Юрий Кувалдин
    В садах старости
    Повесть

1
Каких только садов не бывает на свете! Вот, например, сад мертвых языков: с
веток свисают языки, красные, длинные, а с них капает слюна. Вот колбасные
сады: в гастрономе на Тверской, бывшем купца Елисеева, как в каком-нибудь
Нью-Йорке, от которого млели советские дипломаты, висят на никелированных
трубах сотни сортов...
- Уби мэль, иби фэль (Где мед, там и яд)! - сказал Старосадов, садясь к
огромному столу на плюшевый стул. - То, чем мы любуемся, то сами и пожираем.
Это уже я сам, без латыни, изрекаю. Скажу вам по секрету: теперь я хочу есть
маленьких детей. Толстуны такие! На сковородочку их и в печечку,
микроволновую. На сем и покончить с родом моим, то есть человеческим,
поскольку со дня падения последнего Генерального секретаря ЦК КПСС смысл
человеческого бытия утрачен...
На блюдце с золотым ободком лежала вишня с зеленой плодоножкой и листиком на
ней, по которому ползла зеленая же мошка, скорее всего тля. Над блюдцем
изредка пролетала крупная иссиня-черная муха. Когда муха с гудением отлетала
к дальнему узкому окну, сквозь которое на пол падал луч, над блюдцем начинал
сверлить воздух суетливый в вечных своих поисках крови комар.
- Фашист летающий, - равнодушно сказал Старосадов, подумал и продолжил: -
Жрут друг друга и довольны! Панэм эт цирценсэс (Хлеба и зрелищ)! Вот и все.
Безмозглые приматы! Выпускают танки и зарплату требуют. Изжарить всех вас в
печах...
- Уже было, - сказал Серафим Ярополкович, весело подмигивая.
- Когда?
- Тогда!
- Понятно, мин херц Адольф, мин херц Иосиф! Имена-то какие красивые...
Теперь я их начинаю понемножку понимать, потому что сам прихожу к мысли, что
всех этих засранцев нужно сжечь, освободить Землю, она такая хорошая будет
без этих двуногих. Еще Ювенал, обличая своих современников, говорил, что их
можно купить довольно дешево: дать им хлеба и зрелищ. Вот именно. Дать им
хлеба и зрелищ - и поджечь, пока наслаждаются (во время зрелища).
Комар стал прицеливаться к носу Старосадова.
Комара можно было убить, вишню съесть, тлю раздавить, мухе оторвать голову.
Но делать ничего не хотелось. Хотелось сидеть за столом, положив голову на
руки, и смотреть на вишню, и говорить с Серафимом, и вспоминать КПСС, и
льготы, и блага... Все, чем жил идеологический работник ЦК (бывший), а также
отставной профессор педвуза Старосадов Николай Петрович, он же Серафим
Ярополкович, 88 лет, с белой бородкой, в узбекской тюбетейке, в чеховском
пенсне.
Рядом лежала газета: сероватая бумага, испещренная черными значками; если
смотреть с точки зрения Старосадова, эдак в одной плоскости, то покажутся
убегающие черные линии, без всякого партийно-политического смысла. Конечно,
смысл с этой точки зрения тоже можно отыскать. Например, вишне дать фамилию
"Петрова". Подойти к вишневому дереву, всякую ягоду надобно как-то отличить,
а для того наградить фамилией...
В старой березовой роще было кладбище, со времен Траяна, который, основавши
Киев, сам сгнил в руссенборгской земле, в варяжских камнях, откуда русые
пришли к мерям и весям и русскими стали, писати же и читати не умели аж до
самого протопопа Аввакума - первого русского писателя. Теперь о кладбище
напоминают лишь плавные холмики. А под каждым холмиком - вишня с фамилией,
то есть человек с фамилией. Светоний, например. Какая разница! Сам Светоний
не заботится о психологической последовательности: он перечисляет
добродетели и пороки каждого императора по отдельности, не задумываясь, как
могли они вместе жить в одной душе. Светоний не беспокоится о хронологии: он
соединяет в одном перечне факты начала и конца правления, без логики и
связи... К чему же тогда стремился Светоний? Не желая ничего объяснять и
доказывать, он хотел лишь оценить события: разделить дурное и хорошее,
бросить их на разные чаши весов и посмотреть, какая чаша перетянет.
Кто покоится на кладбище в старой березовой роще? Да и кладбища-то самого
нет - перестали хоронить на нем еще до войны. В войну загс сгорел, архив
сгорел, все сгорело. Сгорела память, сгорели фамилии. Все растаяло, как
сахар в чашке с чаем.
Старосадов перевел взгляд на корешки книг, придвинул чашку, отпил. У этого
чая фамилия будет "Византийский".
- Товарищ Византийский, - сказал Старосадов, - а ведь я вас выпиваю. Можно
сказать, кровь вашу пью... М-да.
Он опять положил голову на руки, уставился на блюдце с вишней. Тля все
ползала по листику плодоножки. Пусть ползает. Дарую жизнь. И даю тле
фамилию: "Усладина".
- Почему "Усладина"? - спросил Дормидонт.
- Хочу я так.
"И Дормидонт будет доказывать, что он самый умный, - промолчал Серафим
Ярополкович, - причем будет говорить без пауз часа полтора, насилуя мой
слух".
- Дед, ты оглох? - громче повторил этот самый Дормидонт, умный, лысый,
пузатый, 28 лет. - Где бутылочка из-под кефира Савватия?
Из-за угла выскочили двое бесштанных упитанных ребят и, крича
"Няу-няу-няу!", промчались мимо блюдца с вишней и исчезли.
- Кто это? - равнодушно спросила Усладина.
- Ратибор с Харлампием за кошкой побежали, - сказала Петрова.
- Омниа морс экват (Для смерти все равны), - сказал Старосадов.
Дормидонт с голым пузом - он был в шортах - продолжал искать бутылочку
своего Савватия. Дормидонт ходил как слон. Пол под ним прогибался. Лестницы
дрожали. Весу в Дормидонте было за двести килограмм.
"И он начнет убеждать меня в том, что я ничего не понимаю в современной
живописи, - опять промолчал Серафим Ярополкович, игнорируя этого
отвратительного толстого Дормидонта, - как будто он что-нибудь понимает в
той живописи, которая была современной в мои 28 лет".
- Я всегда презирал умных, - сказал Серафим Ярополкович.
- Я всегда презирал дураков, - сказал на это Старосадов.
- Дураки безвредны, - возразил Серафим Ярополкович, - а от умных одни
неприятности. Ну, вот, например, этот толстенький, маленький,
симпатичненький Гайдар. Взял и отдал здания, сооружения, станки и механизмы
- кому? Да все той же коммунистической партии Советского Союза. То есть он -
главный коммунист, выше Ленина, Маркса, Сталина и Шатова из "Бесов".
Горбачеву люди поверили, самые талантливые поверили, выделились из
государственного сектора, создали кооперативы, стали наживать добро, готовы
были за хорошую цену купить и здания, и станки, и механизмы... Тут нужно
было закон о запрете на профессию коммунистам ввести, и дело было бы
сделано, как в ГДР, как в Чехии... Но куда там. Пришел славный "Тимур" со
своей командой и роздал все б е с п л а т н о этим прямоходящим. Теперь они
главы концернов, банков, фирм (потому эти организации так плохо
работают!)... Одним словом, Горбачев дал, а Ельцин с Гайдаром отобрали.
О-хо-хо!
- У вас, Серафим Ярополкович, в голове сущий ералаш. Тут дело идет о конце
собственного Я, поскольку бессмертия не существует, о роли, так сказать,
моего семени в истории, а он об этих толкует, о государственном капитализме!

- А я презираю людей, этих насекомых земного шара, - заявила Усладина и
поползла вниз по черенку к темно-красному шару.
Старосадов сказал:
- Я, как Светоний, положу добро на одну чашу, а зло на другую. И что же
увижу? А увижу то, что гайдаровская номенклатура опустила свою чашу со злом
до земли. Почему со злом? Да потому, что налогами загнали в тень любую
инициативу. А нужно: армию - пополам, МВД - пополам, учителей - пополам и т.
д., то есть одну половину - на улицу, на вольные хлеба! А на налоги пусть
живут наглецы, бездари! И их - девяносто процентов. Это они, по пословице, с
ложкой. А кто же работает? Подвижники, таланты! Давил бы всех сборщиков
податей, этих Иуд! Или целостность России их отправил бы отстаивать в Чечню,
в Украину (с подачи хохлов везде буду всаживать это "в"), в Финляндию, в
Польшу, в Аляску!
- Не хочешь со мной разговаривать? - спросил Дормидонт.
К нему подошла с эмалированным горшком двухлетняя Еликонида, ножки пухлые, в
складках, села на горшок, пукнула и стала какать. Дормидонт погладил
Еликониду по головке, сказал:
- Покакай, умница, покакай как следует, не слушай деда. Он - дюдюка!

2
Серафим Ярополкович не обратил внимания на этот выпад, молча вытянул по
столу руку, нащупал за газетой книгу Элиаде, придвинул к себе, встал,
поморщившись от неприятного запаха детского кала, высокий, худой, без живота
(на его месте, назло всем этим обрюзгшим молодым людям, упругая впадина), и
вышел.
Он делал все для того, чтобы дети его боялись.
На лавке сидел, раскатав толстые, как у бабы, ляжки, Гордей, еще более
пузатый, чем Дормидонт, и наставительно говорил своему отпрыску Архипу,
картавя:
- Айхип, почему ты не можешь пйоизнести букву "эй"?
Конечно, Гордей имел в виду букву "р".
Архип, эдакий тючок-колобок, срывал одуванчики и слюняво дул на них.
- Чтобы зло пресечь - надобно в особенности напасть на газетных крикунов: ох
уж эти крикуны! Как я острю на них зубы. В самом деле, в провинции, в глуши,
видят широковещательное объявление о вздорной книге, верят ему, книгу
выписывают, обманываются, а все не исправляются... Мундус вульт дэципи, эрго
дэципиатур (Мир желает быть обманутым, пусть же его обманывают)! - сказал
Старосадов.
Жирненький Архип, ну прямо заготовочка для микроволновой печи, продолжал
слюнявить одуванчики.
Серафим Ярополкович сплюнул и вернулся к блюдцу. Не обращая внимания на
Дормидонта, который все искал бутылочку с соской своего Савватия, открыл
книгу Элиаде и начал громко читать из нее:
- Устрицы, морские ракушки, улитка, жемчужина связаны как с акватическими
космологиями, так и с сексуальными символами. Все они причастны священным
силам, сконцентрированным в водах, луне, женщине; кроме того, они по разным
причинам являются эмблемами этих сил: сходство между морской раковиной и
гениталиями женщины, связи, объединяющие устриц, воду и луну, наконец,
гинекологический символизм жемчужины, формируемой в устрице. Вера в
магические свойства устриц и раковин распространена по всему миру от
древнейших времен до наших дней.
Дормидонт хотел повысить голос на деда, чтобы тот так громко не читал, но
послышался сильный детский плач, отчего Старосадов перекосоротился и сжал в
гневе кулаки, и бочкообразная Павлина (щеки ее алые, свисающие яблоками,
видны со стороны затылка), жена Дормидонта, внесла на руках Савватия, от
которого и исходил этот плач. Жирные губки в "о" превращены, и из этого "о"
- визг. Павлина выкатила огромную грудь, не стесняясь Старосадова, и сунула
толстый сосок в ротик Савватия, но тот выплюнул его, пробасив:
- Хочу кефира из бутылочки с соской!
- Просвещенная молодежь ныне пошла, - сказал Серафим Ярополкович, не сводя
глаз с роскошной женской груди и приглаживая тонкими длинными пальцами
клинышек бородки. - Начинают говорить еще до того, как выучиваются говорить.
Сколько ему? - спросил он, кивая на Савватия.
- Одиннадцать месяцев, - сказала бокастая, грудастая, мордастая Павлина и,
чуть возвысив голос, добавила нараспев: - Ну, чего вы, как старый пень,
разорались?!
Серафим Ярополкович усмехнулся полноте жизни и увидел себя за широким и
длинным обеденным столом. Рядом сидел Дормидонт; перед ним - эмалированный
таз, в котором купали Савватия, с горою отварной картошки и толстых
сарделек. Дормидонт, вздрагивая, глотал их одну за другой, не забывая,
однако, перемежать сардельки картофелинами. Пар поднимался к потолку. Не
отставал от брата и Гордей: хлеб ломал руками, алчно смотрел в свой таз, в
котором купали его чадо - Архипа. Не в этот момент, разумеется, купали,
когда ел Гордей вареную картошку, перебивая ее жирными сардельками, а тогда
купали, когда Гордей из этого таза не ел.
Видеть эти сардельки не мог Старосадов и сам их никогда не ел, поскольку они
напоминали ему очень простой символ мужской силы. Грубо? Что делать. Если
плавки у Павлины такие, что прикрыт только лобок, а сзади - голые огромные
ягодицы!
- Аспицэ нудатас, барбара тэрра, натэс (Полюбуйся, варварская страна, на
обнаженные ягодицы)! - во сне будто восклицал Старосадов.
Не только картошка чередовалась с сардельками (три кило уминали за обед!),
но и сардельки с картошкой, то есть были возможны разные варианты; например,
Дормидонт всегда начинал с сарделек, нацелится вилкой, глаза горят, вколет
ей иглы в бок, даже кровь... то есть сок брызнет, и зубами отхватит
полсардельки; одним словом, Дормидонт, сотрудник аппарата новой
номенклатуры, начинал с более вкусной пищи, это могли быть и не сардельки,
а, например, жареные ножки кур и гусей, индюшек и уток, по штук пять, эдак,
мог употребить; в прокладочный материал входил еще хлеб, который почему-то
не считали за еду, даже как бы и не замечали хлеба, хотя тот же Дормидонт за
обед съедал полбуханки черного - хлеб для них был вроде воздуха. Ставили на
стол для аппетита таз с солеными огурцами; шли огурцы, так же как хлеб,
незаметно.
В общем, после падения КПСС началась и в еде какая-то дикая демократизация.
Но вот чего не переносил Серафим Ярополкович, так это чавканья. Как только
заметит (услышит), что кто-то жует увлеченно с открытым ртом, так встанет,
возьмет деревянную чумичку весом с хорошую гирю, подойдет к увлекшемуся
(шейся) и врежет запросто по лбу, да так, что искры банально из глаз
посыплются. Поэтому ели все продолжатели рода Старосадова с закрытыми ртами,
только уши шевелились.
Шевелились уши, как правило, волосатые, и слышали эти уши пищанье комара,
летающего над блюдцем с вишней, по зелененькому черенку которой все ползала
малюсенькая тля. А зачем она, эта красивая тля, ползала, никто не знал, как
никто не знал, зачем пищал комар.
Пройдя на писк комара, Серафим Ярополкович, с книгой Элиаде под мышкой,
оказался в саду, где заметил копающуюся в грядках (она перемешивала в
оцинкованном ведре куриный помет, песок и перегной) жену свою Евлампию
Амфилохиевну, пышное тело которой было облачено в голубой лифчик и сиреневые
до колен байковые трусы.
После созерцания великолепной груди Павлины, Серафиму Ярополковичу
захотелось овладеть Евлампией Амфилохиевной.
Он подумал, что в этом мире тел нет никакой духовной любви, и положил руку
на бедро Евлампии.
- Бесстыдник, - зарделась Евлампия и, виляя мощным задом, пошла к лесному
домику, где обычно у них случалась любовь.
Когда он коснулся ее, она, вскрикнув, как в молодости, сказала:
- Серафим, тебе не стыдно без дела шляться? Взял бы лопату да перевернул
грядки.
Серафим же тем временем держал в руках ее тяжелые груди и на замечание
абсолютно никак не отреагировал.
В этих сексуальных действиях он видел только себя, но не ее; поскольку он
накачивал воздушный шар и никак не мог его накачать, хотя каждый раз
восклицал, что кончил накачивать.
Она же, натянув свои байковые трусы на лоснящиеся ляжки, прикрыв потный
живот, розовые ягодицы, сказала, наученная им когда-то:
- Ляссата вирис нэкдум сациата рэцессит (Ушла, утомленная мужчинами, но все
еще не удовлетворенная)!
Серафим и Евлампия переглянулись. И улыбнулись. Лет тридцать уже их
совокупления проходили без всяких последствий.
А то прежде Серафим только и слышал: "В меня нельзя!"
Можно, оказывается, все можно, только лет эдак через сорок.
Они сильно любили друг друга, то есть самостоятельно, ни к кому не
обращаясь, изготавливали новых людей. Любили с 1927 года, когда Николай
впервые назвал ее Евлампией, а она его - Серафимом. На самом деле ее звали
Ольгой, Ольгой Васильевной, но в порыве постижения сексуальной символики она
забывала свое имя; ей не нравилось, когда мужчины (до брака со Старосадовым
у Ольги их было около двадцати) в процессе любви называли ее "зайкой",
"белочкой"... Николай, зациклившийся на своем латинском, сначала давал ей
латинские имена, но когда пошла борьба с космополитизмом, стал применять
имена русские, вышедшие, однако, из употребления. Он тоже не терпел, когда
его в процессе углубления в сущность жемчужины называли "козликом",
"бычком", "сарделькой", "тюльпаном" и т. д. Однажды, когда Ольга в алом
свете камина обнажила свои полные ноги, он воскликнул "Евлампия моя!" - и
почувствовал настоящую поэзию в этой Еве с Лампой, поэзию животворящую
(живородящую; еще бы не хватало, чтобы женщины сначала сносили яйца, а потом
высиживали их), поскольку она родила ему впоследствии сыновей: Ивана
(Варсонофия), Степана (Гордея, не путать со внуком Гордеем), Сергея
(Перфилия); и дочерей: Марию (Еликониду, не путать с правнучкой), Зинаиду
(Павлину, не путать с женой Дормидонта) и Веру (Авдотью). И Ольге это имя -
Евлампия - так понравилось, так слилось с тем пронзительным чувством,
которое она испытывала в минуты божественной близости, что попросила Николая
придумать ей и отчество для самых сильных ощущений при зачатии.
Видимо, с момента, когда Евлампия появилась на свет, до настоящего времени
главным в ее жизни был уход за половыми органами: своими, детей, мужа.
- Половые органы нужно мыть каждый день, но это не значит, что каждый день
нужно говорить об этом, - заявляла Евлампия.
В декабре 1927 года живот Евлампии достиг критических размеров. Беременность
протекала нормально; Евлампия до седьмого месяца продолжала любовные
воссоединения с Серафимом; страсть в этот период достигала пика
недозволенного удовольствия. Почему недозволенного? Потому, что говорить об
удовольствии запрещено. Тогда как само удовольствие можешь иметь хоть с утра
до ночи.
При этой нормальной беременности Евлампия вела обычный образ жизни: копала
грядки, солила огурцы, квасила капусту, нарезала колбасу и ветчину, сдавала
анализы крови, мочи и кала. Все эти умеренные занятия не только не были
противопоказаны Евлампии, но, наоборот, благотворно влияли на ее психику и
содействовали правильному течению беременности.

3
Будучи от рождения высокой, здоровой, выносливой (достаточно назвать ее рост
- 197 см), Евлампия шила на ножной (конечно, в период беременности) швейной
машине "Зингер", ездила верхом в конном заводе им. Эльзенгауэра,
располагавшемся неподалеку, плавала и ныряла.
И сама Евлампия, и созревающий в ней плод (который должен был появиться как
жемчужина из раковины) нуждались в достаточном количестве кислорода, а при
энергичной деятельности его поступление в организм резко увеличивается.
Отсюда вывод: она постоянно была в движении, находилась на свежем воздухе,
среди сосен и елей, постоянно открывала окно или форточку, хорошо
проветривала дом.
Уже перед самыми родами ходила с Серафимом на лыжах до фабрики, мимо конного
завода, и обратно. В общем, бережно относилась к проращиванию семени
Серафима.
Огромный живот под свитером метафорически, если смотреть на Евлампию в
профиль, повторял силуэт девы Марии и напоминал Серафиму о непорочном
зачатии.
Евлампия и была для него Богородицей, поскольку, чтобы зачатие было
порочным, Серафиму нужно было бы рукотворно изготовить свое семя, чего он,
даже при своем физиологическом уме, сделать не мог. Тут впервые стали
вкрадываться в сознание Старосадова мысли о пустоте человека, о его странном
пребывании на Земле, о неучастии в рождении, жизни и смерти, о галлюцинации
жизни вообще... Таким образом Серафим Ярополкович пришел (конечно, через
много, много лет, когда ему уже было за 60) к выводу, что каждая беременная
женщина - Богородица, каждый бросивший в нее свое семя мужчина Бог-отец,
Бог-сын и Дух святой, а каждый родившийся - Христос, под псевдонимом,
разумеется. Тут, конечно, смущало его противоречие: вся заслуга человека в
продолжении рода - оплодотворение женщины (велика заслуга!)... Псевдонимы.
Русские дают Христам свои псевдонимы, немецкие (немцы; однако Серафим
Ярополкович все нации привел к одному прилагательному знаменателю, как
известный Митрофан - дверь. Короче говоря, по версии Серафима Ярополковича,
постигшего наконец, что люди рождаются не по воле людей, а из одного
удовольствия посредством поршневой работы с впрыскиванием не человеком
изготовленного семени, так вот, по этой версии тоже, как и "русский",
испанец будет прилагательным, то есть "испанским". К чему "прилагательный"?
Ну дверь - имя прилагательное - к дверной коробке, состоящей из двух косяков
и притолоки вверху, лежащей на этих косяках... Об этом - "прилагательном" -
вся жизнь Серафима Ярополковича.) ... немецкие - свои и т. д.
Большое внимание Евлампия уделяла питанию во время беременности. В первые
месяцы не было необходимости резко изменять привычный стол: ела щи со
свининой или с говядиной... И ничего здесь порочного нет. Подумаешь, убивали
свинью, с глазками, носиком-пятачком, ушками и прочими живыми, как и у
человека, атрибутами, и ели; убивали корову или бычка - и ели.
Старосадов снял пенсне, протер носовым платком. Опять положил голову на руки
и заговорил молча далее о съедении человеков, особенно детей, приготовленных
со специями в микроволновой печи.
Впрочем, Евлампия всегда начинала с хорошо выглаженной скатерти. Тогда не
было электрических утюгов. Она гладила утюгом на углях, с дымком,
придававшим белью какую-то особую свежесть. Накрывала стол этой выглаженной
скатертью. В зависимости от числа сидящих за столом ставила две-три тарелки
с черным и белым хлебом (хлеб она любила нарезать толстыми ломтями, а если
хлеб был очень мягкий, то вовсе его не нарезала, а ломала руками,
по-русски).
Хотя диапазон русскости очень широк: от мелких тарелок до эмалированных
тазов после падения КПСС.
Вино (за исключением шампанского) ставила в откупоренных бутылках с
тщательно очищенными горлышками (как все-таки партия дисциплинировала; и
люди-то советские казались одухотворенными, как ангелы, с небес
спустившиеся; это после падения КПСС все вдруг поняли, что люди самым
мерзким образом появляются после полового акта). Водку и настойки подавала в
графинах. Закуски располагала в разных концах стола (это уже в те времена,
когда за стол обычно садилось не меньше 12-20 человек). Для каждого члена
семьи и возможного гостя (обычно это были коллеги Старосадова по латинскому
языку, тайными нитями уходившему в недра Лубянки) ставила мелкую столовую
тарелку, на нее - закусочную (помнится, на них изображался краснозвездный
Кремль).
Серафим Ярополкович, уже тогда водрузивший на свой нос чеховское пенсне,
отрастивший клинышек интеллигентской бородки и надевший на затылок узбекскую
тюбетейку, любил наблюдать на большеживотой Евлампией во время этих ее
хлопот у стола.
Спасибо товарищу Сталину
За наше счастливое детство!
Кто не говорил спасибо, шел за колючую проволоку, поскольку Старосадов с
пристрастием наблюдал окружающих и как только замечал, что кто-то намекает
на наличие половых органов у советских людей, сообщал об этом в недра
Лубянки, за что получал вознаграждение в виде земли, зданий, автомобилей,
спецпайков и пр.
А беременной (тайна беременности была непреложным условием существования
КПСС) Евлампия была как бы постоянно, что доставляло особую радость Серафиму
Ярополковичу до определенного момента, а именно до падения КПСС.
Итак, Ольга Васильевна Старосадова, в девичестве Пичужкина, она же Евлампия,
беременная, справа от каждой мелкой тарелки клала ложку и нож (отточенной
стороной лезвия в сторону тарелки), слева - вилку, с костяным черенком под
цвет красного дерева. Ложки и вилки у Евлампии лежали вогнутой стороной
кверху. Салфетки, сложенные треугольником или колпачком, клала на закусочную
тарелку.
Одним словом, тургор витэ (полнота жизни), как говорил Старосадов, садясь в
черный ЗИМ после занятий со студентами и проезжая мимо Кремля и магазина
бывшего Елисеева-купца в свое загородное владение, где тем временем
сервировался стол.
Если обед был праздничный (проезд на черном ЗИМе по вечерней Тверской, то
есть улице Горького, когда горят витрины Елисеевского магазина и в этом
свете горят красные флаги; а завтра будет демонстрация трудящихся, и дети,
как бы слетевшие с небес, будут сидеть с красными флажками на плечах отцов,
так вот, если обед был праздничный (Старосадов возвращался на черном ЗИМе с
гостевой трибуны, прямо у Мавзолея, под Мавзолеем, под ногами вождей, всех
этих товарищей из ВКПб, КПСС, НКВД, ВЦСПС, ВЛКСМ, КГБ, МВД, ЦК...), то у
каждого прибора Евлампия ставила рюмку для водки и другую для вина, а для
минеральной (Серафим Ярополкович обожал нарзан) и фруктовой воды шла высокая
стопка.
Евлампия украшала сервированный стол живыми цветами; их размещала (в
невысоких вазах) в двух-трех местах по средней линии стола.
Около своего места Евлампия ставила маленький столик, на котором удобно
помещала миску с супом, чистые тарелки и т. п. (Это уже после падения КПСС и
открытия половых органов из мисок стали есть, а потом и купать в них
правнуков.)
При большом числе обедающих Евлампия любила блюда разносить, да так ей было
и удобнее, чтобы всегда быть в движении (для развития очередного плода в
животе). При этом она всегда имела в виду следующее правило: когда разносила
кушанье, уже разложенное...
Чтобы не забыть: за одно упоминание женских прокладок от "Проктор энд Гембл"
можно было схлопотать 10 лет без права переписки. Старосадов уж постарался
бы!
...уже разложенное по тарелкам, то подавала его едоку с правой стороны; если
кушанье подносила в кастрюле и едок должен был сам положить его себе на
тарелку, то заходила от едока с левой стороны.
На заседаниях парткома института Старосадов сидел в стороне за особым
столом, как представитель высших сил.
Вечерний чай Евлампия сервировала несколько иначе. Да и сама атмосфера была
иная: Серафим Ярополкович, он же Старосадов Николай Петрович, отец - Петр
Владимирович Старосадов, мать - Ирина Всеволодовна Калужская-Репнина, -
ставил на патефон пластинку, звучал Римский-Корсаков или Чайковский... Стол
накрывался другой, цветной скатертью, самовар с кипятком ставился на
маленький столик, вплотную придвинутый к краю стола, у которого сидела
румяная Евлампия, грудастая, беременная, с бубликами и пирогами. В
тридцатые-сороковые годы за этим огромным столом перебывали товарищи
Ворошилов, Калинин, Андреев, Шверник, Вознесенский, Шкирятов, Ярославский,
Берия, Первухин, Суслов, Щаденко, Буденный, Щербаков, Каганович... И
Старосадову приходилось подделываться под этих необразованных мужичков,
поскольку Старосадов происходил из дворянской семьи.
В центре стола стояли вазы с вареньем...
Серафим Ярополкович заметил, что тля переползла с плодоножки на красный шар
плода. Он зевнул и сказал:
- Вэрбо ин вэрбум (Слово за словом).
...стояли вазы с вареньем и конфетами, возле них - тарелочки с тонко
нарезанным лимоном, сливки или молоко, сахар и розетки для варенья. К такому
столу Евлампия обычно присовокупляла парочку бутылок десертного вина.
Иногда чай заменял легкий ужин. Тогда Евлампия размещала на столе масленки
со сливочным маслом, тарелки с ветчиной, сыром, холодной телятиной...
Для каждого члена семьи ставила десертную тарелку, на нее клала чайную
салфетку, слева от тарелки - десертную вилку, а справа - десертный нож.
По радио передавали статью С. Павлова из "Комсомольской правды" от 22 марта
1963 года "Творчество молодых - служению великим идеалам":
"...Почему в жизни мы встречаем хороших советских людей, а в некоторых
советских книгах пишут совсем о других? И действительно, стоит почитать
мемуары И. Эренбурга, "Вологодскую свадьбу" А. Яшина, путевые заметки
В. Некрасова, "На полпути к Луне" В. Аксенова, "Матренин двор" А.
Солженицына, "Хочу быть честным" В. Войновича (и все это - из журнала "Новый

мир") - от этих произведений несет таким пессимизмом, затхлостью,
безысходностью, что у человека непосвященного, не знающего нашей жизни,
могут, чего доброго, мозги стать набекрень. Кстати, подобные произведения
"Новый мир" печатает с какой-то совершенно необъяснимой
последовательностью".

4
Евлампия всех в семье с рождения учила правильно пользоваться приборами -
ложкой, вилкой и ножом. Не разрешала есть с ножа (этим злоупотреблял в
период первой беременности Евлампии Серафим Ярополкович): можно порезать
язык и губы. Рубленые котлеты, тефтели, рыбу, вареные овощи просила не
резать ножом, так как это не вызывается необходимостью, а есть их прямо
вилкой, отделяя небольшие кусочки; вилку в этом случае держат в правой руке.
Если Евлампия на второе подавала кушанье, которое надо было резать ножом, то
просила вилку держать в левой руке, а нож в правой, так как правой рукой,
поясняла она, удобнее резать. Исходя из рекомендаций Евлампии, разрезая
кушанье, держат вилку наклонно, а не перпендикулярно к тарелке, иначе вилка
может скользнуть по гладкой фарфоровой поверхности и разбросать содержимое
тарелки по столу или - о, ужас! - на платье или брюки соседей.
Тут уж не делали вида, что никто ничего не заметил. Серафим Ярополкович брал
свою деревянную чумичку, вставал, подходил к провинившемуся и бил его по лбу
(в лоб).
Отдельной строкой: что в лоб, что по лбу.
Поэтому все разрезали, допустим антрекот, держа вилку не прямо, а косо.
Сардельки и сосиски Евлампия просила (учила) не резать, так как это вызывало
(как и у мужа) у нее дурные (после падения КПСС) ассоциации. Сардельку или
сосиску нужно нежно, интимно, говорила Евлампия Серафиму, подносить к губам,
испытывая при этом такой же трепет, как от прикосновения к жемчужине.
Вышеприведенный абзац необходимо напечатать в "Новом мире" за 1963 год, а
потом процитировать в статье румяного комсомольского вождя в доселе
существующей бесстыдной "Комсомольской правде" как факт тайного, ставшего
явным.
Евлампия говорила: когда кончаете есть, надо вилку, ложку, нож положить не
на скатерть, а на свою тарелку.
Еще: мясо следует не сразу нарезать у себя на тарелке на мелкие кусочки, а
разрезать постепенно, помня, что вы разрезаете живую корову, а ей больно,
теленка или поросенка, кусок за куском, по мере того, как эти куски
съедаются; мелко нарезанные кусочки быстро стынут.
И еще: нельзя своей вилкой, ложкой или ножом брать кушанье из общих тарелок,
мисок, ваз, подносов, блюд, кастрюль, ведер. Для общих блюд Евлампия всегда
подавала специальные вилки, ножи, ложки...
- Дед, ты оглох? - спросил Дормидонт, почесывая волосатое пузо.
- Тебя кто родил? - спросил Серафим Ярополкович.
Серафим родил Варсонофия, Варсонофий родил Дормидонта, Дормидонт родил
Савватия. Одна линия.
Вторая линия. Серафим родил Гордея, Гордей родил Филофея, Филофей родил
Харлампия и Ратибора.
Третья линия. Серафим родил Перфилия, Перфилий родил Гордея, Гордей родил
Архипа.
- Дурак же ты, дед... Где бутылка с соской Савватия?
- Я ее сжег в печке.
Шаркая шлепанцами, пробежала мордастая Павлина, подняла пыль. Серафим
Ярополкович вышел к Евлампии Амфилохиевне, спросил:
- Мастера не приходили?
- Нет.
Серафим Ярополкович сел в джип, но не стал заводить его. Из автомобиля он
решил позвонить по мобильному телефону Варсонофию. Соединился. Начальник
охраны Варсонофия сказал, что он играет в теннис с начальником охраны всех
охранников, охраняющих теннисные корты администрации. Серафим Ярополкович
разъединился. Набрал номер мастерских правительственной команды дач и банных
комплексов. Требуемый человек - Михалыч сам снял трубку.
- Выезжаю с бригадой, - сказал Михалыч.
"Кто такой Михалыч? - подумал Старосадов и в недоумении уставился на
гражданку Усладину Тлю Тимофеевну. - Наверно, как и я, с двумя глазами, с
ушами - волосатыми, не сбривает в ушных раковинах волосы, паразит! Ну и,
конечно, с низовой системой для изготовления людей - сарделькой и парой
крутых яиц, которые можно покрасить луковой шелухой и отнести на могилу
бабушки в светлый праздник Христова воскресения".
Вошла Евлампия Амфилохиевна, спросила из-под притолоки:
- Что взять для бульона?
- А?
- Оглох, старый черт! Спрашиваю, что взять для бульона? Мясо первого или
второго сорта? А может, подбедерок? Или рульку? Или голяшку?
- Бери, - согласился Серафим Ярополкович. - Не забудь обмыть мясо!
Евлампия уперла, по-хохлацки, руки в толстые боки.
- Как будто я не знаю, что делать! Мясо обмою, положу в кастрюлю, а косточки
в нескольких местах разрублю, залью холодной водой, накрою кастрюлю крышкой
и поставлю на сильный огонь, чтобы вода быстрее закипела...
И Старосадов вспомнил 1934 год, когда к нему за большой стол сел невысокий
Джугашвили Иосиф Виссарионов, он же Сталин, в сапогах, с усами.
- Скажи, дорогой Николай Петрович, - обратился к Старосадову
Сталин, - как мне варить суп?
Старосадов видел, что товарищ Джугашвили взволнован, поэтому для начала
налил ему фруктовой воды, затем сказал:
- Да, пора начинать варить суп. Чтобы вода быстрее закипела, нужно огонь
сделать сильным.
- Ты будешь говорить притчами? - спросил Сталин.
Старосадов кашлянул в бородку, ответил:
- Да, милый мой, я, как Христос и Бог-отец, буду говорить притчами, а ты
соображай, как тебе быть. Короче, ставишь кастрюлю на сильный огонь...
Сверху раздался глухой удар в пол, потом послышался детский плач-крик.
"Угробит она своего Савватия, - подумал Серафим Ярополкович. - Грохнулся с
кровати самым темечком об пол".
Старосадов продолжил консультировать Сталина:
- Вода быстро закипит, и тут нужно регулировать кипение так, чтобы не было
бурных всплесков. Появляющуюся при кипении пену нужно снимать шумовкой...
- Я еще пену не снимал, - понятливо кивнул Сталин.
Старосадов вгляделся в его глаза и увидел страшную пустоту.
- И чьих же ты будешь?
Сталин улыбнулся:
- Да, говорят, Пржевальских...
- А как из темноты вылезал, помнишь? - строго спросил Старосадов и, не
дожидаясь ответа, продолжил свое: - Жир, выплывающий на поверхность, снимай
и используй для поджаривания лука и кореньев. Если жир не снять, то от
длительного действия тепла он разложится и это придаст бульону неприятный
привкус сала...
- Сала, - записал Сталин и спросил: - А что такое сало?
- Я говорю притчами. Если твое пузо выпадет из-за брючного ремешка, как пузо
Никиты...
- Какого Никиты?
- Ты его найдешь чуть позже. После тебя он будет править двуногими, но
ослабит огонь, и сало испортит все дело...
- Я его не возьму!
- Э, чудак. Тебя я спрашивать не буду. Я варю свой суп!
- Ладно, вари.
- Часа через полтора после начала варки следует добавить соль. Когда мясо
будет готово, его нужно будет вынуть из бульона и положить в другую посуду,
а бульон процедить. Такой бульон идет для приготовления различных супов,
мясных щей, борщей и др. Мясо, вынутое из бульона, можно подать вместе с
супом или использовать для приготовления различных блюд...
Сталин, почесав затылок, сказал:
- После падения КПСС мне хочется есть детей...
- Мне тоже хочется, но этим не устраним причины. В чем причина рождения
человека?
- В зачатии! - смело выкрикнул семинарист Джугашвили, он же будущий бандит
Коба, он же будущий новый русский Сталин.
Старосадов глухо и с сожалением вздохнул.
- Милый мой, зачатие - это тоже следствие.
- Как так?
- Так. Когда Земля сойдет со своей орбиты. Она и сейчас сходит, медленно,
очень медленно отдаляется от Солнца. Планеты разлетаются от Солнца. Когда-то
на Марсе была жизнь, когда он вращался на орбите Земли. На всех планетах,
которые ныне отстоят дальше от Солнца, чем Земля, была жизнь. И ты, Сталин,
был везде, просто в сектор памяти это не занесено. Человек - это такая
тварь, с которой можно обращаться как с муравьями: давить их, убивать,
жечь... И все бесполезно. Поскольку до отхода Земли в смерть эти твари
успеют перелететь на Венеру, которая вскорости займет положение Земли.
- А что дальше? - увлеченно спросил Сталин.
- Ответа нет, - сказал Старосадов. - Это тебе не учебник. И двуногая тварь
неискоренима. Поскольку именно она и производит взрывы в космосе и рождает
новые звезды с новыми разлетающимися планетами.
- Значит, причины нет? Одно следствие...
- Да, человек - всего лишь следствие, которое ведут знатоки. Поэтому советую
укреплять следственный аппарат НКВД! - строго сказал Старосадов. - Чтобы о
половых органах - ни слова. О других органах - пожалуйста. Даже хорошо,
чтобы все двуногие злились на органы правопорядка, смеялись над
правофланговыми правопорядка, не догадываясь, что это их органы -
половые - создали и капитализм, и социализм, и Детский мир, и ГУМ, и "Форд",
и Нью-Йорк, и Мавзолей им. Владимира Ильича Ленина.
- Значит, половые органы устроили взрыв на небе, возникла наша звезда и
поехали вокруг нее планеты?
- Именно.
- А когда не было Солнца, где были люди?
- Вокруг другого солнца вращались.
- И социализм придумывали?
- Да хоть и социализм. От половых органов нужно отвлекать двуногих всеми
доступными средствами. Социальностью. Пенсионными фондами, налоговыми
инспекциями, Лифшицем, Августом Бебелем... Именовать друг друга за долгие
свои вращения на орбите люди научились. И повсюду они ели-пили, наслаждались
зачатием, право на которое между тем не указано ни в Конституции, ни в
уголовном кодексе, ни в Программе КПСС; рожали на свет себе подобных,
развлекались между этими основополагающими делами, как-то: варили сталь и
чугун, летали на самолетах, делали компьютеры, писали "Поднятую целину" в
десять рук, ложились в землю, разлагались, исчезали. Новые козлы: Серафимы,
Варсонофии, Дормидонты, Савватии, Павлины садились на горшки, пукали,
какали, испытывали удовольствие от освобождения мочевого пузыря.

5
Ну, ладно бы, если речь шла только о Савватии. А то ведь бревенчатый
двухэтажный дом Серафима Ярополковича, наподобие всего разветвленного
социализма, вмещал все семьи, произведенные им на свет.
Ведь, посудите сами, половые функции человека - это не вздохи на скамейке.
Итак, сыновья Старосадова, имея свои, а не отцовские, половые органы,
размножились до собственных семейств и были устроены знатоком латыни в
советские органы управления на работу. Дочери Серафима Ярополковича -
Еликонида, Павлина и Авдотья устанавливали своеобразные рекорды, почему-то
не отмеченные на ВДНХ, по производству человеков: у Еликониды было
двенадцать детей, у Павлины - тридцать два ребенка, а у Авдотьи -
семнадцать. Мужья их, приведенные в дом отца, соответственно Сосипатр (муж
Еликониды), Аверкий (муж Павлины) и Исидор (муж Авдотьи), были очень уж
любвеобильными, расшатывали кровати в совокуплениях денно и нощно, поэтому
требовалось много продуктов для их содержания, отчего и их, как и родных
детей, Старосадов устроил хорошо: Сосипатра - в управление делами НКВД;
Аверкия - помощником начальника промышленного отдела ЦК; Исидора -
начальником 1-го отдела бронетанковой академии имени Гудериана.
А как иначе? Везде шел плановый набор проверенных кадров, а где они наиболее
проверены? У Старосадова. Это именно он отобрал для правления Джугашвили. И
давал ему советы, как варить суп, как его есть, как ходить на горшок и как с
ходу попадать в живородящее отверстие, имя которого неприлично для
произношения и закодировано с грифом СС. Ахтунг!
- К вам Алоис Шикльгрубер на прием.
- Пусть войдет, - сказал Старосадов, подмигивая секретарше своей Усладиной,
ползающей по вишневой плодоножке.
- Но это же отец Адольфа Гитлера!
- И что же?
- Он же - фашист!
- А что такое - фашист?
- Это такой человек, который хочет убивать других людей. Жарить их на
сковородке фирмы "Тефаль"...
- Это очень хорошая фирма! - воскликнул Старосадов. - К их сковородкам
ничего не прилипает! Очень удобно на них жарить детей!
- Гитлер сжигал людей в печах, - простонала трагически Усладина.
- И каковы результаты эксперимента?
- Никаких. Люди по-прежнему плодятся, в том числе самые посредственные. С
точки зрения Адольфа.
Из-за двери показалась раскрасневшаяся физиономия Джугашвили.
- Я так и знал, что это ты - причина! Если тебя устранить, то человечество в
едином коммунистическом порыве заживет счастливо!
Старосадов парировал:
- Кишка слаба меня устранить. Это я тебя устранил. Чтобы устранить
какого-нибудь человека, мне достаточно забыть о нем или вообще не знать о
его существовании.
Вошла Тихослава, жена Гордея, очень толстая и очень мордастая, мордастей
Павлины, горестно вздохнула:
- У Архипа, наверно, запор - он не какал с утра.
- А что ты ему давала на ужин? - спросил Старосадов.
- Несмотря на мою большую грудь, - сказала Тихослава и достала из-за пазухи
очень белую грудь с очень красным расплывшимся соском, - у меня не было
молока и я должна была прибегнуть к искусственному вскармливанию Архипа.
- Это я знаю, - сказал Серафим Ярополкович. - Если Гитлер не мог получить
грудное молоко, то к Сталину применяют искусственное питание.
Старосадов встал, подошел к Тихославе и потрогал ее грудь.
- Что же там у тебя, если не молоко? - спросил он.
- Воск, - сказала Тихослава.
Старосадов пощупал через платье низ ее полного живота.
- Там тоже воск?
- Нет, там все в порядке, - сказала Тихослава.
Да, Старосадов знал, что по составу к женскому молоку ближе всего подходит
молоко животных, однако в цельном виде оно малопригодно для младенца, и
приходится его разводить. Существуют различные комбинации молочных смесей,
различные пропорции составных частей.
- Об этом надо посоветоваться с врачом, - говорила обычно Евлампия
Амфилохиевна.
Конечно, понимал Серафим Ярополкович, он же - причина существования людей на
планете Земля и на других, сходных с нею, планетах - искусственно зачинаемый
ребенок... Как это? Не зачинаемый, а вскармливаемый ребенок, особенно в
первые месяцы жизни... Речь идет об Архипе... нуждается в постоянном
наблюдении врача, фельдшера или медицинской сестры.
Для приготовления смесей Архипу Тихослава, мать его, жена Гордея, которая
совершенно не стеснялась Серафима Ярополковича, поскольку самым наглым
образом сожительствовала с ним с первого дня прихода в его дом, использовала
не только коровье, но и козье молоко.
При искусственном вскармливании Архипа неизмеримо возрастали требования к
чистоте пищи. Прежде всего нужно было быть вполне уверенным, что вверенные
Старосадову коровы, свиньи, козы, гуси, утки и пр. животные совершенно
здоровы, и при доении коров и коз, а также невесток (Старосадов любил доить
большегрудых своих невесток, кроме Тихославы, у которой молока не было, как
ни старался и ее доить Старосадов) строго соблюдать правила гигиены. На
ферме Старосадова животные каждый день тщательно вычищались, особенно
невестки, которым мыл груди и ягодицы сам Старосадов, заодно и шары до
окончания надувал.
Но вот что интересно, раньше считали, что корову, если ее молоко идет
грудному ребенку, надо держать на сухом корме. После падения КПСС это мнение
опровергнуто, наоборот, зеленый корм улучшает качество молока, насыщает его
витаминами.
Разумеется, не следует давать коровам корм в виде помоев, очисток - это
может съесть и человек, у которого от этого поноса не бывает, а у коров от
помоев и очисток сразу начинается понос.
Цельное молоко или разведенное отваром разливают в чистые бутылочки,
затыкают их стерильной ватой и ставят в кастрюлю. На дно кастрюли Тихослава
обычно укладывала тряпочку и наливала воду до уровня молока в бутылочках.
Минут через 5-10 после того, как вода закипит, как можно скорее охлаждают
бутылочки и хранят при температуре не выше 10 градусов тепла.
Сразу же после кормления надо помыть бутылочку сначала холодной, а потом
горячей водой с содой и мылом. Соску следует на час погрузить в раствор
питьевой соды (1 чайная ложка на стакан воды). По утрам все соски кипятят и
затем держат их в закрытой баночке.
Коровье молоко переваривается (не забывать, что человек - это кастрюля, в
которой постоянно варится суп жизни) дольше, чем материнское, поэтому
кормить Архипа, Абакума, Абрама, Абросима, Аввакума, Августа, Авдея, Авеля,
Авенира, Аверия, Аверьяна, Авксентия, Автонома, Агапа, Агапия, Агапита,
Агафангела, Агафона, Аггея, Адама (и Адама тоже?), Адриана, Азара, Акакия,
Акима... и всех других подотчетных Старосадову на все буквы алфавита, так
что всех поэтому кормить надо не через 3, а через 3,5 часа, строго
выдерживая эти сроки.
Поэтому постоянно в доме Старосадова была шаркающая беготня от ребенка в
кухню к плите, по лестницам. И, представьте, бегут сразу эдак 30-50 человек
обоего пола, но все очень толстые, так что пол и лестницы трясутся. Все
бегут с бутылочками, за бутылочками и так шаркают шлепанцами, что
Старосадову хочется всех этих от А до Я поджарить на сковороде типа
"Тефаль", чтобы задницы не прилипали к сковородке!
Известно, что Тихослава, забеременев первый раз, не хотела рожать, боялась,
что это будет ребенок от Серафима Ярополковича. Однако, узнав о ее
беременности, Евлампия Амфилохиевна провела с ней такую беседу:
- Милочка моя, многие женщины ошибочно считают, будто искусственное
прерывание беременности, произведенное опытным специалистом в больничной
обстановке, совершенно безвредно и никак не сказывается на здоровье. Это
неверно. Любой аборт, милочка моя, даже произведенный вполне удачно, сам по
себе является грубым нарушением нормального физиологического процесса и
наносит значительный вред организму. Сознаюсь, до знакомства с Николаем
Петровичем я сделала несколько абортов... Он же мне запретил заниматься
этим. Нужно же в конце концов пользоваться презервативом. Хотя мужчины не
любят тыркаться в нем. Тем более опасен аборт при первой беременности: он
может навсегда лишить здоровую женщину радости материнства, разрушить
семью... Представь себе, что было бы, если бы Мария Ильинична... то есть,
как ее, ну, мать Владимира Ильича... сделала бы... Мария Александровна
Ульянова, урожденная Бланк... сделала бы аборт. Врач вводит в матку
хирургический инструмент, нащупывает плод, разрушает и удаляет Ленина!
Операция производится почти вслепую, поэтому могут произойти различные
осложнения. Наиболее серьезное осложнение - прободение матки, то есть
образование сквозной раны. Иногда могут оказаться поврежденными также
близлежащие внутренние
органы - мочевой пузырь, кишки...
- Довольно! Мне страшно! - вскричала Тихослава. - Я буду рожать Ленина!
- Почему - "Ленина"? - испугалась Евлампия Амфилохиевна.
- Потому что каждый дождавшийся рождения человек - Ленин!
- И еще, - сказала Евлампия, - тебе необходимо знать, как приготовить гуляш
из говяжьего сердца или вымени. Итак, сердце или вымя...
- Вы имеете в виду мое сердце и мою грудь?
- Конечно, твои органы, милочка, ведь ты же - мясная! Не перебивай... Итак,
сердце или вымя обмыть, нарезать кубиками и снова промыть...

6
Приехал на "мерсе" Михалыч, за "мерсом" вкатил автобус с бригадой, потом
грузовик с решетками и дверями.
- Николаю Петровичу привет от партии и правительства! - воскликнул
розовощекий хозяйственник. - Значит, на все окна и на все двери?
Старосадов опирался на палку, обут был в белые кроссовки, пенсне
поблескивало. Мимо пробежал голозадый Архип, за ним Ратибор с Харлампием...
- Не угасает племя, - сказал с улыбкой Михалыч.
- А как ты думал! Для чего ж нам в штаны струмент положен! - простонародно
воскликнул Старосадов.
Михалыч дал команду бригаде. Те бодро начали работу: ставить решетки на
окна, стальные двери вместо обычных деревянных.
Тем временем Михалыч попросил показать ему свинарник.
По тенистой липовой аллее Старосадов провел его к свиной ферме. Кирпичное, с
золотистыми стеклами в окнах, здание фермы тянулось метров на триста. Покрыт
свинарник был красной черепицей, как дачи сотрудников администрации
администраторов охраны.
Вошли в помещение, хорошо проветриваемое кондиционерами фирмы "панасоник",
освещенное светильниками фирмы "Светлана". Старосадов, кивая на крикливых,
розовых, пятачкастых поросят, сказал:
- Наиболее выгодно, Михалыч, откармливать поросят из весенних опоросов. В
этом случае выращивание и откорм будут проходить в такое время (примерно с
половины апреля до конца ноября), когда легко обеспечить подсвинка
кормами...
- Неужели у вас с кормами плохо?! - удивился Михалыч.
- Хорошо. Да дело не в этом. Нужно представить, что плохо, понимаешь? Ну,
как бы тебе сказать. Вот бегают с горшками мои внуки-правнуки. Ведь им не
дашь шашлык?
- Что вы, Николай Петрович... Конечно нет. Это надо под рюмочку. Помните,
как мы однажды с Молотовым по шашлычку ударили? Вашего барана зарезали и
съели.
- Да-а, - мечтательно вздохнул Серафим Ярополкович, - хорошо зарезать
ребенка...
Михалыч вытаращил глаза.
Старосадов поправился:
- Своего барана, понимаешь ли... М-да. Вот, значит... Можно широко
использовать в рационе зеленую траву, что позволит значительно уменьшить
затраты концентрированных и других кормов. Ведь срок откорма, Михалыч, можно
разделить на три периода. Первый период - молочный. Он продолжается 3-4
недели после опороса. Второй - доращивание на объемистых кормах. Третий
период - собственно откорм. Маленьких поросят необходимо по мере возможности
кормить часто и помногу, через равные промежутки времени. Поросенок быстро
привыкает к установленному распорядку... Ему необходим чистый прохладный
воздух. Поэтому надо обязательно по нескольку раз в день проветривать
комнату. Окно или форточку лучше затянуть марлей, чтобы преградить доступ
мухам, комарам, пыли. Мать должна посоветоваться в медицинском учреждении о
том, когда поросенок должен ложиться и вставать, есть, спать и играть и т.
д., составить на основе этих советов расписание и строго следить за его
выполнением. Поэтому Дормидонту, пузатому, Павлине, жопастой, приходится
бегать, бегать и бегать по дому, долбить и долбить меня по темечку этим
расписанием. Становление речи поросенка...
- А у поросенка разве бывает речь? - спросил Михалыч, в минуту
превратившийся в клыкастого борова.
- А как же! - воскликнул Старосадов, наблюдая в золотистые окна свинарника
за бревенчатым домом, где устанавливались решетки. - Становление речи
начинается с лепета. И целый день я слышу: "Ка-ка", "Пис-пис", "Ная-няу",
"Бум-бум"... В течение всей своей жизни это слышу и вдыхаю запах детской
мочи и детского кала! Конечно, нельзя оставаться безучастным к этим первым
речевым попыткам детей-людей-гаденышей-членов РСДРП! Надо давать поросятам
для подражания все новые звуковые сочетания, свойственные языку, побольше
разговаривать с ребенком. Если он раньше времени перестал лепетать,
необходимо срочно проверить его слух...
Михалыч почесал свои свиные глазки, спросил:
- А не проще ли стариков, таких как вы, Николай Петрович, к стенке ставить?!
Этот вопрос Старосадову задали впервые. Да и кто задал? Михалыч! Которого
Старосадов взял в ЦК плотником еще в годы оттепели! Вот так вот возьмешь
человека, а он предложит тебя к стене, чтобы она не упала, поставить!
- Нет, не проще, - спокойно сказал Серафим Ярополкович. - Поскольку старость
- это и есть жизнь. А все, что прежде - физиология, о которой я тебе и
толкую. Помогать нужно детям побыстрее двигаться к старости! У некоторых
детей часты заболевания горла. Это может привести к потере чистоты и
звучности голоса. Надо, не откладывая, лечить горло. Качество речи зависит
не только от состояния органов, с которыми связано произнесение звуков.
Огромную роль играет состояние половых органов, а также органов
здравоохранения, органов правопорядка, печатных органов - "Правда" и
"Известия". Дети невольно подражают разговору окружающих. Плохо говорят
по-русски те дети, которые подражают Иосифу Джугашвили или плохо
произносящему звук "р" Владимиру Бланку-Ульянову-Ленину. Дети, не нужно
подражать им! Но ребенок, он же поросенок (с сердцем и легкими) не должен
расти в одиночестве...
С мылом малыша моют два раза в неделю.
Когда Савватию исполнилось полгода, Павлина начала приучать его проситься на
горшок. Через 20-30 минут после кормления или сразу после сна (если Савватий
проснулся сухим, что было редко) надо подержать его над горшком. Держали,
уговаривали, все псу под хвост (оч. хорошее выражение "псу под хвост", в
этом выражении слышится вся фекальная сущность прямоходящих).
Только в коллективе, лучше всего - в пионерской организации имени Алоиса
Шикльгрубера - совершенствуется его речь и он обогащается новыми словами и
мыслями о том, как поесть, как пописать и покакать, а позже, лет с 10, как
соединиться с противоположным полом. Все остальное - несущественно.
- А как у них со стулом? - кивнул на поросят Михалыч.
- Задержка стула ухудшает состояние ребенка. Поэтому, если в течение суток
не было стула, ставят клизму. Воду кипятят и охлаждают до 28-30 градусов.
Тщательно с мылом моют руки. Клизму с наконечником кипятят или несколько раз
промывают кипятком. Расстилают клеенку, - Серафим Ярополкович, продолжая
говорить, отмахнулся от комара, - и покрывают ее сложенной в несколько раз
пеленкой. Наконечник смазывают вазелином. Ребенка кладут на бок, сгибают ему
ножки в коленях и, придерживая малыша одной рукой, другой вводят наконечник
в задний проход на 3-4 см и выпускают воду. Чтобы вода сразу не вытекла,
придерживают ягодицы.
Михалыч почесал кабанью свою щетину, подмигнул Старосадову и спросил:
- Может, Петрович, под бутылочку - я принес - зажарим одного?
- А чего ж не зажарить! Лови любого...
Михалыч зашел в загон и ухватил за задние ноги самого чистенького
жеребенка... то есть - ребенка, простите, поросенка, и так, держа его за
задние ноги вниз головой, вышел с ним из свинарника.
Свинарь Устин подал Старосадову тонкий острый нож. Старосадов добродушно
почесал поросенку грудку, тот заулыбался, и следующим движением воткнул ему
под левую подмышку нож до рукоятки и так держал его, пока поросенок не
перестал думать о вечности, поскольку она уже наступила.
Мертвого поросенка обмыли, принесли на кухню, вымыли хорошо, а затем и
ошпарили. Вытерли насухо полотенцем, слегка натерли мукой в тех местах, где
осталась щетина, и опалили на огне. Затем брюшко и грудную часть разрезали
вдоль по направлению от хвоста к голове, вынули внутренности, удалили
толстую кишку, надрубив для этого тазовую кость; Старосадов все это делал
умело, несмотря на свои 88 лет. Затем тщательно промыл поросенка под струей
теплой воды в раковине под краном. После этого опять положил тушку на
разделочную доску и разрубил острым топориком позвоночную кость вдоль.
Посолил поросенка с внутренней стороны, положил на противень спинкой вверх,
слегка смазал сметаной, полил с ложки растительным маслом, на сам противень
тоже подлил маслица и поставил жарить. Во время процедуры Старосадов и
Михалыч несколько раз прикладывались к бутылке по мере необходимости и
одновременно поливали поросенка с ложки жиром, натаявшим в противень. Тушка
шкварчала, похрустывала от прикосновения ложкой и золотилась.
Евлампия Амфилохиевна к поросенку подала зелень, овощи и фрукты, сама села с
мужчинами к столу. Больше никого не приглашали. Приматы в стороне от
столовой продолжали беготню с горшками и сосками.
Вилка - в левой, нож - в правой. Поехали. Михалыч крякнул. Серафим
Ярополкович вздрогнул. Евлампия Амфилохиевна вспыхнула. Только тут
Старосадов заметил, что на окна столовой уже были водружены ажурные решетки.
- Хулиганья развелось, - сказал Старосадов.
- Бандиты, - сказала Евлампия Амфилохиевна.
- Балуют, - сказал Михалыч и, кивая на решетки, добавил: - Теперь не
сунутся...
- И не совались - охрана, - сказал Старосадов.
- Охрана-то и безобразит, - сказал Михалыч. - Как Гайдар отдал партии все
добро, так они и стали постреливать друг в друга... ну, эти с ними пришли с
КГБ, с МВД...
- Неправильно мыслишь, Михалыч, - поправил Старосадов, наливая по маленькой.
- Гайдар - это наша юность боевая! Старикам помог, как Тимур. Хотели у меня
все это отобрать, а Гайдар оставил.
- Ну, что вы все об одном и том же, - вмешалась Евлампия Амфилохиевна. -
Вот, помню, в "Основных направлениях экономического и социального развития
СССР..."...
- Помянем родной СССР! - вдруг воскликнул хрякообразный Михалыч и вскочил с
рюмкой.
- С удовольствием! - поддержал Старосадов. - Высоконравственная страна была.
Вы хоть раз видели голых женщин тогда по телевизору, вы хоть раз видели эти
половые оргии, которые теперь нам из Америки привезли? Нет. Вы не видели. И
не могли увидеть. А потому, что я строго соблюдал нравственность. Не были
довольны, что про лагерь мало книг пропускали. А я Сталину говорил, слушай,
мол, Йоська, не городи лагерей, а давай, как половой тайный акт, сжигать
тайно людей на Братской ГЭС. Не послушал. А эти, интеллигенты? Враги
хорошего. Все им мало было! Мало "Одного дня Ивана Денисовича". Разложила
интеллигенция нашу партию. Почему? Потому что двуногие стремятся к п а д е н
и ю нравов. И вот интеллигенция совершила свою революцию. Тиражи упали.
Книги не издаются. Все захлестнул половой акт на крыше "мерса"! Они-то
думали, расшатывая КПСС, что еще лучше будет, что по радио будут звучать
Чайковский со Шнитке, что издательства будут издавать Солженицына с
Хайдеггером, что интеллигентский дух 60-х удвоится, утроится, удесятерится!
А он - рухнул. И одна огромная голая задница пришла на смену этому духу.
Спрашивается: господа интеллигенты, за что вы боролись?
Евлампия Амфилохиевна перебила мужа:
- Закусывайте овощами... Так вот, в "Основных направлениях экономического и
социального развития СССР на 1986-1990 годы и на период до 2000 года"
определена важная задача народного хозяйства страны - увеличить производство
продуктов питания, в том числе и овощей...
- Как же, увеличили! - вмешался захмелевший Михалыч. - Навезли с Америки
одних упаковок! А содержимое - дрянь! Наши овощи загробили вместе с
колхозами!
- А то! - поддержал Старосадов. - Культуру, как я уже сказал, загробили,
хотя она, как выясняется теперь, лучшая в мире. Вот слушаю иногда на ночь
"Голос Америки" на русском языке. И что же они про Америку говорят? А то
говорят, что там процветает симфоническая музыка, эстетическая поэзия и
литература в стиле Чехова, Сэлинджера и Платонова! Вот врут-то! А почему, а
потому что пыжатся из последних сил доказать, что Америка - не помойка. А
мы-то теперь знаем, что это - помойка с половым актом! Приматы! Так и овощи
наши погубили, и все губят. А все почему? Да потому что интеллигенция
думала, что на смену хорошему (бесплатное обучение, хлеб за 13 коп., "Один
день Ивана Денисовича", Шостакович, "Лебединое озеро", Губайдулина, метро за
5 коп., бесплатная медицина, бесчисленная сеть ничего не производящих, но
дающих простор для болтовни НИИ и т. д. и т. п.) придет лучшее! Но лучшее -
враг хорошего! И случилось по-писаному: нашла тьма-тьмущая и рухнул Вавилон!
Вы о КПСС будете вспоминать как о рае Господнем!
- Закусывай, Николай, - сказала Евлампия. - Овощи бери. Ведь они играют, сам
знаешь, большую роль в поддержании нормальной жизнедеятельности организма,
являются основными поставщиками ряда витаминов, минеральных элементов,
углеводов, пектиновых веществ, органических кислот, эфирных масел,
фитонцидов и др. Регулярное потребление овощей в пищу усиливает секреторную
деятельность пищеварительных желез и желчеотделение, нормализует
жизнедеятельность кишечной микрофлоры, снижает интенсивность гнилостных
процессов, уменьшает образование вредных токсических веществ в кишечнике.

7
Евлампия Амфилохиевна ознакомилась с современными методами закаливания и
спортивного воспитания ребенка, поэтому поднимала Савватия из кроватки за
руки, как обезьянку, крутила его вокруг себя, потом одну ручку отпускала и
крутила мальчика за другую ручку, как куль, затем несла на улицу и обливала
его холодной водой из железной бочки, а то и окунала его в эту бочку. В
поликлинике она сдружилась с педиатром, который был сторонником подобных
нордических методов воспитания будущих бригадмильцев, работников моргов,
кладбищ и крематориев, вроде Освенцима или Маутхаузена, просил Евлампию
Амфилохиевну демонстрировать упражнения перед другими мамашами, которые,
увидев, как бабка крутит своего правнука за одну ручку вокруг своей головы,
в ужасе закрывали глаза и мысленно накладывали на себя крестные знамения,
потому что им казалось, что ручка непременно оторвется и ребенок полетит
головой в стену. Но ручка - это еще полбеды. Когда бабка уставала, Савватия
хватала Павлина, этот мордастый конь в юбке, держала за ножку и крутила вниз
головой! Педиатр написал заметку в стенгазету 4-го управления (на Рублевском
шоссе) под заглавием: "Опыт Старосадовых", а сотрудник администрации
администраторов, находящийся на лечении, нарисовал Павлину, вертящую, как
дискобол, Савватия над головой.
И так - каждый божий день! Утром за одну ручку Савватий выдергивался из
кроватки, облетал голову сначала Евлампии Амфилохиевны, затем Павлины, потом
обливался холодной водой, визжа при этом как поросенок, приговоренный к
духовке, потом ел крохотную, отмеренную на весах порцию водянистой гречки
без соли и без сахара и запивал двадцатью пятью граммами кипяченого молока.
Павлина с бабкой бросали взгляд на часы, потому что действовали строго по
часам, и в каждую минуту Савватию нужно было что-то делать. То обливаться
холодной водой из бочки, то крутиться вокруг головы за ручку и за ножку в
течение десяти минут, то засыпать ровно в отведенный час, то просыпаться,
обмываться, есть тушенную без соли и без сахара капусту, чайную ложку
которой остервенело запихивали в рот бабка с Павлиной с видом исполнения
всемирно-исторической миссии по спасению человечества от вымирания, потом
запивать эту капусту двадцатью пятью граммами несладкого чая, потом опять
крутиться вокруг головы вверх и вниз головой, потом в течение пятнадцати
минут в одиночестве сидеть в загоне, когда бабка с Павлиной выходили в
коридор и в щелочку наблюдали за орущим от ужаса одиночества Савватием, но в
эти пятнадцать минут женщины, с выдержкой железного Зюганова, к нему не
подходили, потом опять сон, во время которого Павлина сидела рядом,
машинально, не вдумываясь, что-то читая, потом опять подъем, поедание мятой
картошки, кручение вокруг головы, обливание холодной водой, в течение десяти
минут просмотр книжек-раскладушек, еда, обливание, какание в горшок, что
получалось очень редко, в основном "все дела" совершались в пеленки и
ползунки, а также в памперсы от "Проктор энд Гембл", потом - массаж на
столике, это когда ножки Савватия заводили за его ушки, что отдаленно
напоминало уроки йоги, затем поглощение водянистой гречки, запивка, обмывка,
кручение-верчение, повторение вслух: "Мама мыла Милу мылом, Мила мыло не
любила" и т. д., для того, чтобы Савватий привыкал к членораздельной речи. И
так - ежедневно, в каком-то сомнамбулическом упоении, в каком-то
маниакальном следовании круговороту режима, в немыслимой шизофрении
устранения себя и возведения культа Савватия. То уже был не дом Серафима
Ярополковича, то был дом Савватия.
- Дед, ты оглох, где бутылочка Савватия? - продолжая чесать огромное, как у
беременной бабы, пузо, спросил Дормидонт.
- А зачем тебе Савватий? - вдруг спросил Старосадов и зло уставился на
Дормидонта из-под пенсне.
Дормидонт выдвинул стул из-за стола, сел, тяжело сел, как глубокий старик.
Стул напряженно скрипнул.
- Это мой сын, - ответил мягко Дормидонт.
- Я понимаю, что не дочь, - сказал Серафим Ярополкович. - Я не об этом. Я о
том, что Савватий очередная посредственность, как я, как ты, как миллионы
подобных нам. Зачем множить ублюдков?
- Я не согласен, - сказал Дормидонт. - Он не будет ублюдком. Я воспитаю его.
Научу музыке...
- Охо-хо, - вздохнул Старосадов. - Слыхали мы это миллион лет назад...
- А зачем ты наплодил такую семью?
- Глуп был.
- Так позволь и другим побыть глупыми, - по-прежнему очень спокойно сказал
толстый Дормидонт.
- Логика не действует, - сказал Старосадов. - Нет цели и смысла в порождении
себе подобных. Особенно сейчас, когда идет понижение культуры, падение
нравов...
- Вот Савватий и повысит, но не будет ублюдком...
- У блюда все будут. Тебя от блюда не оторвать. Значит ты - ублюдок!
- А ты? - спокойно парировал Дормидонт.
- Тоже, но сдержанный. Конечно, жаль, что и я произведен половым путем и
вынужден перерабатывать пищу, поскольку жизнь - это движение энергии, а без
переработки, без вращения - ничего не будет. Но нужен обруч, наподобие КПСС,
цензуры...
- Э, куда ты полез, дед! - воскликнул Дормидонт. - Я понимаю, что, умирая,
ты хочешь умертвить весь мир...
- Конечно. Потому что я - это все. Я - причина возникновения мира. И я -
неисправимый коммунист. С падением КПСС я понял, что жизнь - величайшая
бессмыслица. И еще больше, чем величайшая, потому что целостность России
утверждается в Грозном, а не в Киеве. Вот когда танки пойдут на Киев и
Одессу, тогда я оставлю вам жизнь и скажу, что она имеет смысл. Запомни,
Дормидонт, и передай Савватию, что смысл жизни отыщется только тогда, когда
целостность России утвердится в Киеве.
Дормидонт забывчиво почесал волосатое жирное пузо, сказал:
- Дед, ты мелко мыслишь. Кто помнит, как распадалась Римская империя? Да и
кому какое дело до ее распада. Так и Россия. Это миф.
- Россия - не миф! - завизжал даже Старосадов и чуть не прихлопнул тлю на
вишне, но сухая ладонь шлепнула по столу возле блюдца.
- Не спорь, дед. Дальше будет хуже, но ты не доживешь, и я не доживу, но
будут новые страны: Сибирь, Татария, Мордовия, Сахалин и т. д. А
Россия - десяток городов вокруг Москвы, к Северу. Потому что даже Нижний
Новгород - это не Россия, а Золотая Орда. Почему русские покусились на
целостность Золотой Орды, а?! Все это - и миф, и сон, и дрянь.
Послышался детский крик, Павлина вбежала с Савватием, орущим.
- Где бутылочка? Тебя как за смертью посылать! - крикнула она.
"Любопытно, почему они все время ищут свою бутылочку в моей комнате? Разве я
не имею права побыть в одиночестве? Разве я не заслужил? Конечно
нет, - сам о себе подумал Старосадов. - Ты с такой легкостью, с такой
несерьезностью настрогал этих приматов, что не можешь ждать от них какой-то
высшей серьезности".
- Вариацио дэлектат, - сказал Старосадов.
- Чего?
- Я говорю - разнообразие приятно.
- А-а...
"Интересно, почему Ювенал не искал легкости и гладкости в своих стихах?
Почему он предпочитал громоздкие, нарочито сбивчивые фразы? Да потому, -
воскликнул про себя Старосадов, - что желал подчеркнуть, что при
чудовищности содержания гладкопись неуместна".
И стал долгим взглядом смотреть на вишню с плодоножкой, с листиком,
чуть-чуть желтеющим, по которому ползает изящная, салатного цвета тля с
крылышками.
Павлина с Савватием покинула комнату. Дормидонт опять опустил свой зад на
полуметровый по ширине стул; ягодицы, обтянутые шортами, свисали справа и
слева от сиденья.
- Система размножения движет миром, - сказал Дормидонт. - А принцип
удовольствия управляет душевной жизнью. Что такое размножение? Это прежде
всего удовольствие. А удовольствие состоит из повторений. Буду делать то,
что доставляет мне удовольствие. Но какова наивысшая инстанция, которая
подчиняет душевную жизнь господству удовольствия? Ведь я, по сути, продукт
удовольствия твоего, дед, сына Варсонофия. А мой отец Варсонофий - продукт
твоего удовольствия. Значит, высшая сила, подчинившая нас (создавшая), имела
в виду продлить наше удовольствие до бесконечного размножения. Зачем? Все
мы, прямоходящие, или, как ты нас называешь, приматы, для чего-то кому-то,
этим высшим силам, нужны.
Старосадов оживился от умных речей Дормидонта. Вставил свое:
- Да, ты прав. Но в душевной жизни имеются как удовольствия, так и
страдания. Вот они-то и управляют нами. Лезешь не туда - боль. Правильно
идешь - удовольствия.
- Кнут и пряник? - вставил Дормидонт.
- Конечно. Ты посмотри хотя бы на размножение комнатных растений, -
Старосадов кивнул на подоконники, на которых стояли кактусы, алоэ, фиалки,
гвоздики и др. - Растения, как и люди, размножаются семенами. Но могут
размножаться и черенками. То есть не как люди. Хотя людей можно клонировать.
Вошла Евлампия Амфилохиевна, громко, с улыбкой, сказала:
- Вы думаете идти обедать?
Старосадов, приподнимаясь, бодро ответил:
- Это мы всегда готовы.
Из-под его ног брызнул рыжий кот, проскочил мимо жены в открытую дверь.
В столовой было многолюдно и солнечно. Приятно жужжали мухи, попискивали
комары, бегали у стола голозадые приматы с бутылочками и горшками.
Варсонофий, большой, пузатый, с бородой, располагался возле Гордея, лысого,
усатого, пузатого. За Гордеем сидел в клетчатой ковбойке силач с огромными
бицепсами - Перфилий, всем троим было вокруг шестидесяти. Тут же сидели
толстощекий Филофей - отец Ратибора и Харлампия, а также Никандр, Павлина и
др.
- И что же, вы все опять будете есть? - огорченно спросил Старосадов.
- Все будем есть, - ответили хором.
- Интересно. Сколько же лет можно заниматься одним и тем же. Вы что, думаете
повторять повторение и повторением погонять?
- Жизнь - это повторение! - голосом дьякона сказал Перфилий.
- Вот тебе так-то! - вырвалось у Старосадова, и он сел на свое место во
главе стола.
Взял вилку с тяжелым костяным черенком и принялся за салат из редиски со
сметаной.
Дормидонт, самый умный, прежде чем тоже начать потреблять салат, вдвинул
философское (Дормидонт окончил философский факультет МГУ):
- Теперь речь идет уже не о том, должно или нет нечто воспринятое быть
принято в Я, но о том, может ли нечто наличное в Я в качестве представления
быть обнаружено также и в восприятии. Это вновь, как мы видим, вопрос о
внешнем и внутреннем. Нереальное, просто представленное, субъективное
находится лишь внутри; иное же, реальное, наличествует также и вовне. На
этом этапе развития оглядка на принцип удовольствия оказывается устраненной.
Опыт научил...
Все сидящие за столом, а их было около шестидесяти человек, кушали и со
вниманием слушали Дормидонта, как обычно слушают последние известия,
особенно если верить Фазилю Искандеру, сообщения о погоде.
Дормидонт продолжал:
- ...человека тому, что важно не только то, обладает ли та или иная вещь
(объект удовольствия) каким-то "хорошим" свойством и, таким образом,
заслуживает принятия в Я, но также и то, наличествует ли она во внешнем
мире, так, чтобы ею, если в этом возникнет потребность, можно было
завладеть. Чтобы понять эту эволюцию, необходимо вспомнить о том, что все
представления происходят от восприятий, являются их повторениями.
Изначально, таким образом, уже одно существование представления есть залог
реальности представленного. Противоположность между субъективным и
объективным существует не с самого начала. Она устанавливается только
благодаря тому, что мышление обладает способностью воспроизводить в
представлении нечто раз воспринятое, делая его вновь наличным, в то время
как объекту вовне уже нет необходимости быть налицо. Таким образом,
первейшая и ближайшая цель пробы на реальность состоит не в том, чтобы найти
в реальном восприятии объект, соответствующий представленному, но в том,
чтобы вновь найти его, убедиться в том, что он все еще налицо.
- Браво! - крикнул Старосадов. - Ты доказал наличие Серафима Ярополковича,
то есть меня. Я существую. Дикси!
- Дальнейший вклад в отчуждение между субъектом, - продолжил Дормидонт, - и
объектом исходит от другой способности силы мышления. Воспроизведение
восприятия в представлении не всегда есть правдивое повторение...
- Именно! - опять крикнул Старосадов. - Правды нет. Все стирается. И Ювенал
выдуман мною!
Евлампия Амфилохиевна с некоторым недовольством взглянула на него и сказала:

- Николай, не отвлекайся по пустякам, ешь!
- Конечно, главное - это еда. Остальное пустяки. В том числе повторения
удовольствий. Я не повторяю. Я ем. Меня бесит пословица, что нельзя дважды
войти в одну и ту же реку. Можно! Еще как можно! Я существую тысячи раз
подряд, но только память об этом у меня стерта! Вот в чем дело. Мое
бессмертие обеспечено беспамятным повторением.
- Ладно. Согласна. Ты ешь, - сказала Ольга Васильевна.
Старосадов приступил к мясному борщу.
- Какой красивый цвет у борща! - похвалил он хозяйку.
- Красивый, - согласились все.
- Могу открыть секрет. Я свеклу варю всегда отдельно. Тру ее на терке и
перед самым окончанием варки засыпаю в кастрюлю. От этого и цвет - густой,
свекольный. Положи я свеклу раньше - цвет выварится.

8
После обеда было решено помыться в бане, которая стояла в углу усадьбы,
бревенчатая, с каменкой, с предбанником, как положено. До бани Старосадов
прогуливался по своим владениям. Прошел мимо ферм, мимо оранжерей, мимо
пекарен, прачечных, овчарен, гаражей, аэродрома, почтового ящика,
гастронома, мебельной фабрики, родильного дома, кладбища, милиции, загса,
школы, детского сада, поликлиники...
И везде на клумбах и грядках были цветы.
Как все это радовало глаз.
Кое-где на площадях били фонтаны. Например, у памятника Альфонсу Доде, или
Осипу Мандельштаму, или Андрею Немзеру.
Для озеленения усадьбы Старосадова применялись разнообразные виды
однолетних, двулетних, многолетних зимующих и незимующих растений открытого
грунта, а также различные кустарники и вьющиеся растения.
Чтобы сад красиво цвел с ранней весны и до поздней осени, Старосадов
подобрал цветы по времени цветения. В апреле у него начинают цвести примула,
маргаритка, незабудка, анютины глазки; примула цветет весь май, маргаритки -
апрель-июнь, а анютины глазки - до самой поздней осени, до снега.
Старосадов, он же тайный осведомитель НКВД, КГБ, ФСБ и пр., он же Серафим
Ярополкович, он же дед, хорошо знал этот природный ритм: в мае зацветают
нарциссы, в июне - пионы, в июне-июле цветут лилия белая, ирис, восточный
мак, шпорник, гвоздика турецкая.
Спроси у Старосадова - что из себя представляет шпорник: он заведет по
старой профессорско-преподавательской привычке лекцию размеренную на
полчаса. Вы ему сразу, не стесняясь, скажите, мол, лекцию не заказывали. А
то, как постмодернист пойдет увязывать слова в снопы, узлы, главы, а потом
продаст родину и как перекати-поле (см. одноименный рассказ А. П. Чехова)
попросит убежища в Германии, чтобы жить, как нищему, на пособие 1937 года.
Так их там прямо на вокзале чернорубашечники встретят, поучат настоящему
смыслу искусства: за слово дадут по делу.
Что за нужда, что у постмодернистов, к примеру, газеты "Ex libris" нет
мыслей? Журналисты же этой газеты не участвовали ни в Крымской кампании, ни
в заговоре петрашевцев. Да и откуда у них мысли, когда должны благодарить
судьбу, что родились на свет тогда, когда сплошные аборты в стране
практиковались. Вышли, посидели на горшке, побыли с бабушкой на даче,
походили в школу, потом в институт, все русское презирают, чтят иностранное.

- Призовите ко мне Дормидонта для ведения диалога, так как внутренний
разговор с самим собой меня не удовлетворяет! - крикнул халдеям Старосадов.
Пришел слоноподобный Дормидонт.
- Где бутылочка Савватия?
- Да, чтоб сдох твой Савватий! Весь твой постмодернизм - это нероновщина.
По-своему, в гнусностях Нерона, как и у постмодернистов, есть логика, именно
логика личности, которая ничего, кроме себя, не знает. У Нерона был идеал
великого артиста и тонкого сладострастника. Пускай пылает Рим - для меня это
постмодернизм, и я буду стоять на балконе и петь гимн пожару, ибо я поэт и
артист и выше своего эстетического я ничего признавать не хочу. Нерон верил
в себя как в великого артиста, иначе бы, бросаясь на меч, не крикнул:
"Квалис артифекс пэрэо" (Какой артист погибает)!
- Меня не интересует ни Нерон, ни история, ни Россия. Моя цель описать
мохнатость лапок мухи на ста страницах и через жизнь насекомых забраться на
крышу и поболтать о жвачке "стиморол". Я хочу освободить слова от смысла.
- А ты знаешь, как цветет мальва? - строго спросил Старосадов, пропустив
мимо ушей постмодернизм Дормидонта.
- Нет. Но, что главное, знать не хочу. Я человек другой планеты, другого
знания. Как ты этого, дед, понять не хочешь!
Потеребив свою клиновидную белую бородку, Старосадов сказал:
- Ты лучше взгляни на свой отвратительный живот! На других планетах таких
кусков скотины нет!
- Как ты меня обозвал?! - обиделся Дормидонт и стал походить на чугунного
быка с крыши павильона "Животноводство" на Выставке достижений народного
хозяйства (а признайтесь, хорошо звучат эти слова "народное хозяйство").
- Я могу еще похлестче: куском стервятины назвать из-за такого гнуснейшего
пуза! Неужели ты не стыдишься этого пуза?
Дормидонт часто задышал от обиды, но затем успокоился и ответил:
- Ваше коммунистическое воспитание загнало нас в подполье! Вы издевались над
нами как хотели! Ваше воспитание было направлено на то, чтобы сделать для
нас наше тело позорным и стыдным; на целый ряд самых законных отправлений
организма, предуказанных природою, мы приучены смотреть не иначе, как со
стыдом; свое пузо я отрастил как протест против вашего социализма с
человеческим лицом!
Старосадов порадовался включенности Дормидонта в диалог, подумал, вспомнив,
сказал по-латыни:
- Обсценум эст дицерэ, фацерэ нон обсценум (Говорить позорно, делать не
зазорно). Если ты помнишь... Хотя что ты с такой позицией можешь помнить! Но
еще Цицерон подметил это расхождение между сущностью и вербальным
отражением. И бабка твоя, Ольга Васильевна, она же с моей легкой руки
Евлампия Амфилохиевна, говорит, что половые органы нужно мыть каждый день,
но говорить об этом необязательно.
Задумавшись, Старосадов нагнулся и сорвал ромашку. Затем тихо и нараспев
продекламировал:
И каждый вечер друг единственный
В моем стакане отражен
И влагой терпкой и таинственной,
Как я, смирен и оглушен.
А рядом у соседних столиков
Лакеи сонные торчат,
И пьяницы с глазами кроликов
"Ин вино веритас" кричат.
- Переводить не нужно? - спросил Серафим Ярополкович.
- Что? - спросил Дормидонт, поглаживая пузо, как беременная женщина перед
обрядом выхода на свет нового примата.
- Ин вино веритас?
- Нет. Переведи мне лучше, почему у пьяниц глаза кроликов?
- Это непереводимая игра слов.
- Постмодернизм?
- Послеродовой период.
- "Полет шмеля" более популярен, чем фуги Баха.
- Укрепление дома - решетки, стальные двери, замки, - произнес задумчиво
Старосадов, глядя из-под ветвей огромного старого вяза, где они стояли с
Дормидонтом, на свой старый бревенчатый дом, наподобие усадьбы Аксаковых в
Абрамцево, только двухэтажный.
Солнечные лучи пробивались сквозь ветви вяза и бликовали в чеховском пенсне
Старосадова. Дормидонт в задумчивости чесал свою густую черную бороду. К
дому шла широкая дорожка, оранжевого цвета из битого в крошку кирпича.
Справа и слева дорожки цвели флоксы. Был август. Изредка возле беседующих
поколений проносились тяжелые шмели, следом зеленые мухи, а там уж комарики
со скрипками.
Пахло скошенной травой. Иначе - сеном. Шла заготовка корма для ферм
Старосадова. Подошел министр обороны Жлобенко, доложил о присоединении к
России (дабы всегда было понятие целого, а не части; то есть - целостность
России превыше всего, или Германия - превыше всего; да здравствует
фюрер! - очень хороший человек, правда, к сожалению, не успевший истребить
всех постмодернистов, всех этих графоманов)... да, подошел строевым шагом,
поднимая красноватую пыль, министр обороны Жлобенко и доложил Старосадову о
присоединении к России Канарских островов на правах 90-го субъекта
Федерации, о чем уже доложено Лужкову, Сосковцу, Хрущеву, Кириенко, Немцову
и кн. Меншикову, суть Петру Ванову (ван - один, по-заморскому кингдомскому,
или британскому без приставки велико-...).
- Нужно срочно поменять систему обстоятельств, - выслушав товарища Жлобенко,
сказал Старосадов.
Дормидонт перестал чесать бороду, перенес руку на живот и сцепил ее с другой
рукой, то есть стал в позу Адольфа на трибуне в Мюнхене. Но было ли у
Гитлера пузо?
А было ли у товарища Ленина пузо?
Было ли оно у товарища Сталина?
Оно было у Хрущева.
Так. Задумаемся.
Пузо - как предвестие падения режима?
Жлобенко снял фуражку с высокой тульей и огромной кокардой, на которой
изображался древний половой акт в исполнении многоруких индийских
распутников и распутниц, протер вспотевшую лысину платком и, подозрительно
взглянув на Дормидонта, спросил:
- А ты свой член как разглядываешь?
Вот тут-то Дормидонт смутился. В самом деле, из-за неимоверно разросшегося
живота он без зеркала не мог взглянуть на свой детородный орган.
- Да я...
- Ладно, - махнул рукой Жлобенко, - армейская шутка!
Старосадов недовольно хмыкнул; Жлобенко сразу же надел фуражку и встал по
стойке "смирно".
- Повторяю, нужно поменять систему обстоятельств. Начать войну, что ли? Или
свергнуть кого-нибудь? Или танки в Москву ввести? В общем, сделайте
маленький переворотик, чтобы приматы перестали рассматривать свои половые
органы, чтобы перестали их показывать по центральному телевидению...
- Не созрели еще! - выкрикнул Жлобенко.
- Почему?
- Еще не тошнит от половых органов. Как затошнит, так сразу объявим Техас
девяносто первым субъектом федерации и случится маленький переворотик. Всех
постмодернистов (маргиналов) в печку, Америке - войну, народу - православие,
единодержавие, патриотизм!
- Какое прекрасное слово - патриотизм! - с чувством воскликнул Старосадов.
- Да уж, - поддержал Жлобенко. - Не то что вшивая демократия...
Легкая слеза скатилась по щеке Старосадова. Он снял пенсне, стер пальцем
слезу и сказал:
- Патриэ фумус игнэ алиэно люкуленциор (Дым отечества ярче огня чужбины)!
Пройдет сотня, две сотни лет, пройдет тысяча лет, и тогда вспомнят КПСС и
вернут ее правление, потому что только партия нового типа - без Ленина,
Сталина, Хрущева - способна дать человечеству новое дыхание. Человечество
забудет низ и будет жить верхом - интеллектом, искусством... А для этого
должен созреть человеческий материал для нового коммунизма. В новый
коммунизм должны прийти истинные русские умы и души, свои Пушкины,
Достоевские...
- Достоевский был против коммунизма! - воскликнул Дормидонт.
- Он был против коммунизма Ленина-Маркса-Сталина! Нам нужен, необходим
коммунизм интеллектуального типа, потому что русская душа не смирится с
примитивизмом Америки, со всевластием капитала... Нам нужно не общество
равных возможностей, а общество - и только! - подчинения природе! Дикси (я
все сказал)! Паука, сэд бона (Мало, но хорошо)!
- Да здравствует товарищ Старосадов Серафим Ярополкович! - вскричал
Жлобенко.
Старосадов дружески похлопал его ладонью по спине.
- Вот теперь можно и в баню пойти.
Уже в предбаннике пахло березовым веником. Когда Старосадов разделся,
Жлобенко подивился его молодому поджарому телу.
- Даже не верится, что в свои 88 лет вы так молодо выглядите!
- Я - бессмертен, потому что я Серафим или Кощей!
Старосадов украдкой подморгнул Жлобенко и едва заметно кивнул на Дормидонта,
который с трудом снимал с себя шорты. Старосадов со Жлобенко подхватили
Дормидонта и в полуспущенных шортах втащили в парилку. В руках у Жлобенко
возникла клизма, Старосадов прижал голову Дормидонта к лавке, Жлобенко
всадил ему в зад навазелиненный конец. И Дормидонт, как воздушный шар,
сдулся: струя нечистот хлынула из него в бочонок, заблаговременно
подставленный Жлобенко. А Старосадов кольнул его какой-то булавкой в
ягодицу, будто укол сделал.
Стройный Дормидонт с глазами кролика тихо всхлипывал под ударами Жлобенко.
Разумеется, Жлобенко хлестал его березовым веником по-русски. А Серафим
Ярополкович поддавал жару: плескал холодную воду на камни печи.

9
Евлампия Амфилохиевна собрала вокруг себя женскую половину дома и говорила
наставительно:
- Шерстяные вещи и меховые надо хранить в сухом месте, но подальше от печей.
Меховое пальто лучше хранить в шкафах на плечиках. Для предохранения от пыли
и моли лучше всего помещать их в чехол из плотной ткани или завертывать в
бумагу. В карманы шерстяных и меховых вещей кладут мешочки с нафталином.
Можно их пришивать также к подкладке. При хранении вещей в сундуках,
чемоданах рекомендуется также использовать бумагу, пропитанную нафталином.
Такой бумагой перекладывают вещи. Нафталин надо насыпать не непосредственно
на вещи, а на бумагу. Борьба с молью...
Сильно шаркая шлепанцами, в комнату вошла Павлина, сказала:
- Ну что вы, Николай Петрович, разорались, как старый пенек, тутова!
Старосадов отвлекся от красной вишни, спросил вежливо:
- Разве есть в русском языке слово "тутова"?
Павлина смутилась, покраснела и, выбегая из комнаты, спросила:
- Дормидонт к вам не заходил?
- Залетал, - усмехнулся Серафим Ярополкович.
- Бросьте шутить... Был?
- Мы его с Жлобенко сдули как воздушный шар.
- И где же он теперь?
- В бане отмокает.
- Он сильно пьяный был?
- По-моему, прилично, - сказал Старосадов.
Виляя крупным задом, Павлина покинула комнату.
- Дормидонт пузатый, выходи! - сказал Старосадов и увидел выходящего из-за
шкафа Дормидонта.
- Где бутылочка моего Савватия? - заученно начал животастый молодой человек
по имени Дормидонт.
- Я тебя не для приматства родил, - строго сказал дед. - Я тебя родил для
того, чтобы ты понял, что постмодернизм очень хорошо уничтожается
нафталином. Потому что постмодернизм - это моль! Вот какое я открытие
сделал!
- Ты хочешь сказать, что я - моль?!
- Именно. Только что Евлампия Амфилохиевна говорила, как хранить шерстяные и
меховые вещи, и упомянула моль... И меня как током дернуло... Вот,
оказывается, кто такой ты, Дормидонт, уехавший в Германию просить
милостыню... Позор! Мы их разбили, этих фашистов, а ты к ним за подаянием
поехал!
- Я никуда не поехал! - крикнул Дормидонт. - Это Малецкий поехал!
- А я знаю, что ты поехал! Бездарный! Позорить деда поехал! Твой дед
консультировал Сталина, Гитлера, Молотова, Эйзенхауэра! А ты?! Моль...
Нафталином нужно тебя! Но, я знаю, нафталин слабо действует на яички моли...
- И у моли есть яички? - удивился Дормидонт.
- В том-то и дело, что у всех в этом котле вселенной свои яички! Это
размножение всех и вся (в том числе - страусов) меня сведет с ума.
- А ты еще в уме?
- Если рассуждаю о моли, то да. А у меня в шкафу шуба Иоанна Грозного!
Остается лишь летом вытряхивать вещи и сушить их на солнце, потому что
нафталин, как уже говорила Евлампия Амфилохиевна, слабо действует на эти
яички моли.
На стене ясно отпечаталась тень отца Жлобенко, бригадира льноводческой
бригады колхоза им. Лукашенко, жителя деревни Грязново; тень сказала:
- У меня всегда было ощущение, что меньшевистское прошлое Старосадова и его
буржуазное происхождение влияли на холопско-подобострастное поведение по
отношению к Сталину и - в меньшей степени - к Молотову.
- Что-то уж очень складно у вас тени колхозников говорят! - грозно сказал
Юрий Левитан, диктор центрального радио. - Я сам продолжу чтение письма
Дормидонта из Германии: "Помню, как однажды я был в Большом театре на
собрании, где на сцене сидели Сталин, члены Политбюро..."
- Это кто, Дормидонт, что ли, помнит? Да ему тогда... Да его тогда на свете
не было... Варсонофий мог это видеть... А Дормидонт родился в 1968 году, в
августе, когда наши танки вошли в Чехословакию! - грозно поправил Юрия
Левитана дед.
- А кто же это тогда о вас говорит? - спросил Левитан.
- Исчезни! - крикнул дед, и Левитан исчез.
Продолжил чтение документа подвыпивший Клим:
- Сталин на сцене и двести-триста товарищей из ЦК. В какой-то момент у
Сталина, видимо, возник вопрос по части соотношения низа и верха, и он
поманил к себе Старосадова, сидевшего на несколько рядов позади. Старосадов
покраснел - от удовольствия, что его выделили на глазах публики, и от
опасения, что мог не потрафить Сталину, - и кинулся вперед, словно школьник,
вызванный к директору и еще не знающий, ждет его похвала или порка.
На блюдце с золотым ободком продолжала лежать вишня с зеленой плодоножкой и
листиком на ней, по которому ползала зеленая же тля.
Старосадов стремился, чтобы в саду особенно широко использовались
торфофекальные компосты. Торф и фекалии - очень ценные удобрения. Поэтому в
усадьбе Серафима Ярополковича, сподвижника Ленина, Сталина, Гитлера,
Рейгана, Горбачева, Янаева и Ельцина, не было обычной канализации, хотя
уборных было множество. Но вместо унитазов там стояли такие специальные
ведра под круглыми сиденьями, которые используются и на обычных городских
унитазах; и все для того, чтобы ценнейшее удобрение даром не пропадало;
покакал, взял ведро, вышел на улицу и вылил его в компостную кучу, которых
было несколько, потому что фекалии да и торф можно применять только после
обработки в компостных кучах. Торф медленно разлагается и при большой
кислотности может оказать вредное влияние на растения. А внесение фекальных
масс (еще бы! если в доме 60-240 человек ежедневно какают в семи уборных)
непосредственно под деревья или ягодники запрещается по
санитарно-гигиеническим соображениям. При компостировании, считал Старосадов
(не забывайте его стройную фигуру, интеллигентное лицо с профессорской
бородкой, чеховское пенсне, узбекскую тюбетейку, высокий рост - 199,5 см), в
силу большой влагоемкости торфа фекальные массы хорошо впитываются в него и
полностью сохраняют свои удобрительные качества...
- Не морщись, Дормидонт, когда выносишь ведро со своим добром на компостную
кучу! - торжественно возгласил Серафим Бессмертный Ярополкович, он же бывший
преподаватель латинского языка и ответственный работник аппарата ЦК КПСС. -
Хомо сум: хумани нихиль а мэ алиэнум путо (Я человек: ничто человеческое мне
не чуждо)! С падением КПСС я все называю своими именами!
- Я понимаю, дед, что мир стоит на добре! - столь же торжественно поддержал
Дормидонт. - Ты уж извини меня, но я против воли морщусь, потому что от
добра идет неприятный запах.
- А запах навоза?
- Запах навоза приятный. Похож на молоко. Доишь корову, а она в этот момент
хвост поднимает... Так парком и обдает... Как универсальна жизнь: ничто не
пропадает, все идет в дело.
- Да, - вздохнул Старосадов и, подумав, толкнул Дормидонту небольшую лекцию
о навозе: - Свежий навоз, внучек, вносят обычно под перепашку с осени, а
перепревший - весной. Лучше, конечно, вносить перепревший навоз. Все должно
в этой жизни отстояться, отлежаться (рукопись), выбродить (вино)...
- И потом рукопись сажают?
- И рукопись, и автора, конечно, можно посадить, как Солженицына рукопись,
как семя, нужно бросить в почву (народ), тогда она прорастает. И народную
почву нужно хорошенько обработать: перепахать или перекопать лопатами на
полную глубину пахотного слоя, одновременно внося компост. И разъяснить, что
такое говно, моча, кровь, метафора, половой акт, размножение... Настало
время всеобщего разъяснения перед сходом Земли со своей орбиты. Пора
готовиться к переселению на Венеру. А туда пойдут самые умные, знающие цену
перегною. Цицерон...
Дормидонт шумно почесал за ухом, спросил:
- Кто такой Цицерон?
Искренне удивившись вопросу, Старосадов тем не менее, как истинный педагог,
взял себя в руки и спокойно переспросил:
- Цицерон?
- Оратор римский говорил: средь бурь гражданских и тревоги я долго спал и на
пороге застигнут ночью Рима был... - пробормотал Дормидонт.
- И то хорошо, - сказал Старосадов и продолжил, вышагивая перед черной
доской туда-сюда мимо кафедры, изредка бросая взгляд на Ленинскую аудиторию,
заполненную до отказа студентами, будущими юристами, ментами, КГБэшниками,
псами режима, стукачами, смершевцами, шпионами, провокаторами... - Цицерон
Марк Туллий...
"Марк Туллий, - записал в общую тетрадь студент философского факультета
Дормидонт, - Цицерон..."
Старосадов-дед продолжил:
- ...принадлежал к сословию "всадников". Он родился в 106 году до рождества
Христова, а умер в 43 году тоже до этого условного срока. Вообще, считать мы
можем от любого фонаря. Дело это условное... Я оговорился: на самом деле он
был убит. Об этом я еще скажу. Место его рождения - Лациум в окрестностях
Арпинума. Общее и риторическое образование получил в Риме, а затем в Греции.
Блестящие ораторские способности помогли ему добиться высших государственных
должностей. В 63 году Цицерон, он же Марк Туллий, он же Серафим Ярополкович,
он же Старосадов Николай Петрович со стертой памятью о цицеронском своем
периоде превращения перегноя в дух, становится консулом. У него появляется
возможность жестоко подавить заговор Катилины, против которого он выступал с
обличительными речами в сенате. В 58 году Старосадов был вынужден
отправиться в ссылку: народный трибун Клодий обвинил его в умерщвлении
римских граждан без суда. Возвращен из ссылки в 57 году, а в 51 году был
назначен проконсулом (наместником) в Киликию (Малую Азию)...
Какой-то студент-милиционер включил под партой приемник. Передавали концерт
по заявкам: "А теперь по просьбе Хорькова, который пишет, что родился в
деревне, которую затопили, теперь там Рыбинское водохранилище, и он не может
сходить на могилы предков, передаем песню о родине...
Родина моя, хочу, чтоб услыхала
Ты еще одно признание в любви...
Вовсе не затем, чтоб ты меня любила,
Просто потому, что я тебя люблю..."
Доктор филологических наук, академик Старосадов продолжил:
- Во время гражданской войны Юлия Цезаря с Помпеем Цицерон выступил против
узурпатора республиканской власти. При диктатуре Цезаря (48-44 года) Цицерон
был вынужден отойти от политики. Свой досуг он целиком посвятил литературной
работе. После убийства Цезаря Цицерон своими речами ("филиппиками") громил
сторонника Цезаря Антония за измену республике. В 43 году Цицерон был внесен
в проскрипционный список и убит агентами Антония.
Цицерон был просвещеннейшим человеком эпохи, гениальным оратором и
талантливым писателем. Сохранилось 58 его речей (около половины всех
сочиненных им), 7 трактатов по риторике, 12 трактатов по философии и около
тысячи писем, наиболее известны "Письма к Аттику".
В философии Цицерон - защитник старинных римских устоев и гражданственности,
противник эпикурейства и сторонник стоицизма. В теории красноречия Цицерон
отстаивает идею гармонии словесного выражения и содержания. Он убежден в
том, что только глубокое знание предмета речи может дать изящество слога, а
без этого знания ораторский слог является каким-то пустым и чуть ли не
детским. Отличительные черты ораторского искусства самого Цицерона - не
только глубина знания, но и музыкальная периодичность, ритмичность,
тщательный отбор стилистически нейтральных слов.
Во всех сочинениях Цицерона, особенно в письмах, ярко проступают его
человеческие качества: вежливый корреспондент, участливый друг,
нерасчетливый хозяин, любящий отец, мужественный гражданин, стоик, умеющий
строить свою жизнь по меркам высших ценностей, бороться за обреченное дело и
погибнуть в борьбе. Поэтому вполне понятно, что для Европы он стал
воплощением гуманизма республиканской античности.
В Риме его читали в школах, его изучали, писали комментарии к его речам, ему
подражали христианские отцы церкви Лактанций, Иероним, Августин. Гуманисты
эпохи Возрождения создали культ Цицерона и его изящного языка. У нас в
России Цицерон в первую очередь - "гимназический" автор. Таким его знал
Пушкин, о чем свидетельствует шутливое замечание о Цицероне в "Евгении
Онегине": "читал охотно Апулея (автора эротико-авантюрного романа "Золотой
осел"), а Цицерона не читал". Потрясающая пустота Пушкина!

10
Старосадов продолжил:
- Так я спрашиваю, кто такие Цицерон, Гомер, Аарон, Юнг, Фрейд, Гете,
Бердяев, Бэкон, Овидий, Аввакум, Гоголь, Мандельштам, Вольтер, Достоевский,
Лессинг, Чехов, Бунин, Расин, Платон, Платонов, Казаков, Домбровский,
Соловьев, Федоров, Трубецкой, Сервантес...?
- Великие люди, - сразу же ответил Дормидонт.
- Сам ты великий! - взвился Серафим Ярополкович. - Это - фекалии! Человек
производит только фекалии! Потребляет плоды, а производит фекалии! Чем
больше будет в компосте фекалий, тем богаче он питательными веществами. Для
производства всякого вещества нужен некий аппарат-завод. Для производства
водки нужен самогонный аппарат. Для производства культуры нужен человек.
Помимо реального потребления пищи, он потребляет условную
пищу - назовем ее цицеронкой. Наевшись цицеронки, он испражняется своими
цицеронками, обновленными и дополненными. Потому что из ничего - ничего не
возникает.
- А как мыть дощатые, дед, полы? - спросил вдруг Дормидонт.
- Зачем тебе это?
- Савватий накакал прямо на дощатый пол в библиотеке.
- Кто его пустил в библиотеку?
- Он сам вбежал, схватил прижизненное издание Цицерона и разорвал на мелкие
куски, обслюнявил переплет...
- Ужас! О горе мне, несчастному, от этих приматов! На сковородку "Тефаль"
его!
- Так все-таки как мыть дощатые полы, дед?
- Сильно загрязненные дощатые полы сначала тщательно протирают мокрой
жесткой щеткой или мокрой тряпкой из мешковины, смесью из трех частей песка
и одной свежегашеной извести, а затем смывают водой. Если на полу от твоего
Савватия останутся пятна, нужно наложить сырую белую или серую глину на
ночь, а утром смыть ее. Известь проникает в щели и углы, в гнезда паразитов
(постмодернистов), уничтожает их.
- Так там же крашеный пол! - воскликнул в испуге Дормидонт.
- Крашеный? Тогда его моют теплой водой с добавлением одной-двух столовых
ложек нашатырного спирта на ведро воды. Нашатырный спирт придает краске
блеск. Нельзя мыть пол содой и мылом, от них масляная краска тускнеет.
- А как моют картины, написанные масляной краской?
Старик в испуге даже снял пенсне.
- Он что - накакал на картину?!
- Да нет. Я просто так спрашиваю, - сказал Дормидонт.
- Жаль, конечно, книгу Цицерона. Ей две тысячи лет!
- А разве тогда выпускали книги?
- Книги выпускали всегда. Тогда еще типография "Красный пролетарий"
помещалась на Марсе, поскольку Марс недавно сошел с орбиты жизни, на которую
уже заехала Земля. Вот и печатали там книги. Уже заранее отпечатали
Евангелия, до появления Иисуса Христа.
- Ты думаешь, Иисус Христос сначала книгу прочитал об Иисусе, а потом в мир
пошел? Конечно. Сначала существуют имена, потом под них приматы рождаются. А
не наоборот!
- Ну, вот как ты прекрасно научился мыслить. Имена и слова существовали
задолго до появления человека. Это же аксиома.
- Лихо! Классно! - громко сказал Дормидонт.
- Это новые выражения?
- Какие?
- Ну, "лихо", "классно"?!
- Да, это новые выражения.
- Нуллюм эст ям диктум, квод нон сит диктум приус (Нет ничего сказанного,
что не было бы сказано раньше).
- Все-таки было. Например, римляне не знали главного редактора газеты "День
литературы" Бондаренко.
- Как?! Бондаренко был на Юпитере, когда тот вращался на орбите
жизни, - уверенно сказал Старосадов. - Поэтому до сих пор Юпитер смеется.
- Тем не менее ты пишешь плохую книгу, - сказал Дормидонт.
- Нуллюс эст либэр там малюс, ут нон аликва партэ прозит (Нет такой плохой
книги, которая была бы совершенно бесполезной). Плиний сообщает, что эту
мысль часто высказывал его дядя, Плиний Старший, автор "Естественной
истории".
У истории нет естества, поэтому совершенно определенно можно сказать устами
Старосадова о том, что русский синтаксис неподкупен, как неподкупно русское
сердце, русское вымя, русские почки со сметаной, а также решетки на окнах и
стальные двери с "волчками" и гаражными замками; только по этому набору
великих исторических примет римского взгляда на вселенную можно говорить об
узости партийно-социальных установок, не пытающихся заказать в столовой Думы
собственное сердце и собственные почки.
Плиний Старший.
Дормидонт Младший.
Советский Союз как правопреемник Римской империи.
Поп или священник?
Нарваться - основная задача США, страны без истории и культуры.
Она нарвется на кулак России.
У вас нет идеалов, вот в чем дело.
Решетка как идеал русского искусства.
Три елки еще не лес.
Поднять вопрос о Беловежских соглашениях, а также о Брестском мире и
Деулинском перемирии (1612 г.).
Свободу народам Московской области!
Были же умы в России: Грибоедов, Роднянская, Рассадин.
Откликнуться на все просьбы, отдать последнюю рубаху (русские).
Когда поет Марк Бернес - я плачу.
Русский писатель должен послужить в армии, поработать на заводе, посидеть в
тюрьме, посадить дерево, окончить ремесленное училище, побыть безработным, а
главное - презирать обычных писателей (выпускников литинститута и пр.
выпускников).
Горбатый! А теперь, я сказал, Горбатый!
Русская литература - сор из избы.

11
Скрипнула дверь, в комнату заглянула мордастая Павлина, спросила шепотом:
- Дормидонт к вам, Николай Петрович, не заходил?
И он лениво оглянулся на решетку.
И он лениво оглянулся на решетку окна.
И он лениво оглянулся на решетку окна собственного дома, построенного на
выделенной ему партией и правительством земле, площадью в один гектар, в
1931 году. Глухой зеленый забор, глухие ворота с "волчком", охрана на
въезде, асфальтовая дорожка, выныривающая вдруг у Жуковки из лесу,
черно-белый шлагбаум, знак "кирпич". Сосны, ели, березы, Москва-река.
- Я его отправил на бойню, - сказал Старосадов.
Толстая Павлина вспыхнула:
- Ну и шуточки у вас! Прямо, как эти!
- Как кто?
- Как члены политбюро!
- Членом я не был. Я был над, - он на мгновение задумался, - был над
схваткой. Над всеми над ними. И они слушали меня с открытыми ртами. Потому
что я маятник: все добро и все зло во мне...
Видя, что наткнулась на лекцию, Павлина тихо прикрыла дверь с той стороны.
Старосадов перевел взгляд на блюдце с вишней и дрожащей рукой потянулся к
ней. Но рука не дотянулась, упала на стол. Не оттого упала, что сил не было,
просто мысль прервалась, сигнал от мозга к руке прервался, уступая место
другим сигналам. Бывает так, идешь тропинкой мимо осенних дач, и вдруг
навстречу тебе попадается лужа; еще не доходя до этой лужи (возможно,
глубокой, а возможно, нет; тем не менее, неприятно мочить ноги),
задумываешься глубоко - с какой стороны обходить ее? справа или слева?
Предположим, справа некоторое возвышение вдоль глухого зеленого забора дачи
маршала Кондопогина, так что ноги там останутся сухими, но... но вдоль этого
маршальского забора (хоть бы разок вышел за ворота Кондопогин с серпом или с
косой) густая крапива. Правый вариант, таким образом, как бы отпадает. А
слева - еще большее падение высоты и глинистая горочка: поставишь ногу,
обопрешься на нее - и вперед копчиком оземь! Вот и думаешь, с какой стороны
эту симпатичную (синее небо в ней отражается) лужу обходить? Так что, пока
рука тянулась, пришло другое решение (мысль) - прогуляться до сарая и
взглянуть на канистры с керосином.
Мысль очень верная. Конечно, после падения КПСС только керосин способен
повлиять на биологическое размножение. Все эти биологические особи: с
глазами, ушами, руками, ногами - воскликнут:
- Ну и мерзкий же ты человек!
- Кто? - спросит Старосадов.
- Да вы, вы! Вздорный человек! Ему картину Леонардо показывают, а он пиписку
рассматривает! Низменный человек. Не способен воспринимать высокое искусство
Советского Союза!
"Ладно, - подумал Старосадов, выходя в широкий коридор с поблескивающим
паркетом, - согласен. Я действительно вздорный! Очень вздорный! А вы кто
такие?"
...после падения КПСС...
По мнению некоторых людей, красота и физиология взаимно исключают друг
друга. Но ведь, считал Старосадов, красота - бесполезна (после Леонардо ты
придешь к блюду, ублюдок!), физиология - полезна (даже с компостной точки
зрения, не говоря уже о совокуплении!).
Таким образом, красоту и полезность ни в коем случае нельзя отделять друг от
друга. Например, единство зрительного...
Старосадов остановился в холле, на персидском ковре, и взглянул на всякий
случай на свои ноги. Так и есть: на левой ноге был черный ботинок с белым
шнурком, на правой - белая кроссовка с черным шнурком. Потрогал ширинку:
молния сломана, но английская булавка на месте; золотистая, большая булавка
держала ширинку заколотой не вдоль, а поперек.
Что на это скажет Евлампия Амфилохиевна?
...единство зрительного впечатления, создающегося при восприятии участка с
тщательно ухоженными плодовыми посадками, является доказательством создания
сада, в котором равноценную роль играют как эстетические, так и
функциональные компоненты. В этом случае мы с трудом различим, где
начинается и чем заканчивается хозяйственная и эстетическая функция этих
участков.
В комнате Гоголя, где стояла мебель красного дерева, а под стеклом лежали
автографы автора "Записок сумасшедшего", Старосадов постучал себя по
карманам: взял ли он ключи от сарая? В кармане, левом, звякнуло; ключи были
на месте. Старушка-служительница, увидев Старосадова, вскочила, испуганно
сказала:
- А у нас начало осмотра с каретного зала!
Старосадов от неподготовленности испугался, вздрогнул, даже автограф Гоголя
читать расхотелось. Ключи упали на персидский ковер (все магазины теперь
этими коврами завалены; как будто русские без ковров никак не могут, как
будто у русских нет стульев, табуретов, диванов, кресел; как будто все они
спят вповалку на полу, стены забивают коврами, потолок драпируют коврами! Да
увезите вы эти ковры отсюда! И тот русский, у кого в квартире ковер -
татарин! В смысле старого смысла - все татары, кто не русские).
Прошаркала Павлина с двумя горшками, за нею Дормидонт с бутылочкой Савватия,
за ним сам Савватий, голозадый, с молотком, с криком: "Нга-нга-нга!" - и
бьет молотком по паркету.
Старосадов резко вырвал у него молоток и дал по шапке, то есть по затылку,
дал, одним словом, подзатыльник.
Савватий сморщил свою приматскую (ангельскую; в смысле - моя твоя не
понимай) рожицу, испуганно взглянул на вздорного старикашку, приоткрыл рот,
взглянул на папашу и мамашу и завыл.
- Да как вы смеете?! - Павлина.
- Да что это такое! - Дормидонт.
- Воспитывать надо, - сказал Старосадов. - А то от рук отобьется.
- Мы ему замечаний не делаем, тем более руки не прикладываем! - вскричала
мордастая Павлина. - Это вам не старое время!
Старосадов пошел дальше, махнув на приматов рукой: жрут, размножаются,
компост изготавливают - и довольны! Со стороны посмотришь, вроде бы умный
вид: глаза на месте, даже мысль с грустью в глазах; но это не мысль
(перелети мгновенно в их мозг), а пустая прострация. Отражение без
запоминания, без смысла, без формы, без знания, без интуиции, без мотора,
без рифмы...
Прилагательное.
И он, Старосадов, прилагательное. К чему? К косяку? Нет, это дверь к косяку
прилагается. Деньги - к американцу. Депрессивная маниакальность - к
русскому. А Старосадов к чему?
После падения КПСС?
В театр, что ли, церковный поверить? Работал у Старосадова в отделе один
дюже партийный, Шибров, лютовал, прямо, на коммунистической идее, попов на
колени ставил, спектакли в театре "Современник" запрещал, Лебедева
отговаривал печатать "Один день Ивана Денисовича"... А теперь, шкура, в попы
устроился! Свой дом при церкви, попадья как Павлина, водку пьет по вечерам,
на "мерсе" в Москву ездит, бабки в патриархии выколачивать.
Старосадов вышел на крыльцо, как царь Грозный на Красное. Солнце зловеще
блеснуло в стеклах пенсне и тут же исчезло, потому что Старосадов перевел
взгляд на садовую церковь; и одни глаза - злые, водянистые остались в
стеклах.
С падением КПСС захотелось есть детей. С крещением - расхотелось. Знак
равенства между КПСС и церковью.
Укрепление дома - решетки, стальные двери, замки.
Конечная цель - сжигает себя и все свое семя в этом огромном бревенчатом
доме. Обливает все углы керосином и сжигает. И сам сгорает.
А не проще ли было не кончать в свое время в Евлампию?
Всаживать: после падения КПСС.
Прилагательный к мифу.
Об этом "прилагательном" - вся жизнь С. Я.
Двухлетняя Еликонида с горшком, Гоголь под стеклом, фекалии в компосте.
- Ну и что? - спросил себя громко Старосадов и уставился на тлю, ползущую от
красного шара к зеленому листику по плодоножке.
Три самых ярких политических антигероя в русской истории: Грозный (загубил
династию Рюриковичей), Николай II (загубил Российскую империю), Горбачев
(загубил СССР).
Этапы большого пути.
А, может быть, они - герои?!
Сначала послышались тяжелые шаги, потом и сам Дормидонт появился.
- Дед, ты не видел бутылочку Савватия?
Старосадов принюхался. Пахло дымом.
- Откуда дым?
- Да это маршал Кондопогин ботву сжигает, - сказал Дормидонт.
- Сжигал бы с другой стороны, а то тянет в окна! Руки бы поотрубать этим
маршалам! Не знают, чем себя занять в жизни. Встанут в пять утра и давай
гвозди забивать, стучать, чтобы поднять соседей. В десять - у них уже
тишина, натешились, дымом отравили, стуками подняли! И до следующего утра
дрыхнут! Эх, членороги!
- Чего ты, дед, разорался! Где бутылочка Савватия?
Шаркая шлепанцами, вбежала вечно никуда не успевающая Павлина.
- Тебя как за смертью посылать!
Дормидонт развалился в кресле, спросил:
- Дед, а как сушить людей?
- Кого?
- Людей, - повторил Дормидонт.
- Для сушки наиболее подходят члены политбюро, маршалы, администрация, одним
словом. Перед сушкой этих людей надо протереть сухой тряпкой. Мыть их не
следует, так как, промытые, они плохо сохнут. Хорошо сохнут люди
подосиновые, подберезовые, маслята, козлята и моховики, не говоря уж о
белых. Прекрасно они сохнут в русских печах и в духовках, куда их загружают
спустя некоторое время после окончания топки, когда температура упадет до
80-70 градусов...
- Понятно. Пойду за грибами, то есть за людьми.
- Нацио комода эст (Это народ комиков), - сказал Старосадов Серафим
Ярополкович. - Ювенал употребил это выражение для характеристики русских
эпохи упадка.
- Ювенал? Он же когда жил!
- Я его изредка перебрасываю с ВДВ куда следует, - сказал он. - Ибо натура
абхоррэт вакуум (Природа не терпит пустоты).
Старосадов был никем... Да, он был "никем" - даже юридически. Под величайшим
секретом, в абсолютной тайне для иностранцев, да и для "своих" тоже, Сталин
дал ему пост особой государственной важности. В 1933 году был создан орган,
не упоминаемый ни в каких документах. На самом деле он был близок
гитлеровскому СС. Во главе этой сверхсекретной структуры с функциями особого
назначения Сталин поставил Старосадова.
- Я не могу ни подтвердить, ни опровергнуть этот факт, - строго сказал
Старосадов, - только уточню одну очень важную деталь: не Сталин меня
назначал, а я Сталина. А себе я оставил закулисную роль регулирования
размножения приматов. ГУЛАГ был необходим, иначе бы от перенаселенности,
перегрузки природы Земля раньше времени начала сходить с жизненной орбиты,
уступая место Венере, жаждущей скорее перейти на эту же самую орбиту. А что
такое Венера - вы знаете? Род приматский изгноится в венерических болезнях.
А жизнью будет править венеролог. Будет при помощи зондеркоманд заражать
даже здоровых приматов, пока они не перелетят в соседнюю галактику и с нее
не взорвут венерическое солнце!
Дормидонт расхохотался.
Опять появилась мордастая Павлина, вскричала:
- Где бутылочка Савватия? Тебя за смертью посылать!

12
В темную комнату упал луч света, клинообразный, ножеобразный, со скрипом
двери, с фигурой Евлампии Амфилохиевны, держащей в руках керосиновую лампу с
бутылочным стеклом.
- Электричество отключили, - сказала она.
- Почему?
- К Жлобенко копают траншею, меняют кабель, ремонтируют подстанцию, столбы
вкапывают. Скоро Лебедь на белом коне приедет.
- Нельзя это делать днем?
- Днем нельзя. У Жлобенко работают ворованные строительные батальоны,
просящие огня, забыв, что они бумажные.
- Так бы и сказала! - воодушевился Старосадов.
- Ты ужинать будешь или чай пить?
- Чай... И - ужинать. Горячего хочется, с грибами.
Самое прекрасное заключалось в том, что Евлампия Амфилохиевна не отбрасывала
тени. Конечно, Иммануил Кант имел это в виду, когда поселялся для
философской работы в городе Калининграде Калининградской области Российской
Федерации; таким образом, великий русский философ Иммануил Кант как бы
предвидел падение КПСС и появившийся в связи с этим падением (при свете
керосиновой лампы Евы с Лампой, разумеется) в русской культуре так
называемый "постмодернизм"; по Канту - это особый род обезьянничанья,
называемый манерностью. Эдаким образом хотят во что бы то ни стало и как
можно дальше уйти от всякого реализма, но не обладают талантом, настолько
сильным, чтобы достигаемая оригинальность могла стать фактом искусства.
За Евлампией Амфилохиевной показалась тучная фигура молодого Дормидонта, от
которого, странно, тоже не падали ни на пол, ни на стены тени.
Теневая экономика?
Тени исчезают в полдень.
Тени забытых предков.
Тень отца Гамлета.
Тень. Шварц.
Дормидонт разинул рот - просит булки бегемот, сказавши (это такая старая
русская форма на "вши"):
- Дед, где бутылка Савватия?
Не спеша сняв чеховское пенсне, Серафим Ярополкович сказал:
- Для понимания кантовского, Дормидоша, учения о "гении" и тесно связанной с
этим учением классификации искусств очень важно, понимаешь ли, учесть, что,
по Канту, художественное произведение всегда являет некоторое соединение
вкуса с гением.
Дормидонт почесал черную бороду, встал:
- А нельзя Канта обрусить посредством корректировки имени и фамилии?
Например, так: Эмка Кантов.
- Кантов? Хорошо! Эмка? Хорошо! Как Коржавин... Но дело, конечно, не в этом.
Дело в том, что вкус, как и способность суждения, есть дисциплина гения, его
школа. Человек со вкусом очень долго будет обмазывать персонажей грязью, а в
последней четверти приподнимет их; как говорится, взойдет взопревшее солнце
и персонажи попьют парного молока из-под коровы. Ведь понимаешь ли, вкус
сильно подрезает гению крылья, но благодаря вкусу гений становится способным
к устойчивости в идеях, к прочному и постоянно идущему вперед развитию...
Хотя созданный Сталиным под моим руководством страшный конвейер по
уничтожению миллионов людей несколько повредил вкусу гения. Но в высшем
смысле - регулятор бессмысленного размножения должен существовать...
Резко вспыхнул свет: это туча открыла солнце. И Старосадов увидел ползущую
по вишне тлю.
...И на основании подобной логики сколько тысяч человек были преданы суду!
Все они расстреляны как собаки немедленно по окончании судебного
заседания...
И везде...
И везде стоит...
И везде стоит подпись...
И везде стоит подпись нач. над всеми Старосадова.
Деятельность Старосадова и дальше протекала в том же духе. Вышинский везде и
всюду был его первым помощником, как кукла всегда является первым помощником
кукловода.
На виду истории - куклы; кукловоды - за кадром. Их нет. Они инкогнито,
канальство, как Старосадов Серафим Иммануилович Кантов.
Старосадов придвинул к себе газету, выхватил строчки: "На заводе им.
Лихачева группа рабочих избила иностранца. В избиении участвовали секретарь
цехового комитета ВЛКСМ, председатель цеховой группы содействия
госпартконтролю... За пять месяцев 1964 года на улицах Москвы было подобрано
126 тысяч пьяных, за пять месяцев 1965 года - 130 тысяч...".
Раздался резкий стук в стекло. Старосадов очнулся и увидел бьющуюся снаружи
птицу. Ударившись грудью в очередной раз, птица разбила стекло и влетела в
комнату. Она была ядром молнии, оперенным гласом Божьим, постановлением ЦК,
указом президента.
- Ну, вот и все, - синими губами пробормотал Старосадов, - смерть прилетела.
А мне уже не страшно. Зря я выходил из женских врат в этот повторяющийся
мир, зря. И ничего тут нет интересного. Все едят да в сортир ходят. Да
зависимую "Независимую" читают...
Дормидонт раскачал дом своим слоновьим шагом, спросил:
- Дед, ты не видел моего Савватия?
Старосадов удивился вопросу, переспросил:
- Бутылочки Савватия?
Старосадов задумался. Птица плавно парила под высоким барским потолком под
скрипки и флейты Шнитке или Артемьева.
- А разве ты не зачинал Савватия?
- Нет, - грустно сказал Дормидонт.
- Так как же я могу его увидеть! - поразился Старосадов.
- Я же тебя вижу!
- Ты хочешь сказать, что меня тоже не зачинали?
- Это нужно доказать, - сказал Дормидонт.
- Кви нимиум пробат, нихиль пробат (Кто доказывает слишком много, тот ничего
не доказывает), - сказал Старосадов.
Евлампия Амфилохиевна подошла ближе со своей зажженной керосиновой лампой,
сказала:
- У Жлобенко работает система "град", поэтому отключили электричество.
- А кто разрешил появляться на этот свет Жлобенко?
- Никто, - растерянно сказала Евлампия Амфилохиевна. - На этот свет дети
появляются без спросу.
- Странно. Я же дал указание еще товарищу Кагановичу, чтобы до совокупления
пары брали разрешение на изготовление человека. Не выполняются указы.
- Почему?
- Потому что структуры соответствующей я не создал, не успел. А этот
придурок Гитлер все испортил. Пошел в лоб и - проиграл. А если бы тайными
шагами пошел, то есть с создания системы разрешения на изготовление
человека... Да. М-да. И этот Джугашвили, мясолом и косторез, все испортил
тоже. Попер на интеллигенцию! Право дело, несмышленыш. Нужно было
пролетариев истреблять, потому что у них по десять детей, суть человеков,
прямоходящих, а не у интеллигенции. У этих по одному чахленькому родится - и
баста!
Дормидонт подал реплику:
- А почему ты так зациклился на этой идее?
- Не знаю, - сказал Старосадов. - А вот бьет в темечко и все. Сколько лет
прожил и никакого смысла в жизни не обнаружил.
- Может быть, другие обнаружат?
- Нет.
- И оставь их в покое. Сами родятся, сами умрут. Все приговорены к смерти.
Так о чем говорить? Лучше Бородина послушать или Прокофьева. Или стихи:
Предчувствиям не верю и примет
Я не боюсь. Ни клеветы, ни яда
Я не бегу. На свете смерти нет...
Очень глубоко вздохнув, как будто поднялся в связи с ремонтом лифта на
четвертый этаж по лестнице, исписанной приматами с буквы Х. и с буквы П.,
которые (буквы и слова с них начинающиеся) не нравились Старосадову, просто
раздражали, как раздражал и до слез огорчал весь мат, весь этот заборный
собачий язык; и вот очень глубоко вздохнув, Старосадов, который, надо же! в
своих мыслях, двоедушная душонка! просто-таки муссировал все эти словечки и
действия, означаемые этими словечками; вздохнув, Старосадов сказал:
- Я начал бояться смерти с сорока пяти лет. Я так испугался, что остальные
сорок три года ищу смысла жизни и не нахожу. Сплошное приматство! И
вдруг - стихи. Простенькие слова. А трогают меня до слез.
- Хороший поэт Тарковский! - с чувством выдохнул Серафим Ярополкович и с
грустной усмешкой добавил: -А я вынужден был давить таких в рамках работы
идеологического отдела ЦК... Нормально! Поэт без давления - не поэт!
Дормидонт почесал пузо, сказал:
- Дед, это у тебя уже не проза, а какое-то занимательное литературоведение.
Старосадов промолчал, про себя подумав: "Какая разница - жил я или не жил?
Проза это или литературобредение? Бредение? Очень хороший термин!"
И уставился на блюдце, белое блюдце с золотым ободком, и уставился на вишню,
лежащую на белом блюдце, и душа умиленно просветлела от поэтического
сопереживания не самой жизни, а поэтическому отражению ее. Сидишь так пнем,
смотришь в одну точку, а в душе это оправдание жизни рождается.
И Дормидонт уже не кажется отвратительным жиртрестом; он представляется
добродушным молодым толстяком, милым собеседником.
Любопытно, что Дормидонт почти никогда не раздражается.
Бессмертны все. Бессмертно всё. Не надо
Бояться смерти ни в семнадцать лет,
Ни в семьдесят...
Ну сколько можно смотреть на блюдце с золотым ободком, на котором лежит
вишня с зеленой плодоножкой и листиком на ней?!

13
В доме все сбились с ног. Горничная Зина вскипятила воду. Швейцар Семен
никого не пускал в дом. Петра Владимировича не было, два дня назад он срочно
был вызван в Петербург по делам департамента просвещения.
За окнами был зимний день. Топились печи и дымы на голубом небе смотрелись
красиво. Поскрипывая, проезжали сани извозчиков.
Ирина Всеволодовна рожала при двух акушерках и личном враче, Карле
Сигизмундовиче.
Был мороз градусов в тридцать.
В гостиной ожидали результатов три сестры Ирины Всеволодовны, брат Петра
Владимировича - Сергей Владимирович.
Василий, мужик средних лет, в пиджаке и в ситцевых брюках принес для гостей
самовар и заварил чай. Брюки Василия были заправлены в высокие сапоги.
- Давеча заходила в Малый театр, - сказала одна из сестер, - взяла два
билета на Островского. С мужем сходим.
Сергей Владимирович с очень серьезным лицом, нахмурясь, сел за стол и
потянул к себе чашку с чаем.
- Островский вечно о деньгах пишет, - сказал он. - Все его пьесы - о
деньгах. Как будто нет других тем.
По щеке у одной из сестер потекла крупная слеза и капнула на скатерть.
- Нина, вы плачете? - спросил Сергей Владимирович.
- Это от волнения за Иру.
- Все обойдется, - сказала другая сестра, Зоя.
Попили чаю, и Ирина Всеволодовна благополучно родила мальчика, Коленьку.
Подали шампанского.
Через год Коленька пошел. Опять была зима. А он пошел, в кабинете
отца - от кожаного дивана к письменному столу.
Летом на открытой веранде с видом на широкий луг и реку мать, Ирина
Всеволодовна, прикусывает нижнюю губу, о чем-то мечтает.
Петр Владимирович, высокий, стройный молодой человек, засмеялся без причины
и взял ее за руку.
Коленька собирал луговые цветы с няней.
Василий в русской рубахе, шелковой и красной, принес самовар.
Все сели пить чай.
Через год на той же веранде, за чаем, слушали, как Коленька декламировал,
чуть картавя, из Пушкина:
Онегин, я скрывать не стану,
Безумно я люблю Татьяну...
После отец Коленьки, Петр Владимирович, вынес книгу Чехова и стал читать из
нее. Все сидели тихо, слушали:
"Да и к чему мешать людям умирать, если смерть есть нормальный и законный
конец каждого? Что из того, если какой-нибудь торгаш или чиновник проживет
лишних пять, десять лет? Если же видеть цель медицины в том, что лекарства
облегчают страдания, то невольно напрашивается вопрос: зачем их облегчать?
Во-первых, говорят, что страдания ведут человека к совершенству, и,
во-вторых, если человечество в самом деле научится облегчать свои страдания
пилюлями и каплями, то оно совершенно забросит религию и философию, в
которых до сих пор находило не только защиту от всяких бед, но даже счастие.
Пушкин перед смертью испытывал страшные мучения, бедняжка Гейне несколько
лет лежал в параличе; почему же не поболеть какому-нибудь Андрею Ефимычу или
Матрене Саввишне, жизнь которых бессодержательна и была бы совершенно пуста
и похожа на жизнь амебы, если бы не страдания?"
Все вздыхали. Наливали десятую чашку чая. Кушали пирожные и бутерброды с
семгой.
Лето. Солнце стоит высоко. В поле - тропинка. Над цветами жужжат пчелы. Мать
ведет через поле Коленьку.
Куда они идут?
Зачем?
Стерто из памяти.
Науке не известно.
Стриженый затылок Коли.
Длинная ситцевая с цветами юбка матери.
Телеграфный столб. Гудят провода. Музыка русского лета.
Русская панорама: река, поле, лес.
Эхо.
- Коленька!
- ...ень...ень...ка-а-а-а...
А тогда в гостиной, как только Карл Сигизмундович сообщил, что появился
мальчик, Зоя громко воскликнула:
- Коленька родился!
Она знала, что Ирина уже решила: если мальчик - Коля; если девочка - Маша.
Савватий спросил Еликониду:
- Тебе кого больше хочется: мальчика или девочку?
Жидкий лунный свет шел сквозь решетки, и на полу лежала решетчатая тень.
Птица билась под потолком и этой птицей был Старосадов Николай Петрович.
Он умер за столом, перед блюдцем с вишней.
Дормидонт захлопнул дверь и прислонился к ней спиной.
Небо и деревья молчали.
В доме, во дворе и в саду была тишина, похожая на то, как будто в доме был
покойник.
А его не было. Вот в чем дело.
Николай Петрович Старосадов вылетел птицей в окно, и решетки его не
остановили. Он летел над русским полем, над русским лесом, над русской
рекой. Он - примат и ангел, гений и злодейство, житель Земли и Венеры, Марса
и Юпитера, Светоний и Цицерон...
- Квис легэт хэк (Кто это станет читать?)? - спросил Дормидонт.
С неба донеслось:
- Тот, кто родился в миг моего отлета!
...после падения КПСС...
Из громкоговорителей неслась музыка Эшпая или Мусоргского. В торжественном
молчании застыли бывшие сотрудники аппарата ЦК, КГБ, Патриархии и Небесной
канцелярии. Залпы артиллерийского салюта сотрясли атмосферу Венеры, которая
сразу же после вылета птицы перешла на жизненную орбиту Земли.
Всепожирающее время.
О воскрешении. Оно проходит так. Отлет, секунда (равная вечности), жизнь на
Венере.
У Старосадова стало легче на душе. Он еще раз осмотрел свою обувь: на левой
ноге был черный ботинок с белым шнурком; на правой - белая кроссовка с
черным.
Пошел по анфиладе комнат. Вот тут сидел старик Аксаков и писал про ужение
рыбы. Тут Гоголь читал об оживающих душах. Тут Гоголя совращали с
художественного пути на мракобесный. И что вы думаете? Совратили! Дюже
идейным стал. Как зависимый Виталий Третьяков от независимого Бориса
Березовского.
Внутренний монолог.
Опять скрипнула эта чертова дверь, и вломившийся (а как еще можно назвать
слоновью поступь) Дормидонт вскричал:
- Дед, Павлина родила Савватия! Я только что звонил в роддом!
Словно очнувшись, Старосадов спросил:
- А зачем же ты искал бутылочку?
- Я не искал никакой бутылочки. Я только что приехал с работы.
- Любопытно, - сказал Серафим Ярополкович.
Из коридора послышался голос жены:
- Витя, ты сыт или будешь обедать?
- Кто это "Витя"? - изумился новизне имени Старосадов.
Дормидонт ударил себя в грудь:
- Да это я, дед!
- А-а...
- Не узнал?
- Нет. А ты кто?
- Виктор. Твой внук.
- Интересно. Очень интересно, - сказал Старосадов. - Впрочем, много вас тут
развелось.
И он уставился на вишню.
Вошел Дормидонт, спросил:
- Дед, ты не видел бутылочку Савватия?
Старосадов попытался зафиксировать происходящее, но оно не фиксировалось.
Время не останавливалось.
- Ты же сказал, что тебя зовут Виктором!
- Нет. Это ты перепутал, дед. Меня всю жизнь с твоей легкой руки называют
Дормидонтом. Зачем ты настоял, чтобы мой отец назывался Варсонофием, а я -
Дормидонтом?!
- Ладно, в это я еще поверю. А ты что, правда, уже родил Савватия и он пьет
кефир из бутылочки?
В глазах деда была какая-то дьявольщина.
Виктор оглянулся. На пороге стояла Ольга Васильевна, бабка.
- Вы готовы к обеду? - спросила она.
- Всегда готовы! - с подъемом сказал Старосадов. -Только вот одно
стихотворение мне Дормидонт прочитает, и мы придем. Хорошо?
Ольга Васильевна, уходя:
- Хорошо.
Дормидонт открыл книжку, кашлянул и приступил к чтению (с чувством, с
толком, с расстановкой):
Предчувствиям не верю и примет
Я не боюсь. Ни клеветы, ни яда
Я не бегу. На свете смерти нет.
Бессмертны все. Бессмертно всё. Не надо
Бояться смерти ни в семнадцать лет,
Ни в семьдесят. Есть только явь и свет,
Ни тьмы, ни смерти нет на этом свете.
Мы все уже на берегу морском,
И я из тех, кто выбирает сети,
Когда идет бессмертье косяком.
Живите в доме - и не рухнет дом.
Я вызову любое из столетий,
Войду в него и дом построю в нем.
Вот почему со мною ваши дети
И жены ваши за одним столом, -
А стол один и прадеду и внуку:
Грядущее свершается сейчас,
И если я приподымаю руку,
Все пять лучей останутся у вас.
Я каждый день минувшего, как крепью,
Ключицами своими подпирал,
Измерил время землемерной цепью
И сквозь него прошел, как сквозь Урал.
Я век себе по росту подбирал.
Мы шли на юг, держали пыль над степью;
Бурьян чадил; кузнечик баловал,
Подковы трогал усом, и пророчил,
И гибелью грозил мне, как монах.
Судьбу свою к седлу я приторочил;
Я и сейчас, в грядущих временах,
Как мальчик, привстаю на стременах.
Мне моего бессмертия довольно,
Чтоб кровь моя из века в век текла.
За верный угол ровного тепла
Я жизнью заплатил бы своевольно,
Когда б ее летучая игла
Меня, как нить, по свету не вела.
...после падения КПСС...