Стивен КИНГ

                                   ТРУП

                                    1

     Наверное, в жизни каждого из нас есть что-то такое, что для нас имеет
первостепенное значение,  о  чем  просто  необходимо  поведать  миру,  вот
только, пытаясь сделать это, мы сталкиваемся с  неожиданным  препятствием:
то, что нам кажется важнее всего на свете, немедленно теряет свой  высокий
смысл и, облеченное в форму слов, становится каким-то  мелким,  будничным.
Но дело ведь не только в этом, правда? Хуже  всего  то,  что  мы  окружены
глухой стеной непонимания, точнее, нежелания понять. Приоткрывая  потайные
уголки своей души, мы рискуем стать объектом всеобщих насмешек и, как  уже
не  раз  бывало,  наше  откровение  будет  гласом  вопиющего  в   пустыне.
Понимание, желание понять - вот в чем нуждается рассказчик.
     Мне только что исполнилось двенадцать, когда впервые в жизни я увидал
покойника. Это было давно, а 1960 году, хоть иногда мне кажется, что с тех
пор прошло совсем немного времени, особенно когда я  вижу  по  ночам,  как
крупный град бьет прямо по его открытым, безжизненным глазам.

                                    2

     Возле громадного старого вяза, нависавшего над пустырем в  Касл-роке,
мы оборудовали что-то вроде ребячьего клуба. Теперь ни  пустыри,  ни  вяза
уже нет - там обосновалась транспортная  фирма.  Что  поделаешь,  железная
поступь прогресса... У  клуба  не  было  названия,  а  располагался  он  в
сооруженной нами же хибарке, где мы - пять  или  шесть  местных  парней  -
собирались перекинуться в картишки. Вокруг нас ошивалась мелюзга. Время от
времени - когда требовалось побольше игроков - мы дозволяли кому-нибудь из
малышей присоединиться к нам. Играли мы,  как  правило,  в  "блекджек",  а
ставки редко доходили до пяти центов. И тем не менее, выигрыши  достигали,
по нашим понятиям, солидных сумм, в особенности если пойти ва-банк, но это
мог себе позволить один лишь сумасшедший Тедди.
     Стены нашей хижины мы сделали из старых досок,  собранных  на  свалке
строительной фирмы Макки, на Карбайн-роуд, а многочисленные щели  заткнули
туалетной бумагой. Крыша была из целого, хоть и проржавевшего листа жести,
который мы сперли на другой свалке. Отлично помню,  как  мы  волокли  этот
лист, трясясь  от  страха:  у  сторожа  свалки  была  собака  -  настоящее
чудовище,  которое,  по  слухам,  пожирало  детей.  Там  же  мы  добыли  и
металлическую сетку от мух, служившую нам дверью.  Мух-то  она  внутрь  не
пропускала, но и свет тоже - такая была ржавая, - поэтому в хибаре  всегда
царил полумрак.
     Помимо картишек мы в нашем "клубе" тайком покуривали и  рассматривали
картинки с девочками. У нас там было с  полдюжины  служивших  пепельницами
жестянок с рекламой "Кэмела", два или три  десятка  потрепанных  карточных
колод  (их  Тедди  свистнул  у  своего  дядюшки,  хозяина   писчебумажного
магазина, когда же дядюшка  однажды  поинтересовался,  какими  картами  мы
пользуемся, Тедди ответил, что наша любимая игра -  морской  бой  и  ни  о
каких картах мы и слыхом не слыхивали), набор  пластмассовых  жетонов  для
покера, а также весьма древняя подшивка журнала "Мастер Детектив", который
мы иногда перелистывали, когда заняться больше было нечем.  Под  полом  мы
вырыли потайной погреб, куда и прятали все  эти  сокровища  в  тех  редких
случаях,  когда  одному  из  наших  "предков"  вдруг  приходило  в  голову
проверить,  действительно  ли  мы  такие  паиньки,  какими  дома  кажемся.
Находиться внутри хижины во время дождя было все равно,  что  забраться  в
большой африканский тамтам как раз в разгар ритуальных плясок, вот  только
дождя в то лето не было и в помине.
     Газеты писали, что такого жаркого и сухого лета не было с 1907  года.
В  пятницу,  накануне  последних  выходных  перед   Днем   труда   [первый
понедельник сентября] и началом нового учебного года, немилосердно палящее
солнце, казалось, собралось испепелить остатки жухлой травы в  придорожных
канавах - поля и сады были сожжены уже  давно.  Обычно  изобильный  в  это
время года рынок Касл-рока опустел: торговать было нечем, разве что  вином
из одуванчиков.
     В то утро мы с Тедди и Крисом засели за карты в довольно  мрачноватом
настроении,  "предвкушая"  начало  занятий  в  школе.  Чтобы  хоть  как-то
развеселить друг друга, мы,  как  обычно,  вспомнили  пару  анекдотов  про
коммивояжеров и французов. Ну, например, вот этот: "Если ты, придя  домой,
обнаруживаешь,  что  твое  мусорное  ведро  вдруг   опустело,   а   собака
забеременела, значит, к тебе в гости  заходил  француз".  Почему-то  Тедди
всегда обижался, услышав эту байку, хоть был  он  вовсе  не  французом,  а
поляком.
     Вяз отбрасывал густую тень, но мы все равно скинули рубашки, чтобы не
провоняли потом. Играли мы в скат по три цента - глупейшую  игру,  которую
только можно выдумать, - но мозги в этом пекле расплавились настолько, что
малейшее умственное напряжение давалось с превеликим трудом. Вообще где-то
с  середины  августа  наша  некогда  мощная  "команда"  стала   постепенно
распадаться, и все из-за жары.
     Ну и невезуха - сплошные пики... Начал я с тринадцати,  затем  пришло
еще восемь, и на этом все кончилось. А Крис, похоже, хочет  вскрыться.  Ну
же, последняя взятка... и снова - ноль!
     - Двадцать девять, - объявил Крыс, выкладывая свои бубны.
     - Двадцать два, - разочарованно отозвался Тедди.
     - А у меня дерьмо собачье, -  швырнул  я  карты  на  стол  "рубашкой"
вверх.
     - Горди пролетел, дружище Горди снова пролетел, - хихикнул Тедди так,
как только он, Тедди Душан, мог  хихикать:  словно  водил  ржавым  гвоздем
взад-вперед по стеклу.
     Как и всем нам,  Тедди  шел  тринадцатый  год,  но  очки  с  толстыми
стеклами делали его старше, к тому же он пользовался  слуховым  аппаратом.
Мальчишки, несомненно, потешались бы над ним из-за очков, однако  слуховой
аппарат - кнопка телесного  цвета,  торчавшая  из  уха  Тедди,  да  еще  с
батарейкой в кармане рубашки - был предметом всеобщей зависти и восторга.
     Но даже с этими  приспособлениями  видел  и  слышал  Тедди  плохо.  В
бейсбол он мог играть лишь в глубокой  защите,  гораздо  дальше  Криса  на
левом поле и Билли  Грира  на  правом,  а  если  кто-то  из  соперников  и
умудрялся послать мяч так далеко, то Тедди только провожал его недоуменным
взглядом. Изредка мяч попадал ему прямо в  лоб,  а  однажды  после  такого
удара он, закатив глаза, отключился  минут  на  пять,  перепугав  меня  до
полусмерти. Затем он все-таки очухался, поднялся и, разбрызгивая  кровавые
сопли, принялся доказывать, что удар был нанесен не по правилам. На лбу  у
него мгновенно выросла громадная шишка, сиявшая всеми цветами радуги.
     Зрение у него было плохим от рождения, со  слухом  же  дело  обстояло
иначе. Тедди  первым  в  Касл-роке  отпустил  волосы  "под  битлз",  когда
последним писком моды был "полубокс", а о "битлах" Америка  услышала  лишь
года четыре спустя. Сделал он это по  необходимости:  уши  у  Тедди  стали
походить на два бесформенных куска расплавленного воска.
     Благодарить за это Тедди должен своего папашу. Мальчишке было  восемь
лет, когда он, к собственному ужасу, расколотил любимую отцовскую тарелку.
Мать Тедди в то время работала на обувной фабрике в соседнем  городке  под
названием Южный Париж. Когда она вернулась домой, все уже было кончено.
     Папаша выволок упиравшегося мальчика на  кухню,  прижал  его  ухом  к
раскаленной заслонке большой  дровяной  печки,  подержал  его  так  секунд
десять, после чего, ухватив его за волосы и повернув голову,  проделал  то
же самое и со вторым ухом. Затем он вызвал скорую помощь, достал из чулана
старую винтовку и, положив ее на колени, уселся  смотреть  дневной  выпуск
новостей. Соседка, миссис Барроуз, заслышав вопли Тедди, заглянула узнать,
не случилось ли чего с мальчиком, и тут  же  пулей  вылетела  вон:  папаша
Тедди навел на нее винтовку. Но  позвонить  в  полицию  она,  конечно,  не
преминула. Приехала машина скорой помощи. Мистер Душан впустил  санитаров,
а сам с винтовкой встал на страже на крыльце, наблюдая,  как  изувеченного
мальчика грузят на носилках в машину.
     Санитарам он пожаловался, что, несмотря на заверения военных властей,
в районе все  еще  полным-полно  немецких  снайперов,  поэтому  необходимо
держать ухо востро. Те  многозначительно  переглянулись,  и  один  из  них
спросил, сможет ли рядовой Душан  продержаться  до  подхода  подкрепления,
поскольку раненого ребенка необходимо срочно доставить в  госпиталь.  Отец
Тедди пообещал держаться до последнего, отдал честь, санитары ответили тем
же, и скорая помощь умчалась, а через пару минут явилось "подкрепление"  -
патрульная машина полиции штата.
     Чудить Норман  Душан  начал  еще  за  год  до  этого  происшествия  -
постреливал в  соседских  кошек,  поджигал  ящики  с  почтой  -  и,  после
недолгого разбирательства, его наконец водворили в психушку.  Несмотря  ни
на что, Тедди гордился своим папашей, ветераном войны и участником высадки
союзных войск в Нормандии. Они с матерью навещали старика регулярно, раз в
неделю.
     По правде говоря, Тедди и сам был с  приветом,  но  все  его  заскоки
странным образом сходили ему с рук. Ну,  например,  он  обожал  перебегать
196-ю автостраду в каких-то сантиметрах от мчавшихся с  бешеной  скоростью
трейлеров. Одному богу известно, скольких водителей он довел таким образом
до инфаркта. Вихрь, поднятый чуть не сбившим его  грузовиком,  трепал  его
длинные волосы, а он безумно хохотал, стоя на обочине и поджидая очередную
жертву. Не забудьте при этом, что зрение у Тедди было из рук вон, несмотря
на очки-бинокли. И дураку ясно, чем бы рано  или  поздно  кончилось  такое
развлечение. В общем, парень был самым натуральным психом, а если его  еще
и подначить - тогда держись!
     - Гы-ы-ы! - продолжал веселиться Тедди. - Горди продулся!
     - Замолкни! - цыкнул я на него и принялся листать "Мастер Детектив".
     Я только взялся за рассказ "Красавчик Эд  пришил  меня  в  застрявшем
лифте", как Тедди громогласно объявил:
     - Вскрываюсь!
     - Задница четырехглазая! - выдохнул с досады Крис.
     - Фигню несешь, - проговорил Тедди с мрачноватой убежденностью.  -  У
задницы только один глаз...
     Мы с Крисом грохнули. Тедди в изумлении уставился на нас, недоумевая,
что это нас так развеселило. Это тоже было  для  него  весьма  характерно:
ляпнет что-нибудь эдакое, вроде "у задницы только один глаз", и не знаешь,
шутит ли он, или же на  полном  серьезе.  Сам  же  при  этом  хмурится  на
хохочущих, как бы вопрошая: "О Боже, ну какого еще черта?!"
     У Тедди была на этот раз чистая "тридцатка" - трефовые валет, дама  и
король, тогда как Крис с шестнадцатью и в самом деле оказался в заднице.
     Тедди со своей обычной неуклюжестью принялся тасовать  колоду,  когда
раздался громкий стук в дверь.
     - Кто там? - крикнул Крис.
     - Это я, Верн!
     Голос казался  возбужденным  и  запыхавшимся.  Я  отодвинул  засов  и
впустил Верна Тессио, одного из старейших членов нашего "клуба".  Вид  его
говорил о том, что  произошло  нечто  из  ряда  вон:  рубашку  можно  было
выжимать, пот градом катился по физиономии,  а  всегда  прилизанные  -  на
манер "звезды" рок-н-ролла Бобби Райделла - волосы стояли дыбом.
     - Ну и дела, парни! - выдохнул он. - Нет, вы только послушайте...
     - Да что случилось-то? - проговорил я.
     - Подожди, дай отдышаться. От самого ведь дома бегом бежал...
     - Ты бежал от самого дома? -  недоверчиво  переспросил  Крис.  -  Вот
псих! - До дома Верна, вниз по Главной улице, было никак  не  меньше  пары
миль. - Да ведь там, снаружи, градусов девяносто! [по Фаренгейту]
     - Ничего, дело того стоит... Я вам, мужики, сейчас такое  расскажу  -
ушам своим не поверите. Вот, ей-богу, не вру!
     Он даже шлепнул себя по потному лбу в доказательство, что и  в  самом
деле не врет.
     - Ну, что там у тебя? - Крис был явно заинтригован.
     - Сможете отпроситься из дома на ночь? - Глаза Верна горели,  а  его,
похоже, ненаигранное возбуждение  стало  передаваться  и  нам.  -  Скажете
предкам, что мы решили устроить маленький турпоход,  а  ночевать  будем  в
палатке, на нашем поле.
     - Я, наверно, смогу, - не совсем уверенно сказал Крис. - Хотя  старик
мой сейчас не в духе - у него очередной запой...
     - Постарайся, дружище, вот те крест, не пожалеешь! - настаивал  Верн.
- Ты и _н_е _п_р_е_д_с_т_а_в_л_я_е_ш_ь_, что там такое! Ну, а ты, Горди?
     - Смогу, пожалуй...
     На самом деле сомнений у меня не было: ведь я уже не  появлялся  дома
практически все лето, с тех пор, как  мой  старший  брат  Деннис  погиб  в
автокатастрофе. Он служил в армии в Форт-Беннинге, штат Джорджия.  Однажды
- это  произошло  в  апреле  -  он  с  приятелем  отправился  на  джипе  в
гарнизонную лавку. На перекрестке в борт джипа  врезался  на  полном  ходу
огромный трейлер. Деннис был убит на месте, а пассажир его с тех пор так и
не вышел из коматозного состояния. Через  несколько  дней  Деннису  должно
было исполниться двадцать два, я уже отправил поздравительную открытку...
     Господи, как же я ревел! И когда мне сообщили о трагедии, и позже, на
похоронах. Я все никак не мог поверить, что Денниса больше нет, что  брат,
любимый брат, который раздавал мне  подзатыльники,  пугал  меня  громадным
резиновым пауком, а когда я в очередной раз  разбивал  до  крови  коленки,
успокаивал меня, целуя в лоб и приговаривая: "Ну, перестань, ты же большой
парень,   уже   почти   мужчина!",   -   что   он   уже    никогда    _н_е
д_о_т_р_о_н_е_т_с_я_ до меня, не погладит меня по голове...
     Смерть Денниса выбила меня из колеи, родителей же она просто убила. В
конце концов, у нас с ним было мало общего - представляете, что  значит  в
таком возрасте разница почти в десять лет? У него была  своя  жизнь,  свои
приятели. Иногда  я  воспринимал  его  как  друга,  иногда  -  как  своего
мучителя, но большей частью он был для меня всего лишь частью  окружающего
мира, одним из  многих  взрослых  парней,  которые  на  меня,  пацана,  не
обращали никакого внимания.  В  последний  год  перед  гибелью  Денниса  я
виделся-то с ним пару раз, не больше. Мы  даже  не  были  похожи  друг  на
друга. Лишь много времени спустя я понял, что плакал тогда не из-за брата,
а скорее из-за матери с отцом. Как будто им - да и самому мне -  от  этого
стало легче...
     - Так что там у тебя стряслось там,  Верн?  -  проявил  нетерпение  и
Тедди.
     - Вскрываюсь, - объявил вдруг Крис.
     - Что-о-о?! - заверещал Тедди, тут же начисто забыв про Верна  и  его
чрезвычайное сообщение. - Как это ты вскрываешься, если я еще и не сдавал?
     - Сейчас моя очередь сдавать, - ухмыльнулся Крис. - Вот, забирай свои
карты.
     Тедди потянулся за картами. Крис распечатал  пачку  "Уинстона",  а  я
опять раскрыл журнал. Про Верна Тессио все как бы  забыли,  но  тот  вдруг
подал голос:
     - Хотите, парни, поглядеть на мертвеца?
     Мы все втроем раскрыли рты.

                                    3

     Наш старый  приемник  фирмы  "Филко",  подобранный,  естественно,  на
свалке, был постоянно настроен  на  радиостанцию  Льюистона.  Несмотря  на
треснутый корпус, работал он вполне прилично. Мы по нему слушали последние
суперхиты и старые вещи, вроде "Что  это  на  тебя  нашло"  Джека  Скотта,
"Такие  времена"  Троя  Шонделла,  "Король-креолец"   Элвиса   и   "Только
одиночество" Роя Орбисона, а когда начинался выпуск новостей, как правило,
приглушали звук - нас мало волновала болтовня насчет Кеннеди и Никсона,  и
уж тем более рассуждения по поводу того, какой, в сущности,  подонок  этот
Кастро. Однако происшествие с Реем Брауэром нас заинтересовало,  поскольку
он был одного с нами возраста.
     Жил он в Чемберлене, городке, расположенном милях в сорока к  востоку
от Касл-рока. Дня за три до того, как Верн, запыхавшись, ворвался  в  нашу
хижину после двухмильного забега по Главной улице, Рей Брауэр отправился в
лес за черникой и не вернулся. Шериф по  настоянию  родителей  организовал
розыск  -  сначала  в  окрестностях  дома  Брауэров,  а  затем  и   вокруг
близлежащих городков: Моттона, Дарема и  Паунела.  В  поисках  участвовало
черт-те сколько народу - полиция, муниципальные  власти,  лесники,  егеря,
добровольцы, - но и теперь, спустя три дня, мальчишка не был обнаружен. По
радио высказывались предположения, что его уже нет в  живых,  что  розыск,
скорее  всего,  не  даст  результатов,  и  что  лет  этак   через   десять
какой-нибудь  охотник  обнаружит  его  кости  в  лесной   чаще.   Водолазы
приступили уже к обследованию дна нескольких прудов  возле  Чемберлена,  а
также Моттонского водохранилища.
     В наше время на юго-западе штата Мэн уже ничего  подобного  произойти
не  может:  теперь  это  довольно  густо  населенная  местность,   некогда
крохотные  поселки  Портленд  и  Льюистон  сильно  разрослись,  леса   еще
остались, особенно на западе,  ближе  к  Белым  горам,  однако  достаточно
пройти миль пять строго в одном направлении,  чтобы  обязательно  выйти  к
жилью или автостраде. Но тогда, в 1960 году,  район  между  Чемберленом  и
Касл-роком представлял собой чуть ли не дебри, где заблудиться можно  было
запросто.

                                    4

     В то утро Верн Тессио был занят раскопками у себя под крыльцом.
     Как только он нам это сообщил, мы сразу поняли, в  чем  дело,  однако
постороннему необходимо пояснение. Дело в том, что Верн  Тессио  находился
примерно на одном интеллектуальном уровне с Тедди Душаном,  а  его  братец
Билли - еще ниже, но об  этом  позже.  Сначала  нужно  объяснить,  что  за
раскопки устроил Верн под крыльцом своего дома.
     Четыре года назад, когда ему было восемь,  Верн  закопал  там  кувшин
емкостью в кварту [1,14 литра], наполненный мелочью. Он был тогда  помешан
на пиратах: крыльцо стало его бригантиной, а закопанный кувшин - пиратским
кладом. Верн забросал то место опавшими листьями, скопившимися  за  долгие
годы под крыльцом, отметил его на самодельной карте, которую тут же  сунул
куда-то в игрушки, и начисто забыл о "кладе". Вспомнил он о  нем  примерно
через месяц, когда потребовались деньги  на  кино  или  что-то  другое,  и
принялся разыскивать карту. Выяснилось, что матушка его успела  произвести
за это время две или три генеральные уборки и, разумеется,  пустила  карту
на растопку  кухонной  печи,  вместе  со  старыми  газетами,  фантиками  и
комиксами. По крайней мере, такой вывод сделал Верн, так  и  не  обнаружив
карты.
     Тогда он попытался восстановить ее по памяти. Это вроде  бы  удалось,
однако, раскопав нужное место, он там ничего  не  отыскал.  Верн  принялся
копать чуть справа, потом чуть слева - ничего. На следующий день наш умник
продолжил поиски все с тем же результатом. И  так  на  протяжении  четырех
лет. _Ч_е_т_ы_р_е_х  _л_е_т_,  вы  только  себе  представьте!  Не  знаешь,
смеяться над ним или рыдать.
     Раскопки стали для Верна чем-то вроде мании. Начавшись под  крыльцом,
они продолжились и под верандой футов в сорок длиной  и  в  семь  шириной.
Перекопав там каждый сантиметр по  два-три  раза,  Верн  так  и  не  нашел
кувшина. Тем временем _р_а_з_м_е_р_ы_ "клада"  в  его  сознании  неуклонно
росли. Поначалу он говорил нам с Крисом, что мелочи там  было  доллара  на
три, через год сумма увеличилась до пяти долларов, а  не  так  давно  Верн
заявил, что мелочи там находилось где-то на  десятку,  по  самым  скромным
подсчетам.
     Неоднократно мы пытались растолковать  Верну  то,  что  было  ясно  с
самого начала: брат его, Билли, знал о "кладе", он его  и  выкопал.  Верн,
однако, отказывался этому верить, хоть он и ненавидел Билли  примерно  так
же, как арабы ненавидят евреев, и, вероятно, будь  он  председателем  суда
присяжных, то с удовольствием приговорил бы братца к смертной казни,  если
бы тот попался на мелкой краже в супермаркете. Черт побери, Верн  даже  не
хотел спросить об этом  у  Билли  напрямую!  Возможно,  он  подсознательно
страшился услыхать в ответ: "Ну, разумеется,  я  его  выкопал,  болван  ты
этакий. Там было больше двадцати баксов, и я истратил все,  до  последнего
цента!" Верн каждую свободную минуту тратил на раскопки (разумеется, когда
поблизости не было Билли) и вылезал из-под крыльца со спутанными волосами,
в измазанных джинсах и, конечно, с пустыми руками. Мы  дали  ему  прозвище
"Тессио-кладоискатель". Мне кажется, что и летел-то он в тот день  как  на
пожар не столько чтобы рассказать нам ошеломляющую новость, сколько затем,
чтобы показать, что бесконечные раскопки в конце  концов  хоть  к  чему-то
привели.
     Итак,  в  то  утро  Верн  проснулся  раньше  всех,  поел  на  завтрак
кукурузных хлопьев и, не имея более достойного занятия, решил еще  немного
покопаться под крыльцом. Вдруг наверху хлопнула дверь.  Верн  замер:  если
это отец, он тихо вылезет из-под  крыльца,  но  если  это  Билли,  то  ему
следует переждать, пока тот со своим приятелем Чарли  Хогеном  куда-нибудь
не смоется.
     По веранде заходили двое, затем Верн услыхал голос Чарли Хогена:
     - Господи, Билли, что же теперь делать?
     Верн  насторожился.  Чарли  Хоген,  один  из  самых   крутых   парней
Касл-рока, водивший дружбу с самим  "Тузом"  Меррилом  и  с  Чамберсом  по
прозвищу  "Глазное  Яблоко",  говорил  со   слезами   в   голосе,   словно
напроказивший молокосос, которого отец вот-вот выпорет ремнем!
     - Что делать, что делать! - передразнил его  Билли.  -  А  ничего  не
делать!
     - Нет, _ч_т_о_-_т_о_ сделать надо...  -  Они  уселись  на  ступеньки,
совсем рядом с тем местом, где затаился Верн. - Ты его _в_и_д_е_л_?
     То, как это было  произнесено,  заставило  Верна  содрогнуться.  Быть
может, Билли с Чарли напились и сбили кого-нибудь машиной? Он старался  не
дышать  и,  не  дай  Бог,  не  зашуршать  листьями,  которых  вокруг  было
полным-полно. Ведь если эти  двое  обнаружат,  что  он  подслушивает,  ему
конец!
     То, что он услышал дальше, вогнало его в дрожь.
     - Нам-то что до этого? - заговорил Билли Тессио. - Пацан  мертв,  так
что ему тоже все равно. Скорее всего, его даже не найдут.
     - Это тот самый, про которого говорили по радио, - заметил  Чарли.  -
Ну, как же его? Брокер, Бровер, Бловер? Вот блин,  забыл...  Должно  быть,
его поездом переехало.
     - Точно. - Чиркнула спичка,  и  мгновение  спустя  потянуло  табачным
дымом. - Ну и видок у него... Немудрено, что ты сблевал.
     Чарли Хоген не ответил, но Верн нутром почувствовал, что он смущен.
     - Хорошо хоть телки его не видели, - проговорил через какое-то  время
Билли, хлопнув Чарли по спине. -  Растрепали  бы  до  самого  Портленда...
Правильно мы сделали, что  быстренько  оттуда  смылись.  Как  думаешь,  им
ничего не показалось подозрительным?
     - Да нет, - ответил Чарли. - Мари вообще терпеть не может  ездить  по
шоссе мимо кладбища: она до смерти боится привидений. -  Он  хохотнул,  но
тут же в его голосе опять послышались истерические нотки: - Боже  ты  мой,
лучше бы мы вообще не угоняли эту тачку!  Пошли  бы  в  дискотеку,  как  и
собирались...
     Верн знал, что Чарли и Билли гуляли с двумя потаскушками, каких  свет
еще не видывал,  звали  их  Мари  Догерти  и  Беверли  Томас.  Иногда  они
вчетвером - а то и вшестером или ввосьмером,  если  к  ним  присоединялись
"Волосан" Бракович и "Туз" Меррил со своими подружками, - угоняли тачку со
стоянки Льюистона,  брали  пару-тройку  бутылок  "Дикой  ирландской  розы"
вместе с упаковкой баночного имбирного пива и носились по проселкам вокруг
Касл-вью, Харлоу или  Шилоу.  Поразвлекавшись  с  девочками  вдоволь,  они
бросали машину где-нибудь не очень  далеко  от  дома  и  возвращались  уже
пешком. Пока еще ни разу их на этом не поймали, но Верн надеялся, что рано
или поздно Билли попадет-таки в тюрягу. С каким огромным удовольствием  он
стал бы  навещать  любимого  брата  по  воскресеньям  вместо  того,  чтобы
ежедневно видеть его рожу!
     - Если сообщить в полицию, они обязательно  поинтересуются,  как  мы,
собственно, добрались туда от самого  Харлоу,  -  размышлял  тем  временем
Билли. - Ни у кого из нас машины нет... Так что лучше всего  держать  язык
за зубами, тогда нас никто не тронет.
     - А если звонок будет она... оно... анонимным? - предложил Чарли.
     - Анонима они в два счета вычислят, - отверг его  идею  Билли.  -  Ты
что, не смотрел "Дорожный патруль" и "Облаву"? Видел,  наверное,  как  это
делается?
     - Да, ты прав... - Чарли испустил тяжкий вздох. -  Господи,  хоть  бы
"Туз" с нами был. Сказали бы легавым, что тачка - его.
     - Так или иначе, его с нами не было.
     - Не было, - вздохнув опять, эхом отозвался Чарли. - Да,  похоже,  ты
прав... - В воздухе мелькнул огонек  брошенного  окурка.  -  А  вдруг  они
пустят  по  нашим  следам  собаку?  А  я  к  тому  же  наблевал  на  новые
кроссовки... - Голос его упал окончательно.
     - Нет, ты видел его?! Ты видел, что с ним стало, Билли?
     - Отлично видел, - отозвался  Билли,  и  в  воздухе  мелькнул  второй
огонек. - Пойдем посмотрим, встал ли "Туз". Неплохо было бы выпить.
     - Мы ему расскажем?
     -  Послушай,  Чарли,  об  этом   мы   не   расскажем   _н_и_к_о_м_у_.
Н_и_к_о_м_у_ и _н_и_к_о_г_д_а_. Ты меня понял?
     - Понял, - ответил Чарли. - Господи Иисусе, ну за каким  дьяволом  мы
уперли этот гребаный "додж"?!
     - Заткнись, а?
     Сквозь прорези в ступеньках Верн  увидел  две  пары  ног  в  облезлых
джинсах и стоптанных армейских ботинках. Он весь сжался ("Я думал, у  меня
яйца зазвенят", - рассказывал он нам), похолодев от одной мысли о том, что
будет, если братец и Чарли Хоген вдруг обнаружат его под крыльцом... Шаги,
однако, удалились. Верн выполз из своего убежища и  стремглав  бросился  к
нам.

                                    5

     - Ну, повезло тебе, - прокомментировал я его рассказ.  -  Уж  они  бы
тебя точно придушили.
     - Я знаю это шоссе, - сказал Тедди. - Оно упирается в реку, где мы со
стариком раньше удили рыбу.
     Крис кивнул:
     - Точно, там еще был железнодорожный мост. Его давным-давно снесло во
время наводнения, а рельсы остались.
     - Но ведь от Чемберлена до Харлоу двадцать или даже тридцать миль,  -
заметил я. - Неужели пацан покрыл такое расстояние?
     - А почему бы и нет? - пожал плечами Крис. -  Он,  наверное,  шел  по
рельсам: думал, они его куда-нибудь выведут, или, может, удастся сесть  на
попутный поезд. Но только там ходят теперь одни  товарняки  до  Дерри  или
Брунсвилла, да и то редко. Чтобы выбраться из леса, ему  потребовалось  бы
топать до самого Касл-рока... Возможно, ночью, в  темноте  он  не  заметил
приближавшийся поезд - и привет!
     Крис смачно шлепнул кулаком о ладонь, чем привел в полнейший  восторг
Тедди, ветерана смертельных игр с грузовиками на 196-й автостраде. Мне  же
стало немного не по себе. Я воочию представил, как  до  смерти  напуганный
пацан, оказавшийся вдали от дома, черт-те где, бредет по шпалам, шарахаясь
от каждого ночного звука, как навстречу ему с  огромной  скоростью  мчится
товарняк, как  он,  ослепленный  прожектором,  стоит  на  рельсах,  словно
парализованный, или, быть может, лежит, обессилев от  ужаса  и  истощения.
Так или иначе, жест Криса весьма точно выразил конечный результат.
     От возбуждения Верн крутился, будто ему приспичило.
     - Так что - идете на него смотреть? - не выдержал наконец он.
     Мы все довольно долго смотрели на него, не произнося ни слова.  Крис,
перетасовав колоду, в конце концов проговорил:
     - Что  за  вопрос,  конечно!  Могу  поспорить,  что  наши  фотографии
появятся в газетах.
     - Что-что? - не понял Верн.
     - Что ты сказал? - вторил ему Тедди. На физиономии его  заиграла  его
обычная довольно идиотская ухмылочка.
     - А вот что, - начал Крис, перегибаясь через обшарпанный стол.  -  Мы
разыщем тело и заявим в полицию, после чего попадем во все газеты!
     - Ну уж нет, только без меня, - вскинулся Верн.  -  Билли  непременно
догадается, что я все слышал и разболтал вам, а тогда он, как  пить  дать,
вышибет из меня мозги.
     - Не вышибет, - возразил я. - Не вышибет, ведь тело обнаружим  _м_ы_,
а не он с Чарли Хогеном, катаясь на  ворованной  машине.  Наоборот,  он  с
Чарли нам тогда спасибо скажет: они-то остаются как бы не при чем.  А  ты,
Кладоискатель, может, даже заработаешь медаль.
     - Правда? - Верн расплылся,  показывая  нам  свои  гнилые  зубы.  Вот
только улыбка у  него  вышла  малость  озадаченной:  ему  и  в  голову  не
приходило, что Билли способен за что-то сказать ему спасибо. - Ты в  самом
деле так считаешь?
     Тедди же вдруг перестал лыбиться и озабоченно нахмурился:
     - А, черт!
     - В чем дело? - Верн тотчас повернулся к нему, теперь уже  в  страхе,
что пришедшая в голову Тедди мысль (если у  него  вообще  была  голова  на
плечах) способна помешать столь замечательному развитию событий.
     - А как же предки? - сказал Тедди. - Ведь если  завтра  мы  обнаружим
тело к югу от Харлоу, они поймут, что мы вовсе не  ночевали  в  палатке  у
Верна в поле.
     - Точно,  -  согласился  Крис.  -  Сразу  догадаются,  что  мы  пошли
разыскивать того пацана.
     - А вот и нет! - заявил я.
     У меня  возникло  странное  ощущение,  от  которого  мне  даже  стало
нехорошо: смесь возбуждения и страха. И тем не менее, я был уверен, что мы
сможем это сделать и остаться безнаказанными. Чтобы унять возникшую  вдруг
дрожь в руках, я принялся тасовать карты - единственное, пожалуй,  чему  я
научился  у  покойного  брата  Денниса.  Все  завидовали  моему  умению  и
упрашивали меня научить их тасовать колоду  с  тем  же  шиком...  все,  за
исключением лишь Криса. Он, вероятно, понимал, почему я всегда отказывался
это сделать: ведь показать им этот способ значило для  меня  расстаться  с
частицей Денниса, а у меня от него и так осталось слишком мало...
     - Ну так вот, - сказал я, - мы объясним, что торчать в палатке в поле
Верна нам осточертело - ведь это уже сто  раз  было,  и  тогда  мы  решили
переночевать в лесу, для чего и отправились по  железнодорожному  пути.  И
потом, уверен, все так обалдеют от нашей находки, что  объяснений  никаких
никто и не потребует.
     - Мой-то старик обязательно потребует, - не согласился со мной  Крис.
- Он в последнее время как с цепи сорвался. - Чуть поразмыслив, он кивнул:
- Черт с ним, игра стоит свеч.
     - Отлично! - Тедди вскочил с улыбкой  до  ушей,  готовый  разразиться
своим сумасшедшим хохотом. - После обеда собираемся у  Верна.  Что  скажем
дома насчет ужина?
     - Я, ты и Горди скажем, что поужинаем у Верна, - предложил Крис.
     - А я - что у Криса, - объявил Верн.
     План  этот  должен  был  сработать,  лишь  бы  не   случилось   нечто
непредвиденное, или же наши родители не переговорили  бы  друг  с  другом,
однако ни у Верна, ни у Криса телефона не было. Во многих семьях телефон в
то время все еще считался предметом роскоши,  особенно  в  неимущих  слоях
общества, к которым мы все, в общем-то, принадлежали.
     Отец мой был уже на пенсии. У Верна старик продолжал работать - водил
грузовик 1952-го года выпуска. У Тедди, правда, был собственный дом, но  и
его  мамаша  постоянно  охотилась  за  квартирантами,  чтобы  хоть  как-то
заработать. В то лето ей не удалось завлечь ни одного - табличка  "Сдается
меблированная комната" провисела у них в окне с самого июня. Папаша  Криса
неизменно пребывал в запое, жил на  пособие  и  днями  напролет  торчал  в
таверне Сьюки вместе с отцом "Туза" Меррила и парой других забулдыг.
     Крис не любил о нем рассказывать, но мы все знали, что  он  ненавидит
своего папашу лютой  ненавистью.  Регулярно  -  раз  в  две  недели  -  он
появлялся в синяках, с подбитым глазом, сиявшим всеми  цветами  радуги,  а
как-то пришел в школу с забинтованной головой. Время от времени он подолгу
пропускал  занятия,  и  тогда  возле  его  дома  появлялся  старый  черный
"шевроле"  с  табличкой  "пассажиров  не   беру"   на   ветровом   стекле,
принадлежавший городскому школьному инспектору, мистеру Хэллибартону. Мать
Криса в таких случаях пыталась выгородить сына,  заявляя,  что  он  болен.
Если Крис просто прогуливал, инспектор его строго наказывал, но  когда  он
не мог посещать школу из-за отцовских побоев,  Берти  (так  мы  все  звали
инспектора, конечно,  за  глаза)  делал  вид,  что  ничего  особенного  не
произошло. Признаться, я в то  время  не  задумывался  о  причинах  такого
двойственного подхода.
     За год до описываемых событий Крис был исключен из школы на три  дня:
во время его дежурства пропали деньги на завтраки, сбор которых  входит  в
обязанности дежурного. Инспектор же, конечно,  обвинил  в  пропаже  Криса,
хоть тот и божился, что не брал  денег.  Узнав  про  это,  родитель  Криса
разбил сыну нос и сломал руку... В общем, у бедняги Криса была семейка еще
та. Старший брат Фрэнк сбежал из дому в семнадцать,  поступил  служить  на
флот и кончил тем, что  сел  за  изнасилование  и  вооруженное  нападение.
Средний брат, Ричард, известный более под кличкой "Глазное Яблоко"  -  его
правый глаз почему-то постоянно закатывался, - был  исключен  из  десятого
класса и с тех пор болтался в одной  компании  с  Чарли,  Билли  Тессио  и
прочими гопниками.
     - Думаю, все пройдет великолепно, - заверил я Криса. - А  как  насчет
Джона и Марти?
     Джон и Марти Деспейны были также постоянными членами нашего "клуба".
     - Они пока что не вернулись, - ответил Крис, - и, очевидно, будут  не
раньше понедельника.
     - Жаль.
     - Так что - решено? - Тедди уже  горел  нетерпением,  не  допуская  и
мысли, что нам что-то помешает.
     - Решено, - подвел итог Крис. - Кто хочет еще партию в скат?
     Никто не захотел: все  были  чересчур  возбуждены,  чтобы  продолжать
игру. Бейсбол нас тоже не увлек. Мысли у  всех  были  заняты  предстоящими
поисками малыша Брауэра, вернее, того, что от него осталось. Около  десяти
мы разошлись по домам договариваться с родителями.

                                    6

     Я был дома в четверть одиннадцатого, по пути заглянув в книжную лавку
за новым выпуском серии криминальных романов Джона Макдональда, что  делал
регулярно, раз в три дня. У меня был четвертак,  которого  хватило  бы  на
книжку, но новенького ничего не было, а все старье я перечитал раз этак по
шесть.
     Машины нашей возле дома не было, и я припомнил, что мама собиралась с
подругами на концерт в Бостон. Большая меломанка моя матушка... А впрочем,
почему бы и нет? Ребенок ее мертв,  надо  же  как-то  отвлечься?  Довольно
горькие мысли, но, я надеюсь, вы меня поймете.
     Отец был дома, точнее, в  саду  -  он  тщетно  пытался  реанимировать
погибшие деревья при помощи  тугой  струи  из  шланга.  Чтобы  понять  всю
бесплодность его усилий, достаточно было бросить взгляд на то, что  раньше
составляло гордость семьи. Земля в  саду  потрескалась  и  превратилась  в
грязно-серый порошок. Немилосердное солнце  спалило  все,  за  исключением
маленькой делянки с чахлой кукурузой. Отец сам признавался,  что  поливать
он не умел - это всегда было маминой обязанностью. Он же  никогда  не  мог
достичь золотой середины: после его поливки  один  ряд  деревьев  стоял  в
воде, соседний же высыхал... Почти одновременно - в августе - он потерял и
сына, и любимый сад. Не знаю, какая из этих потерь подкосила  его  больше,
но  он  с  тех  пор  замкнулся  в  себе  и   напрочь   перестал   чем-либо
интересоваться. Что ж, его я тоже понимаю.
     -  Привет,  пап!  Хочешь?  -  Я  протянул  ему  пакет  с  бисквитами,
купленными вместо криминального романа.
     - Привет, Гордон,  -  ответил  он,  не  поднимая  взгляда  от  струи,
уходящей в безнадежно высохшую землю. - Нет, спасибо, я не голоден.
     - Ничего, если мы с ребятами заночуем сегодня в  палатке  у  Верна  в
поле?
     - С какими ребятами?
     - Да с Верном и Тедди Душаном. Может, еще с К рисом.
     Я ожидал, что папа  обязательно  пройдется  по  поводу  Криса  и  его
семейки: что, дескать, он  воришка,  подрастающий  малолетний  преступник,
яблоко от яблони... Однако он только вздохнул, проговорив:
     - Ладно уж, валяй...
     - Вот это клево! Спасибо, пап!
     Я уже повернулся к дому - поглядеть, есть ли что забавное по ящику, -
когда он вдруг остановил меня словами:
     - Гордон, а больше с вами никого не будет?
     Обернувшись, я  посмотрел  на  него,  ища  в  его  вопросе  какого-то
подвоха, но его не было. Лучше бы уж был...  Спросил  он  это  просто  для
порядка - вряд ли его на самом деле интересовало, чем я  занят  и  с  кем.
Вряд ли его вообще что-то интересовало в этом мире. Плечи отца поникли, на
меня он даже не смотрел, уставившись на мертвую землю,  глаза  его  как-то
неестественно блестели - похоже, в них стояли слезы.
     - Ну что ты, пап, они отличные ребята, - начал я.
     - Да уж куда там - отличные... один воришка и два придурка.  Компания
у моего сына просто замечательная.
     - Верн Тессио вовсе не придурок, - возразил я. О Тедди лучше было  бы
помолчать...
     - О да, конечно, в двенадцать лет он все еще  стоит  в  пятом  классе
[школьное обучение в Америке - с пяти лет],  а  чтобы  одолеть  комиксы  в
воскресной газете, ему нужно не менее полутора часов.
     Это меня уже возмутило: сейчас он был не прав.  Как  можно  судить  о
людях, совершенно их не зная? Верна же, как,  впрочем,  и  остальных  моих
друзей отец не знал _а_б_с_о_л_ю_т_н_о_. Да он и видел-то их раз в год  по
обещанию, лишь изредка сталкиваясь то с одним, то с другим на улице или же
в магазине. Ну как он может, например, обзывать  Криса  воришкой?!  Я  уже
собирался все это ему высказать, однако вовремя остановился:  а  вдруг  он
запрет  меня  домой?  Да  и  в  конце  концов,  сейчас  он  вовсе  не  был
раздосадован по-настоящему, как  случалось  иногда  за  ужином,  когда  он
приходил в такое бешенство, что у всех пропадал аппетит. Сейчас  он  более
всего напоминал  уставшего  от  жизни  человека,  которому  все  на  свете
опротивело. Ведь отцу уже было шестьдесят три, и он по-настоящему  годился
мне в дедушки...
     Мама  у  меня  тоже  в  годах  -  ей  уже  стукнуло  пятьдесят  пять.
Поженившись, они решили сразу завести детей, но у мамы  случился  выкидыш,
потом еще два, и  врач  сказал  ей,  что  и  все  последующие  дети  будут
недоносками.  Все  это  говорилось  в  семье  совершенно  открыто  и  даже
пережевывалось с каким-то непонятным  сладострастием:  родители  старались
привить мне мысль о том, что рождение мое явилось Божьим даром, за  что  я
должен быть благодарен им и Господу всю жизнь. Зачат я был, когда маме уже
исполнилось сорок два, и она начала седеть. Мне же почему-то  не  хотелось
благодарить ни Господа, ни страдалицу-матушку за свое появление на свет...
     Лет через пять после того, как доктор объявил, что мама  не  способна
иметь детей, она вдруг забеременела Деннисом. Вынашивала она его в течение
восьми месяцев, после чего он просто-таки рванулся  вон  из  чрева.  Весил
новорожденный целых восемь фунтов [примерно 3,6 кг]  и,  по  словам  отца,
достиг бы пятнадцати, если бы подождал  до  срока.  Несколько  озадаченный
доктор  сказал  тогда:  что  ж,  иногда  матушка-природа  вводит   нас   в
заблуждение, но  теперь-то  уж  точно  детей  у  вас  не  будет,  так  что
благодарите Бога за этого и на том успокойтесь.  Десять  лет  спустя  мама
забеременела мной и не  только  доносила  меня  до  срока,  но  при  родах
пришлось даже применить щипцы. Забавная у нас семейка,  правда?  Родителям
уже пришла пора внуков нянчить, а они заводят еще одного спиногрыза...
     Они  и  сами  понимали  всю  нелепость  ситуации,  и  одного  Божьего
подарочка им вполне хватило. Нельзя сказать, что я был нелюбимым сыном,  и
уж конечно, они никогда  меня  не  колотили.  Просто  я  стал  для  них  в
некотором  роде  сюрпризом,  а   люди   после   сорока,   в   отличие   от
двадцатилетних, сюрпризы, да еще такие, жалуют не  очень.  Чтобы  избежать
еще одного, мама после моего рождения сделала операцию, на  сто  процентов
дающую гарантию от "даров Господних"... В школе я понял, как мне  повезло,
что акушер при родах применил щипцы: родиться с  опозданием,  оказывается,
гораздо хуже, чем недоношенным. Яркий  тому  пример  -  мой  дружище  Верн
Тессио. И папа, кстати, был того же мнения.
     Я полностью осознал, каково это - ощущать себя пустым  местом,  когда
мисс Харди уговорила  меня  написать  сочинение  по  "Человеку-невидимке".
Уговаривать, по правде говоря, ей даже не пришлось: я  полагал,  что  речь
идет о научно-фантастическом романе про забинтованного парня,  которого  в
одноименном фильме играл Фостер  Грантс.  Когда  же  выяснилось,  что  это
совершенно другая книга с тем же названием,  я  попытался  отказаться,  но
впоследствии был только рад, что мисс Харди настояла на своем. В  _э_т_о_м
"Человеке-невидимке" главным героем был негр,  которого  никто  вокруг  не
замечал, пока он, наконец, не взбунтовался. Люди смотрели  как  бы  сквозь
него, когда он с кем-то заговаривал, то не получал  ответа,  в  общем,  он
походил  на  чернокожего  призрака,  реально  существующего,  но  как   бы
бесплотного. "Врубившись" в книгу, я проглотил ее залпом, словно  это  был
роман Макдональда, ведь этот тип, Ральф Эллисон, описывал  _м_о_ю_  жизнь.
Все у нас в семье крутилось вокруг Денниса, а  меня  как  бы  и  не  было.
"Денни, как вы вчера сыграли?", "Денни, с кем ты танцевал на  вечеринке  с
Сэди Хопкинс?", "Денни, как ты  полагаешь,  стоит  нам  купить  ту  черную
машину?" Денни, Денни, Денни... За столом я просил передать мне  масло,  а
папа, будто меня не слыша, говорил: "А ты уверен, Денни, что армия -  твое
призвание?" "Да передайте же мне, ради Бога,  масло!"  А  мама  спрашивала
Денни, не купить ли ему новую рубашку на распродаже... В конце концов  мне
приходилось тянуться самому за маслом через весь стол. Однажды  (мне  было
девять лет) я засомневался,  слышат  ли  они  меня  вообще,  и  чтобы  это
выяснить,  брякнул  за  столом:  "Мам,  передай,   пожалуйста,   вон   тот
задрюченный салат". "Денни, - услыхал я в ответ, -  сегодня  звонила  тетя
Грейс. Интересовалась, как идут дела у тебя и у Гордона..."
     Я не пошел на выпускной вечер Денниса (школу он, разумеется,  окончил
с отличием), сказавшись  больным.  Упросив  Ройса,  старшего  брата  Стиви
Дарабонта,  купить  мне  бутылку  "Дикой  ирландской  розы",  я   выхлебал
половину, после чего сблевал  прямо  в  постель.  Случилось  это  ровно  в
полночь.
     Согласно  учебникам  психологии,  я  должен  был  либо  возненавидеть
старшего брата до потери пульса, либо сделать из него кумира, стоящего  на
недосягаемой  для   меня   высоте.   Чушь   какая...   Наши   с   Деннисом
взаимоотношения не имели с этим  ничего  общего.  Странно,  но  мы  с  ним
чрезвычайно редко ссорились и ни разу  не  подрались.  А  впрочем,  ничего
страшного:  за  что,  собственно,   четырнадцатилетнему   парню   колотить
четырехлетнего братишку? Тем более,  что  родители  слишком  тряслись  над
Деннисом, чтобы обременять его заботами о малыше. Обычно в семьях  младшие
дети пользуются большим вниманием со стороны родителей, что и  приводит  к
ссорам по причине зависти и ревности, у нас же  было  все  наоборот.  Если
Денни и брал меня куда-нибудь с собой, то делал это по  собственной  воле.
Кстати сказать, то были самые счастливые эпизоды моего детства.

     - Эй, Лашанс, что это за шмакодявка с тобой?
     - Братишка мой, и ты,  Дэвис,  лучше  попридержи  язык,  а  то  Горди
надерет тебе задницу. Мой брательник - парень крутой.
     На несколько минут друзья Денниса с интересом  окружали  меня,  такие
большие, высокие, такие взрослые...
     - Привет, малыш! А этот чудила и в самом деле твой старший брат?
     В ответ я лишь кивал, краснея от смущения и робости.
     - Ну и засранец же твой братец, ведь так, малыш?
     Я опять кивал, и все,  включая  Денниса,  лопались  от  смеха.  Затем
Деннис доставал свисток, крича:
     -  Ну  что,  мы  будем  сегодня  тренироваться,  или   вы   собрались
прохлаждаться?
     Парни бросались занимать каждый свое место, а Деннис наставлял меня:
     - Сядь, Горди, вон на ту скамейку. Веди  себя  тихо,  ни  к  кому  не
приставай, понял?
     Я садился, куда мне было указано,  и  сидел  тише  воды  ниже  травы,
ощущая  себя  таким  маленьким  под  огромным  летним  небом,  на  котором
постепенно собирались тучи. Я следил за игрой, вернее, наблюдал за братом,
и, как он и велел, ни к кому не приставал.

     Вот только таких счастливых эпизодов было в моем детстве крайне мало.
     Иногда он перед  сном  рассказывал  мне  сказки,  и  они  были  лучше
маминых. Ну, разве "Красная Шапочка" и "Три поросенка" могут сравниться  с
жуткими историями про Синюю Бороду или Джека-потрошителя?! А  еще,  как  я
уже рассказывал, Деннис научил меня играть в карты и тасовать колоду  так,
как кроме него не умел никто. Немного, конечно, но я и  этим  страшно  был
доволен.
     В общем, можно сказать, что в раннем детстве  я  по-настоящему  любил
своего брата.  Со  временем  это  чувство  сменилось  неким  благоговейным
преклонением, похожим, вероятно, на преклонение правоверного  мусульманина
перед пророком Магометом. И, вероятно, смерть пророка так же потрясла всех
правоверных мусульман, как потрясла меня гибель брата Денниса. Он был  для
меня чем-то вроде любимой кинозвезды: обожаемым и  в  то  же  время  таким
далеким.
     Хоронили Денниса в закрытом гробу под американским флагом (прежде чем
опустить гроб в землю, флаг сняли, свернули и передали маме). Мать с отцом
испытали такое потрясение, что и теперь, спустя четыре месяца, шок все еще
не проходил  и  вряд  ли  уже  когда-нибудь  пройдет.  Комната  Денни,  по
соседству с моей, была превращена в подобие  музея,  где  по  стенам  были
развешаны его школьные похвальные грамоты, а возле зеркала, перед  которым
он сидел часами, делая себе прическу "под Элвиса", стояли  фотографии  его
девушек. На полке все так  же  лежали  старые  подшивки  "Тру"  и  "Спортс
Иллюстрейтед", в общем, все было как в  отвратительных  "мыльных  операх",
которые до бесконечности крутят по телевидению. Однако я не находил в этом
ничего сентиментального - для меня это было ужасно. В  комнату  Денниса  я
заходил лишь в случае крайней необходимости: мне постоянно мерещилось, что
вот сейчас открою дверь, а он там  прячется  под  кроватью,  в  шкафу  или
где-нибудь еще. Скорее всего, в шкафу... Когда мама просила меня  принести
из комнаты Денни его альбом с открытками  или  коробку  из-под  туфель,  в
которой он хранил  фотографии,  я  воочию  представлял,  как  дверь  шкафа
медленно, со скрипом открывается,  и  оттуда...  Господи,  он  то  и  дело
представал передо мной с наполовину снесенным черепом, в рубашке, покрытой
кашицей  из  спекшейся  крови  и  мозга.  Я  видел,   как   он   поднимает
окровавленные руки и, сжимая кулаки, беззвучно  кричит:  "А  ведь  это  ты
должен был оказаться на моем месте, Гордон! Ты, а не я!"

                                    7

     "Стад-сити",  рассказ  Гордона  Лашанса.  Впервые  напечатан   осенью
1970_г. в 45 "Гринспан Куотерли". Перепечатывается с разрешения издателя.

     Был месяц март.
     Чико, обнаженный, смотрел в окно, скрестив на груди  руки  и  положив
локти на перекладину, разделяющую верхнее и нижнее стекла. Вместо выбитого
правого нижнего стекла в окне был приспособлен лист фанеры.  Животом  Чико
облокотился на подоконник, его горячее  дыхание  чуть  затуманило  оконное
стекло.
     - Чико...
     Он не обернулся, а она не стала больше его звать.  В  окне  он  видел
отражение девушки, сидящей на его  в  полнейшем  беспорядке  развороченной
постели. От ее макияжа остались только глубокие тени под глазами.
     Он  перевел  взгляд  с  ее  отражения  на  голую  землю  внизу,  чуть
припорошенную крупными хлопьями мокрого снега. Он падал  и  тут  же  таял.
Снег,  снег  с  дождем...  Остатки  давно  увядшей,  прошлогодней   травы,
пластмассовая игрушка, брошенная  Билли,  старые,  ржавые  грабли...  Чуть
поодаль - "додж" его брата Джонни с торчащими,  словно  обрубки,  колесами
без шин. Сколько раз Джонни катал его, тогда еще пацана, на этой тачке. По
дороге они с братом слушали последние суперхиты и старые шлягеры,  которые
беспрерывно крутили на местной радиостанции - приемник был всегда настроен
на волну Хьюстона, - а раз или два Джонни  угостил  Чико  баночным  пивом.
"Неплохо бегает старушка, а, братишка? - с гордостью говорил Джонни. - Вот
подожди, поставлю новый карбюратор, тогда вообще проблем не будет".
     Сколько воды утекло с тех пор...
     Шоссе 14 вело к Портленду и далее  в  южный  Нью-Гемпшир,  а  если  у
Томастона  свернуть  на  национальную  автостраду  номер  один,  то  можно
добраться и до Канады.
     - Стад-сити, - пробормотал Чико, все так же уставившись  в  окно.  Во
рту у него дымилась сигарета.
     - Что-что?
     - Так, девочка, ничего...
     - Чико, - снова  позвала  она.  Нужно  ему  напомнить,  чтобы  сменил
простыни до возвращения отца: у нее начинались месячные.
     - Да?
     - Я люблю тебя, Чико.
     - Не сомневаюсь.
     Март, грязный, дождливый, гнусный месяц март... Дождь со снегом  там,
на улице, дождь капает по ее лицу, по ее отражению в окне...
     - Это была комната Джонни, - внезапно проговорил он.
     - Кого-кого?
     - Моего брата.
     - А-а... И где же он сейчас?
     - В армии.
     На самом деле Джонни не был в армии. Прошлым летом он подрабатывал на
гоночном  автодроме  в  Оксфорде.  Джонни  менял  задние  шины  серийного,
переделанного  под  гоночный,  "шеви",  когда  одна  из   машин,   потеряв
управление, сломала заградительный барьер. Зрители, среди  которых  был  и
Чико, кричали Джонни об опасности, но он так и не услышал...
     - Тебе не холодно? - спросила она.
     - Нет. Ногам немножко холодно...
     "Что ж, - подумал он, - то, что случилось с Джонни, случится рано или
поздно и со мной. От судьбы не убежишь..." Снова и снова перед его глазами
вставала эта картина: неуправляемый "форд-мустанг", острые лопатки  брата,
выпирающие под белой футболкой  -  Джонни  стоял,  нагнувшись  над  задним
колесом  "шеви".  Он  даже  выпрямиться   не   успел...   "Мустанг"   сшиб
металлическое  ограждение,   высекая   искры,   и   через   долю   секунды
ослепительно-белый столб огня взметнулся в небо. Все...
     "Мгновенная смерть -  не  таи  уж  и  плохо",  -  подумал  Чико.  Ему
вспомнилось, как мучительно медленно умирал  дедушка.  Больничные  запахи,
хорошенькие  медсестры  в  белоснежных  халатах,  бегающие  взад-вперед  с
"утками", хриплое, прерывистое дыхание умирающего, лицо,  словно  покрытое
пергаментом вместо кожи. Какая смерть лучше? А есть  ли  вообще  в  смерти
что-то хорошее?
     Зябко поежившись, он задумался  о  Боге.  Дотронулся  до  серебряного
медальона с изображением  Св.Христофора,  который  он  носил  на  цепочке.
Католиком он не был, и в жилах его не текло ни капли  мексиканской  крови.
По-настоящему его звали Эдвард Мэй, а прозвище Чико дали ему  приятели  за
иссиня-черные волосы, всегда прилизанные  и  зачесанные  назад  и  за  его
любовь к остроносым туфлям на высоком каблуке,  в  каких  ходят  кубинские
эмигранты.  Не  будучи  католиком,  он  носит  медальон   с   изображением
Св.Христофора - зачем? Да так, на всякий случай. Кто знает,  если  б  и  у
Джонни был такой же, быть может, тот "мустанг" его и не задел бы...
     Он стоит у окна с сигаретой. Внезапно девушка вскакивает  с  постели,
бросается к нему, словно опасаясь, что он вдруг обернется и  посмотрит  на
нее. Она прижимается к нему всем телом, обнимая горячими руками его шею.
     - И в самом деле холодно...
     - Тут всегда холодно.
     - Ты любишь меня, Чико?
     - А ты как думаешь? -  Его  шутливый  тон  вдруг  посерьезнел:  -  Ты
взаправду оказалась целочкой...
     - Это что значит?
     - Ну, девственницей.
     Пальцем она провела ему по щеке - от уха к носу.
     - Я же тебя предупреждала.
     - Больно было?
     - Нет, - засмеялась она, - только немножко страшно.
     Они стали смотреть в окно вместе. Новенький "олдсмобиль" промчался по
шоссе 14, разбрызгивая лужи.
     - Стад-сити, - снова пробормотал Чико.
     - Что - что? - не поняла она.
     - Да я вон о том парне в шикарной тачке. Торопится, как  на  пожар...
Не иначе как в Стад-сити [игра слов:  "stud"  на  жаргоне  коннозаводчиков
означает "случка", на сленге - "наркотики"] собрался.
     Она  целует  место,  по  которому   провела   пальцем.   Он   шутливо
отмахивается от нее, словно от мухи.
     - Ты что это? - надула она губки.
     Он поворачивается к ней. Взгляд ее непроизвольно падает вниз,  и  тут
же девушка краснеет, пытается прикрыть собственную наготу,  но,  вспомнив,
что в фильмах ни одна кинозвезда  никогда  так  не  поступала,  сейчас  же
отдергивает руки. Волосы у нее цвета воронова крыла, а  кожа  белоснежная,
будто сметана. Груди у девушки небольшие, упругие, а  мышцы  живота,  быть
может, чуть-чуть вялые. Ну, хоть какой-то должен быть изъян, подумал Чико,
все же она не голливудская дива.
     - Джейн...
     - Что, милый?
     Горячая волна уже подхватила его и понесла...
     - Да так. Ведь мы с тобой друзья, только друзья, да? - Он внимательно
разглядывает ее всю, с ног до головы. Она краснеет. -  Тебе  не  нравится,
что я тебя рассматриваю?
     - Мне? Ну, почему же?...
     Прикрыв глаза, она сделала несколько шагов назад затем опустилась  на
кровать и откинулась, раздвинув ноги.  Теперь  он  может  видеть  ее  всю,
включая пульсирующие жилки  на  внутренней  части  бедер.  Вот  эти  жилки
неожиданно приводят его в сильнейшее  возбуждение,  такое,  какого  он  не
испытывал, даже поглаживая ее твердые, розовые соски или проникая в  самое
ее лоно. Его охватывает дрожь. "Любовь - святое чувство", - говорят поэты,
но секс - это какое-то сумасшествие, которое охватывает тебя всего, лишает
разума, заставляет полностью отключиться от  окружающего  мира.  Наверное,
нечто подобное испытывает канатоходец под куполом цирка, вдруг  подумалось
ему.
     На улице снег сменился дождем. Крупные капли барабанят по  крыше,  по
оконному стеклу, по вставленному вместо стекла листу  фанеры.  Ладонь  его
ложится на грудь, и на мгновенье он  становится  похож  на  древнеримского
оратора. Как холодна ладонь... Он роняет руку.
     - Открой глаза, Джейн. Ведь мы с тобой друзья, не так ли?
     Она послушно открывает глаза и смотрит на него. Цвет ее глаз внезапно
изменился -  они  стали  фиолетовыми.  Струи  дождя,  текущие  по  стеклу,
отбрасывают странные тени на  ее  лицо,  шею,  грудь.  Сейчас,  когда  она
откинулась навзничь, даже ее несколько дряблый живот - само совершенство.
     - Чико, ах, Чико... - Он замечает, что она  тоже  дрожит.  -  У  меня
такое странное ощущение... - Она подбирает под себя ноги,  и  Чико  видит,
что ступни у нее нежно-розовые. - Чико, милый мой Чико...
     Он  приближается  к  ней.  Дрожь  никак  не  унимается.   Зрачки   ее
расширились, она что-то говорит, всего одно  слово,  но  он  не  разобрал,
какое  именно,  а  переспрашивать  не  стал.  Он  наклоняется   над   ней,
нахмурившись, дотрагивается до ее ног чуть  выше  колен.  Внутри  его  как
будто колокол гудит... Он делает паузу,  прислушиваясь  к  себе,  стараясь
продлить мгновение.
     Лишь тиканье будильника на столике у изголовья нарушает тишину, да ее
дыхание,  которое,  все  убыстряясь,  становится  прерывистым.  Мышцы  его
напряжены перед рывком вперед и вверх. И вдруг взрыв, буря, шторм. Тела их
сцепились в любовной схватке.
     На этот раз все прошло еще более удачно, чем первоначально. На  улице
дождь совершенно уже смыл остатки снега.
     Примерно через полчаса Чико слегка потряс ее, выводя из оцепенения.
     - Нам пора, - напомнил он ей, - отец с Вирджинией должны уже  быть  с
минуты на минуту.
     Она взглянула на часы и села,  больше  не  пытаясь  прикрыть  наготу.
Что-то в ней здорово изменилось: она уже не была  прежней,  чуть  наивной,
неопытной девушкой (хотя, быть может, сама  она  полагала,  что  перестала
быть такой уже давно). Теперь  ему  улыбалась  женщина-искусительница.  Он
потянулся к столику за сигаретой. Когда она надевала  трусихи,  ему  вдруг
пришла на ум песенка Рольфа Харриса "Привяжи-ка меня и  стойлу,  кенгуру".
Песенка совершенно идиотская, но Джонни ее просто обожал. Чико  усмехнулся
про себя.
     Надев бюстгальтер, она принялась застегивать блузку.
     - Ты что - то смешное вспомнил, Чико?
     - Так, ничего.
     - Застегнешь мне сзади?
     Все еще оставаясь голым, он застегивает ей "молнию" и при этом целует
в щечку.
     - Можешь заняться макияжем в ванной, только недолго, ладно?
     Он затягивается сигаретой, наблюдая за ее грациозной походкой.  Чтобы
войти в ванную, ей пришлось наклонить  голову  -  Джейн  была  выше  Чико.
Отыскав  под  кроватью  свои  плавки,  он  сунул   их   в   ящик   комода,
предназначенный для грязного белья, а  из  другого  ящика  достал  свежие,
надел их и, возвращаясь к постели, поскользнулся в луже,  которая  натекла
из-под листа фанеры.
     - Вот, дьявол, - ругнулся он, с трудом удержав равновесие.
     Чико оглядел  комнату,  которая  принадлежала  брату  до  его  гибели
("Какого, интересно, черта я ей сказал, что Джонни  в  армии?")  Стены  из
древесно-стружечных плит были такими тонкими, что  пропускали  все  звуки,
доносившиеся по ночам из комнаты отца и  Вирджинии.  Пол  в  комнате  имел
наклон, так что дверь приходилось держать, чтобы она не захлопнулась сама.
На стене висел плакат из фильма "Легкий  скакун":  "Двое  отправляются  на
поиски истинной Америки, но так нигде и не  могут  ее  найти".  При  жизни
Джонни тут было гораздо веселее. Как и почему, Чико сказать не  сумел  бы,
но это была правда. По ночам его иногда охватывал ужас -  он  представлял,
как тихо, со зловещим  скрипом  открывается  дверца  шкафа  и  оттуда,  из
темноты   появляется   Джонни,   весь   окровавленный,   с   переломанными
конечностями и с черным провалом вместо рта,  откуда  доносится  свистящий
шепот "Убирайся из моей комнаты, Чико. И если ты даже близко  подойдешь  к
моему "доджу", я тебе башку оторву, понял?"
     "Понял, братишка", - сказал про себя Чико.
     Несколько мгновений он смотрел на пятна крови, оставленные  девушкой,
потом одним резким движением расправил простыню так, чтобы пятна  были  на
самом виду. Вот так, так... Как тебе это понравится,  Вирджиния?  Забавно,
правда? Он натянул на себя брюки, потом свитер, достал из-под кровати свои
армейские ботинки.
     Когда  Джейн  вышла  из  ванной,  он  причесывался  перед   зеркалом.
Выглядела она классно - ни малейшего намека на дряблый живот. Взглянув  на
разоренную постель, она несколькими движениями придала ей вполне приличный
вид.
     - Отлично, молодец - похвалил ее Чико.
     Она довольно рассмеялась  и,  чуть  кокетничая,  смахнула  в  сторону
закрывшую глаза челку.
     - Пора идти, - сказал он.
     Они  прошли  через  холл  в  гостиную.  Джейн   остановилась,   чтобы
рассмотреть студийную  цветную  фотографию  на  телевизоре.  На  ней  было
изображено все семейство:  отец  с  Вирджинией,  старшеклассник  Джонни  с
малышом Билли на руках, ну и, конечно, Чико, в то время  ученик  начальной
школы. На лицах  у  всех  застыли  неестественные,  натянутые  улыбки,  за
исключением  Вирджинии.  Ее  несколько  сонная  физиономия,  как   всегда,
абсолютно ничего не выражала. Чико припомнил, что фотография была  сделана
примерно месяц спустя после того, как отец имел глупость жениться на  этой
сучке.
     - Это твои родители?
     - Это мои отец, а это мачеха, ее зовут Вирджиния, - ответил  Чико.  -
Пойдем.
     - Она и до  сих  пор  такая  симпатяшка?  -  поинтересовалась  Джейн,
надевая куртку и протягивая Чико его штормовку.
     - Об этом лучше всего спросить папашу.
     Они вышли на веранду,  сырую  и  насквозь  продуваемую  ветром  через
многочисленные трещины в фанерных стенах. Тут была настоящая свалка:  куча
старых, совершенно лысых покрышек, велик Джонни, в  десятилетнем  возрасте
унаследованный  Чико  и  немедленно  им  сломанный,  стопка   криминальных
журналов,  ящик  с  пустыми  бутылками  из-под  "пепси",  громадный,  весь
покрытый толстым слоем солидола дизель, оранжевая корзина, полная книжек в
мягких обложках и тому подобная дребедень.
     Дождь лил не переставая. Старый седан Чико имел  весьма  жалкий  вид.
Даже с обрубками вместо колес и куском  прозрачного  пластика,  заменявшим
давно разбитое ветровое стекло, "додж" Джонни  выглядел  на  порядок  выше
классом.  Краска  на  "бьюике"  Чико,  цвета  весьма  тоскливого,  местами
облупилась, и там  светились  пятна  ржавчины,  чехлом  переднего  сиденья
служило коричневое армейское одеяло, на заднем  валялся  стартер,  который
Чико уже давным-давно собирался поставить на "додж", да все никак руки  не
доходили. На солнечном козырьке перед сиденьем  пассажира  сияла  забавная
наклейка с надписью: "Регулярно и с удовольствием".
     Внутри "бьюика" воняло затхлостью, а его  собственный  стартер  долго
прочихивался, прежде чем мотор завелся.
     - Аккумулятор не в порядке? - поинтересовалась Джейн.
     - Все из-за чертова дождя, - пробормотал Чико, выруливая на  шоссе  и
включая "дворники".
     Он   посмотрел   на   дом,   тоже    довольно    малопривлекательный:
грязно-зеленые стены, покосившаяся веранда, облупившаяся кровля...
     Вздохнув, Чико включил приемник и тут же его вырубил:  звук  его  был
просто неприличным. Внезапно у него разболелась голова. Они проехали  мимо
Грейндж-холла, пожарной каланчи и универмага Брауни с бензоколонкой, возле
которой Чико увидел Салли Моррисон на своем "ли-берде". Он поднял  руку  в
знак приветствия, сворачивая на старое льюистонское шоссе.
     - А это кто такая? - спросила Джейн.
     - Салли Моррисон.
     - Ничего девочка, - как можно безразличнее проговорила она.
     Чико потянулся за сигаретами.
     - Салли дважды выходила замуж и  дважды  разводилась.  Если  хотя  бы
половина сплетен про нее  соответствует  истине,  она  переспала  со  всем
городом и, частично, с его окрестностями.
     - Она так молодо выглядит...
     - Не только выглядит.
     - А ты когда-нибудь...
     Ладонь его легла ей на бедро. Он улыбнулся:
     - Нет, никогда. Брательник мой - вполне возможно, но я  -  нет.  Хотя
она мне нравится. Во-первых, Салли получает  алименты,  во-вторых,  у  нее
шикарная белая тачка, а в-третьих,  ей  наплевать,  что  про  нее  толкуют
сплетники.
     Ехали они долго. Джейн сделалась  задумчивой.  Тишину  нарушало  лишь
скрипение "дворников". В низинах уже  собирался  туман,  который  ближе  к
вечеру поднимется наверх, чтобы покрыть полностью дорогу вдоль реки.
     Они въехали в  Обурн,  и  Чико,  чтобы  сократить  путь,  свернул  на
Мино-авеню. Она была совершенно пустынно, а  коттеджи  по  обеим  сторонам
казались заброшенными. На тротуаре им повстречался лишь мальчишка в желтом
пластиковом дождевике, старавшийся не пропустить ни одной  лужи  на  своем
пути.
     - Иди, иди, мужчина, - мягко проговорил Чико.
     - Что?
     - Ничего, девочка. Можешь продолжать спать.
     Она хихикнула, не очень-то понимая, что он хочет сказать.
     Свернув на Кистон-стрит,  Чико  притормозил  возле  одного  из  якобы
заброшенных коттеджей. Мотор он выключать не стал.
     - Ты разве не зайдешь? -  удивленно  спросила  она.  -  У  меня  есть
кое-что вкусненькое.
     Он покачал головой:
     - Нужно возвращаться.
     - Да, я знаю... - Она обняла его за шею и поцеловала. - Спасибо тебе,
милый. Это был самый замечательный день в моей жизни.
     Лицо  его  осветилось  улыбкой:  слова  ее  показались   ему   просто
волшебством.
     - Увидимся в понедельник, Дженни? И помни: мы с тобой  -  всего  лишь
друзья.
     - Ну, разумеется, - улыбнулась она в ответ, целуя его снова, но когда
ладонь его легла на ее грудь, отпрянула: - Что ты, отец может увидеть!
     Улыбка его погасла. Он отпустил ее, и  она  выскользнула  из  машины,
бросившись сквозь дождь к крыльцу.  Мгновение  спустя  она  исчезла.  Чико
помедлил, прикуривая, и этого оказалось достаточно, чтобы  мотор  "бьюика"
заглох. Стартер опять долго прочихивался, прежде чем двигатель завелся.
     Ему предстоял долгий путь домой.
     Отцовский фургон стоял перед входной дверью. Чико притормозил рядом и
заглушил мотор. Несколько мгновений он сидел молча, вслушиваясь  в  мерный
стук капель по металлу.
     Когда  Чико  вошел,  Билли  оторвался  от  "ящика"  и  двинулся   ему
навстречу.
     - Ты только послушай, Эдди, что  сказал  дядя  Пит!  Оказывается,  во
время войны он со своими товарищами отправил  на  дно  немецкую  подводную
лодку! А ты возьмешь меня с собой на дискотеку в субботу?
     - Еще не знаю, - ответил Чико, ухмыляясь. - Может, и возьму, если  ты
всю неделю будешь перед ужином целовать мои ботинки.
     Чико запускает пальцы в  густую,  шелковистую  шевелюру  Билли,  тот,
счастливо хохоча, колотит брата кулачками в грудь.
     - Ну вы, двое, перестаньте-ка сейчас же, - ворчит Сэм Мэй,  заходя  в
комнату. - Мать не выносит вашей возни, и вам это известно.- Отец  снимает
галстук, расстегивает верхние пуговицы рубашки  и  садится  за  стол,  где
перед ним уже стоит тарелка  с  двумя-тремя  красноватыми  сосисками.  Сэм
мажет их несвежей горчицей. - Ты где пропадал, Эдди?
     - У Джейн.
     Дверь ванной хлопает. Это Вирджиния.  Интересно,  не  забыла  ли  там
Джейн губную помаду, заколку или что-то еще из своих дамских  причиндалов,
размышляет Чико.
     - Ты бы лучше отправился с нами навестить дядю Пита и тетушку Энн,  -
продолжает ворчать отец, что, однако, не мешает ему в два счета проглотить
сосиски. - Ты стал словно чужой, Эдди, и  мне  это  не  нравится.  Ты  тут
живешь, мы тебя кормим - изволь вести себя как член семьи.
     - Живу тут, - бормочет Чико, - кормите меня...
     Сэм быстро поднял на него глаза. Во взгляде его  мелькнула  затаенная
боль, тут же сменившаяся  гневом.  Когда  он  снова  открывает  рот,  Чико
замечает, что зубы у него желтые от горчицы.
     - Попридержи  язык,  сопляк!  -  рявкает  на  него  отец.  -  Слишком
разговорчивый стал...
     Пожав плечами, Чико режет ломоть хлеба от батона, лежащего на подносе
возле отца, и наматывает его кетчупом.
     - Через три месяца я от вас уеду,  -  говорит  он.  -  Я  намереваюсь
починить машину Джонни и свалить отсюда в  Калифорнию.  Может,  найду  там
работу.
     - Великолепная мысль! Долго ее рожал? - Сэм  Мэй  был  крупным,  чуть
нескладным мужчиной, но у Чико сложилось впечатление, что  после  женитьбы
на Вирджинии и особенно гибели Джонни он стал как-то усыхать.  -  На  этой
развалюхе ты не доберешься и до Касл-рока, не говоря уже о Калифорнии.
     - Ты так считаешь? А не пойти ли тебе к едрене фене, папочка?
     Отец замер с открытым ртом, затем схватил со стола баночку с горчицей
и швырнул ее в Чико, попав прямо в грудь. Горчица растеклась по свитеру.
     - Ну-ка, повтори, что ты там вякнул! - взревел он. - Я тебя,  сопляк,
сейчас по стенке размажу!
     Чико поднял баночку, задумчиво посмотрел на нее  и  внезапно  швырнул
назад в отца. Тот медленно поднялся со  стула.  Физиономия  его  приобрела
кирпичный оттенок, на лбу резко запульсировала жилка. Он  сделал  неловкое
движение, задел поднос и опрокинул его на пол вместе  с  тарелкой  жареной
фасоли в соусе. Малыш Билли с расширенными от ужаса  глазами  и  дрожащими
губами отступил к кухонной двери, готовый броситься  вон  из  комнаты.  По
телевизору Карл Стормер и его ребята из группы "Кантри Баккаруз" исполняли
суперхит сезона - "Длинную черную вуаль".
     - Вот она, благодарность, - запыхтел отец, как будто  из  него  вдруг
выпустили пар. - Растишь их, заботишься о них и вот что получаешь...
     Одной рукой он ухватился  за  спинку  стула,  словно  боясь  потерять
равновесие. В  другой  он  судорожно  сжал  сосиску,  похожую  на  фаллос.
Внезапно отец сотворил такое, что Чико глазам своим не поверил: он  впился
зубами в сосиску и принялся ее быстро-быстро жевать. Одновременно из  глаз
его брызнули слезы.
     - Эх, сынок, сынок... - дожевав сосиску, простонал отец. - Так-то  ты
мне платишь за все, что я для вас делаю...
     - А что ты для нас сделал? Привел в  дом  эту  стерву?!  -  взорвался
Чико, однако сумел вовремя остановиться и проглотить остаток фразы:  "Если
б ты этого не сделал, Джонни был бы жив!"
     - Это тебя не касается! - ревел Сэм Мэй сквозь слезы. - Это мое дело!
     - Разве? - Чико тоже сорвался на крик - Только твое? А нам с Билли не
приходится жить с ней?! Наблюдать, как она мучает тебя? А ведь  тебе  даже
невдомек, что...
     - Что? - Отец  вдруг  понизил  голос,  в  нем  зазвучала  неприкрытая
угроза. - Говори уж все до конца. Так что мне невдомек, а?
     - Так, неважно...
     То, что он едва не проболтался, привело Чико в ужас.
     - Тогда лучше заткнись, Чико, или я вышибу из тебя мозги. -  То,  что
отец назвал его по прозвищу, означало  крайнюю  степень  бешенства.  -  Ты
понял меня?
     Обернувшись, Чико увидел Вирджинию. Судя по всему, она все слышала  с
самого начала и теперь молча смотрела  на  Чико  своими  большими,  карими
глазами. Глаза у нее, в отличие от всего  остального,  были  действительно
прекрасны... Внезапно Чико ощутил новый прилив ненависти.
     - Хорошо же, я договорю до конца, - прошипел он и тут же сорвался  на
крик: - Ты, папочка, рогами  весь  порос  и  великолепно  это  знаешь,  но
поделать ничего не можешь!
     Для Билли это было уже слишком: малыш уронил свою тарелку на  пол  и,
тоненько взвыв, закрыл ладонями лицо. Фасолевый соус  растекся  по  ковру,
запачкав его новенькие туфельки.
     Сэм шагнул к Чико и вдруг  остановился  под  взглядом  Чико,  который
словно говорил: "Ну же, давай, смелей! Ведь к этому все  шло  уже  давно!"
Так они и стояли друг  против  друга  в  полной  тишине,  которую  нарушил
низкий, чуть с хрипотцой голос Вирджинии, поразительно спокойный, как и ее
огромные карие глаза:
     - У тебя была здесь девушка,  Эд?  Ты  же  знаешь,  как  мы  с  отцом
относимся к подобным  вещам.  -  И  после  паузы:  -  Она  забыла  носовой
платок...
     Чико уставился на нее,  не  в  силах  выразить  словами,  как  он  ее
ненавидит, какая же она дрянь,  грязная  сука,  сумевшая  выбрать  момент,
чтобы вонзить ему кинжал в спину, зная, что защититься он не сможет.
     "Ну, что же ты замолк, ублюдок? - говорили ее спокойные, карие глаза.
- Тебе же известно, что было между нами  незадолго  до  его  гибели.  Что,
Чико, слабо рассказать отцу? Как же, так он тебе и  поверил...  А  если  и
поверит, ты же понимаешь, что он этого не переживет".
     Сэм, услыхав слова Вирджинии, ринулся на Чико словно бык  на  красную
тряпку:
     - Ты что, засранец, трахался в моем доме?!
     - Сэм, что за выражения, - проговорила укоризненно Вирджиния.
     - Поэтому ты и отказался поехать с нами?! Чтобы  тут  потра...  Чтобы
вы...
     - Ну, давай же, продолжай! -  крикнул  Чико,  чувствуя,  что  вот-вот
разрыдается. - Ты что, ее стесняешься?!  Да  она  и  не  такое  слыхала  и
видала! Давай же, договаривай!
     - Убирайся, - глухо  проговорил  отец.  -  Пошел  отсюда  вон,  и  не
возвращайся, пока не надумаешь попросить прощения у матери и у меня.
     - Не смей! - взвизгнул Чико. - Не смей звать эту суку  моей  матерью!
Убью!
     - Прекрати, Эдди! - раздался вдруг тонкий вскрик  Билли.  Ладони  все
еще закрывали его лицо. - Перестань  орать  на  папочку!  Ну,  пожалуйста,
прекрати же!
     Вирджиния стояла в дверном проеме  без  движения,  вперив  уверенный,
невозмутимый взгляд в Чико.
     Сэм, отступив, тяжело опустился на стул и уронил голову на грудь:
     - После таких слов, Эдди, я даже смотреть на тебя не  хочу.  Ты  даже
представить себе не можешь, какую мне причинил боль.
     - Это она причиняет тебе боль, не я! Ну,  почему  до  тебя  никак  не
доходит?!
     Он молча, не поднимая глаз на Чико, намазал хлеб горчицей  и  так  же
молча его сжевал. Билли рыдал. Карл Стормер и "Кантри  Баккаруз"  пели  по
телевизору "Драндулет мои старенький, но бегает еще дай Бог!"
     - Прости  его,  Сэм,  он  сам  не  понимает,  что  болтает,  -  мягко
произнесла Вирджиния. - Это все переходный возраст...
     Змея снова победила, думает Чико. Все, конец.
     Он поворачивается, направляясь к выходу. У двери он останавливается и
зовет Вирджинию по имени.
     - Что тебе, Эд?
     - Я сломал ей целку, - говорит он. - Иди взгляни: на простыне кровь.
     Что-то такое промелькнуло у нее во взгляде... Нет, показалось.
     - Уйди, Эд, прошу тебя, уходи. Ты насмерть перепугал Билли.
     Он уходит. "Бьюик" снова не заводится, и  он  уже  решил  отправиться
пешком под проливным дождем, когда  движок  в  конце  концов  прокашлялся.
Прикурив, он выруливает на шоссе 14. Что-то стучит в моторе... Плевать, до
Гейтс-фолз он как-нибудь доберется.
     Чико бросает прощальный взгляд на "додж" Джонни.
     Джонни предлагали постоянную работу на ткацкой фабрике в  Гейтс-фолз,
но лишь в ночную смену. Работать по ночам он был  не  против,  говорил  он
Чико, к тому же там платили больше, чем на автодроме, но,  поскольку  отец
работал днем, то Джонни пришлось бы в это время оставаться с ней  наедине,
в  соседней  с  Чико  комнате,  а  стены  в  доме  тонкие,  и  слышно  все
великолепно... "Я не смогу с ней ничего поделать,  -  оправдывался  Джонни
перед Чико. - Ведь я прекрасно понимаю, что будет с ним, если  он  узнает.
Но, видишь ли, я просто не в состоянии вовремя остановиться, она же  этого
и не желает. Ты понял, что я имею в виду, Чико? Конечно, понял, ты  же  ее
знаешь. Это Билли пока еще мал для таких дел, но ты-то уже взрослый..."
     Да, я знал ее и, разумеется, все понимал. Так или иначе, Джонни пошел
работать на автодром. Отцу он объяснил это решение тем, что там он  сможет
по дешевке доставать запчасти для своего "доджа". Ну,  а  потом  "мустанг"
убил Джонни. Нет, не "мустанг" его убил,  а  эта  сучка  мачеха,  таи  что
давай, старый драндулет, бывший когда-то "бьюиком", кати себе в  Стад-сити
и не глохни по  дороге...  Вот  только  бы  еще  избавиться  от  постоянно
преследовавшего его  запаха  паленой  резины,  да  от  кошмарного  видения
кровавой массы, бывшей его братом Джонни, расплющенной между "мустангом" и
"шеви", с торчащими  из  дыр  в  белой  футболке  сломанными  ребрами,  от
ослепительно-белого  столба  огня,  взметнувшегося  ввысь,  от  неожиданно
резкой бензинной вони...
     Чико изо всех сил жмет на тормоз, распахивает дверцу  и,  сотрясаемый
судорогами, выблевывает противную желтую массу в снег и грязь.  Потом  еще
раз и еще... Мотор готов уже заглохнуть, но Чико вовремя жмет на  стартер.
Тело его дрожит. Мимо проносится новенький белый "форд",  обдавая  "бьюик"
грязной водой из громадной лужи.
     - Торопится в Стад-сити, - бормочет Чико. - Фу, мерзость...
     Во рту у него остался  противный  привкус  рвоты.  Даже  курить  было
противно. Поспать бы сейчас... Что ж, он, наверно, сможет  переночевать  у
Денни Картера, а завтра будет видно, что  делать  дальше.  Старый  "бьюик"
покатил вперед по шоссе 14.

                                    8

     Чертовски мелодраматичная история, не так ли?
     Я ведь отлично понимаю, что никакой это, конечно, не шедевр, и что на
каждой странице  моего  опуса  следовало  бы  поставить  штамп:  "Творение
литературного ремесленника-недоучки", чем  сие  сочинение  и  является  на
самом деле. Сплошное заимствование, да еще  с  претензией:  хемингуэевский
стиль (исключая явное злоупотребление настоящим временем - к месту и не  к
месту), фолкнеровский сюжет... В общем, несерьезно. Нелитературно.
     Но даже явная претенциозность не в состоянии завуалировать тот  факт,
что эта чрезвычайно эротическая вещь вышла из-под пера молодого  человека,
чрезвычайно неопытного в таких делах (прежде чем написать  "Стад-сити",  я
переспал всего лишь с двумя девушками, причем в обоих случаях показал себя
гораздо слабее моего героя Чико).  Отношение  автора  к  прекрасному  полу
выходит за рамки простой враждебности, неся в себе  некое  омерзение:  две
героини "Стад-сити" -  потаскухи,  а  третья  -  глупенькая  пустышка,  из
которой так и сыплются пошлости, вроде "Я так люблю тебя,  Чико"  или  "Ты
разве не зайдешь ко мне? У меня есть кое-что вкусненькое". Напротив,  Чико
- настоящий парень-работяга, не выпускающий сигарету изо  рта,  прямо-таки
передовой  представитель  трудящейся   молодежи,   любимый   герой   Брюса
Спрингстина (которого, по правде говоря, никто еще не  знал  в  то  время,
когда рассказ мой появился в студенческом литературном альманахе  -  между
поэмой под названием "Воплощения моего Я" и  эссе  о  молодежном  матерном
жаргоне,  написанном  на  этом  самом  жаргоне).  Короче,  неопытность   и
неуверенность автора в себе ощущается в каждой фразе этого,  с  позволения
сказать, произведения.
     И  в  то  же  время  "Стад-сити"  стал  первым   действительно   моим
произведением после пяти лет довольно бесплодных литературных  упражнений,
первым, которого я мог бы не стыдиться, несмотря на все его огрехи, весьма
корявым, но, согласитесь, жизненным.  Даже  теперь,  когда  я  перечитываю
рассказ, с трудом сдерживая усмешку в наиболее  претенциозных  и  "крутых"
местах, за строчками мне видится  живой  образ  Гордона  Лашанса,  только,
разумеется,  не   нынешнего   автора   многочисленных   бестселлеров,   не
успевающего подписывать все новые контракты, а  того  Гордона,  который  в
один прекрасный день отправился с друзьями на поиски тела погибшего пацана
по имени Рей Брауэр.
     Конечно, это плохой рассказ, поскольку автор его слышал слишком много
посторонних голосов в  ущерб  единственному  -  внутреннему  -  голосу,  к
которому вообще стоит прислушиваться. Но это было первое мое произведение,
где я описал места, которые я знаю, и чувства, которые  испытал  сам.  То,
что волновало меня на протяжении стольких лет, вдруг  обрело  новую  форму
ощущений, поддающихся контролю, и этот факт  сам  по  себе  наполнил  меня
неким новым, радостным ощущением. Взять, к примеру,  кошмар  моих  детских
лет: мертвый Денни, появляющийся из шкафа  в  его  тщательно  оберегаемой,
превращенной в музей комнате. Я вполне искренне полагал, что  кошмар  этот
давным-давно забыт, и вдруг он, слегка измененный, всплыл в моем рассказе.
С той разницей, что герой "Стад-сити" способен контролировать  возникающие
у него при этом чувства.
     Не раз мне приходилось бороться с искушением "причесать" этот корявый
рассказ  и  даже,  может  быть,  переписать  его  заново  -  временами   я
действительно стыжусь его, но в то же время он мне дорог таким,  какой  он
есть. Во всяком случае теперешний, начавший уже седеть  Гордон  Лашанс  не
смог бы написать таких вещей, как, например,  картина  смерти  Джонни  или
тени от текущих по стеклу струй дождя на лице и на груди Джейн.
     И еще одно: "Стад-сити" стал первым моим произведением, которое я  не
показывал родителям. Слишком в нем много было Денни, Касл-рока и, главное,
1960 года. Слишком в нем много было  правды,  а  правда  всегда  причиняет
боль.

                                    9

     В моей комнате, располагавшейся на  верхнем  этаже,  температура  уже
достигала градусов девяноста, а к полудню,  даже  с  настежь  распахнутыми
окнами, она наверняка поднимется до ста десяти. Хорошо, что мне сегодня не
придется спать тут, в этой душегубке. Сама мысль о предстоящей  экспедиции
привела меня в радостное возбуждение. Я  сдернул  с  постели  пару  одеял,
свернул их и при помощи ремня  соорудил  нечто  вроде  солдатской  скатки.
Затем пересчитал оставшиеся деньги - получилось шестьдесят восемь  центов.
Теперь я был полностью готов.
     Спуститься я решил по задней лестнице, чтобы лишний раз не  встретить
старика,  однако  эта  предосторожность  была  напрасной:  отец  все   еще
разбрызгивал  бесполезную  уже  влагу  в  саду,  задумчиво   уставясь   на
сотворенную им радугу.
     Пройдя по Летней улице, я пересек пустырь и вышел к Карбайн  -  туда,
где теперь находится редакция касл-рокского "Зова". К  тротуару  подрулила
машина и из нее вылез Крис со скаутским рюкзаком в одной руке и такой  же,
как у меня, скаткой из одеял в другой.
     - Благодарю, мистер, - бросил он водителю, подбегая ко мне. На шее  у
него болталась скаутская фляга. Глаза Криса блестели.
     - Ух, Горди, что я тебе сейчас покажу! - возгласил он.
     - Что же?
     - Пойдем-ка вон  туда,  -  он  указал  на  узкое  пространство  между
ресторанчиком и касл-рокским универмагом.
     - Да что случилось, Крис?
     - Пойдем, говорю тебе!
     Он бросился в переулок, и после секундного размышления  я  последовал
за ним. Проход между двумя зданиями сужался, оканчиваясь  громадной  кучей
мусора, старых газет, битых бутылок и прочей дребедени. Крис, а за  ним  и
я, перебрался через кучу и  свернул  за  угол  ресторанчика,  где  наконец
остановился. Восемь или девять мусорных  бачков,  выстроенных  в  шеренгу,
будто солдаты на параде, распространяли ужасающее зловоние.
     - Местечко погаже ты не мог выбрать? - скорчил я гримасу. -  Ну,  нет
уж, Крис, уволь...
     - Давай руку, - не понял он, что это меня покоробило.
     - Не в этом дело. Меня сейчас вывернет наизнан...
     Слова застряли у меня в горле, и я немедленно забыл про вонь: в руках
у Криса, который уже успел распаковать свою поклажу, был громадный  черный
пистолет с деревянной рукояткой.
     - Ну, кем  ты  хочешь  быть:  Одиноким  Рейнджером  или  Сиско-кидом?
[клички знаменитых  киногангстеров]  -  осведомился  Крис,  расплываясь  в
довольной ухмылке.
     - Господи, Боже мой! - только и смог выдохнуть я. - Ты где его добыл?
     - Упер из письменного стола папаши. Сорок пятый калибр!
     - Ага, вижу... - На самом деле это мог быть  и  тридцать  восьмой,  и
даже триста  пятьдесят  седьмой  калибр  -  я  перечитал  все  вещи  Джона
Макдональда и Эда Макбейна, но  настоящую  "пушку"  видел  только  раз,  у
констебля  Баннермана,  да  и  то  в  кобуре.  Он  ее  оттуда  никогда  не
вытаскивал, вопреки всем нашим просьбам.
     - Послушай, тебе же твой старик башку открутит, тем более,  что,  как
ты говоришь, он не в своей тарелке. Вернее, как раз в своей...
     В глазах у Криса заплясали чертики:
     - Вот это-то и хорошо, дружище: он  с  приятелями  засел  накрепко  у
Харрисона. Они там уже выжрали бутылок шесть, а может,  и  все  восемь,  и
останавливаться на этом явно не намерены. Похоже, этот "штопор" у него  не
менее чем на неделю, так что он ничего не узнает. Алкаши вонючие...
     Крис закусил губу. Единственный из нашей компании, он никогда не брал
в рот ни единой капли, даже чтобы показать, что он уже мужчина. Когда  его
на этот счет подначивали, он отвечал,  что  взрослый-то  он  взрослый,  но
уподобляться своему папаше категорически не желает. Однажды он мне поведал
по  секрету  (это  было  после  того,  как  близнецы  Деспейны  приволокли
украденную  у  отца  коробку  с  шестью  банками  пива,  и  все  принялись
потешаться над Крисом, который отказался сделать хоть  один  глоток),  что
пить он просто-напросто  боялся.  Его  родитель  не  просыхал  теперь  уже
круглыми сутками, старший брат изнасиловал  ту  девицу,  будучи  пьяным  в
стелъку, а "Глазное Яблоко", вместе с "Тузом" Меррилом,  Чарли  Хогеном  и
Билли Тессио, тоже надирался весьма регулярно. То же самое,  сказал  Крис,
будет и с ним, если он хоть  раз  притронется  к  бутылке.  Вы,  наверное,
будете смеяться над двенадцатилетним пацаном,  который  до  смерти  боится
превратиться в алкоголика, однако Крису было не до смеха. Абсолютно не  до
смеха. Он очень много размышлял о подобной перспективе, и  она  беспокоила
его всерьез.
     - А патроны к нему есть? - спросил я.
     - Девять штук - все, что было в коробке. Он часто спьяну постреливает
по пустым консервным банкам,  так  что  мы  можем  их  использовать  -  он
подумает, что расстрелял все сам.
     - Он заряжен?
     - Нет, конечно! Ты что, меня за идиота держишь?!
     Я взял пистолет. Ощущая его приятную тяжесть в ладони,  я  представил
себя Стивом Кареллой из 87-го участка, преследующим того подонка, Хеклера,
или, быть может, Мейера с Клинтом после того, как они  очистили  очередную
квартиру. Прицелившись в один из мусорных баков, я плавно нажал на курок.
     БА-БАХ!!!
     Из дула вырвался язычок пламени, запястье пронзила  боль  от  отдачи,
сердце у меня подскочило и затрепетало где-то  возле  глотки.  В  покрытой
слоем ржавчины стенке бачка зияла громадная дыра.
     - О, Боже! - вырвалось у меня.
     От неожиданности, а может, и от страха Крис бешено захохотал.
     - Ну, ты даешь! -  заорал  он.  -  Гордон  Лашанс  устроил  пальбу  в
Касл-роке! Вот это да!
     - Заткнись! - прикрикнул  я,  хватая  его  за  рукав.  -  Сматываемся
отсюда!
     Мы ринулись прочь, и в ту же секунду Френсин Таппер в  белом  фартуке
официантки высунулась из задней двери ресторанчика:
     - Кто это сделал? Какой мерзавец вздумал ту взрывать хлопушки?
     Боже, как мы мчались! Пробежав через  захламленные  дворы  нескольких
магазинов, мы перемахнули через дощатый забор, при этом занозив ладони,  и
наконец выскочили на Каррен-стрит. На бегу я кинул Крису пистолет. Он,  не
переставая хохотать, каким-то образом поймал его и умудрился сунуть  назад
в рюкзак. Свернув на Карбайн-стрит, мы перешли на  шаг:  бежать  по  такой
жаре, сломя голову,  было  невмоготу,  к  тому  же  выглядели  мы  слишком
подозрительно. Криса все еще разбирал смех.
     - Поглядеть бы тебе в тот момент на свою физиономию,  дружище!  -  Он
остановился, хохоча  и  хлопая  себя  по  ляжкам.  -  Зрелище  на  миллион
долларов, ей-Богу!
     - Зараза, вот ты кто! Признайся, ведь ты знал, что он заряжен?! Из-за
тебя я теперь влип: эта сучка Таппер наверняка меня узнала.
     - Глупости, она подумала, что это всего лишь хлопушка. К тому  же  ты
отлично знаешь, что она не видит дальше собственного коса. Воображает, что
очки испортят ее миленькую мордаху. Ха, будто такую харю можно чем-то  еще
испортить!
     Крис согнулся пополам от нового взрыва хохота.
     - Да наплевать мне на ее харю! Учти, Крис, это тебе даром не пройдет.
     - Да ладно, Горди, успокойся. - Он обнял меня  за  плечи.  -  Вот  те
крест на пузе, я и понятия не имел, что он заряжен!  Клянусь  матушкой!  Я
взял его из папашиного стола, а он, прежде чем положить его  туда,  всегда
вытаскивает обойму. На этот раз он, вероятно, был в  этот  момент  слишком
накачан.
     - Ты правда не заряжал его?
     - Конечно, нет.
     - Клянись, что если ты мне врешь, то твоя мать будет  гореть  в  аду.
Ну, клянешься?
     - Клянусь.
     Перекрестившись, он трижды сплюнул через левое  плечо.  Физиономия  у
него при этом была такой честной и открытой, словно у мальчика, поющего  в
церковном хоре, но когда мы приблизились к дожидавшимся нас  возле  хижины
Верну и Тедди, смех снова разобрал его. Он, конечно, рассказал им, как все
было, и  как  только  хохот  стих,  Тедди  поинтересовался,  а  за  каким,
собственно, дьяволом ему понадобилось оружие.
     - Да ни за каким, - ответил Крис. - А вдруг нам повстречается медведь
или еще какое чудо-юдо? К  тому  же  с  пистолетом  в  лесу  ночью  как-то
спокойнее.
     Последний довод убедил нас. В отличие от Тедди,  Крис,  самый  крутой
парень  в  нашей  команде,  мог  не  опасаться,  что  кто-то  назовет  его
трусоватым.
     - Ты не забыл поставить палатку у  себя  в  поле?  -  поинтересовался
Тедди у Верна.
     - Не забыл, и даже зажег внутри фонарик, чтобы  все  думали,  что  мы
там.
     - Вот молодец!  -  похлопал  я  Верна  по  плечу,  и  тот  расплылся,
довольный похвалой.
     - Ну, тогда пошли, - сказал Тедди. - Пора: уже почти двенадцать.
     Крис поднялся первым. Мы окружили его.
     - Пойдем по полю Бимана до бензоколонки Сонни, затем мимо  мебельного
магазина и свалки выйдем к железнодорожным путям, а там от эстакады  и  до
Харлоу недалеко, - сказал он.
     - Как думаешь, это далеко? - спросил Тедди.
     Крис пожал плечами.
     - Миль двадцать, по меньшей мере. Правда, Горди?
     - Если не все тридцать.
     - Пусть тридцать, мы все равно там  будем  завтра  к  полудню,  если,
конечно, никто из нас не накладет в штаны.
     - Тут нет засранцев, - поспешил заверить Тедди.
     Мы с некоторым сомнением переглянулись.
     - Мя-я-я-у, - мяукнул Верн и тут же громко пукнул.
     Все грохнули от хохота.
     - Ладно, ребята, пошли, - Крис вскинул на плечо свой рюкзак и зашагал
впереди. Остальные последовали за ним.

                                    10

     Когда мы, наконец, прошли через поля Бимана и вскарабкались на насыпь
эстакады,  где  Большое  Южное  шоссе   пересекается   с   Западно-мэнской
автострадой, нам пришлось скинуть рубашки и обвязаться ими  вокруг  пояса.
Пот лил с нас  ручьями.  С  эстакады  мы  осмотрели  окрестности,  выбирая
наиболее удобный путь.
     До самой старости я не забуду ту минуту. Часы были у  меня  одного  -
дешевенький "таймекс", полученный мною год  назад  в  качестве  премии  за
успешную торговлю  лечебной  мазью  "кловерин"  (я  подрабатывал  тогда  в
аптеке). Обе стрелки замерли на верхней цифре.  Солнце  стояло  в  зените,
задавшись, очевидно, целью спалить все  живое  здесь,  внизу.  Мозги  наши
потихоньку плавились.
     Сзади  нас,  на  склоне  холма  Касл-вью,  раскинулся  наш  городишко
Касл-рок.  Чуть   ниже   протекала   Касл-ривер,   возле   которой   трубы
ткацко-шерстяной фабрики выбрасывали в небо клочья дыма того же цвета, что
и пистолет Криса. Фабрика со страшной силой гадила не только в воздух,  но
и в реку. Слева от нас располагался большой мебельный  магазин  Джолли,  а
прямо,   параллельно   Касл-ривер,   блестела    под    палящим    солнцем
железнодорожная  колея.  Справа  раскинулся  громадный,  заросший   густым
кустарником пустырь (теперь там все расчищено, и по  воскресеньям,  в  два
часа пополудни, проходят  мотогонки).  На  горизонте  возвышалась  старая,
давно заброшенная водонапорная башня. Было  в  этом  мрачном,  обшарпанном
сооружении нечто зловещее.
     Мы невольно залюбовались открывшимся видом, но Крис  нетерпеливо  нас
поторопил:
     - Пойдем же, мы теряем время.
     Под ногами у нас был шлак, и очень скоро черная пыль намертво въелась
в носки и кроссовки. Верн что-то замурлыкал себе под  нос,  однако  вскоре
замолчал, и слава Богу: не хватало  только  этой  пытки  для  ушей.  Фляги
догадались захватить лишь Крис и Тедди. Мы поминутно к ним прикладывались.
     - Наполним их на свалке: там есть кран,  -  сказал  я.  -  Вода  туда
подается из колодца в сто девяносто футов глубиной, поэтому пить ее можно.
По крайней мере, отец так говорил.
     - Вот и отлично, - отозвался  Крис,  ставший  общепризнанным  ведущим
нашей экспедиции. - К тому же, пора сделать пятиминутный привал.
     - А как насчет перекусить? - брякнул вдруг Тедди. - Держу пари, никто
и не додумался захватить что-нибудь пожрать. Я-то точно не додумался...
     Крис остановился.
     - Вот, дьявол! - стукнул он себя по лбу. - И я ничего не взял. А  ты,
Горди?
     Я покачал головой, сам удивляясь собственной глупости.
     - Ты как, Верн?
     - Искренне сожалею, - ответил тот, - но и я пустой.
     - Что ж, - вздохнул я, - давайте глянем, сколько у нас денег.
     Расстелив рубаху на землю, я высыпал на нее свою мелочь -  шестьдесят
восемь центов. Монетки ярко блестели под ослепительными солнечными лучами.
У Криса оказалась мятая долларовая бумажка и  пара  одноцентовиков.  Тедди
высыпал два четвертака и еще два пятака. У  Верна  оказалось  только  семь
центов.
     - Два тридцать семь, - сосчитал я  деньги.  -  Жить  можно.  В  конце
дороги к свалке есть  магазинчик.  Кому-то  придется  отправиться  туда  и
принести гамбургеров с тоником, пока остальные будут отдыхать.
     - Кто пойдет? - спросил Верн.
     - Решим, когда доберемся до свалки. Идем.
     Я ссыпал деньги в карман куртки и уже завязывал ее  на  поясе,  когда
Крис закричал:
     - Поезд идет!
     И правда - звук приближавшегося  поезда  уже  был  слышен,  но  чтобы
окончательно убедиться, я дотронулся до рельса: он мелко дрожал.
     - Парашютистам приготовиться к  прыжку!  -  заорал  Верн  и  тут  же,
головой вниз, покатился по насыпи. Игра в  парашютистов  была  его  второй
манией, для чего  он  использовал  любое  место,  подходящее  для  мягкого
приземления: стог сена или вот эту, поросшую жухлой травой насыпь.
     Крис прыгнул вслед за ним. Поезд, идущий, очевидно, в  Льюистон,  был
уже совсем близко, однако Тедди вместо того, чтобы спрыгнуть, повернулся к
нему лицом. Толстые стекла  его  очков  поблескивали  на  солнце,  длинные
волосы упали на глаза.
     - Тедди, ты что? - заорал я. - Давай, прыгай!
     - И не подумаю. - В глазах его был такой знакомый, сумасшедший блеск.
- Что такое грузовики по сравнению с поездом?! Вот где  настоящий  риск...
Ну, сейчас я ему покажу!
     - Ты что, офонарел?! Он же тебя раздавит всмятку!
     - Это совсем как высадка в Нормандии! - кричал мне Тедди,  балансируя
на рельсе.
     Мгновение я стоял, пораженный подобным пароксизмом  идиотства,  затем
схватил Тедди в охапку и, не обращая внимания на  его  судорожные  попытки
вырваться, столкнул его вниз с насыпи и спрыгнул  вслед  за  ним.  Еще  не
успев приземлиться, я  почувствовал  сильнейший  удар  поддых.  Ловя  ртом
воздух, я умудрился вмазать ему коленом в грудь, опрокинув  его  навзничь,
но Тедди тут же ухватил меня за шею. Мы вместе  покатились  по  насыпи,  с
ожесточением молотя друг друга кулаками и ногами. Крис с Верном  удивленно
уставились на нас.
     - Ты, сволочь, сукин сын! - брызгал слюной Тедди. -  Дерьмо  вонючее!
Слезай с меня сейчас же, убью гадину!
     Дыхание постепенно возвращалось ко мне. Я с трудом поднялся, отступая
от разъяренного Тедди и пытаясь сдержать его удары. Мне было  одновременно
смешно и страшно: когда с Тедди случались вспышки ярости,  вроде  этой,  к
нему лучше было близко не подходить. В таком состоянии он мог  наброситься
на кого угодно, а  если  бы  ему  переломали  руки,  стал  бы  кусаться  и
лягаться.
     - Тедди, ты можешь кидаться хоть под  поезд,  хоть  под  грузовик,  -
кулак его прошел в миллиметре от моего носа, - но только после  того,  как
мы найдем то, что ищем, - он, наконец, достал меня в плечо, - а до тех пор
никто не должен видеть нас, - трах мне по щеке! - ты  меня  понял,  болван
чертов, или тебя по-настоящему отделать?!
     Когда он  вмазал  мне  по  физиономии,  я  был  уже  готов  дать  ему
хорошенько, но нас вовремя растащили Крис с Верном.
     Наверху с грохотом пронесся поезд. Несколько кусочков шлака скатились
вниз по насыпи. Я уже начал остывать, но Тедди, как только  мимо  пронесся
последний вагон, снова заорал:
     - Пустите, я убью его! Я ему всю рожу разукрашу!
     Он попытался высвободиться из объятий Криса, однако безуспешно.
     - Успокойся, Тедди, - мягко проговорил Крис.
     Он повторял это снова и снова, пока Тедди не перестал барахтаться. Он
замер, очки съехали ему на нос, слуховой  аппарат  болтался  где-то  возле
кармана, куда, к батарейке, шел от него проводок.
     Когда он окончательно успокоился, Крис,  обернувшись  ко  мне,  задал
вопрос:
     - Чего это вы сцепились, Гордон?
     - Да он хотел "поиграть" с поездом так, как он это  обычно  делает  с
грузовиками на шоссе. Я подумал, что машинист может вызвать полицию.
     - Ну, ему бы было не до этого, - усмехнулся Тедди. Пар  из  него  уже
весь вышел.
     - Горди поступил правильно, -  заявил  Верн.  -  Давайте-ка,  ребята,
миритесь.
     - Мир, мужики, - поддержал его Крис.
     - Ну, ладно, - я протянул руку ладонью вверх. - Что, Тедди, мир?
     - Я запросто бы от него  увернулся,  -  упрямо  сказал  он.  -  И  не
испугался бы нисколечко.
     - Я в этом и не сомневаюсь, - заверил я его, хотя при одной мысли  об
этом по спине у меня пробежали мурашки. - Ясное дело, ты бы увернулся.
     - Ну, тогда мир.
     - Пожми руку Горди, - велел Крис, отпуская Тедди.
     Тедди сжал мне ладонь чуть сильнее, чем требовалось.
     - А все-таки засранец ты, Лашанс, - заявил он при этом.
     - Мя-я-я-у, - ответил я.
     - Ладно, ребята, пошли дальше, - сказал Верн.
     - Тебя бы вот послать подальше, - хохотнул Крис. Верн сделал вид, что
собирается его ударить. Все рассмеялись.

                                    11

     В половине второго мы добрались  наконец  до  свалки.  Верн  возопил:
"Парашютистам приготовиться к прыжку!" - и  тут  же  совершил  этот  самый
прыжок с насыпи, а за ним и мы. Свалка начиналась сразу  же  за  нешироким
заболоченным участком. Ее окружала загородка в  шесть  футов  высотой.  На
расстоянии примерно в двадцать футов друг  от  друга  висели  проржавевшие
таблички:

                       ГОРОДСКАЯ СВАЛКА КАСЛ-РОКА
                 РАБОЧЕЕ ВРЕМЯ С 4-х ДО 8-МИ ПОПОЛУДНИ
                        ВЫХОДНОЙ - ПОНЕДЕЛЬНИК
                   ПОСТОРОННИМ ВХОД СТРОГО ЗАПРЕЩЕН

     Мы перелезли через загородку и спрыгнули на территорию свалки.  Тедди
и Верн сразу направились к  колодцу,  воду  из  которого  необходимо  было
добывать при помощи довольно древнего ручного  насоса.  Его  металлическая
рукоятка торчала под углом, напоминая однокрылую птицу,  которая  пытается
взлететь. Когда-то рукоятка была зеленой, однако тысячи рук, качавших воду
за последние лет двадцать, отполировали ее до  зеркального  блеска.  Рядом
стояло наполненное до  краев  ведро,  и  было  бы  просто  неприличным  не
воспользоваться чьей-то щедрой предусмотрительностью  вместо  того,  чтобы
качать воду самим.
     Свалка навсегда осталась в моей памяти  как  одно  из  самых  сильных
воспоминаний о детстве в Касл-роке. Почему-то она ассоциируется у  меня  с
картинами сюрреалистов: часовыми циферблатами без  стрелок,  свисающими  с
ветвей деревьев, меблированными комнатами в викторианском стиле, торчащими
посреди песков Сахары, или старинными  паровозами,  выезжающими  прямо  из
каминов. Примерно такой мне, ребенку, виделась городская свалка Касл-рока.
     На свалку мы проникли с тыльной части. Если вы  въезжаете  туда,  так
сказать, с парадного входа, по широкой, но  ужасно  грязной  дороге  через
ржавые ворота, то попадаете на  довольно  обширную  полукруглую  площадку,
выровненную бульдозерами чуть ли не идеально, на манер  взлетно-посадочной
полосы. Площадка эта упирается в крутой  обрыв,  за  которым  простирается
собственно свалка, представляющая собой громадный  котлован,  быть  может,
футов  в  восемьдесят   глубиной,   наполненный   всеми   видами   отходов
жизнедеятельности обыкновенного  американского  городка  -  пустой  тарой,
разнообразными  предметами,  когда-то  нужными,  а   теперь   изношенными,
сломанными или просто бесполезными. Разглядывать всю эту мешанину  никогда
не доставляло мне особенного удовольствия: взгляд бессмысленно блуждал  по
ней, пока не останавливался на каком-то уж совершенно несуразном предмете,
вроде уже упоминавшихся  часовых  циферблатов  или  викторианской  мебели.
Бронзовый остов старинной кровати поблескивал на солнце;  однорукая  кукла
скорчилась в позе роженицы; обтекаемый капот перевернутого  "студебеккера"
торчал  из  общей  кучи  на  манер  готовой  к  пуску   межконтинентальной
баллистической ракеты; громадных  размеров  "титан"  для  кипячения  воды,
вроде тех, что раньше ставили  в  присутственных  местах,  сверкал,  будто
гигантский бриллиант...
     На свалке было также полным-полно  живых  существ,  которые,  однако,
нимало не походили на героев диснеевских мультиков или  же  на  обитателей
зоопарка.  Тут  кишмя  кишели  громадных  размеров  крысы  и  даже  сурки,
разжиревшие на таких деликатесах, как тухлые гамбургеры и червивые  овощи,
гнездились тысячи не менее  жирных  чаек,  задумчиво  бродили  здоровенные
вороны, похожие на протестантских пасторов  в  черных  смокингах,  уже  не
говоря о бродячих собаках, в отличие от прочих  обитателей  свалки  тощих,
злых,  вечно  грызущихся  между  собой  из-за  облепленного  мухами  куска
протухшего мяса или куриных потрохов,  дошедших  под  палящим  солнцем  до
полной кондиции.

     Чудища эти были не страшны  лишь  Майло  Прессману,  сторожу  свалки,
потому  что  он  нигде  не  появлялся  без  сопровождения  гораздо   более
кошмарного  создания  по  кличке  Чоппер.  Не  было  в  Касл-роке  и   его
окрестностях в радиусе сорока миль существа более  злобного,  одним  своим
видом внушающего ужас, и в то же время таинственного, почти мифического  -
настолько редко он появлялся на людях. Среди окрестной ребятни  о  Чоппере
ходили легенды. Одни говорили, что это помесь немецкой овчарки с боксером,
другие - что он ирландский волкодав, а  некий  парнишка  из  Касл-вью,  по
имени Гарри Хорр, утверждал, что Чоппер - настоящий доберман-пинчер и  что
у него вырезаны голосовые связки, поэтому он набрасывается молча и никогда
не лает. Утверждали также, что Майло Прессман  кормит  своего  пса  особой
смесью из сырого мяса и куриной крови. Не знаю, правда это или нет, но, по
слухам, сам Майло не отваживался выпускать Чоппера из конуры, не  набросив
ему  на  морду  проволочный  капюшон  вроде  того,  который  надевают   на
охотничьих соколов.
     Поговаривали еще, что Прессман выдрессировал Чоппера так, чтобы он не
просто набрасывался на жертву, а хватал ее  за  определенные  части  тела.
Так, якобы, однажды некий отправившийся на свалку за  "сокровищами"  пацан
услыхал крик Майло Прессмана: "Фас, Чоппер! За руку его!"  -  и  Чоппер  в
самом деле ухватил несчастного за ладонь, разорвал кожу и связки, а  потом
принялся  перемалывать  кости,  но  тут  Майло  оттащил  его  от   бедного
мальчишки. Говорили, что Чоппер может точно так же схватить  за  ногу,  за
ухо или даже  за  лицо...  Другой  нарушитель  будто  бы  услыхал  команду
Прессмана: "Фас, Чоппер! Хватай его за яйца!" - после чего он  превратился
в евнуха на всю оставшуюся жизнь. Впрочем, все это были одни лишь сплетни,
самого же Чоппера редко кто видел в натуре, в отличие  от  его  хозяина  -
обыкновенного, довольно туповатого работяги,  который  компенсировал  свой
нищенский заработок тем, что изредка продавал в городке вещи, еще годные к
употреблению.
     Сейчас ни Чоппера, ни Майло поблизости было не видать...
     Поначалу мы собирались наполнить фляги из ведра, однако вода там была
теплая и противная, поэтому пришлось  все-таки  качать.  Верн  присоединил
шланг к  горловине  насоса,  и  Тедди  приступил  к  работе.  Качал  он  в
лихорадочном темпе, и наконец усилия его были вознаграждены  -  из  шланга
полилась струя чистой, прохладной воды. Крис с Верном  тут  же  подставили
под струю головы, в то время как Тедди продолжал качать как сумасшедший.
     - Совсем наш Тедди полоумный, - тихонько проговорил я.
     - Это точно, - согласился со мною Крис. - Держу пари,  что  долго  он
так не протянет - отправится по стопам папаши. Взять хотя бы  его  игру  с
трейлерами на шоссе... Да и потом он же не видит ни черта, даже в очках.
     - А помнишь тот случай с деревом?
     - Ну, еще бы.
     В прошлом году Тедди с Крисом забрались как-то на  высоченную  сосну,
которая росла за моим домом. Они уже залезли почти на самый  верх,  и  тут
Крис заявил, что дальше лезть нельзя: ветви могут не выдержать. Тогда-то у
Тедди снова появилось знакомое бешеное выражение  на  лице,  и  он  упрямо
полез вверх, намереваясь добраться до самой макушки. Отговорить  его  Крис
так и не смог. Тедди - вы только представьте себе!  -  все-таки  залез  на
самый верх, правда, весил он всего семьдесят пять фунтов... Ухватившись за
верхушку дерева, он принялся орать, что весь мир теперь у его ног  и  тому
подобные глупости, и тут раздался треск, сучок, на  котором  стоял  Тедди,
подломился, а вслед за  этим  произошло  нечто  такое,  что  вполне  может
служить доказательством существования Бога.  Повинуясь  какому-то  шестому
чувству, Крис вытянул  руку  и...  ухватил  Тедди  Душана  за  волосы.  Он
вывихнул запястье (рука у Криса впоследствии не действовала  недели  две),
однако продолжал удерживать визжащего  Тедди  до  тех  пор,  пока  тот  не
нащупал ногой крепкий сук. Если бы не Крис,  он  бы  пролетел  добрых  сто
двадцать футов сквозь острые сучья, после чего от него бы,  разумеется,  и
мокрого места не осталось. Когда они, наконец,  слезли,  лицо  Криса  было
пепельно-серым, а этому засранцу Тедди  хоть  бы  хны!  Он,  как  водится,
набросился на своего спасителя с кулаками за то, что Крис схватил  его  за
волосы, и роль миротворца выпала тогда мне.
     - Мне случай тот до сих пор по ночам  снится.  -  Крис  посмотрел  на
меня, в глазах его мелькнула какая-то незащищенность. - Вот только во  сне
схватить его я постоянно не успеваю, или же в руке остается лишь клок  его
волос, а Тедди с воплем падает и падает... Кошмар, правда?
     - Кошмар, - согласился я.
     На какое-то мгновение взгляды наши встретились, и в этот краткий  миг
мы поняли, что останемся друзьями навеки. Затем  мы  отвернулись  друг  от
друга и принялись наблюдать за плещущимися в воде Тедди и Верном.
     - Но ты же все-таки успел  его  схватить,  -  проговорил  я.  -  Крис
Чамберс всегда и везде успевает, не так ли?
     - Особенно в общении со слабым полом, - подмигнул мне Крис и,  сложив
большой и указательный пальцы в кольцо, метко сквозь него плюнул.
     Я расхохотался.
     -  А  вы  что  там  застыли,  как  пеньки?  -  крикнул  нам  Верн.  -
Дожидаетесь, пока вода кончится?
     - Ну что, бежим наперегонки? - предложил Крис.
     - По такой жаре? Совсем рехнулся.
     - Слабо, да? - с ухмылкой принялся подначивать меня  он.  -  Ну,  кто
первый?
     - Ничего не слабо!
     - Тогда бежим!
     Мы  рванули  -  только  пыль  из-под  кроссовок  полетела.   Зрители,
поддерживая нас, завопили: Верн болел за Криса, а Тедди - за меня.  Финиша
мы достигли одновременно и, хохоча, рухнули на пожелтевшую траву  рядом  с
колодцем. Крис швырнул Верну свою флягу. Как только он ее наполнил,  мы  с
Крисом принялись поливать друг друга из шланга - сначала он меня, а  затем
я его. Вода оказалась просто ледяной, совсем как в январе,  но  при  такой
жаре это было как раз то, что надо. Покончив с купанием, мы присели в тени
единственного дерева - чахлого ясеня, росшего футах  в  сорока  от  лачуги
Майло Прессмана. Дерево резко склонилось на запад,  создавая  впечатление,
что его единственным желанием было подхватить корни  -  так,  как  дамы  в
исторических фильмах подхватывают  на  ходу  пышные  юбки,  -  и  убраться
куда-нибудь к черту на кулички из этой Богом проклятой дыры.
     - Кайф! - счастливо засмеялся Крис, откидывая со лба мокрые волосы.
     - Да, так бы жил да жил, - вздохнул Верн.
     Мне показалось, что он имел в виду не только то, что мы вырвались  на
свободу, не только предстоящее  нам  в  Харлоу  приключение,  но  и  нечто
большее. Сейчас действительно весь мир был у наших ног. У нас была цель, и
мы знали, как ее достичь. Это поистине великое чувство.
     Мы еще немного посидели под деревом, болтая о всякой  всячине,  вроде
того, кто станет в этом сезоне чемпионом (при этом сошлись во мнении, что,
конечно, "Янки" - ведь за них теперь играли Мэнтл с Мэрисом), какая  тачка
лучше всех (конечно,  "тандерберд"  1955  года,  хоть  Тедди  и  утверждал
упрямо, что "корвет" 1958 года даст "тандерберду" сто очков  вперед),  кто
не из нашей команды самый крутой парень в Касл-роке (все согласились,  что
это Джейми Гэллант, потому что он кое-что показал миссис Юинг, а когда  та
принялась на него орать, спокойно - руки в карманах -  вышел  из  класса),
что было по "ящику" достойного  внимания  (безусловно,  "Неприкасаемые"  и
"Питер Ганн" - оба фильма с Робертом  Стэком,  Эллиотом  Нессом,  а  также
Крейгом Стивенсом в роли Ганна). Ну и тому подобное...
     Тень от ясеня становилась все длиннее. Первым  это  заметил  Тедди  и
поинтересовался у меня, который  час.  С  удивлением  я  увидел,  что  уже
четверть третьего.
     - Кому-то нужно  отправляться  за  едой,  -  сказал  Верн.  -  Свалка
открывается в четыре, а мне бы не  хотелось  повстречаться  с  Чоппером  и
Майло.
     С этим согласился даже Тедди. На  старого,  тощего  Майло  ему  было,
конечно, наплевать, но вот при одном упоминании Чоппера у любого пацана из
Касл-рока душа уходила в пятки.
     - Ну, хорошо, - сказал я. - Держите по монете.
     Четыре монетки блеснули на  солнце,  прежде  чем  упасть  каждому  на
ладонь. Два орла и две решки... Мы опять подбросили монеты -  на  сей  раз
все четыре выпали решкой.
     - О Господи, вот это уже погано, - выдохнул Верн.
     Что погано, мы и без него знали: четыре решки, иначе  говоря  "луна",
предвещали что-то крайне неприятное. Какое-то несчастье.
     - Бросьте, это ровным счетом ничего  не  значит,  -  заявил  Крис.  -
Давайте еще раз.
     - Нет, дружище, - с убежденностью заговорил Верн, - "луна"  означает,
что худо дело. Помните историю с Клинтом Брейкеном и его приятелями? Билли
рассказал мне, что, прежде чем сесть в тачку, они  кинули  монетки  -  кто
побежит за пивом, - и выпала как раз "луна". И что от  них  осталось?  Все
четверо всмятку! Нет, мужики, ей-Богу, мне это не нравится.
     - Да кто поверит в эту чепуху? - нетерпеливо заворчал  Тедди.  -  Все
это байки, Верн, для маленьких детей. Давай, кидай монетку.
     Верн, с очевидной неохотой, кинул монету, а за ним  и  остальные.  На
этот раз им, всем троим, выпала решка,  а  на  моем  пятаке  сиял  профиль
Томаса Джефферсона. Внезапно мне стало по-настоящему  страшно:  как  будто
сама судьба предвещала нам несчастье уже вторично. Или, по  крайней  мере,
им троим. На память вдруг пришли слова Криса: "В руке остается  лишь  клок
его волос, а Тедди с воплем падает и падает... Кошмар, правда?"
     Три решки, один орел...
     Раздался безумный хохот Тедди,  и  тут  же  ощущение  страха  у  меня
прошло.  Тедди  со  смехом  указывал  на   меня   пальцем.   В   ответ   я
продемонстрировал ему фигу.
     - Чего ты ржешь, как сивый мерин после случки?
     - Гы-ы-ы, Горди... - надрывался Тедди,  -  давай,  чеши-ка  за  едой,
засранец скребанный...
     Я  и  не  возражал:  после  такого  отдыха  пройтись  до  магазинчика
"Флорида" мне казалось плевым делом.
     - Это тебя так матушка твоя зовет? - поддел я Тедди.
     - Гы-ы-ы, - не унимался он,  -  Лашансу  явно  не  везет  в  азартных
играх...
     - Давай, Горди, - сказал Крис. - Мы будем тебя ждать у железки.
     - Не вздумайте меня бросить, - предупредил их я.
     Теперь уж засмеялся Верн:
     - Куда ж мы без тебя, Горди? Да еще на пустой желудок...
     - Вот с этого и начинал бы.
     Я снова показал кукиш, на этот раз не только Тедди, и,  повернувшись,
отправился в  путь.  Они  все  еще  ржали  мне  вслед.  Теперь,  вспоминая
прожитое, я вижу, что лучших друзей,  чем  тогда,  когда  мне  было  всего
двенадцать, я больше уже в своей жизни не встречал. Интересно,  только  ли
со мной так получилось?

                                    12

     Недаром говорят: "на вкус, на цвет товарища  нет",  и  слово  "лето",
понятное дело, вызовет у вас совершенно иные ассоциации,  нежели  у  меня.
Услыхав  его,  я  непременно   вспоминаю   себя   бегущим   в   кедах   по
девяностоградусной жаре к  магазинчику  "Флорида",  позвякивая  мелочью  в
кармане. Еще при этом слове в памяти моей  встает  железнодорожная  колея,
уходящая  вдаль,  к  горизонту,  сверкающие  на   солнце   рельсы,   такие
ослепительные, что я продолжаю видеть их и при зажмуренных глазах,  только
тогда они меняют цвет, становясь из белых голубыми.
     Помимо нашей  экспедиции  к  реке  на  поиски  тела  несчастного  Рея
Брауэра, воспоминание  о  лете  1960  года  будит  у  меня  и  ряд  других
ассоциаций. Так, в голове почему-то непременно  возникают  одни  и  те  же
мелочи: "Неслышно приблизься ко мне"  в  исполнении  "Флитвудз",  "Дорогая
Сузи" Робина Люка и "Бегом к дому" Литл Энтони. Были ли именно эти песенки
суперхитами сезона? И  да,  и  нет,  хотя,  скорее  всего,  были.  Долгими
багряными вечерами того лета их крутили по радио  ежедневно  по  несколько
раз, вперемежку с бейсбольными репортажами. Бейсбол стал тогда частью моей
жизни. Я тогда внезапно осознал, что бейсбольные "звезды", по крайней мере
некоторые из них, в чем-то мне очень близки. Произошло это после появления
на первых страницах газет сообщения об  автокатастрофе,  в  которую  попал
знаменитый  Рой  Кампанелла:  он  не  погиб,   однако   навсегда   остался
прикованным к креслу-каталке. Такое же ощущение посетило меня вновь совсем
недавно, когда, садясь за пишущую машинку, я услыхал  по  радио  о  гибели
Тармена Мансона при неудачной посадке самолета.
     Еще тем летом мы довольно  часто  бегали  в  кино  (того  старенького
кинотеатра под названием "Жемчужина" теперь в Касл-роке уже  нет).  Больше
всего я любил  смотреть  научно-фантастические  картины,  вроде  "Гога"  с
Ричардом Иганом в главной роли, вестерны с  Эди  Мэрфи  (Тедди  прямо-таки
боготворил Эди Мэрфи и по меньшей мере трижды пересмотрел все фильмы с его
участием), а также ленты про  войну,  особенно  с  Джоном  Уэйном.  Ну  и,
конечно,  у  нас  были  разнообразные  игры:   те   же   карты,   бейсбол,
"расшибалочка" на деньги - обычные  мальчишеские  забавы.  Все  это  было,
однако теперь, когда я, тупо уставясь на клавиатуру машинки, вспоминаю  то
безумно жаркое лето, перед глазами встает лишь одна картина: потный Гордон
Лашанс в кроссовках и джинсах, бегущий, звеня мелочью, по пыльной дороге к
магазинчику "Флорида)".
     Хозяин магазина по имени Джордж  Дассет  сложил  в  пакет  три  фунта
гамбургеров, четыре бутылки "кока-коли" и открывалку за два цента. Это был
громадных размеров мужчина с накачанным пивом  брюхом,  выпиравшим  из-под
белой футболки на манер надутого ветром паруса. Как только  я  появился  в
его  заведении,  он,  посасывая  зубочистку  и  опершись   толстыми,   как
сардельки, пальцами о прилавок, принялся наблюдать, не сопру ли я чего,  и
заговорил лишь когда стал взвешивать гамбургеры:
     - А я, кажется, знаю тебя, парень. Ты - брат Денни Лашанса, так?
     При этих словах зубочистка перекочевала из одного уголка  его  рта  в
другой. Он, пыхтя, достал из-под прилавка бутылку содовой и открыл ее.
     - Совершенно верно, сэр, вот только Денни...
     - Я знаю. Печальная история, малыш. Как  говорится  в  Библии,  "и  в
расцвете лет помни, человек, что ты смертен". Вот так, малыш... Знаешь,  у
меня брат погиб в Корее. Тебе  когда-нибудь  говорили,  как  ты  похож  на
Денни? Да-да, ну, просто копия брата...
     - Да, сэр, говорили, - соврал я.
     - Я ведь отлично помню, каким он классным был полузащитником. Вот это
игрок, Бог ты мой! Ты тогда был слишком мал и вряд-ли что-то запомнил...
     Он уставился поверх меня куда-то в  пространство,  словно  перед  его
глазами возникло вдруг видение моего брата.
     - Ну, почему же? Прекрасно помню. Эй, мистер Дассет...
     - Что, малыш?
     От нахлынувших воспоминаний  глаза  его  затуманились,  а  зубочистка
слегка вздрагивала во рту.
     - Снимите руку с весов.
     - Что-что? - В легком недоумении он уставился на тарелку весов,  где,
рядом с гамбургерами, покоились его пальцы-сардельки. - Ах, да...  Извини,
задумался о твоем брате, упокой, Господи, душу его. - Он  убрал  ладонь  с
весов, и стрелка тут же прыгнула вниз на добрых шесть унций. Пришлось-таки
ему доложить еще гамбургеров. - Ну, хорошо, держи, - сказал он, протягивая
мне пакет. - Посмотрим, что тут у нас получилось... Три фунта  гамбургеров
- доллар и сорок четыре цента, рулет - двадцать семь, четыре воды - сорок,
плюс открывалка за два цента. Итого... Он пощелкал  костяшками  счетов,  -
два двадцать девять.
     - Тринадцать, - возразил я.
     Нахмурившись, он медленно поднял на меня глаза:
     - Что ты сказал?
     - Два тринадцать. Вы неправильно посчитали.
     - Ты что, малыш...
     - Вы неправильно считаете, - повторил я. - Сначала вы собирались меня
обвесить, мистер Дассет, а теперь хотите  обсчитать?  У  меня  была  мысль
оставить вам несколько центов чаевых, однако, теперь я, наверное, от этого
воздержусь.
     Я выложил перед ним ровно два доллара и тринадцать центов мелочью. Он
хмуро посмотрел на деньги, затем  на  меня.  Лоб  его  пересекли  глубокие
морщины.
     - Да ты в своем уме, молокосос?! - В  тоне  его  звучала  неприкрытая
угроза. - Считаешь себя чересчур умным, да?
     - Не чересчур, сэр, а в самый раз. И  я  вам  не  молокосос.  Что  бы
сказала, интересно, ваша собственная мамочка, узнай она,  что  ее  сыночек
обсчитывает, как вы говорите, малышей?
     Он чуть ли не в лицо швырнул мне пакет.  Бутылки  с  "кокой"  сердито
зазвенели. Физиономия его побагровела, и он заорал:
     - Вон из моего магазина, молокосос! Смотрите,  какой  умник  нашелся!
Сукин ты сын, не вздумай появиться у меня еще раз -  вышвырну  к  чертовой
матери, так и знай!
     - Успокойтесь, не появлюсь, - парировал я, направляясь к двери.  Жара
за ней стояла несусветная. Солнце,  хоть  и  давно  перевалило  полуденную
отметку, продолжало палить нещадно. - И непременно прослежу за тем,  чтобы
ни один из моих друзей - а их у меня где-то с полсотни - никогда не  сунул
нос в вашу парашу.
     - Ублюдок! - завопил Джордж Дассет. - Брат твой не был таким!
     - Да пошел ты...
     Указав точный адрес, я выскочил на улицу. Дверь за  мной  с  пушечным
выстрелом захлопнулась. Вдогонку я услышал:
     - Ну, погоди, гаденыш, как только я тебя еще увижу, к чертовой матери
башку оторву!
     Не  переставая  хохотать,  хоть,  честно  говоря,  сердце  у  меня  и
колотилось, я добежал до ближайшего пригорка и  только  тогда  перешел  на
шаг, поминутно оборачиваясь: черт его знает, вдруг он погнался за мной  на
машине, или еще что...
     Он, однако, не стал гнаться,  и  очень  скоро  я  добрался  до  ворот
свалки. Сунув пакет за пазуху, я перелез через ограду, спрыгнул на  другой
стороне, и тут увидел то, что мне  уж  совершенно  не  понравилось:  возле
лачуги Майло Прессмана стоял его потрепанный "бьюик"  1956  года.  Значит,
Майло уже явился на работу, и если  меня  угораздит  напороться  на  него,
тогда пиши пропало. Пока что ни его, ни вселяющего ужас Чоппера  нигде  не
было видно, к тому же конура монстра располагалась в дальнем конце свалки,
и тем не менее я уже пожалел, что перелез  через  ограду  -  ведь  мог  же
обойти свалку стороной. Как бы  то  ни  было,  лезть  обратно  теперь  еще
опаснее: Майло может запросто меня заметить и  спустить  свое  чудовище  с
цепи.
     В голове у меня слегка помутилось от страха. Стараясь  выглядеть  как
можно невиннее - будто свалка и есть мой  дом  родной,  -  я  не  торопясь
направился к той части  изгороди,  за  которой  виднелись  железнодорожные
рельсы.
     Футах в пятидесяти от загородки, когда мне начало уже  казаться,  что
на сей раз пронесло, я вдруг услышал крик Майло:
     - Эй! Эй, парень! Ты что тут делаешь?  Ну-ка,  сейчас  же  отойди  от
загородки!
     Мне бы послушаться его, однако страх наоборот погнал меня к  изгороди
так, что  только  пятки  засверкали.  По  ту  сторону  решетки  я  заметил
обеспокоенные лица Верна, Тедди и Криса.
     - А ну вернись! - орал мне вслед Майло. - Вернись,  паршивец,  или  я
пса спущу!
     Угроза эта словно подтолкнула меня, и я удвоил скорость. Пакет с едой
трепыхался у меня за пазухой. Тут я услышал идиотский  хохот  Тедди,  крик
Верна: "Скорее, Горди! Ну же, давай быстрей!" -  и  сразу  вслед  за  этим
команду Майло:
     - Взять его, Чоппер! Фас его, малыш!
     Верн, оттолкнув  Тедди,  поймал  пакет,  который  я  перекинул  через
загородку. Представив ринувшегося за мной Чоппера - огнедышащее, клыкастое
чудище, от топота которого  земля  вдруг  содрогнулась,  я  заорал  благим
матом, одним прыжком  взвился  на  изгородь  и,  будто  мешок  с  дерьмом,
шлепнулся по другую ее  сторону,  совершенно  не  заботясь,  куда  именно.
Свалился же я на продолжавшего гоготать Тедди, сбив  с  его  носа  очки  и
больно ударившись о его мосластое тело. В тот же миг  Чоппер,  наткнувшись
на непреодолимое препятствие, лязгнул у меня за спиной челюстями  и  издал
протяжный, полный разочарования вой. Несмотря на боль, я тут же обернулся,
чтобы, теперь уже будучи  в  безопасности,  впервые  собственными  глазами
увидеть легендарного монстра.
     И тут уже я не смог скрыть разочарования: легенды имели довольно мало
общего с действительностью.
     Вместо громадного, свирепого волкодава с пылающими глазами и капающей
с кинжалообразных клыков слюной  на  меня,  жалобно  поскуливая,  смотрела
обыкновенная белая с черными пятнами дворняга средних  размеров.  Дворняга
встала на задние лапы, безуспешно пытаясь вскарабкаться на  загородку,  по
другую сторону которой уже пришедший в себя Тедди дразнил ее  мартышечьими
прыжками и ужимками.
     - Поцелуй-ка, Чоппи, меня в задницу! - приговаривал он,  обнажая  эту
самую часть тела. - Хочешь дерьмеца попробовать? Вкуснятина!  А  ну,  куси
меня за зад!
     Чоппер сделал бы это с  превеликим  удовольствием  и  даже  умудрился
просунуть морду сквозь решетку, за что тут же и получил по носу. Обиженная
псина завизжала, а Тедди продолжал крутить перед собачьим носом  задницей,
обзывая его так, что даже песьи уши такого  унижения  не  вынесли.  Чоппер
лег, положил окровавленную морду на передние лапы и заскулил. Мы с  Крисом
и Верном чуть не лопались от хохота.
     Майло Прессман в бейсбольной кепочке, весь в поту и с перекошенной от
злобы физиономией, подбежал к загородке, крича:
     - Эй, вы, паршивцы! Не  смейте  дразнить  пса!  Слышите,  что  я  вам
говорю? Сейчас же перестаньте!
     - Куси меня, Чоппи! - не унимался Тедди, прыгая за загородкой с голой
задницей? - Куси меня за попу! - Ну же, давай!
     Ей-Богу, такого дурного пса я в жизни  не  встречал.  Чоппер  забегал
кругами, не переставая завывать и, очевидно, собираясь с силами, а  затем,
разогнавшись до скорости миль тридцать в час,  ринулся  прямо  на  ограду.
Хотите верьте, хотите нет - пес налетел на металлическую решетку  с  такой
силой, что та, издав звук лопнувшей  струны,  чуть-чуть  не  сорвалась  со
столбов-опор.  Из  пасти  Чоппера  вырвался  сдавленный  рык,  глаза   его
закатились, он сотворил в воздухе нечто вроде салъто-мортале,  после  чего
шлепнулся на спину, подняв столп пыли. Несколько мгновений  он  лежал  без
движения, затем стал потихоньку отползать со свесившимся из пасти языком.
     После этого Майло окончательно потерял голову. Физиономия  его  стала
какой-то сливовой, и даже белки глаз побагровели. Все еще сидя  в  пыли  с
разорванными на коленях джинсами и колотящимся от  только  что  пережитого
ужаса сердцем, я подумал, что хозяин  был  сейчас  поразительно  похож  на
своего пса.
     - Я знаю тебя! - заорал Майло. - Ты Тедди Душан!  Я  всех  вас  знаю,
гаденыши! Это надо же, сотворить  такое  с  бедной  псиной...  Вот  я  вас
сейчас!
     - Ага, попробуй, - крутил задницей Тедди. - Давай, лезь сюда  к  нам,
жопа, а мы посмеемся!
     - Что-о-о?! Как ты меня назвал? - не веря своим ушам, взревел Майло.
     - ЖОПА! - с каким-то  непонятным  сладострастием  повторил  Тедди.  -
ГОВНА КУСОК! ХРЕН СТАРЫЙ! ЛЕЗЬ СЮДА, ЛЕЗЬ! - Тедди разошелся не на  шутку:
глаза его горели, кулаки сжались, пот стекал по лицу. - ЧТО, НЕ МОЖЕШЬ? ТЫ
ТОЛЬКО СПОСОБЕН НАУСЬКИВАТЬ СВОЮ СРАНУЮ ПСИНУ НА ЛЮДЕЙ? ДАВАЙ, ЛЕЗЬ К НАМ!
     - Ах, сопляк паршивый! Ну, подожди, твоя мамаша будет отвечать  перед
судьей за то, что довел моего песика до инфаркта!
     - Как-как ты меня  обозвал?  -  зловеще  прошипел  Тедди,  переставая
прыгать и скакать. Глаза  его  расширились,  а  кожа  приобрела  свинцовый
оттенок.
     Обозвать-то его Майло успел уже по-всякому, но лишь одно ругательство
попало в цель (меня не перестает поражать способность людей находить самое
больное место у тех, кого хотят обидеть или оскорбить), и это было ОТРОДЬЕ
ПСИХОПАТА. Поняв, что попал в точку, Майло повторил с ухмылкой:
     - Думаешь, я не знаю, что твой папаша ШИЗИК? Недаром  его  заперли  в
психушку... И сынок такой же, ненормальный. Яблочко от яблони...
     - ЗАМОЛКНИ,  МАТЬ  ТВОЮ!..  -  взвизгнул  Тедди,  не  помня  себя  от
бешенства. - ЕСЛИ ТЫ ЕЩЕ ХОТЬ РАЗ НАЗОВЕШЬ МОЕГО ОТЦА ПСИХОПАТОМ,  Я  ТЕБЯ
ПИДОР ВОНЮЧИЙ, К ЕДРЕНОЙ МАТЕРИ ПРИШЬЮ!
     Такого мне от Тедди слышать еще не доводилось.
     - Психопат, психопат, - жал на больное место Майло. Отродье  психа  и
сам псих. Чудило грешное!
     Видя, что дело  заходит  слишком  далеко,  Верн  с  Крисом  перестали
хохотать, но когда Тедди обозвал матушку Майло старой  мандавошкой,  снова
грохнули.
     - Хватит... - стонал Крис, суча ногами и перекатываясь  со  спины  на
живот, - сейчас лопну со смеху, перестань, Тедди...
     Очухавшийся Чоппер заковылял к хозяину. Вид у него был как у  боксера
после нокаута. Тем  временем  Тедди  и  Майло,  разделенные  лишь  сеткой,
продолжили дискуссию:
     - Не смей трогать моего отца, подонок гребаный! - орал Тедди.  -  Мой
отец в Нормандии воевал.
     - Ага, а сейчас он где?  -  Не  унимался  Майло.  -  Ну,  ты,  сопляк
четырехглазый, скажи, где твой папаша! В дурдоме, да? В  ДУРДОМЕ,  ВОТ  ОН
ГДЕ!
     - Ну, все, - выдохнул Тедди, - сейчас я буду тебя кончать.
     С этими словами он полез на загородку. Майло осклабился, но на всякий
случай сделал шаг назад, приговаривая:
     - Давай, давай, иди сюда, молокосос...
     - Стой! - заорал я, хватая Тедди за джинсы и оттаскивая от загородки.
     Как и в прошлый раз у насыпи, мы с ним покатились  кубарем.  Внезапно
Тедди двинул мне коленом между ног. Вы  когда-нибудь  получали  между  ног
коленом? Тогда вы знаете, что это за дикая боль. И тем не менее,  Тедди  я
не выпустил.
     - Пусти! - уже не вопил, а выл  он,  напрасно  пытаясь  вырваться,  -
пусти меня сейчас  же,  Горди!  Я  никому  не  позволю  оскорблять  своего
старика. ЧЕРТ ТЕБЯ ПОБЕРИ, ГОРДИ, ОТПУСТИ МЕНЯ!
     - Ты что, не понимаешь, что он только этого и ждет? - кричал я ему  в
ухо. - Ему того и надо, чтобы  ты  перелез  через  загородку  -  тогда  он
вышибет из тебя мозги, а потом вызовет полицию.
     - Что-что? - очнулся Тедди при упоминании полиции.
     - Пусти его, парень, - сказал Майло, снова подходя к решетке и сжимая
кулачищи. - Пусть сам ответит за свои слова. Мужчины должны  драться  один
на один.
     - Ну разумеется, - усмехнулся я, - вот только вы с ним в разном веса:
Тедди легче фунтов этак на пятьсот.
     - Так-та-а-ак, - с угрозой протянул Майло, а я ведь и тебя знаю. Твоя
фамилия Лашанс, да? - Он показал  на  Криса  с  Верном,  которые,  наконец
оправившись от приступа смеха, поднялись с земли. - А это Крис Чамберс,  и
с ним один из этих дебилов, братьев Тессио. Так  вот,  ваши  отцы  получат
вызов в суд, кроме, разумеется, вот этого  шизика,  у  которого  папаша  в
дурдоме.  Вы  все  несовершеннолетние  правонарушители,  и  место  вам   в
исправительной колонии. Туда вы и отправитесь, все четверо!
     Он стоял, широко расставив ноги, грозя нам кулаком, глаза при этом  у
него были словно щелки. Чего он  добивался:  чтобы  мы  попросили  у  него
прощения или, может, выдали ему Тедди, чтобы он на  него  натравил  своего
Чоппера?
     Крис ответил ему своим коронным жестом: сложил большой и указательный
пальцы буквой О и сплюнул сквозь нее. Верн, хмыкнув,  посмотрел  на  небо.
Тедди сказал:
     - Пойдем, Горди, отсюда, пока  я  не  сблевал  от  одного  вида  этой
жопы...
     - Посмотрим,  маленький  ублюдок,  как  ты  у  констебля  запоешь,  -
прошипел Майло.
     - Мы слышали, что вы тут говорили про его отца, - оборвал я его, - мы
будем свидетелями, если что... И еще: вы натравили на меня собаку,  а  это
противозаконно.
     Майло явно не ожидал такого оборота.
     - Ты проник в закрытую зону, - неуверенно пробормотал он.
     - Ни фига подобного! Свалка - не частная собственность.
     - Ты перелез через ограду.
     - Конечно, перелез, после того, как  вы  натравили  на  меня  пса,  -
возразил я, надеясь, что Майло не видел, как я сначала перелез внутрь. - А
что мне оставалось делать? Стоять столбом и дожидаться, пока  он  разорвет
меня на мелкие кусочки?  Ладно,  пошли,  ребята.  Вонь  тут  стоит  просто
невыносимая...
     - В колонию вас всех, - пообещал еще раз Майло,  однако  без  прежней
убежденности в голосе. - Таким умникам, как вы, там только и место.
     - Мне просто не терпится заявить в  полицию,  как  он  обозвал  героя
войны психопатом, - бросил Крис через плечо, отходя от загородки. - А  где
во время войны были вы, мистер Прессман, а?
     - НЕ ТВОЕ СОБАЧЬЕ ДЕЛО! - рявкнул Майло. - ВЫ МНЕ ОТВЕТИТЕ  ЗА  МОЕГО
ПСА!
     - Засунь своего пса знаешь  куда...  -  огрызнулся  напоследок  Верн,
карабкаясь по железнодорожной насыпи.
     - Вот погодите, доберусь я до вас! - крикнул Майло нам  вдогонку  уже
совсем без энтузиазма.
     Тедди не мог не ответить ему неприличным жестом. Когда  мы  забрались
на насыпь, я обернулся: крупный мужчина  в  бейсбольной  кепочке  стоял  с
собакой возле загородки и что-то продолжал кричать нам вслед.  Внезапно  я
почувствовал   к    нему    что-то    вроде    жалости:    он    напоминал
второгодника-переростка,  запертого  по  ошибке  на  школьной   спортивной
площадке, орущего, чтобы его выпустили. Он поорал  еще  немного,  а  затем
либо заткнулся, либо мы отошли уже слишком далеко. Так или иначе, больше в
тот день мы не видели ни Майло, ни его Чоппера.

                                    13

     После  довольно  бурных  восторгов  (в  которых,  впрочем,  ощущалось
некоторое смущение) по поводу того,  как  мы  великолепно  проучили  Майло
Прессмана, я поведал об инциденте, происшедшем  в  магазинчике  "Флорида".
Вслед за этим наступило продолжительное молчание: каждый из нас  по-своему
переживал оба эпизода.
     Я, к примеру, сделал вывод, что судьба предупреждала нас не  напрасно
(помните историю с монетками), хоть все могло и обернуться  гораздо  хуже:
не хватало еще, чтобы мои предки, не  успев  потерять  одного  сына,  были
вынуждены  навещать  второго  в  исправительной   колонии.   Их   бы   это
окончательно убило... Ведь Майло, не будь он  таким  тупым,  мог  запросто
догадаться, что я _д_е_й_с_т_в_и_т_е_л_ь_н_о_ перелез через загородку, тем
самым нарушив право собственности, неважно, частной  или  общественной.  А
раз так, он, вероятно, имел полное право не только отвести меня в полицию,
но и натравить своего пса-идиота, который, даже не  будучи  тем  монстром,
каким его изображали, вполне мог изорвать мне в клочья не  только  джинсы,
но и кое-что еще. Все это показывало, что денек сегодня  выдался  поистине
несчастливым. Быть может, сам Господь предостерегал нас таким  образом  от
нашей затеи? В конце концов, что это за  цель  у  нас  -  полюбоваться  на
раздавленного поездом мальчишку?
     Как бы то ни было, мы были в пути, и ни  один  из  нас  не  собирался
возвращаться...
     Мы уже почти добрались до моста  через  реку,  когда  Тедди  внезапно
разрыдался. Именно разрыдался. Так это было неожиданно для нас и настолько
его слезы были горькими, словно внутри него лопнула некая  туго  натянутая
струна. Это было как гром среди ясного неба: только что он спокойно,  быть
может, чуть задумчиво шагал рядом и вдруг  медленно  опустился  на  шпалы,
весь как-то сжался, закрыл ладонями то, что осталось у  него  от  ушей,  и
принялся рыдать, судорожно всхлипывая.
     Мы остановились, пораженные. Это не были слезы боли,  когда  тебя,  к
примеру, сбивают с ног во время игры или ты на полном ходу  врезаешься  на
велосипеде в  столб.  Точнее  говоря,  _ф_и_з_и_ч_е_с_к_о_й_  боли  Тедди,
безусловно, не испытывал.
     Слегка напуганные, мы на всякий случай отошли немного от него и стали
наблюдать за ним, не зная, что в таких случаях надо делать.
     - Эй, дружище... - неуверенно произнес Верн. Мы с  Крисом  в  надежде
посмотрели на него: обычно, "Эй, дружище!" было неплохим  началом,  однако
больше ничего Верн из себя выдавить не смог.
     Тедди всем телом наклонился вперед и  закрыл  ладонями  лицо,  словно
правоверный магометанин во время молитвы. Нам, однако, было не до смеха...
     Наконец, рыдания немножечко ослабли, и Крис приблизился к  нему.  Мне
уже приходилось отмечать, что Крис  в  нашей  компании  был  самым  крутым
(может, полагал я, и покруче Джейми Гэлланта),  но  он  еще  был  и  самым
лучшим  утешителем  и  миротворцем.  К  таким  делам  он  обладал   просто
потрясающими способностями. Сколько раз мне доводилось наблюдать,  как  он
подсаживался  к  _а_б_с_о_л_ю_т_н_о   _н_е_з_н_а_к_о_м_о_м_у_   пацану   с
разбитыми коленками и начинал заговаривать ему зубы, болтая о чем угодно -
о скором  приезде  цирка  или  недавнем  показе  "Собаки  Баскервилей"  по
телевизору, пока малыш не забывал напрочь о своих ранах. Да, к таким вещам
у Криса был талант. Хотя, может, и для этого необходимо быть крутым.
     - Послушай, Тедди, - проговорил он, -  какого  дьявола  ты  обращаешь
внимание на то, что эта толстожопая скотина наплела про твоего отца?  Нет,
ты  подумай  сам,  подумай!  От  его  слов  что-нибудь  изменилось?   Хоть
что-нибудь? Тедди резко качнул головой. Не изменилось-то, конечно, ничего,
но слышать такое, то, о  чем  он,  вероятно,  думал  сотни  раз,  чего  он
подсознательно страшился более всего на свете... Нет, для Тедди  это  было
ужасно.
     - Что, разве твой отец не  воевал  в  Нормандии?  -  продолжал  Крис,
сжимая потные ладони Тедди. - Ведь воевал же, правда?  -  Тедди,  все  еще
рыдая, резко закивал. - А это жирное дерьмо? Он, думаешь, хоть раз в жизни
нюхал порох?
     Тедди снова покачал головой.
     - Что может знать он о твоем отце?
     - Н-ничего, - всхлипнул Тедди, - и все-таки...
     - Разве они с твоим отцом были приятелями?
     - НЕТ! -  воскликнул  Тедди  с  каким-то  ужасом  и  одновременно  со
злостью. Сама эта мысль показалась ему кощунственной.
     В правом ухе Тедди, сейчас не закрытом  волосами,  я  заметил  кнопку
слухового аппарата - предмет гораздо более  привлекательный,  нежели  само
ухо. Надеюсь, вы поймете, о чем это я.
     - Что бы там не произошло между тобой и твоим стариком,  -  продолжал
Крис спокойным, убедительным тоном, - это не  касается  абсолютно  никого,
кроме вас двоих, а уж тем более этой грязной свиньи.
     Тедди неуверенно кивнул. Боль немного утихла после таких простых и  в
то же время поразительно наглядных  доводов  Криса.  Надо  будет  все  это
обдумать ("Отродье психопата!?", - пронеслось у него в голове), но  только
позже, не сейчас... У него будет время - долгими бессонными ночами.
     Крис потряс его за плечо:
     - Он же дразнил тебя, ты что -  не  понял?  Хотел  тебя  выманить  за
загородку, а ты, чудило, рад стараться. Ни черта он  о  твоем  старике  не
знает, кроме, может, сплетен, прихваченных в пивнушке. Да он просто козел,
Тедди, обыкновенный вонючий козел. Выброси из головы, что он тебе  наплел,
договорились? Ну вот, молодец.
     Рыдания отпустили Тедди. Он достал платок, вытер покрасневшие глаза и
сел на корточки.
     - Вот, я уже в  порядке,  -  проговорил  он,  прежде  всего  стараясь
убедить в этом самого себя. - Да, все нормально... - Он поднялся,  нацепил
на нос очки (прикрыл наготу лица,  подумал  я)  и,  вымучено  засмеявшись,
побренчал пальцами по губам. - Ну, вот, разнюнилась деточка,  да?  Так  вы
подумали?
     - Ну нет, дружище, -  нетвердо  возразил  Верн,  -  если  б  какой-то
подонок принялся оскорблять моего отца...
     - Ты бы выпустил из него кишки! - докончил фразу Тедди.  -  Так,  да?
Правильно я говорю, Крис?
     - Правильно, - Крис хлопнул Тедди по плечу. - Когда-нибудь ты  так  и
сделаешь, но не сейчас.
     - А ты, Горди, как считаешь?
     -  Абсолютно  верно,  -  заявил  я,  в  душе  же   недоумевая   такой
чувствительности Тедди по отношению к отцу, который чуть его не убил, в то
время как мне на моего старика было в общем-то наплевать, хоть он ни  разу
в жизни и пальцем меня не тронул, за исключением одного случая, когда я  в
три года достал из ванной синьку и принялся ее поедать.
     Мы прошли по рельсам пару сотен ярдов, и Тедди вдруг сказал виноватым
тоном:
     - Простите меня, парни. Там, у изгороди, я вел себя  как  идиот.  Все
вам настроение испортил...
     - Настроение у нас еще только  будет  испорчено,  -  внезапно  заявил
Верн. - На этот счет у меня нет никаких сомнений.
     - Хочешь вернуться? - тут же отреагировал Крис.
     - Н-нет... - нахмурившись, ответил Верн, - но все-таки...  Я,  честно
говоря, не знаю, как это сказать... поймете ли вы меня... что-то нехорошее
есть в том, что мы идем глядеть на труп, будто на экскурсию. - Взгляд  его
вдруг стал затравленным. - Признаться, я,  кажется,  немного  трушу...  Не
понятно вам?
     Не дождавшись ответа, Верн продолжал:
     - Знаете, иногда меня мучают кошмары. Помните, Денни  Нотон  притащил
как-то стопку старинных книжек про вампиров, расчлененные трупы  и  всякое
такое дерьмо?  Вот  подобная  мерзость  мне  и  снится:  то  повешенный  с
позеленевшей физиономией и высунутым языком, то какая-нибудь  гадость  под
кроватью, причем она так и норовит ухватить меня, допустим, за руку,  если
рука свесится во сне...
     Мы закивали - с ним все было ясно. Детские кошмарики, страшные сны  -
кому же это не знакомо? Ни за что бы не поверил, если бы кто-то мне сказал
тогда, что пройдет не так уж много времени, и  я  на  описании  таких  вот
"ужастиков" заработаю порядка миллиона долларов.
     - Хуже всего то, что мне приходится молчать про эти страхи, чтобы мой
любимый _б_р_а_т_е_ц_... ну, Билли, черти бы его взяли... не  растрезвонил
всем и каждому, какой я трус. А я вовсе не трус... - он с несчастным видом
пожал плечами, - но мне бы не хотелось видеть того парнишку. Ведь если  он
и в самом деле настолько _п_л_о_х_, то  непременно  мне  приснится,  и  не
раз...
     Сглотнув, я посмотрел на Криса - во взгляде его  было  понимание.  Он
поощрительно кивнул Верну: давай, мол, дальше, выскажись - легче будет.
     - В общем, я боюсь, что  _о_н_  не  просто  станет  посещать  меня  в
кошмарных снах, но будет  прямо-таки  преследовать  меня,  лежа  там,  под
кроватью,  в  луже  крови,  изрезанный  на   куски,   и   тем   не   менее
д_в_и_г_а_я_с_ь_, понимаете, _д_в_и_г_а_я_с_ь_... Он будет  пытаться  меня
с_х_в_а_т_и_т_ь_!
     - Бог ты мой! - выдохнул Тедди, - у  меня  тоже  бывают  кошмары,  но
т_а_к_о_е_!..
     - Я ничего не могу с этим поделать, - словно оправдываясь, проговорил
Верн. - И все же мне почему-то кажется, что мы _д_о_л_ж_н_ы_ его  увидеть.
Понимаете, _д_о_л_ж_н_ы_... Но...  Не  нужно  относиться  к  этому  как  к
забавному приключению.
     - Да, - тихо сказал Крис, - пожалуй, ты прав.
     - Вы ведь никому не расскажете? - В голосе Верна послышалась  мольба.
- Не о кошмарах, разумеется,  -  они  у  всех  бывают,  а  о  том,  как  я
просыпаюсь от того, что кто-то будто бы притаился  под  кроватью.  Никому,
ладно? Ведь я уже не маленький...
     Мы пообещали, что, ясное дело, не скажем никому, и  снова  воцарилось
чуть неловкое молчание. Было только без четверти три,  однако  дьявольская
жара и обилие чрезвычайных происшествий создавали впечатление, что времени
прошло  гораздо  больше,  а  до  Харлоу   было   еще   далеко.   Следовало
поторапливаться, чтобы хоть как-то  приблизиться  к  цели  до  наступления
темноты.
     Мы вышли к  железнодорожному  разъезду  с  установленным  на  высокой
ржавой мачте семафором. Каждый попеременно попробовал попасть  камешком  в
одно из его металлических, давно не крашенных крыльев, однако  это  никому
не удалось. Где-то в половине  четвертого  впереди  показался  мост  через
Касл-ривер.

                                    14

     В 1960 году река в том месте достигала сотню ярдов в ширину, а может,
даже больше. Не так давно я вновь  посетил  эти  места  и  обнаружил,  что
Касл-ривер стала намного уже. А как же иначе -  столько  заводов,  фабрик,
плотин понастроили вокруг за это время. Тогда же на всю длину реки - а она
протекает через весь Нью-Гемпшир и добрую половину Мэна - было всего  лишь
три плотины, и раз в три  года  Касл-ривер  выходила  весной  из  берегов,
заливая шоссе 136 в районе Харлоу или Дэнверса, а иногда и там, и там.
     Сейчас, на исходе самого жаркого лета со  времен  Великой  депрессии,
река, как ни  странно,  ничуть  не  обмелела.  Ее  противоположный  берег,
поросший густым лесом, резко отличался от нашего. Высоченные сосны  и  ели
казались  голубоватыми  в  предвечерней   дымке.   Рельсы   нависали   над
поверхностью воды на высоте примерно  футов  в  пятьдесят,  поддерживаемые
толстенными деревянными сваями с деревянными же перекладинами.  Вода  была
такой прозрачной, что, перегнувшись  через  перила,  можно  было  запросто
увидеть железобетонные плиты, установленные на глубине десять футов на дне
реки  и  служившие  фундаментом  длинного   и   узкого   моста.   Впрочем,
перегибаться через перила не было  необходимости:  вода  виднелась  сквозь
зазоры шириной в  четыре  дюйма  между  перекладинами-шпалами.  Расстояние
между рельсами и краем моста не превышало восемнадцати дюймов: достаточно,
быть может, чтобы увернуться от внезапно появившегося поезда, однако, если
бы такое  случилось,  поток  воздуха  вполне  мог  сбросить  зазевавшегося
путника в воду или же на острые  прибрежные  камни,  перила  тут  вряд  ли
помогли бы.
     Стоя на берегу  и  разглядывая  это  ненадежное  сооружение,  все  мы
ощутили, как к горлу подкатывается страх, смешанный с неким задором - ведь
одного такого путешествия  через  мост  хватило  бы,  чтобы  потом  о  нем
рассказывать на протяжении нескольких недель... при условии, конечно,  что
путешествие  окончится  благополучно.  В  глазах  Тедди  я  вновь  заметил
возбужденный блеск: держу пари, что на мост как таковой, ему  сейчас  было
абсолютно наплевать. Наверняка он  видел  другой  берег,  там,  в  далекой
Нормандии, куда ревущий прибой  выбрасывал  десятки  тысяч  "джи-ай".  Они
бежали по песку в своих высоких армейских  ботинках,  прыгая  через  мотки
колючей проволоки, стреляя на ходу, швыряя гранаты  в  пулеметные  гнезда,
падая и снова поднимаясь в неукротимом порыве...
     Мы подошли к месту, где насыпь заканчивалась и  начинался  собственно
мост. Густой колючий кустарник покрывал откос, спускавшийся к самой  воде,
где меж огромных серых валунов  каким-то  образом  пристроились  несколько
рахитичных елочек с торчащими наружу корнями.
     Как я уже отмечал, вода в этом месте была еще совсем чистой:  цепочка
ткацких фабрик - основной источник загрязнения - начиналась  в  Касл-роке,
ниже по течению. Дно реки просматривалось великолепно,  и  тем  не  менее,
рыбой здесь и не пахло. Тот, кто хотел поймать хоть что-то  в  Касл-ривер,
должен был подняться миль на десять вверх, в сторону Нью-Гемпшира. И  даже
в этом месте, кое-где у прибрежных камней можно было заметить хлопья  пены
цвета старой слоновой кости. Аромат от реки  шел  довольно  специфический:
вода пахла давно замоченным, но еще не выстиранным  бельем.  Тучи  стрекоз
откладывали здесь яйца безо всякой опаски - тут не водились даже  пескари,
не то что форель.
     - М-да... - хмыкнул Крис.
     - Идем же, - нетерпеливо сказал Тедди. - Ну, что вы встали?
     Он первый быстрым шагом двинулся по шпалам меж сверкающих  на  солнце
рельсов.
     - Постойте-ка, ребята, - с некоторым  смущением  проговорил  Верн.  -
Никто не знает, во сколько должен тут пройти ближайший поезд?
     Все пожали плечами.
     - Есть еще мост на шоссе... - предложил я.
     - Ты что, очумел? - заорал  Тедди.  -  Он  отсюда  в  пяти  милях  по
течению, и столько же придется отмахать в обратную сторону...
     Так мы на тот берег дотемна не попадем,  а  здесь  мы  перейдем  реку
м_и_н_у_т _з_а _д_е_с_я_т_ь_!
     - Ну, а если поезд? - проронил Верн, избегая встречаться  взглядом  с
Тедди.
     - Если бы да кабы... - презрительно сплюнул Тедди  и  вдруг  проделал
трюк: ухватился за одну из шпал и спрыгнул вниз, повиснув в воздухе, почти
касаясь своими кроссовками земли, после  чего  в  одно  мгновение  взлетел
обратно и  отряхнув  ладони,  насмешливо  взглянул  на  Верна.  -  Видишь,
всего-то и долов, если поезд вдруг появится, так и сделаем,  и  все  будет
о'кей! От одной мысли, что придется так  висеть  в  пятидесяти  футах  над
поверхностью воды, а над головой будет в это время мчаться тяжелый состав,
быть может, разбрасывая из-под колес искры в волосы  и  за  шиворот,  меня
пробрала дрожь.
     - А если пройдет поезд вагонов в двести? - Крис  покрутил  пальцем  у
виска. - Ты предлагаешь провисеть вот так  минут  пять,  а  может,  и  все
десять?!
     - Что, струсили? - заорал Тедди.
     - Да нет, - ухмыльнулся Крис, - что  ты  распетушился?  Просто  лучше
предусмотреть любые варианты.
     - Ну так валяйте, чешите в обход! - противно загундосил Тедди. -  Так
и быть, подожду вас, может, и посплю часок-другой.
     - Один поезд уже прошел, - принялся рассуждать я, -  а  ходят  они  в
Харлоу не так уж и часто: может, один-два в день. -  Я  поддел  кроссовкой
пучок травы, проросший между шпал. - А вот на дороге  между  Касл-роком  и
Льюистоном, где движение интенсивное, никакой травы не растет...
     -  Да-да,  вот  видите?!  -  победно  вскричал  Тедди,  обрадовавшись
неожиданной поддержке.
     - И тем не менее, _в_с_я_к_о_е_ может случиться, - вылил  я  на  него
ушат воды.
     - Вот именно, - сказал Крис. Глаза его внезапно  заблестели,  смотрел
он только на меня. - Ну, что, Лашанс, рискнем?
     - Рискнем, пожалуй.
     -  О'кей,  -  заключил  Крис,  оглядывая  Тедди  и  Верна.  -  Может,
кто-нибудь откажется?
     - НЕТ! - заорал Тедди, довольный.
     Откашлявшись,  Верн  тоже  выдавил  из  себя  "нет",  но  его  улыбка
выглядела при этом довольно жалко.
     - О'кей, - повторил Крис,  однако  все  мы,  даже  Тедди,  продолжали
колебаться, меряя взглядом железнодорожную колею. Опустившись на колени, я
пощупал рельс и тут же отдернул руку, таким  он  был  горячим.  Все  же  я
выяснил, что хотел: рельс не дрожал, значит, поезда поблизости не было.
     - О'кей, - повторил я вслед за Крисом, но как только я это  произнес,
в желудке у меня возникло довольно неприятное  ощущение,  а  сердце  вдруг
заколотилось.
     Крис двинулся по рельсам первым, за ним Тедди, еще дальше Верн, а мне
выпала роль замыкающего. Ступать приходилось по шпалам,  а  значит,  нужно
было постоянно смотреть под ноги: расплатой за  один  неверный  шаг  могла
быть сломанная щиколотка - в лучшем случае. Смотреть же вниз, находясь  на
такой высоте, сами понимаете, не здорово...
     Насыпь осталась позади, и с каждым следующим шагом во мне укреплялось
чувство, что мы  совершаем  самоубийственную  глупость.  Прибрежные  камни
внизу сменились водой. Крис с Тедди  уже  почти  достигли  середины,  чуть
позади них осторожно двигался Верн, пристально глядя под ноги и на  всякий
случай балансируя руками. Я оглянулся. Все,  тот  берег  был  уже  слишком
далеко. Оставался один путь - вперед, и не только из-за  поезда.  Повернув
назад, я прослыл бы трусом на всю оставшуюся жизнь.
     Ну, ладно, вперед так вперед... От неотрывного взгляда на бесконечную
череду шпал и  сверкающую  в  промежутках  между  ними  воду  меня  слегка
затошнило. С каждым новым шагом у меня возникало ощущение, что вот  сейчас
нога провалится в пустоту, хоть я и был уверен, что ступаю правильно.
     Вообще все чувства вдруг необычайно  обострились.  В  голове  заиграл
какой-то полоумный оркестр,  сердце  колотилось,  кровь  стучала  в  ушах,
суставы и сухожилия поскрипывали, а  обертоном  к  этой  какофонии  служил
плеск воды в реке, стрекот цикад и отдаленный собачий лай.  Наверное,  это
Чоппер брешет, подумалось мне.
     От напряжения мышцы ног подрагивали. Не лучше ли  (а  может,  даже  и
быстрее) продолжить путь на четвереньках?  Хотя,  ясное  дело,  ни  я,  ни
кто-то другой из нас не отважился бы на это: "рожденный ползать летать  не
может" было одним  из  основных  принципов  "Евангелия  от  Голливуда".  С
пеленок мы усвоили, что настоящие мужчины несгибаемы в прямом и переносном
смысле, что суставы  с  сухожилиями  могут  скрипеть  лить  из-за  притока
адреналина в кровь, а мускулы подрагивают по той же причине.  Что  ж,  так
тому и быть.
     Тошнота  тем  временем  усиливалась.  Чтобы  с  ней  справиться,  мне
пришлось остановиться на середине моста и некоторое время смотреть  только
вверх, в пронзительно синее небо, но даже тогда шпалы не  сразу  перестали
мелькать перед глазами. Я взглянул вперед: Крис с Тедди уж почти добрались
до конца моста, а вот с Верном  происходило  что-то  неладное.  Теперь  он
находился лишь чуть впереди меня и двигался крайне медленно.
     Я написал семь книг о различных парапсихологических явлениях:  людях,
способных читать мысли,  наделенных  даром  предвидения  и  тому  подобных
вещах, но сам я испытал нечто вроде озарения единственный раз в жизни. Это
произошло именно в тот момент, на середине  моста  через  Касл-ривер.  Как
будто что-то подтолкнуло меня, заставив опуститься на корточки и  пощупать
рельс. Ощущение было таким, словно я схватил извивающуюся  железную  змею:
рельс словно ходуном ходил.
     Вам, конечно, знакома фраза "внутри у него все похолодело"? Выражение
более чем избитое, ведь так? Однако лично я просто не в  состоянии  как-то
по-другому передать то, что мне довелось в тот  момент  испытать.  Позднее
чувство  страха,  и   довольно   сильное,   мне   приходилось   испытывать
неоднократно, но никогда я не был в таком ужасе, как в  ту  минуту,  когда
рельс трепыхался у меня в руке. Все, что  находится  у  меня  ниже  горла,
превратилось в ледяную  глыбу,  по  ноге  побежала  струйка  мочи,  нижняя
челюсть отвисла, язык прилип к небу, но хуже всего  то,  что  меня  словно
парализовало. Ни один  мускул  меня  не  слушался,  руки  и  ноги  напрочь
отказались  двигаться.  Это  училось  лишь  какое-то  мгновение,  но   мне
показалось, что прошла вечность.
     Вслед за этим мозг мой будто электрошок пронзил, обострив все чувства
до предела. Я услыхал шум летящего где-то самолета и даже успел  подумать,
как было бы замечательно оказаться там, на борту, сидя в мягком  кресле  у
иллюминатора с бутылкой "кока-колы" и  разглядывая  блестящую,  извилистую
ленту незнакомой мне реки. Я видел каждую щепочку, каждое волоконце шпалы,
на которую присел, а в уголке глаза поблескивал рельс, за  который  я  все
держался. Я отдернул руку  -  ладонь  продолжала  вибрировать,  как  будто
тысячи мелких иголок пронзили одновременно нервные окончания. Слюна во рту
приобрела вкус свернувшегося молока и стала какой-то наэлектризованной. Но
самое ужасное то, что я _н_е_ с_л_ы_ш_а_л_ приближающегося поезда, поэтому
не мог понять, откуда он появится - сзади  или  спереди,  и  на  каком  он
расстоянии.  Это  был  поезд-невидимка,  единственным  признаком  которого
оказался  дрожащий  рельс.  Перед  глазами  промелькнула  жуткая  картина:
растерзанное тело Рея Брауэра, сброшенное в придорожную канаву. И нас ждет
то же самое, по крайней мере меня с Верном, а может, и меня  лишь  одного.
Мы сами заказали себе похороны.
     Последняя мысль вывела меня из оцепенения, и я вскочил  на  ноги.  Со
стороны я был, наверное, похож на чертика из табакерки, но самому мне  мои
движения казались ужасно  медленными,  как  при  подводной  съемке,  когда
кинокамера следит за водолазом, медленно поднимающимся  на  поверхность  с
глубины в пятьсот футов.
     Однако на поверхность  я  так  или  иначе  всплыл,  стряхнув  с  себя
оцепенение.
     - ПОЕЗД!!! - не своим голосом  заорал  я  и,  окончательно  выйдя  из
паралича, рванулся с места.
     Голова Верна дернулась, словно от удара током. На лице его  мелькнуло
искреннее изумление, но, увидев, как я, сломя голову, перепрыгивая с одной
шпалы на другую, он мгновенно понял, что это не  шутка,  и  тоже  бросился
бежать, уже не смотря под ноги.
     Неожиданно меня охватила какая-то  глупая  ненависть  к  Крису:  этот
хмырь  уже  был  _в   _б_е_з_о_п_а_с_н_о_с_т_и_.   Я   увидел,   как   он,
далеко-далеко  впереди,  на  противоположном  берегу,   склонился,   чтобы
пощупать рельс.
     Моя левая нога вдруг провалилась в пустоту. Я выкатил глаза, неуклюже
взмахнул руками, но тут же восстановил равновесие и опять помчался, теперь
уже сразу вслед за Верном. Миновав середину  моста,  я,  наконец,  услышал
поезд. Он приближался сзади, со стороны  Касл-рока.  Звук  этот,  поначалу
низкий и невнятный, становился с каждой секундой громче, и уже можно  было
разобрать отдельно рев мотора и мерный, вселяющий ужас перестук  колес  по
рельсам.
     - А-а-а! - заорал Верн.
     - Беги же, дьявол! - крикнул я, подталкивая его в спину.
     - Не могу! Я боюсь упасть!
     - Быстрей!
     - А-а-а... КАРАУЛ!!!
     Но он и в самом деле  побежал  быстрее.  Его  голая  потная  спина  с
торчащими лопатками мелькала у меня перед глазами, мышцы ходили ходуном, а
позвонки то выпирали, то куда-то проваливались. Он, так же, как  и  я,  не
выпускал  из  рук  свернутые  в  скатку  одеяла.  Вдруг  он  чуть-чуть  не
оступился, притормозил, и мне пришлось еще раз хлопнуть его по спине.
     - Больше не могу, Горди! - взмолился он. - А-а-а... Мать твою!!!
     - Быстрее, сукин ты сын! - взревел я, внезапно с ужасом ловя себя  на
мысли, что мне вдруг... начинает это нравиться.
     Подобное ощущение я испытал только однажды, да и то когда  напился  в
доску. Мне нравилось погонять Верна Тессио, словно теленка, которого ведут
на бойню...
     Поезд загрохотал уже совсем близко - вероятно, он находился сейчас  у
разъезда, где мы швыряли камешки в  семафор.  Я  ждал,  что  мост  вот-вот
завибрирует, и это будет конец.
     - БЫСТРЕЙ ЖЕ, ВЕРН! БЫСТРЕ-Е-ЕЙ!!!
     - О Боже, Горди, Боже, Боже... А-А-А!!!
     Воздух прорезал оглушительный, протяжный гудок - это был голос  самой
смерти: У-У-У-А-А!!!
     Гудок на секунду оборвался, и я  скорее  не  услышал,  а  всей  кожей
ощутил крик Тедди и Криса: "_П_р_ы_г_а_й_т_е_! Прыгайте же!" В тот же  миг
мост задрожал, и мы с Верном прыгнули.
     Верн приземлился в песок у самого берега,  а  я  скатился  по  откосу
прямо на него. Поезда я так и не увидел. Не  знаю  даже,  заметил  ли  нас
машинист. Спустя пару лет я предположил, что, может быть,  и  не  заметил,
однако Крис сказал на это: "Вряд ли он стал бы  так  гудеть,  лишь  только
чтобы попугать ворон..." А почему бы, собственно, и нет?  Так  или  иначе,
тогда это было совершенно неважно. В момент, когда поезд проходил мимо,  я
закрыл ладонями уши и чуть ли не зарылся  головой  в  песок,  лишь  бы  не
слышать оглушительного грохота и лязга,  не  ощущать  обдавшей  нас  волны
раскаленного воздуха. Взглянуть на него не было ни сил, ни желания. Состав
оказался длиннющим, но я на него так и не  посмотрел.  На  шею  мне  легла
теплая ладонь, и я сразу понял, что она принадлежала Крису.
     Когда     поезд,     наконец,     прошел     (вернее,     когда     я
у_д_о_с_т_о_в_е_р_и_л_с_я_,  что  он  прошел),  только  тогда  я  все  еще
опасливо поднял взгляд. Наверное, точно  так  же  солдат  высовывается  из
блиндажа после долгого артиллерийского обстрела... Верн, дрожа всем телом,
лежал ничком, а Крис сидел по-турецки между  нами,  положив  руки  нам  на
плечи. Верн поднял голову, все еще дрожа и нервно облизывая губы.
     - Ну, что, парни, по бутылочке "коки"? - предложил Крис как ни в  чем
не бывало.
     Нам это было как нельзя кстати.

                                    15

     Примерно в четверти мили от берега рельсы углублялись прямо в  лесную
чащобу. Местность тут к тому же была заболоченной, тучи комаров  висели  в
воздухе, словно армады истребителей-бомбардировщиков, но был во всем  этом
и один громадный плюс: прохлада, благословенная прохлада.
     Присев в теньке, чтобы распить  по  бутылочке  "коки",  мы  с  Верном
накинули на плечи рубашки, а Крис с Тедди остались, как и были, голыми  по
пояс,  несмотря  на  насекомых.  Не  прошло  и  пяти  минут,   как   Верну
понадобилось уединиться в кустиках, что послужило поводом  для  шуточек  и
прибауточек.
     - Что, дружище, здорово перетрусил? - хором поинтересовались  у  него
Крис с Тедди, когда он снова появился, натягивая штаны.
     - Да н-нет, - промямлил Верн, - мне еще на том берегу приспичило...
     - Ладно заливать, - усмехнулся Крис. - А ты, Горди,  тоже  наложил  в
штаны?
     - Ничего подобного, - ответил я, невозмутимо потягивая "коку".
     - "Ничего подобного"! - передразнил меня Крис, похлопывая по плечу. -
А у самого поджилки до сих пор трясутся.
     - Вот те крест, что я ни капельки не испугался.
     - Да ну? - встрял Тедди. - Так уж и ни капельки?
     - Конечно же, нет! Я не испугался, я просто... _о_с_т_о_л_б_е_н_е_л_!
о_т _у_ж_а_с_а_!
     Все, даже Верн,  грохнули.  Действительно,  "испугался"  было  не  то
слово...
     После этого мы все по-настоящему расслабились, откинувшись на траве и
молча допивая "кока-колу". В ту  минуту  я,  наверное,  был  действительно
счастлив: мне удалось избежать смертельной опасности, жизнь казалась такой
замечательной штукой, и я был в мире с самим собой. А кроме того,  у  меня
великолепные друзья. Что же еще нужно для счастья?
     Вероятно,  именно  в  тот  день  я  начал  понимать,  каким   образом
обыкновенный человек становится сорвиголовой. Пару лет  назад  я  заплатил
двадцать долларов, чтобы присутствовать при неудачном прыжке Эвела Найвела
через каньон Снейк-ривер.  Жена  моя,  вместе  со  мной  лицезревшая  этот
головокружительный прыжок, пришла в ужас, но не от самой  трагедии,  а  от
моей реакции. Она заявила, что если бы я жил в Древнем Риме, то непременно
был бы завсегдатаем кровавых казней  первых  христиан,  которых  сажали  в
клетки со львами. Тут она была, конечно, неправа, хоть я и вряд ли смог бы
объяснить почему (впрочем, она сама была уверена, что я всего  лишь  хотел
этим досадить ей). Дело в том, что я выбросил двадцатку  вовсе  не  затем,
чтобы полюбоваться гибелью человека, хотя у меня с самого начала  не  было
сомнений  относительно  исхода  смертельного  трюка,   транслировавшегося,
кстати, по телевидению на всю страну. Нет, думаю, у многих в жизни  бывают
моменты, когда возникает непреодолимое желание бросить вызов  таинственной
тьме, о которой Брюс Спрингстин поет в одной из своих песен,  сделать  это
н_е_с_м_о_т_р_я_ на то (а может, скорее,  _б_л_а_г_о_д_а_р_я_  тому),  что
Господь сотворил нас смертными...
     - Эй, Горди, расскажи-ка нам ту самую историю,  -  внезапно  попросил
Крис, привставая.
     - Какую? - переспросил я, хотя прекрасно знал, о чем он говорит.
     Я ощущал какую-то неловкость, когда меня просили рассказать  одну  из
моих "историй", - и это несмотря на то, что  они  пользовались  неизменным
успехом. Первым, кто узнал о моем желании стать, когда вырасту, писателем,
был Ричи Дженнер, парнишка,  который  состоял  полноправным  членом  нашей
компании, пока его семья не переехала в  1959  году  в  Небраску.  Уже  не
помню, чем мы занимались у меня в комнате, когда Ричи обнаружил в  книжном
шкафу под комиксами пачку исписанных от руки листков. "Это-то что  такое?"
- спросил он, заинтригованный. "Так, ничего..." Я  попытался  выхватить  у
него  листки,  хотя,  признаться,  не  слишком  настойчиво.  В  душе  моей
авторская гордость боролась с застенчивостью (кстати  говоря,  борьба  эта
продолжается и по сей день...) Пишу я всегда в одиночестве,  отгораживаясь
ото  всего  мира,  как  будто  совершая  нечто  постыдное,  словно   юнец,
занимающийся онанизмом, запершись в ванной. Писательский труд для  меня  -
нечто  глубоко  интимное,  вроде  секса,  хотя   я   знаю   и   совершенно
противоположные примеры. Так, один мой знакомый писатель обожает работать,
устраиваясь  в  витринах  книжных   магазинов   или   супермаркетов.   Это
потрясающе, до безрассудства храбрый человек,  и  я  всегда  мечтал  иметь
такого друга, с которым можно было бы пойти в огонь и в воду...
     Почти до вечера Ричи  просидел  на  моей  кровати,  "заглатывая"  мою
писанину, навеянную сюжетами все тех же комиксов  или  же  детских  ночных
кошмаров, о которых говорил Верн. Закончив чтение, Ричи посмотрел на  меня
как-то по-новому,  будто  впервые  по-настоящему  меня  узнал,  и  заявил:
"Отлично это у тебя  получается,  просто  замечательно.  А  почему  ты  не
покажешь это Крису?" Я ответил, что это мой секрет,  и  тут  он  пришел  в
недоумение:  "Ну,  почему  же?  Что  тут  такого?  Ведь  это   не   стишки
какие-нибудь, наоборот, все ужасно круто и клево..."
     Тем не менее, я взял с него слово никому не говорить про мои писания.
Он, разумеется, пообещал и тут же раззвонил об этом всем и каждому,  после
чего скрывать мое тайное занятие стало совершенно невозможно.  Большинству
ужасно  нравились  мои  рассказы  о  погребенных   заживо,   о   казненных
преступниках, восставших из  мертвых,  чтобы  отомстить  приговорившим  их
судьям, о маньяках, делающих из своих жертв котлеты, но главным образом, о
частном детективе Курте Кэнноне, который "выхватив свой "магнум", принялся
отправлять патрон за патроном в разверстую, зловонную пасть маньяка".
     Почему-то я  старательно  избегал  слово  "пуля",  употребляя  только
"патрон".
     Впрочем, из-под моего пера выходили не одни лишь "ужастики". Была,  к
примеру,  серия  рассказов  про  Ле-Дио,  маленький  французский  городок,
который в 1942 году подразделение американских героев-пехотинцев  пыталось
отбить у фрицев (я тогда не знал, что союзные войска высадились во Франции
лишь в 1944 году). На протяжении пяти лет - с девяти до четырнадцати  -  я
написал четыре десятка рассказов о кровопролитных уличных боях  в  Ле-Дио,
причем последняя дюжина  появилась  на  свет  исключительно  по  настоянию
Тедди, который от этих историй был просто без  ума  (мне  же  они  к  тому
времени осточертели до смерти). Он проглатывал страницу за страницей,  при
этом глаза у него были как полтинники, пот струился  по  физиономии,  а  в
голове,  похоже,  грохотала   канонада.   Мне,   конечно,   льстил   такой
читательский восторг, но в то же время я стал опасаться, не  свихнется  ли
Тедди окончательно от моего Ле-Дио.
     Теперь это стало для  меня  способом  заработать  на  кусок  хлеба  в
гораздо  большей  степени,   нежели   удовольствием.   Писательский   труд
ассоциируется у меня  скорее  с  искусственным  оплодотворением,  а  не  с
чувственным  наслаждением,  смешанным  с  неким  комплексом  вины,  как  в
юношеские годы. Все  происходит  строго  по  правилам,  зафиксированным  в
договоре с издателем, и пишущая машинка подчас  вызывает  у  меня  чувство
отвращения. Это меня пугает: я вовсе не претендую на звание  Томаса  Вулфа
наших дней, но все же мне хотелось бы оставаться именно  писателем,  а  не
халтурщиком от литературы.
     - Только, пожалуйста, без ужасов, - взмолился Верн. - Хватит  с  меня
кошмаров... Хорошо, Горди?
     - Там нет никаких ужасов, - успокоил его Крис, - наоборот, это  очень
веселая история.  Немного  непристойная,  зато  веселая...  Валяй,  Горди,
рассказывай. Повесели-ка нас, а то чего-то чересчур мы кислые.
     - Это про Ле-Дио? - с надеждой спросил Тедди.
     - Какой Ле-Дио,  ты,  псих  ненормальный?!  -  Крис  дал  ему  легкий
подзатыльник. - Это про соревнование по поеданию пирожков.
     - Да я ведь не успел  еще  даже  записать  эту  историю,  -  начал  я
упрямиться.
     - Плевать, рассказывай давай.
     - Что, все хотят слушать?
     - Конечно, все, - сказал Тедди. - Рассказывай, кончай ломаться.
     -  Ну,  ладно.  Дело  происходит   в   одном   городке,   разумеется,
вымышленном, под названием Гретна, что в штате Мэн.
     - Г_р_е_т_н_а_? -  заулыбался  почему-то  Верн.  -  Что  это  еще  за
название? В штате Мэн нет никакой _Г_р_е_т_н_ы_.
     - Заткнись ты, придурок, - оборвал его Крис. - Сказали же  тебе,  что
городок этот вымышленный.
     - Так-то оно так, да уж больно идиотское название...
     -  Да  вокруг  полным-полно  идиотских  названий,  -  вполне  резонно
возразил Крис. - Как тебе, к примеру, нравится поселок Альфред, или  Сако,
или взять хотя бы наш родимый Касл-черти-бы-его-побрали-рок... Разве у нас
есть скалы, не говоря уже о замках? [Касл-рок переводится  как  "замок  на
скале"] Да _б_о_л_ь_ш_и_н_с_т_в_о_ названий - идиотские, просто мы  к  ним
привыкли и не думаем об этом. Правильно, Горди?
     - Безусловно, - ответил я, хотя, честно  говоря,  подумал,  что  Верн
прав, и Гретна - совершенно идиотское название. Интересно, чего  это  ради
именно оно пришло мне в голову?
     - Так или иначе, в этой самой Гретне,  как  и  у  нас,  в  Касл-роке,
ежегодно праздновали День первых поселенцев...
     - День первых поселенцев - это  клево,  -  опять  встрял  Верн.  -  Я
грохнул в прошлый раз всю свою заначку за год, но зато уж отвел душу...  А
этот Билли, сукин сын...
     - Да заткнешься ты в конце концов?! -  рявкнул  Тедди.  -  Дай  Горди
рассказать.
     - Да, конечно, конечно, - заморгал Верн, - пускай рассказывает.
     - Валяй, Горди, - подтолкнул меня Крис.
     - История, вообще-то, так себе, - решил я поломаться еще немного.
     - А мы другого и не ждем, - утер мне  нос  Тедди,  -  но  все  равно,
рассказывай давай.
     - Ну, ладно, уговорили. - Я прокашлялся. - Так вот, на  вечер  у  них
там были намечены три крупных  мероприятия:  раздача  яичного  рулета  для
самых маленьких, соревнование по  бегу  в  мешках  для  ребят  постарше  -
восьми-девяти лет, а также этот самый конкурс - кто больше и быстрее  всех
слопает пирожков. Да, я забыл представить главного героя. Это  был  жирный
чувак, которого никто терпеть не мог, а звали его Дэви Хоган.
     - Намек на Чарли Хогена, да? - не выдержал  снова  Верн,  и  Крису  в
очередной раз пришлось дать ему хорошего тумака.
     - Был он одного с нами возраста, весил фунтов так сто восемьдесят,  а
величали его не иначе как Хоган-Задница и шпыняли, кто как только мог.
     Физиономии моих слушателей тут же  отразили  искреннее  сочувствие  к
третируемой всеми Заднице,  хотя,  уверен,  если  бы  подобный  тип  вдруг
появился в Касл-роке, все мы, в том числе и я, издевались бы  над  ним  до
полного беспредела.
     - Наконец, Заднице все это  надоело,  и  он  решает  отомстить  своим
мучителям. Но каким образом? В День первых  поселенцев  такая  возможность
представилась ему в виде конкурса пожирателей пирожков, ведь в этом деле -
пожрать - равных ему не было.  Кстати,  победитель  получал  приз  -  пять
баксов.
     - Все ясно: Задница  выигрывает  и  оставляет  всех  с  носом!  -  не
удержался снова Верн.
     - Нет, это гораздо интереснее, - заявил Крис: он знал эту историю.  -
Замолкни и слушай дальше.
     - Ну, что такое пять долларов? - продолжал я. -  Деньги  эти  утекут,
как сквозь пальцы, думал Хоган, а через пару недель если кто и вспомнит  о
его "подвиге",  то  только  затем,  чтобы,  повстречав  его  на  улице,  в
очередной   раз   надавать   по   шее,   да   еще   обозвать   при   этом:
Задница-пожиратель-пирожков.
     Слушатели согласно кивнули: а этот Дэви Хоган вовсе не дурак. Я  стал
рассказывать дальше:
     - Тем временем никто не сомневается, что  он  выиграет  соревнование,
даже его собственные родители. Более того, они уже заранее  положили  глаз
на его приз.
     - Точно, так всегда и бывает, - согласился Верн.
     - Поразмыслив таким образом, он проникается ненавистью ко  всей  этой
затее. В конце концов, необыкновенный аппетит - не его вина, тут все  дело
в обмене веществ и...
     - Ну, конечно,  у  моего  двоюродного  брата  точно  такая  штука!  -
возбужденно вскричал Верн. - Честное слово! Он такой  жирный,  что  весит,
наверное, фунтов триста. Говорят, у него что-то не  в  порядке  с  хипо...
гипофизом, да?.. Не знаю точно, как эта штука называется, но он напоминает
мне рождественского индюка, а когда я обозвал его...
     - Да замолчишь ты, чудило гороховое?! - заорал  на  него  Крис.  -  В
последний раз тебя предупреждаю, понял?
     Он замахнулся на Верна пустой бутылкой из-под "коки".
     - Ты что, ты что? - замахал руками Верн. - Больше  не  буду,  честное
слово! Валяй, Горди, дальше, история у тебя получилась занятная.
     Я ухмыльнулся. По правде говоря, то,  что  Верн  постоянно  перебивал
рассказ, меня не очень-то и раздражало, но, разумеется,  сказать  об  этом
Крису я не мог: он ощущал себя сейчас  кем-то  вроде  охранителя  Высокого
Искусства.
     - Так вот, мысли эти не покидали Дэви Хогана, наверное, целую  неделю
до начала праздника. Одноклассники беспрестанно тормошили его  подначками:
ну, что, Задница, сколько пирожков намереваешься сожрать? Десять? А может,
двадцать? Неужели _в_о_с_е_м_ь_д_е_с_я_т_?! "Откуда мне знать?  -  отвечал
Хоган. - Мне ведь даже неизвестно, какого они будут  размера..."  Да,  вот
еще что: интерес к  предстоящему  соревнованию  подогревался  тем,  что  у
Хогана, который в нем по возрасту должен был участвовать впервые, все-таки
был соперник - прошлогодний чемпион по имени Билл Трейвис. Так  вот,  этот
самый Трейвис, будучи обжорой, в отличие от Задницы был кожа да  кости,  и
тем не менее год тому назад он  проглотил  шесть  пирогов  всего  за  пять
минут.
     - Больших пирогов? - уточнил Тедди.
     -  Ага,  больших.  А  Задница,  напоминаю,  был  самым   младшим   из
участников.
     - Я уже начинаю за него болеть! - воскликнул Тедди. - Давай, Задница,
покажи им!
     - Были же и еще участники, - напомнил Крис.
     - Да, разумеется. Кроме Хогана-Задницы и Билла  Трейвиса  в  конкурсе
участвовали и взрослые, среди них Кэлвин Спайер, хозяин ювелирной лавки  и
самый толстый житель городка. Еще был диск-жокей с радиостанции Льюистона,
не то что очень жирный,  а  так,  несколько  полноватый.  Ну  и,  конечно,
директор школы,  где  учился  Хоган.  Звали  его  Губерт  Гретна-третий...
Красавец-мужчина!
     - Гениально! - захлопал Тедди. - Дальше, Горди, давай дальше!
     Тут я по-настоящему почувствовал, что все внимание приковано ко  мне,
что я имею неограниченную власть над слушателями. Закинув пустую бутылку в
кусты,  я  устроился  поудобнее.  Воцарилась   тишина,   нарушаемая   лишь
монотонным стрекотом цикад.
     - Тут он и придумал, как отомстить всем, кто над ним издевался.  Идея
была просто блестящей... Так вот, конкурс должен был состояться под вечер,
непосредственно перед фейерверком. Главная улица Гретны будет закрыта  для
движения, а в центре ее, перед трибуной с национальным  флагом,  соберется
громадная толпа. Будут там, конечно, и  фоторепортеры,  чтобы  запечатлеть
вымазанную брусникой физиономию  победителя  -  организаторы  решили,  что
пироги на этот раз будут брусничными. Да, забыл сказать,  что  поедать  их
участники должны со связанными сзади руками. Ну, вот, поднимаются  они  на
трибуну...

                                    16

     "Месть Хогана-Задницы", рассказ Гордона Лашанса. Впервые напечатан  в
марте 1975 г. в журнале "Кэвелер". Публикуется с разрешения издателя.

     Они по одному поднялись на трибуну  и  выстроились  позади  длинного,
напоминающего  столярные  козлы  стола,   покрытого   льняной   скатертью.
Заполненный пирогами стол  находился  у  самого  края  трибуны,  а  сверху
нависала гирлянда стосвечовых лампочек, облепленных мотыльками  и  ночными
бабочками. Гирлянда освещала огромный транспарант  с  надписью:  "ОТКРЫТЫЙ
ЧЕМПИОНАТ  ГРЕТНЫ  ПО  ПОЕДАНИЮ  ПИРОЖКОВ  -  1960!"  По  обеим   сторонам
транспаранта были установлены  громкоговорители,  любезно  предоставленные
Чаком Деем,  владельцем  магазина  бытовых  электроприборов  и  двоюродным
братом нынешнего чемпиона, Билла Трейвиса.
     У всех участников рубашки были расстегнуты,  а  руки  связаны  сзади,
словно перед казнью на гильотине. Мэр Шарбонно объявлял имя каждого  через
микрофон, а затем  повязывал  на  шею  большую  белую  салфетку-слюнявчик.
Кэлвина Спайера встретили довольно  жидкими  аплодисментами:  несмотря  на
громадное  брюхо,  напоминающее  двадцатигалонную  бочку,  он,  по  общему
мнению, явно уступал малышу Хогану по прозвищу Задница (впрочем, последний
тоже не считался фаворитом, по крайней  мере  в  этом  году:  слишком  еще
молод).
     Вслед  за  Спайером  мэр  представил  Боба  Кормера,   диск-жокея   с
льюистонского радио. Этого  публика  встретила  теплее,  послышались  даже
визги молоденьких поклонниц  Кормера.  За  ним  последовал  Джон  Уиггинс,
директор средней школы Гретны, горячо приветствуемый старшим поколением  и
гораздо сдержаннее  (мягко  говоря)  младшим.  Каким-то  образом  Уиггинсу
удалось одновременно выразить признательность первым и свое "пфе" вторым.
     Наконец, мэр Шарбонно объявил:
     - А теперь самый молодой  и  в  тоже  время  многообещающий  участник
Открытого чемпионата Гретны  по  поеданию  пирогов,  на  которого  мы  все
возлагаем  большие  надежды...   -   Он   сделал   паузу.   -   _Д_э_в_и_д
Х_о_г_а_н_-_м_л_а_д_ш_и_й_!
     Публика взорвалась аплодисментами, а  кто-то  принялся  скандировать:
"По-ка-жи им, Зад-ни-ца!"
     Кто-то захохотал, кто-то  при  этом  нахмурился  (в  первую  очередь,
конечно, мэр - главный  блюститель  порядка  и  этических  норм),  сам  же
Задница и ухом  не  повел.  На  губищах  у  него  блуждала  еле  уловимая,
таинственная ухмылка, в  то  время  как  насупившийся  мэр  повязывал  ему
салфетку вокруг шеи и убеждал вполголоса не обращать внимания на  идиотов,
дыша при этом пивным перегаром.
     Настоящую  же  бурю  аплодисментов   вызвало   появление   последнего
участника, легендарного обжоры Билла Трейвиса.  Рост  его  превышал  шесть
футов пять дюймов, при этом он был  худой  как  щепка.  В  поселке  любили
добродушного, общительного механика  с  автозаправки  "Амоко",  что  возле
железнодорожной станции.
     Всем до одного  было  известно,  что  чемпионат  Гретны  по  поеданию
пирогов значил, по крайней мере для Билла Трейвиса, гораздо больше, нежели
возможность получить лишние пять долларов в качестве приза. Были тому  две
причины. Во-первых, очень многие заезжали на бензоколонку поздравить Билла
с  победой  и  заодно  заправить  бак,  так  что  примерно   месяц   после
соревнования бизнес шел великолепно. Люди пользовались случаем,  чтобы  не
только заправиться, но и сменить масло, накачать шины, купить  кое-что  из
запчастей или же просто попить "кока-колы", пивка или  кофейку,  болтая  с
Биллом, пока он осматривал или ремонтировал их тачки. Тем более, что  Билл
поболтать был всегда не прочь, потому-то его все в Гретне и любили.
     Неизвестно, выплачивал ли ему Джерри  Мейлинг,  хозяин  бензоколонки,
премии за победу на конкурсе или же ограничивался  прибавкой  к  зарплате.
Как бы то ни было, с заработками у Билла  Трейвиса  было  все  в  порядке:
вскоре после своей первой победы он купил прелестный  двухэтажный  коттедж
на Саббатус-роуд, тут же прозванный неким остроумцем  "домом,  построенным
на пирожках". Вероятно, было в этом некоторое  преувеличение,  но  тут  мы
подходим  ко  второму  обстоятельству,  вследствие  которого   победа   на
"пирожковом чемпионате" так много значила для Билла Трейвиса.
     Для Гретны и окрестностей он был, безусловно,  событием  номер  один:
для большинства забавным  развлечением,  но  для  многих  еще  и  способом
заработать (или же спустить) большие деньги. Дело в том, что  на  конкурсе
существовал  своего  рода  тотализатор,  почти   как   на   бегах.   Шансы
претендентов на победу  горячо  обсуждались,  о  каждом  из  них  (главным
образом, об их аппетите) наводили справки через родственников и  знакомых,
"спортивные снаряды"  -  а  они  каждый  год  были  разные  -  имели  свою
классификацию: так,  яблочный  пирог  считался  "тяжелым",  а  абрикосовый
почему-то "легким", хотя съевший  три-четыре  абрикосовых  пирога  обрекал
себя на несколько дней строгой диеты и  бега  трусцой.  Брусничный  пирог,
избранный в тот  год,  слыл  "золотой  серединой"  и,  разумеется,  игроки
заранее  старались  разузнать,  кто  из  претендентов  питает  слабость  к
бруснике, а кто ее терпеть не может.
     Наконец, все, какие только можно, сведения о кандидатах были собраны,
тщательнейшим образом проанализированы, и  ставки  сделаны.  Точная  сумма
автору, конечно, неизвестна, но  полагаю,  что  она  составила  не  меньше
тысячи. Вам это, может быть, покажется сущим пустяком, но  для  крошечного
городка пятнадцать лет назад это были громадные деньги.
     Поскольку соревнование проходило у  всех  на  глазах  и  было  строго
ограничено во  времени  (десять  минут),  что  по  идее  исключало  всякое
жульничество, никто не возражал против  того,  чтобы  и  сами  претенденты
делали ставки, конечно, на  самих  себя.  Билл  Трейвис  так  и  поступал.
Поскольку он в тот год был явным фаворитом, то его шансы  оценивались  как
пять к одному, то есть чтобы выиграть,  скажем,  полсотни,  ему  следовало
поставить на себя двести пятьдесят. Не очень-то хороший расклад, но такова
цена  успеха,  впрочем,  в  своей  победе  он  не  сомневался.  Под   гром
аплодисментов, сияя белозубой улыбкой, вскочил он на  помост,  как  только
мэр объявил в микрофон:
     -  А   теперь   несравненный   чемпион   Гретны,   великий   _Б_и_л_л
Т_р_е_й_в_и_с_!!!
     - У-у-ух! - в один голос выдохнула публика.
     - Сколько на этот раз осилишь, Билл? - кричал кто-то.
     - Уж наверняка не меньше десятка, - отвечали ему.
     - Эй, Билли, не подведи меня! Я на тебя поставил двадцать баксов!
     - Оставь мне хоть кусочек, Билл! Хоть попробовать!
     С  деланной  скромностью  кивая  и  улыбаясь  публике,  Билл  Трейвис
позволил мэру повязать себя салфеткой, после чего занял  место  у  правого
края стола, там, где во время соревнования будет находиться мэр  Шарбонно.
Справа налево участники расположились таким образом: Билл  Трейвис,  Дэвид
Хоган-Задница, Боб Кормер, директор школы Джон Уиггинс, Кэлвин Спайер.
     Затем мэр  Шарбонно  представил  Сильвию  Додж,  президента  Женского
общества Гретны, вероятно, со времен открытия Америки, без которой конкурс
пожирателей пирогов был также немыслим, как и  без  многолетнего  чемпиона
Билла Трейвиса: она лично инспектировала пекарню и была  ответственной  за
качество каждого пирожка, причем процесс проверки  включал  и  контрольное
взвешивание на аптекарских весах.
     Сильвия, по-королевски улыбаясь толпе, произнесла краткую речь насчет
того, как счастлива она, что столько людей собрались  отдать  дань  памяти
первым поселенцам,  отцам-основателям  нашей  великой  страны,  достойными
наследниками и продолжателями дела которых являются республиканцы во главе
с мэром Шарбонно ("Не забудьте вновь проголосовать за него на  предстоящих
в  ноябре  выборах",  -  призвала   она)   на   местном   уровне,   а   на
общенациональном - с Ричардом Никсоном, подхватившим факел свободы из  рук
"нашего  горячо  любимого  генерала".  [имеется  в  виду   генерал   Дуайт
Эйзенхауэр, президент США в 1953-61 гг.; Никсон в  его  администрации  был
вице-президентом, а выборы 1960  года,  уже  как  кандидат  в  президенты,
проиграл Джону Кеннеди]
     После этих слов в громадном брюхе Кэлвина  Спайера  громко  заурчало.
Все знали, что Кэлвин был, во-первых, демократом, а во-вторых,  католиком,
что  в  глазах  Сильвии  Додж  приравнивалось  к  смертному   греху.   Она
одновременно смутилась, выдавила жалкую улыбку и покрылась пятнами  гнева,
после чего обратилась к "присутствующей на этом  торжестве  нашей  славной
молодежи"  с  призывом  "достойно  нести  звездно-полосатый  стяг",   быть
патриотами своей страны и всегда помнить, что курение -  мерзкая,  вредная
привычка, от которой бывает рак. "Славная молодежь", которая  какие-нибудь
восемь лет спустя проявит свой патриотизм демонстрациями против  войны  во
Вьетнаме, а курить будет в основном не "кэмел" или "мальборо", а марихуану
и гашиш, слушала леди Додж без энтузиазма,  с  нетерпением  ожидая  начала
потехи.
     - Меньше слов, больше дела!  -  выкрикнул  кто-то  под  одобрительные
возгласы остальных. - Пора начинать!
     Мэр Шарбонно торжественно вручил  Сильвии  секундомер  и  полицейский
свисток, чтобы подать сигнал по истечении контрольных десяти минут.
     - Готовы? - обратился он к претендентам.
     Вся пятерка подтвердила готовность номер один.
     - Внимание... - разнесся голос  мэра  по  Главной  улице.  Он  поднял
коротенькую толстую руку и тут же резко дал отмашку: - НАЧАЛИ!!!
     Пять  физиономий  одновременно  склонились  к  тарелкам.  Послышалось
громкое чавканье, напоминающее топот сапог по грязи.  Болельщики  заорали,
поддерживая своих любимцев, но уже как только претенденты  расправились  с
первым пирогом, многие начали понимать, что назревает сенсация.
     Хоган-Задница,  чьи  шансы  из-за   его   молодости   и   неопытности
оценивались как  один  к  семи,  жрал,  будто  одержимый,  челюсти  его  с
пулеметным треском сокрушали корку (по  правилам  необходимо  было  съесть
только верхнюю корку, а нижнюю можно оставить), а когда она исчезла у него
во чреве, он  издал  губами  гулкий  всасывающий  звук,  словно  громадный
пылесос, и начинка  пирога  последовала  вслед  за  коркой.  Секунд  через
пятнадцать он оторвался от тарелки, весь вымазанный  брусничной  начинкой,
тогда   как   легендарный   Билл   Трейвис   не   справился   еще   и   _с
п_о_л_о_в_и_н_о_й_ пирога!
     Мэр, обследовав тарелку Хогана, объявил, что она достаточно чиста,  и
положил второй пирог. Выяснилось, что с первым Задница разделался за сорок
две секунды, установив рекорд соревнований за все годы их проведения.
     На второй он накинулся с удвоенной яростью.  Билл  Трейвис,  покончив
наконец  с  первым  пирогом,  обеспокоено   поглядывал   на   неожиданного
конкурента. Впоследствии он говорил друзьям, что столь достойный  соперник
появился у него впервые с 1957 года,  когда  Джордж  Гамаш  заглотнул  три
пирога за четыре минуты, после чего свалился замертво, и его еле откачали.
Откуда взялся этот чертов парень, или это, может, и есть черт? При мысли о
деньгах, которые он может потерять, в голове  у  Билла  помутилось,  и  он
удвоил усилия.
     Но если Трейвис их удвоил, то Задница утроил. Не  только  скатерть  и
салфетка, но и лоб и даже волосы  его  были  заляпаны  брусничным  джемом,
создавая впечатление, что он им потеет.
     - Готово! - воскликнул он, отваливаясь от тарелки,  прежде  чем  Билл
Трейвис успел прогрызть верхнюю корочку.
     - Полегче, паренек, полегче, - проговорил ему на ухо Шарбонно: он сам
поставил десять долларов на Билла Трейвиса. - С таким темпом как  бы  тебе
не стало плохо.
     Задница его как будто и не слушал, вгрызаясь в третий пирог.  Челюсти
его работали, как мясорубка. И тут...
     И тут я  должен  прервать  свой  рассказ,  чтобы  поведать  об  одной
немаловажной детали. В аптечке Хоганов имелась  некая  бутылочка,  на  три
четверти наполненная жидкостью противного желтого цвета, быть может, самой
гадостной, которая только существует на земле: касторовым маслом. Так вот,
теперь бутылочка была пуста. Дэви-Задница,  предвкушая  сладостную  месть,
вылакал эту мерзость до последней капли и даже облизал горлышко.
     Доканчивая третий пирог  (Кэлвин  Спайер,  явный  аутсайдер,  еще  не
справился и с первым), Задница прибег к заранее продуманному трюку. Вместо
пирогов он представил жирных,  вонючих  крыс  со  вспоротыми  животами,  а
вместо брусничного джема  -  вываливающиеся  из  крысиных  животов  тухлые
внутренности...
     Тем временем с третьим пирогом  было  покончено,  и  он  принялся  за
четвертый, опережая легендарного Билла Трейвиса  на  целый  пирог.  Толпа,
всегда падкая на сенсацию, уже неистово поддерживала без пяти минут нового
чемпиона.
     Однако становиться чемпионом Задница не имел ни желания  ни  сил:  он
уже выдохся, и не смог бы продолжать в таком темпе, даже если  бы  ставкой
была его собственная жизнь. К тому же, победа была  для  него  равносильна
поражению: не победы он жаждал, но мести. Касторка уже начала бунтовать  у
него в желудке, рот открывался и закрывался, как  у  вытащенной  на  берег
рыбы. Он потребовал пятый пирог, который должен был  стать  последним,  и,
уронив голову, вгрызся в корку,  после  чего  принялся  всасывать  в  себя
брусничный джем. В желудке громко забурчало: час страшной мести наступил.
     Переполненный сверх всякой меры  желудок  Хогана,  наконец,  восстал.
Задница поднял голову, повернулся к Биллу Трейвису и  открыл  рот,  щерясь
зубами, синими от брусники.
     Содержимое  его  желудка   выплеснулось   неудержимым   желто-голубым
фонтаном,  обдавая  несчастного  Трейвиса,  который  успел   лишь   издать
нечленораздельный звук.  Дамы  в  испуге  завизжали,  а  Кэлвин  Спайер  с
расширенными от ужаса глазами перегнулся через стол и  блеванул  прямо  на
прическу Маргерит Шарбонно, супруги мэра. Та с воплем принялась  ощупывать
волосы, покрытые жуткой смесью  из  брусники,  вареных  бобов  и  частично
переваренных гамбургеров (последние два блюда были ужином  Кэла  Спайера),
затем обернулась к своей  лучшей  подруге,  Марии  Лейвин,  и  тут  же  ее
вытошнило на ее замшевый жакет.
     Дальнейшие события произошли практически одновременно.
     Билл Трейвис обдал мощной струей рвоты два первых ряда зрителей.  При
этом на лице его было такое выражение, как будто он никак не мог поверить,
что все это - не сон.
     Джон Уиггинс, директор средней школы Гретны, раскрыл  рот  и,  будучи
воспитанным человеком, сделал это в собственную тарелку.
     Мэр Шарбонно, внезапно обнаружив себя  председательствующим  сборищем
холерных больных  вместо  вполне  достойного  мероприятия,  собирался  уже
объявить чемпионат прерванным по техническим  причинам,  но  вместо  этого
лишь испачкал микрофон.
     - Господи, спаси и сохрани! - взмолилась Сильвия Додж, после чего  ее
довольно скромный ужин - устрицы с лимоном, салат из шинкованной  капусты,
кукурузные  хлопья  с  сахаром  и  маслом,  а  также  кусочек  шоколадного
пирожного - нашел запасный выход и смачно растекся по мэрскому смокингу.
     Хоган-Задница переживал свой звездный час, стоя на  импровизированной
сцене и, с  улыбкой  до  ушей,  раскланиваясь  перед  публикой.  Блевотина
покрыла все вокруг. Рвало всех без исключения. Какого-то парня  в  джинсах
вытошнило прямо на пробегавшего мимо, совершенно  ошалевшего  пекинеса,  и
бедная  псина  чуть  не  захлебнулась.  Миссис  Брокуэй,  супруга  пастора
методистской церкви, испустила долгий стон, за которым последовали остатки
ростбифа, жареного картофеля и яблочного мусса.  Последний,  впрочем,  был
вполне  готов  к  повторному  употреблению.  Джерри   Мейлинг,   явившийся
понаблюдать  за   новым   триумфом   своего   механика,   решил   убраться
подобру-поздорову из этого дурдома, но не успел он отбежать  и  пятнадцати
ярдов, как поскользнулся и плюхнулся в теплую, вонючую  лужу,  после  чего
сдержаться уже не мог. Ему оставалось лишь поблагодарить Бога за  то,  что
надоумил  его  надеть  в  тот  вечер  рабочий  комбинезон.  Мисс   Норман,
учительницу  английского  и  латыни,  стошнило  в   собственный   кошелек,
достаточно объемный, чтобы принять  в  себя  хозяйский  ужин.  Ну,  и  так
далее...
     Хоган-Задница наблюдал за этим  пандемониумом  с  чувством  глубокого
удовлетворения и законной гордости. Никогда ему еще не  было  так  хорошо,
так покойно на душе... Он взял из дрожащей руки  мэра  Шарбонно  микрофон,
обтер его салфеткой и проговорил...

                                    17

     - Соревнование закончилось вничью!
     Вернув микрофон мэру, он спустился с трибуны и  отправился  домой,  к
матери, которая не присутствовала на соревновании, так как не с  кем  было
оставить двухлетнюю сестренку Дэви.
     - Ты победил?! -  воскликнула  она,  как  только  он  вошел,  весь  в
брусничном джеме и блевотине, так и не сняв с шеи салфетку.
     Дэви молча поднялся к себе, заперся в комнате и рухнул на кровать...
     С этими словами я допил "коку" Верна и швырнул бутылку в кусты.
     - Замечательно! - одобрил Тедди мой рассказ. -  А  дальше,  дальше-то
что было?
     - Понятия не имею.
     - Как это ты _п_о_н_я_т_и_я _н_е _и_м_е_е_ш_ь_? - не понял он.
     - Очень просто: это значит конец истории. Если автор  не  знает,  что
было дальше, значит, рассказу конец.
     -    Что-о-о?!    -    возмущенно    протянул    Верн,    с     таким
разочарованно-обиженным  видом,  будто  ему  вместо   обещанной   ватрушки
подсунули лягушку. - В чем же тут суть? Чем, черт  тебя  побери,  все  это
закончилось?
     -  Додумывайся  сам,  -  объяснил  ему  Крис,  -  у  тебя   же   есть
с_о_б_с_т_в_е_н_н_о_е_ воображение.
     - Еще чего! - возмутился Верн. - Он сочинил эту сраную  историю,  вот
пускай он и применит _с_в_о_е_ воображение!
     - Да, Горди, чем же в конце концов все это кончилось для  Задницы?  -
принялся настаивать и Тедди. - Ты уж давай, досказывай...
     - Ну, - замялся я, -  думаю,  что  уж  папаша-то  его  присутствовал,
конечно, на соревновании и, придя домой, задал сыночку хорошую трепку.
     - Точно, - согласился Крис, - скорее всего, так и было.
     - А ребята, - добавил я, -  продолжали  дразнить  его  Задницей,  вот
только к этой кличке прибавилась, наверное, еще одна: Рыгайло-Блевайло.
     - Тоскливый какой-то конец, - угрюмо заметил Тедди.
     - Потому-то я его и опустил.
     - А ты не хочешь переделать его? - предложил Тедди. - К примеру,  он,
пристрелив  папашу,  убегает  из  дома  и   присоединяется   к   техасским
рейнджерам... Как тебе это нравится?
     Мы с Крисом обменялись взглядами, и Крис незаметно покрутил пальцем у
виска.
     - Ну, если так нравится _т_е_б_е_... - не стал я возражать Тедди.
     - А про Ле-Дио ничего новенького нет?
     - Сейчас нет, может, попозже будет. - Мне не хотелось  его  огорчать,
однако рассказывать что-то про Ле-Дио у меня не было ни малейшего желания.
- Жаль, что тебе не понравилась эта история.
     - Да нет же, еще как понравилась, особенно про блевотину, -  принялся
уверять Тедди. - Вот только конец маленько подкачал.
     - Да, - согласился Верн, - то, как всех там вывернуло наизнанку, было
великолепно. А насчет конца Тедди прав.
     - Ладно, пусть будет так, - вздохнул я.
     Крис поднялся: пора было трогаться в путь. Было еще совсем светло,  и
небо продолжало  сиять  какой-то  пронзительной  голубизной,  однако  тени
сильно удлинились - дело шло к  вечеру.  Ребенком,  помнится,  мне  всегда
казалось,  что  вечера  на  исходе  лета  наступали  как-то   уж   слишком
неожиданно, совсем не так,  как,  скажем,  в  июне,  когда  и  в  половине
десятого было еще совсем светло.
     - Который час, Горди? - спросил Крис.
     Взглянув на часы, я поразился: уже шестой...
     - Да, пора, - заторопился и Тедди. - Нужно разбить  лагерь  засветло,
чтобы успеть собрать дров. К тому же я проголодался.
     - Ладно, начнем устраиваться на ночлег в половине седьмого,  -  решил
Крис. - Возражений нет?
     Их не было. Мы двинулись в путь, но уже не по шпалам,  а  по  щебенке
возле рельс. Река вскоре осталась далеко позади, так, что ее и слышно  уже
не было. То и дело  приходилось  хлопать  себя  по  лицу  и  шее,  отгоняя
комаров. Впереди теперь шли Верн и Тедди,  оживленно  обсуждая  содержание
последних выпусков комиксов, а Крис, засунув руки в карманы,  двигался  со
мною рядом. Рубашка, все еще повязанная на поясе, хлопала его по бедрам  и
коленям, словно фартук.
     - Я слямзил у папаши несколько  штук  "уинстона",  -  сообщил  он.  -
Покурим после ужина.
     - Правда?! - обрадовался я. - Это здорово.
     - После ужина, - повторил Крис. - Закурить после еды  -  самое  милое
дело.
     - Это точно.
     Некоторое время мы шли молча.
     - А рассказ у тебя вышел классный, - неожиданно  сказал  Крис.  -  Не
обращай на них внимания, - он кивнул в сторону Верна  и  Тедди,  -  у  них
просто не хватает мозгов, чтобы понять.
     - Да ну, фигня это...
     - Перестань. Не фигня, и ты это прекрасно понимаешь.  Ты  собираешься
его записать? Ну, обработать и перенести на бумагу?
     - Наверное... Только позже. Я, видишь ли, не  умею  писать  вот  так,
сразу. Рассказ должен сначала сложиться в голове, так сказать, дозреть.
     - А как насчет концовки? Верн дурачок - конец этой истории, по-моему,
как раз таким и должен быть. Как в жизни, в нашей поганой жизни...
     - Чем же она такая уж поганая?
     - А что, нет?
     Крис нахмурился, но тут же рассмеялся:
     - А знаешь, я завидую тебе. Они из тебя выскакивают, словно  пузырьки
газа из "кока-колы", если хорошенько взболтать бутылку.
     - Что-что  из  меня  выскакивает?  -  переспросил  я,  хотя,  похоже,
прекрасно понимал, о чем он.
     - Да эти твои байки. Ведь это просто невероятно: ты их  рожаешь  одну
за другой, а им все конца нет. Вот  увидишь,  Горди,  ты  станешь  великим
писателем.
     - Не думаю.
     - Станешь. А может, когда-нибудь напишешь и о нас, о  нашем  детстве:
как мы жили, чем занимались...
     - Уж о тебе-то точно напишу, - ткнул я его локтем в бок. Отсмеявшись,
мы еще немного помолчали, затем он так же неожиданно спросил:
     - В школу тянет?
     Я пожал плечами. Что тут сказать? Разве в школу вообще может  тянуть?
После каникул хочется,  конечно,  повидать  друзей,  посмотреть  на  новых
учителей. К концу лета иногда даже устаешь от отдыха, но эта  усталость  -
ничто по сравнению с усталостью от учебы, которая наступает уже на  второй
неделе после начала занятий.
     - А знаешь, Горди, к следующим летним каникулам мы уже  будем  совсем
другими, - сказал вдруг Крис.
     - Как это? _П_о_ч_е_м_у_?
     - Средняя школа - не начальная. Там все будет по-другому, почти как в
колледже. Меня, Тедди и Верна запишут, скорее  всего,  в  производственный
класс, как и всех отстающих, - будем  вытачивать  пепельницы  и  мастерить
клетки для птиц. Верн, может, даже загремит во вспомогательный... Тебе  же
прямая дорога в гуманитарный, "продвинутый" класс. Там у тебя будут  новые
друзья, не чета нам... Уж до них-то смысл твоих  рассказов  станет  не  на
третьи сутки доходить... Вот так, Горди.
     - Черт с ними, с рассказами. Я не собираюсь расставаться ни с  тобой,
ни с Тедди, ни с Верном.
     - Ну и дурак.
     - Почему же это я дурак. Потому что не хочу бросать друзей?
     Замедлив шаг, он задумчиво взглянул на меня,  словно  решая:  сказать
или не говорить? Верн с Тедди уже  опередили  нас  чуть  ли  не  на  милю.
Солнце, клонясь к закату, выглядывало из-за верхушек  деревьев,  окрашивая
все  вокруг  в  золотистый  цвет.  Рельсы  поблескивали  уже  не  на  всем
протяжении, а лишь местами, как будто через каждые шестьдесят ярдов кто-то
по ним рассыпал бриллианты. Тем не менее, было все так  же  жарко,  и  пот
продолжал катить с нас градом.
     - Да, бросить, если ежу понятно, что _т_а_к_и_е_ друзья тебя до добра
не доведут, - жестко сказал, наконец, Крис. - Тем более  с  такой  семьей,
как у тебя. Ведь я все знаю про твоих  стариков:  на  тебя  им  совершенно
начхать. Твой старший брат был для них единственным солнышком в  окошке...
Вот так же и мой собственный папаша: когда Фрэнк угодил за решетку, у него
крыта поехала. На нас, младших, принялся срывать зло... Твой-то хоть  тебя
не лупит, но  это,  может,  даже  хуже.  Если  ты  ему  объявишь,  что  по
собственному желанию записался в производственный класс,  знаешь,  как  он
скорее всего прореагирует? Перевернет страницу  своей  гребаной  газеты  и
скажет: "Отлично, Гордон, пойди спроси у мамы, что у нас на  ужин".  И  не
говори мне, что это не так. Уж я-то знаю...
     Возражать ему я и не собирался. Он, разумеется, бью прав, но как  же,
черт побери, больно услыхать такое о слоем родителе, пусть даже от лучшего
друга.
     - Ты, Горди, еще ребенок...
     - Ну, спасибо, папочка!
     - Х_о_т_е_л_ бы я быть твоим папочкой! - ответил он неожиданно зло. -
Ты бы у меня только попробовал заикнуться о производственном классе!  Ведь
эти твои рассказы... Это  же  дар  Божий,  настоящий  талант,  как  ты  не
понимаешь! Собираешься зарыть его в землю, будто дитя  малое,  за  которым
некому присмотреть. Только круглые дураки и маленькие дети, оставшиеся без
присмотра, вечно все теряют, неспособны сохранить то, что дает им Бог. Ну,
так вот, если уж за тобой некому присматривать, быть  может,  мне  следует
этим заняться.
     Мне показалось, что он ждет, когда я на него  наброшусь  с  кулаками.
Лицо  его   сделалось   несчастным   под   зеленовато-золотистыми   лучами
предзакатного солнца. Крис  понимал,  что  только  что  нарушил  неписаный
ребячий закон, свято соблюдавшийся в те времена: можно говорить  все,  что
угодно, о другом пацане,  можно  смешивать  его  с  грязью,  обливать  его
дерьмом, но о родителях его _н_и _в  _к_о_е_м  _с_л_у_ч_а_е_  нельзя  было
произнести худого слова. Это было табу, за нарушение  которого  полагалась
неотвратимая и жестокая кара.
     - Подумай, Горди, что будет с  тобой,  с  твоими  историями,  которые
никто из нас не понимает, если ты вместе с нами пойдешь в  этот  идиотский
производственный класс лишь потому, что не хочешь разбивать  компанию.  Ты
станешь таким же болваном, как мы, будешь кидаться  ластиками  на  уроках,
красть по мелочам из магазинов, у тебя появятся приводы в полицию. А когда
немного подрастешь, то будешь вместе с нами угонять  тачки,  чтобы  катать
девиц по сельским кабакам, потом трахнешь одну из них, она обвинит тебя  в
изнасиловании, и ты на долгие годы загремишь в исправительную  колонию,  а
дальше все покатится как по наезженным  рельсам.  И  ты  уже  не  напишешь
н_и_ч_е_г_о_ - ни эту  историю  про  пожирателей  пирогов,  ни  какую-либо
другую. Ты станешь просто одним из многих дураков, у которых вместо мозгов
- дерьмо.
     Представляете, все это мне  выложил  двенадцатилетний  мальчишка!  Но
когда Крис Чамберс это  говорил,  лицо  у  него  было  такое  -  словно  у
умудренного жизнью  старика,  познавшего  все  на  свете...  Тон  его  был
совершенно спокойным, даже каким-то бесцветным, но именно он вселил в меня
настоящий ужас.
     Крис схватил меня за руку  и  сжал  так,  что  пальцы  у  меня  свело
судорогой. Я посмотрел ему в глаза  и  содрогнулся:  они  были  совершенно
мертвыми, как у восставшего из гроба трупа.
     - Я знаю, что говорят о моих родных и обо мне, - лихорадочно зашептал
он, - знаю, что люди обо мне думают и чего от  меня  ожидают.  В  тот  раз
никто ведь даже _н_е _с_п_р_о_с_и_л_ меня, брал я деньги или нет: все было
решено заранее...
     - А ты их брал?
     Вопрос этот вырвался у меня сам собой. Про это я у Криса  никогда  не
спрашивал и, очевидно, не спросил бы.
     - Конечно... - На мгновение он замолчал, смотря вслед Тедди и  Верну.
- И ты это знал, так же как и Тедди, и _в_с_е  _о_с_т_а_л_ь_н_ы_е_,  даже,
быть может, Верн.
     Я собирался было возразить, но тут же  передумал:  он  был  абсолютно
прав, что бы я там ни толковал своим  родителям  насчет  того,  что  любой
человек должен считаться невиновным до тех пор, пока не доказано обратное.
Да, я действительно знал, что деньги взял он.
     - А никому не пришло  в  голову,  что  я,  может  быть,  раскаялся  и
попытался их вернуть?
     Глаза у меня расширились:
     - Ты _п_р_а_в_д_а_ пытался?
     - Я же сказал "_м_о_ж_е_т _б_ы_т_ь_"... А  может,  я  это  и  сделал?
Может, я отдал их этой старой чертовке, леди Саймонс, но несмотря  на  это
меня наказали, поскольку деньги так и не всплыли? А  на  следующей  неделе
старая чертовка заявилась в школу в новой юбке...
     Я уставился на Криса, пораженный, не в силах вымолвить ни  слова.  Он
как-то жалко ухмыльнулся, но его глаза вовсе не смеялись.
     - Повторяю, "_м_о_ж_е_т _б_ы_т_ь_". Это всего лишь предположение.
     Новую коричневую юбку леди Саймонс я прекрасно помнил. Мне еще  тогда
подумалось, что в ней она даже как-то похорошела, помолодела вроде бы...
     - И сколько же там было, Крис?
     - Почти семь баксов.
     - Бог ты мой...
     - А теперь представь себе, как я  рассказываю  всем  и  каждому,  что
действительно взял эти деньги,  однако  потом  леди  Саймонс  взяла  их  у
м_е_н_я_... Кто это утверждает?! Крис Чамберс, братец  Фрэнка  Чамберса  и
"Глазного Яблока"? Поверил бы мне кто-нибудь, как ты полагаешь?
     - Бог ты мой! - повторил я  в  ужасе.  -  Конечно  же,  никто  бы  не
поверил.
     Опять эта ужасная ухмылка и льдинки вместо глаз...
     - И еще: как думаешь,  если  бы  на  моем  месте  был  кто-нибудь  из
приличной семьи, скажем, из Касл-вью, решилась бы эта сука на такое?
     - Да ни в жизнь!
     - То-то и оно. Если бы это было так, она  бы  заявила:  "Ну,  хорошо,
хорошо, простим тебя на этот раз,  но  больше  так  не  делай..."  Что  же
касается меня... Ну, может, она уже давно положила глаз на эту юбку, а тут
представился такой случай.  Но  мне  и  в  голову  не  могло  прийти,  что
у_ч_и_т_е_л_ь_н_и_ц_а_... Да, ладно, о чем тут вообще говорить?
     Он прикрыл лицо ладонью, и я понял, что сейчас он заплачет.
     - Крис... А почему бы и тебе не попробовать поступить в  гуманитарный
класс? С мозгами у тебя, по-моему, все в порядке.
     - Так ведь все уже решено, дурашка! Такие вещи учителя решают в своем
кругу, не спрашивая нас. Для них главный критерий - это поведение,  ну  и,
конечно, репутация  семьи.  Не  дай  Бог,  какой-нибудь  хулиган  испортит
примерных деток! И тем не менее, я все же попытаюсь.  Не  знаю,  получится
ли, но попробовать стоит. Я, видишь  ли,  мечтаю  поступить  в  колледж  и
убраться из Касл-рока к чертям собачьим, чтобы никогда  больше  не  видеть
моего любимого папочку и дорогих брательников. Хочу уехать туда, где  меня
никто не знает, где ко мне не  станут  относиться  как  к  прокаженному  с
рождения. Удастся ли мне это? Не знаю, но буду стараться.
     - А почему же не удастся?
     - Из-за людей. Вот так всегда: из кожи лезешь вон,  стараясь  выплыть
на поверхность, но всегда найдутся такие, кто тебя утопит.
     - О ком ты?
     Наверное, подумал я, он говорит  об  учителях,  о  взрослых  сволочах
вроде этой мисс Саймонс, которой вдруг  понадобилась  новая  юбка,  или  о
своем братце "Глазном Яблоке" и  его  друзьях-приятелях  "Тузе",  Билли  и
Чарли, а может, и о своих стариках...
     Однако он не их имел в виду.
     - Я, Горди, говорю о своих же товарищах, о наших с тобой  корешах.  -
Он показал на Тедди и Верна, дожидавшихся  нас  в  отдалении.  Они  громко
хохотали над чем-то своим, при этом Верн чуть не лопался от  смеха.  -  Ты
удивлен? Между тем, это чистая правда. Именно друзья хватают меня за ноги,
не давая выплыть. Спасти же их уже нельзя,  можно  только  вместе  с  ними
пойти ко дну. Ты тоже пойдешь с ними ко дну, Горди, если  не  стряхнешь  с
себя этот груз.
     - Ну вы, черепахи, чего там застряли?! - заорал Верн, все еще хохоча.
     - Идем! - ответил ему Крис и,  прежде  чем  я  смог  что-то  сказать,
бросился бежать к Верну и Тедди. Догнать его я так и не сумел.

                                    18

     Мы прошли еще милю, прежде чем решили устраиваться на ночлег. Темнота
еще не наступила, но дожидаться ее ни у кого не было желания, и  дело  тут
не только в том, что приключений на сегодня нам хватило выше крыши. Мы уже
находились в Харлоу, в лесной чаще, а где-то впереди нас ожидало  свидание
с трупом  пацана,  возможно,  изуродованным  до  неузнаваемости,  начавшем
разлагаться, изъеденным червями и мухами. Наткнуться на такое  в  темноте?
Нет уж, увольте... Где-то я читал к тому  же,  что  душа  умершего  бродит
вокруг тела до тех пор, пока его не похоронят по-христиански, и мне  вовсе
не хотелось проснуться ночью от воплей и стенаний  призрака  Рея  Брауэра,
увидеть его  горящие  неземным  огнем  глаза  среди  окрестных  сосен.  Мы
рассчитали, что сейчас нас отделяет от него с десяток миль по меньшей мере
- расстояние, по нашему мнению, вполне  достаточное,  чтобы  не  опасаться
привидения, хотя, конечно, никаких привидений не существует.
     Верн, Крис и  Тедди  собрали  хворост  и  развели  прямо  на  щебенке
маленький костер. Крис соорудил вокруг него что-то вроде небольшой насыпи:
лес был сухим, как порох, и рисковать нам  не  хотелось.  Тем  временем  я
заострил  несколько  веток  -  получились  шампуры  -  и  нанизал  на  них
гамбургеры. Мы заспорили,  как  лучше  их  готовить  -  на  огне,  или  же
подождать,  пока  получатся  угли  (спор  этот,  впрочем,  был   абсолютно
беспредметным: собачий голод не позволял нам  дожидаться  углей).  Тут  же
выяснилось, что спичек у нас маловато, и Тедди заявил, что умеет  добывать
огонь с помощью трения двух кусков  дерева  друг  о  друга,  на  что  Крис
обозвал  его  врунишкой.  Верн  успокоил  их,  сказав,  что  у  него  есть
зажигалка. В результате всей этой возни  у  нас  получился  не  костер,  а
настоящий пожар, и, чтобы  притушить  его  слегка,  нам  пришлось  изрядно
напрячь мочевые пузыри.
     Когда пламя слегка приутихло, я приспособил шампуры над огнем,  и  мы
уселись в кружок, наблюдая, как с гамбургеров сначала закапал жир, а потом
они стали покрываться румяной корочкой.  Тут  же  рты  у  нас  наполнились
слюной, а в животах заурчало.
     Не в силах больше дожидаться, каждый из нас ухватил  по  "шашлыку"  и
впился в него  зубами.  Гамбургеры,  обуглившиеся  снаружи,  однако  сырые
внутри,  были,  тем  не  менее,  настоящим  лакомством.  Мы  в  два  счета
проглотили их, вытерли ладонями  рты,  после  чего  Крис  полез  в  рюкзак
(пистолет лежал там же, на дне, и из того, что он не сообщил о нем Верну и
Тедди, я заключил, что для них это секрет) и вытащил оттуда коробку из-под
пластыря, в которой  находились  чуть  помятые  сигареты.  Каждый  из  нас
прикурил от горящего сучка, после чего мы  с  наслаждением  откинулись  на
спину, наблюдая за струйками дыма, исчезающими в сумраке, и ловя полнейший
кайф. Никто не затягивался: мы просто  втягивали  в  себя  дым  и  тут  же
выдыхали,  сплевывая  (теперь-то  я  знаю,  как   распознать   начинающего
курильщика: они, как правило, плюются как верблюды). Чувствовали  мы  себя
прекрасно. Докурив до самого фильтра, мы швырнули окурки в огонь.
     - Ничего нет лучше сигареты после еды, - заметил Тедди.
     - Это точно, блин, - согласился Верн.
     Тем временем небо из синего становилось фиолетовым. Сумрак нагнал  на
меня печаль, и одновременно пришло ощущение покоя.
     Мы нашли достаточно ровное место возле насыпи, где и  разложили  наши
"постели", после чего опять уселись у костра поболтать с часок.  Это  была
обычная болтовня мальчишек, еще не достигших пятнадцати  лет,  после  чего
единственной темой разговоров становятся девочки. Мы спорили  о  том,  кто
лучше всех водит машину в Касл-роке, останется ли Бостон в высшей  лиге  и
как прошли каникулы. Тедди рассказал, как один пацан на пляже в  Брунсуике
ударился обо что-то головой, прыгнув с волнореза, и  чуть  не  утонул.  Мы
также поперемывали косточки учителям, сойдясь на  том,  что  мистер  Брукс
самый большой засранец в касл-рокской средней школе, миссис Коут  -  такая
стерва, равной которой белый свет не видывал. По словам  Верна,  пару  лет
назад она так отдубасила одного из учеников, что  тот  чуть  не  ослеп.  Я
посмотрел на Криса, ожидая, что он вспомнит мисс Саймонс, однако  Крис  не
проронил ни слова и на меня даже не глядел: он слушал  Верна  и  при  этом
согласно кивал.
     Темнота постепенно сгущалась.  Никто  из  нас  не  вспомнил  про  Рея
Брауэра, однако в мыслях у всех был именно он, по крайней мере, у  меня-то
точно...
     Есть что-то жуткое и в то же время завораживающее  в  том,  как  тьма
сгущается в лесу, где нет ни  фонарей,  ни  света  из  окон,  ни  неоновых
реклам, ни потока машин - ничего, что бы хоть чуть-чуть  рассеяло  сумрак.
Родители не зовут детей домой, ужинать  и  спать,  нет  никаких  привычных
городских звуков... Горожанин,  застигнутый  наступлением  ночи  в  лесной
чаще, воспринимает сие природное явление скорее как  природный  катаклизм,
вроде весеннего разлива Касл-ривер.
     При мысли о духе Рея  Брауэра,  который  может  материализоваться  из
этого  мрака  в  любую  секунду,  чтобы  прогнать  нас,  нарушителей   его
п_о_к_о_я_, туда, откуда  мы  явились,  у  меня  больше  не  возникало  ни
ощущения  безоглядного  страха,  ни  приступов  тошноты  -   лишь   только
неожиданная вялость к этому парнишке, такому одинокому  и  беззащитному  в
ночи. Как же он тут пробирался один, ночью, через лес, и никто на свете, -
ни папа с мамой, ни Иисус Христос со всеми своими святыми - никто  его  не
предупредил, не спас, не отвратил беду? Теперь он, всеми покинутый,  лежал
весь изуродованный под железнодорожной насыпью... Внезапно я почувствовал,
что вот-вот разрыдаюсь.
     Чтобы этого не случилось, мне  пришлось  буквально  с  ходу  сочинить
очередную историю из серии Ле-Дио - про то,  как  американский  пехотинец,
смертельно раненый, исповедуется своему сержанту в  любви  к  родине  и  к
девушке, которая осталась его ждать там, далеко-далеко, за океаном.  Перед
глазами у меня стояло во время этого рассказа совсем другое лицо,  гораздо
моложе, черты которого уже исказила смерть, глаза остекленели, а из уголка
рта тянулась к подбородку  струйка  запекшейся  крови.  Кругом  же  вместо
черепичных крыш и острых церковных шпилей  воображаемого  городка  Ле-Дио,
видел мрачный ночной лес и чуть поблескивающие при свете  звезд  два  ряда
рельс.

                                    19

     Проснулся я за полночь от пронизывающего холода, недоумевая, кто и  с
какой стати распахнул на ночь окна у меня в спальне. Может, Денни? Он  как
раз мне снился - как  мы  с  ним  ездили  в  Национальный  парк  Гаррисона
кататься на волнах и загорать на пляже. Это было четыре года назад...
     Нет, я не у себя в спальне, и кто-то другой - не Денни - прильнул  ко
мне  спиной,  в  то  время  как  еще  чья-то  голова,  вернее,  ее   тень,
приподнялась чуть поодаль, вслушиваясь в ночную тишину.
     - Какого черта? - пробормотал я с искренним изумлением.
     Ответом был протяжный стон, вроде бы Верна.
     Наконец я начал что-то понимать и вспомнил, где и с кем  я  нахожусь.
Интересно, сколько я проспал - несколько минут? Нет, быть того  не  может:
тонкий серп месяца висел практически посередине чернильного неба...
     - Уберите от меня _э_т_о_! - послышался горячечный шепот Верна.  -  Я
буду хорошо себя вести, клянусь!  И  кольцо  на  унитазе  буду  поднимать,
прежде чем пописать... Ей-Богу, я буду хорошим мальчиком,  только  уберите
его от меня!..
     Это было похоже на молитву. Пораженный, я сел и испуганно позвал:
     - Эй, Крис! Ты не спишь?
     - Тс-с! - ответил Крис:  это  он,  приподняв  голову,  вслушивался  в
ночные звуки. - Нет, ерунда, показалось...
     - Ничего не показалось, - возразил Тедди.  Оказывается,  он  тоже  не
спал. - Я совершенно отчетливо слышал...
     - Да что там  такое?!  -  воскликнул  я,  все  еще  плохо  соображая.
Спросонья я слабо ориентировался во времени и пространстве - именно это  и
пугало, то, что я, не понимая,  что  происходит,  не  смогу  защититься  в
случае опасности.
     И тут - словно ответ на мой вопрос - из леса донесся  долгий,  полный
ужаса вопль. Так, наверное, кричит женщина в агонии.
     - Господи Иисусе! - со слезами  в  голосе  захныкал  Верн,  натягивая
одеяло на голову  и  прижимаясь  ко  мне  всем  телом,  словно  до  смерти
напуганный щенок. Я оттолкнул его, но он опять прижался.
     - Это малыш Брауэр, - хрипло зашептал Тедди, -  вернее,  его  призрак
бродит по лесу...
     - О, Боже!  -  залепетал  Верн.  Судя  по  всему,  ему  эта  идея  не
показалась сумасшедшей. - Даю слово, что больше никогда не  буду  воровать
неприличные  журналы  в  супермаркете  и  скармливать  морковку  псу!  Ну,
пожалуйста... Я буду хорошо  себя  вести!..  -  Похоже,  он,  не  в  силах
справиться с ужасом, пытался подкупить Бога чем угодно, лишь бы ушел  этот
кошмар. - Клянусь, я больше никогда не стану курить сигареты без  фильтра!
И ругаться матом не буду! И кашу буду всю съедать за завтраком! Обещаю...
     - Да замолчишь ты наконец?! - рявкнул на него Крис,  но  даже  в  его
голосе я ощутил страх. Интересно, подумал я, покрылся ли он  весь  гусиной
кожей, вроде меня, и встали ли у него волосы дыбом или нет?
     Верн, понизив голос до еле внятного шепота,  продолжал  тем  временем
развивать идею относительно новой жизни,  которую  он  собирается  начать,
если только Господь оставит его этой ночью в живых.
     - Может, это какая-нибудь птица? - предположил я.
     - Нет, не думаю, - ответил Крис. - Это, наверное, дикая кошка. Папаша
рассказывал, что они  вот  так  орут,  собираясь  спариваться.  Похоже  на
женский вопль, да?
     - Ага...
     В горле у меня словно застрял комок.
     - Только ни одна женщина так громко вопить не может, - заявил Крис, и
тут же неуверенно добавил: - Или все-таки может? Ты как считаешь, Горди?
     - Да это привидение, - зашептал  Тедди.  Лунный  свет  поблескивал  в
стеклах его очков зловещими искорками. - Надо пойти посмотреть...
     Вряд ли он сказал это  серьезно,  но  мы  с  Крисом,  как  только  он
попытался подняться, на всякий случай уложили его назад, причем, наверное,
сделали это довольно грубо - от страха нервы у нас были напряжены, так  же
как, впрочем, и мышцы.
     - Пустите меня, козлы! - зашипел Тедди, вырываясь. - Сказал -  пойду,
значит, пойду! Я хочу посмотреть на привидение!  Если  я  чего-то  захочу,
то...
     Мы - в том  числе  и  Тедди  -  замерли:  из  леса  вновь  послышался
душераздирающий вопль, нарастая  октава  за  октавой,  пока  не  замер  на
верхней точке регистра, после  чего  стал  снижаться  до  басового  звука,
напоминающего жужжание громадного шмеля.  Вслед  за  этим  раздался  взрыв
бешеного хохота - и воцарилась пронзительная тишина.
     - Ох, Господи Иисусе, Боже милостивый, - в священном ужасе  выговорил
Тедди.
     О том, чтобы пойти посмотреть,  он  больше  и  не  помышлял.  Мы  все
вчетвером  сбились  в  плотную  кучку,  и,  наверное,  не  только  у  меня
промелькнула мысль о бегстве. Так бы мы, скорее всего, и  поступили,  если
бы заночевали у Верна в поле, как сказали предкам, но теперь Касл-рок  был
черт-те где, а от одного воспоминания о мосте через реку, который  к  тому
же придется переходить в темноте, кровь застывала в жилах.  Точно  так  же
немыслимо было бежать в другую сторону, туда, где лежал труп Рея  Брауэра.
Таким  образом,  мы  очутились  в  ловушке,  и  если  это  чудище  в  лесу
намеревается до нас добраться, то помешать ему не сможет ничто...
     Крис  предложил  установить  посменное  дежурство,   и   мы   с   ним
согласились. Дежурить первым выпало Верну, а мне - последним. Верн  уселся
по-турецки поближе к костру, а остальные снова залегли,  тесно  прижавшись
друг к другу.
     Я был абсолютно уверен, что уснуть больше не удастся, и тем не  менее
уснул, вернее, задремал, готовый  в  любой  момент  вскочить  и  броситься
бежать. Мне чудились кошмарные вопли, а один раз я увидел, - хотя, скорее,
это показалось - как среди деревьев промелькнуло что-то бесформенно-белое,
вроде простыни. Потом  я  куда-то  провалился,  и  мне  приснился  пляж  в
Брунсуике, тот самый,  где  Тедди  видел  чуть  не  потонувшего  парнишку,
который,  ныряя,  ударился  обо  что-то  головой.  Пляж  был  на   озерце,
образовавшемся на месте карьера, где когда-то  добывали  гравий,  и  мы  с
Крисом любили ездить туда купаться.
     Мне снилось, как мы лениво  плывем  на  спине  под  палящим  июльским
солнцем. Вокруг с визгом и хохотом плескалась ребятня. Мимо  нас  проплыла
на надувном резиновом матрасе миссис Коут. Почему-то она была одета в свою
неизменную и всесезонную школьную униформу: серый костюм - жакет с  юбкой,
толстый свитер, который она надевала вместо блузки  под  жакет,  брошка  в
виде цветочка, приколотая на почти несуществующую  грудь,  и,  разумеется,
туфли на высоких каблуках, свисающих с матраса в воду. Ее иссиня-черные  -
как у моей мамы - волосы были, опять же как обычно, закручены на затылке в
тугой узел, а очки поблескивали на солнце.
     -  Дети,  ведите  себя   прилично,   -   противно-скрипучим   голосом
проговорила она, подплывая к нам, - а то я в два счета вышибу из вас дурь.
Вы знаете, что попечительский совет школы разрешил мне применять  телесные
наказания? Вы, мистер Чамберс, пойдете сейчас к доске.
     - Я хотел вернуть деньги, - сказал  ей  Крис,  -  но  их  взяла  леди
Саймонс! Слышите? Она их у меня взяла. К ней вы  тоже  примените  телесные
наказания, или как?
     - К доске, мистер Чамберс, пожалуйте к доске.
     Крис в отчаянии посмотрел на меня, как бы говоря: "Ну,  что,  прав  я
оказался? Я знал, что так все и будет", и принялся уныло грести к  берегу.
Обернувшись, он попытался что-то произнести, и вдруг  его  голова  исчезла
под водой.
     - Горди, помоги! Спаси  меня,  Горди!  -  крикнул  он,  на  мгновение
вынырнув и тут же погружаясь снова.
     Сквозь прозрачную воду я увидел, что  Криса  держат  за  щиколотки  и
тянут вниз двое голых мальчишек с совершенно  пустыми,  лишенными  Зрачков
глазами, словно у древнегреческих статуй. Один был Тедди, а второй - Верн.
Опять голова Криса оказалась на секунду на поверхности, и  он,  протягивая
мне руку, издал ужасный вопль не своим, а каким-то женским голосом. Вопль,
нарастая, разнесся по пляжу, усеянному людьми, однако никто не обратил  на
него ни малейшего внимания, и даже бронзовая от загара атлетическая фигура
спасателя, дежурившего на вышке, не пошевелилась. Те  двое  дернули  Криса
вниз, он захлебнулся криком, уходя все глубже в теперь  уже  почти  черную
воду, в его обращенном ко мне взгляде было отчаянье и безумная  мольба,  а
руки все тянулись вверх, к солнечным лучам. Вместо того, чтобы  нырнуть  и
попытаться его спасти, я, словно обезумев, поплыл к берегу, а может, и  не
к берегу, по крайней мере туда, где, казалось, было безопасно. Но  прежде,
чем я достиг мелкого места, вокруг моей икры  сомкнулась  чья-то  холодная
как лед ладонь и принялась тянуть меня на глубину. Крик  ужаса  готов  был
вырваться из груди, когда я понял, что это уже не сон: кто-то  и  в  самом
деле тянул меня за ногу.
     Открыв глаза, я увидел Тедди: он будил меня, чтоб  я  его  сменил  на
дежурстве.
     - А где Крис? - пробормотал я, еще не до конца очнувшись ото  сна.  -
Он жив?
     - Дрыхнет твой Крис без задних ног,  -  проворчал  Тедди.  -  Оба  вы
хороши: еле тебя добудился.
     Остатки сна слетели с меня, и  я  уселся  у  костра,  а  Тедди  залег
досыпать.

                                    20

     Как я уже говорил, мне выпало дежурить последним. Сидя у костра, я  с
переменным успехом боролся со сном: то встряхивался, то опять проваливался
в дрему. И хотя жуткие вопли больше не повторялись, ночь эта  была  далеко
не тихой - чуть ли не ежеминутно до  меня  доносился  то  победный  вскрик
охотящегося филина, то жалобный стон некоего зверька,  очевидно,  ставшего
добычей, то более крупный  зверь  с  шумом  и  треском  продирался  сквозь
заросли, и все это на  фоне  непрекращающегося  стрекота  сверчков.  Я  то
клевал носом, то снова вскакивал, как ошпаренный, после очередного ночного
звука, и если  бы  я  вот  таким  образом  исполнял  обязанности  часового
где-нибудь в Ле-Дио, то меня непременно отдали бы под трибунал  и,  скорее
всего, расстреляли.
     Под утро меня сморило окончательно и бесповоротно, однако  уже  перед
рассветом  я  заставил  себя  проснуться.  Светало.  Часы  на  моей   руке
показывали без четверти пять.
     Я поднялся - при этом в позвоночнике что-то хрустнуло,  -  отошел  на
пару сотен футов от  распростертых  тел  моих  товарищей  и  помочился  на
замшелый пень. Ночные страхи постепенно отступали от меня, и  ощущать  это
было приятно.
     Вскарабкавшись на насыпь, я присел  на  рельс  и  принялся  рассеянно
подбрасывать носком  кроссовки  щебень.  Будить  остальных  я  не  спешил:
хотелось в эти предрассветные мгновения побыть в одиночестве.
     Утро наступало быстро. Сверчки  затихли,  таинственные  тени  как  бы
испарились, отсутствие каких-либо запахов предвещало еще один жаркий день,
возможно, один из последних... Пробуждались ото  сна  и  птицы:  откуда-то
появился крапивник, присел на сук громадного поваленного дерева, откуда мы
брали хворост для костра, почистил  перышки  и  полетел  дальше  по  своим
делам.
     Не знаю, как долго я сидел вот так на рельсе, наблюдая за багровеющим
на востоке горизонтом. Наверное, достаточно долго,  поскольку  в  брюхе  у
меня заурчало - пора завтракать. Я уже хотел подняться и  начинать  будить
ребят, как вдруг посмотрел направо и остолбенел: в каких-то  десяти  ярдах
от меня стоял олень.
     Сердце у меня подпрыгнуло так, что, вероятно, выскочило бы  изо  рта,
не прикрой я его ладонью. Я замер  без  движения,  впрочем,  сдвинуться  с
места я не смог бы, даже если б очень захотел. Глаза у оленя были вовсе не
карие,  а  бархатно-черные,  как  у  внутренней  поверхности  шкатулок   с
драгоценностями, какие я видел в  ювелирной  лавке.  Маленькие  ушки  были
словно сделаны из замши. Животное взглянуло на меня, чуть склонив  голову,
будто заспанный парнишка с всклокоченными волосами, в джинсах с  манжетами
и залатанной рубахе цвета хаки со стоячим - по тогдашней моде - воротником
был для него явлением вполне обычным. Мне же олень казался неким  чудесным
видением, незаслуженным, а потому необъяснимым, даром свыше.
     Довольно долго (по крайней мере, так мне показалось) мы смотрели друг
на  друга,  затем  животное  повернулось  ко  мне  спиной,  нагнулось   и,
беззаботно помахивая белым хвостиком-обрубком,  принялось  щипать  травку.
Олень ел, не обращая на меня ни малейшего внимания и  совершенно  меня  не
опасаясь! Да и чего ему бояться? Это я боялся не то что  шевельнуться,  но
даже старался не дышать.
     Внезапно рельс, на котором я продолжал сидеть, мелко завибрировял,  и
через какое-то  мгновение  олень  поднял  голову,  тревожно  поглядывая  в
сторону  Касл-рока  и  поводя  коричневато-черным  носом.  Наконец,  зверь
встрепенулся, в три прыжка достиг  зарослей  и  там  исчез  -  лишь  ветка
хрустнула под копытом, будто одиночный выстрел в тиши.
     Зачарованный, я продолжал смотреть туда, где только что пасся  олень,
пока грохот приближающегося поезда не стал явственным. Тогда я скатился  с
насыпи туда, где ребята, разбуженные тем же грохотом, уже  потягивались  и
зевали спросонья.
     "Вопящий призрак", как выразился Крис, был уже почти забыт: при свете
дня охвативший нас тогда, в ночи, ужас казался просто-напросто смешным  до
неприличия, досадным эпизодом, который следовало предать забвению.
     Рассказ о встрече с оленем  вертелся  у  меня  на  языке,  но  что-то
подсказало мне, что говорить им ничего не надо - пусть это останется  моей
тайной. И действительно, до настоящего момента я об этом случае  нигде  ни
словом не обмолвился, а описав ту встречу, почувствовал, что на бумаге мои
ощущения в тот момент передать просто невозможно.  В  общем,  это  был  не
только самый запоминающийся, но и - как бы это выразить?  -  самый  чистый
эпизод всей моей жизни. Воспоминания о  нем  как-то  смягчают  последующие
довольно  жуткие  события,  которых  мне  довелось  пережить  немало.  Ну,
например, мой  первый  день  в  джунглях  Вьетнама,  когда  один  из  моих
сослуживцев лишь на  какое-то  мгновение  высунулся  из  окопа  и  тут  же
повалился навзничь, зажимая ладонями место, где у него только что был нос.
Или тот день, когда доктор объявил, что наш  младший  сын  может  родиться
гидроцефалом (слава Богу, появился он на свет почти нормальным,  только  с
немного увеличенной головой). Или  те  долгие,  кошмарные  недели,  когда,
агонизируя до  бесконечности,  умирала  мать...  В  такие  вот  моменты  я
вспоминал тот предрассветный  час,  бархатисто-карие  глаза  и  маленькие,
замшевые ушки великолепного, совершенно  не  пугающегося  меня  животного,
настоящего  чуда  природы...  Впрочем,  кто  это  способен  понять?   Ведь
посторонним нет дела до потайных уголков нашей души. Помните, ведь  именно
с этих слов я начал свой рассказ?

                                    21

     Рельсы  поворачивали  теперь  на  юго-запад  и  шли  через  настоящий
бурелом. Лес  тут  был  преимущественно  хвойным,  с  густым,  практически
непроходимым подлеском. Прежде  чем  двинуться  в  путь,  мы  позавтракали
собранной в этом подлеске черникой. Ее  здесь  было  видимо-невидимо,  но,
несмотря на это, желудки наши лишь наполнились  слегка,  а  через  полчаса
принялись требовать более солидной пищи. Не только губы и пальцы, но  даже
наши обнаженные до пояса тела (было только восемь, но жара  уже  заставила
нас скинуть рубашки) стали синими от черники. Верн принялся мечтать  вслух
о яичнице с беконом, из-за чего чуть не схлопотал по шее.
     Это был действительно последний из долгой серии  поразительно  жарких
дней и, думаю, худший из  всех.  Тучки,  появившиеся  было  на  горизонте,
растаяли без следа уже к девяти часам, небо  приобрело  стальной  оттенок,
усугубляя уже и так невыносимое  пекло,  струйки  пота  скатывались  вниз,
оставляя следы-дорожки на покрытых  пылью  спинах  и  груди,  над  головой
вились оводы и  слепни  -  в  общем,  ощущение  было  пренеприятнейшим,  а
понимание того, что путь до цели предстоял еще довольно долгий, отнюдь  не
добавляло энтузиазма. И тем не менее, двигались  мы  быстро,  принимая  во
внимание жару: всем нам не терпелось увидеть, наконец, мертвое тело,  даже
если при этом нам не поздоровится - черт его знает,  недаром  же  говорят,
что с мертвецами дела лучше не иметь. Но, несмотря  ни  на  что,  мы  были
преисполнены решимости добраться до конечной цели - в конце концов, мы это
з_а_с_л_у_ж_и_л_и_.
     Где-то в половине десятого Крис с  Тедди,  шедшие  впереди,  заметили
воду, о чем и прокричали нам с Верном. Мы тут же подбежали  к  ним.  Крис,
радостно смеясь, показывал куда-то пальцем:
     - Смотрите! Это бобры соорудили!
     Чуть впереди под насыпью пролегала  широкая  дренажная  труба.  Бобры
заткнули ее правый конец, соорудив нечто вроде небольшой плотины из  палок
и  сучьев,  скрепленных  листьями,  ветками   и   глиной.   В   результате
образовалось маленькое водохранилище, наполненное  чистой,  сверкающей  на
солнце водой, над поверхностью которой  в  нескольких  местах  возвышались
домики зверьков с острыми крышами, напоминающими эскимосские чумы. В  пруд
впадал  ручеек,  деревья  вокруг  которого  были  лишены  коры  почти   до
трехфутовой высоты.
     - Ремонтная служба быстренько все это ликвидирует, - заявил Крис.
     - Это почему же?
     - А для чего, как вы думаете, здесь проложена труба?  Чтобы  вода  не
подмывала драгоценную насыпь. Так что пруд здесь не  потерпят  ни  в  коем
случае. Бобров частично перестреляют, остальные уйдут сами, а  плотину  их
разрушат, после чего на этом месте останется трясина, которая тут,  скорее
всего, была и раньше.
     - А бобры как же? - спросил Тедди.
     - Это  их  проблемы,  -  пожал  плечами  Крис.  -  По  крайней  мере,
управлению железных дорог на такие мелочи плевать.
     - Интересно, можно ли здесь искупаться? - Верн жадно смотрел на воду.
- Глубины хватит?
     - Чтобы узнать, надо попробовать, - резонно ответил Тедди.
     - Кто будет первым?
     - Я! - вызвался Крис.
     Он бросился вниз, на бегу  скидывая  кроссовки.  Одним  движением  он
стянул с себя джинсы вместе с  трусами,  затем  поочередно  снял  носки  и
ласточкой  прыгнул  в  воду.  Через  несколько  мгновений  голова  его  со
слипшимися волосами показалась на поверхности, и он закричал:
     - Отлично, мужики! Здесь просто здорово!
     - Глубоко? - осведомился Тедди: плавать он так и не научился.
     Крис встал на дно, плечи его поднялись над поверхностью. На одном  из
них я  заметил  что-то  серовато-черное.  "Наверное,  грязь",  подумал  я.
Немного погодя я пожалел, что не вгляделся повнимателънее...
     - Давайте сюда, вы, трусишки! - кричал нам Крис.
     Повернувшись, он поплыл саженками к  противоположному  берегу,  затем
обратно, но к тому времени мы уже скидывали с себя  одежду.  Верн  прыгнул
первым, за ним я.
     Вода  была  просто  потрясающей  -  прохладной,  чистой  и   какой-то
ласково-шелковистой. Подплыв к Крису, я встал  на  дно,  и  мы,  счастливо
улыбаясь,  посмотрели  друг  на  друга.  Крик   ужаса   вырвался   у   нас
одновременно: серовато-черное пятно у Криса на плече оказалось  громадной,
жирной пиявкой. Такая  же,  очевидно,  присосалась  и  ко  мне,  поскольку
челюсть у Криса отвисла, а оказавшийся  рядом  Тедди  заверещал  на  манер
подсвинка под ножом мясника. Мы все  втроем  очертя  голову  бросились  на
берег.
     Теперь я знаю о пресноводных пиявках гораздо больше, нежели тогда,  и
тем не менее эти, в общем-то, совершенно  безобидные  существа  продолжают
вселять в меня чуть  ли  не  мистический  ужас.  Как  известно,  их  слюна
содержит анестезирующие и противосвертывающие вещества, присасываясь,  они
не причиняют никакой боли, поэтому если их  не  видеть,  то  ничего  и  не
заметишь, пока они сами не отвалятся, насытившись, или же не лопнут.
     Оказалось, что в пруду этих тварей полным-полно. Когда  мы  выскочили
на берег и Тедди посмотрел на собственное  тело,  его  чуть  кондрашка  не
хватила.
     Один лишь Верн пока ни о чем не подозревал, с удивлением наблюдая  за
нами из воды:
     - Да что там такое? Что за вопли-сопли?
     - П_и_я_в_к_и_! - взвизгнул Тедди, дрожащими пальцами отдирая  тварей
от ляжек и отшвыривая их как можно дальше от себя. - Кровопийцы гребаные!
     - А-а-а! - заорал Верн, выскакивая из воды, словно ошпаренный.
     Меня всего трясло, будто от холода,  хотя  жара  стояла  невыносимая.
Сдирая пиявок с груди и рук, я  всеми  силами  старался  удержаться  и  не
зареветь белугой.
     - Посмотри-ка, Горди, - Крис повернулся ко мне спиной, - много их там
еще? Ради всего святого, Горди, сними с меня эту гадость!
     Я отодрал от спины Криса штук пять или шесть, после чего он мне помог
таким же образом.
     Ужас уже немного отпустил  меня,  когда  я,  опустив  глаза,  увидел,
вероятно, прабабушку всех этих тварей, к тому же вспухшую от  моей  крови,
наверное, вчетверо и превратившуюся из серовато-черной  в  багрово-красную
блямбу колоссальных размеров. Устроилась она - где бы вы думали? - прямо у
меня в паху. Это уже было чересчур. Я все еще старался не  показать  вида,
но в голове у меня помутилось.
     Тыльной  стороной  ладони  я   попытался   смахнуть   отвратительного
слизняка. Не тут-то было. Заставить себя дотронуться до мерзкого  создания
еще раз было выше моих сил. Я повернулся к Крису, но выговорить ничего  не
смог, а лишь показал пальцем на то место. Физиономия Криса из побледневшей
сделалась пепельно-серой.
     - Сам я не могу, - пробормотал  я,  сдерживая  подступившую  внезапно
тошноту. - Ты мне... не поможешь?..
     Он отшатнулся от меня с перекошенным лицом, не в силах  отвести  глаз
от кошмарной картинки.
     - Н-нет, Горди... Извини, но я не могу... Н-нет... А, черт!
     Он наконец оторвал взгляд от пиявки, сложился пополам, и его  вырвало
на песок.
     "Ты должен сделать это сам, - принялся убеждать себя я,  стараясь  не
смотреть на омерзительное  существо,  которое,  тем  временем,  продолжало
раздуваться. - Ну же, давай, покажи, что ты  мужчина.  Это  же  последняя.
Последняя..."
     Я все-таки заставил себя дотронуться до пиявки, и в тот  же  миг  она
лопнула, словно переполненный воздухом шарик, вот только вместо воздуха из
лопнувшей гадины брызнула моя собственная кровь, липкая и теплая.
     Я тихонько заплакал. В  слезах  я  отвернулся  от  ребят  и  принялся
одеваться. Сделав над собой невероятное усилие,  я  с  ужасом  понял,  что
больше не в состоянии контролировать себя. Плечи мои тряслись от  рыданий,
сдержать которые я уже не мог.
     Ко мне подбежал все еще голый Верн:
     - Посмотри, Горди, их больше нет на мне? - Он принялся тормошить меня
за локоть, весь трясясь, как в пляске святого Витта. - Ну, Горди, посмотри
же! Я стряхнул их всех, да? Больше ни одной нет?
     Смотрел он при этом  куда-то  мимо  меня,  глаза  его  расширились  и
закатились так, что виднелись одни белки.
     Я молча кивнул, продолжая рыдать.  Похоже,  я  становлюсь  плаксой...
Надев рубашку, я застегнул ее на все пуговицы, после чего натянул носки  и
кроссовки.   Рыдания   понемногу   стихали,   наконец,   прекратились    и
всхлипывания.
     Подошел Крис, вытирая  рот  пучком  листьев  вяза.  Вид  у  него  был
испуганно-виноватый.
     Одевшись, мы несколько мгновений молча  смотрели  друг  на  друга,  а
затем принялись взбираться на насыпь. Лишь один раз я оглянулся, и  взгляд
мой как назло упал на ту самую здоровенную пиявку, что  лопнула  от  моего
прикосновения. Выглядела она довольно жалко, но все еще омерзительно.
     Четырнадцать лет спустя, когда вышел мой первый  роман,  я  решил  на
полученный гонорар впервые посмотреть на  Нью-Йорк.  В  программу  поездки
входил полный джентльменский набор туриста: шоу в мюзик-холле  Радио-сити,
смотровая площадка Эмпайр  стейт  билдинг  (к  чертям  собачьим  Всемирный
торговый центр - здание, потрясшее мое воображение в фильме о  Кинг-Конге,
снятом еще в 1933 году, навсегда останется для меня самым высоким в мире),
ночная жизнь Таймс-сквер и все такое прочее. Издатель  мой,  мистер  Кейт,
был до смерти рад возможности  похвастаться  передо  мной  своим  городом.
Последним  пунктом  программы  была  прогулка   на   морском   пароме   до
Стейтен-айленда. Свесившись через перила и  посмотрев  за  борт,  я  вдруг
содрогнулся от внезапно нахлынувшего воспоминания: в  воде  плавали  сотни
использованных презервативов, которые удивительно живо  мне  напомнили  ту
самую раздавленную пиявку. Мистер Кейт заметил, очевидно, как  по  лицу  у
меня пробежала тень и покачал головой:
     - Да, зрелище не очень привлекательное... Свинство какое!
     Не мог же я, в самом  деле,  объяснить  ему,  что  вовсе  не  резинки
вызвали у меня чувство омерзения и что ему не стоит извиняться за своих не
слишком-то чистоплотных сограждан?
     В тот вечер, как вы уже, наверное, догадались, я изрядно нализался...

                                    22

     Не знаю, как далеко мы отошли от гнусного пруда, когда  это  со  мной
произошло. Я уже начал было успокаиваться, убеждая себя в том, что  ничего
страшного,  черт  побери,  не  случилось,  что  это  всего  лишь   пиявки,
подумаешь, невидаль какая, когда перед глазами у меня все помутилось, и  я
свалился прямо на рельсы, при  этом,  судя  по  всему,  сильно  ударившись
головой о шпалу. Сознание покинуло меня, и я как будто утонул в  громадной
пуховой перине.
     Чьи-то руки перевернули меня лицом вверх.  Наверно,  те  же  ощущения
испытывает  боксер  после  нокаута,  когда  рефери,  склонившись  к  нему,
начинает считать до десяти. Сквозь ватную пелену доносились до меня слова:
     - Как думаешь, с ним...
     - ...Перегрелся на солнце...
     - Горди, ты нас слы...
     Я им, наверное, ответил что-то совсем  уж  неудобоваримое,  поскольку
лица их приняли _к_р_а_й_н_е_ озабоченное выражение.
     - Необходимо что-то предпринять. - Голос принадлежал Тедди. - До дома
мы его не донесем.
     После этих слов я снова провалился в небытие.  Через  какое-то  время
туман вокруг меня рассеялся, и я расслышал Криса:
     - Ну, ты как, Горди? Очнулся?
     - Да вроде бы, - сказал я и попытался сесть.
     Перед глазами тут же вспыхнули мириады ослепительных искр  и  так  же
мгновенно погасли. Я открыл и снова прикрыл глаза - искры не возвращались.
Тогда я очень медленно встал.
     - Ну, ты и напугал нас, Горди, - проговорил Крис. - Водички хочешь?
     Я кивнул. Он протянул мне флягу  с  теплой  водой,  и  я  сделал  три
больших глотка.
     - Что с тобой было, Горди? - обеспокоено спросил Верн.
     -  Да  вот,  посмотрел  на  твою  физиономию  и  тем  самым  совершил
непростительную ошибку...
     - Гы-гы-гы! - расхохотался Тедди. - Во дает! Еще  и  шутить  изволит!
Ну, значит, Горди, с тобой и правда все в порядке.
     - Ты в порядке? - настойчиво переспросил Верн.
     - Вполне. Да, теперь все о'кей. Просто как  вспомню  этих  кровопийц,
так и с катушек долой...
     Они согласно кивнули: каждый, вероятно, ощущал что-то похожее.
     Мы перекусили в теньке и продолжили путь - Крис с Тедди впереди, а мы
с Верном в роли замыкающих. Идти, судя по всему, оставалось уже недолго.

                                    23

     На самом деле это было  не  совсем  так,  и  если  бы  мы  додумались
взглянуть на дорожную карту, то сразу бы поняли почему. Нам было известно,
что тело Рея Брауэра находилось где-то возле дороги, упирающейся  в  берег
Ройял-ривер неподалеку от железнодорожного моста. Именно там Билли и Чарли
со своими девочками устроили импровизированный  пикничок,  там  же  они  и
обнаружили труп, думали мы. От  Касл-ривер  до  Ройял  было  миль  десять,
которые мы, по идее, уже должны были пройти.
     Однако десять миль было напрямую,  тогда  как  железнодорожная  колея
делала изрядный крюк, огибая холмистую местность под названием Утесы. Крюк
этот был прекрасно виден на карте, оттуда же  можно  было  заключить,  что
расстояние между Касл и Ройял-ривер по железной дороге равнялось не десяти
милям, а шестнадцати.
     Крис начал догадываться об  ошибке,  когда  миновал  уже  полдень,  а
Ройял-ривер и в помине не было. Он решил забраться на высокую сосну, чтобы
осмотреться, а когда слез, то огорошил нас известием, что если мы  ускорим
шаг, тогда до Ройял доберемся часам примерно к четырем.
     - Не фига себе! - присвистнул Тедди. - Ну, и что же нам делать.
     Мы переглянулись: лица у нас были злые, усталые и голодные.  То,  что
поначалу казалось захватывающим приключением, на  самом  деле  вылилось  в
утомительный, тяжелый и, не исключено, опасный  поход.  Кроме  того,  нас,
наверное, уже начали разыскивать,  и  если  Майло  Прессман  и  не  вызвал
полицию, это вполне  мог  сделать  машинист  поезда,  с  которым  мы  едва
разминулись на мосту через  Касл-ривер.  Обратный  путь  до  Касл-рока  мы
намеревались проделать на какой-нибудь попутке, однако часам  к  семи  уже
должно было стемнеть, а после наступления темноты поймать попутку, да  еще
в такой пустынной местности, нечего было и пытаться.
     Я попробовал вызвать перед глазами  образ  "моего"  оленя,  щиплющего
травку, но и это не принесло облегчения. Положение наше было отчаянным.
     - Лучше, несмотря ни  на  что,  двигаться  вперед,  -  вывел  нас  из
оцепенения Крис. - Так что пошли.
     Он повернулся и, опустив голову, побрел по рельсам в  своих  покрытых
пылью кроссовках. Минуту мы раздумывали, а затем,  растянувшись  цепочкой,
последовали за ним.

                                    24

     Удивительно, но за все долгие годы, миновавшие с тех памятных дней на
исходе необыкновенно жаркого лета, я крайне редко предавался  размышлениям
о них, потому, наверное, что они  неизменно  вызывают  у  меня  ассоциации
столь же неприятные, как, например, зрелище утопленника,  выброшенного  на
берег после недельного пребывания под водой. В  результате  я  никогда  не
подвергал сомнению наше решение продолжить путь, точнее,  не  правильность
этого решения, а то, как оно было принято.
     А ведь все могло сложиться иначе, и тогда, возможно,  Крис,  Тедди  и
Верн были бы живы до сих пор. Нет, они не погибли тогда ни в лесной  чаще,
ни  на  железнодорожной  колее;  в  этой  повести  вообще  нет  ни  одного
погибшего, исключая, разве что, нескольких пиявок да бедняги Рея  Брауэра,
который, впрочем, был мертв еще до начала моего рассказа. Истина,  однако,
заключается в том, что из нас четверых, бросавших монетки,  чтобы  решить,
кому отправляться за продуктами в магазин "Флорида", в живых остался  лишь
один, тот, кто туда в конце концов отправился, то есть ваш покорный слуга,
автор  этих  строк.  Трое  из  четверых  умерли,  не  достигнув  возраста,
позволяющего баллотироваться в президенты... И если правда то,  что  порой
кажущиеся   незначительными   события   способны   иметь   далеко   идущие
последствия, пускай хотя бы косвенные, то, может быть, и в самом деле  все
бы сложилось по-другому, если бы мы в тот момент  оставили  нашу  затею  и
махнули в Харлоу ловить попутку.
     Мы бы, безусловно, так и поступили, если б только знали, что и  Билли
Тессио, и Чарли  Хоген,  и  старший  братец  Криса  по  прозвищу  "Глазное
Яблоко", а кроме них и Джек Маджетт, и Норман "Волосан" Бракович,  и  Вэнс
Дежарден, и даже сам "Туз" Меррил усаживались именно в тот  момент,  когда
мы  решали,  как  быть  дальше,  в  побитый  "форд"  Меррила   и   розовый
"студебеккер" Вэнса, чтобы поехать посмотреть на труп парнишки.
     Мы не могли знать, что не прошло и тридцати шести  часов  с  момента,
когда Верн подслушал страшную тайну,  как  его  братец  Билли  проболтался
Джеку Маджетту, а Чарли - "Тузу". Те поклялись  здоровьем  матери  хранить
услышанное в секрете, однако уже к полудню об этом  знала  вся  их  банда.
Можно себе представить, как  эти  два  ублюдка  относились  к  собственным
матерям...
     Вся шайка-лейка собралась на совет, и "Волосан" Бракович высказал уже
известную вам, дорогой мой читатель, мысль о  том,  что  было  бы  неплохо
попасть на первые полосы  газет  и  в  программы  теленовостей,  для  чего
необходимо  "случайно"  обнаружить  труп,  а  для   пущей   убедительности
погрузить в машины побольше рыболовных снастей. Дескать, мы тут  собрались
порыбачить, господин констебль, и вот полюбуйтесь, что выудили...
     Когда мы вышли, наконец, на финишную прямую, они как раз  свернули  с
автострады на дорогу, ведущую к Ройял-ривер.

                                    25

     Первые тучки появились на небе к югу от  нас  часов  около  двух,  но
поначалу мы на них не обратили никакого внимания: последние дожди прошли в
самом начале июля, с  какой  же  стати  быть  дождю  сейчас?  Однако  тучи
постепенно сгущались, становились свинцовыми  и  мало-помалу  двигались  в
нашу сторону. Я пригляделся к горизонту  повнимательнее,  надеясь  увидеть
характерную пелену, которая указывала бы на уже начавшийся дождь  милях  в
двадцати, а может, и в пятидесяти от нас, однако ее пока не было. Тучи  же
продолжали сгущаться.
     Выяснилось, что Верн натер ногу. Мы  остановились,  ожидая,  пока  он
подложит немного мха под пятку левой кроссовки.
     - Как думаешь, Горди, дождь будет? - спросил Тедди.
     - Похоже на то.
     - Вот, блин, - вздохнул он, - ну и денек... А может, оно и к лучшему:
жара достала окончательно...
     Из-за больной ноги Верна нам пришлось сбавить шаг. В том,  что  дождь
будет, отпали последние сомнения после того, как в небе откуда ни возьмись
появились стаи галдящих птиц, и сам  воздух  как-то  резко  изменился:  из
прозрачного, чуть подрагивающего  он  сделался  каким-то  густо-жемчужным,
насыщенным влагой, хотя жара ни капельки не спала. Наши удлинившиеся  тени
также потеряли резкие очертания. Небо с  южной  стороны  приобрело  медный
оттенок.  Мы  опасливо  поглядывали  на  тучи,  выросшие  до  колоссальных
размеров  и  уже  готовые  закрыть  солнце.  То  и  дело  в  них  сверкали
ослепительные  вспышки,  на  мгновение  делая  их   светло-серыми   вместо
свинцово-фиолетовых. Из-под ближайшей  тучи  ударила  громадная  ветвистая
молния, такая яркая, что я не мог не зажмуриться. Вслед  за  ней  раздался
оглушительно долгий раскат грома.
     Мы немного поворчали по поводу дождя, но в глубине души каждый из нас
жаждал освежающей влаги... только без пиявок.
     Было чуть больше половины четвертого, когда впереди, в просвете между
деревьями, блеснула полоска воды.
     - Наконец-то! - радостно воскликнул Крис. - Это Ройял!
     У  нас  как  будто  появилось  второе  дыхание,  так  мы  рванули   к
долгожданной реке. Тем  временем  ливень  приближался.  Воздух  еще  более
загустел, и за какие-то секунды  температура  упала  градусов  на  десять.
Взглянув себе под ноги, я вдруг обнаружил, что тень моя совсем исчезла.
     Мы снова шли попарно, внимательно вглядываясь в склоны насыпи по  обе
стороны дороги. Я ощутил внезапную сухость во рту. Солнце в последний  раз
выглянуло из-за туч и больше уже не показывалось. Картина эта -  громадная
туча, сверкающая золотом по краям - напомнила мне одну  из  иллюстраций  к
Ветхому Завету. Наконец солнечные лучи  исчезли  вовсе,  а  за  ними  тучи
поглотили и последний кусочек голубого неба. Мы,  словно  лошади,  почуяли
запах реки, а может, это был запах  океана,  готового  вот-вот  обрушиться
сверху на иссохшую, истомившуюся по влаге землю. Назревал, судя по  всему,
настоящий потоп.
     Я старался внимательно смотреть на обочину, однако разверзшееся  небо
приковывало  взгляд  помимо  моей  воли.  Прохладный  ветер  все  крепчал.
Внезапно прямо у меня над головой сверкнула такая  ослепительная  вспышка,
что глаза сами собой  зажмурились:  похоже,  сам  Господь  сфотографировал
меня, по пояс  голого  мальчишку,  куда-то  бредущего  по  железнодорожной
колее. Где-то ярдах  в  пятидесяти  рухнуло  сраженное  молнией  громадное
дерево,  а  последовавший  вслед  за  этим  раскат  грома  заставил   меня
содрогнуться. Больше всего на свете мне сейчас хотелось очутиться дома,  в
уютном безопасном месте вроде погреба, где хранилась картошка,  с  хорошей
книжкой...
     - О, Боже! - вскрикнул Верн фальцетом. - Господи  Иисусе,  вы  только
посмотрите!
     Взглянув туда, куда указывал пальцем Верн, я увидал  голубовато-белый
огненный шар, двигавшийся к нам над левым рельсом с  треском  и  шипением,
напоминавшем рассерженного кота. Мы замерли в оцепенении,  разинув  рты  и
все еще не веря в существование подобных  штуковин,  а  шар  тем  временем
промчался мимо нас и, удалившись футов на двадцать, вдруг лопнул с громким
треском и исчез, распространив вокруг резкий озоновый запах.
     - Какого черта я вообще тут делаю? - пробормотал Тедди.
     - Вот это да! - возбужденно воскликнул Крис, потрясенный зрелищем.  -
Глазам своим поверить не могу! Вот так штука, а?!
     Я, однако, в этой ситуации был согласен скорее с Тедди.  Как  и  ему,
мне было весьма не по себе,  а  одного  взгляда  на  небо  хватило,  чтобы
закружилась голова. Очередная молния ударила  совсем  рядом,  запах  озона
стал сильнее, а раскат грома последовал практически безо всякой паузы.
     Звон в ушах еще не стих, когда послышался ликующий вопль Верна:
     - ВОТ ОН!!! НУ, НАКОНЕЦ ТО! СМОТРИТЕ, ВОН ТАМ ОН!!! Я ЕГО ВИЖУ!
     Достаточно прикрыть глаза, и я снова и снова вижу  Верна  стоящим  на
рельсе, словно первооткрыватель на капитанском  мостике,  прикрыв  ладонью
глаза от очередной вспышки, другой же рукой указывая куда-то вдаль.
     Мы  подбежали  к  Верну,  при  этом  я  повторял   про   себя:   "Его
просто-напросто подвело воображение. Сначала пиявки  и  жара,  теперь  эта
гроза... Ему, конечно, померещилось". Однако,  как  бы  мне  ни  хотелось,
чтобы это так и было, я уже понимал, что Верну вовсе  не  померещилось.  В
тот миг я осознал, что зря ввязался в это гиблое дело, что  любоваться  на
мертвое тело у меня не было ни малейшего желания.
     Там, куда указывал  Верн,  прошедшие  ранней  весной  ливни  частично
размыли насыпь, образовав канаву фута в четыре,  до  которой  у  ремонтной
службы либо никак не доходили руки, либо ее  просто  не  заметили.  Канава
заросла уже черникой, откуда высовывалась белая, как воск,  ладонь.  Запах
оттуда шел отвратный.
     Я старался не дышать, остальные, по-моему, тоже.
     Сильный ветер хлестал нас теперь уже со всех сторон, однако я его  не
замечал, думая, что обязательно сойду с ума,  если  сейчас  услышу  выкрик
Тедди: "Парашютистам приготовиться к прыжку!" Лучше бы  было  увидеть  все
тело сразу, а не одну эту восковую ладонь... Она и сейчас  встает  у  меня
перед глазами всякий раз, когда  я  слышу  или  же  читаю  о  каком-нибудь
ужасном происшествии или преступлении.
     И вновь блеснула молния, потом еще и еще раз. Раскаты грома следовали
один за другим, словно боги устроили там, на небесах,  гонки  на  огненных
колесницах.
     - Бли-и-ин, - протянул  Крис.  Ругательство  вышло  у  него  каким-то
полувздохом, полувсхлипом.
     Верн нервно облизнул губы, а Тедди молча стоял и  смотрел.  Ветер  то
сдувал его длинные, спутанные волосы с ушей, то снова закрывал их. На лице
его застыла абсолютно ничего не выражающая маска, хотя позднее  мне  стало
казаться, что _н_е_ч_т_о_ на нем все же промелькнуло...
     По мертвой ладони ползали взад-вперед черные мураши.
     Лес вокруг нас как будто  тяжело  вздохнул,  заметив,  наконец,  наше
присутствие - это по кронам деревьев ударили первые, тяжелые капли дождя.
     По  голове  и  рукам  застучали  капли  размером  в   десятицентовик.
Изголодавшаяся по влаге земля впитывала их мгновенно.
     Эти первые громадные капли сыпались, наверное, не более пяти  секунд.
Мы с Крисом озадаченно переглянулись.
     И тут разверзлись хляби небесные, и начался всемирный потоп...
     Крис спрыгнул с насыпи к  промоине,  волосы  у  него  уже  намокли  и
слиплись. Я последовал за ним. Верн с Тедди поспешили за  нами,  но  мы  с
Крисом оказались у  тела  Рея  Брауэра  первыми.  Лежал  он  ничком.  Крис
вопросительно посмотрел на меня,  взгляд  у  него  был  серьезным,  совсем
взрослым. Поняв, чего он хочет, я молча кивнул.
     Думаю, что тело оказалось тут, внизу, безо всяких видимых  увечий,  а
не там, на рельсах, изуродованным до неузнаваемости, потому что парнишка в
последний момент попытался  увернуться  от  поезда.  Лежал  он  головой  к
насыпи, в позе ныряльщика перед  прыжком.  Его  темные,  рыжеватые  волосы
слегка вились, на них виднелась запекшаяся кровь, однако  ее  было  совсем
немного. Одет он был в темно-зеленую футболку и джинсы. Обуви не было,  но
чуть поодаль, в зарослях черники, я заметил  низкие  кроссовки.  Это  меня
поначалу удивило - почему это они валяются отдельно? - но потом я понял, в
чем тут дело.
     Все мои родные и  друзья  считают,  что  мое  богатое  воображение  -
бесценный дар Божий, что оно не только позволяет зарабатывать на жизнь, но
и не дает мне никогда  скучать,  словно  бесплатное  кино,  которое  можно
смотреть, когда захочешь. В общем-то, они правы, но  иногда,  особенно  по
ночам, воображение рисует мне такое, что лучше было б никогда  не  видеть.
Вот и сейчас, глядя на эти валяющиеся в  стороне  кроссовки,  я  отчетливо
увидел, как кроссовки слетели у него с ног  от  страшного  удара  поездом,
удара, который и отнял у него жизнь.
     Только теперь я осознал это с ужасающей  отчетливостью:  парнишка  не
спит, не приболел, он мертв, безнадежно мертв, он никогда уже не встанет с
этой постели из черники, никогда не наденет свои  кроссовки,  не  вернется
домой, вообще теперь по отношению к нему  одно  лишь  слово  имеет  смысл:
НИКОГДА. Он мертв, умер. Конец...
     Мы перевернули его лицом вверх, подставив его  под  проливной  дождь,
сверкающие молнии, оглушительные громовые раскаты.
     Его  лицо  и  шею  покрывал  сплошной  ковер  из  муравьев  и  жуков,
копошащихся вокруг выреза футболки. Широко  раскрытые  глаза  представляли
собой не менее кошмарное зрелище: один закатился так, что виден был только
белок, а второй смотрел прямо на нас, не мигая. Кровь, очевидно  из  коса,
запеклась на верхней губе и на подбородке,  а  правая  сторона  лица  была
сплошным кровоподтеком. И все равно, выглядел он не столь  ужасно,  как  я
предполагал. Однажды Деннис с силой распахнул дверь именно в  тот  момент,
когда я собирался  ее  открыть  с  противоположной  стороны,  так  у  меня
кровоподтеки на физиономии были еще страшнее, плюс к тому, конечно,  кровь
из коса, и тем не менее я даже не отказался ужинать в тот вечер.
     Изо рта Рея Брауэра  выполз  громадный  жук  и,  перебежав  по  щеке,
свалился в чернику.
     - Видали? - сказал Тедди срывающимся голосом. - Держу  пари,  у  него
там, внутри, полным-полно жуков, даже, наверное, _в _м_о_з_г_у_...
     - Заткнись, Тедди! - прикрикнул на  него  Крис,  и  Тедди  с  видимым
облегчением его послушался.
     Небо прочертила ярко-голубая молния, отразившись в  глазах  парнишки,
которые словно ожили на миг, как будто он обрадовался, что  его,  наконец,
нашли, и нашли именно мы, ребята одного с ним возраста.
     Только  теперь  я  заметил,  какой  тяжелый  от  него  исходит   дух.
Уверенный,  что  меня  вот-вот  стошнит,  я  поспешно  отвернулся,  однако
позывов, как ни  странно,  не  было.  Тогда,  чувствуя,  что  _э_т_о_  мне
необходимо, я сунул в рот два пальца, но и  это  не  помогло:  спазм  сжал
желудок, но не более того.
     Шум ливня и громыханье грома совершенно заглушили рокот моторов  двух
автомобилей, подъехавших со стороны Харлоу, и уж тем более никто из нас не
слышал приближающихся шагов. Потому-то мы и застыли  в  оцепенении,  когда
"Туз" Меррил, перекрывая грозу, заревел:
     - А эти тут откуда взялись?!

                                    26

     От неожиданности мы  так  и  подпрыгнули,  а  Верн  вскрикнул  -  как
выяснилось позже, ему показалось, что это труп так заорал.
     Мы, еле дыша от  страха,  подняли  глаза.  У  дальнего  от  нас  края
заболоченного участка, там, где лесополоса  скрывала  от  нас  проселочную
дорогу, стояли "Туз" Меррил и Чамберс "Глазное Яблоко". От нас их отделяла
лишь плотная дождевая пелена, за которой четко просматривались их  красные
нейлоновые куртки - из тех, что можно купить в любой студенческой лавке по
предъявлении билета учащегося, а выступающим за университетские команды их
выдают бесплатно.
     - Так это младший мой братишка! - присвистнул "Глазное Яблоко". - Ах,
ты, гаденыш, сукин сын!
     Крис, разинув рот, уставился на брата. Его насквозь  мокрая,  грязная
рубаха все еще была  обвязана  вокруг  пояса,  а  на  голых  плечах  резко
выделялись темно-зеленые от дождя лямки рюкзака.
     - Ты, Рич, лучше сюда не лезь, - сказал он чуть дрожащим  голосом.  -
Он наш. Это мы его нашли.
     - Вы?! - заорал "Глазное Яблоко". - Черта с два! Нашли его мы, мы  же
и сообщим о нем в полицию.
     - Ничего не выйдет, "Глазное  Яблоко",  -  сказал  я,  чувствуя,  как
закипаю от ярости. Если бы мы  только  могли  предположить,  что  так  все
обернется... что они явятся сюда на _а_в_т_о_м_о_б_и_л_я_х_... Именно  это
почему-то и разозлило меня больше всего: они  приехали  в  комфорте,  _н_а
м_а_ш_и_н_а_х_, тогда как мы... Ну, нет, им  не  удастся  воспользоваться,
как всегда, так называемым правом старшего. После всего, что с нами было -
нет, не выйдет!
     - Нас здесь четверо. "Глазное Яблоко", - продолжил  я  с  угрозой.  -
Только попробуйте!
     - И попробуем, малыш, _п_о_п_р_о_б_у_е_м_, - с усмешкой ответил тот.
     Ветви у него за спиной зашевелились, и на поляне появились, ругаясь и
отплевываясь от заливающей лицо воды, Чарли Хоген  и  брат  Верна,  Билли.
Внутри у меня все похолодело, когда вслед  за  этими  двумя  из-за  кустов
вылезли Джек Маджетт, "Волосан" Бракович и Вэнс Дежарден.
     - А вот  и  мы,  -  ухмыльнулся  "Туз",  -  так  что  вы,  ребятишки,
давайте-ка...
     - ВЕРН!!! - заорал вдруг Билли  Тессио,  багровея  и  сжимая  пудовые
кулачищи. - Ах,  ты,  сучонок!  Так  ты  подслушивал,  да?  Ты  сидел  под
крыльцом, да?!
     Верн затрясся, а Чарли Хоген ласково проговорил:
     - Ну,  что,  змееныш,  доигрался?  Сейчас  узнаешь,  как  шпионить  и
подглядывать. Сейчас твой братец тебе покажет,  как  совать  нос  в  чужие
дела, а я еще добавлю.
     - Да ну-у? - внезапно выступил Тедди. Глаза его за толстыми  стеклами
очков  сверкнули  в  безумной  ярости.  -  Вот  только  троньте  его   или
кого-нибудь из нас! Ну  же,  рискните!  Вы  же  такие  взрослые,  сильные,
попробуйте! Давайте!
     Билли и Чарли уговаривать не пришлось: с угрожающим видом они  вместе
двинулись  вперед.  Верн  задрожал  еще  сильнее,  однако   с   места   не
пошевелился: бок о бок с ним стояли его  друзья,  с  которыми  он  столько
вынес,  которые  добирались  сюда  с   ним   вместе   отнюдь   _н_е   _н_а
а_в_т_о_м_о_б_и_л_я_х_.
     Внезапно "Туз" положил ладони на плечи Чарли и Билли, осаживая их.
     - А теперь послушайте меня, - спокойно сказал он,  обращаясь  к  нам,
словно учитель к непонятливым ученикам. - Нас больше, чем вас, к тому  же,
мы гораздо сильнее. Мы даем вам шанс: исчезните отсюда,  куда  -  не  наше
дело. Чтоб через минуту вас тут не было! Усвоили?
     Братец Криса хохотнул, а "Волосан" похлопал "Туза" по плечу,  одобряя
его великодушие. Тем временем "Туз" продолжал с улыбкой удава, вздумавшего
побеседовать с кроликом, прежде чем сожрать его на ужин:
     - Давайте, сваливайте отсюда, а его мы  заберем  с  собой.  Вздумаете
упираться - надерем вам задницу, а его так или иначе заберем. К  чему  вам
лишние неприятности, мальцы? Кроме того, - добавил он  с  видом  человека,
пытающегося лишь восстановить справедливость, - это ведь Билли и Чарли его
нашли, поэтому, ха-ха, все почести по праву должны достаться им.
     - Да они перетрусили как зайцы! - оборвал его Тедди. - Верн  все  нам
рассказал: они себя не помнили от страха. -  Он  состроил  гримасу  ужаса,
пародируя Чарли Хогена - было очень похоже.  -  "Господи,  Билли,  что  же
теперь делать? О Боже, Билли, лучше бы мы вообще  не  угоняли  эту  тачку!
Какой  кошмар,  Билли,  какой  ужас.  Взгляни-ка,   Билли,   я,   кажется,
описался..."
     Этого Чарли стерпеть уже не мог. Физиономия его перекосилась,  однако
что-то все же удержало его от того, чтобы немедленно растерзать Тедди.
     - Не знаю, как тебя зовут, сучонок, - сдавленно проговорил он,  -  но
попадешься ты мне еще...
     Я скосил глаза на  Рея  Брауэра:  тот  лежал,  все  так  же  уставясь
таинственным "нормальным"  глазом  в  затянутое  тучами  небо,  как  будто
происходящее  вокруг  его   совершенно   не   касалось.   Гром   продолжал
погромыхивать, но ливень стал уже стихать.
     - А ты, Горди, что скажешь? - обратился  ко  мне  "Туз",  придерживая
Чарли за локоть и при этом напоминая опытного дрессировщика, сдерживающего
разъяренного тигра. - Есть же в тебе что-то от  брата,  а  он  был  вполне
разумным  парнем.  Скажи  своим  дружкам,  чтобы  отвалили.  Четырехглазый
оскорбил Чарли, поэтому тот должен ему ответить, но  только  так,  слегка,
ну, а потом разойдемся по-хорошему. Договорились?
     Напрасно он упомянул о Денни. До этого я был  готов  поторговаться  с
ним, сказать "Тузу", что, как тому и без  меня  известно,  Билли  и  Чарли
струсили и сами отказались от своего права "первооткрывателей",  Верн  это
слышал собственными ушами, а значит, ни они, ни тем  более  их  дружки  не
обладают в отношении тела никакими преимуществами. Вывод: тело Рея Брауэра
по праву наше, мы выстрадали это право на мосту  через  Касл-ривер,  когда
нас с Верном едва не сшибло поездом, на  свалке,  где  мы  схлестнулись  с
Майло Прессманом и его идиотом-суперпсом Чоппером, в пруду, где  нас  чуть
не сожрали пиявки. Да и вообще... Короче  говоря,  я  собирался  урезонить
его, чтобы все было по-честному. Шансов, конечно, было мало, но  может,  в
чем-то он со мной и согласился бы. Однако он ни к селу ни к городу приплел
сюда Денниса, и вместо увещеваний у меня, помимо моей воли,  вырвался  мой
собственный смертный приговор:
     - А пошел-ка ты к такой-то матушке, дешевка, раздолбай говенный!
     Нижняя челюсть  у  "Туза"  отвисла,  образуя  идеальной  формы  овал:
услыхать такое - и от кого?! - ему, наверное, в жизни не  доводилось.  Все
прочие представители обоих враждебных сторон  также  уставились  на  меня,
ушам своим не веря.
     Из оцепенения нас вывел Тедди радостным воплем:
     - Вот это да! Молодец, Горди, круто ты его!
     Я  и  сам  не  мог  поверить,  что  _т_а_к_о_е_  ляпнул.   Словно   в
кульминационный момент пьесы пьяный актер сморозил со сцены такое, что  не
лезло ни в какие ворота. Мы не знали оскорбления страшнее, чем  "дешевка",
даже если оставить  в  стороне  упоминание  о  "матушке".  Краем  глаза  а
заметил, как Крис, сбросив с плеч рюкзак, лихорадочно  принялся  рыться  в
его недрах, но для чего - я в тот момент еще не понял.
     - Славно, славно... - оправился от потрясения "Туз". - Что ж, мужики,
приступим. Кроме Лашанса никого не трогать, им же я сам займусь. Руки  ему
переломаю, гадине.
     Я похолодел. Не так, как тогда, на мосту, но  это,  наверное,  потому
что страха уже почти не осталось. До меня как-то сразу дошло,  что  он  не
шутит, он действительно собирается переломать мне руки. Много лет прошло с
тех пор, но и теперь у меня нет ни малейшего сомнения в  том,  что  именно
так Он и намеревался поступить.
     Они медленно  приближались  сквозь  дождевую  пелену.  Джеки  Маджетт
вытащил из кармана ножик-выкидуху и нажал на кнопку. Шестидюймовое  лезвие
сверкнуло под слабыми лучами уже начавшего пробиваться сквозь тучи солнца.
Верн с Тедди по обеим сторонам от меня храбро приняли боевую  стойку,  при
этом на лице у Верна отразилось мужество  отчаяния.  Тедди  же  не  унывал
нисколько.
     Парни приближались, выстроившись в линию, шлепая армейскими ботинками
по размытой дождем земле. Тело Рея Брауэра  лежало  у  наших  ног,  словно
огромной ценности трофей, который мы  решили  защищать  до  последнего.  Я
приготовился  ударить  первым,  когда  в  руке  у  Криса  тускло  блеснула
вороненая сталь.
     БА-БАХ!!!
     Боже, что за звук! До сих пор он сладостной мелодией звучит у меня  в
ушах. Чарли Хоген высоко  подпрыгнул  на  месте;  "Туз"  Меррил  мгновенно
перевел взгляд с меня на Криса, при этом челюсть у него снова  отвалилась;
"Глазное Яблоко" выглядел так, словно его пыльным мешком ударили.  Тем  не
менее, очнулся он первым:
     -  Эй,  Крис,  это  же  отцовская  "пушка"!  Да  он  тебе   руки-ноги
повыдергивает...
     - Тебя ждет  кое-что  похлеще,  -  с  угрозой  проговорил  смертельно
побледневший Крис. Глаза его пылали. - Горди прав: вы - не что  иное,  как
дешевки, грязные, вонючие  дешевки.  Если  бы  Чарли  и  Билли,  обнаружив
мальчишку, не наложили в штаны, разве мы бы отправились за ним черт  знает
куда? Эти два засранца струсили и выложили все "Тузу" Меррилу,  чтобы  тот
принял за них решение. - Крис сорвался на крик:  -  ВЫ  НЕ  ПОЛУЧИТЕ  ЕГО,
ПОНЯЛИ?! ПОСЛЕ ВСЕГО, ЧТО БЫЛО, НЕ ПОЛУЧИТЕ! ЭТО Я ВАМ ГОВОРЮ! ВАМ ЯСНО?
     - Послушай, - принялся уговаривать его "Туз",  -  опусти-ка  "пушку",
пока не отстрелил себе же что-нибудь. - Самообладание быстро  возвращалось
к нему, и он, со своей обычной  ухмылочкой,  стал  снова  приближаться.  -
Дай-ка быстренько ее сюда, вонючка, не то я заставлю тебя ее сожрать!
     - Ей-Богу, "Туз", еще один шаг - и я тебя пришью...
     - Тогда ты ся-я-дешь, дорогой мой,  -  пропел  "Туз"  все  с  той  же
ухмылочкой.
     Дружки его наблюдали за ним с каким-то  благоговейным  ужасом,  точно
так же мы с Тедди и Верном смотрели на Криса. Конечно  же,  "Туз"  Меррил,
бандит  и  хулиган,  от  которого  на  ушах  стояла  вся  округа,  не  мог
предположить ни на секунду, что двенадцатилетний мальчишка способен в него
выстрелить. Полагаю, он ошибался. Вряд ли Крис просто так позволил бы  ему
отнять у него отцовский пистолет. В тот миг  я  был  уверен,  что  вот-вот
грянет беда, и такая, которой я еще не знал. Может, и до убийства  дойдет.
И все это из-за премии, назначенной тому, кто найдет  мальчишку,  которого
давным-давно и в живых-то уже нет...
     Мягко, словно жалея "Туза", Крис произнес:
     - Ну, выбирай, что тебе отстрелить: руку или ногу. Мне  все  равно  -
давай выбирай ты.
     Вот это-то и остановило "Туза" Меррила.

                                    27

     С ума можно сойти: на его физиономии я  прочел  страх.  "Туз"  Меррил
испугался! Такого еще не было. Напугало его, скорее, не то, _ч_т_о_ сказал
Крис, а то, как он это сказал. Если Крис  и  блефовал,  то  делал  он  это
просто гениально, хотя, честно говоря, не думаю, что это был  блеф.  Да  и
все остальные поверили, что он говорит вполне серьезно. Лица у  всех  были
такими, как будто кто-то поднес огонь к очень короткому бикфордову шнуру -
еще секунда-другая, и раздастся взрыв.
     "Туз" мало-помалу приходил в себя. Лицо его снова сделалось  жестким,
губы вытянулись в струнку, он смотрел сейчас  на  Криса,  как  смотрят  на
человека, сделавшего важное, но рискованное деловое предложение: ну, что -
стоит с тобой поиграть, или же послать тебя к черту?  Он  словно  замер  в
ожидании, сумев либо подавить страх,  либо  удачно  его  скрыть.  Судя  по
всему, он понял, что риск чересчур велик, но тем не менее  "Туз"  был  еще
опасен, быть может, даже более, чем раньше. Оба они с Крисом балансировали
сейчас на грани фола - сорвись любой из них, и это могло оказаться роковым
для обоих.
     - Ну, хорошо. - "Туз" обращался к одному лишь Крису. - Но не надейся,
гаденыш, что это так вот сойдет тебе с рук.
     - Еще как сойдет, - возразил ему Крис.
     -  Ты,  говнюк!  -  внезапно  заорал  "Глазное  Яблоко".  -  Ты  даже
представить себе не можешь, что тебе за это будет.
     Крис оставался невозмутим:
     - Поцелуй меня в задницу.
     "Глазное Яблоко" с глухим рычанием двинулся к брату. Пуля  ударила  в
лужу футах в десяти  впереди  него,  взметнув  фонтанчик  брызг.  "Глазное
Яблоко", отскочив, выругался.
     - И дальше что? - осведомился "Туз".
     - Дальше вы сядете в свои тачки и уберетесь отсюда назад, в Касл-рок.
Иначе я за себя не отвечаю. Его,  -  Крис  осторожно,  почти  благоговейно
тронул тело Рея Брауэра носком кроссовки, - его вы не получите, это точно.
Вы меня поняли?
     - Ну, погоди же... - К "Тузу" вернулась его ухмылочка. -  Неужели  ты
не понимаешь, что мы тебя достанем, и очень скоро?
     - Может, да, а может, нет...
     - Доста-а-нем, - ухмыляясь, протянул "Туз". - И вот тогда,  приятель,
тебе придется по-настоящему хреново. Тебе будет больно, очень больно... Не
могу поверить, что до тебя это не доходит. Больница, куча переломов -  все
это я тебе обещаю. Клянусь мамой...
     - Ты лучше поспеши домой - потрахаться со своей мамой. Она,  говорят,
обожает, когда ты ее трахаешь.
     "Туз" не то что побледнел, а как-то посерел:
     - Ну, все, парень, считай - ты труп. Чтоб кто-то сказал о моей матери
такое...
     - А я слыхал, что твоя матушка - любительница потрахаться, особенно с
тем, кто больше заплатит, - сообщил ему Крис. "Туз", побагровев,  двинулся
к нему, а Крис тут же добавил:
     - А еще говорят, что она готова это сделать  с  кем  угодно  даже  за
десять центов. Она, я слышал...
     В  это  мгновение  налетел  такой  шквал,  по  сравнению  с   которым
предшествовавшая гроза казалась сущей чепухой. Градины - каждая размером с
куриное яйцо - загрохотали по кронам деревьев, по превратившейся в трясину
земле, по нашим головам и плечам, а также по лицу Рея Брауэра,  о  котором
все как будто забыли.
     Первым не выдержал Верн: с диким воплем он ринулся вверх  по  насыпи.
За ним, обхватив голову руками, последовал Тедди. С противной стороны Вэнс
Дежарден и  "Волосан"  Бракович  отступили  под  защиту  деревьев,  однако
остальные не двинулись с места, более того, "Туз" опять заухмылялся.
     - Останься, Горди, - чуть слышно прошептал Крис. В  голосе  его  была
мольба. - Останься со мной, дружище.
     - Я с тобой, - успокоил я его.
     - Ну, что вы там решили?? - крикнул он "Тузу", и на  этот  раз  голос
его был тверд, более того, в нем опять зазвучал вызов.
     - Мы до тебя доберемся, - пообещал ему "Туз". - Не думай, что  я  это
забуду, не надейся. Ты свое еще получишь.
     - Давай, давай проваливай. А что будет потом - мы еще поглядим.
     - Погоди, Чамберс, я до тебя доберусь. Я тебя...
     - А ну, пошел отсюда! - заорал Крис и поднял пистолет.
     "Туз" стал медленно отступать. Минуту-другую он еще смотрел на Криса,
потом кивнул, повернулся и бросил своим:
     - Пойдем отсюда... - Обернувшись, он  еще  раз  посмотрел  на  нас  с
Крисом: - До скорого свидания, мои дорогие!
     Они скрылись за деревьями, а  мы  с  Крисом  остались  на  месте,  не
обращая внимания на молотящий нас град, от которого кожа уже покраснела, и
все вокруг покрылось серовато-белым  ковром.  Наконец,  сквозь  шум  града
донесся рокот двух заводимых моторов.
     - Стой тут, - велел мне Крис, а сам двинулся к лесополосе.
     - Крис! - чуть ли не в панике окрикнул я его.
     - Подожди, я должен посмотреть. Оставайся на месте.
     Его не было довольно долго, по крайней мере, так  мне  показалось.  Я
уже начал думать,  что  "Туз"  с  "Глазным  Яблоком"  где-то  затаились  и
схватили Криса, оставив меня тут одного, вместе  с  Реем  Брауэром.  Через
какое-то время Крис вернулся.
     - Мы победили, - сообщил он, - они смылись.
     - Ты в этом уверен?
     - Абсолютно. Они уехали, обе машины.
     Он чемпионским жестом вознес руки над головой - в одной  из  них  все
еще был пистолет, - затем опустил их и улыбнулся. Более печальной улыбки я
в жизни не видел.
     Несколько мгновений мы смотрели друг на друга, а  потом  одновременно
опустили глаза. Внезапно меня  объял  ужас:  глаза  у  Рея  Брауэра  стали
широченными,  белыми-белыми  и  совершенно  лишенными  зрачков  -  как   у
древнегреческих статуй. Причину я понял практически мгновенно, однако ужас
от этого не уменьшился: его глазные впадины  заполнились  градом,  который
постепенно  таял,  и  вода  стекала  по  щекам,  словно  мертвый  парнишка
оплакивал свою горестную судьбу - быть  бессловесным  призом,  за  который
только что чуть не  подрались  между  собой  две  незнакомые  ему  команды
лоботрясов. Одежда его также стала белой от града, превратившись  в  некое
подобие савана.
     - Да, Горди... -  вздохнул  Крис,  -  невеселое  это  было  для  него
зрелище...
     - К счастью, он уже ничего не видит и не слышит.
     - Ты в этом уверен? А его душа, тот самый призрак,  что  нас  напугал
ночью? Быть может, он догадывался, что здесь должно произойти, а?
     Сзади хрустнула ветка. Уверенный, что "Туз" и его парни подкрались  к
нам с противоположной стороны, я резко обернулся, однако Крис лишь мельком
туда взглянул и тут же снова принялся разглядывать тело. Это были  Верн  с
Тедди в мокрых, прилипших к тощим ногам  джинсах.  На  лицах  обоих  сияли
улыбки до ушей, как у собаки, которой хозяин вынес, наконец,  долгожданную
мозговую кость.
     - И что мы будем делать дальше? - спросил тем  временем  Крис  то  ли
меня, то ли самого себя, а может быть, и Рея Брауэра - именно на него он в
тот момент и смотрел. Меня вдруг начала пробирать дрожь.
     - Как это, "что"?  -  удивленно  переспросил  Тедди.  -  Заберем  его
отсюда, разве нет? Все будут считать нас героями, ведь мы  это  заслужили,
правда?
     Он недоуменно переводил взгляд с меня на Криса, потом снова на меня.
     Крис встряхнулся, сбрасывая  с  себя  оцепенение.  Закусив  губу,  он
подошел Тедди и обеими руками сильно толкнул того в грудь. Тедди попытался
удержать равновесие, но это ему не удалось, и он гулко шлепнулся  задницей
в грязь, хлопая глазами на Криса, Верн  тоже  смотрел  на  него  так,  как
смотрят на сумасшедшего. Возможно, в ту минуту он был недалек от истины.
     - Ты, бесстрашный парашютист, сейчас лучше помолчи, - процедил  Крис,
обращаясь к Тедди. - Трусишка, зайка серенький...
     - Да мы _о_т _г_р_а_д_а_  убежали!  -  красный  от  стыда  и  злости,
крикнул Тедди. - Крис, ты что, думаешь, я их  испугался?  Я  грозы  боюсь,
ничего с собой поделать не могу! Этих бы я в  два  счета  уделал,  клянусь
мамой! Я грозы боюсь, как не знаю чего, в  этом  все  дело.  Вот,  дьявол!
Ничего с собой поделать не могу!
     Все так же сидя в луже, он заревел.
     - Ну, а ты? - обратился Крис к Верну. - Ты тоже  боишься  грозы,  как
черт ладана?
     Верн, так и не пришедший в себя  после  внезапной  вспышки  ярости  у
Криса, ошеломлено качал головой.
     - Я думал, мы все побежим... - промямлил он.
     - Ах, ты думал. Ты еще и мысли читаешь?  Понял,  что  мы  все  сейчас
рванем, потому и рванул первым?
     Верн сглотнул два раза и ничего не ответил.
     Крис диким взглядом смотрел на него  еще  некоторое  время,  а  затем
повернулся ко мне:
     - Думаю, Горди, надо устроить ему темную.
     - Ну, если тебе так хочется...
     - Конечно! Как у скаутов... - В его голосе послышались странные, чуть
истерические нотки. - Ну да ладно, это потом... Сейчас давай  решать,  что
делать с трупом. Предлагаю соорудить носилки из веток и рубашек, как в той
книжке, помнишь? Ну, что скажешь. Горди?
     - Можно, конечно, так и поступить, но если эти гады...
     - Да пошли они туда-то и туда-то! - взорвался Крис. -  Тут  собрались
одни трусишки, да? Что вы дрожите прямо так уж? Что они нам могут сделать,
я вас спрашиваю?!
     - Крис, они могут настучать констеблю.
     - Так вот, слушайте, что я вам скажу! Он  наш,  и  мы  _о_б_я_з_а_н_ы
вытащить его отсюда. Ясно вам?!
     - Они и наврут с три короба, чтобы только нам нагадить, -  настойчиво
сказал я. Голос у меня был каким-то больным. - Ты что, не знаешь  их?  Они
друг друга запросто закладывают, а нас-то и подавно. У них это в крови...
     - А МНЕ ПЛЕВАТЬ! - снова взревел Крис и  вдруг  бросился  на  меня  с
кулаками.
     В ту же секунду  он,  споткнувшись  о  грудную  клетку  Рея  Брауэра,
растянулся на земле. Я ждал, что он  тут  же  поднимется  и,  может  быть,
двинет мне в челюсть, но  он  остался  лежать  головой  к  насыпи  в  позе
готового к прыжку ныряльщика, точно в такой же позе мы нашли Рея  Брауэра.
Я даже посмотрел на ноги Криса - на месте ли его кроссовки.  И  тут  вдруг
Крис зарыдал, горько, истерически, замолотил кулаками по грязи, голова его
задергалась из стороны в сторону, тело затряслось в конвульсиях.  Тедди  и
Верн уставились на него,  пораженные:  никто  и  никогда  не  видел  Криса
Чамберса плачущим. Минуту спустя я взобрался на насыпь и присел на  рельс.
Тедди с Верном последовали за мной. Так мы и сидели  молча  под  проливным
дождем, а Крис с Реем Брауэром лежали внизу, в грязи, чуть ли не в обнимку
друг с другом.

                                    28

     Прошло не менее двадцати минут, прежде чем Крис присоединился  к  нам
на насыпи. К этому времени в тучах  образовался  просвет,  сквозь  который
хлынули солнечные лучи. За какие-то сорок пять минут растительность  вновь
обрела утерянный за лето ярко-зеленый цвет. Крис был весь в грязи,  волосы
его  спутались  и  стояли  дыбом,  а  единственными  светлыми  пятнами  на
физиономии были круги вокруг глаз, где он вытер слезы.
     - Ты прав, Горди, - сказал он, - к  черту  всякие  там  премии.  Мир,
ладно?
     Я кивнул. Минут пять прошли в полном молчании,  затем  я  кое  о  чем
подумал - на случай, если они все же настучат  Баннерману.  Спустившись  с
насыпи и подойдя к месту, где стоял Крис, я присел на корточки и  принялся
тщательно прочесывать пальцами мокрую траву и грязь.
     - Что это ты делаешь? - заинтриговано спросил подошедший Тедди.
     - Они, наверное, слева, - сказал Крис, указывая на это место пальцем.
     Там  я  и  продолжил  поиски  и  через  минуту-другую  обнаружил  обе
стреляные гильзы, тускло поблескивавшие под лучами солнца. Я  протянул  их
Крису. Он кивнул и сунул их в карман джинсов.
     - А теперь идем, - сказал он.
     - Эй, да вы что?! - запротестовал Тедди. - Давайте заберем его!
     - Слушай сюда, глупышка, - принялся объяснять ему Крис, - если мы его
заберем, то попадем в колонию. Горди абсолютно  прав:  эти  подонки  могут
сочинить все, что угодно. Что, если они заявят, что это _м_ы_  его  убили?
Как тебе это понравится?
     - А мне плевать, - уперся Тедди точно так  же,  как  несколько  минут
назад сам Крис. Вдруг в глазах его блеснула безумная надежда: - Да и много
ли нам дадут, двенадцатилетним? Подумаешь, пару-тройку месяцев...
     - Тедди, - принялся мягко убеждать его Крис, - с судимостью не  берут
в армию.
     Я был абсолютно уверен, что это не так, но возражать, разумеется,  не
стал: Крис попал точно в цель. С минуту Тедди недоверчиво смотрел на него.
Губы у него задрожали, и он, наконец, выдавил:
     - Это точно?
     - Спроси у Горди.
     Он взглянул на меня с надеждой.
     - Точно, - соврал я, - это совершенно точно, Тедди. Всех добровольцев
первым делом проверяют, не состоят ли они на учете в полиции.
     - А, черт!
     - Нужно как можно скорее попасть к мосту, - сказал Крис. -  Потом  мы
обойдем Касл-рок и вернемся домой с другой  стороны,  а  если  нас  станут
спрашивать, где  мы  пропадали,  скажем,  что  заблудились  на  холмах  за
кирпичным заводом.
     - А Майло Прессман? -  напомнил  я.  -  И  эта  паскуда  из  магазина
"Флорида"?
     - Ну, мы можем сказать, что Майло напугал нас до полусмерти,  поэтому
мы и решили отправиться к кирпичному заводу, чтобы разбить палатку там.
     Я кивнул: это объяснение показалось мне достаточно убедительным.  Оно
должно сработать, при условии, конечно, что Тедди с Верном не расколются.
     - А что, если наши предки соберутся вместе? - спросил Верн.
     - Тебя это беспокоит? Меня нет: старик мой наверняка ведь до сих  пор
не просыхает.
     -  Тогда  идем,  -  заторопился  Верн,   озабоченно   поглядывая   на
лесополосу, словно оттуда в любую минуту мог появиться констебль Баннерман
со сворой гончих. -  Пошли,  пока  опять  какая-нибудь  чертова  гроза  не
разразилась.
     Мы поднялись, готовые тронуться в путь. Вокруг как  сумасшедшие  пели
птицы, вне себя от восторга по поводу только что прошедшего  дождя,  вновь
показавшегося солнца, вшей этой послегрозовой свежести, массы выползших на
поверхность дождевых червей, да и вообще такой прекрасной жизни...  Словно
по команде, мы одновременно взглянули на Рея Брауэра.
     Он снова лежал в одиночестве, так, как мы  его  оставили,  перевернув
лицом вверх. Руки его раскинулись, словно приветствуя  засиявшее  на  небе
солнце. Поза эта была почти прекрасной и даже величественной, если  бы  не
кровоподтек на щеке, не запекшаяся кровь от носа  к  подбородку,  если  бы
тело уже не начало раздуваться и вокруг него не вились появившиеся  вместе
с солнцем трупные мухи. И, конечно, если бы не  запах...  Он  был  с  нами
одного возраста, и он умер, погиб, а мы живы. Я с ужасом отринул  мысль  о
том, что в смерти может быть что-то величественно прекрасное.
     - О'кей, - сказал Крис чуть хрипло, - давайте-ка двигаться в темпе.
     Мы чуть ли не бегом отправились в обратный путь. Разговаривать никому
не хотелось. Не знаю,  как  остальные,  но  я  почувствовал  необходимость
кое-что  обмозговать.  Это  "кое-что",  связанное  с  телом  Рея  Брауэра,
беспокоило меня тогда, продолжает беспокоить и теперь.
     Обширный кровоподтек на одной стороне лица, небольшая рваная рана  на
темени, запекшаяся кровь из носа -  и  больше  ничего,  по  крайней  мере,
ничего видимого. Бывает, в пьяной драке получают  повреждения  похлеще  и,
чуть оправившись, ударяются в запой  по  новой...  И  тем  не  менее,  его
д_о_л_ж_н_о  _б_ы_л_о_  сбить  поездом  -  иначе  почему  с  него  слетели
кроссовки? А как это так вышло, что машинист его не заметил? Мог ли  поезд
отбросить его в сторону, но не убить при этом? Думаю, что при определенном
стечении обстоятельств  такое  вполне  могло  случиться.  Ударило  ли  его
поездом в челюсть в тот момент, когда он попытался увернуться? А может, он
еще был жив в течение нескольких часов и там лежал дрожа, один-одинешенек,
отрезанный ото всего мира? Может, он и умер-то от страха? Вот точно так же
умерла однажды птица с перебитым крылом, умерла прямо  у  меня  на  руках.
Перед смертью ее тельце трепетало, клюв открывался и закрывался,  будто  в
предсмертном крике, темные блестящие глазки с мольбой  смотрели  прямо  на
меня, потом дрожь прекратилась, клюв остался полуоткрытым, а темные глазки
словно затянуло белесой пленкой. То же самое  могло  произойти  и  с  Реем
Брауэром. По-видимому, он умер, измученный нескончаемым  ужасом,  не  имея
больше сил цепляться за жизнь.
     Но  больше  всего  меня,  похоже,  беспокоило  другое.  Помнится,   в
радионовостях  сообщалось,  что  он  отправился  за  ягодами.  Позднее   я
специально перелистал в библиотеке газетные подшивки - все  правильно,  он
ушел в лес собирать ягоды, а значит, должен был взять  с  собой  корзинку,
ведерко или же что-то в этом роде. Однако ничего подобного  поблизости  от
тела мы не обнаружили. Мы  нашли  сам  труп,  нашли  кроссовки,  и  больше
ничего. Быть может, он выбросил корзинку где-то между  Чемберленом  и  тем
болотистым участком местности в Харлоу, где и нашел свою смерть.  Сначала,
очевидно, он, наоборот, цеплялся за этот предмет, напоминающий о  доме,  о
тепле и безопасности, однако по мере того,  как  он  осознавал  весь  ужас
своего положения -  одиночество,  отсутствие  всякой  надежды  на  помощь,
необходимость уповать лишь на собственные силы, - по мере того, как  страх
пронизывал все его существо, он, должно  быть,  совершенно  бессознательно
зашвырнул корзинку куда-нибудь в кусты у насыпи.
     Не раз возникало у меня желание попытаться найти эту корзинку -  если
она,  конечно,  вообще  существовала.  И  даже  много  лет   спустя   меня
неоднократно посещало искушение отправиться  одним  прекрасным,  солнечным
утром в Харлоу одному, без жены и детей, вырулить на ту самую  проселочную
дорогу в своем почти новехоньком "форде"-пикапе, а  добравшись  до  места,
достать из багажника свой старенький рюкзак,  стянуть  рубашку  с  плеч  и
обвязать  ее  рукавами  вокруг  пояса...  Потом  натереть  грудь  и  плечи
жидкостью от комаров и продраться сквозь кусты к тому самому заболоченному
участку. Интересно, пожелтела ли там трава  по  форме  его  распростертого
тела? Ну конечно же, нет,  ничто  там  уже  не  напоминает  о  том  давнем
происшествии, нужно же, в конце концов, мыслить здраво и  не  давать  волю
своей чрезмерной писательской фантазии...  Затем  я  заберусь  на  насыпь,
поросшую теперь уже густой травой, и не спеша побреду вдоль  ржавых  рельс
по полусгнившим шпалам в сторону Чемберлена...
     Все это глупости. Двадцать лет минуло с тех пор  и,  конечно  же,  та
корзинка  для  черники  давно  сгнила  в  густом  кустарнике,   раздавлена
гусеницами бульдозера, расчищавшего очередной участок  под  строительство,
или же просто обратилась в прах. И тем не менее, я не могу  отделаться  от
мысли,  что  она  до  сих  пор  там,  где-то  возле   старой   заброшенной
узкоколейки. Время от  времени  желание  поехать  поискать  ее  становится
прямо-таки всепоглощающим. Оно, как правило, посещает меня по утрам, когда
супруга моя принимает душ, а ребятишки смотрят очередную  серию  "Бэтмена"
или "Скуби-ду" по  38-му  бостонскому  каналу.  В  такие  минуты  я  вновь
становлюсь тем Горди  Лашансом,  который  много  лет  назад  отправился  с
друзьями  на  поиски  тела  погибшего  сверстника.  Я  снова  ощущаю  себя
мальчишкой, но тут же меня будто  окатывает  холодным  душем,  и  я  задаю
вопрос: _к_а_к_и_м _и_м_е_н_н_о_ м_а_л_ь_ч_и_ш_к_о_й _и_з _д_в_о_и_х_?
     Я потягиваю крепкий чай, наблюдаю за солнечными зайчиками,  скачущими
через жалюзи по кухне,  вслушиваюсь  в  шум  воды  из  ванной  и  в  звуки
телевизора из гостиной, чувствую пульс на виске, что означает  пару  рюмок
лишних накануне вечером, и думаю,  что  Отыскать  это  ведерко  (или  там,
корзину), безусловно, можно. Я мог  бы  прочесать  кусты  вдоль  насыпи  и
все-таки найти эту штуковину, а потом... В этом-то все  и  дело:  а  потом
что? Да ничего, я просто подниму корзинку, поверчу ее в руках, ощупаю  ее,
думая о том, что последний, кто  дотрагивался  до  нее,  уже  давным-давно
лежит  в  сырой  земле.  Может,  он  оставил  там  записку?  "Помогите,  я
потерялся", или что-то в этом духе... Чушь какая, кто же  идет  в  лес  по
ягоды  и  захватывает  с  собой  карандаш  с  бумагой?  А  если  все-таки?
Воображаю, какой благоговейный ужас меня охватит, если это и в самом  деле
так. Нет, мне положительно необходимо  отыскать  эту  корзинку  как  некий
символ, подтверждение того, который из нас двоих - нет, пятерых -  жив,  а
который умер. Необходимо подержать ее в  руках,  почувствовать  ее,  своею
кожей ощутить все эти бесконечные дожди, пролившие на нее за долгие  годы,
снега, покрывавшие ее зимой, солнечные лучи, сиявшие над ней. И вспомнить,
где был я и что поделывал, когда все это  происходило,  кого  любил,  кого
ненавидел, по какому поводу смеялся и почему плакал...  Я  найду  ведерко,
ощупаю его, прочитаю на его поверхности длинную книгу бытия,  всмотрюсь  в
собственное отражение в тусклом  металле,  покрытом  ржавчиной  и  следами
времени. Вы понимаете меня?..

                                    29

     В Касл-рок мы вернулись в начале шестого воскресного  утра,  накануне
Дня труда. Всю предыдущую ночь мы шли, не останавливаясь ни на минуту.  Ни
один из нас не скулил, не жаловался, хотя все до одного до  крови  натерли
ступни и были страшно голодны. У меня к тому же  голова  раскалывалась  от
жуткой боли, а ноги горели адским пламенем. Два раза нам пришлось  прыгать
с насыпи вниз, пропуская поезда. Один из них оказался попутным, однако шел
слишком быстро, чтобы на него вскочить. К мосту через Касл-ривер мы  вышли
перед рассветом. Крис оглядел его и повернулся к нам:
     - К черту, я пойду через мост напрямую. Если меня собьет  поезд,  что
ж, по крайней мере эта свинья "Туз" Меррил  будет  лишен  удовольствия  со
мной расправиться.
     Мы все последовали за Крисом через мост -  точнее  было  бы  сказать,
потащились. Поезда, на наше счастье, не было.  Затем  мы  перелезли  через
ограду свалки (в такую рань, да еще в воскресенье, ни Майло,  ни  Чоппером
тут, конечно, и не пахло) и напрямик вышли к  колодцу.  Первым  попробовал
ледяную воду Верн, потом и остальные, окатившись до пояса,  напились  так,
что больше не было возможности.  Утро  выдалось  прохладным,  поэтому  нам
пришлось надеть рубашки. Доковыляв до нашего пустыря,  мы  остановились  и
уставились на хижину, в которой все и начиналось. Смотреть друг  на  друга
нам почему-то не хотелось.
     - Ну, ладно, - вздохнул наконец Тедди, - увидимся в среду в школе.  Я
лично до тех пор, скорее всего, буду спать как убитый.
     - И я, - отозвался Верн. - Грубая сила меня износила...
     Крис стоял молча, что-то насвистывая сквозь зубы.
     - Эй, дружище, - окликнул его Тедди,  явно  ощущая  себя  неловко,  -
только без обид, договорились?
     - Без обид, - эхом отозвался Крис. Внезапно его мрачная,  изможденная
физиономия осветилась радостной улыбкой: - А все-таки,  черт  побери,  нам
это удалось! Мы им показали, всем им, так ведь?
     - Ага, - тихо вздохнул  Верн,  -  показали...  Теперь  Билли  покажет
м_н_е_.
     - Ну и что? - возразил Крис. - Я тоже получу  свое  от  Ричи,  Горди,
скорее всего, от "Туза", а Тедди - от кого-нибудь еще. Важно, что нам  это
у_д_а_л_о_с_ь_, елки-моталки!
     - Точно, удалось, - без особой уверенности проговорил Верн.
     Крис взглянул на меня, ища поддержки.
     - Нам это удалось, ведь так? - спросил он тихо. - Игра  стоила  свеч,
разве нет?
     - Стоила, Крис, безусловно, стоила, - заверил его я.
     - Да идите вы все на фиг, - махнул рукой Тедди, как будто мы говорили
о  какой-то  совсем  уж  полной  ахинее.  -  Устроили  здесь,   понимаешь,
пресс-конференцию по поводу успешного  завершения  выдающейся  экспедиции.
Давайте-ка скорее по домам, а то, наверное,  предки  уже  включили  нас  в
список жертв новоявленного маньяка. Ну, прощаемся?
     Мы обменялись на прощание рукопожатием, и Тедди с Верном  потопали  в
свою сторону. Я собирался уже отправиться к себе, но что-то меня удержало.
     - Я провожу тебя? - предложил Крис.
     - Конечно, если тебе так хочется.
     Некоторое время мы брели молча. В этот ранний час  Касл-рок  все  еще
спал как убитый. Тишина стояла полнейшая, и у меня возникло ощущение,  что
вот сейчас мы повернем за угол, на Карбайн-стрит,  и  там  увидим  "моего"
оленя, мирно щиплющего травку.
     - Они расколются, - проговорил наконец Крис.
     -  Безусловно,  только  не  сегодня  и  не  завтра.  Думаю,   пройдет
достаточно много времени, прежде чем у них развяжутся языки.  Быть  может,
годы.
     Он удивленно посмотрел на меня.
     - Видишь ли, Крис, они напуганы,  в  особенности  Тедди.  Он  страшно
боится, что его могут не взять в армию. Верн  тоже  до  чертиков  напуган.
Теперь у них будет немало бессонных ночей этой осенью,  время  от  времени
кто-то из них едва не проболтается, но, думаю, вовремя  прикусит  язык.  И
вот еще что. Знаешь,  это,  конечно,  выглядит  полнейшей  чушью,  но  мне
кажется, они постараются забыть обо всем, что произошло.
     Поразмыслив, Крис медленно кивнул.
     - Мне как-то не пришло в голову взглянуть на вещи  под  таким  углом.
Ты, Горди, прямо-таки видишь людей насквозь.
     - Хотелось бы мне, чтобы так и было.
     - Так оно и есть.
     Мы еще немного помолчали.
     - Никогда мне не выбраться из этой дыры, - проговорил  вдруг  Крис  с
тяжелым вздохом. - Что ж, будешь приезжать из колледжа на летние каникулы,
а мы  с  Верном  и  Тедди,  отпахав  семичасовую  смену,  сможем  с  тобой
встречаться в кабачке у Сьюки: вспомнить былое,  да  и  просто  поболтать.
Если тебе, разумеется, захочется, только вряд ли...
     Он горько усмехнулся.
     - Слушай, перестань! Какого черта ты себя хоронишь?  -  накинулся  на
него я, стараясь, чтобы в голосе моем звучал металл.
     В то же время в ушах у меня были слова  Криса:  "А  может,  я  это  и
сделал? Может, я отдал деньги старой чертовке, леди Саймонс,  но  несмотря
на это меня наказали, поскольку они так и не всплыли?  А  на  другой  день
старая чертовка заявилась в школу в  новой  юбке..."  Передо  мною  встали
глаза Криса в тот момент, когда он это говорил, почти срываясь на крик.
     - Я и не собираюсь хоронить  себя,  дружище,  -  печально  проговорил
Крис, - я просто называю вещи своими именами. И хватит об этом.
     Мы  дошли  до  перекрестка,  где  начиналась   моя   улица,   и   там
остановились.   Часы   показывали   четверть   седьмого.    У    магазина,
принадлежащего  дядюшке  Тедди,  остановился  фургон  с  надписью   "Санди
Телеграм". Водитель в футболке и джинсах швырнул на крыльцо  пачку  газет.
Перевернувшись в воздухе, она шлепнулась последней страницей - с комиксами
- вверх. Фургон поехал дальше. Я почувствовал,  что  нужно  сказать  Крису
нечто крайне важное, но слова не шли.
     - Давай "пять", дружище, - устало проговорил он.
     - Крис, подожди...
     - Пока, я говорю.
     Я протянул ему ладонь.
     - Ладно, до скорого.
     Ответил он уже своей обычной беззаботной улыбкой:
     - До скорого. Давай, чеши домой, готовь задницу для порки!
     Посмеиваясь и что-то напевая, он отправился своей дорогой.  Шагал  он
легко, как будто вовсе не натер до крови ступни, вроде меня,  не  протопал
несколько десятков миль практически без отдыха, как будто его не  искусали
комары и слепни. Было  такое  впечатление,  словно  он  возвращался  после
увеселительной поездки в роскошный особняк, а не в  трехкомнатный  домишко
(более подходящим словом была бы "хибара") с покосившейся входной дверью и
разбитыми окнами,  где  вместо  стекол  были  вставлены  листы  фанеры,  к
подонку-брату, который, вероятно, уже его поджидает в предвкушении трепки,
которую задаст "оборзевшему салаге", к неделями  не  просыхающему  отцу...
Слова застревают у меня в горле, когда я  вспоминаю  тот  миг.  Вообще,  я
совершенно убежден - хотя какой же я писатель после этого? - что для любви
не нужно слов, и более того, слова могут убить любовь. Вот точно  так  же,
если, незаметно приблизившись к оленю, шепнуть ему на  ухо,  чтобы  он  не
боялся, что никто его не обидит, то зверь  в  одно  мгновение  исчезнет  в
лесной чаще - ищи ветра в поле. Так что слова - это зло, а любовь - совсем
не то, что воспевают все эти безмозглые поэты  вроде  Маккьюэна.  У  любви
есть зубы, и она  кусается,  любовь  наносит  раны,  которые  не  заживают
никогда, и никакими словами невозможно заставить эти  раны  затянуться.  В
этом противоречии и есть истина: когда заживают раны от любви, сама любовь
уже мертва. Самые добрые слова способны убить любовь.  Поверьте  мне,  что
это так - уж я-то знаю. Слова - моя профессия, моя жизнь.

                                    30

     Черный ход оказался запертым, однако мне было  хорошо  известно,  где
спрятан запасной ключ. На кухне, тихой и ослепительно  чистой,  никого  не
было. Я осторожно повернул выключатель. Что-то не  припоминаю,  чтобы  мне
когда-либо доводилось вставать с постели раньше матери...
     Скинув с себя  рубашку,  я  засунул  ее  в  пластиковую  корзину  для
грязного белья возле стиральной машины, затем вытащил из-под мойки  чистую
тряпку и тщательно вытерся ею - лицо, шею, грудь,  живот.  После  этого  я
расстегнул молнию на джинсах  и  растер  пах,  пока  кожа  не  покраснела,
особенно в том месте, где присосалась гигантская пиявка.  Кстати,  у  меня
там  до  сих  пор  маленький  шрам  в  форме  полумесяца.   Жена   однажды
поинтересовалась его происхождением, и я совершенно  непроизвольно  соврал
ей что-то, уже не помню что.
     Закончив с растиранием,  я  с  омерзением  выбросил  ставшую  грязной
тряпку.
     Выудив дюжину яиц, я взболтал шесть штук в кастрюльке,  добавил  туда
немного ананасового сока и четверть кварты молока и только  присел,  чтобы
все это проглотить, как в дверях появилась мама с сигаретой во рту. На ней
был вылинявший розовый фартук, а тронутые сединой  волосы  она  стянула  в
тугой пучок на затылке.
     - Ты где пропадал, Гордон?
     - В поход с ребятами ходили, - ответил я, приступая к еде. -  Сначала
мы расположились в поле у Верна, но потом решили отправиться к  кирпичному
заводу. Мама Верна обещала сообщить тебе. Разве она этого не сделала?
     - Может, она сказала отцу...
     Словно розовое привидение, мама проскользнула мимо меня к мойке.  Под
глазами у нее были синяки. Она испустила тяжелый вздох, почти что всхлип:
     - Почему-то именно по утрам мне  так  не  хватает  Денниса...  Всегда
захожу к нему в комнату, а там пусто, понимаешь, Гордон, пусто...
     - Да, я понимаю.
     - Он постоянно спал с распахнутыми окнами, а его одеяло... Ты  что-то
сказал, Гордон?
     - Нет, мама, ничего.
     - А одеяло он натягивал на себя до самого подбородка, - закончила она
фразу и, повернувшись ко мне спиной,  уставилась  в  окно.  Меня  охватила
дрожь.

                                    31

     Никто так ничего и не узнал.
     То есть тело Рея Брауэра было, конечно, найдено, но ни мы,  ни  шайка
"Туза" Меррила никакого к этому отношения уже не имели. Хотя, быть  может,
анонимный звонок в полицию, в результате которого труп  был  обнаружен,  и
имел прямое отношение к "Тузу",  по-видимому,  решившему,  что  так  будет
безопаснее для всех. В любом случае, родители наши  остались  в  неведении
относительно того, где мы были и что поделывали в  выходные  накануне  Дня
труда.
     Как Крис и предполагал, папаша его еще не вышел из глубокого запоя, а
мать, по своему обыкновению, отправилась на это время в Льюистон к сестре,
оставив младших на попечении "Глазного Яблока". Тот день и ночь ошивался с
"Тузом" и его бандой, таким образом девятилетний Шелдон, пятилетняя  Эмери
и двухлетняя Дебора оказались предоставленными самим себе.
     Матушка Тедди забеспокоилась на вторую ночь и позвонила матери Верна,
которая ее успокоила, сообщив, что накануне ночью видела свет  в  палатке,
разбитой у них в поле. Мамаша Тедди, поостыв,  выразила  надежду,  что  мы
там, не дай Бог, не курим, на что ее собеседница заявила что ни  Верн,  ни
Билли табаком не балуются, как и, по ее мнению, друзья их.
     Что же касается моего старика, он, разумеется,  задал  мне  несколько
вопросов, на которые получил весьма уклончивые  ответы,  однако,  по  всей
видимости, они его удовлетворили. Пообещав, что как-нибудь сходит со  мной
на рыбалку, он закончил разговор и  более  к  нему  не  возвращался.  Быть
может, кое-что и всплыло бы, если  бы  наши  предки  собрались  вместе  по
горячим  следам,  в  течение  недели-другой,  но  этого  не  произошло.  В
общем-то, им всем было наплевать.
     Майло Прессман счел  за  благо  держать  язык  за  зубами;  очевидно,
тщательно все взвесив,  он  пришел  к  выводу,  что  показания  нескольких
человек, пускай и несовершеннолетних, о том, как он натравил на меня  пса,
не сулят ему ничего хорошего.
     Таким образом, история эта не стала достоянием  публики,  однако  она
имела продолжение.

                                    32

     Однажды, уже в конце месяца, я возвращался домой из школы, как  вдруг
черный "форд" модели 1952 года,  обогнав  меня,  притормозил  у  тротуара.
Тачка  эта  была  с  массой  прибамбасов:  перламутрово-белые  колпаки  на
колесах, высокие хромированные бамперы, искусственная роза на  антенне,  а
на багажнике красовалась нарисованная карта. Была  она  весьма  необычной:
сверху одноглазый валет, в нижней половине хохочущий бесенок, а еще пониже
- надпись готическим шрифтом: БЕШЕНЫЙ КОЗЫРЬ.
     Дверцы машины распахнулись, и оттуда  показались  старые  знакомые  -
"Туз" Меррил и "Волосан" Бракович.
     - Так ты говоришь, дешевка? - ухмыльнулся  Меррил.  -  Говоришь,  моя
матушка это обожает?
     - Ну, малыш, считай, что ты покойник, - присовокупил "Волосан".
     Уронив  сумку  с  учебниками,  я  со  всех  ног  бросился  назад,   к
перекрестку, однако почти тут же  получил  сильнейший  удар  в  затылок  и
запахал косом по асфальту. В глазах у меня вспыхнули не искры, а настоящий
фейерверк. Когда они подняли меня за шиворот, я уже ревел вовсю, но не  от
боли в разбитых в кровь локтях и коленях,  даже  не  от  страха,  что  они
действительно сделают из меня отбивную. Крис  был  абсолютно  прав:  самые
горькие слезы - это слезы отчаяния, бессильной ярости.
     Я, словно обезумев, стал вырываться, и это  мне  почти  уже  удалось,
когда "Волосан" двинул мне колоном в пах. Боль была такая, что сознание  у
меня помутилось и, перестав что-либо соображать,  я  заорал,  нет,  скорее
завизжал, как поросенок под ножом мясника.
     "Туз" с каким-то сладострастием, широко размахнувшись дважды  саданул
меня по физиономии. Первый удар отключил мой левый глаз (открылся он  лишь
спустя четыре дня), вторым он мне сломал нос. Звук при этом был такой, как
будто кто-то разгрыз грецкий орех. Тут-то и появилась  старуха  Чалмерс  с
сумками в изуродованных артритом руках и с неизменной гаванской сигарой  в
уголке рта  (старуха  была  довольно  колоритной  личностью).  На  секунду
остолбенев от представшей перед ней картины, она заверещала:
     - Эй, что вы с ним сделали, подонки? Полиция! Поли-и-иция!!!
     - Не дай тебе Бог, гаденыш, встретиться со мной еще раз,  -  прошипел
"Туз" с своей ухмылочкой и нехотя Отпустил меня.
     Согнувшись пополам, я корчился на асфальте, не сомневаясь в том,  что
вот-вот отдам концы. Слезы катились из глаз, но все же  я  разглядел,  как
"Волосан" занес  ногу  в  армейском  ботинке,  чтобы  ударить  напоследок.
Мгновенно во мне снова вспыхнула ярость. Забыв про  боль,  я  ухватил  его
обеими руками за ногу и впился зубами в джинсы с такой силой, что  челюсти
хрустнули. Вопль его заглушил мой собственный, он запрыгал на одной  ноге,
и в ту же секунду каблук "Туза"  опустился  на  мою  левую  ладонь,  ломая
пальцы. Опять  раздался  хруст  разгрызаемого  ореха...  "Туз"  -  руки  в
карманах - неторопливо двинулся к  "форду",  за  ним  запрыгал  "Волосан",
поминутно оборачиваясь и выплевывая  грязные  ругательства  в  мой  адрес.
Обессиленный, весь в слезах, я кое-как присел на тротуаре. Тетушка Чалмерс
доковыляла до меня и, наклонившись, поинтересовалась, нужен ли  мне  врач.
Стараясь  сдержать  поток  слез,  я  ответил,  что  не  нужен.  Тогда  она
запричитала:
     - Звери,  надо  же,  какие  звери!  Я  видела,  как  он  тебе  врезал
напоследок... Бедный мой мальчик, у тебя  рука  распухла,  и  все  лицо  в
крови...
     Она привела меня к себе домой, дала мокрое полотенце - вытереть кровь
с коса, который к тому времени стал напоминать громадных  размеров  сливу,
угостила здоровенной чашкой  пахнувшего  лекарством  кофе,  который,  надо
сказать, меня здорово успокоил, и при  этом  не  переставала  причитать  и
настаивать на вызове врача, от  чего  я  наотрез  отказался.  Наконец  она
сдалась, и я отправился домой. Двигался я  крайне  медленно:  в  паху  все
распухло, и каждый шаг давался с огромным трудом.
     При одном взгляде на меня у отца с матерью волосы  встали  дыбом.  По
правде говоря, меня страшно удивило, что они вообще  что-либо  заметили...
Тут же начались расспросы: кто это сделал? Смогу ли я  опознать  негодяев?
(Последний вопрос задал, разумеется, отец, не пропускавший ни одной  серии
"Обнаженного города" и "Неприкасаемых"). Я заявил, что знать их не знаю  и
опознать вряд ли смогу,  добавив,  что  я  смертельно  устал  и  хотел  бы
прилечь. Думаю, что у меня был шок, а тут еще  подействовал  кофе  тетушки
Чалмерс, очевидно, более чем наполовину разбавленный крепчайшим бренди.  В
общем, я сказал, что они, скорее всего, иногородние, может,  из  Льюистона
или Обурна.
     Родители все же отвезли меня к доктору Кларксону (он, кстати, до  сих
пор жив, хотя уже тогда  бью  настолько  стар,  что  почти  не  вставал  с
кресла-качалки). Доктор выправил мне кости  носа  и  пальцев,  дал  матери
рецепт на болеутоляющее, затем под каким-то  предлогом  выпроводил  их  из
смотровой комнаты, после чего, нагнув  голову,  словно  боксер  на  ринге,
принялся меня допрашивать:
     - Гордон, кто это сделал?
     - Не знаю, доктор Клар...
     - Врешь.
     - Ей-Богу, сэр, не вру. Я действительно не знаю.
     Лицо его медленно наливалось кровью.
     - С какой стати ты выгораживаешь этих кретинов? Воображаешь, что  они
тебе за это скажут спасибо? Как бы не так - они лишь посмеются  и  назовут
тебя полным идиотом, а выбрав подходящий момент, добавят еще.
     - Честное слово, я их не знаю.
     Ответ мой страшно разозлил  его,  но  что  он  мог  поделать?  Только
покачать седой как лунь головой и, что-то  бормоча  по  поводу  малолетних
преступников, отправить меня к родителям.
     Мне было абсолютно все равно, что скажут "Туз" и "Волосан" и  назовут
ли они меня идиотом, я думал в тот момент только о Крисе. "Глазное Яблоко"
сломал ему руку в двух местах и так  ему  изукрасил  физиономию,  что  она
напоминала солнце на закате. В предплечье ему пришлось  вставить  стальной
стержень, чтобы кость срослась. Криса отыскала миссис Макджинн, изо рта  и
из ушей у него лилась кровь. Когда она привела его к врачу и  Крис  слегка
очухался, то заявил, что в темноте свалился с лестницы, ведущей в погреб.
     - Да, очень похоже, - сказал на это врач, качая головой точно так же,
как доктор Кларксон качал в моем  случае,  и  тут  же  позвонил  констеблю
Баннерману.
     Пока он это делал, Крис осторожно спустился с  лестницы,  придерживая
сломанную руку на  перевязи,  и  позвонил  из  автомата  на  улице  миссис
Макджинн (первый раз в жизни он звонил в  "коллект"  и,  как  позднее  мне
рассказывал, до смерти боялся, что соседка откажется ответить  на  звонок,
платить за который предстояло ей, однако она ответила).
     - Крис, с тобой все в порядке? - спросила она.
     - Да, благодарю вас.
     - Извини, что я не смогла добыть с тобою, Крис, но у меня пироги...
     - Ничего, миссис Макджинн, все  нормально.  У  меня  к  вам  просьба.
Видите "бьюик" у нас во дворе?
     "Бьюик" десятилетней давности принадлежал матери Криса. Когда у  него
перегревался мотор, а случалось это сплошь и рядом, от него на всю  округу
воняло горелым машинным маслом.
     -  Вижу,  -  осторожно  ответила  миссис  Макджинн.  Все  это  ей  до
чрезвычайности не нравилось - с Чамберсами, как  известно,  никакого  дела
лучше не иметь.
     - Вы не могли бы попросить маму - а раз "бьюик" во дворе, значит, она
дома - спуститься в погреб и вынуть лампочку на лестнице?
     - Крис, я же сказала - у меня пироги...
     - Я очень вас прошу, - неумолимо продолжал Крис, - сделать это сейчас
же. Скажите ей, что иначе мой братец сядет за решетку.
     Последовала  продолжительная  пауза  и,  наконец,   миссис   Макджинн
сдалась. Лишних вопросов задавать она не стала: меньше  знаешь,  спокойней
спишь. Констебль Баннерман незамедлительно посетил Чамберсов, но  в  итоге
для Ричи Чамберса все кончилось благополучно.
     Верн с Тедди также получили свое, хотя и в меньшей степени, нежели мы
с Крисом. Дома Верна уже  поджидал  Билли  с  кочергой,  но  только  после
четвертого  или  пятого  удара  Верн   отключился   окончательно.   Билли,
напуганный, что  убил  брата,  тут  же  прекратил  избиение,  однако  Верн
очухался довольно быстро. Тедди они поймали  втроем  в  один  не  очень-то
прекрасный для него вечер, когда он шел  домой  с  "нашего"  пустыря.  Ему
набили морду и расколотили очки, причем он попытался дать сдачи, но кто же
станет драться со слепым?
     В школе мы были неразлучны,  словно  единственные  из  целой  дивизии
бойцы, которым удалось вырваться из  окружения.  Никто  из  одноклассников
толком ничего не знал, однако ходили упорные слухи, что мы  не  только  не
побоялись сцепиться со старшими ребятами, но и  довольно  лихо  им  утерли
нос. На этот счет из уст в  уста  передавались  дичайшие  истории  -  одна
неправдоподобней другой.
     Со временем, когда кровоподтеки сошли и раны  зажили,  Верн  с  Тедди
отошли от нас и сформировали собственную команду из  сопляков  и  салажат,
которые  боготворили  их  и  которыми  они  помыкали  как  хотели,  словно
эсэсовские надсмотрщики в концлагере. Штаб-квартирой у них осталась все та
же хибара на пустыре.
     Мы с Крисом появлялись там все реже и реже, и какое-то  время  спустя
перестали вовсе. Как-то, весной 1961 года, я забрел туда от нечего делать,
- вонь там стояла, как  на  скотном  дворе,  -  и  больше,  насколько  мне
помнится, я уже туда не заглядывал. Мало-помалу Тедди  и  Верн  стали  для
меня практически чужими: при встрече мы, разумеется,  здоровались,  но  не
более того. Такое случается сплошь и рядом: друзья приходят  и  уходят,  а
жизнь продолжается... Иногда я вспоминаю тот сон и две фигуры  под  водой,
старающиеся утопить  третьего.  Может,  оно  и  к  лучшему,  что  так  все
кончилось. Кто-то тонет, кто-то выплывает, а  жизнь  идет  своим  чередом.
Справедливо это или нет, но это так.

                                    33

     Верн Тессио погиб в 1966 году во  время  пожара  в  Льюистоне,  когда
огонь уничтожил многоквартирный дом из тех, что  в  Бруклине  или  Бронксе
называют трущобами. По заявлению пожарной охраны, дом загорелся часа в два
ночи, а к рассвету от него остались одни головешки. В  ту  ночь  там  была
пьянка, на которой присутствовал и Верн. Как часто бывает, кто-то уснул  с
горящей сигаретой, может, это даже был он. В общем, его труп был одним  из
пяти, которых смогли опознать лишь только по зубам.
     Тедди попал в кошмарную  автокатастрофу.  Случилось  это  в  1971,  а
может, и в начале 1972 года. Как я уже упоминал не  раз,  служба  в  армии
стала для него настоящей идеей фикс. Едва достигнув возраста, когда  можно
было подавать документы в  пункт  набора  добровольцев,  он  запросился  в
авиацию, однако был признан годным лишь к нестроевой,  и  то  ограниченно.
Все, кто хоть один раз видел Тедди - его очки и  слуховой  аппарат,  -  не
сомневались, что так и получится, все, но только не  Тедди.  И  бесполезно
было убеждать его; однажды его временно исключили из школы за то,  что  он
назвал  руководителя  службы  профориентации  "дерьмаком  задрипанным".  В
другой раз Тедди харкнул в физиономию директору,  когда  тот  заикнулся  о
необходимости подумать о какой-нибудь другой профессии.
     За многочисленные прогулы, опоздания  и  нарушения  дисциплины  Тедди
оставили на второй год, но школу он как-то умудрился окончить. Он пошел по
стопам "Туза" и "Волосана":  купил  древний  "шевроле-белэйр"  и  принялся
ошиваться по тем же самым злачным местам:  дискотека,  кабачок  Сьюки  (он
теперь  закрыт),  бильярдная,  бар  "Тигр  с  похмелья"  и  т.п.,   иногда
заглядывая в  Управление  общественных  работ  Касл-рока,  чтобы  получить
очередную  халтуру  -  уборку  мусора  или  ремонт   дорожного   покрытия.
Постоянной работы у него, естественно, не было.
     Авария произошла в Харлоу. "Белэйр" был до отказа  набит  друзьями  и
подружками Тедди, двое из которых пристали к нему еще в 1960-м.  Не  знаю,
сколько бутылок они успели осушить, но только "шевроле"  начисто  своротил
телеграфный столб, после чего перевернулся аж шесть раз. Лишь одна  девица
из всей компании осталась в живых, да и то лучше бы ей умереть  на  месте:
полгода она пряла в барокамере, не подавая  признаков  жизни,  после  чего
чья-то милосердная рука повернула краник аппарата искусственного  дыхания.
Тедди же хоронили в наглухо закрытом гробу.
     Крису удалось поступить на курсы подготовки в  колледж,  причем  все,
кроме, разумеется, меня, его от этого настоятельно отговаривали.  Родители
считали, что он только зря теряет время, дружки вообще не понимали,  зачем
ему  вдруг  понадобилось  корпеть  над  учебниками,  руководитель   службы
профориентации не верил в его способности, учителям же отнюдь не улыбалась
перспектива ежедневно лицезреть этого хулигана в кожаной куртке на молниях
и в высоких  армейских  ботинках  на  фоне  благовоспитанных  мальчиков  и
девочек из добропорядочных семей, всегда аккуратно одетых  и  причесанных,
готовых день и ночь зубрить алгебру, латынь и  естествознание.  Среди  них
Крис, с его вечно всклокоченными волосами и курткой в заклепках, выглядел,
ясное дело, белой вороной.
     С десяток раз он был близок к тому, чтобы бросить учебу. Особенно его
достал папаша, не перестававший брюзжать, что "этот сопляк  возомнил  себя
умнее отца", что "нужно деньги зарабатывать, а не заниматься ерундой",  ну
и так далее. Однажды,  в  сильном  подпитии,  он  треснул  Криса  бутылкой
"рейнголда" по голове, после чего Крис оказался у доктора, своего  старого
знакомого, которому пришлось наложить на его скальп четыре шва. Его старые
дружки  (большинство  из  которых  сейчас  сидит,  а  остальные  либо  уже
отсидели, либо скоро сядут) устроили за ним  настоящую  охоту  на  улицах.
Ответственный за профориентацию убеждал его пройти хотя  бы  краткий  курс
профессионального обучения, чтобы впоследствии не  оказаться  у  разбитого
корыта. Но хуже всего было то, что в младшей школе Крис  изрядно  запустил
учебу, и теперь ему приходилось нагонять.
     Чуть ли не каждый вечер мы с ним занимались вместе, иногда  по  шесть
часов кряду. Меня эти занятия просто выматывали,  а  временами  и  пугали:
пугало какое-то остервенение Криса по отношению к  учебе.  Тем  не  менее,
отставание его казалось непреодолимым: прежде чем приступить к введению  в
алгебру, ему пришлось повторять дроби, потому что, когда  их  проходили  в
пятом классе, они с Тедди и Верном учились  играть  в  покер.  Прежде  чем
выучить по-латыни "Отче наш, иже еси на небесех", Крис должен был уяснить,
что такое существительное, предлог и дополнение. На  первой  странице  его
учебника английской грамматики красовалась аккуратно  выведенная  надпись:
Е...Л Я ГЕРУНДИИ.  Содержание  его  сочинений  было  неплохим,  мысли  его
отличались оригинальностью, но в правописании он  был,  мягко  говоря,  не
силен, а уж пунктуация вообще ему казалась темным лесом. Учебник Уорринера
стал для него настольной книгой, а  когда  один  экземпляр  истрепался  до
того, что стало невозможно его раскрыть, он  тут  же  приобрел  другой,  в
твердой обложке.
     И тем не  менее,  дела  его  шли  в  гору.  Я  тоже  не  блистал:  по
успеваемости в классе был  седьмым,  а  Крыс  поднялся  до  девятнадцатого
места, но нас обоих приняли в университет  штата  Мэн,  только  я  получил
место в кампусе [студенческий  городок]  Ороно,  а  Крис  -  в  Портленде.
Представляете, он пошел на юридический, туда, где вообще сплошная латынь!
     Ни я, ни  он  практически  не  общались  с  девочками,  не  назначали
свиданий. Очевидно, большинство наших знакомых, включая и Тедди с  Верном,
считали нас гомиками, однако  наши  с  Крисом  отношения  были,  по-моему,
гораздо ближе. Нас тянуло друг к  другу,  словно  магнитом.  Что  касается
Криса, причину этого, по-моему, объяснять не надо, со  мною  же  все  было
несколько сложнее. Его жгучее желание вырваться из Касл-рока,  из  болота,
что его затягивало, стало для меня частицей моего собственного "я", причем
лучшей частицей. Я просто-напросто не мог оставить Криса  в  этом  болоте,
иначе вместе с ним в нем бы погибла вот  эта  самая,  лучшая  часть  моего
естества.
     Шел  к  концу  1971  год.  Крис  вышел  из  общежития  перекусить   в
гриль-баре. В очереди, прямо перед ним, стояли двое, между ними  вспыхнула
ссора по поводу того, который из них первый.  Один  из  них  вытащил  нож.
Крис, этот вечный миротворец, стал их разнимать и получил  удар  в  горло.
Умер он практически моментально. Позднее выяснилось, что его  убийца  имел
четыре судимости и лишь за неделю до того  был  освобожден  из  тюрьмы  по
истечении срока заключения.
     Я прочел об этом в газетах. Крис к тому времени только что поступил в
аспирантуру, я же преподавал английский в средней школе, был уже в-течение
полутора лет женат, супруга вскоре должна была родить, и  я  тоже  пытался
родить свою первую книгу. Когда мне на глаза попался  заголовок  "Аспирант
убит кинжалом в ресторане Портленда", я сказал  жене,  что  сбегаю  ей  за
молочным коктейлем,  а  сам  сел  в  машину,  выехал  на  окраину  города,
припарковался и проплакал навзрыд, наверное, с полчаса. Я очень люблю свою
жену, но рыдать при ней, конечно, было невозможно.  Уж  слишком  это  дело
интимное...

                                    34

     Теперь, наверное, нужно сказать немного о себе.
     Как вы уже знаете, я стал писателем. Многие критики считают, что  все
мои писания - дерьмо, и иногда мне кажется, что они правы, однако мне  все
же доставляет удовольствие вписывать "свободный литератор"  в  графу  "род
занятий" многочисленных анкет, который приходится заполнять,  скажем,  при
получении кредита в банке или в конторе медицинского страхования.
     Как это началось? Вполне обычная история: моя  первая  книга  неплохо
разошлась, по ней сняли фильм, который неожиданно стал суперхитом, к  тому
же получил неплохие отзывы критики. Тогда мне было только двадцать  шесть.
Затем последовала вторая книга и фильм по ней, потом  третья  и  еще  один
фильм. Маразм,  короче...  В  то  же  время  жена  вполне  довольна  моими
успехами, у нас свой дом и трое детишек, все  они  -  отличные  ребята,  в
общем, я могу считать, что жизнь удалась и что, пожалуй, у меня  есть  все
для счастья.
     С другой стороны, как мне уже приходилось отмечать, писательский труд
перестал мне приносить прежнюю радость. Эти бесконечный звонки,  визиты...
Иногда у меня жутко болит голова, и тогда приходится запираться  в  темной
комнате, ложиться ничком и ждать, пока боль стихнет. Врачи утверждают, что
это  не  классическая  мигрень,  а  результат   постоянного   стресса,   и
уговаривают меня сменить образ жизни, работать  менее  напряженно,  и  все
такое прочее. Какая глупость... Как будто это от  меня  зависит.  Впрочем,
время от времени я сам за себя беспокоюсь, но, что гораздо  хуже,  начинаю
сомневаться, а нужно ли кому-нибудь то, что я делаю.
     Забавно, но я не так давно вновь повстречался с "Тузом" Меррилом. Вот
ведь как вышло: друзья мои мертвы, а "Туз" жив-здоров.  Я  видел,  как  он
отъезжал с фабричной стоянки  по  окончании  трехчасовой  смены,  когда  в
последний раз мы с ребятами навещали дедушку, то есть моего старика.
     У него и сейчас был  "форд",  только  не  1952-го,  а  1977  года,  с
наклейкой "Рейган/Буш-1980" на  заднем  бампере.  Он  сильно  располнел  и
полысел, его некогда красивое,  с  тонкими  чертами  лицо  превратилось  в
упитанную харю. Он равнодушно скользнул по  мне  взглядом,  не  узнавая  в
тридцатидвухлетнем мужчине мальчишку, которому когда-то сломал нос.
     Я решил понаблюдать за ним. "Форд" подкатил  к  замусоренной  стоянке
рядом с "Похмельным тигром", Меррил вылез из машины и, подтягивая на  ходу
брюки, заковылял к бару. Дальнейшее я мог вполне себе представить: вот  он
открывает  дверь  и  под  приветственные  крики  остальных   завсегдатаев,
усаживается на табурет, который протирает ежедневно, кроме воскресений, по
меньшей мере часа по три кряду с тех пор, как ему исполнился двадцать один
год, вот залпом выпивает первую кружку...
     "Так вот ты каким стал, "Туз", - подумал я, трогаясь с места.
     Слева, за фабрикой,  виднелась  Касл-ривер,  не  такая  широкая,  как
тогда, но и не такая грязная. Железнодорожного моста уже не было,  а  река
осталась. Как и я сам.

ЙНННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННН»
є          Этот текст сделан Harry Fantasyst SF&F OCR Laboratory         є
є         в рамках некоммерческого проекта "Сам-себе Гутенберг-2"        є
ЗДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДД¶
є        Если вы обнаружите ошибку в тексте, пришлите его фрагмент       є
є    (указав номер строки) netmail'ом: Fido 2:463/2.5 Igor Zagumennov    є
ИННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННј