Джеймс ХЕРБЕРТ
ГРОБНИЦА
"И сказал Господь Бог змею: за то, что ты сделал это, проклят ты пред
всеми скотами и пред всеми зверями полевыми; ты будешь ходить на чреве
твоем и будешь есть прах во все дни жизни твоей".
Бытие 3:14
САМАРИТЯНЕ
За три тысячелетия до Рождества Христова первые шаги на пути к
цивилизации были сделаны в Южной Месопотамии, в низовьях рек Тигра и
Евфрата. Эта древняя земля между двух рек - "Шума" - была родиной шумеров.
Их этническое происхождение до сих пор является загадкой.
Этот народ внес три огромных вклада в общий прогресс человечества, не
считая создания первых земледельческих общин, руководимых твердой властью.
Измерение времени в часах, сутках и месяцах, давшее начало
современному календарю, и астрология - наблюдение за звездами, и их
влиянием на земную жизнь, которая приводит нас к науке астрономии, - вот
первые два вклада шумеров в культуру своей эпохи.
Но третий вклад был наиболее важным из всех, ибо высшие жрецы древней
Месопотамии открыли путь к человеческому бессмертию. Этот путь не имел
ничего общего с вечным единением человеческого духа с его земной
оболочкой, но он позволял сохранить знания, накопленные человеком за всю
его жизнь. Высшие жрецы создавали новый мир, изобретая "письменность"; еще
ни одно выдающееся открытие, сделанное с тех пор людьми, не оказывало
столь сильного влияния на их духовное развитие.
И мало что известно нам об этом древнем народе.
Приблизительно за 2400 лет до Рождества Христова шумеры были
поглощены соседними племенами, стоявшими на более низких ступенях
развития; полудикие завоеватели впитали в себя культуру побежденного ими
народа, распространив ее на иные земли. Высочайшие достижения шумеров
дожили до наших дней; однако в сокровищнице всемирной истории не
сохранилось никаких легенд и преданий шумеров, позволяющих ответить на
вопрос, откуда они пришли в эти земли, ибо все записи, если таковые
существовали, были уничтожены или надежно спрятаны королями, князьями и
высшими жрецами.
Возможно, это было сделано неспроста.
1. УТРЕННИЕ РАСЧЕТЫ
Этот человек улыбался. Холлоран улыбался, хотя положение дел совсем
не должно было располагать его к улыбкам.
Он должен был испугаться - душа должна была уйти в пятки от испуга.
Но он не испугался. Он был спокоен - даже слишком спокоен для человека со
здравым рассудком. Казалось, что... что все происходящее его забавляет.
Словно он смотрел интересный спектакль, сидя в театральной ложе. Будто бы
два "Армлайта" и "Уэбли" 38-го калибра, направленные на него, не являлись
достаточной причиной для беспокойства.
Ничего, скоро эта слабая, едва заметная усмешка исчезнет с его
небритого лица. Приближалась минута взаимной расплаты, страшной, ужасной
расплаты.
Дуло револьвера Мак-Гиллига указало на фургон, стоящий в тени
деревьев на обочине дороги:
- Ваш человек там.
По резкому, грубому голосу, которым он произнес эти слова, можно было
догадаться, что манеры Холлорана раздражают его.
- А ваши деньги тут, - ответил Холлоран, слегка подтолкнув ногой
объемистый кожаный чемоданчик, лежащий на земле.
Мак-Гиллиг в упор смотрел на своего противника. Когда он разговаривал
с сыщиком по телефону, ему почудился легкий ирландский акцент в голосе
Холлорана - в том, как он произносил некоторые слова и ставил ударения. Но
сейчас перед ним стоял чистокровный бритт, вне всякого сомнения.
- В таком случае, нам хотелось бы получить их, - сказал Мак-Гиллиг.
Как только он произнес эту фразу, первые лучи солнца пробились сквозь
утренний туман, разгоняя серую мглу на склонах гор. С веток деревьев, с
кустов, растущих вдоль дороги, падали крупные капли, а высокая трава
пригнулась к земле после недавнего дождя. Но воздух был на удивление чист
и прозрачен - вольный воздух, не оскверненный бриттами и их зловонием, как
сказал бы Мак-Гиллиг. В миле отсюда проходила граница, за которой вся
земля была поражена злокачественной опухолью. Ирландец считал свое оружие
чем-то вроде скальпеля хирурга.
Мак-Гиллиг, командир бригады добровольческой Ирландской
Республиканской Армии, и Холлоран застыли в напряженных позах, разглядывая
друг друга. Никто не двигался.
Наконец Холлоран нарушил молчание:
- Сначала покажите нашего клиента.
Немного помедлив, Мак-Гиллиг кивнул одному из своих спутников -
восемнадцатилетнему юнцу, уже успевшему совершить два своих первых
убийства во имя Свободной Ирландии. Тот перевернул свой "Армлайт" дулом
вверх и, прижав приклад к бедру, не спеша двинулся к фургону. Ему пришлось
долго жать на ручку задней дверцы автомашины, и все же она никак не
открывалась.
- Подсоби ему, - приказал Мак-Гиллиг второму военному, стоявшему
слева от него. - Не беспокойся об этих двух: они не шелохнутся. - И он
взвел курок своего "Уэбли"; щелчок, раздавшийся в зловещей тишине,
прозвучал как грозное предупреждение.
Тем не менее его второй компаньон, который был постарше Мак-Гиллига
и, очевидно, уступал своему командиру в храбрости, продолжал держать под
прицелом двоих англичан, медленно отступая к фургону.
- Нам пришлось вкатить дозу вашему парню, - сказал Мак-Гиллиг
Холлорану. - Чтобы успокоить его, вы понимаете. К завтрашнему утру он
будет как огурчик.
Холлоран никак не отреагировал на это.
Задняя дверца фургона наконец распахнулась, и стало видно
скорчившуюся фигуру внутри. Старший военный неохотно повесил винтовку на
плечо и вместе с юнцом забрался в кузов. Они выволокли неподвижное тело из
машины, поддерживая его и одновременно прикрываясь им от англичан.
- Давайте его сюда, ребята, и положите на землю позади меня, -
крикнул им командир. И прибавил, обращаясь к Холлорану: - Теперь мне
хотелось бы взглянуть на эти деньги.
Холлоран кивнул:
- Сначала я должен осмотреть своего клиента.
Тон Мак-Гиллига стал любезным:
- Вполне разумно. Ступайте вперед.
Небрежно взмахнув рукой, Холлоран подозвал к себе грузного,
мускулистого мужчину - тот стоял в десяти шагах от него, прислонясь к
взятому ими напрокат автомобилю. Разомкнув сложенные на груди руки,
напарник Холлорана подошел ближе. Сам Холлоран ни на секунду не спускал
глаз с командира ИРА.
Холлоран шагал впереди всех, за ним - его помощник, а следом с
"Уэбли" в руках шел Мак-Гиллиг. Подойдя к распростертому на земле телу,
грузный мужчина опустился на колени. Юноша-ирландец тоже наклонился над
лежащим человеком.
Англичане не обменялись ни одним знаком, ни единым жестом.
- Деньги, - напомнил Мак-Гиллиг.
Холлоран медленно наклонился, протянув руки к кожаному чемоданчику,
стоящему у его ног. С легким щелчком расстегнулись две застежки.
Его помощник оглянулся, не поднимаясь с колен. Ни одного условного
знака, никаких лишних движений...
Холлоран улыбнулся, и вдруг Мак-Гиллиг понял, что находится на
волосок от гибели. Когда Холлоран еле слышно произнес - нет, тихо
прошептал: "Иисус, Мария..." - Мак-Гиллиг вспомнил, где он слышал этот
голос, этот еле заметный акцент.
Руки Холлорана были уже внутри чемоданчика.
А мгновение спустя они вновь появились над его крышкой, сжимая
короткоствольный пистолет-пулемет.
Мак-Гиллиг не успел нажать на спуск своего "38-го", когда первая
пуля, выпущенная из "Хекклер и Кох", раздробила ему переносицу, застряв в
задней части черепа. Другой военный захлебнулся собственной кровью,
раненный второй пулей, так и не сделав ни одного выстрела из своей
винтовки. Ничего не подозревавший ирландский юнец все еще стоял,
наклонившись к неподвижному телу на земле, когда третья пуля, вошедшая у
правого виска, превратила все его лицо в кровавое месиво.
На всякий случай Холлоран переключил свой пулемет на автоматическую
стрельбу, выпрямляясь в полный рост. Он был уверен в том, что за деревьями
нет никакой засады, но осторожность еще никогда никому не мешала.
Он подождал пять секунд, прежде чем перевести дух. Его спутник,
бросившийся ничком на землю в тот же миг, как только заметил улыбку на
лице Холлорана, не поднимался еще несколько мгновений.
2. АХИЛЛЕСОВ ЩИТ
Вывеска "Ахиллесова Щита" была скромной и лаконичной, весьма под
стать тому делу, которым здесь занимались, - латунная дощечка, укрепленная
на грубом кирпиче над входной дверью. В одном из углов блестящей
металлической полоски размером не более 8х4 дюйма был выгравирован
маленький прямоугольный треугольник - логограмма компании, обозначавшая
щит греческого героя Ахиллеса: если бы древний воин был мудрее, то,
отправляясь в битву, он прикрывал бы своим щитом только ту пятку, которая,
согласно преданию, была единственным уязвимым местом на его теле. Кроме
этого простого символа и необычного названия, в самой фирме не было ничего
фантастического. Расположенная к западу от пристани св. Катарины, рядом с
великолепной гостиницей и мелкой бухтой, где стояли парусники спортивного
яхт-клуба, контора "Щита" занимала один из многочисленных заброшенных
пакгаузов, впоследствии переоборудованных под офисы мелких частных
организаций, небольшие магазины и кабачки "старого стиля". Эти частично
перестроенные маленькие домишки приютились в готической тени моста старой
крепости. Более неудачного соседства для процветающей фирмы нельзя было
придумать. Трудно было отыскать взглядом неприметную вывеску на кирпичной
стене; пожалуй, только частые посетители конторы могли знать, где она
находится.
В просторном кабинете офиса на четвертом этаже сидели двое
посетителей "Ахиллесова Щита". Одному из них частенько приходилось бывать
здесь за последние шесть лет. Это был Александр Бьюкенан, учредитель
солидной страховой компании "Эйкорн Бьюкенан Лимитед", имевшей свое
представительство у Ллойда в Лондоне и несколько частных контор на улице
Церкви-на-Болоте. Фирма "Эйкорн Бьюкенан" занималась страхованием частных
лиц от похищения преступными группировками. И вела переговоры о выкупе
заложников.
Мужчина средних лет, пришедший вместе с Александром Бьюкенаном в
контору под знаком щита Ахиллеса, Генри Квинн-Риц, исполнительный директор
и вице-президент компании "Магма Корпорэйшн", был клиентом фирмы "Эйкорн
Бьюкенан". Похоже, что сейчас ему было немного не по себе, хотя он сидел
на роскошном мягком кожаном диване, - может быть, оттого, что ему не
нравились испытующие взгляды, направленные на него.
Трое мужчин, пристально смотревших на "второго человека" "Магмы",
были директорами "Ахиллесова Щита". Ни один из них ни единым словом или
жестом не старался успокоить своего будущего клиента-бизнесмена. Проводя
жесткий, резкий "перекрестный допрос", они нарочно заставляли слегка
волноваться своих собеседников, чтобы те все время держали себя под
контролем и предельно четко отвечали на заданные вопросы.
Первый из них, сидевший за широким письменным столом, с самого начала
взял в свои руки инициативу беседы. Это был Джеральд Снайф,
директор-распорядитель "Щита", занимающий официальный пост Управляющего
фирмой, сорокадевятилетний майор авиационной службы специального
назначения в отставке. На армейской службе ему довелось побывать во многих
странах, обучая британских и иноземных солдат военному ремеслу. Он
участвовал в боевых действиях в Омане, где прошли самые трудные годы его
жизни; однако большинство его подвигов по ряду причин осталось неизвестно
широкой публике: участие британских Вооруженных Сил в этом частном
конфликте не было признано официально. Невысокий, крепкий, подтянутый, с
чуть тронутыми сединой рыжеватыми волосами, он казался военным до мозга
костей - и, вне всякого сомнения, он был им.
На обыкновенном жестком стуле возле стола управляющего сидел Чарльз
Матер, кавалер ордена Британской Империи, шестидесятидвухлетний мужчина с
необычайно живыми, ясными глазами. Его проницательный взгляд часто таил в
себе искру иронии, как будто Матер хотел сказать, что не стоит относиться
к жизни слишком серьезно - и это несмотря на его серьезную, не
располагающую к веселым шуткам профессию. Представляя его клиентам как
Плановика, а чаще - как теоретика, разрабатывающего стратегию операции,
сотрудники "Щита" между собой прозвали его Заговорщиком. Он был высок и
худ, держался очень прямо, но при ходьбе опирался на трость из-за тяжелого
ранения в ногу, полученного в Адене уже в самом конце этой "неяркой"
кампании: его "Джип" подорвался на мине. Только небывалая стойкость и сила
духа и образцовая военная карьера помогли ему вновь вернуться в армию, без
которой он просто не мыслил своего существования. Скрывая шрамы и
подшучивая над своей "геройской" хромотой, он прослужил еще много лет,
пока снайперская пуля не ранила его вторично в ту же ногу, разорвав
сухожилия. Это случилось, когда он уже занимал должность командира
соединения и руководил боевыми операциями в Ольстере, после чего он был
вынужден принять преждевременную отставку и вышел на пенсию.
В этой чисто английской компании был только один человек, чье имя
выдавало его немецкое происхождение, Дитер Штур, в прошлом - член
Федерального уголовного суда, особого отдела немецкой полиции, созданного
Федеральным правительством для контроля над террористическими и
анархистскими группировками. Штур сидел рядом со Снайфом за широким
столом. Он был моложе двух своих коллег; разойдясь с женой четыре года
тому назад, он сохранил здоровый и бодрый вид преуспевающего человека. Его
фигура не отличалась аскетической худобой, как у Чарльза Матера, -
солидное плотное брюшко с трудом помещалось в сравнительно узких брюках.
Волосы, изрядно поредевшие на макушке, еще были достаточно густыми, чтобы
скрыть едва намечающуюся лысину. Этот серьезный, но несколько суетливый
человек был практически незаменим в организационных делах и финансовых
вопросах, в тщательной и детальной разработке плана операции и снабжении
агентов оружием. Он работал прекрасно, невзирая на возникавшие все время
трудности, с чем бы они ни были связаны: с властями других стран (лица,
занимавшие ответственные должности, высокопоставленные чиновники и
начальники полиции нередко пятнали себя участием в тайных соглашениях с
террористами), или с условиями договора, заключенного с "объектом",
обеспечивающими клиенту минимальную степень риска. Коллеги называли его
Организатором.
Его лицо пересекал длинный изогнутый шрам, похожий на след от
сабельного удара; возможно, то был знак махизма, который он с гордостью
носил в кругу гейдельбергских студентов в те времена, когда герр Гитлер
захватил власть, совершив свои первые преступления. Однако Штур был
слишком молод для этого; он принадлежал к иному поколению, и его увечье не
имело ничего общего с проявлением "рыцарской доблести". Этот рубец остался
после глубокой раны, полученной им при падении с велосипеда во время
загородной прогулки: он съезжал с высокого холма, отпустив тормоза.
Впереди показался грузовик; водитель с предельной осторожностью проезжал
перекресток у подножья холма, и Штур, одиннадцатилетний школьник из
маленького городка Зиген, пренебрегая всеми правилами, мчался прямо на
грузовик, не сбавляя скорость. Когда он наконец сообразил, что столкнется
с машиной, было уже поздно. Велосипед попал под колеса грузовика, а сам
мальчишка, еле успевший резко повернуть руль в самый последний момент,
вылетел из седла. Все же его зацепило откидным бортом кузова: кожа с лица
была содрана, как если бы по ней провели скребком.
Глубокий шрам начинался у левого виска и спускался ко рту через всю
щеку. Когда Штур улыбался, его лицо, обезображенное рубцом, перекашивалось
на сторону. Штур знал об этом и старался улыбаться пореже.
Джеральд Снайф говорил посетителям:
- Вы понимаете, что нам потребуется полное досье на вашего человека:
биография, сведения о его занятиях в прошлом, его характеристика на
сегодняшний день, - словом, все, что может иметь хоть малейшее отношение к
делу?
Квинн-Риц кивнул:
- Мы предоставим вам все сведения, которыми располагаем сами.
- И еще нам хотелось бы знать, какую роль играет этот человек в вашей
корпорации.
- Он незаменим, - немедленно ответил вице-президент "Магмы".
- Звучит весьма необычно, - Чарльз Матер почесал своей тростью
лодыжку. - Если бы вы сказали, что он неоценим, я мог бы это понять. Но
незаменим?.. Не представляю себе подобного зверя в дебрях современного
бизнеса.
Александр Бьюкенан, сидевший рядом со своим клиентом на кожаном
диване, важно произнес:
- Если бы вы знали, на какую сумму застрахован наш "объект", вы
согласились бы с господином вице-президентом.
- Не будете ли вы столь любезны назвать эту цифру?
Вопрос был задан мягким, корректным тоном; однако представитель
страховой компании ни секунду не сомневался в том, что необходим правдивый
ответ. Он взглянул на Квинн-Рица. Бизнесмен чуть наклонил голову в знак
согласия.
- Наш человек застрахован на пятьдесят миллионов английских фунтов, -
сказал Бьюкенан.
Ручка выпала из пальцев Дитера Штура. Снайф и Матер, лучше владеющие
собой, лишь быстро переглянулись. Наступила тишина.
Чтобы сократить паузу, страховщик сделал банальное замечание:
- Внушительная сумма; надеюсь, вы согласны со мной, господа.
- Мне страшно даже подумать о размере страховой премии, - сказал
Матер.
- Естественно, она пропорциональна сумме страховки, - ответил
Бьюкенан. - Но я боюсь, что придется снизить ее; таким образом, если ваша
фирма получит ассигнование из страхового фонда, премия "Магме" составит
десять процентов вместо обычных двадцати.
- В таком случае, я полагаю, - обратился Матер к вице-президенту
"Магмы", - что речь идет о безопасности вашего президента.
- Как раз нет, - ответил тот. - Этот человек не занимает в нашей
компании никаких высоких должностей.
- Однако здравый смысл подсказывает нам, что он у вас не только чай
заваривает, - сухо сказал Матер. - Я уверен, что господин Бьюкенан уже
сообщил вам о наших правилах: имя "объекта" не появится ни на одном
документе - ни на бланках страховой компании, ни в страховом договоре,
даже если эти бумаги будут лежать в надежных сейфах. Мы соблюдаем
строжайшую секретность - из соображений безопасности, как вы понимаете, -
но можете вы хотя бы объяснить нам, какую функцию выполняет ваш человек
внутри корпорации. Мы еще вернемся к вопросу о его имени, когда придем к
полному согласию друг с другом - надеюсь, нам все-таки удастся достичь
взаимопонимания.
Квинн-Риц поерзал на своем сидении, как будто он сидел на выпирающей
пружине:
- Боюсь, что в данный момент я не имею права сообщить вам даже такую
подробность. Когда будет заключен контракт, "Магма" предоставит всю
необходимую информацию по первому требованию, не выясняя, зачем вам
понадобились эти сведения.
- Мы уже привыкли к особой осторожности, которую проявляют наши
клиенты, - заверил его Снайф. - Более того, здесь наши интересы полностью
совпадают с вашими; мы вполне одобряем подобную осмотрительность. Но раз
уж вы поняли, что придется предоставить нам полную информацию о вашем
человеке, ничего - повторяю, абсолютно ничего - не скрывая, разрешите нам
перейти к делу.
- Я отлично понял вас, - ответил вице-президент с легким поклоном.
Надеюсь, что это действительно так, подумал Снайф. Потому что
придется раскапывать мельчайшие детали и подробности биографии "объекта".
Нас будет интересовать все - его жена, семья, друзья; его привычки, хобби,
развлечения. Как он проводит свой досуг. Имеет ли любовницу. В особенности
это. Любовница (или даже несколько любовниц) была слабым звеном в подобных
делах. Обычно "объект" старался скрыть столь деликатную сторону своей
личной жизни, пытаясь ускользнуть из-под контроля охраны для интимных
свиданий с женщинами. "Щит" должен был знать, что представляет из себя
"объект" как человек: упрямый или мягкий; здоровяк или болезненный и
слабый; любящий и нежный или строгий и суровый; конформист или
инакомыслящий; основные черты его характера и уровень его
интеллектуального развития. Если он был женат и имел детей, то каким мужем
он был, каким отцом? Снайф и его агенты должны были знать буквально о
каждом его шаге - днем и ночью, ежечасно, ежеминутно. Можно ли
организовать дело так, чтобы о каждом его передвижении как внутри
корпорации, так и вне ее сразу же становилось известно оперативникам
"Щита"? Было ли возможно предугадать дальнейшие действия "объекта", чтобы
предупредить агентов заранее? Он уже знал об исключительной важности этого
сотрудника для "Магмы" - страховой полис в пятьдесят миллионов фунтов
стерлингов не оставлял никакого повода для сомнений, - но в чем была
причина столь огромной суммы страховки? Что скрывалось за этой цифрой?
Каковы были роль и служебное положение "объекта" в корпорации? Необходимо
было получить ответ на эти и многие другие вопросы, прежде чем "Щит"
начнет создавать сложную систему безопасности для своего клиента,
выполненную по индивидуально разработанному плану. Но даже после этого
система не гарантировала полного отсутствия разных досадных ошибок и
сбоев, неизбежных во всякой работе.
Однако сперва требовалось уточнить одну очень важную деталь.
Снайф наклонился вперед, опираясь локтями на свой стол, сцепив руки;
его большие пальцы вращались один вокруг другого.
- Почему именно сейчас? - спросил он. - Почему вы считаете, что в
данный момент вашему сотруднику необходима защита?
- Потому что, - вежливо ответил ему Квинн-Риц, - он сам сказал нам об
этом.
Снайф и Матер опять быстро переглянулись друг с другом.
- Ваш человек получал какие-то угрозы или предупреждения? - спросил
Матер.
- Не совсем так.
Дитер Штур, с самого начала разговора делавший какие-то пометки в
блокноте, отложил ручку:
- Может быть, ваша корпорация вовлечена в какое-нибудь сомнительное
предприятие, из-за которого ваш сотрудник подвергает себя риску?
- В настоящий момент - нет.
Бьюкенан тут же взял слово:
- Джентльмены, вы, несомненно, знаете, что "Магма Корпорэйшн" - один
из бесспорных лидеров среди коммерческих компаний. У нее имеются солидные
капиталовложения за рубежом в горнодобывающей, промышленной и
энергетической отраслях. Активы внешних капиталовложений составляют около
шести миллиардов фунтов стерлингов, а годовой оборот средств - порядка
сорока пяти миллиардов. Для того чтобы перечислить все дочерние компании
корпорации "Магма", не хватило бы суток...
- Спасибо за информацию, Александр, но как это связано с темой нашего
разговора? - грубовато оборвал его Снайф.
- Теперь вы окончательно можете убедиться в том, что "Магме" незачем
пускаться в какие-то рискованные авантюры, которые могут считаться...
- Темными делишками? - услужливо подсказал Матер.
Штур улыбнулся; его левая бровь, изуродованная шрамом, поднялась
высоко вверх, а рот искривился в усмешке.
- Подозрительными, - объявил, наконец, Бьюкенан.
- Простите, но я не имел в виду... - начал Штур, все еще улыбаясь.
- Ну что вы, конечно, я все понимаю, - кивнул Квинн-Риц. - Вам нужна
полная картина, как говорится. Разрешите изложить это таким образом:
человек, о котором идет речь, обладает определенными... способностями... -
он чуть помедлил, прежде чем произнести это слово, - которые могут
послужить предметом сильной зависти со стороны компаний, занимающихся
коммерцией в той же сфере, что и наша корпорация. Поэтому он подвергался
бы очень большому риску, если бы, скажем, зависть какой-либо из
конкурирующих с нами компаний превзошла все возможные пределы.
- Но они всегда могут заплатить ему больше, чем вы, за ту же самую
работу, - возразил Матер, слегка заинтригованный тем, что услышал от
вице-президента.
- Только в том случае, - ответил Квинн-Риц с лукавой ноткой в голосе,
- если они узнают о его существовании. - Он улыбнулся троим мужчинам, чьи
головы разом повернулись к нему - очевидно, ему польстило их внимание. - Я
прошу прощения за то, что вынужден объясняться с вами лишь намеками;
видите ли, наш человек действительно обладает уникальным в своем роде
умением, в котором с ним никто не может сравниться. Не только наши
конкуренты, но даже многие из наших служащих ничего не знают о редких
способностях этого человека. Его мастерство держится в строгом секрете
внутри нашей компании.
Опершись на ручку своей трости, Матер стал смотреть в окно. Парившая
в небе чайка в этот момент камнем бросилась вниз. Он успел заметить лишь
быстрый взмах ее белоснежных крыльев в солнечном блеске.
- Все, что вы говорите, э-э-э... очень интересно, - сказал он,
переводя взгляд на вице-президента "Магмы". - Да, - медленно повторил он,
несколько растягивая слова, - очень, очень интересно. Но не будете ли вы
любезны сообщить нам подробности?
Квинн-Риц поднял руки:
- Опять-таки, я боюсь, что не имею на то никакого права. По крайней
мере до тех пор, пока вы не возьметесь за это дело. Мы тоже подчиняемся
необходимости соблюдать осторожность. Я знаю, что это ставит вас в крайне
неудобное положение, но мы выдвигаем довольно категорические требования,
которые придется учесть при разработке вашего проекта. Есть несколько
деталей, которые мы еще не обсуждали - они могут идти вразрез с планами
вашей компании.
Перо Штура опять повисло в воздухе, не касаясь бумаги.
- Этот человек, - продолжал вице-президент, - все время находится под
прикрытием надежной охраны, которая входит в его ближайшее окружение.
- А, - произнес Матер.
- Телохранители? - спросил Штур.
Квинн-Риц кивнул.
- Они хорошо обучены? - спросил Снайф.
- Вполне, я полагаю, - ответил Квинн-Риц.
- Тогда почему же "Магма" нуждается в наших услугах?
Вице-президент растерянно взглянул на Бьюкенана, который в это время
смотрел в сторону.
- Там, где дело касается риска, на который мы вынуждены идти в силу
различных обстоятельств, право решающего голоса принадлежит компании
"Эйкорн Бьюкенан", - ответил он. - Эти личные телохранители могут быть
профессионалами; однако мы будем более уверены в безопасности нашего
сотрудника, если "Ахиллесов Щит" будет контролировать ситуацию. Для начала
было бы неплохо проверить надежность его персональной охраны.
- Это проще простого, - заметил Штур. - Я могу разработать несколько
операций, в которые будут вовлечены эти ребята. По крайней мере, вы
сможете оценить их профессиональную подготовку и решите, можно ли им
доверять; но в этом случае они должны будут полностью подчиняться нашим
распоряжениям.
- Да, конечно, - подтвердил Квинн-Риц. - Ваша компания будет обладать
всеми полномочиями, которые только пожелает иметь.
- Вот и прекрасно, - сказал Снайф. - В таком случае дела обстоят как
нельзя лучше.
Бьюкенан смущенно кашлянул.
- Есть еще одна особенность, Джеральд, - наконец произнес он. По его
смущенному тону легко было догадаться, что эта особенность вряд ли
понравится Снайфу и его коллегам.
- Я уже объяснил господину Квинн-Рицу и господину президенту "Магма
Корпорэйшн", что обычно "Ахиллесов Щит" использует как минимум трех
агентов для поддержки непосредственной связи с "объектом", что полностью
исключает всякую возможность появления слишком теплых, дружеских отношений
между защитником и его подопечным.
- Да, обычно мы строго следим за выполнением этого правила. Мы должны
быть уверены в том, что в случае провала, если клиент все-таки будет
похищен, личные симпатии или другие столь же деликатные чувства не станут
помехой в переговорах, которые нашему агенту придется вести с
похитителями.
- Я понял вас, - подтвердил бизнесмен.
- К сожалению, - продолжал Бьюкенан, - "Магма Корпорэйшн" может
допустить до персонального контакта со своим сотрудником лишь одного
человека из "Ахиллесова Щита", в силу разных причин, которые она желает
сохранить в тайне.
- Великий Боже! - воскликнул Матер, а Штур пробормотал себе под нос:
- Verflucht! [Проклятье (нем.)]
- Это невозможно, - твердым тоном отрезал Снайф.
- Пожалуйста, поймите, - настаивал Квинн-Риц, - что это необычное
условие, выдвинутое "Магмой", связано с сохранением профессиональной тайны
нашей корпорации; оно касается только наших внутренних дел. А все внешние
мероприятия, которые вы сочтете нужным провести в целях безопасности
нашего человека, будут целиком и полностью доверены вам. Вы понимаете, что
речь сейчас идет о предмете, составляющем строжайшую тайну - о роли,
которую играет этот человек в нашей корпорации, - и чем меньше людей знает
об этом, тем лучше для "Магмы".
- Я могу гарантировать вам полную конфиденциальность. По-моему, я уже
неоднократно говорил об этом, - успокоил его Снайф.
- У меня нет ни малейших сомнений на сей счет. Однако в этом человеке
заключается одна из главных причин столь большого успеха нашей компании на
мировом рынке. Это наше "ноу хау", наше секретное оружие, если вам угодно.
Нам не хотелось бы, чтобы этот секрет, - и даже сам факт, что мы обладаем
каким-либо секретом - вышел из-под контроля нашей администрации, попав в
руки посторонних лиц. Если ваша фирма будет сотрудничать с нами, ваш
человек будет связан столь же строгими правилами относительно соблюдения
тайны.
- Вы хотите сказать, что даже мы - все, кто находится сейчас в этой
комнате, - ничего не должны знать об этом? - удивился Штур.
- Ничего не поделаешь. Таковы обстоятельства.
- Это необычно. Кроме того, это нарушает все привычные нормы, -
сказал немец.
Смущение Квинн-Рица вдруг словно рукой сняло. Он расположился
поудобнее на своем диване, приняв как можно более высокомерный и
самоуверенный вид и сразу вспомнив о своем солидном положении, о том,
насколько сильна его корпорация. Деловые переговоры, в которых необходимо
защищать интересы своей фирмы, были его родной стихией. Этой троице из
"Ахиллесова Щита" не удастся запугать его своими беззастенчивыми
взглядами! Он твердо решил играть "на повышение". Будучи знатоком своего
дела, он обладал особым чутьем бизнесмена, позволяющим ему ориентироваться
даже в непривычной обстановке. Он знал, что, соблазненные двойной
приманкой - разговорами о "секретности" и "тайне", весьма под стать их
собственной скрытности, без которой в их профессии не обойтись, и размером
обещанного денежного вознаграждения - они уже попались к нему на крючок.
- Необычно, да. Но очень существенно, поскольку президент нашей
корпорации и я - мы оба заботимся об этом.
Последовала долгая пауза. Управляющий, Плановик и Организатор
размышляли о том, что может скрываться под теми обстоятельствами, на
которые ссылался вице-президент "Магмы". Матер первым нарушил общее
молчание:
- На какой период вашему человеку потребуется страховка от
неожиданных происшествий?
- Не более чем на несколько недель, - быстро ответил Бьюкенан.
- Основание? - спросил Снайф.
Бьюкенан оглянулся на Квинн-Рица. Тот ответил:
- Наш служащий считает, что будет подвергаться риску лишь в течение
этого срока.
- Он, должно быть, весьма любопытный субъект, - заметил Снайф.
- Да, это действительно так. А теперь я попрошу вас ответить,
заинтересованы ли вы в этой работе, господа? - Квинн-Риц обвел взглядом
лица сидящих перед ним мужчин.
- Вы никак не облегчаете нашу задачу, - задумчиво ответил ему Снайф,
- а совсем наоборот, делаете ее еще более трудной. Однако похоже, что это
и вправду будет интересное дело. Хотя, конечно, сложно будет подобрать
одного-единственного агента - обычно все наши люди работают в команде...
- Как раз нет, - тихо произнес Матер. - Я думаю, что с этим у нас не
возникнет никаких проблем. Ведь у нас есть вполне подходящий парень - а,
Джеральд?
Несколько секунд Снайф растерянно глядел на своего Плановика. И вдруг
словно молния мелькнула в его глазах - очевидно, он понял, кого имел в
виду Матер. Но едва Управляющий открыл рот, собираясь что-то сказать, как
Плановик быстро кивнул головой:
- Да, - ответил за Снайфа Матер. - Да, я думаю, что именно он
подойдет как нельзя лучше.
3. МАГМА
Холлоран на секунду задержался перед двадцатичетырехэтажным зданием,
чтобы осмотреть его со всех сторон. Впечатляюще, подумал он - и
действительно, здание производило глубокое впечатление, возвышаясь над
обыкновенными серыми домами Сити подобием гигантской фантастической
скульптуры из стекла и бронзы. Затемненные оконные стекла были
непроницаемо черны, а металлический каркас здания сверкал в лучах
восходящего солнца темно-золотистым блеском. Наружные лифты скользили
вверх и вниз вдоль гладких стен; из их прозрачных капсул выглядывали
бледные лица - пассажиры наблюдали за суетой на городских улицах с высоты
птичьего полета. Все углы здания - а их было несчетное множество -
грациозно закруглялись, образуя плавный, изящный контур. Мощные внешние
опоры, удаленные архитектором на значительное расстояние от центра
сооружения, придавали ему сходство с башней старой крепости; это сходство
еще больше усиливалось оттого, что общая форма здания ничем не напоминала
простую "коробку": некоторые этажи выступали вперед, нависая над
остальными наподобие балконов и карнизов.
Штаб-квартира "Магмы" - капитальное сооружение, которое нелегко взять
штурмом, размышлял Холлоран, глядя на здание. Несмотря на его ошеломляющее
великолепие, подчеркнутое унылым однообразием соседних финансовых
кварталов Лондона, в нем чувствовалось что-то мрачное и тяжелое,
оставляющее приблизительно такое же впечатление, которое производит
нависшая над городом огромная грозовая туча. Стены здания, сияющие
металлическим глянцем, выглядели, пожалуй, чересчур мощными, подавляя все
вокруг себя.
Он постоял на том же месте еще немного, рассматривая главный офис
"Магмы", не обращая внимания на суету конторских служащих, торопливо
проходящих мимо него, прежде чем перейти улицу и войти внутрь здания,
сменив бодрящую свежесть весеннего утра на стерильную прохладу
кондиционированного воздуха фойе.
Матер уже ждал его, сидя в одном из кресел, поставленных в ряд
напротив конторки секретаря. Конторка в форме кольца была оснащена
разнообразными средствами радио- и телекоммуникации. Человек в
светло-голубой униформе медленно прохаживался внутри этого кольца, изредка
нажимая на рычажки и кнопки: черно-белые изображения бесчисленных
кабинетов, коридоров и комнат вспыхивали на матовой поверхности пульта
связи. На экранах мониторов светились колонки цифр. Сюда стекались новости
со всего света: биржевые курсы иностранных валют, сведения о крупнейших
торговых операциях, новости, касающиеся внутренних дел компании,
процентные ставки акций, динамика активных и временных вкладов, обменные
опционы, индексы эмиссии и даже краткие сообщения последних известий,
круглосуточно транслируемые Би-Би-Си.
Суетливая, кипучая деловая жизнь царила в просторном холле первого
этажа огромного здания. Эскалаторы поднимали многочисленных посетителей и
служащих офиса на второй этаж; скоростные лифты за стеклянными дверями
везли пассажиров на самые верхние этажи. Рядом с креслами, в одном из
которых удобно устроился Матер, были установлены кнопочные таксофоны на
низеньких столиках - очевидно, хозяева старались обеспечить максимум
удобств ожидающим делового свидания бизнесменам. Роскошные пальмы и
экзотические растения, пластичные скульптуры, выполненные из того же
блестящего материала, которым были отделаны снаружи стены здания,
расставленные в зале для того, чтобы придать ему менее официальный вид,
лишь отчасти заполняли пустоту фойе, где толпы людей спешили куда-то,
встречались и расставались друг с другом или просто сидели, ожидая
назначенного часа приема у какого-нибудь важного чиновника. Меж растений и
скульптур тут и там виднелись застекленные витрины с образцами горных
пород: рудами ценных металлов, различными минералами - кристаллическими и
аморфными веществами - и даже с полудрагоценными камнями - словом, со
всеми богатствами земли, которыми распоряжалась Империя "Магма".
Холлоран обратил внимание на несколько небольших групп, стоявших в
разных концах фойе; эти собрания возникали спонтанно. Там велись разговоры
вполголоса, вплетавшиеся в общий гул и шум, стоящий в обширном зале.
Интересно, под чью дудку поют эти тихие голоса, подумал он. Вероятнее
всего, центральный офис "Магмы" кишмя кишел ее секретными агентами,
которые сбивали с толку представителей чужих компаний при помощи подобных
интриг.
На другом конце холла стояла стена, облицованная мраморными плитами,
словно граница между свободным пространством фойе и деловыми кабинетами
офиса. Вдоль нее располагались несколько дверей и сеть наружных
подъемников, очевидно, предназначавшихся для тех, кто был готов
наслаждаться великолепным зрелищем панорамы города, открывающимся с
высоты, несмотря на головокружение от быстрого подъема в прозрачной клети.
Матер заметил Холлорана и поднялся со своего кресла, опираясь на свою
трость. Холлоран пошел к нему навстречу.
- Довольно пышно построено, не правда ли? - произнес Матер, когда они
подошли поближе друг к другу.
- Даже пышнее, чем аэропорт в Тяньцзине, - ответил Холлоран, пожимая
руку Плановика.
- Рад видеть вас, Лайам. Мне жаль, что ирландская операция прошла
столь неудачно.
Холлоран молча кивнул.
- Пойдемте отметимся у дежурного и получим дальнейшие инструкции, -
прибавил Матер и, повернувшись, захромал к секретарской конторке, за
которой стоял человек в голубой униформе. Холлоран пошел следом,
оглядываясь по сторонам.
Служащий офиса за круглой конторкой сразу обратил внимание на
приближающуюся пару, и как только Матер и Холлоран поравнялись с ним,
осведомился у них сухим, официальным тоном:
- Чем могу быть полезен?
- Матер и Холлоран, к сэру Виктору Пенлоку. Назначено на девять
часов.
Мужчина за конторкой даже бровью не повел; если он и был удивлен тем,
что двое незнакомцев, стоящих перед ним, так запросто объявляют о
назначенном приеме у самого президента Корпорации, то по его лицу этого
никак не было заметно.
- Организация? - спросил он все так же холодно.
- Думаю, что эта информация не столь необходима. Вы согласны со мной?
- ответил ему Матер.
Секретарь, очень молодой юноша в очках, с абсолютно невыразительной
внешностью, сел за свой столик и забарабанил пальцами по клавишам
компьютера. Зеленые полоски набранного текста отразились в стеклах его
очков. Очень скоро лицо секретаря приняло менее строгое выражение, хотя
его манеры остались столь же сдержанными, а тон - холодным и официальным.
- Вам потребуются идентификационные карточки, - произнес он и нажал
на кнопки какого-то механизма, расположенного под его конторкой и потому
скрытого от глаз посетителей. Несколько мгновений спустя он уже выкладывал
на стол две желтых полоски: на одной из них в верхнем углу заглавными
буквами было напечатано имя Маттера, а на другой - Холлорана. Он сунул их
в два пластмассовых клипса и подтолкнул к посетителям:
- Прикрепите их на лацканы ваших пиджаков, пожалуйста. Вам нужно
подняться на девятнадцатый этаж. Вы можете добраться до двенадцатого этажа
на внешнем подъемнике, а затем пересесть на внутренний лифт, который
доставит вас на девятнадцатый этаж. Либо можете воспользоваться
экспресс-лифтом - как вам будет удобнее, - он показал рукой на двери
лифтов, расположенных позади его конторки.
- Мне больше нравится внешний подъемник, - весело объявил Матер. - А
вы что скажете, Лайам?
Холлоран улыбнулся, вешая свой значок на грудь:
- Ничего не имею против.
Они пошли сквозь толпу на первом этаже, гудящую, словно пчелиный рой
в улье; Матер радовался, как ребенок, которого впервые взяли на
праздничную ярмарку. В это время из спустившегося сверху лифта вышло
несколько пассажиров. Матер и Холлоран направились к свободной кабине.
Войдя в нее, Матер быстро нажал на кнопку двенадцатого этажа, чтобы
остаться лишь вдвоем с Холлораном в полупрозрачной капсуле подъемника.
Как только автоматические двери за ними закрылись, выражение лица
старого Плановика резко изменилось - оно стало чересчур серьезным и
сосредоточенным. Лифт плавно поднимался вверх, и сквозь толстые стекла
кабины взгляду открывались знакомые пейзажи.
- Что же случилось, Лайам? - тихо спросил Матер.
Холлоран не отрываясь смотрел на суматошную толчею на городских
улицах, постепенно уплывающих вниз, уменьшаясь в размерах, уступающих
место широкой панораме города.
- По моим подсчетам, наш клиент умер в момент похищения или вскоре
после этого. Мы знали, что у него было слабое сердце. В медицинской
справке, полученной от их компании, упоминалось, что он перенес
микроинфаркт около двух лет тому назад.
- Но вы не знали, что он мертв, пока не явились к ним с деньгами.
Холлоран кивнул. В это время за стеклом кабины открывался роскошный
вид: воды Темзы сверкали, серебрились под солнечными лучами. На востоке
возвышался величественный собор св. Петра, а на западе - Тауэр; вдалеке
начинали смутно вырисовываться серые очертания башен, шпилей и мостов
старого Лондона.
- У меня было предчувствие. Они не разрешили мне связаться с клиентом
по телефону - сказали, что я должен поверить им на слово, и что он в
полном порядке. Мне не приходилось выбирать...
- Убийцы, - произнес Матер. - Кровожадные ирландские разбойники.
- Они считают себя солдатами. Они ведут войну.
- Похищение людей и убийства? Беспорядочные поджоги? Очень странная
война.
- Война всегда никогда не бывает нормальной.
Старик искоса взглянул на Холлорана, оторвавшись от созерцания красот
пейзажа за окном:
- Я слишком хорошо знаю вас, чтобы подозревать в каких-либо связях с
ИРА.
Холлоран следил за медленным полетом геликоптера, похожего на
огромную стрекозу. Вертолет направлялся в аэропорт Батерси, строго
придерживаясь определенного маршрута над рекой, повторяя все ее петли и
изгибы, - очевидно, на тот случай, если произойдет неожиданная авария в
воздухе, чтобы причинить как можно меньше ущерба людям, зданиям и машинам.
- Я читал ваш рапорт, - вновь заговорил Матер. - Почему вы выбрали
именно "Хекклер и Кох"? Ведь "Ингрем" компактнее, его легче спрятать.
- Одному из наших людей нужно было осмотреть клиента, и я должен был
быть уверен, что его не зацепит. К тому же я не знал, сколько их будет
против меня одного, поэтому я взял оружие, которое можно переключить с
одиночных выстрелов на автоматическую стрельбу. Не повезло им, однако, с
заложником. Напрасная жертва. Окажись он покрепче, их организация стала бы
гораздо богаче.
- Как жаль, что его компания долгое время использовала нас только как
посредников, не разрешая выходить за рамки этой роли. Если бы мы с самого
начала контролировали ситуацию, - готов поспорить на что угодно, его бы не
похитили. - Матер печально опустил голову. Потом добавил: - По крайней
мере, нам удалось избежать огласки.
Холлоран мрачно усмехнулся. "Ахиллесов Щит" был меньше всего
заинтересован в том, чтобы привлекать к себе внимание прессы и широкой
общественности; его агенты всегда предпочитали оставаться "невидимками",
анонимными исполнителями только им одним известных ролей. Слишком многие
члены Парламента выступали за то, чтобы издать законопроект, запрещающий
деятельность подобных организаций, связанную с защитой частных лиц от
покушений, с посредничеством при выкупе заложников и прочими делами,
относящимися к сфере полицейского контроля, мотивируя это тем, что частное
предпринимательство в этой области скорее поощряет, чем сдерживает
преступников. Он увез тело клиента подальше от места, где произошла
перестрелка с ирландцами, и оставил его на обочине дороги в другом
графстве, чтобы труп обнаружили какие-нибудь случайные прохожие. Благодаря
этому два криминальных происшествия - вооруженная стычка с преступниками и
мертвец, найденный возле шоссе - никак не были связаны между собой - по
крайней мере, в глазах публики. Местные власти, с которыми у "Ахиллесова
Щита" сохранились давние связи еще с тех пор, когда агентам "Щита"
пришлось участвовать в нескольких операциях по освобождению заложников
вместе с полицейскими, закрыли на все глаза (хотя администрация графства
Гарда, естественно, вряд ли была довольна тем, что на ее территории
произошло по меньшей мере три убийства).
- Вот мы и приехали, - сказал Матер, когда подъемник начал плавно
замедлять ход, чтобы остановиться на площадке двенадцатого этажа. Двери
открылись, и двое мужчин вышли из кабины.
Они очутились в холле, выглядевшем гораздо скромнее громадного фойе
первого этажа, и куда менее шумном. Справа от них сквозь прозрачные
оконные стекла была видна открытая терраса, заставленная белыми стульями и
столиками. В этом месте стены здания отступали назад, освобождая место для
смотровой площадки, откуда открывалось эффектное зрелище - вся южная часть
Лондона лежала перед наблюдателями как на ладони. Однако сейчас терраса
была пуста: солнце грело еще слишком слабо, и холодный пронизывающий
ветер, царящий на такой высоте, сразу прогнал бы людей в теплое помещение.
Несколько человек одиноко сидели в креслах, расставленных возле окон
- очевидно, они ждали кого-то; иногда в холле появлялись служащие "Магмы":
некоторые держали в руках папки с документами, другие собирали посетителей
офиса в небольшие группы, чтобы проводить их к лифтам следующей секции,
доставляющим пассажиров на более высокие этажи, или же увести всю группу в
один из длинных коридоров, разбегавшихся во все стороны от центрального
лифтового холла двенадцатого этажа.
В стенной нише помещалась небольшая секретарская конторка. За ней
сидели двое молодых людей, одетых все в ту же светлую голубую униформу.
Возле конторки стояла молодая женщина, о чем-то беседуя с одним из них.
Заметив Матера и Холлорана, выходивших из лифта, она тотчас же прервала
разговор и поспешила к ним навстречу.
- Господин Чарльз Матер? - спросила она, обаятельно улыбаясь.
Старик поднял руку.
- А это господин Холлоран, - произнес он, указывая на своего
спутника.
- Я Кора Редмайл. Сэр Виктор послал меня вниз, чтобы я провела вас к
нему, - сказала девушка, пожимая руки обоим мужчинам.
Она была стройной, темноволосой, а цвет ее глаз казался то зеленым,
то карим - в зависимости от освещения и от того, были ли слегка опущены
или, наоборот, подняты ее длинные ресницы. На вид ей за двадцать, но нет
еще тридцати, решил Холлоран. Когда девушка взглянула на него, ее улыбка
стала чуть-чуть озорной.
- Как вам понравилось небольшое путешествие на внешнем подъемнике?
Некоторые посетители чувствуют себя совсем плохо, когда лифт наконец
добирается до двенадцатого этажа.
Холлоран лишь улыбнулся ей в ответ, и она слегка смутилась - ресницы
чуть вздрогнули, опускаясь.
- Просто великолепно, моя дорогая, - ответил Матер. - Такой ясный
день - как раз для того, чтобы шпионить за всем округом. Вам следовало бы
брать плату за подобное удовольствие.
Она хихикнула, как девчонка:
- Вы льстите "Магме". Если вам будет угодно пройти со мной, мы
поднимемся на девятнадцатый этаж. Господин Квинн-Риц ожидает вас у Сэра
Виктора.
- Наверх, в орлиное гнездо! Замечательно! - заключил Матер.
Девушка повернулась, и они пошли следом за нею через весь холл.
Легкая улыбка не сходила с ее губ. По пути к лифту и внутри кабины Матер
не прекращал оживленно болтать со своей очаровательной спутницей:
- Вы личный секретарь сэра Виктора, как я полагаю.
- Нет, не сэра Виктора, - ответила она, воздержавшись, однако, от
дополнительных пояснений.
- А, - протянул Матер, как будто ее реплика рассеяла все его
сомнения.
Холлоран прислонился спиной к стене, чувствуя соленый привкус на
губах: лифт поднимался с головокружительной скоростью. Он поймал взгляд
девушки, устремленный на него - она тут же отвела глаза, как только
заметила, что Холлоран смотрит на нее.
- Силы небесные! - воскликнул в это время Матер. - Вот это
действительно едем так едем!
- Я могу снизить скорость, если вам угодно, - озабоченно сказала
Кора, потянувшись к кнопке на панели.
- Нет-нет, зачем же! Я люблю острые ощущения.
Она улыбнулась шуткам Матера, снимая руку с кнопки. Ее взгляд снова
задержался на Холлоране. В темном твидовом пиджаке с кожаными заплатками
на локтях, в клетчатых брюках и вязаном галстуке он выглядел как
провинциальный помещик; но его манеры резко отличались от манер
йоркширского сквайра. И еще в его глазах иногда проскальзывало странное
выражение, которому сразу нельзя было подобрать подходящего названия... Он
был похож на человека, не раз в своей жизни совершавшего жестокие
поступки. Но в то же время он был так спокоен, сдержан и мягок... Кора
была озадачена. И заинтригована.
- Сколько охранников в здании?
Вопрос Холлорана застал ее врасплох, когда она предавалась своим
мыслям. Она заметила, что он смягчает звонкие согласные - в его голосе
чувствовался еле заметный акцент. Житель восточных провинций?.. Нет,
скорее ирландец. С такой фамилией - Холлоран - он вполне мог оказаться
ирландцем.
- О, я думаю, что сэр Виктор уже подготовил все эти подробности для
вас, - ответила девушка, понимая, что, растерявшись, она немного запоздала
со своим ироничным ответом.
Холлоран спокойно посмотрел на нее, долго не отводя взгляда.
- Вы знаете, зачем мы здесь?
Фраза была произнесена твердым тоном, и слабый ирландский акцент
бесследно исчез; теперь она уже не была уверена в том, что он ей просто
послышался.
- Да. Я буду помогать вам.
Матер удивленно поднял брови, глядя на Холлорана.
Послышался слабый щелчок, и лифт остановился. Двери плавно
раскрылись, как занавес в театре, и показалось роскошное фойе: на полу
лежал толстый ковер насыщенного лилового цвета, гессенские стенки были
окрашены в нежные бледно-зеленые тона. На потолке были проделаны узкие
окна, застекленные цветными витражами, из которых лился мягкий рассеянный
свет; в полутемных коридорах, расходившихся направо и налево от холла, на
паркете лежали разноцветные световые пятна. Недостаток естественного света
возмещали настенные светильники - их размещение в было тщательно
продумано, чтобы не нарушить гармоничного стиля помещения. Широкая
секретарская конторка, сверкающая хромом и стеклом, стояла прямо напротив
лифта; и как только Кора, Матер и Холлоран ступили на пышный ковер,
навстречу им из-за конторки поднялась миловидная девушка.
- Доброе утро. Сэр Виктор готов принять вас. Прикажете подать вам чай
или кофе?
- Чай, будьте так любезны, - сказал Матер.
- Какой вы предпочитаете?
- Я оставлю выбор сорта чая на ваше усмотрение, моя дорогая, хотя
лично я очень люблю марку "Эрл Грей".
- Я подам "Эрл Грей". - Она перевела взгляд на Холлорана. Тот сказал:
- Черный кофе. Сорт не имеет значения.
- Идите за мной, пожалуйста, - сказала Кора и повела их в темный
коридор за конторкой.
В этом коридоре не было боковых дверей, но на стенах по обеим
сторонам висели огромные цветные фотографии и схемы, нарисованные на
матовом, подсвеченном изнутри стекле. Все они были посвящены лидерству
"Магмы" в мировой индустрии и добыче полезных ископаемых; краткие подписи
под фотографиями позволяли определить, в какой части света, в какой стране
находился тот или иной объект, принадлежащий "Магме" или управляемый этой
корпорацией: обширный каньон, где велась разработка боратов, - в
Моравийской пустыне; завод, производящий фтористоводородную кислоту, - в
Великобритании; добыча серого колчедана - в Испании; серебряные рудники,
золотые прииски и изумрудные залежи - в Зимбабве; открытый медный рудник -
в Южной Африке; нефтяные и газовые скважины - в Великобритании и во всех
остальных странах мира. Были еще и другие богатства: олово, уран, алмазы,
каменный уголь, руды различных минералов, в том числе драгоценных, среди
которых попадались настолько редкие, что двое мужчин, видевшие их впервые
за всю свою жизнь, с интересом разглядывали цветные фотографии. В конце
коридора на матовом стекле светилась огромная карта мира; красными
кружками на ней были обозначены территории, на которых Корпорация
проводила разведку полезных ископаемых. Карта пестрела этими красными
пятнышками, разбросанными по всей ее поверхности.
Матер и Холлоран почувствовали что-то вроде облегчения, когда после
темного коридора они вышли в просторный зал, залитый ярким солнечным
светом. У них создалось такое впечатление, словно только что закончилась
долгая обзорная экскурсия по геологическому музею. Если всем посетителям,
направляющимся к президенту корпорации, нужно было внушить благоговейный
страх перед могуществом и силой "Магмы", то, пожалуй, лучшего средства для
запугивания "противника", чем этот своеобразный музей в длинном коридоре,
нельзя было придумать.
- В умении выставлять себя напоказ им, кажется, нет равных среди нас,
- вполголоса пробормотал Матер, обращаясь к Холлорану.
- Корпорация "Магма" очень гордится своим участием в делах мирового
масштаба", - сказала Кора; в ее голосе не чувствовалось ни малейшего
намека на упрек или замечание.
- Это действительно так, - ласково улыбнулся ей Матер.
Широкие коридоры вели направо и налево из холла, и множество комнат,
разделенных стеклянными перегородками, располагалось по обеим сторонам
этих коридоров. Шторы на окнах были подняты, а двери многих комнат
открыты, и оттуда доносились различные звуки: приглушенные разговоры,
телефонные звонки, стук пишущих машинок... Кора быстро прошла через весь
зал к широкой двойной двери, настолько массивной и крепкой, что Холлоран
удивился, как у такой изящной девушки хватило сил открыть ее, слегка
толкнув рукой.
Дверь легко, бесшумно отворилась. Кора остановилась возле нее, чтобы
пропустить двоих мужчин вперед.
Они очутились в приемной, где за столиками сидели две секретарши,
одна из которых словно только что сошла со страниц рекламного приложения к
журналу мод, а другая, чье лицо было наполовину скрыто за тяжелой оправой
массивных очков, хорошо смотрелась бы на обложке научно-популярного
еженедельника. Обе были слишком заняты своими делами, чтобы обращать
внимание на посетителей; они едва подняли глаза на вошедших в комнату
людей.
Еще одна закрытая дверь впереди. Кора подошла к ней, легонько
постучав, открыла и шагнула за порог. Прозвучало несколько слов - и вот
она обернулась, кивком головы приглашая войти своих спутников.
4. НЕОБХОДИМО СОХРАНЯТЬ ТАЙНУ
Приемная президента "Магмы" была просторной комнатой с высокими
потолками; дальнюю ее стену почти целиком занимало огромное окно с чуть
затемненным стеклом - издалека казалось, что стоит сделать неосторожный
шаг, как тут же упадешь вниз с головокружительной высоты. Широкий дубовый
письменный стол президента был единственным предметом традиционной
обстановки приемных и канцелярий высокопоставленных чиновников. Остальная
мебель, обтянутая черной кожей, имела современный вид; металлические части
мягких вертящихся стульев и полукресел сверкали хромом. Стены были обшиты
панелями из темного ясеня. Любовь президента к внешней эффектности
обстановки была настолько очевидной, что, казалось бы, после шикарных фойе
штаб-квартиры "Магмы", после всех чудес и диковинок, которые двое
сотрудников "Ахиллесова Щита" успели увидеть, больше уже нечему было
удивляться. Однако сам президент произвел на них впечатление ничуть не
менее яркое, чем его роскошная резиденция.
Сэр Виктор Пенлок оказался высоким худощавым человеком с
посеребренными сединой пышными волосами. На нем был двубортный костюм из
добротной ткани с легким блеском, точь-в-точь под цвет его волос. Его
фигура, стройная, прекрасно сохранившаяся, на первый взгляд казалась очень
хрупкой: ни малейших признаков излишней полноты, ни одного изъяна, и тем
более - расслабленных мышц живота, столь характерных для многих мужчин в
его возрасте. Его лицо, длинное, узкое, с правильными строгими чертами,
словно застыло в маске холодной учтивости, но яркие, живые голубые глаза
были полны внутренним светом, свидетельствовавшим о незаурядном,
проницательном уме этого человека. Когда он обменивался приветствиями с
обоими мужчинами, те отметили, что у президента твердая, сильная рука.
Сперва он подошел к Матеру, затем к Холлорану, пожимая им руки и
пристально вглядываясь в их лица. Его глаза на минуту задержались на лице
Холлорана:
- Как я понимаю, вы еще не встречались с господином вице-президентом,
- сказал сэр Виктор.
Квинн-Риц выступил вперед:
- Я, кажется, уже имел честь предупредить вас, чтобы вы были одеты
соответствующим образом. Вам придется работать один на один с клиентом.
- Мы решили... - неразборчиво произнес Холлоран, испытывая отвращение
от влажной, липкой ладони, которую протянул ему Квинн-Риц.
- Прошу прощения? - переспросил заместитель председателя.
- Мы решили, что я оденусь так, как следует, после встречи с
"объектом". Мы практически ничего не знаем о нем.
- Я приношу извинения, - прервал его президент. - Однако на то есть
особые причины. - Он указал на стулья: - Прошу вас, садитесь, господа; мы
постараемся посвятить вас во все подробности.
Председатель занял свое место за огромным столом; остальные уселись
на стулья, расставленные в приемной. Холлоран заметил, что Кора сидела на
стуле у стены, словно она не собиралась принимать участие в разговоре, а
лишь играла роль безмолвного наблюдателя.
- К тому времени, как новые посетители "Магмы" добираются до моей
приемной, - начал сэр Виктор, - они бывают настолько поражены огромным
числом наших предприятий, расположенных в самых различных уголках земного
шара, что это избавляет меня от необходимости читать им подробную лекцию о
том, насколько велика и влиятельна наша компания. Достаточно сказать, что
нас считают одной из сильнейших компаний в горнодобывающей,
металлургической и энергетической отраслях. Вне всякого сомнения, вы уже
обратили внимание на многие самостоятельные компании, входящие в наше
объединение: мы позволяем им сохранять относительную автономию, так как в
последние двадцать лет мы практически полностью отказались от жесткого,
централизованного управления, перейдя к децентрализованной системе,
стимулирующей деловую активность и рост прибыли отдельных компаний,
учитывающей специфику производства в различных отраслях и особенности
экономики той страны, где расположены наши филиалы.
- Помимо всего прочего, наши фабрики и заводы производят,
обрабатывают и перерабатывают важнейшие металлы, начиная от алюминия и
кончая цинком, без которых не обходится ни одна современная технология. Мы
выпускаем целый ряд промышленных, строительных и инструментальных
материалов, множество химических препаратов и некоторые изделия для
машиностроительной отрасли, а также являемся одним из крупнейших в мире
поставщиков энергетического сырья - газа, нефти, угля и даже обогащенного
урана.
Он сделал паузу.
- Я сказал, что не собираюсь читать лекцию, не правда ли? Тем не
менее, я постепенно приближаюсь к главной теме нашего разговора. Итак, вы
имеете представление о том, чем занимаются "Магма" и ее дочерние компании,
и о том, насколько велика их сеть. В нашей фирме работает более
восьмидесяти тысяч человек, в том числе двадцать тысяч - в Великобритании.
В дверь тихо постучали, и женщина в голубой форменной блузке и
темно-синей юбке внесла поднос с горячим чаем и кофе. Сэр Виктор помолчал,
пока она разносила напитки; и как только она вышла из комнаты и дверь за
нею закрылась, продолжил:
- Поскольку "Магма Корпорэйшн" вынуждена делать крупные вклады
капитала в нашей стране и в других странах, перед нами встают две
серьезные задачи. Одна из них состоит в том, что большие колебания
обменного курса разных валют существенно затрудняют прогноз экономической
обстановки и вносят значительную неопределенность в сроки погашения
займов.
Холлоран заметил остекленевший взгляд Матера и поднес к губам чашку
кофе, чтобы скрыть невольную усмешку. Сэр Виктор все говорил и говорил;
его менторский тон - четкое произношение, монотонная речь, жужжавшая в
ушах - заставлял слушателей сохранять серьезный, сосредоточенный вид.
- К сожалению, разрыв во времени между изучением рыночного спроса на
данный вид продукции и непосредственными коммерческими операциями в нашей
отрасли очень велик; к тому же освоение новых технологий зачастую требует
полного пересмотра существовавшей ранее стратегии развития компании; это
означает, что те решения, которые мы принимаем сегодня, отразятся на
следующем поколении предприятий горнодобывающей промышленности. Иными
словами, мы должны решать уже сейчас, что будет являться наилучшим
вариантом развития для "Магмы", скажем, в ближайшие семь или даже десять
лет. Вы можете оценить, насколько это сложно.
- Да, да, - подтвердил Матер. - По-моему, нужно быть оракулом, чтобы
справиться с такой задачей.
Матер широко улыбнулся, но на лицах сэра Виктора его заместителя
сохранилось все то же спокойное, серьезное выражение.
- Вы сейчас находитесь гораздо ближе к истине, чем сами об этом
думаете, - сказал президент.
Брови Матера резко взлетели вверх, и он бросил быстрый взгляд на
Холлорана.
Сэр Виктор откинулся на спинку своего вращающегося стула,
повернувшись боком к своим собеседникам; казалось, ему внезапно пришла
охота разглядеть какую-то мелкую деталь пейзажа за окном, открывающегося с
высоты девятнадцатого этажа. Это был странный, эксцентричный жест,
возможно, вызванный тем, что президент решил сменить неудобную позу,
вынуждавшую его в одиночку противостоять целой группе людей, сидевших в
приемной перед огромным дубовым столом главы "Магмы", словно студенты
перед кафедрой преподавателя. Однако его голос остался столь же строгим и
твердым, когда президент вновь заговорил после короткой паузы.
- Все, о чем я собираюсь рассказать вам, джентльмены, ни при каких
обстоятельствах не должно выйти за пределы этих стен, - сэр Виктор снова
повернулся лицом к посетителям, буквально впиваясь взглядом в их лица. - Я
должен заручиться вашей клятвой хранить тайну.
- Организация, которую я имею честь представлять, гарантирует полную
конфиденциальность всем своим клиентам, - тотчас же ответил ему Матер.
- В данный момент я обращаюсь не к "Ахиллесову Щиту", а персонально к
вам и к господину Холлорану. Предмет нашей беседы не должен обсуждаться с
кем бы то ни было, включая членов вашей организации. Прошу вас дать мне
слово строго соблюдать это условие.
- Это выглядит очень странно и идет вразрез с установленными нашей
компанией правилами, - возразил Матер. - Если наша задача - быть
непроницаемыми, то в этом случае мы должны сотрудничать с...
- И вы будете это делать. В полной мере. Никто не ограничит вашей
свободы принимать какие угодно решения и пользоваться какими угодно
средствами. Но в этом деле существует несколько подробностей,
несущественных при разработке ваших операций, которые ни в коем случае не
должны стать всеобщим достоянием... - он поднял руку, призывая к молчанию
Матера, уже готового в очередной раз возразить ему. - Более того, даже
несколько избранных лиц мы не можем посвятить в свои тайны. В сущности, в
самой "Магме" немного найдется людей, обладающих полной информацией по
данному вопросу. Но я могу обещать вам, что строгие нормы секретности,
которые вы будете вынуждены соблюдать, не потребуют от вас каких-либо
дополнительных усилий; наша с вами договоренность относительно выполнения
определенных правил будет иметь скорее неофициальный характер.
- Мне было бы не лишним посоветоваться со старшими коллегами, -
сказал Матер с нотками сомнения в голосе.
- Давайте кое о чем договоримся сразу.
Взгляды всех людей в комнате моментально устремились на Холлорана,
который произнес эту фразу.
- Я не хочу никого обидеть. - Он поставил пустую чашку из-под кофе на
низенький столик рядом со своим стулом. - Но у нас есть несколько условий.
Первое: если нас вовлекут в какие-нибудь незаконные дела, мы тотчас же
выйдем из игры. Второе: вы должны будете рассказать нам абсолютно все, не
скрывая ни малейшей детали. Если нас по какой-либо причине не устроит то,
что мы услышим, "Ахиллесов Щит" откажется от сотрудничества с вашей
Корпорацией. Как видите, все очень просто.
Квинн-Риц приготовился к буре, которую должны были вызвать резкие
слова Холлорана, но сэр Виктор лишь улыбнулся в ответ.
- Разумно, - заметил он. - Благодарю вас за прямоту, господин
Холлоран. Это сэкономит нам массу времени, - и затем прибавил, обращаясь к
Матеру: - Вы полностью согласны с господином Холлораном?
Тот усмехнулся: он давно привык к грубоватой прямоте Холлорана.
- Прямых возражений у меня нет, - ответил он, притворившись слегка
удивленным манерами своего товарища.
- Хорошо. - Президент уже не казался столь официальным, как в самом
начале их разговора. - Одну-две минуты тому назад вы сказали, что для
правильного предсказания, насколько прибыльным окажется в будущем вложение
капитала в ту или иную отрасль, "Магме" необходим оракул.
- Это была всего лишь шутка, не более того, - вставил Матер. - Я
заметил, что вы даже не улыбнулись.
- Мы и не думали смеяться над вашими словами. Полагаю, вы бы
удивились, если бы я сказал вам, что несмотря на сложные методы
экономического прогноза, вся наша плановая статистика, необходимая для
разработки стратегии Корпорации, освоение новых территорий, включая
спутниковую съемку территорий в инфракрасных и ультрафиолетовых лучах,
результаты структурного анализа, новейшие компьютерные расчеты - все это,
и даже более того - основная часть наших новых начинаний - почти полностью
зависят от определенных индивидуальных возможностей одного человека?
- Это было бы большой неожиданностью для меня, - ответил Матер, ни
секунды не раздумывая.
- Так же как и для наших соперников, узнай они об этом. Так же, как
для журналистов, а тем более - для держателей наших акций. Полагаю, что
подобное разоблачение произвело бы много шума в определенных кругах.
Кое-кто смеялся бы над ним, как над очередной выдумкой прессы. Однако
очень многие подумали бы, что в этом заключена известная доля правды. Во
всяком случае, если подобная информация появится в печати, нашему человеку
будет грозить серьезная опасность со стороны окружающих.
- Ваших соперников? Неужели?..
- Когда ставки столь высоки, а количество вновь открываемых
месторождений полезных ископаемых с каждым годом уменьшается, и доступ к
источникам сырья становится все более трудным и дорогостоящим, это
обостряет конкуренцию, и ситуация все чаще напоминает соревнование, кто
кому первым перережет горло в самом буквальном смысле слова.
- И именно потому вы хотите так надежно застраховать своего человека?
- спросил Холлоран.
Сэр Виктор кивнул.
- Он уже получал какие-либо угрозы в свой адрес?
- Не совсем так.
- Послушайте, - включился в общий разговор Матер, - нельзя ли
остановиться на минутку? Мне не совсем ясно, чем именно занимается этот
ваш служащий, кто он и какова его роль в Корпорации. Вы, кажется, сказали,
что он у вас первый мастер по части дальней разведки, этакий чародей,
читающий по знакам, понятным только ему одному, будущее и прошлое всех дел
земных. И не пора ли наконец сообщить нам, кто он? А то вся эта анонимная
история только запутывает меня еще больше.
Холлоран знал, что память у старика достаточно острая, чтобы не
пропустить ни одной детали в разговоре, который велся в этом кабинете.
Подобный ход был хитрым трюком Плановика, часто помогавшим ему вытянуть из
будущих клиентов нужную информацию, которую они неохотно сообщали
посторонним.
- Мастер по части разведки - не слишком подходящее для него название;
а что касается чародея - тут вы, пожалуй, правы, - сэр Виктор переглянулся
со своим заместителем и даже не подавил короткий, сухой смешок,
вырвавшийся у него. Холлоран снова заметил, что девушка, Кора, пристально
смотрит на него.
- Господа, - произнес сэр Виктор уже вполне серьезным тоном, - вам
пора встретиться c - как вы обычно их называете? Объектами? - так вот, вам
пора встретиться с вашим "объектом". Думаю, после этого все станет ясно.
По крайней мере, случай для этого вам представится.
С этими словами он встал и указал рукой на дверь, ведущую из его
офиса. Матер и Холлоран тоже поднялись со своих стульев; оба сгорали от
любопытства.
5. БЕЛАЯ КОМНАТА
Он очень устал. Ему нужно было незаметно выбраться из Ирландии, не
спеша продвигаясь на юг, к Вексфорду, а там нанять лодку до Ньюпорта в
Уэльсе. Чтобы не привлекать к себе особого внимания, он шел до Вексфорда
пешком, глубокой ночью. Море должно было быть бурным, но это беспокоило
Холлорана меньше всего. На сердце у него лежал камень, а силы подходили к
концу.
Он ненавидел терять людей. Всякий раз, когда случалось такое, он был
подавлен, мрачен и зол. Переговоры об освобождении заложника растянулись
на несколько недель, в течение которых Холлоран использовал весь арсенал
ловких стратегических приемов, которым он научился за те годы, пока имел
дело с террористами: когда следует изображать крутого парня, а когда нужно
уступить; как увильнуть от прямого ответа; как притвориться растерянным и
наивным простачком, клюнувшим на приманку бандитов. И при этом выгадать
время и вытянуть у противника как можно больше информации. Главной целью,
конечно, всегда было спасение жизни клиента, возвращение его целым и
невредимым, насколько это возможно; захват группы его (или ее) похитителей
играл при этом второстепенную роль. Если обстоятельства складывались не в
его пользу, необходимо было провести дело так, чтобы похитителям не
удалось наложить лапу на выкуп за заложника, так как в противном случае
преступники становились менее уступчивыми и более жестоко обращались со
своими новыми жертвами, не щадя жизней пленников. Естественно, что
финансовый вопрос волновал и ту организацию или частное лицо, которое
платило выкуп.
В отличие от обычных преступников (если таковые вообще существовали),
террористы были весьма ловкими и изворотливыми, но в то же время их
поведение оставалось непредсказуемым и сложным; почти всегда они
оказывались невротиками по складу своей психики. Это, пожалуй, и являлось
причиной частых вспышек жестокости, а иногда и прямого садизма, насилия и
издевательств над пленниками; тем не менее, иногда с ними удавалось
договориться, и они выпускали жертву из своих рук живой и невредимой.
Однако добровольцы из ИРА такими не были. Вне всякого сомнения, им были
присущи те же черты, что и остальным террористам, - жестокость,
непредсказуемость, и еще целый ряд других, столь же неприятных качеств, но
при этом они могли оставаться трезвыми и расчетливыми, а следовательно,
еще более опасными. Их привычки напоминали закон волчьей стаи: они знали,
что им не доверяют, и сами не доверяли никому. Это были бессовестные и
безжалостные хладнокровные убийцы.
Вот почему Холлорана так часто выбирали для контакта с ними.
Новое задание, связанное с "Магмой", вызвало у него недоумение: не то
чтобы он очень удивился, когда ему поручили вести это дело - он всегда
лучше работал один, без напарников, когда ему приходилось полагаться
только на самого себя, - он ломал голову над более конкретной загадкой:
почему Корпорация допускает только одного защитника для работы внутри
самой организации. При такой огромной сумме страховки вокруг "объекта"
должна была бы находиться целая армия, не считая четырех персональных
телохранителей. Неужели "Магме" было настолько важно сохранить выполняемую
"объектом" функцию в строжайшей тайне?.. По-видимому, так.
Они вошли в другой лифт, расположенный рядом с дверью, ведущей в
другую комнату президентского офиса, чтобы подняться на двадцать третий
этаж. Квинн-Риц покинул их возле лифта, сославшись на важное совещание, на
котором ему обязательно нужно было присутствовать.
- Всего-навсего две кнопки, - заметил Матер, глядя на панель,
размещенную возле дверей в кабине лифта.
- Этот лифт предназначен для личного пользования и ходит только между
девятнадцатым и двадцать третьим этажами, - объяснил сэр Виктор. - Очень
немногие сотрудники имеют право пользоваться им.
- А что на верхних этажах - двадцать четвертом и двадцать пятом?
- Жилые помещения и машинные залы. Вся техника располагается наверху,
под самой крышей.
Сколько может стоить фешенебельная квартира на самом верху
небоскреба, в центре лондонского Сити? И кому она может принадлежать?
Президенту? Или "объекту", если он действительно столь ценный сотрудник
Корпорации? Холлоран молча размышлял. У него возникало множество подобных
вопросов, но он не решался задать их вслух.
Блестящие темные стены кабины лифта отражали фигуры пассажиров, и эти
тусклые отражения, словно привидения, двигались в мягком свете лампы,
льющемся с потолка. Здесь царил полумрак, так что Матеру и Холлорану было
гораздо легче представить себе, что они спускаются в какую-то глубокую
шахту, чем то, что они поднимаются на самый верх громадного здания, почти
в заоблачную высь.
Лифт плавно остановился, и двери раскрылись. Перед ними был коридор,
столь же мрачный и слабо освещенный, как кабина лифта.
Атлетически сложенный мужчина возник перед самыми дверьми - он стоял
в коридоре возле стены, скрестив руки на груди, словно дожидался, когда же
они, наконец, доберутся до двадцать четвертого этажа. Заметив президента,
он вытянулся, как по команде "смирно", не сводя глаз с сэра Виктора и его
спутников.
- Он готов принять нас? - спросил сэр Виктор, первым выходя из лифта,
хотя по всем правилам вежливости полагалось пропустить вперед девушку и
гостей "Магмы".
Тяжеловес у стены наклонил голову: - Он ждет. - В его тоне
чувствовалось подобострастие, а легкий акцент выдавал в нем американца.
По его высокому росту и плотному сложению, а также по тому, насколько
неловко сидел на нем деловой костюм, Матеру и Холлорану можно было легко
догадаться, что перед ними один из личных телохранителей "объекта". У него
были длинные волосы, связанные "конским хвостом" сзади; в сочетании со
строгим стилем одежды эта прическа выглядела крайне нелепо. Охранник
окинул посетителей угрюмым взглядом. Сперва Холлоран решил, что щеки этого
здорового, крепкого парня покрыты очень ярким румянцем, но подойдя
поближе, он разглядел, что на самом деле его лицо сплошь исчерчено густой
сеткой тонких красных рубцов. Без лишних слов телохранитель пошел вперед
по коридору, твердо держа дистанцию, так что между ним и его спутниками
все время оставалось не менее шести шагов. Голые, темные стены тянулись по
обеим сторонам коридора; задев одну из них кончиками пальцев, Холлоран
почувствовал, что они обтянуты грубой, шероховатой материей, на ощупь
напоминавшей мешковину. В коридоре было очень холодно, а мрак все сгущался
по мере того как они продвигались вперед; казалось, конца не будет этому
холодному, жуткому коридору.
Повернув направо, они увидели впереди тяжелую двойную дверь. Ее
поверхность была такой же гладкой, как стенки кабины лифта, из которого
они только что вышли; На минуту Холлорану показалось, что это не их
собственные отражения двигаются в зеркальном глянце двери, а толпа
привидений приближается к ним. Когда охранник, наклонившись, протянул руки
вперед, чтобы нажать на ручку двери, очевидно, имевшей какой-то особый
секрет, на блестящей поверхности двери появилось его цветное отражение,
похожее на призрак или на сказочного великана, вот-вот готового схватить
свою жертву, чтобы утащить ее в мрачное подземелье. Обе створки двери
вдруг распахнулись, и телохранитель сделал шаг в сторону, чтобы пропустить
своих спутников вперед.
Комната оказалась огромной и ослепительно-белой.
- Добро пожаловать в преддверье ада, - произнес чей-то голос.
6. ФЕЛИКС КЛИН
Человек, который сказал это, мог быть всем кем угодно, но отнюдь не
тем, кого ожидали увидеть Матер и Холлоран.
Он не был похож на важную персону, стоящую пятьдесят миллионов
фунтов. Не похож на человека, определяющего будущее огромной, процветающей
корпорации, филиалы которой были разбросаны по всему свету. Ничто в его
внешнем облике не выдавало гения, а тем более - мага. "Объект" не оправдал
их надежд.
Сперва их ослепил неожиданно яркий свет - резь в глазах долго не
проходила, и они стояли, пораженные внезапным контрастом меж мраком и
сверкающей белизной. Когда глаза постепенно стали привыкать к свету, то,
щурясь и ежесекундно моргая, как совы средь бела дня, они, наконец, смогли
осмотреться в новой, необычной обстановке.
Они попали в помещение, где не было ни одного окна, не стояло никакой
привычной мебели - был только низкий, средних размеров помост в самом
центре ослепительно белой комнаты. Если здесь имелись еще какие-нибудь
выходы, то они, по-видимому, были тщательно замаскированы - их невозможно
было различить, пока в глазах стояли слезы от слишком яркого освещения.
Даже высокий потолок был белым.
По сравнению с обширным, абсолютно пустым пространством, фигурка
человека, сидящего на краю помоста, казалась более чем ничтожной. На нем
были джинсы и голубой хлопчатобумажный спортивный свитер, растянувшийся на
локтях от долгого ношения. Он сидел, откинувшись назад, далеко вытянув
скрещенные ноги, опираясь ладонями о поверхность небольшого возвышения
позади себя, глядя на вошедших, остановившихся у дверей, и чему-то
ухмылялся.
- Резкая перемена хорошо прочищает мозги, не правда ли? - сказал он,
рассмеявшись своеобразным, тоненьким, нервным и визгливым смешком. -
Такова идея, видите ли. Пустая память, отсутствие желаний, избавление от
всего, что тяготит душу, чистый лист, ждущий, чтобы его заполнили
образами... Я могу сейчас же сделать все абсолютно черным, если вы хотите,
- в его взгляде отразилось нетерпеливое ожидание ответа.
- Не сейчас, Феликс, - быстро сказал сэр Виктор. - Не делайте этого,
пожалуйста. Я хочу представить вам господина Матера и господина Холлорана
из "Ахиллесова Щита" - той компании, о которой я уже беседовал с вами.
Человек, названный Феликсом, встал и подошел к ним легкими, упругими
шагами, заложив руки в задние карманы своих джинсов. Он был значительно
ниже среднего роста, c покатыми, чуть сутулыми плечами. На вид ему можно
было дать от двадцати пяти до тридцати пяти лет. Курчавые темные волосы,
казалось, никогда не знали гребня. Смуглый, почти желтый цвет лица,
крючковатый нос и большие, черные, блестящие глаза, глубокие, как омуты.
- Позвольте, я угадаю, - сказал он, снова ухмыляясь, и глядя куда-то
поверх их голов.
Холлорану почудилось что-то странное и необычное в огромных черных
глазах Феликса - что именно, он пока еще не мог сказать, но был уверен,
что не ошибается.
Тот сделал еще один шаг, и, остановившись перед ними, опустил свой
взгляд; показывая пальцем на Матера.
- Вы - Матер. Вы Организатор - нет-нет, не так, вы "Плановик", так
вас называют, верно? Я прав? Ну конечно, я прав. Прав, как... А вы... - он
обернулся к Холлорану.
Его усмешка в тот же миг исчезла.
Немного погодя он вновь осклабился, но теперь в его ухмылке не было
ни тени юмора.
- А вы - Холлоран, - произнес он чуть медленнее и менее возбужденно,
- вы Мускул. Нет-нет, не совсем так. Вы - нечто большее, чем гора мышц. Вы
выполняете свою работу как бездушный ублюдок.
Холлоран перевел свой взгляд на стоявшего перед ним низенького
человека и внезапно понял, чем так поражали его глаза. Зрачки были
неестественно расширенными. От ослепительного света они должны были
сжаться в две крохотные точки. От его тела и одежды исходил резкий,
непривычный запах. Курит наркотики? Очень может быть. Похоже, он принял
изрядную дозу.
- Это Феликс Клин, - вставил сэр Виктор. - Тот, кого вы должны
охранять.
Если Матер и был удивлен, то по его лицу этого никак нельзя было
заметить - старик ничем не выдавал своих чувств.
- Рад вас видеть, господин Клин, - сказал он.
- И это действительно так, - согласился Клин. - А вы, Холлоран? Вы
рады меня видеть?
- Вы могли сами об этом узнать - ответил ему Холлоран.
Девушка, встречавшая гостей "Магмы" на двенадцатом этаже, быстро
вошла в комнату:
- Предстоит о многом договориться, Феликс. Эти господа должны будут
знать о каждом вашем шаге, куда бы вы ни отправлялись, и обо всех ваших
планах на несколько дней вперед, чтобы их люди могли заботиться о вашей
безопасности все двадцать четыре часа в сутки.
- Люди? - живо отреагировал Клин. - Мы договаривались лишь об одном
человеке. Это Холлоран.
- Ему нужен дублер, - сказал Матер, которого уже начинали раздражать
эксцентричные выходки и капризы молодого человека. - Он не может сидеть
рядом с вами целые сутки напролет. Мы должны будем организовать
дополнительную защиту вне вашей квартиры.
Клин все еще не сводил глаз с Холлорана:
- Хорошо, пусть будет так, - сказал он. - Позаботьтесь об этом, Кора,
- вы знаете о каждом моем следующем шаге даже больше, чем я сам. Обсудите
детали с Матером - он мозговой центр во всем этом деле. Мне бы хотелось
остаться наедине с Холлораном на время. Поскольку он станет моим
постоянным компаньоном, нам не помешает лучше узнать друг друга. Что вы
сказали, Холлоран?.. У вас есть имя?
- Лайам.
- Да-а? Я буду звать вас Холлоран. Можете звать меня Феликсом. -
Внезапная улыбка осветила его лицо, сразу ставшее по-детски наивным.
Обернувшись к президенту "Магмы", он прибавил: - Послушайте, Виктор, мне
хотелось бы переговорить с вами позже по поводу Бугенвиля.
- Медь? - спросил сэр Виктор.
- Ага. Наверно. Новое, еще не открытое месторождение.
- Это хорошая новость, если только вы не ошиблись на этот раз.
Клин тотчас же вышел из себя:
- Я не могу не ошибаться! Сколько раз вам повторять, что я ни в чем
не могу быть уверен!
- Да-да, конечно, я прошу прощения, - извиняющимся тоном произнес
президент. - Мы обсудим это позже. Когда вам будет удобно.
- Хорошо. А сейчас оставьте нас вдвоем с Холлораном. Нам нужно
поговорить. Вы вернетесь, когда покончите со всеми делами, Кора.
Все вышли, и только телохранитель задержался у дверей. Клин щелкнул
пальцами и указал ему на дверь - тот потоптался на месте еще несколько
секунд, прежде чем последовать за остальными, плотно прикрыв за собой
двойную дверь.
- Озадачены, Холлоран? - сказал Клин, отступая к низкому помосту в
самом центре комнаты, и в то же время не сводя глаз со своего компаньона,
так что ему приходилось двигаться задом наперед. Резиновые подошвы его
белых теннисных туфель скрипели, скользя по гладкому, блестящему полу. -
Да-а, держу пари, что так оно и есть. Как может столь ничтожная козявка,
как я, указывать такому большому начальнику, как сэр Виктор, что ему
следует или, наоборот, не следует делать? - Он вскочил на платформу и
стоял на ней, расставив ноги, скрестив тонкие руки на груди.
- Мне было бы интересно узнать об этом, - ответил ему Холлоран, не
двигаясь с места и почти не переменив позы. Звук собственного голоса
показался ему глухим, словно тающим в пустом пространстве между ним и
Клином.
- Да-а, а мне интересно знать, что вы за птица, Холлоран. Вы меня
беспокоите, и это мне не нравится.
Холлоран пожал плечами:
- Вы можете попросить, чтобы к вам прислали кого-нибудь другого
вместо меня. У "Щита" найдется много отличных оперативников, которые
справятся с этим заданием ничуть не хуже. Но если вы действительно чем-то
взволнованы, тем более вы должны быть готовы выполнять все то, что я вам
скажу. Я буду охранять вашу жизнь, вы должны это запомнить.
- Как я могу забыть об этом? - Он спрыгнул с помоста и уселся на
самый его край, ссутулившись и положив локти на колени; в этой позе он
казался совсем маленьким, как десятилетний ребенок. - Вы уже подготовили
те вопросы, которые хотите мне задать?
Холлоран подошел к нему и уселся рядом.
- Скажите мне прямо, что вы делаете в "Магме". Это вполне подойдет
для начала.
Клин рассмеялся - внезапно и громко, по своему обыкновению.
- Как, разве старикашка не рассказал вам об этом? Вероятно, хотел
поделикатнее ввести вас в курс дела. Ладно, Холлоран, сядьте здесь и
слушайте, раз уж вы собрались просвещаться.
Он снова вскочил - казалось, ему никак не сидится на одном месте - и
начал расхаживать взад и вперед перед своим терпеливым слушателем.
- Я пригласил вас в преддверье ада, верно? Вот что в действительности
представляет из себя эта комната. В ней ведь нет ничего особенного, да?
Пустота. Вакуум. Нечего бояться, не на чем остановить свой взгляд. До тех
пор, пока я не сделаю вот что!..
Быстрым, как молния, движением он выбросил руку назад, на помост,
дотянувшись до какого-то предмета, лежавшего позади Холлорана. Теперь он
сжимал в одной руке прямоугольную пластину; внимательно приглядевшись,
Холлоран отметил про себя, что она напоминает плоский прибор теле- или
радиодистанционного управления, только кнопок на ней совсем не было
заметно, и поэтому она была почти невидима на том месте, где лежала до
того как Клин поднял ее. Нащупав сенсорные элементы, Клин нажал на кнопку
прибора.
Комната мгновенно погрузилась в кромешную тьму.
Холлоран сделал инстинктивное движение, сдвинувшись чуть левее со
своего места на низкой платформе, где они сидели вдвоем с клиентом.
Откуда-то из непроглядной черноты до него донесся сухой смешок - жуткий,
скрипящий звук, от которого у него мурашки поползли по спине, а мышцы
напряглись, словно он приготовился к неожиданной атаке.
- Необычная пустота. Странная. Не правда ли? - раздался голос Клина.
Холлоран повернул голову, безуспешно пытаясь определить, откуда
исходил звук в этой густой и плотной, обволакивающей темноте.
- Она заполнена вещами... - голос Клина звучал уже где-то совсем
близко, почти у самого плеча Холлорана.
- Плохими вещами... - шепнул Клин ему на ухо.
Холлоран встал и протянул руку, чтобы дотронуться до Феликса. Рука
повисла в пустоте, не встретив никакого препятствия.
- А сейчас мы сделаем вот это... - произнес тот же голос.
Холлоран зажмурился от внезапной вспышки света. Осторожно приоткрыв
веки, чтобы дать глазам время привыкнуть к нему, Холлоран увидел перед
собой светящуюся рельефную карту Южной Америки, на которую не было
нанесено ни единой пометки.
Свет, льющийся со стены с наведенным на нее изображением карты, резко
очерчивал фигуру Клина - тот стоял в шести шагах от Холлорана; его рука,
протянутая к карте, блуждала в поисках одному ему известной цели.
- Теперь это...
Раздался еле слышный щелчок. На стене появилась другая карта -
Северная Америка рядом с Южной.
- Вот... Вот... Вот... - Клин выбрасывал руку вперед, и тотчас же
там, куда он указывал, загорались все новые изображения - карты различных
стран и континентов вспыхивали одна за другой, постепенно заполняя верхнюю
половину стены и все свободное пространство вокруг. Индия, Африка,
Испания, Австралия, Индонезия, Аляска, множество других стран и островов,
названий которых Холлоран не знал - не мог даже определить, в какой части
света они находятся. Они мерцали на стенах, словно фантастическая роспись
в зеленых и коричневых тонах, с ярко-голубыми пятнами морей.
Клин ухмылялся, глядя на него; на его лице и верхней половине
туловища переливались пятна мягкого света, словно картинки в калейдоскопе.
- Снимки, сделанные со спутника, - пояснил он Холлорану. - Мы смотрим
на матушку-Землю с небесных высот. А теперь взгляните сюда. - Он небрежно
указал рукой с зажатым в ней прибором дистанционного управления на одну из
рельефных карт.
Раздался легкий щелчок. Масштаб карты мгновенно увеличился в
несколько раз; на ее плоскую, ровную поверхность были нанесены все
подробности, какие только умещались в новом масштабе: города, поселки,
реки и горы были обозначены в точности как на военном плане.
- Это уже что-то новенькое, правда, Холлоран? Или вы настолько
поражены, что не можете вымолвить ни слова?
Снова щелчок.
Со стен разом исчезли все изображения, кроме одного. Это был остров,
со всех сторон окруженный океаном.
- Знакомо вам это за место, Холлоран? Новая Гвинея... - карта стала
еще более подробной - очевидно, это уже было предельное увеличение,
которое позволяла сделать аппаратура - размытый радужный свет нечеткого
изображения выходил за пределы экрана. - Папуа Новая Гвинея, сущая дыра,
прямая дорога в ад. Однако здешние земли богаты некоторыми рудами.
Холлоран увидел, как Клин идет к помосту - призрачному, слабо
светящемуся сооружению, очевидно, обладающим способностью каким-то образом
передавать электрическую энергию на расстояние. Низенький человечек присел
в самом центре своей необычной кафедры, наклонившись вперед, к освещенному
экрану.
- Медью, например, - произнес Клин, внимательно разглядывая карту.
Его голос потерял свою былую живость и богатство интонаций, как только он
погрузился в созерцание пестрой картины на экране. - Вот в чем заключается
суть моей деятельности в "Магме". Она по-прежнему ведет разработку залежей
медной руды в этих местах, но выход меди неуклонно понижается. Знаете ли
вы, что спрос на медь вырос на десять процентов после длительной рецессии?
По-видимому, вы не специалист в подобных вещах. Да и я, по правде сказать,
плохо в них разбираюсь. Однако они сильно волнуют старого сэра Витю и его
дружков. Это пахнет большими деньгами, как вы понимаете. Ну, похоже, что я
нашел для них новое месторождение, довольно далеко от разработанного
рудника. Сделал это сегодня утром, Холлоран, до того, как вы пришли.
Холлоран изумленно поглядел на него.
- Вы нашли для них медь? Простите, я не понял вас.
Клин весело улыбнулся, похлопав пустой ладонью по платформе, на
которой сидел:
- Вы ни в чем не виноваты. Кто может осуждать вас? Вы - в точности
как подавляющее большинство людей: не имеете никакого представления о
настоящей мощи человеческого ума, о силе человеческого желания. Рассудок -
это болезнь, поразившая человечество, разве вы об этом не знаете? Она
убивает живые чувства. О чем вы заботитесь, хлопочете день за днем? О
пустяках. Примитивный, тупой телохранитель, вот вы кто.
- Тогда просветите меня, чтобы я мог узнать больше.
Щелчок.
И снова полнейшая темнота.
Холлоран отошел в сторону, стараясь как двигаться как можно более
бесшумно.
Голос Клина, казалось, лишившегося своей телесной оболочки в темноте,
долетел до него:
- Эта темнота тревожит вас, Холлоран?
Он не отвечал.
- Вас интересует, что скрыто в ней? Вы прекрасно знаете, что
находитесь в пустой комнате - вы видели это при зажженном свете. Но сейчас
вы уже не столь уверены в том, что комната пуста. Потому что ничего не
видите. Потому что не можете оглядеться вокруг. И ваше сознание начинает
работать за вас.
Сухой, сдавленный смешок донесся до ушей Холлорана.
- Вы меня слышите, и поэтому знаете, что я здесь, верно, Холлоран?
Примерно в шести или семи шагах от вас? Но если я дотронусь до вас...
Холодный палец задел щеку Холлорана.
- ...это вас напугает. Потому что рассудок говорит вам: такого
попросту не может быть.
Холлоран инстинктивно пригнулся. Он снова перешел на другое место,
слыша, как шаркают по полу его собственные ботинки.
- Ведь напугает, черт подери, а?
Чей-то палец ткнул его в спину.
Холлоран сделал еще несколько шагов куда-то в темноту. Теперь он
двигался вдоль стены, держась за нее одной рукой, чтобы не сбиться с пути,
а в случае опасности повернуться к ней спиной, которую ему нечем было
прикрыть. Он решил не останавливаться ни на минуту, таким образом сбивая
невидимого противника с толку. Внезапно пальцы его протянутой руки
коснулись чьего-то лица.
И тотчас же вспышка ослепительного света заставила его зажмуриться.
- Вы были совсем беспомощны. Мне удалось обвести вас вокруг пальца.
Они находились на невысоком помосте посередине комнаты с глухими
стенами. Клин сидел неподалеку от Холлорана, ухмыляясь, не сводя больших,
непроницаемо темных глаз со своего компаньона. Холлоран пытался успокоить
свои взвинченные нервы. Он чувствовал запах пота, исходивший от человека,
сидящего возле него, видел большие темные влажные пятна под мышками его
хлопчатобумажного джемпера.
- Действительно, вы меня провели, - согласился он. - Но что все это
значит?
- Всего лишь маленький урок о нереальности и подлинной сущности
вещей. Вы сами попросили меня просветить вас.
- Однако я имел в виду совсем не это.
Клин хихикнул.
- Страх - вот что я внушил вам. И вы почувствовали страх.
- Может быть.
- Вы прекрасно знали, что кроме меня и вас в комнате никого не было.
Такое маленькое, хилое пугало, как я, против такого мощного,
тренированного силача, как вы. Безрассудно, вы согласны со мной? Но тьма
оказалась сильнее вашего разума. Она сделала вас слабым, уязвимым.
- Вы попросту сбили меня с толку. Я потерял ориентацию.
- Слишком мягко сказано.
- Однако это не проясняет ситуацию. Я так и не понял, какая связь
существует между игрой в салочки в полной темноте и поисками меди по
карте.
- А может быть, я просто демонстрировал свои возможности и проверял
ваши. - Клин оставил свой грубоватый тон, и постепенно его манеры
перестали казаться столь необычными и немного вульгарными. Резкие, почти
издевательские выходки сменились добродушным подшучиванием. - Глупая
затея, конечно, но мне хотелось оценить вашу реакцию на - как вы это
назвали? - дезориентацию. В конце концов, моя жизнь будет находиться в
ваших руках.
- Мы поговорим об этом чуть позднее. Расскажите мне о меди в Новой
Гвинее. Каким образом вы обнаружили новое месторождение?
- С помощью своего сознания, разумеется. Интуиция, второе зрение,
экстрасенсорное восприятие - называйте это как вам угодно. Я смотрю на
карту и чувствую, где скрыты залежи минералов и руд. И даже источники, в
которых концентрируется энергия, рассеянная по поверхности земли. Я могу
указать, где они располагаются под земной корой. Нет-нет, я и не думаю
хвастаться - я не всегда оказываюсь прав. Однако в большинстве случаев -
примерно в трех четвертях от общего числа - я угадываю абсолютно точно.
Этого вполне достаточно для "Магмы". Этого более чем достаточно для сэра
Виктора Пенлока и его Совета директоров.
Холлоран задумчиво склонил голову.
- Вы находите эти... эти месторождения с помощью своих чувств? Как
предсказатель чувствует скрытые взаимосвязи между причинами и следствиями?
Как ясновидящий определяет скрытые истоки?
- О, обнаружить подземные родники - что может быть легче! Даже "вы"
смогли бы это сделать. Моя задача чуть-чуть сложнее. Скажем, после точных
расчетов ученые-геологи задают мне правильное направление и тот район, где
следует проводить поиски. Обычно это бывает достаточно большой участок -
несколько тысяч квадратных миль. И я... ну, в общем, я концентрируюсь на
тех предметах, которые мне нужно найти. Выбрасываю все остальное из
головы. Эта комната помогает мне: ее пустота придает необходимую остроту
моим чувствам. - Он обвел рукой комнату. Спустя несколько мгновений он
убавил яркий свет с помощью дистанционного переключателя. Стены и пол в
комнате сразу стали серыми и унылыми; Холлоран смог разглядеть едва
заметные линии в тех местах, где экраны вплотную соединялись друг с
другом. Еще он заметил маленькие сенсорные клавиши, расположенные рядами
на поверхности прибора, который держал в руках Клин - очевидно, они
служили для управления разными объектами, которые были скрыты от глаз.
Комната имела сейчас непривлекательный вид - голые стены и отсутствие
мебели делали ее совсем пустой.
- Теперь вы понимаете, почему я столь важен для Корпорации? - спросил
Клин, глядя в пол прямо перед собой и массируя виски выпрямленными
пальцами, словно пытаясь облегчить головную боль. - Имеете ли вы
представление о том, как быстро и легкомысленно развитые страны тратят и
используют свои невосполнимые природные ресурсы - горючие полезные
ископаемые, минералы, металлы, лес, и даже плодородные земли? Мы
по-варварски обращаемся со всеми этими богатствами, и они очень, очень
быстро истощаются. Мы рыщем по всему миру в поисках топлива и металла,
копаем, расходуя накопленные землей дары в невероятных количествах. Мы
стали необычайно жадными и прожорливыми. Большие компании вроде "Магмы" не
ведают границ в своей погоне за прибылью. Они готовы на все, только бы
удовлетворить спрос на свою продукцию; им плевать на все законы, на все
разумные ограничения их алчности - только бы не прекращался поток золотых
монет в их широкий карман.
Он поднял голову и посмотрел на Холлорана. Его улыбка сделалась
лукавой.
- Теперь они испугались. Чем труднее искать новые месторождения, тем
более озабоченными становятся те, чья прибыль напрямую зависит от
количества добываемого сырья. Все труднее извлекать полезные ископаемые
из-под поверхности земли, и это их очень волнует. Вот почему мои
способности являются ценнейшим имуществом для "Магмы". Даже пятьдесят
миллионов фунтов едва ли компенсируют те потери, которые они понесут с
моей смертью.
Холлоран встал и прошелся по комнате, засунув руки в карманы брюк.
Обернувшись, посмотрел назад, на маленькую фигурку, настороженно
наблюдающую за ним.
- Вы предлагаете мне поверить во всю эту историю, - задумчиво
произнес он.
В ответ раздался резкий смех Клина.
- Вы мне не верите! Вы не верите в то, что я могу это делать! После
всего, что я показал вам! Вы считаете, что я вас разыгрываю! Потрясающе!
Он задрыгал ногами по восторга, в который, по-видимому, его привела
реплика Холлорана.
Холлоран оставался невозмутимым.
- Я сказал, что в это трудно поверить, - угрюмо ответил он.
- Думаете, меня так уж беспокоит, во что вы там верите, а во что нет?
- сказал Клин, успокоившись так же внезапно, как незадолго до этого
рассмеялся. - Все, что вам положено, - это охранять меня, и ничего больше.
Может быть, со временем я смогу оценить, насколько хорошо вы умеете это
делать.
Он нажал на кнопку прибора дистанционного управления большим пальцем.
Очевидно, за дверью раздался сигнал тревоги, потому что одна створка
тотчас же распахнулась и телохранитель перешагнул через порог.
- Холлоран сомневается, что ты хороший мастер своего дела, Монк, -
обратился к охраннику Клин. - Хочешь устроить ему небольшую тренировку в
качестве взаимного приветствия, чтобы представиться столь важной особе?
Монк приближался к ним с угрюмым и мрачным видом.
Холлоран все еще стоял лицом к Клину.
- Я не провожу проверок, - сказал он Феликсу.
- В таком случае Монк, возможно, переломает вам кости, - ответил тот.
Холлоран вздохнул и повернулся навстречу человеку, подходившему к ним
легкими, неслышными шагами. Телохранитель шел свободной поступью, словно
для простого обмена рукопожатиями; однако Холлоран заметил особый блеск в
его глазах, не оставляющий никаких сомнений в намерениях этого человека по
отношению к нему.
Последние два ярда тот преодолел стремительным броском вперед, к
своему противнику.
И вдруг обнаружил, что Холлоран оказался за его спиной.
Монк почувствовал, как нога Холлорана ударила его по ягодицам. В тот
же миг, сбитый с ног мощным толчком, потеряв равновесие, он упал на
колени; оглушенный падением, телохранитель неуклюже, неловко копошился на
полу. Опомнившись, снова поднялся, готовясь напасть на противника.
- Ублюдок. - Ругательство прозвучало на высокой, почти визгливой
ноте, словно тихий, слабый звук исходил из сжатого горла.
- Боже, да это животное заговорило! - удивился Холлоран.
Телохранитель кинулся на него.
- Феликс, остановите его! - раздался резкий голос Коры; Холлоран даже
не повернул головы к дверям, откуда он прозвучал. Ему не хотелось наносить
травму этому неуклюжему обезьяноподобному человеку, однако время для
подобных игр еще не настало. Он снова ушел от атаки и ударил пригнувшегося
противника коленом под нижние ребра, вложив в удар ровно столько сил,
чтобы у его жертвы на несколько секунд перехватило дыхание.
Монк упал, с глухим уханьем выпустив воздух из легких; из его
открытого рта вытекала слюна. Однако он оказался крепким орешком: через
несколько секунд он снова начал подниматься; его лицо покраснело от
злости. Холлоран приготовился нанести ему внезапный резкий удар по болевой
точке на шее, чтобы привести поединок к относительно безвредному и
быстрому концу.
Кора быстро встала между ними, повернувшись лицом к Клину.
- Прекратите это, Феликс, - решительно потребовала она. - Сейчас же!
Холлоран заметил мгновенную вспышку ярости, молнией промелькнувшую в
глазах "объекта". Однако Клин быстро справился с собой, и мгновение спустя
он уже улыбался, как невинное дитя.
- Это просто небольшая проверка, Кора, - его тон был слащавым, почти
жеманным. - Все в полном порядке. Оба живы и здоровы. Мне нужно было
узнать, насколько силен новый парень, только и всего.
- Если бы он не был достаточно подготовлен, его бы нам не
порекомендовали, - ответила она уже гораздо более мягко. Повернувшись к
Холлорану, девушка прибавила: - Я прошу прощения за глупую сцену, этого не
должно было произойти.
Монк в это время прижимал одной рукой свои ушибленные ребра,
очевидно, испытывая сильную боль. Он переводил взгляд с Клина на Холлорана
и обратно, ожидая дальнейших приказаний.
- Жди за дверью, - резко бросил ему Клин, явно недовольный действиями
своего человека. Монк вышел из комнаты, двигаясь уже не столь
непринужденно, как раньше, когда он входил в нее, вызванный сигналом
тревоги. Клин обратился к Холлорану:
- Вы двигаетесь значительно быстрее других.
- Если этот был лучшим из всех, у вас возникнет масса проблем.
- О, он не лучший из моих людей, это всего лишь мой бык, мой буйвол.
- Клин сошел с помоста; его движения были по-кошачьи быстрыми и
грациозными. Его глаза казались темнее, чем прежде, и блестели ярче -
очевидно, ему в голову пришла какая-то идея. - Вне всякого сомнения, вам с
Корой надо обсудить множество вопросов, касающихся моей безопасности и
вашей будущей работы в персонале охраны. Кора является моим доверенным
лицом - о, нет, не просто личным секретарем посвященным во все тонкости
моих дел сотрудником, но обладает гораздо большими правами и полномочиями.
Так что чувствуйте себя с нею совершенно свободно - вы можете полностью
положиться на нее. А сейчас мне нужно принять душ. Я начинаю вонять.
- Нам с вами предстоит многое обдумать, - сказал ему Холлоран.
- Поговорите об этом с ней. Мне необходимо отдохнуть. - Это
прозвучало как приказ, и Холлоран нахмурился.
Девушка легко коснулась его руки; он взглянул на нее. Клин уже отошел
от них, направляясь к дальнему углу комнаты. "Объект" нажал на кнопку
прибора, который он ни на секунду не выпускал из рук, и дверь, которая до
сих пор была незаметна, отворилась, плавно уйдя внутрь стены.
- Феликс и вправду должен немного отдохнуть, - произнесла Кора в то
время, когда они с Холлораном вместе смотрели вслед невысокой фигуре,
скрывшейся из глаз в этом отверстии. - Его необычный дар требует от него
предельного напряжения всех сил.
Холлоран отметил про себя, что на светлом джемпере Клина были заметны
пятна пота, хотя в комнате было холодно - довольно необычно для жилых
помещений. И когда он дотронулся в темноте до кожи "объекта", она
показалась очень холодной на ощупь.
Он припомнил все подробности той минуты и еще раз почувствовал, как
все тело охватывает противная мелкая дрожь.
Потому что, когда пальцы его вытянутой руки коснулись лица Клина в
той кромешной, непроглядной тьме, он ощутил, что кожа этого странного
низенького человека была... морщинистой! Несмотря на возраст "объекта" -
на вид ему не больше тридцати пяти. Этому никак нельзя было поверить, и
однако он ясно помнил, как она внезапно оказалась под его пальцами -
сухая, холодная, вся в мелких складках, столь неуместная на щеках молодого
человека, почти юноши.
Рассудок говорил ему, что чувства на этот раз обманули его, что шок,
который он испытал в тот момент, вполне мог создать подобную иллюзию.
Внезапная вспышка режущего света стерла из его памяти все
первоначальные образы и впечатления. Однако спустя некоторое время эта
мысль - нет, скорее даже "ощущение" - вновь вернулось к нему. А ведь Клин,
сам Клин, предупреждал его о том, что не следует полностью доверять своему
рассудку.
7. ПРЕДЧУВСТВИЕ КЛИНА
Кора едва притронулась к салату - все ее мысли вертелись вокруг
Холлорана; казалось, пища ее совершенно не интересует. Столики на открытой
террасе, с которой открывался чудесный вид на реку, постепенно начинали
заполняться служащими офиса: приближался обеденный час, и все больше людей
заходило сюда, чтобы перекусить и выпить стаканчик освежающего напитка или
чашку кофе. Несколько ясных, теплых деньков, солнце, наконец проглянувшее
после долгой, мрачной зимы, создавали у людей приподнятое настроение.
Первые прогулочные катера, открывшие новый сезон, были битком набиты
розовощекими туристами; Темза сменила свой зимний свинцово-серый наряд и
теперь поблескивала в голубоватой обновке, отражая высокое, чистое небо.
Новые, современные здания выстроились вдоль ее берегов вперемежку со
старыми, полуразвалившимися пакгаузами. Воздух еще был холодным, но в
легком ветерке, прилетевшем с реки, чувствовалась свежесть наступающей
весны, сметающей прочь прошлогодние листья и грязный снег, оставшиеся
после холодов и слякоти.
Холлоран шел, огибая круглые столики, держа два стакана на уровне
груди, чтобы случайно не задеть локтем кого-нибудь из посетителей,
обедающих в этом уютном маленьком кафе.
Она смотрела, как он подходит к своему столику, испытывая чувство,
похожее на страх. Она боялась его. Та небрежность, с которой он
расправился с неожиданно напавшим на него Монком, удивила ее; случайный
поединок показал, насколько жестоким и смертоносным может стать этот
спокойный и скромный, ничем не примечательный с виду человек в
экстремальной ситуации. На первый взгляд ничто не выдавало в нем горячей
натуры. Скорее даже наоборот. Он был высок, но отнюдь не плотного
сложения; его тело казалось худым, словно мышцы совсем не были развиты.
Его одежда отличалась некоторой небрежностью, но даже по ней нельзя было
судить и разгадывать привычки и характер Холлорана.
Таким он показался ей сначала. Однако чуть позже она заметила, как
быстро светло-голубые глаза Холлорана могут менять свое выражение: вся
теплота и сердечность мгновенно исчезала, оставался лишь блеск, подобный
сверканию стального клинка. Она видела, каким холодным, почти ледяным, и в
то же время изучающим, был его взгляд, когда сэр Виктор Пенлок представлял
их с Феликсом друг другу. Это наверняка не укрылось от проницательных глаз
Феликса.
Кора была встревожена и озадачена. Феликсу мог понадобиться этот
загадочный, непостижимый человек; та взаимная неприязнь, которая,
вероятно, уже успела возникнуть между ними, не играла здесь существенной
роли. Было что-то надежное и успокаивающее в простых, не рассчитанных на
внешний успех манерах Холлорана; его уверенность, сила и даже его
неприступность внушали доверие. Он был человеком, рядом с которым
чувствуешь себя в безопасности - разумеется, если ты не принадлежишь к
числу его врагов.
Кора поблагодарила его, обаятельно улыбнувшись, когда он поставил
перед нею джин и тоник; она взяла неразбавленный джин, оставив в стороне
тоник, хотя прекрасно знала, что такой напиток окажется слишком крепким
для нее. Холлорана позабавила подобная смелость со стороны женщины; однако
он ничего не сказал, и, отставив в сторону свой виски со льдом, с
аппетитом принялся за салат и ветчину, лежавшие на его тарелке. Девушка
решила последовать его примеру, но сдалась, отправив в рот лишь несколько
кусочков.
- Кажется, я сегодня не очень голодна, - сказала она извиняющимся
тоном, сама удивившись тому, что ее фраза прозвучала почти как оправдание.
Она поднесла к губам свой стакан и сделала небольшой глоток, очевидно,
находя джин гораздо более подкрепляющим, чем листья салата и огурец.
Холлоран кивнул, отхлебнув виски, чтобы составить ей компанию. Его
улыбка была доброй и мягкой.
- В каком графстве Ирландии вы родились, господин Холлоран? -
спросила Кора; тепло, разливавшееся по телу после второго глотка джина,
подействовало на нее успокаивающе.
- Зовите меня Лайам, - ответил он. - Я родился не в Ирландии. Мои
родители были ирландцами по крови, но родился я здесь, в Лондоне, хотя рос
в Килкенни. Мой отец был капитаном Британской Армии, ему приходилось
надолго отлучаться из дома. Моя мать и я в это время жили в поместье отца.
- В конце концов вы тоже стали военным?
- Это был вполне естественный выбор. - Он отложил нож в сторону и
краем вилки начал отрезать маленькие кусочки от ломтика сыра на своей
тарелке. - Я хочу узнать много разных вещей о вашем начальнике, мисс
Редмайл. В том числе и о его личной жизни.
- Зовите меня Кора...
- Хорошо, Кора. Расскажите мне о нем. Сколько времени вы уже
работаете на него?
- Я пришла в "Магму" около пяти или шести лет тому назад, но не сразу
стала сотрудником Феликса...
Он кивнул, подбадривая ее.
- Феликс сделал меня своим поверенным агентом три года назад. Я до
сих пор не знаю, почему. Он увидел меня совершенно случайно, когда я
принесла сэру Виктору какие-то бумаги из нашего отдела на семнадцатом
этаже. Эти документы были очень важными; вероятно, они вдруг срочно
понадобились кому-то из директоров, и я попала в кабинет сэра Виктора,
прервав их заседание. Очевидно, Феликс выяснил, кто я и откуда, потому что
позже он попросил, чтобы я стала его помощником. Я не слишком много знала
о нем и о том, кем он был в это время, хотя кое-что слышала. Ходили
слухи...
- Слухи?
- Да. Ничего особенного. Так, обычные конторские сплетни. Присутствие
Феликса Клина в "Магме" всегда было неофициальным; вы не сможете найти его
имени в каких бы то ни было документах нашей компании - даже на тех
бланках, на которых выписывается выплачиваемая сотруднику сумма, даже в
сорок пятом пункте.
- В этом есть что-либо незаконное?
- Нет, если только он не является официальным сотрудником "Магмы".
Если же принимать в расчет установленные общие правила, он должен был бы
платить за свои апартаменты в здании офиса.
- Хотя я готов побиться об заклад, что даже это нигде не записано, -
сказал Холлоран.
- Официально квартира принадлежит самому сэру Виктору.
- Так значит, роль Клина в Корпорации действительно столь секретна?
Ваш Совет директоров боится, как бы конкуренты не стащили его?
- Более того. Вы забыли о сотнях тысяч держателей акций "Магмы",
большинство из которых составляют англичане. Представляете, что за шум
поднимется, если они узнают, что их корпорацией управляет мистик?
- Приятно слышать это от вас. Я всерьез начал опасаться, что,
пожалуй, скоро останусь единственным человеком во всем мире, незнакомым с
новым способом ведения дел в большом бизнесе и потому безнадежно отставшим
от жизни.
Кора рассмеялась, и это обрадовало его. Девушка все еще оставалась
скованной и напряженной, хотя с тех пор, как она увела его из белой
комнаты, прошло немало времени. Вероятно, тот маленький поединок между ним
и телохранителем, свидетельницей которого ей пришлось стать, вывел ее из
душевного равновесия. Позже, при дневном свете, он заметил темные круги у
нее под глазами - эти пятна говорили о том, что в последнее время девушка
плохо спит по ночам. Может быть, она тревожилась за своего босса,
озабоченная грозящей ему опасностью, настолько серьезной, что им пришлось
заплатить немалую сумму страховым агентам, чтобы обеспечить страховку от
похищения, несмотря на то, что, помимо всего прочего, у Клина была своя
персональная охрана, состоящая из четырех человек.
- Я делаю вывод - хотя он может показаться наивным после всего, что
мне довелось узнать за один только день - что Клин получил для "Магмы"
фантастические результаты.
- Вы еще не знаете всех его способностей! - она улыбнулась ему и
отпила глоток джина из своего стакана.
- Когда же "Магма" открыла его талант? - Холлоран отложил вилку и
наклонился вперед, положив скрещенные руки на край стола. - Я имею в виду,
кто, кому, и когда сделал предложение?
Она отвела глаза, избегая прямого взгляда Холлорана.
- Я не имею права рассказать вам об этом. Прошу прощения, Лайам, но
данные мне инструкции довольно жестко предписывают сообщать вам только те
необходимые сведения, которые относятся к вашим планам относительно защиты
человека по имени Феликс Клин.
- Чем вызваны такие ограничения?
- Причина в том, что только один человек будет допущен к близкому
контакту с Феликсом; этот человек - вы. Благоразумие, осторожность,
секретность - называйте это как вам угодно. Чем меньше люди будут знать о
Феликсе Клине, тем легче будет сэру Виктору и его коллегам. Чем меньше
будет посвященных, тем спокойнее Совету директоров. - Она вдруг
спохватилась: - Я не слишком много на себя беру? Не подумайте обо мне как
о высокомерной особе, приближенной к одному из главных лиц компании и
строящей из себя важную персону... Вы уже приняли предложение "Магмы", не
так ли?
- Да, конечно, - ответил он тихо, и она опять смутилась, заметив
странное выражение, промелькнувшее в глазах Холлорана, когда он улыбнулся
ей. - Но есть определенные правила, с которыми вашему боссу придется
считаться и неукоснительно соблюдать. - Холлоран вытащил из внутреннего
кармана своего пиджака сложенный лист бумаги. - Это список элементарных
"нужно" и "нельзя", - сказал он, передавая его Коре. - Я должен быть
уверен, что он сегодня же прочитает его. Если Клин согласится выполнять
все это, позвоните в "Щит" и сообщите Матеру.
- А если Феликс не согласится?
- Тогда у нас возникнут дополнительные сложности. Возможно,
"Ахиллесов Щит" вынужден будет принести вам свои извинения и отказаться от
выполнения этого задания.
- Можно мне взглянуть на список?
- Пожалуйста. Вы войдете в перечень лиц, непосредственно относящихся
к тому, о чем там говорится, и нуждающихся в надежной защите.
Кора развернула лист бумаги, и ее глаза заскользили вдоль строчек
отпечатанного текста. Она кивнула головой:
- Вполне прямо и откровенно. И, по-моему, выглядит совсем несложно.
Холлоран протянул руку к бумаге:
- Третий пункт вот здесь. У Клина есть персональный шофер?
- Да. Это один из его телохранителей. Януш Палузинский.
- Знаком ли Палузинский с техникой вождения, применяемой для ухода от
преследователей?
- Я... Я не знаю.
- Это очень важно.
- Простите. Я действительно ничего не знаю об этом. Палузинский
работает у Феликса гораздо дольше, чем я.
- Хорошо. Если даже он не знаком с этой методикой, ему нужно будет
лишь провести день или два с нашими водителями - они научат его всему
необходимому. Это не составит особых проблем; опытный
водитель-профессионал быстро овладеет всеми приемами. До тех пор пока
личный шофер Феликса будет занят, я могу водить машину вместо него.
Кора снова посмотрела на исписанный лист.
- Условные сигналы? - спросила она.
- Мы разработали систему, благодаря которой каждый из нас может
опознать "своего" по кодовым словам. Она удобна при телефонных разговорах,
стуке в дверь, и тому подобных вещах. Мы придумали целый набор
невербальных знаков, специально для экстремальных ситуаций, на тот случай,
когда слова бесполезны или даже могут подвергнуть нас опасности -
например, риску выдать наши планы противнику. Там еще должны быть
специальные ключевые слова, которые предусмотрены на случай похищения, -
например, с их помощью Клин может дать нам знать, что он ранен, может
сообщить число участвующих в операции преступников, может быть, даже
обозначить то место, куда его увезут - конечно, в том случае, если он
будет находиться в сознании. Если он будет строго соблюдать все
требования, изложенные в предыдущих пунктах, эти кодовые сигналы, надеюсь,
не понадобятся.
Кора вздрогнула от резкого порыва холодного ветра, подувшего с реки.
- Какая жуть, - сказала она.
- Несомненно. Так оно и должно быть. Достаточно впечатляюще, чтобы вы
оба ни на минуту не теряли бдительности, зорко глядя по сторонам.
- Звучит не очень-то утешающе.
- Вы обратились в мою компанию за помощью, чтобы обеспечить Клину
надежную охрану, а отнюдь не для того, чтобы создать иллюзию ложного
комфорта. Я был откровенен с вами, Кора, и впредь не собираюсь вводить вас
в заблуждение. Если какая-то преступная группировка - будь то террористы
или простое хулиганье - задумает схватить кого-то, их ничто не остановит.
Практически невозможно предотвратить хотя бы попытку покушения на
намеченную жертву, и, к сожалению, при этом не всегда удается избежать
ранений и даже смерти клиента. Все, что мы можем сделать, - это свести
риск к минимуму. Я не хочу пугать вас, Кора, но часто бывает гораздо проще
убить человека, чем похитить его, сохранив ему жизнь в расчете на
приличный выкуп.
Она заметно побледнела.
Холлоран снова наклонился вперед и сжал ее руку чуть повыше запястья.
- Я не подумал, что это может вас напугать, Кора. Мы ведь только
"обсуждаем" ситуацию похищения, не так ли? Ничто не угрожает жизни Клина?
Никто не грозит ему?
Кора сделала вялый отрицательный жест, и он убрал свою руку назад.
- В чем дело, Кора? Что вас расстраивает? Как я понимаю, все, чем мы
сейчас располагаем - это так называемое "ощущение" Клина, что ему грозит
какая-то опасность; причем я сильно сомневаюсь, что она существует на
самом деле: боюсь, это всего лишь вымысел, плод его фантазии.
- Вы не знаете Феликса. Вы не имеете ни малейшего представления о
возможностях его психики. У него есть способности... - ее голос внезапно
оборвался.
- Да, я понимаю, способности, которые являются секретом. - Холлоран
перевел свой взгляд с ее лица на реку, сверкавшую под ярким солнечным
светом. - Это пускай остается между Клином и "Магмой". Меня же волнует
только одно - как защитить человека во плоти и крови, столь же уязвимого,
как большинство из нас. Но если ему хоть что-нибудь известно о той
специфической ситуации, в которой он находится - или воображает, что
находится - будет лучше, если он расскажет обо всем мне. Что могло
напугать его так сильно, Кора?
Она склонила голову, словно погружаясь в глубокое раздумье, но тут же
снова высоко подняла ее. Ее пальцы вертели стакан, и солнечные зайчики
плясали вокруг, двигаясь в такт колыханию жидкости на дне стакана. Люди за
соседним столиком хохотали над анекдотом. Голос, усиленный мегафоном,
долетал до террасы с прогулочного катера. Наконец, Кора поставила стакан
на прежнее место.
- Вот уже несколько недель, - начала она, - начала она тихим голосом,
нерешительно, запинаясь, словно каждая фраза давалась ей с трудом, -
очевидно, ее беспокоило близкое соседство людей за ближайшим столиком, -
Феликс озадачен чем-то похожим на предчувствие. Причем он никак не может
разгадать, откуда исходит это ощущение нависшей опасности. Нечто
нереальное... на первый взгляд это может показаться несерьезным. Сон,
ночной кошмар, подробности которого он не может припомнить при
пробуждении. Он знает, что это своего рода предупреждение; но ему пока не
удалось проникнуть в суть образов, предстающих перед ним - момент
откровения еще не настал. Это угнетает его... сводит его с ума. Нет, даже
более того - Феликса охватывает панический страх... ужас...
- Он отнюдь не произвел на меня впечатления охваченного страхом
человека, - заметил Холлоран.
- Он не хотел обнаружить свое состояние перед посторонним человеком.
Феликс очень замкнутый и скрытный.
- Вы хотите сказать, что его не оставляет предчувствие близкой
смерти?
Она отрицательно покачала головой:
- Нет. Нет, кое-что похуже этого.
Тень упала на стол, заставив их обоих вздрогнуть от неожиданности.
Это бармен убирал грязную посуду со столика на поднос, где уже стояли
пустые тарелки и стаканы.
- Чудесная погодка! - сказал бармен, поворачиваясь к ним спиной,
очевидно, не дожидаясь ответа.
Девушка посмотрела на Холлорана, но больше ничего не прибавила к
только что произнесенной ею фразе.
8. ТЕЛОХРАНИТЕЛИ
Снайф был недоволен.
- Так вы говорите, "Магма" затевает всю эту канитель потому, что у их
человека - у того самого Клина - появилось какое-то там предчувствие? - он
сердито смотрел на Холлорана, словно тот в чем-либо провинился перед ним.
Сам Холлоран, похоже, был чем-то сильно озадачен. Он то и дело
проводил тыльной стороной руки по щеке.
- Так оно и есть на самом деле, - ответил он.
Снайф откинулся на спинку своего стула и забарабанил пальцами одной
руки по столу.
- Нелепо, - буркнул он. - Смешно.
- Только не для Корпорации, - сказал Матер, сидевший в мягком кресле
напротив Холлорана, вытянув вперед поврежденную ногу (присутствуя на
инструктажах и участвуя в совещаниях по планированию операций, он время от
времени рассеянно поглаживал свое колено, словно хотел облегчить боль в
ноющей старой ране). - Они почти слепо верят в необычайные способности
этого человека; думаю, что и нам не помешает серьезно отнестись к его
предчувствию, чем бы оно в конце концов ни оказалось.
Дитер Штур, сидевший на своем обычном месте - с краю стола
Управляющего, легонько постукивал тупым концом карандаша по толстому
мягкому блокноту, лежащему перед ним.
- Лично я не вижу здесь ничего, о чем нам следовало бы беспокоиться.
Если они в "Магме" во что-то там верят, - это их дело, касающееся только
Клина и президента с его Советом директоров. Мы можем выполнять свою
работу, как всегда, и не обращать внимания на все остальное.
- Вы правы, вне всякого сомнения, - согласился Снайф, - но мне
внушают подозрение эти странные дела. Это... - он покачал головой, сбитый
с толку, озадаченный, - это нелогично. Непоследовательно. А что он за
человек, Лайам?
- Непостоянный, - последовал ответ. - Я хотел сказать, что он крайне
неуравновешенный - невротик, скорее всего. С ним может оказаться очень
трудно работать; возникнут большие сложности.
- Понимаю, - лицо Снайфа стало еще более мрачным. - Что ж, раньше нам
уже приходилось иметь дело с примадоннами. А его телохранители? Каковы
они, на ваш взгляд?
- Я познакомился только с одним. Он был так себе.
Никто из присутствующих в комнате не спросил у него, на чем основан
подобный вывод; все поверили ему на слово.
Матер заглянул в свою записную книжку:
- Я записал имена трех остальных. Одну минуту, я найду их - да, вот
они: Януш Палузинский, его личный шофер, затем Азиль Кайед и Юсиф Даад.
Они записаны у меня здесь как "вспомогательный обслуживающий персонал" -
термин, как видите, весьма расплывчатый; полагаю, под этим может
подразумеваться многое - от слуг до личной охраны.
- Великий Боже! - воскликнул Снайф. - Арабы?
- Из Иордании.
- А первый? Чех? Поляк?
- Януш Палузинский - поляк.
- А тот, с которым вы познакомились, Лайам, - кто он?
- Монк. Не слишком разговорчивый парень.
- Теодор Альберт Монк, - прибавил Матер, посмотрев в свою записную
книжку. - Американец, судя по архивным записям "Магмы".
- Смешанный состав, однако, - произнес Снайф.
- Скорее всего, Феликс Клин случайно встречался с ними во время своих
поездок, а познакомившись поближе, брал их к себе. Все они работают с ним
уже много лет.
- Шоферу может понадобиться курс дополнительного обучения, - добавил
Холлоран.
- Об этом надо позаботиться, - сказал ему Снайф. - Поверенный агент
Клина, мисс... ах, да, мисс Редмайл... звонила мне сегодня утром, чтобы
договориться... Дитер?..
- Я записал его на завтра. Мы отправим в "Магму" одного из наших
специалистов - он должен подготовить Палузинского и проверить, насколько
он освоил технику вождения, чтобы использовать ее в экстремальной
ситуации. Личный автомобиль Клина недостаточно хорошо оборудован:
пуленепробиваемые стекла и бронированный корпус - вот все, на что они
полагаются. Я хочу, чтобы Палузинский провел на испытательной трассе как
минимум два дня - после этого краткого инструктажа он по крайней мере не
должен совершать необдуманных поступков, скажем, при покушении на жизнь
"объекта". Похоже, все это время вам придется быть шофером Клина, Лайам.
Холлоран кивнул.
- Кроме того, мисс Редмайл подтвердила, что ее начальник согласился с
нашими предписаниями относительно тех действий, которые он должен или,
наоборот, не должен совершать в течение нескольких недель, пока "Щит"
будет охранять его жизнь, - продолжил Снайф. - Как я понимаю, вы обедали
вместе с ней сегодня? - он смотрел прямо на Холлорана. - Если не считать
чисто служебных отношений, кто она для Клина? Любовница?
Некоторое время Холлоран молчал, обдумывая ответ. Потом произнес:
- Возможно.
- Она - женщина того типа?
- Какого типа?
- Та, которая ложится в постель со своим боссом?
- Я не знаю.
- Но она красавица.
Холлоран кивнул.
- Тогда предположим, что это так.
Матер заметил короткую, но яркую вспышку гнева в глазах Холлорана, и
это озадачило Плановика: обычно Лайам держал под жестким контролем все
свои эмоции.
- Я не уверен, что это имеет прямое отношение к нашей теме, - вставил
замечание Матер. - В конце концов, Клин не женат, а в досье,
представленном нам "Магмой", не содержится упоминаний ни о каких его
подругах... или друзьях, уж коли на то пошло.
- Она может оказаться уязвимым местом, даже провалить всю операцию.
"Объект" сам может подвергнуть себя риску, если узнает, что ей грозит
опасность. Тому есть множество подобных примеров, но всего, как правило,
не предусмотришь... Ее уже проверяли?
- У меня есть с собой все ее документы, - сказал Штур. - Чарльз
принес их сегодня утром из "Магмы", и я успел лишь бегло просмотреть ее
досье. Она показалась мне достаточно надежной. Родилась и росла в
Гемпшире; единственный ребенок в семье; отец был лектором в университете,
мать - врачом в местной клинике; обоих уже нет в живых. До восемнадцати
лет посещала частную школу; весьма способна - аттестат с семью хорошими и
тремя отличными оценками - но в университет не поступала. Снимает квартиру
в Пимлико; имеет значительную сумму на банковском счету - то, что было
выручено от продажи дома, доставшегося ей в наследство от родителей, плюс
ее собственные небольшие сбережения. "Магма" - ее первая и единственная
работа, если не считать летних сезонных приработков, которыми она
занималась, будучи еще студенткой; в Корпорации она сделала быструю
карьеру, пройдя весь путь от самой низшей к высшей ступени... Я считаю,
это выглядит замечательно. - Штур вынул черно-белую фотографию из папки с
досье и поднял повыше, чтобы остальные могли взглянуть на нее.
Снайф даже не улыбнулся.
- Копайте глубже, Штур, даю вам на это еще несколько дней.
Разузнайте, с кем она общается; раскройте всех приятелей, любовников;
каковы ее политические и религиозные убеждения - ну, вы сами знаете, с
какого конца к этому подойти. Она тесно связана с "объектом", а мы не
можем рисковать.
Он немного помолчал, взъерошив пальцами свои короткие рыжеватые
волосы.
- Ну, а теперь, - сказал он, обводя взглядом свою маленькую
аудиторию, - перейдем к нашему дорогому господину Клину. Что, в конце
концов, мы знаем о нем?
- Почти ничего, - ответил Штур. - Мне понадобится едва ли не
полминуты, чтобы прочесть всю его биографию.
- Гм, вот этого-то я и боялся... Проклятая секретность может завести
нас ох как далеко...
- Я думаю, "Магма" здесь ни при чем, - отозвался Матер. - После нашей
утренней беседы с ее президентом стало ясно, что даже самой Корпорации
фактически ничего не известно о прошлом Феликса Клина. У меня сложилось
впечатление, что до тех пор пока он делает им большие деньги, его
происхождение и излишние подробности его биографии не будут слишком
интересовать его компанию.
- Не будет ли кто-нибудь любезен объяснить мне, наконец, что же он
все-таки "делает" в "Магме"? - недовольным тоном сказал Штур.
- Прошу прощения, Дитер, - ответил ему Снайф, - но этого вам отнюдь
не нужно знать для выполнения задания. Так они все выражаются в "Магме".
Поэтому мне очень жаль, но больше я ничем вам помочь не могу; не
обессудьте. Что там написано в его досье?
Штур фыркнул, но спорить не стал.
- Как я уже сказал, - не слишком много. Родился в Израиле, приехал в
Англию одиннадцать лет тому назад, почти сразу же после этого стал
работать на "Магму"...
- Еврей с двумя компаньонами-арабами?! - перебил его Снайф.
- Не всякий еврей - злейший враг арабов, - ответил Штур. - Он
переехал в свои апартаменты в здании штаб-квартиры "Магмы", как только они
были достроены, то есть около пяти лет тому назад. Кроме того, ему
принадлежит загородная усадьба в Суррей, рядом с озером, вместе с двумя
тысячами акров пастбищ и лесов. Разумеется, вам не нужно объяснять, что он
обладает большим и лакомым куском земли - это же целое графство, если не
больше. Очевидно, он очень богатый человек. Не женат; машину не водит; не
курит и почти не пьет; о наркотиках здесь нет никаких упоминаний - а
впрочем, тут их и не должно быть, - в азартные игры не играет. Все.
- Как?! - спросил Снайф, не веря своим ушам. - Там должно было быть
гораздо больше.
Штур потянулся к папке с документами, на которой лежало досье на Кору
Редмайл. Он открыл ее и показал один-единственный лист бумаги, сиротливо
лежавший в папке.
- Я же говорил - тут мало что можно прочитать.
- Но там должна стоять дата его рождения, сведения об образовании,
род его занятий до того, как он поступил на службу в "Магму". Неужели
ничего не сказано о его общественной деятельности, о политических взглядах
- нам очень важно иметь хотя бы самое общее представление о том, каковы
они могут быть.
- Судя по этому документу, у него их просто нет.
- Чарльз?.. - обернулся к Матеру Снайф.
Матер поднял руку.
- Эта ситуация начинает тревожить меня. Даже разговор с президентом
не дал положительных результатов. Я пытался вытащить из него информацию
всеми доступными способами, но так и не получил ничего по-настоящему
ценного. Как я уже сказал, похоже, они и сами очень мало знают об этом
человеке; мне кажется, что не последнюю роль здесь играют желания самого
Клина. Возможно, часть условий, оговоренных при его найме, содержит
пункты, позволяющие ему сохранять тайну во всем, что касается его личной
жизни. Если он доказал директорату "Магмы", насколько сильны его
способности, я думаю, что их Совет мог закрыть глаза на некоторые пробелы
в его личном деле.
- Итак, у нас есть довольно скудные сведения, и еще неизвестно, что
нас ждет впереди; но давайте принимать вещи так, как они есть, - Снайф
повернулся к Штуру и спросил с надеждой: - Уж хотя бы размер его жалования
указан где-нибудь в этих бумагах?
- О том нет ни малейшего упоминания, - усмехнулся Штур.
- Мы можем узнать это из других источников. Не будем терять время
попусту. На самом деле, конечно, они должны были дать нам намного больше
информации, прежде чем мы взялись бы за их дело, но поверим им на слово -
они обещали стать более откровенными, когда контракт будет подписан. Мы
заключим наш договор сегодня, во второй половине дня - здесь мы немного
забегаем вперед. Лайам, вы станете постоянным компаньоном Клина с восьми
часов завтрашнего утра. Дитер, я хочу, чтобы вы представили мне подробный
отчет обо всех происшествиях с участием террористов и похитителей людей за
последний год, и, само собой разумеется, все материалы о "Магме" и ее
дочерних компаниях, которые могут нас заинтересовать.
Штур сделал пометку в блокноте. После совещания ему нужно было
связаться с организацией, располагающей базой оперативных данных об
активности и дислокации наиболее известных террористических группировок.
Используя специальный код, можно было включиться в компьютерную сеть,
чтобы получить необходимую информацию.
- Я проведу небольшую проверку дочерних компаний "Магмы", - добавил
немец. - Может быть, удастся обнаружить некоторые сферы их деятельности,
где конкуренция стала наиболее напряженной и жесткой.
- Хорошо. Будем искать врагов - как в бизнесе, так и во всех
остальных областях. Однако если Лайам прав, и Клин действительно невротик,
все наши усилия могут оказаться бесполезной тратой времени и сил. Не
исключено, что этот человек страдает тяжелой формой параноидной
шизофрении. - Управляющий усмехнулся. - Впрочем, это нас не касается -
пусть волнуются в "Магме", если на то пошло. Дело "Ахиллесова Щита" -
создать надежную защиту, раз уж нас для этого наняли. Что вы нам скажете,
Чарльз?
Матер перестал поглаживать свое колено.
- Все очень просто, - сказал он. - На некоторое время мы сформируем
команду из четырех человек, которые будут работать вместе с Лайамом -
нашим резидентом в "Магме", - две пары, сменяющие друг друга через каждые
шесть часов. Еще нужно назначить дублера для Лайама на случай тревоги. У
вас есть какие-нибудь персональные пожелания, с кем бы вы хотели работать,
Лайам?
Холлоран покачал головой.
- Хорошо, - продолжал Плановик. - В полном соответствии с
требованиями "Магмы", наши люди не будут контактировать с "мишенью",
находясь на значительном расстоянии от ее резиденции. Они постоянно будут
патрулировать границы поместья в Суррее; разумеется, мы договоримся с
местной полицией, чтобы она не тревожила их понапрасну.
- Наши будут вооружены? - спросил Штур.
Возникла пауза. Снайф предпочитал, чтобы его агенты были "прилично
экипированы" на случай "тяжелого боя"; однако английские законы запрещали
ношение оружия частным телохранителям и сыщикам (закон, уже много лет
проклинаемый многими, особенно иностранцами, въезжающими в эту страну).
Наконец, Управляющий принял решение:
- Пусть Лайам возьмет с собой все "железо", какое сам сочтет нужным.
Мне бы не хотелось давать санкции на то, что могло бы испортить наши
особые отношения с полицией и Министерством Внутренних Дел, поэтому наш
патруль пока останется невооруженным. Если они заметят хоть что-нибудь
подозрительное, равно как и в случае определенных действий против нашего
клиента, мы пересмотрим этот вопрос. Хотя мы вынуждены целиком полагаться
на Лайама и личных телохранителей Клина во всем, что касается внутреннего
наблюдения, нам нужен подробный отчет о системе безопасности внутри его
квартиры...
Штур сделал очередную пометку.
- ...и во всем здании "Магмы". Последнее меня особо беспокоит.
Слишком много людей круглосуточно входят и выходят из здания. Конечно, мы
можем поставить на дополнительные посты наших людей - например, разместить
их на первом и двенадцатом этажах. Естественно, заранее предупредив об
этом сотрудников службы безопасности "Магмы". Мы можем поставить свою
охрану вокруг здания для дежурства в ночные часы, когда Клин будет
находиться в своей резиденции.
- Мне тоже не внушает доверия само здание, - сказал Холлоран, и
взгляды всех присутствующих тотчас же устремились на него. - Это крепость
из стекла и металла, но, к сожалению, она уязвима.
- Будем надеяться, что никто не попытается добраться до "объекта" до
тех пор, пока мы еще не приступили к выполнению задания, - заметил Матер.
- Не то вот будет нам потеха!
Снайф, однако, не увидел в этом ничего забавного. Совсем ничего.
9. ПРИМАНКА
Ах, как хорошо, наконец-то он стал похож на мальчика...
Мальчик чем-то взволнован, но держится вызывающе. Он очень бледен,
этот мальчик, и, кажется, давно не мылся; без сомнения, в мятом
полиэтиленовом мешке, который он несет в руках, умещаются все его нехитрые
пожитки. На вид ему около шестнадцати лет. В Англии считается, что это
совсем еще юный возраст для того, чтобы остаться без крыши над головой,
без семьи. Интересно, что бы сказали благоразумные английские обыватели,
узнай они о сиротах, поодиночке и целыми ватагами кочующих по улицам и
городским рынкам Дамаска в поисках дневного пропитания, промышляющих
воровством и попрошайничеством. Часто беспризорные юнцы связывались с
отпетыми негодяями, преступниками и бандитами, потому что те давали им
огнестрельное оружие... Самоуверенные, самовлюбленные англичане ничего не
знали об этих вещах.
Мальчик улыбается неуверенной, нервной улыбкой. Может быть, он просто
потерялся на этом огромном вокзале, где толпы незнакомых ему людей с
пустыми, равнодушными глазами все спешат и спешат куда-то, проходят мимо
него, задевают, толкают... Так же, как потерялся бы и в самом городе, если
бы ушел отсюда, из вокзальной суеты и толкотни... А сейчас он думает, что
наконец-то нашел себе товарища. Если только он понял... Ха, если только он
услышал...
"Ajel", живее, Юсиф, не задерживайся на открытом месте, где сотни
проезжих и прохожих все движутся и движутся сами не зная, куда. Вон
полицейский патруль - они ищут таких бродяг, как этот мальчишка.
Сейчас он размышляет. Он колеблется. Может быть, оливковый цвет кожи,
на который подросток поглядывает с опаской и недоверием, играет здесь
особую роль. Английское воспитание, как же! Нетерпимость, привитая с
раннего детства.
Говори потише, поспокойнее, Юсиф, мой друг. Он оглядывается, делает
рассеянные жесты, бросает беглый взгляд на расписание отходящих и
прибывающих поездов - табло, висящее высоко на стене, на котором
ежеминутно появляются новые названия... Всего лишь несколько неосторожных
жестов, но Юсиф уже настороженно оглядывается: не заметил ли кто-нибудь их
с мальчиком? Нет-нет, не волнуйся, Юсиф, мой друг, я, Азиль, слежу за
тобой. Я единственный, кто провожает взглядом вас обоих. Кроме того,
мужчина, разговаривающий с заморышем, - не такая уж редкая сцена в
вокзальной толчее. Окружающие не обращают на это никакого внимания. У
каждого свои дела, своя личная жизнь.
Успокаивающим жестом он кладет руку на плечо маленького бродяги, и
мальчик не уклоняется от этого прикосновения. Возможно, потому, что в
разговоре были упомянуты деньги. Ах, я вижу, как мальчуган кивает головой!
Должно быть, он сочетает в себе все качества глупца не от мира сего - и
смелость, и наивность, и неопытность.
Мой друг возвращается, мальчик идет следом за ним. Они идут рядом,
почти бок о бок. Не слишком близко, не как любовники, - о нет, - но как
соучастники общего греха. Я вижу блеск в твоих глазах - этот свет исходит
из самых недр твоей темной души, хотя внешне ты абсолютно спокоен. И
развязную походку мальчишки; однако это всего лишь внешнее притворство,
уловка, благодаря которой он старается выглядеть взрослее и нахальнее.
Я должен быстро сесть в машину. Я должен приготовиться, притаившись в
темноте на заднем сидении. Мальчишка вряд ли почувствует укол иглы; он
должен обнаружить мое присутствие только тогда, когда будет уже слишком
поздно.
И потом он уснет глубоким, долгим сном.
А когда он проснется - будет развлечение нам и пища для господина.
Скорее, Юсиф, "ajel", поторапливайся. Мне кажется, что точно такой же
алчный блеск появился теперь и в моих глазах. Мое тело начинает ломить - я
уже давно жду, скорчившись, на заднем сиденье.
10. НЕЗВАНЫЙ ГОСТЬ
Монк удивился. Сегодня ночью никого не ждали. По крайней мере, его
никто не предупреждал заранее.
Однако подъемник продолжал негромко гудеть, поднимаясь вверх. Похоже,
кто-то из команды сэра Виктора, решил телохранитель. Иначе никто не мог
воспользоваться лифтом Феликса: код, приводящий в движение единственный в
здании лифт, который шел без пересадок с цокольного этажа на самый верх
здания, был известен только ему и Клину. Даже эта цыпочка, Кора, ждала
внизу до тех пор, пока кто-нибудь не спускался за ней.
Монк почувствовал, как у него застучало сердце: моментально
представив себе Кору обнаженной, он смутился и постарался изгнать этот
образ из своих мыслей.
Лифт остановился. Он проехал никак не более четырех этажей.
Несомненно, кто-то из кабинета сэра Виктора. Кто бы это мог быть?
Монк услышал, как открылась дверь.
Но из кабины никто не выходил.
Телохранитель отложил в сторону свой журнал и поднялся со своего
стула в самом конце коридора. Он расстегнул кобуру на своем плече, но с
места не двинулся, ожидая дальнейшего развития событий.
Не хотелось бы поднимать возню к ночи, подумал он, да, видно,
придется. Сегодня и так выдался плохой день. Утром его подставили,
проучили, как щенка, обозвали ленивой тушей, и он отнюдь не собирался
продолжать играть эту роль нынешней ночью. Если какой-то сопляк перепутал
кнопки лифта, поднимаясь на двадцать третий этаж, то пусть только высунет
нос из кабины - ему сразу же пересчитают зубы.
Холл оставался пустым, но двери лифта почему-то никак не закрывались.
Монк бесшумно крался по коридору, держась одной рукой за рукоять
пистолета. Этот большой, неуклюжий человек двигался на удивление легко и
тихо, незаметно подбираясь к лифту. Мягкий ковер на полу заглушал его
шаги. В коридоре царили полный мрак и тишина - в точности так, как
нравилось Феликсу, - и только далеко впереди на полу лежало бледное пятно
света, лившегося из бокового прохода.
Он до сих пор не слышал тихого звука закрывающихся дверей лифта,
словно кто-то находился внутри, нажимая на кнопку, останавливающую лифт.
Монк вытащил свой "Смит и Вессон".
Он остановился всего в двух шагах от прохода. Ровный прямоугольник
света, падающего из прохода, лежал на полу; в нем не было видно ни одной
тени.
Он собрался с силами, готовясь к мгновенному броску вперед и затем в
сторону, подняв руку с зажатым в ней револьвером. Но потом решил изменить
тактику, подумав, что его огромное, массивное тело станет слишком хорошей
мишенью на те несколько секунд, которые понадобятся, чтобы добраться до
кабины лифта. Монк отнюдь не был дураком, готовым подставить себя под пулю
или под удар ножа...
Он опустился на колени, а затем встал на четвереньки и пополз вперед,
держа пистолет почти возле самого носа; его локти и колени утопали в ворсе
ковра. Вряд ли кому-то придет в голову, что человеческое лицо может
появиться ниже уровня его колен, думал Монк.
Он дополз уже до самого угла и осторожно высунул свою большую голову
за блестящее металлическое ребро, заглядывая в кабину и одновременно
готовясь навести зажатый в выдвинутой чуть вперед руке револьвер на
незваного гостя, нарушившего ночной покой.
В кабине никого не оказалось. Он осмотрел каждый ее уголок. Кабина
была пуста. Так он думал до тех пор, пока...
...Чьи-то сильные пальцы не схватили его длинные волосы, рывком
заставив Монка упасть вперед, распластавшись на животе. Его руку с
револьвером прижимал к ковру чей-то башмак. Стальные пальцы все еще
держали его за волосы, да так, что чуть не вырывали их пряди с корнем.
Что-то тяжело ударило его сзади по шее, и мысли Монка стали путаться,
прежде чем он погрузился в сон.
Януш Палузинский сидел за стойкой бара на кухне, намазывая масло на
хлеб длинным широким ножом. Возле его тарелки стоял высокий стакан, до
половины наполненный водкой.
Он поправил ремешок своих наручных часов - из-под широкой ленты
виднелись цифры нанесенной на кожу татуировки - и принялся резать на куски
ростбиф с кровью - сочное мясо было красным, недожаренным ровно настолько,
чтобы показаться чуть сырым на вкус. Разрезая его, Палузинский размышлял о
том, не будет ли Феликс - "мой пан", называл он мысленно Клина, придавая
легкий оттенок цинизма этому обращению, - не будет ли снова его "пан"
кричать ночью во сне. Ужасный вопль, леденящий кровь в жилах у каждого,
кому приходилось его слышать. Что могло сниться этому человеку, доводя его
до жуткого, душераздирающего воя, от которого он сам просыпался в холодном
поту? Какие страхи овладевали им в ночных грезах? Как далеко он находился
от полного умопомешательства?
Нет. О, нет. Януш оборвал себя на этом. Он не должен даже плохо
"думать" о своем хозяине. Феликс мог узнать. Феликс мог "почувствовать".
"Феликс. Феликс. Феликс."
Даже это имя могло вызвать тупую ноющую боль в голове Палузинского.
Поляк провел тыльной стороной руки по лбу, и нож в его руке блеснул
под ярким светом лампы. Обычно все огни в квартире - даже на кухне -
должны были гореть меньше чем вполнакала, регулируемые специальными
реостатами. Но сейчас Феликс спал, и он не мог об этом узнать. Хотя
иногда... Иногда он узнавал о таких вещах, о которых по всем нормальным
законам он не мог знать, о которых ему невозможно было догадаться. Тогда
он обвинял их, и они должны были пресмыкаться перед ним, раболепствовать,
трепеща от страха, ведь Феликс - Господин, Хозяин и поработитель - мог
заставить их страдать; иногда это были жестокие муки, а иногда только
неприятное ощущение, проходящее через несколько часов. Палузинский всегда
чувствовал, что именно эта характерная черта их рабства доставляет двум
арабам удовольствие, чуть ли не наслаждение. А Монк был слишком туп, чтобы
ощущать что-либо подобное; его неповоротливые мозги еле шевелились под
тяжелыми костями черепа.
Но Януш был особенным, как он сам себе это представлял. Януш знал или
догадывался о некоторых вещах... Все остальные были круглыми дураками.
Нет, пожалуй, арабы не были дураками. Они верили...
Палузинский сделал большой глоток неразбавленной водки, отвинчивая
крышку банки с горчицей. Он засунул в банку конец ножа; затем, окунув
лезвие в горчицу почти до половины, вытащил нож обратно и стал намазывать
нарезанное мясо. Он положил дымящееся мясо между двумя ломтями хлеба,
щедро намазанными маслом, и давил на верхний ломоть своей широкой ладонью
до тех пор, пока густая вязкая жидкость не потекла с обоих краев.
Двадцать минут тому назад гориллу нужно было сменить, думал он,
откусывая здоровенный кусок от своего бутерброда. Монк - вполне подходящее
имя для такой обезьяны, как эта. Долгие часы неподвижно сидеть, тупо
уставившись в пустоту коридора должно быть самым подходящим занятием для
подобного идиота. Но для Януша это было сущим мучением. Пыткой. Новым
истязанием, выдуманным для него Феликсом. Даже терзающую тело боль было бы
легче перенести, чем такую смертельную скуку.
Что же сделало Феликса таким нервным? Этот человек был сумасшедшим,
вне всякого сомнения. Но в то же время он был гениален! И помешанный, и
гений?.. Свихнувшийся суперэкстрасенс?.. "Дерьмо!" Да, так оно и есть...
Но почему вы так испуганы сейчас, "мой шеф"? Вы, все время живущий среди
теней, не доверяющий яркому свету, если только он не нужен вам для особых
целей? Какие новые страхи преследуют вас по ночам?
Палузинский чавкал, жуя мясо и хлеб, его губы блестели от масла. Он
дал минутку передышки своим челюстям, еще раз хлебнув водки из стакана,
приправив огненной жидкостью кашицу из мяса и хлеба во рту. Его маленькие
глазки скрывались за стеклами очков в тонкой металлической оправе; веки
были прикрыты, как полуопущенные шторы в комнате - шторы, за которыми
таятся секреты... Он смотрел куда-то перед собой - возможно, на край банки
с горчицей или чуть ближе; но его мысли блуждали так далеко, что он не
видел предметов, стоящих на столе - возможно, он еще был погружен в те
скрытые ощущения, отблеск которых случайно мог бы отразиться в его глазах,
не будь они опущены вниз. Он сидел, механически пережевывая пищу, словно
завороженный, погрузившись в странное оцепенение.
Что-то потревожило его, вырвав из состояния углубленного размышления
бог знает о чем. Что это было?
Звук! Движение?.. Палузинский насторожился. Он необычайно тонко
ощущал присутствие посторонних, и практически всегда мог обнаружить чужака
в любом помещении. Годы суровой жизни, когда ему приходилось спать в
придорожных канавах, есть сырые овощи, которые он выкапывал прямо из
земли, все время пугливо озираясь по сторонам - не увидел ли кто? -
постоянно бояться, что его обнаружат, и тогда... что тогда с ним
сделают?.. - все это настроило его напряженные нервы на то, чтобы замечать
малейшее движение, чуть заметное смещение, даже самый слабый ветерок.
Его пальцы сжали рукоять ножа. Кто-то находился в комнате позади
него.
Монк? Он не мог ослушаться приказа Феликса наблюдать за коридором
нижнего этажа, до тех пор пока Палузинский не сменит его на этом посту.
Никак не верится, чтобы Монк мог оставить свое место. Юсиф и Азиль? Но они
не должны были возвращаться этой ночью из загородного поместья,
подготавливая его к приезду их дорогого хозяина и господина... Кто же это?
Палузинский плавно поднялся со своего сиденья и протянул руку к
внутреннему карману куртки, висевшей на спинке стула. Рука нащупала
толстый, круглый металлический ломик длиной приблизительно с лезвие его
ножа, зажатого в кулаке другой руки. Он подкрался к выключателю света и
повернул его против часовой стрелки. Кухня сразу погрузилась в полумрак.
Со своей позиции поляк мог осмотреть довольно широкий участок
гостиной. Он выругался про себя, проклиная сумрак, царящий в просторной
комнате, откуда только что ему послышался слабый шорох. Тусклое освещение,
темный цвет обоев и мебели играли на руку предполагаемому противнику;
Палузинский никак не мог различить чью-нибудь тень в этой полутьме, как ни
напрягал свое зрение. Ему нужно было подождать, пока затаившийся чужак не
выдаст себя каким-нибудь неосторожным движением, или рискнуть - войти в
гостиную и поискать незваного гостя, чтобы потом разделаться с ним.
Терпения Палузинскому было не занимать - те долгие месяцы, которые он
провел, скрываясь и прячась в полях Англии, обучили его науке упрямого
выжидания; но ведь у него еще были определенные обязательства перед
Феликсом... Он должен был показать, на что способен! Во что бы то ни
стало!
Затаив дыхание, Палузинский, вооруженный ломиком и ножом, двинулся
вперед, к открытому проходу.
Опасность - если только она действительно существовала - могла
подстерегать поляка повсюду. Противник мог притаиться в таком месте, где
Палузинский не мог заметить его, глядя из кухни, и затем неожиданно
напасть сбоку или даже со спины. Откуда ждать удара? Вот дилемма. С какой
стороны нападет на него неизвестный враг?.. Если, конечно, ему не
почудился этот шорох; если кто-то "действительно" прятался в той комнате,
- так тихо, спокойно и пусто было в ней...
Он пригнулся и кинулся внутрь прохода, рассчитывая на быстроту и
внезапность - с ломиком наперевес в одной руке, сжимая в кулаке другой
свой длинный нож, направленный острием вверх, готовясь пырнуть противника
ножом или оглушить тяжелым железным прутом. Он круто повернулся, проскочив
дверной проем, и встал, широко расставив ноги, упираясь одной ногой в пол
позади себя, стараясь удержать равновесие и одновременно занять удобную
позицию как для того, чтобы отразить возможную атаку, так и для того,
чтобы самому стремительно броситься на врага.
В этом вовсе не было нужды. Никто не прятался ни за косяком двери, ни
в других темных углах гостиной.
Однако кто-то был за длинной черной тахтой, совсем рядом с ничего не
подозревавшим телохранителем. Если Палузинский и почувствовал присутствие
чужого человека в комнате, как он думал сам, то на этот раз даже его
особое чутье не помогло ему заметить - или даже "ощутить" - тень, внезапно
возникшую подле него...
Он мог почувствовать, как чьи-то пальцы впились ему в шею, нажав на
болевые точки, однако позже он так и не мог припомнить подробностей
схватки - все произошло слишком неожиданно. Определенно, движения
незнакомца должны были быть быстрыми как мысль, чтобы упредить возможную
реакцию телохранителя на шок, испытанный после того, как твердая, сильная
рука нанесла ему рубящий удар ребром ладони. Палузинский почувствовал, как
внезапно слабеют его руки и ноги: импульс, бегущий от травмированных
нервов к мозгу, достиг своей цели.
Клин был внутри самого себя.
Он плыл по кровеносным сосудам среди клеток самых разных оттенков
красного: от темно-вишневого до ярко-алого, увлекаемый быстрым течением
сквозь узкие проходы и перешейки, ныряя в круглые пещеры, открывающиеся
перед ним, приближаясь к источнику этого кипучего потока, который сейчас
был для него всего лишь далеким ритмичным эхом, раздающимся где-то далеко
впереди, в лабиринте тесных тоннелей, заполненных хаотически двигающимися
красными клетками.
Вместе с ним в потоке прозрачной жидкости мчались и другие,
чужеродные тела - уродливые черные формы, вызывающие болезни и разрушение.
В свою очередь этих паразитов пожирали, поглощали, растворяли в своих
утробах шаровидные частицы - глобулы, охранявшие организм от вторжения
инородных клеток. Но глобулы-защитники почему-то решили, что и он сам тоже
является инородной клеткой, представляющей опасность для организма, что
ему не место среди полезных частиц, что он посторонний, а следовательно,
вредный элемент. Это было его собственное тело, по которому он мысленно
путешествовал, и, однако, его приняли здесь за врага.
Он пронзительно закричал на гигантские глыбы, приближающиеся к нему,
чтобы они убирались прочь, оставив его в покое, что он безвреден и никому
не причинит зла. Но они были жестко запрограммированы на то, чтобы
сражаться со всем, чего не было предусмотрено в их системе, не на жизнь, а
на смерть. Лишенные сознания, в своих действиях они руководствовались лишь
заданной, четкой, отлаженной программой. Две клетки-защитницы набросились
на него, как только стремительным потоком его внесло в более широкий
тоннель. Он почувствовал, как спину и руки обжигает кислота,
просачивающаяся сквозь кожу.
Он уже был совсем близко, совсем недалеко от своей цели; течение
стало еще более быстрым, вокруг становилось все теснее, а четкий ритм
ударов раздавался все громче, все сильнее, постепенно перейдя в громовые
раскаты, звучавшие в ушах подобно канонаде. Сейчас у него было только одно
желание - чтобы громадное сердце поглотило его.
Вместо этого его пожирали слепые, примитивные, безмозглые создания,
одноклеточные организмы, понятия не имевшие о разных вещах, выходящих за
пределы их функционального назначения. Тело Клина разлагалось на составные
части под действием химических веществ, извергаемых клетками-убийцами.
Где-то там, где-то поблизости...
Его собственный истерический хохот доносился до него, как сквозь
глухую стену.
Где-то совсем рядом...
Рокочущий шум впереди - тук-тук, тук-тук - оглушил его, вначале
испугав, а затем вселив надежду...
Где-то здесь...
Он почти проник в этот источник.
Он обязательно должен добраться до него, пока еще не поздно.
Тук-тук, тук-тук.
Здесь!..
И, однако, совсем не внутри сердца.
Уносимый назад, увлекаемый чем-то снаружи, едва осознавая причину
этого поспешного отступления, он понял, что стремительно движется куда-то
вверх...
И внезапно проснулся.
Кроме него, в спальне находился кто-то еще. Клин собрался позвать на
помощь, но что-то плотно зажало его рот. Сильная, угрожающая рука. Он
почувствовал, как кровать прогибается под избыточным весом. Кто-то стоял
над ним, опираясь коленями о край матраца. Другая рука охватила его
глотку, словно собираясь задушить.
- Будь это кто-нибудь другой - вы уже сто раз успели бы умереть, -
прошептал голос Холлорана возле самого его уха.
11. ОПАСНОЕ СТОЛКНОВЕНИЕ
Холлоран посмотрел в зеркальце заднего обзора.
Голубой "Пежо" все еще был там, держась далеко позади; от сделанного
по индивидуальному заказу "Мерседеса", который вел Холлоран, его отделяло
по крайней мере четыре или пять автомобилей. Дублер Холлорана в "Гранаде"
ехал прямо за "Мерседесом".
Он потянулся к радиотелефону, укрепленному под щитком "Мерседеса", и
нажал на кнопку переговорного устройства.
- Гектор-один, - тихо сказал он в микрофон.
- Гектор-два, мы вас слышим, - прозвучал ответ из приемника. - Видим
"хвост".
Клин привстал с заднего сиденья, наклонившись вперед - его лицо было
совсем рядом с плечом Холлорана. В его расширенных глазах светилось
предвкушение чего-то необычного.
- Быстро отрываемся, - решил Холлоран. - Пока держитесь поближе. Все,
- он положил микрофон обратно в гнездо.
- За нами следят? - спросил Клин с тревогой и ожиданием в голосе.
Кора, пристроившаяся рядом с Феликсом на заднем сиденье, выпрямилась,
ее мышцы заметно напряглись, а Монк, занимавший переднее пассажирское
кресло в салоне автомобиля, - верхом на дробовике, как он сам не без
удовольствия мысленно подшучивал над собой - повернул свой массивный
корпус, чтобы взглянуть на своего "хозяина", а потом - в затемненное
заднее стекло автомобиля. Пальцы телохранителя автоматически легли на
рукоять револьвера, висевшего у него на поясе.
- Не нужно этого делать, - предостерег Холлоран. - Если хотите
увидеть их, лучше смотрите в боковое зеркало.
- Все равно этого никто не увидит, - заупрямился Монк; тот факт, что
всего лишь день назад Холлоран дважды заставил его выглядеть не лучшим
образом, не давал ему покоя.
- Они могут видеть наши тени сквозь заднее окно. Повернитесь лицом к
лобовому стеклу и уберите руку с оружия.
- Живо выполняй, что сказано, - приказал Клин. И тут же прибавил,
обращаясь к Холлорану: - Где их машина?
- Голубой "Пежо". Сзади, через несколько машин. Похоже, он следует за
нами с тех пор, как мы выехали из Лондона. Мне кажется, что это уже не
первый наш "хвост" - он сменил другую машину, которая пошла сзади нашей
еще в Сити, вероятно, заметив нас где-то около здания "Магмы". - В самом
деле, с самого раннего утра, когда они покинули штаб-квартиру "Магмы",
чтобы отвезти Клина в его загородное поместье на уикэнд, Холлорана не
покидало смутное ощущение тревоги - может быть, опасности, подстерегавшей
их где-то поблизости. Но он так и не смог обнаружить слежки до тех пор
пока они не выехали на окраину города.
- Вы уверены? - спросила Кора с ноткой сомнения в голосе, однако в то
же время еле сдерживая свое желание оглянуться и посмотреть через плечо на
оживленный поток автомашин, двигающихся по шоссе. - Эта дорога -
единственное шоссе, ведущее на юг, и здесь всегда оживленное движение.
Наверняка многие из этих машин проедут вместе с нами еще не один десяток
километров.
- Кора, - сказал ей Клин, - если он говорит, что кто-то следит за
нами, значит, так оно и есть - я ему верю.
Поразительная легкость, с которой Холлоран прошлой ночью проник в
здание, произвела сильное впечатление на Феликса. Одетый в светлую блузу и
темные брюки, очень похожие на фирменную униформу "Магмы", Холлоран не
спеша прогуливался возле ее здания, незаметно проскользнув на территорию
автопарка. Там он отсиживался до тех пор, пока большинство дневного
обслуживающего персонала не закончит работу, уступая место вечерней смене.
В это самое время, пользуясь общей суетой, когда люди непрерывно выходили
из здания, он разведал, как пробраться на верхние этажи. Все было сделано
практически у всех на виду - никто не заподозрил ничего опасного или
подозрительного в одиноком, медленно идущем против общего движения
человеке. Затем - какая-нибудь пустая комната, чулан или туалет - Холлоран
не вдавался в подробности, когда разговаривал с Клином - где можно было
подождать до наступления ночи, а там - прямой путь до апартаментов
президента. Запертые двери лишь на несколько минут задерживали его, но не
могли служить серьезной преградой. Телекамеры, следящие за коридорами? Это
совсем не проблема. Лишь некоторые холлы и коридоры просматривались в
столь поздний час; к тому же в назначенное время "Ахиллесов Щит" произвел
тщательно продуманную диверсию. Всего лишь почтовый курьер на мотоцикле,
постучавшийся в стеклянную главную дверь здания - маневр, позволивший
отвлечь внимание двоих охранников, следящих за экранами мониторов. В руке
у мотоциклиста был пакет, и один из дежурных пошел к двери - выяснять, что
там происходит, а его коллега остался следить за ним через камеру
наружного обзора, готовый в любую секунду нажать на кнопку сигнала
тревоги, по которому тут же на подмогу явятся еще двое охранников,
патрулирующих здание, а заодно и местная полиция получит сигнал о том, что
возле здания "Магмы" неспокойно. В те несколько минут, которые ушли на
разборку с маленьким ночным происшествием, дежурный возле монитора не
спускал глаз со входной двери, возле которой стояли двое - его напарник и
курьер. Последний долго спорил со служащим "Магмы", настаивая на том,
чтобы охранник расписался на бланке, подтверждающем получение срочной
почты, еще до того, как он передаст ему пакет. Все это время экраны
мониторов оставались без присмотра. С помощью такой нехитрой уловки
Холлорану удалось незаметно пробраться через участки, за которыми велось
наиболее интенсивное наблюдение. Конечно, он подвергал себя определенному
риску, но естественная реакция людей в здании на вторжение извне помогла
уменьшить этот риск. Остальное было уже просто (конечно, не для каждого, а
для Холлорана или для человека, ни в чем не уступавшего оперативнику
"Ахиллесова Щита"): воспользоваться секретным лифтом, "усмирить" Монка и
Палузинского, войти в спальню Клина. Никакой возни (а в "Магме" наутро
поснимали головы с сотрудников, когда специалисты из "Ахиллесова Щита"
устроили их системе безопасности проверку действием).
"Будь это кто-нибудь другой - вы уже сто раз успели бы умереть". Клин
запомнил слова Холлорана. Не так уж он прост, этот Холлоран, думал Клин.
Не так уж покладист.
Он улыбнулся, и Кора удивилась, отчего так внезапно вспыхнули его
глаза.
"Мерседес" сбавил скорость, замигал левый индикатор поворота, и
машина свернула с шоссе, а затем снова стала плавно набирать скорость.
Пейзаж за окном изменился - теперь они ехали по проселку мимо полей и
живых изгородей; изредка в зелени показывались небольшие сельские домики.
Кора отметила про себя, что Холлоран то и дело поглядывал в зеркало
заднего обзора, однако его задумчивый, сосредоточенный взгляд не выдавал
никакого волнения, никакой тревоги - ровным счетом ничего. Холлоран
предупредил Монка, чтобы тот не оборачивался назад, и она точно выполняла
эту инструкцию. Машина двигалась с постоянной скоростью, и по манерам
Холлорана Кора так и не смогла догадаться, следует ли за ними этот голубой
"Пежо", или Холлоран ошибался насчет слежки.
Через несколько минут Холлоран вновь включил радиопередатчик.
- Гектор-один.
- Гектор-два. Прием.
- "Хвост" все еще за нами, держится на значительном расстоянии.
- Так. Мы засекли троих в кабине. Хотите, чтобы мы их задержали?
- Нет. Никаких выступлений до тех пор, пока мы окончательно не будем
уверены в слежке. Впереди деревня. Притормозите где-нибудь по дороге -
пусть они потеряют время. Держитесь подальше, но тут же подъезжайте, если
они сделают первый ход.
- Ладно. Все.
Дома быстро промелькнули за окном, когда они проезжали через эту
деревушку - всего несколько домиков по обеим сторонам дороги. Холлоран
заметил автозаправочную станцию - теперь он точно знал, где притормозит
его дублер. Он глянул в зеркальце и увидел, как "Гранада" замедляет ход и
заворачивает на площадку станции. Вскоре в зеркальце показался голубой
"Пежо", и Холлоран слегка нажал ногой на педаль акселератора, давая своим
противникам прекрасную возможность посостязаться в скорости, а может быть,
и в искусстве вождения автомобиля.
Он выбрал более длинную дорогу до поместья, но сейчас им оставалось
не более пятидесяти минут езды. Если эти люди были враждебно настроены, он
хотел заставить их разыграть свою карту, пока они еще находились на
порядочном расстоянии от дома - Холлоран принадлежал к тому сорту людей,
которые предпочитают оставлять беду за порогом.
Он слегка ослабил нажим педали акселератора, заставляя возможного
преследователя приблизиться. "Пежо" увеличил скорость, быстро догоняя
"Мерседес"; теперь его отражение занимало почти всю поверхность зеркала
заднего обзора.
Холлоран верил, что "укрепленный" автомобиль, который он вел, не
подведет их в случае опасности. Двери, багажник, крыша и моторное
отделение были покрыты плитками из кевлара - керамического сплава на
основе окиси алюминия, материала более легкого и никак не менее прочного,
чем старомодные листы из пуленепробиваемой стали, которые лишь увеличивали
вес автомобиля, делая его громоздким и неуклюжим и ограничивая его
возможности. Стекла машины, сделанные из толстого, слоистого стекла, не
пробивали ни пули, ни даже взрыв ручной гранаты. Ячеистые шины этой
маленькой бронированной крепости не спускали воздух, даже если их
прокалывало в нескольких местах - машина не сбавляла скорость и мчалась
дальше, а самозаклеивающаяся ячейка накачивалась сжатым воздухом на полном
ходу. Даже баки и запасные баллоны с горючим состояли из полностью
изолированных, герметичных ячеек - на тот случай, чтобы пламя не
перекинулось на соседние отсеки, если бак случайно будет пробит.
Французский автомобиль был уже возле них - едва ли не в полуметре от
их крепкого бампера.
- Откиньтесь назад, - негромко сказал Холлоран Клину, который
по-прежнему чуть не тыкался носом в плечо Холлорана. - И слегка
пригнитесь, ногами можете упереться в спинку переднего сиденья, как будто
вы отдыхаете. Кора, они будут приближаться с вашей стороны - не бойтесь,
сохраняйте полное спокойствие. Чтобы поцарапать эту старую калошу, нужно
выстрелить из базуки или из противотанкового ружья.
- Прибавьте скорость! - взволнованно твердил Клин. - Не позволяйте им
идти бок о бок с нами!
- Сидите смирно, - хладнокровно ответил ему Холлоран. - Не исключено,
что они нам ничем не угрожают.
- Зачем рисковать? Мне это не нравится, Холлоран!
- Положитесь на меня.
Кора отнюдь не была уверена в том, что в тоне, которым Холлоран
произнес эту фразу, не звучала легкая насмешка.
В это время Монк опять вытащил свой револьвер. Холлоран даже не
поглядел в его сторону, но сказал:
- Спрячьте-ка подальше свою опасную штучку и выкиньте всякие глупости
из головы. Не вздумайте пользоваться ею до тех пор, пока я не скажу вам.
Они плавно проезжали крутой поворот. Голубой "Пежо" вышел на середину
дороги, почти догнав их "Мерседес".
Холлоран невозмутимо продолжал инструктировать телохранителя.
- Положите локоть на подоконник ветрового стекла и держите на виду
левую руку. Вам приходилось видеть, как актеры в театре изображают
беспечность?
Американец что-то буркнул себе под нос.
- Хорошо, - продолжал тем временем Холлоран. - Вот они и здесь.
Видите вон ту церковную колокольню далеко впереди? Я хочу, чтобы вы глаз с
нее не сводили. Нашим друзьям не на что будет посмотреть, даже если они
будут подглядывать за нами.
За поворотом дорога сделалась прямой, как стрела; ровный путь лежал
прямо перед ними, протянувшись по крайней мере на целый километр. "Пежо"
чуть отставал, держась вровень с задним колесом "Мерседеса". Холлоран
неторопливо оглянулся назад и плавно нажал на тормоз, вежливо пропуская
вперед голубой автомобиль. Руки Холлорана крепко сжали руль автомашины,
когда "Пежо" медленно проплывал мимо его машины. Он всей кожей ощущал на
себе взгляд чужого водителя; его чувства обострились до такой степени,
что, казалось, он чуял запах молодой травы, смешанный с парами бензина,
хотя все окна машины были плотно закрыты, слышал глухое шуршание шин
своего автомобиля по твердой, неровной поверхности, чувствовал каждое
движение механизмов под капотом "Мерседеса". На несколько мгновений
ощущение нависшей над ними опасности полностью овладело его сознанием.
Холлоран широко улыбнулся водителю голубого "Пежо", кивком головы
указывая на дорогу впереди - жест означал, что путь свободен.
"Пежо" неожиданно дал газ, вырвавшись вперед - сейчас он набирал
скорость даже быстрее, чем когда догонял их у автозаправочной станции.
"Хвост" вскоре превратился в голубую машину, удаляющуюся прочь от них по
проселочной дороге.
- Дерьмо собачье, - пробурчал Монк.
- Вы зря пугали нас, Холлоран, - жалобным, капризным тоном заявил
Клин. - Скотина, ты напугал...
- Сидите тихо, не вставайте, - предупредил Холлоран.
Впереди показался еще один поворот; за ним скрывалась голубая машина.
Клин прикусил язык. Он шлепнулся обратно на свое сиденье и сказал:
- Ваша правда. Они там.
"Пежо" стоял, развернувшись поперек дороги, полностью преграждая им
путь. Вдоль одной стороны проселка тянулась изгородь, вдоль другой стояли
деревья - не проедешь. В кабине голубого автомобиля никого не было - вся
команда, сидевшая в нем, теперь пряталась за его кузовом.
Пронзительно завизжали тормоза "Мерседеса", и на бетонной дороге
остались две широкие черные полосы - следы от резиновых шин. Холлоран
тотчас дал обратный ход, до упора выжимая педаль акселератора. Его
пассажиров резко бросило вперед, а потом откинуло назад на мягких, удобных
сидениях.
Револьвер выскользнул у Монка из рук и упал на пол. Монк согнулся
пополам, шаря коротенькими толстыми пальцами по полу, пытаясь дотянуться
до своего оружия - пристегнутый ремень безопасности мешал ему нагнуться
пониже. Кора почувствовала, как сила инерции при обратном ходе машины
толкает ее вперед. Клин привстал со своего места; его голова появилась
где-то между передним и задним рядами кресел.
Холлоран увеличил скорость, глядя через плечо в заднее окно; пальцы
обеих рук вцепились в руль. Автомобиль мчался к первому повороту на полном
ходу. Чуть притормозив, Холлоран резко повернул руль, и "Мерседес",
накренившись на одну сторону, так что пассажиры на заднем сидении чуть не
попадали друг на друга, описал дугу; голубой "Пежо" остался стоять на
дороге, скрывшись из вида. Холлоран еще раз повернул руль - теперь машина
ехала по прямой, плавно ускоряя ход.
Внезапно Холлоран нажал на тормоз, делая крутой разворот. "Мерседес"
великолепно слушался руля; совершив поворот на 180 градусов, он
остановился как вкопанный.
Холлоран дал полный газ. Снова резкий рывок - и вот уже их автомобиль
с бешеной скоростью мчится прочь от подстерегавшей за поворотом засады.
Через несколько минут им навстречу вылетела "Гранада", и Холлоран
свернул с середины дороги на ее левый край. Обе машины, повстречавшись,
остановились бок о бок друг с другом. Холлоран начал оживленно
переговариваться со своим дублером задолго до того, как боковое окно
"Мерседеса" полностью открылось.
- Противники остались за поворотом. Остановите их, когда начнут
гнаться за нами.
- Вы хотите, чтобы мы занялись ими? - прокричал в ответ водитель
"Гранады".
- Нет, здесь вы ничего не сможете сделать - я заметил у них
пистолеты. Я поеду домой другим путем.
Обе машины одновременно тронулись с места - весь разговор занял не
более нескольких секунд.
- Теперь я в безопасности? - раздался капризный, взволнованный голос
Клина.
- Пока еще не совсем, - ответил Холлоран, глядя в зеркало заднего
обзора, наблюдая за тем, как "Гранада" исчезает за поворотом. Затем он
сконцентрировал свое внимание на широком участке дороги, открывавшемся
впереди. Не пользовались ли их преследователи дополнительной подмогой? Не
ждали ли их впереди еще худшие неприятности? К ним приближался фургон, за
которым было еще два автомобиля. Холлоран нажал на кнопку, закрывая окно
кабины "Мерседеса", и приготовился показывать очередные мастерские номера
в вождении машины - резко тормозить или, наоборот, набирать скорость - в
зависимости от того, чего потребуют от него обстоятельства. Колонна машин
спокойно прошла мимо, но Холлоран на всякий случай еще раз заглянул в
зеркало заднего обзора. Никто не пытался догонять их сзади - по крайней
мере, "хвоста" не было видно - а фургон и легковые машины продолжали
плавно удаляться от "Мерседеса". Холлоран почувствовал некоторое
облегчение - нервное напряжение, казалось, начинало спадать.
Лицо Клина снова появилось возле самого плеча Холлорана.
- Почему вы не приказали своим ребятам перестрелять этих ублюдков? -
возмущенно спросил Феликс.
- Мы в графстве Суррей, а не на Ближнем Востоке, - ответил ему
Холлоран. - На перестрелки здесь смотрят крайне неодобрительно. Кроме
того, сейчас наши люди не вооружены. Хотя в будущем, я полагаю, оружие
может им пригодиться.
- Послушайте, Холлоран... - начал Клин, но включившийся приемник
радиотелефона перебил его фразу:
- Гектор-два.
Холлоран протянул руку к микрофону:
- Гектор-один. Какие новости?
- Они удрали еще до того, как мы завернули за поворот. Мы погнались
за ними, но впереди оказалась развилка - они могли поехать в любую
сторону. Думаю, они засекли нас еще раньше, и поэтому не стали держаться
где-то поблизости или пытаться преследовать вас после того, как вам
удалось оторваться.
- Вы заметили номер?
- Конечно, еще когда они проезжали мимо гаража.
Так же как и сам Холлоран, разумеется; но повторять номер машины
вслух они не стали - они были достаточно опытными агентами, чтобы
совершать такие промахи.
- Позвоните на базу, - сказал Холлоран своему дублеру, - пусть они
там используют свои каналы, чтобы провести проверку.
- Сделаем. Автомобиль вполне мог оказаться краденым, поскольку это
был "Пежо", а не какая-нибудь другая машина. Сомневаюсь, что они взяли его
в прокате автомобилей.
- Согласен. Проверьте все-таки на всякий случай. Прощупайте все
окрестности на милю вокруг, а затем возвращайтесь домой. Все.
- До встречи. Все.
Холлоран вел машину аккуратно, не превышая предельной скорости;
везде, где это было возможно, он выезжал на середину дороги, чтобы следить
за встречной полосой и одновременно не упускать из виду то, что происходит
у него за спиной. Всякий раз, когда дорога в очередной раз делала крутой
поворот, он настороженно оглядывался по сторонам, хотя ни впереди, ни
сзади им, кажется, ничто не угрожало. Инстинкт, этот могучий противовес
рассудку, говорил ему, что опасность еще не миновала.
- Кто были эти люди, Феликс? - взволнованно спросила Кора.
- Откуда мне знать? - последовал ответ. - Убийцы, бандиты!
- Не волнуйтесь, - успокоил его Холлоран, - не думайте об этом. Мы
уже скоро доберемся домой.
Клин прилип к боковому окну.
- Правда?.. Скорее бы. Однако же мы едем совсем не той дорогой!..
- И тем не менее она приведет нас прямо домой. Я наметил несколько
разных маршрутов сегодня утром, еще до того как заехал за вами. Мои ребята
поехали другим путем; мы встретимся с ними уже в самом конце. Монк, вы
можете спрятать свой пистолет, он вам больше не понадобится.
Телохранитель неохотно подчинился.
- Я говорил вам, Кора, - сказал Клин, глотая слова от волнения;
дыхание его стало учащенным и прерывистым, - я вам всем говорил, что мне
грозит опасность. Я вам всем говорил! - Сейчас он опять был тем самым
Феликсом Клином, которого Холлоран впервые увидал в белой комнате -
заносчивым, нервным, взвинченным, болтливым. - Я чувствовал опасность.
Черт побери! Разве не так? Ублюдки!.. Холлоран, я хочу, чтобы ваших
охранников стало больше. Меня могли ранить! Мне грозила опасность!
- Разве не вы сами просили нас ограничиться малыми силами?
- Да-а, да, вы правы. Вы блестяще справляетесь с делами. Вы сегодня
выручили нас. Вряд ли необходимо усиливать охрану. Верно... Я что-то
неважно себя чувствую.
Кора мгновенно повернулась к нему.
- Оставьте меня в покое! - огрызнулся Клин, откидываясь назад на
мягком сиденье. - Я устал, мне нужно отдохнуть. Всем вам вечно чего-то от
меня нужно, все вы хотите слишком многого от меня... ждете чего-то
невозможного. Дайте мне отдохнуть, понятно?
Холлоран услышал, как хлопнула крышка коробочки с пилюлями, как
таблетки застучали о ее борта, перекатываясь в ней.
- Феликс, - заботливо сказала Кора, - примите их, они успокоят вас.
- Вы думаете, мне хочется пить наркотики в "такое" время? Вы хотите
вконец меня обессилить?
Звонкий шлепок - и таблетки рассыпались по полу.
- Я собрался с силами, слышишь, ты, сука? Может, эти ублюдки хотят
убить меня, а ты подсовываешь мне свои дурацкие наркотики!
- Это всего лишь "Валиум", Феликс, очень слабое лекарство. Вам нужно
успокоиться.
Кресло Монка вздрогнуло - это Клин ударил по нему ногой. Однако
телохранитель продолжал глядеть в окно как ни в чем ни бывало.
Голос Клина стал высоким и резким, почти визгливым.
- Ты знаешь, что я с тобой сейчас сделаю, Кора? Ты знаешь?.. Я сейчас
выкину тебя вон, прямо на дорогу, вон из машины! И оставлю, где придется!
Ты этого дождешься, Кора, ты у меня дождешься... Что ты тогда будешь
делать, а?! На кой ты мне нужна, такая...
- Не надо, Феликс... - тихий голос девушки был полон страдания. - У
тебя опять был ночной кошмар, ты не соображаешь, что ты сейчас говоришь.
- Я не соображаю? Я?.. Ты думаешь, я еще стану церемониться с такой
падалью, как ты?..
Холлоран услышал резкий, короткий звук, как будто хлопнули в ладоши,
а затем - слабый вскрик испуганной женщины. Он плавно остановил
"Мерседес", свернув на обочину дороги, и обернулся лицом к Клину, небрежно
облокотившись о спинку водительского кресла. Кора сидела, прижавшись лбом
к оконному стеклу; слезы ручьями бежали из ее глаз, а на щеке отчетливо
был виден красный след.
- Клин, - спокойным, твердым тоном сказал Холлоран, - вы начинаете
заводиться. Я не могу спокойно выполнять свои обязанности при таком шуме.
Я прошу вас сидеть тихо, не мешая мне сосредоточиться и следить за
обстановкой, если, конечно, вам хочется, чтобы вас довезли до дому живым и
невредимым. Если к концу нашей поездки вы захотите избавиться и от меня
тоже, вам достаточно будет просто позвонить в нашу организацию - меня
тотчас же сменят. Во всяком случае, я возражать не стану. Баба с возу -
кобыле легче, вы поняли, что я имею в виду? Ну как, договорились?
Клин уставился на него, открыв рот, и на какой-то краткий миг
Холлорану показалось, что в его глазах, столь быстро менявших свое
выражение, промелькнула какая-то мысль или просто слабый отзвук тех
чувств, которые сейчас испытывал этот неуравновешенный, переменчивый
человек. Холлоран не мог подобрать подходящего названия для этого
странного, отчужденного взгляда. Ему не раз приходилось стоять лицом к
лицу с убийцами и фанатиками; он имел дело с вооруженными бандитами,
вымогателями, грабителями и даже с детоубийцами. Он научился безошибочно
распознавать их по особенному блеску в их глазах - этот блеск выдавал
людей с ненормальной психикой, резко выделяя их лица из сотен других лиц.
Но такого странного, завораживающего мерцания, какое лилось из глубины
огромных черных глаз Клина, ему прежде никогда не доводилось видеть.
Взгляд Феликса был почти гипнотическим.
Клин глядел на него раскрыв рот до тех пор, пока что-то не вывело его
из того странного состояния, в котором он находился - по крайней мере,
блеск в его глазах исчез и лицо приняло нормальное выражение - может быть,
Феликс просто испугался, как бы кто-нибудь случайно не прочел его мысли.
Опомнившись, он вздрогнул и состроил вежливую мину. Затем рассмеялся
неожиданно звучно и громко - этот смех ничем не напоминал его обычное
нервное хихиканье.
- Как скажете, Холлоран, - ответил Клин вежливым, приятным голосом, в
котором прозвучало желание угодить Холлорану. - Да, как вы сами скажете.
Холлоран повернулся обратно и взялся за руль. "Мерседес" резко
тронулся с места и помчался дальше по извилистому проселку. И все время,
пока они добирались до своей цели, Холлоран поглядывал в зеркало заднего
обзора, но теперь его взгляд останавливался не на ровной полосе дороги,
оставшейся у них за спиной, а на низкорослом человеке, который отдыхал,
откинувшись на спинку своего сиденья, закрыв глаза.
А Монк краем глаза следил за Холлораном со своего переднего
пассажирского кресла.
МОНК
ПУТЕШЕСТВИЯ ПИЛИГРИМА
Как ни верти, это было паршивое имя. Но никто из детей, с которыми он
вместе играл, не додумался добавить две буквы в самом конце, чтобы
получилось еще забавнее. Они звали его Гориллой. До тех пор пока ему не
исполнилось четырнадцать лет. В четырнадцать "горилла" вырвалась из своей
клетки.
Тео (или Теодор Альберт, как звала его мама: "Теодор Альберт тебя
нарекли при крещении; значит, Теодор Альберт тебя следует звать, мой
голубчик", - приговаривала она всякий раз, разделяя на пробор его волосы и
приглаживая их мягкой ладонью, прежде чем проводить его от дверей до
пикапа, в котором уже ждал старый добрый дядюшка Морт, чтобы отвезти его в
школу.) - Тео совсем не был буйным, непослушным шалопаем.
"Ты шикарно выглядел бы, мальчуган, - непременно выговаривал ему
дядюшка Морт, - если бы ты не был таким толстым". А в Костевилльском
колледже изо дня в день повторялось одно и то же: мальчишки всех возрастов
неуклюже переваливались перед ним на полусогнутых ногах, согнувшись в три
погибели и свесив руки вниз, так что пальцы чуть не волочились по земле,
подражая обезьяньей походке, и передразнивая его хрипловатый высокий голос
(еще одно непоправимое несчастье). В конце концов он не удержался и "задал
им перцу" - нет, все это неправда: он всегда плакал, когда его обижали, он
всегда ревел, потому что был сопливым маменькиным сынком, - он знал об
этом, и его мучители тоже об этом знали; он никогда не поднимал свои
пухлые кулачки на дразнивших его шалунов, а мальчишки говорили, что он
накладывал в штаны от испуга всякий раз, когда собирался дать сдачи, но...
Но в те годы, когда он учился в колледже Западного Честера, - да, именно
после того, как Тео устроил знаменитый пожар в своей школе, - он уже не
был трусом и сопляком! В то утро все говнюки как один собрались в актовом
зале на церемонию вручения премий (ему-то никогда ни одной награды не
доставалось); и вот в один роковой миг перешептывания между соседними
рядами, подталкивание друзей локтями и приглушенное хихиканье девчонок
сменилось общим многоголосым воплем, когда огонь перекинулся на верхний
этаж и обезумевшая толпа хлынула к дверям, где уже бушевало пламя. В общей
суматохе каждый пытался поскорее выбраться с этой раскаленной адской
сковородки; люди давили друг друга, пробираясь туда, где, как им казалось,
у них был хоть какой-то шанс на спасение. Однако серьезные ожоги получили
только трое человек; еще пятнадцать погибли или были изувечены, когда,
сбитые с ног мятущейся толпой, они попали под обрушивающиеся балки здания
(любопытно, что среди пострадавших не было учителей - факт, вызвавший
наибольшее негодование родителей).
Этот день стал поворотным пунктом в судьбе Теодора Альберта Монка,
тем самым знаменательным "днем, когда он вырвался", когда он понял, что у
каждого человека в этом мире есть воля и сила, и каждый из нас в какой-то
степени наделен властью над всеми остальными - надо только дождаться
своего момента, "Времени Ч", часа расплаты. Совсем необязательно быть
Альбертом Эйнштейном или Чарльзом Атласом (или даже этим проклятым Чарли
Брауном), чтобы решиться на Поступок, предрешающий участь остальных.
Вытягиваешь вперед указательный палец, а большой поднимаешь вверх, словно
взведенный курок пистолета, вот и все. Бинго. Лото. Это произойдет не
сразу и не здесь, конечно; но час возмездия все равно настанет. После
этого могут пройти многие дни, недели, а может быть, даже и месяцы, -
случай обязательно представится, он не уйдет от тебя. Нужно лишь
застигнуть их врасплох, чтобы избежать подозрений. Чтобы самому остаться в
безопасности.
Сперва он пробовал свою силу на разных мелких тварях - лягушках и
мышах (лови их, дави их), затем наступила очередь старого косоглазого
кота, бабушкиного любимца (подсыпать гербициды в блюдечко с молоком - это
так просто и так незаметно!), потом - бродячей собачонки (он заманил ее
половинкой бутерброда с колбасой в старый холодильник, брошенный кем-то
ржаветь на помойке, и плотно захлопнул дверцу; когда через две недели он
вновь пришел на то же место и открыл камеру, тяжелый смрад, исходивший
оттуда, вызвал у него приступ рвоты). Дальше - больше. Пришло время и для
уголовщины.
Четверых он пришил (ему нравилось само звучание блатного словечка
"пришил") - двух парней и двух цыпочек. И никто ничего не узнал.
Когда он смотался в Филадельфию, к этому списку добавились еще двое,
а если считать желтомордого, то трое. В Лос-Анджелесе чуть-чуть не
добавилась еще одна (под влиянием момента чертова девка дралась, как
разъяренная дикая кошка - может быть, именно это еще больше возбуждало его
- и ее острые каблучки-шпильки, которыми она топтала его, чуть не выбили
ему левый глаз, нанеся ему столько мелких ран и ушибов, что он был
вынужден спешно ретироваться, прося пощады и скуля, как побитый пес; но в
то же время про себя он думал, что вряд ли кто-нибудь еще мог испытывать
столь сильное сексуальное возбуждение с таким множеством ссадин и синяков
на теле).
После этого наступила полоса неприятных событий. У легавых теперь
были его приметы - они знали, кого искать. Девка видела его несколько раз,
вволю "оттягивающегося" в компании Шпенглера Стеклянного Глаза, незадолго
до того, как между ними вспыхнула ссора (если бы "шпилька" этой
проститутки проехалась по его лицу чуть левее, то, верно, кличку
Стеклянный Глаз получил бы и он сам). Старина Шпенглер знал имя своего
собутыльника, знал и то, из каких краев он родом. То, что он был "под
газом", конечно, было отнюдь не самой важной из всех причин его
необъяснимых преступлений; хотя возбуждающие средства, конечно, сыграли
определенную роль, все же основной мотив следовало искать не здесь. Нет,
даже не двое парней и двое цыпочек - одного утопил, двоих сжег в машине
(воткнул зажженный трут в канистру с бензином, лежавшую под мягким задним
сиденьем, где обычно обнималась влюбленная парочка), а "на десерт" -
изнасилование и удушение своей жертвы (а может, это было сделано еще в
самом начале - сейчас он никак не мог припомнить последовательности тех
происшествий) - совсем не эти четверо убитых были главной причиной
возвращения молодого преступника в [Coasteville]. Однажды при весьма
загадочных обстоятельствах его мать, старого дядюшку Морта и сестренку с
братишкой обнаружили в одной постели, кишащей клопами, где гнили остатки
пищи недельной давности, в которых уже копошились личинки мух. Все
считали, что Рози Монк, которому только что исполнилось шестнадцать лет,
этот полудегенерат (потому что он был неразговорчив и неуклюж, словно
орангутан, - это случилось еще "до" господина Смита), шатавшийся где-то
поблизости и столь неожиданно пропавший, был главным виновником всего
этого бедлама. В их тупые головы никак не укладывалось, что такую здоровую
дылду (Теодор Альберт, Горилла, успел изрядно поднакачать свои мускулы за
последние два года, когда пришло Время "Ч") могли похитить.
Итак, легавые снова висели у него на хвосте, взяв след через много
лет после самого происшествия. Может быть, те "фараоны" почуяли, что между
этим неуклюжим увальнем-гигантом и теми нераскрытыми убийствами существует
какая-то связь? В самом деле, почему бы не взяться за него, почему бы не
"накрыть" убийцу матери, человека, жестоко избившего своего дядюшку, и не
прощупать, нет ли за ним каких-либо прошлых "заслуг". Они могли
припомнить, что толстяка всюду недолюбливали.
Побег. В Вегас. Несколько пустячных приключений по дороге;
большинство из них сейчас уже забыто. В этом городе великолепия он сошелся
с двумя отчаянными парнями, Слаймболом и Райвесом, в: набитые кошельки,
шумные попойки и продажные девки по ночам, кражи со взломом днем - так они
"трудились" до тех пор, пока не нарвались на наемных убийц - "шакалы"
навалились на них целой стаей, разозленные тем, что трое заезжих
молодчиков из, не знающие блатных правил, резко сокращают их собственную
"прибыль". Эта самая "наука вежливости" была преподана Монку как-то ночью
здоровенным баском, у которого между пальцев одной руки были приклеены
лезвия бритвы, так что при ударе тыльной стороной руки или ладонью острые
края, высовывающиеся наружу, впивались в кожу - тонкие красные линии
прочертили крест-накрест щеки Теодора Альберта, в конце концов
превратившись в одну зияющую рану. В это время пятеро остальных громил
вершили свою расправу над Слаймболом и Райвесом, переламывая им пальцы рук
и ног, отрезая уши и всячески измываясь над ними. Самого Монка они
пощадили, очевидно, решив использовать его для каких-то своих дел, потому
что он оказался на редкость крепким парнем, и к тому же он здорово
поживился два месяца тому назад, разорив одну девицу - вряд ли за такой
короткий срок он мог успеть пропить все эти "бабки".
Но здоровенный баск, который "проучил" Монка, никак не мог
рассчитывать на то, что вскоре его стальные лезвия повернутся против него
самого. Когда настало "Время "Ч", Монк сделал одну простую вещь, которой
его успели научить - он харкнул мокротой прямо в глаза этому идиотски
ухмыляющемуся парню (старый добрый дядя Морт, когда был в ударе, учил
своего "маленького мальчика" плевать в собак на улице прямо из окон
пикапа). Пока негр приходил в себя от первого шока, колено Монка угодило
ему промеж ног, заставив согнуться пополам. Остальное было уже совсем
простым делом: вооруженные острыми лезвиями пальцы баска пошли в ход,
чтобы перерезать вену на его собственной шее.
Вне всякого сомнения, после такой неудачи у пятерых громил из банды,
пустившей кровь троим приятелям, уже изрядно спустившей пары по поводу
крупной суммы, уплывающей из их рук, резко переменились планы относительно
обезьяноподобного "рокового мэна" (так живо описывала Монка их
девка-наводчица). Этот тип требовал к себе самого серьезного отношения.
Они пошли на него с длинными ножами и топориками, которыми в то время
были вооружены сержанты британской армии, и не используй Монк тело того
черномазого, еще хлюпающего кровью, как прикрытие, быть бы ему сейчас
большим филе из гориллы.
Да, повезло и на этот раз - он выиграл в "орлянку" со смертью, хотя
не все прошло так уж благополучно: его сильно поранили (но тем двоим
покойникам, которых он оставил на месте потасовки, наверняка повезло куда
меньше). Нож, вогнанный под лопатку почти по самую рукоять, вряд ли
помогает бежать по улице, особенно когда нужно оставлять как можно меньше
следов. К счастью, ему помог один пустоголовый придурок, с которым его не
связывало ничего, кроме нескольких взаимных услуг и до которого он в конце
концов добрался, пробежав несколько кварталов. Не обошлось без причитаний,
когда, то ли визгливо хихикая, то ли всхлипывая, его приятель дрожащими
руками взялся за рукоять ножа, чтобы вытащить его из раны. Дрожь и
тоненькое, визгливое квохтанье... Этот наркоман платил за недолгие часы
полученного удовольствия спазмами в дыхательном горле, так что вместо
нормальной человеческой речи у него получались весьма комичные высокие
звуки.
Итак, Монк остался в живых, но теперь по его следам шли и "фараоны",
и блатные. Он обчистил аптеку, чтобы иметь наличные на дорогу, оставив
перепуганного аптекаря, что-то тихо бормотавшего себе под нос, посреди его
пилюль и снадобий.
Старый облупленный "Додж", который он увел, довез его лишь до окраины
города; потом мотор стал "кашлять" и окончательно заглох.
Плечо горело, словно его прижигали раскаленным железом; раны
загноились, и порезанные щеки Монка, истекающие дурно пахнущей жидкостью,
были облеплены мухами. Монк поплелся дальше по шоссе номер 95 (возможно,
он направлялся к Боулдеру - мысли путались у него в голове от жара и
терзающей плечо боли). Большой палец оттопырен, а остальные сжимались в
кулак всякий раз, когда он слышал шум мотора за своей спиной (пальцы рук
складывались совсем не как во Время "Ч" - словно обнимая рукоять
пистолета, - а просто рефлекторно отвечая на возможную угрозу). Но кому
нужен бродяга с темным пятном на спине и щеками, перепачканными томатной
пастой? Скорее всего, это просто какой-то пьяница идет, пошатываясь, по
обочине. Конечно, ни один нормальный человек не остановит свой автомобиль
ради такого попутчика.
И все-таки одна машина притормозила у обочины.
Черная машина с затемненными стеклами плавно остановилась позади него
- бесшумно, мягко, словно гигантский стервятник, приземляющийся на
лошадиный труп.
Монк медленно повернулся лицом к машине - измученный терзающей его
болью и смертельно уставший, он двигался тяжело и неуклюже (отказавший
"Додж" остался на дороге примерно в восьми километрах позади). Его волосы,
связанные на затылке в "конский хвост", были пыльными и грязными, а щеки
покрыты алыми пятнами, напоминающими размазанный томатный сок. Он
обернулся, и на его лице появилась кислая гримаса. Сперва ему показалось,
что в машине сидят Крупные Шишки, которые стоят над шишками помельче (если
хочешь держать в руках всю округу, изволь сам позаботиться об этом). Он
весь сжался, ожидая, что вот сейчас приоткроется окно автомобиля, и из
него покажется тупорылый ствол револьвера, как голова гадюки, неспешно
выползающей из своей норы.
Окна машины оставались закрытыми. Ее задняя дверца вдруг широко
распахнулась, но оттуда ему не угрожало никакое оружие.
Он скосил глаза, чтобы заглянуть внутрь машины, но не смог разглядеть
в этом полумраке ничего, кроме неясных, призрачных очертаний человеческой
фигуры на заднем пассажирском сидении.
Ему послышалось, что чей-то голос поблизости произнес:
- Тебя подвезти, Тео?
(Это был первый и единственный раз, когда Клин назвал его по имени.)
12. НИФ
- Вот здесь, Лайам, - сказала Кора, наклонившись вперед и
приподнявшись с заднего пассажирского сиденья. - Посмотрите вперед и чуть
влево - видите ворота?
Клин, откинувшийся на спинку мягкого кресла, и, кажется, задремавший,
тотчас же проснулся, и на несколько секунд, никак не более, встретился
взглядом с Холлораном через зеркало заднего обзора "Мерседеса". Холлоран
первым отвел глаза, удивляясь неожиданному усилию, которое ему пришлось
совершить для этого.
Высокие деревья и густой кустарник росли по обеим сторонам дороги, а
далеко впереди виднелась широкая зеленая полоса с редкими небольшими
просветами, теряющимися среди зелени; это был поистине вековечный,
сумрачный, нескончаемый лес. Высокая старая каменная стена, показавшаяся
из-за деревьев слева, поражала непривычный взгляд: казалось, что она
выросла прямо из-под земли, как эти живые стволы вокруг нее, что ее грубых
потрескавшихся камней не касались человеческие руки, а сама стена была
лишь частью единого организма огромного леса. Над ее верхом неясно
вырисовывалось кружево сплетенных ветвей деревьев, стоящих по другую
сторону стены; некоторые ветки свешивались вниз, тянулись, словно
извивающиеся щупальца, готовые схватить неосторожного прохожего.
Холлоран заметил проход неподалеку слева - лес расступался, открывая
взгляду небольшое окно. Холлоран убавил скорость, сворачивая на подъездную
аллею; дорога стала неровной, и "Мерседес" чуть покачивался на ходу.
Ржавые решетчатые железные ворота, к которым подъезжал их автомобиль,
выглядели хмуро и неприступно, как и окружающий их лес. Надпись,
выдавленная в мягкой стали, гласила:
НИФ
- Подождите немного, - распорядился Клин.
Холлоран остановил автомобиль и стал ждать, поглядывая по сторонам.
Два высоких столба, изрядно пострадавших от ветра, дождя и времени,
поддерживали дверцы ворот; на их верхушках застыли каменные скульптуры
каких-то диковинных зверей (может, то были грифоны? сложно сказать...); их
пустые глазницы свирепо уставились на машину; их пасти, позеленевшие от
лишайника, растущего на камне, раскрылись в беззвучном сердитом оскале.
Через эти ворота, заметил про себя Холлоран, ничего не стоит перебраться.
Так же как и через стену, между прочим. Ни колючей проволоки наверху, ни,
насколько он мог об этом судить, электронной системы сигнализации. И,
конечно, самое великолепное укрытие на всем пути от дороги к стене, какое
только мог бы пожелать противник, собравшийся проникнуть в дом - эти кусты
и деревья. Охрана жизни клиента обещала быть весьма сложной задачей.
Он взглянул дальше, за ворота.
Там стояло двухэтажное каменное здание - что-то вроде сторожки или
охотничьего домика; его стенам, несомненно, сильно досталось от дождей и
ветров. Окна были черны, как душа дьявола.
Холлоран нахмурился, когда это неожиданное сравнение пришло ему в
голову:
..."черны, как душа дьявола".
Эта фраза запомнилась ему с детских лет, проведенных в Ирландии,
только тогда она прозвучала несколько иначе: "душа, преданная дьяволу".
Произнес эти слова его Отец О'Коннелл, задавая мальчику трепку за
отвратительную проделку, которую Лайам совершил вместе с двумя братьями
Скалли (младший из двух братьев-сорванцов, горько раскаиваясь, сознался в
своем грехе, напуганный смертельной опасностью, грозящей его душе,
попавшей под влияние Холлорана). Лайама пороли за кощунство, за
осквернение собора св. Жозефа: под его руководством приятели, пробравшись
ночью в храм, оставили дохлую кошку, которую они нашли раздавленной на
обочине дороги, в церковной дарохранительнице. Когда на следующее утро
Отец О'Коннелл пришел за священным сосудом, он увидел, что внутренности
несчастного животного вытекли на мягкий белый шелк, которым были обиты
стенки чаши, а мертвые, тусклые кошачьи глаза слабо поблескивают под
лучами солнца.
Безвозвратно пропала душа Лайама, говорил священник, сопровождая
каждую фразу несколькими взмахами своей огромной руки, держащей розгу, и
нет ей надежды на спасение. Душа его столь же безобразна и "черна, как
душа, преданная дьяволу". Исчадие самого Ада, негодяй, который непременно
окончит свой неправедный путь в...
Холлоран моргнул, и греза, во власти которой он только что находился,
бесследно развеялось. Почему его вдруг так растревожило воспоминание о
детской шалости? За ним водились грехи куда похуже этого.
- Ворота заперты? - ирландский акцент еще раз прозвучал в речи
Холлорана, когда он задавал Клину вопрос; по его задумчивому тону было
видно, что мысли его сейчас заняты прошлым.
- В некотором смысле да, - ответил Клин.
Холлоран обернулся и глянул на улыбающегося медиума через плечо.
- Подождите, - повторил Клин.
Холлоран выпрямился на своем сидении и стал смотреть вперед сквозь
металлические прутья решетки. Домик показался ему абсолютно мертвым и
пустым, в нем не было заметно никакого движения; никто не подошел к
воротам по дорожке, посыпанной гравием. Прищурившись, он различил -
вернее, ему "показалось", что он различил - движение какой-то неясной тени
в темном окне верхнего этажа. Тень шевельнулась - и замерла; больше его
обостренному зрению не удалось подметить ничего.
- Открой, Монк, - приказал Клин своему телохранителю.
Ворча, словно рассерженный пес, верзила-американец открыл боковую
дверцу автомобиля и боком, пригнувшись, вылез наружу. Проворно подойдя к
воротам, он лениво поднял руку, чтобы толкнуть одну створку, тут же
опустив руку обратно. Низ дверцы со скрипом проехался по неровной
поверхности дороги. Столь же плавным, небрежным движением Монк открыл
другую створку и встал сбоку от ворот, словно часовой на посту, в то время
как Холлоран медленно въезжал в приусадебный парк. "Мерседес" плавно
остановился, и Монк опять затворил ворота.
Холлорана рассердила эта глупая сцена, разыгранная лишь для того,
чтобы открыть ворота. Несколько мгновений спустя он подумал, что, верно,
кто-то находящийся в доме открыл электронный затвор ворот, пока они стояли
снаружи. Однако, проезжая ворота, он не заметил ничего похожего на такой
механизм.
- Я так понимаю, что в доме есть кто-то, кто может остановить
непрошеных гостей, если это потребуется? - спросил Холлоран, но Клин лишь
неопределенно улыбнулся в ответ.
Холлоран, уже порядочно раздраженный этими выходками, собрался было
повторить свой вопрос, как вдруг позади за воротами раздался резкий визг
тормозов машины. Быстро обернувшись, он увидел машину своего напарника,
возвращавшуюся обратно к просвету в густой зелени и вскоре свернувшую на
аллею.
- Скажите Монку, чтобы он снова открыл ворота, - сказал Холлоран.
- Никак невозможно, - покачал головой Клин. - Вы сами знаете правила,
Холлоран.
В голосе медиума послышались веселые нотки, словно нервное
напряжение, не оставлявшее его всю дорогу, бесследно исчезло - очевидно,
он чувствовал себя уже совсем дома.
- Это ваше личное дело! - выбравшись из "Мерседеса", Холлоран пошел
обратно к воротам, и Монк нехотя приоткрыл одну створку, выпуская его
наружу. Двое агентов "Щита" ждали возле "Гранады".
- Едва не проскочили этот дом, - сказал один из них, когда Холлоран
подошел поближе.
Холлоран кивнул:
- Не сразу заметишь. Как там "Пежо", Эдди?
- Скрылся. Никаких следов.
Холлоран ничуть не удивился.
- Вы получили ответ с Базы?
- Как мы и думали, машину угнали. С платной автостоянки в Хитроу,
прошлой ночью. Обычная история - владелец машины оставил свой пропуск на
выезд в салоне автомобиля.
- Сообщим куда следует? - спросил второй агент, во время разговора не
спускавший глаз с дороги.
- Это пусть Снайф решает. Лично я думаю, что наш клиент не слишком
обрадуется, если мы сейчас втянем в это дело полицию. Посмотрим. Если
произойдет что-то серьезное, тогда, может, мы и сами будем настаивать на
их вмешательстве.
Оба оперативника усмехнулись, очевидно, представив себе в деталях,
насколько "серьезной" должна быть та ситуация, которую подразумевал
Холлоран.
- Не прочесать ли нам эту рощицу? - спросил Эдди, указывая на
приусадебный парк впереди за стеной.
Холлоран покачал головой.
- "Запретная зона" для вас обоих. Охраняйте дороги вокруг и особенно
следите за тем "Пежо". Почем знать, может быть, они рискнут испытать
судьбу еще раз. Я все время буду носить с собой радиотелефон, чтобы вы
могли предупредить меня в любой момент, если заметите что-то
подозрительное. Пока все, что я здесь видел, не слишком утешает: это место
довольно рискованное, поэтому будьте начеку. Через три часа возвращайтесь
сюда, к главным воротам, чтобы вас могла сменить следующая бригада.
- К тому же персональная охрана не слишком многочисленна, не так ли?
- добавил помощник Эдди, ни на секунду не отрывая своего взгляда от
дороги. - Кстати, теперь мы уже точно знаем, что договор подписан.
- У нас нет выбора, - ответил Холлоран. - Так захотел наш "объект".
Может быть, Снайфу и Матеру удастся переубедить его через страховых
агентов; но пока все должно идти в строгом соответствии с условиями,
оговоренными в контракте. Я подойду сюда к тому времени, когда прибудет
новая смена, и мы обменяемся впечатлениями.
Он повернулся и зашагал к воротам, а два агента "Щита",
переглянувшись, пожали плечами. Холлоран сообщил им не слишком
утешительные подробности, но они полностью полагались на его здравый
смысл. Если он хочет, чтобы операция шла именно так, а не иначе, то они не
станут с ним спорить. Они сели в машину и поехали обратно по аллее.
Холлоран вошел внутрь и услышал, как скрипнула, а затем тяжело
стукнула створка ворот за его спиной. Эти звуки почему-то вызвали у него
нелепое ощущение, что поместье теперь закрыто, и закрыто надолго. Монк
сердито, с затаенной обидой смотрел на него, когда он проходил мимо, и
Холлоран подумал о том, что отношения между ними скорее всего будут очень
натянутыми. Это было совсем некстати; если волею случая в операцию
вовлекались люди со стороны, не имеющие никакого отношения к "Щиту",
Холлоран обычно выдвигал требование, чтобы они по крайней мере были
надежными помощниками. Не обращая никакого внимания на верзилу, он подошел
к "Мерседесу" и снова уселся за руль, сразу включив мотор. Монк сменил
свою неторопливую, величественную поступь на более быстрый шаг, когда
сообразил, что может остаться за бортом машины.
- Какая часть периметра поместья огорожена стеной? - спросил Холлоран
у телохранителя, неуклюже возившегося на своем сиденье рядом с ним.
Вместо Монка ответила Кора:
- Почти вся северная граница. Все остальные стороны обнесены
проволочной оградой и живой изгородью.
Это уж точно никуда не годится, подумал Холлоран, но вслух ничего не
сказал. Прежде чем тронуться с места, он еще раз оглянулся на домик у
ворот, надеясь мельком увидеть, кто же наблюдал из окна за въездными
воротами. Но окна дома оставались все такими же темными и непроницаемыми.
Ни слабого проблеска света, никаких признаков жизни.
Машина тронулась с места, мелкие камешки заскрипели под колесами.
"Мерседес" медленно ехал по петляющей лесной дороге, ведущей вглубь
поместья. Несколько плавных поворотов - и вот уже сторожка скрылась из
виду за деревьями и кустами. Только теперь Холлоран перестал поглядывать в
стекло заднего обзора на это загадочное двухэтажное каменное здание,
целиком сосредоточив свое внимание на серой ленте лежащей перед ним
дороги.
Он нажал на кнопку, и стекло бокового окна рядом с его креслом плавно
опустилось вниз. В салон автомобиля ворвался легкий ветерок, неся с собой
свежие запахи весеннего леса. Он вздохнул полной грудью, наслаждаясь этой
приятной прохладой, только сейчас ощутив, насколько душным и спертым был
воздух в машине. Ему показалось, что недавнее нервное напряжение и
пережитый страх оставили в машине свой едва уловимый неприятный запах.
Лес в поместье был смешанным - в основном здесь росли дуб, ива, бук и
ель; деревья каждого вида росли в мирном соседстве с другими, но трудно
было сказать, какой из видов преобладал над остальными. Кроны, венчавшие
высокие стволы, нависали над дорогой, создавая прохладную тень; воздух был
сырым и прохладным. По обеим сторонам дороги качались молодые зеленые
побеги папоротника, потревоженные движением машины.
Внезапный промельк яркого цветного пятна впереди заставил напрячься
успокоенные лесной тишиной нервы Холлорана. Он так и не успел разглядеть,
что это было - машина петляла между деревьями, и поэтому угол обзора
постоянно менялся. Вот опять на какое-то мгновение между деревьев,
подернутых зеленой дымкой, показалось что-то красное. Дорога описала
плавный полукруг и пошла под уклон, прямо к широкому лугу, а вскоре
показался и дом; за ним раскинулось голубое озеро. Необозримый зеленый
травяной ковер, на краю которого стоял дом, со всех сторон огораживали
поросшие лесом холмы. Оглядывая их, Холлоран решил, что по этим лесистым
склонам неприятелю будет очень легко пробраться почти к самому дому.
Затем он внимательно посмотрел на само здание - издалека оно казалось
беспорядочным скоплением неправильных фигур. Предположительно времена
Тюдор, подумал Холлоран; некоторые пристройки доделывались чуть позже, без
оглядки на законы симметрии. Скаты крыш располагались под разными углами и
на неодинаковой высоте; изогнутые дымоходы нелепо торчали на кровлях, и
даже самый искушенный взор не мог бы заметить хоть какой-нибудь
последовательности в их расположении. Башенки самых разных форм и размеров
окружали это странное сооружение, а с другой стороны к дому примыкало
крыло, верхние этажи и крыша которого возвышались над всеми остальными
пристройками и даже над самим главным корпусом здания.
Общее впечатление, которое оставлял этот дом, было не из приятных -
во многом благодаря слишком яркому, почти кричащему цвету кирпича. Старые
стены издалека казались испещренными ярко-красными пятнами; эта краснота
временами показывалась даже на крытой черепицей крыше. Коньки крыш были
обшиты деревом, и верхушки многих башенок тоже окаймляла сероватая
деревянная резьба, сочетающаяся с красноватым цветом стен дома.
Несмотря на массивное, безвкусное главное здание усадьбы, само
поместье производило приятное впечатление - тишина и одиночество лугов,
раскинувшихся между невысокими холмами, синева чистых вод озера придавали
ему своеобразную чарующую прелесть. Холлоран начал переоценивать
"стоимость" своего клиента с точки зрения принадлежащих ему богатств.
Они снова ехали по ровной земле; справа раскинулось озеро, слева был
виден парадный подъезд - он все увеличивался в размерах по мере того как
они приближались к дому; по ту сторону озера возвышались тихие невысокие
холмы графства Суррей. Холлоран остановил машину снаружи крытой подъездной
галереи - чуть позади белого "Ровера", припаркованного возле крыльца. Сама
галерея заметно выдавалась вперед; булыжная мостовая под ее кровлей вела
прямо ко входной двери дома. Обе ее створки сейчас были распахнуты
настежь; две фигуры, облаченные в странные широкие одеяния, одновременно
возникли в дверном проеме, склонив головы в покорном полупоклоне. Они
кинулись к задней дверце "Мерседеса"; один из них с явным нетерпением
распахнул ее перед Клином.
Как только Клин вышел из машины, спины двоих арабов согнулись в еще
более глубоком поклоне. "Махаба, Мауаллем", - прозвучало их приветствие на
непонятном языке.
Холлоран услышал, как один из слуг-телохранителей Клина что-то тихо и
так же непонятно пробормотал, когда сам он, приподнявшись с водительского
сиденья, выбирался из автомобиля. Он увидел, что Клин улыбнулся в ответ; в
черных глазах медиума промелькнула вспышка какого-то дикого удовольствия,
без малейшей доли сердечности и теплоты.
"Юсиф миних", - тихо ответил он, певуче растягивая гласные в каждом
слоге.
Холлоран открыл другую заднюю дверцу, помогая выйти Коре, в то время
как Монк пошел к багажнику машины. Телохранитель ловко поймал ключи,
брошенные ему Холлораном, и полез в багажник за вещами. Кора, казалось,
едва держалась на ногах, и Холлоран подхватил ее под руку.
- С вами все в порядке? - негромко спросил он. Ему показалось, что
девушка как-то странно, то ли испуганно, то ли изучающе глядит вперед, на
дом, к которому они подъехали; однако он решил, что это может быть всего
лишь запоздалая нервная реакция на то, что ей пришлось испытать в дороге.
- Что?.. Ах, да, я прекрасно себя чувствую, - она выпрямилась, снова
принимая вид стройной, уверенной в себе молодой женщины. - Разрешите мне
поблагодарить вас за то, что вы сделали там, на дороге. Вы действовали
очень быстро и ловко.
- Поговорим об этом позже, когда войдем в дом. Похоже, вам не
помешало бы выпить чего-нибудь крепкого.
- Это вполне естественно, - сказал Клин, глядя на них через верх
крыши машины. - Готов поспорить на что угодно, вы тоже согласитесь на
глоток чего-нибудь освежающего после той встряски, которую вам задало
дорожное приключение, - он радостно улыбался и выглядел как будто бодрее и
моложе; от его дорожной паники не осталось и следа.
- Давайте скорее войдем в помещение, - предложил Холлоран,
настороженно оглядывая дорогу, по которой они только что подъехали к дому,
и всю окрестность.
- Не о чем беспокоиться, - беззаботно заявил Клин, - Здесь, в
поместье, мне нечего бояться.
- К сожалению, я в этом не уверен, - ответил ему Холлоран, не
ослабляя своей бдительности.
- Зато я вполне уверен! Ничто не грозит мне, пока я здесь.
- Тем не менее окажите мне любезность, послушайте меня. Пройдемте в
дом.
Арабы и Монк пошли за ними следом, нагруженные вещами; Холлоран
забрал у них свою черную сумку. Они прошли по булыжной мостовой галереи и
перешагнули порог. Холлоран очутился в просторном зале. По коже у него
пробежали мурашки, словно от внезапного испуга или неожиданно налетевшего
порыва холодного ветра. На другом конце холла, напротив входной двери,
оказалась галерея верхнего этажа; прочные дубовые балки, укрепляющие
стены, поднимались до высоких сводов потолка. Широкая лестница вела
наверх; на ее первой площадке ромбовидные окна бросали вниз слабый,
тусклый свет.
- Еду и напитки - в гостиную, Азиль, - отрывисто бросил Клин на ходу,
и каменные своды откликнулись гулким эхом. - Не для меня, разумеется. Мне
нужно заняться своими делами. Кора, позаботьтесь о нашем госте, покажите
ему всю округу.
- Нам нужно поговорить, - быстро вставил Холлоран, обращаясь к Клину.
- Позже. Позже мы поговорим с вами обо всем, о чем только пожелаете,
- Клин легко и быстро взбежал по лестнице, расположенной справа от входа;
остановившись на первой ее площадке, он перегнулся через перила
балюстрады.
- Вы чувствуете, как Ниф приветствует вас, Холлоран? - неожиданно
спросил он. - Дом приглядывается к вам, он следит за вами, вы ощущаете
это? Сейчас он немного смущен. Он не знает, враг ли или друг. Да и сами вы
пока еще этого точно не знаете, не так ли, Холлоран? - Он хихикнул. -
Время покажет это, Холлоран. Очень скоро вас выведут на чистую воду.
Он повернулся и стал подниматься выше. Холлоран стоял внизу,
задумчиво глядя ему вслед.
13. БЕСЕДА С КОРОЙ
С такой высоты Ниф напоминает монастырь, подумал Холлоран. Хоть в
этих местах вроде бы нет никаких святынь. День выдался хмурый, тяжелые,
низкие тучи ползли на озеро и лес с холмов Суррея. В его неярком свете
красные кирпичные стены дома уже не казались такими ярко-багровыми, их
цвет сейчас напоминал... - пришедшее на ум сравнение неприятно поразило
его - да, он напоминал свернувшуюся, запекшуюся кровь. Дом "казался"
молчаливым, вымершим - как-то не верилось, что в нем могут раздаваться
человеческие голоса и звуки шагов, что в этих стенах есть хоть кто-то
живой.
Они с Корой стояли на склоне одного из холмов, осматривая обиталище
Клина. Во время этой недолгой прогулки опасения Холлорана относительно
возможных трудностей охраны загородного поместья "объекта" полностью
подтвердились. Две тысячи акров земли были огорожены в расчете на то,
чтобы праздношатающийся гуляка или заблудившийся прохожий не смогли пройти
на территорию поместья, но вряд ли проволочная сетка и кусты живой
изгороди могли послужить надежной защитой от человека, пробирающегося к
дому с более серьезными намерениями. Полная уверенность Клина в том, что
ему якобы ничто не угрожает в его вотчине, была, мягко говоря,
удивительна.
Как раз под ними было то, что, очевидно, когда-то называлось садом с
деревьями, подстриженными в виде различных фигур. Теперь кусты и небольшие
деревца потеряли прежний вид живых скульптур, приданный им ножницами
садовника, а живая изгородь разрослась и одичала; уже почти невозможно
было различить в этих беспорядочно свисавших, густо переплетенных ветвях
былые очертания разных зверей и геометрически-правильные формы гигантских
шаров, конусов и пирамид. Эти растения производили странное впечатление,
они казались искалеченными или больными, одинаково чуждыми как природной
гармоничной естественности, так и созданию человеческих рук. Этот
запущенный сад теперь мог служить только добавочным укрытием на пути к
дому для предполагаемого неприятеля, решившего забраться в покои Клина.
- Давайте присядем на несколько минут.
Холлоран повернулся лицом к Коре, и опять его поразило то тревожное
выражение ее глаз, которое она тщательно старалась скрыть, пытаясь
казаться любезной и веселой. Она переоделась для прогулки по усадьбе;
теперь на ней были джинсы, мягкий свитер и куртка. Это превращение из
чопорной городской леди в молоденькую сельскую девушку доставило
удовольствие Холлорану - перемена сделала ее проще, естественней, от чего
женщина в ее возрасте могла только выиграть. Однако красивой молодой
девушке так не идут озабоченный, полный тревоги взгляд и темные круги под
глазами!
- Мы прошли уже порядочное расстояние и шли так быстро! - сказал ей
Холлоран. - Даже я немного устал.
- Ах, нет, совсем не поэтому... Здесь, наверху, так... мирно, так
спокойно...
Он подметил какое-то странное смущение в ее голосе и жестах, словно
она была чем-то смущена. Когда Кора отвечала на его фразу, ее взгляд
невольно обратился к дому, стоящему внизу, у подножья холма. Она
опустилась на колени, и он расположился рядом, опираясь на локоть,
внимательно оглядывая равнину, раскинувшуюся внизу. Озеро из голубого
превратилось в свинцово-серое, солнечные зайчики теперь не плясали на его
поверхности.
- Расскажите мне о нем, Кора.
Она чуть вздрогнула, словно испугавшись чего-то, и, казалось, слегка
удивилась.
- О Феликсе?
Он кивнул.
- Действительно ли он столь непостижимый и непредсказуемый человек,
каким он хочет казаться? Или это только способ произвести эффектное
впечатление? И всегда ли он так груб? Я допускаю, что он действительно
творит все эти прекрасные чудеса для "Магмы" - иначе зачем бы им
понадобилось страховать его жизнь на столь большую сумму? - но что же в
действительности представляет из себя эта самая его загадочная "сила",
каково ее происхождение?
Она ответила ему, рассмеявшись каким-то странным, натянутым, сразу же
оборвавшимся смешком:
- Я думаю, на этот вопрос даже он сам не знает точного ответа.
- Почему вы его так боитесь?
Ее взгляд сразу же стал колючим и резким, почти сердитым. Тем не
менее она ответила на вопрос:
- Феликс внушает уважение.
- Страх и почтительность - совсем не одно и то же. Вы не обязаны
отвечать на мой вопрос, если он покажется вам нескромным, но, может быть,
между вами есть что-то большее, чем обычные отношения между начальником и
его подчиненной?
- Как вы сами сказали, я не обязана отвечать на ваш вопрос.
На склоне дальнего холма между деревьев что-то шевельнулось. Холлоран
молча приглядывался к кустам у дальнего конца дома, не тревожа девушку.
Она неправильно истолковала его молчание.
- Извините меня, - сказала она. - Я понимаю, что такова ваша работа.
Я понимаю, как важно, чтобы вы знали как можно больше обо всем, что
касается Феликса.
Небольшая фигурка за домом метнулась обратно под прикрытие деревьев.
Слишком маленькая и низкая для оленя. Слишком большая и темная для того,
чтобы быть лисой. Ему ничего не говорили о том, что в поместье есть
собака. Может, это какой-то приблудный пес?..
- Это не так уж важно, Кора, - сказал он. - Я задал вам вопрос
потому, что мне хотелось побольше узнать лично о вас, а не о Клине.
Когда он произнес эти слова, зрачки девушки расширились; она сделала
почти неуловимое движение, которое не ускользнуло от внимательного взгляда
Холлорана. Значит, в ней пробудились какие-то чувства, подумал он. Черные
кружки ее зрачков внутри карего ободка снова пришли в нормальное
состояние.
- Я думаю, это тоже часть вашего ремесла. Очевидно, вы не исключаете
возможности, что я могу подвергнуть Феликса опасности.
- Отчасти так, но лишь отчасти. Я спросил вас об этом совсем по
другой причине.
Она встряхнула головой, смутившись.
- Тогда по какой же?..
Он пожал плечами:
- Это касается и меня тоже. Скажем так: мне кажется, что мы не чужие
друг другу.
Кора глядела на него, широко раскрыв глаза. Она не улыбалась, но
веселые огоньки юмора светились на самом дне ее глаз. Сначала она
подумала, что Холлоран подшучивает над нею, но он улыбался такой теплой,
такой дружеской улыбкой... Эти теплый свет, льющийся из его глаз, как ей
казалось, пронизывал ее, проникал в ее тело, согревая, изгоняя оттуда
холод, растапливая весь лед... И в то же время она содрогалась, думая о
том, как много ему могло быть известно. Что будет, если он узнает правду
обо всем - о ней, о Клине, о его поместье?.. Кора постаралась взять себя в
руки, боясь потерять контроль над своими чувствами. Она сразу заметила,
насколько очарован Клин своим новым защитником - и это заставило ее
насторожиться: за минуты беспечности или откровенности все они потом могли
заплатить поздним раскаянием. Холлоран был очень восприимчивым, очень
проницательным, и это одновременно пугало и влекло к нему. Может быть,
причина его очарования скрывалась как раз в том двойственном чувстве,
которое он вызывал.
- Мне... мне кажется, нам лучше вернуться домой, - сказала она первую
фразу, которая пришла ей в голову, не слишком сознавая в ту минуту, что за
слова срываются с ее губ.
Он бережно охватил ее запястье, когда она собиралась подняться с
земли, очевидно, желая помочь ей, и это прикосновение почему-то заставило
ее вздрогнуть.
- Я нахожусь здесь затем, чтобы никто не смог причинить вам вреда, -
негромко произнес он.
- Вы хотите сказать, чтобы Феликсу ничто не угрожало, - ответила она,
оставаясь сидеть, лишь чуть привстав со своего места. Выпустив ее руку,
Холлоран ответил:
- Вы причастны к этому. Ваша безопасность столь же важна, как и его.
- Вряд ли "Магма" разделяет вашу тревогу обо мне, - она скрыла
усмешку.
- Вы причастны к этому, - повторил он, и Кора усомнилась в том, что
она правильно его поняла.
- Вы так и не ответили на некоторые мои вопросы, - настойчивым и
твердым тоном продолжал Холлоран.
- Я не совсем уверена в том, что я могу на них ответить. Я не уверена
в том, что знаю...
Она смутилась, и Холлоран решил, что зашел чересчур далеко. Кора не
могла так быстро освоиться с его манерами, ей надо дать еще время, чтобы
привыкнуть к нему. Однако инстинкт нашептывал ему, что она обладает
какими-то секретами, которые определенным образом связывают ее с Клином.
- Хорошо, - сказал он, - пока хватит.
Он выпрямился во весь рост, потом нагнулся и легко поднял ее с земли,
охватив руками чуть ниже колен.
В первый момент Коре показалось, что он чем-то рассержен - таким
резким было его движение. Но он прижал ее к груди и держал чуть дольше,
чем нужно, глядя прямо ей в лицо; его взгляд был спокойным, но в то же
время проницательным. Она почувствовала, что не может отвести глаз от
склонившегося к ней лица Холлорана.
- Лайам... - только и смогла выговорить Кора, но он уже опустил ее на
землю и, повернувшись, зашагал к дому. Несколько мгновений она смотрела
ему вслед, не двигаясь с места, а потом пошла за ним нетвердым шагом, не
глядя под ноги, рискуя поскользнуться на траве. Наконец она догнала его, и
Холлоран, сразу же заметив ее неуклюжую походку, мягко взял ее под руку,
вложив в это ровно столько сил, сколько было необходимо для того, чтобы
поддержать ее, если она споткнется. Дыхание Коры было частым и неглубоким,
нервным, она была сильно взволнована. Он чувствовал, как напряглось все ее
тело; к концу приходят совсем не ее силы, решил он, и совсем не ее
твердость - Феликс Клин сломил их уже давно - но, возможно, она боится его
самого.
- Кто же ты, наконец? - прошептала она.
- Лишь тот, кого вы видите перед собой, - ответил он. - И не более
того.
Но она-то чувствовала, что это не совсем так.
14. КОМНАТЫ И КОРИДОРЫ
Это были самые темные места в Нифе: углы, ниши, на которые никогда не
падал ни один солнечный луч. Комнаты, в которых царила полутьма, казалось,
вечно пребывали в этом сумрачном покое, сравнимом разве что с тишиной
склепа. В коридорах лежала вековая пыль. В холлах эхо гулко откликалось на
легчайшие шаги.
Но в то же время в доме были небольшие островки, залитые ярким
светом: солнце пробивалось сквозь освинцованные окна; свет становился как
будто еще сильнее от толстого стекла. Это были теплые оазисы, где
промозглый холод, стоявший в доме, отступал перед лучами всемогущего
солнца, и, попадая на эти освещенные пятачки, можно было на минутку
задержаться, подставляя лицо ласковому теплому прикосновению лучей.
Холлоран прошелся по темным, холодным коридорам и обнаружил много
запертых дверей.
Коридоры были украшены гобеленами. По стенам комнат и вдоль
лестничных пролетов висели искусно выполненные портреты. Кто был изображен
на них? О том знали лишь прямые потомки этих изящных дам и кавалеров.
Гнутые ножки позолоченной мебели кокетливо выставлялись напоказ; однако
эти старинные вещи казались тяжеловесными и неудобными. Резные орнаменты и
скульптуры, расставленные наподобие музейных экспонатов, украшали дом. Вся
эта утварь расставлена здесь напоказ, подумал Холлоран, хотя тот, кто
собирал эти вещи здесь, возможно, любовался ими восхищенным, исполненным
немого восторга взглядом. Роскошная витрина, в которую превратился
загородный дом, представляла немалый интерес для любителя редкостей.
Однако, несмотря на живых свидетелей давних времен - старинные вещи - Ниф
был лишен самого главного, что отличает жилой дом от казенного помещения,
- души. (Здесь могла проявиться лишенная живой эстетики часть натуры Клина
- это могло быть следствием как полного безразличия ко всем прекрасным
произведениям искусства, собранным в его домашней коллекции, так и
претенциозной манеры выставлять вещи напоказ.) Каждый предмет - скульптура
или картина - существовал как бы отдельно от всех остальных; мебель хоть и
сочеталась друг с дружкой, но была расставлена не для того, чтобы создать
уют и комфорт, а просто стояла у стен и в углах, словно в ломбарде или на
выставке. Каждая картина выделялась лишь потому, что не имела ровно
никакой связи с остальной обстановкой; полотна висели так, словно больше
нечем было занять пустое пространство на стенах - яркие цветовые пятна
среди других таких же пятен.
Среди всех изящных безделушек, украшавших - а точнее, загромождавших
- дом, выделялось несколько диковинок, явно принадлежавших другой, более
древней, цивилизации: тяжелое кованое ожерелье - тонкие золотые пластинки
в форме листьев ивы и дуба соединялись звеньями цепочки; каменные
статуэтки длиннобородого мужчины и женщины, застывших в напряженных позах,
сложив руки, словно в страстной мольбе, обращенной к давно забытым богам,
или при исполнении неведомого религиозного обряда - их глаза были
неестественно расширены, что придавало лицам выражение восторга, а может
быть, испуга; древняя настольная игра - ее доска была отделана черепаховым
рогом и еще каким-то материалом, напоминавшим слоновую кость, фишки двух
цветов лежали вперемешку на краю игрового поля; еще - серебряная чаша с
чеканкой, изображавшей облаченную в длинные широкие одежды фигуру. Эти
вещи помогут найти нить, ведущую к самому Клину, подумалось Холлорану. Они
могли раскрыть некоторые секреты, показав, чем же на самом деле увлекается
клиент "Ахиллесова Щита". Может быть, его интересы были как-то связаны с
историей и культурой этой древней цивилизации?
Комната, отведенная Холлорану, размещалась в главной части здания; ее
окна глядели на озеро и луг. Обстановка была скорее скромной, чем приятной
для глаз: гардероб, комод с выдвижными ящиками, пустой буфет; широкая
дубовая кровать, покрытая пестрым стеганым одеялом - в ногах и у изголовья
из-под него чуть высовывалось постельное белье.
Холлоран распаковал чемодан, прежде чем идти осматривать дом изнутри.
Он положил на полку гардероба небольшой черный кейс, который привез с
собой и нес от самой машины, не выпуская из рук.
Он обошел все закоулки дома, внимательно осматривая коридоры и
запоминая расположение комнат, но многие двери были заперты, и он мог лишь
догадываться, что находилось за ними. Он забирался в башенки, примыкавшие
к дому, и смотрел из их окон на холмы и поля Нифа. По мере того как он
обследовал дом, в нем нарастало чувство тревоги. Открытое пространство
было лишь перед передним фасадом, там, где разбиты газоны и блестит
зеркало озера. Обе боковые и задняя часть здания могли преподнести охране
неприятные сюрпризы - там не было ни одного окна, из которого можно
наблюдать за окрестностями хотя бы на несколько сотен метров вокруг
здания. Кусты и деревья скрывали вьющиеся между ними тропинки, создавая
идеальные условия для маскировки. Но всего хуже, конечно, то, что
загородный дом Клина не оснащен охранной сигнализацией. Сложно понять,
почему человек, очевидно, очень впечатлительный и осторожный, к тому же
сильно дрожащий за свою поистине драгоценную шкуру, не оборудовал свой дом
простейшими средствами защиты против неожиданного вторжения нежелательных
"гостей". Это было тем более странно, если вспомнить, какая сложная и
мощная (хотя и давшая слабину перед разыгранным "покушением") охрана была
выставлена вокруг его апартаментов в штаб-квартире "Магмы". Он прошелся по
всему дому, пробуя задвижки окон и замки дверей на прочность, и
почувствовал некоторое облегчение оттого, что хотя бы запоры на окнах и
дверях достаточно крепкие - нежданному пришельцу придется повозиться с
ними, прежде чем он сможет проникнуть в дом.
Еще одним сюрпризом для него явился внутренний дворик с пересохшим
фонтаном в самом его центре; вокруг возвышались стены самого здания.
Каменную ограду и полуразрушенные фигуры в центре фонтана покрывал густой
слой лишайника.
Холлоран обошел этот дворик кругом по коридору второго этажа, затем
спустился на первый этаж и без труда нашел дверь, ведущую наружу. В доме
было очень тихо, и он подумал, что в ближайший час вряд ли увидит Кору или
еще кого-нибудь из окружения Клина. Холлоран вышел во внутренний двор;
каменные плиты, которыми была устлана земля вокруг фонтана, укрытые
стенами здания от малейшего ветерка, нагрелись на солнце и были приятно
теплы на ощупь. Коричневые лужицы грязной, мутной воды испещряли дно
безжизненного фонтана; истрескавшиеся каменные сооружения покрылись слоем
плесени и грязи; они казались настолько заброшенными и неухоженными,
словно с тех пор, как был построен этот дом, их не касались человеческие
руки. Подойдя поближе, Холлоран заметил, что плиты, устилавшие площадку
перед фонтаном и сам фонтан, были сильно разрушены - эти разрушения были
вызваны не столько временем, сколько чем-то совершенно непонятным,
появившимся из-под плит, - каким-то исполинским существом или механизмом,
медленно пролагавшим свой извилистый, змееобразный путь через каменную
площадку. Он вышел на самый центр дворика, обогнув сломанный фонтан, не
задерживая более свой взгляд на его покрытых плесенью старых камнях, и
оглядел внутренние окна верхних этажей дома.
Он почувствовал чей-то взгляд. Это было инстинктивное ощущение, на
которое он полагался так же, как на зрение или слух. Из какого окна?..
Сейчас он не чувствовал никакого определенного направления, откуда смотрел
на него невидимый наблюдатель. Все окна были пустыми и темными, словно
тот, кто выглянул из окна во двор, отступил назад, чтобы его не заметили.
Холлоран перевел взгляд с верхних этажей дома на нижние. В дом вели
еще две двери, кроме той, из которой он недавно вышел во дворик; вероятнее
всего, открыта была только одна из них. Он осмотрелся повнимательней: вряд
ли отсюда дому могла угрожать какая-нибудь опасность, если только в нем не
было сквозного прохода с улицы во внутренний двор.
Он прошел через дворик к одной из этих дверей и толкнул ее. Дверь
открылась неожиданно легко. За нею оказалась кухня, куда он уже заходил,
когда осматривал дом изнутри, - большое, выложенное кафельной плиткой
помещение. Прикрыв эту дверь, он направился к следующей, по пути
заглядывая в окна первого этажа, мимо которых проходил. Дом был абсолютно
пуст, если судить по тем комнатам, в которые он заглядывал. Вторая
открытая им дверь вела в коридор. Вообще Ниф казался запутанным лабиринтом
длинных, мрачных коридоров. Лестница, расположенная чуть левее по
коридору, вела наверх; однако он не заметил никаких лестниц, обходя кругом
коридор второго этажа. Может быть, она вела в одно из тех запертых
помещений, куда он не смог войти? Он решил осмотреть этот путь наверх и
проверить свою догадку чуть позже, разглядев в другом конце коридора еще
одну дверь.
Подходя к ней, он отметил про себя, что эта дверь выглядит куда более
внушительно, чем остальные двери в доме. Ее замок был сделан из прочной
стали, и в нем не торчало ключа. Холлоран уже дотронулся до ручки...
И тотчас же обернулся, услышав, как скрипнула лестница за его спиной.
Один из арабов Клина стоял на ступеньках, широко улыбаясь ему. Но
буквально за секунду до того, как одетый в длинную широкую одежду человек
показал всю ослепительную белизну своих зубов, Холлоран успел разглядеть
совсем иное выражение на его смуглом лице.
Оно было злым и мрачным. И слегка испуганным.
15. ПРОХОЖИЙ
Он шел по тротуару с озабоченным выражением лица, глядя куда-то
вдаль, в другой конец пустынной улицы - обыкновенный, скромно одетый
человек. Его волосы изрядно поредели на макушке; несколько выбившихся из
общей массы длинных боковых прядей подпрыгивали в такт его шагам и
шевелились на ветру. Одну руку он засунул в карман брюк, в другой держал
газету, свернутую в трубочку.
Он случайно заглянул в дверной проем, попавшийся ему на пути -
видимо, просто для того, чтобы затем нечаянно не натолкнуться на того, кто
мог выходить в это время наружу. Ни на секунду не замедлив шаг, он
продолжал все так же неторопливо идти по тротуару - возможно, он просто
возвращался с работы, из какой-нибудь конторы, и решил прогуляться пешком,
поскольку жил в одном из старых домов, расположенных поблизости, еще не
павших жертвами грандиозной перестройки, проводимой на набережной.
Проходя мимо одной двери, он небрежно переложил газету под мышку
левой руки, все так же неторопливо продолжая свой двигаться вперед по
пустому тротуару.
Он прошел мимо. Двое человек, сидящих в машине, припаркованной возле
тротуара в нескольких метрах позади этой двери, переглянулись между собой,
и один из них чуть заметно кивнул другому. Немного погодя водитель завел
мотор, и автомобиль плавно отъехал от края тротуара, остановившись всего в
нескольких сотнях метров от того места, где он только что стоял.
Двое мужчин откинулись назад в своих креслах, чтобы смотреть и ждать
дальше.
16. НЕОБЫЧНЫЙ КЛИН
Очевидно, в этот вечерний час мысли Клина меньше всего были заняты
обедом. "Объект" показался Холлорану вялым и апатичным; цвет его лица был
явно нездоровым, желтоватая кожа обтягивала скулы, щеки ввалились, черные
глаза потеряли почти весь свой блеск. Он почти не шутил за столом, а если
подтрунивал над кем-нибудь, то его юмор был не столь острым, как обычно, -
похоже, что он погрузился то ли в грезы, то ли в размышления об одному ему
ведомых предметах. Его молодость каким-то волшебным образом исчезла,
словно грим, который сняли с лица (или это только почудилось Холлорану?) -
человек, сидевший сейчас рядом с ним, был по крайней мере на десять лет
старше, чем тот, которого он в первый раз увидел в белой комнате
центрального офиса "Магмы".
Может быть, это дневное дорожное происшествие так повлияло на него,
размышлял Холлоран, разглядывая своего клиента. Ему не так уж редко
приходилось сталкиваться с запоздалой реакцией "объектов": человек еще
раз, независимо от того, хотелось ли ему этого или нет, переживал минувшие
события; отрывки воспоминаний навязчиво вертелись у него в голове, а
недремлющий рассудок тем временем оценивал, что могло бы произойти в
такой-то опасный момент, если бы... Сильное нервное возбуждение в конце
концов неминуемо сменялось апатией. Да, его клиент был поистине
непредсказуем, но такая резкая перемена могла поразить кого угодно.
Обедали втроем - Клин, Кора и сам Холлоран. Двое арабов прислуживали
им. Монк был где-то в другом месте - присматривал за тем, что творится
вокруг дома, или, что более вероятно, листал свои комиксы. Клин едва
притронулся к пище, лежавшей на его тарелке - это были самые обычные блюда
домашней английской кухни, а совсем не экзотические восточные кушанья,
которые наполовину в шутку, наполовину всерьез ждал от арабов-поваров
Холлоран. (Кайед и Даад несли караул в доме, не отлучаясь от Клина
практически ни на минуту, в то время как Монк и Палузинский, подменяя их
на время отдыха или домашних дел, в основном следили за окрестностями.
Насколько мог судить об этом Холлоран, больше в поместье не было ни души.)
За длинным, широким дубовым обеденным столом, где хватило бы места на
две дюжины человек, напротив Холлорана сидела Кора. Девушка уже несколько
раз пыталась вовлечь Клина и Холлорана в общую беседу, но ее попытки до
сих пор оказывались безуспешными. И всякий раз, когда Холлоран обращался к
ней, она отводила свой взгляд. Он мог только удивляться ее странному
поведению, так же как и другим, не менее необычным и загадочным деталям,
не укладывавшимся в общие рамки.
- Вы так и не ответили на мой вопрос, почему в доме нет охранной
сигнализации, - обратился он к Клину, прервав свои размышления по поводу
робкого и смущенного вида Коры. - Я очень удивился, когда узнал, что
вокруг усадебного парка пока не поставлена такая система, а тем более - в
самом доме.
Клин пригубил свой бокал с вином и ответил равнодушно и вяло:
- На дверях есть замки. У меня есть телохранители. Зачем мне что-то
еще?
И снова - эта особая, непривычная интонация и старческие нотки в
голосе Клина. Хотя сама речь стала более свободной, а фразы - более
связными:
- Я полагаю, все необходимые требования, которым должна удовлетворять
охрана, должны быть оговорены в контракте.
На смену апатии постепенно стало приходить раздражение:
- Контракт уже утвержден и подписан. Вы можете положиться на мое
слово, что здесь я в полной безопасности. Никто и ничто не угрожает мне,
покуда я нахожусь в этих стенах. Никто и ничто.
- Это едва ли разумно.
- В таком случае считайте меня глупцом. Но не забывайте о том, кто в
доме хозяин.
Холлоран упрямо встряхнул головой:
- "Щит" предусматривает разные варианты, когда предлагает вам свои
услуги. Вас, конечно, неоднократно предупреждали об этом. Я хочу, чтобы вы
поняли одну вещь: это место в смысле безопасности оставляет желать
лучшего. Здесь вы практически остались без всякой защиты.
Клин рассмеялся сухим, холодным смешком:
- Я был и остаюсь вашим клиентом, Холлоран. Если вы не измените
своего отношения к Нифу до конца уик-энда - что ж, я соглашусь обсудить
все ваши планы и предложения, какие только пожелаете. Может быть, тогда
вам удастся меня переубедить.
Холлоран сильно сомневался в том, что Клина смогут поколебать
разумные доводы и логические аргументы. Он глянул на Кору, ожидая от нее
поддержки, но девушка опять опустила глаза и принялась за пищу, усердно
подцепляя вилкой овощи на тарелке. Можно было подумать, что остывший обед
интересует ее больше всего на свете.
- Думаю, нам понадобится усилить патруль вокруг границы поместья, -
только и смог предложить Холлоран.
- Это не мое дело, - ответил Клин. - Если только ваша охрана случайно
не перейдет границы. В этом случае у нее могут возникнуть серьезные
неприятности.
- Почему вы не предупредили меня о том, что в поместье есть собаки?
Кора и Клин растерянно посмотрели на Холлорана.
- Я увидел одну сегодня несколько часов тому назад, - продолжал тем
временем Холлоран. - Сколько их бегает по парку?
- Вполне достаточно, чтобы выпроводить незваных гостей, - сказал
Клин. Улыбка исчезла с его лица.
- Надеюсь, что вы не ошибаетесь. Поговорим о тех людях, которые
пытались остановить наш автомобиль сегодня: у вас должны быть некоторые
соображения по поводу того, кто они и каковы их намерения.
- Я уже изложил вам все свои мысли. Кто? Конкуренты "Магмы" или
хулиганы, решившие похитить меня в расчете на большой выкуп.
- Вы заранее знали, что вам грозит опасность, и только поэтому
"Магма" связалась с нашей компанией, выложив значительную сумму за услуги.
Из этого следует, что вы осведомлены о том, откуда исходит угроза.
Клин устало покачал головой.
- Если бы это было так! Я ощущаю угрозу, только и всего. Я
предчувствую много разных вещей, Холлоран, но это "чувство" - совсем не
то, что "знание".
- Однако вы можете быть довольно точны, когда определяете
месторождения руд и минералов.
- Это совершенно иное дело. Неодушевленные предметы не идут ни в
какое сравнение с уникальной сложностью сознания.
- Однако вы не исключаете возможности, что некоторые обрывки мыслей
может перехватить у вас... скажем, человек, обладающий примерно теми же
способностями, что и вы?
- Их было бы трудно расшифровать. Возьмите для примера свои
собственные ощущения - что я могу вытянуть из них? - Кажется, впервые за
этот вечер Клин проявил интерес к теме разговора. Он наклонился вперед,
едва не касаясь грудью стола; в его глазах появился живой блеск.
Холлоран допил свое вино. Один из прислуживающих арабов тотчас же
подошел к нему и снова наполнил бокал.
- Вот я смотрю на Кору, - сказал Клин, по-прежнему не сводя глаз с
Холлорана, - и чувствую все ее эмоции. Она испугана.
Девушка издала сдавленный звук - должно быть, это был своеобразный
протест.
- Испугана? - переспросил Холлоран.
- Да. Она боится. Меня. И вас.
- Но я же ничем ей не угрожаю. Ей незачем меня бояться.
- Вам виднее.
- Но почему она боится вас?
- Потому что я... ее начальник.
- И это все?
- Спросите у нее.
- Это смешно, Феликс, - произнесла холодным тоном Кора.
Клин откинулся на спинку стула, упираясь вытянутыми руками в край
стола.
- Вы абсолютно правы, - сказал он. - Это действительно очень смешно.
И он улыбнулся Коре. В его улыбке чувствовался какой-то подвох.
Холлорану удалось заметить, как черты Клина на считанные секунды
исказились, придав его лицу жестокое, почти хищное выражение. Как дикий
зверь выглядывает иногда из своей норы, чтобы мгновенье спустя вновь
метнуться в свое логово, так и истинная натура Клина на миг проглянула
из-под надетой маски холодной вежливости, чтобы потом вернуться назад, в
тайные глубины его души.
Это мимолетное впечатление оставило неприятное, тревожное чувство у
Холлорана. Посмотрев на Кору, он увидел, что пальцы девушки, сжимающие
ножку бокала с вином, мелко дрожат.
Клин махнул рукой в сторону двух прислужников-арабов, застывших в
неподвижных позах друг напротив друга по разные стороны стола:
- Я чувствую преданность Юсифа и Азиля, - сказал он, и его улыбка
стала гораздо более искренней и дружелюбной. - Я чувствую верность Монка и
Палузинского. И уж вне всякого сомнения мне известно, насколько алчный и
ненасытный сэр Виктор нуждается во мне... в моих способностях, вернее. Но
вы, Холлоран!.. О вас мне до сих пор ничего не известно. Я не чувствую
никаких эмоций, исходящих от вас. Хотя это не совсем так - я чувствую
холод... да-да, именно холод - это гораздо хуже, чем ничего... Хотя,
возможно, именно это ваше качество - можно назвать его так? - так вот,
именно оно спасет мне жизнь, когда наступит решающий момент. Ваша
мгновенная реакция сегодня показала, что вы - мастер своего дела, и мне
хотелось бы думать, что вы столь же безжалостны, сколь ловки. - Он то и
дело трогал пальцем нижнюю губу, пока разглядывал агента "Ахиллесова
Щита".
Холлоран перевел глаза на Клина:
- Надеюсь, что в этом не возникнет никакой необходимости.
Темные глаза Клина вдруг сделались странно пустыми, словно
остекленевшими. Его дыхание стало частым и неглубоким, и Холлоран понял,
что человек, сидящий рядом с ним, чего-то смертельно испугался.
- К сожалению, это все-таки случится, - едва слышно пробормотал
"объект".
17. СОН ОБ ИНОМ ВРЕМЕНИ
Спокойствие, которое ощущал Клин в стенах своего поместья, казалось,
передалось Монку - гигант стал еще более ленивым и беззаботным, чем
раньше. В его обязанности входило проверять и запирать на ночь все входы и
выходы в доме. Холлорану не верилось, что американец добросовестно
выполняет свои обязанности, и поэтому он дважды обошел весь дом, проверяя
запоры на окнах и дверные замки. Он договорился с телохранителем о том,
что они будут дежурить поочередно, сменяя друг друга каждые три часа.
Обед не слишком затянулся - усталость Клина наконец взяла свое,
одержав окончательную победу над этим странным человеком. Он просто встал
со своего места и удалился, даже не извинившись перед сотрапезниками. Двое
арабов тотчас же последовали за ним, предоставив Клина и Кору самим себе.
Сперва Холлоран пытался деликатно расспросить девушку о ее
начальнике, о том, что представляет из себя Ниф, почему некоторые комнаты
в доме все время заперты, кто охраняет ворота, через которые они проезжали
сегодня днем, и где именно в поместье держат собак. Но Кора, казалось,
была не расположена к обстоятельной беседе; она все время уводила разговор
от тем, связанных с Клином или с усадьбой. Это расстроило и в то же время
озадачило Холлорана, рассчитывавшего получить от нее как можно больше
полезных сведений. Он извинился перед ней и встал из-за стола, чтобы
позвонить Матеру - доложить обстановку и узнать, не поступило ли
какой-нибудь новой информации об их утренних преследователях - возможно,
похитителях, а может быть, даже убийцах. Он узнал, что полиция разыскала
голубой "Пежо" - он стоял, брошенный их преследователями в одном из
предместий Лондона; к сожалению, похитители автомобиля не оставили после
себя никаких улик. Сперва дотошные "голубые мундиры" пытались узнать,
почему этот заурядный угон автомобиля так заинтересовал их неофициальных
коллег из "Ахиллесова Щита", но Дитер Штур, наводивший справки по своим
личным каналам связи в полиции, заверил их, что объяснит им все позднее.
Это заявление пробудило у полицейских еще большее любопытство: уж они-то
были хорошо осведомлены, какого рода делами занимается "Щит". Матер
забеспокоился о том, что теперь, когда в операцию невольно замешана
полиция, агентам "Щита" будет трудно сохранять полную свободу в своих
действиях.
Ровно в час ночи Холлоран поднялся на второй этаж и постучал в дверь
комнаты Монка. Тишину, воцарившуюся в доме, внезапно нарушил скрип дубовых
балок, укреплявших стены - нагревшись под лучами солнца за день, они
остывали ночью. Коридоры были слабо освещены, словно лампы горели
вполнакала. Подождав немного, Холлоран расслышал звуки шагов, донесшиеся
из комнаты - телохранитель Клина шел к двери, тяжело ступая по полу своими
огромными босыми ногами. Дверь едва приоткрылась, и в эту щель выглянуло
сонное, глуповатое лицо Монка - похоже было, что он еще не окончательно
стряхнул с себя дремоту.
- Ваш черед, - напомнил ему Холлоран.
- Что? - буркнул американец.
- Пора отрабатывать свой хлеб, - последовал насмешливый ответ. -
Сперва проверите все входные двери и окна, выходящие на улицу, затем
спуститесь в холл у главного входа. Будете обходить коридоры кругом
первого этажа каждые полчаса, а если вам что-то покажется подозрительным,
то и чаще.
Дверь распахнулась шире. Монк стоял на пороге, одетый в нательную
фуфайку и свободные, мягкие штаны; его живот выпячивался так, что нижний
край фуфайки растягивался: казалось, еще чуть-чуть - и фуфайка лопнет по
швам. Полоска кожи, показавшаяся между болтающимися гораздо ниже талии
штанами и фуфайкой, сплошь была покрыта темными курчавыми волосами. Его
"конский хвост" сейчас был распущен - длинные спутанные пряди волос
свисали по обеим сторонам его широкой и плоской физиономии, завиваясь на
самых концах. Подбородок оброс давно не бритой щетиной. Руки и покатые
плечи заросли теми же густыми, похожими на шерсть волосами, что и живот;
оголенные, они производили отталкивающее впечатление из-за густоты
покрывавших их волос.
Время неандертальцев еще не совсем ушло, размышлял про себя Холлоран,
разглядывая Монка.
Монк лениво повернулся, и в лучах света, упавших из коридора за
дверь, показался страшный беспорядок, царивший в комнате американца. На
полу валялись журналы и комиксы, возле раскрытой постели стоял поднос с
грудой грязных тарелок и банок из-под пива. Сама кровать казалась слишком
хрупкой для такого гиганта. У Холлорана не было ни малейшего желания
стоять в дверях этой неприбранной спальни, рассматривая все неприглядные
подробности, которые могли попасться ему на глаза.
- Монк, - сказал он тихо. Телохранитель оглянулся через плечо, застыв
на месте, словно вкопанный, и втянул голову в плечи так, что, казалось,
почти вся его короткая шея ушла куда-то в грудную клетку. Он исподлобья
сверкнул глазами на Холлорана, который в это время наставлял его:
- В случае малейшей тревоги идите прямо ко мне. Надеюсь, это вам
понятно?
- С кем говоришь, ты?.. - послышался невнятный ответ.
Холлоран пропустил его сердитое бормотание мимо ушей:
- Вы придете прямо ко мне, слышите? Сначала вы предупредите меня. А
не Клина. Ясно?
- Еще чего!
- Ты пойдешь ко мне сразу же, если что-нибудь случится, иначе "я"
переломаю кости "тебе", едва уляжется пыль от всей этой суматохи.
Теперь уже американец стоял лицом к Холлорану, выпрямившись во весь
рост.
- Мне платят лишь за то, чтобы я служил господину Клину, - сказал он,
стараясь сделать свой тоненький голосок как можно более низким.
- А мне платят гораздо больше за то же самое, - ответил ему Холлоран.
- Если хочешь и дальше продолжать дискуссии на эту тему, поговори лучше
утром с самим Клином - он тебе все подробно растолкует. А сегодня ночью
будешь делать то, что я тебе скажу.
Монк, казалось, готов был броситься на него; однако его удержало
совсем не воспоминание о недавнем поединке, где американцу так здорово
влетело - похоже, что ему и впрямь не хотелось лишний раз объясняться со
своим начальником. Он облизнул губы, словно ему хотелось пить; его мысли,
очевидно, не поспевали за словами Холлорана.
- И чтобы через две минуты был внизу! - отрезал Холлоран. Затем, не
тратя лишних слов, без лишних жестов, он повернулся и пошел прочь от
комнаты Монка, слыша, как в спальне, оставшейся позади, что-то грохнулось
и покатилось по полу. Должно быть, сейчас ко всему хаосу в этой комнате
добавились еще и осколки обеденной посуды, разлетевшиеся во все стороны.
Холлоран улыбнулся, зная, что ему по всей вероятности еще предстоит
сводить счеты с телохранителем Клина, когда вся эта история придет к
концу. Лично он не держал в душе зла на обезьяноподобного американца и был
готов разойтись мирно, но слишком очевидно было, что Монк настроен отнюдь
не столь миролюбиво. Что ж, в таком случае он сам будет виновником своих
бед.
Он вернулся в свою комнату на первом этаже, по пути заглянув во
внутренний дворик. Серебристый лунный свет покрывал блеклым ковром
каменные плиты; фонтан отбрасывал бесформенную тень, лежавшую черной
кляксой на правильных рядах светлых квадратов, устилавших землю. Он
пересек эту открытую площадку, огибая фонтан и на несколько мгновений
оказавшись в тени, чтобы еще раз подойти к той закрытой двери, которую он
обнаружил в маленьком коридоре. В тот раз Юсиф Даад неожиданно возник за
его спиной, едва он успел прикоснуться к дверной ручке.
Холлоран спросил его тогда, куда ведет эта дверь и почему она
заперта, но Даад только скалил зубы и качал головой в ответ, словно не
понимая английского языка (хотя в документах, присланных "Магмой" в
"Ахиллесов Щит", упоминалось, что оба араба хорошо владеют английским).
Позже Кора сказала ему, что лестница, с которой спускался Даад, очевидно,
уже давно наблюдавший за ним, ведет в личные покои Клина.
Черная тень неожиданно упала на крышу дома и в колодец внутреннего
дворика - в то время луна спряталась за тучу. Во тьме мерцали тусклые
огоньки освещенных окон - только эти неяркие пятна и могли служить
ориентиром в ночном мраке, внезапно поглотившем все формы и очертания
предметов. Холлоран вошел в дом и направился в свою комнату. Тихо
притворив за собой дверь, он на время отгородился от этого огромного
здания с его длинными, запутанными мрачными коридорами и еще не
разгаданными тайнами. Стянув с плеч жилет, он повесил его в ногах дубовой
кровати. Вынув мощный "Браунинг" из кобуры, висящей у него на поясе, он
положил револьвер на ночной столик рядом с кроватью, затем завел звонок
своих наручных часов на без четверти четыре. Бросив последний взгляд из
окна на земли поместья - там не было видно ничего, кроме черных горбатых
вершин холмов, вырисовывающихся на фоне оранжевого зарева от близлежащего
городка - он прилег на кровать, как был, в одежде и в обуви, расстегнув
лишь пару верхних пуговиц на брюках и не развязав шнурков на ботинках.
Положив одну подушку под голову, он наконец полностью расслабил все мышцы;
его глаза тотчас же закрылись; неяркий свет настенного бра над кроватью,
казалось, совсем не тревожил его.
Сон не заставил себя долго ждать. А вместе со сном пришло
воспоминание...
"...Он слышал тяжелое, хриплое дыхание за деревянной решеткой, словно
воздух был чужой стихией для священника - так дышит рыба, вынутая из
воды... "Благословите меня, святой отец, ибо я много грешил..." - Лайам
удивился, почему он не испытывает стыда, который должен был прийти к нему
при словах раскаяния. Он перечислял свои "преступления" святому отцу,
улыбаясь в темноте исповедальни, не чувствуя никакой обиды или возмущения
оттого, что был вынужден раскрывать свои тайны перед человеком, которого
не любил, и даже более того - не уважал... "Я лгал, отче, я воровал..." -
Огромная голова священника за ромбоидальными ячейками решетки мерно кивала
в ответ, принимая признание в очередном прегрешении - очевидно, духовник
слышал такие вещи не в первый раз... "Я "баловался" со своим телом,
отче... (мальчиков приучили говорить более скромное "баловался" вместо
"наслаждался") и говорил непристойные вещи про Господа Бога..." - Голова
священника дернулась и застыла в самом начале кивка, а дыхание
участилось... Лайам улыбнулся еще шире... "Я спросил Бога, почему Он...
несчастный ублюдок... внебрачный ребенок... сын неизвестного отца..." -
голова священника повернулась к нему; мальчик чувствовал на себе горящий
взгляд невидимых ему в темноте исповедальни глаз. "Почему Он забрал моего
отца у матери и у меня". - Теперь улыбка "кающегося" грешника стала похожа
на хищный оскал; он глядел неподвижными и, казалось, незрячими глазами
прямо перед собой.
- Лайам, не Господь отнял жизнь у твоего отца, а бандиты...
"И почему Он... почему Он сделал мою мать..." - глаза мальчика
застилали слезы, но улыбка все еще не сходила с его лица, - "Он допустил,
чтобы она стала делать все эти вещи... сумасбродные вещи... Из-за которых
она вынуждена была уйти..."
- Лайам, - послышался голос священника, звучавший теперь несколько
иначе - ласково, вкрадчиво...
"Почему..." - Мальчик в первый раз всхлипнул; он вцепился пальцами в
переплетения прутьев деревянной решетки, напрягая все мышцы, словно он
хотел выломать эту преграду между собой и святою Правдой... Тень за
решеткой шевельнулась, и свет заменил темный контур массивной фигуры -
исповедник поднялся со своего места... Дверь позади Лайама распахнулась, и
в нее вошел Отец О'Коннелл, положив свою большую руку на плечо мальчика...
Лайам оттолкнул ее от себя и кинулся в темный угол кабинки. Уткнувшись
головой в колени, дрожа и всхлипывая, он рыдал, не в силах сдержать свои
слезы... Священник, грузный, дородный мужчина, чей темный силуэт
вырисовывался на фоне открытой двери, нагнулся к нему, раскрыв объятия..."
...Стук в дверь.
Глаза Холлорана мгновенно открылись; он пробуждался не так, как
просыпаются избалованные, изнеженные всеми удобствами цивилизации люди -
его мозг работал ясно и четко, мышцы работали безотказно. Сон остался в
памяти только как далекий образ, как воспоминание, тотчас же готовое
исчезнуть, уступив место более насущным делам. Он встал с постели; его
движения, несмотря на всю их быстроту, оставались плавными и мягкими, как
у сильного хищного зверя. Прежде чем стук в дверь повторился, Холлоран
успел подойти к двери, засунув пистолет в кобуру. Он приоткрыл дверь,
автоматически чуть отступив назад и придерживая створку ногой, чтобы тот,
кто стоит в коридоре, не смог распахнуть ее во всю ширь и ворваться в
комнату.
За порогом стояла Кора.
18. СТРАШНЫЙ ОБРЯД
Вокруг него стояли свечи. Много толстых черных свечей. Они едва
освещали комнату, хотя его тощее обнаженное тело было единственным светлым
пятном во мраке этой комнаты, в самом центре круга свечей, льющих свое
мерцающее мягкое сиянье. Двое смуглокожих мужчин умащивали его кожу; их
движения делались все быстрее и жестче по мере того как кожа становилась
скользкой и мягкой.
А из дальнего конца комнаты на него смотрели чьи-то глаза - темные,
немигающие, они глядели, не отрываясь ни на секунду.
Парнишка застонал, слегка приподняв голову и пытаясь отвернуться;
казалось, это стоило ему больших усилий - все его движения были вялыми,
члены отказывались повиноваться. Проклятая жидкость, впрыснутая в вену,
была виной головокружения и дурноты, последовавшей за слабым стоном и
трепыханьем жертвы - эти люди сделали его покорным... Они держали его без
сознания почти все время. Но иногда... Иногда арабам было приятно
послушать его вопли и крики.
Ни один звук не вырвется за стены этой комнаты, говорили они ему,
ухмыляясь. Здесь проводятся тайные религиозные обряды, и сама земля
поддерживает эти своды. Кричи, кричи громче, твердили они. Визжи, чтобы мы
могли насладиться твоим страхом и твоими криками, говорили они, втыкая
иглы в его живую, трепещущую плоть. Мы хотим видеть твои слезы, пели их
тихие, почти сладострастные голоса над ухом в то время, как острия
вонзались в его половые органы.
Они удалили все волосы с его тела, выдернув даже ресницы, очистив от
волосков даже его ноздри, и теперь его нагое тело тускло поблескивало в
мягком рассеянном свете. И он чувствовал, как руки и ноги наливаются
тяжестью; он не мог пошевелиться до тех пор, пока слабость не проходила и
его мышцы не обретали способность сокращаться, а вместе с этим приходила
боль. Тогда он корчился и кричал так, что, казалось, стены должны были
отзываться эхом на его звериный вой. Иногда - возможно, под действием
какого-то наркотика - боль становилась острой, почти невыносимой.
Когда им надоело слушать его брань и жалобы, они подрезали ему язык,
подвесив после этого его бесчувственное тело так, чтобы он не захлебнулся
собственной кровью. Они прижгли рану какой-то жидкостью, причиняющей
больше мучений, чем острое лезвие, резавшее живое тело. Они передразнивали
его нечленораздельную речь, по очереди насилуя юношу; действуя на редкость
энергично и грубо, они повредили ему прямую кишку; только кровь,
смешавшаяся с испражнениями несчастной жертвы, остановила увлеченных
варварским наслаждением палачей.
Парнишка попробовал пошевелиться, но затекшие члены не повиновались
ему - они были крепко связаны. Он лежал навзничь на широкой ровной
поверхности, прикованный к ней, словно Прометей к своей скале; тощее тело
вытянулось, и на нем были видны многочисленные раны - в некоторых из них
все еще торчали иголки. Тонкие струйки засохшей крови испещряли кожу.
Каждая клеточка его истерзанной плоти претерпела адскую муку, и не будь
его чувства притуплены дозой морфия, он давно умер бы от болевого шока -
сердце едва ли вынесло бы такую нагрузку. В то время как его затуманенный
рассудок отчаянно боролся с наплывающей жаркой и душной тьмой, его чувства
все глубже погружались в этот темный омут. Инстинкт подсказывал ему, что,
приди он в сознание хотя бы на несколько минут, он тут же сошел бы с ума.
Низкие язычки пламени дрогнули под легким сквозняком. Он поднял
голову с холодной плиты - это вялое движение отняло у него последние силы
- и оглядел свое нагое тело. Острые иглы, торчащие из его груди,
показались одурманенному наркотиком юноше покосившимися металлическими
столбами на широком занесенном снегом поле. Почему все так качается перед
глазами (его грудь вздымалась и опускалась, когда он дышал) - может быть,
это оттого, что у него кружится голова?.. Свет, хлынувший с потолка ярким
потоком, рассеял его миражи. Он попытался удержать голову приподнятой, но
она, казалось, была налита свинцом. Не в силах бороться с одолевающей его
слабостью, он уронил голову на твердый камень - она упала на плиту с
глухим стуком. В проходе напротив его каменного ложа показались фигуры
людей - они стояли тесной группой на верхних ступеньках лестницы, ведущей
в комнату; издалека казалось, что их тела сплетены между собой. Испуганный
парнишка громко застонал.
Он попытался крикнуть - может быть, позвать на помощь, - услыхав шаги
спускающихся по ступенькам людей, но из его глотки вырвался лишь
нечленораздельный вопль, перешедший в плач, когда он наконец разглядел
тех, кто приближался к нему.
Лица двоих арабов застыли в знакомой усмешке. Но сейчас между двумя
его мучителями стоял, почтительно поддерживаемый ими под руки, низенький
человечек, чье лицо, безобразное лицо старика, несло на себе печать всех
существующих в мире пороков. Оно было настолько отталкивающим, что юноша
попытался отвернуться, но на это у него не хватило сил. Чувствуя под своей
щекой твердую прохладную поверхность плиты, он помимо воли был вынужден
лежать и смотреть на этого маленького человечка с морщинистой кожей и на
двух его спутников.
Черноволосый низкорослый мужчина, чья увядшая кожа шелушилась и во
многих местах была покрыта подсохшей коркой - очевидно, вследствие
неведомой болезни - смотрел на распростертого перед ним мученика не отводя
огромных черных глаз, словно зрелище человеческих страданий доставляло ему
удовольствие. Иссохшие, попорченные болезнью черты скривились в
отвратительной, жестокой гримасе; если бы он не облизывал свои
потрескавшиеся губы, его лицо можно было бы принять за страшную маску.
Протянув дрожащую руку со скрюченным, оттопыренным указательным пальцем,
он провел желтоватым ногтем по голому животу юноши - острый край ногтя
оставил на коже неглубокую красную царапину.
Игла шприца еще раз впилась в тонкую руку юноши, и впрыснутая в вену
жидкость разбежалась по жилам. Парнишка, ощутив жар, идущий от сердца к
онемевшим членам и согревающий все его тело, блаженно улыбнулся. Теперь он
смог повернуть голову так, что ему стал виден высокий темный потолок
комнаты.
Он чувствовал, как разрывается его плоть (боли не было - он ощущал
только давление на кожу), и видел пар, поднявшийся в холодный воздух от
его живота - легкое светлое облачко, исходящее от жаркой липкой влаги, но
остался равнодушным ко всему, что с ним делали эти трое.
Шаркая ногами, темноволосый коротышка с безобразным сморщенным лицом
отошел в сторону, почтительно поддерживаемый одним из арабов. Второй араб
тоже куда-то исчез. Скованный юноша остался неподвижно лежать на залитой
кровью плите, размышляя, почему они ушли, оставив его здесь одного. Мысли
его путались; соображал он медленно и неохотно. Так приятно было лежать
здесь, наблюдая за легкой колеблющейся струйкой пара, поднимающейся вверх
от невидимого источника, расположенного совсем рядом с ним, но скрытого за
пределами поля зрения. Ему захотелось полностью отдаться на волю судьбы,
расслабиться, плывя по течению; его клонило в сон, голова кружилась и в
ушах шумело. Но недремлющий страж - его разум - не подчинялся этому
желанию; рассудок протестовал, пытаясь сказать ему что-то очень важное,
отчаянно цепляясь за каждую ниточку, еще связывающую почти бесчувственное
тело с реальным миром, где были боль и страдание... А он прогонял от себя
эти назойливые, неприятные мысли. Он не хотел больше страдать! Когда боль,
терзавшая его уже много дней, окончательно прошла, наступили минуты
блаженства, опьяняющего, как вино.
Теперь концы игл, торчавшие из его груди, казались ему свечками на
праздничном столе - их головки сияли, словно крошечные огоньки. Справляют
его именины?.. Он не помнил даты своего рождения, не знал, какой сегодня
день... Впрочем, не все ли равно? Любой праздник будет ему в радость.
Он услышал звуки, раздавшиеся где-то совсем рядом, и вытянул шею,
насколько ему позволяли это сделать скованные руки и ноги, стараясь
повернуть голову так, чтобы ему стало видно, кто там шумит. Нервные
окончания отозвались на его движение слабой, тупой болью. Черноволосый
коротышка стоял внутри алькова, открывая вход в небольшое помещение,
похожее на кабинет. Нет, не кабинет, а... как это называется?... он видел
что-то подобное в церкви... Как смешно, это место действительно напоминает
церковь... здесь столько свеч, только все они почему-то черного цвета... А
гладкий камень, на котором он лежит, должно быть, алтарь.
Парнишка захихикал, но вместо смеха из его горла вырвалось бульканье.
Трое мужчин склонились над обнаженным распластанным телом; низенький
человечек со сморщенным лицом держал покрытый черным платком сосуд из
черного металла. Края ткани ровными складками ниспадали с верхушки этой
странной плоской чаши с широкими краями. Кровь сочилась из глубокого
длинного пореза в верхней части живота несчастного юноши; кровь темными
лужицами поблескивала на темной поверхности камня, кровь тонкими ручейками
стекала вниз с ровных краев плиты, а вместе с кровью и жизненные силы
понемногу покидали молодое тело.
Сняв покрывало с металлического сосуда (эта чаша более всего
напоминала потир), маленький человечек зажал дно сосуда своей дрожащей
рукой. Погрузив другую руку в открытую рану на животе юноши, он развел в
стороны края пореза и погрузил черный металлический кубок в кровь и
скользкие внутренности, мягко надавливая на его края, чтобы чаша
опускалась глубже.
Теперь парнишка кричал так, что его хриплому голосу вторило эхо от
каменных стен и сводов комнаты, ибо никакие наркотики не могли заглушить
его боль и ужас.
Он еще дышал, когда второй араб достал какие-то инструменты из
складок своей одежды и вонзил их в закованные руки и ноги жертвы.
А юноша с запрокинутой головой видел миллиарды немигающих глаз,
глядящих на него, ни на секунду не отводя взора.
19. ЧТО БЫЛО НУЖНО КОРЕ
- Мне нужно, чтобы кто-то был рядом, - сказала она. - Я... я боюсь
оставаться одна в этом доме.
Холлоран открыл дверь шире, и она торопливо перешагнула порог его
комнаты, оглянувшись через плечо, словно кто-то подкрадывался к ней сзади
по длинному темному коридору. Холлоран выглянул наружу - коридор был пуст.
Он повернулся лицом к своей неожиданной гостье - девушка ставила на
тумбочку возле его кровати бокалы и бутылку, которые она принесла с собой.
- Я запомнила, что вы любите шотландский виски, - сказала она
Холлорану, но тон ее был не слишком уверенным.
Он покачал головой:
- Мне нужно идти дежурить через... - он поглядел на часы, - через
несколько часов. Но вы можете пить одна, если вам хочется.
Казалось, Кора слегка смутилась. Она налила себе порцию
неразбавленного виски, чуть отвернувшись от него, избегая его взгляда, а
он так и не смог понять, то ли она застыдилась своего бесцеремонного
ночного визита к нему, то ли она чувствовала неловкость оттого, что пила
неразбавленный виски. Холлоран встал и плотнее прикрыл дверь.
На плечи Коры был накинут купальный халатик - не слишком надежная
защита от ночной прохлады.
- Должно быть, вы считаете меня ужасно глупой. Или... - она так и не
закончила фразу.
Холлоран подошел к кровати, на которой она сидела, вытаскивая
автоматический пистолет из кобуры. Положив оружие на тумбочку рядом с
бутылкой и пустыми бокалами, он глянул ей в лицо.
- Каждый из нас чего-нибудь боится, - сказал он.
Холлоран начал медленное, осторожное движение вглубь ее плоти,
опасаясь причинить ей боль, хотя ее пальцы впились в его обнаженную спину,
побуждая его к более решительной атаке. Ее зубы легонько прикусывали то
его шею, то плечо, когда девушка змеей извивалась в его объятиях.
Купальный халат все еще был на ней; он распахнул его, чтобы ласкать ее
грудь и плечи. Она громко застонала, зажмурив глаза, опьяненная его
ласками. Он нагнулся, напрягаясь, как мог, чтобы поймать ртом набухшие
соски ее грудей; легонько пощекотав их языком, он приник к ее нежной,
ароматной коже долгим, горячим поцелуем. Она долго не могла перевести
дыхания, и наконец с ее дрожащих губ слетел еще один блаженный стон.
Сорвав с нее халат, он бросил его на стул, стоящий рядом с постелью,
готовясь насладиться полной наготой юного, прекрасного тела.
Его пальцы медленно блуждали по упругой коже ее бедер, легонько
касаясь нижней части живота; они спускались все ниже, проскользнув меж ее
ног. Девушка выгнулась дугой, прижимаясь к нему, и вот уже он вошел
внутрь, встретив на своем пути лишь слабое сопротивление мягкой преграды.
Руки Коры, сомкнутые на его спине, так крепко сжали его, что он не смог
контролировать себя, и резким, быстрым движением продвинулся еще дальше.
Она слабо вскрикнула от боли.
Она вытянулась на кровати, ее мускулы напряглись, словно он не вошел
в ее лоно, а проткнул его насквозь. Теперь он мог не сдерживать своих
желаний; ощутив знакомую дрожь в своих напрягшихся мускулах, он
приподнялся, и, сделав еще несколько сильных, порывистых движений, вышел
из нее, упав на постель и крепко зажав ее ноги меж своими коленями. Долгий
стон вырвался из его груди; казалось, он готов был лишиться чувств.
Едва переведя дыхание, он почувствовал, что руки Коры обнимают его
уже не столь сильно, как прежде; казалось, девушка скорее сдерживает, чем
поощряет его пыл. Ее стоны сейчас больше напоминали всхлипы, чем порывы
страсти. Девушка сжала колени и лежала почти неподвижно, не отвечая на его
нежные ласки, отвернув от него свое лицо.
Смущенный Холлоран привстал на постели, опираясь на локоть; взглянув
на нее, он увидел, как дрожит слеза на ее длинных ресницах; скатившись по
щеке, прозрачная капля упала на смятую постель.
- Кора...
- Пожалуйста, Лайам. Помогите мне.
Он сдвинул брови, ничего не понимая.
Ее глаза закрылись.
- В моем халате, - прошептала она так тихо, что он едва разобрал ее
слова.
Когда Холлоран встал с кровати и нашел тонкие кожаные веревки,
сложенные кольцами, в кармане ее халата, он начал понимать...
20. ПОХИЩЕНИЕ
Они заметили, как из здания вышел лысый мужчина со странным шрамом на
лице, который словно бы служил продолжением его улыбающихся губ.
Наблюдатель на переднем пассажирском сиденье машины утвердительно кивнул
головой. Человек, несколько минут тому назад прогуливавшийся по той же
улице со свернутой газетой в руке, наклонился вперед с заднего сиденья,
положив руку на подголовник водительского кресла; в глазах его светился
живой интерес.
Лысый мужчина свернул в сторону и стал медленно удаляться от их
автомобиля. Когда он уже отошел на приличное расстояние, пассажир на
заднем сидении потянулся к ручке дверцы. Человек, сидевший впереди,
остановил его движением руки. Тот, за кем они следили, сейчас возился с
ключами возле машины, стоявшей у тротуара в нескольких метрах впереди.
Включив зажигание, водитель подождал, пока машина, в которую забрался
замеченный ими человек, не тронется с места; затем они поехали следом,
держась на приличном расстоянии позади нее.
Они пришли за ним, когда земля еще дремала в предрассветных сумерках,
легко и бесшумно открыв запертую дверь в комнате цокольного этажа. Он
проснулся только когда они уже подошли к изголовью его кровати. Он едва
успел вскрикнуть "Wer ist da?", как на лицо легло что-то мягкое - его
стали душить краем одеяла. Ему нанесли несколько сильных ударов по голове,
по лицу. Первые два удара оглушили его и перебили ему кости носа, а после
третьего, в который было вложено все накопившееся раздражение бандитов,
разгоряченных сопротивлением своей жертвы, он потерял сознание. Четвертый
удар, очевидно, был нанесен из жестокого удовольствия, которое доставляет
некоторым людям полная власть над другим человеком.
Его бесчувственное тело стащили с кровати и одели. Похитители
позаботились о каждой мелочи: положили бумажник в карман, застегнули
ремешок часов на запястье. Окровавленные постельные принадлежности
аккуратно сложили и прихватили с собой. Постель была прибрана и заправлена
вновь. Проверив, все ли в порядке в этой комнате, не осталось ли еще
каких-нибудь следов борьбы, они вынесли Штура в прихожую, а затем вверх по
лестнице на улицу, где их ждала машина. Последний из севших в автомобиль
бандитов аккуратно прикрыл за собой дверцу. Ни один человек не видел, как
немца выкрали из его собственной квартиры, поскольку у Штура не было ни
жены, ни любовницы.
21. ПОД ВОДАМИ ОЗЕРА
Первые лучи солнца пробились сквозь утренний туман - роса, выпавшая
ночью, теперь испарялась с нагревавшейся земли. Деревья вдалеке скрывались
в плотной, непрозрачной дымке - казалось, их верхушки подвешены в воздухе
на невидимых нитях - стволы и корни скрывались в молочно-белой пелене.
Низкие кусты казались призрачными чудовищами, припавшими к земле, неслышно
подкрадываясь к своей жертве.
Холлоран осматривал холмы, возвышающиеся над покрывалом тумана,
обходя запущенный сад. Малейшее движение на их зеленых склонах - и он
немедленно бросился бы туда. Некоторое время он внимательно глядел на
какое-то подозрительное пятно, затем прошел еще несколько шагов по
тропинке между кустами и вгляделся в даль еще пристальнее, зорко примечая
малейшие детали - не изменилось ли что-нибудь там, на вершине холма, за
несколько секунд? В то же время он чутко прислушивался к звукам,
раздававшимся за спиной, помня о собаках, свободно разгуливавших по
поместью. Хотя Кора сказала ему, что собаки никогда не подходят близко к
дому, он не питал слепой веры в ее слова, особенно когда припоминал намек
Клина о том, что псы могут "выпроводить" любого чужака из усадьбы.
Обученные сторожевые собаки могут стать довольно опасными противниками как
для похитителя, решившего тайком пробраться к дому, так и для самого
Холлорана.
Он думал о Коре, медленно разгуливая по саду, смущенный
противоречивостью своих чувств. Покорность девушки грубым ласкам,
жестокость их любовных игр помогли удовлетворить желания Коры, но сам он
на сей раз не получил того удовольствия, которого он ждал от своего
ночного приключения. Действительно, неожиданное пробуждение послужило
хорошей встряской, утроившей его силы вначале, но в самом конце ему так и
не удалось полностью отдаться наслаждению... Ханжеское раскаяние в своем
грехе, Холлоран? Неужели католическая вера юношеских лет оставила такой
глубокий след в душе? Вспоминая о том, через что ему не раз пришлось
пройти в своей жизни, обо всех испытаниях, выпавших на его долю, он
откинул эту мысль. Может быть, он просто слегка разочаровался в этой
женщине: ее мысленный образ, созданный воображением Холлорана, не
соответствовал действительности, а ее покорность и слабость сделали ее
более уязвимой для него... Позже, когда Кора встала с постели, чтобы снова
накинуть на себя халат, он заметил резкие отметины на ее спине и ягодицах.
Ничего не сказав вслух, он подумал, что эти полосы не могут быть ничем
иным, кроме уже сходящих с кожи следов от ударов хлыста или ремня. Но это
неожиданное открытие, как и многие другие, ничего не проясняло, не давало
путеводной ниточки к разгадке ее тайн.
Он завернул за угол дома и увидел, что озеро окутано непрозрачной
пеленой тумана. Молочно-белая завеса чуть колыхалась под легким ветерком,
и струйки поднимающегося кверху пара змейками вились над ее слегка
волнистой гладью. Под его ногами заскрипел гравий, когда он подошел к
"Мерседесу"; черная глянцевитая поверхность машины была покрыта крупными
каплями росы. Холлоран лег плашмя на землю, чтобы осмотреть низ
автомобиля. Он посветил направленным лучом карманного фонарика, дюйм за
дюймом изучая дно кузова машины; убедившись, что на нем нет никаких
посторонних предметов, а на земле под машиной нет никаких подозрительных
следов (часто террористы прикрепляли взрывные устройства именно там, куда
труднее всего было добраться), он тщательно обследовал снаружи колеса,
амортизаторы и тормоза. Удовлетворенный результатами осмотра, он обошел
вокруг автомобиля, глядя, нет ли на его кузове и на земле пятен смазки или
отпечатков пальцев, не валяются ли кусочки провода, не разбросан ли гравий
возле дверей машины чьими-то ногами. Перед тем, как открыть дверцы
"Мерседеса", он провел ребром тонкого бумажного листа по тонким зазорам
между дверцами и корпусом; убедившись, что оттуда не торчат концы проводов
или куски проволоки, он просунул голову внутрь салона автомобиля, втянув в
себя воздух через расширенные ноздри - не примешается ли какой-нибудь
посторонний резкий запах к легкому духу бензина. Опасаясь, не подложены ли
под сиденье взрывные детонаторы, срабатывающие при нажатии на пружины
кресел, он проверял щиток, пепельницы и ящик для мелких предметов, не
опираясь на сиденья. Затем заглянул под каждое из кресел. Оставив дверцы
машины открытыми, он проверил мотор, еще раз используя ребро бумажной
карточки для прощупывания щели между откидной крышкой моторного отсека и
корпусом, а потом так же осторожно заглянул в багажник. Закончив эту
сложную процедуру внешнего осмотра машины, он завел двигатель "Мерседеса",
оставив его на холостом ходу на несколько минут, после чего сел в кабину и
проехал взад и вперед несколько метров. Убедившись, что за прошедшую ночь
машину никто не трогал, он выключил мотор, вылез из кабины и запер дверцы.
- Неужели действительно необходимо было столько возиться с этим? -
раздался голос с крыльца.
Холлоран обернулся и увидел Феликса Клина, стоящего у дверей; тень от
навеса скрывала черты его лица. Скрестив руки на груди и прислонившись
одним плечом к каменному столбу, он разглядывал Холлорана, занятого
проверкой автомобиля. Он опять был одет довольно просто и небрежно:
слишком свободная легкая куртка была накинута поверх свитера,
заправленного в джинсы. Клин усмехался, вид у него был бодрый и свежий; от
вчерашней усталости, одолевшей его за обедом, не осталось и следа.
- Я проделал бы те же самые действия даже если бы "Мерседес" простоял
всю ночь в надежно запертом подземном гараже, - ответил Холлоран. - Я
проверял, не проник ли кто-нибудь внутрь этой ночью.
- Значит, вы так и не поверили мне, когда я сказал, что здесь я в
полной безопасности.
Холлоран пожал плечами:
- Не в обычаях "Ахиллесова Щита" полагаться на авось.
- Конечно, нет, - поддакнул Клин, выходя из тени, потягиваясь и глядя
на небо. - Сегодня будет хороший день. Хотите прогуляться, Холлоран?
Освежающий моцион перед завтраком, а? Это взбодрит вас.
- Что вы имеете в виду?
- Идите следом - узнаете.
Клин быстро зашагал к озеру. Холлорана удивила его живая и легкая,
подпрыгивающая походка. Еще вчера вечером поза Феликса за столом была
расслабленной, утомленной, движения - вялыми; черты лица осунулись, как
после долгой болезни. Сегодня утром энергия, казалось, била ключом из
этого человека.
- Идемте, и забудьте об этом вчерашнем дорожном происшествии, -
позвал он весело.
Холлоран медленно двинулся вслед за ним; хотя его походка была
легкой, сам он отнюдь не расслаблялся. Все время, пока они шли к озеру,
агент "Ахиллесова Щита" следил за окрестностями, подмечая каждую деталь
пейзажа, чтобы вовремя заметить приближающуюся опасность. Он зорко
смотрел, не покажется ли вдруг подозрительное пятно в кустах, не сверкнет
ли солнце, отражаясь в оптическом прицеле дальнобойной винтовки; и уж вне
всякого сомнения, особое внимание он уделял дороге, ведущей от главных
ворот поместья к дому.
Клин намного опередил его; низкая темноволосая фигура виднелась уже у
самого берега озера. Иногда он взмахивал руками и подпрыгивал, так что
Холлоран совсем не удивился бы, если бы его клиент прошелся "колесом" по
ровной дорожке, посыпанной гравием. Похоже, у маленького человечка было
слишком много энергии, и он щедро расходовал свои силы.
Тропинка пошла под уклон, спускаясь к воде, и Клин стремительно
сбежал вниз; теперь Холлорану были видны только его узкие плечи и
темноволосая голова. Холлоран ускорил шаг и вскоре увидел, что Клин стоит
на дальнем краю низких мостков, к которым привязана гребная шлюпка.
- Вот вам хорошая тренировка на сегодня, - сказал Клин Холлорану,
распутав узел каната, привязывающего лодку к мосткам.
- На ней нет мотора?
- Мне нравятся спокойные воды этого озера, нравится его тишина. Я не
люблю моторы - они нарушают тишину. Обычно Монк или Палузинский сидят на
веслах во время наших прогулок по озеру, но сегодня эта честь будет
принадлежать вам, - Клин легко спрыгнул в лодку и уселся на корме. -
Давайте отчалим!
- В таком тумане мы вряд ли что-нибудь разглядим, - заметил Холлоран,
ступив на мостки.
- Может быть, - ответил Клин, отвернувшись и вглядываясь в белую
дымку над поверхностью воды.
Холлоран перелез через борт легкой шлюпки, оттолкнувшись ногой от
края мостков. Усевшись на среднюю скамью лодки, он уперся концом одного
весла в деревянную сваю и оттолкнулся сильнее, пустив лодку в медленный
дрейф, потом поставил весла в уключины. Развернувшись, он взял курс на
середину озера; мерные взмахи весел заставляли лодку тихо и плавно
скользить в тумане по спокойной водной глади. Сидя напротив Клина, он мог
разглядывать своего компаньона вблизи; кинув на сидящую перед ним
худощавую фигуру несколько острых взглядов, он решил, что столь сильная
метаморфоза, происшедшая с Клином со вчерашнего вечера, имеет мало общего
с изменениями его психического состояния; ее причину скорее нужно искать в
непостоянной, переменчивой, неустойчивой натуре этого странного человека,
в его раздвоенности, временами столь сильно поражающей Холлорана.
Внешность "объекта" осталась той же, что и вчера, черты лица были все
такими же заостренными; но кожа уже приобрела живой и теплый оттенок, и
желтизна, напоминающая старый высушенный пергамент, покрывавшая бледные
щеки клиента за вчерашним обедом, бесследно сошла. Темные глаза Клина ярко
блестели, а голос стал звучным и даже чуть более резким, чем обычно. Не в
первый раз Холлорану пришла в голову мысль, что его клиент употребляет
какие-то наркотики.
Клин, чей тонкий профиль четко вырисовывался на фоне белизны,
внезапно быстро повернулся лицом к Холлорану.
- Все еще пытаетесь расколоть меня, Холлоран? - спросил он с
коротким, резким смешком. - Не так-то это просто, скажу я вам. Почти
невозможно. Даже такому, как я, это едва ли было бы под силу... - Его смех
стал более долгим. - Дело в том, что я не похож ни на одного человека из
тех, с кем вы встречались за всю свою жизнь... Я прав?
Холлоран продолжал спокойно и плавно грести.
- Все, что меня интересует, - это ваша безопасность. Остальное меня
не касается, - ответил он.
- Так ваше начальство в "Ахиллесовом Щите" учит вас отвечать своим
клиентам? Фраза из записной книжки, удобная и всегда наготове. Вряд ли вы
станете отрицать, что ваше любопытство удовлетворено сведениями, которые
уже известны всем из официального досье. Признайтесь! Неужели вам не
хочется узнать обо мне побольше? О том, как досталось мне такое богатство,
об этой моей загадочной силе... Ведь хочется, правда? Да-а, я знаю, что
вам этого хочется!
- Допустим.
Клин хлопнул себя по колену:
- Хорошо... - Он наклонился вперед с видом заговорщика. - Должен вам
сказать, что родился я не таким... О, нет, не совсем так. Назовем это
поздно развившимся талантом... - Улыбка сошла с его лица; и хотя черные
глаза буквально впились в глаза Холлорана, казалось, что Клин смотрит
куда-то вдаль, словно не замечая ничего вокруг себя.
- Вы говорите об этом так, как будто особенные способности вашей
психики возвышают вас над остальными людьми.
Весло зацепило полусгнившие водоросли, плававшие в воде, и Холлоран
бросил грести, чтобы освободить лопасть одного весла от намотавшихся на
него остатков прошлогодних растений. Густая бурая масса на конце весла
была скользкой на ощупь, и ему пришлось несколько раз дернуть за ее
вьющиеся концы, прежде чем ему удалось сбросить эту гниль обратно в озеро.
Когда он снова погрузил весла в воду, Клин уже ухмылялся, глядя на него -
очевидно, воспоминания о прошлом больше не тревожили этого странного
человека.
- Хорошо ли вы спали прошедшей ночью? - спросил Клин.
Действительно ли в его усмешке была какая-то дьявольская хитрость,
или это только почудилось Холлорану? И чем объясняется такая внезапная
перемена темы разговора?
- Достаточно крепко - до тех пор, пока я не проснулся, - ответил он
Клину.
- И вас ничто не потревожило?
- Только отсутствие надежной охраны в Нифе. Здесь вы подвергаетесь
серьезному риску.
- Да-да, мы поговорим об этом позже... А Кора очень интересная особа,
правда? Я имею в виду то, что она на самом деле представляет из себя
совсем не то, чем кажется на первый взгляд. Вы это уже поняли?
- Я знаю о ней очень мало, чтобы делать какие-то выводы.
- Конечно. Она рассказывала вам, как она попала на работу
непосредственно ко мне? Бесспорно, я захотел ее сразу, как только положил
на нее глаз - еще в офисе доброго дяди сэра Вити, около трех лет тому
назад. Разглядел ее скрытый потенциал - ну, вы понимаете - увидел, что в
ней таятся... определенные способности. Понимаете, о чем я говорю,
Холлоран?
Холлоран игнорировал эти намеки, подавляя нарастающий гнев.
- Очевидно, вы имеете в виду то, что она очень хороший секретарь и
поверенный агент.
- Вы правы, она действительно хороший секретарь. А больше вас ничего
не интересует?
Холлоран бросил весла, позволив лодке медленно дрейфовать.
- Что именно может меня заинтересовать? - спокойно произнес он.
- Ха! Конечно, интересует! Я и Кора, наши с ней взаимоотношения!
Действительно ли она только лишь составляет графики и планы и печатает
письма на пишущей машинке? Может быть, вы хотите знать, нет ли меж нами
любовной связи.
- Это никак ко мне и к моему делу не относится.
Клин лукаво улыбался.
- Правда? Послушайте, Холлоран, я очень проницательный человек, и
меня очень трудно провести. Неужели я не чую то, что творится у меня под
носом? Я думаю, вы оставите свои забавы, когда вспомните, кому принадлежит
Кора.
- Принадлежит?.. Вы говорите так, словно безраздельно владеете ее
душой и телом.
Клин отвернулся; улыбка все еще не сходила с его лица. Прищурившись,
он вглядывался в туман, словно желая проникнуть взором сквозь его плотную
завесу. Неясные контуры деревьев и холмов проступали в дымке, чуть
колыхавшейся от утреннего прохладного ветерка.
- Чувствуете ли вы огромную тяжесть воды под нами? - внезапно спросил
Клин, не поворачивая головы к своему собеседнику. - Чувствуете, как тесно
сжимает ее давление деревянные борта нашей лодки, словно текущая под
нашими ногами вода и все, что лежит на самом дне озера, хочет прорваться
сквозь тонкие стенки и утащить нас вниз? Чувствуете ли вы это, Холлоран?
Отрицательный ответ уже почти сорвался с языка Холлорана, удивленного
странными идеями темноволосого человечка, но внезапно нахлынувшие ощущения
остановили его, заставив замереть на месте. Он чувствовал дрожь дерева под
ногами, чувствовал скрытую мощь того, что колыхалось за бортом, окутанное
туманом. На несколько секунд его охватил страх, как будто вода и впрямь
могла просочиться сквозь тонкие щели меж плотно пригнанными досками бортов
и лодка вмиг могла наполниться вязкой субстанцией, засасывающей их,
тянущей на дно, где ил и водоросли. Мысль Клина, передавшаяся ему, в одно
мгновенье изменила образ озера, сложившийся у Холлорана, превратив его
спокойную глубину во что-то загадочное, скрывающее в себе затаенную
опасность. Холлоран инстинктивно поджал под себя ноги, чуть подвинувшись
на скамейке гребца.
Легкая рябь на воде заставила лодку едва заметно покачиваться.
Огромные немигающие глаза Клина снова уставились на него; голос
Феликса, обычно более высокий и резкий, зазвучал спокойно и глубоко:
- Оглянитесь по сторонам, потом посмотрите на озеро. Его гладь под
завесой тумана, словно шелковистая кожа, чиста и прохладна. Насколько
глубоко вы сможете заглянуть в тот мрак, что таится в глубине под этой
спокойной прохладой? Ну-ка, Холлоран, попробуйте! Смотрите!
Холлоран нехотя подчинился. Подумаешь, какая мелочь, уговаривал он
себя, не стоит спорить из-за таких пустяков. Нагнувшись за борт, он увидел
в воде свое неясное отражение.
- Смотрите на воду, - раздался тихий голос Клина. - Смотрите, как
плавно она подымается и вновь опускается. Ее поверхность так нежна, нежнее
всего, к чему вы жаждали прикоснуться до сих пор... Вглядитесь в свое
отражение - оно выделяется темным пятном на воде. В этой темноте ваш взор
проникает глубже, и вы видите то, что было скрыто. А что если бы все озеро
покрывала огромная тень - смогли бы вы почувствовать то, что таится в его
глубинах?
До этой минуты Холлоран видел лишь темное пятно своего отражения в
воде. Но вот эта темнота стала расплываться, разрастаться вширь, охватывая
все большую площадь тихо колыхавшейся поверхности озера, словно черное
покрывало расстилалось, разгоняя туман. Вкрадчивый голос Клина монотонно
повторял, что он должен глядеть в воду, не шевелясь и даже не мигая, ведь
малейшее движение может нарушить установившуюся гармонию, замутить
зеркальную гладь. Он должен всматриваться в темную глубину, пока его
чувства и мысли не проникнут дальше, чтобы они впитывались...
впитывались... "впитывались" самим озером, приближаясь к тому, что раньше
было скрыто от самого острого взора...
"...Там, под нами, разные чудища, Холлоран..."
Он видел расплывчатые фигуры, медленно и неуклюже двигающиеся во
мраке, - бесформенные тела плавали вокруг, выделяясь черными пятнами на
темном фоне. Ему показалось - нет, скорее, ему "внушили" - что эти
существа никогда не видели солнца, не знали света и тепла солнечных лучей,
что они дремали в темных глубинах, почти в самом сердце земли. Среди них
иногда проплывали скользкие полуживотные-полурастения, чьи сетчатые тела
помогали им выдержать чудовищное давление на большой глубине; они
скользили вокруг своих огромных неповоротливых соседей, две разные, столь
непохожие одна на другую формы жизни царства тьмы. Меж ними плавали еще
какие-то странные создания, похожие на призрачные мелькающие тени.
Холлоран чувствовал, как они стремятся подняться из мрачных глубин,
где они родились, в вышний мир, но их собственные тела не дают им сделать
это, обрекая на вечное заключение во тьме и холоде. Но если они сами не
могли подняться вверх, им нужно было заманить к себе вниз того, кого они
так жадно желали...
Лодка качнулась и сильно наклонилась, когда Холлоран нагнулся еще
ниже над водой.
"Прикоснись к воде", - настойчиво шептал тихий голос, - "почувствуй
ее прохладу..."
Холлоран протянул руку к поверхности озера, казавшейся ему сейчас
одной огромной тенью, и ему почудилось какое-то движение в глубине, словно
притаившиеся на дне создания зашевелились в напряженном, трепетном
ожидании.
"...погрузи свои пальцы туда..."
Он почувствовал, как его рука касается чего-то мокрого, и резкий
холод пробрал его до костей.
"...глубже! дай ему почуять тебя..."
Вода дошла ему до запястья, намочив рукав рубашки.
"...еще ниже, Холлоран... еще ниже, и..."
Ему послышался смех - казалось, он долетал издалека.
"...достань до самой преисподней!.."
Холлоран увидел, как смутные тени начали стремительно подниматься на
поверхность - причудливые, уродливые создания, которые могли возникнуть
только в адских глубинах. Разверстые пасти - были ли это пасти?.. там были
отверстия, напоминавшие жадно раскрытые рты - готовились впиться в его
плоть, поглотить его...
Смех раздавался все громче, возвращая ясность мыслям и чувствам.
Холлоран вытащил руку из воды и встал на ноги на дне лодки, словно хотел
убраться как можно дальше от этих алчных глоток.
А неизвестные чудовища плыли вверх, объединившись в своем
стремительном движении, - словно подводная нефтяная скважина вдруг
извергла из своих недр черную жижу. Странные, непохожие ни на одно из
земных существ, аморфные тела, лишенные глаз, с атрофированными
конечностями, более похожими на ножки амебы. В общей массе копошились и
другие твари - едва различимые, маленькие тельца состояли почти из одного
непропорционально большого ротового отверстия, усеянного острыми и
тонкими, словно иглы, зубами. Они подплывали все ближе; еще немного - и
они выпрыгнут из воды...
Но тут они начали исчезать на глазах, распадаться на мелкие части,
разорванные колоссальным давлением в их собственных внутренностях,
позволявшим им жить на глубине и никак не приспособленным к более
разреженной среде верхних слоев воды.
Он представлял себе, как они пронзительно визжат от боли, но эти
звуки не были слышны, потому что были лишь плодом его воображения. Вокруг
лодки вода словно вскипела и стала белой и непрозрачной от пены и бьющих
со дна водоема пузырящихся ключей. Тут и там брызгали фонтанчики, и в
мутных струйках, взлетающих вверх, - или это только чудилось Холлорану? -
мелькали останки загадочных обитателей глубин.
Лодку сильно закачало, и Холлоран быстро сел на скамью гребца,
вцепившись обеими руками в борта лодки, чтобы остановить качку. Он
удерживал лодку до тех пор, пока волнение не утихло и озеро не стало таким
же спокойным, каким оно было до сих пор.
Двое мужчин оказались на самой середине озера; вокруг них
расстилалась темная гладь воды, а воздух вокруг был на удивление и
прозрачен. Плотный туман расступился, окружив их кольцом, и их лодка
плавно покачивалась в центре широкого темного круга спокойных вод.
Единственным звуком, нарушавшим тишину, было хихиканье Клина.
22. КОРМ ДЛЯ СОБАК
Чарльз Матер стоял на коленях возле своих кустов, когда жена
окликнула его со ступенек террасы. Приученный вставать рано, он сохранил
эту привычку даже после того, как был вынужден оставить военную службу. И
теперь, чтобы не потревожить Агнессу, не разделявшую его любви к
пробуждению с первыми петухами, он на цыпочках выбирался из спальни,
одевался в ванной, пил чай на кухне и выходил в сад, ставший его второй
любовью (первой любовью была его Агнесса). В любой сезон в саду находились
какие-нибудь дела, а для него ничего на свете не было приятнее, чем
немного размяться на свежем воздухе. Единственной неприятностью в этом
занятии было то, что утренний туман и холод (дававший знать о себе зимой,
осенью и весной) отзывался прострелами и ноющими болями в его израненной
ноге.
Он обернулся к жене:
- Что случилось, дорогая?
- Тебя к телефону, Чарльз. Звонит господин Холлоран. Ему нужно срочно
поговорить с тобой.
Агнесса была слегка рассержена: ей пришлось вылезать из ванны, чтобы
поднять трубку телефона - ведь ее муж, работая в своем любимом саду, не
мог услышать звонка. Она стояла на открытом воздухе, дрожа от холода и
рискуя схватить воспаление легких.
Матер поднялся с невысокой деревянной подставки, на которую он
опирался коленями; тонкий конец его трости вонзился во влажную землю.
Прихрамывая, он направился к террасе.
- На твоем месте, Агни, я вошел бы обратно в дом, - сказал он, с
трудом взбираясь на ступеньки. - Ты умрешь от простуды, если будешь стоять
здесь в таком виде.
- Благодарю вас за вашу заботу, сударь, но мне кажется, что
многочасовые прогулки по сырой траве не идут на пользу и вашей ноге тоже,
- язвительно ответила она, хотя тон ее был совсем не таким сердитым. - На
вашем месте я приняла бы теплую ванну сразу же после того как вернулась из
сада.
- Мамочка всегда права, - улыбнулся Матер. - А теперь марш обратно,
не то я сорву с тебя всю одежду и начну нагишом гонять по саду!
Она быстро повернулась, пряча улыбку в уголках рта, и пошла к двери
внутреннего дворика.
- В таком случае соседи насладятся эффектнейшим зрелищем вместо
завтрака, - бросила она через плечо.
- И правда, - промурлыкал он, прихрамывая следом за ней и пожирая
глазами ее фигуру с восторгом юного поклонника, - это будет эффектно!
Он прошел в свой рабочий кабинет и поднял трубку телефона. Подождав,
пока в ней не раздастся легкий щелчок - это Агнесса положила на рычажок
трубку другого аппарата в комнате на верхнем этаже - он сказал:
- Лайам, это Чарльз. Я никак не ждал, что вы позвоните сегодня.
Голос Холлорана был спокойным и ровным:
- Я пытался связаться с Дитером Штуром с восьми часов утра -
безуспешно.
- Он должен дежурить в конторе "Щита" в эти выходные, - ответил
Матер. - Я думаю, вы уже звонили туда.
- Да, я звонил в офис; а за полчаса перед этим я набрал его домашний
номер, решив, что застану его там. Никто не подошел к телефону.
Матер взглянул на часы:
- Гм, уже десятый час... Кроме него, в контору должна была прийти
секретарша.
- Но ключи могли остаться у Штура.
- Тогда она стоит у запертых дверей и ждет его. Однако Штур обычно не
опаздывает. Возможно, сейчас он где-то на полпути к конторе, и вы с ним
попросту разминулись.
- Я звонил к нему домой больше часа тому назад.
- Значит, его что-то задержало в дороге. Отказал мотор автомобиля,
например. Мало ли что может случиться?.. Слушайте, я позвоню Снайфу - в
конце концов, невелика беда, если мы испортим ему выходные - и мы вместе
выясним, где пропадает Штур. Мне почему-то кажется, что это дело
пустяковое, - свободной рукой Матер поглаживал согнутое колено. - А как у
вас идут дела в Нифе?
- Я хотел договориться о подкреплении, которое усилит патруль вдоль
границ усадьбы. И еще мне кажется, что неплохо было бы вооружить наших
людей. Здесь нет практически никакой защиты.
Голос Холлорана умолк, но Матер чувствовал, что его собеседнику
хочется сказать что-то еще. Пауза слегка затянулась, и Матер быстро
спросил:
- Вас больше ничего не беспокоит, Холлоран?
Эту фразу можно было принять за обычную формулу вежливости; однако
Матер слишком хорошо знал своего агента и сразу почувствовал: случилось
что-то необычное.
Холлоран помолчал еще несколько секунд, потом ответил:
- Нет, больше ничего. Наш клиент очень странный человек, но он вполне
управляем.
- Если между вами возникли какие-то трения, мы можем прислать
кого-нибудь взамен. Дополнительные сложности нам ни к чему, вы понимаете.
- Ах, нет. Оставьте все как есть. Вы дадите мне знать, что случилось
с Организатором?
- Конечно. Как только сами узнаем, что произошло. Возможно, Штур не
ночевал сегодня дома - вещь не настолько из ряда вон выходящая для
одинокого мужчины. Видимо, та, с которой он провел эту ночь, нашла способ
удержать возле себя всегда аккуратного немца.
- Это так на него не похоже - не дать вовремя знать о том, где он
находится.
- Согласен. Тем более когда идет очередная операция, - Матер
озабоченно нахмурился. - Мы дадим вам знать, Лайам, и обязательно
организуем для вас дополнительное прикрытие. Надеюсь эта ночь прошла без
каких-либо происшествий?
- Все было спокойно. Нет ли новых сведений об угнанном "Пежо"?
- Полиция все еще тянет резину, я уверен. Вряд ли они смогут нам
помочь. А вы уверены, что клиент ничего не утаил от вас? Может быть, ему
известно намного больше, чем он рассказал?
- Я ни в чем не могу быть уверен.
Рука Матера замерла, чуть не достав колена. Он снова ждал, что
Холлоран добавит еще что-нибудь, но тот молчал. В трубке раздавалось
только тихое потрескивание атмосферных помех.
- Может быть, мне стоило бы самому навестить Ниф, - предложил он.
- Мы вернемся в Лондон в понедельник, и тогда я могу встретиться с
вами.
- Как скажете. Я позвоню вам сразу же, как только узнаю новости.
Холлоран услышал тихий щелчок, когда на другом конце провода Матер
повесил трубку. Через несколько секунд послышался ровный гудок - линия
освободилась. Он положил трубку на рычажок.
Матер сидел в своем рабочем кабинете, погруженный в размышления.
Наконец он снова снял трубку телефона и набрал номер.
Холлоран стоял в просторной прихожей возле открытых дверей, все еще
не снимая руки с трубки телефона. На душе у него было тревожно. Отсутствие
Дитера Штура на рабочем месте давало серьезный повод для беспокойства, так
как аккуратный немец никогда не пропускал важных дел, за которые он
отвечал (да и вообще в его привычки входило чрезвычайно серьезное
отношение даже к самой незначительной работе). Возможно, что сегодня утром
у Штура, как сначала предположил Матер, возникли какие-то досадные мелкие
неприятности по дороге в контору. Версия Матера о ночи, проведенной в
компании вне дома, была менее вероятной: подобные развлечения были не во
вкусе Организатора. Но даже если он остался на ночь у кого-то из
приятелей, он предварительно позвонил бы в "Ахиллесов Щит", оставив
телефон, по которому с ним можно было связаться. В какую бы сложную
ситуацию ни попал бы Штур, он всегда нашел бы способ предупредить об этом
своих сотрудников. Холлоран провел пальцами по своей небритой щеке. Может
быть, Клин - да и Ниф тоже - так повлияли на него, что он начинает искать
скрытый подвох в любом, даже самом простом деле.
На лестнице послышались чьи-то шаги. Он оглянулся и увидел Кору - она
застыла на месте, едва он заглянул ей в глаза, опираясь рукой на широкие
перила, чтобы не потерять равновесие.
- Доброе утро, Лайам, - едва слышно произнесла она; в ее тихом голосе
чувствовалось смущение - очевидно, она не знала, как поведет себя Холлоран
после того, что произошло меж ними этой ночью.
- Кора, - откликнулся он, и, сделав несколько шагов к лестнице,
остановился, поджидая, когда она спустится. На их лицах не было ни тени
улыбки - только напряженное ожидание и затаенная тревога. Оба понимали,
что после ночи интимной близости люди обычно не ограничиваются мимолетным
приветствием, брошенным на ходу.
- Ты... вы уже позавтракали? - спросила она; ее вопрос был скорее
средством прервать неловкую паузу, чем проявлением заботы.
- Нет, я только сейчас собрался поесть, - ответил Холлоран. Шагнув к
ней, он положил свою кисть на ее руку, чтобы удержать ее, не дать ей
проскользнуть мимо. Девушка чуть вздрогнула и подняла на него огромные
глаза.
- Кора, - спросил он, глядя ей в лицо, - почему ты не предупредила
меня насчет Клина?
Девушка не смогла скрыть тревоги, промелькнувшей в ее глазах.
- Почему ты не сказала мне о том, что он обладает... я полагаю, вы
называете это "силой"... так вот, почему ты не предупредила меня о том,
что он обладает силой гипноза? Мы прокатились по озеру в лодке сегодня
утром - обычная небольшая прогулка, - и он заставил меня видеть странные
вещи... вещи, в существование которых я не могу поверить до сих пор. Это
были какие-то твари, Кора, чудовища, которые будто бы живут в тине на дне
водоема. Я не знаю, из глубин чьего воображения он выудил их - моего или
своего собственного, - только они напугали меня до чертиков, хотя в то же
время я не терял контроля над собой и какое-то чувство подсказывало мне,
что на самом деле никаких чудовищ там не существует, что это просто плод
чьей-то фантазии. Но могу поклясться, что впечатление было сильное - я уже
давно не испытывал ничего подобного.
- Он просто шутил с тобой... играл в свои игры, - она шагнула к нему;
ее голос звучал тихо, слегка печально. - Это один из его способов
показать, насколько сильно он может влиять на других людей. Иногда он
внедряет какие-то образы непосредственно в сознание человека.
Холлоран кивнул.
- Передача мысленного образа - то же самое, что гипноз.
- Нет. Нет, это не совсем так. Он не может заставить вас "сделать"
что-либо, не может завладеть вашей волей. Вы полностью отдаете себе отчет
в своих поступках. Он может лишь создавать образы, может внушить вам
определенное "чувство"...
Холлоран мысленно перенесся в здание "Магмы", в белую комнату, где он
в первый раз встретился со своим клиентом. Он вспомнил, как в кромешной
тьме чей-то палец ткнул его в спину, хотя рядом с ним никого не было,
вспомнил свое прикосновение к чьей-то морщинистой, холодной коже, столь
поразившее его - ведь они с Клином были вдвоем в этой закрытой комнате...
- Да, это похоже на чувство, - медленно произнес он, хотя до сих пор
не нашел подходящего объяснения для своих ощущений.
Девушка натянуто рассмеялась в ответ:
- Или на что-то в этом же роде.
Кора плавно скользнула вниз по лестнице, отняв у него свою руку, и
направилась в столовую.
На балконе над лестницей скрипнула половица. Вскинув голову, Холлоран
успел заметить, как Монк сделал шаг назад, скрывшись за колоннами.
Холлоран был уверен, что американец чему-то ухмылялся.
- Прекрасно, я вижу, что маленькое утреннее недоразумение не
испортило вашего аппетита, - Клин движением руки отослал араба,
наливавшего добавочную порцию кофе в чашку хозяина.
Холлоран поднял глаза от своей тарелки и улыбнулся Клину в ответ:
- Мой аппетит испортить не так-то легко.
- Ах, правда? Там, в лодке, были моменты, когда я боялся, что вас
начнет рвать... Ах, я, кажется, догадываюсь, в чем дело. Вряд ли вас так
сильно укачало - сегодня озеро было на редкость спокойным, и едва заметная
рябь не могла вызвать приступа тошноты. Но туман... Да, конечно, там был
слишком густой туман. Вы потеряли чувство направления, у вас закружилась
голова. Вы понимаете меня. Всему виной этот туман, и еще такое особенное
чувство, когда плывешь сквозь него... Я очень беспокоился за вас,
Холлоран. Вы так плохо выглядели! - Он поднес чашечку к губам и сделал
небольшой глоток. - Юсиф, подай мисс Редмайл еще кофе. Похоже, ей не
помешает несколько глотков свежего кофе. Покрепче, пожалуйста, и добавь
сливки. Вы почти совсем ничего не едите, Кора. Вам нужно больше есть,
иначе ваш организм ослабнет. Какой жалкий вид у бедняжки, не правда ли,
Холлоран? Хорошо ли вы спите по ночам, Кора?
Холлоран заметил, как девушка быстро опустила ресницы; она казалась
усталой и больной: темные круги под глазами обозначились еще резче,
выделяясь на бледном осунувшемся лице.
- Кажется, мои нервы еще не успокоились после вчерашнего неприятного
происшествия, - сказала Кора. - Запоздалая реакция, я полагаю.
- Вы имеете в виду неудачное покушение? - спросил Клин таким тоном,
словно он был очень доволен представившимся случаем воскресить в памяти
все подробности вчерашнего дня. - Это пустяки, нам нечего бояться, когда
мы находимся под надежной защитой нашего героя. У тех ублюдков не было ни
единого шанса. Я прав, Холлоран? Где им тягаться с таким мастером! Они
слабаки против вас. Могу поспорить на что угодно - они не поверили своим
глазам, когда увидели, как ловко вы развернулись прямо у них под носом, и
потом... - он не закончил фразу, сделав большой глоток кофе.
- К счастью, ваш личный шофер, Палузинский, скоро обучится этой
технике вождения, и еще многим полезным трюкам - например, как оторваться
от преследователей, как проехать через блокаду на дороге, - Холлоран
придвинул к себе тарелку и продолжал есть с не меньшим аппетитом, чем в
самом начале их трапезы. Это был на редкость хорошо приготовленный плотный
английский завтрак - Холлоран не ожидал такого поварского мастерства от
двух арабов. Он заметил, что Клин, отпускавший нелестные замечания по
поводу плохого аппетита Коры, сам почти не притронулся к еде. Монк,
очевидно, был на кухне и уплетал за двоих.
- Вы служили в армии, Холлоран?
Неожиданный вопрос Клина застал его врасплох.
- Ваше снаряжение в основном армейское, - продолжал Клин. - Вам
приходилось убивать людей? Стрелять в них или бить ножом? Приходилось ли
вам делать что-нибудь в этом роде?
Кора подняла голову; теперь на Холлорана внимательно смотрели две
пары глаз - ее и Клина.
Холлоран выпрямился, слегка откинувшись на спинку стула.
- Почему вы спросили меня об этом?
- О, простое любопытство. Мне интересно знать, на что вы способны.
Наверняка не так просто отнять у человека жизнь. Должно быть, это самая
трудная вещь на свете. Очень тяжело заставить себя совершить убийство. Или
это не так? Может быть, после того, как сделаешь это в первый раз,
приобретаешь опыт... привычку?.. У вас уже есть эта привычка? Можете ли вы
убить?
- Все зависит от ситуации.
- Ха! Позвольте, я опишу вам одну ситуацию. Допустим, этим охотничкам
вчера удалось бы остановить нашу машину и они нацелили на меня свои пушки.
Пустили бы вы тогда в ход свое оружие?
- Именно для того я и нахожусь здесь, Клин.
- Хорошо. А теперь слегка изменим наш сценарий. Скажем, они
приставили дуло револьвера к голове Коры и пригрозили, что будут стрелять,
если вы хоть пальцем шевельнете. Вы успели вытащить свой револьвер и
направить его в их сторону. А ребята времени даром не теряют - они тащат
меня к своей машине, и один из них прикрывает отход - стоит прямо перед
вами, держа свою пушку у виска Коры. Что вы будете делать в такой
ситуации? Рискнете ее жизнью, чтобы спасать меня? Мне интересно знать, -
он усмехнулся в лицо Коре. - Да и ей, наверно, тоже.
Холлоран помолчал несколько секунд, переводя свой взгляд с одного
лица на другое - Клин ухмылялся, наслаждаясь моментом, Кора была внешне
спокойна, словно вопрос Клина ничем ее не затронул.
- Я позволил бы им увести вас, - ответил он.
Усмешка Клина стала кривой, потом окончательно увяла.
- А затем я начал бы переговоры с ними о выкупе за ваше освобождение.
Его клиент ударил кулаком по столу.
- Что за дурацкий ответ! Вам платят за то, чтобы вы защищали меня,
Холлоран, вы слышите! Меня, а не ее! И никого другого!
Голос Холлорана был все так же спокоен:
- Если я застрелю того, кто держит Кору, - и, вероятнее всего, мне
удалось бы сделать это так, что ее не успели бы ранить - я только
подвергну вашу жизнь большему риску. Каждый из них может быть отменным
стрелком, не забывайте, а вы наверняка будете второй по счету мишенью...
после меня. В описанной вами ситуации я бы прилагал все усилия, чтобы
обойтись без единого выстрела, а уж потом стал бы торговаться с ними,
определяя выкуп за вашу жизнь.
Клин дрожал всем телом:
- Торговаться? Вы сумасшедший осел. Они заберут деньги, а потом
прикончат меня.
- Обычно они так не поступают. Эти люди - профессионалы в том деле,
которым они занимаются. Нарушив условия заключенного договора, они тем
самым подвергнут риску все свое предприятие и лишатся доверия партнера.
- Вы рассуждаете так, как будто речь идет об обыкновенном бизнесе.
- Это и есть своего рода бизнес, причем его годовой оборот
исчисляется не одним миллионом фунтов. Похищения и выкуп заложников стали
одним из наиболее быстро развивающихся промыслов в мире. Конечно, чисто
случайно можно нарваться на неумелых любителей, не знающих неписаных
законов этого мира, но такие одиночки очень редки и малочисленны. Обычно
они действуют небольшими компаниями в несколько человек и долго не
протягивают. К тому же их преследует не только полиция, но и их
собственные более смышленые и хорошо организованные "собратья по ремеслу":
их неумелая работа портит игру профессионалам подпольного бизнеса. Для
такой организации, как "Ахиллесов Щит" или для полиции не составит
большого труда узнать, с кем мы сейчас имеем дело. Насколько я могу судить
по своему опыту, профессионалы более предсказуемы, и с ними легче
договориться.
- А та вчерашняя компания? Вы можете хотя бы приблизительно оценить,
кто они?
Губы Клина были плотно сжаты, стиснутые кулаки лежали на столе.
- Пока еще я ни в чем не могу быть твердо уверен. Но могу сказать,
что эти ребята знали толк в том, что они делали. Нам до сих пор не удалось
выследить их; они действовали очень осторожно и выжидали до тех пор, пока
им не представился удобный случай. Они выбрали самый верный момент. Нам
повезло - мы засекли их до того, как они сделали свой первый ход в этой
игре.
- И проиграли. Видно, не такие уж хорошие игроки.
- Не думаю. Просто мы оказались лучше. А то, что они сумели уйти, не
оставив после себя следов, говорит в пользу моего предположения: это было
спланированное покушение. Работали хорошо подготовленные люди. Когда их
первая попытка не удалась, они не стали усугублять свою ошибку - не
погнались за нами снова. Новички, пожалуй, так и поступили бы на их месте.
Я полагаю, теперь они затаятся на некоторое время, поджидая, когда им
представится удобный случай заманить нас в ловушку. Или сами придумают
какую-нибудь мышеловку. Теперь они знают, что мы начеку, и станут
действовать более осторожно.
- Они сделают новую попытку? - тревожно спросила Кора.
Холлоран удивленно посмотрел на нее:
- Конечно. Но у нас есть одно небольшое преимущество: мы знаем,
откуда исходит угроза для нашего клиента.
- Я говорил вам! - Клин сердито сверкнул глазами на Холлорана; он все
еще не мог окончательно успокоиться, хотя визгливые нотки уже исчезли из
его голоса. - С самого начала я говорил вам об этом! Вы думаете, "Магма"
наняла вас только потому, что ей некуда девать деньги? По-вашему, мой
чудовищный эгоизм толкает меня на ложный путь? Или я страдаю паранойей?
Мне "действительно" грозит опасность, Холлоран, и я уже устал повторять
это изо дня в день!
- Хорошо, тогда вернемся к вопросу, который я вам задавал раньше: как
вы думаете, кто стоит за всем этим? Какая организация или, может быть,
человек? Я никак не могу поверить вашим словам, что вы совсем ничего не
знаете.
- Неужели все ваши предыдущие так называемые "объекты" знали, кто
покушался на них?.. Почему вы думаете, что я должен об этом знать?
- Потому что вы заранее знали о том, что на вас готовятся напасть. Вы
узнали об этом еще до того, как противник сделал свой первый ход.
Клин тяжело вздохнул:
- После всего, что я показал вам, вы все еще мне не верите.
- Именно теперь, когда я знаю о ваших способностях, я не понимаю,
почему вы не можете распознать своих врагов, почувствовать, кто они.
Казалось, Клин колеблется. Несколько секунд он молчал; его глаза
перебегали с лица Коры на лицо Холлорана.
- Это тайна, Холлоран, - неуверенно ответил он. И затем повторил уже
более твердым тоном, словно стараясь убедить самого себя:
- Да, это тайна.
Холлоран снова обходил весь дом. Блуждая по бесконечным коридорам, он
проверял, не остались ли где-нибудь незапертыми окна или двери, выходящие
на внешний двор. Даже днем он старался держать все замки в Нифе на запоре.
Поднявшись по лестнице на второй этаж, он шагнул в дверной проем
лестничной площадки, глянув в окно, выходящее во внутренний дворик, и
остановился. Дверь на противоположной стороне дома, полускрытая от него
разрушенным фонтаном, была распахнута.
Он остановился у окна и стал смотреть во двор. В дверном проеме
появился Кайед. Араб нес круглый металлический сосуд, держа его перед
собой за две боковые ручки, чуть наклонившись под тяжестью своей ноши.
Мелкими шажками он торопливо вышел во двор, несколько раз обернувшись
назад и что-то крикнув на ходу. Следом за ним появился Юсиф Даад; в руках
у него был еще один металлический сосуд. Оба араба, облаченные, по обычаю
своей страны, в длинные широкие одеяния, смеясь и перекидываясь репликами,
направились к противоположной двери, ведущей в центральный корпус здания и
расположенной как раз напротив парадного подъезда.
Поддавшись неожиданному порыву, Холлоран сбежал вниз по лестнице и
вышел во внутренний двор, быстро пересек его и вошел в ту дверь, из
которой недавно появились два араба. Он оказался в знакомом маленьком
коридоре, где вечером первого дня, проведенного в поместье, он неожиданно
столкнулся с одним из арабов. Наверх вела узкая лестница; в
противоположном конце коридора виднелась тяжелая запертая дверь. Он прошел
вглубь коридора и подергал дверную ручку - дверь была заперта. Очевидно,
никто не открывал ее с тех пор, как Холлоран побывал здесь в прошлый раз.
Или, может быть, ее снова заперли арабы, выносившие свои сосуды из покоев,
в которые вела эта дверь.
Холлоран присел на корточки, чтобы осмотреть замок. Из замочной
скважины еле заметно повеяло сыростью и прохладой. Он оперся рукой о
каменную плиту пола возле двери - здесь дуло сильнее. Очевидно, дверь вела
в подвал - может быть, там был винный погреб.
Снаружи послышался шум - арабы возвращались. Холлоран выпрямился,
напоследок окинув взглядом прочно запертую дверь с врезанным в нее старым,
массивным кованым замком. Для такого замка нужен длинный ключ, подумал он.
Хотя его совсем не сложно было бы открыть, даже не имея ключа. Он удивился
неожиданной мысли, пришедшей ему в голову. Почему его так волнует запертая
дверь? Ведь в любую минуту можно спросить у Клина или у Коры, куда она
ведет. Но Холлорану не хотелось говорить об этом с Корой или Клином по
какой-то непонятной ему самому причине.
Голоса раздавались все громче - двое мужчин приближались ко входу со
внутреннего двора.
Он быстро прошел обратно по коридору и шагнул в открытый дверной
проем. Двое арабов остановились, заметив его. На лице первого из них не
дрогнул ни один мускул - очевидно, Кайед лучше владел собой, чем его
товарищ. Второй араб кинул на Холлорана враждебный, подозрительный взгляд.
Кайед слегка поклонился на восточный манер, вопросительно глядя на
Холлорана:
- "Ассайед"?
- Я увидел, что там открыто, - Холлоран кивком головы указал на дверь
за своей спиной.
- А, - сказал Кайед. Повернувшись к приятелю, он прибавил на своем
непонятном языке: - "Сади куна хазхур".
Даад улыбнулся Холлорану, который не прибавил ни слова к своему
объяснению.
Холлоран чувствовал необычный, острый и терпкий запах, исходивший от
двоих мужчин. Он подумал, что они так и будут стоять, словно каменные
изваяния, не шевелясь и не произнося ни слова, пока он не уберется отсюда.
Ему захотелось еще раз спросить у них, что находится за той запертой
дверью; но, рассудив, что вряд ли дождется ответа на свой вопрос, он решил
не тратить слов попусту. Еще раз окинув взглядом фигуры арабов, он заметил
длинный ключ, висевший у пояса Кайеда.
Холлоран шагнул навстречу двум неподвижным фигурам, но они не
двинулись с места, вежливо показав ему, что он должен пропустить их
вперед.
- "Мин фадлак, ассайед", - произнес Кайед.
Пожав плечами, он пошел обратно через двор, направляясь к коридору,
ведущему в холл возле главного входа. Он нахмурился, увидев, что обе
створки дверей дома распахнуты настежь, и решил, что Кайед и Даад не
закрыли за собой дверей. Выйдя на парадное крыльцо, он увидел белый
"Ровер" с открытым багажником. Там стояли два металлических сосуда.
Холлоран подошел к машине, чтобы рассмотреть их вблизи. Легонько
постучав по стенкам, он услышал глухой звук - значит, внутри что-то было.
Оба сосуда были плотно закупорены.
Он попытался открыть один из них, крепко зажав в пальцах крышку.
Услышав скрип гравия за спиной, он оглянулся. К нему спешил Кайед; маска
безразличия не долго держалась на лице араба - вне всякого сомнения,
сейчас он был чем-то взволнован, может быть, даже напуган. Он был один;
очевидно, его товарищ отправился куда-то по своим делам. У Холлорана
промелькнула мысль, что арабы следят за ним с тех пор, как в первый раз
Юсиф Даад заметил его возле запертой двери.
- "Кала, ассайед", - сказал Кайед, овладев собою и улыбаясь
Холлорану.
Холлоран приподнял одну бровь.
- Что в них? - спросил он, указав рукой на сосуды.
- Ничего интересного для дорогого господина, - ответил араб.
- Я хочу посмотреть.
- Ах, нет, господин, там нет ничего интересного для вас. Это еда,
корм, вы понимаете?
- Что?
- Я хотел сказать, в них корм для собак.
В дверях показался второй араб с ношей в руках; сделав несколько
шагов под аркой, он остановился, глядя на двоих мужчин, стоявших у
крыльца. Казалось, Даад внимательно прислушивается к словам своего
товарища. Наконец, он направился к машине; почтительно обойдя Холлорана -
очевидно, чтобы случайно не толкнуть его - он нагнулся и поставил в
багажник третий сосуд. Выпрямившись, он улыбнулся Холлорану - в темных
глазах Даада прятались лукавые огоньки.
- Для собак, - сказал он. - "Акел лькалеб". Их будут хорошо кормить
сегодня ночью, - Даад тихонько хихикнул. Его товарищ смеялся вместе с ним.
23. ДОМИК У ВОРОТ
Вечерело; сумерки быстро окутывали землю. После обеда погода
переменилась, на небо набежали тяжелые серые тучи, однако дождя еще не
было; в воздухе, тяжелом и душном, чувствовалось приближение грозы.
Холлоран снял куртку, шагая по дороге, ведущей внутрь поместья от главных
ворот Нифа, не беспокоясь о том, что станет видно пристегнутую к его поясу
кобуру - сейчас он находился вдали от дорог, на которых можно случайно
встретиться с каким-нибудь прохожим.
Он только что закончил небольшое совещание с двумя командами агентов
"Ахиллесова Щита", задержав их всего на десять минут, чтобы надолго не
оставлять без надзора дороги вокруг усадьбы. Он отлично понимал, что даже
если бы в его распоряжении было вдвое больше машин и людей, все равно
этого было бы недостаточно для надежной охраны Нифа - ведь "нежданные
гости" могли подождать, пока патруль не проедет мимо, и проникнуть в
усадьбу в то время, когда дорога будет абсолютно пустой; тем не менее, две
дежурные машины помогут ему нести службу: они вовремя обнаружат
подозрительные объекты - например, оставленный вблизи от ограды автомобиль
или мотоцикл - заметят постороннего прохожего, если этот гуляка забредет в
окрестности поместья, и предупредят о возможной опасности. Во всяком
случае, две машины намного лучше одной, а одна - лучше, чем ничего.
Холлоран не был спокоен, но, зная, что для защиты его клиента в Нифе
от всех возможных бед потребовался бы целый полк вооруженных охранников,
радовался уже хотя бы тому, что теперь его дублеры были вооружены. Он
размышлял, оправдается ли надежда Клина на сторожевых собак.
Сегодня был странный день (неважно, что он еще не кончился, думал
Холлоран, припоминая все события этого дня). Даже начался он необычно.
Холлоран вспомнил свои галлюцинации во время прогулки на лодке по озеру.
Теперь он знал, что это была всего лишь шутка его клиента - Клин пробовал
на нем свои силы, не удержавшись от искушения слегка напугать его, чтобы
дать ему почувствовать: он имеет дело с человеком, обладающим уникальными
психическими способностями, ставящими их обладателя выше всех остальных.
Было совершенно ясно, что Клин может использовать скрытые возможности
своего разума в любой момент и для самых разных целей, по своему желанию,
не ограничиваясь скромной ролью искателя скрытых под землей кладов и
колдуна-ясновидящего. Отлично. Хотя это утреннее приключение было не из
приятных и отняло у него много сил, оно доставило удовольствие его
клиенту, и Холлоран надеялся, что теперь ему удастся найти общий язык с
Клином, когда речь зайдет о том, что нужно сделать для обеспечения его
собственной безопасности.
Внезапный приступ гнева у его клиента во время завтрака, свидетелем
которого он оказался, не смутил Холлорана: он уже знал, что "объект" был
просто помешан на своем эгоизме, и в то же время отличался некоторой
эксцентричностью, так что его забота только о собственной шкуре целиком
укладывалась в рамки представлений Холлорана о Клине. Его удивляло другое:
как может такая девушка, как Кора, терпеть грубые выходки своего
начальника? Некоторые моменты в ее поведении до сих пор смущали и ставили
в тупик Холлорана. Целый день он ломал голову над вопросом: в чем причина
ее сильной зависимости от Клина?
Он хотел поговорить с Корой наедине, но она, казалось, нарочно
избегала его компании, поднявшись в свою комнату сразу после завтрака.
Когда он пришел к ней, девушка лишь едва приоткрыла дверь спальни; потупив
взор, она не решалась встретиться с прямым взглядом Холлорана, словно
стыдилась того, что случилось прошедшей ночью, сказав, что у нее мигрень,
что ей нужно прилечь на несколько часов, пока не пройдет головная боль. Он
оставил молодую женщину в покое, досадуя на такую неожиданную перемену ее
чувств к нему. Припомнив свои грубые ласки во время интимной близости,
которые она заставила его делать, он немного смутился (а если быть до
конца откровенным, то даже слегка испугался); но нежность, с которой
девушка прильнула к нему после того, как он развязал ее, ее слезы,
падавшие к нему на грудь, трепет ее тела - все говорило о том, что ей
доставляет удовольствие быть с ним, лежать в его объятиях.
Где-то далеко раздавался мерный звон церковного колокола. Мысли
Холлорана унеслись в далекую страну его детства. Маленький городок в
Килкенни, где власть приходского священника была почти абсолютной: его
слово являлось законом, его храм - судилищем, его строгий приговор не
подлежал обжалованию... Холлоран одернул себя. Не время предаваться
воспоминаниям. Он должен зорко следить за всем, что происходит вокруг него
сейчас, и быть готовым к молниеносным действиям в любую минуту. Прошлое
лучше всего оставить там, где оно лежит - на дне глубокого колодца своей
памяти.
Ко всем неприятностям, связанным с Нифом, добавились еще плохие
новости из "Ахиллесова Щита". После обеда позвонил Матер, сообщив, что
Дитер Штур бесследно исчез. Его квартира в полном порядке, но самого
Организатора не могут найти с самого утра. Руководство "Щита" собралось в
конторе; все попытки выяснить, что случилось с немцем, были безуспешными.
Джеральд Снайф считает, что пока еще не время сообщать в полицию. Штур мог
отправиться по какому-нибудь важному делу, и суета вокруг этого только
помешает ему. Если же с ним все-таки стряслась беда, промедление может
обернуться опасностью для его жизни. Матер обещал позвонить Холлорану, как
только что-нибудь прояснится.
Размышляя, Холлоран медленно шел по дороге и сам не заметил, как
оказался возле двухэтажного домика, стоящего чуть поодаль главных ворот.
Его стены были сложены из того же красного кирпича, что и пристройки
самого Нифа, но казались более темными - вероятно, сторожка пострадала от
непогоды больше, чем главное здание поместья. Домик имел заброшенный,
нежилой вид. Серая крыша, крытая шифером, во многих местах прохудилась,
давно не мытые окна потускнели от грязи. Похоже, сюда уже давно никто не
заходил. Но кто же тогда пропустил его через ворота, к которым подходила
подъездная аллея? Дом глядел слепыми окнами прямо на них, и Холлоран
вспомнил, как ему почудилось мелькание призрачной тени в верхнем этаже,
когда он в первый раз разглядывал сторожку через лобовое стекло
"Мерседеса". (Проходя через железные ворота Нифа, Холлоран внимательно
осмотрел их, но так и не смог обнаружить на них никаких признаков замка
или электронного запирающего устройства, и ему оставалось только гадать,
каким образом охранялись эти ворота; однако при первой попытке открыть их
они не поддались, и ему пришлось подождать некоторое время, прежде чем он
смог выйти из усадьбы.) Холлоран еще немного постоял в раздумье перед
ветхой сторожкой, потом решительно направился к ее двери. Ржавый звонок у
двери издал приглушенный звук, когда он нажал на него, и Холлоран громко
постучал по деревянному косяку. В доме царила мертвая тишина. Никто не
вышел открыть дверь или просто посмотреть, кто стучится. Он постучал еще
раз, затем потряс дверь, взявшись за ручку - она не сдвинулась ни на дюйм,
словно вросла в землю. С таким же успехом он мог пытаться взломать
каменную кладку стен.
Холлоран шагнул назад, заглянув в окна первого этажа, но увидел лишь
собственное мутное отражение в грязных стеклах. Он пошел обратно к дороге,
чтобы посмотреть на окна дома с небольшого расстояния - вдруг, как в
прошлый раз, ему удастся что-нибудь заметить - но угол зрения все время
оставался таким, что тусклые блики на темных стеклах мешали ему
разглядеть, что творится внутри. Он сделал еще несколько шагов назад.
Внезапно по его телу пробежал озноб, словно он неожиданно попал в
струю холодного воздуха. Кто-то смотрел на него.
Это чувство было знакомо Холлорану и часто выручало его в решающий
момент. Опыт, приобретенный за долгие годы занятия опасным ремеслом,
выработал у него особую чувствительность к прицельному взгляду невидимого
наблюдателя. Однако на сей раз чувство опасности было таким сильным и
острым, что по телу у него побежали мурашки. Он перебросил снятую куртку
на другое плечо, чтобы легче было вытащить оружие из кобуры.
В доме по-прежнему все было тихо; на вид сторожка казалась нежилой -
Холлоран не приметил ни промелька тени в окне, не услышал ни звука - но
гнетущее предчувствие все нарастало, побуждая его как можно скорее уйти
прочь от этого заброшенного жилища, и он еле сдерживал себя, чтобы не
побежать по заросшей травою тропинке к посыпанной гравием проезжей дороге.
Шепот, раздававшийся где-то в глубине его мозга, предупреждал его, чтобы
он ни в коем случае не предпринимал дальнейших попыток заглянуть в
таинственный дом. Неразумно, подумал он. "Ты так думаешь?" - иронично
ответило ему подсознание.
Он поднес руку ко лбу, словно пытаясь унять этот вкрадчивый шепот,
намекавший, что в за дверями дома скрывается что-то ужасное и
отвратительное, может быть, даже опасное, что этот дом содержит тайны, о
которых лучше совсем не знать; однако это не помогло ему прогнать
навязчивые мысли. Зловещий шепот продолжал звучать.
Холлоран почти поддался этому внушению. Он собрал всю свою волю,
отгоняя страх, и понемногу его взволнованные чувства успокоились, сознание
прояснилось, и он почувствовал, как невидимый собеседник начал терять
контроль над ним. Он снова стал самим собой.
Потому что эти тревожные предчувствия были не его собственными. Он
был уверен, что они не сами собой родились во глубине его души - кто-то
"внушил" их ему. Он обернулся, оглядывая рощу за своей спиной и дорогу,
ведущую вглубь поместья. "Клин". Вот кому мог принадлежать беззвучный
предостерегающий шепот. Но "объект" сейчас находится в своем готическом
особняке. Во всяком случае, "должен" быть там... Холлоран еще раз
огляделся вокруг. Играло ли какую-нибудь роль расстояние между ними при
передаче мыслей? Или для сильного медиума было сущим пустяком внушить
какое-нибудь чувство человеку, удаленному от него на добрый пяток миль? "А
может быть, сам Феликс Клин скрывался в заброшенном доме?"
Мурашки все еще бегали по телу, и он накинул куртку на плечи. Затем
сделал шаг по направлению к дому.
Чувство приближающейся опасности снова нахлынуло на него, но теперь к
страху примешивалось странное нежелание идти вперед, а тем более входить в
дом; что-то удерживало его на месте, и он остановился, не в силах
двинуться дальше.
Глядя на слепые окна сторожки, Холлоран не мог видеть, что происходит
внутри нее, но даже сквозь стены он ощущал чье-то присутствие в доме. Он
растерял свою решимость обследовать заброшенное жилище изнутри, ему совсем
не хотелось встречаться с тем, что таилось за этими стенами. Нет, только
не сейчас, думал он, я вернусь сюда, когда буду более... подготовленным.
Холлоран попятился назад.
В последний раз окинув дом долгим взглядом, он повернулся и вышел на
проезжую дорогу, направляясь к особняку, возле которого он оставил
"Мерседес", решив, что полезнее будет проделать весь неблизкий путь до
главных ворот усадьбы пешком, чтобы не упустить ни одной из тех мелких
деталей, которые трудно будет разглядеть из окна автомобиля. Холлорану
хотелось "прощупать" окрестности; особое чувство тревоги вызывала у него
эта дорога: петляющая по густой роще, укрытая от взоров проходящих мимо
путников, равно как и от самих обитателей Нифа, она была идеальным местом
для засад. Сумрак сгущался, и в воздухе начинала разливаться вечерняя
прохлада. Теперь, когда прошел внезапный страх, охвативший его перед
заброшенным домом, Холлоран пожалел о том, что не вошел внутрь. Упрекая
себя в нерешительности, он в то же время удивлялся тому, что могло так
сильно повлиять на его чувства. Да, сегодня выдался поистине странный
день, подумал он.
В тишине, повисшей в неподвижном воздухе, шаги Холлорана раздавались
громче. Дорога впереди сужалась, и деревья, плотно обступавшие ее с обеих
сторон, переплелись наверху своими ветвями, образовали длинный темный
тоннель, заключив друг друга в жадные объятия.
Внезапно ему стало жарко; воздух был спертым, в нем тяжело дышалось.
Тучи заметно сгустились, и он подумал, что вот-вот будет дождь, а может
быть, даже гроза. Но эти тяжелые темные громады высоко над его головой
никак не хотели отдавать земле обратно выпитую из нее влагу.
Он шел вперед, поглядывая то налево, то направо, время от времени
оборачиваясь, чтобы осмотреть дорогу позади себя. Все было спокойно.
Контуры домика у ворот неясно вырисовывались в вечерней мгле. Издалека
сторожка казалась очень маленькой, почти неприметной.
Дорога впереди заворачивала, и длинному тоннелю, образованному
деревьями, не было видно конца.
В стороне от дороги шевельнулась высокая трава - словно налетевший
ветерок прошелестел в папоротнике. Чуть слышно хрустнула упавшая с дерева
сухая ветка.
Свет померк, когда он ступил под плотный покров из листьев и
переплетенных ветвей. Здесь было чуть прохладнее, и Холлоран ускорил свой
шаг. Чем дальше он продвигался под сводами живого тоннеля, тем темнее
становилось вокруг. Казалось, внезапно наступила ночь. Все его чувства
обострились, и теперь он чутко вслушивался в тишину вечернего леса,
вглядываясь во мрак впереди. Его взгляд блуждал, не задерживаясь надолго в
какой-то определенной точке, переходя от одного подозрительного сгустка
тьмы меж деревьями и кустами к другому.
Сперва он подумал, что тихое, заглушенное звуками его собственных
шагов сопение просто послышалось ему, но вот оно раздалось снова. Он
остановился, прислушиваясь. Снова все стихло. Это было более чем
подозрительно. Обычно лес полон звуков - шорохов, хлопанья крыльев,
вскриков ночных птиц. Много лет тому назад он научился отличать звуки,
издаваемые животными или ветром, зашумевшим в листве, от шума,
производимого людьми, крадущимися за своей жертвой или сидящими в засаде:
если внезапно остановиться, то звуки, не таящие в себе скрытой опасности,
- будь то возня какого-нибудь животного в кустах или шорох ветра - будут
раздаваться еще хотя бы несколько секунд, тогда как человек мгновенно
затаится.
Он снова зашагал вперед, стараясь двигаться как можно тише; все его
чувства сейчас были напряжены до предела. Он миновал поворот тоннеля.
Справа послышался шорох; Холлоран успел различить во тьме едва заметное
движение неясной тени. Он продолжал идти ровным шагом, на ходу вытаскивая
браунинг из кобуры, размышляя, кто бы это мог быть.
Он подумал, что днем собак держат где-то на привязи или взаперти, а
ночью отпускают. Может быть, в ранних сумерках их уже выпустили на
свободу.
Опять раздалось это сопение, а затем кусты зашуршали громче, словно
невидимые животные старались обогнать его, забегая вперед. Сначала звуки
доносились из глубины леса, затем начали приближаться - похоже, собаки
срезали угол дороги, пробираясь прямо через низкий кустарник. Теперь
Холлоран шел, не останавливаясь, не замедляя и не ускоряя своих шагов.
Среди деревьев мелькнула тень - зверь бежал рысью, опустив морду к
земле. За ним показался еще один, и еще, и еще... он разглядел целую
вереницу темных фигур, крадущихся меж кустов.
Странно, что они до сих пор не напали на него. Впрочем, очень может
быть, что они специально обучены окружать и гнать свою жертву; пугать ее,
не нападая без крайней нужды. Он очень надеялся на это. Их также могли
научить молча красться по следам преследуемого человека... Он едва
пересилил желание побежать - ему не обогнать этих странных, молчаливых
животных; а если он повернет назад, они непременно кинутся следом за
ним... Его пальцы крепче сжали рукоять револьвера.
Под плотной завесой ветвей было темно - казалось, что уже давно
наступила полночь. Шорох справа затих, неясные тени мелькнули - и
растворились во мраке. Очевидно, собаки пробежали дальше; их совсем не
интересовал одинокий путник, мирно бредущий по дороге.
Холлоран не выпускал оружия из рук.
Низкая тень бесшумно возникла на открытом участке дороги впереди
него. Он едва смог угадать в ней фигуру собаки - настолько густым был
сумрак, но слышал звук быстрого тяжелого дыхания. Зверь стоял, не лая, не
поскуливая. Ждал, пока Холлоран подойдет ближе. Следом за первым из кустов
вынырнули другие звери. Они преградили путь Холлорану; их шумное дыхание
сливалось в один ритмичный звук...
Холлоран направил на них свой револьвер. Он приближался к их плотному
полукольцу ровным, медленным шагом, не делая никаких лишних движений,
которые могли бы напугать их.
Он услышал их низкое рычание. Подойдя поближе, он скорее
почувствовал, чем увидел, как звери напряглись, готовясь напасть. Между
ним и ближайшей смутной тенью оставалось всего семь или восемь шагов. Он
продолжал все так же медленно и твердо шагать вперед...
Как вдруг за его спиной раздался другой звук, внезапно усилившийся в
вечерней тишине. Шум мотора! Он остановился, не сводя глаз с неясных
очертаний фигур собак впереди себя. В любой момент можно было ожидать
стремительного броска какой-нибудь из этих жутких тварей. Приближающиеся
огни осветили деревья и кусты, и наконец лучи упали на дорогу перед
Холлораном.
У него перехватило дыхание, и пальцы еще крепче сжали револьвер.
Глаза, множество желтых глаз, вспыхнувших в отсвете фар передних
автомобиля, смотрели прямо на него. Контуры тощих тел вырисовывались все
ярче.
Возможно, это были собаки, но какие отвратительные! Холлоран никогда
раньше не видел собак такой породы.
Они поднялись с земли и убежали обратно в лес; шорох в кустах
постепенно утихал.
Машина остановилась в нескольких шагах от него, и Холлоран спрятал
свое оружие в кобуру. Окно автомобиля медленно открылось, и из кабины
показалось лицо Палузинского.
- Я подвезу вас, "мой коллега" - сказал телохранитель Клина. - Шакал
может быть лютым зверем, когда нападает на безоружного.
ЯНУШ ПАЛУЗИНСКИЙ
ВЫЖИВШИЙ КРЕСТЬЯНИН
Его отец, Генрик Палузинский, был простым человеком, крестьянином,
вступившим в народное ополчение, чтобы идти под Замосць воевать с
легендарной Первой Конной под командованием генерала Семена Буденного.
Маленькая партизанская армия, состоявшая из польской кавалерии,
крестьян-ополченцев и мелкопоместного дворянства, сражалась отчаянно. Люди
шли на верную смерть, но это только придавало им мужества. Совершая чудеса
храбрости на поле брани, поляки одержали победу над сильнейшим
противником. Генералу Буденному пришлось отступить, уводя обратно в Россию
свои разбитые эскадроны.
Шел 1920 год. Януш Палузинский еще не родился.
Генрик вернулся в родную деревню. Раненный, обессилевший на войне,
исхудавший, оборванный, но воодушевленный победой, он чувствовал себя
героем и глядел орлом. Глубокая рана на боку - след от удара шашкой - не
зарубцевалась, и от нее исходил тяжелый запах гниющей плоти. Прошло еще
немало времени, прежде чем гной, перемешанный с кровью, перестал сочиться
из открытой раны. Соседи-крестьяне погоревали об убитых, не вернувшихся из
этого похода, оплакали усопших и предложили свою помощь Казимире, жене
своего героя-земляка: как может женщина одна управиться с большим
хозяйством, когда ее муж лежит раненный? К несчастью, Генрик долго не
поправлялся, и прошло еще несколько лет, прежде чем он окреп и смог
приняться за работу на своей маленькой ферме, обрабатывать землю и сеять
хлеб. И все это время кроткая, терпеливая Казимира трудилась от зари до
зари, заботливо выхаживая своего мужа и в одиночку работая в поле. Соседи,
конечно, помогали, но уже не столь часто, как прежде: военная гроза давно
миновала, и селяне стали забывать о своем герое и о его ратных подвигах,
которыми раньше так гордились. К тому же Генрик был уже не тот добродушный
преуспевающий хозяин, которого знали и любили односельчане: немощь и
зависимость от окружающих сильно озлобили его.
К концу 1923 года, когда маленький Януш появился на свет, хозяйство
Палузинских, и без того едва сводивших концы с концами, окончательно
пришло в упадок. Однако супруги были рады тому, что Бог наконец послал им
сыночка. Сын вырастет крепким и сильным, каким был когда-то его отец. Он
станет работать на ферме, и его заботливые руки вернут их запущенному дому
и земле былую красоту. Так, мечтая о будущем и работая до седьмого пота,
они жили, и их скудного хлеба хватало на то, чтобы худо-бедно прокормить
семью. Януш рос здоровым и бойким мальчуганом.
Благодаря выносливости и стойкости Казимиры, давшей ей силы
мужественно бороться с житейскими невзгодами и переносить тяготы этих
трудных лет, да помощи добрых людей - хоть и нечастой, но все же немного
облегчившей бремя, лежавшее на хрупких женских плечах - семья Палузинских
выжила. Как только Генрик начал вставать с постели, еще еле держась на
ногах от слабости, соседи решили, что теперь на ферме есть хозяин, и
Казимира осталась одна со своими ежедневными заботами о куске хлеба. Ее
муж делал все, что мог, но прежняя сила так и не вернулась к нему.
Глава семьи становился все более мрачным и угрюмым. Дела на ферме не
ладились, и все чаще отец срывал злость на сыне. Генрик считал, что
мальчик недостаточно трудолюбив - Януш послушно выполнял то, что ему
прикажут, но никогда не старался сделать больше, чем требовал от него
строгий отец. А Генрик ругал сына хитрым лентяем и заставлял трудиться
почти как взрослого, не глядя на возраст ребенка, которому еще не
исполнилось десяти лет. Мать Януша молча страдала, слыша, как отчитывает
его отец, и частенько сама выполняла за него самую тяжелую работу, когда
ее муж не мог узнать об этом.
Они жили очень бедно, и мясо редко появлялось на столе - Палузинские
не держали домашней скотины, ведь одной Казимире было не справиться с
животными и с работой в поле. Репа, картофель и свекла были их основной
пищей; к тому же, чтобы хоть как-то свести концы с концами, они продавали
большую часть своего небогатого урожая. Но постная похлебка - не еда для
мужчины-работника, да и маленькому Янушу, кроме пустых щей, требовалось
что-то еще.
И вот однажды отец, доведенный нуждой до отчаянья, украл у соседей
поросенка. Это был молоденький поросенок, еще не успевший нагулять ни
капли жира - видимо, первое, что попалось на глаза Генрику, прокравшемуся
ночью на соседский двор. Генрик прибил поросенка одним сильным ударом
"млотек", так что свиноматка, лежавшая рядом в закуте, даже не проснулась
от короткого тонкого визга. Спрятав свою добычу под полою пальто, герой
сраженья с Буденным торопливо побежал домой, опасливо озираясь по
сторонам. Никто не заметил его, никто не попался навстречу на пустынной
ночной улице.
Вся семья собралась вокруг очага, разглядывая нежданный сюрприз. При
виде нежного мяса у всех заурчало в животах. Мать не стала дожидаться
утра, чтобы зажарить поросенка. Выпотрошив маленькую тушку, она насадила
ее на вертел и повесила над очагом, отложив кости и внутренности в
сторону, чтобы позже приготовить из них суп; затем покрошила в чугун
овощи, добавив сушеных грибов - пир должен был удаться на славу, и хозяйка
не жалела приправ для похлебки. Последние крохи неловкости и стыда,
вызванные догадкой о том, откуда взялось мясо, бесследно исчезли, когда от
очага донесся аромат жаркого.
Маленький Януш вертелся под ногами у матери все время, пока она
потрошила поросенка. В нежной плоти, разрезанной острым ножом, было что-то
такое, что неудержимо влекло к себе девятилетнего парнишку. Отец достал
бутылку дешевого вина - в последнее время он часто искал в ее горлышке
забвения всех тягот горького житья - и до краев наполнил две оловянные
кружки - свою и Казимиры, позволив сыну отхлебнуть несколько глотков.
Домочадцы уже давно не видели своего угрюмого хозяина таким веселым и
оживленным, и Казимира радовалась, видя, как прежняя бодрость возвращается
к ее мужу. Поднимая тосты друг за друга, они пили, и Казимира не раз
стыдливо опускала глаза под похотливыми взглядами Генрика. Януш пожирал
глазами свиные печень и почки, оставшиеся лежать на столе.
Крепкое вино, выпитое на пустой желудок, вскружило головы двоим
супругам, и Генрик, наказав сыну глядеть за жарким в оба - "шкуру спущу,
щенок, если что случится" - увлек в спальню свою "коханну". Януш послушно
встал у очага, поворачивая ручку вертела каждые две минуты - ведь если
поросенок подгорит, ему не избежать суровых побоев - и поглядывая на стол,
где лежало сырое мясо. У мальчугана текли слюни от запаха жаркого.
Удостоверившись, что дверь в спальню крепко заперта, мальчик на
цыпочках подошел к столу, воровски озираясь. Дрожащими руками он взял
кусок свиной печени; скользкое сырое мясо отнюдь не казалось ему
неприятным на ощупь. Понюхав его, словно трусливая дворняжка, готовая
стащить лакомый кусочек из-под носа зазевавшейся хозяйки - запах не был
сильным, но заглушал аромат, доносящийся от очага, - он впился в сырую
печень зубами.
Оказалось, есть сырое мясо не так-то просто. Оно было жестким и
упругим, словно резина, и от него невозможно было откусить ни кусочка.
Януш положил печень на стол и взял кухонный нож. Осторожно отрезав тонкий
ломтик (при этом ему доставляло удовольствие смотреть как кровь стекает по
острому лезвию, терзающему нежную плоть) он положил его в рот и начал
жевать. Сначала оно показалось ему отвратительным, но постепенно он привык
к необычному вкусу и даже ощутил в нем своеобразную прелесть.
Мальчик проглотил мясо и отрезал еще один кусок.
В предрассветный час, когда соседи еще спали, вся семья собралась за
столом, чтобы отведать поросенка. Ели молча - голодные рты были слишком
заняты вкусными овощами и свининой, чтобы разговаривать. Генрик потягивал
вино из бутылки, пока она не опустела, и изредка подмигивал Казимире; его
губы кривились в сальной ухмылке. Даже то, что Генрик своровал для них это
мясо, придавало еде особый пикантный вкус.
Этот пир запомнился Янушу на всю жизнь. Даже теперь его рот
наполнялся слюной при одном воспоминании о сочном, нежном, ароматном
жарком.
Родители словно и не заметили пропажи свиной печени, стянутой
мальчиком со стола. Может быть, Генрик, ощущая свою вину перед соседями,
не стал ругать сына за мелкое воровство - ведь и сам отец не мог
похвастать тем, что добыл поросенка честным путем. Казимира же очень
опечалилась и чуть не расплакалась, подумав, до какой степени нужды дошла
их семья, если ее маленький голодный сынишка съел большой кусок сырой
свинины. Как водится, после сладкого застолья наступило горькое похмелье:
сосед подозревал, что поросенка украл Генрик Палузинский; и хотя в
открытую его никто не обвинял, помощь от соседей, и без того довольно
редкая, почти совсем прекратилась.
Януш рос, и хотя природа наградила его здоровым и крепким организмом,
он оставался тощим и долговязым подростком; чрезмерная худоба не красила
молодого парня - торчащие ключицы и острые лопатки бросались в глаза. Он
не был в чести у мальчишек-односельчан, соседских сыновей: всеми забытая
доблесть его отца-героя вряд ли могла стать надежным капиталом, а сам Януш
прослыл среди своих сверстников хитрым и изворотливым типом. Постоянно
будучи последним человеком в любой компании, он все время старался прежде
всего набить свое брюхо (он почти всегда был голоден, а это вряд ли служит
формированию твердого характера), и редко отличался в драках, нередких
среди задиристых деревенских мальчишек.
Прошло еще несколько лет, и Януш смог помогать своим родителям
обрабатывать землю - теперь даже самая тяжелая мужская работа была ему по
плечу. Он неохотно тянул эту лямку; тем не менее дела у Палузинских стали
понемногу улучшаться. Правда, они все еще находились на краю нищеты, но и
большинство их соседей тоже были очень бедны; старая рана Генрика сделала
из него плохого работника, лишив былой силы, - тем не менее стол в семье
был уже не таким скудным, как раньше, и Палузинским даже удалось скопить
несколько "злотых" на обновление кой-какого хозяйственного инвентаря. В то
время Польша переживала перемены к лучшему: новое либеральное
правительство начало проводить земельные реформы, и в центре внимания
новой аграрной политики оказались мелкие фермерские хозяйства. Система
социального страхования и забота правительства о здоровье сельского
населения оказали крестьянам существенную поддержку. Судьба, казалось,
наконец повернулась к Палузинским, дав шанс и молодому Янушу, но тут новая
беда нависла над всей землей польской.
1 сентября 1939 года немецкие войска вошли в Польшу, а вместе с ними
пришли террор и ужас беззакония. Видные политические деятели, ученые,
просветители были смещены со своих постов или уничтожены новым
"Центральным Правительством". Малейшее неповиновение могло привести
человека в тюрьму, а то и на казнь. Повсюду царили паника и растерянность
перед сложившейся ситуацией. Страна должна была покориться захватчикам:
бесчисленные убийства, утопившие землю в крови с первых дней оккупации,
жестокость немецких солдат и офицеров по отношению к коренным жителям
Польши держали простой люд в постоянном страхе и тоскливом ожидании еще
большей катастрофы. Неподчинение жестким законам Третьего Рейха каралось
беспощадно: бесчисленное множество людей отправлялось в концентрационные
лагеря - лагеря смерти. Немцы безжалостно уничтожали евреев;
укрывательство или пособничество евреям означало расстрел или лагерное
заключение для польских граждан.
Для Польши это означало возврат к тем давно прошедшим мрачным
временам, когда власть в стране держалась на насилии и страхе. Для
шестнадцатилетнего Януша Палузинского это означало возврат к тем дням,
когда он постоянно голодал.
Нацисты поработили польских крестьян, заставляя их работать на
немцев. В каждом селе был назначен свой староста, следивший за тем, чтобы
крестьяне не прятали продукты. Продовольствие изымалось вооруженными
отрядами захватчиков, и лишь малая часть добра оставалась хозяину и его
семье, чтобы они не умерли с голоду. Тех, кто укрывал часть своего урожая,
расстреливали.
Односельчане Януша - мужчины и женщины, старики и молодежь - не могли
смириться с наглостью оккупантов, беззастенчиво грабивших их дома,
позоривших девушек, оскорблявших стариков. И немцы, занявшие деревню,
расстреляли каждого десятого, не щадя ни детей, ни женщин, ни стариков.
Родное село Януша разделило горькую участь всей страны. И все же нацисты
не смогли сломить сопротивления гордого и непокорного польского народа,
любившего свою землю и полного ненависти к врагам. Молодые парни ушли в
партизаны; скрываясь в окрестных лесах днем, партизанские отряды совершали
смелые вылазки ночью.
Генрик Палузинский воспрянул духом, считая, что пришло время вернуть
себе былую славу. Возраст и полученная в давнем сражении рана не позволяли
ему активно участвовать в народном сопротивлении, и он прилагал все силы к
тому, чтобы снабжать продовольствием партизан. Собирая те скудные крохи,
которые ему и его односельчанам удавалось сэкономить или спрятать от
немцев, он переправлял их добровольческим отрядам, скрывавшимся в лесах
возле его деревни. Вместе с продовольствием связные получали от него
информацию о расположении и действиях немецких войск в окрестности. Генрик
не раз говорил своему сыну о том, что пора бы ему вступить в какой-нибудь
из партизанских отрядов; но Януш каждый раз отмахивался от настойчивых
уговоров отца, проявляя при этом еще большее упрямство, чем тогда, когда
его приходилось заставлять работать в поле. Пожаловавшись матери, Януш
обрел в ее лице надежного союзника. Казимира запретила своему мужу даже
думать о том, что могло разлучить ее с горячо любимым единственным сыном.
И без того все они уже достаточно рискуют, собирая продовольствие для
партизан, и она не позволит подвергать сына еще большей опасности. Кроме
того, кто будет обрабатывать землю, если с мальчиком что-то случится?
Огорченный тем, что его сын так позорно струсил, Генрик все же прислушался
к разумным речам Казимиры.
События получили дальнейшее развитие, когда поздней осенью Генрик
Палузинский слег в постель с воспалением легких, простыв на холодном
ветру. Однажды рано утром, когда больной лежал в спальне, кашляя и хрипя,
в дверь дома громко и настойчиво постучали. Испуганная Казимира пошла
открывать, гадая, кто стоит там, за дверью. Это могли быть немецкие
солдаты, обшаривающие хутора вокруг деревни в поисках укрытого
продовольствия, но могли быть и партизаны. Казимира сдерживала в своем
сердце нараставшую тревогу, отворяя дверь. Она облегченно вздохнула,
увидев стоящую у порога женщину с блестящими, мокрыми от мелкого,
моросящего дождя волосами. Эта женщина была из их деревни; ее муж
участвовал в Сопротивлении. В руках она держала небольшой узелок.
- Здесь еда для моего мужа, "пани" Палузинская, - сказала она
Казимире. - Немцы заметили меня, они подозревают, что и мой Миколай связан
с партизанами. Но наши мужики голодают там, в лесу. "Пан" Палузинский
должен отнести это им.
Казимира объяснила, что Генрик очень болен и не может сейчас
отправиться в такой долгий, опасный путь.
- У вас есть здоровый, крепкий сын, - холодно ответила женщина
Казимире.
Генрик слышал весь разговор через открытую дверь своей комнаты. Он
позвал свою жену, велев ей провести женщину в дом, чтобы случайно не
попасться на глаза проходящему мимо патрулю. Крестьянка быстро вошла в дом
к Палузинским и стала упрашивать Генрика послать сына в лес к партизанам,
чтобы отнести еду. Палузинский-отец встал с постели, собираясь пойти сам,
несмотря на то, что чувствовал себя очень плохо и еле стоял на ногах от
слабости. После долгих уговоров Казимира уложила его обратно,
согласившись, что к партизанам должен идти их сын. Она испугалась, что
прогулка под холодным осенним дождем сведет ее мужа в могилу.
У Януша не оставалось выбора. Отказавшись, он навсегда потерял бы
уважение соседей и односельчан. До конца своих дней носил бы позорное
клеймо труса, а постоянные укоры отца сделали бы его жизнь совершенно
несносной. К тому же в эти утренние предрассветные часы риск попасть в
лапы немцам был минимальным.
Отец дал ему подробные инструкции, как найти скрытое убежище
партизан, и юноша ушел, поплотнее подвязав поясом пальто и подняв
воротник, чтобы укрыться от моросящего дождя. Казимира видела, какой
гордостью светились глаза ее мужа, когда он провожал взглядом Януша.
Генрику редко приходилось гордиться поступками сына, но сегодня его Янушу
удалось отличиться. К несчастью, эта гордость очень скоро обернулась
бедой...
В лесу Януша схватили немецкие солдаты, которые были прекрасно
осведомлены о том, что между партизанами и жителями окрестных сел
существует налаженная связь. По капризу судьбы вражеский патруль
прочесывал именно тот участок леса, куда направился молодой Палузинский.
Януш попался немцам через десять минут после того, как он вышел из дома.
К чести молодого человека надо сказать, что он не сразу сдался, когда
фашисты стали зверски бить его. Однако в страшных застенках Люблина палачи
Гестапо за один день сумели развязать ему язык.
Он назвал имена партизан и те деревни, откуда они были родом,
рассказал, где в лесу расположены их основные лагеря, припомнил, кто из
местных жителей участвовал в Сопротивлении, а кто снабжал партизан
продовольствием. (Большинство из этих сведений были его собственными
догадками, и он старался, чтобы его речь на допросе звучала убедительно).
Это случилось, когда его привели в камеру, специально оборудованную для
пыток. Его голову погружали в воду и держали, пока он не терял сознание,
захлебываясь, затем приводили в себя, избивали и снова пригибали к лохани
с водой, и так до тех пор, пока он не признался, что его родители
поддерживают связь с партизанами... Только когда после нескольких ожогов
горящими сигаретами кожи в паху с разбитых губ юноши не сорвалось никаких
новых показаний, его мучители поняли, что больше он ничего не знает.
На следующий день Януша отправили в Замок Люблин - древнюю крепость,
стоящую на холме. Немцы разместили здесь тюрьму и здание суда. Здесь, в
маленькой часовне, превратившейся в зал судебных заседаний, ошеломленного
юношу приговорили к лишению свободы. Ему повезло: он остался жить, в то
время как несколько польских граждан, приведенных под конвоем в немецкое
судилище вместе с Янушем Палузинским, были признаны виновными. Их тотчас
же увели в соседнюю комнату и там расстреляли.
Из Замка Люблина он попал в концентрационный лагерь Майданек,
печально известный всему свету как место страдания многих тысяч
заключенных - поляков, венгров и чехов, и этот лагерь оставил несмываемую
отметину на его теле - на запястье Януша был вытатуирован номер, под
которым юноша значился в списках заключенных. Так фашисты метили, словно
скот, все свои жертвы в концлагерях.
Когда он оправился после побоев, а раны и ожоги затянулись и
перестали мучить его не прекращающейся ни днем, ни ночью болью, он начал
размышлять о своем нынешнем положении и пришел к выводу, что у него
гораздо больше шансов выжить, чем у других заключенных. Во-первых, он был
молод, во-вторых, жизнь с малых лет приучила его существовать на голодном
пайке (хотя, конечно, та пища, которой его кормили в Майданеке, не шла ни
в какое сравнение с самой убогой и скудной домашней едой); к тому же он
был хитер и ловок, имел замашки мелкого жулика и частенько был не прочь
поживиться тем, что плохо лежит. Он не испытывал угрызений совести из-за
своих ошибок, мелких грехов и даже крупных проступков (ведь хорошо
известно, что муки совести - тяжкое бремя для души); едва ли он чувствовал
раскаяние или даже малейшее беспокойство после того как предал многих
людей и погубил своих родителей. И он не был евреем, которых немцы
беспощадно уничтожали. Немного позже он открыл в себе еще одно свойство,
весьма сходное с умопомешательством (а возможно, и явившееся результатом
психического расстройства), проявившееся не сразу, а по прошествии
нескольких месяцев, проведенных в лагере. Однако именно оно помогло ему
выжить в тяжелейших условиях.
Он был одет всегда в одну и ту же мешковатую хлопчатобумажную одежду,
раскрашенную черно-белыми полосами, которую носили все заключенные -
грубую, не спасавшую от холода и ветра. Постелью ему служили голые доски в
наспех сколоченном бараке, лежащие прямо на влажной, холодной земле. Все,
с кем он жил вместе в этом бараке, были сильно истощены голодом и тяжелой
работой. Еда, настолько скудная, что ее не могло бы хватить и котенку, и
настолько отвратительная, что даже голодные собаки не стали бы ее есть, не
могла долго поддерживать обессилевшие, ослабленные организмы людей,
которых заставляли заниматься физическим трудом по двенадцать часов в
сутки.
Януш вспоминал о разных блюдах, претерпевая муки голода. Он
погружался в мечты о вкусной, обильной пище. Ему снились груды квашеной
капусты, сосиски и кровяная колбаса, тушенная свинина с ароматными
приправами и маринованные огурчики с укропом и перчиком. Часто во сне он
переносился в прошлое: вот ему снова девять лет, и вся его семья собралась
за столом, они едят жаркое из краденого поросенка, или мясо, оставшееся
после пирушки и заготовленное впрок, или нежный холодец, который мать
приготовила из костей поросенка. Он просыпался среди ночи, растревоженный
этими воспоминаниями; его запавшие глаза вглядывались в темноту, словно
пытаясь разглядеть в ней исчезнувшие, растворившиеся во мраке видения.
Пережитые им во сне чувства были яркими, они побеждали стоны и дурные
запахи, доносившиеся до Януша с соседних нар, и юноша лежал на спине
часами, припоминая все новые подробности их тайного семейного пира в ту
далекую ночь, и слюни текли из его раскрытого рта на шероховатые доски
нар.
Шло время, и Януш все более замыкался в себе. Его душа блуждала в
воспоминаниях о прошлом, уходя в них так же глубоко, как его иссохшая
плоть уходила внутрь выступающего костяка. Яркие видения, в которых он
почти всегда пировал со своими близкими, были единственным светлым пятном
на фоне лишений и физических страданий, переносимых им в нацистском
лагере. Они были мучительными, ибо возвращение к мрачной реальности всякий
раз вызывало у него что-то вроде шока, и в то же время они были его
единственной усладой, помогавшей притупить острое восприятие
действительности, ибо человек, не утешавший себя какими-нибудь иллюзиями,
не возведший между собой и внешним миром хрупкой преграды, мог сойти с ума
в том аду, куда судьбе угодно было забросить молодого Палузинского. В то
время как большинство заключенных, уже забыв вкус нормальной человеческой
пищи, относились к еде с полным безразличием, уже не осознавая, что едят
(они жадно, но почти машинально поглощали жидкую похлебку без мяса и
черный хлеб пополам с опилками, набивая свои пустые животы, - казалось,
они с тем же безразличием могли бы жевать траву), Януш никак не мог
отказаться от своих ночных воображаемых пиров, и вкус жареной свинины
снова и снова, как наяву, дразнил его глотку. Это стало его навязчивой
идеей, его постоянным бредом, мощной силой, зовущей его мысли к себе, как
магнит притягивает железо. В то время как другие погружались в бездну
отчаянья, Януш хватался за свои фантазии, подобно тому, как тонущий в
последнем бессознательном усилии пытается схватить стремглав летящую вниз
чайку.
Он работал так прилежно и старательно, как только позволяли его
истощенные силы, и пресмыкался перед надзирателями; когда ему удавалось
подслушать какой-нибудь неосторожный разговор ночью в бараках, он доносил
лагерному начальству о содержании разговора и называл имена заговорщиков.
Его угодничанье перед фашистскими выродками, его прилежание и трудолюбие
(к слову сказать, во много раз превосходившие его усердие в поле на родной
ферме) были замечены и охраной, и его товарищами-узниками. В кругу
заключенных он стал отверженным, его чурались и избегали говорить при нем
на важные, серьезные темы. Хотя соседи по баракам подозревали, что
Палузинский - шпион охраны, прямых улик против него никто не имел. Его
ненавидели за готовность служить Третьему Рейху и услужливое заискивание
перед немцами. К счастью для Януша, узники Майданека были настолько
запуганы и истощены физически, что расправа ему не грозила - большинство
заключенных пребывало в вялой апатии, и сильные страсти не рождались в их
обессилевших душах - в нацистском концентрационном лагере дух человека,
его достоинство ломались прежде всего.
Как-то раз Палузинский вместе с колонной из двадцати с лишним человек
шагал из лагеря, направляясь к вершине холма, где немцы устраивали
массовые истребления заключенных. (Такие жуткие расправы над многими
сотнями людей не были редкостью в лагерях смерти; фашисты и предатели
своего народа, завербовавшиеся в охрану, цинично шутили, что человек,
попавший в лагерь, мог выйти из него лишь через трубу крематория.)
Небольшой бригаде, в которую попал Палузинский, было приказано ждать возле
специально выкопанных в этом месте глубоких ям.
Число "нежелательных лиц", или "людей второго сорта", как
презрительно называли евреев нацисты, было настолько велико, что сосчитать
их было невозможно. (Много лет спустя в ночных кошмарах ему мерещились эти
огромные людские толпы, но он не мог даже приблизительно вспомнить,
сколько народу погибло в тот раз - сотни или, может быть, тысячи человек).
Часть обреченных узников построили шеренгами вдоль ям, а потом пулеметные
и автоматные очереди начали косить эти шеренги. Тела убитых и тяжело
раненных падали в ямы; некоторые несчастные, которых пули едва задели,
пытались выползти из-под обстрела; они извивались на земле, корчась от
страха и боли, и судорожно цеплялись пальцами за осыпающиеся края рыхлого
бугра земли на краю ямы, делая отчаянные усилия, чтобы не свалиться вниз.
Палузинскому и его "коллегам" приказали сталкивать трупы и недобитых
людей, лежащих на краю, в ямы, затем уложить тела, лежащие на дне этих
жутких могил, так, чтобы следующая группа расстрелянных могла поместиться
там же, поверх первого штабеля еще не успевших остыть человеческих тел.
Когда яма заполнится до определенного уровня, ее нужно будет залить
цементом и прикрыть сверху землей. На эту работу отряжали не всех
заключенных, а только тех, кто пользовался особым доверием охраны и
лагерного начальства. Януш входил в число "избранных".
Офицер СС снабдил Януша и троих его помощников щипцами и
притупленными на концах ножами: их задачей было выдергивать изо ртов
убитых золотые зубы и срезать с пальцев драгоценные кольца, которые у них
не успели отобрать при первом досмотре.
Януш не испытывал ни страха, ни стыда, выполняя эту работу. Он давно
уже научился заглушать в себе малейшие укоры совести, а лагерное
заключение настолько изуродовало его душу, что он не испытывал шока при
виде многих сотен окровавленных, изуродованных людей. Ловко и деловито он
скользил меж поверженных тел, словно перед ним лежали не люди, а только
что заколотая домашняя скотина. Свежее мясо. Вот чем было для него это
беспорядочное нагромождение рук и ног, торчащих из общей кучи человеческих
тел. Белые туши. Среди них попадалась еще розовевшая живая плоть. Что же
напоминал ему этот цвет? Ах, конечно, он вспомнил: того маленького
поросенка...
Никто не видел, как он вытащил из общей кучи тел пухлую руку женщины
- массивное золотое кольцо сидело на пальце так плотно, что его край
врезался в кожу. Гестапо проявило милосердие: палачи не стали срезать
драгоценность у нее с руки, пока она была жива. Он долго пилил палец
ножом, и наконец ему удалось перерезать сухожилия. Никто не обращал на его
возню ни малейшего внимания. Он стащил кольцо с окровавленного,
изувеченного пальца. Затем впился зубами в мясо, лохмотьями свисавшее с
тонкой белой кости. Немного подержав его во рту, чтобы высосать кровь, он
едва не проглотил чуть сладковатый на вкус кусок. Глаза женщины открылись.
Она глядела прямо на него, и он сделал резкое движение, словно хотел
спрятать ее отрезанный палец за спину. Кусок застрял у него в горле. Взор
женщины помутился - жизнь покидала ее обескровленное, истерзанное пулями
тело. Он сделал над собой усилие и проглотил кусочек человеческой плоти. И
оторвал зубами еще кусок. И еще, и еще.
Это стало как бы поворотным этапом в его судьбе, началом его
выживания в лагерных условиях. Он не испытывал ни стыда, ни удовольствия.
Он просто нашел неожиданную поддержку там, где до сих пор ее никто не
додумался искать. Теперь он мог есть свежее мясо - небольших кусков,
проглоченных им, пока никто не видел, хватало, чтобы поддержать силы в его
истощенном теле. Это помогало ему кое-как влачить свое существование, не
опасаясь голодной смерти.
Он долго болел после того, как в первый раз наелся сырого мяса - его
желудок не привык к обильной и сочной пище. Ему повезло - он быстро
оправился, а слабость, которую он чувствовал после рези в животе и
сильного поноса, не смогла повредить новой кровавой трапезе. Януш словно
второй раз родился на свет; теперь он выделялся среди остальных
заключенных - мрачных, унылых людей, едва волочивших ноги и нередко
падавших в обморок от истощения на утренней поверке, - своим бодрым видом:
ему хотелось выжить, как никогда раньше. Впоследствии он стал более
осторожным и тщательно следил за тем, чтобы никто не заметил, как он
вырезает из сваленных в кучу мертвых тел небольшие куски мяса, пряча их
под одеждой. Он съедал их поздно ночью, лежа на койке в бараке, натянув на
голову тонкое одеяло. Того количества кровавого мяса, которое он съедал,
хватало, чтобы немного поддержать нуждающийся в белках организм, но было
явно недостаточно для того, чтобы его исхудавшая, иссохшая фигура могла
чуть-чуть поправиться - в этом было счастье Януша, ибо малейшие перемены к
лучшему оказались бы слишком заметными, выделив его из толпы ходячих
скелетов концлагеря Майданек. Но сил у Палузинского заметно прибавилось, и
появилось стремление если не вырваться из окружающего его ада, то хотя бы
выжить вопреки всем, кто так или иначе старается расправиться с ним.
Судьба была благосклонна к нему в течение нескольких месяцев,
предоставив ему возможность втайне совершать свои кровавые трапезы
стервятника, но потом его неожиданно убрали из похоронной команды. Видимо,
самим немцам уже надоела его постоянная услужливая готовность ползать в
общих могилах среди трупов, а может быть, охранники решили, что он слишком
выделяется из общей массы заключенных, а потому становится опасен. Причина
отказа от его услуг так и осталась неразъясненной, но больше его уже не
брали в бригаду могильщиков. Лишившись регулярного кровавого ужина,
Палузинский чувствовал, как тают его силы, как с каждым днем ухудшается
самочувствие.
Теперь он ничем не отличался от остальных живых трупов, в которые
превращались узники Майданека: то же отсутствующее выражение на лице с
заострившимися чертами, та же шаркающая походка. Но хуже всего было то,
что его начал мучить сильный кашель. Закрывая рот рукой, он старался не
глядеть на кровавые пятна, остававшиеся на ладони после очередного
приступа, вконец обессиливающего его. А потом он свалился в горячке. В
конце концов его перенесли в барак, где лежали умирающие, оставленные без
пищи, без присмотра и самой элементарной помощи и заботы; их ужасный конец
ускорялся таким жестоким, варварским способом.
Он не помнил, сколько пролежал здесь - сутки, месяцы или, может быть,
часы. То теряя сознание, то снова приходя в себя, он потерял счет времени.
Но что-то не давало угаснуть слабому огоньку жизни, едва тлеющему в его
истощенном теле. И что-то настойчиво привлекало к себе его внимание в те
краткие промежутки, когда он лежал, глядя в потолок неподвижным,
отрешенным взором человека, находящегося между жизнью и смертью. Это был
запах. Знакомый. Из прошлого. Он облизывал сухим языком потрескавшиеся
губы, безуспешно пытаясь хоть немного смочить их. Согнув колени и
скорчившись на полу, он пытался облегчить боль, когда голод вызвал в
желудке очередной мучительный спазм. Наконец боль прошла; но ему
показалось, что вместе с ней из тела ушли последние силы. Этот слабый,
едва уловимый запах - откуда он доносится?.. Чем здесь пахнет?.. Запах был
очень знакомым, вызывающим прилив воспоминаний, и он мысленно перенесся на
много лет назад.
Он снова был мальчиком, стоящим в просторной комнате деревенского
дома Палузинских, глядя на закрытую дверь. "Мамуся" и "татуш" заперлись в
спальне. Они всегда так делали, когда днем занимались друг с другом тем,
на что ему не разрешалось смотреть; иногда по ночам, когда они думали, что
сын уже уснул, с их постели до него доносились звуки - смех, а потом
стоны, словно им было больно. Однажды родители настолько увлеклись своей
забавой, что не заметили, как мальчик тихо встал со своей кроватки и жадно
смотрел на них... ему не понравилось то, что он увидел, но почему-то
захотелось быть с ними в эту минуту... захотелось быть третьим в их
странной игре... но он знал, что это невозможно, что ему запрещено даже
говорить об этом... Ноздри защекотал слабый запах. Мальчик обернулся и
посмотрел на стол, где лежало темно-красное мясо. Вытекшая кровь смочила
крышку стола. Он подошел ближе.
Януш узнал этот легкий душок - так пахла сырая печень.
Скорее всего, он ошибся. Такого просто не могло быть. Он уже очнулся
от своей грезы, сознавая, что лежит в бараке для умирающих. Дом, стол в
комнате, окровавленное мясо на гладкой деревянной поверхности - все
исчезло, растаяло в воздухе, словно дым. Запах остался. Где-то здесь,
поблизости, в бараке, лежала сырая печень. Его сухие, потрескавшиеся губы
растянулись в улыбке, и тут же на них выступили капли крови.
Он отчетливо слышал слабые стоны - теперь они раздавались вокруг
него, а не доносились из-за запертой двери. И еще он чувствовал запах.
Он сделал над собой усилие, чтобы повернуть голову налево, и в
предрассветной мгле разглядел бесформенный комок - то ли сверток, то ли
скомканную тряпку, - лежавший рядом с ним. Когда странный предмет чуть
шевельнулся, Януш понял, что в тусклом свете утренней зари, пробивающемся
сквозь окна и щели в стенах барака, он принял скорчившегося на полу
человека за кучу рваного тряпья. И запах сырого мяса, этот дурманящий,
аппетитный запах, исходил от его тела. Януш протянул к незнакомцу дрожащую
руку.
Этот человек не спал, но едва ли ясно сознавал, где он находится и
что с ним происходит. Он умирал, и предсмертный покой, разлившийся по его
истерзанным членам, был приятен несчастному страдальцу. Боль покинула его,
боль ушла так далеко, что он уже вряд ли мог ее почувствовать. Он
погружался все глубже во мрак и тишину, а в конце этого путешествия его
ждал полный, вечный покой. Но что-то тревожило его, мешая полностью
отдаться приятной истоме. Что-то коснулось его живота, и боль опять
вернулась в его обессилевшее тело. Он попытался крикнуть, чтобы прогнать
ее прочь, но с его уст слетел только слабый хриплый стон, за которым
последовала короткая предсмертная судорога. Что-то жесткое, твердое зажало
его рот и нос так, что он не мог дышать. Его тело напряглось и затрепетало
сильнее, когда он почувствовал, как чьи-то зубы впиваются в его живот. Но
боль становилась все слабее - чувства покидали измученную плоть, и это
было так приятно, так хорошо...
Прошел день, а затем еще несколько суток, но никто не заглянул в
барак, где лежал Януш, никто не забрал трупы и не принес новых умирающих,
чтобы свалить их под ветхой крышей, среди других неподвижных, полумертвых
тел. Лишь на пятые сутки дверь отворилась, но на сей раз в нее вошли не
работники из похоронной команды, а русские солдаты - было лето 1944, когда
Польшу освобождали от немецких оккупантов.
Русские, ожесточившиеся в смертельной схватке с нацистскими
извергами, закаленные теми ужасами, которые им пришлось повидать в
кровопролитнейшей из войн за всю историю человечества - второй мировой, -
почувствовали тошноту и слабость, когда перешагнули порог барака смерти в
Майданеке. Только один человек остался в живых в этом жутком месте, и,
по-видимому, он сошел с ума от всего, что творилось вокруг. Он лежал на
полу среди обезображенных трупов, истерзанных чьими-то зубами - очевидно,
крысы проделали лаз в барак и устроили свой страшный пир среди трупов и
тел умирающих.
К несчастью для жителей Польши, русские, освободившие территорию
страны от немцев, не собирались покидать ее. Польша попала под
коммунистическое ярмо, и снова рабочие и крестьяне почувствовали на себе
государственный гнет. Деспотия, хотя и не столь сильная, как во времена
Третьего Рейха, превратилась в норму правительственной политики. Простой
люд опять должен был трудиться от зари до зари не на самого себя, а на
Государство, диктовавшее производителям свои жесткие правила и державшее
под контролем все цены.
Януш Палузинский, носивший на запястье несмываемую метку жертвы
фашистских застенков, при каждом удобном случае показывал свою татуировку,
чтобы разжалобить окружающих. Он жил, процветая на нелегальной мелкой
спекуляции; природная хитрость и склонность к мошенничеству очень помогала
ему в делах такого рода. Целый год после освобождения из лагеря ушел у
него на восстановление сил, но психические травмы, нанесенные ужасами
Майданека, оставили неизгладимый след в его душе. Однако он, не в пример
многим другим жертвам нацистских застенков, не потерял своей цепкой хватки
и желания выжить любой ценой; наоборот, казалось, теперь его желание жить
возросло десятикратно. Он не вернулся обратно в деревню, на отцовскую
ферму, по двум причинам: первая из них заключалась в том, что он не знал,
как примут его односельчане - они вряд ли могли забыть, кто выдал фашистам
имена партизан и участников Сопротивления; второй причиной было
отвращение, которое он испытывал к тяжелому крестьянскому труду - ведь
надо было поднимать запущенное, разоренное войной хозяйство. Русские
солдаты, забрав Палузинского из барака смерти, отвезли его в маленький
госпиталь под городком Луковым, где он провел около года, оправляясь после
болезни, к которой его привела тяжелейшая жизнь в концентрационном лагере.
Все это время он жадно читал газеты, надеясь встретить в них упоминание о
своей родной деревне, и однажды случайно натолкнулся на то, что так упорно
искал. В листке были перечислены имена расстрелянных за участие в
Сопротивлении и за помощь партизанам. Сто тридцать два имени было в этом
списке; среди них он нашел имена своих родителей. Но даже теперь, когда
его жизни ничто не угрожало, а подорванное здоровье улучшалось с каждым
днем благодаря заботам врачей госпиталя, он не испытывал ни раскаяния, ни
сожаления по поводу кончины матери, в которой он сам был повинен. Подобные
чувства и раньше редко овладевали его душой, а за последние годы он стал и
вовсе глух к тому, что люди зовут голосом совести.
Шли годы, но Януш не оставлял своей мелкой спекулятивной торговли;
это нелегальное занятие приносило ему немалый барыш, а сам он словно был
рожден специально для делишек вроде мелкого жульничества, которым он
занимался. Он перепродавал крестьянам промышленные товары, в которых остро
нуждались люди на селе, по высоким ценам, а затем, пуская деньги в оборот,
закупал более дешевую сельскую продукцию, чтобы привезти ее в город, где
ощущалась нехватка продовольствия. Однако в первые годы занятия подпольным
бизнесом он действовал очень осторожно, не разворачивая свое дело
настолько, чтобы привлечь к себе внимание властей.
Сумев не только выжить, но и весьма комфортно устроиться при
коммунистическом режиме, Януш преумножал свой капитал; но зрелый возраст
не принес ему ни мудрости, ни щедрости и душевной широты, свойственной
прошедшим через тяжелые испытания людям. Наживая богатство, он становился
все более жадным. Купив четырехэтажный дом в пригороде Лодзи, он открыл в
нем маленький магазинчик, торгующий разными мелочами, необходимыми в
крестьянском быту, а рядом устроил мастерскую по производству и ремонту
сельскохозяйственного инвентаря. Это предприятие давало ему возможность
легально посещать окрестные фермы и скупать у крестьян за бесценок излишки
продуктов. Войдя в средний возраст, он утратил прежнюю осторожность.
Теперь он приобрел слишком много, и дольше не мог оставаться в тени.
Власти проявили интерес к деятельности Януша Палузинского. Более чем
скромные доходы от торговли мелким хозяйственным инвентарем никак не могли
объяснить роскоши, в которой жил хозяин предприятия. Властям стало
известно о поездках Палузинского по окрестным деревням и селам. Однажды к
нему пришли несколько чиновников службы безопасности, и, предъявив
разрешение на обыск дома, допросили Януша. Его ответы показались им
слишком невразумительными, и потому, наложив арест на все документы,
которые они смогли найти, представители власти удалились, предупредив
Януша, что они вернутся, как только окончательно разберут его бумаги, и
заставив его подписать документ, в котором он обязывался никуда не уезжать
без разрешения местных властей до истечения указанного в документе срока.
Дела принимали скверный оборот. В ту же ночь Палузинский бежал из своего
роскошного особняка, прихватив с собой лишь те небольшие наличные деньги,
которые нашлись в доме, и бросив свой автомобиль - он знал, как легко
власти могут обнаружить машину на дорогах его маленькой страны. Выйдя из
города пешком, он ехал на попутных машинах или на автобусах, не рискуя
даже садиться на поезд, опасаясь, что его заметят. Ночуя в маленьких
неприметных гостиницах, он продвигался все дальше на север, в сторону
густых лесов, протянувшихся на много километров. Пускаясь в свое долгое
путешествие, он не разработал никакого начального плана, и теперь просто
бежал куда глаза глядят, гонимый страхом; инстинкт подсказал ему, что в
лесной чаще ему будет легче спрятаться и уйти от преследователей, которые,
вероятно, уже напали на его след. Он знал, что закон предусматривает
суровое наказание для тех, кто, подобно ему, занимается подпольной
торговлей, и думал, что не вынесет вторичного тюремного заключения -
слишком много ужасных воспоминаний, оставшихся со времен войны, всплывало
в его памяти, и он опасался, что сойдет с ума в коммунистическом застенке,
как чуть было не сошел с ума в фашистском концлагере. Затуманенный страхом
мозг Палузинского не мог придумать реального выхода из создавшегося
положения; пока у него не возникло ни одной идеи, каким образом он снова
сможет стать невидимкой. И Януш бежал с места на место, нигде не
задерживаясь, потому что у него не было никакого выбора.
Так, скрываясь от людей, проселочными дорогами он добрался до
древнего города Грудзендз - это путешествие растянулось на несколько
недель, - и тут Палузинский обнаружил, что у него кончаются деньги. Тогда
в голове у него начал возникать еще неясный, но уже сложившийся в цельную
картину замысел: отсюда он направится прямо в балтийский порт - город
Гдыню, обходя стороной соседний Гданьск, где его знал каждый лавочник. В
порту он собирался дать взятку капитану какого-нибудь судна, чтобы тот
согласился нелегально взять его на борт своего корабля. Ему было
совершенно безразлично, куда плыть - лишь бы очутиться как можно дальше от
этой проклятой страны, где авторитарное правительство так жестоко
преследует людей, занимающихся предпринимательской деятельностью. Однако
перед ним стояла серьезная проблема: длительное путешествие стоило очень
дорого, а в его кармане оставалось всего лишь пятьдесят злотых.
Поздно ночью, чтобы никто не заметил, Януш явился на квартиру к
Виктору Свандове, проживавшему в Грудзендзе, частному торговцу, с которым
он раньше поддерживал деловые контакты.
Однако Свандова оказался плохим помощником Палузинскому: будучи
преданным слугой Государства (а может быть, просто испугавшись
ответственности за покровительство преступнику), он выпроводил Януша из
своего дома, пригрозив бывшему приятелю, что позвонит в полицию, если он
тотчас же не уберется прочь. Беглец начал упрашивать Свандову не прогонять
его; он разыграл целое представление перед хозяином дома: заискивал,
льстил, умолял, чуть ли не плакал, умоляя помочь ему скрыться от
преследования, а сам в это время незаметно доставал из-под пальто короткий
железный ломик, который всегда носил с собой. Когда Свандова повернулся к
незваному ночному гостю спиной, решительно направившись к телефону,
стоящему на краю рабочего стола в кабинете, Палузинский замахнулся и
ударил его, целясь в голову. Ломик стукнул Свандову в левый висок, но
скользящий удар лишь слегка оглушил бизнесмена; шатаясь, он все же смог
добраться до двери кабинета. Одним прыжком Януш оказался возле своей
жертвы, нанеся несколько сильных ударов по затылку и по плечам. Умирающий
хозяин дома собрал последние силы, чтобы распахнуть дверь и ступить за
порог; громко выкрикнув имя своей жены, он тут же опустился на колени,
цепляясь непослушными пальцами за дверную ручку, а его вероломный гость
продолжал бить ломиком по голове своей беззащитной жертвы. Наконец
(Палузинскому показалось, что он уже целую вечность бежит за шатающимся,
перепуганным человеком, нанося ему удар за ударом) Свандова упал лицом
вниз, и кровь из раны на его разбитой голове хлынула на пол широкого
коридора. Жена убитого им бизнесмена выбежала на крик из своей спальни и
начала спускаться по лестнице, ведущей на верхний этаж. Он понял, что
женщина узнала его, и сначала хотел устранить свидетельницу своего
преступления, бросившись к ней с поднятым ломиком; но тут на лестнице за
ее спиной показались взрослые сыновья Свандовы, и Палузинский решил, что у
него не хватит сил расправиться с целым семейством. Он выскочил из дома и,
задыхаясь, изо всех сил побежал прочь по тихой ночной улице.
Он выбрался из города в предрассветном тумане и снова направился на
север, проклиная свою злую судьбу и жалея о том, что его угораздило
связаться с трусом и дураком Свандовой. Совершив тяжкое преступление, он
стремился как можно скорее укрыться в непроходимой лесной чаще, зная, что
теперь полиция устроит на него настоящую облаву.
Около трех месяцев он прятался в лесах, изредка осторожно выходя из
глухой чащи и приближаясь к фермерским домикам, чтобы попытаться стащить с
крестьянских огородов немного плодов и овощей. Бесследно исчезнув с
людских глаз в северной глухомани, долгое время проплутав в непролазных
болотах и дремучих лесах, он ушел от погони и стал невидимкой,
неприметным, плохо одетым путником, бредущим от села к селу по грязным
проселкам. Но вслед за промозглой осенью пришла зима, и скудная одежда,
которую ему удалось стащить на одной из ферм, надетая под пальто, уже не
спасала от пробиравшего до костей холода. Крестьяне собрали последний
урожай со своих огородов, и теперь Януш питался мороженой картошкой,
свеклой и репой, выкопанными из земли - скудными остатками овощей, которые
он мог найти на поле после осенней уборки. Горстка орехов дополняла его
скромный обед, да еще порой ему удавалось поймать и убить какого-нибудь
зверька. Ударили первые морозы, и день ото дня ему становилось все труднее
добывать себе пищу. Снова, как когда-то давно, в концлагере, его начал
мучить голод. Порой, тихонько пробравшись ночью во двор крестьянского
дома, и стащив все, что попалось под руку (несколько теплых вещей, надетых
под пальто, он незаметно снял с веревок, куда хозяйки вешают сушиться
выстиранное белье) он мечтал залезть в свинарник и украсть поросенка. Он
вспоминал, как много лет назад его отец принес домой маленькую розовую
тушку, как он стоял перед очагом, следя за жарящимся на открытом огне
мясом и поминутно поворачивая ручку вертела, чтобы оно не подгорело,
вспоминал роскошный семейный ужин и вкус сырой свиной печени. Перед
рассветом, забываясь чутким сном, он грезил о жареной свинине, и после
пробуждения где-нибудь в холодном, занесенном снегом стогу сена или
соломы, ему очень долго казалось, что он чувствует слабый, едва различимый
аромат жаркого, смешанный с запахом сырой печени...
Его черствый хлеб покрылся плесенью и запачкался о грязные лохмотья,
несколько месяцев служившие ему единственной защитой от холода.
Приземистая фигура Януша казалась пухлой из-за всего, что было надето под
пальто; однако эти вещи не спасали горемыку, оставшегося без крова и пищи,
от лютого зимнего холода. Он сильно исхудал; и если бы кто-нибудь
пригляделся к одинокому скитальцу пристальнее, то ввалившиеся щеки и
заострившиеся черты лица выдали бы в бредущем неизвестно куда толстяке
человека, умирающего от голода. Вторые сутки он шел по занесенному снегом
лесу, прячась в случайно попадавшихся на опушках стогах сена во время
коротких передышек, питаясь лишь тем, что мог найти и подобрать по дороге.
Мерзлая земля и зимний лес не слишком щедро оделяли его съедобными
плодами, и когда муки голода становились нестерпимыми, он грыз жесткую
кору деревьев.
Полицейские подловили его у сельского дома, который он собирался
ограбить. Нарушив свое обычное правило - нигде не задерживаться надолго -
он слишком много времени провел, скитаясь вокруг богатой деревни в надежде
стащить что-нибудь покрупнее нескольких мерзлых картофелин. Однако
постоянное воровство не могло остаться незаметным, и местные жители
сердились, обнаруживая пропажу очередной вещи. На него устроили облаву, и
только страх придал ему силы убежать от преследователей. Теперь он шел все
дальше, подгоняемый болью, терзавшей его живот.
Обессилевший от долгих блужданий по лесному бездорожью, он увидел
столб дыма, поднимавшийся кверху над верхушками деревьев, и зашагал в этом
направлении. Выйдя к маленькой бревенчатой избушке на краю лесной
росчисти, Януш направился к порогу деревянного домика, вряд ли ясно
сознавая, где он сейчас находится и что завело его в такую глушь. Ему
хотелось только одного - есть, а затем он мечтал найти какой-нибудь
укромный уголок, чтобы дать отдых своим избитым, распухшим от холода
ногам. Постучав кулаком в деревянную дверь, он удивился, до чего слабый,
глухой звук раздался от ударов, в которые он вложил немало сил.
Дверь отворилась, и хозяин избушки успел подхватить безжизненное тело
Януша, упавшего в обморок на пороге его дома. Внеся обмороженного
скитальца в избу, он положил его на пол у очага, крикнув жене, чтобы она
скорее приготовила отвар из целебных трав. Склонившись над неподвижной
фигурой, лесник и его жена сняли грязные лохмотья со своего странного
гостя и обнаружили под ними исхудавшее, давно не мытое тело. Хозяева долго
хлопотали над Янушем, приводя его в сознание; и хотя его вид внушал им
подозрения, все же жалость к истощенному, обессилевшему человеку взяла
верх над остальными чувствами. Через некоторое время Януш уже мог сидеть
за столом, прихлебывая из кружки целебный отвар. Хозяева попытались
расспросить его, что он делает в лесу в столь неподходящее для длительных
прогулок время, но из его бессвязных ответов они поняли только, что их
гость пришел издалека и уже давно бродит по окрестностям, страдая от
голода. Он говорил тихим, дрожащим голосом, поминутно сбиваясь, и лесник с
женой скоро поняли, что перед ними сидит сумасшедший. Решив, что скорее
всего это заблудившийся путник, чей разум помутился от страха, голода и
усталости, они решили приютить его у себя на несколько дней, чтобы дать
ему немного опомниться. Однако хозяйку слегка беспокоило то, что во время
разговора этот исхудавший, оборванный, грязный незнакомец не сводил своих
глаз, мерцавших хищным блеском, с их двенадцатилетней дочери. Девочка
сидела возле огня, наблюдая за всем, что происходило в доме, широко
раскрытыми от любопытства глазами, и на ее круглом розовом личике играли
багровые отсветы пламени.
Хозяева лесной избушки жестоко поплатились за свое гостеприимство.
Когда лесник наклонился над очагом, чтобы положить в огонь очередное
полено, Януш нанес ему сильный удар ломиком по затылку, и здоровый молодой
мужчина повалился на пол, оглушенный ударом. Расправа с женщинами заняла
всего несколько секунд. Вероломный гость подскочил к столу и схватил
длинный кухонный нож. Через пять минут на полу у очага лежало три
окровавленных трупа с перерезанными глотками.
Двое полицейских, направившихся по свежему следу Януша, петляющему по
занесенному снегом лесу, вышли к домику лесника примерно через час после
того, как Палузинский, ловко орудуя ножом, начал пожирать еще теплое тело
двенадцатилетней девочки.
Янушу повезло. Полицейские, явившиеся за ним уже после того, как в
избушке разыгралась кровавая трагедия, были слишком молоды и неопытны. Ни
разу в жизни им не приходилось сталкиваться с такой звериной жестокостью
преступников. Ужасы второй мировой войны, о которых они знали только
понаслышке, не могли дать им наглядного представления о первобытном
варварстве людей с расстроенной психикой, потерявших человеческий облик в
борьбе за выживание в концентрационном лагере. Когда они, наконец, поняли,
почему так обезображены трупы взрослых, и увидели, как человек, за которым
они охотились уже несколько суток, вынимает из распоротого живота ребенка
окровавленные внутренности, чтобы отправить их себе в рот, они были
настолько потрясены, что не смогли побороть в себе отвращение, тошнотой
подступавшее к горлу. Застыв на месте, как завороженные, двое молодых
парней в полицейской форме глядели широко распахнутыми от страха глазами
на испачканные кровью руки и лицо Палузинского, не сразу оторвавшегося от
маленького тела своей жертвы.
Бешенство, охватившее Януша при виде полицейских, толкнуло его на
дальнейшую яростную борьбу за свою жизнь. Разгоряченный своим недавним
кровавым "подвигом", он метнул кухонный нож в одного из полицейских, и,
оскалившись, словно зверь, с диким воем кинулся на другого. Вид этого
сумасшедшего в окровавленных лохмотьях, с жидкой неопрятной бородой,
залитой темно-красной жидкостью, с вытаращенными, совершенно безумными
глазами, мог заставить окаменеть от испуга даже храбрейшего из людей,
поэтому двое полицейских не устояли перед такой неожиданной, безрассудно
смелой атакой.
Один из них, отброшенный к стене мощным толчком, так и остался
стоять, прислонившись к ее твердой поверхности, а второй в это время
нагнулся, чтобы поднять свою винтовку, выпущенную из рук, когда он
уклонялся от брошенного Палузинским ножа. Тот, за кем они так долго
гнались, кого с таким трудом выследили, выскочил из дома и во всю прыть
помчался обратно в лес, под защиту спасительных деревьев, но тут с крыльца
грянул одиночный выстрел. Пуля разбила правую ключицу Януша, но не
остановила его стремительного бега. Наступившая ночь укрыла его от погони.
Скоро выстрелы затихли вдали, и Януш начал взбираться на высокий
холм, поросший кустарником. Плача и смеясь одновременно, он из последних
сил вскарабкался на склон холма, и, перевалив через вершину, спустился с
другой его стороны. Тут у него подкосились ноги, и он упал в снег,
почувствовав, как резкий холод помогает притупить острую, жгучую боль в
плече. Полежав так несколько минут, показавшихся ему часами, он перевел
дыхание и немного успокоился. Прислушиваясь к звукам погони, он различил
громкие, возбужденные голоса двух молодых полицейских, вначале
доносившиеся с самой вершины холма, прямо над его головой. Голоса
постепенно удалялись, и наконец звуки замерли где-то вдали - в ночной
темноте преследователи потеряли след, оставленный им на снегу. Он
оторвался от них. Ему удалось убежать. Он нервно хихикнул и облизал губы,
ощутив соленый вкус.
Януш подождал еще немного, затем медленно поднялся с земли.
И тотчас же был ослеплен вспышкой яркого белого света.
Русские танки до сих пор стояли на главных стратегических рубежах
Польши, держа под контролем территорию этой страны. Размещаясь на выгодных
позициях, резервные полки несли свою неприметную вахту, готовые в любой
момент подавить восстание поляков против коммунистической тирании. Экипажи
этих машин обычно набирались из дисциплинированных, хорошо обученных
солдат, которым строго запрещалось поддерживать какие-либо контакты с
местными жителями. Для танкистов, изнывающих со скуки в карауле, любое,
даже самое незначительное происшествие было развлечением, почти
праздником, вносящим некоторое разнообразие в их подчиненную строгому
распорядку жизнь. Заметив спотыкающуюся фигуру на склоне холма, они
подождали, пока человек не спустится вниз. Когда он подошел поближе,
танкисты разом включили все прожектора.
Януш громко вскрикнул от страха. Он попятился назад, затем повернулся
и кинулся прочь, не разбирая дороги, стремясь убежать как можно дальше,
спрятаться от этих пылающих огней. Двое полицейских свернули в его
сторону, спустившись с ближних холмов - очевидно, их привлекла внезапная
вспышка света.
Никогда еще он не чувствовал себя таким уязвимым, таким заметным,
выставленным на всеобщее обозрение, как сейчас. Его собственное тело
казалось Янушу огромным и ужасно неуклюжим. Он врезался в дерево и ощутил
соленый вкус крови на губах и во рту. Шатаясь, он побрел вперед, прикрыв
руками лицо. Сильная боль не остановила его, и он упрямо двигался дальше,
подгоняемый страхом.
Он опять споткнулся и покатился вниз, все дальше и дальше. Этот склон
был гораздо круче, чем предыдущий. Он испустил пронзительный вопль, когда
его сломанная ключица сильно ударилась обо что-то твердое. Теперь он уже
не падал с головокружительной крутизны, а лежал на твердой, ровной
поверхности.
Януш всхлипнул от охватившей его жалости к самому себе. Теперь ему
крышка. Скоро его поймают и накажут за все зло, которое он совершил.
С трудом приподняв голову, он увидел огни, приближающиеся к нему. Они
приближались не спеша, резко очерчивая его распластанную фигуру посреди
дороги, словно он был беспомощным, пойманным в ловушку животным. Януш
пытался прикрыть глаза от этого яркого, слепящего света, но руки совсем не
слушались его...
Свет был уже почти над его головой. Ему оставалось только ждать.
Вдруг черная тень заслонила это нестерпимое сияние, и наконец
слезящиеся от резкого света глаза Януша смогли различить огромную черную
автомашину, остановившуюся на обочине рядом с его разбитым, изувеченным
телом. Мотор все еще продолжал урчать на холостых оборотах. Через
несколько секунд, показавшихся несчастному Янушу ужасно долгими, задняя
дверца автомобиля открылась.
- "Моги це зробиц нивидзилним, Януш" (Могу сделать тебя невидимым,
Януш), - раздался тихий голос изнутри.
(И действительно, каким-то непостижимым образом Клину удалось сделать
его невидимым.)
24. СТРАДАНИЯ КОРЫ
- Боже мой, но почему именно шакалы? Ведь существует так много разных
пород собак, выведенных специально для сторожевой службы, - глядя на
дорогу через заднее стекло кабины лимузина, Холлоран даже чуть привстал со
своего сиденья, рискуя свернуть шею при резком повороте - он был
взволнован после недавнего приключения, но в то же время его разбирало
любопытство, ему хотелось еще раз взглянуть на поджарые фигуры,
растворившиеся в ночном мраке. Палузинский пожал плечами, потом издал
короткий смешок, и его глаза превратились в две узкие щелочки, едва
различимые за стеклами очков в тонкой металлической оправе, сидевших у
него на носу.
- Возможно, Феликс любит тех собак, что боятся палки, - сказал он,
снова засмеявшись своей шутке.
Холлоран повернулся к своему собеседнику:
- А я и не знал, что шакалы подчиняются дрессировке.
- Все животные подчиняются дрессировке, "мой коллега". Как, впрочем,
и люди.
- Сначала я подумал, что они ночные животные, но сейчас вспомнил, как
увидел одного из этих зверей днем в кустах возле дома.
- Обычно они выходят на охоту в сумерках, как и большинство диких
хищников. Но естественные повадки можно изменить, если надо. Собаки
слушаются своего хозяина.
- Клина?
- Да нет же, - Палузинский плавно нажал на педаль тормоза, когда
машина начала набирать скорость, спускаясь с холма. Огни Нифа сияли на
склоне холма впереди, словно маяк, к которому они плыли сквозь туман. -
Ваш водитель-инструктор хорошо знает свое дело, - добавил поляк после
короткой паузы. - Даже такой старый пес, как я, сумел выучить несколько
новых трюков всего за два дня.
- Будем надеяться, что вам не придется активно использовать эту
технику вождения на практике.
Пожилой мужчина кивнул:
- Я знаю, что вам самому пришлось выкручиваться из сложной ситуации
вчера утром.
Холлоран ничего не ответил ему, а затем, помолчав немного, спросил:
- Сколько лет вы уже работаете у Феликса Клина, господин Палузинский?
- Пожалуйста, зовите меня Янушем, если вам это удобно. Я не держу на
вас зла за то, что вы так дельно обработали меня позапрошлой ночью. Я
понимаю, что вы хотели проверить, насколько хорошо подготовлена наша
команда телохранителей. Вы оказались сильнее. Я даже не почувствовал боли
от удара, а после того, как я очнулся, немного ныли мышцы шеи. Чистая
работа, сэр, насколько я могу судить об этом!
- К сожалению, ваш напарник никак не может простить мне своего
поражения в этой стычке.
- Монк?.. Животное, тупая скотина, только и всего... Однако на вашем
месте я бы приглядывал за ним, чтобы он не подкараулил вас где-нибудь,
чтобы поквитаться за свое унижение. Что касается вашего вопроса, то,
признаться, я немного удивлен. Разве "Магма" не направляла в вашу компанию
полное досье на каждого из сотрудников Феликса?
- К сожалению, эти документы содержат очень мало полезной информации.
В них ничего не сказано о сроке службы.
- Понимаю. И это возбуждает ваше любопытство. - Машина плавно
остановилась позади серебристого "Мерседеса" перед фасадом готического
особняка. - Прошло уже много лет с тех пор, как Феликс вывез меня из
Польши, - сказал Палузинский, выключая мотор лимузина. - Что-то около
сорока или пятидесяти лет.
Холлоран, изумленный таким ответом, собирался задать пожилому поляку
еще один вопрос, но Палузинский уже начал выбираться из машины.
- Постойте, - сказал Холлоран, и лысая голова Палузинского снова
показалась в проеме открытой дверцы. - Сколько же лет Клину? - спросил
Холлоран.
Палузинский улыбнулся, и его глаза опять сузились в две маленькие
щелочки за стеклами очков.
- Феликс намного старше, чем вы думаете, сэр, - ответил он Холлорану,
затем повернулся и зашагал к дому.
Холлоран негромко постучал в дверь и повернулся спиной к темному
пространству коридора, ожидая, когда ему откроют. Он очень устал - гораздо
больше, чем обычно устает человек к вечеру, после трудного, беспокойного
дня. Нервы были напряжены, но сам Холлоран чувствовал, что совсем не
грозящая его клиенту опасность привела его в тревожное, возбужденное
состояние - он ощущал непонятное давление на психику, исходящее от самого
особняка. Уже в первый день тяжелая, мрачная тишина Нифа камнем легла на
душу; ее гнет ощущался повсюду. Теперь же атмосфера в доме непостижимым
образом изменилась - воздух, казалось, был наэлектризован, как после
грозы, в нем носилась непонятно откуда исходящая угроза, словно мирно
дремавший старый особняк проснулся и следил за гостями хмурым,
неприветливым и настороженным взглядом. Холлоран прогнал прочь эту
фантастическую мысль. Дом был самым обыкновенным зданием из кирпича,
извести, дерева и стекла. Возможно, странное, непредсказуемое поведение
Клина плохо влияло на агента "Ахиллесова Щита". К тому же исчезновение
Дитера Штура не на шутку обеспокоило Холлорана: Организатор держал в руках
все нити проводимой операции. Холлоран нахмурился: дело только начиналось,
а уже произошло столько неприятных событий!
Он поднял руку, собираясь постучать еще раз, когда послышался щелчок
отпираемого замка, и из комнаты выглянула Кора.
- Я хотел узнать, как ты себя чувствуешь, - сказал ей Холлоран, и, не
дождавшись ответа девушки, добавил: - Ты не вышла к обеду.
Ее волосы были влажными, словно она только что вышла из душа.
- Я не была голодна, - ответила Кора.
- Как, впрочем, и все остальные. Я обедал в одиночестве.
Холлоран сделал небольшую паузу, но девушка промолчала, и он спросил:
- Мне хотелось бы поговорить с тобой.
Она колебалась несколько секунд:
- Извини. Я держу себя так холодно, словно мы чужие друг другу.
Она распахнула дверь и шагнула чуть-чуть в сторону, пропуская его
внутрь; теперь их роли поменялись: прошлой ночью она пришла в комнату к
Холлорану, сегодня - он к ней.
Он оперся рукой о дверной косяк:
- Я не знал...
- Входи же, Лайам. Я прошу тебя.
Он шагнул за порог комнаты, более просторной и уютной, чем его
собственная спальня. Почти половину свободного пространства занимали
мягкая софа и кресло, к ним был придвинут небольшой чайный столик. У стены
стояло старинное миниатюрное бюро с письменными принадлежностями, возле
него - широкая кровать с пологом. Обстановку комнаты дополняли туалетный
столик, горка и огромный, вместительный гардероб. Открытая дверь вела в
смежное помещение - Холлоран подумал, что там находятся ванная и туалетная
комнаты. Все занавески на окнах были плотно задернуты - такая осторожность
в уединенном поместье показалась Холлорану совершенно излишней.
Закрыв дверь за своим гостем и присев к столу, Кора оправила свой
белый махровый халат.
- Выпьешь что-нибудь? - спросила она. - Ах, извини, я совсем
забыла... Ты все время должен быть начеку. Думаю, тебя не очень шокирует,
если я буду пить одна.
Взяв бутылку со столика, она налила себе бокал вина и поудобнее
устроилась на софе, поджав под себя ноги.
- Почему ты так враждебно настроена, Кора? После прошедшей ночи... -
он запнулся, когда девушка низко склонила голову, словно его слова сильно
задели ее.
- Я тебя разочаровала, да? - в ее голосе прозвучала презрительная
насмешка. - Я много пью, я ложусь в постель с кем попало, я занимаюсь
любовью довольно необычным способом. Наконец, я нахожусь в подчинении у
полугениального, полусумасшедшего человека, который помыкает мной, как
хочет, и перед кем я раболепствую. Воображаю, что ты можешь подумать обо
мне.
Холлоран сел на софу рядом с ней, коснувшись своим плечом ее тела.
- Единственная вещь, которую я так и не смог пока разгадать - это что
ты обычно пьешь.
Она невольно улыбнулась:
- Что окажется под рукой, - отпив глоток вина, девушка поставила
бокал на стол рядом с бутылкой; Холлоран отметил про себя, что бутыль была
пуста больше чем наполовину.
- Я очень шокировала тебя прошлой ночью? - спросила Кора, глядя на
свой бокал.
- Очень, - подтвердил Холлоран.
Она резко вскинула голову и окинула его ироничным взглядом.
- Но провалиться мне на этом месте, если это не доставило мне
удовольствия, - быстро прибавил он.
- Это он заставил меня.
- Что?..
- Он заставил меня пойти к тебе в комнату, - взяв бутылку со столика,
девушка долила вина в свой бокал, хотя он был еще наполовину полон. -
Феликс сказал, чтобы я шла к тебе в ту ночь.
Холлоран был ошеломлен.
- Я не понял, - тихо произнес он, вопросительно глядя на молодую
женщину, сидящую рядом.
- Он приказал мне совратить тебя. Не знаю, зачем. Может быть, он
просто проверял тебя таким образом. Или меня... Возможно, он получал
удовольствие, изобретая новый способ унизить меня, сделать шлюхой.
- Зачем ему это понадобилось?
- Феликсу нравится ставить людей в зависимое положение. Пройдет еще
немало времени, прежде чем ты сам убедишься в этом.
- Кора, это же совершенно бессмысленно...
- А разве многое из того, что ты уже успел увидеть здесь, не кажется
тебе столь же бессмысленным?.. Мне очень жаль наносить такой удар по
твоему самолюбию, но я говорю правду: прошлой ночью я лишь выполняла
данные мне указания.
Ее рука неожиданно дрогнула, и Кора сделала большой глоток, чтобы не
пролить вино на свой белый махровый халат. Быстро взглянув на Холлорана,
девушка удивилась: он все еще улыбался. Но теперь в его улыбке не было ни
капли теплоты. Словно из-под маски внешней любезности и вежливости на миг
показалось истинное лицо этого жестокого, холодного человека.
- Скорее всего, Клин просто хотел отвлечь меня от того, что
происходило в доме, - сказал он.
У нее перехватило дыхание. Он был прав... По какой-то непонятной ей
самой причине Коре хотелось посильнее уязвить Лайама, задеть его,
причинить ему боль, чтобы прорваться сквозь оболочку уверенности в себе, в
своих силах, разрушить этот облик героя, который задевал в ней
чувствительную струнку. И более того. В ее неосознанном желании скрывались
иные чувства. Она хотела его как мужчину, и прошлой ночью она охотно, по
доброй воле пошла к нему. Ее тянуло к нему, словно он был... (Кора сделала
над собой усилие, пытаясь собраться с мыслями) ее избавителем... как Марию
Магдалину когда-то привел ко Христу слепой, безрассудный инстинкт... О,
Боже, какой идиоткой она была! Даже когда он взял ее, грубо и жадно, ей
хотелось большего, гораздо большего. Им пришлось продолжать заниматься
любовью, изобретая все новые способы, чтобы она, наконец, смогла достичь
вершины удовольствия... Это Феликс довел ее до такого состояния, сделав
рабой чувственности, но не чувств... Она презирала Лайама за то, что
позволила ему увидеть ее такой, какая она есть на самом деле. Она пыталась
уязвить его, причинить ему боль, но он повернул дело так, что она сама
оказалась унижена...
- Пожалуйста, Лайам, уходи, - произнесла она дрогнувшим голосом.
- Нет, не сейчас. Не так быстро, Кора.
Опять ей послышался легкий ирландский акцент в голосе Холлорана. Она
подумала, что глухой голос и этот акцент выдают внутреннее волнение,
охватившее молодого человека.
- Я хочу, чтобы ты ушел.
Но он и не думал подниматься с софы, где они до сих пор сидели так
близко друг к другу, что каждый чувствовал тепло чужого тела. Он взял
бокал из ее руки.
- Я не знаю, в какие игры вы все играете, - спокойно произнес он, -
и, честно говоря, меня это совсем не волнует. Но знаешь, Кора, в тебе
осталось еще очень много чистого и неиспорченного, чего этот сверхманьяк
не смог затронуть и переделать по своему вкусу. Я не представляю себе, как
ему удалось довести тебя до такого состояния, но я твердо знаю одно: некая
часть твоей души закрыта для него. Ты была совсем иной, когда я увидел
тебя в первый раз, правда; мне кажется, это потому, что в тот раз ты
действовала самостоятельно; ты была самой собой - той женщиной, которой ты
остаешься и сейчас.
- Во мне ровно ничего не осталось...
Он не дал ей договорить, мягко прижав свои пальцы к ее губам.
- Ты ошибаешься.
Она почувствовала, как его руки обвились вокруг ее талии. Теперь он
целовал ее, впиваясь в ее губы, причиняя ей боль.
Кора отпрянула назад. Полулежа на софе, она уперлась обеими руками
ему в грудь, отталкивая его от себя. Она не желала этого. Он был совсем не
таким. Не тем мужчиной, который смог бы оторвать ее от Феликса, заменить
его. Они были слишком похожи, Лайам и Феликс. Оба безжалостные. Жестокие.
Порочные. Они были сделаны из одного теста. Потому Феликс и был очарован
своим новым телохранителем, что распознал в нем родственную душу.
Он причинял ей боль, но - странно - ей это нравилось. Но она не
должна потакать ему, она не позволит ему...
Холлоран сжал ее запястья и отвел в сторону ее руки, мешавшие ему
прижаться к ней еще теснее. Теперь она лежала на софе, закинув голову; ее
халат распахнулся, обнажая бедра. Она задыхалась под его долгими,
чувственными поцелуями; когда, наконец, ей удалось оторваться от его
жадного, ищущего ее губы рта, она отвернулась от него и тут же
почувствовала, как его губы, внезапно ставшие такими жесткими, прижались к
ее шее. Он очень осторожно прихватил зубами ее нежную кожу. Кора
застонала, раздираемая противоречивыми ощущениями: она одновременно
испытывала жалость и омерзение к себе, но эти неприятные чувства
заглушались просыпавшимся в ней желанием.
- Пожалуйста, не делай этого, - попыталась сказать она, но он уже
распахнул на ней халат и наклонил голову, чтобы целовать ее груди.
- Я не хочу, - зашипела она, почувствовав, как его рука коснулась ее
бедра и скользнула ниже, нежно поглаживая ее кожу, касаясь чувствительных
точек. Повернувшись, он лег на нее сверху, раздвинув ее ноги своими
сильными коленями, и она чувствовала тяжесть его тела на своем животе и на
бедрах. Она попыталась вырваться, извиваясь под ним, но он только крепче
обнял ее, и Кора почувствовала, какими сильными могут быть его объятия,
обычно столь нежные и деликатные. Она все еще боролась с ним, понимая, что
не сможет разжать рук, стиснувших ее, и крепко уперлась кулаками в плечи
Холлорана, отталкивая его от себя. Она могла царапаться, вцепиться ему в
волосы, даже ударить его, но не делала этого.
Он опустился на пол, став на колени перед ней; его тело оставалось
меж ее раздвинутых ног. Ее халат был распахнут, пояс развязался. Холлоран
проворно расстегнул свою одежду и вошел в лоно девушки; его резкое и
быстрое движение, очевидно, причинило ей боль, потому что она слабо
вскрикнула, пытаясь отстраниться. Он провел пальцами по ее животу,
коснувшись волос на лобке, и опустил руку ниже - внутренняя поверхность ее
бедер была влажной и скользкой, несмотря на то, что она так упорно
сопротивлялась его ласкам. Его губы снова прижались к ее губам. Теперь она
уже не отвергала его, и скоро сама начала пылко отвечать на его поцелуи.
Крепко обняв его, она услышала тихий стон, вырвавшийся из груди
Холлорана. Ее ноги напряглись, вытянувшись по обеим сторонам его бедер, и
она начала двигаться в такт его ритмичным, мощным толчкам, желая, чтобы он
вошел глубже, еще глубже, и наконец, она закричала низким, прерывающимся
голосом, трепеща и извиваясь всем телом. Ее дыхание было тяжелым, руки
дрожали. Через несколько минут ее стоны и крики утихли, словно она
задохнулась, и Холлоран приподнял ее за плечи, стараясь поудобнее уложить
девушку на мягкой поверхности, но ни на минуту не прекращая двигаться
внутри нее. Однако он не смог держать себя в узде слишком долго, и,
зарывшись лицом в ее мягкие, влажные волосы, стал нежно покусывать ее шею,
мочку уха и щеку, затем приник жадным ртом к тонкой коже чуть повыше
ключицы. Она уперлась головой в диванную подушку; ее тело выгнулось,
словно тугой лук, ее стоны стали более громкими и частыми, когда его семя
хлынуло в нее, и перешли в долгий, протяжный вопль, звучавший в ушах
Холлорана до тех пор, пока последние содрогания не пробежали по их
сплетенным телам, положив конец любовной игре.
Они лежали, тесно прижавшись друг к другу, боясь пошевелиться, чтобы
не нарушить блаженной истомы.
Щека Холлорана была влажной. Он приподнялся, опираясь на локти, и
заглянул ей в лицо. Кора плакала. Он попытался заговорить с ней, но она
отвернулась и продолжала безутешно, нервически всхлипывать. Тогда его руки
обвили ее шею, и он нежно прижал ее голову к своей груди.
Они оставались в этой позе долго, пока Кора не успокоилась. Никто не
проронил ни слова, да они и не нуждались в этом. Холлоран все еще
оставался внутри ее лона, и ей нравилось это ощущение, хотя теперь былая
упругость покинула его мышцы. Ее руки скользнули под рубашку Холлорана,
ласково поглаживая его спину. Холлоран приподнялся и чуть переменил позу,
не выходя из нее. Его губы легко касались ее лица, целуя ее глаза, локоны
на висках, щеки и губы. Страсть уступила место нежности.
- Ты не знаешь, что он теперь сделает со мной, - сказала она.
- Ничего, что было бы хоть немного похоже на это.
Она вздохнула, чувствуя, как он опять становится твердым, напрягаясь
и проникая все дальше меж ее ног. На этот раз она отдалась ему сразу, не
сопротивляясь и охотно покорившись его желаниям. Теперь все их движения
были медлительными, почти вялыми; они наслаждались друг другом не
торопясь, выбирая более изощренные позы для своей любовной игры. Страсть
нарастала постепенно, и даже достигнув наивысшей точки, не выходила из-под
контроля, пока прилив чувств так же плавно не сошел на нет, принеся
облегчение обоим.
Как и в прошлый раз, они долго не разжимали объятий. Наконец Холлоран
встал и оправил свою одежду, потом устроился на полу возле софы, положив
локоть на край ложа, где распростерлась обессиленная Кора. Он наклонился,
чтобы поцеловать ее в губы, и осторожно провел кончиками пальцев по щеке,
отбрасывая назад ее спутанные влажные волосы.
- Лайам... - начала девушка, но Холлоран улыбнулся ей и покачал
головой:
- Не надо, Кора. Мы поговорим завтра. Сегодня ночью думай лишь о том,
что произошло между нами.
Он провел пальцами по нежной коже в ложбинке меж ее грудей,
спустившись вниз к животу, затем его рука скользнула в щель меж ее бедер.
Она обвила его плечи руками, приподнявшись и вопросительно глядя ему
в глаза; выражение ее лица было строгим и сосредоточенным.
- Я хочу узнать о тебе гораздо больше, неужели ты не понимаешь этого?
- сказала она.
- Погоди немного, - ответил он.
- Могу ли я довериться тебе? В тебе есть что-то... - она запнулась,
пытаясь найти подходящее слово, - "таинственное", Лайам, что-то мрачное,
но я до сих пор не могу понять, что именно. Я сразу почувствовала это, как
только мы встретились в первый раз.
Он начал подниматься с пола, но Кора крепко держала его за плечи, и
он снова присел у края софы.
- Я уже говорил тебе вчера, что я - лишь тот, кого ты видишь перед
собой, и ничего больше.
- Но я "чувствую" в тебе что-то, и это пугает меня.
- Мне много раз приходилось иметь дело с сильными, жестокими,
страшными в своей неистовой злобе людьми, Кора. Возможно, это наложило на
меня своеобразный отпечаток.
- И поэтому ты стал похож на них? Ты это хотел сказать?
Он качнул головой:
- Все не так просто.
- Тогда объясни мне! - в ее вопросе прозвучали плохо скрытая досада и
раздражение.
Он встал с пола - теперь руки Коры разжались; девушка глядела на него
широко раскрытыми глазами.
- В моей профессии сила обычно противопоставляется силе, - сказал он,
глядя на Кору сверху вниз. - Очень часто бывает, что такое
противопоставление - единственный путь, единственный шанс победить.
- Не изменяет ли это тебя самого в худшую сторону? Не становишься ли
ты сам сродни тому, против кого используешь свою силу?
- Может быть, - ответил он.
Она поежилась и закуталась в халат, прикрывая свою наготу.
Холлоран пошел к двери, но остановился на пороге, повернувшись к
девушке.
- Только попав в беду, начинаешь понимать, что такая перемена, может
быть, не так уж плоха.
Он вышел, аккуратно прикрыв за собой дверь.
Оставив Кору рыдать в одиночестве.
Холлоран помылся в общей ванной комнате, расположенную в одном из
концов длинного коридора, прежде чем пройти к себе в комнату. Как и
прошлой ночью, он повесил куртку на спинку своей кровати и вынул
автоматический пистолет из кобуры, положив его на тумбочку в изголовье
кровати. Сняв ботинки, он завел будильник своих наручных часов и прилег на
постель. Тусклая луна слабо освещала комнату, хотя окна не были
занавешены. Несмотря на то, что дополнительная команда оперативников
"Щита" патрулировала дороги вокруг границ поместья, а в доме появился еще
один телохранитель, Палузинский, Холлоран отвел на свой отдых лишь четыре
часа. До того, как самому заступить на дежурство, он намеревался проверить
Монка и Палузинского на их постах и обойти обширную лужайку вокруг дома -
не обнаружится ли на склонах холмов или в кустах что-либо подозрительное
или опасное? Кора отняла у него час отпущенного на сон времени. И много
сил.
Он закрыл глаза, и перед ним тотчас возник мысленный образ Коры. Он
припомнил, какое огорченное было у нее лицо, какая горькая обида
промелькнула в глазах девушки, когда он выходил из ее комнаты.
Яркая вспышка света, проникнув сквозь его сомкнутые веки, разорвала
тьму, в которую начал погружаться Холлоран.
Холлоран открыл глаза. В комнате царила ночная мгла, и только слабый
свет луны рассеивал непроглядный мрак. Уж не почудился ли ему этот
внезапный проблеск?
Зарница мелькнула снова - похоже, это была вспышка молнии; однако
грома за ней не последовало.
Он вскочил с постели и быстро подошел к окну. Вглядываясь в темноту
ночи, он различил лужайку перед домом, залитую неярким светом луны. Небо
заволокли тучи с рваными, неровными краями; их причудливые контуры
очерчивались серебристыми лунными лучами. Что-то зловещее чудилось в тени
этих туч, медленно наползающей на дом. Озеро казалось огромной серой
равниной, словно это была не водная гладь, а твердая бетонная поверхность.
Холлоран моргнул, когда свет вспыхнул снова. Его источником было
озеро, вода, испускавшая мощные световые потоки. В этой яркой мимолетной
вспышке Холлоран успел разглядеть какие-то темные силуэты на озере. Это
были люди. Или ему только показалось?..
Он бросился к своей кровати, надел ботинки и схватил с тумбочки свой
револьвер. Затем побежал вниз по лестнице.
25. СВЕТ С ОЗЕРА
Монк должен был дежурить у входа в дом. Но, оглядев холл, Холлоран
нигде не заметил его неуклюжей обезьяноподобной фигуры.
Холлоран не стал терять время на поиски американца. Выключив свет в
холле, он приоткрыл одну из створок двойной двери - этой узкой щели ему
оказалось достаточно, чтобы выбраться наружу. Он был сильно удивлен и
взволнован тем, что дверь оказалась незапертой. Гулкое эхо от быстрых
шагов Холлорана раздавалось под сводами арки подъезда. Выглянув наружу, он
остановился на крыльце, настороженно оглядывая окрестности.
Водная гладь снова была серой; озеро выделялось чуть более светлым
пятном посреди окутанного мглою луга.
Холлоран положил браунинг в кобуру и сошел с крыльца. Он бесшумно
скользил в высокой траве, огибая фасад особняка, используя его темные
стены как своеобразное укрытие - на их фоне его движущаяся фигура будет
практически незаметна. Чтобы не подвергать себя излишней опасности, он
решил подойти к озеру не кратчайшим путем - по дорожке, ведущей от
главного входа, где одинокий человек может стать отличной мишенью для
притаившегося в кустах стрелка, - а неожиданно появиться из-за угла здания
и пересечь лужайку наискосок. Добравшись до угла особняка, он пригнулся и
одним стремительным движением выскочил на ровный газон. Внезапная вспышка
света, исходящего от озера, заставила его зажмуриться; повинуясь
инстинкту, он упал на землю. Нервы Холлорана были предельно напряжены;
какое-то странное чувство, сродни страху, говорило ему, что он слишком
заметен, чересчур уязвим, когда лежит здесь, в сырой траве, не имея
никакого укрытия на случай опасности. Но всего удивительней была необычная
картина, запечатлевшаяся в его памяти, когда неровный свет зарницы очертил
темные контуры берегов озера.
Недалеко от берега чуть покачивалась лодка, в которой сидело трое или
четверо человек. Все как один повернули головы, рассматривая что-то за
бортом лодки. Этот странный предмет находился на воде; казалось, он висит
в воздухе, чуть касаясь поверхности водоема.
Видение пропало, когда сияние померкло так же внезапно, как и
вспыхнуло. Тело Холлорана напряглось, когда с берега озера донесся
одинокий тоскливый вой, перешедший в жалобный плач. Остальные шакалы
подхватили этот жуткий напев - в нем одновременно слышались сумасшедший
смех и горькое стенанье. Звуки плыли над водой, оглашая затихшую лужайку.
Холлоран прищурился, напрягая свое зрение - ему казалось, что он видит
силуэты зверей, сидящих на берегу - они неясно вырисовывались на более
светлом фоне серой воды. Однако в ночной темноте он мог принять высокие
пучки травы и прибрежной растительности за очертания напряженных тел
степных волков. Там, у самого берега, не было заметно ни малейшего
движения. Холлоран приподнялся со скользкой сырой травы и встал на одно
колено.
И снова его глаза зажмурились от внезапной вспышки света, источником
которого, как показалось Холлорану, являлось само озеро.
Это серебристое сияние исходило из самой глубины вод; лучи проникали
сквозь прозрачную жидкость, как сквозь огромную преломляющую призму; у
берегов лежали глубокие тени лилового и темно-синего цветов. Загадочное
свечение длилось всего несколько секунд, но за это короткое время Холлоран
успел разглядеть стаю шакалов, собравшихся у самой кромки воды. При свете
короткой вспышки они выглядели наподобие каменных изваяний - звери сидели
в напряженных позах, вытянув шеи, подняв кверху узкие остроконечные морды,
насторожив чуткие уши. Не меньше дюжины пар горящих глаз желтыми огоньками
светились в сумеречном свете.
Затем наступила полная тьма, еще более непроглядная из-за резкого
перехода от света к мраку. Так же, как и в прошлый раз, перед глазами
Холлорана продолжала стоять увиденная им картина: чья-то неподвижная
фигура возвышалась на берегу озера среди оцепеневших от испуга или
сделавших боевую стойку шакалов. Ссутулившийся или, может быть, согнутый в
странном поклоне человек стоял, всматриваясь в воду; черты его лица были
скрыты низко надвинутым капюшоном.
Холлоран услышал голос - нет, даже не голос, а смех, - и его внимание
снова переключилось на лодку. Он узнал резкое, отрывистое хихиканье
Феликса Клина - громкий звук разносился над тихой водою. Холлоран поднялся
с земли и быстро пошел вперед, пригибаясь пониже, на всякий случай вынув
оружие из кобуры.
В ночной тьме перед ним вырисовывались деревянные мостки низкого
причала - Холлоран помнил, что к ним была привязана лодка, на которой они
с Клином совершали утреннюю прогулку по озеру. Но сейчас лодки у берега не
оказалось. Может быть, Клин неожиданно решил прокатиться по озеру, как в
прошлый раз, когда он предложил Холлорану сесть на весла? Или похитители
насильно усадили его в лодку, рассудив, что на воде они наверняка будут
недосягаемы для сторожевых собак?.. Несколько минут назад он слышал смех
Клина, долетавший до берега - вряд ли похищенный человек будет так
необычно реагировать на создавшуюся ситуацию. Однако подобные рассуждения
ничуть не успокоили Холлорана. Если они поплывут еще дальше от берега, он
сядет в машину, чтобы встретить их на другом берегу озера, у границы
поместья. К тому же в машине у него будет возможность вызвать подмогу по
радиотелефону.
На берегу, у самой кромки воды, не было никакого укрытия, и Холлоран
подался чуть-чуть назад, потом бросился на землю, направив револьвер в
сторону неясно очерченной тени на озере. Он приготовился ждать, лежа на
сырой траве; очередная вспышка света из глубины озера разлилась по темной
воде серебристым сияньем. Интервалы между этими вспышками были
неодинаковыми, и невозможно было угадать, когда в следующий раз сверкнет
серебристо-голубая зарница. Свет потух так же внезапно, как и вспыхнул,
словно кто-то одним дуновеньем затушил горящую свечу. Холлоран провел
рукой по глазам, не в силах поверить в то, что он увидел, глядя на
освещенное озеро в течение нескольких секунд - настолько фантастичной была
картина, еще стоявшая перед его глазами. Всему можно найти простое и
разумное объяснение, думал он, все еще сомневаясь, не померещилась ли ему
та сцена, невольным свидетелем которой он был.
Он увидел четверых мужчин в лодке - Палузинского, Монка и двоих
арабов. Света во время короткой вспышки было достаточно, чтобы ясно
разглядеть их фигуры и головы, повернутые в одну сторону. Клина меж ними
не было.
Его невысокая фигура виднелась в нескольких шагах от лодки. Он
"стоял" на гладкой поверхности воды, как на твердом полу.
Холлоран встряхнул головой, подавляя в себе желание громко
рассмеяться абсурдности своего видения. В этом месте под водой могла
скрываться какая-то твердая площадка - песчаная отмель или огромный
камень. Таково было разумное объяснение. Под водой "должна" быть опора, на
которой стоял его клиент. От Клина вполне можно ожидать такого глупого
ребячества. Но как он мог не заметить такого препятствия, когда сам сидел
на веслах нынче утром, проплывая в лодке как раз над этим самым местом?
Где-то вдалеке завыли шакалы; на этот раз заунывный вой донесся
издалека, как будто звери отбежали от берега и теперь рыскали на поросших
кустарником склонах холмов. Он слышал негромкие всплески, когда весла
рассекали воду. Голоса. Лодка приближалась к причалу. Он подождал, пока
все, кто находился в ней, не высадились на берег, затем поднялся с земли и
пошел к ним.
Луна показалась в разрыве туч, осветив все вокруг своими бледными
лучами, и снова спряталась за облако. Группа людей, направляющихся к
берегу по деревянным мосткам, остановилась, заметив Холлорана.
- Оружие вам ни к чему, - в голосе Клина звучали ироничные нотки. -
Среди нас нет врагов, Холлоран, а ночь сегодня удивительно тиха и
спокойна.
- Что, черт побери, вы там делали? - спросил Холлоран спокойным
тоном, подавляя в себе нарастающий гнев.
- Я не пленник в своем собственном доме, - весело ответил ему Клин, -
и могу делать все, что мне нравится.
- Только не в том случае, если вы хотите, чтобы я оберегал вашу
жизнь.
- Нынче ночью мне не грозит никакая опасность.
Снова луна вышла из-за облаков, и Холлоран увидел, что Клин
ухмыляется.
- А свет из-под воды?..
Кайед и Даад улыбались так же широко, как их господин; Палузинский
тревожно поглядывал на Клина. Монк с бесстрастным, ничего не выражающим
лицом стоял позади небольшой группы.
Брови Клина высоко поднялись; на лице "объекта" было написано
величайшее изумление. Этот жест показался Холлорану слишком театральным.
После эффектной паузы Клин произнес:
- Ах, молнии. Похоже, собирается сильная гроза - будет настоящий
потоп. Скоро мы услышим гром. Поэтому мне кажется, нам не стоит надолго
задерживаться здесь, вы согласны?
И вновь Холлоран заметил, как непостижимым образом изменился весь
облик его клиента. Хотя Клин остался столь же насмешливым, эксцентричным
человеком, голос его сейчас был глубоким и звучал мягче, чем обычно.
Приглядевшись к нему повнимательней, Холлоран увидел, что Клин дрожит всем
телом, как будто избавляется таким образом от избыточной энергии - однако
это не имело ничего общего с нервными вспышками - и даже невротическими
явлениями - к которым уже привык Холлоран.
- Вас не было в лодке, - издалека начал Холлоран.
Клин громко, от души рассмеялся.
- Я не единственный любитель купанья в лунном свете, могу заверить
вас.
Палузинский издал сдавленный смешок.
- Я видел вас на воде... вернее, над поверхностью воды...
- "На" воде? - изумился Клин, продолжая ехидно ухмыляться. - Вы
хотите сказать, что я "шел по воде"? Как Иисус Христос?
Холлоран ничего не ответил ему.
- Я вижу, у вас опять начались галлюцинации, Холлоран. Вам все время
мерещится что-либо странное на этом озере. Очевидно, ваша психика никак не
может прийти к гармонии с окружающей вас природой. Ваше воображение
почему-то сильно тревожат эти спокойные воды.
Арабы захихикали, прикрыв рты руками.
- Мне кажется, вам нужно как следует отдохнуть, - Клин отбросил свою
иронию, и теперь в его голосе зазвучали дружеские нотки. - Нагрузки,
которым вы подвергались за последние дни, сильно повлияли на вашу трезвую
рассудительность, Холлоран. Может быть, незаметные изменения проникли
гораздо глубже, и даже ваше реалистическое мироощущение оказалось
затронуто ими? К слову сказать, я не очень удивлен такими внезапными
переменами. Я ожидал чего-то подобного. К тому же вы прекрасно
зарекомендовали себя в качестве телохранителя. Интересно, сумело ли ваше
наблюдательное начальство оценить тот факт, что стрессовая ситуация
мобилизует ваши силы и даже помогает проявиться тем скрытым способностям,
о которых никто раньше не подозревал?
Теперь даже Монк ухмылялся.
Тучи опять заволокли небо плотным покрывалом; ночная тьма поглотила
очертания дальних холмов и береговой линии озера.
- Мне кажется, нам следует поговорить, - просто сказал Холлоран, не
обращая внимания на сдавленный хохот, доносившийся от группы
сопровождающих Клина людей. Он заметил, что в отношении компаньонов
Феликса к своему патрону чувствовалась не столько почтительность
подчиненных к своему начальству, сколько жажда подражания этому странному
человеку, характерная для верных сторонников или учеников (словно апостолы
внимают каждому слову Учителя, подумал Холлоран).
- Но вам нужно поспать. Ведь сейчас не ваша очередь дежурить, не
правда ли? Мы нарочно не стали беспокоить вас, зная, как тяжело должно
быть человеку, чьи нервы постоянно напряжены, подобно вашим.
- Монку и Палузинскому даны жесткие инструкции предупреждать меня обо
всем, что бы ни случилось, в любое время.
- Вряд ли стоило прерывать ваш сон из-за такого пустяка, как ночная
прогулка по озеру.
- Я отдал им приказ.
- А я его отменил.
- Компания, которую я представляю, не может продолжать работать с
вами при таком положении дел. Завтра я порекомендую "Ахиллесову Щиту"
разорвать контракт или, по крайней мере, освободить меня от исполнения
своих обязанностей. У меня есть все основания для недовольства тем, что
здесь происходит.
- Нет.
Настроение Клина резко изменилось. Теперь его голос звучал резко,
уверенно, властно:
- Вы не должны этого делать. Вы нужны мне здесь.
- Ваша корпорация заключала контракт с "Ахиллесовым Щитом", а не со
мной лично. Обращайтесь в нашу компанию, если у вас возникли претензии к
ней, или вы недовольны условиями этого договора. У "Ахиллесова Щита" есть
много хороших, опытных агентов, которые справятся со своей задачей ничуть
не хуже меня.
Холлоран сунул револьвер обратно в кобуру и повернулся, собираясь
уйти.
- Подождите, - Клин быстро шагнул к Холлорану, и тот задержался на
месте. - Я погорячился. Возможно, я был... несправедлив к вам.
Сейчас "вторая натура" низенького человечка проявлялась наиболее
ясно, проступая сквозь его привычные черты, словно на какое-то мгновенье
Клин решил сбросить маску, которую носил на людях.
- Вы правы, нам следовало предупредить вас, куда мы отправляемся в
столь поздний час, и не оставлять вас дома в целях безопасности. Но я
находился под влиянием минуты, понимаете, я поддался своим чувствам, не
рассуждая о возможных последствиях своего поступка. Мне показалось, что не
стоит тревожить вас из-за такого пустяка.
- Однако вы не объяснили мне, зачем вам понадобилось идти на озеро.
Равно как и причину этих странных вспышек света. А также того, что... я
увидел.
- Взгляните на тучи. Задержите свой взгляд на несколько мгновений.
- Это не... - Его прервала вспышка света. Он стал смотреть на небо.
Другая, более слабая отдаленная зарница полыхнула в небе, осветив
клубящуюся тучу, наползающую на блеклый, серый небосвод.
- Это совсем не то, что было раньше, - сказал Холлоран. - Свет
излучало само озеро.
- Отражение, только и всего, - пожал плечами Клин. - Озеро сегодня на
диво спокойно, и его темная гладь сыграла роль мощного зеркала.
Яркая молния осветила стоящих на мостках мужчин, выхватив на
несколько секунд резкие, как на фотоснимке, очертания их тел из темноты. В
голубоватом свете электрического разряда люди казались мраморными
изваяниями, их лица были неестественно белыми. Издалека, как бы в
подтверждение слов Клина, донеслись раскаты грома.
- Пойдемте в дом, а то как бы нам не промокнуть, - предложил Клин.
- Я видел...
- Вы ошиблись, - заявил Клин тоном, не допускающим никаких
возражений. - Мы с вами сейчас пойдем домой, и я как можно подробнее
расскажу вам о себе и о том месте, где мы сейчас находимся. Полагаю, вас
это заинтересует.
Холлорану хотелось послать своего клиента ко всем чертям, но что-то
удержало его от такого проявления несдержанности: он был слегка
заинтригован. Низкорослый человек, стоявший перед ним, до сих пор во
многом являлся для него загадкой; к тому же Феликс Клин резко отличался от
всех, чьи жизни Холлорану приходилось охранять до этого.
- Вы должны согласиться на одно условие, - сказал он Клину.
Тот поднял руку, повернув ее ладонью к собеседнику, как бы желая
отвратить от себя возможное давление с его стороны:
- Смотря на какое.
- Вы ответите на все мои вопросы.
- Этого я обещать вам не могу.
Новая зарница, еще сильнее прежних, осветила озеро, лужайку и
готический особняк, возле которого стояло несколько автомашин.
- Но я расскажу вам все, что только знаю сам, - прибавил Клин. В это
время гром пророкотал уже совсем близко.
- Скажите своим друзьям-арабам, чтобы они шли вперед, - распорядился
Холлоран. Затем махнул рукой Монку и Палузинскому: - Вы вдвоем пойдете
сзади. И не глядите на нас, а наблюдайте за холмами и следите за дорогой.
- Здесь нет ничего опасного, - попытался протестовать Монк.
- Делайте, что вам говорят, - отрезал Холлоран.
Палузинский хлопнул американца по плечу, очевидно, желая удержать его
от спора с Холлораном.
- Вы идите, - сказал Холлорану пожилой поляк, - мы пойдем следом.
Пока все спокойно, не стоит волноваться.
Маленькая колонна двинулась к особняку, соблюдая строгий порядок:
двое арабов шли впереди, Клин и Холлоран - в середине; шествие замыкали
Палузинский и Монк. Но не успели они пройти и половины пути до дорожки,
ведущей к парадному подъезду, как первые крупные капли упали на траву.
Клин поднял кверху улыбающееся лицо, глядя на своего защитника:
- Я же говорил вам, что будет дождь!
Дождь хлынул сильнее, и в считанные секунды все промокли до нитки.
Однако Клина это, похоже, ничуть не волновало. Он засмеялся и внезапно
выбежал из колонны мерно шагающих людей; кружась, словно в каком-то
причудливом танце, он поднял к небесам руки с растопыренными пальцами.
Отбежав на несколько шагов, он остановился, повернувшись лицом к группе
спешащих ему навстречу людей, и запрокинул голову, подставив лицо ливню;
капли дождя падали в его открытый рот. Медленно опустив руки и
выпрямившись, он глянул на своих спутников; ликованье, прозвучавшее в его
голосе, каким-то чудом остановило всех, кто торопился укрыться от дождя:
- Посмотрите на озеро!
Клин протянул руку вперед, и они обернулись, чтобы взглянуть на
озеро, оставшееся позади.
Широкая водная поверхность, освещенная внезапной вспышкой света,
вспенивалась под проливным дождем. Тяжелые капли, упавшие в озеро,
взметнули вокруг себя миллионы маленьких фонтанчиков.
Когда зарница погасла, Холлоран перевел дух, подавленный странным
впечатлением, которое произвела на него эта картина. Ему почудилось, что
миллионы пальцев или коротких щупалец разом высунулись из воды.
26. ДРЕВНЯЯ КУЛЬТУРА
Они сидели друг напротив друга в гостиной; Клин ерошил свои мокрые
курчавые волосы, улыбаясь Холлорану, как и прежде.
- Освежает, а? - отрывисто произнес он. - Люблю дождь. Он очищает
плоть. Омывает тело, и оно становится таким чистым и свежим, словно бы
даже неподвластным никаким людским порокам. Однако вам следовало бы
переодеться. Я не хочу, чтобы мой телохранитель заболел пневмонией.
- Я приму горячую ванну перед тем, как лечь спать, - Холлоран пожалел
о том, что, составляя свой график, он оставил так мало времени на сон.
Гостиная мало отличалась от остальных комнат особняка - в ней было
мало мебели; предметы обстановки, казалось, были расставлены где попало,
так что между ними не чувствовалось никакой связи. Воздух был сырым и
прохладным, несмотря на то, что Клин распорядился разжечь огонь в камине,
как только они вернулись с озера. Неяркое пламя очага, распространявшего
вокруг себя приятное тепло, было единственным источником света - Клин
погасил все лампы, едва вошел в гостиную. На подножии в углу комнаты
стояла каменная статуя женщины, облаченной в длинные широкие одежды;
отблески огня играли на лице изваяния, оживляя застывшие черты. Слепые
глаза статуи были широко раскрыты, словно от испуга или от удивления;
волосы, гладко зачесанные назад, были схематично и грубо обозначены резцом
скульптора. Над каминной доской помещался фриз с затейливой росписью,
изображающей колесницы и марширующих воинов. В живых красках, яркость
которых терялась в полумраке гостиной, преобладали белый и синий цвета,
оттененные бледными тонами красного.
- Сделано из черепахового рога и известняка, - пояснил Клин, заметив,
что Холлоран разглядывает роспись на фризе, пока Кайед зажигал камин, а
Даад ушел, чтобы принести своему хозяину полотенце.
- Это часть Царского Столпа из древнего Ура. Присмотритесь
повнимательней. Видите того вражеского воина, сокрушенного колесницей?
Даже в ту далекую эпоху в литературе и искусстве встречалось много
кровавых сцен. Вкусы людей не меняются со временем, вы согласны? Знаете ли
вы что-нибудь о "шумерах", Холлоран?
Холлорану почудилось, что обрывки смутных воспоминаний, вызванные
знакомым словом, вот-вот сложатся в цельную картину, но через несколько
мгновений он с сожалением покачал головой:
- Я никогда не был силен в истории.
- И даже в древней истории? Я полагаю, ее чарующая прелесть может
увлечь каждого.
- Меня больше интересует то, что происходит вокруг нас в настоящий
момент. Вы обещали ответить на несколько моих вопросов.
- Конечно. Только немного погодя. Пока отдохните немного и соберитесь
с мыслями. Сначала позвольте мне рассказать вам о шумерах. Учиться никогда
не поздно, правда?
В эту минуту вернулся Даад. В руках у араба было полотенце, которое
он почтительно подал господину.
- Можешь сходить покормить Палузинского, - сказал ему Клин. - У
нашего друга-поляка весь вечер текли слюнки.
Араб усмехнулся:
- Я оставил ему несколько лакомых кусочков.
Кайед, покончив с растопкой камина, оглянулся на своего товарища и
тоже засмеялся. Холлоран отметил про себя, что сегодня Даад уже не скрывал
того, что понимает английский язык; а ведь еще вчера он искусно и тонко
разыгрывал из себя глухонемого. Встав рядом, оба араба качнули головами в
легком поклоне и вышли из комнаты. Клин начал вытирать полотенцем свои
курчавые волосы; насквозь промокшая одежда, по-видимому, ничуть его не
беспокоила.
Холлоран разглядывал своего клиента: оранжевые отсветы пламени
вспыхивали в глубине черных глаз Клина; лицо медиума было напряженным и
сосредоточенным, как будто он долго ждал разговора с телохранителем и
волновался перед важной беседой. Клин сидел боком к очагу; вся его фигура
была освещена лишь наполовину, и в золотистых отблесках огня кожа Клина
казалась желтой. От изогнутых ножек стула, на котором сидел Феликс, к
дальнему углу комнаты протянулась длинная дрожащая тень, почти полностью
скрывшая каменную статую женщины; но Холлорану почудилось, что он ощущает
на себе пристальный взгляд ее неестественно огромных глаз.
Клин обмотал полотенце вокруг головы так, что почти все его лицо
оказалось затененным - освещенными остались только кончик носа и
подбородок.
- Знаете ли вы, что они изобрели письменность? - внезапно спросил
Клин, и тут же, заметив растерянную гримасу Холлорана, добавил: - Шумеры.
- Нет, я этого не знал, - равнодушно ответил Холлоран.
- Так-то. И еще они первыми додумались до чисел. Они вели счет
предметам десятками и по шестьдесят. Вот почему у нас минута делится на
шестьдесят секунд, а шестьдесят минут составляют час. Как видите, они
применили свои познания в теории чисел к измерению отрезков времени. По
той же самой причине, к слову сказать, мы делим круг на 360 частей и
получаем единицу измерения плоского угла в геометрии - градус. Но это еще
не все. Шумеры являются изобретателями колеса. Ну, как вам это нравится,
а?
- Клин, меня совершенно не интересуют подобные...
- Они "могут" вас заинтересовать, - резко возразил Клин, но тут же
поднял руку, повернув ее ладонью к собеседнику, показывая этим жестом, что
совсем не хотел его обидеть.
- У них были глубокие познания в области алгебры и геометрии; они
делали первые шаги в медицине, анатомии и хирургии. Речь идет о третьем
тысячелетии "до нашей эры", Холлоран; все это происходило за три тысячи
лет до Рождества Христова, а может быть, даже раньше... Черт, да весь
остальной мир едва успел выйти из каменного века!
- Вы до сих пор не объяснили мне, зачем вы пошли ночью на озеро.
- А?.. Я думал, я уже сказал вам.
- Нет.
- Хорошо, хорошо. Послушайте, вы мне поверите, когда я скажу вам, что
озеро является своего рода проводником психического заряда, необходимого
мне? Что мой организм черпает психическую энергию из разных источников,
обладающих особого рода силой? Вы знаете, как ивовый прут в руках у
некоторых людей может указать на то место, где скапливаются подпочвенные
воды или есть залежи металлов. Вы наверняка видели, как этот своеобразный
компас колеблется под действием невидимых сил и наконец направляется в
сторону источника энергии. Мой разум обладает похожими способностями;
только различие между ним и волшебным прутиком заключается в том, что мой
мозг может впитывать в себя энергию, исходящую от этих мест.
- Это невероятно. Вы путаете психику с физикой...
- А вы, конечно, полагаете, что между ними нет никакой связи. Ваши
представления о кинетической энергии не идут дальше простейших законов
механики. Никогда не слышали о телекинезе, Холлоран? Каким образом
наделенные некоторыми особенными свойствами способностями люди могут
двигать предметы с помощью тех сил, которые они черпают из своего
собственного сознания? Вот наглядный пример того, о чем я только что
говорил; вот и реальная связь между психикой и физикой. Энергия существует
повсюду, она окружает нас, но у нее нет ни конкретной формы, ни
определенного состояния, она бестелесна и неощутима, как, например, те
микроскопические волны, которые излучает ваш мозг, когда вы мыслите. До
вас доходят мои слова, Холлоран, или, может, я попусту трачу время?
Клин наклонился вперед; теперь тень от причудливого тюрбана на голове
полностью скрывала его черты. Холлоран молчал.
- Вот почему я купил Ниф, - продолжал тем временем Клин. - Здесь
расположен мой психический генератор: само озеро - бездонный сосуд, на дне
которого дремлют таинственные потусторонние силы. Вы сами видели сегодня
ночью, как озеро притягивало к себе молнии, и как проявлялись при этом его
необычные свойства. На нашей планете существуют сотни, а может быть,
тысячи подобных мест. Люди издавна поклонялись могучим темным силам
природы, и в таких местах строились храмы древних божеств, появлялись
усыпальницы и культовые сооружения. Самые разные народы отдавали должное
обратной стороне человеческого бытия. Этот обычай дошел до наших времен;
правда, он сильно изменился, но суть его осталась той же, что и много
веков назад. Полагаю, что из всех людей, которых интересуют подобные
загадки, лишь очень малая часть способна ясно ответить на вопрос, чем
вызвано их любопытство.
Клин откинулся на спинку стула; свисающий конец полотенца упал на его
скулу. Губы Клина все еще продолжали улыбаться.
- В определенных сферах метафизика и физика действуют как одно целое,
и энергия, вызывающая явления этих двух видов, едина. Например, Луна
воздействует на сознание человека точно так же, как она вызывает морские
приливы и отливы на Земле - спросите об этом любого психолога или
психиатра. Крупные залежи полезных ископаемых - руд, нефти, газа или
минералов - тоже имеют свой собственный потенциал, поскольку являются
резервуарами для энергии. Как, по-вашему, я обнаруживаю их для "Магмы"?
Мое сознание тянется к ним, потому что там скрыты источники, из которых
можно почерпнуть энергию. Точно так же собака издалека чует запах дичи;
точно так же акула чувствует кровь, разлитую в воде, за много миль.
Инстинкт или необычные для человека способности мысленного восприятия?
Скорее всего, это лишь разные стороны одного и того же свойства сознания.
Внимательно выслушав пространную речь Клина, Холлоран решил, что в
рассуждениях его клиента есть своеобразная логика, однако безоговорочно
принять на веру столь фантастическое объяснение было трудно.
- Значит, вы утверждаете, что озеро обладает особыми свойствами, что
подземные минеральные ключи...
- Я "не" знаю, какие черти там водятся, Холлоран, - перебил его Клин,
- и не хочу этого знать. Может быть, что-то необычное лежит на самом его
дне, под густым слоем ила, а может быть, еще глубже - меня это не
касается. Я лишь использую это в своих целях, но не более того.
Клин снова принялся энергично вытирать свои волосы полотенцем.
- Должен вам сказать, что я до сих пор ищу подобные источники энергии
повсюду, где я ни бываю. Подобно тому как бедуины располагают свои скрытые
колодцы по всей пустыне таким образом, чтобы всегда где-нибудь поблизости
можно было найти другой родник, если один из колодцев пересохнет, так и я
открываю все новые и новые места, где энергия земных недр выходит на
поверхность. Для этого нужно много путешествовать по всему свету. Такие
поездки довольно утомительны; зато, как говорится, странствия расширяют
кругозор. Правильно?
- Я полагаю, что таким образом вы нашли своих телохранителей -
проезжая через те страны, откуда они сами родом? - спросил Холлоран,
стараясь увести разговор в сторону от "мистических" тем, которыми,
очевидно, увлекался его клиент.
Клин, казалось, погрузился в раздумья или воспоминания:
- Да-а, да... Я много где побывал. И всюду мне попадались подходящие
люди.
- И звери тоже? Вы привезли шакалов в Англию издалека?
Клин покачал головой:
- Нет, их специально выращивали здесь. Необычные у меня любимцы, а?
- Отчасти вы правы. Я терялся в догадках, почему вы выбрали именно
их.
- Потому что их все презирают, Холлоран. А мне это нравится, - Клин
захихикал, глядя в огонь. - Отчасти потому, что они питаются падалью...
Людям свойственно недооценивать многое, что они видят перед собой. Общее
мнение недооценивает и этих животных. Они едят мертвечину, да, но они
совсем не так трусливы, как утверждает молва. Им приходится драться с
гиенами и крупными стервятниками за свою добычу. И уж кто-кто, а они не
побоятся стащить лакомый кусочек из-под носа у льва.
Он покачал головой, словно стряхивая дремоту, и продолжал:
- Я ценю их хитрость и коварство, их ловкость и сообразительность. Вы
знаете, как они охотятся? Один или двое зверей отвлекают мать-антилопу, в
то время как остальные нападают на малыша. Поймав добычу, они рвут ее на
куски и закапывают в землю в разных местах, чтобы сбить со следа других
пожирателей падали. На следующий день или через несколько дней они
откапывают заветный клад. Когда им нужно принести кусок мяса своим
детенышам, они обычно заглатывают его целиком и отрыгивают уже у входа в
логово, чтобы следящий за бегущим животным сверху орел-стервятник не
выхватил у него добычу, внезапно спикировав вниз и оглушив ударами острого
клюва и крыльев. О, они великие приспособленцы, эти степные звери. Они
хорошо выучились науке выживать во враждебном мире.
- Но вы говорите, что они питаются падалью.
- Действительно, мясо с душком - их привычная еда. Однако им не чужды
странные прихоти. Люди назвали бы их утонченными удовольствиями, окажись
они на месте шакалов. Например, одно из любимых лакомств этих любителей
мертвечины - послед африканской антилопы гну. Несколько хищников могут
преследовать стадо гну на протяжении многих километров, если учуют, что
среди них есть беременная самка-антилопа.
- Я заметил чью-то фигуру, стоявшую на берегу озера среди шакалов.
Клин обернулся к Холлорану:
- Ну и что?
- Я подумал, что это может быть тот, кто охраняет въезд в поместье.
Медиум кивнул.
- Если бы там был кто-то другой, его непременно прогнали бы прочь?
Клин не ответил на последний вопрос, неожиданно сменив тему
разговора:
- Я так и не закончил свой рассказ о шумерах. Не помню, говорил ли я
вам, что они были первыми астрологами? По-моему, не говорил. Они строили
"зиккураты" - массивные, приземистые пирамиды, которые одновременно
являлись храмами и обсерваториями. Вы, конечно, считаете чем-то
несерьезным предсказание будущего по знакам Зодиака; тем не менее это
положило начало развитию науки астрономии.
Клин снова обернул полотенце вокруг головы; устроившись на стуле
поудобнее, он глядел на Холлорана; тень почти полностью закрывала его
лицо.
- Древняя цивилизация возникла в долине меж двумя реками - Тигром и
Евфратом; теперь эта территория принадлежит государству Ирак. Плодородная,
щедрая земля, настоящий оазис в пустыне. Легенды гласят, что в давние
времена там находились сады Эдема, в которых злой дух, названный Змием или
Дьяволом, искушал Еву и Адама. Змий поплатился за свое деяние: лишенный
крыльев (а заодно и ног), он был принужден ползать на брюхе, пресмыкаясь
до конца дней своих (а поскольку дух бессмертен, это получается достаточно
долгий срок). Как бы то ни было, потомки Адама и Евы, шумеры, достигли
высокого уровня социального развития. Созданные ими структуры
централизованной власти и управления явились прообразом будущего
государства. Этот древний народ уже имел свои законы, помогающие
регулировать рабочую силу и устанавливающие сложные связи между различными
городами. Законы также определяли размеры налогов и цены на важнейшие
товары. В небольших городах были даже собственные мэры и муниципальные
советники. Это означает, что шумеры были искусными землепашцами; их
земледельческие общины производили достаточное количество продуктов, чтобы
прокормить многочисленных ремесленников, воинов, жрецов и людей, занятых
искусством. Новые ремесла и искусства бурно развивались в крупных городах,
куда стекались наиболее умелые мастера. Действительное начало цивилизации,
не правда ли, Холлоран? К худу ли, к добру ли, но этот культурный
переворот положил начало разделению людского труда не только на
индивидуальном, но и на коллективном уровне.
- Послушайте, сейчас не время для отвлеченных бесед. Есть более
важные предметы, на которые стоит обратить внимание. Например, на то, что
охрана вашего поместья организована очень плохо.
Но Клин совсем не слушал его. Или делал вид, что не слушает.
- Шумеры даже придумали свои меры наказания для провинившихся перед
законом, особенно для совершивших преступление. Правила были просты - "око
за око". Сыну, поднявшему руку на отца, отрезали руку; та же кара
постигала неосторожного хирурга, по чьей вине операция принесла больному
еще больший вред вместо желаемого облегчения. Поджигателя или вора,
обокравшего загоревшийся дом, заживо сжигали на костре, - Клин хихикнул. -
Суровая юстиция, как видите. Но результативная. Смерть за смерть, кровь за
кровь, жизнь за жизнь. Кроме публичных сожжений, было еще множество
способов наказания преступников: их били палками и плетьми, сбрасывали со
стен самых высоких башен, душили петлей, наброшенной на шею. И, конечно,
калечили, отсекая жизненно необходимые органы. Тот, чье прегрешение перед
семьей или общиной было особенно велико, приговаривался к отсечению рук и
ног - древние люди считали, что таким образом они избавляются от частного,
конкретного зла, которое могло грозить им новыми бедами в будущем. Они
поступали со своими злодеями так, как когда-то Бог поступил с
провинившимся Змием. Искалеченные грешники, подобно пресмыкающимся тварям,
были обречены ползать во прахе до конца дней своих. Ужасный конец -
брошенные на произвол судьбы, лишенные возможности двигаться, эти
несчастные калеки погибали в страшных мучениях. Единственным утешением
служило то, что смерть, избавительница от мук, не заставляла себя долго
ждать, - Клин содрогнулся, очевидно, живо представив себе описанную им
картину человеческих страданий.
- А вы говорите, что они были цивилизованными, - заметил Холлоран.
- Они нашли способ сделать так, чтобы их система заработала, -
ответил Клин. - Да, созданный ими режим был суровым, а во многом даже
жестоким; зато весь остальной мир кое-чему у них научился... Странно
однако, что этот народ полностью исчез с лица земли. Представьте себе,
могучее племя, построившее многочисленные святилища и города, вымерло или
было покорено чужеземными завоевателями, стоявшими на более низкой ступени
культурного развития. Возможно, шумеры смешались с другими народами,
растворившись в их массе, подобно капле воды в море. Не правда ли,
любопытная загадка, если учесть их высокие достижения в области искусств и
ремесел?
- Да, это интересно, - равнодушно подтвердил Холлоран.
- К сожалению, о дальнейшей судьбе шумеров почти ничего не известно.
Даже их язык умер вместе с ними.
Гулко треснуло горящее в очаге полено; сидящие друг напротив друга
Клин и Холлоран обернулись и несколько секунд смотрели на колеблющееся
пламя, отвлеченные резким, похожим на пистолетный выстрел звуком.
После недолгой паузы Холлоран произнес:
- Мне хочется задать вам несколько вопросов, касающихся Коры.
Клин чуть подвинул свой стул и уселся на нем поудобнее, затем
медленно размотал полотенце, обернутое вокруг его головы. На подвижном
лице низкорослого темноволосого человека отразилась тайная борьба,
происходящая в его душе: в глазах на секунду вспыхнул дьявольский хитрый
огонек, но маска простодушного удивления тотчас же скрыла и плутовское
выражение глаз, и нервное движение тонких губ.
- Это вопросы личного плана, или они непосредственно относятся к
вашим служебным обязанностям охранника?
- И то, и другое, скорее всего. Чем объясняется ее сильная... -
Холлоран запнулся, подбирая подходящее выражение, - зависимость от вас?
Клин захохотал. Холлоран, уже привыкший к ребяческим выходкам своего
клиента, терпеливо ждал, когда этот непредсказуемый человек снова станет
серьезным.
- Но она ни в чем от меня не зависит, - вдоволь насмеявшись, сказал
Клин. - И вообще, как может человек зависеть от кого-то другого? Это
просто проявление слабости, которая превращает некоторых людей в угодливых
рабов. Отговорка. Поблажка самому себе. Стремление переложить
ответственность за свои поступки на чужие плечи, сделать кого-то другого
виновником, а иногда - покровителем своих мелких грехов. Удивительно, как
вы сами не додумались до этого, Холлоран, - Клин наклонился вперед;
видимо, тема разговора живо заинтересовала его. - Наша собственная воля
обладает полной властью над нами. В конечном счете, ничто не может
сопротивляться ей.
- Людей можно испортить, растлить, подкупить.
- Только если они сами втайне желают этого, - быстро ответил Клин.
Холлоран решил, что его клиент сейчас не расположен к серьезному
разговору.
- Да, еще я хотел договориться с вами о некоторых мерах по усилению
охраны вокруг усадьбы.
Клин несколько секунд разглядывал своего охранника, не произнося ни
звука, а затем спросил:
- Почему вас так интересует Кора? Ведь ваши с ней отношения не
выходят за рамки чисто деловых контактов, разве не так? Разрешите мне
надеяться, что так оно и есть... К тому же в условия заключенного с вами
контракта входит забота лишь о моей безопасности, а не о благополучии
каких-то посторонних лиц.
На этот раз насмешка Клина не вызвала у Холлорана приступа
раздражения, но уже не в первый раз оперативник "Щита" задал себе вопрос:
зачем Клин послал к нему прошлой ночью свою секретаршу? Какие цели он
преследовал?
- Между верностью долгу и зависимостью существует огромная разница, -
произнес он вслух.
- Вы считаете, что Кора способна предать меня? - в голосе медиума
прозвучало неподдельное удивление.
- Ничуть. Я интересуюсь этим только для того, чтобы составить полную
картину.
- Хорошо. Давайте поговорим о ней немного подробнее, - Клин положил
на живот кисти рук с переплетенными пальцами, опершись локтями на
подлокотники старинного жесткого стула; глаза его были полузакрыты, словно
он воскрешал в своей памяти мысленный образ Коры. - Она умна и
образованна, обладает деловой хваткой, прекрасно справляется со своими
обязанностями, хорошо знает свое дело. К тому же, согласитесь, она
красива. В последнее время, однако, она подавлена и словно бы чем-то
расстроена - кажется, ее терзает тайная тревога или какое-то внутреннее
беспокойство, вы заметили? Конечно, заметили, ведь это так ясно отражается
и на ее лице, и на ее манерах. Как вы думаете, чем может быть вызвано
столь сильное волнение?
Клин явно продолжал поддразнивать его, стремясь рассердить или
вызвать на откровенность, но Холлоран не поддался на эту уловку, хотя
колкий ответ уже давно висел на кончике его языка.
- Давайте перейдем к другим вопросам, - спокойно сказал он своему
клиенту.
- Я думаю, ее мучает моральная дилемма, из которой она никак не может
найти выхода. Она находится в затруднительном положении, не так ли? Вы
видите, как молодая, цветущая женщина теряет покой и сон из-за своих
переживаний. Но в чем их причина? Может быть, у нее какие-то неприятности
на работе, из-за которых она рискует потерять место? Нет, скорее всего, ее
тревожат проблемы, связанные с личной жизнью... может быть, даже с
интимной, сексуальной ее стороной, а? Ведь она чувственная женщина. Что вы
думаете об этом, Холлоран? Я ведь немного глуповат по части этих дел, -
так что же вы мне подскажете?.. Почему вы молчите, Холлоран? - и Клин
широко улыбнулся.
В первые мгновения им овладело неистовое желание с размаху ударить по
ухмыляющейся физиономии Клина, чтобы стереть с нее эту противную сальную
усмешку.
- Нужно укрепить ограду на тех участках границы поместья, где
облегчен доступ за ее пределы, - обнести их заграждением с колючей
проволокой наверху и установить чувствительные датчики, реагирующие на
вибрацию, - равнодушно произнес он. - Обычно для нарушителей не составляет
труда проникнуть сквозь такую преграду, перерезав проволоку, но это
препятствие задержит их и даст сигнал тревоги нашему патрулю. Дежурной
бригаде будет значительно легче обнаружить и обезвредить бандитов.
- Может быть, Кору привлекают как раз такие вещи, к которым она не
была приучена? Новизна, необычные ощущения, знаете... Она воспитывалась в
строгой семье, где царила достаточно твердая, даже суровая мораль. Ее
родители принадлежали к сливкам общества; возможно, они были недовольны
тем, что их дочь захотела жить своим умом, достигнув, с их точки зрения,
столь низких результатов. Как вам кажется, может быть, это ее беспокоит?
Может быть, страх перед упреками родителей, привитый с самого раннего
детства, еще жив, хотя родители ее давно умерли? Горькое сожаление о
сделанном когда-то выборе, о несложившейся судьбе? Комплекс вины и
раскаяние отрицательно влияют на человека, губя его лучшие способности.
- Я не слишком полагаюсь на скользящие лучи вращающихся прожекторов -
от них слишком легко спрятаться, - но считаю, что необходимо наладить
надежную осветительную систему вокруг дома; особую тревогу у меня вызывает
старый сад. Надо позаботиться о том, чтобы все возможные подходы к зданию
хорошо просматривались в любое время суток. Еще нужно поставить
чувствительные низкочастотные аудиосканнеры или приборы, регистрирующие
малейшие изменения магнитного поля - это обеспечит надежную защиту. Меж
домом и озером нужно поместить дополнительные устройства, позволяющие
засечь нарушителей, а на озере установить гидролокаторы.
- И все же, Холлоран, людям свойственно ошибаться. Непогрешимых людей
нет, не правда ли, Холлоран? У каждого из нас есть свои слабости, свои
недостатки, свои пороки, которые делают нас уязвимыми. Мы не были бы
людьми, если бы не имели их. Однако я до сих пор никак не могу отгадать,
где находится ваша слабая струнка.
- На дороге, ведущей от главных ворот к дому, необходимо разместить
контрольные пункты, где будут тщательно проверять каждую машину. Возле
самых ворот нужно устроить укрепленный пост - небольшой домик с прочными
стенами, оборудованный телефонной связью с главным зданием, где постоянно
будут дежурить несколько человек. У меня нет оснований не доверять тому из
вашему таинственному сторожу в домике у ворот, однако в одиночку человек
не сможет противостоять сколько-нибудь серьезной команде похитителей.
- Что делает вас таким непроницаемым, Холлоран? И что скрывается за
этой таинственной личиной?
- Кроме того, у всех ворот в Нифе обязательно должны стоять
телекамеры для постоянного наблюдения за ведущими к ним дорогами. Те окна
здания, доступ к которым облегчен, нужно защитить прочными металлическими
решетками. И, конечно, провести сигнализацию в доме, установив датчики на
"все" окна и двери.
- Вы верите в Бога, Холлоран?
Оперативник глянул в лицо Клину.
- Я составлю список рекомендаций по усилению безопасности вашего
загородного поместья и направлю копии в "Магму" и "Ахиллесов Щит", - сухо
произнес он. - Если в кратчайшие сроки я не получу разрешения на эти
дополнительные меры предосторожности от "Магмы" или лично от вас, то,
боюсь, компания, которую я представляю, может отказаться дальше иметь с
вами дело.
- Мой вопрос смутил вас? Это написано у вас на лице! Жаль, что вы не
можете взглянуть на себя со стороны. Я думал, что все ирландцы
богобоязненны, независимо от своего личного вероисповедания.
- Я не ирландец.
- Ваш отец был ирландцем. Возможно, вы родились не в Ирландии, но
воспитывались-то вы в краю своих предков.
- Откуда вы знаете? - спросил Холлоран, тут же вспомнив свой разговор
с Корой за рюмкой джина в маленьком кафе во время своего первого визита в
"Магму". Очевидно, девушка рассказала Клину о том, откуда родом его новый
охранник.
- Однако вы до сих пор не ответили на "мой" вопрос.
- Сведения личного плана не оговорены в моем контракте. Вас касается
лишь мой профессиональный уровень, то есть насколько хорошо я могу
выполнять порученное мне задание.
- Ваш ответ возбуждает еще большее любопытство. Подобная скрытность
идет вам, Холлоран; так вы кажетесь еще более опасным и загадочным.
Внезапно воздух меж Холлораном и Клином чуть дрогнул и помутнел, а
затем в нем возникло видение. Неправдоподобно огромное, красное лицо Отца
О'Коннелла было искажено мукой; слезы, катившиеся по щекам, блестели в
багровых отблесках пламени. Но эти языки огня плясали не за каминной
решеткой - они принадлежали иному времени, иному месту. Усилием воли
Холлоран прогнал от себя этот образ, но вопли священника, вбежавшего в
горящий храм, еще долго звучали в его ушах.
- Вы слышите меня, Холлоран? У вас такой странный вид, словно вы
увидели привидение.
Холлоран моргнул и перевел глаза на своего клиента. Клин, все еще
улыбаясь, пристально смотрел на него, но теперь выражение его лица
несколько изменилось; плутоватый взгляд медиума подсказал Холлорану, что
страшную картину, внезапно возникшую в воздухе, видел не только он сам.
- У шумеров было много богов, - продолжал тем временем Клин, - и
богинь, - голос медиума звучал монотонно, словно ничего необычного не
произошло. - Целый сонм божеств, и у каждого бога была своя сфера влияния.
Ану, бог неба, Суэн, бог Луны, Энлиль, бог воды, Марук, покровитель
Вавилона, и Эа, один из добрых богов. Из женских божеств наиболее известна
Ининь (у других народов - Иштар), теперь она стала совсем иной, и даже
внешний облик богини изменился до неузнаваемости. Еще был бог Бел-Мардук,
которого позже стали презирать, - оскал Клина стал злобным, глаза почти
остекленели. - Люди не могли простить ему жестокость и кровожадность,
отразившуюся в суровом культе этого бога. И, конечно, были еще разные
личности - прошу прощения, я хотел сказать "разные божества" - к которым
обращались с молитвой о помощи или покровительстве в самых разных случаях
и которых считали виновными во всевозможных бедах и несчастьях,
ниспосланных людям. Так на земле возникли первые религиозные обряды, еще
несущие в себе примесь древнего темного колдовства. Вероятно, они боялись
обременять многочисленными просьбами какого-то одного бога или богиню, и,
чтобы не навлечь на себя гнев рассерженного бога, возносили свои мольбы к
разным божествам. Или, может быть, горький опыт жизни научил их не
возлагать все свои надежды лишь на одного господина?.. Как бы то ни было,
многобожие органично вошло в их культы и верования, и новые божества
заняли свои места рядом с древними, таинственными, а зачастую и грозными
богами. Но вот что поистине странно - ученые до сих пор не установили,
какие племена и народы были предками шумеров, откуда возникла эта
культурная, цивилизованная раса. Если учесть, что именно шумеры изобрели
письменность, то маловероятно, чтобы они не оставили никаких записей
старинных легенд, преданий и исторических сведений, а также литературных
памятников, восхваляющих героических предков многочисленных царских
династий. Однако, несмотря на усердные поиски, еще никому не удалось
обнаружить ни одного подобного повествования. Поистине, здесь скрыта
какая-то роковая тайна.
Холлоран с трудом слушал своего собеседника: ошеломленный яркостью
недавнего видения, он не мог окончательно переключить свое внимание на
длинную речь Клина. К тому же начинала сказываться сильная усталость, и
временами он чувствовал, что начинает погружаться в неглубокую, чуткую
дремоту. Однако энтузиазм Клина не угасал, несмотря на явную рассеянность
и невнимание его слушателя.
- Похоже, что их цари, - воодушевленно продолжал Клин, - высшие
сановники и первосвященники надежно спрятали или даже уничтожили все
сведения о ранней истории своего народа. Ведь за три тысячи лет до нашей
эры шумеры уже знали письменность - они писали острыми палочками на
небольших глиняных дощечках. Их язык был достаточно развит для того, чтобы
стройно выражать мысли и передавать собеседнику самые разнообразные,
зачастую весьма сложные рассуждения. Зачем же им понадобилось так
тщательно скрывать от посторонних глаз свои записи - предания,
исторические сведения? Скорее всего, они хотели уничтожить все следы
какой-то страшной, темной тайны, которой обладали на протяжении многих
веков.
Клин сидел, наклонившись вперед, опираясь руками о колени; его лицо
было ярко освещено пламенем камина.
Холлоран с трудом пошевелился, собираясь встать; тепло, разлившееся
от очага по комнате, разморило его, а монотонный, убаюкивающий голос
Клина, казалось, обладал гипнотическими чарами, лишившими его усталое тело
последних сил.
- Я собирался задать вам еще один вопрос, - произнес он; но мысли его
путались, смешивались, и он тут же забыл, о чем хотел спросить своего
клиента. Холлоран пытался припомнить свой вылетевший из головы вопрос,
глядя на каменную статую, стоящую в углу - в черной тени широко раскрытые
глаза женщины казались еще более огромными.
- Даже выдающаяся находка археологов, - продолжал тем временем Клин,
словно и не расслышав неоконченного вопроса, - не помогла пролить свет на
события, происходившие в этой стране на протяжении пяти веков -
приблизительно от 3000 до 2500 лет до Рождества Христова. В двадцатых
годах нашего столетия Сэр Леонард Вуллей обнаружил огромное древнее
захоронение недалеко от стен города Ура. Тысячи могил были осквернены
грабителями, но настойчивый археолог продолжал раскопки. То, что он нашел
"под" городским кладбищем, потрясло историков всего мира.
Холлоран протер уголки глаз двумя пальцами. О чем это бормочет себе
под нос Клин?
- Знаете, что он нашел там? - Клин сжал пальцами подлокотники своего
стула, словно желая обуздать свой порыв. - Гробницы! Каменные могильники!
Представляете? Группа археологов, возглавляемая знаменитым Вуллеем,
спустилась в глубокие шахты могильников по крутому скату, устланному
камнем. В этих прямоугольных комнатах они обнаружили хорошо сохранившиеся
скелеты шумерских царей и цариц, высшей знати и первосвященников. Останки
этих высочайших особ, увешанные тяжелыми золотыми украшениями с
полудрагоценными камнями - знаками их привилегированного положения -
покоились на особых ложах. Вот почему это кладбище было названо Царским
Захоронением. Вокруг каждого ложа помещались золотые сосуды, стелы,
украшенные тонкой росписью и затейливым орнаментом, статуи, прекрасные
вазы, драгоценная серебряная утварь - словом, множество разных вещей,
окружавших человека того времени в быту, - Клин резко, возбужденно
захохотал. - И знаете, что еще, Холлоран? Все их приближенные и слуги были
похоронены вместе с ними в тех же гробницах. Придворные и солдаты,
священники и слуги, и даже волы с повозками. Однако на их останках не было
заметно абсолютно никаких следов насилия. Эти люди безропотно покорились
судьбе, приняв яд и последовав за своими господами в их каменные
усыпальницы, - он мрачно усмехнулся. - Видите, какая преданность!
Холлоран почувствовал облегчение, когда Клин отвернулся от него и
стал глядеть в огонь, как будто напряженное внимание, с которым медиум
долго смотрел ему в лицо, боролось с его собственной волей, подавляя ее.
Туман в голове оперативника немного рассеялся, и он вспомнил свой вопрос,
который собирался задать Клину.
Внезапно Клин опять заговорил:
- На протяжении двенадцати лет Сэр Леонард трудился над раскопками
этого захоронения, осторожно снимая пласт за пластом, расчищая свои
драгоценные находки от пыли, но, увы, ничто не помогло ему узнать о
прошлом шумеров. В гробницах не было найдено ни одного свидетельства о
более ранней эпохе. Некоторые историки выдвинули гипотезу о том, что столь
древние документы и памятники могли погибнуть во время Всемирного Потопа -
разумеется, если такое событие вообще когда-либо происходило. У шумеров
существовала легенда, аналогичная библейскому преданию о Ное; однако она
могла быть просто позаимствована из других религий. Но даже если догадка о
Потопе верна, все равно хоть что-нибудь должно было сохраниться; хоть
какие-то бессвязные обрывки древних легенд могли дойти до более поздних
веков, если только их сознательно не уничтожили. Но что могло быть столь
скверным, поистине "дьявольски" ужасным, чтобы вызвать такой трепет? Чтобы
даже косвенные упоминания об этом постарались стереть из памяти, дабы само
зло исчезло навсегда? Ответьте мне, Холлоран.
Клин медленно повернул голову от очага и посмотрел на Холлорана,
хитро улыбаясь. Языки пламени вдруг опали, и в комнате стало значительно
темнее. Тени, показавшиеся Холлорану сквозь полудрему легкими занавесками,
подступили к самому камину, и Холлоран вдруг почувствовал что-то вроде
детского страха перед темнотой. Встретив взгляд Клина, он почувствовал,
как прежняя усталость охватывает его с большей силой; веки налились
тяжестью и закрывались сами собой.
Вопрос... Нет, не тот, что задал Клин, а его собственный... О чем он
хотел спросить? Когда Клин рассказывал о подземных захоронениях, в его
мозгу промелькнула странная ассоциация. Он вспомнил о тяжелой дубовой
двери, ведущей в погреб.
- Вы хотите знать, что находится в подвале? - спросил Клин, хотя
Холлоран не успел еще произнести ни слова вслух. - Там, внизу, под домом?
Голова Холлорана склонилась; он был где-то на полпути ко сну... или
обмороку?
- Вы, кажется, задремали, - послышался голос Клина, - ах да, конечно,
сегодня был такой напряженный день. Ну же, закрывайте глаза.
Глаза Холлорана закрылись сами собой, едва тихий голос Клина произнес
эту фразу. Его руки и ноги словно налились свинцом. Он проваливался все
глубже в тяжелый сон, не в силах стряхнуть с себя оцепенение.
- Это не просто подвал, - донесся голос Клина откуда-то издалека. -
Там, внизу, находится моя гробница. Вы слышите меня, Холлоран?
Голос Клина был едва слышен, как будто он раздавался из глубокого
подземелья...
- ..."Моя гробница, Холлоран"...
Этот беззвучный шепот раздался в ушах Холлорана, затем все стихло.
27. СОН И ПРЕДАТЕЛЬСТВО
- "Лайам". Проснись.
Он почувствовал, как чья-то рука трясет его за плечо, и сон быстро
улетел прочь. Мускулы его тела напряглись за секунду до того, как
открылись глаза, пальцы машинально легли на рукоять револьвера. Кора
наклонилась над ним, лицо ее было тревожным.
- Лайам, нам нужно немедленно выехать обратно в Лондон.
Он оглядел комнату - вот прямо перед ним стоит пустой стул, чуть
отодвинутый от камина небрежным движением встающего человека, вот серый
пепел лежит в потухшем очаге. Дневной свет едва пробивался сквозь тяжелые
шторы на окнах, и в комнате царил полумрак, так что нельзя было сразу
определить, который час. Каменная статуя все так же смотрела из темного
угла своими слепыми, широко раскрытыми глазами.
- Лайам, - еще раз позвала Кора.
- Да-да, - откликнулся он.
Он встал, стряхнув с себя последние остатки дремоты, снова ощущая
привычную бодрость во всем теле. Глянув на часы, он мысленно выругался -
часы показывали 8.40. Как он мог заснуть в этой комнате и почему никто из
телохранителей Клина не разбудил его в положенное время?
- Что случилось, Кора?
- Феликсу позвонил Сэр Виктор. Нам нужно вернуться в "Магму" прямо
сейчас.
- В воскресенье?
Она кивнула:
- Дело серьезное.
Он пошел к двери, но пальцы девушки, легко коснувшиеся его руки,
остановили его.
- Вчера вечером... - произнесла она.
Вчера вечером произошло столько разных событий, что Холлорану
потребовалась одна или две секунды, чтобы понять, что имеет в виду Кора.
Выражение ее лица было таким строгим и сосредоточенным, а глаза такими
печальными, что он не смог сдержать улыбку.
- Мы поговорим позже, - сказал он, поцеловав ее в щеку. Они вышли из
комнаты вдвоем.
Улицы Сити были пусты - лишь несколько туристов, воспользовавшихся
тихими утренними воскресными часами, чтобы осмотреть деловой центр
Лондона, пока бесконечные вереницы машин и толпы людей не затопили эти
неширокие тротуары и мостовые. Моросил мелкий дождь, освежая дороги и
газоны, по которым за прошедшую неделю ступали тысячи ног и проезжали
сотни автомобильных шин. Современные небоскребы, напоминающие сказочные
стеклянные замки, блестели от влаги, будто покрытые сверкающим лаком;
небольшие каменные дома, напротив, становились еще более темными и
угрюмыми, словно хмурящиеся, съежившиеся, ворчащие на непогоду старички.
По притихшим улицам быстро двигалась небольшая колонна из трех машин
- черного лимузина, "Мерседеса" и "Гранады". Трое шоферов были предельно
внимательны, и когда автомобили останавливались перед красными огнями
светофора, водители оглядывались по сторонам и смотрели в зеркала заднего
обзора - нет ли "хвоста"?
Холлоран помещался на заднем сиденье серебристо-серого бронированного
"Мерседеса" рядом с Феликсом Клином, готовый прикрыть своего клиента в
случае опасности. Януш Палузинский вел машину; из-за высокой спинки
переднего пассажирского кресла показывались плечи и голова Коры. Монк вел
переднюю машину, где сидели Кайед и Даад, вертящие головами, словно
любопытные черные птицы, и поминутно оглядывающиеся назад, чтобы видеть
своего господина, откинувшегося на спинку упругого кресла в "Мерседесе".
Замыкала процессию "Гранада" с двумя агентами "Ахиллесова Щита",
оставивших на время свое основное занятие - патрулирование границ Нифа.
Клин был непривычно молчалив во время поездки; он не упоминал ни о
событиях прошедшей ночи, ни о причине столь срочного вызова обратно в
штаб-квартиру "Магмы". Наблюдая за своим клиентом, Холлоран решил, что у
Клина снова резко изменилось настроение. Нынешняя задумчивость и
серьезность столь резко контрастировала с привычной возбужденной манерой
поведения "объекта", с его оживленной болтливостью, что, казалось, сейчас
рядом с оперативником сидел совершенно другой, незнакомый ему человек. Эта
угрюмая, сосредоточенная личность более всего походила на Клина в роли
просветителя, ведущего неспешную беседу с Холлораном у очага в гостиной
загородного особняка, но теперь в тяжелом, мрачном взгляде медиума не было
привычного лукавого огонька. Клин казался замкнутым, полностью ушедшим в
себя; все его движения были спокойными и плавными, а лицо превратилось в
застывшую холодную маску, сквозь которую не так-то просто проникнуть
взглядом. Ни малейшей тревоги нельзя было прочесть в черных глазах этого
хрупкого, низкорослого темноволосого человечка - очевидно, сейчас
предчувствие грозящей опасности оставило его. Однако под личиной
невозмутимости своего клиента Холлоран ясно ощущал закипающий гнев.
Совершенно неожиданно агент "Щита" вспомнил свой предутренний сон,
прерванный Корой. Ему снилось, что он идет вместе с Клином по бескрайней
темной равнине; их руки соединены, пальцы сплетены, как в нежном любовном
пожатии. Он ничего не видит в окружающей тьме, и Клин ведет его, словно
поводырь слепого; однако каким-то непостижимым образом он чувствует, что
над их головами и вокруг них - обширное пустое пространство, словно они
находятся в большом кафедральном соборе или в громадном подземном гроте.
Его пугает эта мрачная пустота. Холлоран ощутил какое-то легкое
прикосновение к своему лицу и испуганно отшатнулся, решив, что проход
затянут длинными тонкими нитями паутины. Клин шепотом уговаривал его не
бояться, успокаивал, объяснял, что они всего лишь проходят сквозь тонкую
незримую вуаль. Вглядываясь в непроницаемую темноту, Холлоран увидел - или
это только почудилось ему? - смутный сгусток еще большей черноты,
замаячивший впереди во мраке пустого подземелья; Клин, держа его руку в
своей, направлялся туда, к этому неясному предмету, очертания которого
сливались с окружающей мглой. По мере того как они подходили к загадочному
темному пятну, Холлоран все отчетливей слышал стук своего собственного
сердца; гулкие удары становились все громче, им вторило слабое эхо - то
билось сердце Клина. Наконец, их сердца забились в унисон, словно их тела
стали чем-то единым, слившись друг с другом через соприкосновение рук. И
тут же отовсюду из темноты на них стало смотреть множество огромных слепых
каменных глазниц - Холлоран почувствовал на себе их тяжелый взгляд, когда
медленно, словно неохотно, открылись сомкнутые каменные веки. Они с Клином
все шли вперед, неуклонно приближаясь к средоточию тьмы. Клин освободил
свою кисть из сжатой ладони Холлорана; вытянув руки вперед, он разорвал
оболочку этой темной субстанции, проделав в ней щель. Тотчас же к стуку их
сердец, бившихся как одно, добавились громоподобные удары еще одного
сердца, звучавшего, как удары тяжкого молота по глухой каменной глыбе.
Ритмичные удары заполнили пустоту огромного, бесконечного пространства, и
хотя источник этого оглушающе громкого звука находился в непроглядной
темной пустоте перед ними, Холлорану казалось, что все пространство вокруг
них пульсирует в такт ударам их собственных сердец. Клин шагнул вперед, в
непроглядную, смолянисто-черную бездну; его руки дрожали, а рот был широко
раскрыт в беззвучном экстатическом вопле. Холлоран сделал несколько шагов
к Клину, желая понять, что кроется за тем последним покровом, который
разорвал Клин, что вызвало у его спутника столь сильный прилив чувств. Но
он был абсолютно слеп и беспомощен в этой темноте. Он только мог
чувствовать непонятную угрозу, исходящую из этой темноты впереди. Тем не
менее он протянул руку вперед, коснувшись Клина... и тайный обряд заключил
меж двумя мужчинами порочный, противоестественный союз.
- "Лайам"...
И снова голос Коры вырвал его из странной грезы.
- Лайам...
"Мерседес" проезжал мимо резиденции лорд-мэра, и над крышами низких
домов уже показался небоскреб штаб-квартиры "Магмы". Кора обернулась назад
со своего пассажирского кресла и глядела на него.
Холлоран моргнул, прогоняя воспоминания. Он снова мысленно выругал
себя за такую небрежность - не менее четверти часа он провел, погрузившись
в свои размышления, не замечая, что происходило в то время вокруг.
- Куда нам ехать - прямо в подземный гараж "Магмы" или высадиться
прямо у главного входа? - произнесла Кора, когда глаза Холлорана
встретились с ее глазами.
- В гараж, - ответил он. - Перед отъездом я предупредил людей из
"Щита", чтобы они проверили его. Если бы там обнаружили что-либо
подозрительное, нас бы предупредили.
- А что нового известно о тех, кто пытался задержать нас в пятницу по
дороге из Лондона? - спросила она.
Лицо Коры все еще было бледным; в каждом движении девушки
чувствовалось нервное возбуждение, которое она тщетно старалась скрыть.
Да, несколько дней, проведенных за городом, не только не успокоили, но,
кажется, еще больше встревожили ее, подумал Холлоран, криво усмехнувшись.
- Пока еще ничего не ясно, - ответил он, - но в ближайшее время они
еще дадут нам о себе знать - так обычно бывает. Хотя теперь угроза не
столь велика - ведь мы представляем себе, какого рода опасность нам
грозит, и постоянно готовы ко всяким неожиданностям и стараемся обеспечить
минимум риска всем, кто вовлечен в это дело.
Последняя фраза, адресованная скорее Клину, чем Коре, была ловким
дипломатическим приемом, чтобы сдержать возможную вспышку гнева у клиента.
Однако Клин не прислушивался к их разговору; отвернувшись к окну, он
смотрел на тихие улицы, по которым проносился "Мерседес", но взор его был
пуст и неподвижен; казалось, Клин столь глубоко погрузился в раздумья, что
не видит ничего вокруг себя.
Машина плавно повернула, и серые здания деловых кварталов Сити
почтительно расступились; взорам открылся главный офис "Магмы" во всем
своем великолепии. Громадное здание произвело на Холлорана почти столь же
сильное впечатление, как во время первого посещения штаб-квартиры компании
"Магма Корпорэйшн". Моросящий дождь усилил блеск металлических конструкций
роскошного небоскреба, их сверкавшие бронзовым глянцем ажурные
переплетения еще резче выделялись на фоне непроницаемо темных окон.
Сложная архитектурная композиция удивительно гармонично обрисовывалась
четкими, простыми линиями. Плавно изогнутые контрфорсы, вынесенные за
общий периметр, придавали огромному зданию, имевшему весьма сложную форму,
стройные и вместе с тем грозные очертания фантастической крепостной башни.
Громадный небоскреб, сверкающий стеклом и металлом, казался еще более
мощным и неприступным на фоне скромных серых домиков, ютившихся где-то у
самых ног этого горделивого, полного сил и красоты гиганта.
Черный лимузин притормозил у самой кромки тротуара, пропуская вперед
"Мерседес". Холлоран отдал распоряжение Палузинскому ехать прямо к
воротам, не сбавляя скорости. Агент "Ахиллесова Щита", дежуривший на
площадке автостоянки, заметил приближающиеся машины и подал знак открывать
ворота. "Мерседес" плавно покатился по спуску в укрытый от посторонних
глаз подземный гараж, за ним последовала "Гранада". Черный лимузин замыкал
процессию. Поляк лихо развернул их бронированный автомобиль, и "Мерседес"
встал в одну из ниш стоянки. Не теряя ни секунды, Холлоран вышел из машины
и обошел вокруг нее, направляясь к задней дверце с противоположной
стороны, где на удобном кресле неподвижно сидел Клин. Правая рука
Холлорана привычно легла на кобуру револьвера под курткой.
Палузинский распахнул заднюю дверцу "Мерседеса" перед Клином.
Холлоран заметил, что к ним, прихрамывая, идет высокий худой человек с
тростью в руках. Он поднял руку в знак приветствия.
Мрачное, осунувшееся лицо Матера было тревожно.
- На пару слов, Лайам, - произнес Плановик, подойдя ближе.
- Идите вперед, к лифту, - сказал Холлоран своим спутникам, - я
догоню вас.
Холлоран шагнул навстречу Матеру; тот отвел его в сторону, где никто
не мог помешать им или нечаянно услышать их разговор.
- Как вообще шли дела в Нифе? Ничего не случилось перед самым
отъездом? - спросил Матер, останавливаясь у одного из столбиков ограды, с
обеих сторон оцепляющей наклонный спуск в подземный гараж. Наверху, у
самых ворот, стоял дежурный агент "Щита", следивший за тем, что происходит
на улице.
- Что касается охраны поместья, есть много причин для беспокойства.
Ниф практически ничем не защищен.
- Но больше вы не заметили ничего опасного?
Холлоран чуть помедлил с ответом, затем утвердительно кивнул головой.
- Что случилось, Чарльз?
- Штур. Его тело обнаружили примерно с час тому назад.
Матер смотрел вниз, на конец своей трости, которой он бессознательно
постукивал по земле. Холлоран оглянулся и увидел, как вся компания - арабы
и Монк шли позади, чуть отстав, - направляется к внутреннему лифту. Двое
дублеров Холлорана стояли возле "Гранады", ожидая дальнейших распоряжений.
- Что с ним? - спросил Холлоран у Матера.
- Убит выстрелом в затылок. Джеральд сейчас в полиции, выясняет
обстоятельства этого дела и дает показания. Пока нам известно только, что
Дитера долго пытали, прежде чем убить.
- Матерь Божья... - почти беззвучно прошептал Холлоран. - Кто?..
Матер пожал плечами:
- У меня нет улик, Лайам. Никаких следов, которые помогли бы нам
напасть на верный след.
- Где его нашли?
- В Темзе. Труп плыл по воде. Убийцы не потрудились даже привязать к
телу какой-нибудь груз.
- Это как-нибудь связано с нынешней операцией?
- Возможно. По крайней мере, нельзя сразу отбрасывать эту гипотезу.
Если это убийство вообще имело какие-то тайные мотивы, а не было личной
местью какого-нибудь разгневанного мужа-рогоносца, значит, скоро случай
предоставит нам необходимую информацию, и выявятся недостающие звенья этой
логической цепочки. Однако мне кажется, что подобное зверство - слишком уж
крутая мера, весьма необычный для преступников способ выведать наши планы
относительно Феликса Клина. Похоже, что предполагаемые похитители и так
обладают достаточной информацией об "объекте" и не стали бы прибегать к
такому насилию для выявления каких-то мелких, недостающих им сведений.
Другая версия заключается в том, что причиной убийства была месть -
преступник настолько сильно ненавидел попавшую к нему в руки жертву, что
мучил ее с целью причинить как можно больше страданий перед смертью.
- Я полагаю, - медленно произнес Холлоран и сделал неожиданную паузу
в середине фразы, поглядев на Клина и его свиту, стоявших возле лифта -
они смотрели по сторонам, недоумевая, что могло задержать его, - что это
убийство могло быть грозным предупреждением для нашей компании.
- Чтобы мы не связывались с Клином? - быстро спросил Матер.
Холлоран кивнул:
- Это наша крупнейшая операция в настоящий момент.
- Хм, это мысль, - размышлял вслух Матер. - Однако, не слишком
правдоподобная. Если уж им удалось захватить заложника, похитители
предпочитают иметь дело с представителями компаний по страхованию от
покушения; такие организации идут на компромисс гораздо охотнее, чем
представители властей, выступающих против уплаты выкупа.
Двери лифта открылись.
- Давайте догоним остальных, - предложил Холлоран. - Я думаю, будет
лучше, если этот разговор останется между нами.
Матер заковылял вслед за Холлораном; группа людей начала по одному
заходить в лифт.
- Нам нет нужды вызывать панику у нашего клиента, и без того уже
достаточно напуганного. Мне кажется, нужно сделать своего рода публичное
заявление - рано или поздно пресса все равно пронюхает об этом - но так,
чтобы смерть Штура и контракт, заключенный с "Магмой", ни в коем случае не
связывались между собой.
Холлоран сделал знак двум своим дублерам ждать его в машине на
стоянке и шагнул в лифт, опередив Монка и двух арабов, которые собирались
войти следом за своим хозяином.
- Идите в другую кабину, - приказал он троим телохранителям своего
клиента. Клин сделал жест, разом унявший своих подчиненных, прежде чем у
них вырвалось хотя бы слово протеста. Матер попытался завязать беседу во
время медленного подъема на девятнадцатый этаж, но медиум замкнулся в
своем мрачном, задумчивом молчании, а Кора ограничилась односложными, хотя
и вежливыми ответами на его вопросы.
Сам Сэр Виктор Пенлок встретил их у выхода из лифта. Глава "Магмы"
был одет в темно-голубую спортивного покроя куртку, горчичного цвета
джемпер с высоким воротом и безукоризненно отглаженные бежевые брюки,
выдававшие изящные привычки джентльмена, привыкшего к безупречному порядку
в одежде. Холлоран подумал, что о прибытии Клина известили охранники
"Магмы", сидящие в будке у въезда на стоянку. Тревожное предчувствие, не
оставлявшее Холлорана с самого утра, усилилось - ведь президент солидной
фирмы вряд ли стал бы дожидаться своего сотрудника у дверей кабины
подъемника, если бы не какие-то чрезвычайные обстоятельства.
- Прошу прощения за то, что пришлось срочно вызвать вас в город,
Феликс, - обратился к медиуму Сэр Виктор, - но, как я уже объяснил вам во
время нашего телефонного разговора, сложилась очень серьезная ситуация.
По-видимому, сегодня несчастливый день, размышлял Холлоран, заметив,
как переглянулись Сэр Виктор и Клин. Высокий стройный президент "Магмы"
едва кивнул двум представителям "Ахиллесова Щита", любезно пропуская Клина
вперед и удаляясь в застланный ковром коридор следом за своим низкорослым
сотрудником.
- Генри ждет нас у меня в кабинете, - долетел до ушей Холлорана и
Матера голос президента; Клин только кивнул в ответ. Подождав остальных
телохранителей, двое сотрудников "Щита" пошли за главой корпорации и его
спутником, держась на почтительном расстоянии. Слева и справа вдоль стен
коридора тянулись застекленные витрины экспозиции редких полезных
ископаемых, добываемых "Магмой" в экзотических странах Ближнего Востока.
Холлоран провел ладонью по своей небритой щеке, размышляя о причине столь
спешного возвращения из Нифа. Он подумал, что Кора, очевидно, знает об
этом не больше, чем он сам, а Клин замкнулся в своем угрюмом молчании и не
проронил ни слова по дороге в Лондон. Вспомнив напряженное,
сосредоточенное выражение лица Сэра Виктора и его строгий, деловой тон, а
также очевидное нежелание обсуждать возникшую проблему по телефону во
время утреннего звонка в загородное поместье Клина, Холлоран решил, что
президент "Магмы" будет беседовать с Клином об очень важных, возможно,
даже конфиденциальных вещах.
Наконец, они очутились в широком холле, откуда ответвлялись еще
несколько коридоров; в прошлый раз, когда Матер и Холлоран в сопровождении
Коры шли на прием к Сэру Виктору Пенлоку, из этих коридоров доносился шум,
столь привычный для громадного офиса - трескотня пишущих машинок и
телефонные звонки, гул голосов и звуки шагов. Теперь здесь царила тишина,
коридоры были темны, двери по обеим их сторонам закрыты. Тяжелая двойная
дверь прямо напротив них была распахнута, и Сэр Виктор подождал, пока все
сопровождающие Клина не подойдут ближе. Пропуская их внутрь, он попросил
Холлорана и Матера подождать его здесь, в кабинете секретаря.
- Нет, - громко и отчетливо произнес Клин. - Холлоран может
присутствовать при этом разговоре. Но не Кора.
Не прибавив больше ни слова, он повернулся и переступил порог
апартаментов Сэра Виктора.
Президент "Магмы" удивленно поднял брови и поглядел на девушку. Затем
жестом пригласил Холлорана в свой кабинет и шагнул вслед за Клином.
- Вы входите в доверие, - шутливо сказал Матер своему агенту. - Ну-с,
мисс Редмайл, не выпить ли нам пока по чашечке чая? Вероятно, вы
останетесь здесь дежурить, господин... э-э... Палузинский? - спросил он,
чтобы заполнить неловкую напряженную паузу.
Поляк сел на один из стульев, где обычно сидели за своими рабочими
столами секретари.
- Я останусь дежурить, - подтвердил он и нахмурился. Глаза
Палузинского превратились в узкие щелочки за линзами очков - телохранитель
Клина разглядывал экран компьютера на столике секретаря.
- Какой солидный ум заключен в этой маленькой коробочке, - пошутил
он.
Поворачиваясь, чтобы пройти через вторую массивную двойную дверь,
ведущую в апартаменты главы корпорации, Холлоран заметил изумленное
выражение на лице Коры; очевидно, она не понимала причины такой резкой и
неожиданной отставки.
Квинн-Риц взглянул на вошедших в кабинет, на секунду оторвавшись от
бумаг, грудой лежащих на низком столике, за которым он сидел, однако не
приподнялся со своего места, и даже не кивнул Холлорану. Клин стоял у
окна, повернувшись спиной к окружающим, и глядел на улицу сквозь
тонированное стекло, по которому стучали капли дождя, стекая вниз
неровными струйками. Сэр Виктор небрежным жестом указал на полукресло, и
Холлоран опустился в него. Клин сделал нечто вовсе неожиданное: резко
повернувшись кругом, он подошел к огромному дубовому столу президента и
сел за этот стол. Посмотрев прямо в лицо Квинн-Рицу, он резко спросил:
- Каким образом это могло произойти?
Вице-президент слегка замешкался, прочищая горло перед тем, как
ответить на вопрос:
- Очевидно, в нашей компании есть канал, по которому постоянно
утекает информация.
Сэр Виктор сел в кресло возле своего стола, положив ногу на ногу и
аккуратно расправив острую стрелку на отглаженных брюках.
- Но кто виноват в этом? Поскольку информация распространилась очень
быстро, следует предположить, что ее источник находится на очень высоком
уровне.
Холлоран шевельнулся в своем кресле, внимательно следя за
интересующим его разговором.
- Не обязательно, - ответил президенту Квинн-Риц, - нас может
продавать кто-то из геологоразведчиков.
- Вы хотите сказать, что каждый раз наши конкуренты из Объединения
Рудодобытчиков первыми заявляют права на разработку нового богатого
месторождения только потому, что один из наших людей работает на них? -
спросил Клин таким тоном, словно вице-президент выдвинул совершенно
неправдоподобную гипотезу.
- Трудно поверить в это, не правда ли? - согласился с медиумом Сэр
Виктор. - Предателя нужно искать среди сотрудников офиса.
Холлоран вмешался в разговор:
- Предмет беседы каким-то образом связан с договором между
"Ахиллесовым Щитом" и вашей компанией?
Так как сам Клин сказал, что он "может присутствовать" при этом
разговоре, Холлоран подумал, что на конфиденциальном совещании будут
затронуты важные для проведения нынешней операции вопросы.
Ответ Квинн-Рица был отрывистым и нарочито резким:
- Все, о чем мы говорим, никак не касается "Ахиллесова Щита". Не
понимаю, что вы вообще здесь делаете. Лично я не вижу необходимости в
вашем дальнейшем присутствии в этой комнате.
- Я пригласил его, - спокойно ответил Клин. Несколько секунд он
смотрел на вице-президента "Магмы" своим неподвижным, немигающим взглядом,
и Квинн-Риц чувствовал себя неуютно под этим прямым, властным взглядом.
- Холлорана наняли, чтобы он охранял мою жизнь, - так же медленно,
отчетливо выговаривая слова, продолжал Клин. - И сегодня утром я ощущаю
особенно острую необходимость в этой защите. Странно видеть, однако, что
это полураскрытое предательство привело вас в столь сильное расстройство и
возбуждение.
- Неужели вы всерьез предполагаете, что за попыткой покушения стояло
Объединение Рудодобывающих Компаний? - удивился глава "Магмы". - Мы
когда-то вели достаточно жесткую борьбу за рынок с этой компанией. Они
могут быть весьма опасными соперниками в сфере бизнеса, но я никогда не
поверю в то, что они могут опуститься до физического насилия над нашими
людьми.
- Однако покушения никогда не совершаются беспричинно, - отпарировал
Клин.
- Может быть, я смогу чем-то помочь, если узнаю, что произошло, -
вежливо предложил Холлоран.
- Дело в том, друг мой, - сказал Клин, - что за последние несколько
месяцев это конкурирующее с нами Объединение заявляло права практически на
каждое новое месторождение, которое я открывал для "Магмы", задолго до
того, как нашим разведчикам удавалось взять пробы. Тут даже ослу ясно, что
кто-то из нашей организации попросту наводит их на эти места.
- Если ваши соперники действительно каким-то образом получают важную
стратегическую информацию, то почему вы опасаетесь насилия над вами? -
спокойно ответил Холлоран - Мне кажется, им нет никакой выгоды причинять
вам ущерб. Какой смысл резать курицу, несущую золотые яйца? Кроме того,
промышленный шпионаж, конечно, противозаконная вещь, но похищение
заложника - это уже уголовное преступление, несоизмеримое по масштабам с
подкупом сотрудника конкурирующей фирмы. Подобное криминальное
происшествие всегда получает широкую огласку, а его участники
разыскиваются и несут суровое наказание. Здесь закон беспощаден.
- Это серьезный аргумент, Феликс, - заметил Сэр Виктор. - Зачем
конкурирующей компании идти на такой неоправданный риск?
- Затем, что рано или поздно их шпион будет обнаружен, - ответил Клин
тихим, ровным голосом.
Наблюдая за своим клиентом, Холлоран отметил, что его манера
поведения снова резко изменилась: исчезли обычная раздражительность и
возбудимость (обычная? Холлоран подумал, что подобрал неудачный термин);
Клин говорил так неторопливо и спокойно, словно бы речь шла об отвлеченных
вопросах.
- Но какую выгоду они получат, похитив вас? - спросил Квинн-Риц.
- Возможно, они хотят устранить меня... на долгий срок.
Сэр Виктор обменялся удивленным взглядом со своим заместителем.
- Мне кажется, Рудодобытчики никогда не пойдут на такую крайность. Я
лично знаю их президента; безусловно, он большой негодяй, но при этом он
показался мне здравомыслящим человеком. Я не могу поверить в то, что он
может не только замышлять, но даже одобрить убийство. Нет, нет, Феликс,
это уже выходит за пределы разумного.
- Тогда почему же я чувствую нарастающую угрозу? - холодно возразил
Клин.
- Потому, что... ах, Феликс, возможно, вы просто слегка
переутомились, и это лишь следствие нервного напряжения, - осторожно
ответил глава "Магмы". - В конце концов, все мы слишком надеемся на ваши
необыкновенные возможности, и эта реакция может быть лишь закономерной
расплатой за постоянное возбуждение, в котором вы находитесь, чтобы
поддерживать в себе уникальные психические способности. К тому же, вы
совсем не отдыхали сегодня, вы нарушили привычный режим, и сейчас, должно
быть, чувствуете сильную усталость.
Клин усмехнулся. Холлоран прикрыл глаза. За последние несколько дней
ему пришлось стать свидетелем многих загадочных событий, однако до сих пор
он не знал, что его клиент может быть столь опасным противником.
- Да, - согласился медиум, - я действительно устал и чувствую, что
нуждаюсь в отдыхе. Еще несколько дней, проведенных в Нифе, пойдут мне на
пользу. А после этого - небольшое путешествие. Может быть, мне будет
позволено отправиться за границу, - тут улыбка исчезла с лица Клина, и оно
словно сразу постарело на несколько лет. - Но это никак не разрешит
назревший в компании кризис.
- Насколько часто удавалось вашим конкурентам обойти вас, когда вы
открывали новые месторождения? - спросил Холлоран, неподдельно
заинтересованный почти детективным сюжетом развернувшейся перед ним драмы.
- Три раза за последние пять месяцев, - ответил на вопрос Квинн-Риц.
Холлоран удивленно поднял брови:
- Мне кажется, это не так уж много, чтобы дать повод для серьезного
беспокойства.
- Уверяю вас, - сказал Сэр Виктор, - в условиях нынешнего дефицита на
сырьевом рынке и жестокой борьбы за обладание природными ресурсами этого
более чем достаточно.
- Но может быть, это всего лишь случайное совпадение?
- Мы уже готовы были принять такую версию, когда конкуренты
перехватили у нас первые два месторождения. Но в прошлый четверг Феликс
указал на совершенно новый участок, где, по его мнению, следует искать
медь - это в одном из районов Папуа Новой Гвинеи. Однако к тому времени
как наш агент связался с органами местной власти, отвечающими за право
вести поиск полезных ископаемых на этой земле, Объединение Рудодобывающих
уже успело начать переговоры с местными компаниями. Подобные дела всегда
ведутся по принципу "первым пришел - первым получил", а заключение
контрактов на разработку очень выгодно странам, богатым природными
ресурсами. И теперь, господин Холлоран, мы уверены в том, что секретную
информацию, представляющую немалый интерес для соперников "Магмы", кто-то
разглашает. Это происходит сразу же, как только мы берем на заметку новое
месторождение.
- Возможно, они тоже прибегают к помощи медиума.
Сэр Виктор отнесся к шутливому предположению Холлорана вполне
серьезно:
- Во всем мире не найдется второго такого человека, который мог бы
сравниться с Феликсом Клином в его поистине уникальной способности
предчувствовать и угадывать разные вещи.
Это было сказано тоном, не допускающим ни малейшего сомнения;
впрочем, Холлорану и не хотелось дискутировать с главой корпорации о
подобных предметах.
- Сколько сотрудников "Магмы" знало об этом недавнем открытии? -
спросил Холлоран.
- Совсем немного, - ответил Квинн-Риц, чуть наклонившись вперед и
шурша бумагами на своем столе. - Я, президент корпорации и, конечно,
Феликс и мисс Редмайл. И там, на месте, - только тот агент, с которым я
разговаривал. Новая информация не докладывалась даже на совете директоров;
из остального состава администрации "Магмы" доступ к ней получили только
два должностных лица, однако мы твердо знаем, что их ввели в курс дела уже
после того, как Рудодобывающие сделали свой первый ход.
- Не забывайте меня, - вставил Холлоран. - При мне упомянули об этом
как раз в тот день, когда я впервые появился в "Магме".
Сэр Виктор послал Клину вопрошающе посмотрел на Клина, и тот кивнул в
ответ.
- Поскольку с того момента, как вы появились в корпорации, не прошло
и недели, - рассудительно заметил президент, - мы можем не принимать вас в
расчет при поисках конкретных виновников утечки информации.
- Итак, круг подозреваемых лиц постепенно сужается, - заметил
Холлоран. - Но перед тем, как указывать пальцем на кого-то конкретно, я
надеюсь, вы устроите тщательную проверку, чтобы убедиться в отсутствии
подслушивающей аппаратуры в кабинетах вашего офиса, параллельных линий в
местной телефонной сети, дающей возможность прослушивать телефонные
разговоры, и прочих вещей в том же роде. Необходимо также проверить ваши
компьютерные шифры - пароли могут быть рассекречены. Если вам угодно,
"Ахиллесов Щит" может помочь очистить здание от подобных неприятных
сюрпризов.
- Наша собственная охрана каждую неделю проводит тщательную проверку
всего здания на наличие прослушивающей аппаратуры, - авторитетно заявил
Квинн-Риц.
- И это происходит в разное время, с нерегулярными перерывами? Меня
бы очень огорчило, если бы вы сказали, например, что охрана производит
доскональную проверку помещения офиса каждый понедельник в девять часов
утра.
- Наши люди из охраны не столь наивны, господин Холлоран.
- Будем надеяться, что они, к тому же, весьма надежны. А ваши
компьютерные коды?
- У нас нет никаких оснований полагать, что пароли рассекречены.
- И все же на вашем месте я бы проверил локальные компьютерные сети -
может оказаться, что за последние несколько месяцев было сделано несколько
несанкционированных доступов к информации, хранящейся в памяти ваших
машин.
- Однако это не имеет никакого отношения к той ситуации, которая
сложилась за последние несколько дней, - заметил Сэр Виктор.
- Тем не менее, следы, оставленные этим неаккуратным программистом,
могут облегчить поиски виновного, - сказал Холлоран и посмотрел на Клина,
который казался совсем крохотным за широким дубовым столом президента.
Высокое окно, залитое потеками дождя, еще более подчеркивало комическое
несоответствие маленького роста Клина и громадных размеров письменного
стола. - Да, к тому же, - обратился он к своему клиенту, - вы -
ясновидящий: неужели у вас нет своих соображений по поводу того, кто
выдает секреты компании?
Клин резко повернул голову и уставился на Холлорана своими огромными,
немигающими глазами.
- Да, Холлоран, - произнес он как бы после короткого раздумья, - я
точно знаю, кто среди нас предатель.
Он обвел взглядом всех присутствующих в комнате. Его лицо словно
превратилось в бесстрастную маску, пока он глядел в глаза каждому из них -
по его выражению нельзя было угадать ни мыслей медиума, ни его чувств.
- Это Кора, - произнес он.
28. ХОЛЛОРАН
- Осмелюсь вам сказать, дорогая, вы не очень-то хорошо выглядите.
Кора увела Плановика "Ахиллесова Щита" в один из маленьких
конференц-залов на девятнадцатом этаже главного офиса "Магмы". В этих
небольших помещениях часто проходили встречи с деловыми партнерами
корпорации, реже - общие и расширенные заседания Совета Директоров. Кора
вышла на несколько минут, чтобы принести две чашки чая - для себя и для
Матера. Решив устроиться поудобнее, они отошли от длинного рабочего стола,
стоящего в центре комнаты, и сели в удобные полукресла, расставленные у
стен. Когда Кора подносила к губам чашку, Матер заметил, что кисть ее руки
слегка дрожит.
- Я все-таки надеюсь, что бизнес современных похитителей людей не
смог сломить вашу волю и поколебать ваше душевное равновесие, -
успокаивающим тоном произнес он. - Мы надежно защищаем вас от опасности. И
уверяю вас, Лайам сможет действовать в подобной ситуации лучше всех
остальных агентов. У него какое-то феноменальное, сверхъестественное
чувство опасности, позволяющее нанести предупреждающий удар за секунду до
того, как ударит противник.
От наблюдательного Матера не ускользнул быстрый взгляд, который
бросила на него молодая собеседница при звуке имени Холлорана. Ого,
подумал он, похоже, нашему парню удалось произвести на нее впечатление.
- Мне кажется, все мы стали ужасными неврастениками из-за этих
событий, - вздохнула Кора.
Но ты, девочка, выглядишь так, словно уже несколько недель тебя
мучает бессонница, размышлял про себя Плановик. А вслух он сказал:
- Да, конечно, я понимаю. Скоро мы выманим этих негодяев из их
логова, и тогда всем можно будет хоть немножко перевести дух. Видите ли,
наша работа заключается не только в том, чтобы оберегать от возможного
покушения наш "объект" в качестве личных телохранителей; основная часть
времени и сил уходит на поиски угрожающих ему похитителей, - Матер вовремя
удержался от того, чтобы прибавить: "или убийц", понимая, что это может
сильно испугать девушку. - Мы занимаемся разведкой с того самого момента,
как "Магма" ввела нас в курс дела.
- Однако, к сожалению, пока безрезультатно.
- Это правда, но ведь прошло еще так мало времени. Не волнуйтесь, мы
скоро найдем тех, кто причиняет нам все эти хлопоты, - Матер поставил
пустую чашку на блюдце возле своих ног.
- Принести еще чаю? - встрепенулась девушка.
- Нет, спасибо, одной чашки вполне достаточно. Но вы подумайте
только, как, наверное, плачут сейчас от злости те прохвосты, которые столь
блестяще провалили свое недавнее покушение. Головорезы-разбойники,
очевидно, решили показать свою ловкость, но вместо этого им пришлось
бежать, задравши хвост! - он широко улыбнулся, изо всех сил стараясь
успокоить ее, как утешают испуганных, плачущих детей.
Кора глядела в свою чашку пустым, невидящим взглядом - очевидно, ее
мысли сейчас были где-то далеко. Помолчав, она задала совершенно
неожиданный для Матера вопрос:
- Лайам наверняка убьет всякого, кто будет представлять
непосредственную опасность, не так ли?
Чарльз Матер слегка подался назад в своем кресле.
- Ну... да, если не будет иного выхода. Однако он отнюдь не убийца,
мисс Редмайл. Он только сделает все необходимое для того, чтобы спасти
жизнь своего клиента, и никогда не пойдет на крайние меры, если его не
вынудят к тому обстоятельства. Я уверяю вас, мисс Редмайл, что "Ахиллесов
Щит" - вполне солидная, уважающая закон организация, а не шайка отчаянных
бандитов и наемных убийц. Конечно, если говорить откровенно, мы иногда
кое-где нарушаем некоторые правила, но все наши агенты обучены держать
ситуацию под контролем, а не поддаваться ей.
- Он... - запнувшись, она посмотрела на Матера тревожным, вопрошающим
взглядом, - он пугает меня.
Короткий смешок Матера прозвучал бодро и весело, словно старый
Плановик порадовался удачной шутке.
- Уж _в_а_м_-_т_о_ нечего бояться Лайама, - сказал он, улыбаясь.
- Что может толкать такого человека, как он, на жестокость и насилие?
- продолжала девушка. - Ведь Лайам может быть таким нежным, и все же...
Ох, дорогая, размышлял про себя Матер, дело-то, оказывается, зашло
дальше, чем я думал.
- Его главная задача - сдерживать насилие, - ответил он.
- Знаете, я почувствовала в нем эту ужасную черствость и холодность.
Знаете, когда он улыбается, его взгляд делается таким холодным. Иногда мне
кажется, что Лайам вовсе лишен чувства вины и жалости.
- Возможно, вы ошибаетесь, принимая его холодность за
невосприимчивость к... вы знаете, мне очень трудно подобрать подходящее
слово, но, я думаю, вы поймете, что я имею в виду. Он отнюдь не питает
склонности ко всепрощающей доброте, не снисходителен к людским порокам и
недостаткам, вот в чем дело; он может быть очень суров и даже жесток, если
его - или кого-то из лиц, о которых ему поручено заботиться, - оскорбляют
или пытаются запугать. Он не мстителен, о нет, но отнюдь не намерен
подставлять левую щеку тому, кто ударил его по правой.
Матер легонько постукивал тростью по носку ботинка.
- Может быть, если я немного расскажу вам о нем, о его прошлом, это
поможет вам лучше понять его?
Она робко взглянула на Матера, словно еще не решив, не лучше ли ей
будет сменить тему разговора. Очевидно, личность Холлорана одновременно и
притягивала, и отпугивала ее. То, что она услышит сейчас об этом человеке,
может навсегда оттолкнуть ее от Лайама; и все же ей хотелось узнать о нем
как можно больше. Она наклонила голову, не промолвив ни слова - то ли в
знак согласия, то ли потупившись под пристальным взглядом Плановика.
- Отец Лайама, Пэт Холлоран, был капитаном Британской Армии. Он
познакомился со своей будущей женой, Шивон, во время короткого отпуска в
Южной Ирландии. По-видимому, он был неисправимый бродяга и увлекался
рыбной ловлей, а для такого проведения досуга лучшего места, пожалуй, и не
найдешь. К тому же в его жилах текла ирландская кровь, и он чувствовал
необъяснимую тягу к этой земле. Через несколько месяцев он снова вернулся
в те же края, и тут же сделал предложение понравившейся ему девушке;
получив немедленное согласие, он вернулся в Лондон со своей невестой, и
вскоре они поженились. Примерно через год у них родился сын Лайам.
Матер наклонился и поднял с пола свою чашку:
- Налейте-ка мне еще чайку, душенька.
Он смотрел, как девушка подходит к столу и наполняет его чашку.
Холлоран смущает ее, размышлял он в это время, и не ее здесь вина. Даже
для самого Матера Холлоран до сих пор оставался неразрешенной загадкой,
хотя, казалось, никто не знал его лучше Плановика. Но вот Феликс Клин и
его шальная компания внушала Матеру тревожные опасения, своего рода дурные
предчувствия, основанные не на знании и анализе конкретных фактов, а
скорее на эмоциях, не подчиняющихся логике, и на интуиции. Девушка могла
быть союзником его агента, кем-то вроде "своего человека" в "Магме";
возможно, она сообщила Холлорану о каких-то подозрительных делах,
происходящих в корпорации, и это вынудило его столь резко изменить свою
обычную манеру поведения. Сегодня утром Матер поделился с Джеральдом
Снайфом своими тревожными мыслями по поводу контракта с "Магмой", не скрыв
при этом, что его беспокойство усилилось после того, как нашли
изуродованный труп Дитера Штура. Но Управляющий "Ахиллесова Щита", трезвый
прагматик, потребовал конкретных доказательств, подтверждающих наличие
связи между убийством Штура и контактами "Ахиллесова Щита" с "Магмой".
Поскольку очевидных фактов у Плановика не имелось, пришлось уйти ни с чем.
Кора протянула ему чашку с душистым чаем. Поблагодарив девушку, он
подождал, пока она сядет в соседнее кресло, а затем продолжил свой
рассказ:
- Армейская служба требовала от его отца постоянно переезжать с места
на место; эти поездки, непродолжительные, но частые, разлучали его с
семьей. Если бы его направили в долгосрочную служебную командировку за
границу, он мог бы взять с собой жену и ребенка, как обычно делается в
таких случаях. Но здесь ему приходилось разъезжать по стране, да и по
всему свету, нигде не останавливаясь надолго. Когда обстоятельства
позволяли, он брал с собой Шивон и маленького сына, но чаще им приходилось
оставаться дома вдвоем, ожидая возвращения отца и мужа из очередной
командировки. В конце концов они решили, что будет лучше, если они вместе
с дедом Лайама вернутся в Ирландию.
Девушка запомнила любимый им сорт чая - "Эрл Грей" - с их прошлой
встречи, и он с наслаждением прихлебнул из чашки ароматный напиток, на
минутку прервав разговор.
- Я вспоминаю об этих давних событиях, мисс Редмайл, потому что, как
мне кажется, они помогут - к худу ли, к добру ли - полнее раскрыть
характер этого человека.
Ответа не последовало.
- Капитан Холлоран проводил все свое свободное время с женой и сыном;
но, к сожалению, свободные дни у военного выдаются нечасто. В довершенье
всех бед их брак привел к разрыву между Шивон и ее родственниками. Видите
ли, у матери Лайама были двоюродные братья, имевшие связи - и, как
оказалось, весьма сильные связи - с ИРА. Они считали мужа своей двоюродной
сестры британской ищейкой, подозревая, что он поселился в Ирландии лишь
для того, чтобы собирать информацию о деятельности повстанцев. Это была
явная бессмыслица, но фанатики вообще редко руководствуются здравым
смыслом в своих действиях и поступках. И кто знает? Возможно, за эти
несколько лет капитану Холлорану не раз доводилось случайно слышать о тех
гнусностях, которыми занимаются друзья родственников его жены, и чувство
долга говорило ему, что он обязан подать рапорт своему начальству. Так или
иначе, одного лишь подозрения террористам было вполне достаточно.
- Лайам, которому было всего восемь лет, ушел на рыбалку вместе с
отцом. Капитан получил отпуск и прилетел домой всего на несколько дней. В
то время он принимал участие в кровавой войне в Саудовской Аравии (хотя
участие в ней британских вооруженных сил до сих пор замалчивается в
официальных кругах). Видит Бог, как этому человеку был необходим отдых!
Кора с нескрываемым любопытством поглядела на Матера.
- Мальчик с отцом стояли на самой середине неглубокого ручья, вне
всякого сомнения очень обрадованные тем, что им снова удалось побыть
вместе после долгих месяцев разлуки. Тут-то их и застигли гангстеры. Отца
Лайама застрелили у него на глазах. Позже он рассказал следователю, как
его раненный отец медленно выбирался на отмель, пытаясь выползти из воды.
Мальчик оцепенел от ужаса и мог только смотреть, как один из бандитов в
черной маске, закрывающей лицо, ударом ноги сбросил его отца обратно в
воду и наступил ногой ему на спину, чтобы погрузить тело на дно. Мальчик
вспомнил, что вода стала темно-красной от крови, когда убийца наклонился
пониже и выстрелил умирающему капитану Холлорану в затылок.
Кора зажмурилась на секунду, но страшная картина еще отчетливей
предстала перед нею, и она сразу открыла глаза.
- Шивон, несомненно, знала, что в убийстве замешаны ее двоюродные
братья. Иначе гангстеры убрали бы свидетеля преступления - ее мальчика.
Маски на убийцах, несомненно, служили для того, чтобы ее сын не смог
опознать их. Но она молчала. Она ничего не могла сделать. Если бы она
рассказала кому-нибудь о своих подозрениях, она подставила бы под удар не
только себя, но и Лайама, и его старого деда. Мне кажется, что именно это
вынужденное молчание и стало причиной окончательного упадка ее духа и
расстройства здоровья. Горе довершило остальное.
Девушка посмотрела на него, широко раскрыв глаза:
- Как... Как вы узнали об этом? Лайам рассказывал вам?
- Частично, - ответил он. - Мальчик не скрывал своих внутренних
чувств, и он был отнюдь не одинок в своих подозрениях. Я наводил справки,
разговаривал с капитаном Холлораном. Знаете ли, я был командиром капитана
Холлорана в Адене. Это был отличный воин и прекрасный человек; я был о нем
самого высокого мнения. Его смерть была большой потерей для подразделения,
которым я командовал в самом начале этой кампании. Конечно, я проявлял
большой интерес к семье погибшего, и таким образом я познакомился с его
сыном.
Матер допил свой чай и поставил пустую чашку на пол. Выпрямившись, он
начал легонько поглаживать свое колено - воспоминания об Адене всегда
вызывали тупую боль в раненной ноге.
- Лайам рос неспокойным ребенком; вспышки необузданной дикости в этом
мальчике чередовались с более спокойными и рассудительными поступками.
Может быть, таким образом он заглушал в себе скорбь по убитому отцу, и за
буйной яростью скрывалось всего лишь вполне объяснимое человеческое горе,
которое было не по плечу маленькому человечку. Эти дикость и ярость дошли
до крайнего предела, когда мать Лайама, несчастная, доведенная до отчаяния
женщина, совершила самоубийство. Я следил за вдовой и сыном с той самой
поры, как не стало капитана Холлорана, ездил к ним, чтобы помочь с
финансовыми делами - осиротевшая семья должна была получать пенсию от
Британских Вооруженных Сил. Но, к сожалению, вскоре мне пришлось прервать
контакт с ними из-за собственных проблем, - Матер похлопал по больному
колену, указывая на причину этих проблем. - Мне угрожала ампутация, но я
попытался убедить врачей, что нога станет как новенькая, если они немного
покромсают ее своими скальпелями. Теперь я сомневаюсь, что поступил
правильно, - прибавил он задумчиво, словно обращаясь к самому себе. -
Итак, после долгого перерыва я получил письмо от деда Лайама, в котором
сообщалось о смерти Шивон, и как только начал подниматься на ноги, приехал
в Ирландию - посмотреть, что можно сделать для мальчика. - Матер криво
усмехнулся и прибавил: - И думаю, я успел как раз вовремя.
Коре было трудно представить себе Лайама запуганным, нервным
мальчиком, который тяжело переживает трагическую смерть матери, столь
быстро последовавшую за гибелью отца. Ей никак не удавалось совместить
этот печальный образ с тем мужчиной, который прошлой ночью вошел в ее
комнату и овладел ею несмотря на ее протест. Это насилие доставило Коре
своеобразное наслаждение - ощутив столь знакомое чувство, когда ей
приходилось покоряться чужой, непреклонной воле, она еще могла
сопротивляться, но в конце концов уступила ему. Но когда прошел первый
пламенный порыв, его любовные ласки были такими нежными и тихими, что
пробудили в ней ответную нежность, и новое чувство, затмившее
разгорающееся в груди желание, было прекрасным. Оно оглушило, ошеломило
ее, и одновременно заронило в ее душу сомнение: может быть, он лишь
искусно разыгрывал перед ней обе стороны страсти? Та холодная,
бесчувственная грубость, с которой он взял ее в первый раз, помогла ей
получить удовольствие, не прибегая к разным встряскам и болезненным
ощущениям - она уже давно не испытывала ничего подобного. Кора
сомневалась, правильно ли ей удалось понять то, что стояло за поступками
Холлорана. Не придумала ли она его образ для самой себя? Действительно ли
он был таким жестоким, сильным человеком, каким представлялся ей?
Голос Матера прервал ее размышления:
- Лайам отчаянно дрался с приятелями-мальчишками. Но одними драками
дело не ограничивалось. Его хулиганские выходки выходили за рамки обычного
озорства, свойственного всем мальчикам в его возрасте. Когда я приехал
туда, где жил Лайам со своим дедом, мне неоднократно рассказывали, что
дело чуть не дошло до отправки сироты в исправительный дом для малолетних.
Ему приписывали соучастие в нескольких весьма серьезных инцидентах,
случившихся в этом маленьком городке, хотя никаких изобличающих улик
против него не имелось, и формально ему нельзя было предъявить обвинение в
соучастии в этих злодеяниях. Он не ладил с местным священником. Потому ли,
что Церковь была непосредственным представителем власти в том
провинциальном городке, где он жил, а он восставал против всякого
притеснения и насилия, или по какой-то иной причине - сказать не берусь.
Так или иначе, одно из серьезных происшествий, вину за которое возлагали
на него, было связано с... А впрочем, нет, я не хочу высказывать
непроверенные догадки - ведь у меня нет никаких твердых доказательств.
Плановик "Ахиллесова Щита" сплел пальцы рук и положил локти на ручки
кресла. Затем в раздумье провел указательным пальцем по губам, словно
пытаясь поймать ускользнувшую нить воспоминаний.
- Да, мальчику обязательно нужно было сменить обстановку. С Ирландией
у него было связано слишком много тяжких воспоминаний. И я увез его в
Англию и устроил в интернат - я чувствовал, что обязан сделать это в
память о его отце. Интернат, в котором учился Лайам, давал своим ученикам
начальную военную подготовку; многие славные кадеты были его выпускниками.
Боюсь, я не мог уделять слишком много внимания сыну своего погибшего
товарища - ведь после ранения мне пришлось как бы заново начинать свою
военную карьеру. Но я следил за мальчиком, насколько мне хватало сил и
времени. Постепенно шаловливый ребенок освоился на новом месте и
остепенился - возможно, до той поры ему просто не хватало внимательного,
но требовательного воспитателя; так или иначе, строгий режим пошел ему на
пользу. Не знаю, что окончательно повлияло на его выбор будущей профессии
- память ли об отце, известие ли о кончине деда, когда он понял, что
теперь остался совсем один на белом свете, или то, что он учился в
специализированной школе, - но уже задолго до окончания интерната он
твердо решил стать военным.
Лицо Матера расцвело улыбкой.
- И это было к лучшему, я уверен. Он все еще оставался дерзким,
отчаянным; иногда он казался просто дикарем - очевидно, сказывалась
ирландская кровь. Но армия умеет направлять этот молодой задор в нужное
русло. Лайам избрал себе эту долю, словно повинуясь предначертанию судьбы,
и оказался достаточно сильным и смышленым молодым человеком, чтобы
поступить в авиационный спецназ.
- К сожалению, он попал в одну переделку в 1972 году. Мне кажется,
что корни его цинизма следует искать именно здесь. Ему еще не исполнилось
и двадцати лет, когда он получил свое первое боевое крещение. В то время
он нес службу в составе учебного отряда авиационной службы специального
назначения в городке Мирбат в Омане - в отряде их было всего около десяти
человек. Между империей и ее противниками шла настоящая гражданская война.
То подразделение авиационного спецназа, к которому был приписан их отряд,
уже провело три месяца в унылом, скучном пригороде Мирбата, пытаясь хоть
как-то навести порядок среди верноподданных-оманцев. Их часть удерживала
два форта: тридцать оманских военных, сражающихся против империи, в одном
и что-то около двадцати с лишним человек из жандармерии Дофара в другом,
да еще банда кое-как вооруженных головорезов из местных нерегулярных войск
в самом городе - вот и все силы, которыми они располагали. Из артиллерии,
которая могла нанести хоть какой-нибудь ущерб противнику, у них была одна
пушка времен Второй Мировой, полудюймовый "Браунинг" и 81-миллиметровый
миномет.
- Однажды на рассвете их атаковали три сотни повстанцев, вооруженных
автоматами, минометами, противотанковыми ружьями и русскими реактивными
гранатометами. Англичане и их союзники-арабы хорошо понимали, что это
будет настоящая резня, ибо противник имел перевес в живой силе и технике
почти в четыре раза. Но старший офицер авиационной службы специального
назначения, абсолютно бесстрашный человек, не колеблясь ни минуты,
расставил своих людей и арабов возле старых артиллерийских орудий,
имевшихся в обоих укреплениях, и организовал отряд для ведения встречного
боя.
- Я не буду посвящать вас в утомительные подробности этого сражения,
душенька, хочу лишь вкратце рассказать о том, как им удалось выйти живыми
из настоящего пекла. Старший офицер успевал повсюду; он выкрикивал
команды, отдавая приказы наводчикам орудий, и нужно сказать, что ему
удалось рассредоточить силы так, что люди мятежников не смогли удержаться
на подступах к форту, накрытые артиллерийским и пулеметным огнем. Вместе с
санитаром-медиком он под огнем противника пробежал около четырехсот
метров, чтобы добраться да второго форта, где отсиживались люди из
жандармерии. Он послал радиограмму в штаб, чтобы оттуда прислали
геликоптер для эвакуации тяжелораненых, но противник накрыл второй форт
таким ураганным огнем, что эта проклятая машина не могла приземлиться.
Вместе с небольшим отрядом капитан решил пробиться к огневой точке второго
форта, находившейся в каких-нибудь трехстах метрах от мятежников; во время
этой сверхрискованной операции ему чуть не снесло голову автоматной
очередью противника. Бойцы вокруг него падали как подкошенные, но мысль о
сдаче на милость победителя даже не приходила в голову отважному офицеру -
со своей позиции он мог дать наводку для двух ракет "Страйкмастер",
запущенных, чтобы дать им хоть какую-то поддержку, и яростное сражение
по-прежнему продолжалось.
- Через некоторое время на помощь защитникам форта прилетела целая
эскадрилья из Салалаха. Повстанцы, уже понесшие весьма ощутимые потери в
результате отбитой атаки, были окончательно подавлены; оставшиеся в живых
побросали свою боевую технику и бежали со всех ног. Старший офицер форта
оказал стойкое сопротивление противнику, проявив при этом такую выдержку и
мужество и нанеся такой сильный урон повстанцам, что мятежники так и не
смогли оправиться от понесенного ущерба и надолго запомнили это поражение.
Однако гражданская война в Омане продолжалась еще около четырех лет.
- Я полагаю, то жаркое сражение двояко повлияло на Лайама. С одной
стороны, он был вовлечен в кровавую бойню, где ежеминутно совершалось
множество бессмысленных жестокостей, многие из которых стали делом его
собственных рук. С другой стороны, он видел перед собой пример выдающейся
храбрости: его командир - капитан, не забывайте об этом - казался ему
образцом воина-героя, и молодой человек наверняка считал, что на такой
подвиг был бы способен его безвременно погибший отец. Однако участие
Британской авиации в вооруженной стычке между повстанцами и регулярными
войсками Омана не признавалось в официальных кругах, хотя его наградили
медалью за активное участие в этой операции, а храбрый капитан стал
кавалером ордена "За безупречную службу". Этот факт, а также совсем
юношеское сомнение, поселившееся с тех пор в его душе - за кого он воевал?
стоял ли он на стороне "хороших" или "плохих"? - превратило его в циника
во всем, что касалось войны в целом. Но самое худшее было еще впереди.
- Через семь лет тот отважный капитан, удержавший два форта в Омане и
уже ставший к тому времени майором, погиб в результате несчастного случая
во время учебного полета в Бренкоке. Нелепая смерть, так несправедливо
унесшая человека, перед которым Лайам преклонялся, кого он уважал больше
всего на свете, переполнила горечью и отвращением молодого летчика, и
вскоре он подал рапорт об увольнении из рядов авиационной службы
специального назначения.
- Он стал наемником, использующим каждый конфликт в собственных целях
- преимущественно финансовых, - но никогда не становился послушной
марионеткой в чьих-нибудь руках. Я следил за ним через достаточно обширные
связи, которые оставались у меня в разных странах, и, должен признаться,
все, что я слышал о нем, сильно огорчало меня, а зачастую даже пугало.
Хотя я никогда не слышал о том, что он хладнокровно убивал направо и
налево или прибегал к насилию, если без этого можно было обойтись, но
молва о нем разнеслась далеко, утверждая, что он крайне беспощаден к своим
врагам - а под врагами он, очевидно, подразумевал всех, кто был против
платившей ему стороны.
Матер заметил, что его рассказ отнюдь не произвел сенсации: его
слушательница не казалась шокированной или удивленной - очевидно, все, о
чем он рассказывал, более или менее совпадало с ее собственными догадками.
- Несколько лет тому назад мне поручили проводить новый набор агентов
для "Ахиллесова Щита", - продолжал он, помолчав, словно в раздумье. -
Бывшие офицеры авиационной службы специального назначения обычно
становились прекрасными сотрудниками, поэтому именно на них я обращал
внимание в первую очередь. К тому времени я потерял все контакты с Лайамом
- возможно, меня пугала столь неожиданная и резкая перемена в нем, и я
боялся той новой маски холодной жестокости, которую он теперь носил.
Однако внутреннее чувство подстрекало меня продолжать поиски - мне
казалось, что я виноват в том, что позволил ему опуститься, хотя я тщетно
пытался убедить самого себя, что делаю это всего лишь из простого
любопытства.
- В конце концов я обнаружил его в глухом месте - маленьком,
неприметном селении в Ботсване, неподалеку от границ Южной Африки. Он
обучал отряды намибийских диверсантов, устраивавших вылазки в свою родную
страну, чтобы, нанеся как можно больший ущерб, снова перейти границу,
оказавшись в нейтральной соседней стране. Лайам очень сильно изменился с
тех пор, как я в последний раз видел его, но он очень резко отличался от
того молодого человека, которого я ожидал увидеть. Он казался...
легкомысленным. Словно те убийцы и насильники, те диверсанты, которых он
обучал, те ужасные условия, в которых он жил, ровным счетом ничего для
него не значили. Он не обнаружил ни малейшего волнения - ни изумления, ни
радости, когда я неожиданно объявился в тех краях - только сухо обронил
несколько вежливых слов по поводу приятного сюрприза. Разговаривая с
Лайамом, я не мог избавиться от ощущения, что я говорю с абсолютно
бесчувственным человеком, но постепенно я начал понимать, что в человеке,
стоявшем передо мною, кипели непонятные, темные внутренние страсти. И это
испугало меня больше всего. Бог знает, какого лиха ему пришлось хлебнуть
после увольнения из Британских Вооруженных Сил; несомненно только одно -
эти события оставили в его душе глубокий, неизгладимый след. Нет, он
отнюдь не дошел до звероподобного состояния - похоже, в свое время он
приобрел достаточно стойкий иммунитет против насилия и жестокости, а
заодно освободился от всех человеческих привязанностей, подчас делающих
нас столь слабыми. Но, как я уже сказал, это была лишь маска, обращенная к
окружающим; в этом человеке бурлили чувства, настолько сильно подавленные
и загнанные вглубь, что, возможно, он и сам не подозревал о том, насколько
они сильны. И теперь, когда они рвались на волю, он старался не позволить
им проявиться вновь, не позволить им полностью овладеть собой, чтобы не
превратиться в раба собственных страстей. Я чувствовал, что явился к нему
в самый подходящий момент и в самый крайний срок; это невозможно было
выразить словами, да и доказательств у меня не было ровно никаких, но
многолетний опыт и интуиция подсказывали мне, что сверхчеловеческое
напряжение, в котором находился Лайам в ту пору, очень скоро принесет свои
печальные плоды: он был на грани срыва.
- Он воспринял мой внезапный приезд как своего рода перст судьбы,
хотя сам ни за что не признался бы в этом. Я мог помочь ему выбраться из
того зловонного болота, в котором он все глубже увязал. Что касается меня,
я был душевно рад помочь ему.
- Лайам скупо делился со мной подробностями прошедших лет своей
жизни. В числе всего прочего он как-то поделился со мной одним открытием,
которое он сделал для себя несколько лет тому назад. В мире нет ничего
абсолютного, сказал он. Ни абсолютной лжи, ни абсолютной правды. Ни
абсолютного добра, ни абсолютного зла. Эти понятия очень растяжимы и
относительны. Если ты понял это - искренне признал это, подчеркнул он, -
то ты неминуемо должен установить собственные критерии оценки для добра и
для зла, должен очертить те реальные границы, внутри которых ты можешь
действовать, не чувствуя за собой вины. Если не выходить за очерченные
рамки, совесть не будет язвить тебя своим острым жалом, сковывая волю и
тем самым мешая действовать свободно, сообразно своим правилам. Еще он
сказал, что добродетель и справедливость редко могут держать зло под своим
контролем, ибо их собственные рамки играют роль связывающих пут, мешая
действиям, направленным на праведное дело - борьбу со злом. Существуют
такие ситуации, когда злу может успешно противостоять только другое зло.
Все дело только в степени зла, настойчиво повторял он, - меньшее зло во
имя победы над большим злом.
- Из его долгих рассуждений я понял только одно, - задумчиво
проговорил Матер, - а именно то, что он начал выбираться из той бездны
беспросветного отчаянья, в которую он погружался. Однако я не совсем точно
выразился. Отчаянье всегда подразумевает жалость к самому себе, а человек,
с которым я встретился в тех далеких, забытых богом краях, слишком огрубел
и ожесточился, чтобы испытывать подобное чувство. Пожалуй, пессимизм будет
более подходящим определением, а цинизм - еще лучшим. Тем не менее он
принял предложение вернуться в Англию и работать на "Ахиллесов Щит", чтобы
защищать людей вместо того, чтобы отнимать у них жизни. Мне показалось,
что эта жизненная перемена стала для Лайама коренным поворотом,
оттолкнувшей его от края бездны, на котором он стоял.
Кора, внимательно выслушавшая весь рассказ Матера от начала до конца,
ни разу не перебив Плановика, неожиданно встрепенулась:
- Вы хотите сказать, он был так близко от...
- По-моему, да, - ответил Матер. - Это может показаться несколько
старомодным взглядом на жизнь, но я всегда придерживался того мнения, что
коль коготок увяз - всей птичке пропасть. Человеку, хотя бы раз
поступившемуся своей честностью, совсем недалеко до полной деградации.
Порой мне казалось, что на жизненном пути Лайам понемногу растерял и
разменял на мелочь все нравственные ценности.
Девушка потупилась, вдруг смутившись, и Матер подумал, что может
быть, именно его последние слова вызвали эту неловкую паузу. Не слишком ли
суровым он показался ей сейчас? Или она просто сочла его мысли
эксцентричным чудачеством старика? Впрочем, вряд ли стоит обращать
внимание на такие пустяки, успокоил он себя.
- Но теперь он изменился? - едва слышно спросила Кора.
- Ну, с тех пор, как он пришел в "Ахиллесов Щит", прошло уже шесть
лет, и много раз он проявлял себя с самой лучшей стороны. Мы считаем его
одним из наиболее умелых оперативников - там, где дело идет на грани
риска, ему нет равных среди наших агентов. Да, он изменился, - Матер
улыбнулся. - Но насколько глубоко - о том я судить не берусь.
29. В РАЗВЕДКЕ
Они проехали мимо ворот; трое мужчин, сидевших в машине, медленно
поворачивали свои головы, глядя на подъездную аллею, чтобы узнать, куда
она ведет. Но аллея сворачивала в густую рощу, и переплетенные ветви
скрывали посыпанную мелким гравием дорогу от любопытных взоров.
Пассажир на переднем сиденье кивком головы указал на старый
двухэтажный домик, стоящий по ту сторону тяжелых железных ворот. Машина
проехала мимо, не замедляя скорости.
Машина плавно катилась по проселку; некоторое время они разглядывали
высокую стену - пышно разросшийся кустарник и деревья рощи выглядывали
из-за изрядно попорченной непогодой кирпичной кладки. Так они ехали
довольно долго, пока слева не показался узкий просвет меж деревьями. В
глубь просеки вела узкая колея, и машина свернула туда. Двое пассажиров не
отрывали глаз от колючей живой изгороди, сменившей прочную каменную
ограду. Сквозь просветы в ней можно было мельком увидеть склоны холмов,
поросших кустарником, рощу и широкое озеро. Пассажир на заднем сидении
приказал водителю остановить машину.
Хотя деревья, растущие близ дороги, загораживали почти весь пейзаж,
все же им нетрудно было различить в мелькании ветвей большое здание из
красного кирпича, стоящее на противоположном берегу озера, раскинувшегося
в низине меж двух холмов. Человек на заднем сидении негромко сказал
водителю, чтобы он ехал дальше, очевидно, не желая слишком долго
задерживаться на одном месте.
Узкая колея, с обеих сторон окруженная зеленью, смыкавшей свои тонкие
ветви над крышей машины, в конце концов вывела их на более удобную и
широкую дорогу. Автомобиль повернул налево и, набрав среднюю скорость,
поехал дальше. Не обращая внимания на изгибы дороги и невысокие холмы, на
которые поднималась машина, двое наблюдателей глядели налево, где рос
густой лес. В зеркале заднего обзора водитель заметил догонявшую их
"Гранаду" и сообщил об этом своим спутникам. "Гранада" чуть притормозила,
держась метрах в пятидесяти от их автомобиля, и теперь ехала за ними по
пятам, не вынуждая водителя передней машины увеличивать скорость, но и не
отставая.
Водитель передней машины ждал, когда впереди покажется перекресток
или развилка, по которой можно свернуть направо. Дождавшись первого
перекрестка, он проехал мимо него. Вскоре показался другой перекресток, и
водитель свернул с прежней дороги.
В зеркале заднего обзора водитель увидел, как "Гранада" пронеслась
мимо по проселку, с которого он только что свернул. Двое пассажиров,
сидевших в ней, повернули головы направо и поглядели вслед свернувшему с
дороги автомобилю. Все так же ровно ведя свой автомобиль, водитель
продолжал неспешно удаляться от покинутой им дороги, плавно набирая
скорость.
Только когда они проехали около двух километров, водитель притормозил
у обочины и обернулся к своим спутникам.
Пассажир на заднем сидении кивнул. То, что они увидели, подтверждало
слова человека со шрамом на лице (им все-таки удалось заставить его
заговорить): поместье было очень большое, даже громадное.
30. РАСПРАВА ВО ТЬМЕ
Квинн-Риц был один в своем кабинете на девятнадцатом этаже
штаб-квартиры "Магмы".
Едва заметная довольная улыбка трогала губы вице-президента,
дорабатывающего последний параграф своего отчета о ситуации с новыми
месторождениями меди в Папуа Новой Гвинее. Он задумал подготовить этот
отчет, столь спешно затребованный Феликсом Клином, перед тем, как уйти из
здания. Квинн-Риц торопился с подготовкой отчета, чтобы президент
корпорации смог доложить эти новости на утреннем заседании Совета
директоров в понедельник. Было очень важно не упустить момент, поскольку
вице-президент хотел, чтобы основой доклада главы "Магмы" стал именно этот
отчет.
Есть ли у них хоть какие-нибудь реальные шансы выиграть эту битву за
медь? Даже если "Магма" даст высокопоставленным государственным чиновникам
взятку, намного превосходящую ту сумму, которую пришлось выложить их
соперникам, все равно долгосрочные права на разведку в той местности,
предоставленные "Рудодобывающим", будет не так просто аннулировать.
Он собрал в стопку разбросанные по столу бумаги. Завтра утром первым
делом он отнесет их своему секретарю, чтобы тот отпечатал отчет. Он еще
раз пробежал глазами несколько фраз, довольный удачной формулировкой: она
скромно и ненавязчиво, но в то же время очень ясно подчеркивала весь
гигантский труд, который он предпринял в целях охраны информации об этом
месторождении, чтобы кто-либо из их многочисленных конкурентов, и в первую
очередь "Рудодобывающие", не узнали о переговорах между "Магмой" и
официальными лицами Новой Гвинеи. В отчете упоминалось и о том, как он
старался обойти все остальные компании, ускорить переговоры о получении
неограниченной лицензии на разведку цветных металлов, на протяжении
нескольких месяцев пытаясь связаться с местным агентом "Магмы" по
телефону, факсу и даже через личного посланца в ту гостиницу, где
остановился агент. Но, к сожалению, агента на месте обнаружить не удалось
(по крайней мере, так написал Квинн-Риц в своем отчете), а вскоре после
этого главный соперник "Магмы" узнал о новом "открытии", причем столь
внезапное исчезновение местного агента "Магмы" и заявление
"Рудодобывающих" о неограниченных правах на разведку в том районе весьма
подозрительно совпадают по времени...
Он усмехнулся, перечитав последние строки отчета.
Пора идти домой, размышлял он, ухмыляясь. Хватит на сегодня. Конечно,
отчет мог бы быть более полным, но какого черта он должен возиться с этими
проклятыми бумажками еще и в воскресенье? Было уже далеко за полдень, и
небо потемнело, затянутое тучами, из которых падал мелкий дождь. Но прежде
чем уйти можно позволить себе глоток джина с тоником, чтобы отметить еще
одну удачную хитрость.
Встав из-за стола, он подошел к застекленному стенному шкафчику и
открыл его, чтобы взять из бара, который он на всякий случай держал в
кабинете для приема гостей и важных делегаций, высокий стакан и бутылку
джина. Ведерко для льда было пусто, но кто, к чертям, в такое время будет
думать о льде? Квинн-Риц налил в стакан добрую порцию спиртного и развел
его равным количеством тоника. Поднося стакан к губам, он услышал за
дверью какой-то шум. Его рука замерла на полпути вверх.
Он пожал плечами. Охрана обходит коридоры, заглядывая во все
кабинеты, только и всего. Он поднял стакан. "Ваше драгоценное здоровье!" -
сказал он самому себе, прежде чем сделать первый глоток. Смесь приятным
теплом разбежалась по жилам, придавая бодрости и снимая с души остатки
беспокойства и тревоги. Он стал думать о приятных, радостных вещах. Всего
несколько месяцев осталось пресмыкаться перед этим несносным недомерком, а
после - домой с деньгами. Деньги, много денег, и престижная работа на
фирму, которая по достоинству оценит его богатый опыт и деловую хватку. И,
конечно, не останется в долгу за прежние многочисленные услуги, которые он
уже оказал этой компании. Ради этого стоит рисковать. Ну, что, в конце
концов, сможет сделать "Магма", даже если обнаружит, что именно он был
тайным информатором ее конкурентов? Потащит его в суд? Нет, это было бы
большой глупостью с их стороны. Он слишком много знает и может пригрозить
своим бывшим коллегам разоблачением. Вряд ли держатели акций будут очень
рады, когда узнают всю правду о том, чем занимается Феликс Клин в
корпорации. Ведь об этом не знает практически никто. Даже "Рудодобывающие"
уверены, что у "Магмы" просто-напросто хорошо поставлена разведка полезных
ископаемых - прекрасные специалисты, квалифицированные геологи... А
финансовая пресса получит пикантнейший скандальчик, который она
постарается раздуть до весьма внушительных размеров. Нет, самое худшее,
что с ним могут сделать, - это потихоньку уволить, заплатив вдобавок
кругленькую сумму за то, что он будет держать свой рот на замке. Но вместо
этого они, похоже, собираются выгнать девчонку, Кору.
И он опять улыбнулся.
Квинн-Риц медленно повернул голову к двери в кабинет. Неужели кто-то
все еще стоит с той стороны? Он был уверен, что слышал какой-то звук,
донесшийся из коридора. Поставив стакан на край стола, вице-президент
"Магмы" подошел к полуоткрытой двери.
Открыв ее, он выглянул наружу. "Есть там кто-нибудь?" - произнес он
довольно громко, подумав, что со стороны он, наверное, выглядит весьма
глупо.
Ответа не последовало.
Он сделал шаг вперед, почувствовав едва уловимый терпкий аромат, и
тотчас же что-то мягкое окутало его голову, полностью закрыв лицо. Свет
померк перед глазами вице-президента "Магмы".
Чьи-то руки сильно подтолкнули его вперед. Он потерял равновесие, и,
сделав несколько нетвердых шагов, упал ничком. Несколько минут он лежал на
полу, скорчившись в неловкой позе, боясь пошевелиться, ослепленный
странной повязкой, закрывавшей его лицо.
Несколько минут он собирался с духом; он был слишком напуган сейчас,
чтобы хоть что-то соображать. Сквозь плотную ткань, полностью закрывавшую
его голову, он расслышал негромкий стук закрывающейся двери. Он затрясся
всем телом.
Быстрая ходьба по коридору на подгибающихся от страха ногах
показалось ему долгим, мучительным, непрекращающимся кошмаром; она стала
самым ужасным переживанием, которое ему - до сих пор - довелось испытать.
Его непреклонно и грубо тащили навстречу неизвестной судьбе. Теперь он мог
представить себе, что чувствовали разбойники в Англии старых времен, когда
их, связанных, с лицом, закрытым низко надвинутым капюшоном, вели на
виселицу, даруя им последние короткие и потому слишком драгоценные
мгновенья для того, чтобы они могли прочувствовать всю глубину вечности,
которая ждала их в конце недолгого пути (для подобных чувств в сердце
осужденного всегда найдется уголок; неважно, как долог будет его последний
путь и насколько сурово будут обходиться палачи с беспомощной жертвой,
попавшей им в руки, таща ее к месту казни - какой-то уголок сознания
перепуганного, отчаявшегося, может быть, даже бьющегося в руках стражи
человека все равно останется спокойным и ясным, его не коснутся хаос и
смятение, царящие в эти минуты в душе несчастного пленника, и он с
ошеломляющей четкостью будет фиксировать каждый шаг, сделанный на этом
страшном пути...). Его крепко держали два человека - хотя они не
произносили ни слова, ни звука в ответ на его испуганные просьбы, угрозы и
крики, он был уверен, что конвоиров двое - они подняли его с пола возле
его собственного кабинета и повели куда-то по коридору... Лифт... Они
привели его в лифт. Зачем? Куда они хотят его утащить? О, Господи,
неужели... Неужели эти люди охотятся за Феликсом Клином? Значит, они
ошиблись, приняв его за экстрасенса? Скорее всего, именно так оно и есть!
Тогда нужно как можно скорее объяснить им, что они схватили не того
человека, который им нужен. Квинн-Риц не испытывал ни малейшей приязни, а
тем более - преданности Феликсу Клину. Он был готов выложить все, что
знал, только бы с него сняли эту проклятую повязку, только бы прекратилась
эта пытка неизвестностью, только бы ему гарантировали жизнь. Нет, нет, они
не станут, ни в коем случае не станут мучить его - они ошиблись, а он сам
охотно расскажет им обо всем...
Квинн-Риц медленно, нерешительно поднял голову, и сквозь щели
ниспадавшей складками ткани, закрывающей ему лицо, он разглядел, что пол в
том помещении, куда они пришли, был белым. Осторожно, каждую секунду
ожидая удара или сильного толчка, он приподнял край мягкой, пушистой
материи. Теперь он мог рассмотреть комнату. Рывком сбросив с себя
покрывало - это оказалось огромное полотенце, возможно, взятое из
какой-нибудь персональной ванной комнаты для высшего руководства
корпорации - он огляделся вокруг.
Он был в белой комнате. В белой комнате Клина.
И он был один.
Он тяжело опустился на колени, полузакрыв глаза от слепящего белого
света, лившегося со всех сторон. Что случилось, в какие чертовы игры они
все здесь играют? Может быть, его просто некоторое время хотят продержать
в изоляции? Эта неожиданно пришедшая в голову идея придала ему сил и
храбрости. Он встал, выпрямившись во весь рост.
Квинн-Риц подошел к высокой двойной двери и приложил ухо к ее
гладкой, глянцевитой поверхности. Оттуда не доносилось ни звука. Он
попробовал открыть одну из створок двери. Заперто.
Отойдя на несколько шагов назад, он некоторое время смотрел на
запертые двери. Постепенно его глаза привыкли к резкому, яркому свету. Он
повернулся и пошел к низенькой, на первый взгляд неприметной двери на
противоположном конце комнаты. Его шагам вторило гулкое эхо, отражающееся
от высокого потолка. Он уже дошел до возвышения в самом центре комнаты,
когда резко и совершенно неожиданно ослепительный свет погас, и комната
погрузилась в беспросветный мрак.
Квинн-Риц громко вскрикнул, словно от болезненного удара.
Это была абсолютная, полнейшая темнота. Перед глазами, внезапно
ослепшими, некоторое время плыли радужные круги, но больше растерявшемуся,
напуганному человеку не на чем было остановить свой бесполезный, не
проникающий в глубь чернильно-черного, плотного мрака взгляд. Казалось,
даже пол под ногами утратил свою привычную твердость, растворяясь в этой
жуткой тьме. И ни одного звука. Кругом полнейшая, гробовая тишина.
Квинн-Риц беспомощно замахал руками, его пальцы сжимались, словно
старались поймать ускользнувшие лучи света.
- Что такое? Что вы делаете? - вскричал вице-президент.
Но ему никто не ответил.
Квинн-Риц был настолько растерян, что ему потребовалось усилие воли,
чтобы сделать еще один шаг вперед. Ему чудилось, что он стоит на краю
пугающей бездны, и стоит лишь чуть-чуть двинуться, как он полетит вниз, в
зияющий провал... И как ему было нелегко прогнать от себя эту нелепую
мысль! Наконец он сделал свой первый шаг в глухую, непроницаемую тьму.
Затем отважился сделать второй. Вытянув руки с растопыренными пальцами
вперед, словно слепой (да, в сущности, так оно и было), он осторожно шагал
к противоположной стене комнаты. Он знал, что никаких препятствий на его
пути быть не должно, и тем не менее он внутренне был готов к тому, что его
руки внезапно нащупают в темноте какой-то чужеродный предмет.
Еще шаг.
Его дыхание было прерывистым и неровным.
Еще шаг.
Он не видел своих вытянутых рук, но знал, что его пальцы напряженно
подрагивают, словно усики-антенны какого-нибудь насекомого.
Еще шаг.
И тут он коснулся чьего-то тела. Чьей-то обнаженной кожи.
Ощущение было настолько неожиданным, а нервы Квинн-Рица были так
напряжены, что он пронзительно, по-женски взвизгнул и отшатнулся назад,
прочь от этого странного предмета, на который наткнулся в темноте.
Споткнувшись о край невысокой платформы в центре комнаты, он грузно
опустился на нее. Там он остался лежать, не в силах двинуться с места,
трясясь от страха.
Размышляя, отчего он чувствует легкое покалывание в кончиках пальцев,
соприкоснувшихся с этим странным предметом (или живым существом), он
поднес свои руки ближе к лицу, хотя разглядеть хоть что-нибудь в этой
абсолютной темноте было невозможно. Ему казалось, что его пальцы чем-то
испачканы, или, может быть, к ним прилипла какая-то странная тонкая, как
паутинка, материя. Он потер пальцы друг о друга - то, что прилипло к ним,
легко скаталось и осыпалось.
- Кто там? - спросил он, пугаясь звука своего собственного дрожащего
голоса.
Молчание. Еще более страшное, чем любой ответ.
Чье-то горячее дыхание легко коснулось его щеки. Он перекувыркнулся
на невысоком помосте с неожиданным для его лет проворством, торопливо
отползая на противоположный край, прочь от того неизвестного, кто
наклонился над ним. Но вздох, раздавшийся над его ухом, заставил его столь
же поспешно кинуться назад.
Мысли стремительно проносились в его голове. Те двое, что привели его
в эту комнату, несомненно, могли войти в нее через высокую двойную дверь,
находившуюся как раз за его спиной. Они могли зайти внутрь, как только
погас свет, и неслышно передвигаться навстречу Квинн-Рицу, пока тот
случайно не столкнулся с одним из них во тьме. Но ведь он не слышал ни
единого звука, напоминающего легкий шум открываемой или закрываемой двери,
и в кромешной тьме вокруг него не мелькнул ни единый луч света, который
должен был проникнуть через приоткрытую дверь. Каким же образом его
стражники могли оказаться здесь, рядом с ним? Он припомнил тот слабый
терпкий запах, который он почувствовал, выглянув за дверь своего кабинета.
Запах был удивительно знакомым. Но где, при каких обстоятельствах он уже
ощущал его раньше, Квинн-Риц припомнить не мог.
Где-то совсем близко раздался приглушенный смех. Затем до его щеки
легонько дотронулась чья-то рука. Проведя по ней пальцами, словно желая
приласкать, рука вновь отдернулась.
Квинн-Риц невольно вздрогнул и отпрянул назад. Кожа на коснувшейся
его лица руке показалась ему жесткой и огрубевшей, словно это были пальцы
старика. Он чувствовал, что после прикосновения на его щеке остался липкий
след. Стирая эту клейкую грязь, оставившую длинный след на его лице, он
почувствовал на своей ладони все ту же тонкую паутинку. Он с отвращением
счищал ее со своих пальцев.
Он повернул голову сначала в одну, потом в другую сторону. В полной
темноте, непроницаемой для глаз, ему оставалось только положиться на все
остальные чувства. Чутко прислушиваясь и следя за легчайшими переменами
тока воздуха, он трясся от страха и сильнейшего нервного напряжения.
Ему показалось, что он различает какой-то новый, едва уловимый запах.
Он втянул воздух сквозь расширенные ноздри - запах слегка усилился. Однако
он ничуть не напоминал тот специфический легкий аромат диковинных терпких
трав, который он ощущал раньше. Теперь на него волной накатывался
неприятный запах сырости и плесени, словно доносившийся из далекого
подземелья, где в застоявшемся, затхлом воздухе распространяется вонь от
заросших грязью и грибком стен.
Резкая вспышка света вызвала сильную боль в глазах, привыкших к
темноте, словно его стегнули тонким хлыстом по незащищенной глазной
роговице.
Он съежился на своем ложе, закрыв лицо руками. Осторожно приоткрыв
веки, он смотрел сквозь раздвинутые пальцы на расцвеченный пестрыми
красками ярко светящийся прямоугольник высоко на стене. Это вспыхнул один
из экранов, на котором была изображена рельефная карта острова.
Неправильные, кривые линии, очертившие окруженный океаном клочок земли.
Новая Гвинея. Яркие цвета карты вскоре потускнели, потом резкое
изображение превратилось в нечеткое, расплывчатое цветное пятно на стене.
Поблекший экран на несколько секунд стал абсолютно белым, затем погас.
Через несколько секунд на стене засветилась другая карта. Какая-то
властная, неодолимая сила приковала взгляд Квинн-Рица к четкому контуру.
Неужели?.. Да, конечно, это Бразилия. Там в прошлый раз была открыта
золотоносная жила. Не "Магмой", разумеется. "Рудодобывающими".
Когда изображение сделалось менее ярким, Квинн-Риц обернулся,
оглядывая комнату. Света, льющегося с экрана, было достаточно, чтобы
разглядеть тех, кто был с ним в этом просторном белом зале. Но он с
удивлением обнаружил, что, кроме него, в комнате никого нет.
И снова тьма.
Новая картинка появилась на стене. Он угадал, что на ней изображено,
раньше, чем узнал искривленные пестрые линии ландшафта. Намибия. Именно
там обнаружены богатейшие залежи урановой руды. Не "Магмой". Другой
компанией. Он начал, наконец, понимать, что к чему.
- Феликс? - собравшись с духом, вымолвил он, решив поиграть в
рискованную игру. На карту, очевидно, была поставлена его жизнь.
Опять кромешная тьма. И никакого ответа.
- Феликс, вы совершаете ошибку. Это девушка, вы же сами сказали...
Его слова канули в пустоту. Феликса Клина в комнате не было.
Квинн-Риц медленно спустил ноги с невысокого помоста. И тут же замер
на месте, услышав тихий смех где-то совсем рядом.
В ту же секунду стены опять засветились, но теперь уже на них было не
три рельефные карты - на каждом экране помещалось четкое изображение
какой-нибудь местности. Цвета смешивались между собой, границы
расплывались. Голубые, коричневые, зеленые пятна мелькали то тут, то там,
непрерывно перемещаясь по комнате с возрастающей скоростью, словно
влекомые мощным потоком. И вот уже все это фантастическое зрелище уже
напоминала калейдоскоп красок, ежесекундно порождающий новые причудливые и
пестрые узоры; картинки сменяли одна другую, сливались в общем
стремительном движении, темп которого все убыстрялся, так что в конце
концов стало совершенно невозможно различить там какие-нибудь формы и
неправильные очертания гор, рек и озер; все слилось в одну бесцветную
светлую ленту, кружащуюся по комнате с невообразимой быстротой...
И на залитых белым светом стенах комнаты стали появляться странные
существа. Это были пресмыкающиеся. Они были похожи на огромных тараканов.
Черные, блестящие, покрытые тонким глянцевитым панцирем. Их конечности, по
три с каждой стороны продолговатого, защищенного панцирем тела, были
удивительно похожи на человеческие. Только темные, и покрытые чешуйчатыми
пластинками.
Они вылезали из стен - извиваясь, проникали через твердый материал, с
такой легкостью, словно пробирались сквозь полужидкую субстанцию, - и
падали на пол в темных углах, в тени, где лишь редкие скользящие лучи
отражались на блестящей поверхности их спинок. Затем поползли к помосту,
где сидел Квинн-Риц.
Вице-президент корпорации передвинулся на самую середину платформы.
Он пытался убедить себя, в том, что это нереальное, фантастическое зрелище
- всего лишь ночной кошмар, порожденный напряжением нервов. И удивленно
оглядывался вокруг, не понимая, почему он никак не может проснуться...
Мутный свет, льющийся со стен, поблек и исчез.
Опять наступила полная тьма.
Но он слышал, как эти ужасные создания со всех сторон подползают все
ближе и ближе к нему.
- "Феликс, пожалуйста!" - взмолился Квинн-Риц; он знал, что все это
подстроено Клином, что Клин решил таким образом расплатиться с ним за
предательство. Впившись зубами в свою нижнюю губу, он почувствовал острую
боль, и это внезапно отрезвило его, заставив со всей ясностью понять, что
такие ощущения слишком реальны для того, чтобы быть страшным сном. Он не
представлял себе, каким образом "это" могло произойти, но, охваченный
ужасом, тоненько, пронзительно визжал:
- "Пожалуйста!"
И снова тихий смех послышался откуда-то из-за его спины.
И совсем рядом - шуршание лап одного из этих безобразных существ,
которое первым добралось до помоста.
Через некоторое время дверь в комнату отворилась, и внутрь бесшумно
вошли Кайед и Даад. Они направились прямо к невысокому помосту в центре
просторного помещения, где лежало одинокое бездыханное тело, и, подняв
его, вынесли прочь.
Когда двери за ними закрылись, комната погрузилась в непроглядную
темноту.
КАЙЕД И ДААД
ПЕРЕМЕЩЕННЫЕ И НАЙДЕННЫЕ
Они не были коренными жителями Иордании. Азиль Кайед и Юсиф Даад были
сыновьями переселенцев. Их родители покинули Палестину в мае 1948 года,
когда образовалось Независимое Государство Израиль. Их семьи принадлежали
к одному клану и происходили из одной деревни, располагавшейся под
Иерусалимом. Попав под влияние антисионистской пропаганды, они безотчетно
поверили тем политикам, которые, преследуя личные интересы под маской
патриотического пыла, кричали, что сионистские силы вторгнутся в арабские
селения, разрушат дома мирных жителей, разорят их тощие поля, вырежут
скот, прямо на улице, среди бела дня будут убивать стариков и детей,
насиловать женщин, мучить и калечить мужчин, и что бегство за реку Иордан
- единственное спасение для арабов, оказавшихся в руках враждебных сил.
Они попали в лагерь для эмигрантов в местечке Ин-эс-Султан; это был
один из крохотных поселков на Западном Берегу, ютившихся вокруг
центрального города Иерихон. Двое парнишек-арабов были ровесниками - они
появились на свет с разницей в несколько недель в грязном палаточном
городке, где не было даже самых элементарных удобств - электричества, и
водопровода, не говоря уже о канализации. Многие сотни арабов-беженцев
ютились в этом обширном лагере уже на протяжении долгих месяцев, питаясь
только тем, что от случая к случаю привозили грузовые машины из Дамаска и
Аммана, и подолгу изнывая от жажды, когда запаздывали
автофургоны-цистерны, снабжавшие городок питьевой водой. Палатки из тонкой
холстины, которыми снабдил их Международный Красный Крест, имели очень
мало общего с теплыми и уютными, надежно защищающими от дождей и песчаных
бурь шатрами бедуинов, древних кочевников пустыни, сшитыми из кож и шкур
животных - тонкая ткань промокала под проливными дождями, а сильный ветер
валил шаткие матерчатые домики на землю. Мальчики росли в условиях,
которые вполне можно назвать дикими и нечеловеческими - постель им заменял
тонкий матрац, лежащий на голой земле. В перенаселенном, тесном городке,
посреди людской толчеи и суеты, не было подходящего уголка, где можно было
бы поиграть маленьким детям. Везде громоздились кучи гниющих отбросов. Из
открытых сточных канав в воздух поднимался удушливый смрад. Мухи и москиты
миллионами слетались на горы нечистот, разлагающихся под жарким солнцем.
Тяжелейшие формы дизентерии были самым обычным явлением среди несчастных
жителей этого гетто, лишенных самой элементарной медицинской помощи.
Холера и брюшной тиф уносили тысячи жизней. После сильных ливней наступала
нестерпимая жара - то близкая пустыня веяла на городок своим палящим
дыханием. Ветер, дующий из пустыни, не приносил облегчения - наоборот, он
высасывал из сухого, горячего воздуха последние остатки влаги. Эти резкие
перемены погоды изматывали и ослабляли людей, живущих почти под открытым
небом.
Вокруг "муктара" той деревни, откуда многие из них были родом,
собралось несколько кланов, как в прежние времена. Но старик ничем не мог
облегчить их участь. Его сердце было разбито стыдом за свое трусливое
бегство из родных мест и зрелищем людских страданий, которые он ежедневно
видел перед собой. Ненавидьте всей душой своею, только и мог сказать он
слушавшим его и верящим ему людям, презирайте тех сионистских собак,
которые выгнали вас из ваших домов и довели до столь жалкого
существования. Завещайте эту ненависть детям вашим, которые должны сполна
отомстить евреям за все ваши беды.
От брюшного тифа умерли отец Юсифа, два его старших брата и сестра.
То, что маленький мальчик с матерью остались жить, отнюдь не было чудом
или внезапным поворотом судьбы - смерть обычно вслепую выбирает свои
жертвы. Вдова с сыном теперь перешли под покровительство отца Азиля. Между
двумя женщинами, живущими под одной крышей, быстро возникло согласие; ни
одна из них не ревновала и не завидовала другой. Воспитанные в строгих
магометанских традициях, они знали, что Коран, столь сурово порицающий
внебрачные связи и нарушение супружеской верности, призывает божью
благодать на головы тех, кто заботится о калеках, душевнобольных, слепцах
и вдовах. Мальчики, Азиль и Юсиф, росли в мире и дружбе, еще более
сближавшей их, чем кровное родство.
Хотя вскоре грубые кирпичные хижины, облепленные речной глиной, стали
заменять тонкие парусиновые палатки, и вдоль берега Иордана начали
воздвигаться целые деревни из неуклюжих, сделанных на скорую руку лачуг,
закон "каифа" - пассивная покорность судьбе, которая вполне могла бы быть
названа ленью и нежеланием трудиться - был основной нормой жизни
палестинских беженцев. Процветал кое-какой мелкий бизнес, но
организованное производство так и не было налажено. Для подростков,
разделивших со взрослыми тяжесть изгнания, не было устроено ни школ, ни
яслей, куда молодые матери могли бы отвести своих малолетних ребятишек.
Деморализованные палестинцы полагались на милосердие окружающих, живя
скудным подаянием Международного Красного Креста и нескольких других
благотворительных организаций; казалось, в их душах, душах фанатиков,
ненависть к оставшимся на другом берегу великой реки евреям и злость на
предательство местных властей той страны, куда они прибыли, занимали всю
необходимую для созидательной деятельности энергию. Накаленные бытовыми
неурядицами страсти отводились в эти два громоотвода, и жизнь в гетто
протекала так же, как она шла в самом начале переселения арабов из
Израиля. Переселенцы купались в своем бессильном гневе, принимая подаяние
от цивилизованных стран как нечто само собой разумеющееся. А Мусульманское
Братство вовсю раздувало шум вокруг преследуемых и гонимых палестинских
беженцев, в то же время подкладывая свежее топливо в огонь ненависти,
направленной против этих нечестивых "оккупантов", в то же время
пропагандируя идеи великого дела арабской репатриации.
Азиль и Юсиф были детьми гетто, кое-как существовавшими на скудное
подаяние чужой страны, смолоду в изобилии хлебнувших горечи и жестокости
жизни, которыми судьба щедро снабжала переселенцев, лишившихся крова и
обеспеченного куска хлеба. После того как отец Азиля был убит во время
восстания против Арабского Легиона короля Иордании Абдуллы (который,
выступая заодно с лидерами некоторых арабских стран, преследовал свои
политические выгоды в том, чтобы не принимать палестинскую нацию на своей
земле, как братьев по вере, а держать их в изгнании на нейтральной
территории - таким образом он хотел устранить израильскую угрозу его
собственному могуществу на Среднем Востоке) мальчикам пришлось самим
содержать свои семьи. К тому времени ООН приняла на себя заботу о
палестинских беженцах, и в лагерях стали происходить хоть и небольшие, но
все-таки перемены к лучшему. В Ин-эс-Султане появились мечеть, ритуальная
скотобойня, склады, большие магазины и центры раздачи пищи. Двоим
мальчикам повезло - они стали работать разносчиками кофе. Бойкие парнишки
сновали в толпе со своими лотками, предлагая кофе и липкие сладости, сотни
раз на дню пробегая привычный путь от магазина до киоска, часто отходя к
огромным грузовикам, ожидающим таможенной очистки на мосту Алленби.
Они любили бродить вокруг кафе, прислушиваясь к неторопливым речам
взрослых, вспоминающих о минувших днях и об их родных деревнях, оставшихся
на другом берегу Иордана. Рыночная площадь всегда была полна острых,
пьянящих запахов - ароматных приправ и специй, кардамона в кофе, ладана,
смешанных с резким запахом помета животных - верблюдов, ослов, овец и коз.
Взрослые вздыхали, тоскуя о прошедших временах, когда на праздники им
подавали экзотические блюда, и мальчики смеялись и подшучивали над их
воспоминаниями.
Разговоры взрослых постепенно переходили на другие темы. Они со
вздохами вспоминали свои брошенные дома, в которых они жили, когда еще
живы были их деды и отцы - домики из кирпичей, слепленных из речного ила и
навоза животных, побеленные снаружи известкой, домики с широкими плоскими
крышами, специально приспособленными для того, чтобы собрать как можно
больше дождевой влаги во время вешних ливней. Они вспоминали о деревенских
торговцах и искусных мастерах - гончарах, плотниках, башмачниках,
седельщиках, ткачах. И всякий раз, когда щемящая грусть переполняла их
сердца при мыслях о том, чего они навсегда лишились, на глазах у них
блестели слезы. Они вспоминали о том, как жизнь кипела в былые времена
вокруг центральной деревенской площади, где был вырыт глубокий колодец и
стояли печи, в которых подрумянивались душистые лепешки, где были лавка и
кафе, в котором целый день играла радиомузыка. Они вспоминали о том, как в
былые дни они наблюдали с открытой площадки кафе за суетой пестрой толпы
на этой площади - за медленным движением верблюдов, на которых сидели
важные погонщики, за скрипящими повозками бродячих торговцев, запряженными
длинноухими серыми осликами, за суетливыми точильщиками и за закутанными в
покрывала женщинами, спешащими по своим ежедневным хозяйственным делам.
В конце концов, ностальгию прогоняли воспоминания о славных войнах во
имя Аллаха; мужчины, воодушевленные новой темой, хвастались друг перед
другом своими подвигами и храбростью в сражениях, своей военной хитростью,
с помощью которой им неоднократно удавалось одолеть врага. Недавнюю победу
евреев над арабами они считали недоразумением - это слуги сатаны обманом
заставили правоверных покинуть свои края и переселиться на чужбину. Враги
были воплощением сил зла - джиннами, - принявшими человеческий облик.
Евреи - союзники темных сил, а отнюдь не достойные противники, с которыми
можно биться в открытом и честном бою. Пророк Мухаммед возвестил, что
евреи стоят вне законов Аллаха, и потому да испепелит нечестивых гнев
господень, да падет кара Аллаха на их преступные головы.
Так говорили старшие; Азиль и Юсиф внимательно прислушивались к их
речам. Их томило неясное чувство тоски по родной земле, которой они
никогда не видели, но о которой так часто слыхали от взрослых, их
переполняла горечь утраты той вольготной, прекрасной жизни, о которой
вспоминали люди под крышей кафе. И ненависть к тем, кто называл себя
израильтянами, закипала в их душах.
Мальчики росли, и сама жизнь учила их науке выживания. Школа, даже
организованная под покровительством агентства ООН по оказанию помощи
беженцам, была практической подготовкой к вооруженной борьбе против
"израильских оккупантов". Арабские воспитатели и наставники объединяли
своих учеников в небольшие группы, каждая из которых имела свое
воинственное название и девиз, подстрекающий к борьбе против израильтян.
Физическая подготовка в этой школе включала начальные навыки обращения с
холодным огнестрельным оружием, рукопашный бой, умение выслеживать
противника и теоретический курс действий при высадке десанта на вражескую
территорию.
Подпольная торговля, воровство и рэкет были несравненно более
выгодным делом, нежели мелкий бизнес, и поэтому Азиль и Юсиф стали сначала
мальчиками на побегушках у торговцев гашишем, а затем перешли на более
выгодную "должность" - они следили за облавами на торговцев наркотиками и
охраняли склады запрещенного товара.
Откровенная, бесстыдно-грубая хвастливая болтовня о сексуальных
наслаждениях, типичная для подростков, вступивших в пору полового
созревания, привела их к неожиданным результатам. Когда осведомленность в
вопросах пола уже перестала играть основную роль, и к психологическому
возбуждению, испытываемому юношами при разговорах на подобную тему,
добавилось еще и физическое, они обнаружили, что на самом деле их больше
влечет друг к другу, чем к женщинам. Их первые неловкие сексуальные опыты
завершились настолько чудесными ощущениями, что они и в дальнейшем
предпочитали ласкать друг друга, получая от этого гораздо большее
наслаждение, чем при обычном половом контакте с женщиной. Хотя мужчинам
было дозволено жать друг другу руки и целоваться на людях, на
гомосексуализм повсюду в арабском мире смотрели крайне неодобрительно, и
поэтому Азиль и Юсиф скрывали от посторонних интимную сторону своей тесной
дружбы, и сладость запретного плода придавала их чувствам друг к другу еще
большую остроту.
Как все палестинские юноши, достигшие определенного возраста, они
вступили в "фидаин"; их энергия и молодой задор были направлены в русло
"джихада", священной войны мусульман с неверными, на освобождение из-под
еврейского гнета. С этими громкими лозунгами иорданская молодежь вступала
в ряды организации, ведущей партизанскую войну за свою родную землю,
занятую "сионистскими собаками". Они совершали набеги на территорию
Израиля, убивая и калеча мирных жителей во имя Аллаха, и чем больше юношей
не возвращалось из опасных вылазок, тем сильнее арабы мстили за них.
Насилие и жестокость становились признаками доблести в
полупрофессиональных бандах налетчиков, собравшихся на западном берегу
реки Иордан. Чтобы доказать свое бесстрашие и мужество, воины "фидаина"
откусывали головы живым цыплятам и змеям, голыми руками душили кошек и
щенят.
Хотя взрослые всегда считали Азиля и Юсифа ничем не выделяющимися из
толпы сверстников молодыми людьми, тем не менее они отдавали должное
умелым действиям двоих неразлучных товарищей, выполняющих сложные задания,
и их необычайной хитрости и ловкости. Но однажды при проведении очередной
операции на израильской территории друзья проявили столь необузданную
жестокость, что даже взрослых, закаленных воинов ислама поразило
первобытное варварство двух молодых парней.
Обходя израильские патрули, они перешли границу и пустились в трудное
и рискованное путешествие вглубь чужой территории (в "фидаине" считали
двух друзей достаточно опытными, чтобы доверять им серьезные поручения);
их конечная цель - кибуц в нескольких километрах от Биры - лежала
достаточно далеко от границы. Проходя мимо поселений колонистов на
болотистой местности, умело осушенной и возделанной трудолюбивыми
израильскими крестьянами, Азиль и Юсиф видели, как преобразилась земля,
еще недавно бывшая диким, пустынным краем. Теперь здесь раскинулись
фруктовые сады, виноградники и хлебные поля. Земли новых поселенцев были
огорожены всего лишь невысокой живой изгородью из кактусов и ююбы, но
жилые дома скрывались за высокими и прочными заборами. Друзьям нужно было
взорвать водонапорную башню, расположенную в стороне от остальных
технических сооружений. Иорданские "хозяева", нисколько не заботившиеся о
медикаментах и элементарных бытовых удобствах для своих "гостей" -
беженцев из Палестины, с удовольствием снабжали палестинских террористов
взрывчаткой. Быстро шагая к своей цели под покровом темноты, двое
приятелей случайно набрели на молодую парочку - израильские парень и
девушка облюбовали дальний уголок, чтобы никто не помешал им предаваться
наслаждению.
Парочка лежала под огромным эвкалиптом, ласкаясь и лепеча друг другу
бессвязные слова. Их стоны и бормотание привлекли внимание двоих друзей.
Азиль и Юсиф переглянулись - их глаза были огромными и ясными в тихой
звездной ночи, - затем подкрались ближе к источнику этих странных тихих
звуков. Наблюдая за влюбленными из ближних кустов, оба дрожали от
возбуждения - никогда прежде им не случалось видеть ничего подобного, и
женская нагота одновременно притягивала и шокировала их. Пылкие любовники
были настолько увлечены друг другом, что не услышали шороха, выдававшего
приближение двоих молодых арабов.
Азиль быстро прикончил девушку - ее обнаженные интимные места
возбуждали его полудетское любопытство, но в остальном она не представляла
для обоих друзей никакого интереса. Он перерезал ей горло так же просто,
как отрезал бы голову цыпленку, случайно попавшему ему под руку. Тем
временем Юсиф оглушил ее любовника ударом тяжелого камня по голове. Друзья
подхватили обмякшее тело под мышки и поволокли его по земле к отверстию в
колючей изгороди, которое они проделали, чтобы пробраться к водонапорной
башне прямиком через поле, где они подвергались меньшему риску быть
обнаруженными. Остановившись на безопасном расстоянии от ближайших домов,
они разорвали одежду несчастного юноши на полосы, чтобы связать его и
заткнуть ему рот кляпом; затем долго наслаждались извращенным, садистским
насилием над полубесчувственным телом.
Охваченные острым сексуальным возбуждением, познавшие новые,
необычные эмоции, которые вызывала в них нагота этого незрелого юнца,
приятели проделали над своим связанным пленником то, на что никогда еще не
решались, лаская друг друга.
Их садистской оргии помешала быстрая агония и смерть измученной
жертвы. Азиль и Юсиф получили хороший урок на будущее; в дальнейшем они
старались сдерживать свои желания и не доходить до крайностей, чтобы
растянуть свое острое наслаждение на много часов, а иногда и дней.
Изувеченное, истерзанное мертвое тело лежало перед ними на земле - когда
они, наконец, опомнились и поглядели на дело своих рук, в распластанной на
окровавленной земле плоти едва ли можно было распознать человеческие
черты. Однако пыл, с которым оба араба предавались садизму, еще не угас.
Напоследок они отрезали у трупа половые органы и, спрятав свою кровавую
добычу в кожаный мешочек, принесли ее своим наставникам из "фидаина". Их
старшие командиры, хотя и рассердились на Азиля и Юсифа из-за срыва
важного задания - взрыва водонапорной башни, - казалось, были приятно
удивлены беспощадной жестокостью, с которой двое друзей расправились с
молодым евреем. Кастрация и расчленение трупа были встречены благосклонно.
Азиль и Юсиф доказали, что они достойные воины "джихада". Раз за
разом они ловко и незаметно прокрадывались сквозь цепочки усиленного
патруля на территорию соседнего государства, стараясь нанести как можно
больше ущерба ненавистным израильтянам. Через несколько месяцев двоих
друзей отправили в учебный лагерь в Долине Бекаа в Ливане, где готовили и
формировали группы террористов для будущих вооруженных набегов на Израиль.
Живя в бетонированных казармах, будущие воины объединенных арабских сил
учились стрелять из русских автоматов и пистолетов, минометов и ручных
гранатометов. Их учили, как пользоваться бомбами с альтиметрическими,
инерционными и временными детонаторами, учили основным приемам подготовки
и проведения террористических актов, учили моментально открывать запертые
замки любой сложности, незаметно подкрадываться к своей жертве посреди
пустой улицы, уходить от погони, и еще многим другим вещам. Их поднимали
по команде рано утром и заставляли бегать ежедневно по четыре километра в
полной амуниции. После утреннего кросса наступало время четырехчасовых
тренировок. И каждый день их подвергали усиленной идеологической обработке
во время дневных теоретических занятий.
Им повторяли, что их удел (а не просто священный долг, как говорилось
раньше) - не только убивать сионистов и их ближайших союзников, но и людей
любой национальности, оказывающих помощь или проявляющих симпатию к "так
называемому" Государству Израиль. Двое палестинских беженцев оказались
способными учениками. Не прошло и двух лет после начала серьезной
подготовки Азиля и Юсифа, как двое друзей начали ездить по разным странам,
совершая подрывные действия. Вскоре они заслужили признание своих
командиров как хорошо подготовленная, эффективная команда. Однако у них
имелась одна слабость, которую они старались держать в секрете от своих
компаньонов (хотя свою тайну им не удалось полностью скрыть, как они
надеялись вначале, к счастью, их начальство смотрело на их причуды сквозь
пальцы, поскольку они ничем не вредили основной операции). То
экстатическое состояние и исступленный восторг, которые испытали приятели
при первом изнасиловании и зверском убийстве израильского юноши, надолго
запомнилось и не выходило из их памяти на протяжении многих лет. Им
хотелось вновь и вновь переживать подобные чувства, и поэтому они умело
пользовались полученными в Долине Бекаа навыками для похищения людей,
когда им доводилось бывать в столицах иноземных государств. Ежегодно в
крупных городах всего мира бесследно пропадает огромное количество людей,
и только небольшую часть удается найти. Для Азиля и Юсифа не составляло
большого труда схватить приглянувшегося молодого мужчину или парнишку, а
иногда даже девушку (для двух террористов последний вариант был настоящим
извращением), чтобы утащить их в какой-нибудь тихий уголок, где они могли
насиловать, пытать, всячески мучить свою жертву в течение многих часов, а
иногда даже дней. Затем несчастного пленника убивали. Сексуальные
преступления относятся к тем видам преступлений, которые труднее всего
раскрыть, особенно если в них не вовлечены другие мотивы и до момента их
совершения насильники и их жертва не состояли в близких отношениях.
Поэтому до определенной поры Азилю и Юсифу удавалось выйти сухими из воды.
Бомба сработала преждевременно.
Азиль и Юсиф оставили небольшой сверток с еле слышно тикающим
содержимым под одной из скамеек на Северном Вокзале и неспешно пошли
прочь, затерявшись в шумной суете, среди сосредоточенных и важных
путешественников. Проложив себе путь сквозь толпу к аркам, ведущим из
помещения вокзала на улицы Парижа, они собирались незаметно уйти с
вокзала, но, услышав взрыв позади себя, они застыли на месте. На несколько
секунд вокруг наступила жуткая тишина - или, может быть, их оглушил грохот
взрыва, и потому они не слышали стонов и криков, доносившихся из зала - а
потом началось столпотворение: вся пестрая, многоязычная, вопящая толпа
пришла в движение и теперь напоминала гигантский растревоженный
муравейник; туристы и жители Парижа толкались, кричали, цеплялись друг за
друга в общей суете; некоторые проталкивались поближе к стенам и приседали
там на корточки, съежившись и закрыв голову руками, другие бежали в ту
сторону, откуда донесся грохот взрыва, третьи спешили поскорее выбраться
на улицу.
Двое террористов знали, что ни европейская одежда, ни пестрая толпа,
в которой было много иностранцев, не помогут им скрыться от полиции, если
они в панике побегут с места происшествия, хотя ничего крайне необычного в
таких действиях не было - очень многие пытались пробраться к выходу; возле
арок уже собралось немало народу. В то время парижане подозрительно
смотрели на каждого араба или алжирского "типа" - всего несколько недель
назад парижские власти арестовали одного из лидеров ООП как участника
преступного заговора; в ответ Аль-Фатах выдвинул ультиматум, требующий в
кратчайший срок выпустить на свободу "заложника" и предоставить ему
возможность покинуть страну, иначе пусть французы пеняют на себя - они
познают на собственном опыте силу исламского возмездия. Французское
правительство считалось "мягким", поддающимся на подобные угрозы, и взрыв
бомбы на Северном вокзале Парижа вполне мог служить ответом арабских
террористов на арест их главы, своего рода грозным предупреждением и
демонстрацией силы.
Азиль и Юсиф не спеша уходили с перрона, стараясь не привлекать к
себе внимания посторонних, хотя больше всего им сейчас хотелось оказаться
как можно дальше от вокзала. К несчастью, их невозмутимое спокойствие
слишком бросалось в глаза посреди всеобщего переполоха; и когда уже им
оставалось сделать лишь несколько шагов до выхода на улицу, к ним
направился "gendarme", которому эти двое спокойно разгуливающих по залу
ожидания арабов показались весьма подозрительными личностями. Полиция, как
патрульная служба, так и служба расследований, получила подробные
дополнительные инструкции в связи с арестом известного террориста, и
поэтому полисмены тщательно следили за каждым подозрительным иностранцем.
Полицейские патрули были усилены.
Молодой "gendarme" поспешил за двумя щеголевато одетыми арабам,
державшимися поблизости друг от друга, прокладывая себе путь через толпу.
Азиля и Юсифа заставило обернуться резкое "Alors, messieurs!".
Преждевременный взрыв сильно взволновал двоих друзей - ведь сработай
запал чуть раньше, и их изуродованные тела лежали бы сейчас в зале
ожидания, возле скамейки. А сейчас их арестовывает полиция! Даже не
дождавшись, пока "gendarme" задаст им свой первый вопрос, Азиль вытащил
нож из футляра, спрятанного в потайном кармане его одежды, и быстро шагнул
навстречу облаченному в полицейскую форму мужчине. Азиль превосходно
владел холодным оружием, а Юсиф - гарротой, но сейчас смертельному прямому
удару в живот могли помешать широкий пояс и пуговицы на кителе "gendarme".
До сердца тоже никак не достать - их злополучный преследователь умышленно
или, может быть, случайно поднес левую руку к груди, и это отклонило бы
нож при резком выпаде. Азиль выбрал иную цель для своего острого лезвия.
Хотя удар, который он собирался нанести полицейскому, не убивал на месте,
но обычно он мгновенно выводил жертву из строя - почти сразу потеряв
сознание, раненный умирал через одну-две минуты. Лезвие полоснуло по
верхней части левого предплечья "gendarme", разрезав плечевую артерию.
Раненный недоумевающим взглядом посмотрел на свою левую руку, а через
несколько секунд тяжело, неловко повалился на тротуар.
Взвизгнула какая-то женщина, но ее вопль потонул в общем гаме
возбужденных голосов и резком завывании сирен. Арабы побежали, не заботясь
о том, заметит ли их еще кто-нибудь. Нырнув в метро, они торопливо подошли
к окошку кассы, чтобы купить билеты; затем наступили томительные минуты
ожидания, показавшиеся вечностью двум друзьям, уходящим от возможной
погони. Стоя на перроне, они молили Аллаха, чтобы поскорее подошел поезд -
какой угодно, в любую сторону, - им казалось, что вот-вот из-за ограды
раздастся громкий повелительный окрик. Наконец, увидев подходящий поезд,
оба поспешно направились к нему, и едва поезд успел остановиться,
проскользнули в вагон, плюхнулись на свободные сиденья и снова мысленно
обратились к Аллаху с горячей мольбой о том, чтобы двери закрылись и поезд
тронулся как можно скорее, прежде чем люди в голубых формах ворвутся сюда.
Они вышли на следующей остановке, Восточном Вокзале, и сделали пересадку
на поезд, идущий до Шоссе д'Антан, а оттуда добрались до Монмартра. Они
проехали не такое уж большое расстояние, однако этого было достаточно,
чтобы оторваться от преследователей, и затратили на это слишком мало
времени, чтобы полицейские успели расставить патрули на выходах из метро
(впрочем, это вряд ли было возможно при таком огромном количестве
станций). Они вышли на улицу. Смеркалось. Издалека доносились звуки сирен.
Они неторопливо пошли по широкому, обсаженному деревьями бульвару к
набережной, смешавшись с пестрой толпой туристов, растворившись в общем
людском потоке; их сердца все еще учащенно бились, хотя внешне они
казались спокойными, играя роль беззаботных иностранцев, гуляющих по
вечернему Парижу. Они проходили мимо ресторанов, где запах жаркого и
ароматных соусов щекотал их ноздри, вежливо отказываясь от многочисленных
предложений ярко накрашенных, улыбающихся проституток, не останавливаясь
до тех пор, пока не добрались до берега Сены. По реке скользили маленькие
прогулочные катера, переполненные иностранными туристами и просто
зеваками. Люди парами и небольшими группами прогуливались по набережной
или стояли возле парапета, любуясь закатом.
Только теперь двое друзей переглянулись с лукавой усмешкой на лицах.
У них было надежное убежище - квартира в одном из маленьких тихих
двориков на улице Муффтар совсем рядом с рыночной площадью по ту сторону
реки. Однако возвращаться на квартиру не было прямой необходимости; как
раз наоборот, на учебных занятиях им не раз повторяли, что в подобной
ситуации лучше всего оставаться на улице как можно дольше, смешавшись с
толпой.
Некоторое время они бродили вдоль берега реки, затем свернули на одну
из улиц, ведущих к Сан Дени, гуляя и, как положено зевакам, глазея на
бродячих артистов - уличных музыкантов и танцовщиц, жонглеров, акробатов и
фокусников. Они были возбуждены и чувствовали себя, как после стакана
крепкого вина - испуг смешивался с весельем, дрожь - с радостным сознанием
того, что после всех сегодняшних приключений они не подорвались на своей
же собственной бомбе и не попали за тюремную решетку. Они были живы!
Операция прошла успешно, и к тому же они могли записать себе несколько
очков в плюс за убитого на вокзале "gendarme". Их одежда была настолько
неброской, хотя, впрочем, весьма добротной и хорошо пошитой, что опознать
их по характерным деталям костюма будет очень трудно. Полицию будет ждать
большое разочарование, когда она начнет опрашивать свидетелей убийства. В
летнее время толпы студентов, туристов и прочей разношерстной публики всех
национальностей собираются в столице Франции - городе, овеянном
романтической славой, крупнейшем центре мировой культуры - и найти среди
многих тысяч людей двух молодых арабов, совершивших убийство, едва ли
легче, чем отыскать иголку в стоге сена.
Сидя за столиком в открытом кафе и распивая бутылку белого вина (как
приятно, однако, оказаться вдали от мусульманских стран и чувствовать себя
свободными от жестких запретом ислама!), они рассеянно прислушивались к
приглушенным разговорам проходящих по улице и сидящих за соседними
столиками людей. Из этих разговоров они узнали, что в результате взрыва
бомбы на Северном вокзале пять человек - среди них один ребенок - получили
серьезные ранения, но никто не погиб. Двое друзей испытали нечто вроде
легкого разочарования - результаты показались им ничтожными по сравнению с
затраченными усилиями и риском, которому они подвергали себя во время
выполнения операции.
Наконец-то они могут отдохнуть после утомительного, насыщенного
событиями дня, наслаждаясь яствами декадентской европейской кухни.
Поглощая незнакомые блюда и совершая обильные возлияния, они кокетничали
друг с другом. В праздничной, веселой и возбужденной атмосфере их взаимная
страсть разгоралась сильнее, а волнующее чувство близкой опасности,
пережитое ими при побеге с места происшествия, лишь больше распаляло их;
увечья, наносимые людям, и убийства вызывали в них сладострастные
ощущения.
Наконец они переправились через реку, оказавшись на Иль де ля Ситэ, и
потихоньку побрели к рыночной площади, за которой находилась их квартира.
Заглянув по пути в одно из вечерних кафе, они выпили еще вина. После
нескольких бокалов крепкого напитка им показалось, что за весь долгий день
на их долю выпало слишком мало рискованных предприятий, и двое друзей
решили провести ночь в погоне за приключениями.
Сумерки сгустились; последние лучи заката померкли, и на улицах
зажглись фонари. Постепенно с площадей и широких проспектов Парижа исчезли
шумные толпы - туристы разошлись по гостиницам и "pensions"; под открытым
небом остались только гуляющие студенты, бездомные бродяги и пьяницы.
Азиль и Юсиф пустились на поиски очередной жертвы, которая поможет им
удовлетворить жестокое вожделение.
Они отвергли уже двоих мужчин, торгующих своим телом, - они
показались двум приятелям слишком старыми: на вид им было далеко за
двадцать, к тому же оба были довольно плотного сложения. Зато третий сразу
привлек к себе их внимание: стройный, хрупкий, женоподобный юноша лет
семнадцати, почти мальчик. Задними дворами он завел их на кривую улочку,
окончившуюся тупиком, уверяя, что здесь их никто не потревожит. К
сожалению, Юсиф не взял с собой свою излюбленную "garotte", но в крайнем
случае сойдет и галстук, который он повязал, одеваясь по европейской моде.
А Азиль позабавится с этим молодым парнишкой, пощекочет его своим острым
лезвием, когда кожа его побагровеет и разбухший язык вывалится изо рта. На
сей раз приятели не собирались долго мучить свою жертву, опасаясь, что
невнятные крики и стоны привлекут внимание случайных прохожих.
На сей раз их постигло жестокое разочарование. Юноша оказался не
таким уж молоденьким и изнеженным, как им сперва показалось. И повел себя
совсем не так, как ожидали от него двое ухмыляющихся в предвкушении скорой
развязки приятелей.
В тусклом свете дальнего фонаря блеснула холодная сталь револьвера,
который "мальчик" выхватил из потайного кармана своей куртки. "Полиция", -
предупредил он изумленных арабов, зажав раскрытое удостоверение в поднятой
левой руке.
Пуля прошла сквозь предплечье Азиля, зацепив кость, когда араб
бросился на переодетого полицейского с ножом в руке. Но, целясь в
противника, тот невольно оставил свое горло незащищенным на несколько
секунд, и эта ошибка роковым образом решила его участь. Он упал как
подрубленный, успев сделать последний выстрел из своего револьвера, прежде
чем его ослабевшие пальцы разжались и оружие упало на тротуар. Пуля
взвизгнула, царапнув асфальт, и, отскочив от него, улетела куда-то в
пустоту кривой улочки.
Азиль вскрикнул от жгучей боли в простреленной руке, когда его нож
глубоко вонзился в тело полицейского. Где-то поблизости тревожной трелью
заливался свисток - отовсюду на звуки выстрелов сбегались полицейские
патрули, усилившие свою бдительность после криминального происшествия на
вокзале. Юсиф поднял своего ослабевшего, потерявшего много крови товарища,
и, подперев собой обмякшее тело, потащил его прочь из тупичка, бормоча
утешающие, подбадривающие слова, заклиная его идти как можно быстрее. Так,
поддерживая раненного Азиля, Юсиф петлял по темным закоулкам, пробираясь
туда, где, по его мнению, должна была находиться их квартира. Из-за угла
навстречу им выскочила машина, ослепив двоих прижавшихся друг к другу
арабов блеском огней.
Двое террористов нырнули в ближайший переулок, перейдя на неуклюжий,
неровный бег, сопровождаемый стонами Азиля, вырывавшимися сквозь стиснутые
зубы раненного. Они были уверены, что сидящие в машине люди не успели их
заметить. К несчастью, их заметили. Патрульная полицейская машина
остановилась, перекрыв вход в переулок. Хлопнула дверца, и из автомобиля
выскочили люди в голубой форме. Раздалось громкое повелительное
"Arretez!", после чего загремели выстрелы.
Пули звонко зацокали по стенам и булыжной мостовой; одна из них
рикошетом ударила в ногу Юсифа, засев в мясистой части икры. Теперь оба
страдали от огнестрельных ран, и силы у обоих стремительно убывали. Тем не
менее они бежали вперед, задыхаясь, но ни на секунду не останавливаясь.
Юсиф плакал от отчаянья, хромая позади своего товарища: его нога онемела и
подворачивалась, когда ему случалось наступать на нее, однако сильной боли
он пока еще не чувствовал.
Наконец впереди показался выход из узкого переулка. Они выбежали на
широкую улицу, но тут же повернули обратно, заметив еще одного мужчину в
голубой форме, бегущего к ним. Вдоль тротуаров медленно двигались
несколько легковых машин; увидев знаки, которые подавали им кричащие
"gendarmes", шоферы тут же остановили автомобили, блокировав выход из
переулка. Убегая обратно в сумрак узкой кривой улочки, Азиль и Юсиф
мысленно проклинали себя за свою глупость. Они знали, что им не избежать
сурового нагоняя от начальства. Старшие накажут их за необдуманные
поступки и за риск, которому они подвергли не только себя, но и всю
организацию. Хватая воздух раскрытыми ртами, тяжело дыша, двое друзей
тихонько молили Аллаха о том, чтобы он простер над ними свои крылья и дал
им невредимыми ускользнуть из западни, в которую они попали.
Еще раз свернув за угол, они споткнулись о тела трех бездомных
бродяг, скорчившихся на мостовой, старающихся теснее прижаться друг к
дружке и к вентиляционным отдушинам парижской подземки - теплый воздух,
поднимавшийся из этих отверстий, согревал лежащих на холодной земле
оборванных, грязных людей, устроившихся здесь на ночлег. Азиль упал,
сильно ударившись головой о тротуар, и не смог подняться, оглушенный этим
ударом. Нищие, недовольные тем, что их так неласково потревожили какие-то
подозрительные личности, в буквальном смысле слова свалившиеся прямо им на
головы, спихнули двоих приятелей в водосточный желоб рядом с тротуаром.
Приподняв голову и оглядевшись, Юсиф ужаснулся, увидев рядом с собой
безжизненно распростертое тело своего товарища. Их преследователи бежали
за ними по пятам - топот бегущих ног, громкие голоса, яркие огни
прожекторов и вой сирен были уже где-то совсем рядом. Юсиф, шатаясь,
поднялся на ноги и поднял своего оглушенного приятеля, понуждая его бежать
дальше.
Они ринулись в темный переулок, открывшийся напротив того места, где
они споткнулись о тела бездомных; пробежав вперед несколько сотен шагов,
они почувствовали тяжелый смрад, исходивший от маленькой подземной
речушки, превращенной в канализационный сток. Зловоние усиливалось от
духоты, царящей в тесном пространстве узкого переулка. Откуда-то сверху
доносились печальные, протяжные звуки саксофона, наигрывающего блюз -
очевидно, музыканта не тревожила суматоха, царившая внизу. Груды кухонных
отбросов, нагроможденные у задних дверей небольших ресторанов, издавали
резкий неприятный запах. Скорее, Азиль, скорее, Юсиф! Но куда бежать?
Огромный ночной Париж был для них чужим и враждебным; они заблудились,
кружа по темным узким переулкам, и никак не могли найти дорогу домой.
Теперь рана в простреленной ноге Юсифа ныла острой, колючей,
дергающей болью, и вся нога горела, словно в огне. Голова у Азиля,
оглушенного падением, все еще кружилась; перед глазами то и дело плыл
отвратительный, болезненный туман, и поэтому он решил положиться на своего
любовника - Юсиф найдет дорогу, выведет его из этого ужасного места.
Прочь, через широкую улицу, в следующий переулок - этот, по крайней
мере, был не таким узким и зловонным, как предыдущий. Пересекая проезжую
часть, на которой даже в столь поздний час не замирало движение, они
заметили небольшой внутренний двор с другой стороны тесной вереницы домов.
Из переулка должен быть проход в этот двор. Они метнулись вперед, словно
загнанные животные, вкладывая в отчаянный рывок свои последние силы. За
спиной уже отчетливо слышались голоса и звуки шагов "gendarme". Оба
приятеля находились на грани обморока от боли и усталости; едва ли сейчас
они отчетливо сознавали, где находятся и куда бегут. Ворвавшись во
внутренний двор, они почувствовали, что силы окончательно покидают их.
"Акху шармута!" Тупик! Из внутреннего двора не было другого выхода!
Они оказались в ловушке. Милостивый Аллах, сжалься над своими верными
воинами "джихада"!
Громкие слова команд снаружи, у входа во двор. Скрип автомобильных
шин - машины остановились, перекрыв выход, отняв у Юсифа последнюю надежду
на спасение. Звук открываемых дверей машин.
Но Азиль упрямо показывал пальцем куда-то во тьму впереди себя. Юсиф
так и не понял, как удалось его полуослепшему после неудачного падения на
тротуар товарищу разглядеть крошечную, почти незаметную щель там, где два
здания плотно примыкали друг к дружке. Темная расселина была настолько
узкой, что казалось, единая монолитная стена лопнула по шву, образовав
этот тесный проход, куда едва-едва могли протиснуться два человека.
"Ятамаджад изм аль раб!" Путь указан!
Шатаясь, они побрели через двор к спасительной щели. Этот путь
показался им бесконечно длинным, как дорога грешника в аду. Свет, падавший
из окон домов во внутренний двор, был похож на лучи скользящих
прожекторов, обшаривающих окрестности в поисках притаившегося врага.
Скрывшись, наконец, в темной узкой щели меж двумя глухими стенами домов,
они двинулись вперед. Пространства меж домами едва хватало, чтобы из
последних сил, спотыкаясь, неуклюже ковылять к выходу с другой стороны
внутреннего двора, крепко держась за руки.
Впереди мелькнул тусклый свет. Приглядевшись, они увидели, что
подошли к краю лестницы - крутые каменные ступеньки вели вниз. Где-то
неподалеку горел неяркий уличный фонарь, освещая узкий проход между домами
и нижний край лестницы.
Позади, во дворе, из которого им только что удалось уйти, послышались
голоса. Мешкать было нельзя. Они начали спускаться. Но тут раненную ногу
Юсифа пронзила острая боль, и, оступившись, цепляясь за руку Азиля, он с
негромким криком и упал ничком на крутые ступени. Его обессиливший
любовник не смог удержать равновесие, и через какое-то краткое мгновение
оба араба, кувыркаясь, катились вниз; неровные края разрушенных временем
ступенек обдирали кожу, больно ударяли по ребрам, в то время как они
скатывались со ступенек вниз.
Они лежали у подножия лестницы, всхлипывая и громко стеная. У них не
было сил пошевелиться, и желание жить, и вера в свою счастливую звезду уже
почти оставили их.
До выхода оставалось всего несколько шагов. Но это расстояние
казалось огромным истерзанным, обессилевшим людям.
Сверху донесся звук шагов, эхом отражающийся от стен. Полиция сурово
накажет их за убийство "gendarme" из их бригады. А если полицейские
узнают, что именно они были виновниками сегодняшнего взрыва на Северном
вокзале, что они убили полицейского, пытавшегося задержать их на месте
происшествия? Что тогда? Трепет пробежал по телам двух друзей - они
одновременно подумали о наказании, которое должны понести за свои
преступления. Инстинктивно потянувшись друг к другу, соединив руки в
крепком пожатии, два любящих друг друга человека лежали на земле, слабо
освещенной уличным фонарем, ожидая новых капризов всемогущей судьбы,
трепеща от боли и страха.
Тень упала на их лица, и они с трудом повернули головы к выходу из
узкой щели между домами. В неверном, дрожащем свете фонаря они разглядели
тусклый блеск гладкой черной поверхности. Огромный автомобиль двигался
медленно и почти бесшумно. Они подумали, что машина проедет мимо, но она
плавно остановилась, и ее задняя дверца оказалась прямо напротив узкого
прохода, в котором неподвижно лежали двое истерзанных, окровавленных
людей.
Дверца открылась. Тихий шепот долетел до ушей Азиля и Юсифа:
- "Та ал мэи ва са та ииш лии тэктол мара сани я". (Идите за мной - и
вы будете жить, чтобы снова убивать.)
Это обещание придало им сил. Кое-как двое приятелей добрались до
задней дверцы черного лимузина и вползли внутрь.
(И Клин исполнил свое обещание.)
31. ВОЗВРАЩЕНИЕ В НИФ
Клин пошевелился, передвинувшись в своем кресле так, что теперь
Холлоран не мог видеть его лица.
Агент "Ахиллесова Щита" поглядел на него, на несколько секунд
оторвавшись от наблюдения за холмами и перелесками, мимо которых они
проезжали. Экстрасенс замер на заднем сидении "Мерседеса"; с тех пор, как
машина отъехала от главного офиса "Магмы", прошло около часа, но Клин
сидел неподвижно и был на редкость спокоен - казалось, он уснул. Однако,
уснув в движущемся автомобиле, человек обязательно встряхивается время от
времени, пытаясь вытянуть вперед ноги, устроиться поудобнее или просыпаясь
на секунду, когда его потревожит какой-нибудь резкий поворот или машину
качнет на неровной дороге. Клин же застыл в своем кресле, словно каменное
изваяние. Не было слышно ровного дыхания спящего человека; мышцы его тела
не расслаблялись. Холлоран подумал, что Клин находится в состоянии
глубокого транса, в который он, по-видимому, себя погрузил. Кто знает,
чего можно ждать от этого человека, размышлял Холлоран, вновь переводя
свой взгляд за окно "Мерседеса".
Холлоран приподнялся и, обернувшись через плечо, посмотрел в заднее
стекло автомобиля - на протяжении всего путешествия он часто оглядывался,
стараясь не упустить из вида возможную слежку. Несколько машин догоняло
их, но "хвоста", по-видимому, не было. На приличном расстоянии за ними
ехала "Гранада" с двумя его помощниками, готовыми подоспеть на помощь в
считанные секунды, если вдруг случится что-нибудь серьезное. Он еще раз
окинул взглядом шоссе, прежде чем повернуться обратно и усесться поудобнее
на своем сидении. Тревога не покидала его, хотя видимых причин для
беспокойства не было. Монк и оба араба остались в здании "Магмы" -
очевидно, чтобы дождаться каких-то важных новостей, которые они позже
должны будут передать Клину, или забрать кое-какие вещи из его
фешенебельной квартиры на крыше громадного небоскреба. Холлорана ничуть не
огорчала такая "потеря" - все трое телохранителей Клина казались ему не
слишком надежными помощниками, и он отнюдь не жалел об их отсутствии. В
случае серьезной опасности Холлоран рассчитывал обойтись лишь силами
агентов "Ахиллесова Щита". Присутствие неопытной, плохо обученной охраны
могло лишь расстроить его планы и помешать оперативникам защищать жизнь
своего клиента. То, что люди "Щита" наконец-то были вооружены, придавало
Холлорану больше уверенности в своих силах.
Холлоран провел рукой по лицу - глаза его чуть покраснели от
усталости, под набрякшими нижними веками легли тени, а на щеки были
колючими от жесткой щетины. Он чувствовал себя очень усталым и разбитым:
яркое ночное видение, которое предстало перед ним в гостиной Нифа, когда
он задремал в кресле у очага, по-видимому, отняло у него несколько
драгоценных часов отдыха. Освежающий душ, острая бритва и какая-нибудь еда
не помешали бы ему сразу после приезда в загородное поместье. Затем он
обойдет и тщательно проверит весь дом и примыкающие к нему озеро, лужайку
и сад. А потом, если он не обнаружит ничего подозрительного и у него
останется еще несколько свободных часов, он заснет. У него было какое-то
неприятное ощущение под ложечкой - он знал, что это чувство вызвано совсем
не голодом; он решил, что потратит на сон все свободное время, которое
удастся выкроить в ближайшие один-два дня пребывания в Нифе, чтобы хорошо
отдохнуть и привести себя в полный порядок. Инстинкт, выработанный за
многие годы занятий сложным и рискованным ремеслом, подсказывал Холлорану,
что противник вынашивает уже почти готовый план действий, и в самое
ближайшее время непременно следует ждать нового поворота событий. Даже
самому себе он не смог бы толково объяснить причину зарождавшегося в его
душе смутного ощущения надвигающейся опасности, но некая взведенная
пружина внутри него уже реагировала на первые сигналы тревоги - все
чувства Холлорана обострились, реакция напряженных, готовых молниеносно
действовать в любую минуту мышц ускорилась, однако лицо оперативника
"Ахиллесова Щита" ничем не выдавало его внутреннего волнения. Страх и
опасение, поселившиеся в некотором уголке его сознания, нашептывающие ему
о нависшей угрозе, были понятны и знакомы Холлорану, но теперь к ним
примешивались самые дурные предчувствия, похожие на суеверные страхи
чрезмерно впечатлительного человека, увидевшего перед собой рокового
предвестника неотвратимой беды. Холлорана немало удивило это новое для
него беспокойное ощущение.
Клин издал приглушенный, невнятный звук, и Холлоран тут же бросил на
своего клиента быстрый взгляд. Плечи медиума высоко поднялись, грудь
расширилась, а затем быстро опала, и дыхание стало ровным и ритмичным -
очевидно, он просто глубоко вздохнул во сне. Теперь Холлоран не
сомневался, что Клин задремал.
Кора, сидевшая в переднем пассажирском кресле, оглянулась, чтобы
посмотреть на своего начальника. Затем ее глаза встретились со взглядом
Холлорана, и на лице девушки появилась неуверенная улыбка. Прошло, однако,
несколько коротких мгновений, прежде чем Холлоран улыбнулся ей в ответ.
Несколько минут он наблюдал за Корой, снова выпрямившейся в своем
кресле, глядя вперед, сквозь ветровое стекло автомобиля. Со своего места
он хорошо видел ее четкий профиль. Холлоран размышлял о том, могла ли эта
молодая женщина выдавать секреты компании сильнейшим соперникам "Магмы",
или Клин ошибся в своих догадках. Вряд ли возможно такое предательство с
ее стороны, решил он, все еще не сводя глаз с задумчивого лица Коры.
Девушка слишком тесно связана с Клином, и к тому же - Холлоран был уверен
в этом - она так сильно боится Феликса, так сильно зависит от него, что
никогда не решилась бы на подобную измену. Однако у Клина на сей счет было
свое собственное мнение, и, по-видимому, в его намерения не входило так
легко от него отказываться. Он обвинил девушку перед президентом "Магмы" и
его заместителем. Но было ли у него для этого хоть какое-нибудь реальное
основание?
Холлоран отвлекся от своих размышлений, чтобы в очередной раз
внимательно посмотреть в заднее окно. На дороге чисто. За ними следует
только "Гранада". Он перевел взгляд на боковые окна. До Нифа отсюда рукой
подать, подумал он.
Но что же все-таки Клин собирается предпринять против своей
подчиненной в дальнейшем? Холлоран снова мысленно вернулся к своей прежней
теме, прерванной наблюдением за окрестностями. Предъявит ли он ей открыто
свое обвинение сразу после того, как они приедут в Ниф, или же будет
расставлять хитрые ловушки, чтобы получить неопровержимые улики против
нее, поймав поверенную своих сокровенных планов за руку на месте
преступления в самый решающий момент? Клин был слишком непредсказуем,
чтобы кто-то решился наверняка предугадывать его будущие поступки. Его
очевидная параноидная мания говорила за первое, однако жестокая
мстительность, присущая этому полубезумному человеку, предполагала, что он
пойдет вторым путем, спрятав на некоторое время свои чувства в глубине
души, как бы ему ни хотелось выплеснуть наружу весь клокочущий в нем гнев.
Холлоран подумал, что ему следовало бы первым явиться к девушке и
предупредить ее о том, что может случиться. К чертям Клина и всю "Магму".
К чертям его нейтралитет, которого он обязан придерживаться для успешного
выполнения своей задачи. Он, как и прежде, будет охранять "объект" от
всякой грозящей ему опасности, но, черт побери, он сумеет защитить
девушку, если потребуется, и никому не позволит ее обижать. Холлоран давно
подозревал, что все четверо личных телохранителей Клина являются для
своего начальника чем-то неизмеримо большим, чем обычная наемная охрана.
Очевидно, всех их связывают с Клином какие-то темные тайны - возможно, обе
стороны предпочитали бы никогда не вспоминать о них. Особенно
подозрительной личностью казался ему Монк. Так что безграничная,
основанная на скрытом страхе перед властью, которую имел над ними их
начальник, преданность верных слуг Клина вполне могла заставить их
послужить орудием мести - они исполнят приказ своего господина не
рассуждая, стоит Клину только шевельнуть пальцем. Холлоран решил, помимо
своей основной и главнейшей обязанности - охранять своего клиента -
установить постоянное наблюдение за Корой. Виновна девушка или нет, - в
любом случае он не даст ей пострадать от рук этих не слишком умелых
наемных убийц.
Впереди показался крутой изгиб дороги, и машина довольно резко
повернула. Рука Клина бессильно упала на мягкую подушку сидения
"Мерседеса" и, скользнув к ее краю, свесилась вниз. Холлоран заметил, что
кожа на руке шелушится и вся покрыта маленькими беловатыми чешуйками -
видимо, то были омертвелые участки.
- Как приятно очутиться в сельской местности, подальше от города, -
послышался голос Палузинского, сидевшего за рулем. - Воздух здесь намного
чище, и дышится легче. Мой отец был крестьянином, фермером, господин
Холлоран, и поэтому я очень люблю деревенские пейзажи. Так и не смог до
конца привыкнуть к городской жизни.
- В каком краю Польши находилась ферма ваших родителей? - спросил
Холлоран, только чтобы вежливо поддержать беседу; сейчас его мысли были
заняты совсем другими вещами.
- А, это глухая, мало кому известная деревушка, - ответил
Палузинский, слегка повернув руль машины и перехватывая его поудобнее. -
Да, впрочем, это и неважно. - Он... - Палузинский небрежно кивнул головой
в сторону спящего на заднем сидении мужчины, и Холлорана весьма удивил
оттенок то ли легкой иронии, то ли презрительной насмешки, промелькнувшей
в тоне, шофера и телохранителя Клина, когда тот говорил о своем
начальнике, - он привез меня сюда много лет тому назад, забрал из моей
любимой страны.
- Но ведь дорога назад не закрыта, и вы в любой момент могли
вернуться обратно, - сказал Холлоран, глядя в окно - дорога становилась
все более знакомой по мере того, как они приближались к поместью.
- Обратно? - переспросил Палузинский с горьким и злым смешком. - Куда
же? К русским, которые высасывают все соки из Польши, обескровливают мою
страну? Благодарю покорно, я лучше останусь здесь. Да, останусь здесь, где
люди приветливы, а пища добра и обильна! - И он засмеялся громче, стукнув
кулаком по "баранке" машины.
До ворот поместья оставалось совсем недалеко, и Холлоран еще раз
внимательно оглядел дорогу впереди и позади "Мерседеса". Путь был
совершенно свободен, и сзади маячил только один автомобиль - "Гранада" с
двумя помощниками Холлорана. "Мерседес" свернул к железным воротам и
остановился всего в нескольких шагах от кованых ажурных створок. Клин
шевельнулся, но, кажется, так и не стряхнул с себя дрему.
Холлоран открыл ворота и сошел на обочину подъездной аллеи. Подождав,
пока "Гранада" подъедет ближе, он шагнул к дверце пассажирского сиденья,
наклонившись к окошку, рядом с которым сидел один из агентов "Щита".
Стекло на окошке передней дверцы плавно опустилось вниз.
- Свяжитесь с патрульной машиной и убедитесь, что все в порядке, -
сказал Холлоран. - Я буду ждать вас на этом месте через... - он глянул на
циферблат наручных часов. - Через три часа.
- Будут ли какие-нибудь дополнительные указания? Может быть, нам
нужно сделать что-то еще? - спросил водитель, нагнувшись к открытому окну
через колени своего пассажира.
Холлоран покачал головой:
- Нет. Только патрулирование. Полный круг. Не пересекайте границ
поместья.
- Что, если мы заметим нарушителей? - спросил человек, сидящий у
окна, явно раздосадованный таким ответом.
- Свяжитесь со мной по телефону. Но в поместье не заходите.
- Что за ерунда?
- Тем не менее, мне бы не хотелось, чтобы вы это делали.
Холлоран выпрямился, оглядел дорогу спереди и позади себя, затем
неторопливо пошел к воротам. Он слышал, как отъехала назад по дороге
"Гранада", когда взялся за толстый металлический прут распорки. Послышался
глухой низкий звук, и он толкнул створку. Раздался скрип ржавых петель, и
ворота начали медленно открываться. Холлоран до конца распахнул одну
створку, потом вторую, все время чувствуя на себе пристальный взгляд
невидимого наблюдателя, скрывающегося в каменном двухэтажном домике.
Холлоран решил встретиться лицом к лицу с этим таинственным стражем
ворот - очевидно, тот, кто прятался в доме, кормил и заботился о своре
диких собак. Когда он через несколько часов вернется сюда, он обязательно
должен заглянуть в сторожку. Перед отъездом из "Магмы" обратно в Ниф он
разговаривал с Матером, докладывая ему, насколько плохо защищено поместье,
подробно объясняя, как легко будет проникнуть в особняк любому хорошо
подготовленному террористу. Плановик обещал обсудить этот вопрос с
Джеральдом Снайфом, после чего Сэру Виктору Пенлоку будет предъявлен
ультиматум: либо по всей границе поместья и вокруг самого особняка будет
установлена необходимая аппаратура и надежная охрана, либо "Ахиллесов Щит
будет вынужден расторгнуть контракт. Огромная сумма страховки гарантирует
"Щиту" поддержку со стороны страховой компании Ллойда - ведь, случись
несчастье, компании придется выплатить по страховому договору несколько
десятков миллионов фунтов стерлингов! Сообщение о стае шакалов, рыщущих
вокруг усадьбы, изрядно шокировало Матера. Он удивился еще больше после
того, как он услышал от своего лучшего агента, что тот до сих пор не имел
возможности встретиться с охраняющим вход человеком, чтобы подробно
обсудить с ним план совместных действий в случае опасности. Странные дела,
заметил Матер в своей обычной сдержанной, суховатой манере. Похоже, пришла
пора составить четкий свод основных правил, которым обязаны будут
следовать обе стороны.
Холлоран махнул рукой Палузинскому, и после того как "Мерседес"
медленно проехал мимо него, повернулся и закрыл ворота. Створки
захлопнулись с неизменным глухим стуком.
Холлоран снова забрался в машину, и она плавно тронулась с места.
Палузинский шутливо заметил:
- Что-то собак не видно. Некому вас сцапать.
Холлоран нахмурился:
- Где их держат?
- Держат? - послышалось в ответ. - Вы, наверное, имеете в виду псарню
или еще какое-то специальное помещение? Ха! Эти твари пользуются
неограниченной свободой, они бегают повсюду, где хотят.
- Однако до сих пор лично мне они редко попадались на глаза.
- Они не трогают своих.
- Но вчера...
- Вы были один. А может быть, они почуяли...
Холлоран размышлял о том, почему поляк не закончил свою фразу.
- Они не любят дневного света и обычно прячутся где-нибудь в тени,
пока не стемнеет, - вступила в разговор Кора, полуобернувшись на своем
сидении. - Ночью они не спят, рыщут по лесу, бегают повсюду. Они
полудикие, и предпочитают обходить людей стороной.
- Да, а ночью становятся хорошими сторожами. Если в поместье
проникнет кто-то чужой, они вынюхивают следы нарушителей и крадутся за
ними.
- И много ль их уже было, - спросил Холлоран, - нарушителей?
Палузинский хихикнул. На вопрос Холлорана ответила Кора:
- На моей памяти чужие люди переходили границу этих земель только
один или два раза. Они были очень напуганы и тут же убрались обратно.
- Да, им повезло, если их не растерзали на клочки, - откликнулся
Холлоран.
- Нет, шакалы их не тронули. Чужаки испугались... не зверей, а
чего-то другого.
- Я не понял вас. Чего именно они испугались?
Палузинский снова издал короткий смешок:
- Леших, лесных чертей, "пан" Холлоран. Вам никогда не приходилось
слышать о леших?
Впереди показался особняк; красный цвет кирпича, из которого были
сложены его стены, казался более темным и тусклым в пасмурную погоду. Кора
повернулась обратно, словно не хотела больше участвовать в разговоре, но
Холлоран наклонился вперед и положил руку на плечо девушки, чтобы привлечь
ее внимание.
- Какие лешие? Что он имеет в виду, в конце концов?
- Ничего особенного, Лайам. Ничего такого, из-за чего стоит
волноваться.
- Но все-таки расскажите ему об этом, пожалуйста, - попросил
Палузинский, и в его голосе прозвучала добродушная насмешка. Поляк
украдкой кинул на Холлорана быстрый взгляд; его глаза за стеклами очков в
тонкой металлической оправе превратились в две узкие щелочки.
- Всего лишь плоды воображения, - быстро сказала Кора. - Феликс может
создавать эти воображаемые образы благодаря уникальным способностям своей
психики. И может заставлять людей видеть то, чего на самом деле нет.
Да, в этих способностях Клина Холлоран уже имел возможность убедиться
на собственном опыте, когда во время утренней лодочной прогулки по озеру
перед его глазами предстали неожиданные, причудливые, странные образы.
- Феликс чувствует, когда собаки чем-то встревожены, - продолжала
Кора. - Я точно не могу сказать, каким образом он узнает об этом -
возможно, между ним и зверями существует что-то вроде телепатической
связи. Обычно ему не требуется даже слышать их вой или лай - когда кто-то
переходит границы поместья, Клин сразу узнает об этом, даже если стая
шакалов находится в это время далеко от дома.
Холлоран начал понимать, почему Клин чувствует себя достаточно
надежно защищенным в своем загородном поместье - по крайней мере, у него
есть веские основания больше доверять стае сторожевых собак, чем доброй
дюжине агентов безопасности в своих городских апартаментах. Этот человек
сам являлся системой, чувствительно реагирующей на малейшую тревогу, на
любое приближение опасности. Если учесть, какой силой обладал Феликс Клин,
то неудивительно, что он внушал своим подчиненным чувство, весьма похожее
на страх.
Автомобиль остановился возле дома, и Кора обернулась и наклонилась
через спинку своего сиденья, чтобы разбудить Клина.
- Феликс, - тихо позвала она, затем, не дождавшись ответа, повторила
его имя громче.
- Феликс, мы уже приехали, - в третий раз сказала Кора, приподнявшись
со своего места и протянув руку вперед, дотронулась до колена Клина.
Темноволосый человечек, удобно свернувшийся в углу заднего сиденья
"Мерседеса", вздрогнул, но не проснулся. Она настойчиво потрясла его
колено и еще раз громко произнесла его имя.
Клин шевельнулся, вытянул ноги вперед. Пробормотав что-то
невразумительное, он выпрямился на мягких пружинистых подушках
"Мерседеса".
- Мы дома? - невнятно спросил он глухим, усталым голосом, так что
едва можно было разобрать его слова.
- Да, Феликс, мы в Нифе, - ответила Кора.
- Хорошо, - сказал он, и, помолчав несколько секунд, повторил еще
раз: - Хорошо.
Он сел, чуть повернувшись направо, и взялся за ручку дверцы
автомобиля.
Пальцы Коры, сильно сжавшие его колено, удержали Клина на месте.
Девушка глядела на него широко раскрытыми, испуганными глазами.
Холлоран замер.
Клин удивленно переводил свой взгляд с Коры на Холлорана, и пока он
делал это, небольшие хлопьевидные кусочки шелушащейся кожи слетали с его
лица. Вся поверхность его лица была покрыта вздутыми пупырышками; мертвая
ткань во многих местах отслаивалась и свободно свисала со щек и лба.
Он сдвинул брови, и омертвелые участки кожи, похожие на чешуйки,
посыпались на его плечи и колени. Клин задрожал всем телом.
32. ПЕРЕМЕНА КОЖИ
Револьвер оказался в руке Холлорана за несколько секунд до того, как
дверь полностью открылась.
На пороге стояла Кора. Ее смутил вид наведенного на дверь оружия.
- Прошу прощения, - дрогнувшим голосом произнесла она. - Я должна
была постучаться.
Он жестом пригласил ее войти, поднимаясь с постели и присаживаясь на
ее край. "Браунинг" лег обратно на тумбочку у изголовья кровати.
- Как чувствует себя Клин? - спросил он.
Кора закрыла дверь и прислонилась к ней, сложив руки спереди - пальцы
сплетались "замком".
- Он не выходил из своей комнаты с тех пор, как мы приехали в Ниф.
- За доктором послали?
Девушка отрицательно покачала головой:
- Феликс не разрешил. Он сказал, что болен псориазом - редким кожным
заболеванием; обострения повторяются через каждые несколько лет. Он
сказал, что причин для беспокойства пока нет.
- Значит, болезнь... Однако мне показалось, что он относится к ней не
столь уж спокойно и пренебрежительно, как ты говоришь. Он был испуган и
взволнован, когда Палузинский помогал ему добраться до постели. Ты не
помнишь, за последние несколько лет, которые ты провела рядом с ним, у
него случались подобные обострения?
- Нет.
- Надо бы послать за доктором, чтобы он осмотрел Клина.
- Он строго-настрого наказал нам не делать этого. Распорядился, чтобы
его не тревожили и попросили Кайеда и Даада подняться к нему, как только
они приедут из Лондона - у них есть какие-то специальные притирания,
которые помогают при его болезни, - она растерянно посмотрела на
Холлорана. - Но мне, наверное, не следовало тебя беспокоить. Ты устал.
- Ну, душ и переодевание освежили и взбодрили меня. Мне даже удалось
перекусить бутербродом, - он протянул руку. - Кора, мне нужно поговорить с
тобой. Иди ко мне.
Казалось, она колеблется. У Холлорана мелькнула мысль, что девушка
сейчас повернется и уйдет, но она подошла к его раскрытой постели и
остановилась рядом с ним.
- Садись рядом, - сказал он.
Она села так близко, что Холлоран сперва удивился, но девушка
придвинулась еще ближе, прижалась, положив голову ему на плечо, и он обнял
ее, радуясь, что стена недоверия между ними, кажется, разрушена.
- Лайам, - шепнула она, - у меня такое странное чувство, словно я
чем-то напугана или мне угрожает опасность...
- Я понимаю. Мне и самому становится как-то не по себе, стоит мне
очутиться здесь.
Она чуть приподняла голову и посмотрела ему в лицо.
- У тебя тоже?
- Может быть, мы все заразились этим неврозом от Клина. Он
сумасшедший, ты знаешь это?
- Иногда мне хочется, чтобы и на самом деле было бы так - вдруг легче
станет... Но это не так. У Клина неустойчивая психика, он, как ты сам
сказал, неврастеник, но он не помешанный, Лайам... "не совсем" помешанный.
- Он считает, что ты продаешь секреты, принадлежащие корпорации.
Холлоран умышленно сообщил ей свою новость в столь резкой и
грубоватой форме. Это неожиданное замечание так или иначе должно было
смутить девушку, может быть, поразить ее или вывести из себя. Он ждал,
какова будет ее реакция на его слова.
- Ты подшучиваешь надо мной. Этого не может быть, - недоверчиво
сказала она.
Он взял ее руку в свои, теперь уже нисколько не сомневаясь в ее
верности Феликсу Клину.
- Боюсь, что в конце концов я окажусь даже слишком прав. Весь
сегодняшний шум в "Магме" поднялся именно из-за этого. Кто-то выдал вашему
главному конкуренту недавно открытые месторождения меди.
- Как, это опять случилось?
Он кивнул:
- И Клин указал на тебя, как на главное виновное лицо.
- Но почему? Я не...
Холлоран пожал плечами:
- Ближе тебя к нему не стоит никто.
Кора отстранилась от него; напряженно глядя в одну точку, она,
казалось, не видела ничего вокруг себя.
- Как он мог вообразить такое? Лайам, я...
Он снова прижал ее к себе.
- Я знаю, что ты здесь ни при чем, но может быть, Клин преследует
здесь собственные тайные цели и руководствуется одному ему понятными
соображениями. Кто может знать, что придет в голову такому
непредсказуемому человеку?
- Я до сих пор не могу понять, в чем он обвиняет меня.
- "Я" до сих пор не могу понять, что заставляет тебя быть столь
преданной этому недоношенному ублюдку.
Она долго молчала. Потом сказала, чуть не плача:
- Я завишу от него. Он... он для меня - словно наркотик, Лайам. Он
нужен мне, понимаешь?
- Я думаю, ты такая же сумасшедшая, как он.
- Нет! Не говори так, ты не знаешь...
- О чем же я не знаю, Кора? - спросил он со злостью. - О том, что за
ерунда происходит меж тобой и Клином?
Она всхлипнула.
- Помоги мне, Лайам, - тихо сказала девушка. - Пожалуйста... помоги
мне.
- Чем я помогу, если я не знаю, что случилось?
Кора начала дергать пуговицы на своей кофточке. Руки у нее дрожали.
- Сделай так, как ты делал предыдущей ночью. Возьми меня. Только будь
нежным, как в тот раз, когда... Я хочу, чтобы ты сделал это сегодня,
сейчас.
Сбитый с толку, растерянный Холлоран встал с постели и подошел к
двери. Он запер ее.
Плотные шторы были опущены, и в комнате царил полумрак. Разрозненные
предметы из коллекции древних редкостей казались темными массивными
фигурами, по непонятной причине попавшими в жилое помещение. От курильницы
с зажженными благовониями, стоящей в дальнем темном углу, исходил тяжелый,
приторный запах мускуса. Стены и деревянные предметы обстановки комнаты
были украшены знаками Зодиака, изображениями рогатых зверей и крылатых
тварей; некоторые предметы были помечены, словно клеймом, грубым знаком
ока. Книги в беспорядке были разбросаны по полу. Громадная кровать с
балдахином стояла возле одной из стен; занавеси из легкого материала
красивыми складками ниспадали с верхних перекладин навеса, которые
поддерживали четыре прочные деревянные столба, стоящие по углам кровати,
украшенные искусной и затейливой резьбой.
Из-за занавесей слышалось тяжелое, хриплое дыхание.
Клин лежал на кровати. Коже на его обнаженном теле потрескалась и
шелушилась. Мертвая ткань сходила с воспаленных, изъязвленных участков,
отпадая мелкими чешуйками, тонкими, как папиросная бумага.
Медленно, словно все силы покинули его, Клин поднял руку и поднес ее
ближе к глазам. Мрак под балдахином был еще гуще, чем в комнате, и поэтому
ему удалось разглядеть только глубокие трещины на коже, покрывающие
причудливым сетчатым узором всю поверхность его руки. Бессильно уронив
руку вдоль тела, Клин всхлипнул, и его плечи и грудь затряслись от
рыданий.
"Не может быть, ведь еще не время. Ритуал был совершен, и душа вновь
обрела свою силу. Жертва была принесена. Однако теперь внешняя оболочка
сходит, и тело чувствует боль. Но почему? Что это значит?"
Его тело, покрытое ужасными трещинами и чешуйками мертвой кожи, опять
заколыхалось в судорожном рыдании, и он почувствовал, как натягивается и
лопается нежная, тонкая, сухая кожа, стоит только ему сделать очередное
резкое движение.
"Нужно лежать спокойно. Нужно не двигаться и ждать, когда приедут
Азиль и Юсиф со своими облегчающими боль целебными бальзамами. Это
случилось так скоро, так неожиданно!.. И никогда еще не было так больно!
Скорее, мои друзья, поторопитесь, принесите мне свои смягчающие ароматные
мази! Сжальтесь надо мной. Избавьте меня от этих ужасных, унизительных
страданий!
Клин постарался овладеть собой, успокоить бурное дыхание, но даже
сейчас при малейшем его движении - простом колыхании груди при вдохе и
выдохе - мертвая кожа опадала с его тела. Он застонал - этот жалобный звук
пробудил в нем еще большую жалость к самому себе, и соленые слезы обожгли
воспаленную кожу вокруг глаз.
И пока он лежал здесь, погружаясь в мрачное отчаянье, где-то в
глубине подземелья, в темном подвале Нифа, в гробнице, раздался удар,
подобный громовому раскату, от которого вздрогнули стены дома.
33. В СТОРОЖКЕ
Стоя на своем посту у парадного подъезда, Монк заметил агента
"Ахиллесова Щита", быстро спускающегося вниз по широкой лестнице, и
американца охватило любопытство: что несет этот невысокий худощавый
человек в своей черной сумке? Полные губы обезьянообразного телохранителя
Феликса Клина сложились в презрительную усмешку, а мускулы огромного тела
напряглись, когда Холлоран подошел ближе.
- Я собираюсь тщательно осмотреть поместье, - сказал Монку Холлоран.
- Можете отчаливать. Дурацкая затея.
Грубая реплика Монка, произнесенная пискливым голосом, позабавила
Холлорана.
- Я отправлюсь в машине, - прибавил Холлоран, не подав виду, что он
расслышал бормотание Монка. - Вы не получали вестей от арабов о состоянии
здоровья Клина?
Кайед и Даад приехали из Лондона несколько часов тому назад, и,
узнав, что случилось с их господином, тотчас поднялись в его покои.
- Они еще не выходили, - ответил Монк, покачав головой.
- Ладно. Будем надеяться, что жизнь Клина вне опасности, и все
окончится благополучно. Заприте дверь за мной, когда я уйду, и не
открывайте ее никому до тех пор, пока я не вернусь обратно. Я возьму с
собой запасной ключ, но перед тем, как войти, я предупрежу вас, чтобы
избежать всяких досадных недоразумений. Если я постучу три раза, значит,
что-то случилось, и я пришел не один. Если опасность будет близко, я
стукну еще три раза. Вы запомнили?
Вместо ответа Монк презрительно усмехнулся и фыркнул.
- Обходите дом каждую четверть часа, и каждый раз тщательно
осматривайте окна и двери. Проверяйте, надежно ли они заперты.
- Еще чего! - резкий голос телохранителя подчеркивал грубость его
реплики - американец явно искал ссоры с Холлораном.
- Выполняйте распоряжения, - спокойно сказал ему Холлоран. - Я
вернусь примерно через час. Если кто-то будет звонить, оставьте мне
записку. Вы запомнили, что я сказал?
- Вы считаете меня ослом, Холлоран?
- Вы сами знаете об этом не хуже меня.
Монк сделал глубокий вдох; нагнув голову, словно разъяренный бык,
грозящий тореадору своими рогами, и расправив плечи во всю ширину, он
сделал шаг к Холлорану, но тут же остановился, словно споткнувшись -
холодный, тяжелый, прямой взгляд его противника заставил американца
замереть в напряженной позе.
Холлоран прошел мимо Монка и отпер одну створку входной двери. Выходя
наружу, он вздрогнул от порыва холодного ветра. На секунду ему показалось,
что наступающее лето сменилось первым зимним заморозком. Обернувшись, он
громко приказал американцу запереть дверь и вынуть ключ из замка, и, сойдя
со ступенек крыльца, шагнул на дорожку.
Похолодало, но ночное небо было чистым. Ущербная луна висела низко
над горизонтом. С другой стороны набегали грозовые тучи. Склоны холмов и
озеро казались темно-серыми; на их фоне чернели расплывчатые очертания
деревьев и кустов. Озеро было на удивление спокойным - даже малейшая рябь
не набегала на его чистую гладь, хотя ветви деревьев качались на ветру, и
трава шелестела, наклоняясь к земле.
Холлоран сел за руль "Мерседеса", положив черную сумку на
пассажирское сиденье рядом с собой. Включив мотор, он тронулся прочь от
дома; под шинами заскрипел гравий, ровный свет фар падал на дорогу
впереди. Плавно разворачивая машину, он взглянул на заброшенный сад -
деревья, когда-то аккуратно подстриженные в виде правильных фигур, теперь
имели сходство с чудовищами, порожденными воображением
художника-сюрреалиста. Истерзанные ножницами садовника ветви напоминали
скрюченные, бесформенные конечности, которые тянулись к старинному
особняку - словно застывшие в немой сцене мученики простирали к дому свои
истерзанные руки.
Холлоран свернул на дорогу, ведущую к главным воротам усадьбы. Вскоре
машина въехала в лес; лучи фар освещали стволы деревьев, пробиваясь сквозь
густой низкий подлесок. Холлоран поглядывал по сторонам, следя за дорогой
и придорожными кустами, ожидая, что вот-вот в зарослях промелькнут силуэты
шакалов, но сейчас звери не подходили близко к дороге. Холлоран невольно
вздрогнул, услышав резкий треск, раздавшийся почти над его самым ухом. Он
повернул голову - ветка, которую зацепила машина, еще качалась. Едва
заметным поворотом руля он вывел "Мерседес" на середину пустой дороги - до
сих пор автомобиль двигался вдоль обочины.
За последним поворотом показались железные ворота усадьбы - до них
оставалось не более нескольких сотен метров абсолютно прямой, ровной
дороги. Холлоран снял ногу с педали акселератора. Фары осветили узорную
чугунную решетку, и Холлоран приглушил их свет. Он нажал на тормоз, и
машина медленно подъехала к сторожке у ворот.
"Мерседес" свернул в старую, неровную колею, и, несколько раз
покачнувшись на неровной тропинке, остановился перед старым двухэтажным
зданием. Холлоран выключил фары и заглушил мотор.
Дом был погружен во тьму. Ни луча, ни малейшего отблеска света не
пробивалось сквозь темные, давно не мытые оконные стекла. Холлоран
подождал еще несколько минут, наблюдая за домом из машины - в этот ночной
час сторожка показалась ему еще более угрюмой и мрачной, словно последние
живые существа покинули ее много лет назад.
Дом не подавал никаких признаков жизни. Но это отнюдь не означало,
что внутри никого нет!
Не включая свет в кабине "Мерседеса", Холлоран чуть нагнулся над
передним пассажирским сидением, где стояла его черная сумка. Расстегнув ее
застежку-"молнию", он нащупал короткоствольный автоматический пистолет,
приподняв его всего на несколько сантиметров над дном сумки. Убедившись в
том, что оружие не зацепилось за подкладку сумки и его можно быстро
вытащить в случае необходимости, он бережно уложил автоматический пистолет
обратно и взялся за ручку дверцы "Мерседеса".
Ветер растрепал его волосы, когда он вылез из кабины, всматриваясь в
окна второго этажа здания. Луна чуть показывалась из-за крыши дома; фасад
сторожки, на который не падал ни один тусклый луч, казался темным провалом
в неизвестный мир; прямоугольники слепых окон были едва различимы на фоне
кирпичных стен.
Холлоран снова ощутил на себе взгляд того, кто скрывался в
заброшенной сторожке. Крепко сжав в руке сумку с автоматическим
пистолетом, он скрылся во мраке тени, которую отбрасывал двухэтажный дом.
Телефонный звонок застал Чарльза Матера за просмотром разных газет и
журналов. Тот, кто позвонил Плановику в поздний воскресный час, избавил
его от неприятного занятия: Матер просматривал криминальную хронику
британских и иностранных периодических изданий, выискивая сообщения о
вылазках террористов - как одиночек, так и различных группировок и
незаконных формирований. Неспособность правительств разных стран
справиться с этими бандитами, несмотря на неоднократные заявления о
решительных мерах, предпринятых в целях борьбы с терроризмом, и клятвенные
обещания некоторых высокопоставленных лиц покончить, наконец, с
незаконными вооруженными формированиями, вызывала горькую усмешку на губах
Матера. Под прикрытием фальшивых лозунгов о свободе вероисповедания и
других свободах создавались целые армии, целью которых были незаконные
действия на территории соседних государств. Политики утверждали, что
преступления, совершенные террористами - это малое зло, с которым
приходится мириться во избежание большего зла. Но Матер думал, что недалек
тот час, когда весь цивилизованный мир объявит "войну законов"
международному терроризму и тем странам, а также отдельным лицам, которые
оказывают активную политическую поддержку и финансовую помощь разным
террористским группировкам.
Матер встал из-за обеденного стола, отложив очередную газету. В
стопке у его ног лежала целая груда просмотренной периодики. Прихрамывая,
Плановик прошел к телефонному аппарату в холле.
- Я здесь, - объявил он Агнессе, которая, вне всякого сомнения,
наслаждалась рюмочкой хереса перед экраном телевизора.
- Матер слушает, - сказал он, предварительно вынув изо рта
курительную трубку.
- Простите, что пришлось побеспокоить вас. Говорит Сэр Виктор Пенлок.
- Сэр Виктор? - мысли Матера понеслись вихрем - он понял, что
серьезный, озабоченный тон главы "Магмы" может означать только одно -
случилась очередная неприятность.
- Я хочу пригласить вас в свой кабинет для беседы, - продолжал Сэр
Виктор Пенлок. - Прошу прощения за то, что я прерываю ваш воскресный отдых
дважды за день, но, к сожалению, иного выхода у меня нет.
- Ничего страшного. Полагаю, господин Клин и мой агент будут
присутствовать на этой встрече?
Сэр Виктор ответил не сразу. Когда он заговорил, голос его поначалу
звучал не совсем уверенно и твердо:
- Нет... Нет. Этот разговор останется строго между нами. Он будет
касаться очень важных вопросов, и поэтому я был бы очень признателен вам,
если бы вы приехали как можно скорее.
- Я буду у здания штаб-квартиры "Магмы" не позже, чем через двадцать
минут.
- Это большая любезность с вашей стороны. Я предупрежу охрану о том,
что вы скоро приедете. Но у меня есть еще одна небольшая просьба к вам:
никому не говорите о нашем сегодняшнем рандеву. Могу ли я взять с вас
слово, что вы исполните мое пожелание?
- Конечно. Хотя я не совсем понял, почему.
- Я все объясню вам при личной встрече.
Положив телефонную трубку на рычажки, Матер секунду подумал, затем,
хромая, вошел в свой рабочий кабинет. Подойдя к письменному столу, он
достал из ящика листок бумаги и написал на нем, куда он отправляется и с
кем собирается встретиться - подобная предосторожность часто спасала жизни
представителям опасных профессий. Вложив листок в конверт, он запечатал
его и надписал на нем имя своей жены. Затем придавил письмо первым тяжелым
предметом, попавшимся под руку, чтобы его не смахнули случайно со стола.
Вонь на заднем дворе двухэтажного домика-сторожки была настолько
сильной, что у Холлорана перехватило дыхание. Очевидно, шакалов, когда они
не рыскают по усадьбе, держат именно здесь. Холлоран зажег тонкий лучик
карманного фонаря и обвел им небольшой дворик, ожидая увидеть сточную
канаву и частокол, каким обычно огораживают площадку, где держат зверей.
Однако ничего подобного во дворе не было. Как ни всматривался Холлоран в
темные углы двора, шакалов не было видно - возможно, они бродили по роще
или рыскали на поросших кустарником холмах. Но возле стены дома какой-то
странный предмет блеснул в тонком луче света.
Холлоран повернул головку фонарика - теперь свет бил широким веером.
Он направил лучи фонаря туда, где только что заметил слабое мерцание
отраженного света. Там лежал один из металлических сосудов, которые вчера
привезли из особняка Кайед и Даад. Отведя луч чуть в сторону, Холлоран
обнаружил и остальные сосуды. Все они были откупорены и перевернуты набок,
крышки валялись рядом - наверняка их содержимое вылилось на землю.
Холлоран подошел ближе, светя себе под ноги фонариком, чтобы случайно не
наступить на кучу кала - весь двор был усеян этими кучами. Подойдя к
одному из сосудов, он нагнулся, чтобы посветить фонарем внутрь. Под ногой
у него что-то хрустнуло. Холлоран сделал маленький шаг в сторону и перевел
луч фонаря на землю у себя под ногами, - на небольшом пятачке вокруг
контейнеров валялось множество раздробленных, обглоданных костей. Заглянув
в ближайший сосуд, Холлоран увидел на самом дне темные куски мяса, на
которых уже копошились сотни белесых червеобразных личинок навозных мух.
Из сосуда исходил нестерпимый смрад.
Холлоран выпрямился, почувствовав легкую тошноту. Он был рад, что
пожиратели падали бродили где-то далеко от сторожки. Подняв карманный
фонарик, он посветил широким лучом на окна дома - яркое пятно скользнуло
по кирпичной кладке и исчезло в темном провале окна, затем двинулось
дальше по стене, к следующему ряду окон. Луч света, проникший сквозь
стекло, мог выдать его присутствие на заднем дворе притаившемуся в комнате
наблюдателю, однако, Холлоран и не думал прятаться: он знал, что,
подъезжая к дому на машине, нечего и рассчитывать на то, что его ночной
визит будет неожиданностью для сторожа, охраняющего въездные ворота.
Поэтому, выйдя из машины, он первым делом подошел к двери сторожки и
громко постучал, но, как и в прошлый раз, никто не вышел на крыльцо, из
дома не донеслось ни звука. Конечно, сторож мог обходить поместье со
сворой диких собак, но инстинкт подсказывал Холлорану, что в доме кто-то
есть. Он все время чувствовал чей-то пристальный взгляд.
Луч фонаря скользнул вниз, и скоро Холлоран разглядел заднюю дверь
двухэтажного домика. Двигаясь ловко и осторожно между разбросанных костей
и куч собачьего кала, Холлоран подошел к двери и потряс ее - как он и
ожидал, дверь была крепко заперта. Осторожно пробравшись вдоль стены к
ближайшему окну, он попробовал открыть его - окно не поддавалось, но
открыть его было гораздо проще, чем дверь. Поставив свою сумку на
подоконник, он вытащил складной нож и сунул его лезвие в щель, нащупывая
оконную задвижку. Когда нож уперся в шпингалет, Холлоран повернул его
лезвие в сторону - упругая, пружинистая сталь двигалась с трудом, но
задвижка все-таки поддавалась. Открыв ее, Холлоран вынул лезвие ножа из
оконной щели и, аккуратно сложив нож, спрятал его в карман куртки. Затем,
ухватившись рукой за самый низ оконной рамы, он потряс ее. Раздался треск
- очевидно, древесина рамы ссохлась, - и окно приоткрылось с резким,
пронзительным скрипом.
Холлоран поднял сумку и перенес одну ногу через подоконник. Спрыгнув
на пол, он быстро сделал шаг в сторону, от окна, на фоне которого его
темный силуэт был слишком заметен. Прислонившись к стене, Холлоран замер и
ждал, пока его глаза не привыкнут к окружающей темноте, затаив дыхание и
прислушиваясь.
В комнате пахло так, как пахнет обычно в нежилых, заброшенных
помещениях - сыростью и плесенью. В серебристом лунном свете, мягко
льющемся в комнату сквозь окно, можно было разглядеть некоторые детали
скудной обстановки: старое кресло с выпирающими из сиденья пружинами и
потертой обивкой, небольшой застекленный шкаф, стоящий у стены - не
слишком старый, но и не современный, - и старый половик. Больше в комнате
ничего не было. Там, где луна освещала пол, не прикрытый ветхой дорожкой,
было заметно, что паркет очень старый, шершавый и грязный, местами
покоробившийся от сырости. Холлоран снова включил фонарь и обвел комнату
широким лучом света. Обои отклеились и свисали со стен широкими полосами;
в углах стен и на потолке виднелись черные пятна плесени. В старинном
железном очаге лежали обгоревшие остатки дров и мелкие угольки; зола очень
плотно слежалась, и пепел не покрывал каминную решетку, словно уже много
лет в очаге не зажигали огонь. Справа от Холлорана была открытая дверь.
Холлоран подождал еще немного, прежде чем переступить с ноги на ногу
и перевести дыхание. Светя себе под ноги фонарем, чтобы не споткнуться о
выступающую половицу, он пошел к двери, не обращая внимания на громкий
скрип старого деревянного пола. Снова сфокусировав луч фонаря в тоненький
пучок, он внимательно осмотрел темный коридор, плавно водя лучом по полу и
стенам. Сквозь маленькие грязные оконца над дверью, ведущей на задний
двор, пробивались два тусклых лунных луча. Холлоран посветил фонарем в
другую сторону - коридор резко поворачивал в сторону. Холлоран догадался,
что за поворотом должны быть дверь, выходящая на крыльцо, и лестница,
ведущая на второй этаж.
Он выглянул из комнаты, держа фонарик в вытянутой руке. Перейдя на
противоположную сторону коридора и держась поближе к стене, он медленно,
осторожно двинулся вперед по коридору, туда, где был поворот, который, по
его расчетам, вел к парадному входу. Справа от него показалась дверь, но
он прошел мимо нее, даже не попробовав открыть, решив, что там, очевидно,
находится лестница, ведущая в подвал.
Почти добравшись до поворота, он резко остановился в нескольких шагах
от своей цели, и внимательно прислушался, задержав дыхание, - не раздастся
ли какой-нибудь подозрительный звук? Но в доме стояла мертвая тишина. А
запах плесени и сырости еще сильнее чувствовался в этом конце коридора.
Холлоран заметил выключатель на стене, рядом с тем местом, где он
стоял. Дотянувшись до кнопки, он нажал на нее одним пальцем, придерживая
корпус выключателя остальными, перенеся большую часть тяжести своего тела
на кисть, опирающуюся на стену. Свет не включился, но Холлорана это совсем
не удивило. Тот, кто жил в сторожке, очевидно, любил темноту.
Он двинулся дальше, завернув за угол, направив тонкий луч карманного
фонаря на массивную входную дверь, показавшуюся впереди. На ней было целых
два засова - вверху и внизу. Он заметил, что металл, из которого были
сделаны эти засовы, поржавел, словно уже много лет их не касалась ничья
рука. Слева от него показалась еще одна дверь, а справа - лестница,
ведущая наверх. Холлоран повернул налево, к двери.
Поправив длинный ремешок сумки на левом плече, он переложил фонарь в
левую руку и толкнул локтем дверь. Раздался громкий треск, прозвучавший
резко и неожиданно в глухой тишине темного дома.
Холлоран посветил фонарем в щель между дверными петлями, чтобы
узнать, не прячется ли кто-нибудь за дверью. Убедившись в том, что за
дверью никого нет, он перешагнул через порог. Комната была пуста - в ней
не стояло никакой мебели, а на окнах висели полинявшие, грязные занавески.
Затхлый, кисловатый запах особенно резко чувствовался здесь, в неподвижном
воздухе, а плесень и грибы-паразиты росли на стенах пышными гроздьями.
Там, где пласты промокшей штукатурки отвалились от потолка, были видны
балки перекрытий меж этажами. Холлоран повернулся и вышел из комнаты,
оставив дверь распахнутой. Перед ним была лестница; мрак, царивший в доме,
мешал Холлорану рассмотреть ее более подробно.
Откуда-то сверху, оттуда, куда вели эти деревянные ступеньки,
доносился неприятный, гнилой запах - гораздо хуже и резче, чем тот запах
сырости и плесени, который чувствовался во всех комнатах и в коридоре
сторожки.
Холлоран начал взбираться наверх.
Матер остановил свою машину как раз перед главным входом в здание
"Магмы", не обращая внимания на знаки, запрещающие стоянку. Ковыляя вокруг
капота автомобиля, он рассматривал огромный небоскреб, удивляясь его
гигантским размерам, которые, однако, не отягощали и не уродовали форм
здания; блестящие бронза и стекло потемнели под пасмурным небом, закрытым
низкими свинцовыми тучами, набежавшими с востока. Воздух был тяжелым и
наэлектризованным - чувствовалось приближение грозы.
Двое охранников, дежуривших в главном вестибюле, заметили
приближающуюся машину, и один из них поспешил навстречу Матеру через
просторный холл первого этажа, а второй, оставшись на своем посту, поднял
телефонную трубку на пульте связи у конторки секретаря. Матер быстро пошел
вперед, к широким входным дверям.
Не доходя до центрального входа, охранник свернул в сторону и
приоткрыл маленькую боковую дверь, как только Матер подошел ближе.
- Господин Матер? - спросил он, и Плановик полез в свой бумажник за
удостоверением "Ахиллесова Щита".
- Сэр Виктор ждет. Я провожу вас прямо к нему.
Больше охранник не проронил ни слова - ни тогда, когда они быстро
поднимались на скоростном лифте на девятнадцатый этаж, ни во время долгого
пути по знакомому крытому мягким ковром коридору, - но Матер чувствовал,
что у человека, идущего рядом с ним, нервы предельно напряжены - почти так
же, как и у него самого. Дойдя до приемной президента "Магмы", Матер
остановился в комнатке секретарей, ожидая, пока охранник постучится в
кабинет самого Сэра Виктора. Из-за закрытой двери донесся приглушенный
ответ, и охранник осторожно открыл дверь и отступил в сторону, все так же
молчаливо пропуская старого Плановика вперед. Матер шагнул в кабинет и
услышал, как затворилась за ним тяжелая дверь.
Сэр Виктор даже не приподнялся с кресла навстречу своему гостю. Перед
ним стоял высокий бокал, до половины наполненный шотландским виски.
- Хорошо, что вы приехали так быстро, - сказал глава корпорации,
вялым взмахом руки приглашая Матера подойти ближе.
На первый взгляд президент "Магмы" выглядел вполне обычно - как
всегда, безупречно одет; серый двубортный пиджак безукоризненно сидит на
худощавой фигуре, брюки идеально отглажены, темно-синий галстук повязан
аккуратно и туго, - но почему-то Сэр Виктор показался Чарльзу Матеру
растрепанным и взъерошенным. Скорее всего, это впечатление создавалось
из-за тяжелого, усталого взгляда президента, чуть перекошенной, отвисшей
челюсти и выбившейся пряди седых волос, свисающей на лоб, размышлял про
себя Плановик. Если добавить к этому небрежность в манерах, столь
необычную для джентльмена того круга, к которому принадлежит Сэр Виктор
Пенлок, (ведь для воспитанного человека никак не поприветствовать
входящего человека и не предложить присесть пожилому гостю - образец
крайней неучтивости) - то получается весьма тревожная картина. Вряд ли это
означает возвращение к этикету каменного века, подумал Матер, но,
несомненно, показывает, что этот обычно весьма вежливый человек переживает
тяжелый стресс, под влиянием которого многие становятся рассеянными.
Только сейчас президент поднялся со своего кресла, но отнюдь не из-за
запоздалого проявления вежливости, и не из уважения к своему посетителю.
- Я хочу вам кое-что показать, - произнес Сэр Виктор, направляясь к
двери своего кабинета, - после чего мы с вами обсудим, что делать дальше.
Удивленный, озадаченный всеми этими тревожными признаками, Матер
вышел вслед за высоким худощавым мужчиной в коридор, который вел к другому
помещению - так же, как и на дверях офиса самого президента "Магмы", на
этих дверях не висело никакой таблички, по которой можно было бы
определить, кому принадлежит эта просторная резиденция. Они прошли через
небольшую комнату с несколькими письменными столами - очевидно, здесь
сидел секретарь - и глава "Магмы" отпер другую дверь, ведущую в просторный
внутренний кабинет.
У Матера перехватило дыхание, когда он увидел неподвижную фигуру,
неуклюже, низко наклонившуюся над рабочим столом, сияющим стеклом и
хромом. Он торопливо подошел ближе, чтобы осмотреть тело.
- Квинн-Риц? - спросил он машинально, уже уверенный, что видит перед
собой тело вице-президента корпорации.
- Охрана обнаружила его тело сегодня вечером, за несколько часов до
моего звонка вам, - мрачно ответил Сэр Виктор.
Прихрамывая, Матер обошел вокруг стола и, наклонившись над несчастным
вице-президентом, стал нащупывать пульс на его шее. Пульс не прощупывался.
Посиневшие губы низко, безжизненно свесившейся головы и желтоватый оттенок
кожи, неуклюжая посадка и полная неподвижность фигуры Квинн-Рица завершали
печальную и страшную картину.
- Сердечный приступ? - отрывисто произнес Матер.
- Возможно. Я тоже так подумал. Но поверните его в кресле, загляните
ему в лицо.
До крайности удивленный, но тем не менее все еще не дающий воли своим
чувствам Матер осторожно просунул руку под грудь вице-президента
корпорации и приподнял тяжелое, неповоротливое тело. То, что он увидел,
заставило его замереть, оледенив кровь в жилах.
- Боже мой, да ведь он...
- Умер от сильного испуга? - закончил за него президент. - Его нашли
в кабинете - он сидел прямо, чуть откинувшись в кресле, почти в той же
позе, в которой вы держите его сейчас. Я приказал охраннику положить его
на стол, лицом вниз. Я не мог смотреть на эту гримасу ужаса, застывшую на
его лице... рот у него был широко раскрыт...
Матер вздрогнул. Овладев собой, он сказал:
- Лучше расскажите мне, что вы сделали потом. Неужели ваши люди еще
не звонили ни в "скорую помощь", ни в дежурную клинику?
Преступное бездействие, виновником которой являлся сам глава
корпорации, было очевидным.
- У нашей охраны есть четкие и жесткие инструкции, которым она
обязана подчиняться, - ответил Сэр Виктор. - Эти инструкции категорически
запрещают допускать посторонних лиц в помещения, находящиеся под их
надзором, без санкции высших руководителей "Магмы". Мы считаем все, что
происходит в этих стенах, внутренними делами нашей корпорации, и только я
сам и мои старшие помощники могут принимать решения в исключительных
ситуациях.
- О, Господи, неужели вы не понимаете... Послушайте, да здесь случай
серьезный, и он не имеет никакого отношения к внутренним делам вашей
компании. Ведь неотложная медицинская помощь могла спасти ему жизнь.
Но Сэр Виктор остался непреклонен; казалось, слова Матера ничуть не
подействовали на него, словно жизнь и смерть его ближайшего помощника
ровным счетом ничего не значила, а все его мысли сейчас были заняты чем-то
совершенно далеким от таинственной и жуткой кончины Квинн-Рица.
- Нет, - ответил президент ровным голосом, - я могу поручиться, что к
тому времени, когда его тело обнаружили, он давно уже был мертв. Ничто не
могло спасти его, ничто во всем мире не могло ему помочь.
- Тем не менее я надеюсь, что хоть сейчас-то вы позвоните в дежурную
клинику.
- Разумеется. Но сначала нам нужно поговорить. Я прошу вас уделить
мне несколько минут внимания.
- Существуют ли какие-нибудь серьезные основания для этого разговора?
Сэр Виктор посмотрел куда-то в сторону, избегая глядеть на труп.
- Я полагаю, что они существуют, - спокойно ответил он.
Деревянные ступеньки громко заскрипели под тяжестью его тела, и он,
испугавшись, что одна из них сейчас обвалится под ним, поспешно переступил
на другую ногу. Подъем по лестнице до первого поворота показался ему очень
долгим, минуты тянулись бесконечно, как часы, и каждую секунду он ждал,
что наверху покажется чья-то фигура - тревожное ощущение внимательно
следящих за каждым его движением глаз не покидало его, все более
обостряясь с каждым шагом наверх.
Он остановился, как только его голова чуть поднялась над уровнем
лестничной площадки, и снова прислушался, полагаясь больше на слух, чем на
зрение в темном, незнакомом доме. Оглядываясь, он заметил три двери,
расположенные вдоль коридора, ведущего от лестничной площадки в глубь дома
- одна прямо перед ним, другая слева, а третья в самом конце коридора.
Возле этой последней двери было окно, из которого открывался вид на въезд
в поместье - тяжелые железные ворота и небольшой участок подъездной аллеи.
Однако Холлоран руководствовался совсем иным чувством, когда решил с
самого начала открыть самую дальнюю дверь, проходя мимо остальных -
внутренний голос говорил ему, что за ней находится то, что он ищет в
заброшенном, мертвом доме. Повинуясь своему инстинкту, словно откликаясь
на неведомый, одному ему слышный зов, Холлоран ступил на лестничную
площадку и двинулся в конец коридора.
Как и везде в старом доме, пол на верхнем этаже был настелен из
грубого, ничем не покрытого паркета, и Холлоран не видел смысла в том,
чтобы идти крадучись, производя как можно меньше шума - слишком поздно
было прятаться. Однако, скорее по бессознательной привычке, приобретенной
в результате многолетнего опыта, чем вследствие умышленной осторожности,
его движения были плавными и бесшумными, а правая рука оставалась
свободной, готовой в любой момент выхватить оружие из кобуры, несмотря на
то, что он явился сюда как защитник и покровитель Клина, а следовательно,
как союзник неведомого сторожа, охраняющего ворота.
Неприятный гнилой запах стал еще сильнее, когда он подошел ближе к
двери. Он проглотил слюну, которой наполнился его рот, как перед приступом
тошноты.
Холлоран прошел мимо двери, направляясь в самый конец коридора, где
лунный луч пробивался сквозь тусклое оконное стекло. Он поднял грубую,
пыльную полуопущенную штору, чтобы оглядеть въезд в поместье и дорогу,
ведущую к особняку. Он протер ладонью грязное, запыленное стекло, расчищая
участок, достаточный для того, чтобы осмотреть хотя бы небольшую площадь
вокруг дома. Крыша и капот "Мерседеса", на котором он приехал, блестели
под лунным светом. Железная кованая решетка ворот казалась очень прочной и
надежно, крепко запертой. По другую сторону дороги чернел густой подлесок.
Вскоре серебристый свет померк - луна скрылась за тучей, и теперь за окном
невозможно было различить никаких деталей - все тонуло в непроглядном,
густом мраке.
Холлоран вернулся к двери. Посветив фонарем на торчащую ручку, он
прислонил ухо к толстому дереву - сквозь дверь не проникало ни звука.
Передвинув свою сумку так, чтобы она была полностью скрыта за его плечом,
Холлоран потянулся к дверной ручке.
Он был уверен в том, что дверь заперта. Она была открыта.
Он думал, что ему придется взломать ее. Но она плавно отворилась.
Он ожидал, что встретится со сторожем, охраняющим ворота, и, может
быть, ему придется применить свои профессиональные навыки при неизбежном
столкновении.
Вместо этого он нашел свое собственное прошлое.
34. ВНИЗ, В КОЛОДЕЦ
Клин застонал, когда Кайед смочил целебным бальзамом его
потрескавшуюся, шелушащуюся кожу - ее словно прижгло огнем. Боль сейчас
пройдет, успокаивал его араб, и Клин знал, что это правда: преданные слуги
уже не в первый раз помогали ему своими ароматными примочками и маслами.
Однако до сих пор они успевали умастить его тело всякий раз задолго до
того, как его кожа должна была сойти, так что эта традиция превратилась в
своеобразный тайный ритуал, на который были допущены немногие, в праздник
обновления, ибо перемена кожи в действительности несла обновление и
омоложение души, новый прилив духовных сил. И вместе с этим продолжение
его рабства.
Он всхлипнул - скорее от страха, чем от боли. Даад, не понявший
причины жалобного стона своего господина, быстро подошел к нему со шприцем
в руке:
- "Моаллем?"
Заметив острие иглы, Клин протестующе поднял руку, отстраняя от себя
шприц с морфием. Наркотик притупит его чувства, отвлечет от навязчивых
мыслей, а эйфория притупит ощущение опасности, которая неотвратимо
приближается к нему. Этого ни в коем случае нельзя было допускать,
особенно сейчас, когда он беззащитен и слаб, а тревога все нарастает. Но в
то же время ему хотелось избавиться от всего, что тяготило его душу -
страх запустил свои щупальца очень глубоко, присосался к нему, словно
жадный паразит. Он думал, что сегодняшняя расправа над врагом пойдет на
пользу, хоть немного ослабит его нервное напряжение, предчувствие беды. Но
вместо желанного покоя и облегчения его ждали новые неприятности: долгое
психическое напряжение совершенно истощило его душу, а от былой ее мощи не
осталось и следа. Смерть Квинн-Рица ничуть не успокоила его, и всем
мучениям и страхам не видно было конца - это бесполезное убийство лишь
привело к дополнительным осложнениям, а его состояние и без того было
достаточно тяжелым.
Он поманил рукой своего верного помощника Даада, обращаясь к арабу на
его родном языке:
- Введи небольшую дозу, Юсиф. Совсем небольшую, только чтобы
прогнать... - он чуть было не произнес "страх", - чтобы облегчить боль.
Игла, вонзившаяся под кожу, причинила такую боль, словно руку резали
раскаленным лезвием ножа. Клин застонал. Мысли его путались, голова
кружилась под действием наркотика, и его жалобный стон в конце концов
превратился в слабый, еле слышный вздох. Он заснул, и сон принес ему
воспоминание.
"...он спускался все ниже и ниже в узкий колодец; ему было очень
страшно. Колодец был глубоким и непроглядно темным, гораздо глубже всех
остальных шахт. Тем больше сокровищ должно лежать на его дне. А иначе
зачем строители так искусно замаскировали ее меж остальных гробниц?
Смелее! Награда за храбрость превзойдет все ожидания! Еврей-торговец в
Иерусалиме твердо пообещал ему щедрое вознаграждение. Поезжай на раскопки
гробниц Ура, устройся на работу к английскому археологу. Ему нужны
образованные люди, которые могут руководить ленивыми и непослушными
чернорабочими - ненадежным сбродом, быдлом, которое годится лишь для самых
тяжелых и грязных работ. Ему нужны люди, которые смогли бы оценить
громадное значение его выдающегося открытия для мировой культуры. Арабы
послушаются тебя - у них просто не останется иного выбора, потому что
англичанин будет доверять тебе. Ты умен, ловок и хитер. Принеси мне те
маленькие драгоценности, которые тебе легко удастся скрыть от постороннего
взгляда, и я озолочу тебя. Я знаю много богатых коллекционеров, которые
заплатят по-царски за самые невзрачные предметы из той великой,
легендарной эпохи. Ты станешь богачом! Эти арабы все до одного - воры и
разрушители, подонки. Они не заботятся о том, чтобы сохранить наследие
прошлых эпох. Они торгуют гробами своих предков, они позволяют иностранцам
увозить со своей земли исторические памятники. Но мы хорошо наживемся на
их собственной глупости, мой юный друг. И принесем радость подлинным
ценителям этих воистину бесценных реликвий."
"Путь до Королевской Усыпальницы в Уре был долгим и утомительным, и
он боялся, что к тому времени, как он доберется до цели своего
путешествия, раскопки уже закончатся; однако его тревога оказалась
напрасной - когда он, наконец, прибыл в лагерь археологов, работы были в
самом разгаре: его приезд почти совпал с новой удачной находкой - под
верхней насыпью с тысячами разграбленных могил находились глубокие шахты с
каменными усыпальницами, где покоились нетронутые останки высшей знати
древнего государства. Еврей-торговец оказался прав: иностранцам,
проводившим раскопки, были нужны такие люди, как он, чтобы управлять
бригадами наемных рабочих и в то же время присматривать за ними, вести
бухгалтерию и следить за выдачей пропусков для прохода на территорию
раскопок, а также организовывать питание и медицинскую помощь для рабочих
в лагере, охранять доверенный участок работ от воров, то и дело
проникающих на территорию раскопок. Он работал очень старательно и
прилежно, никогда не зарываясь и не жадничая, если ему удавалось найти
ценные вещи - он знал, что достаточно допустить одну-единственную
оплошность, чтобы подорвать доверие иностранцев, нанявших его на работу.
Он брал только те мелкие предметы, которые он мог незаметно унести из
лагеря в одну частную квартиру, нанятую им в городе - туда часто приезжал
его знакомый торговец, чтобы забрать сокровища, которые ему благополучно
удалось своровать. Система работала безотказно, уверял его еврей-торговец,
и когда срок его найма кончится, вознаграждение превзойдет самые смелые
ожидания."
"Он совсем не случайно обнаружил потайной подземный ход, ведущий в
это помещение. Он обладал особым даром предчувствовать судьбу,
предугадывать радостные и печальные события задолго до того, как они
происходили: смерть - когда никто еще о ней не думал, рождение - еще до
зачатия. Несколько раз он верно предсказывал крупную удачу одним людям,
беду - другим. Еще когда он был совсем маленьким ребенком, мать, потеряв
иголку, просила его найти пропажу - и он находил ее; когда отец, по
рассеянности засунув очередную статью в какое-то совершенно невероятное
место, тратил целый час на безуспешные поиски, именно ему удавалось
обнаружить, где она лежит. Позже, когда о его редких способностях узнали
другие, его посылали искать скрытые родники в пустынных землях - и возле
этих подземных источников возникали новые поселения. Только благодаря
своему тайному, скрытому внутреннему знанию - сродни инстинкту - он достиг
благополучия в жизни и получил хорошее образование, ведь вся его семья
погибла от неизвестной болезни задолго до его совершеннолетия (странно, но
эту трагедию он не смог предугадать). И когда весь мир облетела новость о
крупнейшей находке археологов в дальнем городе Уре, где много тысячелетий
тому назад царили древние шумеры, один удачливый и хитрый торговец,
оценивший дар молодого человека, решил, что его способности могут принести
немалую выгоду. Кто лучше него справится с этой нелегкой задачей - искать
и находить изящнейшую, драгоценную утварь, надежно спрятанную под землей в
тайных подземельях, куда вели запутанные ходы, напоминающие лабиринт? И
какая судьба ждет все эти бесценные сокровища, если их найдут археологи?
Произведения искусства будут пылиться в скучных британских музеях, если их
не переправить куда-то на сторону..."
"В тот день, когда он впервые попал в бесконечный лабиринт подземных
проходов, шахт и коридоров, потайных комнат и гробниц, его до глубины души
поразил тихий вкрадчивый шепот, раздававшийся прямо в его мозгу. Сначала
он испугался и смутился, прислушиваясь к голосам мертвецов, чьи души были
погребены глубоко под землей. Скорбные голоса оплакивали свои человеческие
тела, навсегда утраченные ими в миг безвременной смерти, кода они
последовали в мир иной за своими умершими царями и царицами, принцессами и
высшими жрецами. Прошло несколько недель, прежде чем он научился
отделываться от этих назойливых нашептываний; только одно чувство ему так
и не удалось заглушить - это было странное ощущение, не имеющее ничего
общего с мрачными замогильными голосами, буравящими его мозг. Он слышал
редкое биение незримого пульса, словно билось невидимое сердце самого
Времени. Ему удавалось почувствовать это таинственное биение лишь
раз-другой за целые сутки, не чаще. Сначала он думал, что это какое-то
физическое явление - отзвук какого-то дальнего падения или оседания
породы; однако, кроме него никто не чувствовал и не слышал ничего
подобного. Чем глубже он спускался в нижние пласты древних захоронений,
тем громче становился этот беззвучный стук. И однажды вечером, когда вся
дневная работа была закончена, и рабочие вернулись в свои палатки и
шалаши, разбитые за чертой древнего города, а иностранцы разошлись по
квартирам, которые они снимали неподалеку от места раскопок, он в одиночку
прокрался в самые глубокие могильники, влекомый доселе не испытанным
чувством, которое и сам не смог бы описать. Подчиняясь этому чувству, он
шел навстречу своей судьбе - настолько удивительной, что даже самые яркие
и причудливые фантазии казались бы бледными по сравнению с выпавшей ему
участью."
"Потайной ход открывался позади пустой комнаты в самом дальнем конце
Королевской Усыпальницы. Это квадратное помещение с голыми, лишенными
привычных украшений и орнамента стенами, озадачило ученых археологов,
которые никак не могли разгадать его назначения. Оно являлось едва ли не
изолированной камерой, до которой можно было добраться только ползком по
длинному, извилистому коридору, ведущему в такие глубины, до которых еще
не дошли самые глубокие раскопки."
"Он почувствовал пульсацию, когда стоял в этом глухом каменном мешке;
на этот раз ему показалось, что он ясно слышал звук, похожий на далекий
гром; стены чуть вздрогнули от ударов. Лампа качнулась в его дрогнувшей от
испуга руке, а вместе с нею шевельнулась тень на противоположной стене,
сложенной из обожженных глиняных кирпичей - один кирпич выступал из стены,
словно его нарочно поставили ребром; он-то и отбрасывал тень. Подойдя
ближе к стене, он стал долбить своей лопаткой застывший раствор,
скрепляющий кирпичи (лопатки, как и специальные щетки, были основными
инструментами людей, работающих на раскопках), и вскоре ему удалось
вытащить выступающий кирпич из стены. Непереносимое зловоние вытекающих из
отверстия газов, очевидно, скопившихся в помещении за этой стеной,
заставило его отшатнуться назад."
"Он снова подошел к стене - осторожно, словно каждый шаг давался ему
с трудом. Запах все еще оставался, но уже был не столь сильным - или,
может быть, он просто начал привыкать к нему. Вытаскивать из стены другие
кирпичи было уже гораздо легче, и вскоре он проделал небольшой проход в
стене. Необъяснимый страх охватил его, и дрожь пробежала по всему телу,
когда он заглянул в темный пролом; он уже был готов бежать из древней
гробницы, но любопытство и интерес к неразгаданной тайне остановили его."
"Он прополз в узкую щель, открывшуюся перед ним, держа лампу прямо
перед собой."
"Тесный проход вел еще глубже вниз; в некоторых местах спуск
становился настолько крутым, что он едва удерживал равновесие, медленно
продвигаясь вперед."
"Вскоре узкие стены расступились, и он оказался в довольно просторном
подземном помещении; эта необычная комната была сделана в форме полусферы.
В самом центре круглого пола зиял темный провал, открытый колодец, вокруг
которого лежали человеческие останки, прикрытые истлевшими одеяниями
высших жрецов и жриц. Возле стен стояли глиняные дощечки, испещренные
значками клинописи - каждый из этих клинообразных символов обозначал слог
или целое слово. Он опасливо приблизился к краю глубокой ямы и заглянул в
непроглядную темноту. И тогда на него нахлынул ужас, ибо что-то властно
звало, манило его спуститься вниз; внутреннее чувство говорило ему, что он
должен спрыгнуть в колодец."
"И тот беззвучный гром от дальнего тяжелого биения, похожего на стук
огромного каменного сердца, обрел реальную мощь; он раздавался из недр
глубокого, темного колодца."
"ТУК-ТУК"
"Он бежал изо всех сил, стараясь как можно быстрее выбраться из этого
круглого подземного могильника, словно за ним по пятам гнались все демоны
ада."
"Несмотря на свой страх, он дрожащими руками снова заложил кирпичом
потайной ход, собирая пыль с пола, чтобы замаскировать трещины в кладке
стены. (Сэр Леонард никогда не догадается о том, что скрыто за этой стеной
- он вместе со своей командой археологов купается в древних сокровищах и
вряд ли побеспокоится о какой-то пустой комнате по соседству с уже
раскопанным захоронением.) Сегодняшнее открытие будет принадлежать только
ему одному."
"Прошло четыре дня, прежде чем он смог собраться с силами,
отважившись на рискованную затею - спуск на дно колодца, обнаруженного им
в полу потайной круглой комнаты. Четверо суток он находился в нервном
возбуждении: днем его охватывало необъяснимое волненье, а по ночам его сны
были беспокойными, и несколько раз за ночь он просыпался со сдавленным
криком после очередного кошмара. Он знал, что обязательно вернется в эту
комнату, к зияющей черной пасти шахты, проделанной в центре пола; однако
возвращению препятствовало лишь одно обстоятельство: храбрости на это
ужасное путешествие ему недоставало."
"Он дождался вечера, когда все работы в земле были прекращены до утра
следующего дня, и вокруг зоны раскопок было поставлено лишь несколько
дежурных для охраны Королевской Усыпальницы, всемирно известной своими
сокровищами. В этот вечер он сам остался дежурить; он ставил посты и
должен был проверять их несколько раз за ночь. Улучив удобную минуту, он
пробрался через свой потайной ход к глубокой яме, прихватив с собой
прочную веревку и пару кольев, чтобы надежно закрепить ее, он решил
спуститься вниз."
...Во сне Клин издал протяжный, долгий вопль. Кайед и Даад озабоченно
склонились над ним, напуганные криком своего господина...
"...и страшно; его руки дрожали так, что он чуть не выпустил веревку,
за которую держался, перелезая через край открытого колодца. Он спускался
медленно, очень медленно, влекомый какой-то неизвестной силой, которой и
сам затруднился бы дать название. Эта сила, побуждавшая его опуститься в
темный провал, победила даже его животный страх. Фонарь, крепко
привязанный к поясу веревкой, покачивался в такт его движениям. Он знал,
что внизу его ждет нечто ужасное - древнее зло, гораздо более древнее, чем
эти пыльные и жалкие останки шумерских царей и жрецов, покоящиеся в своих
каменных гробницах. Вещие сны, ночные кошмары, преследовавшие его на
протяжении последних четырех суток, раскрыли ему сущность этого зла.
Однако в жутких снах ему не удалось уловить ни четких образов, ни видений,
которые позволили бы ему узнать, "что" это было. В этих снах он погружался
в пучину странных ощущений, вызывающих страх и вместе с тем доставляющих
удовольствие. Он познал всю силу плотского желания и манящую,
соблазнительную сладость греха; трепеща от возбуждения, он опускался все
ниже и ниже в своих желаниях, подчиняясь власти первобытных инстинктов,
вырвавшихся на свободу под действием неизвестных сил. А сны обольщали,
уводили все дальше, пророчили, что он сможет испытать все эти наслаждения
наяву, если... если... если захочет; но сперва он должен проявить свою
волю, заявить о своем желании. А для этого нужно достичь дна этого
глубокого колодца."
"ТУК-ТУК!"
"Эти удары были похожи на глухой раскат грома; вздрогнули стены
шахты, и тонкая, темная пыль облаком взвилась в воздух. Веревка
выскользнула из его ослабевших рук, и он упал вниз."
"К его удивлению, до дна колодца оставалось совсем недалеко; он
грузно и неуклюже шлепнулся на землю."
"Колодец оказался совсем неглубоким - просто непроглядный мрак,
царивший на его дне, создавал иллюзию пугающей, бездонной глубины."
"Его ноги согнулись, когда он упал на спину, лампа свалилась на него
сверху - к счастью, она не разбилась и продолжала гореть. Еще не переведя
дыхание, не оправившись от испуга от внезапного громового удара и падения
на дно колодца, он подхватил лампу и бережно поставил ее на землю - меньше
всего ему хотелось оказаться в кромешной тьме на дне этого каменного
мешка, напоминавшего хитрую ловушку. И только после этого он полной грудью
вдохнул затхлый, вонючий воздух и почувствовал ноющую боль от ушиба."
"Он приподнялся и сел, поджав ноги и прислонившись спиной к стене
неглубокой шахты, с которой все еще продолжали сыпаться пыль и мелкие
камни. Грудь его высоко вздымалась, и он глядел перед собой широко
раскрытыми, испуганными глазами."
"Прямо напротив него была ниша. Квадратное отверстие в стенке
круглого колодца, чуть более полуметра высотой, так хитро спрятанное в
тени, что тот, кто заглядывал в шахту сверху, не смог бы заметить этой
отдушины."
"Прошло немало времени, прежде чем он преодолел свой страх и подполз
к нише."
"Лампа бросила свой тусклый свет на то, что было скрыто в нише - это
оказалось какое-то подземное хранилище. Он легонько коснулся дрожащими
пальцами тусклой полированной поверхности, покрытой многовековым слоем
пыли, ощутив прохладную твердость металла. Бороздки на нем наверняка были
знаками клинописи, выбитыми на низенькой металлической дверце. С одной
стороны он нащупал небольшой выступ, который мог быть ручкой этой
таинственной двери."
"Он ждал. Он смотрел на эту дверь. Ему не хотелось открывать ее, и в
то же время он знал, что ему придется это сделать."
"Его рука так сильно дрожала, что он с трудом смог ухватиться за
выступ на металлической дверце. Зажав эту ручку в ослабевших пальцах, он с
силой рванул ее на себя."
"Дверца открылась удивительно легко."
"Его истошный крик гулко отразился от стен, они дрогнули так, что,
казалось, были готовы обвалиться на него..."
...Ужасный вопль Клина заставил Кайеда и Даада отшатнуться от его
кровати. Арабы были крайне изумлены. Быстро переглянувшись, они снова
склонились над своим господином, бормоча утешительные, успокаивающие
слова, уверяя хозяина, что они здесь, рядом, готовые защищать его до
последнего вздоха, что ему привиделся страшный сон, но теперь все позади,
и ему нечего бояться, ведь он находится под их заботливой и надежной
охраной.
Он медленно обвел глазами их лица. Его собственное лицо казалось
ужасной маской, покрытой трещинами, рубцами и морщинами. Внезапно он понял
все.
- Он умирает, - хрипло проговорил Клин.
35. ИГРА В ВЫЖИДАНИЕ
Он наблюдал за "Гранадой", совершающей очередной рейс. Патрульная
машина двигалась медленно, ее фары освещали обе стороны узкой колеи.
Припав к земле и чуть приподняв голову, раздвинув ветки так, чтобы
образовалась едва заметная щель в густой листве - достаточная, чтобы
разглядеть все, что происходит на дороге, но ничем не выдать своего
присутствия в кустах у обочины, он внимательно вглядывался в проезжающий
мимо автомобиль. В нем по-прежнему сидело двое мужчин. Когда машина
проехала, он поднялся с земли и поднес к глазам циферблат наручных часов,
поджидая, когда луна снова выглянет из-за облаков. На этот раз объезд
занял около двадцати двух минут. Очевидно, водитель все время менял
скорость, объезжая вокруг поместья, так, чтобы появляться в одном и том же
месте через неправильные промежутки времени, которые нельзя было точно
рассчитать заранее. Водитель второй патрульной машины делал то же самое.
Наблюдатель нырнул обратно в кустарник, и зашагал назад через лес,
выключая свой ручной электрический фонарик, когда ему приходилось идти
совсем недалеко от дороги, где лес был редким и свет фонаря могли заметить
издалека. Вскоре он добрался до тропинки, проложенной возле живой изгороди
- эта тропинка выводила на дорогу, за которой он наблюдал. Не замедляя
шага, он пошел прочь от поместья.
Два автомобиля стояли рядышком на небольшой поляне, расчищенной и
специально оборудованной для пикника, всего в нескольких сотнях метров от
того места, где недавно лежал в засаде наблюдатель. Все огни были
погашены, и сквозь окна нельзя было рассмотреть, что делается в салоне и
сколько человек там сидит. Электрический фонарик в руке наблюдателя дважды
вспыхнул и погас - то был условный знак. Подойдя к головной машине,
мужчина ловко забрался на заднее сиденье, осторожно закрыв дверцу.
- Ну, как? - спросил пассажир, сидящий рядом с водителем на переднем
пассажирском кресле.
- Две патрульных машины. Профессионалы, как вы ожидали. Хотя мы бы с
ними вполне управились.
- Это вряд ли потребуется.
- Верю. Проникнуть на территорию совсем не сложно. Сперва мы
подождем, когда проедет первая машина, и двинемся сразу же, как только она
скроется из виду. А ограда там хлипкая.
- Мы немного подождем. Пусть там улягутся спать на ночь.
- Бьет час, Дэнни.
Его лица не было видно в темноте, и потому нельзя было угадать его
выражение. На лице пассажира на переднем сидении играла улыбка.
- Он уже пробил, - ответил улыбающийся человек; напевная мягкость его
голоса никак не увязывалась с жестокостью его намерений. - Но "так" будет
веселее.
36. КОМНАТА ВОСПОМИНАНИЙ
Все чувства Холлорана вдруг смешались.
Перед ним уже была не комната, а быстро меняющийся рой бессвязных
воспоминаний. Они проносились перед ним, мелькали, подчас складываясь в
совершенно непонятные виденья, наслаиваясь друг на друга или быстро
перескакивая с одного на другое; здесь перемешалось все - и его детские
переживания, и события более поздних лет. Подчас несколько сцен,
разделенных многими годами его жизни, почти одновременно оживали перед
ним, и он смотрел это сумасшедшее кино, раздираемый противоречивыми
чувствами. Было похоже, что перед ним трепещут на ветру огромные покрывала
- он тут же вспомнил о тонких, прозрачных завесах, сквозь которые они с
Клином проходили во вчерашнем сне - тонкие, прозрачные покровы, где нижние
слои просвечивают сквозь верхние, накладываясь и сплетаясь в причудливые
узоры.
Он повернулся назад, готовый выбежать из этой комнаты, но вместо
двери перед ним возникли новые видения. Они собирались вокруг него, и
краски были настолько живыми и яркими, а все детали воспроизводились столь
точно, словно все, кого он видел перед собой сейчас, вдруг ожили и
собрались под ветхой крышей кирпичного домика.
Он опять, словно наяву, пережил некоторые минуты своей жизни. Вот он
перерубает ножом подколенную жилу у черного охотника, добровольца из
Бригады Специального Назначения ЮАР, который выслеживал Холлорана с его
маленьким отрядом намибийских диверсантов - после очередной операции они
переходили границу, чтобы укрыться в глухой деревушке на территории
соседнего государства. Этот черный обнаружил место, где находился их
лагерь, и если бы его оставили в живых, он вывел бы на их базу целый отряд
хорошо вооруженных профессионалов, после которых от лагеря не осталось бы
даже рваных кусочков палаток.
Воспоминание померкло, сменяясь новой картиной. Трое мальчишек
осторожно крадутся через центральный проход меж рядами скамеек. В церкви
стоит торжественная тишина, и лунный свет, пробиваясь сквозь цветные
стекла высоких окон, лежит на полу и на церковной утвари тускло
поблескивающими пятнами. Лайам крепко прижимает к груди дохлую кошку,
завернутую в старые тряпки - искалеченный, раздавленный труп валялся на
обочине дороги. Двое его приятелей нервно хихикают, глядя, как он подходит
к алтарю и протягивает руки вверх, к дарохранительнице, затем открывает
позолоченную дверцу и кладет внутрь отвратительное, окровавленное мертвое
тело. Двое мальчиков, притаившихся у первых рядов церковных скамеек,
смотрят на него широко раскрытыми глазами, визгливо хохоча и в то же время
холодея от страха при мысли о возможных последствиях своей проделки.
Он моргнул, и нахлынуло другое воспоминание.
Сейчас он был с девушкой, с Корой. Он насильно и грубо овладел ею,
несмотря на ее протестующие возгласы и сопротивление. Он резко ворвался в
нее и проникал все глубже и глубже, преодолевая слабеющее сопротивление ее
гибкого тела, пока медленно разгоравшееся желание не победило в душе
молодой женщины все мотивы, понуждающие ее давать ему отпор. Теперь она
сама хотела его не меньше, чем он ее, и их взаимная страсть вскоре
достигла своего высшего предела...
И снова он переживал тот ужасный миг, когда они с отцом стояли по
колено в холодной воде, и предательские пули, взвизгнув, ранили капитана
Холлорана. Он видел перед собой лицо папы с широко раскрытыми, изумленными
глазами и никак не мог поверить в то, что произошло. Лайам обмочился со
страха, когда его отец упал в быстрый поток, глядя вверх, на сына,
умоляющими глазами - быть может, то было предостережение? - словно говоря
ему, чтобы он бежал, прятался, уходил как можно дальше от этого страшного
места, пока убийцы не взяли на прицел и его тоже; только слова застряли у
отца в гортани - он захлебнулся собственной кровью, хлынувшей у него из
горла. И он видел, как медленно, словно в кошмарном сне, его папа пытается
выбраться на берег, ползет, оскальзываясь на неровном дне. Ему хотелось
кричать, но он не мог издать ни звука, не мог пошевелиться, и стоял словно
околдованный, глядя, как ирландец в черной маске подходит к его отцу,
пинком отшвыривает его обратно в воду и наступает ему, раненному и
беззащитному, на спину, топит в стремительном потоке и затем стреляет еще
раз.
Холлоран крепко зажмурил глаза, желая прогнать навязчивые видения, но
они не исчезали.
Перед ним в безумном вихре пронеслись сцены из его жизни - служба в
армии, убийства, которые ему приходилось совершать, жестокий бой в
Мирбате, горькое разочарование, крушение всех прежних идеалов, непрочные,
короткие связи с женщинами, которые приходили и уходили из его жизни,
сменяя друг друга, и его мать... мать, которую поносили и унижали за то,
что несчастная женщина была подвержена приступам безумия после всего, что
ей довелось испытать. Он жестоко дрался со своими сверстниками,
осмелившимися подшучивать над ее горем, и с теми, кто оскорблял память его
погибшего отца, с едкой ухмылочкой называя его "обританившимся", хотя всей
округе было известно, что папа, его отважный, обожаемый папа родился в
графстве Корк. Он вспоминал свои синяки и ссадины, полученные от лихой
ватаги подростков, травивших его, словно стая собак, бросающихся на
одинокого волка - его гнев и отчаяние часто оказывались бессильны против
кулаков их сплоченной компании.
По телу Холлорана пробежала дрожь от этих давних, неожиданно вновь
воскресших в памяти переживаний.
Сквозь бесчисленные лица, мелькающие перед ним, неожиданно проступила
неясная фигура, приближающаяся к нему, все отчетливее проступающая сквозь
оживленные его воображением картины и воспоминания. Она простирала руки в
немой мольбе, и ему показалось, что он слышит слабый голос, повторяющий
его имя с тоской и надеждой, призывая его к себе. То была его мать. Он
слышал ее скорбный плач, тихо звучащий в общем хоре голосов других
навязчивых видений. Она приближалась к нему, скользя сквозь яркие, живые
образы бледной призрачной тенью; и когда она была уже совсем рядом,
заслонив собой все остальное, ее черты вдруг начали расплываться, но ее
фигура не растворилась в водовороте более поздних воспоминаний - только
резкие контуры вдруг стали туманными, а потом он увидел, что ее голова
как-то неестественно наклонена в сторону, а руки вывернуты, и из них течет
кровь. Холлоран вспомнил, как он увидел бездыханное тело своей матери в
тот день, когда она нарочно бросилась под соседскую молотилку - вся
верхняя часть туловища была измята, истерзана стальными механизмами, а
голова пробита в нескольких местах, сплющена, раздавлена, почти оторвана
от шеи.
Холлоран вскрикнул и застонал, но мучительные воспоминания не
оставили его.
Вот Отец О'Коннелл, читающий наставления юному Лайаму, сурово и важно
произносит слова о том, что жестоких сердцем ждет кара Господня, что пора
бы мальчику оставить свои необузданные выходки, иначе Господь отвернется
от него, и за все грехи его погибшая душа будет ввергнута в Ад на веки
вечные. Священник подошел к Лайаму, расстегивая пряжку на широком ремне,
опоясывающем его сутану, и наматывая один конец ремня вокруг кулака. Он
поднял руку, чтобы ударить подростка - маленького "человека" - и глаза
Отца О'Коннелла, охваченного двумя противоречивыми чувствами - гневом и
жалостью, - ярко сверкали под нахмуренными бровями. Но яркая картина
внезапно исчезла, прежде чем священник успел опустить свой кожаный бич.
Перед ним стоял один из убийц его отца, двоюродный брат его матери.
Мать... Все эти долгие годы она жила словно под пыткой, зная, что ее
ближайший родственник виновен в смерти ее мужа, и обвиняла своего брата в
убийстве. Но над ее обвинениями только потешались и глумились, не принимая
их всерьез. И этот человек стоял перед ним, как живой, снова насмехаясь и
издеваясь над Лайамом, как в прежние времена. Зловещий призрак не исчезал,
хотя убийца отца давно погиб во время взрыва бомбы, сам угодив в свою
ловушку. Это случилось через несколько лет после трагической гибели отца.
Дядя Лайама вместе со своим товарищем отправился в свою последнюю тайную
поездку к границам Ирландии, везя в багажнике машины самодельную бомбу.
Выбрав неприметные проселочные дороги для своего путешествия, они сами
вынесли себе приговор: то ли бомба была сделана неудачно, то ли в
результате сильной тряски на ухабистой, неровной колее сработал
взрыватель, только двое молодых людей, сидевших в машине, "вознеслись"
прямиком на небеса. Лайам был единственным из жителей маленького городка,
кто обрадовался их смерти, и совершенно не понимал, как могло случиться,
что убийца его отца сделался героем, перед которым благоговела вся округа.
"Герой" заслужил особое благословение Церкви. После того, как обгорелые
останки собрали по кусочкам, изуродованное тело похоронили на освященной
земле, и сам Отец О'Коннелл молил Бога о том, чтобы всемогущий Господь
принял душу безвинно пострадавшей жертвы всемогущего Случая. Эта молитва
об убийце, о человеке, постоянно издевавшемся над матерью, о человеке, чьи
насмешки над убитой горем вдовой явились причиной ее трагической гибели,
глубоко врезалась в память Лайама.
Холлоран изрыгнул проклятье в адрес ненавистного врага; его тело
напряглось, а мышцы затвердели, словно он был готов броситься на обидчика.
Но видение снова померкло, и ему показалось, что он погружается во
мрак. Вглядываясь в размытые очертания мелькающих перед ним цветовых
пятен, он смог различить контуры какого-то большого, яркого предмета. Ему
казалось, что этот предмет находится очень далеко, за стенами старого
дома. Этот смутный образ медленно приближался к нему, увеличиваясь в
размерах, и в конце концов Холлоран понял, что это не смутное видение
медленно наплывает издалека, а он сам идет к церковному алтарю...
Дарохранительница стояла на алтаре, а сам алтарь находился не дальше,
чем в трех больших шагах от притвора. По обе стороны от центрального
прохода стояли деревянные скамьи и лежали подушечки, на которые
благочестивые прихожане преклоняли свои колена во время молитвы. Лайам,
еще совсем зеленый юнец, медленно шел к алтарю. В одной руке он держал
жестяную канистру с бензином, в другой - зажженную церковную свечу.
Наклонившись через невысокий барьер, он поднял свечу повыше, и, перешагнув
через невысокую ограду, начал подниматься наверх, к алтарю. Смятение,
чувство вины и страх подсказывали ему, что он должен открыть
дарохранительницу, чтобы спасти чашу, в которой хранились облатки Святого
причастия, заботливо приготовленные Отцом О'Коннеллом для воскресной
мессы; однако он никак не мог решиться на такое кощунство - маленькая
позолоченная дверца дарохранительницы казалась ему дверью, ведущей к
самому Богу, и, значит, Он станет свидетелем кощунства, которое Лайам уже
готов был совершить. Поскольку Бог (если, конечно, он на самом деле
существует) мог своей чудесной силой лишить Лайама ненависти -
единственного чувства, которым мальчик дорожил, ибо оно руководило его
действиями и придавало смысл его жизни, - он попытался превозмочь жалость,
страх и раскаяние, но сил у него хватило ненадолго. Наклонив бидон, он
стал расплескивать бензин на алтарь и на ступени, держа свечу как можно
дальше от горючей жидкости. Полив бензином широкий центральный проход меж
скамьями, он всхлипнул, высоко поднял голову, словно пытаясь таким образом
удержать подступавшие к горлу слезы, и бросил свечу себе под ноги. Языки
пламени взметнулись вверх и тонкой змейкой побежали прочь от него.
Багровые отблески плясали в цветных витражах окон. Стоя в толпе
ошеломленных прихожан, зачарованно глядящих на охваченное огнем здание, он
всей кожей ощущал сильный жар, долетающий от горящей церкви с порывами
ветра. Оцепеневшие, испуганно притихшие люди неподвижно застыли перед
грозным и величественным зрелищем бушующего пожара; багровое зарево
казалось им отблеском неугасимого адского пламени. Отец О'Коннелл первым
очнулся от странного отупения, не в силах равнодушно смотреть на гибель
своей любимой Церкви. Он вырвался из рук, пытавшихся его удержать и,
проложив себе дорогу через толпу, взобрался по ступеням и бесстрашно вошел
в горящую церковь. И тут в толпе послышались первые истерические выкрики.
Прошла минута, другая... Казалось, под громкие проклятья мужчин и стоны и
плач женщин миновала целая вечность. Наконец в дверях показалась огромная
фигура священника, крепко сжимающего в обожженных руках Святой Кубок. Тело
Отца О'Коннелла было охвачено пламенем. Горели волосы, одежда и кожа.
Шатаясь, он вышел на ступени, ведущие в святой храм; но люди - "его"
паства - были слишком напуганы, чтобы подойти к нему. Им казалось, что
стоит сделать лишь шаг - и пламя поглотит их вместе с мучеником, в
последнем отчаянном усилии воздевшем руки к небесам. Священник тихо
простонал, и в ответ потонувшему в гудении и треске огня стону раздался
дикий, душераздирающий вопль мальчика, Лайама, протянувшего руки вперед, в
бархатную черноту ночи. Руки Отца О'Коннелла разжались. Чаша упала на
ступени, ее содержимое просыпалось. Толпа вздрогнула, как один человек,
когда священник тяжело опустился на колени, и заволновалась, закричала,
когда он упал лицом вниз. Его горящее тело казалось единым сгустком
пламени, и истошный крик Лайама "Не-е-е-е-ет!" смешался с хриплым воплем
взрослого Холлорана.
Он стоял посреди комнаты, хватая руками воздух, отмахиваясь от
чего-то невидимого, словно желая отогнать наваждение.
Шагнув назад, он ударился спиной о косяк - позади был выход из темной
комнаты. Внезапно он ощутил отвратительный запах, по сравнению с которым
даже зловоние на заднем дворе казалась не столь мерзким. Запах был
настолько резким, что у него перехватило дыхание. Он прикрыл рот и нос
согнутой ладонью, сморгнув набежавшие на глаза слезы. Все его тело было
мокрым от пота, одежда липла к коже, ноги как-то сразу ослабли,
подогнулись колени. Ему стоило больших усилий удержаться на ногах, не
поддаваясь соблазну тотчас же опуститься на пол. Он должен был преодолеть
слабость и минутное замешательство - острое ощущение опасности вернуло его
к действительности. Угроза исходила от комнаты, в которой он находился, от
всего мрачного и неприветливого, нежилого дома.
Электрический фонарик лежал на полу в нескольких шагах от того места,
где стоял Холлоран; тонкий луч был направлен на противоположную стену -
там виднелись только неровные оторванные куски старых обоев. Он едва мог
разглядеть контуры черной сумки, которую он уронил рядом с фонарем.
Пригнувшись, Холлоран метнулся к лежащим на полу вещам, и, схватив
их, отпрянул назад, прижавшись спиной к стене. Его чувства еще не
оправились от ужасных видений; голова кружилась, а душу томил непонятный,
темный страх. Повернув стекло фонаря, он расширил луч, чтобы он освещал
как можно большую площадь.
На полу скопилась груда мусора; изношенный, потертый ковер лежал на
шершавом, покоробившемся паркете. Оборванные, обвисающие обои были покрыты
грязными пятнами; возле одной стены стояли старые шкафы - древесина, из
которой были сделаны их стенки и дверцы, потрескалась и покоробилась.
Слева от него был низкий столик с придвинутым к нему стулом. На столе
одиноко стояла тарелка с объедками, покрывшимися толстым слоем зеленоватой
плесени. Холлоран заметил, что гнездо для электрической лампочки на
потолке было пусто - очевидно, тот, кто жил в этом заброшенном доме, не
жаловал электрический свет. Штукатурка на потолке вздувалась пузырями, а
по углам рос черный грибок. Кислый запах сырости и плесени примешивался к
резкой вони, от которой в комнате было почти невозможно дышать. Здесь
чувствовались едкие испарения мочи и кала человека и животных, и еще
какой-то тошнотворный сладковатый запах.
Широкий луч обежал вокруг комнаты и наконец добрался до единственного
окна, где висели грязные, посеревшие от многолетней пыли занавески. Кресло
с высокой спинкой было повернуто к окну. Пружины выпирали из мягких
подушек, торчали из прорех в потертой обивке. Он подумал, что из этого
кресла, должно быть, наблюдает за дорогой страж, охраняющий ворота. Но
кресло стояло спинкой к Холлорану, и он не мог видеть, сидит ли в нем
кто-нибудь сейчас. Прошло несколько секунд, прежде чем он наконец решился
посмотреть, пусто ли сидение, или же кто-то притаился на нем.
Он медленно, осторожно пошел от двери к окну, двигаясь вдоль стены,
прижимаясь к ней спиной. Длинные тени от его фонаря шевелились и ползли по
полу по мере того как он приближался к тому месту, откуда он сможет
взглянуть на кресло сбоку. Его смелое решение непременно отыскать того,
кто прячется в темноте заброшенного дома, показалось ему безрассудным, как
только он вспомнил о недавних галлюцинациях; однако он продолжал двигаться
вперед, зная, что не уйдет отсюда, пока не встретится со сторожем.
Добравшись, наконец, до угла, он направил луч прямо на кресло.
Сиденье было пусто. Чувства Холлорана раздваивались - он испытывал
разочарование и облегчение одновременно.
Но в комнате он был не один. Чье-то еле слышное хриплое дыхание
доносилось из дальнего угла.
Холлоран медленно перевел луч фонаря в тот угол, из которого
раздавались звуки. Пятно света скользнуло мимо давно не чищенного
железного очага, заполненного золой и углями, и наконец остановилось на
бесформенной груде тряпья, лежащей на полу.
Он изумленно смотрел, как эта куча начинает шевелиться.
37. В ОБХОД ВОКРУГ ОЗЕРА
Пятеро человек лежали в густом кустарнике, пригнув головы как можно
ниже к земле, пока патрульная машина проезжала мимо них, освещая своими
прожекторами подлесок по обеим сторонам дороги. Один из них поднял голову,
как только самый опасный момент миновал, и следил за удаляющейся машиной,
пока ее задние огни не превратились в две маленькие красные точки.
Остальные лежали неподвижно.
- Вот и все, - сказал он, когда машина отъехала на безопасное
расстояние. - Гранада прошла. Это был патруль, вне всякого сомнения.
Другая машина появится здесь не раньше, чем через десять минут.
Вслед за ним подал голос тот, кого называли Дэнни:
- Через дорогу, быстро, и не шуметь. Кто знает, может быть, внутри
вдоль границ поместья ходят пешие патрули.
Все пятеро дружно поднялись, и, пригибаясь, почти бесшумно
заскользили меж кустами и стволами деревьев. Перебежав дорогу, они
зашуршали высокой травой у проволочной ограды, готовясь перелезть через
нее. Не говоря ни слова, один из них прислонился спиной к ограде и
пригнулся, опираясь руками о бедра; ладони его были сложены "лодочками",
словно стремена. Он поднял своих товарищей одного за другим, чтобы они
могли уцепиться за верхний край проволочной сетки, затем перебросил через
ограду два ружья, лежавшие в траве у его ног. Его компаньоны ловко
подхватили ружья на лету, пока он карабкался на забор. Люди словно
растворились среди стволов деревьев - таким быстрым и бесшумным было их
движение вглубь рощи по ту сторону ограды. Отойдя на порядочное
расстояние, где их невозможно было заметить с дороги, маленький отряд
перестроился.
Их командир прошептал - негромко, но так, чтобы каждый из пятерых мог
его слышать:
- Вокруг озера, ребята, и молчать всю дорогу. Мы сразу выйдем на его
край, если наткнемся на что-нибудь вроде сигнализации, замаскированной
между деревьями. Глядите в оба, ребятки; идите гуськом, след в след.
Сделайте приятный сюрприз мамочке.
Он пошел впереди, остальные потянулись за ним цепочкой вниз по склону
холма, к берегу озера. Они бесшумно, как тени, скользили вдоль самой
кромки воды, пока луна, выйдя из-за туч, не осветила все вокруг, словно
самый яркий прожектор. Пятеро тотчас бросились на землю и поползли обратно
в густой кустарник. Там они перевели дух и немного подождали, чтобы
осмотреться и понять, обнаружили ли их. Наконец их командир отдал короткий
приказ двигаться дальше, и они молча зашагали вперед по краю рощи.
- Смотрите! - воскликнул вдруг один из них.
Остальные тотчас же остановились. Руки потянулись к оружию, негромко
щелкнули курки револьверов.
- Что там было? - спросил командир, подождав несколько секунд.
Всматриваясь в сумрачный лес впереди, они не заметили ни малейшего
движения, не услышали ни шороха, ни шелеста, ни звука осторожных шагов.
- Я видел что-то впереди, - ответил ему подчиненный. - Какую-то
фигуру. Призрак.
- Какого черта ты всякую чепуху мелешь? Что это было? Человек?
Собака?
- Ни то, ни другое, - ответил взволнованный голос. - Призрак. Я
клянусь, что видел, как он показался - и тут же исчез, растаял прямо
передо мной.
- Ты впадаешь в слабоумие, Мак-Гаир. Вперед.
Они пошли дальше, но вскоре им снова пришлось затаиться в кустах. На
этот раз их остановил сам командир. У него побежали мурашки по коже при
виде колышущейся завесы тумана, медленно плывущей меж деревьями всего в
нескольких шагах от того места, где они сейчас находились. Эта легкая
дымка, наплывающая на них, заставила его насторожиться. Он вздрогнул,
услышав вопль, раздавшийся совсем рядом.
Один из его людей поднял свой "Армлайт" и прицелился.
- Нет, - сердито прошептал командир отряда, ухватившись за ствол
оружия. - Что за дурацкие выходки?
- Господи Боже, я только что видел их там! - насмерть перепуганный
человек показывал рукой на траву прямо перед собой. - Целый выводок! Змеи!
Они скрылись из виду, словно растаяли.
Командир недоверчиво покачал головой. Непонятно, что случилось, но
его люди стали вести себя, словно суеверные старухи, боящиеся собственной
тени. Он глянул туда, где несколько мгновений назад он заметил клубящийся
туман, когда серебристая дымка узкими струями текла сквозь деревья, словно
кривые, жадные руки, тянущиеся к ним. Сейчас туман бесследно исчез, как
будто его никогда и не было. Боже всемогущий, он сам ничуть не лучше
остальных!
- Дэнни, ты только посмотри...
- Оставь это, - проворчал он, однако повернулся и стал всматриваться
туда, куда указывал его человек. Сквозь просветы между деревьями можно
было разглядеть озеро. Сейчас оно было неспокойно - неожиданно налетевший
ветер нагнал него рябь, и лунные блики мелькали на гребнях невысоких волн.
Командир взглянул на дальний берег озера, куда указывал один из его
пятерки. Там было заметно какое-то мелькание, быстрое движение, словно от
озера бежал широкий темный ручей. Однако то была не вода.
- Что это? - раздался испуганный шепот.
- Разве ты не видишь? Собаки.
- Они ищут нас?
Страх пересилил сдержанность и осторожность: голос говорившего дрожал
от волнения.
- Вряд ли. Они слишком далеко. Собаки могли бы нас почуять, будь они
на этом берегу. Но озеро широкое, да к тому же ветер дует совсем в другую
сторону... Нет, они бегут куда-то по своим делам, и благодари Бога за то,
что им сейчас есть чем заняться, кроме твоей драгоценной персоны.
Командир разглядывал низкие фигурки - издалека они казались совсем
маленькими, глаз едва различал отдельные силуэты. Звери бежали друг за
дружкой, огибая озеро. Посеребренные лунным светом, бесшумно скользящие
вдоль берега силуэты казались призрачными видениями, колдовским обманом.
Луна спряталась за тучу, и низина с раскинувшимся в ней озером
погрузилась во тьму; теперь невозможно было разглядеть, куда направилась
свора собак.
Командир невольно вздрогнул, неприятно пораженный тем, насколько
быстро, оказывается, эти твари умеют бегать.
38. ХРАНИТЕЛЬ
Чье-то тяжелое дыхание, доносящееся из дальнего угла, стало еще
громче; порой раздавались хриплые, с присвистом вздохи.
Постепенно шипящие звуки стихли, и Холлорану показалось, что он
слышит тихий шепот. Напрягая слух до предела, он старался разобрать, о чем
шепчет почти беззвучный, шепелявый голос, но ему не удалось разобрать даже
отдельных слов. Лучи его фонаря все еще были направлены на старое, грязное
тряпье, сваленное в углу; теперь эти лохмотья лежали абсолютно неподвижно,
и он подумал, уж не померещилось ли ему шевеление в этой большой куче,
которое он только что заметил.
Грудь Холлорана часто и бурно вздымалась, он дрожал от слабости и
нервного напряжения. Казалось, сам воздух в этом заброшенном доме пропитан
какой-то отравой. Может быть, причиной тому была отвратительная вонь,
стоящая в комнате. Холлорану хотелось немедленно повернуться и выскочить
за дверь, промчаться по темным коридорам, чтобы как можно скорее оказаться
на улице, где свежий ветер и ночная прохлада. Однако любопытство, которое
привело его в этот дом, еще более возросло; вопреки своим мрачным
предчувствиям, он был готов упорно искать спрятавшегося стража ворот.
Воспоминания о его собственном прошлом, вихрем промчавшиеся перед ним,
разбудили в нем стремление во что бы то ни стало разоблачить тайну
темного, мертвого дома. Внезапно ожившие в его памяти события были
сквернейшими грехами, которые он совершил, тяжелейшими минутами, которыми
ему довелось пережить за всю жизнь. Могло ли это быть простой случайностью
или следствием сильной усталости? Вряд ли, особенно если учесть все, что
он уже увидел в Нифе.
Он был смущен и растерян - чувство вины, обычно успешно подавляемое,
поднялось с самого дна его души. И чем сильнее оно овладевало им, тем
более глубоким становилось его раскаяние - давно забытое переживание,
отозвавшееся далеким эхом на грустные воспоминания. Что-то удерживало его
от стремительного бегства - он остался в комнате, превозмогая страх и
нарастающую душевную тревогу.
Очень медленно, словно каждый шаг стоил ему огромных усилий, он
подошел к куче ветоши, неподвижно лежавшей в углу.
Он увидел тонкий матрац, лежащую на грязном полу - из-под краев
подстилки виднелись темные пятна засохшей жидкости, когда-то пролившейся
на пол, а может быть, просочившейся сквозь подстилку. Тряпье, в беспорядке
сваленное на самом верху ее, могло быть всем, чем угодно - скомканными
старыми шерстяными одеялами, одеждой или разрозненными лоскутами ткани.
Эта груда старых вещей слабо колыхалась в такт хриплому, тяжелому дыханию,
которое было слышно аж на другом конце комнаты - очевидно, на подстилке
кто-то лежал. Холлоран наклонился и приподнял ветошь.
К нему повернулось лицо, наполовину закрытое капюшоном.
Руки Холлорана разжались сами собой, и он выронил тряпки, которыми
укрывался незнакомец. Холлоран попятился, испугавшись того, что он увидел.
Увядшая, морщинистая, темная кожа была покрыта гноящимися струпьями,
блестевшими в лучах фонаря. Но самым страшным зрелищем была даже не эта
гниющая заживо плоть, а глаза, глядящие из-под капюшона, - огромные,
лишенные век, выпуклые, выпирающие из глазниц, словно два раздувшихся,
огромных пузыря. Радужная оболочка помутнела, покрылась какой-то тонкой
пленкой; белки глаз были желтыми, покрытыми сетью тонких кровеносных
сосудов.
От этого существа исходил сильный сладковатый запах разлагающейся
плоти, заглушающий даже резкую вонь испражнений и кисловатый дух плесени.
И вот в этих страшных, неподвижных, мутных глазах, глядящих на
Холлорана, промелькнуло какое-то странное выражение; распростертая на
подстилке фигура шевельнулась, пытаясь приподняться, тощая шея изогнулась,
словно голова уродливой твари была для нее слишком тяжела. Капюшон упал с
безволосого черепа, испещренного коричневыми пятнами. Лысое темя
напоминало бугристую равнину - морщинистая кожа лежала на нем
неправильными складками, казалось; что под нею находятся не твердые кости,
а мягкая ткань.
Чувствуя страх и отвращение, Холлоран отступил еще на один шаг.
Существо, лежащее перед ним, было похоже на гигантскую ящерицу. Это
впечатление еще больше усилилось, когда тварь открыла безгубый рот -
узкую, широкую щель - и темно-красный язык облизнул сухую, потрескавшуюся
кожу. Глаза, лишенные век, довершали сходство с гигантской рептилией.
Ящероподобное создание попыталось заговорить, но из пересохшей
гортани вырвался лишь еще один хриплый, тяжелый вздох. Голова безжизненно
упала на грубую постель, словно даже такое незначительное усилие было
слишком тяжело для больного, слабого тела. Существо лежало неподвижно -
казалось, оно умирает или уже умерло.
Только теперь Холлоран подошел ближе к этой страшной и жалкой твари,
пересилив нарастающее внутреннее чувство тревоги. Огромные неподвижные
глаза смотрели прямо на него, и он посветил в них ярким лучом своего
фонаря. Они не моргнули, не прищурились, а затянутые мутной пленкой зрачки
не сократились от света.
- Это ты... - послышался свистящий шепот.
Холлоран вздрогнул.
Существо тяжело вздохнуло, словно ему было больно и трудно говорить.
На морщинистой коже его лица появились еще более резкие, глубокие складки,
гноящиеся трещины расширились, а рот ввалился внутрь.
Холлорану пришлось собрать все силы, чтобы его голос не дрожал:
- Кто вы?
В ответ странное создание лишь чуть заметно качнуло головой,
очевидно, желая дать собеседнику понять, что это не так уж важно. Затем
снова раздался шепот:
- Смерть приближается.
Ужасная гримаса на безобразном лице могла означать улыбку.
Холлоран наклонился ниже, стараясь не обращать внимание на сильное
зловоние, исходящее от подстилки, где лежало иссохшее тело, и от головы
получеловека-полурептилии.
- Я могу помочь, - сказал он, подумав, что одно прикосновение к этой
омерзительной твари может вызвать у него рвоту.
Беззубый рот опять скривился в подобии усмешки.
- Слишком поздно, - ответил хриплый, очень тихий голос, похожий на
шипение. - Приблизься.
Холлоран внутренне содрогнулся, не имея ни малейшей охоты подчиняться
умирающему. Он так и остался стоять возле тонкого матраца, чуть
наклонившись к распростертой на нем неподвижной фигуре.
- Я буду говорить... - опять послышался шепот, - с тобой.
Холлоран опустился на колени рядом с грубой подстилкой, чувствуя, что
не может преодолеть брезгливость, чтобы нагнуться еще ниже к страшному,
гноящемуся лицу, вблизи казавшемуся еще более отвратительным.
- Скажите мне, кто вы? - спросил он.
На этот раз создание ответило ему, видимо, желая вовлечь Холлорана в
разговор:
- Я... хранитель.
Голос окреп - Холлоран подумал, что он должен принадлежать мужчине.
- Сторож, привратник? - сказал Холлоран, тут же решив, что задал
бестолковый вопрос. Очевидно, что лежащий перед ним ящероподобный человек
совсем не подходил для такой ответственной службы - он был слишком старым
и дряхлым.
Сдавленный смех старика, чье бессильное, гниющее заживо тело лежало
на ветхой подстилке, поначалу показался Холлорану сильным приступом кашля,
как во время удушья.
- Я Хранитель, - повторил он, особо подчеркнув последнее слово и
издав при этом похожий на хриплый вздох звук. После короткой паузы он
добавил: - А ты... ты охранник Клина.
Темный язык снова показался в щели безгубого рта, но теперь его
движение было более быстрым, когда он облизывал сухую кожу. Язык был
сухим, и кожа, стянутая в складки вокруг рта, почти не увлажнилась.
- Теперь я понимаю, - пробормотал он так тихо, что Холлоран так и не
понял, правильно ли он расслышал его слова.
Неподвижные, широко раскрытые глаза с замутненной радужной оболочкой
все так же глядели прямо на Холлорана, смущенного пристальным, лишенным
всякого выражения взглядом, и он внезапно подумал: интересно, видят ли эти
выпученные глаза хоть что-нибудь?
- Я позову доктора, - сказал Холлоран. Бессвязные мысли проносились в
его голове, чувства никак не могли обрести свое былое равновесие. С его
языка готовы были сорваться сотни вопросов, но он не был уверен в том, что
сейчас стоит задавать их человеку, который мог умереть в любую минуту.
- Поздно, слишком поздно, - ответил тот с шипящим вздохом. - В конце
концов... слишком поздно.
Его голова упала на сторону, словно у него не было больше сил держать
ее прямо.
Скорее из любопытства, чем из беспокойства за жизнь больного Холлоран
протянул руку, чтобы пощупать пульс на его тонкой шее. Обезображенное лицо
вновь повернулось к нему, и он тут же убрал свои пальцы, даже не
коснувшись покрытой струпьями кожи.
- Ты понимаешь, зачем ты здесь? - спросил старик.
- Феликс Клин - мой клиент. Я защищаю его жизнь, - ответил Холлоран.
- Ты знаешь, зачем ты пришел в этот дом?
- Сюда, в сторожку?
Ответа не последовало.
- Я пришел сюда, чтобы посмотреть, кто тут живет, кто присматривает
за... за собаками.
- Теперь ты увидел меня.
Холлоран кивнул.
- Однако похоже, что ты так ничего и не понял, - изрезанное морщинами
лицо скривилось, и на увядшей темной коже появились новые складки. - Мне
интересно, что ты чувствуешь.
Когда старик тихим голосом произносил последнюю фразу, Холлоран смог
различить резкий акцент.
- Что тебе привиделось, когда ты вошел... в эту комнату? - прошептал
человек, называющий себя Хранителем.
Откуда он мог узнать об этом? Если только... Да, если только не он
сам вызвал эти видения - точно так же, как Клин вызвал у него галлюцинации
во время утреннего катания в лодке по озеру.
- То, что давно прошло, но до сих пор не забыто? - шепот прервался, и
раздался звук, похожий на сдавленный смешок. - Твои мысли вернулись из
прошлого в настоящее. Мне интересно знать, почему?
- Неужели Клин все еще забавляется своими дурацкими играми, навязывая
мне видения? - произнес Холлоран. Его охватил гнев, превосходящий даже
брезгливую неприязнь и отвращение к существу, почти утратившему
человеческий облик.
Старик еле заметно качнул головой:
- Нет... Нет... Ты сам создавал эти мысленные образы... Они только
твои. Ты сам перенесся... из них обратно, в эту комнату.
Подернутые мутной пленкой глаза все так же безучастно, бессмысленно
смотрели на него, а рот растянулся в подобии усмешки.
- Расскажите мне о Клине, - в конце концов произнес Холлоран.
Послышался долгий шипящий вздох, словно воздух с трудом выходил из
легких Хранителя:
- Ах-х-х-х...
Старик повернул голову, и его неестественно огромные, вытаращенные
глаза уставились в темный потолок.
Холлоран ждал. Ему было не по себе от мертвой тишины. Наблюдая за
неподвижным телом, источавшим трупный смрад, он беспокоился, не потерял ли
сознание обессилевший больной - было ясно, что он вот-вот испустит дух. Но
не одно только неслышное приближение смерти тревожило Холлорана. Сам дом,
казалось, ожил: ему чудилось какое-то странное движение среди теней, как
будто призрачные фигуры покачивались и плясали во мраке. Эти причудливые
незримые образы были плодом воображения - глаз не мог различить их за
пределами круга света от карманного фонаря. Холлоран резко одернул себя,
пытаясь избавиться от навязчивых видений, но они не пропадали.
Старик забормотал что-то себе под нос, и Холлоран наклонился ниже,
преодолевая отвращение, чтобы не пропустить ни одного слова.
- Хитрый парень. Его способности очень ценны... нас, евреев... Но в
то же время... он был... глуп. Он воображал... может быть богом, не
сообразив, какую цену... должен заплатить за это... - он застонал,
схватившись за грудь.
Холлоран протянул руку, чтобы помочь ему, поддержать его, но не смог
одолеть свой страх и омерзение, заставить себя коснуться существа,
лежащего перед ним, несмотря на то, что его разлагающееся, но еще живое
тело было прикрыто старыми тряпками.
Когда сильная боль утихла, скрюченный, съежившийся старик продолжил
свой бессвязный рассказ.
- Почти три тысячи лет ожидания до... Христа... и еще два тысячелетия
после этого... - он закашлял, и розоватая слюна выступила в углу его рта.
Ему не хватало воздуха, он задыхался, видимо, торопясь поведать
собеседнику нечто очень важное. - Мы объездили почти весь свет... в
поисках учеников... таких же, как мы... И мы нашли их. Это оказалось не
трудно. А Клин производил опустошение повсюду... где бы мы ни появились. И
все это во славу Бел-Мардука... - мысли умирающего блуждали, перескакивая
с одного предмета на другой, и рассказ становился все более и более
запутанным.
Бел-Мардук. Клин уже упоминал это имя. Холлоран поежился - в комнате
было холодно, словно в погребе. Он огляделся кругом, всматриваясь в тени;
свет электрического фонаря потускнел - очевидно, источник питания иссякал.
Куча старого тряпья, заменявшая больному постель, зашевелилась, и
из-под нее показалась иссохшая, костлявая рука, более похожая на когтистую
лапу. Очень длинные, обломанные ногти, потемневшие от времени, загибались
внутрь, словно когти дикого зверя. Рука потянулась к Холлорану, и агент
"Щита" вздрогнул, когда она легла на его предплечье.
- Он... Феликс... обращался со мной...
Дрожащая рука приподнялась, освободив предплечье Холлорана. Не
закончив фразу, старик перебил сам себя:
- Не бойся... нет ада худшего, чем... это место... ах-х-х...
Казалось, жизнь покидает это немощное создание.
Преодолев отвращение, Холлоран слегка пошевелил тряпки, прикрывающие
грудь больного.
- Скажите мне, наконец, кто вы, - он был разочарован и рассержен. -
Каким образом вы охраняете ворота, как вы управляетесь с собаками? Вы
старый и больной человек...
В ответ раздался короткий, но громкий и пронзительный смешок. Жизнь
снова ненадолго вернулась в это тело.
- У меня... тоже есть сила. Клин... действует с моей помощью. Силой
своей мысли я... удерживаю ворота закрытыми. Силой мысли я управляю...
тварями, демонами. Теперь... я слишком слаб. Ему нужен другой... Тот, кого
привлечет его стезя...
- Кто вы?
- Теперь я ничто.
- Отвечайте!
- Ничто. Хотя когда-то... я был торговцем, - он издал раздражающе
долгий, тяжелый и хриплый вздох. - Он... жесток, - худые пальцы снова
сжали руку Холлорана. - Так ты пришел? Это ты? Ты именно тот?
- Тот, кто должен занять твое место? Ты это имеешь в виду?! - теперь
Холлоран не на шутку испугался, и новый ужас затмил остальные страхи.
Исхудавшая фигура чуть заметно качнула головой:
- Нет... нет... нечто большее... чем это...
Внизу под лестницей послышался какой-то шум. Мягкий звук падения или
прыжка какого-то небольшого тела. Тихие быстрые шаги. Холлоран вспомнил,
что оставил окно открытым.
Он почувствовал, как рука с длинными ногтями вцепилась в его рукав.
Затем пальцы разжались, и рука безжизненно упала вниз.
Звуки раздавались в коридоре нижнего этажа.
Старик глубоко вздохнул, и в горле у него заклокотала какая-то
жидкость.
Легкий топоток бегущих лап приближался.
Холлоран схватил свою черную сумку и поднялся с колен и бросился к
двери, делая отчаянную попытку закрыть ее, прежде чем шакалы ворвутся в
комнату.
Но было уже слишком поздно.
39. ВЫПУЩЕННЫЙ НА ВОЛЮ УЖАС
Первый зверь ворвался в комнату, и в лучах фонаря мелькнула его
мокрая оскаленная пасть.
К удивлению Холлорана, зверь метнулся мимо него. Он быстро спрятался
за дверью, надеясь использовать ее как прикрытие от остальной своры,
визжащей и лающей в коридоре. Свирепые твари пробежали через дверь и
бросились к груде тряпья, лежащей в углу комнаты.
У Холлорана перехватило дыхание, когда первый шакал добрался до
неподвижного, безжизненного тела и вцепился зубами в тряпки, разрывая
материю. Сквозь завывание и тявканье взбешенных зверей послышался тихий
стон, и Холлоран содрогнулся, поняв, что безобразный дряхлый старик,
которого он считал мертвым, был еще жив. Из груды тряпья внезапно
показалась голова - череп, обтянутый иссохшей морщинистой кожей. Беззубый
рот был широко раскрыт, а глаза теперь были абсолютно белыми,
непрозрачными. Второй шакал щелкнул челюстями, схватив тощую шею старика.
В комнату один за другим вбегали новые звери.
Холлоран вытащил из своей сумки короткоствольный автоматический
пистолет и прицелился в кучу копошащихся, толкающихся тел. Вдруг темная
кровь широкой струей брызнула вверх, обливая тесно сомкнувшиеся спины
шакалов; ее вкус и запах возбуждал зверей, приводя их в еще большее
неистовство. Они яростно накинулись на свою жертву, готовые разодрать тело
на куски.
Холлоран выпустил короткую очередь в дерущихся за кровавую добычу
шакалов, не беспокоясь о том, что старика может зацепить шальной пулей -
он решил, что с больным все уже кончено.
Свора завизжала, злобно завыла; несколько зверей подпрыгнуло вверх,
других отшвырнуло к стене ударами девятимиллиметровых пуль. За считанные
секунды на пол полегло около десятка извивающихся в конвульсиях
серовато-желтых тел, из-под которых широкой лужей растекалась кровь,
заливая трещины старого паркета. Однако не все бестии были убиты. Не менее
полудюжины шакалов лишь легко ранило или напугало громом выстрелов.
Уцелевшие звери повернулись к своему врагу.
Холлоран быстро переключил свой автомат на одиночные выстрелы - ему
нужно было беречь оставшиеся в магазине патроны.
Вой постепенно затих; было слышно лишь жалобное предсмертное
поскуливание, но этот звук не пробудил у Холлорана жалости и сострадания.
Направив автомат на первого из приближающихся к нему зверей, он
приготовился выстрелить. Шакал прыгнул, широко раскрыв ужасную пасть с
желтоватыми клыками - и клыки тотчас же густо окрасились в алый цвет:
разрывная пуля, попав в шею зверя, вышла с другой стороны. Куски тела и
мелкие осколки раздробленных костей спинного хребта взлетели вверх,
испятнав потолок кровью.
Искалеченное тело сильно толкнуло Холлорана; потеряв равновесие, он
покачнулся и ударился спиной о стену. Фонарь выскользнул из его пальцев -
он держал его в той же руке, которой сжимал ручку пистолета. Мертвый шакал
свалился на пол; его голова была оторвана от туловища. Холлоран,
пригнувшийся возле стены, не увидел, а, скорее, услышал, как бросился на
него еще один шакал. Он вскинул пистолет и выстрелил вслепую.
Первая пуля не остановила бешеную тварь, лишь оцарапав бок шакала.
Острые зубы вцепились в запястье Холлорана. Возбужденный необычной битвой,
он не сразу почувствовал боль.
Еще один выстрел. Пуля, направленная вниз тяжестью повисшего на его
руке зверя, прошла под грудью вцепившейся в него твари и попала ей в
брюхо. Пронзительный визг смешался с завыванием раненных шакалов, и
Холлоран поежился от режущих ухо звуков. Высвободив свою руку из
ослабевших челюстей, он отбросил умирающее животное прочь от себя. Зубы
зверя ободрали кожу вокруг запястья Холлорана.
Он нагнулся, чтобы поднять с пола фонарь, и плавно перевел его луч на
груду тел раненных пожирателей падали. Те, которые еще могли двигаться,
ползли к нему; некоторые пытались подняться и ковыляли на перебитых ногах;
несколько зверей билось в предсмертных судорогах, лежа на брюхе. Тряпки и
рваный матрац в углу, на которых лежало несколько еще чуть шевелящихся
тел, потемнели от крови человека, смешавшейся с кровью животных.
Держа оружие в одной руке, свободно свесившейся вдоль бедра, Холлоран
наклонился, чтобы взять с пола черную сумку, в которой лежали запасные
магазины, ни на секунду не сводя лучей своего фонаря с извивающихся на
полу тел. Вой утих, сменившись низким угрожающим рычанием. Он медленно
вышел из-за двери и обогнул ее, направляясь к выходу из комнаты, стараясь
не делать резких движений.
Хромой шакал внезапно прыгнул на него, но ослабевшие лапы уже не
держали раненное животное, и шакал тяжело свалился у ног Холлорана;
челюсти щелкнули, и послышалось грозное горловое ворчание. Холлоран
проскользнул за дверь, пока остальные звери готовились напасть все вместе,
медленно продвигаясь вперед. Он потянул дверь на себя - она заскрипела и
плотно закрылась с негромким стуком. Он услышал, как шакалы царапают
дерево с обратной стороны.
Он прислонился к дверному косяку, опустив голову на поднятую руку, с
трудом сдерживая дыхание, чтобы дать себе хоть немного оправиться от
пережитого ужаса.
Но тотчас же вскинул голову, услышав шум на ступенях лестницы.
Выпрямившись, собравшись с духом, он осторожно подошел к перилам
верхней лестничной площадки. Шакалы быстро взбирались вверх по ступенькам;
Холлорану были видны их спины. Перегнувшись через перила, он перестрелял
их одного за другим, стараясь целиться в головы, чтобы убивать наверняка:
разрывные пули, попав в кость черепа, превращали голову животного в
бесформенное кровавое месиво.
Первый шакал застыл на месте, затем упал, скатившись на две-три
ступеньки вниз, придавив своим телом зверя, бежавшего вслед за ним.
Третий, напуганный звуками выстрелов, метнулся в сторону, прочь от мертвых
тел, но, получив пулю в плечо, взвыл и, перекувыркнувшись через несколько
ступенек, скрылся из виду.
Холлоран быстро пересек лестничную площадку и остановился на самом
верху лестницы, спустившись лишь на несколько ступенек. Он посветил
фонарем вниз. Только два трупа лежали у подножья лестницы.
Он начал осторожно спускаться по скрипящим ступенькам. Ему хотелось
поскорее выбраться из этого склепа; он думал о том, что еще может ждать
его внизу. Было бы очень хорошо, если бы только что убитые им звери
оказались последними, отставшими от своры.
Сверху до него все еще доносилось царапанье в дверь и жалобное
поскуливание раненных животных.
Перешагнув через два неподвижных тела, Холлоран сошел с лестницы и
начал медленно отступать к выходу на крыльцо дома, не спуская глаз с
коридора, ведущего к задней двери. Повесив сумку на плечо и зажав
тоненький фонарь в зубах, он нащупал дверную ручку и попробовал повернуть
ее. Ржавый механизм поначалу не подавался ни на пядь, затем ручка с трудом
повернулась. Однако тяжелые засовы - по одному наверху и внизу - были
целиком покрыты ржавчиной, и Холлоран решил, что ему вряд ли удастся
сдвинуть их с места.
Он подумал, что в эту дверь, очевидно, уже много лет никто не входил.
Ему очень не хотелось выбираться через черный ход, ведущий на задний двор.
Поэтому он вошел в первую комнату, расположенную с правой стороны
коридора.
Холлоран был уже на полпути к окну, когда на его вытянутую руку
что-то капнуло. Он остановился. Еще несколько капель скользнуло по его
щеке. Он направил луч света на потолок и увидел, что сквозь потрескавшуюся
штукатурку протекает кровь. И в ту же секунду за дверью раздалось грозное
рычание.
Шакал прыгнул на него, прежде чем он успел прицелиться. Он упал,
уронив фонарь. С грязного пола поднялось целое облако пыли, когда два тела
обрушились на старый паркет. Фонарь ударился о стену и погас, покатившись
по полу.
В наступившей темноте Холлоран с трудом различал очертания фигуры
тяжелого зверя, навалившегося на него. Зубы шакала клацнули возле самого
горла Холлорана. Он вцепился в шкуру животного, пытаясь оттолкнуть морду
со щелкающими челюстями от своего лица. Ему пришлось выпустить из рук свой
пистолет - одной рукой он не смог бы отразить нападение зверя. Длинные
лапы животного были гораздо крепче и мощнее, чем они казались на первый
взгляд; острые когти рвали одежду, больно царапая кожу. Холлоран
почувствовал, как кровь тонкой теплой струйкой стекает по его запястью, и
понял, что она сочится из раны зверя. Рывком приподняв навалившееся на
него сверху тело одной рукой, он нащупал окровавленное плечо и крепко
вцепился пальцами в рану. Шакал отпрянул с пронзительным, тоненьким
визгом, но Холлоран не выпускал его, все сильнее нажимая на пробитое пулей
плечо. Холлоран знал, что строение скелета собак и волков делает их менее
уязвимыми по сравнению с человеком, и нервные узлы и болевые точки на теле
этих животных найти нелегко. Но сильный удар по шее, чуть повыше плеч,
оглушил зверя, и неподвижное тело распростерлось у ног Холлорана. Не теряя
ни секунды, чтобы не дать шакалу оправиться после удара, Холлоран бросился
на него - его руки проскользнули под плечами животного, пальцы крепко
сплелись позади его шеи. Резко подняв локти вверх, Холлоран сломал грудину
шакала одним сильным и быстрым движением. Хрустнула кость, и животное
тяжело повисло у него на руках - шок убил его мгновенно.
Холлоран разжал руки, и безжизненное тело тяжело повалилось на пол.
Не останавливаясь даже для того, чтобы перевести дыхание после отчаянной
борьбы, Холлоран начал шарить по полу в поисках оружия. Схватив найденный
пистолет и черную сумку с остальным снаряжением, он подошел к двери и
закрыл ее - теперь шакалам (если, конечно, хоть одна тварь еще осталась в
доме) до него не добраться. Подойдя к окну, он нащупал задвижку. Она
открылась с трудом. Однако как он ни пытался хоть чуть-чуть приподнять
оконную раму, она не поддавалась - очевидно, древесина рассохлась и крепко
заклинила окно.
Не желая тратить лишнее время, он отошел от окна на полшага и,
прикрыв глаза одной рукой, разбил стекло прикладом своего автомата,
осторожно пролез через неровное отверстие и спрыгнул на землю. "Мерседес"
стоял всего в нескольких десятках шагов от кирпичной стены дома.
Он сделал лишь несколько шагов к машине, когда оконное стекло в
верхнем этаже со звоном разбилось, раздался жуткий визг, и длинные,
поджарые тела стали прыгать вниз.
Он пошатнулся, когда первый шакал упал, зацепив его плечо, и упал,
когда второй зверь с визгом покатился ему под ноги. Он не мог даже
приблизительно сказать, сколько еще их было вокруг него, и знал, что у
него слишком мало времени, чтобы вытащить из сумки автомат и снять
предохранитель. Оттолкнув от себя ближайшего шакала, он приподнялся;
пинком отшвырнул другого зверя - от ран и ушибов при падении животные
ослабли, их движения стали более медленными и вялыми. Он почувствовал, как
чьи-то челюсти цапнули его за лодыжку. Приподняв шакала с земли, он
швырнул его в сторону и изо всех сил побежал к "Мерседесу", на ходу
доставая "браунинг" из кобуры. В это время из-за туч показался краешек
луны. Распахнув дверцу машины, он бросился на сиденье. Переложив револьвер
в другую руку, он взялся за ручку, чтобы захлопнуть дверцу, но тут до
машины добежал еще один шакал. Протиснувшись в узкую щель между дверцей и
корпусом, зверь попытался укусить его, и Холлоран отпрянул в сторону,
чтобы избежать острых клыков. Придерживая дверцу правой рукой, левой он
приставил дуло автомата к голове шакала и выстрелил. Зверь дернулся, и его
тело тяжело обвисло - передние лапы были уже в кабине, задние свешивались
из машины. Холлоран столкнул труп на землю и закрыл дверцу.
Несколько минут он сидел неподвижно, уронив голову на скрещенные
руки, тяжело опираясь о руль машины. Грудь его бурно вздымалась. Наконец
он поднял голову и обернулся назад, чтобы поглядеть на сторожку, из
которой он только что выбрался. Жуткое зрелище предстало перед ним: тощие
фигуры, напоминающие волков, бродили вокруг, поднимая острые морды к луне,
воя и скуля от боли; их хромота и неровные, судорожные движения напоминали
сложный ритуальный танец.
Холлоран протянул руку к радиотелефону, намереваясь предупредить
своих товарищей, объезжающих границы Нифа, о том, что поместье осталось
практически без всякой внутренней охраны. К сожалению, за последние
две-три минуты ни одна из патрульных машин не проезжала мимо ворот, иначе
звуки выстрелов привлекли бы внимание дежурных агентов "Щита", и они
пришли бы к нему на помощь. Не в первый раз он проклял слепую веру Клина в
безопасность своего загородного дома - как только дело приняло серьезный
оборот, налицо оказалась нехватка людей, а охрана поместья фактически
отсутствовала. Из трубки раздался громкий треск, когда он нажал кнопку
переговорного устройства. Он выключил передатчик, затем вновь включил его,
надеясь ослабить помехи, но они не исчезали. Он наудачу произнес несколько
слов в микрофон. Пока он дожидался ответа, помехи стали еще сильнее. Связь
не налаживалась. Взглянув на небо, Холлоран увидел, что низко над землей
нависла тяжелая туча. Чувствовалось приближение грозы - неподвижный,
влажный воздух был наэлектризован. Выругавшись сквозь зубы, он положил
трубку телефона на рычажок, сунул револьвер в кобуру и завел мотор
"Мерседеса".
Какая-то необъяснимая тревога влекла его обратно в особняк. Он
чувствовал, что там что-то случилось - не с Клином, нет, тому сейчас не
угрожает непосредственная опасность - а с Корой. В эту минуту он был
озабочен только тем, чтобы спасти девушку от грозящей ей беды. Рассудок и
логика имели над ним все меньшую власть после того, что произошло в
заброшенном доме. Интуиция и предчувствие вышли на первый план.
Мигнули фары; включив огни "Мерседеса", Холлоран резко повернул
машину к воротам; земля и гравий полетели из-под колес, автомобиль подмял
под себя несколько кустов, растущих возле дороги. Однако Холлоран не сразу
помчался к особняку по узкой, петляющей по роще дороге. Он свернул влево,
и машину подбросило на глубокой колее перед крыльцом сторожки. "Мерседес"
врезался в самую гущу тел издыхающих или ковыляющих вокруг двухэтажного
дома шакалов. Под колесами автомобиля хрустели кости распластавшихся на
земле зверей, бронированный корпус сбивал с ног тех, которые пытались
удрать - порою искалеченные тела подбрасывало в воздух. Вскоре с шакалами
было покончено, и только тогда Холлоран направился к особняку.
Машина помчалась по извилистой дороге; яркие огни фар разрывали
ночную тьму, пыль облаком поднималась в воздух позади нее. Холлоран
заметил первую отдаленную зарницу, осветившую рваные края грозовых туч -
вспышка молнии напомнила ему голубовато-серебристое свечение вод озера,
которое он наблюдал прошлой ночью. Машина въехала под свод из
переплетенных крон деревьев; низко свисающие ветви сейчас казались
Холлорану грозящими корявыми руками, тянущимися к автомобилю. Дорога круто
повернула; гравий пронзительно заскрипел под шинами - казалось, машина
взвизгнула от страха. Дорога стала еще уже, как показалось Холлорану,
словно деревья с обеих ее сторон стремились сомкнуться плотной, глухой
стеной, и только огни фар заставляли их расступаться. На всем пути по
темному, мрачному тоннелю его не покидало жуткое ощущение, что дорога
обратно закрыта.
Дорога пошла под уклон; машина вырвалась из-под темных сводов леса,
но странное чувство, что деревья позади него окончательно сомкнулись, так
и не покинуло Холлорана.
Впереди показались тяжеловесные очертания особняка; лишь несколько
окон в нем были освещены. Холлоран снял ногу с педали акселератора, и
теперь машина двигалась вперед по инерции. Необъяснимая тревога настолько
возросла, что он погасил фары машины, всецело полагаясь на свои чувства.
Когда его глаза привыкли к темноте, он направил машину по еле видной во
мраке темной полосе дороги, ведущей к дому.
Новая зарница осветила небо и землю на несколько сотен метров вокруг;
зигзагообразная молния ударила из низкой тучи прямо в озеро.
Холлоран резко нажал на тормоз, и машину слегка занесло, прежде чем
она остановилась. Несколько секунд Холлоран изумленно глядел на воду, пока
далекие вспышки освещали свинцово-серые тучи. Картина, которую он увидел,
всплыла в его памяти еще четче, когда последняя зарница угасла, и над
землей снова сгустились предгрозовые сумерки. На озере бушевал шторм -
вздымались огромные волны, извергались гейзеры, и плотная пена, носящаяся
по поверхности вод, была белоснежной, словно пена на гребнях морских волн.
Холлорану показалось, что сама земля вздрогнула от мощного раската
грома, раздавшегося прямо над его головой.
40. СТРАШНОЕ ОТКРЫТИЕ
Едва он успел войти под навес крыльца, как хлынул проливной дождь.
Потоки хлестали по крыше с такой неистовой силой, что казалось, они
извергаются не из туч, а из какого-то искусственного источника. Холлоран
быстро обернулся и увидел, как под ударами тяжелых дождевых капель с
дорожки подскакивают вверх мелкие камешки и осколки гравия. Завеса дождя
казалась плотной, словно стена; озеро совершенно скрылось за этой
непрозрачной пеленой. Холлоран побежал к дверям, ведущим внутрь дома, на
ходу нащупывая ключ в кармане.
Он дважды стукнул в двойную дверь и громко выкрикнул свое имя, затем
не без труда отыскал замочную скважину и вставил туда ключ - тусклый свет
фонаря у крыльца почти не освещал двери - и открыл одну створку дверей.
В холле никого не было.
Он вышел на самую середину выстланного каменными плитами холла у
парадного входа, глядя наверх, на балкон и лестничную клетку - не
промелькнут ли там чьи-нибудь тени? Обойдя просторный холл, он осмотрел
каждую дверь на первом этаже. Яркая вспышка молнии на несколько секунд
залила окна дрожащим серебристым сиянием. Тотчас же послышался страшный
удар грома; казалось, от него вздрогнули даже стены дома.
Холлоран снова вытащил свой револьвер из кобуры.
Сначала он обошел все коридоры и помещения нижнего этажа, заглядывая
в каждую комнату, осторожно открывая каждую дверь, держа автомат перед
собой. Он зажигал свет везде, где проходил, проклиная Ниф за темноту,
царящую в доме. Библиотека, гостиная, приемная - все эти просторные
комнаты были пусты; редкости, собранные в них, разрозненные предметы
обстановки и украшения стояли на своих местах. В столовой, кухне,
коридорах и остальных комнатах тоже никого не было. Дом казался нежилым,
словно обитатели покинули его уже много лет назад. Он ступал осторожно,
стараясь производить как можно меньше шума, хотя шум ливня, барабанящего
по окнам, заглушал его шаги. Хотя в особняке царила тишина, и на первый
взгляд все было как обычно, нервы Холлорана были напряжены; его тревога
еще больше возрастала по мере того, как он обходил дом.
Холлоран остановился напротив окна, выходящего во внутренний двор,
прислонившись к глухой стене, и прислушался - не донесется ли какой-нибудь
звук из коридора или с лестницы, ведущей наверх. Молния осветила дворик,
четко обрисовав контуры полуразрушенного фонтана и очертания стен,
окружающих квадратную площадку.
От изумления у него перехватило дыханье: фонтан в центре дворика
извергал широкую струю грязной, мутной воды, в которой плавал вязкий
черный ил.
Резкий свет померк; снова ударил гром, от которого задребезжали
оконные стекла. Холлоран повернул обратно в холл у главного входа.
Быстро поднявшись на два лестничных марша, Холлоран продолжил осмотр
притихшего дома. Походка его была упругой и энергичной, несмотря на все,
что ему пришлось претерпеть в сторожке у главного въезда в поместье. Он
быстро шагал от комнаты к комнате; держа револьвер на уровне груди, он
открывал двери и заглядывал внутрь, не заботясь о прикрытии на случай
внезапного нападения - он слишком торопился завершить свой ночной обход.
Он проверил все комнаты, не прошел даже мимо своей спальни, но до сих пор
так и не обнаружил ничего подозрительного.
Ему казалось, что он слышал приглушенный крик, донесшийся откуда-то
из глубин дома; оглушительный раскат грома прогремел через секунду после
того, как до него долетел этот крик, и он не смог определить, где кричат.
Холлоран повернул к апартаментам Клина, шагая быстро и легко. Теперь он
ясно расслышал другой вопль. Кричала женщина. Кора. Он побежал вперед.
Дверь, ведущая в комнаты Клина, была отворена. Холлоран прошел в
коридор, замедлив шаг. Из-за двери в противоположном конце коридора падал
на пол широкий луч света. В воздухе чувствовался запах ладана.
Холлоран осторожно двинулся к двери, ступая еще тише, чем обычно; он
слышал, как Кора тихо застонала, словно от боли, и усилием воли заставил
себя остаться спокойным. Подойдя к двери, он остановился и подождал
несколько минут.
Резкий звук шлепка по обнаженному телу. Тяжелое, затрудненное дыхание
Коры, и затем - как будто приглушенный плач.
Холлоран осторожно потянул на себя полуоткрытую дверь.
За ней оказалась просторная комната; ее стены были покрыты грубой
росписью и какими-то не совсем понятными знаками. Холлоран не стал терять
время на то, чтобы рассматривать их. На полу были грудой свалены разные
книги и листы бумаги - они также не заинтересовали оперативника. Прямо
напротив него стояла громадная кровать; четыре деревянных столба,
украшенных затейливой резьбой, поддерживали полог. Кружевные занавеси
мягкими складками ниспадали с четырех сторон кровати. Но Холлоран не
любовался изящной резьбой и узорами прозрачной материи - он смотрел на то,
что было на кровати.
Занавеси были откинуты и обмотаны вокруг украшенных резным орнаментом
столбов, открывая взорам обнаженную фигуру, сидящую на постели; ее голова
свешивалась на грудь, так что спина выгнулась дугой. На теле резко
выделялись ярко-красные полосы, оставленные плетью или ремнем. Лицо Коры
было чуть повернуто к Холлорану, но девушка не видела его - глаза ее были
закрыты, а распущенные волосы падали на лоб. Рот был чуть приоткрыт в
слабой, еле заметной улыбке.
Монк, повернувшись спиной к двери, смотрел на обнаженное тело
девушки; очевидно, он был слишком увлечен и не замечал ничего вокруг себя.
Он тоже был совершенно голым - целая гора расслабленных мускулов и жирная
спина были не самым приятным зрелищем; курчавые волосы густо покрывали его
покатые плечи, руки и ноги.
Уронив на пол короткую многохвостую кожаную плеть, толстый американец
повалил Кору на кровать. Схватив обе лодыжки девушки, он потянул ее
расслабленное тело на себя. Теперь Кора лежала на животе у края кровати.
Холлоран успел заметить, что руки молодой женщины связаны.
Она простонала - от удовольствия, не от страха.
Все хладнокровное спокойствие, которое Холлоран пытался внушить
самому себе, мгновенно исчезло. Он испытал столь же сильную душевную муку,
как в детстве, в тот день, когда у него на глазах убили отца. Или когда он
узнал о самоубийстве матери. Гнев ослепил его, заглушив остальные чувства.
Издав низкий, горловой стон, похожий на рычание дикого зверя, он
метнулся в комнату и схватил тучного телохранителя за волосы - длинные
пряди, обычно завязанные сзади шнурком, сейчас свободно свисали вниз. Он
рванул их, оттаскивая Монка от девушки, и приставил дуло своего
"браунинга" к виску американца. От приступа ярости - сильного,
помрачающего сознание, одного из тех, которые изредка случались с ним
прежде - его рука дрогнула, когда он готовился нанести своему сопернику
страшный удар.
Монк вскрикнул и грузно повалился на пол.
Кора обернулась к Холлорану, подобрав под себя ноги. Она глядела на
него так, словно не узнавала его и сама не понимала, что с нею происходит.
Холлоран направил на нее дуло револьвера, подчиняясь импульсивному желанию
убить ее - и избавиться от своих страданий, своей слабости. Рука его
дрожала. Он проклинал себя за близость с этой женщиной, пробудившей в нем
глубокие чувства и так больно ранившей его.
Кора растянула губы в идиотской ухмылке. Затем на ее лице появилась
гримаса ужаса - страх оказался сильнее, чем наркотический дурман.
Холлоран опустил руку, сжимающую револьвер, и закрыл глаза, не в
силах более глядеть на это страшное и жалкое зрелище.
Толстые пальцы схватили его за горло; он почувствовал, как потная
рука стиснула его запястье. Монк навалился на него сзади всей тяжестью
своего грузного тела, и он почувствовал, как земля уходит у него из-под
ног.
Его дыхательное горло было крепко сжато; он знал, что потеряет
сознание через несколько секунд, поэтому надо было собрать все силы для
мгновенного ответного удара. Он разжал пальцы, выпуская оружие из рук -
сейчас он никак не мог им воспользоваться. Монк все так же крепко сжимал
его запястье. Свободная рука Холлорана скользнула вдоль обнаженного бедра
противника, поднимаясь все выше, к паху; нащупав что-то мягкое, Холлоран
прищемил мясистую плоть между большим пальцем и сжатым кулаком. Он стиснул
пальцы так сильно, что Монк издал резкий, пронзительный вопль, похожий на
женский визг, и ослабил хватку, стараясь перехватить свободную руку
Холлорана.
Он вывернулся и вцепился в горло Монка обеими руками. Борющиеся
соперники начали медленно оседать на пол, когда Холлоран сжал глотку
противника еще сильнее. Американец пытался ослабить стальную хватку
жестких пальцев, но гнев придавал Холлорану нечеловеческую силу. Маленькие
глазки Монка начали наливаться кровью и вылезать из орбит. Лица двух
мужчин, медленно опускавшихся на колени, почти соприкасались - между ними
оставалось не более нескольких дюймов. Монк хрипел, его широкая, плоская
физиономия побагровела. Выпятив толстые губы, он высунул кончик языка
между зубами и вдруг плюнул прямо в глаза Холлорану.
Ослепший, пораженный таким неожиданным приемом, Холлоран слегка
разжал руки на шее Монка. Сильный удар в живот заставил его согнуться от
боли; пальцы скользнули вниз по волосатой груди противника. Следующий удар
по голове сбил его с ног, и он покатился по полу в сторону от широкой
кровати.
Телохранитель Клина выпрямился и, тяжело ступая огромными, толстыми
ногами, двинулся к распростертому на полу Холлорану. Последние несколько
шагов он пронесся в стремительном прыжке, бросившись на грудь противника,
чтобы раздавить ее своими согнутыми коленями. Но к тому времени Холлоран
уже протер глаза от липкой слизи и заметил движение Монка. Резко отпрянув
назад, обрушив и разметав по полу кучу книг, он увидел, как голая фигура
неуклюже приземлилась на пустое место.
Оба вскочили на ноги почти одновременно, но Холлоран все же успел
опередить Монка на долю секунды. Носок ботинка Холлорана сильно ударил в
пах Монка. Телохранитель Клина упал на колени, и Холлоран, подойдя к нему
сзади, опять схватил его за волосы, поворачивая его голову направо.
Короткая вспышка молнии превратила две фигуры в застывшие изваяния.
Холлоран поднял другую руку для последнего решающего удара, сжав кулак с
чуть выступающим суставом среднего пальца. Словно тяжкий молот, кулак
обрушился на один из шейных позвонков Монка.
Гром заглушил треск ломающейся кости.
Холлоран ухватился за подпорку полога кровати, чтобы удержать
равновесие. Коленопреклоненная фигура тяжело повалилась на пол лицом вниз.
Холлоран глубоко вздохнул. Голова его чуть закружилась от резкого
запаха ладана. Чувствуя, что его сейчас стошнит от всех мерзостей, которые
он увидел за этот день, Холлоран провел по лицу ладонью. В глубине его
души разгорался гнев на Клина, на атмосферу испорченности и разложения,
окружавшую этого человека.
В таком смятении чувств он не заметил, как у двери шевельнулась
невысокая фигура. Человек, притаившийся в коридоре, уже давно наблюдал за
тем, что происходило в комнате. Он услышал - а вернее, почувствовал -
осторожные крадущиеся шаги за своей спиной. Но повернуться лицом к новому
противнику не успел.
Януш Палузинский, замахнувшись тяжелым металлическим ломиком, ударил
его в висок. Обморок, последовавший за ударом, был для Холлорана почти
облегчением.
41. ТВАРИ ИЗ ОЗЕРА
Они никогда еще не попадали под такой сильный дождь.
Он обрушился на них сверху, промочив одежду на плечах и спинах; они
сразу ощутили тяжесть огромных масс воды. Ливень затруднял их движение
вперед - ноги скользили по мокрой траве. Однако дождь в конечном счете был
им на руку - он делал их менее заметными, как сказал их командир, чтобы
немного подбодрить свою пятерку.
- Что это еще за чертовы штучки, Дэнни? - воскликнул Мак-Гаир возле
самого уха командира. - Я такое впервые в жизни вижу!
И верно, более точного слова нельзя было подобрать. Тот, кого звали
Дэнни, посмотрел на озеро и вздрогнул - но не от холода.
Воды озера были столь же неспокойными, как канал святого Георгия в
суровые зимние месяцы - одно из самых неприятных путешествий, в которые
ему часто приходилось отправляться. Но, помилуй Боже, сейчас там
действительно творилось что-то ужасное.
Они видели, как несколько молний ударила в воду, и волны засветились
призрачным зеленовато-серебристым сияньем. Даже пена у самой кромки
берега, казалось, излучала свет. От оглушительных раскатов грома у них
зазвенело в ушах. Все пятеро бросились ничком на землю, словно под
артиллерийским огнем. Люди были напуганы, больше всего им сейчас хотелось
повернуть назад. Однако еще больше, чем грозы, больше, чем призрачных
фигур в лесу, больше всяких неожиданностей, поджидающих их впереди, они
боялись своего командира. Этот страх заставлял их беспрекословно
подчиняться приказам и думать только об одном - о выполнении поставленной
перед ними задачи.
Ливень обрушился на них с новой силой, когда насквозь промокшая,
напуганная пятерка выбралась на крутой берег озера. Они ежеминутно
оскальзывались, оступались, спотыкаясь о древесные корни. Двое начали
спускаться к самой воде, опускаясь на четвереньки и цепляясь руками за
траву и выступающие корни, когда склон небольшого холма, у подножья
которого раскинулось озеро, становился чересчур крутым и скользким. Дэнни
изрыгнул проклятие капризам погоды, в то же время благословляя сильный
дождь, укрывший их от глаз возможных наблюдателей.
Они зашли уже так далеко, что отсюда не было пути назад. Человек,
которого они искали, их "объект", был в особняке - они мельком видели это
тяжеловесное сооружение, объезжая поместье. До особняка оставалось не
более нескольких сотен метров. Теперь этот ублюдок заплатит самой дорогой
ценой за все, что он сделал. Ему придется испытать на собственной шкуре те
страдания, которые он причинил другим людям. Им нельзя упустить этот шанс,
нельзя повернуть вспять.
Совсем рядом раздался чей-то тревожный крик. Один из пятерых, видимо,
оступившись, погружался все глубже в воду, подняв свой "Армлайт" как можно
выше над головой. Его товарищ вошел по колено в воду и протянул руку,
чтобы помочь упавшему подняться.
Изогнутая, ветвистая молния ударила прямо в озеро, и тотчас же вода
начала светиться, словно кто-то зажег в глубине серебристый фонарь. Удар
грома заставил содрогнуться стоящих на берегу людей, и в белом сиянье
зарницы командир увидел, как лица двоих, стоящих в воде, застыли в гримасе
ужаса, словно обоих поразил шок.
Они начали медленно погружаться в воду.
Командир пятерки начал быстро спускаться с холма, крича остальным,
чтобы они помогли своим товарищам. Когда он достиг кромки воды, его
башмаки увязли в иле, а куртка была перепачкана грязью.
Он с ужасом глядел на озеро. Там, над поверхностью волн,
вырисовывались какие-то призрачные фигуры - мутно-белые, как пена морского
прибоя. Их неясные, расплывчатые очертания нельзя было как следует
разглядеть за плотной завесой дождя; тем не менее он знал, что они там,
что они выходят из воды. Может быть, сами эти создания были порождением
бури.
Это было настолько необычно, что сперва он не поверил собственным
глазам. Проведя по мокрому лицу рукой, словно желая отогнать наваждение,
он снова посмотрел на волны - призраки не исчезли, наоборот, они заметно
увеличились в размерах, приближаясь к берегу. Гигантские аморфные серые
тела чудовищ покачивались на гребнях волн.
Что-то толкнуло его в спину; он вздрогнул и обернулся. Мак-Гаир - ему
"показалось", что это был Мак-Гаир: во мгле нельзя было разглядеть лица
стоявшего на холме человека - тоже смотрел на воду; его рот беззвучно
открывался и закрывался, словно он вдруг потерял дар речи.
Раздался пронзительный вопль, и они увидели, что вода дошла уже до
плеч двоих стоящих внизу людей.
- Помогите же им! - вскричал Дэнни, первым кинувшись вперед и
поскользнувшись на илистом дне. Он увидел, как упал в воду "Армлайт", и
выругался на своего охваченного ужасом подчиненного, выпустившего оружие
из рук. Еще один человек из его команды подошел ближе к воде и нагнулся,
протянув руку двоим товарищам, которых уже чуть не с головой накрывали
волны.
Все как один замерли на месте, когда тучи снова озарились серебристой
вспышкой молнии, ударившей в озеро. Люди застыли, глядя в воду, пораженные
фантастическим зрелищем.
Вода кишела странными амебообразными существами. Туманные,
расплывчатые формы неясно вырисовывались в освещенной глубине, они
двигались неровными толчками, быстро поднимаясь на поверхность, спешили
навстречу друг другу, соединялись, собирались в кучу, их тонкие,
спиральные конечности извивались, сплетаясь в один клубок. Казалось, за
считанные мгновения озеро превратилось в сплошную массу водянистых,
полупрозрачных тел.
Внезапно на двоих мужчин, барахтавшихся в вязком иле у берега,
налетел водяной смерч. Поднявшийся среди пенистых волн, словно гигантское
искривленное щупальце, он утащил отчаянно кричащих людей на глубину, и
вскоре их вопли затихли, только пена колыхалась у берега. Тем, кто смотрел
на эту ужасную сцену с высокого холма, показалось, что тысячи тонких
змееподобных конечностей вцепились в тела их тонущих товарищей, прежде чем
их головы исчезли под водой.
Командир вздрогнул; он все еще не мог до конца поверить в реальность
происходящего. Вдруг он почувствовал, как что-то обвилось вокруг его
лодыжки. Вскрикнув от испуга, он резко вытащил ногу из воды, доходившей
ему до колен, и поглядел вниз: водянистая конечность потянулась из воды
вслед за его стопой, но тут же с плеском упала обратно в бурлящее озеро.
Он решил, что привидевшееся ему среди пенистых волн аморфное щупальце было
плодом разыгравшегося воображения.
Двое человек погибли, вне всякого сомнения. Ничто уже не могло их
спасти.
Он начал медленно взбираться обратно на холм, цепляясь пальцами рук и
носками обуви за мокрую, оползающую землю, содрогаясь от ужаса при мысли о
том, что он может поскользнуться и упасть обратно в озеро, и его тело
будет плавать в воде среди этих мерзких тварей, копошащихся в иле. Двое
оставшихся в живых парней проворно карабкались вверх по склону, стремясь
отползти как можно дальше от озера, где колыхалась белая пена и кружились
небольшие водовороты, издалека напоминающие огромных медуз.
Волны обрушились на берег, словно желая затянуть на глубину троих
мужчин, но они упорно цеплялись за малейшие неровности глинистой почвы и
за выступающие корни деревьев, радуясь, когда им удавалось хоть на дюйм
продвинуться вверх.
Наконец они выбрались на самый верх прибрежного холма и повалились на
мокрую траву, обессилевшие и напуганные до полусмерти. Однако, несмотря на
усталость и страх, все трое тут же покатились вниз, под защиту густого
кустарника. Только оказавшись в лесу, под пологом шуршащей мокрой листвы,
они перевели дух. Все трое тряслись, как в лихорадке, и тяжело дышали,
словно им только что пришлось пробежать добрый десяток километров. Дождь
слегка утих, а может быть, густая листва деревьев укрывала их от холодного
ливня.
- "Ради Бога, уйдем скорее отсюда!"
Дэнни узнал голос Мак-Гаира, прозвучавший непривычно глухо, дрожащий
от пережитого ужаса.
- Нет, - ответил он твердо и достаточно громко, чтобы спутники
услыхали его сквозь шум грозы. - Что бы там ни осталось позади, оно теперь
не сможет причинить нам зла.
Командир не меньше двух своих парней был напуган и ошеломлен тем, что
приключилось с его маленьким отрядом на озере. Больше всего его огорчала
потеря двух крепких, умелых людей. Но Дэнни Шей был решительным и упрямым
человеком. Именно он пытал захваченного пленника, чтобы напасть на след
намеченной жертвы.
Он встал и поднял на ноги своих измученных, дрожащих от холода и
страха людей, поочередно встряхивая их за плечи.
- Не останавливаться! Не отставать! - послышался его короткий и
резкий приказ. - Дом уже совсем близко. А тот ублюдок заслуживает
уготованной ему смерти.
42. ГРОБНИЦА
Словно в знакомом сне, приснившемся ему вчера, Холлоран увидел перед
собой большие немигающие глаза, пристально глядящие на него. Чудовищные
глаза. Каменные глаза.
Холлоран задержал дыхание, когда наступил очередной приступ сильной
головной боли. Он поднял непослушную, налившуюся свинцовой тяжестью руку и
осторожно сжал пальцами лоб и ноющий висок. Это почти не принесло ему
облегчения. Боль не утихала. Он крепко зажмурил глаза и снова открыл их,
оглядывая статуи. Их было не меньше тридцати. Они застыли в неподвижных
монументальных позах всего в нескольких шагах от него, широко раскрыв
неестественно огромные глаза. Несколько скульптур стояли рядом, словно
собравшаяся вместе семья - мужчина, женщина и ребенок. Здесь были каменные
изваяния самых разных размеров; некоторые достигали более двух метров в
высоту. Куда ни кинь взгляд - отовсюду пристально смотрели эти каменные
глаза; Холлорану казалось, что они настороженно наблюдают за каждым его
движением.
Среди статуй в старинном кресле с высокой спинкой сидел человек. Этот
был из плоти и крови, ибо он шевельнулся, когда Холлоран приподнялся,
опираясь на локоть. Сидящий в кресле откинулся назад, и теперь его фигура
стала нечеткой бесформенной тенью, прячущейся между высоких скульптур.
Холлоран лежал на мокром полу - грязная вода просачивалась сквозь
трещины в каменных плитах. От этой застоявшейся воды в воздух поднимался
легкий пар, пахнущий гнилью. Этот противный запах смешивался со
сладковатым и душным запахом тающего воска. В этом помещении горело
множество черных свечей. Чуть колышущиеся язычки пламени немного оживляли
сумрачную комнату.
- Поставь его на колени, - произнес чей-то голос. Он мог бы
принадлежать Клину, если бы не его хриплый, режущий ухо тембр, напомнивший
Холлорану голос старого сторожа-привратника.
Холлорана грубо схватили и встряхнули. У него сильно болела голова, а
сознание все еще не прояснилось до конца, поэтому он даже не пытался
сопротивляться. Чьи-то руки помогли ему подняться на колени, и Холлоран
почувствовал, как вокруг его шеи обвилась удавка. Тугой ошейник натянулся,
причиняя ему резкую боль, и Холлоран был вынужден вытянуть шею и застыть в
напряженной, неестественной позе. Он попытался повернуть голову, но при
первой слабой попытке сопротивления удавка впилась в его горло еще
сильнее. Он ощупал руками то место, где его шея болела сильнее всего, но,
к своему удивлению, не нашел ничего, за что можно было ухватиться.
- Если будешь сопротивляться, проволока вопьется еще глубже, -
предупредил его все тот же голос.
Холлоран не видел того, кто стоял за его спиной, наклонившись над ним
и затягивая удавку на его шее, но чувствовал острый запах пряностей,
исходящий от его тела.
- Юсиф настоящий маэстро гарроты, - добавил хриплый голос; теперь
Холлоран был уверен, что это говорит Клин, что это его клиент сидит на
старинном кресле в тени высоких каменных идолов, хотя его голос очень
сильно изменился - казалось, он принадлежал пожилому, утомленному
человеку.
Холлоран опустил руки - они были в его собственной крови.
- Дай ему оглядеться, Юсиф. Пусть посмотрит, где он теперь находится.
Натяжение тонкой и гибкой удавки немного ослабло, и Холлоран смог
чуть-чуть повернуть голову, чтобы посмотреть по сторонам, хотя поле его
зрения оставалось очень узким из-за натянутой проволоки. Он увидел высокий
потолок и глянцевитые стены, отражающие свет черных свеч, как будто сквозь
кирпичную кладку просачивалась вода. Наверх вела широкая прочная лестница
- Холлоран разглядел на ее верхней площадке проход, ведущий куда-то
дальше; дверей, однако, нигде не было. В двух стенах был проделан сквозной
сводчатый проход, но в коридорах - а может быть, просто в нишах -
начинающихся за этими арками, царил непроглядный мрак. Возможно, когда-то
здесь были винные погреба, подумал Холлоран.
Кроме свеч, в комнате с высоким потолком горели масляные светильники,
придвинутые поближе к подножиям, на которых стояли каменные статуи и
блестящие металлические фигурки. Одна миниатюрная статуэтка изображала
козла, вставшего на задние ноги. Передними копытами козел опирался на
ствол золотого деревца. Фигурка животного была искусно вырезана из
темно-синего камня, украшенного белой костью, на которой рельефно
выступали мельчайшие завитки длинной шерсти. Однако взгляд Холлорана не
задерживался на изящных безделушках, а скользил дальше по стенам комнаты,
стремясь охватить как можно больше деталей.
Возле одной из стен комнаты на полу лежала тяжелая плита из черного
камня, ее матовая поверхность не отражала свет. Пародия на алтарь. На нем
неподвижно лежало огромное, тучное тело, покрытое густыми курчавыми
волосами. Холлорану показалось, что Монк умер.
Резкий, хриплый голос прервал затянувшееся молчание.
- Выглядит впечатляюще, правда, Холлоран? Ваш удар парализовал его, и
теперь он не может пошевельнуть пальцем. Больше он не встанет. Как
телохранитель он теперь совершенно бесполезен, но может пригодиться для
других целей...
Издалека послышался приглушенный раскат грома.
Сидящая в кресле фигура опять шевельнулась.
- Да, бурная ночка сегодня, - сказал Клин, и в его измененном,
старческом голосе опять прозвучали знакомые нотки возбужденного,
энергичного - "прежнего" - Клина. - Надеюсь, ваша одежда еще не успела
промокнуть насквозь, Холлоран, и вы не получите воспаления суставов, стоя
на мокром полу на коленях. В поместье очень много подземных ключей - вы
знаете, эти холмы вокруг словно специально созданы для того, чтобы
собирать грунтовые воды, - и когда озеро переполняется, они...
- Клин, где мы находимся?
Холлоран задал свой вопрос спокойным тоном, однако его собеседник
сразу примолк, оборвав свою речь на полуслове.
Некоторое время Клин молча разглядывал оперативника, поставленного
перед ним на колени, затем глубоко вздохнул; дыхание его было хриплым, как
во время приступа удушья.
- Это потайное убежище, - наконец произнес он. - Гробница. "Моя"
гробница, Холлоран. Комната, которую никто не сможет обнаружить, если
только заранее не узнает, где она расположена. Впрочем, в это помещение не
так-то просто войти. О да, конечно, сейчас мы находимся в поместье, в
Нифе. Мне не пришлось самому строить это подземелье - оно уже было здесь,
когда я купил дом. Мне оставалось только провести незначительную
перестройку. Отсюда наверх вел длинный коридор, который я приказал
заложить кирпичом, чтобы никому и в голову не пришло, что скрывается под
домом, - Клин издал короткий, резкий смешок. - Оригинально, правда? Совсем
как в могильниках древних шумеров. Невозможно ни войти внутрь, ни
выбраться наружу, если не знаешь, как это сделать. Я мог бы оставить вас
здесь, Холлоран, - ваше разлагающееся тело было бы надежно погребено в
этом каменном мешке.
Холлоран попытался подняться на ноги, и тотчас же тонкая струна еще
туже обвилась вокруг его шеи.
- Юсифу потребуется всего лишь две или, может быть, три секунды для
того, чтобы отправить вас на тот свет, Холлоран. Я советую вам проявить
благоразумие.
- Но, ради Бога, скажите, Клин, что это вам пришло в голову? У меня
нет другой цели, кроме охраны вашей жизни.
Голос Холлорана звучал спокойно и тихо; казалось, попавшему в опасную
ситуацию оперативнику были чужды всякие эмоции.
- Бог? - издевательски переспросил Клин. - Он не имеет ни малейшего
отношения ко всему, что здесь происходит. Конечно, если вы имеете в виду
"своего" бога, Холлоран. Тут царит мой бог.
Снова послышалось тяжелое дыхание, и фигура, прячущаяся среди теней,
пошевелилась на своем кресле. Затем хриплый голос произнес:
- Ты убил моего Хранителя.
- Привратника? Я нашел его, когда он уже умирал. Он не смог больше
сдерживать собак... шакалов... и они разорвали его на клочки. Но как вы
узнали, что он умер?..
- Все еще сомневаетесь в моих возможностях? - укоризненно покачал
головой Клин. - Мы с ним были тесно связаны. Но не один только ментальный
контакт объединял нас. Он взвалил на себя бремя моих болезней, моих
слабостей, груз моих лет. Он служил своеобразным громоотводом для всех
неприятных вещей, составляющих долю смертных существ. Благодаря ему я мог
жить, не испытывая немощи и практически не старея, мог использовать свои
способности в полной мере.
- Старик сказал, что вы использовали его.
- Мне был дан этот дар.
- Какой дар?
- Я был наделен способностью вовремя избавляться от тех досадных
помех, которые приходят к нам с годами и которых мы все так боимся - от
физического недомогания, от болезней и старения. Теперь я чувствую, как
силы, предназначенные для растраты накопленного моим организмом
отрицательного заряда, постепенно ослабевают, так как исчез тот, с чьей
помощью я избавлялся от этого заряда. Что-то нарушило связь,
установившуюся между нами, и прежнее равновесие уже никогда не сможет
восстановиться. Ты убил моего Хранителя, ты разорвал эту связь.
- Я уже сказал, что он был при смерти еще до того, как на него напали
шакалы. Странно, но мне показалось, что он обрадовался приходу своей
смерти.
- Он был глуп.
- Послушайте, Клин, я хочу, чтобы вы приказали своему идиоту убрать
эту дурацкую проволоку с моей шеи.
- После того, что вы сделали с Монком?
- Прикажите ему убрать руки прочь, иначе я покалечу его.
- Вряд ли, Холлоран. Я сомневаюсь в том, что вы "сможете" это
сделать. Кроме того, ваше любопытство еще не удовлетворено, не так ли? У
вас появилось множество новых вопросов, ответ на которые вам не даст
никто, кроме меня. Так что потерпите. Нынче ночью я хочу подразнить вас,
чтобы еще больше возбудить ваш аппетит.
- Клин...
- "Ни с места!" - пальцы Клина вцепились в ручки кресла. По телу
медиума прошла дрожь, словно даже незначительное повышение голоса
причиняло ему физическую боль. - Ты поплатишься за причиненный тобой
ущерб. Ты должен помочь предотвратить то... что... угрожает мне.
Он откинулся назад, ссутулившись в кресле; капюшон упал еще ниже, и
теперь его фигура казалась призрачным черным пятном на фоне темного
дерева. Несколько минут Холлоран слышал хриплое дыхание; ему было видно
лишь то, как тяжело поднимаются и опускаются в такт дыханию узкие плечи,
покрытые черным одеянием. Когда Клин заговорил вновь, он произносил слова
так тихо, что их с трудом можно было разобрать. Казалось, силы оставляют
его. Теперь его хриплый шепот был похож на голос умирающего старика из
сторожки у ворот.
- Потерпите немного, Холлоран. Успокойтесь и выслушайте, что я скажу
вам, ибо я хочу, чтобы вы поняли меня. В конце концов, вы этого
заслуживаете. Позвольте мне поведать вам о боге, который царил на земле за
три тысячи лет "до" Христа. Я уверен в том, что вы не набожный человек и
отнюдь не самый глубокий знаток Священного Писания, однако готов спорить
на что угодно - ваши католические священники крепко вдолбили вам основы
Закона Божьего еще когда вы были совсем маленьким мальчиком и жили в
Ирландии. Мне бы хотелось самому рассказать вам кое-что помимо тех
слащавых сказочек, которые вы слушали в детстве.
- А если я не соглашусь?
- Что ж, ваше право. Юсиф может тотчас же убить вас.
Холлоран ничего не ответил.
Клин сухо рассмеялся:
- Время становится поистине драгоценным, когда его остается слишком
мало, даже для тех, кто прожил долгую жизнь...
Язычки пламени свеч колыхнулись, словно в помещение вдруг ворвался
ветерок.
- Этот богочеловек получил имя Мардук. Так называл его избранный им
народ - "шумеры", - начал Клин, и мысли Холлорана направились в иное
русло. Он стал размышлять о том, как долго сможет араб, стоящий у него за
спиной, держать свою гарроту крепко натянутой. - Он просветил шумеров, -
продолжал тем временем Клин, - обучил их чтению и письму, открыл для них
мир звезд и их тайны, постепенно усовершенствовал их общественный строй,
дав людям закон и порядок, составляющий основу любого цивилизованного
государства. От него этот древний народ узнал, как должно исцелять
некоторые болезни путем удаления больных органов. Он научил их добывать
металлы из горных пород и ковать их, чтобы изготовлять орудия труда и
разные тонкие инструменты, изобрел для них колесо и научил использовать
его для перевозки тяжестей. Во всем этом не было зла. Да и откуда ему было
взяться? Это было знание, которое бог, принявший облик человека, принес
людям. Но для правящей верхушки, для этой малой горстки смертных, это
знание представляло большую угрозу, ибо оно подрывало их власть. Именно
этого больше всего боялись цари и первосвященники шумеров. И, послушайте,
не тот ли самый страх руководил вашим, христианским богом?
Казалось, вопрос был задан почти шутливым тоном. Тенор Клина
постоянно менял свой тембр и громкость. Холлоран уже привык к частым
переменам настроения своего клиента, но никогда еще смена интонаций не
была столь резкой и внезапной. Было похоже, что Клин очень взволнован, и
ему стоит немалых усилий держать себя в руках.
- Возможно, кроме этих чисто практических, полезных вещей людям было
открыто и другое знание, которого представители власти шумеров боялись еще
сильнее, ибо само обладание им "давало" власть. Я имею в виду знание
магии, средства, которые использует алхимия, познания Каббалы, а также
искусство колдовства.
- Почти целое тысячелетие пребывали шумеры под властью этого бога, и
надо сказать, что они были довольны своим покровителем. В обмен на знание,
данное людям, бог-просветитель потребовал от своего народа преклонения
перед ним и исполнения обрядов его культа. Ему приносили человеческие
жертвы; особенно нравились этому богу всесожжения, когда пламя пожирало
мужчин, женщин и детей. Также ему угодны были осквернение святынь других
богов и поругание их храмов; пытки и мучения, которым подвергали
девственниц и невинных отроков, доставляли ему наивысшее наслаждение - ему
нравился их страх, их трепет перед его всевластным могуществом, их боязнь
расстаться со своим смертным телом, со своею жалкою жизнью. И невинные,
чистые люди стали бояться этого бога не меньше, чем их земные правители.
Но цари, высшая светская знать и первосвященники, служившие иным богам,
были бессильны перед ним. И так продолжалось до тех пор, пока воцарился
новый правитель шумеров, Царь Хаммурапи, объединивший духовную и светскую
знать в борьбе против Мардука. Он провозгласил, что бог, которому
поклонялся его народ, - злой бог, и отныне он будет именоваться
_Б_е_л_-_М_а_р_д_у_к_.
Холлоран встрепенулся, отвлекшись от своих мыслей, и глянул на
лестницу - ему послышался шум наверху, у входа.
- Этот царь объявил Бел-Мардука павшим богом, - продолжал Клин; в его
голосе послышались гневные нотки. - Много лет спустя евреи называли его
Падшим Ангелом.
Холлоран вздрогнул.
- А, я вижу, вы начинаете понимать, - заметил Клин. - Я имею в виду
библейского Падшего Ангела, которого впоследствии прозвали Дьяволом.
Холлоран тихо ответил ему:
- Вы сумасшедший, Клин, - и в его голосе опять прозвучал мягкий
ирландский акцент.
Наступила тишина.
Затем послышался низкий, короткий смешок.
- Один из нас и правда помешан - сказал Клин. - Но послушайте, это
еще не все, что я собирался вам рассказать.
Холлорану показалось, что каменные идолы угрожающе глядят на него
своими слепыми, широко раскрытыми глазами. Он попытался прогнать эту
нелепую мысль.
- Бел-Мардук был сурово наказан за то, что он проповедовал разные
"извращения". Его четвертовали, то есть отсекли от тела все конечности, и
вырвали изо рта его лукавый язык. С тех пор его бессмертная душа была
вынуждена томиться в теле, которое годилось лишь для того, чтобы ползать в
пыли. Священники уподобили его пресмыкающимся тварям, и потому он получил
новое прозвище Змий.
Облаченная в длинную черную одежду фигура наклонилась вперед, не
разжимая пальцев, охватывающих ручки кресла.
- Вспомните, Холлоран, ведь когда-то вы уже слышали что-то подобное,
- вновь раздался хриплый, почти шипящий голос. - Ваши католические
священники рассказывали вам о Люцифере, о Падшем Ангеле, которого постигла
кара за то, что он совратил невинных людей, за то, что он раскрыл тайну
Древа Жизни недостойным? С тех пор Падший Ангел был осужден пресмыкаться
во прахе до конца дней своих. Теперь вы понимаете, откуда была
заимствована библейская легенда о дьяволе? Прошлой ночью я уже говорил
вам, что земли меж Тигром и Евфратом традиционно отождествляли с Садами
Эдема. Если верить письменам ученых людей и священников древней
Месопотамии, сделанных на глиняных табличках, именно в этой стране, где
обитало племя шумеров, позже возникла раса евреев. Это от халдейских
равнин, из Ура, увел свой народ Авраам дальше, на север, в Сирию, и затем
через Ханаан в Египет. А с собою в путь они взяли древние вавилонские
предания, которые позднее вошли в библейские легенды. Всемирный Потоп и
младенец Моисей, который был найден в камышах - все это заимствованные
сказания! Иудейская концепция сотворения мира и Книга Бытия тесно
переплетаются с философским миропониманием и легендами древних шумеров. До
наших дней дожили только эти легенды - обрывочные, неточные сведения, ибо
все записи, касающиеся древнейшей истории, были уничтожены по приказу
шумерских царей - они хотели уничтожить саму память о жестоком и кровавом
царствовании Бел-Мардука и о запретном знании, данном им людям. Однако они
не понимали того, что зло может передаваться от поколения к поколению не
только через письменность.
На верхних ступенях лестницы появились фигуры людей, но Клин,
казалось, не замечал ничего вокруг себя.
- К нам, евреям, знание Каббалы перешло от древних вавилонян, -
продолжал он. - Библейские легенды гласят, что она перешла от Ноя к
Аврааму, а от Авраама к Моисею, который посвятил в ее таинства семьдесят
старцев во время скитания по пустыне. Древнее учение Бел-Мардука не
пропало, оно проросло и дало новые семена, и таким образом осуществилась
его месть роду людскому. Даже новый богочеловек, Иисус Христос, избравший
своим народом евреев, не смог искоренить этого древнего "зла" и
воспрепятствовать его распространению. Он пришел в этот мир, чтобы
уничтожить деяния Змия, чтобы искупить первородный грех - только в этом
заключалось спасение всего человечества. И посмотрите, что произошло,
Холлоран. Его казнили, как и его предшественника, Бел-Мардука! Вы
спросите, какая связь меж нашим миром и древними преданиями, и стоит ли
беспокоиться из-за прошлых дел. Оглянитесь вокруг, Холлоран. Посмотрите
пристальнее на мир, который вас окружает. Вы увидите, что борьба до сих
пор продолжается. И вы, и я - все мы вовлечены в нее.
Клин еще раз шевельнулся на своем кресле, наклоняясь еще дальше
вперед.
- Вопрос в том, - вкрадчиво произнес он, - на чьей стороне находитесь
"вы"?
Слегка смущенный, удивленный таким необычным вопросом Холлоран не
смог дать ответа.
Клин снова выпрямился, откинувшись на спинку кресла.
- Сведите ее вниз! - крикнул он.
Сверху донесся шум шагов, и Холлоран, подняв глаза, увидел Кору.
Палузинский и второй араб сводили ее под руки с лестницы. На ней был белый
купальный халат, туго стянутый поясом на талии. Она шла, пошатываясь,
словно после сильной дозы алкоголя или от чрезмерной усталости. Сойдя с
последней ступеньки, она медленно, недоуменно огляделась вокруг. Он
подумал, уж не ввели ли ей снова какой-нибудь наркотик.
- Лайам... - только и успела произнести она, увидав Холлорана.
- Боишься за своего любовника, Кора, душечка? - послышался голос
Клина из теней, отбрасываемых статуями.
Она взглянула туда, откуда раздавался этот голос. Глаза ее сразу
стали огромными, испуганными.
- Что вы собираетесь с ней сделать, Клин? - спросил Холлоран; голос
его звучал ровно и сильно, словно он вел допрос и требовал ответа.
- Ничего особенного. Коре не причинят ни малейшего вреда. Я не
предназначал ее для этого. Но мне нужен новый компаньон, способный занять
место умершего Хранителя, - человек, с которым я установлю тесную,
неразрывную связь, человек, который будет сторожить меня. Я давно знал,
что когда-нибудь мне понадобится новый Хранитель; я не предполагал только,
что этот день наступит так скоро.
- Она не заменит вам "его". Вы не сможете заставить ее сделать это.
- О, что касается моего могущества и умения, то вы напрасно в них
сомневаетесь. Она сидит по уши в грязи и разврате, куда я же ее заманил.
Теперь она - дрянь, дерьмо, дегенератка. Я хочу, чтобы вы, наконец, поняли
это. Она уже стала - точнее, "почти" стала - тем, чем я хотел ее сделать.
Час ее окончательного падения очень близок.
- Это вы сделали ее такой?
- Конечно. Когда я впервые увидал ее, Кора была этакой маленькой
свеженькой штучкой, совсем юной и неиспорченной. Слишком невинной и чистой
для таких мужчин, как вы и я. Настоящей Розой Англии, как вы сказали бы,
увидав ее в те годы. Мне пришлось повозиться с ней, прежде чем удалось
превратить ее во что-то иное; откровенно говоря, это занятие порой
развлекало меня и доставляло мне немалое удовольствие.
- Вы давали ей наркотики?
- В самом начале. Она, конечно, ничего не подозревала. Я велел
добавлять какое-нибудь слабое снадобье понемножку, по капельке в ее пищу
или питье, только чтобы ослабить ее сопротивление всему, что запрещали ей
с детства. Так постепенно, шаг за шагом она прошла весь путь к деградации,
с каждым днем опускаясь все ниже. В конце концов отпала даже необходимость
в наркотиках - я помог развиться некоторым ее... склонностям. Однако и
после этого нужно было много и упорно работать над нею, прежде чем она
стала совсем моей. Но теперь время слишком дорого, и придется ускорить
процесс, чтобы она смогла исполнить свою роль.
Холлоран вздрогнул, затем напряг все свои мышцы и тотчас же
почувствовал, как туго натянулась тонкая удавка вокруг его шеи.
- Вы не сможете сделать из нее что-то похожее на "того"... -
прохрипел он.
- На моего Хранителя, вы хотите сказать? Почему же? Кто будет знать
об этом? Кого это волнует? Она оставит службу в "Магме", чтобы стать моей
личной помощницей, только и всего. Переход от службы в офисе к
персональному подчинению одному начальнику отнюдь не нов; он с
незапамятных пор практикуется в мире бизнеса, разве вы не знали об этом?
- Это чистейшее безумие.
- Нет. Это ваша дурацкая логика и убеждения, которых вы все еще
продолжаете придерживаться, Холлоран. Вы не верите ни единому моему слову.
Холлоран улыбнулся, несмотря на охвативший его гнев.
- Вы ставите меня в тупик, Холлоран. Ваше упорство одновременно
забавляет и раздражает меня, - голос Клина был усталым, надтреснутым, и
снова в нем появились нотки, которые делали его речь похожей на медленную
речь старика. - Я думал, что вы пригодитесь мне, что вы будете служить
мне, как все остальные. Я объездил весь свет в поисках таких людей, как
Палузинский, Монк, Кайед и Даад, высматривая жестокость и злобу, под какой
бы маской она ни скрывалась. Они у меня в долгу, эти люди, ибо это я
направил их зло в определенное русло - и оно десятикратно усилилось после
того, как получило конкретную цель! Но эти четверо - лишь малая часть тех,
кого мне удалось найти, странствуя по свету, и кого я неоднократно
использовал в своих целях. Вы могли бы стать одним из них, ибо вы тоже
сродни им. Но я до сих пор не смог разгадать вас, и это заставляет меня
колебаться. Вы спасли мне жизнь; кошмарные сны, тяжелые предчувствия - все
говорило о том, что мне угрожала смертельная опасность; тем не менее, до
сих пор какое-то внутреннее чувство ограничивает мое доверие вам. Вы для
меня загадка, Холлоран; возможно, именно эта ваша черта привлекает меня
больше всего. Однако в тревожные времена, когда события развиваются
слишком непредсказуемо, держать так близко к себе темную лошадку было бы
верхом неблагоразумия, и поэтому я собираюсь от вас отделаться.
Араб за спиной Холлорана хихикнул, и петля на шее Холлорана
постепенно начала затягиваться.
- Но не забыли ли вы о том... - с трудом проговорил Холлоран.
Натяжение проволоки слегка ослабло, и он сделал глотательное движение,
чувствуя резкую боль в горле.
- О чем же? Поведайте мне, я с нетерпением жду вашего ответа, -
раздался насмешливый голос.
- В моей фирме знают, на кого я сейчас работаю и где я нахожусь. Я не
могу просто так исчезнуть с лица земли.
- Та-та-та! - оборвал его Клин. - Каким же я был ослом, что не учел
такой важной детали!.. Так слушайте же, - ироничный тон пропал так же
внезапно, как и появился, - вы отважно боролись с преступниками,
проникшими в дом, отводя от меня смертельную угрозу. Но убийцы успели
прикончить вас, прежде чем мои люди смогли прийти вам на помощь. Их было
много, вы - один. Мои телохранители, конечно, не чета вам, профессионалу,
и в результате их неуклюжих действий вы попали в руки бандитов. В конце
концов мои люди спугнули эту шайку, и они убрались прочь. Как вам нравится
такая версия? Правдоподобно? Кто сможет проверить, так ли все было на
самом деле? Между прочим, Монк был их наводчиком, предателем, обманувшим
мое доверие. Именно он злодейски убил вас и скрылся вместе со своей
бандой, когда по ним открыли огонь.
Издевательский хохот Клина никак не подействовал на Холлорана.
- Кора... - произнес он.
- После этой ночи она ни слова против меня не скажет! - почти
закричал Клин, ударив кулаком по ручке кресла. - Однако время не ждет.
Надо торопиться. Все эти разговоры порядком утомляют меня. Помоги мне,
Азиль.
Араб бесшумно проскользнул за спинами Коры и Палузинского,
направляясь к своему господину, восседающему среди статуй.
- Позволь Холлорану подняться, Юсиф, но гляди за ним в оба, и не
снимай удавки.
Тонкая проволока натянулась, впиваясь в шею, когда араб резко дернул
гарроту, заставляя Холлорана встать. Он пошатнулся - его голова все еще
кружилась после тяжелого удара, нанесенного Палузинским. Кора потянулась к
нему, но поляк грубо схватил ее за локоть, принуждая отступить на шаг
назад. Она не издала ни звука, только недоумевающе посмотрела на него,
словно никак не могла понять, чьи пальцы вцепились в ее руку чуть пониже
плеча.
Клин, поддерживаемый Кайедом, медленно поднялся со своего кресла. Он
осторожно двинулся вперед, волоча ноги, словно дряхлый старик; араб вел
его под руку. Клин был одет в длинную черную мантию, ее подол волочился за
ним по полу, так что казалось, что тень, из которой выходил Клин,
протянулась к нему.
Темная фигура, которую почтительно поддерживал араб, ступила на
освещенную масляными лампадами площадку.
- Господи помилуй... - тихо прошептал Холлоран.
43. ОТКРЫТЫЕ ВОРОТА
Струи дождя хлестали по ветровому стеклу, и стеклоочистители еле
справлялись с работой. Чарльз Матер глядел на дорогу поверх рулевого
колеса; все его тело было напряжено, тупая боль в колене усиливалась с
каждой минутой.
Он был уверен, что почти добрался - въезд в Ниф должен быть где-то
рядом. К несчастью, из-за сильного дождя невозможно было разглядеть дорогу
дальше, чем на несколько метров вперед. Он мысленно выругался, проклиная
беспокойную ночь, чувствуя, что начинает сердиться на неудачно
складывающиеся обстоятельства. Гроза, начавшаяся около часа тому назад,
бушевала с прежней силой. Тяжелые, черные тучи наползали одна на другую,
словно желая раздавить нижние облака своей массой; меж ними не было видно
ни одного просвета. От раскатов грома, казалось, дрожали самые кости.
Молния осветила дорогу; в ее призрачном серебристом сиянье
обыкновенный пейзаж за окном автомобиля показался фантастическим
ландшафтом. Всего секунду спустя раздался оглушительный удар грома, от
которого вздрогнула земля, словно грозя развалиться на части.
Было гораздо безопаснее - да и благоразумнее - притормозить у обочины
и подождать, пока утихнет гроза, но Матер даже не сбавил скорости, увидев
зигзаг молнии, блеснувшей где-то поблизости, и почувствовав тяжкое
движенье земли, последовавшее за громовым ударом. Он слишком беспокоился
за Лайама Холлорана. Дело не заладилось с самого начала, как только он
впервые приехал в это загородное поместье. Откровенное признание
президента "Магмы", сделанное нынче вечером, усилило тревогу Матера. Сам
Снайф согласился отозвать своего агента, хотя лично он не считал, что
Холлорану угрожает какая-либо опасность. Управляющего больше всего
озадачило и рассердило поведение верхушки "Магмы". Ненадежные сведения,
предоставленные корпорацией, могли поставить под угрозу всю операцию. В
"Ахиллесовом Щите" существовал специальный термин для подобных ситуаций:
"негативный фактор". Это означало, что тщательно продуманный план мог
провалиться из-за заведомой дезинформации. К сожалению, такое случалось
нередко, поэтому в каждом договоре, заключенном "Щитом" со своим клиентом,
был предусмотрен особый пункт, предоставляющий право расторжения
контракта, если клиент не выполнял своих обязательств по предоставлению
"Ахиллесову Щиту" полной, своевременной и достоверной информации.
Поскольку "Магма" с самого начала пыталась скрыть от партнера важнейшие
сведения, она потеряла репутацию заслуживающего доверия клиента.
Матер был полностью согласен со своим коллегой, но туманные намеки
Сэра Виктора Пенлока встревожили его больше, чем любая угроза.
Феликс Клин не являлся служащим "Магмы". Отнюдь. Он "сам" был
"Магмой". Много лет назад он прибрал к рукам эту фирму, тогда еще не столь
широко известную, но перспективную и быстро развивающуюся. Фирма
занималась научными исследованиями в энергетической и сырьевой областях, а
также поисками и разработкой месторождений полезных ископаемых. Клин
приобрел пятьдесят два процента всех акций компании через разные компании,
раскинувшие сеть своих контор по всему свету. Принадлежность корпорации
"Магма" частному лицу держалась в строгом секрете, ибо доверие к фирме,
владелец которой - так называемый "мистик", в крупнейших финансовых домах
Сити было бы сразу подорвано, и ни один серьезный финансовый консультант
не порекомендовал бы вложить в это предприятие ни пенни: в те времена
деловые люди не отличались широтой взглядов и развитым чувством юмора.
Если бы руководство "Щита" с самого начала получило точную информацию
о роли, которую играл Клин в корпорации "Магма", то, несомненно, оно
предприняло бы гораздо более серьезные меры для обеспечения безопасности
своего клиента; вряд ли дело ограничилось бы лишь усовершенствованием
технических средств охраны и увеличением штата личной охраны. Благодаря
глупому, ненужному обману "Ахиллесов Щит" оказался в незавидном положении
играющего вслепую с весьма серьезным противником.
Но более всего Чарльза Матера встревожил весьма прозрачный
полунамек-полудогадка Сэра Виктора о том, что Клин мог иметь какое-то
отношение к внезапной смерти вице-президента "Магмы". Квинн-Риц умер от
сердечного приступа, вне всякого сомнения. Однако это был уже не первый
случай внезапной, необъяснимой смерти от остановки сердца в кругу
сотрудников компании "Магма" и близких к ней лиц. Несколько человек,
вступавшие в спор с медиумом или чем-то не угодившие этому
непредсказуемому, самовлюбленному эгоисту, погибли при весьма странных,
можно даже сказать настораживающих, обстоятельствах. Если быть точным, то
вице-президент стал четвертой жертвой острой сердечной недостаточности. До
него столь же неожиданная смерть унесла одного важного сотрудника
корпорации, члена Совета директоров, который постоянно протестовал против
проектов дальнейшего развития корпорации, выдвигаемых (хоть и не прямо, а
через других лиц) самим Клином. Вторым в списке скоропостижно скончавшихся
стал служащий конкурирующей с "Магмой" компании, чьи дотошные поиски почти
привели к разгадке истинной роли Клина в корпорации. Третьим был магнат
средств связи, начавший кампанию по сбиванию биржевого курса акций
корпорации, очевидно, затем, чтобы вступить во владение этой компанией.
Этот человек давно страдал какой-то болезнью сердца, но когда его
обнаружили утром в постели умершим от обширного коронарного тромбоза, на
лице уже успевшего остыть трупа застыла гримаса ужаса. Медицинская
экспертиза предположила, что ночной кошмар поразил его, доведя и без того
слабое сердце до критической точки, за которой последовала смерть. А
теперь и Сэр Виктор, и сам Матер видели искаженные страхом черты мертвого
лица Квинн-Рица, словно перед смертью этого человека мучили ужасные
бредовые галлюцинации.
За последние три года были и другие случаи скоропостижной смерти;
однако президент "Магмы" признался Матеру, что сам он начал испытывать
необъяснимый, безотчетный страх перед таинственной силой Клина, страх,
растущий с каждым месяцем. Хотя неопровержимых доказательств и явных улик
у него не было, Сэр Виктор считал, что за это время произошло слишком
много таких "несчастных случаев", чтобы можно было считать их чистой
случайностью.
Почему же все-таки именно Квинн-Риц, спросил у Сэра Виктора Матер.
Какие счеты сводил Клин с вице-президентом своей компании?
Президент корпорации ответил ему, что Клин давно подозревал
Квинн-Рица в предательстве. По мнению медиума, именно он выдавал вновь
открытые, но еще толком не исследованные месторождения полезных ископаемых
конкурирующей фирме. Президент вспомнил, что Клин неоднократно заводил с
ним разговор на эту тему, считая Квинн-Рица виновником всех неудач,
постигших "Магму" за последнее время; однако в конце концов он обвинил
своего личного секретаря, Кору Редмайл - заявление было сделано в узком
кругу главнейших лиц корпорации. Однако Сэр Виктор давно привык к
необъяснимым колебаниям, к парадоксальным противоречиям в настроениях
Клина; он знал, что настоящий глава "Магмы" очень скрытен, осторожен и
коварен. Клин вполне мог сделать это ложное признание для того, чтобы
усыпить всякие подозрения в душе намеченной жертвы, а также в кругу
приближенных к нему лиц. Во всяком случае, смерть Квинн-Рица последовала
слишком быстро за последним закрытым совещанием, где Клин указал на Кору
Редмайл как на главную и исключительную преступницу, и было бы наивно
считать ее трагической случайностью. Тем не менее, за отсутствием улик
проверить догадки Сэра Виктора не представлялось никакой возможности. В
распоряжении президента "Магмы" и сотрудника "Ахиллесова Щита" были только
туманные, неподтвержденные гипотезы и смутные предчувствия надвигающейся
беды.
Но и этого оказалось вполне достаточно для Чарльза Матера. С самого
начала операции его не покидало ощущение, что события развиваются слишком
стремительно и непредсказуемо, и что они дальше будут развиваться совсем
не так, как этого ожидают. Зверское убийство Дитера Штура добавило к его
тревожным раздумьям изрядную долю горечи, так как пытки, даже с явными
признаками садистского извращения, обыкновенно означали, что палачи хотели
любыми средствами вытянуть из жертвы важные сведения. Какую же информацию
хотели получить убийцы Штура? Очевидно, ту, которая касалась договора
"Щита" и "Магмы" об охране жизни Феликса Клина. Действия бандитов были
чересчур уж наглыми, однако там, где дело касается очень большой денежной
суммы, похитители людей нередко идут напролом. Однако у Матера не было
полной уверенности в том, что его агентам придется столкнуться именно с
похитителями. Не исключена возможность того, что до сих пор еще не
выявленная преступная шайка хотела убить Феликса Клина. Одному Богу
известно, какие враги могут быть у этого странного человека.
Из здания "Магмы" Матер отправился прямо к Джеральду Снайфу. Он
рекомендовал Управляющему немедленно расторгнуть контракт с "Магмой".
После разговора со Снайфом прошло уже несколько часов, однако Матер
чувствовал, что его нервное напряжение никак не проходит, скорее наоборот,
тревога все возрастает.
Матер включил вентиляцию в кабине, чтобы очистить сильно запотевшее
от его дыхания ветровое стекло. Несколько минут ему пришлось вести машину
почти вслепую - сквозь пелену хлынувшего с новой силой дождя и мутное
стекло он едва мог разглядеть дорогу. Сбавив скорость до самого нижнего
предела, он нажал на другую кнопку, и стекло у водительского сиденья
опустилось; в окно ворвался влажный ветер, пахнущий грозовой свежестью. Он
высунул голову, оглядываясь кругом; струйки дождя стекали по его лицу и
волосам. Чуть впереди, с левой стороны, стояла стена, полускрытая густо
разросшимся кустарником; справа от дороги тянулся темный лес. Матер быстро
спрятался обратно в кабину, вытирая мокрое лицо носовым платком.
Блеснувший позади свет отразился в зеркале заднего обзора. Затем огни
стали медленно приближаться. Фары автомобиля! Матер заметил, что они
мигнули раз, другой... Он с облегчением вздохнул, когда огни погасли - и
через секунду вспыхнули в третий раз.
Он дважды нажал на тормоза, таким образом давая понять другому
водителю, что сигнал принят. Затем свернул на обочину и остановил машину,
поджидая, когда его нагонит другой автомобиль. Из патрульной "Гранады"
вылез человек и быстро зашагал к машине Матера.
- Мы не ждали вас, сэр, - негромко произнес агент, когда Матер
опустил стекло, наклонившись к прикрытому от дождя щитком окну. Его голос
лишь чуть перекрывал шум ливня. - И очень удивились, когда разглядели ваш
номер.
- Я несколько раз пытался связаться с вами по радио, - ответил Матер.
- Связь прервалась из-за грозы. Никогда еще не видел ничего
подобного! Нам пришлось поддерживать контакт с второй патрульной машиной
только визуальным путем, после очередного объезда вокруг поместья.
Назначали определенное время и место встречи, ждали друг друга. Но что же
все-таки случилось, господин Матер? Что привело вас сюда?
- Мы убираемся отсюда. В самое ближайшее время.
- Черт, да вы шутите!
- Боюсь, что нет. А у вас ничего особенного не происходило?
- Нет. Разве что эта проклятая гроза. Видимость в пределах двадцати
метров.
- Где въезд в поместье?
- Ворота как раз впереди, совсем рядом. Вы почти добрались до них.
- Поезжайте за мной. Я хочу, чтобы вы свернули с дороги.
Оперативник пожал плечами, повернулся и побежал к "Гранаде". Матер
завел мотор и медленно двинулся вперед, вглядываясь во мглу за окном,
чтобы случайно не проехать мимо ворот. Наконец в густых зарослях
кустарника показался просвет, и он свернул туда, направляясь прямо к
железным воротам. Неподалеку от них должен быть... Да, действительно, вот
и он - громоздкий темный силуэт, возвышающийся над неровными верхушками
кустов и деревьев, очевидно, был домиком сторожа. В окнах не горело ни
огонька. Погоди, лежебока, скоро тебе придется вылезти из постели - если,
конечно, ты сидишь дома.
Матер включил фары своей машины на полную мощность, одновременно
нажимая на кнопку гудка.
Молния ярко сверкнула, залив неровным, дрожащим светом сторожку у
ворот. Матер прищурил глаза. Что за темные фигуры шевелились у крыльца?
Может быть, они просто почудились ему?
Патрульная "Гранада" остановилась позади машины Матера, и Плановик
потянулся за своей тростью, открыв дверцу. Двое мужчин догнали его у
ворот.
- Есть там кто-нибудь? - спросил Матер, указывая концом трости на
темное двухэтажное здание.
- Там должен быть привратник, - ответил один из агентов, - он
отворяет и запирает ворота. Хотя мы ни разу никого не видали ни в доме, ни
у ворот.
Матер легонько толкнул одну створку - она со скрипом приоткрылась.
Трое мужчин переглянулись.
- Что-то здесь не так, - сказал Матер.
- Может, сторож оплошал?
Матер покачал головой.
- Я пойду взгляну. А вы разыщите вторую машину, предупредите
остальных и немедленно возвращайтесь сюда.
- Но нам не дозволено пересекать...
- Забудьте об этом. Вы отправитесь следом, как только вернетесь
обратно. Фил, вы нужны мне, пересядете в мою машину.
- Хорошо, сэр.
- Не лучше ли сперва дождаться другой патрульной машины? - озабоченно
спросил второй агент.
Матер помедлил с ответом, прислушиваясь к своим ощущениям.
- Так поезжайте и привезите их сюда! - отрывисто приказал он. - Фил,
откройте ворота.
Прихрамывая, он пошел к своему автомобилю; один из агентов остался у
ворот, распахивая настежь обе створки, а другой сел за руль "Гранады" и,
дав задний ход, выехал обратно на проселок.
Матер неуклюже забрался в кабину, тяжело опустился на водительское
кресло. Одежда его промокла насквозь. Он старался не думать о той ужасной
боли в раненной ноге, которая будет мучить его завтра. Он въехал в ворота
и притормозил, подождав, пока его подчиненный не усядется на заднее
кресло.
- Боже, что там творится возле дома?
Матер посмотрел вперед, куда указывал его товарищ. Неясные фигурки
скользили сквозь туман, двигаясь бесшумно под дождем.
- Собаки, - сказал оперативник. - Должно быть, это сторожевые псы.
Странно, они до сих пор не попадались мне на глаза.
- Вы можете сосчитать их?
- Вряд ли. Очень сильный дождь. Я едва вижу собравшуюся стаю. Ах,
черт возьми, вон еще звери - они лежат на земле.
Матер не стал более терять ни секунды. Он резко нажал на педаль
акселератора, и машина рванулась вперед. Очень скоро она нырнула под
сомкнувшиеся ветви деревьев, нависшие над дорогой.
44. ЖЕРТВА
Холлорана ошеломила происшедшая с его клиентом перемена.
Из теней, отбрасываемых каменными статуями, выходил скрюченный
старик, старик с сухой, потрескавшейся, чешуйчатой кожей; неровные,
морщинистые складки мертвой ткани свисали вниз, маленькие хлопьеобразные
чешуйки отпадали в такт его шаркающей медлительной походке. Поверх
воспаленных язв, где в глубоких трещинах кожи показывалась темно-красная
плоть, блестела какая-то мазь. Волосы низко спадали на лоб; меж черными
прядями просвечивала мутновато-белая кожа. Руки Клина показались Холлорану
сплошной раной - кожа с них почти полностью сошла. Клин хрипло, тяжело
дышал, словно те несколько шагов, которые он сделал, дались ему немалым
трудом.
Он остановился перед Холлораном, пошатываясь; кривая усмешка на его
обезображенном лице была похожа на мертвый оскал гниющего черепа.
- Жутко, да? - спросил он все тем же высокомерным, чуть ироничным
тоном. - Однако в конце концов это поправимо. Еще не поздно, Холлоран.
Может быть, мне будет гораздо хуже, чем обычно, но теперь я по крайней
мере знаю, в чем причина моего недомогания.
Отвратительное, ужасное лицо приблизилось к лицу Холлорана, и теперь
он мог рассмотреть мельчайшие детали; налитые кровью глаза, не мигая,
глядели из-под воспаленных век. Даад крепко натягивал свою гарроту, так
что Холлоран не мог отшатнуться прочь от этого мерзкого и страшного
чудовища, что стояло напротив него и обдавало его нестерпимым смрадом -
тот же самый запах исходил от старика, которого Холлоран обнаружил в
сторожке.
- Ты отнял у меня моего заместителя, моего двойника, - прошипел Клин,
- ты разорвал связь и нарушил равновесие. Я меняю кожу лишь
один-единственный раз в году - это одно из условий договора, такой ценой я
расплачиваюсь за свое бессмертие. Как змея, ты видишь, Холлоран.
Бел-Мардук сделал меня похожим на змия.
Он хрипло, протяжно вздохнул - и задержал дыхание, очевидно,
почувствовав боль где-то внутри своего тела. Из глубокой трещины на его
уродливом лице начала медленно сочиться темная кровь, смешанная с
маслянистым гелем.
- Это может пройти, - наконец, выдавил из себя Клин. - Еще не поздно
остановить распад. Вы сами увидите, Холлоран. Вы примете участие в обряде.
Он отвернулся и заковылял по мокрому, грязному полу, опираясь на руку
Кайеда; Кора и Палузинский пропустили вперед шаркающую фигуру - Холлоран
заметил, что Палузинский отступил на шаг, когда Клин проходил мимо него,
словно медиум был прокаженным. Кора застыла на месте, словно зачарованная.
Умащенная кожа Клина поблескивала в лучах свеч.
Наконец он добрался до черной каменной плиты, лежащей на полу в
другом конце комнаты, и, ухватившись за ее край, сделал несколько
последних шагов без помощи своего слуги-араба. Обойдя вокруг каменной
плиты, Клин повернулся лицом ко всем остальным и махнул им рукой, чтобы
они подошли ближе.
Палузинский повел Кору вперед. Одного движения пальцев Даада, слегка
натянувшего удавку, было достаточно, чтобы Холлоран послушно двинулся к
черному камню, похожему на алтарь. Под конвоем араба он прошел мимо арок -
по-видимому, здесь был сквозной проход в боковые коридоры - и его глаза
забегали по сторонам в поисках какого-нибудь орудия, с помощью которого он
смог бы освободиться от гарроты, сжимающей его горло. Но под арками царил
непроглядный мрак, в котором ему удалось разглядеть лишь каменные плиты,
испещренные клинописью и непонятными значками, которые он раньше замечал в
росписи стен и убранстве некоторых комнат Нифа.
Наконец его взгляд упал на тучное тело, распростертое на черной
каменной плите - они остановились в нескольких шагах от этой пародии на
храмовый алтарь. Маленькие, глубоко посаженные глазки Монка глядели прямо
на Холлорана, а его толстые пальцы судорожно подергивались, словно он
хотел встать со своего каменного ложа. Глаза бывшего телохранителя Клина
сверкали от гнева, но в них не было заметно страдания и боли.
Холлоран удивился тому, что американец до сих пор еще не лишился
чувств. Он взглянул на Кору - девушка сдвинула брови; ее взгляд стал более
осмысленным.
- Ты видишь его, Монк? - хрипота придавала гортанному голосу Клина
еще более зловещие интонации. - Это сделал он, он превратил тебя в
бесполезную, неподвижную груду костей и мяса. Как же должно тебе хотеться
убить его! К сожалению, мой друг, ты не можешь этого сделать. Ты не можешь
даже пальцем шевельнуть. Однако ты еще понадобишься мне.
Монк метнул в сторону Клина быстрый взгляд из-под нахмуренных бровей,
и его лицо исказилось от страха.
- Еще одно впрыскивание, Азиль, - приказал Клин своему слуге. - Я не
хочу, чтобы он умер от боли. Он должен погибнуть от ножа.
Араб бесшумно выскользнул из комнаты.
- Необходимо точно рассчитать дозу, - произнес Клин, касаясь тела
Монка своими изъязвленными руками - с них сошла уже почти вся кожа,
местами обнажив живую плоть. - Чтобы он не почувствовал шока от удара
ножом, но в то же время не покинул нас раньше времени, погрузившись в
слишком глубокий сон. К счастью, Азиль неплохо разбирается в этих вещах.
Холлоран почувствовал, как его охватывает гнев.
- Вы сделали Кору наркоманкой, - сказал он.
- Ах, нет, все совсем не так, - ответил ему Клин. - Она стала бы
совершенно бесполезной для меня, если бы пристрастилась к наркотикам. Я
уже сказал вам - Азиль эксперт в делах подобного рода. Кора зависит от
"меня", а не от наркотиков.
Когда араб вернулся, вновь заняв свое место по правую руку Клина,
пальцы его сжимали шприц. Склонившись над неподвижным телом, он пригладил
волосы на руке Монка и ввел иглу в вену, впрыснув американцу половину
содержимого шприца - желтоватой поблескивающей жидкости.
Через несколько секунд остекленевшие глаза Монка неподвижно
уставились в потолок, а рот чуть приоткрылся.
- Что вы собираетесь делать с ним? - сердито спросил Холлоран.
Клин глубоко вздохнул и схватился за край каменной плиты, чтобы не
потерять равновесие. Он снова попытался усмехнуться в лицо Холлорану; его
кроваво-красные, потрескавшиеся губы разжались, обнажив желтые,
испорченные зубы.
- Я собираюсь его поглотить, - ответил он.
Даже после всего, что он увидел в эту ужасную ночь, Холлоран
почувствовал отвращение и страх.
Явно наслаждаясь эффектом, который произвели его слова, Клин медленно
покачал головой:
- Нет. Не его плоть - ею позже полакомится Палузинский. Мне нужно
нечто более важное, Холлоран, - но не материальное, не вещественное.
Бесплотное. То, что освободится в момент его смерти, - в глубине темных
глаз Клина блеснул странный, жутковатый свет. - Та незримая энергия, в
которой заключена основа его существования. Его душа, Холлоран. Теперь вы
поняли это?
Холлоран опять почувствовал, как ослабло натяжение тончайшей, но
прочной петли на его горле. Очевидно, внимание Даада сейчас было чем-то
отвлечено.
- Если бы я это понял и принял, я превратился бы в сумасшедшего,
подобно вам, - сказал он Клину.
Клин выпрямился и уставился на оперативника своими огромными,
неподвижными, немигающими глазами. Монк, распростертый на черном камне меж
ними, тихо, невнятно стонал - то ли от удовольствия, то ли от страха.
- Я до сих пор не смог разгадать вас, - медленно произнес Клин, не
сводя глаз с Холлорана. - Мои духовные силы ослабевают, когда вы
находитесь рядом со мной. В чем же тут дело, Холлоран? Что вы из себя
представляете...
- Я всего лишь наемный телохранитель, не более того.
Клин продолжал буравить Холлорана взором.
- Но вы представляете опасность для меня.
- Нет. Я здесь лишь для того, чтобы отвести от вас любую опасность,
которая будет вам угрожать, - Холлоран напряг мышцы рук, собираясь с
силами для борьбы, которой, похоже, было не миновать. - Скажите мне, Клин,
объясните мне, наконец, что здесь происходит? Что все это значит?
- Я уже объяснял вам, и не один раз.
- Я хочу узнать гораздо больше. Каким образом вы можете... - он
запнулся, не в силах подобрать слова - до того нелепым, бредовым ему
представлялось все, что он слышал и видел.
- Овладеть чьей-либо душой? - закончил за него Клин. - Впитать в себя
ее живительную силу? - он рассмеялся, и смех его был похож на приступ
кашля. - Этот секрет достался мне, и я берегу его.
Глаза Клина закрылись - сомкнулись воспаленные, покрасневшие веки, и
на лице медиума появилась блаженная улыбка.
- Я почерпнул это знание из старинных записей, оставленных самим
Господином. Они были надежно спрятаны от людей и покоились там же, где и
Его тело. Целая груда испещренных клинописью таблиц лежало над останками,
очевидно, чтобы поддерживать Его в долгом, мучительном ожидании. Он привел
меня туда, в эту потаенную гробницу, много лет тому назад. В те времена я
был еще зеленым невеждой, пустой раковиной, ждущей, когда внутри нее не
появится прекрасная жемчужина. Я обнаружил эти древние таблицы в одиночной
комнате, в склепе, расположенном глубоко под самым нижним слоем могил
Королевской Усыпальницы в Уре. С величайшей осторожностью я вынес все
записи и постепенно, строку за строкой, расшифровал их. Я - единственный,
кто прочитал все, что там было написано. Как только я сложил таблицы
вместе, мне показалось, что знаках, их покрывающих, заключена какая-то
древняя, таинственная и могучая сила. Они повествовали об удивительной
мощи человеческого разума, о том, как некоторые естественные способности
могут развиваться, если их направить в определенное русло, о колоссальном
потенциале, заложенном в человеке, о возможности "творить"!
Он пошатнулся; его глаза все еще оставались закрытыми. Кайед
нерешительно протянул руку, чтобы поддержать своего господина, но было
видно, что араб боится прикоснуться к Клину.
Клин снова заговорил; теперь его голос стал более низким и звучным:
- Они учили порочным наслаждениям, учили искать и видеть величие в
извращении и разложении. Как вы, наверное, уже догадались, я стал
способным учеником; я впитывал в себя знания с той жадностью, с которой
раскаленные пески пустыни поглощают влагу. Они научили меня жестокости,
открыв ту власть, которую имеет страх над сердцами людей, и обучили
искусству распознавать зло повсюду, под любой личиной, чтобы в конце
концов использовать это зло в своих собственных целях. Из этих же
источников я узнал, каким образом я могу избегнуть перерождения, в то же
время сохраняя телесные и душевные силы, и как можно перенести свои
собственные болезни и немощи на другой человеческий организм. Древние
письмена повествовали о таинственной связи меж мозгом человека и скрытыми
в земной коре источниками энергии. Я наслаждался этой древней мудростью,
как самыми изысканными яствами!
Глаза Клина вдруг широко раскрылись; теперь они казались двумя
темными маслинами, поблескивающими в глазницах.
- Цена, которую нужно платить за все это, не слишком высока, -
прошептал он. - Вражда и раздоры повсюду, где только они смогут вспыхнуть.
Жестокость - там, где ее поощряют. И семена зла - везде, где только они
смогут прорасти; а научить людей злу - несложная задача, тут сразу
найдется много талантливых учеников. Я научился сеять эти семена повсюду,
чтобы они в свою очередь принесли плоды. Ибо это - "Его" путь, а я - "Его"
апостол!
Клин поднял руки на уровень груди, ладонями вверх; пальцы его были
скрючены наподобие когтей хищной птицы. Он дрожал всем телом - это могло
быть признаком приближающегося коллапса. Однако у него хватило сил гордо
выпрямиться и оглядеть своих молчаливых слушателей; рот Клина приоткрылся
в усмешке, а глаза возбужденно блестели.
- Но есть и другая сторона в соглашении, заключенном меж мной и
Бел-Мардуком, - Клин ссутулился, и взгляд его потух, словно он полностью
ушел в себя. - Я обречен быть вечным хранителем Бел-Мардука, обязан
поддерживать жизнь в его телесной оболочке.
Холлоран содрогнулся. Та тварь, в которую сейчас превратился Клин, не
имела ничего общего с клиентом, которого он был обязан охранять.
Неузнаваемо изменились голос, лицо и все тело Клина - если, конечно, перед
ним действительно был Клин. Холлоран почувствовал, что слабеет.
- Вы увидите, - произнесла та тварь, что стояла перед ним. - Вы
узнаете, каким образом мы дышим в одно дыхание.
Клин повернулся и, пошатываясь, побрел прочь; казалось, силы вот-вот
оставят его, но Кайед не торопился протягивать ему руку, чтобы поддержать
его. Клин неуклюже доковылял до алькова позади алтаря. Все оцепенело
наблюдали за его действиями.
Клин шагнул вперед, и тень поглотила его.
Холлоран услышал звук открываемой дверцы.
Клин появился из алькова, обеими руками прижимая к груди какую-то
ношу. Пламя свечей осветило его фигуру...
45. РАЗВЕРЗШИЙСЯ АД
Они бежали прочь от бурлящего озера, тяжело дыша, жадно хватая
холодный, сырой воздух пересохшими ртами. Они потеряли двоих в ужасной
котловине, куда били зигзагообразные молнии. Оставшиеся в живых постоянно
думали об этом, и тревожные, яркие воспоминания о страшной сцене у озера
гнали вперед уставших, перепуганных людей - им отнюдь не хотелось
разделить печальную участь погибших товарищей. Шатаясь, оскальзываясь на
мокрой траве, они уходили прочь от озера; страх, казалось, придал им
свежие силы.
Пересилив себя, Дэнни Шей оглянулся на бегу, чтобы посмотреть на
озеро, - и тут же громко вскрикнул, пораженный тем, что увидел, споткнулся
и полетел вниз, сбив с ног того, кто карабкался за ним следом. Два тела
покатились вниз по мокрой траве, кувыркаясь друг через друга, невольно
нанося друг другу болезненные удары.
Шей приподнялся; струи дождя стекали в его открытый рот. В это время
сбитый им с ног человек, Флинн, катался по земле от боли. Мак-Гаир
остановился, заметив, что его товарищи отстали, и оглянулся назад.
- Боже мой... - простонал он, посмотрев на озеро.
Шей с трудом встал на колени, и Флинн ухватился за его плечо.
- "Я вывихнул лодыжку, Дэнни!" - крикнул он, заглушая шум дождя. -
"Помогите подняться!"
Но Шей, казалось, не расслышал его слов. Он застыл, как изваяние,
глядя куда-то вдаль сквозь плотную завесу дождя. Проследив за направлением
взгляда своего командира, Флинн вскрикнул - и снова повалился на траву.
Неспокойная поверхность озера светилась зеленоватым опалесцирующим
сиянием, словно кто-то включил в его глубине мощный подводный прожектор.
Над озером клубился туман - так в холодную погоду пар от воды поднимается
в воздух. Над волнами то здесь, то там поднимались вверх невысокие
фонтанчики, разбрызгивающие далеко вокруг себя пенящуюся, бурлящую воду. А
на самой середине озера из глубины медленно поднималась какая-то
громоздкая фигура, словно гигантский утопленник всплывал, влекомый
вертикальным потоком, вызванным бурей.
Однако, этот странный предмет не имел ничего общего с творением
человеческих рук. Это мог быть скрытый под водой продолговатый островок
или отмель; в бурную погоду волны разбивались о плотную преграду, и
вершина островка показывалась над водой. Но, приглядевшись, все трое
поняли, что это отнюдь не мертвая земля, а живые существа, масса
трепещущих и извивающихся живых тел. Она разбухала на глазах, превращаясь
в скопление студенистых тварей, копошащихся в тине и грязи - тех, что они
недавно заметили под прозрачной поверхностью озера, когда пытались
выручить из беды двух упавших в воду товарищей. Эти существа собрались
вместе в один огромный темный сгусток. По мере того, как живая гора росла
в размерах, поднимаясь со дна озера, отдельные организмы по одному
отпадали от нее, образуя небольшие водовороты и пуская вверх струйки воды
- они падали обратно в озеро вместе с каплями дождя. Сквозь дымку были
заметны огромные чудовища, плавающие среди бурлящей, вязкой массы; более
мелкие тела скапливались вокруг них, присасываясь к существам-гигантам,
словно паразиты.
Пока трое мужчин, застыв от страха и удивления, смотрели на озеро,
молния ударила прямо в дрожащую гущу слипшихся тел, испепелив ее верх,
поднявшийся над волнами озера. Над озером заклубился густой пар, а темная
масса студенистых существ вдруг резко съежилась, отпрянув вглубь озера, и
затем снова показалась над поверхностью вод. Всем троим, стоящим на
поросшем густой травой холме, показалось, что сквозь громовой раскат они
расслышали резкий, пронзительный вопль.
- "Что это!" - прокричал Флинн прямо в ухо Дэнни, и Шей почувствовал,
как пальцы товарища еще крепче вцепились в его плечо.
Шей, казалось, был настолько ошеломлен, что не смог произнести ни
слова, и только покачал головой в ответ.
- "Уйдем из этого жуткого места, Дэнни! Ничего хорошего нас здесь не
ждет!"
Командир поднялся с колен, увлекая за собой своего товарища. Он не
сводил глаз с того, что успел рассмотреть сквозь туманный полог дождя - с
чудовищ, поднимающихся со дна озера. К ним подошел Мак-Гаир - он боялся
отстать от товарищей; его приводила в ужас одна только мысль о том, что он
может остаться один в темноте, под дождем, в густом тумане, который таил в
себе неведомые опасности. Он крепко ухватился за руку своего командира.
- "Назад дороги нет!" - прокричал Дэнни. - "Какие бы это ни были
дьявольские проделки, нам до них никакого дела нет! Это нас ни за что не
остановит!"
- "Нет! Плохи наши дела, Дэнни! Похоже, мы влипли!" - попытался
протестовать Мак-Гаир.
Шей грубо пихнул его кулаком:
- "Делай, что тебе приказывают! Дом совсем рядом, и "он" там! Мы не
уйдем отсюда, пока не разделаемся с ним!"
Он повернулся и, подталкивая своих парней в спины, погнал их прочь от
озера, где туман создавал такие странные обманы зрения - ибо то, что они
увидели, не могло быть ничем иным, кроме миража. Хотя... Хотя не видел ли
он своими глазами, как двух его людей утащило в эти ужасные глубины?..
Шей побежал, отгоняя от себя тревожные мысли, собираясь с силами и
подчиняя всю свою волю единой цели, и криками подгоняя Мак-Гаира, неохотно
последовавшими за ним. Они подчинились ему; хотя оба были напуганы до
смерти, им и в голову не приходило ослушаться.
Они не поддались искушению еще раз посмотреть на этот загадочный,
поднимающийся из бурлящей воды остров - казалось, они слышат в самой
глубине своей души тихие нашептывания, подстрекающие их обернуться к
озеру. Они не обращали никакого внимания на хлюпанье и бульканье,
раздававшееся у них за спиной. Они не сводили глаз с особняка - до него
было рукой подать; ползущий с озера туман, застилающий все вокруг,
придавал старинному дому сходство с крепостью.
Почти во всех окнах особняка горели огни, и от этого они
почувствовали странное облегчение, несмотря на все опасности, которые еще
грозили им впереди - ведь они приступали к выполнению самой сложной части
своего плана. Они шли к этим огонькам сквозь тьму, словно к далекому
маяку, указывающему верный путь в бурную ночь.
Они пересекли лужайку и ощутили более твердую почву под ногами.
Заскрипел гравий. Все трое рванулись вперед, не слишком заботясь об
укрытии на тот случай, если из дома за ними кто-то следит. Впереди
показалось парадное крыльцо; двери под навесом казались темным входом в
таинственную пещеру. Флинн изо всех сил старался поспеть за двумя своими
товарищами. Боль в вывихнутой лодыжке очень мешала ему; он засунул руку в
карман своей куртки, нащупывая пальцами пистолет - прикосновение к оружию
немного облегчала его страдания. Внезапно он застыл на месте, чуть
повернувшись в сторону.
Он заметил свет фар. Огни приближались к ним!
По дороге мчалась машина. Три мужские фигуры застыли, выхваченные из
темноты ослепительными лучами прожекторов. Послышался визг тормозов, и
машину резко занесло на влажной дороге, прежде чем она остановилась шагах
в двадцати от них. Дверцы открылись. Кто-то закричал.
46. ШАГ К ГИБЕЛИ
Язычки пламени свеч дрогнули и потускнели; над ними поднялись легкие
струйки дыма. Клин подошел ближе; его руки, сжимавшие черную чашу,
казались синевато-багровыми на фоне черного одеяния. Чаша, которую он нес,
была покрыта сверху темной материей, ниспадавшей широкими складками.
Глаза всех присутствующих в комнате были устремлены на Клина,
вышедшего из алькова, расположенного за алтарем; стояла жуткая тишина,
нарушаемая лишь звуками капающей воды, шарканьем ног Клина и
потрескиванием горящего воска. Инстинкт подсказывал Холлорану, что сейчас
самое время освободиться от стягивающей горло петли, вырваться из рук
араба, стоящего за его спиной; однако на него нашло странное оцепенение, и
он почувствовал, что не может шевельнуться.
Клин пошатнулся, словно ноша была непосильной тяжестью для его
ослабевших рук; однако он удержался на ногах и, издав протяжный, хриплый
полувздох-полустон, еще медленнее заковылял вперед.
Издалека донесся глухой раскат грома - казалось, он исходит не с
небес, а откуда-то из мрачных глубин подземелья.
В конце концов Клин - или то уродливое создание, в которое
превратился Клин - добрался до широкой каменной плиты, на которой лежало
неподвижное тело. Опираясь о ее край одной рукой, он попытался улыбнуться
- возможно, то была улыбка торжества - но непослушные губы дрогнули, лишь
чуть-чуть обнажив желтоватые зубы. Руки его сильно дрожали, когда он
ставил чашу на алтарь. Сдернув с нее покрывало, он отбросил легкую ткань
на пол. Затем Клин погрузил в чашу обе руки, очевидно, чтобы вынуть из нее
скрытый от глаз безмолвных наблюдателей предмет. Затем протянул руки над
густо поросшим волосами животом своего телохранителя, бережно сжимая в них
свою драгоценную ношу.
- Его верные ученики, его преданные последователи и священники, -
раздался хриплый шепот, - сберегли его искалеченное тело. Они спрятали
Бел-Мардука так глубоко, что ни одна живая душа не могла догадаться о том,
где оно находится. А вместе с заживо погребенным телом они схоронили и
тайное знание, открытое Бел-Мардуком людям. В этой темнице могучий дух был
заточен несколько тысяч лет, ожидая, пока в нее не проникнет человек...
этим человеком стал я...
Он осторожно положил то, что держал в руках, на каменную плиту рядом
с неподвижным телом, так, чтобы все окружающие могли видеть этот странный
предмет.
Он был темным, почти черным, блестящим, и, как сначала показалось
оцепеневшим зрителям, не сводившим с него глаз, заключен в тонкую твердую
скорлупу. Наверняка та частица живой плоти, что лежала на краю черного
алтаря, давно уже омертвела; сбоку из нее торчали какие-то грубо
перерезанные трубки - возможно, то были кровеносные сосуды.
Пока они молча разглядывали эту странную вещь, старое сердце, лежащее
перед ними, трепыхнулось, сокращаясь.
И еще...
Матер нажал на ручной тормоз и распахнул дверцу машины еще до того,
как она полностью остановилась.
- "Стоять на месте!" - прокричал он, но шум дождя, очевидно, заглушил
его крик - трое стоящих на дороге не обратили внимания на его команду.
- Достаньте оружие, Фил, - сказал Матер своему компаньону. - Кем бы
они ни были, мне не хотелось бы подпускать их близко к дому.
Используя дверцы машины как прикрытие, оба сотрудника "Ахиллесова
Щита" наблюдали за движениями троих людей, вторгшихся на территорию
поместья. Фил сжимал "Браунинг" обеими руками, опираясь на раму у открытой
- дверцы пассажирского сиденья.
- "Держитесь!" - предупредил он Матера, и тут же один из этой тройки,
прихрамывающий мужчина в куртке с низко надвинутым на глаза капюшоном,
повернулся к машине, вытаскивая из кармана какой-то предмет. Сверкнула
короткая, ослепительная вспышка.
- Обезвредить! - резко бросил своему оперативнику Матер. Пуля сбила
прожектора, установленные на крыше машины. Агент "Щита" выжидал того
момента, когда вооруженный преступник повернется, чтобы выстрелить
наверняка - отступающего человека легче ранить. Он прицелился в правое
плечо противника, но, к сожалению, тот качнулся, готовясь отходить к дому
вслед за двумя своими товарищами. Оперативник видел, как судорожно
вздрогнуло его тело, и как тяжело оно повалилось на мокрый гравий. Пуля
попала в шею, раздробив позвонки. Агент "Щита" невольно нарушил приказ
Матера.
Оперативник выругался сквозь зубы, но времени на оправдания перед
своим старшим начальником у него не было - оставшиеся в живых бандиты уже
взошли на крыльцо.
Он бросился следом за ними, проскользнув меж стоящих возле дома
автомобилей, и прижался спиной к внешней стене крытой галереи, ведущей в
дом, ничем не выдавая своего присутствия и поджидая удобного момента для
следующего решительного броска. Решив, что Матер отстал где-то по дороге к
дому, он оглянулся назад, на их машину. Плановик застыл на месте, глядя на
озеро.
Они успели заметить странное свечение в той стороне всего несколько
минут тому назад, когда их машина, выбравшись из темного живого тоннеля,
образованного тесно переплетенными кронами деревьев, начала спускаться в
долину, но густой туман и почти непрозрачная завеса дождя помешали им
разглядеть, что это было. Даже теперь, когда они находились совсем рядом с
озером, было практически невозможно различить ни одной детали. Над водой
клубился плотный туман, который не в силах был разогнать даже проливной
дождь; сквозь его матовую завесу пробивался необычный белый свет. Матер с
трудом оторвался от этой картины и поспешил следом за своим агентом,
прихрамывая и глубоко вонзая свою трость в землю.
- Что там такое? - спросил оперативник старого Плановика, когда тот
подошел поближе.
- Не знаю, - ответил тот еле слышно, - озеро бурлит - вот все, что
мне удалось разглядеть. Давайте-ка займемся своим делом.
- А вот и наш патруль, - агент качнул головой в сторону холма, где
показались огни фар.
- Нет времени ждать. Проверьте-ка, что там, внутри.
Низко пригнувшись, оперативник на секунду высунулся из-за своего
прикрытия и тотчас же спрятался назад.
- Черт, - произнес он. - Двери открыты. Они уже в доме.
"Это был сон. Это мог быть только кошмарный сон."
Однако Кора знала, что не спит. Кошмар, творящийся здесь, был
абсолютно реален. Она попыталась собраться с мыслями, отчаявшись, не
понимая, что происходит, почему Монк - этот толстый гигант - неподвижно
лежит на плите из черного камня совсем голый, и... и еще... Шок
окончательно привел ее в себя.
Ссутулившаяся фигура, стоящая по другую сторону алтаря, закутанная в
длинную черную мантию, была так уродлива, что внушала не столько страх,
сколько отвращение. Только по глазам можно было узнать, кем было раньше
это гадкое существо.
- Феликс?... - ей казалось, что она произнесла его имя громко, однако
с губ ее слетел лишь невнятный полушепот.
Она закрыла руками лицо - не только потому, что зрелище потрясло ее,
но и для того, чтобы мысли прояснились...
Слабость прошла, и мысли Холлорана вновь обрели былую четкость и
остроту. Он смотрел на темный предмет, лежащий на черном камне, не веря
своим глазам.
- Не может быть, - прошептал он.
- И тем не менее, это так. Перед вами единственная живая часть тела
Бел-Мардука, которая сохранилась в гробнице. Его сердце.
- Это невозможно.
- Как видите.
- Клин, прекратите этот абсурд. Позвольте мне уйти отсюда вместе с
Корой...
Вместо ответа Клин страшно, без слов закричал - этот бешеный вопль
мог быть вызван внезапным приступом боли. Тонкая петля сдавила горло
Холлорана еще сильнее - Даад грубо потащил его назад, прочь от алтаря. От
неожиданного рывка он потерял равновесие и упал на мокрый пол. Араб
наклонился над ним, не выпуская из пальцев удавки.
Кора шагнула к нему, но, внезапно ослабев, рухнула на твердый камень.
- "Это еще не все, Холлоран!" - послышался хриплый, резкий голос
Клина. - Сделано немало, но предстоит сделать еще больше. Особенно сейчас,
в нашу грозную эпоху, когда у нас достаточно оружия для того, чтобы
устроить геноцид. "Неужели вы не понимаете, что заставляет человечество
идти этим путем!" Это займет лишь несколько десятилетий. Ничтожно малый
срок по сравнению с продолжительностью жизни Земли. И затем на несколько
лет воцарятся разруха, голод, болезни, вражда и раздоры между мелкими
группировками, войны и насилие. Зло будет править миром, когда мировое
равновесие меж ним и добром будет нарушено, и чаша весов склонится на
"Его" сторону, на сторону Бел-Мардука! Я показал вам озеро, Холлоран,
позволил заглянуть в его глубины. Это наследие наших пороков, наших зол,
их воплощение в живых существах. "Вы видели их - отражения вашей
собственной низости и ваших грехов!" Меж мной и вами не такая уж большая
разница, Холлоран. Я только прошел дальше по этому пути.
Клин низко нагнулся, опираясь руками на тело Монка, хрипло дыша; его
силы явно были подорваны длинной речью.
- Я мог бы сделать вас одним из моих людей, Холлоран. Это было бы не
так трудно, как вы сами воображаете - простое потворство вашим собственным
наклонностям, и ничего более. Но я не могу окончательно поверить вам. А у
меня слишком мало времени, - теперь он говорил медленно и плавно;
очевидно, его возбуждение прошло или же он слишком ослаб после недавней
вспышки и еще не успел вновь собраться с духом. - Она вступит в наш союз,
станет третьей там, где нас осталось только двое - Бел-Мардук и я. Кора
поможет нам.
Клин выпрямился, подняв руки:
- Азиль...
Араб шагнул вперед, достав из складок своей широкой одежды длинный
острый нож; один его край был специально утолщен, что придавало ножу
сходство с мачете. Гладкий металл ярко блеснул в лучах свеч.
Он поднял острие над грудью Монка, и руки американца вздрогнули. С
губ сорвался слабый стон.
Одним коротким, точным движением, без видимого усилия, Кайед вонзил
нож в грудь американца. Ему нужно было лишь вскрыть грудную клетку
парализованного, обнажить его сердце.
Монк дрожал всем телом. Теперь не только руки, но и ноги его
судорожно подергивались; а остро заточенное лезвие спускалось все ниже, к
его животу.
Ужасное вскрытие остановили приглушенные звуки выстрелов, донесшиеся
откуда-то сверху.
47. ЧЕРЕЗ ВНУТРЕННИЙ ДВОР
- Задержи их, Мак-Гаир! Чтобы ни один не проник в дом!
Мак-Гаир подозрительно поглядел на своего командира:
- Черт возьми! А ты где в это время будешь?
- Поищу этого ублюдка. Он должен быть где-то здесь.
- Ты что, спятил? Лучшее, что мы можем сделать сейчас, - это убраться
отсюда восвояси, пока нас не пристукнули.
- Ты будешь делать то, что я тебе скажу, иначе тебе придется иметь
дело кое с кем похуже меня.
- А что, если он не тут?
- О, этот ублюдок тут, рядом, я могу на что угодно поспорить.
- Я даю тебе пять минут, Дэнни, не больше!
Шей решил, что спорить бесполезно. Мак-Гаир всегда был порядочным
трусом; он убивал только тогда, когда они шли втроем на одного противника,
и кто-то надежно прикрывал отступление. Тем не менее, Шей считал, что пяти
минут ему будет вполне достаточно, а потом пусть Мак-Гаир катится ко всем
чертям. Он быстро обернулся, оглядывая громадный холл у входа - его
размеры, однако, не произвели на Дэнни особого впечатления. Одна створка
входных дверей была открыта. В доме было очень холодно - ему показалось,
что внутри даже холоднее, чем снаружи. И уж, конечно, нечего ждать добра
от этих старых стен.
Шей перебежал выстланную каменными плитами площадку перед входом; все
его чувства предельно обострились, он ждал, что из какой-нибудь двери,
ведущей в холл, выбежит вооруженная охрана. Глаза его бегали по сторонам,
то и дело обращаясь к широкой лестнице и балюстраде второго этажа - ведь
не могло же случиться так, чтобы никто в доме не услышал того шума,
который они подняли во дворе.
Он бросился в коридор, держа револьвер в вытянутой вперед руке. Затем
остановился и прислушался. Выстрелы в холле. Очевидно, Мак-Гаир сдерживал
тех, кто пытался ворваться в дом. Наверняка они сцапали Флинна, размышлял
он. Дела шли из рук вон плохо. Хуже, пожалуй некуда.
На его лице промелькнуло странное выражение - могло показаться, что
он улыбается.
В самом конце коридора была распахнутая дверь - дождь хлестал на
порог, и пол у входа был залит водой. Куда ведет эта дверь? Она никак не
может быть черным ходом на задний двор - этот громадный особняк был
гораздо шире. Добежав до двери, он выглянул наружу, и тут ему сразу стала
ясна вся планировка дома. Внутренний двор, затопленный водой. Но что
это?..
Из-за приоткрытой двери, расположенной как раз напротив той, где он
стоял, лился свет. Кто-то выглядывал из-за угла, точь-в-точь как он сам.
Шей не колебался ни минуты. Он кинулся вперед, к стоящей на пороге
противоположной двери фигуре. Пробегая через двор, он успел заметить, как
что-то клокотало и булькало за каменной оградой. Он не обратил внимания на
полуразрушенный фонтан, переполнившийся из-за сильного ливня - вода
переливалась через край бассейна.
Он сделал еще один рывок вперед, к двери. Стоящий в освещенном
квадрате человек заметил его и шагнул назад. Но этот дурак глядел на
фонтан перед собой, не замечая, что делается рядом с ним. Тень, бесшумно
выскользнувшая из тумана, упала на него. Дэнни повезло: молния ни разу не
сверкнула, пока он бежал через внутренний дворик.
Он ворвался в дверь. Мужчина, выглянувший из-за косяка, бросился было
бежать, но было поздно. Шей сгреб его, одной рукой зажимая ему рот. Он
ткнул дулом оружия чуть пониже лба своего пленника - очки в тонкой
металлической оправе слетели у того с носа и упали на пол. Жесткое дуло
револьвера уперлось в закрытое веко пожилого мужчины.
48. КРОВАВЫЙ РИТУАЛ
Араб что-то невнятно бормотал - кажется, это был монотонный
речитатив, который он повторял за своим господином. Холлоран чувствовал,
как руки Даада, сжимающие петлю на его шее, дрожат от возбуждения. Даад не
сводил глаз с фигур людей, стоящих у алтаря; ему очень хотелось подойти
поближе и встать в их круг, но надзор за пленником не позволял ему сделать
ни шага ближе, и он утешался тем, что бубнил себе под нос древние
заклинания, разученные по древним рукописям из гробницы в Уре.
В подземную комнату ворвался легкий ветерок, прилетевший из верхнего
коридора. От его свежего дыхания вздрогнули и затрепетали огоньки свеч;
тени качнулись и заплясали в причудливом танце, словно они тоже принимали
участие в таинственном обряде.
Клин, подошедший ближе всех к черной каменной плите, зная, что силы
его уходят с каждой минутой, что воля его слабеет, поторапливал Кайеда.
Омертвелая кожа опадала с его головы целыми кусками, и желтоватые чешуйки
хлопьями ложились на его черную мантию, на тучное обнаженное тело, лежащее
внизу на алтаре. Он чувствовал, как его изъязвленное, кровоточащее тело
покрывается новыми ранами, как лопается сухая, сморщившаяся кожа, как его
одежда пропитывается гноем, текущим из глубоких трещин в гниющей заживо
плоти. Он чувствовал адскую боль - никогда в жизни ему не приходилось
испытывать подобных мук; ему казалось, что его члены горят на медленном
огне. Кожа сморщивалась, обтягивая кости черепа, лопалась, и из надрывов
начинала медленно сочиться красноватая жидкость. Это был плохой признак,
означавший приближение того, чего Клин боялся больше всего на свете.
Ночные кошмары, сменявшие друг друга уже много недель подряд, страх,
мучивший его все это время, мрачные, не совсем ясные, но исполненные
темного и жуткого смысла предчувствия, - все это были ощущения,
напоминавшие ему давно пережитый ужас, который он испытывал в потайной
гробнице в Уре. "Зачем теперь, о Господи? В чем я провинился перед тобой?
Неужели ты покидаешь меня, Бел-Мардук?" Он обращался с немой мольбой к
своему владыке, бормоча заклинания, ибо эти древние слова были частью
обряда, в их интонациях и в ритме плавной, напевной речи заключалась некая
тайная сила, способная связать живую душу со сферой духов.
Окровавленными руками Кайед развел края рассеченных ребер Монка,
чтобы обнажились его внутренности. Веки американца дрогнули - жизнь
покидала его изувеченное тело. Араб погрузил пальцы в глубокий разрез,
надавливая на грудину, чтобы все скользкие, окровавленные органы
опустились вниз, и, нащупав сердце, вытащил его наружу, растягивая крупные
артерии и разрывая вены. Еще трепещущий алый комок лежал в его ладони.
Движения Кайеда были точными и быстрыми - весь ритуал был хорошо отработан
за много лет.
Клин поднял другое сердце - старое, темно-красное, сморщенное, оно
ничем не напоминало живой орган, однако в нем заключалась вся жизнь
божества, которому служил Клин. Осторожно держа одной рукой свой странный
фетиш, другой Клин цепко схватил запястье Коры. Девушка, казалось, совсем
оцепенела и не сопротивлялась ужасному существу, завладевшему ее рукой. Ее
глаза были мутными; она бессмысленно глядела в пространство перед собой.
Сплетя свои пальцы с пальцами Коры, Клин погрузил обе руки в зияющую
рану; обескровленное, иссохшее сердце лежало меж их ладонями. Кора
вздрогнула и жалобно застонала. И когда Клин поместил свою драгоценную
ношу рядом с живым, истекающим кровью сердцем Монка, девушка пронзительно
закричала.
Кора чувствовала, как все ее существо погружается в широкую кровавую
рану; ее рука утопала в крови, погружаясь в вязкую слизь. И всего ужасней
было то, что древнее, едва живое сердце всасывало ее в себя, поглощало ее.
Клин погрузился в бредовые ощущения. Он испытывал блаженство,
перерождаясь снова, но не чувствуя боли. Энергия, текущая сквозь его тело
во внешнее пространство, начинала биться в нем ровными, сильными ударами.
Однако его эйфория длилась недолго. Призрачный мир рухнул, разлетелся на
осколки, опять появились боль и страх, когда девушка резко выдернула свою
кисть из его пальцев, сжимая в дрожащей руке его драгоценный фетиш -
древнее сердце.
Несколько мгновений Кора смотрела на свой окровавленный кулачок,
сжимающий странный, скользкий, трепещущий, но холодный и жесткий на ощупь
предмет. Затем она резко повернулась в сторону и с силой отшвырнула от
себя окровавленный комок. Клин и его слуга-араб не успели помешать ей -
движения ее были настолько быстрыми и судорожными, что невозможно было
предугадать их.
Нежный предмет, покрытый темной коркой, покатился по полу и упал в
неглубокую лужу черной, гнилой воды.
Эхо от резкого, протяжного крика долго перекликалось под арками,
ведущими в коридор - это кричал Клин.
Холлоран не стал терять время и попытался использовать данный ему
судьбой шанс.
Даад глядел на темный комок, лежащий на мокром полу в нескольких
шагах от него. Араб был настолько потрясен происшедшим, что железный
захват его пальцев на деревянных ручках гарроты ослаб настолько, что
Холлоран, стоящий перед ним на коленях, сумел нанести сильный удар локтем
ему в пах. Даад зашипел и выпустил из пальцев одну ручку удавки, хватаясь
за ушибленное место; петля врезалась в шею Холлорана. Оперативник схватил
араба за лодыжку и дернул ее вперед, чтобы повалить противника на спину.
Превозмогая боль, Даад ударил Холлорана ногой; оперативник, начавший
подниматься с пола, снова упал.
Они вскочили почти одновременно, но глаза араба застилали слезы -
боль в ушибленной мошонке была слишком сильной. Используя выпрямленные
пальцы на развернутой ладони как штык, Холлоран сделал резкий выпад - от
удара хрустнули суставы; жесткие, как железо, пальцы вонзились в
щитовидный хрящ на шее араба. Если бы он вложил в свой удар чуть больше
сил, Даад мог бы умереть на месте; однако, не ощущая под ногами твердой
опоры, Холлоран не смог замахнуться как следует, и араб упал на колени,
задыхаясь и хрипя. Чуть пригнувшись, Холлоран обернулся к товарищам араба,
готовясь броситься на того, кто нападет первым.
Кора медленно сползала на пол, прислонившись спиной к черному алтарю;
струйка крови лилась через край каменной плиты, алым пятном расплываясь на
плече ее белого купального халата. Клин, спотыкаясь, как слепой, обходил
вокруг алтаря, опираясь на него одной рукой - другую, с растопыренными
пальцами, он вытянул вперед, словно желая дотянуться до своего фетиша,
лежащего в грязи всего в нескольких шагах от черной плиты с распростертым
на ней безжизненным телом. Кайед не сводил глаз со своего любовника,
корчащегося от боли на полу. Когда, наконец, он перевел взгляд на
Холлорана, гнев затопил его рассудок. Кайед поднял нож, которым он только
что вскрывал тело Монка - отраженный свет тускло блеснул на окровавленном
лезвии.
Но тут в комнату вошли еще двое.
Януш Палузинский, которого Клин послал наверх - узнать, откуда
доносятся револьверные выстрелы, - вернулся обратно. За его спиной стоял
человек в промокшей куртке с капюшоном; одной рукой он грубо схватил
воротник пожилого поляка, в другой был зажат револьвер, приставленный
дулом к голове пленника.
49. ВОЗВРАЩЕНИЕ В БАРАК СМЕРТИ
- Нельзя тратить столько времени на пустяки, - проворчал Матер.
- Поискать другой вход? - спросил агент, взглянув на своего
начальника снизу вверх - он все еще стоял на коленях у стены галереи,
ведущей в дом.
- Не стоит, - ответил Матер, подавая знак двоим людям "Щита", бегущим
к крыльцу. Он повернулся и пошел им навстречу, ловко избегая тех открытых
мест, которые должны были находиться под прицелом вооруженного бандита,
засевшего в холле. Выйдя из-под навеса, Матер поднял воротник пальто,
чтобы хоть как-то укрыться от сильного дождя.
- Как насчет того, чтобы немного поупражняться в стрельбе, Джордж? -
спросил он.
- К вашим услугам, сэр, - послышался ответ; все трое собрались в
тесный кружок, чтобы шум дождя не мешал им разговаривать. - Что случилось?
- Похоже, обычаи гостеприимства не распространяются на этот чудной
дом. Во всяком случае, нас здесь встретят неласково. Видишь этот
"Мерседес", что стоит у крыльца? С заднего сиденья должны хорошо
просматриваться двери, ведущие в дом - если, конечно, удастся хоть
что-нибудь разглядеть в такой темноте. Эти славные ребята очень экономны -
они уже погасили те огни, которые показались им лишними. Автомобиль наш;
если дверцы заперты, ты можешь открыть их запасным ключом.
- Что надо сделать?
- Снять стрелка возле двери.
Матер повернулся и, прихрамывая, пошел назад; второй оперативник
отправился за ним, пригнувшись и перебежав под прикрытием "Мерседеса" на
другую сторону галереи, просматривающейся из дверей, ведущих в дом. Тот,
кого Матер назвал Джорджем, медленно двинулся к машине, пригнувшись еще
ниже, чем его напарник; подойдя к передней дверце, он взялся за ручку и
легонько повернул ее. Холлоран, должно быть, выскочил из машины так
поспешно, словно за ним гнались все демоны ада, подумал он, обнаружив, что
машина не заперта. Ключи от зажигания болтались на приборном щитке. Джордж
повернул ключ и забрался на заднее сидение, нажав на кнопку механизма,
опускающего стекло пассажирского окна. Он поднял свой "браунинг" вровень с
открывшейся щелью, следя за тем, чтобы оружие не намокло под дождем, и
стал ждать.
Он увидел, как оперативник, отправившийся вместе с Матером, лег
плашмя на каменный пол галереи и пополз вперед, к входным дверям, держась
поближе к стене, чтобы все время оставаться в тени. В это время Матер
протянул руку и постучал своей тростью по полу внутри галереи, чтобы
привлечь внимание противника.
Прием сработал безотказно. Джордж нажал на спусковой рычажок
револьвера, как только в нескольких метрах впереди него, в дверях,
блеснула ослепительная вспышка. Два выстрела прогремели как один - Фил,
стоявший на крыльце, выстрелил, целясь чуть левее того места, откуда
раздался выстрел врага. Все замерли на несколько секунд; когда вновь
сверкнула молния и грянул гром, Джордж увидел, как Матер бросился по
темной галерее, ведущей к дверям, а спустя мгновение за ним побежал
поднявшийся с колен Фил. Он выскочил из машины, заняв позицию у стены как
раз напротив своего напарника, готовясь прикрыть огнем Матера и Фила,
рискнувших штурмовать вход.
Матер распахнул вторую створку дверей и точным ударом трости отбросил
"Армлайт" в сторону от неподвижной фигуры, лежащей у порога. В огромном
холле царил полумрак - слабый свет падал из-за приоткрытой двери как раз
напротив парадного входа и с верхней лестничной площадки. У Матера
вырвался вздох облегчения, когда он удостоверился, что дверь охранял
только один человек. Предпринятый штурм двери был довольно смелым планом -
ведь приходилось действовать почти вслепую, не будучи уверенным, что
противник, стерегущий дверь, тяжело ранен и не сможет оказать
сопротивление. Только счастливая случайность спасла жизнь ему и его
молодому коллеге; однако быстрота атаки и очевидный выигрыш во времени
оправдывали риск, на который им пришлось пойти.
Матер указал своей тростью на тело, скорчившееся у порога:
- Осмотрите его. Пошлите одного человека за мной. Вам я поручаю
проверить лестницу.
Последнее распоряжение он отдал уже на ходу, направляясь к
полуоткрытой двери, из-за которой лился свет.
Он скрылся в коридоре и быстро пошел вперед, заглядывая по пути во
все открытые двери. Сквозняк дунул ему в лицо сыростью - видимо, где-то
поблизости была дверь, ведущая на улицу. Он почти побежал вперед, заметив
проход в конце коридора. На полу разлилась огромная лужа.
Ему показалось, что он слышит шаркающие звуки шагов - они раздавались
впереди, в конце коридора.
Палузинский выскользнул за дверь, ведущую во внутренний двор, и дождь
сразу обрушился на него; холодные струи хлестали по лицу, линзы очков
намокли и уродливо перекашивали формы окружающих предметов. Блеснула яркая
молния, на несколько секунд превратившая крупные капли на стеклах очков
поляка в крупные серебристые жемчужины; свет был настолько ярким, что
Палузинский зажмурился. Быстрым, привычным жестом сняв очки, он засеменил
через выложенный каменными плитами внутренний двор. Раздался оглушительный
удар грома. Палузинский стремился как можно скорее выбраться из этого
жуткого, проклятого дома, и поэтому он не пошел через личные покои Клина,
откуда надо было долго пробираться до парадного входа по коридорам, а
выбрал самый короткий путь, ведущий к центральному холлу. Безошибочный
инстинкт человека, весьма искушенного в науке выживания, подсказывал ему,
что для Клина бьет роковой час, и ему отнюдь не хотелось в этот час
оказаться где-нибудь поблизости, чтобы - не дай Бог - не разделить
жестокую участь "своего пана".
Когда он добрался до центра двора, где стоял разрушенный фонтан, ему
в лицо брызнуло какой-то жгучей жидкостью.
Он остановился, чтобы протереть больное место рукой, и почувствовал
на щеке что-то липкое и влажное, въедающееся в кожу. Близоруко вглядываясь
во тьму, он заметил, как из переполненного бассейна разрушенного фонтана,
извиваясь, выползают какие-то ужасные твари, как эти странные существа
извиваются среди каменных фигур.
Палузинский коротко, приглушенно вскрикнул и попятился назад.
"Дрянь!" Этого не может быть! Сломанный, заросший лишайником фонтан давно
пересох, его не прочищали уже бог знает сколько лет! Тем не менее он
отчетливо видел, как плещется вода в потрескавшейся каменной ограде
бассейна, и в ней пляшут веселые искорки - это были отражения освещенных
окон особняка, выходящих во внутренний двор. Вода тонкими струйками текла
по каменным желобам, и их попорченные временем резные каменные узоры
напоминали сказочных зверей, высунувших головы из темных ручьев.
Непонятные, жуткие существа в бассейне "двигались", свивались вместе,
словно хотели построить живой мостик, чтобы перебраться через каменную
ограду; их становилось все больше и больше - казалось, сами камни
порождают этих чудовищ. Твари, копошащиеся в мутной воде, извергали из
себя едкую жидкость, разбрызгивающуюся на много метров вокруг.
Палузинский кинулся бежать, но поскользнулся и упал в отвратительную,
дурно пахнущую слизь на каменных плитах, устилавших дворик. Он выронил
очки, и от удара о камень одно стекло покрылось сетью тонких извилистых
трещин.
Подгоняемый страхом, поляк проворно пополз на четвереньках к двери
напротив, из-за которой падал мягкий свет. Он был слишком напуган, чтобы
тратить драгоценные секунды на поиски разбившихся очков или оглядываться
на бурлящий фонтан. Он приглушенно всхлипнул, когда вокруг его ноги
обвилось что-то мягкое, почти бесплотное. Хотя прикосновение было легким и
нежным, Палузинский почувствовал, как его кожу начинает жечь. Он рванулся
вперед, не останавливаясь ни на миг, ощупью пробираясь в холодной и
скользкой слизи ко входу в дом, до которого оставалось не более полутора
десятков шагов.
Он вытер мокрое от слез и дождя лицо, вглядываясь в дальний конец
коридора. Заметив прихрамывающего человека, идущего ему навстречу,
Палузинский отпрянул к стене и вытащил из-под пиджака тяжелый
металлический ломик - свое любимое оружие, с которым он не расставался ни
на минуту. Не раздумывая над тем, кто этот незнакомец, и что он делает в
доме в столь поздний час, поляк бросился на высокую худощавую фигуру,
занося ломик для смертельного удара. Им руководил слепой инстинкт
самосохранения.
Матер успел заметить, каким диким безумием горят глаза бегущего к
нему человека. Металлический ломик тускло сверкнул в неярком свете ламп,
освещающих коридор. Плановик остановился и поднял свою трость, направив ее
конец прямо в грудь лысого мужчины.
Палузинский усмехнулся, глядя на оружие, которым собирался защищаться
этот худощавый пожилой человек. Он подумал, что легко справится с
противником, вооруженным хрупкой деревянной тростью. Самое худшее осталось
позади, во дворе, у фонтана, и в подземелье, где горели черные свечи. Он
ухватился за конец трости и рванул ее на себя, одновременно занося свой
короткий тяжелый лом над головой незнакомца. Рука его дрожала. Раздался
еле слышный щелчок.
Матер нажал маленькую кнопку на ручке своей трости, и длинная полая
деревянная палка осталась в руке у Палузинского. Из-под чехла показался
острый клинок. Безобидная деревянная трость превратилась в шпагу. У Матера
не оставалось ни секунды на раздумья, ибо этот сумасшедший, стоящий перед
ним, хотел только одного - убивать.
Плановик сделал выпад. Лезвие шпаги глубоко вошло в грудь
Палузинского, задев сердце и выйдя с другой стороны тела.
Палузинский удивленно поглядел на высокого мужчину, стоящего перед
ним. Он почувствовал боль только когда его противник резким движением
выдернул тонкий клинок из раны.
Он медленно опустился на пол. Его движения были плавными,
естественными - со стороны могло показаться, что он внезапно почувствовал
сильную усталость и присел отдохнуть возле стены. Затем он неуклюже лег, и
взгляд его помутился.
Перед смертью его посетило странное видение. Ему казалось, что он
лежит среди сотен тощих тел, вытянувшихся на холодном полу - не в коридоре
особняка, а в тесном, слабо освещенном бараке, за много сотен километров
отсюда.
Эти живые скелеты начали шевелиться, приподнимаясь на полу. Они
поворачивали к нему головы и улыбались жуткой усмешкой - растягивались
иссохшие губы, в лунных лучах поблескивали глубоко запавшие глаза. Они
ждали здесь много лет, ждали, когда он вернется. Один из них подполз ближе
и дотронулся до лица молодого Януша Палузинского своими холодными,
костлявыми пальцами. Он лежал неподвижно, не в силах шевельнуться, и
чувствовал, как невидимые руки приподымают край его грубой одежды. И
удивился тому, что совсем не почувствовал боли, когда зубы впились в его
обнаженный живот.
Боли не было. Совсем.
И он знал, что этот кошмар, уже не раз снившийся ему, будет
продолжаться дальше...
50. ТЕНИ И ВИДЕНИЯ
Холлоран даже не шевельнулся, ни один мускул не дрогнул на его лице.
Он по-прежнему глядел вверх, в лицо умирающему гангстеру.
Ослабевшая рука дрогнула, и дуло револьвера дернулось. Умирающий
снова попытался прицелиться в свою жертву, но было уже слишком поздно -
силы оставляли его. Дэнни Шей начал опускаться на ступеньки, делая
последнее отчаянное усилие удержать дуло револьвера на одной линии с
головой Холлорана, но не смог - раненному в живот, ему оставалось жить
всего несколько секунд. Еще несколько секунд его рука сжимала оружие,
затем пальцы разжались. Глаза Дэнни закрылись; он почувствовал, что уже не
сможет поднять отяжелевшие веки.
- Господи всемогущий... - тихо проговорил он, но тут голос его
дрогнул, и молитва прервалась.
Его тело скатилось с крутых ступенек на мокрый пол - Шей был мертв.
Свежий ветер, ворвавшийся в подземелье сверху, со внутреннего двора,
взъерошил волосы Холлорана. Язычки пламени заметались под ветром; многие
свечи потухли, и черные тени от альковов протянулись в комнату,
придвинулись ближе, почти к самым ногам Холлорана. Древние изваяния все
так же бесстрастно глядели из углов. Однако Холлорана тревожил взгляд не
этих огромных каменных глаз, а других, непонятных существ, скрывающихся во
мраке под высокими арками. Эти следящие за ним твари не имели ни тел, ни
формы - вероятно, они были всего лишь плодом его воображения. Холлоран
чувствовал на себе их цепкие, пристальные взгляды.
Он повернулся к алтарю, на котором лежало огромное тело, истекающее
кровью. Кора поднялась с пола; на белой ткани ее халата резко выделялись
красные пятна. Глаза ее были устремлены на Холлорана, казалось, она без
слов молила его увести ее скорее из этого проклятого, страшного места. Но,
встретившись с его холодным взглядом, она отвернулась и приняла
безразличный вид.
Холлоран ничем не выдал своих чувств; он не мог позволить себе такого
проявления слабости в этот миг. Смущенный, растерянный, он не был до конца
уверен в своих чувствах к Коре. О да, ей удалось причинить ему боль,
глубоко ранить его сердце. Он расплатился за все. Он пытался убедить себя
в том, что девушка стала невинной жертвой человека, использовавшего ее в
своих целях. Но в то же время... он хотел прогнать эту мысль, но она
упорно возвращалась, причиняя ему наихудшие страдания... очевидно, сама
Кора оказалась восприимчивой ко злу - ведь она поддалась его влиянию.
- Не тебе судить меня, Лайам, - сказала Кора; она не повышала голоса,
но тон ее был вызывающим. - Не тебе и не таким, как ты.
Холлоран понял, что она имела в виду.
От удара грома дрогнули стены подземелья; эхо прокатилось под
каменными сводами, и с потолка на мокрый пол посыпалась темная пыль.
В одной из грязных лужиц лежал темный комок размером с кулак -
сохранившееся с древнейших времен сердце почитаемого Клином божества.
Из темных ниш в стенах начали появляться невиданные, кошмарные твари,
чьи жадные глаза уже давно следили за Холлораном.
Холлоран чувствовал их приближение; сперва ему казалось, что он видит
их. Эти призрачные создания были похожи на подводные чудовища, появившиеся
из глубин озера во время его катания с Клином на лодке. Они медленно
продвигались вперед, окружая его со всех сторон. Это было материальное
воплощение его внутренних пороков, темной стороны его "я" - кажется, Клин
достаточно ясно объяснил ему их происхождение.
Холлоран почувствовал, что силы покидают его. Он пошатнулся, словно
от сильного удара, и обернулся кругом, оглядывая просторное подземелье.
Боковым зрением он заметил, как тела неизвестных созданий мелькают
меж каменных идолов, прячась в тени, - они подходили все ближе, чтобы
напасть на него. Но стоило ему перевести свой взгляд в ту точку, где
только что извивалась чудовищная тварь, как четкие контуры фантастической
фигуры расплывались, и она превращалась в чуть заметное туманное облачко.
Он почувствовал странную тяжесть в голове, словно его виски тесно
сжал стальной обруч. Ему показалось, что тысячи тонких змеистых щупалец
проникают в его мозг, парализуя волю, связывая мысли.
Он сжал руками ноющие виски и встряхнул головой, желая избавиться от
неприятных ощущений. И тотчас же ссутулился, как будто его собственный вес
стал для него непосильной тяжестью. Кора шагнула к нему, но невидимые руки
удержали ее, ухватившись за легкую одежду - халат распахнулся, обнажив
плечи и грудь, залитые кровью. Она закричала, пытаясь вырваться из цепких
объятий, но Холлоран не слышал ее крика.
Собрав остаток сил, он шагнул вперед - сейчас ему хотелось только
одного: помочь девушке; он совершенно забыл о своих собственных
страданиях, когда смотрел на бьющуюся в руках невидимого врага Кору. Но
невидимые щупальца, парализующие его мозг, зашевелились и заставили его
опуститься на мокрый пол.
Он не слышал стонов девушки. Но хриплый смех Клина терзал его,
врезаясь в мозг, словно тупой бурав.
Этот дребезжащий звук вызвал у Холлорана новый приступ бессильного
гнева - казалось, Клин дразнил его, издевался над ним, мучил его,
освобождая из самых темных глубин его души кошмарные образы - чудовищные и
устрашающие, порожденные слепой злобой; отвратительные и непристойные,
словно живые слепки его худших пороков. Все самые низкие чувства вдруг с
новой силой воскресли в нем, подчиняясь воле того, кто обладал древней,
могучей силой - тайным искусством Каббалы, - Феликса Клина...
Но где же он? "Где" Клин?!
- "Где же еще ему быть, как не "в тебе самом", - ответил беззвучный
шепот, раздавшийся прямо в его мозгу.
- Не может быть! - воскликнул Холлоран, сжав голову обеими руками,
чтобы больше не слышать этот тихий, вкрадчивый голос.
- "Тем не менее это так!"
Послышался знакомый торжествующий смешок.
- "Я могу быть везде, где только пожелаю. Разве я не
продемонстрировал себе свои возможности во время нашей первой встречи?"
- Я могу помешать тебе!
- "Можешь? Что ж, попробуй", - отозвался Клин, не скрывая насмешки.
Холлоран почувствовал невыносимую боль - казалось, его глазные яблоки
изнутри кто-то жжет добела раскаленным железом. Он склонился к земле,
колени его согнулись сами собой.
- "Ну, как? Больно? Я могу сделать еще больнее. Ты заслужил более
тяжкие муки."
Холлоран поднял глаза - Клин стоял совсем рядом, повернувшись к нему
лицом; глаза медиума были закрыты, обагренные кровью руки прижаты к груди.
Его голова, торчащая из тесного ворота черной мантии, представляла собой
жуткое зрелище - кожа почти сошла, и лицо превратилось в сплошную
кровоточащую рану. Он стоял, шатаясь, и тени, протянувшиеся к нему из
темных ниш - нет, нечто "большее", чем тени - извивались вокруг него в
причудливом танце. Клин широко раскрыл рот в беззвучном крике, а его черты
были искажены гримасой боли.
- Слишком поздно! - крикнул ему Холлоран. - Ты слишком слаб. Твои
силы уже не те, что прежде.
Произнося эти слова, Холлоран почувствовал, как утихает боль и
разжимается стальной обруч, стиснувший его виски. Но через несколько
мгновений боль нахлынула с новой силой.
- "Ты ошибаешься, Холлоран", - прошептал внутренний голос. - "Вся
проблема заключается в том, что я еще не решил, сразу ли я прикончу тебя,
или помучаю некоторое время, чтобы вполне насладиться твоим страхом, твоей
предсмертной агонией."
Раздался хриплый вздох - Холлоран уловил его внутренним слухом,
подобно тому, как он слышал беззвучный шепот Клина. Клин, едва держащийся
на ногах, сделал шаг к нему. Он провел по лицу руками, оставляя глубокие
царапины там, где пальцы касались обнаженной плоти.
- "Холлоран!"
Этот резкий крик сорвался с потрескавшихся губ Клина.
Медиум открыл глаза - огромные черные зрачки резко выделялись на
синевато-багровом лице.
- Я могу причинить тебе боль, - прохрипел Клин. - Я могу сделать так,
чтобы твое сердце разорвалось от ужасов, которые я тебе покажу.
Глаза низкорослого человека закрылись, и снова беззвучно рассмеялся.
Холлоран "почувствовал" этот смех, и им овладел новый приступ гнева.
Галлюцинации обрели резкие, отчетливые формы. Холлоран видел перед
собой фантастических чудовищ, созданных его воображением - отвратительных,
ужасных тварей. Но, порожденные его собственным воображением, они были
чересчур вещественными и осязаемыми для обыкновенных кошмарных видений. Их
острые когти резали тело, словно острые ножи. Он чувствовал зловоние,
исходившее от них - их влажное дыхание наполняло воздух нестерпимым
смрадом. Они присасывались к его коже своими жадными ртами (он не был
уверен в том, что это рты - лишенные губ черные отверстия раскрывались в
их безобразных телах), впиваясь в лицо и шею.
Он чувствовал тупую боль в руках. Грудь сжало, словно в тисках.
Темный страх начал подниматься из глубины его сознания, вытесняя все
остальные чувства. Нет! Это всего лишь плод его воображения - и внушения
Клина. Они не могут причинить ему никакого вреда!
Однако вред они причинить могли.
Как только жадные рты впились в тело Холлорана, жизненные силы
понемногу начали оставлять его. Он "знал", что враждебные живые организмы
проникают сквозь кожу и попадают в вены, закупоривая их, нарушая
циркуляцию крови. Они росли и набухали, впитывая в себя соки, пока наконец
не достигали таких размеров, что кровеносные сосуды лопались и рвались, не
выдержав растущего давления изнутри. Обессилев, он сел на пол. Теперь он
знал, что методом внушения Клин постепенно доводит мозг своей жертвы до
такого состояния, что собственное сознание неизбежно убивает ее. У
Холлорана не было сил сопротивляться; бредовые видения, вызванные Клином,
были слишком сильными, яркими и "реальными"! Лоб Холлорана коснулся
холодной, мокрой каменной плиты пола.
На этот раз оглушительный грохот был не громовым раскатом.
Резкий звук привел Холлорана в сознание, вывел из оцепенения, в
которое он впал, поддавшись колдовским чарам. Водоворот чувств и вихрь
безумных мыслей опьянил его, одурманил его мозг. Он громко застонал.
Постепенно его сознание стало проясняться, и он почувствовал острую боль в
бедре - там, где его зацепила пуля, пробившая тело араба. На порванной
куртке расплывалось кровавое пятно. Однако Холлоран не испугался, а почти
обрадовался виду своей собственной крови и боли: резкой и пульсирующей - в
раненном боку, тупой - в горле, пострадавшем от тугой удавки Даада. Эта
боль возвращала его к подлинной реальности.
Холлоран открыл глаза и огляделся кругом. Чудовища куда-то исчезли.
Черные тени в нишах вернулись на свое место, снова стали обыкновенными
тенями.
Клин ничком лежал на полу. Неподвижно, словно мертвый.
Холлоран медленно поднялся с пола. Некоторое время он стоял,
наклонившись вперед и опираясь руками о колени, чтобы окончательно прийти
в себя и собраться с силами. Он обвел глазами мрачное подземелье, ища
Кору.
Она присела на ступеньки возле тела гангстера. Ее халат был разорван,
лохмотья свисали до пояса. На ее бледной коже отчетливо выступали
багрово-красные рубцы от плети и пятна крови. Ее дрожащая рука сжимала
револьвер; голубой дымок еще вился у самого дула. Она глядела на Клина
неподвижными, широко раскрытыми глазами; лицо ее застыло, стало похоже на
лица каменных изваяний, стоящих в углах комнаты.
- Кора... - негромко окликнул ее Холлоран и, шатаясь, побрел к ней.
Встав на одно колено, он вытащил пистолет из ее пальцев, отложив
смертоносное оружие в сторону.
- Мне кажется, это была его последняя пуля, - сказал он, бережно
оправляя ее разорванный халат, спустившийся с плеч. Она повернулась к
нему, и слабый огонек сознания затеплился в ее огромных глазах с
расширенными зрачками - девушка узнала его. Она невнятно пробормотала
несколько слов - Холлорану так и не удалось разобрать их; впрочем, это уже
не имело значения. Он крепко обнял ее, прижимая расслабленное, податливое
тело к своей груди, целуя ее посеребренные влагой - влагой ли? - волосы...
- Все позади, Кора, - сказал он тихо, словно убаюкивая ребенка после
ночного кошмара. - Я увезу тебя отсюда. Далеко-далеко.
Она прижалась лицом к его груди. Слезы насквозь промочили его
рубашку. Он поднял руку, лаская шею под ее растрепавшимися волосами.
И вдруг почувствовал, как девушка напряглась всем телом.
За его спиной раздался шорох.
Холлоран оглянулся.
Феликс Клин полз на животе по скользкому полу - через грязь и лужи, -
оставляя за собой длинный кровавый след и куски сошедшей кожи. Морщинистое
лицо и руки медиума были изрезаны глубокими трещинами - в их глубине
поблескивала красная кровь. Лицевые мускулы и сухожилия обнажились, на лбу
и висках вздулись синеватые вены. Он тяжело дышал, пядь за пядью
продвигаясь к грязной луже, в которой лежал темный, сморщенный комок -
древнее сердце.
До места, где лежала вожделенная реликвия, оставалось всего несколько
шагов. Дрожащей рукой Клин потянулся к своему фетишу, когда-то бывшему
частицей живой плоти; дыхание его стало еще более хриплым и неровным, из
раскрытого рта вытекла тонкая струйка слюны.
Три шага до цели.
"Рывок."
Два шага. У Клина вырвался тихий, жалобный стон, когда он тащил свое
истерзанное тело по шероховатым камням. На глазах показались слезы - боль
стала нестерпимой.
"Рывок."
Через грязь.
Холлоран встал, мягко отводя руку Коры, цепляющейся за его рукав.
"Еще рывок."
Теперь уже осталось совсем немного.
В темных глазах Клина промелькнуло отчаяние.
Еще несколько сантиметров.
"Рывок."
Почти рядом.
Растопыренные пальцы Клина окунулись в грязную воду. Они уже почти
коснулись драгоценного предмета...
Сзади упала черная тень, целиком накрывшая и Клина, и темный комок
иссохшей плоти, лежащий в луже.
Когда Холлоран наступил ногой на сердце божества, втаптывая его в
каменный пол, из груди Клина вырвалось короткое, приглушенное рыдание.
51. ГРОЗА ПРОХОДИТ
Матер выглянул во внутренний двор.
Слава Богу, гроза проходит, подумал он. Вспышки молний стали уже не
столь ослепительно яркими, и гром рокотал все глуше и реже. Ливень
кончился; мелкие капли дождя легонько барабанили по крыше и стенам старого
особняка. Матер разглядывал старинный фонтан, расположенный в самом центре
двора. Камень не смог противостоять разрушительному действию времени -
обросшие лишайником полуразрушенные фигуры смутно вырисовывались в тени.
Гладкие плиты бассейна, намокшие под дождем, блестели, отражая свет,
льющийся из окон, но сам фонтан не работал.
Мысли Матера вновь вернулись к убитому им человеку, лежащему в
коридоре за его спиной. Очевидно, произошло какое-то досадное
недоразумение. Теперь Матер знал, что убил Януша Палузинского, одного из
телохранителей Клина. Плановик уже встречался с Палузинским и запомнил его
лицо; однако обезумевший от страха или от ярости человек, с которым он
столкнулся в коридоре, не имел ничего общего со сдержанным пожилым
поляком. За короткий срок Палузинский изменился до неузнаваемости, и к
тому же потерял свои очки в металлической оправе, по которым его можно
было бы сразу опознать. Ни во внешности, ни в повадках несчастного не
осталось ничего от прежнего благоразумного пожилого мужчины; Матер,
глядевший в лицо телохранителю Клина в течение нескольких секунд, мог
поручиться, что перед ним стоял безумец, доведенный до острого психоза
страхом или какой-то другой непонятной причиной. Зловещие признаки сильно
встревожили Матера.
Какого черта этот сумасшедший напал на него? Уж он-то должен был
знать, кто стоит перед ним! Маловероятно, что Палузинский был как-то
связан с предателем, действовавшим внутри "Магмы", или причастен к
вооруженному налету гангстеров на поместье. Однако в его агрессивных
намерениях сомневаться не приходилось - Матер был слишком искушен в
подобных вещах. Если бы он не предупредил удар Палузинского, то сейчас
лежал бы мертвым в коридоре Нифа. Ладно, очень скоро выяснится, что за
непонятные вещи здесь происходят.
Его внимание привлекли звуки, донесшиеся со двора. Напротив него была
приоткрытая дверь, из-за которой падал неяркий, рассеянный свет.
Послышались голоса, шевельнулись тени. Кто-то выходил во внутренний дворик
с противоположной стороны дома.
Пальцы Матера крепко сжали рукоять трости с вкладной шпагой. Заслышав
быстрые шаги у себя за спиной, он повернулся и вошел обратно в коридор.
Один из его агентов спешил к нему на подмогу. Матер сделал предупреждающий
жест и приложил палец к губам - тотчас же шаги за его спиной стихли:
теперь оперативник "Щита" бесшумно крался вдоль стены. Увидев лежащее
поперек коридора тело, он наклонился, чтобы осмотреть его. Из небольшой
раны в груди Палузинского сочилась темная кровь.
Матер сосредоточил все свое внимание на фигурах двух людей,
появившихся из двери на противоположной стороне двора; один из этих двух
бережно поддерживал другого.
- Подожди здесь, - негромко приказал Матер своему агенту, узнав
двоих, ковыляющих под мелким моросящим дождем. Он вышел навстречу им; по
прихрамывающей походка и сухопарой фигуре Плановика можно было легко
узнать даже без его привычной трости в руках. Негромко окликнув Холлорана,
он стал ждать ответа.
- О, Господи... - вырвалось у него, как только он увидел, в каком
ужасном состоянии была представшая перед ним пара.
Холлоран, казалось, совсем не удивился тому, что Матер явился в Ниф.
Свет из окна особняка падал на его лицо - в тусклом освещении оно могло
показаться бесстрастным, холодным лицом каменного изваяния.
- Уведите ее отсюда, - сказал он, передавая еле стоящую на ногах Кору
в руки Матера.
Возникла недолгая пауза.
Холлоран не прибавил ни слова к своей короткой реплике.
- Что случилось, Лайам? - настойчиво спросил Матер. - Мне пришлось
убить одного из телохранителей Клина - поляка.
На бесстрастном лице Холлорана промелькнула легкая тень улыбки.
- Поверьте мне так, как еще никогда не верили, - только и ответил он.
- Все уже кончено, но я хочу, чтобы вы увели Кору подальше от этого дома.
Ждите меня у главных ворот.
- Лайам, но...
- Пожалуйста, сделайте это.
Матер подумал секунду:
- А ты?
- Мне нужно сделать еще одну вещь.
С этими словами он повернулся и, прихрамывая, пошел обратно, в ту
дверь, из которой он только что вывел Кору, находящуюся на грани обморока.
52. БИТВА КОНЧАЕТСЯ
Холлоран прикрыл за собой двойные двери особняка и вышел на крыльцо.
Ночной воздух был свеж и прохладен. Тучи рассеялись, и яркая луна светила
в небе. Трава полегла под дождем, и земля была насквозь пропитана влагой;
ветер, разогнавший тучи, потерял свою неистовую силу. Он посмотрел на
озеро - над спокойной поверхностью воды клубился легкий туман.
Устало опустившись в водительское кресло "Мерседеса", он в последний
раз оглянулся на старинный особняк, затем плавно повернул за угол дома и
выехал на дорогу, ведущую через лес к центральным воротам поместья.
Он вел машину через лес, думая о Феликсе Клине, о его удивительных и
страшных способностях. Он вспоминал историю, рассказанную ему Клином в
гостиной зале у очага - о древнем народе, некогда жившем в долине Тигра и
Евфрата, "шумерах", об их жестоком божестве Бел-Мардуке - Антихристе,
"предшественнике" Христа. Он размышлял о том, насколько правдиво то, чему
он стал свидетелем и во что вмешался.
И еще он думал о себе самом.
Может быть, он наконец поверил и понял смысл всего происходящего.
Небольшая группа людей ждала его у тяжелых железных ворот - четверо
оперативников, взволнованных неожиданным поворотом дел и удивленных тем,
что до сих пор их начальник не предпринял никаких решительных действий, и
Чарльз Матер, ни на шаг не отходящий от Коры. На плечи девушки была
накинута куртка одного из агентов "Щита". Она стояла босиком на мокрой,
холодной земле, напряженно вглядываясь в темноту леса, в сотый раз
пробегая глазами открытый участок дороги, ведущий к особняку. Совсем
продрогшая на холодном ветру, в мокрой одежде, она упорно не соглашалась
сесть в кабину одной из машин, чтобы укрыться от влажного ветра. Несмотря
на все расспросы Матера, она так и не проронила ни слова с тех пор, как он
увез ее из особняка, и Матер гадал, уж не Холлоран ли посоветовал ей
молчать.
Кора вздрогнула, вздохнула, и Матер, переведя свой взгляд на темную
аллею, заметил, как мелькают фары машины среди деревьев. Гладкий корпус
"Мерседеса" тускло поблескивал в лунном свете. Машина приближалась на
малой скорости - значит, всякая опасность миновала.
Шестеро человек, стоявшие у ворот, повернулись и глядели на
"Мерседес", плавно покачивающийся на небольших неровностях дороги. Фары
ярко освещали прямой путь перед ним.
Но вдруг автомобиль остановился. Возле двухэтажного домика-сторожки.
Они увидели, как Холлоран опустил боковое стекло и бросил что-то на
землю как раз перед одним из этих странных сторожевых псов - двое
уцелевших зверей кружили возле тел погибшей своры.
Пес осторожно подкрался к машине и начал жадно пожирать подачку.
Он смотрел, как потемневший кусок мяса исчезает в пасти шакала. Он
подождал еще немного, пока шакал не проглотил старое сердце - чем бы оно
ни было на самом деле.
Только после этого Холлоран снова нажал на педаль акселератора и
подъехал прямо к воротам.
Он вылез из кабины. Кора сделала один неуверенный шаг к нему - и
остановилась, словно ожидая его реакции.
Он протянул руки - и она кинулась к нему. Холлоран крепко прижал
молодую женщину к своей груди.
Матер был ошеломлен. В первый раз его лучший агент позволил себе
такое проявление чувств на людях.
- Лайам, - сказал он твердым тоном.
Холлоран кивнул ему:
- Я понял.
Да, плановик хотел услышать ответы на многие вопросы, но "что" он мог
сказать ему?
- Его собственные телохранители выступили против него, - начал
Холлоран; его голос звучал неестественно ровно и невыразительно. - Монк,
Палузинский, двое иорданцев - он очень плохо с ними обращался. Он крайне
несдержанный человек, почти душевнобольной, вы же знаете. Очевидно, в
конце концов они решили, что достаточно натерпелись от него. Конечно,
многое еще неясно, но мне кажется, что они связались с ИРА, подготовив
план его похищения. Думаю, им не хотелось прожить всю свою жизнь в
прислужниках у помешанного человека, а проценты с выплаченного выкупа - а
может, даже иудина плата от самих похитителей - могли бы обеспечить им
свободную жизнь на много лет вперед. Конечно, они тотчас же смылись со
своей добычей. Все, за исключением Палузинского и тех двух гангстеров,
которых вам удалось уложить у входа в дом. Мы можем оповестить полицию,
сказать, чтобы они держали под контролем все аэро- и морские порты.
- Подожди. ИРА...
- Они убили Дитера Штура. Думаю, их целью было навести нас на ложный
след - чтобы никто не заподозрил предательства среди телохранителей,
нанятых "Магмой". Они замучили одного из наших людей и свалили на него
утечку информации по деятельности "Щита". Между прочим, привратник Клина
был растерзан сворой собак. Его останки находятся в сторожке.
Матер слушал, не перебивая, но смотрел недоверчиво. Холлоран выдержал
проницательный взгляд Плановика.
- Они захватили Клина, - так же спокойно закончил он. - Но он был
ранен. Боюсь, что он уже скончался от своих ран.
- Узнаем об этом, когда получим запрос от страховой компании. Будем
настаивать на том, что у нас имеются все основания считать его живым.
- Мне как-то не верится в это.
- Теперь я могу позвонить в полицию, сэр? - вмешался в их разговор
один из оперативников, стоящих возле машины.
- Ах, да, конечно, - ответил Матер. - Мне кажется, сейчас самое время
это сделать. Ты согласен, Лайам? Бог знает, как они воспримут всю эту
пальбу, но нам уже не раз приходилось бывать в подобных переделках. Жаль
только, что все наши усилия оказались напрасными.
Ни на минуту он не сводил глаз с Холлорана.
- Давайте подождем приезда полиции в машине, - предложил Матер. -
Мисс Редмайл вся дрожит. И может быть, ты, Холлоран, посвятишь меня в
подробности этого дела. Ты можешь рассказать мне обо всем.
Холлоран растянул губы в холодной усмешке, немного напоминающей
хищный оскал. Он обернулся и посмотрел на заброшенное двухэтажное здание.
Затем перевел свой взгляд на дорогу, петляющую по темному лесу - дорогу,
ведущую в особняк. В Ниф.
- Я не уверен в том, что вы все поймете, - наконец ответил он.
Взяв Кору под руку, он помог ей сесть в машину.
ЗМИЙ
"Как много огней кругом! Неярких, мерцающих огоньков.
Тени. Колышущиеся тени, извивающиеся в причудливом танце.
Ах, какое блаженство лежать здесь! Прекрасное место - этот алтарь.
Спокойное. И боль ушла. Ее нет.
Так ли было с тобой, о Господи? Твои жрецы применяли лекарства, чтобы
унять боль? Или твое тело, земная оболочка, погибла, прежде чем тебя
погребли? И твой бессмертный дух томился в подземелье многие столетия?
Сердце твое осталось живым, я знаю.
Как тяжело... Какая усталость... Сон был бы сейчас желанным гостем. О
да, даже вечный сон.
В подземелье холодно. И сыро. Но почему я не дрожу? Почему я не могу
пошевелиться?..
Ах, я знаю, почему.
И все-таки в конце концов он поверил. Холлоран понял, что это правда.
Победа. Еще одна победа, не правда ли?
И как я не понял, что именно он призван, чтобы погубить меня. Почему,
несмотря на мой провидческий дар, я не смог распознать, что сам Холлоран
несет в себе угрозу? Неужели это та слабость, что сопутствует предвидению,
о Господи? Ахиллесова пята, роковая невозможность избегнуть своей
собственной судьбы? Неужели это твой ответ мне? Жестокая шутка, и теперь я
могу понять ее смысл.
Смешно. Будет еще смешнее, если окажется, что за этой шуткой скрыт
куда более глубокий смысл. Не может быть, Господи, чтобы он явился лишь по
моему собственному велению. Конечно, нет. Это было бы абсурдно, выходило
бы за все разумные пределы. Но мы любим такие вещи, как упрямый вызов
рассудку, своенравие и порок, не правда ли? Не так ли, о Господи?
Постоянство - скучная и тяжелая вещь, даже если это постоянство во зле. Ты
согласен со мною? Я устал. Услышь меня, узнай, как я устал, служа тебе по
мере своих сил. Мой век был долг, Бел-Мардук. Ты ведь можешь оценить мои
усилия по достоинству? Но это не значит, что я отвращу свой разум от
грядущей смерти, не так ли?
Ответь мне. Не так ли?
НЕ ТАК ЛИ?
Нет. Я был счастлив тем, что выполнял твои веления. Зло ради зла. Во
имя твое! Лишь ради Тебя!
Теперь мне не больно. Раны, нанесенные мне Холлораном, не болят.
Пока. Но то, что он сделал со мной, свидетельствует о его вере. Вере в
Тебя! Я думаю, он дал мне наркотик не столько из милосердия, сколько из
желания показать свою доброту, убедить самого себя в том, что он не столь
жесток. Не так зол, как я сам. Похоже, он усвоил мою идею. Я говорил ему:
нет ничего абсолютного; никто, ни один человек - даже я сам - не может
быть абсолютно злым или добрым. Он запомнил мои слова. Может быть, именно
поэтому он облегчил мои страдания наркотиками.
(И не явилось ли мое собственное несовершенство причиной моей гибели,
о Господи? Быть может, я умираю оттого, что так и не смог достичь полноты
в своем зле? Но я старался, Господи, как я старался!)
Так должно быть. Он явился как посланник своего Господа, Твоего
извечного врага. Он был достаточно жесток и справился со своей ролью до
конца. Он нашел путь к спасению - о, черт, как я ненавижу это слово!
А я указал ему этот путь. Должен ли я смеяться, о Бел-Мардук? Неужели
ты разочаровался во мне, и я буду наказан? Ты жертвуешь мной? Или же мы
вместе будем до бесконечности смеяться над этой шуткой?
Ах! Первый приступ боли! Но слабый, очень слабый. Интересно, от чего
я умру - истеку ли кровью, или не вынесу ужасного страдания, когда
кончится действие наркотика?
По крайней мере, я не один в своей подземной гробнице. Меня окружают
мои слуги - так же, как твои верные священники, погребенные вместе с тобой
в тайном склепе: они добровольно пошли на смерть, чтобы войти с тобой в
вечность. Но мои слуги были не столь преданными. Они расстались с жизнью
не по своей воле. Все же их упрямые души теперь со мной. Ты слышишь, как
они оплакивают свою утрату.
Ты пробыл в своей гробнице несколько тысячелетий, о Князь Тьмы,
прежде чем нашли твое тело. Неужели я тоже должен буду ждать столь же
долго? Мой последний приют столь же хорошо спрятан от посторонних глаз,
как и твоя усыпальница. А у меня нет сил, чтобы позвать на помощь. Я
совсем обессилел, и к тому же Холлоран наверняка надежно закрыл и
замаскировал вход в подземелье. Никто не услышит меня, даже если я
закричу.
А-а-а-а! Больно!
Темнеет. Это свечи догорают? И лежать мне на этом алтаре в полной
тьме - слепому, прикованному к своему ложу...
Избавь меня от этой боли, о Господи, прошу тебя. Возьми меня прежде,
чем кончится действие опиума. Прости меня за все мои ошибки. Пощади.
Стоит повернуть голову - и я вижу нож, которым он отрезал мои
конечности. Лезвие испачкано моей кровью. Если бы я мог дотянуться до
ножа, я прервал бы свои мучения, приблизил бы смерть. Но что это? Не одна
ли из моих рук лежит в той темной луже на полу? Вторая должна быть где-то
рядом. А мои ноги... Интересно, где они? Впрочем, это уже не имеет
никакого значения.
Будет ли мне отпущен иной срок, о Господи?
Нет. Конечно, нет.
Какой прок тебе от моего обезображенного тела, от души, осужденной
вечно томиться в живой гробнице - жалком обрубке того, что некогда было
человеком? Прости меня.
Стало еще темнее. И туман застилает глаза. Но я еще вижу огромные
немигающие глаза, глядящие на меня из тени. Они будут смотреть на меня
целую вечность.
Даже когда подземелье погрузится в беспросветный мрак, они все равно
будут здесь.
Созерцая..."