Джон Кристофер
Когда пришли триподы

Меня разбудил страшный шум.  Как будто десяток скорых поездов собирались
налететь на сарай.  Я выкатился из одеяла,пытаясь уйти с их пути, и уви-
дел оранжевое сияние,  осветившее ящики, старое фермерское обрудование и
упряжь.  Проржавевший старый трактор на мгновение стал похож на перерос-
шее насекомое.

- Что это,  Лаури?  - спросил Энди. Я видел, как он сел между мной и ок-
ном.

- Не знаю.

Свет и звук постепенно стихли и исчезли. Залаяла собака - глубоким хрип-
лым лаем,  должно быть, лабрадор. Я встал и пошел к окну, по дороге уда-
рившись обо что-то в темноте. Снаружи тоже темно: луна и звезды за обла-
ками.  В доме фермера, в нескольких сотнях метров от нас, ниже по склону
холма, загорелся свет.

Я спросил: "Дождя нет. Что же это было?"

- Кажется,  в лагере говорили об артиллерийском полигоне где-то на боло-
тах?

- Поблизости нет никакого полигона.

- Ну, может, выстрелили не в ту сторону.

Потирая голень,  я сказал: "Не похоже на разрыв. И от разрыва снаряда не
было бы такого фейерверка".

- Может быть,  ракета.  - Энди громко зевнул.  - Во всяком случае сейчас
все стихло. Не из-за чего беспокоиться. Идем спать. Завтра нам предстоит
долгая дорога.

Я немного постоял у окна.  Огонь в доме погас:  должно быть,  фермер был
согласен с Энди.  В кромешной тьме я ощупью добрался до  охапки  соломы,
служившей  мне постелью.  Вчера вечером все казалось гораздо интересней;
но солома почти не защищала от жесткого пола,  и,  проснувшись, я ощущал
каждую мышцу в теле.

Энди уже уснул.  Я винил его в том,  что мы оказались здесь: это он выз-
вался провести разведочный поход,  а потом именно он настоял,  чтобы  мы
свернули влево;  этот поворот увел нас от цели на несколько миль.  Каза-
лось,  нам предстоит провести ночь в болотах,  но в сгущавшейся тьме  мы
набрели  на  эту  одинокую ферму.  По правилам мы не должны обращаться к
посторонней помощи, поэтому мы и заночевали в сарае.

Мне казалось, что боль в теле и негодование против Энди не дадут мне ус-
нуть, но я смертельно устал. Из летнего лагеря мы вышли рано и весь день
шли не остагнавливаясь.  Погружаясь в сон,  я услышал еще один взрыв, но
далекий;  я слишком устал, чтобы снова проснуться, и даже не был уверен,
что этот второй взрыв мне не приснился.

Энди разбудил меня, когда занимался серый рассвет. Он сказал: "Слушай".

- Что?

- Слушай!

Я с трудом проснулся. Шум доносился со стороны фермы, но откуда-то изда-
лека - последовательность громких ударов, тяжелых и механических.

- Сельхозтехника, - предположил я.

- Не думаю.

Прислушавшись внимательнее,  я согласился с ним. Удары следовали друг за
другом через секунду или меньше и приближались. Мне даже показалось, что
задрожала земля.

- Что-то приближается, - сказал Энди. - Что-то большое, судя по звуку.

Мы теснились у маленького окошка сарая. Солнце еще не встало, но очерта-
ния фермы выделялись на посветлевшем фоне жемчужного неба.  Дым их трубы
фермерского  дома поднимался вертикально:  фермеры встают рано.  Похоже,
предстоит хороший день для возвращения в лагерь.  И тут я увидел то, что
приближалось к дому.

Вначле появился  верх  - огромная серо-зеленая полусферическая капсула -
плоской стороной вниз;  казалось, она плывет громоздко в воздухе. Но она
не плыла:  причудливая, похожая на ходулю нога взметнулась в небо огром-
ной дугой и опустилась рядом с фермой. Как только она с грохотом опусти-
лась,  появилась вторая, пролетела над домом и опустилась между фермой и
сараем.  Я видел и третью ногу,  которая, если бы движение продолжалось,
оказалась бы рядом с нами,  может, и прямо на нас. Но тут движение прек-
ратилось;  огромный предмет, более двадцати метров высотой, широко расс-
тавив ноги, стоял прямо над домом.

По боку  капсулы шла горизонтально линия ярко-зеленых,  похожих на стек-
лянные панелей. А все вместе походило на многочисленные глазеющие зрачки
и улыбающийся рот. И улыбка была совсем не приятная.

- Кино снимают,  - неуверенно сказал Энди. Я посмотрел на него: он испу-
гался не меньше меня - Наверно, кино. Фантастика.

- А где камеры? - Я чувствовал, что мой голос дрожит.

- Наверно, сначала хотят все расставить.

Не знаю, верил ли он в то, что говорил. Я не верил.

Что-то задвигалось под капсулой,  развертываясь, дергаясь и вытягиваясь.
Похоже  на хобот слона или на змею,  только серебристое и металлическое.
Оно по спирали двинулось к крыше дома и легко задело ее.  Затем перемес-
тилось к трубе и обхватило ее своим концом.  Кирпичи полетели в стороны,
как конфетти, мы слышали, как они стучат по черепице.

Я дрожал. В доме закричала женщина. Открылась задняя дверь, выбежал муж-
чина в брюках и рубашке.  Взглянул на нависшую над ним машину и пустился
бегом.  Мгновенно развернулось второе щупальце, на этот раз быстро и це-
леустремленно.  Не успел фермер пробежать и десяти метров,  как щупальце
обхватило его вокруг талии и подняло с земли. Он тоже закричал.

Щупальце подняло его на уровень ряда панелей,  и  его  крики  перешли  в
приглушенные стоны. Через несколько мгновений щупальце свернулось. В ос-
новании капсулы появилось похожее на линзу отверстие; щупальце просунуло
в  него  мужчину.  Я  подумал о ком-то,  кто держит на вилке кусок мяса,
прежде чем отправить его в рот, и почувствовал себя плохо.

Стоны мужчины оборвались,  щупальце снова развернулось, а отверстие зак-
рылось.  Женщина  в доме стихла,  но тишина казалась еще более пугающей.
Возвышаясь на паучьих лапах, машина походила на хищника, переваривающего
добычу.  Я вспомнил свое ночное сравнение трактора с насекомым;  на этот
раз насекомое было ростом с Кин-Конга.

Долгое время, казалось, ничего не происходит. Машина не двигалась, в до-
ме тоже никто не шевелился.  Все затихло,  даже птицы не пели.  Щупальце
висело в воздухе, неподвижное и застывшее.

Через одну-две минуты щупальце шевельнулось,  поднялось высоко,  как  бы
отдавая салют. Секунду-две оно висело в воздухе, а затем яростно обруши-
лось на крышу.  Разлетелась черепица,  в образовавашейся дыре показались
чердачные балки. Женщина снова закричала.

Щупальце методично разрушало дом;  так же методично оно подбирало облом-
ки,  как стервятник на баке с отбросами.  Крик прекратился, остался лишь
шум разрушения. Через секунду к первому щупальцу присединилось второе, а
затем и третье.

Они рылись в обломках,  поднимая найденное на уровень панелей. Большинс-
тво  из поднятого отбрасывалось в сторону - стулья,  комод,  двуспальная
кровать, ванна, из которой торчали оборванные трубы. Несколько предметов
взяли внутрь: я заметил электрический чайник и телевизор.

Наконец все  было кончено,  пыль начала садиться,  а щупальца свернулись
под капсулой.

- Надо уходить отсюда,  - сказал Энди.  Он говорил так тихо,  что я едва
расслышал.

- Далеко ли оно видит?

- Не знаю. Но если мы побежим быстро и за спину ему...

Я схватил его за руку.  Что-то шевельнулось в груде мусора, которая сов-
сем недавно была домом: высвободилась черная собака и побежала от фермы.
Она пробежала около десяти метров, прежде чем вслед ей стрелой метнулось
щупальце.  Воющего пса подняли на уровень панелей и подержали там. Я по-
думал,  что его заберут внутрь, как мужчину, но щупальце отбросило его в
сторону. Собака черной точкой мелькнула на фоне рассвета, упала и лежала
неподвижно.

Вернулось ощущение тошноты, ноги задрожали. Я вспомнил, как впервые уви-
дел Эйфелеву башню,  в то лето,  когда ушла моя мать и с нами стала жить
Ильза, вспомнил охватившую меня панику перед взметнувшейся высоко в небо
башней.  Как будто Эйфелева башня двинулась - разбила на куски дом,прог-
лотила его хозяина ... отшвырнула и убила собаку, как мы отбрасываем ог-
рызок яблока.

Никогда время не тянулось так медленно.  Я взглянул на часы:  05:56. Мне
показалось,  что прошло полчаса,  я снова посмотрел на часы: 05:58. Небо
просветлело, появились блики золота, затем серебра, и наконец над руина-
ми дома показался солнечный диск. Я снова посмотрел на часы. Было 06:07.

Энди сказал: "Смотри".

Ноги не двинулись, но капсула наклонилась вперед и начала вращаться. Ряд
панелей двинулся влево;  скоро мы будем вне его поля видимости и  сможем
попробовать убежать. Но вращение продолжалось, и появился второй ряд па-
нелей. Эта штука видела все вокруг.

Когда она повернулась на 180 градусов, вращение прекратилось. После это-
го ничего не происходило.  Чудовище оставалось неподвижным, ползли свин-
цовые минуты.

Первый самолет появился вскоре после восьми.  Истребитель сделал два за-
хода,  сначала с востока на запад, потом с запада на восток, оба на низ-
кой высоте.  Машина не двинулась. Спустя четверть часа ее облетел верто-
лет,  должно быть,  фотографируя. В середине дня появились войска. Вдали
показались танки и другие машины на гусеницах, а в просвете аллеи, веду-
щей  к ферме,  мы видели большую легковую машину и несколько грузовиков,
включая телевизионный фургон; все они держались на почтительном расстоя-
нии.

Опять последовало  долгое  ожидание.  Позже  мы узнали,  что в это время
власти пытались осуществить радиоконтакт,  используя всевозможные часто-
ты.  Но безрезультатно. Энди потерял терпение и опять предложил бежать к
танкам.

Я сказал: "То, что оно не движется, ничего не значит. Вспомни собаку"

- Помню. Но оно может решить разрушить и сарай.

- А если мы побежим,  оно начнет действовать,  и армия начнет ...  и  мы
окажемся между двух огней.

Он неохотно согласился. "Но почему армия ничего не делает?"

- А что они могут сделать?

- Ну, нельзя же просто сидеть.

- Наверно, не хотят торопиться...

Я замолчал,  потому что услышал гул мотора и грохот гусениц. Мы побежали
к окну.  К нам приближался одиночный танк.  К его башне  был  прикреплен
шест, с которого свисал белый флаг.

Танк, наклоняясь,  двигался  по  полю  и остановился непосредственно под
капсулой.  Двигатель смолк,  и я услышал щебетание ласточки  снаружи.  И
вдруг, совершенно неожиданно, послышалась классическая музыка.

Я спросил: "Откуда это?"

- Наверно, из танка.

- Но зачем?

- Может,  хотят показать,  что мы цивилизованные люди,  не варвары.  Это
ведь отрывок из симфонии Бетховена,  тот самый, который должен стать ев-
ропейским гимном.

- Сумасшествие, - сказал я.

- Не знаю. Смотри.

Машина наконец  шевельнулась.  Под  капсулой развернулось щупальце.  Оно
протянулось вниз к танку и начало слегка раскачиваться.

- Что оно делает? - спросил я.

- Отбивает ритм.

Как ни странно, Энди был прав: щупальце двигалось в ритме музыки. Появи-
лось  второе щупальце,  свесилось и потерлось о башню танка.  Первое щу-
пальце задвигалось быстрее, решительнее. Второе ощупало танк спереди на-
зад, затем приблизилось сбоку и просунулось под танк. Танк слегка покач-
нулся,  конец щупальца появился из-под него с  противоположной  стороны.
Танк  качнулся сильнее и начал подниматься,  сначала чуть-чуть,  а потом
резко вверх.

Музыка сменилась пулеметной очередью.  Трассирующие пули  вспыхивали  на
фоне неба.  Танк поднимался,  пока не оказался на уровне панелей. Тут он
повис, разбрасывая искры.

Но бесполезно, пулемет был нацелен в пустое небо. И вдруг стрельба прек-
ратилась:  щупальце сжало танк сильнее.  Броневые плиты скомкались,  как
будто были из фольги.  Две-три секунды щупальце сжимало танк, затем раз-
вернулось и выпустило его.  Он упал,  как камень, приземлившись на нос и
мгновение балансируя так, пока не перевернулся. Там, где его сжимало щу-
пальце, осталась глубокая борозда.

Энди сказал:  "Это был Челлейнджер". Он был потрясен, я не меньше. Я все
еще видел это беззаботное сжатие, и танк, разорвавшийся, как бумажный.

Когда я снова выглянул,  одно из щупалец свернулось,  другое по-прежнему
раскачивалось  и  по-прежнему в ритме Бетховена.  Мне хотелось убежать -
куда-нибудь, куда угодно, не думая о последствиях, но я не мог двинуть и
пальцем. Выжил ли кто-нибудь в танке? Вряд ли.

И тут неожиданно появились с юга истребители-бомбардировщики.  Подлетая,
они выпустили ракеты. Из шести ракет две попали в цель. Я видел, как ра-
летались длинные паучьи ноги,  как наклонилась, упала и раскололась кап-
сула.  Она упала на обломки дома и раздавленный танк,  и от удара  сарай
задрожал.

Трудно поверить,  насколько быстро это произошло - и насколько полно. Но
вот лежит разбитая капсула,  а из-под нее торчат переломанные ноги.  И в
это время налетела вторая волна истребителей-бомбардировщиков,  разбивая
оставшееся.

Школьный год начался через три недели.  К этому времени шумиха - меня  и
Энди  интервьюировали  по телевидению,  местному радио и тому подобное -
закончилась, но в школе по-прежнему интересовались нами. Нас забрасывали
вопросами,  главным образом меня, потому что Энди разговаривал неохотно.
Я же говорил слишком много и потом об этом пожалел.  Когда к  этой  теме
обратился  Дикий  Билл на уроке физики,  я не хотел больше обсуждать ее,
особенно с ним.

Он не казался диким,  и звали его не Билл;  это был маленький аккуратный
седовласый человек с саркастическими манерами; говорил он, глотая звуки.
Фамилия его была Хоки,  и у него была привычка быстро поворачиваться  от
доски и швырять все,  что попадется под руку - обычно это был кусок мела
- в тех,  кто,  как он думал, плохо себя ведет за его спиной. Однажды он
швырнул щетку,  которой моют доску,  а она деревянная и тяжелая, и попал
мальчику прямо в лоб.  Мы прозвали его Дикий Билл Хоки,  а потом  просто
Дикий Билл.

- Давай,  Кордрей, - сказал он, - не стесняйся. Ты теперь знаменитость и
кое-что должен тем,  кто ею не стал. - Девчонки захихикали. - Первый че-
ловек, увидевший трипода, - кажется, так вас решили называть журналисты.
Ты попадешь в историю, даже если не получишь Нобелевскую премию по физи-
ке.

Хихиканье стало громче.  В прошлом году по физике я занял второе место с
конца.

- Если рассмотреть различные реакции человека при первой встрече  с  су-
ществами из другой части вселенной, - продолжал Дикий Билл, - мы получим
интересные данные о национальных характерах.

У него была склонность,  которую большинство из нас поддерживало, обсуж-
дать интересовавшие его проблемы; некоторые из них были весьма далеки от
физики. Я был бы счастлив, если бы он при этом забыл обо мне.

Он продолжал:  "Как вы знаете,  было три высадки:одна в Соединенных Шта-
тах,  в Монтане, одна в Казахстане, в Советском Союзе, и еще шоу Кордрея
на окраине Дартмура. Высадки произошли приблизительно одновременно - на-
ша в середине ночи,  американская - в начале предыдущего вечера, русская
- во время завтрака.

Американцы первыми заметили свой треножник,  засекли его еще на  радаре,
но  окружили  место высадки и просто ждали.  Русские тоже быстро засекли
один на своей территории и так же быстро уничтожили его ракетным ударом.
Мы сыграли нашему Бетховена, послали единственный танк, и после того как
он раздавил этот танк,  мы его уничтожили.  Разве это не  доказательство
английской сдержанности? А, Кордрей?

Я неохотно ответил: "Не знаю, сэр. После того как оно разбило ферму, ме-
ня не заботило, насколько быстро его уничтожат".

- Конечно, нет. Вы, как и военные, не предполагали, что это окажется так
легко.  И вот это,  разумеется,  самое поразительное. - Он погладил свои
редеющие волосы.

- Когда я был в вашем возрасте,  шла война.У нас шел урок физики,  как и
сейчас,  и он был прерван ракетой Фау-2, она разорвалась в четверти мили
от школы и убила пятнадцать человек.  Было тревожно, но интересно мне не
было. Гораздо больше войны меня интересовало то, что я читал в фантасти-
ческих журналах тех дней. Ракеты, выпускаемые из Германии в Англию, что-
бы убивать людей,  казались мне скучными,особенно по сравнению с другими
возможными использованиями ракет - для межпланетных полетов,  для откры-
тия экзотических форм жизни,  может,  даже для того,  чтобы привезти эту
жизнь к нам.

Фантасты рассматривали множество возможностей.  Мы читали о  чужаках,  а
позже и смотрели по телевизору чужаков всех форм и размеров, всех цветов
и материалов,от переросших пауков,  сосущих кровь, до крошечных созданий
с длинными рылами.  Их появление влекло за собой и уничтожение, и откро-
вение. Но никто не предвидел Космических Контактов Абсурдного Рода, кос-
мического фарса. А почему я говорю фарс, Кордрей?

- Не знаю, сэр.

- Но ведь ты их видел.  Рассмотрим для начала сами треножники. Какой ту-
пица мог придумать такое неуклюжее и неэффективное  средство  передвиже-
ния?

Хильда Гузенс, высокая костлявая рыжая девица, классный гений и любимица
физика,  сказала:  "Но у них должна быть очень развитая  технология.  Мы
знаем,  что они не из нашей Солнечной системы, они должны были пролететь
световые годы, чтобы добраться до нас".

Дикий Билл кивнул.  "Согласен.  Но подумаем дальше.  Хотя американцы  не
подходили к своему триподу,  они экспериментировали, подгоняя к нему жи-
вотных. К этому времени наступила ночь. И треножник включил обычный свет
-  можно назвать это прожектором,  - чтобы разглядеть,  что происходит у
него под ногами. Похоже, у него не было даже инфракрасного видения!

А теперь представьте себе, чего стоило доставить эти машины в три разных
точки нашей планеты, и подумайте,

для чего  их  использовали.  Два из трех просто сидели на месте,  третий
разрушил ферму и продолжал сидеть.  Единственная атака единственного эс-
кадрона  военно-воздушных сил превратила его в груду металлолома.  А ос-
тальные два защищались не лучше.  Американский  вообще  самоуничтожился,
никто на него не нападал.  В сущности, ужасное вторжение из космоса ока-
залось самым большим комическим шоу столетия.

Кое-кто засмеялся.  Хотя в прошлом я тоже бывало заискивал  перед  Диким
Биллом,  я не присоединился к смеющимся. Слишком ясно помнил - насекомо-
подобная фигура, возвышающаяся над руинами фермы, змеиные щупальца, под-
бирающие  жалкие обломки и куски и отбрасывающие их в сторону...  Мне не
было забавно тогда, не было и теперь.

Мы с папой переселились к бабушке,  после того как  ушла  мама.  Дедушка
умер незадолго до этого,  и бабушка была рада, что мы заняли часть боль-
шого дома.  Это было длинное низкое гранитное здание, в наше крыло можно
было попасть и через соединительную дверь;  она использовалась обычно со
стороны бабушки. Бабушка не любила, когда мы приходили без предваритель-
ного извещения. Вообще она очень определенно выражала свои желания и не-
желания.  Например,  я должен был звать ее Мартой, а не бабушкой. Ей шел
седьмой десяток,  но она была необыкновенно активна;  форму поддерживала
пешеходными прогулками.

После женитьбы моего отца на Ильзе,  я думаю, то, что мы под боком, уст-
раивало  бабушку  еще больше.  Ильза швейцарка и поэтому говорит на нес-
кольких языках,  и Марта вовсю использовала ее в своих делах.  У нее был
антикварный магазин в Эксетере,  она много разъезжала, часто выезжала на
континент в поисках товара. Ильза ездила с ней и вообще помогала.

Дедушка, военный,  офицер,  несколько лет перед смертью болел, и одно из
моих  ранних вопоминаний - меня заставляют вести себя тихо и не беспоко-
ить его.  Марта никогда не была такой теплой уютной бабушкой,  о которой
читаешь в книгах,  и нисколько не изменилась,  когда мы переехали к ней.
Она не из тех, с кем можно поболтать. Когда я однажды спросил ее о маме,
она провела разговор резко и заверила меня, что я счастлив, оттого что с
нами Ильза.  Если она кого-нибудь и любила,  так это мою сводную  сестру
Анжелу и - в несколько собственнической манере - моего отца.  Была также
тетя Каролина,  но мы ее редко видели. Я всегда чувствовал, что с антик-
вариатом Марте лучше, чем с людьми.

Она и  Ильза  сидели в гостиной,  когда однажды в субботний полдень мы с
Энди вернулись с велосипедной прогулки - нам пришлось сократить ее,  по-
тому что начался дождь. Они оценивали антиквариат, а Анжела помогала им.
Тогда Анжеле было семь лет,  она блондинка,  хорошенькая и  умная.  Папа
из-за нее просто свихнулся. Она держала в руках фарфоровую собачку и го-
ворила,  какая она красивая, а Марта улыбалась ей: она любила людей, ко-
торые любят фарфор и вообще антикварные вещи.  Я никогда не мог до конца
понять, насколько моя сестра подлиза.

Я спросил: "Можно включить телик?"

- Можно, Марта? - спросила Ильза.

- Нет, - резко ответила Марта. - Меня нельзя отвлекать, пока я занимаюсь
этим. Сколько я заплатила за эту тарелку? Память мне изменяет.

Ильза улыбнулась  мне  одной  из своих беспомощных успокаивающих улыбок,
которые доводили меня до бешенства.  Она не хотела спорить с Мартой и  в
то же время хотела, чтобы я был доволен.

- Лаври,  на кухне шоколадные пирожные.  Я их сегодня приготовила.  Если
хочешь, они в маленькой каменной вазе...

Я перебил ее: "Спасибо, не хочу".

На самом деле эти пирожные - одно из немногих ее блюд,  которые мне нра-
вились,  но я был не в настроении принимать взятки. Я подумал, что нена-
вижу,  как она называет меня - Лаври - и этот ее акцент.  Я  съеживался,
когда она разговаривала с учителями в школе на родительских днях.

К тому  же  мы с Энди купили себе шоколада в деревенской лавочке на пути
домой.  Похоже, Энди все же был не прочь заняться шоколадными пирожными,
поэтому,  для отвлечения,  я припомнил спор,  который у нас произошел во
время поездки. Энди где-то прочитал, что уничтожение треножников - вели-
чайшее преступление в истории: первый контакт с другой разумной расой, и
мы так уничтожили его.  Меня это не очень занимало, в то же время не хо-
телось и соглашаться.

Я напомнил ему,  что он не так дружелюбно относился к триподам, когда мы
сидели в сарае.  Он ответил,  что это не мешает ему  впоследствии  более
уравновешенно взглянуть на вещи.

Я сказал:  "И не забудь,  что именно трипод напал первым.  Ты видел, что
случилось с фермой".

- И все-таки нужно было больше узнать о них. Очевидно, это была разведы-
вательная экспедиция. Разрушение фермы, должно быть, просто ошибка".

- Танк нес белый флаг.

- И играл классическую музыку, - насмешливо добавил Энди. - Как это мно-
го значит для существ из другой солнечной системы.

Именно я в то время считал это нелепым,  но у нас с Энди  часто  бывало,
что мы менялись сторонами в споре.

Я сказал:  "Может,  наши  и ошибались,  но они по крайней мере старались
действовать цивилизованно.  А американцы вообще своего не трогали,  а он
сам себя взорвал".

- Думаю, разрушения двух из трех достаточно, чтобы нас объявили враждеб-
ной планетой.  Экспедицию отозвали, а последнего трипода взорвали, чтобы
у  нас  было как можно меньше сведений об их технологии.  На тот случай,
если мы отправимся за ними.  Они знают, что у нас есть ракеты, значит мы
на пороге космических полетов.

Я устал от этих споров. Возможно, мы упустили свой единственный шанс ус-
тановить контакт с чужаками.  Я тогда не очень беспокоился из-за  этого,
да и сейчас не тревожился.

- Во всяком случае все кончено,  - сказал я. - После такого разгрома они
не вернутся. Хочешь поиграть на компьютере? У меня новая игра с дракона-
ми.

Энди взглянул на часы.  "Мне пора домой.  Уже почти пять, а я обещал Ми-
ранде вернуться рано. Она опять уходит".

Миранда - это его мать. Как и Марта, она хочет, чтобы ее звали по имени.
Она часто отсутствует,  и Энди поэтому много времени проводит у нас. Од-
нажды я слышал,  как папа с Ильзой говорили,  что у Энди нет  дома.  Они
очень заботились о чужих домах.  Но самого Энди это, казалось, не беспо-
коит.

Анжела, должно быть,  слушала нас.  "В пять новое шоу",- сказала  она  и
включила телевизор. Я молча смотрел на нее, думая, что сказала бы Марта,
если бы это сделал я. Марта потянулась и зевнула.

- Ну, это конец оценке. Но мы много сделали. Что за шоу, Анжела?

- Триппи-шоу.

Вслед за надписями показалось множество мультипликационных  треножников,
они  плясали безумный танец:  составителей программы будто бы вдохновило
появление триподов.  Дикая музыка - удары тяжелого металла и рока смеши-
вались с обрывками традиционной музыки,  включая один довольно привязчи-
вый мотив.

- Не думаю, чтобы мне это понравилось, - заявила Марта.

Анжела, сидя на ковре скрестив ноги,  не обратила на ее слова  внимания.
Но Марта и не заикнулась о том, чтобы выключить телевизор.

Я сказал Энди: "Поеду с тобой. Больше нечего делать".

Мой отец жилистый не очень высокий человек,  носит очки. Он похож на ат-
летическую версию Вуди Аллена,  только говорит не так быстро. В то время
он был агентом по продаже недвижимости и проводил много времени в отъез-
дах, включая и уикэнды.

Я не очень хорошо помню,  как складывались его отношения с моей матерью,
за  исключением  того,  что  они иногда целыми неделями не разговаривали
друг с другом. Помню, как они говорили со мной по отдельности, как будто
они  два  разных  кегельбана с единственной кеглей - а кегля эта - я.  С
Ильзой ничего подобного.  Отец замучивал разговорами и ее, и Анжелу. Од-
нако со мной он никогда много не разговаривал.  Вероятно, на меня прихо-
дилось три процента его разговоров, да и эти проценты были вынужденными.

Однажды в воскресенье я остался один:  папа показывал  клиентам  дом,  а
Марта  взяла  с  собой всех остальных на передвижной рынок антиквариата.
Она и меня спросила,  хочу ли я ехать с ними,  я отказался под предлогом
домашних заданий.  Но это было правдой лишь отчасти: большую часть зада-
ний я сделал в пятницу вечером.

Закончив остальное,  я был свободен.  Приготовил себе сэндвич с беконом,
поиграл в игру с драконами,  просмотрел комиксы в воскресных газетах,  и
все еще было четверть одиннадцатого.  Я подумывал,  не позвонить ли  мне
Энди, и тут услышал машину папы.

Он спросил:  "А где все?  А, да, на антикварном рынке. Не хочешь ли уди-
вить их, Лаури?"

- Мы их не найдем.

- Они ведь в Бадлейке? На лужайке.

- Марта говорила, что они могут отправиться еще в несколько мест.

- Все равно можем попробовать.

Я ничего не сказал. Он слегка обеспокоенно посмотрел на меня.

- Ты предпочитаешь что-нибудь другое?

- Мы давно не выходили на лодке.

- Уже поздно в этом году. Да и погода не подходящая.

Ночью была буря. Сейчас она прекратилась, но по-прежнему дул сильный ве-
тер, а небо было закрыто серыми тучами, гнавшимися друг за другом.

Я сказал: "Мы могли бы проверить причал".

Он помолчал. "Конечно, Лаури".

Лодка у нас была уже два года. Это "Моуди-30" с семью местами в трех ка-
ютах. У нее боковой киль, мощный дизель, дающий 2О километров в час, на-
вигационная установка Декка и радар; в камбузе большой холодильник; есть
душ.  Папа купил его с рук с помощью фирмы,  у которой  выдался  хороший
год, так как цены на дома выросли.

По пути на реку папа много говорил. Я только слушал. Постепенно он исто-
щился,  и мы вернулись к нашему привычному молчанию.  Я понял,  что, как
обычно, возмущаюсь этим, и решил что-нибудь предпринять.

Я сказал: "Ты читал сообщение о том, что тело, найденное в обломках тре-
ножника, было предварительно вскрыто? Вероятно, вначале об этом не сооб-
щали, чтобы не пугать народ".

- Вероятно, ты прав.

- Но кто мог проделать это вскрытие?

- Наверно,  робот,  управляемый на расстоянии. Часть тех механизмов, об-
ломки которых найдены в капсуле.

Я сказал:  "Он просто выбежал из фермы. Энди или я могли выбежать из са-
рая, и тогда нас разрезали бы".

Папа молчал.  Я продолжал:  "Ты никогда не рассказывал, что почувствовал
... когда это все произошло".

- Разве?

Я резко сказал: "Не помню, чтобы ты говорил".

- Я помню то утро, - медленно начал папа. - Помню очень хорошо. Проснул-
ся рано,  и в шестичасовых новостях было сообщение о странном предмете в
Дартмуре.  В 6:30 сообщили больше,  упомянув, какой он огромный и что он
на трех ногах, потом было сообщение об аналогичном предмете в Америке. В
семь всякие сообщения прекратились, только министерство обороны перекры-
ло движение в нескольких районах. Я понял, что изолируют район Дартмура.
Вспомнил,  как накануне ты рассказывал о вашей разведывательной экспеди-
ции. И сообразил, что ты внутри этого района.

Я несколько смутился.  "Район большой.  Там было с полдесятка других ко-
манд, они ничего не видели".

- Ну,  я был уверен, что ты где-то там, и похоже, происходит что-то неп-
риятное.  Я начал звонить - вначале в полицию,  затем на Бибиси, в конце
концов в министерство обороны.  Со мной разговаривали так вежливо и  ук-
лончиво,  что я понял:  дело серьезное.  Сорвался и накричал на них. Это
мне, конечно, ничего не дало.

У папы обычно хороший характер,  он не любит ссориться.  То, что он сор-
вался, меня обрадовало.

Он продолжал:  "Я уже собрался вывести машину и ехать туда - попробовать
прорваться.  Но тут сообщили о ракетном ударе и  о  том,  что  треножник
уничтожен.  Я решил, что лучше оставаться у телефона и ждать новостей от
тебя. Ждать пришлось долго".

Я сказал: "Мы были в безопасности в сарае".

Он снял руку с руля и положил мне на плечо.

- Ты поступил разумно,  затаившись в сарае. Энди рассказывал, что ты от-
говорил его от попытки убежать. Мы говорили с Ильзой, и она сказала, что
можно рассчитывать на твой здравый смысл.

Я отодвинулся от него.

- Ты знаешь,  Лаури, Ильза тебя любит. - Я промолчал. - Любит, как Анже-
лу.

Звучит глупо.

Я сказал: "Надеюсь, катер в порядке. Ночью было ветрено".

- Наш участок реки защищен, кроме южного направления. А ветер был запад-
ный.

В первое лето мы хорошо попользовались лодкой, но с тех пор почти не вы-
ходили в море.  Ильзе это занятие не очень нравилось, может быть, потому
что в Швейцарии ловят рыбу только в озерах.  Ее обычно укачивало. Она не
жаловаловалась  и не отказывалась выходить на "Эдельвейсе" - ну и имечко
для лодки! - но выходы постепенно прекратились.

- Мы так и не сходили на Гернси.

Возможно, звучало как обвинение. Во всяком случае отец заговорил извиня-
ясь. Он объяснил, что у него много работы, что его партнер часто болеет.
И Марта всегда занята,  а нам нужно подстраиваться под нее.  У Марты был
небольшой дом на Гернси, раньше мы проводили в нем каникулы. В этом году
папа с Ильзой и Анжелой ездили в Швейцарию к родителям Ильзы;  ее отец -
мы  называли  его Швейцдед - болел.  Поэтому я и отправился в летний ла-
герь.

- В следующем году обязательно сходим, - сказал папа. - В начале лета. А
сейчас в Истер. Как насчет Истера?

- Замечательно, - ответил я.

Я готовил уроки,  когда зазвонил телефон. Я взял трубку, думая, что зво-
нит Энди. Разобрал одно-два слова, но понял, что звонит Швейцба, Ильзина
мать.  По сравнению с ее акцентом Ильза - диктор Бибиси.  Я сказал, мед-
ленно и отчетливо произнося слова:  "Это Лаури. Я позову ее. Пожалуйста,
подождите. Warten Sie, bitte".

Я позвал Ильзу и пошел к себе. По радио передавали записи триппи-музыки.
Это были отрывки из телешоу, с добавкой вокального синтезатора - эта пь-
еса была всю неделю на верху списка. Слова глупые, мелодия резкая и пов-
торяющаяся,  синтетический голос действовал раздражающе;  но это как раз
тот сорт музыки,  что забирается тебе под кожу,  и ты, сам того не заме-
чая,  напеваешь ее,  доводя себя до сумасшествия.  Триппи-шоу  приобрело
фантастическую популярность во всем мире,  включая Россию и Китай. Я все
еще не видел его, отчасти потому что Анжела отчаянно им увлекалась, но я
чувствовал, что музыка каким-то коварным способом захватывает меня.

Кончив уроки,  я пошел в гостиную.  Здесь были Ильза и папа;  он наливал
выпивку, и они разговаривали. Входя, я услышал слова Ильзы: "Любой прис-
туп опасен. Он ведь так давно болеет".

- Я только хотел сказать, что день-два можно подождать, - ответил папа.

- Тогда может быть поздно.

- Что-нибудь с Швейцдедом? - спросил я.

Папа кивнул. "Сердечный приступ. - Он продолжал, обращаясь к Ильзе: - По
тому, что она говорила, положение не безнадежное. Он ведь даже не в реа-
нимации".

- Но оно безнадежное для нее. - Ильза жалобно посмотрела на папу. - Я не
хочу уезжать. Ты знаешь. Но...

Она замолчала. Папа подошел к ней, она обняла его. Я смотрел в окно. Два
дрозда дрались из-за оранжевых ягод ползунка, покрывавшего заднюю стену.

Папа сказал: "Закажу билет на первый же рейс. А как Анжела?"

- Ты думаешь, ей лучше лететь со мной?

Конечно, лучше, подумал я. В этот момент я увидел, как Анжела подъезжает
к дому и прислоняет к стене свой велосипед. Ильза тоже увидела ее и поз-
вала в дом.  Она объяснила, что у дедушки был сердечный приступ, что она
должна лететь в Швейцарию, чтобы повидаться с дедушкой и бабушкой, и что
Анжеле лучше лететь с нею.

- Когда? - спросила Анжела.

- Как только папа возьмет билеты. Завтра.

- И я пропущу соревнования Пони-клуба?

Анжеле этим  летом  купили  пони - маленького шотландца с отвратительным
характером,  по кличке Принц.  Он дважды кусал меня и все время старался
лягнуть,  но  Анжела сходила из-за него с ума.  Она уже несколько недель
готовилась к соревнованиям Пони-клуба.

- Я забыла о Пони-клубе, - сказала Ильза.

- Если ты хочешь, чтобы я летела ...

- Нет, оставайся. Если дедушке не станет хуже, я скоро вернусь.

Анжела обняла маму.  Она умела добиваться своего без всяких  неприятнос-
тей, в отличие от меня.

Я подумал о Швейцдеде. Плотного сложения, краснолицый, он всю жизнь про-
вел на высоте более 1500 метров над  уровнем  моря.  Он  хорошо  говорил
по-английски,  потому что содержал гостиницу, но я никогда с ним подолгу
не разговаривал. Совсем другое дело Анжела; я чувствовал, что он радует-
ся ей даже больше, чем Ильзе. Жаль, что ей больше нравится пони.

У людей разные приоритеты.  Я сожалел о его сердечном приступе,  но не о
том,  что улетает Ильза.  Конечно, лучше бы она взяла с собой Анжелу, но
нельзя иметь все сразу.

Через неделю  после  отъезда Ильзы в Швейцарию я наконец посмотрел Трип-
пи-шоу. Папа отсутствовал, и Марта взяла Анжелу с собой в магазин. Анже-
ла вначале отказалась идти,  потому что хотела смотреть телевизор; чтобы
она тут не болталась,  я пообещал ей записать шоу. Я включил телевизор и
стал смотреть.

Шоу представляло собой смесь мультипликации,  игрыживых актеров, реклам-
ных кадров и абстрактных кадров,  в которых использовались все старые  и
некоторые новые компьютерные приемы.  Мультик очень живой и реалистичный
- почти ожившие картинки,  а в абстрактных кадрах полно изображений тре-
ножников.  Все сопровождалось музыкой,  казавшейся вначале хаотичной, но
потом постепенно резкие звуки как-то увязывались друг с другом.

Я слышал,  что это комическое шоу,  где триподы выступают как глупые ги-
ганты,  которые бродят повсюду и попадают во всякие недоразумения - нап-
ример,  ноги их запутываются и они падают, такого рода штуки. Сначла все
так и было,  но позже отношение изменилось.  Во второй части рассказыва-
лось о девушке, плененной и связанной отвратительным драконом, и о рыца-
ре,  который пытается освободить ее. Похоже на исторический комикс, он в
сверкающем вооружении,  она в длинном платье,  а на голове такая  штука,
которую, кажется, называют поркывало.

Попытки рыцаря все кончаются нелепой неудачей. Некоторые из них забавны,
я раз-два рассмеялся.  Но постепенно зрелище становилось не забавным,  а
пугающим.  На лице девушке отчаяние,  рыцарь дрожит от страха,  а дракон
становится зловещим и вдвое увеличивается в размере.

В кульминационной сцене дракон прижимает рыцаря лапой,  пробивает когтем
его вооружение,  в пыль льется самая настоящая кровь,  а челюсти дракона
движутся к голове девушки.  Музыка становится отрывистой и резкой и соп-
ровождается барабанным боем - как смертная казнь.  Крупный план лица ры-
царя - он мертвее самого мертвого. У меня мурашки побежали по коже.

И тут на горизонте появляется трипод - на фоне рассвета,  музыка меняет-
ся.  Появляется тема триппи с добавочными ответвлениями,  играет оркестр
со всеми инструментами - от органа до охотничьего рога. Звучит это энер-
гично и обнадеживающе.  Серебряные щупальца мягко сверкают, вовсе не тем
жестким металлическим блеском,  который я так хорошо помнил, они слетают
с  неба  - одно освобождает девушку,  другое поднимает рыцаря,  а третье
пронзает копьем раздутую грудь дракона.

Девушка свободна,  рыцаря возвращают к жизни, и вдвоем на его лошади они
уезжают в рассвет.  Дракон вначале распадается до костей, а потом просто
в пыль. А трипод господствует в сцене, и восходящее солнце образует оре-
ол вокруг его капсулы.  Опять тема триппи и громкий голос,  повторяющий:
"Да здравствует трипод!  Да здравствует трипод!  Да здравствует трипод!"
Снова и снова.

Я просмотрел все шоу,  и оно определенно не скучное, но никакого желания
смотреть следующее у меня не было.  Я знаю,  что многие с ума сходят  от
этого зрелища.  Как Анжела - впрочем, и многие взрослые тоже стали фана-
ми.

Я перемотал ленту и включил воспроизведение, чтобы проверить запись. На-
чалась  передача об антиквариате,  которую записывала Марта.  Я подумал,
что перемотал слишком много,  но какой-то человек продолжал  мямлить  об
изъеденном червями письменном столе.  И тут я понял,  что случилось.  Со
мной такое случалось и раньше. Я нажал кнопку записи, но не настроил ви-
дик на нужную программу.

Когда они вернулись,  я был в своей комнате.  Я слышал, как остановилась
машина,  хлопнула дверца,  Анжела позвала меня. Я подумал, что лучше по-
кончить с этим сразу. И пошел в гостиную.

- Где она? Кассета? Ты не надписал ее?

- Нет, я пропустил передачу. Прости.

- Что?

- Я смотрел по телевизору и забыл переключить программу.

- Это не забавно, Лаури. Где кассета?

Я покачал головой, и она поняла, что я говорю серьезно.

- Ты не можешь! - Голос ее перешел в вой. - Не можешь! Не можешь! Нельзя
быть таким противным!

Вошла Марта, увидела, что Анжела плачет, и спросила, в чем дело.

Я сказал: "Я забыл записать Триппи-шоу. Вернее, не забыл..."

Марта холодно сказала: "Ты ей пообещал".

- Знаю.  Я хотел записать. - Плач становился все громче и отчаяннее; мне
пришлось говорить очень громко.  - Но я думаю,  что детям не стоит смот-
реть эту программу.  И тебе не понравилось бы,  если бы  ты  видела.  Ты
всегда была против насилия на экране и ...

Лицо у Анжелы было бледное и напряженное. Без всякого предупреждения она
кинулась на меня , как маленький, но свирепый бык.Я схватил ее, чтобы не
упасть,  и бык превратился в дикую кошку,  отчаянно царапающуюся. Я слы-
шал,  как Марта потрясенно говорила:  "Анжела ..." - и после  этого  был
слишком  занят,  защищаясь.  Глупо  - ей ведь только семь лет,  и она не
слишком велика для своего возраста, - но мне понадобилась вся сила, что-
бы  удержать ее.  В конце концов я умудрился прижать ее к лестнице.  Она
еще какое-то время боролась и кричала, потом обмякла.

Анжела продолжала лежать, я встал.

- Что ты ей сделал? - спросила Марта.

- Ничего. Только постарался не дать ей убить меня.

Я почувствовал,  как что-то стекает по щеке,  поднял руку - она в крови.
Марта склонилась к Анжеле. "Анжела, что с тобой?"

Анжела не ответила, но рыдания возобновились, на этот раз не яростные, а
жалкие. Марта сказала, что нужно уложить Анжелу в постель. Мы практичес-
ки отнесли ее.

Вечером Марта обсудила происшествие с папой. Анжела все еще была в своей
комнате, и папа сходил ее проведать.

Вернувшись, он сказал: "Кажется, все в порядке".

- Я беспокоюсь, - сказала Марта. - Она была ... ну, в ярости.

Папа ответил:  "У детей бывают срывы - без всяких причин. - Он улыбнулся
мне. - У Лаури в этом возрасте тоже были".

Я вспомнил  случай,  когда  он  пообещал  поиграть со мной в футбол и не
стал. Когда он наконец пришел, я пнул его вместо мяча и продолжал ярост-
но пинать.  Но у меня была вполне определенная причина. Это было как раз
перед тем,  как у нас поселилась Ильза,  и я знал о ней;  и знал, что он
разговаривал с нею по телефону и забыл о своем обещании.

Когда Анжела  спустилась,  она казалась нормальной,  во всяком случае по
отношению к остальным - со мной она вообще не разговаривала.  Марта отп-
равилась готовить ужин,  а Анжела взяла видеокассеты. Мы оба видели, что
она выбрала - одну из программ Триппи-шоу.

Папа сказал: "Нам этого не хочется".

- Время есть. Марта сказала, что ужин через полчаса.

- Все равно ...

Я думал,  что она начнет привычное подлизывание,  чтобы добиться своего,
но она без всякого выражения смотрела на папу, держа в руке кассету.

Немного погодя папа сказал: "Ну, ладно, только потише. Я пойду в кабинет
и попробую выяснить, какая погода в Альпах".

Я пошел к себе. Меня провожала триппи-музыка.

В понедельник утром у нас было два урока физики - удручающее начало  не-
дели. Дикий Билл опаздывал, и мы болтали. Говорили о Триппи-шоу, и я за-
метил разное отношение:  одни говорили, что передача плохая, другие вос-
хищались.  Казалось,  нет никакой возможности предсказать, кто будет за,
кто против.

Энди сказал, что она показалась ему глупой. Не глупая, возразил я, а во-
обще ноль, и пересказал историю с рыцарем и драконом.

Родни Чамберс, сидевший передо мно, сказал: "А ты откуда знаешь?"

Я удивился - не вопросу, а тому, кто его задал. Не могу припомнить, что-
бы он когда-нибудь высказывал свое мнение.

Я сказал: "Я узнаю вздор, когда вижу его. Но моя младшая сестра с ума по
нему сходит. Вероятно, просто возраст".

Чамберс встал.  "Заткнись!  - сказал он. - Или я заставлю тебя заткнуть-
ся!"

И взмахнул кулаком. Удивительно - он раньше никогда не дрался; но больше
всего меня поразило выражение его лица.  Точно,  как лицо Анжелы,  когда
она бросилась на меня.  Остальные смотрели молча. Я попытался отделаться
улыбкой.

- Триппи-шоу  - лучшая программа телевидения,  - Чамберс наклонился впе-
ред. - Повтори, Кордрей!

Дверь в класс открылась, и появился Дикий Билл.

- Небольшая доурочная дискуссия, леди и джентльмены? Я полагаю, не о фи-
зике.  - Он пробежал пальцами по волосам и остановился перед нами. - Мне
кажется,  я слышал упоминание о Триппи-шоу.  Странно,  но я сам  смотрел
вчера эту передачу, и она понравилась мне больше, чем я ожидал. Любопыт-
но и очень привлекательно.

Он помолчал и одернул свою учительскую мантию. "Да, весьма привлекатель-
но. Но, полагаю, пора заняться физикой. Глава девятая".

Папа не рассказал Ильзе о припадке Анжелы, вероятно, чтобы не беспокоить
ее.  Он звонил ей каждый вечер,  как только возвращался  домой.  Похоже,
Швейцдеду было не хуже,  но и не лучше. Ильза хотела вернуться, но оста-
валась, потому что следующий приступ мог убить его.

Меня это устраивало.  Марта строже Ильзы - никакие подкупы не действуют,
- но я знал,  чего ожидать от Марты.  Анжела,  казалось, тоже не ощущала
отсутствия матери, но в те дни Анжела вообще интересовалась только одним
- Триппи-шоу.  Она не заботилась о пони,  и Марта должна была напоминать
ей о том,  что пора выводить пони на прогулку или чистить стойло. Анжела
собрала все программы - даже ту, которую я не записал, - и непрерывно их
крутила. Марта пыталась прекратить это, но с Анжелой произошла истерика,
и  Марта  не настаивала.  Анжела вступила в новый клуб фанов - любителей
триппи и получала разное барахло по почте.

Я слышал однажды вечером,  как Марта говорила папе,  что  с  этим  нужно
что-то делать.

Папа ответил: "У детей бывают кризисы".

- Но я никогда не видела, чтобы она так себя вела, когда ее пытаются об-
разумить. Мне кажется, ее нужно лечить.

- Мне казалось, ты презираешь психиатров.

- Ну, по крайней мере покажем ее Джеффри.

Джеффри Монмут - наш доктор; они с папой играют в гольф.

- Не считаю нужным.

Папин голос звучал негодующе;  должно быть,  он просто не мог  признать,
что  что-то  неладно  с  его  Анжелой,  особенно  признать  перед членом
гольф-клуба.

- Ты не видел,  какая она бывает.  - Папа не ответил. - Нужно думать и о
других вещах, не только о том, что Ильзы нет дома.

Я слушал из зала. После этих слов я повернулся и отправился к себе.

Через несколько дней против триппи выступила "Дейли мейл". Мы не выписы-
ваем эту газету, но когда я пришел в школу, ее передавали из рук в руки.
Большая шапка:

ТРИППИ ПРОМЫВАЮТ МОЗГИ?

Ниже буквами поменьше:  "Это шоу - угроза нашей юности?" Далее цитирова-
лись известные психологи,  которые утверждали,  что культ  триппи  может
быть опасен, потому что вызывает фанатизм, который проявляет тенденцию к
выходу из-под контроля. Приводились примеры: дети вели себя так, что по-
ведение Анжелы на этом фоне казалось образцом нормы. Один мальчик пытал-
ся сжечь свой дом, когда у него отобрали кассеты с записями триппи. Три-
надцатилетняя  девочка чуть не убила отца кухонным ножом.  Утверждалось,
что в других странах еще хуже: в США и в Германии дети толпами оставляли
дома и жили вместе триппи-коммунами. Как только их возвращали домой, они
сбегали снова.

Один из фанатиков триппи в школе достал зажигалку и сжег газету. Осталь-
ные смотрели, как она горит; лица их напомнили мне фильм, в котором сжи-
гают ведьму: так смотрели на этот костер.

В начале первого урока все еще говорили об этом;  а урок был физика. Шум
не затих,  даже когда вошел Дикий Билл, и я ожидал, что он взорвется: он
всегда строго следил за дисциплиной в классе. Вместо этого он добродушно
взглянул на фанатиков триппи, даже каким-то любящим взглядом.

Он сказал:  "Я видел, как вы сожгли эту злую газету. У нас в учительской
тоже был номер, и я его сжег".

Фанатики триппи все еще шумно приветствовали его,  когда послышался стук
в дверь и вошел мистер Денлам,  секретарь школы. Это был маленький чело-
век, робкий, особенно когда дело касалось Дикого Билла. Он подошел ближе
и  что-то прошептал.  Дикий Билл презрительно улыбнулся.  "Если директор
хочет меня видеть, разумеется, я в его распоряжении".

Он дал нам задание и вышел,  вслед за ним и Денлам.  У двери Дикий  Билл
остановился и обернулся, продолжая улыбаться. А потом сказал, почти вык-
рикнул: "Да здравствует трипод!"

Этим вечером основной темой теленовостей были триппи.  Показали толпу  у
здания  "Дейли мейл" и стычки,  когда полиция пыталась рассеять эту тол-
пу,- триппи тащат в  полицейские  фургоны,  полисмен  с  лицом,  залитым
кровью.  Комментатор сказал, что еще одна толпа собралась у дома издате-
ля; окна дома разбили, а на стенах намалевали фигуры триподов.

"Сегодня во второй половине дня, - продолжал комментатор, - в палате об-
щин  выступил  премьер-министр.  Он  сказал,  что ситуация находится под
контролем.  Особенно тревожит то, что фанатики триппи по всей стране со-
бираются вместе.  Сообщается о нескольких таких группах, занявших пустые
квартиры и конторы в Лондоне;  аналогичные коммуны появились в ряде про-
винциальных городов, включая Бирмингем и Эксетер".

Марта сказала:  "Не думала, что позволят зайти так далеко. Нужно руково-
дить твердой рукой".

- Легче сказать, чем сделать, - заметил папа.

- В этом-то все и дело. Слишком много говорят, слишком мало делают.

Комментатор начал говорить об акциях и ценных бумагах и о финансовой па-
нике, и Анжела, которая сидела, глядя на экран, встала и вышла из комна-
ты.  Марта и папа продолжали говорить о бунтах.  Марта все больше серди-
лась,  и папа соглашался с ней; он никогда долго не выдерживал сопротив-
ления.  Он говорил,  да,  триппи-шоу следует запретить, когда я услышал,
как открылась, а потом закрылась входная дверь.

Я сказал: "Это Анжела".

Папа повернулся ко мне. "Что?"

- Она вышла.

Он спросил Марту: "Она тебе говорила что-нибудь?"

- Нет. Наверно, пошла к Эмме.

Эмма - это ее подруга в деревне. Я сказал: "В новостях говорили о комму-
не триппи в Эксетере"

- Но она не может...  - начала Марта.  Папа пошел к двери, я за ним. Дом
Эммы  находился  в нескольких сотнях метров налево.  Анжела направлялась
направо, к остановке автобуса.

Папе потребовалась моя помощь,  чтобы вернуть Анжелу;  она боролась  ка-
кое-то  время,  потом обвисла на нас.  Он отнес ее в ее комнату,  и мы с
Мартой ухаживали за ней. Она лежала, глядя в потолок. Когда папа вернул-
ся, она не отвечала на его вопросы, не смотрела на него и не двигалась.

Через несколько минут пришел доктор Монмут; он жил по соседству.

Это был  маленький человек,  ростом меньше папы,  с розово-белым детским
лицом и редкими растрепанными волосами.  Говорил он быстро и слегка заи-
кался.  Папа  объяснил,  что случилось.  Осмотрев Анжелу и посветив ей в
глаза,  доктор сказал папе:  "Вы знаете,  я иногда пользуюсь гипнозом. И
как мы оба знаем, вы это не одобряете. Если хотите, я успокою ее и пере-
дам п-педиатру.  Но я предпочел бы испробовать гипноз. Может, так мы уз-
наем, что ее тревожит. Н-ну как?"

Папа неохотно ответил: "Вреда, наверное, не будет".

- Безусловно.

Доктор Монмут посадил Анжелу,  обращаясь с ней мягко,  но решительно. Из
сумки он достал стальной шар на цепи и начал раскачивать перед нею. Неч-
то подобное я уже видел, но мне все равно было интересно смотреть и слу-
шать его мягкий монотонный голос:  "Тебе хочется  спать  ...  спать  ...
спать ...  твои веки тяжелеют ...  глаза закрываются ... закрываются ...
ты спишь..."

Я сам почувствовал сонливость. Доктор Монмут сунул шар в карман. Он ска-
зал : "Анжела. Ты меня слышишь?"

Она негромко ответила : "Да".

- Ты что-нибудь должна сделать ... обязательно должна?

Никакого ответа.

- Скажи мне. Что ты должна сделать?

Она медленно ответила : "Повиноваться триподу".

- Что это з-значит, Анжела?

- Трипод хороший. Трипод знает лучше.

- Лучше о чем?

- Обо всем.

- И что же ты должна делать?

- То, что велит трипод.

- А кто тебе это сказал?

- Трипод.

- Т-трипод велел тебе убежать из дома и присоединиться к другим триппи?

- Да.

Доктор Монмут взял ее руки в свои.  "Слушай, Анжела. Слушай внимательно.
Никакого т-трипода нет.  Ты никогда не смотрела Триппи-шоу. Ты вообще не
любишь смотреть т-телевизор. Ты сама по себе, и никто не может управлять
твоим мозгом.  Теперь я досчитаю до пяти, при счете пять ты проснешься и
не будешь помнить мои слова,  но будешь делать, как я сказал. Один, два,
три ..."

При счете пять она открыла глаза.  Спросила "Что со мной?" Посмотрела на
нас. "Я заболела?"

Он успокаивающе улыбнулся.  "Легкий приступ.  Теперь ты здорова.  Можешь
делать что угодно. Хочешь посмотреть телевизор?"

- Нет. - Она яростно помотала головой. - Нет, не хочу.

Анжела осталась в своей комнате,  приводя в порядок кукол. Их у нее было
больше десяти, и я вспомнил, что она давно уже ими не играла. Я спустил-
ся вместе с остальными, и папа разлил напитки.

- Я не очень понимаю,  что к чему. - Он протянул стакан доктору Монмуту.
- Ее кто-то загипнотизировал? Но кто?

- Вы слышали ее: трипод.

Марта сказала:  "Это нелепо. Триподы были уничтожены. Вы хотите сказать,
телевизионное шоу? Но как это возможно?"

Доктор Монмут взял стакан.  "Гипноз - это состояние искусственно индуци-
рованного сна или транса, в котором субъект податлив к внушению. Сущест-
вуют различные м-методы индуцирования. Я не слышал раньше, чтобы это де-
лалаи через телевизор, но я не стал бы отвергать такую возможность".

- Но само внушение... - сказал папа, - как оно действует?

- Оно может быть подсознательным; сообщение вспыхивает на экране на мик-
росекунды.  И подкрепляется словесно - "Да здравствует трипод". Интерес-
но,  что на одних оно действует,  на других нет. Но это же относится и к
другим вещам.  Прерывистый свет большинство  людей  не  беспокоит,  а  у
м-меньшинства вызывает эпилепсию.  Возможно, это результат небольших на-
рушений корковой деятельности.  Может быть, разность альфа-ритмов делает
их восприимчивыми.

- Но кто это делает? - спросила Марта. - Русские?

- Возможно. Но ведь шоу создано в Штатах.

- Зачем это американцам? Не имеет смысла.

- Проводились эксперименты с подсознательным внушением в рекламе.  М-мо-
жет быть, собираются запускать в производство игрушки-треножники, и про-
ект вышел из-под контроля. Или это разновидность массовой истерии, кото-
рая связана с поп-звездами, - истерия и гипноз оба предполагают отказ от
свободной воли, по какой-то случайности она связана именно с этим шоу.

Папа спросил: "А вы сами что думаете?"

- Не знаю. Существует и третья возможность.

- Какая?

- Слой  Хевисайда не останавливает телевизионные сигналы.  Шоу создано в
Америке,  но внушение могло быть наложено извне.  - Он помолчал. - Отку-
да-нибудь из космоса.

Марта покачала головой. "Ну, это вообще нелепо".

Папа сказал:  "Кто-то скрывается за триподами, вы хотите сказать. Но это
невероятно. Ведь триподы - это шутка".

- Научные знание не обязательно следуют известному нам образцу.  У инков
была  превосходная сеть дорог,  но они ум-мудрились не изобрести колеса.
То,  что кто-то использует такую неуклюжую машину,  как треножник, вовсе
не  означает,  что  он  не может далеко опередить нас в познании мозга и
умственной деятельности.

Папа покачал головой. "Рекламный трюк, вышедший из-под контроля, кажется
мне более вероятным".

Теленовости были полны триппи,  демонстрировавшими, распевавшими песни о
триподах и вступавшими в стычки с полицией. И не только в Англии; анало-
гичные сцены происходили в Америке и Канаде, в Австралии и в Европе. Хо-
дили слухи,  что то же самое происходит за железным  занавесом,  но  нам
этого не показывали.

Средства массовой  информации изобрели слово триппи,  они же назвали де-
монстрации триппи - триппинг.  Триппи приняли эти названия  и  распевали
новую песню на мотив Триппи-шоу:

 - Трип, трип, трип вместе с триподом ...

И вдруг неожиданно триппи двинулись. Все началось в Лондоне. Мы смотрели
вечерние новости по телевизору:  похоже было на  массовую  миграцию.  Со
всего города собрали машины и автобусы и двинулись в сельскую местность.
Другие ждали у дороги. Погода была ужасная, с черного неба лился пролив-
ной  дождь,  бушевала  буря.  Люди терпеливо стояли под дождем,  мокрые,
оборванные,  но не жалующиеся. Многие держали самодельные лозунги и пла-
каты:

ДА ЗДРАВСТВУЕТ ТРИПОД! ТРИПОД ЖИВ!

... или просто размахивали изображениями треножников. Машины и автобусы,
ведомые другми триппи,  останавливались и подбирали их и  ползли  дальше
перегруженные. Полиция наблюдала, но не вмешивалась.

Я думал об этом, ложась спать. Не знаю, было ли мне их жаль. Жалкая сце-
на,  но сами они не казались несчастными. К чему бы все это? Может, док-
тор  Монмут прав - насчет внушения из космоса?  Но зачем?  И зачем такой
массовый исход?  Я вспомнил,  как мигрируют лемминги:  они потом тонут в
море.

Очевидно, Анжела была бы среди них, если бы доктор Монмут не снял внуше-
ние; некоторые триппи выглядели не старше, чем она. Эта мысль ужасала.

На следующее утро я проснулся рано.  Включил телевизор  и  в  недоумении
смотрел на экран. В центе экрана треножник, а за ним мокрые серо-зеленые
поля. У гигантских ног копошились какие-то точки.

Голос диктора перехватывало. "Второе вторжение триподов само по себе по-
разительно ... сообщается о появлении их в Штатах и в Германии - но этот
...  как его описать?.. этот приветственный парад ... это вообще неверо-
ятно..."

Камера приблизилась.  Рой точек превратился в людей ...  тысячи и тысячи
людей размахивали руками, пели песни и поднимали в приветствии изображе-
ния трипода.

На некоторое время наступило равновесие.  Триподы не двигались, и против
них ничего не предпринимали. Невозможно было напасть на них, не убив при
этом множество триппи,  теснившихся вокруг. Ближайший от нас трипод рас-
полагался к северу от Эксетера, в Англии были еще три, один в Шотландии,
между Эдинбургом и Глазго,  и один в Ирландии,  к югу от Дублина.  То же
самое происходило по всему индустриальному миру.  Кто-то подсчитал,  что
один треножник приходится примерно на десять миллионов человек, и разме-
щались они рядом с крупными населенными пунктами.

Триппи-шоу сняли с экрана, но тут же оно появилось вновь, и передача шла
с высотных спутников.  Правительство пыталось заглушить ее,  но передача
сменила частоту и продолжала ее менять,  а глушители пытались ее пресле-
довать.

Марта сказала,  что нужно вообще прикрыть телевидение. Папа ответил: "Не
могут".

-Почему? Ведь сделали это во время войны.

Я хотел спросить,  какой войны - Бурской или Крымской.  Удивительно, как
старики говорят просто "война", как будто это что-то значит.

Папа сказал: "Тогда это был не главный коммуникационный канал; таким бы-
ло радио.  Даже когда я был мальчиком,  один из ста домов,  а  может,  и
меньше, имел телевизор. Если прекратят сейчас, начнется паника".

- Но  что-то надо делать?  Миссис Голайтли говорит,  что ее домработница
стала триппи.  Вчера еще ворчала по поводу триподов, а сегодня не пришла
на работу.

- Если ничего хуже не случится, кроме потери домработницы, тогда еще ни-
чего.

Я только что пришел из школы. "Я хочу вам кое-что сказать. Мать Энди уш-
ла".

Марта спросила: "Ты уверен?"

- Когда он вчера вернулся,  дом был пуст.  Он думал, что она у кого-то в
гостях,  но она не вернулась.  И даже не оставила  записки,  как  делает
обычно, когда уходит.

Марта была поражена. "Значит он один в доме?"

- Да. Но он привык.

Она повернулась к папе. "Иди и приведи его. Ему лучше оставаться с нами,
пока все не кончится".

- Я хотел позвонить Ильзе.

Она раздраженно смотрела на него. "Это подождет".

Я знал,  что папа неплохо зарабатывает,  хотя он частенько жаловался  на
налоги и нехватку денег;  что касается Марты, то она вообще была богата.
Но мой дядя Ян - вот это был настоящий магнат.  Он руководил несколькими
компаниями  в Сити - самые разные дела,  от торговли кофе до страхования
собственности,  - и у них были роллс,  и порше, и один из этих фантасти-
ческих маленьких спортивных автомобилей ММR-2 для поездок в магазины. Он
и тетя Каролина,  сестра папы,  много времени проводили в самолетах - он
был связан с компанией в Токио и еще с одной в Нью-Йорке,  а между поле-
тами они жили в настоящем имении в Котсволде,  с наружным  и  внутренним
плавательными бассейнами,  с теннисными кортами, с полудюжиной конюшен и
парком, который тянулся на мили.

У них было двое детей: Верити, семнадцати лет, и Натанаэль, на год стар-
ше меня.  (Они на самом деле называли его Натанаэль, даже сидя у бассей-
на).  Он был похож на отца,с тонким бледным лицом и рыжеватыми волосами,
с хилым сутулым телом, хотя и без животика, который дядя Ян нажил от хо-
рошей жизни по белу свету. Верити тоже была рыжеволосой, но хорошенькой.

Мы виделись с ними редко - по нескольким причинам.  Одна - Ильза при них
чувствовала себя неуверенно,  другая - Марта не одобряла их образ жизни.
Третья - из-за их образа жизни:  рядом с ними все равно чувствуешь  себя
бедным родственником, потому что ты такой и есть. Меня это не очень бес-
покоило.  Я завидовал Натанаэлю из-за некоторых вещей, которые он прини-
мал  как  должное (типа плавательного бассейна),  но я не хотел бы иметь
их, если это означало быть таким, как Натанаэль, и я сумел убедить себя,
что это взаимосвязано.  Верити мне бы нравилась, если бы она обращала на
меня хоть сколько-нибудь внимания, но она этого не делала.

Папа позвонил тете Каролине после случая с Анжелой,  отчасти как предуп-
реждение.  Из его рассказа Марте я понял,  что тетя не заинтересовалась;
Натанаэль и Верити были в безопасности в своих дорогих интернатах (у На-
танаэля - Этон),  а они с Яном не смотрят телевизор.  Она сказала тем не
менее,  что триподы - большая помеха в делах.  Они планировали поездку в
Лос-Анжелес - Ян основывал там компанию, но он решил подождать, пока все
не уляжется.

Тетя Каролина,  которая позвонила,  когда папа ушел за Энди, была совсем
другой.  Вначале я даже не мог понять, что она говорит, так изменился ее
голос. Постепенно выяснилось, что хотя телевизоры в Этоне были запрещены
после  второго  вторжения триподов,  кто-то подпольно принимал передачи.
Учитель нашел телевизор,  настроенный на прием Триппи-шоу, и конфисковал
его, но ночью с десяток мальчиков убежали. Один из них был Натанаэль.

Ян немедленно  отправился  на  поиски.  Ближайший  трипод располагался у
Фарнхема, недалеко от Этона, и они думали, что Натанаэль там. Теперь она
беспокоилась и о Яне.

Разговор все  еще  продолжался,  когда папа привел Энди.  Он слушал ее и
утешающе хмыкал.  Я слышал, как он говорил: "С Яном будет все в порядке,
Кара. Я уверен в этом. И с Натанаэлем. Никакой физической опасности нет.
Прошла уже неделя,  и ничего ужасного не случилось. Просто глупость, ко-
торая со временем кончится.  Выпей,  постарайся успокоиться.  Ну, ладно,
выпей еще. Иногда неплохо как следует выпить".

Повесив трубку, он уже не казался таким уверенным. "Не понимаю, что про-
исходит.  Они обратились в полицию, как только им позвонили из школы, но
там даже не сделали вида,  что собираются помогать,  - Яну сказали,  что
перестали реагировать на заявления об исчезновениях: их слишком много".

Энди кивнул.  "То же самое и мне сказали. И кое-кто в полиции тоже трип-
пи. Полисмен в Малом Иттери ушел".

Это деревня в пяти милях от нас.  Папа сказал:  "Не беспокойся о матери.
Как я уже сказал сестре, ничего ужасного не происходит. Никому не повре-
дили.  А гипнотический эффект долго не держится.  Сегодня утром по радио
выступал врач,  он сказал, что со дня на день люди должны начать возвра-
щаться домой".

Я спросил: "А как Анжела?"

- А что Анжела?

- Доктор Монмут гипнотизировал ее. Может, это тоже долго не продержится?

- Это другое дело.  Он гипнотизировал, чтобы разгипнотизировать. Если мы
увидим, что она снова прилипла к ящику, тогда будет повод для беспокойс-
тва, но пока ничего подобного нет.

Я согласился.  Если кто-то оставлял телевизор включенным  -  иногда  так
поступала Марта, уходя, чтобы напугать воров, - Анжела его выключала.

Я совсем не радовался тому,  что Энди живет с нами.  Он мне нравился, но
мысль,  что придется видеть его двадцать четыре часа в сутки,  делить  с
ним комнату, не заставляла меня прыгать от восторга.

Вечером он  рано лег и читал.  Это меня устраивало,  но когда я вышел из
ванной, он отложил книгу.

- Дождь, - сказал он. - Гроза собирается. Интересно, где Миранда.

Хотя я сам называл Ильзу по имени, мне казалось неправильным, что он на-
зывает свою маму Мирандой. В конце концов она ведь его настоящая мать, а
не мачеха.  Я не мог понять, как он к ней относится. Он рассказывал о ее
вздорных  идеях - например,  выкрасить потолок черной краской,  - как бы
слегка насмехаясь,  как будто она персонаж пьесы.  В то же время,  когда
она  его  не ругала,  он бывал с нею нежен,  как я не мог быть ни с кем,
особенно с Ильзой; он всегда обнимал свою мать.

Я, запинаясь, сказал: "С ней будет все в порядке".

- Забавно. - Он смотрел на потолок. - Когда она раньше уходила, я иногда
надеялся, что она не вернется.

Он говорил, как всегда, спокойно. Я не знал, что ответить, и даже не пы-
тался.

Немного погодя он продолжал:  "Конечно, на этот раз она ушла, потому что
хотела. Раньше я не беспокоился, потому что она поступала по своим жела-
ниям. Сейчас я этого не чувствую.- Он помолчал. - Может, мне нужно поис-
кать ее, как твой дядя Натанаэля".

Я ответил:  "Ты ее не найдешь,  а даже если найдешь,  что это тебе даст?
Анжела маленькая,  мы сумели ее притащить,  а рядом оказался доктор Мон-
мут. А что ты сделаешь против толпы триппи?"

Он кивнул.  "Ничего, наверно. Но она теперь часть всего этого - это слу-
чилось и с ней.  Раньше она проделывала всякие штуки ...  но теперь  ...
она может делать что угодно, только не размахивать флагами и кричать "Да
здравствует трипод!".

- Это не значит, что она несчастлива - Анжела не была.

Я не назвал бы ее и счастливой,  но об этом я не сказал.  Энди посмотрел
на меня.

- А что если бы это была Ильза?

Я подумал об этом и понял,  что испытываю разнообразные чувства, рассор-
тировать которые не смог бы. Но я мог представить себе, что испытывал бы
папа.

Я покачал головой. "Не знаю".

Энди сказал:  "И я не знаю.  Хотел бы я знать, что все это такое. Мы те-
перь знаем,  что это определенно связано с триподами и что люди, создав-
шие шоу,  были в числе первых триппи. Очевидно, те, кто послал треножни-
ки,  управляют нашим телевидением, они выяснили, где самые мощные произ-
водственные центры, и каким-то образом послали туда гипнотические прика-
зы. Но мы до сих пор не знаем, зачем им все это".

- Одна теория утверждает,  что они с болотистой планеты,  - сказал я.  -
Единственное  разумное  назначение  треножников  - пересекать болотистую
местность.

- Так кто же они - гигантские разумные лягушки  или  тритоны?  А  может,
свиньи: свинья - болотное ждивотное. Никто не знает. И может, и не узна-
ет.  И нет даже догадки о том, как работает их мозг. Мы видели, как пер-
вый трипод поступил с фермой. Вторая волна, похоже, вообще ничего не де-
лает, только гипнотизирует людей, чтобы они их любили. Может, они просто
хотят, чтобы их любили?

- Что касается меня, то они ничего не добились. И папа прав: гипноз дол-
го не держится. Скоро начнут возвращаться.

Я взбил подушку и лег. Энди молчал; я решил, что он по-прежнему думает о
Миранде. Я начал думать об Ильзе и о его вопросе: что я чувствовал, если
бы это была она. Но мысли, пришедшие мне в голову, мне не понравились, и
я прогнал их прочь.

Назавтра была суббота. Папа продавал кому-то очередной дом - триподы или
нет, а люди должны где-то жить, сказал он. Марта уехала в магазин и взя-
ла с собой Анжелу.  А Энди отправился на велосипеде домой за вещами, ко-
торые он забыл накануне.

Я бродил по саду - в конце его росли фруктовые деревья. Яблоки уже убра-
ли,  но на одном старом дереве еще оставалось несколько. Сидя на ветке и
грызя яблоко,  я опять подумал об Ильзе.  Папа до завтрака звонил  ей  и
просил приехать. Потом сказал, что швейцарцы не могут поверить в то, что
происходит в остальной части мира.  Очевидно, в их стране нет триподов и
почти нет триппи.

Они с Энди заспорили о национальных характерах.  Меня это не интересова-
ло,  поэтому я не обращал внимания. Но я заметил, как говорил с ним папа
- не впадая в молчание, говорил быстро и много. Я оставил их за разгово-
ром.  И, уходя, думал, почему это папа со всеми, кроме меня, может гово-
рить так легко.

Я отбросил  огрызок и услышал шум подъезжающей машины.  Вначале я решил,
что это папа, но мотор слишком сильный для "Рено". И не "Ягуар" Марты. Я
слез с дерева и пошел к дому.  У дома стоял "Роллс" дяди Яна, а он сам и
Натанаэль стояли рядом. Дядя Ян одевался в неброскую, но дорогую одежду:
синие  брюки,  рубашка  спортивного покроя с короткими рукавами,  мягкие
туфли и большая шляпа.  Мне показалось,  что всему этому совсем не соот-
ветствует черный чемоданчик, который он нес. Натанаэль тоже был в шляпе.
Дядя Ян с улыбкой помахал мне рукой.

- Я думал, вообще никого нет.

Я провел их в дом, объясняя, где остальные. Украдкой

взглянул на Натанаэля. Все как обычно. Зная дядю Яна, я решил, что Ната-
наэля  разгипнотизировал кто-нибудь с Харли-стрит.  Но как он его нашел?
Вероятно,  нанял компанию бандитов.  Марта говорила,  что он  знается  с
преступниками.

Гораздо удивительнее,  что привело их сюда, на сотню миль южнее поместья
Ардакер.  Я думал,  они вначале поедут домой.  Я провел их в гостиную  и
предложил дяде Яну выпить,  как всегда делал папа, а потом вежливо спро-
сил, что привело их к нам.

Он по-прежнему улыбался.  "Мне нужно было повидаться кое с кем в Таунто-
не. крюк не очень большой, и я решил заглянуть к вам".

- А тетя Каролина?

Он удивился. "А что?"

- Она ... ну ... беспокоилась. - Я взглянул на своего двоюродного брата,
который тоже улыбался;  весьма необычно для него.  И ни один из  них  не
снял шляпы. - О Натанаэле.

- Ах, это. Я ей позвонил. Она знает, что теперь все в порядке.

Я по-прежнему удивлялся.  Хотя графин с виски стоял прямо перед ним,  он
даже не взглянул на него. Дядя любил выпить, и я думал, что после долгой
поездки он сразу нальет себе. Но он подошел ко мне и взял меня за руку.

- Ты должен понять, Лаури, что теперь все хорошо, лучше не может быть. Я
рад, что ты один. Это делает легче нашу задачу.

Как только он коснулся меня,  я почувствовал тревогу. В прошлом я не был
даже уверен, что он замечает меня. И манеры у него стали слишком привет-
ливые,  чуть не заискивающие.  Ничего похожего на то,  как обычно жильцы
Ардакера обращались со своими бедными родственниками.

Я сказал: "Лучше подождать папу. Объясните все ему".

Он не  обратил на это внимания.  "Новый мир рассветает,  ты знаешь.  Мир
спокойствия и счастья".

Все неправильно.  Единственное спокойствие и счастье,  которые его  ког-
да-либо интересовали,  это спокойствие и счастье от приобретения еще од-
ного состояния.  Я бросил взгляд на дверь и с замирающим сердцем увидел,
что между мною и ею стоит Натанаэль.

Дядя Ян продолжал:  "Это нужно испытать,  чтобы понять, но когда испыта-
ешь, все остальное покажется дурным сном. Тысячи лет люди сражались друг
с другом,  убивали,  мучили, порабощали. Все это кончилось. Триподы при-
несли нам мир и свободу".

- Да здравствует трипод! - сказал Натанаэль.

- Очень интересно, - сказал я.

В чем же угроза. Ясно, что не только не был разгипнотизирован Натанаэль,
наоборот,  его отец тоже стал триппи. Но если это означает только лекцию
о доброте триподов, я это выдержу. Но у меня было предчувствие, что этим
они не ограничатся.  Они ищут новообращенных; вопрос в том, как происхо-
дит обращение. Я сомневался, что только в разговорах. Усадить меня перед
телевизором  и  заставить  смотреть Триппи-шоу?  Но я уже видел его и не
стал триппи.  Или как-то загипнотизировать меня?  Доктор Монмут говорил,
что  нельзя  загипнотизировать человека помимо его воли.  Если я намерен
сопротивляться, они не смогут. Или смогут?

- Легко вступить в мир спокойствия, - говорил дядя Ян.

Чемоданчик стоял на ковре рядом с ним.  Он открыл его и достал что-то  -
болтающуюся штуку, похожуя на шлем, черную, но с серебряными нитями.

- Счастливы  те,  -  продолжал  он,  - кто добровольно раскрывает сердца
навстречу посланию триподов.  Но триподы хотят,  чтобы все испытали  ра-
дость  принадлежности  к новому братству человечества.  Поэтому они дали
нам эти шапки,которые уничтожают сомнения и неуверенность.

Одной рукой он протянул ее мне,  а другой снял свою шляпу.  Под шляпой у
него был такой же шлем.

Он серьезно  сказал:  "Надень  его,  Лаури.  И  тогда  ты узнаешь секрет
счастья, как узнали мы".

Я посмотрел на одного,  на другого.  Ни капли враждебности. Тонкие черты
лица  Натанаэля утратили обычное насмешливое выражение и излучали добро-
ту. Ужасное зрелище. Шлем выглядел безвредно - просто кусок резины с ме-
таллическими нитями. Но я чувствовал, как колотится сердце.

- Звучит прекрасно,  - сказал я. - Только ... подождите минутку. Я зажег
газ перед вашим приходом - хотел вскипятить кофе. Пойду выключу, а то на
кухне загорится.

Несколько мгновений все молчали. Я, как мог естественнее, пошел к двери.

Спокойным голосом дядя Ян сказал:  "Мозг человека полон хитрости и обма-
на, пока не познал гармонию триподов. Держи его, Натанаэль".

Я попытался пробежать,  а когда он схватил меня, рванулся назад. И побе-
жал к открытому окну. При этом я услышал шум мотора и увидел подъехавший
"Ягуар". Я попытался вылезть в окно, но Натанаэль держал меня за ногу. Я
лягался и звал на помощь.

Ударом ноги  я отбросил Натанаэля и перевернул софу.  Это преграда между
мною и ими,  но преграда жалкая и временная. Я слышал голос Марты, звав-
шей  Анжелу,  а эти двое приближались ко мне,  и шлем свисал с руки дяди
Яна.  Лезть в окно?  Это значит повернуться к ним спиной. Я не знал, что
делать, и не делал ничего.

Дядя Ян спокойно сказал: "Глупо, Лаури. Никто не причинит тебе вреда. Мы
тебе дадим кое-что,  и ты узнаешь самое удивительное в мире.  Тебе нужно
только расслабиться и принять".

Я сказал, пытаясь выиграть время: "Расскажите мне еще ... о триподах".

Он покачал головой. "Опять хитрость и обман. Но скоро все это кончится".

Теперь бежать к окну слишком поздно - пока я доберусь, они оденут мне на
голову шлем.  На подоконнике стояла бронзовая статуэтка римского божест-
ва, один из антиков Марты. Я схватил ее и поднял как дубину.

Дядя Ян сказал: "Натанаэль..."

Натанаэль прыгнул с быстротой, которой я от него не ожидал, и перехватил
мою руку.  Скорость нападения и его неожиданность заставили меня  выпус-
тить бронзу;  он крепко держал меня за руку. Приближался его отец. Глядя
между ними, я увидел, как открылась дверь и вошла Марта.

Она сказала: "Ян, не знаю, что тут происходит, но отпусти его. Немедлен-
но".

Он мягко ответил: "Мы принесем мир и тебе, Марта. После Лаури".

Моя бабушка крепкая старушка,  но,  конечно, не ровня им. В ее руке была
большая красная сумка крокодиловой кожи, в ней она держала деньги. Я по-
думал, не собирается ли она ударить дядю Яна этой сумкой.

И закричал: "Уходи отсюда - позови на помощь..."

Она со  стуком  уронила сумку.  В руке ее было что-то черное и плоское -
небольшой пистолет. Она сказала: "Повторяю: отпусти его".

Голос дяди Яна не дрогнул.  "Не делай глупости, Марта. Мы пришли с миром
и принесли мир. Никто не пострадает".

- Ты ошибаешься, - она говорила самым решительным голосом. - Если не от-
пустишь, кое-кто пострадает. И сильно - может, будет убит".

Дядя Ян смотрел на нее. Мы уже знали, что триппи почти равнодушны к боли
и опасности. Поверит ли он ей?

Он медленно покачал головой.  "Как ты ошибаешься,  Марта. Если бы только
позволила мне ..."

Выстрел, оглушительно громкий, прервал его.

Он вздохнул,  пожал плечами и направился к двери. Натанаэль - за ним. Мы
с Мартой смотрели друг на друга,  слушая,  как заработал мотор "Роллса".
Она нащупала ближайший стул и тяжело села.

- Налей мне коньяку, Лаури. И покрепче.

Анжела пряталась в кустах. Она была больше заинтересована, чем испугана,
и хотела посмотреть пистолет, но Марта сунула его обратно в сумку.

Я сказал: "Я не знал, что он у тебя есть".

- Купила в прошлом году, когда одного торговца ограбили на пути с антик-
варной ярмарки.  Глупо,  но я ни разу не стреляла.  - Она взяла стакан и
отпила коньяку. - Ужасно боялась попасть во что-нибудь.

Она имела  в  виду свой фарфор;  в поисках поддержки она обвела взглядом
свое собрание.  Единственным ущербом была круглая дыра в штукатурке сте-
ны.  Но тут она заметила статуэтку на полу и принялась ее рассматривать.
Чемоданчик стоял там,  где его оставил дядя Ян. Я заглянул внутрь и уви-
дел несколько шлемов.

- Интересно, почему он это оставил, - сказал я.

Марта провела пальцами по статуэтке и равнодушно ответила: "Не знаю".

- Может, подумал, что мы из любопытства наденем шлем, и готово.

Она вздрогнула с отвращением: "Как же!"

- Кто знает, как работает мозг триппи? Он на самом деле считает, что это
пропуск в рай, и поэтому мы можем поддаться искушению. Тот, что он хотел
надеть на меня,  он унес с собой.  Куда они направились, как ты думаешь?
Домой?

Она со стуком поставила статуэтку.

- Каролина ...

- Что?

Она пошла к телефону и набрала номер. Я слышал, как она рассказывает те-
те Каролине,  что произошло.  Потом сказала:  "Каролина,  слушай ...  ты
должна выслушать ...  Уходи из дома, пока они не вернулись. Приезжай сю-
да. Это уже не те люди, говорю тебе, они опасны ..."

Она опустила трубку и смотрела на нее некоторое время,  прежде чем поло-
жить на место.

Я спросил: "Что она сказала?"

Никогда раньше я не видел Марту такой беспомощной.

- Она мне не поверила.  Обрадовалась,  что они живы и здоровы.  Повесила
трубку, не дослушав.

В школе  отсутствовало  все  больше ребят.  Неизвестно,  то ли они стали
триппи,  то ли отсиживались дома,  ожидая, пока все успокоится. И уроков
почти не задавали.

На собрании директор предупредил,  чтобы мы опасались людей, которые за-
хотят одеть на нас шапку;  дядя Ян не единственный расхаживал в  окрест-
ностях с резиновыми шлемами.  Обо всем подозрительном мы должны были не-
медленно сообщать.

Я стоял рядом с Хильдой Гузенс,  она фыркнула и сказала:  "Старый приду-
рок!"

- Почему?

- Как будто нас надо предупреждать.

- Говорят,  сегодня  в школе видели Дикого Билла.  Если он поймает тебя,
может, захочет одеть шапку на свою любимую ученицу.

- Не думаю.

- Мой дядюшка чуть не проделал это со мной.

Она только с жалостью поглядела на меня.  Интересно, каково быть Хильдой
Гузенс  и быть такой уверенной в себе ив окружающем.  Директор продолжал
мямлить.  Это был худой беспокойный человек, бледнолицый и седовласый; в
конце учебного года он должен был уйти на пенсию.  Я думал также, каково
ему приходится - ведь он едва справлялся в нормальных условиях, когда не
было ничего похожего на триподов.

Я вдруг осознал,  как важно быть самим собой - вспыльчивым и презритель-
ным или обеспокоенным и жалким - но самим собой и продолжать действовать
по-своему; в сущности это означало быть человеком. Мир и гармония, кото-
рые предлагали дядя Ян и остальные,  на самом деле были смертью,  потому
что не будучи самим собой, потеряв индивидуальность, ты не живешь.

Первым уроком должна была быть химия, но учительница не появилась. Хиль-
да Гузенс и еще несколько занялись заданиями;  остальные болтали.  Вдруг
распахнулась дверь. Но вошла не миссис Грин, а волосатый маленький уэлл-
сец, по имени Уилли, который преподавал физкультуру.

Он закричал: "Уроки кончены! Расходитесь!"

Энди спросил: "Почему?"

Уилли с важным видом ответил:  "Распоряжение полиции. Эксетерские триппи
выступили. Они пройдут несколькими милями севернее, но нужно принять ме-
ры предосторожности. Расходитесь".

Мальчик, по имени Марриот, сказал: "Я живу в Тодпоуле".

Тодпоул находится в шести милях к северу от школы.  Уилли ответил:  "Ну,
туда идти нельзя. Вдоль их пути всех эвакуируют. Вероятно, через час-два
все успокоится, а пока свяжись с полицией".

В сарае для велосипедов я подождал,  пока Энди кончит возиться со своим.
Сарай опустел раньше, чем он распрямился.

Я сказал: "Пошли - мы последние".

- Я вот думаю ...

Я нетерпеливо заявил: "Можно ехать и думать в одно и то же время".

- Я бы хотел взглянуть на это.

Прошло несколько  мгновений,  прежде  чем я догадался,  что он говорит о
триподе.

- Дорога перекрыта.

- Сможем обойти.

"Сможем", а не "могли бы".  И "мы", значит отступления нет, иначе он ре-
шит, что я струсил.

Я сказал: "Вряд ли он отличается от того, что мы видели".

- Наверно,  нет.  - Он вывел велосипед из сарая. - Все равно хочу взгля-
нуть.

День был ясный,  но в ветре, поднявшем тучу листьев, чувствовалась зима.
Людей было мало, и все шли в противоположном направлении.

Дорогу перекрыли в полумиле от городка.  Поперек дороги стояла полицейс-
кая машина,  рядом с ней курил сигарету полицейский, другой сидел за ру-
лем.  Нам нужно было миновать их.  Слева простирались открытые поля,  но
справа - поросший лесом холм.

Я сказал: "А как же велосипеды?"

- Не волнуйся. Спрячем в кювете.

Велосипед мне подарили месяц назад на день рождения, гоночный велосипед,
о котором я давно мечтал. Я осторожно положил его в траву. Мы пролезли в
дыру в изгороди и направились к деревьям. Укрывшись, мы держались побли-
же к дороге. Прошли в ста метрах от полицейской машины; курящий полисмен
посмотрел в нашу сторону, но, по-видимому, нас не заметил.

Если нас не увидел полицейский,  очевидно, не увидит и трипод. Я почувс-
твовал себя уверенней.  Даже ощутил какую-то беззаботность. Пели птицы -
дрозды,  слышалось характерное щелканье фазанов.  Обычные звуки природы.
Какая сумасбродная затея - погоня за триподом. Если даже он двинулся, то
может снова остановиться, как тот, на болотах, или сменить курс. Деревья
кончились, и мы укрылись под изгородью, окружавшей поле, на котором пас-
лись коровы фризской породы. Слева от нас местность понижалась, открывая
вид на окрестности.  На многие мили виднелись поля, рощи, фермы. На уда-
лении солнце отражалось в реке.

Но солнце отражалось еще от чего-то - более холодным отражением.  И  это
отражение приближалось к нам.  Его топот перекрывал пение птиц и мычание
коров.

Энди сказал: "К изгороди ..." Мы перебежали метров тридцать по открытому
лугу и легли. Видел ли он нас? Мы находились еще далеко, но мы не знаем,
насколько далеко он видит.  Я надеялся,  что теперь мы спрятались.  Энди
прополз вперед, откуда ему лучше было видно, после недолгого колебания я
присоединился к нему, оцарапав руку о куманику.

Он прошептал: "Я забыл, какой он смешной - как механический клоун".

Три ноги,  каждая в свою очередь, двигались неуклюжей и семенящей поход-
кой. Выглядело это смехотворно.

И хотя каждый шаг покрывал не менее десяти метров,  продвижение казалось
медленным и трудным. Гулкий ритм становился громче, я расслышал жужжание
вертолета,  очевидно, следившего за триподом. Я подумал о грациозности и
быстроте истребителя "Харриер" и не мог понять,  почему  этому  отврати-
тельному чудовищу позволяют бродить свободно,  почему в тот момент,  как
оно отделилось от триппи,  не был отдан приказ об атаке.Но когда тренож-
ник подошел ближе,  я увидел крошечные точки, цеплявшиеся за его гигант-
ские ноги. Он принес с собой своих последователей. И я уже слышал их пе-
ние  и крики,  слов разобрать было нельзя,  но голоса звучали дико и ра-
достно.

- За что они держатся? - спросил Энди.

- Не знаю.  - Нога с громом опустилась,  другая взметнулась в небо,  и я
почувствовал головокружение. - Немного не дошел до нас.

Энди кивнул. "Около ста метров. Но не поднимай голову".

Не нужно мне было говорить. Мы смотрели, как треножник с громом удаляет-
ся по долине между нами и Тодпоулом.  Нога  опустилась  в  воду,  высоко
взлетели брызги,  сверкая, как алмазы. Триппи разразились чем-то похожим
на гимн.  Затем,  когда очередная нога достигла  высшего  пункта  своего
подъема,  что-то отделилось от нее и упало. Пение не смолкло ни на мгно-
вение, а фигура упала на поле, как камень.

Мы ждали,  пока трипод не скрылся из виду, потом подошли посмотреть. Де-
вушка лет шестнадцати,  в джинсах,  с переломленными ногами.  Я подумал,
что она мертва.  Но,  когда Энди наклонился к ней,  она прошептала:  "Да
здравствует трипод..." Губы ее еле двигались, но она улыбалась.

Потом улыбка померкла, девушка умерла.

Самый далекий от Лондона треножник двинулся первым, остальные по очереди
выступили в марш на столицу. Последним вышел трипод из Фарнхем Коммон, и
тогда авиация получила свободу действий.  В новостях ничего не показыва-
ли, но было объявлено, что все триподы в Англии уничтожены. Добавлялось,
что аналогичные действия предприняты в других странах.  Кризис кончился,
мир свободен от триподов.

Я догадывался,  почему по телевидению ничего не показали, хотя нападение
на самый первый треножник показывали. Это было отчаянное решение. Многие
триппи,  цеплявшиеся за треножники,  убиты,  и это не хотели показывать.
Ужасно, особенно если вспомнить, что среди них могли оказаться люди, ко-
торых я знал;  например, не было никаких известий о матери Энди. То, что
они,  подобно девушке на поле,  умерли счастливыми,  не делало их смерть
менее ужасной.

В следующие несколько дней утверждалось, что жизнь возвращается к норме.
Странно однако,  что так мало об этом говорили,  особенно если вспомнить
шумиху после первой высадки.  Думаю,  действовала цензура, но почему она
по-прежнему была нужна?

Начали распространяться  дикие  слухи.  Например,  что королевская семья
стала триппи, забаррикадировалась в Виндзорском замке и готовит посадоч-
ную площадку для третьей волны триподов. Или что третья волна уже пришла
и захватила целую страну - по одной версии Францию, по другой - США. Как
сказал папа, цензура заставляет людей верить в любую нелепицу.

Но, помимо слухов,  действительно происходили странные вещи. По-прежнему
исчезали люди.  В Боулдере,  ближайшем ярмарочном городе, сразу ушло сто
человек:  оказалось, что ушли все люди китайского происхождения. На сле-
дующий день появился библиотечный фургон и увез двух работников  и  нес-
кольких читателей, пришедших менять книги. А два дня спустя Тодпоул объ-
явил себя территорией трипода.  На дороге появилась большая надпись  "Да
здравствует трипод",  и без шлема никого туда не пропускали. Тут же всем
желающим предлагали шлемы.

Вечером папа достал чемоданчик,  который оставил  дядя  Ян.  Он  сказал:
"Триподы дали их триппи,  а триппи распространяют их.  Не знаю, много ли
их было сначала, но теперь, должно быть, очень много".

Энди сказал: "Но как? Ведь все триподы уничтожены".

Папа поднял шлем.  "Простая отливка,  провода и несколько транзисторов -
триппи могут это готовить в тайных лабораториях. В сотнях тайных лабора-
торий по всему миру".

- Выбрось это, - с отвращением сказала Марта.

Он задумчиво смотрел на шапку. "Не знаю".

- Я знаю! Хочу, чтобы ты ее выбросил.

Я спросил: "А как она работает?"

Папа покачал головой.  "Никто не знат в сущности,  как действует гипноз.
Но  поскольку  это  состояние,  в котором люди контролируются внушением,
должно быть что-то, вызывающее транс - через радиоволны, действующие не-
посредственно на электрические центры мозга, вероятно, - вместе с прика-
зом подчиняться триподам.  И эта комианда распространяется  на  всякого,
носящего шлем".

Он повернул шапку,  осматривая ее. "Проводка похожа на замкнутый контур.
Она связана с контрольной станцией - на спутнике или на  корабле  трипо-
дов. В таком случае разорвать контур - значит вывести ее из строя".

- Немедленно убери это из дома, - сказала Марта.

- Но как ты уберешь их с голов триппи? Ну, ладно. - Он положил шапку об-
ратно в чемоданчик. - Пока спрячу в сарае.

Когда в следующий раз позвонила Ильза, трубку взял я.

Она сказала:  "Как приятно слышать твой голос, Лаври. Ты вырос, наверно.
Кажется, я так давно тебя не видела. Как у вас дела? Приходят плохие со-
общения из Англии. Об этих триппи и о беспорядках ... драках и другом".

- Не так плохо, - ответил я. - Сейчас позову папу.

- Минутку. Сначала я поговорю с тобой. Как дела в школе?

- Небольшой беспорядок.

- Но ты готовишься к экзаменам? Важно не потерять Rhythmus ...

Я не понимал, зачем использовать немецкое слово вместо обычного ритм. Ее
акцент и голос раздражали меня, как всегда. И вообще я не понимал, какое
право она имеет спрашивать меня о школьных делах; она ведь только делала
вид, что интересуется.

Я передал трубку папе и пошел к себе. Там был Энди, за моим компьютером.
Он спросил, не возражаю ли я, я ответил - нет, но подумал, что он мог бы
спросить и раньше. Попытался читать, но щелчки клавиатуры отвлекали, так
что в конце концов я снова спустился в гостиную.  В то же время из кухни
вышла Марта за порцией вечерней выпивки.

Наливая ей, папа сказал: "Ильза передает привет".

- Она звонила?  Жаль,  что ты не позвал меня. Я хотела спросить ее о та-
релке, которую мы купили в Бате в прошлом году. Не думала я, что моя па-
мять может стать хуже, но она стает.

- Нас прервали.  И она сказала, что в пятый раз пытается связаться с на-
ми.  Линии перегружены. - Он помолчал. - Она сказала мне кое-что, чего я
не знал; у них там нет цензуры. В Америке полиция и войска получили при-
каз без разговоров стрелять в людей в шлемах - убивать на месте.

- Пора и нам делать то же, - сказала Марта.

- Швейцарцы считают, что со дня на день мы будем... Марта...

Она подняла голову от журнала. "Что?"

- Ильза считает, что мы должны прилететь к ней в Швейцарию.

- Вздор.  Правительство теперь серьезно берется за дело, и все скоро на-
ладится.  Лучше  Ильзе прилететь сюда.  Если ее отец держится так долго,
значит он не умирает.

Они какое-то время спорили,  но Марта взяла верх.  Это меня не удивило -
Марта всегда побеждала в таких спорах.  А что касается отца,  то я чувс-
твовал,  что его беспокоят вовсе не триппи, а отсутствие Ильзы. Если она
вернется,  для него это не хуже, чем лететь к ней. Он сказал, что поста-
рается связаться с ней. Марта сказала, что лучше вначале позвонить в аэ-
ропорт и узнать расписание.

Он довольно быстро дозвонился до аэропорта, и я слышал, как он спрашива-
ет расписание рейсов на Женеву.  Разговор казался обычным,  но вдруг  он
повесил трубку.

- Ну, как? - спросила Марта.

- Полеты в Швейцарию и из нее прекращены.

- Вероятно, временно, пока все не наладится.

По лицу папы я видел,  что есть еще кое-что.  "Служащий аэропорта сказал
еще ...  Не специально,  а как  заключение  разговора.  Он  сказал  :"Да
здравствует трипод".

Из всех  неприятностей совместной жизни с Энди мне особенно не нравилось
то,  что он встает рано.  Он старался не шуметь,  но это было еще хуже -
наполовину проснуться и слушать,  как он тихо ходит, осторожно закрывает
дверь,  идя в ванную,  еще осторожнее открывает ее, возвращаясь. Ночью я
долго не спал,  думая о триппи и шапках, и эти утренние тихие шаги разд-
ражали меня больше обычного.  Я размышлял, нет ли возможности переселить
его в свободную комнату на половине Марты, впрочем, без особого оптимиз-
ма, когда он окликнул :"Лаури!"

Он стоял у окна. Я раздраженно спросил : "Что?"

- Самолеты.

Я услышал негромкий звук и пошел к окну. У нас хороший обзор, и я увидел
два истребителя,  вылетающих из-за холмов за Тодпоулом.  От удовольствия
видеть их я забыл о своем раздражении:  такие стремительные и прекрасные
сравнительно  с неуклюжими треножниками.  Какое значение имеют несколько
человек, охваченных трансом, когда на нашей стороне такая сила?

- Фантастично! - сказал я.

- Там еще.

Он указал на юг. Навстречу первым двум летела тройка. На соединение, ре-
шил я.  И думал так,  пока не начали взрываться ракеты. Это продолжалось
недолго.  Один из двух вспыхнул оранжевым и красным пламенем,  а  второй
улетел на запад, атакующая тройка преследовала его.

Я шепотом спросил: "Что это?"

Но я уже знал.  Все пять "Харриеры" со знаками военно-воздушных сил. Ко-
торая сторона в шапках,  а которая свободна, я не знал, но одно было не-
сомненно: армия тоже разделилась на наших и не наших.

Приказ передали по радио:  телевизионные передачи прекратились. Все сво-
бодные граждане должны оказывать помощь властям в борьбе с носящими шап-
ки.  Полное сотрудничество с полицией и армией, которые получили свободу
действий в наведении порядка.  Ситуация сложная,  но свободные граждане,
борюшиеся за свою свободу,  победят. Тем временем использование морского
и воздушного транспорта только  по  специальному  разрешению.  Население
должно оставаться дома,  избегать пользоваться автомашинами, кроме край-
них случаев, и слушать правительственные радиопередачи.

Заявление повторили,  а затем радио смолкло.  Мы снова поймали эту стан-
цию, но слышался лишь гул помех. Но следующая станция работала, диктор с
йоркширским акцентом восторженно говорил,  что  победа  свободных  людей
всего  мира близка.  Все должны быть готовы принести в жертву все,  даже
свою жизнь,  если понадобится. Скоро человечество узнает мир и гармонию,
которых оно тщетно искало с начала своей истории. Да здравствует трипод!

Папа и Марта пили виски.  Марта и раньше частенько выпивала, но папа ни-
когда, только по праздникам.

Он налил еще и сказал: "Будет трудно день - два, может, с неделю. Продо-
вольствие станет проблемой.  - Он протянул ей стакан. - Последний приказ
был оставаться на месте. Придется, но мне это не нравится".

- Мне тоже. Делай, что тебе говорят, - таков путь овец на бойню.

- Но у нас нет выбора.  Мы не можем выбраться из страны - триппи контро-
лируют Хитроу,  но даже если бы аэропорт был свободен,  полеты все равно
запрещены. Здесь по крайней мере лучше, чем в городе.

Марта сказала: "Мне никогда не нравилось принуждение".

Он раздраженно ответил: "А кому нравилось? Но приходится смотреть фактам
в лицо".

Она осушила свой стакан.  "Смотреть им в лицо - и рассчитывать. Особенно
учитывать те,  что на твоей стороне. Нам говорят, что нельзя вылетать из
аэропортов и отплывать из портов. Если бы у нас было летное поле и част-
ный самолет, никто не остановил бы нас".

- Но у нас нет...  - Он замолк.  - Ты имеешь в виду - "Эдельвейс"? Мы до
него не доберемся. Между нами и рекой не менее полудюжины застав.

- Надо попробовать, чтобы проверить.

- Но даже если доберемся и выйдем в море, куда мы направимся?

- Я имею в виду одно место.  Оно далеко от всей этой суматохи,  и у меня
там дом.

Он молча смотрел на нее. В конце концов сказал я: "Гернси".

Папа продолжал молчать. Марта спросила: "Ну? Почему бы нет?"

- Это нарушение.

- Именно так говорит собака овце, которая выходит из ряда.

- Ну, если завтра или послезавтра дела пойдут еще хуже... подумаем.

- Бывают времена, когда раздумывать, а не действовать - худшая политика.
-  Как обычно,  голос ее звучал твердо и решительно.  - Действовать надо
немедленно.

Он долго смотрел на нее, потом кивнул в знак согласия. "Утром?"

Она поставила стакан. "Начну собираться немедленно".

Когда она вышла,  папа налил себе еще. Он смотрел на фотографию в сереб-
ряной рамке - Ильза,  смеющаяся,  в летнем платье.  Он уступил, понял я,
потому что у Марты характер сильнее,  а не потому, что согласился с ней.
И,  может, потому что не хотел признаться в истинных причинах своего не-
желания оставить дом.  Я подумал,  что знаю эту причину.  Это был и  дом
Ильзы;  оставить его - значило оборвать связь с Ильзой, может быть, пос-
леднюю.

Марта сказала Анжеле,  что мы только на несколько дней  отправляемся  на
Гернси,  иначе та не захотела бы оставить пони.  Мы с Энди пошли с нею в
конюшню,  чтобы попрощаться. Я держался подальше от зубов лошади, но она
пыталась  лягнуть меня,  и это ей чуть не удалось.  Я решил,  что вполне
прожил бы в мире без пони.

Тем не менее мне было грустно смотреть,  как Анжела ласкает ее. Я не мог
взять с собой и свой велосипед,  но оставить неодушевленный предмет сов-
сем не то, что живое, хоть и с дурным характером, как у Принца. Впрочем,
с Принцем все будет в порядке:  для пони неважно, кто правит миром, пока
его кормят.  Анжела на прощанье покормила его отрубями и  вышла,  весело
болтая о Гернси и о том, можно ли еще в этом году купаться .

Когда рассветало, мы выехали на "Ягуаре" Марты. Нас дважды останавливала
полиция.  Полицейские разговаривали грубо - разве мы не  слышали  приказ
оставаться дома? - но папа и мама давали убедительные объяснения. У Мар-
ты сестра,  которая одна живет в Старкроссе,  у нее сердечный приступ, и
она позвонила по телефону. Сержант со второй заставы спросил папу, поче-
му тот не поехал один, чтобы увезти свою тетушку. Папа ответил, что воз-
ле  нашего поселка заметили банду людей в шапках,  и он не рискнул оста-
вить детей или свою больную мать. Марта изо всех сил старалась выглядеть
больной и хрупкой; к счастью, было еще темновато.

После этого сержант держался дружелюбнее.  Он сказал,  что папе повезло,
что его тетя живет по эту сторону реки;  на другом берегу дела идут пло-
хо,  и всякая связь с Эксмутом утрачена.  Говорят, танки триппи движутся
от Дартмура - к Плимуту,  вероятно,  но они могут повернуть и сюда. Папа
ответил, что мы как можно скорее вернемся домой. Ведь это не может долго
продолжаться.

Сержант, высокий костлявый человек с  нашивками  участника  Фолклендской
войны, сказал: "Дедушка рассказывал мне о войне 1914 года. Тогда говори-
ли, что к Рождеству все кончится, а он провел в окопах четыре года. - Он
покачал головой. - По крайней мере могли бы сказать, кто наш враг".

Погода становилась зимней, и к тому времени, как мы добрались до причала
- чуть позже девяти,  - пошел мокрый снег.  Прилив был высокий - это еще
одна причина нашего раннего выезда, и лодки раскачивались на привязи. Мы
вышли из теплой машины, и на нас набросился резкий ветер.

Мы сняли с крыши машины резиновую шлюпку и спустили ее на воду.

Папа сказал:  "Мы с Лаури плывем первыми,  потом я останусь на  борту  и
займусь двигателем, а он будет перевозить остальных. Ладно?"

Марта оставалась последней, организуя переправу. Энди помог ей подняться
на борт,  хотя на самом деле она в этом не нуждалась;  она двигалась  не
как бабушка.

- Все в порядке? - спросила она папу.

Он кивнул. "Хорошо, что я в прошлый раз заполнил баки. Не знаю, кто сей-
час на заправочной станции".

- Ты, наверное, не поинтересовался прогнозом?

- Как ни странно, поинтересовался. Обычный прогноз, никакого "Да здравс-
твует  трипод".  Прохождение  холодного фронта с мокрым снегом и дождем.
Ветер западный и юго-западный, силой от пяти до семи.

- Все равно хорошо, что баки полны. На парусе было бы трудно.

Говорили они спокойно,  но я понимал,  что перспектива поездки их совсем
не радует. В обычных условиях мы при такой погоде никогда бы не отправи-
лись, даже вдоль берега, особенно учитывая перспективу усиления ветра.

Марта сказала: "Ждать нечего. Пойду в камбуз займусь едой".

На реке ничего не двигалось - неудивительно при такой погоде.  Снег уда-
рял  в  стекло  рубки.  Справа показался Эксмут - путаница серых влажных
крыш.  Я увидел кое-что еще - две фигуры в мундирах береговой охраны  на
причале. Толкнул папу.

- Вижу, - ответил он.

Одна из  фигур  махала нам.  Другая подняла мегафон,  и над мутной водой
разнесся громкий голос: "На "Эдельвейсе"! Причаливайте!"

Папа прибавил скорости, и мы понеслись вперед, яростно раскачиваясь.

Энди спросил: "Пошлют за нами катер?"

- Не знаю.

Папа достал из карманы сигареты,  потом спички. Я удивился, что он прих-
ватил их,  - он бросил курить больше года назад.  Папа закурил и глубоко
затянулся.

- Расскажу тебе кое-что, Энди, - Лаури знает. Вскоре после покупки "Ягу-
ара" Марта повезла нас в Хонитон. Дело происходило летом, главные дороги
забиты, и она ехала проселочными. Они тоже были загромождены, да еще по-
вороты через каждые сто метров. Очень раздражало, особенно в такой маши-
не. Наконец, за Плимутом, дорога очистилась, и впереди остались лишь три
машины.  Марта нажала на газ.  Мы делали свыше восьмидесяти миль,  когда
она обогнала последнюю машину и поняла,  что держало первые две - машина
была полицейская.

Энди спросил:  "Ну, и что они сделали? Ведь они должны были записать ваш
номер".

- Да,  но если у тебя нет радара,  ты должен ковать железо, пока горячо.
Им нужно было обогнать нас и перегородить дорогу.  Они, должно быть, ре-
шили потом разыскать ее, но по регистрационным данным узнали ее возраст.
Не думаю, чтобы их прельщала возможность поучать шестидесятилетнюю леди,
которая обогнала их.

Мы вышли в открытое море, и папа убавил подачу горючего.

- Я вот почему вспомнил об этом.  Я тогда был прав. В нормальном законо-
послушном мире нужно делать то,  что тебе говорят люди в форме.  Но этот
мир исчез, по крайней мере на время. Отныне безопаснее следовать правилу
Марты - закрыть глаза и прибавить газу.

Я сказал: "Похоже, нас не преследуют".

- Хорошо. Продолжай следить.

Марта ушла вниз с Анжелой,  которую, как и Ильзу, укачивало даже в хоро-
шую погоду.  Когда мы отвернули от  сравнительно  безопасных  прибрежных
вод,  я почувствовал, что у меня в животе тоже все переворачивается. Еще
с четверть часа я держался, с удовлетворением отметив, что Энди прилип к
поручню раньше меня.  Спустя короткое время папа передал мне руль, и ему
тоже стало плохо.  На одну Марту,  казалось, море не действует. Они при-
несла чашки горячего чая, опасно раскачиваясь с ними вместе с палубой.

Постепенно возможность  преследования убывала;  во все стороны простира-
лось пустое серое море.  Вернее, почти пустое - мы видели несколько гру-
зовых кораблей: одни из них шли на запад, другие - на восток. Папа заме-
тил,  что торговля должна сократиться: ведь неизвестно, в чьи руки попа-
дет твой груз. Время шло медленно, и бьющие о борта волны его не ускоря-
ли. Марта приготовила суп, я съел свою порцию с жадностью и тут же пожа-
лел об этом.

Наконец справа показалась длинная тень Олдерни, а вскоре впереди появил-
ся Гернси.  Но прошел еще целый век,  прежде чем мы оказались  в  канале
Рассела, и еще один - пока мы двигались вдоль бесконечной гавани.

Я чувствовал себя слабым и уставшим, но мне было весело. Мы сделали это,
несмотря на дурную погоду,  и теперь можно  расслабиться.  На  Гернси  я
всегда  чувствовал  себя в безопасности.  Гернси - совсем особое место -
место,  где пьют за здоровье королевы не как королевы,  а как  герцогини
Нормандской,  поскольку острова были частью этого герцогства,  которое в
1066 году завоевало Англию.  Англия, триппи, гражданская война - все это
отодвинулось далеко.

Папа снизил скорость до четырех узлов,  как требовалось в гавани. С при-
чала за нами наблюдала фигура в форме.

Папа крикнул: "Эдельвейс" из Эксетера, временное посещение. Можно прича-
ливать?"

- Займите К3. Дорогу знаете?

- Знаю, - ответил папа.

- Хорошо. Добро пожаловать на Гернси.

Он крикнул что-то еще, но порыв ветра отнес его слова. Папа приложил ру-
ку к уху, и человек крикнул снова, громче:

Да здравствует трипод!

Все молчали, пока мы с пыхтением шли к причалу. Гавань была менее загру-
жена,  чем летом,  но в остальном не изменилась.  В море длинными рядами
раскачивались высокие мачты:  здесь зимовало множество яхт. Вдоль гавани
как  обычно  двигались  машины,  а  за  ними  уступами поднимались крыши
Сент-Питер-Порта. Над вершиной холма небо просветлело; как будто собира-
лось показаться солнце.

Когда мы причалили, папа собрал нас в передней каюте.

Он сказал: "Я рассматривал людей на берегу в бинокль. Я не уверен, но по
крайне мере десять процентов - в шапках.  И главное - всем распоряжаются
те, что в шапках".

Энди возразил: "Мы знаем только, что они заправляют в гавани".

Папа покачал головой.  "На острове такой величины - все или ничего.  Они
управляют".

Анжела спросила: "Мы поедем на дачу? Я устала".

Лицо у нее было бледное, глаза опухли. Я сам чувствовал себя плохо.

Марта сказала: "Если они взяли верх на Гернси, то на Джерси то же самое.
Может, на меньших островах. Олдерни, Сарк..."

- В  маленькой  общине мы застрянем.  Когда они доберутся и туда - через
несколько дней - мы будем как утки на привязи".

Марта обняла Анжелу,  которая негромко всхлипывала. "Мы зашли так далеко
не для того, чтобы сдаться".

- Остается Швейцария.

Марта нетерпеливо сказала: "Если они взяли верх на острове, это включает
и аэропорт.  Запрет на полеты здесь может не действовать: для триппи чем
больше  путешествующих,  тем лучше.  Но они будут настаивать,  чтобы все
пассажиры были в шапках".

- Да, будут.

Папа отправился в кормовую кабину.  Я не удивился, что он опять вспомнил
Швейцарию. Для него встреча с Ильзой важнее борьбы против того, чтобы на
нас одели шапки. Нет, это неправда. Но все равно очень важно.

Однако я удивился,  что он так легко сдался.  Я смотрел на  ноги  людей,
проходивших мимо причала,  и гадал, в шапках эти люди или нет, и - в со-
тый раз - что же чувствуют люди в шапках.  Печально думал я о  том,  что
вскоре,  вероятно,  мне придется это узнать,  но тут вернулся папа, неся
чемоданчик дяди Яна. Он достал оттуда одну из шапок.

- В основном это радиоприемник или нечто аналогичное. Проводка под рези-
ной. Ее легко перерезать ножницами. Шапка внешне ничем не отличается, но
передачу не принимает. Поэтому никакого индуцированного транса, никакого
приказа повиноваться триподам.

- Вы уверены? - спросил Энди.

Папа покачал головой.  "Не вполне. Но можно попробовать на одном из нас,
и узнаем".

Я сказал: "Но тот, кто попробует, может стать триппи".

- Один против четверых.  Снимем шапку, если понадобится, силой. - Он по-
молчал.  -  Я вызываюсь добровольцем,  но лучше попробовать на физически
самом слабом, если дойдет до этого.

Анжела вновь заплакала. Я не знал, что она слушает, тем более понимает.

Марта сказала: "Не Анжела. Я, если хотите".

- Ладно, пусть буду я. - сказал Энди.

Папа не смотрел ни на меня,  ни на Анжелу. Я сказал: "После Анжелы я са-
мый слабый. Давайте закончим".

Все молчали, пока папа лезвием своего швейцарского армейского ножа взре-
зал резину. Потребовалось время, но наконец он протянул мне шлем.

- Разрезал в двух местах. Должно вывести ее из строя.

Эта штука,  казалось,  корчится в моих руках как змея. Раньше я не расс-
матривал ее внимательно:  похоже на гибкую тюбетейку. Несколько дней на-
зад я бы не поверил,  что она может отнять у меня свободу мысли и  воли,
но теперь верил.  И не так -то легко поверить, что ее так просто вывести
из строя. Если папа ошибся и она по-прежнему действует ...

В десять лет я однажды купался в  бассейне  с  пятиметровой  вышкой  для
прыжков в воду. Другие мальчики прыгали с нее, но когда я поднялся, вода
мне показалась в ста милях.  Я хотел слезть,  но смотреть в  насмешливые
лица показалось мне хуже,  чем нырнуть. Немного, но все же хуже. И тогда
был просто физический страх; сейчас же я боялся утратить свой мозг, свою
индивидуальность - все во мне,что имеет значение.

Потом пришла другая мысль:  а что будет, если им придется связать меня и
силой снимать шапку.  Уберет ди это приказ триподов из моего мозга? Док-
тора Монмута, чтобы разгипнотизировать меня, здесь нет. И что они сдела-
ют - свяжут меня и заткнут рот,  чтобы я не поднял тревогу?  И что, если
снятие  пойдействует  лишь наполовину - я буду частично рабом и частично
свободным? И скоро ли я окончательно сойду с ума?

Все смотрели на меня.  Если бы я хоть что-нибудь из этого сказал, они бы
решили, что я стараюсь увильнуть. И они были бы правы. Я подумал о доске
и головах, торчащих из воды. Чем дольше оттягиваешь, тем хуже. Я перевел
дыхание и натянул шапку на голову.

Да здравствует трипод ...

Мне показалось,  что я произнес это,  я подумал, что теперь полностью на
стороне врага.  Представил себе,  что остальные слышали и сейчас схватят
меня. Но ничего не происходило. Может, просто случайная мысль? Я мыслен-
но повторил "Да здравствует трипод", с замирающим сердцем проверяя себя.
Потом сознательно подумал:  "Ненавижу триподов ..." и испытал прилив об-
легчения.

- Ну? - беспокойно спросил папа.

- Все в порядке. - Я почувствовал, что дрожу. - Не работает.

Папа тоже надел шапку,  и мы с ним пошли в кассу аэропорта.  Он попросил
пять  мест  на вечерний рейс в Хитроу.  Клерк в очках с роговой оправой,
надетой поверх резины шапки, нажал клавиши и посмотрел на экран.

- Есть пять мест,  но вам придется разделиться: места в салоне для куря-
щих и некурящих.

- Хорошо.  - Папа извлек кредитную карточку из бумажника.  Клерк покачал
головой.

- Карточки не действуют.

- Что?

- Пока не кончится чрезвычайное положение.

- Возьмете чек?

- Если он на местный счет.

- У меня нет местного счета. Я на катере.

Клерк понимающе улыбнулся.  "Англичанин?  Я так и думал. Английские чеки
не принимаются. Простите. Да здравствует трипод".

Папа забрал свою карточку. "Да здравствует трипод".

Банк находился  рядом.  Папа  выписал чек и протянул служащему,  который
внимательно изучил его и вернул назад.

- Только на местные счета.

Папа, сохраняя спокойствие,  сказал: "У меня нет местного счета. Как мне
получить деньги?"

- Вернитесь в Англию.  - Служащий потер рукой лоб под шапкой. - Мы обой-
демся без вас.

Вначале Марта не поверила.  "Это Гернси,  здесь все всегда дружелюбны. Я
добуду деньги,  управляющий в Беркли знает меня. Он уже двадцать лет ме-
няет мои чеки".

Папа ответил:  "Ты не понимаешь, Марта. Все изменилось. Если управляющий
на месте,  на нем шапка.  И если ты будешь спорить,  он заподозрит,  что
твоя шапка действует ненормально.  Это не просто местное правило, а пол-
ная перемена отношения".

- Но почему? Почему, когда человек надевает шапку, он настраивается про-
тив иностранцев?

- Не знаю,  но это, наверно, нужно триподам. Они думают, как Юлий Цезарь
по отношению к галлам:  разделяй и властвуй. Может, если они победят, мы
все будем жить в маленьких деревушках,  а не в городах. Так легче сохра-
нять контроль.

Впервые я услышал, чтобы кто-нибудь говорил, что мы можем проиграть. Ан-
жела спросила:"Может, мы пойдем на дачу?" - Голос ее звучал испуганно.

Марта резко сказала: "Они не выиграют, кем бы они ни были. Сколько денег
нужно, чтобы купить билеты?"

- Три сотни хватит. Но ...

Она порылась в своей сумке и извлекла украшения - золотые браслеты, оже-
релья, кольца.

- Торговля антиквариатом учит ценить подвижный капитал. Я достану денег.

Папа сказал: "Я пойду с тобой".

Она решительно покачала головой и потянулась за одной из шапок.  "Нет. Я
лучше справлюсь одна".

Между Гернси и Англией действуют две авиалинии.  Папа попробовал другую,
на случай если первый клерк поинтересуется, откуда мы нашли средства для
уплаты.  Второй  принял груду местных банкнот без вопросов и записал нас
на последний рейс.

Прежде чем покинуть "Эдельвейс", папа приспособил для Энди последнюю ос-
тавшуюся шапку. Для Анджелы уже не оставалось, но папа решил, что на ре-
бенка не обратят внимания.  Когда мы поднимались от причала, я оглянулся
на лодку:  еще одно остается позади. Что бы ни лежало впереди, мы уходим
в него без гроша, если не считать остатков украшений Марты.

Погода прояснилась, и вторая половина дня была освещена водянистым солн-
цем. Такси провезло нас по холму, ведущему к Сент-Питер-Порту, и я узна-
вал знакомую местность. В прошлом все это было частью каникул и предвку-
шения  долгих  дней на море и на солнце.  Слева на Куинс-Роад вход в Дом
губернатора.  Что-то новое стояло у входа - деревянная модель полусферы,
поддерживаемая тремя паучьими ногами. Надпись под ней я не мог прочесть,
но я знал, что там написано.

Мы зарегистрировались рано, и Марта отвела нас в ресторан аэропорта. Она
велела заказать все, что нам понравится: деньги, оставшиеся после покуп-
ки билетов,  за пределами острова не нужны. Она и папа заказали шампанс-
кое.

Когда официант открывал его,  человек за соседним столиком сказал: "Мис-
сис Кордрей, не так ли?"

Сплошной белый воротничок под черной шапкой свидетельствовал,  что перед
нами священник,  и я узнал в нем викария того прихода, где находился дом
Марты; он иногда навещал нас в нем.

Глядя на шампанское, он спросил: "Отмечаете что-нибудь?"

- Мой день рождения, - она убедительно улыбнулась. - Хотите выпить?

Он согласился,  и они поболтали. Он всегда был говорун. В прошлом, одна-
ко,  он всегда старался понравиться, теперь же стал резким, почти агрес-
сивным.  Он спросил,  возвращаемся ли мы в Англию, и когда Марта сказала
да, он одобрил, но почти презрительным тоном.

- Много лучше, я уверен. Англия для англичан, Гернси для гернсийцев. Те-
перь дела во всех отношениях пойдут лучше. Моя мать рассказывала о жизни
на острове во время немецкой оккупации: ни машин, ни туристов. Благодаря
триподам, это может случиться снова. В их благословенной тени мы обретем
мир.

- Вы думаете, они вернутся? - спросил папа. Викарий удивился. - Я имею в
виду триподов.

- Но они вернулись!  Разве вы не слышали новости радио Гернси?  По всему
миру  новые  высадки.  Теперь они завершат свою миссию и избавят челове-
чество от войны и греха.

Марта сказала: "Мы не знали. А на острове есть трипод?"

- Пока нет.  Нужно ждать и надеяться.  Как второго пришествия.- Голос  у
него стал хриплым и искренним. - Может, это оно и есть.

Первое испытание было, когда объявили посадку. Сколько помню, тут всегда
проверяли пассажиров из боязни террористов.  Папа  сказал,  что  теперь,
когда  все  в шапках,  проверка не нужна,  и оказался прав.  Нас даже не
просветили в поисках металла.  Мы прошли через помещение для улетающих и
почти сразу на поле.

На линии  использовались небольшие машины с пилотом,  помощником и двумя
стюардессами. Взлет прошел нормально, взлетели мы на запад, затем, когда
самолет набрал высоту, пилот повернул на северо-восток, к Англии.

Нам это  направление не годилось:  каждую милю пришлось бы проделывать в
обратном направлении.  Больше того,  поскольку мы не знали,  каков запас
топлива,  каждый галлон мог стать критическим.  Папа встал и пошел в пе-
редний туалет;  стюардессы находились сзади и готовили кофе.  Мы с  Энди
дали папе время добраться до дверей пилотской кабины,  затем последовали
за ним.

Это было второе испытание:  заперта ли кабина?  Папа  повернул  ручку  -
дверь открылась. Когда помощник повернулся, папа протиснулся внутрь, а я
вслед за ним перекрыл дверь.  Папа достал из кармана  пистолет  Марты  и
сказал:  "Беру на себя руководство.  Делайте,  как я говорю,  и никто не
пострадает".

Я боялся - на мгновение даже был уверен,  -  что  ничего  не  получится.
Обычно угонщики - чокнутые,  а экипаж здоров;  на этот раз все наоборот.
Под шапкой пилот будет делать не то,  что считает правильным,  а то, что
прикажет ему трипод. Если трипод захочет, чтобы он разбил самолет, с ним
самим и сорока пассажирами на борту, пилот не будет колебаться.

Оба летчика смотрели на пистолет. Пилот сказал: "Чего вы хотите?"

- Курс на Женеву.

Он колебался,  казалось,  долгое время. Наша надежда была на то, что он,
увидев наши шапки, не подумает, что мы против триподов. Наконец он пожал
плечами.

- Ладно. Пусть будет Женева.

Пилот, Майкл Харди, воспринял угол легче, чем я ожидал. Он спросил папу,
почему тот хочет лететь в Женеву, и папа ответил, что его жена в Швейца-
рии,  а полеты запрещены.  Мне это показалось нелепой причиной, но Харди
воспринял ее как должное.  Я решил,  что одно из общих воздействий шапки
заключается в том,  что люди перестают быть  лыбопытными.  Стюардессы  и
пассажиры,  казалось,  вообще не беспокоятся из-за происходящего. Шапка,
вероятно, действовала и как транквилизатор.

Насколько беззаботен пилот, выяснилось, когда он ввел данные нового кур-
са в компьютер.

Он зевнул и сказал: "Тютелька в тютельку".

Папа спросил :"Что это значит?"

- Топливо. До Женевы хватит, но ни грамма для отклонений. Будем надеять-
ся, что с погодой повезет.

Одна из стюардесс принесла нам кофе, и пока мы пили, пилот разговаривал.
Он сказал, что всегда хотел летать; школьником он жил у аэропорта Гэтуик
и все свободное время смотрел на  самолеты.  До  последнего  времени  он
рассматривал  свою  работу  как промежуточный этап - ему хотелось водить
большие трансатлантические самолеты.

Жуя бисквит,  он заметил :"Теперь мне смешно,  когда я об этом думаю.  К
чему беспокоиться?"

Папа спросил: "Вам теперь хватает местных линий?"

Харди помолчал перед ответом.  "Я провел несколько лет, перевозя по небу
людей со скоростью сотни миль в час.  А зачем?  Они не менее счастливы у
себя - даже более.  У моей жены доля в ферме, и я думаю, что лучше помо-
гать ей, чем летать. Людям не нужны самолеты, да и машины и поезда тоже.
Знаете, что бы я предпочел? Лошадь и двуколку. Вот это мне действительно
нравится".

В середине полета он еще раз сверился с компьютером и выяснил, что запас
топлива еще меньше, чем казалось.

- Рискованное дело, - сказал он спокойно. - Лучше было бы в Париж.

Папа ответил не сразу.  Может, он ждал, что Харди что-нибудь добавит или
прояснит ситуацию.  Женева означала для него Ильзу и для всех нас - спа-
сение от триподов. Но это означало также поставить под угрозу жизнь всех
в самолете.

- Летим в Женеву, - сказал он наконец.

Харди кивнул.  "Пусть будет Женева.  Надеюсь,  встречный ветер не станет
сильнее".

Больше ничего не было сказано.  Я вспоминал все фильмы о катастрофах са-
молетов,  которые видел. Однажды у Энди его мать говорила о том, что бо-
ится летать - она никуда не поедет, если нужно лететь в самолете. Я счи-
тал тогда это глупым, но сейчас мне так не казалось. Мы сидим в металли-
ческой трубе в милях над землей,  и если горючее кончится, наши шансы на
выживание почти равны нулю.  Я представил себе,  как секунда за секундой
пустеют баки с бензином, и почувствовал, что потею.

Я думал  также  о  том,  что говорил Харди о своих чувствах.  Он казался
счастливым.  И если триподы на самом деле несут мир,  может, это хорошо?
Люди будут любить друг друга; может, они перестанут думать только и себе
и нескольких близких, а будут думать обо всех.

В лунном свете видны были покрытые снегом горы, Харди начал подготовку к
посадке. Дела это не улучшило; наоборот, если только возможно, стало еще
хуже.  Когда пилот выпустил шасси,  один из двигателей  закашлял,  потом
снова  заработал и наконец совсем смолк.  Я почувствовал настоящий ужас.
Закрыл глаза,  когда впереди показались посадочные огни,  и не открыывал
их до тех пор,  пока колеса не коснулись посадочной полосы. И неожиданно
от облегчения ощутил сильную слабость.

Харди привел самолет на стоянку вблизи вокзала,  и теперь я начал беспо-
коиться о другом.  Администрация аэропорта знала об угоне, конечно, но я
не представлял себе,  какова будет ее реакция.  Все переговоры с  землей
касались только посадки.  Казалось,  прошло очень много времени,  но тут
двери раскрылись, и нам приказали высаживаться. Я видел, как папа нервно
жует губу.

Я подумал,  что нас отделят от экипажа и остальных пассажиров,  но после
того как папа отдал пистолет Марты,  нас всех провели через зал прибытия
в небольшое помещение, где находились солдаты с автоматами.

Старший офицер сказал: "Пожалуйста, снимите шапки с голов". Капитан Хар-
ди ответил :"Это невозможно".

- Немедленно!

Харди сказал:  "Прошу разрешения заправиться и вылететь с пассажирами из
Женевы".

- В разрешении отказано. Снимайте шапки.

Мы четверо  сняли  шлемы с голов,  но никто из остальных не шевельнулся.
Офицер отдал резкий приказ на немецком,  и двое  солдат  приблизились  к
Харди.

Он попятился  при их приближении и крикнул офицеру:  "Вы не имеете права
трогать нас! Позвольте нам заправиться и улететь".

Офицер не обратил на это внимания,  а солдаты  продолжали  приближаться.
Викарий, говоривший с Мартой на Гернси, стоял поблизости.

Он вытянул руки и сказал: "Мы принесли вам мир. Опустите оружие и прими-
те благословение.- И провел три вертикальные полосы правой рукой.  -  Во
имя трипода".

Когда солдаты схватили его за руки, Харди как будто сошел с ума: он выр-
вался,  ударив при этом солдата в лицо.  Остальные пассажиры  с  криками
устремились вперед.

Сквозь шум я расслышал голос Марты: "Быстро! Сюда ..."

Мы бросились к двери, через которую вошли. Два солдата подняли автоматы.
Папа сказал: "Мы не в шапках. Посмотрите".

И он швырнул свою шапку на землю;  солдаты не опустили оружие. Сзади по-
верх криков послышался выстрел, а затем автоматная очередь. Оглянувшись,
я увидел двоих пассажиров на полу.  Одним из них был капитан  Харди,  из
раны на его шее струилась кровь.

Все быстро  кончилось.  Остальные пассажиры замолчали и тупо смотрели на
солдат.  Двое солдат взяли за руки пожилого пассажира лет шестидесяти  и
отвели  его  в сторону.  Как только один из солдат потянул с него шапку,
пассажир закричал и продолжал кричать, когда солдаты перешли к следующе-
му.  Шум был ужасный и становился все страшнее, по мере того как солдаты
снимали шапки одну за другой.  Пассажиры не сопротивлялись,  но походили
на животных, которых пытают.

Офицер подошел к нам.

- Вас  отведут  в комнату для допросов.  - Голос у него был холодный.  -
Подчиняйтесь приказам.

Папа сказал: "Мы повредили наши шапки, они не действуют. Мы не под влия-
нием триподов".

Резкий голос не изменился.

- Подчиняйтесь приказам.

Нас допрашивали порознь и подолгу. Потом дали поесть и отвели в гостини-
цу на ночлег.  Папа попросил разрешения позвонить по телефону Ильзе,  но
ему отказали.  В спальне,  которую делили мы с Энди, был телефон, но его
отсоединили.

На следующее утро папу и Марту опять допрашивали,  после чего нас принял
сдержанный маленький человек с черной бородой,  который сказал,  что нам
дано разрешение остаться в стране на семь дней.  Мы можем отправиться  в
Фермор, но, прибыв туда, должны немедленно сообщить в полицию. Он протя-
нул нам лист бумаги - разрешение.

Папа спросил: "А после семи дней?"

- Вопрос будет снова рассматриваться.  Вы иностранцы и проникли  в  нашу
страну незаконно.  Вас вернут в Англию,  как только возобновятся полеты.
Должен предупредить вас,  что любое неповиновение приказам полиции вызо-
вет немедленную депортацию в любую страну, которая вас примет.

- Можно нам сохранить шапки - те, что не действуют?

- Зачем?

- Они могут нам еще пригодиться.

- В Швейцарии нет триподов, шапки вам не понадобятся.- Он пожал плечами.
- Установлено, что они безвредны. Можете их взять, если хотите.

Марта продала еще золота, чтобы получить швейцарские деньги, и мы сели в
поезд до Интерлейкена.  Дорога проходила вдоль озера,  которое тянулось,
насколько хватал глаз.  С утра было облачно, но теперь небо и озеро были
ясными и голубыми,  и вдалеке над горами виднелось лишь несколько облач-
ков.  У папы был успокоенный вид.  Было от чего  успокаиваться  -  угон,
страх катастрофы и затем это происшествие в аэропорту.  В реальной жизни
все не так,  как в телевизоре,  - выстрелы громче,  кровь ярче и  льется
страшнее.

Пока я думал, что он, кроме всего прочего, предвкушает встречу с Ильзой,
он сказал Анжеле:  "Через несколько часов увидим маму. Узнает ли она нас
после всего?"

- Конечно,  узнает,  - ответила Анжела.  Она ела яблоко.  - Не так много
времени прошло.

Марта смотрела в окно.  Между озером и нами были дома,  возле них играли
дети, смешно скакала собака, дым поднимался из труб.

Она сказала:  "Как хорошо и безопасно здесь. Как ты думаешь, нам продлят
разрешение?"

Папа потянулся.  "Я уверен.  В порту бюрократы. Местная полиция - другое
дело".

Поезд остановился в Лозанне,  по расписанию здесь тридцатиминутная оста-
новка.

Я спросил у папы: "Можно нам с Энди выйти? У нас много времени".

- На всякий случай лучше не выходить.

Я быстро думал.  "Хотелось бы купить подарок для Ильзы. На следующей не-
деле у нее день рождения". Анжела не единственная, кто может проделывать
такие штуки.

Он поколебался, потом сказал: "Ну, ладно. Но только на четверть часа".

Марта сказала: "Вряд ли купите что-нибудь с английскими деньгами".

- Я как раз думал, не поменяешь ли ты мне немного.

- И долго я смогу менять? - Она улыбнулась и порылась в кошельке. - Но я
сама  напросилась.  Двадцать  франков - придется покупать что-нибудь ма-
ленькое. Ты тоже потрать немного денег, Энди.

Анжела сказала: "И я".

Я ответил: "Нет. Ты останешься здесь".

- Если вы идете,  я с вами.  - Глаза у нее стали стальными.  - Нечестно,
если у вас будет подарок, а у меня нет. Она моя мама!

Я поспорил, но не надеялся выиграть. Марта и ей дала двадцать франков, и
Анжела тащилась за нами, пока мы осматривали станцию. Мы нашли небольшой
магазин,  и  пока я думал,  что лучше купить Ильзе - шоколад или куклу в
крестьянской одежде, Анжела купила куклу. Пришлось мне покупать шоколад.
Он был двух видов - по девять франков и по девятнадцать.  Вначале я поп-
росил маленький, потом передумал и взял другой.

Я чувствовал,  что вокруг нас собираются люди Голос рядом заставил  меня
вздрогнуть.  "Sales  anglais!"  Я  знал,  что  по-французски это значит:
"Грязные англичане", но если бы даже не знал, можно было понять по тону.

Парень, около шестнадцати,  высокий, смуглый, в красном джерси с большим
белым  крестом  - национальная эмблема Швейцарии.  Другие тоже в джерси,
толпа человек в двенадцать,  большинство такого же возраста или чуть мо-
ложе, и человек с седой бородой, примерно пятидесяти лет. Те, кто был не
в джерси, на руке носили повязку с белым крестом.

Энди спокойно сказал:  "Пошли отсюда". Он направился к платформе, но вы-
сокий парень преградил ему дорогу.

Другой, ниже  ростом и светловолосый,  сказал:  "Что вы делаете на нашей
земле, грязные англичане?"

Энди ответил: "Ничего. Идем на поезд".

Кто-то еще сказал:  "Грязные англичане в чистом швейцарском поезде - это
нехорошо".

- Послушайте,  - сказал Энди, - меня уже дважды назвали грязным англича-
нином. - Он повысил голос. - В следующий раз ударю.

Наступило молчание. Я решил, что мы сможем уйти, Энди - тоже. Он двинул-
ся на высокого парня,  заставляя его отодвинуться.  В их рядах открылась
щель,  но всего на секунду. Один из них схватил Энди за руку и повернул,
другой в то же время пнул по ногам и повалил.

Когда Энди упал, Анжела закричала. Я схватил ее за руку и потянул в про-
ивоположном направлении.  Они сосредоточились на Энди, и, может, я сумел
бы увести Анжелу,  но она снова закричала, и я увидел, что с другой сто-
роны ее схватил человек с бородой.

После этого все смешалось,  я пинался, лягался, бил окружающих и получал
ответные удары.  Удар по шее чуть не уронил меня на землю, я мельком за-
метил лежащего Энди, стоявшие вокруг пинали его ногами.

Я закрыл лицо руками, пытаясь защититься. Слышались крики, смешивавшиеся
с  объявленем  станционного громкоговорителя.  Потом я понял,  что удары
прекратились, но сморщился, когда кто-то грубо схватил меня. Открыв гла-
за,  я увидел полицейского в сером мундире; два других поднимали Энди, а
красные джерси рассеялись в толпе.

Анжела казалась невредимой. Изо рта Энди шла кровь, под глазом была сса-
дина,  другая - на щеке.  Когда я спросил его, как он себя чувствует, он
ответил :"Ничего страшного. Думаю - выживу".

Полицейские отвели нас в поезд.  Я рассказывал папе,  что случилось пока
Марта занималась ранами Энди. Полицейский проверил наши документы.

Пока он их рассматривал, папа спросил: "Что вы с ними будете делать?"

- Дети в вашей ответственности, - сказал старший полицейский. У него бы-
ло круглое лицо,  маленькие глазки, говорил он по-английски медленно, но
правильно.  - У вас есть разрешение ехать в Фернор.  По прибытии должите
местной полиции.

- Я говорю не об этих детях.  - Папа опять жевал губу.  - О тех,  кто на
них напал, - что вы будете делать с ними?

- Мы не знаем их личности.

- Но вы пытались установить?

- Мы не уверены, что тут не было провокации.

- Провокации! Дети покупали подарки матери - кстати, она швейцарка, - их
назвали грязными англичанами и набросились на них.  Я думал, это цивили-
зованная страна.

Полисмен наклонил голову, глаза его были холодны.

- Послушайте, англичанин. Это на самом деле цивилизованная страна. И это
страна швейцарцев. Нам здесь не нужны иностранцы. Вы хотите подать жало-
бу?

Марта сказала: "Оставь, Мартин".

Полисмен покачивался на каблуках.  "Если хотите подать жалобу, вы должны
немедленно сойти с поезда и отправиться со мной в отделение.  Там вы ос-
танетесь, пока начальник отделения не освободится и не примет вас, чтобы
обсудить жалобу. Не знаю, сколько вам придется ждать, но начальник очень
занятой человек. Ну, англичанин?"

Папа сквозь зубы сказал: "Жалоб нет".

- Хорошо. Проследите, чтобы никто из вас больше не причинял беспокойств.
Желаю вам благополучного и быстрого путешествия - назад в Англию.

Когда поезд тронулся, папа сказал: "Я этого не понимаю".

Марта ответила:  "Швейцарцы мне никогда не нравились.  - И  добавила:  -
Кроме Ильзы, конечно".

Энди объяснял:  "Я сказал, что ударю, если кто-нибудь назовет меня снова
грязным англичанином. После этого они напали. Мне жаль, что я вызвал та-
кие неприятности, но разве я мог слушать и молчать?"

- Да,  не мог,  - ответил папа.  - Я понимаю тебя. Но в будущем придется
поступать именно так - слушать и молчать. Это другой тип ксенофобии, чем
на Гернси, но все же это ксенофобия.

Анжела спросила: "А что такое к-сену-фоб-и-я?"

- Боязнь чужеземцев.  Страх и ненависть.  Это ценная защита для племени,
но для посторонних очень плохо.  Забавно.  Внешне то,  что мы  видели  в
Гернси, кажется лучше - люди просто хотят, чтобы их оставили одних, жить
сами по себе,  а здесь ксенофобия агрессивна:  явное стремление нападать
на чужаков.  Но она более здоровая.  Швейцарцы укрепились в том, что они
швейцарцы,  и ненавидят всех,  кто не швейцарец.  Нам трудно, но для них
это хорошая защита от триподов.

Он продолжал обсуждать это с Мартой,  а поезд набирал скорость. Мы снова
увидели озеро,  спокойное и мирное, две-три лодки и старомодный колесный
пароход двигались в направлении Женевы. Я думал о своем участии в проис-
шествии.  Я пытался увести Анжелу, потому что она девочка (и моя сводная
сестра)  и  нуждается в защите.  Но это означало оставить Энди во власти
толпы. Надеюсь, он понимал, почему я так поступил. Один глаз у него поч-
ти закрылся,  все вокруг распухло.  Он увидел,  что я смотрю на него,  и
подмигнул здоровым глазом.

Папа звонил Ильзе из Женевы,  и, когда поезд остановился в Интерлейкене,
она ждала на платформе.  Она поцеловала Марту,  обняла Анжелу,  но через
плечо Анжелы не отрывала взгляда от папы.  Потом они медленно  двинулись
навстречу друг другу.  Она протянула руки,  и он взял ее в свои. Так они
стояли, улыбаясь, прежде чем он поцеловал ее.

Наконец Ильза оторвалась.  Она улыбалась и плакала в одно и то же время.
Отвернувшись от отца, она посмотрела на меня.

- Лаври, - сказала она. - О, Лаври, как приятно снова увидеть тебя

Она подошла ко мне, и я протянул ей руку.

- И я рад.

Странно. Я протянул руку,  чтобы она не поцеловала меня;  и сказал,  что
рад ее видеть, просто так; но оказывается, я на самом деле рад.

Фернор - маленькая горная деревушка,  куда ведет единственная дорога. По
одну сторону вздымается лестистый склон горы, по другую открывается зах-
ватывающий вид на долину глубоко внизу.  Дорога  из  Интерлейкена  здесь
практически кончается, или почти кончается; она продолжается как немоще-
ная тропа и ведет еще к полудюжине домиков и наконец к гостинице Руцке.

Первый дом Руцке был построен дедом Ильзы как дача для

семьи, но между мировыми войнами ее отец перестроил дачу,  расширил ее и
превратил в гостиницу.  В ней восемь номеров, несколько комнат для посе-
тителей и терраса впереди; на ней телескоп и на шесте швейцарский флаг.

Швейцба перестала принимать посетителей,  когда Швейцдед заболел.  Кроме
членов семьи, теперь здесь жил только работник по имени Йон, он был даже
стрше Швейцдеда.  Он присматривал за животными -  несколькими  курами  и
двумя коровами,  которым позволялось бродить по окрестным горным лугам с
колокольчиками вокруг шею,  - и еще он стрелял дичь.  У него был  старый
дробовик, за которым он любовно ухаживал.

Швейцба была седовласой и полной. Она плохо говорила по-английски и, ка-
залось, боится папы и еще больше Марты, которая разговаривала с ней мяг-
ко, но скорее так, как говорят с домработницей.

На второй день выпал снег,  но почти немедленно растаял;  Ильза сказала,
что для этого времени года тепло.  Я с жадностью смотрел на стойку с лы-
жами в одном из сараев,  которую мы обнаружили с Энди.  Мы с ним изучали
окружающее. Местность над деревней довольно скучная - объеденная корова-
ми трава и булыжники, но ниже - более интересная, там росли сосновые ле-
са и было несколько отличных склонов.  Внизу, в долине, виднелось озеро,
и в телескоп мы могли следить за лодками. Телескоп работал, когда в него
опускали монетку, но ящик для денег был открыт, поэтому можно было снова
и снова опускать одну и ту же двадцатицентовую монету.

Мы также помогали Йону смотреть за курами и коровами. Куры иногда прята-
лись, и нам приходилось отыскивать яйца,а коров нужно было вечером отыс-
кивать и приводить. Я попытался уговорить Йона доверить мне ружье, но не
смог. Жизнь не очень интересная, но приятная. К тому же Швейцба готовила
гораздо лучше Марты.

Ее муж,  Швейцдед, целые дни проводил в большой двуспальной кровати в их
спальне.  Только в очень хорошую погоду Швейцба и Йон перемещали его  на
террасу.  Иногда я сидел с ним, но никогда не знал, о чем говорить, а он
тоже не разговаривал. Но он всегда улыбался, когда в комнату входила Ан-
жела.  Не знаю,  понимал ли он, что привело нас сюда, и знал ли вообще о
триподах.

Швейцарское радио и телевидение вели передачи на французском и немецком;
Ильза пересказывала нам,  что сообщается о событиях во внешнем мире. Ка-
залось,  повсюду у власти люди в шапках,  но швейцарцы не  беспокоились.
Сотни лет их окружали диктатуры,  империи и тому подобное,  и они научи-
лись игнорировать их.  Их защищали горы и армия, куда входили все взрос-
лые мужчины.  Триподы,  конечно,  помеха, но Наполеон и Гитлер тоже были
помехой.  Они чувствовали,  что им следует только держаться своих гор  и
продолжать быть швейцарцами.

Разумеется, они  предпринимали  меры  предосторожности.  С самого начала
своих триппи изолировали и поместили под вооруженной охраной  в  лагеря.
Те,  что  избежали  облавы и пытались распространять шапки,  были быстро
пойманы и изолированы.  Ильза, видевшая вещи только со швейцарской точки
зрения, была уверена, что сумасшествие по поводу триподов быстро кончит-
ся.  Папа был настроен не столь оптимистично, но надеялся, что швейцарцы
сумеют отрезать себя от остального мира, оставшись оазисом свободы.

В деревне мы сначала встретились с таким же враждебным отношением, как в
Женеве и Лозанне.  Жители деревни игнорировали нас, а хозяева магазина -
тут был маленький универсам, объединенный с булочной, - оставались угрю-
мыми и неприветливыми.  Когда пришло время возобновлять наше разрешение,
деревенский полицейский, человек по имени Грац, долго колебался. В конце
концов он сказал,  что возобновит разрешение только потому, что мы родс-
твенники Руцке: Швейцдеда здесь хорошо знали и уважали.

Местные мальчишки пошли дальше и преследовали нас,  выкрикивая оскорбле-
ния.  Главой у них был Руди Грац,  сын полицейского. Ему было тринадцать
лет, но он крепкий парень и особенно изощрялся в отношении Энди.

Когда это  случилось в третий раз - мы как раз возвращались из деревни в
дом Руцке,  - Энди остановился и повернулся.  Швейцарские мальчишки тоже
остановились; Руди сказал что-то на местном диалекте, и остальные засме-
ялись. Энди подошел к ним и произнес одно из немногих немецких слов, ко-
торые знал: "Dummkopf", что значит "дурак".

Драка продолжалась  минут пять.  Энди был хладнокровней и лучше боксиро-
вал,  а у Руди оказался хороший удар,  и он несколько раз сильно  ударил
Энди.  Ссадина  у  Энди под глазом снова открылась,  и он потерял немало
крови.  Однако именно Руди первым прекратил драку.  Некоторое время  они
смотрели друг на друга,  потом Энди протянул руку.  Швейцарец не обратил
на это внимания и отвернулся,  товарищи последовали за ним.  После этого
дружелюбнее они не стали, но преследовать нас прекратили.

Иногда Анжела требовала,  чтобы мы брали ее с собой,  и изредка получала
улыбки:  вероятно, потому что она маленькая девочка, к тому же хорошень-
кая.

Она подружилась со старой лошадью,  отставницей швейцарской армии, кото-
рая паслась в поле недалеко от пекарни. Однажды, поласкав лошадь и пого-
ворив с ней,  она сказала:  "Немного похожа на Принца.  Тебе не кажется,
Лаури?"

Я осторожно ответил: "Немного".

- А что будет с Принцем?

- Ничего. В конюшне за ним будут смотреть, пока мы не вернемся.

Она презрительно посмотрела на меня. "Но мы ведь не вернемся. Так только
говорят".

Я не знал,  чего ожидать дальше, - может быть, слез, и поэтому пробормо-
тал что-то насчет того, что не уверен, но что все образуется.

Когда я замолк, она сказала: "Иногда мне снится, что я по-прежнему трип-
пи. Нет, даже хуже - я знаю, что случилось, и ненавижу это, но ничего не
могу с собой сделать. Проснувшись окончательно, я сначала пугаюсь, а по-
том ...  Не могу объяснить, как это. Но быть триппи - хорошо. Чувствуешь
себя в безопасности".

Она сорвала пучок травы, и лошадь съела ее из рук.

Анжела сказала: "Надеюсь, Принцу хорошо".

- Я в этом уверен.

Она снова посмотрела на меня.  "Не нужно притворяться. Я не хочу возвра-
щаться - даже к Принцу".

Раньше мы никогда так серьезно не разговаривали, как в этот раз. И я по-
нял,  что она храбрая девочка и к тому же гораздо более взрослая,  чем я
считал.  Я хотел,  чтобы она поняла это.  В нашей семье не принято обни-
маться, но я обнял ее, хотя с нами был Энди.

Я сказал: "Пошли. Швейцба ждет нас с хлебом".

Все неожиданно изменилось, когда французская и немецкая армии без всяко-
го  предупреждения вторглись в Швейцарию.  Все в деревне возбужденно об-
суждали новость,  на следующий деньона опустела,  все мужчины  ввозрасте
между восемнадцатью и шестьюдесятью были призваны.

Изменилось и отношение тех, что остался, может быть потому, что их нена-
висть теперь сконцентрировалась на вторгшихся армиях.  Нам  улыбались  и
даже готовы были поболтать. И все были полны уверенности.

Фрау Штайзенбар,  жена пекаря,  два сына которой ушли в армию,  сказала:
"Это ужасно,  но, думаю, ненадолго. Французы и немцы всегда воюют. Швей-
царцы не хотят воевать,  но они храбрые и любят свою родину.  Они быстро
прогонят французов и немцев".

Мы с Энди пошли назад в гостиницу.  Стоял серый хлолодный полдень.  Хотя
снега здесь еще не было, окружающие вершины белели свежими снегопадами.

Я сказал:  "Хорошо,  что папа не швейцарец, его бы тоже призвали. Что же
будет?"

Тропа проходила над пропастью.  Энди бросил камень,  и я видел,  как  он
упал на осыпь в сотнях метров внизу.

Энди сказал:  "Швейцарцы считают,  что раз они патриоты, то потягаются с
кем угодно. Они не понимают, что значит противостоять триппи".

- Пассажиры в аэропорту перестали сопротивляться,  когда солдаты  начали
стрелять.

- Это другое дело. К чему триподам беспокоиться из-за какой-то кучки лю-
дей?  Не имеет значения, что с ними случится. Но теперь они шлют армии -
армии людей, которые не боятся быть убитыми.

Я подумал об этом - воевать и не бояться быть убитым.  Надо быть триппи,
чтобы понять это. "Не думаю, чтобы война дошла до Фернора".

И она не дошла.  И фрау Штайзенбар оказалась  права  -  война  кончилась
быстро,  но не так, как она думала.На следующий день сообщили об отступ-
лении на севере и на западе, а на утро все было кончено. Ильза переводи-
ла новости по радио: вечный мир пришел в Швейцарию, как и во все осталь-
ные страны. А следующую фразу даже я смог понять.

- Heil dem Dreibeiner!

Два дня спустя,  глядя в телескоп,  я увидел знакомый колесный  пароход,
прокладывавший путь по серым водам озера к Интерлейкену.  И еще кое-что,
неуклюже шагавшее по берегу. Я позвал папу и Энди.

Когда папа смотрел, я сказал: "Теперь нам некуда бежать?"

Папа выглядел усталым,  подбородок его зарос,  в черной щетине виднелись
белые пятна. В прошлом он всегда брился, как только вставал. Не отвечая,
он покачал головой.

Мы смотрели вниз,  в далекую далину.  Можно было видеть и  невооруженным
глазом,  хотя и не так ясно, как он шагает по полям, не обращая внимания
на то,  куда ступает. Лицо у папы стало отчаянным и жалким. Я не понимал
раньше, что чем старше человек, тем горше его отчаяние.

Я сказал: "Но мы ведь так далеко. Они сюда, может, и не придут".

Он снова покачал головой,  медленно,  как будто ему было больно.  "Может
быть".

Вышли Марта и Анжела.  Марта смотрела скорее на папу,  чем на треножник:
спустя какое-то время она сказала мягче, чем обычно: "Ильза с Швейцдедом
- он себя не очень хорошо сегодня чувствует. Пойди посиди с ней".

В последующие дни мужчины начали возвращаться в Фернор. Пострадавших бы-
ло немного, потому что война длилась очень недолго. А потом, однажды ут-
ром,  придя за ежедневной порцией хлеба,  мы увидели, что жители деревни
носят шапки.

Я прошептал Энди: "Что делать - быстро уходить?"

- Это может привлечь внимание. Слушай, там Руди. Он не в шапке.

На Гернси  мы  узнали,  что шапки одевают в четырнадцатилетнем возрасте,
может,  потому, что дети не представляют угрозы. Казалось, то же правило
существует и здесь.  Руди на год моложе нас, значит Анжела в безопаснос-
ти,  но Энди и я рискуем. Мы пошли дальше, стараясь вести себя как обыч-
но. В булочной герр Штайзенбар как раз принес поднос со свежим хлебом из
пекарни,  и фрау Штайзенбар  за  прилавком  приветствовала  нас  обычным
"Gruss Gott".  Все было как всегда, кроме одного: черные шапки покрывали
ее заплетенные седые волосы и его лысую голову.

Фрау Штайзенбар расспросила нас о Швейцдеде и продолжала  болтать,  а  я
стремился побыстрее уйти. Наконец мы получили хлеб и сдачу и могли идти.
Мы пошли по деревенской улице, но через пятьдесят метров встретили груп-
пу мужчин. Одним из них был отец Руди.

Он не похож был на полицейского:  маленького роста, с нездоровым видом и
телосложением.  Но манеры у него были полицейские.  Он встал перед нами,
преградив нам дорогу.

- So, die Englischen Kinder ...- Он внимательно посмотрел на меня. - Wie
alt?  Vierzehn doch?  -И с трудом перевел:  - Сколько тебе лет, мальчик?
Тебе исполнилось четырнадцать?777

Значит, действительно в четырнадцать.  Я искренне сказал:  "Нет,  сэр. В
следующем году".

- Ты должен принести свидетельство о рождении.  - Он нахмурился.  -  Оно
должно прийти из Англии. Это нехорошо.

Нехорошо для него,  может быть.  Воспрянув духом, я подумал, что на этом
можно играть несколько месяцев. Все еще хмурясь, он повернулся к Энди.

- Но тебе уже четырнадцать. Это точно.

-Нет, сэр, - сказал Энди. - Тринадцать с половиной.

На самом деле он был лишь на два месяца старше меня, но выше на два дюй-
ма, а его взрослый вид позволял дать ему и пятнадцать. Отец Руди покачал
головой.

- Не верю.  Тебе необходимо одеть шапку.  Сегодня все шапки кончились но
завтра почтовый фургон привезет еще. Тебе немедленно оденут одну.

Энди кивнул. "Хорошо, сэр. Я приду утром".

- Нет.  Ты останешься здесь.  Встречаются глупцы, которые не хотят наде-
вать шапки. Ты останешься здесь, мальчик, пока не прибудут новые шапки.

Энди потянул себя за волосы:  так он поступал, принимая решение. Один из
мучжин - местный чемпион по борьбе - придвинулся ближе. Энди вздохнул.

- Как скажете.  - Он взглянул на меня - Расскажи всем, что меня задержа-
ло.

- Да.  Я скажу папе. - Я сделал условный знак большим пальцем. - Не вол-
нуйся. Все будет хорошо.

Мы с Анжелой смотрели ему вслед,  когда его уводили к дому полицейского.
Я пытался уверить себя, что он сможет убежать, но в то же время не верил
этому.  Ему нужна помощь; прежде всего нужно добраться до папы и расска-
зать ему.

На краю деревни мы встретили Руди.  К моему удивлению,  он остановился и
спросил: "Почему с вами нет Энди?"

Я не  видел причины не говорить ему и понял,  что для него это не удиви-
тельно.  Очевидно, отец его говорил об англичанах и о шапках. Но Руди не
выглядел довольным,  как я ожидал. Он скорее походил на мать, чем на от-
ца,  будучи рослым и светловолосым,  и, как и она, постоянно широко улы-
бался. На этот раз он не улыбался.

- Его оставили, чтобы одеть шапку? - Я кивнул. - А он хочет?

- Не  знаю,  - я стал осторожен.  - Но ведь это должно произойти ...  со
всеми?

Он медленно ответил: "Говорят, да".

Папа и Марта сидели на террасе перед гостиницей и пили кофе.  Они разго-
варивали, но когда мы появились, замолчали.

Анжела выложила им новость, а я не мешал ей.

Когда она кончила,  Марта сказала:  "Ужасно. - Она помолчала. -- Но ведь
до завтра шапки не появятся?  Я уверена, он сумеет убежать. Энди изобре-
тателен".

Я ответил: "В доме полицейского есть комната, похожая на камеру. Нам го-
ворил Йон.  В двери наружная задвижка и два замка, а единственное окно в
трех  метрах и забрано решеткой.  Тут никакая изобретательность не помо-
жет. Без помощи он не сможет уйти".

Она покачала головой. "Хотелось бы что-нибудь сделать".

- Мы должны.

- Ты не понимаешь. - Она выглядела усталой и сердитой, а на лице ее было
то упрямое выражение,  которое появляется у взрослых,  когда они тебя не
слушают. - Мы не можем.

Я повторил, стараясь быть терпеливым: "Но мы должны".

Марта сказала: "Йон рассказал нам о шапках, когда вас не было: он встре-
тил знакомого в шапке.  Мы решали,  что делать. Здесь оставаться нельзя.
Через несколько дней придут и сюда с шапками".

- Что касается Энди, вопрос не дней, - ему оденут завтра утром.

Она не обратила на это внимания.  "Твой отец и Йон выработали  план.  Ты
знаешь железнодорожный туннель вверх к Юнгфрау?"

Я кивнул.  Я был там, когда в первй раз приезжал в Швейцарию. Колея про-
ходит по дальней стороне глубокой долины,  отделяющей Фернор от  склонов
Айгера.  Поезд  по туннелю поднимается внутри горы,  ему требуется почти
три часа,  чтобы достичь конечной станции, где расположены отель, лыжная
база и астрономическая обсерватория.

- Отель  и  дорога  закрыты из-за чрезвычайного положения,  - продолжала
Марта. - Йон говорит, что мы можем скрываться внутри туннеля. Он защитит
от непогоды,  а в отеле может быть пища. По крайней мере убежище на вре-
мя. Лучше, чем оставаться здесь и позволить одеть на себя шапку.

- Звучит прекрасно, - сказал я. - Я целиком за. Как только вернем Энди.

Лицо ее приобрело гневное выражение, это значило, что она чувствует себя
виноватой.

- Мы не можем. Во-первых, необходимо время. Йон хочет сходить на развед-
ку,  прежде чем мы все туда переберемся.  Но есть еще кое-что.  Швейцдед
умирает. Он может протянуть несколько часов или дней, но не больше.

- Не вижу, в чем разница. Если он умирает, значит умирает.

Она хрипло сказала: "Может, и не видишь. В твоем возрасте, - это уже по-
давление. - Но Швейцба и Ильза - для них разница есть. Мы не можем взять
его с собой,  а они не пойдут,  пока он жив.  Нам нужно продержаться еще
несколько дней. Если попытаемся освободить Энди, расшевелим осиное гнез-
до, чем бы эта попытка ни кончилась. Они придут сразу".

Она посмотрела на меня и негромко добавила:  "Мне жаль. Энди мне нравит-
ся".

- А если бы это был я? - спросил я. Марта не ответила. - Или Анжела?

Я повернулся к отцу, который все время молчал.

- Мы ведь не оставим его?  Он просил рассказать тебе, что случилось. А я
ответил: "Все будет в порядке - я расскажу папе".

Он не смотрел мне в глаза. Сказал: "Мне тоже жаль. Но Марта права. У нас
нет выбора".

На полпути к деревне я остановился.  Чувство собственной глупости прида-
вило меня почти физической тяжестью. Глупости и неблагодарности. Я поду-
мал обо всем,  что сделал папа,  чтобы увести нас от триподов, - поездка
на Гернси,  угон самолета,  приезд сюда. И теперь у него новый план, как
сохранить нашу безопасность.  Что заставляет меня считать,  что я  знаю,
что делать, лучше, чем он?

Марта права: неудавшаяся попытка освобождения всех подвергает риску, да-
же если я проделаю ее в одиночку.  И даже если папа сделает вид, что от-
казывается от меня, чтобы спасти Ильзу и остальных, все равно я привлеку
опасное внимание к гостинице.

Я все обдумал хладнокровно, спокойно, рационально. Был ранний вечер, не-
ожиданно холодный;  горы четко вырисовывались на фоне темно-голубого не-
ба;  на западе,  где село солнце,  небо было желтым.  Где-то, невидимая,
прокричала сойка, должно быть, ищет корм.

Но я  ощущал еще кое-что - за холодной рациональной мыслью.  На этот раз
не холодное - чувство облегчения,  такое сильное, что мне хотелось крик-
нуть навстречу молчаливым горам. Я знал, что боюсь идти в деревню, но не
понимал,  насколько боюсь. Ужас, еще более сильный, чем на самолете, ле-
тевшем в Женеву.

Я стоял, глядя на крыши деревни и на поднимающийся почти вертикально дым
из труб. Красочная и в то же время обычная сцена, только люди под крыша-
ми  утратили  нечто  делавшее  их  людьми - свою индивидуальность и волю
действовать как свободные мужчины и женщины. Но их индивидуальность была
отнята у них насильно; я отдавал свою из трусости.

Я вспомнил, что говорил папа о Марте и полицейской машине. Бывают време-
на, когда все, что ты можешь сделать, - это нажать на акселератор и рис-
ковать. Я знал ответ на вопрос, который задавал себе в самолете: не луч-
ше ли позволить одеть на себя шапку,  но оставаться живым. Глубоко вдох-
нув морозный горный воздух, я двинулся дальше по склону.

Было уже темно,  когда я достиг деревни:  ночь в горах наступает быстро.
Первой моей целью было узнать,  где держат Энди,  и я решил  действовать
напрямую.  Я сказал Марте,  что иду в свою комнату читать, и прихватил с
собой несколько книг как доказательство.  Они были в моих руках, когда я
нажал звонок у дома полицейского.

Внутри тяжело прозвучали шаги,  и я приготовился к встрече с отцом Руди.
Но дверь открыла его мать. Она удивленно посмотрела на меня.

-Ach, so. Der Englander ... Was willst du?

- Почитать. - Я показал ей книги. - Для моего друга Энди.

Она сказала что-то, чего я не понял. Я покачал головой, и она заговорила
по-английски: "Ты дать книги мне, чтобы я дать их твоему другу?"

Это не поможет. Я спросил: "Я могу повидаться с ним?"

Она с  сомнением  покачала головой.  Я услышал голос Руди.  Они о чем-то
быстро поговорили, и она знаком пригласила меня войти.

Руди сказал мне: "Тебе нельзя видеться с Энди без позволения моего отца.
Он пошел в деревенскую гостиницу, но скоро вернется. Подождешь?"

По крайней мере я в доме,  хотя дальнейшее не очень обнадеживает. Почему
я просто не оставляю книги,  чтобы их передали Энди;  я был уверен,  что
отец Руди именно так и скажет.

Фрау Грац,  хоть и сомневалась,  впускать ли меня в дом, принесла бутыль
домашнего лимонада и шоколадное пирожное.  Она дала и Руди. На столе ле-
жала его тетрадь для уроков. Я кивком указал на нее и сказал:

- Продолжай. Я не хочу мешать.

Он пожал плечами.  "Это Naturwissenschaft.  Наука,  по-вашему.  Скоро мы
кончим ее изучать".

- Кончите? Почему?

- Старший учитель сказал, что Naturwissenschaft больше не нужна. Теперь,
когда правят триподы, наука не нужна.

Я понимал причину этого.  Наука - часть независимого мышления, а оно для
человечества в прошлом.

Я посмотрел на Руди. Я практически ничего не знал о нем, но он не выгля-
дел довольным,  когда я говорил о том,  что Энди ожидает шапка. Мать его
была в кухне, напевая что-то под радио.

Я негромко сказал: "Говорят, триподы - наши друзья, все, что они делают,
- к лучшему. А ты как считаешь?"

Он молчал.  Если я ошибся,  он, вероятно, расскажет отцу, и это все кон-
чит.

Но он наконец ответил: "Энди не хочет носить шапку?"

Я зашел слишком далеко, чтобы отступать.

- Нет. И я не хочу. А ты?

Он перевел дыхание. "Не хочу. Я ненавижу шапку!"

Руди сказал, что выпустить Энди нетрудно: в кабинете отца есть дубликаты
всех ключей.  Он вышел из комнаты и вернулся с ключом,  который протянул
мне.

Он сказал: "Налево и через заднюю дверь. Я пока буду отвлекать маму".

Энди находился в чем-то вроде сарая,  но очень прочном. Я открыл дверь и
обнаружил  комнату  с единственной раскладушкой.  Когда дверь открылась,
Энди был на ногах.

Я быстро сказал: "Некогда разговаривать. Руди отвлекает мать. Пошли".

- Иду, - ответил он без колебаний. Было приятно чувствовать, как он идет
сзади.  Папа сказал,  что мы ничего не можем сделать. Я никому не повре-
дил, и все же Энди идет за мной.

Из кухни показался Руди, что-то успокоительное говоря в дверь. Мы на цы-
почках прошли через комнату. У входа стояло чучело медведя, использовав-
шееся как вешалка;  хотя и побитый молью,  медведь  выглядел  грозно.  Я
ткнул его кулаком в ребра, поднялась пыль.

Руди немного  приоткрыл  наружную  дверь и осторожно выглянул.  Я хотел,
чтобы он побыстрее выпустил нас.  Вместо этого он отступил и  беспомощно
взглянул на меня.

Дверь растворилась с противоположной стороны,  и вошел отец Руди. Он был
в форме. Я подумал, как она гармонирует с шапкой.

Он осмотрел сцену и резко спросил: "Was heisst das?"

Руди стоял молча. Я тоже не знал, что сказать.

Энди сказал: "Беги. Быстро!"

Он бросился на отца Руди и чуть не опрокинул его. Грац закричал, а я по-
бежал мимо, но, оглянувшись, увидел, что он держит Руди. Он снова закри-
чал, и я увидел на улице фигуры бегущих к нам людей. Энди боролся с Гра-
цем,  пытаясь  освободить  Руди.  Я побежал на помощь,  но тут подоспели
подкрепления Граца. Через несколько мгновений нас втолкнули в дом.

Руди позже объяснил,  что нам не повезло.  Обычно его отец  пропускал  в
гостинице  несколько  кружек пива с приятелями и возвращался домой один.
На этот раз он рассказал об английском мальчишке,  приятели обсудили это
и решили, что нельзя допускать риска, особенно с иностранцем. Английско-
му мальчику нужно одеть шапку немедленно;  один из тех,  у кого уже есть
шапка, на время отдаст ее. И они пошли вместе с Грацем к его дому.

Их было пятеро,  включая отца Руди. Они возобновили обсуждение, но скоро
стало ясно,  что возникла проблема.  Все согласны были, что очень важно,
чтобы  Энди немедленно одели шапку,  но кто ее отдаст?  Выяснилось,  что
никто не хочет.  Как и люди в аэропорту,  они находили саму мысль о том,
чтобы  остаться без шапки,  невыносимой - даже временно и даже для того,
чтобы послужить интересам триподов.  В конце концов они неохотно решили,
что Грац с самого начала был прав и что придется подождать до утра, ког-
да привезут новые шапки.  Было решено,что вместе с Энди оденут шапку  на
меня и на Руди.

Нам дали матрацы и одеяла.  Появилась фрау Грац и стала суетиться вокруг
Руди,  но мысль о том, что его запрут, ее нисколько не беспокоила. Я по-
думал, каково это быть швейцаркой и женой полицейского. Когда она вышла,
я принялся бродить по комнате, отыскивая возможность убежать.

Энди сказал: "Я проверял. Выхода нет".

- Ты не мог добраться до окна,  - сказал я,  - но если я встану тебе  на
спину, то смогу.

Руди покачал головой. "Ничего не выйдет. Все окна дома имеют электричес-
кую ... как это по-вашему ... тревогу?"

- Сигнализация, - сказал Энди. - Похоже, мы ничего не добьемся. Ты гово-
ришь, что шапки на нас оденут в церкви?

- Да. Это Zeremоnie. Большое шоу.

- Может, тогда удастся сбежать. Тем временем лучше поспать. Я здесь пер-
вый, поэтому занимаю раскладушку.

Энди лег и, насколько я мог судить, сразу уснул. Я лежал на своем матра-
це,  размышляя. Я не знал, есть ли уЭнди какой-нибудь план, когда он го-
ворит о бегстве. Я не видел никаких шансов: ведь против нас вся деревня.

Почтовый фургон из Интерлейкена должен был прибыть  в  девять,  и  сразу
вслед за этим на нас должны были одеть шапки. Фрау Грац приготовила сыт-
ный завтрак,  и хотя я подумал, что не в состоянии буду есть, запах яич-
ницы  с ветчиной убедил меня в обратном.  Фрау Грац было очень довольна,
что Руди наденет шапку перед самым своим днем рождения,  и говорила нам,
как хорошо ему после этого будет.  Ее сестра Хедвиг,  страдавшая от деп-
рессии, выздоровела, как только надела шапку; да и ее собственный ревма-
тизм чувствуется гораздо меньше.

Постучали в дверь, и она пошла открывать. На кухонной стене часы с маят-
ником, темного дерева, раскрашенного цветами, показывали 8:30. В комнате
с нами были Грац и еще один мужчина.  Я сознавал,  что у нас нет никаких
шансов.  И вдруг узнал голос говорившего с фрау Грац.  Я  быстро  встал,
когда она вошла. За ней шел папа.

На нем была одна из шапок, которые мы использовали при угоне.

Он строго взглянул на меня и сказал Грацу:  "Мне жаль, что мой сын плохо
себя вел. Я возьму его домой и накажу".

Герр Грац поудобнее устроился в кресле.  "Не нужно. Сегодня на него оде-
нут шапку. После этого он не будет поступать нехорошо".

- Он должен быть наказан. Это мое право как его отца.

После паузы Грац сказал:  "Отец имеет право,  это верно. Можете наказать
его, если хотите".

Папа взглянул на Энди. "Этот тоже мой. Я накажу и его".

Грац кивнул. "Разрешается".

- Значит, я забираю их обоих.

Грац поднял руку.  "Нет. Побейте их здесь. Во дворе. У меня есть ремень.
Хотите?"

Я не удивился, что план папы не сработал: подобно моей уловке с книгами,
слишком было наивно. Но я был уверен, что у папы есть кое-что еще. Я си-
дел почти самодовольно, ожидая, что вот он выложит неопровержимый довод,
и глупый швейцарский полицейский отступит.  Но когда он наконец  загово-
рил, я почувствовал отчаяние.

- Хорошо. Но я принесу собственный ремень.

Он повернулся,  не  глядя на меня.  Я не мог поверить,  что он оставляет
нас.

Я крикнул ему вслед: "На нас сегодня оденут шапки ... скоро ..."

Он вышел,  не отвечая,  и я услышал,  как закрылась входная дверь. Вошла
фрау Грац,  предлагая нам булочки, вишневое варенье и кофе, а ее муж за-
курил отвратительно пахнущую трубку.  Другой мужчина зевнул  и  принялся
ковырять в зубах. Я не мог смотреть на Энди.

Если бы папа вообще не приходил,  было бы не так плохо. Я сам влез в это
дело и должен расплачиваться. Но он пришел, с этим смехотворным объясне-
нием,  что хочет наказать нас,  и сразу сдался,  оставил нас, когда Грац
раскусил его. Он вернулся в гостиницу к Ильзе и Анжеле. Их он защитит. Я
почувствовал себя так же,  как в тот раз,  когда он пообещал поиграть со
мной в футбол и забыл, а я пинал его. Только еще хуже: на этот раз я его
ненавидел.

Я дошел до того, что подумал, как бы отплатить ему - на этот раз не пин-
ками.  Мне нужно только рассказать Грацу о фальшивых шапках. Триподы за-
берут его,  и Ильзу,  и Анжелу - всех.  Я уже начал:  "Герр Грац ..." Он
поднял голову.

- Что, мальчик?

Я покачал головой, чувствуя отвращение к себе. "Ничего".

Прошло, казалось, очень много времени, когда опять зазвонил дверной зво-
нок.  На самом деле - всего несколько минут.  Фрау Грац пошла открывать,
раздраженно ворча.  Услышав голос папы и даже увидев его в кухне,  я  не
мог сказать ни слова.  Я не хотел снова надеяться.  Я даже не смотрел на
него, пока Грац удивленно не вскрикнул и со стуком уронил свою трубку на
стол.

Фрау Грац в ужасе стояла у двери в кухню. Здесь был и Йон; и папа держал
дробовик Йона.

Как полагается хорошей швейцарской хозяйке,  фрау Грац держала в шкафу у
раковины  пачку чистых полотенец,  и они как раз подошли в качестве кля-
пов.  Она думала,  что это ограбление, - ей казалось бессмылицей, кто-то
хочет  с  помощью силы избежать шапки,  - и начала бормотать о том,  где
хранятся семейные ценности.  Я заткнул ей рот,  избегая ее укоризненного
взгляда.  Папа  и Йон управлялись с мужчинами,  потом папа приблизился к
Руди.

Я сказал: "Нет. Он помогал нам. Он тоже не хочет надевать шапку".

- Мы не можем рисковать. Если поднимут тревогу ...

-Руди, - сказал я, -- скажи ему, что ты хочешь идти с нами.

- Да, - он кивнул. - Пожалуйста. Я ненавижу шапку.

- Слишком рискованно.

Я не хотел спорить.  Я и так чувствовал себя виноватым за то,  что поду-
мал,  когда он пошел за Йоном.  Но это решение я не мог принять, как и в
тот раз с Энди.

Я ровно сказал: "Придется взять его с собой".

Папа посмотрел на меня. Пожал плечами и слегка улыбнулся.

- Хорошо. Присматривай за ним.

Когда мы выходили из дома,  прохожий обменялся приветствиями с Йоном.  Я
подумал,  долго ли еще до того,  как поднимут тревогу.  Менее получаса -
это точно:  если Грац не встретит почтовый фургон,  его начнут  разыски-
вать.

Мы втиснулись в "Судзуки",  и папа повел, резко добавляя скорость. Ильза
уже была снаружи дома, она боролась с тяжестью большого рюкзака, а Марта
вышла с другим. Лицо Ильзы было покрыто пятнами, как будто она плакала.

Марта сказала: "Ты их освободил".

Она старалась,  чтобы это звучало обычно, но голос ее дрожал. Она всегда
покровительственно относилась к папе,  но он был ее сыном,  как я - его.
Рукавом платья она обтерла лицо. "Мы готовы".

Я вспомнил одну из причин,  почему нужно было ждать,  и спросил:  "А как
Швейцдед?"

Папа взял у Ильзы рюкзак и надел на себя.  Через плечо  он  сказал:  "Он
умер сегодня ночью".

Я взглянул вниз,  в долину. Люди по-прежнему умирают: триподы и шапки не
изменили этого.  А другие продолжают жить.  Мне видна была часть дороги,
поднимавшейся от Интерлейкена.  По ней двигалась желтая точка: приближа-
лась почтовая машина.

Первая часть пути пролегала вверх в горы по неровной тропе, которая пос-
тепенно исчезла.  Идти было нелегко, местами очень трудно. Марта и Ильза
переносили это свободно, но Швейцба скоро начала задыхаться, и мы вынуж-
дены были идти медленно. Скоро гостиницу не стало видно, и единственное,
что окружало нас, были крутые горные склоны и зловещее серое неба за ни-
ми.  Ветер северо-восточный, холодный и резкий. Йон сказал, что, вероят-
но, ночью выпадет снег.

На участке ровной земли мы остановились.  Теперь снова стала видна  наша
гостиница, и Йон указал вниз. Кроме "Судзуки", у дома стояли три машины.
Папа посмотрел в бинокль, который принадлежал Швейцдеду.

Когда он дал мне бинокль,  я почувствовал, какой он тяжелый. Держать его
нелегко,  но он давал прекрасное увеличение.  Я узнал Граца.  С ним было
семь или восемь мужчин.

Из трубы гостиницы понимался дым,  как круглый год - даже летом  большой
камин,  который топили поленьями,  использовался для приготовления пищи.
Но дым был гуще обычного и выходил не только из  трубы,  но  и  из  окна
спальни.

Огонь недолго  разгорался в деревянном здании,  и через несколько секунд
оно все запылало.  Я слышал, как застонала Швейцба, когда сквозь черноту
дыма пробилось пламя.

Обнимая мать,  Ильза  спросила  папу:  "Но почему?  Уничтожить такой дом
только за то ... что мы отказались одевать шапки?"

- Не знаю,  - ответил папа.  - Чтобы не дать нам вернуться,  может быть.
Устрашить  других,  кто будет сопротивляться триподам.  В одном мы можем
быть уверены:  ни жалости, ни милосердия больше не существует. Они верят
во все, что им говорят триподы, а мы для триподов - помеха. Как крысы.

Энди сказал: "Я читал как-то, что, стараясь уничтожить крыс, люди на са-
мом деле усилили их интеллект".

- Да, я тоже читал об этом, - согласился папа. - Крысы тысячелетия живут
рядом с людьми.  Каждая убитая нами крыса улучшает поголовье, потому что
остаются и дают потомство самые умные.  Может,  нам кое-чему придется  у
них поучиться.

Ильза сказала:  "Они должны были найти его тело. - Она говорила о Швейц-
деде. - Но не вынесли, чтобы похоронить".

- Да, - Ильза по-прежнему поддерживала мать, и папа обнял их обеих. - Не
ведь это не имеет значения. Это был его дом шестьдесят лет. Лучшего пог-
ребального костра не может быть.

Мы пошли дальше. Крутой утомительный подъем сменился еще более изматыва-
ющим спуском. Местность была дикая и неровная; ни следа пребывания чело-
века, ничего, с ним связанного. Мы видели стадо шамуа, местной разновид-
ности горного оленя;  животные перепрыгивали с утеса на утес; орел парил
над самыми вершинами утесов.

Швейцба часто нуждалась в отдыхе.  Папа и Йон, а потом мы с Энди по оче-
реди поддерживали ее. Она извинялась за то, что причиняет нам хлопоты, и
просила оставить ее.

Папа сказал:  "Только не торопитесь,  мама.  У нас достаточно времени. И
никто вас не оставит. Мы не можем вас потерять. Никого вообще нельзя те-
рять. Нас слишком мало".

Наконец мы достигли более  пологого  склона  и  увидели  железнодорожную
станцию  Кляйне  Шайдег  -  последнюю остановку поездочка перед входом в
туннель.  Как и предсказывал Йон,  она была покинута - туризм остался  в
прошлом  вместе  с  парламентом и телевидением,  с университетами и цер-
ковью,  с человеческим беспорядком и человеческой свободой.  Станционный
магазин,  торговавший шоколадом,  картами и глупыми сувенирами, был зак-
рыт, а последний поезд стоял на пути, безлюдный и поркытый снегом.

На этой высоте снег не тает,  а рядом с входом в туннель лежит язык лед-
ника. День уже шел к концу, небо темнело, меланхолично серое; весь ланд-
шафт казался пустынным и жалким.  На протяжении последних  сотен  метров
пути до туннеля пошел снег,  большими безжалостными хлопьями. Я чувство-
вал холод, отчаяние и безнадежность.

Я нашел блокнот, в котором пишу это, в отеле. Такие блокноты использовал
управляющий ресторана,  отчасти они заполнены: 20 kg Blumenkohl, 1 Kiste
Kaffe, 45 kg Kartoffeln - цветная капуста, кофе и картошка ... такие за-
писи.

Это произошло  спустя  неделю после нашего прихода сюда.  Я считал путе-
шествие в поезде по туннелю скучным,  но насколько скучнее идти  пешком.
Прошло  не  менее  пяти часов,  прежде чем фонарик папы осветил название
платформы:  Юнгерфрауйоч. Еще несколько минут - и мы вышли в ослепитель-
ное сияние среди снега и льда, в туманную даль уходила неподвижная ледя-
ная река, окруженная высокими белыми пиками. Все пусто и безжизненно, ни
птиц, ни даже насекомых. И ни людей - кроме нас - и ни триподов. Мы сто-
яли на холодной крыше мира, правители всего, что могли видеть.

Целью нашего путешествия через туннель было проверить,  не  осталась  ли
тут провизия, и нам повезло. Отель всегда держал большие запасы, очевид-
но,  на тот случай,  если зимой железнодорожная линия не будет  действо-
вать.  Полки, забитые консервами, ящики с мукой и сахаром, бобами, суше-
ными фруктами,  рисом. Были даже мощные холодильники, содержимое которых
не  растаяло,  когда прекратилась подача электроэнергии:  на этой высоте
температура всегда ниже нуля.

Важной находкой оказались фонарики и батарейки.  Мы из гостиницы прихва-
тили  только два фонаря,  и приходилось их включать редко,  чтобы беречь
батарейки, а тут их было множество, в герметически запечатанных пакетах,
и хватит их на годы.

В тупике  станции  стоял  дизельный вагон с заряженными батареями,  папа
проверил его управление,  и мы нагрузили его для обратного  путешествия.
Пока  он и Йон делали последние проверки,  я показал Энди то,  что видел
здесь в предыдущее посещение,  включая пещеру, полную ледяных статуй. Он
был очарован машиной в натуральную величину и сказал, что ее вырезали не
менее семидесяти лет назад, потому что это модель раннего "Форда". Я по-
думал о том,  как изменилось за эти семьдесят лет многое - машины, само-
леты.  Как будто человечество - спортсмен, летящий на волне изобретений.
И какие чудеса ждали нас впереди?  Но теперь из-за триподов все это кон-
чилось.

За зиму мы постепенно приспособились к новой жизни.  Хотя ближайший  дом
находился  в  десяти  милях от нас и далеко внизу,  а от входа в туннель
открывался хороший вид на окрестности,  мы старались не оставлять следов
и не делали троп, когда приходили и уходили. Йон научил нас этому и тща-
тельно за этим следил.

Он также учил нас пользоваться лыжами,  которые мы взяли в лыжной  школе
отеля.  Хотя я с нетерпением ждал лыжных уроков,  оказалось, что пользо-
ваться ими не так легко - я много раз падал и провел десять дней  непод-
вижно с растянутой мышцей ноги.  Энди научился быстрее, а Руди, конечно,
был опытный лыжник.  Я с восхищением и раздражением смотрел, как он ска-
тывается по склону ниже туннеля.  Но постепенно и у меня стало получать-
ся, а потом я решил, что более восхитительного занятия никогда не знал.

Вначале мы выходили только для отвлечения - постоянное пребывание в тун-
неле действовало угнетающе, но с приходом весны наши походы преследовали
определенную цель. Нас всегда окружал снег, поэтому вода не была пробле-
мой, но папа решил, что нужно беречь запасы пищи.

Я сказал: "Но ведь в отеле хватит на годы".

- На сколько лет? - спросила Марта.

При свете лампы я увидел,  какое у нее изможденное лицо,  и впервые пол-
ностью осознал, что для нее это не временное убежище - она надеется кон-
чить здесь свои дни.

Швейцба умерла  перед весной - не от какой-то определенной болезни,  мо-
жет,  от отсутствия Швейцдеда. Мы завернули ее тело в одеяло и поместили
в щель ледника, покрыв снегом. Могилу мы не могли обозначить, но тело ее
будет лежать здесь вечно, не изменяющееся в вечном холоде. Другой конец,
чем у Швейцдеда, чье тело превратилось в пепел в огне, уничтожившем дом,
в котором они жиди вместе; но для тел какая разница? Они оба умерли сво-
бодными.

И вот мы начали экспедиции за продовольствием. Целью нашей были изолиро-
ванные дома,  и мы уходили далеко, прежде чем выбирали цель. В некоторых
случаях нам удавалось очистить погреб или унести кур и яйца, пока в доме
спали;  но иногда владельцы просыпались, и их приходилось усмирять видом
ружья Йона. К счастью, использовать его ни разу не пришлось.

Конечно, это воровство - у нас не было денег, чтобы оставить, если бы мы
захотели,  но люди,  у которых мы крали, все были в шапках, и мы находи-
лись в состоянии войны с ними,  как и с их хозяевами. В третьей экспеди-
ции мы обнаружили девушку без шапки и взяли ее с собой.  Вначале она ко-
лебалась, но потом согласилась идти с нами. Ее зовут Ханна. Она несколь-
кими месяцами моложе меня,  и волосы у нее рыжие,  но начинают  темнеть.
Глаза уже потемнели,  они темно-карие. Говорит она по-английски с немец-
ким акцентом,  но меня это не раздражает,  как раздражал когда-то акцент
Ильзы.

Я обнаружил,  что и с Ильзой отношения стали гораздо лучше.  Трудно даже
вспомнить,  как она сводила меня с ума в Англии.  (Я хотел написать "до-
ма", но вспомнил, что теперь наш единственный дом здесь, и вряд ли будет
другой).  Она стала готовить, и хотя готовит не так хорошо, как Швейцба,
но с каждым разом все лучше.  И, конечно, Швейцба готовила не из ограни-
ченных ресурсов и не на примитивной нефтяной печи в туннеле.

В одной из экспедиций мы нашли одиноко живущего человека,  и папа  решил
попробовать снять его шапку. Нам пришлось связать его, и он жалобно кри-
чал.  Но когда мы уходили,  он последовал за нами,  и папа позволил  ему
присоединиться к нам. Его зовут Карл, и ему около двадцати пяти лет. Хо-
тя физически он силен,  но может делать только простые вещи и под наблю-
дением.  Иногда  он  плачет  без всякой очевидной причины.  Мы не знаем,
всегда ли он был умственно отсталым,  или это произошло,  потому что  мы
сняли шапку. Но мы решили больше этого не делать.

Да и не смогли бы,  даже если бы захотели. Поздним летом в долину пришел
трипод и остановился возле деревни Караман.  С наблюдательного пункта мы
следили за происходящим. Целый день процессия людей в шапках двигалась к
триподу.  Щупальце поднимало их одного за другим в капсулу и через  нес-
колько минут опускало на землю.  В бинокль мы видели,  что вместо черных
шлемов на их головах теперь блестело серебро.

Энди догадался,  что триподы заменяют временные  шапки  постоянными.  Он
оказался прав:  в следующей экспедиции мы нашли мужчину и женщину, обоих
с серебряными шлемами.  Ужасно было то,  что серебряная часть  оказалась
сеткой,  вживленной в тело. Отныне шапка оставалась на всю жизнь; по-ви-
димому, со временем она останется и на черепе.

Именно тогда папа сознательно выработал политику набора  молодых  людей,
на которых в этот год должны одеть шапки. Мы никого не заставляли силой,
хотя в таких обстоятельствах это было бы оправдано;  для собственной бе-
зопасности мы не могли принимать колеблющихся. Пока из пяти, кому мы это
предложили,  согласился только один - мальчик,  по имени Ханс. Очевидно,
нелегко оставить родителей,  удобный дом и присоединиться к банде граби-
телей, но все же нас угнетает, что так мало соглашаются.

Мне кажется, что мальчики рискуют охотнее, чем девочки. Двое из отказав-
шихся были мальчики,  и оба колебались, в то время как девочки отказыва-
лись наотрез. Я сказал нечто в этом роде Анжеле и тут же получил. Она не
менее любого мальчишки готова на риск, и нечестно, что папа отказывается
брать ее с собой в экспедиции. И как насчет Ханны, которая первой присо-
единилась  к нам?  И вообще,  сказала Анжела,  счет мальчиков и девочек,
присоединившихся к нам, равный.

- Ханна - совсем другое дело, - сказал я.

- Неужели?  - презрительно спросила Анжела.- Потому что она тебе нравит-
ся?  Но от этого она говорит не лучше.- Чтобы закончить разговор, я ото-
шел в свой угол туннеля,  думая, что временами Анжела становится невыно-
симой.  Конечно, она растет, у нее был восьмой день рождения перед самым
нашим отъездом из Англии, а девятый уже скоро. Я должен был согласиться,
что она умна - если быть честным,  немного умнее, чем я в ее возрасте. И
хотя временами ее дерзости доводили меня до бешенства, остынув, я созна-
вал,  что в целом с ней сейчас все же легче. Я решил отправиться в отель
и найти подарок к ее дню рождения - я вспомнил,  что в одной  из  комнат
видел зеркало, оно должно ей понравиться.

Осенью снова пошел снег,  и кончились дни лежания на солнце,  которое на
этих высотах светит так яростно.  Снова мы встали на лыжи и  устремились
по нетронутым склонам. Однажды, над Караманом, мы видели, как внизу про-
ходит трипод.  На этот раз он не остановился у деревни, а пошел дальше и
исчез среди холмов на востоке. Через неделю мы опять увидели его, и папа
взглянул на часы.

- То же время, с точностью до минуты. Обычный патруль?

Все последующие недели мы изучали трипода.  Это на самом деле  был  пат-
рульный обход,  и совершался он с монотонной регулярностью.  Каждый чет-
вертый день трипод проходил в  пределах  нашей  видимости  незадолго  до
одиннадцати утра, и путь его никогда не изменялся.

Когда мы увидели его в пятый раз,  папа сказал: "Интересно, какая у него
цель. Вероятно, просто общий надзор".

Он вытер слезы перчаткой: дул резкий северо-восточный ветер, и глаза его
слезились.

Энди сказал: "На своем пути он может вызвать лавину".

Об этом недавно нас предупреждал Йон.  Горные склоны покрылись снегом, и
неосторожное движение может вызвать катастрофу.  Йон  молодым  человеком
пережил лавину - его откопали через несколько дней, он находился в хижи-
не.  Он нам описывал этот ужас:  тысячи тонн снега и камней несутся вниз
со скростью экспресса и с шумом десяти поездов.

Папа сказал: "Жаль, что не вызвал".

Мне кое-что пришло в голову. "Я вот думаю... "

Папа опять вытер слезы. "О чем?"

- Мы знаем, что он проходит в определенное время, каждый четвертый день.
- Я взглянул на склоны непосредственно под нами,  покрытые толстым слоем
свежевыпавшего  снега.  -  Что  случится,  если  кто-нибудь выстрелит из
ружья, как раз когда внизу проходит трипод?

Йона с нами в это утро не было:  он страдал ревматизмом и иногда  целыми
днями не мог пошевелиться. Выслушав папу, он закрыл глаза.

- Это возможно.  Но трудно сказать,  когда лавина ...  готова.  И трудно
предсказать ее путь.

- Но стоит попытаться?

Йон помолчал, прежде чем ответить. "Мы стараемся, чтобы нас никто не за-
метил,  не оставляем следов.  Но если мы попытаемся и не получится, воз-
можно, придут нас искать".

Это стоило обдумать.  Сами триподы,  неуклюжие и на ровной местности, не
могут вторгнуться в наши горы, но в их распоряжении буквально бесчислен-
ное количество среброголовых рабов. Если мы выдадим себя,триподы исполь-
зуют рабов,  чтобы выследить нас.  И хоть мы какое-то время сможем защи-
щать вход в туннель, как только нас обнаружат, судьба наша будет решена.

Целыми днями мы обсуждали этот вопрос.  Марта и Ильза  яростно  возража-
ли.Йон тоже,  но спокойнее.  Большинство молодых были за,  с разной сте-
пенью энтузиазма.  Анжела потребовала, чтобы ей разрешили быть в отряде,
который осуществит нападение.

Что касается меня,  то я считал,  что предупреждение Йона имеет смысл: я
представлял себе, каково быть обнаруженными и осажденными в туннеле. На-
ша нынешняя жизнь не так плоха, и она улучшается. Весной мы снова начнем
набор добровольцев.  Разумно не делать рискованных шагов,  которые могут
нас уничтожить.

Но быть разумным недостаточно. Слишком велика ненависть, которую мы ощу-
щали к триподам за все,  что они с нами сделали.  Не мог я  и  перенести
мысль о том,  что мы всегда будем тут прятаться, как кроты, а враг высо-
комерно шествует по долине. Я хотел напасть на него!

На следующее утро папа созвал нас в ту часть  туннеля,  которая  служила
местом собраний.  Масляная лампа висела на крюке,  вбитом Йоном,  а печь
давала тепло.

Папа принес радиоприемник,  найденный в отеле,  мощный, на батарейках, с
шестью  диапазонами.Вначале  удавалось поймать голоса,  но такие слабые,
что даже язык трудно было разобрать.  Один за другим голоса смолкли. Уже
несколько месяцев никто из нас не слушал радио.

Папа сказал:  "Прошлым вечером я обыскал все волны. Ничего, кроме жужжа-
ния триподов".

Он имел в виду звуки,  которые,  как мы считали,  исходят от триподов, -
осциллирующий шум, не имевший, казалось, никакого смысла.

- Это не значит,  что нигде не осталось свободных людей. Могут существо-
вать группы без пердатчиков, или они боятся их использовать, чтобы их не
обнаружили. Но мы должны действовать так, будто, кроме нас, никого нет -
теперь и на все предвидимое будущее.  Действовать, как последняя надежда
человечества.

Он остановился и вытер лоб;  я видел,  что он вспотел,  но не от жары. Я
взглянул на лица Марты,  Ильзы,  Йона. Йон один, казалось, не изменился,
но  он всегда выглядел очень старым.  Остальные проявляли явные признаки
усталости и напряжения.  Я понял, что людям моего возраста легче приспо-
собиться к трудностям и отсутствию комфорта, чем старшим.

- Это означает, - продолжал папа, - что все, что мы делаем, является ре-
шающим.  Нашей первой целью было самосохранение,  но этого недостаточно.
Добиваясь только этого, мы привыкнем к сверхосторожности, постепенно бу-
дем слабеть,  и это со временем уничтожит нас так же полно,  как триподы
уничтожили наши города. Поэтому наша вторая цель - бороться с триподами,
без особой надежды на ближайшее будущее,  но как средство оставаться жи-
выми.

Вот почему мы набираем добровольцев, вот почему мы приняли Ханну и Ханса
и,  Бог даст,  найдем и других.  - Он снова вытер лицо. - И вот почему я
считаю,  что мы должны напасть на этого трипода,  даже если это означает
для нас риск. Мой личный инстинкт говорит мне - не нужно, лучше осторож-
ность.  Марта, Ильза и Йон тоже так считают. Но мы стары и слишком осто-
рожны. Молодые за нападение, и молодые правы.

Ильза сказала: "Нет! Мартин, послушай ..."

Папа строго посмотрел на нее.  "Я предводитель этой группы. Я никогда не
видел себя в роли лидера,  но так получилось; в подобной ситуации кто-то
должен им стать. А лидер должен распоряжаться и сохранять согласие с ос-
тальными.  Я  надеюсь  на ваше согласие,  но если вы не согласны с моими
предложениями, значит вам нужен другой предводитель".

Наступило молчание.  Все знали,  что никто не может занять его место. Со
временем,  когда он состарится,  кто-то займет,  но до этого еще далеко.
Может быть,  Энди,  подумал я, глядя на него через пещеру. Я взглянул на
Ханну,  свет лампы отражался в ее волосах.  Или я. Многое изменилось, не
только мир вне нас, но и сами мы, и в такое тоже можно поверить.

- Послезавтра, - сказал папа. - В этот день снова должен пройти трипод.

Отряд состоял из папы,  Энди и меня.  Йон дал нам последние наставления:
наша цель - вызвать лавину ниже нас,  но над нами склоны,  тоже покрытые
снегом.  Волна может вызвать лавину и над нами,  и эта лавина  похоронит
нас.  Выступая, папа предупредил, что если мы не вернемся, остальные вы-
полняют распоряжения Марты. Он поцеловал Ильзу, держа ее долгое время.

Она подошла ко мне и сказала: "Будь осторожен, Лаври".

Она смотрела на меня,  а на щеках у нее были слезы.  Она хотела  придви-
нуться ко мне, но я сам это сделал и поцеловал ее. "Постараюсь".

Мы заняли позицию ранним утром,  солнце отражалось в снегу и в озере да-
леко внизу. Началось ожидание; мы ждали час, но казалось - гораздо доль-
ше.  В одном месте, на склоне к западу от нас, груда снега шевельнулась:
похоже, что вот-вот начнется естественная лавина, но постепенно снег ус-
покоился, и все снова стихло.

Папа в сотый раз взглянул на часы. В этот момент, следуя той же дорогой,
из-за той же скалы,  что и в прошлый раз,  показался  трипод:  в  трехс-
тах-четырехстах  метров под нами и на двойном таком расстоянии к западу.
Теперь нужно было правильно рассчитать время выстрела из дробовика Йона.

Встав, папа направил ружье на снежный склон.  Трипод приближался неуклю-
жей ковыляющей походкой - металлический паук, потерявший все ноги, кроме
трех. Сверху он казался маленьким и не опасным.

Как обманчиво это впечатление! Мы смотрели на долину, за которой прости-
ралась обширная земля белых гор, но за ней когда-то были большие города.
И сама возможность того,  что этот металлический паук ползет без  всяких
преград по отдаленной альпийской долине, была мерилом нашего унижения. Я
вспомнил,  как Дикий Билл рассуждал о Близких Контактах Абсурдного Рода.
Никто не воспринимал серьезно существа, скрывающиеся в треножниках, пока
не стало слишком поздно.

Нет, не слишком. Я не приму этого. Пока хоть горстка людей остается сво-
бодной,  надежда не умирает.  Папа прав:  мы должны рисковать, чтобы бо-
роться с ними, потому что без борьбы все будет потеряно.

Я видел,  как сгибается палец, нажимающий на курок. Слишком рано! Трипод
еще  в ста метрах от того места,  где пройдет лавина.  Я хотел крикнуть,
удержать папу ... Раздался выстрел, гром раскатился в неподвижном холод-
ном воздухе.

... И ничего не случилось.  Снег оставался ровным, неподвижным. Под нами
трипод продолжал свое движение.  Папа выстрелил из второго ствола, снова
раскатился гром. Я слышал шепот Энди: "Давай! Ради Бога, давай!.." И вот
медленно,очень медленно снежная поверхность подернулась рябью,  снег не-
торопливо заскользил вниз.

Он постепенно набирал скорость, вначале двигался не быстрее ребенка. Тут
я почувствовал,  что папа не слишком рано выстрелил, а наоборот, слишком
поздно.  Трипод продолжал идти,  ни его шаг,  ни направление движения не
изменились.  Он пройдет к тому времени,  как накатится лавина. Я почувс-
твовал, что от гнева и отчаяния готов заплакать.

- Давай! Давай!

Это папа.  Я услышал свой голос, кричащий: "Давай!" Как будто я призывал
горы,  родившую нас планету на помощь. Все трое мы теперь кричали, прося
помощи у пустого неба.

А лавина набирала скорость, расширялась, вспенивалась, полетели в воздух
огромные камни, как кусочки гравия. Как будто вся поверхность горы приш-
ла в движение.  Звук, как Йон и рассказывал, был титаническим, будто ты-
сячи гигантов закричали в гневе. Все быстрее и быстрее двигалась лавина,
потом вдруг прыгнула и устремилась вниз,  как зверь...  и сомкнулась над
триподом, похоронив его. Когда лавина наконец остановилась, под нами ле-
жала ровная поверхность снега.

В начале  лета я сидел у выхода из туннеля с Энди и Руди.  Мы были спло-
ченной группой - приходилось быть при нашем образе жизни, -но с ними мне
было лучше,  чем с Хансом и Дитером,  мальчиком, которого мы взяли перед
Рождеством.  Еще больше мне нравилась Ханна,  но это уже другая история;
тут дело не просто в сидении и ленивых разговорах.

Мы говорили о триподах и о лавине.  Много недель мы ждали мести или хоть
какого-нибудь ответа. Ничего не было. Мы поддерживали постоянную охрану,
но ничего не происходило; и новый трипод не появился.

Потом, когда снег начал таять,  патруль - к несчастью, меня в нем не бы-
ло,  - наблюдал странную картину. Два трипода вползли в долину и прибли-
зились к месту, где из-под снега начала показываться полусфера. Они нес-
колько минут рылись в ней своими щупальцами,  затем удалились в  том  же
направлении,  откуда пришли. Когда они исчезли, обломки трипода взметну-
лись вверх в языке пламени.

Я говорил, что эти двое явились в ответ на какой-то радиобуй. Энди пока-
чал  головой  и ответил :"Не имеет смысла.  Зачем ждать столько времени?
Они с самого начала знали, что что-то случилось, когда он не вернулся на
базу".

- Знать,  что что-то случилось,  совсем не то, что знать, где это случи-
лось Передатчик, должно быть, был блокирован снегом. А потом, когда снег
растаял...

- Им  нужно  было  только  послать по тому же маршруту другого трипода и
посмотреть. Они этого не сделали.

- Откуда мы знаем? Мы ведь не все время следим.

Энди помолчал,  и когда я уже думал,  что выиграл спор,  сказал: "Потому
что второй трипод оставил бы следы в снегу. Я думал, это очевидно".

Пока я пытался придумать ответ,  Руди сказал: "Я думаю, они с самого на-
чала знали".

Я коротко спросил: "Почему?"

- Потому что они не осматривали обломки. Только взорвали их.

- А почему они столько ждали? - Вмешался Энди. - Почему не сделали этого
сразу?

Руди пожал плечами. "Не знаю. Я знаю только, что мы в сущности очень ма-
ло о них знаем.  Главное, что они не послали другого трипода в эту доли-
ну. Немного, но все равно лучше".

Его спокойствие успокоило меня.  Он сказал правду.  Мы смогли уничтожить
трипода,  и в этом маленьком уголке земли другой не пришел ему на смену.
Я вспомнил рассуждения о том,  что они из болотного мира. Может, горы им
незнакомы,  может,  они решили в будущем держаться от них подальше.  Ма-
ленькая победа, но кое-что для начала.

Несколько минут мы молчали.  Солнце ярко горело над головой.  Вокруг нас
пробивалась зеленая трава, показались цветы десятка расцветок, а вверху,
на  фоне  голубого неба,  медленно плясала пара бабочек.  Ленивый день -
подходящий день для игры в теннис,  велосипедной  прогулки,  может,  для
рыбной ловли .. а потом дома душ, чай, телевизор.

Энди скаал: "Мне понравилась мысль Мартина о длительных походах".

Они все звали папу Мартином, и не от недостатка уважения. Все вниматель-
но слушали, когда он говорил. Но он больше других разговаривал теперь со
мной, и я называл его папой.

Руди сказал: "Да. Наберем больше добровольцев, если пойдем дальше".

Но как  много  нам  еще предстояло сделать!  Конца не будет ни при нашей
жизни,  ни даже через столетия.  Но мы по крайней мере начали. Я думал о
тех, кто придет за нами, - может, когда-нибудь трое похожих на нас будут
лежать на этом самом месте на солнце, смотреть на бабочек, но они увидят
свободное человечество.

Наша работа  - моя работа - заложить прочный фундамент,  чтобы это могло
произойти.