А. Г. Больных

"РУКИ ВВЕРХ, МИСТЕР ГРЕМЛИН!"

БАННЫЙ, ВОДЯНОЙ И ПРОЧИЕ ДОСТОЙНЫЕ ЛИЧНОСТИ

Печка фыркнула и выбросила через поддувало струю серого дыма,
перемешанного с колючими искрами. Дым показался мне каким-то
особенно едким и вонючим, я закашлялся, слезы обильно
заструились из глаз. Когда я опомнился, пришлось убирать
подальше начавшую тлеть бересту -- так и пожар устроить не
долго. Да, судя по этим мерзким фокусам, банный сдаваться без
боя отнюдь не собирался, схватка предстояла нешуточная.

Я осторожно приоткрыл дверь в парную. Тяжко пахнуло горячей
сыростью, разогретым смолистым деревом и еще чем-то непонятным.
Мне показалось, что я услышал злорадный тоненький смешок. Или не
показалось? Беси любят позлорадствовать... Да, точно. Пришел.
Явился, голубчик! Я торопливо швырнул внутрь новенькую мочалку и
кусочек мыла. Если только он соблазнится -- а какой банный
устоит перед подобной приманкой? -- он в моих руках. Вот тогда
мы потолкуем.

Я захлопнул дверь и прислушался. Из парной не долетало ни звука.
Странно. Ведь если банный попадется в ловушку, то баня должна
заходить ходуном, затрястись. Ведь он будет стараться вырваться,
разбушуется, рассвирепеет... Нет, определенно ничего не слышно.
Набравшись духу, ведь даже колдун-профессионал не каждый день
сталкивается лицом к лицу с бесями, я подхватил шайку с
заговоренной водой и решительно бросился на супротивника.

Внутри парной абсолютно ничего не было видно. Я немного
перестарался, поддавая пару, и в горячих клубах невозможно было
различить и собственную руку.

-- Эй, выходи! -- громко крикнул я.

Ответом было только потрескивание дров в печке да бульканье воды
в котле.

-- Выходи... -- уже менее уверенно предложил я.

Снова молчание.

Я двинулся к полку, ведь всем известно, что банный предпочитает
прятаться именно под ним. Но сослепу наступил на подброшенный
мною же кусок мыла... Шайка с грохотом полетела в одну сторону,
сам я с неменьшим шумом -- в другую. Драгоценная заговоренная
вода с веселым бульканьем вытекала в щели между половицами. А
ведь мне стоило таких трудов достать ее. Но и это была не самая
крупная из неприятностей. Оказалось, что я с размаха уселся на
собственную мочалку. Да-с.

Я попытался было встать. Напрасно. Клей был приготовлен на
совесть, и мочалку я им пропитал старательно. Ведь охота шла не
на кого-то из мелких пакостников, нет. На самого банного!
Промашки нельзя было допустить, и я потрудился на славу... Зато
теперь приклеился к полу намертво. Охотник попался в собственный
капкан. Мне снова на мгновение показалось, будто я слышу
злорадный смешок. Так и есть! Подловил, змей.

Зарычав от злости, я снова попытался подняться. Снова клей
оказался сильнее. Штаны тоже попались некстати прочные: они
только затрещали, но не поддались. Я рванулся раз, другой --
попусту. А ведь нужно торопиться. Еще немного -- и клей
пропитает штаны насквозь. Тогда я буду обречен вечно сидеть на
полу заброшенной деревенской бани. Кричать бесполезно, на помощь
не придет никто. И спустя века археологи будут тщетно гадать над
тайной приклеенного скелета.

Эта жуткая мысль придала мне силы, и я, разорвав пояс, вылетел
из приклеенных к полу штанов. Если вы полагаете, что это легко
было сделать -- попытайтесь сами. Всякая охота смеяться над моими
злоключениями пропадет моментально.

Я перепуганно озирался, с компьютерной скоростью просчитывая
варианты. Схватка еще не закончилась, мне нужно убедить банного,
что я растерялся, впал в панику и готов сдаться на милость
победителя. На самом деле я сжимал заранее положенный в карман
рубашки пакетик с толченым корнем мандрагоры. Как только он
появится, я своего шанса не упущу.

Дверь парной тихонько заскрипела. Я лихорадочно рванул заветный
пакетик. Затрещал плохо пришитый карман, и с влажным теплым
паром смешалось едкое серое облачко. Послышался чей-то
сдавленный вопль, смачное ругательство. Судя по голосу, это был
не банный. Кого же тогда черти принесли? Я таращился в белую
клубящуюся пелену, пытаясь если не увидеть, то хотя бы угадать,
кто там прячется. В предбаннике грузно затопотали. Я поднял
оброненную шайку и с криком -- для устрашения врага и
собственного ободрения -- запустил ею в дверь. Шайка с грохотом
ударилась о притолоку, обручи лопнули, доски так и брызнули в
стороны. Промах! Зато я в ответ получил несильный, но очень
меткий удар под дых. Из белесой шевелящейся стены словно молния
вылетел кулак, и я распростерся на мокрых досках, едва не улетев
под потолок. Причем такое уж мое черное счастье -- конечно я
попал аккуратно на клейкую мочалку.

-- Кто тут? -- глухо прозвучало из предбанника.

-- Я-я... -- глухо выдохнулось из моего рта.

-- Кто "я"? -- У спрашивающего, похоже, был кошачий слух,
если он сумело различить мое еле слышное сипение.

-- Петя Иванов.

-- Он! -- обрадовались в предбаннике. -- Нам правильно сообщили,
где вас искать. Выходите.

-- Не могу, -- отказался я.

-- Это почему? -- в вопросе прозвучала некоторая грозность.

-- Приклеился, -- скрывать что-либо не имело смысла.

-- Как так?

-- Зайдите и сами увидите.

В предбаннике зашушукались. Кажется, мой фокус с мандрагорой их
немного напугал. Черные силы определенно меня остерегались! А
что, я такой...

-- Хорошо, мы сейчас зайдем. Только вы не швыряйтесь больше этой
пакостью.

Я прав!

-- Это мы еще посмотрим, -- неопределенно пообещал я, делая
хорошую мину при плохой игре. Бесям ни на секунду нельзя
показывать свою слабость. Сожрут.

-- Тогда оставайтесь, где лежите, -- ехидно ответили мне.

Проклятье! Они все знали. Выбора у меня не оставалось никакого,
и я решил капитулировать.

-- Жду.

Дверь снова зловеще заскрипела, и из клубов пара
материализовалась атлетически сложенная фигура в безукоризненном
костюме. Ботинки фигуры были надраены до зеркального блеска,
даже галстук был повязан. Это в бане! Странно, ни на кого из
бесей фигура не походила.

-- Прошу вас следовать за мной, -- слегка поклонился пришелец.

-- С великой радостью сделал бы это, если бы мог.

-- Простите?

Я быстро объяснил ситуацию, по возможности не нанося большого
ущерба собственному самолюбию. Ведь любое событие можно описать
по-разному. И сразу обнаружилось, что помимо вежливости
незнакомец обладает массой прочих достоинств. Я видел это своими
глазами, иначе ни за что не поверил бы. Голыми руками он
разломал толстые доски пола после того как выяснилось, что даже
с чужой помощью мне встать не удается. Два сокрушительных удара
ребром ладони превратили доску в кучку трухи. Ну и зрелище...

-- Очень вам признателен.

-- Не стоит, -- добродушно усмехнулся незнакомец. -- Надеюсь, вы
уделите нам немного времени для беседы.

-- Не могу отказать своим освободителям.

Он откашлялся зачем-то, помялся нерешительно и потом предъявил
маленькую красную книжечку, оказавшись капитаном
госбезопасности. Да, многие предпочли бы банного или самого
водяного! Фамилия? О фамилии я пока умолчу. Еще не пришло время
раскрывать все тайны. И вообще бойцы невидимого фронта скромны.
Да и враг не дремлет, мы не имеем права подвергать лишней
опасности этих мужественных людей. Его аристократической
внешности спутник, виски которого были помечены благородной
сединой, носил погоны подполковника. То есть погон на нем не
было, но вы понимаете, что я хочу сказать. Да, такие люди...
После этого я себя зауважал. Не к каждому пошлют столь
заслуженных офицеров. А если меня уважают компетентные органы,
то сам себя я просто обязан уважать.

Подполковник долго смотрел мне в лицо проницательным умным
взглядом и потом сказал:

-- Мы пришили, чтобы просить вас о помощи.

Странная смесь удивления и торжества преисполнила меня. Я
предполагал такую возможность. Наши органы знают все, значит им
известно и о моем увлечении. А второго такого специалиста по
бесям лукавым еще поискать надо. Следовательно, они вполне могли
выйти на меня.

-- Я готов! -- бодро выпалил я.

Подполковник чуть улыбнулся.

-- Я рад, что вы проявили понимание стоящих перед нашей
организацией задач.

Я вскочил, щелкнул каблуками.

-- Я принимал присягу! Я офицер запаса!

-- Отлично! -- голос подполковника фанфарно зазвенел. -- И еще
кто-то смеет утверждать, что народный патриотизм ослабел. Нет.
Мы по-прежнему сплочены и готовы к самой жестокой борьбе.

Я еще раз щелкнул каблуками, вспомнил об оставленных в парной
штанах и покраснел.

-- Хвалю! -- рявкнул подполковник, делая вид, что не замечает
моего конфуза.

-- Служу Советскому Союзу!

Подполковник отечески похлопал меня по плечу.

-- Садитесь. Приступим сразу к делу. Капитан, прошу вас.

Капитан сделал руками стремительное движение, и прямо из воздуха
у него в ладонях появился кожаный чемоданчик. Точнее, для меня
это был чемоданчик, а в руках капитана он сильно смахивал на
спичечный коробок. Лязгнули никелированные замочки, чемоданчик
распахнулся. Это был сложный прибор, напоминающий компьютер,
только очень специальный, с массой незнакомых клавиш и верньеров.

Капитан тем же жестом фокусника извлек ниоткуда крошечную
дискету и вопросительно посмотрел на подполковника. Тот
разрешающе кивнул. Капитан вставил дискету в прибор, экран
засветился.

...выжженная солнцем до полной бесцветности солончаковая
пустыня. Редкие веточки противно колючего саксаула тоже выгорели
до пепельно-серого цвета. Даже само небо приобрело какой-то
блеклый белесый оттенок. Мне померещилось, что с экрана пахнуло
жаром, и я невольно подался назад. Серая бетонная полоса,
пересекавшая пустыню, казалась естественной и органичной в этом
опаленном мире. Ее огромные шестиугольные плиты сливались с
землей, и, если бы не красные и зеленые огни, поблескивающие
вдоль полосы, я ни за что не различил бы бетонку, хотя она была
гигантской. Полоса начиналась где-то за горизонтом и уходила в
желтое марево, плавно колышущееся вдали. Зато резким белым
пятном выделялась стоящая на полосе машина.

-- Объект "Икс", -- сухо пояснил капитан. перехватив мой
недоуменный взгляд, он снова молчаливо обратился за разрешением
к подполковнику. Тот кивнул, Лаконичность, превосходящая
спартанскую! -- Корабль многоразового использования... м-м...
"Икс". Может стартовать как обычный самолет без помощи
ракеты-носителя.

-- Что-то вроде японского? -- спросил я.

-- Разумеется. Именно японцы украли у нас эту идею. Она была
опубликована в журнале "Мурзилка". Наши цензоры
оказались преступно небрежны, за что они еще понесут заслуженное
наказание. Проморгать такую военную тайну! Неслыханное
головотяпство! Измена!

-- Я где-то читал об этом корабле... -- протянул я нерешительно.

-- Где? -- моментально насторожился капитан. В глазах
подполковника тоже зажглись охотничьи огоньки.

-- В журнале...

-- Каком?!

-- Не помню точно. Кажется "Флайт". Или "Интернейшнл
дифенс ревю"... Не помню.

-- Вы правы, -- скорбно согласился капитан. Подполковник,
услышав названия, тоже погрустнел. -- Иностранцы, не стесняясь,
разглашают нашу военную тайну, а мы не можем привлечь их к
ответственности...

-- А называется эта машина... Постойте... "Вихрь".

По вытянувшемуся лицу капитана я понял, что попал в десятку.

-- Неважно, как он называется, главное, что он существует, и
наша задача -- сохранить это в тайне. Цензура не справляется со
своими обязанностями не по злому умыслу, а от чисто физической
невозможности. Сейчас развелось столько разнообразных журналов,
попробуй, уследи за ними. Вот если бы цензоров было раза в три
больше... А лучше в четыре... -- Капитан мечтательно закатил
глаза. -- Впрочем, я отвлекся.

Были нажаты новые клавиши, и картинка на экране ожила,
задвигалась. Белым факелом ударил выхлоп, и сразу потек,
заструился неподвижный до того воздух, расплавленный чудовищным
жаром. Очертания огромной машины тоже заколебались, поэтому я не
уловил момент, когда она сорвалась с места. С экрана не
доносилось ни звука, но мне чудилось, будто я слышу бешеный рев
пламени и свист рассекаемого короткими крыльями воздуха. Грузная
с виду машина неожиданно плавным движением подняла нос, колеса
оторвались от бетонной полосы... Внезапно словно кто-то невидимый
встряхнул экран. Без всяких причин машины вздрогнула, качнула
крыльями, резко вильнула в сторону и соскочила с бетонки.
Колеса подняли дымные шлейфы, машина ударилась носом о землю.
Весь экран заволокло серо-желтое облако.

-- Какой ужас, -- невольно вырвалось у меня.

Подполковник молча кивнул, а капитан спросил:

-- Вы обратили внимание?

-- На что?

-- Секунды непосредственно перед аварией.

-- Нет.

Пыльное облако постепенно рассасывалось. Стал виден разбитый
аппарат. Его помятые крылья жалобно задрались вверх, несколько
иллюминаторов вылетели. К счастью, пожара не возникло.

-- Какой ужас, -- повторил я. -- Надеюсь, экипаж не пострадал?

-- На сей раз обошлось, -- недовольно сказал капитан, нажимая
какую-то клавишу. По экрану заметались красные и желтые зигзаги.
Потом снова возник смазанный движением силуэт "Вихря".

-- Смотрите внимательней, -- предложил капитан.

Изображение начало двигаться рывками, то и дело замирая. Опять
самолет-ракета начал разбегаться, уже приподнялся и... неуклюже
раскачиваясь свернул со взлетной полосы, сунувшись в песок. Но
сейчас я заметил стремительно мелькнувшую черную полоску. Она
пересекла бетонку под самым носом набиравшего скорость
"Вихря".

-- Что это? -- вскричал я, невольно вытягивая палец.

-- Заметили, -- с мрачным удовлетворением констатировал
подполковник.

-- Заметил. Но я так и не понял, что именно заметил.

-- Пусти еще раз стоп-кадрами, -- приказал подполковник.

Капитан еще раз прокрутил запись. Теперь я различил крошечную
черную фигурку, оказавшуюся на пути машины. Именно она испугала
пилота "Вихря", потому что сразу после роковой встречи
переднее колесо судорожно дернулось в сторону, многотонная
махина покорно вильнула с бетонки навстречу бесславному концу.

-- Наши компьютеры восстановили изображение по имеющимся
записям, -- проинформировал капитан. -- Только после этого мы
поняли, что произошло. Даю вторую запись.

Изображение, неуловимое для глаза, превратилось в рисованное.
Снова "Вихрь" попытался взлететь, и снова катастрофа. На
этот раз я все увидел в мельчайших деталях. Картина была
настолько невероятной, что я растерянно попытался протереть
глаза, чтобы отогнать наваждение. Дорогу "Вихрю"
перебежала черная кошка. Воровато озираясь, она мчалась поперек
полосы, прижав уши и вытянув хвост. Да-а. Если бы после такой
встречи "Вихрь" сумел взлететь, это стало бы настоящим
чудом. У меня невольно вырвалось:

-- Кошка?!

Подполковник вздохнул.

-- Сначала мы тоже не поверили, уж слишком далеким от реальности
оказалось объяснение катастрофы, противоречащим всем законам
природы.

-- Да что вы знаете об этих законах? -- перебил я его. --
Простите.

-- Ладно. Пилот сразу после аварии говорил, что ему перебежала
дорогу черная кошка, но мы, конечно не поверили. Допрашивали,
старались. И все зря. Хотя после научного анализа его версия
подтвердилась, мы все равно ходатайствовали о наложении
взыскания, потому что наш советский офицер не имеет права
поддаваться тлетворному влиянию чуждой нам нечистой силы.
Однако... -- Он замялся. -- Если бы это происшествие осталось
единичным случаем. Как вы сами понимаете, этот факт огласке не
подлежит, но я должен открыть вам тайну: летные испытания
состоят из серии полетов. Вам была показана пленка, увы, не
с первой аварией. Та застигла нас врасплох, мы оказались абсолютно
не готовы. Но после нее были приняты все меры, которые мы
полагали необходимыми. Однако аварии продолжались, хотя вдоль полосы
было введено патрулирование специальных собачьих
подразделений... Выяснилось, что это пустая трата времени и сил.
Катастрофы продолжались. И каждый раз пилоты в оправдание
приводили одну-единственную причину: ту же самую проклятую
черную кошку. Это иррационально. Это недиалектично. Это
невозможно. Но это существует. Мы не имели права признавать
существование потусторонних сил, однако давление обстоятельств
оказалось сильнее должностных инструкций. После того, как
разбился беспилотный радиоуправляемый аппарат, мы были просто
прижаты к стенке. Ведь арсенид галлия не подкупишь, не сглазишь!

Я снисходительно улыбнулся.

-- Насчет последнего вы немного заблуждаетесь.

-- Нет, -- упрямо повторил подполковник. -- Здесь не может быть
никакой связи.

-- Связь есть и самая прямая. Нужно только суметь ее увидеть.
Отыскать причину.

-- Это вы правильно, -- одобрительно мотнул головой
подполковник. -- Вскрывать корни и искать нити всегда полезно.
Но мы этого не смогли. Традиционные методы борьбы оказались
неэффективными.Мы перестреляли всех кошек в радиусе шестисот
километров от космодрома, не глядя на их масть. В воздухе
постоянно дежурят боевые вертолеты с приказом уничтожить любую
замеченную кошку. Бесполезно. Создается впечатление, что этим
тварям наши пули не причиняют никакого вреда. Кошки их просто не
замечают! В результате важнейшая оборонительная программа
поставлена под угрозу.

-- И тогда... -- подхватил я.

-- ...мы решили обратиться к вам. Собранные нами сведения
показали, что вам можно доверять дела чрезвычайной важности.
Такой отзыв о вас мы со всех сторон получали.

Эта неуклюжая фраза заставила меня на мгновение призадуматься.
Где-то я ее уже слышал. Кроме того мне сильно не понравилось
упоминание о собранных сведениях. Если в КГБ нет досье, откуда
сведения? А если есть сведения, то куда делись досье, которых
нет? Однако от меня ждали ответа.

-- Разумеется. Меня не удивляют многочисленные неудачи. Скорее,
странным выглядит то, что они не ухудшили положения.
Бессмысленно пытаться бороться с силами зла, используя
слабенькие средства материального мира. Это может лишь больше
рассердить нечисть.

-- Слабенькие... -- не удержался капитал. -- Три тысячи
выстрелов в минуту.

-- Хоть шесть тысяч. Только тайная сила магии может принести
успех.

-- Жаль, что мы сразу не осознали это, -- покаялся подполковник,
-- тогда не было бы ненужных потерь. Однако, приняв решение, мы
сразу приступили к его реализации и начали искать специалистов
по связям с потусторонним миром.

-- Вам рекомендовали меня. -- Я не смог удержаться от улыбки.

-- Верно. Вы числитесь одним из крупнейших специалистов, --
подтвердил подполковник.

-- Одним из? -- нервно переспросил я.

-- Ведь среди магов не проводятся конкурсы на звание лучшего по
профессии, -- мягко успокоил подполковник. -- Именно поэтому я
вынужден применить такую формулировку. Не рассматривайте ее как
попытку умалить ваши знания и умение.

-- Вам следует обратиться к другом ведунам, -- обиженно заметил
я.

-- Мы так и поступим, когда сочтем необходимым, -- холодно
парировал подполковник. -- Пока мы решили иначе.

-- Простите.

Он неприязненно прищурился.

-- Будем считать инцидент исчерпанным, но впредь подобное не
должно повторяться. Короче, мы ждем от вас, что вы исполните
свой долг перед страной. Вы должны помочь нам в борьбе с чуждыми
нашему строю явлениями в среде нечистой силы.

Я вскочил.

-- Куда и когда я должен прибыть? Только я считаю необходимым
вас предупредить: судя по вашему рассказу, схватка предстоит
нешуточная, и потому мне необходимо подготовиться.

-- Не спешите, -- усмехнулся подполковник. -- Я исчерпал пределы
своей компетенции. Все остальное вас скажут в областном
управлении, куда я вас должен доставить.

Эта фраза мне тоже не понравилась.

ЗВЕЗДЫ ГЕНЕРАЛЬСКИЕ И НЕБЕСНЫЕ

В какой город мы поехали -- я пока не имею права сказать. Может
лет тридцать спустя, когда я начну писать мемуары, мне и
разрешат это сделать, но пока... Нет, нет, нет... Известно
только, что расположен он на Среднем Урале в сорока километрах
от границы Европы и Азии. Не так давно его разрешили нанести на
карты, но поскольку окончательно вопрос о рассекречивании не
решен -- т-с-с... Куда мы поехали в этом городе -- тоже тайна.
Улочка в самом центре, но довольно тихая, и потому
двенадцатиэтажный небоскреб немного выделялся
среди окружающих деревянных домишек. Скромная доска черного
мрамора извещала, что здесь расположен... Тот самый...

Часовые при входе тщательно проверили удостоверения моих
спутников. Завидев же меня, они вытянулись в струнку и отдали
честь.

-- Что с ними? -- шепотом спросил я у капитана.

Тот посмотрел на меня неприязненным взглядом и желчно ответил:

-- Не могу знать. Это выходит за пределы моей компетенции.

Проклятая компетенция! Если и мне предложат работать в таких же
рамках, я буду вынужден отказаться. При работе с лукавыми бесями
никогда не знаешь, с чем столкнешься в следующую минуту, поэтому
самоограничения не только не нужны, но и откровенно вредны. Это
все равно, что пытаться боксировать со связанными руками.

Когда мы шли по коридору, все встречные бледнели и шарахались в
стороны. Неужели я так похож на привидение? Никогда бы не
подумал. Конечно, я не успел переодеться после охоты на банного,
но ведь драный вид не причина... Поведение моих спутников тоже
переменилось. Они всячески выказывали мне свое уважение и
почтительность. Это следовало запомнить. Просто так и кошка не
прыгнет, а уж эти... Солдатская почта?

Тихо шлепнула дверь лифта, и кабина начала было подниматься, но
почти сразу же что-то противно заскрежетало, она дернулась,
перекосилась и замерла, как припаянная. Капитан лихорадочно
застучал по кнопкам, однако лифт категорически отказался
подчиняться.

-- Черт знает что, -- сказал капитан раздраженно.

-- Спокойнее, -- тихо проговорил подполковник. А я только хитро
улыбнулся. Мне-то все превосходно было понятно с самого начала.
Лишь слепой мог оставаться в блаженном неведении относительно
происходящего.

-- Ведь до сих пор работал безукоризненно, -- расстроился
капитан.

-- Любая вещь однажды ломается в первый раз, -- заметил я.

Капитан вместо ответа несколько раз недовольно нажал кнопку
вызова дежурного. Динамик невозмутимо молчал. Тогда капитан в
сердцах так треснул его ладонью, что решетка хрустнула.

-- Спокойнее, -- повторил подполковник. И тут же потерял
невозмутимый и величавый вид. Динамик тихо, но отчетливо
хихикнул. Кабина дернулась и провалилась вниз метра на два.
Капитан заметно побледнел.

-- Если мы сейчас рухнем... -- вырвалось у него.

-- Война объявлена, -- хладнокровно сказал я.

-- Какая война?! -- возмутился капитан. -- Кем объявлена?! Что
за чушь вы порете?! Ой, виноват! -- Он вытянулся в струнку. --
Ведь если мы не выберемся из лифта, нам придется несладко.

Кабина затрещала и опустилась еще немного. Мы услышали
встревоженные голоса и лязг железа. По-видимому, кто-то пытался
пробиться в шахту лифта, чтобы вызволить нас.

-- Значит, вы говорите война? -- прищурился полковник.

-- Я совершенно уверен. Вы решили начать противоборство с
бесями лукавыми, так неужели вы полагаете, что они об этом не
пронюхали? Они проникают везде и всюду, их глаза и уши имеются в
каждой комнате, в каждом доме.

-- Значит, не только мы, -- загадочно обронил капитан.

-- Ясно, -- протянул подполковник. Это был знакомый ему
лексикон, и он сразу понял размеры грозящей опасности.

-- Это еще не ответный удар, но уже предупреждение.

Пока я говорил, кабина продолжала опускаться. Я вспомнил, что
лифт скоростной, представил, сколько над нами этажей...

-- Каков же выход?

-- Ждать. Нас захватили врасплох, и нам просто больше ничего не
остается. Но даю вам слово, что сполна расквитаюсь с ними за это
унижение. Той же монетой.

Лифт задрожал как в лихорадке. Медленное скольжение постепенно
переходило в стремительное падение.

-- Держись! -- взвизгнул капитан.

Кабина со свистом полетела вниз. Я уже приготовился достойно
встретить свой конец, совершенно забыв, что минуту назад
надеялся на благополучный исход. Однако обошлось. Ремонтники
успели взломать дверь шахты и всунули внутрь стальную трубу.
Кабина с разгона налетела на препятствие и затрещала. Приличной
скорости набрать мы не успели, поэтому полет завершился
сравнительно благополучно, если не считать выбитого зуба у
капитана и слегка вздувшейся скулы у меня. Сильнее всех
пострадал авторитет капитана. По-моему, подполковник не простил
ему неприличных визгов и сделал для себя некоторые выводы. А
ведь капитан совсем немного опередил меня, еще секунда -- и я
тоже закричал бы.

Мы кувырком вылетели наружу, помятые и злые донельзя. Когда я
поднялся на ноги, то погрозил кулаком разбитой кабине.

-- Ну проклятый, погоди! Мы еще столкнемся с тобой на узенькой дорожке.

-- Это вы кому? -- спросил подполковник.

Самый простой и естественный вопрос вдруг поставил меня в
тупик. Действительно, кому я собрался мстить? В доме -- домовой,
в бане -- банный, в овине -- овинный, а здесь? Лубянный, что ли?
Я растерянно пожал плечами.

-- Не знаю. Но когда повстречаемся, я его, мерзавца, сразу
узнаю.

Ремонтники смотрели на нас дикими глазами. Наверное, решили, что
с перепугу мы все трое слегка рехнулись. Расколотый динамик на
прощанье издевательски захохотал. Капитан вздрогнул и скорым
шагом бросился прочь по коридору. А мне показалось, что я
заметил мелькнувший в шахте голый крысиный хвост.

В очень высокий кабинет мы попали только вдвоем -- я и
подполковник. Капитан допущен не был, он исчерпал свой уровень
компетенции. Однако по его виду нельзя было сказать, что он
слишком расстроен, скорее наоборот. Похоже, поединки с бесями
пришлись ему не по вкусу.

Кабинет был обставлен со спартанской суровостью и простотой.
Длинный полированый стол, несколько жестких стульев, большой
сейф в углу, портрет Дзержинского на стене -- и больше ничего.
Никаких расслабляющих кресел, диванов, ковров, развратных
секретарш, японских телевизоров, полных баров. Ни-че-го! И
хозяин кабинета произвел на меня очень благоприятное
впечатление. Несмотря на серьезный возраст, он сохранил юношескую
стройность и подвижность, хотя тяжелая работа избороздила
морщинами лицо и запудрила виски сединой. Что мне запомнилось --
огромные наклеенные брови. Иногда начинало казаться, что они
живут отдельной, независимой от хозяина жизнью. Сами по себе
сходятся, взлетают вверх... Генеральская форма изумительно шла
ему, он словно родился в мундире.

-- Прошу, -- генерал-лейтенант вежливо указал на стулья. Но за
этой подчеркнутой вежливостью угадывалась стальная воля и
непреклонная решимость. Если хотите, даже жестокость.

-- Петр Петрович еще не вполне в курсе, -- почтительно сказал
подполковник, становясь по стойке смирно, как зеленый юнкер.
Таково было магнетическое ощущение властности, исходящее от
генерала. -- Я не счел возможным пока посвящать его во все
детали плана.

-- Правильно, -- кивнул генерал. -- Всему свое время.

Я робко присел на краешек стула, подполковник остался стоять.
Генерал пристально посмотрел мне в глаза, читая в самых
потаенных уголках души. Я просто закоченел под этим строгим
взглядом, замер, как лягушонок перед гадюкой.

-- Мы прикласили вас сюда, чтобы просить о сотрудничестве. -- По
тону генерала я понял, что до сих пор он никогда и никого не
просил. Только отдавал приказы. -- В последнее время
активизировалась деятельность враждебных нашему прогрессивному
строю элементов в среде так называемой нечистой силы. Само по
себе это явление нас мало беспокоит, однако оно сопровождается
рядом побочных эффектов. Вам продемонстрировали только один из
них. -- Я покорно кивнул. -- Это уже является угрозой
безопасности нашего государства, а с такими угрозами мы обязаны
бороться. Вы согласны?

-- Так точно, -- вырвалось у меня.

-- Не надо. Оставим строевой устав лейтенантам.

Я не мог не расстрогаться. Под железной броней таился добрый
и мягкий человек, наверняка любящий животных. Теперь я легко мог
представить себе генерала, ласкающим бездомного котенка. Да,
хороший урок на будущее -- рискованно доверяться первому
мимолетному впечатлению.

-- Но ведь я в некотором смысле... Тоже лейтенант. Запаса
вдобавок.

-- Были, -- усмехнулся генерал. -- Были.

-- То есть?

Он откашлялся, лицо его закаменело. Я торопливо поднялся.

-- Приказом начальника Комитета Государственной Безопасности
СССР создано специальное Управление по борьбе с нечистой силой.
-- У меня чуть глаза на лоб не вылезли. -- Ему присвоен
непорядковый номер тринадцать. -- Генерал хитро усмехнулся. --
Полагаю, самый подходящий. Сейчас производится комплектация
штата Управления. При этом только половина сотрудников будет
переведена из остальных Управлений Комитета для создания
профессионального костяка. Это необходимая мера. Но главной
ударной силой Управления должны стать специалисты по
демонологии, ведовству, парапсихологии. Этим займетесь вы. Срок
-- месяц. По истечению -- доложить о завершении укомплектования
Управления и немедленно приступить к действиям.

-- Я?!

-- Конечно. Кто же еще должен докладывать, как не начальник
Управления.

Я замер, как громом пораженный. Заметив мое замешательство,
генерал укоризненно покачал головой.

-- Это приказ. Надеюсь, вам не нужно объяснять, что такое приказ
начальника?

-- Начальника? -- тупо переспросил я.

-- Конечно. С сегодняшнего дня я ваш непосредственный начальник.

-- Ага. -- Наверное в эту минуту меня можно было принять за
полного кретина.

-- Вот и отлично. Исполняйте, товарищ генерал-майор.

Здесь мои нервы окончательно сдали, и я без чувств шлепнулся на
пол.

Головокружительная карьера из лейтенантов запаса в
генерал-майоры и начальники Управления КГБ немного выбила меня
из колеи, потребовалось определенное время, чтобы оправиться и
восстановить душевное равновесие. С налаженной жизнью пришлось
проститься навсегда. Прощай, родная стройконтора, прощайте
беззаботные отпуска в лешачьей глухомани. Государственные
обязанности превыше всего. Но с другой стороны генеральские
погоны принесли не одни только неприятности. Появился и ряд
несомненных плюсов. Во всяком случае я с немалым удовольствием
отрешился от всех земных забот, взвалив их на плечи, то есть на
погоны адъютанта. Фамилий я по-прежнему не называю.

Еще великий Наполеон как-то, походя, бросил: "Ordre et
contreordre -- desordre". Приказ и контрприказ --
беспорядок. Гениальный корсиканец и здесь оказался совершенно
прав. Я не успел провести в новом мундире и двух дней, как вдруг
из заоблачных высей выпорхнула бумага с красным грифом,
предписывающая немедленно отложить в сторону все текущие дела и
заняться выполнением плана "Вихрь". Да-да, тот самый...
Очередной самолет-ракета разбился вдребезги, экипаж погиб. Это
уже не шуточки, выполнению программы был дан наивысший
приоритет. Вручая приказ, начальник регионального управления
Комитета многозначительно заметил, что наверху придают
исключительное значение работе над проектом. Сам Главный
Маршал... Ведь это наш несимметричный ответ на американскую
программу. Его голос захлебнулся. Понимаете, пропал один из наших
главных козырей на предстоящих переговорах... Мы не имеем
права... Вопрос жизни и смерти...

Я с радостью бросил все административные хлопоты, к которым так
не лежала душа, и вылетел на свою заимку-лабораторию. Пока я не
мог полагаться ни на кого, кроме самого себя со товарищи. Я не
доверял столичным болтунам, сыплющим цитатами направо и налево
и глубокомысленно рассуждающим о потаенном смысле символа
"вода" в системе воззрений Конфуция. Кроме пустого
сотрясения воздуха, они не способны ни на что. Настоящие колдуны
сохранились только в глубинке. Доморощенные и посконные.

Прежде всего следовало отыскать Зибеллу. Все удивлялись, как это
я столь смело держу продукты на заимке, не опасаясь мышей,
бурундуков, хомяков и прочих тварей, лакомых до чужого добра.
Местные жители не раз страдали от их сокрушительных набегов на
кладовые, а я -- нет, хотя кошки не держу. Не люблю этих ластен
и нахлебников. Я обзавелся другим сторожем, куда более надежным.
Когда-то на Руси приручали ласок и горностаев. Потом это
искусство было утеряно вместе с благородной соколиной охотой и
многим, многим другим. Мне пришлось положить немало труда, чтобы
заручиться благосклонностью горностая. Изящный, проворный зверек,
неутомимый и беспощадный охотник, в то же время ласковый и
привязчивый. Словом, настоящий друг. Конечно, недостатки имелись
и у Зибеллы. К месту и не к месту он любил поминать, что состоит
в родстве с наиблагороднейшими баргузинскими соболями. Не с
хорьками вонючими, не с куницами разными, а с самими соболями. И
вообще сам горностай на три четверти царский зверь. Ведь не
даром же пурпурные мантии оторачивают именно горностаями. Имя
себе подходящее выбрал. Но в конце концов, кто из нас тоже не
лишен капельки тщеславия. Это не самый страшный порок.

Вернувшись на заимку, я только руками всплеснул. Отъезд был
настолько поспешным, что лишь сейчас я полностью оценил ущерб,
причиненный дурацкой охотой за банным. Я дал указания капитану,
молчаливо черкнувшему в своей книжечке, и отправился в кладовую,
высвистывать Зибеллу. Впрочем, тот не заставил себя долго ждать
и стремительной коричневой змейкой выскользнул из какого-то
потаенного закутка. Видимо, он только что завершил охотничью
экспедицию, потому что вся время довольно поуркивал и чистил
усы. Бедные мыши.

Внимательно посмотрев на него, я тяжко вздохнул. Он был таким
маленьким, таким хрупким. А испытания предстояли серьезные,
справится ли?

Уловив сомнение в моих глазах, Зибелла раздраженно фыркнул. Он
теперь не мог, когда его называли малышом и нюхом чуя подобные
моменты, даже если слово и не произносилось вслух. Ведь он такой
большой и выносливый.

-- Понимаю! Все знаю заранее, что ты собираешься сказать, --
поспешил я успокоить горностайку. -- Но до сих пор ты имел дело
с миниатюрными мышками да увальнями-хомяками. А сейчас мы
столкнулись с другим противником. Злобным. Коварным. Сильным.
Хитрым. Вооруженным до зубов.

Зибелла презрительно свистнул, показывая, что не боится никого.

-- Ты таких зверей не встречал. И не приведи господь встретить...

Глаза горностая запылали, как два уголька.

-- Кроме того противник, не стесняясь, прибегает к подлым
колдовским трюкам.

По мнению Зибеллы это тоже было несущественно. Ведь мы оба
изрядно поднаторели в искусстве ведовства.

-- Я думаю, скорее всего нам придется драться с крысами, --
предположил я. -- Это самый предрасположенный ко злу зверь. И
уж, разумеется, не с нашими рыжими пасюками. Я боюсь, это будет
черная норвежская крыса.

Теперь Зибелла немного оторопел. Он был отчаянно храбр, но не
безрассуден. Однако горностай быстро оправился, взлетел ко мне
на плечо и крохотным горячим язычком лизнул в ухо. Успокаивал,
хотя сам так и плясал от возбуждения. Для чего спрашивается, он
провел столько времени, изучая старинные боевые искусства
Востока? Да он свернет шею любой крысе в два счета.

-- Не бахвалься.

Нет, это просто точная оценка собственных сил.

Почему я упомянул крыс? Тщательный анализ видеозаписи открыл нам
нечто неожиданное. Черная кошка, перебегавшая дорогу
"Вихрю", была совсем не кошка! Сквозь нее можно было
ясно различить малейшую щербинку на бетоне. Полосу пересекало
современное привидение -- движущийся голографический образ.
Фантом. Призрак. Сразу родился ряд вопросов. Почему он все-таки
влиял на судьбу машины? Кроссинг-Т до сих пор изучался для
материальных объектов и отчасти для истинных приведений, имелись
лишь отдельные отрывочные сведения по проекциям магических
измерений на реальностные. Но вот голограмма... В моей богатой
практике такое встречалось впервые. В определенной степени это
была революция в ведовстве, если только подтвердятся первые
прикидки. Да здесь можно написать том страниц этак на тысячу.

Впрочем, я немного отвлекся. Может, именно голография позволяла
нам отделаться легкими авариями? Однако в полном соответствии с
законами диалектики, которым подчиняются даже сверхъестественные
явления, произошло накопление количества, давшее в результате
качественный скачок. Цепь аварий завершилась катастрофой.

Кто же создал этот фантом? Тщательное обследование местности,
прилегающей ко взлетной полосе, открыло великое множество
крысиных нор. Раньше мы на них не обращали внимания, гоняясь за
исконным крысиным врагом -- кошками. Мы были просто слепы.
Жирные нахальные крысы так и кишели. Но можно смотреть и не
видеть. Никто не задумался, откуда они взялись, чем питаются в
безжизненной пустыне. Главной же сенсацией стали вьючные крысы.
Так мы назвали их, потому что они таскали на спине тщательно
упакованные тюки. Целые караваны! Много позже открылось, что они
доставляли продовольствие и снаряжение по тайным тропам от южных
границ. Выявить базы контрабандистов в горах Гиндукуша мы
смогли, но разгромить их... Увы.

Крыс пытались отловить. Куда там. Человечество три тысячи лет
воюет с серыми вредителями -- и без малейшего успеха. А тут
хотели справиться за три дня. Просто смешно. Даже специально
обученные фокстерьеры опростоволосились. Один слишком резвый пес
неосторожно бросился в узкую нору и был искусан до полусмерти.

Зибелла выслушал это, самодовольно ухмыляясь. Чужие провалы его
лишь радовали. Конкуренты уходили, предоставляя возможность
показать себя в полном блеске.

-- Понимаешь, -- сказал я, -- мы должны обеспечить взлет
"Вихря" любой ценой, иначе рухнет еще одна космическая
программа. Мы обязаны разрушить происки врагов. Мне страшно не
хочется думать, что произойдет, если... -- Незаметно я перешел
на язык генералов. Мундир так влияет или еще что-то?

Зибелла всем своим видом показал, что ни секунды не сомневается
в успехе.

-- Нам придется захватить с собой Ерофея.

Горностай удивился. Это зачем?

-- Ерофей -- один из лучших специалистов по проискам и козням.
Возможно, ему придется лететь на орбитальные станции, потому что
я уверен -- враг не ограничится диверсиями на земле. Нам
придется схватиться с ним и в космосе!

Зачем же для этого нужен домовой? Зибелла наотрез отказался
понять необходимость такой поездки.

-- Временами ты меня просто поражаешь, -- упрекнул я его. Ведь
на станции люди живут. А раз живут -- значит это дом. А раз дом
-- его должен кто-то охранять. А кому охранять, как не домовому?
-- Меня просто зациклило на звуке "а", но остановиться я
уже не мог. -- А Ерофей -- домовой современный, развитой,
любознательный. Не откажется слетать.

Зибелла считал как раз наоборот.

-- Прикажу, -- отрубил я. -- Генерал я или не генерал? Властью,
данной мне правительством, мобилизую вас обоих на военную
службу. Тебе определим на должность собаки-крысолова.

Зибелла икнул и свалился на пол. Я же говорил, что временами он
бывает слишком эмоционален.

-- Встать, рядовой Зибелла!

Горностай раздраженно зашипел и повернулся ко мне хвостом.

-- Как стоишь?! Да я тебя под арест! Да я тебя под трибунал! Да
я тебя... -- У меня перехватило дыхание, и я захрипел. -- В
карцер! На пять суток! -- Внезапно проснувшийся во мне генерал
разбушевался. Ему осмеливались противоречить. В такие минуты он
был готов весь мир загнать в дисбат.

Зибелла немного перетрусил, но все-таки ясно дал понять, что
должность фокстерьера для него просто оскорбление.

Я почесал нос и слегка успокоился. В чем-то горностай был прав.

-- Может должность сыскного добермана?

Нет, тоже мало.

-- Тогда сторожевой овчарки?

Это было уже лучше, но по-прежнему недостаточно.

Я крепко задумался. Привередливость горностая можно понять, но
что делать мне, если в моем распоряжении только должности
разнообразных собак? В армии не предусмотрены подразделения
горностаев, кошек, медведей и прочего зверья. Это фараон Рамзес
мог позволить себе львов содержать. А у нас не Древний Египет,
у нас КГБ.

К счастью, отыскался еще один вариант.

-- Зачисляю тебя личным телохранителем в должности мраморного
дога.

Зибелла прикинул размеры собачки, которую я ему предложил
изображать, и сменил гнев на милость. Вообще-то мне урок.
Следует сделать штатное расписание более гибким! Но каков
нахал! Он определенно стал забываться, следовало бы поставить
его на место.

-- Работать все равно будешь крысоловом, -- предупредил я. На
это горностай согласился. -- Отлично. С этим вопросом покончили,
теперь займемся другим. Где у нас молоко?

Поставив блюдце перед печкой, мы с горностаем затаились, даже
дышать старались пореже. Ерофей свой парень, но только если вы
его уже заметили. До того он будет старательно прятаться. Я
полагаю, что он просто страдает гипертрофированной
мнительностью. Лапоть мол, сермяга, деревня неотесанная,
пережиток... Лапти у него и вправду имелись. Один мой знакомый
журналист прислал из Кельна, Ерофею как раз впору пришлись, я и
отдал.

Много времени прошло, прежде чем под печью послышалось шуршание,
и зажглись два зеленых огонька. С непривычки многие
пугаются, увидев в темноте глаза домового, что Ерофея смущает
еще больше. Зибелла осторожно толкнул меня лапкой. Не прокарауль.
Я прижал палец к губам.

Томительно тянулись минуты. Наконец под печкой раздалось
старческое кряхтение и покашливание. Ерофей любит пококетничать
возрастом. Четыреста лет, не шутка. Но сам, между прочим, до сих
пор зайца на бегу ловит. Он еще долго вздыхал и ворочался прежде
чем рискнул выползти наружу. Первым высунулся остренький носик,
потом возникла шкиперская бородка -- Ерофей однажды прочитал
"Петра Первого" и принялся усиленно догонять запад.

Зорко осмотревшись, домовой,наконец выполз наружу. Он смотрелся
довольно комично в детском джинсовом костюмчике и лаптях.
Основания бояться насмешек он создавал себе сам.

Ерофей долго принюхивался к молоку, подозревая, как обычно,
какое-то коварство, чесал в затылке, думал. Но решился -- поднял
блюдце, осторожно подул на молоко, словно оно было горячим,
вытянул губы трубочкой...

Я толкнул пальцем Зибеллу, и тот тенью скользнул с лавки на пол.
Выждав немного, я внушительно кашлянул. Ерофей переполошился,
уронил блюдце, облился молоком и кинулся обратно под печку, но
дорогу ему уже отрезал горностай. Ерофей пискнул от испуга, но
потом узнал Зибеллу и неприветливо бросил:

-- Это опять вы, -- и принялся огорченно рассматривать мокрые
штанишки.

-- Мы, Ерофеюшка, -- льстиво подтвердил я.

-- Зачем припожаловали?

-- Есть интересное дело для тебя.

-- Какое? -- Ерофей был непреклонен в своем раздражении и явно
намеревался поскорее удрать.

-- Только ты и можешь выручить.

Зибелла неистово закивал, я даже испугался, что у него голова
отвалится. Горностай всем видом показывал: только на
домового и надежда. Ерофей вздохнул.

-- Говори.

-- Нужно вывести дух поганый из дома.

-- Что, своего домового там нет, что ли? Куда смотрит,
лежебока? Распустились, обленились... Ох, и молодежь...

-- Да нет там никого, Ерофеюшка. Только что построили.

Ерофей неодобрительно поцокал языком.

-- Ну и бестолковый же нынче народ пошел. Избу рубят --
серебряный рубль под угол не кладут. Того не ведают, скупердяи
несчастные, что стократно за свою жадность заплатят. В горницу
кошку-муренку вперед себя не пускают. Откуда же счастье в доме
возьмется? Домового хозяйство стеречь не зовут. Несерьезные
люди.

-- Вот-вот, -- радостно подхватил я. -- А нечисть-то и рада,
пользуется глупостью человеческой. Людям пакости строит. До
смерти убивать начала.

-- Даже? -- равнодушно заметил Ерофей. -- Значит они сами
виноваты. К правильному человеку никакая пакость не пристает. Вот
тебе беси лукавые не досаждают. А то забыли дедич и отчич своих,
корни подрубили, над древним надсмехаются...

Терпеть не могу, когда Ерофея вдруг заносит на смесь русского и
нижегородского. Может ведь говорить по-человечески, но вдруг
начинает капризничать. Приходится умасливать, куда денешься,
если действительно нужен? Но кончим, там я поговорю с ним иначе.

-- Ошибаешься, Ерофеюшка. Хорошие это люди, только темные. Так
это не вина их, а беда. Да и нечисть уж больно скверная.
Специально подобранная, нарочно засланная.

-- Нет, не ошибаюсь, -- уперся Ерофей. -- Вот, на приятеля
своего посмотри. Тоже готов от своего рода-племени отказаться, к
чужим примазаться.

Зибелла, естественно, оскорбился.

-- А ведь меня тоже обидеть хотели, -- вскользь заметил я.

-- Тебя? -- Раздражение Ерофея начало переключаться на других.

-- Убить даже норовили.

-- Ка-ак?

-- Да, всякие заморские бэнши и тролли.

-- Так что же ты сразу не сказал?!

-- Опасался, что ты не захочешь мне помочь чужеземных супостатов
одолеть.

Ерофей окончательно взъярился.

-- В жизнь такого не было, чтобы природный русский домовой перед
немцем тонконогим не устоял. Да мы их шапками закидаем!

-- Не хвались, на рать едучи...

-- А подать сюда! -- распалился домовой.

-- Ладно, ладно, -- начал успокаивать я его. Перестараться в
мои планы тоже не входило, еще начнет немедленно что-нибудь
ворожить.

-- Едем!

-- Тогда приготовься получше. Там нечисть дипломированная,
Гейдельберг и Сорбонну окончила.

-- Ништо, -- отбрил Ерофей.-- Мы в гимназии не обучались, а все
едино -- потопчем! Духу чужеземного не сыскать будет. Едем и
немедленно.

Я облегченно вытер пот со лба. Ерофей завелся теперь его танком
не остановишь. Полдела сделано. Но полетит ли он в космос? Если
втянется в работу -- конечно. А вдруг нет?

Когда мы вышли из заимки, мой адъютант охнул и взялся за
сердце. Еще бы! На моем правом плече сидел Зибелла, рядом шел
Ерофей. Конечно, майор знал, чем я занимаюсь. Но одно дело
знать, и совсем другое -- воочию увидеть.

-- Спокойно, майор, -- сказал я, чтобы привести его в чувство.
Громкий командный голос оказал на него тонизирующее действие, и
майор очнулся. -- Привыкайте понемногу, ведь вы служите не
где-нибудь, а в Тринадцатом Управлении! Нечистая сила -- наш
профиль. Вам еще придется со многим познакомиться. Разрешите
представить -- мой заместитель полковник Ерофей!

Майор молодцевато щелкнул каблуками. Получилось лихо. Не люблю
специалистов по штабной службе. В карманах тридцать три
карандаша, на лице вечное "чего изволите". Не люблю, как
всякий строевой офицер.

Но Ерофей вдруг засмущался и потупился. Я заметил, что адъютант
в упор разглядывает Ерофеевы лапотки.

-- В чем дело? -- сухо осведомился я.

-- Разве бывают полковники в лаптях? -- осторожно
поинтересовался майор.

-- Бывают, -- ни секунды не медля, ответил я. -- Так же, как
бывают адъютанты, попавшие на губу. Полковник Ерофей выполнял
важное агентурное задание и был свободен в выборе маскировки.
Учтите, прикажу -- вы у меня набедренную повязку оденете, не то,
что лапти.

-- Так точно, -- бодро ответил майор.

Ерофей довольно осклабился.

ХВОСТАТЫЕ АМАЗОНКИ

Космодром Зибелле не понравился с первого взгляда, о чем он и
поведал с присущей ему бестактностью. Настоящий горностай --
это, понимаете ли, почти соболь. А соболь -- зверь лесной и
менять привычные лесные чащобы на прокаленную солнцем пустыню
не намерен. Это противно его природе. Я уже видел космодром на
экране, но теперь полностью согласился в душе с Зибеллой.
Твердая коричневая глинистая земля, припорошенная местами
каким-то серым налетом, до отвращения напоминавшим пепел,
вызывала отвращение. Ерофей
был более сдержан, но нетрудно было догадаться, что и у него
переезд не вызвал ни малейшего восторга. Все мы привыкли к
мягким ландшафтам средней полосы, и потому грубые краски юга
резали нам глаз. А чахлые деревца, пугливо теснившиеся вокруг
бетонных коробок-зданий, вызывали просто жалость.

Когда мы шли на вертолете над территорией спецзоны, Ерофей все
время морщился. Открывающаяся картина кого угодно могла вогнать
в уныние. Тут и там красовались нитки заборов из колючей
проволоки, словно нашелся безумный шахматист, вознамерившийся
сыграть партию прямо в дикой степи и уже начавший готовить себе
доску. Какие там вольные степи... Или дикие? Как поэт говорил?
Колючая проволока -- вот основной признак культуры и
цивилизации. Всю степь -- от горизонта до горизонта --
расчертили на ровные квадраты, только раскрасить осталось.

Только вертолет шлепнулся на пышущую жаром бетонку, Зибелла
пробкой вылетел наружу, его уже начало мутить от приторной
бензиновой вони. И сразу же истошно заверещал, словно ему
наступили на хвост, заметался. Мы с Ерофеем испуганно
переглянулись и бросились на выручку. И тоже едва не завизжали
-- раскаленный бетон чувствовался даже сквозь толстые подошвы
армейских ботинок. Зибелла сразу ринулся в заросли сухой травы,
растущие -- или сохнущие? -- вдоль полосы. Он долго шуршал и
трещал там, обиженно попискивая.

Встречавшие нас высокие чины с почтительным недоумением взирали
на несколько необычное поведение новоприбывшего начальства.

-- Полковник ..., командир ...ской площадки, -- представился
плотный здоровяк с грубыми, рублеными чертами лица.

-- Какой? -- не понял я.

Полковник так же невнятно повторил:

-- ...ской, товарищ генерал.

Я спохватился. Конечно же! Есть предел компетенции моих
помощников, им нельзя знать больше, не то, что мне. И я не стал
просить его повторять фамилию и все остальное. Нельзя, секрет.
Но для удобства, чтобы не следить дальше за безымянным
полковником, я дал ему псевдоним "Кузнецов". Он
вымышленный, как и любая другая фамилия, включая мою
собственную. Никакой я не Петя, никакой не Иванов. Только домой
Ерофей и горностай Зибелла сочли возможным не прятаться, за что
еще получат от меня взыскания, хотя пока не подозревают об этом.

-- Понятно, -- кивнул я.

-- Разрешите проводить вас в штаб?

-- Разумеется, -- согласился я и подхватил на руки Зибеллу. Идти по
горячему бетону горностай не мог.

Штаб располагался на берегу искусственного озерца, которое было
окружено густыми зарослями тальника, одна шиферная крыша еле
проглядывала в зелени. Чудо, истинное чудо! Оазис в дикой
пустыне. Полковник понял по выражению моего лица, что я доволен,
и тоже заулыбался.

-- У вас здесь недурно, -- похвалил я.

-- Если бы... -- вдруг помрачнел... м-м... Кузнецов.

Я не понял его уныния, но предпочел промолчать.

Дорожка запетляла между клубами, на которых цвели розы. Я
глазам не поверил, это же рай земной! Но почему все офицеры
такие хмурые озабоченные?

Неожиданно что-то черное и непонятное стрелой метнулось через
дорожку, и в одно мгновение моя свита застыла в самых нелепых
позах. Кое-кто даже замер с поднятой ногой на полушаге.

-- В чем дело, товарищи офицеры? -- осведомился я.

-- Ко-ошка, -- нервно потирая руки, ответил молоденький
капитан. Голос его дал заметного петуха.

-- Какая кошка?

-- Черная.

-- Ну и что?

-- Так ведь кто первый перешагнет... -- капитан даже попятился.

-- Что за суеверия?! -- возмутился я. -- Конечно, у вас здесь
произошли некоторые необычные события, но ведь нельзя же до
такой степени верить в сглаз! Я вам говорю это как специалист,
демонология отрицает столь тесную и непосредственную связь. А вы
верите в кошку, прямо как в законы Ньютона. Вот, мол, действие
так и противодействие немедленно последует.

Я уже собрался было шагнуть вперед, но Кузнецов поймал меня за
рукав. Отчитать его? Но полковник и не собирался шутить. Его
лицо покрылось крупными каплями пота, зубы выбивали барабанную
дробь.

-- Кто у нас сегодня дежурный офицер по несчастьям? -- слабым
голосом спросил командир площадки.

В свите произошло некоторое шевеление, и вперед вытолкнули
трясущегося как овечий хвост офицера.

-- Ле-ейтенант Коноплев, -- проблеял он.

Еще раз вынужден напомнить -- все фамилии вымышленные.

-- Исполняйте свои обязанности, лейтенант, -- угрюмо предложил
полковник.

Волоча ставшие свинцовым ноги, лейтенант двинулся по дорожке с
видом великомученика, направляющегося к любезно приготовленному
кресту. Все, затаив дыхание, следили за ним. Стало слышно, как
бренчат крыльями стрекозы. Я продолжал недоумевать: неужели эти
взрослые серьезные люди так наивно верят глупым домыслам?

Но случилось странное. Когда лейтенант уже поднимался на
крылечко штаба, дощатая ступенька захрустела у него под
каблуком, и он резко клюнул носом дверь. Позади меня раздался
дружный вздох облегчения. Все разом задвигались, заговорили,
словно режиссер приказал кончить немую сцену. А бедный лейтенант
сидел на крылечке и размазывал кровь по лицу. Что тому явилось
причиной -- черная кошка или недосмотр начальника АХЧ -- не мне
судить. Однако сомнения впервые шевельнулись у меня в душе.

Уже в штабе Кузнецов объяснил причины столь странного поведения
офицеров. Оказалось, заезжие комиссии знали далеко не все, их
интересовали только происшествия с "Вихрями", а
повседневной жизни площадки они не касались. И напрасно. С
другой стороны сам Кузнецов приложил немало усилий, чтобы скрыть
от них неполадки и непорядки. Ему совсем не хотелось лишних
неприятностей.

Дело в том, что нормальный и налаженный быт и деятельность базы
за последний месяц рассыпались, как карточные домики. Площадку
совершенно одолели черные кошки. Как откровенно признался
полковник, он лично предпочел бы столкнуться с одноименной
бандой в исполнении Джигарханяна. Но здесь были настоящие кошки,
те самые, которые предвещают несчастья. Причем несчастье
следовало незамедлительно и неизбежно, как я сам имел
возможность только что убедиться. Не помогли никакие меры --
поплевывания и прочее...

После долгой и безуспешной борьбы командование базы сдалось и
ввело в расписание суточного наряда дежурного офицера по
несчастьям. Его главной и единственной задачей было: немедленно
мчаться туда, где обнаруживалась черная кошка и первым
пересекать ее след. Результат я видел. За исполнение этих крайне
вредных обязанностей полагался двойной оклад.

Я почесал в затылке. Ерофей сделал то же самое. Вмешательство
магических измерений было налицо. Но кто осмелился шутить с
динамитом? Это ведь может дорого обойтись самому шутнику.

-- Откуда здесь кошки?

-- Вам виднее, -- увильнул от ответа полковник. -- Я не
специалист по магии, но твердо уверен, что дело нечисто.

Я и сам в этом был уверен.

-- Что скажешь? -- спросил я Ерофея.

Домовой поскреб под бородой. Он вообще часто пользовался этим
приемом, чтобы лучше думалось.

-- Пока ничего.

-- Но ведь ты у нас домовой, кошки -- твоя специальность.
Домовой и кот-мурлыка -- неразлучная пара.

-- Оно конечно... Так ведь не по этим кошкам. Я не почуял ни
капельки кошачьего духа. Можете что говорить угодно, но это не кот!

Мы с Кузнецовым уставились на него. Полковник -- с недоумением,
я -- с любопытством.

-- Но ведь мы видели... -- осторожно начал полковник.

-- Вот именно -- видели. Это одна видимость. Встреченная нами
тварь -- не кошка, а некое таинственное порождение черных сил.

-- Тихо! -- остановил я домового. Про голографию полковнику
знать было незачем.

-- Понял, -- Ерофей прижал палец к губам.

По виду полковника я понял, что ему смертельно хочется
перекреститься, и приободрил:

-- Спокойнее. Мы с вами, скоро все ваши неприятности останутся
позади.

После того как мы устроились отдыхать в сравнительно прохладном
кабинете, я предложил своим спутникам высказаться. Мною начали
потихоньку овладевать сомнения -- а справимся ли? Конечно,
говорят: коли взялся за гуж... С другой стороны -- сила солому
ломит. И мне не хотелось оказаться в роли той самой соломы.

Первым взял слово Ерофей. Он говорил, тяжко вздыхая, и совершенно
растрепал шкиперскую бородку, превратив ее в веник. Только что
полученный полковничий мундир не изменил повадок домового, он
продолжал сомневаться во всем и старался прежде всего убедить
самого себя.

По мнению Ерофея все происходящее было увязано в единую цепочку.
И корень здесь один -- черные происки. Лично он,
бес-хороможитель, действительно всю сознательную жизнь связан с
кошками и повадки их знает отлично. Ни один уважающий себя кот в
сухую степь жить не пойдет. Конечно, он не может поручиться за
различных каракалов, манулов, оцелотов и сервелатов, но обычный
домашний кот в трезвом уме и здравой памяти сюда не пойдет даже
за свежим карасем. А главное -- не пахнет там живой кошкой.
Ерофей видел картинки, они не пахнут вообще ничем. А здесь он
чует какого-то зверя и механизм. Ни то, ни другое ему раньше не
встречалось. С другой стороны, он твердо уверен, что среди диких
кошек нет ни одной черной породы. С третьей стороны, ему не
известен ни единый случай влияния каракала на предопределения
судьбы. С четвертой стороны, имеющиеся факты никак не позволяют
предположить, что по дороге в штаб нам встретилась черная
пантера. С пятой стороны...

Потеряв терпение, ч перебил его:

-- А вывод?

-- Нечто родственное крысам. Я согласен с теми фильмами.

-- Благодарю, -- кивнул я. -- Мог бы и покороче.

-- Не мое это, со злом бороться, -- кротко заметил Ерофей. -- Я
лучше умею добро делать.

Я задумался.

-- Может это просто морок был? Видение?

-- Может, но скорее всего нет.

Я скривился.

-- Дело запутывается. Как бороться с нечистью -- ума не приложу.
Кто создает наваждения? Крысы? Вздор. Никогда не поверю. Эти
злобные твари способны только гадить. Где их хозяин? И еще
тысяча и один вопрос.

-- Во всяком случае мне показалось, что связей с магическими
измерениями это морок не имеет. Проецирование не происходило.

-- Час от часу не легче. Ну, а ты чем порадуешь? -- обратился я
к Зибелле.

У Зибеллы тоже появились кое-какие новости. Он успел обшарить
бурьяны вдоль взлетной полосы, осмотрел все соседние кустики,
сбегал к пруду, влез на крышу и обозрел степь. Вблизи базы не
водилась никакая живность -- ни тушканчиков, ни сусликов, ни
дроф -- решительно никого из обычных степных обитателей. Зато в
изобилии обнаружились следы.

-- Кошачьи? -- со слабой надеждой спросил я.

Если бы кошачьи, то это было бы полбеды. Все следы принадлежали
крысам.

У меня засосало под ложечкой. Крысы, да еще в количествах,
превышающих все биологически обоснованные нормы.

-- То есть мы столкнулись с нашествием?

Зибелла не мог полностью исключить такую возможность, но ему
бросились в глаза признаки не свойственной крысам
организованности.

-- Только крысиной армии нам не хватало, -- буркнул я.

Зибелла тоже считал, что больше всего это похоже на тщательно
организованную и направляемую диверсию. Норы выкопаны вдоль
полосы через идеально равныу промежутки. Вполне можно
предположить наличие разветвленной сети подземных ходов,
существование залов с разнообразной аппаратурой. Крысы соорудили
отлично оборудованную позицию.

-- Теперь нам следует дождаться перестрелки с ними, -- грустно
пошутил Ерофей. -- Что за пакостное зверье.

Это было маловероятно, но Зибелла не мог исключить возможность
наличия в подземных капонирах огнестрельного оружия. Такая
опасность существовала.

Собранные сведения меня не обрадовали. Я знаком с крысами,
приходилось пару раз схватиться. Беси лукавые, продавшись черным
силам, охотно использовали их в качестве подручных. Зверь, для
этого приспособленный почти идеально. Я предпочел бы схватиться
со стаей тигров, если только тигры бегают стаями, чем с ордой
этих хитрых, злобных, коварных тварей.

Какое-то время мы сидели и горестно молчали, размышляя... Каждый
о своем, как потом выяснилось.

-- Утро вечера мудрее, -- резонно заметил Ерофей. -- Давайте
спать.

И мы согласились.

Но у Зибеллы имелись свои собственные планы. Ему, настоящему
горностаю, почти соболю, было стыдно пасовать перед какими-то
грызунами, самой природой предназначенными куньим в пищу. И
горностай, очертя голову, ринулся в бой...

Как только мы с Ерофеем заснули, Зибелла, воровато озираясь,
выскочил в окно офицерского общежития. Душная южная ночь обычно
полна звуков, а здесь даже цикады не звенели. Доносилось только
попискивание и поскребывание -- визитная карточка
"мышов", как презрительно окрестил их Зибелла.

Тщательно принюхавшись, он определил, откуда доносится наиболее
сильный крысиный запах, и нырнул в трубу воздуховода. Не только
крысы, но и люди неплохо обжили подземные пространства в районе
космодрома, вентиляционная сеть была обширной и разветвленной. И
здесь самомнение заставило Зибеллу совершить первую ошибку. Он
прыгнул в воду, не зная броду, не удосужившись хотя бы мельком
глянуть на планы вентиляционной сети. Горностай слишком
понадеялся на свое чутье.

Но уже очень скоро, пробегая по суживающемуся коридору, он с
удивлением обнаружил, что решительно ничего не может унюхать.
Пахло тем, чем и должно пахнуть в технических коммуникациях --
сухой жесткой пылью, машинным маслом. Иногда лениво крутящиеся
вентиляторы доносили соблазнительные кухонные ароматы, но запах
крыс пропал! А Зибелла полез в подземелье не за бифштексами.

Он принюхивался так старательно, что скоро начал чихать. Пыль
забила ему ноздри, слезы потекли в два ручья. Крысы как
провалились! И в тот момент когда он уже готов был отчаяться,
Зибелла увидел тоненькую путеводную ниточку -- цепочку
полустертых маленьких следов. Похоже, этой шахтой давно не
пользовались и просто забыли убрать следы. Это было на лапу
горностаю. Специалисту по грызунам не стоило большого труда
определить, чьи это следы.

Зибелла радостно фыркнул и припустил неловким галопом.

Он настолько увлекся выслеживанием, что не поднимал головы и
совершенно не замечал, куда бежит, не видел и не слышал ничего
вокруг. Охота -- азарт! Горностая захватил инстинкт хищника.
Какие-то шорохи в боковых тоннелях -- прочь! Таинственные тени?
Не замечаем.

Спохватился он, когда влетел в большую камеру пустую и гулкую.
Каждый шаг коротеньких лапок громко отдавался под металлическим
потолком. Впрочем, так показалось чутким ушкам горностая, человек
там не услышал бы ничего. И здесь след пропал. Зибелла
закрутился, пытаясь все-таки обнаружить его, но к своему ужасу
открыл, что след пропал не только спереди, но и сзади. Кто-то
включил продувку тоннелей, и сейчас всюду крутились вихри песка
и пыли. Куда идти? Этот тоннель или тот? А может третий?

Зибелла слегка запаниковал, но взял себя в лапы и принялся
осматриваться. Большая прямоугольная камера, пять выходов. Где
он? Ведь блуждать в подземном лабиринте можно годами...

Горностай жалобно заскулил.

И тогда появились крысы. Как ни странно, это вернуло Зибелле
спокойствие. Когда видишь врага, размышлять и колебаться
некогда. Нужно поскорее и покрепче схватить его зубами. Зибелла
припал к полу и заструился навстречу противнику.

Однако это были необычные крысы. Те сразу кинулись бы врассыпную,
едва завидев хищника, а эти не двигались с места. Даже немного
подались вперед.

Противников было трое. Две огромные черные крысы, злорадно
потирали лапы и грозно урчали. Их морды были обмотаны черными
платками, из-под которых виднелись только налитые кровью
глазки. Третья -- рыжая с проседью -- стояла чуть поодаль.

В глазах горностая засверкали злые красные искры, он оскалился,
и тут крысы с пронзительным верещанием сами кинулись на него.
Три тела сплелись в дергающийся клубок. Зибелла ожидал, что его
начнут кусать и царапать, но крысы применяли приемы неожиданные
и подлые. Одна хлестнула горностая хвостом по глазам, а другая
сильно пнула в живот. С утробным оханьем Зибелла отлетел в
сторону.

Распластанный горностай валялся в пыли, а крысы, нагло скаля
зубы, хихикали поодаль. Однако противники недооценили боевой дух
Зибеллы. Он поднялся на подгибающиеся лапы и притворился, что
намерен повернуться и удрать. А сам ловко извернулся и
вцепился в горло одной из крыс. Та бешено подскочила вверх,
пытаясь стряхнуть горностая, потом ударила его об пол. Напрасно.
Зибелла не разжал зубов, пока не прокусил ей сонной артерии.
Кровь лилась рекой!

После этого вторая черная крыса спряталась за спину рыжей. Та и
не думала отступать. Внезапная гибель подручного не смутила ее.
Горностай, упоенный победой, бросился на крысу, собираясь
закончить драку на одном дыхании. Не тут то было. Крыса, словно
подброшенная мощной пружиной, взлетела в воздух и тоже пустила в
ход длинный голый хвост, рассекший Зибелле ухо точно бритва.
Точнее, к хвосту и было привязано какое-то лезвие. Кровь залила
Зибелле глаза, он наполовину ослеп, однако капитулировать не
собирался.

Новый бросок -- и снова зубы горностая ухватили пустоту. Крыса
словно растаяла в воздухе. Зибелла ошарашенно оглянулся. Она
стояла у него за спиной. Пока горностай соображал, что ему
делать -- а длилось это доли секунды -- крыса наотмашь ударила
его лапой по голове. В ушах Зибеллы загудели сотни колоколов. А
крысы откровенно насмехались над незадачливым охотником.

Горностай затосковал. Сюда бы Ерофея с его чутьем на
потустороннее. Крысы вели себя совершенно неправильно. Весь
многовековой опыт семейства куньих подсказывал, что так быть не
должно. Кто их выучил?

Секундная заминка дорого стоила горностаю. Он пропустил два
сокрушительных удара -- в живот и в челюсть -- и был
нокаутирован.

Очнувшись, он обнаружил, что висит, подтянутый за хвост к
потолку незнакомой комнаты. Лапы горностая были безжалостно
связаны, он не мог пошевелиться и болтался, как копченая колбаса.

-- Пришел в себя, -- констатировал мрачный худой человек,
следивший за Зибеллой.

-- Очнулся, голубчик, -- противным писком подтвердила рыжая
крыса. -- Я била не насмерть. Его следует допросить.

-- Незачем, -- возразил человек. -- Ничего он не знает, а
шкура... Рыжий горностай... Да за него гроша ломаного не
получишь. Хотя бы в зимнем меху был, а то...

Зибелле стало очень нехорошо. Впервые в жизни его оценивали как
пушнину.

-- Это ценный заложник, профессор.

-- Заложник? -- Профессор приподнял левую бровь. -- Заложников
берет тот, кто собирается проиграть бой, чтобы обеспечить
возможность отступления. А я намерен победить! Если твои девицы
боятся, я могу найти других помощников.

-- Мы никогда и никого не боялись, профессор -- оскорбилась
крыса. -- Наш югэки бутай <ударное соединение (японск.)>
непобедим! И уж не какому-то занюханному самцу угрожать нам.
Ведь скрутила же я его!

Зибелла задохнулся от бешенства. Так его еще никогда не
оскорбляли. Но что он мог сделать?

-- Это верно... -- профессор задумался.

А крыса, решив отплатить за мимолетное унижение, ехидно
добавила:

-- Ведь и вы, профессор, не всегда одерживали победы.

-- Помолчи, Семь Сотых, -- оборвал ее профессор. -- Иначе посажу
тебя в клетку.

В ответ крыса со странным именем Семь Сотых показала зубы.

Человек замахнулся было, но сдержал руку.

-- Не будем ссориться.

-- Не будем, -- согласилась крыса. -- Тем более, что у меня
гораздо больше оснований ненавидеть его, чем у вас. Вы с этим
паршивцем сталкиваетесь впервые, а между прочим, он убил одну из
тайсе на моих глазах. Такое не прощают. Я вырву его
проклятые яйца и заставлю его же их слопать.

-- У вас довольно своеобразные нравы, -- меланхолически заметил
профессор. -- Но если первый же встречный горностай так легко
прикончил командира, то что ожидает рядовых в настоящем бою?

Крыса горделиво расправила усы.

-- Вы сами сможете увидеть, когда начнется этот настоящий бой.

Зибеллу затошнило. Попасть на расправу банде крыс-амазонок...
Такое и в кошмарном сне не привидится. А что, если они практикуют
людоедство? То есть крысоедство? Или как: горностаеедство...

-- Хватит, -- оборвал светскую беседу человек. -- Каков ваш план
на ближайшее будущее?

-- Дождаться завтрашнего дня. Ведь завтра тринадцатое, самое
подходящее число для начала операции. Именно тринадцатого
совпадают черные фазы Солнца и луны...

Крыса и профессор довольно переглянулись и мерзко
захихикали. Зибелле стало плохо. Нужно обязательно предупредить
друзей, но как отсюда вырваться?

Он начал осматриваться. Оказалось, его подвесили к специальному
крюку, вваренному в железный потолок. Рядом, на других крюках,
висели большие белые шары из странного пористого материала,
похожего на рыхлый картон. Шары сильно напоминали осиные гнезда.

Профессор, подойдя к одному из шаров, ткнул в него пальцем и
внимательно прислушался. Послышалось недовольное гудение.
Профессор вновь щелкнул по шару, и на ладонь к нему упало
маленькое зеленое существо. Сначала Зибелле померещилось, что это
мышь. Приглядевшись повнимательней, он решил, что его слишком
сильно стукнули по голове, и он продолжает бредить. Это был
крошечный человечек! Однако у человечка росли крылышки, имелись
рожки, и был он странного ярко-зеленого цвета. Чертенок, что ли?
Зибелла недоумевал. Про зеленых чертей он твердо знал только
одно -- их не существует. Психиатрия, а не демонология должна
заниматься данным вопросом. Но вот и длинный хвостик... Хотя
копыт горностай не заметил.

Человечек со вкусом зевнул и потянулся. Острый глаз Зибеллы
различил сверкнувшие сталью зубки.

-- Что вам? -- пропищал зелененький.

-- Мунин, вы готовы?

-- Разумеется. Всегда готовы.

-- Завтра мы выпустим вас.

-- Завтра мы выпустим вас.

-- Тогда и приходите завтра. А сейчас я ложусь досыпать, такой
интересный сон снился.

-- Каков нахал, -- тихо пробормотала Семь Сотых, но человек
услышал.

-- Поосторожнее, крыса. А то я тебе лапы оборву.

-- Не-ет... -- опешила крыса. -- Ка-аков... Забываешься, Мунин.

Человечек уже совсем проснулся и поманил крысу пальчиком.

-- Иди сюда, смелая.

Крыса зашипела от злости и двинулась на него. Но большой человек
прикрикнул:

-- Угомонитесь оба! Нашли время затевать ссоры.

Он небрежным движением кинул зелененького обратно в гнездо и
оттолкнул крысу ногой. Та встопорщила усы и заворчала:

-- Наглец... Да я бы его... Не посмотрю, что потусторонний!.. Я
ведь имею десятый дан... Магистр чародейства... Найду управу...

Большой человек насмешливо посмотрел на нее хмыкнул и ушел...
прямо сквозь стену! Зибелла растерянно заморгал, окончательно
поверив, что рехнулся. Крыса по инерции ругалась еще минут пять,
потом успокоилась и повернулась к связанному горностаю.

-- Загрызть тебя, что ли? Или отдать тебя девочкам? Как ты
полагаешь?

Зибелла притворился, что снова лишился чувств. Крыса заметила,
что ее упражнения в сквернословии остались без внимания,
погрустнела и юркнула в воздухопровод. Зибелла остался размышлять
о своей горестной участи. Впрочем, долго он не печалился.
Обнаружилось, что челюсти ему связали не слишком надежно.
Горностай принялся старательно жевать попавшийся в зубы кусочек
веревки, и вскоре его труды были вознаграждены. Зибелла полностью
освободил пасть. Не теряя времени даром, он вцепился в
веревку, стягивающую задние лапы.

Горностай мешком рухнул на пол, вскочил на подгибающиеся лапки и
очумело закрутил головой. Больше всего Зибелла опасался, как бы
поднятый им шум не привлек внимания тех странных зеленых
человечков. Но белесые шары безмолвно покачивались под потолком.

Едва горностай перевел дух, как в воздуховоде послышалось
подозрительное поскребывание. Он припустил во весь опор. Не
важно куда, лишь бы оказаться подальше от этого проклятого
места. Почему проклятого? В углу он заметил кучку белых
косточек, похоже, здесь закончил свой жизненный путь какой-то
менее удачливый крысолов. Следовало узнать о противнике
побольше, но Зибелла не смог противиться желанию удрать.

Как он бежал по бесконечному лабиринту -- не помнит. На свое
счастье Зибелла попал в вытяжную трубу подземной кухни, что
определил по аппетитному запаху котлет. Горностай долго скулил и
скребся у вентиляционной решетки, пока повар наконец не обратил
внимание по посторонние звуки. Увидев Зибеллу, он отнюдь не
пришел в восторг, напротив, замахнулся половником и заорал:
"Брысь, крыса паршивая!" -- чем уязвил Зибеллу до
глубины души. Сначала горностай намеревался в благодарность за
освобождение лизнуть его в нос, но теперь предпочел цапнуть за
ногу и смыться, пока повар не пришел в себя.

Каким-то чудом Зибелла выбрался на поверхность из подземных
капониров космодрома и насмерть измученный доплелся до
офицерского общежития, где мы с Ерофеем тщетно гадали, куда он
запропастился.

Напившись молока до полного осоловения, Зибелла вкратце
рассказал о своих похождениях и заснул.

-- Что скажешь по этому поводу? -- спросил Ерофей, поскребывая
бороду.

-- И верится, и не верится.

-- Да, здесь что-то нечисто.

-- Никогда не слышал о крысах-амазонках.

-- И я не сталкивался с ними, -- подтвердил Ерофей. -- А что
такое югэки бутай?

-- Понятия не имею. -- Я пожал плечами. -- Наверное бред
какой-то.

-- Скорее всего.

-- И без того дело плохо, -- сокрушенно вздохнул я.

-- Это почему?

-- Мы не готовы к поединку с таким противником. Когда меня
приглашали, я был уверен, что нам противостоят обыкновенные беси
лукавые. Нормальные, так сказать, злые силы. Парочка -- другая
крепких заклятий вывела бы их бесследно. Талисманы, амулеты,
обереги... Все, что говорилось о врагах, говорилось только для
красного словца. Накаркал. Сейчас я совершенно не уверен, что
даже серебро или сам знак ящери подземной отгонят нечисть.

Ерофей оскорбился.

-- Я могу все!

-- А ты знаком с устройством двигателя внутреннего сгорания?

Удивленный Ерофей аж рот открыл.

-- Нет.

-- Тогда помалкивай.

-- Какое отношение керосинки имеют к этой зеленой пакости?

-- Самое прямое. Ведь именно в них зародились гремлины.

-- Кто?

-- Вот видишь, ты даже не слыхал про таких тварей... Одолеем...
Как с ними бороться?

Домовой почесал затылок и упрямо сказал:

-- Справимся.

-- Но ведь гремлины не имеют ни малейшего отношения к природе.
Они рождаются среди огня и железа, и потому неподвластны твоим
заклинаниям. Живут гремлины только в мертвых вещах: приборах,
машинах, моторах. Живут потихоньку, грызут помаленьку, портят...
Всей магической силы гремлина не хватит, чтобы заставить меня
хотя бы раз чихнуть, но любой из них может легким движением
пальца вывести из строя двигатель ракеты. Просто непонятно,
почему они до сих пор не вмешивались, предоставив действовать
одним кошкам... тьфу, крысам. Здесь есть о чем подумать.

-- Есть? -- не понял Ерофей. -- Нужно нанести удар и по крысам,
и по гремлинам, и по их хозяевам.

-- Легко сказать...

ОПЕРАЦИЯ "ГАММЕЛЬН"

Восходящее солнце мы встречали с трепетом. Наступало обещанное
тринадцатое. Какую-то неожиданность приготовил нам противник?
Ответ был парадоксальным. Ни-ка-ку-ю! На базе решительно ничего
не произошло. Да, крысы и гремлины допустили серьезную ошибку.
Они просто обязаны были хоть чем-то помешать нам, как-то нас
отвлечь. Хотя бы невинным пустяком вроде убежавшего молока или
засоренной канализации. Они же полностью развязали нам руки, за
что их следовало жестоко наказать. Или, может, они просто не
приняли нас всерьез? Ведь мы тоже сначала отнеслись к ним более
чем легкомысленно.

Когда выяснилось, что в ближайшем будущем нам ничто не угрожает,
мы с Ерофеем затеяли тихую склоку. Это вышло против нашей воли,
просто оказалось, что мы придерживаемся слишком различных точек
зрения на проблему борьбы с крысами.

Ерофею некстати пришла на память цитата:

"Они стоят неподвижно, сжимая в одной руке ружье, а в другой
тесак, готовые броситься в атакую по первому же знаку своей
предводительницы. Молодые и старые, уродливые и прекрасные, они
представляют собой незабываемую картину. Они так же мускулисты,
как черные мужчины-воины, так же дисциплинированны и сдержанны,
и стоят рядами такими ровными, как если бы их выравнивали по
шнурку".

Из всего этого Ерофей делал вывод, что мы столкнулись с
африканским колдовством. Разные там вуду и прочее.

Я вспомнил югэки бутай, тайсе и прочие диковинные словечки и
сделал вывод, что крысы явились с востока. Особенно, если учесть,
как здорово они пародировали ниндзя.

Совершенно запутывало дело то, что крысы все-таки были черными
норвежскими. Мы так и не пришли ни к какому выводу.
Единственное, в чем мы сразу сошлись -- не
использовать тривиальные средства типы крысида, мышьяка и прочих
достижений химии. Против организованной армии это не только
бесполезно, но и опасно, так как могло подтолкнуть противника на
применение чего-либо подобного. Не буди лихо, пока тихо, мудро
заметил Ерофей. А я добавил, что противника надо бить его же
оружием и предложил использовать машины. Крысы такого явно не
ждут. Ерофей согласился. Но какие машины? Здесь спор снова начал
набирать обороты. Я стоял за магнитофон. Ерофей вспылил,
утверждая, что древние изобретения надежнее.

Чтобы сэкономить время, я внес альтернативный проект --
обратиться к миру магии. Я ни на грош не верил в машинный парк
домового. Телегу он предлагал или еще что-то подобное?
Может, веялкой крыс разгонять? Ерофей подозрительно поглядел на
меня и согласился, что противник, вызванный из магических
измерений тоже сумеет одолеть крыс.

Но кто? Я отстаивал кандидатуру овинного. Ход моих мыслей был
прост. Крыса -- прирожденный грызун и вредитель, особенно от нее
страдают зернохранилища. То есть овины. И овинный, как
специалист по сохранению урожая, просто обязан знать как минимум
пять наивернейших способов борьбы с крысами.

Ерофей возражал с пеной у рта. Он доказывал, что овинный может
работать только в овине. То есть внутри помещения. Но ведь
космодром ни с какой стороны не похож на амбар. И овинный
окажется совершенно беспомощен, если хотя бы пойдет дождь.
Поэтому мы обязаны призвать на помощь тех, кто больше привык
иметь дело с дикой природой. Но я заметил, что на дикую природу
космодром похож еще меньше.

Ерофей оскорбился и замолчал. Мы смотрели друг на друга,
запаленно дыша, никто не собирался уступать.

-- Вот и результат тринадцатого, -- сказал неожиданно Ерофей.

Я звонко шлепнул себя ладонью по лбу.

-- Вы правы, полковник.

Потом Ерофей вскользь заметил:

-- Как я помню, ты уже пытался договориться с банным.

-- Ну и что? -- нервно осведомился я. Не люблю, когда мне
напоминают о моих неудачах.

-- Так и не понял, почему твоя затея провалилась?

-- Не тяни кота за хвост, говори прямо.

-- Любой из домашних бесей, имя им легион, одинаково ревниво
относится к посягательствам остальных на владельца усадьбы.
Каждому лестно думать, что именно ему служит хозяин, именно его
ублажает. Поэтому все они на дух не переносят соседей. Дворовый
готов заживо слопать банного, банный денно и нощно точит зубы на
овинного... И так далее. -- Я машинально отметил, что о домовых
Ерофей скромно умолчал. -- Поэтому банный и приревновал тебя.
Нет смысла звать овинного, из вредности он скорее поможет
крысам. Вот гуменный -- другое дело. Гумно от дома далеко, и в
дела усадебных бесей он не вмешивается.

-- Ты это серьезно? -- недоверчиво переспросил я.

-- Куда как. Можешь проверить сам. Только потом не говори, что
тебя не предупреждали.

Я задумался.

-- Где мы раздобудем гуменного? Может лучше переговорить
с лешаком или водяным делом?

Ерофей аж хрюкнул, возмущенный моим тугоумием.

-- Ты здесь леса видел? Ума решился напрочь! А озеро либо реку?
Думаешь, выкопали яму, так и водяной дед сразу появится. Нет,
зря я с тобой полетел. Жил бы себе спокойно...

-- Поосторожнее! -- оскорбился я. -- Ты всего лишь полковник, а
я генерал. Посажу под арест, будешь знать.

Ерофей просто зашелся от хохота.

-- Напугал... Аника-воин...

-- Тогда не подавай дурного примера солдатам. Что они могут
сказать, если увидят подобное безобразие. Подрыв дисциплины,
развал основ.

-- Каких основ?

-- Армейских.

-- Эк сказал. Что мне до них?

-- Сейчас ты в погонах. Попал в этот монастырь, будь любезен
подчиниться здешнему уставу.

-- И то верно, -- согласился домовой. -- Значит будем посылать
за гуменным? Тем более у нас есть кого отправить.

-- Ты Зибеллу имеешь в виду?

-- Его самого. Он как раз в превосходных отношениях с гуменным.
Ведь горностаи и ласки только и живут, что на гумне и жнивье.

-- Отлично, -- потер ладошки Ерофей. -- Берем автомобиль и катим
на ближайший хутор.

-- Далеко же катить придется, -- не без яда заметил я. -- Шины износите.

-- Здесь нет хуторов? -- поразился Ерофей.

-- Нет.

-- Может ты скажешь, что и крестьян здесь нет?

-- Скажу.

-- Тогда понятно, почему у вас жрать нечего. Как же это можно
без крестьян?

-- Можно, -- вздохнул я.

На следующую ночь крысы перешли в атаку -- прогрызли колеса у
двух истребителей, стоящих на взлетной полосе в готовности к
старту, и
попортили тщательно охраняемые продукты на складе. Кузнецов
наорал на подчиненных и бросился к телефону, стучать на меня,
дескать ничего не делает.

Магия не помогла. Или гуменный попался завалящий. Только удрал он
расстроенный и злой. Волей-неволей пришлось вернуться к
первоначальному плану -- использовать более современные
средства. Но! В сочетании со старинными методами. Так сказать
старая песня на новый лад. Посмейте после этого сказать, что я
не голова! Мы решили обработать крыс музыкой. Помните
магнитофон?! Ерофей кривился, кривился, однако махнул рукой.

-- Валяй, хуже не будет.

Сразу встал вопрос -- какой именно музыкой. Я стоял за
испытанный метод сюиты на флейте, ведь в Гаммельне так и
поступили. Неожиданно реакционер и консерватор Ерофей выступил
против. Он предположил, что тихая и плавная музыка будет вообще
не замечена крысами.

-- Большинство ваших бед проистекает от ваших же дьявольских
изобретений, -- безапелляционно заявил он. -- Навыдумывали
грохочущих железок, дымящих и смердящих. Природу потравили,
бесей разогнали. Беси они, конечно, не без лукавства, но ведь
почти безобидные. Вместо них чудища явились
невиданные-неслыханные. Железом рождены, нефтью вспоены, химией
вскормлены. Что им старая музыка?! Им современную подавай, от
которой даже мухи дохнут.

На том и порешили. Правда, на всякий случай я приказал доставить
на базу комплект пластинок со всякими записями. Надо
предусмотреть любые варианты развития событий.

Главную роль в предстоящей операции "Гаммельн" должен был
сыграть Зибелла. Бессмысленно крутить крысиный концерт на земле,
и горностаю предстояло затащить миниатюрные динамики вглубь нор.

-- Сожрут, -- усомнился Ерофей.

-- Второй раз он не попадется.

-- Да не его, а динамики.

-- Они же невкусные.

-- Какое крысам дело -- вкусные или нет... Главное, что по
зубам. А там, в брюхе, пусть выясняется. И горностай
опять-таки...

Зибелла весь раздулся и зафыркал от негодования. Его?!
Настоящего горностая?! Можно сказать почти соболя? Какие-то
крысы?! В первый раз он был застигнут врасплох, но сейчас он им
покажет. Зибелла даже сделал вид, что намерен укусить Ерофея,
но его успокоили. Ведь он самый-самый главный, самый-самый
нужный. Без него вся операция провалится.

Горностай сменил гнев на милость.

К вылазке в стан врага готовились тщательно. Хватит с нас
казацких набегов:шашки наголо и марш-марш! Второй раз костей не
соберем. Оказалось, что мы можем встретить врага во всеоружии: в
секретных лабораториях КГБ давно разрабатываются варианты
диверсионно-подрывной деятельности с использованием
дрессированных животных, для чего создана целая гамма образцов
специализированного миниатюрного оружия. По каким-то причинам
дело застопорилось, и образцы бесполезно пылились на полках.
Хватило короткого разговора по телефону с Главным Маршалом,
чтобы в тот же день самолетом на площадку был доставлен
тяжеленный ящик.

Зибелла долго морщился и привередничал, узнав, что снаряжение
предназначалось для хорьков. Однако выбора не было, приходилось
брать, что имеется.

Специалисту, прилетевшему тем же самолетом пришлось повозиться,
подгоняя мелочи, но вскоре Зибелла стал напоминать небольшой
танк. У него буквально подкашивались лапы под тяжестью
бронежилета, пулемета калибра 2,54 миллиметра, связки гранат с
нервно-паралитическим газом и прочей утвари.

Итак, Зибелла второй раз отправился в зловещие подземелья. По
моему настоянию планировавшийся запуск "Вихря" был
отложен до его возвращения.

На сей раз подземная прогулка прошла без особых приключений.

Зибелла дал выход тщательно сдерживаемым хищным инстинктам,
которые так скверно влияют на характер всех представителей
благородного семейства куньих. А здесь еще эти инстинкты были
помножены на жажду мести, обуревавшую горностая. Если применить
затертый штамп, Зибелла прошелся по подземелью огнем и мечом.
Как только он замечал очередную крысу, то сразу нажимал на
спуск, и от крысы оставались только лужа крови да несколько
клочков шерсти, благо патронов Зибелла волок на себе полный
ящик. Два раза на него пытались накинуть сети, но горностай, не
задумываясь, пускал вход напалмовые гранаты. Я даже поразился
эффекту. Маленькие, с лесной орешек. Зато когда из крысиных нор
вдруг повалил густой черный дым, а подземные помещения базы
через вентиляцию были затоплены угарным газом, то мы слегка
запаниковали. Кузнецов на всякий случай объявил пожарную
тревогу. Обошлось.

К своему величайшему удивлению Зибелла не нашел той большой
камеры с гнездами гремлинов. Похоже, крысы на всякий случай
заварили вход в нее. Нет -- так и нет. Зибелла разбросал по
всему лабиринту динамики и начал пробираться к выходу на
поверхность, то и дело протирая глаза -- о противогазе для
горностая мы в спешке не подумали. И тут перед ним замаячила до
омерзения знакомая фигура. Горностай зарычал от злобной радости,
он только и мечтал встретиться с Семью Сотыми. Глупая крыса сама
выползла ему на встречу. Недолго думая, он выпустил длинную
очередь. Но струя пуль только взбила эффективный фонтан пыли.
Каким-то немыслимым образом крыса предугадывала, куда будет
стрелять горностай и успевала увернуться.

Зибелла, раздраженный неуязвимостью противника, постепенно терял
осмотрительность. Он принялся стрелять напропалую, опрометчиво
расходуя ленту. Запасные были, но ведь их нужно достать и
перезарядить пулемет... Он судорожно дергал спуск, однако оружие
молчало. И тогда в глазах медленно приближающейся крысы вспыхнул
зловещий красный огонек.Зибелла ринулся врукопашную, размахивая
пулеметом, как дубинкой. Но крыса высоко подпрыгнула и пяткой
выбила пулемет из его лап. Ствол согнулся в дугу, словно был
вылеплен из воска! С криком отчаяния Зибелла рванул упряжь,
освобождая плечи для последней схватки. Крыса уже приготовилась
броситься на него, когда Зибеллой овладела непонятная робость.
Он вовремя сообразил, что излишняя храбрость не всегда полезна
для здоровья и бросился бежать, швырнув назад пару зажигалок. По
заранее намеченному плану через десять минут включалась музыка,
но это время еще надо продержаться... Предположить, что музыка
не подействует, Зибелла не хотел.

Паника заставила его беспорядочно метаться из одного воздуховода
в другой, но каждый раз с неумолимостью Немезиды перед ним
возникала торжествующая морда Семи Сотых. К счастью для Зибеллы
запас напалмовых гранат был велик, и лежали они не в брошенном
рюкзаке, а в сумке на поясе. Поэтому ему удавалось пока держать
крысу на порядочной дистанции. Если вспыхивающие пожары и не
причиняли ей вреда, то по крайней мере время Зибелла выигрывал.

Однако продолжаться бесконечно эти кошки-мышки не могли, настал
черный момент. Зибелла не заметил укромного отнорка и столкнулся
с крысой нос к носу. Прежде чем он успел сориентироваться, мощный
хвост ударил его по морде, слезы брызнули фонтаном. Зибелла на
мгновение ослеп, этого было достаточно, чтобы пропустить
сильный удар в грудь. Он опрокинулся навзничь. Тут бы ему и
конец... Позднее мы с удивлением и уважением рассматривали
расколотую грудную пластину бронежилета.

Беспомощный Зибелла лежал на земле, с ненавистью следя за
крысой, которая с притворной медлительностью примеривалась, как
бы половчее схватить его за горло. Горностай чувствовал, что у
него отнялись все четыре лапы.

Но здесь из динамиков полились первые такты мелодии. Крыса
насторожилась. Музыка заиграла громче. Красный огонь в глазах
Семи Сотых потускнел. Зибелла немного приободрился и стал
подкарауливать мгновение, чтобы вскочить и удрать. Всякая охота
драться с этой крысой у него пропала окончательно.

Семь Сотых пронзительно заверещала. Было заметно, что какая-то
непонятная сила увлекает ее прочь, а она сопротивляется, как
только может. Однако неведомый противник медленно, но верно
одолевал. Передними лапами Семь Сотых вцепилась в стену, но
задние, не слушаясь хозяйку, зашагали по тоннелю. Крысу
растянуло, как на дыбе. Задние лапы сделали еще два шага... Они
были явно сильнее передних. И крысу поволокло неведомо куда.

Зибелла с облегчением перевел дух, но сразу же вскинулся -- мимо
торопливо трусила еще одна крыса. Потом еще одна. Еще. Зибелла
поспешно прыгнул вверх, зацепился когтями за потолок и повис,
поджав хвост. А крысы тем временем, хлынули потоком. Горностай с
ужасом смотрел на шевелящийся ковер серых щетинистых спин...

...мы с неменьшим ужасом уставились на серое половодье, бурно
разливающееся вдоль взлетной полосы. Из всех видимых и невидимых
щелей, норок и дырок хлынул бурный поток. Очумевшие от дыма,
ничего не соображающие крысы опрометью бросились к
подготовленной для них ловушке. Дело в том, что самый мощный
стационарный динамик мы поместили в пустую железнодорожную
цистерну, зарыв ее в землю. Но крыс было такое бесчисленное
множество, что у меня зародилось подозрение: а войдут ли они все
туда? Ведь цистерна всего лишь шестидесятитонная...

На Кузнецова было страшно смотреть.

-- Сколько их... -- пролепетал полковник.

Возле горловины цистерны закипел настоящий водоворот. Или
крысоворот? Называйте как хотите. С визгом и писком зверьки
рвались внутрь. Я даже не предполагал, что моя выдумка окажется
такой действенной.

Прошли томительные полчаса. Крысиное извержение, грозившее
захлестнуть все вокруг, наконец иссякло. Кузнецов вытер взмокший
лоб.

-- Закрывайте, -- с видимым облегчением приказал он.

Лязгнула массивная стальная крышка, заверещали ржавые толстые
винты, и крысиная армия оказалась в плену.

Я глубоко вздохнул и выключил динамики. Терпеть не могу
классическую музыку.

-- Смотрите-ка, одна уцелела, -- весело скаля зубы, Ерофей
показал на улепетывающую крысу.

-- Черт с ней, - благодушно ответил полковник. Победа
моментально вернула ему душевное равновесие. Он с
удовлетворением поглядел на цистерну, из которой долетал
разноголосый вой. -- И куда я их теперь дену? Какие на этот счет
последуют указания, товарищ генерал?

Я пожал плечами.

-- Удивляюсь вам, полковник. Можно подумать, что вы сами не в
состоянии принять решение. Этак кое-кто решит, что вы не
соответствуете должности. -- Нужно же отомстить ему за доносы.
Пусть поволнуется.

Кузнецов слегка побледнел.

-- Я распоряжусь.

-- Конечно. Я свою задачу выполнил, база избавлена от
диверсантов.

-- Ясно. Но разрешите спросить: как вам удалось заманить их в
эту банку?

-- Я применил сразу два приема. Первый -- классические
образцы. Вспомните крысолова из Гаммельна. Конечно, не обошлось
без доли везения. Тяга к прекрасному у этих крыс оказалась
настолько велика, что они клюнули на первую же предложенную
мелодию. А второй... Я вспомнил, что говорил мой разведчик. Это
банда крыс-амазонок. Я рискнул поверить в это.

-- И что?

-- Опять-таки, помогло знание классической литературы. Жаль,
полковник, что вам в академии кроме Строевого Устава никаких
других книг иметь не позволяли. Как Тезею удалось справиться с
непобедимыми дотоле амазонками?

-- Как? -- Кузнецов смотрел на меня собачьими глазами.

-- Очень просто. Тезей женил их.

-- И что?

-- На запись флейтовых мелодий я наложил вопли крысаков-самцов
во время брачных игр.

-- О-о...

-- Подготовьте "Вихрь" к пробному полету, -- приказал я.

-- Вы настолько уверены? -- не сдавался полковник.

-- Да. Я готов сам встать в конце взлетной полосы.

Когда голова Главного Маршала вынырнула из рамки голо, у меня
вырвался невольный возглас удивления. Голо?.. Ох,
проговорился-таки. Ведь не даром все время опасался, что
разболтаю какую-нибудь важную государственную тайну. Как раньше
просто было писать подобные мемуары. Написал "Теоретик
Космонавтики" -- и все понятно. Кому положено -- прочитает
"Циолковский", кому не положено -- увольте. Видишь
"Главный Конструктор" -- сразу млеешь от сопричастности
к Наивысшим Государственным Секретам. Только узкий круг Самых
Посвященных усмехается, они-то знают, что Королева звали Сергеем
Павловичем. Промелькнул "Первый Космонавт"... Ах, да...
Я совсем забыл, что Гагарина не засекретили. Упущение, стоило.

Впрочем, я немного отвлекся. Голо... Кажется, голографию уже не
считают военной тайной. Так вот, на базе всюду стояли
голографические приемники. Очень удобно и крайне эффективно, хотя
первое время оторопь берет при виде работающей установки.
Ниоткуда возникает размытое голубоватое свечение слегка
напоминающее растрепанный ватный ком.

В этом коме появляется коричневый зародыш, постепенно
приобретающий форму человеческой головы. Голова медленно
розовеет... И тебе начинает мерещиться, что здесь произошло
жуткое преступление. Недаром первую установку прозвали Иоанном
Крестителем. Чтобы научиться разговаривать с человеческой головой,
свободно плавающей в воздухе, необходимо изрядное самообладание.

Впрочем, я снова отвлекся. Что меня поразило -- пропали
знаменитые кустистые брови. Зачем он их отклеил? Сразу много
проиграл во внешности, стал каким-то заурядным. Я узнал его
только по проницательным глазам, испытующе пронизывающим меня.
Откуда я знаю Главного Маршала? Так ведь это именно он,
замаскированный под генерал-лейтенанта, вербовал меня на работу.

-- Как мне доложили, вы закончили очистку территории базы от
чужеродных элементов и внедрившейся вражеской агентуры?

-- Так точно, товарищ маршал.

-- И первые полеты прошли благополучно.

-- Так точно.

Он попытался нахмуриться, не получилось. Тогда спросил:

-- Готовы ли вы к выполнению дальнейших заданий?

-- Всегда готов! -- звонко крикнул я.

-- Дело в том, что не только наземная база пострадала от
неприятельских диверсий. Тринадцатого, -- он подчеркнул это
число, -- начали поступать тревожные сообщения с орбитальных
баз. -- Маршал многозначительно умолк. -- Сейчас я раскрываю вам
важнейшую военную тайну, за разглашение которой вы будете
расстреляны без суда и следствия. Учтите, не спасут ни погоны,
ни заслуги. Для обеспечения безопасности государства и
поддержания на должном уровне боеспособности Ракетных Войск
Стратегического Назначения, разумеется минимально достаточном, ни
на йоту выше, мы были вынуждены приступить к реализации программы
"Трезубец". Только сумасшедший или предатель может
говорить о каком-то разоружении. Строительство общего дома,
фундамент которого успешно заложил незабвенный Иосиф
Виссарионович, идет стремительными темпами, но пока далеко от
завершения. И требовать в такое время ослабления наших оборонных
усилий было бы изменой Родине! -- Маршал патетически сверкнул
глазами. -- Мы не допустим ослабления нашего ядерного потенциала
возмездия либо его технической устарелости. Именно для его
совершенствования была разработана программа "Трезубец".
На орбиту были выведены три боевые станции: "Сварог",
"Перун" и "Хорс". Они вращаются на
геостанционарной орбите над жизненно важными центрами
потенциального агрессора и несут на борту ракеты с термоядерными
боеголовками. Если только они посмеют... Мы врага разобьем малой
кровью, могучим ударом! -- Он немного успокоился и продолжил: --
Но, как вы понимаете, даже упоминать о них нельзя. Для всех это
объекты Москва-997, -998, -999. Понимаете?

Чего ж тут странного? Если сейчас, пребывая в знойных степях, я
на самом деле находился в Москве-777, то почему бы остальным
почтовым отделениям не крутиться на орбите? Оттуда до Москвы,
по-моему, даже ближе.

-- Значит, на этих станциях тоже началась какая-то чертовщина?

-- Совершенно верно, вы подобрали исключительно точное
определение -- чертовщина. Неполадки, которые не объясняются
никакими техническими причинами. Все механизмы и агрегаты
станции исправны -- и тем не менее отказывают. А еще начинаются
видения... Феномены... -- Он произнес это слово с ударением на
втором слоге.

-- Значит, я должен лететь туда и разобраться?

-- Нет. Вы обязаны лететь и устранить все препятствия нашим
миротворческим усилиям.

-- Слушаюсь, -- с деланным энтузиазмом отозвался я. Воистину --
дай черту палец, он и руку оттяпает. Не стоило соглашаться даже
на самый маленький шажок к работе с КГБ. Уже запрягли в оглобли
и понукают. Лететь в черные бездны мне не улыбалось. Но как
точно я все предвидел! Вспомнить бы, чего я тогда еще
напророчил, что меня еще ждет? А пока...

Приказ есть приказ!

"ДЕРЖИТЕСЬ ПОДАЛЬШЕ ОТ ТОРФЯНЫХ БОЛОТ..."

Оставшиеся до отлета дни были до предела заполнены самыми
различными хлопотами. Первой в списке числилась станция
"Сварог", та самая, которая страдала от видений. Или
привидений. Командир станции чего-то недоговаривал. Боялся.
Готовиться следовало на земле, с орбиты за всяким пустяком,
забытым по рассеянности, просто так не сбегаешь, приходилось
волочь с собой несколько контейнеров. Ерофей, например,
потребовал телегу различных прутьев. Да-да, не удивляйтесь,
подобно Кузнецову. Любой захудалый волхв отлично знает силу
омелы, орешника, папоротника. Мы второпях этого с собой не взяли
и были вынуждены сейчас летать в ближайшие леса, собирать.

Я готовился немного по-другому. Поскольку нечисть, судя по белым
лицам командиров станций, буйствовала особенно сильная и
нахальная, я решил взять с собой ручной пулемет с хорошим
запасом патронов. Сами понимаете -- с серебряными пулями.
Главный Маршал поморщился, когда я выставил счет, однако расходы
утвердил.

Потом пришла телега осиновых кольев для заколачивания в могилы
вурдалаков и упырей... Кузнецов только рукой махнул. Везти дрова
на орбитальную станцию?! Никогда! Я предложил ему очистить
станции самому. Он сдался.

Тем временем Зибелла безуспешно разыскивал рыжую крысу, чтобы
перемолвиться с ней накоротке парой словечек. Но та словно
сквозь землю провалилась, подземный лабиринт опустел -- духу
крысиного не осталось...

А потом начались предполетные тренировки. Лучше всех переносил
невесомость и перегрузки Зибелла. Зато управление
"Вихрем" по причине малости роста никому из моих
товарищей не далось. Ерофей к современной технике вообще
неспособен -- он путал авиагоризонт со спидометром... Поэтому
мне предстояло трудиться одному за всех.

Взлетели мы без происшествий. В глубине души у меня не
переставал копошиться червячок сомнения, занудливо точил: а
вдруг... Но загрохотали могучие двигатели, нас со страшной силой
вдавило в кресла, даже кости захрустели. Чудовищная мощь
"Вихря" ощущалась с первой секунды разбега.

За толстым стеклом иллюминаторов желтизна степи почти мгновенно
сменилась белизной облаков. Но мы и моргнуть не успели, как
белый цвет превратился в прозрачный голубой, сияющий
бирюзовый... Всего один вдох -- и голубизна смешалась с
чернотой, превращаясь в глубокий фиолетовый цвет. Конечно, под
прессом перегрузок вдох был достаточно долгим, но
калейдоскопическая быстрота перемен заставляла голову идти
кругом. Вот только солнце каким было, таким и осталось. Палить
еще более свирепо ему было не под силу.

Зибелла чувствовал себя неуютно -- пищал и бился. Но постепенно
увеличивающееся ускорение плотно припечатало его к креслу рядом
со мной. Ерофей только недовольно бурчал себе под нос и что-то
ощупывал за пазухой. Оно и понятно. В некотором роде он являлся
персоной нематериальной, сущности не имеющий, хотя и вполне
осязаемой. Поэтому он лишь ворчал да с явным интересом
поглядывал в иллюминатор.

Голубизна окончательно пропала, небо стало угольно-черным. Я
поспешно зажмурился. С детства не люблю бездонные провалы,
шахты, колодцы и тому подобное. Все время кажется, что вот-вот
ноги подкосятся, и я полечу, истошно вопя, в засасывающую
бездну.

Это довольно утомительно -- смотреть в потолок на протяжении
всего полета, но человек с сильной натренированной волей
способен на такое. Вот и я не отрывался от изучения плафонов.
Лишь когда пилот известил, что мы приближаемся к станции, я
рискнул выглянуть в иллюминатор.

Боевая орбитальная станция "Свароr" была первой, которую
мне привелось посетить, поэтому я смотрел во все глаза.

Сначала из бездонной черной пучины вынырнула сверкающая голубая
точка, регулярно брызгающая пронзительными зелеными
сполохами. Точка постепенно росла. Когда она приобрела заметные
для глаза ширину и высоту, я различил, что по поверхности
голубого шарика пробегают дрожащие черные полосы. По мнению
Ерофея это немного напоминало атмосферу Юпитера, только
переведенную в голубую часть спектра. Я даже руками всплеснул,
пораженный энциклопедическими познаниями домового.

Шарик тем временем превратился в сложную конструкцию, медленно
вращающуюся вокруг своей оси -- этим и объяснялось размеренное
мелькание света и теней. Наш корабль подошел к станции вплотную,
и я смог наконец разглядеть одно из лезвий "Трезубца" во
всей его грозной красе.

Основой станции была колоссальная труба длиной не менее
километра и диаметром более ста метров. Она казалась карандашом,
просунутым в бублик -- вокруг центральной трубы обвивался
исполинский многогранный тор.
Именно он сверкал и мельтешил за счет бесчисленных
ребер, выступов, иллюминаторов, антенн. На верхний конец
стержня был наложен гигантский кубик ангара, матово-голубой,
светящийся с успокаивающей мягкостью. Его верхняя плоскость
имела два больших прямоугольных люка, размерами превышающих
самый крупный из грузовых кораблей, не то что наш крохотный
десантный катер. На люках красовались цифры "1" и
"2". Для катеров предназначались другие причалы -- на
боковых поверхностях кубика я заметил крышки аппарелей. Одна из
них откинулась, и в проеме торчал острый нос катера. Нижний
конец трубы был постом управления. Красный шар опоясывало
ребристое черное кольцо, на котором, как патроны в пулеметной
ленте, были укреплены многочисленные цилиндры. Они! Стартовые
кассеты ракет. Любая из них в тридцать раз мощнее хиросимской
бомбы. Помимо средств нападения "Сварог" был недурно
оснащен и средствами защиты. На граненом торе я заметил
несколько башен с лазерными пушками.

Мои наблюдения были прерваны самым бесцеремонным образом. На
пилотском пульте зажегся зеленый сигнал, и динамик гнусаво
поинтересовался:

-- Сорок седьмой?

-- Так точно, -- ответил пилот.

-- Вали на аппарель "задний-два".

-- Сорок седьмой запрашивает пост управления станции
"Сварог", -- сухо ответил пилот.

-- Ты что, заболел? -- фамильярно спросил динамик.

-- Станция "Сварог", ответьте Сорок Седьмому, -- не
сдавался пилот.

-- Не на плацу, -- обиделся динамик. -- Вольно, разойдись.

-- Сорок Седьмой ожидает.

-- Ага, понял, -- наконец дошло и до динамика. -- Какую-то шишку
везешь. -- Послышалось внушительное кашляние, и уже совершенно
казенный голос продолжил: -- Станция "Сварог" слушает.

-- Сорок Седьмой просит посадку. Имею на борту
генерал-инспектора с особыми полномочиями.

-- Несет же на нашу голову, зачастили... -- невесело отозвался
динамик. -- В каком чине?

-- Генерал-майор КГБ.

-- Опять врагов народа искать начнет.

-- Сорок Седьмой ждет.

-- Хорошо, -- вздохнул динамик. -- Даю посадку к адмиральскому
трапу. Элеватор номер один. Командир станции извещен.

В то же мгновение по краям верхней плоскости ангара зажглась
красно-зеленая цепочка, углы куба полыхнули пронзительным белым
светом, в пространство устремились четыре ослепительных белых
столба. Крышка люка номер один превратилась в бледно-розовую.

Пилот криво усмехнулся и заложил изящный вираж вокруг
"Сварога". "Вихрь" выполнил что-то вроде
иммельмана и с математической точностью сел в самый центр
элеватора. Поняв, что теперь под шасси катера имеется нечто
вроде твердой почвы, я почувствовал себя увереннее. Зибелла с
Ерофеем тоже обрадовались.

Тем временем "Вихрь" провалился в шахту элеватора.
Прямоугольная пластина размером с футбольное поле легко
стряхнула катер и бесшумно скользнула вверх, закрывая отверстие
в потолке ангара. Даже сквозь толстые борта "Вихря"
долетело шипение насосов. Ангар заполнялся воздухом.

Я откашлялся и одернул китель. Перед встречающими нужно предстать
в лучшем виде.

-- Приведи себя в порядок, -- приказал я Ерофею. -- Хоть и
полковник, а вахлак вахлаком.

-- Есть, -- грустно ответил домовой.

Чмокнула дверь, и я торжественно ступил на закопченные плиты
пола.

-- Товарищ генерал-майор, командир станции "Сварог"
полковник Петров, -- отрапортовал офицер в голубом комбинезоне.

Я величаво кивнул.

-- Со мной прибыл большой специалист по противодиверсионным
операциям полковник Ерофей.

Домовой был совершенно неподражаем в новеньком сверкающем
мундире и лаптях. Его появление неизменно повергало любого в
оцепенение, не была исключением и станция "Сварог".
Потом оцепенение прошло, и по строю офицеров прокатилось
сдержанное хихиканье.

Ерофей смутился и вознамерился было удрать, но я грозно приказал:

-- Полковник Ерофей, назад! -- Домовой дернулся и замер. --
Назад, кому я говорю! А вам товарищи, рекомендую запомнить:
насмешек я не потерплю и буду взыскивать за них беспощадно. Мы
ведем жестокую борьбу, и никакие раздоры в наших рядах
недопустимы. Особенно если они вызваны полной безграмотностью в
вопросах оперативной маскировки.

Вдруг наверху раздался тихий ядовитый свист, ангар моментально
заполнился туманом, дикий сквозняк сорвал у меня с голову
пилотку. Все невольно подняли головы. Истошный вопль резанул
уши, строй рассыпался, перед выходным люком образовалась
непристойная куча-мала. Я стоял как завороженный, глядя на
ворочающуюся плиту элеватора. Еще немного -- и космос высосет
все находящееся в ангаре. Да, противник не зря беспрепятственно
выпустил нас с Земли, правильно рассчитав, что в пространстве с
нами можно будет расправиться проще и вернее. Здесь даже не
вполне удачная попытка может принести успех.

Уши заложило от резкого падения давления. К стыду своему должен
признаться, что первым оправился от растерянности Ерофей. Пулей
он подскочил к массивной стойке элеватора, с разбегу прыгнул на
нее и сноровисто принялся карабкаться вверх. Успеет или нет?
Успел. Прежде чем плита элеватора окончательно вырвалась из
створа, домовой хлестнул ее чем-то. Ах, да, прутик омелы.
Противный поросячий визг показал, что старания Ерофея не пропали
даром. Плита задрожала. Если бы я не знал, что это невозможно, то
я под присягой поклялся бы, что толстый броневой лист пытается
изогнуться и сложиться вдвое. Ерофей ударил еще раз -- и плита
замерла, превратившись, как ей и положено, в кусок
безжизненного металла.

-- Уф, -- Петров рукой придержал трясущуюся челюсть. --
Спаслись.

-- Да, -- подтвердил я. -- Благодаря тому, над кем вы только что
посмеивались.

-- Нет пророка...

Ерофей уже соскользнул на пол и с огорчением рассматривал
перепачканные машинным маслом ладошки.

-- Товарищ полковник, -- почтительно обратился к нему командир
базы, -- приношу свои искренние извинения за крайне бестактное
поведение офицеров. О вашей находчивости и энергии будет
немедленно сообщено на Землю. Я буду ходатайствовать о
награждении вас орденом.

Ерофей опять зарделся.

-- Я что... Ничего...

-- Вы герой, -- веско сказал полковник Петров. -- Я счастлив
познакомиться с вами.

Как ни упирался Петров, я настоял на том, чтобы присутствовать
при осмотре злополучного реле, управляющего подъемом и спуском
элеватора. Я как нюхом чуял, что мы найдем много интересного.
Причем именно по моему настоянию осмотр был произведен
немедленно. И вот, сопровождаемые главным инженером станции и
взводом техников, мы с Петровым двинулись в поход. Присутствие
высокого начальства всегда действует магнетически. Уже через
пять минут за мной по коридору маршировало слаженное каре.
Погоны сверкают, ботинки грохочут, только строевой песни не
хватает. Это было великолепное зрелище.

Когда мы подошли к шахте подъемника, меня охватила странная
робость. Вспомнилась одна поездка в лифте.

-- Прошу полковник, -- предложил я Петрову.

Но и тот нее спешил шагнуть на струящуюся ленту.

-- Прошу, майор.

Главный инженер почесал за ухом, скорбно вздохнул и приказал:

-- Лейтенант, вперед.

Повторялась сцена на космодроме.

-- Слушаюсь, -- обреченно отозвался лейтенант и направился к
подъемнику. Он уже занес ногу, чтобы поставить ее на вынырнувшую
из шахты площадку, как вдруг мы услышали...

Негромкий, протяжный и невыразимо тоскливый вой донесся снизу.
Вибрируя и отражаясь от стен, он прокатился по атриуму.
Начавшись с тихого стона, вой усилился до львиного рева, потом
снова сник до жалобного, щемящего сердце плача. Лейтенант кошкой
извернулся и шарахнулся прочь от подъемника, словно перед ним
распахнулась пасть крокодила.

-- Не могу, товарищ майор. Никак не могу. Хоть под трибунал
отдайте.

Майор поперхнулся, откашлялся и тихо доложил полковнику:

-- Товарищ командир, он не может.

Полковник Петров закрутил головой, словно воротник комбинезона
внезапно стал ему тесен, вытянулся в струнку и отрапортовал:

-- Он не может, товарищ генерал. Что прикажите делать?

Я повернулся к Ерофею, с любопытством прислушивающемуся к
долетающим из шахты звукам. Домовой даже ладонь к уху приставил,
чтобы лучше слышать.

-- Что ты об этом думаешь, полковник?

Ерофей поскреб в бороде и смутно сообщил:

-- Когда силы зла властвуют безраздельно, надлежит соблюдать
сугубую осторожность. Мне кажется, наступает именно такое время.

-- Ну, положим, такими фокусами нас не испугаешь. Дело знакомое.
Подумаешь, воет... Очисти и побыстрее.

Ерофей достал неизменный прутик омелы и принялся терпеливо
охлестывать каждую появляющуюся площадку. Техники почтительно
ждали, затаив дыхание. После случае в ангаре никому и в голову не
приходило смеяться над действиями Ерофея. Полагаю, вознамерься
он станцевать лезгинку, это тоже восприняли бы как
должное. Наконец домовой решил, что профилактика проведена
достаточная и подал пример, первым шагнув в лифт. Я торопливо
бросился следом, схватив Петрова за руку. Мне хотелось его кое о
чем расспросить, но впечатлительный командир станции впал в
сомнабулическое состояние и не мог связать двух слов, только
шептал что-то бессвязное. Сцена в ангаре и какие-то мне пока
неведомые происшествия полностью выбили его из колеи.

-- Вот оно... То самое...

-- Какое самое? -- презрительно бросил Ерофей.

Но Петров закатил глаза и мне пришлось поддерживать его, иначе
он рухнул бы на пол.

К злополучным контрольным щитам мы подошли строем. В коллективе
чувствуешь себя гораздо увереннее. Петров немного воспрял духом,
и потому первым предупредительно распахнул дверцу. Я поспешно
зажал нос -- таким зловонием пахнуло из шкафчика.

-- Это што де, у вас дюбой божед так заптосто откдыть шкаф
уптавдения? -- прогнусавил я.

-- Э-э... -- выдавил Петров. -- Они как правило опломбированы и
закрыты.

-- А как не пдавидо?

-- Пять суток ареста, майор Сидоров.

-- Есть! -- с готовностью вытянулся главный инженер. -- Десять
суток ареста, лейтенант Ломанов.

-- Есть! -- живо среагировал техник. И угрожающе добавил: -- Ну,
погоди...

Я представил, как разольется волна наказаний на следующей
ступеньке. Лет десять в общей сложности получится... И я
разозлился. Стоять с зажатым носом было глупо, хотя на мне и
красовались генеральские погоны. Как ехидно заметил один из
писателей, это еще не основание, чтобы молоть чепуху. Я набрался
мужества и разжал пальцы. Боже, ну и запашок.

-- А мышей в шкафах вы не развели? -- спросил я у Петрова. -- С
момента сдачи станции в эксплуатацию хоть один человек сюда
заглядывал?

-- Вообще-то во время регламента, как правило... -- неуверенно
ответил полковник, сам себе не веря.

-- А как не правило? На самом деле? Паутину я вижу. Пыль вижу.
Ржавчину вижу. И еще кое-что. -- Я указал пальцем на темную
массу, издававшую тот самый аромат. -- Что это? Нет, я не вас,
майор, спрашиваю. Мне хочется услышать ответ от полковника.

Петров переступал с ноги на ногу и нерешительно потрогал
темно-коричневую кучку, поднял запачканный палец и повертел под
носом.

-- Не знаю, товарищ генерал.

Весь технический штаб станции, лучшие специалисты, собрались
вокруг полковничьего пальца и внимательно обследовали его.
Вердикт был единогласным и категорическим: не знаем! Только
Ерофей, подозрительно крутивший носом, с шумом потянул воздух,
скривился и смачно плюнул.

-- Головы садовые. Звезд на погонах -- целую галактику соорудить
хватит, а собачьего кала не видали.

Последовала немая сцена, как в "Ревизоре". Полковник Петров
выпученными глазами уставился на свой палец, поднятый для
всеобщего обозрения.

-- Ка-акого?

-- Собачьего, -- спокойно повторил Ерофей.

Полковник затрясло, он побелел и припустился куда-то бегом.

-- Слабак, -- сквозь зубы процедил ему вслед Ерофей.

В загаженном шкафу мы также нашли более чем странную записку.
Она гласила: "Если рассудок и жизнь дороги вам, держитесь
подальше от..." Записка была составлена из вырезанных
маленькими ножничками с кривыми лезвиями газетных строк,
наклееных на чистый лист бумаги. Что-то это мне напомнило. Но
что?

ОПЕРАЦИЯ "ФРАНЦУЗСКИЙ ПУДЕЛЬ"

Мне происходящее до крайности не понравилось, Ерофею тоже.
Чувствовалась какая-то излишняя, нарочитая театральность.
Пыльные закутки, потом зловещие знамения... Настоящие злые силы
действуют тоньше, они не афишируют себя попусту. Но с другой
стороны от фактов не уйти -- служба на "Свароге" пошла
наперекосяк. Офицеры долго упирались, но под моим нажимом, а
отчасти с перепугу, начали рассказывать.

Только теперь немного приподнялась завеса таинственности над
царившем на "Свароге" всеобщим ужасом, который подавил
всех и вся.

С некоторых пор на станции начали отказывать механизмы. Дело
привычное, никаких других эмоций кроме легкой досады вызвать не
могло. Неполадки были раньше, не прекратятся и в будущем.
Техники, правда, с ног сбивались, однако определить причину
отказов не могли. А потом нашелся наблюдательный человек,
который заметил, что рядом с отказавшим блоком непременно
имеются отпечатки звериных лап. Чуть позднее начали появляться и
дурно пахнущие лужицы.

-- А не мог сюда кто-нибудь завести собаку? -- начал я с
наиболее логичного предположения. Не следует умножать сущности
сверх необходимого. -- Знаете, солдаты обожают всяких зверушек.
Да и неписанная традиция по сей день благополучно здравствует.
По-прежнему все стремятся на станциях иметь какого-нибудь
зверька, ведь даже сами офицеры иногда не прочь побаловаться с
ним. Короче,-- в лоб спросил я, -- вы можете гарантировать, что
на станцию не попала контрабандой собака?

-- Собака? -- глупо переспросил Петров.

-- Именно собака, -- нетерпеливо вклинился Ерофей. -- Милый
такой, знаете ли, песик.

Полковник еще минуту крепился, потом не выдержал. Лицо его
исказила судорога, он рванул галстук и, откинувшись на спинку
кресла, разразился бурными рыданиями.

-- Нет... неправда... не может быть... Я не хочу!

Мы с домовым с огромным трудом сумели успокоить его. Оказалось,
что каждый из членов экипажа втихомолку подозревал, что попросту
спятил, что у него начались галлюцинации. А поскольку это
автоматически влекло за собой списание на Землю и увольнение в
отставку, то все предпочитали помалкивать, каждый боролся со
своим кошмаром в одиночку. Ведь медики не станут разбираться что
к чему --- их дело обеспечить нравственное здоровье экипажа.
Истрепавшиеся нервы, неумеренное потребление спиртного, внешние
причины -- это лихих эскулапов не занимает. Их дело -- лечить.
Спишут и разговаривать не станут.

Борьба с призраками не всем оказалась по силам. Тем более, что
видения были страшненькими. Это было чудовище, напоминающее
собаку, но громадное, много больше любой собаки. Никогда земля
не рождала подобного демона -- из пасти он выдыхал пламя, глаза
метали искры, он весь светился призрачным светом.

Первым пострадал часовой у продуктового склада. Он расстрелял в
собаку, предпринявшую нападение на пост все три имевшихся
магазина, не причинив ей ни малейшего вреда. Видя, что зверь
неумолимо приближается, он влез в холодильник с мороженой рыбой.
Когда примчался разводящий привлеченный стрельбой, часовой ни за
что не хотел выпускать из рук мороженого палтуса, утверждал, что
плывет в Америку, и нет на свете силы, которая заставит его
выпустить из рук спасательный круг.

Следующим оказался дежурный штурман. Когда в созвездии Большого
Пса ему привиделась не воображаемая, а вполне реальная собака,
он горько заплакал, объявил по громкой связи всей станции что,
разумеется, глубоко виноват, но умоляет всех простить его. В
детстве он обидел щеночка и сейчас идет искупать свою вину. Его
успели перехватить в выходном тамбуре, когда он рвался в
открытый космос, не одев скафандра.

После этого случаи пошли обвалом. Врач станции заказывал
пятикратную норму транквиллизаторов, а в результате был
заподозрен в тайном пристрастии к наркотикам и списан. Петров не
смог его отстоять, и сейчас они остались даже без врача, совсем
беззащитные...

Я не Зибелла и бросаться в бой безоглядно не собирался.
Отговорившись, что утро вечера мудренее, мы отправились в свою
каюту и учинили гофкриксрат.

Сначала, как в подобных ситуациях бывает, пошли предложения
"в порядке бреда". Не буду их перечислять, потому что
сам до сих пор краснею, вспоминая. Отмечу лишь, что особенно
усердствовал Зибелла. Горностаю явно хотелось развить успех,
достигнутый на космодроме и хоть частично восстановить свое
реноме. Ведь Ерофей, а не он, проявил находчивость.

Но в конце концов мы перешли к серьезному разговору.

-- Что будем делать? -- спросил я у Ерофея.

Тот пожал плечами.

-- Пока не знаю. Предлагаю выполнить обычные ритуалы очищения, а
уж позднее, если выяснится, что они не подействовали, изобретать
что-то новое.

-- Хорошо, -- согласился я и приказал Петрову явиться ко мне в
каюту. Полковник не заставил себя ждать. Ерофей оглядел его с
головы до ног, сурово хмурясь. От неласкового приема у командира
станции сразу задрожали колени.

-- У вас обереги есть? -- прокурорским тоном осведомился
домовой.

-- Ч-чего? -- поперхнулся полковник.

-- Обереги.

-- Не знаю таких. Уставом не предусмотрены. -- Вид у Петрова был
совершенно жалкий.

-- Амулеты попросту, -- поморщился Ерофей.

-- Не-ет, -- протянул полковник, блудливо отводя глаза.

-- Смирно! -- рявкнул я, уловив его колебания.

Полковник вскочил.

-- Отвечать!

-- Я... не могу... не имею права...

-- Говорите, говорите, -- мягко поощрил Ерофей. Зибелла молча
усмехался в усы.

Трясущимися руками командир базы извлек из-под куртки шелковый
шнурок, на котором болтался самодельный крестик.

-- Вот... только... не помогает... -- с трудом вымолвил он.

-- П-ф... -- презрительно сморщился домовой. -- Ну что за
темнота! Я просто поражаюсь дикости захвативших вас суеверий!
Где это видано: крестом от собаки спасаться?! Тоже мне, братство
Франциска Ассизского.

Я весело рассмеялся. На полковника жалко было смотреть.

-- Что мне делать? -- хныча, словно грудной ребенок, спросил
он.

-- Прежде всего выбросить эту дрянь, -- сурово ответил я.
Полковник покорно снял крестик с груди и бросил в угол.

-- Взрослые люди, а не знают простых вещей, сокрушенно вздохнул
Ерофей. Кто есть первейший враг собаки? Ответ -- кошка. Вот мы
должны пользоваться... лютым зверем.

-- Кем? -- не понял Петров.

-- Нарисуйте везде, где только сможете, лютого зверя, -- кивнул
я. -- Тогда у вас на станции и духа собачьего не останется.
Сами тоже обязательно наденьте его изображение и можете считать
себя полностью застрахованным от неожиданностей.

-- Но кто он такой, этот лютый зверь?! -- в отчаянии возопил
полковник.

Мы с Ерофеем переглянулись, а Зибелла так просто зашелся.

-- Его ни в коем случае нельзя называть, иначе он явится сам, и
тогда случится беда пострашнее нынешней, -- ответил Ерофей. --
Подумайте сами, полковник. Какой хищный зверь из кошек водится в
наших лесах?

-- Да это же... -- обрадованно вскинулся Петров.

Бац! Я торопливо зажал ему рот.

-- Только не скажите! Ради бога, не скажите!

-- Хорошо, -- Петров облегченно вздохнул. -- Теперь понятно, чего
вы хотите. Но куда деть самое... это создание?

-- Идите и выполняйте, -- приказал я. -- Остальным займемся мы
сами, вас нельзя допускать к столь деликатному делу. И еще.
Займите чем-нибудь людей. У них не должно быть свободного
времени, чтобы пугаться. Пусть хоть ямы копают.

-- Ну, это совсем просто, -- осклабился Петров. -- Это я мигом.

Он умчался галопом, на бегу созывая художников. А я начал
добиваться связи с Главным Маршалом. Тот озабоченно потер плешь
и пообещал разжаловать меня в рядовые, если в недельный срок
нечисть не будет выведена. Поговорили! Мне осталось только
принять к сведению его мудрое приказание.

Ночь прошла спокойно. Возможно, сыграли свою роль искусно
расставленные Ерофеем охранительные знаки. А может, противник
пока вырабатывал план действий в изменившейся обстановке, ведь
для него ситуация поменялась кардинально -- пришел конец
прежнему безнаказанному хозяйничанью. Настало время решающих
схваток и расплаты. Да-да, расплаты.

Проснулись мы от страшного грохота и лязга. Я еще не отошел
полностью ото сна, и потому мне померещилось, что какой-то
злобный титан ломает станцию на куски. Инстинктивно я схватился
за пулемет. Черт возьми! Общение с военными дурно повлияло на
меня. Если волхв первым делом протягивает руку к оружию, это
конец. А пока я благословлял свою предусмотрительность --
заряженный пулемет лежал рядом с кроватью.

Новый сокрушительный удар. Пол в каюте заметно покачнулся.
Зибелла истерически завизжал и попытался забиться мне за пазуху,
до крови расцарапав острыми коготками кожу. Чего бы ему так
пугаться?.. Я с проклятием выкинул горностая прочь, подошел к
двери и осторожно приотворил ее.

Т-р-р-ах!

Вся станция вздрогнула.Я высунул в коридор ствол пулемета.

Т-р-р-ах!

Как ни странно, несмотря на ужасающие удары, станция еще не
рассыпалась. Не тянуло дымом пожара, не было слышно резкого
свиста улетучивающегося воздуха. По-видимому, дела шли не так
скверно, как казалось на первый взгляд. Или слух? Я выглянул в
коридор, готовый при малейшей опасности спрятать голову под
панцирь, подобно черепахе. И остолбенел.

Т-р-р-ах!

На меня сомкнутым рядами церемониальным маршем надвигалось каре,
сразу вызывающее в памяти овеянные пороховым дымом славные
воспоминания о героическом прошлом. Аустерлиц, Бородино,
лейб-гвардия.

Т-р-р-ах!

Я пулей вылетел в коридор.

-- Что происходит?!

-- Р-рота, стой! -- звонко скомандовал Петров, и строй замер,
как гранитный монолит.

Подскочив ко мне, полковник хорошо поставленным голосом
отрапортовал:

-- Товарищ генерал-майор, согласно утвержденному плану боевой и
политической подготовки, а также во исполнение вашего приказа о
недопущении мыслей среди личного состава производятся занятия по
строевой подготовке!

Или он полностью оправился от потрясения, или родная атмосфера
строя на него так подействовала, уж не знаю. Больше Петров не
выглядел подавленным.

-- Строевая подготовка? Здесь? -- поразился я.

В глазах полковника сверкнуло недоумение.

-- А как же иначе? Ведь существует единый план, утвержденный
министерством обороны. Без строевой никак нельзя.

-- А более важных дел не нашлось?

-- Нет. Строй -- основа основ. Важнее него человечество пока не
придумало ничего.

-- Ну, раз не придумало -- продолжайте ваши занятия. А потом
приходите в центральный пост, обсудим некоторые меры по
ликвидации диверсантов.

-- Слушаюсь! -- полковник взял под козырек, старательно отводя
глаза от моих босых ног. Генералы без обуви не ходят.

Да, с самого начала отношения с командиром станции пошли
наперекосяк. Не одно -- так другое, не другое -- так третье.
Грустно размышляя об этом, я приводил себя в порядок. Ведь я,
признаться откровенно, тоже изрядно дискредитировал себя перед
экипажем "Сварога". Генерал-инспектор большей частью
представал перед личным составом в каком-то растрепанном виде,
несолидно бегал и кричал. Начальник должен внушать трепет и
уважение! Но сейчас я появлюсь в центральном посту во всем
великолепии парадного мундира. Я долго крутился перед зеркалом,
разглаживая несуществующие морщинки и убирая воображаемые
пылинки.

Процесс наряжания проходил под непрестанные насмешки Зибеллы.
Наконец я вышел из себя и резко отчитал хулигана, пообещав ему
три дня ареста в птичьей клетке. Но в этот момент в дверь
постучали.

-- Войдите, -- машинально разрешил я, поворачиваясь.

Никто не вошел. Странно. Что бы это могло значить? Позориться
еще раз не хотелось, и я щелкнул пальцами.

-- Зибелла, посмотри кто там.

Я приоткрыл дверь, горностай змейкой проскользнул в коридор и
тотчас вернулся с большим конвертом в зубах.

-- Никого?

Да, в коридоре не было ни одного человека. Для непосвященного
речь Зибеллы состоит из писка, повизгиваний и похрюкивания. Но я
его отлично понимаю.

-- Ладно, посмотрим, что пишет таинственный незнакомец.

Я разорвал конверт, быстро пробежал листок и потряс головой не
веря прочитанному. Перечитал, поверил и побагровел.

-- Опять?! Наглецы! Угрожать посмели?! Да я их в порошок сотру!
Осиновым колом по хребту! За мной!

Потрясая анонимкой, я ринулся из каюты. Спешка и ярость, как это
обычно бывает, ни к чему хорошему не привели. Дверь захлопнулась
слишком быстро, прихватив полу кителя. Я не заметил этого,
рванулся было, и лишь треск расползающейся ткани немного остудил
мой пыл. Что я натворил! Шикарный шитый золотом китель распался
надвое.

За поворотом коридора послышались осторожные шаги. Я затаил
дыхание. Может это и есть автор подметного письма? Или тот
самый песик? Нет, на собачьи шаги это не похоже. Я еще больше
уверился, что идет неприятель, когда шаги затихли. Человек
остановился за углом. Я отчетливо слышал его тяжелое дыхание. А
пулемет остался в каюте...

По коридору протянулась длинная черная тень. Мои нервы не
выдержали.

-- Кто там? -- дрогнувшим голосом спросил я.

Ответом было молчание.

-- Кто это?

Грохнул оглушительный выстрел. Я едва успел распластаться на
полу, окончательно оставив изрядный кусок кителя в зубах
дверного замка. Пуля с противным верещанием запрыгала,
рикошетируя от стен. Потом раздались сразу два выстрела -- один
за другим. Пластмассовая крошка полетела с двери и больно
хлестнула меня по затылку. Я вскрикнул. За углом хихикнули, и
тень шевельнулась. Он шел ко мне!

Я вскочил и во весь дух бросился наутек. Запоздало бабахнули еще
два выстрела, но я уже нырнул в люк, провалившись на нижнюю
палубу в машинный зал. В проеме люка мелькнула странная фигура --
тощая и черная. Кто это мог быть? Экипаж носил голубые
комбинезоны, пилоты космических катеров -- синие. Я же
совершенно отчетливо разглядел черную фигуру с двумя
хвостами. Или с четырьмя ногами. Что за чертовщина... Не козел же
в меня стрелял. Новая пуля с лязгом ударилась в литую стойку
регенератора воздуха, за которым я укрылся. Враг напомнил, что
дремать мне нельзя.

К счастью, вахтенные механики уже бежали на выручку.

-- Что случилось?

-- Там... -- горло у меня перехватило. -- Там... Когда
выгляните, будьте осторожны... Кто-то в меня стрелял.

Они мне не поверили, это было очевидно. Но все-таки один из
механиков достал пистолет и, повинуясь моему пламенному взгляду,
передернул затвор. Осторожно выглянул из люка в жилой коридор.

-- Никого, -- пожав плечами, сообщил он.

-- Но в меня стреляли! -- истерически выкрикнул я. -- Шесть
пуль!

-- И ни разу не попали, товарищ генерал-майор? -- в голосе
механика прозвучала нескрываемая насмешка.

-- Вы забываетесь, майор! -- Я указал на колонну регенератора.
-- Смотрите!

На высоте человеческого роста краска была содрана, и сверкала
свежим металлом царапина.

-- Что это по-вашему?

Ухмылку майора как водой смыло. Он потрогал пальцами ссадину и
ринулся к телефону, докладывать в центральный пост. Вернулся
помрачневший и предельно серьезный. В центральный пост после
этого меня провожали двое дежурных, позади лязгали задраиваемые
люки.

Ерофей уже ждал меня. Мы решили идти путем наименьшего
сопротивления. Полностью выводить прижившуюся на станции нечисть
было делом долгим и трудным, поэтому следовало перевести ее из
магических измерений в реальные, где справиться с нею было много
проще. Даже самые злобные и свирепые приведения в нашем мире
слабы как маленькие дети. Сначала пощупаем, кто нам
противостоит, а потом возьмемся всерьез. Противник уже оскалил
зубки, но я считал ниже своего достоинства обращать внимание на
пули. Это аргумент проигравшего в споре магий.

Тем временем полковник Петров развил бурную деятельность. На
каждый переборке станции было нарисовано по большущей рыси. Хоть
и было у него на погонах по два просвета, но сообразил, что
требуется. Или страх прибавляет ума? Механические мастерские с
лихорадочной поспешностью штамповали амулеты. Был оглашен
приказ: за появление без оного -- три дня ареста. Некоторые
модники из числа юных лейтенантов с нескрываемым удовольствием
понашивали на комбинезоны целые килограммы амулетов, мгновенно
превратившись в настоящих металлистов. Конечно, это был уже
перебор. Петров не преминул строго указать на дерзкое нарушение
формы одежды, но получил нахальный ответ: мол, подвергающимся
больше других нападениям Черного Призрака требуется большее, чем
остальным, количество амулетов. Петров махнул рукой и сдался.

А мы с Ерофеем кропотливо составляли частотную карту мест
появления призрака. Был вычерчен большой план станции, на
котором красными точками отмечался каждый случай столкновения с
призраком. Опросить пришлось весь экипаж, что было нелегкой
работой, если учесть, что выходить из центрального поста ни я,
ни Ерофей не собирались. Опасно. А нужно было сличить
свидетельские показания, уточнять место и время... Кошмар.

Зибелла все это время бездельничал. После перестрелки в коридоре
он решил жить поосторожнее, завел какие-то подозрительные
знакомства среди лиц кухонного наряда и теперь постоянно
околачивался среди сковородок и кастрюль.

Время поджимало, мы спешили... Статистика показала, что чаще
всего Черный Призрак появлялся, как ни странно, вблизи от
центрального поста станции. Это было логично -- попытаться
нанести удар по мозговому центру "Сварога", чтобы
минимальными усилиями вывести станцию из строя. Но здесь было
больше всего людей, что оказалось наруку нам. Не на тех напали,
господа империалисты! Рвение командира станции принесло плоды,
мы готовы были встретить призрака, но он пропал. Пропал начисто,
перепуганный нашими оберегами. Иногда, правда, по ночам слышался
жалобный вой и писк, словно кто-то подшиб собачонку. Пару раз с
потолка сыпались голубые искры -- и только! Конечно, режим
изоляции отсеков имел и неудобства. Мне, например, жутко
хотелось помыться.

Победа была близка, полковник радостно потирал руки и грозился
извести его под корень. Кого его? Ну, того самого... Неважно. Он
уже разрешил передвижение по коридорам в составе групп и был
поражен до крайности, когда мы с Ерофеем предложили ему снять
пару амулетов возле центрального поста.

-- Ни за что! -- отрубил он, выслушав меня.

-- Но мы хотим окончательно избавить вас от этой пакости.

-- От добра добра не ищут.

-- Напрасно, -- соболезнующе вздохнул Ерофей. -- Вы застрахованы
только до тех пор, пока магическая субстанция перетекает в
реальностные измерения, закрепляясь в форме собаки. Стоит ей
сменить отпечаток -- и вы снова окажетесь совершенно
беспомощны. А для нечисти нет ничего проще -- стоит лишь
поменять магическую координату, по которой происходит
проецирование на реальность.

-- Вы так умно говорите, -- уважительно отметил полковник. -- Я
вас как-то плохо понимаю. Как одна и та же тварь может принимать
разные обличья? По-моему собака -- это всегда собака, ей ни за
что не стать кошкой.

Ерофей усмехнулся и взял со стола карандаш, показал его
командиру станции.

-- Видите?

-- Вижу.

-- Теперь я включаю лампу. -- Ерофей щелкнул клавишей, Петров с
интересом следил за его манипуляциями. -- Какая тень на столе?

-- Кружок. -- Полковник немного заколебался.

-- А теперь? -- Ерофей повернул карандаш.

-- П-прямоугольник.

-- Точно так же и магическая субстанция может в результате
проецирования принимать различные формы.

-- Черт бы ее побрал! -- подвел итог уроку геометрии полковник.
-- Знал бы -- издал специальный приказ с запретом иметь
различные проекции. Чтобы со всех сторон одинаково, как у
шарика.

Нетрудно заметить, что живость мысли у полковника не погасила
долгая и отличная служба. Немного поворчав для порядка, Петров
распорядился убрать амулеты из коридора. Но только из одного!
Уверовав в действенность оберегов, он пытался подстраховаться.

Мы с Ерофеем начали расставлять курильницы в коридоре.
Естественно, сразу же разгорелся спор -- ставить магической
пентаграммой или обычным кругом? Почему-то Ерофей был убежден,
что раз он домовой, то все знает лучше меня. Он решил,что надо
следовать новым веяниям. Я возразил, что это смахивает на
масонский знак, чем поставил беднягу в тупик. Как совместить
тягу к традициям и взгляд на запад? В конце концов сошлись
все-таки на круге.

Психология привидений настолько примитивна, что не нуждается в
специальном изучении. Приманка в виде снятых запретительных
знаков оказалась настолько соблазнительной, что в первую же ночь
Черный Призрак не замедлил объявиться в коридоре. Он метался,
рычал и завывал, на радость нам с Ерофеем. Мы поздравили себя с
исключительной проницательностью и начали готовиться к поимке
призрака, хотя так и не поняли, о какой исполинской твари
лепетали нашу испуганные вояки. Собака как собака, не слишком
большая. Так, овчарка умеренной величины. Лишь спустя некоторое
время Ерофей догадался. Он радостно захлопал в ладоши и
закричал:

-- Понял!

-- Тише, дурак, -- шепнул я ему. -- Дежурного разбудишь.

-- Все дело в том, что они отчаянно боялись пса. Не даром же
говорят: у страха глаза велики.

-- Ну и что?

-- А то! Эманация страха вызывает мультипликацию проекции!

Я закрутил головой.

-- Молодец! А я сразу не сообразил. Значит, чем больше они
собаку боятся...

-- Тем больше вырастает призрак.

Мы не боялись никого и ничего, ни в реальности, ни в магическом
мире, но меры безопасности все-таки приняли.

Я украдкой посмотрел на часы. Без четверти двенадцать. И как
хочется спать... Положительно, самое неудобное в ведомстве то,
что почти все встречи с духами происходят глубокой ночью.
Духу-то что... Он нематериальный, его сон не сморит. Ерофей тоже
беззвучно зевнул. Полковник Петров, пожелавший присутствовать на
заключительном этапе операции, вообще тихонько засвистел носом.

Минуты тянулись как резиновые.

Без десяти в коридоре погасили половину ламп согласно моему
распоряжению. Малая освещенность повышает энергию выхода
магической субстанции.

Без пяти Ерофей проткнул крышку специально запасенной дымовой
шашки, по полу начал стелиться плотный белый ковер, издали
вполне похожий на туман. Все было бы хорошо, если бы от дыма не
начало страшно резать глаза. Коридор постепенно превращался в
подобие рыцарского замка -- дым так таинственно задрапировал
его, что привидение просто не могло не появиться.

На экранчике часов замигали четыре нуля. Полночь!

Презрительный издевательский хохот раскатился под потолком.
Прямо в воздухе распахнулась таинственная дверь, в лицо нам
дохнуло жарким пламенем, и черная масса звучно шлепнулась на пол.

-- Вперед! -- приказал высокий скрипучий голос. -- Куси!

Бесформенная клякса упруго подскочила, из нее в разные стороны
потянулись толстые жгуты таинственного вещества, и через минуту
на полу стояла... собака. Петров вскрикнул от неожиданности. И
в то же мгновение чудовище резко увеличилось в размерах. Его
глаза засверкали демоническим огнем. Раскрылась зубастая пасть,
чудище хрипло зарычало. Для расшатанных нервов полковника это
оказалось чрезмерным испытанием, он издал приглушенный писк и
рухнул замертво. Я, слабеющей рукой потянулся к верному
пулемету, чтобы угостить исчадие ада доброй порцией серебряных
пуль.

Призрак чутко отреагировал на охватившее нас смятение. Он стал
еще громаднее, по станции раскатился леденящий душу вой, так
долго державший в трепете весь экипаж.

Но Ерофея трудно было смутить подобными штучками. Он
хладнокровно щелкнул зажигалкой и поднес ее к ближайшей
курильнице. Бумага весело затрещала, на полу вспыхнул
небольшой костерчик. В то же время пылающий смерч пронесся по
коридору -- загорелись пороховые дорожки между курильницами. И
раньше чем призрак, уже выросший с крупного льва, успел
опомниться, он оказался в кольце пылающих чаш.

Тут я перехватил инициативу у Ерофея. Грозно подняв ореховый
прут, словно архангел огненный меч, я ринулся в бой и начал
наотмашь хлестать им чудовище.

-- Сгинь! Рассыпься! Смирись!

Нельзя сказать, что призрак сдался легко. Он рычал и бесновался,
но я встречал каждый его бросок ударом прута. Зверь
опрокидывался на спину и вновь прыгал на меня. Однако вырваться
за пределы кольца светильников он не мог. Черный Призрак попал в
надежную клетку! Ореховый прут жег и жалил его точно оса, и
постепенно в угрожающем рычании начали появляться скулящие
нотки. А еще немного погодя зверь только жалобно визжал. И
размеры -- глядите-ка! -- вполне нормальные. Даже на овчарку не
тянет. Так себе, небольшой пудель.

По потолку заметались красные сполохи. Это хозяева Черного
Призрака решили помочь ему, вытащив обратно через ту же дверь.
Ерофей не позволил им спасти попавшего слугу. Он подхватил один
из светильников и метнул его в самый центр странного багрового
орнамента, появившегося на потолке. Глиняная чашка с треском
разлетелась, горящая бумага хлопьями запорхала по коридору.
Прозвучал испуганный всхлип, и магическая дверь закрылась
навсегда.

Позади раздалось невнятное бормотание. Мы с Ерофеем стремительно
обернулись, готовые встретить новое нападение. Но это был всего
лишь Петров. Полковник сидел на полу, кулаком утирая горючие
слезы.

-- В чем дело? -- спросил я.

-- Это было так ужасно... -- простонал он.

-- Все уже закончилось. Берите. -- Я протянул полковнику
поводок.

Петров шарахнулся было в сторону, но потом увидел, что ему
предлагают не кровожадного берберийского льва, а только
симпатичного ласкового пуделя. Собачка подскочила к оторопевшему
командиру станции и жарким красным языком лизнула его прямо в
нос. Полковник машинально потрепал пуделя по загривку. Тот
весело залаял и даже сделал небольшую лужицу на полу.

-- Неужели это он? -- не веря собственным глазам, переспросил
полковник.

-- Конечно, -- ответил Ерофей, деловито заливая курильницы.

-- Не верю...

-- А вы снимите с него ошейник, и все сомнения разом пропадут,
-- посоветовал я.

Петров внимательно обследовал ошейник, украшенный тремя
фигурками лютого зверя, и решил, что ему предлагают слишком
рискованный эксперимент. Уже собравшись уходить, он слабым
голосом поинтересовался:

-- А взамен этой твари никто не явится?

-- Нет, мы отсекли канал проецирования, -- успокоил я.

-- Но как? Ведь вы ничего не делали.

-- Курильницы.

-- Какое-то магическое снадобье? -- Петров с уважением потянул
носом противно воняющий сгоревшей бумагой воздух.

-- И да, и нет, -- Ерофей хитро усмехнулся.

-- Это секрет?

-- Нет. Необходимо было извлечь субстанцию материального
отрицания магического мира, -- неохотно пояснил я. -- Это
обязательное условие схлапывания канала проецирования. Такое
отрицание в нужной концентрации содержится только в учебнике
диалектического материализма. Его-то мы и спалили.

Полковник даже уши заткнул, чтобы не слышать подобного кощунства.

RHODENTIA COSMICUS <грызун космический (лат.)>

Перелет со "Сварога" на "Хорс" не показался мне
слишком утомительным. Может пилот попался особо искусный, может
я уже начал привыкать к головокружительным космическим
путешествиям, только вся дорога пролетела как миг единый. Описав
несколько залихватских петель вокруг станции, пилот посадил
"Вихрь" в центре элеватора, и мы принялись ждать.
Видимо, всех пилотов отличали два общих качества: отменная летная
подготовка и неукротимое лихачество.

Ждать пришлось довольно долго. Элеватор упорно не хотел
опускаться. Было заметно, как он трясется и вздрагивает, едва не
выгибается дугой, но не может сдвинуться с места ни на
миллиметр. Ирония судьбы: на "Свароге" нас чуть не
погубило самопроизвольное опускание элеватора, а на
"Хорсе" он не намерен опускаться, несмотря на команды.

-- Не нравится мне это, -- мрачно произнес Ерофей. -- Чем дальше
-- тем хуже. Если неприятности начинаются еще до того, как мы
попали на станцию, то что может ожидать нас внутри?

-- А вот попадем внутрь, там и выясним, -- бодро отозвался я.

-- Увидим, -- вздохнул Ерофей.

Встречавший нас командир станции полковник Фролов (помните?) был
слегка встрепан и взмылен.

-- В чем дело? -- сухо поинтересовался я. -- Почему заставили
так долго ждать?

Чело полковника не отразило ни малейшей радости по поводу
прибытия высокого начальства.

-- Технические неполадки, -- невнятно ответил он.

-- Точнее, -- потребовал я.

-- Отказал лифт, пришлось опускать вручную.

-- Справились -- и ладно. Докладывайте, как обстоят дела у вас.

-- Только инспекции на мою голову не хватало. -- В затравленном
взгляде полковника нельзя было прочитать ничего, кроме отчаяния
и тупой покорности судьбе. -- Если уж не повезет, так до конца,
полной мерой. День скверно начался, плохо продолжился, а как он
закончится, я и гадать боюсь.

-- День как день, -- Я пожал плечами. -- Мне кажется, вы рано
отчаялись, полковник. Из любого положения, даже гораздо более
трудного, можно найти выход. Было бы желание и энергия.

-- Нормальный день, -- обреченно согласился Фролов. -- Если он
станет еще хуже... Нормальное тринадцатое число.

-- То есть как тринадцатое? -- не понял я.

Полковник показал циферблат наручных часов. Там горело число
"четырнадцать". У Фролова отвисла челюсть.

-- Вот видите, -- назидательно произнес Ерофей, -- стоило нам
прибыть, как все начало налаживаться.

-- Но ведь только что было тринадцатое! -- в отчаянии возопил
Фролов.

-- Было, -- подчеркнул Ерофей.

-- Постой, -- остановил я его. -- Если не знать, что сегодня
двадцатое, то можно было бы примириться и на четырнадцатом.

Ерофей взъерошил бороду и умолк.

По дороге в центральный пост Фролов вкратце изложил ситуацию. Она
выглядела более мрачной, чем на "Свароге". Творившиеся
тут чудеса имели вообще иррациональный характер. Трудно
представить, но на станции царило вечное тринадцатое! Со всеми
вытекающими из этого последствиями. Даже звезды показывали
тринадцатое! Нашелся некий Иисус Навин, остановивший Солнце.
Два штурмана были отправлены на Землю в состоянии легкого
помешательства. Командир станции помалкивал о причинах, так что
медики ничего не заподозрили. А станция помаленьку доходила...

Что ж... Случай необычный, но вся необычность заключается лишь в
проявлении действия нечистой силы. Ею пахло так сильно, что
ошибиться было невозможно. А значит -- вперед, вытравим ее без
следа. Мозг станции, ее нервный узел -- центральный пост --
Ерофей решил взять на себя. Он без обиняков заявил, что охрану
столь важного объекта он не может доверить никому. Не время было
считаться с чинами, однако я просто обязан был его одернуть. Домовой
чуть не обиделся, но понял свою ошибку. Зато он поверг в
столбняк весь дежурный расчет центрального поста, приказав
выстроить действующую модель русской печки в натуральную
величину. Домовой сварливо заявил ошарашенному начальнику АХЧ,
что не собирается давать никаких консультаций. Если начальник
АХЧ не знает, как строить печь, то пусть подает в отставку. Он,
домовой, собирается навести на станции порядок, а где вы видали
домового без печи? Начальник АХЧ разинул рот и выпучил глаза, как
рыба, вытащенная на берег. Мы сумели внести смятение в ряды
личного состава, они позабыли про злосчастное тринадцатое. Тут я
вдруг вспомнил шуточку насчет дров... Пилоты оказались
пророками. Фролов попытался возражать, но я так рявкнул на него,
что ноги сами унесли полковника прочь.

Мы уже собрались двинуться в нулевой отсек, но Ерофей обнаружил
исчезновение Зибеллы. Куда провалился этот негодник? Горностай пропал
бесследно. Не успели мы перепугаться всерьез, как выяснилось,
что он нахальнейшим образом дрыхнет в свободном кресле, в ус
не дует, что мы начинаем новый бой. Только сладко похрапывает.

Я взял его за шиворот и крепко встряхнул. Зибелла не стал
оправдываться, вина его была очевидна. За сон на боевом посту я
объявил ему месяц ареста после завершения операции. Зибелла
мгновенно преисполнился служебного рвения и понесся впереди нас
по коридорам.

Подойдя к выкрашенной красной краской двери, я остановился в
некотором замешательстве. Гладкая стальная плита -- ни рукояти,
ни глазка, решительно ничего. На потолке слабо пискнуло. Мы
вскинулись -- неужели снова вторжение из магических измерений? А
меня прошиб холодный пот. Зарядил ли я пулемет? Или магазин
пуст, как вылущенный подсолнух?

Но испуг оказался напрасным, это всего лишь поворачивался
укрепленный наверху кронштейн, на котором соседствовали глазки
телекамер и рыльца пятиствольных пулеметов. Я представил, что
будет твориться в коридоре, если оба пулемета начнут стрелять
одновременно. Не хотел бы я попасть сюда в такой момент.

-- Кто такие? -- равнодушно проскрипел динамик.

-- Генерал-майор Иванов и полковник Ерофей.

-- Отойти за красную черту. Даю тридцать секунд...

-- Но...

-- Начиная отсчет. Тридцать. Двадцать девять.

Мы поспешно шарахнулись назад, туда, где поперек коридора была
проведена широкая красная черта. Запыхавшись, мы с опаской
следили за плавно поворачивающимся кронштейном.

-- Оставить оружие, подходить по одному.

Мы подчинились. Первым к двери подошел я. Она приоткрылась ровно
на столько, чтобы можно было протиснуться внутрь. И обнаружить
себя стоящим в маленьком тамбуре под прицелом точно таких же
пулеметов. Внимательно осмотрев меня, телекамера решила, что
никакой угрозы я не несу, вторая дверь открылась, и я был
допущен в нулевой отсек. Потом таким же порядком сюда попали
Ерофей и Зибелла. Для горностая сделали исключение, не посчитав
его за человека, чем несказанно обидели самолюбивого зверя.
Он предпочел бы проторчать перед закрытыми дверями еще три часа,
только не выделяться среди остальных.

Что такое нулевой отсек, я полагаю, вы догадались сами. Та
сердцевина, ради которой и строились станции системы
"Трезубец". Как известно, баллистической ракете
требуется около тридцати минут, чтобы долететь до цели. Не
слишком большое время, но вполне достаточное, чтобы противник
успел в ответ выпустить все имеющиеся у него в наличии ракеты.
Зато с геостационарной орбиты, когда до земли километров
триста.. Никто и ахнуть не успеет. Спутник с боеголовкой хорош,
спору нет, однако лишь в пределах заданной программы. Гибко
перестраиваться и тонко реагировать он не умеет.

-- Ну-с, как у нас дела? -- с преувеличенной живостью спросил я,
заходя в пультовую.

Фролов, непонятно как сумевший определить нас, выскочил словно
чертик из коробочки с рапортом.

-- За время дежурства происшествий не случилось!

Но мне послышалось легкое шевеление среди дежурных офицеров.

-- В чем дело?! -- набросился полковник на первую подвернувшуюся
жертву.

-- Не затыкайте им глотку, -- остановил я не в меру
разбушевавшегося командира станции. -- Дайте сказать.

-- При контрольной прозвонке объект номер сорок два дал
нестандартный отклик, -- не слишком вразумительно объяснил
начальник смены.

Я, поджав губы, строго посмотрел на полковника.

-- А вы уверяли меня, что здесь все в полном порядке. Вы отдаете
себе отчет, что произойдет, если объект сорок два помимо
нестандартного отклика даст нестандартное попадание?

-- Представляю, -- помертвевшими губами пролепетал полковник.
Ему, похоже, уже мерещился военный трибунал, прокурор и все
прочие.

-- Ладно. Главное -- вовремя обнаружить болезнь, не дать ей
распространиться. Тогда можно будет обойтись не слишком сильными
средствами. Ваше мнение, полковник Ерофей.

Домовой, усиленно вынюхивавший что-то, чихнул и сказал:

-- Я чувствую здесь нечисть.

-- Откуда?! -- взвился Фролов.

Действительно, как в задраенную наглухо пультовую могли
проникнуть посторонние?

-- Система вентиляции общая со станцией? -- прищурившись,
спросил Ерофей.

-- Да.

-- Отлично, -- сказал я, хотя ничего отличного в этом не было. --
До окончания расследования изолировать отсек от станции полностью.
Дежурный смене -- вскрыть НЗ. Перекрыть воздуховоды, снабжение
-- из аварийных баллонов. Перед первым постом расстреливать всех
незнакомых, не опрашивая! Перед вторым -- расстреливать вообще
любого! Пусть это будет даже командир станции. -- Фролов
побагровел. -- Связь с центральным постом постоянная и
двусторонняя. Это положение сохраняется вплоть до моего особого
распоряжения, переданного из центрального поста в присутствии
полковника Фролова.

-- Ясно, -- ответил начальник смены.

-- Зибелла, осмотреть объект сорок два! Смене произвести
проверку остальных объектов.

Проверка ко всеобщему облегчению, не дала никаких результатов.
Воистину, нет новостей -- хорошая новость. Зато на экране, куда
велась передача с камеры, укрепленной на спине Зибеллы, мы
увидели нечто потрясающее. Пороховой заряд двигателя объекта был
изгрызен. Мы отчетливо различили следы маленьких треугольных зубов.

-- Вот это да, -- охнул Фролов.

-- Невозможно, -- откликнулся начальник смены.

-- Тем не менее, это есть, -- мрачно сказал я.

-- Крысы, -- уверенно подтвердил домовой. -- Это специальность
Зибеллы.

Я вопросительно поглядел на командира станции. Тот побледнел.

-- Откуда я знаю? Это невозможно, но я вижу это собственными
глазами. Крысы на "Хорсе"? Да что их, в макаронах сюда
завезли, что ли?

Изображение на экране заметалось, запрыгало, перекосилось, а
потом вовсе пропало.

-- Что там?! -- вскрикнул я.

Вместо ответа Ерофей нырнул головой вперед в приоткрытый
технический люк. Из стартовой кассеты донеслись возня, яростный
писк. Спустя непродолжительное время из люка появились
несравненные лапти полковника Ерофея. Чуть запыхавшийся домовой
вылез, волоча за хвост визжащего и брыкающегося Зибеллу. В зубах
горностай держал здоровенную дохлую крысу. Я брезгливо взял ее
за кончик хвоста и покачал как маятник.

-- А вот и вещественное доказательство.

На Фролова было жалко смотреть.

-- Что же это? -- бормотал он. -- Как проверяли грузы? Как же
инструкции?

-- Вне земли, полковник, -- наставительно заметил я, -- есть
многое, что и не снилось нашим составителям инструкций.

Ерофей пристально осмотрел крысу, даже обнюхал и буркнул:

-- Идем отсюда. Здесь все не так просто, как кажется.

Мы торопливо покинули нулевой отсек. Позади с лязгом закрывались
многотонные двери, щелкали замки. Мой приказ исполнялся точно,
беспрекословно и в срок.

В центральном посту нас встретила настоящая паника. Офицеры
метались, размахивали руками, галдели наперебой, совершенно
бестолково суетились.

Я схватил пробегавшего мимо прапорщика за воротник.

-- В чем дело?

-- Отказ! Полный отказ!

-- Чего?

-- Всего!

Кусок рванулся посильнее, освободился и пропал, оставив нас гадать,
что же стряслось. Из клокочущего водоворота вынырнул главный
инженер станции. Он был встрепан и мокр. Фролов тигром бросился к
нему.

-- Майор, доложите остановку.

Тот повел безумными глазами и почему-то шепотом сказал:

-- Полный отказ всех систем связи. Какая-то дрянь перегрызла все
световоды.

-- Перегрызла? Как?

-- Зубами, -- наглядно показал майор. -- Я бросил всех людей на
протяжку новых линий.

-- Вы что, крыс специально подкармливаете? -- невесело пошутил
я, обращаясь к командиру станции.

Фролов не принял шутки, а лишь жалко скривился.

-- Это не крысы, -- вмешался вдруг Ерофей.

-- Кого тогда приволок Зибелла?!

Горностай тут же принялся расписывать, какой ожесточенной была
драка, но Ерофей цыкнул на него.

-- Повторяю: это не крысы. Та падаль, которую он притащил, мертва
уже по крайней мере неделю. Понюхай сам.

Оказалось, что домовой захватил крысу с собой. Мне пришлось
понюхать. Зибелла возразил, что для покойника крыса слишком
сильно кусалась, но Ерофей стоял на своем:

-- Эта крыса давно мертва.

Не знаю. Я не такой большой специалист по крысам, чтобы по
запаху определить время смерти.

-- Оживший труп! -- выпалил в заключение Ерофей.

-- Крыса-зомби?! -- поразился я.

-- А почему бы и нет? Мы встречали во время нашего путешествия и
не такое. И еще. -- Домовой потряс пучком испорченных
световодов. -- Зубы совсем не крысиные.

Снова пришлось положиться на мнение специалиста. Здесь Зибелла
смущенно признался, что он не обратил внимания на это сразу, но
теперь подтверждает слова Ерофея. Дело вконец запутывалось. Я
посмотрел на царящую вокруг суматоху и плюнул.

-- Идем отдыхать, здесь мы лишние, только мешаем.

На следующий день центральный пост было просто не узнать.
Оперативности начальника АХЧ можно было лишь позавидовать. За
одну ночь и на пустом месте! Это смахивало на сказку. Прямо
посреди зала высилась недостроенная печь. Не буду гадать, где он
раздобыл кирпичи, они были самые что ни на есть
подлинные. Ерофея на какую-нибудь дешевку не купишь. А потом я
заметил грустную физиономию домового, выглядывающую из-под
печки. Спешно мобилизованные каменщики возводили трубу.

-- Вылезай! -- потребовал я.

-- Не-е... -- меланхолично протянул Ерофей.

-- Вылезай, я приказываю.

-- А зачем?

-- Пора за дело браться. И вы идите сюда, -- пригласил я
почерневшего от бессонницы и заботы Фролова.

Ерофей с явной неохотой вылез наружу, встряхнулся всем телом,
как собака.

-- Почему бездельничаешь? -- Я не выспался и был настроен
агрессивно. -- Зачем тебя сюда призвали, чтобы бока отлеживать?

-- Сам проспал, а других обвиняет, -- не соблюдая субординации,
огрызнулся домовой. - Может кто и бездельничает, но только не я.

Ерофей выразительно посмотрел на командира станции. Тот
позеленел от злости.

-- Да я...

-- Хватит! -- Я властно поднял руку. -- Оставить! Ты чем сейчас
занят? -- Я вперил указующий перст в домового.

Ерофей надулся.

-- Посмей только сказать, что я бездельничал. Обследовал
хоромину. Дурное место.

-- Что ты нашел? -- нетерпеливо перебил я. Разглагольствования
Ерофея следовало пресекать в самом начале, иначе они могли
длиться до бесконечности.

-- Кое-что. Как мы и думали, крысы здесь не при чем.

-- Но ведь перегрызено все, -- осторожно заметил Фролов.

-- Не от крыс главный вред, хотя и они здесь бегают.

-- Не томи, -- я начал закипать.

-- Маленькие, зеленые, с хвостом.

В глазах Фролова проступил ужас. Он прошептал мне на ухо:

-- Ваш подчиненный часом не того?

-- Чего?

-- Не закладывает?

-- А вы решили, что это белая горячка? -- усмехнулся я. --
Напрасно. Он говорит сущую правду. Мы с ними уже сталкивались.

Ерофей, судя по его физиономии, все слышал и отлично понял. Но
не оскорбился, как я ожидал, а только сухо заметил:

-- Именно сюда перебрались те... С базы. Я чую запах черного
колдовства. Нам потребуется очень сильные обереги, и то я не
уверен, что они подействуют.

-- Ты имеешь ввиду ящерь подземную?

-- Именно ее.

Фролов слушал нас как сумасшедших. Но ведь и Петров сначала
реагировал таким же образом. Что поделаешь, не привыкли люди
сталкиваться с ведомством.

-- Успокойтесь, полковник. -- Я положил руку ему на плечо, и мне
передалась мелкая, как в ознобе, дрожь. -- Успокойтесь. Вы ведь
знаете, кто я. Доверьтесь своему начальству. Главный Маршал не
может ошибаться. Если он полагает, что необходимо такое
Управление, как мое, значит оно действительно необходимо. У вас
на станции неладно, мы будем с этим бороться. А уж какими
средствами -- позвольте решать нам самим. Мы принимаем на себя
всю полноту ответственности за происходящее и обязательно
уничтожим неприятеля. -- Полковник послушно кивнул. -- Прежде
всего следует очистить от них центральный пост и нулевой отсек.
Ерофей сделал первые шаги, теперь очередь за вами.

-- Что я должен делать? -- покорно спросил Фролов.

-- Протяните вокруг центрального поста серебряную проволоку, --
посоветовал Ерофей.

У Фролова ноги подкосились.

-- Серебряную?

-- Конечно. Никто не требует от вас червонного золота. Нечисть
не выносит запаха именно светлого серебра.

-- У меня нет таких запасов драгметаллов.

-- Это ваши хлопоты, -- холодно сказал я. -- Мы специалисты по
борьбе с нечистой силой, а не по материально-техническому
обеспечению. Вы сумели раздобыть кирпича, найдете и серебро.

-- Но существует ли вообще эта ваша нечистая сила? -- не
сдавался полковник.

-- Вам мало доказательств?

-- Их можно объяснить по-разному. -- Фролов изо всех сил
цеплялся за так называемый здравый смысл. -- Не следует
умножать сущности сверх необходимого.

-- Нет, я так не могу! -- взорвался Ерофей, обращаясь ко мне. --
Если мне не верят, я немедленно улетаю. Проклятое место. Оно
обречено с самого начала. Там, на "Свароге", я еще
сомневался, здесь убедился окончательно. Отрицая наше
существование, они даже не пытаются заселить станцию
охранителями. Что там заселить! Они и назвали-то ее как?
Станция... Остановка то есть. Если вы живете здесь, так и зовите
домом... Вот я, например, кто? Бес-хороможитель. Но за свои
четыреста лет нигде и никогда не слыхивал о
бесах-станциежителях. А черные силы дважды приглашать не надо,
они сразу тут как тут, обжились здесь, закрепились. Теперь легче
старый дуб выкорчевать, чем их отсюда выгнать.

Фролов скривился. Похоже,эта отповедь его не убедила. Вот если
бы здесь вражеская диверсия приобрела такую же угрожающую форму,
как на "Свароге", никого агитировать не пришлось бы. А
перегрызенные кабели... Это не адская собака.

-- Но как вы докажете?

-- Мы не будем ничего доказывать, -- вмешался я. --
Предоставим это гремлинам.

-- Гремлинам? -- не понял Фролов.

-- Им самым. Снова вернется тринадцатое число...

На лице полковника отразилось некоторое смятение. А Ерофей
мстительно добавил:

-- Раз все это попусту, сниму обереги и печь раскатаю.

Фролов заколебался.

-- Я, разумеется, в это не верю, но у меня есть приказ
начальства. Может не стоит ломать то, что уже сделано? Пусть
себе стоит.

Мы с домовым переглянулись и перемигнулись.

-- Но серебряную проволоку все-таки натяните.

ВОЛК-ГРЕМЛИН

Теперь мы знали, куда пропали гнезда гремлинов, но знание это не
принесло нам большой радости. Станция постепенно приобретала все
более дикий вид. Вылазки зеленых вредителей не были
скоординированы, но убытки причиняли очень и очень серьезные. У
меня мурашки по коже бегали, когда я представлял, что случится,
если эти неорганизованные банды получат командира, который
создаст хоть подобие регулярной армии. Чего-то профессор
недоучел, но как использовать его промах? Пока станция
превратилась в простой кусок железа, невесть зачем крутящийся на
орбите.

Самое скверное, что и посоветоваться было не с кем. Ерофей с
головой ушел в собственные дела. По его требованию на
"Свароге" и "Перуне" тоже спешно начали
выкладывать печи. Он метался между станциями, то и дело летал на
землю, вел какие-то таинственные переговоры, никого не
посвящая в их суть, мелькали неприятные физиономии его
приятелей-домовых. Деловой стал, черт побери! Слишком быстро
гордость переросла в обычное зазнайство. Ерофей даже обмолвился,
что неплохо бы при столичном управлении КГБ организовать
закрытую школу каменщиков для кладки печей стратегического
назначения, а бесов-хороможителей выделить в отдельное
Управление. Скажем, четырнадцатое.

Так что просыпался я каждый раз с самыми грустными мыслями. До
сих пор мы только оборонялись. Даже лихорадочная деятельность
домового тоже была лишь арьергардными боями. Но еще ни одна
кампания в военной истории не выигрывалась единственно обороной.
Атака и только атака.

Я встряхивался и выползал из-под теплых одеял. Изгрызенная
остренькими зубками гремлинов система обогрева станции в
последнее время часто барахлила. Ума не приложу, что вкусного
они находили в нагревательных элементах, но ведь жрали! Хорошо
еще у них хватило ума не выводить системы из строя окончательно.
Ведь при космическом холоде и гремлинам пришлось бы несладко.
Поэтому они только пакостили, но не вредили по-настоящему.

Вот и сегодня. Подвывая от холода, я бросился к умывальнику,
повернул кран... и в лицо мне ударила струя невозможно холодной
воды. Я отлетел в сторону, словно она била под давлением сто
атмосфер. Лязгая зубами, весь синий, я горестно уставился на
кусок трубы, предательски легко выскочивший из переборки. Труба
была перегрызена. Мерзавцы! Только бы мне до вас добраться!

Что-то холодное и мокрое лизнуло мои босые пятки. Я вновь
панически взвизгнул. Оказалось, на полу успела собраться
изрядная лужа. Кое-как закутавшись в одеяло, я дошлепал до
пульта голо. Лицо дежурного техника, возникшее передо мной, было
измучено до крайности, глаза воспалились и покраснели. Техникам
доставалось сверх всякой меры.

-- Что случилось, генерал? -- неприязненно спросил он.

Я вполне понимал причину раздражения. Обещал спасти станцию, а
сам каждый день кидается за помощью.

-- Вода,-- коротко сказал я, опасливо поглядывая вниз. Под
письменным столом уже играл небольшой водоворот, в котором
беззаботно кружились мои бумаги.

-- И у вас тоже?

-- А у кого еще?

-- Лопнули трубы в четырнадцати каютах. Ваша пятнадцатая, и,
полагаю, не последняя.

-- Как так "последняя"!? -- взвился я.

-- Хорошо, пусть будет первая, -- не стал спорить техник.

-- То-то, -- недовольно проворчал я. -- Забыли, кто генерал.

Я убрал изображение техника, сгреб с кресла потрепанную форму,
подхватил пулемет, с которым теперь не расставался, и вышел в
коридор. Старательно вытер ноги и оделся, принял некоторое
количество согревающего снадобья. Судя по мокрым полотенцам,
валяющимся перед дверями кают, техник не преувеличивал. Я решил,
что если прапорщики бросают полотенца в коридоре, то мне и
подавно позволено, не стал ничего убирать и отправился
завтракать.

В кают-компании было уже пусто, только Фролов допивал чай. Судя
по неприятному запаху и розовому лицу полковника, он тоже успел
согреться.

Фролов вяло махнул рукой, приветствуя меня.

-- С добрым утром, -- бодро ответил я.

Фролов плюнул.

-- Что за упадочный пессимизм, полковник? Вы должны показывать
пример подчиненным, а сами вконец расклеились. Какие выводы
может сделать личный состав?

-- Вода едва не залила реакторный зал, -- глядя куда-то в
потолок невпопад сказал Фролов. Только сейчас я заметил, что у
него дергается левая щека. -- Представляете, какой начнется
тарарам, если реактор взорвется? Звону на весь космос, а
северные сияния не то что в Москве, в Мозамбике видны станут.
Или вы думаете, что они хотели просто искупать нас?

-- Возьмите себя в руки! -- гаркнул я.

Все-таки сказалась выучка. Чашка отлетела в сторону, полковник
вскочил и щелкнул каблуками.

-- Есть!

-- Приведите себя в порядок. Не экипаж, а пиратская шайка
во главе с атаманом. И подумаем вместе, как одолеть эту пакость.

-- Мы уже думали, -- пожал плечами полковник. -- Не даром же
они живут рядом с крысами, сами и есть крысы, только
технологические.

-- Крысы, говорите, -- медленно повторил я.

-- А кто еще? Такая же пакость...

-- Крысы... -- Глаза у меня остекленели и закатились, я перестал
различать окружающее. Идея была близка, сейчас придет
озарение...

Фролов деликатно кашлянул, чтобы вывести меня из оцепенения.

-- Вспомнил! -- Я заорал так громко, что полковник подскочил. --
Волк!

-- Какой волк?

-- Крысиный!

-- Крысиный?! -- поразился Фролов, уже не сомневаясь, что
генерал пал очередной жертвой эпидемии сумасшествия,
хозяйничающей на станции. Спятил на почве постоянного общения с
потусторонним миром.

-- Если мы решили, что это новая порода крыс, так сказать крысы
потусторонние технические, то и средства борьбы нужны такие же,
как против крыс! -- обрадованно выпалил я. -- Все равно станция
уже пришла в такое состояние, что ей ничем не повредишь. Будем
воевать как с крысами. Первое -- крысоловки. Только необходимо
делать их из серебра.

Фролов покрутил головой.

-- Дорогое удовольствие.

-- Потерять станцию обойдется еще дороже. Второе: мы запустим в
их норы волка.

-- Позвольте два вопроса, товарищ генерал. Первый -- откуда мы
его возьмем. У нас здесь боевая орбитальная станция, а не
зоопарк все-таки. Второй -- как волк сумеет протиснуться в щели
крыс... то есть гремлинов. Ведь он сравнительно большой, а норы
сравнительно маленькие.

Я весело рассмеялся с чувством превосходства.

-- Это будет не простой серый волк, а волк-гремлин.

У Фролова глаза выпучились как у рака.

-- Волк-гремлин?

-- Конечно. Только два существа в природе из всех млекопитающих
едят себе подобных: крыса и человек. Странное такое совпадение.
Если гремлины и вправду потомки крыс, мы заставим их поедать
друг друга. Я берусь вывести гремлина-людоеда...

-- Только его нам и не хватало.

-- Не придирайтесь к словам, вы превосходно поняли.

-- Не совсем.

-- Если противник находит новые средства борьбы, то почему бы и
нам не удивить его?

-- Вы полагаете, что он сумеет слопать всю стаю, поселившуюся
на "Хорсе"?

-- Конечно нет, здесь будет другой эффект... -- Я машинально
почесал небритый подбородок и выругался про себя.

Работа закипела, но я подозревал, что он тоже настучал Главному
Маршалу. Во всяком случае я получил очередной нагоняй. Теперь
маршал щеголял отполированной до зеркального блеска бритой
головой и крошечными усиками, напоминающими небрежно
выстриженный квадратный кусочек меха. Что у них стряслось? Опять
перестановки в руководстве?

Прежде всего следовало подготовить помещение. Я выбрал запасной
реакторный зал. Второй реактор пока не установили, но
изолирующий панцирь для него смонтировать успели. Полость
изнутри выстлали серебряной фольгой. Смешно смотрелось это тоненькое
покрытие на массивных свинцовых стенах, но именно фольга, а не
свинец и не сталь были непреодолимой преградой для нечистой
силы. Меня всегда занимал вопрос: почему гремлины, запросто
перегрызая стальные трубы, не в состоянии прокусить тоненький
листик? Может серебро для них на вкус вроде цианистого калия?

Мне не раз приходилось слышать за спиной колкие насмешки,
произносившиеся вроде бы на ушко, но с таким расчетом, чтобы и
мне слышно было. Я не обращал внимания на невежд. Тем более, что
Главный Маршал, многозначительно поглаживая усики, прямо заявил,
что очистка станций начинает затягиваться. Есть такое мнение...
Как обычно при словах "есть мнение" он закатил глаза под
лоб. Короче, есть мнение, что мое Тринадцатое Управление плохо
справляется с поставленной задачей и следует рассмотреть вопрос
об укреплении руководства. Такая перспектива мне определенно не
улыбалась, я поспешил заверить его, что делается все возможное и
невозможное, и если бы не саботаж со стороны экипажа... Маршал
пообещал разобраться и дал мне последнюю отсрочку. Я на всякий
случай накричал на Фролова, полковник устроил разнос подчиненным
и велел им закончить работы вчера.

"Хорс" превратился в исполинский барабан, склепанный из
листовой стали, по которому одновременно молотили два десятка
обезумевших барабанщиков. Люди были близки к форменному
помешательству и совершенно перестали соображать, что
происходит. Только этим можно объяснить, что в переборках
прорубили на пять с половиной отверстий больше, чем
предусматривалось моим планом. С половиной потому, что два
сноровистых сержанта не успели до конца прорубить переборку
винного погреба. Они оправдывались жуткой мигренью и потерей
ориентации, но Фролов им не поверил. Сержанты получили неделю
ареста с отсрочкой приговора. Пока люди работали без перекуров и
выходных, губа была желанным местом отдыха.

Зибелла бесстыдно злоупотреблял благорасположением поваров. Я
начал серьезно опасаться, что он умрет от ожирения, и потому
тоже запряг его в работу. Горностаю поручали выполнение самой
ответственной части плана -- расставить по местам
крысоловки. Зибелла фыркал и плевался, но я приказал, и он
подчинился. Настороженные ловушки было размещены по тщательно
продуманной схеме.

Не буду описывать те гадости, которые устроили нам гремлины за
это время. Наиболее ощутимой потерей стал дерзко отгрызенный и
улетевший в неведомые звездные дали склад вещевого довольствия.
Фролов опять не поверил, что это происки врагов. Обтрепавшийся
экипаж стал выглядеть очень живописно, единообразная форма
канула в Лету. Замелькали какие-то кацавейки, душегрейки. Один из
ракетчиков явился на боевое дежурство в розовой пижаме,
предъявив в оправдание распоротую на узкие ленточки форму. Она
была тщательно исследована, следы когтей были хорошо видны.
Поскольку дежурства все равно превратились в пустую
формальность, Фролов дозволил разовое нарушение, строго указав
на... Последним островком стабильности в рушащемся мире был
нулевой отсек, ракеты пока удавалось сохранить в
неприкосновенности, хотя все системы управления и наведения
вышли из строя.

Первое разочарование мы испытали, когда выяснилось, что гремлины
отнюдь не спешат в любезно расставленные для них ловушки. За три
дня мы сумели поймать только две штуки. Это в то время, когда за
каждой переборкой слышался топот маленьких лапок и скрипение
алчных зубов. Да и эти особи были какими-то тощими, заморенными.
Наверное от бескормицы.

Брезгливо держа гремлина за лапу, Фролов спросил:

-- Этот что ли волком будет? Сомневаюсь.

-- Я тоже.

-- А время идет. Мы свою задачу выполнили,-- в словах полковника
прозвучала плохо скрытая угроза.

Я поскреб в затылке.

-- Надо придумать решительный ход, который круто изменит ход
партии. Жертва ферзя и мат в два хода.

Слегка побледневший Фролов напряженным голосом спросил:

--- Кто будет ферзем?

-- Не пугайтесь, полковник, это только метафора. Образное
выражение. Я не собираюсь сажать человека в ловушку в качестве
приманки.

Но перепуганный до синевы Фролов с этого дня стал обращаться со
мной только с помощью голо.

Отпущенный маршалом срок истекал, дела двигались ни шатко, ни
валко. Пришлось доставать из рукава козырного туза. Я берег его
на самый крайний случай, на черный день. И этот день настал.
Прежде всего я выгнал из реакторного зала всех любопытных и
накрепко запер двери. Прислушался. Тихо. Никого. Только в толще
реакторного панциря копошатся два пленника. Я начертил на полу
магическую пентаграмму и зажег внутри костер из осины. Потом
взял прут орешника, взмахнул им и начал страшным голосом читать
заклинания:

-- Люцифер, Вельзевул, Левиафан! Приди и явись немедленно и
безотлагательно во исполнение заклятия, наложенного на тебя
именем Неизреченного!

Желтое пламя штопором взвилось к потолку, приобрело фиолетовый
оттенок. От огня повеяло холодом, по залу пронесся отчетливый
запах аммиака.

-- Явись! Явись! Явись!

Но никто не потрудился выполнить мой приказ. Внутри пентаграммы
зашевелилось неясное облачко -- и только. Следовало срочно
произвести мультипликацию проекции. Я достал из кармана
маленькую флажку и глотнул пару раз. Показалось мало, и я
добавил. Перед глазами начали летать разноцветные мушки.

-- Явись! Явись! Явись! -- снова истошно возопил я.

И он явился. Такой же маленький и шустрый, как гремлины. Только
цветом не зеленый, а фиолетовый. Я оторопел. Не его я вызывал...

-- В чем дело? -- осведомился фиолетовый, сосредоточенно листая
блокнот и не желая поднять на меня взгляд.

-- Вызывал... -- несмело ответил я.

-- Что надо?

-- Повелеваю тебе...

-- А вот это давайте не будем. -- Фиолетовый широко зевнул. --
Надоело. Все требуют, повелевают. Что за чушь. Если возникла
необходимость сделки -- так прямо и скажите. Подпишем договор в
четырех экземплярах, произведем оплату. Рекламации принимаются в
недельный срок по окончанию работ, предусмотренных контрактом.

Я растерялся.

-- Но ведь это не по правилам.

-- Бросьте вы, -- в голосе фиолетового зазвенела сталь. --
Сейчас не дремучее средневековье. Мы в правовых измерениях
живем, не где-нибудь.

Когда я изложил ему суть дела, он почесал блокнотом рожки.
Что-то долго прикидывал, высчитывал. Наконец сказал:

-- Вывести гремлинов не можем.

-- Почему?! -- взвыл я.

-- Потому что мы являемся представителями той же самой нечистой
силы. Нам этого не простят.

-- Кто?

-- Остальные, -- уклончиво ответил фиолетовый.

-- Но хоть чем-то помочь можете?

-- Можем.

Я снова поскреб в затылке. Приходится возвращаться к
первоначальному плану. Снова потеря времени.

-- Тогда отловите мне пятьдесят гремлинов.

-- И что? -- с проблесками интереса спросил фиолетовый.

-- И посадите их в этот бак.

Фиолетовый поглядел на суетящуюся там парочку. Пленники издали
радостный писк, но фиолетовый только брезгливо поджал губы. Было
заметно, что неудачников он не уважает. Потом фиолетовый снова
начал подсчитывать и записывать, время от времени чертя
хвостиком на полу странные светящиеся значки. Они горели
зеленоватым светом и медленно гасли, как экран телевизора.
Наконец фиолетовый кончил свои сложные выкладки и подвел итог:

-- Миллион. Как будем платить: чеком или наличными?

Я сел, где стоял.

-- Так много?

-- Работа нешуточная, опасная и кропотливая. Меньше никак
нельзя, -- убежденно сказал фиолетовый.

-- Миллион рублей... -- сокрушенно пробормотал я, но фиолетовый
аж зашелся от смеха.

-- Рублей?! Да вы просто спятили! Рубли оставьте себе. Мы берем
только твердой валютой.

-- Какой?!

-- Долларами, конечно.

-- Миллион долларов?

-- Да. И сразу -- никаких расписок и обязательств.

-- У меня нет такой суммы, -- убито сообщил я.

-- Тогда и контракта не будет. -- Фиолетовый повернулся и
приготовился исчезнуть.

-- Стойте! Золотом возьмете?

Фиолетовый почесал щеку и снова что-то посчитал.

-- При соотношении триста долларов за тройскую унцию.

-- Побойтесь бога!

-- Вот его мы ничуть не боимся, -- фиолетовый улыбнулся самыми
уголками губ.

-- Но тройская унция стоит четыреста с лишним.

-- Это у вас. У нас в магических измерениях другой курс. К тому
же свирепствует инфляция. Триста.

-- Согласен, -- сдался я.

-- Но золото вперед.

-- Разумеется. -- Мне только и оставалось, что делать хорошую
мину при плохой игре.

На станции был объявлен аврал. Разыскивался любой предмет, в
котором содержалась хоть крошка золота. Были вырваны все золотые
зубы,сняты все обручальные кольца. Ценой неимоверных усилий был
выплавлен слиточек весом сто граммов.

-- И это все? -- Фролов презрительно поморщился при виде
результатов наших усилий.

-- Вполне хватит, -- заверил я. -- Больше того, я и этот слиток
верну.

-- Здесь что-то нечисто, -- командир станции подозрительно
посмотрел на меня. -- Так не бывает.

-- В обычных реальностных измерениях. Полковник, вы уже могли
убелиться, что весь ваш так называемый жизненный опыт ломаного
гроша не стоит в магическом мире. Вы его совершенно не знаете.
Там никому не нужно наше золото. Жители магических измерений
пользуются его зеркальным отражением. Я положу слиток перед
зеркалом, этот проходимец заберет себе отражение -- и все. Мы
расплатились.

По лицу Фролова поползла глупая улыбка.

-- Но ведь одного слитка будет мало.

-- Правильно. Поэтому я положу его перед зеркалом еще раз.

-- А потом?

-- Потом в третий.

-- А потом?

-- Четвертый, пятый, сотый. Пока расчет не завершится.

-- И слитку ничего не сделается?

-- Решительно ничего. Ведь забирать будут только его отражение.
Я еще фиолетовому и взятку дам.

-- Тра-ля-ля! -- Полковник встал на цыпочки и замахал руками. --
Я все-таки сошел с ума!

К счастью врач оказался поблизости.

С фиолетовым мы расплатились нормально, не возникло никаких
претензий. Насчет взятки я, конечно, пошутил, но вроде бы дал
ему два лишних отражения. А, чего там мелочиться. Тем более, что
свою часть контракта фиолетовый выполнил без промедления. К
вечеру того же дня подготовленный резервуар был полон
гремлинами. Они так и кишели -- зеленые, хвостатые, злобные. Не
те два бедолаги, гремлины в самом соку, мускулистые и дикие.
Даже заглядывать в яму было жутко.

Одно только мне не давало покоя -- с кем это я заключил сделку?
Этот шустрый и фиолетовый явно не походил на вызывавшихся мною
демонов. Кто же он? Я определить не смог. Ерофей, которому я
рассказал о новом знакомом, тоже лишь пожал плечами. Не видел,
не слышал, не читал. Может я случайно прорвался в новые
измерения, еще не освоенные волхвами?

На ночь к баку приставили часового, в магазин автомата были
набиты драгоценные патроны с серебряными пулями. Я предвидел,
что ненасытная орда попытается освободить товарищей. И оказался
прав -- дважды стайки гремлинов пытались подобраться к
резервуару, но очереди серебряных пуль отгоняли их. На полу
остались лужицы зеленоватой крови и клочья немытой шерсти.

Ближе к утру часовой запросился к маме. Из бака доносились
визги, шуршание и хрустение. Даже на первый взгляд количество
заключенных изрядно убавилось. Не думаю, что причиной тому был
голод. Скорее злобный нрав гремлинов. Я лично встал на часах.
Полковник Фролов продолжал спать тяжелым наркотическим сном,
врач все еще опасался за его рассудок.

Я отбил новую попытку прорваться к реактору и задал гремлинам
хорошую трепку. Ведь я стреляю только в десятку. Противник
усвоил урок, но на всякий случай стены реакторного зала обили
ореховыми прутиками на серебряных гвоздях. Это не слишком
надежно, однако в трудную минуту пригодится.

На пятый день в баке осталось не более десятка тварей. Но уж это
были настоящие звери. Сплошные зубы и когти. Зеленый мех на
загривках стоит дыбом, хвост торчит как палка... Трое рядовых
были пойманы за недозволенным делом. Они устроили тотализатор на
гремлинов -- какой из них уцелеет. В кассе тотализатора
оказалось в общей сложности около пяти тысяч. Неплохо! Пойманные
заявили, что собирались взять себе только небольшой процент. Все
остальное должны, якобы, получить победители. Ставки были
коллективные, даже офицеры приняли участие в этом разврате. Я
сначала хотел отдать их под трибунал, но передумал. Деньги
отобрал в Фонд мира. В тот же вечер в полутемном коридоре в меня
кто-то стрелял. Между прочим, оружие имеется только у офицеров.
Мало мне войны с неприятелем, свои в спину начали палить. Та-ак,
обстановочка. Все вернул назад и сам поставил сотню на гремлина
с обломанным правым рогом. Потом сказали, что его кличка была Генерал.
Была, была, да сплыла вместе с моей сотней. Правда, эти
мошенники пообещали мне три процента с общей суммы ставок. Мне,
генералу, начальнику Управления?! Дисциплина ни к черту. Доложил
Главному маршалу. Тот почесал усишки и пообещал принять самые
суровые меры.

Через неделю в баке остались всего два гремлина. Они за это
время заметно подросли. Если фиолетовый приволок мне малышей
сантиметров по десять росточком, эти стали по крайней мере
вдвое выше. Человек пять постоянно крутились возле бака, ожидая
последнего боя. Пост я убрал за ненадобностью. Все равно теперь
ни один гремлин в бак не сунется, разве что самоубийца.

Да, интересная новость -- врач разрешил Фролову вставать.

Под вечер этого знаменательного дня состоялась решающая схватка.
Гремлин со странным синеватым отливом шерсти подкараулил момент,
когда соперник неосторожно повернулся к нему спиной, прыгнул и
сломал ему хребет. Зрители разразились громкими воплями, прямо
как на хоккее. Случайно или нет, но цвет шерсти нашего
волка-гремлина напоминал цвет офицерского мундира. И кличка
хорошая -- Оберст. Вообще-то у него в морде действительно
проглядывалось нечто гестаповское. Победитель уже навострил
зубы, чтобы плотно поужинать, но под радостные крики болельщиков
был извлечен из бака и отнесен в кают-компанию. Ему был
предложен изысканный ужин -- белый хлеб, варенье, котлеты.
Оберст принял подношение благосклонно, хотя котлеты отверг
вежливо и твердо.

-- Братцы, да он же совершенно ручной, -- изумленно сказал
главный инженер станции, ощупывая карман, куда только что сунул
пачку банкнот.

-- Точно, -- подтвердил кто-то из солдат, поглаживая гремлина по
спинке. Оберст от избытка чувств замурлыкал словно кот.

Зибелла, не без оснований считавший себя всеобщим любимцем,
оказался оттесненым на второй план. Самолюбивый горностай
оскорбился до глубины души. Он торжественно забрал из кухни свою
мисочку и перебрался обратно в мою каюту. Я простил изменника.

Экипаж станции с нетерпением ждал, что будет дальше. Никто толком
не представлял, чем займется волк-гремлин. Мы
предвкушали, как он начнет давить зеленую заразу. Опеку над
Оберстом неожиданно взял врач, оказавшийся большим любителем
животных. Он сказал, что Оберсту вредно много общаться с людьми,
это расшатает его нервную систему... Словом, наговорил всякого
вздора и уволок Оберста к себе в медотсек. Ехидный начальник
штаба предположил, что медик тренируется на животных.

Утром Оберст плотно позавтракал и вышел из медотсека в коридор.
Он совершенно не пугался людей, но и общаться с ними не желал.
За гремлином немедленно увязалась целая толпа сопровождающих.
Мне как генералу неудобно было бежать рядом с солдатами, поэтому
мы с Фроловым следили за ним с помощью голо.

-- Какая милашка, -- были первые слова полковника при виде
Оберста.

Система наблюдения за станцией накануне была по моему приказу
отремонтирована, и я надеялся получить максимум удовольствия.

Топоча копытцами Оберст прогулялся по коридорам, обнюхивая самые
укромные закоулки, заглянул в кают-компанию, где дневальные
прибирались после завтрака. Не понравилось. От двери реакторного
отсека он шарахнулся, как от чумного барака. Возможно у Оберста
оставались какие-то неприятные воспоминания.

Среди зрителей помаленьку начало нарастать нетерпение.

-- Скоро? Когда он ловить начнет?!

Но Оберст не торопился. Он шествовал по коридорам
"Хорса" с важностью настоящего монарха, вступившего на
престол и совершающего коронационный тур. Гремлин принципиально
не замечал людей, только неприветливо фыркал, если кто-то
неосторожно топал рядом. Все-таки росточка он был невеликого.

И когда зрители уже были готовы взорваться негодующими криками.
Оберст заметил норку, прогрызенную гремлинами. Он остановился,
нервно подергивая хвостиком с кокетливой кисточкой на конце.
Потом шумно втянул воздух поросячьим рыльцем. Видимо запах был
достаточно соблазнительным, потом что Оберст плотоядно
облизнулся. Глазки его загорелись кровожадным огнем, он радостно
пискнул и стремительно юркнул в нору. Никто и слова вымолвить не
успел.

Люди остались ждать неведомо чего. Кто-то покашливал, потянулись
сигаретные дымки. Наиболее нетерпеливые начали строить
предположения о том, что сейчас происходит в глубине гремлинских
ходов и лазов. Но камер там не было, поэтому даже мы с Фроловым
могли лишь гадать. Потом горячие головы уверяли, что слышали
топот крошечных копытец внутри переборок и вентиляционных труб,
но я склонен считать это игрой разгоряченного воображения. Зато
раздавшийся в медотсеке истерический вопль был совершенной
реальностью. Орал доктор, пригревший Оберста.

Фролов поспешно переключил обзор на коридор медотсека.

Врач в разодранном халате, белый как мел, старательно пытался
вжаться спиной в переборку, слиться с нею, раствориться в
титановой стали. Трясущейся растопыренной ладонью он тыкал
куда-то в сторону и бессвязно лепетал:

-- Там... Там... Там...

-- Что такое? -- спросил командир станции по громкой связи.

Врач поднял перекошенное лицо к динамику и выдавил:

-- У-ужас-с.

-- Какой ужас? -- оправившийся Фролов был беспощаден к
проявлениям чужой слабости.

Но доктор отвечать уже не мог. Он затравленно взвизгнул и
дробной рысью припустил по коридору, только каблуки засверкали.

Встревоженные люди подбежали к двери медотсека. Даже полковник,
которому ничто не грозило, немного помедлил, прежде чем
переключить обзор. Наконец к медотсеку прибыла спешно
сформированная группа захвата. Кто-то опрометчиво предложил
сначала кинуть внутрь газовую гранату, но его вовремя
остановили. Начальник штаба решил проявить мужество и героизм.
Щелкнув предохранителем автомата, он скомандовал:

-- Открывай!

И, очертя голову, ринулся в распахнутую дверь. Зрители поспешно
закрыли ее, чтобы обезопасить себя от возможных последствий
подвига. Прогремела длинная очередь, раздался звон бьющегося
стекла, и все смолкло. Фролов положил дрожащую руку на
переключатель.

-- Смотрите! -- раздался звенящий от напряжения голос начальника
штаба.

Командир станции переключил обзор. Сначала мы не могли ничего
понять, а потом бешено захохотали. Было в этом смехе нечто
истерическое, мы снимали напряжение.

Расколоченные вдребезги шкафы засыпали весь медотсек стеклянной
пылью. Но стрелял начальник штаба единственно с перепугу. Врага
не было.

На стерильной белизне операционного стола аккуратным рядом были
разложены три гремлиньих тушки. Насколько я мог судить, у них
были перекушены шейные позвонки. Покойники до омерзения походили
на странных зеленоватых крыс, неведомо зачем принесенных в
святая святых медицины. Не удивительно, что помешанного на
чистоте доктора едва не стошнило при виде подобного кощунства. А
в изголовье стола сидел наш Оберст и старательно вылизывал
шерстку. Только недовольно морщился, принюхиваясь к пороховому
дыму.

-- Я же говорил, что он прелесть, -- сказал полковник.

Я внимательно посмотрел на Фролова. Ранее за ним не замечалось
подобной сентиментальности. С чего бы? Или события последних
дней наложили неизгладимый отпечаток на его психику?

Оберст потянулся, сладко зевнул, свернулся клубочком, не обращая
внимания на застывшего статуей начальника штаба. Тот уставился
на волка-гремлина ошалелыми глазами и, неестественно высоко
поднимая ноги, вышел из медотсека, тихонько прикрыв за собой
дверь.

-- Т-с-с... -- шопотом сообщил он. -- Не шумите, а то разбудите.
Он решил вздремнуть.

Глядя на эту комедию, Фролов с недоверием спросил:

-- Три штуки за один раз конечно неплохо. Но ведь их сотни и
сотни. Разве Оберст сумеет их всех передавить?

-- Я сам не очень хорошо знаю, что происходит в подобных
случаях, но только крысиный волк -- самое верное средство
избавить корабль от крыс раз и навсегда. Как волки справляются с
крысами -- не ведаю. Однако, думаю, через самое малое время на борту
не остается ни единой.

-- Подождем, -- согласился полковник. -- А ведь он само обаяние,
-- со странным выражением добавил Фролов.

Врач, оправившись от шока, постарался загладить свою вину перед
Оберстом и снова принялся его опекать. Тем более что наш
волк-гремлин с первого дня приобрел странную привычку
раскладывать трофеи очередной охоты исключительно на
операционном столе. Доктор для порядка добродушно ворчал на
него, но потом всегда менял гнев на милость и угощал охотника
чем-нибудь вкусненьким -- печеньицем, ложечкой сгущенки,
яблочком, ласково приговаривая:

-- Заслужил, заслужил.

Оберст жмурился и урчал.

Вообще у волка-гремлина оказался очень странный вкус. Неделя,
проведенная в панцире реактора, определенно перевернула что-то в
его бедной головенке, и Оберст стал убежденным вегетарианцем. Он
плевался и фыркал при одном только запахе котлет и колбас, а
сырое мясо повергало его в форменную истерику. Он визжал,
царапался и стремглав бежал прочь. Как такое вегетарианство
сочеталось с неистовой свирепостью -- непонятно. Только Оберст
душил любого гремлина, попавшегося ему на глаза.

Тем временем среди оккупировавших закоулки станции зеленых
чертенят началась форменная паника. Днем и ночью из-за переборок
доносились шорохи и топот, резко усиливающиеся в часы промысла
Оберста. До нас долетали перепуганный визг и отчаянная грызня.
Однако волк-гремлин неизменно выходил победителем из всех поединков.
А гремлины так перепугались, что позабыли обычную
осторожность. Они стали бегать коридорам станции даже днем, чего
раньше себе не позволяли. Верхом нахальства было происшествие на
совещании в штабе, когда, спасаясь от разъяренного Оберста, один
из гремлинов взлетел на стол, перебежал под носом у опешивших
офицеров прямо по бумагам и прыгнул на плечо зама по вооружению.
Толстый и краснолицый майор завопил, как первоклассница,
обнаружившая у себя в портфеле лягушку, и опрокинулся на пол
вместе со стулом, набив на затылке изрядную шишку.

Впрочем, гремлина этот отчаянный трюк не спас. Оберст оказался
проворнее, настиг его в углу отсека и прокусил затылок. Потом,
польщенный вниманием собравшихся, торжественно взгромоздил тушку
прямо на колени Фролову.

Тот сначала оторопел, но, видя сияющего неподдельной радостью
Оберста, ласково пробормотал:

-- Вот негодяйчик.

Оберст ликующе запищал, вполне согласный с похвалой в свой
адрес. А дальше произошло и вовсе неожиданное. Командир станции
достал из стола шоколадку и протянул гремлину:

-- Получай, отличник боевой и политической.

Оберст с чмоканьем вгрызся в лакомство, а Фролов предложил:

-- Перейдем в другой кабинет. Не будем ему мешать.

Положение на станции заметно менялось к лучшему. Первыми это
заметили многострадальные техники. Если помните, "Хорс"
долго мучился от различных неполадок в инженерных системах. Но
вот снова в трубах зажурчала горячая вода -- и мир не рухнул.
Отремонтировали систему снабжения холодной водой, и оказалось,
что ежедневное умывание не подрывает дисциплину.

Однако поголовье гремлинов не убывало, что заметно нервировало
Фролова. Хотя вредительство прекратилось, было очевидно, что
опасное соседство таит в себе постоянную угрозу новых нападений.
Да и Главный Маршал, сначала удовлетворенный обнадеживающими
рапортами Фролова, теперь начал гневаться. Я клятвенно заверил,
что через три дня даже ищейка на станции гремлинского духа не
учует, если только мне развяжут руки. Главный Маршал почесал
усики, хмыкнул и приказал Фролову исполнять любые мои приказы в
течение трех дней, после чего препроводить под стражей в
распоряжение военной прокуратуры. Фролов уточнил: в любом
случае? Главный Маршал поправил: если гремлины не выведутся.

Мне взгрустнулось. Вот она человеческая неблагодарность. Я спас ему
две станции -- "Сварог" и "Хорс", а ему все
мало. Я вызвал Ерофея, с головой ушедшего в печные дела.

-- Что скажешь?

-- Если их просто выкинуть, они прилетят снова, -- мудро сказал
домовой.

-- А как твоя печка?

-- Ты сам говорил, что против гремлинов она не поможет.

-- Значит, мне конец... -- Я хлебнул из фляжки.

Ерофей горестно всхлипнул.

-- Мне будет не хватать тебя.

Я треснул кулаком по столу.

-- Рано хоронишь! Вот придумаю...

-- Думай.

И вдруг ослепительной молнией сверкнула догадка.

-- Придумал!!!

Наверное только приговоренный к смерти способен на подобное
озарение. Когда я сделал заказ, начальник отдела снабжения
отказался его выполнять. Я прикрикнул, он помчался к Фролову.

-- Вы это серьезно?

-- Как никогда. Вы слышали распоряжение Главного Маршала,
исполняйте.

И на станцию рекой потекло спиртное. Водка, коньяк, виски,
ликеры, вина, экзотические сакэ и пулька. Не знаю, сколько его
усохло по дороге на станцию, только весь экипаж ходил очень
веселый. А я лихорадочно экспериментировал над трупами
гремлинов. Они так похожи на зеленых чертей, что несомненно
должны появляться и исчезать в алкоголе. Но в каком напитке?
Приходилось лихорадочно составлять таблицы растворимости
гремлинов в спиртном. После ряда экспериментов выяснилось, что
лучше всего на них действует наш родной первач. Американские
чертенята не устояли перед ним!

По моему приказу панцирь запасного реактора был залит
первачом.Оберсту настрого запретили заходить в этот отсек, да он
и сам не рвался. Гремлины, естественно, искали убежища именно
там. А дальше... Бульк -- и нет!

Три дня были конечно преувеличением, но через пять дней на
станции не осталось ни одной твари кроме Оберста. Это событие мы
хорошо отметили, и на разговор с Главным Маршалом в центральный
пост меня принесли.

-- Молодец, -- похвалил он меня. -- Я уже почти совсем собрался
тебя расстрелять, но ты все-таки справился. Благодарю за службу,
генерал.

-- Служу Советскому Союзу, -- простонал я.

-- Теперь можете приступать к очищению станции "Перун",
-- напутствовал меня маршал.

-- Что делать с... раствором? -- спросил Фролов, когда связь
прервалась.

-- Я думаю, что по мере высыхания гремлины будут
выкристаллизовываться из него. Поэтому...

-- Что?!

-- Раствор надо выпить!

Восторженное и искреннее "Ура!" прокатилось по всей
станции. Личный состав радовался завершению борьбы с врагом.

ШУТКИ ГОСПОДИНА ПРОФЕССОРА

Когда мы прилетели на "Перун", по корабельному времени
стояла глубокая ночь. Едва глянув на качающиеся от усталости
фигуры высокой комиссии, командир станции полковник Дятлов
потянул носом и, не задавая лишних вопросов, приказал отвести
нас спать. Правильно сделал. Но я автоматически отметил, что нас
поместили не в каютах, а торжественно проводили в адмиральский
салон. Похоже, "Перун" прижало крепко, я различил даже
мелькнувший в отдалении оркестр. Ну и встреча! Однако я так хотел
спать...

Адмиральский салон на "Перуне" был обставлен с прямо-таки
вызывающей роскошью. Я заподозрил, что и проектировщики, и
строители станции страдали полным отсутствием вкуса. Каюта
боевой орбитальной станции? Больше всего это походило на
дворянскую гостиную середины восемнадцатого века. Золоченая
гнутая мебель стиля рококо, шелковые занавески и драпри со
множеством кистей,замысловатое бронзовое литье, кустистые
пальмы... Как они здесь прибираются? Уму непостижимо.

Но утомительный перелет и предшествующие события настолько
измотали меня, что я рухнул поверх покрывала и провалился в
беспамятство, едва голова коснулась подушки. Обычно сон приносит
расслабление и отдых, на сей раз все было иначе. Мне мерещились
какие-то неясные кошмары и ужасы... Зловещие черные силуэты
преследовали меня по бесконечным тоннелям, беспощадные когтистые
лапы хватали и принимались душить... Я с криком просыпался и
вновь засыпал. Поэтому когда чья-то рука похлопала меня по щеке,
я вскочил с диким воплем и схватился за пулемет. Вы можете
представить себе поездку, где генерал даже мыться ходит с
пулеметом? Такова наша тяжелая работа по обеспечению
государственной безопасности.

Разбудивший меня, при виде пулеметного дула, уткнувшегося ему в
грудь, стремительно юркнул под кровать. Я только величайшим
напряжением воли удержал палец на спусковом крючке.

-- Выходи, -- приказал я. -- выходи, или я буду стрелять.

-- Подожди минуту, -- из-под кровати показался сконфуженный
Ерофей, предусмотрительно поднявший руки. -- Не пальни со
страха.

-- Да, напугал ты меня изрядно.

Я опустился на кровать, держа пулемет на коленях. Никогда в
жизни я не чувствовал себя так скверно. Меня как будто долго
жевали гнилыми зубами, голова просто раскалывалась. Полумрак,
царивший в салоне, действовал мне на нервы, и я потянулся к
регулятору, чтобы добавить света. Но домовой перехватил мою
руку.

-- Подожди. Я кое-что подслушал и поспешил к тебе. Готовится
преступление, и мы должны схватить злоумышленников, но для этого
необходима темнота. Иначе они не рискнут показаться, и топор так
и останется висеть над нашими головами.

-- Кто?! -- флейтой взвизгнул я. В последнее время я вообще
частенько разговаривал на повышенных тонах. Но мохнатая лапка
Ерофея запечатала мне рот.

-- Т-с-с.

Я невольно покрепче сжал нагретый ладонями ствол. Ерофей еще
сильнее притушил свет, мне начало мерещиться, что я попал в
тот самый тоннель из кошмара. Вот как действуют на нормального
человека балдахины! В салоне повисла напряженная тишина. Вдруг я
услышал приглушенное постукивание и шуршание. Они пришли! Или
это просто вздыхала вентиляция?

Минуты тянулись бесконечно. Но Ерофей не ошибается в подобных
случаях. На черные козни у него исключительное чутье.

Внезапно в бронзовой фигурной решетке прямо над кроватью
мелькнуло светлое пятно -- бегущий далекий отблеск, будто
кто-то неосторожно посветил изнутри фонариком. Шуршание
усилилось, долетел невнятный писк. А потом послышалось тонкое,
нежное шипение, словно из проржавевшей трубы пробивалась тонкая
струйка пара.

-- Ты видишь ее? -- взревел Ерофей, отбросив всякие
предосторожности. -- Видишь?!

С выражением ужаса и отвращения на побледневшем лице он принялся
хлестать по бронзовой решетке неизменным прутом омелы. Шипение
стало сильнее. Мои напряженные нервы не выдержали, я вскинул
пулемет и нажал на спуск. Пулемет забился и задрожал, точно
живой, выплевывая струю раскаленного серебра. Я стрелял не
целясь, единственно чтобы немного успокоиться. Пули с визгом и
щелканьем рикошетировали куда попало и носились по всей комнате.
Мы подвергались очень серьезной опасности, даже более серьезной,
чем подкрадывавшаяся к нам из вентиляционной трубы.

Хотя я стрелял навскидку, мой прицел оказался достаточно верным,
Очередь с корнем выворотила вентиляционную решетку,
провалившуюся внутрь шахты. Еще я подстрелил три осветительные
панели на потолке, дисплей, венский стул и зеркало. Тьфу ты, вот незадача.
Разбитое зеркало -- дурной знак. Наконец диск пулемета опустел,
он поперхнулся и замолчал, прежде чем я успел расколошматить еще
что-нибудь.

Лишь теперь Ерофей включил свет на полную мощность (какая
осталась). В разбитых панелях трещало и искрило, потолок мигал в
такт треску. Неверный дергающийся свет обрисовал на подушке
развивающуюся желтую ленту в коричневых крапинках. Прямо на том
месте, где час назад покоилась моя голова. Вся подушка была
забрызгана оранжевой жидкостью. Пестрая лента приподняла
крошечную граненую головку, высунулся раздвоенный язычок,
прозвучало слабое шипение.

-- Эфа, -- морщась, пояснил Ерофей. -- Песчаная гадюка. Самая
опасная змея Средней Азии.

Зубы у меня невольно лязгнули.

-- Кошмар, -- только и смог выдавить я. -- Ты спас мне жизнь.
Если бы эта гадина меня ужалила...

-- Вот что значит подслушать чужой разговор, -- вздохнул Ерофей.
-- Профессор...

Какая-то смутная догадка мелькнула у меня. Где-то я подобное
слышал или читал.

-- Пестрая лента... -- пробормотал я. -- Пестрая лента... Что бы
это значило?

-- Это были профессор и какой-то сенсей.

-- Кто?

-- Сенсей.

-- Опять восточные мотивы. -- Я погрозил кулаком невидимому
врагу. -- Я им покажу харакири Кришна-харе. Ты их видел?

-- В том-то и фокус, что нет. Коридор длинный прямой, хорошо
освещен. Но когда я выглянул, никого не было, как сквозь стену
прошли. -- Ерофей почесал бороду. -- Не понимаю.

Разгадка была совсем близко, следовало только немного напрячься.
Применим дедуктивный метод.

-- Профессор математики, Семь Сотых... Если это написать
цифрами... Пестрая лента... Эврика! Вспомнил! Ерофей, теперь я
знаю, кто наш противник. Это опасный враг, но, зная кто нам
противостоит, мы получаем серьезное преимущество. Пестрая лента
и профессор математики. Большая светящаяся собака. Вот ключи!

Ерофей задумчиво поковырял в носу.

-- Не знаю таких.

-- Надо читать Конан-Дойля.

-- Иностранец, -- Ерофей брезгливо сплюнул.

-- Видишь, чтение оказалось полезным.

-- Ты уверен?

-- Абсолютно. Нам противостоит дух профессора Мориарти.

Ерофей неожиданно взорвался.

-- Чтобы справиться с ним придется вызывать дух Шерлока Холмса.
Сделать тебя генералом Верховный Совет мог, но добавить серых
клеточек в голову даже ему не под силу.

-- Ты все знал? -- поразился я.

-- Конечно. Мы гимназиев не кончали, но кое-что знаем.
Сматываться надо, пока не поздно.

-- Мы уже столько сделали.

-- Всякое везенье однажды кончается.

Я задумался. Определенный резон в словах Ерофея имелся.

-- Нет, -- наконец решил я. -- Мы доведем дело до конца, пусть
это будет наше последнее дело. Если бы здесь присутствовал
настоящий профессор, я и то не отступил бы. Но это всего лишь
его дух, жалкая тень. С духами мы дрались не раз и всегда
успешно. Победим и теперь.

В этот момент разбитые панели наконец замкнуло, с потолка
слетела струя сине-зеленых искр, полыхнуло пламя. Свет
окончательно погас, и мы как ошпаренные вылетели в коридор.
Оставаться в разгромленном салоне было выше наших сил. Хрипло
взревела сирена пожарной тревоги, с глухим стуком с потолком
полетели тяжелые щиты брандмауэров.

Подбежавшая аварийная партия остолбенела, увидев нас. Мы
выглядели как безумцы, вырвавшиеся на свободу из сумасшедшего
дома. Законченные, всклокоченные. Я сжимал дымящийся пулемет.

-- К командиру станции, -- приказал я.

Самое странное, что прилетели мы на "Перун" практически
напрасно. Полковник Дятлов, не скрывая радости, проинформировал
нас, что никаких происшествий на станции не имело быть. То есть
одно время наблюдались неполадки, но их устранили, они больше
не повторяются. Связывалось это с уже знакомым эффектом вечного
тринадцатого. Но Ерофей, построив печку и поселив в ней домового
Савелия, привел звезды к нормальному расположению.

Ерофей немедленно задрал нос, особенно когда Дятлов сказал, что
считает своим прямым долгом ходатайствовать перед начальством о
награждении полковника Ерофея... И так далее.

Зачем же тогда объявился профессор со своей подручной?

-- Он хочет отомстить, -- предположил Дятлов.

-- Он потерял все и потому особенно опасен, -- согласился я.

Вот и подошло время решающей битвы. Точнее -- последней. Все
решилось много раньше. Мориарти плохо подготовился, его карта
была бита. Рассеян и уничтожен ударный отряд наемников югэки
бутай. Растворены и выпиты гремлины. Приручена собака
Баскервилей (Да! Именно она!). Профессор не был стратегом. Он не
скоординировал удары, наносил их не в полную силу. Потому его
проигрыш был предрешен. Но оставалась личная месть.

Гоняться за духом профессора по всей станции я не собирался. Еще
меньше хотелось ждать, пока он подошлет новую змею. Или наемного
убийцу. Вполне реально было появление духа Аль Капоне, Старца
Горы или Спека. Поскольку сейчас подавляющее численное
превосходство было на моей стороне, я счел возможным применить
разруганную кордонную стратегию. Мы отсекли палубы одну за
другой орехово-серебряным щитами, проводили ритуалы изгнания
духов... И так целеустремленно и методически преследовали
профессора, пока не загнали его в угол. В распоряжении духа
осталась только прогулочная палуба. Здесь возникли некоторые
сложности. Мы остановились, чтобы передохнуть. Тем более, что
мне не нравилось поведение Дятлова. Полковник проявлял
подозрительный интерес к нашим действиям. Уж не собирается ли он
избавиться от нас, переняв наши знания.

Итак, для торжественного завершения операции оставалось совсем
немного -- самому войти в ту часть станции, где скрывался
обезумевший от злости и страха дух, и покончить с этим исчадием
ада, не дожидаясь новых козней. Однако заходить в клетку к
бешеной крысе меня не тянуло. Ерофей тоже не вызвался
добровольцем, а про Зибеллу я уже не говорю. Хотя у Зибеллы
имелись свои мотивы. Как мы и предполагали, вездесущая Семь
Сотых сумела пробиться к своему хозяину. Горностай пылал жаждой
мести, однако предпочел бы встретиться с крысой все-таки не на
прогулочной палубе.

Сейчас самое время немного объяснить, в чем дело. Я почти не
касался устройства станции. Все прочие палубы имели сугубо
функциональное назначение -- жилые каюты, посты управления,
агрегатные отсеки, склады и так далее. Но прогулочная палуба...
В соответствии с соответствующим приказом были приняты
соответствующие меры по обеспечению соответствующих условий
отдыха. Там можно было встретить тропическую сельву, альпийские
пейзажи, атоллы и лагуны, пустыню Калахари... И еще все, чего
душа пожелает. Чудеса фантоматики делали отдых полноценным и
разнообразным. Но какая-то умная голова вынесла управление этими
чудесами из центрального поста на ту же самую палубу! Дежурной
смене, мол, не стоит забивать голову всякими пустяками. Следует
стоять на страже, а не думать о виндсерфинге. Так что мы не
могли знать куда попадем, и профессор получал все выгоды
внезапности. К тому же замечу, что на прогулочной палубе
наблюдались самые сильные эффекты проецирования магических
измерений. Это вполне понятно. Люди отлично знают, что здесь нет
никакой лагуны Лаго Маджоре, однако стараются убедить себя, что
видят несуществующее. Прочее -- элементарно.

Сначала Ерофей молодецки предложил взломать наружную обшивку, но
Дятлов перепугался до смерти. Оказалось, что именно прогулочная
палуба не изолирована от остальной части корабля, и потом, вскрыв
ее, вы автоматически выпускали воздух из всей станции. Сто лет
со дня гибели "Титаника" ничему не научили наших горе-инженеров.

Выбора не оставалось. Приходилось лезть в пасть льва. Все робкие
попытки найти добровольцев среди экипажа "Перуна"
завершились полным провалом. Дятлов твердо заявил, что готов
разбомбить Лондон, Париж и Нью-Йорк одновременно, но драться с
привидениями не обучен. Мы с Ерофеем решили штурмовать вражескую
цитадель вдвоем. В итоге была сформирована самая титулованная
штурмовая группа в истории войн. Личный состав: один рядовой
(Зибелла), один полковник (Ерофей), один генерал-майор (я).
Полковник Дятлов пообещал мне любую необходимую материальную
помощь и заверил, что в самый трудный момент он будет мысленно
со мной. Я со своей стороны определенно заверил полковника, что
не пройдет и двух месяцев, как он получит очередное звание
ефрейтора. Оставив командира станции с разинутым ртом
переваривать это обещание, я в сердцах хлопнул дверью.

Провожавшему нас главному инженеру станции было не по себе. Он
все время дрожал, но подрывные заряды на люке укрепил вполне
профессионально.

Я сипло откашлялся, на всякий случай ощупал в кармане запасной
магазин с серебряными пулями, окинул взглядом свое
немногочисленное воинство. Ерофей покрепче сжал свое единственное
оружие -- ореховый прутик -- и кивнул. Зибелла уже нетерпеливо
переминался с лапы на лапу. Я скомандовал главному инженеру:

-- Давай!

Глухо треснули три взрыва, в лицо пахнуло горьковатым дымом, и
крышка люка гостеприимно распахнулась. Я выпустил в проем
длинную очередь и бросился в люк головой вниз, больно ударился
плечом о камень и покатился кувырком. Неслышной тенью за мной
порхнул Ерофей. Зибелла соскользнул в люк последним.

Позади стукнул серебряный щит, закрывая выход. Отлично.

Старательно вжимаясь в пол, я быстро огляделся. Не знаю, какими
соображениями руководствовался профессор, но прогулочная палуба
была настроена на горный пейзаж. Я лежал на каменистом откосе, в
живот мне больно врезался острый щебень. Прямо передо мной
искрились на солнце казавшиеся отлитыми из хрусталя заснеженные
вершины. Дул довольно прохладный ветер, над самыми макушками
гор, слегка приглушая их сверкание, курилась легкая дымка. С
некоторым испугом я подумал, что в погоне за дешевыми эффектами
мастера психотерапии могли запрограммировать и метель в горах.
Тогда становился понятным выбор Мориарти. Но меня-то данный
поворот совсем не устраивал.

-- Ищи! -- приказал я Зибелле.

Горностай закрутил носиком и рванул по еле заметной
тропинке. Хотя лапки у него были коротенькие, мы с Ерофеем
поспевали за ним с большим трудом. Я в очередной раз подивился
размерам станции. Тропа заметно забирала вправо, подсознательно
я понимал, что бегу по тому самому колоссальному тору, но
буквально все органы чувств кричали о другом.

Неожиданно большая каменная глыба сорвалась со скалы,
возвышавшейся над нами, с грохотом ударилась о камень прямо
передо мной и разлетелась на мельчайшие осколки. Пронзительно
пискнул Зибелла, которому досталось каменным крошевом.

-- Игра принимает интересный характер, -- меланхолически заметил
Ерофей.

Я хлестнул длинной очередью по тому месту, откуда прилетел
камень. Ответом было только раскатистое эхо.

-- Нам следует быть осторожнее, -- предостерег я.

-- Лишь бы профессор не вызвал на помощь какого-нибудь духа,
-- пробормотал Ерофей, поспешно рисуя прутиком магические знаки.

-- Ты о ком?

-- В горах всегда водилось великое множество самой разнообразной
нечисти, с которой мы, беси, искони не в ладах. Дикие,
некультурные твари.

Я испуганно закрутил головой.

-- Так то в настоящих горах.

-- Здесь тоже могут водиться тролли, кобольды и гоблины.

-- Это было бы слишком. Призраки воображаемых гор. -- Я нервно рассмеялся.

Зибелла тем временем бросился дальше.

-- Вперед! -- крикнул я.

Мы влетели в колючие до невозможности кусты ежевики. Пока мы
пробирались сквозь них, произошло странное. Профессор зачем-то
открыл обзорные окна, предполагаю, что он хотел открыть мусорные
люки, чтобы мы провалились в печь.

Горная гряда приобрела иррациональный, фантастический вид, когда
прямо над головой распахнулась бездонная черная пучина, усеянная
сотнями золотых светлячков. Огромный голубой шар Земли грозил
раздавить нас. Лучи Солнца просвечивали сквозь земную
атмосферу, и горизонт стал ярко-красным. От вершин пиков во все
стороны полетели колючие красные иглы. Перед нами развернулась
подлинная цветовая феерия -- один цвет сменял другой. Но все они
были такими яркими, интенсивными, насыщенными, каких не
встретишь на Земле. Словно сотни радуг одновременно закрутились
перед глазами.

Я замер, зачарованно глядя на диковинное волшебство. Да,
недооценили мы профессора. Словно раскаленный прут хлестнул по
ноге. Я вскрикнул, едва не уронив пулемет. На тропинке никого не
было. Но ведь кто-то распорол мне штанину и глубоко рассек ногу!
Кровь лилась рекой! Но кто? Профессор снова ловко отвлек наше
внимание. Хорошо еще этот невидимка не сумел причинить большого
вреда. Цедя проклятия сквозь зубы, Ерофей оторвал кусок ткани от
нижней рубахи и торопливо перевязал мне рану.

-- Вперед, -- приказал я и захромал дальше.

Обзорные окна захлопнулись, снова нас окружал дышащий идиллией
горный пейзаж. Я угадал Монблан, Маттергорн, Юнгфрау,
Финстераархорн... Альпы!

Уже совершенно по инерции мы вбежали в черный тоннель. Конечно,
следовало остановиться и подумать, но погоня -- ясное дело, азарт! Я
только бездумно выпустил еще одну очередь. Пули защелкали по
камням, впереди кто-то пискнул. Похоже, пальба была не напрасной.
Пулемет дернулся и замолчал -- магазин кончился. Наощупь в
темноте я перезарядил его. Еще немного -- и патроны кончатся, я
останусь с голыми руками. В глаза снова ударило солнце, я на
мгновение ослеп.

Позади послышался тихий шорох, быстро перешедший в страшный
треск.

Я круто обернулся и замер в растерянности. Потолок тоннеля
провалился, и проход был наглухо перекрыт гранитной плитой.
Комочки черной земли на ее боках были еще влажными. В запале я
совершенно забыл, что все это фокусы голографии и фантоматики.
Поддавшись отчаянию, я ударил кулаком по камню, кровь брызнула
из разбитых костяшек. Такова была сила убеждения. Самые
настоящие стигматы...

Наверху прозвучал ехидный смешок.

Я выстрелил навскидку. Ответом был тот же издевательский смех.
Путь у меня оставался только один, и я побежал дальше по
тропинке, которая, увы, слишком быстро закончилась небольшой
площадкой на краю жуткой пропасти. В глубине ее клокотал горный
поток. Он ревел и бесновался, скрываясь в недрах скалы. Грохот
водопада закладывал уши, я ничего не слышал. Посреди потока
торчала как гнилой зуб черная изъеденная скала. Белые от пены
струи летели вниз и разбивались об отполированный гранит на
мириады сверкающих брызг. Над водопадом дрожало и переливалось
радужное сияние. Его гипнотическое мерцание заставило мои пальцы
ослабеть и разжаться. Пулемет брякнул о камни и улетел в кипящий
котел. Я шарахнулся назад, ноги у меня подкосились, и я
опустился на влажную скалу. Вот тогда-то появился профессор.

Тощая черная фигура внезапно возникла на камне посреди реки.

Странная вялость сковала мои члены, слабость и безразличие
овладели мною. Я понимал, что пройдет еще несколько мгновений, и
профессор швырнет меня в пену водопада. А уж куда река вынесет
мой истерзанный о скалы труп -- одному богу ведомо. Хотя скорее
всего -- в очистную систему станции.

Но тут пронзительная боль заставила меня подскочить. Я схватился
за левое ухо, и моя рука окрасилась кровью.Это Зибелла, о
котором я совершенно забыл, решил привести меня в чувство таким
варварским, но действенным способом. Он без лишних околичностей
прокусил мне ухо насквозь!

-- Проклятая тварь! -- невольно вырвалось у меня.

В этот момент профессор плавно отделился от камня и медленно
поплыл над потолком ко мне. Наверное, я все-таки сошел с ума.
Ведь такое противоречит всем законам физики! Но я вспомнил, что
вижу все-таки не самого Мориарти, а только его привидение.

Наконец я получил возможность получше разглядеть своего
противника, который причинил такую массу неприятностей. Он был
высок и тощ. Лоб -- большой, выпуклый и белый. Глубоко запавшие
глаза. Лицо гладко выбритое, бледное и аскетическое. Плечи
сутулые -- должно быть он постоянно сидит за письменным столом.
Его колючие глаза так и впились в меня.

Но я уже опомнился и усмехнулся прямо в лицо Мориарти.

-- Вы, очевидно, не знаете меня, -- сказал он.

-- Ошибаетесь, -- холодно ответил я. -- Превосходно знаю. Вы --
профессор Мориарти.

-- Совершенно верно, -- зловеще улыбнулся он. Моя
осведомленность ничуть не поколебала его самоуверенности. Или он
отлично владел собой, скрыв растерянность. -- И вы, должно быть,
отлично угадали все, что я хочу сказать вам.

Перед моим мысленным взором всплыли знакомые страницы. Цитата!

-- В таком случае, вы, вероятно, угадали и мой ответ.

-- Вы твердо стоите на своем?

-- Совершенно твердо.

-- Но так продолжаться не может.

-- Что вы предлагаете? -- спросил я.

-- Бросьте это дело, -- сказал он, покачав головой. -- Право же,
бросьте.

Я в отчаянии заскреб затылок. Что делать? Я забыл текст. Я забыл!

-- Не знаю, -- нерешительно промолвил я. -- Там посмотрим.

-- Полноте, -- с выразительностью граммофона продолжал
призрак. -- Не могу сказать, что получил удовольствие от нашего
поединка. Интеллектуального наслаждения тоже в помине не было.
Простите, но вы не Холмс. -- Оскорбляет! -- Даже не тень его.
Признаться откровенно, я без малейшего сожаления прибегну к
крайним мерам.

-- Опасность -- неизбежный спутник моей профессии, -- выскочил
из закоулков памяти нужный ответ.

Он долго смотрел на меня, с грустью покачивая головой.

-- Ну что же, -- сказал Мориарти наконец. -- Мне очень жаль, но
я сделал все, что мог. Если у вас хватит умения погубить меня,
то, уверяю вас, вы и сами погибнете со мной.

-- Не-ет! -- взревел я, кидаясь на профессора. Мориарти встретил
меня шикарным крюком в челюсть. Для призрака у него была на
редкость тяжелая рука. Я с треском ударился затылком о скалу.
Профессор приближался, сжимая и разжимая худые пальцы. Это тоже
было не по книге! Он даже не пытался обхватить меня руками,
чтобы я мог ловко увернуться. Вместо этого он сильно пнул меня в
солнечное сплетение. Я звучно икнул и разинул рот, беспомощно
пытаясь вздохнуть. Мориарти сухо хмыкнул.

-- Не ожидали?

Я покорно кивнул. На большее сил не оставалось. Чудо --
единственное, что могло меня спасти. Или Зибелла. Но профессор,
уловил блеск надежды в моих глазах, презрительно скривился.

-- Твой драный горностай? Сейчас им займется Семь Сотых. И я ему
не завидую. Драться один на один с ниндзя...

Свет померк передо мной. Я в отчаянии стиснул кулаки. В первую
руку мне попалась какая-то палка. Чисто инстинктивно я взмахнул
ею. К моему удивлению, Мориарти отлетел в сторону, как сдутый
ветром. Мне удалось восстановить дыхание и подняться на ноги.
Профессор вновь бросился на меня. Я получил страшный улар в
переносицу и на мгновение ослеп. Но и мой ответный удар поверг
противника наземь.

Мы сидели, тяжело отдуваясь, и пытались испепелить друг друга
взорами. Только сейчас я разглядел, что за палка подвернулась
мне так кстати. Это было здоровенное осиновое полено. Откуда оно
взялось здесь -- не знаю. Но deus ex machina подбросил его
исключительно вовремя. Вурдалаки, упыри и прочая нечисть терпеть
не может осины. Забить такой кол в могилу, значит навсегда
избавиться от неприятеля.

Я поднялся и захромал на врага.

Удар! Второй!

И долговязая черная фигура с отчаянным воплем полетела вниз.
Конан-Дойль в конечном счете оказался прав. Профессор Мориарти
второй раз нашел свою гибель в глубинах Рейхенбахского
водопада.

Я покрепче сцепил руки, чтобы унять невольную дрожь. Подо мной
ревел водопад, и мне казалось, что я слышу скрипучий голос,
взывающий ко мне из бездны. Я перевел дух и заковылял назад.
Теперь мне предстояло разыскивать Ерофея и Зибеллу.

Но тут внезапное происшествие показало, что меня ждет еще
множество сюрпризов. Все кругом осветилось дрожащим сиреневым
светом, послышался резкий треск и пронзительно запахло озоном.
Солнце замерцало, рассыпая фонтаны искр. Одна из них больно
клюнула меня в руку, другая ударила в лоб...

"Короткое замыкание?" -- подумал я, лишаясь сознания.

ФИНАЛ

Мы с Ерофеем сидели в отремонтированном адмиральском салоне
"Перуна" и с превеликой печалью подводили итоги
путешествия по остриям "Трезубца". С одной стороны итоги
были самые блестящие -- на космодроме и трех боевых орбитальных
станциях нечисть была полностью истреблена. Пресечена попытка
японских шпионов подорвать боеспособность сил ядерного
возмездия, теперь безопасности страны ничто не угрожает.
Единственным легким облачком на сверкающем небосклоне оставалось
непонятное исчезновение крысы Семь Сотых. Но я давно научился
подбирать совершенно правдоподобные объяснения самым непонятным
фактам и явлениям, поэтому были предложены на выбор три
равнозначных варианта.

Первый: провалилась в небытие вместе с оврагами, лугами и
водопадами, когда добравшийся до пульта управления фантоматикой
Ерофей превратил экзотический пейзаж в унылые анфилады обшитых
серым пластиком отсеков. Человек при этом не исчезает, но опытов
на привидениях никто не ставил. Мы с Ерофеем были совершенно
убеждены, что крыса тоже рождена в магических измерениях. Почему
бы этому фантому не исчезнуть вместе с остальными?

Второй: погибла тем или иным образом. Сгинула в водопаде вместе
Мориарти, Зибелла задавил и так далее.

Третий: а что она одна может сделать? Ничего. И пусть ее.

Но это была досадная мелочь, не более. Зато оставалось
восхищение собственной ловкостью. Особенно элегантной была
операция "Волк-гремлин". Кажется, еще никому не
приходила в голову такая блестящая идея.

Вот только одно. Что же случилось с Зибеллой? Горностай пропал...

Запищал вызов голо. Проклятье! Никак не могу привыкнуть к этим
трюкам. Прямо в воздухе висит голова, грозно сверкает очами и
вдобавок разговаривает. Волховство такое пока не позволяет.
Чувствуешь себя приготовишкой, что вызывает постоянный стресс,
усложненный очередными переменами во внешности Главного Маршала.
На этот раз он имел большую лысину, прилизанные черные волосы и
пенсне. Усы и прочие особые приметы пропали.

-- Я получил отчеты от своих офицеров о ваших действиях.
Конечно, вами были допущены некоторые просчеты, но в целом
впечатление складывается самое благоприятное. Придет опыт --
промашки исчезнут.

-- Мы старались, -- скромно сказал я.

-- Признаться откровенно, поначалу я не слишком верил вам. Более
того, мне касалось, что затевается грандиозное мошенничество, но
факты вещь упрямая. Система "Трезубец" заступила на
боевое дежурство, и это целиком ваша заслуга. Я решил внести в
правительство представление о вашем награждении. Я полагаю, это
будет справедливо.

-- Но в успехе операций не только моя заслуга.

Одутловатые щеки маршала колыхнулись.

-- Мне все превосходно известно. Никто не забыт и ничто не
забыто. Но поймут ли меня, если я представлю к награде домового?
Сейчас и без того всякие журналисты и писаки так и норовят
искупать нас в грязи, а подвернется столь благоприятный случай...

-- Но... -- попытался я вставить хоть словечко.

-- Не надо, -- веско сказал Главный Маршал. -- Я заранее знаю
все, что вы хотите сказать. Вам представляется, что я, имея на
плечах гербы, волен принимать любые решения. Если бы! Я тоже
связан. И гораздо сильнее вас, ибо под полученными вами
приказами всегда стоит чья-то подпись. Под теми полунамеками,
которые управляют мною, подписей нет. Но за их нарушения спросят
в тысячу раз строже.

Он устало вздохнул.

-- Я вас понимаю, -- посочувствовал я.

-- Надеюсь, что вы сумеете объяснить это своим товарищам.

-- Один из них погиб.

-- Примите мои соболезнования.

-- Но мы всегда готовы...

-- Это то, что я и надеялся услышать, -- просиял он. -- Вашу
заслуги не будут забыты. Вы не только получите орден, но и
будете произведены в следующее звание. Уже готов приказ о
присвоении вас звания генерал-лейтенанта.

Я вскочил и вытянулся.

-- Служу Советскому Союзу!

-- Не надо, -- остановил меня маршал, отечески улыбнувшись. --
Оставьте это лейтенантам, сколько раз повторять. Ваше звание
избавляет вас от таких условностей.

Я позволил себе скромно улыбнуться.

-- Это знак уважения.

Главный Маршал тоже улыбнулся, потом посерьезнел.

-- У меня имеется новое задание для вас.

-- Но, товарищ маршал, я хотел вернуться обратно в избушку и
продолжить теоретические исследования.

Пенсне негодующе сверкнуло.

-- Какая теория в такой угрожающий момент?! К тому же вы на
действительной военной службе!

-- Но я полагаю, что это временно, -- удивился я.

-- Напрасно, -- сказал маршал. Всякая доброжелательность напрочь
исчезла с его лица. Он стал похож на суровых римских
полководцев, которые, не колеблясь, прибегают к децимации
проштрафившихся легионов, расстреливают дезертиров и вводят танки
на улицы. В Древнем Риме не было танков? Все равно вводят! -- Мы
с вами не в казаки-разбойники играем. Мы стоим на страже
государственной безопасности!

-- Коготок увяз -- всей птичке пропасть! -- невесело откликнулся
я.

-- Если хотите -- так, -- жестко ответил маршал.

Повисло тяжелое молчание. Наконец я собрался с духом и безо
всякого энтузиазма заметил:

-- Если бы вы только видели, какая капуста у меня на огороде.

Главный маршал прищурился, словно целясь.

-- Вы напрасно стараетесь меня оскорбить. Если я решу, что это
вам удалось, вы крепко пожалеете...

-- У меня в мыслях не было.

-- Вы пока что не император, чтобы хвастать капустой.

Я почувствовал, как краснеют уши.

-- Какое новое задание вы хотите мне поручить?

Маршал вновь сделал официальное лицо.

-- Период стратегической обороны завершен. Теперь настала наша
очередь перейти к активным действиям. Мы должны нанести
сокрушительный удар.

-- Простите, не понимаю.

-- Неприятель хитер и коварен. Будучи не в силах нанести нам
поражение в термоядерной войне смертельно боясь нас, он перевел
борьбу в сферу иррационального. Мы сделаем то же! Враги
использовали наемный сброд -- всяких там гоблинов, гремлинов,
привидений. Вшивая толпа, лишенная моральных устоев. Но мы дадим
отпор гнусным проискам, Вашей задачей становится подготовка
надлежащего контингента из числа патриотически настроенных
леших, домовых, русалок.

Я икнул и руками водворил на место отпавшую челюсть. Поразить
меня более чем сейчас было просто невозможно. В сознании нашего
военного командования произошел полный переворот! От тотального
отрицания потусторонних сил, оно мгновенно, с чисто военной
решительностью, превратилось в рьяного сторонника черной и белой
магии.

-- Это будет крайне трудно, -- осторожно возразил я.

-- Мы знаем это, -- кивнул маршал. -- Никто и не требует от вас
уже завтра выставить целую дивизию. Мы понимаем, что потребуется
определенное время и средства. Но эти... создания... должны
сражаться на нашей стороне! Поэтому подготовку контингента
придется всемерно форсировать. Мы не можем зависеть от состояния
вашего здоровья. Нам нужно много закаленных бойцов. Особое
внимание следует уделить идейной подготовке. Самый последний
леший должен твердо усвоить основы марксизма-ленинизма.

Я прибег к обычному приему -- почесал в затылке.

-- Это еще сложнее. Уже совершенно точно выяснено, что труды
основоположников диалектического материализма отрицательно
влияют на здоровье созданий из магических измерений.

-- Мы проработаем этот вопрос, -- мягче сказал маршал. -- Ведь
трое домовых уже служат на станциях "Трезубца", так
почему бы и остальным не поступить так же?

Мы с Ерофеем засиделись до поздней ночи, обсуждая этот
разговор. Предложение было слишком серьезное, чтобы просто
отмахнуться от него. Угрозы маршала можно пропустить мимо ушей.
Ему нужен результат, а кто кроме нас может этот результат дать?
Следовательно -- мы нужны. А монополия всегда развращает ее
обладателя. Диктовать условия и держать за горло будем мы.
Волей-неволей маршалу придется выполнять наши условия. Какие
условия? Это мы сами пока не знали.

А тут еще пропажа Зибеллы. Искать горностая или выполнять
приказ? Мы обшарили буквально каждый миллиметр станции --
напрасно.

По всем литературным канонам мы сейчас были обязаны погрузиться
в черную меланхолию, грустить о пропаже друга, обливаясь
горючими слезами и всячески выражать свою скорбь. Однако мы
превосходно знали Зибеллу и немало настрадались от его скверного
характера. Он вполне мог пуститься в погоню за удирающей крысой.
Жажда мести, отягощенная жаждой крови. Все-таки не следовало
забывать, что Зибелла принадлежал к семейству куньих. В прошлом
за ним числились выходки и похуже. Так что нас сейчас больше
волновали собственные перспективы.

-- Что скажешь, полковник?

-- Скверно, генерал.

-- Очень скверно, полковник.

-- А в будущем еще хуже, генерал.

Мы взгрустнули. Потом Ерофей задумчиво сказал:

-- Мне совершенно не нравится происходящее. Прежде всего
смущает агрессивность военных. Они мыслят примитивными
категориями: атака, оборона, заранее подготовленные позиции,
фланг... Право слово, у людоедов лексикон и то богаче.

-- Ну и что?

-- То, что они совершенно неправильно судят о нас, бесях. Я
сильно сомневаюсь, чтобы хоть кто-то из моей родни согласился с
предложениями маршала.

-- Но ведь на станции действительно прилетели.

-- Да, охранять хоромины. Охранять. А остальное нам до такой
степени противно, что я не берусь и заикнуться об этом. Меня
свои же со свету сживут.

-- Маршал может найти дорогу к черным бесям, -- грустно сказал я.

-- Не ты же его на эту дорогу направишь.

-- Нет.

-- И не я. Значит, он ее не найдет.

-- Он достаточно умен. И может вспомнить о гремлинах. О нечистой
силе, созданной людьми. Тем более, что бегает на "Хорсе" Оберст.

-- Да, -- неприязненно скривился Ерофей. -- В этом мы преуспели.
Внутри каждой машины сидит недобрый черный дух. А у маршала
мириады подобных исчадий. Одних бомб вон сколько. И ежели он
найдет способ выманивать оттуда черных бесей...

-- Но ведь мы не станем ему помогать?

-- Конечно нет.

-- На том и порешим?

-- Согласен! -- обрадовался Ерофей. -- Конечно, прямо
отказываться нельзя. Сделаем вид, что согласились... Но ведь и у
нас какая-то операция может провалиться?

-- Может! -- возликовал я.

-- Напрасно радуетесь! -- громыхнул знакомый голос. Снова в
воздухе повисла голова Главного Маршала. -- Я получил немалое
удовольствие, слушая вас. Благодарю за тщательно проработанный
план действий. И вы будете выполнять его со всем возможным
старанием. -- Видя, что я хочу возразить, он надул щеки и
гаркнул: -- Молчать! Дело в том, что ваш горностай у меня! Если
вы не сделаете то, чего от вас требуют, ему придется плохо. На
воротник пущу. Кроме того кое-кто совершил незаконную сделку,
продав миллион долларов золотом каким-то темным личностям.
Установил контакт с английским шпионом! За это его вполне можно
расстрелять, так что подумайте еще раз, прежде чем заниматься
саботажем.

-- Подслушивал, -- прошептал Ерофей.

-- А то как же! Запомните, если вы согласились сотрудничать с
КГБ, то уже никогда, до самой смерти вы не сможете отказаться!

Голограмма медленно растаяла. Последними пропало квадратное пенсне.

Екатеринбург
сентябрь-ноябрь 1989 г.