Джон КРИСТОФЕР

                                 ХРАНИТЕЛИ

                           1. НЕСЧАСТНЫЙ СЛУЧАЙ

     Публичная библиотека затерялась на тихой мрачной улице против парка и
примыкала к ветхим строениям,  некогда  принадлежавшим  муниципалитету,  а
ныне отданным под склад. Почти таким же древним было и здание библиотеки -
чудом державшаяся табличка сообщала об официальной  церемонии  открытия  в
1978 году. Бетонные стены - прежде белые, а теперь грязно-серые, с черными
прожилками, рассекали глубокие трещины.
     Внутри царило то же запустение. Не было даже привычных люмосфер  -  в
это  тусклое  апрельское  утро  полумрак  в  зале  рассеивали   допотопные
флуоресцентные трубки.  Лампы  жужжали  и  гудели;  одна  погасла,  другая
судорожно вспыхивала и мигала. Библиотекарь  за  конторкой,  казалось,  не
обращал на это никакого внимания. Он  был  высок,  крутолоб,  сутулился  и
непрестанно теребил обвисшие седые  усы.  Замкнутый  и  немногословный,  с
посетителями библиотеки он заговаривал лишь тогда, если  без  этого  никак
нельзя было обойтись. Однажды, пару лет назад,  спустя  несколько  месяцев
после смерти матери Роба, он неожиданно разоткровенничался с мальчиком.  В
библиотеку Роба привела мать, а потом он уже приходил  один.  Библиотекарь
стал рассказывать, как пришел сюда пятьдесят  лет  назад  после  окончания
школы. Тогда  в  библиотеке  работало  шесть  человек  и  собирались  даже
расширить штат, переехать в новое просторное  здание.  Но  проекты  так  и
остались на бумаге, с тех пор прошло уже сорок лет, и теперь он все делает
один. Он давно на пенсии, но не уходит, потому что не может  расстаться  с
любимой работой. Мэр грозился  закрыть  библиотеку  и  сломать  здание,  а
жизнь, тем временем, шла своим чередом.
     О том, что нынче совсем перестали читать,  он  говорил  с  грустью  и
возмущением. В дни его юности не  было  головидения.  Правда,  тогда  были
телевизоры, но люди, по крайней мере, читали. Да  и  люди  были  другие  -
более самобытные, любознательные. А  сейчас...  Роб  остался  единственным
читателем младше пятидесяти лет.
     Старик смотрел на  Роба  с  такой  отчаянной  надеждой,  что  мальчик
смутился и даже встревожился. Библиотека была ниточкой, связывавшей его  с
матерью теперь, когда ее не стало. Роб начал читать только  благодаря  ей.
Правда,  вкусы  их  разнились:  ей  нравились  любовные  романы  на   фоне
деревенских пейзажей; Роб обожал приключения, особенно  когда  со  страниц
книги раздавался волнующий звон шпаг.  "Трех  мушкетеров",  "Двадцать  лет
спустя" и "Виконта де Бражелона" он прочел шесть раз.
     На  нежданные  разглагольствования   библиотекаря   мальчик   отвечал
неуклюже и  без  особой  охоты  и,  в  конце  концов,  потеряв  интерес  к
разговору, старик умолк, впав в обычное  молчание.  В  это  утро  он  лишь
записал книги и коротко кивнул Робу,  не  говоря  ни  слова.  Роб  постоял
минутку в вестибюле, глядя на улицу. Надвигалась гроза.  Ему  не  хотелось
мокнуть под дождем, и он решил отправиться к отцу на работу, дождаться его
и вместе поехать домой на машине.
     Отец работал неподалеку, на стадионе. Сокращая путь, Роб пошел  через
парк,  которым  именовались  пересеченные  полудюжиной  ухабистых  дорожек
двадцать пять акров истертой травы и глины, в обрамлении больших  деревьев
с бесплодными почками. Неряшливые цветочные клумбы,  детская  площадка  да
несколько столбиков футбольных  ворот  лишь  подчеркивали  убогость  этого
места. Правда, здесь создавалась некая иллюзия свободы  от  зданий.  Башни
небоскребов тянулись через приземистые кварталы Большого Лондона, уходя  к
далекому Зеленому Поясу, отделявшему этот Урбанс от следующего.
     В парке было почти пусто:  несколько  человек  выгуливали  собак,  на
качелях и каруселях с шумом возилась ребятня. А вот переулочек, ведущий  к
Хай-стрит, и сама Хай-стрит оказались весьма оживленными.  Роб  догадался,
что закончились дневные Игры.  Считалось,  что  Игры  организованы  весьма
разумно, уже несколько недель не возникало серьезного повода для  тревоги,
с того памятного дня большого февральского бунта.
     Роб свернул на  Феллоу-роуд,  против  встречного  потока.  Неожиданно
впереди кто-то закричал, но крик тут же утонул в истошных возгласах:
     - Зеленые! Зеленые!
     В дружной  поступи  толпы,  шедшей  навстречу,  почувствовался  сбой.
Кто-то бросился бежать, за ним другие. Снова кто-то кричал, но в  суматохе
не было слышно слов.  Роб  поискал  глазами  -  укрыться  негде,  на  этой
старинной улице дома стояли вплотную. До перекрестка  с  Моррис-роуд  было
недалеко, и Роб, стиснутый со всех сторон, попытался пробраться  туда,  но
уже через минуту толпа превратилась в неделимый,  как  монолит,  орущий  и
брыкающийся таран из человеческих существ, приподняла мальчика, сдавила  и
потащила.
     Роб  вспомнил,  что  в  программу  сегодняшних  утренних  Игр  входил
авиатрек. По арене с высокими  краями  мчались  электромобили,  поднимаясь
выше и выше с каждым витком,  почти  вертикально,  под  зрительские  ряды,
включался вспомогательный, реактивный двигатель, и машины взлетали с трека
в воздух. Частые аварии  на  авиатреках  были  не  последней  причиной  их
огромной популярности. Из-за вечной вражды между четырьмя группировками  -
Черными, Белыми, Зелеными и Красными - всеобщий восторг всякий раз  грозил
обернуться бешеной яростью.
     Зеленые одно время держали первенство на авиатреках. Вероятно,  и  на
этот раз беспорядки начались из-за очередной ссоры или  чересчур  дерзкого
нарушения правил.
     Гадать, что произошло на самом деле, не было ни времени,  ни  особого
желания. Роб уткнулся лицом в чей-то коричневый плащ; грубая грязная ткань
насквозь пропахла удушливым потом. Давление росло, стало трудно дышать. Он
вспомнил, что во время февральского бунта восьмерых задавили  насмерть,  а
перед Рождеством - больше двадцати. Перед глазами промелькнул угол здания,
и Роб понял, что толпа влилась на  Хай-стрит.  Где-то  раздавались  крики,
металлический скрежет, пронзительный вой трубы. Давление чуть ослабло,  он
даже смог пошевелить руками и одной ногой коснуться  земли.  Потом  кто-то
или что-то резко толкнуло его, и он упал; ему тут же  наступили  на  руку,
больно ударили ногой в поясницу - нужно было что-то  делать,  иначе  толпа
раздавила бы его. Впереди он увидел смутный силуэт электромобиля.  Получив
изрядно пинков по дороге, Роб пробрался к нему, нырнул под днище машины  и
лег, избитый, обессиленный, видя лишь стремительное мелькание ног и слушая
дикие вопли.
     Время шло.  Постепенно  толпа  убывала  и  таяла.  Наконец,  он  смог
выползти из своего укрытия и встать. Несколько человек  неподвижно  лежали
на дороге, стонали раненые. Невдалеке он заметил два полицейских коптера -
один уже сел, другой висел над улицей. В машине, под которой прятался Роб,
сидели мужчина и женщина. Женщина открыла окно и спросила Роба, все  ли  с
ним в порядке. Он успел лишь кивнуть - мужчина, сидящий за рулем, не  стал
дожидаться ответа, и машина унеслась прочь, объезжая тела людей  и  другие
машины - несколько было перевернуто, две разбиты в лобовом столкновении.
     Над крышами кружил  коптер  медицинской  службы.  Роб  побрел  искать
книги, в  свалке  выпавшие  из  рук.  Одну  он  нашел  в  канаве  на  углу
Феллоу-роуд, вторую - ярдах в  десяти  от  первой;  она  была  раскрыта  и
истоптана, след каблука впечатался  в  разорванную  надвое  страницу.  Роб
кое-как сложил половинки, сунул книги подмышку и зашагал к стадиону.

     Тускло-золотой овал стадиона футов триста высотой  простирался  почти
на полмили. От ближайших ворот еще шли люди, выезжали машины из  подземных
парковок, но основной наплыв уже  закончился.  Роб  подошел  к  служебному
входу и показал сканеру жетон. Этот дубликат  выхлопотал  для  него  отец.
Строго говоря, жетоны выдавались только персоналу, но не бывает правил без
исключений. Взвизгнув, дверь открылась и захлопнулась, едва Роб прошел.  К
главному  электрическому  сегменту  вел  длинный  коридор  со  светящимися
панелями. Ни в одно из контрольных помещений входить  не  разрешалось,  но
можно было подождать в комнате отдыха.
     На пересечении нескольких коридоров Роб  увидел  знакомого,  окликнул
его и тот остановился, поджидая мальчика.
     Это был мистер Кеннели - друг  его  отца,  тоже  электрик,  невысокий
коренастый человек с широким лицом и черными, как смоль, волосами. Говорил
он неторопливо, никогда не  выдавая  своих  чувств,  но  теперь  его  лицо
показалось Робу странным.
     - Значит, тебе уже сказали, Роб?
     - Что сказали, мистер Кеннели? Я  хотел  поехать  домой  с  папой,  -
Мистер Кеннели задумчиво смотрел на мальчика, и Роб  вдруг  поразился  его
грязному и растрепанному виду. - А что было на  Хай-стрит!  Меня  чуть  не
задавили, пришлось даже под машину залезть!..
     - Случилось несчастье, - тихо проговорил мистер Кеннели.
     - Что-то с... -  он  не  договорил:  внезапной  догадкой  перехватило
горло.
     - Роб, твой отец в больнице. Он схватился  за  оголенный  провод.  По
ошибке. Пока не отключили ток, его порядком тряхнуло.
     - Но он не...
     - Нет. Правда, ему придется  побыть  в  больнице  какое-то  время.  Я
узнаю, как получить от него весточку для тебя, а тебе лучше пожить у  нас,
пока все не образуется.
     Кеннели жили в нескольких минутах  ходьбы  от  стадиона,  на  высоком
холме. Он часто бывал у них в гостях с отцом, очень любил миссис Кеннели -
румяную толстушку с большими сильными руками.
     - Можно мне пойти в больницу?
     - Не сегодня. Завтра там приемный день, - мистер Кеннели взглянул  на
часы. - Пошли. Сегодня можно уйти и пораньше.
     По дороге мистер Кеннели не произнес ни слова, да и Робу не  хотелось
говорить. Он никак не мог прийти  в  себя  от  потрясения.  Все  было  так
неожиданно и так странно. "Схватился за оголенный провод"... Отец,  всегда
такой осторожный, даже педантичный? Роб хотел расспросить мистера  Кеннели
подробнее, но, боясь обидеть его, раздумал.
     Из трех работал только один  лифт,  им  пришлось  немного  подождать.
Миссис Кеннели вышла им навстречу из кухни, когда они  вошли  в  крохотную
прихожую - условия жизни в Урбансах были  ужасающими,  и  становились  все
хуже и хуже.
     - Ты бы посмотрел  головизор,  -  сказала  миссис  Кеннели.  -  Опять
барахлит. Сегодня ты что-то рано, и Роб с тобой. Джек придет позже?
     Мистер Кеннели коротко рассказал ей о несчастье, она подошла к  Робу,
обняла за  плечи  и  прижала  к  себе.  Роб  удивился  взглядам,  которыми
обменялись супруги, но не был уверен, что хочет понять их смысл.
     - Я поставила чайник. Идите в комнату, сейчас принесу чай.
     В гостиной работал головизор, показывали  какую-то  "мыльную  оперу".
Изображение то и дело  двоилось,  троилось,  расплывались  смутные  фигуры
неестественных цветов. Мистер  Кеннели  чертыхнулся,  выключил  головизор,
снял заднюю крышку и принялся возиться с починкой. Роб понаблюдал  за  ним
немного и пошел в кухню. Кухонька была настолько  тесной,  что  когда  там
хозяйничала миссис Кеннели, для кого-то еще оставалось очень мало места.
     - Что такое, Роб? - спросила она.
     - Я просто хотел склеить книгу. Вот - страница порвалась. У вас  есть
что-нибудь?
     - Книги, - она покачала головой. - И какой в них только прок? Ну,  да
ладно. Где-то была липкая лента. Посмотри на верхней полке.
     Роб сложил порванные края и аккуратно склеил. Наблюдая за ним, миссис
Кеннели спросила, как так получилось, и Роб рассказал о бунте.
     - Хулиганы. Слишком много их развелось, - проворчала она. -  Надо  бы
всех забрать в армию да отправить в Китай.
     Война  в  Китае  шла,  сколько  Роб  себя  помнил.  Иногда  смутьянам
предлагалось право выбора: армия или тюрьма. Миссис  Кеннели  говорила  об
этом как бы между прочим, готовя чай.  Да,  идет  война,  но  так  далеко,
словно ее и нет вовсе. Она протянула Робу поднос, уставленный  чашками,  с
чайником и тарелкой, полной шоколадного печенья.
     - Отнеси в комнату, я тут приберу, - сказала она, - и  через  минутку
приду.
     Мистер Кеннели еще возился с головизором. Поставив поднос на кофейный
столик,  Роб  подошел  к  окну:  сплошная  пелена  дождя  закрывала  узкий
простенок между их домом и соседним. Он стоял, глядя  на  размытый  силуэт
улицы, думал об отце и чувствовал себя несчастным.

     В квартире была свободная спальня. Раньше там жила дочь Кеннели - она
вышла замуж и уехала из дома. Робу отвели эту комнату с украшенной лепными
розочками кроватью розового же цвета. Он немного почитал, но быстро устал,
потушил свет и вскоре уснул.
     Спал он недолго и проснулся, почувствовав сильную жажду. Он  пошел  в
ванную, стараясь ступать как можно тише, чтобы никого  не  разбудить.  Роб
был уверен, что уже далеко за полночь, но, проходя  по  коридору,  услышал
голоса - из-под двери гостиной пробивалась полоска  света.  Разговаривали,
по меньшей мере, трое. Мужчины. Казалось, о чем-то спорили. Возвращаясь на
цыпочках из ванной, он  вдруг  услышал  имя  своего  отца  и  остановился.
Доносились только отдельные слова, и Роб не мог уловить  смысл  разговора.
Опасаясь, что кто-нибудь выйдет в коридор и застанет его за  столь  дурным
занятием, как подслушивание, он вернулся в комнату.
     Сон не приходил. Через стенку Роб слышал неясное бормотание и  вскоре
обнаружил, что поневоле старается  прислушаться.  Казалось,  прошла  целая
вечность,  прежде  чем  скрипнула  дверь.  Голоса   зазвучали   громче   и
отчетливее.
     - Что-то здесь не чисто, - произнес незнакомый голос. - Я еще  неделю
назад ему говорил: будь начеку.
     - Несчастный случай, - другой голос.
     - Не надо испытывать судьбу. Я предупреждал его.  Это  опасное  дело.
Да, приходится рисковать, и нам всем  лучше  хорошенько  это  усвоить.  Не
только ради нас самих, но и ради других.
     - Тише, - сказал мистер Кеннели. -  Там  парнишка.  Я  прикрою  дверь
поплотнее.
     Раздались шаги,  и  дверь  мягко  затворилась.  Еще  несколько  минут
звучали  приглушенные  голоса;  наконец,  гости  ушли,  а  мистер  Кеннели
вернулся в свою комнату. "Как же так? - думал Роб. - Они во всем  обвиняют
отца! Будто бы из-за него рискуют другие. Какая чепуха! Ведь дело только в
оголенном проводе, отец просто ошибся! А мистер  Кеннели...  Вместо  того,
чтобы заступиться за отца, он промолчал!". Роб ненавидел его.
     Наконец, мальчик уснул.

     Больница размещалась в довольно новом здании. Сорок с  лишним  этажей
из бледно-зеленого пластика. В окнах отражалось радостное весеннее солнце.
На крыше здания, опоясанные балконом, находились площадка для  коптеров  и
сад. Здесь же  ставили  свои  коптеры  врачи,  прилетая  из  Графства.  По
воскресеньям дежурил только основной костяк персонала клиники,  поэтому  в
тот день коптеров было мало.
     Супруги Кеннели и Роб примкнули  к  очереди  возле  лифтов.  Пока  не
начался прием, лифты не включали. Наконец,  заработали  одновременно  все;
они быстро поднялись наверх и встали  в  другую  очередь  перед  входом  в
отделение. Унылый клерк, подстриженный по последней  моде  "под  тонзуру",
проверял фамилии по списку.
     - Рэндал? - спросил он, когда подошла их очередь. - Не  значится.  Вы
ошиблись.
     - Но нам сказали, что он здесь.
     - Вечно они все путают, - равнодушно ответил клерк. - Спуститесь вниз
и спросите еще раз.
     Мистер Кеннели сказал спокойно, но очень твердо:
     - Нет. Позвоните и узнайте. У нас нет времени бегать  взад-вперед  по
вашей команде.
     - Правила гласят...
     - Меня не интересуют правила, - медленно проговорил  мистер  Кеннели,
наклонившись над столом. - Звоните.
     Клерк мрачно подчинился. Звонил он не по  видеофону,  а  по  обычному
телефону. В тихом шепоте, доносящимся с другого конца провода,  невозможно
было разобрать ни слова.
     - Да, понял, - сказал клерк и положил трубку.
     - Ну? - спросил мистер Кеннели. - Где он?
     - В морге, - ответил клерк. - Поступил в  реанимацию  сегодня  утром.
Скончался от сердечной недостаточности.
     - Этого не может быть! - закричал мистер Кеннели.
     Еще не сознавая, что произошло, Роб увидел, как он побледнел.
     - Смерть есть смерть, - лениво произнес клерк, пожимая плечами. - Все
подробности узнаете в конторе. Следующий, пожалуйста.

     Миссис Кеннели пошла вместе с Робом, чтобы помочь ему разобрать вещи.
Пока  он  укладывал  одежду  и  самое  необходимое,  она   кудахтала   над
беспорядком:  дескать,  все  вещи  должны  лежать  на  своих  местах.  Как
предполагал Роб, мебель будет продана. Ему очень хотелось оставить любимое
мамино кресло, в котором она обычно сидела длинными уютными  вечерами.  Он
хотел спросить миссис Кеннели, не найдется ли у нее в доме места для этого
кресла, но постеснялся обременять ее.
     Миссис Кеннели, оставив причитания, занялась уборкой, и Роб вышел  из
гостиной в спальню отца.  Постель  была  заправлена,  только  в  изголовье
валялось забытое полотенце. Комнатные туфли разбежались по краям ковра. На
ночном столике - открытая  пачка  сигарет,  стакан  с  водой,  портативный
радиоприемник. Отец иногда слушал его по  ночам.  Роб  вспомнил,  как  сам
порой прислушивался к тихой музыке, доносившейся через тонкую стенку.
     Все произошло так внезапно, что он до сих пор не мог  поверить.  Мама
очень долго болела, он едва мог  вспомнить  лучшие  времена.  Конечно,  от
этого смерть ее не была менее ужасной, но даже тогда,  в  десять  лет,  он
знал, что болезнь неизлечима, и мама умрет.  Отец,  напротив,  всегда  был
таким  энергичным,  полным  сил,  на  здоровье  никогда  не  жаловался,  и
представить его мертвым Роб не мог.
     Он открыл шкаф. Одежду тоже можно было продать,  или  возьмет  мистер
Кеннели? Он вдруг почувствовал,  как  защипало  глаза,  и  резко  выдвинул
нижний ящик. Еще одежда. Во втором ящике, между сложенными  свитерами,  он
обнаружил картонную коробку. На крышке надпись: "Дженни" - имя его матери.
     Первое, что он увидел, открыв коробку,  была  мамина  фотография.  Он
даже не подозревал  о  ее  существовании.  Однажды  отец  уговаривал  маму
сфотографироваться, но она отказалась. На  старомодном  снимке  мама  была
совсем молодой, чуть  за  двадцать.  Вместо  привычной  короткой  стрижки,
которую она носила в последние годы, - длинные, до плеч волосы.
     Он смотрел на фотографию долго, пытаясь разгадать смысл легкой,  чуть
тревожной улыбки матери, пока  не  услышал  голос  миссис  Кеннели.  Успев
только заметить, что в  коробке,  кроме  фотографии,  были  связка  писем,
перехваченная резинкой, и прозрачный медальон с локоном волос, Роб  закрыл
ее и положил со своими вещами.

     На уроке географии Роба вызвали к  директору.  Учителя  в  классе  не
было, но в  голографическое  путешествие  по  Австралии  они,  безусловно,
отправились не одни, а под надзором  скрытой  телекамеры.  Изображение  на
головизоре   сопровождалось   чванливым    жизнерадостным    комментарием,
пересыпанным не слишком смешными шуточками. Неожиданно голос оборвался  и,
после предупреждающего  писка,  грянуло:  "Рэндал.  Немедленно  явиться  к
директору. Повторяю. Рэндала - в кабинет директора.".
     Комментарий возобновился. Кое-кто  из  учеников  отпускал  свои,  еще
менее остроумные, шутки о возможных причинах его вызова к директору. Но  в
то утро на главном распределительном щите дежурил мистер Спенналз - тут же
было приказано не отвлекаться от экрана (мистер Спенналз  не  относился  к
тем людям, с которыми можно шутить).
     Не считая собраний, Роб видел директора всего дважды: когда  поступал
в школу и однажды в коридоре, директор тогда поручил ему отнести  какое-то
письмо в учительскую. Теперь директор  смотрел  на  Роба  так,  словно  не
понимал, кто перед ним. Ничего удивительного - в школе училось  почти  две
сотни мальчиков.
     - Рэндал, - задумчиво сказал он и повторил уже тверже. - Рэндал,  это
мистер Чалмерз из министерства просвещения.
     - Доброе утро, сэр, - Роб  вежливо  поклонился  плотному  человеку  с
мохнатыми щеками и спокойным внимательным лицом. В ответ тот молча кивнул.
     - Мистер Чалмерз занимается твоим случаем, -  продолжал  директор.  -
Теперь, после прискорбной кончины твоего отца, насколько мне известно,  из
близких родственников у тебя осталась  только  тетя.  Она  живет...  -  он
заглянул в блокнот, - в Шеффилдском Урбансе. Боюсь, она  не  сможет  взять
тебя к себе, так она сказала. Ее муж очень плох...
     Роб молчал, ему и в голову не приходила мысль о тетке.
     - В  такой  ситуации  лучшее  решение  твоего  вопроса,  практически,
единственное решение - перевести тебя в школу-интернат, где о тебе  хорошо
позаботятся. Мы чувствуем...
     Роб с удивлением услышал собственный голос:
     - Разве я не могу остаться с семьей Кеннели, сэр?
     - Кеннели? - они переглянулись. - Кто это?
     Роб объяснил.
     - Да-да, понимаю, - кивнул директор. - Соседи. Конечно,  они  помогли
тебе, но это, безусловно, не годится.
     - Но у них есть свободная комната, сэр.
     - Не годится, - спокойным,  не  терпящим  возражений  тоном  повторил
директор. - Ты будешь переведен в интернат в Барнсе. На сегодня от  уроков
я тебя освобождаю. Машина придет за тобой завтра в девять утра.

     Роб сел в автобус, идущий к стадиону. Сегодня дежурил мистер Кеннели.
По дороге Роб вспоминал все, что знал о государственных  интернатах.  Одни
школы были хуже, другие - лучше, но все они славились  репутацией  пугала,
внушавшего страх и презрение одновременно. Учились там не только сироты  и
дети несчастливых браков, но и малолетние  преступники.  О  жизни  в  этих
школах  ходили  ужасные  слухи,  особенно  -  об  отвратительной  пище   и
безобразной дисциплине.
     Роб попросил передать мистеру Кеннели, что ждет его и,  спустя  минут
десять, тот вышел из комнаты отдыха. А пока Роб смотрел на голографическом
экране, что происходит  на  арене.  В  тот  день  состязались  проволочные
гладиаторы.  Противники  дрались  короткими  тупыми  копьями  из  слоеного
стекла, с натянутых на разной высоте и расстоянии друг от друга  проволок.
Запутанная  система  управления  проволоками  менялась  от  состязания   к
состязанию. Сорвавшись вниз, борцы могли  упасть  либо  в  воду,  либо  на
твердую землю, утыканную  искусственным  колючим  кустарником,  сверкающим
смертоносными шипами. Проигравший всегда получал увечья, часто  -  тяжкие,
иногда - смертельные. На этот раз сражались трое.  Один  уже  сорвался  и,
прихрамывая, ковылял  прочь.  Оставшиеся  двое  продолжали  раскачиваться,
обмениваясь  ударами,  освещенные  синеватыми  бликами  защитного   купола
стадиона.
     - А, Роб! Почему ты не в школе? - спросил мистер Кеннели.
     Роб рассказал ему о том, что случилось. Мистер Кеннели  выслушал,  не
перебивая.
     - Они сказали, что мне нельзя у вас остаться! Но ведь это неправда?
     - Мы бессильны против закона, - с трудом выговорил мистер Кеннели.
     - Но ведь вы можете пойти и поговорить с ними, попросить за меня!
     - Бесполезно.
     - У нас в школе есть один мальчик, Джимми Маккей. У  него  в  прошлом
году умерла мама, и Джимми взяла к себе миссис Пирсон из вашего  дома.  Он
так и живет у нее.
     - Пирсоны могли усыновить его.
     - А вы? Вы не можете меня усыновить?
     - Без согласия твоей тети - нет.
     - Но она не хочет брать меня к себе! Она сама сказала!
     - Это вовсе не значит, что она готова отдать тебя первому встречному.
Может, она надеется, что все утрясется, и тогда заберет тебя.
     - Давайте спросим ее. Я уверен, она согласится.
     - Все не так просто... - мистер Кеннели замолчал.  Роб  ждал.  -  Мне
кажется, это лучший выход. Там ты будешь в безопасности.
     - В безопасности? Почему?
     Мистер Кеннели хотел  что-то  сказать,  но,  словно  споря  с  собой,
покачал головой.
     - Там о тебе позаботятся. Да и со сверстниками будет интереснее. Мы с
миссис Кеннели уже немолоды, с нами скучно.
     - Вы сказали "в безопасности".
     - Не обращай внимания - просто с языка сорвалось.
     Мистер Кеннели избегал  взгляда  мальчика  и  внезапно,  несмотря  на
оправдания и уловки, Роб понял главное: мистер Кеннели не хотел брать  его
к себе. Роб вспомнил о той ночи, когда мистер Кеннели не вступился за  его
отца. Но теперь он не  чувствовал  ненависти,  скорее  -  безысходность  и
отчаянное одиночество.
     - Хорошо, мистер Кеннели, - сказал Роб.
     Он уже повернулся, чтобы уйти, как мистер Кеннели крепко схватил  его
за плечи, повернул к себе и пристально посмотрел прямо в глаза:
     - Это для твоего же блага, Роб. Поверь мне. Я не  могу  сейчас  всего
объяснить, но это для твоего же блага.
     На экране головизора один из борцов сделал выпад, нанося удар, второй
парировал и сам ударил в ответ. На сей раз удачно - его противник упал  на
шипы, нелепо взмахнув руками.
     - Я пойду домой, - сказал Роб. - Надо успеть собраться.

                              2. "ПОЗОР ШКОЛЫ!"

     Интернат находился на берегу Темзы. Спортивные площадки и голые,  без
архитектурных излишеств, здания учебных  корпусов,  выстроенные  с  унылом
стиле  конца  двадцатого  столетия,  раскинулись  кольцом   вокруг   более
современных жилых корпусов  -  казарменно-строгих  внутри,  но  снаружи  -
раскрашенных  в  яркие  радостные  тона.  Роба  поселили  в   корпусе   G,
небесно-голубого цвета, с широкими извилистыми оранжевыми полосами.
     Первые несколько дней он никак не мог войти в колею -  сказывалось  и
недавнее потрясение, и обилие новых  впечатлений.  День  был  заполнен  до
отказа. В  половине  седьмого  воспитанников  будили  резкие  позывные  по
трансляции; потом, после свалки в умывальных, нужно было успеть одеться  и
ровно в семь быть на спортплощадке. Идти до нее приходилось четверть мили,
только корпус H был еще дальше. В семь начиналась  перекличка.  Опоздавшие
даже на полминуты заносились в "черный список"  и,  в  наказание,  вечером
должны были выполнять дополнительные гимнастические упражнения.
     Завтрак начинался в восемь. Строго говоря, до завтрака  воспитанникам
полагалась получасовая утренняя разминка, но очень скоро становилось ясно,
что если не хочешь остаться голодным, лучше  занять  очередь  в  столовую.
Кроме того, что пища была скверно приготовлена, ее просто не хватало. Тем,
кто стоял в "хвосте", доставалась лишь отвратительная  комковатая  овсянка
на воде, половинка переваренного "резинового" яйца или полкотлетки. И даже
не всегда - прозрачный ломтик хлеба. Старшеклассники  пробивали  дорогу  к
началу очереди в последнюю минуту, а малышам не оставалось ничего другого,
как покорно ждать.
     Утренние уроки начинались в 8-45 и продолжались  до  12-30,  потом  -
перерыв на обед и снова - очередь в столовую. Днем - спортивные занятия до
4-30, вечерние уроки с 5 до 7, и до 9 -  свободное  время.  В  9  часов  в
интернате выключался свет. Правда, в  эти  два  часа  свободы  перед  сном
зачастую  приходилось  либо   отрабатывать   наказание   за   какую-нибудь
провинность, либо выполнять одно из поручений, запас которых всегда имелся
в  избытке  у  любого  старшеклассника.  Каждый  вечер   Роб,   совершенно
обессиленный, падал на свою низенькую кровать с жестким бугристым матрацем
и забывался тяжелым сном.
     Понемногу Роб присмотрелся к  своим  соседям.  В  его  дортуаре  было
тридцать  мальчиков  примерно  одного  возраста.  В  первую  же  ночь  его
насторожили странные звуки в дальнем конце комнаты: голоса, крики боли. Но
тогда он слишком устал и не придал этому значения. На следующую  ночь  все
повторилось  и  он  понял,  что  происходит.  Несколько   старшеклассников
издевались над каким-то несчастным мальчишкой.  Роб  слушал  его  крики  и
думал: "Вот Д'Артаньян не стал бы тихонько  лежать  в  постели  и  терпеть
такую несправедливость. Он бы проучил негодяев.  Но  разве  найдешь  среди
этой дикой враждебной ватаги Портоса, Атоса и Арамиса?". Наконец, мучители
ушли и засыпая, Роб еще слышал жалобные рыдания мальчика.
     На утро перед уроком  он  спросил  о  ночном  происшествии  Перкинса,
бледного рыженького мальчугана.
     - Симмонс, что ли? Да его просто знакомят с Порядком.
     - С порядком? - не понял Роб.
     Перкинс объяснил, что это устрашающий ритуал, обязательный  для  всех
новичков.
     - Я тоже новенький, но со мной ничего не делали, - сказал Роб.
     - Слишком новенький. Первые три недели не тронут. Погоди, и  до  тебя
очередь дойдет.
     - А что они делают? Вот с тобой что делали?
     - Разное... - неопределенно ответил  Перкинс.  -  Хуже  всего,  когда
обвязали голову проволокой и стягивали. Я думал, у меня глаза вылезут.
     - Так больно?
     - Еще бы! Мой тебе совет - громко не кричи.  Если  совсем  не  будешь
кричать, все равно заставят, только хуже будет. Завопишь слишком громко  -
станут мучить еще сильнее. Ну,  а  если  чуть-чуть  покричать,  им  быстро
надоест - скучно.
     Они вошли в кабинет истории техники.  Учитель  -  маленький  опрятный
седой  человек  -  заученной  скороговоркой  бубнил  что-то  о  ракетах  и
космических полетах; один за другим мелькали  слайды.  Исчерпав  тему,  он
лениво спросил, есть ли вопросы, вовсе не надеясь их услышать.
     - Сейчас ракетные двигатели почти не применяются, правда?  -  спросил
Роб.
     Учитель взглянул на него с легким удивлением:
     - Едва ли. Конечно, они используются на авиатреках, но  по-настоящему
полезного применения не находят.
     - Но ведь  ракеты  были  изобретены  для  межпланетных  полетов.  Это
правда, сэр?
     - Да.
     - Тогда  почему  от  них  отказались?  Люди  летали  на  Луну,  зонды
достигали Марса...
     Учитель ответил, чуть помедлив:
     - Отказались, потому что сочли это бессмысленным, Рэндал.  Рэндал,  я
не ошибся? Биллионы фунтов были выброшены на бесполезные проекты.  Сегодня
у нас другие цели. Счастье и достаток населения - вот к чему мы стремимся.
Мы живем в более разумном, более упорядоченном мире, чем  тот,  в  котором
жили наши отцы. Теперь, если ваше тщеславие удовлетворено, мы  вернемся  к
уроку.    Гораздо     более     полезное     изобретение     человечества,
усовершенствованный  вариант  которого  применяется  и  по  сей  день,   -
двигатель внутреннего сгорания. Происхождение этого...
     Одноклассники смотрели на Роба с презрением, даже  с  отвращением.  В
старой школе тоже не жаловали любителей задавать вопросы, но здесь, как он
понял, было много хуже.
     "Интересно,  -  думал  Роб,  -  неужели  мы  действительно  настолько
счастливее прошлых поколений,  как  говорит  учитель?  Конечно,  никто  не
умирает от голода, нет войн. Правда, идет война  в  Китае,  но  Китай  так
далеко. Все тревоги и заботы  остались  в  прошлом,  если  только  сам  не
выдумаешь себе хлопот. Вдоволь развлечений: головидение, Игры,  Карнавалы.
Случаются и беспорядки, но быстро гаснут, не принося больших жертв. Многие
даже наслаждаются ими. Наверное, учитель все же прав.".
     Роб вспомнил о словах Перкинса. Значит, его не тронут три недели. Это
утешало, ведь прошло только три дня с тех пор, как он в интернате.

     Дождливое ненастье сменилось теплой солнечной погодой, скорее летней,
чем весенней. Вечером второго дня Робу посчастливилось увильнуть от группы
старшеклассников, следящих за дисциплиной в интернате, которые  рыскали  в
поисках  подходящей  жертвы.  Он  пошел  к  реке,  пробираясь   по   краям
спортплощадок, крадучись, словно делал что-то недозволенное. Он  не  знал,
нарушает какой-нибудь очередной запрет или нет, но ради одного  спокойного
часа решил рискнуть. Роб давно усвоил, что большинство людей - и  дети,  и
взрослые, тяготятся одиночеством. Он же всегда любил быть один,  а  теперь
наслаждался уединением больше, чем прежде.
     Он  прихватил  с  собой  книгу  и,  повинуясь  внезапному  порыву,  -
фотографию матери и  связку  писем,  которые  нашел  у  отца.  Книга  была
библиотечной - одна из тех, что он взял в последний раз. Вернуть их Роб не
успел и не представлял, как сделать это теперь. Отсюда до библиотеки  было
шесть-семь миль, но, в любом случае, воспитанникам запрещалось выходить за
территорию интерната без специального  разрешения,  а  младшим  школьникам
такое разрешение не давалось никогда. Роб понимал,  что  рано  или  поздно
тайну придется раскрыть, но не спешил. Он уже знал: других книг у него  не
будет. Библиотеки в интернате не было, да и вообще не было  никаких  книг,
кроме скучных описаний наглядных учебных пособий. Роб читал свои сокровища
очень медленно, растягивая удовольствие. Первая, "Наполеон Ноттинг Хилла",
рассказывала   о   Лондоне   Викторианской   эпохи:   улочки,   освещенные
таинственным  светом  газовых  фонарей,  благородные  сражения...  Сказка,
конечно. Даже полтора века  назад  Лондон  уже  достаточно  превратился  в
Урбанс. Впрочем, верить этой сказке было приятно. Роб подумал  о  нынешних
стычках между болельщиками разноцветных секций  авиатрека.  В  ту  далекую
пору, наверное, было нечто поважнее,  за  что  стоило  бороться  и  отдать
жизнь. Дочитав до конца главы, он отложил книгу и взял  фотографию,  вновь
пытаясь разгадать смысл загадочной улыбки матери.  Роб  всегда  знал,  что
мать не только неизлечимо больна, но и очень несчастлива. У нее никогда не
было близких друзей. Он взял в  руки  письма.  Даже  прикосновение  к  ним
связывало его с прошлым. Теперь уже никто не  писал  писем  -  звонили  по
видеофону или отправляли звукограммы. Странной,  но  удивительно  приятной
казалась мысль о том, что  когда-то  люди  писали  друг  другу  письма  на
настоящей бумаге, неспешно и аккуратно выводя каждое слово.
     Это была личная переписка. Роб долго не решался прочесть  письма,  но
после мучительных раздумий сорвал резинку и взял первый конверт.
     Он осторожно вынул листки  бумаги,  развернул  и  начал  читать.  Это
действительно  оказались  любовные  письма.  Но  вовсе  не   из   простого
любопытства Роб хотел прочесть их. Он надеялся, узнав что-нибудь о прошлом
матери, стать ближе к ней, понять тайну ее улыбки. Но письмо  разочаровало
его - это было  обычное  послание  девушки  своему  возлюбленному:  люблю,
скучаю, как нескончаемо тянутся дни до новой встречи... Он  уже  складывал
письмо, как вдруг заметил в  верхнем  углу  адрес:  "Белая  Вилла,  Ширам,
Глостершир". Глостершир находился в Графстве!  Беглый  просмотр  остальных
писем лишь  подтвердил  догадку  -  его  мать  родилась  в  Графстве,  там
познакомилась с отцом, когда тот  приехал  по  каким-то  служебным  делам,
влюбилась в него и уехала с ним в Урбанс, где они и поженились.

     В программах головидения Графство не упоминалось  даже  вскользь,  но
Роб слышал о нем. Обычно о Графстве  говорили  тоном,  в  котором  зависть
смешивалась с презрением  -  дескать,  там  живут  бездельники-джентри  со
своими слугами. Были и другие, их называли Сезонниками. Сезонники работали
в Урбансах, а жили в Графстве. Одни возвращались  домой  каждый  вечер  на
личных коптерах, другие - только на выходные. К этому классу  принадлежали
врачи, юристы, высшие чиновники, директора заводов.
     Те, кто жил в Урбансах  постоянно,  никогда  не  стремились  пересечь
границу. Зачем? Жизнь в Графстве рисовалась чрезвычайно скучной:  ни  Игр,
ни головидения. Там не было даже развлекательных центров, а как можно жить
без танцевальных залов, без парков с аттракционами,  без  ярких  огней?  В
Графстве не было ничего, кроме унылых деревень, затерянных средь  огромных
полей, да нескольких крошечных городков. Лошади, которых в Урбансах  можно
было увидеть лишь на ипподромах, в Графстве служили единственным средством
передвижения. Тусклая неспешная жизнь,  без  электромобилей,  автобусов  и
подвесных дорог.
     Но самым ужасным  считалось  то,  что  в  Графстве  не  было  никакой
"общественной жизни". Ни толчеи, ни  восхитительного  чувства  единения  с
шумной толпой, которая подарит тебе уверенность и надежность. Урбиты  были
очень общительны и наслаждались обществом друг друга. На морском побережье
все стремились непременно попасть на те пляжи, где люди  лежали  и  сидели
настолько вплотную, что едва можно было разглядеть песок.  А  в  Графстве?
Бескрайние поля, уходящие за горизонт; пустынные  берега,  тишину  которых
тревожили  лишь  крики  чаек;  вересковые  пустоши,  где,   страшно   даже
вообразить, часами можно было не встретить ни одной живой души!
     Безусловно, жизнь  в  Графстве  была  полна  изъянов  и  пороков.  Но
джентри, похоже, свыклись с этим. Да  и  что  у  них  за  жизнь?  Праздное
существование. Даже не работают! Впрочем,  как  раз  этому  можно  было  и
позавидовать(хотя в Урбансах работали всего двадцать часов в  неделю),  но
жить, как они - избави Бог! Скучное бесцветное  прозябание,  жалкая  копия
настоящей жизни. Только в Урбансе можно наслаждаться жизнью в полной мере.
К  Сезонникам,  несмотря  на  их  высокое  положение,  относились,  как  к
прихлебателям, которые во что бы то ни  стало  стремятся  подражать  своим
боссам. Было нечто подлое и нечестное в  раздвоенности  их  существования.
Урбиты гордились своей жизнью и  тем,  что  никогда  не  променяют  ее  на
другую.
     Такие суждения были хорошо знакомы Робу, хотя  теперь  он  вспоминал,
что никогда  не  слышал  ничего  подобного  от  родителей.  Ему  вовсе  не
приходила крамольная мысль усомниться в истинности  общепринятого  взгляда
на Графство, но кое в чем он мог бы поспорить.  Огромные  поля,  безлюдные
вересковые пустоши, пустынное побережье... Это притягивало и манило.
     И вот еще что он вспомнил: больше джентри, больше  Сезонников  урбиты
презирали живших в Графстве слуг,  которые  исполняли  все  прихоти  своих
хозяев. Их безропотное рабство считалось омерзительным. Роб  вдруг  понял,
почему дома никогда не говорили о Графстве: его мать принадлежала к  этому
позорному клану.
     Он вспыхнул от стыда, но потом разозлился. Никто  не  смеет  называть
его мать слабой  и  беспомощной!  Да,  она  была  мягкой,  но  и  сильной,
отважной, особенно незадолго до смерти. А  если  они  не  правы  в  одном,
значит, могут ошибаться и в другом. Они? Роб с удивлением  обнаружил,  что
непроизвольно уже отделил себя от урбитов.

     В  субботу  утренних  уроков  не  было,  но  вместо  них  проводилась
еженедельная инспекция. Накануне, в пятницу вечером  и  после  завтрака  в
субботу, воспитанники под  надзором  спецгруппы  старшеклассников  мыли  и
чистили интернат. Проверка началась  в  11.  Почти  полтора  часа  учитель
дисциплины в сопровождении свиты переходил из одного  дортуара  в  другой,
занося имена нарушителей в журнал.
     В  первую  субботнюю  проверку  Робу  сделали  замечание  за  неверно
заправленную   кровать,   но,   как   новичка,   простили,   ограничившись
предупреждением на будущее: "Три  секции  матраца  должны  быть  аккуратно
сложены одна на другую в изголовье кровати. Всю одежду и самые необходимые
вещи - куртку, запасные носки, туалетные принадлежности, спортивную  сумку
и пр. - разложить сверху в безукоризненном порядке. Одеяла свернуть строго
установленным образом. Простыни и наволочка должны лежать в ногах кровати.
Все прочие вещи сложить в тумбочку возле кровати.  Безусловно,  в  том  же
идеальном порядке. Ясно?".
     Прошла неделя. В пятницу  вечером  Роба  вместе  с  другими  ребятами
заставили скрести пол в дортуаре и  чистить  раковины  в  ванной.  Наутро,
сразу  после  завтрака,  его  отправили  собирать  мусор  вокруг  корпуса.
Освободился  он  лишь  к  половине  одиннадцатого  и  побежал   вместе   с
остальными, чтобы успеть привести в порядок свой  угол.  Но  не  успел  он
подняться на второй этаж, как его остановил какой-то детина-старшеклассник
и  заставил  раскладывать  свои  вещи.  Роб  подчинился,  но  тот  остался
недоволен.  Пришлось  переделывать.  Было  почти  одиннадцать,  когда   он
прибежал к себе.
     Все, кроме него, были готовы к приходу инспекции. "Время еще есть", -
подумал Роб, лихорадочно соображая, с чего начать. В прошлый раз  комиссия
появилась  у  них  только  после  двенадцати.  Он  сложил  одеяла.  Плохо.
Попытался снова - еще хуже. Пальцы онемели от  напряжения.  Он  попробовал
еще раз - лучше, но края никак не выстраивались в ровную  линию.  Пришлось
начать все сначала.
     Одни мальчишки играли в кости, другие лениво переговаривались.  Вдруг
тот, что стоял "на посту" в коридоре, закричал:
     - Идут!
     Роб успел кое-как разложить на кровати  то,  что  требовалось.  Часть
вещей оставалась на полке над кроватями. К приходу комиссии ее  полагалось
освободить. Он сгреб все с полки и запихнул в тумбочку, закрыл  ее,  запер
на задвижку и замер возле кровати в тот  миг,  когда  в  дверях  показался
учитель дисциплины в окружении дежурных.
     Началось все спокойно и даже  весело.  Одного  мальчика  записали  за
потерю зубной щетки. Царила эдакая бодрая атмосфера добродушного  юмора  -
учитель отпускал шуточки, дежурные смеялись. Возле одной кровати, недалеко
от Роба, учитель задержался:
     - Очень хорошо. Великолепная работа.
     Шествие возобновилось. Следующая  кровать  удостоилась  лишь  беглого
взгляда учителя и, наконец, он остановился против Роба.
     Это был маленький дотошный человек, с густой, аккуратно  постриженной
черной бородкой.  Он  стоял  в  окружении  рослых  старшеклассников,  чуть
наклонив голову вперед и сложив руки за спиной. Помолчав, учитель  коротко
кивнул (Роб облегченно вздохнул: "Пронесло!") и вдруг тихо сказал:
     - Ты - новенький. Я видел тебя на прошлой неделе. И, помнится, сделал
тебе замечание за неправильно сложенные одеяла.
     - Да, сэр.
     - И они снова сложены неправильно. Не так ли? - Он  ткнул  в  кровать
изящной тросточкой с серебряным набалдашником. - Безобразно.
     Тросточка перелетела вниз, к ботинкам Роба.
     - Ботинки должны стоять вплотную друг к другу, носки -  выровнены.  -
Неутомимая трость вдруг  подцепила  один  ботинок.  -  А  это  что  такое?
Нечищены?! Тебе неизвестны правила? Сменная обувь должна быть вычищена  до
зеркального блеска. Отвечай!
     - У меня не было времени, сэр.
     - Не было времени! У тебя была целая неделя. - Он уставился на  Роба.
- Имя!
     - Рэндал, сэр.
     Дежурный повторил его фамилию в диктофон. Роб был спокоен -  так  или
иначе, все позади, сейчас они пойдут дальше. Но учитель не спешил:
     - Рэндал, у меня есть некоторые соображения на твой счет. Ты  ленивый
и неряшливый мальчик. Позволь заметить,  что  ни  одно  из  этих  скверных
качеств не терпимо в нашей школе. Тебе ясно?
     - Да, сэр.
     Холодные голубые глаза изучающе разглядывали его.
     - Открой тумбочку, - приказал учитель.
     - Но, сэр... Я не успел...
     - Открой, Рэндал! - Роб подчинился. - Отойди в сторону.
     Груда сваленных в беспорядке вещей выглядела  хуже,  чем  он  ожидал.
По-прежнему спокойным тоном учитель произнес:
     - Это отвратительно. Какое безобразие!
     Он шагнул вперед и принялся тростью вытряхивать  содержимое  тумбочки
на пол.
     - Отвратительно, - повторил он.  Вдруг  трость  замерла.  -  Что  это
такое? Рэндал, я спрашиваю, что это?
     - Книга, сэр.
     - Даже две книги! Разве книги включены в перечень предметов,  которые
дозволено держать в тумбочках?
     - Я не знаю, сэр.
     - Значит, ты даже не удосужился ознакомиться со школьными правилами?
     - Это библиотечные книги, сэр. Я хотел...
     - Библиотечные книги, - брезгливо сказал учитель. - Они переходили из
одних  немытых   рук   в   другие.   Грязные,   омерзительные.   Полнейшая
антисанитария. Ловушка для микробов. Ты мне  отвратителен,  Рэндал.  -  От
выдержки и бесстрастия не осталось и следа, голос дрожал от гнева. - Ты  -
позор этой школы! Бентли!
     - Сэр? - отозвался дежурный с диктофоном.
     - Проследи, чтобы _э_т_о_ было сожжено.
     - Но, сэр, - начал Роб. - Ведь библиотека...
     Учитель резко повернулся к нему, буравя глазами:
     - Позор! Надеюсь, твои товарищи будут стыдиться тебя  также,  как  я.
Собери и приведи в порядок остальные вещи.

     Сразу после  обеда  Роб  явился  к  Бентли.  Тот  холодно  объявил  о
наказании - месяце вечерних дежурств  -  и  отвернулся,  дав  понять,  что
разговор окончен. Соседи по дортуару удивительно дружно  восприняли  намек
учителя дисциплины - с Робом никто не разговаривал. Когда он  встретил  на
лестнице Перкинса, тот прошел мимо, отводя взгляд.
     Конечно,  это  было  неприятно,  но  Роб  не  считал  бойкот  великой
трагедией, как любой другой урбит на его месте. Он  никогда  не  испытывал
жизненно  необходимой  зависимости  от  коллектива.  "Веселого  мало,   но
пережить можно", - решил Роб. Первый урок за свою провинность он получил в
тот же вечер. Задание оказалось  полной  бессмыслицей:  собирать  камни  в
окрестностях дома и складывать в одном  месте.  Бестолковое  занятие  было
столь же скучным, сколь и утомительным. Когда прозвенел звонок отбоя,  Роб
чувствовал себя совершенно измотанным. Он разделся, умылся, почистил  зубы
и лег в постель, едва погасили свет. Наконец-то можно было уснуть и забыть
обо всем на несколько часов.
     Засыпая,  он  услышал  в   дальнем   конце   дортуара   звук   шагов.
"Старшеклассники,  -  догадался  он.  -  Опять  кого-нибудь   знакомят   с
Порядком". Милостиво дарованные новичкам три недели еще  не  истекли.  Роб
был спокоен - не к нему. Он снова подумал о Д'Артаньяне, но на сей раз ему
даже не захотелось подражать любимому герою -  слишком  много  было  своих
забот. Шаги приблизились, в глаза ударил свет. Роб сел в кровати.
     Их было семь или восемь -  сказать  наверняка  мешали  потемки.  Двое
держали электрические фонарики, третий поставил  на  тумбочку  портативную
люмосферу.
     - Ты - позор, Рэндал. Верно? - сказал один.
     "Они, наверное, еще не дошли до своей жертвы. Сейчас я подыграю им, и
они оставят меня в покое", - подумал Роб.
     - Да.
     - Что - да?
     - Да, сэр.
     - Так-то лучше. Повторяй за мной: "я - позор  этой  школы  и  стыжусь
самого себя".
     Роб машинально повторил.
     - Я молю о наказании, - продолжал парень, - потому что заслужил его.
     - Я уже наказан, - сказал Роб. - Месяц дополнительных дежурств.
     - Мало. Слишком легкое наказание за твой  проступок.  Ты  притащил  в
школу заразные книги. И, потом, это  официальное  наказание.  А  тебе  еще
полагается домашняя проработка. Так? - Роб  не  ответил.  -  Поразительная
наглость! Он считает ниже своего достоинства говорить с  нами.  Тем  хуже.
Похоже, ему не повредит небольшой урок.
     Спорить было бессмысленно. Роб молча  смотрел  на  ухмыляющиеся  лица
окруживших его парней.
     - С другой стороны, тебя еще  рановато  знакомить  с  Порядком  -  не
прошло трех недель. К тому же, тебе стыдно, сам признался.  Пожалуй,  урок
можно отложить. Докажи, что раскаиваешься в  своей  дерзости  -  падай  на
колени и целуй нам ноги. Всем по очереди. Начинай с меня.
     Роб, не говоря ни слова, смотрел на них.
     - Так как, Рэндал? - спросил мучитель.
     Роб покачал головой:
     - Нет.
     - Ну что ж, ладно. Еще пожалеешь. Начинаем учить.
     Роб сопротивлялся, но они легко связали его.
     - Молоток? - предложил один. - Надо вбить в него немного вежливости.
     Идея пришлась по вкусу. В  руке  одного  парня  появился  молоток  из
жесткой резины, на несколько секунд замер над лицом Роба,  и  вдруг  резко
ударил его в лоб. Ощущение было скорее неприятное, чем болезненное.  Удары
продолжались в четком ритме. Вскоре родилась боль. Роб поморщился.
     - Кажется, доходит, -  обрадовался  один  из  мучителей.  -  Ну  что,
одумался? Будешь нам ноги целовать? - Роб покачал головой, и молоток вновь
ожил. - Значит, продолжим.
     Скоро боль стала нестерпимой. Роб вспомнил совет Перкинса не  кричать
слишком громко, но решил, что скорее не вымолвит  ни  звука,  чем  встанет
перед ними на колени. Он сжал зубы и чуть повернул голову. Молоток  ударил
в другое место. Облегчение, но не надолго.
     Дикая боль заполнила все вокруг. Он  уже  не  видел  лиц,  не  слышал
голосов. Не было ничего, кроме боли - огромной,  слепой,  ненасытной,  она
пожирала  все  новые  и  новые  удары,  которые  разрывались   в   ней   с
оглушительной силой. Несколько раз он чуть не потерял сознание.  Он  хотел
этого, но боль вытаскивала его. Наконец, помимо своей воли, Роб  закричал.
Удары прекратились. Кто-то сказал:
     - Ладно, на сегодня хватит. Продолжим лечение завтра.
     С тумбочки взяли люмосферу. Шаги и голоса  стихли.  Ушли.  Нестерпимо
болела  голова.  Спасительный  сон  не  приходил.  Завтра  ночью...  И  на
следующую ночь? Похоже, они не собирались оставлять его в покое.
     Несмотря  на  боль,  он  попытался  обдумать  свое   положение.   Ему
предстояло прожить здесь еще четыре года - до семнадцати  лет.  Даже  если
прекратятся пытки, у него не  будет  ни  родного  дома,  ни  спасительного
уединения, ни книг. А привыкнуть к  такой  жизни  куда  страшнее.  Есть  и
другой вариант. Но лучше терпеть мучения, чем уподобиться этим палачам.
     А если он попытается сбежать, куда он пойдет?  К  тетке?  Шеффилдский
Урбанс так далеко, да и примет ли она его?  Кеннели  -  ближе,  но  и  там
никакой надежды. Мистер Кеннели уже  один  раз  отказался  ему  помочь,  а
теперь  и  подавно  не  захочет  неприятностей  с   властями.   Побег   из
государственного интерната - дело нешуточное.
     Куда еще? Попробовать жить одному, но как, где?  Неделю-другую  можно
прятаться от полиции в брошенных домах, а потом? Денег почти нет. А  когда
и те кончатся, попроситься в какую-нибудь банду? Могут и не взять...
     Он не смог бы затеряться в толпе.  В  этом  обществе  каждый  занимал
строго определенное положение, по которому всегда  можно  было  установить
личность любого человека. Скрываться в Урбансах - безнадежная затея.
     В  Урбансах...  А  если?  Неожиданно   возникшая   мысль   пугала   и
завораживала. Его мать пришла в Урбанс из Графства. Что если он  осмелится
сделать наоборот? Пустые поля. Фермы. Там наверняка можно будет найти пищу
и кров...
     Неотвязная мысль еще долго не давала ему уснуть.

                            3. ЧЕЛОВЕК С КРОЛИКАМИ

     По воскресеньям утренней разминки не было,  а  завтрак  начинался  не
раньше восьми тридцати. Сигнал звенел  за  час.  После  завтрака  мальчики
расходились  по  домам  и  чистили  перышки  к  десятичасовой   службе   в
интернатской церкви. Служба длилась полтора часа, и  потом  до  обеда  еще
оставался свободный час.
     Роб решил, что для побега лучшего времени, чем обед, не  найти.  Вряд
ли кто-нибудь заметит его исчезновение  -  воскресенье  было  единственным
днем недели, когда на обед подавали терпимую пищу, и никто, а уж тем более
дежурные старшеклассники, не пропускали его. А если хватятся после  обеда,
могут подумать, что он где-нибудь прячется, дабы не искушать  судьбу,  ища
новых наказаний за возможные провинности. До вечерней переклички побег  не
обнаружится, а это значит, что у него есть целых шесть часов.
     Когда прозвенел звонок к обеду, он вышел вместе со  всеми,  но  потом
незамеченным  прокрался  обратно.  У   всех   мальчиков   были   маленькие
чемоданчики для изредка разрешенных визитов к родственникам. Роб сложил  в
него самое необходимое: письма  матери,  ее  фотографию,  сменную  одежду,
зубную щетку, плитку шоколада, которую удалось спрятать.  Он  выскочил  из
корпуса и, пробираясь самой глухой тропкой, пошел к главным воротам.
     До шоссе было довольно далеко,  последние  метры  он  уже  бежал.  На
счастье, долго ждать не пришлось, и через несколько минут, плавно  скользя
вдоль подземных электрифицированных рельсов, подкатил автобус. Роб опустил
к щель монетку и прошел на  заднее  сидение.  В  автобусе  было  еще  пять
пассажиров.
     За полдень распогодилось, через стекло  автобуса  ласково  пригревало
солнце. Машин на улицах было немного - обычно в  погожие  дни  большинство
людей стремилось уехать из Лондона к морю  или  куда-нибудь  поразвлечься.
Роб чувствовал отчаяние. Перед глазами мелькали улицы. Сомнения не  давали
покоя мальчику. Зачем он вообще сюда приехал? Его схватят раньше,  чем  он
доберется до границы, и отправят в интернат. А  потом?  Новое,  еще  более
тяжкое наказание - "официальное" и "неофициальное". Вдобавок, прицепят  на
запястье  унизительный  радиопередатчик,  который  будет  сообщать  о  его
передвижении. О второй попытке бегства можно и не мечтать.
     Пока не  поздно,  надо  возвращаться.  Но  удастся  ли  проскользнуть
незамеченным? А если - нет? Автобус  обогнул  Трафальгарскую  площадь.  На
солнышке чинно расхаживали голуби; били фонтаны; с плексигласовой колонны,
сменившей каменную, взирал Нельсон. Нет,  решил  Роб,  он  ни  за  что  не
вернется, и постарается не попасться им в руки.
     У вокзала подвесной дороги он выскочил из автобуса и нырнул в  первую
попавшуюся будку видеофона. Там, поглядывая в карманное зеркальце, нет  ли
слежки,  он  скинул  школьную  красно-коричневую  куртку  с  отличительным
значком, скомкал ее и запихнул между стеной  и  будкой.  Мусорщики  придут
только следующим утром, а до тех пор, если повезет, тайник не обнаружится.
Он придирчиво осмотрел себя: серые брюки, белая рубашка. Вполне  заурядный
вид, если бы не этот предательский галстук "школьного" цвета.  Роб  сорвал
его и сунул вместе с курткой.  После  этого  он  сразу  почувствовал  себя
лучше.
     Расспрашивать было  опасно,  и  Роб  бродил  по  вокзалу,  глазея  по
сторонам. На табло он отыскал Рединг. Решение было уже принято  -  лучшего
пути в  Графство  не  придумать.  Граница  проходила  в  нескольких  милях
севернее  Рединга.  Увидев  цену  билета,  Роб  вздрогнул.  Одиннадцать  с
половиной фунтов, на два фунта больше, чем  было  у  него  в  кармане.  На
счастье, детские билеты оказались вдвое дешевле.
     Поезд отходил через двадцать минут. Купив билет, Роб решил где-нибудь
перекусить. После скверного интернатского завтрака  прошло  полдня,  и  он
порядком проголодался. На огромном голографическом рекламном  табло  перед
буфетом золотисто-коричневый цыпленок-великан поворачивался на  вертеле  и
плюхался на гигантскую тарелку с  грудой  хрустящего  жареного  картофеля.
Впечатление усиливалось дразнящим запахом,  который  безжалостно  атаковал
ноздри мальчика. А над картинкой торопливой ленточкой подмигивало:
     - Это блюдо... сегодня... всего 2,25 фунта...
     Роб проглотил слюну и отвернулся. В ближайшем автомате  за  пятьдесят
центов он получил сэндвич с прозрачным пластиком  ветчины  и  печенье,  но
голод не унимался. Не  в  силах  больше  бороться  с  дурманящим  ароматом
рекламы, Роб пошел к поезду, хотя  до  отправления  оставалось  пятнадцать
минут. На удивление, оба вагона оказались почти полными. Он не мог понять,
почему все вдруг решили  поехать  в  Рединг,  пока  не  услышал,  что  его
попутчики напротив говорят о Карнавале.
     В Урбансах часто устраивали Карнавалы. По  поводу  и  без  повода,  в
любом месте и  в  любое  время.  Люди  съезжались  со  всей  округи,  даже
издалека,  чтобы  окунуться  в  суматошную  кутерьму  Карнавала,   веселую
мешанину из танцев, парадов, уличных  шествий,  обильной  еды  и  выпивки.
Карнавал спутал все планы. Роб хотел уехать в самую северную часть  города
и оттуда пробираться к границе. А теперь... Автобусы наверняка ходят,  как
придется, если вообще ходят.
     Еще было время сойти с поезда и взять билет в другое место -  скажем,
в Челмсфорд, тоже недалеко от границы.  Но  на  второй  билет  не  хватало
денег. Если попробовать обменять билет, придется идти в Справочную службу,
а там начнутся расспросы: кто, зачем... Нет, уж лучше сидеть тихо.
     На минуту бравурная духовая музыка, заполнившая вагон, уступила место
сигналу отправления. Едва стих мелодичный перезвон, вновь грянули духовые,
и поезд заскользил вдоль сверкающих стальных проводов.

     Путешествие не отняло и  двадцати  минут.  Поезд  мчался  удивительно
плавно, едва заметно покачиваясь на поворотах. Внизу мелькали улицы. Сразу
за городом начинались просторы  Зеленого  Пояса,  усеянные  искусственными
озерами, садами и парками с развлекательными центрами, вместившими все для
беззаботного отдыха урбитов.
     В  Рединге  толпы  народа   заполнили   привокзальную   площадь.   Из
репродукторов без умолку лилась музыка вперемешку  с  крикливой  рекламой.
Когда Роб сошел с поезда, зазвучала популярная песенка  "Ты  -  мой,  я  -
твоя". Все радостно подпевали. Ни автобусов, ни транспорта вообще не  было
видно.
     Музыка смолкла, и раздалось громогласное, разнесенное мощным эхом:
     - Вы счастливы?!!
     - Да! - грянул в ответ дружный хор.
     - Тогда оставайтесь с дядюшкой, дамы и господа! Скоро, очень скоро вы
насладитесь восхитительными  танцами  Воздушных  Девочек!  Плавно,  словно
облачки,  они  будут  парить  над  вашими  головами  в  своих   прозрачных
пузырьках! Семь очаровательных девушек! Всего несколько минут терпения - и
вы увидите их!
     Толпа ликовала. Роб подошел к  жизнерадостному  краснолицему  мужчине
лет сорока.
     - Простите. Вы не подскажете, где здесь автобусная станция?
     - Зачем тебе автобус? - Мужчина был слегка навеселе.  -  Оставайся  и
посмотри представление! Это здорово! Я уже видел.
     - Боюсь, я не смогу.
     - Что за чепуха? Сможешь! Это же Карнавал!
     Роб покачал головой. Теперь мужчина смотрел  на  него,  подозрительно
сощурившись:
     - А что ты тут делаешь? Ты ведь приезжий?
     - Я приехал навестить свою тетю. Она больна.
     - Один приехал?
     - Мама уже там, - Роб  лихорадочно  соображал,  как  сделать  историю
более убедительной. - Папа не смог поехать, он по воскресеньям работает.
     - Значит, один, - сказал мужчина уже дружеским тоном и,  перекрикивая
музыку, - Эй! Тут  мальчишке  надо  к  больной  тетке!  Он  один  приехал,
издалека! У кого-нибудь есть рядом машина?
     - Нет-нет! - испугался Роб. -  Не  беспокойтесь,  я  на  автобусе.  Я
только хотел...
     Но помощники быстро отыскались. Доброжелательство  было  неотъемлемой
частью Карнавала, наряду  с  пирушками  и  веселыми  забавами.  Во  всяком
случае, в начале Карнавала. На  слабые  протесты  Роба  никто  не  обращал
внимания. Он сделал последнюю попытку:
     - А как же Воздушные Танцовщицы?..
     - В другой раз увидим, - беспечно ответил  его  благодетель,  молодой
парень, лет двадцати с небольшим.  На  его  груди  поблескивал  значок  со
сцепленными кольцами, что выдавало профессионального спортсмена.
     - Ну, поехали к твоей  больной  тетке.  Моя  машина  тут  рядом.  Где
тетка-то живет?
     - Шеффилд-роуд, 131, - выпалил Роб.
     - Где это? - нахмурился спортсмен.
     - Северный Рединг, - рискнул Роб. - Но прошу вас, не беспокойтесь...
     - По дороге спросим, - предложил кто-то.
     - Конечно, - согласился спортсмен. - Найдем! Ну, парни, кто со  мной?
Машина на десятерых! Посмотрим, где прячется эта Шеффилд-роуд!
     Всякие причуды тоже были в традиции Карнавалов. Спортсмен  прямо-таки
светился от счастья обладания десятиместным электромобилем -  только  одна
модель была еще больше. Желающих прокатиться собралось восемь человек. Роб
уже не сопротивлялся, оставалось лишь надеяться, что  удастся  ускользнуть
по дороге.
     Электромобили, как и автобусы, оснащались автоматическими счетчиками,
которые  регулировали  потребление  энергии,  а  значит,  и  скорость.  На
городских  улицах  был  установлен  более  низкий  предел.  Впрочем,   для
спортсмена, похоже,  никаких  пределов  не  существовало  -  он  умудрился
отключить счетчик. Машина с развеселыми пассажирами неслась  с  немыслимой
скоростью. К счастью, встречных машин почти не было, а вся полиция следила
за порядком на Карнавале.
     Добравшись до северной  окраины  города,  они  притормозили  и  стали
расспрашивать проезжавших мимо о Шеффилд-роуд. "А если такая улица есть, -
подумал Роб, - и дом 131 на ней?". Улизнуть  никак  не  удавалось.  Кто-то
отправил их по ложному следу - на  Шеффорд-роуд.  От  долгих  поисков  все
устали и были немного раздражены.
     - Вон полицейский пост, - кивнул один.
     - Что ты волнуешься? - отозвался спортсмен. - Мы ничего не нарушили.
     - Можно там спросить. Они-то знают.
     Все  тотчас  повеселели.  Электромобиль  тормознул   возле   мрачного
громоздкого здания из стали и бетона. Все, кроме одного,  провожатые  Роба
отправились в участок.
     "Меньше чем через минуту они узнают, что Шеффилд-роуд в Рединге нет и
никогда не было...". Его спутник бесстрастно курил сигару.
     - Меня тошнит, - сказал Роб. - Я выйду подышать.
     Тот выдохнул дым и молча кивнул. Когда Роб выскользнул из  машины,  в
здание  полицейского  поста  заходил  последний  из  шумной  компании  его
добровольных помощников. До ближайшего перекрестка  было  ярдов  тридцать.
Роб бросился бежать. Сзади послышались крики. Добежав до  перекрестка,  он
обернулся. Погоня. Первым с пугающей быстротой мчался спортсмен, намерения
его не оставляли никаких сомнений. Дорога, сделанная из монолитных блоков,
пролегала в окружении лужаек, усыпанных крохотными  клумбочками.  Укрыться
было негде.
     На счастье, дорога, на которую  он  свернул,  вела  к  тихой  мощеной
булыжником улочке, с приземистыми гнилыми домишками  из  красного  кирпича
постройки прошлого века. Он юркнул вправо и дворами пробрался на  соседнюю
улицу.  Возле  многих  домов,  скрытые   зарослями   деревьев,   виднелись
покосившиеся сараи. Крики преследователей стали громче.  Не  долго  думая,
Роб  нырнул  под  проволочную  сетку,  толкнул  дверь  сарая  и  скользнул
вовнутрь.
     Непроглядная тьма поглотила его. В  ноздри  ударил  резкий  удушливый
запах. Роб затаил дыхание и прислушался. Шум погони стих. Они потеряли его
из виду. Но он  знал,  что  они  вернулся  и  обыщут  все  уголки.  Так  и
случилось: через несколько минут Роб услышал раздраженные голоса. И вдруг:
     - Кого-нибудь ищете? - раздалось совсем рядом, за  тонкой  деревянной
стенкой сарая.
     - Мальчишку лет тринадцати,  -  говорил,  кажется,  спортсмен.  -  Не
видели?
     Владелец сарая, конечно, видел Роба, поэтому и вышел из дома.  Сейчас
откроется дверь и...
     - В белой рубашке и серых брюках?
     - Точно! Паршивец, затащил нас сюда, а сам  сбежал!  Ну  ничего,  вот
доберемся до него, получит карнавальных гостинцев! Надолго отобьет охоту к
таким шуточкам.
     - Да, я видел его. Он прошмыгнул через сад Миллеров. Через  два  дома
отсюда.
     - Тогда мы его поймаем!
     - Не уверен. Там проходной двор на Киркуп-роуд.
     - Спасибо! Пошли, мы теряем время!
     Они ушли. Роб затаился. Почему этот человек не выдал его? Если  обман
раскроется, у него будут большие неприятности. Во время Карнавалов насилие
прекрасно уживалось с доброжелательством, и "благодетелям" Роба ничего  не
стоило разгромить дом его защитника.
     Рядом послышалось тихое шуршание. Распахнулась дверь, и  пучок  света
выхватил из темноты  небольшие  клетки  вдоль  стены.  Теперь  стала  ясна
причина едкого запаха - за проволочной сеткой копошились кролики.
     - Можешь выходить, они ушли, - сказал мужчина.
     Испачканные на  коленях  брюки,  рваная  безрукавка,  грязные  рукава
рубашки закатаны до локтей. Худой, с острыми чертами лица, он не был похож
на человека, ставшего рисковать без нужды, а уж тем более на бескорыстного
героя. "Все дело в кроликах", - догадался Роб.  Без  специальной  лицензии
держать животных запрещалось, а получить такую лицензию  было  невозможно.
Скорей всего, он разводил кроликов  в  этом  убогом,  почти  без  воздуха,
сарае, и сбывал мяснику.
     - Выходи, чего ты ждешь?
     Запах становился все нестерпимее, и Роб был бы счастлив вырваться  на
свежий воздух, но, с другой стороны...
     - Они, наверное, еще недалеко ушли, - сказал он. - И полиция...  Если
меня схватят...
     На узком осторожном лице мужчины проступил страх.
     - Ладно, - согласился он, закрывая дверь. Роб успел добавить:
     - На полчаса, не больше.
     В замке повернулся ключ. Роб сел, прислонясь к стене. Он старался  не
обращать внимания на  вонь.  Неприятно,  конечно,  но  кулаки  разъяренных
преследователей или полиция - гораздо хуже. Он зажал нос ладонью.  Полчаса
можно и потерпеть.
     Часов у него не было. Младшим школьникам в интернате  запрещалось  их
иметь. В потемках время казалось еще  более  неуловимым.  Роб  начал  было
отсчитывать секунды, но скоро бросил.
     В конце концов он понял, что полчаса  давно  истекли.  Он  встал,  на
ощупь нашел дверь и дернул ее. Ветхая на вид постройка оказалась  крепкой.
Он  снова  сел.  Нескончаемо  тянулось  время.  От  тошнотворного   запаха
кружилась голова. Может, тот человек забыл  о  нем?  Тогда  почему  он  не
приходит к своим питомцам? А если с ним  что-нибудь  случилось?  Наверняка
живет затворником, когда еще кто-нибудь к нему забредет!  Если  закричать,
рано или поздно услышат  и  выпустят,  но  тогда  не  избежать  встречи  с
полицией... Пока Роб размышлял,  сколько  еще  сможет  вынести  эту  вонь,
послышались шаги, и через мгновение дверь распахнулась.
     Вечерело. Было уже около восьми.
     - Можешь идти, - сказал мужчина.
     Внезапно Роб почувствовал зверский голод.
     - Я хочу есть, - сказал он. - У вас не найдется что-нибудь?
     Помедлив, его спаситель кивнул:
     - Подожди здесь.
     Он поднялся в дом и вскоре вышел с бумажной сумкой.
     - Возьми с собой, - недовольно  сказал  он,  явно  торопясь  поскорее
избавиться от мальчика.
     - А Графство недалеко отсюда? - спросил Роб.
     - Недалеко.
     - Как лучше туда дойти?
     - Зачем тебе? - удивился мужчина.
     - Просто надо.
     - Ты, наверное, спятил. Там же граница -  проволочные  заграждения  в
пятьдесят, сто футов высотой. Да вдобавок под напряжением. От тебя  только
угольки останутся.
     - А застава?
     -  Ни  одной.  Только  патрули  с  собаками.  Их   натравливают   без
предупреждения. Разорвут тебя в клочья.
     Робу приходилось слышать подобные байки, но одно дело  -  слушать,  а
другое - самому проверить их истинность.
     - Ты не сможешь подойти к границе  даже  в  радиусе  мили,  -  сказал
мужчина.
     - Зато отсюда уйду достаточно далеко, чтобы забыть, что  я  вообще  у
вас был. Между прочим, вы собираетесь сегодня кормить своих кроликов?
     Лицо мужчины вдруг как-то сжалось, и на секунду  Роб  испугался,  что
получит затрещину.
     - Дело твое, - мужчина махнул рукой в сторону аллеи. - Там выйдешь на
Чепстоу-стрит, повернешь налево и пойдешь на север. Иди все  время  прямо.
Через пару миль начнется погранзона. А потом...  -  Он  пожал  плечами,  -
Понятия не имею, сколько оттуда.
     - Спасибо, - сказал Роб. - И за еду тоже.

     Это была бедная часть города. Разбитые запущенные улочки,  обветшалые
домишки. Допотопные электрические фонари, задержавшиеся здесь  с  прошлого
века, освещали выщербленные мостовые, облупившуюся краску на стенах домов.
     Уже  совсем  стемнело.  Заслоняя  луну,  по  небу  скользили  облака.
Поднялся легкий ветерок, и Роб зябко поежился. Снова проснулся голод.  Роб
вспомнил о еде в бумажной сумке, но, боясь привлечь внимание, не стал есть
на ходу.
     Он  шел  на  север,  ориентируясь  на  низко  висящую  в  небе  луну.
Пробираясь сквозь скопище улиц и домов, он оказался  в  совершенно  глухом
месте, где не было ни одного электромобиля - в этом захолустье даже забыли
проложить кабель. Прохожие встречались  редко.  Чем  дальше  он  шел,  тем
больше замечал пустых домов. Дойдя  до  какого-то  перекрестка,  он  вдруг
увидел, что впереди дорога не освещена. Ни уличных фонарей, ни  огонька  в
мертвых покинутых  домах.  Только  лунный  свет  подсказывал,  что  дорога
тянется еще ярдов на пятьдесят,  и  дальше  начинается  поле.  Роб  совсем
продрог, но дрожал не столько от холода, сколько от пугающей тьмы впереди.
Как и всякий урбит, он жил в удобном окружении миллионов сограждан. Глоток
свободы время от времени -  это  прекрасно,  но  Роб  вовсе  не  испытывал
желания сейчас отправляться в эту темную жуткую пустыню.
     "А может, подождать до утра? - подумал Роб. - Вон в том доме на углу.
Оттуда хоть фонарь будет видно. Дверь, наверное, не заперта, да и  в  окно
можно влезть - стекол все равно нет. Через погранзону разумнее идти  днем,
в темноте можно натолкнуться на  колючую  проволоку  под  током.  Но  днем
будешь как на ладони...".
     Неожиданно из-за облака вынырнула луна и окунулась в  звездное  море.
"Добрый знак!" - решил Роб. Он больше не сомневался: надо идти вперед.

                                 4. ВСАДНИК

     Сквозь раскрошенный асфальт  пробивалась  трава,  неряшливые  дворики
перед домами заросли кустарником. В одном  доме  из  слепого  проема  окна
тянулось молодое, уже  довольно  окрепшее  деревце.  Там,  где  обрывалась
дорога, начиналось  поле  с  разбросанными  деревьями.  Впереди  раздалось
жутковатое замогильное улюлюканье. От неожиданности Роб вздрогнул. "Может,
это сова?" - подумал он. Правда, он слышал крик совы только в триллерах по
головидению, в зоопарках они всегда сидели  молча,  сгорбившись  и  хлопая
глазами.
     Одолев страх и желание повернуть назад, он побрел дальше на север.  В
неверном свете луны прятались рытвины и кочки. Однажды Роб угодил ногой  в
ямку и чуть не упал. Дрожа от холода, он мечтал о  теплой  постели,  пусть
даже в интернате, пусть окруженной мучителями. Но  коль  скоро  эта  мечта
была недосягаема, он решил хотя бы перекусить. В сумке лежал большой кусок
сыра и хлеб.  Правда,  сыр  оказался  заплесневевшим,  а  хлеб  безнадежно
зачерствел, но Роб был слишком голоден, чтобы обращать внимание  на  такие
мелочи. Да он и не рассчитывал, что  тот,  с  кроликами,  даст  что-нибудь
получше. После еды во рту остался неприятный  кислый  привкус,  захотелось
пить.
     Он шел все дальше в ночь, освещенную краешком луны и россыпью  звезд.
За  спиной  остался  залитый  светом  Урбанс.  Никогда   прежде   Роб   не
представлял, что бывает такое одиночество. Бросить все, вернуться в  тепло
и уют, к людям - это желание не покидало его. Роб остановился и  посмотрел
назад:  над  южным  горизонтом  висел  яркий  ореол,  сотканный  из  света
миллионов  люмосфер,  неоновых  ламп,  фар  электромобилей,   бесчисленных
реклам. Этот ореол мог быть ярче или слабее, но никогда  не  исчезал.  Роб
решительно отвернулся, словно порывая с прошлым раз и навсегда, и  зашагал
вперед.
     Дорога поднялась чуть в гору, вдали маячили холмы. Роб  шел  уже  два
или три часа. Огни Урбанса превратились в дальний костер. На  черном  небе
ярко выделялись звезды. Роб никогда не видел  такого  неба,  может,  из-за
обилия  света  вокруг.  Теперь  он  смотрел  на   несчетные   звезды,   на
бриллиантовую пыль  Млечного  Пути,  затаив  дыхание.  Невиданное  зрелище
завораживало и... пугало. Роб поежился и поспешил дальше.
     Из  темноты   доносились   странные   жутковатые   звуки:   завывание
(поговаривали, что в приграничных землях бродят стаи диких собак), скрипы,
щелканье и шуршание. Однажды кто-то с хриплым ворчанием  прошмыгнул  прямо
под ногами Роба. Мальчик в ужасе отскочил. Позже  он  узнал,  что  не  мог
встретить здесь никого страшнее ежика, но тогда порядком перетрусил.
     Едва Роб в который раз подумал, далеко ли еще до границы,  как  вдруг
увидел ее. Опасливо озираясь, он чуть приблизился. Не сто футов, и даже не
пятьдесят - мелкая проволочная сетка высотой футов  двенадцать,  натянутая
между массивными металлическими столбами, расставленными  в  дюжине  футов
друг от друга. Роб успокоился: не  такая  уж  непреодолимая  преграда.  Он
решил дождаться утра.
     Неподалеку Роб отыскал ложбинку, чтобы  немного  укрыться  от  ветра,
лег, но пронизывающий  холод  не  давал  заснуть.  Он  встал  и  попытался
согреться, подпрыгивая и размахивая руками. Потом снова  ложился  и  снова
вставал и, в конце концов, обессиленный,  провалился  в  тяжелое  забытье.
Спал он не больше часа,  вздрагивая  во  сне.  Ему  снилось,  как  учитель
дисциплины отчитывает его за  то,  что  руки  и  ноги  у  него  перепутаны
местами, а один глаз не выровнен со вторым. Когда он проснулся,  занимался
рассвет.

     После  голой  земли  жесткий  интернатский  матрац  вспоминался   как
роскошная перина. Разминая ноющие мышцы и поеживаясь от утренней свежести,
Роб подошел к заграждению. Сетка из полудюймовых ячеек-ромбиков тянулась в
обе стороны, насколько мог видеть глаз. Металлические стойки  в  несколько
дюймов толщиной, держащие сетку, упирались в бетонные блоки. Нижняя  часть
заграждения скрывалась в земле. Под напряжением или нет? У  Роба  не  было
желания проверять.
     Он посмотрел сквозь ровные ячейки: та же земля, луга, деревья, те  же
безликие холмы вдалеке. Поколебавшись, Роб решил идти на запад - местность
в той стороне показалась ему менее унылой и однообразной.
     Он остановился возле небольшой рощицы, некоторые  деревья  подступали
довольно близко к заграждению, но ни одно - вплотную, иначе можно было  бы
влезть на дерево и через несколько минут оказаться по ту сторону  границы.
"Вот если бы у меня был такой же гибкий шест, как у прыгунов на  Играх,  я
бы в два счета перемахнул через этот забор", - размечтался Роб.  Но  шеста
не было, да Роб и не умел с ним  обращаться.  Вдруг  он  заметил,  как  на
дереве что-то мелькнуло. Бельчонок!
     Несколько секунд изящный зверек хлопотал  на  ветке,  забавно  подняв
лапки к мордочке - то ли умывался, то  ли  что-то  грыз.  Потом  юркнул  к
стволу, скользнул на землю и исчез  в  траве.  Вскоре  бельчонок  появился
вновь - стремительно пробежал вверх по сетке до вершины  и  шмыгнул  вниз,
уже по другую сторону границы! Еще  боязливо  Роб  дотронулся  пальцем  до
сетки. Металл. Холодный и безвредный.
     Теперь оставалось только придумать, как перелезть. Он - не  белка.  В
малюсенькие гладкие ячейки не пролез бы даже носок ботинка. Роб решил идти
дальше. Белесое небо чуть золотили первые робкие лучи, но  солнце  еще  не
показывалось. Было зябко. Кое-где похрустывала под ногами схваченная инеем
трава.
     Все решил оползень. Между двумя бугорками дождь  вымыл  верхний  слой
рыхлой почвы. Чуть-чуть, но достаточно, чтобы Роб увидел  между  сеткой  и
землей брешь. Не больше дюйма, но это была зацепка. Роб встал на колени и,
скорчившись, начал разрывать крошечную ямку. От холода горели  пальцы,  но
он не сдавался и упорно продолжал рыть, дюйм за дюймом. Наконец, он  решил
попробовать, но понял, что  поторопился.  Пришлось  начать  снова.  Вторая
попытка оказалась удачней - он прополз под колючим основанием сетки,  чуть
не застрял на полдороге, но  выбрался  из  тесного  подкопа  благополучно.
Пошатываясь от напряжения, Роб встал. Он был в Графстве.

     К северу горизонт заслонял невысокий холм. Не сомневаясь, что  оттуда
откроется хороший обзор, Роб начал подъем. Когда он добрался  до  вершины,
солнце уже взошло. Высоко в небе щебетала какая-то птаха, но Роб не увидел
ничего, кроме безукоризненно-чистого голубого свода.
     Он огляделся. Вдалеке в обе стороны  тянулись  холмы,  над  одним  на
востоке висело яркое, словно умытое, солнце.  От  ослепительного  света  у
Роба закружилась голова.  Пологий  склон  холма  мягко  вливался  в  поля,
разделенные живыми изгородями.  Слева  светлела  узкая  змейка  дороги,  а
справа... Роб в панике бросился на землю. Прямо на него смотрел человек.
     Он не сомневался, что замечен: человек был всего в тридцати ярдах. Но
тот не шелохнулся. Роб вгляделся - лицо незнакомца вовсе не было лицом,  а
из рваных штанин старомодных черных брюк торчали палки. Пугало. Он  как-то
читал о них в одной старой книге.
     Пугало  стояло  в  центре  вспаханного  поля.  Роб   подошел   ближе.
Голова-репа с небрежно вырезанными глазами  и  ртом,  ношеный-переношенный
черный костюм, набитый соломой. Брюки безнадежно дырявые, но пиджак,  хотя
и с прорехой подмышкой, вполне сносный. Роб расстегнул пуговицы  и  стянул
пиджак с пугала. Соломенное туловище рассыпалось по земле. Роб стряхнул  с
обновы пыль и насекомых и надел. Стало холодно и сыро, но он не  унывал  -
солнце грело все сильнее. Зато ночи теперь можно не бояться.  Роб  закатал
рукава, пиджак был ему слишком велик  -  висел  мешком,  оттопыриваясь  на
груди. Раздетое пугало печально  глядело  на  мальчика  черными  прорезями
глаз.
     Он побрел на северо-запад. Вокруг тянулись поля.  На  одном  зеленели
ровные грядки незнакомых  растений  с  мелкими  лиловыми  цветочками.  Роб
потянул за кустик - на  корнях  висели  крошечные  овальные  плоды  белого
цвета. Он узнал картофель и набил клубнями карманы пиджака.
     От непривычно долгой ходьбы гудели ноги, но он хотел уйти подальше от
заграждения. Время от времени он устраивал  короткие  привалы  и  однажды,
отдыхая, услышал странные звуки. Звуки становились громче и различимее,  и
скоро Роб узнал стук лошадиных копыт.  По  крайней  мере,  такой  звук  он
слышал в исторических эпопеях по головидению.
     Роб нырнул за живую изгородь. Вскоре  на  дороге  показались  шестеро
всадников в красных  мундирах  с  золотыми  пуговицами.  Держались  они  с
небрежным высокомерием,  Роб  слышал,  как  они  переговариваются  друг  с
другом, смеются. Рядом бежали две  собаки:  рыжая  и  белая  крапчатая.  К
ремням у всадников были прицеплены шпаги  -  ножны  бряцали  о  коричневые
ботфорты.
     Даже не взглянув в его  сторону,  беззаботная  кавалькада  пронеслась
мимо и вскоре скрылась за  высоким  кустарником.  Вот  уже  и  стук  копыт
растаял в воздухе. "Наверное, королевские мушкетеры  также  скакали  через
какое-нибудь  поле  близ  Парижа,  предвкушая  славную  схватку  с  людьми
кардинала", - подумал Роб. Ожившая картинка словно сошла со страниц книги.
     Вскоре Роб увидел первые за все путешествие по Графству строения. Это
была ферма: усадьба, окруженная надворными  постройками,  небольшой  пруд,
сад. Деловито клевали землю куры. Над трубой усадьбы вился  уютный  дымок.
Кто-то прошел по двору и поднялся в дом. Должно быть,  хозяева  собирались
завтракать.  Роб  тоже  решил   позавтракать.   Он   достал   из   кармана
картофелинку, вытер грязь и надкусил. На вкус  она  отказалась  противной,
точнее, вкуса совсем не было, но Роб мужественно  сжевал  три  или  четыре
картофелины. Это немного заглушило голод и утолило жажду.
     Во время очередного привала он заснул, положив под  голову  свернутый
пиджак, и проснулся оттого, что жаркие  лучи  нещадно  жгли  лицо.  Солнце
стояло почти в зените. Роб съел несколько картофелин, с трудом поднялся и,
прихрамывая, заковылял дальше. Пройдя с милю, он остановился на краю  поля
и разулся. Так и есть - мозоли. Два волдыря лопнули и кровоточили.
     Он понял, что не сможет идти. Одно поле сменяло  другое,  не  слишком
разнясь. На некоторых паслись коровы.  Роб  знал,  что  "из  них  получают
молоко", но не знал, как. К  тому  же,  он  их  боялся.  На  других  полях
работали машины, хлопотали люди. Издалека трудно было разглядеть, что  они
делали, да Роб и не стремился. Напротив, обходил стороной,  как  и  редкие
фермы, которые встречались на пути. Поразившие вначале безлюдные  просторы
этой земли со временем становились утомительными и раздражали все больше и
больше.
     Роб взглянул на стертые ноги. Вновь ожили прежние сомнения: зачем  он
здесь, куда идет? Он мечтал найти здесь, в  Графстве,  на  родине  матери,
покой, убежище от ненавистной школы, раздобыть на фермах  немного  еды.  И
что же? Кровавые мозоли, несколько сырых картофелин величиной с горошину и
никакой надежды впереди!  Остается  только  сдаться  властям  или  умереть
голодной смертью...
     Печальные раздумья мальчика прервал чей-то крик. Роб вскинул голову -
от края  поля  скакал  всадник.  Кричал,  несомненно,  он.  Роб  в  панике
огляделся. Неподалеку, сразу за соседним полем,  темнел  лес.  "Только  бы
успеть добежать!". Всадник приближался.  Не  теряя  времени,  Роб  схватил
носки и ботинки, и бросился бежать.
     До живой изгороди было ярдов двадцать. Не заметив поблизости  проема,
Роб нырнул  в  узкую  щелочку  и  выскользнул,  немного  поцарапанный,  но
успокоенный - спасен! Всаднику придется скакать кругом, а он тем  временем
будет уже в лесу. Ноги болели ужасно, но он  терпел.  До  леса  оставалось
меньше тридцати ярдов. Вдруг за  спиной  послышался  крик,  Роб  обернулся
через плечо. Всадник перелетел через изгородь и был уже совсем близко.
     Роб побежал быстрее. Двадцать  ярдов,  десять...  Нет,  не  спастись!
Сейчас  жеребец  затопчет  его  копытами  или  всадник  заколет  шпагой...
Неожиданно Роб споткнулся, упал и больно ударился. Не в  силах  подняться,
он лежал на земле лицом вниз. Стук копыт приблизился, затих, совсем  рядом
фыркнула лошадь.
     Роб поднял голову и поразился удивительно красивому зрелищу.  Всадник
четко вырисовывался в ослепительных лучах  солнца,  притаившегося  за  его
спиной. Лицо его скрывала тень. Роб поискал глазами шпагу, но  не  заметил
ее.
     Лошадь нетерпеливо переступила, всадник сдержал ее, чуть повернувшись
в седле, и Роб с удивлением  увидел,  что  перед  ним  вовсе  не  взрослый
мужчина, а светловолосый мальчик, едва старше его самого.

                                 5. ПЕЩЕРА

     Проворно и легко всадник спрыгнул с коня. Держа поводья одной  рукой,
он протянул другую Робу:
     - Ты цел? Давай помогу.
     Говорил он уверенно, даже с некоторым высокомерием, слегка растягивая
слова. Роб встал, морщась от боли. Мальчик отпустил поводья и успокаивающе
положил руки Робу на плечи.
     - Да ты босиком! - удивился он.  -  Ноги  до  крови  стерты!  Садись,
посмотрим как следует.
     Роб все еще сжимал в руке ботинок, второй  и  носки  он  выронил  при
падении. Он послушно сел на землю, и светловолосый парнишка  присел  перед
ним на корточках.
     - Ничего хорошего, - объявил он, закончив обследование. - Потерпи,  я
принесу воды. - Он подошел к лошади и отцепил от седла  плоскую  фляжку  в
кожаном футляре. Налив в ладошку немного воды, он осторожно промыл  ранки.
- Надо обязательно перевязать.
     - Там не осталось воды? - спросил Роб. - Я бы чуть-чуть  попил,  если
можно.
     - Конечно, о чем разговор!
     Роб отпил из фляжки и вернул ее мальчику.
     - Ты ведь не крестьянин? - спросил тот.
     Как Роб узнал позже, "крестьянами" называли работников  на  фермах  и
прислугу джентри.
     - Я из Урбанса.
     Мальчик изумленно уставился на него:
     - А как ты сюда попал?
     - Через заграждение. Точнее, прополз под ним.
     Роб и не пытался обманывать, зачем? Убежать все равно  не  удастся  -
боль в ногах, притупившаяся во время бега, напомнила о себе с новой силой.
Этот парень наверняка потащит его в полицейский участок.  А  потом?  Снова
интернат? Ну и пусть! Он только  проклинал  себя  за  то,  что  так  скоро
попался.
     - Меня зовут Майк Гиффорд, - сказал его новый знакомый. - А тебя?
     Роб назвался.
     - Я никогда не встречал никого из Урбанса. Какой он?
     Роб беспомощно развел руками:
     - Не знаю... Трудно объяснить... просто, такой и все.
     - Ясно. А зачем ты сюда пришел?
     Он сбивчиво рассказал о гибели отца; о том, что  случилось  потом;  о
тайне своей матери; о мытарствах в интернате.
     - Да, жестоко, - покачал головой Майк. - У нас в школе новичкам  тоже
несладко вначале, но чтоб так... - Он внимательно посмотрел на Роба.  -  И
что теперь?
     - Ты мог бы просто забыть, что видел меня, - осторожно сказал Роб.
     - А дальше?
     - Как-нибудь проживу.
     - Да ты даже идти не сможешь. Посмотри на свои ноги!
     - Отлежусь.
     - Где? Тебя сразу схватят.
     Он говорил снисходительным, но решительным тоном. Роб молчал, уже  ни
на что не надеясь.
     - Как ты собираешься жить? - снова  заговорил  Майк.  -  Ты  хотя  бы
знаешь, как поймать кролика, как освежевать его, приготовить?
     - Нет.
     - А я знаю. Будь я на твоем месте, я бы не пропал. - Он не хвастался,
просто был уверен в себе. - Но я бы не хотел так жить долго.
     - Найду работу, любую, мне все равно.
     - Маловат ты для работы. Да и расспросы начнутся: кто, откуда. У  нас
крестьяне обычно не уезжают из своих деревень.
     Он явно считал затею Роба безрассудной.
     - Ты выдашь меня? - спросил Роб.
     - Надо все обдумать,  -  важно  произнес  Майк.  -  Для  начала  тебя
необходимо спрятать... Хорошо, что я сейчас дома. Заболел  еще  в  прошлом
семестре - ангина, потом осложнение... Так что, пока я не в школе, мы  все
устроим.
     Он не выглядел больным, наверное, уже поправлялся.
     - Я бы мог соорудить в лесу шалаш, - предложил Роб.
     - Отпадает, - нахмурился Майк. - Лесники сразу найдут. Можно  ко  мне
домой, но это опасно. От родителей и Сесили я бы тебя спрятал - хотя бы  в
конюшне - но слуги... - Он вдруг щелкнул пальцами. - Придумал!  Пещера.  Я
ее случайно откопал, за долиной.  То  есть,  это  не  настоящая  пещера  с
подземными лабиринтами... Мы там все отлично устроим, а я  буду  приносить
еду.
     Роб сомневался. Конечно, там он смог бы отлежаться, набраться сил. Но
почему этот мальчишка помогает ему? Ловушка? Пусть так - сейчас  он  думал
только об отдыхе, даже коротком.
     - Согласен: пещера так пещера, - сказал он.
     - Поедем в обход, вдоль реки. На верхних полях нас могут заметить. Ты
сядешь на Капитана.
     -  Я  и  пешком  смогу...  -  неуверенно  возразил  Роб,  с   опаской
покосившись на коня.
     - Нет, - отрезал Майк. - Пойду подберу  твое  барахло.  Обуйся  пока,
потом найдем, чем перевязать.
     Морщась от боли, Роб надел носки и ботинки.  Майк  показал  ему,  как
забраться в седло и что-то  ласково  шептал  Капитану  на  ухо,  пока  Роб
неуклюже карабкался.
     Земля убежала  далеко-далеко.  Конь  беспокойно  перебирал  ногами  и
вырывал поводья из рук Майка.
     - Стоять! Спокойно, милый! - крикнул Майк.
     Капитан успокоился, но от этого Роб не почувствовал себя счастливее.
     - Бери поводья, - приказал Майк. - Я буду придерживать за седло.
     Робу вовсе не понравилось ездить верхом, он болезненно ощущал  каждый
шаг коня. "Интересно, - подумал он, - что бы  я  запел,  если  бы  Капитан
понесся галопом?".

     Река протекала  через  небольшую  долину.  Сначала  они  ехали  вдоль
берега, потом свернули на дорогу, ведущую к лесу.  Роба  удивила  странная
поверхность дороги - землистого цвета, но чересчур гладкая. Он спросил  об
этом Майка.
     - Это пластик, - пояснил тот. - Разве у вас в Урбансе другие покрытия
на дорогах? Они мягкие, эластичные и очень хороши для лошадиных копыт.
     - Такое покрытие, наверное, быстро изнашивается?
     Майк пожал плечами:
     - Смотря, сколько ездить по дороге.  Да  это  и  неважно.  Оно  очень
просто ремонтируется. Есть такая машина, которая укладывает и разглаживает
покрытие со скоростью миля  в  час.  Слушай,  тебе  придется  дальше  идти
пешком. Отсюда уже близко, а Капитан не пройдет через заросли.
     - Конечно. Скажи только, как мне слезть.
     - Просто перекинь одну ногу к другой  и  прыгай,  -  Майк  критически
наблюдал за неуклюжей возней Роба. - Подожди, я его привяжу.
     Когда они вошли в лес, Капитан тихонько заржал им вслед.
     - Хочешь, держись за меня, - предложил Майк.
     - Нет, спасибо, - Роб стиснул зубы. - Все нормально.
     Они с трудом продирались сквозь густой подлесок, но Майк заявил,  что
это только на руку - никто не забредет в такую глушь. Они поднялись в гору
через заросли смешанного леса и  вскоре  очутились  на  небольшой  полянке
перед пригорком, сплошь заросшим травой и колючими  кустами  ежевики.  Роб
поискал глазами пещеру, но ничего не заметил.
     - Ну как ты, держишься? - спросил Майк. - Пришли.
     Он уверенно подошел к  зарослям  и  осторожно  потянул  за  спутанный
клубок из веток и колючек. Открылся ход.
     - Я наткнулся на ее, когда Тэсс погналась за кроликом, -  рассказывал
Майк, прибираясь вперед. - Это моя собака. Хотел  соорудить  здесь  что-то
вроде жилища. Представляешь - здесь, в долине, тайком от всех! Но так и не
собрался. Только замаскировал, чтоб никто не нашел. Ну, вот мы и дома.
     Они нырнули в низкий проем из крошащегося бетона. Внутри было  темно,
сквозь густые заросли снаружи проникало мало света.  Роб  заметил  только,
что стены в тесной квадратной каморке, как и вход, бетонные.
     - Кому понадобился этот тайник в горе? Зачем? - спросил он.
     - Он идет еще выше, только там обрушился и  совсем  зарос.  По-моему,
это запасной выход. Здесь, наверное, была  артиллерийская  батарея  против
самолетов. Или что-нибудь другое, еще с гитлеровской войны.
     - Такая древняя?
     - Может, и подревнее. Ведь в предыдущую войну уже были самолеты? - Он
осмотрелся. - Да, мрачновато. Сможешь здесь жить, как думаешь?
     - Смогу.
     - Мы все устроим, станет  намного  лучше.  Сейчас  я  поеду  домой  и
кое-что привезу. А ты можешь выйти наружу - необязательно здесь сидеть. Ты
сразу услышишь, если кто-нибудь будет подниматься  из  леса.  А  я,  когда
вернусь, свистну вот так, - он показал. - Идет?
     - Идет, - кивнул Роб.
     Дожидаясь Майка, он вышел из своего укрытия и сел на  траву.  Тишина,
одиночество, черный неприветливый лес не прибавляли мужества. Майка  долго
не было. Солнце  уже  торопилось  к  закату,  стало  прохладнее.  Робу  не
хотелось  подозревать  Майка  в  предательстве  -  была  в  нем   какая-то
надежность. Из леса выскочили два белых кролика. Словно завороженный,  Роб
смотрел на забавных зверьков. Неужели все это наяву, и он действительно  в
Графстве, среди пышной  зелени,  дикой  природы?  А  если  наяву,  значит,
Урбанс,  с  его  душной  толчеей,  давящим  камнем  небоскребов,  улицами,
кишащими электромобилями, - только вымысел?..
     Кролики пугливо повели ушами и в одно мгновение исчезли в  лесу.  Роб
услышал свист: Майк.
     - Извини, что так долго, - сказал Майк, бросая на траву большой тюк и
сумку. - Хотел принести сразу побольше, - он пнул тюк. - Одеяла и подушка.
Потом сооружу походную кровать, а  пока  придется  потерпеть.  Жестковато,
конечно, зато не замерзнешь. Простыней только нет.
     - Спасибо.
     - Как ноги?
     - Ничего.
     - Давай посмотрим.
     Он смотрел, как Роб осторожно снимает ботинки и носки.
     - Одно плохо: до ближайшей  воды  минут  десять,  а  ранки  надо  как
следует промыть. Ну, ничего,  я  захватил  какую-то  противовоспалительную
мазь. Потерпи, будет немного жечь.
     И действительно жгло. Когда он прикоснулся к ранке влажным  тампоном,
Роб невольно отдернул ногу, но Майк и не думал извиняться,  только  крепче
сжал щиколотку и продолжал. Закончив промывать,  он  перебинтовал  мозоли,
достал из сумки носки и бросил Робу:
     - Надень, - Майк покосился на его дырявые носки. - А  эти  я  выкину,
ладно? Есть хочешь?
     - Прошлой ночью я съел немного черствого хлеба и заплесневелого сыра,
а сегодня - несколько сырых картофелин. Пожалуй, хочу.
     - Тебе повезло: опять хлеб  и  сыр.  Схватил  первое,  что  под  руку
попалось. Но это уж точно не заплесневело.
     Он извлек из сумки хлеб и круг сыра, завернутый в муслин.
     - У  тебя  есть  нож?  -  Роб  покачал  головой.  -  Да,  ты  неважно
подготовился к такой серьезной экспедиции.
     Замечание было дружеским, но, все же, чуть обидным.
     - У меня не оставалось времени на  сборы,  -  ответил  Роб.  -  Да  и
магазины  в  воскресенье   не  работают   -  я  ведь  сбежал  из  школы  в
воскресенье...
     - Разве у тебя нет карманного ножа?
     - В Урбансе? Это безумие. "Холодное оружие", запрещено полицией.
     Майк недоверчиво покачал головой:
     - Ну и ну! - Он отстегнул от ремня тяжелый нож с костяной  ручкой.  -
Держи. У меня дома еще есть. Ты ешь, я слетаю за водой.
     Подхватив большую жестяную флягу, он ушел в лес, а Роб набросился  на
еду. Она была восхитительна.  Хлеб  -  душистый,  с  хрустящей  коричневой
корочкой, белый и мягкий внутри; золотисто-желтый сыр, гладкий и  крепкий.
Ничего вкуснее Роб в жизни не ел. Вернулся Майк, и Роб с жадностью  припал
к фляге.
     - Потом притащу чашки и прочую дребедень, - сказал  Майк.  -  Пойдем,
еще много дел.
     Пока Роб распаковывал одеяла, Майк возился со  странным  устройством,
напоминавшим портативную люмосферу. Он щелкнул зажигалкой, дрожащий язычок
пламени лизнул фитиль, и пещера озарилась мягким светом.
     - Что это? - спросил Роб.
     -  Масляная  лампа.  Сомневаюсь,  что  у  вас  такие  есть.  Придется
приносить масло, но пока  она  полная.  Возьми  зажигалку,  пригодится,  -
серебристая  тяжелая  зажигалка  не  слишком  отличалась   от   тех,   что
продавались в Урбансе, только те  были  легче  и  раскрашивались  в  яркие
цвета. - Слушай, по-моему, тебе лучше обосноваться там, в глубине.
     Только теперь Роб заметил, что его  новое  жилище  разделено  на  две
части. Внутренняя клетушка оказалась чуть побольше. В углу  вырисовывались
ступеньки, ведущие наверх. Майк поднял лампу выше.
     - Эти ступеньки ведут в подземный ход. Помнишь, я  тебе  рассказывал?
Сейчас тут не пройти - завалило. Постой, я погляжу, не  видно  ли  снаружи
свет. - Вернувшись, он объявил: - Порядок. Как  стемнеет,  лучше  еще  раз
проверить. Если будет видно, можно завесить вход одеялом.
     Роб кивнул.
     - Теперь я пойду, - сказал Майк. - Понимаешь, пока я  болею,  учитель
занимается со мной дома. Я уже и так опоздал. Справишься один?
     - Да, спасибо за все.
     Майк отмахнулся:
     - Завтра постараюсь придти пораньше. Если будешь выходить,  смотри  в
оба, не оставляй следов, - он усмехнулся. - Спокойной ночи.

     Время словно остановилось. Роб  выходил  из  своего  убежища,  но  не
дальше  поляны  перед  входом  в  пещеру.  Он  все  еще  не  мог   обрести
долгожданный покой: радость, что появилось наконец  пристанище,  сменялась
минутами уныния, когда ему хотелось бросить все и вернуться  домой.  Порой
он даже хотел сдаться властям, не в силах выносить одиночество. В бетонной
клетке, наедине с собственной тенью на голой стене, оно чувствовалось  еще
острее.
     Спустились сумерки, и незаметно  подкралась  ночь.  Он  проверил,  не
виден ли снаружи свет, и вернулся в пещеру.  Поужинав  остатками  хлеба  с
сыром, он решил, что лучший выход - лечь  спать,  завернулся  в  одеяло  и
погасил лампу.
     Несмотря на усталость, сон не приходил. Вовсе не жесткая постель была
тому виной, а страх. Один, в  мрачной  пещере  внутри  холма,  окруженного
темным шуршащим лесом. "А если там звери? - Роб вздрогнул. - Волки?".  Ему
почудился какой-то звук. Сна как не бывало  -  Роб  тщетно  вслушивался  в
тишину.
     Роб зажег  лампу  и  осторожно,  на  цыпочках  прокрался  в  соседнюю
комнату. Никого. На всякий случай он положил в  входа  сумку  и  сверху  -
жестянку с водой.  Конечно,  эта  преграда  не  смогла  бы  сдержать  даже
кролика, но Роб надеялся услышать, если появится непрошенный гость.
     Он еще долго ворочался без сна, пока не провалился в тяжелое забытье.
Очнулся он от того, что кто-то легонько тряс его  за  плечо  и,  с  трудом
разлепив веки, увидел Майка.
     - Извини, что разбудил. Я принес сосиски и кофе. Поешь, пока горячие.
Как спалось, кстати?
     Ночные страхи теперь казались лишь постыдными трусливыми фантазиями.
     - Отлично, спасибо.

     Майк приходил каждый день, приносил еду  и  необходимые  вещи:  мыло,
чистую одежду, посуду. На третий  день  притащил  раскладушку.  Как-то  он
спросил Роба, не нужно ли ему еще что-нибудь
     - Ты не мог бы принести книги? Любые.
     - Книги? - удивился Майк.
     - Да. Знаешь, вечерами скучновато...
     - Конечно, я понимаю. Только... - Он замялся и вопросительно взглянул
на Роба. - Я не думал, что в Урбансах читают книги.
     - Кое-кто читает.
     - Забавно.
     - Что?
     - Забавно, как легко мы принимаем все на веру. О Графстве,  наверное,
тоже ходят всякие небылицы.
     - Я тоже об этом думал. Если тебе сложно достать книги...
     - Сложно? - изумился Майк. - Ничуть.  В  следующий  раз  принесу.  Ты
какие книги любишь?
     - Приключения. Но можно любые.
     Майк принес две книги - пухлые, в  роскошных  кожаных  переплетах,  с
запахом времен. Одна, "Приключения мистера Спонга на охоте" рассказывала о
лисьей охоте; другая - "Моя жизнь в  Замбези"  -  о  жизни  в  примитивной
Африке  конца  девятнадцатого  или  начала  двадцатого  века.  Позже  Майк
поинтересовался, понравились ли Робу книги.
     - Ничего, - уклончиво ответил Роб.
     - Суртиз хорош, да?
     Это был автор "Мистера Спонга".
     - Знаешь, я ничего в этом не смыслю, - сказал Роб. - Неужели  до  сих
пор охотятся на лис?
     - Конечно.
     - А ты? - Майк кивнул. - И тебе нравится?
     - Потрясная штука, - оживился Майк. - Представь: раннее утро, бешеные
скачки, погоня - что может быть лучше?
     - Десятки всадников со сворой псов травят одного маленького  зверька.
Тебе не кажется, что это нечестно?
     Майк пристально посмотрел на него и холодно ответил:
     - Ты действительно ничего в этом не смыслишь.
     Его тон напомнил Робу, как он зависит от Майка и как обязан ему.
     - Ты прав. Тем более, в Урбансах и лис-то нет.
     Майк рассмеялся.
     - Да, откуда им там взяться. Кстати, вторую книгу написал мой предок.
Он сначала был миссионером, а потом стал епископом. Скучища жуткая,  но  я
схватил не глядя. Завтра принесу какие-нибудь приключения.
     Как-то под  вечер  Роб  отважился  прогуляться  дальше  обычного.  Он
примерно знал путь, по которому Майк ездил домой, и пошел  в  ту  сторону,
стараясь держаться в тени. Наконец, он добрался до края поля.
     Здесь дорога от берега  реки  резко  уходила  вправо  и  исчезала  за
подножием холма в полумиле. Почти напротив, на  дальнем  краю  дороги,  он
увидел солидные, выкрашенные в зеленый цвет, ворота на каменных столбах. К
имению через роскошный сад бежала красноватая дорожка.
     С трудом верилось, что в таком огромном доме живет маленькая семья из
четырех  человек.  Серый  каменный  особняк  был  выстроен  в  причудливом
асимметричном стиле, казалось, он составлялся по частям  в  разные  эпохи.
Роб попытался сосчитать окна на фасаде, но  сбился  и  бросил.  На  заднем
дворе  дома,  где  разместились  хозяйственные   пристройки,   он   увидел
запряженную  карету  -  черную,  с  канареечно-желтыми  полосками.  Карета
подъехала к парадному крыльцу. Из дома вышла женщина,  человек  в  голубой
ливрее открыл дверцу кареты, женщина скрылась внутри.  Донесся  отдаленный
крик кучера, карета покатилась по дорожке, через ворота, дальше и  дальше,
пока не исчезла за холмом.
     Когда Майк пришел в следующий раз, Роб рассказал о своем путешествии.
     - Да, мама ездила в гости к Кепронам, - кивнул Майк. -  Они  живут  в
пяти милях от нас.
     - У вас такой огромный дом... - сказал Роб. - Как вы справляетесь?
     - Огромный? - искренне удивился  Майк.  -  Вовсе  нет.  Обычный  дом,
средненький. А чтобы содержать дом, есть слуги.
     - Много?
     - Слуг? Я точно не знаю. Может, двадцать. Это только в доме.
     - Двадцать человек прислуживают четверым?
     - Ну да.
     - Почему они терпят это?
     - Терпят? Я тебя не понимаю. Чем плоха их жизнь? Работа  не  пыльная,
все привилегии. Они счастливы здесь: хорошая  пища,  простор,  деревенский
воздух. Разве можно все это сравнить с Урбансом? Да они презирают урбитов!
     - А урбиты презирают их за добровольное рабство.
     - Рабство! - Майк усмехнулся. - Слышал бы Годион,  наш  дворецкий!  А
тебе не приходило  в  голову,  что  даже  если  это  правда,  обе  стороны
устраивает их положение? Они довольны своей жизнью и  презирают  тех,  кто
живет иначе. Все гармонично.
     Понимая, что он не сможет переспорить  Майка,  Роб  решил  переменить
тему:
     - А почему у вас до сих  пор  такой  примитивный  транспорт?  Лошади,
кареты. Ведь электромобили гораздо удобнее, да и скорость не сравнить.
     -  Насчет  удобства  я  сомневаюсь.   Современные   кареты   устроены
великолепно, ты почти не почувствуешь тряски. А скорость... Куда  спешить?
Времени хватает, даже с избытком.
     Ответ Майка не убедил его. Снова и снова Роб чувствовал, что очутился
в странном и совершенно чуждом мире.

     Постепенно пещера приобретала жилой вид.  Майк  притащил  два  старых
коврика, сломанный стул, ящик, из которого они соорудили  стол.  Но  самое
главное - Майк привез маленькую печурку, работающую на керосине.
     Теперь Роб мог готовить сам, да и Майку было  легче  приносить  сырые
продукты из кладовой. Все продукты в Графстве были  несравнимо  вкуснее  и
аппетитнее, чем те, к которым он привык  дома.  Роб  устроил  кухоньку  во
внешней комнате. Чтобы не рисковать, он кухарничал рано утром или почти на
закате. Однажды, уже под вечер, Майк принес сковородку  и  кусок  свинины,
чтобы Роб поджарил его к ужину. Потом Майк заторопился домой и  убежал,  а
Роб, уже изрядно проголодавшийся, начал готовить.
     Он положил на  сковородку  мясо,  нарезал  в  кипящий  жир  несколько
вареных картофелин и присел перед печкой, вдыхая аппетитный запах и глотая
слюнки. Вдруг  снаружи  послышался  негромкий  звук.  Теперь  Роб  уже  не
вздрагивал от каждого шороха, но все же  насторожился.  Если  бы  вернулся
Майк, он бы свистнул. Какой-нибудь зверь? Раздался отчетливый звук  шагов,
и в тусклом свете керосинки Роб увидел, что у входа в пещеру кто-то стоит.
Он похолодел.
     - Вот где пропадает Майк!
     Голос был женский.

                         6. НА ПИКНИКЕ ЗАДАЮТ ВОПРОСЫ

     Не заходя в пещеру, она велела Робы выключить печку и выйти.
     Ей было лет сорок. Темноволосая, темноглазая, невысокая. Юбка и жакет
из плотной коричневой материи, на шее - легкий алый шарф, несколько  колец
на пальцах, одно - с крупным голубым камнем.
     - Я - мама Майка. И мне бы хотелось знать, что все это значит.
     В  голосе  ее  сквозила  властность  и  едва  уловимое   раздражение.
Очевидно, она привыкла получать ответы на свои вопросы незамедлительно.
     - Я ни в чем не виноват... - пролепетал Роб. - Я только живу здесь  и
все...
     Она изучающе смотрела на него, и  Роб  устыдился  своего  неряшливого
вида.
     - Я хочу знать, почему ты здесь. Кто ты, откуда.
     Запинаясь, он рассказал свою историю; она слушала молча, не перебивая
и не помогая ему, когда  он,  смущаясь  под  ее  пристальным  взглядом,  в
смятении умолкал.
     - И что же дальше? - спросила она, когда Роб закончил.
     - Я не понимаю.
     - Что ты собираешься делать дальше? Или ты намерен всю жизнь  прожить
в норе?
     - Мы еще не думали о будущем...
     - Да, надо полагать,  что  так,  -  сказала  она  с  раздражением.  -
Вероятно, мне стоит поговорить об этом с Майком.
     - Он не знает?..
     - Что я пришла сюда? Нет.
     Майк не предал его. Роб устыдился своих подозрений.
     - Как же вы меня нашли?
     - Майк болен. Надеюсь, он говорил тебе, - Роб кивнул. - Так вот, меня
удивило странное поведение Майка - он вдруг стал надолго исчезать из дома.
Вскоре я заметила пропажу  некоторых  вещей,  продуктов.  Вероятно,  вы  с
Майком воображали,  что  этого  никто  не  заметит.  Сначала  таинственное
исчезновение продуктов обнаружила кухарка,  сообщила  управляющему,  а  он
сказал мне.
     - Простите, я не хотел...
     - Оставь. Я просто объясняю, как я догадалась,  что  в  этой  истории
замешан кто-то еще. Майк всегда уходил  в  одном  направлении.  Сегодня  я
нашла Капитана - Майк привязал его на  опушке  леса.  Домыслить  остальное
было несложно - если хочешь кого-нибудь спрятать, лучшего места не найти.
     - Вы знали об этой пещере? Майк говорил, что нашел ее первым.
     - Возможно, только  спустя  двадцать  с  лишним  лет  после  меня.  Я
приходила сюда еще девчонкой. Мы отыскали эту пещеру вместе с отцом Майка,
- она задумчиво смотрела на заросли ежевики. - Даже устроили  здесь  нечто
вроде лагеря.
     От  детских  воспоминаний  голос  ее   смягчился,   исчезла   суровая
неприступность. Но - ненадолго. - Итак, мы должны решить,  что  дальше,  -
она нахмурилась. - Очевидно, самое разумное для тебя  -  сейчас  же  пойти
вместе со мной к нам домой.
     - Но мне здесь хорошо, поверьте!
     С минуту она молчала, что-то обдумывая.
     - Ну хорошо, одна ночь ничего не решит. Я приду завтра утром. Тебе не
холодно здесь?
     - Майк принес одеяла.
     - Да, я знаю. Их достаточно? - Роб  кивнул.  -  Ну  что  ж,  не  буду
отвлекать тебя от ужина. Что ты готовишь? Пахнет жареной свининой.
     - Отбивную.
     - Непременно прожарь как следует. Спокойной ночи, Роб.

     Роб не знал, что делать. Первым желанием  было  бежать  без  оглядки.
Пока она вернется, он успеет уйти достаточно далеко. Многое из  того,  что
принес Майк,  сослужит  хорошую  службу.  Один  нож  чего  стоил.  А  если
остаться? Его отошлют в Урбанс, в этом нет сомнений. Он подумал  о  Майке.
Уйти, не попрощавшись? Нет. Роб вдруг понял, что зависит от  Майка.  И  не
только потому, что он приносил еду и одежду. Роб нуждался  в  его  совете,
поддержке, в его спокойной уверенности. Что, если пробраться к ним в дом и
разыскать Майка? Нет, слишком опасно. Его непременно схватят. Да и в таком
огромной доме он едва ли найдет комнату Майка...
     Все решилось само собой. Когда, поужинав, Роб вышел на поляну, с неба
сыпался противный мелкий дождь. Роб решил подождать, но вскоре  разразился
настоящий ливень. Оставалось только лечь спать и отложить побег до утра.
     Но утром дождь не прекратился. Роб в  отчаянии  смотрел  на  вымокший
лес. Он еще мог уйти, но куда? Безусловно, мама Майка была права: у  такой
жизни нет будущего.
     Часа через два дождь перестал, небо быстро прояснялось, и  Роб  пошел
умываться.  Возвращаясь,  он  услышал  свист  Майка.   Он   замер,   свист
повторился. Роб медленно пошел вперед. На поляне стоял Майк, рядом  -  его
мать.
     - Ты еще здесь? - сказал Майк. - Я думал, что не застану тебя.
     "Неужели он разочарован?", - подумал Роб. Ведь для Майка  побег  Роба
тоже стал бы избавлением от хлопот.
     - Да, - кивнул Роб.
     - Нам надо поговорить, - сказала мама Майка.
     Теперь, при ярком свете, Роб мог разглядеть  ее  лучше.  У  нее  было
строгое лицо, с уже заметными морщинками, внимательные карие  глаза,  чуть
длинноватый прямой нос, на правой щеке  -  родинка.  Темно-голубой  костюм
покроем немногим отличался от того, в котором Роб увидел ее в первый  раз.
От нее исходил дразнящий аромат духов.
     - Все это очень непросто, - продолжала она, пристально глядя на Роба.
В голосе слышались резковатые нотки и досада. Роб взглянул на Майка, но не
нашел в его глазах поддержки.
     - Хорошо, - выговорил он, стараясь не выдавать обиды. - Я уйду.
     - Куда уйдешь?
     - Куда-нибудь. Ничего, проживу.
     - Ты еще ребенок, -  сказала  она.  -  Даже  младше  Майка,  как  мне
кажется. Идти тебе некуда. Мы живем  в  цивилизованном  обществе,  и  люди
должны соответствовать ему. Самое лучшее для тебя  -  вернуться  домой,  в
Урбанс.
     Роб покачал головой:
     - Нет.
     - Я хотела выдать тебя, - вдруг сказала она. - Для твоей же пользы. Я
понимаю, тебе жилось несладко.  Но  проблемы  есть  у  всех  и  везде.  Ты
приспособишься,  привыкнешь  в   конце   концов.   Нам   всем   приходится
приспосабливаться.
     Он молчал. Еще теплилась  слабая  надежда  -  ведь  она  не  сообщила
властям. Если бы только удалось умолить ее об отсрочке. На несколько дней,
пусть даже на несколько часов...
     - Я спрашиваю тебя еще раз: согласен ты вернуться по доброй воле?
     - Нет.
     Она пожала плечами:
     - Ну что ж, дело твое. У нас с Майком был серьезный разговор о  тебе.
Даже спор, - она взглянула на сына с легкой  улыбкой.  -  Он  очень  хочет
помочь тебе. Вопрос - как?
     Она не была похожа на человека, который легко уступает.
     - Если бы вы разрешили мне остаться здесь... Ненадолго. - сказал Роб.
     - Это не выход, - твердо ответила она.  -  Поскольку  ты  не  намерен
возвращаться в Урбанс, тебе придется жить в Графстве. Слугой ты  стать  не
сможешь - начнутся нежелательные вопросы. Следовательно, ты  должен  стать
членом нашей семьи.
     - Но ведь я...
     - Ты не принадлежишь к джентри, это очевидно. Даже речь выдает  тебя.
Надо  придумать  правдоподобную  историю,  которая   объяснила   бы   твое
происхождение и воспитание. Причем, такую, чтобы ее было сложно или вообще
невозможно  проверить.  Мне  кажется,  ты  мог  бы  предстать  в  качестве
двоюродного брата Майка.
     Роб  восхитился  уверенности,  с  которой   она   говорила,   и   эта
уверенность, что все получится именно так, как она говорит,  передалась  и
ему.
     - Ты смуглый, - продолжала она. - Такая кожа бывает у тех, кто  живет
на Востоке. Предположим, ты сын моей кузины из Непала; после  смерти  мужа
она решила отправить тебя учиться в Англию. Да,  Непал,  думаю,  подойдет.
Долгие годы король не жаловал западных поселенцев и визитеров, поэтому  те
европейцы, что обосновались там давно, во многом утратили связь с родиной.
Я думаю, это легко объяснит маленькие оплошности в разговоре и манерах.
     - А у вас есть кузина? - спросил Роб. - Настоящая?
     - Когда обращаешься к леди, - сказала она, - должно  говорить  "мэм".
Вероятно, это принято даже в Непале.
     Роб почувствовал, что краснеет.
     - Простите... мэм.
     - Уже лучше. Да, у меня есть кузина в Непале. Ее зовут Аманда,  и  ее
муж действительно умер в прошлом году. Правда, у нее нет детей,  но  здесь
об этом никто не знает. Теперь об имени. Пожалуй,  имя  у  тебя  останется
прежним, а фамилия будет Перрот. Роб Перрот.
     - Да, - сказал он. - Да, мэм.
     - Отец Майка знает о тебе, он не против. А вот  Сесили  мы  не  стали
посвящать в свой заговор. Она слишком мала и может проговориться, вовсе не
желая никому зла.
     - У вас будет столько хлопот из-за меня.
     Не отрицая, она ответила:
     - Если ты будешь прилежен, хлопот станет  меньше.  Но  тебе  придется
очень многому научиться.

     Было решено, что Роб прилетел из  Непала  в  лондонский  аэропорт,  а
оттуда - на коптере в маленький городок в  пятидесяти  милях  от  поместья
Гиффордов. Эта оговорка была необходима,  как  объяснила  миссис  Гиффорд,
чтобы предупредить расспросы любопытных слуг. До станции  его  должен  был
проводить Майк, а там - встретить мистер и миссис Гиффорд в своей карете.
     Майк привел двух лошадей. Хотя на этот  раз  Робу  досталась  древняя
кляча, он чувствовал себя  отвратительно.  Советы  и  замечания  Майка  не
слишком помогали. От мысли, что ездить верхом все же придется учиться,  он
затосковал.
     Странно, но Роб не ощущал никакой  радости.  Да,  его  не  отошлют  в
Урбанс; ему незачем больше прятаться и трястись, как заяц; у него появился
дом, семья. Но смутное чувство беспомощности и несвободы не покидало Роба.
Он полностью зависел от этих людей  и  их  требований.  Он  боялся  миссис
Гиффорд и со страхом ждал встречи с мистером Гиффордом,  который  даже  не
соизволил придти в пещеру и взглянуть  на  него.  Может,  эта  неожиданная
милость - ловушка, и едва Майк выздоровеет и вернется в школу, они выдадут
его полиции?..
     Площадка коптеров находилась за городом. Казалось, коптеры  взлетают,
словно из-под земли,  -  было  видно  только  пустое  зеленое  поле.  Майк
объяснил, что площадку сделали в искусственной впадине, чтобы  не  портить
пейзаж. В Графстве очень серьезно относились к безукоризненности пейзажей.
Кареты останавливались в небольшой рощице, здесь же  привязывали  лошадей.
Посадочное поле представляло собой круг примерно в сотню ярдов в диаметре.
По его огражденным сторонам разместились ремонтные службы, залы  ожидания,
гостиница, кафе и магазинчик, торгующий всякой  всячиной  для  пассажиров.
Люди чинно прогуливались или сидели на мягких диванах. Женщины - в длинных
платьях, мужчины - в черных смокингах.
     - Можешь пока привести себя в порядок. Уборная - там, - показал Майк.
- Я пойду. Папа с мамой подъедут через полчаса. Хорошо?
     Роб кивнул:
     - Договорились.
     Седовласый  служитель  в  серой,  с  серебристыми  пуговицами,  форме
показал ему кабинку. Темное дерево, сверкающие зеркала, мраморная раковина
с начищенными до блеска латунными кранами. Роб умылся под  сильной  струей
воды, почистил одежду. Он взглянул на  свое  отражение  в  зеркале:  новая
одежда сидела безукоризненно. Костюм был сшит из плотной  шерстяной  ткани
тускло-коричневого оттенка, похожей на ту, что продавалась в  Урбансе,  но
отменного качества.
     Неловко  протягивая  служителю  чаевые,  как  предупредил  Майк,   он
чувствовал себя нелепо, а когда старик взял под козырек, совсем  смешался.
Надеясь со временем привыкнуть и к этому, Роб  вышел  из  уборной  и  стал
поджидать Гиффордов.

     Внутри имение поражало даже больше, чем снаружи.  Огромное  множество
комнат, зеркальный  блеск  паркета.  Старинная  мебель.  В  Графстве  были
искусные мастера, которые делали великолепную  мебель,  стилизованную  под
старину, но здесь подделок  почти  не  было.  Стены  покрывал  не  цветной
пластик, а рифленые, шелковистые на ощупь, обои.  Повсюду  стояли  вазы  и
кувшины с живыми цветами. Каждое утро их  срезал  садовник,  а  составляла
букеты сама миссис Гиффорд. На стенах висели картины в витиеватых рамах, с
портретами мужчин и женщин в старинных нарядах. Роб решил, что это  предки
Майка.
     В бессчетном ряду спален ему  отвели  комнату,  соседнюю  с  комнатой
Майка. Ванная у них была общая. Окна в этой просто обставленной, но  очень
уютной комнате выходили на реку и живописные луга. В  спальне  был  камин,
слегка пахло дымом, потрескивали дрова. В дверь постучали, и вошел Майк.
     - Все в порядке? - спросил он.
     - Да, - ответил Роб и показал на люмосферу на стене над кроватью. - Я
думал, у вас только масляные лампы.
     - Да, но не в спальнях. И в  том  крыле,  где  живет  прислуга,  тоже
люмосферы.
     - Почему?
     - Ну... так принято. Это традиция, понимаешь?
     "Традиция". Роб понял: когда произносится это слово,  а  звучало  оно
здесь очень часто, не принято задавать вопросы, но все же спросил:
     - Почему такая путаница? Или все старомодное, или все современное.
     Майк колебался.
     - Никогда не задумывался об  этом,  -  сказал  он.  -  Я  же  говорю:
традиция. Кое-что  используется,  кое-что  -  нет.  Вот  хотя  бы  машины.
Дорожное покрытие укладывает машина, фермеры  на  полях  тоже  работают  с
машинами. У  прислуги  есть  какие-то  электрические  штуки.  Чистят  пол,
кажется.  Отец  бреется  электробритвой,  хотя  другие,   почти   все,   -
безопасной. Жестких правил не существует. Просто... ну, просто, ты знаешь,
что тебе подходит.
     - А головидение?
     Майк скорчил гримасу:
     - Избави Бог, нет! - он положил руку Робу на плечо. -  Ничего,  скоро
освоишься!

     Мистер Гиффорд был молчалив и угрюм. В отрывистых скупых фразах,  как
мерещилось Робу, всегда сквозило раздражение и недовольство.  Он  всячески
избегал мистера Гиффорда, тем более, что это оказалось несложно: почти все
время тот проводил в оранжерее,  занимаясь  любимым  делом.  Он  выращивал
карликовые деревья.
     Однажды, спустя неделю после появления в  доме,  Роб  увидел,  что  в
оранжерее никого нет, и вошел. На  полках  были  расставлены  горшочки  со
смешными  маленькими  деревцами.  Больше  всего  Роба  поразил  карликовый
ландшафт. Через лес  из  малюсеньких  дубов  и  пихт,  кленов  и  вязов  к
крошечному озерцу бежала ниточка реки. А над  озером  склонялись  плакучие
ивы.
     Речушка восхитила Роба. Он услышал слабое жужжание и понял, что  вода
циркулирует с  помощью  электронасоса.  Скрипнула  дверь  за  спиной,  Роб
вздрогнул и обернулся. В оранжерею вошел мистер Гиффорд.
     - Я ничего не трогал, сэр. Я только смотрю... -  начал  оправдываться
Роб.
     - Ты интересуешься бонсаем? - спросил мистер Гиффорд.
     - Вы имеете в виду эти деревья? Да, но я  никогда  раньше  такого  не
видел.
     Этого было  довольно:  куда  только  подевался  грозный  вид  мистера
Гиффорда, его сдержанность! Отрывистые фразы теперь обгоняли  друг  друга,
торопясь рассказать самое интересное. Роб вдруг понял:  в  голосе  мистера
Гиффорда вовсе не было недовольства, скорее - застенчивость. Он  увлеченно
демонстрировал мальчику  разные  способы  разведения  деревьев:  семенами,
саженцами,  отросточками.  Первый  способ  -  самый  лучший,  но  и  самый
длительный. Другим путем ты никогда не добьешься такой  безупречной  формы
корня. А корень - основа  хорошего  бонсая.  Зимой  ты  должен  с  великой
тщательностью подрезать его, когда пересаживаешь деревце. Потом надо  чуть
прищемить  почки  или  подрезать.  Лучше   прищемить.   Прищемляют   почку
аккуратно, с нежностью, большим  и  указательным  пальцами  или  маленьким
хирургическим  пинцетом,  чтобы  не  повредить.  После  этого   искажается
естественная форма дерева.
     Теперь надо приучить дерево расти, как тебе  хочется.  Когда  побежит
сок, можно изогнуть или выпрямить веточки  или  ствол  разными  способами.
Можно поставить подпорки, нагрузить или скрепить жесткой проволокой. Когда
кладешь груз на веточку, непременно положи противовес  по  другую  сторону
ствола, чтобы не выдернуло  корни.  Мистер  Гиффорд  показал  Робу  дуб  с
треснутым стволом.
     - Ему было всего пять лет, - он покачал головой.  -  Вообще-то  я  не
люблю силовое трелевание. Считаю его  противоестественным.  А  вот  здесь,
смотри!
     Он  стремительно  прошел  в   противоположный   конец   оранжереи   к
искусственному пейзажу:
     - Видишь эту кромку  холма?  Я  придумал,  будто  здесь  дует  ветер.
Западный. Видишь, как все  деревья  наклонены  в  одну  сторону?  Конечно,
никакого ветра не было, это только иллюзия.
     - Очень похоже.
     - Еще бы! Тебе правда нравится? Я рад, что  тебе  интересно.  Приходи
сюда, когда захочешь. Можешь сам попробовать.
     Роб вежливо поблагодарил.
     - Если хочешь поскорее, лучше начинать  с  отростков,  -  посоветовал
мистер Гиффорд. - Вы - молодежь  -  такие  нетерпеливые.  Китайский  метод
разведения отростками очень прост. Не веточку сажаем в землю, а наоборот -
подсыпаем землю к веточке. Найди тоненький отросточек хорошей формы, срежь
кору внизу и укрепи  его  в  горшочке  влажным  сфагнумом.  Не  забудь  об
удобрениях. Пройдет год-два, и сформируются корни.  А  семенами  -  только
через десять лет. Вот смотри...

     С сестрой Майка Роб подружился очень быстро. Сесили было  одиннадцать
лет. Худенькая, смуглая, с такими  же,  как  у  брата,  голубыми  глазами.
Правда, на этом их сходство и заканчивалось. Она была  страшная  болтушка,
ее милый ласковый голосок звучал всюду. Разговаривала Сесили без умолку  и
со всеми: с домочадцами, прислугой, даже с собаками и кошками,  жившими  в
доме и во дворе. Вскоре Роб начал  немного  уставать  от  ее  любопытства.
Сесили была в восторге от нового брата, но хотела знать  о  нем  абсолютно
все. Миссис Гиффорд урезонивала дочь, но по веселым чертикам, плясавшим  у
нее в глазах, Роб понял, что Сесили  не  собирается  сдаваться.  Может,  и
оставит его в покое, но ненадолго.
     Выручили  Роба  книги  -  у  Гиффордов  была  великолепная   домашняя
библиотека. В  огромном  зале  с  высокими  лепными  потолками  все  стены
закрывали застекленные шкафы с книгами в кожаных переплетах. Тысячи книг -
больше, чем в Публичной библиотеке - для одной маленькой семьи.
     Очень скоро  Роб  понял,  что  он  -  единственный  обладатель  этого
книжного богатства, никто из Гиффордов не заглядывал в  библиотеку.  Когда
Майк занимался со своим учителем,  Роб  с  удовольствием  пропадал  здесь,
уютно устроившись в мягком кресле возле окна.
     Его удивило, что среди всего обилия и разнообразия книг он  не  нашел
ни одной, изданной в последние тридцать-сорок лет.  Множество  томов  было
посвящено деревенской жизни - премудростям охоты и рыбной ловли, тонкостям
ухода за лошадьми и искусства верховой езды.  Изрядная  доля  принадлежала
мемуарам землевладельцев и тех джентри, которые когда-то жили в английских
колониях. Среди этих книг Роб и отыскал несколько о Непале.  Он  тщательно
изучил их, выписывая самое необходимое. Теперь он был  готов  к  каверзным
вопросам Сесили.
     Все  события,  описанные  в  этих  книгах,  были,  по  меньшей  мере,
полувековой давности, некоторые -  еще  древнее.  Но  если  верить  миссис
Гиффорд, в Непале мало что изменилось  с  тех  пор,  правители  страны  не
приветствовали  никаких  новшеств.  Роб  рассказывал  Сесили  о  маленьких
деревушках, приютившихся на склонах холмов,  под  сенью  снежного  величия
горных вершин Гималаев.  О  буйволах,  пасущихся  на  каменистых  полях  и
косматых яках, пришедших с Тибета. О  пленительной  весне,  когда,  словно
из-под земли пробиваются и  распускаются  пышным  цветом  розовато-лиловый
агератум и индейский дурман. О знойном лете и ледяной зиме...
     Сесили восторженно хлопала в ладоши:
     - Как красиво! Как ты мог уехать оттуда?
     Позже Майк, усмехаясь, сказал ему:
     - Ты, наверное, чересчур красочно описал Сис свою жизнь  на  Востоке.
Она взахлеб пересказывает мне то, что запомнила.
     - Да, я перестарался.
     - Она всему поверила. Сам придумал?
     Роб рассказал о книгах.
     - Хорошая идея, - похвалил Майк.
     - А почему у вас нет ни одной книги, изданной недавно? - спросил Роб.
- В Урбансах давно не печатают книг. А здесь?
     - По-моему, книг уже достаточно. Чтобы их прочесть, жизни не  хватит.
И потом, есть же и другие занятия.
     - И никто больше не пишет книг?
     - Книг - нет. Кое-кто пописывает стихи, эссе,  -  равнодушно  ответил
Майк. - Для себя, для друзей. В основном, рукописи, хотя и премиленькие.

     Роб очень подружился  с  мистером  Гиффордом  и  Сесили.  Правда,  он
по-прежнему побаивался  миссис  Гиффорд,  но  больше  всего  неприятностей
доставляли слуги. Роб  часто  путал  новые,  непривычные  слова,  названия
незнакомых вещей, и ему казалось, что слуги потешаются над ним за  спиной,
что они давно разоблачили его  и  только  ждут  удобного  случая  сообщить
полиции.
     Вот, например, Гарри, главный конюх. Он  давал  Робу  уроки  верховой
езды на выгоне. Сразу же, не слушая никаких возражений, он заявил,  что  у
Роба нет ни проблеска способностей. Учитель он был грубый и  безжалостный,
не упускал  случая  подчеркнуть  ошибки  и  слабости  своего  подопечного.
Говорил Гарри очень строго, иногда - сердито, и Роб  обижался,  даже  если
знал, что конюх прав. Но  больше  всего  Роба  сбивала  с  толку  чудесная
перемена, происходившая с Гарри за пределами их "класса".  Этот  невысокий
кривоногий человек, который был старше отца Роба, вдруг начинал обращаться
к нему не иначе, как "господин Роб", и отдавать честь. Майк,  впрочем,  не
видел ничего странного в таком противоречии.
     Еще трудней оказалось понять миссис Гиффорд. Она относилась к Робу  с
подчеркнутой доброжелательностью, но рядом с ней он никогда не  чувствовал
себя спокойно. Очень скоро он  догадался,  что  настоящая  власть  в  доме
принадлежит  именно  ей.  Безусловно,  к  мистеру  Гиффорду  относились  с
уважением, как к хозяину дома, но  сам  он  никогда  и  ничего  не  решал,
всецело полагаясь на жену. Роб не  знал,  что  скрывается  под  маской  ее
дружелюбия и хороших манер. Возможно, она уже приняла какое-то решение, но
какое?
     Каждый день миссис Гиффорд  уделяла  ему  часть  своего  времени  для
уроков светского поведения. Правил было великое множество: как  обращаться
к  дамам,  как  входить  в  комнату,  как  правильно  ходить,  стоять  или
кланяться, как есть и как пить, что следует говорить в вежливой беседе,  а
что - нет. Она поправляла его ошибки и напоминала о  промахах,  допущенных
накануне, никогда не повышая  голос,  делая  замечания  холодным  властным
тоном, от которого Роб совсем  терялся.  Иногда,  когда  она  улыбалась  и
хвалила его за что-нибудь, Робу казалось, что она любит его. Но иногда  он
не сомневался, что она мечтает избавиться от него. Он боялся этих уроков в
небольшой  гостиной,  где  миссис  Гиффорд  сидела   за   вышиванием,   но
бессознательно с нетерпением ждал их. Когда она хвалила  его,  он  был  на
седьмом небе от счастья.
     Как-то вечером миссис Гиффорд заговорила о поступлении в школу, в  ту
же, где учился Майк.
     - Это обязательно, тетя Маргарет?
     - Конечно. Ведь именно за этим ты приехал из Непала.
     Роб совсем забыл о  той  легенде,  которую  она  выдумала  для  него.
Значит, школа. Снова придется привыкать к незнакомым людям, к новой жизни.
Снова проблемы, проблемы... Казалось, им не будет конца.
     Словно читая его мысли, миссис Гиффорд сказала:
     - Будет нелегко, но ты должен приготовиться к  этому,  Роб.  Если  ты
хочешь стать таким же, как мы, тебе придется потрудиться.  Очень  серьезно
потрудиться.

     Первое  испытание  -  знакомство  с  семейным   доктором,   соседями,
ветеринаром, когда  тот  приехал  посмотреть  захромавшую  лошадь,  -  Роб
выдержал, хотя и нервничал ужасно. Очень помогли Майк и миссис Гиффорд. Но
более суровое испытание ждало его через три недели -  Гиффорды  устраивали
пикник.
     Гостеприимство было одним из главных  качеств  джентри,  они  обожали
посещать и давать приемы. За три недели прошло несколько вечеринок, но  на
званные ужины Роб и Майк не допускались по малолетству. Пикники, напротив,
всегда устраивались днем, пили там только лимонад, и все гости приходили с
детьми. В тот раз приглашенных было больше двухсот.
     После нескольких дождливых дней  установилась  солнечная  погода.  На
лужайке разбили просторный шатер, и к трем начали подъезжать кареты.
     Роб стоял вместе со всем семейством, встречая  гостей.  Дамы  были  в
воздушных шелковых платьях и больших  причудливых  шляпах,  мужчины  -  во
фраках и цилиндрах,  с  цветами  в  петлицах.  Миссис  Гиффорд  вполголоса
называла Робу имена подходивших гостей, он кланялся,  пожимал  им  руки  и
вежливо улыбался.
     После утомительного ритуала знакомства, он  мог,  наконец,  вздохнуть
свободно. Роб смешался с толпой гостей. В  загоне,  где  он  упражнялся  в
верховой  езде,  устроили  импровизированные   состязания   -   скачки   с
препятствиями.  Майк  занял  четвертое  место,   соревнуясь   наравне   со
взрослыми, и даже заслужил аплодисменты. В благодарность он снял жокейскую
шапочку и сдержанно, но не без изящества поклонился. Глядя  на  него,  Роб
невольно позавидовал - не мастерству наездника, а той непринужденности,  с
которой держался Майк. Роб знал: сколько бы он не учился,  сколько  бы  не
подражал джентри, для этого мира он навсегда останется чужаком.
     Гости потянулись к шатру, подкрепиться. Позже  начинались  состязания
лучников и гребцов на каноэ.  Роб  пошел  вместе  со  всеми.  Он  как  раз
размечтался о лимонаде (настоящем лимонаде, из настоящих лимонов, а не том
суррогате, что пили в Урбансах), как его окликнули.
     Он обернулся - на него смотрели двое мужчин: один средних лет, другой
-  довольно  пожилой.  Того,  что  звал  Роба,  коренастого  толстячка   с
залихватскими усами и глубокой бороздкой  на  подбородке,  он  узнал.  Сэр
Перси Грегори, Верховный Судья  Графства  -  так  представила  его  миссис
Гиффорд.
     Высокого седоволосого  спутника  сэра  Перси  Роб  помнил  смутно,  в
длинном ряду гостей, проходивших мимо во время церемонии знакомства, он не
обратил на себя внимание. Роб коротко поклонился и спросил:
     - Вы звали меня, сэр?
     - Это тот самый юноша, Харкорт, - кивнул сэр Перси своему приятелю. -
Сын кузины Мэгги Гиффорд.
     Харкорт кивнул в ответ, буравя Роба маленькими  острыми  глазками  за
стеклами очков в золотой оправе.
     - Сэр Перси сказал, что ты приехал из Непала. Как тесен  мир!  Я  жил
там в молодости, - он холодно улыбнулся.  -  Конечно,  с  тех  пор  прошло
несколько лет.
     Роб надеялся, что они не заметили  его  испуга.  Он  поискал  глазами
миссис Гиффорд, но ее нигде не было видно. Вдруг он понял, что сэр Перси и
Харкорт внимательно наблюдают за ним, и выдавил из себя улыбку.
     -  Безусловно,  это  большая  страна,  -  сказал  Харкорт.  -  Больше
пятидесяти тысяч квадратных миль.
     - Да, сэр, - с благодарностью ответил Роб.
     Но передышка была недолгой.
     - А где ты там жил? - спросил Харкорт.
     Лихорадочно  вспоминая  все,  что  удалось  наскрести  из  книг,  Роб
выпалил:
     - В Катманду.
     - Я там прожил целый год, - оживился Харкорт. - Ты знаешь Деннингов?
     Роб мгновенно сообразил,  что  безопаснее  отрицать,  иначе  начнутся
новые вопросы, на которые он наверняка не  найдет  ответа.  Однако,  когда
бровь Харкорта удивленно изогнулась, он почувствовал, что избрал  неверную
тактику.
     - Странно, - сказал Харкорт. - Их род живет там уже двести лет.
     Харкорт продолжал разглагольствовать о  Катманду,  время  от  времени
задавая вопросы, на которые Роб, как мог, отвечал. Однако,  ему  постоянно
мерещилось, что Харкорт недоволен его ответами,  а  сэр  Перси  смотрит  с
подозрением. Роб смутился и стал говорить неуверенно, сбиваясь.
     - Вы заметили его акцент? - вдруг сказал Харкорт.
     - Да, необычный, - кивнул сэр Перси.
     Роб взял себя в руки. Как глупо было надеяться, что ему удастся выйти
сухим из воды. "Интересно, они сразу пошлют за полицией  или  подождут  до
конца пикника?" - раздумывал Роб.
     -  Очень  необычный,  -  подтвердил  Харкорт,  хихикнув.  -  Типичный
гнусавый выговор непальских  поселенцев.  Старина  Дамбо  Деннинг  говорил
точь-в-точь, как этот мальчик. Он умер, а сынок его пропал где-то, даже не
вспомнил об отце. - Он покачал головой. - Люди забывчивы, мой друг.
     - Это верно, - сказал сэр Перси и кивнул Робу, отпуская его. -  А  не
раздобыть ли нам по чашечке чая, мой милый Харкорт?

                              7. РЕВОЛЮЦИОНЕРЫ

     Лето в тот год выдалось  чудесное,  никто  из  старожилов  не  помнил
такого. Дни стояли жаркие и ясные; даже если утром наползал  туман,  через
час солнце рассеивало его. Изредка собирались тучи,  чтобы  напоить  землю
коротким обильным дождем.
     Скучать Робу не приходилось. Теперь у него была своя лошадь - серая в
яблоках кобыла Песенка, и Роб с Майком  вдоволь  катались  в  окрестностях
имения. Каждую неделю где-нибудь открывались ярмарки. Изумительные  цветы,
аппетитные  овощи,  фрукты  выставлялись  на  суд   зрителей   в   длинных
павильонах. Конные состязания сменяли друг  друга.  Роб  не  участвовал  в
скачках,  хоть  он  и  научился  ездить  верхом  довольно  сносно,  но  до
мастерства Майка ему было далеко. На реке близ Оксфорда прошла регата.  Не
остался обойденным и крикет; эта игра, давно  забытая  в  Урбансах,  своей
медлительностью и педантичностью как нельзя лучше подходила к  размеренной
жизни Графства. И, конечно же, без конца устраивались пикники и вечеринки.
     Один такой прием давался  в  честь  ежегодного  состязания  лучников.
Праздник проходил в двадцати милях от дома Гиффордов, в имении  Верховного
судьи, сэра Перси Грегори, который сам был искусным стрелком. Роб  и  Майк
приехали за день до открытия и ночевали в палаточном  лагере,  разбитом  в
парке имения.
     Утром Роб заявил, что хочет выступить. Майк  удивленно  посмотрел  на
него, но ответил:
     - А что? Отличная мысль.
     Однако,  когда  прошел  минутный  порыв  бесшабашной  смелости,   Роб
испугался и хотел отказаться от  сумасбродной  затеи.  Да,  ему  нравилось
стрелять из лука. Правда, Майк и здесь превосходил  его,  как  и  во  всем
остальном. Но стоило ли рисковать? Не разумнее ли  было  в  его  положении
держаться в тени, оставаясь для всех просто кузеном  Майка,  приехавшим  с
Востока? Майк, впрочем, не согласился с ним:
     - Наоборот! Если ты будешь сидеть тихо,  как  мышь,  тогда  уж  точно
начнутся пересуды. Слишком подозрительно.
     Состязание проходило в шесть этапов. По жребию Роб и Майк оказались в
разных группах. Сначала Роб нервничал, но быстро пристрелялся, рука  стала
тверже, и он даже заслужил аплодисменты особенно  удачными  выстрелами.  В
финале Роб был третьим, Майк - лишь одиннадцатым.
     Сэр Перси вручил Робу малую серебряную медаль.
     - Хорошо стреляешь, парень! - похвалил он. -  Наверное,  занимался  в
Непале?
     Роба так и подмывало сказать, что три месяца назад он впервые в жизни
увидел лук и стрелы.
     - Чуть-чуть, сэр.
     - Не вздумай бросать. У тебя отличные задатки.
     Майк поздравил его довольно искренне. Поначалу,  окрыленный  победой,
Роб не заметил странной перемены в настроении друга. Это была не обида, не
зависть, скорее - изумление. Майк немало удивился тому, что Роб одолел его
хоть в чем-то. Ученик превзошел учителя. Робу вдруг пришло в  голову,  что
вся эта затея: привести в дом беглого мальчишку из Урбанса и выдавать  его
за джентри - была для Майка чем-то вроде спорта. И на Роба он смотрел  как
на забаву, а не живого человека со своими мыслями,  чувствами,  желаниями.
Теперь, когда Майк был вынужден признать превосходство своего  подопечного
даже в такой ничтожной малости,  он  поневоле  взглянул  на  него  другими
глазами. С уважением.
     Роб немного обиделся, но ему не хотелось  долго  дуться.  Пусть  Майк
считает себя непревзойденным, пусть задается. Главное, что Роб доказал: он
не беспомощная игрушка капризного дитяти, он и сам кое-что умеет.

     Вечером того же дня, когда они лежали в  палатке,  глядя  на  летучих
мышей, носящихся в сумеречном небе, Майк вдруг стал расспрашивать  Роба  о
его прежней жизни. Об Урбансе. Майк заговорил об этом впервые. Как и все в
Графстве,  он  знал  об  Урбансе  совсем  немного,  но  достаточно,  чтобы
презирать этот мир толпы, мчащихся с сумасшедшей скоростью электромобилей,
уличной  толкотни,  пьяных  бунтов,  отвратительных   хрипов   поп-музыки,
головидения  и  кровожадных  Игр.  Мир,  где  ели  искусственную  пищу   и
наслаждались ею; где никто не знал, как себя  вести,  как  одеваться,  как
поддержать учтивую беседу, да и вообще как правильно произносить слова.  В
Графстве знали, что  этот  ужасный  мир  существует,  но  предпочитали  не
вспоминать о нем и благодарили Создателя, что  он  избавил  их  от  участи
урбитов.
     Майка интересовало все: семья Роба, его знакомые,  одноклассники.  Об
отце Роба он сказал:
     - Он, наверное, был очень одинок после смерти твоей матери.
     - Да, наверное...
     - Интересно, захотел бы он переехать в Графство когда-нибудь? Ведь он
бывал здесь, когда встретил твою мать.
     Роб никогда не задумывался об этом. В сущности,  он  совсем  не  знал
маму, не знал, что у нее на душе. А если она всегда тосковала  по  прежней
жизни? Может, после ее смерти отец все чаще вспоминал о счастливых днях  в
Графстве, и хотел вернуть их?
     - Сейчас  только  Сезонники  могут  свободно  пересекать  границу,  -
продолжал Майк. - Урбитам запрещено появляться в Графстве. Почему?
     - Они сами не хотят.
     - Ты же захотел.
     Роб не осмелился сказать, что он не такой, как все. Нескромность,  по
канонам Графства, считалась смертным грехом.
     -  Ты  представляешь,  что  будет,  если  они  все  прорвутся   сюда?
Шестьдесят миллионов! Со своими электромобилями, хоровым пением и  пьяными
разгулами.
     - Ну, не все. Хотя бы часть.
     - В Урбансах не понимают, что такое "часть".  Они  счастливы  только,
если все делают одно и то же в один и тот же час!
     Роб поразился своей горячности, ведь, живя в Урбансе, он  никогда  не
чувствовал себя несчастным.  Пока  не  умер  отец.  Только  теперь,  когда
вопросы Майка напомнили о прошлом, он с удивлением понял, насколько быстро
привык к новой, такой удобной и полной роскоши жизни.
     - Раньше я тоже так думал, - сказал Майк. - Но разве это правда? Люди
в Урбансе, по твоим рассказам, не слишком отличаются от нас.  Неужели  там
нет никого, кто хотел бы изменить свою жизнь, просто не знает, как? Может,
твой отец тоже...
     Роб забрался  в  спальник.  Он  слушал  Майка  рассеянно,  убаюканный
горделивыми воспоминаниями и приятной усталостью.
     - Все равно ничего не исправишь, - сказал он, зевая.
     - Может, и так, - ответил Майк. - Но...
     Роб уже не слышал его. Он спал.

     В сентябре они пошли в школу вместе. Школа находилась  на  территории
древнего аббатства, утратившего свое  религиозное  предназначение  еще  во
времена Генриха VIII, но многие первоначальные строения сохранились до сих
пор, и среди них  -  старинная  церковь  в  готическом  стиле  с  цветными
витражами на окнах.  Современные  постройки,  стилизованные  под  старину,
идеально гармонировали с древностью. Приютился этот  маленький  городок  в
тихой долине среди зеленых холмов, и в ясные дни оттуда можно было увидеть
далекие очертания Уэлльских гор.
     Вначале Роб очень боялся новой школы. Было очень тяжело,  но  не  так
плохо, как ожидалось. Несмотря на усталость и постоянное  напряжение,  ему
даже нравилась его новая жизнь. Утро здесь начиналось еще  раньше,  чем  в
интернате. После двухмильной пробежки, в  одних  шортах  и  кроссовках,  в
любую погоду, мальчики обливались ледяной водой и спешили на ранние уроки,
которые длились полтора часа, до завтрака.
     Весь  день  уроки  перемежались  с  нескончаемыми   дежурствами.   За
провинности наказывали  очень  сурово,  нередко  -  розгами,  а  поскольку
существовала тысяча микроскопических правил, придуманных по любому поводу,
нарушить одно из них, не всегда понимая, в чем именно твой проступок, было
несложно. Впрочем, для старшеклассников допускались определенные вольности
в одежде и поведении.
     Роб не сразу уловил различие  между  двумя  школами,  но  ощущал  его
постоянно.  Со  временем  он  понял,  в  чем  дело.  Даже  самые   тяжелые
обязанности школьники  здесь  выполняли  с  гордостью,  никогда  не  теряя
собственного достоинства. В интернате, где единственной целью было сломать
воспитанников  и  добиться  от  них  беспрекословного  послушания,  те  же
обязанности превращались в бессмысленный, изнурительный труд. Здесь ни  на
минуту не оставляло чувство, что тебя не просто учат, а готовят к  некоему
высокому положению в будущем. Это было видно даже во время еды. В столовой
мальчики  сидели  на  жестких  деревянных  скамьях.  Пища  была   вкусная,
обильная, хотя и очень простая,  однако,  на  стол  подавалась  непременно
служанками из специальной группы.
     Майк  делал  все,  чтобы  помочь  Робу  освоиться,  но   в   основном
приходилось учиться самому. Очень выручила выработанная за время  жизни  у
Гиффордов наблюдательность, умение предугадать слова или  поступки  людей.
Он быстро ухватил верную тактику поведения  и  старался  следовать  ей  во
всем. Довольно скоро  он  освоился  в  новой  школе  и  почувствовал,  что
признан. Вначале кое-кто из ребят расспрашивал его о Непале,  но  Роб  без
труда отвечал на самые каверзные вопросы. У него появились  новые  друзья,
кроме Майка (они были в разных классах).
     Много времени отнимал спорт. Здесь тоже играли в футбол, но не такой,
как в Урбансе. Мяч был не круглый, а овальный, и его разрешалось  брать  в
руки, да и  сама  игра  казалась  жестче,  грубее  и  часто  заканчивалась
синяками и ссадинами. Роб освоил новую игру довольно быстро, и  уже  через
несколько недель их с Майком  отобрали  в  команду  к  первому  юниорскому
матчу. Майка - нападающим, Роба - трехчетвертным. Игра была трудной, но их
команда выиграла. Когда они шли к раздевалке  через  глинистое  поле,  Роб
восторженно тараторил, вспоминая подробности матча, Майк отвечал рассеянно
и невпопад.
     - Ты ведь играл в регби в Урбансе? - вдруг спросил он. - То  есть,  в
футбол?
     Роб быстро оглянулся по сторонам - никого не было.
     - Да, футбол мне больше нравится.
     - Странно... Наша школа раньше была в другом месте,  ты  уже  знаешь?
Сейчас это территория Урбанса. В то время  мы  тоже  играли  в  футбол.  В
других частных школах играли в регби, а у нас - нет.
     - Правда? - спросил Роб без особого интереса.
     - Почему вдруг все изменилось?
     - Разве это так важно?
     - Ведь футбол был школьной традицией.  Сам  знаешь,  как  здесь  чтут
традиции. И все-таки нарушили. Почему? Потому что футбол - игра Урбанса, а
мы не должны напоминать их ни в чем, даже в такой малости?
     Роб пожал плечами:
     - Может, и так.
     - Но почему? Для чего выдумывают и оберегают эти нелепые различия?
     Роб не  ответил,  молчал  и  Майк.  Иногда  его  охватывали  приступы
странного уныния, и Роб уже знал: лучше обращать на это как  можно  меньше
внимания. Угрюмость Майка вовсе не  относилась  к  Робу,  напротив,  после
того, первого откровенного разговора в  день  состязания  лучников,  в  их
отношениях появилась настоящая близость.
     - Ты знаешь Пенфолда? - неожиданно спросил Майк.
     Да, Роб знал его. Это был парень из выпускного класса,  долговязый  и
нескладный, с некрасивым, но очень выразительным лицом. Когда-то он  делал
большие успехи в спорте,  но  бросил  заниматься.  Пенфолд  был  одним  из
немногих, кто получал оксфордскую стипендию.
     - Знаю, - ответил Роб.
     - Он рассказал мне об этом. В его комнате  часто  собираются  ребята.
Разговаривают, спорят. Не хочешь заглянуть после ужина?
     Роб колебался. И  не  только  потому,  что  Пенфолд  был  странным  и
неблагонадежным, как  считали  учителя.  В  школе  не  одобрялось  общение
старшеклассников с мальчиками из младших классов. Не то чтобы они нарушили
какое-то незыблемое правило, просто это означало пойти против традиции. Но
Роб не мог отказать Майку, видя, что тому очень хочется пойти.
     - Ладно, пошли, - сказал он, - если хочешь.

     В комнатке Пенфолда стояли кровать, небольшой гардероб, стол  и  один
стул. Собралось десять человек: одни сидели на кровати, кто-то примостился
на полу, прислонясь  к  стене.  Пенфолд  уселся  на  подоконник  и  оттуда
наблюдал за всеми. Говорил он стремительно, слегка задиристым тоном:
     - Первое, что мы должны уяснить - все мы управляемы. Мы живем в самом
управляемом  и  регулируемом  обществе,  когда-либо  известном  миру.   Мы
занимаем обособленное положение - это  вдалбливают  в  нас  с  пеленок.  В
Графстве слуг учат презирать урбитов, а  те  презирают  их  в  ответ.  Они
никогда не встречались, едва ли знают что-нибудь друг о друге, но все-таки
презирают. А мы - привилегированная горстка на вершине пирамиды.
     Неравенство   классов   -    не    новость.    Всегда    существовали
привилегированная кучка и непривилегированная масса, и  всегда  находились
люди, готовые встать на позицию слуг и считать себя везунчиками. Но сейчас
мы видим абсолютное разделение: джентри и  и  слуги  -  с  одной  стороны,
урбиты - с другой. Сезонники считают  себя  джентри  и  ждут  не  дождутся
пенсии, чтобы осесть  в  Графстве  и  никогда  больше  не  возвращаться  в
Урбансы. Два мира, разделенные  границей.  Может,  эта  граница  не  такая
прочная, но в человеческом разуме она несокрушима.
     Парень по фамилии Логан, почти ровесник Пенфолда, спросил:
     - А мы-то что, по-твоему, можем сделать?
     - Изменить это, - сказал Пенфолд.
     - Вот так просто - взять и изменить, да? - засмеялся Логан. -  Ничего
себе задачка!
     - Есть два пути изменения общества,  -  продолжал  Пенфолд.  -  Когда
угнетаемый, доведенный до отчаяния народ поднимает восстание. Но этот путь
не годится. Урбиты не умирают от голода и болезней. Они  получают  хлеб  и
зрелища, как когда-то римляне. Тем более, что на хлебе  вдобавок  масло  и
джем, а зрелищами можно наслаждаться, не выходя из дома. Знай себе  смотри
головизор, сидя в удобном кресле. Урбиты никогда не начнут революцию.
     - Но ведь там бывают мятежи, - возразил кто-то.
     - Да. Чтобы  выпустить  пар,  совершенно  безвредные.  Полиция  легко
усмиряет смутьянов. Все очень ловко придумано. Как и наша жизнь  здесь,  в
Графстве. У нас нет головидения. Это  вульгарное  развлечение  для  низших
классов, которые не знают, как занять свободное время.  А  может,  потому,
что у нас не должно быть с ними  ничего  общего?  Уж  коли  мы  остановили
стрелки часов как раз перед тем, как зашло солнце над Британской империей.
И мы так и будем греться в лучах этого солнца - с  лошадьми  и  экипажами,
дюжинами  слуг,  шелковыми  туалетами  дам,  послеобеденными  сигарами   и
портвейном, - он говорил с едкой насмешкой.
     - Не вижу  в  этом  ничего  плохого,  -  сказал  мальчик  по  фамилии
Роуландс.
     - Неужели?
     - Ты говорил о двух путях, - сказал Логан. - Какой второй?
     -  Самый  верный,  -  ответил  Пенфолд.  -  Внутри  правящего  класса
появляются люди, которые понимают,  что  система  прогнила  насквозь.  Они
собираются вместе и что-нибудь делают.
     - Например?
     - Убеждение. Агитация, -  Пенфолд  помолчал.  -  Если  потребуется  -
насилие.
     - Ну, и с чего мы начнем? - спросил Роуландс. - Скинем директора?
     Упоминание о директоре немного позабавило всех. Роб  уже  сомневался,
что   здесь   вообще    кто-нибудь    воспринимает    Пенфолда    всерьез.
Школьники-революционеры. Это было действительно смешно.
     - Мы начнем с самоподготовки, - произнес Пенфолд натянутым голосом. -
Есть и другие, кто думает также. Старше нас.
     - Ты знаешь хоть одного?
     - Да, - ответил Пенфолд, чуть помедлив.
     - Ну, и кто же?
     Он оглядел всех и с важностью ответил:
     - Мне не хотелось бы говорить об этом здесь.
     И снова - презрительный смех. Роб понял, что  Пенфолд  лишился  своих
почитателей навсегда. По крайней мере, большинства. Он заметил,  что  Майк
не смеялся.
     - Зачем так сгущать краски? Девяносто девять процентов людей, а то  и
больше, вполне довольны своей жизнью. Урбиты - счастливы, наша прислуга  -
счастлива, да и большинство из нас не жалуется.  А  ты  хочешь,  чтобы  мы
вышли на баррикады и разрушили все это? Зачем? Чтобы  мы  смогли  войти  в
Урбансы? Поднимите руки, кто любит толчею,  уличные  беспорядки  и  вообще
жизнь среди огромной массы народа? Ну? Что же ты, Пенфолд?  Тогда,  может,
для того, чтобы урбиты смогли сюда  переехать?  Без  головидения?  Да  они
свихнутся от скуки через пару дней. Допустим, ты прав,  что  мы  разделены
принудительно. Мы не можем ездить к ним, а они к нам. Но ведь  ни  мы,  ни
они не хотим этого. Значит, ты  собираешься  начать  революцию  для  того,
чтобы заставить нас делать то, что мы не хотим?
     - Ты не понимаешь... - начал Пенфолд.
     - Хватит того, что я понял из твоих объяснений, - ответил Логан.
     - Я же не говорю, что все недовольны... то есть большинство...
     - Но ты хочешь, чтобы они были недовольны? Так?
     - Пожалуй, да.
     Громкий смех заставил Пенфолда замолчать.
     - Быть недовольным - значит и быть свободным! -  воскликнул  Пенфолд,
когда веселье стихло. - А мы несвободны, вот что я пытаюсь сказать.
     - Свободными, чтобы говорить чепуху, - добавил Роуландс, вставая. - С
меня хватит.

     Возвращаясь от Пенфолда, они почти не говорили. Однако, уже в комнате
(Роб с Майком жили вместе), Майк спросил:
     - Ну и что ты думаешь?
     - О Пенфолде? Меня не очень-то  впечатлило.  А  вот  то,  что  сказал
Роуландс в конце, имеет смысл. Никто не оборвал его. Разве это не  говорит
за то, что люди свободны?
     - На разговоры они не обращают внимания.
     - Кто?
     - Правительство.
     - Если это только болтовня, какой в ней прок?
     - А если не только?
     - Что ты хочешь сказать?
     - Между нами?
     - Конечно.
     - Есть люди... Пенфолд с ними знаком.  Эти  сегодняшние  разговоры...
просто попытка найти единомышленников. Почти вслепую  -  вдруг  кто-нибудь
думает так же. Но существует другая, настоящая организация.
     - Тебе Пенфолд об этом сказал? - Майк кивнул. - И ты веришь ему?
     - Да. Его брат состоит в этой организации. Он вернулся домой в начале
года - был на китайской войне.
     - Все-таки, это смешно.
     - Ты мог бы понять, если б захотел.
     - Что понять?
     - Смешно или нет. Если бы вступил в эту  организацию.  Конечно,  тебе
придется дать клятву.
     Роб начал понимать, насколько Майк серьезен. Сама идея  была  нелепа,
смехотворна, но Майк верил в нее.
     - Вряд ли я могу быть быть полезен, - сказал Роб, поколебавшись.
     - Ошибаешься. Ты знаешь Урбанс. Ты  можешь  очень  пригодиться,  даже
если просто покажешь, что  урбиты  такие  же  люди,  как  мы  и  что  наше
отношение к ним, как к невежественному низшему классу, -  ошибочно,  -  он
говорил горячо, убежденно. - Ты можешь очень помочь, Роб!
     - А если ничего не выйдет? Что тогда?
     Майк пожал плечами:
     - Мы должны рискнуть.
     - Но за этот риск люди могут попасть в тюрьму. С детьми  они,  скорей
всего, не станут связываться. Но что будет со мной,  я  знаю  точно.  Меня
отправят обратно в Урбанс.
     Майк молчал. Роб хотел добавить еще что-то, когда он сказал:
     - Ты прав. Я не подумал об этом.
     Роб обрадовался, что Майк так легко согласился.  Но  чувствовал  себя
виноватым, ведь он был очень многим обязан Майку. Роб попытался спорить  с
собой. Нет, все-таки эта затея  -  нелепость.  Если  почти  все  довольны,
безумие - разрушать привычную жизнь по  прихоти  кучки  фанатиков.  И  еще
большее безумие - надеяться, что у этого восстания есть хоть один шанс  на
успех.
     Майк прервал его раздумья:
     - Эти люди уже кое-чего добились и готовы идти дальше.
     - Уж не ты ли с Пенфолдом и его братцем? - не сдержался Роб.
     - Нет, - спокойно ответил Майк. - Нас больше.
     - Сколько? Полдюжины? - Майк не ответил. - Ты спятил.
     Майк покачал головой:
     - Не знаю, - он забрался под одеяло. -  Может,  не  я,  а  кто-нибудь
другой.
     - На меня намекаешь?
     Майк усмехнулся:
     - Не переживай, с тобой большинство. Кстати, кто  последний  ложится,
выключает свет.

                                8. ВОССТАНИЕ

     Незаметно подошли каникулы. Вот уже отшумели  веселые  празднества  с
традиционным концертом по случаю окончания семестра и, наконец,  наступило
ясное морозное утро, когда почтовая карета  повезла  Роба  и  Майка  через
припорошенные снегом поля в  небольшой  торговый  городок,  где  их  ждала
коляска Гиффордов.
     От дома, окруженного заснеженным садом, веяло спокойствием  и  уютом.
Навстречу им выбежала Сесили, за ней степенно шла миссис Гиффорд,  и  даже
мистер Гиффорд оставил своих карликовых питомцев.
     Сезон охоты был в полном разгаре. Местное общество собиралось  дважды
в месяц, но Гиффорды состояли в нескольких охотничьих обществах и поэтому,
проехав пару лишних миль, могли с легкостью заполнить  почти  всю  неделю,
кроме воскресенья. Мистер Гиффорд не ездил с ними,  но  миссис  Гиффорд  и
даже Сесили на своем любимом пони  с  удовольствием  принимали  участие  в
охоте.
     Роб скоро вошел во вкус. Когда он первый раз увидел убитую лису,  его
затошнило, но он понимал, что  должен  пройти  и  через  это.  Охота  была
традицией, а традиция  здесь  управляла  всем.  Роб  быстро  избавился  от
отвращения и даже наслаждался новизной  впечатлений:  охотники  в  красных
камзолах, потные лоснящиеся лошади; гончие, преследующие добычу по  склону
холма; клич охотничьего рожка,  рассекающий  пасмурное  утро.  А  в  конце
суматошного дня - приятная усталость; дом, где ждет горячая ванная, чай  с
пышками у пылающего камина в уютной гостиной, залитой мягким  светом.  Это
было чувство принадлежности.
     Наступило Рождество, пора праздников и подарков.  В  холле  поставили
елку, и все слуги, даже новый  помощник  старшего  садовника,  застенчивый
неуклюжий мальчик младше Роба и Майка, нашли под  ней  милые  подарки  для
себя.  В  канун  Рождества  потеплело.  Когда  карета  везла  Гиффордов  в
деревенскую  церковь,  шел  дождь,  а  на  обратном  пути  прояснилось,  и
выглянуло солнце. На обед была индейка и сливовый пудинг, сладкие  пирожки
с  изюмом  и  миндалем,  орехи  и  вино.  Забавные   хлопушки   взрывались
малюсенькими сюрпризами и шутливыми записочками. Все весело смеялись.
     На первый взгляд, Рождество в Графстве  праздновалось  также,  как  в
Урбансе: те же индейка, пудинг, хлопушки и смешные розыгрыши. Но Рождество
в Урбансе было лишь бледной копией праздника, который он увидел здесь. Под
вечер из деревни приехал рождественский хор. Сначала  они  пели  в  парке,
освещая сумерки разноцветными фонариками, потом собрались в доме  и  снова
пели. Роб вспомнил прошлое Рождество дома: бесконечные праздничные гуляния
по головидению. Даже тогда они казались ему фальшивыми, а теперь,  подумав
об этом, он содрогнулся от отвращения.
     Позже Сесили спросила его:
     - Роб, а какое Рождество в Непале?
     - Почти как здесь.
     Она лежала на ковре перед  камином.  Черные  волосы  в  отсвете  огня
отливали бронзой.
     - Точь-в-точь? Так не бывает. Должна быть какая-то разница.
     - Очень небольшая.  Например,  вместо  индейки  там  подают  жареного
дронта.
     - Дронты давно вымерли. Я знаю. - надулась Сесили.
     - Только не в Непале. - Роб отвечал  лениво,  его  больше  не  пугали
вопросы Сесили, он даже мог подразнить ее. - Они живут в крошечных долинах
высоко-высоко в горах  и  едят  лимоны  и  имбирь.  Это  придает  их  мясу
восхитительный привкус.
     - Ты меня разыгрываешь, - сказала она недоверчиво.
     - Ничуть. А еще там живут Противные Снеговики.
     - Ой! Я слышала про них. А почему - противные?
     - Потому что, когда они приходят в гости, они почему-то сразу бегут к
огню, тают и растекаются по ковру ледяной лужей. Как,  по-твоему,  это  не
противно?
     Сесили вскочила  и  бросилась  на  него  с  кулачками.  Роб,  смеясь,
защищался. Миссис Гиффорд наблюдала за их шумной возней  несколько  минут,
ласково улыбаясь, потом сказала:
     - Пора спать, моя дорогая.
     - Ну, мамочка! Ведь Рождество.
     - Поэтому тебе и разрешили так  долго  не  ложиться.  А  теперь  пора
спать. Через десять минут я к тебе зайду.
     Сесили, насупившись, попрощалась и пошла наверх. Из соседней  комнаты
доносилась тихая музыка - Майк играл  на  рояле.  Мистер  Гиффорд  ушел  в
оранжерею - вероятно, пожелать своим карликовым деревцам спокойной ночи.
     - Значит, вы с Майком уезжаете  второго  января?  -  спросила  миссис
Гиффорд.
     Пенфолды прислали приглашение погостить у них несколько дней. Роб  не
горел желанием ехать, но из-за Майка был вынужден согласиться.
     - Да, тетя Маргарет, - ответил он.
     Очки делали ее взгляд строгим, но это  было  обманчивое  впечатление,
как и легкая резкость в голосе.  Хотя  Роб  по-прежнему  чувствовал  порой
неловкость в ее присутствии, он больше не боялся, что она решит отказаться
от своего эксперимента и отошлет его в Урбанс. Он уже  понял,  что  миссис
Гиффорд не относилась к тем людям, кто легкомысленно берется за  что-либо,
а потом пасует перед первой же трудностью. Она обладала недюжинным умом  и
всегда смотрела вглубь проблемы.
     - Дэниел Пенфолд учится в вашей школе?
     - Учился, -  ответил  Роб.  -  Он  уже  закончил,  осенью  собирается
поступать в Оксфорд.
     Иголка миссис Гиффорд неустанно сновала по рукоделию.
     - Что он за человек?
     - Я его плохо знаю.
     - Не так хорошо, как Майк?
     - Я ведь проучился только один семестр, - осторожно сказал Роб.
     - Я надеюсь, он неглуп?
     Роб уже усвоил, что  назвать  человека  умным  в  Графстве  вовсе  не
означало польстить ему. Многие умные люди всячески скрывали это качество.
     - Он получал оксфордскую стипендию.
     - Да, - кивнула она. - Я слышала, что он умен.
     Она замолчала, продолжая вышивать. Роб надеялся, что  она  больше  не
вернется к этому разговору. Говорить  о  Пенфолде  с  матерью  Майка  было
неловко, и Роб обрадовался, когда миссис Гиффорд сменила тему:
     - У тебя очень хороший табель, Роб.
     - Спасибо, тетя Маргарет.
     - Ты делаешь успехи. Жаль, что я не могу сказать того же о Майке.
     Он не возразил.
     - Его табель встревожил меня, - продолжала миссис Гиффорд. -  Слишком
много замечаний типа "способен на большее" и "учится без  прилежания".  То
же самое -  в  спорте.  "Подавал  большие  надежды,  но  не  оправдал  их.
Полностью утратил интерес к занятиям", - так, кажется, написал тренер.
     - Он ведь болел весной, - сказал Роб.
     - Прошел почти год.
     И снова Роб не возразил ей. Он боялся сказать что-нибудь лишнее.
     - Теперь эта поездка к Пенфолдам. Мы едва знакомы с ними, но то,  что
я слышала о старшем мальчике, меня тревожит. Его армейские  заслуги  были,
мягко говоря... не вполне удовлетворительны. Он подал в отставку, но,  как
мне кажется, не по своей воле.
     Роб поднял глаза и встретился с ее взглядом.
     - Поверь, Роб, я никогда не стала бы говорить с тобой об этом. -  Она
не лгала. Сплетни в Графстве были делом обычным, но миссис Гиффорд никогда
не повторяла чужих пересудов. - Просто, я уверена, что ты захочешь  помочь
Майку чем только сможешь.
     Она не сказала: "вспомни, что он сделал для тебя", но ей и  не  нужно
было этого говорить. Роб чувствовал, как его засасывает сила ее  личности.
Он уже готов  был  рассказать  ей  все:  о  Майке,  о  Пенфолде  и  об  их
революционных   планах.   Но   "истинный   джентльмен   не   способен   на
предательство" - он мог напомнить миссис Гиффорд ее же слова. Не  Майк,  а
страх предстать в ее глазах презренным фискалом, остановил его.
     - Оставим пока этот разговор, - сказала она.  -  Я  знаю,  ты  всегда
поможешь Майку, если  он  будет  в  этом  нуждаться.  Надеюсь,  вы  хорошо
проведете время у Пенфолдов. Помни, чему я тебя учила. Будь  внимателен  к
хозяевам дома и не забывай о чаевых прислуге. А сейчас я пойду  к  Сесили.
После таких праздников она обычно долго не может успокоиться.
     Когда она выходила из комнаты, Роб встал. Так было принято. Он не сел
и после, глядя на огонь в камине и прислушиваясь к тихим звукам рояля. Что
было лишь традицией, а что истинно? С  легкостью  ориентироваться  в  этом
лабиринте могли только те, кто родился и вырос  здесь.  Как  Майк.  Но  он
непременно научится. Он принял решение и не собирался отступаться от него.

     Снаружи  дом  Пенфолдов  выглядел  вполне  заурядно  и   традиционно.
Выстроенный  в  симметричном  грегорианском  стиле,  он   был   меньше   и
компактнее, чем дом Гиффордов. Внутри контраст был иного рода. В убранстве
дома  чувствовался  едва  уловимый  налет  беспорядка,  словно  все   вещи
находились не на своих  местах.  Неряшливо  одетые  слуги  выполняли  свои
обязанности плохо и с ленцой. в первое же утро чай  в  спальню  был  подан
холодным, а когда  Роб  увидел  свои  "чищеные"  ботинки,  он  понял,  что
придется браться за щетку самому.
     Маленький толстячок мистер Пенфолд, внешне - полная противоположность
мистеру Гиффорду, также держался в стороне от домашних забот и также  имел
увлечение, которое превратилось у него в навязчивую идею.  Мистер  Пенфолд
мастерил часы. Весь дом был наводнен его творениями. В  комнате  Роба  уже
стояли двое часов; и пока они с Майком гостили у Пенфолдов, мистер Пенфолд
сделал еще одни и с гордостью поставил их в гостиной. Странной конструкции
часы венчали мачту галеона,  который  продирался  сквозь  штормовые  волны
раскрашенного деревянного моря. При взгляде на этот шедевр Роб  чувствовал
легкую тошноту.
     Миссис Пенфолд даже отдаленно не напоминала  миссис  Гиффорд.  Как  и
муж, маленькая и пухленькая, она была  еще  и  страшная  неумеха.  Все  ее
участие в домашних делах ограничивалось странными приступами тихой паники,
когда что-нибудь не ладилось. Впрочем, между этими  короткими  паузами  ее
дрожащий от волнения голосок звучал почти беспрестанно. Говорила она  чаще
всего ни о чем.
     Дом кое-как держался на дочери Пенфолдов Лилиан,  тридцати  с  лишним
лет, все еще незамужней. У нее было вытянутое болезненно-желтоватое лицо с
темными, близко посаженными глазами, хмуро глядящими из-под густых бровей.
Говорила она резким сварливым голосом  и  всегда  -  или  жаловалась,  или
бранилась. Жаловалась на нерадивых слуг и бранила тех же  слуг.  Насколько
можно было судить, это ничуть не помогало. Еда  подавалась  с  опозданием,
едва теплая и скверно приготовленная.
     Дэниел Пенфолд при близком знакомстве, да и  в  сравнении  со  своими
домочадцами,  оказался  более  приятным.   Держался   он   неуверенно,   с
обезоруживающей застенчивостью. Как подозревал Роб,  виной  тому  был  его
брат Роджер, офицер в отставке, лет тридцати.  Как  и  сестра,  он  мрачно
взирал на мир, но его  недовольство  выражалось  в  более  резкой  манере.
Дэниел явно находился под большим влиянием брата. У Роджера были  холодные
серые  глаза  и  правильные,  хотя  и  резковатые  черты  лица.  Когда  он
волновался, уголок его рта чуть подергивался.
     Как-то за  обедом  Майк  спросил  его  о  войне  в  Китае,  и  Роджер
разразился целой тирадой, позабыв о еде. Ковыряя вилкой непрожаренное мясо
с  комковатым  картофельным  пюре  и  переваренной  капустой,  Роб  хорошо
понимал, почему аппетит  Роджера  переключился  на  разговор,  но  сам  не
участвовал  в  споре.  По  словам  Роджера  Пенфолда,  эта   война   могла
закончиться не один десяток лет назад.
     - Но ведь  Китай  -  большая  страна,  -  возразил  Майк.  -  Подавят
восстание в одной провинции, а партизаны тотчас же объявятся в другой.
     - Это ложь, к тому же неубедительная.  Никто  и  не  пытается  ничего
сделать. Просто это - весьма удобное местечко, куда можно упрятать опасных
бунтовщиков.
     - Но вас никто не принуждал?
     - Я - офицер. Есть и другие добровольцы, но  большинство  вербуют  из
Урбансов. Их ставят перед выбором:  либо  Китай,  либо  тюрьма.  Семь  лет
армейской муштры и все. Смерть в бою на этой войне им не  грозит.  Да  они
счастливы, что так легко отделались!
     Он замолчал, взялся было за нож и вилку, но снова отложил:
     - Вся система основана на условностях  и  строжайшей  конспирации,  -
продолжал Роджер. - Возьмем хотя бы деньги. Мы не говорим о них, словно их
не существует. Мы живем на вклады, но  никто  не  спрашивает,  откуда  они
берутся. Так вот, эти деньги из Урбансов. Урбиты  на  заводах  и  фабриках
производят товары, а джентри кормятся на доходы. Прежде  капиталисты  хоть
как-то  соприкасались  со  своими  кормильцами,  теперь  же  всякая  связь
изничтожена. Руки в перчатках передают вычищенные и умытые  денежки  через
границу.
     Робу показалось, что  Роджер  говорит  чересчур  напыщенным,  книжным
языком. Он тут же представил, как моют монеты в громадной бочке, тщательно
сушат и передают через  забор  по  цепочке  из  рук,  одетых  в  перчатки.
Конечно, он понимал, что это всего лишь  метафора.  Здесь  и  деньги  были
совсем другие - золотые и серебряные монеты, а  не  пластиковые  жетоны  и
полосочки из папиросной бумаги, как в Урбансах.  Роджер  продолжал  гневно
рассуждать о несправедливостях общества. Майк слушал,  затаив  дыхание,  а
Роб попытался все-таки доесть, что было на тарелке и очень  надеялся,  что
пудинг будет хоть немного съедобнее.

     Они  пробыли  у  Пенфолдов  четыре  дня.  Наконец,  к  радости  Роба,
тягостный визит  закончился,  и  мальчики  отправились  домой.  Капитан  и
Песенка неспешным шагом везли их по гладкой равнине. Было раннее  морозное
утро.
     - Этот дворецкий... - первым заговорил Роб. - Я ему дал  полсоверена,
как сказала тетя Маргарет, а  он  взял  с  такой  миной,  словно  это  был
шестипенсовик. Как ты думаешь, он привык получать больше?
     -  Сомневаюсь,  -  ответил  Майк.  -  Просто  он  такой  сердитый   и
раздражительный от природы.
     - А по-моему, здесь виновата атмосфера в доме, - не удержался Роб.
     - Ты имеешь в виду сестру Дэна?
     - И брата тоже.
     - Не сравнивай. Она - уже почти готовая старая  дева,  злая  на  весь
мир. А он хочет что-то изменить, сделать лучше...
     - Например, совершить революцию.
     - Если потребуется.
     - Послушай, предположим даже, у  него  получится,  разрушит  он  этот
несправедливый мир. А что взамен?
     - Что-то лучшее...
     - Но что?
     - Новое, свободное общество, которое сможет развиваться. Где людей не
будут принуждать жить в праздности или всеобщей тупости.  Где  такие,  как
мой отец, смогут найти более  достойное  занятие  для  своих  мозгов,  чем
разведение дурацких деревьев-карликов.
     - Или мистер Пенфолд со своими часами?
     - Точно!
     - Но это глупо, - сказал Роб. - Всегда были люди,  увлечения  которых
многие считали смешными. И чем ты прикажешь им заниматься в их возрасте?
     - Дело не только в них. Это просто еще одно подтверждение. Все кануло
в прошлое. Почему, например, сейчас не летают в космос?
     Роб вспомнил, что ответил ему учитель на  уроке  истории  техники  на
такой же вопрос, и повторил Майку: дескать, "очень расточительно и никакой
пользы для человечества".
     - А что на пользу человечеству? - спросил Майк. - Конные  состязания?
Крикет,  вечеринки?  А   может,   головидение   и   Игры?   Ты   говоришь:
расточительно.  Да  разве  есть  что-нибудь  более   расточительное,   чем
ограничение человеческой мысли?
     - Люди довольны своей жизнью, - не сдавался Роб.  -  Это  главное,  -
смутившись под взглядом Майка, он добавил, словно защищаясь: -  Во  всяком
случае, большинство. И  потом,  я  не  представляю,  как  Пенфолды  смогут
совершить революцию - свой дом, и то не могут в порядок привести.
     - Это миссис Пенфолд и Лилиан. Роджер тут ни при чем.
     - Значит, Роджер с Дэном собираются воевать вдвоем, так что ли?
     - У них много единомышленников.
     Роб сомневался, что их действительно много: дюжина,  а  то  и  меньше
мрачных ворчунов, злословящих за обедом. Не  мудрено  при  такой  скверной
кухне. Пустые разговоры, рожденные плохим пищеварением. И  все-таки...  Он
вспомнил, что говорила миссис Гиффорд о дурной  репутации  Роджера.  Майку
лучше держаться от него подальше. Роб осторожно, намеками,  стал  говорить
об этом Майку. Тот немного послушал, потом спросил:
     - Тебя мама научила?
     - Что ты имеешь в виду? - смутился Роб.
     - Она говорила со  мной  после  того,  как  прочитала  мой  последний
табель. Помнишь, на Рождество, вы с ней сидели в гостиной, а я музицировал
в соседней комнате? Тогда я тоже кое-что услышал. В  нашем  доме  довольно
забавная акустика.
     - Я ничего...
     - Не сказал ей? - он усмехнулся. - Не волнуйся, я  знаю.  И  за  меня
тоже не волнуйся. Мама часто бьет тревогу из-за пустяков.
     Тревожиться и вправду было не о чем. У  Майка  это  просто  маленькое
помешательство, пунктик. У них в школе был  один  мальчишка,  который  всю
первую половину семестра прилежно учился играть на  скрипке,  а  вторую  -
строгал  кораблики,  чтобы  потом  пустить  их  в  плавание  по   реке   в
окрестностях школы.  Последней  своей  страсти  он  предавался  с  тем  же
воодушевлением, и хотя оба увлечения  закончились  безрезультатно,  второе
было менее изнурительно для окружающих.
     - Забавно, - усмехнулся Майк.
     - Ты о чем?
     - Если бы я не погнался за тобой в тот день, я вряд ли  задумался  об
этом когда-нибудь.
     "Может, это и правда", - подумал Роб. А может, Майк просто  скучал  и
искал новых развлечений. Так или иначе, не хотелось,  чтобы  у  него  были
неприятности. Роб отмахнулся от невеселых раздумий. В  конце  концов,  они
возвращались домой, Пенфолды далеко. Все хорошо!
     - Поскачем галопом! - крикнул он Майку.

     Весенний семестр пролетел даже быстрее осеннего. Роб совсем  освоился
в школе и, хотя не все  шло  гладко  (в  середине  семестра  он  умудрился
заработать три порки за три дня), но он должен был  признаться  себе,  что
наслаждается жизнью. На юниорском марафоне он  завоевал  первое  место,  и
теперь его имя Р.Перрот будет добавлено  к  сотне  других,  высеченных  на
основании большого серебряного кубка, а в июне, в День Оратора,  ему  даже
будет позволено произнести коротенькую речь. Думая об этом, Роб чувствовал
себя на седьмом небе от счастья.
     Начало каникул пришлось на один из холодных дождливых дней.  Почтовая
карета тащилась, разбрызгивая лужи в прорехах дорожного покрытия. Ненастье
длилось еще три дня, но потом апрельское солнце высушило и согрело  землю.
Просыпались разбуженные весной  почки,  каштаны  оделись  в  нежно-зеленую
листву.
     Близился день рождения Сесили, и Роб с Майком отправились  в  Оксфорд
за подарками. Подъезжая к городу, они поехали тише, залюбовавшись чудесным
зрелищем.  На  солнце  сверкали  шпили   Храма   Христа.   Настанет   день
конфирмации, и Роб войдет туда, как Майк, и весь род  Гиффордов  до  него.
Пять веков созывал прихожан под своды Дома Божьего -  так  называли  здесь
эту церковь - Большой Колокол...
     - Неплохо смотрится, - сказал он.
     Восторженная похвала была не в традициях Графства.
     - Да, - ответил Майк, чуть помедлив. - А там, видишь?
     - Поля?
     -  Раньше  там  были  заводы.  Машины  делали.  Не  электромобили,  а
устаревшего типа, с двигателями внутреннего сгорания. Этот завод был одним
из крупнейших в Англии. Может, самый крупный.
     Город, словно драгоценный камень, лежал в зеленой оправе полей.
     - Только не говори, что ты тоскуешь по тем временам, - сказал Роб.
     Теперь они все реже спорили  об  устройстве  общества.  Они  были  на
разных сторонах, и даже самый жаркий спор ничего бы не изменил.
     - Нет, - задумчиво проговорил Майк.
     В  городе  они  привязали   лошадей   возле   гостиницы,   сразу   за
Университетом, и пошли за  покупками.  Майк  купил  ярко-красный  шелковый
платок с малиновой бахромой,  а  Роб  -  опаловый  кулончик  на  тоненькой
серебряной цепочке. Он истратил почти все  деньги,  но  знал,  что  Сесили
понравится  подарок.  Потом  они  просто  бродили  по  улице,  разглядывая
витрины, изобилующие красивыми добротными вещами, не шедшими  ни  в  какое
сравнение с теми безделушками, что продавались в Урбансе. Роб  залюбовался
восхитительным луком с изящными стрелами в вышитом серебром колчане.
     Пробили часы на башне. Роб достал  карманные  часы  -  рождественский
подарок Гиффордов - и сверил время.
     - Как ты думаешь, мы должны вернуться домой к обеду?
     - Слушай, ты иди, - сказал Майк. - Я приду к гостинице. Совсем забыл,
мне надо заскочить к одному парню. Насчет лошади.
     - Пойдем вместе, если хочешь.
     Майк покачал головой:
     - Не стоит. Дело-то на пять минут. А ты пока возьми поесть - они  там
обычно долго копаются. Мне - бифштекс.
     Робу показалось, что Майк просто не хотел брать его с собой.  Ну  что
ж, его дело. Он молча кивнул и пошел к гостинице.

     В начале каникул Майк и Роб поехали порыбачить на речку неподалеку от
дома. Они поймали несколько форелей, часть тут же приготовили на костре  и
с аппетитом съели, отделяя от костей крепкое розоватое мясо.  Роб  обратил
внимание на цвет. Оказалось, что здесь форель называли лососем,  хотя  она
не имеет ничего общего с  лососевыми.  А  розоватый  цвет  мясу  придавали
крошечные розовые креветки - любимое лакомство форелей.
     Майк предложил как-нибудь  половить  настоящих  лососей  в  верховьях
Темзы. Там жили друзья Гиффордов  -  супруги  Бичинги:  он  -  добродушный
толстяк огромного роста, она - маленькая и худенькая. Роб  уже  знал  этих
милых приветливых людей. Бичинги были бездетны и любили  компании  молодых
людей.
     После поездки в Оксфорд Майк решил, наконец,  воспользоваться  давним
приглашением и договорился, что они с Робом приедут к Бичингам в ближайшую
пятницу. В четверг, однако, оказалось, что Майк поехать  на  сможет.  Отец
разрешил ему купить еще одного гунтера, а  знакомый  торговец  лошадьми  в
Оксфорде как раз  предложил  хорошего  жеребца.  Желающих  было  много,  и
упускать неожиданное везение не хотелось.
     - Давай отложим рыбалку, - сказал Роб. - Времени достаточно, поедем в
другой раз.
     - Неудобно. Бичинги ждут нас к обеду. Поезжай один, извинись за меня.
Они расстроятся, если мы оба не приедем.
     - Хорошо, - согласился Роб. - Удачной покупки тебе!
     - Надеюсь. Гарри, конечно, работы прибавится.
     - Он поедет с тобой?
     - Нет.
     - Почему? Он бы помог тебе.
     - Не думаю, - Майк говорил чуть раздраженно. - Мистер  Лавернхам  все
равно будет проверять жеребца  перед  покупкой.  -  мистер  Лавернхам  был
ветеринаром. - А я хочу посмотреть первым.
     Объяснение звучало нескладно, но Майк, очевидно, знал, что делал.
     - Ладно. Рассказывай, как добраться до Бичингов. Давай  посмотрим  по
карте.
     Роб выехал на рассвете, а когда остановился у реки, солнце стояло уже
довольно высоко. За лугами виднелось имение Бичингов,  Роб  узнал  его  по
конусообразной башне, о которой предупреждал Майк. Башню построил какой-то
чудак давным-давно, в Графстве  хватало  охотников  до  подобных  странных
капризов. Бичинги  ждали  их  только  к  обеду,  а  пока  он  мог  вдоволь
порыбачить. Роб привязал лошадь и устроился на берегу.
     Сначала ему не везло. Лососи, словно поддразнивая Роба,  резвились  в
прозрачной воде, поблескивая чешуей, и не обращали внимания  на  приманку.
Только через два часа первая жертва  попалась  на  крючок.  Рыба  боролась
яростно и все-таки сорвалась. Снова долго не клевало, но потом за  полчаса
Роб поймал  одного  за  другим  трех  серебристых  красавцев:  двух  -  по
четыре-пять фунтов и третьего - по меньшей мере, восьми. Стало жарко.  Роб
вытер пот с лица и взглянул на часы - было начало первого.  Бичинги  ждали
его к часу. Роб решил, что пора остановиться.
     Довольный и гордый собой, он ехал через луга. Будет чем  похвастаться
перед Майком.  Он  как  раз  размечтался  об  этом,  когда  увидел  группу
всадников на дороге, за полем. Это зрелище давно стало привычным, и все же
он удивился. В  Графстве  часто  собирались  компании  молодежи,  любители
поупражняться в верховой езде и покрасоваться  друг  перед  другом  своими
успехами. Но они никогда не выезжали днем - только утром и вечером. К тому
же, в этой группе было больше двух десятков всадников, а не полдюжины, как
обычно. Роб смотрел им вслед, пока всадники не исчезли вдали на  дороге  в
Оксфорд, потом пришпорил лошадь.
     Возле дома Бичингов царило смятение. Он  окликнул  пробегавшего  мимо
слугу - тот буркнул в ответ что-то нечленораздельное. Роб спешился и пошел
искать конюха, когда увидел миссис Бичинг.  Она  была  очень  бледна.  Роб
поклонился:
     - Что-нибудь случилось? Я могу помочь?
     - Ты слышал новости?
     Он покачал головой:
     - Я был на речке.
     - Это ужасно, - голос ее дрожал. - Ужасно! Разве можно  было  ожидать
такого?
     - Что стряслось, мэм? - нетерпеливо спросил он.
     - Восстание. Но зачем? Как?  Невероятно!  Они  захватили  Оксфорд.  И
Бристоль...
     "Оксфорд, - подумал он. - Майк. Покупка лошади была  лишь  предлогом.
Значит, восстание". Все это казалось  невероятным.  Насилие  было  уместно
где-нибудь в  далеком  Китае  или  в  Урбансах,  во  время  пьяных  бунтов
безмозглой толпы, но не здесь, в тихом безмятежном Графстве... А  Бристоль
был столицей Графства, там находилась штаб-квартира правительства...
     - Они не могли захватить Бристоль. Это невозможно.
     - У них оружие.
     В  ее  голосе  дрожал  смертельный  страх.  Оружие  давным-давно   не
существовало. Только за тридевять земель, в Китае, но никак не  в  Англии.
Даже в Урбансах снаряжение преступников ограничивалось ножами и дубинками.
Роб знал, что миссис Бичинг говорит правду, но все еще  не  мог  поверить.
"Это наверняка  Роджер  Пенфолд  со  своими  дружками  протащил  оружие  с
Востока", - подумал он.
     - Я видел на дороге всадников, - сказал Роб.
     - Ополчение, - отозвалась миссис Бичинг. - Но, боюсь, слишком поздно.
Мой муж ушел с ними. Он уже стар и... не совсем здоров, но все-таки пошел.
     В другое время мысль о  старом  толстяке  мистере  Бичинге,  скачущем
верхом на лошади в  бой,  рассмешила  бы  Роба,  но  теперь  он  вовсе  не
чувствовал желания смеяться.
     - Я должен вернуться домой.
     - Может, поешь сначала?
     Роб покачал головой:
     - Я поеду.

     Имение Гиффордов  выглядело  покинутым.  В  пустых  конюшнях  одиноко
стояла лошадь, что захромала несколько дней назад. Конюха  нигде  не  было
видно, и Робу пришлось самому расседлать  Песенку.  Он  чистил  ее,  когда
сзади послышались шаги. Роб обернулся и увидел миссис Гиффорд.
     - Значит, они все... - начал он.
     - Ушли с ополченцами. И твой дядя.
     - Вы знаете, где они собираются, тетя Маргарет? Я догоню их.
     - Нет. Ты слишком мал.
     - Я умею фехтовать, у меня хорошие отметки по  фехтованию.  Я  должен
что-то делать.
     - Они не нуждаются в помощи детей, - сказала она. - По крайней  мере,
наша сторона. Роб, где Майк?
     - Я не знаю. Он сказал...
     - Я хочу слышать правду, - в ее голосе звенел холодный  гнев.  -  Мне
кажется, я имею на это право. Он замешан в этом?
     - Не знаю... - ее взгляд резал, словно нож. - Думаю, да.
     - Расскажи мне все. Все, что тебе известно. От начала до конца.
     Он убеждал себя, что бессмысленно дольше хранить тайну, но  это  была
ложь. Больше всего на свете он боялся ее гнева.
     Он рассказал о собрании у Пенфолда в школе и  о  том,  что  случилось
потом.
     - На Рождество я поделилась  с  тобой  своей  тревогой  за  Майка,  -
сказала миссис Гиффорд, когда он  замолчал.  -  Я  просила  твоей  помощи.
Неужели это все, что ты мог сделать? Просто отошел в сторону.
     - Я спорил с ним.
     - Спорил!
     - Я думал,  что  революция,  о  которой  он  твердил,  просто  дикая,
сумасшедшая идея, блажь! Разве я мог представить, что это так серьезно?
     Она пристально посмотрела на него:
     - Ты был жалким беглецом, когда Майк нашел тебя.  Урбитом.  Голодным,
грязным,  испуганным,  в  лохмотьях,  снятых  с  пугала.  Он  помог  тебе,
заботился о тебе, упросил нас принять тебя в дом,  сделать  членом  семьи.
Надеюсь, ты счастлив, что смог так хорошо отплатить ему.
     Она повернулась и вышла из конюшни. На душе у Роба  было  прескверно.
Он продолжал механически водить щеткой по спине  лошади.  Если  бы  только
удалось отыскать Майка, помочь ему. А потом... Что бы ни случилось, он  не
сможет больше вернуться в этот дом.
     Роб снова оседлал Песенку  и  вывел  ее  из  конюшни.  Когда  он  уже
подъезжал к дорожке, ведущей к  воротам,  его  окликнули.  Миссис  Гиффорд
стояла возле заднего крыльца. Она позвала еще раз, и Роб подъехал.
     - Куда ты собрался?
     - Я ухожу, мэм.
     Она положила руку на поводья.
     - Я говорила с тобой слишком резко. Что сделано, то сделано.
     Роб покачал головой:
     - Я должен уйти.
     - Все ушли, -  сказала  она.  -  Остались  только  мы  с  Сесили,  да
служанки. Не уходи, Роб.
     Ее лицо, печальное и как-то вдруг  постаревшее,  было  все  же  очень
красивым. Роб решился  посмотреть  в  ее  глаза,  и  внезапно  понял,  что
действительно нужен ей. Он молча кивнул и соскочил с лошади.

                               9. НОЧНОЙ ГОСТЬ

     Время словно остановилось. Телефон не работал, и они толком не знали,
что происходит. Проезжавший мимо имения бродячий торговец заморочил головы
доверчивой прислуге жуткими слухами  -  дескать,  "началась  резня,  толпы
урбитов прорвались через границу, убивают, жгут и  сметают  все  на  своем
пути". Наверняка, все ложь, - рассказам этой публики не  стоило  доверять,
но при полной неизвестности можно было поверить в  любые  небылицы.  Перед
сном Роб проверил, заперты ли  двери.  Конечно,  кровожадная  толпа  могла
ворваться в дом через окна, но сидеть сложа руки он не мог.
     Когда Роб шел к себе мимо комнаты Сесили, она позвала его.
     - Как ты? - спросил Роб.
     Она сидела на кровати.
     - Я услышала шаги и испугалась. А потом оказалось, что это ты.
     - Тебе нечего бояться.
     - А где Майк?
     - Он останется у друзей, пока все не утихнет.
     - А когда все утихнет?
     - Скоро.
     - Ты уверен?
     - Конечно.
     Спальню  освещал  только  дрожащий  огонек  лампы  на  столике  возле
кровати. По стенам бродили тени.
     - Поцелуешь меня? - сказала Сесили.
     Роб поцеловал ее в лоб, и девочка нырнула под одеяло. Когда он  пошел
к двери, Сесили сказала:
     - Роб?
     - Да?
     - Я так рада, что ты здесь.
     - Спи. Скоро утро.
     В своей комнате он еще долго стоял у окна, глядя в темноту.

     Утром набухшее серое небо пролилось затяжным дождем.  Миссис  Гиффорд
снова пыталась дозвониться, но безуспешно. Роб хотел съездить к соседям за
новостями, но она запретила,  а  он  не  настаивал.  Ожидание  становилось
невыносимым,   и   Роб   впервые   почувствовал,   как    ему    недостает
всезнаек-репортеров с головидения. Он пошел  в  оранжерею  полить  деревья
мистера Гиффорда. В  стекло  тяжелыми  каплями  хлопал  дождь.  Вдруг  Роб
услышал голос Сесили и ее  торопливые  шаги.  Распахнулась  дверь,  и  она
вбежала в оранжерею, испуганная и запыхавшаяся.
     - Что случилось? - спросил он.
     - Всадники, - задыхаясь, выговорила она. - Мамочка увидела их в окно.
Скачут из леса.
     Не спрашивая больше ни о чем, Роб побежал в дом, Сесили - за ним.
     - Твои глаза зорче моих, - сказала миссис  Гиффорд,  отвернувшись  от
окна.
     Их было шестеро. Первым скакал Гарри на  гнедом  жеребце,  за  ним  -
мистер Гиффорд.
     - Все хорошо, тетя Маргарет.
     Они выбежали в дождь навстречу всадникам.
     - Что произошло? - спросила миссис Гиффорд мужа.
     - Разве ты не знаешь?
     - Не работает телефон.
     - Восстание подавлено. Мы оказались  не  нужны.  Все  под  контролем.
Дорогая моя, ты промокла насквозь. Иди в дом, я отведу лошадей и приду.
     Она не шелохнулась.
     - Майк?
     - Не знаю, - устало сказал он. - Говорят,  молодой  Пенфолд  убит.  О
Майке - ничего.

     Днем дождь поутих часа на два, но потом разразился настоящий ливень..
К пяти заработал телефон, и миссис  Гиффорд  обзвонила  всех  знакомых.  О
Майке никто ничего не слышал. В предварительном списке  убитых  и  раненых
его имя не  значилось,  но  список  еще  был  открыт.  Власти  разыскивали
зачинщиков мятежа, однако, фамилии узников держались с тайне.
     Единственное,  что  было  известно  наверняка:  восстание  подавлено.
Подробности оставались неясными, кроме того, что у правительства  оказался
солидный арсенал. На оружие ответили оружием. Главная надежда  бунтовщиков
на  поддержку  народа  не  оправдалась.  Слухи  о  вторжении  из  Урбансов
оказались фальшивкой. Неудавшийся мятеж лишний раз продемонстрировал  мощь
и стабильность системы.
     Для Гиффордов это звучало слабым утешением. После ужина Роб  зашел  в
гостиную пожелать мистеру Гиффорду спокойной ночи. Тот был один, перед ним
на низеньком столике орехового дерева стоял массивный графин с портвейном.
Роб заметил, что руки у него дрожат.
     - Только бы он был жив... - сказал мистер Гиффорд. - Они не  будут  с
ним слишком суровы. Ведь он еще совсем ребенок.
     В тишине  тикали  старые  настенные  часы;  кроме  времени  циферблат
показывал  фазы  Луны,  а  маленькие  мужчина   и   женщины   на   качелях
предсказывали погоду. Крошечный человечек взлетел выше, чем его партнерша,
обещая хороший день. Мистер Гиффорд подлил себе портвейна.
     - Не буду задерживать тебя, Роб. Тебе надо выспаться. Спокойной ночи,
мой мальчик.
     Роб очень устал, но не  мог  заснуть.  Он  лежал,  глядя  в  окно  на
посеребренное луной небо. Маленький человечек не солгал - небо очистилось.
     Роб вздрогнул от легкого стука в дверь. Наверное, Сесили,  -  подумал
он.
     - Входи.
     Дверь открылась. В коридоре было темно, но в  слабом  свете  луны  он
увидел, что это не Сесили. Не успел Роб ничего сказать, как услышал:
     - Это я.
     Майк вошел и тихонько затворил за собой дверь.
     Роб вскочил с кровати.
     - Тише, - зашептал Майк. - Отец еще не спит.
     - Я знаю. Как ты вошел?
     - Через кухню. Кухарка оставила открытым окно для котов.
     Он дрожал. Одежда промокла насквозь, мокрые волосы налипли на лоб.
     - Снимай все с себя, -  сказал  Роб.  -  Я  принесу  сухую  одежду  и
полотенце.
     Он сбегал в комнату Майка за  вещами.  Когда  тот  переодевался,  Роб
спросил, почему он сразу пришел к нему, а не в свою комнату.
     - Ты мог услышать и поднять тревогу. И потом, я боялся, что  они  уже
подослали кого-нибудь сюда.
     Последнее объяснение звучало  нелепо.  Майку  теперь  всюду  чудились
капканы и ловушки.
     - Как тебе удалось выбраться?
     - Пришлось затаиться  до  темноты.  Хорошо  хоть,  у  Капитана  глаза
получше, чем у любой кошки.
     - Где он?
     - Капитан? Привязал у кустарника. Я не хотел вести его  в  конюшню  -
боялся, конюх услышит. Только взял оттуда одеяла и овес для него.
     - А сам? Когда ты ел последний раз?
     - Я? Вчера... Не волнуйся, я стащил холодного цыпленка из кладовой.
     - Слушай, - сказал Роб. - Ты  должен  разбудить  родителей,  тебе  не
кажется? Они с ума сходят: где ты, жив или нет!
     - Знаю. Мне очень жаль. Но я не хочу их впутывать.
     - Уже поздно.
     Майк не ответил. Вид у него был усталый и подавленный.
     - Что случилось? - спросил Роб.
     - Мы проиграли. Слышал, наверное?
     - Да.
     - У них тоже было оружие.
     - Вы начали первыми, - возразил Роб.
     - А коптеры? Газовые бомбы?
     - Я не слышал об этом.
     - Это добило нас. Сначала все шло хорошо.  Но  они  просто  выжидали,
пока мы соберемся все вместе и атаковали с коптеров  нервно-паралитическим
газом. От средней дозы наступает паралич, от большой - смерть. Мне повезло
- я был с краю. Только сильно тошнило.
     - А ты думал, они будут  сидеть  сложа  руки?  Это,  наверное,  самый
быстрый и наименее кровавый путь.
     - Ты забыл добавить - и самый безвредный для  частной  собственности.
Мирное элегантное общество с его лошадьми, роскошными шпагами  и  хорошими
манерами... а за всем этим - безжалостная сила, подкрепленная оружием.
     - Что тут ужасного? Они только защищались.
     - Ты ничего не понял, - Майк говорил с холодным спокойным  гневом.  -
Это подделка, театр марионеток, понимаешь? Делай, что тебе говорят,  стой,
где приказано и благодари Господа, тогда все будет в порядке. Заступишь за
черту - и ты пропал.
     - Были только джентри? Ведь слуги не поддержали восстание.
     - Да, они не  пошли  за  нами.  Вот  радость  для  властей,  да?  Все
прекрасно!  Одна  досада  -   кучка   скучающих   и   чем-то   недовольных
бездельников-джентри, но это не страшно! Просто слуги  лучше  натасканы  -
вот и все! Их приучили любить то, что они имеют.
     - Может, то, что  они  имеют,  не  так  уж  плохо?  Раньше  революции
совершали против голода, угнетения, рабства. А теперь? Разве слугам  плохо
живется? Зачем им все это менять?
     - Действительно, зачем? - устало сказал Майк.
     - Люди счастливы - и здесь, и в Урбансах. Какой смысл  переворачивать
все с ног на голову?
     - Снова тот же бесполезный спор, - Майк  криво  усмехнулся.  -  Мы  с
тобой говорим на разных языках. Я устал.
     - Иди спать. Тебе надо хоть немного отдохнуть.
     Майк покачал головой:
     - Мне вообще опасно здесь оставаться. Дома они будут  искать  меня  в
первую очередь.
     - Пройдут дни, недели, пока во всем разберутся.
     - Не  обольщайся  внешней  неразберихой.  Это  общество  организовано
гораздо лучше, чем кажется.
     - Можно сказать твоим родителям, что ты  здесь?  Хотя  бы  маме.  Она
поможет тебе.
     - Нет.
     - Что ты собираешься делать?
     - Как-нибудь устроюсь.
     - Но ведь все кончено. Рано или поздно тебе  придется  сдаться.  Тебе
ничего  не  будет,  я  уверен.  Они,  наверное,  вообще  не  будут  строго
наказывать мятежников, если все так легко обошлось. Правда, могут из школы
исключить...
     - Исключить? - Майк рассмеялся. - Об этом я даже не подумал.
     - Но ты  согласен,  что  придется  когда-нибудь  сдаться?  Нельзя  же
прятаться всю жизнь.
     - Помнишь, я однажды говорил тебе что-то вроде этого? - спросил Майк.
- Просто, мы поменялись местами: ты здесь, я в бегах. Забавно...
     - Да, ты прав. Ты остался один, как я когда-то.  Все  твои  друзья  в
тюрьме.
     - Или убиты. Только не все - некоторым удалось спастись.
     - Тебе нельзя здесь оставаться, они найдут тебя.
     - В Графстве - да.
     - Что ты хочешь сказать? - удивился Роб.
     - Нашему командиру удалось бежать.  Он  подозревал,  что  в  Графстве
ничего не получится, и хорошо подготовился на случай провала. У нас  много
друзей в Урбансах.
     - Там не было восстания - это слухи.
     - Его и не должно было быть. Пока. Но это не значит, что  в  Урбансах
нет никакого сопротивления. В следующий раз мы начнем оттуда.  Просто  это
займет больше времени.
     - Ты все еще надеешься на революцию?
     - Конечно.
     - Ты сумасшедший! Даже если в этом есть крупица  смысла,  у  вас  нет
никакой надежды на победу. Неужели ты не понял?
     - Может, наши шансы и не блестящи, но они есть. Есть и надежда.
     - Ты хочешь...
     - Перейти границу. Как ты когда-то. Только в другую сторону.
     - И жить в Урбансе? - все еще не веря, спросил Роб.
     - Да.
     - Среди шумной толпы, в убожестве и нищете? Да ты  возненавидишь  все
это. Я знаю, что такое Урбанс, ты - нет.  Строить  планы,  сидя  в  уютных
деревенских домах и помитинговать несколько часов - совсем не то, что жить
в Урбансе день за днем, месяц за месяцем.
     - Я и не жду удовольствий.
     Роб понял, что Майк серьезен. Очень серьезен. Что он мог сделать?  Он
снова предал Майка - миссис Гиффорд была права. Но, с другой стороны...
     - Ты ошибаешься, - сказал Роб. - Я уверен, ты сам поймешь.  Тогда  ты
вернешься. Если бы я...
     - Я знаю, - Майк положил руку на  плечо  Роба.  -  Если  бы  даже  ты
захотел, я бы не взял тебя.
     - Не уходи. Тебе ничего не будет, если ты сам придешь в полицию.
     Майк взглянул на него.
     - Думаешь, не будет?
     - Уверен! Опасность миновала...
     - Не надо, - перебил Майк. - Я уже все решил.
     - Если бы ты только повидался с родителями...
     - Неужели ты думаешь, они позволят мне уйти? - Роб молчал. - Я вообще
не собирался здесь появляться, просто было по пути, и я решил,  что  лучше
стащить еду из дома. В другом месте могла залаять собака.  А  Тэсс  только
пыталась облизать меня от радости. Теперь - все.  Пора.  Я  хочу  до  утра
перейти границу.
     - А Капитан? Ты ведь не сможешь взять его с собой?
     - Нет, - Майк улыбнулся через силу.  -  Я  отпущу  его.  Капитан  сам
найдет дорогу домой.
     - Останься, прошу тебя!
     - Нет.
     - Я позову твоего отца!
     - Ты не сделаешь этого.
     В его голосе не было уверенности, но Роб знал,  что  это  правда.  Он
кивнул на мокрую грязную одежду Майка.
     - Выброшу утром.
     - Спасибо. Я пойду. Если передумаешь... - он улыбнулся. - Вряд ли,  я
знаю. Просто, на всякий случай,  я  собираюсь  в  Саутгемптонский  Урбанс.
Городок называется Истли, Десбороу-роуд, 244.  Если  меня  там  не  будет,
кто-нибудь скажет, где меня найти.
     - Я провожу тебя.
     - Не стоит.
     - Наоборот. Если кто-нибудь проснется, я скажу, что не мог  уснуть  и
пошел прогуляться. Или проголодался, отсюда и цыпленок.
     - Хорошо, пошли.
     Заскрипели ступеньки, но все было спокойно - дом спал.  Из-под  двери
гостиной пробивался свет, мистер Гиффорд еще не лег. Они  прошли  мимо  на
цыпочках. В кухне Майк прихватил хлеб и несколько толстых ломтей ветчины.
     По очереди они вылезли через окно.  Луна  выглядывала  из-за  облака,
освещая дом и темные силуэты деревьев. Тихонько заржал Капитан, когда  они
подошли к кустарнику.
     Они пожали друг другу руки и  попрощались.  Не  теряя  времени,  Майк
вскочил в седло и поскакал по серебристо-черной траве.

                                10. ХРАНИТЕЛИ

     Одетые в алые мундиры, высокие кожаные сапоги, со шпагами на  ремнях,
они, на первый взгляд, ничем не отличались от обычного  патруля.  Странным
показалось то, что их главный вошел в дом без  доклада  слуги  и  даже  не
дожидаясь позволения. Он  застал  семью  за  завтраком.  Это  был  высокий
смуглый человек, лет тридцати, с тонкими чертами лица и деланной  улыбкой.
Он сдержанно поклонился, щелкнув каблуками.
     - Надеюсь, вы простите мою бесцеремонность, - говорил он быстро, сухо
и, судя по  тону,  нимало  не  волнуясь,  простят  его  или  нет.  -  Дело
правительственной важности, не терпит отлагательств. Моя фамилия  Маршалл.
Капитан Маршалл.
     Роб с удивлением заметил, что на ремне у капитана прицеплена  кобура,
а из нее торчит рукоять револьвера.
     - Это... о моем сыне? - спросил мистер Гиффорд.
     - А что - ваш сын?
     - Я думал...
     Маршалл  холодно  смотрел  на  него,  кожа  вокруг  глаз  огрубела  и
покрылась морщинками, как бывает от жестокого солнца и холодных ветров.  В
нем  уживалось  странное  сочетание  несдержанности,  даже   резкости,   и
дисциплинированности. "Ветеран Китайской войны", - догадался Роб.
     - Вы видели своего сына с тех пор, как началось восстание?
     Мистер Гиффорд покачал головой.
     - У вас есть какие-нибудь известия о нем, капитан? - спросила  миссис
Гиффорд.
     - Только то, мэм, что  выписан  ордер  на  его  арест  за  участие  в
вооруженном мятеже.
     - Значит, он жив?!
     - Возможно. Я не располагаю противоположной информацией, - он перевел
взгляд на мистера Гиффорда. - Надеюсь, вы  понимаете,  что  если  ваш  сын
вернется домой, вы обязаны немедленно сообщить об этом властям и задержать
его до прихода полиции?
     - Да, - отозвался мистер Гиффорд. - Я понимаю.
     - А его не посадят в тюрьму? - закричала Сесили.
     Не обращая на нее внимания, Маршалл продолжал:
     - Если вам известно что-либо о его местонахождении, вы доставите  мне
большое удовольствие, сообщив об этом.
     - Мне ничего неизвестно, - устало ответил мистер Гиффорд.
     Маршалл пристально посмотрел на него и медленно проговорил:
     -  Если  в  будущем   до   вас   дойдут   какие-либо   сведения,   вы
незамедлительно уведомите об этом власти. Это понятно?  За  укрывательство
вас ждет суровое наказание.
     - Да, - сказал мистер Гиффорд. - Понятно. Теперь,  если  ваша  миссия
исчерпана, капитан, мы не смеем вас дольше задерживать.
     Маршалл чуть дернул головой.
     - Моя миссия не в этом, - он взглянул на Роба, цепко и подозрительно.
- Роб Перрот, я полагаю, дальний родственник миссис Гиффорд.
     - Да, - сказал мистер Гиффорд. - Сын кузины моей жены.
     Снова - легкий кивок, внимательный взгляд.
     - Мне приказано препроводить его для допроса, - сказал Маршалл.
     Мистер Гиффорд молчал.
     - Он ни при чем, - вмешалась миссис Гиффорд. - Мы признаем,  что  наш
сын замешан в этом деле, но не Роб. Мы ручаемся вам.
     Выражение лица Маршалла не изменилось, только чуть дрогнули брови.
     - Приказ есть приказ, - он помолчал  и  добавил.  -  Мальчики  вместе
учились в школе, вместе  жили.  Разговоры,  намеки.  Он  и  сам  может  не
сознавать, как это поможет следствию. Волноваться не о чем. Это не  арест,
о нем хорошо позаботятся.
     - Куда вы его повезете? - спросила миссис Гиффорд.
     Не отвечая на вопрос, Маршалл повторил:
     - О нем хорошо позаботятся.
     - И надолго его задержат?
     - Нет. Не дольше, чем нужно.
     Роб ехал рядом с Маршаллом. Капитан говорил скупо, а его неприступный
вид не вдохновлял Роба начинать разговор, пока они не свернули на знакомую
дорогу, и он увидел впереди парковые ворота.
     - Значит, мы едем в Старый Дом? - воскликнул Роб.
     Маршалл скользнул по него взглядом:
     - Да.
     У  Роба  гора  свалилась  с  плеч.  Угнетающее  молчание  Маршалла  и
вооруженный патруль нарисовали в  воображении  зловещую  картину:  мрачная
тюрьма, где-нибудь в Бристоле, жестокие пытки. А вместо этого его везли  в
дом сэра Перси Грегори, где он однажды выиграл медаль за стрельбу из лука.
Он  еще  больше  приободрился,  когда  навстречу  им  из  дома  вышел   не
какой-нибудь грозный вояка, а дворецкий сэра Перси, Дженкс, который помнил
Роба и говорил с ним почтительно и любезно.
     Он ждал в просторной, отделанной дубом  прихожей.  На  стенах  висели
портреты предков Грегори, увенчанные фамильными гербами.
     Вернулся дворецкий:
     - Сэр Перси  примет  вас  в  кабинете,  господин  Роб.  Соблаговолите
следовать за мной.
     Когда Роб вошел, сэр Перси стоял  возле  буфета  и  наливал  в  бокал
виски.
     - А, вот и  ты,  мой  мальчик!  Мне  кажется,  ты  не  прочь  немного
подкрепиться, а? Лимонад, кофе?
     - Кофе, если можно, сэр.
     - Распорядись, Дженкс. И не забудь пирожных или печенья. Обед  только
через два часа. Проходи, Роб, устраивайся поудобнее.
     Роб совсем успокоился.  Да  и  о  чем  было  волноваться,  если  даже
пригласили обедать? По обе стороны  пылающего  камина  стояли  два  низких
кожаных кресла. Сэр Перси кивнул Робу на одно, и сам уселся в другое.
     - Сейчас, конечно, нет нужды разжигать камин, но  уж  очень  я  люблю
смотреть на огонь. Да и похолодало сегодня, морозец щиплется, верно? Ну  а
теперь, думаю, тебе интересно, о чем мне захотелось поболтать с тобой.
     Всем своим обликом он напоминал безобидного пожилого дядюшку: тучный;
черные,  с  проседью  усы,  закрученные  над  мясистыми  губами,  глубокая
бороздка на подбородке. Да, эдакий добродушный дядюшка, на вид  даже  чуть
глуповатый, а на самом деле - хитрюга и себе на уме.
     - О Майке, сэр?
     - Да, - сэр Перси сокрушенно покачал головой. - Печальная история.  Я
знаю Майка со дня его рождения, у нас какое-то дальнее родство по  мужской
линии. Мальчик нуждается в помощи.
     Роб чуть кивнул, но промолчал.
     - Он нуждается в помощи всех нас, - повторил сэр  Перси.  -  Скажи-ка
мне, он говорил с тобой об этом деле?
     - Нет, сэр.
     - Вот странно, да? Он твой кузен. Вы вместе жили, вместе учились.
     В его голосе не было и следа угрозы.
     - В школе мы нечасто виделись. Мы с ним в разных классах. И друзья  у
нас разные.
     - Конечно. И все  же.  Может,  и  обмолвился  о  чем-то  ненароком  в
разговоре? А?
     Он проницательно смотрел на Роба.
     - Наверное, он был уверен, что я откажусь  участвовать  в  мятеже,  -
запинаясь, пролепетал Роб. - А если так - зачем рисковать  и  рассказывать
мне лишнее?
     - Достойный ответ, - похвалил сэр Перси. - А вот и угощение!  Поставь
поднос на маленький столик, Дженкс. Не стесняйся, Роб.
     В серебряном кофейнике дымился кофе, Роб налил себе в  чашку  и  взял
кусочек вишневого торта.
     - Ешь-ешь! Люблю парней с хорошим аппетитом. Ты ведь вырос в  Непале?
А твоя мать...
     - Они с тетей Маргарет кузины.
     - Верно-верно. А отец...
     Роб отвечал подробно, даже  чересчур.  Говорил  он  теперь  свободно,
уверенно. А как ему удалось тогда, на  пикнике,  одурачить  приятеля  сэра
Перси? Роб был очень доволен собой.
     Сэр Перси допил свой виски  и  подошел  к  буфету  подлить  за  новой
порцией.
     - Ты смышленый мальчик, Роб, - он повернулся спиной, наполняя  бокал.
В зеркало буфета Роб заметил, что сэр Перси смотрит на него и  выдавил  из
себя улыбку.
     Сэр Перси обернулся, держа бокал в руке:
     - Да, - сказал он. - Ты смышленый мальчик, Роб Рэндал.
     Роб вздрогнул от звука собственного имени. Широкое  лицо  сэра  Перси
по-прежнему сохраняло выражение слегка туповатого добродушия, но теперь  в
нем появилась спрятанная до поры до времени уверенность.  Роб  понял,  как
ловко одурачен, как сам выставил себя искусным лжецом.
     Сэр  Перси  подошел  к  большому  письменному   столу   с   блестящей
поверхностью из зеленой кожи и уселся на массивный стул с высокой спинкой.
Достав из ящика стола журнал, он раскрыл его и прочел:
     - Робин Рэндал,  родился  17  августа  2038  года  в  секторе  Фулхем
Большого Лондона. Отец - Джон Рэндал, родился в 1998 году в  Бейсингстоке,
умер в апреле  2052  года  в  Чаринг-Кросс  госпитале.  Причина  смерти  -
сердечная недостаточность, наступившая от удара электрическим током.  Мать
- Дженифер Хильда Рэндал, до замужества Галахер, родилась в 2007, умерла в
2049 году. Причина смерти - рак. Место рождения: Ширам, Глостершир.  -  он
поднял глаза. - Поэтому ты решил перейти границу?
     Они знали о нем все. Отрицать было бессмысленно.
     - Отчасти, сэр, - ответил он чуть слышно.
     - Понятно, - кивнул сэр  Перси.  -  Твоя  мать  рассказывала  тебе  о
Графстве?
     - Нет. Я вообще не знал, что она родилась здесь, пока... После смерти
отца я нашел ее письма.
     - Любопытно, - заметил сэр Перси. -  Неужели  одного  этого  открытия
было довольно, чтобы отважный юноша нарушил все табу. А может,  она  сама,
невольно, подтолкнула тебя к этой мысли, даже не говоря  ни  слова?  Стоит
потолковать об  этом  на  следующем  заседании  Социально-Психологического
комитета. Однако,  мы  отвлеклись.  Так  что  ты  можешь  сказать  в  свое
оправдание?
     - Давно вы знаете обо мне?
     Это вырвалось помимо его воли, только потом  Роб  понял,  что  должен
отвечать на вопрос, а не спрашивать. Впрочем, сэр Перси охотно рассказал:
     - Спустя три дня, как ты поселился у Гиффордов. Конечно, еще до  того
славного пикничка, когда ты разыграл весьма убедительное представление для
Чарли Харкорта. "Типичный гнусавый выговор непальских поселенцев!",  -  он
улыбнулся. - Какая жалость, что нельзя увидеть его лицо в эту минуту. Было
бы забавно.
     Он захлопнул журнал и откинулся на спинку стула.
     - Безусловно, ты дольше не можешь оставаться членом нашего  общества.
Ты - урбит, обманом занявший место,  которое  тебе  не  принадлежит.  Тебя
разыскивает полиция Урбанса  за  побег  из  государственного  интерната  в
Барнсе. Как видишь, это общество не столь бессистемно  и  дезорганизовано,
как  кажется.  Все  тщательным   образом   расследуется,   проверяется   и
перепроверяется. Сопоставить появление мальчика из  Непала  и  известие  о
беглеце из Урбанса оказалось несложной шарадой. Теперь позволь мне  задать
тебе один вопрос. Нам известно, кто ты. Мы знаем, что вы были очень дружны
с Майклом Гиффордом. Именно он уговорил родителей принять  тебя  в  семью.
Неужели, по-твоему, после этого я поверю,  что  он  никогда  и  ничего  не
говорил тебе о заговоре?
     Роб покачал головой:
     - Нет, сэр.
     - Я рад, что ты одумался. А теперь расскажи мне все. Не торопясь, все
по порядку.
     Роб рассказал, умолчав только о последней встрече с Майком. Сэр Перси
слушал, не прерывая. Когда Роб закончил, он спросил:
     -  И  он  никогда  не  упоминал  о  планах  восстания?   Не   слишком
правдоподобно, тебе не кажется?
     - Нет, сэр. Я отказался пойти с ним.
     - Почему?
     - Я не видел ничего плохого в том, против  чего  они  восставали.  То
есть, я...
     - Ты нашел пристанище в Графстве и был вполне доволен. Я прав?
     - Да, сэр.
     -  Но  он,  возможно,  надеялся  перетянуть  тебя  на  свою  сторону,
переубедить?
     - Мы спорили, иногда очень горячо. Мы бы никогда не договорились.
     - Ты  знал,  что  его  намерения  расцениваются  как  государственная
измена?
     - Я не подозревал, что все так серьезно. Думал, одни разговоры.
     - Преступные разговоры, - сэр Перси чуть помедлил.  -  Почему  ты  не
сообщил властям? По крайней мере, директору школы?
     - Майк очень помог мне, сэр.
     - Да, - сэр Перси внимательно разглядывал его. - К тому же,  если  бы
ты обратился к властям, ты почти наверняка был бы изобличен как мошенник и
самозванец.
     Роб молчал - отрицать циничное обвинение  было  бессмысленно.  Выждав
минуту, сэр Перси продолжал:
     - Ты не очень-то помог нам. Все,  что  ты  рассказал,  нам  уже  было
известно. Молодой Пенфолд мертв, а его брат схвачен,  -  сэр  Перси  вновь
выдержал паузу, но Роб молчал. - Посему,  единственное,  что  мы  можем  с
тобой сделать - не медля отправить тебя в интернат в Барнсе.
     Слова, которых он всегда подспудно  ждал  и  боялся,  оглушили  своей
внезапной неумолимостью. Будто издалека доносился голос сэра Перси:
     -  ...общество,  каким  мы  его  знаем.  Впервые   за   всю   историю
человечества мы добились мира, спокойствия и счастья для  огромного  числа
людей. Присущие человеческой природе, а потому - неизбежные, агрессивность
и жажда насилия тщательно направляются в определенное русло: в Урбансах  -
это Игры и  редкие,  скоро  гаснущие  бунты;  в  Графстве  -  атлетические
состязания, охота и прочее, и прочее... Для тех случаев, когда эти меры не
дают желаемого результата,  есть  Китайская  война.  Как  никогда  прежде,
население Урбансов имеет все, чтобы радоваться жизни: хорошая еда, вдоволь
развлечений.  В  Графстве  джентри  наслаждаются  праздностью  и  роскошью
аристократов. Мы раскрутили стрелки часов вспять, вернули время до  Первой
мировой войны. Вновь наступил Золотой Век, который  длился  полстолетия  и
никогда не должен завершиться.
     Сэр Перси умолк и подошел у окну. Его прилизанные волосы блеснули  на
солнце. Роб не понимал, зачем сэр Перси рассказывает ему все это -  может,
для собственного удовольствия?
     - Все  должно  выглядеть  естественным,  -  продолжал  сэр  Перси,  -
поскольку люди не могут получить удовлетворение, пока не поверят,  что  их
жизнь - единственно правильная. Чтобы добиться этого, требуется разумная и
четкая система. Вот тогда и выходит на сцену специальная группа  преданных
своему  делу  людей,  которые  будут  выступать  в  роли  хранителей  всех
остальных.  Возьмем  хотя  бы  оружие.   Оно   упразднено,   но   сохранен
определенный арсенал для защиты общества от беспорядков. Кроме того, среди
нас есть опытные психологи,  они  помогают  направлять  действия  людей  в
надлежащее русло. Мы всегда начеку. В этом  отношении  Урбансом  управлять
легче,  чем  Графством.  Каждый,  кто  обладает  творческим  мышлением   и
инициативой, в серой массе сразу бросается в  глаза.  Здесь  -  потруднее.
Аристократия всегда давала хороший урожай бунтовщиков. Как бы умело мы  не
управляли джентри, рано или поздно такие досадные неприятности  случаются.
Это как нарыв, мы просто дожидаемся, пока  он  созреет  и  вскрываем  его.
Пройдет по меньшей мере, лет пятьдесят, прежде чем это повторится.
     Сэр Перси приостановился и спросил:
     - Ты понимаешь меня, мальчик? Или пропускаешь мимо ушей?
     - Понимаю, сэр.
     - Я и не сомневался. Ты неглуп. А, перейдя границу, к тому же доказал
свою инициативность. Ты нарушил табу, выстроенное и заботливо  оберегаемое
нашими психологами. Обычный ребенок  на  это  не  способен.  Ты  хотел  бы
остаться здесь?
     Роб не верил своим ушам - настолько неожиданным было предложение.
     - Разве я могу, сэр? Я думал...
     -  С  тех  пор  как  ты  разоблачен,  ты  находишься  под  постоянным
наблюдением,  как  возможный  кандидат  в   хранители.   Одно   время   мы
рассчитывали на молодого Гиффорда, - он пожал плечами. - Ну что ж,  бывают
и ошибки. Впрочем, их всегда можно исправить.
     - Но ведь я урбит...
     - И не первый. Придется отвыкать от  этих  ярлыков,  пусть  даже  они
всегда будут окружать тебя. Ты останешься Робом Перротом,  будешь  жить  с
Гиффордами, учиться в школе, потом  -  в  университете.  Внешне  никто  не
сможет отличить тебя от обычного джентри, но  на  самом  деле  ты  станешь
одним из тех,  кто  правит  из-за  кулис.  При  желании  сможешь  получить
какую-нибудь официальную должность - для отвода глаз,  разумеется.  Как  у
меня, например.  Но  твои  истинные  полномочия  будут  совершенно  иными,
гораздо более могущественными.
     У Роба голова шла кругом. Кто мог предвидеть такой крутой вираж?
     - Итак? Ты согласен?
     Он кивнул:
     - Да, сэр.
     Сэр Перси улыбнулся:
     - Я ждал этого. Ты мне нравишься, Роб. В первую же минуту, как я тебя
увидел, я понял: из этого парня будет  толк,  -  он  протянул  Робу  руку,
рукопожатие было крепким и уверенным. - Остался один пустячок,  пора  ведь
уже об обеде подумать, а? Ты  любишь  оленину,  я  надеюсь?  Так  вот,  мы
ухватились за тебя еще по одной причине. Конечно, большая удача, что  тебя
не пришлось уговаривать несколько лет, но ведь и это дельце надо  уладить,
верно? Найти одного-двух человек. Молодого  Гиффорда,  в  частности,  хотя
есть персоны и поважнее. Но он может вывести нас к остальным. Мы почти  не
сомневаемся, что он будет искать встречи  с  тобой.  Когда-то  Майк  помог
тебе, а теперь сам нуждается в помощи. Ты, безусловно,  поможешь  ему,  но
будешь держать нас в курсе. Перед уходом я дам тебе радиопередатчик, -  он
снова улыбнулся. - Крошечный, но тебе, надеюсь, не  стоит  объяснять,  что
его нужно хорошенько спрятать. Радио - не в традициях Графства.
     - Если вы найдете Майка...
     - Мы надеемся с его помощью поймать рыбку покрупнее.
     - Но Майк...
     - Ты хочешь знать, что будет с ним? Это понятно.  Мы,  хранители,  не
ограничены рамками моральных предрассудков,  но,  смею  надеяться,  вы  же
сохранили человеческие чувства. Ничего плохого с ним  не  случится  -  даю
тебе слово. Небольшая операция на мозг, выполненная  искусными  хирургами.
Она не причинит ему вреда,  Майк  останется  энергичным,  сообразительным,
способным к полноценной жизни. Просто  ему  никогда  больше  не  захочется
бунтовать.  Это  надежный  испытанный  прием,  используемый  как  раз  для
подобных случаев.
     Он обнял Роба за плечи:
     - А  теперь  потолкуем  о  чем-нибудь  другом.  Как  твои  успехи  на
стрельбищах?

     Служанка подправила огонь в камине и, сделав книксен миссис  Гиффорд,
вышла.  Плотно  задернутые  бархатные  шторы  скрывали  ночь,  по  комнате
разливался мягкий свет ламп. Миссис Гиффорд сидела  за  почти  завершенным
гобеленом, повернувшись к  Робу  вполоборота.  Лампа  рядом,  на  столике,
освещала тонкий профиль, серебряные ниточки в каштановых волосах,  рисунок
на гобелене - деревенскую идиллию с пастухами  и  пастушками.  Сесили  уже
спала. Мистер Гиффорд долго ерзал в своем кресле и, наконец, встал:
     - Пойду взгляну на деревья, - сказал он. - Целый день не  мог  к  ним
вырваться.
     Прихватив лампу, он вышел. Примитивные лампы вместо люмосфер были  не
единственным неудобством здешней  жизни.  Но  времени  для  лишних  хлопот
хватало, и люди от  них  становились  только  счастливее.  Роб  подумал  о
слугах. Почему они  не  поддержали  восстание?  Видимо,  им  действительно
нравилась их жизнь, была  это  искусственно  привитая  любовь  или  нет  -
неважно. Так и мистер Гиффорд - охотнее понесет  в  оранжерею  лампу,  чем
пройдет по коридору, освещенному люмосферами.
     Роб сказал Гиффордам, что сэр Перси  расспрашивал  о  Майке,  остался
вполне доволен  его  полным  неведением  и  даже  пригласил  обедать.  Они
поверили, больше занятые тревогой за сына. Мистер  Гиффорд  никак  не  мог
успокоиться: метался по комнате, садился в кресло, снова  вставал.  Миссис
Гиффорд молча занималась рукоделием. Даже Сесили была  непривычно  тиха  и
печальна.
     Да и Роб все еще не мог опомниться. Он отложил книгу и обвел взглядом
комнату. Мебель с налетом веков, горка, полная тончайшего фарфора, который
каждую неделю тщательно протирает служанка; отблеск начищенного серебра  и
мягкие теплые краски персидских ковров.  Все  это  по  праву  принадлежало
Майку - не ему. Он был лишь кукушонком в чужом гнезде. Но  Майк  отказался
от своего дома. Роб сделал все, чтобы остановить  его,  и  было  бы  глупо
следовать его примеру.
     В тот  вечер  Роб  с  удивлением  понял,  что  впервые  по-настоящему
чувствует себя в безопасности. Теперь он находился под защитой некой более
могущественной силы. Радиопередатчик был надежно  спрятан.  Стоило  только
нажать на кнопку, и Роб мог связаться с дежурным ведомством в  Оксфорде  и
со всей секретной организацией хранителей.
     В камине соскользнуло полено, Роб взял щипцы и поправил  его.  Миссис
Гиффорд поблагодарила его. Когда Роб вернулся в кресло, она спросила:
     - Ты ничего не хочешь мне рассказать?
     - О чем, тетя Маргарет?
     - О том, что тебе говорил Майк.
     Она внимательно смотрела на него.
     - Когда?
     - Прошлой ночью.
     Он не знал, уверенность это или только догадка.
     - Я уже однажды говорила тебе, - продолжала миссис Гиффорд. - Пропажи
из кухни всегда бывают замечены.
     - Я проголодался ночью... Простите, если...
     -  Еще  как  проголодался.  Жареный  цыпленок,   хлеб,   ветчина.   Я
заподозрила неладное, но когда хватилась некоторых вещей  в  шкафу  Майка,
больше не сомневалась. Что случилось, Роб?
     Он признался, что виделся с Майком, но о его намерении идти в  Урбанс
умолчал.
     - Почему ты не остановил его?
     - Я не мог! Пытался, но он и слушать на хотел. Я просил его  хотя  бы
поговорить с дядей Джо, но Майк боялся, что отец не отпустит его.
     - А ты отпустил.
     - Что мне оставалось?
     - Ты говоришь, дядя еще не спал. Почему ты не позвал его?
     - Майк так верил мне. Разве я мог предать его, тетя Маргарет?
     Она все смотрела на него. В ее лице не было гнева - только отчаяние и
невыносимая печаль.
     - Ты знал, что его будут разыскивать. Знал и все же позволил уйти, не
сказав нам ни слова.
     - Да вы бы выдали его! - закричал Роб. - Он так сказал! Это правда?
     - Да. Он еще ребенок, ничего страшного с ним бы не случилось.
     Роб не мог видеть, как она страдает.  Он  хотел  облегчить  ее  боль,
доказать, что все могло обернуться много хуже. И он решился:
     - Вы ошибаетесь, тетя Маргарет. Случилось бы. Они собирались  сделать
ему операцию. Операцию на мозг, вырезать из него мятежный дух,  превратить
Майка в послушную куклу!
     Она смотрела на него, не отвечая.
     - Это правда! Мне сэр Перси все  рассказал.  Не  верите?  Думаете,  я
лгу?!
     - Я верю тебе, - сказала она. - Но тут ничего не поделаешь. На голове
у моего мужа есть шрам, его не видно под волосами. Это случилось, когда он
был еще юношей, до нашей свадьбы.
     Пораженный, он уставился на нее:
     - Нет. Не может быть!
     - Такое случается, - спокойно ответила она. -  С  девушками  -  очень
редко. Вероятно, потому что мы больше заняты домом и  семьей.  С  юношами,
впрочем, тоже  не  слишком  часто.  Это  простейшая  операция,  совершенно
безопасная. Все равно, что вырвать зуб.
     Вырвать зуб... Только теперь, слушая ее  спокойный  голос,  он  понял
весь  ужасный  смысл  доверительной  беседы  у  сэра  Перси.  Понял  -   и
содрогнулся.  Мистер  Гиффорд,  ласково  воркующий  со   своими   смешными
карликовыми деревцами, когда-то был очень похож на Майка, думал, как он. А
они вскрыли его череп и вырезали сердцевину его мужества, как он  сам  мог
обрезать лишний росток у дерева.
     - И вы могли позволить им схватить  Майка,  зная,  что  его  ждет?  -
сказал Роб.
     - Он бы остался прежним, каким мы любим его. И он бы  не  бегал,  как
дикий зверь от погони, а жил спокойно и счастливо...
     - Майк знает - об отце?
     Она покачала головой:
     - Об этом не принято говорить.
     И все тщательно продуманная и выверенная система дала трещину.  Чудом
уцелевшее бунтарское зерно проросло в следующем поколении, если Майк помог
незнакомому беглому мальчишке-урбиту, если понял, что в  мире  табу  живут
такие же люди, как он сам. Если смог под изысканной оболочкой привычной  и
такой удобной  жизни  увидеть  отвратительную  беспощадную  силу,  которая
управляет  людьми,  словно   марионетками,   и   бессловесную   покорность
марионеток своим элегантным шелковым оковам.
     Думая об этом, Роб вздрогнул от омерзения. Майк  был  прав,  прав  во
всем. А он едва не проглотил лакомую приманку, сулящую силу и  могущество,
которая на поверку оказалась не менее губительной: быть не куклой  в  этой
страшной игре, а кукловодом.
     - Ты молод, Роб, слишком молод, чтобы понять, -  услышал  он,  словно
издалека, голос  миссис  Гиффорд.  -  Но  его  скоро  найдут.  В  Графстве
невозможно долго прятаться. Я сказала им,  во  что  он  был  одет,  а  они
обещали не причинять ему боль.
     Роб встал.
     - Пойдешь спать?
     - Да, - он поклонился, не глядя на нее. - Спокойной ночи, мэм.

     Ночь была теплая.  Вдалеке  лунными  бликами  посверкивала  изгородь,
граница, неприступная лишь в воображении.
     С тех пор, как Роб принял решение, многое прояснилось, даже  на  свою
жизнь в Урбансе он теперь смотрел  иначе.  Вспомнилась  та  ночь,  в  доме
Кеннели  и  нечаянно  подслушанный  разговор.  "Опасное  дело,  -  говорил
незнакомый  мужчина.  -  Да,  приходится  рисковать,  и  нам  всем   лучше
хорошенько это усвоить". Роб тогда уже знал - они  говорили  о  несчастном
случае с его отцом,  но  не  сомневался,  что  риск  связан  с  профессией
электрика. А если - нет? Отец был превосходным специалистом и вряд ли  мог
допустить такую губительную оплошность. А если отец  участвовал  в  тайном
заговоре? Вот почему мистер Кеннели отказался помочь Робу. "Там ты  будешь
в безопасности, - сказал он и тут же, спохватившись: - То есть, там о тебе
лучше позаботятся". Тогда, ослепленный обидой, Роб не понял, да и  не  мог
понять, странный смысл этих слов. "Просто  сорвалось  с  языка"...  Мистер
Кеннели знал, что сын бунтовщика, убитого тайной полицией, не сможет  быть
в безопасности в доме другого бунтовщика, пусть даже друга его отца.
     Роб окинул взглядом изгородь. Он возвращался в Урбанс:  к  тесноте  и
удушливым запахам, к искусственной пище  и  оглушающему  грохоту  улиц,  к
безмозглой толпе, горланящей последний шлягер или  обсуждающей,  кто  кого
побил на Играх накануне. Он найдет  Майка.  Остальное  было  туманно.  Они
снова попытаются начать революцию, что так печально окончилась здесь. Даже
если придется рассчитывать на помощь  горстки  верных  людей,  как  мистер
Кеннели. Самое главное, смотреть на мир без розовых очков.
     Неожиданно вспомнилась одна давняя история. Робу было  лет  пять  или
шесть. Отец пообещал пойти с ним гулять, но в последнюю минуту передумал -
ему нужно было срочно повидаться с мистером Кеннели. Роб  расплакался,  но
отец все-таки ушел, а вернувшись, принес ему шоколадку в знак  примирения.
Роб не хотел брать лакомство, дулся. "Это действительно было очень  важно,
Роб. Поверь мне. Иначе я никогда бы не обманул тебя".
     У него было странное чувство, будто, в конце  концов,  все  стало  на
свои места. Он шел за отцом. Пусть спустя много лет, но шел.
     Песенка терпеливо стояла рядом. Роб  легонько  шлепнул  ее  и  сказал
ласково:
     - Домой, девочка. Иди домой.
     Потом он встал на колени и начал копать.