БАНКА АПЕЛЬСИНОВОГО СОКА

     Экипаж, по совести говоря, Реброва раздражал. Было во внешности  этих
парней, в их неуемной,  показной  радости  от  происходящего,  в  щенячьей
восторженности, с которой они смотрели на своего  капитана,  нечто  такое,
что давно уже им, Ребровым, забыто.  Возможно,  если  бы  полет  предстоял
долгий и опасный, если бы требовалась в нем для успешного завершения  дела
особая монолитность экипажа, Ребров и попытался бы их понять. Но  в  таком
полете...
     Вот и сейчас, стоя перед ним навытяжку,  практиканты  ели  начальство
глазами. Наверное, им казалось, так и должно стоять перед капитаном.  Ведь
этого требует Устав!.. Откуда им знать, что Устав писали такие же кретины,
как и они, только лет на тридцать старше и навеки  прикипевшие  к  удобным
креслам в шикарных кабинетах?..
     Хлыщи, подумал Ребров. Опереточные космонавтики...
     Пауза затягивалась, и практиканты недоуменно переглянулись.
     - Я объявил сбор, - сказал Ребров, еле сдерживая  раздражение,  -  не
для того, чтобы вы  играли  друг  с  другом  в  переглядки!  Пришло  время
главного маневра. По программе - поворот...
     Они снова переглянулись, теперь во взглядах их сквозило  нескрываемое
удовольствие от предстоящей работы. Вильсон даже подмигнул приятелю.
     Ребров вздохнул и повернулся к ним спиной.
     Конечно, для практикантов и такой  полет  -  событие.  Им  давно  уже
надоело  сидеть  по  аудиториям,  слушая  самодовольных  старперов,  вроде
Реброва, да бегать ловкими пальцами по кнопкам осточертевших тренажеров. А
тут какой ни есть, но все же  выход  за  пределы  Системы.  Тем  более  на
испытания Корабля и с "самим Ребровым". Потом будут выпячивать богатырские
груди и травить байки девочкам с факультета диспетчеров. Тьфу!..
     Раздражение угнетало Реброва.  Он  не  понимал,  откуда  оно  бралось
ЗДЕСЬ. В Академии все было понятным. Нелегко старику, всю жизнь топтавшему
пространство, переходить  на  сидячий  образ  существования.  Столько  лет
мотаться по многочисленным планетам, освоенным землянами, и вдруг -  сразу
и окончательно! - лекции, лабораторные  и  душещипательные  беседы  с  так
называемой "молодою сменой".
     Он, собственно, и на предложение Плахина-то согласился лишь для того,
чтобы  развеяться.  Окунуться  ненадолго  в  знакомую  и  любезную  сердцу
атмосферу. А вот пригласить  на  испытания  Корабля  кого-либо  из  старых
приятелей не решился. Духу не хватило,  страшным  показалось  окунуться  в
былое до такой  степени.  Начались  бы  воспоминания  и  утешения.  "Бойцы
вспоминают минувшие дни..." Пропади они пропадом, эти минувшие  дни,  если
на финише такая жизнь!..
     Да и  формального  оправдания  приглашению  опытных  ребят  не  было.
Полет-то чепуха, всего несколько дней. Не полет - прогулка по пригородному
парку! Не нужны  тут  ни  опыт  работы  в  космосе,  ни  умение  принимать
единственно правильные решения. Для этого есть на борту он, капитан,  хотя
и он не видит, где тут может быть использован его богатый опыт. А для  так
называемой "смены" все ж таки практика...
     В общем, все он решил правильно. Так откуда  же  раздражение?  Или  в
этом раздражении и заключается старость?..
     - Напоминаю, как будет  происходить  поворот,  -  сказал  Ребров,  не
оборачиваясь. - После команды полное отключение от посторонних  мыслей.  В
момент "ноль" отчетливо представляем  себе,  что  Корабль  меняет  курс...
Вопросы?
     Экипаж безмолвствовал. Ребров  сел  за  пульт  и  запустил  программу
поворота. Из спинок кресел  выдвинулись  синие  чашки  ридеров.  Комариным
звоном запищали нейтрализаторы инерции. Ребров прижался к  чашке  затылком
и, прикрыв глаза, дождался, пока датчики лягут на виски.  Потом  развернул
кресло. Практиканты сидели на своих местах.
     - Экипаж к маневру готов! - объявил Ребров. - Корабль?
     - Корабль к маневру готов,  -  сказал  Корабль.  -  Скорость  -  пять
световых, двигатели в  режиме  "торможение-разгон",  перепад  ускорений  -
пятьсот двадцать тысяч "жэ", нейтрализаторы инерции на  максимуме,  начало
маневра в момент "ноль". Экипажу внимание! Начинаю отсчет...
     Ребров снова прикрыл глаза. Он представил  себе  проклятую  надоевшую
Землю, бледно-голубую,  в  белых  покрывалах  облаков,  набившие  оскомину
лекции,  каждодневную  суету  городов,  черт  бы  их   побрал   со   всеми
потрохами!..
     А Корабль уже ритмично диктовал:
     - Три... два... один...
     И когда он произнес: "Ноль", - Ребров представил  себе,  как  Корабль
останавливается и стартует в обратную сторону.
     Он знал, что то же в это мгновение представляют себе и практиканты, и
сжался, ожидая чувствительного толчка и  замирания  в  сердце  -  все-таки
полмиллиона "жэ"  это  не  баран  начихал,  как  бы  надежно  ни  работали
нейтрализаторы инерции.
     Поворот совершился абсолютно незаметно.
     Ай да машина, подумал Ребров с  внезапно  возникшим  удовлетворением.
Какая плавность!.. На таких ходить можно.
     - Экипаж? - спросил он.
     - Третий в порядке! - отозвался Белов. - Команда выдана.
     - Второй в порядке! - выпалил Вильсон. - Команда выдана.
     - Первый в порядке, - сказал Ребров. - Команда  на  маневр  выдана...
Корабль?
     - Корабль в порядке, - доложил Корабль. - Скорость -  пять  световых,
двигатели на константе, курс прежний... Прошла команда "Отказ от маневра".
     Ребров повернулся лицом к экипажу. Он увидел, как  Вильсон  удивленно
пожал плечами. И только тут до Реброва дошло,  почему  поворот  совершился
столь плавно. И вновь накатило раздражение.

     Ребров заварил кофе, выключил камбуз и, взяв в руки кофейник и пустую
чашку, отправился к себе.
     Практиканты уже спали. Они отнеслись к сбою довольно  равнодушно.  Ну
не прошла команда на  поворот...  Так  на  то  и  присутствует  здесь  он,
капитан, звездолетчик  с  восьмидесятилетним  стажем.  Уж  он-то  во  всем
разберется!
     Ребров  полулег  на  койку  и,   прихлебывая   кофе,   погрузился   в
размышления. Собственно говоря, ничего ужасного  пока  еще  не  произошло.
Можно дать сигнал о помощи, и к ним явятся  спасатели.  Скорее  всего  это
будет крейсер "Армстронг" - он сейчас мотается на орбите  вокруг  Плутона.
Такой громаде  не  составит  труда  догнать  Корабль  и  выловить  его  из
пространства  гравитационными  захватами.  Придется,  правда,  переступить
через профессиональную гордость...
     На стене бесшумно мигал цифрами хронометр, отсчитывая  время  полета.
Если не повернуть до конца  резерва,  катализатора  на  обратный  путь  не
хватит, и придется ползти со скоростью черепахи, пока не иссякнет энергия.
А до конца резерва остается чуть меньше  половины  суток.  Немного.  Потом
придется подавать сигнал SOS. Вся Солнечная система будет смеяться.
     Ребров пожал плечами. Посмеются, посмеются  и  перестанут.  С  его-то
репутацией, бояться насмешек!.. На Плутоне сейчас тоже  спят.  Ну  что  ж,
Плахин подсунул мне этот полет, пусть и Плахин затылок  почешет.  В  конце
концов у них там голов побольше и головы те поумнее.  По  крайней  мере  в
отношении своего дитяти - Корабля.
     - Корабль! - позвал Ребров. - Соедини меня с Центром.
     - Невозможно, - сказал Корабль.
     - Как это невозможно? - удивился Ребров. - Что за чушь?
     - Связи с Центром нет. Все каналы заблокированы.
     Ребров замотал головой.  Ничего  себе  шуточки!..  Что  с  ним  могло
случиться, с этим монстром?  Ведь  квазибиологические  системы  давно  уже
распространены на Земле. Правда, Корабль - это вам не биокар и не  мобиль,
это  целый  летающий  кит,  гора  квазиткани.  Но   и   не   более   того.
Принципиальная разница только в управлении. Там  оно  индивидуальное,  тут
коллегиальное. Потому-то и экипаж состоит из трех человек. Ведь трое - это
мельчайшая частичка общества, в которой уже есть разделение на большинство
и меньшинство.
     Идея  подобного  управления  понравилась  Реброву  сразу.  Он  знавал
случаи, когда капитаны приводили свои  звездолеты  к  гибели.  Решения  же
большинства как правило стремятся к оптимуму -  не  зря  же  этот  принцип
является основой всего существования земной цивилизации.  С  определенными
ограничениями, конечно!.. А может, все это выходки Плахина?
     - Ситуация предусмотрена программой полета?
     - Нет, - коротко ответил Корабль.
     Вот так передал SOS!  Ребров  задумался.  Вероятность  отказа  систем
Корабля практически равна нулю: все они дублируют друг друга. Да и не  зря
же  его  в  Системе  полгода  гоняли!  На  разных  режимах.  Правда,  этим
занимались другие... Ну так  и  что?  Экипаж  ведь  и  сменили  для  пущей
объективности проверки управления. Да и не отправили бы его  в  полет  без
специалиста-биотроника, если бы  существовало  хоть  малейшее  сомнение  в
методике  управления!..  Нет,  на  Корабль  грешить  нечего.   Это   самое
простое...
     Ребров вдруг хлопнул ладонью себя по  лбу.  Сменили  экипаж.  Сменили
ЭКИПАЖ!.. Да ну, какая  ерунда!  Они  же  обычные  земные  мальчишки,  эти
практиканты. До сих пор  за  пределы  Системы-то  не  выходили.  Тоже  мне
диверсанты враждебной цивилизации!.. Или это его нелестные мысли  о  Земле
оказали такое воздействие на аппаратуру?
     - Корабль! -  позвал  он.  -  Кто  из  членов  экипажа  отказался  от
поворота? - Второй и третий.
     - А от кого получена команда заблокировать связь?
     - От второго и третьего.
     - Почему не сообщил об этом раньше?
     - С вашей стороны не было запросов.
     Ребров присвистнул. Вот машина чертова!.. Однако, ну и дела... Почему
тогда  практиканты  солгали?..  Жажда   приключений?   Легкомыслие?..   Не
проверить ли нам капитана в экстремальной ситуации? Так ли он могуч, как о
нем рассказывают?.. Сговорились. Солгали. А теперь посмеиваются... Да нет,
не может быть! Или он совсем не разбирается в людях!
     Ребров вспомнил анкеты практикантов. Анкеты как анкеты. Оба  родились
в 383 году: Вильсон в Испании, Белов в России. Школа первой  ступени  -  в
Таррагоне и Максатихе, Школа второй ступени - в Сарагосе и  Твери.  С  403
года Звездные институты - у Вильсона Цюрихский,  у  Белова  Калужский,  по
окончании - практиканты Звездного Флота Земли... В  будущем  один  из  них
станет штурманом, другой - инженером по  космохронным  двигателям.  Все  в
полном порядке!..
     Ребров  стукнул  кулаком   по   столу.   Неужели   все-таки   шуточку
разыграли?.. Ну ладно, шутники. Дам я вам еще один  шанс  сказать  правду.
Последний.
     Он встал и вышел из каюты.  В  коридоре  повисла  тишина,  лишь  чуть
слышно шелестели вентиляторы, да с шорохом лопались перепонки люков, когда
он проходил  через  них.  Тишина  давила  на  него,  и  он  несколько  раз
оглянулся, прежде чем добрался до медицинского кабинета. Как в  детстве  -
казалось, что в темных углах кто-то затаился.
     Медицинский кабинет встретил его легкомысленным блеском  инструментов
и легким шумом работающей аппаратуры. Подойдя  к  доктору,  Ребров  послал
запрос о состоянии здоровья членов экипажа. Молодежь выглядела отлично,  а
у капитана  отмечалось  некоторое  излишнее  возбуждение.  Доктор  тут  же
синтезировал  успокоительное  и  предложил  капитану  немедленно  лечь   в
постель. Ребров вылил успокоительное в сборник отходов, поощряюще похлопал
доктора по никелированному заду и полез в один  из  шкафчиков,  в  которых
хранились лекарства. Некоторое время он копался внутри и, отыскав  наконец
баллончик с дестимом, сунул его в карман и вышел в коридор.
     Вильсон проснулся сразу, едва в каюте зажегся свет.
     - Что случилось, капитан? - спросил он, щурясь. - Тревога?
     - Все спокойно, Мартин, - сказал Ребров. -  Просто  я  зашел  к  тебе
спросить одну вещь.
     Он сел на койку Вильсона и неожиданно для себя  погладил  практиканта
по голове. Волосы у  парня  были  жесткие,  как  проволока.  Он  удивленно
посмотрел на Реброва, улыбнулся, сверкнув белыми, как первый снег, зубами,
и сел рядом, свесив вниз босые ноги.
     - Ответь мне, Мартин... - Ребров немного помедлил и словно выстрелил:
- Кто дал команду на отказ от маневра?
     Глаза Вильсона округлились.
     - Я не знаю, капитан, - прошептал он. - Я уже говорил,  что  приказал
Кораблю поворачивать! - Он возмущенно фыркнул. - Может быть, он просто  не
подчинился?
     Ребров вздохнул:
     - Не может, Мартин! Ты же знаешь.
     Вильсон хлопнул ладонями по ляжкам.
     - Вы мне не верите, капитан?!
     Ребров не ответил.
     Он быстро вытащил из кармана баллончик  и  нажал  на  головку.  Струя
дестима, вырвавшись на свободу, с шипением устремилась  к  лицу  Вильсона.
Ребров задержал дыхание. Парень удивленно улыбнулся и попытался  встать  с
койки. Глаза его остановились, он качнулся из стороны в сторону и неуклюже
ткнулся головой в подушку.
     Ребров перевернул его на спину и укрыл одеялом.
     - Жаль! - пробормотал он и, положив баллончик в карман, отправился  к
Белову.

     Выключив  запись,  Ребров  не  выдержал  и   вскочил   из-за   пульта
ментоскопа. Заметался по кабинету, наткнулся на какой-то твердый  предмет,
оказавшийся хирургом, зачем-то раздраил иллюминатор, тут же  задраил  его,
переставил с места на место что-то гладкое и  холодное,  погасил  и  снова
зажег верхний свет. Все было настолько неожиданно и так невероятно, что он
и представить себе не мог,  как  выкрутиться  из  создавшегося  положения.
Что-то острое впилось в  руку  -  оказалось,  это  шприц,  невесть  откуда
взявшийся на столе хирурга. И тогда Ребров сел обратно за пульт и,  словно
не поверив увиденному, включил запись с самого начала.
     На уровне сознания все было просто превосходно. Перед подачей команды
в воображении Вильсона пронеслись: Земля... какой-то водопад, стремительно
низвергающийся  в  пучину...  залитый  ярким  солнцем   песчаный   пляж...
хохочущие  девицы  с  разноцветными  волосами...  "ноль"...   команда   на
поворот...
     Когда Ребров увидел все это в первый раз, он даже зубами  заскрежетал
от досады. Если системы Корабля были исправны, этот монстр  просто  обязан
был совершить поворот. Тем  более  что  и  запись,  снятая  с  усыпленного
Белова, не принесла никаких неожиданностей.
     Ребров пребывал в  полной  растерянности.  Ведь  условие  исправности
Корабля было принято им с самого начала. И потому  на  записи  возлагались
основные надежды.
     Идея проверить подсознание стала последней возможностью разобраться в
ситуации. Уяснив себе это, Ребров минут пять просидел  перед  пультом,  не
притрагиваясь к переключателю уровней сканирования. Он  не  мог  заставить
себя  сделать  это,  ибо  понимал,  что  в  случае  отсутствия  каких-либо
отклонений в подсознании  шансов  у  него  не  останется.  Разве  на  чудо
надеяться...

     Ребров бежал  сломя  голову.  С  хлюпаньем  бросались  ему  под  ноги
бездонные серые лужи, и не было  им  конца.  Слепыми  стеклянными  глазами
смотрели на него мертвые лимузины, припаркованные у тротуаров.  Из  мутных
сумерек по одному выплывали высоченные столбы, на которых  висели  грязные
тусклые фонари  и  непонятные  длинные  предметы.  Качаясь  из  стороны  в
сторону, столбы чередой  проходили  мимо.  И  неизвестно  было,  когда  же
оборвется эта мрачная  улица,  зажатая  двумя  рядами  равнодушных  сонных
домов. И ни одной подворотни...
     А сзади, неумолимо накатываясь, колотил в спину торжествующий рев,  и
сердце еще раз попыталось выпрыгнуть из груди. Ребров на  бегу  оглянулся.
Странная  группа,  состоящая  из  множества   светлых   фигур,   отчетливо
приближалась. Ярко вспыхнул и разлетелся вдребезги разбитый  фонарь,  и  в
свете этой вспышки Ребров понял, что за ним бегут люди, одетые  в  нелепые
белые балахоны.  Лица  людей  скрывались  под  островерхими  капюшонами  с
темными прорезями для глаз.  Кое-кто  размахивал  странными,  похожими  на
разбойничьи дубинки, предметами... Что это за  толпа,  Ребров  понял  чуть
позже,  когда  позади  бегущих  на  каком-то  возвышении   вдруг   запылал
охваченный пламенем крест. Тут же стало ясно, что за предметы развешаны на
столбах рядом с фонарями. И навалился страх, липкий, тягучий, ЧУЖОЙ. Стали
ватными  ноги  и   руки,   и   только   билась   исступленно   в   затылок
одна-единственная  мысль:   "БЕЖАТЬ!..   ПРЯТАТЬСЯ!.."   И   потребовалось
гигантское усилие, чтобы вспомнить о Корабле и выключить запись.
     Ребров с трудом перевел  дыхание.  Белые  балахоны,  пылающий  крест,
висящие на столбах  трупы...  Все  стало  ясным  настолько,  что  к  горлу
подступила тошнота и  захотелось  немедленно  принять  душ.  Было  в  этой
ясности нечто низкое, подлое, недостойное. Как будто ему ни с  того  ни  с
сего, нагло усмехаясь, плюнули в физиономию...
     Генетическая память. Атавизм.  Как  все  просто!..  Вильсон  оказался
человеком, подсознание которого еще не утратило генетическую память. Более
того, события, происшедшие с кем-то  из  его  предков,  прорисовались  так
мощно, что интенсивность сигналов превысила те, что  шли  из  сознания.  А
избирательность аппаратуры Корабля, по-видимому, оставляла желать лучшего.
И вот вместо  команды  на  поворот  Корабль  получил  это  самое  "Бежать!
Прятаться!" Тут заодно и разгадка заблокированной намертво связи.
     Теперь  Ребров  не  сомневался,  что  и  в  записи  Белова   окажется
что-нибудь подобное, хоть вероятность такого совпадения и  была  исчезающе
мала. И действительно, опять заходилось сердце,  опять  немело  от  страха
тело, только  теперь  за  ним  вместо  толпы  озверевших  куклуксклановцев
гнались двое в шинелях, вопя: "Стой, сука! Все равно возьмем,  падла!"  За
ними стоял, пыхтя выхлопной  трубой,  черный  автофургон  с  решетками  на
окнах, а впереди вставало над избами огромное красное равнодушное  солнце.
Как игрушка на рождественской елке...
     Ребров прижался лбом к прохладной панели прибора и  прикрыл  уставшие
глаза.  Думать  ни  о  чем  не  хотелось.  От  пережитого  страха   слегка
подташнивало, и самым правильным поступком  сейчас  было  бы  лечь  спать,
следуя пословице "Утро вечера мудренее". Вот только времени на это уже  не
остается.
     Ребров вышел из кабинета  и  отправился  к  практикантам.  Оба  парня
спокойно спали, не подозревая о  мучениях  своего  капитана.  Но  действие
дестима уже  заканчивалось,  и  Ребров  снял  с  них  датчики  и  отнес  в
медкабинет.
     Голова гудела все больше и больше. Ребров достал из шкафчика  коробку
с витанолом. Подержал в руках. Потом положил коробку на место и  пошел  на
камбуз за очередной порцией свежего кофе. Принимать витанол, пожалуй, было
еще рановато.
     Где же выход, думал он, проделывая привычные манипуляции с  камбузом.
Как одолеть подсознание практикантов? Ничего в голову  не  приходит,  хоть
убей!
     И как вспышка: ХОТЬ УБЕЙ!.. Мысль, простая до  гениальности.  А  что?
Все равно ведь он уже  нарушил  закон,  воспользовавшись  ментоскопом  без
согласия самих практикантов. Сказавший  "а"  должен  сказать  и  "б"!..  И
вообще: какой  у  меня  выбор-то?  Либо  чистая  совесть  и  смерть  через
несколько месяцев, когда на Корабле иссякнет энергия... Либо  благополучно
завершенный испытательный полет и суд  общественного  трибунала...  Выбор,
прямо скажем, небогатый. Куда ни кинь - всюду клин!
     Он выпил одну чашку кофе, за  ней  -  другую.  Потом  обнаружил,  что
проголодался, и открыл банку консервированной ветчины. Разогрел ветчину  и
с аппетитом съел ее. Выпил третью чашку кофе и поразмышлял - не  стоит  ли
выпить еще одну. Решил, что не стоит, сложил  посуду  в  мойку  и  включил
камбуз. Посмотрел немного, как крутятся под ударами водяных струй тарелка,
чашка и вилка. Проглядел меню и выбрал программу на завтра.  Когда  камбуз
заурчал, считывая ее, Ребров вышел и снова заглянул в каюты практикантов.
     Практиканты по-прежнему спали. Оба. Как убитые...
     И тогда он снова отправился к себе.
     Хронометр по секундам съедал время  резерва.  С  портрета  на  другой
стене смотрели глаза сына, корабль которого четверть века назад  бесследно
растворился в пространстве. Казалось, эти глаза требовали: ты  должен,  ты
обязан вернуться. Во что бы то ни стало! Иначе для чего были все жертвы?!
     Надо решать, сказал себе Ребров раздраженно. Время идет... Все  равно
не  будет  здесь  чистой  совести.  Конечно,   все   в   интересах   дела.
Исключительно в интересах! Но цель лишь тогда оправдывает средства,  когда
она достигнута. В противном случае, те средства, которыми ты  пользовался,
лишь  усугубят  твою  вину.  А  посему   забудем   о   совести   и   будем
руководствоваться только чувством долга... Все равно  судьба  не  оставила
мне другого выхода.

     - Добрый день, капитан! - сказал Вильсон, входя в рубку.
     - Добрый день! - буркнул Ребров и взглянул на хронометр.
     До конца резерва осталось чуть более получаса. Не густо. Но не так уж
и мало... Во всяком случае, вполне  хватит  для  того,  чтобы  осуществить
задуманное. Голова после бессонной ночи  гудела,  как  Большой  Интегратор
Службы Погоды в дни осенних циклонов. Так же безостановочно. И так же безо
всякого толка. Пришлось принять сразу две таблетки витанола.
     В рубку явился Белов.
     -  Вы  не  очень  хорошо  выглядите,  капитан,  -  сказал  он  вместо
приветствия.
     - Я не девица на выданье,  -  отозвался  Ребров  и  жестом  пригласил
экипаж занять штатные рабочие места.
     Раздражение не проходило.
     - Делаем последнюю попытку, - объявил он, когда практиканты уселись в
кресла и выдвинули чашки ридеров. -  Если  попытка  не  удастся,  все  это
закончится...
     - Мы все понимаем, капитан. -  Вильсон,  вопреки  требованиям  Устава
оборвавший Реброва, закусил губу.
     Белов, мелко кивая, с тоской посмотрел на приятеля.
     Ничего-то вы не понимаете, подумал Ребров. И ладно... Потому что  это
пока не важно. Потому что пора за дело. И какая удача, что эта идея вообще
пришла мне в голову. Хотя, если вдуматься, только мне она и могла  прийти.
Молодые не успели еще до подобной идеи дожить...
     Он встал и улыбнулся, широко, добро.
     - Нет, ребята, - сказал он. - Так нельзя. К маневру надо готовиться с
надеждой в душе. А вы как смерти ждете... Долой безысходность! И  потом...
Ведь у меня сегодня день рождения!
     Проглотят или не  проглотят?  А  вдруг  помнят,  когда  у  него  день
рождения?..
     У практикантов отвалились челюсти.
     Кажется,  проглотили...   Ребров   подмигнул   парням   и   пошел   в
кают-кампанию.
     Ох и смуту же я сейчас внес в  их  умы,  думал  он.  С  утра  Корабль
объявляет им о безвыходном положении... И вдруг капитан ни  с  того  ни  с
сего заявляет о какой-то надежде. Тут не знаешь, что и подумать! А  может,
он что-то придумал, наш капитан? Ведь он старый волк,  наш  капитан!..  Он
все может... Он все знает... Он и не в таких переделках бывал!  И  выходил
из них. Живым!
     Все должно получиться,  сказал  он  себе.  Иначе  опять  победят  эти
мерзкие лапы, в очередной раз протянувшиеся в наше время из глубины веков.
     Снова  накатил  приступ  раздражения.  Ребров  открыл  холодильник  и
вытащил банку с апельсиновым  соком.  Налил  сок  в  один  из  стаканов  и
отставил его в сторону. Потом вытащил из  нагрудного  кармана  комбинезона
ампулу с желтой жидкостью и выдавил по капле в пустые стаканы. Наполнив их
соком, размешал его ложкой и посмотрел на свет.
     Когда  он  появился  в  рубке,  парни  взглянули  на  него,  как   на
сумасшедшего. Ребров опять улыбнулся и раздал стаканы.
     - Поскольку у меня сегодня день рождения,  -  сказал  он,  -  давайте
выпьем за то, чтобы я встретил и следующий.
     - С удовольствием, - сказал Вильсон. - Но почему только следующий?
     - За вас, капитан! - сказал Белов. - И за наше  возвращение  домой!..
На это в самом деле можно надеяться?
     - Конечно! - отрубил Ребров.
     Они выпили. Ребров посмотрел на часы. Осталось четыре минуты,  и  все
будет решено. Он подавал привычные команды и выслушивал доклады.  А  когда
Корабль объявил о готовности к маневру, Ребров резко развернул кресло.
     - Ну вот и все! - сказал он. - Сегодня  ночью  я  разобрался,  в  чем
причина сбоя...
     Практиканты не мигая смотрели на него. Их глаза светились надеждой.
     - Эта причина в вас, ребята,  -  сказал  Ребров,  переводя  взгляд  с
одного на другого. - Я только что  отравил  вас,  и  сейчас  вы  умрете...
Сидеть! - властно крикнул он, увидев, что Вильсон дернулся всем  телом.  -
Сидеть, - повторил он. - Это все, что вы теперь можете!
     Черное лицо Вильсона посерело, а Белов сделался белым как мел.
     - Мне жаль, ребята, но другого выхода у меня, к сожалению, не было! -
с грустью сказал Ребров и прислонился затылком к  ридеру.  -  Прощайте!  И
простите!
     И тогда они наконец поверили, что все это не глупая и несвоевременная
шутка. Поверили оба. Одновременно. Но изменить уже ничего не могли. Потому
что руки и ноги больше не слушались их. Потому что тела покрылись холодным
потом. И сердца начали спотыкаться. А мысли неслись вскачь,  покинув  этот
проклятый Корабль, и улетели далеко-далеко назад. Как было бы хорошо, если
бы мы не ввязались в полет  с  Ребровым.  Сидели  бы  сейчас  дома.  Дома!
ДОМА!!!
     Ребров внимательно смотрел на практикантов. И когда  глаза  их  стали
вылезать из орбит и закатываться, а с губ сорвался  придушенный  хрип,  он
отключился от всего окружающего и представил себе маневр Корабля.
     Натужно   взвыли   нейтрализаторы   инерции,   гася    наваливающиеся
перегрузки. Корабль содрогнулся всем своим тысячетонным телом.
     Раздражение ушло. Ушло совсем. Ребров почувствовал себя таким,  каким
он был в давно минувшие годы, когда неожиданно удавалось решить  очередную
задачу, поставленную перед ним  природой  и  людьми.  Захотелось  петь,  и
Ребров бы запел, но тут  сердце  его  ухнуло  в  разверзшуюся  пустоту,  и
неродившаяся еще песня умерла.

     Когда Плахин достал из холодильника банку, на которой  был  нарисован
оранжевый апельсин, Вильсон содрогнулся.
     - Никогда не смогу пить апельсиновый сок, - сказал он.
     Плахин вздохнул, убрал банку и, снова сев за свой стол,  уставился  в
пустой экран Дальней Связи.
     - Что же такое в нас было? -  спросил  Белов.  -  Почему  Корабль  не
поворачивал?
     - Этого мы уже не узнаем, - сказал Плахин. - Ребров стер все записи.
     - А как же ему все-таки удалось повернуть? - спросил Вильсон. -  Ведь
мы же не умерли!
     - А ты помнишь, о чем думал  в  тот  момент?  -  вопросом  на  вопрос
ответил Плахин.
     Вильсон наморщил лоб и почесал в затылке.
     - А ни о чем, - сказал он. - Я просто очень испугался.
     - И я тоже, - проговорил Белов.
     - Вот вам и разгадка, - сказал Плахин. - Капитану не нужна была  ваша
смерть, ему был нужен ваш страх перед ней.  Ваш  собственный  страх.  И  в
апельсиновом  соке  был  не  яд,  а  гипноделин.  Потому  вы  поверили   и
испугались. И страх этот ослабил все  сигналы,  в  том  числе  и  те,  что
мешали.
     - А если бы не ослабил? - сказал Белов.
     - А что бы на его месте сделал ты? - спросил Плахин.
     Белов помолчал, раздумывая, потом торопливо произнес:
     - Я бы убил. Обоих. А после поворота покончил бы с собой.
     - Вот видишь, - сказал Плахин.
     - Да! - невпопад сказал Вильсон. - Капитан разыграл все  на  редкость
правдоподобно. Мне и в голову не могло прийти, что это не  яд.  Мы  же  во
всем верили капитану.
     - Естественно! - сказал Плахин.  -  Иначе  бы  у  него  ничего  и  не
вышло... Но он все равно подстраховался.  Принял  две  таблетки  витанола,
чтобы его команды были ярче и мощней.  А  в  его  возрасте  и  одной  было
много...
     Когда они вышли от Плахина, Белов сказал:
     - Дичь какая-то... Капитан Ребров, и вдруг сердце! - Он посмотрел  на
Вильсона. - Тебе не кажется, что  мы  должны  пройти  ментоскопирование  и
узнать, что же в нас такое есть?
     - А ты не боишься, что нам после этого запретят летать вместе?
     Белов промолчал, но было видно, что он боится совсем не запретов.