Виктор ПЕЛЕВИН
СССР ТАЙШОУ ЧЖУАНЬ
Китайская народная сказка
Как известно, наша вселенная находится в чайнике некоего Люй
Дун-Биня, продающего всякую мелочь на базаре в Чаньани. Но вот что
интересно: Чаньани уже несколько столетий как нет, Люй Дун-Бинь уже давно
не сидит на тамошнем базаре, и его чайник давным-давно переплавлен или
сплющился в лепешку под землей. Этому странному несоответствию - тому, что
вселенная еще существует, а ее вместилище уже погибло - можно, на мой
взгляд, предложить только одно разумное объяснение: еще когда Люй Дун-Бинь
дремал за своим прилавком на базаре, в его чайнике шли раскопки развалин
бывшей Чаньани, зарастала травой его собственная могила, люди запускали в
космос ракеты, выигрывали и проигрывали войны, строили телескопы и
танкостроительные...
Стоп. Отсюда и начнем. Чжана Седьмого в детстве звали Красной
Звездочкой. А потом он вырос и пошел работать в коммуну.
У крестьянина ведь какая жизнь? Известно какая. Вот и Чжан приуныл и
запил без удержу. Так, что даже потерял счет времени. Напившись с утра, он
прятался в пустой рисовый амбар на своем дворе - чтобы не заметил
председатель, Фу Юйши, по прозвищу Медный Энгельс. (Так его звали за
большую политическую грамотность и физическую силу.) А прятался Чжан
потому, что Медный Энгельс часто обвинял пьяных в каких-то непонятных
вещах - в конформизме, перерождении - и заставлял их работать бесплатно.
Спорить с ним боялись, потому что это он называл контрреволюционным
выступлением и саботажем, а контрреволюционных саботажников положено было
отправлять в город.
В то утро, как обычно, Чжан и все остальные валялись пьяные по своим
амбарам, а Медный Энгельс ездил на ослике по пустым улицам, ища, кого бы
послать на работу. Чжану было совсем худо, он лежал животом на земле,
накрыв голову пустым мешком из-под риса. По его лицу ползло несколько
муравьев, а один даже заполз в ухо, но Чжан даже не мог пошевелить рукой,
чтобы раздавить их, такое было похмелье. Вдруг издалека - от самого ямыня
партии, где был репродуктор - донеслись радиосигналы точного времени. Семь
раз прогудел гонг, и тут...
Не то Чжану примерещилось, не то вправду - к амбару подъехала длинная
черная машина. Даже непонятно было, как она прошла в ворота. Из нее вышли
два толстых чиновника в темных одеждах, с квадратными ушами и значками в
виде красных флажков на груди, а в глубине машины остался еще один, с
золотой звездой на груди и с усами как у креветки, обмахивающийся красной
папкой. Первые двое взмахнули рукавами и вошли в амбар. Чжан откинул с
головы мешок и, ничего не понимая, уставился на гостей.
Один из них приблизился к Чжану, три раза поцеловал его в губы и
сказал:
- Мы прибыли из далекой земли СССР. Наш Сын Хлеба много слышал о
ваших талантах и справедливости и вот приглашает вас к себе. Скатертью
хлеб да соль.
Чжан и не слыхал никогда о такой стране. "Неужто, - подумал он,
Медный Энгельс на меня донос сделал, и это меня за саботаж забирают?
Говорят, они при этом любят придуриваться..."
От страха Чжан даже вспотел.
- А вы сами-то кто? - спросил он.
- Мы - референты, - ответили незнакомцы, взяли Чжана за рубаху и
штаны, кинули на заднее сиденье и сели по бокам. Чжан попробовал было
вырываться, но так получил по ребрам, что сразу покорился. Шофер завел
мотор, и машина тронулась.
Странная была поездка. Сначала вроде ехали по знакомой дороге, а
потом вдруг свернули в лес и нырнули в какую-то яму. Машину тряхнуло, и
Чжан зажмурился, а когда открыл глаза - увидел, что едет по широкому
шоссе, по бокам которого стоят косые домики с антеннами, бродят коровы, а
чуть дальше поднимаются вверх плакаты с лицами правителей древности и
надписями, сделанными старинным головастиковым письмом. Все это как бы
смыкалось над головой, и казалось, что дорога идет внутри огромной пустой
трубы. "Как в стволе у пушки", - почему-то подумал Чжан.
Удивительно - всю жизнь он провел в своей деревне и даже не знал, что
рядом есть такие места. Стало ясно, что они едут не в город, и Чжан
успокоился.
Дорога оказалась долгой. Через пару часов Чжан стал клевать носом, а
потом и вовсе заснул. Ему приснилось, что Медный Энгельс утерял партбилет
и он, Чжан, назначен председателем коммуны вместо него и вот идет по
безлюдной пыльной улице, ища, кого бы послать на работу. Подойдя к своему
дому, он подумал: "А что, Чжан-то Седьмой небось лежит в амбаре пьяный...
Дай-ка зайду посмотрю".
Вроде бы он помнил, что Чжан Седьмой - это он сам, и все равно пришла
в голову такая мысль. Чжан очень этому удивился - даже во сне, - но решил,
что раз его сделали председателем, то перед этим он, наверно, изучил
искусство партийной бдительности, и это она и есть.
Он дошел до амбара, приоткрыл дверь - и видит: точно. Спит в углу, а
на голове - мешок. "Ну подожди", - подумал Чжан, поднял с пола недопитую
бутылку пива и вылил прямо на накрытый мешком затылок.
И тут вдруг над головой что-то загудело, завыло, застучало - Чжан
замахал руками и проснулся.
Оказалось, это на крыше машины включили какую-то штуку, которая
вертелась, мигала и выла. Теперь все машины и люди впереди стали уступать
дорогу, а стражники с полосатыми жезлами - отдавать честь. Двое спутников
Чжана даже покраснели от удовольствия.
Чжан опять задремал, а когда проснулся, было уже темно, машина стояла
на красивой площади в незнакомом городе и вокруг толпились люди; близко
их, однако, не подпускал наряд стражников в черных шапках.
- Что же, надо бы к трудящимся выйти, - с улыбкой сказал Чжану один
из спутников. Чжан заметил, что чем дальше они отъезжали от его деревни,
тем вежливей вели себя с ним эти двое.
- Где мы? - спросил Чжан.
- Это Пушкинская площадь города Москвы, - ответил референт и показал
на тяжелую металлическую фигуру, отчетливо видную в лучах прожекторов
рядом с блестящим и рассыпающимся в воздухе столбом воды; над памятником и
фонтаном неслись по небу горящие слова и цифры.
Чжан вылез из машины. Несколько прожекторов осветили толпу, и он
увидел над головами огромные плакаты:
"Привет товарищу Колбасному от трудящихся Москвы!"
Еще над толпой мелькали его собственные портреты на шестах. Чжан
вдруг заметил, что без труда читает головастиковое письмо и даже не
понимает, почему это его назвали головастиковым, но не успел этому
удивиться, потому что к нему сквозь милицейский кордон протиснулась
небольшая группа людей - две женщины в красных, до асфальта, сарафанах, с
жестяными полукругами на головах, и двое мужчин в военной форме с
короткими балалайками. Чжан понял, что это и есть трудящиеся. Они несли
перед собой что-то темное, маленькое и круглое, похожее на переднее колесо
от трактора "Шанхай". Один из референтов прошептал Чжану на ухо, что это
так называемый хлеб-соль. Слушаясь его же указаний, Чжан бросил в рот
кусочек хлеба и поцеловал одну из девушек в нарумяненную щеку, поцарапав
лоб о жестяной кокошник.
Тут грянул оркестр милиции, игравший на странной форме цинах и юях, и
площадь закричала:
- У-ррр-аааа!!!
Правда, некоторые кричали, что надо бить каких-то жидов, но Чжан не
знал местных обычаев и на всякий случай не стал про это расспрашивать.
- А кто такой товарищ Колбасный? - поинтересовался он, когда площадь
осталась позади.
- Это вы теперь - товарищ Колбасный, - ответил референт.
- Почему это? - спросил Чжан.
- Так решил Сын Хлеба, - ответил референт. - В стране не хватает
мяса, и наш повелитель полагает, что если у его наместника будет такая
фамилия, трудящиеся успокоятся.
- А что с прошлым наместником? - спросил Чжан.
- Прошлый наместник, - ответил референт, - похож был на свинью, его
часто показывали по телевизору, и трудящиеся на время забывали, что мяса
не хватает. Но потом Сын Хлеба узнал, что наместник скрывает, что ему
давно отрубили голову, и пользуется услугами мага.
- А как же его тогда показывали по телевизору, если у него голова
была отрублена? - спросил Чжан.
- Вот это и было самым обидным для трудящихся, - ответил референт и
замолчал.
Чжан хотел было спросить, что было дальше и почему это референты все
время называют людей трудящимися, но не решился - побоялся попасть
впросак. "Да и потом, - подумал он, - может, они и правда не люди, а
трудящиеся".
Скоро машина остановилась у большого кирпичного дома.
- Здесь вы будете жить, товарищ Колбасный, - сказал кто-то из
референтов.
Чжана провели в квартиру, которая была убрана роскошно и дорого, но с
первого взгляда вызвала у Чжана нехорошее чувство. Вроде бы и комнаты были
просторные, и окна большие, и мебель красивая - но все это было каким-то
ненастоящим, отдавало какой-то чертовщиной: хлопни, казалось, в ладоши
посильнее, и все исчезнет.
Но тут референты сняли пиджаки, на столе появилась водка и мясные
закуски, и через несколько минут Чжану сам черт стал не брат.
Потом референты засучили рукава, один из них взял гитару и заиграл, а
другой запел приятным голосом:
- Мы - дети Галактики, но - самое главное,
Мы - дети твои, дорогая Земля!
Чжан не очень понял, чьи они дети, но они нравились ему все больше и
больше. Они ловко жонглировали и кувыркались, а когда Чжан хлопал в
ладоши, читали свободолюбивые стихи и пели красивые песни про то, как
хорошо лежать ночью у костра и глядеть на звездное небо, про строгую
мужскую дружбу и красоту молоденьких певичек. Еще была там одна песня про
что-то непонятное, от чего у Чжана сжалось сердце.
Когда Чжан проснулся, было утро. Один из референтов тряс его за
плечо. Чжану стало стыдно, когда он увидел, в каком виде спал - тем более
что референты были свежими и умытыми.
- Прибыл Первый Заместитель! - сказал один из них.
Чжан увидел, что его латаная синяя куртка куда-то пропала; вместо нее
на стуле висел серый пиджак с красным флажком на лацкане. Он стал
торопливо одеваться и как раз кончил завязывать галстук, когда в комнату
ввели невысокого человека в благородных сединах.
- Товарищ Колбасный! - возвестил он. - Основа колеса - спицы; основа
порядка в поднебесной - кадры; надежность колеса зависит от пустоты между
спицами, а кадры решают все. Сын Хлеба слышал о вас как о благородном и
просвещенном муже и хочет пожаловать вам высокую должность.
- Смею ли мечтать о такой чести? - отозвался Чжан, с трудом сдерживая
икоту.
Первый Заместитель пригласил его за собой. Они спустились вниз, сели
в черную машину и поехали по улице, которая называлась "Большая Бронная".
И вот они оказались у дома вроде того, где Чжан провел ночь, только в
несколько раз больше. Вокруг дома был большой парк.
Первый Заместитель пошел по узкой дорожке впереди; Чжан двинулся за
ним, слушая, как спешащий сзади референт играет на маленькой флейте в
форме авторучки.
Светила луна. По пруду плавали удивительной красоты черные лебеди,
про которых Чжану сказали, что все они на самом деле заколдованные воины
КГБ. За тополями и ивами прятались десантники, переодетые морской пехотой.
В кустах залегла морская пехота, переодетая десантниками. А у самого входа
в дом несколько старушек с лавки мужскими голосами велели им остановиться
и лечь на землю, сложив руки на затылке.
Внутрь пустили только Первого Заместителя и Чжана. Они долго шли по
каким-то коридорам и лестницам, на которых играли веселые нарядные дети,
и, наконец, приблизились к высоким инкрустированным дверям, у которых на
часах стояли два космонавта с огнеметами.
Чжан был перепуган и подавлен. Первый Заместитель открыл тяжелую
дверь и сказал Чжану:
- Прошу.
Чжан услышал негромкую музыку и на цыпочках вошел внутрь. Он оказался
в просторной светлой комнате, окна которой были распахнуты в небо, а в
самом центре, за белым роялем [Редкий музыкальный инструмент, напоминающий
большие гусли. (Прим. перев.)], сидел Сын Хлеба, весь в хлебных колосьях и
золотых звездах. Сразу было видно, что это человек необыкновенный. Рядом с
ним стоял большой металлический шкаф, к которому он был присоединен
несколькими шлангами; в шкафу что-то тихонько булькало. Сын Хлеба глядел
на вошедших, но, казалось, не видел их; влетающий в окна ветер шевелил его
седые волосы.
На самом деле он, конечно, все видел - через минуту он убрал руки с
рояля, милостиво улыбнулся, а потом сказал:
- С целью укрепления...
Говорил он невнятно и как бы задыхаясь, и Чжан понял только, что
будет теперь очень важным чиновником. Потом состоялся обед. Так вкусно
Чжан никогда еще не ел. Вот только Сын Хлеба не положил себе в рот ни
кусочка. Вместо этого референты открыли в шкафу дверцу, бросили туда
несколько лопат икры и вылили бутылку пшеничного вина. Чжан никогда бы не
подумал, что такое бывает. После обеда они с Первым Заместителем
поблагодарили правителя СССР и вышли.
Его отвезли домой, а вечером состоялся торжественный концерт, где
Чжана усадили в самом первом ряду. Концерт был величественным зрелищем.
Все номера удивляли количеством участников и слаженностью их действий.
Особенно Чжану понравился детский патриотический танец "Мой тяжелый
пулемет" и "Песня о триединой задаче" в исполнении Государственного хора.
Вот только при исполнении этой песни на солиста навели зеленый прожектор и
лицо у него стало совсем трупным; но Чжан не знал всех местных обычаев.
Поэтому он и не стал ни о чем спрашивать своих референтов.
Утром, проезжая по городу, Чжан увидел из окна машины длинные толпы
народа. Референт объяснил, что все эти люди вышли проголосовать за Ивана
Семеновича Колбасного - то есть за него, Чжана. А в свежей газете Чжан
увидел свой портрет и биографию, где было сказано, что у него высшее
образование и раньше он находился на дипломатической работе.
Вот так, в восемнадцатом году правления под девизом "Эффективность и
качество", Чжан Седьмой стал важным чиновником в стране СССР.
Потянулась новая жизнь. Дел у Чжана не было никаких, никто ни о чем
его не спрашивал и ничего от него не хотел. Иногда только его призывали в
один из московских дворцов, где он молча сидел в президиуме во время
исполнения какой-нибудь песни или танца; сначала он очень смущался, что на
него глядит столько народа, а потом подсмотрел, как ведут себя другие, и
стал поступать так же - закрывать пол-лица ладонью и вдумчиво кивать в
самых неожиданных местах.
Появились у него лихие дружки - народные артисты, академики и
генеральные директоры, умелые в боевых искусствах. Сам Чжан стал
Победителем Социалистического Соревнования и Героем Социалистического
Труда. С утра они всей компанией напивались и шли в Большой театр
безобразничать с тамошними певичками и певцами - правда, если там гулял
кто-нибудь более важный, чем Чжан, им приходилось поворачивать. Тогда они
вваливались в какой-нибудь ресторан, и если простой народ или даже
служилые люди видели на дверях табличку "Спецобслуживание", они сразу
понимали, что там веселится Чжан со своей компанией, и обходили это место
стороной.
Еще Чжан любил выезжать в ботанический сад любоваться цветами; тогда,
чтобы не мешали простолюдины, сад оцепляли телохранители Чжана.
Трудящиеся очень уважали и боялись Чжана; они присылали ему тысячи
писем, жалуясь на несправедливость и прося помочь в самых разных делах.
Чжан иногда выдергивал из стопки какое-нибудь письмо наугад и помогал -
из-за этого о нем шла добрая слава.
Что больше всего нравилось Чжану, так это не бесплатная кормежка и
выпивка, не все его особняки и любовницы, а здешний народ, трудящиеся. Они
были работящие и скромные, с пониманием, - Чжан мог, например, давить их,
сколько хотел, колесами своего огромного черного лимузина, и все, кому
случалось быть при этом на улице, отворачивались, зная, что это не их
дело, а для них главное - не опоздать на работу. А уж беззаветные были -
прямо как муравьи. Чжан даже написал в главную газету статью: "С этим
народом можно делать что угодно", и ее напечатали, чуть изменив заголовок:
"С таким народом можно творить великие дела". Примерно это Чжан и хотел
сказать.
Сын Хлеба очень любил Чжана. Часто вызывал его к себе и что-то
бубнил, только Чжан не понимал ни слова. В шкафу что-то булькало и урчало,
и Сын Хлеба с каждым днем выглядел все хуже. Чжану было очень его жаль, но
помочь ему он никак не мог.
Однажды, когда Чжан отдыхал в своем подмосковном поместье, пришла
весть о смерти Сына Хлеба. Чжан перепугался и подумал, что его теперь
непременно схватят. Он хотел уже было удавиться, но слуги уговорили его
повременить. И правда, ничего страшного не случилось - наоборот, ему дали
еще одну должность: теперь он возглавил всю рыбную ловлю в стране.
Нескольких друзей Чжана арестовали, и установилось новое правление, под
девизом "Обновление истоков". В эти дни Чжан так перенервничал, что
начисто забыл, откуда он родом, и сам стал верить, что находился раньше на
дипломатической работе, а не пьянствовал дни и ночи напролет в маленькой
глухой деревушке.
В восьмом году правления под девизом "Письма Трудящихся" Чжан стал
наместником Москвы. А в третьем году правления под девизом "Сияние истины"
он женился, взяв за себя красавицу-дочь несметно богатого академика: была
она изящной, как куколка, прочла много книг и знала танцы и музыку. Вскоре
она родила ему двух сыновей.
Шли годы, правитель сменял правителя, а Чжан все набирал силу.
Постепенно вокруг него сплотилось много преданных чиновников и военных, и
они стали тихонько поговаривать, что Чжану пора взять власть в свои руки.
И вот однажды утром свершилось.
Теперь Чжан узнал тайну белого рояля. Главной обязанностью Сына Хлеба
было сидеть за ним и наигрывать какую-нибудь несложную мелодию. Считалось,
что при этом он задает исходную гармонию, в соответствии с которой
строится все остальное управление страной. Правители, понял Чжан,
различались между собой тем, какие мелодии они знали. Сам он хорошо помнил
только "Собачий вальс" и большей частью наигрывал именно его. Однажды он
попробовал сыграть "Лунную сонату", но несколько раз ошибся, и на
следующий день на Крайнем севере началось восстание племен, а на юге
произошло землетрясение, при котором, слава Богу, никто не погиб. Зато с
восстанием пришлось повозиться: мятежники под черными энаменами с желтым
кругом посередине пять дней сражались с ударной десантной дивизией "Братья
Карамазовы", пока не были перебиты все до одного.
С тех пор Чжан не рисковал и играл только "Собачий вальс" - зато его
он мог исполнять как угодно: с закрытыми глазами, спиной к роялю и даже
лежа на нем животом. В секретном ящике под роялем он нашел сборник
мелодий, составленный правителями древности. По вечерам он часто листал
его. Он узнал, например, что в тот самый день, когда правитель Хрущев
исполнял мелодию "Полет шмеля", над страной был сбит вражий самолет. Ноты
многих мелодий были замазаны черной краской, и уже нельзя было узнать, что
играли правители тех лет.
Теперь Чжан стал самым могущественным человеком в стране. Девизом
своего правления он выбрал слова: "Великое умиротворение". Жена Чжана
строила новые дворцы, сыновья росли, народ процветал - но сам Чжан часто
бывал печален. Хоть и не существовало удовольствия, которого он бы не
испытал, - но и многие заботы подтачивали его сердце. Он стал седеть и все
хуже слышал левым ухом.
По вечерам Чжан переодевался интеллигентом и бродил по городу,
слушая, что говорит народ. Во время своих прогулок стал он замечать, что
как он ни плутай, все равно выходит на одни и те же улицы. У них были
какие-то странные названия: "Малая Бронная", "Большая Бронная" - эти,
например, были в центре, а самая отдаленная улица, на которую однажды
забрел Чжан, называлась "Шарикоподшипниковская".
Где-то дальше, говорили, был Пулеметный бульвар, а еще дальше -
первый и второй Гусеничные проезды. Но там Чжан никогда не бывал.
Переодевшись, он или пил в ресторанах у Пушкинской площади, или заезжал на
улицу Радио к своей любовнице и вез ее в тайные продовольственные лавки на
Трупной площади. (Так она на самом деле называлась, но чтобы не пугать
трудящихся, на всех вывесках вместо буквы "п" была буква "б".) Любовница -
а это была молоденькая балерина - радовалась при этом, как девочка, и у
Чжана становилось полегче на душе, а через минуту они уже оказывались на
Большой Бронной.
И вот с некоторых пор такая странная замкнутость окружающего мира
стала настораживать Чжана. Нет, были, конечно, и другие улицы, и вроде бы
даже другие города и провинции - но Чжан, как давний член высшего
руководства, отлично знал, что они существуют в основном в пустых
промежутках между теми улицами, на которые он все время выходил во время
своих прогулок, и как бы для отвода глаз.
А Чжан, хоть и правил страной уже одиннадцать лет, все-таки был
человек честный, и очень ему странно было произносить речи про какие-то
поля и просторы, когда он помнил, что и большинства улиц в Москве, можно
считать, на самом деле нету.
Однажды днем он собрал руководство и сказал:
- Товарищи! Ведь мы все знаем, что у нас в Москве только несколько
улиц настоящих, а остальных почти не существует. А уж дальше, за Окружной
дорогой, вообще непонятно что начинается. Зачем же тогда...
Не успел он договорить, как все вокруг закричали, вскочили с мест и
сразу проголосовали за то, чтобы снять Чжана со всех постов. А как только
это сделали, новый Сын Хлеба влез на стол и закричал:
- А ну, завязать ему рот и...
- Позвольте хоть проститься с женой и детьми! - взмолился Чжан.
Но его словно никто не слышал - связали по рукам и ногам, заткнули
рот и бросили в машину.
Дальше все было как обычно - отвезли его в Китайский проезд,
остановились прямо посреди дороги, открыли люк в асфальте и кинули туда
вниз головой.
Чжан обо что-то ударился затылком и потерял сознание.
А когда открыл глаза - увидел, что лежит в своем амбаре на полу. Тут
из-за стены дважды донесся далекий звук гонга, и женский голос сказал:
- Пекинское время - девять часов.
Чжан провел рукой по лбу, вскочил и, шатаясь, выбежал на улицу. А тут
из-за угла как раз выехал на ослике Медный Энгельс. Чжан сдуру побежал, и
Медный Энгельс со звонким цоканьем поскакал за ним мимо молчащих домов с
опущенными ставнями и запертыми воротами; на деревенской площади он настиг
Чжана, обвинил его в чжунгофобии и послал на сортировку грибов моэр.
Вернувшись через три года домой, Чжан первым делом пошел осматривать
амбар. С одной стороны его стена упиралась в забор, за которым была
огромная куча мусора, копившегося на этом месте, сколько Чжан себя помнил.
По ней ползали большие рыжие муравьи.
Чжан взял лопату и стал копать. Несколько раз воткнул ее в кучу - и
она ударила о железо. Оказалось, что под мусором - японский танк,
оставшийся со времен войны. Стоял он в таком месте, что с одной стороны
был заслонен амбаром, а с другой - забором, и был скрыт от взглядов, так
что Чжан мог спокойно раскапывать его, не боясь, что кто-то это увидит,
тем более что все лежали по домам пьяные.
Когда Чжан открыл люк, ему в лицо пахнуло кислым запахом. Оказалось,
что там большой муравейник. Еще в башне были останки танкиста.
Приглядевшись, Чжан стал кое-что узнавать. Возле казенника пушки на
позеленевшей цепочке висела маленькая бронзовая фигурка-брелок. Рядом, под
смотровой щелью, была лужица - туда во время дождей капала протекающая
вода. Чжан узнал Пушкинскую площадь, памятник и фонтан. Мятая банка от
американских консервов была рестораном "Мак-Дональдс", а пробка от
"Кока-Колы" - той самой рекламой, на которую Чжан подолгу, бывало, глядел,
сжимая кулаки, из окна своего лимузина. Все это не так давно выбросили
здесь проезжавшие через деревню американские туристы.
Мертвый танкист почему-то был не в шлеме, а в съехавшей на ухо
пилотке - так вот, кокарда на этой пилотке очень напоминала купол
кинотеатра "Мир". А на остатках щек у трупа были длинные бакенбарды, по
которым ползало много муравьев с личинками, - только глянув на них, Чжан
узнал два бульвара, сходившихся у Трупной площади. Узнал он и многие
улицы: Большая Бронная - это была лобовая броня, а Малая Бронная -
бортовая.
Из танка торчала ржавая антенна - Чжан догадался, что это
Останкинская телебашня. Само Останкино было трупом стрелка-радиста. А
водитель, видимо, спасся.
Взяв длинную палку, Чжан поковырял в муравейной куче и отыскал матку
- там, где в Москве проходила Мантулинская улица и куда никогда никого не
пускали. Отыскал Чжан и Жуковку, где были самые важные дачи - это была
большая жучья нора, в которой копошились толстые муравьи длиной в три цуня
каждый. А окружная дорога - это был круг, на котором вращалась башня.
Чжан подумал, вспомнил, как его вязали и бросали головой вниз в
колодец, и в нем проснулась не то злоба, не то обида - в общем, развел он
хлорку в двух ведрах да и вылил ее в люк.
Потом он захлопнул люк и забросал танк землей и мусором, как было. И
скоро совсем позабыл обо всей этой истории. У крестьянина ведь какая
жизнь? Известно.
Чтобы его не обвинили в том, будто он оруженосец японского
милитаризма, Чжан никогда никому не рассказывал, что у него возле дома
японский танк.
Мне же эту историю он поведал через много лет, в поезде, где мы
случайно встретились - она показалась мне правдивой, и я решил ее
записать.
Пусть все это послужит уроком для тех, кто хочет вознестись к власти;
ведь если вся наша вселенная находится в чайнике Люй ДунБиня - что же
такое тогда страна, где побывал Чжан! Провел там лишь миг, а показалось -
прошла жизнь. Прошел путь от пленника до правителя - а оказалось, переполз
из одной норки в другую. Чудеса, да и только. Недаром товарищ Ли Чжао из
Хуачжоусского крайкома партии сказал:
"Знатность, богатство и высокий чин, могущество и власть, способные
сокрушить государство, в глазах мудрого мужа немногим отличны от
муравьиной кучи".
По-моему, это так же верно, как то, что Китай на севере доходит до
Ледовитого океана, а на западе - до Франкобритании.
Со Лу-Тан