, взвизгнув тормозами, пошла юзом  и
встала поперек дороги. Кто-то из военных дал очередь понизу, и  автоматные
пули взрыли асфальт в метре от передних колес автомобиля. Водитель  открыл
дверцу, хотел было выйти, но  следующая  короткая  очередь  прошила  дверь
машины, и владелец ее счел более правильным отступить. Он резко дал задний
ход, виртуозно развернулся и был таков. Во время стрельбы  Лупцов  и  Иван
Павлович поспешили убраться с дороги, поближе к желтой стене. Не дожидаясь
развязки, они вернулись на перекресток и с той же  скоростью  поспешили  в
сторону проспекта Вернадского.
     - Может, вернемся? - предложил Лупцов.  -  К  центру,  наверное,  все
дороги перекрыли. Давай уж  сразу.  А,  Иван  Павлович?  -  Иван  Павлович
промолчал. Громко и  с  присвистом  дыша,  он  очень  целенаправленно  шел
вперед, лишь иногда перебрасывая сумку из одной руки в другую.

                                    5

     И все же им пришлось вернуться. Иван Павлович хотя  и  храбрился,  но
довольно быстро выдохся. Он все время кряхтел и охал, перекладывал тяжелую
сумку из руки в руку, пока, наконец, Лупцов не отобрал ее силой.
     Обратно они шли по улице Удальцова, сделав довольно  приличный  крюк.
Иван Павлович шагал молча, насупившись. Один раз он попытался оправдаться,
сказал:
     - Я бы бросил ее, но сам знаешь, там продукты и документы.
     - Да, ладно тебе,  -  ответил  Лупцов,  -  дойдем,  дойдем.  Давай-ка
остановимся перекурим. Мне что-то тоже надоело ногами перебирать.
     Во дворе дома, в детской  песочнице  они  увидели  семью  из  четырех
человек. Родители и двое детей сидели на бортике и перекусывали,  разложив
свертки с едой  на  коленях  и  рюкзаках.  Отец  семейства  был  похож  на
супермена - спортсмена, продавца или официанта. Его  жена,  одного  с  ним
возраста - видимо, учились в одном классе, - выглядела куда более  старой.
Измученная, с ярко и грубо накрашенным лицом и безвкусными кудряшками, она
больше была похожа на  домработницу  или  воспитательницу  его  детей.  Ее
унылое лицо, сутуловатость и некоторая похожесть  на  меланхолично  жующую
корову чем-то показались знакомыми Лупцову. Знакомым ему показался и  отец
семейства, у которого  на  коленях  лежала  двустволка.  Вид  у  него  был
недовольный и даже угрожающий, а когда Лупцов с Иваном Павловичем  подошли
поближе, супермен громко и внушительно сказал:
     - Не подходи, буду стрелять! - после этих  слов  он  отложил  хлеб  в
сторону, взял ружье и навел стволы на непрошенных гостей.
     Иван Павлович остановился, как вкопанный. Он хотел было  возмутиться,
но Лупцов опередил его и доброжелательно сказал:
     - Мы не подойдем, не бойтесь. Мы хотели узнать, может, вы  что-нибудь
знаете? Что случилось-то?
     - Если бы я знал, я бы давно академиком был, - спокойно ответил  отец
семейства.
     - А куда вы идете? - спросил Лупцов. - Я не так просто спрашиваю.  Мы
уже несколько часов кружимся здесь. В  центр  не  пускают,  что  делать  -
непонятно.
     - Мы тоже ничего не знаем, - ответил  отец  семейства.  -  Дома  жить
невозможно  -  черт  те  что  творится.  Сплошной  полтергейст.  Нашествие
барабашек. "Войну миров" читал? - его жена, видимо, долго крепившаяся, как
была с полным ртом, так и разрыдалась, и тут же  вслед  за  ней  заплакали
дети.
     - На "Войну миров" это непохоже, - сказал Лупцов и бросил  обе  сумки
на землю.
     - А ты хочешь, чтобы точно, как в книге, было? - усмехнулся супермен.
     - Я ничего не хочу, - мрачно ответил Лупцов. - У  тебя  спички  есть?
Свои дома забыл.
     - Есть, - ответил отец семейства. Он полез в карман,  достал  спички,
но как только Лупцов двинулся к нему, снова взялся за ружье. - Не подходи.
Стой лучше там. - После этого он бросил коробку Лупцову.
     Курил Лупцов совсем недолго. Его раздражал этот тип с  двустволкой  и
жующая плачущая женщина. Сделав несколько затяжек, он  бросил  сигарету  и
кивнул Ивану Павловичу. Тот сидел на  своей  сумке  и  рассматривал  пятно
голубовато-серебристой плесени под ногами. Он даже потрогал пятно пальцем,
понюхал палец и вытер его о брюки.
     По дороге домой им довольно часто попадались  люди  с  вещами  и  без
вещей. На улицах у всех было одно и то же выражение: страх и недоумение, и
лишь один раз откуда-то из-за  дома  выскочил  здоровый,  разбойного  вида
молодой человек с  кривым  толстым  дрыном  в  руках.  Еще  издали  парень
закричал:
     - Мужики, слышь, мужики. Что случилось-то?
     - Сами не знаем, - на ходу ответил Лупцов.
     - Вы не эти?.. - крикнул парень и покрутил дрыном в воздухе.
     - Не эти, не эти, - ответил Иван  Павлович,  а  парень  пошел  рядом,
принялся рассказывать, как у магазина он увидел очередь,  подошел  узнать,
чего стоят, а ему так никто ничего и  не  ответил.  Все  молчат  и  только
кривляются. Строят рожи и молчат.
     - Страшно, - признался парень, - честное слово, страшно стало.  Я  на
лица ихние смотрю, а у них глаза, как стеклянные у всех.  А  сами  толкают
друг друга, дергают. Руки у всех опухшие... ты бы  видел.  У  тебя  курить
есть? - обратился он к Лупцову. Разговорчивый здоровяк получил сигарету и,
неожиданно, со смехом сказал: - Я их вот  этой  палкой  разогнал.  Знаешь,
бью, а они как резиновые, - палка отскакивает. -  Лупцов  представил,  как
этот громила в одиночку разогнал толпу и спросил:
     - И что, разбежались?
     - А как же, - самодовольно ответил парень, а затем поправился,  -  ты
знаешь, честно говоря, я не понял. Они вроде бы и разбежались. Я  же  тебе
говорю, жутко смотреть. Я их дубинкой охаживаю, а они как-то и внимания не
обращают, разошлись и давай друг друга дубасить. Цирк!  -  громила  махнул
кому-то рукой на прощанье и сказал: - И  чего  народ  разбегается?  Их  же
мало. Час назад тварь какую-то в яме сожгли. Визжала, как свинья. - Лупцов
вспомнил лейтенанта милиции, и его слегка передернуло.
     Домой они вернулись ближе к вечеру. Солнце закатилось за крыши домов,
и небо сделалось таким плотным и сочным, таким насыщенным,  что  воздушная
толща напоминала вполне материальный гигантский купол из пластика.
     Свою квартиру Иван Павлович нашел открытой, с  изуродованной  дверью.
Внутри царила разруха, будто по  ней  прогнали  стадо  слонов.  В  поисках
припрятанных сокровищ грабители повыкидывали вещи  из  ящиков.  Коробки  и
чемоданы были варварски раскурочены, а стекла в шкафах и  посуда  зачем-то
перебиты.
     От неожиданности и возмущения Иван Павлович долгое  время  изъяснялся
одними междометиями. Он ловил ртом воздух,  кидался  из  одной  комнаты  в
другую и, наконец, обрел речь:
     - Война! Самая настоящая война!
     - Да, действительно, не стоило уходить, - сочувственно сказал Лупцов.
- Пойду я, Иван Павлович, посмотрю, как там  у  меня.  Брать  там  нечего.
Перевернут только все, гады, убирай потом за ними.
     - Ты посмотри и - назад, а, Игорек, - попросил Иван Павлович. - Я  не
боюсь. Нет. Просто противно теперь здесь сидеть.  Это  же  помойка,  а  не
квартира.
     - Так, может, пойдем ко мне? - предложил Лупцов.  -  Ну  что  теперь,
сторожить, что ли, это? -  Он  кивнул  на  разбросанное  белье,  бумаги  и
фотографии.
     - Нет,  Игорек,  надо  убрать,  -  ответил  сосед.  -  Мои  вернутся,
испугаются. Ты давай, возвращайся. У тебя, небось, и есть нечего. А у меня
консервы. И хлеб найдется.
     Пообещав  появиться  через  полчаса,  Лупцов  поднялся  к  себе.  Его
квартира оказалась нетронутой, если  не  считать  им  же  самим  разбитого
телефона.
     Лупцов прошелся по комнате, поддел ногой кусок  телефонной  трубки  и
сел на  диван.  Чувство  страха  у  него  исчезло,  было  лишь  неприятное
ощущение, будто за ним все время кто-то наблюдает, будто в квартире помимо
него находится что-то живое, агрессивное и  не  имеющее  ни  размеров,  ни
формы. Это ощущение раздражало его, и  когда  Лупцов  услышал  в  прихожей
шаги, он вздрогнул,  напрягся,  как  перед  ударом,  и  с  большим  трудом
удержался от желания встать с дивана и вооружиться чем-нибудь потяжелее.
     Он сразу понял, что это не мародеры - дверь была закрыта на замок,  и
он не слышал, чтобы кто-то открыл ее или попытался это  сделать.  Он  лишь
повернул голову к двери и с  сильно  бьющимся  сердцем  замер  в  ожидании
непрошенного гостя.
     Когда в комнату вошел Иван Павлович, Лупцов вздохнул с облегчением.
     - А это, ты, - сказал он и тут же осекся. Он еще раз вспомнил о  том,
что дверь закрыта и сосед никак не мог войти в квартиру без его помощи.
     Иван Павлович второй ничем не отличался от оригинала. Лжесосед  вошел
молча и, не глядя на хозяина квартиры, сел на другом конце дивана.
     Некоторое  время  Лупцов  приходил  в  себя,  успокаивался,   пытался
восстановить нормальное дыхание. При этом он,  не  отрываясь,  смотрел  на
гостя и лихорадочно соображал, что же ему сказать. А лжесосед,  совершенно
не обращая внимания на хозяина, чесал ноги, самозабвенно ковырял в носу  и
иногда, прикрыв глаза,  словно  китайский  болванчик,  покачивал  головой.
Неожиданно лжесосед выпрямился, напрягся, как-то  судорожно,  в  несколько
приемов,  раскрыл  рот,  и  из  глубины  его  тщедушного  тела  послышался
скрипучий утробный голос:
     - Дура, черт, сколько раз я тебе говорил, не  трогай  газету.  Слышь,
что ли, шалава старая?
     Так они сидели довольно долго. Лупцов не решался покинуть квартиру, и
лишь когда стало заметно, что  на  улице  совсем  стемнело,  когда  Лупцов
осознал, что рискует остаться с незнакомцем в абсолютной темноте, он резко
встал. Встал и лжесосед.
     - Что вам надо, в конце концов? Какого черта вы лезете в нашу  жизнь?
А если уж пришли, то объясните хотя бы, зачем. - Гость молча повернулся  к
Лупцову всем корпусом, улыбнулся безумной  улыбкой,  сунул  пальцы  правой
руки в рот и с остервенением  принялся  их  грызть.  Осторожно,  чтобы  не
разъярить лжесоседа еще больше, Лупцов обошел его и выскочил из квартиры.
     И все же он успел заметить, что на  укушенной  руке  не  было  крови.
Лжесосед грыз ее, как тряпку, и весь этот  спектакль,  видимо,  имел  одну
цель - напугать или вызвать отвращение.

                                    6

     Лупцов выскочил из квартиры, захлопнул за собой  дверь  и  приложился
ухом к дверной щели. В квартире было совершенно тихо.  Зато  внизу  кто-то
изо всей силы хлопнул входной дверью. Затем с улицы послышались  одиночные
выстрелы и крики.
     Лупцов подошел к окну. Небо из зеленого  сделалось  совсем  темным  и
плотным, как бронированный бок  бронетранспортера.  Фонари  не  горели,  и
разобрать что-либо не было никакой возможности.
     Почти в полной темноте Лупцов спустился на этаж ниже,  наощупь  нашел
дверь квартиры Ивана Павловича и толкнул ее. Она легко открылась, и Лупцов
увидел на стене слева слабые отсветы огня. Это означало, что Иван Павлович
- запасливый человек - сидит на кухне при свете свечи.
     - Иван Павлович, - позвал Лупцов и, не  дожидаясь,  прошел  в  кухню.
Хозяин квартиры сидел  за  столом  с  большим  кухонным  ножом  в  руке  и
затравлено смотрел на соседа.
     - К тебе тоже приходили? - догадался Лупцов, он сразу сообразил в чем
дело, и интуитивно почувствовал, что сейчас лучше быть поосторожнее - Иван
Павлович, похоже, был близок к невменяемости. - Кто к тебе приходил,  Иван
Павлович? - спросил Лупцов. - Да ты не бойся, это я, твой сосед.
     - Здорово, Игорь, - как-то очень официально сказал Иван Павлович.
     - Да мы уже здоровались сегодня, Иван Павлович. Забыл, что ли?  Мы  с
тобой сегодня весь день проходили с вещами. - Лупцов специально упомянул о
дневном походе, чтобы развеять подозрения соседа. Затем  он  сел  напротив
хозяина, положил обе руки на стол и спросил: - Так кто к тебе приходил?
     Иван  Павлович  судорожно  сглотнул,  затем   застонал   протяжно   и
мучительно, прижал локти к животу и согнулся пополам.
     - Что это с тобой, Иван Павлович? - испугался Лупцов.
     - Не знаю, - сквозь зубы ответил сосед.
     - Может, водички попить? - предложил Лупцов и встал, а Иван  Павлович
сразу выпрямился, откинулся на спинку и процедил:
     - Не подходи!
     Лупцов снова сел на свое место.
     - Да ты положи нож, - сказал он,  -  не  бойся,  я  настоящий.  Между
прочим, ко мне тоже сейчас гость заглянул. Копия ты. Сидел на моем  диване
и чревовещал. Страшно, честное слово. Кстати,  -  вспомнил  Лупцов,  -  ты
грозился накормить меня консервами с хлебом. Давай, угощай.
     - Погоди, Игорь, - признав, наконец, в Лупцове  соседа,  сказал  Иван
Павлович. - У меня с животом что-то. Схватки прямо родовые.  Вроде  ничего
не ел сегодня. С утра только молока с  хлебом.  Ф-фу...  -  Иван  Павлович
сразу как-то  обмяк,  расслабился  и  через  некоторое  время  пояснил,  -
отпустило.
     - Ну, так кто у тебя был, я, что  ли?  -  спросил  Лупцов.  Ему  было
страшно интересно узнать, в каком виде предстал перед соседом его двойник.
     - Ты, ты, - ответил Иван Павлович.
     - Ну и что? - тихо, будто боясь спугнуть, спросил Лупцов.
     - Ничего. С тобой еще девка была.  С  седьмого  этажа,  школьница.  -
Лупцов смущенно и  как-то  неприлично  хихикнул,  и  Иван  Павлович  сразу
откликнулся. - Вот, вот. Я об вас швабру сломал. начали здесь...
     - Я даже не знаю, как ее  звать,  -  начал  оправдываться  Лупцов.  -
Честное слово. Разве что в мыслях позволял. Я понял.  Иван  Павлович,  это
все наше паскудство на свет божий повылазило. Точно. Видно,  у  него  тоже
имеется своя критическая масса. А эти просто вытащили из квартир и  темных
углов все наше непотребство. Я даже думаю, что они и  не  живые  совсем  -
двойники наши. Может, даже и не  разумные.  По-моему,  они  совершенно  не
понимают, что делают  и  говорят.  Это  наши  материализовавшиеся  пороки.
Вернее, отражения наших пороков. Ты заметил, они же безобидные. Это же  не
они грабят на улицах. Это люди, а они только кривляются. Но  вот  увидишь,
когда все это кончится, если кончится, конечно, все спишут на них.
     - А эти - "папа, помоги"  -  тоже  безобидные?  -  зло  спросил  Иван
Павлович.
     - А черт его знает, - ответил Лупцов.
     - Ладно, - через силу сказал Иван Павлович и, охнув,  снова  согнулся
пополам. Его тощая шея вздулась от напряжения, даже при свете свечи  видно
было, как побагровело лицо. Иван Павлович прорычал,  как  это  бывает  при
рвотных спазмах, упал на колени, а  Лупцов  сорвался  с  места  и  вовремя
подхватил соседа.
     - Да ты отравился, Иван Павлович,  -  сказал  Лупцов.  -  А  главное,
телефон не работает, врача не вызовешь. Марганцовка у тебя есть?
     Иван Павлович не ответил. Он хрипел, как умирающий,  раскачивался  из
стороны в сторону и все норовил улечься на пол.
     - Иван Павлович, ты только  не  помирай,  -  не  на  шутку  испугался
Лупцов. - Этого нам еще не хватало. - Он уложил соседа поудобнее  на  пол,
взял свечу и бросился в ванную комнату, где, как он помнил, была аптечка.
     Когда  Лупцов  вернулся  на  кухню  с  большим  целлофановым   мешком
таблеток,  Иван  Павлович  уже  успокоился.  Он  лежал  совершенно   тихо,
разбросав ноги в разные стороны.  Лупцов  наклонился  над  ним,  установил
свечу на пол, поближе к изголовью соседа, и  потряс  его  за  плечо.  Даже
непрофессиональным глазом видно  было,  что  Иван  Павлович  умер.  Нижняя
челюсть у него отвисла,  обнажив  желтые,  прокуренные  зубы,  глаза  были
открыты, а пламя свечи едва-едва отражалось в быстро  помутневших,  словно
затянутых бельмами, глазах.
     Некоторое время Лупцов с ужасом разглядывал своего соседа.  Он  никак
не мог поверить в эту  странную,  необъяснимую  смерть.  Одновременно  его
мучили страх и отчаяние от невозможности что-либо предпринять.
     Рядом с трупом соседа Лупцов просидел не менее часа. Все это время он
мучительно искал причину странной смерти. Искал ее в последних событиях, в
приходе собственного  двойника,  который  на  удар  шваброй  мог  ответить
каким-нибудь совершенно неизвестным, невидимым глазу ударом.
     Лупцов боялся уходить из этой незапертой квартиры. Замки с  недавнего
времени перестали служить защитой дому, а значит, и  смысл  в  них  отпал.
Чтобы вернуться в свою квартиру, Лупцову  потребовалось  бы  подняться  по
темной лестнице на этаж, но и дома его не ожидало ничего хорошего.  Однако
оставаться здесь было еще страшнее.  Нельзя  сказать,  что  Лупцов  боялся
мертвецов, но ночью, почти без света, в незапертой  квартире  -  это  было
слишком.
     Уходя Лупцов обратил внимание на  старенький  велосипед,  подвешенный
под самым потолком. Иван Павлович ездил на нем  ловить  рыбу  на  соседние
пруды. Лупцов  прикинул,  что  велосипед  больше  никогда  не  понадобится
хозяину, а потому решил, как только рассветет, забрать машину и уехать  из
этого чертова города куда-нибудь поближе к природе.
     Дома Лупцов задвинул диван в самый угол, на стол  поставил  зажженную
свечу и, укрывшись одеялом, лег лицом к двери. Довольно долго он полулежал
с открытыми глазами и прислушивался к каждому шороху. Пламя  свечи  нервно
подрагивало, по стенам и мебели прыгали замысловатые тени, и Лупцов  часто
вздрагивал от неожиданности - задумавшись, он принимал скольжение теней за
неких гадов, с некоторых пор поселившихся в его квартире.
     По проспекту, мимо дома, изредка проскакивали машины, Один раз где-то
далеко трещоткой простучала автоматная очередь.  Внизу,  скорее  всего  на
первом этаже, разбили стекло, и  после  этого  послышался  леденящий  душу
женский крик. Лупцов привстал на локтях,  напрягся  и  вскоре  снова  лег.
Долго еще он тяжело вздыхал и ворочался,  пока,  наконец,  не  уснул  сном
совершенно измученного человека. И проснулся он поздним зеленым утром.

                                    7

     Проснулся Лупцов от того, что звонил будильник.  Он  открыл  глаза  и
посмотрел на часы. Стрелки, как  и  вчера,  показывали  12,  но  будильник
трезвонил, как порядочный, и не собирался умолкать.
     Лупцов встал с дивана, постоял немного, приходя в себя со сна,  и  по
привычке отправился в ванную. В полутемной прихожей он чуть не  столкнулся
с каким-то субъектом, в котором  сразу  признал  своего  двойника.  Лупцов
вздрогнул  от  неожиданности,  отступил  назад  в  комнату,  а  двойник  с
бесстрастным лицом проследовал мимо него, лег на диван и укрылся одеялом.
     - Вот сволочь, - с ненавистью прошептал Лупцов.  -  Выжили-таки.  Эй,
ты, - обратился он  к  двойнику,  а  тот  вдруг  как-то  очень  некрасиво,
судорожно раскрыл рот и скрипучим голосом проговорил:
     - Тихо, тихо, пеструшка, а то услышат.  Тихо,  тихо,  не  бойся.  Все
будет хорошо.
     - Сволочь, - уже спокойнее повторил Лупцов. Он подумал о том, что ему
все равно надо отсюда уходить, и как можно скорее. Поэтому  Лупцов  сказал
двойнику, - ладно живи, говнюк, - забрал сумку с вещами,  надел  резиновые
сапоги и покинул квартиру.
     В прихожей у Ивана Павловича Лупцов поскользнулся и едва удержался на
ногах Пол квартиры  тускло  поблескивал  голубоватой  порослью  той  самой
плесени, что он видел на обратном пути. Осторожно ступая, Лупцов  вошел  в
кухню, и  глазам  его  предстала  сколь  страшная,  столь  и  удивительная
картина: Иван Павлович лежал на полу в той же  позе,  но  как  бы  укрытый
дорогой ворсистой тканью. Он был похож на гигантский кокон в этой поросли,
которая особенно густо и высоко принялась на открытых участках тела.  Лицо
лишь угадывалось под этой голубоватой маской, а изо рта высокими мясистыми
стрелками поднимались толстые серебристые стебельки.
     Стоя  над  трупом,  Лупцов  вспомнил,   как   вчера   Иван   Павлович
легкомысленно потрогал пятно на земле. Вспомнил и понял, что именно  из-за
этого и умер его сосед.
     Покидая квартиру, Лупцов  пнул  ногой  наполовину  заросшую  плесенью
сумку соседа. Затем он осторожно,  будто  имеет  дело  с  ядовитым  газом,
расстегнул  сумку  и  заглянул  внутрь.  Сверху  лежали  пакеты  с  супом,
несколько пачек риса и соль. Все это  Лупцов  переложил  в  свою  дорожную
сумку и, сняв со стены велосипед, покинул квартиру.
     То, что Лупцов увидел на улице, поразило его не  меньше,  чем  смерть
соседа. Если сутки назад  на  улице  попадались  лишь  отдельные  островки
необыкновенной плесени, то сейчас абсолютно все: и  земля,  и  асфальт,  и
скамейки перед домом, и низкие кусты вдоль  фасада,  -  все  было  покрыто
ровным слоем серебристо-голубой плесени. Плесень добралась  даже  до  окон
первого этажа, до половины окутала стволы деревьев, и  если  бы  не  страх
перед неизвестной опасностью, может, он и восхитился этим  фантастическим,
неземным ковром с голубоватым металлическим блеском.
     Лупцов пришел в себя,  когда  увидел  на  той  стороне  проспекта,  у
булочной, живой факел. Какой-то бедолага облил себя бензином и подпалил, а
затем от невыносимой боли начал метаться  по  тротуару  и  кричать.  Упав,
несчастный принялся кататься по асфальту, пытаясь сбить пламя,  но  вскоре
затих. Бензин прогорел довольно быстро, а обгоревшие  лохмотья  еще  долго
дотлевали на скрюченном самоубийце.
     Прикручивая  сумку  веревками  к  багажнику,  Лупцов  торопился.   Он
бормотал какие-то проклятия, искоса поглядывал на обгоревший труп и  думал
о том, что жизнь, в сущности, кончилась и для него, и  что  отвоеванные  у
смерти  несколько  дней  лишь  продлят  его  мучения,  а   затем   сделают
невыносимой и саму мысль о смерти. Лупцов вспомнил, что  когда-то  он  уже
думал о возможной гибели человечества.  Вспомнил  о  том,  какой  страшной
показалась ему эта мысль, и уже был близок к истерике. Вид  развороченного
фасада булочной  на  фоне  холодного,  леденящего  душу  апокалипсического
пейзажа, символизировал собой что-то глубоко враждебное человеку, какой-то
новый исторический период в жизни планеты. Люди  с  такой  легкостью  были
исключены, выброшены из общего хода жизни, что Лупцов подумал: "А были  ли
мы вообще? Нас просто выгоняют. А могли бы и воздух откачать или  погасить
солнце. Мы больше  не  нужны.  И  неизвестно,  сделали  мы  то,  для  чего
появились, или нет? И спросить не у кого".
     Он  уже  отъехал  на  порядочное  расстояние  от  дома,  миновал  два
перекрестка и свернул к кольцевой автодороге. В абсолютной  тишине  слышно
было, как  под  колесами  велосипеда  звонко  похрустывают  сочные  стебли
плесени.
     Страшная обида за все человечество душила Лупцова: их  прогоняли,  не
предъявив  никакого  обвинения,  как  хозяин,  которому   просто   надоело
выгуливать свою собаку и кормить ее, их выталкивали за дверь.  Изредка  на
своем пути Лупцов встречал все тех же странных лжелюдей. Они возникали  на
дороге вдруг, поодиночке и  целыми  компаниями,  перебегали  дорогу  перед
самым носом у  Лупцова,  занимались  на  обочине  разным  непотребством  и
гоготали, словно урловые подростки в последнем ряду  кинотеатра  при  виде
голой  задницы  на  широкоформатном  экране.  Кривляния  их  походили   на
бестолковые и суетливые игры обезьян  и  это  было  тем  более  страшно  и
непонятно, потому что выглядели они  вполне  нормальными  людьми,  гораздо
более нормальными, чем некоторые сослуживцы или соседи Лупцова.
     К вечеру Лупцов одолел километров тридцать  от  кольцевой  дороги,  и
везде было одно и то же: лес или  густые  заросли  деревьев  и  кустарника
напоминали инопланетные джунгли. Здесь,  за  городом,  плесень,  очевидно,
росла еще быстрее: деревянные дома заросли  ею  по  самые  крыши,  голубая
бахрома свисала даже с  проводов,  и  каждый  населенный  пункт  напоминал
Лупцову никогда невиденные им древние заброшенные города.
     Остановился Лупцов из-за того, что устал, а главное, крайний  дом,  с
которым он поравнялся, был менее всего тронут голубой  заразой.  Он  стоял
свеженький, недавно отстроенный, внося ощутимый диссонанс в общую картину.
Желтые  бревенчатые  стены   дома   прямо-таки   сияли   на   однообразном
серебристо-голубом фоне.
     - Неужели?! - вырвалось у Лупцова. - Таинственный остров, и только. -
Он подошел к калитке и заглянул во двор. Там было все то же самое,  что  и
везде, с той лишь разницей, что  плесень  покрывала  только  землю  вокруг
дома, словно дом этот свалился с неба несколько секунд назад.
     Лупцов толкнул велосипедным колесом калитку  и  прошел  во  двор.  Не
доходя до крыльца, он прокричал хозяевам и, не докричавшись,  поднялся  по
ступенькам, раскрыл дверь и вошел внутрь дома. Это человеческое жилище  не
казалось брошенным впопыхах. Все здесь стояло на своих местах, порядок был
образцовый, словно хозяева вышли на минуту по каким-то своим делам.
     Лупцов осмотрел все три комнаты, пытаясь угадать, кто здесь  жил  или
живет. Он еще надеялся увидеть владельцев дома, ждал, что вот_вот появятся
люди, но отсутствие следов во дворе говорило об обратном.
     В одной из комнат у окна Лупцов обнаружил школьный телескоп,  стоящий
на самодельной, основательно построенной  треноге.  Вещь  эта  в  домашнем
хозяйстве совершенно ненужная, а в такое время и вовсе, и Лупцов  невольно
подумал о том, что жил  в  этом  доме  человек,  который  любил  по  ночам
смотреть на звезды, и этого человека либо заманило и сожрало  чудовище  из
ямы, либо он заразился по неосторожности плесенью и превратился,  как  его
сосед, в колосящийся холм. Лупцов заглянул в круглый  глазок  телескопа  и
увидел темное окошко соседнего дома.
     -  М-да,  на  звезды  ли?  -  огорчившись,  сказал  он.   Весь   этот
звездно-космический романтизм, навеянный видом телескопа в сельском  доме,
улетучился, Лупцов вышел из комнаты и обнаружил, что следы, оставленные им
у входа, засеребрились и даже обрели собственную толщину.
     Открытие это напугало Лупцова, но  совершенно  неожиданно  он  набрел
взглядом  на  паяльную  лампу,  и  остаток   вечера   ушел   у   него   на
обеззараживание пола и крыльца.  Вскоре  небо,  как  и  в  прошлый  вечер,
сделалось темно-зеленым, отчего казалось,  будто  свет  в  окна  проникает
через густые заросли кустов.
     Не дожидаясь полной темноты, Лупцов достал хлеб  и  банку  консервов.
Заканчивал трапезу Лупцов на ощупь. Так же наощупь он добрался до  дивана,
скинул сапоги и улегся не раздеваясь.
     Уснул Лупцов быстро - сказались велосипедная езда, к  которой  он  не
привык,  и  переживания.  Уже  засыпая,  Лупцов  увидел,  что  комнату  по
диагонали пересекла едва  видимая  белесая  фигура  в  балахоне.  Мерцание
бестелесного существа было таким слабым,  что  Лупцов  принял  видение  за
многократно отразившийся от стен и потолка отблеск луны.

                                    8

     Проснулся Лупцов рано утром в абсолютной тишине, которая, возможно, и
была причиной его пробуждения. Он долго лежал, глядя на  зеленое  небо  за
окном.  Мысли  его,  вялые  и  путаные  со  сна,  были   лишь   отражением
окружающего, осколками тех событий и впечатлений, что он успел пережить за
эти сумасшедшие дни.
     Проснувшись и блуждая взглядом по  комнате,  Лупцов  увидел  рядом  с
собой, на стуле, небольшой томик. Он лениво дотянулся до него,  раскрыл  и
прочел первое, что ему попалось на глаза: "Бог Ям-Нахр говорит:  Обращаюсь
к тебе, отец наш Эль, Преданный тебе Река-судия. Отдайте,  о  Боги,  того,
кого приютили, того, кто у многих находит прибежище".
     Читал Лупцов невнимательно, машинально повторяя про  себя  непонятные
строчки. Затем  он  отложил  книгу,  надел  сапоги  и  вышел  на  крыльцо.
Велосипед его, который он прислонил  к  перильцам,  по  самый  руль  зарос
плесенью. Следы, оставленные им вчера, за ночь заросли, как будто их и  не
было вовсе.
     - Отдайте, о Боги, того, кого  приютили,  -  бессознательно  повторил
Лупцов. Он спустился с крыльца, дошел до калитки и  даже  почувствовал  от
этого удовольствие - идти по толстому слою плесени было также приятно, как
по лесному мху.
     Неожиданно  Лупцов  услышал  собачье  повизгивание.  Он  привстал  на
цыпочки, заглянул за забор и увидел на  дороге  большого  черного  дога  с
серебристыми пятнами заразы на ляжках и боках. Собака  была  словно  бы  в
чулках - лапы ее сплошь покрывала голубая плесень, и Лупцов  подумал,  что
животное уже обречено, через несколько часов плесень сожрет пса  и  выйдет
из собачьего нутра густым сочным снопом, как это случилось с его соседом.
     Лупцов свистнул  догу,  и  тот,  повинуясь  своей  собачьей  природе,
бросился к человеку, навалился на калитку  всей  тяжестью  своего  мощного
тела и открыл ее. Повизгивая от радости, а может, от  появившейся  надежды
на спасение, черный пес  завилял  хвостом,  заиграл  литым  бревноподобным
туловищем, заходил кругами вокруг Лупцова, а тот, испугавшись, запричитал:
     - Только не прислоняйся ко мне. Только  не  прислоняйся.  Вылечить  я
тебя все равно не смогу. - И в этот же момент он подумал, что собаку можно
попробовать вымыть  с  мылом,  а  потом  протереть  какой-нибудь  ядовитой
гадостью.
     Еще вечером прошлого дня в сенях Лупцов заприметил большую  канистру.
Как он и предполагал, в ней оказался бензин,  и  Лупцов,  отыскав  тряпку,
хорошенько намочил ее бензином  и  принялся  лечить  собаку.  Дог,  словно
понимая, чего от него хочет человек, вертел головой, стараясь  встретиться
со спасителем взглядом,  но  стоял  спокойно  и  даже  помогал  Лупцову  -
подставлял то один бок, то другой, приподнимал нужную лапу и часто  фыркал
- запах бензина был ему неприятен.
     - Ну вот, - закончив, сказал Лупцов и  внимательно  осмотрел  собаку.
Черная шерсть ее  лоснилась  от  бензина,  мощные  мускулы  подрагивали  -
видимо, тело чесалось, - а глаза смотрели на человека  преданно  и  совсем
по-человечески - с благодарностью.
     - Здоровый ты какой, -  удовлетворенно  сказал  Лупцов,  -  выживешь,
подружимся. - Пес радостно взвизгнул, и Лупцов погладил его по  голове.  -
Как тебя звать? У такой собаки и имя должно  быть  значительным.  Лорд?  А
может, Люцифер? - пес ответил басистым лаем, и Лупцов подтвердил: - Значит
Люцифер.
     В доме Люцифер освоился быстро: улегся  на  полу  у  дивана,  положил
морду на лапы и мгновенно уснул. Видно  много  времени  провел  на  ногах,
по-звериному чувствуя, что приляг он хотя бы на несколько минут на  мягкий
голубой ковер, и ему уже не  придется  подняться,  словно  морская  волна,
захлестнет его серебристо-голубая зараза, да и похоронит под собой.
     Спал Люцифер крепко, шумно вздыхая и  повизгивая  во  сне  то  ли  от
кошмарных сновидений, а может, от еще более кошмарной действительности.
     А тем временем Лупцов нашел в доме большую кастрюлю и  приготовил  на
паяльной лампе рисовую кашу. Половину  он  вылил  в  алюминиевую  миску  и
поставил остывать - для собаки, а сам наелся до икоты и после этого  решил
пройтись, прогуляться до леса, посмотреть вблизи, что из себя представляют
эти убийственные джунгли. Сытость благотворно повлияла на Лупцова, он даже
повеселел. Страх перед неизвестной смертью несколько поблек  и  отошел  на
задний план. Лупцов убедился, что бороться с этой заразой можно, а значит,
можно и приспособиться.
     Люцифер проснулся, когда Лупцов снимал с  гвоздя  двустволку  хозяина
дома. Пес вопросительно посмотрел на человека, и тот сказал ему:
     - Ты поешь. Со мной ходить не надо. Сиди дома. Ты же глупый, ткнешься
мордой в эту гадость и все, помрешь. - Словно бы понимая человека, Люцифер
подошел к миске с кашей, обнюхал ее и, громко  чавкая,  принялся  есть.  -
Дома, - повторил Лупцов. Он нажал на рычажок, разломил ружье пополам и,  к
своему  удовлетворению,  обнаружил  там  два  патрона.   Ружье   оказалось
заряженным.
     Даже привыкнув к голубому  покрову,  Лупцов  был  потрясен  тем,  что
увидел в лесу. Глазам  его  предстала  совершенно  неземная  картина.  Лес
стоял, не шелохнувшись,  благодаря  "шубам",  расстояние  между  деревьями
сильно сократилось, и в некоторых местах  деревья  совершенно  сомкнулись,
образовав сплошную стену. Сапоги Лупцова сантиметров на двадцать утопали в
плесени, она  чавкала  под  ногами,  сочные  стрелки  ее  глухо  лопались,
оставляя на голенищах мокрые маслянистые следы.
     Лупцов  долго  бродил  по  опушке  леса  и  любовался  этими  дикими,
фантасмагорическими пейзажами. Он  думал  о  том,  что  Иоанн  ошибся  или
слишком уж переусердствовал в описании конца света. Все выглядело  гораздо
приличнее и без эффектных апокалипсических штучек с четырьмя всадниками  и
прочей ерундой. Это выглядело даже красиво, и все  безобразное,  все,  что
изуродовал человек, перестраивая мир на свой скудоумный лад,  в  считанные
часы исчезло под этим удивительным покрывалом. Природа исправила все сама.
Получилось и гигиенично, и живописно.
     Неожиданно Лупцов услышал треск  сучьев.  Он  обернулся  и  увидел  в
нескольких метрах от себя лося. Огромный самец с  лопатообразными  рогами,
шатаясь, вышел из леса и остановился. Первое, что пришло в голову Лупцову,
это застрелить животное. Он снял с плеча ружье,  но  вид  у  сохатого  был
настолько жалкий, а в глазах читались  такие  тоска  и  ужас,  что  Лупцов
опустил ружье. Минуты две постояли друг  против  друга  человек  и  лесной
зверь. За это время Лупцов успел как следует разглядеть  лося.  Тот  почти
весь был покрыт голубым налетом, и даже губы его слегка серебрились, а это
означало, что животное отравлено и жить  ему  осталось  каких-нибудь  пару
часов или того меньше.
     - Иди, иди, - сказал ему Лупцов, и сохатый опустил голову и  медленно
вернулся в лес.
     На какое-то мгновение  Лупцов  пожалел,  что  отпустил  животное.  Он
занервничал, взвел курки,  понимая,  что  может  опоздать,  -  лось  уйдет
далеко, умрет в непроходимой чаще, и Лупцов не сумеет отыскать его. Но  он
не был охотником и ко всему живому испытывал уважение горожанина. Едва  ли
не впервые в жизни Лупцов вывел для себя зависимость таких  двух  понятий,
как убийство живого существа и утоление голода.
     На обратном пути  Лупцова  заставил  вздрогнуть  человеческий  голос.
Проходя мимо небольшого овражка, он услышал все ту же просьбу о помощи.
     - Игорь, помоги! - каким-то знакомым женским голосом взывало  к  нему
чудовище. Лупцов остановился, попытался вспомнить, кому  принадлежит  этот
голос, но так и  не  вспомнил.  А  существо  в  овраге,  очевидно,  приняв
остановку человека за колебания, закричало жалобнее и настойчивей:
     - Игорек, милый, помоги же мне!
     Взяв ружье наперевес, Лупцов  осторожно  пошел  на  голос.  Ему  было
по-настоящему страшно, пальцы, лежащие на курках двустволки, дрожали, и он
боялся, что случайно может нажать  посильнее  и  выпустить  в  воздух  оба
заряда, которые неизвестно еще как и когда могут пригодиться.
     Чудовище из ямы еще раз дало  о  себе  знать,  и  Лупцов  понял,  что
подошел совсем близко. Оно было где-то под ним, на самом  дне  неглубокого
оврага, среди махровых серебристо-голубых  кустов.  Остановившись,  Лупцов
поискал глазами то место, где оно лежало: едва заметная разница в цвете  и
редкие волнообразные движения выдавали искусного провокатора.
     - Ну, вот он я! - вызывающе крикнул Лупцов.
     - Помоги, Игорек, - бессовестно лгал знакомый голос, а Лупцов вскинул
ружье, навел стволы на монстра и пробормотал:
     -  Сейчас  помогу.  Сейчас  ты  у  меня  пообедаешь  картечью,   жаба
инопланетная.
     И все же стрелять ему не пришлось. Лупцов вдруг услышал нечто, сильно
удивившее его:
     - Стреляй, Игорек, стреляй скорее. Не могу больше. - После этих  слов
руки как-то сами опустились у Лупцова. Некоторое время он в  растерянности
стоял и смотрел на дно оврага, а тем временем  бесформенная  масса  в  яме
зашевелилась, прямо посредине ее образовался  голубой  пузырь  размером  с
футбольный мяч, который словно под рукой невидимого скульптора вдруг обрел
форму головы. Постепенно на пузыре обозначились и черты знакомого  лица  -
некой женщины, с вялыми губами и страдальческим  взглядом.  И  тут  Лупцов
вспомнил, где он видел  женщину  с  подобным  лицом.  Это  было  во  время
неудачного похода в центр города, когда они с Иваном Павловичем  зашли  во
дворик отдохнуть. Это была мать двоих детей из песочницы.
     Лупцов вспомнил и только тут заметил, что две голубые  женские  руки,
словно змеи,  тянутся  к  нему  из  оврага  прямо  по  серебристо-голубому
покрову.  Руки  быстро  удлинялись,  а  голос  при  этом,  не  переставая,
душераздирающе шептал:
     - Спасибо, Игорек, спасибо, милый!
     Осознав, наконец, что происходит, Лупцов  отступил  на  шаг,  тряхнул
головой, будто избавляясь от наваждения, а затем бросился бежать прочь  от
страшного  места.  На  бегу  он  бормотал  проклятья,  плевался  и  громко
предрекал всей этой нечисти самый жуткий и мучительный конец.
     Хорошенько обработав сапоги бензином, Лупцов вошел в дом и чуть  было
не столкнулся с белесым, будто сотканным из тумана,  привидением,  которое
ловко увернулось от столкновения и плавно проследовало в соседнюю комнату.
Самое странное было то, что Люцифер никак  не  отреагировал  на  появление
странного гостя. Он встретил Лупцова как  горячо  любимого  хозяина  после
долгой разлуки, громоподобно пролаял три раза, что, очевидно, означало: ну
наконец-то ты вернулся. А он стоял на пороге  дома,  почесывал  собаку  за
ухом и думал о том, что либо он давно сошел с ума,  либо  непонятно  каким
образом оказался бог знает в каком мире, где  при  относительном  сходстве
внешних форм параллельно существует неведомая ему,  фантомная  жизнь,  для
которой он, скорее всего, является лишь сверхплотной  бесформенной  массой
или неизвестным природным явлением.
     - Я живое разумное существо! - крикнул Лупцов вдогонку привидению,  а
Люцифер в ответ на это взвизгнул, будто  тоненько  рассмеялся,  кинулся  в
угол комнаты и принялся скрести доски.
     Лупцов и сам еще при осмотре дома заметил этот прямоугольник в  углу,
который был не чем иным, как крышкой погреба. Погреб  оказался  большим  и
глубоким,  с  кирпичными  стенами  и   крепкими,   навечно   поставленными
стеллажами.   На   стеллажах   вдоль   стен   стройными   рядами    стояли
разнокалиберные банки с  вареньем,  консервированными  овощами  и  соками.
Ощупывая банки, Лупцов проглотил слюну, прикинул, на сколько хватит  всего
этого богатства, и по  его  подсчетам  вышло,  что  год  он  вполне  может
протянуть на одних только консервах. Но эйфория от находки прошла  быстро.
Подсчет напомнил Лупцову о том, что когда-нибудь продукты кончатся, к тому
времени в лесу вымрут последние животные,  и  он  встанет  перед  выбором,
перед страшным выбором: какой ему умирать смертью. Вываляться ли в плесени
и к утру превратиться в кокон или умереть голодной смертью.
     На глаза Лупцову попалась большая, не менее  трех  литров,  бутыль  с
прозрачной жидкостью. И  легкий  синевато-жемчужный  оттенок,  и  газетная
дуля, которой была заткнута бутыль,  навели  Лупцова  на  мысль,  что  это
обыкновенный самогон.
     Находка пришлась как  нельзя  более  кстати.  Лупцову  вдруг  страшно
захотелось выпить. Он выставил  бутыль  на  пол,  выбрался  из  погреба  и
прикрикнул на Люцифера, который принялся грызть газетную дулю.
     Люцифер радостно взвизгнул, отпрянул от бутыли  и  как  разыгравшийся
щенок начал нападать на Лупцова, то вставая на задние лапы, то  прижимаясь
к полу всем телом. Он делал это неуклюже и тяжело, громко ударяя лапами по
полу и, как показалось Лупцову, именно из-за  этого  в  комнате  появилось
белесое, едва видимое при дневном  свете,  привидение.  Оно  прошло  между
Лупцовым и собакой, и Люцифер моментально успокоился.  Это  обстоятельство
озадачило Лупцова. Он подумал, что, наверное,  существует  какая-то  связь
между поведением собаки и появлением фантомов.
     Ничего удивительного в этом Лупцов не видел.  Его  удивляло  лишь  то
спокойствие и даже покорность, с которым собака реагировала  на  появление
пришельцев. А последний случай даже навел Лупцова  на  мысль,  что  собака
слушается  их,  а  может,  и  подослана  ими.  Для  чего  Лупцов  не  стал
додумывать. Его все больше начинало раздражать то, что он не один в  доме,
и эти странные существа  -  возможные  виновники  трагедии  -  беспардонно
вмешиваются в его жизнь, незримо, или почти так, присутствуют в его  новом
жилище, а может,  и  наблюдают  за  ним,  как  за  лабораторным  кроликом.
Раздражало  Лупцова  и   его   полное   бессилие,   невозможность   как-то
воспротивиться этому или хотя бы узнать у гостей, зачем они здесь  и  чего
хотят.
     День подходил к концу, когда с улицы донесся знакомый  рокот  мощного
двигателя. Как сумасшедший, Лупцов сорвался с места и выскочил из дом а...
По дороге из Москвы в гору тяжело поднимался грузовик. Одолев  подъем,  он
начал быстро набирать скорость, а Лупцов вышел на обочину и  поднял  руку.
Ему хотелось расспросить шофера  о  том,  что  же  все-таки  происходит  в
Москве, много ли народу осталось в живых, и что себе думает  правительство
- собирается ли оно как-то бороться с этой заразой? Но шофер,  не  сбавляя
скорости, направил машину на Лупцова, и тот едва успел отскочить к забору.
Лупцову удалось лишь увидеть безумное лицо шофера  -  тот  как-то  страшно
скалился и вертел головой во все стороны.
     - Сволочь, - пробормотал Лупцов. - Если и не все погибли, то уж с ума
точно посходили. - В этот момент Лупцова охватило  такое  отчаяние,  он  с
такой ясностью и определенностью понял, что возврата к старой,  нормальной
жизни не будет, что весь мир погиб или бьется в предсмертной  агонии,  что
на смену человечеству на Землю пришла другая жизнь, другой разум,  который
именно сейчас  бесстрастно  наблюдает  за  гибелью  целой  цивилизации  и,
наверное, уже празднует свою победу.
     - Гады! - закричал Лупцов. - От меня вы этого не  дождетесь.  Я  буду
жрать вашу поганую плесень, варить и  жрать!  Я  не  сойду  с  ума  и  еще
посмотрю на вас. Может, успею прикончить парочку. - Громко  топая,  Лупцов
вошел в дом, откупорил бутыль и налил себе полную кружку самогона. Люцифер
сидел у дивана и внимательно смотрел на  хозяина,  а  Лупцов  кивнул  ему,
пробормотал, - посмотрим, что  ты  за  птица,  -  а  затем  выпил  самогон
крупными глотками.
     Он еще не успел отфыркаться и оттрясти головой, как почувствовал, что
стремительно пьянеет. За  эти  дни  он  ел  всего  лишь  один  раз,  много
нервничал, наверное, поэтому опьянение его походило на свободное  падение.
Все мельтешило у него перед глазами: стены плыли, пол уходил из-под дивана
широким дощатым эскалатором, стол, а вместе  с  ним  и  все,  что  на  нем
стояло, плясал, как живой, выгибая,  словно  кошка,  свою  мощную  дубовую
столешницу.
     Лупцов потряс головой, сплюнул на пол и посмотрел на Люцифера.  После
этого он испуганно откинулся на спину, чуть не разбив затылок о  стену.  В
наступающих сумерках, в пьяном мареве, среди изломанных,  потерявших  свои
очертания предметов,  на  колченогом  стуле  сидел  чернявый  гражданин  с
кавказскими усиками и в темном, совершенно бесформенном  костюме.  И  хотя
Лупцову так и не удалось уловить выражение лица чернявого незнакомца,  для
себя он отметил, что вид у гостя прегрозный, хотя и спокойный.  Он  сидел,
положив ногу на ногу, криво  улыбался  и  смотрел  на  Лупцова  отнюдь  не
по-собачьи.
     - Люцифер, - машинально прошептал Лупцов.
     - Именно Люцифер, - важно ответил гость.
     - А пес... то есть дог, собака где? - растерянно спросил Лупцов.
     - Собака? - удивился чернявый. - Что вы имеете в виду?
     - У меня дог был, здесь вот... жил со мной. Я его Люцифером  называл.
Огромный черный дог. Я его спас от смерти.
     - Да-а? - насмешливо спросил гость. - А крысы под ногами не  шастают?
Может клизму поставить? Хотя от рисовой каши...
     - От  рисовой,  -  автоматически  повторил  Лупцов  и,  спохватившись
спросил: - Откуда вы знаете?
     - Фу ты, как тебя развезло, - ответил чернявый. - Вместе жрали.  -  И
пока Лупцов сопоставлял прочитанное  у  Гете  с  действительностью,  гость
подумал и спросил:
     - Значит ты здесь с собакой живешь? - вопрос прозвучал в тот  момент,
когда Лупцов уже все сопоставил и сделал соответствующие выводы.
     - Значит, вы и есть Люцифер? - тихим шепотом спросил он.
     - Люцифер, Люцифер, - подтвердил чернявый.  -  Можешь  называть  меня
Люциком. Я не обидчивый. И вообще, у меня есть  принцип:  с  людьми  -  по
людски, с собаками - по-собачьи. На этом, собственно, и мир держится.
     - Мир, - повторил Лупцов. - Мир погиб.
     - Совершенно справедливо, - согласился Люцифер, - поэтому я и здесь.
     - И что же, это вы по мою душу пришли? - с трудом выговаривая  слова,
спросил Лупцов.
     - Однако, как у тебя крыша поехала, - усмехнулся Люцифер, - ну зачем,
скажи на милость, мне твоя душа? С ней даже посрать не сходишь.  Я  здесь,
если хочешь знать, с особой миссией. -  Люцифер  поменял  ноги  местами  и
поманил Лупцова пальцем, а когда тот,  плохо  держа  равновесие,  встал  и
подошел, заставил его нагнуться и только после этого прошептал ему на ухо:
- Честно говоря, ты прав - я  по  твою  душу.  Только  покупать  ее  я  не
собираюсь, и не надейся. А теперь пойди и сядь на свое место. Я не  люблю,
когда надо мной нависают. - Люцифер захохотал,  показал  Лупцову  кулак  и
добавил: - Вот вы где у меня. Все давно мои - бесплатно!
     В голове  у  Лупцова  мысли  кувыркались,  как  в  калейдоскопе.  Ему
хотелось как-то ответить на издевательский  тон  чернявого  гражданина,  а
тот, отсмеявшись сказал:
     - Я вижу, ты совсем язык проглотил от  страха.  Не  бойся,  смертный.
Пока я с тобой, тебе здесь никто не угрожает. Лучше спи, чудак.  Твой  час
еще не настал. - Глаза у Люцифера вдруг сделались  огромными,  как  чайные
блюдца. Они сверкали недобрым фиолетовым светом,  и  в  каждом  чернильном
зрачке электрическим разрядом билась маленькая  белая  буква  "Г".  Лупцов
было заинтересовался, почему именно эта буква, а не какая другая,  но  его
сильно тошнило, кружилась голова, Лупцов повалился на диван, закрыл глаза,
и темнота, густая как деготь, обволокла его сознание.
     Проснулся Лупцов утром бодрый и здоровый. Вставать ему не хотелось, и
если бы не сильнейшее чувство голода, он перевернулся бы на другой  бок  и
уснул или просто понежился бы еще часок-другой до полного пробуждения.
     Лупцов повернул голову и увидел  черного  пса,  лежащего  сфинксом  у
противоположной стены. Пес не отрываясь, вопросительно смотрел на хозяина,
и лишь обрубок хвоста, словно метроном, ходил туда сюда.
     - Люцифер? - то ли позвал, то  ли  констатировал  присутствие  собаки
Лупцов, и пес ответил ему громким, лаем. Лупцов попытался  вспомнить  сон,
но это ему не удалось. Какая-то картинка, знакомая  и  пугающая  мгновенно
промелькнула у него  в  сознании,  будто  летучая  мышь,  оставив  а  душе
ощущение чего-то страшного и сверхъестественного. Он не успел ухватить  ни
сути, ни содержания промелькнувшего "кадра", зато вдруг вспомнил вчерашний
вечер, погреб, большую бутыль. Он посмотрел на  стол  на  котором  оставил
вчера самогон, но бутыли на столе не было, и Лупцов впал в тихую ярость.
     - Я, кажется, начинаю сходить с ума, - сказал он вслух.  -  Может,  я
ночью на велосипеде добрался до Саламанки и распил самогонку с ведьмами на
шабаше? - вскочив с дивана, он осмотрел угол комнаты, где  не  далее,  как
вчера, обнаружил погреб с консервами. Никакого погреба там не оказалось, а
Лупцов, не веря своим глазам, поскреб пол, осмотрел все углы и даже согнал
Люцифера со своего места.
     - Здесь был погреб, - тихо, предельно четко выговаривая слова  сказал
Лупцов. - Люцифер, вчера здесь был погреб. -  В  подтверждение  этого  пес
гавкнул и принялся  ходить  по  комнате,  будто  помогая  человеку  искать
злосчастное подполье с продуктами. - Боже мой! -  с  отчаянием  воскликнул
Лупцов, да так громко, что Люцифер вначале шарахнулся, а затем выскочил во
двор. - Если бы знать, что происходит. Катастрофа, да,  я  вижу  ее,  вижу
всех этих недоумков, чудовище в яме, плесень. Все это я вижу,  оно  никуда
не исчезает, и я, худо-бедно, могу все  же  представить,  что  это  такое,
как-то объяснить себе это. Только вот таких  снов  не  надо.  Пусть  будут
пятиглавые летающие ящеры, саблезубые тигры, ламии и оборотни -  все,  что
угодно. Только не надо таких снов. - Лупцов ходил по комнате, дергал  себя
за волосы и причитал. - Я не хочу сходить с  ума.  Если  я  вижу  предмет,
трогаю его, пусть он останется там, где я его оставил. Я  хочу  умереть  в
здравом уме, хочу почувствовать, как я умираю. Уж на это я имею  право?  -
Он надел сапоги, схватил ружье и посреди  комнаты  едва  не  столкнулся  с
двумя бесплотными фигурами, которые, не торопясь,  пересекали  комнату  от
двери к окну. Замерев на  мгновение,  Лупцов  вдруг  сорвался  с  места  и
выскочил на крыльцо. Зеленое небо все также висело над  серебристо-голубой
землей. Плесень за ночь  разрослась  так,  что  деревья  стали  похожи  на
гигантские грибы в голубом меху, Забор превратился в высокий мохнатый вал,
а провода провисли под тяжестью плесени почти  до  самой  земли  и  скорее
напоминали праздничные гирлянды
     Как вкопанный остановился Лупцов на крыльце. Он  перекинул  ружье  из
левой руки в правую, облизнул пересохшие губы и едва выговорил:
     - Ты?
     - Я, - ответил чернявый. Он сидел на колченогом стуле посреди  двора,
утопая почти по самые колени в страшной плесени. Костюм его  был  того  же
цвета, что и серебристо-голубая зараза,  мятый  пиджачишко  совершенно  не
имел пуговиц, кроме того, под ним не было никакой одежды.
     - Люцифер? - спросил Лупцов.
     - Да, это я, - надменно ответил чернявый. - Да убери ты свою пушку.
     - А-а! - вспомнил Лупцов и ткнул указательным пальцем в чернявого.  -
Так это ты был вчера. Ясно. Значит, это ты морочишь мне голову?
     - Брось ты, - спокойно ответил чернявый. - Давай лучше пока поболтаем
до завтрака. Передохнем, так сказать. Кстати, ты не знаешь, кто эти люди в
белом?
     - Какие люди? - спросил Лупцов. - Привидения?
     - Это привидения? - удивился Люцифер. -  Они  всегда  так  неожиданно
появляются. А у меня провалы в памяти - возраст, сам понимаешь. Все  время
забываю у них спросить, зачем они  приходят.  После  них  я  всегда  плохо
чувствую себя - тело ломит и голова болит.
     Лупцов совершенно не понимал, что происходит  и  откуда  взялся  этот
тип. События принимали слишком необычный оборот. Он  еще  некоторое  время
машинально отвечал на вопросы чернявого,  а  затем,  когда  изумление  его
переросло в какой-то безотчетный ужас, когда он оценил, как  выглядит  вся
эта картина со стороны, он машинально нажал  на  рычажок,  разломил  ружье
надвое, проверил, есть ли в нем патроны, и взвел курки.
     - Что ты все со своей пушкой возишься? - раздраженно спросил Люцифер.
- Если уж тебе так хочется в кого-нибудь пальнут, пойди и  пальни  в  этих
белых. Что они шляются по  нашему  дому?  -  И  снова  глаза  у  чернявого
сделались  огромными,   как   блюдца.   Глядя   в   них,   Лупцов,   будто
загипнотизированный, сделал несколько шагов назад, вошел в дом  и  тут  же
увидел две молочно-белые фигуры. Они стояли посреди комнаты, и зеленоватый
солнечный луч проходил сквозь них, не  задерживаясь,  словно  через  клубы
табачного дыма.
     Лупцов перешагнул через порог, быстро вскинул ружье и  нажал  на  оба
курка. Щелкнули бойки, но  выстрелов  не  последовало,  зато  в  раскрытое
кем-то окно влетела большая черная птица и кинулась на Лупцова.  Она  била
его огромными сильными крыльями по голове и пронзительно кричала  каким-то
бабьим истерическим голосом. А Лупцов бросил ненужное ружье, закрыл голову
руками и вдруг ощутил страшный удар клювом в правое  предплечье  Теряя  от
боли сознание, Лупцов слышал какие-то вопли, далекие голоса и  топот  ног,
затем шум начал  стихать,  и  он  почувствовал,  как  его  куда-то  несут,
укладывают, и кто-то шепчет над ним, как заклинание: "Ви-та-ми-на-зин".
     Лупцов с трудом разлепил глаза и увидел  прямо  перед  собой  круглое
красное лицо, покрытое вьющейся редкой  порослью.  Лицо  разевало  рот,  и
оттуда, словно резиновые шарики, выкатывались  непонятные  буквосочетания:
"Зи-на-зин-динь-динь".
     - Торквемады на вас нет, - прошептал Лупцов и провалился в бездну.

                                    9

     Очнулся Лупцов ближе  к  вечеру  совершенно  разбитым.  Он  лежал  на
кровати лицом вверх и смотрел  в  грязно-белый  потолок.  В  комнате  было
светло, и свет, проникающий через окно, был совершенно естественным, каким
он и был до катастрофы.
     Лупцов с большим трудом заставил себя перевернуться  набок  и  увидел
напротив чернявого гражданина с усами. Тот лежал на  такой  же  кровати  с
тумбочкой у изголовья, на которой стояла эмалированная кружка.
     Лупцов посмотрел на окно. За мутным  стеклом  сквозь  толстую  частую
решетку видно было голубое небо в редких перистых облаках.
     - Что это? - вслух спросил Лупцов и  не  узнал  собственного  голоса.
Чернявый открыл глаза и страдальчески посмотрел на своего  соседа.  -  Что
это? Сумасшедший дом? - испуганно спросил Лупцов.
     - Весь мир - сумасшедший дом, - уклончиво ответил чернявый.
     - А я-то где? Это что за комната? - Лупцов откинул одеяло и попытался
встать.
     - Ты лежишь напротив меня на кровати.  Эта  комната  -  твой  дом,  -
монотонно ответил чернявый.
     - Люцифер, - сказал Лупцов, а  чернявый  вдруг  занервничал  и  сипло
выкрикнул:
     - Нет! Никакой я не Люцифер! Что ты привязался ко мне? Мне из-за тебя
тоже досталось.
     - А как я попал сюда? - не обращая внимания на крик, спросил  Лупцов.
Когда меня привезли?
     - Не знаю, - уже спокойнее ответил чернявый.  -  Ты  уже  был  здесь,
когда я приехал. Что, в себя пришел? Наконец-то. - Чернявый  захихикал,  и
обнаружилось, что во рту  у  него  не  осталось  зубов,  а  те  что  были,
напоминали, скорее, обгоревшие осколки. - Ты  здесь  все  какую-то  собаку
ловил, потом самогонку искал... Я, дурак, тебе поверил. Из-за самогонки мы
и погорели... Или из-за собаки. А собака-то какая была?
     - Это ты собака, - ответил Лупцов и поднялся с  кровати,  а  чернявый
вдруг заорал:
     - Не подходи! Сам собака! "Колеса" мои жрал,  а  я  тебя  отмазал  от
санитаров. Хоть бы  спасибо  сказал,  ненормальный!  -  Чернявый  подтянул
колени к подбородку, укрылся по самые глаза одеялом и  что-то  еле  слышно
забормотал. В  этот  момент  дверь  открылась,  и  в  палату  вошел  дюжий
краснощекий санитар с рыжей бородой. Он  увидел  Лупцова  и  с  наигранным
весельем раскрыл руки.
     - Боже мой, кого я вижу!  -  воскликнул  он.  -  Глупцов  собственной
персоной. Что, сатана покою не дает?
     - Не Глупцов, а Лупцов, - мрачно ответил  Лупцов,  чем  вызвал  новый
взрыв веселья у санитара.
     - Да, может, Умнов тогда? Ну ладно, ладно. Пойдем, коли  встал.  Тебя
врач ждет, не дождется.
     - Какой врач? - тихо спросил Лупцов.
     - Обычный в белом халате, - ответил санитар. Он  подошел  к  Лупцову,
взял его под руку и потянул за собой. - Пойдем, пойдем. Пришел в  себя-то?
С тебя бутылка, Глупцов. Я тебе полночи помогал чертей  ловить.  А  вообще
советую вести себя хорошо. Парень ты неплохой, - санитар  хлопнул  его  по
спине, - а плохим у нас сульфазол дают.  -  Они  прошли  длинный  коридор,
санитар открыл дверь  ручкой,  вынутой  из  кармана  халата,  и  пропустил
Лупцова вперед. - Что такое пирогенная терапия, знаешь?
     - Нет, - ответил Лупцов и забеспокоился. Слово  напугало  его,  и  он
шепотом вслух перевел его. - Огнерожденная.
     Санитар услышал и громко рассмеялся:
     - Молодец Глупцов. Образованный, значит.  Бесов  всегда  выгоняли  из
человека огнем.  Да,  там  твоя  жена  пришла,  -  санитар  сделал  паузу,
обернулся и тихо сказал, - если надо чего, обращайся ко мне.
     - Что надо? - не понял Лупцов.
     - Купить. Купить если чего надо, говори мне, -  объяснил  санитар.  -
Жена деньги передаст, я все сделаю. О'кей?
     - О'кей, - растерянно ответил Лупцов.
     Санитар распахнул перед больным очередную дверь и втолкнул Лупцова  в
кабинет. Там, за столом, заваленным бумагами, сидел врач с  добрым  лицом,
лысый и чрезвычайно улыбчивый.
     - А, Глупцов! -  радостно  воскликнул  он,  встал  и  вышел  больному
навстречу. - Как самочувствие?
     - Нормально, - равнодушно ответил Лупцов и добавил. - Я не Глупцов, а
Лупцов. Прошу не путать.
     - Ну садись, садись, рассказывай, - все так же улыбаясь, сказал врач.
Он усадил Лупцова на стул, вернулся на свое  место  и  изобразил  на  лице
предельную заинтересованность. - Рассказывай, что с тобой  произошло?  Как
ты оказался на вокзале?
     - Я не был на вокзале, - ответил Лупцов.
     - Никогда? - искренне удивился доктор. Лупцов на секунду задумался и,
четко выговаривая слова, сказал:
     - Тогда поясните, какое именно мое посещение вокзала вас  интересует?
Полгода назад я встречал тетку, два месяца назад ездил в командировку...
     - Нет-нет, - перебил его врач, - самое  последнее.  Третьего  дня  мы
нашли тебя на вокзале. Ты бегал по залу ожидания и кричал  очень  страшные
вещи...
     - Я  этого  не  помню...  Скорее  всего,  ничего  этого  не  было,  -
раздраженно ответил Лупцов.
     - Не было? - удивился врач. - А  сюда  как  попал?  Ты  не  торопись,
Глупцов, попытайся вспомнить.
     - Да не Глупцов я, - заорал Лупцов. - Лупцов, Лупцов, Лупцов!..
     - Успокойся, - потребовал врач, поджал губы и достал из  ящика  стола
паспорт. - Вот, пожалуйста, - он показал Лупцову его фотографию. - Глупцов
Игорь Петрович, живешь в Скотопрогонном  переулке,  дом  четыре,  квартира
восемнадцать. Инженер-технолог завода "Клейтук". Вот, все  правильно.  Что
это, Игорь Петрович, захандрили? Такой мужчина видный. Кстати, и жена ваша
здесь.
     - А что это вы меня то на  ты,  то  на  вы  называете?  -  язвительно
спросил Лупцов.
     - Хотите, на "они" буду обращаться, - доктор кивнул санитару,  и  тот
вышел из кабинета.
     - Здесь какая-то ошибка, - все больше зверея, сказал Лупцов. -  Я  не
женат, никогда не работал на заводе "Клейтук",  не  жил  в  Скотопрогонном
переулке и вообще моя фамилия - Лупцов. - В это время дверь раскрылась,  и
в кабинет вошла женщина. Лупцов посмотрел на нее, и ее лицо показалось ему
знакомым. Она стояла с носовым платком в одной руке и сумочкой - в другой,
смотрела на Лупцова выжидающе, и тут Лупцов вспомнил,  где  он  видел  эту
женщину. Это была та самая, с измученным, ярко раскрашенным лицом  женщина
из песочницы - жена супермена с двустволкой.
     - Что вы мне чужую жену  шьете?  -  с  ненавистью  спросил  Лупцов  и
отвернулся от двери. - Еще раз повторяю: я не женат, моя фамилия - Лупцов.
     - Игорек, Игорек, - ласково запричитала женщина. - Это же я  -  Люся.
Ты не узнал меня, да?
     - Узнал, - мрачно ответил Лупцов. - Вы -  женщина  из  песочницы.  Не
понимаю, зачем вам нужно выдавать себя за мою жену?  Я  не  миллионер,  не
генеральный секретарь.
     - Игорек, это я, Люся.  Посмотри  на  меня...  -  надрывно  повторила
женщина, и Лупцов, не выдержав, потребовал:
     - Уведите меня в камеру.
     - Ну, Игорь Петрович, - обратился к нему врач, - у нас не  камеры,  а
палаты.
     - Хорошо, уведите меня в палату, - согласился Лупцов. - Я  больше  не
хочу участвовать в этом спектакле. - Доктор махнул рукой санитару,  и  тот
быстро вывел из кабинета женщину. Когда  дверь  за  ними  закрылась,  врач
сказал:
     - Нехорошо, Игорь Петрович. Обидели жену. Она, бедняжка, каждый  день
приходит и сидит здесь по  полдня,  ждет,  когда  вам  станет  лучше.  Все
встретиться хотела, поговорить.
     - Мне не о чем говорить с этой женщиной, - твердо ответил  Лупцов.  -
Если вам угодно, я могу с вами поговорить. Меня, кстати, интересует, как я
сюда попал. Я что, был сильно пьяный?
     - А вы что, часто пьете? - участливо спросил врач.
     - Как все, по праздникам, - ответил лупцов.
     - Так не было же никаких праздников, Игорь Петрович. Или вы  по  всем
пьете? - поинтересовался доктор.
     - Вы прекрасно понимаете, что я имею в виду, - обиделся Лупцов. - Так
как все-таки я попал сюда?
     - Я же говорил, мы вас нашли  на  вокзале.  К  спящим  приставали,  у
туристов чуть рюкзак не увели. А до этого, по словам вашей жены...
     - Нет у меня никакой жены, - перебил его Лупцов.
     - Хорошо, по словам женщины из песочницы, вы ушли из ее  дома  поздно
вечером...
     - А как я попал в ее дом? - удивился Лупцов.
     - В ее дом? - переспросил врач. - Ну,  я  не  знаю.  Может,  в  гости
зашли.
     - Не мог я к ней  в  гости  зайти!  -  закричал  Лупцов.  -  Не  мог,
понимаете? Я ее не знаю, и муж у нее ненормальный, с ружьем не расстается.
- Доктор вскочил со своего места, а тут же появившийся санитар  кинулся  к
Лупцову и положил ему на плечи свои мощные волосатые руки.
     - Сидеть, - приказал врач. -  Игорь  Петрович,  я  же  не  настаиваю.
Холостой так холостой.
     - Отпустите меня, - потребовал Лупцов, и доктор кивнул санитару.  Тот
убрал руки, но остался стоять за спиной у  Лупцова.  -  Я  хотел  сказать:
отпустите меня отсюда. Я домой пойду.  Я  совершенно  здоров.  Я  не  хочу
лежать в больнице, да еще в одной компании с сумасшедшим.
     - Нет, Игорь Петрович, - ласково сказал  врач,  -  мы  не  можем  вас
отпустить. Да и куда вы пойдете?  На  вокзал?  Свой  дом  вы  признать  не
хотите.
     - Нет, ответил Лупцов. - Я сейчас живу в собственном доме. Вернее, он
не мой, но это не важно. Хозяева бросили его.
     - И где  же  этот  дом?  -  поинтересовался  врач.  Лупцов  удивленно
посмотрел на него, попытался  вспомнить,  как  называется  тот  населенный
пункт, где он поселился с Люцифером, но так и не вспомнил.
     - Я  позабыл  название  деревни,  -  раздраженно  ответил  он.  -  По
Мичуринскому проспекту часа  четыре  или  больше  на  велосипеде.  -  Врач
посмотрел на санитара, и тот сказал:
     - Мичуринский проспект весь можно  проехать  за  десять  минут.  Если
только четыре часа туда-сюда ездить.
     - Я имел в виду, по этой дороге от Москвы,  -  едва  сдерживая  гнев,
сказал Лупцов.
     - Ну ладно. Все понятно, - сказал  врач,  не  глядя  на  больного.  -
Идите, Игорь Петрович, в свою палату, отдыхайте. Завтра увидимся.
     - Что вам понятно? - закричал Лупцов и почувствовал на  своих  плечах
тяжелые руки санитара. - Это вы, вы здесь все сумасшедшие. У  меня  высшее
образование.
     - Ну и что? У меня тоже высшее, - вставил врач.
     - А ничего! - заорал Лупцов. Врач сделал знак санитару, тот  обхватил
его поперек туловища железной хваткой борца и тут  же  получил  локтем  по
носу. Одну руку Лупцов успел все-таки выдернуть. На прощанье  врач  сказал
санитарам какую-то непонятную фразу на психобольничном жаргоне:
     - Два по два  и  полтора  на  сон  грядущий.  -  После  чего  Лупцова
поволокли в палату.
     В палате Лупцова бросили  на  кровать,  скрутили  руки  за  спиной  и
придавили коленом. Он не видел,  что  происходит,  слышал  лишь  кряхтенье
санитаров, звон посуды и короткие фразы, которыми  обменивался  меж  собой
медицинский персонал. Кряхтел  и  сам  Лупцов.  Он  пытался  хоть  немного
освободиться из-под тяжелого гнета, боролся молча, чтобы не  тратить  силы
понапрасну, но борющиеся были в разных весовых категориях, а потому лупцов
быстро сдался.
     Где-то через минуту Лупцов почувствовал, как с него буквально содрали
больничные штаны, а еще через пару  секунд  в  ягодицу  вошла  игла.  Свет
померк в глазах у Лупцова, воздух застрял в бронхах на  выдохе,  и  жидкий
непереносимый огонь от места укола разлился по  всему  телу.  В  последнем
яростном рывке Лупцов хотел защититься, закрыться рукой от  мучителей,  но
обе руки его оказались прикованными тяжелыми железными  цепями  к  столбу.
Лупцов лишь пошевелил пальцами, прижался к столбу затылком и посмотрел  на
черное беззвездное небо. У штабелей вязанок с хворостом  все  еще  возился
огромный монах в черной рясе. Он тыкал зажженным факелом в те  места,  где
еще не было огня, и ветер помогал ему, раздувая занявшееся  сухое  дерево.
По краям огонь давно уже поднялся до уровней коленей, и  рваный  оранжевый
венчик пламени нет-нет, да и прикладывался к  ногам  Лупцова,  вызывая  во
всем теле какой-то леденящий трепет.
     - Слава Марии Терезе! - крикнул Лупцов. - Слава Марии  Терезе!  -  Он
взглянул прямо  перед  собой  и  увидел  в  нескольких  метрах  от  костра
Люцифера. Освещенный неровным скачущим светом, тот сидел на стуле, положил
ногу на ногу, и меланхолично наблюдал  за  аутодафе.  Слева  и  справа  от
Люцифера, опустив лица долу, стояли монахи, и отблески пламени плясали  на
бледных плешках братьев во Христе. За спиной у Люцифера стояли  епископ  с
судьей, оба в мантиях, соответствующих сану каждого, с раскрытыми  книгами
в руках и торжественностью на лицах. До Лупцова донесся голос епископа. Он
говорил негромко, но заучено внятно:
     - Дабы ты спас свою душу и миновал смерти ада для тела и для души, мы
попытались обратить тебя на путь спасения и употребили для этого различные
способы. Однако обуянный низкими мыслями и как бы  ведомый  и  совращенный
злым духом, ты предпочел скорей быть пытаемым ужасными вечными мучениями в
аду и быть телесно сожженным  здесь,  на  земле,  преходящим  огнем,  чем,
следуя разумному совету,  отстать  от  достойных  проклятия  и  приносящих
заразу лжеучений и стремиться в лоно и к милосердию святой  матери-церкви.
Так как Церковь Господня ничего более не знает, что она еще может для тебя
сделать ввиду того, что она уже сделала  все,  что  могла,  мы,  указанный
епископ и судья...
     - Люцифер! - закричал Лупцов. Пламя, закручиваясь, уже облизывала ему
бока, запах горелого мяса поднимался со ступней, которые Лупцов уже  давно
не чувствовал. Там, внизу, была лишь адская боль, которая, заполняя  мозг,
мешала сосредоточиться на какой-то одной мысли...
     - Люцифер! - еще раз крикнул Лупцов, и тот откликнулся:
     - Чего ты хочешь, смертный? Или тебе недостаточно тепло там? Кажется,
епископ уже все сказал, - чернявый посмотрел  назад,  и  священнослужитель
кивнул ему головой.
     - Люцифер, если ты действительно есть!.. - задыхаясь от дыма и  огня,
выкрикнул Лупцов.
     - Есть, есть, что надо, говори, - развязно ответил чернявый.
     - Я хочу заключить с тобой договор, - отворачиваясь от  огня,  кричал
Лупцов. - На любых условиях! Если тебе нужна моя душа, бери ее. Я много не
попрошу!
     - А я много и не дам, - хохотнул чернявый. - Так чего же  ты  хочешь,
смертный?
     - Хочу обратно в тот дом в деревне, где мы с тобой жили... Где я тебя
спас, - из последних сил выкрикнул Лупцов.
     - Любите вы напоминать об  оказанных  услугах.  Бескорыстно  палец  о
палец не ударите, - проворчал чернявый. -  Ладно.  Будь  по-твоему.  -  Он
лениво махнул на огонь рукой, и тот погас, будто его и не было. - Чего  же
ты еще хочешь? - спросил Люцифер.
     - Ф-фу, - перевел дух Лупцов, - хочу, чтобы вся  эта  зараза  плесень
исчезла. И эти нелюди тоже.
     - Этого я не могу, - ответил чернявый.
     - Ты не можешь? - с идиотским, надрывным смехом спросил Лупцов.
     - Да, не могу. Это не моя область. Ты еще попроси  Солнце  поближе  к
Земле подвинуть или на Марс тебя поместить.  Так,  слетать  куда,  водички
принести - в этих пределах и проси. - Лупцов обратил внимание, что  монахи
с епископом куда-то пропали. Он пошевелил  руками  и  обнаружил,  что  они
свободны, да и цепи со столбом куда-то исчезли, как и  хворост,  и  черное
беззвездное небо.
     - Да, Люцифер, я хочу, чтобы та женщина, ну,  которая  набивалась  ко
мне в жены, проснулась что... В общем, нашла своего мужа.
     - А тебе-то что до нее? - спросил чернявый.
     - Да так, заодно. тебе же не трудно, - ответил Лупцов.
     - Ладно, - ответил чернявый и поднялся со стула. В палате над  дверью
горела тусклая лампочка, словно в тюремной камере. Чернявый взял со  своей
тумбочки газету, свернул ее трубкой и встал у кровати на четвереньки.
     - Я полез в землянку, буду наблюдать в подзорную трубу за монахами, -
сказал он, - а ты поезжай в магазин,  купи  патронов.  Знаешь,  где?  Угол
Бродвея и проспекта  Маркса,  магазин  "Патроны".  Возьмешь  десять  пачек
136-го калибра. - Лупцов слушал его и не понимал, серьезно он говорит  или
шутит. Затем тихо, с каким-то злобным присвистом, спросил:
     - А на чем же я поеду? - лежа под кроватью, чернявый кивнул в сторону
стула и спокойно ответил:
     - Возьми мою машину.
     - Ясно, - кивая  головой,  ответил  Лупцов.  После  этого  он  тяжело
поднялся с постели и, не спуская с чернявого глаз, подошел к двери:
     - Куда!? - заорал чернявый. - Ложись, та сторона простреливается.
     - Да, да, - ответил Лупцов и вдруг принялся стучать ногами и руками в
дверь. - Откройте! - кричал он. -  Сейчас  же  откройте!  -  При  этом  он
смотрел под кровать на Люцифера,  а  тот  скалил  гнилые  острые  зубы  и,
прищурив один глаз, рассматривал в подзорную трубу ноги Лупцова.
     Дверь открылась, и Лупцов чуть не  вывалился  наружу.  Его  подхватил
санитар, впихнул обратно в палату и спросил:
     - Ну, чего тебе?
     - Я не хочу лежать с ним в одной палате. Он  сумасшедший,  -  выпалил
Лупцов.
     - А ты? - спокойно спросил санитар. - Ладно, будешь шуметь, пеняй  на
себя. - Дверь закрылась, и чернявый насмешливо спросил:
     - Ну, что, дурак, решился? -  Лупцов  закрыл  ладонями  лицо,  тяжело
вздохнул и, опустив руку, ответил:
     - Да.
     - Хорошо, - сказал Люцифер, - патроны по дороге  купим.  -  Он  вылез
из-под кровати и сел на стул.
     Зеленое небо, темное на востоке и сильно разбеленное на западе,  было
совершенно пустым и безоблачным. Ни одной птицы, ни одного  насекомого  не
было видно в прозрачном, цвета  прудовой  воды,  воздухе.  Густые  заросли
плесени давно съели  все  неровности  городского  ландшафта,  и  местность
напоминала холмистую степь с сочной луговой растительностью.
     Машина  Люцифера  почти  утопала  в  серебристо-голубом  ворсе  этого
гигантского ковра. Это была хорошая машина, с мягкими удобными  сиденьями,
открытым верхом и крупнокалиберным пулеметом, ствол  которого  торчал  над
бампером.
     - Иди садись за руль, - позвал Люцифер, и Лупцов, не  заставляя  себя
ждать, перепрыгнул через дверцу и упал прямо в объятия кожаного сиденья. -
Ну что, прорвемся? - спросил чернявый, не спеша залезая на заднее  сиденье
к пулемету.
     - Не бойся, теперь-то уж точно прорвемся, Люцик, - ответил Лупцов.
     - Ну, с богом. - Он включил зажигание, завел мотор и, взревев, машина
рванулась вперед к заросшим плесенью воротам. Не сбавляя скорости,  Лупцов
обернулся назад. Сзади на сиденье важно восседал  огромный  черный  дог  -
Люцифер. Он преданно смотрел хозяину в глаза и на  кивок  Лупцова  ответил
громогласным лаем.
     - Держись, Люцик, - крикнул лупцов и, припав к рулю, на всей скорости
врезался в  ворота.  Металлическая  громадина  плавно,  словно  в  рапиде,
перелетела через машину и мягко погрузилась в плесень.  Сзади  послышались
крики, затем автоматная очередь, но Лупцов  резко  повернул  руль  и  лихо
выскочил на дорогу.
     Ехать на такой скорости было невообразимо приятно, ветер  со  свистом
огибал ветровое стекло и завихрялся где-то у затылка водителя.
     Через какие-нибудь пятнадцать минут  Лупцов  въехал  в  знакомый  ему
населенный пункт. Он торопился и потому, не  сбавляя  скорости,  проскочил
всю эту небольшую деревушку, и только когда увидел дом  из  свежеструганых
бревен, резко затормозил. На скользкой от  плесени  дороге  машину  повело
юзом, несколько раз развернуло и  бросило  на  обочину.  Машина  врезалась
багажником в забор, и повалила его и только после этого встала.
     - Ну  что,  Люцик,  приехали?  -  весело  спросил  Лупцов.  Чернявый,
вольготно развалившийся на  заднем  сиденье,  сплюнул  за  борт  и  кивнул
наверх.
     - Посмотри, - сказал он. Лупцов взглянул на  небо.  Прямо  на  них  с
большой высоты пикировали две черные безобразные птицы.
     - Ты же обещал, - дрожащим  голосом  сказал  Лупцов.  Чернявый  пожал
плечами и открыл дверцу.
     - Может, еще успеем, - ответил он.
     Лупцов первым выпрыгнул из машины. Сдирая с себя на бегу  одежду,  он
нагибался, хватал руками плесень  и  запихивал  себе  в  рот.  Он  уже  не
оборачивался, знал, а скорее чувствовал, что Люцифер остался в машине  или
около нее.
     Миновав огороды, Лупцов поскользнулся, упал и кубарем  прокатился  по
мягкой, влажной плесени до самого спуска в овраг. Там он быстро  поднялся,
мгновенно нашел глазами то место, где уже однажды ему приходилось  стоять,
и бросился вперед по склону.
     - Эй, ты, - кричал он на бегу. - Я хочу  тебе  помочь.  Слышишь,  ты,
жаба марсианская. Я поцелуюсь с тобой, я поцелую твою задницу...
     Уже у самого края ямы Лупцов посмотрел вверх.  Одна  из  черных  птиц
пикировала ему прямо на голову. И тут в метре от себя он услышал  знакомый
спасительный голос:
     - Я здесь, Игорек. Я здесь.
     Закрыв голову руками, Лупцов прыгнул.