ЭТГАР КЕРЕТ РАЗБИТЬ СВИНА Рассказ Папа не соглашался купить мне эту игрушку - Барта Симпсона. Мама как раз хотела, а вот папа - ни в какую. Он говорил, что я капризный. "С чего нам вдруг покупать это, - говорил он маме. - С какой стати? Стоит ему заикнуться - и ты уже бросаешься выполнять". Папа сказал, что у меня нет уважения к деньгам, и если я не приобрету его с детс- тва, то когда же приобрету? Дети, которым, как только это взбредет им в голову, покупают Барта Симпсона, вырастают потом оболтусами и грабят киоски. Привыкают, что им все легко достается. И вот вместо Барта он купил мне уродливого фарфорового поросенка с плоской щелью в спине. Теперь-то я вырасту человеком, теперь-то уж я не стану оболтусом. Каждое утро я должен выпивать чашку какао, пусть я его и ненавижу. За какао с пенкой - шекель, за без пенки - полшекеля. Но если после этого меня вырвет, я вообще ничего не получаю. Монетки я опускаю в Свина, в щель в спинке. Если Свина потрясти, он тихо позвякивает. Ког- да Свин наполнится монетами доверху и звяканье прекратится, я получу Барта на скейтборде. Так сказал папа. Так, сказал он, будет педагогич- но. А Свин все же прелестный. И нос у него такой прохладный, когда тро- гаешь. Бросишь в Свина шекель - Свин улыбается. Полшекеля бросишь - тоже улыбается. Но самое замечательное, что он улыбается и без этого - просто так. Я и имя ему подобрал - Песахзон. Так звали человека, кото- рый жил когда-то в нашем почтовом ящике, - папе ну никак не удавалось соскоблить его имя с таблички. Песахзон - он не такой, как остальные мои игрушки. Он страшно спокойный. Он без всякого электричества, без всяких там пружинок и батареек, которые вечно текут. Нужно только сле- дить, чтоб он не спрыгнул со стола. "Песахзон, будь осторожен, ты же фарфоровый",- говорю я ему, когда вижу его на самом краю стола,- он все поглядывает вниз. Песахзон улыбается и терпеливо ждет, чтобы я взял его в руки и поставил на пол. Я просто без ума от него, от этой его улыбки. Только ради него я каждое утро пью какао с пенкой. Чтобы засунуть шекель ему в спинку и убедиться, что его улыбка ну ни капель- ки не меняется. Я люблю тебя, Песахзон, говорю я ему тогда. Мой самый честный, я люблю тебя больше папы и мамы. И всегда буду любить тебя, даже если ты вырастешь разбойником и будешь громить киоски. Но если ты у меня спрыгнешь со стола, смотри! Вчера пришел папа, снял Песахзона со стола, перевернул его и начал ужасно трясти. - Осторожно, папа,- сказал я,- ты делаешь больно его животику. Но папа меня не слушал. - Он больше не бренчит, знаешь ли ты, что это означает, Йоави? Это означает то, что завтра ты получишь Барта Симпсона на скейтборде. - Здорово,- сказал я,- Барта Симпсона на скейтборде, здорово. Толь- ко перестань трясти Песахзона, ему же неприятно. Папа поставил Песахзона на место и пошел за мамой. Через минуту он вернулся. Одной рукой он тащил маму, в другой держал молоток. - Ну,- сказал он маме,- что я говорил? Ребенок учится ценить вещи. Верно, Йоави? - Конечно, учится,- сказал я,- конечно, а зачем молоток? - Это для тебя,- сказал папа и вложил молоток мне в руку,- но толь- ко осторожно! - Конечно, я буду осторожен,- сказал я. И я действительно был осторожен. Но через несколько минут папа не выдержал и сказал: - Ну, разбей наконец эту свинью! - Что,- спросил я,- Песахзона? - Да-да, Песахзона,- сказал папа. - Ну давай же, разбей ее! Ты зас- лужил Барта Симпсона! Ты для этого сильно постарался! Песахзон улыбался мне грустной улыбкой фарфорового Свина, понимаю- щего, что пришел конец. Пусть лучше сдохнет этот Барт Симпсон, чем я ударю друга молотком по голове! - Не хочу Симпсона,- и я вернул папе молоток,- мне хватит Песахзо- на. - Ты не понял,- сказал папа. - Так надо, это педагогично. Дай сюда, я разобью сам. Папа занес молоток, но тут я увидел маму с растерянными глазами и Свина с усталой улыбкой и понял, что сейчас мой ход и, если я не пойду первым, Песахзону крышка. - Папа! - Я уцепился за его ногу. - Что, Йоави? - сказал папа, и рука с молотком повисла в воздухе. - Пожалуйста,- взмолился я,- дай мне еще один шекель! Дай мне бро- сить в него всего один шекель, после какао, завтра. И тогда разобьем. Завтра, я обещаю. - Еще шекель? - Папа улыбнулся и положил молоток на стол. - Видишь, я добился, что ребенок стал сознательным. - Да, сознательным,- сказал я,- завтра. Слезы подступали к горлу, но я сдержался. И только после того как родители вышли из комнаты, я прижал к себе Свина сильно-пресильно и заплакал. Песахзон молчал и подрагивал у меня в руках. - Не волнуйся,- прошептал я ему на ухо. - Я спасу тебя. Я дождался, пока папа в большой комнате кончил смотреть телевизор и пошел спать. Тогда я тихо-тихо поднялся и вместе с Песахзоном прокрал- ся через веранду. Мы шли вдвоем очень долго, в полной темноте, пока не вышли в поле, все в колючках. - Свины умирают в полях,- сказал я Песахзону и поставил его на зем- лю. - Вот именно в таких колючих полях. Здесь тебе будет хорошо. Я ждал ответа, но Песахзон молчал. Я тронул его за нос, чтобы прио- бодрить. Он пронзил меня горьким взглядом. Он понимал, что никогда больше не увидит меня. Перевод АЛЕКСАНДРЫ ПЕТРОВОЙ