ЗАКОН ДЛЯ ДРАКОНА

Сборники Художественной, Технической, Справочной, Английской, Нормативной, Исторической, и др. литературы.

Кир БУЛЫЧЕВ

ЗАКОН ДЛЯ ДРАКОНА

...Вся Африка наполнена слонами, львами,
барсами, верблюдами, обезьянами, змиями,
драконами, страусами, казуриями и многими
другими лютыми зверьями, которые не только
проезжим, но и жителям самим наскучили.
Иван Стафенгенден. "География",
С. Петербург, 1753 год.

Павлыш проснулся за десять секунд до того, как по внутренней связи
его вызвали на мостик. Проснулся, потому что работали вспомогательные
двигатели. Если не жить долгие месяцы внутри громадного волчка, который
стремительно ввинчивается в пустоту, почти неуловимый гул вспомогательных
двигателей не вызовет тревоги. Но еще не зная, что произошло, Павлыш сел
на койке и, не открывая глаз, прислушался. А через десять секунд щелкнул
динамик и голос капитана произнес:
- Павлыш, поднимитесь ко мне.
Капитан сказал это сухо, быстро, словно был занят чем-то совсем иным,
когда рука протянулась к кнопке вызова. Капитан оторвался от своих дел
ровно настолько, чтобы сказать четыре слова.
Снова щелчок. Тихо. Лишь настырно, тревожно, как еле слышная пожарная
сирена, гудят вспомогательные двигатели, корабль меняет курс.
В штурманском углу мостика горел свет. Глеб Бауэр раскрыл звездный
атлас, придавив им ворох навигационных карт. Капитан стоял у пульта и
курил, слушая по связи старшего механика. Потом сказал:
- Надо сделать так, чтобы хватило. Мы не можем задерживаться.
- Привет, доктор, - сказал Глеб.
Павлыш заглянул ему через плечо, разглядывая объемный снимок планеты
на странице звездного атласа. Сквозь завихрения циклонов на снимке
проглядывали зеленые и голубые пятна.
- Что случилось? - спросил он тихо, чтобы не отвлекать капитана.
- Берем больного. Срочный вызов, - ответил Бауэр.
Капитан набирал на пульте данные, которые передали механики.
- Должно получиться, - сказал он наконец.
Он отошел от пульта и показал Павлышу на потертое "капитанское"
кресло, в котором сам никогда не сидел, но, как хозяин, всегда предлагал
посетителям. "Попасть в кресло" означало серьезный и не всегда приятный
разговор.
- Садитесь и прочтите, что мы от них получили. Немного, правда, но вы
поймете.
Павлыш принялся читать голубые ленты гравиграмм.
"База-14 космическому кораблю "Сегежа". Срочно.
Станция на Клерене запрашивает медицинскую помощь. Кроме вас в
секторе никого нет. Сообщите возможности".
Вторая гравиграмма:
"База-14 космическому кораблю "Сегежа". Срочно.
Ваш запрос сообщаем. Связь с Клереной неустойчива. Подробности
неизвестны. Даем позывные станции. Если не сможете оказать помощь своими
силами, информируйте базу".
Третьей шла гравиграмма с Клерены.
"Рады, что вышли на связь. Есть пострадавшие. Врач тяжелом состоянии.
Желательна эвакуация. На станции спасательный катер. Можем встретить
орбите".
В следующей гравиграмме Клерена сообщала данные для корабля о месте и
времени встречи, затем шел текст, имевший прямое отношение к Павлышу:
"...Ваш запрос состоянии остальных пострадавших сообщаем: справимся
своими силами. Предложение прислать врача принимаем благодарностью.
Работаем сложной обстановке. Доклад пришлем катером".
Капитан увидел, что Павлыш дочитывает последний листок.
- Извините, - сказал он, - что не разбудили сразу. Решили, что не
откажетесь. Подарили полчаса сна - царский подарок.
Павлыш кивнул.
- Но, впрочем, отказаться не поздно...
- Если сомневаешься, - вмешался Бауэр, - я с удовольствием тебя
заменю. Я даже больше похож на доктора. Для этой роли ты выглядишь слишком
легкомысленно.
- Когда рандеву с катером? - спросил Павлыш.
- Сегодня вечером. В двадцать двадцать.
- А характер ранений доктора... и что там за сложности?
- Через полчаса снова выйдем на связь. Милош справится здесь без
тебя?
- Он летом проходил переподготовку. К тому же здесь хорошая
аппаратура и связь с базой - всегда можно получить консультацию.
- Я так и думал, - сказал капитан с облегчением.
- Сколько я там пробуду? - спросил Павлыш.
- Месяца два, - сказал капитан. - Если будет плохо, придется
сворачивать станцию.

Как только сообщили, что катер поднялся с планеты, Павлыш поспешил к
переходнику. На то, чтобы выгрузить раненного и взять Павлыша, было шесть
минут. Бауэр шел сзади, катил контейнер с медикаментами и вещами, нужными
на станции, и вслух завидовал. Следом вышагивал Милош и повторял, как
урок: "Второй ящик слева, в правом углу...". Он не столько опасался, что
забыл, как лечить, страшнее было забыть, где что лежит.
- Он тебе поможет, если что, - сказал Павлыш, не оборачиваясь.
- Кто?
- Твой пациент. Он же медик.
...Когда люк отошел в сторону и два человека в потертых, голубых
когда-то комбинезонах вкатили носилки, Павлыш с первого взгляда понял, что
этот пациент еще не скоро начнет подсказывать Милошу, как его лечить.
В белой массе бинтов была широкая щель - глаза, и узкая щель - рот.
Глаза были открыты и застыли, будто в испуге. Павлыш провел над ними
ладонью - показалось, что человек мертв. Но узкая щель в бинтах дрогнула,
человек заметил жест Павлыша.
- Ничего, - сказал он тихо, - ничего...
Капитан наблюдал эту сцену с мостика, по телесвязи. Он понял, что
Павлышу трудно ступать в проход, в катер и оставить больного.
- Иди, Слава, - сказал капитан. - Если надо, вызовем базу.
Носилки стояли в проходе. Люди, вкатившие их, ждали.
- Там, - начал доктор. Он был в сознании, но говорить ему было
больно, а удерживаться в сознании невероятно трудно. Он будто цеплялся за
край действительности, висел на нем, держась кончиками пальцев, хотел
сказать что-то важное...
- Пошли, - сказал один из людей с планеты. Он был очень велик. - А то
не успеем.
- Тут письмо, - второй человек, ниже ростом и, видно, очень худой -
комбинезон на нем висел - протянул Милошу большой синий конверт. - Мы
только это успели подготовить. Здесь отчет и данные наблюдений.
Милош взял конверт, но вряд ли сообразил, что делает. Бауэр отобрал
конверт у него.
Павлыш положил руку на плечо Милошу.
- Приступай, - сказал он.
Раненный был без сознания.

"Наверно, эти люди очень устали, - думал Павлыш. - Или я им не
понравился". Катер вошел в высокие облака. Громоздкий человек управлял
машиной. Он был сказочно грязен. И хоть второй человек, худой, тоже был
сказочно грязен, все-таки, если устраивать между ними соревнование,
выиграл бы пилот. Павлыш подумал, что не иначе как у пилота на планете
есть коварный враг, который утром окунул его в болото. А может быть, у них
нет воды и притом разбились все зеркала.
Словно догадавшись, о чем думает новый доктор, пилот обернулся.
- Дикое зрелище, правда? - Голубые глаза на буром лице казались
фарфоровыми.
Павлыш не посмел оспаривать его мнение.
- Мы не познакомились. Я - Джим, - сказал громоздкий пилот.
- Лескин, - отозвался худой. Он полулежал в кресле, закрыв глаза.
- Владислав Павлыш. Слава, - и сказав, Павлыш подумал, что поспешил
приглашать собеседников к интимности.
- Доктор Павлыш, - сказал Лескин. - Что ж, очень приятно.
- Что с больными? - спросил Павлыш.
- Разное, - ответил пилот Джим. Лескин снова закрыл глаза. - У
Леопольда сломана нога. У Татьяны-большой лихорадка. У остальных - что
придется. На вкус, на цвет товарищей нет.
- А у вас? - сразу перешел к делу Павлыш.
- У меня? - Пилот в затруднении повернулся к Лескину, но поддержки не
получил. Тогда он отпустил штурвал и закатал выше локтя рукав. Там
обнаружился глубокий еще не заживший шрам, словно по руке ударили топором.
- А лихорадкой я уже два раза болел, - поспешил он успокоить Павлыша.
- Джим, не запугивай доктора, - сказал Лескин. Голос у него был
высокий и чуть капризный.
- Как спустимся, я вами займусь, - сказал Павлыш. - Через два дня и
следов не останется.
При этих словах Лескин окончательно проснулся и сказал назидательно:
- Вы нетактичны, молодой человек. Стрешний - замечательный врач.
- Я не хотел поставить под сомнение...
- А я повторяю, что Стрешний - отличный врач и делал все, что было в
человеческих силах. Вы же, не зная наших условий...
Павлыш хотел было огрызнуться, потому что считал себя тоже неплохим
врачом, но сдержался. Лескин, вернее всего, ревновал. Стрешний был его
другом. А Павлыш выступал в роли безусого лейтенанта, которого прислали во
взвод, где вчера ранили любимого командира.
У Лескина было длинное мятое лицо с мягким, обвислым носом, но
большего разобрать было нельзя: лицо было разрисовано грязью, словно у
индейца, вышедшего на тропу войны.
- Рация у нас слабенькая, - провел отвлекающий маневр пилот Джим,
который явно был человеком миролюбивым, что вообще свойственно гигантам. -
Экспедиционная, второй вариант. Мы уж обрадовались, что вы к нам идете.
Очень боялись, что доктор не выдержит. А этот юноша у вас толковый?
- Он третий механик, - сказал Павлыш. - По второй специальности -
хирург.
Павлыш не стал сообщать новым знакомым о своих сомнениях и тревогах.

Катер замер. Кресло снова прижалось к спине. Павлыш нащупал на груди
пряжку. Лескин протянул руку в серой перчатке, чтобы помочь. Пилот Джим
уже поднялся и опустил шторку на пульт.
- С приездом, - сказал он. - К счастью, моросит...
Рядом с ним Павлыш чувствовал себя недомерком.
Лескин подобрал сумку Павлыша.
- Не спешите, - сказал он, - нас встретят.
В дверь постучали. Три раза. Джим пробрался назад, чтобы открыть
грузовой люк. Лескин сказал:
- Не задерживайтесь.
Павлыш шагнул через порожек, и Лескин, поддерживая его под локоть,
настойчиво, словно хотел посекретничать, потащил к вездеходу, стоявшему в
трех шагах от катера. Люк вездехода был распахнут, перед ним стоял
мальчишка, измазанный, как и остальные, глядел на небо и не обратил на
Павлыша никакого внимания. Джим вытаскивал контейнер, Павлыш хотел было
ему помочь, но здесь это было не положено - Лескин втолкнул его в
вездеход, в обычный экспедиционный вездеход, обжитой, словно дом. Павлыш
даже кинул взгляд на второй от люка крюк, где должна была висеть его
камера, как еще в прошлом году.
Джим и мальчишка вталкивали в люк громоздкий контейнер, и это было не
просто. Они торопились. Лескин уселся у открытого верхнего люка, глядел
наружу и молчал.
Когда погрузка закончилась, маленький водитель обернулся к Павлышу и
сказал глубоким, красивым голосом:
- Здравствуйте, доктор. - Я - Татьяна-маленькая.
Павлыш представился, еле удержавшись от желания сообщить, что никогда
еще не видел столь грязной женской физиономии.
Татьяна-маленькая уверенно уселась на место водителя и рванула
вездеход так, что Павлыш чуть было не врезался головой в свой любимый
крюк. Он подумал, что не успел даже заметить, какая здесь погода. Вездеход
подкидывало на ухабах. Они не удосужились сделать дорогу.

Вездеход проехал ровную площадку и резко остановился. Свет за
иллюминаторами изменился. Стал теплым, желтым.
- Вот и приехали, - сказала Татьяна.
Павлыш отметил, что его спутники сразу расслабились, словно
напряжение, владевшее ими, исчезло.
- Помогите подхватить контейнер, - сказал Джим. - Обидно будет
разбить что-нибудь, когда мы уже приехали домой.
- Там, кстати, селедка, - сказал Павлыш. - И черный хлеб.
- Селедка, - сладострастно произнес Джим. - Я сам понесу ящик, как
скупой рыцарь свой любимый сундучок. - У Джима была слабость к цитатам и
поговоркам.
Татьяна открыла люк, и никто не мешал Павлышу выйти первым.
Вездеход стоял в гараже, сооруженном надежно, как крепостной бастион.
Двери были закрыты. Гараж был освещен ярко, и с первого взгляда было
видно, что он удобен и даже уютен, как бывают уютны рабочие кабинеты или
мастерские, хозяева которых не заботятся о впечатлении на окружающих, а
просто живут здесь и трудятся.
Перед вездеходом стояла тонкая женщина с короткими, легкими,
вьющимися темными волосами, которые опускались челкой на лоб. У нее было
маленькое лицо с острым подбородком и большими глазами, с губами полными и
чуть загнутыми кверху в уголках. Она была принципиальной чистюлей - ни на
комбинезоне, ни на лице, ни на узких ладонях не было ни пятнышка грязи. С
водой здесь в порядке, отметил Павлыш.
- Доктор Павлыш? - спросила она, но не стала ждать очередного ответа.
- Здравствуйте. Меня зовут Нина Равва. Я начальник станции. Вы будете жить
в комнате, где раньше жил Стрешний. Отдохните, потом пообедаете с нами.
- Спасибо, - ответил Павлыш, поборов желание сообщить начальнику
станции, как приятно встретить чистого человека.
Что-то загрохотало по крыше, словно на нее рухнул камнепад. Задрожали
лампы. Одна из них лопнула, и посыпались осколки.
Все замерли, ждали. Камнепад продолжался.
- Что это? - спросил Павлыш, но никто не услышал.
- Пошли! - крикнул Джим. - Он теперь не скоро угомонится.
- Сколько раз я говорил, - сказал Лескин, - чтобы покрасить крышу в
зеленый цвет.
- Надо бы... - начала Татьяна-маленькая, но Нина ее перебила.
- И не думай. - Они друг друга отлично понимали.
Павлыш обратил внимание на широкую полосу пластыря на лбу Татьяны и,
когда та провожала его до комнаты, сказал ей:
- Если у вас тоже царапина, загляните ко мне, а то загноится.
- У меня почти зажило, - ответила Таня, и Павлыш не поверил.
- И вообще шрам украшает разведчика. Совершенно не понимаю Нину,
которая даже челку отпустила, чтобы никто не видел, как ей дракон по лбу
полоснул. Хорошо еще, что глаз цел.
Они остановились перед дверью.
- Заходите, - сказала Таня. - Здесь жил Стрешний. Только ничего не
перекладывайте. Доктор вам этого не простит. Он аккуратный.

- Обед через полчаса, - сказала Татьяна. - Мы проходили мимо
столовой. Третья дверь от вас. Запомните?
- Спасибо, а где госпиталь?
- Вам Нина все расскажет. Вы за больных не беспокойтесь. Если бы дело
только в них, мы бы вас не звали. Будут другие, - закончила она убежденно,
и тут же переменила тему: - В шкафу - вещи Стрешнего. Вы можете
пользоваться. Он не обидится. Там накомарник и так далее.
Татьяна исчезла.
Оставшись один, Павлыш решил переодеться. Он прибыл в синем
повседневном мундире Дальней Службы и был похож на попугая среди воробьев.
Он распаковал сумку, достал мыло, щетку. По раковине суетливо бегали
маленькие насекомые, похожие на черных муравьишек. Павлыш смыл их струей
воды, умылся, потом подошел к окну. Сквозь решетку был виден склон холма,
на вершине которого стояла станция. По склону, убегавшему вниз, к лесу,
рос мелкий кустарник, среди которого поднимались редкие коренастые
деревья. А дальше, до горизонта, тянулась скучная серо-зеленая равнина.
Далеко, в дымке, можно было разглядеть еще один холм. Километрах в трех по
равнине текла река, отражавшая светлые, сизые облака, полупрозрачные,
пропускавшие солнечный свет, отчего все предметы отбрасывали легкие
расплывчатые тени, в сами оставались бесплотными и невесомыми. Площадка
перед станцией была пуста, лишь у края ее, над столбом с каким-то
прибором, вился рой насекомых.
В келье оставались следы пребывания Стрешнего. На столике лежали
книги, разрозненные листки, кассеты. В углу валялся свернутый грязный
комбинезон. Но койка была аккуратно застелена.
Среди бумаг на столе лежала толстая книга в зеленом переплете. Павлыш
открыл ее. Доктор оказался консерватором. Он не только вел дневник, но вел
его от руки. Почерк доктора показался Павлышу легким для чтения, буквы
округлые, каждая отдельно.
Глаза помимо воли пробежали по первым строчкам:
"...Мой дневник не может представлять ни научной, ни литературной
ценности. Скорее, это средство, организовать собственные мысли..."
Павлыш захлопнул дневник. Никто ему не давал права читать его.
Тут Павлыш понял, что прошло уже сорок минут. Нехорошо. Все уже
собрались в столовой, новый человек на далекой станции - событие, придется
отвечать на обязательные вопросы, а ведь далеко не всегда знаешь, что
нового в Большом театре и закончена ли шахта на Луне. Павлыш взглянул в
зеркало. Доктор должен подавать пример окружающим - подтянут, выбрит,
аккуратен. А тут раздался взрыв.
Станция содрогнулась. Кто-то пробежал по коридору. И стало тихо.

Столовая была пуста. Люди покинули ее в спешке - чистые тарелки
стояли на столе, из-под крышки кастрюли поднимался пар, стулья были
отодвинуты, один из них упал, и никто не удосужился его поднять...
- Ох уж эти тайны, - в сердцах пробурчал Павлыш, ставя стул на место.
- Загадки, тайны и летучие голландцы. Сейчас окажется, что я здесь один.
Остальные исчезли в неизвестном направлении.
Собственный голос прозвучал неестественно, и Павлыш осекся. Он
постоял несколько секунд, прислушиваясь, потом покинул столовую и пошел по
коридору к выходу, к гаражу.
Станция была невелика, но казалась обширной из-за множества дверей,
закоулков и тупичков, лабораторий, складов и комнатушек неизвестного
назначения. Потыкавшись в двери, Павлыш остановился перед дверью побольше
других, которая, как ему показалось, вела в гараж. Дверь была закрыта
изнутри на основательный самодельный засов. Павлыш с трудом отодвинул его.
Ошибка: оказалось, что дверь вела прямо на улицу. В лицо Павлышу пахнуло
теплым влажным воздухом, наполненным жужжанием насекомых. Павлыш сделал
шаг наружу, и тут его грубо схватили за плечо и рванули назад.
Лескин закрывал засов.
- Вы с ума сошли? - спросил он бесцеремонно.
- Извините, - ответил Павлыш, - я еще не освоился с обычаями.
- Если будете осваиваться, недолго здесь проживете, - сообщил Лескин.
К удивлению Павлыша, он был умыт и оказался вполне респектабельным
человеком лет пятидесяти, с лицом, изборожденным глубокими морщинами,
словно природа использовала для их изготовления не резец, а стамеску.
- В лучшем случае напустили бы полную станцию комаров, - продолжал
Лескин. - Перезаразили бы всех лихорадкой. Себя в первую очередь. И не
обижайтесь. Привыкните. Тоже при виде открытой двери будете впадать в
ужас. Вы столовую искали?
- Нет, - ответил Павлыш. - Обедающих.
- Обедающие в гараже. Обед задерживается. А я вас искал.
Дверь в гараж оказалась совсем рядом.
- Заходите, - сказал Лескин уже мирно. - Сейчас они вернутся.
Гараж был пуст. Вездеход исчез. Лескин прислушался и поспешил к
рубильнику у ворот гаража.
- Не пугайтесь, доктор, - сказал он.
Павлыш не знал, чего ему следует пугаться, и на всякий случай
отступил к стене.
В расступившихся воротах гаража показался тупой лоб вездехода.
Вездеход полз медленно, с достоинством, как лесоруб, возвращающийся домой
с добрым бревном. Так же торжественно вездеход пересек гараж и замер,
уткнувшись в дальнюю стенку. На буксире он приволок громадную серую тушу,
с которой свисали два черных лоскута, каждый с парус фрегата.
На фоне белого прямоугольника ворот прыгали две человеческие фигурки.
Они вели себя, как куклы в театре теней, размахивали ручками, суетились.
Нечто большое и темное застило на мгновение свет, и тут же затрещали
выстрелы. Кто - то поднял рубильник, дверь закрылась и словно отрезала шум
и суматоху.
- Все здесь? - спросила Нина. Лицо ее было закрыто чем-то вроде
паранджи. Она держала в руках пистолет.
- Все, - ответил Джим, спрыгивая с вездехода. - Я пересчитал.
Татьяна-маленькая подошла к серой туше, поставила на нее ногу.
- Магараджа Хайдерабада и убитый им тигр-людоед. Где фотограф?
- Не паясничай, Татьяна, - сказал Лескин. - Может, он еще живой.
- Ни один тигр не уходил живым от выстрела молодого магараджи, -
возразила Татьяна.
Татьяна где-то потеряла пластырь. Весь лоб у нее был в крови. Павлыш
заметил это, но в тот же момент ноги поднесли его к чудищу, распластанному
на полу. Это был дракон. По крайней мере, другого слова Павлыш не смог
подобрать. Голова была не меньше метра в длину, поблескивали желтые зубы,
стеклянные глаза угрожающе пучились, а черные паруса оказались крыльями.
Так вот кто виновник бед и несчастий, поверженный и побежденный.
- Вот такая птичка-невеличка, - сказал Джим, подходя к Павлышу. - Не
приходилось раньше встречать? Размах крыльев - пятнадцать метров.
- Не дай бог, - сказал Павлыш. - Я не стремлюсь к таким знакомствам.
Рядом с Павлышем стоял невысокий лысеющий человек с полным добрым
лицом.
- Это он вас преследовал? - спросил Павлыш.
- Преследовал? - сосед Павлыша мягко улыбнулся. Словно ему
понравилось, как звучит это слово. - Преследовал. Как мягко сказано. Будто
девушку преследовал настойчивый поклонник. Нет, он на нас охотился. -
Человек неловко опирался на палку.
- Значит, вас можно поздравить?
- Да, это первый, - сказала Нина, откидывая паранджу. -
Познакомьтесь: Леопольд. Наш сейсмолог и геофизик.
- Поглядите, - сказала Татьяна, поднимая край крыла. - Это я вчера
стреляла. В крыло попала.
- А как же смертельный выстрел магараджи? - спросил Леопольд. Он
поморщился. Стоять ему было больно. Он держал ногу на весу.
Под крылом обнаружилась лапа, которая заканчивалась загнутыми
когтями, похожими на ятаганы.
- Кинжал бы сделать, - сказал Джим. - Цены ему на Земле не будет. У
коллекционеров.
- Еще наберешь себе кинжалов, - сказала Нина, - этого мы разрежем на
мелкие кусочки, чтобы узнать, как он устроен.
Она посмотрела на Павлыша, как бы давая понять, что это уж его
задача.
- Так он не единственный? - спросил Павлыш.
Вопрос развеселил разведчиков.
- А с кем же мы воевали, пока вездеход в гараж заезжал? - спросила
Татьяна. - Там его родственники. Они будут жестоко мстить.
И как бы в подтверждение ее слов вновь загрохотало по крыше. Грохот
стоял такой, что объясняться приходилось знаками. Плотно скроенный гараж
раскачивался, и Павлышу захотелось поскорее убраться в открытую дверь, что
вела внутрь станции. Джим погрозил потолку массивным кулаком, но этот жест
никакого действия на хулиганов не оказал. Лескин вытащил пистолет и
направил его вверх. Нина схватила его за руку. Все стояли, запрокинув
головы и ждали - и тут крыша не выдержала. В отверстие, показавшееся в
лопнувшем металле, хлынул белый свет, и Павлыш разглядел желтые ятаганы,
рвущие металл, словно картон.
От недолгого, но шумного и яростного боя с драконом, который
обязательно желал отомстить за смерть своего родственника, у Павлыша
остались сбивчивые, отрывочные воспоминания, как у человека, который хочет
представить себе по порядку, как проходила семейная ссора, но не может
понять, с чего она началась. Он помнил, как Лескин стрелял вверх, помнил,
как дракон протискивался в дыру и одна из его лап болталась в воздухе,
норовя схватить кого-нибудь из людей, отступивших к стене, помнил, что
Джим подключил пожарный шланг и струя воды, попавшая в раскрытую пасть,
заставила чудовище отпрянуть, но, что он делал в эти две-три минуты сам,
так и не вспомнил, хоть и надеялся, что не проявил особой трусости.
- Вот и все, - сказала Нина, глядя в широкое, с рваными краями
отверстие, над которым низко летели облака. - Придется сегодня ночью
чинить крышу. Добровольцы есть?
- Я сделаю, - сказал Джим. - Вы мне не помощники.
- А я? - спросил Павлыш.
- Вам придется возиться с этим. - Нина показала на дракона.
- Не вздумайте от него чем-нибудь заразиться, - предупредил Лескин.
- А теперь вернемся в столовую, - сказала Нина, - и продолжим
прерванную трапезу. Леопольд, отправляйся в лазарет, доктор зайдет к вам
после обеда.
Павлыш наскоро обработал рану Татьяны-маленькой, которая с одинаковым
стоицизмом переносила боль и укоры Павлыша и даже успела поведать, как
удалось убить дракона.
- Это еще доктор Стрешний придумал. Ведь их ничего не берет. Можно
даже пулей в голову попасть, но мозг такой малюсенький, что только добро
переводить. Стрешний догадался сделать чучело человека и присоединить к
заряду взрывчатки. Три дня они приманку не брали. Может, только на
движущуюся цель реагируют...
- Их много? Потерпите, сейчас кончаю.
- Ничего, я терпеливая. Сразу много не бывает. Я их уже различать
научилась. Этот, которого взорвали, довольно маленький. А есть мамаша -
она просто застилает солнце. Это она, по-моему, к нам лезла. Они кружат в
небе как коршуны - и совсем не страшно. А пикируют, как камень. Секунда -
и он здесь. Если ты в черном или зеленом, еще может обойтись, а любое
светлое пятно для них, как для быка красная тряпка. Вы, может, заметили,
что мы даже лица грязью мажем?
- Заметил.
- Это не патология, а необходимость.
- А как-нибудь без грязи нельзя?
- Что еще придумаешь? Грима у нас нет. Скафандры - светлые. В них и
вовсе не выходи. Можно обернуться платком. Нина так и делает. Но в здешней
жаре только она и может в нем работать. Грязь удобнее.
- Можно идти?
- Пошли.

- Садитесь, доктор, - сказала Нина. - Пора вводить вас в курс дела.
Павлыш поспешно сел. Татьяна убежала в госпиталь кормить больных.
- Мы вас как будто специально пугаем. Не планета, а кошмар какой-то,
- сказала Нина. - Фантастический роман. Срочный вызов с далекой станции.
Там какая-то неведомая угроза уносит жизнь за жизнью. Затем появление
незнакомцев, носилки, загадочное путешествие над страшной планетой.
Джим принес кастрюлю с супом и разлил по тарелкам. Половник в его
руке казался чайной ложкой. И тарелка у него была особая, видно, возил с
собой - в нее умещалось литра три.
- Разгадка таилась в страшном чудище, которое преследовало мирных
ученых, - сказала Татьяна.
- И его кормили молоденькими научными сотрудницами, - поддержал Джим.
Лескин не участвовал в игре. Он принялся за суп, ел методично и
как-то скучно, словно взрослый, случайно попавший на детский праздник.
Татьяна вернулась из лазарета, села.
- Как же получилось, что о драконах не было известно раньше? -
спросил Павлыш.
- Сами удивляемся, - сказала Нина. - Почему-то первая экспедиция о
них ни словом не упомянула. Я думаю потому, что их лагерь был далеко
отсюда, на берегу моря, там были свои проблемы и своя фауна.
- Тоже не всегда приятная, - добавила Татьяна.
- Да. А когда они искали место для постоянной станции, то им
приглянулся наш холм. Тогда шли дожди. Проливные дожди, с утра до вечера.
А в дожди эти твари не летают. Отсиживаются в гнездах.
- Это мы сейчас ходим, головы задрав, - сказала Татьяна. - А тогда
было, как на курорте. Только-только дожди кончились, потеплело. Мы с Ниной
куда-то ехать собрались, я в вездеходе сидела, а она прибор несла. Как она
среагировала, уму непостижимо, - я сижу, а Нина влетает в люк, прибор
где-то потеряла, люк захлопнула, а он к-а-а-к бабахнет по крышке. А я
ничего не понимаю... Помнишь, Нина?
Нина кивнула. А Павлыш позволил себе усомниться, что Нина когда-либо
гуляла по этой планете, как по курорту.
- Хорошо, - сказала Нина, дождавшись, когда Татьяна закончила
рассказ. - Все ясно. Павлыш уже видел дракона. У нас есть и другие
проблемы. И лучше с ними познакомиться сразу. Проблема номер два - комары.
Это не комары, а изверги, для меня лично хуже драконов. Жало в сантиметр
длиной, пробивают любую ткань. Они выходят на охоту за нами, как только
зайдет солнце. Если искусают, заболеешь лихорадкой. Сейчас Татьяна-большая
в госпитале лежит. Вот так и живем - днем драконы, ночью комары, а нам
приборы круглосуточно проверять...
- Вы не подумайте, - сказал Лескин, покончив с супом, - что мы
жалуемся на жизнь. Везде свои трудности.
- Я и не думал...
- Погодите. С другой стороны, вы можете недооценить наши проблемы в
силу той легкости, с которой у нас, к сожалению, принято говорить о
серьезных вещах. Если не принять мер, то мне трудно представить, чем это
кончится. Вы ешьте, суп остынет.
- Он не может, - сказала Татьяна, - он придумывает, как избавиться от
дракона. Мы все через это прошли, доктор.
Лазарет оказался кельей чуть больше других. На одной половине стояло
две кровати. Ближняя к двери была застелена, на второй лежал Леопольд. За
ширмой, на другой половине тоже была кровать. На ней спала темнокожая
курчавая женщина.
- Таня, ты спишь? - спросил Леопольд, когда Павлыш кончил осматривать
его ногу.
- Нет. Я проснулась. Доктор, я хочу с вами познакомиться, - голос был
слабым.
У Татьяны-большой был жар, лоб влажный, глаза блестят... Губы
казались светло-голубыми на шоколадном лице.
- Через час начнется последний припадок, - сказала Татьяна. - Я уже
знаю. Третий раз болею. При этой лихорадке все как по часам. Зато я
драконов не боюсь. Они на черных не бросаются.
- А на той неделе кто на тебя бросался? Медведь?
- Это был дракон-дальтоник, - сказала Татьяна.
Она поглядела на Павлыша не без кокетства. Павлыш ей понравился.
- Там на полке должна стоять тетрадь доктора Стрешнего, - сказал
Леопольд. - На ней написано "Комариная лихорадка". В ней же история
болезни Татьяны.
Павлыш достал тетрадку. Знакомый почерк. Словно Павлыш принял
дежурство в клинике.

Когда Павлыш добрался до гаража, дракон уже был разложен на полу -
перепончатые крылья расправлены, когтистые лапы прижаты к брюху,
оскаленная пасть запрокинута. Дракон стал почти похож на бабочку на
булавке под стеклом.
Джим стоял на крыше вездехода и снимал дракона сверху. Остальные
ждали, пока он кончит съемку, и мешали ему советами. Особенно Лескин,
который считал, что Джим все делает неправильно. Он был астрономом и
считал фотографирование своей епархией.
Дракон был страшен. Нетрудно было представить себе, каков он в
рабочем состоянии - управляемый снаряд в полтонны весом.
- И за что он нас так не любит? - задумчиво сказала Таня - маленькая.
- Плохо то, - сказала Нина, увидев вошедшего Павлыша, - что мы не
можем до окончания срока бегать от драконов. В конце концов, они нас
поодиночке перережут.
- Вы не устали, Павлыш? - спросила Нина. - Тогда будете руководить
вскрытием.
Павлыш вдруг понял, что пора знакомства прошла. Никто больше не будет
сравнивать его со Стрешним, заранее уверенный в том, что прежний доктор
был лучше. Начинается работа. Павлыш вышел на дежурство и теперь он должен
придумать, как отделаться от драконов.
...К полуночи Павлыш измотался так, словно весь день таскал камни.
Главное было позади - расчлененный дракон по частям рассован по
холодильникам и сосудам. Примитивная, но удачно скроенная машина где-то на
уровне птеродактиля. Его было очень трудно убить. Наверное, мина-ловушка
была оптимальным средством борьбы с ним. Еще лучше обзавестись зенитной
пушкой. Правда, Павлыш понимал, что любой запрос такого рода на базу
привел бы к тому, что на станцию вместо пушки прислали бы психиатра.
- Ну что ж, - сказал в ответ на эту информацию Джим, который никогда
не унывал. - Будем закладывать мины. Где наша не пропадала...
- Отнеси сердце в холодильник, - сказал Павлыш. - Потом займемся его
желудком. И на сегодня все.
Павлыш освоился и даже начал помыкать разведчиками. Джим послушно
поволок на склад пластиковый мешок с десятикилограммовым сердцем дракона.
В половине второго, обнаружив, что желудок дракона почти пуст, если
не считать дюжины камешков, Павлыш объявил конец рабочего дня, довольно
длинного первого дня на незнакомой планете (еще утром он был в нескольких
тысячах километров от этого райского уголка). Они с Джимом долго мылись
под душем, стараясь, довольно безуспешно, стереть с себя запах дракона.
- Выяснил, доктор, кого жрут драконы? - спросил Джим, вытираясь.
- Никого они не жрут, - ответил Павлыш. - Я не шучу.
Уже засыпая, Павлыш добрался до каюты и провалился в сон, как в
бездонную яму.

- Доброе утро, доктор, - сказал Джим. Он стоял над кроватью Павлыша,
наклонив голову, потому что ему везде приходилось нагибаться. - Я тебя не
разбудил?
Вопрос был лишним. Он разбудил Павлыша.
- Сколько я проспал?
- Недолго, - ответил Джим. - Семь часов. После вчерашних дел можно
проспать и больше. Но мы с Таней-маленькой собирались в лес, и я подумал,
что тебе может быть интересно. Заодно вывезем останки дракона. А то он
очень плохо пахнет. Кстати, Татьяна-большая уже встала и дежурит на кухне.
И даже поставила чай в расчете на то, что ты по утрам завтракаешь.
Опасайся! Татьяна - женщина тропическая и очень эмоциональная. Ну хорошо,
я пойду грузить мясо.
Сначала Павлыш заглянул в лазарет. Леопольд читал. Нога его не
беспокоила. Павлыш присел на край койки, и они поговорили с Леопольдом о
пустяках. Доктора любят на утреннем обходе поговорить о пустяках с
выздоравливающими. Кроме того, Павлышу и Леопольду было приятно поговорить
друг с другом, они испытывали друг к другу взаимную симпатию.
Татьяну-большую Павлыш нашел в столовой. От вчерашнего приступа и
следа не осталось. Она обрадовалась, увидев доктора, и Павлыш подумал, что
она вообще-то очень здоровый и энергичный человек и ей весело и интересно
жить на свете. Пятнистый комбинезон сидел на ней элегантно, как парадный
мундир капитана звездного лайнера.
- А, знаменитый драконоборец, здравствуйте! - сказала Татьяна. Она
уплыла на кухню, гремела там кофейником. Потом крикнула оттуда: - Когда
перебьете всех драконов, оставьте мне одного маленького.
- Зачем?
- У нас в деревне он будет пользоваться большим успехом. Старики
говорят, что раньше в наших краях было много драконов. Потом перевелись.
Некоторые до сих пор в эти сказки верят. Раньше вообще было много разных
зверей.
- А теперь?
- Теперь некоторых не осталось.
- ...Я вам советую обратиться к нашему главному теоретику - доктору
Стрешнему. От него должен остаться дневник. Он всегда уверял, что он -
последний представитель племени мемуаристов.
- Я видел этот дневник. Но не имел разрешения его читать.
- Стрешний бы не обиделся. А вы там отыщите что-нибудь полезное, у
него были некоторые соображения, может быть, они натолкнут вас на
разгадку.
Татьяна принесла кофе. Вошел Джим.
- Пора ехать, - сказал он.

Джим прицепил тележку с останками дракона к вездеходу, и они отвезли
груз вниз, к мусорной яме. Других драконов не было. Шел мелкий, частый
дождь, а драконы такой погоды не любят.
Потом вездеход отправился вниз, к реке, где у Джима была работа: как
геолог он давно собирался осмотреть там обнажения, но все руки не
доходили.
Павлыш сидел рядом с Таней-маленькой, которая вела машину.
- Здесь много зверья? - спросил Павлыш.
- Мало, - ответила Таня. Она закусила нижнюю губу, темная прядь упала
на бинт. Таня показалась Павлышу похожей на маленького ковбоя, которому на
родео попался особенно вредный мустанг.
Пологие берега ручья, поросшие кустами и колючей травой, становились
все круче, ручей, пополнявшийся ключами и дождевой водой, превращался в
настоящую реку. По полосе гнилой травы и обломков ветвей можно было
догадаться, как высоко поднималась вода в половодье. Вездеход перевалил
через толстый поваленный ствол и замер у невысокого обрыва, где река
подточила склон холма.
Джим вылез первым. Он задержался у люка, вглядываясь в небо.
- Я займусь делами, - сказал Джим, - а вы, если хотите, погуляйте
вокруг. Только осторожно.
Павлыш с Таней прошли несколько метров вниз по течению и остановились
над прозрачной быстриной, где играли синие мальки.
- А комары здесь есть?
- Не знаю, - сказала Татьяна, поднимая капюшон, потому что дождь
неожиданно усилился и капли, взбивая мыльные пузыри, застучали по воде.
Павлыш увидел на земле клочок белой шерсти. Он поднял его.
- Вы говорили, что здесь мало зверей...
- Это сурок пострадал. Наверное, сурок, - Татьяна подошла. - А вы мне
сначала показались снобом. Знаете, такие прилетают иногда, из Дальнего
Флота. Все на них блестит, как на древнем генерале. И смотрят они на вас,
болезных, с презрением: ах, какие вы грязные и неухоженные, какие вы
обыкновенные!
- Вы изменили свое мнение к лучшему?
- Дракона вы славно распотрошили. Будто всю жизнь этим занимались.
Разговаривая, они прошли дальше, в лес. Впереди, на полянке, Павлыш
услышал какую-то возню. Он схватил Таню за руку, и она, на мгновение позже
Павлыша поняв, в чем дело, замерла.
Поверх кустов поляна казалась пустой и безжизненной. Шуршание,
чавканье доносились снизу. Они осторожно приблизились к прогалине.
Две небольшие птицы дрались над полуобглоданным скелетом какого-то
крупного животного. Не обращая на них внимания, здоровая многоножка
вгрызалась в череп, сбрасывая ножками белые пушинки шерсти.
- Татьяна! Павлыш! - кричал Джим. - Вы куда подевались?
- Пошли, - сказала Татьяна. - Это всего-навсего сурок.
- Сурок? Я думал, что они маленькие.
- Большие, но безобидные. Мы их иногда встречаем в лесу.
Джим стоял у вездехода. Дождь перестал.
- Скорей! - крикнул он. - Дракон прилетел!
Павлыш поднял голову. Под самой тучей медленно кружил дракон. Павлыш
подтолкнул Татьяну, чтобы она первой забиралась в люк. Опуская крышку
люка, Павлыш еще раз взглянул вверх. Дракон все так же кружил над ними, на
вид мирный и безопасный.

Когда вездеход добрался до холма, небо совсем просветлело. Облака
неслись быстро, будто спешили куда-то, в другой район, где срочно
требовался дождь. Начало парить.
Павлыш не стал дожидаться, пока вездеход подойдет к дверям гаража,
откинул люк и выскочил на упругую, вытоптанную землю у здания станции.
- Я открою дверь! - крикнул он Джиму.
- Назад! - крикнул Джим.
И тут же Павлыш почувствовал острый укол. И еще один... Нападение
комаров было неожиданным и предательским: ведь им положено было дожидаться
ночи. Павлыш остановился, отмахиваясь от них.
Джим что-то кричал.
Павлыш понял, что единственное спасение - скорее скрыться в гараже.
Он подбежал к двери и взялся за широкую рукоять, чтобы отвести дверь в
сторону. Двигатель вездехода взревел, будто машина тоже кричала на
Павлыша, и тут Павлыш непроизвольно взглянул вверх.
Дракон падал на него, как камень.
Павлыш не мог оторвать глаз от увеличивающегося словно в
мультипликационном фильме чудовища. Он даже различил зубы в открытой
пасти. И в то же время не мог заставить себя побежать, скрыться,
спрятаться - это было нереально, это не могло к нему относиться... Ведь он
мирно открывал двери гаража и никогда не обижал драконов...
На самом деле Павлышу только казалось, что он стоит неподвижно. Он
успел метнуться в сторону и упасть вдоль стены, а дракон, вытянув когти,
щелкнул ими, словно кастаньетами, в метре от земли, и пока он соображал,
почему в когтях нет такого тепленького и вкусненького человечка, вездеход,
чуть не раздавив Павлыша, подпрыгнул к стене, и дракону волей-неволей
пришлось подниматься вверх, проклиная людскую солидарность.
Дверь гаража открылась и Лескин, выскочив оттуда, помог Павлышу
укрыться в здании. Вездеход вполз следом, и дракону ничего не оставалось,
как долбить клювом многострадальные ворота гаража.
- Ну, теперь до ночи носа не высунешь, - сказал осуждающе Лескин. -
Дождь кончился, драконы взбесились, а некоторым из нас доставляет
удовольствие изображать из себя гуляющую мишень.
- Поздравляю с боевым крещением, - сказала подошедшая Нина Равва.
Начальница, как ей и полагалось, была спокойна и доброжелательна.
- Обидно как, - сокрушалась Татьяна-маленькая. - Теперь и в самом
деле не выйдешь. А я хотела новую мину заложить.
- И почему это драконы не любят врачей? - спросил задумчиво Джим, ни
к кому не обращаясь. - Нарочно за ними гоняются!
- Драконы знают, что когда-нибудь у нас появится врач, который
отгадает, почему драконы хотят нас съесть, - ответила Нина.
- И это не я? - спросил Павлыш.
- А вы уже напали на след?
Павлыш подумал, что опасность, которая нависает постоянно, становится
частью быта. Пройдет еще несколько недель такой жизни, и драконы
сравняются с комарами. Люди научатся стрелять в драконов из рогатки,
морить их дустом, отпугивать чем-нибудь. И будут работать. Нельзя же
останавливать работу только потому, что за тобой охотятся неуязвимые
драконы.
- Павлыш, - сказала Нина. - Вам следует посетить свой кабинет в
качестве пациента. У вас щека разодрана. И вообще вы грязны как смертный
грех. А врач должен всем нам подавать пример.
Так Павлыш вступил в кровное братство.

Умывшись и заклеив щеку пластырем, Павлыш присел у стола, чтобы
перевести дух. Им овладела предательская слабость. Даже при умеренном
воображении нетрудно было себе представить, каково пришлось бы Павлышу,
протяни дракон свои когти на полметра дальше. А у Павлыша воображение было
развито отлично.
Он взял в руки дневник доктора, открыл его, захлопнул снова. Надо
поговорить с Ниной. Дневник, и в самом деле, может пригодиться.
И тут же, словно подслушав его мысли, вошла Нина.
- Я вам не помешала? Пластырь придает вам боевой вид.
- Спасибо. Хоть я к этому не стремился.
- Читаете записки Стрешнего?
- Хотел бы, но не решаюсь. Вряд ли он предназначался для посторонних.
- В этом вы ошибаетесь. У доктора была слабость, - может, в роду у
него был графоман, - он не только любил читать вслух отрывки из дневника,
но и подсовывал его всем, кто пытался избежать этого развлечения под
предлогом того, что не воспринимает чтения вслух.
- Это относилось к вам?
- Ко мне. Так что читайте спокойно. Стрешний будет рад.
- Джим сказал, что драконы не любят врачей? А как все случилось со
Стрешним?
- Он занимался комарами. Устроился на склоне в кустах, а когда шел
обратно, задумался, забыл взглянуть на небо... Это еще что за шутки?
Нина смотрела на пол. По полу черной ниточкой бежали муравьишки.
- Я их уже вчера видел, но не придал значения.
- Нет, это что-то новое. Если еще и они кусаются...
Павлыш проследил за направлением муравьиной ниточки - она поднималась
к умывальнику и возвращалась обратно, скрываясь под койкой.
- Они спешат на водопой, - сказал Павлыш. - На нас, как я понимаю,
внимания не обращают.
- Хорошо бы...
Нина стойко несла бремя ответственности. Она - начальник станции, с
нее спрос. Павлыш подумал, что молодой женщине надо обладать особыми
данными, чтобы занять место, которое обычно занимают матерые волки,
разведчики, прошедшие по двадцать планет.
Уже потом, через несколько дней, Павлыш узнал, что Нина относилась
именно к этой породе матерых. Это была ее шестая планета, и никто в центре
не сомневался, что она справится с работой не хуже других. Она была из
тех, мягких на вид, всегда ровных и вежливых стальных человечков, которые
без видимых усилий везде становятся первыми - и в школе, и в институте, и
в науке. Она несла на себе бремя ответственности за станцию, и ни у кого
не возникало вопроса, почему этот жребий пал на нее. Но чтобы это понять,
Павлышу пришлось прожить на станции не один день.
- Я пришла, потому что подумала, что новый человек должен взглянуть
на наши беды иначе - у нас уже выработались стереотипы, они мешают.
- Может, вы все-таки чем-то прогневили драконов?
Нина смотрела на муравьиную дорожку.
- Надо будет проверить, как они пробрались на станцию. Займетесь,
Павлыш?.. Как мы могли прогневить драконов?
- Беспричинной агрессивности в животном мире не бывает.
- Мы на них не нападали. И готовы к компромиссам. Но они ведь
доступны только разумным существам.
- Вы могли не заметить. На кого еще нападают драконы?
- Вы вчера исследовали его желудок.
- Нина, ты здесь? - в дверях показалась Таня-маленькая. Ее комбинезон
был украшен ожерельем из зубов дракона. Зрелище было жуткое.
- Тебя Лескин всюду разыскивает. Он уверен, что магнитное поле ведет
себя неподобающим образом.
- Ну и что?
- Как всегда. Он уверен, что добром это не кончится.
- Я пошла, - сказала Нина. - Лескин пессимист. В каждой экспедиции
положено иметь пессимиста. У меня подозрение, что психологи нарочно
подсунули его нам, чтобы уравновесить безудержный оптимизм Тани.
Оставшись один, Павлыш снова открыл дневник доктора Стрешнего.
Доктор и в самом деле любил писать подробно и обстоятельно. Павлыш
представил себе, как, наклонив голову, доктор любуется завершенной
конструкцией фразы, стройностью длинных абзацев и видом редких, старинных
слов. Первые страницы были заняты описанием холма, строительства станции,
посвящены быту, характеристикам его спутников, характеристикам длинным,
подробным, однако осторожным - доктор рассматривал дневник как
литературное произведение и никого не хотел обидеть. На пятой странице
дневника Павлышу встретилось первое рассуждение, относящееся к теперешним
событиям.
"Дожди скоро сойдут на нет. Начнется весна. Планета должна обладать
умеренно богатой фауной, нынешнюю скудость я склонен объяснить
неблагоприятным временем года. Я могу представить, как с повышением
температуры и появлением солнца из нор, из гнезд и берлог выползут,
выбегут, вылетят различные твари, и некоторые из них могут быть настолько
сообразительны, что захотят вступить с нами в какие-то отношения. Я не
имею ввиду разум. Мой опыт подсказывает мне, что для развития разума эта
планета еще не созрела. Однако очень немного шансов за то, что нас обойдут
вниманием, - уж очень мы очевидны и шумны, непривычны и по-своему
бессознательно агрессивны. Сегодня утром у меня возник небольшой конфликт
с Татьяной-большой, которая наблюдала за стройботом, сооружавшим
"выгребную яму" станции, - ведь от части отходов мы избавиться не сможем и
должны их как-то спрятать. Именно спрятать. Не нарушая обычной жизни
нашего окружения. Со свойственным этой милейшей женщине легкомыслием она
удовлетворилась тем, что стройбот выкопал глубокую яму. "Где же
герметическая крышка для нее?" - задал я закономерный в моем положении
вопрос..."
Прошло еще несколько дней, и ожидания доктора Стрешнего начали
сбываться.
"Сегодня меня укусил комар. Скорее всего, это не комар, а насекомое,
функции которого по отношению к нам, людям, схожи с функциями комара на
Земле, - он мал, тихонько жужжит и, главное, кусается. Поэтому, дабы не
отягощать нашу фантазию придумыванием новых названий, будем называть этого
мучителя комаром. Я тут же предупредил Нину, что нам следует принять меры
против засилья комаров. Именно засилья, подчеркнул я, ибо значительно
больше шансов на то, что этот кровопийца не случайный экзотический гость
на нашем холме. За ним последуют иные любители моей крови..."
Через три дня Леопольд заболел лихорадкой. Его трепало три дня, и три
дня доктор Стрешний боролся с врагом невидимым, неизвестным, непобедимым,
к счастью, не настолько упорным, чтобы погубить свою жертву. На третий
день лихорадка отступила. Сочетание опыта и некоторого везения позволило
доктору связать лихорадку с комарами, и потому в течение недели, за
которую почти все сотрудники станции успели переболеть (включая самого
Стрешнего), дневник был полностью посвящен комарам. Из этих записок
Павлыша заинтересовали фразы, которые он подчеркнул, чтобы не потерять.
"Комары гнездятся где-то по-соседству с нами. Вылетают после захода
солнца и, видно, хорошо реагируют на тепло. Я до сих пор не знаю двух
очень важных вещей: кто, помимо нас, является объектом нападения комаров,
и, второе, каков их жизненный цикл. В первую же свободную минуту
отправлюсь на поиски их убежища".
Сделать этого доктор не успел, потому что появились драконы. Беда
пострашнее комаров. В дневнике подробно описывались все случаи нападения
драконов на людей. Доктор старался найти в них какую-то логику, связь. Он
сам поставил восклицательный знак на полях страницы, где было написано:
"Дракон не оставил мысли настичь Леопольда, даже когда тот скрылся в
здании. Он старался проникнуть в дверь, вытащить его наружу".
Павлыш не заметил, как вошла Татьяна-маленькая. Дверь была открыта, и
Павлыш, углубившись в чтение, понял, что она, заглядывая через плечо,
читает вместе с ним дневник, только когда у него над ухом звякнули зубы
дракона - Татьянино ожерелье.
- Я не хотела вам мешать, доктор, - сказала она. - Но я вам сегодня
почти спасла жизнь, и вы не имеете права меня выгнать. Тем более, что у
меня тоже есть своя теория.
- Выкладывайте, - сказал Павлыш, закрывая дневник.
- Конечно, драконы людей не любят. И знаете почему? Когда - то, лет
десять назад, сюда прилетала звездная экспедиция. Не наша, чья-то еще. И
они тоже были антропоидами. Пока эти люди здесь жили, они жутко невзлюбили
драконов. Гонялись за ними, искали их гнезда, разбивали молотками драконьи
яйца и убивали птенцов. А у драконов замечательная память. Вот они и
решили, что их враги вернулись. Убедительно?
- А что ты предлагаешь? - ушел от прямого ответа Павлыш.
- Я? Пока что ходить на четвереньках, а в свободное от этого время
искать остатки базы тех, кто был раньше нас.
- Почему на четвереньках?
- Чтобы они нас за людей не принимали.
- Чепуха, конечно, - сказал Павлыш, решив, что Татьяна шутит. И тут
же подумал, что в шутке скрывается любопытное наблюдение. - А ведь правда,
когда дракон на меня пикировал, он щелкнул когтями слишком высоко.
- Ага, - обрадовалась Таня, - ведь это основание для эксперимента.
Правда?
Павлыш улыбнулся, ничего не ответил. Таня тут же испарилась. Павлыш
снова открыл дневник Стрешнего. Наугад.
"Я полагаю, что популяция холма стабильна и ограничена в
пространстве, а дальность полета комара невелика. Надо проверить, пометив
несколько особей..."
Павлыш перевернул страницу.
"...Когда наступает ночь и тебе не спится, ибо ничто не отгоняет сон
надежнее, нежели неразрешимая проблема, стоящая перед тобой, то
воображение, не скованное дневными реалиями, разрывает рамки логики и
подсказывает решения, которые днем показались бы нелепыми, детскими,
наивными... Я пишу именно ночью, сейчас третий час, станция спит - хотя
нет, не спит Джим, у него приступ лихорадки, я недавно заглядывал к нему.
Меня окружают образы, рожденные прошлым этой планеты, где нет места
человеку, в которое человек не вписывается и, возможно, не сможет
вписаться в настоящее. Мы привыкли награждать окружающий мир разумом - это
остаток тех далеких эпох, когда и лес, и горы, и море, и солнце были
живыми, большей частью злыми и коварными, редко добрыми существами,
которым было дело до любого слова, мысли, сомнения первобытного человека.
Мир, еще не подвластный людям, враждебный им, был населен чуждым разумом,
направлявшим на людей дожди и снега, ветры, засухи и свирепых хищников...
А здесь? Не скрывается ли за целенаправленной озлобленностью драконов и
комаров воля, чуждый нам, враждебный разум, для которого наши конкретные,
кусающие враги - не более, как орудия мести, а может и проще - лейкоциты,
изгоняющие из организма чуждое начало. За решеткой окна сыплет мелкий
дождь, планета выжидает... Нет, пора спать".
На этом записи обрывались. Доктору не удалось вернуться к дневнику.

Посреди столовой стояла Татьяна-маленькая. Разлохмаченная, глаза
горят, драконьи зубы сверкают на груди. Над ней возвышался мрачный Лескин.
Нина сидела за столом и старалась не улыбаться.
- Если бы ты погибла, - разъяснял Лескин Тане, - то нам пришлось бы
сворачивать станцию. Неужели ты полагаешь, что кто-нибудь разрешит
экспедицию, в которой собрались разведчики, отдающие себя на растерзание
разным тварям?
- Нет, - сказала Таня-маленькая. - Я так не думаю.
- Ага, - Лескин увидел Павлыша. - У меня есть подозрения, что доктор
причастен к этой выходке.
- Я не причастен, - поспешил с ответом Павлыш. - Потому что не знаю,
что произошло.
- Танечка, - сказала Нина ласковым голосом. - Посвяти Павлыша в курс
дела.
- Клянусь, что доктор здесь ни при чем! - воскликнула Татьяна. - Он
даже и не подозревал. В общем, я выгнала на площадку вездеход, накинула на
себя одеяло, выползла через нижний люк и отправилась через открытое
пространство.
- Джигит не боится рогов и копыт, - загадочно процитировал Джим.
Осуждения в его голосе не было.
- Я поползла, а драконы надо мной летали.
- Не летали, а пикировали, - поправил Лескин.
- И пока Лескин, который наблюдал за этим из окна обсерватории,
пробирался сквозь решетку, забыв, где дверь, - продолжала Таня, - я
приползла обратно. А он расстроен, что не успел меня спасти.
- Ясно, - сказал Павлыш. - Вы хотели убедиться, нападают ли драконы
на ползучих тварей. И изображали такую тварь.
- Вы очень сообразительный, - согласилась Татьяна.
- И они кинулись, - сказал Джим. - И хорошо, что опыт не удался. А то
пришлось бы нам ползать. Представляете меня ползучим?
Татьяна-большая крикнула с кухни:
- Я несу бульон, и перестаньте рассказывать ужасы, а то у вас
пропадет аппетит!
Павлыш сел на свое место рядом с Ниной. Та спросила его негромко:
- Вы обратили внимание, что Татьяна отползла на несколько метров и
успела вернуться? И драконы щелкали когтями у нее над головой, но
промахивались?
- Вот именно! - услышала эти слова Татьяна-маленькая.
- Мужчины имеют право падать на колени только у моих ног, -
подытожила дискуссию Татьяна-большая. - К женщинам это не относится.
Учтите это, доктор. Не смейте унижаться перед драконами.
- Учту, - сказал Павлыш.
- И все-таки я не могу справиться с возмущением, - вмешался Лескин. -
Нельзя же, в конце концов, регулярно сводить к шутке трагический аспект
нашего прибывания на этой планете. Вы смеетесь, забыв не только о
грубейшем нарушении дисциплины, совершенном Татьяной, но и забываете при
этом, что наше поведение приведет к тому, что драконы нас всех перебьют.

Вечером, когда солнце село и наступил тот благословенный час, когда
драконы убираются восвояси, а комары еще толком не принялись за свое
черное дело, станция опустела. У каждого накопилось множество неотложных
дел, все выбились из графика и спешили наверстать часы вынужденного
безделья.
Павлыш догнал Джима у выхода.
- Ты очень спешишь?
- Нет, не очень. - Вежливость и отзывчивость были его сильными
сторонами. Наверное, в школе он давал списывать нерадивым ученикам. Все,
кому не лень, эксплуатировали Джима. Павлыш знал, что Джим спешит, потому
что кроме своей работы, ему надо было обойти датчики Леопольда. Но что
делать - Павлыш был не лучше других.
- Джим, покажи мне норы.
- Какие норы?
- Доктор Стрешний наблюдал, как комары вылетают из нор.
- Наверно, они везде вылетают. Пойдем, покажу тебе норы.
Джим шел впереди. Он был закутан в одеяло с подшитыми на кистях рук
резиновыми манжетами. На голове высилось пластиковое сооружение, схожее с
шлемом старинного водолаза. Большие очки и повязка придавали ему вид
полярника, из последних сил стремящегося к полюсу. Павлыш понимал, что
мало чем от него отличается. Свою спецодежду он позаимствовал у Стрешнего,
а Леопольд, мастер на все руки, этот костюм подогнал и усовершенствовал.
- Смотри, - сказал Джим, остановившись у откоса. - Норы.
Откос был усеян пещерками сантиметров тридцать в диаметре.
- Кто здесь кроме комаров живет?
- Стрешний думал, что сурки. Они в дождь живут в норах, а в сухой
период откочевывают в лес.
- А они не кусаются?
- Что ты, они безобидные. У них не рот, а пустая формальность.
Хоботок. Они им в земле роются, насекомых выискивают.
- Какие же они сурки?
- Кто-то первый их так назвал. Назвали бы муравьедами, были бы они
муравьедами. Хоть груздем, только не клади в корзинку. Я пойду, ладно?
Павлыш устроился у норы и решил подождать. Моросил дождь, драконов не
ожидалось. Комары резвились вокруг, но их было мало. Под защитным костюмом
в двойных перчатках было жарко. Норы казались глазами чудовища. Ниточки,
ведущие к разгадке, пересекались где-то рядом. Но пока Павлыш не мог их
разглядеть.
Словно струя пара протянулась из черной норы. Она изгибалась кверху,
распыляясь веером по ветру. Павлыш пригляделся. Мама родная! Это же
комары! Десятки тысяч насекомых покидали свое жилье, отправляясь на охоту.
Доктор был прав. Они гнездились в норах.
Комары реагировали на тепло. Они сворачивали с курса, чтобы
полакомиться кровью Павлыша, - не только из ближайшей норы, но и из
дальних, из кустов, ниже по склону...
Через две минуты нервы у Павлыша не выдержали, и он припустил наверх.
Он добежал до станции, увешенный комарами, как елка инеем, и долго смывал
их горячим душем. Зато придумал более или менее приемлемый метод борьбы с
комарами: поставить у нор что-нибудь теплое - и готова ловушка.
Трех комаров Павлыш сохранил. Принес их в коробочке к себе в келью.
Раздевшись, выдвинул сантиметров на пять ящик стола, положил туда
коробочку, приоткрыл и стал ждать. Ждать пришлось недолго. Комары, как
истребители-перехватчики, вырвались из щели ящика и, ни разу не сбившись с
курса, вцепились в протянутую им навстречу руку. Павлыш вытерпел уколы и с
некоторой жалостью к себе смотрел, как набухали его кровью тела кровопийц.
Наконец, изверги насосались и удовлетворенно, один за другим, поднялись с
руки и отправились искать укромного места, чтобы отдохнуть от трудов
праведных. Такое место нашлось в простенке между койкой и умывальником.
Павлыш листал дневник Стрешнего и поглядывал на комаров. Те мирно
дремали на стене. Может быть, на них не распространяется... И тут один из
комаров неловко взмахнул крылышками, попытался взлететь, но не мог и упал
на пол. И замер. Через несколько секунд его примеру последовал второй
комар. И третий.
Павлыш присел на корточки. Комары лежали на полу лапками кверху.
Дохлые. Можно было не проводить дальнейших анализов. Комары отравились
кровью Павлыша. Закон взаимной несъедобности (что за открытие в биологии и
каннибализме!) был на этой планете всеобщим. Отношения людей с местной
фауной никогда не станут гастрономическими. Комаров влекло только тепло.

- Как бы взглянуть на сурка? - обращаясь к Нине, спросил за ужином
Павлыш.
- Я их вблизи и не видела, - сказала Нина. - Только мельком. Они
очень пугливые и осторожные.
- Они на пингвинов похожи, - сказал Татьяна-большая.
- Я добуду для вас, - сказала Таня-маленькая. - Я видела одну жилую
нору внизу.
Сурок был нужен Павлышу. Комары жили в сурочьих норах.
Сурка Татьяна приволокла на следующее утро.
- Доктор, - объявила она, заглядывая в лазарет, где Павлыш занимался
с Леопольдом лечебной гимнастикой. - Ваше задание выполнено. Пленный
доставлен.
Павлыш сразу догадался, в чем дело.
- Допрашивать буду я сам. Где его разместили?
- Лежит связанный в танке.
- Он не сопротивлялся?
- Нет. Я хотела его на станцию занести, а Нина запрещает.
- А почему? - спросил Павлыш, спеша за Таней по коридору. - Ведь на
улице водятся драконы.
- Она думает, что он заразный. Разве ее переспоришь?
- Конечно, она права... А дождь идет?
- Драконов не видно. Не бойтесь.
- Я не боюсь драконов. Кто в наши дни боится драконов?
Вездеход стоял у приоткрытых дверей гаража. Рядом ждала Нина, которая
сегодня была дневальной и потому получила в наследство фартук с оборками.
Однако он не превратил начальника в домашнее существо. Даже челка, которая
должна была закрывать шрам на лбу и при том отлично гармонировала с
фартучком, не спасала положения.
Нина сказала:
- Я отлично готовлю. Вы в этом сами убедитесь сегодня.
И тут же продолжала другим тоном:
- Павлыш, если вам это животное абсолютно необходимо, возитесь с ним
сами. Я не позволю никому до него дотрагиваться. Он совершенно дохлый,
чумной какой-то.
- А ты откуда знаешь? - возмутилась Таня. - Он же в вездеходе лежит.
Его никто, кроме меня, не видел. Он душечка, очень милый.
- Я заглядывала внутрь. Я тоже любопытная... Татьяна!
Татьяна была уже возле вездехода. Она распахнула люк, и прежде чем
Павлыш успел помочь, выволокла связанного сурка наружу.
- Я его уже трогала руками, - сказала она.
Павлыш нагнулся над сурком. Тот лежал на боку и мелко дышал. Размером
он был со среднюю собаку. У него было округлое, продолговатое тело с
короткими ручками и ножками, и если поставить его столбиком у норы, то
можно принять за настоящего сурка. На этом сходство кончалось - достаточно
было взглянуть на переходящую в хоботок белую морду. Сурок дергался,
стараясь освободиться от пут, но делал это как-то формально, будто хотел
показать, что не настолько уж он смирился с судьбой, как кажется.
- Только не развязывайте, - предупредила Татьяна, - а то сбежит. Где
я еще такого поймаю? Сурки на дороге не валяются.
Сурок вздохнул. Он-то валялся на дороге.
Несколько комаров вилось над сурком. В любой момент мог появиться и
дракон. Павлыш, отстранив Таню, подхватил сурка на руки - он оказался
очень легким и горячим, понес его внутрь.
Сурок умер через два часа. Он был истощен, болен всеми своими
болезнями (Нина, как всегда, оказалась права), спасти его Павлыш не мог,
зато исследовал его кровь, содержимое желудка - сурок все-таки сослужил
свою службу науке.
Картина складывалась довольно логичная, не хватало последнего штриха.
Когда Павлыш возился со своей жертвой, в лабораторию заглянула Нина и
задала несколько вопросов. И Павлыш понял, что ей ясен путь его
рассуждений.
Последний штрих нашелся поздно вечером.

Павлыш в столовой играл в шахматы с милейшим Леопольдом, вел мирную
беседу об искусстве - оба ставили Ботичелли выше Рафаэля и несколько
гордились собственной смелостью. Вдруг в комнату ворвалась Татьяна-большая
в защитной одежде, страшная, как марсианин со старинной картинки, и,
срывая маску, воскликнула:
- Больше в этом аду работать не буду! Отправьте меня на Юпитер или
Меркурий, пусть там не будет воздуха, ничего не будет!
- Что случилось? - вскочил Павлыш.
- Нина вас зовет, доктор. Она считает, что это интересно. Она
какой-то моральный урод. Она даже мышей не боится. Это уж слишком. Да куда
же вы! Оденьтесь сначала! Там комары. А тебя, Поль, я никуда не пущу. Без
ноги остался, теперь без головы... Я буду играть с тобой в шахматы.
Разумеется, Леопольд ее не послушался. Он догнал Павлыша у
переходника. Одет он был странно - Павлыш не сразу догадался, что он успел
стянуть с Татьяны защитный плащ. Павлыш поддержал Леопольда, и тот на
одной ноге допрыгал до выхода. За дверью в глаза ударил свет прожектора, и
голос Джима остановил их:
- Замрите! Кто сделает первый шаг - погибнет.
Павлышу неясно было, шутит ли геолог или неточно цитирует очередного
классика. Но он послушно замер. Голос Джима доносился сверху, из темноты
за лучом прожектора.
- Они на куполе обсерватории, - сказал Леопольд.
Павлыш огляделся. Ничего. Потом взгляд его упал вниз.
Вся площадка была покрыта черным текущим ковром. Словно земля
раскрыла все поры и выпустила наружу мириады муравьишек. Казалось, что
стоишь на берегу нефтяной реки.
- Доктор, вы такое видели? - спросила Нина сверху.
- Нет, не приходилось, - ответил Павлыш, отмахиваясь от комаров.
- Если это будет продолжаться, - сказал Лескин, - придется
эвакуировать станцию.
Муравьи текли за порогом, в полуметре от башмака Павлыша. В их
бессмысленном, на первый взгляд, копошении чувствовалась система. И хоть
каждый муравей бежал в свою сторону, все море постепенно перемещалось
вправо, к краю холма.
- Они пришли откуда-нибудь? - спросил Павлыш. - Кто видел, как это
началось?
Голос Татьяны-маленькой внезапно раздался с крыши над головой
Павлыша, будто с одной из вышедших специально, чтобы осветить эту сцену,
лун.
- Я пошла на склад за запчастями к рации, смотрю муравьи бегают. Я
тогда позвала Нину, она с Лескиным в обсерватории была. И Джим пришел. Все
так быстро произошло, что я отступила на крышу, а они - на купол.
Интересно, это навсегда или временно?
- Временно, - сказал Павлыш, делая шаг вперед. - Муравьи не кусаются.
- Он разгреб ногой муравьиный поток, который, все ускоряя движение,
водопадом скатывался за пределы освещенного круга.
К тому времени, когда остальные слезли со станционных вершин, лишь
арьергард муравьиной армии проходил по площадке. Земля была взрыхлена,
словно кто-то прошелся по ней граблями.
- Значит, они вылезали прямо из-под земли?
- Да, я видела, - сказала Татьяна-маленькая.
- Знаете, это напоминает мне переселение леммингов, - сказала Нина.
Павлыш кивнул. Он был согласен с Ниной. Нина думала о том же, что и
он сам. И Павлыш был на девяносто процентов уверен, что и с драконами
можно справиться и он знает как, хотя десять процентов риска заставили его
воздержаться от оглашения своих рецептов. До завтра.

Утром Нина спросила:
- Павлыш, вам понадобится вездеход?
- Я только что хотел его попросить у вас.
- Что, у Ньютона упало яблоко? - спросил Джим.
- Упало, - согласился Павлыш. - Осталось подобрать.
- Татьяна, проверь аккумуляторы, - сказала Нина. - В оба конца
километров двадцать пять. А дороги никакой.
- Нина! - воскликнул Павлыш. - Вы гений.
- Не ручаюсь, - сказала Нина. - Надо было раньше догадаться.
- Нина у нас во всем первая, - поддержала Павлыша Таня - маленькая. -
Даже в биологии. Куда мы едем, доктор?
Павлыш обернулся к Нине.
- Не кокетничайте, Слава, - улыбнулась Нина. - Вы знаете лучше меня.
К соседнему холму. Правильно?
- Правильно.
- А с доктором поедет Таня-маленькая и Джим. Остальные - здесь.
- В конце-концов, - сказал Лескин, - я совершенно свободен...
Дорога через лес оказалась трудной, вездеход в твердых, но не всегда
благоразумных руках Тани-маленькой прыгал, как кузнечик. Просто чудо, что
пассажиры не поломали себе руки и ноги.
- Мы, как я понимаю, - произнес Лескин, когда вездеход замедлил ход,
пробираясь сквозь кустарник, - едем посмотреть, где живут драконы. Если
верить рассуждениям нашего начальника и Павлыша, они прилетают с соседнего
холма. Что ж, логично...
Он замолчал, давая возможность Павлышу продолжить.
- Мы нанесем им удар прямо по голове?
Павлыш только тут заметил, что Лескин взял с собой пистолет. Джим
тоже заметил это и сказал:
- Только не твоей пушкой, Лескин.
- Я не просил брать с собой оружие, - сказал Павлыш.
- А я, доктор, лишен вашего альтруизма. Вы не можете знать, что нас
ждет. Мой опыт подсказывает...
Татьяна нахмурилась и заставила вездеход перепрыгнуть через неширокий
овражек. Пассажиры вездехода посыпались друг на друга и беседа на время
прервалась. Когда машина снова выбралась на ровное место, Татьяна сказала:
- Павлыш гуманист, а мы, разведчики, жестокие люди. Павлыш не
позволит нам обижать безобидных крошек. У них же есть дети. А Лескин
выйдет к ним с пальмовой ветвью. И правильно, что Нина разрешила ему
поехать. Без астронома станция в конце концов обойдется.
- Вы действительно полагаете, доктор, - сказал Лескин, не обращая
внимания на речь Тани, - что драконов надо щадить?
- И не я один. Нина тоже так думает. И Таня, по-моему...
- Я от них без ума, - сказала Татьяна и бросила машину вперед.
Уцепившись за ремень над сиденьем, Павлыш произнес монолог:
- Человечество, - сказал он с чувством, - величайший из преступников,
и лишь долгим раскаянием оно может замолить свои грехи. Кто-то умный
сказал: "Где появляется человек, природа превращается в окружающую среду".
Мы тщательно изменили эту среду в своих интересах, не думая о природе. Мы
уничтожили массу живых существ, некоторых начисто.
- И вы бросаете обвинение в наш адрес, - сказал Джим, - что мы
подняли руку на природу этой планеты исключительно ради того, чтобы
драконы нас не сожрали.
- Мы рады их не трогать, - сказала Татьяна. - Но они нас все равно
трогают. Держитесь, сейчас прыгнем.
Машина снова прыгнула. Павлыш потерял счет прыжкам и ухабам. Вездеход
вилял по девственному лесу, перебираясь через ручьи и овраги.
- Мы мыслим и действуем по древним стереотипам, - сказал Павлыш. -
Вот все здесь люди образованные, слушали лекции о невмешательстве и так
далее. И готовы следовать заповедям, которые с таким трудом дались
человечеству. Но стоило вас задеть, как взыграл охотник. Убей дракона! -
вот какой вы придумали лозунг.
- Павлыш, не обобщайте, - сказала Таня. - Охотник взыграл только в
Лескине. Он не верит в дружбу с хищниками.
- Не верю, - сказал Лескин твердо.
Павлыш понял, что его монолог не оказал на окружающих большого
влияния. Они обо всем этом знали не хуже Павлыша. Хорошо рассуждать в
вездеходе, куда хуже, если тебе надо снимать показания с приборов, а над
тобой кружит дракон и ничего не знает об экологии и гуманизме.
Вездеход пересек по дну широкую реку, выполз на дальний берег и начал
медленно взбираться по склону, огибая большие деревья.
- На холм подниматься? - спросила Татьяна.
- Уже приехали? - удивился Павлыш. - Тогда лучше въехать повыше и
найти открытое место, но так, чтобы не привлекать внимания.
- Придется кружить, - сказала Татьяна. - И мы в результате поднимем
больше шума, чем въезжая на холм прямиком.
- Ну, как знаешь.
Машина заурчала, продираясь сквозь кусты. Стало светлее. Потом
вездеход нырнул носом и оказался на ровной террасе. За иллюминатором
тянулся обрывчик, усеянный сурочьими норами. Машина остановилась.
- Чуть на сурка не наехала, - сказала Татьяна. - Выскочил, растяпа,
перед носом. Правил уличного движения не знает.
Павлыш увидел в боковой иллюминатор, как из норы, метрах в пяти от
вездехода, высунулась узкая белая морда с вытянутым, словно для поцелуя,
рыльцем. Маленькие черные глаза смотрели на машину с обидой. Хоботок был
черным от облепивших его муравьев. Сурку помешали обедать.
- Глядите, - воскликнула Татьяна, - маленьких гонят!
По долине спешил, переваливаясь, сурок. Передние лапы болтались у
живота, он подгонял ими к норе двух детенышей, которые сопротивлялись и
норовили улизнуть, чтобы вблизи взглянуть на невиданного гостя. Наконец
родителю удалось загнать чад в нору и заткнуть ее телом так, что наружу
торчал лишь округлый белый зад.
- Поедем дальше? - спросила Таня.
- Да, они нас не боятся. Выберемся на плоскую вершину.
Казалось, что сурков там сотни. При виде вездехода они бросали свои
неспешные дела, замирали столбиками, затем либо улепетывали, либо уходили
не спеша, соблюдая достоинство. Над сурками вились стайки комаров, но те
не обращали на них внимания.
Вездеход перевалил через пригорок и замер на краю обширной голой
площадки, где росло громадное изогнутое ветрами дерево.

Площадка была пуста, но обжита - кое-где валялись увядшие ветви и
шары драконьего помета. Она была вытоптана. "Жаль, - подумал Павлыш, - что
экспедиция попала сюда впервые в разгар дождей, которые смыли с нашего
холма все эти очевидные следы чужого жилища".
- Логово, - сказал Лескин со значением.
- Спрятали бы пистолет, - сказал ему Павлыш.
- Я не буду стрелять без нужды, - в голосе Лескина звучало
предостережение, словно Павлыш хотел отдать его товарищей на растерзание
драконам, а он был их единственным защитником.
- А как же гуманизм? - спросила Таня.
- Всему есть разумные пределы, - ответил Лескин без улыбки.
Павлыш откинул боковой люк.
- Комары налетят, - предупредил Джим.
- Вряд ли.
- Поглядите, - сказала Татьяна. - Там, под деревом.
В углублении между корнями, выстланном ветками, лежало три круглых
яйца, каждое с полметра в диаметре.
- Татьяна, подгони туда вездеход, - приказал Лескин.
- Что вы задумали?
- Не вмешивайтесь, доктор! - взорвался Лескин. - Хватит с нас
правильных слов и разумных действий. Ваши любимчики - злобные хищники и
всегда будут угрозой для людей. Если есть возможность уменьшить число этих
гаденышей, мы должны это сделать!
- Это похоже на истерику! - Павлыш старался говорить спокойно. - Вы
стараетесь поставить себя на одну доску с местными тварями и наводить
справедливость в их мире с позиции силы.
- Не в их мире! В нашем мире! Этот мир уже никогда не будет таким,
каким он был до прихода человека. Мы должны сделать его удобным и
безопасным.
Павлыш взглянул на Джима и Таню. На чьей они стороне?
- Лескин, ты этим ничего не добьешься, - сказал Джим.
Астроном опустил пистолет. Вспышка миновала. У всех осталось
тягостное чувство ненужной размолвки. Татьяна, разряжая паузу, сказала:
- Возьмем одно яйцо? Самое крупное во вселенной. Музеи не простят,
если мы этого не сделаем.
- Может, в следующий раз? - спросил Павлыш, но не стал спорить.
Вездеход подъехал к дереву. Павлыш взглянул на Лескина. Тот сидел
спокойно, но избегал встретиться с доктором взглядом. Высунувшись из люка,
Павлыш посмотрел наверх. Никого.
- Не беспокойтесь, - сказал Лескин, - я прикрою в случае чего.
Павлыш спрыгнул на вытоптанную землю. Лескин вылез вторым и
остановился, прижавшись спиной к борту машины. Вроде бы смирился, но
Павлыша не оставляло предчувствие, что он ждет любого предлога, чтобы
открыть стрельбу. "Ну, конечно, - подумал Павлыш, - сейчас уедем". Он
поднял ближайшее яйцо. Оно было тяжелым и скользким. Павлыш передал его
Джиму.
- Смотрите, какая кроха! - Татьяна по пояс вылезла из верхнего люка.
По площадке к вездеходу не спеша топал сурчонок, вытянув хоботок,
расставив лапки и являя собой высшую степень любопытства.
- Захватим его тоже! - крикнула Татьяна. Павлыш шагнул к сурку и
замер...
Вслед за сурчонком к дереву мирно брел серый дракон. Он лениво
переставлял лапы, крылья вяло волочились по земле. Со стороны можно было
подумать, что это мудрец, размышляющий о бренности жизни. Дракон был здесь
хозяином и отлично об этом знал. Он равнодушно взглянул на вездеход...
- В машину! - крикнул Павлыш Лескину, полагая, что тот стоит за его
спиной.
Павлыш подхватил сурка, как ребенка, которому угрожает злой пес,
метнулся к вездеходу и пропустил тот момент, когда Лескин начал палить в
морду приближающемуся дракону.
И в решающий момент получилось так, что некому было его остановить.
Павлыш метнулся к машине с сурчонком на руках, кинул его Татьяне, не
успевшей спрятаться в люк. Джим стоял внутри вездехода, укладывая, чтобы
не разбилось, драконье яйцо... и последующая минута состояла из более или
менее длительных отрывков, не связанных вместе.
Павлыш нырнул в люк, чтобы успеть к рычагам вездехода - ведь Тане с
сурчонком на руках на это потребовалось бы лишнее время... Притом Павлыш
успел краем глаза заметить, как остановился, осел на хвост пораженный
дракон, как он раскрывает желтую пасть и расправляет напрягшиеся крылья...
Лескин продолжает с остервенением палить в дракона и идет ему навстречу...
а сверху, камнем валится другой дракон...
Павлыш рванул машину так, чтобы отрезать дракона от Лескина, и перед
ним, как в неумелом любительском фильме, мелькали тучи, ствол дерева,
завалившаяся набок земля, черные крылья... Только бы не задеть Лескина...
Крики, грохот... Ударив Павлыша в плечо, в боковой люк выскочил Джим...
Татьяна помогает ему втащить в вездеход тело астронома, и когти драконов
барабанят по броне вездехода...
Потом наступила тишина, как звон в ушах... сквозь звон пробивался гул
невыключенного двигателя и хриплый стон.
- Я должен был, - твердым спокойным голосом сказал вдруг Лескин, -
защитить Павлыша... Я хотел... - и голос оборвался.
Павлыш заставил себя отпустить рычаги управления. Сделать это было
нелегко, потому что пальцы словно вмерзли в металл. Лескин лежал на полу
кабины. Татьяна разрезала окровавленный комбинезон. Сурчонок сжался в
комок в углу, зажмурился.

Спасательный катер вызвать они не могли - негде сесть. Везти Лескина
на вездеходе до станции было опасно. Он потерял много крови. Павлыш, как
мог, перевязал его и дал обезболивающее.
- Спустимся к реке, - сказал он: теперь некому было оспаривать его
власть.
Джим сел на место водителя. Павлыш с Таней поддерживали Лескина,
оберегая его от ударов. Джим вел машину осторожно, но все равно вездеход
подкидывало. Может, даже лучше, что Лескин потерял сознание.
Выйдя к реке, вездеход вошел в воду и километра четыре плыл вниз по
течению. У низкого, пологого берега, метрах в ста от которого начинался
невысокий прозрачный лес, Павлыш попросил Джима вывести вездеход на берег
и остановиться у первых деревьев. Лескина вынесли на траву. Доктор с Таней
остались с ним, а Джим должен был гнать машину за медикаментами и
спасательной капсулой, в которой без риска можно доставить раненного на
станцию.
- Опасно все-таки, - сказал Джим, возвращаясь в машину. - А вдруг
прилетят?
- Не беспокойся, - сказал Павлыш. - Драконов не будет.
- Ты уверен, доктор?
Павлыш с Татьяной смотрели, как вездеход пересекает реку и,
проламываясь сквозь кустарник, поднимается по дальнему склону. Он исчез,
но некоторое время до них доносился треск ветвей и рев машины. Потом стало
тихо. Иногда постанывал Лескин. День был облачный, сухой.
- Не сердитесь на него, Слава, - сказала Таня. Она сидела рядом с
Павлышем, обхватив колени руками. Павлыш поднял кисть Лескина, проверяя
пульс. - Он думает, что защищал вас.
- Я не сержусь.
- А яйцо дракона разбилось.
- Я и не заметил. А как сурчонок?
- Остался в кабине. И не знает, что все случилось из-за него.
Ветер перебежал через реку, взрябил воду.
- Знаете, Таня, - сказал Павлыш, - может быть, скоро наша станция
будет стоять здесь.
- На берегу? Хорошо бы. - Таня совсем не удивилась.
- Вам нравится?
- Вода рядом, купаться можно. Летом жарко будет. А почему?..
- Я расскажу тебе небольшую детективную историю. Ведь каждый детектив
должен кончаться сольным выступлением сыщика, который сознается в своих
заблуждениях и делится прозрениями, приведшими к выводу, кто же подсыпал
яд в любимую чашку графини.
- Рассказывай, сыщик, - сказала Татьяна. Она устала, беспокоилась за
Лескина и поддерживала игру без обычного энтузиазма.
- Что я застал, прибыв на станцию? - продолжал Павлыш. - Драконов,
которые нападают на людей. И затравленную экспедицию.
- Это преувеличение.
- Разумеется. Вся литература строится на преувеличениях. А какие были
версии? Что на планете живут троглодиты и драконы приняли нас за них. Вряд
ли. Уровень эволюции не тот. Вторая версия твоя: прилетали сюда когда-то
пришельцы и разозлили драконов, у которых хорошая память.
- Я понимаю, это так, чепуха, а не версия.
- Эта версия не хуже любой другой: либо мы помешали драконам, либо
они нас за кого-то принимают. Мне повезло. В день, когда я приехал, вы
поймали дракона. Я его исследовал. И что же обнаруживается? Метаболизм
драконов не позволяет им питаться людьми. Больше того, тут же я узнаю, что
комары, которые с ожесточением нападают на людей, также не могут пить нашу
кровь. Они от нее погибают. Получается все равно, как если бы люди
собирали только поганки и нарочно питались ими, умирая в мучениях. И
главное, те и другие буйствуют лишь в районе нашего холма. В лесу их уже
нет.
- И тогда появилась новая версия, - сказала Татьяна.
- Конечно. Назовем ее версией трагической ошибки. Мы заняли их дом,
не заметив этого. Комары летят на тепло - тепло сурков. Откуда им знать,
что это не то тепло. А драконы принимают нас за других, за свою обычную
добычу.
- Почему же, когда дракон тебя хотел схватить, он щелкнул когтями на
высоте метра от земли? Когда я устроила эксперимент с ползанием, дракон
также промахнулся, сжав когти в метре от земли? И почему они бросаются на
светлое?
- Их подводит инстинкт. Они привыкли охотиться именно так.
- Но ведь сурков на нашем холме нет!
- Это нас и сбивало с толку. Иначе трудно было бы не догадаться в чем
дело. И именно это заставило нас занять место сурков в рационе комаров.
- А где же... - начала Таня, но Павлыш перебил ее:
- Значит существует экологическая ниша. Каждый холм - стойкое
сообщество. Комары живут в норах сурков и пьют их кровь. И, вернее всего,
сами они тоже чем-то нужны суркам. Может быть, те едят их личинки. Сурки
питаются муравьями и тоже контролируют их численность... Драконы не без
пользы соседствуют с этим сообществом. Но строго следят, чтобы была
неприкосновенна их территория. И поедают слабых, нерасторопных.
- А я сидела на крыше, - вспомнила Татьяна.
- Нашествие расплодившихся сверх меры муравьев и стало для меня
последним штрихом в картине этого мира, - сказал Павлыш. - Ладно, пойдем
дальше. Что же получается? Мы прилетаем, высаживаемся на холме. В период
проливных дождей, когда жизнь на планете замирает. Мы начинаем строить,
заваливаем норы, сурки гибнут или убегают в лес. Там нет их привычной
пищи, и они постепенно вымирают. Помнишь сурка, которого ты привезла? Он
был больным и полудохлым. Комары в процессе эволюции привыкли обходиться
"своими" сурками. Улететь они не могут. Сурков нет, комары летят на тепло,
кусают нас и дохнут. А драконы лишаются крова родного. Они рады бы сменить
холм, но у каждого холма, вернее всего, есть свой род властителей, и
другие драконьи роды не пустят к себе на холм чужаков...
- А если здесь тоже будет что-то похожее? - Татьяна обернулась,
прислушиваясь к звукам леса.
- Все зависит от нас. Перед тем как переселяться, поглядим, не мешаем
ли мы кому-нибудь.
- Согласна, - сказала Татьяна. - Мне тут нравится.

"Сегежа" вышла на орбиту через десять недель после того, как Павлыша
обменяли на доктора Стрешнего. Она должна была спустить свой катер с
грузами для станции. Нина с Павлышем отправились к посадочной площадке
пешком, потому что Татьяна-маленькая с Джимом чинили вездеход -
безотказный работяга забастовал именно тогда, когда надо было показать
гостям, что они прибыли на образцовую станцию.
Они укрылись от жгучего солнца под навесом, рядом со станционным
спасательным катером. По скользкому, блестящему боку катера шествовала
длинная вереница оранжевых пауков. Впереди самый большой, командир, за ним
остальные по росту. Пауки не удерживались на металле, порой кто-нибудь из
них гулко падал на пластиковый пол, остальные тут же смыкали строй.
- Гнездо отыскали, - сказал Павлыш.
Пауки любили птичьи яйца и всегда шныряли по-соседству.
- Грабители, - сказала Нина. - И как положено, трусливы.
Она накрыла ладонью наука-разведчика, бегавшего перед строем. Паук
притворился мертвым. Нина выкинула его в кусты. Остальные пауки забегали,
рассыпали строй, не зная, куда идти.
- Пускай суетятся. Может, попугай успеет перепрятать яйца.
Цицерон, который не отставал от Нины, решил, что Нина бросила паука,
чтобы он притащил его обратно, и поспешил в кустарник.
- Далеко не отходи! - крикнула Нина.
С ветки слетел большой попугай. Он высмотрел блестящую пуговицу на
мундире Павлыша и решил взять ее на память. Павлыш отмахнулся:
- Лучше бы яйца как следует прятал. Не видишь, что пауки идут?
- Тебе хочется улететь? - спросила Нина.
- Нет.
- И мне не хочется. Тем более, что работы здесь хватит надолго.
Может, останешься?
- Стрешний возвращается.
- Вы с ним сработаетесь.
- Ты же знаешь, что я все равно улечу.
Попугай сделал еще один заход, целясь в пуговицу.
- Мы постепенно вживаемся в эту не очень дружную семью.
- Спасибо. Не будь меня, результат был бы тот же.
- Не знаю. Всегда остается опасность эскалации вражды. И с каждым
шагом все труднее обернуться назад и отыскать мгновение первой ошибки.
Ведь могло случиться, что станцию бы сняли, а планету закрыли для
исследований, пока не найдется "действенных методов борьбы с враждебной
фауной".
Из-за поворота показался исцарапанный лоб вездехода. Машина замерла у
ангара. Таня выпрыгнула из люка. За ней вывалился Наполеон.
- Нина, - сказала Татьяна, - мы заказывали открытые тележки. Их
привезли?
- Сейчас узнаешь. Потерпи. Наполеон, ты куда?
Татьяна догнала Наполеона, щелкнула по белому хоботку, тот обиделся и
сел на выгоревшую траву.
Катер с "Сегежи", сверкая под солнцем, медленно опускался на поляну.
Цицерон, перепугавшись, примчался из кустов и уткнулся мордой Нине в
живот. Он забыл о пауке и сжимал его в кулачке, как конфету.
Люк катера откинулся, и к земле протянулся пандус. Жмурясь от яркого
света, появился Глеб Бауэр. Он разглядел Павлыша, вышедшего из тени, и
крикнул:
- Слава, ты загорел, как на курорте!
Доктор Стрешний, показавшийся вслед за Бауэром, сразу посмотрел на
небо. Нина сказала:
- Это не сразу проходит.
Сурок Цицерон осмелел и направился через поляну к Глебу, протягивая
лапу, словно за подаянием. Его страшно избаловали.
- Присматривай за сурками, Таня, - сказал Павлыш. - У Клеопатры не
сегодня-завтра появится потомство.
- Не страдай, Слава, - сказала Нина. - Ты просто не представляешь,
как будешь жить без своей Клеопатры.
Глеб умилился, глядя на Цицерона.
- Что за чудо! Как зовут тебя, пингвин?
Цицерон понял, что к нему обращаются, и склонил голову набок,
размышляя, чем поживиться от нового человека.
- Это сурки? - спросил Стрешний, поздоровавшись. - Так и не удалось
поглядеть на них вблизи.
- Нельзя попрошайничать, - сказала Нина Цицерону. - А то прилетит
дракон и тебя возьмет.
Наполеон вскочил и засеменил к людям, изображая жадного
кладоискателя, который опоздал к дележу приисков на Клондайке.
Высоко-высоко в ослепительном, солнечном небе кружил дракон, не
обращая на людей и сурков никакого внимания.