Александр Ромаданов.
   Звезды над нами

   Он имел имя написанное,
   которого никто не знал,
   кроме Его Самого.
   Откровение, 19,12

   1. Пробуждение мессии
   2. О чем поведали звезды
   3. Звезды редко ошибаются
   4. Забытые подробности детства мессии
   5. Умка
   6. Сам Занзибаров
   (продолжение следует)

   1. Пробуждение мессии

   - Одним прекрасным утром я проснулся мессией. Впрочем, утро было  от-
нюдь не прекрасным, а скорее пресерым: низкие сентябрьские  тучи  плотно
накрыли наш райцентр Углов грязным и влажным ватным  одеялом,  и  редкий
крупный дождь вразнобой отбивал по желтеющим листьям глухие минорные но-
ты. И вот на фоне этой  заунывной  дождевой  сюиты  рассыпчатой  звонкой
трелью продиссонировал телефонный звонок. Таким радостным звонком  могла
звонить только Ольга. Не вставая с кровати, я протянул руку к  тумбочке,
на которой стоял телефон, но лежавшая возле стены Алена, моя жена,  нео-
жиданно резким движением перегнулась через меня и, навалившись грудью на
мое плечо, цапнула трубку. Алло, - проскрипела она простуженным сопрано.
Какого хрена! - недовольно подумал я. - Она ведь  только  что  лежала  с
закрытыми глазами. Притворялась спящей? Зачем?!
   - Это тебя. Какой-то мужик, - она передала мне трубку.
   - Какой еще му... - начал было я, но вспохватился: чего доброго,  на-
чальство звонит. - Да, слушаю!
   - Серый, лети ко мне! - ударил в ухо звонкий  крик  Ольги.  "Лети  ко
мне!" - и короткие гудки.
   - Понял, Георгий Константинович, - ответил я гудкам для  конспирации,
- через полчаса как штык буду.
   - Начальник? - зевнула Алена с недовольным любопытством.
   - У тебя голова есть на плечах?! - Тут сам "Жорж" звонит,  а  ты  его
"мужиком" называешь!
   - Прости, Сержик, - лизнула она меня в небритую щеку.Мурр...
   - Не подлизывайся. Делаю тебе последнее предупреждение.
   - А дальше?
   - Дальше - удалю с поля.
   - И из постели?
   - Мне не до шуток, - нахмурился я. - Нужно срочно ехать на работу.
   - В субботу?!
   - Я вчера забыл сдать на вахту ключи от сейфа, а "Жоржу" срочно пона-
добилась какая-то говеная бумажка из него. Где мои трусы?
   - Ты их, наверное, в ванной оставил, - накинув халатик, Алена  прошла
к нашему совмещенному санузлу и постучала в дверь. -  Маман,  освобождай
свою контору! Сержу срочно нужно побриться.
   - Дайте спокойно посрать человеку! - последовал традиционный ответ.
   - Да, моя теща любит "все называть своими  подлинными  именами",  как
она сама выражается, но это отнюдь не мешает ей работать редактором  ра-
йонной газеты "Вечерний коммунист" (это нелепое название  появилось  два
года назад, когда печатный орган райкома КПСС "Коммунист" перешел с  ут-
реннего выпуска на вечерний). Представляю, что бы  получилось,  если  бы
она и в своей газете все называла "подлинными именами". Впрочем, ее слу-
жебные дела меня мало волнуют, да и сама она меня совершенно  не  волнуе
т... пока не влезает в мою семейную жизнь. Короче, старая как мир  исто-
рия, поэтому лучше расскажу о своей жене, тем более что к теще  я  отно-
шусь как к производной от жены: не было бы жены - не было бы и тещи.
   - С Аленой я познакомился девять лет назад, в тот  бурно-разнузданный
период своей молодости, когда в девушках меня привлекала всего одна чер-
та, та самая, продольная... Количество я ставил превыше качества и  даже
соревновался со своим приятелем Мишкой Палкиным в числе "забитых  шайб".
А познакомился я со своей будущей суженой на праздновании  дня  рождения
ее подруги Людмилки. Здесь надо заметить для ясности  всех  произошедших
впоследствии событий, что именно по вине Людмилки я отставал на тот  мо-
мент от Мишки на две "шайбы": никак мне не удавалось "раскупорить ее во-
рота". И вот, на том самом роковом дне рождения я решил проучить  несго-
ворчивую девчонку: выбрал из гостей-подружек самую смазливую и,  подпоив
шампанским, в которое потихоньку подливал водку, завлек  свою  жертву  в
ванную комнату. Сначала все шло как по маслу, и я быстро  стянул  с  нее
жесткую джинсовую юбку, но, неожиданно протрезвев, она мне закатила  та-
кую смачную оплеуху, что даже темнота тесной комнатушки качнулась в моих
глазах (много позже Алена призналась мне, что у нее "моментально  прошел
кайф" после того, как я ненароком прислонил ее голой ляжкой к  "холодню-
щей" керамической раковине... брр-р-р!). После этой оплеухи я ее  как-то
особенно зауважал - стыдно вспомнить! В общем,  влюбился  я...  Перестал
есть, спать и даже вести счет "забитым шайбам", все только мечтал, чтобы
она меня простила (ну не дурак ли?!). Самое интересное  -  это  то,  что
попросить прощение у Людмилки мне даже не приходило в голову. Как бы  то
ни было, кончилось все тем, что Алена меня  простила,  а  Людмилка  люто
возненавидела нас обоих.
   - Через год с небольшим мы с Аленой "окольцевались". Наш  брак  можно
было бы назвать счастливым, если бы он не был скучным. Лично  я  вижу  в
этом две причины: во-первых, Алена оказалась в меру заботливой женой, но
в постели проявляла темперамент бревна, то есть  никакого  темперамента,
как ни старалась, проявить не могла, а во-вторых, но не в  последних,  у
нас не было детей. Чуть ли не с первой брачной ночи мы  стали  думать  о
ребенке и принципиально отвергали всякие там спиральки, свечки, пилюли и
даже "резинки", но наследника (или наследницы: первое время мы мечтали о
мальчике, а потом стало все равно, лишь бы хоть кто-то зачался) никак не
получалось. Многочисленные осмотры у медицинских светил и  сопутствующие
им анализы показывали, что у нас все в порядке, но дело никак не сдвига-
лось с мертвой точки. Разуверившись в возможностях официальной медицины,
мы обратились за помощью к местному экстрасенсу, пользовавшемуся  всесо-
юзной популярностью: хворый люд стекался к нему со всей страны, даже  из
просвещенной столицы, обычно свысока поглядывающей на провинциальных чу-
додеев. Так вот, этот знаменитый Чумкин, невыразительный мужчина  в  по-
тертом на локтях пиджачке, поводил трясущимися, точно с похмелья, руками
вдоль Аленкиного тела, будто лапал ее на расстоянии, и ничтоже сумняшеся
заявил, что в ее биополе наблюдается  энергетический  пробой  в  области
влагалища, известный в народе как "сглаз". Мы даже  получили  на  память
своеобразную диаграмму: на листе в клеточку изображен человеческий  кон-
тур, у которого из промежду ног торчат два размашистых  уса.  Вот  такой
пробой.
   - Алена, разумеется, тотчас же вбила себе в голову, что  ее  сглазила
Людмилка, и, не успели мы выйти от  экстрасенса,  принялась  уговаривать
меня вместе идти просить у нее прощения, чтобы "снять сглаз". Этого  мне
делать совсем не хотелось, потому что я считал себя достаточно приличным
человеком, а Людмилка к тому времени совершенно спилась, вплоть до того,
что предлагала себя за стакан каждому встречному-поперечному, и ночевала
на вокзале, в общем стала обычной привокзальной шлюшкой.  Алена  уверяла
меня, что Людмилка из-за нас "дошла до такой жизни", но я это  категори-
чески отрицал, заверяя свою жену в том, что ее бывшая подруга  -  просто
слабохарактерный человек с блядскими наклонностями. Кончился  наш  спор,
однако, тем, что Алена обозвала меня "циничным мудаком" и гордо отправи-
лась просить прощения одна. Вернулась она с головы до ног зареванно-заб-
леванная и, поминутно дергая себя за слипшиеся пряди, поведала мне,  что
нашла Людмилку в депо спящей на угольной куче. Сначала та наотрез  отка-
залась о чем-либо говорить, но потом смягчилась и заявила, что согласит-
ся на разговор, если Алена "угостит ее портвейном". Бедная Алена  помча-
лась на привокзальную площадь, купила у таксиста бутылку какой-то бормо-
тухи и уже через десять минут снова стояла у угольной кучи. Людмилка вы-
сосала из горла ровно половину, а остальное  заставила  выпить  Алену  и
только после этого ее выслушала. Короче, она согласилась нас обоих прос-
тить с тем условием, что я, по ее дословному выражению, "проведу  с  ней
ночку".
   - Закончив свой рассказ, Алена серьезно сказала: "Решай сам. Я не мо-
гу тебя заставлять". Я ей на это резонно ответил, что она сошла с ума  -
она и правда походила на помешанную: расхристанная, лохматая и с опухшим
от всхлипываний носом. И все же я согласился, потому что имел  один  до-
вольно подленький расчет. Дело в том, что в нашей с  Аленой  бездетности
теща винила, конечно же, не свою родную дочь, а "уважаемого зятя", и как
раз за несколько дней до описываемых событий "назвала вещи своими имена-
ми" и обругала меня "бесплодным импотентом". Я лишь рассмеялся в  ответ:
как это импотент может быть плодовитым?! Но хоть я и рассмеялся,  а  ос-
корбление и обида остались, и вот тогда я подумал: если Людмилка от меня
невзначай забеременеет, то все обвинения в мой адрес, прямые  и  косвен-
ные, отпадут, а если даже теща ничего не узнает, то я все равно мысленно
плюну ей в лицо. Идея была крайне сумасбродная, тем более что  убедиться
в своей причастности было бы для меня практически невозможно: по слухам,
Людмилка могла пропустить через себя до двадцати человек за ночь,  -  но
она как раз и понравилась мне своей удалой сумасбродностью. Видно, я сам
рехнулся, глядя на Алену. Как бы то ни было, я  не  долго  сопротивлялся
алениным уговорам... то есть, она прямо не  уговаривала,  но  невыносимо
смотрела в упор слезно-жалобным взглядом. Дождавшись тещиного отъезда  в
командировку, мы разыскали Людмилку и назначили ей день, а вернее, ночь.
   - Итак, накануне назначенной встречи Алена отправилась  на  ночлег  к
подруге под тем предлогом, что вечером у нас морили тараканов, а  у  нее
аллергия на дихлофос, и ровно в 10 часов, как было условлено, на  пороге
нашего дома появилась почти что трезвая (!) Людмилка в  чистом,  хоть  и
линялом, старомодном "макси" (кажется даже, это было то самое платье,  в
котором она принимала гостей на злополучном дне рождения).  Надо  отдать
ей должное: несмотря на все излишества своей распутной жизни, она ничуть
не износилась и была не менее привлекательна, чем в  пору  моих  тщетных
домогательств... я даже не ожидал! Она заметно волновалась, и это волне-
ние передалось мне, так что в первую минуту я совершенно не знал, что ей
сказать и как себя с ней вести, но тут она пришла мне на помощь и  стала
экзальтированно рассказывать, какой интересной жизнью она живет, сколько
у нее друзей, как ее все уважают и обожают  и  прочий  бред...  Она  все
рассказывала и рассказывала, а глаза ее все набухали  и  набухали,  и  я
подленько так думал: когда же она, стерва, наконец разревется?!  И  она,
наконец, разревелась и, попутно поливая меня отборным  матом,  пожалова-
лась мне же, что это я ее довел до такой "сучьей жизни", потому что  она
меня любила, а я ее предал, и ей ничего больше не оставалось,  как  "ле-
читься любовью от любви". Я ей поверил и пожалел ее... и не пожалел, что
пожалел, потому что в ту ночь я с удивлением открыл для себя - после  не
одного года семейной жизни, - что самый что ни на есть тривиальный поло-
вой акт может приносить не только физическое и моральное, но еще  и  ду-
ховное удовлетворение (бьюсь об заклад, многие в это  не  поверят).  Так
что я ничуть не обиделся на Людмилку, когда чуть позже обнаружилось, что
она прихватила с собой, уходя, мое обручальное кольцо, а взамен оставила
мне триппер. Я ей даже едва не благодарен, что она заразила меня триппе-
ром, а не СПИДом!
   - Простила ли нас Людмилка, мы с Аленой так и не узнали,  потому  что
сразу после этого случая она куда-то исчезла, а ребенка у нас по-прежне-
му не получалось. Триппер я быстро вылечил, и мы снова  зажили  с  женой
регулярной половой жизнью, но каждый раз в самый ответственный момент  я
закрывал глаза и представлял на ее месте Людмилку, а иначе полного удов-
летворения достичь не удавалось. Вот тогда-то я и решил завести себе лю-
бовницу, чтобы покончить с развившимся душевно-половым разладом.
   - Легко сказать "завести", но как? Точнее, вопрос состоял не в "как",
а "где". Единственным лежавшим на поверхности вариантом было соблазнение
"Ларька" - молоденькой и смазливой выпускницы техникума Ларисы,  недавно
поступившей на работу к нам в отдел (кстати сказать, я  работаю  старшим
экономистом в плановом отделе угловской карандашной фабрики "Колосс"). Я
частенько отпускал в ее адрес пикантные шуточки, а она мило  краснела  в
ответ и всеми своими прекрасно развитыми формами сигнализировала  в  от-
вет, что не прочь встретиться с глазу на глаз в  более  укромном  месте,
нежели оборудованная на лестничной площадке отдельская курилка.  Но  си-
деть восемь часов к ряду в одной комнате со своей любовницей... Просмат-
ривался также вариант знакомства на улице, но он мне представлялся слиш-
ком легковесным для того, чтобы найти "девушку своей мечты". Третий  ва-
риант я открыл случайно, узрев на дверях дома культуры заманчивый  анонс
"Вечер встреч для тех, кому за 30", но оказалось, что при входе проверя-
ют возраст по паспортам, и меня не пустили - не добрал полгода. От прос-
нувшейся во мне глупой мальчишеской обиды я чуть было скандал не  устро-
ил, смешно вспомнить. "Приходите через полгода, молодой человек", - лас-
ково сказала мне старушенция с видом учительницы младших классов.  Можно
подумать, через полгода я созрею для их вечера встреч, а пока "молод иш-
шо".
   - Наконец, я решил прибегнуть к помощи друзей и позвонил институтско-
му приятелю Семену Кривицкому по прозвищу "Страшила Мудрый". В  практике
он был не особо силен, но в теории ему не было равных, и  написанным  им
руководством "101 способ знакомства с девушкой" успешно пользовалась вся
мужская часть нашего курса за единственным исключением, которое  состав-
лял сам автор руководства. Итак, я связался со Страшилой по телефону,  и
он мне признался, что сам подыскивает себе пару по объявлениям в  инфор-
мационном бюллетене кооперативной службы знакомств "Гименей". Последовав
примеру мудрого Страшилы, я приобрел за рубль гименеевский бюллетень  и,
запершись в туалете, принялся отчеркивать красным карандашом  интересные
варианты. Кстати сказать, теща тут же почувствовала  что-то  неладное  и
поминутно дубасила в дверь, заявляя, что у нее "кровавый  понос",  но  я
стойко выдержал ее осаду  и  отыскал-таки  одно  объявление,  в  котором
"прекрасно сложенная, обаятельная девушка 20 лет хотела бы познакомиться
с серьезным мужчиной спортивного телосложения, творческой натурой и  яр-
кой личностью". Честно говоря, это объявление привлекло меня не  столько
описанием поместившей его особы, сколько тем, что в конце не было  обыч-
ной приписки "с целью создания прочной семьи". Согласно приводившейся  в
конце бюллетеня инструкции, нужно было направить ответ в адрес "Гименея"
с указанием номера приглянувшегося объявления. Что я и сделал... В отве-
те я расписал себя как непризнанного поэта, в  перерывах  между  сочини-
тельством занимающегося атлетической гимнастикой (я действительно кропал
вирши и активно укреплял свое тело, но... лет  десять  назад).  В  конце
письма нужно было, естественно, указать свой номер телефона, и  я  долго
думал, какой номер лучше "засветить": домашний или служебный. Пораскинув
мозгами, я выбрал домашний: если случится скандал, то пусть уж лучше без
участия общественности. Бросив конверт в почтовый ящик, я тут же сообщил
жене и теще, что получил от двоюродной сестры из Мурманска письмо, в ко-
тором она сообщает, что собирается провести отпуск в Сочи (все это  про-
исходило в конце мая) и будет в нашем городе проездом. "Но вы не волнуй-
тесь: останавливаться она у нас не будет, а только позвонит с  вокзала",
- успокоил я их.
   - Уже на следующей неделе моя заочная избранница позвонила в половине
десятого вечера - теща как раз была поглощена программой "Время", а Але-
на принимала душ - и, представившись Ольгой, назначила на субботу встре-
чу в центре города у памятника Гарибальди (еще при  Брежневе  наш  Углов
стал городом-побратимом Палермо). Повесив трубку, я поведал своим домаш-
ним, что звонил товарищ по работе с предложением записаться в субботу  в
шахматный клуб. Итак, в теплый субботний вечер я  встретился  с  Ольгой.
Сразу должен сказать, что  она  превзошла  все  мои  ожидания:  высокая,
стройная, с пышными каштановыми волосами и тонко очерченным контуром ли-
ца. Все еще не веря такой фантастической удаче - первый попавшийся вари-
ант! - я с трудом взял себя в руки и предложил пойти в ресторан, но  она
совершенно справедливо заметила, что "там сейчас плохо кормят", и сказа-
ла, что мы идем гулять в Чугунок: так у нас называют для краткости  Парк
культуры и отдыха имени коммуниста-двадцатипятитысячника Чугунникова.
   - Она сказала, что мы идем гулять в Чугунок, и я  тотчас  понял,  что
так оно и будет. Впоследствии я окончательно убедился в том,  что  Ольга
относится к тому типу женщин, которых бесполезно уговаривать:  они  либо
сразу уступают, либо сразу отказывают напрочь. Мы бродили по  напитанным
свежей зеленью аллеям, и я читал ей свои лирические стихи, которые сочи-
нил, когда мне было как ей 20 лет или около того. Серьезно выслушав  мои
стихи, Ольга сказала, что я, конечно же, никакой  не  поэт,  потому  что
вслух читать не умею, а, скорее всего, я рядовой инженер,  что  у  меня,
судя по моему виду, сварливая жена и двое детей, но  стихи  ей  понрави-
лись, хотя еще не известно, мои они или нет, и лишь поэтому  она  готова
мне отдаться, но только один раз... Я был просто очарован ее почти детс-
кой прямотой и непосредственностью! Еще плохо зная ее характер, я  боял-
ся, что она передумает, и, не дожидаясь темноты, завел ее на глухую  по-
лянку и без обиняков предложил выполнить  только  что  данное  обещание.
Ольга сильно смутилась, на какое-то мгновение даже растерялась,  но  ха-
рактер быстро взял свое: она подчеркнуто неторопливо  стянула  колготки,
аккуратно сложила их на пенек и попросила постелить на землю  пиджак.  Я
был просто опьянен ее отчаянной решимостью, и все произошло, как  во  сн
е... Помню только ее  тихий  плач  да  шепот  приведенных  им  в  трепет
листьев: "нир-вана, нир-вана, нир-вана..."
   - Когда мы вышли из парка, было уже темно. Я хотел проводить Ольгу до
дома, но она наотрез отказалась, сказала, чтобы я ее забыл, впрыгнула  в
подошедший трамвай и уехала. Будь на ее месте любая  другая,  я  бы,  не
раздумывая, бросился за ней в трамвай, но здесь  меня  что-то  остановил
о... Так я и стоял в роли фонарного столба на остановке, провожая глаза-
ми бледно светящийся трамвайный вагон с  удаляющейся  в  нем  загадочной
красавицей, которая не стала ближе и доступнее  после  нескольких  минут
физической близости.
   - Целую неделю Ольга не звонила, и я никак не мог  решить  для  себя,
плохо это или хорошо. С одной стороны, это было хорошо, потому что явля-
ло собой хороший конец хорошего приключения, но с  другой  стороны,  это
было плохо, потому что мне самому было плохо. Как бы то ни было, я  ждал
ольгиного звонка, заранее не зная даже, как на него отвечу. Да и  что  я
мог ответить, когда Ольга позвонила в пять часов утра (наверное, не спа-
ла ночь) и без всякого предисловия заявила, что если я  думаю,  что  она
блядь и готова отдаться под кустом первому  попавшемуся,  то  я  "опасно
заблуждаюсь". Спросонья я сразу ничего не понял и только хрипло  пробор-
мотал: "Да, конечно..." К счастью, она уже повесила трубку и не  слышала
моего дурацкого ответа. После такой многообещающей прелюдии я с волнени-
ем ожидал следующего звонка, чтобы серьезно объясниться, и вот этот зво-
нок грянул... Не прозвенел, не прогремел, а именно грянул!
   - Через день, придя домой с работы, я нашел свою жену  в  невменяемом
состоянии: бесформенной массой, как выброшенная на берег медуза, она ле-
жала на диване и беззвучно рыдала. С большим трудом мне удалось ее  нем-
ного успокоить, насильно залив в рот валерьянки, и тогда она рассказала,
что незадолго до моего прихода позвонила  какая-то  девица  и  попросила
Сергея, то есть меня, а когда Алена ответила, что Сергея дома нет, и по-
интересовалась "на всякий случай", кто его спрашивает, эта девица  нагло
заявила "его любовница".
   - Это было уже слишком! С трудом сдерживая нервный  смех,  я  изложил
бедной Алене экспромтом придуманную историю о том, как я ее  приревновал
к преподавателю физкультуры (совсем забыл сказать,  что  Алена  работает
учительницей французского языка в школе, поэтому она и переделывает  все
имена на французский манер), который звонил нам как-то раз, правда,  до-
вольно давно, и на почве этой своей ревности я попросил одну девчонку из
соседнего отдела позвонить моей жене и представиться любовницей. История
эта, конечно, была наивной, но Алена в нее, как ни странно,  поверила  и
сказала, улыбаясь сквозь слезы, что "прощает мавру его жестокость". Бед-
ная добрая Алена!
   - В тот же вечер я позвонил домой начальнику и предупредил  его,  что
немного задержусь с появлением на работе  по  семейным  обстоятельствам.
Наутро я приехал в "Гименей" и с порога заявил, что если они  мне  через
одну минуту не выдадут телефонный номер абонента 1237, то  я  разнесу  в
щепки их жалкую лавочку. Несчастные кооператоры, очевидно,  решили,  что
имеют дело со взбесившимся рэкетиром, и тут же, без лишних вопросов, вы-
дали мне не только телефонный номер, но и домашний  адрес  этого  самого
абонента. Выйдя от кооператоров, я тут же обложил "абонента 1237" такими
изысканными ругательствами, что проходившая мимо телефонной будки солид-
ная дама обещала вызвать милицию, чтобы меня оштрафовали "за оскорбление
ушей прохожих". Итак, обматерив Ольгу, что называется, с двойным запасом
прочности, я облегченно вздохнул, надеясь снова зажить спокойной жизнью,
но не тут-то было... На той же неделе, в пятницу, она мне снова позвони-
ла: назначила на субботу встречу и, не дожидаясь ответа, повесила  труб-
ку. И все же мой урок не прошел даром: теперь она уже избегала общения с
моими домочадцами и просила своего отца позвонить и позвать меня к теле-
фону. Кстати, нужно отметить, что родители в Ольге души не чаяли  -  она
была их единственным и, к тому же, поздним ребенком - и исполняли все ее
прихоти, при этом трепеща перед ней: она им постоянно заявляла,  что  "в
случае чего уйдет в банду". Вот так, раньше девицы грозились уйти в  мо-
настырь, а теперь - в банду.
   - Три месяца продолжались наши встречи в Чугунке на облюбованной  по-
лянке. Сначала мы встречались по субботам, а потом и чаще, в зависимости
от погоды. Мы были готовы продолжать нашу лесную эпопею до  самых  замо-
розков, но в один из прохладных августовских вечеров  нас  в  самый  от-
ветственный момент облаяла лохматая бродячая псина, и после этого  инте-
рес к природе у нас моментально пропал. По этой причине "занятия шахмат-
ного клуба были перенесены на ольгину квартиру. Обычно я покупал ее  ро-
дителям билеты в кино, если повезет - на двухсерийный фильм или удлинен-
ную кинопрограмму, - и в нашем распоряжении было целых два часа или даже
больше. Самих ее родителей я видел лишь  мельком  и  со  спины:  они  не
только делали вид, что меня не существует, но и, казалось, пытались убе-
дить себя в этом... и всем нам было от этого только спокойнее. Нет,  все
же они замечательные старики! - За это время я узнал, что Ольга работает
в райисполкоме секретаршей - как она выражалась, "девочкой  на  побегуш-
ках". Конечно же, она ждала от жизни большего, "чего-нибудь такого  эта-
кого". У нее, естественно, была армада поклонников  и  даже  отвергнутых
воздыхателей, но все они были "мелкими... не в смысле размеров,  разуме-
ется". В общем, ей нужен был если и не сказочный принц,  то,  как  точно
подметил "Гименей", яркая личность, желательно, к  тому  же,  творческая
натура. (Это в нашем-то Углове!). Именно за  этим  она  и  обратилась  в
службу знакомств. В ответ на свое объявление Ольга  получила  семнадцать
писем, и я у нее был вторым... "Точнее, первым, потому что самый  первый
похотливый старикашка - не в счет", - сказала она с подчеркнутым  ударе-
нием в слове "старикашка" на второй букве "а": она любила подражать  юж-
ному говору, и это у нее очень мило получалось. Таким  образом,  остава-
лось еще 15 неразработанных вариантов, и Ольга сразу прямо сказала,  что
не собирается на мне останавливаться. "Ты меня  интересуешь  только  как
"шахматист", Серый", - призналась она мне. Вот так.  Серый  шахматист...
ничего интересного! - Сказала бы уж проще - как барь, - брякнул я с  до-
сады. - Пусть будет так, если тебе больше нравится, милый, -  засмеялась
она.
   - Я ее страшно ревновал к другим остававшимся вариантам и даже пытал-
ся вырвать из нее обещание, что ни с одним из них она не  ляжет  в  пос-
тель, по крайней мере, до тех пор, пока не убедится по-настоящему в том,
что это именно тот вариант, который ей нужен. Такого обещания она мне не
дала, но сказала, что, может быть, будет рассказывать про них "кое-что".
И стыдно сказать, но я искренне радовался, когда очередной вариант  ока-
зывался таким же "мелким", как и я сам. Как бы то ни было, а к тому дню,
с которого я начал свое повествование, осталось всего  четыре  варианта.
Всего четыре! Нормальный человек, возможно, не поймет моих чувств, пото-
му что к тому времени я уже не был вполне нормальным - я потерял голову.
Да, я влюбился в Ольгу! Психологи советуют не замечать в любимом челове-
ке недостатков, а отыскивать достоинства, чтобы  кропотливо  культивиро-
вать их, но какая уж там культивация! Я принимал Ольгу такой, какая  она
есть и не отличал в ней достоинств от недостатков. Впрочем, один сильный
недостаток я в ней все же замечал: она не любила меня...
   - И вот этот странный утренний звонок: "Лети ко мне!" Я,  разумеется,
полетел, хотя и был слегка озадачен. Никогда еще до этого она  не  звала
меня к себе утром. Здесь должна была быть какая-то особая причина.
   - Развалившись на заднем сидении забрызганного мелким дождем трамвай-
ного вагона, я задремал под мягкий перестук колес... И вот в моем  мимо-
летном сне мне явилась моя покойная бабка и, и по-крестьянски хитро при-
щурившись, спросила: "А может, она понесла?" Эти слова меня как-то вско-
лыхнули, и я тут же проснулся, но в первую минуту никак не мог  взять  в
толк, что же хотела сказать бабка. Наконец, до меня дошло: она спрашива-
ла, не забеременела ли Ольга... А  действительно?  Правда,  она  недавно
поставила себе по знакомству "фирменную" японскую спираль, но мало ли...
Эта мысль меня настолько захватила, что я проехал  остановку  кинотеатра
"Галактика", где обычно покупал билеты для  ольгиных  родителей.  Ну  да
ладно, возвращаться - дурная примета.
   - Дверь мне открыла, как всегда, сама Ольга. Обычно она меня встреча-
ла в будничном халатике, но на этот раз на ней было блестящее в прямом и
переносном смысле слова вечернее платье. "И на старуху бывает проруха, -
подумал я, заглядывая в светящиеся торжественно-радостным светом ольгины
глаза.- Вряд ли Ольга обрадовалась бы..."
   - Тебе не нравится мое новое платье?  -  удивленно-обиженно  спросила
она, с шутливой грубостью заталкивая меня в свою комнату. - Если не нра-
вится, то я сниму...
   - Платье - то что надо, Диору и не снилось, но раз уж ты  хочешь  его
снять, то я не против, - улыбнулся я.
   - А ты купил билеты? - Куплю на вечер.
   - Это уже наглость! - Ольга стянула через голову  платье  и,  схватив
меня за лацканы пиджака, повалила на кровать.
   - И все же я пожалел, что не купил билеты: Ольга так азартно кричала,
что мне было неудобно за нас обоих перед ее родителями,  -  и  когда  мы
кончили, я облегченно вздохнул.
   - Что же все-таки случилось? - спросил я ее,  облегченно  откидываясь
на спину.
   - Ольга тряхнула своей роскошной  каштановой  гривой  и  доверительно
прошептала, смеясь сквозь стоящие в глазах радостные слезы: "Ты  -  мес-
сия!"

   2. О чем поведали звезды

   В конце августа я рассказал Ольге, как моя теща возмущалась помещени-
ем в ее родной газете "Вечерний коммунист" рекламных объявлений  всевоз-
можных "говеных кооперативов". Речь шла, в частности, об объявлении коо-
ператива "Звездочет", в котором  этот,  по  выражению  тещи,  "пережиток
прошлого и разносчик вредных предрассудков" предлагал правоверным  чита-
телям  печатного  органа  районного  комитета  КПСС  узнать  по  звездам
собственные черты характера и свое жизненное призвание. Ольга  сразу  же
заинтересовалась этим "пережитком" и потащила меня в "Звездочет". Там мы
заполнили анкету, указав в ней место, дату и время своего рождения, зап-
латили по десять рублей и удалились в ожидании ответа, который нам  обе-
щали выслать по почте на ольгин адрес.
   И вот ответ пришел. Ольга торжественно вручила мне два  листочка,  на
одном из которых был начертан мой гороскоп, а на другом - ее. Не без ин-
тереса, смешанного с удивлением, а в отдельных местах - с недоумением, я
узнал, что чертами моего характера  являются  активность,  напористость,
рвение, импульсивность, граничащая с грубостью прямота, смелость,  энту-
зиазм и упорство в достижении цели, а также что я полон сил,  активен  и
легко возбудим, часто нетерпим к окружающим, страстен и беззаботен,  са-
моуверен, люблю риск, стремлюсь к лидерству, мало  обращаю  внимания  на
чувства других и не выношу никаких внешних ограничений. Ниже  перечисля-
лись искаженные качества: конфликтность,  агрессивность,  беспощадность,
грубость, вульгарность и эгоизм, - и, как приговор, жизненное призвание:
"новый мессия". Ни больше ни меньше. Бред какой-то.
   - Бред сивой кобылы, - сказал я вслух.
   - Почему же бред?! - возмутилась Ольга. - Помнишь, в "Звездочете" нам
сказали, что результат выдает компьютер, а компьютер не может бредить.
   - Значит, у программиста была белая горячка, - не уступал я. - Из че-
го следует, что я новый мессия? Из того, что я  страстен  и  беззаботен,
агрессивен и вульгарен?! Где же логика?
   - Во-первых, человеческая логика на мессию не распространяется, пото-
му что он несет в себе божественное начало, - неожиданно серьезно изрек-
ла Ольга, - а во-вторых, сам Христос говорил: "Ничто человеческое мне не
чуждо".
   - Откуда такие речи? Тебе, наверное, сообщили, что ты мудрая  и  про-
зорливая? - не без издевки спросил я.
   - С моим гороскопом, между прочим, все в порядке. Вот послушай: "Эмо-
циональность в сочетании с серьезностью, чувство красоты,  тонкий  вкус,
элегантность, обаяние, привлекательность, сексуальность..." Похоже?
   - Похоже, но только ниже пояса, - рассмеялся я.
   - Пошляк, - рассердилась Ольга. - Можешь убираться!
   - Ну и пожалуйста, - спокойно ответил я, натягивая брюки.
   - И "в шахматы играть" вечером не приходи!
   - Намек понял, приду обязательно.
   Я оделся и побыстрее удалился, не дожидаясь,  пока  Ольга  разозлится
по-настоящему. А звездочетовские листки я все же с собой прихватил, что-
бы повнимательнее просмотреть их на досуге: хоть и ерунда, но интересно,
что про тебя говорят другие, тем более компьютер.
   * * *
   - Отдал ключи? - спросила Алена, когда я вернулся домой.
   - Какие... А, да, отдал, - вспохватился  я,  вспомнив  свое  утреннее
вранье.
   - А почему такой кислый?
   - Кто тебе сказал, что я кислый?
   - Я же вижу!
   - Мало ли, что ты видишь... Я не кислый, а сосредоточенный.
   - Это тебя Жоржик сосредоточил?
   - Да, Жоржик, - ответил я, зевая: как мне надоели эти разговоры ни  о
чем!
   - Ты что, не выспался?
   - Кто тебе сказал, что я не выспался?
   - Я же вижу, ты зеваешь.
   - Что мне, зевнуть нельзя?!
   - Ты будешь завтракать?
   - А что у нас на завтрак?
   - Я хотела приготовить салат, но у меня нет помидоров...
   - Что ты этим хочешь сказать?
   - Что было бы хорошо, если бы ты сходил за ними в магазин.
   - Где это видано, чтобы в магазине продавались помидоры! -  попытался
пошутить я.
   - Тебе просто не хочется стоять в очереди.
   - А тебе хочется? По-моему, этого не хочется никому.
   - Вот когда ты будешь получать такую зарплату, что мы сможем покупать
что-то на рынке...
   - Ладно, давай деньги, я пойду, - перебил я Алену, не выдержав  удара
ниже пояса.
   В овощном магазине помидоров и правда не было, но зато  их  продавали
неподалеку на улице: стоявшая под привязанным к палке  зонтом  серолицая
девица вдумчиво зачерпывала их пластмассовой кастрюлей из  возвышавшейся
над лужей кучи и тут же брякала на весы: 3 рубля за кило.  Очередь  была
небольшая, человек тридцать. Я встал в конец  и  приготовился  впасть  в
обычное для долгих очередей сомнамбулическое состояние, запрограммировав
себя на продвижение на два шага в минуту, но тут  стоявшая  передо  мной
женщина в прорезиненном плаще цвета бывшего в употреблении  презерватива
развернулась и спросила прямо в лицо:
   - Стоять будете?
   - А что? - отстранился я на всякий случай - мало  ли,  инфекция  кака
я...
   - За углом в табачке "Яву" рублевую дают -  я  очередь  заняла,  хочу
сбегать посмотреть, как продвигается.
   - А большая?
   - Что большая?
   - Очередь за "Явой".
   - Больше этой, но идет быстрее: сигареты ведь не взвешивают...  А  вы
тоже занять хотите? Тогда минутку здесь постойте, я мигом вернусь - и вы
отойдете. Ну, я пошла...
   Ловко пробалансировав по проложенной через грязевое  месиво  дощечке,
женщина срезала угол газона и смешалась с мокрой толпой. Прошло две  ми-
нуты, три... пять, а она все не возвращалась. Обругав ее про себя  полу-
литературным словом, я предупредил стоявшую за мной бабулю в  коричневой
куртке с капюшоном, что отойду на минуту, и отправился по следам женщины
в плаще-презервативе. Вообще-то, курить я бросил больше года назад,  но,
как говорится, дают - бери, тем более, еще неизвестно, надолго  ли  бро-
сил... Кстати, я заметил интересную закономерность: когда сигареты  есть
под рукой, курить хочется меньше. Год меня совсем почти  не  тянуло,  но
как только начался так называемый "табачный кризис", а проще говоря,  из
продажи вслед за сахаром и мылом исчезли сигареты, у меня стали уши пух-
нуть от желания наполнить легкие дымом. Вот я и подумал  теперь:  "Куплю
пару пачек и поставлю в бар, не распечатывая".
   Очередь в табачный ларек растянулась метров на пятьдесят, но шла  до-
вольно ходко, да и стоять в ней было веселее, чем за помидорами:  небри-
тый мужичок партизанской наружности в насквозь промокшей под дождем кро-
ликовой ушанке потешал жаждущих курильщиков тем, что материл  почем  зря
"радикалов-мудикалов", которые "коммунистов из советов вып...или, а  та-
бачку от этого не прибавилось". Один солидный мужчина  с  сигареткой  во
рту попытался возразить, что "это коммунистический саботаж, а мужичок  в
ответ: "Дай закурить!" У солидного мужчины сразу отпала  охота  спорить,
но хоть он целую сигарету и не дал, а докурить оставил на  три  затяжки.
Кончилось, однако, все тем, что сигареты в ларьке через пять минут  кон-
чились. Мужичок тут же призвал возмущенную очередь  лечь  на  трамвайные
рельсы, чтобы "дать просраться радикалам", но его никто не  поддержал  -
кому охота лежать под дождем на холодных мокрых рельсах, - а  тот  самый
солидный мужчина, что оставил докурить, даже обозвал в  сердцах  мужичка
"большевицким провокатором". Но делать было нечего: на нет и суда нет, -
и очередь, пороптав на перестройку, самораспустилась.
   К лотку с помидорами я подбежал в ту самую секунду,  когда  бабуля  в
коричневой куртке с капюшоном открыла волосатый рот, чтобы сказать  про-
давщице, сколько помидоров ей нужно.
   - Мне три кило, - опередил я бабулю, подскочив к грязному столу,  за-
менявшему прилавок.
   - А рожа не треснет?! - закричал кто-то из конца очереди. - Ты откуда
такой шустрый взялся?
   - Я стоял, спросите вот у бабушки, - парировал я, обращаясь сразу  ко
всей очереди.
   - Не стоял ты, зачем врать-то, - невозмутимо ответила бабуля. -  Доч-
ка, взвесь мне килограммчик покраснее и покрепче, -  повернулась  она  к
продавщице.
   - Как это не стоял?! - заорал я, взбесившись от такой наглости. -  Вы
же за мной занимали!
   - Занимать - занимала, а стоять - не стоял. Если все на  час  уходить
будут, то от очереди ничего не останется, - наставительно  ответствовала
бабуля. - Иди, сынок, в конец очереди, постой чуток и отоварься по-чест-
ному.
   - Спасибо, бабуля, - ответил я ей, сплевывая на разукрашенный  мазут-
ными разводами тротуар.
   Делать было нечего: не солоно хлебавши я отправился домой.
   * * *
   - Принес? - спросила Алена, едва открыв дверь.
   - Ты что, не видишь? - огрызнулся я.
   - Не вижу!
   - Значит, не принес.
   - Расстроился, да?
   - С чего ты взяла?
   - Я же вижу...
   - То вижу, то не вижу!
   - Ладно, не расстраивайся, хочешь, развеселю?
   - Мне и так весело, - зло усмехнулся я.
   - Вчера в школе в туалете случайно подслушала, как одна девочка  дру-
гой загадку загадывала: висит-болтается, на "з" начинается... Отгадай!
   - Залупа, что ли? - угрюмо пожал я плечами.
   - Я тоже сначала так подумала, - рассмеялась Алена,  -  а  оказалось,
помидор.
   - А почему на "з"? - заинтересовался я.
   - Да потому что зеленый, бестолочь! Возвращай деньги, мой руки и  са-
дись к столу.
   Я полез в карман за неистраченными деньгами и выудил оттуда вместе  с
помятой десятирублевкой два листка с великими  астрологическими  предна-
чертаниями... Мессия, которому не дали помидоров - курам на смех!
   - Что это у тебя в руке? - спросила Алена без особого интереса.
   - Да так... мусор всякий, все выбросить забываю.
   Я зашел в туалет, чтобы разорвать листки и бросить их в унитаз...  но
не разорвал и не бросил, потому что в последний момент заметил одну  ин-
тересную деталь: гороскоп был отпечатан на компьютере, а пояснения к не-
му - на пишущей машинке. Даже бумага была разная: один лист - тонкий и с
желтоватым оттенком, а второй - плотный и крахмально-белый. И тут до ме-
ня дошло: гороскоп-то, может, и настоящий, но вот его расшифровка...  Ну
и Ольга! Решила сделать из меня мессию, только зачем? Просто  для  смеха
или еще с какой-то целью? А я-то чуть было не поверил, вот остолоп!  Се-
годня же вечером разоблачу ее... Нет, сначала надо выведать,  зачем  она
это сделала, а то сама вряд ли признается. Сделаю вид,  что  поверил,  и
посмотрю, как она себя поведет. Зачем ей это понадобилось?!
   Заинтригованный ольгиной проделкой, я спрятал листки обратно  в  кар-
ман, вымыл руки и проследовал на кухню, где меня уже дожидались  жена  и
теща.
   - А с помидорами было бы вкуснее, - как бы про  себя  заметила  теща,
уминая за обе щеки салат.
   - А с мухоморчиками не желаете? - не сдержался я.
   - Серж! - укоризненно посмотрела на меня Алена. - Слышали новость?  -
попыталась она разрядить атмосферу. - Ходят слухи, что к городу  подошла
десантная дивизия в полном боевом снаряжении. Говорят, что военные хотят
запугать радикалов, которые обсуждают в советах вопрос об объявлении Уг-
ловского района зоной, свободной от ядерного оружия.
   - А что радикалы? - заинтересовался я.
   - Радикалы подняли шум, и по распоряжению из Москвы эта дивизия  бро-
шена на уборку картофеля, но оружие сдавать на склады она не торопится.
   - Интересно знать, что говорит по этому поводу "Вечерний  коммунист"?
- покосился я на тещу.
   - Обычные учения, - невозмутимо пожала она плечами.
   - И кто кого учит? - не отставал я.
   - Все, я сыта, - не удостоив меня ответом, теща поднялась из-за стола
и ретировалась в свою комнату.
   - Серж, я же просила тебя, - обиженно надула щеки Алена. - Я же  про-
сила тебя не спорить с мамой о политике.
   - Во-первых, я не спорил, а только задал вопрос, - как можно  спокой-
нее ответил я, аккуратно складывая на тарелку вилку и нож, - а,  во-вто-
рых, ты сама начала этот разговор.
   - Конечно, во всем всегда виновата я, я одна и больше никто, -  плак-
сиво констатировала она.
   - Десантная дивизия в город еще не вошла, а бои местного значения уже
начались, - вздохнул я. - Как мне надоели эти споры ни о чем...
   - Конечно, я для тебя - ничто! - по-детски захныкала Алена.
   - Я не тебя имел в виду, - закричал я, не сдержавшись.
   - Ты меня никогда не имеешь в виду!!! - зарыдала она.
   - Дурдом какой-то! - я встал из-за стола и, одевшись, вышел из дома.
   * * *
   Дождь все шел и шел... а мне идти было некуда, потому что Ольга  меня
так рано не ждала. Бесцельно побродив под дождем с четверть часа, я  уже
начал подумывать над тем, что неплохо было бы вернуться в сухую и теплую
квартиру и как ни в чем ни бывало усесться в мягком кресле перед экраном
телевизора, но в эту самую минуту проезжавшая мимо  машина  обдала  меня
веером брызг из лужи, а когда я открыл рот, чтобы громогласно объявить о
своих чувствах к водителю и его матери, из окна злосчастного  автомобиля
высунулся мужчина с мегафоном и прокричал в свой "матюгальник": "Не  да-
дим военщине наступить кованым сапогом на горло демократии! Все - на ми-
тинг на площади Ленина!" Площадь Ленина была как раз на полпути к Ольги-
ному дому, и, стряхнув со штанины воду, я отправился на митинг в  защиту
демократических завоеваний.
   На площади Ленина (сейчас ей возвращено дореволюционное название Мяс-
ной ряд, хотя мясом там, как и во всем городе, по-прежнему и не  пахнет)
я увидел пестрое море зонтов, среди которого возвышался  деревянный  ко-
рабль - временная трибуна с президиумом человек из десяти:  председатель
горсовета Дьяков, известный диссидент Кусков, не менее известный экстра-
сенс Чумкин и еще какие-то не столь  известные,  но  с  виду  представи-
тельные люди. Когда я подошел, выступавший с трибуны  высокий  парень  в
форме лейтенанта воздушно-десантных войск и  глухой  голкиперской  маске
изобличал планы генералитета, направленные на дестабилизацию  обстановки
с целью ввести чрезвычайное положение и приостановить деятельность сове-
тов. "Интересно, что здесь делает Чумкин?" - думал я, слушая речь лейте-
нанта.
   - Чумкин уже выступал? - спросил я стоявшего без зонта юношу, по  ко-
ротко остриженной голове которого стекали, застревая  в  щетине,  мутные
капли дождя.
   - Нет, - отрешенно ответил юноша, не поворачивая головы.
   - А будет? - попытался уточнить я, приглядываясь к странноватому пар-
ню: казалось, в мыслях он был где-то далеко, и все  вокруг  происходящее
его волновало не больше, чем какая-нибудь назойливая муха.
   - Не знаю, - так же отрешенно ответил он.
   Что-то было в этом парне необычное, хотя с виду он был ничем не  при-
мечателен: круглое деревенское лицо, простая, даже слишком, одежда,  не-
модные ботинки... стоп, а ботинки-то - армейскиепарадные, мне  такие  на
сборах выдали, когда сапог нужного размера не хватило! Пораженный  своим
маленьким открытием, я огляделся по сторонам и увидел в своем  ближайшем
окружении еще пять-шесть коротко остриженных мокрых  голов.  Десантники!
Десантники уже в городе, только переодетые и, кажется, без оружия...  Но
зачем они здесь? Чтобы опознать ренегата-лейтенанта или с  более  далеко
идущими целями? Собравшись с духом, я пошел в лобовую атаку:
   - А что, зонты вам не выдали?
   - Нет, не выдали, - все так же отрешенно подтвердил парень, но тотчас
вспохватился и, медленно повернув голову на мускулистой шее, окинул меня
грустным взглядом. - Закурить есть?-спросил он после долгой паузы.
   - Я не курю.
   "А все же жаль, что не досталось сегодня "Явы", - подумал я  с  доса-
дой, - если бы я его угостил, глядишь, разговор бы завязался". Я  повер-
нулся в другую сторону и, увидев в двух шагах мужчину с "беломориной"  в
зубах, как можно вежливее обратился к нему:
   - Извините, закурить не найдется?
   - ?! - мужчина посмотрел на меня так, будто я спросил у него столовую
ложку икры.
   - Я вам десять копеек дам, - не очень уверенно предложил я.
   - Ладно, бери так, - мужчина засунул руку в карман брюк и, не  доста-
вая всей пачки, вытянул из широкой штанины одну папиросину.
   - Спасибо большое, - я поблагодарил доброго человека и протянул папи-
росину десантнику. -Спички есть?
   - Стрелок без спичек - что ... без яичек, -  бархатно  прохрипел  он,
размягчаясь душой. - Два дня не курил, - он прикурил и  тут  же  спрятал
зажатую между большим и указательным пальцами папиросу под ладонь, чтобы
дождь не замочил. - У нас в части еще неделю назад курево из чайной  ис-
чезло: все в город отдали... Замполит говорит, людям  курить  нечего,  а
дэшэбэшники, получается, не люди!
   - Кто?
   - Что "кто"?
   - Кто не люди, ты говоришь?
   - Ну... солдаты десантно-штурмового батальона, - парень посмотрел  на
меня как на неграмотного.
   - А что вы здесь мокнете?
   - Хер его знает, - безыскусно ответил парень, и видно было, что он не
лукавит. - Сказали стоять и ждать приказа...
   - Какого приказа? - попытался выведать я.
   - Ха, какого приказа! - усмехнулся парень. - Этого даже наш комвзвода
не знает: у нас заранее объявлять не принято, сам понимаешь.
   - Понимаю, - кивнул я, хотя на самом деле ничего не понимал.
   "Странно устроен мир, - подумалось мне, -  сидишь  в  тепле  и  уюте,
хрумкаешь огурцы и слушаешь байки про мифических десантников, до которых
тебе, в сущности, нет никакого дела, а через полчаса один из этих  самых
десантников стреляет у тебя на улице закурить и говорит, что ждет сам не
знает какого приказа, а если еще через каких-нибудь пару минут  поступит
приказ разогнать демонстрацию, он, может, трепанирует тебе череп  сапер-
ной лопаткой..." Мне даже показалось, что левую штанину парня  оттопыри-
вает черенок заткнутой за пояс саперной лопатки... Бред какой-то!  Бред,
бред и бред!!! Но вот стоит же передо мной совсем не мифический, а самый
что ни на есть реальный десантник; он, правда, не в форме,  в  прямом  и
переносном смысле, и думает осигаретах, пиве  и  женщинах,  которые  его
ждут "на гражданке", но кто его знает... приказы ведь не обсуждаются!  И
стало мне не то что бы страшно, но немного не по себе.  Я  попрощался  с
парнем, выбрался из толпы  и  направился  в  кинотеатр  покупать  билеты
ольгиным родителям.
   В кинотеатре меня ждал очередной сюрприз: именно с этого дня дирекция
начинала сдавать по субботам свой очаг культуры  в  аренду  кооператорам
для показа видеофильмов на большом экране. Рукописный анонс,  прилеплен-
ный на стену возле кассы, гласил: "Видеосалон "Русское видео"  представ-
ляет: "Рембо-3" (про Авган) и "Эмануель" (крутая любовь)".  "Если  взять
билеты на "Эмануель", то ольгины родители подумают, чего доброго, что  я
над ними издеваюсь", - я почесал в раздумьи нос и попросил два билета на
"про Афган".
   Интересно, как встретит меня Ольга после  утренней  размолвки?  "Если
приветливо, то она действительно затеяла какую-то игру",  -  загадал  я,
нажимая на кнопку дверного звонка.
   - Заходи, - Ольга открыла дверь и тут же, резко развернувшись, прошла
в свою комнату... Впрочем, это еще ни о чем не говорило:  она  частенько
меня так встречала.
   Я стряхнул на лестничной площадке воду с плаща,  снял  ботинки,  одел
тапочки, заочно выделенные мне ольгиной мамой, и прошел вслед за  Ольгой
в ее комнатушку, в которой едва  помещались  шкаф,  трюмо  и  полуторас-
пальная кровать (интересно, кто придумал кровати на полтора  человека?).
Света в комнате не было - Ольга стояла в сумерках у незашторенного окна,
опираясь на подоконник, и лицо ее терялось  в  плотной  вуали  полутьмы,
только пышная грива просвечивала бледно-серым светом дождливого  вечера.
В ее позе было что-то театральное, но я не мог понять, на  какой  эффект
рассчитана эта театральность, и решительно не знал, в каком  тоне  начи-
нать разговор. "Какого черта она ставит меня в положение  зрителя,  слу-
чайно оказавшегося на сцене?!" - начал я злиться.
   - Вот два билета на "Рэмбо", - нарушил я тишину немой сцены, протяги-
вая Ольге билеты.
   Она не торопилась их забирать, внимательно разглядывая меня, как буд-
то видела в первый раз, и мне стало казаться, что она  собирается  отве-
тить: "Иди и отдай сам", - но она, наконец, протянула гибкую руку и ска-
зала просто:
   - Спасибо.
   Ольга отлепилась от подоконника и пошла относить билеты, оставив меня
в некотором недоумении: никогда раньше она не благодарила меня  за  это.
Да и за что благодарить, если разобраться? Это родителям "спасибо"  ска-
зать надо.
   Быстро вернувшись, она задернула окно занавеской и зажгла свет,  и  я
отметил про себя, что на ней было теперь не вечернее платье, как  утром,
а простенький байковый халатик на пуговицах и пушистый свитер поверх не-
го.
   - Что ты собираешься делать? - спросила она, поворачиваясь ко мне  на
недосягаемом для моих рук расстоянии.
   - Снять трусы и бегать, - улыбнулся я, придвигаясь к ней.
   - Ты все про свое, - вздохнула она.
   - А ты про что?
   - Я - про твой гороскоп.
   "Партизанка! - сказал я себе. - Устроила мне холодный прием, чтобы не
выдать свою игру, но не надолго ее хватило".
   - Если речь идет об этом, - сказал я вслух, напуская на лицо  гримасу
серьезности, - то я намерен избавить  человечество  от  ядерной  угрозы,
пандемии СПИДа, разрушения озонового слоя, кори и свинки. Достаточно?
   Я притянул Ольгу к себе и, осторожно отодвинув тыльной стороной ладо-
ни шелковистые локоны, сладко пахнущие шампунем, поцеловал ее в  лебяжью
шею, целясь при этом в эрогенную зону,  но,  видно,  промахнулся:  Ольга
по-кошачьи выскользнула из моих объятий.
   - Ты так говоришь только для того, чтобы я тебе в очередной раз подс-
тавилась, - горько вздохнула она, натягивая свитер на бедра. - А в  моем
гороскопе написано, между прочим, что я призвана  быть  спутницей  жизни
выдающегося человека.
   "Вот оно что! - обрадовался я про себя раскрытию ольгиных замыслов. -
Моя очаровательная пассия задалась целью сделать из меня выдающегося че-
ловека. Ну что ж... флаг ей в руки!"
   - Я так говорю потому, что я люблю тебя и готов ради тебя стать  хоть
мессией, хоть антихристом, - признался я ей, зажав ее в углу между  сте-
ной и шкафом.
   - Ты пользуешься моей слабостью, - она положила руки мне на плечи.
   - Где там твоя "слабость"? - засмеялся я,  запуская  руку  в  прореху
между пуговицами на ее халатике.
   - Ты не мессия, ты - подлец, - прошептала она, касаясь моего уха чуть
влажными губами.
   - Подлез, подлез, - доверительно подтвердил я.

   3. Звезды редко ошибаются

   Через день, в понедельник, я отправился в обеденный перерыв в  коопе-
ратив "Звездочет", чтобы окончательно удостовериться в  мнимости  своего
мессианства.
   - Это вы печатали? - протянул я  помятый  листок  с  астрологическими
предначертаниями приемщице заказов - блондинке с круглым лицом,  напоми-
нающим лунный диск.
   - Я ничего не печатаю, молодой человек, - не очень приветливо отозва-
лась блондинка.
   - Но это напечатано в вашем кооперативе? - попытался уточнить я.
   - Возможно, в нашем, - она уныло покосилась на листок. - А чем вы не-
довольны?
   - Я всем доволен, девушка, - ответил я, стараясь не терять  терпения,
- но меня интересует, почему  сам  гороскоп  отпечатан  на  компьютерном
принтере, а пояснения к нему - на пишущей машинке.
   - Какая вам разница?
   - Послушайте! - я все же потерял терпение. - Вы можете прямо ответить
на поставленный вопрос или это ваша коммерческая тайна?
   - Никакой тайны здесь нет, - наконец-то смилостивилась  приемщица,  -
просто в компьютер заложена американская программа, и он выдает текст на
английском языке, так что нам приходится переводить на русский.
   - А кто переводит?
   - Студенты, - пожала она плечами. - Заходят к нам подработать, мы  им
по рублю за листок платим, цена хорошая.
   - И они же печатают?
   - Печатает наша машинистка, -  вздохнула  блондинка,  показывая  всем
своим видом, что я ей наскучил своими вопросами.
   - Последний вопрос - и я от вас отстаю, - пообещал я ей. - Кто  пере-
водил текст для моего заказа?
   - Не знаю.
   - А можете узнать?
   - Не могу. Еще вопросы есть?
   - Где я могу получить более подробные разъяснения к своему гороскопу?
   - Комната номер два, справа от вас. Платите мне десять рублей,  жела-
тельно одной бумажкой.
   - А двумя нельзя?! - нервно усмехнулся я.
   - Давайте две, - устало вздохнула приемщица.
   В комнате N 2 меня радушно встретил некий волосатый субъект, который,
казалось, только что спустился с ветки - темно-серые клоки шерсти  выби-
вались у него отовсюду: из-под воротника рубашки, из  ушей,  из  носа  и
чуть ли не из глаз.
   - Давайте, давайте вашу мунданную карту,  любезный,  -  воодушевленно
потер он кудрявые руки.
   - Какую карту? - недоуменно переспросил я.
   - Ну... в астрологии так называется гороскоп,  составленный  на  дату
рождения, - он широко улыбнулся своим мохнатым ртом.
   - Раз так, то держите, - протянул я ему компьютерную распечатку.
   - Хм... гм... ага... так, - волосатый астролог повертел в руках  лис-
ток и даже зачем-то посмотрел его на свет, будто там могли быть какие-то
одному ему понятные водяные знаки. - Любопытно, весьма  любопытно...  Ну
что ж, поздравляю!
   - С чем? - покривился я, не ожидая ничего хорошего.
   - Ваш гороскоп - редчайший в своем роде. Видите вот  эту  цепочку  из
шести планет? - он ткнул крючковатым пальцем в левую часть круга. -  Та-
кое редкое сочетание принято называть большим соединением.
   - Ну и что? - насторожился я.
   - Эти расположенные в один ряд планеты связаны между собой  так,  что
проявление каждой из них усиливает влияние всех остальных.  Своего  рода
звездный генератор!
   - И что же он генерирует? - спросил я, нахмурившись.
   - Гм... Ну, судя по всему, он генерирует энергию, позволяющую челове-
ку, в данном случае вам, подчинить свою жизнь достижению  одной  великой
цели, очевидно, мистической...
   - Почему мистической?
   - Смотрите, мы имеем в этой цепочке Нептун, Марс,  Солнце,  Меркурий,
Плутон и Юпитер. Первым здесь выступает  Нептун,  и  это  предопределяет
мистический характер цели. Далее, посредством большого соединения Нептун
и Плутон вовлекают в сферу своего влияния индивидуальные  планеты  Марс,
Солнце, Меркурий и Юпитер, находящиеся в  конфликтном  взаимодействии  с
Сатурном, в ведении которого находятся устойчивые природные связи, соци-
альные структуры, организации, бюрократическая машина, научные заведения
и органы безопасности. Из всего этого вытекает ваша ориентация на разру-
шение существующих связей и структур, создание тайных сект и распростра-
нение неортодоксальных идей... А что выдал компьютер?
   - Почти то же самое, - замялся я, пряча в карман вторую бумажку,  ко-
торую до этого вертел в руках.
   - Да вы не стесняйтесь, - заулыбался астролог, - я ведь  как  врач...
только звездный. Звездный врач, ха-ха!
   - Я и не стесняюсь, - без особой охоты я протянул ему бумажку.
   - Ого! - он распушил бакенбарды. - Мессия, значит... что ж, возможно,
почему бы и нет?!
   - Скажите, а это небесное предопределение - насколько жестко оно  де-
терминирует судьбу? - попытался я уточнить, стараясь при  этом  говорить
по-научному (непонятно, правда, зачем).
   - Вы хотите  спросить,  оставляют  ли  вам  звезды  какую-то  свободу
действий?
   - Да, именно, - кивнул я.
   - Это сложный научный вопрос... да, да, не ухмыляйтесь, астрология  -
древнейшая наука, но я скажу вам просто: от судьбы не уйдешь.
   - Но может, наверное, случиться сбой в этой самой звездной программе,
- не сдавался я.
   - А что вас смущает? - серьезно спросил астролог.
   - Как что?! Живет обычный человек - и вдруг ему говорят, что он  мес-
сия и еще черт знает что! - не выдержал я спокойного тона. - Мне ведь не
десять лет и даже не двадцать...
   Вы понимаете, что я хочу сказать?
   - Понимаю, - сочувственно покивал головой волосатый. - Сбой, конечно,
мог произойти, хотя это и маловероятно, но дело в том,  что  если  такой
сбой и произошел, то программа разладилась не  окончательно,  а  на  ка-
кое-то время, которое для звезд равносильно одному нашему  мгновению,  и
как только силами инерции дефект будет устранен, программа снова зарабо-
тает. Это как если в турбину гидроэлектростанции попадет большая рыбина:
большая-то она большая, но турбину все равно  не  остановит...  Впрочем,
более вероятным мне представляется то, что  никакого  сбоя  не  было,  а
просто программа уже заложена в вас, но еще не запущена. Представьте се-
бе, что одна страна забрасывает в другую своего  агента-резидента:  этот
резидент сначала законсервирован - он проходит период адаптации к  жизни
в чужой стране, а такой период может занять многие годы, - и только ког-
да резидент обживается и начинает жить обычной жизнью, ничем не  отлича-
ясь от окружающих, он получает приказ из "центра"  и  начинает  действо-
вать...
   - Вы, случайно, в разведке не работали? - нетактично перебил я его.
   - Нет, - заморгал астролог густыми ресницами.
   - Я шучу, - успокоил его я. - Очень хорошо вы знаете работу  резиден-
тов.
   - Так вот, - пропустил он мимо ушей мой  "комплимент".  -  Вы  можете
жить спокойной жизнью обычного человека, пока в вашей жизни не  произой-
дет какое-то событие, которое приведет к запуску всей  программы...  Мо-
жет, какой-то стресс, - пожал он плечами. - Я  бы  назвал  это  пусковым
фактором.
   - Спасибо, - я посмотрел на часы: обеденный перерыв закончился десять
минут назад, а я еще не перекусил. - Последний вопрос: может, здесь  все
же какая-то ошибка?
   - Звезды редко ошибаются, - покачал лохматой головой астролог.
   - Если редко, то как часто?
   - Практически никогда, - вздохнул он сочувственно.

   4. Забытые подробности детства мессии

   И все же мессия! У меня возникло такое чувство, будто я выиграл в ло-
терею черный ящик, в котором неизвестно, что лежит: драгоценные  каменья
или пачки динамита с дымящимся бикфордовым шнуром. Радоваться мне теперь
или горевать, плакать или смеяться? А может, плюнуть на все эти гороско-
пы и спокойно жить прежней жизнью, сделать вид, будто ничего не произош-
ло, и тогда пронесет? Ведь на самом-то деле ничего пока не  произошло...
Ну, сказали мне, что я призван быть мессией, а что с того?! Одного приз-
вания мало: надо что-то предпринимать, как-то утверждать  себя  на  этом
поприще, куда-то пробиваться, кого-то при  этом  отпихивая.  Скучно  все
это... и лень. Главное, конечно, лень, потому что непонятно,  зачем  это
все надо. Если бы мне предложили стать мессией в 17 лет,  меня  бы  это,
может, и заинтересовало, но теперь... Ломатьсложившуюся жизнь - ради че-
го? Хотя, если разобраться, жизнь не очень-то  сложилась,  и  ломать  ее
почти не жалко.
   Так я размышлял над своей жизнью, лежа в теплой постели  под  толстым
одеялом. Был первый час ночи, но спать совершенно не хотелось:  я  лежал
на спине с открытыми глазами и развлекался тем, что на все лады расписы-
вал собственную никчемность, в тоже время не забывая о своем мессианском
призвании и даже чувствуя себя в глубине  души  новоявленным  спасителем
человеческого рода. И в этот момент на меня  нахлынуло  прохладно-мягкой
волной и пробежало мурашками по спине от затылка и до копчика  ощущение,
будто нечто подобное со мной уже было, было,  было...  Я  расслабился  и
стал вспоминать... и вспомнил!
   Теплый день конца лета.  Мягкое  солнце  лениво  просвечивает  сквозь
пыльные листья липовой аллеи. Мне семь лет. Моя  тетя  послала  меня  за
квасом: я иду по аллее с бидоном в одной руке и с 24 копейками - в  дру-
гой. У меня хорошее настроение и я мурлычу себе под нос  какой-то  заду-
шевно-возвышенный мотивчик типа  "с  чего-о  начинается  Ро-о-одина?"  И
вдруг - Они. Их четверо, они сидят на лавочке и соревнуются, кто  дальше
плюнет харкотиной. Их нельзя обойти, потому что обойти Их -  это  значит
Их заметить, а замечать Их нельзя, это я чувствую каждым квадратным сан-
тиметром своей детской кожи. Нужно спокойно пройти мимо Них, не  повора-
чивая головы, но как мимо Них пройдешь, если Их  харкотина  летит  через
всю аллею?
   - Эй, пацан! - кричит самый старший из Них, лет одиннадцати, с  круг-
лой, как глобус, веснушчатой головой. - Иди сюда.
   Что делать? Бежать? Нет, это ниже моего мальчишечьего достоинства.
   - Что несешь? - спрашивают Они.
   - Бидон.
   - С пивом? - смеются Они.
   - Пустой, - отвечаю я.
   - Деньги есть?
   - Нет.
   - Не п...и своим ребятам!
   - Нету...
   - А ну попрыгай!
   - Зачем? - спрашиваю я с идиотской улыбкой, отлично понимая, зачем.
   - А ну попрыгай! - один из Них, не поднимаясь с лавочки, пинает  меня
ногой в живот.
   Я прыгаю, а они смеются. И мне тоже смешно, потому что я  нахожусь  в
дурацком положении. Я как бы смотрю на себя со стороны и смеюсь над  са-
мим собой.
   - Как же ты за квасом без денег пошел, мудозвон?
   Они бьют меня бидоном по голове, а я не  злюсь  на  них,  потому  что
чувствую моральное превосходство над ними. У них - физическое, а у  меня
- моральное. Они меня унижают, но я все равно выше, лучше и чище их.
   Откуда у меня взялось это чувство превосходства  над  остальными?  Не
знаю, как до этого, но в семь лет оно у меня уже  точно  было.  Неужели,
это мое врожденное качество? Но если нет, то где и как я его приобрел?
   Нужно вернуться к истокам. "День зачатья не помню я точно",-  прохри-
пел неоклассик под блатные аккорды. Какое уж там  зачатие,  если  первое
мое воспоминание относится к четырем годам. Я очень хорошо помню бархат-
но-яркие цветы, много цветов, и среди этих цветов лежит божественно-кра-
сивое существо с бледно-прозрачным лицом, обрамленным золотыми волосами,
в которыхзапуталась пятилистная звездочка сирени. У  этого  существа,  в
отличие от многих других, есть имя: его зовут Мама. И вот это существо с
таким сладким именем опускают в деревянном ящике в землю. Ящик закапыва-
ют, а я плачу, потому что это несправедливо.  Почему  другие,  не  такие
добрые и даже страшные, существа закапывают мою красивую  маму?  Зачем?!
За что?!
   Короче, моя мать умерла на  операционном  столе.  Я  слышал,  что  ей
что-то вырезали, и мне даже говорили, что именно, но я тут же это забыл,
потому что не хотел знать.
   Отца своего я не помню, да и не могу помнить, потому что  никогда  не
видел. Его вообще никто не видел, даже тетка.
   "Был какой-то", - сказала она, когда я уже в зрелом  возрасте  достал
ее своими расспросами. Прямо непорочное зачатие вырисовывается!
   После смерти матери меня взяла к себе жить ее младшая сестра. Позже я
узнал, как это все получилось: на поминках матери  была  одна  уже  ста-
ренькая и бездетная не очень близкая родственница из Подмосковья,  кото-
рая пожелала взять меня на воспитание. По  каким-то  причинам  остальные
родственники недолюбливали эту "не очень близкую", и это  подвинуло  мою
бедную тетушку на такой  безрассудный  шаг,  как  громогласное  обещание
взять меня под свою опеку. Я говорю "безрассудный", потому что ей  тогда
было всего 22 года (подумать только, на восемь лет моложе меня  нынешне-
го, совсем еще сопливая девчонка!), и она как раз в  то  время  серьезно
задумывалась о замужестве.
   Как бы то ни было, я стал жить у тетки. Относилась она ко мне  хорошо
(когда не нервничала из-за своих женихов), но я ее не любил, потому  что
по странной детской логике не мог простить внешнего  сходства  со  своей
мамой. Про это, может, и не стоило бы вспоминать, если бы мои  отношения
с тетушкой не были непосредственно связаны с одним значительным эпизодом
детства, а именно, с моим пребыванием в интернате для умственно неполно-
ценных детей.
   Все началось с пустяка. Мне было восемь лет, и в то время по  телеви-
зору часто показывали кинокомедию "Его звали Роберт", в которой  лейтмо-
тивом звучала такая дурацкая песенка: "Кто сказал, что дважды два -  че-
тыре? Все не так уж просто в этом мире..." Короче, в этой песенке  прямо
утверждалось, что "дважды два четыре будет пять". Помню, после фильма  я
несколько дней с утра до ночи распевал эту песенку и про себя и вслух  -
такая она была привязчивая. И вот когда в школе на уроке арифметики меня
спросили, сколько будет дважды два четыре, я, даже  не  успев  подумать,
автоматически выпалил, только что не пропел: "Дважды  два  четыре  будет
пять!" Все, кроме учителя, засмеялись, а учитель серьезно наморщил лоб и
сказал: "Подумай получше". Я прекрасно знал правильный ответ, и мне ста-
ло смешно оттого, что учитель придает этому такое большое значение.
   - Не смейся, ты не в цирке, - строго сказал учитель. - Подумай  хоро-
шенько и скажи, сколько будет дважды два.
   - Дважды два четыре...
   - Так, - кивнул головой учитель.
   - ...будет пять! - вырвалось у меня.
   Класс потонул в хохоте, и учитель выставил меня в наказание за дверь.
И вот, после этого случая я  из  какого-то  непостижимого  детского  уп-
рямства стал утверждать, что дважды два будет пять, и только пять.
   - Почему не шесть или семь?! - кричал учитель в  бешенстве,  когда  у
меня в энный раз ответ на задачку не сходился с правильным.
   - А почему четыре? - бубнил я себе под нос, потупив глаза.
   - Это же таб-ли-ца у-мно-же-ния!!! - объяснял мне учитель по слогам.
   Кончилось все тем, что в конце четверти мою тетю вызвал к себе  завуч
и предложил на выбор: или меня оставляют на второй год из-за хроническо-
го неуспевания по арифметике, или определяют в  интернат  для  умственно
отсталых, чтобы мне там "подлечили мозги". У тети в  то  время  как  раз
только что появился очередной "дядя", а жили мы с ней  в  одной  комнате
коммунальной квартиры, поэтому я создавал  определенное  неудобство  для
тети-дядиных предбрачных игр. Я, возможно,  рассказываю  о  своей  тетке
слишком цинично, тем более, после всего того, что она для меня  сделала,
но по-другому не получается. Так вот, в один прекрасный вечер  тетя  на-
кормила меня сладким клубничным вареньем и объявила, что через  два  дня
отправляет меня в "зимний санаторий".
   Так я и попал в "школу дураков", как тогда говорили, сокращенно - ШД.
В первый же день моего пребывания в ШД я узнал от товарищей по палате  и
по классу, что это никакой не "санаторий", а Саласпилс - детский концла-
герь, - но мне еще повезло, потому что концлагерь этот не простой, а об-
разцово-показательный. Теперь-то я понимаю, что мне действительно повез-
ло... Не знаю, конечно, как в других подобных  заведениях,  но  в  нашем
"Саласпилсе" было просто как в раю: оценок на  занятиях  не  ставили,  а
после занятий укладывали спать, кормили полдником со сладкими  ватрушка-
ми, водили кататься на лыжах или учили выпиливать лобзиком и выжигать по
дереву (до сих пор не могу забыть пьянящего аромата жженой фанеры) и  на
ночь читали вслух с продолжением "Волшебника изумрудного города",  а  по
выходным показывали фильмы про "Армию Трясогузки",  "Неуловимых  мстите-
лей" и других героических детей. А еще помню -  сейчас  этого  наверняка
нет - кормили нас как на убой, и  мне  приходилось  прятать  недоеденные
куски мяса в карман, потому что проверяли, кто сколько съел. (Кажется, у
меня ностальгия по сумасшествию застойных времен!). Правда, эта  идиллия
часто нарушалась приглушенными воплями из отделения для буйных детей, но
самих буйных я никогда не видел, потому что все отделения  были  надежно
разделены непроницаемыми перегородками.
   Но главное было в том, что в ШД я не чувствовал себя дебилом,  потому
что никто не обращал внимания на мою арифметическую странность. Все  ог-
раничивалось тем, что учителя ласково  называли  меня  "Лобачевским",  а
приятели - "Пятачком" (от слова "пять"). В общем, чувствовал я там  себя
вполне спокойно: никто не дразнил меня "недоумком" и не отбирал  фантики
или еще какие-то детские сокровища. Сейчас я понимаю, чем была  обуслов-
лена подобная доброта моих сожителей: все они были озабочены не тем, как
с криком "жопу к стенке!" отвесить пинка проходящему по коридору товари-
щу, а какими-то своими сокровенными, более серьезными, мыслями. У каждо-
го был свой индивидуальный "бзик": один придумывал фантастические  исто-
рии на одному ему понятном языке, второй - безустанно насвистывал  весе-
лые мелодии собственного сочинения, третий - занимался на уроках онаниз-
мом, методично дроча под партой, четвертый - непрерывно рассказывал один
бесконечный анекдот и т.д. Всеобщим кумиром был Сережа  Пушкин,  утверж-
давший, что  знаменитый  однофамильный  классик  -  его  пра-пра-прадед.
Сходства не было никакого, но все ему верили: уж больно хорошие (на  наш
вкус) он сочинял стихи. Из всех его многочисленных произведений я  помню
лишь четверостишие из одной его - может, и не совсем его - поэмы:
   "На стене висит программа:
   срать не меньше килограмма.
   Кто насерит целый пуд,
   Тому премию дадут..."
   Пошлятина, конечно, но и у самого Александра Сергеевича тоже, знаете,
разные стихи были. Так вот, днем С.Пушкин кропал свои  вирши,  а  ночью,
после отбоя, зачитывал их вслух  всей  палате.Вся  пикантность  ситуации
заключалась в том, что через две ночи  на  третью  дежурила  нянечка  по
кличке "Гестапо", а она не выносила, когда по  ночам  смеются  дети.  Не
смеяться же, слушая стихи нашего Пушкина, было нельзя, поэтому  мы  бук-
вально давились смехом, затыкая рот одеялом или зарываясь лицом в подуш-
ку. Когда, наконец, кто-то не выдерживал, появлялась заспанная  Гестапо,
стаскивала с кровати "реготуна",  как  она  выражалась,  заставляла  его
снять трусы и, голого и босиком, ставила в угол  в  палате  девочек.  На
несколько минут воцарялась гробовая тишина, а затем все повторялось сна-
чала, и на смену одному продрогшему и зареванному "реготуну" шел другой.
   Короче говоря, на фоне остальных мой бзик  с  "дважды  два"  выглядел
весьма безыскусным. Осознав эту горькую истину, я  решил  поменять  свой
бзик. Поменять-то поменять, но на что? И вот как-то  раз  тетя  принесла
мне конфет в газетном кульке. Развернув кулек, я увидел  в  нижнем  углу
рубрику "Афонаризмы", под которой печатались присылаемые читателями афо-
ризмы. Это было то, что надо, вот это бзик, так бзик! И я принялся сочи-
нять афоризм, причем делал это так усердно, с таким напряжением ума, что
уже на второй день учительница не выдержала и спросила  меня,  почему  я
витаю в облаках, когда она объясняет такой сложный и важный вопрос,  как
отличие гласных от согласных. О, это был мой звездный час! Когда я  ска-
зал, что сочиняю "афонаризм", мой сосед по парте перестал дрочить до са-
мого конца урока, и сам Пушкин повернул ко мне свою гипсово-бледную  го-
лову, осадив на мгновение быстрокрылого Пегаса. Всю следующую неделю ме-
ня только и спрашивали кто громогласно, кто шепотом: "Сочинил? Придумал?
Родил?" С каждым днем интерес к моему  необычному  бзику  все  больше  и
больше накалялся, и я почувствовал, что должен сочинить нечто такое,  от
чего задрожат стены Саласпилса, а Гестапо  прослезится  и  разрешит  нам
смеяться всю ночь. Однако время шло, а афоризм, Афоризм с большой буквы,
мне никак не давался.
   И вот когда я уже был близок к отчаянию, нам разрешили вместо  вечер-
них игр посмотреть по телевизору  фильм  про  советского  подпольщика  в
осажденном фашистами городе. В конце этого героического фильма  сталинс-
ких еще времен подпольщика выдает предатель, его арестовывают, пытают  и
ведут на виселицу... Его ведут на виселицу, а он идет, сам идет к петле,
сам просовывает в нее шею. Единственное, что он позволяет  себе  сделать
перед смертью - это крикнуть: "Наше дело правое - победа за  нами!  Уми-
раю, но не сдаюсь!" - "Как же ты не сдаешься, когда сам, пусть под  кон-
воем, но своими ногами пришел на виселицу?!" - примерно так  подумал  я.
Ему же нечего терять, раз он должен умереть, почему же он не вгрызется в
горло своему палачу, чтобы убить напоследок хоть еще одного фашиста? По-
чему он не пытается сделать хоть что-то?! Почему люди идут на смерть так
же буднично, как в туалет для справления нужды? "Нет, - поклялся я себе,
- если я и умру, то умру красиво, а перед самой смертью сделаю  напосле-
док что-нибудь такое... такое..." Что я сделаю, я  так  и  не  придумал,
хоть и думал всю ночь, но зато под утро в мою утомленную  голову  пришел
откуда-то как бы извне афоризм, которого я сам в первую секунду испугал-
ся: "Смерть - самое крупное событие жизни".
   - Ну что, родил? - задали мне наутро ставший дежурным вопрос.
   - Родил, - ответил я невесело.
   - Да ну?! Говори! Эй, ребя, Пятачок афонаризм говорить будет!
   - Не скажу, - помотал я головой.
   - Почему?
   - Не могу, - вздохнул я, пожимая плечами.
   Нет, все же так называемые дебилы - отличные ребята:  никто  не  стал
выпытывать у меня мой трудновыговариваемый афоризм, и меня даже зауважа-
ли как человека, имеющего свою тайну. Более того,  нормальные  дети  мне
просто не поверили бы, что я на самом деле что-то придумал.
   Вот так я и жил в этом райском уголке, и не известно, на сколько я бы
там еще задержался, если бы не допустил роковую  ошибку.  Случилось  это
примерно через полтора месяца после моего поступления "на излечение".  В
нашу ШД внезапно нагрянула комиссия из  самой  Москвы,  из  министерства
здравоохранения. Прямо как в анекдоте: "Приезжает, значит, в сумасшедший
дом комиссия..." Так вот, всю нашу братию стали по одному обследовать, и
когда дошла очередь до меня, чиновный профессор из  минздрава,  полистав
мою историю болезни, задал мне в лоб провокационный вопрос:
   - Сколько будет дважды два?
   - Пять! - без запинки выпалил я.
   Профессор внимательно посмотрел на меня, будто я и впрямь изрек нечто
значительное, и спросил:
   - А два плюс три?
   "Фигушки, меня не проведешь!" - быстро сообразил  я  и  весело-звонко
прокричал:
   - Четыре!
   - Все ясно, - профессор рассмеялся так, что на носу запрыгали очки  в
тонкой золоченой оправе. - Мальчик просто путает  четверку  с  пятеркой,
это бывает... Позовите следующего.
   - Я... я не просто, - заплакал я от обиды, - я... я... я еще афоризмы
сочиняю!
   - Иди, иди, мальчик, - вытолкала меня за дверь медсестра.
   Пришлось мне вернуться в "родную" школу. Урок  профессора  не  прошел
даром: я смирился с незыблемостью таблицы умножения и  стал  как  все...
Вернее, сам решил "стать как все", это я  точно  помню.  Раздосадованная
моим возвращением, тетя пообещала содрать с меня семь шкур,  если  я  не
перестану "косить под дурачка" и останусь на второй год - вот тогда-то я
и решил затаиться на время. "Я вам еще покажу, -  твердил  я  про  себя,
размазывая по щекам брызнувшие от теткиных подзатыльников  сопли.  -  Вы
меня еще узнаете!" На второй год я с грехом пополам не остался, а  начи-
ная с третьего класса и вовсе стал проявлять математические способности,
даже был призером межрайонной алгебраической олимпиады. Классная матема-
тичка часто хвалила меня, но тут же добавляла свое неизменное:
   - Из тебя, Сизов, мог бы получиться толк, если бы ты не решал задачки
шиворот-навыворот.
   - Но с ответом-то сходится, Инесса Ивановна, - виновато  оправдывался
я.
   Что верно то верно: я бы действительно мог  преуспеть  в  математике,
если бы относился к этой науке менее предвзято. Помню, когда  в  девятом
классе я узнал о существовании "первого замечательного предела", меня аж
затрясло: первый, да еще и замечательный!  "Хер  вам  замечательный!"  -
сказал я про себя с юношеским задором и взялся за опровержение. И  опро-
верг! Оказалось, что этот предел равен вовсе не единице, как до сих  пор
принято считать, а Пi/180. Два дня я проверял свою формулу  по  тригоно-
метрическим таблицам Браддиса: все сходилось! Весь третий день я  думал,
что мне делать со своим "великим открытием", а на четвертый показал  вы-
шеприведенную формулу преподавателю, который вел школьный математический
кружок. Пока преподаватель изучал у меня на глазах доказательство  вновь
открытой формулы, призванной произвести переворот в математической науке
и сопредельной ей физике (я уже явственно слышал треск рвущихся по  швам
"пифагоровых штанов" и хруст пожираемого моей формулой "ньютонового  яб-
лока"!), я сильно боялся, что этот вечно хмурый ипохондрик вдруг прыснет
смехом и спросит, брызжа мне в лицо слюной: "Сколько будет дважды два?",
- но к моему счастью - и к несчастью математической теории -  преподава-
тель отнесся к представленному доказательству излишне серьезно и,  найдя
в нем формальную, как оказалось в последствии, ошибку, пообещал мне  по-
верить вто, что я "гений калибра Лобачевского", если я эту  ошибку  исп-
равлю. Ошибку я исправил в тот же вечер, несмотря, кстати,  на  то,  что
тетка не в шутку пыталась разбить об мою голову настольную лампу, мешав-
шую ей спать, и, исправив ее, почувствовал себя гением... на чем и успо-
коился.
   - Ну как, исправил? - поинтересовался через несколько дней тот  самый
преподаватель.
   - Почти, - загадочно ответил я, чувствуя себя в глубине души  мэтром,
которого бестолковый ученик просит объяснить, что такое синус.
   - Ну-ну, - к моему пущему удовольствию он отечески похлопал  меня  по
плечу.
   Но довольно о скучной математике, давайте лучше  "про  баб-с".  Хотел
было сказать "про женщин", но разве назовешь женщиной Лариску, в которую
я влюбился в шестом классе?! Теперь-то она, конечно, женщина,  но  тогда
нам было по 12 лет, и все девчонки были для меня  "бабами",  тем  более,
что в этом возрасте девочки гораздо крупнее мальчиков. Так что  это  для
взрослых  они  "девочки",  но  как  прикажете  мальчишке  называть  свою
сверстницу, которая выше его на целую голову?! Моя  первая  любовь  была
вполне трагической: я вздыхал по Лариске, а она - по  моему  закадычному
приятелю Мишке Палкину и, узнав от него же, что он ведет дневник,  пред-
ложила мне этот дневник у Мишки спереть, потому что была уверена, что он
в нем что-то про нее пишет. Ох уж, эти бабские интриги! Вероломно стащив
у Мишки дневник, я принес его Лариске и заявил, что отдам ей  интересую-
щую ее вещь только после того, как она меня поцелует. И она меня поцело-
вала... учебником по голове. В общем, вышел трехсторонний скандал,  раз-
решившийся договором "дружить всем вместе".
   Помните школьные дискуссии на тему "Возможна ли дружба между  мальчи-
ком и девочкой"? Мы вот дружили, и очень даже хорошо. Сначала мы  играли
по вечерам в жмурки в ларискиной квартире: пока один "водил" с  завязан-
ными глазами, другой лапал Лариску, спрятавшись с ней  в  гардеробе  или
где-нибудь под письменным столом. Потом жмурки нам наскучили и мы  стали
играть в "допрос партизана": кто-то один загадывал пароль,  а  остальные
двое при помощи "пыток" (как правило, щекотки) должны были  этот  пароль
выведать. При этом как-то само собой получалось так, что роль партизанки
почти бессменно играла Лариска. Кончилось все тем, что во время  очеред-
ного допроса бдительная соседка за стенкой позвонила ларискиной маме  на
работу и сообщила ей, что ее дочь вот уже десять минут к ряду заливается
истерическим хохотом. Взволнованная мамаша тут же примчалась с работы на
такси и влетела в комнату в тот самый момент, когда мы с Мишкой стягива-
ли с расхристанной Лариски колготки, чтобы пощекотать ей  пятки...  Ком-
ментарии, как говорится, излишни. На следующий день был  другой  допрос,
на этот раз - в кабинете у директора школы. В присутствии школьной  пио-
нервожатой и ларискиной мамы директорша пытала нас с Мишкой,  почему  мы
"проявляем к девочкам нездоровый интерес". В отличие  от  Лариски-парти-
занки, мы с Мишкой не смеялись, а тихо плакали, потому что при всем сво-
ем желании не могли выдать своей "страшной военной  тайны".  И  действи-
тельно, почему мальчики проявляют к девочкам интерес, да еще и "нездоро-
вый"? Думаю, если бы мы с Мишкой и знали такой термин, как "половое вле-
чение", он бы все равно не послужил в глазах наших мучителей  оправдани-
ем, скорее - наоборот.
   После того случая за мной прочно закрепилась в школе слава  "полового
разбойника". Мне даже дали кличку "Жора" по мотивам детского стишка "Вот
крадется вдоль забора половой разбойник Жора..." Вскоре слава эта  пере-
росла в репутацию, а репутацию,  как  известно,  нужно  поддерживать  на
уровне... Как бы то ни было, в 15 лет я уже окончательно  разуверился  в
возможности дружбы между мальчиком и девочкой. К тому времени тетка, ко-
торая устала со мной бороться, сказала:  "Чем  ширкаться  по  подъездам,
приводи лучше своих подружек домой, только чтобы я их не видела". Бедная
тетя, конечно, полагала, что это будет воспринято как большое  одолжение
с ее стороны, но я все больше наглел, и  вскоре  перестал  выпроваживать
своих подружек до ее прихода с работы, а  одним  прекрасным  вечером  не
моргнув глазом заявил, что "моя знакомая заночует у нас". В ответ на это
рассвирепевшая тетка вышибла мою "знакомую" из нашей клетушки пинком под
зад, а меня порывалась выпороть ремнем. Ремень я у нее отобрал,  сгоряча
пообещав прирезать ее ночью, если она меня хоть раз ударит.
   В ту самую "ночь длинных ножей" случился эпизод, который мне  не  хо-
чется вспоминать, но и окончательно забыть его я не могу. В три часа но-
чи я проснулся от громких всхлипов и, прислушавшись,  не  без  удивления
обнаружил, что плачет тетка. Я говорю "не без удивления", потому что ед-
ва не самым главным из ее принципов было "не разводить  сырость".  Спать
было невозможно, и я стал специально громко ворочаться и скрипеть матра-
цем, чтобы показать, что не сплю, но вопреки моим ожиданиям, тетка  при-
нялась всхлипывать пуще прежнего. В раздражении я сел на кровати и  пос-
мотрел на тетку тяжелым взглядом... Ночь  была  лунной,  и  матово-белый
свет, пробиваясь сквозь узорчатую сетку тюлевых занавесок, бледно разли-
вался по ее лицу; я смотрел на нее, не отрываясь, и чем больше я на  нее
смотрел, тем больше ее лицо напоминало мне лицо матери, каким я его  за-
помнил... Бледное лицо на белой подушке, только подушка была  тогда  ат-
ласной и лежала в изголовьи не кровати, а гроба. Мне захотелось  поближе
рассмотреть это лицо, и я присел на самый краешек тетиной кровати.  И  в
следующий момент случилось нечто удивительное: тетя  перестала  всхлипы-
вать, и лицо ее разгладилось и засияло внутренним светом  ярче  лунного,
засияло, как сияет лицо женщины,  которая  видит  -  или  не  видит,  но
чувствует, - что ей любуются. Я склонился над ее лицом, и тогда она  ос-
торожно подвинулась к стенке, освобождая  место  рядом  с  собой.  Боясь
вспугнуть чарующее наваждение, я так же потихоньку лег рядом с ней.  Мою
голову как магнитом притянуло к ее мягкой и теплой груди, и я ощутил ра-
дость человека, вернувшегося в родной полузабытый дом после долгих  мно-
готрудных странствий. Так мы и пролежали с ней молча в обнимку до самого
утра. Той ночи никогда не повторилось больше...

   5. Умка

   На следующее утро по дороге на работу я перебрал в голове свои ночные
воспоминания, и при будничном свете дня они не показались мне столь зна-
чительными. Дважды два пять?  Обычное  детское  упрямство,  своеобразный
способ самовыражения  через  отрицание  очевидной  истины.  Опровержение
"первого замечательного предела"? Похвально, но... не для мессии. Мессия
все-таки должен нести людям не спорные научные открытия, а преображающие
человека духовные откровения. Чувство морального превосходства  над  ос-
тальными? Банальная попытка преодолеть в себе комплекс  неполноценности,
развившийся на почве ощущения себя казанской сиротой. К  моему  успокое-
нию, всему находилось свое рациональное объяснение. Даже ночь, проведен-
ная на одной кровати с теткой, стройно вписывалась в пресловутую концеп-
цию эдипова комплекса, точнее, псевдоэдипова, потому роль матери  выпол-
нял ее сабститут. Если хорошенько поразмыслить, то все всегда очень  хо-
рошо объясняется. Вот и выходит, что никакой я не мессия, а самый  обык-
новенный "гомо советикус" из подотряда прямоходящих отряда млекопитающих
(пусть биологи-зоологи меня поправят), со  всеми  присущими  этому  типу
комплексами. Это и понятно, ведь не с неба я спустился!
   На работу я прибыл вполне умиротворенным, хотя и не выспавшимся.  Од-
нако не успел я приступить к расчету валовой прибыли  от  выпуска  нашей
фабричной новинки - 30-сантиметрового карандаша "Гулливер",  получившего
от наших женщин любовное прозвище "гулин хер", как на моем столе  зазво-
нил телефон.
   - "Когда же Иисус родился в Вифлееме Иудейском во дни царя  Ирода,  -
неожиданно услышал я в трубке, - пришли в Иерусалим волхвы с  востока  и
говорят: "Где родившийся Царь Иудейский? Ибо мы  видели  звезду  Его  на
востоке и пришли поклониться Ему". Ну, как? - весело закончила Ольга.
   - Ты где взяла мой рабочий телефон? - прошипел я в трубку, косясь  на
записную сплетницу Митрофанскую, отиравшуюся своим сферическим задом  об
угол моего стола (тесно у нас в отделе, ох, тесно!). - Откуда...
   - От верблюда! - перебила она меня. - Ты что, ничего не понял?
   - Что я должен был понять? - пробурчал я недовольно.
   - Иисуса Христа тоже вычислили по звездам!
   - Почему "тоже"?
   - Кончай валять дурака, Серый! - потеряла терпение  Ольга.  -  Прочти
лучше Евангелие от Матфея.
   - Ты купила Библию?
   - Взяла почитать в райисполкомовской библиотеке, -  съязвила  она.  -
Прочитаю - тебе дам.
   На этом Ольга повесила трубку. Вот так. Угловский царь Сергей  Сизов.
Смех! Вздохнув и зевнув одновременно, я погрузился в расчет  прибыли  от
"гулиного хера".
   * * *
   Следующие три дня были последними спокойными днями моей жизни, а  по-
том началось... Началось все с того, что в ночь с  пятницы  на  субботу,
где-то около часа после полуночи, нас с Аленой разбудил телефонный  зво-
нок. Опередив жену, я схватил трубку - и только для того, чтобы получить
очередную ольгину директиву: "Посмотри в окно!".
   - Кто это? - спросила Алена помятым со сна голосом.
   - Хулиганы, - ответил я, опуская трубку.
   - Что им нужно? - пробормотала она, снова засыпая.
   - Известно, что, - хохотнул я. - Сложи вчетверо телефонный  провод  и
засунь себе... куда тебе больше нравится. Пойду воды попью.
   Я зашел на кухню и, отхлебывая воду из носика чайника, скосил глаз  в
окно. За окно шел снег, первый снег осенне-зимнего сезона. Горел фонарь,
темнели окна дома напротив. И это все. "Интересно, что я должен был уви-
деть? Огненного ангела на бледном коне?" - без особого, впрочем, интере-
са подумал я, стряхивая прилипшие к подошвам босых ног  колючие  хлебные
крошки.
   Наутро, воспользовавшись тем, что теща сидела на унитазе, а Алена мы-
лась под душем в том же совмещенном санузле, я позвонил Ольге потребовал
объяснить ее ночную выходку, но бесполезно: "Придешь - скажу".
   - Что у нас на завтрак? - спросил я у Алены, когда та вышла  из  ван-
ной.
   - Мясные талоны, - невозмутимо ответила она,  расчесывая  спутавшиеся
пряди.
   - На что ты намекаешь?
   - На то, что было бы неплохо, если бы ты сходил в магазин и их отова-
рил.
   - Как же я пойду в магазин, не позавтракав?
   - А как я приготовлю завтрак? Из чего? Из талонов?  Они  ведь  только
называются мясными, а на самом деле - бумажные.
   - Хватит острить! - оборвал я ее, натягивая ботинки.
   - Вот талоны, а вот деньги, и не кривись, пожалуйста.
   - Я и не кривлюсь, - скривился я еще больше.
   - Я же вижу, - сказала Алена, удаляясь из прихожей.
   - Все-то ты видишь, твою мать! - пробурчал я ей вслед.
   - Оставьте меня в покое! - прокричала с унитаза недремлющая теща.
   - Чтоб ты провалилась! - хлопнув дверью, я натощак отправился на  до-
бычу.
   В одном магазине мяса не было, в другом было, но только  для  ветера-
нов, в третьем кончилось через полчаса после открытия, и лишь в  четвер-
том мне повезло: "выбросили" печень. Я сначала было усомнился: а мясо ли
это на самом-то деле? - но продавщица сказала, что печень всегда дают по
мясным талонам. Значит, мясо. Я тоскливо пробежал взглядом  по  очереди,
извивавшейся, как кишка (интересно, кстати, кишки - это мясо?), и  встал
в хвост.
   - Слышали новость? - тут же повернулся ко мне, дыхнув самогонным  пе-
регаром, бывший до меня крайним плюгавый гражданин в обтруханной  пеплом
шляпе.
   - Слышал, - отворотил я нос.
   - Ты еще не спросил, какую, - искренне удивился плюгавый, сразу пере-
ходя на "ты".
   - А я все слышал, - нехотя проговорил я.
   - Все-все... - недовольно передразнил он.
   - Что, война началась? - выдвинулась из-за моей спины обрюзглая пожи-
лая женщина в шерстяной беретке блинчиком. - Гражданская?
   - Звездная! - развеселился плюгавый. -  Про  тарелки  слыхала,  манда
старая?
   - Я тебе дам "старая"! - обиделась пожилая.
   - Вчера в Чугунке летающая тарелка села, - смилостивился обидчик.
   - А ты видел? - недоверчиво покосилась она на него.
   - Мы там вчера вечером с братаном в на стадионе под трибуной распива-
ли. Вдруг глядь -висит. Здоровая, как падла, и по краю огоньки бегают...
   - Чертики там не бегали? - встрял кто-то сзади.
   - А высоко висела? - поинтересовался я.
   - Да нет, метров десять... Вся круглая, а из  дна  какая-то  залупень
торчит.
   - Тьфу! - демонстративно отвернулась пожилая.
   - Она - опускается, а мы ноги вставили. Страшно стало...
   - Печенки один поднос остался, очередь  не  занимайте!  -  прокричала
продавщица.
   - Не хватит - свою отдашь, - послышалось из конца очереди.
   - Вот где страх-то, - пробормотала пожилая женщина мне в  затылок.  -
Может, хоть марсиане помогут из этого дерьма вылезти.
   И все же, несмотря на происки спекулянтов, саботажников и пришлых гу-
маноидов (самим жрать нечего!), мне крупно повезло: домой я  вернулся  с
целым килограммом говяжьей печенки. Набив желудок горьковатой поджаркой,
я стал терпеливо дожидаться перед экраном телевизора пяти  часов,  чтобы
отбыть на "вечернее заседание шахматного клуба". И здесь мне повезло: по
второй общесоюзной программе показывали в  записи  прошлогоднюю  встречу
КВНа. Шутки, правда, были плоские, но одна мне запомнилась: "Вопрос. По-
чему главную дорогу в нашем городе вчера заасфальтировали, а сегодня пе-
рекопали? Ответ. Вчера ждали высокое начальство, а сегодня -танки".  Ве-
село, ничего не скажешь!
   Едва дождавшись заветного часа, я полетел в кинотеатр за билетами для
ольгиных родителей, и ровно в половине шестого был у нее.
   - Соскучился? - рассмеялась Ольга, заметив, что я слегка запыхался от
быстрой ходьбы.
   - Просто не терпелось расправиться с тобой за твою хулиганскую выход-
ку, - я шутливо схватил ее за ухо и, притянув к себе, крепко поцеловал.
   - Сначала прочти вот это, - нежно отстранив меня, она  протянула  мне
свежий выпуск "Вечернего коммуниста". - Отец только что в киоске купил.
   - Учитывая интересы молодых избирателей, - прочитал я вслух, -  коми-
тет по делам нравственности угловского горсовета подготовил проект  пос-
тановления об открытии в Углове первого в Советском Союзе дома свиданий.
За умеренную плату...
   - Ты в своем репертуаре! - отобрала у меня газету Ольга. - На  обрат-
ной стороне читай.
   - "На тарелочке с голубой каемочкой"? - уточнил я название статьи.
   - С каемочкой, с каемочкой, - закивала она. - Можешь читать про себя.
в городе приземлился НЛО, -говорилось в статье. - Но слухи, как  извест-
но, рассеиваются, а факты остаются. Так что же представляет  собой  этот
не вполне опознанный летательный объект: космический  корабль  внеземной
цивилизации или обычную земную "утку"? Это и попытался выяснить наш кор-
респондент Г.Овнович в интервью с председателем городского филиала  Все-
союзного центра по изучению аномальных явлений профессором  В.И.Чугунни-
ковым.
   Вилен Ильич, насколько мне известно, коллеги величают вас "специалис-
том по тарелочкам". Так что, действительно "тарелочка"?
   Торопиться с выводами рано, тем более что специальная комиссия горсо-
вета, в которую по требованию общественности были включены представители
всех зарегистрированных политических объединений,  только  приступила  к
работе. Комиссия тщательно изучит свидетельства очевидцев, запросит мне-
ние специалистов, и только после этого даст свое заключение. Однако  уже
сейчас можно утверждать, что мы имеем дело с аномальным явлением,  полу-
чившим рабочее название "Угловский феномен".
   В чем же заключается этот феномен?
   Буду приводить лишь достоверно установленные факты: вчера в  половине
десятого вечера на футбольном поле в парке имени Чугунникова приземлился
объект дискообразной формы, излучавший голубое свечение по  ободу.  При-
мерно через полтора часа объект поднялся над землей и исчез  в  западном
направлении. После этого в течении четырех часов над парком  наблюдалось
интенсивное свечение, визуально напоминавшее северное  сияние.  На  этом
факты, к сожалению, кончаются, и начинаются домыслы.
   Нескромный вопрос: какие чувства вы испытали, когда узнали, что  ано-
мальное явление произошло в месте, названном именем вашего отца?
   Отец мой был коммунистом ленинского призыва, даже имя сыну дал  Вилен
- В.И.Ленин. Думаю, если бы он оказался вчера вечером на том самом  мес-
те, он бы попытался вступить в контакт с пришельцами, чтобы обратить  их
в свою веру, уж такой он был человек.
   Так значит, пришельцы все же были?
   Все-таки вы поймали меня на слове! (Смеется). Двое подростков  заяви-
ли, что видели, как из тарелки ударил яркий сноп света, и из этого снопа
появились три существа: два трехметрового роста, с темными пятнами вмес-
то лиц, и одно - зеленое и маленькое, чуть выше метра. Эти существа яко-
бы вышли со стадиона и скрылись в лесистой части парка.
   А они вернулись?
   Не уверен! (Смеется).
   По одному из слухов, приземление тарелки в нашем городе связано с по-
явлением в Углове некоегомессии. Инопланетяне, мол, искали с ним  встре-
чи...
   Про мессию комиссии пока ничего неизвестно, да и  несерьезно  это,  с
научной точки зрения. Хотя... опыт показывает, что очень часто одно ано-
мальное явление сопровождается другим, на первый взгляд ничем не связан-
ным с первым. Такие явления получили название "парных". Так  что...  чем
черт не шутит! А если серьезно, то комиссия не оставит без  внимания  ни
одной версии, даже самой неправдоподобной".
   - Странно, - сказал я, дочитав до конца.
   - Что же здесь странного?! - весело  набросилась  на  меня  Ольга.  -
Инопланетяне узнали о тебе и захотели познакомиться. Снарядили  экспеди-
цию...
   - И за три с половиной дня долетели от Альфы Центавра  до  Углова,  -
закончил я за нее.
   - Мессия, а такой тупой, - покачала  головой  Ольга.  -  Расположение
звезд и планет они могли вычислить за несколько тысяч лет до твоего рож-
дения.
   - Нет, мне другое странно, - сказал я, не  принимая  всерьез  Ольгины
бредни. - Сегодня я был в магазине, и там говорили про НЛО,  а  вот  про
мессию никаких слухов не было. Кстати, интересно, какая... не при  дамах
будь сказано, распустила слух про мессию?
   - Я - ни гу-гу, - поспешила заверить меня Ольга. - Скорее всего,  это
кто-то из "Звездочета"... Да, слушай, мне вот странно, почему ты  свече-
ния не видел? Ты и в окно-то поленился посмотреть, наверное.
   - Все очень просто объясняется, коллега, - ответил я ей в стиле  про-
фессора Чугунникова. - Просто мои окна смотрят в противоположную от  Чу-
гунка сторону. А теперь есть предложение приземлиться на кровать.
   - У тебя всегда один конец, - шумно вздохнула Ольга, послушно раскла-
дываясь на своей "полутораспалке".
   - А тебе что, одного мало? - рассмеялся я, расстегивая штаны.
   * * *
   Что же мне теперь делать? - размышлял я, возвращаясь от Ольги  домой.
- Всего неделю назад я тихо-мирно жил, довольствуясь маленькими  челове-
ческими радостями: десятью рублями премии "за выполнение и  перевыполне-
ние", стаканом водки на праздник, изменой жене... А теперь и радость  не
в радость. Порадуешься тут,  когда  тебя  неизвестно  зачем  разыскивают
инопланетяне! Кто их знает, может, они хотят меня отправить в свой  зоо-
парк, чтобы потом показывать любопытным посетителям редкого представите-
ля земной фауны. Клетка, а на ней табличка: "Угловский мессия.  Выловлен
в 1990 году в г.Углов, СССР, планета Земля. Проводятся опыты по прируче-
нию. Руками не трогать и не кормить!" Бред,  конечно,  но  какого  черта
"вечерние коммунисты" стали писать про мессию в связи с пришельцами?!
   Домой я приехал в поганом настроении и в твердом намерении поцапаться
с тещей: она все же какой-никакой, а редактор этой скверной газетенки. Я
даже придумал, как ее уколоть побольнее: "Интересные вы статейки тискае-
те в своем "Бульварном коммунисте"!
   - А где "мама"? - осторожно спросил я у Алены, когда мы  сели  вдвоем
ужинать.
   - Мама поехала к Овновичу выяснять отношения. Сказала, что он без  ее
ведома дал в газете какие-то "жареные факты".
   - Интересно, чем закончится это "выяснение отношений"?  -  спросил  я
как бы между прочим, набивая рот все той же утренней печенкой.
   - А что? - не поняла Алена.
   - Как что?! Ночь ведь на дворе...
   - Опять ты, Серж, со своими пошлостями!  -  пошла  она  красно-белыми
пятнами. - Меня просто бесит, и я когда-нибудь сорвусь!
   - С чего сорвешься? - попытался уточнить я.
   - Идиот! - завизжала Алена, убегая в спальню.
   "А все же интересно, - подумал я, вылизывая тарелку, - почему челове-
ку становится лучше, когда он сделает так, чтобы другому было хуже,  чем
ему?" Впрочем, в постели мы с Аленой помирились, и заснул я опять в пло-
хом настроении... Нет, в плохом настроении - это слабо сказано:  чувство
было такое, будто меня окатили из ушата дерьмом.
   На следующий день сразу после завтрака я объявил жене  с  тещей,  что
иду доигрывать неоконченную партию, а сам отправился в Чугунок на стади-
он, где договорился встретиться с Ольгой, чтобы посмотреть на место при-
земления НЛО. Оказалось, что не одни мы такие любопытные:  вокруг  оцеп-
ленного милицией футбольного поля собралось человек двести. Ночью  выпал
снег, и посреди поля месили жидкую снежную кашу несколько членов  специ-
альной комиссии. Ничего интересного, как я и ожидал, не  наблюдалось,  и
обманутые в надеждах на встречу с братьями по разуму земляне  от  нечего
делать обменивались едкими замечаниями в адрес неуловимых тарелочек.
   - Интересно, у них там какой  строй?  -  лукаво  спросила  высокая  и
стройная женщина в очках, ни к кому в отдельности не обращаясь.
   - Известно какой, - с готовностью откликнулся стоявший рядом прилично
одетый мужчина. -Коммунизм. Иначе бы они в наш "развитой  социализм"  за
лучшей жизнью не прилетели.
   - Они нашего мессию хотят к себе переманить, чтобы он там у них капи-
тализм построил, -подхватил изрядно датый подросток, сидевший на трибуне
в обнимку со своей тощей подружкой.
   - Нет, мы ему своего Умку не отдадим! - боевито заявила женщина в оч-
ках.
   - Кого-кого, вы говорите? - заинтересованно переспросил  мужчина,  на
полшага придвигаясь к женщине.
   - Угловского мессию, - засмеялась женщина, польщенная откровенным за-
игрыванием. -Сокращенно - "УМка".
   Ольга выразительно покосилась на меня, но я сделал вид, что не  заме-
тил ее испытующего взгляда. Умка! Звучит как  дурацкая  детская  кличка.
Ольга продолжала на меня коситься, как глупенькая школьница на соседа по
парте, и я зыркнул на нее строгим взглядом: "Вот только назови меня  Ум-
кой - я тебе голову отвинчу!"
   - Они у вас и не спросят, отдадите вы или нет, -  встрял  в  разговор
старичок со стянутым угрюмыми морщинами лицом. - Отберут - и все дела.
   - А я милицию на помощь позову, - не сдавалась женщина в очках. - То-
варищ милиционер, вы меня будете защищать от гуманоидов? - игриво  обра-
тилась она к ближайшему милиционеру из оцепления.
   - Я не откажусь - по простому деревенскому лицу стража порядка  расп-
лылась радушная улыбка.
   - Ваш пистолет против ихнего пучкового оружия -  детская  игрушка!  -
энергично возразил прилично одетый мужчина.
   - Вот я з ими и поиграю,- невозмутимо ответил милиционер, забывая пе-
ревести взгляд с женщины на мужчину.
   - Да нет же, они мирные, мы с ними подружимся, -  женщина  попыталась
восстановить статус-кво.
   - Ва-а-ай! - неожиданно завизжала тощенькая подружка датого  подрост-
ка.
   - Вон он, вон ОН!!! - задорно заорал ее приятель,  показывая  пальцем
на заснеженный холм, возвышающийся за противоположными трибунами.
   Все одновременно посмотрели на вершину холма и увидели, как с нее ку-
барем скатилось что-то маленькое, зеленое.
   Сбежав вниз по скамейкам, подросток прошмыгнул между двумя зазевавши-
мися милиционерами и выскочил на поле. Не успев ничего сообразить,  все,
кто стоял рядом, а за ними и все остальные с нашей  стороны  устремились
за ним. "Назад! - гаркнул "наш" милиционер, складывая  в  гармошку  свою
широкую улыбку. - Назад!" - огрел он прилично одетого мужчину  резиновой
дубинкой по андатровой шапке. Но было поздно: толпа человек  в  сто,  из
которых большинство не понимало, куда и зачем бежит, понеслась через по-
ле. Увидев это, милиция на другой стороне крепко взялась за руки, но не-
ожиданно получила удар в спину: те из зевак, кто стоял на другой  сторо-
не, вообще ничего не поняли и, решив, что мы увидели  нечто  необычайное
на середине поля, прорвали милицейскую цепь и помчались на встречу  нам.
Одна только комиссия застыла посреди места посадки,  не  зная,  в  какую
сторону ей бежать. Был какой-то момент,  когда  обе  летевшие  навстречу
друг другу толпы замедлили свой бег, почти достигнув центра  поля  и  не
зная, что дальше делать, но тут с обеих сторон подоспела милиция, и, по-
лучив новый импульс, как в деревенском кулачном бою, одна стенка сошлась
с другой. И завертелось... Перед глазами все замелькало, а в уши  ударил
тугой волной звуковой шквал, в котором можно было различить тяжелое  ды-
хание, крики, глухие удары дубинок, шипящие  плевки  милицейских  раций,
хруст заламываемых рук и снова крики... "Только не упасть, а  то  затоп-
чут", - заевшей пластинкой крутилось в голове. Меня толкнули в спину,  я
полетел вперед, ударился лицом о чью-то голову, отлетел в сторону, и пе-
ред самым моим носом мелькнуло красное ольгино пальто.  Извернувшись,  я
схватил Ольгу за меховой воротник и, сбив с ног двух человек, выволок ее
из толпы. "Бежим!" - пихнул я Ольгу в пушистый загривок, отпуская ворот-
ник.
   Выбежав со стадиона, мы очутились в березовой роще и побежали по тон-
кой снежной простыне, оставляя на ней следы из  бурых  опавших  листьев.
Так бежали мы до тех пор, пока не сели прямо на снег,  окончательно  вы-
бившись из сил.
   - У тебя кровь... изо рта, - тяжело дыша, Ольга протянула мне  душис-
тый носовой платочек.
   - Ерунда, - прохрипел я. Вытерев подбородок, я провел кончиком  языка
по верхним и по нижним зубам. - Зубы целы, только губа разбита. А у тебя
пуговицу от пальто оторвали.
   - Да еще и "с мясом", - вздохнула она,  запихивая  пальчиком  в  дыру
клок ватина.
   - Как на Ходынке...
   - Слу-ушай, - удивленно протянула Ольга, - а ведь это та самая полян-
ка!
   - Да, действительно, - оглянувшись, я увидел, что мы сидим на той са-
мой полянке, на которой встречались теплыми летними вечерами.
   - Неужели, это то самое место?! - вздохнула Ольга. -  Его  теперь  не
узнать, - задумчиво сказала она. - Так преобразилось... Вроде то же  са-
мое, но будто на другой планете.
   - Да-а, - согласился я.
   - Ты меня любишь? - неожиданно спросила Ольга.
   Вместо ответа я нежно притянул ее к себе и поцеловал.
   - У тебя губы от крови соленые, - сказала  она,  жалея  меня  тыльной
стороной ладони по щетинистой щеке.
   - А у тебя - сладкие, - поцеловал я ее еще раз.
   - Тише, - вдруг испуганно прошептала она, - на нас смотрят.
   - Кто?
   - Не знаю... но я чувствую.
   Я резко встал и увидел, как за припорошенными снегом кустами мелькну-
ло что-то зеленое.
   - С меня хватит! - взревел я, бросаясь к кустам.
   - Ты с ума сошел! - закричала в ужасе Ольга. - Сережа, не надо!
   Но я уже не думал, надо или не надо - в бешенстве я гнался  за  нена-
вистно-противным маленьким зеленым существом.  Не  пробежав  и  двадцати
метров, существо споткнулось и, неуклюже подпрыгнув, плюхнулось на снеж-
ный ковер. С ходу я набросился на него, чтобы тут же придушить,  но  су-
щество неожиданно пропищало испуганным детским голоском:  "Дяденька,  не
бей!" Отпрянув, я увидел под собой мальчишку лет десяти, в зеленом  ком-
бинезоне и с намазанным аквамариновой гуашью лицом.
   - Я пошутил, - плаксиво прогнусавил он, растирая кулаком зелено-голу-
бые слезы.
   - Я тебе пошучу! - зачерпнув в ладонь снега, я умыл им  доморощенного
инопланетянина. -Сейчас вот мы с тобой в милицию пойдем, - схватил я его
за шиворот.
   Внезапно за спиной раздался истеричный хохот - смеялась Ольга.
   - Что ты ржешь?! - набросился я на нее.
   Воспользовавшись заминкой, мальчишка вырвался и пустился наутек.  Тут
мне тоже стало смешно.
   - Беги-беги, Фантомас сопливый! - хохоча, я запустил ему вслед  блед-
ноаквамариновый снежок.

   6. Сам Занзибаров

   Всю следующую неделю на работе только и было разговоров, что про  та-
релки, гуманоидов, Угловского мессию  и  массовый  психоз  на  стадионе.
Кстати сказать, тот самый психоз закончился не столь уж безобидно: одной
женщине разбили лицо дубинкой, двум мужчинам продавили в свалке  грудные
клетки и арестовали пятерых "зачинщиков". Я терпеливо старался не  всту-
пать в эти разговоры, но когда Митрофанская объявила  в  четверг  утром,
что ночью видела сон, в котором ей явился "мессия в белом балахоне  и  с
нимбом над темечком" и поведал ей, что он  предназначил  угловитян  быть
своим богоизбранным народом, я, наконец, не сдержался и окрестил  Митро-
фанскую "яснопиздящей". То есть я, конечно, выдал  этот  неоматеризм  не
прямо ей в глаза, а поделился им с коллегами-мужиками, но в тот же  день
он шелестом пронесся, передаваясь из уст в уста, по всему нашему  предп-
риятию. В ответ на это Митрофанская, как истинная пророчица, ушла в  се-
бя, затаив обиду на весь коллектив. Ну и Бог с ней!
   К концу рабочей недели я уже стал надеяться, что  разговорами  все  и
кончится: пошумят-пошумят и успокоятся, а там, глядишь,  Съезд  народных
депутатов СССР какую-нибудь хохмочку похлеще  этой  выдаст,  и  про  та-
инственного мессию совсем забудут. В пятницу вечером, придя с работы до-
мой, я облегченно вздохнул: целых два дня я  не  буду  выслушивать  этот
бред. Спасибо теще - она запретила Алене даже вскользь упоминать о "всей
этой недобитой нечисти". Но только я было расслабился,  развалившись  на
диване перед телевизором, как позвонила Ольга и поставила меня в извест-
ность, что в субботу вечером мы идем на день рождения в "один  дом,  где
будет сам Занзибаров". Что бы это значило?! Никогда раньше Ольга не бра-
ла меня в свои "походы по гостям", как она выражалась. А тут еще и  "сам
Занзибаров"! Причем, в ольгиных устах это "сам- Занзибаров"прозвучало не
иначе как "виконт де-Бржелон". Но больше всего меня смутило  то,  что  я
понятия не имел, кто такой этот Занзибаров и почему он именуется не ина-
че как с приставкой "сам", а выяснить у Ольги я не мог,  потому  что  на
кухне, откуда я говорил по телефону, вдруг срочно что-то понадобилось  и
жене, и теще.
   - Звонил председатель шахматного клуба, - сказал я, положив трубку. -
Завтра в Углове будет проездом сам Ботвинник, и в клубе  устраивают  ма-
ленький прием в его честь.
   - Смотри не напивайся, Сержик, - предупредила Алена.
   - Когда это я напивался?! - возмутился я. - Ты ж меня знаешь...
   - Потому и говорю, что знаю.
   Я лишь тяжело вздохнул, ничего не ответив: в другой раз точно бы  "из
искры возгорелось пламя" - пламя семейной ссоры, -но теперь я был  слиш-
ком озадачен ольгиным звонком.
   * * *
   На следующий день в шестом часу вечера мы встретились на  условленной
трамвайной остановке и отправились в гости.
   - Куда мы все-таки идем и кто такой этот "сам Занзибаров"? -  спросил
я у Ольги по дороге.
   - Идем мы к моему бывшему однокласснику Юрку,  -  спокойно  объяснила
она, беря меня под руку. - Я узнала, что у него на  дне  рождения  будет
Занзибаров и напросилась в гости. Понятно?
   - Ничего не понятно, - нахмурился я. - Зачем тебе  нужен  этот  самый
Занзибаров?
   - Лично мне он не нужен, - заверила она меня. - Я  хочу  тебя  с  ним
познакомить, вот и все.
   - А мне он зачем нужен?
   - Для далеко идущих целей, - загадочно вымолвила Ольга, прижимаясь ко
мне.
   - Все ясно, - демонстративно зевнул я. - Но кто он такой, раз он  мне
нужен?
   - Ты был в театре "На паркете"? - ответила она вопросом на вопрос.
   - Кажется, был.
   - Так вот, Юрок выступает в этом театре, а Занзибаров у них - главный
режиссер.
   - Похоже, я имел честь лицезреть этого Занзибарова.
   Я поворошил мозговые извилины и вспомнил,  как  мы  с  Аленой  ходили
прошлой весной в этот любительский театрик. Спектакль был  по  рассказам
Шукшина, но вместо светлой шукшинской иронии со сцены пер в зал беспрос-
ветный экзистенциализм. В общем, впечатление от спектакля осталось тяже-
лое, хотя в постановке чувствовалась рука если и не мастера, то  знатока
своего дела. Помню я еще задался вопросом, хотел  ли  режиссер  добиться
именно такого  эффекта  -  чтобы  зритель  себя  чувствовал  сидящим  на
собственном дерьме. Когда занавес опустился, на сцену  выбежал  из  зала
крупноголовый мужчина в массивных очках, встал впереди  цепочки  актеров
и, сияя лучистой творческой энергией, стал отвешивать в зал  благодарные
полупоклоны, как будто слышал не жидкие аплодисменты, а гром оваций. Бы-
ло очевидно, что это сам режиссер, и - странное  дело  -  зал  и  правда
сильнее забил в ладоши, заражаясь режиссерским энтузиазмом. Короче,  по-
лучилось как в старом анекдоте: "Все в дерьме, а я - в белом фраке".
   - Надеюсь, ты не намерена предложить мне,  как  начинающей  актриске,
отдаться Занзибарову, чтобы получить в награду роль мессии в  его  новом
спектакле? - усмехнулся я.
   - Занзибаров больше не ставит спектаклей, - серьезно ответила  Ольга.
- Теперь он занимается бизнесом и политикой и весьма  в  этом  преуспел.
Странно, что ты про него не слышал.
   - Из театра - в политику! Вполне в духе времени, хотя и отдает  клоу-
надой, - заметил я не безиздевки.
   - Он - универсал, - заверила меня Ольга, не сбиваясь с серьезного то-
на. - По рассказам Юрка, он закончил политехнический  институт,  получил
степень кандидата физико-математических наук и неожиданно ушел из  науки
в творчество: окончив высшие режиссерские курсы, практически с нуля соз-
дал свой театр, стал писать сценарии и ударился  в  публицистику.  Когда
разрешили заниматься бизнесом,  он  учредил  свой  Творческо-эксперимен-
тальный концерн. Этот концерн скоро перерос во  всероссийский  -  слышал
про ВТЭК? - а сам Занзибаров стал первым в Углове легальным миллионером.
Кроме того, в марте Занзибарова выбрали в  совдепы,  и  теперь  он  стал
"правой рукой" первого секретаря горкома КПСС Проскудина, которого "про-
катили" на выборах.
   - Сам Занзибаров проводит в совдепах политику  самого  Проскудина,  -
констатировал я.
   - Да нет, - возразила Ольга, - если верить Юрку, то  получается,  что
Проскудин проводит политику Занзибарова, потому что сам он "разбит пара-
личом власти", как выразился Юрок, а у Занзибарова - масса идей, которые
разрабатываются в его ВТЭКе. У нас в исполкоме рассказывали, что  Занзи-
барову звонят по засекреченной связи из самой  Москвы,  из  Политбюро  и
Совмина: консультируются с ним накануне принятия ответственных решений.
   - Да-а, большой человек этот Занзибаров! - попытался  я  в  последний
раз поддеть Ольгу, когда она уже давила на кнопку дверного звонка.
   Дверь открыл высокий белобрысый юноша с красным лицом, который больше
походил на колхозного комбайнера, нежели  на  артиста.  Впрочем,  в  том
спектакле, который я видел в театре Занзибарова, он,  кажется,  действи-
тельно играл деревенского "водилу". Церемонно  представив  меня  хозяину
квартиры, как и следует представлять мессию-инкогнито, Ольга сунула  Юр-
ку-имениннику подарок-сверточек, чмокнула его в щечку и шутливо  предло-
жила "пройти в залу". Ольгино волнительное нахальство передалось и  мне,
и неизвестно, что я бы, в свою очередь, учудил,  если  бы  артистическая
братия не оказалась на редкость нечванливой и даже добродушной.
   Самого Занзибарова пока не было, и разговоры шли в основном на  быто-
вые темы: где можно раздобыть талонов на сигареты, какие кроссовки  луч-
ше, "Найк" или "Рибок", и как прожить на жалкую  зарплату,  не  растеряв
при этом последних крох достоинства творческой личности.  Ольга  тут  же
вступила в разговор, присоединившись к женской половине общества,  кото-
рая обсуждала картинки из осеннего выпуска  "Бурды",  а  я  расслабленно
скучал, как и подобает истинному мессии-инкогнито, делая вид, что внимаю
мужской светской беседе про цены на автомобильные запчасти, тем паче что
автомобиля у меня не было. Водки было много, но пили  мало,  и  от  того
разговоры велись трезвые и невеселые.
   От нечего делать я стал всматриваться в лица актеров из "На  паркете"
и по-настоящему заинтересовался, обнаружив, что в них есть нечто  общее,
будто все они приведены к единому знаменателю. И действительно: когда  я
еще раз обвел взглядом напаркетовскую труппу, то обнаружил, на всех них,
даже на казалось бы смазливеньких актрисках, лежит печать угрюмой  невы-
разительности. "Интересно узнать, - подумал я, - были они такими,  когда
их подобрал Занзибаров, или он их специально так  "вылепил"  для  своего
экзистенциалистского (язык сломаешь!) театра".
   Но оказалось, что я поторопился с выводами: через пять минут появился
сам Занзибаров, и на моих глазах гадкие артистические утята превратились
в озаренных светом Мастера - именно так они его  называли  -  прекрасных
творческих лебедей. И понеслось-поехало... Кто читал монологи, кто  дек-
ламировал стихи, кто пел песни под гитару, а кто и вовсе отплясывал  под
хлопки в ладоши. При этом было очевидно, что все  они  и  каждый  в  от-
дельности стараются не для того, чтобы как-то выделиться  перед  главре-
жем, к тому же бывшим, а просто из любви к своему учителю.  Сам  Мастер-
расслабленно развалился на диване и, улыбаясь всем своим крупным  телом,
благодарно одарял талантливых учеников своей лучезарной энергией. Вместе
с тем, видно было, что он скромно и терпеливо ждет окончания  импровизи-
рованного представления, чтобы сказать свое последнее слово. В  заверше-
ние домашнего концерта на середину комнаты вышел худенький паренек с си-
няками под глазами и, сияя отраженным светом Мастера, прочел,  обращаясь
к нему, свое стихотворение "из только что написанного":
   "Сон подсказал мне ненароком
   сюжет картины без холста:
   толпа в молчании глубоком
   ждет появления Христа.
   К мистериям от Голливуда
   померк в глазах их интерес -
   в надежде на святое чудо
   вонзились взоры в синь небес.
   Забросив школьные тетрадки,
   сбежались дети на гостинцы,
   а рядом в боевом порядке
   стоят морские пехотинцы.
   В волненьи смотрит ввысь калека:
   вот-вот приидет Исцелитель,
   и ждет с небес сверхчеловека
   официальный представитель.
   Старушки крестятся украдкой,
   слезами полон тихий взор,
   а между ними с черной папкой
   таится мрачный ревизор.
   Меж тем вдали, на заднем плане,
   молчанье кроткое храня,
   стоит обычное созданье,
   такое же, как ты и я.
   Взор всех витает в вышине
   в порыве неземных страстей,
   и только тот, что в стороне,
   с любовью смотрит на людей.
   И прыгает в восторге мальчик:
   "Я вижу!" - маме он кричит
   и тычет влево тонкий пальчик...
   но мама бдительно молчит.
   Ушел мой сон своей дорогой,
   но все же стало ясно мне:
   прав атеизм, нет в небе Бога -
   Он вместе с нами, на Земле!" Паренек кончил читать... Все молчали,  и
он немного растерялся: не мог понять, понравилось или нет. Первым очнул-
ся Мастер. Порывистым движением он спрыгнул с дивана и, выбежав на сере-
дину комнаты, разлаписто сгреб паренька в свои объятия. Грянул гром  ап-
лодисментов, юноши кричали "браво", а девушки плакали восхищенными  сле-
зами. Поддавшись общему порыву, я тоже забил в ладоши, но тут поймал  на
себе восхищенный взгляд Ольги, говоривший: "Да-да, мой дорогой  инкогни-
то, это про тебя!" - и опустил руки, спустившись с небес на землю. Когда
аплодисменты стихли, Занзибаров сказал:
   - Я как раз об этом думал, - он сделал долгую паузу, давая слушателям
возможность сосредоточиться. - Прав ли был Маркс, принижая роль личности
в истории? Вы скажете, не было бы Христа - был бы другой, тот  же  Савл,
или Павел, как утверждал Тендряков. Да, в этом есть  доля  истины:  идеи
буквально витают в воздухе, пропитывая ноосферу живительной влагой своей
запредельной энергии, но где есть гарантия того, что  найдется  человек,
который, как губка впитав в себя эту влагу,  этот  божественный  нектар,
скажет: "Имеющий уши да услышит!" - и проговорит вслух  то,  о  чем  ос-
тальные люди лишь интуитивно догадываются... Или знают, но  боятся  ска-
зать... Или просто стесняются... "Вначале было слово", известно всякому,
но всякий ли возьмет на себя смелость сказать это первое слово? Это  по-
том будут ученики и критики, адепты и гонители, догматики и ренегаты, но
вначале должно быть слово, Слово с большой буквы, соизмеримое с тем, ко-
торое сказали Иисус и Магомет, Будда и Конфуций, Спиноза и Маркс. И  кто
знает, сколько великих идей погибло в зародыше  только  потому,  что  не
нашлось человека, который, встав во весь рост и сбросив с себя груз обы-
денности, сказал бы: "Я есмь Альфа и Омега, имеющий уши да услышит!"  Вы
скажете, что для этого мало быть человеком - надо быть по  крайней  мере
полубогом, но, друзья мои, верьте мне, тот, кто дерзнет сказать "Я  есмь
Альфа и Омега, начало и конец", тут же  и  станет  богочеловеком,  Сыном
Божьим. В этом и есть смысл непорочного зачатия, зачатия духа, а  сказка
про деву Марию и ангела - всего лишь мудрая аллегория.
   - В чем же смысл всего мною сказанного применительно к  текущему  мо-
менту? - продолжил Занзибаров, обведя свою аудиторию светлым взглядом. -
Вы сами знаете, в какое тяжелое для России время мы живем,  не  мне  вам
рассказывать. Всюду грязь, тлетворный дух разврата,  злоба  и  одичание.
Отцы насилуют своих грудных еще дочерей, а матери  выбрасывают  новорож-
денных первенцев в мусоропровод! Мы пугаем детей волками, а  сами,  того
не замечая, стали для них страшнее всякого зверя. И не про нас ли с вами
сказано: "И проклянет плод чрево, его родившее"?! В чем причина всех на-
ших бед? "В развале экономики", - скажете вы, и будете правы, потому что
человек может голодать без ущерба для своей психики максимум неделю,  но
когда он голодает или питается впроголодь на протяжении нескольких меся-
цев или даже лет, как в нашем случае, нормальное функционирование клеток
мозга нарушается, и он элементарно теряет  разум  и  из  Венца  Творения
превращается в дрожащую тварь с инстинктами насекомого, то есть,  в  су-
щество,неспособное к восприятию каких бы то ни было, хоть самых распрек-
расных, идей, и озабоченное лишь тривиальной  проблемой  пропитания.  Но
нельзя винить в этом человека, потому что суть его есть плоть и кровь, и
здесь тоже есть свой высший смысл, ибо идея не может существовать в чис-
том виде - ей нужен проводник, а какой может выйти проводник из полутру-
па?!
   - Что же из этого следует? -  вопросил  Занзибаров  хранящую  мертвое
молчание аудиторию. -Надо накормить народ! А кто  его  накормит?  Рынок?
Нет, дорогие мои, рынок будет держать народ на  голодном  пайке,  потому
что ему важно диктовать свои условия, свои цены. Подачками рынка сыт  не
будешь, нужно мощное плановое хозяйство на основе высокоразвитой  инфор-
матики. А чтобы не считать бюджет на абаках, нужна широкая компьютериза-
ция...
   - Советская власть плюс компьютеризация всей страны, - усмехнулся  я,
устав от занзибаровских бредней.
   Несколько человек повернули головы, удивленно посмотрев на  меня  как
на чужеродный элемент, а сам Занзибаров ответил,  снисходительно  улыба-
ясь:
   - Да, батенька, представьте себе, компьютеризация, но  без  советской
власти.
   - А как же коммунизм?! - сделал я удивленное лицо.
   - Коммунизм для меня - это метарелигия, - серьезно изрек  Занзибаров.
- Это сплав лучших идей, высказанных лучшими  мыслителями  человечества,
начиная от Христа и кончая Марксом. Но ошибка Маркса заключалась в  том,
что он спутал божий дар с яичницей и распространил свою теорию на эконо-
мику, а его верный ученик Ленин - и того лучше: стал подгонять экономику
под теорию. Но причем здесь, скажите на милость, экономика, когда комму-
низм - это учение о нравственности. И оставим  Кесарю  кесарево!  А  вот
когда мы накормим народ и покончим с демократами...
   - Неужели, демократы едят больше остальных? - перебил я, снова  зада-
вая "наивный" вопрос.
   - Представьте, да, - заверил меня Занзибаров, - потому  что  они  су-
ществуют на подачки ЦРУ, действуя по  сценарию,  разработанному  в  этой
щедрой на подкуп организации.
   - Что же это за сценарий? - поинтересовался я.
   - Это сценарий развала Союза.
   - И все демократы подкуплены?
   - Нет, не все, - терпеливо взялся разъяснять Занзибаров. - Среди  них
есть и честные люди, действующие по ошибочному убеждению, но сценарий от
этого не меняется. А покончить с ними нужно, в  первую  очередь,  не  по
причине их продажности, хотя и этого довольно с лихвой,  а  потому,  что
они проповедуют плюрализм, который действует на зарождающуюся  идею  так
же растленно, как сексуальный маньяк на малолетку.
   - А что это за "нарождающаяся идея"? - попыталась  выведать,  в  свою
очередь не выдержав, Ольга.
   - Хороший вопрос, - одобрительно закивал Занзибаров, откровенно любу-
ясь Ольгой. - Эта идея - спасение мира от сползания в "черную дыру" пот-
ребительской бездуховности, - объявил он Ольге, глядя ей в глаза.
   - А может, в этой "дыре" не так уж и плохо? - я предпринял  отчаянную
попытку вызвать огонь на себя.
   Занзибаров лишь мельком глянул на меня и  перевел  глаза  обратно  на
Ольгу, которая, к моей досаде, начала заметно розоветь.
   - Плохо, ох, плохо, - сказал он, демонстративно вздохнув. - Я недавно
побывал в Америке, и меня поразила там полная бездуховность, я  бы  даже
сказал, бездуховность со знаком минус на фоне забитых товарами витрин  и
прилавков. Духовный вакуум засасывает страшнее любой черной дыры!И  вот,
когда мы накормим наш народ и он проникнется  идеями  неокоммунизма,  он
вернет Россию и весь Союз в число мировых лидеров и  укажет  всему  миру
путь к подлинным вершинам духовности. В этом и состоит величайшая миссия
русского народа!
   - Мне понятна ваша идея, - сказал я, стараясь говорить как можно  бо-
лее спокойно, - но мне непонятно, почему вы вещаете ее от имени русского
народа, Занзибаров!
   - Вы, очевидно, хотите меня оскорбить, потому что я  имел  неосторож-
ность засмотреться на вашу  девушку,  -  Занзибаров  наконец-то  перевел
взгляд с Ольги на меня.
   - Я хочу вас оскорбить, чтобы вы спустились со своих эмпирей на  нашу
грешную землю, как бы вам это ни было противно ввиду всяческой  грязи  и
дерьма, так живописно нарисованных вами в вашем монологе для театра  од-
ного актера, - потерял я терпение. - А теперь я вам покажу, что на самом
деле нужно русским, - я взял со стола едва початую поллитровку "Московс-
кой" и покрутил ее в руке, любуясь тонко закрученной воронкой. - Вы ког-
да-нибудь пили водку из горла, Занзибаров?
   Не знаю, ответил ли что-то Занзибаров на мой  вопрос,  потому  что  в
следующую секунду мне заложило уши клокочущим бульканьем водки в  горта-
ни.
   - Фу-у, горькая! - звякнул я пустой бутылкой об стол, опрокинув  вин-
ный фужер. - Как только коммунисты ее пьют?! - спросил я и сам же тотчас
засмеялся, вспомнив, что пока что тоже коммунист, вернее, член КПСС. - А
теперь я ухожу. Пошли! - кивнул я головой на дверь, глядя на Ольгу.
   Ольга сидела, не двигаясь с места, и даже отвернулась в сторону. Выж-
дав еще секунду, я покинул немую сцену в собственной постановке,  оделся
в прихожей и вышел. Хохоча и матерясь, я благополучно скатился  по  сту-
пенькам до самого первого этажа и собрался было открыть дверь  подъезда,
но промахнулся рукой мимо ручки, упал и  провалился  в  темную  пустоту.
"Черная дыра!" - только и успел я подумать.