Дэймон НАЙТ
Рассказы

БИЛЕТ ВО ВСЕЛЕННУЮ
НАКАЗАНИЕ ДЛЯ ДЖОРДЖИ
МАСКИ

                               Дэймон НАЙТ

                           БИЛЕТ ВО ВСЕЛЕННУЮ

                                    1

     Ричард Фолк был психически  здоровым  человеком.  Три  месяца  назад,
насколько он мог судить, он  оставался  единственным  психически  здоровым
человеком в мире безумцев.
     Теперь он был мертвым человеком.
     Он лежал в металлическом гробу размерами двадцать ярдов на  три,  без
воздуха, без звуков. Под прозрачным забралом шлема, на которое  осел  иней
замерзшего  воздуха,  его  губы  были  ярко-синими,  а  щеки,  нос  и  лоб
бледно-фиолетовыми.  Его  неподвижная  плоть  промерзла  насквозь.  Он  не
двигался, не дышал, не думал. Не жил.
     Рядом  с  ним,  пристегнутый   ремнями   к   его   скафандру,   лежал
металлический ящик с надписью: "Сердечный зонд Скато. Инструкция внутри".
     Вокруг него, закрепленные на стенах широкими  полосами  липких  лент,
располагались всевозможные ящики, канистры, бочонки и обтянутые мешковиной
коробки. Груз. Гроб Ричарда Фолка был грузовым кораблем, отправляющимся на
Марс.
     В  замороженном  мозгу   человека   хранились   аккуратно   уложенные
воспоминания - такие же, как при  жизни.  Только  сейчас  каждая  клеточка
мозга была изолирована морозом. Энтропия мозга упала до нуля.  Верхними  в
копилке памяти, ожидая пробуждения, которое могло и не  наступить,  лежали
воспоминания о последних часах его жизни.
     Когда корабль стартовал, Фолку пришлось ждать, пока не утихнет  танец
молекул в его корпусе, пока все  тепло  корабля  не  уйдет  в  космическую
пустоту. Затем снова  ждать,  выключив  обогреватель  скафандра  и  слушая
тишину, пока не  иссякнет  живое  тепло  его  собственного  тела.  Сначала
онемели пальцы рук и ног, затем нос и уши, губы и щеки.  Наконец  всю  его
плоть свело судорогой пронзительной ледяной агонии. Человек  смотрел,  как
его дыхание наполняет шлем  морозным  туманом,  как  холодные  капли  воды
собираются на еще более холодном пластике забрала.
     Это было непросто, и требовало храбрости. Поспешишь - и замерзающая в
теле жидкость кристаллизуется, прорвав стенки  клеток  миллионом  иголочек
льда. Промедлишь -  и  холод  отнимет  возможность  действовать,  не  даст
совершить последний шаг в неподвижность.
     Фолк ждал, пока в его  тело  не  вползло  фальшивое  тепло  умирания.
Ласковый палач, который отнимает у приговоренного тело, действуя не острым
топором, а ленивым покоем. Тогда Фолк резко бросил тело  меж  двух  связок
груза, растолкал ящики в сторону и добрался до нагой стенки корпуса.  Там,
распластав руки, как парящий в небе орел - крылья, он умер.
     Добровольное распятие себя.
     Корабль висел в центре звездной сферы, неподвижный,  как  и  положено
склепу. Так было долго... как долго?  Никак,  ибо  здесь  не  было  никого
живого, воспринимающего течение  времени.  Время  ничего  не  значило  для
мертвого груза корабля. Здесь не происходило событий. Даже  автоматические
приборы управления застыли, охлажденные почти до абсолютного нуля.  Только
крошечный поток электронов иногда пробегал по ним.
     Но  вот  щелкнуло  реле.  Дрожь  пробуждения  прошла  по  механизмам,
передалась всему корпусу корабля. Слабый щелчок  сдвинул  с  места  лавину
событий. Радиолокационная  установка  в  носу  корабля  начала  передавать
сигналы через фиксированные промежутки времени. Защелкали другие  реле,  и
вот  проснулись  двигатели,  что-то  коротко  проговорили  и  смолкли.  На
мгновение  корабль  вновь  превратился  в  движущийся  предмет:   камешек,
брошенный с планеты на планету. Двигатели ожили еще  на  миг,  потом  еще.
Затем,  после  долгого  скольжения  в  пустоте,  корпус  корабля   наконец
соприкоснулся с молекулами  атмосферы.  Корабль  нырнул  в  воздух  Марса,
вынырнул обратно, и снова  нырнул,  и  снова  вынырнул,  облетая  планету.
Щелкнуло последнее реле, и гроб Фолка  -  грузовая  капсула  -  выпала  из
поддерживающих рам.  В  металлическом  скелете  корабля  снова  заработали
двигатели, унося его обратно, в лишенные времени глубины.
     Над грузовой капсулой, падающей вниз, раскрылся парашют. При  здешней
плотности воздуха в условиях земной гравитации такой парашют  не  смог  бы
замедлить падения капсулы. Но здесь, на Марсе, его  оказалось  достаточно,
чтобы погасить скорость.
     Капсула упала в марсианский песок. Труп Фолка внутри  начал  медленно
оттаивать.

     Стучало  его  сердце.  Это  было  первым,  что  осознал  Фолк   после
пробуждения. Он благодарно слушал негромкие  ритмичные  звуки.  Грудь  его
поднималась и опускалась, поднималась и опускалась. Он слышал, как свистит
воздух в ноздрях и чувствовал, как вздрагивает вена на виске.
     Затем возникло ощущение покалывания - наполовину щекотка,  наполовину
боль  -  в  руках  и  ногах.  И  наконец  он  увидел   красноватый   свет,
пробивающийся под закрытые веки.
     Фолк открыл глаза.
     Он увидел бледное размытое пятно, сфокусировал зрение  и  понял,  что
это лицо человека. Человек отошел на минуту, затем вернулся.  Теперь  Фолк
видел его вполне отчетливо. Молодой, лет тридцати. Бледные щеки выбриты до
синевы. Черные прямые волосы  слегка  взъерошены.  Очки  в  тонкой  черной
оправе. По обе стороны тонкогубого рта пролегли иронические морщинки.
     - Ну что, уже все в порядке? - спросил он Фолка.
     Фолк пробормотал  ответ  непослушными  губами,  и  лицо  придвинулось
ближе. Во второй раз у Фолка получилось разборчивее.
     - Вроде да.
     Молодой человек кивнул. Он взял с кровати какой-то предмет и принялся
разбирать его на части, складывая их в  отделения  металлической  коробки.
Теперь Фолк увидел, что  это  сердечный  зонд.  Выпуклый  корпус,  приборы
управления, короткая игла толщиной с капилляр.
     - Где вы это взяли? - спросил молодой человек. - И какого дьявола  вы
делали на грузовом корабле?
     - Зонд я украл, - ответил Фолк. - Скафандр тоже, да и все  остальное.
Выбросил груз, чтобы скомпенсировать свой вес. Я хотел  попасть  на  Марс.
Другого способа не было.
     Молодой человек уронил руки на колени.
     - Украл, - повторил он, не в силах поверить. - Украл. Значит,  вы  не
подвергались аналоговой обработке. Так?
     Фолк усмехнулся.
     - Подвергался, еще как. Раз десять. Только она на меня не  действует.
- Он чувствовал себя невероятно усталым. - Дайте  мне  немного  отдохнуть,
ладно?
     - Конечно. Простите меня.
     Молодой  человек  ушел,  и   Фолк   закрыл   глаза,   возвращаясь   к
медлительному круговороту образов, которые заполняли его мозг. Он вспомнил
во всех подробностях последние часы перед смертью, боль и страх  умирания.
Если позволить психике похоронить травму незалеченной, она рано или поздно
напомнит о себе. Фолк снова и снова перелистывал воспоминания, впитывал  в
себя ощущения тех  минут.  Не  отторгнуть  боль  и  страх,  а  -  принять,
осознать, и жить дальше.
     Спустя некоторое время молодой человек  вернулся  с  чашкой  горячего
бульона, и Фолк с благодарностью выпил его. Потом он  незаметно  для  себя
соскользнул в сон.
     Когда Фолк проснулся, он был гораздо сильнее. Он попытался сесть,  и,
к своему легкому удивлению,  проделал  это  вполне  успешно.  Его  хозяин,
который сидел в кресле на противоположной стороне комнаты, отложил  трубку
и подошел, чтобы подсунуть Фолку под спину подушки. Потом он снова  сел  в
кресло. Комната была загромождена разными  предметами.  Пахло  затхлостью.
Пол, стены и потолок  комнаты  были  одинаково  металлическими,  покрытыми
эмалью. Здесь было множество книг и столько рулонов ленты с записями.  Они
занимали все полки и возвышались стопками на полу. С ручки  двери  свисала
грязная рубашка.
     - Поговорим? - предложил молодой человек. - Меня зовут Вольферт.
     - Приятно познакомиться. Меня - Фолк... Я  думаю,  вы  хотите  прежде
всего узнать, что у меня за странная история с аналогами.
     - И почему вы здесь.
     - Причина одна и та  же,  -  ответил  Фолк.  -  У  меня  иммунитет  к
аналоговой обработке. Я не знал этого наверняка, пока мне  не  исполнилось
десять лет - но, думаю, я таким родился. С семи лет, помню, другие  ребята
стали рассказывать о своих ангелах-хранителях, ну и  я  тоже  стал  делать
вид, что у меня есть ангел. Знаете, как это  водится  у  детей?  Все,  что
угодно, только чтобы не отстать от других.
     Целых три года я не знал - то ли все остальные тоже притворяются, как
и я, то ли действительно я один лишен невидимого ангела-хранителя, который
может говорить со мной. Насчет невидимости я  был  совершенно  убежден.  Я
считал, что остальные ребята лгут, будто могут видеть ангелов. Ну, а  есть
хранители на самом деле, или нет, - это совершенно другой  вопрос.  Правду
сказать, он меня не особенно-то и волновал.
     Когда мне было десять лет, я совершил первую  кражу.  Я  очень  хотел
прочесть книгу, которую отец никогда бы мне не купил. Продавец  смотрел  в
другую сторону, и я просто взял и сунул ее под  куртку.  Смешно  -  я  уже
наполовину  прочитал  ее,  и  только  тогда   сообразил.   Это   же   было
доказательством того, что у меня нет ангела! К тому времени, видите ли,  я
решил, что никогда  не  видел  своего  хранителя  просто  потому,  что  не
совершал плохих поступков. Я этим гордился,  и  немало...  только  так  уж
получилось, что я очень хотел прочесть ту книгу.
     Слава богу, у меня хватило ума сжечь книгу, когда я ее дочитал.  Если
бы я этого не сделал, вряд ли бы я дожил до зрелых лет...
     Вольферт хмыкнул.
     - Да уж, вряд ли, - согласился он. Он неотрывно смотрел на Фолка, и в
глазах его читались интерес и настороженность.  -  Даже  один-единственный
лишенный аналогового контроля человек может перевернуть весь мир. Но,  мне
казалось, невозможность иммунитета доказана теоретически?
     - Я много об этом размышлял.  Если  верить  классической  психологии,
иммунитета  быть  не  может.  Я  не  обладаю  повышенной  устойчивостью  к
гипнотическим медикаментам,  они  действуют  на  меня  совершенно  обычным
образом. Но сенсорный механизм просто не отвечает. У  меня  была  бредовая
идея, что я - мутант, возникший как ответ природы на аналоговую обработку,
которая есть фактор, мешающий выживанию вида. Но на самом деле я ничего не
знаю. Мне так и не удалось найти никого подобного мне.
     -  Хм-м,  -  сказал  Вольферт,  попыхивая  трубкой.  -  Мне  кажется,
следующим логичным шагом для вас было бы жениться и завести детей.  Может,
они тоже окажутся иммунными?
     Фолк горько глянул на него.
     - Вольферт, я не хочу вас обидеть, но... Вы можете  себе  представить
уютное семейное гнездышко в мире маньяков?
     Бледные щеки Вольферта медленно залила краска. Он  вынул  трубку  изо
рта, долго разглядывал ее и наконец произнес:
     - Да, я понял. Я знаю, о чем вы.
     - Может быть, и не знаете, - сказал Фолк,  думая  при  этом:  "Я  его
обидел. Но что я мог сделать?" - Вы на Марсе уже десять лет, правда?
     Вольферт кивнул.
     - Дела в мире идут все хуже и хуже, - сказал Фолк. - Я взял  на  себя
труд проглядеть  кое-какую  статистику.  Данные  найти  нетрудно.  Чертовы
идиоты ими гордятся! Количество пациентов, содержащихся в  психиатрических
лечебницах, медленно понижалось начиная с 1980 года,  когда  была  принята
всемирная программа аналоговой обработки. Применение  аналогов  с  той  же
скоростью росло. Эти две кривые симметричны. Одна компенсирует другую.
     Все меньше и меньше людей отправляется в сумасшедший дом - не потому,
что  произошел  прогресс  в  методах  лечения,   а   потому,   что   вновь
усовершенствована аналоговая обработка.  Человек,  который  пятьдесят  лет
назад  был  бы  помешанным,  сегодня  управляется  галлюцинацией,  которая
заставляет его  поступать  так,  будто  он  нормален.  Для  окружающих  он
нормален. Внутри же - окончательно и бесповоротно безумен. Но это не самое
страшное.  Человек,  который  пятьдесят  лет  назад  был  бы  лишь  слегка
психически неуравновешенным, попал бы в психолечебницу и был вылечен - это
человек сегодня столь же безумен,  как  и  первый!  Это  больше  не  имеет
значения. Все люди  до  единого  могут  быть  законченными  маньяками,  но
заведенный на планете порядок не нарушится.
     Вольферт принужденно улыбнулся.
     - Ну так что с того? По крайней мере, на планете теперь мир.
     -  Конечно,  -  отозвался  Фолк.  -  Никаких  войн  -  исчезла  самая
возможность войны. Ни  убийств,  ни  краж,  вообще  никаких  преступлений.
Потому что у каждого есть полисмен под  черепом.  Но  действие  влечет  за
собой противодействие, Вольферт - в психиатрии так же,  как  и  в  физике.
Тюрьма - это место, откуда человек стремится сбежать, пусть  даже  у  него
уйдет на это вся жизнь. Надавите на один  поршень,  другой  поднимется.  Я
считаю, что пройдет еще десять-двадцать лет, и кривая помешательства вновь
возрастет. Потому что единственный  путь  бегства  от  тирании  хранителей
лежит в сторону дальнейшего безумия. И, в конце  концов,  будет  достигнут
порог, за которым никакие аналоги не помогут.  И  что  они  станут  делать
тогда?
     Вольферт задумчиво выбил  трубку  и  поднялся  с  кресла,  машинально
посасывая мундштук.
     - Мне кажется, - сказал он, -  под  словом  "они"  вы  подразумеваете
психиатров, которые фактически  правят  Землей.  Судя  по  всему,  вы  уже
решили, что будете делать лично вы?
     Фолк улыбнулся.
     - Да. С вашей помощью отправлюсь на звезды.
     Вольферт на мгновение застыл.
     - Значит, вы знаете, - медленно сказал он.  -  Что  ж...  Пойдемте  в
соседнюю комнату. Я вам покажу.
     Фолк знал, что Дверь существует. Но  он  понятия  не  имел,  как  она
выглядит.
     Это был параллелепипед из материала, который  выглядел,  как  гладкое
коричневое стекло. Десять футов в высоту, шесть в длину и шесть в  ширину.
Внутри, ближе  к  дальней  стенке,  на  уровне  груди  располагался  рычаг
странной формы.  Больше  всего  он  был  похож  на  старомодную  трость  с
набалдашником, которая две трети длины шла параллельно  задней  стенке,  а
дальше изгибалась под прямым углом. Набалдашник  был  обращен  к  передней
стенки Двери.
     И больше ничего.
     Купол Вольферта был построен вокруг Двери и  из-за  нее.  Дверь  была
единственной причиной дорогостоящего пребывания Вольферта на Марсе.
     - Так вот она какая, - произнес Фолк и шагнул к Двери.
     - Стойте на  месте!  -  резко  сказал  Вольферт.  -  Перед  входом  -
сигнализация.
     Фолк остановился  и  посмотрел  сначала  на  Вольферта,  а  потом  на
металлические ящики, прикрепленные к полу по обе стороны от Двери. Теперь,
приглядевшись к ним внимательно,  он  заметил  линзы  проекторов  "черного
света", а над ними - металлические конусы, которые, надо полагать, служили
разрядниками. Вольферт подтвердил его догадку.
     - Если когда-нибудь что-то появится из Двери, лучи  должны  задержать
его. А на тот случай, если они его не задержат, здесь есть я.
     Он положил руку на скорострельный автоматический пистолет в кобуре на
поясе.
     Фолк медленно опустился на скамью у стенки.
     - Почему? - спросил он. - Почему  они  так  боятся  того,  что  может
прийти через Дверь?
     Вольферт неуклюже прислонился к стенке и принялся набивать трубку.
     - Значит, вся история вам неизвестна, - сказал он. - Расскажите  мне,
что вы знаете, а я заполню пробелы.
     -  Мне  удалось  раскопать  тот  факт,  что  Дверь  существует,  -  с
расстановкой начал Фолк. - Что  первая  марсианская  экспедиция  семьдесят
шестого  года  ее  обнаружила  и  каким-то  образом  узнала,   что   Дверь
представляет собой межзвездную транспортную систему. Однако нигде не  было
указаний на то, что Дверью воспользовались. После того, как отказались  от
идеи колонизации Марса, был  оставлен  человек  для  охраны  Двери  -  ваш
предшественник, я полагаю. Но я совершенно не знаю причин,  которыми  были
продиктованы эти действия.
     Вольферт мимолетно улыбнулся и выпрямился.  Он  принялся  расхаживать
взад-вперед по комнате, лишь изредка поглядывая на Фолка.
     - Да, это транспортная система, тут вы абсолютно правы, - начал он. -
Стоит поместить какой-либо предмет в этот параллелепипед, нажать на рычаг,
и предмет исчезнет. Вместе с большей частью ломика, которым  вы  нажимаете
на рычаг. Фьють - и нету!
     Мы понятия не имеем, каков возраст Двери, и не располагаем  способами
его определить. Материал, из которого она сделана, тверже  алмаза.  Сейчас
вы видите только часть устройства. Примерно  половина  его  находится  под
землей. В таком виде Дверь и нашли - прямо посреди пустыни. Я полагаю, она
снабжена каким-то механизмом, который следит за тем, чтобы  верхняя  часть
всегда находилась на поверхности грунта, какие бы процессы не  происходили
с почвой.
     На Марсе были обнаружены руины других построек -  каменных,  довольно
примитивных.  Ничего  похожего  на  Дверь.  Первая  экспедиция   раскопала
подземную часть Двери в надежде найти механизмы, приводящие ее в действие.
Они ничего не нашли. Там просто нет ничего, похожего на механизмы с  нашей
точки зрения. - По губам Вольферта снова скользнула  невеселая  улыбка.  -
Это  трудно  пережить.  Физики,  которые  пытались  разобраться  в  Двери,
чувствовали себя недоразвитыми детишками.
     Мы знаем, что марсианская Дверь - это часть  межзвездной  сети.  Один
человек  все-таки  прошел  через  Дверь.  Когда  группа  людей  из  первой
экспедиции обнаружила в пустыне странный параллелепипед с рычагом  внутри,
один  из  них  шагнул  внутрь  и  нажал  на  рычаг,  чтобы  выяснить,  что
произойдет. Ну, он-то это выяснил - для себя.  Думаю,  что  никто  из  нас
никогда не узнает, что с ним произошло. Вторая экспедиция привезла на Марс
уйму мощных передатчиков, испускающих всевозможные волны, и  отправила  их
через Дверь. Первый сигнал получили через пять лет, он  шел  откуда-то  со
стороны Регула. Через семь лет засекли еще два передатчика, на тринадцатый
год  -  еще  четыре.  Все  сигналы  шли  с  разных   направлений.   Восемь
передатчиков пока не нашлись.
     Вольферт перестал расхаживать по комнате и посмотрел на Фолка.
     -  Теперь  вы  понимаете?  Дверь  работает  по  абсолютно  случайному
принципу. Можно пройти сквозь  нее  и  оказаться  на  неизвестной  планете
неизвестной звезды. Но для того, чтобы вернуться обратно  методом  проб  и
ошибок, понадобится  миллион  лет.  -  Он  постучал  трубкой  о  ладонь  и
вытряхнул ее прямо на пол. - Вот она - Дверь, ведущая к звездам. И  мы  не
можем ей воспользоваться.
     Фолк откинулся на стену, осознавая сказанное.
     - Может быть, сеть охватывает всего десяток звезд, - предположил он.
     Уголки тонких губ Вольферта опустились.
     - Не говорите глупостей, -  сказал  он.  -  Неужели  раса,  способная
построить это, - он обвел рукой стеклистый параллелепипед, -  ограничилась
бы  десятком  звезд?  Или  тысячей?  Черт  побери!  Да  они  владели  всей
Галактикой! - Он принялся нервно набивать трубку. - Шестьдесят  миллиардов
звезд.  А,   если   верить   последним   теориям,   все   звезды   главной
последовательности имеют планеты.
     Он снова показал рукой на Дверь.
     - Почти триста шестьдесят кубических футов. Хватит места  для  одного
человека и припасов на месяц. Или для пятнадцати  человек  и  припасов  на
неделю. Такова предельная численность отряда колонистов, который мы  могли
бы послать... И никаких гарантий, - резко добавил он, -  что  они  попадут
туда, где смогут прожить хотя бы минуту.
     - Да, это обескураживает, - согласился Фолк. - Но  я  по-прежнему  не
понимаю, зачем здесь вы, да еще с  пистолетом.  Если  представитель  расы,
построившей  Дверь,  явится  сюда  -   должен   сказать,   его   появление
представляется мне крайне маловероятным - это будет очень важным событием.
Только зачем убивать его, как только он выйдет?
     - Проклятье! - яростно сказал Вольферт. - Это не я  решал.  Я  просто
работаю здесь.
     - Я понимаю, - сказал Фолк. - А вы не догадываетесь,  каковы  причины
такого решения?
     - Страх, -  не  раздумывая,  отозвался  Вольферт.  -  Слишком  многое
поставлено  на  карту.  -  Он  снова  прислонился  к  стене   и   принялся
жестикулировать трубкой в такт словам. - Отдаете ли вы себе отчет, что  мы
могли бы основать колонии в других звездных системах и без  этой  находки,
самостоятельно? Да-да, именно так. Не сейчас, конечно, но через  пятьдесят
лет, или через сто - если бы мы над этим  работали.  Если  найти  источник
энергии, которого бы хватило на разгон корабля в течение  восьми  месяцев,
земная экспедиция достигла бы ближайших звезд на  протяжении  человеческой
жизни. А знаете ли вы, почему этого не будет?
     Они боятся. Они боятся основать колонии даже здесь, на Марсе, или  на
спутниках Юпитера - потому что до них будет слишком долго лететь с  Земли.
Пять лет, десять лет. Представьте себе, что в такой колонии что-то  пойдет
не так. Например, появится человек, который, подобно вам, имеет  иммунитет
к аналогам. Или кто-то сумеет избежать обработки.  А  потом  этот  человек
доберется до аналоговых машин и перестроит программу. Допустим, он изменит
только одну директиву: "Вы  не  должны  делать  ничего,  что  противоречит
политике и интересам Земли". И вот мы имеем два различных сообщества, а не
две части одного. А дальше...
     Фолк угрюмо кивнул:
     - Война. Да, теперь  я  понимаю.  Они  не  осмелятся  пойти  даже  на
минимальный риск, что такое случится.
     - Речь не идет о смелости, Фолк. Они просто не могут  этого  сделать.
Такова одна из директив аналоговой обработки власть предержащих.
     - Значит, человек никогда не попадет на звезды.
     - Ну разве что, - сказал  Вольферт,  -  из  этой  Двери  когда-нибудь
появится кто-то, кому известно, как она работает. Лучеметы установлены  на
большую мощность, но не  максимальную.  Мы  надеемся,  что  они  не  убьют
пришельца, только оглушат его. Если это его не остановит, и он  попытается
уйти обратно в Дверь, я буду стрелять, чтобы обездвижить его. Ранить, а не
убить. Моя аналоговая программа изменена не так сильно, как  вы  подумали.
Но остановить его надо непременно, чтобы  он  не  вернулся  к  себе  и  не
предупредил остальных держаться подальше от этой станции. Потому что  если
мы  получим  точное  знание,  как   управлять   системой   Дверей,   чтобы
осуществлять переброску в заданный пункт, а не наугад...
     - ...тогда человечество сможет основать колонии, - закончил  за  него
Фолк. - Все они будут от Земли - рукой  подать.  Все  одинаковые.  Маньяки
расползутся по всей Вселенной... Знаете, я надеюсь, что никто  никогда  не
придет через эти Двери.
     - Думаю, ваши надежды оправдаются, - сказал Вольферт.

                                    2

     Фолк обошел купол станции вместе с Вольфертом. Время от  времени  они
останавливались, чтобы Фолк отдохнул. Смотреть, в  общем-то,  было  не  на
что. Кроме комнаты с Дверью и спальни,  которые  соединяла  не  замеченная
Фолком прежде  смотровая  щель,  на  станции  было  еще  шесть  помещений.
Комната, где находились радиостанция,  радарная  аппаратура  и  компьютер,
управляющий касательными орбитальными траекториями грузовых ракет.  Другое
помещение  занимала  энергостанция  и  компрессор,   который   поддерживал
необходимое давление  воздуха.  Еще  были  кухня,  ванная  комната  и  две
кладовки.
     В комнате  с  радиоаппаратурой  было  окно.  Фолк  долго  смотрел  на
марсианскую пустыню, окрашенную сейчас в фиолетовый цвет, ибо  солнце  как
раз опускалось за горизонт. Совершенно  чужой  пейзаж.  Звезды  непривычно
ярко блестели в почти черном  небе,  и  Фолк  обнаружил,  что  его  взгляд
невольно устремляется к ним.
     Он мысленно провел огненные нити между звездами. "Кошачья колыбелька"
из звезд. Мысль о том, что завтра он будет стоять на  планете  под  лучами
одного из этих далеких светил подействовала  на  него,  как  ледяной  душ.
Сознание отворачивалось от этой мысли, как от  размышлений  о  собственной
смерти. И в то же время идея притягивала его. Фолк  чувствовал  себя,  как
мальчишка на краю черного омута, неподвижная вода которого может  скрывать
сокровища - или смерть. Он боялся нырнуть, но знал, что иначе поступить не
сможет.
     Как может человек не стремиться перешагнуть порог,  зная,  что  дверь
открыта?!
     Вольферт внезапно сказал:
     - Вы не спросили, доложил ли я на  Землю  о  том,  что  нашел  вас  в
грузовой капсуле.
     Фолк перевел взгляд на него.
     - Доложили, конечно, - спокойно сказал он. - Это не  играет  роли.  Я
уйду раньше, чем они успеют что бы то ни было предпринять. Вы скажете  им,
что я одолел вас и сбежал через Дверь. Они не  смогут  доказать,  что  это
ложь. Разве что ваша аналоговая программа включала запрет лгать...
     - Нет, - сказал Вольферт. - Я способен  на  ложь.  Пусть  будет  так,
только лучше я скажу им, что вы так и не оправились  после  замораживания.
Умерли во сне. А труп я сжег. Но почему вы решили, что я вам помогу?
     - Просто потому, что вы здесь, - сказал Фолк. - Вы - доброволец, ведь
при помощи аналогов пока еще не умеют заставлять людей выбирать  нелюбимую
работу. Хотя, я думаю, до этого тоже дойдет. Когда вы заговорили, я  сразу
понял, что вы умный человек. Стало быть, вы отшельник. Вам, как и мне,  не
нравится сумасшедший дом, в который превратили Землю.
     -  Не  знаю,  -  медленно  произнес  Вольферт.  -  Быть   может,   вы
преувеличиваете наше сходство. - Он  опустил  взгляд  на  свою  неизменную
трубку и принялся утаптывать табак ногтем большого пальца. - Я не настроен
так  радикально  против  аналоговой   обработки   или   против   нынешнего
правительства. Я вполне приспособился к  современной  системе,  и  неплохо
чувствую себя в своем маленьком личном мирке. Я понимаю, что  когда-нибудь
человечество придет к катастрофе, но это меня не слишком волнует.  Меня  к
тому времени уже не будет на свете.
     Он искренне глянул на Фолка.
     - Но звезды манят меня, - признался Вольферт. - Это  не  рациональная
позиция, а эмоции... Видите пистолет? Он не  заряжен.  Никакое  оружие  из
того, что у меня есть, не заряжено. В  моей  аналоговой  программе  забыли
предусмотреть этот пункт.
     Фолк уставился на него.
     - Послушайте, - внезапно сказал  он,  -  вам  ведь  ввели  директиву,
которая запрещает вам шагнуть в Дверь? Я угадал?
     Вольферт кивнул.
     - Но почему бы мне не стукнуть вас по голове и  не  перетащить  через
Дверь в бессознательном виде?
     Вольферт сухо улыбнулся и покачал головой.
     - Не стоит, - сказал он. - Кто-то должен остаться с этой стороны.
     - Зачем?
     - А что, если где-нибудь там вы откроете секрет управления Дверью? Вы
ведь отчасти надеетесь на это, верно? Вы не просто  ищете  место,  где  бы
укрыться. На Земле можно найти тысячу  таких  мест.  Вы  ищете  знаний  и,
несмотря на то, что я вам  рассказал,  вы  все-таки  надеетесь  вернуться,
принести с собой знание и переделать Землю.
     - Это звучит малость по-донкихотски, - сказал Фолк. - Но, кажется, вы
правы.
     Вольферт кивнул и снова отвел взгляд.
     -  Ну  вот...  кто-то  ведь  должен  вас  встретить.  С  незаряженным
пистолетом. Если я отправлюсь с вами, уж  они  позаботятся  о  том,  чтобы
следующий охранник был непохож на меня.
     Он на мгновение встретился глазами с Фолком.
     - Не тратьте время, жалея меня,  -  бросил  он.  -  Возможно,  вы  не
поверите, но я вполне счастлив здесь... один.
     От Фолка не укрылась пауза, которую он сделал  перед  словом  "один".
Фолк уже удивлялся тому, что правительство послало  на  Марс  не  семейную
пару,  а  одиночку,  который  мог  рехнуться  здесь   от   одного   только
одиночества. Теперь  Фолк  вдруг  понял,  в  чем  он  ошибся.  Несомненно,
Вольферт был не один. Вероятно, у него была жена - лучшая из жен,  которая
никогда не ворчит и не хочет вернуться на Землю.  Жена,  которую  не  надо
кормить, и которая не заняла места на корабле, которым Вольферта доставили
на Марс. И какое  значение  имело  здесь,  на  станции,  что  никто  кроме
Вольферта ее не видит?
     Фолк ощутил мгновенный прилив жалости и  отвращения  одновременно,  и
тут же понял, что  Вольферт  это  заметил.  Бледные  впалые  щеки  хозяина
станции залились краской, он плотно сжал губы и уставился в окно.
     Спустя некоторое время Фолк произнес:
     - Послушайте, Вольферт, из всех людей, которых  я  встречал  в  своей
жизни, вы мне понравились больше, чем кто бы то  ни  было.  Поверьте,  это
правда.
     Вольферт достал из кармана приспособление для чистки трубки - сложную
штуковину, состоящую из множества  стерженьков  с  ершиками,  совочками  и
крючками на конце.
     - Боюсь, что вы мне неприятны, Фолк, - сказал он. - Не ваша личность,
нет. Мне просто завидно, что природа или  случай  подарили  вам  качество,
которого у меня нет. Вы - хозяин своему рассудку.
     Он повернулся и протянул руку, усмехаясь.
     - Если  не  считать  помянутого  пустяка,  вы  мне  очень  нравитесь.
Достаточно ли этого для?..
     Фолк шагнул вперед и пожал его руку.
     - Надеюсь, что вы будете здесь, когда я вернусь, - сказал он.
     - Я пробуду здесь, - сказал Вольферт, ковыряясь в трубке, -  еще  лет
тридцать или больше, если не произойдет  несчастный  случай.  Если  вы  не
вернетесь за это время, то, думаю, вы не вернетесь вообще.

     По настоянию Вольферта Фолк надел  один  из  его  легких  марсианских
скафандров вместо того, который был на Фолке во время  перелета  с  Земли.
Скафандр, украденный Фолком, предназначался для тяжелых  работ  на  земной
орбитальной станции, и был,  как  справедливо  заметил  Вольферт,  слишком
неуклюжим  для  использования  на  поверхности  планеты.  Легкий  скафандр
обеспечивал достаточную защиту  в  разреженной  атмосфере  и  был  снабжен
приспособлениями, которых не  хватало  тяжелому  орбитальному.  Фонарь  на
шлеме, скалолазные принадлежности, регистраторы излучения и поля,  система
питания и система поглощения отходов. Скафандр был снабжен как баллонами с
воздухом, так и компрессором - который  поможет  человеку  продержаться  в
атмосфере, хотя бы настолько насыщенной кислородом, как марсианская,  пока
не кончатся батареи.
     - Вам все равно придется найти такое место, где вы сможете  жить  без
скафандра, - сказал Вольферт. - Если все планеты на  вашем  пути  окажутся
мертвыми, вас вскоре постигнет та же участь. Но этот скафандр, по  крайней
мере, даст вам больше времени на поиски.  Припасов  в  рюкзаке  хватит  на
столько же, на сколько и воздуха в баллонах. Я бы отдал вам  пистолет,  но
какой в том прок? Патронов у меня все равно нет, вы же знаете.
     Он отключил сигнализацию и шагнул в сторону, пропуская Фолка к Двери.
Фолк окинул  прощальным  взглядом  голые  металлические  стены  комнаты  и
угрюмого тощего мужчину. Затем шагнул в коричневую стеклистую субстанцию и
положил руку на рычаг.
     - До встречи, Вольферт, - сказал он.
     Вольферт кивнул ему в ответ - спокойно, почти равнодушно.
     - Счастливо, Фолк, - ответил он, и сунул в рот трубку.
     Фолк включил фонарь на шлеме, положил вторую руку на пояс,  где  были
приборы управления скафандром, и нажал на рычаг.
     Вольферт исчез. Мгновением позже Фолк осознал, что рычага у него  под
рукой больше нет. Он удивленно посмотрел туда, и увидел,  что  набалдашник
рычага снова находится на первоначальной высоте, выше его руки.
     Тут Фолк вспомнил странную пустоту, которая заняла место Вольферта, и
повернулся обратно к передней стенке параллелепипеда Двери.  Он  увидел...
ничто. Белесую пустоту - безмолвную, лишенную  очертаний.  Что  это  было?
Какое-то  промежуточное  состояние?  И,   если   так,   то   сколько   оно
продолжалось? На какой-то миг Фолка захлестнула паника,  когда  он  понял,
что  мгновенность  перемещения  в  пространстве  была  не  более  чем   их
собственным предположением. Вторая волна испуга  прокатилась  через  него,
когда  он  вспомнил  те  восемь  передатчиков,  которые  так  и  не   были
услышаны...
     Потом здравый смысл победил. Фолк шагнул к передней  стенке  Двери  и
высунулся наружу.
     Белесая пелена окутывала все вокруг,  но  внизу  постепенно  темнела,
обретая голубовато-серый, а затем фиолетовый  цвет.  Еще  ниже  ее  сменял
разноцветный хаос пятен, в которых Фолк совершенно не мог разобраться.  Он
перегнулся через край параллелепипеда и увидел внизу каменную  поверхность
скалы. Внезапно картина обрела перспективу, и все стало на свои места.
     Он находился на верхушке отвесной скалы невообразимой высоты.  Взгляд
его скользил по склону вниз, и вниз, и вниз, пока не упирался в  пейзаж  у
подножия горной вершины, который  расстояние  превращало  в  бессмысленный
хаос цветных пятен. Фолк посмотрел направо, потом налево, но больше ничего
не увидел. Через диафрагмы его шлема не проходило  ни  звука.  Все  вокруг
казалось ему странно нереальным, и только неоспоримая вещественность Двери
и ощущение собственного тела убеждали Фолка, что он существует.
     Планета была мертва. Он чувствовал иррациональную уверенность в этом.
Она ощущалась, как мертвая. Даже малейшее дуновение ветерка не нарушало ее
гробовой  покой.  Только  белесая  облачная  пелена,   огромный   утес   и
бессмысленные цветные пятна внизу.
     Фолк вернулся к рычагу и нажал на него.
     На этот раз он внимательно наблюдал, как  рычаг  опускается  вниз  до
упора. Не было ни намека на перемещение, ничего. Только что  рычаг  был  у
него под рукой, а в следующий миг он оказался вверху, на исходной позиции.
Как будто он прошел сквозь руку Фолка, а тот не увидел и не почувствовал.
     Фолк повернулся.
     Глубокая синяя ночь. Мерцание звезд на небе. Внизу  -  плоская  синяя
равнина, уходящая вдаль на сколько хватает глаз.
     Фолк шагнул наружу, на ледяную равнину и осмотрелся, а  затем  поднял
взгляд к небу. Небо было так похоже на небо его детства над Мичиганом, что
Фолк испытал безумную уверенность в том, что оказался на Земле. Где-нибудь
в Антарктике, около полюса, - вот почему никто до сих  пор  не  нашел  эту
Дверь. Он машинально поискал Большую Медведицу и Пояс  Ориона,  и  тут  же
понял, что ошибся.
     Он не увидел ни одного из знакомых созвездий. Это были чужие  звезды,
чужое небо. Фолк вспомнил известные ему созвездия южного полушария  Земли,
но их здесь тоже не было.
     Прямо над его головой была группа из восьми звезд, две из них - очень
яркие. Четыре располагались  по  прямой,  остальные  охватывали  их  почти
правильным полукругом. Фолк был уверен, что  никогда  не  забыл  бы  такое
созвездие, если бы видел его прежде.
     Он перевел взгляд на горизонт, который был чернее  неба.  Откуда  ему
знать, что свет, тепло, безопасность, знания не ждут его там,  не  так  уж
далеко?
     Фолк вернулся в параллелепипед. По  милости  Вольферта  ему  достался
марсианский скафандр, что значило несколько  недель  -  а,  если  повезет,
месяцев - жизни. Лучше, чем он мог надеяться, и все равно  мало.  Либо  он
найдет то, что ищет, совсем рядом с Дверью, либо не найдет вообще.
     Он снова нажал на  рычаг.  Здесь  тоже  была  ночь.  Но,  когда  Фолк
выглянул наружу, он увидел под звездами  улицу,  по  обе  стороны  который
выстроились огромные постройки.
     Давление атмосферы оказалось невелико, но компрессор будет  работать.
Лакмусовая бумажка  дала  отрицательный  результат.  Спичка  загорелась  и
некоторое время горела, хотя и слабо.
     Фолк включил компрессор и перекрыл подачу воздуха из баллонов.  Затем
включил фонарь на шлеме и вышел на улицу.

     Строения представляли собой вариации на одну тему. Пирамиды и конусы,
остроконечные и со срезанными верхушками, они все сужались  кверху  -  так
что, несмотря на  огромные  размеры,  они  не  загораживали  небо.  Сделав
несколько шагов,  Фолк  посмотрел  вверх,  подсознательно  ожидая  увидеть
созвездие в форме полукруга. Но его на  небе  не  оказалось.  Фолка  вдруг
осознал тот факт, что он может находиться сейчас  через  пол-галактики  от
той равнины, где стоял пять минут назад. Это его потрясло.
     Он мысленно нарисовал Галактику  -  овальное  пятно  тумана  на  фоне
черноты. Около одного из фокусов эллипса он поместил яркую  точку  Солнца.
Затем он поставил еще одну точку и соединил  с  предыдущей  яркой  линией.
Затем еще одну, и еще. Нарисованные им линии сложились в большую букву "N"
поперек овала.
     Непостижимо. Раса, которая может свободно пересекать Галактику, но не
делает разницы между пунктами назначения?
     Единственной  альтернативой  этому  предположению   было   следующее.
Дверями можно управлять, но система управления  людям  просто  недоступна,
как непонятна дикарю запутанная схема линий трубопоезда. Однако  ум  Фолка
отвергал этот вариант. Механизм Двери был простым и ясным.  Параллелепипед
и рычаг. Внешний вид отражает функцию. Облик Двери говорил "Иди!",  но  не
говорил "Куда?"
     Фолк снова перевел  взгляд  на  здания.  Теперь  он  рассмотрел,  что
верхняя  четверть  стен  подверглась  сильной  эрозии   и   была   покрыта
выщербинами глубиной в ладонь. Он глянул на мелкий оранжевый песок, ровным
слоем застилающий улицу, и увидел, что двери домов засыпаны  песком  почти
доверху. Судя по всему, город много лет лежал погребенный  в  песках,  над
которыми торчали только верхушки  зданий.  И  лишь  совсем  недавно  пески
сдвинулись и обнажили город.
     Щели между притолоками дверей и уровнем песка были  узкими,  но  Фолк
решил, что сумеет протиснуться. Он выбрал одно здание, повернулся к нему -
круг яркого света от фонаря упал на древние стены - и замер посреди улицы,
не в силах заставить себя действовать.
     Он посмотрел  назад,  на  Дверь,  словно  ища  поддержки.  Стеклистый
коричневый параллелепипед был там - чистый  и  блестящий,  с  безупречными
линиями и углами. Не  подвластный  времени.  Фолк  вдруг  понял,  что  его
беспокоило. Этот город был мертв. Мертв, как планета гигантского утеса или
планета ледяной равнины. Каменные здания  города  постепенно  приходили  в
упадок, а его строители давно уже обратились в прах.
     Фолк согласился с Вольфертом, когда тот сказал, что Фолк отправляется
в дорогу в поисках знания и надеется когда-нибудь вернуться через Двери  в
Солнечную систему, принеся с собой знание, которое  поможет  преобразовать
мир. Но по большому счету это не соответствовало истине. Да, Фолк  убеждал
себя, что именно такова его идея, но это был самообман. Извинение, которое
он сам себе придумал.
     Он  не  любил  человечество,  и  не  видел  причин  спасать  его   от
последствий его же собственных слабостей. Если бы им действительно двигало
стремление спасти людей,  он  вовсе  не  должен  был  бы  покидать  Землю.
Наоборот,  ему  следовало  остаться,  пробиться   в   правящую   элиту   и
организовать революцию изнутри. Шансы на успех были бы  невелики,  но  они
были бы.
     Да, он  мог  так  поступить.  Но  ради  чего?  Чтобы  уничтожить  тот
единственный ограничитель, который не дает человечеству покончить с собой?
     Хоть так,  хоть  эдак  -  все  едино.  Человечество,  не  управляемое
аналогами,  не  годилось  для  того,  чтобы  колонизировать  галактику.  У
управляемого человечества не хватало на это  смелости.  Цивилизация  людей
Земли попросту была тупиком, неудавшимся экспериментом. Человечество  было
грязным зверем, который пожирает свою планету  и  гадит  там  же.  Человек
способен на любой кошмар, на любое извращение и деградацию.
     Однако  Двери  свидетельствовали  о  том,  что  в  Галактике  некогда
существовала другая цивилизация, достойная звезд. Фолк не верил,  что  она
мертва. Камень крошился, ржавел металл, и расы, которым служило  и  то,  и
другое, исчезали из  памяти  мира.  Но  Двери  выглядели  все  так  же,  и
по-прежнему действовали. Своим существованием они отрицали время.
     Древняя мудрая раса ушла куда-то, не оставив за  собой  иного  следа,
кроме Дверей...
     Фолк повернулся и, даже не бросив  прощального  взгляда  на  огромные
каменные конусы и пирамиды, направился к стеклистому параллелепипеду.
     Не доходя до него трех ярдов, Фолк увидел следы.
     Следов было пять. Пять отпечатков ноги на песке около Двери. Как Фолк
ни искал,  больше  следов  он  не  нашел.  Два  отпечатка  вели  прочь  от
параллелепипеда, три существо сделало на обратном пути, ибо  один  из  них
пришелся поверх самого первого. Следы были размером меньше отпечатка  ноги
Фолка и имели форму овала со спрямленными длинными сторонами.  Фолк  долго
разглядывал их, как будто  надеялся  таким  путем  извлечь  из  отпечатков
больше информации. Безуспешно.
     Следы не принадлежали человеку. Ну и что это доказывало?
     Они были оставлены здесь не так давно.  Фолк  не  знал,  какие  ветра
гуляют над этим миром, но было очевидно, что пески вокруг мертвого  города
обрели свой нынешний вид не раньше, чем несколько лет назад.  И  даже  эта
логическая цепочка не вела никуда.
     Следы мог оставить один  из  строителей  Двери.  А  мог  -  такой  же
странник, как и сам Фолк. Варвар, идущий по стопам старших.
     Самое обидное было то, что, найдя след, Фолк не мог  пойти  по  нему.
Ибо след уходил в Дверь - к любой звезде из шестидесяти миллиардов.
     Фолк шагнул в параллелепипед и в очередной раз нажал на рычаг.

                                    3

     Ослепительный белый свет болью  резанул  по  глазам.  Чудовищный  жар
опалил тело. Задыхаясь, Фолк навалился на рычаг.
     Медленно гасли цветные пятна под веками. Фолк открыл глаза,  и  вновь
увидел ночное звездное небо. Должно быть, подумал он, в предыдущий раз  он
попал на планету сверхновой звезды. Сколько таких еще  встретится  ему  на
пути?
     Он шагнул к выходу. Пустыня; ни прутика, ни камешка.
     Фолк вернулся к рычагу. Снова свет, терпимой яркости. Свет и  буйство
красок.
     Он осторожно высунулся наружу. Восприятие медленно  адаптировалось  к
незнакомым цветам и образам. Его глазам предстал  красочный  ландшафт  под
тропическим солнцем. Вдалеке виднелись  серо-фиолетовые  горы  в  туманной
дымке. Он увидел рощу странных  деревьев  -  высокие  прямые  стволы  были
увенчаны тяжелыми иссиня-зелеными листьями,  формой  напоминающими  листья
пальмы или папоротника. А прямо перед ним  лежала  огромная  прямоугольная
площадь, которую покрывала плита, казавшаяся высеченной из цельного  куска
нефрита. Слева и справа  площадь  окаймляли  низкие  строения  с  плоскими
крышами, сделанные  из  темного  стеклистого  материала  разных  цветов  -
синего, коричневого, зеленого и красного. А посреди площади стояла  группа
живых и, судя по всему, разумных существ.
     Сердце Фолка рванулось вскачь. И причиной тому была, как ни  странно,
не встреча с живыми существами.
     Дома по обе стороны площади были сделаны из  того  же  неподвластного
времени и погоде материала, что и Дверь. Слепая удача привела его  наконец
в нужное место!
     Фолк присмотрелся повнимательнее к существам на площади. По  какой-то
непонятной причине они вызвали у  него  чувство  разочарования  и  досады.
Существа эти,  как  видно,  происходили  от  ящеров.  Они  были  изящными,
высокими, узкоплечими, с гибким позвоночником.  Животы  их  имели  розовую
окраску,  спины  -  коричневую,  цвета  умбры.  Через  плечо  у  них  были
переброшены   патронташи,   одежды   не   было.    Существа    о    чем-то
переговаривались, сопровождая слова быстрыми резкими жестами. Несмотря  на
всю необычность этих существ, Фолк сразу понял, что они - не те,  кого  он
искал.
     Слишком уж они походили  на  людей.  Вот  один  отделился  от  группы
беседующих, направился в сторону, затем вернулся и вклинился  между  двумя
спорящими. Он  что-то  крикнул,  сердито  жестикулируя,  и  снова  покинул
группу. Он двигался нескладными птичьими  движениями,  резко  запрокидывая
голову при каждом шаге.
     Из пяти остальных двое спорили, двое стояли  и  слушали,  внимательно
склонив головы. Еще  один  стоял  чуть  поодаль  и  оглядывался  вокруг  с
презрительным видом.
     Они казались смешными, как кажутся смешными  обезьяны  -  потому  что
напоминают  людей.  Человека  забавляет  его  отражение  в  зеркале.  Расы
человеческие смеются друг  над  другом  даже  тогда,  когда  следовало  бы
плакать.
     "Это  туристы",  -  подумал  Фолк.  -  "Один  хочет  в  Лидо,  другой
настаивает, что сначала надо посмотреть  Гранд  Канал,  третий  злится  на
первых двух за то, что они  впустую  тратят  время,  еще  два  -  чересчур
робкие, чтобы вмешаться, а последнему все равно".
     Он не мог представить, как они  встретят  его  появление.  Во  всяком
случае, не с распростертыми  объятиями.  Возможно,  захотят  прихватить  с
собой в качестве сувенира. Фолк хотел добраться до стеклистых  зданий,  но
счел за лучшее подождать, пока существа скроются из виду.
     Тем временем он  решил  протестировать  здешнюю  атмосферу.  Давление
оказалось на самую малость меньше стандартного земного. Лакмусовая бумажка
осталась чистой. Спичка радостно разгорелась, совсем как  на  Земле.  Фолк
отключил подачу воздуха, осторожно открыл  клапан  шлема  и  втянул  носом
воздух.
     После затхлой атмосферы скафандра  глоток  свежего  воздуха  оказался
такой роскошью, что у Фолка на глазах выступили слезы. Воздух был теплым и
насыщенным ароматами цветов. Фолк отстегнул шлем и откинул его  на  спину.
Легкий ветерок ласково огладил его лицо, пошевелил волосы.
     Фолк снова высунулся наружу и остолбенел. Отряд  существ  направлялся
прямехонько к нему. Фолк быстро убрал голову, машинально бросил взгляд  на
рычаг, и опять выглянул из Двери.
     Его заметили. Теперь существа  бежали  к  нему  неуклюжими  скачками,
судорожно дергая головами на бегу. Бегущий  впереди  открывал  и  закрывал
треугольный рот, и Фолк услышал, как дыхание рывками вырывается у него  из
груди. Фолк выскочил из Двери, резко рванулся вправо и побежал.
     К несчастью, ближайший дом с открытым входом был не первым в ряду. На
полдороги к нему  Фолк  обернулся.  Преследующие  растянулись  в  цепочку.
Задние отстали, зато первый был от Фолка всего в нескольких ярдах.
     Эти существа бегали быстрее, чем можно было решить по их  виду.  Фолк
попытался заставить свои ноги в тяжелых ботинках двигаться быстрее. Уже  у
самого входа он снова оглянулся. Ящер был от  него  на  расстоянии  одного
прыжка и тянул руки к Фолку, растопырив пальцы с подушечками на концах.
     Фолк отчаянно повернулся к нему лицом. Ящер прыгнул, и Фолк  встретил
его ударом кулака в морду. Ящер зашипел, как паровой свисток, и рухнул под
ноги человеку. Фолк стремглав бросился в открытую дверь здания.
     Дверь мягко закрылась за  ним  -  лист  синего  стеклистого  вещества
скользнул вниз и запечатал отверстие входа.
     Фолк уставился на то место, где был вход. Сквозь прозрачную стенку он
увидел ящеров, которые столпились перед домом, лихорадочно жестикулируя  и
пытаясь заглянуть внутрь. Во всяком случае, было  ясно,  что  дверь  перед
ними не откроется.
     Вот откроется ли она перед Фолком, когда он захочет выйти  обратно  -
это другой вопрос.
     Он осмотрелся вокруг.  Внутри  дом  представлял  собой  одну  большую
комнату - такую большую, что Фолк едва мог разглядеть дальние  стенки.  На
полу были в полном беспорядке расставлены разнообразные ящики  -  ящики  с
откидными крышками наподобие сундуков, короба без верхней крышки  и  ящики
без боковой стенки  вроде  полок.  Между  ящиками  были  кучками  насыпаны
какие-то мелкие предметы. Почти все, что видел вокруг Фолк,  было  сделано
из того же самого стеклистого материала.
     В комнате не было ни следа пыли. Теперь, когда Фолк  обратил  на  это
внимание, он сообразил, что не видел ни на одной из Дверей ни пылинки. Как
они этого добились, он даже предположить не мог. Он подошел  к  ближайшему
ящику,  который  был  на  четверть  заполнен  предметами  разной  формы  и
величины.
     Фолк покопался в ящике и выудил оттуда оранжевое стеклистое веретено,
внутри  которого  переплетались  искрящиеся  нити,   образуя   причудливый
рисунок. Он положил веретено обратно и взял  полую  опалесцирующую  сферу,
составленную из двух половинок. Как Фолк ни старался, он не сумел  разнять
ее на части. Он вернул сферу  в  ящик  и  подобрал  коричневый  стеклистый
предмет,  имеющий  форму  сдвоенного  полумесяца,  пересеченного  насквозь
диагональной плоскостью...
     Спустя полчаса  Фолк  окончательно  убедился,  что  не  найдет  здесь
никаких справочников, руководств или  даже  просто  книжек  с  картинками,
которые пролили бы свет на тайну создателей Двери. Если он и найдет  здесь
какой-то ключ к пониманию, то только исследовав здание целиком.

     Ящеры отвлекали  Фолка.  Он  видел  сквозь  стенки  здания,  как  они
прижимают морды к стеклистой поверхности,  таращатся  на  него  маленькими
круглыми глазками и размахивают руками. Однако, наблюдая за ними, он узнал
полезную вещь.
     Группа ящеров,  околачивавшихся  перед  домом,  наконец  разделилась.
Одного они оставили  сторожить  дверь,  а  остальные  разошлись  в  разные
стороны. Фолк увидел, как один из  них  вошел  в  дом  на  противоположной
стороне площади, и дверь за ним закрылась. Чуть позже  за  ним  последовал
еще один и принялся колотить в дверь. Дверь открылась только тогда,  когда
первый  ящер  приблизился  к  ней  изнутри.  Какой-то  скрытый   механизм,
недоступный пониманию Фолка, судя  по  всему,  реагировал  на  присутствие
живого  существа  внутри  здания.  Когда  дом  был  пуст,  входная   дверь
оставалась открытой, но стоило кому-то зайти внутрь,  она  закрывалась,  и
открывалась теперь только с разрешения того, кто находился внутри.
     Это добавило еще одну черточку к описанию создателей  Двери,  которое
Фолк складывал в уме. Они не дорожили собственностью и не боялись,  что  в
отсутствие хозяев в дом заберутся воры - зато  в  высшей  степени  уважали
стремление личности к уединению.
     Сначала  Фолк  посчитал,  что  это  здание  служило  производственным
помещением,  складом  или  общественной  спальней  -  во  всяком   случае,
предназначалось для большого количества народа. Теперь он пересмотрел свое
мнение. Надо полагать, каждый дом был личной территорией одного существа -
или двух-трех, если у них были семейные группы. Но зачем столько  места  и
разных принадлежностей одному существу?
     Фолк снова произвел мысленное сопоставление, которое уже вошло у него
в привычку. Он задал  себе  вопрос:  что  бы  подумал  пещерный  житель  о
трехэтажной квартире миллионера в Нью-Йорке?
     Сравнение  помогло,  но   не   слишком.   Окружающие   его   предметы
представляли  собой  инструменты  непонятного  назначения.  Фолк  не   мог
заставить их работать, так что они  ничего  не  говорили  ему  о  хозяевах
Двери. Здесь не было ничего, что он мог бы сравнить с кроватью, столом или
душем. Он не мог вообразить существ, которые здесь жили.
     Фолк  сделал  над  собой  усилие,  чтобы   перестать   размышлять   в
человеческих категориях. Значение имели только факты как таковые, а  вовсе
не его предрассудки и предпочтения. И как только Фолк  взглянул  на  факты
непредвзято, то, что казалось ему преградой, стало путеводной  нитью.  Нет
ни кроватей, ни столов, ни душа? Значит, строители Двери не спали, не  ели
и не мылись, как это делают люди.
     Возможно, подумал Фолк, они и не умирали.
     Это была раса, приспособленная к жизни среди звезд...
     Загадка заброшенного дома дразнила его воображение. Почему,  построив
этот город, они покинули его? Почему, распространив сеть  Дверей  по  всей
Галактике, они перестали ей пользоваться?
     На первый  вопрос  он  ответил  быстро.  Окинув  взглядом  беспорядок
комнаты, Фолк снова  вспомнил  свое  сравнение  -  дикарь  в  апартаментах
миллионера - и смиренно поправил себя. Вовсе не шикарная квартира,  нет...
походная палатка.
     Что-то заинтересовало их на этой планете. Невозможно сказать  сейчас,
что именно, ибо это было давно - очень давно, в те времена, когда Марс еще
был  полон  жизни.  Но  что  бы  их  ни  привлекло,   несколько   существ,
принадлежащих к расе создателей Двери, прибыли  сюда  посмотреть  на  это.
Закончив свои дела, они  отбыли,  покинув  временный  лагерь  с  такой  же
легкостью, как человек оставляет сложенный на скорую руку грубый шалаш  из
веток.
     А все эти предметы, которые они бросили здесь? Кубы, конусы, странные
объемные фигуры - вещи, которые могли бы оказаться бесценными для людей...
"Пустые консервные банки", - подумал Фолк. - "Тюбики из-под зубной  пасты,
оберточная бумага".
     Они оставили город вместе со множеством вещей просто потому, что  все
это для них ничего не стоило.
     Солнце  стало  красным,  клонясь  к  горизонту.  Фолк  посмотрел   на
хронометр, вделанный в запястье  скафандра,  и  к  собственному  удивлению
обнаружил, что прошло уже больше пяти часов с тех пор, как он расстался  с
Вольфертом на Марсе.
     Он ничего не ел с тех самых пор. Фолк  вытащил  из  рюкзака  съестные
припасы и глянул на этикетки консервных банок. Но есть ему не хотелось.  И
усталости он почему-то не чувствовал.
     Фолк перевел взгляд на ящеров снаружи. Теперь они бегали туда-сюда по
площади, вынося из зданий охапки драгоценного мусора  и  упаковывая  их  в
большие красные коробки. Как раз, когда Фолк наблюдал за ними, над дальним
концом  площади  появилось  и  стало   медленно   дрейфовать   в   воздухе
непривычного вида сооружение.  Это  было  нечто  вроде  открытой  летающей
лодки,  которой  управляли  двое  ящеров.  В  воздухе   ее,   по-видимому,
удерживали два крыла,  вырастающие  из  бортов.  На  концах  крыльев  были
обращенные к земле конусы обтекаемой формы.
     Лодка подплыла к груде заполненных коробок и зависла над ними.  В  ее
днище открылся люк, и из него опустился крюк на  трех  канатах.  Ящеры  на
площади засуетились, обвязывая канатами коробки и цепляя канаты к крюку.
     Фолк лениво наблюдал за ними. Лодка начала подниматься, и крюк следом
за ней, таща вверх груду  коробок.  В  последний  момент  один  из  ящеров
набросил на крюк еще одну петлю.
     Новая коробка оказалась  тяжелой.  Выбрав  слабину,  крюк  дрогнул  и
остановился. Лодка слегка накренилась.  Затем  она  продолжила  подъем,  и
поднималась нормально, пока весь груз не оказался футах в десяти от земли.
     Один из трех канатов, на которых висел крюк, неожиданно лопнул.  Фолк
увидел, как канат стегнул воздух, словно живой; груз тяжело накренился  на
один бок, и лодка перекосилась. Пилот тотчас направил ее вниз, чтобы снять
нагрузку с двух оставшихся канатов.
     Ящеры внизу бросились врассыпную. Тяжелый  груз  рухнул  на  площадь.
Мгновением позже рядом с ним рухнула лодка. Она продолжала  вздрагивать  и
покачиваться, пока пилот решительным жестом не выключил моторы.
     Все ящеры сбежались к лодке. Двое пилотов выбрались наружу,  и  ящеры
принялись совещаться. В конце концов пилоты снова влезли в лодку и подняли
ее на несколько футов, а остальные стали отцеплять канаты от крюка.  Потом
они снова заспорили между собой. Фолк разглядел, что  люк  в  днище  лодки
закрыт и как-то странно перекошен.  Надо  полагать,  он  был  поврежден  и
больше не открывался.
     Лодка снова опустилась на землю. После долгих споров  и  размахивания
руками ящеры распаковали коробки и отобрали  часть  предметов.  Отобранные
вещи  они  погрузили  в  две  коробки,  которые  затем  с  большим  трудом
установили в кубрике лодки. Остатки разоренного груза остались валяться на
площади.
     Воздушная лодка улетела, и ящеры ушли в том же направлении.  Один  из
них задержался, чтобы бросить последний  взгляд  на  Фолка.  Он  некоторое
время вглядывался сквозь стенку внутрь дома и махал руками, потом сдался и
ушел вслед за остальными. Площадь опустела.
     Прошло немного времени, и Фолк увидел, как за городом поднялся в небо
столб  белого  пламени  с  серебряной  искоркой  наверху.  Он  рос  вверх,
загибаясь в арку и делаясь все тоньше, пока  не  достиг  зенита,  а  потом
сошел на нет и исчез.
     Значит, ящеры прилетели сюда на  космическом  корабле.  Они  тоже  не
посмели воспользоваться Дверями.  Не  приспособленные  жить  среди  звезд.
Недостойные. Слишком похожие на людей.
     Фолк вышел из дома на площадь  и  остановился.  Ветерок  ворошил  ему
волосы. Солнце садилось за горы, и все небо окрасилось в красноватый цвет,
как будто над западным горизонтом  кто-то  раскинул  алую  пелерину.  Фолк
смотрел на небо, не в силах оторваться, пока красный цвет не уступил место
фиолетовому, а тот постепенно не растворила тьма. Появились первые звезды.
     Это был хороший мир.  Вероятно,  человек  мог  бы  остаться  здесь  и
прожить жизнь  в  спокойствии  и  уюте.  Наверняка  среди  плодов  здешних
деревьев  найдутся  съедобные,  найдется   и   вода   неподалеку.   Климат
превосходен. И опасных зверей здесь явно  нет,  иронически  подумал  Фолк,
иначе эти суетливые туристы не разгуливали бы так беспечно.
     Если он искал только место, где бы укрыться, то лучшей планеты ему не
найти. На какой-то миг Фолк почувствовал сильное  искушение.  Он  вспомнил
жар и холод мертвых миров, в которых побывал, и  подумал,  найдет  ли  еще
когда-нибудь такую приветливую планету, как эта. А еще он теперь знал, что
если раса создателей Двери и существует до сих пор,  они  давно  забросили
свои форпосты. Быть может, они живут сейчас на одной-единственной  планете
из всех доступных им миллиардов. Фолк умрет раньше, чем найдет ее.
     Он посмотрел на беспорядочную груду предметов, которую ящеры оставили
посреди площади. Одна коробка была вскрыта, но не опорожнена -  именно  та
последняя, из-за которой произошли все неприятности.  Вокруг  нее,  словно
детские игрушки, были разбросаны красивые  стеклистые  вещицы  -  красные,
зеленые, синие, белые, желтые.
     Если бы ящеры забыли здесь одного из своих,  он  бы  в  конце  концов
нашел, чем утешиться.
     Фолк со вздохом повернул  обратно  к  дому.  Дверь  скользнула  вниз,
закрываясь за ним. Фолк собрал свои вещи, забросил за плечи рюкзак,  надел
и загерметизировал шлем.
     Небо было уже совсем черным. Фолк  остановился,  чтобы  взглянуть  на
знакомую размашистую полосу Млечного Пути.  Потом  он  включил  фонарь  на
шлеме и повернулся к Двери.
     Луч света упал на разворошенные коробки ящеров, и Фолк  заметил  угол
какого-то предмета, сделанного не  из  блестящего  стеклистого  материала.
Фолку этот предмет показался каменным.
     Он подошел к коробке, нагнулся над ней и разгреб верхний слой.
     Перед ним лежала каменная плита, которой чьи-то  руки  придали  форму
клина.  На  сравнительно  ровной  поверхности  была  выбита  надпись.   На
английском языке.
     Сердце Фолка  бешено  заколотилось.  Он  опустился  на  колени  перед
каменной плитой и стал читать то, что было на ней написано.

     "Двери останавливают процесс старения. Мне было тридцать два, когда я
покинул Марс. С тех пор я  практически  не  изменился,  хотя  скитался  от
звезды к звезде лет двадцать, не меньше. Только нельзя останавливаться.  Я
задержался здесь на два года и понял, что старею, как обычный человек.
     Я обнаружил, что Млечный Путь выглядит  примерно  одинаково  со  всех
планет, на которых я до  сих  пор  побывал.  Это  не  может  быть  простым
совпадением. Я полагаю, что  Двери  перебрасывают  путника  по  случайному
принципу только внутри концентрического пояса звезд. Рано  или  поздно  он
попадает в Дверь, которая пропускает его в следующий  пояс,  расположенный
внутри предыдущего. Если я прав, конечная цель - это Центр Галактики.
     Там и встретимся! Джеймс И.Таннер, родом с Земли".

     Фолк поднялся  с  колен,  ослепленный  блистающим  видением,  которое
предстало ему. Он подумал, что теперь  понимает,  почему  Двери  действуют
наугад, и почему их строители больше ими не пользуются.
     Когда-то - возможно, миллиард лет назад -  они  безраздельно  владели
Галактикой. Но многие из принадлежавших им миров были маленькими планетами
вроде Марса, неспособными вечно удерживать атмосферу и воду. Миллионы  лет
назад хозяева Галактики стали покидать ставшие непригодными  планеты.  Тем
временем на  других  планетах,  которые  к  тому  времени  только  остыли,
зародились младшие разумные расы. Жалкие крикливые создания. Люди.  Ящеры.
Мелюзга, недостойная звезд.
     Но даже человек способен научиться, если проживет достаточно долго  и
достаточно много повидает. Джеймс Таннер не назвал  себя  гражданином  США
или представителем земного космического корпуса. Он  подписался  "родом  с
Земли".
     Итак, путь намеренно  сделали  долгим  и  трудным.  Младшие  расы  не
высовывались со своих планет. Но для человека или ящера, который готов был
ради знания пожертвовать тем, что среди его расы  считалось  жизнью,  путь
был открыт.
     Фолк  выключил  фонарь  и  поднял  взгляд  к  бриллиантовому   туману
Галактики. Где он будет  через  тысячу  лет?  Около  какой  из  светящихся
искорок тумана?
     Во всяком случае, он не обратится в прах. В бездарный  и  бесполезный
прах, всеми позабытый. Он будет  странником,  которому  известна  конечная
цель. И, может быть, к этому времени он уже пройдет половину пути до цели.
     Вольферт будет напрасно ждать его возвращения, но это  неважно,  ведь
Вольферт счастлив - если только это можно назвать  счастьем.  А  на  Земле
будут вздыматься и исчезать горы, еще долго после того,  как  человечество
погибнет и будет забыто.
     Возможно, к этому времени Фолк уже доберется домой.

                               Дэймон НАЙТ

                          НАКАЗАНИЕ ДЛЯ ДЖОРДЖИ

                                    1

     Направляясь  поутру  в  лабораторию,  которая  была  расположена   на
противоположной стороне кольцевой станции, доктор Уолтер Альварес завернул
на прогулочную площадку уровня C. Как  обычно,  несколько  человек  стояли
около большого иллюминатора и смотрели на огромную  сине-зеленую  планету.
Все они были одеты в серые форменные комбинезоны из тонкого  материала,  к
которым можно  было  пристегнуть  шлем  и  перчатки,  мгновенно  превратив
комбинезон в скафандр.  Не  самая  удобная  одежда,  но  так  предписывали
правила. Если верить инструкции, исследовательско-пропагандистская станция
в любой момент могла быть атакована.
     Однако со станцией 3107A, находящейся  на  орбите  седьмой  по  счету
планеты одной из звезд  спектрального  класса  G  в  созвездии  Змееносца,
ничего столь интересного до сих пор не случалось. Станция вращалась вокруг
планеты уже два с половиной года, а большая часть экипажа еще ни  разу  не
побывала внизу.
     Планета - вот  она,  рядом,  рукой  подать.  Приветливая  и  манящая.
Аппетитный кусочек! Кислородная атмосфера, две  трети  поверхности  заняты
сушей, мягкий климат, недра изобилуют рудами и редкими  минералами,  почва
плодородна и богата органикой.
     Альварес чувствовал, как при одном только взгляде на планету  у  него
начинают течь слюнки. Ему надоело безвылазно болтаться на орбите.  Он  был
болен "орбитальной лихорадкой". Они все были  ей  больны.  Альварес  всеми
фибрами души стремился вниз,  к  естественной  гравитации  и  естественным
болезням.
     Весь последний  месяц  экипаж  станции  был  охвачен  ощущением,  что
вот-вот произойдет перелом. Перелом назрел давно, но никак не наступал.
     Мимо прошла пухленькая машинистка по имени Лола, и мужчины  проводили
ее долгими взглядами. Олаф Маркс склонился к Альваресу и доверительно взял
его за локоть.
     - Знаешь, Уолт, - заметил он вполголоса, - это  мне  напомнило...  Ты
слышал, что стряслось на вчерашнем большом банкете?
     - Нет, - сказал Альварес, раздраженно высвобождая руку. -  Я  там  не
был. Терпеть не могу банкетов. Ну?
     - Если я правильно  понял,  жена  коменданта  сидела  прямо  напротив
Джорджи...
     Альварес вдруг заинтересовался:
     - Джорджи? Ты имеешь в виду горгона? И что он сделал?
     - К этому-то я и веду! Понимаешь,  он  вроде  наблюдал  за  ней  весь
вечер. Ну, слопали первую перемену, вторую, третью... И вот,  когда  дошло
до десерта - на десерт был лимонный торт со взбитыми сливками,  -  старина
Джорджи...
     Зазвучал сигнал, призывающий новую смену на рабочие  места.  Альварес
нервно дернулся и бросил взгляд  на  часы-перстень.  Все  заторопились  по
местам, и Олаф тоже.
     - Ты просто помрешь со смеху, когда узнаешь, - бросил он  на  ходу  и
заржал. - Хотел бы я быть там и видеть это своими глазами! Пока, Уолт.
     Альварес посмотрел ему  вслед  и  мрачно  зашагал  в  противоположном
направлении. В коридоре уровня B кто-то окликнул его:
     - Эй, Уолт! Слышал про вчерашний банкет?
     Альварес отрицательно помотал головой. Позвавший его  мужчина  -  это
был булочник по имени Педро - ухмыльнулся, взмахнул  рукой  и  скрылся  за
поворотом коридора. Доктор Альварес сердито толкнул дверь  ксенологической
лаборатории.
     Пока его не было, кто-то повесил на  стену  непонятный  чертеж.  Лист
бумаги  длиной  от  пола  до  потолка  был  сплошь  изрисован   маленькими
прямоугольниками, соединенными  между  собой  перекрещивающимися  линиями.
Сначала Альварес подумал, что это  новая  схема  дежурств  по  станции,  и
задрожал. Но при ближайшем рассмотрении он решил, что  чертеж  уж  слишком
велик, а, вдобавок, схема была неоконченной. Одни квадратики были небрежно
стерты, другие нарисованы на  их  месте.  В  некоторых  местах  квадратики
теснились особенно плотно, но встречались  и  практически  пустые  участки
схемы. Чертеж в целом показался Альваресу невообразимо запутанным.
     Элвис Уомрас, взобравшись на складную лестницу, яростно тер  резинкой
правый верхний угол схемы. Похоже, он разделял мнение доктора Альвареса.
     - N-панга, - раздраженно сказал он. - Правильно?
     - Да, - пропищал кто-то невидимый.
     Альварес осмотрелся, но по-прежнему никого не увидел.
     - Однако он при этом R-панга для своих кузенов, - продолжал писклявый
голос, - и для всех их N-панга и тех, кто больше, кроме тех случаев...
     Альварес наклонился и заглянул под стол. Владелец  писклявого  голоса
был там. Розовато-белый шар со  множеством  отростков,  торчащих  во  всех
направлениях, как у  плавучей  мины.  Горгон,  которого  люди  на  станции
называли "Джорджи".
     - А, это ты, - сказал Альварес, доставая слуховую трубку и измеритель
влажности. - Что это за чушь вы тут...
     Он принялся  за  обычную  утреннюю  процедуру  тестирования  горгона.
Единственный светлый момент за весь день! Лазарет подождет.
     - Хорошо, - прервал его Уомрас, протирая резинкой дыру  в  бумаге,  -
R-панга для кузенов... минутку...
     Он обернулся. Лицо его выражало мрачную решимость.
     - Подожди немного, Альварес, мы сейчас закончим. N-панга и  тех,  кто
больше, кроме случаев...
     Он нарисовал штук  шесть  прямоугольников,  подписал  их  и  принялся
соединять линиями.
     - Ну, теперь-то правильно? - спросил он у Джорджи.
     - Да. Только теперь получаются  неправильные  панга  для  кузенов  по
материнской линии. Нарисуй так: от  N-панга  кузенов  по  отцу  к  O-панга
кузенов по матери, или тех, кто больше... Да, а теперь от R-панга  дядюшек
отца к кузенам панга дядюшек матери...
     Уомрас уронил  карандаш.  Он  уставился  на  только  что  обновленный
участок схемы, где путаница линий явно превысила  критический  порог.  Уже
нельзя было разобраться, какой квадратик с каким соединен.
     - Господи боже, - безнадежно произнес Уомрас.
     Он слез с лестницы, поднял карандаш и вручил его Альваресу.
     - Теперь твоя очередь ехать крышей, - сказал  он,  подошел  к  столу,
нажал кнопку интеркома и произнес: - Шеф, я ухожу. С меня хватит.
     -  Ты  начертил  вразумительную  схему?  -   раздался   из   динамика
требовательный голос.
     - Нет, но...
     - Твое дежурство продлено. Выпей еще таблетку, и продолжай.  Альварес
пришел?
     - Да, - угрюмо ответил Уомрас.
     - Тогда зайдите ко мне оба. Джорджи оставьте, где он есть.
     - Здрасьте, доктор Альварес! - радостно пропищал  горгон.  -  Ты  мне
панга, или нет?
     - Только не влазь в это прямо сейчас! - взмолился Уомрас,  и  потащил
Альвареса за рукав.
     Они  обнаружили  начальника   ксенологической   лаборатории   Эдварда
Х.Доминика, засевшего за столом, как медведь в берлоге. Сигара  у  него  в
руке была наполовину изжевана.
     - Уомрас, - сказал Доминик, - когда ты сделаешь эту схему?
     - Не знаю. Скорее всего, никогда.
     Уомрас ответил на хмурый взгляд шефа еще более хмурым взглядом, пожал
плечами и закурил сигарету. Доминик повернулся к Альваресу.
     - Ты слышал, что случилось  вчера  на  банкете  в  честь  Джорджи?  -
спросил он.
     - Нет, не слышал, - сказал Альварес. - Не будешь ли  ты  так  любезен
либо рассказать мне об этом, либо заткнуться и не поминать эту тему?!
     Доминик проглотил оскорбление и устало потер бритый череп.
     - Все случилось, когда подали десерт, - сказал он. - Джорджи вертелся
напротив миссис  Карвер  на  своем  пружинном  табурете.  Как  только  она
погрузила ложечку в торт... превосходный  лимонный  торт,  напрасно  ты...
гм... Да. Так вот, как только миссис Карвер дотронулась ложечкой до торта,
Джорджи перекатился через стол и выхватил у  нее  тарелку!  Миссис  Карвер
закричала и отшатнулась -  надо  полагать,  решила,  что  Джорджи  на  нее
нападает, - ну, и стул под ней опрокинулся. Произошла... гм... суматоха.
     Некоторое время все молчали. Потом Альварес нарушил тишину.
     - И что он сделал с тортом?
     - Съел, - горько сказал Доминик. - У него на тарелке  лежал  отличный
кусок, но Джорджи к нему и не прикоснулся.
     Он вытряхнул из коробочки таблетку, проглотил и затравленно посмотрел
на Альвареса. Альварес покачал головой.
     - Нетипично. Джорджи обычно ведет себя, как  подчиненная  особь.  Мне
это все не нравится.
     - Я сказал Карверу то же самое.  Но  он  был  просто  вне  себя.  Его
трясло. Мы все оставались на местах, пока Карвер отводил жену в  каюту.  А
потом устроили Джорджи форменный допрос. Но не добились  от  него  ничего,
кроме: "Я подумал, что я ей панга".
     Альварес нетерпеливо поерзал  в  кресле  и  машинально  потянулся  за
гроздью винограда из вазы на столе. Доктор Уолтер Альварес был невысоким и
худощавым,  поэтому  в  присутствии  крупных  людей  он  часто  вел   себя
агрессивно.
     - Да скажете вы наконец, что такое панга?! - вспылил Альварес.
     Уомрас фыркнул и принялся чистить банан.
     - Панга, - сказал Доминик, - это,  как  выяснилось,  сложная  система
отношений типа "главный-подчиненный", которая существует среди горгонов.
     Альварес заинтересованно выпрямился.
     - Они никогда не  упоминали  нам  о  ней,  поскольку  мы  никогда  не
спрашивали. Теперь оказалось, что она  имеет  первостепенное  значение.  -
Доминик вздохнул.  -  Четырнадцать  месяцев  мы  потратили  на  то,  чтобы
устроить на планете базу и поселить там трех человек. Еще семь  месяцев  -
чтобы получить разрешение старейшин  доставить  одного  горгона  сюда,  на
станцию. Все по инструкции. Мы взяли самую большую и  самую  смышленую  на
вид особь - а именно, Джорджи. Он так хорошо прижился на  станции!  И  вот
теперь эта история.
     - Послушай, шеф, - осторожно произнес Уомрас,  -  я,  конечно,  очень
уважаю миссис Карвер... мы все относимся к ней с огромным уважением... но,
мне  кажется,  гораздо  важнее  выяснить,  не   повредило   ли   вчерашнее
происшествие Джорджи?
     Доминик покачал головой.
     - Я вам еще не все рассказал. Карвер жаждал мщения, и  никакие  панги
его надолго задержать не могли. Он связался по лучу с базой на  планете  и
заставил Робинсона спросить  старейшин:  "Является  ли  Джорджи  панга  по
отношению к жене коменданта?"
     Альварес невесело ухмыльнулся и поцокал языком.
     - Да уж, - кивнул Доминик. - Кто знает, какой смысл они  извлекли  из
этого вопроса? Ну вот, они передали ответ: "Разумеется, нет",  и  пожелали
узнать детали. Карвер им рассказал.
     - И? - спросил Альварес.
     - Они сказали, что Джорджи - чудовищный  преступник,  который  должен
быть наказан соответствующим образом. И наказать  его  должны  мы,  потому
что, видите ли, это мы  -  обиженная  сторона.  Более  того,  согласно  их
специфическому взгляду на вещи, если мы не накажем Джорджи,  как  следует,
тогда они накажут Робинсона и его команду.
     - Как? - спросил Альварес.
     - Сделав с ними то, что мы должны сделать  с  Джорджи.  А  это  может
оказаться что угодно.
     Уомрас  сложил  губы  в  трубочку,  чтобы  свистнуть,  но  свиста  не
получилось. Он доел банан и попытался снова. Безрезультатно.
     - Вы поняли? - спросил Доминик со сдержанным напряжением.
     Все трое посмотрели через открытую дверь на Джорджи, который послушно
лежал на ковре в соседней комнате.
     - Мы все знаем, что такое "наказание". Древняя формула "око  за  око,
зуб за зуб" прекрасно описывает суть процесса. Но  как  наказать  существо
вроде Джорджи? Око за... за что?

     - Давайте приведем факты в систему, -  сказал  Доминик,  перекладывая
бумажки из одной руки в другую.
     Уомрас и Альварес заглядывали в бумажки с двух сторон.  Джорджи  тоже
пытался подсмотреть, но стебельки его фоторецепторов были слишком коротки.
Все четверо находились  во  внешнем  помещении  лаборатории,  откуда  была
вынесена вся мебель.
     - Первое.  Мы  знаем,  что  горгоны  меняют  цвет  в  зависимости  от
эмоционального состояния. Когда горгон доволен, он окрашен в розовый цвет.
Если горгон становится несчастен, он синеет.
     - Джорджи был розового цвета с самого момента появления на станции, -
сказал Уомрас, бросив взгляд на горгона.
     - Кроме как на банкете, - задумчиво ответил Доминик. -  Я  вспоминаю,
что он стал синим как раз перед тем, как... Если бы только мы  обнаружили,
что именно его подтолкнуло... Ладно,  сперва  о  том,  что  важнее.  Итак,
второе. У нас совершенно нет информации  о  местной  системе  наказаний  и
вознаграждений. Может, у них принято разрывать на куски того,  кто  плюнул
на тротуар, или выкручивать ему, гм, руки...
     Альварес  и  Уомрас,  как  по  команде,  с  сомнением  посмотрели  на
многообразные  конечности  Джорджи,  органы  слуха  и   фоторецепторы   на
стебельках.
     - ...за поджог, насилие или плохое настроение,  -  печально  закончил
Доминик. - Мы понятия  не  имеем,  как  это  у  них  происходит.  Придется
действовать наугад.
     - А что говорит Джорджи? - спросил Альварес. - Почему бы не  спросить
его самого?
     - Мы об  этом  подумали,  -  мрачно  отозвался  Доминик.  -  Спросили
Джорджи, что бы сделали с ним старейшины в подобном случае. И он  ответил,
что они бы крякнули его за живое, или что-то  вроде  этого.  Короче,  этот
путь тупиковый. Может, он нас и приведет к цели, но  не  раньше,  чем  лет
через десять.
     Он провел ладонью по голому черепу.
     - Третье. Мы вынесли мебель из этой комнаты... ч-черт, и как  мы  все
поместимся в моем кабинете?..  впрочем,  неважно...  Четвертое.  На  двери
сделан засов, чтобы она запиралась с внешней стороны. И пятое: вот хлеб  и
вода для Джорджи. А теперь давайте попробуем.
     Начальник ксенологической лаборатории направился к двери.  Остальные,
включая Джорджи, последовали за ним.
     - Нет, ты останешься здесь, - сказал Уомрас горгону.
     Джорджи послушно остановился, приняв радостную ярко-розовую окраску.
     Доминик торжественно закрыл дверь и задвинул импровизированный засов.
Он подергал  дверь,  чтобы  убедиться,  что  она  надежно  заперта.  Через
прозрачную панель в ее  верхней  части  Джорджи  внимательно  наблюдал  за
действиями людей. Доминик снова открыл дверь.
     - А теперь слушай внимательно, Джорджи, - сказал он. - Это тюрьма. Ты
подвергаешься наказанию. Мы будем держать тебя  здесь,  не  давая  никакой
еды, кроме той, что есть у тебя сейчас, пока не сочтем, что ты  достаточно
наказан. Понимаешь?
     - Да, - с сомнением ответил Джорджи.
     - Хорошо, - сказал Доминик и запер дверь.
     Некоторое время они стояли и смотрели на Джорджи, а  Джорджи  смотрел
на них. Больше ничего не происходило.
     - Пойдемте, подождем у  меня  в  кабинете,  -  со  вздохом  предложил
Доминик. - Нельзя ожидать чуда с первой попытки.
     Они перешли по короткому коридорчику в  соседнюю  комнату.  Несколько
минут все трое сидели молча и жевали арахис.
     - Джорджи привык к обществу, - с надеждой сказал Уомрас. - Ему вскоре
станет одиноко.
     - И он проголодается,  -  добавил  Альварес.  -  Джорджи  никогда  не
пропускает обед.
     Когда они через полчаса заглянули в комнату, то увидели, что  Джорджи
вдумчиво жует ковер.
     - Нет, Джорджи, нет! - набросился на него Доминик.  -  Ты  не  должен
есть ничего, кроме того, что тебе оставили. Это же тюрьма!
     - Хороший ковер, - обиженно сказал Джорджи.
     - Неважно. Ты не должен его есть, понял?
     - Ладно, - весело ответил Джорджи. Его кожа была  красивого,  сочного
розового цвета.
     Спустя четыре часа, когда Альварес сдавал смену, горгон лежал в углу,
втянув все конечности. Он спал. Что до цвета, то Джорджи был розовее,  чем
когда-либо.
     Когда Альварес снова  появился  в  лаборатории,  уже  ни  у  кого  не
оставалось сомнений. Джорджи сидел посреди комнаты, выдвинув фоторецепторы
и ритмично ими  помахивая.  Горгон  просто  лучился  розовым  светом,  как
розовая  жемчужина.  Доминик  продержал  его  взаперти  еще  день,   чтобы
удостовериться  окончательно.  Джорджи,  похоже,  слегка  потерял  вес  на
скудной диете, зато обрел неизменную ярко-розовую окраску. Тюрьма ему явно
нравилась.

                                    2

     Гус Келли, инструктор по играм, старался хранить бодрый  вид,  но  на
душе у него  скребли  кошки.  У  Келли  был  один  из  тяжелейших  случаев
"орбитальной лихорадки" на станции 3107A. Так уж получалось, что один  вид
сине-зеленой планеты - такой близкой и такой недоступной - выводил его  из
себя. Келли был могучим мужчиной, бродягой по  натуре.  Он  жаждал  глотка
свежего воздуха, как пьяница - глотка из заветной  бутылки.  Он  стремился
ощутить дорогу под ногами, как безнадежно влюбленный  стремится  коснуться
своей возлюбленной. Чтобы выбросить из  головы  несбыточные  желания,  Гус
Келли расхаживал  по  станции  все  целеустремленнее  и  разговаривал  все
громче. Малейшее недоразумение вызывало у него  вспышку  ярости,  и  Келли
начинал орать, багровея лицом и выпучивая глаза. Иногда у него без видимых
причин начинали дрожать руки, и Келли глотал успокоительные пилюли.  Время
от времени ему снились кошмары, в которых он куда-то проваливался и падал,
падал... Келли приставал с этими кошмарами то к преподобной  матери  Храма
Хаббарда, то к патеру Конфессии Маркса, и успел уже замучить обоих.
     - Это он и есть? - неодобрительно спросил Келли.
     Он до сих пор ни разу не видел горгона. Семантическая, медицинская  и
ксенологическая лаборатории цепко держались за Джорджи.  Доминик  легонько
пнул розовый шар:
     - Проснись, Джорджи.
     Мгновением позже гладкая поверхность  шара  вспучилась  во  множестве
мест.  Шишки  вытягивались   на   глазах,   и   превратились   в   длинные
сегментированные  отростки.  На  концах   одних   отростков   образовались
"ступни", на других - "кисти рук", на третьих - сложные раковины  слуховых
органов или гроздья фоторецепторов.  Единственным  непарным  органом  было
речевое приспособление, которое выглядело, как маленькая фанфара.
     - Привет! - радостно пропищал Джорджи.
     - Он может втянуть их  обратно  в  любой  момент?  -  спросил  Келли,
потирая подбородок.
     - Да. Покажи ему, Джорджи.
     - Хорошо.
     Отростки горгона дрогнули, и быстро втянулись, сегмент за  сегментом.
Через две секунды Джорджи снова представлял собой гладкий розовый шар.
     - Это ставит нас перед проблемой, - сказал Келли. - Понимаете, в  чем
дело? Если его нельзя ни за что ухватить, то как его  можно  наказать  тем
способом, о котором вы говорили?
     - Мы перепробовали все, что нам только  пришло  в  голову,  -  сказал
Доминик. - Мы запирали  его  в  комнате,  держали  на  хлебе  и  воде,  не
разговаривали с  ним...  Он  не  получает  зарплаты,  поэтому  его  нельзя
оштрафовать.
     - И понизить в должности тоже, - мрачно добавил Уомрас.
     - Вот именно. Обработку по методу Павлова-Моргенштерна,  которую  все
мы проходили в детстве, к  Джорджи  применять  уже  поздно.  Мы  не  можем
предотвратить преступление, которое он уже совершил. Вот  мы  и  подумали,
что ты, как инструктор по играм...
     - Мы подумали, - дипломатично сказал Уомрас, - что  ты,  быть  может,
предложишь  что-то  такое...  необычное.  Заметишь  что-то,  чего  мы   не
заметили. У тебя же есть опыт... ну... нестандартных ситуаций.
     Келли задумался.
     - Ну, - начал  он  нерешительно,  -  бывает,  конечно,  что  в  играх
применяются грубые приемы. Удары, так сказать, ниже пояса. Только как  это
с ним...
     Он умолк, потому что в этот момент Джорджи как  раз  решил  отрастить
себе парочку слуховых органов.
     - Нет, об этом и думать не стоит, - угрюмо сказал Доминик. -  Извини,
что мы тебя отвлекли. Спасибо, что пришел.
     - Э, погодите минутку! - воскликнул  Келли.  -  Я,  кажется,  кое-что
нащупал.
     Он уставился на горгона, сосредоточенно грызя ноготь.
     - Вот послушайте. Иногда ребята в бассейне  балуются  и  держат  друг
друга под водой, не давая вынырнуть. Я и подумал: он  же  дышит  воздухом,
верно? Понимаете, о чем я?
     Доминик и Уомрас переглянулись.
     - Очень может быть. Звучит многообещающе, - сказал Доминик.
     - Нет! Мы не знаем  порога  выносливости  Джорджи.  Что,  если  Келли
причинит ему серьезный вред, или даже...
     - Ох, - сказал Доминик. - Ты прав. Мы не можем так рисковать.
     - Я проработал инструктором по играм  семьдесят  три  года!  -  начал
Келли, медленно багровея. - Прошел два омоложения, и никогда...
     - Нет-нет, Келли, - быстро сказал Уомрас. - Мы не это имели  в  виду.
Просто, видишь ли, Джорджи - не человек.  Откуда  нам  знать,  что  с  ним
произойдет под водой?
     - С другой стороны, - задумчиво  произнес  Доминик,  -  горгоны  ведь
действительно синеют, если  им  плохо.  Робинсон  утверждал  это  со  всей
определенностью. Мне кажется, Джорджи будет очень недоволен, если  ему  не
давать дышать - так ведь этого мы  и  добиваемся!  Разумеется,  все  будет
происходить  под  пристальным  наблюдением  доктора   Альвареса.   Правда,
Альварес, почему бы и нет? Келли,  какое  время  для  тебя  будет  удобнее
всего?..
     - Ну, - сказал Келли, бросив взгляд на часы-перстень, - бассейн прямо
сейчас свободен. Сегодня женский день, но все  женщины  сейчас  в  седьмой
секции, хлопочут вокруг  миссис  Карвер.  Я  слышал,  она  до  сих  пор  в
истерике.
     Альварес, которому вдруг пришла в голову  одна  мысль,  наклонился  к
горгону:
     - Джорджи,  ты  ведь  дышишь  через  дыхальца?  Через  эти  небольшие
отверстия, разбросанные по всему телу?
     - Да, - сказал Джорджи.
     - А под водой они работают?
     - Нет.
     Доминик и Келли с интересом прислушались.
     - Если тебя держать под водой, это тебе повредит?
     Джорджи несколько раз сменил цвет с розового на бледно-малиновый.
     - Не знаю, - неуверенно пропищал он. - Немного.
     Четверо мужчин наклонились ближе к нему.
     - Хорошо, Джорджи, - напряженно произнес Доминик. - Скажи,  будет  ли
это наказанием?
     Джорджи лихорадочно запульсировал, меняя цвет.
     - Да. Нет. Может быть. Не знаю.
     Люди разочарованно выпрямились. Доминик протяжно вздохнул.
     - Всегда он дает эти многозначные ответы. Что ж,  давайте  попробуем.
Нам больше ничего не остается.

     Само собой получилось так, что  Келли  оказался  в  паре  с  Джорджи,
вышагивая следом за Домиником и доктором  Альваресом.  Процессию  замыкали
Уомрас и санитар по имени Джослинг, который катил  тележку  с  медицинским
оборудованием.  Кольцевые  коридоры  были  пусты.  Келли   замедлил   шаг,
приноравливаясь к неуклюжей походке Джорджи. Через несколько  минут  он  с
удивлением почувствовал,  как  что-то  мягко  коснулось  его  руки.  Келли
посмотрел  вниз.  Горгон  Джорджи  доверчиво  ухватился  своей   семипалой
конечностью за пальцы Келли. Фоторецепторы, похожие на  диковинные  цветы,
были обращены к человеку.
     Келли был захвачен врасплох. На  станции  не  было  детей,  но  после
предыдущего омоложения  Келли  успел  стать  отцом  восьмерых.  Доверчивое
прикосновение маленькой ручонки разбудило давние воспоминания.
     - Все будет хорошо, - грубовато сказал Келли.  -  Положись  на  меня,
сынок.
     Бассейн, как он и предсказывал, оказался  пуст.  Свет,  отражаясь  от
колышущейся воды, отблесками играл на стенках бассейна.
     - Лучше будет проделать это с той стороны, где мелко, - сказал Келли.
     Его голос в пустом помещении отразился от  стен  гулким  эхом.  Келли
сбросил комбинезон и  помог  Джорджи  спуститься  по  лесенке  в  бассейн.
Розовый шар наполовину погрузился в воду,  и  так  и  повис.  Келли  мягко
подтолкнул его вперед.
     Доминик  и  все  остальные  заинтересованно  свесились   с   бортиков
бассейна. Келли откашлялся.
     - Ну, - сказал он, - обычно это происходит  так.  Один  из  мальчишек
хватает другого...
     Он обхватил руками плавающий шар и замер в нерешительности.
     -  Давай,  Келли,  действуй!  -  крикнул  Доминик.  -  У  нас  приказ
коменданта станции!
     - Конечно, - сказал Келли. - Сейчас... - Он повернулся к  горгону:  -
Задержи дыхание.
     И Келли надавил на розовый шар, чтобы тот скрылся под  водой.  Горгон
оказался легче,  чем  ожидал  Келли.  Он  был  словно  надут  воздухом,  и
приходилось прикладывать силу, чтобы затолкать его под воду.
     Келли надавил сильнее. Джорджи неожиданно ушел под воду,  выскользнул
у него из рук и пробкой вылетел на поверхность. Горгон дунул в разговорную
трубу, выдувая воду, и пропищал:
     - Здорово! Сделай так еще раз, Келли.
     Келли посмотрел на Доминика. Тот кивнул головой.
     - Да. Повтори.
     Доктор Альварес подергал  себя  за  жиденькую  бородку  и  ничего  не
сказал.
     Келли глубоко вздохнул, сочувствуя горгону, и снова погрузил  Джорджи
в воду.  На  поверхность  всплыло  несколько  воздушных  пузырей.  Джорджи
выставил из воды разговорную трубу, но не издал ни звука. Келли  посмотрел
вниз, на свои собственные руки, крепко сжимающие тело  горгона.  Руки  под
водой казались совсем бледными, бескровными - чего нельзя было  сказать  о
Джорджи. Горгон был окрашен в вызывающе яркий розовый цвет.
     Когда Келли отпустил его, и Джорджи вынырнул наружу,  люди  встретили
горгона обескураженным молчанием.
     - Слушайте, - сказал Доминик, - у меня  возникла  идея.  Джорджи,  ты
можешь дышать и через речевую трубу, верно?
     - Да, - радостно ответил Джорджи.
     Раздался хор возмущенных восклицаний: "Ну, тогда конечно!" Обстановка
разрядилась. Появилась надежда  на  успех.  Санитар  Джослинг  вытащил  из
кармана тряпку и принялся протирать тележку.
     - Продолжай, Келли, - сказал  Доминик.  -  Только  теперь  держи  его
поглубже.
     Джорджи оказался под водой в третий раз. Пузырьки воздуха заструились
вверх. Горгон  попытался  высунуть  наружу  разговорную  трубу,  но  Келли
согнулся и заблокировал ее локтем. Спустя минуту  Джорджи  стал  втягивать
все конечности. Келли чуть не свернул шею,  пытаясь  различить  под  водой
оттенок кожи горгона. Показалось ему, или тело Джорджи слегка посинело?
     - Не выпускай его, - резко сказал Альварес.
     Джорджи превратился в совершенно гладкий шар. Но в  следующий  момент
он  снова  стал  отращивать  конечности.  Только  выглядели   они   теперь
по-другому.
     - А теперь? - спросил Келли.
     - Дай ему еще минутку, - ответил Доминик. Он  перегнулся  всем  телом
через бортик, рискуя свалиться в бассейн. - Мне кажется, я вижу...
     У Келли заныла спина от напряжения. Ему не  нравилось,  как  выглядят
новые  органы  Джорджи.  Они  безжизненно  колыхались  в   воде,   подобно
водорослям. Если с горгоном что-то случилось...
     - Я его отпускаю, - хрипло сказал Келли.
     К вящему ужасу Келли, когда  он  разжал  руки,  Джорджи  остался  под
водой. Келли потянулся его схватить, но горгон ускользнул от него.  Мягкие
плоские отростки, отходящие от шарообразного тела,  мгновенно  затвердели.
Работая ими, как веслами, Джорджи стремительно умчался на глубину.
     И в этот момент Доминик рухнул  в  бассейн,  подняв  огромный  фонтан
брызг. Он вынырнул, фыркая и отдуваясь, и повис на лесенке, уходящей вдоль
стенки бассейна под воду. Вода стекала с его  комбинезона,  как  со  шкуры
морского льва. Келли, который бросился было ему на  выручку,  увидел,  что
Доминик в порядке, и остановился. Оба посмотрели в воду. Между  ними,  под
ними и  вокруг  них  носился  Джорджи.  Он  чувствовал  себя  в  воде  так
великолепно, что любая рыба могла ему позавидовать.
     - Плавники, - сказал Доминик, охнул и выпустил из  рук  перила.  -  И
жабры, боже правый!
     На этот раз его падение было не столь эффектным. Тем более, что все и
так уже были мокрыми.

     Пожалуй,  доктора  Уолтера  Альвареса  вполне  можно   было   назвать
мизантропом, и не погрешить против истины. Он не  любил  людей.  Он  любил
болезни. Там, внизу, на седьмой  планете,  когда  будет  наконец  основана
торговая  миссия,  наверняка  найдутся  новые  и  необыкновенные  болезни,
которые на много лет вперед сделают  доктора  счастливым,  как  жаворонок.
Здесь, на станции,  на  его  долю  выпадали  лишь  тривиальные  растяжения
лодыжек,   психосоматические   насморки,   крапивница    и    расстройства
пищеварения. Был еще такой помощник повара Сэмюэлс, который  каждую  среду
приходил в лазарет с одним и тем же фурункулом на шее. Всю  неделю  доктор
Альварес с ужасом ждал  среды.  Каждый  раз,  когда  в  дверях  появлялась
простодушная физиономия Сэмюэлса, какая-то  болезненная  пружина  в  мозгу
доктора закручивалась еще туже.
     Однажды наступит такой день, когда Сэмюэлс откроет рот, чтобы сказать
"Привет, док" -  он  всегда  называл  Альвареса  "док"  -  и  эта  пружина
взовьется со звуком лопнувшей струны банджо. Что случится тогда,  Альварес
не брался предсказать.
     Когда горгона только привезли на станцию, было  два  или  три  случая
восхитительных заболеваний грибком, а потом - ничего. Доктор Альварес  был
несказанно разочарован. Он  обнаружил  в  мазках,  взятых  у  Джорджи,  по
меньшей мере сотню микроорганизмов, и вырастил их  культуры.  Но  ни  один
микроб не прижился на тканях человека. Бактерии, вирусы, паразиты, которые
могли бы покуситься на человека - на любой  имеющей  жизнь  планете  такие
непременно находятся - судя по всему, обитали на  каких-то  других  формах
жизни, а не на горгонах. Они являлись доктору Альваресу во сне: микробы  в
форме палочек и линзочек, микробы  со  жгутиками  и  с  ножками.  Зубастые
микробы.
     Однажды утром доктор Альварес проснулся, чувствуя решимость отчаяния.
Был вторник. Альварес направился прямиком  в  лазарет,  отпустил  дежурную
сестру  Трамбл,  открыл  запертый  на  замок  шкафчик  и  набрал  в  шприц
прозрачной  желтоватой  жидкости  из  ампулы.  На  врачебном  жаргоне  это
вещество называлось "руки вверх!" Оно оглушало  сенсорные  области  лобных
долей мозга и снимало  с  сознания  блокировку,  вызванную  обработкой  по
методу Павлова-Моргенштерна. (По  странному  совпадению,  химика,  который
запатентовал это средство, звали доктор Джекилл).  Альварес  впрыснул  два
кубика "руки вверх!" себе в вену и сел ждать.
     Спустя  пару  минут  его  непробиваемо  скверное   настроение   стало
улучшаться. Доктор почувствовал волшебный прилив энергии. Мир вокруг обрел
четкость и заблистал красками. "Ха!" - сказал Альварес. Он встал и подошел
к маленькому холодильничку, где после некоторых  поисков  нашел  полдюжины
пробирок  с  культурами  микроорганизмов,  обнаруженных  им   у   Джорджи.
Разумеется, они пребывали в латентной фазе, будучи глубоко  замороженными.
Альварес осторожно разморозил их и добавил питательные вещества. Все утро,
пока через лазарет проходили вереницей обычные пациенты со своими  мелкими
жалобами, культуры микробов росли и размножались.  Альварес  был  весел  с
пациентами. Он отпустил пару удачных шуточек, и раздавал безвредные пилюли
направо и налево.
     К полудню четыре из найденных культур процветали. Альварес  аккуратно
слил их в одну пробирку и наполнил шприц смесью. Он рассуждал так: ни один
живой организм, будь то человек, свинья или горгон, не является  полностью
иммунным к микробам, которые  постоянно  в  нем  обитают.  Стоит  нарушить
баланс, введя в  организм  значительное  количество  любого  из  помянутых
микробов, и мы получим больного горгона - то  есть,  наказанного  горгона.
Разве не так?
     Лечение может убить пациента. Но доктор  Альварес  с  легким  сердцем
отмел это возражение, как  пустую  игру  слов.  Вооружившись  шприцем,  он
решительно отправился на поиски Джорджи.
     Он обнаружил горгона  в  маленькой  гостиной,  в  компании  Доминика,
Уомраса и механика по имени  Боб  Ритнер.  Они  окружили  и  рассматривали
странный  механизм  -  или  художественную  композицию?  -  сделанный   из
алюминиевых полос.
     - Это дыба, - гордо пояснил Ритнер. - Я когда-то видел ее на картинке
в детской книжке.
     Основой для "дыбы"  служил  длинный  узкий  столик,  на  одном  конце
которого была  закреплена  лебедка.  Все  в  целом  выглядело  как  грубое
приспособление для растягивания чего-нибудь.
     - Мы решили, что настало время для  суровых  мер,  -  сказал  Доминик
Альваресу, вытирая пот с бритой головы.
     -  В  древние  времена,  -  назидательно  произнес  Ритнер,  -  такие
устройства применяли к преступникам, когда они не хотели говорить.
     - Я говорю, - неожиданно сказал Джорджи.
     - Тебя наказывают за другое, - мягко  пояснил  Доминик.  -  Альварес,
прежде чем мы начнем, ты, наверное, хочешь осмотреть своего пациента.
     - Ха! - сказал Альварес. - Именно так. Ха-ха!
     Он опустился на колени перед Джорджи. Горгон повернул все стебельки с
фоторецепторами  в  сторону   алюминиевой   конструкции,   изучая   ее   с
неподдельным любопытством. С таким же любопытством доктор Альварес оглядел
самого Джорджи. Он пощупал кожу горгона.  Кожа  была  плотной  и  упругой,
великолепного  розового  цвета.   Слуховые   органы   Джорджи   напряженно
подрагивали.
     Альварес извлек из своего чемоданчика ручные  весы,  отрегулированные
под гравитацию уровня A.
     - Залазь сюда, Джорджи.
     Горгон послушно вскарабкался на чашку весов. Альварес поднял  весы  и
посмотрел на шкалу.
     - Хм, - сказал он. - Джорджи здорово потерял вес.
     - Да-а? - с надеждой спросил Доминик.
     - Точно. Однако он, похоже, отлично себя чувствует.  Я  бы  сказал  -
лучше, чем неделю назад. В лечении он не нуждается. Вот разве что  немного
раствора сахара, это его подбодрит...
     Альварес извлек из чемоданчика шприц, проколол гладкую кожу Джорджи и
надавил на поршень.
     Доминик вздохнул.
     - Ну что ж, можем продолжать. Джорджи, запрыгивай сюда. Пусть  Ритнер
пристегнет тебя ремнями.
     Джорджи охотно взобрался на столик. Ритнер пристегнул ремнями  четыре
из его конечностей, и стал крутить лебедку.
     - Только не сильно! - встревоженно сказал Джорджи.
     - Я аккуратно, - уверил его Ритнер. Он продолжал вращать рукоятку.  -
Как ты себя чувствуешь?
     Конечности горгона были уже вдвое длиннее, чем обычно,  и  продолжали
растягиваться.
     - Щекотно, - пожаловался Джорджи.
     Ритнер крутил лебедку. Уомрас нервно закашлялся.  На  него  зашикали.
Конечности Джорджи все удлинялись и удлинялись. Потом  начало  становиться
заметно продолговатым его тело.
     - С тобой все в порядке, Джорджи? - спросил Доминик.
     - В порядке.
     Ритнер отчаянно крутнул рукоять в последний  раз.  Вытянувшееся  тело
горгона  удобно  разлеглось  от  одного  конца  дыбы  до  другого.  Больше
растягивать его было некуда.
     - Хорошо, - сказал Джорджи. - Сделай еще так.
     Он переливался  радостными  перламутрово-розовыми  оттенками.  Ритнер
чуть не расплакался и с ненавистью пнул свою машину.  Альварес  фыркнул  и
убрался восвояси. В коридоре, где его никто не мог увидеть, он  подпрыгнул
в воздух и стукнул пятками друг о друга. Он просто чудесно проводил время!
Как жаль, что сегодня еще не среда. Хотя, если вдуматься, зачем  ждать  до
завтра?

     Комендант Чарлз Уотсон Карвер, начальник станции  3107A,  был  обучен
принимать быстрые и смелые  решения.  Если  начальник  чувствует  малейшее
сомнение в собственной правоте, он начинает колебаться и менять  планы  на
ходу, становится жертвой суеверий и беспокойства, и в конце концов  вообще
теряет способность принимать решения.
     Беда  в  том,  что  никто  не  может  быть  все  время  прав.  Можешь
пунктуально    следовать    букве    инструкции,    можешь    блистательно
импровизировать - в любом случае рано или поздно ты  ошибешься.  Искусство
быть начальником заключается в  том,  чтобы  переступить  через  ошибки  и
продолжать дальше, как ни в чем не бывало.
     Карвер  напряг  подбородок,  выпрямил  спину  и  посмотрел  вниз,  на
больного  горгона.  Да,  горгон  был  болен,  и  сомневаться  в  этом   не
приходилось. Его отростки поникли и вяло колыхались,  кожа  была  сухой  и
горячей.
     - И давно  он  так?  -  требовательно  спросил  Карвер,  лишь  слегка
запнувшись перед местоимением. Мысленно он всегда называл  чужаков  "оно",
но его подчиненным вовсе ни к чему это знать.
     - Минут двадцать. Что-то около того, - ответил доктор Несельрод. -  Я
сам пришел сюда... - он подавил зевок, - минут десять назад.
     - А что вы вообще здесь делаете? - спросил  Карвер.  -  Сейчас  смена
Альвареса.
     Несельрод смутился.
     - Знаю. Альварес в госпитале. Как пациент. Он набросился на помощника
повара Сэмюэлса. Вылил ему кастрюлю супа за шиворот. И кричал что-то в том
смысле, что хочет раз и навсегда простерилизовать ему  фурункул.  Пришлось
накачать Альвареса успокоительными. Мы его втроем едва скрутили.
     Карвер сжал губы и выпятил подбородок.
     - Несельрод, что вообще творится на станции? Сначала это...  существо
атаковало мою жену. Теперь Альварес... - Он сердито уставился на  Джорджи.
- Вы можете его от этого вылечить, что бы это ни было?
     Несельрод удивился.
     - Разве можно такое требовать?  Мы  понятия  не  имеем  о  лекарствах
горгонов. Я думал, что вы свяжетесь с базой и спросите у них.
     Разумеется, он рассуждал здраво. Вот только,  как  всегда,  оставался
открытым вопрос интерпретации. Как подать то, что произошло? Была  ли  это
трагическая случайность, которая постигла уважаемого посла  чужаков  из-за
вопиющей небрежности людей? Или это  было  необходимое  и  соответствующее
наказание преступнику, которое они так долго искали? Карвер  посмотрел  на
часы-перстень. Оставалось ровно три часа до  окончания  срока,  в  течение
которого старейшины аборигенов планеты обязали их наказать Джорджи.
     - Какого он, по-вашему, цвета? - спросил комендант у Несельрода. - Уж
никак не розовый.
     - Не-ет. Но и не синий. Я бы назвал этот цвет оттенком фиолетового.
     - Хм. Да. Ну, во всяком случае,  он  стал  меньше,  чем  был.  Верно?
Подозрительно меньше.
     Несельрод согласился.
     Карвер принял решение.
     - Сделайте все, что можете, - велел он  Несельроду,  затем  поднес  к
губам наручный коммуникатор: - Есть сейчас связь с  начальником  планетной
базы?
     - Да, сэр, - ответил оператор.
     - Хорошо. Дайте мне Робинсона.
     Прошло несколько секунд.
     - Начальник базы слушает.
     - Робинсон, это Карвер. Скажите старейшинам, что у  нас  здесь  очень
несчастный горгон. Мы не уверены, что именно на него  так  повлияло  -  мы
перепробовали кучу вещей - но он изрядно потерял  вес,  и  кожа  его...  -
Карвер  едва  уловимо  заколебался.  -  ...кожа   синеватая.   Определенно
синеватая. Принял?
     - Да, шеф! Слава богу! Я тотчас же передам  сообщение,  и  свяжусь  с
вами.
     - Хорошо.
     Карвер с резким щелчком захлопнул крышку наручного коммуникатора.  Он
бросил еще один взгляд на горгона. Тот выглядел совершенно больным, но как
раз это коменданта не особо тревожило. То,  как  себя  чувствовал  горгон,
было личным делом горгона. Комендант Карвер выполнял свой долг.

                                    3

     Альварес проснулся с чудовищной головной болью  и  смутным  сознанием
вины. Он находился не у себя в каюте, а на  одной  из  госпитальных  коек,
одетый в предписанную  для  пациентов  инструкцией  больничную  пижаму  (к
которой можно было пристегнуть шлем и перчатки, мгновенно превратив пижаму
в скафандр). Он с трудом поднял голову, чтобы посмотреть на часы,  висящие
на дальней стене. Было двадцать три часа. Его смена уже почти закончилась.
Альварес со стоном выбрался из кровати и посмотрел на карточку с описанием
болезни, прикрепленную к ее спинке. "Мания. Навязчивые идеи, бред. Лечение
- успокоительные средства. Врач - Несельрод".
     Навязчивые идеи. Бред. Да, так оно и есть. Вот и сейчас ему казалось,
будто он вспоминает, как ворвался на кухню и вылил на обалдевшего Сэмюэлса
большую кастрюлю супа  из  телячьей  головы.  Поток  обжигающей  жидкости,
аромат специй... Господи боже! Если это было на самом деле...  Сэмюэлс!  И
горгон!!!
     Стеная и пошатываясь, Альварес нетвердой трусцой выбежал  из  палаты.
Он миновал санитара Манча, который сидел с текстовым экраном на коленях  и
не успел вскочить.
     - Доктор Альварес, стойте! Доктор Несельрод сказал...
     -  К  черту  Несельрода!  -  рявкнул  Альварес,   распахивая   дверцу
холодильника. Он отлично помнил, что культуры  микробов  хранились  именно
здесь. А теперь их здесь не было.
     - ...не выпускать вас, пока вы не станете вести себя нормально. Ээ...
как вы себя чувствуете, доктор?
     - Отлично! Превосходно! Какая разница? А вот как себя чувствует он?
     Манч понимающе закивал.
     - Сэмюэлс? Ничего страшного. Поверхностные ожоги. Мы  уложили  его  в
его собственной каюте, потому что...
     - Да не Сэмюэлс! - прошипел Альварес, хватая санитара  за  грудки.  -
Горгон!
     - А, ну да, он тоже болен. Откуда вы знаете,  доктор?  Вы  же  спали,
когда это случилось. Послушайте, отпустите меня, а? А то я нервничаю.
     - Где? - кратко вопросил Альварес, сурово глядя санитару в лицо.
     - Что? А, вы имеете в виду горгона? Наверху,  в  маленькой  гостиной.
Последний раз я...
     Альварес не дослушал. Он промчался по коридору, как щуплая  бородатая
шаровая молния. Вокруг Джорджи он обнаружил толпу встревоженных людей. Там
были комендант и миссис Карвер, Доминик и все его сотрудники, Урбен и  два
ассистента из семантической лаборатории,  санитары,  подсобные  рабочие  и
доктор Несельрод. У Несельрода запали щеки и неестественно сверкали глаза,
как у  человека,  который  слишком  долго  не  спал,  глотая  тонизирующие
таблетки. При виде Альвареса он дернулся.
     - Что стряслось? - спросил Альварес, хватая  его  за  локоть.  -  Где
горгон? Какая...
     - Тише, - сказал Несельрод. -  Джорджи  -  вон  в  том  углу,  позади
Карвера. Мы ждем делегацию с планеты. Робинсон сказал, что их трое, и  они
везут с собой какой-то ящик...
     Внезапно из динамика на стене раздалось:
     -  Катер  подходит.  Стыковка...  Есть   стыковка.   Открываю   шлюз.
Готовьтесь, они уже идут.
     Альварес ничего не видел из-за спины Карвера.  Он  хотел  отойти,  но
Несельрод задержал его.
     - Я хочу видеть! - сердито сказал Альварес.
     - Послушай, - сказал Несельрод, - я знаю, что ты сделал.  Я  проверил
наличие "руки вверх!" и вирусных культур. Горгон, похоже, выздоравливает -
но твоей заслуги в этом нет. Теперь скажи, выветрилась  уже  из  тебя  эта
дрянь? Потому что если нет...
     По толпе собравшихся прошел шорох. Альварес и  Несельрод  повернулись
как раз вовремя, чтобы  увидеть,  как  отворяется  дверь.  Два  больших  и
сильных горгона вперевалку вошли в  комнату.  Они  несли  покрытый  эмалью
ящик. Один из них свистнул  в  разговорную  трубу  -  надо  полагать,  для
проверки, - и спросил:
     - Где есть горгон Джорджи?
     - Я в норме, - пробурчал Альварес. - Если бы я не был в норме,  я  бы
уже давно сделал с тобой что-нибудь нецивилизованное. Согласен?
     - Да, ты прав, - сказал Несельрод.
     Их притиснули друг к другу, когда люди подались в стороны,  пропуская
двух горгонов к Джорджи.  Поднявшись  на  цыпочки,  Альварес  увидел,  как
Джорджи поднялся и неуверенно встал рядом с двумя прибывшими.
     - Он ужасно выглядит. Эти двое куда больше его, верно?
     - Не  такие  большие,  каким  был  Джорджи,  когда  попал  к  нам,  -
пробормотал Несельрод.  -  Послушай,  Уолт,  если  окажется,  что  ты  все
испортил, я сам приму дозу "руки вверх!", и тогда...
     - Тихо! - рявкнул на него Альварес.
     Один из горгонов что-то объяснял.
     - Это есть ящик панга. Что вы сказал? Вы знать панга?
     - Ну... ээ... и да, и нет,  -  промямлил  Доминик.  -  А  что  насчет
наказания? Мы так поняли...
     - Наказание потом. Горгон Джорджи, иди в ящик.
     Джорджи послушно подошел к ящику и нерешительно наклонился  над  ним.
Он топтался перед ящиком, подрагивая отростками,  и  выглядел  точь-в-точь
как тучная  женщина,  которая  решает,  как  ей  уместиться  в  спортивном
коптере. По рядам прошел нервный смешок, который быстро затих.
     Джорджи перегнулся через край ящика и втянул  все  верхние  отростки.
Его круглое тело стало медленно  принимать  квадратную  форму,  постепенно
перетекая в ящик.
     Два других горгона наблюдали за ним с растущим напряжением, вытянув в
сторону  ящика  все  фоторецепторы.  Наступила  тишина.  Люди   интуитивно
почувствовали, что происходит нечто важное.
     Джорджи, извиваясь всем телом, протиснулся еще дальше в ящик.  И  тут
он застрял. Его кожа мгновенно посинела, затем порозовела. "Ноги" Джорджи,
уже почти втянувшиеся в тело, жалобно скребли по стенке ящика. Наконец  он
влез туда целиком.
     Один из горгонов торжественно закрыл за ним крышку и защелкнул ее  на
замок, чтобы удостовериться, что она прилегает плотно. Потом он  снова  ее
открыл, и помог Джорджи выбраться из ящика. Все три горгона стали ритмично
покачивать "руками" и прочими конечностями. Альваресу  показалось,  что  у
Джорджи  стал  очень  самодовольный  вид.  У  доктора   появились   дурные
предчувствия. Что он наделал?
     - Что это все значит? - громко спросил Несельрод. - Они что,  снимали
с него мерку для гроба? Или...
     Доминик повернулся и сказал:
     - Не думаю. Послушайте, вот что интересно. Помните, они  назвали  это
ящиком панга? Боюсь,  что  у  них  может  существовать  стандарт  размера.
Понимаете, о чем я? Они меряют Джорджи, чтобы выяснить, не вышел ли он  за
нижний предел стандартов... ээ... отношений панга.
     - О господи! - воскликнул кто-то рядом.
     Это был Урбен из семантической лаборатории. На него  давно  никто  не
обращал внимания  -  с  тех  самых  пор,  как  Джорджи  научился  говорить
по-английски. Он ошарашенно повернулся к Доминику.
     - Вы что, не знаете, - спросил он с недоверием, - что слово,  которое
мы  переводим  как  "старейшины",  дословно  означает  "самые  маленькие"?
Господи ты боже мой!
     - Не понимаю... - начал было Доминик, но тут раздался  громкий  голос
коменданта.
     - Тихо! Прошу тишины! - возгласил он. - Наши друзья с седьмой планеты
хотят сделать  сообщение.  -  Он  повернулся  к  горгонам.  -  Прошу  вас,
говорите.
     Ко всеобщему удивлению слово взял Джорджи. Он что-то прошепелявил  на
свистящем языке горгонов. Никто из людей не понял ни слова, за исключением
Урбена, который побледнел под  искусственным  загаром  и  принялся  что-то
взволнованно бормотать себе под нос.
     Когда  Джорджи  закончил  речь,  заговорил  один   из   новоприбывших
горгонов.
     - Наистарейшая особь, вы знать  ее  под  именем  Джорджи,  хочет  вам
сказать благодарность. Вы к нему  сделали  много  доброты,  когда  он  был
несмышленым юнцом.
     - "Несмышленым юнцом", о господи! - вполголоса простонал Урбен. - Это
ведь самое грубое из тех соответствий, которые  я  предлагал.  Кто  только
составлял словарь? Переводчики хреновы! Да разве можно так издеваться  над
семантикой? Дословно - "нескладная особь",  но  по  смыслу,  по  смыслу...
"Толстый мальчишка", вот как бы я это перевел. А на дворовом жаргоне так и
вовсе - "жиртрест". Господи боже святый и все его архангелы!..
     - Теперь, когда он  есть  стал  старейший,  -  говорил  тем  временем
горгон, - Джорджи будет премного счастлив ответить вам добром на  добро  в
доступной юридически обоснованной форме....
     - Что все это значит? - обиженно спросил Альварес. - И почему он  сам
не может нам это сказать?
     - Теперь это  ниже  его  достоинства,  -  приглушенной  скороговоркой
ответил Несельрод. - Тс-с!
     - ...если, - сказал  горгон,  -  вы  сумеете  дать  старейшей  особи,
узнанной под именем Джорджи, надлежащее наказание, как говорилось прежде.
     Люди окаменели от неожиданности. Только Карвер резким щелчком  открыл
наручный коммуникатор.
     - Сколько у нас осталось времени до истечения поставленного горгонами
срока? - требовательно спросил он.
     В наступившем молчании все  напрягали  слух,  чтобы  услышать  слабый
голос из коммуникатора.
     - Меньше получаса, сэр.

     - Призываю собрание к порядку! - сказал  Карвер,  молотя  кулаком  по
столу.
     Джорджи и два других горгона сидели напротив коменданта.  Между  ними
на столе красовался букет из настурций и  папоротника.  Букет  должен  был
символизировать то, что встреча носит  официальный  характер.  На  стороне
Карвера сидели  Доминик,  Урбен,  Уомрас,  Альварес,  Несельрод,  Келли  и
Ритнер.
     - Излагаю ситуацию, - агрессивно начал Карвер. -  Этот  горгон  вдруг
оказался членом их правящего совета. Черт его знает, почему. Я не знаю. Да
и неважно. Суть вопроса в том, что он к нам дружественно настроен. Так что
наша миссия, можно сказать, выполнена... если  нам  удастся  его  наказать
должным образом. Если же нет  -  мы  влипли  по  самые  уши.  Какие  будут
предложения?
     Доминик наклонил бритую голову к Альваресу.
     - Доктор, у меня возникла мысль, - прошептал он. - Скажите, есть ли в
строении  тела  горгонов  какая-нибудь  особенность,  которая   радикально
отличает их от нас?
     - Да конечно же, - угрюмо отозвался Альварес. - Сколько угодно.  Они,
можно сказать...
     Бросив на них убийственный взгляд, Карвер кивнул Ритнеру:
     - Да?
     - Ну, я тут подумал... Дыба не подошла, но у древних  было  еще  одно
орудие пыток, называлось "железная дева".  В  него  вела  такая  дверца  с
шипами...
     - Я вот что имел  в  виду,  -  сказал  Доминик.  -  Есть  ли  что-то,
ограничивающее их максимальный размер? Какая-то  причина,  по  которой  им
опасно или невыгодно расти большими?
     Альварес нахмурился и посмотрел на Несельрода, который придвинул свой
стул к ним поближе.
     - Давление?.. - предположил Несельрод.
     Доктора одинаковым жестом потерли  подбородки  и  взглянули  друг  на
друга с искоркой профессионального любопытства в глазах.
     - Ну, ну! - загорелся Доминик. - Так что там с давлением?
     Карвер как раз спрашивал Ритнера:
     - Сколько времени вам понадобится, чтобы построить этот механизм?
     - Часов десять - одиннадцать.
     - Слишком долго. Предложение отклоняется. Следующий!
     - Фактически, - задумчиво сказал Несельрод,  -  горгоны  представляют
собой одну-единственную клетку, наполненную коллоидным раствором.  Раствор
находится  под  значительным  осмотическим  давлением.  Чем   больше   они
вырастают, тем - при той же форме - сильнее давление. Если горгон вырастет
слишком большим, мне кажется, он...
     - Лопнет! - в ужасе воскликнул Альварес.
     Карвер разъяренно повернулся к ним.
     - Джентльмены! Если бы вы хоть  немного  помогли  мне,  вместо  того,
чтобы мешать... Уомрас, прошу вас.
     - Я размышлял, сэр... если бы мы позволили ему превратиться в рыбу  -
ну, как тогда, в бассейне, - и тут же быстро  вытащили  из  воды...  Может
быть...
     - Не может, - трезво сказал Келли. - Он тогда превратился обратно  за
пару секунд.
     На горгонов никто не обращал  внимания.  Один  из  больших  горгонов,
который все это время неотрывно глядел на букет в центре  стола,  внезапно
вытянул конечность, схватил цветы и сунул  в  ротовое  отверстие.  Джорджи
что-то резко просвистел на  горгонском  языке  и  отобрал  у  него  цветы.
Большой горгон выглядел сконфуженным,  но  довольной  розовой  окраски  не
утратил.
     Зато Джорджи неожиданно и явственно посинел.
     "Рука", в которой он сжимал  букет,  неуверенно  дрогнула.  Медленно,
словно это стоило ему больших усилий, Джорджи вернул помятые цветы в вазу.
     Два других горгона обвили его  конечностями.  Спустя  минуту  Джорджи
пришел в себя, но синий оттенок в его коже остался.
     - Что такое? - встрепенулся Карвер. - Мы все-таки что-то  сделали?  -
Он щелкнул крышкой коммуникатора. - Осталось еще десять минут до окончания
срока, значит...
     - Ты посинел потому, что мы тебя наказали, Джорджи? - спросил Уомрас.
     - Нет, - вдруг пропищал Джорджи без переводчика. -  Мне  трудно  быть
старейшим.
     Он добавил  несколько  слов  на  родном  языке,  обращаясь  к  другим
горгонам, и они снова обняли его с двух сторон.
     - Раньше они мне панга, - добавил Джорджи.
     - Так вот почему он отнял торт у жены коменданта! - прошипел Доминик,
ударив себя по лбу.
     - Ну да! Они...
     Карвер живо обернулся к ним:
     - Да? Что такое?
     - Это объясняет всю историю с тортом, - сказал  Доминик.  -  Джорджи,
видите ли, чувствовал себя по отношению к вашей жене покровительственно  -
это и значит  "панга".  Горгоны  не  умеют  контролировать  свой  аппетит,
поэтому они следят друг за другом. Когда они  становятся  старше  и  лучше
владеют собой, они делаются не больше размерами, а меньше! Джорджи не  был
уверен, в каких отношениях "панга" он находится с нами. Однако  по  поводу
вашей жены у него сомнений не было. Он решил, что если миссис Карвер съест
еще один кусок, она лопнет...
     Карвер побагровел.
     - Чушь! - заорал он. - Доминик, вы... вы  оскорбили  мою  жену,  меня
и... и человечество!
     Джорджи заинтересованно пошевелил фоторецепторами и просвистел что-то
на своем языке. Один из больших горгонов тотчас заговорил:
     - Старейшая особь говорит, человек с гладкой головой очень умный.  Он
еще говорит, большой человек, который много шумит, не прав.
     У Карвера на скулах заиграли желваки. Он посмотрел на горгонов, потом
обвел глазами стол. Все молчали.
     Карвер героически выпятил подбородок.
     - Ну что ж, джентльмены, - сказал он. - Мы старались, мы сделали, что
могли, но...
     - Погодите! -  вскричал  Альварес.  У  него  в  черепе  ослепительной
вспышкой взорвалась догадка. - Джорджи, я тебе панга?
     Джорджи напряженно повел слуховыми отростками.
     - Да, доктор, - пропищал он. - Ты очень маленький человек.
     -  Отлично,  -  сказал  Альварес,  потирая  тощие  руки.  -  А   тебя
по-прежнему следует наказать за ту ошибку, которую ты совершил на банкете?
     Джорджи безрадостно посвистел в разговорную трубу.
     - Да, - сказал он.
     - Хорошо, - сказал Альварес.
     Все  взоры  обратились  на  него.  На  лицах  были   написаны   самые
разнообразные выражения - от легкой озадаченности до панического ужаса.
     - Тогда я тебе приказываю, - раздельно и громко  сказал  Альварес.  -
Ешь, что хочешь!
     Урбен с шипением втянул в себя воздух. Большинство сидящих за  столом
смотрели на Альвареса так, словно у него вместо волос  на  голове  выросли
шевелящиеся змеи.
     - Доктор, - сказал Карвер, - вы что, совсем...
     Его голос потонул в хоре изумленных  возгласов.  Джорджи  вскочил  на
стол и пожирал цветы из вазы, меняя окраску с розовой на синюю и  обратно,
как световая реклама. Покончив с цветами, он  слопал  вазу.  Один  из  его
отростков упал на блокнот для записей, который Урбен на мгновение выпустил
из рук. Джорджи съел блокнот.
     В следующий миг горгон спрыгнул со стола, едва не задев Ритнера.  Тот
испуганно отшатнулся.  По  пути  Джорджи  выхватил  из-за  пояса  Доминика
перчатки и проглотил их одним махом. Чудовищно чавкая, он принялся  жевать
ковер. Джорджи ел истово и самозабвенно. Два других  горгона  бросились  к
нему, что-то пронзительно вереща,  но  Джорджи  их  не  замечал.  Он  стал
ярко-синим и увеличивался на глазах, но продолжал есть.
     - Остановись! - крикнул Альварес. - Джорджи, стой!
     Джорджи замер. Недожеванный  кусок  ковра  свисал  у  него  изо  рта.
Постепенно его синяя окраска поблекла. Два горгона тревожно ощупывали  его
и похлопывали. Джорджи выглядел вполне нормально, однако с первого взгляда
было видно, что он не поместится в ящик панга.
     Он был такой же величины, как двое других. Даже чуточку больше.
     - Альварес, - замогильным голосом произнес Карвер, - почему вы?..
     - Он чуть не лопнул! - ответил Альварес, дрожа от возбуждения.  -  Вы
что, не видели? Еще кусок-другой...
     Карвер пришел  в  себя.  Он  оправил  комбинезон  и  выдвинул  вперед
подбородок.
     - Как бы то ни было, - сказал он,  -  на  сей  раз  он  действительно
посинел. Вы все были тому  свидетелями.  -  Он  обвел  стол  торжествующим
взглядом. - Хвала небесам, это  случилось  до  окончания  отпущенного  нам
срока. Следовательно, если я не ошибаюсь...
     Один из двух прибывших  на  станцию  сегодня  горгонов  поднял  вверх
фоторецепторы. Теперь было уже трудно разобрать, который из троих Джорджи.
Разве что окраска его была еще чуть лиловатой. Второй произнес две кратких
фразы на горгонском языке, и все трое направились к выходу.
     - Что такое? Что он сказал? - возмутился Карвер.
     Урбен откашлялся. Он побледнел еще сильнее, чем в прошлый раз.
     - Он сказал, чтобы вы приготовили катер. Они отправляются домой.
     - Катер их ждет, - сказал Карвер с видом оскорбленного раз и навсегда
достоинства. - Они могут улететь в любой  момент.  Но  что  он  сказал  по
поводу наказания?
     Урбен снова кашлянул.
     - Они сказали, что наказание было хорошим, - потрясенно произнес  он.
- Более суровое наказание, чем все те, которые  им  удалось  придумать  за
двадцать тысяч лет. Они сказали, что теперь не станут наказывать Робинсона
и остальных, потому что мы все сделали, как надо.
     - Ну? - раздраженно сказал Карвер. - Так  почему  у  вас  такой  вид,
словно вы сейчас в обморок упадете? В чем подвох?  Они  что,  отказываются
вступать в Союз после этой истории?
     - Нет, - горько сказал Урбен. - Совсем  наоборот.  Они  говорят,  что
теперь мы все им панга. Они сделают так, как мы скажем. Они  разрешат  нам
опуститься  на  планету,  построить  распределительные  центры  и   станут
потреблять наши продукты в массовых количествах...
     - Но это же их убьет! - с ужасом воскликнул кто-то.
     - Да, - ответил Урбен.
     Карвер   вздохнул.   Он   отдал    большую    часть    своей    жизни
исследовательско-пропагандистской  службе  и  гордился   своим   послужным
списком. Работа была для него азартной игрой, в которой новые планеты были
призами, а  счет  очков  велся  маленькими  иридиевыми  планками,  которые
прибавлялись у него на груди. Он произнес в наручный коммуникатор:
     - Пусть Робинсон со своими людьми сворачивают базу. Дайте мне  знать,
когда они вернутся на станцию.
     Ожидание тянулось долго. Тишина стала  нестерпимой.  В  конце  концов
экран на стене  вспыхнул,  и  на  нем  появилась  сине-зеленая  планета  -
позолоченная  с  одного  края  лучами  светила,  другим  боком  скрытая  в
таинственной тени. Над ночной стороной сверкнула серебряная искорка.
     - Катер Робинсона приближается, - раздался голос из динамика.
     Карвер вздохнул еще раз.
     - Когда они состыкуются, - сказал он, -  закрепите  катер  и  давайте
команду запускать двигатели. Мы покидаем  седьмую  планету.  Пусть  мистер
Фрумен  рассчитает  приблизительный  курс  к   следующей   звезде   нашего
назначения.
     Альварес,  хмурясь  и  нервно  вздрагивая,  ухватил  себя  за   ворот
комбинезона.
     - Вы позволите им остаться вне Союза? - потрясенно спросил он.  -  Мы
не опустимся на седьмую - после всей этой каторжной работы?
     Комендант станции задумчиво смотрел на  экран.  Планета  была  рядом,
рукой подать. Приветливая и манящая...
     - Иногда следует поумерить аппетит, - медленно  и  неохотно  произнес
Карвер.

                               Даймон НАЙТ

                                  МАСКИ

     Восемь рейсфедеров танцевали по  движущейся  бумажной  ленте,  словно
клешни потревоженного механического омара. Робертс, обслуживающий  техник,
морща лоб, вглядывался в график под пристальным наблюдением двух остальных
мужчин.
     - Вот здесь переход от сна к яви,  -  сказал  он,  вытянув  костлявый
палец. - А здесь, как видите, спустя семнадцать секунд он снова видит сны.
     - Запоздалая реакция, -  сказал  Бэбкок,  руководитель  эксперимента.
Лицо его было красно, лоб покрывал пот. - Не вижу причин для беспокойства.
     - Может и так, но взгляните на различия в записи. Он видит сны  после
импульса пробуждения, но это другой вид сна.  Большее  напряжение,  больше
моторных импульсов.
     - А зачем ой вообще спит? - спросил Синеску, человек  из  Вашингтона,
со  смуглым  вытянутым  лицом.  -  Ведь  продукты  усталости  вы  удаляете
химическим путем. Может, какие-то психологические причины?
     - Ему нужны сонные видения, - объяснил Бэбкок. - Он действительно  не
испытывает биологической потребности в  сне,  но  сны  ему  необходимы.  В
противном случае есть опасность галлюцинаций, которые  могут  развиться  в
психоз.
     - Вот именно, - сказал Синеску. - Это серьезная проблема,  правда?  И
давно он это делает?
     - Примерно шесть месяцев.
     - То есть со времени, когда  получил  новое  тело...  и  стал  носить
маску?
     - Примерно. Я хотел  бы  подчеркнуть  одно:  его  разум  в  идеальном
порядке. Все тесты...
     - Хорошо, хорошо. Я знаю результаты  тестов.  Значит,  сейчас  он  не
спит?
     - Не  спит.  У  него  Сэм  и  Ирма,  -  сказал  техник,  взглянув  на
контрольный пульт, и вновь склонился над записью энцефалограммы.
     - Не понимаю, почему это должно меня волновать. Это же логично:  если
ему нужны сонные видения, которых наша программа не предвидит,  то  в  эту
минуту он их получает. Хотя не знаю... Эти пика меня беспокоят,  -  сказал
он, нахмурясь.
     Синеску удивленно поднял брови.
     - Вы программируете его сны?
     -  Это  не  программирование,  -  нетерпеливо  сказал  Бэбкок.  -  Мы
предлагаем только темы. Ничего  психического:  секс,  прогулки  на  свежем
воздухе, спорт.
     - Чья это была идея?
     - Секции психологии. В нейрологическом смысле все было в порядке,  но
он проявлял тенденцию к замыканию в себе. Психологи сочли, что  ему  нужна
соматическая информация в какой-либо форме. Он  живет,  действует,  все  в
порядке. Но нужно помнить, что сорок  три  года  он  провел  в  нормальном
человеческом теле.

     В лифте Синеску сказал то-то, из чего Бэбкок понял только одно  слово
"Вашингтон".
     - Простите, не расслышал, - сказал он.
     - Вы кажетесь уставшим. Плохо спите по ночам?
     - В последнее время я действительно мало сплю. А что  вы  сказали  до
этого?
     - Что в Вашингтоне не очень довольны вашими отчетами.
     - Черт возьми, я знаю об этом.
     Дверь лифта бесшумно раздвинулась.  Небольшой  холл,  зеленые  ковры,
серые стены. И  три  двери:  одна  железная  и  две  из  толстого  стекла.
Холодный, затхлый воздух.
     - Сюда.
     Синеску остановился перед  стеклянными  дверями  и  заглянул  внутрь:
пустой салон, застеленный серым ковром.
     - Я его не вижу.
     - Комната имеет форму буквы Г. Он в  другой  части.  Сейчас  как  раз
утренний осмотр.
     Дверь открылась  от  легкого  прикосновения.  Когда  они  переступили
порог, под потолком вспыхнули лампы.
     - Не смотрите вверх, - сказал Бэбкок, - кварцевые лампы.
     Тихий свист утих, когда дверь закрылась за ними.
     - Я вижу, у вас тут  избыточное  давление.  Для  защиты  от  бактерий
снаружи? Чья это была идея?
     - Его собственная.
     Бэбкок открыл металлический шкафчик в  стене  и  вынул  из  него  две
марлевые маски.
     - Наденьте, пожалуйста.
     Из-за  угла  доносились  приглушенные  голоса.   Синеску   недовольно
посмотрел на маску и медленно надел ее.
     Они переглянулись.
     - Имеет ли какой-то смысл эта боязнь бактерий? - спросил Синеску.
     - Разумеется, грипп или что-то подобное ему не грозит, но задумайтесь
на минуту. Есть только две возможности убить  его.  Первая  -  это  авария
одной из систем, и за этим мы следим внимательно; у нас  работает  пятьсот
людей, и мы проверяем его, как  самолет  перед  стартом.  Остается  только
мозговая инфекция. Так что принимайте это без предубеждения.
     Комната была большой и соединяла в себе функции гостиной,  библиотеки
и мастерской. В одном углу комплект современных шведских кресел,  диван  и
низенький столик; в другом - стол с токарным станком, электрическая  печь,
сверлильный станок,  доска  с  инструментами,  дальше  чертежная  доска  и
перегородка из полок с книгами, по которым Синеску  с  интересом  пробежал
взглядом. Там  были  переплетенные  тома  отчетов  о  ходе  экспериментов,
технические журналы, справочники; никакой  беллетристики,  за  исключением
"Огненной бури" Стюарта и "Волшебника из страны  Оз"  в  потертой  голубой
обложке. За полками они увидели стеклянную дверь, ведущую в другую,  иначе
обставленную комнату: мягкие стулья, раскидистый филодендрон в кадке.
     - Это комната Сэма, - объяснил Бэбкок.
     В  комнате  находился  какой-то  мужчина.  Заметив  их,  он  окликнул
кого-то, кого они не видели, после чего с  улыбкой  подошел.  Мужчина  был
лыс, коренаст и сильно загорел. За его спиной появилась невысокая красивая
женщина. Она вошла за мужем, оставив дверь открытой.  Оба  они  не  носили
масок.
     - Сэм и Ирма занимают соседнюю квартиру, -  объяснил  Бэбкок.  -  Они
составляют ему компанию; должен же кто-то быть рядом  с  ним.  Сэм  -  его
бывший коллега по полетам, а кроме того, у него механическая рука.
     Коренастый мужчина пожал руку Синеску,  ладонь  его  была  сильной  и
теплой.
     - Хотите угадать, которая? - спросил он. Обе  руки  были  коричневые,
мускулистые и поросшие волосами, но, присмотревшись, Синеску заметил,  что
у правой несколько другой, не совсем естественный оттенок.
     - Наверное, левая, - сказал он, чувствуя себя неловко.
     - Не угадали, - улыбнулся искренне этим обрадованный Сэм и  поддернул
правый рукав, чтобы продемонстрировать ремни, поддерживающие протез.
     - Один из побочных продуктов нашего эксперимента, - объяснил  Бэбкок.
- Управляется биотоками, весит столько же, сколько  нормальная.  Сэм,  они
уже кончают?
     - Наверное. Мы можем заглянуть. Дорогая, ты не угостишь нас кофе?
     - Ну конечно же.
     Ирма исчезла за дверью своей квартиры.
     Одна стена комнаты была  полностью  из  стекла  и  закрывалась  белой
прозрачной занавеской. Они повернули за угол. Эту часть комнаты  заполняло
медицинское  электронное  оборудование,  частично  встроенное   в   стены,
частично в высоких черных ящиках на колеях. Четверо людей в белых  халатах
склонялись над чем-то похожим на кресло космонавта. В кресле кто-то лежал:
Синеску видел ступни в мексиканских мокасинах, темные носки и серые брюки.
     - Еще не кончили, - сказал Бэбкок. - Видимо, нашли  что-то  неладное.
Выйдем на террасу.
     - Я думал, что осмотр проходит ночью, когда ему меняют кровь  и  тому
подобное.
     - Утром тоже, - ответил Бэбкок.
     Он повернулся  и  толкнул  тяжелые  стеклянные  двери.  Терраса  была
выложена каменными плитами и закрыта  стенами  из  затемненного  стекла  и
зеленой пластиковой крышей. В нескольких  местах  стояли  пустые  бетонные
корыта.
     - Здесь  планировался  садик,  но  он  не  захотел.  Пришлось  убрать
растения и застеклить всю террасу.
     Сэм расставил вокруг белого стола металлические стулья, и они сели.
     - Как он себя чувствует, Сэм? - спросил Бэбкок.
     Сэм улыбнулся и опустил голову.
     - Утром он в хорошем настроении.
     - Говорит с тобой? Вы играете в шахматы?
     -  Редко.  Обычно  он  работает.  Немного  читает,   иногда   смотрит
телевизор.
     Улыбка Сэма была искусственной. Он сцепил пальцы, и Синеску  заметил,
что костяшки на одной ладони побелели, а на другой - нет. Он отвернулся.
     - Вы из Вашингтона, правда? -  вежливо  спросил  Сэм.  -  Первый  раз
здесь? Простите... - Он встал со стула,  заметив  за  стеклянными  дверями
какое-то движение. - Похоже, кончили. Подождите немного здесь, я посмотрю.
     Сэм вышел. Двое мужчин сидели молча. Бэбкок сдвинул  маску.  Синеску,
видя это, последовал его примеру.
     - Нас беспокоит жена Сэма,  -  сказал  Бэбкок,  наклоняясь  ближе.  -
Сначала это казалось хорошей идеей, но  она  чувствует  себя  здесь  очень
одиноко, ей у нас не нравится, здесь нет движения, детей...
     Дверь снова открылась, и появился  Сэм.  Он  был  в  маске,  но  тоже
сдвинул ее вниз.
     - Прошу вас.
     В комнате жена Сэма,  тоже  с  масочкой  на  шее,  наливала  кофе  из
фаянсового кувшинчика в цветочек. Она лучезарно  улыбалась,  но  вовсе  не
казалась счастливой. Напротив нее сидел некто высокий в  серой  рубашке  и
брюках, откинувшийся назад, вытянув ноги и положив руки  на  подлокотники.
Он не шевелился. С лицом его было что-то не в порядке.
     - Вот и мы, - сказал Сэм, потирая руки.  Жена  взглянула  на  него  с
вымученной улыбкой.
     Высокая  фигура  повернула  голову,  и  Синеску  испытал  потрясение,
поскольку лицо было из серебра: металлическая маска с удлиненными вырезами
для  глаз,  без  носа,  без  губ,  на  их  месте  были  просто   изогнутые
поверхности.
     - ...Эксперимент? - произнес механический голос.
     Синеску вдруг сообразил, что замер над стулом, и сел. Все смотрели на
него. Голос повторил свой вопрос:
     - Я спрашивал, вы приехали, чтобы прервать эксперимент?
     Сказано это было равнодушно, без акцента.
     - Может, немного кофе? - Ирма подвинула ему чашку.
     Синеску вытянул руку, но она дрожала, и он торопливо отдернул ее.
     - Я приехал только для того, чтобы установить факты, - ответил он.
     - Вранье. Кто вас прислал? Сенатор Хинкель?
     - Да.
     - Вранье. Он был здесь лично. Зачем ему  посылать  вас?  Если  хотите
прервать эксперимент, можете мне об этом сказать.
     Лицо под маской не двигалось, когда он говорил, и голос шел как будто
не из-под нее.
     - Он хочет только сориентироваться в ситуации, Джим, - сказал Бэбкок.
     - Двести миллионов в год, - снова  сказал  голос,  -  чтобы  продлить
жизнь одному человеку. Согласимся, что это не имеет смысла. Да вы пейте, а
то кофе остынет.
     Синеску заметил, что Сэм и его жена уже выпили и натянули масочки. Он
торопливо взял свою чашку.
     - Стопроцентная неспособность к труду при моей должности дает  пенсию
в размере тридцати тысяч в год. Я мог бы превосходно жить  на  эту  сумму.
Неполные полтора часа.
     - Никто не говорит о прекращении эксперимента, - вставил Синеску.
     - Ну тогда скажем об ограничении фондов. Это определение  вам  больше
нравится?
     - Возьми себя в руки, Джим, - сказал Бэбкок.
     - Ты прав. С вежливостью мы не в ладах. Так что же вас интересует?
     Синеску глотнул кофе. Руки у него все еще дрожали.
     - Почему вы носите маску?.. - начал он.
     - Никакой дискуссии на эту тему. Не  хочу  быть  невежливым,  но  это
чисто личное дело. Спросите лучше...  -  Без  всякого  перехода  он  вдруг
вскочил с криком: - Черт побери, заберите это!
     Чашка Ирмы разбилась, кофе черным пятном растекся по  столу.  Посреди
ковра сидел, склонив голову, коричневый щенок с высунутым языком и глазами
как бусинки.
     Столик опасно наклонился, жена Сэма вскочила, слезы выступили  у  нес
на глазах Схватив щенка, она выбежала из комнаты.
     - Я пойду к ней, - сказал Сэм, вставая.
     - Иди, Сэм, и устройте себе выходной. Отвези ее в  город,  сходите  в
кино.
     - Пожалуй, я так и сделаю, - сказал Сэм и вышел.
     Высокая фигура села снова, двигаясь при этом, как человек; откинулась
на спинку, как и прежде, с руками на подлокотниках, и замерла. Ладони были
идеальны по форме, но какие-то  странные;  что-то  неестественное  было  в
ногтях. Каштановые, гладко зачесанные волосы над маской - это  парик;  уши
были из пластика. Синеску нервным движением натянул свою марлевую маску на
рот и нос.
     - Я, пожалуй, пойду, - сказал он, вставая.
     - Хорошо. Я хочу еще показать  вам  машинный  зал  и  секцию  научных
исследований, - согласился Бэбкок. - Джим,  я  скоро  вернусь.  Нам  нужно
поговорить.
     - Пожалуйста, - ответила неподвижная фигура.

     Бэбкок принял душ, но рубашка у нею вновь была  мокрой  под  мышками.
Тихоходный лифт, зеленый ковер. Холодный, затхлый воздух. Семь лет работы,
кровь и  деньги,  пятьсот  лучших  специалистов.  Секции  психологическая,
косметическая,  медицинская,  иммунологическая,  серологическая,  научная,
машинный зал, снабжение, администрация. Стеклянные  двери.  Квартира  Сэма
пуста; он с женой поехал в город. Ох уж эти психологи. Хорошие, но  лучшие
ли? Трое первых отказались сотрудничать. "Это не обычная ампутация,  этому
человеку ампутировали все".
     Высокая фигура даже  не  дрогнула.  Бэбкок  сел  напротив  серебряной
маски.
     - Джим, поговорим серьезно.
     - Плохие новости, а?
     - Конечно, плохие. Я оставил его наедине с бутылкой виски. Поговорю с
ним перед отъездом, но Бог знает,  что  он  там  наговорит  в  Вашингтоне.
Слушай, сделай это для меня и сними маску.
     - Пожалуйста. - Рука поднялась, взялась за край маски и  стянула  ее.
Под маской скрывалось загорелое лицо с точеными  носом  и  губами,  может,
некрасивое, но нормальное. Довольно  приятное  лицо.  Только  зрачки  были
слишком велики и губы не шевелились, когда он говорил. - Могу снять все по
очереди. Это что-то изменит?
     -  Джим,  косметическая  секция  билась  над  твоим  лицом  восемь  с
половиной месяцев, а ты заменяешь его маской. Мы спрашивали, что  тебе  не
нравится, и были готовы изменить все, что ты захочешь.
     - Я не хочу разговаривать на эту тему.
     - Ты говорил что-то об ограничении фондов. Это была шутка?
     Минута молчания.
     - Я не шутил.
     - В таком случае, Джим, скажи  мне,  в  чем  дело.  Я  должен  знать.
Эксперимент не будет прерван, тебя будут удерживать при жизни,  но  это  и
все. В списке  уже  семьсот  желающих,  из  них  два  сенатора.  Допустим,
кого-нибудь из них завтра вынут из разбитой машины. Тогда будет поздно для
дискуссии; мы должны знать уже сейчас, позволить ли им  умереть  или  дать
тело, подобное твоему. Поэтому мы должны поговорить.
     - А если я не скажу правды?
     - Зачем тебе лгать?
     - А зачем обманывают больных раком?
     - Не понимаю, что ты имеешь в виду, Джим.
     - Попробуем по-другому. Я выгляжу как человек?
     - Конечно.
     - Вранье. Приглядись к  этому  лицу.  (Холодное  и  невозмутимое.  За
искусственными зрачками блеск металла.) Предположим, что мы разрешили  все
прочие проблемы и я мог бы завтра поехать в город. Ты  можешь  представить
меня гуляющим по улицам, входящим в бар, едущим в такси?
     - И это все? - Бэбкок глубоко  вздохнул.  -  Конечно,  Джим,  разница
есть, но боже ты мой, так бывает со всеми  протезированными;  людям  нужно
привыкнуть. Возьми,  к  примеру,  эту  руку  Сэма.  Через  какое-то  время
забываешь о ней, перестаешь ее замечать.
     - Вранье. Они делают вил, что не замечают, чтобы не обижать калеку.
     Бэбкок опустил взгляд на свои сплетенные ладони.
     - Жалеешь себя? - спросил он.
     - Не говори ерунды, - загремел голос.  Высокая  фигура  распрямилась,
руки со стиснутыми кулаками медленно поднялись вверх.
     - Я заперт в этом. Сижу в нем уже два года,  нахожусь  в  нем,  когда
засыпаю и когда просыпаюсь.
     Бэбкок смотрел на него снизу.
     - А чего бы ты хотел? Подвижного лица? Дай нам двадцать  лет,  может,
даже десять, и мы решим эту проблему.
     - Не в том дело.
     - А в чем?
     - Я хочу, чтобы вы ликвидировали косметический отдел.
     - Но ведь это...
     - Выслушай меня. Первая модель выглядела как портновский  манекен,  и
вы работали восемь месяцев, чтобы построить новую. Эта похожа  на  свежего
покойника. Ваша цель - как можно более уподобить меня человеку. Постепенно
совершенствуя очередные модели, вы дошли бы до  такой,  которая  могла  бы
курить сигары, развлекать дам,  играть  в  кегли,  и  люди  ничего  бы  не
подозревали. Это вам никогда не удастся, а если даже удастся, то зачем?
     - Позволь подумать... Что ты имеешь в виду? Металл?
     - Конечно, и металл,  но  не  в  нем  дело.  Я  имею  в  виду  форму,
функциональность. Подожди минутку.
     Высокая фигура прошла через  комнату,  открыла  шкаф  и  вернулась  с
рулоном бумаги.
     - Взгляни на это.
     Рисунок  изображал  вытянутую  металлическую   коробку   на   четырех
суставчатых ногах. На одном конце коробки размещалась небольшая головка  в
виде  грибка  на  гибком  пруте  и  пучок  рук,  заканчивающихся  зондами,
буравами, держателями.
     - Для работы на Луне.
     - Слишком много рук, - сказал Бэбкок. - Как ты будешь...
     - Нервами лицевых мышц. Их много.  Или  вот  это.  (Другой  рисунок.)
Контейнер, подключенный к пульту управления космического корабля. Космос -
идеальное место для меня. Стерильная атмосфера, малая гравитация,  я  могу
добраться туда, куда человек не доберется, и сделать то, чего  человек  не
сможет никогда. Там я могу быть полезен, а сидя здесь - я миллиардная дыра
в бюджете.
     Бэбкок потер глаза.
     - Почему ты ничего не говорил раньше?
     - Да вы все помешались на протезировании. Сказали бы мне, чтобы я  не
вмешивался.
     Бэбкок дрожащими руками скрутил рисунки.
     - Честное слово, это может решить  вопрос,  -  сказал  он.  -  Вполне
возможно.
     Он встал и направился к двери.
     - Держись, Джим.
     Оставшись один, он вновь надел маску и постоял немного  не  двигаясь,
вслушиваясь  в  легкий,  ритмичный  шум  помп,  щелчки  переключателей   и
клапанов; он чувствовал, что там, внутри у него, холодно  и  чисто.  Нужно
признать, что это ему обеспечили: освободили от всех потрохов, заменив  их
механизмами, которые не кровоточат, не текут и гноятся. Он подумал о  том,
как обманул Бэбкока. "А почему обманывают больного раком?" Они  все  равно
не смогут этого понять.
     Он сел за чертежную доску,  прикрепил  чистый  лист  бумаги  и  начал
рисовать карандашом машину для исследования Луны. Закончив  машину,  начал
набрасывать кратеры и фон. Карандаш двигался все медленнее, наконец  он  с
треском отложил его.
     Нет желез, выделяющих в кровь адреналин, значит, он не испытывает  ни
страха, ни ярости. Его освободили от всего этого - от любви, от ненависти,
- но забыли об одном чувстве, на которое он еще способен.
     Синеску с черной щетиной бороды, пробивающейся сквозь  толстую  кожу.
Созревший угорь возле носа.
     Чистый и холодный лунный пейзаж... Он снова взял карандаш.
     Бэбкок со своим приплюснутым, красным носом, с гноем в уголках глаз и
остатками пищи между зубами.
     Жена Сэма с малиновой кашицей на губах. Лицо в слезах,  капелька  под
неком. И этот проклятый пес с блестящим носом и мокрыми глазами...
     Он повернулся. Пес был здесь, сидел на  ковре,  с  висящего  розового
языка  капала   слюна.   (Снова   оставили   двери   открытыми!)   Схватив
металлическую рейсшину, он взмахнул ею как топором. Пес коротко взвизгнул,
когда металл  раздробил  его  кости.  Один  глаз  заполнился  кровью,  пес
дергался в конвульсиях, оставляя на ковре темные пятна, а он ударил еще  и
еще раз.
     Маленькое тельце, скорчившись,  лежало  на  ковре,  окровавленное,  с
ощеренными зубами. Он вытер  рейсшину  бумажным  полотенцем,  вымыл  ее  в
раковине водой с мылом, вновь вытер и положил на место.  Потом  взял  лист
ватмана, развернул на полу и подсунул под тело собаки, стараясь как  можно
меньше пачкать ковер. Подняв труп щенка, он вышел с ним на террасу, открыв
дверь плечом. Выглянул через перила. Двумя этажами ниже бетонная  крыша  с
трубами. Никто не смотрит. Он сбросил собаку с бумаги, и та полетела  вниз
ударилась о трубу, оставив на ней красную полосу. Вернувшись в комнату, он
выбросил бумагу в мусоропровод.
     Пятна крови были на ковре, на ножках столика  и  на  его  брюках.  Он
вытер их водой и бумажными полотенцами,  потом  снял  одежду,  внимательно
осмотрел и бросил в прачечную. Вымыл раковину, вымылся сам дезинфицирующим
средством и надел чистую одежду. Войдя в  пустую  квартиру  Сэма,  оставил
дверь на террасу открытой и вернулся к себе.
     Чистый и холодный, снова сел за чертежную доску. Ему вдруг вспомнился
сон, который он видел сегодня утром: скользкие почки лопаются серые легкие
кровь и волосы шнуры кишок покрытые желтым  жиром  и  этот  смрад  как  из
уборной а он переправляется через какой-то вонючий желтый поток и...
     Он  начал  рисовать  тушью,  сначала  тонким  стальным  пером,  потом
нейлоновой кисточкой.
     ...поскользнулся и падал не в силах остановиться погружался в  вязкое
месиво  все  глубже  не  в  силах  шевельнуть  ни  рукой  ни   ногой   как
парализованный  и  напрасно  хотел   закричать   хотел   закричать   хотел
закричать...
     Машина карабкалась по склону кратера, руки ее были  вытянуты,  голова
откинута назад. Вдали виднелась скальная стена, горизонт,  черное  небо  и
звезды, как булавочные головки. Это был он там, на Луне,  но  еще  слишком
близко, ведь над головой, как гнилой плод, нависала  Земля  -  голубая  от
плесени, сморщенная, струящаяся, кишащая жизнью.