Ю. Глазков
Рассказы
ПЛАНЕТА-ЗЕРКАЛО
ОБРАЗЦА 1919-го
Ю. Глазков
ПЛАНЕТА-ЗЕРКАЛО
Планета была очень красивой и богатой. Она казалась одним из лучших про-
изведений природы. Под изумрудными холмами лежали груды металлов, черная
кровь планеты хранила в себе огромную энергию, лес был высоким и густым,
в его чащах, на полях и в степях бегали быстроногие животные, в небе па-
рили птицы, в водах плавали рыбы. А надо всем этим властвовали разумные.
Они достигли совершенства, расширяя свои знания, направляя их на благо
себе подобных и окружающего мира.
Одна беда - планету хотели прибрать к рукам. В этом уголке Галактики
расположились цивилизации, которые стремились покорить планету. Причин
было много - и богатство, и миролюбие ее обитателей. На планете не было
оружия, не было армий, жители ее сеяли, собирали урожай, строили города,
летали в космос, познавая все новое и новое...
А где-то в океане Вселенной время от времени лихорадочно строили военные
космические армады. Тяжелые бронированвые монстры - космические крейсеры
- вооружались лазерными пушками, электронными ускорителями, реактивными
снарядами, ракетами; их отсеки набивались солдатами-десантниками с тан-
ками, самолетами, машинамиамфибиями и другими военными премудростями.
Нет-нет и армады бесшумно подплывали к планете и атаковали ее. Взрывы в
безмолвном космосе озаряли его вечную темноту и гасли, унося в бездонные
дали потоки частиц, бывших некогда космическими кораблями, оружием,
людьми и их судьбами... Частицы неслись все дальше и дальше, чтобы ког-
да-то, где-то, что-то из них возродилось заново. Пылали корабли со звез-
ды Вега, и пространство оживало радиоволнами с последними воплями ее
посланников-завоевателей. Вспыхивали и исчезали корабли со звезды Альта-
ир, и лазерные лучи несли к ней последнюю правду о ее сыновьях, об их
агонии и проклятья тем, кто послал солдат для завоевания чужого, не при-
надлежащего им мира... Ни один корабль не достиг самой планеты - она
хранила тайну своей независимости.
Десять кораблей с черной звезды Гамма погибли у неуязвимой планеты.
Собрание палаты завоеваний было бурным. Стратеги один за другим излагали
новые версии, пытаясь замести следы своих просчетов. Тиран воинственной
планеты требовал ответа за неудачи. После гибели очередной армады он
сменял генералов - не помогало. Слово предоставили молодому энергичному
полковнику Круку - он был одним из немногих, кто блестяще разбирался не
только в стратегии, но и в инженерном ее воплощении. За его плечами были
десанты на пять планет, путь от солдата до коммодора флота космических
сил, были болота, джунгли, пустыни, астероиды, ранения и контузии. По-
вадки хищника помогли ему выжить и карабкаться вверх по лестнице карьеры
и признания.
Высокий белокурый гигант был краток.
- Я хотел бы обратить ваше внимание на то, что из всех случаев трагичес-
кой гибели ваших лучших военных кораблей можно сделать некоторые обобща-
ющие выводы, - осторожно, словно пробуя что-то неприятное и острое, на-
чал он. - Такие первоначальные выводы требуют изменения стратегии и так-
тики ведения военных действий в отношении этой планеты. Итак, первый вы-
вод: планета, ее цивилизация не относятся к разряду агрессивных, она
лишь защищается во время опасности. Во-вторых, против каждого из наших
флотов планета выставляла свой эквивалентный флот, не больше не меньше,
в результате наши корабли гибли все до единого. Мое предложение - лететь
к планете, не атакуя ее из космоса, лететь молча, лететь одному кораблю,
сделав все, чтобы его полет был похож на полет корабля, потерпевшего
аварию. Они примут его, я уверен в этом. Ведь они ни разу не посылали
своего флота по нашим траекториям, к нашей звезде, хотя, конечно, знают
координаты нашего мира. Ну, а там, на ее поверхности, из нашего крейсера
посыплются солдаты, танки, самолеты, стартуют ракеты. Планета будет на-
конец-то наша. План прост, наивен, но в этом его сила. Они не боятся
нас, иначе не сидели б сложа руки, а раз так, то дело за нами.
- Это просто и гениально, генерал, просто гениально. Надо это немедленно
попробовать. - Голос тирана хрипел от волнения и нахлынувшего предчувс-
твия власти над Вселенной. - Потом вторая планета, третья, четвертая...
Прекрасно, генерал!
- Полковник, - отважился поправить тирана Крук.
- Я не ошибся, - настойчиво повторил тиран.
Докладчик смиренно склонил голову. Два офицера из охраны тирана тут же
накинули на его плечи яркий генеральский мундир с огромными звездами на
погонах.
Крейсер готовили тщательно, десант тренировал генерал Крук. Это были
профессионалы своего дела, убийцы, достигшие вершины мастерства в унич-
тожении живого и неживого, сильные, отчаянные, умеющие побеждать непобе-
димых. Наконец все было готово к нападению на далекую мирную планету. На
старте восседал сам тиран, он напутствовал Крука, а духовник заранее от-
пустил грехи ораве завоевателей. Впереди была дорога к непокоренной пла-
нете, куда, послав в эфир сигнал аварии и затаив беду за бронированными
листами, устремился вооруженный кораблькрейсер. Корабль пронизывал
пространство, планета росла на экранах обзора и в иллюминаторах. Чем
ближе становилась планета, тем больше нервничал Крук. Тишина на планете
выводила из себя весь экипаж, офицеры и солдаты со злобой смотрели на
спокойный, красивый шар, горделиво парящий поблизости. Ничто не обнару-
живало флот противника, путь был совершенно свободен - это пугало.
- Может, дать лазерный залп? - предложил вооруженец. - Уж очень подозри-
тельно тихо впереди.
- Нет, - отрезал Крук, - ждать. Не будем совершать старые ошибки.
- Может, привести оружие к бою? На всякий случай?
- Нет, сидеть тихо и ждать. - Крук был непреклонен.
Крейсер лег на околопланетную орбиту - опять никто и ничто им не угрожа-
ло, но их никто и не звал! Царила мертвая тишина.
- Посадка! - приказал Крук.
Крейсер мягко опустился на поверхность планеты - нигде не было и малей-
шего признака опасности. Нервы не выдерживали неопределенности.
- Атака, - твердо скомандовал Крук, - нечего больше ждать! - И, оставив
крейсер, стал наблюдать за происходящим.
Откинулись стальные листы, и из чрева крейсера поползли танки, вылетели
самолеты, высыпали сотни солдат. Вся эта армада ринулась в разные сторо-
ны. Крук видел, как вздрогнул и взорвался один танк, за ним второй, тре-
тий... Вот под крылом самолета вспыхнули дюзы смертоносной ракеты, и тут
же рухнули вниз обломки крылатого ястреба, второго, третьего... Вот, по-
винуясь команде офицера, шеренга солдат вскинула винтовки, их стволы за-
мигали огнями залпа - и... шеренга свалилась замертво. Вперед бежал лишь
один офицер, вот он поднял лазер, выстрелил - и вмиг испарился, словно
его и не было. В небе не осталось ни одного самолета, на поле боя - ни
одного солдата. Последний танк рисовал по планете замысловатые маневры,
продвигаясь вперед и поводя стволом орудия. Крук подключился к его сен-
сорам, он был как будто в танке, с его экипажем. Навстречу мчался танк
противника, выписывая такие же сложные маневры. Хищный ствол танка Крука
поймал его и выплюнул пламя и снаряд. Выстрел был точным, и в ту же се-
кунду башня последнего танка армии завоевателей отлетела метров на де-
сять, а танк, взорвавшись, разломился пополам, пламя взметнулось в небо.
Голова Крука раскалывалась: он видел поражение, но не видел противника,
он видел крушение своей армии, но не понимал причину.
- Залп!.. - в приступе безрассудной ярости заорал он. Крейсер окутался
вспышками стартующих ракет, они рассыпались веером, выбирая скрытые це-
ли. Но то, что Крук увидел потом, не могло уложиться в его сознании: на
мгновение перед ним промелькнул рой ракет, со всех сторон летящих в его
крейсер... рой его ракет, сделанных на его планете, он не мог ошибиться:
ракеты были раскрашены под акул, ястребов, беркутов и других хищников.
Туман обволок крейсер, а когда он рассеялся, исчезли и корабль, и солда-
ты. Это был конец.
В отчаянии Крук пополз вперед, сжимая оружие. Он хотел, он должен был
увидеть лицо врага, жаждал сразиться с ним в смертельной схватке, сда-
вить свои сильные пальцы на его горле. Вот он почувствовал какое-то дви-
жение рядом. Пробираясь дальше, Крук понял, что кто-то ползет ему навс-
тречу, умело прячась за кочками болота, редкими кустами и деревьями.
"Старый солдат, - подумал он, - хорошо научен, вон как хитро маскирует-
ся".
Расстояние между ними сокращалось. Крук откатился вправо, за дерево.
Враг мастерски сделал то же. Крук осторожно выглянул и успел заметить
белокурые волосы врага и большую звезду на его погоне...
"Убьет", - пронеслось у него в мозгу, и Крук резко бросился влево и впе-
ред, пытаясь обескуражить противника неожиданным маневром. Навстречу ему
метнулось, словно тень, гибкое, сильное тело. Уже нажимая спусковой крю-
чок своего оружия, стреляя в упор в своего врага, Крук вдруг ясно увидел
его лицо, лицо своего врага, увидел себя, свои растрепанные белокурые
волосы, слипшиеся от грязи и пота, распахнутый изодранный генеральский
мундир с большими звездами, расширенные от ужаса в ненависти глаза и
черный короткий ствол пистолета, направленный прямо в грудь. Вспыхнуло
пламя, металл разорвал его сердце.
"Непобедимая планета", - успел подумать он.
В. Григорьев
ОБРАЗЦА 1919-го
Эх, расплескалось времечко крутой волной с пенным перекатом! Один вал
лопнул в кипении за спиной, другой уж вздымается перед глазами еще выше
и круче. Держись, человечишка!
Но как ни держись, в одиночку мало шансов уцелеть. Шквальная ситуация. И
крупная-то посудина покиваетпокивает волне, глядь, а уж нырнула ко дну,
с потрохами, с мощными механизмами, со всем человеческим составом. В
одиночку, поротно, а то и всем полком списывал на вечный покой девятьсот
девятнадцатый год.
Пообстрелялся народ, попривык к фугасному действию и перед шрапнельным
действием страх потерял. Пулемет "максим", пулемет "гочкис" - въехали в
горницы, встали в красных углах под образами, укрылись холстинами домот-
каными. Чуть что - дулом в окошко, суйся, кому охота пришла. А пуля не
остановит, так, ах, пуля дура, а штык молодец! Такое вот настроение.
Что делать, кому богу душу дарить охота? Инстинкт самосохранения. Выжи-
вает, как говорится, сильнейший. А кто сильнейший? Винт при себе, вот ты
и сильнейший в радиусе прицельного огня.
Да и так не всегда. Случится, так и организованная вооруженность не уне-
сет от злой беды. Вот они, пятьсот мужиков, один к одному, трехлинейка
при каждом ремне болтается, и командир парень что надо, глаз острый, и
своему и чужому диагноз в секунду поставит, да толку-то? С противной
стороны штыков раза в три поболе, на каждый по сотне зарядов, и кухня
дымит; вон на лесочке похлебкой-то как несет, зажмуришься. А тут вот
пятьсот желудков, молодых, звериных, и трое суток уж чистых, как душа
ангела-хранителя. Защитись-ка!
Пятьсот горластых, крепких на руку, скорых на слово, с якорями на за-
пястьях, с русалкой под тельником - мать честная, не шути, балтийские
морячки, серьезный народ, и в душе каждого, над желудочной пустотой, как
в топке, ревет одно пламя:
- Вихри враждебные!..
Нет, не до шуток нынче. Пятьсот - много, а было бы две тысячи штыков, да
сабли прибавь, где они? Ржавеют в сырой земле. Пали товарищи на прорыве
к новой жизни, остались в жнитве, по болотам, в лесах, на полустанках.
Теперь и оставшимся черед пришел. Колчак с трех сторон, а с четвертой -
болото, ложкой не расхлебаешь, поштучно на кочках перебьют с аэропланно-
го полета. Велика, как говорится, Сибирь, а ходу нет, хоть тайга за спи-
ной. Встало проклятое болото поперек спешного отступления, как кость по-
перек горла.
Отрыли моряки поясные окопчики, погрузились в землю, ждут. Вечер на зем-
лю пал, звезду наверху вынесло; минует осенняя ночка, а поутру и решится
судьба балтийского полка. Плеснут русалки на матросской груди в послед-
ний раз вдали от родной стихии и камнем пойдут на дно. Ясно.
Без боя швартоваться на вечный причал, однако, никто не собирается. Та-
кого в помине нет. Характер не позволяет. Последний запас - пять сбере-
женных залпов, гранаты в ход, потом штыковую на "ура" - иначе никак.
Вечерняя полутень все гуще наливается синевой, одна за другой прибывают
звезды на небесном куполе, чистенькие - заслуженным отдыхом веет с дале-
ких созвездий.
- Хороша погода, - сожалея, вздохнул матрос Федька Чиж со дна окопа. Он
устроился на бушлате, заложив руки под голову, считал звезды. Других за-
нятий не предвиделось.
- Погода хороша, климат плох, - мрачно отозвался комендор Афанасий Вла-
сов, - пора летняя, а тут лист уж сжелтел. Широты узки.
- Перемени климат, Фоня! - крикнул вдоль траншеи наводящий Петька Конев.
- Момент подходящий. Потом поздно будет.
- Да, климат, - сказал Чиж. - Плавал я по Средиземному, вот климат. Веч-
нозеленая растительность. При социализме, слышал я, братцы, на весь мир
распространится.
- Ну, братишка, тропики нам в деревне ни к чему, - резонно возразил ко-
мендор Афанасий и хотел было развивать этот тезис, но тут загремели
выстрелы, сначала ружейные, потом очередь за очередью из пулемета. Народ
в цепи поутих.
- Балуют холуи. Патронов девать некуда, - с чувством высказался Федька
Чиж и поднялся, чтобы осмотреться.
- Дьяволиада, - озадаченно сказал Чиж, насмотревшись вдоволь, - какой-то
тип бродит. По нему бьют. А ну, посмотри еще кто, может, мерещится...
Люди зашевелились, многим хотелось посмотреть, как человек гуляет под
пулями.
Действительно, неподалеку от окопов какой-то человек петлял взад-вперед,
нагибался, приседал и шарил в траве руками, будто делал зарядку или со-
бирал землянику. Иногда он выпрямлялся и неторопливо вглядывался туда,
откуда хлестал пулемет. Поиски окончились, видно, успешно. "И-о-хо-хо!"
- крикнул он гортанно, вынул из травы какой-то предмет, подбросил его и
ловко поймал на лету, после чего еще раз огляделся и пошел прямо к мат-
росам. Пулемет, замолчавший было на перезарядку, затарахтел что было мо-
чи, но человек маршировал задом к нему, не оглядываясь, точно имел бро-
нированный затылок.
Был он долговяз, но не сутул, одет легко, вроде бы во френч, в движениях
точен и свободен. Он как бы примеривался прыгнуть в окоп, но, может
быть, рассчитывал и повернуть, а возможно, мог запросто раствориться в
воздухе, рассосаться. Предполагать можно было всякое, но в последнем
случае все стало бы на свои места - видение, и точка!
- Летучий Голландец, мать честная! - хрипло сказал комендор Афанасий и
перекрестился.
- Интеллигент, так его растак, - пробормотал Чиж, не отрывая глаз от ви-
дения, и тоже перекрестился. Незнакомец замер прямо напротив Федьки и
внимательным взглядом изучал матроса.
- Давай сюда, браток, - осмелев, предложил Федька, подвинулся, и "виде-
ние" одним легким прыжком оказалось в окопе. Тогда матросы, кто стоял
близко, бросились к перебежчику, чтобы увидеть его в окопе лично.
- Большевики, кадеты, сам кто таков? - дерзко крикнул со своего места
Петька Конев. - Докладывай!
- Не из тех, не из этих, если быть точным, - корректно ответил пришелец.
- Цыпленок жареный, значит, - раскаляясь, жарко выдохнул Конев.
- Задний ход, мясорубка тульская, - властно осадил комендор Афанасий. -
Не у попа на исповеди. Гражданин, - строго спросил комендор перебежчика,
- с какой целью прибыли?
- Требуется отряд красных, - и всех резанул неуместный глагол "требует-
ся", как из газетного объявления. - Судя по всему, он окружен, а мне та-
кой и нужен.
- Судя по всему? - Комендор значительно выгнул бровь и оглянулся в тем-
ноту на товарищей. - Это так, граждане военные моряки?
В цепи молчали.
- А что собирали в траве?
- Прибор искал. Уронил здесь прибор.
Шестым чувством комендор понял, что лучше уж не трогать ему этого прибо-
ра и прекратить допрос.
- Вот что, - посомневавшись, сказал он. - Чиж, проводи-ка задержанного в
штаб. Доложи.
И двое, балтийский матрос Федор Чиж и совершенно неизвестный и подозри-
тельный человек, растворились в темноте, завершив тем странную сцену. И
тогда по окопам зацвели махорочные огоньки, зашумел разговор.
- Вот как на войне бывает, - говорил комендор Афанасий. - Одному и ос-
колка малого довольно, другому и кинжальный огонь нипочем.
* * *
Ночь полегла всей своей погожей, легкой тяжестью на землю. Она опусти-
лась вязкими ароматами, незябкая, поначалу прохладная, выпустила над го-
ризонтом серп месяца, чтобы замедлить биение сердца человеческого, дать
покой живому.
Действие ночи не проникло, однако, внутрь командирского блиндажа, хоть и
защищал его всего один накат. В клубах едкого дыма махорки, под чадной
керосиновой лампой командный состав, видно, уже не первый час колдовал
над картой, глотая горячий чай без сахара.
- В ночной бой они не пойдут, - назидательно, будто обращаясь к непос-
редственному противнику, говорил командир полка, латыш Оамер. - Потерь
больше. Выгоднее с утра.
Он хлебнул кипятка и твердо посмотрел на комиссара, потом на заместите-
ля, желая, чтобы ему начали возражать. Но возражений не было, а комиссар
Струмилин даже улыбнулся ему углом рта.
- Даешь полярную ночь, - прохрипел он сорванным голосом. - Ночь тиха,
ночь тепла...
Он улыбнулся другим углом рта, но тут закашлялся, и лицо его мгновенно
осунулось, поблекло.
- О ночном бое можно только мечтать, - сказал он, откашлявшись. - Пред-
лагаю мечтать на улице, чудесный воздух там...
Тут хлопнула дверь, и под лампой встал матрос Федор Чиж.
- "Языка" привел, - сказал он шепотом, чтобы слышали только свои, и
взглядом указал на дверь и еще дальше, за нее. - Перебежчика. За дверью
оставил, на улице, в кустах.
Лицо матроса дышало загадочностью, энтузиазмом, и не сам факт пленения
"языка", от которого теперь уже проку ждать не приходилось, а именно эта
жизненная энергия, скопившаяся на лице конвойного, пошевелила души ко-
мандного состава.
- В кустах оставил? - удивился командир.
- Не убежит, - спешно заверил Чиж, прислонил винтовку к столу, а сам сел
на скамейку рядом со стаканом чая. - Свой человек. Идейный.
Командир, заместитель с сомнением посмотрели друг на друга, а потом все
вместе уставились на матроса.
- Ты, братец... - начал было заместитель, но тут в дверь осторожно пос-
тучали, и негромкий голос сказал из-за двери:
- Можно войти?
И с этими словами идейный перебежчик собственной персоной показался в
командирском блиндаже.
Нет, никак не походил странный перебежчик на своего. Свои сейчас как од-
ни по всей республике, одного оттиска.
Лица серые, что непросохшая штукатурка, глаза воспаленные, нервное спо-
койствие в углах рта, и в теле недостача минимум килограммов на
пять-шесть по сравнению с довоенным. Снять с пояса маузер, так хоть ико-
ны с них пиши.
А этот - кровь с молоком, щеки лаковые, прямо девушка. Сапоги балетные,
вощеные, будто сейчас денщик душу в эти голенища вкладывал. А еще курт-
ка, вроде замшевая, с кокеткой, без единого пятнышка.
Командир смотрел на щеголя прищурясь, как в ярмарку смотрят на породис-
того жеребца. Взгляд заместителя, примеряясь, проехался по шикарной
куртке неизвестного и стал бесстрастным, как будто не встретил на своем
пути ничего замечательного, предупредим, однако, что глаза его обретали
бесстрастность именно в минуты чрезвычайных обстоятельств. Комиссар тоже
смотрел во все глаза - весело, как смотрят мужчины на непочатую бутыль
первача: будто кто-то пошутил остро, притом непакостно.
Короче говоря, непутевый вид перебежчика поразил присутствующих нешуточ-
но. Напротив, субчик джентльменского вида удостоил личности присутствую-
щих вниманием до обидного малым. Окинув всех троих единовременным взгля-
дом, он как бы исчерпал вопросы, естественные при первом знакомстве, и
интерес его переключился на скудную, походного качества утварь блиндажа.
Молчание между тем вошло в состояние невыносимости.
- Вот, значит, как, - подвел итог перебежчик. - Небогато.
- Вы, судя по всему, привыкли к более роскошной обстановке, - сумрачно
заметил командир. Подозрительные предположения уже кружились у него в
голове, и он наконец дал им ход.
- Роскошь? - рассеянно удивился перебежчик. - Я категорически против
нее. Лишний вес.
- А мы за роскошь, - строго сказал командир. - За такую, чтоб для каждо-
го. Нужники из золота отливать будем.
- А я слышал, - голландское, кафельное лицо гостя исполнилось хитростью,
- что за бедность вы. Чтоб все стали бедными.
От этих белогвардейских слов золотые очки командира подпрыгнули, за-
меститель же, который до последней секунды ничем не выдавал своего отно-
шения к событиям, сделал шаг назад, в темноту, и глаза его загорелись
оттуда огнем. Комиссар Струмилин, выпустив в сторону этих огней мощную
струю табачного дыма, вот что сказал:
- Кто так говорит, отчасти и прав. Пускай мы за бедность. Но бедность,
богатство - эти понятия но имеют точного определения. Они существуют
только во взаимозависимости. Не так ли?..
Все промолчали.
- Поэму "Кому на Руси жить хорошо" помните?
- Помню, - уверенно вставил матрос Чиж, который уже опростал первый ста-
кан командирского чая и теперь желал вступить в общий разговор.
- Так вот, - голос комиссара окреп, - вспомните: бедные ли, богатые, а
счастливых нет. А потому отбросим на время промежуточные понятия и ска-
жем так: мы за общество, где человек был бы счастливым. А?
И он вопросительно взглянул на гостя. Но тот и глазом не мигнул.
- Вы сможете определить понятие счастья? - Гость снисходительно усмех-
нулся.
Комиссар тоже усмехнулся. А замечали вы, если собеседники уже начали ус-
мехаться, оставаясь внешне спокойными, значит, разговор прошел критичес-
кую зону и, значит, один из собеседников начал брать верх.
- Ну что же, - глаза комиссара Струмилина смеялись, - начнем. Счастье -
такое состояние разумного существа в мире, когда все в его существовании
идет по его воле и желанию.
Незнакомец теперь в упор смотрел на комиссара, точно тот отсалютовал пе-
ред его очами лезвием шашки и бросил ее в невидимые ножны. В правой руке
незнакомец держал странную шкатулку, всю усеянную дырочками, ту самую,
что подобрал в поле.
- Что это? - спросил командир.
- Орбитальный передатчик, - вскользь ответил незнакомец, явно но забо-
тясь о доступности сказанного. - У вас есть еще формулировки? Вы их сами
придумываете? - спросил он тревожно.
- Это Кант. Старина Кант. - И голос комиссара потеплел, как если бы речь
шла о его драгоценном живом или мертвом товарище. - Заметьте акценты:
"разумного существа", "все в его существовании", "все" "по его воле".
Так вот, мы за счастье. А теперь сами разберитесь в соотношениях с этим
бедности и богатства.
- Кант, Кант, - бормотал между тем незнакомец в свою шкатулку, - запом-
нить, обязательно запомнить.
Из чего мы должны заключить, что интеллигентность, в которой заподозрил
его Чиж еще в окопе, была, скорее всего, чисто наносной, ибо даже полу-
интеллигент должен бы знать имя великого прибалтийского мыслителя.
- Ах, товарищи! - внезапно вмешался заместитель из своей тьмы. - Непра-
вильную линию допроса взяли. Бедность не порок, счастье не радость! Слю-
ни, понимаешь, распускаем. Его, может, и забросили, чтоб он тут дезорга-
низовывал, зубы заговаривал. А правильная линия - вот она.
Сделав шаг, он оказался у лампы и властно вытянул руку вперед, пятерней
наружу.
- Документы!
- Документы? - незнакомец не хотел понимать, о чем его спрашивают.
- Документы спрашивают, - сказал он в ларчик с дырочкой, будто советуясь
с кем-то. - Какие документы?
- А вот такие! - страшно вскричал заместитель, чуя, что нет у незнакомца
никаких документов, и отработанным движением бросил руку вперед. В паль-
цах его белела карточка с крупным, затертым на конце словом "Мандат".
Незнакомец осмотрел картонку, поразмыслил и нехотя произнес те слова,
после которых, собственно, и началась фантастика чистой воды.
- Ну, если точно такой... - Ответным взмахом руки он выдернул из потай-
ного кармана белый квадрат и поднес его к лампе. Крахмальная поверхность
картона была девственно чистой.
- Эт-то зачем? - еще не понимая, вопросил заместитель.
- Документ, - пожал плечами щеголь-перебежчик, и тут все увидели, как на
бланке проступило крупное слово "Мандат", а затем показались и остальные
слова вместе с фамилией обладателя. Но фамилия-то была заместителева!
Короче, в руках замечательного щеголя оказалась копия документа - и ка-
кая копия! Лакированная, на александрийском картоне, не захватанная
пальцами караульных. И как только на праздничной картонке вызрела пос-
ледняя точка, документ пошел по рукам.
- Лихо! - заметил командир, кончив осмотр.
- Лихо! - в один голос подтвердили Чиж и Струмилин.
- Лихо-лишенько. Липа, - ворчал заместитель.
- Теперь далее, - решительно продолжал таинственный плагиатор. - Беру
чернила, выливаю на сапог.
И этот чистюля бесстрашно выплеснул полсклянки фиолетового состава прямо
на белоснежное, в розовых кружевах, шевро сапога и еще полсклянки на
замшевую свою куртку.
- Пропади пропадом буржуйское барахло, - радостно одобрил Чиж, матросс-
кая душа. - Говорил же - свой в доску!
А заместитель, хозяйственный мужик, только крякнул при виде столь злост-
ной порчи облюбованного добра.
Но нет, не получилась ведь порча народного достояния. Химический состав,
как живая ртуть, сбежал по голенищам вниз и лужицей собрался под ногами
экспериментатора.
- Не пачкается, не мнется, - сказал гость тоном коммивояжера, рекламиру-
ющего товар. - Пусть вас не смущает мой свежий вид. Весь на самообслужи-
вании. В общем, бросьте сомнения. Перед вами не шпион, не провокатор. Да
и незачем к вам шпионов засылать, все известно. Исход решат вот эти ба-
тареи.
Он набросал на листе план позиция белых, и все склонились над чертежом.
- Согласуется с нашими данными, - сказал наконец командир и сухо, очень
сухо спросил: - Ваша мнение, что ничего поделать нельзя?
- Самим вам ничего не поделать, - взвешивая слова, ответил неизвестный,
- помочь может только чудо.
- А чудес на свете не бывает, - подытожил командир, воспитанный на от-
сутствии чудес, и что-то штатское, семейное проступило в его облике, по-
терявшем на мгновение официальность. Секрета нет, даже министр, охвачен-
ный грустью, лишается своей официальности.
- Этого я не утверждал, насчет чуда, - осторожно возразил неизвестный и
отпустил комиссару особенный взгляд. - Не говорил.
Комиссар перехватил взгляд неизвестного, выдержал его, и сумасшедшая,
нелепая мысль обожгла голову Струмилина.
- Вот что, - сказал он собранию, - времени до утра в обрез. Разойдемся
по цепи. А я с товарищем еще поговорю.
И, сгибаясь в двери, люди поодиночке вынырнули из прокуренного блиндажа
в ночной воздух осени. Заместитель выманил за собой Струмилина.
- Ты эту гниду к пролетарской груди не пригревай, - люто прошептал он во
мраке, под звездами. - Верь моему политическому чутью.
- Ну-ну, - усмехнулся Струмилин.
- С мировой буржуазией, товарищ Струмилин, перед лицом смерти заигрыва-
ешь. Не "ну-ну", а мнение свое куда надо писать буду, коли в живых оста-
нусь. Запоешь!
* * *
Итак, сумасшедшая, нелепая мысль котельным паром ошпарила трезвый ум ко-
миссара Струмилина. "Этот человек совершит чудо!" - горячо разлилось под
черепом комиссара.
Убежденный материалист, Струмилин еще и сам не понимал, каким образом он
мог войти в столь чудовищный разлад со всем своим багажом. Надеяться на
чудо! В цепи его размышлений еще не хватало какого-то важного звена, и,
вероятно, в мирной гражданской обстановке отсутствие этого звена пустило
бы ход мысли на рельсы другого, короткого пути, в тупике которого состав
силлогизмов лязгнул бы на тормозах строкой: "Этот человек - жулик и шар-
латан!"
Но сейчас чудесные действия незнакомца, необыкновенный вид и многозначи-
тельная игра слов взывали не к ходу будничной логики, а к трепетному
движению той заветной интуиции, наличие которой не каждый признает, ибо
не каждого господь наградил ею.
"Совершит чудо!" - кричала струмилинская душа, и, затаясь, он ждал, ког-
да останется с незнакомцем наедине.
Дверь хлопнула, пламя коптилки легло набок, и тень перебежчика мотнулась
по стене, будто ее застали врасплох или ткнули в грудь. Сам же перебеж-
чик стоял неколебимо в тусклом свете горящего керосина и только шептал в
дырочки своей чертовой шкатулки, шептал и прикладывался к ним ухом.
Комиссар прислушался. Тень перебежчика, покачавшись, встала на место, и
Струмилину почудилось, что это она бормочет призрачные, невесомые закли-
нания, а сейчас шагнет к Струмилину и скажет в полный голос что-то окон-
чательное, роковое, по-русски. Шаманские, на погребной сырости замешан-
ные словеса копила в себе эта шкатулка.
"Не немецкий, - быстро определил комиссар. - Не французский. Не английс-
кий. Чешский? Нет".
"Ну..." - сказал себе комиссар, поправил пояс, строевым шагом подошел к
неизвестному, положил ему руку на плечо, взглянул в упор холодным взгля-
дом, хорошо известным балтийскому полку и за его пределами, а также еще
одному деятелю, который вел, вел-таки однажды комиссара под дождичком,
вел и ставил спиной к гнилому дубу, матерился и прицеливался...
- Вот что, дорогой товарищ! Помогай, сделай что можешь...
Итак, они замерли напротив друг друга, и зрачки их соединились на одной
прямой, на струнной линии, тронь - зазвенит.
* * *
- Значит, вы догадались, что я могу помочь? - нехорошо усмехаясь, спро-
сил неизвестный.
Волна злобы подкатила к горлу Струмилина. Лицо его дернулось.
- Да не могу я вам помогать. Не велят, - простонал человек, - фильм за-
порем. Мы снимаем фильм, на документальных кадрах. В финале полк красных
гибнет. Эффектные кадры. Чтобы найти их, мы сотни витков намотали на ор-
бите, зондировали. Энергии потратили прорву.
- Да снимете еще фильм! Разыграете, в конце концов, с актерами! - в от-
чаянии закричал комиссар.
- Не снимаем мы игровых. Игровой лентой на нашей планета не убедишь.
Тошнит зрителя от недостоверности, от актерских удач. Актер на экране -
пройденный этап. Для нашей планеты вообще вся ваша прошлая жизнь - наш
пройденный этап...
Глубоко задышал от этих слов комиссар Струмилин. Вот оно, недостающее
звено логики - "на нашей планете". Из других миров. Жюль Верн наоборот.
Из пушки на Землю. Сказка, черт ее подери! Но теперь его интересовала
только утилитарная сторона сказки, спасение пятисот душ полка, крепких,
позарез нужных революции ребят, ради чего заложил бы он свою душу не
токмо небесной звезде, но и самому дьяволу.
- А почему такой финал фильма, с кровавой развязкой? - ровно, овладев
дыханием, спросил комиссар.
- А бог его знает. Считается эффектным. Я-то лично специалист по счаст-
ливым концовкам. Именно в них и достигаю полного самовыражения. Так нет,
послали именно меня. Сказали: "Нужно изобразить смерть через зрение оп-
тимиста".
- Нет, я рад, что послали именно вас, - поспешно возразил Струмилин. -
Нам тоже по душе счастливые концовки. А собственно, что у вас за сцена-
рий?
- Сценарий-то роскошный. Переворот в огромной стране. Крушение аграриев.
Консолидация тузов зачаточной, но все же промышленности. Движение пле-
бейских масс, вожди той и другой стороны. Личные трагедии. Исторические
решения и ошибки. Взаимосвязанные события в других частях планеты. Ба-
тальные эпизоды во всей их красе.
Незнакомец говорил с пафосом и вместе с тем доверительно, как профессио-
нал говорит с равным профессионалом.
- Проделана колоссальная работа. Многократный зондаж с персональным вы-
ходом на Землю, постоянный зрительный контроль важнейших событий с орби-
ты - в наших руках глобальная картина движения всего общественного про-
цесса. Наш математический автомат произвел нужные подсчеты и построил
функциональную модель токов основных событий на ближайшие годы. Выясни-
лось: победа революции неминуема.
- Это не удивительно, она победит, руку на отсечение, - перебил комиссар
Струмилин, глаза его грозно и холодно сверкнули.
- На отсечение вы предлагали и голову, не далее как поутру, - ляпнул
вдруг марсианин и тут же осекся - таким холодом повеяло из глаз комисса-
ра. Он кашлянул. - Вот какие кадры мы привезем домой. Успех обеспечен
потрясающий. Тем более что мы совершенно случайно наткнулись на вашу
планету. Так сказать, экспромт.
- Зрелище получится грандиозное, - согласился Струмилин, - но дайте же
ему счастливый конец! Вы же специалист, в конце концов, по счастливым
развязкам. Не насилуйте себя. Искусство и насилие над художником несов-
местимы. Организуйте чудо, спасите балтийцев, а потом что хотите, ну,
скажем, посетите штаб белых, полковника Радзинского. Чрезвычайно эффект-
ный этюд, уверяю вас, а?
Неземной человек упрямо молчал.
- Да вы хоть представляете, за что сейчас кровь льется? - сердито и ус-
тало спросил Струмилин. Ему надоело уговаривать чудака, свалившегося с
неба, откуда видно все и вместе с тем ничего не видно.
- С глобальной точки зрения? - учтиво, по-профессорски спросил этот хо-
леный представитель другой планеты. - Ну, примерно так. Развитие произ-
водительных сил, способов производства пошло в конфликт с общественным
укладом.
- Политэкономия! - отмахнулся комиссар. - А кровь, кровь человеческая,
сердце, душа живая гомо сапиенса - этих категорий нет в политэкономии, -
отчего материал идет в смертный бой и чего жаждет?
- Так отчего? - с некоторой угрюмостью вопросил пришелец.
- Оттого, что впервые в истории сердце человеческое ощутило реальную
возможность идеального общества. Ведь жизнь любого была позорно унижен-
ной, либо возвышенной, но преступной в принципе...
Внезапным движением Струмилин бросил руку за спину, будто хватаясь за
кобуру маузера, ловко выдернул из полевой сумки растерзанную книжонку и
прочитал заголовок:
- "Голод, нищета, вымирание русского народа - как следствие полицейского
режима", издательство "Донская Речь". Лет двенадцать назад эту брошюру
можно было купить в любом киоске России, сейчас уникальный экземпляр.
Почитайте на досуге.
Повинуясь слову "уникальный", межпланетчик покорно принял подарок и бе-
режно сунул его за пазуху, причем куртка как бы сама втянула в себя эк-
земпляр, и заметьте, ни прорезей, ни щелей на ней видно не было. Недаром
замечательная курточка так понравилась заместителю командира, хозяйс-
твенному мужику.
- Да, вы уже говорили об обществе, где каждый будет счастлив в соответс-
твии со своей способностью к счастью, - напомнил он комиссару.
- Вот! - подтвердил Сгрумилин, загораясь, точно будущее уже маячило за
хлипкой дверью блиндажа, высунь только руку наружу и попробуй на ощупь.
Он уже видел это общество счастливцев, колоннами марширующих навстречу
ослепительным радостям земного благополучия, этих гармонически развитых,
а потому прекрасных телом и душой мужчин и женщин, этих высоколобых ат-
летов - мечтателей-чемпионов, рационализаторов-изобретателей.
- Мы построим такое общество! - трепетно обещал комиссар. - И в нем не
будет места монархам, диктаторам, деспотам, самодурам. Улицей командует
уличный совет, городом - городской, страной - государственный совет. Со-
ветская власть! Выборная, единая и неделимая. С позором рабского сущест-
вования будет покончено. И для того мы идем в наш последний и решитель-
ный бой!
С каждой своей фразой комиссар испытывал все больший подъем, и вера в
справедливость сказанного комком поднималась от сердца выше и выше и уже
ключом била где-то в горле, и теперь имели смысл не сами слова, а то,
как они были сказаны - пружинно, на втором дыхании прирожденного трибу-
на, каким Струмилин и был, на том замесе отчаянности и убежденности, ко-
торый не раз был брошен в хаос и гул тысячной митинговой толпы, в поле,
колосящееся штыками, и направлял острия штыков в одну точку, как магнит-
ный меридиан правит компасную стрелу точно на полюс. И будь сейчас перед
Струмилиным пусть даже не один заезжий с далекого нам созвездия, а хоть
сотня таких молодцов - заряда комиссарской души хватило бы, чтобы элект-
рический ток побежал в хладнокровном сердце каждого из них, и вера ко-
миссара вошла в сердце каждого, и каждый бы сказал: "Прав товарищ Стру-
милин!"
Крутой лоб комиссара покрылся холодным потом, скулы заострились, но в
глазах по-прежнему качались язычки холодного огня, а взгляд уходил дале-
ко, сквозь единственного слушателя, тянул след как бы поверх голов неви-
димого собрания, так что марсианин, скрипнув лаковыми сапогами, повер-
нулся и удостоверился, нет ли кого еще позади. Но нет, никого там не бы-
ло...
- Безумно интересный кадр! Ах, какой будет кадр! Обойдет все планеты, -
причмокивая губами, бормотал единственный слушатель трибуна Струмилина.
- Неужели снимали? - удивился Струмилин, приходя в себя.
- Все снимается, что вокруг. Все. Съемочная аппаратура - вот она, -
удовлетворенно усмехнулся кинооператор и потрепал материал куртки. Ко-
миссар еще раз внимательно посмотрел на нее, подумав, что неплохо было
бы такую штуковину презентовать Академии наук, что с такой курточкой не
один сюрприз можно было бы ткнуть в нос мировому эмпириокритицизму.
- Да, у вас программа-максимум, - сказал марсианин, возвращаясь к глав-
ному разговору. - Нам для подобных результатов понадобилась эволюция и
жизнь многих поколений.
- Так то же эволюция! Э-волюция, дорогой ты наш товарищ с того света! -
загремел жестяным смехом Струмилин. - А у нас революция! Разом решаем
проблемы.
- Нелегко вам будет, ох, нелегко, - сочувствовал нашим бедам гость и с
острым любопытством глядел на комиссара, как бы ожидая от этого челове-
ка, сбросившего с лишним весом и все сомнения, новых откровений, ка-
честв, завидных оттого, что их нет в тебе самом. - Ведь это то же самое,
что разобрать на части, скажем, паровоз и на полученных частях пытаться
собрать электровоз - машину, принципиально новую.
- Превосходно! - азартно крикнул Струмилин. - Разбираем паровоз, плавим
каждую деталь и из этого металла куем части электрички. А кузнецы мы хо-
рошие. Вводим в вашу технологическую схему элемент переплавки - и точка!
Недаром по вашим же расчетам наше дело победит.
Глаза комиссара Струмилина весело сияли, он знал силу своей полемической
хватки, знал, когда пускать на прорыв весь арсенал отточенной техники
диалектика, и чувствовал, что еще несколько удачных приемов - и он вый-
дет с чистой победой, и теперь он прямой дорогой вел оппонента к месту,
уготованному для его лопаток, как профессиональный борец, чемпион ковра,
ведет противника, не прикасаясь к нему, на одних финтах искушенного боем
тела, ведет в угол, из которого единым броском метнет его в воздух, что-
бы, не кинув даже взгляда на поверженного, в ту же секунду сойти с ков-
ра.
- Переплавка - хорошо, - соглашался представитель академического понима-
ния хода истории. Его взгляд попрежнему фиксировал каждый жест Струмили-
на, а шкатулка всеми своими дырочками глядела прямо в рот комиссару.
- Подумаем-ка лучше, как перекроить финал вашей пьесы. Так, чтобы не
пришлось гибнуть балтийским морякам на потеху кинозрителям. А?
Марсианин вздрогнул. Резко, очень уж резко повернул комиссар от личного
к общественному, к конкретным мероприятиям.
- Ну, дорогой товарищ по счастливым развязкам, даешь соответствующий фи-
нал!
И с этими лобовыми словами комиссар положил руки на плечи всемогущему
перебежчику, качнул его к себе, и так они замерли друг возле друга.
- Ну, демонстрируй профессиональные качества, чтоб ахнул зритель. И тот,
- комиссар ткнул перстом вверх, - и этот самый, - палец очертил полную
окружность. - А потом прямым ходом в штаб белых. Историческая выйдет
сцена. Вот где страсти разыгрываются! Эх!
- Крупные планы из штаба белых, - печально сказал марсианин, будто ему
подсунули на подпись приказ о выговоре самому себе...
* * *
Многотруден путь факта в глупый мозг человека, да, многотруден.
На месте Струмилина, пожалуй, любой из нас устроил бы разговор вокруг
фактов, проявленных в тайной беседе с перебежчиком. Размахивал бы рука-
ми, божился, требовал серьезного отношения и в конце концов сам перестал
бы верить собственным показаниям. Струмилин же нет. Он знал, чем делить-
ся с ближними, а о чем крепко молчать - день, год, потребуется - всю
жизнь. И потому вернувшиеся в блиндаж товарищи застали его как ни в чем
не бывало склонившимся над картой, на которую уже никто без отвращения и
смотреть не мог.
- Ну, что перебежчик: есть интересные показания? - спросил командир, ус-
тало устраиваясь на дощатый топчан.
- Послал его в цепь, поднимает настроение у состава. Поговорит по душам
о будущем.
- Он там такую агитацию разведет! - сквозь зубы процедил заместитель. -
Недорезанный...
- Он астроном, - веско возразил комиссар, - редкий специалист по жизни
на других планетах. Он расскажет о братьях по разуму, которые уже проли-
ли кровь за счастливую жизнь, такую, какая будет у нас.
- И это неплохо, - сказал командир. Бодрости в его голосе не чувствова-
лось.
- И еще, - тихо добавил Струмилин, - кажется, следует на всякий случай
повозки запрячь. Раненых приготовить к дороге. Ручаться не могу, но неп-
редвиденности могут возникнуть. Знаете, случаются такие непредвиденности
в теплые летние ночки с чистыми звездами на небе. Все с величайшим любо-
пытством уставились на комиссара, но тот ничего добавить не мог, ибо в
самом деле ничего не мог добавить.
* * *
И действительно. В перелеске, под разлапистым хвойным навесом, на душис-
тых мхах, в бликах каменного цветения угольков с пеплом, марсианин, ко-
торому не посчастливилось родиться на благословенной Земле, уже развер-
нул натуральный доклад о жизни иной, делился впечатлениями.
Такое накатило время на Россию, слушала Россия всякого, лишь бы за сло-
вом в карман не лез. По царской воле, под влиянием исторических факторов
так уж произошло, что с седых времен Великого Новгорода не сбиралось в
России вече, отсутствовал свой Гайд-парк, кратко говорил народ, на быто-
вые темы, чтобы в кутузку не загреметь. А тут - прихлопнуло, повырастали
откуда ни возьмись ораторы на каждом углу, повыкатывались бочки, стали
на попа трибуною, завился веревочкой мудреный разговор. Хоть к лобному
месту с плакатом становись, руби правдумать в глаза, возражений нет!
Вмиг научился народ речи говорить и слушать их полюбил. И тут же стали
различать: кто свой, а кого - в доску! И ежели свой, выкладывай сообра-
жения за милую душу о земле, хлебе, недрах и власти над ними, а хочешь,
о звездах, над которыми пока власти нет. Но о звездах, понимаем, не каж-
дый толковать смел, и тому, кто смел, внимали с двойной порцией сочувс-
твия.
- Удивительными показались бы вам порядки на этой планете, - ронял слова
беглый астроном, будто и не имел к этой планете отношения, не оставил на
ней своего дома. - Многое назвали бы вы непонятным, а то и чуждым. Не
всему, думаю, вынесли бы вы одобрение. А между тем планета эта во многом
- ваше будущее. Но будущее это не совсем такое, каким оно вам сейчас
представляется. И жителей планеты той нельзя винить в этом, как нельзя
винить внуков ваших в том, что им захочется иного, чем вам, большего.
Понять вас ничего не стоит, задним числом! А вот вам их... А надо, пото-
му что их жизнь - ваше будущее. Примерно, разумеется.
- Чем же они нам пример? - с ухмылкой врезал матрос Конев Петька, кото-
рый не сумел надерзить перебежчику в первом его явлении, но не терял,
видно, надежд проявить буйную свою индивидуальность и посадить фраера на
мель по самую ватерлинию. Разутые ноги Петьки отдыхали у самого пепели-
ща, и когда угли разом наливались огненным соком, то на чахлых щиколот-
ках Петьки можно было различить татуированный узор слов, среди коих явс-
твенно выделялись каллиграфией "дело рук" и "главным калибром по гидре".
Беспощадные, взрывчатые слова нашел матрос, чтобы украсить ноги свои,
чтоб не осталось сомнений в том, какую из сторон баррикады облюбовал
Петька: наделил сам себя бессрочным пропуском, который уж если и потеря-
ешь, так вместе с ногами. И, ввязавшись в дискуссию, Петька закатал тре-
паный клеш, предъявляя тем свои права на повышенную дерзость.
- Ну, так вот, удивительной показалась бы вам планета на первых порах, -
продолжил этот на редкость обходительный лектор. - Города там, например,
подвешены в воздухе, высоко над землей, а прямо под городами леса, тра-
вы, озера. Так что кому на землю захотелось, тот достает крылья и кида-
ется головой вниз. Или нанизывается на магнитную силовую линию и сколь-
зит, как по перилам. По таким, знаете ли, материализованным меридианам,
морякам это должно быть понятно.
- А деревни? Деревня тоже на воздусях? - беспокойно спросил кто-то, не-
сомненно землепашествующий.
- Деревни оставлены на земле, - заявил лектор. - А вот сами крестьяне
тоже обитают, как вы говорите, на воздусях. Вернее, крестьян как таковых
нет, есть только специалисты по сельскому хозяйству, их там и называют
крестьянами. Все растет само по себе и убирается умными машинами. Собс-
твенно, не только крестьян - пролетариев тоже нет уже... Говорят же вам,
станки обходятся без людей.
- Как же так? Ни крестьянства, ни пролетариата. Кто же там тогда? Буржуи
одни? В чьих руках власть? - недоверчиво спросили из кустов, и по тому,
как зашевелилась вокруг темнота, пришла в беспокойство человеческая мас-
са, марсианин догадался, что вторгся в заповедные моменты жизни этих лю-
дей.
- Нет классов в их обществе, - как можно энергичнее сказал он. - А чем
они все занимаются? Ну, чем... Умственным трудом, искусствами, трансфор-
мацией.
Зашумела темнота вокруг на разные голоса:
- Без диктатуры куда ж! Паразиты расплодятся, мироед за глотку возьмет!
Мужики долг сполнять забудут, в кабаки порхнут! Факт? Факт!
- Без паники, граждане! - накрыл гвалт трубный глас комендора Афанасия
Власова. За неимением председательского колокольчика комендор, когда на-
до, пропускал сквозь мощные заросли голосовых связок струю пара, сжатого
до нескольких атмосфер в оркестровой яме его объемистых легких, и тогда
накат низкой, но чрезвычайно широкой звуковой волны выносил вон плеска-
ние человеческой речи, закрывая таким способом разгулявшееся собрание
или, наоборот, открывая перед ним фарватер вновь.
- Тихо, граждане! Все правильно товарищ излагает.
Бесклассовое общество, слияние умственного с физическим. Это ж, братиш-
ки, коммунизм, тот самый, за который нас с вами в медвежьем углу припер-
ли. Теорию, братишки, подзабыли, брашпиль вам в форточку!
Марсианин, надо сказать, прямо расцвел ввиду такой кинематографической
сцены.
- Вот они, типажи! Вот они, кадры! Вот они, личные контакты! Ай-яй-яй! -
вскрикивал он радостно, тверже сжимал в руке драгоценную шкатулку.
В общем, как видим, повезло всем. Профессиональному марсианину-киноопе-
ратору - потому, что он с ходу влетел в митинговую гущу беззаветных ге-
роев собственного кинофильма, и крупный план кадр за кадром косяками шел
теперь на катушки приемников корабля, тормознувшего среди звезд по пово-
ду такой сюжетной находки. Повезло и балтийцам, которые сразу, из первых
рук, так сказать, самотеком получили известие о замечательной жизни на
других мирах, в существовании которой хотя никто из них и не сомневался,
но все же иной раз проявлял колебания ввиду неясной постановки вопроса
со стороны административных кругов. А тут вдруг стопроцентный астроном с
наипоследними, как подчеркнул комиссар Струмилин, и обнадеживающими дан-
ными в кармане! От такого вылетит из башки и страх перед смертью, что
уже заказана, запрессована в нарезные стволы озверелого противника на
дистанции прямой наводки.
Прав, прав, как всегда, оказался комиссар Струмилин. Задал-таки подполь-
ный марсианин морячкам тонус, который вовсе не каждый обнаруживает в се-
бе перед лицом смерти, не чьей-нибудь, а собственной, а потому особо
наглядной и убедительной. А тонус есть, значит, дорого, ох, дорого зап-
латит классовый враг за кровь комиссара и товарищей его, потому что в
крови этой вскипела вера в новый мир и счастливую звезду его, на кото-
рой, наверное, тоже когда-то летели наиболее сознательные головы братьев
по разуму, и по-другому быть не могло, иначе какие же они, к черту, бра-
тишки.
Между тем сгусток влажной тьмы скатился с восточных широт планеты и те-
перь клубился над болотами, замкнувшими отряд.
Представление, начатое марсианином с легкой руки комиссара Струмилина,
по-прежнему продолжалось. Ему вполне удалось удержать свое реноме в рам-
ках лектора-эрудита, не расширяя этих рамок до истинных размеров ориги-
нала, так что ни одна живая душа не догадывалась о его подлинном проис-
хождении. Впрочем, никому теперь и дела не было до его происхождения,
как и до вороны, что где-то вверху хриплым карканьем отметила приход
глухого часа полуночи. Марсианин успел поведать о занятиях на дальней
планете, об отдыхе на ней, о насыщенном распорядке дня, показал, как
танцуют наши сверхдальние сородичи - высоко подпрыгивая и чуть зависая в
воздухе, коснулся тех вещей, что делают жизнь марсиан счастливой, и,
чтобы до конца быть правдивым, перешел теперь к минутам, когда марсиани-
ну бывает нехорошо. Такова уж, видно, биология всего живого, не может
оно быть счастливым без конца.
- Вот просыпается он утром, - говорит марсианин, - и чувствует: нет
настроения, пропало. Жить не хочется. Переутомился, что ли? Одевается,
выходит на площадку, хорошо кругом. Солнце сияет, птица садится на пле-
чо, ветерок. А под ногами, глубоко внизу, пенится морской прибой у кром-
ки золотого пляжа. Надевай крылья и головой вниз! А может, без крыльев?
Головой вниз - и делу конец. О-о-о, как скверно на душе! Друзья! Да где
они, друзья? Жена? Да чем же она поможет, жена?..
Неизвестно, чем бы окончилась эта грустная новелла, так как в самом на-
чале ее у костра появился комиссар.
- Товарищи, - сказал он, - собрание необходимо закрыть. Прошу вас занять
свои боевые позиции.
Погруженные в яркие картины чудной жизни великой планеты, матросы, при-
держивая оружие, поднялись и один за другим растворились в темноте.
- Вот, - сказал комиссар, убедившись, что у костра никого не осталось, -
подбросили, гады, записку. Обещают шомполами всех, кто в живых останет-
ся. Так сказать, программное заявление.
- Дайте бумажку, - потребовал марсианин. Он повернул ее текстом к огню,
рассмотрел, потом текстом же прижал к куртке.
- Крупно, - сказал он в микрофон. - Дайте это крупно. Как подбросили за-
писку? На кого падает подозрение?
- Подозрение падает на того, на кого ему легче всего упасть, - усмехнул-
ся комиссар, глядя куда-то в сторону от марсианина.
- На кого легче, - соображая, сказал марсианин и пнул носком шикарного
сапога чадящую головешку. - Значит, на меня.
Он даже не взглянул на комиссара, чтобы проверить свою догадку. Струми-
лин молчал.
- На мне оно не продержится, обвинение. Я решил. Я выведу отряд из бо-
лот. Так я решил, пока мы тут беседовали с вашими товарищами. Они мне по
душе. Я сделаю это, и настроение мое, черт возьми, наконец вернется ко
мне. Когда я улетал от своих, - марсианин ткнул пальцем вверх и быстро
отдернул руку, точно ожегся о что-то, - когда я улетал, настроение у ме-
ня было висельное. Я его поставлю на место. Я посчитаюсь с их настроени-
ем. - Палец его снова взвился вверх. - Оптимистическую трагедию вам по-
давай? Вы ее получите, уважаемые зрители! Программное же заявление пере-
дадим углям. Как это у вас там сказано, из пепла возгорится искра?
Скомканная бумажка порхнула над россыпью тусклых огоньков и тотчас обра-
тилась в длинный и чистый язык пламени. В коротком свете Струмилин уви-
дел, как губы марсианина сложились в твердую и мстительную усмешку, ка-
кая бывает у человека безоружного, уже оцепленного врагами и вдруг по-
чувствовавшего в руке холодную сталь револьвера.
- Пора, - приказал марсианин, - в штаб!
* * *
На краю болота не столь темно, как под хвойными покровами леса. Там-то
тьма была материальна, так сказать, очевидна. Кроме нее, ничего не су-
ществовало там, только звуки. Здесь же, на краю свободного пространства,
тьма полнилась намеками каких-то контуров, голубоватыми залежами света,
осевшего с кривого и тонкого лезвия месяца.
Полк, поднятый по тревоге и в полном составе построенный в колонну, за-
мер перед лицом необъятных трясин. Шеренги, плотно собранные одна за
другой, едва угадывались в пыльной осыпи звездного сияния, стояли приз-
рачно, как воинство из баллады, чти ждет не дождется полночного смотра
любимого императора. Только иногда идиллия нарушалась: где-то скрипела
телега, лошадь пыталась ржать, и слышался матерный шепот, вразумляющий
непокорное животное.
Штабные, комиссар Струмилин и марсианин расположились неподалеку от ко-
лонны, уже в самом болоте, так что под ногами чавкала и выдыхала, отпус-
кая сапог, мясистая жижа.
- В моем распоряжении имеется особая сила, такое силовое поле, - объяс-
нял марсианин Струмилину. Остальные тоже слушали крайне внимательно,
стараясь не пропустить ни одного слова перебежчика. - Так вот, это поле
окружает меня со всех сторон. Ни пуля, ни осколок не пройдет через неви-
димую защиту. Вот смотрите, я расширяю сферу действия поля.
Мягкая сила потащила людей в разные стороны, и не так, как тащит поли-
цейский, с треском за шиворот, а как влечет крупная и ленивая морская
волна.
- А теперь наоборот, - негромко сказал марсианин, и та же сила поставила
людей на прежние места.
- Вот эта сила ляжет вам под ноги через болота. По этой дорожке вы прос-
ледуете километра три через самую топь, а дальше сами выберетесь, не ма-
ленькие. Там уже можно. Все ясно?
Все молчали, потому что ясного, признаться, было мало.
- Ну! - пронзительно крикнул марсианин.
Тонкий луч, шипя, скользнул поверх окошек стоячей воды, от которой тот-
час повалил густой ядовитый пар, и в клубах пара высветилось тонкое, как
папиросная бумага, полотно обещанной дороги. Захрипели кони, закричали
ездовые. Только полк по-прежнему молчал.
Струмилин, не оглядываясь, шагнул к прозрачной ленте, поставил на нее
ногу, пробуя каблуком на крепость, а потом прыгнул и, осыпанный искрами,
оказался на ней во весь рост.
- А кони не провалятся? - спросил кто-то над ухом марсианина.
- Позаботьтесь, чтобы немедленно началась переправа, - отрезал перебеж-
чик.
Через минуту рядом с ним никого не осталось. Полк глухо заворочался в
темноте, перестраиваясь в походные порядки, и вот уже первое отделение
встало у самого края лунной дорожки, пропуская вперед себя повозки с ра-
неными, походные кухни, прочую колесную движимость.
- Давай, давай, - шептали сами собой губы марсианина в спину уходящих
людей.
- Попрощаемся, - сказал Струмилин совсем рядом в темноте.
Марсианин вздрогнул. Они подошли к краю полотна.
- А для себя-то этой энергии останется? - спросил комиссар.
Марсианин промолчал.
- Ну, руку, товарищ! - сказал комиссар.
Последний из отрядов скрывался в клубах дымящегося болота. И взгляды
двоих встретились последний раз в этой жизни.
* * *
Рано утром после сильнейшего артиллерийского обстрела части белогвардей-
цев, рота за ротой, вошли в зону, еще вчера удерживаемую полком балтий-
цев.
Под барабанный бой, с развернутыми знаменами наперевес, с щеголеватыми,
молоденькими офицериками впереди, готовыми схватить пулю в живот - ах,
чубарики-чубчики, за веру, царя и за другие опустелые, как дома в мерт-
вых городах, идеи, - двигались плотные каре, одетые и обутые на английс-
кий манер. Вот так, с барабанным боем, и уперлись в край трясины, не
встретив никакого противника. На том этот маленький эпизод великой эпо-
пеи гражданской войны и получил свое окончание.
Разумеется, факт необъяснимого исчезновения крупного соединения красных
вызвал определенную растерянность в штабе золотопогонников. Ни одна из
гипотез не могла толком объяснить, каким дьявольским способом сумел про-
тивник организовать марш через гнилую топь вместе с ранеными и обозом.
- Это все штучки комиссара Струмилина, - говорил полковник Радзинский
приглашенным на чай офицерам. - Как же-с - личность известная. Удиви-
тельно находчивая шельма. Трижды с каторги бежал, мерзавец, из этих же
краев. Накопил опыт. А в прошлом году, господа, обложили его в доме, од-
ного. Так он, сукин сын, умудрился первым выстрелом нашего боевого офи-
цера, штабс-капитана фон Кугеля, царство ему небесное, уложить. И в ноч-
ной неразберихе, господа, верите ли, взял на себя командование этими
олухами, что дом обложили. Ну, конечно, дым коромыслом, пальба, постре-
ляли друг друга самым убедительным образом, смею вас уверить. А самого,
канальи, в след, конечно, простыл. Вот и теперь...
Тщательный осмотр брошенного лагеря ничем не помог в расследовании обс-
тоятельств дела. Ни раненых, ни живых, только один труп, брошенный
взрывной волной далеко от землянки, обратил на себя внимание дежурного
офицера прекрасным покроем одежды и белоснежными, модельной работы сапо-
гами.
- Закопать, - равнодушно приказал офицер, и приказание его было немед-
ленно исполнено.
Вот такими и получились финальные кадры многосерийной художественной
хроники, скроенной на потребу марсиан. Безрадостная могилка, выдолблен-
ная в вечной мерзлоте, молодцеватый офицер около, а в могилке сам режис-
сер фильма, марсианин образца 1919-го.
Приходится ли сомневаться, что доставленная по месту назначения лента
имела громадный успех? Ведь далеко не каждый из режиссеров посягнет на
собственную жизнь ради того, чтобы в сюжете все шло по его собственному
желанию, и, уж конечно, не пожертвуют ею как раз те, чья смерть не выз-
вала бы в наших сердцах печали. Тут нужен особый размах души, яркое по-
нимание счастья.
Между прочим, заключительные кадры должны были бы отчетливо передать еще
один психологический феномен. Печаль, от которой марсианин не мог отор-
ваться даже на скоростях междупланетной ракеты, бесследно испарилась с
его лица. Отдавший вею энергию своего силового поля, беззащитный совсем,
марсианин встречает ядреную сибирскую зарю детской, счастливой улыбкой.
Тут уж сомнений быть не может - встала у человека душа на нужное место.
Снаряды вокруг него рвутся, а он только хохочет и землю с плеч отряхива-
ет. Плевали мы, мол, на ваши фугасы. Вот сейчас все кончится, отведут
меня, значит, в штаб полковника, вот где сцена разыграется!
Красиво умер марсианин, величественно, за справедливое дело. Прочие мар-
сиане и марсианки, которые, судя по всему, не относились к ному при жиз-
ни слишком серьезно, задумаются. Самим-то им отпущено сто пятьдесят лет
равномерной жизни - ни больше и ни меньше, - и конец запрограммирован.
Скучно. Событием не назовешь. А ведь неспроста знаменитый мыслитель
прошлого называл смерть самым значительным событием жизни. "Счастливая
смерть та, - сказал Гай Юлий Цезарь, - которую меньше всего ожидаешь и
которая наступает мгновенно".
Перетряхнет эта смерть представления братьев по разуму. Эволюция, эволю-
ция! А может, только через революцию путь к счастью лежит? Через паро-
возную топку и пламя ада? Вот как в этих кадрах, что мелькают на экранах
во всех домах марсиан.
Крепко уверены в этом герои фильма - комиссар Струмилин, ясная и холод-
ная голова, простые ребята Федька Чиж, комендор Афанасий Власов и еще
пятьсот штыков с ними.
Ушли, ушли те штыки через болота, сопки, через первобытные леса. Ушли, и
не чтобы шкуру спасать, а чтобы снова в свой последний и решительный
бой!