Джон Стейнбек.

 "Рыжий пони": рассказы

Вожак
Великие горы
Подарок
Обещание

     Джон Стейнбек.
     Вожак

 из сборника "Рыжий пони"
 перевод М.Зигота

     Была  суббота.  Билли  Бак  подгребал  остатки  пожухлого  сена  и
маленькими вилами перекидывал его через проволочный забор - там  лениво
паслись несколько коров. Высоко в  воздухе  мартовский  ветер  гнал  на
восток небольшие облачка, напоминавшие клубы дыма после выстрела пушки.
Слышно было, как ветер шуршит в кустарнике на гребнях гор, но дуновение
его не проникало в лощину, где лежало ранчо.
     Из дома, жуя толстый кусок хлеба с маслом, вышел маленький  Джоди.
Увидел, как Билли управляется  с  остатками  скирды,  и  затопал  вниз,
тяжело шаркая ногами - именно так, как ему было не ведено: не  выдержат
никакие подметки. Когда Джоди проходил мимо черного кипариса, из листвы
выпорхнула стайка белых голубей, они полетали  вокруг  дерева  и  снова
сели. Из-под крыльца  сарая  выпрыгнула  несмышленая  молодая  кошка  в
черно-желтых  пятнах,  кинулась  на  негнущихся  лапах  через   дорогу,
крутнулась волчком и кинулась назад. Джоди  поднял  с  земли  камень  -
поддержать игру, но кошка уже скрылась под крыльцом. Он швырнул  камень
в кипарис и спугнул белых голубей - они снова взметнулись в воздух.
     Возле жалких остатков  скирды  мальчик  остановился  и  оперся  на
забор.
     - Думаешь, больше сена нет? - спросил он.
     Немолодой уже работник, тщательно подгребавший сено, воткнул  вилы
в землю. Снял черную шляпу, пригладил волосы.
     -  Если   что   и   осталось,   насквозь   отсырело   -   земля-то
влажная,пояснил он. Снова надел шляпу и потер свои сухие кожистые руки.
     - Мышей, наверное, пруд пруди, - предположил Джоди.
     - Так и снуют, - подтвердил Билли. - Так и мельтешат.
     - А можно, когда закончишь,  я  приведу  собак  -  поохотиться  на
мышей?
     - Чего же нельзя,- согласился Билли Бак. Он поддел вилами  влажное
слетавшееся сено - с самой земли - и подбросил в воздух. Тотчас  наружу
выскочили три мыши и снова принялись яростно зарываться в сено.
     Джоди удовлетворенно вздохнул. Эти пухлые, скользкие, наглые  мыши
обречены. Восемь месяцев они жили под скирдой и  размножались.  И  жили
припеваючи - там их не достанут ни кошки, ни калканы, ни яды, ни Джоди.
Беды ждать неоткуда - вот и заелись, разжирели, расплодились. Но теперь
им крышка, на этом свете им не прожить и дня.
     Билли взглянул на вершины гор, окружавших ранчо.
     - Может, прежде спросишь отца? - сказал он.
     - А где он? Сейчас спрошу.
     - После обеда поскакал на верхнее ранчо. Скоро вернется.
     Джоди навалился на заборный столб.
     - Да отцу, небось, все равно.
     Снова взявшись за вилы, Билли зловеще пробормотал:
     - Лучше спроси. Сам знаешь, какой он.
     Что верно, то верно. Его отец, Карл Тифлин, требовал: все дела  на
ранчо, даже самые пустяковые, должны делаться с его ведома. Джоди  стал
сползать вдоль столба, пока не очутился на земле. Взглянул  на  гонимые
ветром дымчатые клубочки облаков.
     - Дождь будет, Билли?
     - Может, и будет. Ветер для  дождя  подходящий,  только  не  очень
сильный.
     - Главное, чтобы не начало лить, пока я не укокошу  этих  чертовых
мышей.
     Он через плечо взглянул на Билли  -  заметил  ли  тот,  как  Джоди
выругался повзрослому? Но Билли молча продолжал работать.
     Джоди отвернулся и уставился на склон горы - по нему в  их  лощину
спускалась дорога из внешнего  мира.  Гору  омывало  жалкое  мартовское
солнце.  Среди  кустов  полыни   цвели   чертополох,   люпин,   изредка
встречались маки. Посреди склона Джоди увидел их черного пса,  Боя,  он
пытался разрыть беличью норку. Сначала  греб  передними  лапами,  потом
принялся отшвыривать комья между задних, при этом вгрызался в  землю  с
таким рвением, что приходилось диву даваться: неужто он не  знает,  что
разрывать беличью норку - дело бесполезное, ни один пес еще  не  поймал
белку таким способом.
     Внезапно черный пес замер, отпрянул  от  норки  и  повернул  морду
наверх, в сторону расщелины в горе, из которой вытекала дорога.  Глянул
туда и Джоди. На фоне бледного неба на мгновение  возник  силуэт  Карла
Тифлина в седле потом отец поскакал по дороге к дому. В руке он  держал
что-то белое.
     Мальчик вскочил на ноги.
     - Он везет письмо! - воскликнул Джоди. И заспешит к дому -  может,
письмо будут читать вслух, значит, надо быть  там.  К  дому  он  поспел
раньше отца и забежал внутрь Вскоре услышал: Карл слезает со скрипучего
седла, шлепает лошадь по боку - пусть идет  в  конюшню,  там  Билл?  ее
расседлает и выгонит попастись.
     Джоди вбежал в кухню.
     - Письмо пришло! -крикнул он.
     Мать подняла голову от сковородки с фасолью.
     - Где оно?
     - У отца. Я сам видел у него в руке.
     Тут Карл вошел в кухню, и мать спросила:
     - От кого письмо. Карл?
     Он сразу нахмурился.
     - С чего ты взяла, что пришло письмо?
     Она кивнула на сына.
     - Джоди доложил, шишка на ровном месте.
     Джоди смутился.
     Отец с презрением взглянул на него.
     - Правда что шишка на ровном месте, - сказал он. -  До  всего  ему
есть дело, кроме того, что с него спрашивают. Во все сует свой  длинный
нос.
     Миссис Тифлин чуть смягчилась.
     - Ему сейчас заняться особенно нечем. От кого письмо?
     Карл все еще хмуро смотрел на Джоди.
     - Я найду ему занятие, если не образумится. - Он протянул  письмо.
- Кажется, от твоего отца.
     Миссис Тифлин  вытащила  из  головы  шпильку  и  вскрыла  конверт.
Рассудительно поджала губы. Глаза ее забегали по строчкам.
     - Он пишет, - стала переводить она, -  что  приедет  в  субботу  и
немного у нас погостит. Так  сегодня  и  есть  суббота!  Видно,  письмо
застряло в дороге. - Она взглянула на штемпель. - Отправлено позавчера.
Значит, прибыть ему положено вчера. - Она вопросительно  посмотрела  на
мужа, и лицо ее потемнело от гнева. - Что ты надулся? Он  приезжает  не
так часто.
     Карл не выдержал ее гневного взгляда, отвел глаза. Почти всегда он
бывал с ней суров, но стоило ей выйти из себя, он не смел ей перечить.
     - В чем дело? - решительно спросила она.
     В его объяснении послышались  извиняющиеся  нотки  -  таким  тоном
отвечал бы и сам Джоди.
     - Просто он все время говорит, - запинаясь, промямлил Карл. -  Все
время говорит.
     - И что? Ты и сам горазд поговорить.
     - Ясное дело. Но твой отец всегда говорит об одном и том же.
     - Об индейцах! - взволнованно вмешался  Джоди.-  И  о  караване  c
востока на запад!
     Карл свирепо глянул на него.
     - А ну шагом марш отсюда, мистер шишка на  ровном  месте!  Быстро!
Шагом марш!
     Несчастный Джоди вышел через кухню и закрыл  дверь  с  сеткой  как
можно тише. Под кухонным окном его устыженные, опущенные к земле  глаза
наткнулись на камешек любопытной формы, такой замечательный, что  Джоди
сел на корточки, подобрал его и принялся вертеть в руках.
     Через открытое окно голоса доносились до него ясно и четко.
     - Джоди прав, черт возьми, - услышал он голос  отца.  -  Только  и
разговоров, что об индейцах и о караване с востока на  запад.  Про  то,
как  у  них  увели  лошадей,  я  слышал  тысячу  раз.  Говорит,   будто
заведенный, и все повторяет слово в слово.
     Когда заговорила миссис Тифлин, сидевший под окном Джоди  перестал
изучать камень и поднял голову - настолько  этот  голос  изменился.  Он
стал нежным, увещевающим. Джоди знал, что под стать голосу изменилось и
выражение ее лица. Она спокойно сказала:
     - Карл, посмотри на это с другой стороны. В жизни  отца  это  было
целое событие. Он вел караван повозок к океану, через  всю  страну,  но
когда они добрались до места, жизнь его лишилась  смысла.  Конечно,  он
сделал большое дело, да длилось оно не долго. Пойми, - продолжала  она,
- он был как бы рожден для этого,  но  вот  дело  сделано,  и  что  ему
осталось - только воспоминания, вот он и думает об этом, говорит. Он бы
пошел дальше на запад, было бы куда. Сам мне говорил.  Но  дальше  идти
некуда - впереди океан. Там он и живет - прямо на берегу, в том  месте,
где они остановились на ночлег.
     И она поймала Карла, опутала своим нежным тоном.
     - Да, я тоже замечал, - негромко согласился он. - Спустится к воде
и смотрит на запад, за океан. - Голос его чуть дрогнул. - А потом  идет
в клуб "Лошадиная подкова", в Пасифик-Гров, и давай  рассказывать,  как
индейцы угнали у них лошадей.
     Она еще раз попыталась поймать мужа.
     - Понимаешь, для него в этом - вся жизнь. Ты  уж  потерпи,  сделай
вид, что слушаешь.
     Карл раздраженно отвернулся.
     - Ну, если будет совсем  худо,  я  всегда  могу  уйти  в  сарай  и
посидеть с Билли, - сердито ответил он. Прошел через  дом  и  вышел  на
улицу, хлопнув входной дверью.
     Джоди вспомнил о своих обязанностях. Высыпал цыплятам зерно,  даже
не стал их гонять, как частенько бывало. Выбрал из соломы яйца.  В  два
приема натащил в дом дров и  так  ловко  разложил  их  в  коробе,  что,
казалось, за полнил его с верхом.
     Мать тем временем кончила варить фасоль.  Пошевелила  головешки  в
огне, смела индюшачьим крылом мусор с плиты. Джоди искоса поглядывал на
нее - еще сердито.
     - Он приедет сегодня? - решился Джоди.
     - В письме сказано, что да.
     - Может, я выйду на дорогу, встречу его?
     Миссис Тифлин звякнула печной заслонкой.
     - Было бы неплохо, - сказала она. - Отцу, наверное будет  приятно,
если его встретят.
     - Раз так, надо пойти.
     Во дворе Джоди резким присвистом позвал собак.
     - Пошли на гору, - велел он. Два пса махнули хвостами и  помчались
вперед. Полынь вдоль дороги дала свежие  нежные  ростки.  Джоди  сорвал
несколько стебельков, растер их пальцами, и  воздух  наполнился  резким
запахом диких трав. Собаки внезапно нырнули в кусты -  учуяли  кролика.
Больше Джоди их  не  видел  -  кролик  оказался  проворнее,  и  собаки,
устыдившись, поплелись прямо домой.
     Джоди продолжал взбираться на гору, к вершине хребта. У  небольшой
расщелины, через которую тянулась дорога,  на  него  накинулся  дневной
ветер, взъерошил ему волосы, парусом вздул рубашку. Он глянул  вниз  на
холмы и кряжи, потом в другую сторону, на огромную зеленую чашу  долины
Салинас. Вдалеке виднелся беленький равнинный городок Салинас, в  лучах
слабеющего солнца поблескивали  оконные  стекла.  Прямо  под  Джоди  на
ветвях дуба проводило свой  конгресс  воронье.  Дерево  было  черно  от
ворон, все они каркали одновременно.
     От хребта, на  котором  стоял  Джоди,  взгляд  его  последовал  за
проселочной дорогой вниз, потерял ее за холмом и снова нашел по  другую
его сторону. И вот на этом дальнем отрезке дороги  он  увидел:  ломовая
лошадь медленно тащит повозку.  Скоро  она  исчезла  за  холмом.  Джоди
уселся на землю и вперился взглядом в точку, где  повозка  должна  была
вынырнуть. Ветер пел на  вершинах  холмов,  дымчатые  клубочки  облаков
быстро неслись на восток.
     Наконец повозка появилась в поле зрения и остановилась.  Одетый  в
черное  мужчина  слез  с  сиденья  и  подошел  к  голове  лошади.  Хотя
расстояние было очень большое, Джоди понял: человек  отстегнул  упряжь,
потому что голова лошади качнулась вниз. Лошадь пошла вперед, вверх  по
холму, а человек медленно двинулся за  ней.  Испустив  радостный  клич,
Джоди  сверху  побежал  им  навстречу.  Вдоль  дороги  скакали   белки,
калифорнийская кукушка крутнула  хвостом,  взмыла  над  краем  холма  и
поплыла по воздуху, словно планер.
     Шагая, Джоди старался угодить в  середину  собственной  тени.  Под
ногу ему попался кругляш, Джоди поскользнулся на нем и  упал.  Вскочил,
добежал до поворота - и там, немного  впереди,  был  дедушка  со  своей
повозкой. Джоди тотчас сбавил скорость - вроде бежать сейчас неловко  -
и приблизился к дедушке солидной походкой.
     Лошадь едва тащилась вверх по холму, старик шел рядом. Солнце  уже
садилось, и их гигантские тени мелькали за ними. На дедушке был  черный
костюм из  плотной  блестящей  ткани,  высокие  ботинки  с  эластичными
вставками по бокам, к короткому, жесткому воротничку  прицеплен  черный
галстук. В руке он  держал  черную  шляпу  с  широкими  загнутыми  вниз
полями. Седая борода  его  была  коротко  подстрижена,  а  седые  брови
нависали над глазами, будто  усы.  В  голубых  глазах  застыло  строгое
веселье. Все лицо и фигура были  словно  высечены  из  гранита  -  само
достоинство, каждое движение казалось чем-то сверхъестественным.  Стоит
дедушке остановиться, подумал Джоди, и он превратится в камень, никогда
уже не стронется с места. Ступал  он  медленно,  но  твердо.  Если  шаг
делался, он делался окончательно: если направление было выбрано,  тропа
уже никуда не сворачивала, а шаг не убыстрялся и не замедлялся.
     Когда Джоди появился  из-за  поворота,  дедушка  медленно  помахал
шляпой в знак приветствия и воскликнул:
     - Это же Джоди! Вышел меня встретить, да?
     Джоди бочком приблизился, повернулся и зашагал рядом со  стариком,
стараясь не спешить, сам весь напрягся и чуть приволакивал ноги, скребя
каблуками дорогу.
     - Да, сэр, - ответил он. - Ваше письмо пришло только сегодня.
     - А должно было вчера, - заметил дедушка. -  Конечно,  вчера.  Ну,
как там наши?
     - Все хорошо, сэр. - Джоди задумался,  потом  робко  добавил:  -Не
хотите завтра пойти поохотиться на мышей, сэр?
     - Поохотиться на мышей? - Дедушка хмыкнул. - Неужто ваше поколение
докатилось до того, что охотится на мышей? Понятно, вы  новая  поросль,
народ хлипковатый, но охотиться на мышей - это уж слишком.
     - Нет, сэр. Это просто игра. Убрали скирду сена. Я  буду  выгонять
из-под земли мышей, собакам на  забаву.  А  вы  можете  посмотреть  или
немножко сено покидать,
     Строгие веселые глаза глянули вниз на Джоди.
     - Понятно. Значит, есть их ты не собираешься. До этого дело еще не
дошло.
     - Их съедят собаки, сэр, - объяснил Джоди. - Наверное, это не  то,
что охота на индейцев.
     - Пожалуй, хотя потом, когда охотиться на индейцев взялись войска,
принялись убивать детей и поджигать вигвамы, это уже мало отличалось от
твоей мышиной охоты.
     Они выбрались на перевал и зашагали в лощину, к  ранчо,  и  солнце
перестало светить им в спины.
     - Ты вырос, - сказал дедушка. - По-моему, почти на целый дюйм.
     - Больше, - похвастался Джоди.- Мой  рост  на  двери  отмечают,  я
больше чем на дюйм вырос только со Дня благодарения.
     Густым горловым голосом дедушка сказал:
     - Должно быть, пьешь воду без меры, вот  все  и  идет  в  стебель.
Начнешь цвести, тогда и поглядим.
     Джоди быстро взглянул на старика -  обижаться  или  нет?  -  но  в
голубых  проницательных  глазах  не  было  намерения  обидеть,   как-то
уколоть, поставить на место.
     - Можно забить свинью, - предложил Джоди.
     - Э, нет! Этого я тебе не позволю. Ты просто хочешь меня потешить.
Сейчас не время колоть свиней, сам знаешь.
     - Вы помните Райли, сэр, здорового кабана?
     - Да, Райли я помню очень хорошо.
     - Так вот, Райли проел дыру в  этой  самой  скирде,  она  на  него
рухнула, и он задохнулся.
     - Со свиньями такое бывает, - заметил дедушка.
     - Райли был хороший, сэр, для кабана. Я иногда на нем катался,  он
мне позволял.
     Они уже были почти прямо над домом и услышали, как хлопнула дверь.
На крылечке появилась мать Джоди и приветственно замахала  фартуком.  А
потом они увидели Карла Тифлина,  он  шел  к  дому  из  конюшни,  чтобы
встретить гостя.
     Солнце уже не освещало  горы.  Голубой  дымок  из  трубы  их  дома
плоскими слоями стлался над лощиной,  которая  постепенно  окрашивалась
багряным  цветом.  Клубочки  облаков,  оставленные  в  покое  стихающим
ветром, безмятежно висели в небе.
     Из сарая вышел Билли Бак и выплеснул  на  землю  мыльную  воду  из
таза. Он только что побрился - хотя была середина недели, - потому  что
относился к дедушке с огромным почтением, а дедушка  говорил:  у  Билли
есть стержень, а среди нового поколения таких совсем  мало.  Билли  уже
изрядно пожил на свете, но дедушка все считал его молодым парнем. Билли
тоже торопился к дому.
     Когда Джоди и дедушка спустились,  все  трое  встречали  их  перед
воротами двора.
     - Здравствуйте, сэр, - сказал Карл. - Мы вас заждались.
     Миссис Тифлин поцеловала отца в заросшую щеку и позволила огромной
ручище похлопать себя по плечу. Билли торжественно пожал руку  старику,
ухмыляясь под пшеничными усами.
     - Я привяжу вашу лошадь, - сказал Билли и увел конягу за собой.
     Дедушка посмотрел ему вслед, потом повернулся к остальным и сказал
то, что говорил уже сотню раз:
     - Вот это парень так парень! Я  знал  его  отца,  старого  Бака  -
Хвостатого Мула. Уж не знаю, почему  его  звали  Хвостатый  Мул,  разве
оттого, что он был погонщиком мулов.
     Миссис Тифлин пригласила отца в дом.
     - Ты надолго? В письме не сказано.
     - Не знаю, думал, побуду у вас пару недель. Но у меня  никогда  не
выходит пробыть столько, сколько задумал.
     Вскоре все сидели за покрытым белой клеенкой столом и ужинали. Над
столом висела лампа с жестяным отражателем. За окнами столовой в стекло
негромко стукались большие мотыльки.
     Дедушка разрезал кусок мяса на маленькие кусочки и стал  тщательно
их жевать.
     - Проголодался, - сказал он, - нагулял аппетит в  дальней  дороге.
Как в старые времена, когда мы ехали  на  запад.  К  вечеру  от  голода
желудки сводило, едва могли дождаться, когда  изжарится  мясо.  Бывало,
вечером я съедал фунтов пять буйволятины.
     - В дороге так всегда, - вступил в разговор Билли. - Мой отец  был
погонщиком. Мальчонкой я помогал ему. Так мы вдвоем могли смести олений
окорок.
     - Я знал твоего отца, Билли, - сказал дедушка. -  Такого  человека
еще поискать. Его звали Бак - Хвостатый Мул. Уж не знаю, почему,  разве
оттого, что он был погонщиком мулов.
     - Точно, - согласился Билли. - Было такое дело.
     Дедушка отложил нож с вилкой и оглядел стол.
     - Помню, однажды у  нас  кончилось  мясо...  -  голос  вдруг  стал
чудной, низко-напевный,  будто  покатился  по  особому  желобку,  какой
проточил для него не единожды рассказанный рассказ. - Ни буйвола  тебе,
ни антилопы, ни даже кроликов. Даже койота не  могли  подстрелить  наши
охотники. В такое время вожак должен быть начеку. Вожаком был я, вот  я
и давай смотреть в оба, знаете,  почему?  Потому  что  едва  начинается
голод, люди готовы резать быков, которые их же и везут.  Представляете?
Да, были случаи, когда люди съедали  свой  тягловый  скот.  Начинали  с
середины каравана и постепенно подбирались к обоим  концам.  Напоследок
съедали ведущую пару и коренных лошадей. Вот  вожак  и  должен  был  их
сдерживать.
     Каким-то образом большому мотыльку удалось прорваться  в  комнату,
он принялся кружить вокруг висячей керосиновой  лампы.  Билли  встал  и
попробовал прихлопнуть его двумя руками. Карл, сложив ладонь  чашечкой,
поймал мотылька и раздавил. Подошел к окну и выбросил.
     - Так вот я и говорю, - продолжил было дедушка,  но  Карл  перебил
его:
     - Вы бы еще мяса поели. Мы-то уж готовы взяться за пудинг.
     Джоди увидел, как в глазах матери сверкнул  гнев.  Дедушка  поднял
нож и вилку.
     - Я и вправду здорово проголодался, -  согласился  он.  -  Доскажу
попозже.
     После ужина все уселись возле камина в соседней комнате,  и  Джоди
не сводил глаз с дедушки. Вот они, знакомые  признаки.  Бородатое  лицо
склонилось вперед; из глаз исчезла строгость, они задумчиво смотрели  в
огонь; большие костистые пальцы сплелись на черных коленях.
     - Уж не помню, - заговорил он, - уж не помню,  рассказывал  я  вам
или нет, как эти ворюги-паюты угнали у нас тридцать пять лошадей.
     - Кажется, рассказывали, - перебил его отец. - Это было перед тем,
как вы поднялись к озеру Тахо?
     Дедушка быстро повернулся к зятю.
     - Верно. Выходит, вы уже про это слышали.
     - И не однажды, - безжалостно подтвердил Карл, набегая глаз  жены.
Однако ее гневный взгляд он все равно почувствовал и потому добавил:  -
Но можно и еще раз послушать.
     Дедушка снова посмотрел в огонь. Расплел  и  сплел  пальцы.  Джоди
знал, каково ему сейчас, как внутри у него  все  оборвалось,  заволокло
пустотой. Разве не сегодня Джоди назвали шишкой на ровном месте? Что ж,
придется проявить героизм и оправдать эту кличку.
     - Расскажите про индейцев, - негромко попросил он.
     Глаза дедушки снова построжали.
     - Мальчишки любят слушать про индейцев. Индейцы... это была работа
для мужчин, а слушать любят мальчишки. Сейчас что-нибудь вспомню. Я вам
не рассказывал, как я  хотел,  чтобы  в  каждой  повозке  была  длинная
железная плита?
     Все промолчали, кроме Джоди. Он ответил:
     - Нет, не рассказывали.
     - В общем, когда  на  нас  нападали  индейцы,  мы  всегда  ставили
повозки кругом, а сами отстреливались из-под колес. Вот я  и  придумал:
если в каждой повозке держать длинную плиту с отверстиями для винтовок,
люди выставят эти плиты за колеса - когда повозки станут  кругом,  -  и
будет надежная защита. Конечно, таскать за собой  такую  плиту  радости
мало, как-никак лишняя тяжесть, но ведь она тебе  может  жизнь  спасти.
Короче, никто из моего каравана на это  не  согласился.  Другие  как-то
обходились, вот народ и решил, что им такое мученье  тоже  ни  к  чему.
Потом пришлось здорово об этом пожалеть.
     Джоди посмотрел на мать и по выражению ее лица понял - она  совсем
не слушает. Карл ковырял мозоль на большом пальце, а Билли  Бак  следил
за пауком на стене.
     Голос дедушки снова понизился, потек по проторенному для рассказов
желобку. Джоди заранее знал, какие именно слова будут сказаны.  Рассказ
разворачивался с монотонным жужжаньем, становился  более  оживленным  в
момент нападения индейцев, звучал на грустной ноте, когда  речь  шла  о
раненых, наливался траурной печалью на похоронах среди великих  равнин.
Джоди сидел и молча  внимал  дедушке.  Строгие  голубые  глаза  старика
смотрели как-то отстраненно. Могло показаться, что его самого не  очень
интересует собственный рассказ.
     Когда он кончил говорить, когда  была  выдержана  вежливая  пауза,
Билли Бак поднялся, размял ноги и поддернул штаны.
     - Пожалуй, пора на  боковую,  -  сказал  он.  Потом  повернулся  к
дедушке. - У меня в  сарае  есть  старый  пороховой  рог  и  капсюльный
пистолет. Я вам их раньше показывал?
     Дедушка медленно кивнул.
     - Да, Билли, по-моему, показывал. У меня был пистолет вроде этого,
когда я вел людей  на  запад.-  Билли  вежливо  выслушал  эту  короткую
тираду, потом сказал:
     - Спокойной ночи, - и вышел из дому.
     Карл Тифлин попытался завязать разговор.
     - А что, как сейчас земля  между  Монтереем  и  нашими  краями?  Я
слышал, сильно высохла?
     - Высохла, - подтвердил дедушка. - В Лагуна-Секани капли воды.  Но
с восемьдесят первым годом не сравнить. Тогда  вся  земля  иссохлась  в
пыль, а в шестьдесят первом все койоты вообще подохли с голоду. В  этом
году осадков у нас выпало пятнадцать дюймов.
     - Да, но все дожди прошли слишком рано. Сейчас дождик  не  помешал
бы. - Глаза Карла натолкнулись на Джоди. - Не пора ли тебе спать?
     Джоди послушно поднялся.
     - А можно, я убью мышей под старой скирдой?
     - Мышей? А-а! Конечно, хоть всех до единой. Билли сказал, хорошего
сена там уже не осталось.
     Джоди украдкой бросил довольный взгляд на дедушку.
     - Завтра всех перебью, - сказал он.
     Лежа в постели, Джоди размышлял  о  невероятном  мире  индейцев  и
бизонов, мире, исчезнувшем навсегда. Вот бы  пожить  в  то  героическое
время! Но Джоди знал - он скроен не на героический  манер.  Из  живущих
сегодня, кроме разве Билли Бака, едва ли кто способен на подвиги  былых
времен. Тогда на земле жили гиганты, бесстрашные люди, люди несгибаемой
воли, какую теперь и не встретишь. Джоди подумал о бескрайних равнинах,
о повозках, ползущих по ним многоножкой с востока на запад.  Представил
дедушку на огромной белой лошади, как он ведет за  собой  людей.  Перед
его мысленным взором промаршировали великие призраки - и исчезли с лица
земли.
     Тут он на мгновение снова очутился  на  ранчо.  В  пространстве  и
тишине возник какойто неясный  отрывистый  звук.  Это  одна  из  собак,
выбравшись из конуры, вычесывала блоху и  с  каждым  движением  стучала
лапой об землю. Потом снова поднялся ветер, застонал черный кипарис,  и
Джоди заснул.
     Поднялся он за полчаса до завтрака.  Когда  Джоди  проходил  через
кухню, мать  громыхала  печной  заслонкой,  чтобы  получше  разгорелось
пламя.
     - Ты сегодня рано, - сказала она. - Куда собрался?
     - Хорошую палку хочу поискать. Будем сегодня убивать мышей.
     - Будем?
     - Дедушка и я.
     - И его втравил в это дело. Любишь, чтобы не  с  тебя  одного  был
спрос, если придется отвечать.
     - Я скоро назад, - сказал Джоди, - хочу  до  завтрака  обзавестись
хорошей палкой.
     Закрыв за собой дверь с металлической сеткой, он вышел в  холодное
голубое утро. Галдели птицы, как обычно  на  рассвете,  четыре  местные
кошки змеями сползли с холма. В темноте  они  охотились  на  мешетчатых
крыс, и хотя кошки насытились крысиным мясом, они сидели  полукругом  у
задней двери и жалобно мяукали, требуя молока. Бой  и  Молодец  бродили
вдоль живой изгороди и обнюхивали ее, исполняя свой долг торжественно и
чинно, но стоило Джоди  свистнуть,  как  головы  их  дернулись,  хвосты
взметнулись. Они кинулись к нему,  на  бегу  потягиваясь  и  позевывая.
Джоди с важным видом потрепал по голове одного  пса,  потом  другого  и
пошел к старой мусорной свалке. Из  кучи  он  выбрал  палку  от  бывшей
швабры и короткий дюймовой толщины обломок дерева.  Достав  из  кармана
шнурок, он подвязал обломок к палке, и получилось нечто вроде цепа.  Он
рассек своим новым орудием воздух и для пробы шмякнул  им  о  землю,  а
собаки отпрыгнули в сторону и взвыли от испуга.
     Джоди мимо дома пошел к  месту,  где  когда-то  стояла  скирда,  -
окинуть взором предстоящее поле битвы,  -  но  его  позвал  Билли  Бак,
спокойно сидевший на ступеньках у задней двери.
     - Лучше иди в дом. Через пару минут завтрак.
     Джоди изменил маршрут и повернул к  дому.  Приставил  свой  цеп  к
ступенькам.
     - Это чтобы мышей выгонять, - пояснил он. -  Небось  отъелись  под
сеном. И ведать не ведают, что их сегодня ждет.
     - Не ведают, как и ты не ведаешь, - философски заметил Билли, -  и
я, и любой из нас.
     Эта мысль ошеломила Джоди. Он понял, что так оно и  есть.  Мышиную
охоту будто ветром выдуло из головы. Тут на заднее крылечко вышла мама,
ударила в треугольник, и все мысли окончательно перемешались.
     За столом собрались все, кроме дедушки.  Билли  кивнул  на  пустой
стул.
     - Где он? Не заболел ли?
     -  Он  всегда  долго  одевается,  -  сказала  миссис   Тифлин.   -
Расчесывает бакенбарды, драит ботинки, чистит одежду.
     Карл посыпал кашу сахарным песком.
     - Человек, который вел через всю страну  караван  повозок,  должен
следить за своим внешним видом.
     Миссис Тифлин повернулась к нему.
     - Не надо. Карл! Прошу тебя, не надо!
     В голосе ее звучала не столько просьба, сколько угроза.  И  угроза
эта пришлась Карлу не по нраву.
     - Как думаешь,  сколько  раз  я  должен  выслушивать  историю  про
железные плиты и тридцать пять лошадей? Те времена давно ушли.  Ушли  и
нету, не пора ли ему о них забыть? -Голос его звучал все громче, он все
больше сердился. - Сколько можно петь старую песню? Да, он прошел через
всю страну. Прекрасно! Но с этим покончено! Никто не  хочет  больше  об
этом слушать.
     Дверь в кухню тихонько закрылась. Четверо за столом замерли.  Карл
положил ложку перед собой и затеребил пальцами подбородок.
     Тут кухонная дверь открылась, и вошел дедушка. Плотно сжатые  губы
его улыбались, глаза смотрели с прищуром.
     - Доброе утро, - сказал он,  сел  за  стол  и  посмотрел  на  свою
тарелку с кашей.
     Карлу требовалась полная ясность.
     - Вы... вы слышали, что я сказал?
     Дедушка едва заметно кивнул.
     - Не знаю, сэр, что на меня нашло, я ничего такого не имел в виду.
Просто языком молол.
     Джоди, сгорая от стыда, взглянул на мать и увидел, что она смотрит
на Карла ни жива ни мертва. Он совершал над собой нечто ужасное. Говоря
такое, он подвергал себя жутким мукам. Брать свои слова обратно  -  это
было противно его природе, но куда хуже брать их назад пристыженным.
     Дедушка отвел глаза в сторону.
     - Я пытаюсь разобраться, что к чему, - мягко ответил он.  -  И  на
тебя не сержусь. То, что ты сказал - не страшно. Страшно другое - вдруг
это правда?
     - Неправда это, - возразил Карл. - Просто я с  утра  что-то  не  в
себе. Вот и ляпнул, не подумав. Извините.
     - Не надо извиняться. Карл. Старики иногда не  понимают,  как  оно
есть на самом деле. Может, ты  и  прав.  Переход  с  востока  на  запад
окончен. Дело сделано, может, о нем и вправду пора забыть.
     Карл поднялся из-за стола.
     - Я уже наелся. Время работать. Билли, не рассиживайся!
     Он быстро вышел  из  столовой.  Билли  покидал  в  сея.  все,  что
оставалось на тарелке, и поспешил за хозяином Но Джоди никакая сила  не
могла оторвать от стула.
     - А вы еще будете рассказывать свои истории? - спросил Джоди.
     - Буду, конечно, если только... если только найдутся  желающие  их
слушать.
     - Я желающий, сэр.
     - О-о! Ты-то конечно, но ведь ты мальчишка. Это  была  работа  для
мужчин, а слушать о ней любят только мальчишки.
     Джоди все-таки поднялся со стула.
     - Подожду вас во дворе, сэр. У меня есть хорошая  палка  для  этих
мышей.
     Он подождал у ворот, и вскоре старик появился на крылечке.
     - Пошли охотиться, - позвал Джоди.
     - Пожалуй, Джоди, я посижу на солнышке. А ты убивай мышей сам.
     - Хотите, дам вам мою палку?
     - Нет, я лучше здесь немного посижу.
     Джоди огорченно отвернулся  и  побрел  к  остаткам  скирды.  Чтобы
как-то взбодриться, он стал думать о жирных и упитанных мышах. Принялся
стучать по земле  своим  цепом.  Собаки  вились  вокруг  него,  льстиво
повизгивали, но что-то его останавливало. Он видел издалека  -  дедушка
все сидит на крылечке, какой-то маленький, усохший, почерневший.
     Махнув на охоту рукой, Джоди вернулся к дому и  сел  на  ступеньку
возле дедушкиных ног.
     - Уже вернулся? Убил мышей?
     - Нет, сэр, как-нибудь в другой раз.
     Утренние  мухи  жужжали  над  землей,  перед  ступеньками  сновали
муравьи. Со стороны холмов тянуло тяжелым  запахом  полыни.  Доски,  из
которых было сколочено крыльцо, разогрелись на солнце.
     Джоди даже вздрогнул, когда дедушка заговорил.
     - Незачем мне здесь оставаться, если такое на душе. - Он посмотрел
на свои крепкие натруженные руки. - А на душе у меня вот что:  идти  на
запад и вовсе не стоило. -  Взгляд  его,  скользнув  по  склону  холма,
остановился на ястребе, что недвижно сидел на высохшей ветке дерева.  -
Я рассказываю эти старые истории, а ведь поделиться хочется  другим.  Я
знаю, какие струны хочу затронуть в людских душах этими рассказами.
     Дело было не в индейцах, не в приключениях, даже не в  том,  чтобы
добраться сюда. Понимаешь, все переселенцы стали  будто  один  ползущий
зверь. И я был его головой. Он все полз и  полз  на  запад.  У  каждого
переселенца были свои потребности, но большой зверь -  все  они  вместе
взятые - хотел только одного: на запад. Я был вожаком, но не будь меня,
головой стал бы кто-то другой. Обезглавленный зверь далеко не уползет.
     Представляешь,  день  раскален  добела,  под  кустиками  гнездятся
черные тени. Увидели мы наконец горы и за плакали - все до  одного,  но
главное было не в том, чтобы попасть сюда, важнее было  само  движение,
путь на запад.
     Мы принесли сюда жизнь, как  муравьи  несут  личинки,  принесли  и
опустили на эту землю. И я был вожаком. Это был великий поход, великий,
как сам господь, мы двигались медленно, но  шаги  наши  складывались  и
плюсовались, и вот мы пересекли весь континент.
     А потом мы пришли к океану, и поход был окончен. Он умолк  и  стал
тереть глаза, пока они не покраснели  у  краев.  -  Вот  что  я  должен
рассказывать вместо своих историй.
     Когда Джоди заговорил, дедушка даже вздрогнул,  так  был  поглощен
своими думами.
     - Может, и я когда-нибудь поведу за собой людей, сказал Джоди.
     Старик улыбнулся.
     -  Вести-то  некуда.  Дорогу  перекрыл  океан.  На  берегу   живут
несколько стариков, они ненавидят океан,  потому  что  он  перекрыл  им
дорогу.
     - А если я поведу людей на лодках, сэр?
     - Некуда их вести, Джоди. Все места уже заняты. Но  не  это  самое
худшее - нет, не это. Движение на запад умерло из-за  людей.  Запад  их
больше не манит. С этим покончено. Твой отец прав. Все в прошлом. -  Он
сплел пальцы на колене и посмотрел на них.
     Печаль сковала сердце Джоди.
     - Давайте я принесу вам лимонад.
     Дедушке пить не хотелось, но он увидел лицо Джоди.
     - Что ж, с удовольствием, - ответил он. - От лимонада не откажусь.
     Джоди вбежал в кухню - мама вытирала посуду после завтрака.
     - Можно лимон, хочу сделать дедушке стакан лимонада?
     - И еще один, - договорила за него мама, - сделать стакан лимонада
для тебя.
     - Нет, мама. Мне не надо.
     - Джоди! Да ты заболел! - Она вдруг  смолкла.  -  Возьми  лимон  в
холодильнике,  -  добавила  она  мягко.  -  Погоди,  сейчас  дам   тебе
соковыжималку.

     Джон Стейнбек.
     Великие горы

 из сборника "Рыжий пони"
 перевод М.Зигота

     Стоял знойный летний день, и маленький Джоди, истомившись от жары,
оглядывал ранчо - чем бы заняться? Он уже побывал в  конюшне,  пошвырял
камнями в ласточкины гнезда под свесами крыши, пока из  каждого  такого
куличика не посыпалась подстилкасолома  и  грязные  перья.  В  доме  он
зарядил крысоловку куском прогорклого сыра и поставил туда, где  в  нее
обязательно сунется Бой беззлобная здоровенная псина.  Не  то  чтобы  в
Джоди вдруг проснулся злодей, просто он уже не знал,  как  спастись  от
жары да скуки. Бой и  вправду  сунул  свой  глупый  нос  в  крысоловку,
здорово его прищемил и, взвыв от боли, захромал прочь с  окровавленными
ноздрями. Чуть что. Бой  сразу  начинал  хромать.  Уж  такой  был  пес.
Когда-то в молодости он попал в капкан для койотов и с тех пор  хромал,
даже если его просто бранили.
     Когда Бой заскулил, мать Джоди крикнула из дому:
     - Джоди! Перестань мучить пса, займись чем-нибудь!
     Джоди стало стыдно, и он запустил  в  Боя  камнем.  Потом  взял  с
крыльца рогатку и пошел к  живой  изгороди  вдруг  удастся  подстрелить
птицу? Рогатка была что надо, резинка плотная, из магазина,  но  Джоди,
хоть и стрелял по птицам частенько, ни разу ни  в  одну  не  попал.  Он
прошел через огород, вздымая пыль босыми  пальцами  ног.  По  пути  ему
попался отличный камень для рогатки, круглый, чуть уплощенный и в  меру
тяжелый - полетит как пуля. Зарядив оружие - положив камень на  кожаную
заплатку, что была вшита в резинку, - Джоди  пошел  к  живой  изгороди.
Глаза его сузились, язык напряженно облизывал  губы,  впервые  за  день
Джоди  на  чем-то  сосредоточился.  В  тени  полыни  трудились  пташки,
шебаршили среди лист вы, такие неугомонные: отлетят на несколько  футов
- и назад, снова давай шебаршить. Оттянув резинку, Джоди стал осторожно
подкрадываться. Один маленький дрозд  застыл  на  месте,  посмотрел  на
Джоди и нахохлился, готовый взлететь. Джоди  бочком,  мелкими  шажками,
подбирался ближе. Когда до дрозда осталось футов двадцать, он, стараясь
не делать резких движений,  поднял  рогатку  и  прицелился.  Камень  со
свистом рассек воздух; дрозд встрепенулся, взлетел -  и  снаряд  настиг
его. Птичка с разбитой головой упала на землю. Джоди подбежал и  поднял
ее.
     - Попалась, - пробормотал он.
     Мертвая, птичка  как-то  съежилась,  стала  меньше.  От  стыда  за
содеянное у Джоди кольнуло в желудке,  он  достал  перочинный  ножик  и
отрезал птичке голову. Потом выпотрошил ее, отрезал крылья;  и  наконец
выбросил все в кусты. Его не мучила совесть  из-за  птички,  ее  жизни,
смущало другое: он знал, что бы сказали  взрослые;  увидь  они  как  он
убивает птицу. А их мнением о себе он дорожил. Лучше быстрее забыть эту
историю и никогда о ней не вспоминать.
     В предгорьях в это время года стояла сушь, и трава  пожелтела,  но
возле круглого корыта, в которое по трубе стекала ключевая вода,  трава
была ярко-зеленая сочная, густая и влажная -  вода  переливалась  через
край. Джоди попил из мшистого корыта, смыл холодной водой птичью  кровь
с рук. Потом лег в траву на спину и стал  разглядывать  пухлые  лепешки
летних облаков. Он закрыл один глаз, и перспектива сразу  исказилась  -
облака так надвинулись на него, что их можно было погладить.  Он  помог
слабенькому ветерку подтолкнуть их по небу; кажется, с его помощью  они
поплыли быстрее. Одно вздутое белое облако он помог отогнать  до  самых
гор, прижал его как следует и оно исчезло за вершинами. Интересно,  что
ему там открылось? Джоди сел, чтобы лучше видеть большие  горы,  ту  их
часть,  где  они  наслаиваются  одна  на  другую,  темнеют,  наливаются
неведомой силой - и кончаются за  одним  ребристым  кряжем,  высоко  на
западе. Загадочные, таинственные горы; ведь он почти ничего  о  них  не
знает.
     - А что на той стороне? - как-то спросил он отца.
     - Тоже горы, наверное. А что?
     - А за теми горами?
     - Тоже горы. А что?
     - Только горы, горы и больше ничего?
     - Ну, почему. В конце концов доберешься до океана.
     - А в самих-то горах что?
     - Утесы да заросли, скалы да сушь.
     - Ты там бывал?
     - Нет.
     - А кто-нибудь?
     - Кое-кто, наверное, бывал. Опасно там - утесы  и  все  такое.  Да
что, я где-то читал, в горах графства  Монтерей  неисследованных  краев
больше, чем во всех Соединенных Штатах. - Казалось, отец этим гордится.
     - А потом - океан?
     - Потом океан.
     - А между горами и океаном? - настаивал мальчик. Никто не знает?
     - Кое-кто, наверное, знает. Только ведь разжиться там нечем.  Даже
воды кот наплакал. Одни скалы, утесы да непролазные чащи. А что?
     - Сходить бы туда.
     - Зачем? Там ничего нет.
     Но Джоди знал - что-то все же есть, что-то чудесное, раз  об  этом
не знает никто, чтото таинственное, неведомое. Джоди верил в  это  всей
душой. Однажды он спросил у мамы:
     - А что там, в больших горах, знаешь?
     Она посмотрела на него,  перевела  взгляд  на  ощерившийся  горный
хребет и сказала:
     - Наверное, только медведь.
     - Какой медведь?
     - Который пошел в горы на природу посмотреть.
     Спрашивал Джоди и Билли Бака, что работал у них на ферме: может, в
горах затерялись какие-то древние города? Но Билли был того же  мнения,
что и отец.
     - Вряд ли, - сказал он. - Ведь есть там нечего, раздолье разве что
для камнеедов.
     Никаких других сведений о горах у Джоди не было, и оттого они были
ему дороги, внушали  благоговейный  страх.  Он  часто  думал  о  горных
кряжах, что тянутся миля за милей, а потом - море.  Утром  вершины  гор
озарялись розовым светом и будто приглашали его - иди к нам; а вечером,
когда солнце скрывалось за неровной кромкой и горы багровели,  будто  с
отчаяния,  Джоди  их  боялся;  они  становились  какими-то   безликими,
отчужденными, в самой их невозмутимости таилась угроза.
     Джоди повернулся к востоку - там тоже были горы, Габиланы,  и  эти
горы были веселые, в складках холмов гнездились ранчо, на гребнях росли
сосны. Там жили люди, в свое время на склонах этих  холмов  шли  бои  с
мексиканцами. На мгновение он оглянулся на Великие горы и даже поежился
- вот это разница. Лощина у основания холма, в которой лежало их ранчо,
освещалась солнцем, радовала глаз. Дом сиял белизной, а  от  коричневой
конюшни исходило тепло. На дальнем  холме,  потихоньку  передвигаясь  к
северу, паслись рыжие коровы. Вписывался в общую картину и радовал глаз
даже темный кипарис возле барака. В пыли, словно танцуя быстрый  вальс,
копошились цыплята.

     Внимание Джоди привлекла движущаяся фигура. По дороге из  Салинаса
медленно шел человек, он спускался к их дому.  Джоди  поднялся  и  тоже
зашагал вниз, в сторону дома - если кто-то идет к  ним,  как  же  такое
пропустить? Когда мальчик был уже на месте, человек - худощавый,  спину
держит прямо - прошел лишь полпути. Джоди понял, что он немолод, только
по одному признаку - уж слишком отрывисто ударяли землю его каблуки. Он
подошел ближе, и Джоди разглядел синие  джинсы,  куртку  из  такого  же
материала. На ногах - грубые, тяжелые башмаки,  на  голове  -  потертая
широкополая шляпа с плоскими полями. За плечами джутовый мешок, набитый
до отказа - что-то из него выпирало. Еще два десятка тяжелых шагов -  и
можно рассмотреть лицо. Оно было темным, как кусок вяленого мяса.  Усы,
голубовато-белые на фоне темной кожи, нависали надо ртом, волосы -  они
виднелись на шее - тоже были  белые.  Кожа  словно  усохла  и  обтянула
череп, да так, что выступали скулы, плоти не было, и нос с  подбородком
казались острыми и  хрупкими.  Глубоко  посаженые  глаза  -  большие  и
темные, их прикрывали туго натянутые веки. Радужные оболочки  и  зрачки
слились в черный цвет, глазные же яблоки были коричневыми. На лице - ни
единой морщины. Голубая джинсовая куртка на старике была застегнута  на
медные пуговицы доверху - как у всех, кто носит куртку на  голое  тело.
Из рукавов торчали сильные костистые руки - шишковатые, в  переплетении
вен, крепкие, как ветки персикового дерева. Ногти  плоские,  широкие  и
блестящие.
     Приблизившись к воротам, старик  сбросил  на  землю  мешок  и  тут
увидел Джоди. Губы его  чуть  шевельнулись,  и  сквозь  них  просочился
мягкий, неопределенный звук.
     - Ты здесь живешь?
     Джоди смутился. Он обернулся и  посмотрел  на  дом,  потом  бросил
взгляд в сторону коровника, где были отец и Билли Бак.
     - Да, - ответил он, не дождавшись помощи ни с  той,  ни  с  другой
стороны.
     - Я вернулся, - объявил старик. - Меня зовут Гитано, и я вернулся.
     Джоди понял, что это для  него  чересчур  серьезно.  Он  стремглав
кинулся домой за помощью, громко хлопнул дверью с металлической сеткой.
Мама была на кухне, прикусив нижнюю губу, она сосредоточенно  протыкала
шпилькой забитые отверстия дуршлага.
     - Там старик, -  взволнованно  крикнул  Джоди.  -  Старый  пайсано
говорит, что он вернулся.
     Мама положила дуршлаг и постучала шпилькой о раковину.
     - Ну, что еще случилось? - терпеливо спросила она.
     - Там старик. Выйди.
     - И что он хочет?
     Она развязала тесемки передника, пригладила пальцами волосы.
     - Не знаю. Он пришел и все.
     Расправив складки на платье, мама вышла из  дому,  Джоди  за  ней.
Гитано стоял на том же месте.
     - Да? - спросила миссис Тифлин.
     Гитано снял потрепанную черную  шляпу  и,  держа  ее  перед  собой
обеими руками, повторил:
     - Меня зовут Гитано, и я вернулся.
     - Вернулся? Куда?
     Всем распрямленным телом Гитано чуть склонился вперед. Правая  его
рука описала круг - холмы, поля на склонах, горы - и снова  застыла  на
шляпе.
     - На ранчо. Я здесь родился, и мой отец тоже.
     - Здесь? - удивилась она. - Этот дом не такой старый.
     - Нет, там, - ответил он, указывая на западный хребет.  -  На  той
стороне, того дома теперь нет.
     Наконец она поняла.
     - В старой глинобитной хижине, которую почти всю смыло?
     - Да, сеньора. На  ранчо  никого  не  осталось,  подмазать  хижину
известью было некому, вот ее и смыло дождями.
     Мать Джоди немного помолчала, в голове мелькнули непривычные мысли
о том, что без родного дома, должно быть, очень  тоскливо,  но  она  их
быстро отогнала.
     - И что вы теперь хотите, Гитано?
     - Я останусь здесь, - сказал он негромко. - Пока не умру.
     - Но работников нам не требуется.
     - Работать как прежде я уже  не  могу,  сеньора.  Подоить  корову,
накормить цыплят, нарубить дровишек - это  да.  И  только.  Я  останусь
здесь. - Он показал на лежавший рядом мешок. - Вот мои пожитки.
     Мать повернулась к Джоди.
     - Беги в коровник и позови отца.
     Джоди как ветром сдуло, и скоро он привел Карла  Тифлина  и  Билли
Бака. Старик стоял на прежнем месте, только теперь он отдыхал. Все  его
тело, как бы осев, пребывало в состоянии безмятежного покоя.
     - В чем дело? - спросил Карл Тифлин. - Из-за чего Джоди такой  шум
поднял?
     Миссис Тифлин кивнула на старика.
     - Он хочет у нас остаться. Кое  в  чем  помогать  по  хозяйству  и
остаться здесь.
     - Мы его взять не можем. Нам люди не нужны. Да и стар он  слишком.
Все, что надо, делает Билли.
     Они говорили о Гитано, будто его и в природе не было, и  вдруг  до
обоих это дошло; они посмотрели на старика и смутились.
     Он откашлялся.
     - Слишком стар я, чтобы работать, это верно. Я  пришел  туда,  где
родился.
     - Ты родился не здесь, - возразил Карл.
     - Не здесь. В глинобитной хижине за холмом. Раньше,  до  вас,  все
это было одно ранчо.
     - В доме из глины, который весь рассыпался?
     - Да. И я там родился, и мой отец. Я останусь здесь, на ранчо.
     - Говорю тебе, не останешься, -  рассердился  Карл.  -  Какая  мне
польза от старика? Ферма у меня не бог  весть  какая  большая.  Кормить
старика да оплачивать счета доктору - это мне не по карману. Должны  же
у тебя быть родственники, друзья. К ним и иди.  А  то  пришел  к  чужим
людям, будто нищий.
     - Я здесь родился, - терпеливо и неколебимо сказал Гитано.
     Карл Тифлин не любил быть жестоким, но тут понял -  без  этого  не
обойтись.
     - Сегодня можешь у нас поесть, -  распорядился  он.  -  Поспишь  в
старом сарае. Наутро  покормим  тебя  завтраком,  а  дальше  иди  своей
дорогой. К друзьям. А умирать у чужих людей - это не дело.
     Гитано напялил черную шляпу, наклонился за мешком.
     - Это мои пожитки, - объяснил он.
     Карл отвернулся.
     - Пошли, Билли, надо доделать дела в коровнике. Джоди, отведи  его
в сарай, в комнатку.
     Отец и Билли пошли к коровнику. Миссис  Тифлин  вернулась  в  дом,
бросив через плечо:
     - Сейчас дам одеяла.
     Гитано вопросительно посмотрел на Джоди.
     - Идите за мной, - сказал мальчик.
     В комнатке стояла койка с трухлявым матрасом,  кресло-качалка  без
спинки, да ящик из-под яблок,  а  в  нем  -  фонарь  из  жести.  Гитано
осторожно опустил мешок на пол и сел на кровать. Джоди маялся у  двери,
не зная, уходить или нет. Наконец, спросил:
     - Вы спустились с больших гор?
     Гитано медленно покачал головой.
     - Нет. Я работал в долине Салинас.
     Прежние мысли все не оставляли Джоди.
     - А в тех больших горах вы когда-нибудь бывали?
     Темные, много повидавшие глаза старика застыли,  по  вернули  свой
свет внутрь - в голове Гитано чередой пошли прожитые годы.
     - Один раз, когда был мальчонкой. Отец брал меня с собой.
     - В самые горы?
     - Да.
     - И что вы там видели? - встрепенулся Джоди Людей, лошадей?
     - Нет.
     - А что там было?
     Гитано все думал о своем. Он силился вспомнить, у бровей появились
едва заметные морщинки.
     - Что вы там видели? - повторил Джоди.
     - Не знаю, - сказал Гитано.- Не помню.
     - Там было жутко? Кругом сушь?
     - Не помню.
     От возбуждения Джоди совсем осмелел.
     - Ну хоть что-нибудь вы должны помнить!
     Гитано хотел что-то сказать, приоткрыл рот, подобрал нужные слова.
     - Кажется, там было тихо... и красиво.
     Глаза Гитано  словно  что-то  увидели  в  прошедших  годах  -  они
потеплели, в них проскользнула улыбка.
     - А потом вы в горы больше не ходили? - выпытывал Джо.
     - Нет.
     - И никогда не хотелось?
     Но на лице Гитано уже появилось раздражение.
     - Нет, - ответил он, и по его тону Джоди понял  говорить  об  этом
старик больше не желает. Мальчик стоял, словно зачарованный. Уходить не
хотелось. К нему вернулась привычная робость.
     - Давайте сходим в коровник и посмотрим скотину? - предложил он.
     Гитано поднялся, надел шляпу и собрался идти за Джоди.
     Уже почти стемнело. Они остановились возле желоба для  воды,  куда
на  вечерний  водопой  сбредались  с  горных  лугов  лошади.   Большими
узловатыми руками Гитано оперся  о  верхнюю  перекладину  забора.  Пять
лошадей спустились к желобу,  напились  вволю  и,  ото  1  в  сторонку,
принялись пощипывать сухие травинки, тереться боками  о  колья  забора,
отполированные до блеска. Прошло какое-то время, и из-за холма,  тяжело
ковыляя, появилась старая коняга. Зубы  у  нее  были  желтые,  длинные;
копыта плоские и заостренные, будто лопаты; ребра и таз выпирали из-под
кожи. Через силу дохромав  до  желоба,  она  стала  пить  воду,  громко
причмокивая.
     - Это старина Истер, - объяснил Джоди.- Самый  первый  конь  моего
отца. Ему тридцать лет.
     Он взглянул в старые глаза Гитано, ожидая какого-нибудь ответа.
     - Уже не тянет, - сказал Гитано.
     Из коровника вышли отец Джоди и Билли Бак и направились к ним.
     - Слишком стар, чтоб работать, -  повторил  Гитано.-  Только  ест,
скоро смерть его приберет.
     Карл Тифлин услышал последние слова. Он был зол на себя,  что  так
жестоко обошелся со старым Гитано, и жестокость опять полезла из него.
     - Давно бы пора пристрелить Истера, - заговорил он. - Избавили  бы
его от боли, от ревматизма. - Он искоса посмотрел на Гитано - уловил ли
тот  параллель,  но  большие  костистые  руки  не  шевельнулись,  глаза
недвижно смотрели на  лошадь.  -  К  старичью  надо  быть  милосердным,
избавлять от страданий, - продолжал отец Джоди.- Один выстрел,  сильный
шум, одна сильная боль - скажем, в голове  -  и  все.  Это  лучше,  чем
вечная ломота в костях и гнилые зубы.
     - Старики имеют право отдохнуть, - вмешался Билли Бак. - Шутка ли,
проработали всю жизнь. Может, они не против  еще  поболтаться  на  этом
свете.
     Карл внимательно вглядывался в исхудавшую лошадь.
     - Ты не представляешь, каков был Истер в старые времена, -  сказал
он с теплыми нотками в голосе. - Вскинутая шея, точеная грудь,  изящный
круп. Барьер из пяти перекладин брал почти с места. Я  на  нем  выиграл
заезд, когда мне было всего пятнадцать лет. Пару сотен  всегда  мог  на
нем заработать. Не представляешь, каков  был  красавец.  -  Он  оборвал
себя,  потому  что  презирал  мягкотелость.  -  Но  сейчас   его   надо
пристрелить, - заключил он.
     - Он имеет право отдохнуть, - стоял на своем Билли Бак.
     Отцу Джоди пришла в голову забавная мысль. Он повернулся к Гитано.
     - Если бы в предгорьях росла яичница с ветчиной, сказал он, - я бы
тебя взял - пасись на здоровье. Но что бы ты пасся в моей кухне  -  это
мне не по карману.
     И, засмеявшись, он вместе с Билли Баком пошел к дому.
     - Расти в предгорьях яичница с ветчиной, - добавил он, - мы  бы  и
сами подкормились.
     Джоди знал: это отец ищет, как бы сделать Гитано побольней.  Он  и
Джоди часто бил по  больному  месту.  Всегда  знал,  как  ужалить,  как
растравить душу.
     - Это он так только говорит, -  пояснил  Джоди.-  Ни  в  жизни  он
Истера не застрелит. Он его  любит.  Ведь  Истер  -  его  самая  первая
лошадь.
     Солнце укатилось за высокие горы, стоявшие незыблемой стеной, и на
ранчо все притихло. В вечернюю пору Гитано, похоже,  почувствовал  себя
уютнее. Он издал губами чудной резкий звук и протянул  руку  за  забор.
Старый Истер подковылял на зов, и Гитано почесал под гривой тощую шею.
     - Он вам нравится? - негромко спросил Джоди
     - Да... только ни черта уже не тянет.
     В доме зазвонили в железный треугольник.
     - Ужин! - воскликнул Джоди.- Пошли ужинать.
     По  дороге  к  дому  Джоди  снова  заметил   -   держится   Гитано
прямехонько, совсем как юноша. Старика в нем выдавали  лишь  судорожные
движения да шарканье каблуков.
     В нижние ветви кипариса возле сарая залетела стая грузных  индеек.
Лоснящийся от жира домашний кот  прошествовал  по  дороге  с  крысой  в
зубах, такой здоровенной, что хвост ее волочился  по  земле.  Где-то  в
предгорьях перекликались куропатки, напоминая журчание родника.
     Джоди и Гитано подошли  к  задним  ступенькам,  и  через  дверь  с
металлической сеткой на них посмотрела миссис Тифлин.
     - Бегом, Джоди. Проходите, Гитано, будем ужинать.
     Карл и Билли Бак уже ели  за  покрытым  клеенкой  длинным  столом.
Джоди скользнул на свой стул, даже не сдвинув его с  места.  Гитано  же
продолжал стоять и мять в руках шляпу, пока Карл не поднял голову и  не
сказал:
     - Садись, садись. Перед дальней дорогой набить брюхо не мешает.
     Карл боялся, что сжалится над стариком и  позволит  ему  остаться,
потому и был все время начеку - нюни распускать нечего.
     Гитано положил шляпу на пол и робко сел за стол. Брать  ничего  не
стал. Карл протянул ему тарелку.
     - Вот, накладывай.
     Гитано ел очень медленно, отрезая крошечные кусочки мяса и сгребая
пюре в маленькие кучки.
     У Карла Тифлина, однако же, душа была не на месте.
     - А что, в этих краях у тебя никаких родственников? - спросил он.
     - У меня зять в Монтерее, - ответил Гитано не без  гордости.  -  И
двоюродные там есть.
     - Ну, так поезжай туда и живи с ними.
     - Я родился здесь, - возразил Гитано с мягким упреком.
     Из кухни вышла мать,  в  большой  миске  она  несла  запеканку  из
тапиоки.
     - Я тебе говорил, - с ухмылкой обратился к ней Карл, - что  я  ему
сказал? Что я бы его взял, расти в  предгорьях  яичница  с  ветчиной  -
пусть пасется на здоровье, как старина Истер.
     Гитано сидел, не поднимая глаз от тарелки.
     - Жаль, что он не может остаться, - сказала миссис Тифлин.
     - Давай не будем, - сердито прервал се Карл.
     После еды Карл, Билли Бак и Джоди перебрались в гостиную - немного
посидеть, - Гитано же, безо всяких "до свидания" или  "спасибо",  сразу
вышел из дому через кухонную дверь. Джоди украдкой поглядывал на  отца.
Знал - отец сам себя стыдится.
     - В наших краях полно этих старых пайсано,  -  сказал  Карл  Билли
Баку.
     - Да ведь они двужильные, - заступился за них  Билли.  -  Белым  в
жизни до таких годов не проработать. Видел я одного,  самому  сто  пять
лет, так он еще верхом ездит. Найди-ка среди белых такого старика,  как
Гитано, чтобы протопал пешком двадцать или тридцать миль.
     - Что им износу нет, это факт, - согласился Карл.  И  ты,  значит,
хочешь за него слово замолвить? Пойми, Билли, - начал объяснять он, - я
и без лишних ртов едва держусь на плаву, того  и  гляди  приберет  наше
ранчо Итальянский банк. Ты же знаешь это, Билли.
     - Ясное дело, знаю, - сказал  Билли.  -  Будь  ты  богатый,  какие
разговоры.
     - То-то и  оно,  а  ведь  у  него  и  родственники  есть.  Зять  и
двоюродные прямо в Монтерее. Пусть к ним и идет, а при чем здесь я?
     Джоди тихонько сидел и слушал, а  в  ушах  стоял  негромкий  голос
Гитано и его неопровержимое: <Но я здесь родился>. Было в Гитано что-то
таинственное, как в самих горах. Горные хребты тянулись далеко, сколько
хватало глаз, но за самым последним взмывшим к небу хребтом  скрывалась
огромная неведомая страна. Так и Гитано - он был стариком, пока  ты  не
вглядывался в его подслеповатые темные  глаза.  В  их  глубине  таилось
что-то неведомое. Говорил он слишком мало - не догадаешься, что  там  у
него внутри. Джоди  так  и  тянуло  к  сараю.  Пока  отец  говорил,  он
соскользнул со стула и бесшумно вышел из дому,
     Тьма была непроглядная, и далекие звуки  гор  доносились  четко  и
ясно. Из-за холма слышалось позвякиванье колокольчиков - это  ехала  по
проселочной дороге бригада лесорубов.  Джоди  осторожно  пробирался  по
темному двору. В окне комнатки в сарае горел свет. Ночь всегда несла  с
собой тайну, поэтому Джоди тихонько подошел к окну и  заглянул  внутрь.
Гитано сидел в кресле-качалке, спиной к окну.  Правой  рукой  он  делал
перед собой какие-то плавные движения. Джоди  толкнул  дверь  и  вошел.
Гитано резко  выпрямился  и,  схватив  кусок  оленьей  кожи,  попытался
прикрыть им что-то у себя на коленях,  но  кожа  соскользнула  на  пол.
Джоди, пораженный, смотрел на руки Гитано - в них была изящная и тонкая
рапира с золотистым эфесом в форме корзинки. Острие  выходило  из  него
пронзительным темным лучиком.  На  эфесе  виднелись  прорези  и  тонкая
резьба.
     - Что это? - спросил Джоди.
     Гитано лишь обиженно взглянул на  него,  подобрал  упавший  лоскут
оленьей кожи и решительно завернул в него прекрасное острие.
     - Можно посмотреть? - Джоди протянул руку.
     В глазах Гитано полыхнули сердитые огоньки, и он покачал головой.
     - Где вы ее взяли? Откуда она?
     На  сей  раз  Гитано  посмотрел  на  него  внимательно,  словно  в
размышлении.
     - Досталась от отца.
     - А ему? Ему от кого?
     Гитано перевел взгляд на длинный сверток из оленьей шкуры.
     - Не знаю.
     - Он никогда не говорил?
     - Нет.
     - И что вы с ней делаете?
     Гитано слегка удивился.
     - Ничего. Просто храню.
     - Может, все-таки покажете?
     Старик медленно развернул острие, на секунду позволил свету  лампы
скользнуть по нему. Потом снова завернул.
     - Теперь иди. Я хочу спать.
     Он задул лампу, не успел Джоди выйти за дверь.
     Джоди шел назад к дому, ясно - как никогда в жизни - понимая одно:
он никому не должен говорить про рапиру.  Сказать  кому-то  про  нее  -
немыслимо, хрупкий  домик  правды  сразу  рухнет.  Если  такой  правдой
поделиться, она погибнет.
     Посреди темного двора Джоди встретил Билли Бака.
     - Тебя там уже хватились, - сказал Билли.
     Джоди проскользнул в гостиную, и отец повернулся к нему.
     - Где тебя носит?
     - Ходил смотреть, не попалась ли крыса в мою новую крысоловку.
     - Иди спать, - велел отец.

     К завтраку Джоди вышел первым. Потом появился отец, потом и  Билли
Бак. Из кухни выглянула миссис Тифлин.
     - А где старик, Билли? - спросила она.
     - Наверное, пошел прогуляться, - ответил Билли. - Я заглянул в его
комнатку, там пусто.
     - Может, с утра двинулся в Монтерей,- предположил Карл.  -  Дорога
дальняя.
     - Нет, - возразил Билли. - Его мешок на месте.
     Позавтракав, Джоди пошел к сараю. В солнечном свете мелькали мухи.
Казалось, в это утро на ранчо особенно тихо. Убедившись, что  никто  за
ним не смотрит, Джоди вошел в  комнатку  и  заглянул  в  мешок  Гитано.
Запасная пара длинного хлопкового белья,  запасная  пара  джинсов,  три
пары изношенных носков. Больше в мешке ничего не было. У Джоди защемило
сердце, будто у него что-то отняли. Он побрел назад к дому. Отец  стоял
на крылечке и разговаривал с миссис Тифлин.
     - Похоже, старина Истер все-таки откинул копыта, - сказал он. - На
водопой с другими лошадьми не пришел.
     Ближе к полудню с ранчо на горе прискакал Джесс Тейлор.
     - Карл, неужто ты сбыл с рук это старье, эту серую падаль?
     - Нет. С чего ты взял?
     - С того, - сказал Джесс.- Выехал я сегодня с утра пораньше и  что
вижу? Смех да и только. Вижу  старика  на  старой  лошади,  без  седла,
вместо уздечки - кусок веревки. И едет не по дороге, а напрямки,  через
кустарник. А в  руках,  похоже,  винтовка.  Во  всяком  случае,  что-то
блестящее.
     - Это старый Гитано,- пояснил Карл Тифлин.- Сейчас  посмотрю,  все
ли ружья на месте. - На секунду он заглянул в дом. - Нет, все  тут  как
тут. В какую сторону он ехал, Джесс?
     - В этом весь смех. В сторону гор, вот в какую.
     Карл засмеялся.
     - Горбатого могила исправит, - сказал он. - Надо думать, он просто
украл старину Истера.
     - Поскачешь за ним. Карл?
     - Господь  с  тобой,  мне  же  лучше,  закапывать  это  старье  не
придется. Но интересно - где он взял  винтовку?  И  что  он  позабыл  в
горах?
     Джоди прошел через огород и выбрался к живой изгороди.  Пристально
вгляделся в гигантские горы - хребет, за ним другой, третий, и  так  до
самого океана. На миг  ему  показалось,  что  он  видит  черную  точку,
медленно ползущую по склону дальнего хребта.  Джоди  стоял  и  думал  о
рапире,  о  Гитано.  О  великих   горах.   Какое-то   смутное   желание
всколыхнулось в нем, такое сильное, что к горлу подкатил ком. Он лег  в
зеленую траву  возле  круглого  корыта,  недалеко  от  живой  изгороди.
Прикрыл скрещенными  руками  глаза  и  лежал  так  долго-долго,  полный
тягостной необъяснимой горечи.

     Джон Стейнбек.
     Подарок

       из сборника "Рыжий пони"
       перевод Н.Волжиной

     Билли Бак вышел на рассвете из сарая и постоял минутку на крыльце,
глядя в небо. Билли был кривоногий крепыш с длинными обвислыми,  как  у
моржа, усами, с квадратной кистью рук, бугрившихся на ладонях  твердыми
мускулами. Его водянисто-серые глаза смотрели сосредоточенно, а волосы,
торчавшие из-под широкополой шляпы, были жесткие и почти  обесцвеченные
солнцем. Стоя на крыльце, Билли  заправлял  рубашку  в  синие  бумажные
брюки. Он расстегнул пояс и затянул его потуже. Блестящие полоски около
каждой дырочки показывали постепенный, из года в год, рост его  брюшка.
Билли  убедился,  что  погода  хорошая,  громко  высморкался,   зажимая
поочередно ноздри указательным пальцем, и пошел к конюшне,  потирая  на
ходу руки. Он стал чистить скребницей и щеткой двух  верховых  лошадей,
ласково приговаривая что-то, и толькотолько успел  управиться  с  этим,
как в доме ударили в железный треугольник. Билли сложил вместе щетку  и
скребницу, приткнул их на переборку между стойлами и пошел  завтракать.
Движения у  Билли  Бака  были  неторопливые,  но  вместе  с  тем  такие
экономные во времени, что, когда он подошел к дому, миссис  Тифлин  еще
не кончила звонить. Она кивнула ему своей седеющей  головой  и  ушла  в
кухню. Билли Бак сел на ступеньки, потому  что  он  был  работником  на
ферме и ему не подобало входить в  столовую  первым.  Он  услышал,  как
мистер Тифлин топает ногами по полу, надевая сапоги.
     Высокие дребезжащие звуки треугольника  подняли  со  сна  мальчика
Джоди. Он был еще совсем маленький мальчик, всего десяти лет от роду, с
волосами,  похожими  на  пыльно-желтую  траву,  с   застенчиво-вежливым
взглядом серых глаз и подвижным в минуту задумчивости ртом. Треугольник
проник в сны Джоди. У него и в мыслях не  было,  что  можно  ослушаться
этого пронзительного звона. Он повиновался ему всегда,  и  другие  тоже
повиновались. Джоди откинул со лба  спутанные  волосы  и  стащил  через
голову ночную сорочку. Минута -  и  он  уже  оделся  в  синюю  бумажную
рубашку и комбинезон. Лето было в самом разгаре, значит, можно обойтись
без башмаков. Войдя на кухню, Джоди подождал,  когда  мать  отойдет  от
раковины к плите, потом умылся и прочесал пальцами мокрые волосы.
     Мать круто повернулась к нему.  Джоди  застенчиво  отвел  глаза  в
сторону.
     - Надо тебя постричь. Ишь зарос как, -  сказала  мать.  -  Завтрак
готов. Иди в столовую, тогда и Билли вой дет.
     Джоди сел  за  длинный  стол,  покрытый  белой  клеенкой,  кое-где
протертой до самой  основы  от  частого  мытья.  На  столе  уже  стояла
сковородка с яичницей-глазуньей. Джоди положил себе  на  тарелку  кусок
яичницы с  тремя  желтками  в  добавил  к  этому  три  толстых  ломтика
поджаренной грудинки.  Потом  принялся  старательно  счищать  с  одного
желтка кровяное пятнышко.
     В столовую тяжелыми шагами вошел Билли Бак.
     - Не отравишься, -  сказал  Билли.  -  Это  петух  такую  отметину
оставил.
     На пороге появился высокий, строгий отец Джоди,  и  по  его  шагам
Джоди догадался, что отец в сапогах; тем не менее он заглянул под стол,
чтобы удостовериться в этом. Отец погасил керосиновую  лампу,  висевшую
над столом, потому что в окна уже лился утренний свет.
     Джоди не стал спрашивать, куда собрались отец и  Билли  Бак,  хотя
ему очень хотелось поехать с ними. Отец  воспитывал  его  в  строгости.
Джоди повиновался  ему  беспрекословно.  Карл  Тифлин  сел  за  стол  и
пододвинул к себе сковородку с яичницей.
     - Ну как. Билли, где у тебя коровы? - спросил он.
     - В нижнем загоне,  -  ответил  Билли.  -  Да  я  и  один  с  ними
управлюсь.
     - Управиться-то управишься, но в компании веселее.  А  мне,  кроме
того, и горло не мешает промочить. - Карл Тифлин был настроен шутливо в
это утро.
     Мать Джоди высунула голову из-за двери.
     - Карл, а когда ты вернешься?
     - Не знаю. Мне надо кое с кем повидаться в Салинасе.  Может  быть,
задержусь до вечера.
     Яичница, кофе и большие оладьи  быстро  исчезли  со  стола.  Джоди
вышел из дому следом за  обоими  мужчинами.  Он  видел,  как  они  сели
верхом, вывели из загона шесть старых дойных коров и погнали  их  вверх
по склону  холма,  к  Салинасу.  Они  поехали  продавать  старых  коров
мяснику.
     Когда отец и  Билли  Бак  скрылись  по  ту  сторону  холма,  Джоди
спустился вниз по дороге и  вышел  на  зады  фермы.  Из-за  угла  дома,
извиваясь всем телом и радостно скаля свои страшные зубы, выбежали  две
собаки. Джоди погладил их обеих  -  дворняжку  Боя  с  длинным  толстым
хвостом и желтыми глазами и колли  Молодца,  который  загрыз  койота  и
лишился в этой схватке одного уха. Здоровое ухо у Молодца  неподобающим
для колли образом стояло торчком. Билли Бак  говорил,  что  у  одноухих
всегда так бывает. После бурных  приветствий  собаки  с  деловым  видом
уткнулись носом в землю и бросились вперед, то и  дело  оглядываясь  на
бегу, идет ли за ними мальчик. Все втроем они свернули на птичий двор и
увидели перепела, клевавшего корм вместе с курами. Молодец погонялся за
курами, ради  практики,  на  тот  случай,  если  когда-нибудь  придется
сторожить стадо овец.
     Джоди побрел дальше по огороду,  между  рядами  зеленой  кукурузы,
поднимавшейся выше его головы. Тыквы были еще зеленые и  маленькие.  Он
подошел к зарослям полыни; холодная  ключевая  вода  бежала  оттуда  по
желобу и падала в широкую деревянную бочку.  Он  наклонился  и  потянул
воду губами в том месте, где она была всего вкуснее, - около  замшелого
края бочки. Потом посмотрел назад - на  низкий  белый  дом,  опоясанный
красной геранью, и на длинный сарай около кипариса, где жил один  Билли
Бак. Под кипарисом стоял большой черный котел - тот  самый,  в  котором
шпарили   свиные   туши.   Солнце   вставало   из-за   холма,   заливая
ослепительными лучами побеленный дом, побеленные надворные постройки, и
матово поблескивало на росистой траве. Позади Джоди, в высокой  полыни,
шурша ее сухой осыпью, сновали птицы; белки пронзительно стрекотали  на
склонах холма. Джоди смотрел на ферму. Во всем,  даже  в  воздухе,  ему
чудилась какая-то зыбкость, он чувствовал  близость  каких-то  перемен,
потери чего-то и обретения нового, неизведанного.  Два  больших  черных
коршуна неслись над холмом близко к самой земле, а  их  тени  плавно  и
быстро скользили чуть впереди. Где-нибудь поблизости  валялась  падаль.
Джоди знал это наверняка. Может быть, дохлая корова, может быть,  заяц.
Коршуны своего не упустят. Джоди ненавидел этих птиц, как ненавидит  их
каждое порядочное существо, но убивать коршунов не  полагалось,  потому
что они подбирают падаль.
     Мальчик зашагал вниз по склону холма. Собаки давно бросили  его  и
скрылись в полыни, поглощенные своими  собственными  делами.  Он  снова
вышел на огород, остановился и раздавил пяткой зеленую дыню, но это  не
доставило ему  ни  малейшего  удовольствия.  Нехорошо  так  делать,  он
прекрасно знал это. Он сгреб ногой  землю  и  прикрыл  ею  раздавленную
дыню.
     Дома, на кухне, мать взяла его огрубевшие руки в свои и  осмотрела
ему пальцы и  ногти.  Наводить  на  Джоди  чистоту  перед  школой  было
бесполезно - ведь мало ли что может случиться дорогой.  Она  вздохнула,
увидев у него цыпки, потом дала ему книги и завтрак и отправила в школу
за милю от  фермы.  Она  заметила,  что  сегодня  утром  губы  у  Джоди
дергаются больше обычного.
     Джоди отправился в путь. По  дороге  он  набил  карманы  кусочками
белого кварца и то и  дело  швырял  ими  в  птиц  или  в  какого-нибудь
кролика, зазевавшегося  на  солнцепеке.  У  перекрестка  за  мостом  он
повстречал двоих приятелей, и они пошли дальше втроем,  делая  огромные
шаги и дурачась, как только могли. Занятия в школе начались всего  лишь
две недели назад. Мятежный дух еще не угас в школьниках.
     Было четыре часа, когда Джоди снова поднялся на холм  и  посмотрел
вниз, на ферму. Он искал глазами верховых лошадей,  но  в  загоне  было
пусто. Отец еще не вернулся. Тогда Джоди  медленно  двинулся  навстречу
дневным тру дам. Подойдя к дому, он увидел, что мать сидит на крыльце и
штопает чулки.
     - Там для тебя оставлены две оладьи, поди  возьми  их,  -  сказала
она.
     Джоди юркнул на кухню и вернулся с полным ртом,  почти  наполовину
прикончив одну оладью. Мать спросила, что у  них  проходили  сегодня  в
школе, и, не дослушав его невнятного бормотанья, сказала:
     - Джоди, смотри, чтобы сегодня ящик с хворостом был набит доверху.
Вчера ты клал сучья крест-накрест, там  и  половины  не  было.  Сегодня
клади ровнее. И вот еще что, Джоди: куры  прячут  яйца,  а  может,  это
собаки их съедают. Поищи в траве, нет ли там гнезд.
     Не переставая жевать, Джоди сошел со ступенек и принялся  за  свои
домашние дела. Он  бросил  зерна  курам  и  увидел  перепелку,  которая
клевала вместе с ними. Отцу почему-то нравилось, что перепела  залетают
на птичий двор. Он не позволял стрелять вблизи дома, боясь, как бы  это
не спугнуло их.
     Когда ящик для  хвороста  был  полон,  Джоди  взял  свое  ружье  и
отправился с ним к холодному ручейку в зарослях полыни. Он снова  попил
воды, а потом стал целиться во все, что попадалось на глаза, - в камни,
в летающих птиц, в большой черный котел  под  кипарисом,  -  но  только
целиться, а не стрелять, потому что патронов у него не было и не будет,
пока ему не  исполнится  двенадцать  лет.  Если  отец  увидит,  что  он
прицеливается в сторону дома, разрешение на патроны будет отложено  еще
на год. Джоди вспомнил об этом и больше не стал наводить дуло  вниз  по
склону холма. Ждать патронов два года и так срок не  малый.  Почти  все
отцовские подарки сопровождались какими- нибудь ограничениями,  что  до
некоторой степени снижало их ценность. Это называлось дисциплиной.
     Отца ждали с ужином до темноты. Когда наконец он вошел в  столовую
вместе с Билли Баком, Джоди учуял,  что  от  них  восхитительно  пахнет
коньяком. Он возликовал в глубине души, потому что, когда в комнате вот
так пахло, отец часто разговаривал с ним, случалось  даже,  рассказывал
ему о своих проделках в озорные детские годы.
     После ужина Джоди сел у камина, и его застенчиво-  вежливые  глаза
так и забегали по углам столовой. Джоди ждал,  когда  же  отец  откроет
свой секрет, ибо он был уверен, что у отца есть  какие-то  новости.  Но
ему пришлось разочароваться. Отец строго показал на него пальцем.
     - Ложись спать, Джоди, ты мне утром понадобишься.
     Это было не так уж плохо. Джоди любил хозяйственные дела,  которые
выходили за пределы каждодневной рутины. Он посмотрел себе под ноги,  и
губы его дернулись, прежде чем с них сорвался вопрос.
     - А что мы будем делать утром, резать свинью? - тихо спросил он.
     - Ладно, ладно, иди-ка лучше спать.
     Затворив за собою дверь, Джоди услышал позади смешки отца и  Билли
Бака и понял, что они над чем-то подшучивают. А позднее, когда он лежал
в постели, стараясь уловить хоть что-нибудь из приглушенного  разговора
в соседней комнате, до него донесся протестующий голос отца:
     - Да что ты, Руфь, я дал за него недорого.
     Джоди слышал, как совы охотятся на  мышей  у  сарая,  слышал,  как
ветка яблони постукивает по стене дома. Когда он  совсем  уже  засыпал,
где-то невдалеке замычала корова.
     На следующее утро Джоди оделся по звону треугольника еще  быстрее,
чем всегда. Пока он умывался и  причесывался  на  кухне,  мать  сердито
говорила ему:
     - Не смей никуда убегать, сначала позавтракай как следует.
     Джоди вошел в столовую и сел за длинный  белый  стол,  Он  взял  с
тарелки дымящийся блин, положил  на  него  яичницу,  покрыл  ее  вторым
блином и примял все это вилкой.
     Вошли отец и Билли Бак. По звуку их шагов Джоди догадался, что оба
они в башмаках, но все-таки заглянул под стол, чтобы  удостовериться  в
этом. Отец погасил керосиновую лампу, потому что день уже настал;  лицо
у него было суровое, строгое, а Билли Бак даже не посмотрел  на  Джоди.
Он старался избегать  застенчивого,  вопрошающего  взгляда  мальчика  и
обмакнул в кофе сразу весь ломоть под жаренного хлеба.
     Карл Тифлин резко сказал:
     - После завтрака пойдешь с нами.
     Джоди еле справился с едой; ему  казалось,  что  в  самом  воздухе
чувствуется что-то грозное. Наконец Билли Бак поднял  блюдце,  выпил  с
него кофе, расплескавшийся из чашки, вытер руки о штаны, и тогда они  с
отцом встали из за стола и вышли на светлый по-утреннему двор, а  Джоди
в отдалении почтительно следовал за ними. Он старался  удержать  мысли,
чтобы  они  не  забегали  вперед,  старался  удержать   их   в   полной
неподвижности.
     Мать крикнула им вдогонку:
     - Карл! Смотри, как бы он не задержался, ему в школу идти.
     Они прошли мимо кипариса, на ветке которого  висела  распорка  для
свиных туш, и мимо черного железного котла, - значит, свиней резать  не
будут. Солнце вставало над холмом, и от деревьев и построек тянулись по
земле длинные черные тени. Они свернули к конюшне, напрямик, по жнивью.
Отец Джоди откинул крючок с двери, и они во шли в  конюшню.  По  дороге
сюда солнце светило им прямо в лицо. В конюшне было темно, как ночью, а
от сена и лошадей веяло теплом. Отец Джоди подошел к стойлу.
     - Поди сюда, - скомандовал он.
     Джоди уже начинал кое-что  различать  в  темноте.  Он  заглянул  в
стойло и быстро отступил назад.
     Оттуда на него смотрел рыжий жеребенок-пони. Его уши  настороженно
стояли торчком, в глазах горел непокорный огонек.  Шерсть  была  совсем
грубая и густая, как у эрделя, грива длинная и спутанная. Горло у Джоди
свело судорогой, ему перехватило дыхание.
     - Его надо как следует почистить,  -  сказал  отец,  -  и  если  я
когда-нибудь услышу, что  ты  не  кормишь  жеребенка  или  не  убираешь
стойло, - сейчас же его продам.
     Джоди больше не мог смотреть в глаза пони. Он  перевел  взгляд  на
свои руки, потом робко спросил:
     - Это мне?
     Никто не ответил ему. Он протянул  руку  к  жеребенку.  Серый  нос
приблизился к ней, громко втягивая ноздрями  воздух,  а  потом  верхняя
губа поползла вверх,  и  сильные  зубы  прикусили  пальцы  Джоди.  Пони
покачал головой вверх и вниз и словно засмеялся от удовольствия.  Джоди
посмотрел на свои посиневшие пальцы.
     - Да-а, - сказал он с гордостью, - да-а, здорово кусается !
     Мужчины рассмеялись, видимо, почувствовав облегчение. Карл  Тифлин
вышел из конюшни и зашагал вверх по склону холма - он был смущен, и ему
хотелось побыть одному, но Билли Бак  остался  в  конюшне.  Говорить  с
Билли Баком было легче. Джоди снова спросил:
     - Это мне?
     Билли заговорил тоном опытного лошадника:
     - Тебе, тебе! Конечно, при условии,  что  ты  будешь  сам  за  ним
ходить и тренировать его. Я тебя научу, как это делается. Он жеребенок.
Ездить на нем еще рано.
     Джоди снова протянул свою укушенную руку, и на этот раз рыжий пони
позволил почесать себе нос.
     - Надо дать ему морковку, - сказал Джоди.- Где вы его купили?
     - На аукционе у шерифа, - ответил Билли Бак. Б  Салинасе  прогорел
заезжий цирк, остались долги. Шериф пустил их имущество с торгов.
     Пони  вытянул  шею  и,  мотнув  головой,  стряхнул  набок   челку,
закрывавшую его бешеные глаза. Джоди провел ему рукой  по  носу,  потом
тихо спросил:
     - А... седла нет?
     Билли Бак засмеялся:
     - Я и забыл. Пойдем.
     В каретнике он  снял  с  крюка  маленькое  седло,  крытое  красным
сафьяном.
     - Это цирковое, - пренебрежительно сказал Билли Бак. - В  зарослях
на таком не больно поездишь. Зато дешево купили.
     Джоди и тут не верил самому себе, боялся смотреть на седло, боялся
вымолвить слово. Он провел кончиками  пальцев  по  блестящему  красному
сафьяну и после долгого молчания сказал:
     - А все-таки на нем оно будет красиво.
     Он старался вспомнить самое величественное и самое  прекрасное  из
всего, что знал.
     - Если его еще никак не зовут, я придумал ему имя,  сказал  он.  -
Гора Габилан.
     Билли Бак понимал, что сейчас чувствует Джоди.
     -  Пожалуй,  длинновато.  А  почему  не  просто  Габилан?  Габилан
по-индейски - сокол. Красивое имя. - Билли радовался вместе  с  ним.  -
Если начешешь у него волос из хвоста, я их сплету. У тебя будет аркан.
     Джоди хотелось вернуться назад в стойло.
     - Как по-твоему, можно мне сводить его в школу, по казать ребятам?
     Но Билли покачал головой.
     - Он еще узды не знает. Мы с ним замучились дорогой. Пришлось чуть
ли не силком тащить. А сейчас тебе пора в школу.
     - Я сегодня приведу ребят, пусть посмотрят, - сказал Джоди.

     Днем шестеро мальчиков, опустив головы,  работая  локтями,  тяжело
отдуваясь, сбежали с холма на  полчаса  раньше  обычного  времени.  Они
пронеслись мимо дома и свернули к конюшне  напрямик,  через  жнивье.  И
там, оробев, остановились  перед  пони,  а  потом  взглянули  на  Джоди
глазами, полными нового для них восхищения и новой  почтительности.  До
сих пор Джоди был мальчик как мальчик в комбинезоне  и  синей  рубашке,
как у всех; мальчик, который  был  тише  многих  ребят  и  даже  слегка
подозревался в трусливости. Но теперь он стал совсем другим. Откуда  то
из тысячелетней дали  к  ним  пришло  то  уважение,  которое  питает  к
всаднику пешеход. Они почувствовали, что человек  верхом  на  лошади  и
духовно  и  физически  больше  человека,  который  идет   пешком.   Они
почувствовали, что чудесная сила подняла когда-то равного  им  во  всем
Джоди и поставила его над ними.
     Габилан высунул голову из стойла и принюхался к мальчикам.
     - Что же ты не ездишь на нем? - закричали они.  -  Что  же  ты  не
вплетешь ему ленточки в хвост, как на ярмарке? Когда же  ты  будешь  на
нем ездить?
     Джоди расхрабрился. Он тоже почувствовал в себе величие всадника.
     - Нет, ему рано. На нем еще нельзя ездить. Я буду  'снять  его  на
корде. Билли Бак меня научит.
     - Неужели нам и поводить его нельзя? Ну, хоть немножко?
     - Да он еще узды не знает, - сказал  Джоди.  Ему  хотелось,  чтобы
никого вокруг не было, когда он в первый раз выведет пони из стойла.  -
Пойдемте, я покажу вам седло.
     При виде красного сафьянового седла мальчики  потеряли  дар  речи,
седло просто сразило их.
     - В зарослях на таком не больно  поездишь,  -  пояснил  Джоди,-  а
все-таки на нем оно будет красиво. А если поеду в  заросли,  -  что  ж,
можно и без седла.
     - Как же ты заарканишь корову без луки?
     - Ну, может, у меня будет еще одно седло,  на  каждый  день.  Папа
хочет, чтобы я помогал ему со стадом.
     Он  дал  им  ощупать  красное  седло,  показал  уздечку  с  медным
налобником и большими медными бляхами. Уздечка была просто  загляденье.
Мальчикам уже пора было уходить, и каждый из них перебирал в  уме  свои
сокровища, отыскивая среди них то, что не стыдно  будет  предложить  за
разрешение покататься на рыжем пони, как только  придет  время  седлать
его.
     Джоди обрадовался, когда они  ушли.  Он  снял  с  гвоздя  щетку  и
скребницу, отодвинул засов и осторожно вошел в  стойло.  Пони  сверкнул
глазами и круто повернулся,  приготовившись  ударить  задом.  Но  Джоди
дотронулся до его плеча, почесал ему крутую, выгнутую шею,  совсем  как
Билли Бак, и сказал нараспев низким, грудным голосом: "О-о, коня-яш..."
Пони  мало-помалу  успокоился.  Джоди  стал  чистить   его   щеткой   и
скребницей, и скоро на полу накопился ворох вычесанных волос,  а  рыжая
шерсть пони покрылась глянцем. Джоди никак  не  мог  кончить,  ему  все
казалось,  что  этого  мало,  что  надо  еще  лучше.  Он  заплел  гриву
косичками, заплел челку, потом опять расчесал их и пригладил щеткой.
     Джоди не слышал, как в конюшню вошла  мать.  Она  пожаловала  сюда
сердитая, но, взглянув на пони и на  возившегося  с  ним  Джоди,  вдруг
почувствовала, как сердце ее наполнилось гордостью.
     - А про хворост ты забыл? - мягко спросила она. - Скоро  стемнеет,
а дома ни щепочки, и куры не кормлены.
     Джоди быстро сложил щетку и скребницу.
     - Забыл, мама.
     - Давай уговоримся так: ты сначала  делай  все  свои  дела,  тогда
ничего не забудешь. Если за тобой не приглядывать, ты теперь все будешь
забывать.
     - Мама, можно мне носить ему морковь с огорода?
     Она подумала, прежде чем ответить.
     - Ну что ж... Только молодую не рви, выбирай, которая покрупнее.
     - От моркови шкура  становится  шелковистая,  -  сказал  Джоди,  и
сердце у матери снова наполнилось гордостью.

     С тех пор как на ферму привели пони, Джоди уже не дожидался, когда
треугольник поднимет его с кровати. Он вставал прежде, чем  просыпалась
мать, одевался и тихонько шел в конюшню посмотреть на Габилана. В серой
предрассветной тишине, когда земля, полынь,  постройки,  деревья  были,
как  на  негативе,  в  два  цвета  серебристо-серый  и  черный,  Джоди,
крадучись, шел к конюшне мимо дремлющих камней и  дремлющего  кипариса.
Индюшки, забравшиеся на дерево, чтобы  не  попасться  на  зубы  койоту,
курлыкали сонными голосами. Поля  серо  поблескивали,  словно  тронутые
инеем, и следы кроликов  и  полевых  мышей  четко  виднелись  по  росе.
Добродушные псы, еще не размявшиеся после сна, выходили из своих  конур
со вздыбленной шерстью на  загривках  и  глухо  ворчали.  Потом,  учуяв
Джоди, оба они - Бой с толстым  длинным  хвостом  и  начинающий  пастух
Молодец  -  поднимали  хвосты,  приветливо  помахивали  ими  и   лениво
возвращались каждый в свое теплое логово.
     Все казалось таким необычным в эти часы, а путь  к  конюшне  таким
таинственным, словно продолжение сна. Пер вые дни  Джоди  было  приятно
мучить себя дорогой: а что, если Габилана не окажется в стойле или, еще
хуже, что, если его там никогда и не было? Джоди терзал себя и  другими
сладостно-мучительными мыслями. А вдруг крысы прогрызли дыру в  красном
седле? Вдруг мыши обкусали Габилану весь  хвост,  и  от  него  осталась
теперь одна кочерыжка. Последние несколько футов Джоди  летел  во  весь
дух. Он отодвигал ржавый засов и входил в конюшню, но даже  если  дверь
отворялась совсем бесшумно, Габилан все равно смотрел на  Джоди  поверх
загородки. Габилан тихо ржал и бил передней ногой об пол, а в глазах  у
него светились красные искорки, словно там  тлели  угольки  от  дубовых
поленьев.
     В те дни, когда в поле шли работы, Джоди  заставал  Билли  Бака  в
конюшне за чисткой и запряжкой лошадей. Билли становился с ним рядом  и
долго смотрел на Габилана и рассказывал Джоди много  всякой  всячины  о
лошадях. Он говорил, что лошадь больше всего бережет ноги, и, чтобы она
перестала бояться за них, ей  надо  оглаживать  копыта  и  лодыжки.  Он
рассказывал Джоди о том, как лошади любят, когда с ними  разговаривают.
С пони тоже нужно разговаривать и все ему объяснять. Билли не  ручался,
что лошадь поймет каждое сказанное  ей  слово,  но  сколько  она  всего
понимает, даже  представить  себе  трудно.  Лошадь  никогда  не  станет
баловать зря, если она любит человека и этот человек все ей  объясняет.
Билли приводил много примеров. Вот, скажем, одна лошадь,  бывало,  чуть
не падает - так уходится, а стоит ей  только  объяснить,  что  до  дома
недалеко, и она сразу приободрится. А другая однажды испугалась - и  ни
взад, ни вперед со страху; ездок объяснил ей,  что  бояться  нечего,  и
вмиг все прошло. Во время этих утренних бесед Билли  Бак  нарезал  штук
двадцать - тридцать соломинок одинаковой длины и засовывал их за  ленту
на шляпе. Днем, когда  ему  хотелось  поковырять  в  зубах  или  просто
пожевать чтонибудь, соломинки всегда были под рукой.
     Джоди слушал Билли Бака внимательно: он знал, да и по всей  округе
знали, что в лошадиных делах Билли мастак. У Билли был свой собственный
конь - поджарый, головастый индейский пони, - и этот пони  брал  первые
призы на состязаниях. Билли ухитрялся в один  миг  заарканить  молодого
быка риатой, захлестнуть его двойной петлей за один рог и спешиться,  а
дальше пони уже сам маял быка, как рыболов  мает  рыбу  на  крючке,  не
ослабляя риаты до тех пор, пока бык не  падал  наземь  и  не  прекращал
борьбы.
     По утрам,  почистив  пони  щеткой  и  скребницей,  Джоди  открывал
загородку в стойле, и Габилан пролетал мимо него и несся из  конюшни  в
загон. Там он описывал круг за кругом на галопе и иногда делал прыжок и
опускался на все четыре ноги. Он замирал на месте, весь дрожа, поставив
уши торчком, и в притворном испуге так косил глазом, что  только  белки
сверкали. Потом, пофыркивая, подходил к колоде и погружал туда морду по
самые ноздри. В эти минуты Джоди гордился своим пони - он знал,  что  о
лошади судят по тому, как она пьет. Плохая лошадь касается воды  одними
губами, а хороший, горячий конь погружает чуть не весь храп, так, чтобы
только можно было дышать.
     И Джоди стоял, не спуская с Габилана глаз, и видел в нем  то,  что
ему никогда  не  приходилось  замечать  в  других  лошадях,  -  ровную,
сбегающую книзу мускулатуру на ляжках, жилы на крупе,  стягивающиеся  в
узлы, как рука, сжатая в кулак, и глянец,  который  наводит  солнце  на
рыжую шерсть. Видя вокруг себя лошадей всю свою  жизнь,  Джоди  никогда
особенно не присматривался к ним. Но теперь он замечал,  что  подвижные
уши придают выражение морде, и  не  какое-нибудь  одно,  постоянное,  а
разные. Пони разговаривал ушами. По тому, как у него стояли уши,  можно
было судить о его отношении к  той  или  иной  вещи.  Иногда  они  были
вытянуты в струнку, иногда торчали врозь. Они прядали назад,  когда  он
пугался или злился, устремлялись вперед, когда он вдруг  настораживался
или был чем-нибудь заинтересован, доволен; положение  ушей  в  точности
соответствовало его ощущениям.
     Билли  Бак  сдержал  свое  слово.  Ранней  осенью   приступили   к
тренировке. Начали с недоуздка, и это было самое  трудное,  потому  что
это было начало. Джоди держал в руке морковку, завлекал,  заманивал  ею
Габилана и тянул его  за  повод.  Сопротивляясь,  пони  упирался  всеми
четырьмя ногами, точно осел. Но вскоре он постиг эту науку. Джоди ходил
по всей ферме, водя за собой Габилана.  Постепенно  он  стал  ослаблять
повод, и пони следовал за ним сам, без принуждения.
     Потом началась тренировка  на  корде.  Эта  работа  двигалась  еще
медленнее. Джоди стоял в середине круга, держа в руке длинную корду. Он
щелкал языком, и пони шел по кругу шагом. Джоди щелкал языком во второй
раз, пускал пони рысцой, потом в третий - и пони  переходил  на  галоп.
Габилан скакал круг  за  кругом,  дробно  стуча  копытами,  и  безмерно
наслаждался  пробежкой.  Потом  Джоди  кричал:   "Стоп!"   -   и   пони
останавливался. Не много времени потребовалось  на  то,  чтобы  научить
Габилана проделывать все это без запинки. И тем не  менее  бывали  дни,
когда он вел себя из рук вон плохо. Он кусал Джоди за  ляжки,  наступал
Джоди на ноги. Бывало и так, что он  прижимал  уши  и  норовил  ударить
мальчика задом. И после каждой такой выходки Габилан  пятился  назад  и
словно смеялся, довольный сам собой.
     Билли Бак плел аркан по вечерам, у камина.  Все  это  время  Джоди
собирал конский волос в мешочек, и каждый вечер он сидел возле Билли  и
следил за медленно подвигающейся работой. Билли брал несколько волосков
и, ссучив их ладонями, скручивал по две таких  прядки  и  из  них  плел
аркан. Закончив кусок, Билли катал его ногой по  полу,  чтобы  он  стал
круглый и жесткий.
     Тренировка на корде быстро шла к блистательному концу. Отец  Джоди
пришел однажды посмотреть, как пони по команде то  останавливается,  то
снова идет по кругу рысью или галопом, и ему это не понравилось.
     - Без малого дрессированный получается, - недовольно сказал он.  -
Не люблю дрессированных  лошадей.  Выделывают  всякие  фокусы,  а...  а
благородства в них ни на грош. Что дрессированная лошадь, что  актер  -
ни благородства, ни характера! - И отец добавил: - Приучай-ка ты его  к
седлу, так лучше будет.
     Джоди со всех ног бросился в каретник. За несколько дней до  этого
он уже начал привыкать к седлу, кладя его на козлы для пилки  Дров.  Он
то укорачивал, то снова отпускал стремена и  никак  не  мог  установить
нужную длину. Иной раз, сидя верхом на козлах, Джоди выезжал далеко  за
пределы  каретника,  увешанного   по   стенам   хомутами,   подпругами,
уздечками. Поперек седла у него лежала винтовка. Мимо проносились  поля
- он смотрел на них и слышал цоканье копыт мчавшегося галопом скакуна.
     Трудная это была работа - оседлать  пони  в  первый  раз.  Габилан
приседал на задние ноги, становился на дыбы и сбрасывал седло, не давая
затянуть подпругу. Приходилось начинать снова-здорово,  и  так  до  тех
пор, пока пони не согласился терпеть седло у себя на спине. С подпругой
тоже было немало хлопот. День ото дня Джоди подтягивал ее чуть туже, и,
наконец, седло перестало беспокоить пони.
     Потом настал черед уздечки. Билли сказал, что на первых порах надо
класть Габилану в рот кусок солодкового корня вместо  удил,  и  пояснил
при этом:
     - Конечно, силой всего можно добиться, но лошади это не пойдет  на
пользу. Вечно она будет чего-то побаиваться, и  если  станет  слушаться
тебя, то не по собственной воле, а по принуждению.
     Когда пони взнуздали в первый раз, он непрестанно крутил головой и
так мусолил языком удила, что в уголках рта у него выступила кровь.  Он
терся мордой о кормушку, пытаясь сорвать  с  себя  уздечку.  Он  прядал
ушами, глаза у него налились кровью от страха и неистовой злобы.  Джоди
ликовал,  зная,  что  только  никудышная  лошадь  не   бунтует   против
тренировки.
     И Джоди пробирала дрожь при одной только мысли о том, как он сядет
в седло. Пони, наверно, сбросит его. Ничего позорного в  этом  нет.  Он
опозорится только в том случае, если не вскочит сейчас же на ноги и  не
сядет в седло. Ему часто снилось, как он валяется в пыли и плачет и  не
может заставить себя снова  сесть  верхом.  Стыд,  испытанный  во  сне,
обычно терзал его все утро.
     Габилан рос быстро. Это был уже не  долговязый  же  ребенок  -  он
выровнялся, грива у него стала длинная и темная, от скребницы  и  щетки
шерсть блестела, словно оранжевокрасный лак. Джоди смазывал ему  копыта
маслом и постоянно подчищал их, чтобы не было трещин.
     Аркан был почти готов. Отец подарил Джоди старые шпоры, сжал их по
бокам, подрезал ремешки,  укоротил  цепочки  по  ноге.  И  вот  в  один
прекрасный день Карл Тифлин сказал:
     -Я и не думал, что твой пони так быстро подрастет. Пожалуй, в День
благодарения можно будет его попробовать. Ну как, усидишь?
     - Я не знаю, - застенчиво сказал Джоди.  До  праздника  оставалось
всего три недели. Джоди надеялся, что  дождя  в  этот  день  не  будет,
потому что красное седло могло испортиться под дождем.
     Габилан уже  знал  и  любил  своего  хозяина.  Он  встречал  Джоди
ржанием, когда тот шел к нему  через  жнивье,  и  прибегал  с  луга  на
хозяйский свист. У Джоди всегда была припасена для него морковка.
     Билли Бак неустанно обучал Джоди правилам верховой езды:
     - Как сядешь в седло, сжимай лошади бока шенкелями  и  руки  держи
подальше от луки. Если сбросит, не сдавайся. На всякого наездника, даже
на самого хорошего, найдется такая лошадь, которая сможет его сбросить.
Если упадешь, сейчас же взбирайся обратно, не давай ему заважничать.  А
там, глядишь, он тебя и не сбросит, глядишь ему и не  изловчиться.  Вот
так с ними и надо поступать.
     - Дай бог, чтобы дождя не было, - сказал Джоди.
     - А что тебе дождь? Боишься в грязи вываляться?
     Отчасти это было верно, но, кроме того, Джоди боялся, что, став на
дыбы, Габилан поскользнется, придавит его и сломает ему ногу или бедро.
Джоди  приходилось  видеть  такие  случаи,  приходилось   видеть,   как
наездники корчились на земле, точно раздавленные букашки,  и  ему  было
заранее страшно.
     Он практиковался на козлах, как  надо  держать  поводья  и  шляпу:
поводья в левой руке, шляпу - в правой. Если руки будут заняты,  он  не
станет хвататься за луку, когда почувствует, что сползает с седла.  Ему
даже думать не хотелось о том, что случится, если он ухватится за луку.
Отец и Билли Бак, наверно, перестанут разговаривать  с  ним  -  так  им
будет стыдно за него. Все об этом узнают, и матери тоже будет стыдно. А
в школе... Этого и представить себе нельзя.
     Он уже начал становиться левой ногой в  стремя,  но  перебрасывать
правую через спину Габилана все еще не решался. Это было  запрещено  до
праздника.
     Каждый день Джоди седлал пони и  все  туже  затягивал  подпругу  у
красного  седла.  Пони  уже  научился  раздувать  брюхо  до  совершенно
противоестественных размеров, когда подтягивали подпругу,  и  выпускать
дух, когда пряжка была застегнута. Джоди водил его к зарослям полыни  и
поил из круглой зеленой бочки; водил по жнивью на вершину холма, откуда
были видны геометрически правильные квадраты  полей,  дубы,  общипанные
снизу овцами, и белый городок Салинас. Иной раз они продирались  сквозь
полынную чащу и выходили на  маленькие  плешины  голой  земли,  которые
полынь окружала такой плотной стеной, что казалось, весь  мир  отступал
куда-то вдаль и от прежнего не оставалось ничего - только кусочек  неба
и кольцо  полыни.  Габилан  любил  такие  путешествия  и  выражал  свое
удовольствие тем, что высоко задирал  голову  и  раздувал  дрожащие  от
любопытства  ноздри.  Когда  Джоди  и  Габилан  возвращались  с   таких
прогулок,  от  них  обоих  пряно  пахло  полынью,  сквозь  которую  они
прокладывали себе путь.

     Время,  оставшееся  до  праздника,  тянулось  медленно,  но   зима
наступала быстро. Тучи обложили все небо и целыми  днями  нависали  над
землей, задевая вершины холмов, а по ночам пронзительно завывал  ветер.
Сухие дубовые листья день-деньской падали на  землю  и  наконец  совсем
запорошили ее, но деревья стояли  все  такие  же,  их  ничто  не  могло
изменить.
     Джоди так хотелось, чтобы до праздника не было дождя, но дожди все
же  начались.  Бурая  земля  почернела,  деревья  влажно  поблескивали.
Короткое жнивье покрылось плесенью на срезе, копны  сена  стояли  серые
под дождем, а мох на крышах, летом серый, точно ящерица, теперь отливал
желтизной, подернутой яркой прозеленью. Всю эту дождливую неделю  Джоди
держал пони в сухом стойле и, только возвращаясь из школы, выводил  его
поразмяться немного и напоить водой из колоды в верхнем загоне. Габилан
ни разу не попал под сильный дождь.
     Сырая погода продержалась до новых всходов травы.  Джоди  ходил  в
школу в непромокаемом плаще и в коротких  резиновых  сапогах.  И  вдруг
как-то утром в  небе  ярко  заблистало  солнце.  Убирая  стойло,  Джоди
спросил Билли Бака:
     - А может, оставить Габилана в загоне, пока я буду в школе?
     - Что ж, пускай погреется на солнышке, - ответил Билли. - Животное
не любит подолгу стоять взаперти. Мы с  твоим  отцом  пойдем  прочищать
ручей, его весь листьями засыпало. - Билли кивнул головой и поковырял в
зубах соломинкой.
     - А если пойдет дождь... - нерешительно сказал Джоди.
     - Нет, сегодня вряд ли.  Выдождило  как  следует.  Билли  подтянул
рукава и щелкнул резинками. - А если пойдет, от маленького дождя лошади
худа не будет.
     - Все-таки, если пойдет, поставь его в стойло.  Хорошо,  Билли?  Я
боюсь, вдруг он простудится,  тогда  нельзя  будет  выехать  на  нем  в
праздник.
     - Что ж, ладно. Если не задержимся там, я  за  ним  присмотрю.  Да
нет, сегодня дождя не будет.
     И Джоди ушел в школу, оставив Габилана в загоне.
     Билли Бак ошибался редко. Это было несвойственно ему.  Но  в  этот
день он ошибся, потому что вскоре после полудня над  холмами  собрались
тучи, и полил дождь. Джоди слышал, как первые дождевые капли  застучали
по школьной крыше. Он хотел было поднять руку, отпроситься в уборную, а
очутившись  на  свободе,  ринуться  домой  и  отвести  пони  в  стойло.
Наказание не заставило бы  себя  ждать  ни  в  школе,  ни  дома.  И  он
отказался от своего плана и успокаивал себя, вспоминая слова Билли, что
от дождя лошади худа не будет. Когда уроки кончились, он побежал  домой
сквозь темную пелену дождя. С насыпи по обеим сторонам  дороги  сбегали
вниз ручейки мутной воды. Холодный, порывистый ветер гнал  перед  собой
косые струи. Джоди трусил домой, шлепая по размытому гравию дороги.
     С вершины холма он увидел в загоне жалко  понурившегося  Габилана.
Его потемневшая до черноты шерсть была исполосована дождевыми  струями.
Он стоял, опустив голову, повернувшись задом к дождю и ветру. Джоди  во
весь дух сбежал с холма, распахнул двери конюшни и, ухватив  промокшего
пони за челку, ввел его в стойло. Потом он отыскал мешок  и  протер  им
мокрую спину, ноги и лодыжки Габилана.  Габилан  терпеливо  сносил  все
это, но по телу его, словно порывы ветра, пробегала дрожь.
     Вытерев пони по возможности досуха, Джоди сбегал домой,  принес  в
конюшню ведро горячей воды  и  засыпал  туда  овса.  Габилан  не  очень
проголодался. Он лениво цедил горячее месиво и все еще  вздрагивал.  От
его влажной спины поднимался пар.
     Было уже почти темно, когда Билли  Бак  и  Карл  Тифлин  вернулись
домой.
     - Мы думали переждать у Вена Херча, а дождь  заладил  чуть  не  на
весь день, - пояснил Карл Тифлин.
     Джоди укоризненно посмотрел на Билли Бака,  и  Билли  почувствовал
свою вину.
     - Ты же сказал, что дождя не будет, - упрекнул его Джоди.
     Билли отвел глаза в сторону.
     - Такое уж время года, не угадаешь, - сказал он, но его оправдание
прозвучало малоубедительно, и Билли сам знал это.
     - Пони промок, прямо до костей промок.
     - Ты его вытер?
     - Да, растер мешком и засыпал овса в горячую воду.
     Билли одобрительно кивнул.
     - Как ты думаешь, Билли, он простудился?
     - От такого дождя худа не будет, - успокоил его Билли.
     Отец Джоди вмешался в их разговор и прочел мальчику нотацию.
     - Лошадь, - сказал он, - это тебе не комнатная собачонка.  -  Карл
Тифлин ненавидел все изнеженное, немощное и  с  глубочайшим  презрением
относился к чужой беспомощности.
     Мать Джоди подала на стол  блюдо  с  жареной  говядиной,  отварную
картошку и тыкву, и комнату заволокло паром. Сели ужинать. Карл  Тифлин
продолжал ворчать по адресу тех, кто нянчится с животными и с людьми  и
делает из них каких-то неженок.
     Билли Бак все еще не мог пережить свой промах.
     - Ты покрыл его попоной? - спросил он.
     - Нет, мешками. Попоны я не нашел.
     - После ужина пойдем туда вместе, накроем его попоной.
     У Билли немного отлегло от сердца.  Когда  отец  Джоди  пересел  к
камину, а мать занялась посудой. Билли отыскал фонарь и зажег его.  Они
с Джоди пошли по грязи к конюшне. Там хорошо пахло, и было темно и чуть
душно. Лошади все еще жевали заданное с вечера сено.
     - Держи фонарь, - сказал Билли.
     Он пощупал Габилану ноги, провел ладонью по ляжкам, не горячие ли.
Потом прижался щекой к его серому храпу, завернул ему  веки,  посмотрел
глазные яблоки, посмотрел десны, подняв верхнюю губу,  сунул  пальцы  в
ухо.
     - Да, что-то невеселый, - сказал Билли. - Надо его  растереть  как
следует.
     Билли взял мешок и стал сильно растирать  Габилану  сначала  ноги,
потом грудь и холку.  Габилан  отнесся  к  этому  с  какой-то  странной
безучастностью.  Он   терпеливо   позволял   растирать   себя.   Кончив
растирание. Билли принес из каретника старую холщовую  попону,  накинул
ее пони на спину и завязал шнурки у шеи и на груди.
     - К утру будет как встрепанный, - сказал Билли.

     Когда Джоди вернулся  домой,  мать  подняла  голову  от  посуды  и
посмотрела на него.
     - Тебе давно пора  спать,  -  сказала  она.  Потом  взяла  его  за
подбородок своей заскорузлой рукой, откинула ему волосы,  спадавшие  на
глаза, и сказала: - Не беспокойся ты о своем пони. Он поправится. Билли
все знает лучше любого ветеринара.
     До этой минуты Джоди  и  не  подозревал,  что  мать  замечает  его
тревогу. Он осторожно увернулся от  нее  и,  опустившись  на  колени  у
камина, стоял там до тех пор, пока ему не начало  припекать  живот.  Он
прожарился как следует и пошел спать, но уснуть  сегодня  было  трудно.
Когда он проснулся, ему показалось, что ночь  прошла.  В  комнате  было
темно, хотя окно уже посерело, как это бывает перед рассветом. Он встал
с кровати, разыскал свой комбинезон, сунул на ощупь ногу в штанину, и в
это время в соседней комнате часы пробили два. Джоди положил комбинезон
на стул и снова лег в постель. Когда он проснулся во второй  раз,  было
уже  совсем  светло.  Впервые  в  жизни  Джоди  проспал  и  не  услышал
треугольника. Он вскочил с кровати, оделся наспех и вышел  из  комнаты,
застегивая на  ходу  рубашку.  Мать  проводила  его  взглядом  и  снова
спокойно принялась за работу. Глаза у нее стали  задумчивые  и  добрые.
Время от времени она еле заметно улыбалась, но это не меняло  выражения
ее глаз.
     Джоди побежал к конюшне. Уже на полдороге  он  услышал  те  звуки,
которых  страшился  заранее,  -  сухой,  сиплый  лошадиный  кашель.  Он
припустил быстрее. В конюшне около пони стоял Билли Бак. Билли растирал
ему ноги своими сильными,  мускулистыми  руками.  Он  поднял  голову  и
весело улыбнулся.
     - Простыл немножко, - сказал Билли. - Полечим его, и дня через два
все пройдет.
     Джоди посмотрел на Габилана. Глаза у него были  полузакрыты,  веки
припухли и воспалились. В уголках глаз  скопился  подсохший  гной.  Уши
разошлись врозь, голова была низко опущена. Джоди поднял руку, но  пони
не потянулся к ней. Он  кашлянул,  подавшись  всем  станом  вперед.  Из
ноздрей у него прозрачной струйкой сочилась слизь.
     Джоди оглянулся на Билли Бака.
     - Он сильно заболел. Билли.
     - Я же тебе говорю - простыл немножко, - стоял на своем Билли. -Ты
поди позавтракай и собирайся в школу. Я за ним присмотрю.
     - А вдруг у тебя будут другие дела? Вдруг ты уйдешь отсюда?
     - Нет, я не уйду. Я его не  брошу.  Завтра  суббота.  Завтра  сиди
около него хоть весь день.
     Билли сделал еще один промах, и это не давало  ему  покоя.  Теперь
пони надо было вылечить во что бы то ни стало.
     Джоди вернулся домой и с отсутствующим видом сел за стол.  Яичница
и грудинка уже остыли и покрылись салом, но он не заметил этого и  съел
свою обычную порцию. Он даже  не  стал  просить,  чтобы  ему  позволили
пропустить уроки в школе. Убирая его тарелку, мать откинула ему  волосы
со. лба.
     - Билли побудет с твоим пони, - уверенно сказала она.
     Он томился в школе, не чая, когда  кончатся  занятия.  Он  не  мог
ответить ни на один вопрос, не мог прочесть ни одной строчки.  Он  даже
не решался  сказать  кому-нибудь,  что  пони  заболел,  боясь,  как  бы
Габилану не стало еще хуже от этого. И когда  уроки  кончились,  побрел
домой, с ужасом думая о том, что его ждет там. Он шел медленно и  скоро
отстал от товарищей. Ему хотелось все идти, идти и  так  никогда  и  не
приходить на ферму.
     Билли был в конюшне, как и обещал, но пони  стало  хуже.  Глаза  у
него почти закрылись, дыхание  со  свистом  рвалось  из  груди,  словно
пробиваясь сквозь какую-то пре граду в  носу.  Часть  глазного  яблока,
видневшуюся из-под  век,  затягивала  мутная  пленка.  Пони,  вероятно,
ничего не видел теперь. Он фыркал время от времени, но от этого нос ему
закладывало еще больше. Джоди тоскливо смотрел на его шерсть. Она  была
взъерошенная и потеряла весь  свой  глянец.  Билля  молча  стоял  около
загородки. Джоди очень не хотелось спрашивать, но он должен  был  знать
правду.
     - Билли, он... он поправится?
     Билли сунул руку между перекладинами  и  пощупал  у  Габилана  под
скулой.
     - Потрогай вот здесь, -  сказал  он  и  положил  пальцы  Джоди  на
большую опухоль под нижней челюстью Габилана. - Когда  она  станет  еще
больше, я ее вскрою, и ему полегчает.
     Джоди быстро отвернулся, потому что ему  уже  приходилось  слышать
про такие опухоли.
     - А что с ним?
     Билли не хотелось отвечать, но ответить  было  нужно.  Он  не  мог
совершить ошибку в третий раз.
     - Мыт, - коротко сказал Билли. - Но ты не беспокойся.  Вылечим.  Я
похуже видел,  и  ничего,  выздоравливали.  Сейчас  надо  устроить  ему
паровую ванну. Ты мне поможешь.
     - Хорошо, - несчастным голосом сказал Джоди. Он  пошел  следом  за
Билли к ларю с овсом и стал  смотреть,  как  Билли  готовит  мешок  для
паровой ванны. Это была длинная холщовая  торба  с  ремешками,  которые
застегивались позади ушей. Билли насыпал в торбу на одну треть  отрубей
и добавил две пригоршни сухого хмеля. Потом полил все это  карболкой  и
скипидаром.
     - Пока  я  буду  замешивать,  ты  сбегай  домой,  принеси  котелок
кипятку, - сказал Билли.
     Когда Джоди вернулся с котелком горячей воды. Билли  застегнул  за
ушами у Габилана верхние ремешки торбы  и  плотно  приладил  ее.  Потом
залил готовую смесь кипятком сквозь небольшое отверстие сбоку.  Повалил
сильный пар, и пони отпрянул назад, но испарения проникли ему в нос и в
легкие и мало-помалу прочистили носоглотку. Он шумно вздохнул.  Ноги  у
него дрожали мелкой дрожью, глаза закрылись от едкого пара. Билли снова
подлил кипятку в торбу и продержал ее еще с четверть часа.  Наконец  он
поставил котелок на пол и снял торбу с Габилана. Вид у пони сразу  стал
лучше. Теперь он дышал свободно, и глаза у него приоткрылись шире.
     - Видишь, как помогло! - сказал Билли. - Теперь мы  опять  накроем
его попоной. Может быть, к утру совсем поправится.
     - Я останусь с ним на ночь, - сказал Джоди.
     - Нет, это ни к чему. Я принесу свое одеяло и лягу здесь на  сене.
Ты с ним завтра побудешь, а  если  понадобится,  сделаешь  ему  паровую
ванну.
     Уже вечерело, когда они пошли домой ужинать. Джоди даже не подумал
о том, что кто-то покормил за него кур и наложил хворосту  в  ящик.  Он
прошел мимо дома к темным  зарослям  полыни  и  попил  воды  из  бочки.
Родниковая вода была холодная-холодная, от нее заломило зубы и пробрала
дрожь. Небо над холмами все  еще  не  померкло.  Джоди  увидел  сокола,
который летел так высоко, что лучи заходящего солнца били ему  прямо  в
грудь, и весь он светился, как искра. Два черных дрозда неслись за  ним
следом и, налетая на своего врага, тоже поблескивали в солнечных лучах.
На западе опять собирались тучи.
     Пока семья ужинала, отец Джоди не  проронил  ни  слова.  Но  когда
Билли Бак взял свое одеяло и ушел спать в  сарай.  Карл  Тифлин  развел
жаркий огонь в камине и стал рассказывать разные истории. Он  рассказал
про дикого человека с лошадиным хвостом  и  лошадиными  ушами,  который
бегал везде нагишом; рассказал про полузайцевполукошек, которые водятся
в Моро Кохо и лазают по деревьям  за  птицами.  Он  извлек  из  небытия
знаменитых братьев Максуэлл, которые напали на золотоносную жилу и  так
искусно скрыли все ее следы, что потом и сами ничего не могли найти.
     Джоди сидел,  подперев  руками  подбородок,  губы  у  него  нервно
подергивались, и в конце концов отец понял, что  он  слушает  не  очень
внимательно.
     - Разве не забавно? -спросил он.
     Джоди рассмеялся из вежливости и сказал:
     - Забавно, сэр.
     Отец рассердился и обиделся. Больше в  этот  вечер  он  ничего  не
рассказывал.
     Посидев у камина еще несколько минут, Джоди взял фонарь и пошел  к
конюшне. Билли Бак спал на сене; дыхание у пони было чуть  хриплое,  но
ему явно полегчало.  Джоди  постоял  около  него,  поглаживая  пальцами
взъерошенную рыжую шерсть, потом взял фонарь и вернулся до  мой.  Когда
он лег в постель, в комнату вошла мать.
     - Ты хорошо укрылся? Дело идет к зиме.
     - Да, мама.
     - Ну, спи спокойно. - Мать, видимо, колебалась, уйти  или  нет,  и
постояла у его кровати. - Пони выздоровеет, - сказала она.
     Джоди устал за день. Он заснул быстро и не  просыпался  до  самого
рассвета. Утром зазвонил треугольник,  и  Билли  Бак  подошел  к  дому,
прежде чем Джоди успел выбежать во двор.
     - Ну как он? -спросил Джоди.
     Билли всегда набрасывался на свой завтрак с жадностью.
     - Ничего. Я сегодня вскрою ему нарыв. Тогда, может, полегчает.
     После завтрака Билли взял свой самый  лучший  нож  с  тонким,  как
игла, острием. Он долго правил блестящее лезвие на маленьком  точильном
камне. Не один и не два, а несколько раз пробовал острие  и  лезвие  на
мозолистой  нашлепке  большого  пальца  и,  наконец,  провел  ножом  по
щетинистой верхней губе.
     Идя к конюшне,  Джоди  заметил,  как  быстро  начинает  подрастать
молодая трава и как быстро исчезает старое жнивье под  самосевом.  Утро
было холодное и солнечное.
     Взглянув на Габилана, Джоди сразу понял, что ему стало хуже. Глаза
у него были залеплены  спекшейся  коркой  гноя.  Он  стоял,  так  низко
опустив голову, что почти  касался  мордой  соломенной  подстилки.  При
каждом его вздохе слышался стон, глубокий терпеливый стон.
     Билли приподнял слабо поникшую  голову  и  быстро  сделал  надрез.
Джоди увидел, как из раны  брызнул  желтый  гной.  Он  держал  Габилану
голову, пока Билли смазывал надрез карболовой мазью.
     - Ну, теперь ему полегчает, - уверенно сказал Билли. - Вся болезнь
из-за этой желтой гадости.
     Джоди взглянул на Билли Бака, не веря его словам.
     - Он тяжело болен.
     Билли долго думал, прежде чем  ответить  ему.  Он  уже  был  готов
бросить  небрежным  тоном   что-нибудь   успокоительное,   но   вовремя
удержался.
     - Да, тяжело...- сказал он наконец. - Но я не таких  видал,  и  то
поправлялись. Если это не воспаление легких, тогда вылечим.  Ты  побудь
здесь. Станет хуже, прибежишь за мной.
     Билли ушел, а Джоди долго стоял  около  пони,  поглаживая  его  за
ушами. Пони уже не вскидывал голову, как раньше, когда он  был  здоров.
Стоны, сопровождавшие каждый его вздох, звучали все глуше и глуше.
     Бой заглянул в двери конюшни, вызывающе помахивая толстым хвостом,
и его здоровый вид так рассердил Джоди, что он  схватил  с  пола  сухой
черный ком земли и швырнул им в собаку. Бой с визгом побежал зализывать
ушибленную лапу.
     Билли Бак вернулся ближе к полудню  и  сделал  Габилану  еще  одну
паровую ванну. Джоди ждал, полегчает ли пони и  на  этот  раз.  Дыхание
стало немного свободнее, но головы Габилан уже не поднимал.

     Время тянулось медленно. В конце дня Джоди  сходил  домой,  принес
оттуда подушку и одеяло и устроил себе постель  на  сене.  Он  не  стал
спрашивать разрешения на это. По тому, как  мать  посмотрела  на  него,
Джоди понял, что сейчас ему позволят почти все. Он зажег на ночь фонарь
и повесил его возле стойла. Билли  велел  время  от  времени  растирать
Габилану ноги.
     Ветер, поднявшийся с  девяти  часов,  завывал  около  конюшни.  И,
несмотря на свою тревогу, Джоди почувствовал, что его клонит ко сну. Он
залез под одеяло и задремал, но хриплые стоны Габилана  проникали  и  в
его сны. А еще Джоди слышал, как где-то что-то грохнуло, и этот  грохот
длился бесконечно и, наконец, разбудил его.  По  конюшне  гулял  ветер.
Джоди вскочил и посмотрел вдоль прохода между  стойлами.  Дверь  стояла
настежь, и пони в конюшне не было.
     Он схватил фонарь, выбежал  навстречу  ветру  и  увидел  Габилана,
который брел кудато  в  темноту,  опустив  голову  и,  словно  автомат,
медленно переступая ногами. Джоди  подбежал  к  нему,  схватил  его  за
челку, и Габилан покорно дал отвести себя в стойло. Он натужно  стонал,
дыхание со свистом вырывалось у него из ноздрей. Джоди больше не спал в
эту ночь. Сиплое дыхание пони становилось все громче и протяжнее.
     Джоди обрадовался, когда Билли Бак вошел на  рассвете  в  конюшню.
Билли долго смотрел на пони, словно впервые видя его.  Он  пощупал  ему
ляжки и уши.
     - Джоди,- сказал он, - мне придется тут кое-что  сделать,  а  тебе
лучше не смотреть на это. Иди домой, побудь пока там.
     Джоди вцепился ему в локоть.
     - Ты застрелишь его?
     Билли похлопал мальчика по руке.
     - Нет. Ему надо прорезать маленькое отверстие в дыхательном горле,
а то он дышать не может.  Нос  совсем  заложило.  А  когда  поправится,
поставим на это место маленькую медную затычку.
     Джоди при всем своем желании не мог бы  уйти  сейчас  из  конюшни.
Страшно видеть, как рыжую шкуру разрежут ножом, но еще  ужаснее  знать,
что ее режут, и не видеть этого.
     - Я не уйду, - с болью сказал он. - А без этого нельзя?
     - Нет, нельзя. Хочешь остаться, тогда подержи ему голову. Конечно,
если не боишься, что будет тошнить.
     Снова появился острый нож, и его снова подточили так же тщательно,
как и в первый раз. Джоди задрал пони голову, чтобы  шея  у  него  была
вытянута, пока Билли нащупывает  место.  Джоди  всхлипнул  только  раз,
когда острие блестящего ножа ушло в горло пони. Габилан слабо попятился
назад и замер, дрожа всем станом. Кровь густо  струилась  по  ножу,  по
пальцам Билли и  стекала  ему  за  обшлаг.  Уверенная  квадратная  рука
прорезала круглую дырку, и от туда  вместе  с  мелкими  брызгами  крови
вырвался воздух. Глоток кислорода сразу придал Габилану сил. Он  ударил
задом, рванулся, пытаясь встать на дыбы, но Джоди не да вал ему поднять
голову, а Билли тем временем смазывал новую ранку карболовой мазью. Все
было сделано как надо. Кровь остановилась, и ранка равномерно всасывала
воздух и с бульканьем выпускала его обратно.
     Дождь, который пригнало сюда  ночным  ветром,  застучал  по  крыше
конюшни. Потом послышался звон треугольника, сзывавший к завтраку.
     - Ты сходи поешь, а  я  побуду  здесь,  -  сказал  Билли.  -  Надо
последить, чтобы ранка не затягивалась.
     Джоди медленно вышел из конюшни. Ему было так тоскливо,  что  даже
не хотелось рассказывать Билли, как дверь распахнуло ветром и как  пони
ушел из конюшни. Он вышел на влажный свежий воздух и зашагал по грязи к
дому, с каким-то злобным наслаждением разбрызгивая  каждую  лужу.  Мать
накормила его и переодела во все сухое. Она  ни  о  чем  не  спрашивала
Джоди. Она понимала, что сейчас не время  задавать  вопросы.  Но  когда
Джоди опять собрался в конюшню, она сняла с плиты кастрюльку с  горячей
едой.
     - Отнеси ему, - сказала она.
     Но Джоди не взял кастрюльки. Джоди сказал;  "Он  сейчас  не  будет
есть",- и выбежал из дому.  В  конюшне  Билли  показал  ему,  как  надо
наматывать вату на палочку к протирать  ранку,  чтобы  ее  не  затянуло
слизью.
     Отец Джоди зашел в конюшню и долго стоял вместе с ними около пони.
Потом он повернулся к мальчику:
     - Мне надо кое-куда съездить. Хочешь, возьму тебя?
     Джоди покачал головой.
     - Пойдем, пойдем. Совсем тебе здесь не место, - настаивал отец.
     Билли сердито крикнул:
     - Оставьте вы его в покое.  Ведь  хозяин-то  пони  он,  а  не  кто
другой!
     Карл Тифлин ушел, не сказав ни слова. Он обиделся на них.
     Все утро Джоди следил, чтобы  ранка  не  затягивалась  и  свободно
пропускала воздух. В полдень Габилан устало повалился на бок и  вытянул
шею.
     Вернулся Билли.
     - Если ты хочешь остаться с ним  на  ночь,  тогда  пойди  вздремни
малость, - сказал он.
     Машинально повинуясь, Джоди вышел из конюшни  В  безоблачном  небе
была холодная  прозрачная  голубизна  Птицы  носились  взад  и  вперед,
подбирая червей, выползших после дождя на поверхность земли.
     Джоди добрел до зарослей полыни и сел на край замшелой  бочки.  Он
смотрел с холма на дом, на старый сарай, на  темный  кипарис.  Все  это
было хорошо знакомо ему, и во всем этом чувствовалась какая-то странная
перемена. Знакомые места словно стали всего лишь рамкой для  того,  что
случилось за последние дни. С востока  дул  холодный  ветер,  обещающий
короткую передышку после дождя. Под  нога  ми  у  Джоди  молодая  трава
раскинула над землей свои тон кие руки. Грязь  около  ручейка  пестрела
множеством перепелиных следов.
     Бой, застенчиво извиваясь всем телом, подбежал к нему  со  стороны
огорода, и, вспомнив про свою вчерашнюю не справедливость, Джоди  обнял
пса за шею и поцеловал его в широкий  черный  нос.  Бой  сидел  смирно,
точно чувствуя, какие серьезные события  происходят  сейчас,  и  только
постукивал толстым хвостом о землю. Джоди вытащил клеща, впившегося Бою
в загривок, и раздавил его ногтями. Ему стало противно. Он вымыл руки в
холодной родниковой воде.
     Тишину, стоявшую на ферме, нарушал лишь ровный  гул  ветра.  Джоди
знал, что мать не рассердится, если он не придет к полднику. Он встал и
медленно побрел назад к конюшне. Бой  залез  в  свою  конуру,  тихонько
заскулил и не умолкал долго-долго.
     Билли Бак встал с ящика и бросил ненужную теперь палочку с  ватой.
Пони все еще лежал на боку, края раны расходились и  смыкались  у  него
вместе с дыханием. Когда Джоди увидел,  какая  сухая  и  мертвая  стала
шерсть Габилана, он  понял  наконец,  что  надеяться  не  на  что.  Ему
приходилось видеть такую же мертвую шерсть у  собак,  у  коров,  и  это
всегда служило верным признаком близкого конца. Он тяжело опустился  на
ящик и снял перекладину, загораживающую вход в стойло. Он долго смотрел
на непрестанно расходившиеся края раны и  наконец  уснул,  и  время  до
вечера пробежало незаметно. В сумерках мать принесла  миску  с  тушеным
мясом, поставила ее перед ним и ушла.  Джоди  поел  немножко,  а  когда
совсем стемнело, он поставил фонарь на пол  около  самой  головы  пони,
чтобы можно было следить за раной и прочищать слизь. Он опять заснул  и
проснулся ночью от холода. Сильный ветер нес стужу с севера. Джоди взял
свое одеяло, лежавшее на сене, и за  кутался  в  него.  Теперь  Габилан
дышал спокойно, края  раны  еле  заметно  расходились.  Совы  с  криком
пролетали по сеновалу, выискивая мышей. Джоди закрыл  голову  руками  и
уснул. Даже во сне он чувствовал, что ветер  усиливается  и  гуляет  по
всей конюшне.
     Когда он проснулся, уже рассвело. Дверь  конюшни  была  распахнута
настежь. Габилана в стойле не было. Джоди вскочил и выбежал во двор, на
яркий утренний свет.
     Следы пони четко виднелись на молодой траве,  покрытой  сероватой,
как иней, росой, - усталые следы, и между  ними  полоски  на  траве  от
волочившихся копыт. Они вели к зарослям полыни на склоне  холма.  Джоди
бросился бегом, не теряя их из  виду.  Солнце  поблескивало  на  острых
гранях белого кварца, кое-где проглядывавшего  из  земли.  Чья-то  тень
пересекла путь Джоди. Он  взглянул  вверх  и  увидел  черных  коршунов,
кружившихся высоко в небе, и эта медленно кружившая стая спускалась все
ниже и ниже. Зловещие птицы  скоро  исчезли  за  гребнем  холма.  Джоди
побежал еще быстрее, подгоняемый страхом  и  яростью.  На  конец  следы
подвели его к зарослям и пошли дальше, петляя  между  высокими  кустами
полыни.
     На вершине холма у  Джоди  перехватило  дыхание.  Он  остановился,
тяжело отдуваясь. Кровь гулко пульсировала у  него  в  ушах.  И  в  эту
минуту он увидел то, что искал. Внизу, на небольшой плеши голой  земли,
лежал рыжий пони. Джоди еще издали увидел, как судорога медленно сводит
ему ноги. А около пони кружком сидели коршуны, дожидаясь конца, который
они предугадывали безошибочно.
     Джоди сорвался с места и ринулся вниз по склону холма. Сырая земля
приглушала его шаги, кусты полыни скрывали  его  с  головой.  Когда  он
подбежал туда, все было кончено. Один коршун уже сидел на морде пони  и
как раз в эту минуту поднял клюв, с которого  стекала  темная  жидкость
глазного яблока. Джоди кошкой  метнулся  в  их  круг.  Черное  братство
взмыло кверху, но самый большой коршун, тот, что сидел на  морде  пони,
не успел подняться вместе с остальными. Он сделал два-три прыжка. Джоди
схватил его за крыло и рванул  на  себя.  Коршун  был  немногим  меньше
Джоди. Свободное крыло, словно дубинкой, ударило Джоди по лицу,  но  он
не разжал пальцев. Когти впились ему в ногу, суставами  крыльев  коршун
бил его по голове. Ничего не видя перед  собой,  Джоди  протянул  левую
руку. Его пальцы нащупали шею  бившейся  птицы.  Налитые  кровью  глаза
смотрели ему в  лицо  спокойно,  бесстрашно  и  яростно,  лысая  голова
поворачивалась из  стороны  в  сторону.  И  вдруг  клюв  приоткрылся  и
выпустил струю  зловонной  жидкости.  Джоди  согнул  ногу  в  колене  и
навалился на огромную птицу. Одной рукой он прижал ее к  земле,  другой
нашарил около себя острый кусок белого  кварца.  Первый  удар  снес  на
сторону клюв, и с разорванных по углам, жестких, как дубленая кожа, губ
хлынула черная кровь. Он ударил еще раз и промахнулся.  Налитые  кровью
бесстрашные глаза все  еще  смотрели  ему  в  лицо  отчужденно,  смело,
надменно. Он бил, бил - до тех пор, пока коршун, мертвый, не растянулся
на земле, до тех пор, пока его голова не превратилась в красное месиво.
Не помня себя, Джоди колотил  мертвую  птицу,  и  Билли  Баку  пришлось
схватить его за плечи и крепко прижать к  себе,  чтобы  умерить  дрожь,
сотрясавшую его тело.
     Карл Тифлин стер красным платком  кровь  с  лица  мальчика,  Джоди
стоял обессиленный, притихший. Отец от швырнул коршуна носком сапога.
     - Джоди, - наставительно сказал он, - твой пони  сдох,  но  коршун
тут ни при чем. Ты разве не понимаешь этого?
     - Понимаю, - устало проговорил Джоди.
     И тут Билли Бак не стерпел. Он уже поднял Джоди на  руки  и  хотел
идти с ним к дому, но задержал шаги и круто повернулся к Карлу Тифлину.
     - Он все понимает! - яростно крикнул Билли. - А вы то! Неужели вам
невдомек, каково ему сейчас!

     Джон Стейнбек.
     Обещание

 из сборника "Рыжий пони"
 перевод М.Зигота

     Весенним днем маленький Джоди браво вышагивал по дороге,  с  обеих
сторон окаймленной кустарником. Постукивая коленом  о  золотистое,  как
свиной жир, ведерко, в котором он носил школьный завтрак,  Джоди  будто
бил в большой гулкий  барабан,  а  языком  имитировал  дробь  маленьких
военных барабанов и гуденье труб. Остальные воины его отделения, шедшие
походным порядком от самой школы, постепенно разбрелись  по  оврагам  и
ущельям и проселками потопали к своим ранчо. И сейчас Джоди  маршировал
как бы один, высоко вскидывая колени и  впечатывая  подошвы  в  дорогу;
однако  следом  шла  невидимая  армия  с  большими  флагами  и  мечами,
безмолвная, но смертоносная.
     День был по-весеннему золотисто-зеленый. Под раскидистыми  ветвями
дубов тянулось  вверх  неприметное  разнотравье,  склоны  лоснились  от
изобилия  пастбищных  кормов.  Полынь  блестела  свежими   серебристыми
листочками, дубы надели покров из зеленого золота. Воздух  над  холмами
так благоухал зеленью, что лошади на равнинах носились галопом,  словно
обезумев, а потом вдруг  замирали  на  месте,  во  что-то  вслушиваясь;
ягнята и даже старые овцы ни с того, ни с сего подпрыгивали  в  воздух,
приземлялись на  одеревеневшие  ноги  и  продолжали  спокойно  пастись;
молодые неуклюжие  телята  бодались,  отскакивали  в  стороны  и  снова
принимались бодаться.
     Когда ведомая Джоди армия, серая и безмолвная,  маршировала  мимо,
животные переставали пастись и резвиться и как по команде  поворачивали
головы.
     Внезапно Джоди остановился. Тотчас, озадаченные  и  встревоженные,
замерли на месте воины серой армии. Джоди опустился на  колени.  Минуту
армия - длинные колонны - стояла, переминаясь с ноги  на  ногу,  потом,
испустив печальный вздох, взвилась легкой серой  дымкой  и  исчезла.  В
пыли дороги Джоди разглядел колючий гребешок  жабовидной  ящерицы.  Его
грязнющая рука потянулась вперед, схватила  зубчатый  венчик  и  крепко
сжала  его,  не  давая  маленькому  зверьку  вырваться.   Потом   Джоди
перевернул  ящерицу  бледно-золотистым  брюшком  кверху.   Указательным
пальцем он принялся легонечко поглаживать маленькую шейку и  грудку,  и
пленница  наконец  расслабилась,  запахнула  глазки  и  погрузилась   в
благостную дрему.
     Открыв ведерко для завтраков, Джоди поместил туда  первую  добычу.
Теперь можно идти дальше; он шел, слегка  сгибая  колени,  чуть  втянув
голову в плечи, босые ноги ступали  по  земле  вкрадчиво,  бесшумно.  В
правой руке он держал длинную серую винтовку. Кусты вдоль  дороги,  где
неожиданно  поселились  серые  тигры  и  серые  медведи,  растревоженно
покачивались. Охота  была  очень  удачной  -  пока  Джоди  добрался  до
развилки, до столба с почтовым ящиком, он изловил еще  двух  жабовидных
ящериц,  четырех  маленьких   ящерок,   голубую   змейку,   шестнадцать
желтокрылых кузнечиков, а изпод  камня  извлек  коричневого  скользкого
тритона. Вся  эта  разношерстная  компания  без  радостно  скреблась  о
жестяные стенки ведерка.
     У развилки винтовка испарилась,  а  тигры  и  медведи  на  склонах
холмов растаяли. Даже влажные несчастные существа в ведерке и те словно
исчезли, потому что Джоди увидел:  на  почтовом  ящике  поднят  красный
металлический флажок - значит, внутри чтото лежит. Он поставил ведер ко
на землю, открыл ящик. Там оказался каталог "Монтгомери Уорд" и  журнал
"Салинас уикли". Захлопнув ящик, Джоди подобрал  ведерко  и,  припустив
вприпрыжку, перебрался через кряж - вот и лощина, а в ней -  их  ранчо.
Он пробежал мимо коровника, мимо  чахлого  стога  сена,  мимо  сарая  и
кипариса. Хлопнув по металлической сетке на двери, он крикнул:
     - Мэм, мэм, каталог пришел!
     Миссис Тифлин была на кухне, ложкой наливала свернувшееся молоко в
марлевый мешочек. Отложив ложку, она сполоснула руки под краном.
     - Я здесь, Джоди. На кухне.
     Он вбежал и с грохотом поставил ведерко на раковину.
     - Вот он. Можно я его посмотрю, мэм?
     Миссис  Тифлин  снова  взяла   ложку   и   принялась   накладывать
простоквашу в мешочек.
     -  Только  не  потеряй  его,  Джоди.  Отец   обязательно   захочет
посмотреть. - Она выскребла в мешочек  остатки  молока.  -  Да,  Джоди,
прежде чем займешься своими дела ми, сходи к отцу.
     Она отогнала летающую вокруг мешочка муху.
     Джоди обеспокоено закрыл каталог.
     - Что, мэм?
     - Почему ты никогда не слушаешь? Я говорю, отец велел тебе подойти
к нему.
     Мальчик осторожно положил каталог на край раковины.
     - А ты... я что- то натворил?
     Миссис Тифлин засмеялась.
     - Всегда совесть нечиста. Что же ты натворил?
     - Ничего, мэм, - промямлил он. Никаких особых  прегрешений  он  за
собой не помнил, к тому же никогда не  скажешь,  за  что  именно  потом
можно схлопотать на орехи.
     Мать повесила полный мешочек на гвоздь, чтобы капли падали прямо в
раковину.
     - Просто он велел тебе подойти к нему, когда явишься. Он где-то  у
конюшни.
     Джоди повернулся и вышел через  заднюю  дверь.  Тут  мать  открыла
ведерко для завтраков и испустила гневный вопль. Джоди мгновенно понял,
в чем дело, и вприпрыжку побежал к конюшне, намеренно не слыша сердитый
голос, звавший его из дому.
     Карл Тифлин и Билли Бак, их работник, стояли, опершись на забор  -
нога на нижней перекладине, локти на верхней, - что  огораживал  нижнее
пастбище.  Они  вели  неспешный  и  бесцельный  разговор.  На  пастбище
полдюжины лошадей безмятежно пощипывали свежую  травку.  Кобыла  Нелли,
повернувшись крупом к калитке, терлась о тяжелый столб.
     Джоди робко, не без тревоги на душе приближался к мужчинам. Он шел
разболтанной   походкой,   изображая   человека   в   высшей    степени
простодушного и беспечного. Подойдя  к  забору,  он  поставил  ногу  на
нижнюю перекладину, локти положил на верхнюю и тоже  стал  смотреть  на
пастбище.
     Мужчины искоса поглядели на него.
     - Я тебя звал - сказал отец суровым  тоном,  какой  он  берег  для
детей и животных.
     - Да, сэр, - сказал Джоди виновато.
     - Вон Билли говорит, что ты хорошо ходил за пони, пока он был жив.
     Наказанием вроде не пахло. Джоди приободрился.
     - Да, сэр, ходил.
     - Билли говорит, ты с лошадьми терпелив, у тебя добрые руки.
     Джоди вдруг ощутил прилив благодарности к их помощнику.
     - В этого пони он всю душу вложил, - подтвердил Билли.
     Тогда Карл Тифлин постепенно перешел к делу.
     - Будь у тебя другая лошадь, ты бы стал за ней ходить?
     Джоди вздрогнул.
     - Да, сэр.
     - Что ж, тогда слушай. Билли говорит, что  нет  лучше  пути  стать
хорошим конюхом, чем вырастить жеребенка.
     - Единственно верный путь, - перебил Билли.
     - Слушай меня, Джоди,  -  продолжал  Карл.  -  У  Джесса  Тейлора,
хозяина ранчо на горе, есть отличный жеребец производитель, но это  нам
обойдется в пять долларов. Деньги я дам, но тебе придется  отрабатывать
их все лето. Согласен?
     Внутри у Джоди все сжалось.
     - Да, сэр, - едва вымолвил он.
     - А хныкать не будешь? Не будешь забывать, когда тебе велят что-то
сделать?
     - Нет, сэр.
     - Стало быть решено. Завтра утром отведешь Нелли на верхнее ранчо,
чтобы там ее  покрыть.  Будешь  и  за  ней  ухаживать,  пока  не  родит
жеребеночка.
     - Да, сэр.
     - А теперь займись цыплятами и притащи в дом дров.
     Джоди не заставил отца  повторять  дважды.  Проходя  позади  Билли
Бака, он едва не протянул  руку  -  захотелось  дотронуться  до  ног  в
голубых джинсах. Плечи его чуть покачивались - вот  какой  я  взрослый,
вот что мне доверили.
     Он взялся за свою работу с неслыханной серьезностью. Вечером он не
стал вываливать пшеницу из  жестянки  в  кучу  -  цыплятам  приходилось
наскакивать друг на друга и сражаться за ужин. Нет,  он  высыпал  зерна
так равномерно и аккуратно, так далеко, что некоторых зерен  куры  даже
не нашли. А  в  доме,  выслушав  огорченную  мать  -  до  чего  доходят
некоторые мальчишки, запихивают в свои  ведерки  для  завтраков  липких
полузадушенных пресмыкающихся, и насекомых в придачу,  -  Джоди  обещал
никогда больше этого не делать. У него и вправду возникло ощущение, что
все эти детские забавы - в прошлом. Запихивать в ведерко  для  завтрака
жабовидных ящериц - он явно вышел из этого возраста. Он натаскал в  дом
столько дров и построил из них  такую  высоченную  пирамиду,  что  мать
ходила мимо в страхе - вдруг на нее обрушится дубовая лавина.  Покончив
с дровами, собрав яйца, которые лежали в соломе уже бог  знает  сколько
временя, Джоди снова прошел мимо кипариса и мимо сарая  -  к  пастбищу.
Жирная в бородавках жаба, выглянувшая из-под  желоба  для  водопоя,  не
всколыхнула в нем никаких чувств.
     Карла Тифлина и Билли Бака видно не  было,  но  по  металлическому
позвякиванию с другой стороны коровника Джоди догадался: Билли Бак доит
корову.
     Другие лошади, пощипывая траву,  продвигались  к  даль  нему  краю
пастбища. Нелли же,  как  и  раньше,  нервно  терлась  о  столб.  Джоди
медленно подошел к ней, приговаривая:
     - Ну, девочка, ну-у, Нелли.
     Кобыла капризно повела ушами и, оттопырив  губы,  обнажила  желтый
ряд зубов. Крутнула головой; глаза ее горели  безумным  блеском.  Джоди
залез на забор, свесил
     ноги и принялся по- отечески наблюдать за кобылой.
     Он сидел так, и постепенно подкрался вечер. В воздухе
     замелькали летучие мыши, козодои. Билли Бак, шедший к
     дому с полным ведром молока, завидел Джоди и остановился.
     - Ждать придется долго, - мягко произнес он. - Весь изведешься  от
ожидания.
     - Не изведусь, Билли. А сколько ждать?
     - Около года.
     - Ничего, дождусь.
     Из дома  донесся  резкий  звон  -  ударили  в  треугольник.  Джоди
соскочил с забора и вместе с Билли Баком пошел ужинать. Он даже  взялся
за ручку ведра с молоком - подсобить Билли.
     На  следующее   утро   после   завтрака   Карл   Тифлин   завернул
пятидолларовый банкнот в обрывок  газеты;  сунул  пакетик  в  нагрудный
карман комбинезона Джоди и зашпилил булавкой. Билли Бак, надев на Нелли
недоуздок, вывел ее с пастбища.
     - Только будь осторожен, - предупредил он. - Длинный повод  ей  не
давай, не то, чего доброго, укусит. Она сейчас как бешеная.
     Взяв кожаный недоуздок, Джоди зашагал в гору,  к  ранчо,  за  ним,
едва касаясь копытами земли, пританцовывала Нелли. На выпасных  угодьях
вдоль дороги уже высовывались из своих ножен продолговатые зерна  овса.
Теплое утреннее солнце приятно щекотало Джоди спину, и при  всей  своей
взрослости он не мог не подпрыгнуть на прямых ногах разок-  другой.  На
изгородях сидели глянцевые черные  Дрозды  с  красными  эполетами,  они
пощелкивали клювами, отрывисто перекликались. Жаворонки журчали подобно
ручью,  а  дикие  голуби,   сокрытые   среди   пышной   листвы   дубов,
сдержаннопечально курлыкали. В полях на солнышке  грелись  кролики,  из
травы торчали только их расщепленные надвое уши.
     Целый час Джоди неуклонно поднимался  в  гору,  потом  свернул  на
узкую дорогу, что по более крутому склону вела  к  ранчо.  Из-за  дубов
появилась красная крыша конюшни, неподалеку  от  дома  беззлобно  лаяла
собака.
     Вдруг Нелли скакнула назад и едва не вырвалась. Со стороны конюшни
донесся резкий свистящий взвизг,  потом  хрустнуло  дерево,  и  мужской
голос что- то закричал. Нелли встала на дыбы и негромко заржала.  Джоди
вцепился в недоуздок, и кобыла  кинулась  на  него,  оскалив  зубы.  Вы
пустив ремешок, Джоди юркнул в сторону, в  кусты.  Звонкий  визг  из-за
дубов повторился, и Нелли ответила на клич. С  холма,  колотя  копытами
землю, мчался жеребец, за ним  волочился  выдранный  ремень  недоуздка.
Глаза его горели лихорадочным огнем. Раздувшиеся ноздри словно  изверга
ли пламя. Черная лоснящаяся шкура блестела на солнце.  Жеребец  налетел
так быстро, что, доскакав до кобылы, не сумел сбавить  ход.  Уши  Нелли
прижались к голове; крутнувшись на месте, она лягнула пронесшегося мимо
жеребца.  Тот  развернулся,  встал  на  дыбы.  Ударил  кобылу  передним
копытом, она пошатнулась,  и  он  расцарапал  ей  шею  зубами,  на  ней
выступила кровь.
     Настроение у Нелли  вмиг  переменилось.  Она  внезапно  обернулась
кокетливой дамой. Ущипнула губами изогнутую шею жеребца. Обошла  вокруг
него и потерлась лопаткой о его лопатку. Джоди стоял  и  смотрел  из-за
кустов. Позади раздалось цоканье копыт,  и,  не  успел  он  обернуться,
чья-то рука взяла его за лямки комбинезона и  подняла  с  земли.  Джесс
Тейлор посадил мальчика на лошадь, себе за спину.
     - Тебя запросто могли убить, - сказал он. - Солнечный Дог -  сущий
дьявол, когда ему что в голову втемяшится. Ведь он сорвался с привязи и
махнул прямо через ворота.
     Джоди тихонько сидел сзади, но через мгновенье воскликнул:
     - Он же поранит ее, убьет. Заберите его!
     Джесс хмыкнул.
     - Ничего ей не будет. Ты лучше слезай  и  иди  пока  в  дом.  Там,
вроде, пирогом можно полакомиться.
     Но Джоди покачал головой.
     - Она моя, и жеребеночек будет мой. Я буду его растить.
     Джесс кивнул.
     - Да, это здорово. Иногда Карлу толковые мысли приходят.
     Скоро опасность миновала. Джесс приподнял Джоди, опустил на  землю
и поймал жеребца за оборванный недоуздок. И поскакал с  ним  вперед,  а
Джоди пошел следом. ведя Нелли.
     Джоди отстегнул булавку и передал Джессу пять долларов,  съел  два
куска пирога и лишь после этого пошел домой. За ним  покорно  следовала
Нелли. Она была такой смирной, что Джоди с пенька залез ей на  спину  и
почти всю дорогу до дома проехал верхом.
     За эти пять долларов Джоди с конца весны и на  все  лето  попал  в
настоящую кабалу. Во время сенокоса вовсю трудился на  уборке.  Он  вел
лошадь,  которая  тащила  сеноуборочник,  а  когда  пришел  пресс   для
упаковки, Джоди направлял лошадь по кругу, и сено  прессовалось.  Кроме
того, Карл Тифлин научил его доить корову и поручил ему эту хлопотливую
работу, и теперь Джоди каждое утро и каждый вечер был при новом деле.
     Гнедая кобыла  Нелли  быстро  переменилась   -   стала    какой-то
умиротворенной. Когда она  паслась  на  желтеющих  склонах  или  делала
легкую работу, на  губах  ее  вечно  поигрывала  бессмысленная  улыбка.
Двигалась она величаво, со спокойным достоинством императрицы. Когда ее
запрягали, она тащила телегу  спокойно  и  бесстрастно.  Джоди  навещал
Нелли каждый день. Он критически оглядывал ее, но никаких изменений  не
находил.
     Как-то днем Билли Бак, наработавшись, прислонил  частые  вилы  для
навоза к стене конюшни. Распустил ремень, заправил выбившуюся из штанов
рубашку, снова затянулся.  Из-за ленты на  шляпе  вытащил  соломинку  и
воткнул  в  уголок  рта.  Увидев,  что  Билли   благодушествует   возле
коровника,  Джоди  тотчас  выпрямился  -  он  помогал   Бою,   большому
серьезному псу, изловить зарывшуюся в землю крысу.
     - Пойдем проведаем Нелли, - предложил Билли.
     Джоди не задумываясь согласился. Бой посмотрел  на  них,  повернув
морду, потом стал яростно рыть землю, заскулил и несколько раз тоненько
тявкнул - мол, крыса вот-вот будет поймана. Но когда он снова оглянулся
и увидел, что его  старания  не  интересуют  ни  Джоди,  ни  Билли,  он
неохотно выбрался из ямки и поплелся за ними вверх по холму.
     Овес набирал силу. Колосья  налились  зерном  и  гнули  головы,  а
высохшая трава шелестела  под  ногами  Джоди  и  Билли.  Поднявшись  до
середины холма, они увидели Нелли и  серо-стальной масти мерина Пита  -
они пощипывали овес. Завидев людей, Нелли  прянула  ушами,  воинственно
дернула головой вверх и вниз. Билли подошел к ней, сунул руку под гриву
и потрепал по холке, тогда она  расслабленно  по  вела  ушами  и  нежно
лизнула его за рубашку.
     - Думаешь, у нее будет жеребеночек? - спросил Джоди.
     Большим и указательным  пальцами  Билли  раздвинул  кобыльи  веки.
Потрогал нижнюю губу, пощупал черные кожистые соски.
     - Не удивлюсь, - заключил он.
     - Но ведь она совсем не изменилась. А уж три месяца прошло.
     Костяшками пальцев Билли провел по  плоскому  лбу  кобылы,  и  она
заурчала от удовольствия.
     - Я же тебе говорил - замучишься ждать. Пока  хоть  какой  признак
появится, пройдет месяцев пять, а жеребеночка она выкинет, самое малое,
через восемь месяцев, где то в январе.
     Джоди глубоко вздохнул.
     - Значит, долго ждать придется, да?
     - А потом еще два года, пока сядешь на него верхом.
     - Я буду уже взрослый, - в отчаянии выкрикнул Джоди.
     - Да, совсем старик, - подтвердил Билли.
     - Как думаешь, какого он будет цвета?
     - Ну, это никогда не угадаешь. Жеребец  черный,  ко  была  гнедая,
Жеребенок может выйти черным,  либо  гнедым,  а  может  и  серым,  и  в
яблоках. Никогда не угадаешь. Бывает, у черной кобылы  рождается  белый
жеребенок.
     - Пусть лучше родится черный, и чтобы именно он, а не она.
     -  Если  родится  жеребчик,  придется  его  выхолостить.  Отец  не
позволит тебе держать жеребца-производителя.
     - Может, позволит, - не согласился Джоди. - Я его обучу, чтобы  не
зловредничал.
     Билли поджал губы, и соломинка выкатилась из угла рта.
     - Жеребцу-производителю доверять нельзя, - категорично заявил  он.
- Они только и знают, что биться и куролесить. А найдет  на  них  дурь,
так они даже работать не хотят. Кобылам не дают спуску, а меринов лупят
копытами почем  зря.  Отец  не  позволит,  чтобы  у  тебя  был  жеребец
производитель.
     Нелли неторопливо удалялась, пощипывая  сухую  траву.  Джоди  взял
колосок, вышелушил из него  зерна,  подбросил  пригоршню  в  воздух,  и
каждое  заостренное  оперенное  зернышко  поплыло  по  воздуху,   будто
стрелка.
     - Билли, расскажи, как все будет. Как у коровы, когда она телится?
     - Примерно. Кобылы, правда, они почувствительнее.  Бывает,  кобыле
приходится помогать. А если что не так, то иногда... - он умолк.
     - Что иногда. Билли?
     - Жеребенка приходится разрывать на части, чтобы  вытащить,  иначе
кобыла умрет.
     - Но сейчас такого не случится, правда, Билли?
     - Нет, что ты, у Нелли жеребята как на подбор.
     - А посмотреть разрешишь? Билли, ты меня позовешь? Ведь  жеребенок
будет мой.
     - Конечно, позову. Ясное дело.
     - Расскажи, как все будет.
     - Ты же видел, как телятся коровы. Тут почти то же  самое.  Кобыла
начинает  стонать,  вытягиваться,  а  потом,  если   роды   нормальные,
появляются голова  и  передние  ноги,  потом  жеребенок,  точно  как  и
теленок, передними копытами пробивает дыру. И начинает  дышать.  В  это
время лучше быть рядом, потому что, если ноги не на месте, он может  не
прорвать плодный мешок и задохнуться.
     Джоди вытер ногу пучком травы.
     - Значит, мы будем рядом?
     - Обязательно.
     Они медленно пошли вниз по холму к коровнику.  Джоди  мучался:  он
должен сказать то, чего ему говорить совсем не хочется.
     - Билли, - начал он тоскливо, - ведь  ты  не  допустишь,  чтобы  с
жеребенком что-то случилось?
     Билли сразу понял: Джоди думает о рыжем  пони,  Габилане,  как  он
умер от удушья. До этой истории Билли был безупречен, а тут  оказалось,
что и ему не все подвластно. И, конечно,  уверенности  в  себе  у  него
поубавилось.
     - Наверняка не скажешь, - отрывисто буркнул он. - Случиться  может
всякое, и не по моей вине. - Ему было неприятно, что престиж его  упал,
и он хмуро добавил: - Я сделаю все, что  могу,  но  обещать  ничего  не
обещаю. Нелли - добрая  кобыла.  И  жеребят  раньше  приносила  добрых.
Надеюсь, и в этот раз не подкачает.
     И, отойдя от Джоди, он скрылся в каретнике возле  конюшни,  потому
что его обидели в лучших чувствах.
     Джоди частенько ходил к  живой  изгороди  позади  дома.  В  старое
позеленевшее корыто из ржавой железной трубы  тонкой  струйкой  стекала
родниковая вода. Там, где вода переливалась на  землю,  росла  трава  -
вечнозеленой заплаткой. Даже когда холмы выгорали  под  палящим  летним
солнцем, здесь все равно торжествовала зелень. Вода тихонько журчала по
желобу круглый год. Именно сюда тянуло  Джоди.  Когда  его  наказывали,
прохладная зелень травы и поющие струйки  утешали  его.  Когда  в  него
вселялся чертенок-злодей, чертенок этот переставал  озоровать  у  живой
изгороди. Когда он сидел в траве и слушал курлыканье родника,  рушились
барьеры, какие были воздвигнуты в его душе суровыми невзгодами дня.
     С другой стороны, черный кипарис возле  сарая  был  ему  столь  же
ненавистен, сколь было дорого корыто; к этому дереву раньше  или  позже
приводили всех свиней и здесь закалывали. От этого зрелища  захватывало
дух - пронзительный визг, кровь, - но сердце Джоди  начинало колотиться
до боли. Потом свиней шпарили в большом железном котле на  трех  ногах,
отскребали добела их шкуры, а Джоди уходил к своему корыту - посидеть в
траве, пока сердце не успокоится. Корыто и черный кипарис  -  это  были
противоположности, враги.
     Когда Билли сердито ушел прочь, Джоди зашагал к  дому.  По  дороге
думал о Нелли, о жеребенке.  Каким-то об разом  он  забрел  под  черный
кипарис, под то самое одинокое дерево, на которое вешали  свиные  туши.
Откинув со лба соломенную  челку,  Джоди  заспешил  дальше.  Ведь  это,
наверное, дурная примета - думать о  жеребенке  возле  свинобойни,  тем
более после слов Билли. Чтобы это  при  скорбное  совпадение  не  имело
зловещих последствий, Джоди быстро прошел мимо дома и через  загон  для
кур и ого род выбрался к живой изгороди.
     Уселся в зеленую травку. В ушах трелями зазвучала бегущая вода. Он
окинул взглядом ферму, повернул голову к холмам  -  круглым,  в  золоте
колосящегося жнивья. На  склоне  паслась  Нелли.  Здесь,  у  воды,  как
всегда, скрадывалось и время,  и  расстояние.  Перед  мысленным  взором
Джоди возник вороной длинноногий жеребенок, он терся  о  бока  Нелли  и
требовал молока. А вот и сам Джоди он накидывает уздечку  на  жеребенка
покрупнее.  Еще  не  сколько  мгновений   -   и   жеребенок   обернулся
великолепным конем, широкогрудым,  с  высокой  изогнутой  шеей,  как  у
морского конька, хвост черными языками пламени мечется вокруг туловища.
Этот красавец конь признавал только одного хозяина - Джоди. На школьном
дворе мальчишки умоляли Джоди: дай прокатиться! - и  он  милостиво  раз
решал. Но едва им удавалось забраться коню на спину, этот черный  демон
сбрасывал их на землю.  Так  его  и  надо  назвать,  Черный  Демон!  На
мгновенье трели воды, и трава, и солнце  вернулись  на  свои  места,  а
потом...
     Иногда по ночам обитатели ранчо, сладко спавшие в своих  постелях,
слышали громкий перестук копыт. И  говорили:  "Это  Джоди,  на  Демоне.
Опять вызвался помогать шерифу". А потом... Воздух  на  арене  "Салинас
родео" пропитан желтой пылью. Диктор объявляет  начало  соревнований  -
кто быстрее заарканит быка. Когда к  месту  старта  на  вороной  лошади
подъезжает Джоди, остальные участники  недовольно  жмутся,  потому  что
знают - первого места им не видать. Джоди и Демон заарканят  и  обвяжут
быка куда быстрее любого команды из двух человек. Джоди уже не мальчик,
а Демон - не просто лошадь. Они слились воедино, они одно  великолепное
целое. А потом...
     Он получает письмо от самого президента  -  не  поможет  ли  Джоди
поймать в Вашингтоне бандита? Джоди  поудобнее  устроился  в  траве.  В
поросшее мхом корыто, чуть побулькивая, стекала родниковая вода.
     Год тянулся  медленно.  Порой  Джоди  терял  надежду,  думал,  что
никогда не дождется жеребенка. Тем более что никаких перемен с Нелли не
происходило. Карл Тифлин еще запрягал ее в легкую повозку, и она тянула
сенные грабли, работала на уборке сена, когда им загружали конюшню.
     Кончилось лето, пришла теплая, радующая глаз осень.  А  потом  над
землей  по  утрам  стали  носиться  буйные  ветры,  в  воздухе  повеяло
морозцем, кусты сумаха вошли в красный цвет. Как-то сентябрьским утром,
после завтрака, мать позвала Джоди на кухню. Она наливала кипящую  воду
в ведро, полное сухих высевок,  и  помешивала  варево,  оно  на  глазах
превращалось в дымящуюся пасту.
     - Что, мама? - спросил Джоди.
     - Смотри, как я готовлю! Впредь это будет твоя работа, через день.
     - А что это?
     - Теплая кашица для Нелли. Ей сейчас полезно.
     Дгкоди потер лоб костяшками пальцев.
     - А она не болеет? - робко опросил он.
     Миссис  Тифлин  поставила  чайник  и  помешала  кашицу  деревянной
мешалкой.
     - Конечно, нет, но с сегодняшнего дня тебе надо еще лучше  за  ней
ухаживать. Вот, отнеси-ка ей завтрак!
     Джоди схватил ведро и побежал мимо сарая, мимо коровника,  тяжелое
ведро постукивало его  по  коленям.  Нелли  играла  водой  в  желобе  -
нагоняла волны и откидывала голову, а вода при этом  выплескивалась  на
землю.
     Джоди перелез через забор и поставил рядом с Нелли ведро дымящейся
кашицы. Потом отступил на шаг и  посмотрел  на  нее.  И  увидел  -  она
изменилась.  Брюхо  вздулось.  Копытами   ступала   мягко,   осторожно.
Зарывшись мордой в ведро, она  жадно  накинулась  на  горячий  завтрак.
Наевшись досыта, она  немного  покатала  ведро  носом,  потом  тихонько
подошла к Джоди и потерлась о его бок.
     Из каретника появился Билли Бак и подошел к Джоди.
     - Как начнет расти, не остановишь, верно?
     - Неужто у нее все враз выросло?
     - Нет, ты просто не обращал внимания. - Он взял кобылу за холку  и
повернул головой к Джоди. - Теперь она будет  очень  ласковая.  Видишь,
какие ласковые у нее глаза. Некоторые кобылы в это время  злые,  но  уж
если ластятся, значит, готовы любить  все  на  свете.  -  Нелли  сунула
голову Билли под мышку и потерлась шеей вверх и вниз между его рукой  и
поясом. - Так что и с ней надо быть очень ласковым, - сказал Билли.
     - А еще долго? - затаив дыхание спросил Джоди.
     Билли что-то зашептал, загибая пальцы.
     - Месяца три, - сказал он вслух.  -  Точно  не  скажешь.  У  одной
выходит одиннадцать месяцев день в день, а  у  другой  на  пару  недель
раньше, либо на месяц позже, и никакой беды в этом нет.
     Джоди уставился в землю.
     - Билли, - чуть нервничая, начал он,  -  ты  ведь  меня  позовешь,
когда начнутся роды, правда? Позволишь мне быть при этом?
     Билли чуть куснул Нелли за кончик уха.
     - Карл хочет, чтобы ты с самого начала все делал сам. Только тогда
наука пойдет впрок. Свою голову и руки тебе  никто  не  приделает.  Мой
старик однажды вот так проучил меня с попоной. Когда  я  был  ростом  с
тебя, он был погонщиком и я ему частенько помогал. Как-то раз  я  плохо
положил попону и седлом натер лошади спину. Отец  не  стал  кричать  на
меня, браниться. Но на следующее утро взвалил на меня тяжеленное седло,
фунтов эдак в сорок. Солнце палило нещадно, а мне пришлось вести лошадь
через гору, да и самому гнуться под седлом. Едва жив остался, но с  тех
пор попону всегда кладу аккуратно, без единой морщинки. Просто не  могу
иначе. Каждый раз вспоминаю седло у себя на горбу.
     Джоди протянул руку и взял Нелли за гриву.
     - Но ведь ты мне расскажешь, как что делать? Ты же все про лошадей
знаешь, да?
     Билли засмеялся.
     - Между прочим, я сам наполовину лошадь, - сказал  он.  -  Матушка
померла при родах, а старик мой возил груз на лошадях да  мулах,  коров
почти никогда под рукой не было, вот он и поил меня кобыльим молоком. -
Билли продолжал уже серьезно. - И лошади это чувствуют. Верно, Нелли?
     Кобыла повернула голову и с минуту глядела прямо ему в глаза, чего
лошади  почти  никогда  не  делают.  Билли  возгордился,  снова   обрел
уверенность в себе. Даже стал хвастаться.
     - Будет у тебя отличный жеребенок - уж я постараюсь! И научу  тебя
всему, что надо,  с  самого  начала.  Будешь  меня  слушать  -  станешь
хозяином лучшей лошади в стране.
     Тут и у Джоди на душе потеплело, и он загордился; так  загордился,
что по пути домой  сгибал  ноги  и  покачивал  плечами,  как  настоящий
наездник. И шептал себе  под  нос:  "Тпру,  Черный  Демон,  тпру!  Стой
смирно, нечего бить копытом!"
     Зима накатила сразу.  Легкая  подготовка  -  несколько  порывистых
ливней, - а потом зарядил сильный  дождь.  Холмы  утратили  желтизну  и
почернели от воды, по каньонам шумно заструились  вниз  зимние  потоки.
Повылезали  из  земли  грибы  и  дождевики,  еще  до  Рождества   стала
пробиваться новая травка.
     Но в этот год главным днем для  Джоди  было  вовсе  не  Рождество.
Осевым днем, вокруг которого вращались месяцы, стало некое  неизвестное
число в январе. Когда пошли дожди, Джоди отвел Нелли в стойло и  каждое
утро кормил ее теплой пищей, дочиста скреб и причесывал.
     Между тем кобыла так надувалась, что Джоди начал тревожиться.
     - Чего доброго, возьмет и лопнет, - сказал он Билли
     Билли положил сильную квадратную ладонь на вспух шее брюхо Нелли.
     - Пощупай здесь, - негромко велел он. - Чувствуешь, как шевелится?
Небось удивишься, если там окажутся два жеребеночка?
     - Нет, правда? - воскликнул Джоди. - Неужели  их  может  оказаться
двое?
     - Вряд ли, но вообще такое бывает.
     Первую половину января дождь лил не переставая. Когда Джоди не был
в школе, он почти все время проводил в стойле у Нелли. Двадцать раз  на
дню ощупывал ее брюхо - шевелится ли жеребенок? Нелли теперь  встречала
его совсем дружелюбно, стала как ручная. То и дело терлась  о  его  бок
носом. Стоило ему появиться в конюшне, начинала тихонько ржать.
     Однажды вместе с Джоди в конюшню  пришел  Карл  Тифлин.  Довольным
взглядом он окинул ухоженную шкуру кобылы,  пощупал  крепкую  плоть  на
ребрах и лопатках.
     - Ты здорово потрудился, - сказал он Джоди. В его устах  это  была
величайшая похвала. Потом Джоди целый день так и распирало от гордости.
     Пришло пятнадцатое января, а жеребенок все не появлялся  на  свет.
Не родился он и к двадцатому. Где-то в желудке у  Джоди  поселился  ком
страха.
     - Все идет хорошо? - спросил он Билли.
     - Ясное дело.
     И снова:
     - Все будет хорошо?
     Билли потрепал кобылу по холке. Она встревоженно качнула головой.
     - Я же тебе говорил, Джоди, - со сроками раз на раз не приходится.
Надо подождать.
     Пришел конец месяца, а родов все не было, и  Джоди  ходил  сам  не
свой. Нелли так распухла, что с трудом дышала, уши  торчали  под  углом
друг к дружке, будто у  нее  болела  голова.  Ночью  Джоди  метался  по
кровати, сны ему снились какие-то обрывочные, смутные.
     В ночь на  второе  февраля  он  с  криком  проснулся.  Мать  стала
успокаивать его:
     - Джоди, тебе что-то приснилось. Проснись и засыпай снова.
     Но Джоди был переполнен страхом, каким-то  безысходным  отчаянием.
Некоторое время он лежал тихо, ждал, когда мать уснет,  потом  бесшумно
оделся и босиком про крался на улицу.
     Его  окружила  густая  чернота  ночи.  Моросил   дождь.   Неясными
очертаниями возникли и тут же исчезли в тумане кипарис и сарай. Он стал
открывать дверь конюшни, и она заскрипела, хотя днем за ней  такого  не
водилось. Джоди подошел к полке, отыскал фонарь и жестянку со спичками.
Зажег фитиль и по длинному устланному соломой проходу  пошел  к  стойлу
Нелли. Она стояла и всем те лом колыхалась из стороны в сторону. "Ну-у,
Нелли, ну-у", - позвал ее Джоди, но  она  знай  покачивалась,  даже  не
оглянулась. Он коснулся рукой ее лопатки и  почувствовал  -  Нелли  всю
трясет. Тут с сеновала прямо над стойлом раздался голос Билли Бака:
     - Джоди, ты что здесь?
     Джоди отпрянул и затравленно глянул на сеновал, где  устроился  на
ночлег Билли.
     - У нее все хорошо. Билли, как думаешь?
     - Ясное дело, хорошо.
     - Ты ведь не допустишь, чтобы с ней что-то случилось?
     - Сказал же, чуть что, я тебя позову, - окрысился сверху Билли.  -
Значит, позову. А теперь иди спать и не тревожь кобылу.  У  нее  и  без
тебя забот хватает.
     Джоди съежился - никогда еще Билли не говорил с ним таким тоном.
     - Мне просто захотелось посмотреть, как она, - объяснил он.  -  Не
спится.
     Билли чуть смягчился.
     - Все равно иди спать. Нечего тебе ее будоражить. Сказал же: будет
у тебя хороший жеребенок. Давай, марш спать.
     Джоди  побрел  к  выходу.  Загасил  фонарь,  поставил  на   полку.
Непроглядная тьма ночи и стылый туман налетели  на  него,  заключили  в
объятия. Хотелось верить в слова Билли, как верил он в них до того, как
умер пони. Лишь через несколько мгновений его глаза,  ослепленные  едва
колыхавшимся огоньком фонаря, приспособились к темноте.  Влажная  земля
студила босые ноги. Индюшки, что устроились под  кипарисом  на  ночлег,
тревожно заверещали, а два пса, крепко  зная  свое  дело,  выскочили  и
принялись на всякий случай лаять: вдруг к дереву подкрались койоты?
     Пробираясь через  кухню,  Джоди  споткнулся  о  стул.  Из  спальни
донесся оклик Карла:
     - Кто там? Что такое?
     А миссис Тифлин отозвалась сквозь сон:
     - Что такое, Карл?
     В следующую секунду Карл, держа в руках свечу, вошел из спальни  и
увидел Джоди, еще не успевшего прошмыгнуть в свою комнату.
     - Ты почему не в постели?
     Джоди смущенно отвел взгляд.
     - Хотел посмотреть, как там кобыла.
     Отец не знал, отругать ему сына или похвалить.
     - Слушай, - сказал наконец Карл. - В  этой  стране  нет  человека,
который понимает в жеребятах больше, чем Билли. Свое дело он сделает.
     - Но ведь пони умер... - сорвалось у Джоди с языка.
     - Билли тут ни при чем, - твердо возразил Карл. - Если он не сумел
спасти лошадь, значит, ее не спас бы никто.
     - Карл, пусть он вымоет ноги и  идет  спать,  -  вмешалась  миссис
Тифлин. - Иначе завтра весь день будет ходить сонный.

     Джоди показалось, что он только-только задремал, как вдруг  кто-то
решительно встряхнул его за плечо. Рядом стоял Билли Бак, держа в  руке
фонарь.
     - Вставай, - сказал он. - Скорее. - Повернулся и быстро  вышел  из
комнаты.
     -  В чем дело? - крикнула миссис Тифлин. - Это ты, Билли?
     -  Да, хозяйка.
     -  У Нелли началось?
     -  Да, хозяйка.
     - Ясно. Сейчас поднимусь и нагрею воду, может, тебе понадобится.
     Джоди влез в одежду быстро, как по тревоге, -  когда  он  выскочил
через заднюю дверь,  фонарь  Билли  покачивался  только  на  полпути  к
конюшне. Рассвет уже обозначил горные вершины, но в лощине пока  царила
тьма. Джоди припустил за фонарем и поравнялся с Билли у самой  конюшни.
Билли повесил фонарь на гвоздь, вбитый в перегородку стойла,  скинул  с
себя голубую рабочую куртку. Под ней оказалась только майка.
     Нелли стояла не шевелясь, застыв  от  напряжения.  Вдруг  сжалась,
скрючилась - все тело свело судорогой. Судорога прошла. Но через минуту
повторилась.
     - Что-то не так, - нервно пробурчал Билли. Голая рука его исчезла.
- Господи, - сказал он. - Не так.
     Тело лошади снова свело судорогой, и на сей раз Билли напрягся, на
руке и плече вздулись мышцы. Весь натужился, на лбу  выступили  крупные
капли пота. Нелли громко заржала от боли. А Билли все бормотал:
     - Не так. Не поворачивается. Пошел совсем не так. Не так повернут.
     Глаза его загорелись диким огнем, он метнул взгляд на Джоди. Потом
пальцы на ощупь, осторожно взялись ставить диагноз. Кожа на  его  щеках
натянулась, посерела. Целую минуту глаза его, в которых застыл  вопрос,
глядели на стоявшего у стены Джоди. Потом  Билли  шагнул  к  полке  под
люком для выгрузки навоза и влажной правой рукой взял молот  для  ковки
лошадей.
     - Выйди, Джоди, - велел он.
     Мальчик стоял и тупо глядел на него.
     - Выйди, говорю тебе, не то будет поздно.
     Джоди не сдвинулся с места.
     Тогда Билли быстро подошел к голове Нелли. И крикнул:
     - Отвернись, черт тебя дери, отвернись!
     На сей раз Джоди подчинился. Отвернул голову в сторону. Он услышал
хриплый шепот Билли.  А  потом  -  как  глухо  хрустнула  кость.  Нелли
пронзительно фыркнула. Джоди оглянулся и успел увидеть, как молот снова
взметнулся над плоским лбом и ударил по нему. Нелли  грузно  завалилась
на бок, дернулась в конвульсиях и затихла.
     Билли подскочил к ее громадному брюху; в руке  он  держал  большой
складной нож. Оттянув шкуру, он вонзил в нее острое лезвие  и  принялся
пилить и  кромсать  тугое  брюхо.  Воздух  наполнился  густым  ароматом
теплых, еще полных жизни внутренностей. Другие лошади отпрянули  назад,
сколько пускала цепь, они пронзительно визжали и били копытами.
     Билли бросил нож. Запустив руки в жуткую дыру, он вытащил  из  нес
белый сверток - большой, капающий. Зубами прогрыз дырку в  оболочке.  В
разрыве появилась маленькая черная головка, маленькие ушки  -  влажные,
лоснящиеся.  Послышался  булькающий  вздох,  еще  один.  Билли  вытащил
новорожденного из плодного мешка, подобрал свой нож и отрезал пуповину.
Минуту он держал маленького черного жеребенка перед собой и смотрел  на
него. Потом медленно подошел к Джоди и положил малыша в  солому  к  его
ногам. Билли был весь заляпан кровью - лицо, руки, грудь. Его  колотила
дрожь, зубы отчаянно стучали. Голос  пропал  -  он  заговорил  каким-то
горловым шепотом:
     - Вот твой жеребенок. Я обещал. И вот... вот он. Другого выхода не
было... не было. - Он умолк и через плечо глянул в  сторону  стойла.  -
Принеси горячую воду с губкой, - прошептал он. - Обмой  его  и  высуши,
как родная мать. Тебе  придется  кормить  его  из  рук.  Но  обещанного
жеребенка ты получил.
     Джоди  глупо  пялился  на  влажного,   слабо   хватающего   воздух
жеребенка. Малыш вытянул подбородок, стараясь поднять голову.  Незрячие
глаза его были темно- синего цвета.
     - Черт тебя дери, - вскричал Билли, - пойдешь ты за водой или нет?
Пойдешь или нет?
     Джоди повернулся и засеменил к выходу из коровника в нарождающийся
рассвет. Все у него внутри ныло, от горла до желудка. Ноги одеревенели,
налились свинцом. Ему хотелось быть довольным  -  теперь  у  него  есть
жеребенок! - но в воздухе  перед  ним  висело  залитое  кровью  лицо  и
затравленно-усталые глаза Билли Бака.