Николай Бучельников
                Возвращенец

Начато 22 января 1996 года на основе сна зимы 1989-1990 годов
После двух часов полета его, наконец, разморило, и Андрей
провалился в сон.
Сегодняшнее утро было одним сплошным кошмаром наяву и во сне, во
время небольших <отключек>, настигавших его в дороге. И теперь
он смутно различал, что происходило на самом деле, а что
привиделось его неуемной фантазии.
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
На третий день после поездки в Анапу вернувшаяся из города
<хозяйка> базы рассказала, как накануне жители разграбили пару
продовольственных магазинов, что милиция поначалу пыталась их
остановить, потом махнула рукой и наблюдала, стоя в сторонке, до
тех пор, пока мужики не перепились тут же водкой и не полезли к
ментам со штакетинами. В последующем столкновении досталось
обеим сторонам. Наутро в городе было тихо, как перед грозой. И
выключили горячую воду, о чем она переживала больше, чем о
беспорядках.
Позавтракав и быстренько искупавшись, дабы освежиться после
традиционной ежевечерней попойки, Андрей спросил у девчонок, что
им надо купить на базаре, и вышел на дорогу.
Легковушек частников видно не было, но минут через десять его
подобрал автобус с одной из баз, отвозящий ночную смену
персонала в город.
На шлагбауме, вместо обычной охраны, стояли воины в беретах.
"Свои ребята".
После вывода дивизии из Гайжуная (Литва) один полк был размещен
в городе, а его офицеры и их семьи жили на одной из баз, в самом
конце балки.
Как было видно, воины прибыли к шлагбауму недавно, но
основательно обживались: две точки с торчащими из них стволами
"ПК" были обращены в сторону моря, в сторону города, на изгибе
дороги стоял "Утес", а солдатики оборудовали для него
соответствующее ограждение из камней, под тяжестью которых они
пригибались к земле. Наверху, метрах в пятидесяти, там, где
хребет образовывал небольшую высотку в своем неизбежном падении
в море, тоже слышался шум, падение камней по склонам, треск
веток кустарника и неизбежный для армии мат или, как сейчас
принято выражаться, "ненормативная лексика". Хрен редьки не
слаще. Уже потом, когда их высадили из автобуса, Андрей заметил
две БМДэшки, довольно искусно замаскированные в придорожных
кустах.
Подошедший лейтенант был немногословен: в городе беспорядки,
вызванные группой прочеченски настроенных экстремистов. Дабы не
допустить разрастания анархии и противоправных действий, их
подразделение получило приказ встать блок-постом на выходе из
"Широкой балки" и ограничить проезд в обоих направлениях.
Отдыхающие могут отдыхать и ни о чем не заботиться. В балке
находятся семьи офицеров, солдаты будут их защищать, ну и
отдыхающих уж заодно. А теперь поворачивайте обратно и не
мешайте солдатам отстаивать интересы народа и его права,
защищенные конституцией.
Девчонки немного огорчились, узнав, что Андрей вернулся
"пустой", без заказанных фруктов и воблы. Нет, все это можно
было купить и на пляже, но чуть подороже. Впрочем, денег было
достаточно много, чтобы не считать копейки, пиво свежим и
холодным, вобла с икрой.
Хорошо сидим! И какое нам дело до всех этих беспорядков, кем бы
они не были вызваны, чеченцами или ингушами - во всем всегда
виноваты одни евреи. Вот самая удобная нация. На хрен было
связываться с этими кавказцами? Сказали бы народу: жиды
разграбили матушку Россию - и все было бы в порядке. Ну побили
бы эти еврейские морды лица, порезали тысячи две-три, на том бы
и успокоились. А так что получается? Привязались к этим чертовым
чеченцам. В отличие от евреев, у них есть родина, которую они
изо всех сил будут защищать, правы они или нет, есть горы, в
которые можно уйти, жить там и нападать на долины. И никаких
"ядреных" бомб не хватит, чтобы стерилизовать каждое ущелье,
потому как - горы, любой маломальский хребетик защитит тебя от
взрывной волны, осколков, напалма и указов Президента.
А у еврея что - разгромил хату или магазин, и некуда ему больше
укрыться, разве что уехать на историческую родину. Потому как
еврей - это не нация, это образ жизни. Когда же они забьются как
селедки в этот самолет, его всегда можно развернуть в другую
сторону, поближе к Магадану.
Им все равно ведь достанется, в любом случае они будут крайними.
Через год окажется, что это именно они посоветовали Президенту
начать чеченскую войну. Вопрос: зачем тогда трогать других? Надо
было с жидов и начинать и жидами заканчивать. Народ быстренько
бы отвел душу, закусил селедочным хвостиком и побежал
опохмеляться, выискивая по карманам последние копейки.
В таких разговорах пролетели еще три дня. Пиво не кончалось, но
стало более кислым, цена на воблу выросла в два раза, в душе
пропала горячая, вода и только море оставалось спокойным и
теплым, а солнце все так же немилосердно жгло их своими лучами.
Вечером опять сходили в кабак, напились как сурки.
Андрей проснулся в пять часов, смутно припоминая вчерашнее. К
кому-то он вчера приставал: то ли к Олечке, то ли к Светику - из
памяти вышибло полностью.
"Наверно, "ретроградная амнезия" начинается".
Они обе были ничего, но с той, к которой приставал, вчера они
целовались, поднимаясь наверх к их базе. Но одно дело целоваться
просто так, а совсем другое, как они целовались вчера. До секса
ни ей, ни ему дела уже не было - перебрали оба, но может сегодня
чего обломится? И руки наконец-то он свои распустил. Попку
пообжимал.
"Ах, какие у нее были "булочки"! Наверно, Светка - Олечка худая
слишком. А может, Олечка? Может это у меня в руках двоилось? А
полезешь сегодня не к той - все сразу и испортишь: ни та, ни
другая уже не даст, и обе страшно обидятся. С кем потом пиво на
пляже пить? Придется лезть сразу к обеим, чтобы наверняка. А
вдруг не справлюсь? Я же никогда сразу с двумя не пробовал."
Отлить хотелось страшно, а еще больше проблеваться и попить
холодненького рассольчику. Накинув футболку, Андрей вышел из
домика и, обойдя его, забрался в кусты.
Струя уже прошелестела по листьям, а он, пошатываясь, стоял и
наслаждался полученным кайфом.
Рассвет только собирался намечаться, на небе сияло созвездие
Ориона своими крупными, с горошину, звездами.
И тут со стороны моря послышался топот ног по асфальту, и
хриплое дыхание задыхающихся от чересчур быстрого бега людей.
- Первое отделение на месте, второе и третье - приступить к
выполнению задания, - команда была произнесена негромко, но
вполне различимо, сквозь непрекращающийся всю ночь цокот цикад.
- Чтобы никто не ушел.
Услышанное доходило до Андрея постепенно, как утренний холод.
Окончательно из похмелья его вывели звуки передергиваемых
затворов.
Стараясь не шуршать окружающими его ветками, он сначала медленно
опустился на корточки, а потом лег на землю. Та была холодной и
мокрой от его мочи.
"Хорошо хоть, что проблеваться не успел".
Уже потом, когда солдаты прошли мимо него, он аккуратно
попытался забросать себя опавшими листьями. Похмелье навалилось
на него второй, волной и происходящие затем события проплыли в
его памяти легким облачком.
Кричали разбуженные дети, их матери ругались так, что листва с
деревьев стала осыпаться, какой-то мужик попытался было врезать
бойцу по морде, но короткая очередь его опередила. Мат женщин
перешел в вой. Через полчаса полуодетая толпа в окружении солдат
прошла мимо Андрея вниз по дороге к морю. Он вернулся в свой
домик, на всякий случай забрался под кровать и, укрывшись
одеялом, спокойно уснул.
Проснувшись от какого-то кошмарного видения, Андрей резко
дернулся и со всей силой ударился головой о сетку кровати.
- . . . твою мать! - вырвалось против его воли, но тут же он все
вспомнил и зажал рот ладонью.
Полежав еще минут пять, он осторожно выполз из-под кровати,
поднялся на шатающихся ногах и выглянул в окошко.
Тишина. Только ветерок слегка шелестит листвой акаций, раздувая
остатки похмелья.
"Так бы каждый день, а то с раннего утра разбудят своим криком
дети, потом включат эти чертовы матюкальники на полную
громкость. Ладно бы одну и ту же передачу включали, а то на
каждой базе свою, и через пять минут голова становится ватной от
обрывков песен, новостей, митингов и дискуссий".
Накинув на ноги кроссовки и взяв в руку ножик (как будто он
может защитить его от автоматов), Андрей крадучись вышел из
домика.
Никого.
Тенью он продефилировал по всей базе, везде натыкаясь на следы
утреннего погрома. Иначе и не назовешь. Вещи лежали в
беспорядке, ни одна кровать не застелена, во всех комнатах горел
свет, почти нигде не заметный под полуденным солнцем.
Проходя мимо водопровода, он подставил голову под холодную струю
и, впервые за две недели своего пребывания здесь, отпил
некипяченой воды. Потряся головой и оглянувшись, Андрей
взобрался на крышу единственного на базе двухэтажного корпуса и
осмотрел всю "балку".
Тишина и покой.
"И мертвые с косами стоять".
В двух или трех местах он заметил прогуливающиеся парные
патрули, но основные события происходили на пляже, прямо перед
ним.
Он спустился в домик, взял "Зенит" с прикрученной к нему
"пушкой" телеобъектива, и вернулся на свой наблюдательный пункт.
Двадцатикратное увеличение оптики возродило для него давно
забытое всеми немое кино. Отдыхающие отдыхали и сидели на гальке
пляжа под жгучим солнцем и под стволами солдат, разбитые на
несколько групп. Через более-менее равные промежутки времени
солдат подводил одного из отдыхающих к одной группе, забирал
очередного из другой и отводил его под установленный недалеко
навес.
Тихо. Мирно. Спокойно. Андрей сделал несколько снимков. Когда он
в очередной раз взводил затвор, к треску шестеренок фотоаппарата
добавился сухой шелест гравия под чьими-то ногами. Ему
невероятно везло уже второй раз за день. В этой части "балки"
корпус, на котором он лежал, возвышался над всеми остальными
строениями. Осторожно перегнувшись через края, Андрей увидел
отделение солдат, тщательно осматривающих территорию базы.
Пинком ноги открыв дверь очередного домика, бойцы стволами
перерывали вещи, заглядывали под кровати, в тумбочки, и шли
дальше. Кто-то что-то брал, смотрел на свет, выбрасывал обратно
или клал в карман.
Андрей отполз подальше от края и даже перестал следить за
событиями на пляже.
Шмон базы продолжался долго, даже черезвычайно долго, если
учесть палящее солнце и отсутствие какой-либо возможности
спрятаться от его лучей. Отошедшее было на второй, если не на
третий план похмелье вновь накатило безудержными приступами
тошноты. Очень, очень медленно Андрей стянул футболку и укрыл ею
голову. Теперь он остался в одних плавках.
"В конце-концов, ты зачем сюда ехал? Загорать? Вот лежи и
загорай".
С моря раздались хлопки нескольких коротких очередей. Точно
ветерок пробежал по его коже.
Примерно через час воины закончили свое дело и стали спускаться
вниз. Андрей внимательно следил за ними. Базы и пансионаты,
лежащие ниже, они, по-видимому, обшмонали раньше, и теперь шли,
никуда не сворачивая прямо по дороге к морю.
Он снова прильнул к оптике. Увиденный ранее порядок вещей на
пляже не претерпел никаких изменений. По дороге проехали
несколько БМДэшек.
Слетев с крыши, Андрей взял в первом попавшемся номере простыню,
галопом добежал до крана водопровода, сначала сунул в ледяную
струю голову, потом намочил простыню, обмотался ей и, зайдя в
свой домик, упал на кровать. Кайф.
Когда через полчаса простыня немного подсохла, проснулось
дремавшее до этого чувство голода. Андрей открыл холодильник,
достал из него початую бутылку "Пепси" и пару яблок. Лежала там,
правда, еще пара воблин, но на солененькое почему-то не тянуло.
Не зная, какие еще передряги судьба преподнесет ему в следующую
минуту, он решил, что пришла пора самому обшарить базу и собрать
съестные запасы. А таковых нашлось немного - зачем что-то
хранить в холодильнике, которые и были-то не во всех номерах и
домиках, когда в столовой и так закармливали, точно на убой. Что
было в каждом номере, так это фрукты, но они и у него самого еще
оставались. Нашлось немного рыбных консервов, и то хорошо. Пиво
и вино он не брал.
Запасы в домик он заносить не стал, а обогнув его, отодрал две
нижние досочки и спрятал туда все принесенные продукты. Затем
опять взобрался на крышу и посмотрел через "телевик" на пляж.
Внизу произошли изменения. Групп осталось всего две, в одной,
меньшей, находился обслуживающий персонал, в большой - все
остальные. Была, правда, еще одна небольшая группка, стоящая у
кромки моря, в которой Андрей узнал нескольких примелькавшихся
за две недели киосочников и шашлычников. Треск автоматов - и их
тела упали в море.
Несмотря на происходящие события, солнце не собиралось менять
свой распорядок дня и неторопливо клонилось к горизонту. Андрей
решил предпринять небольшую вылазку.
Перебежками, от одного укрытия к другому, достиг маленького
скверика одного из пансионатов, расположенного над проходящей
внизу дорогой. Улегшись под невысоким заборчиком, он успел как
раз вовремя: отдыхающих подняли после долгого дня "отдыха" на
гальке и подвели к дороге, возвышающейся в этом месте метра на
три над пляжем. На дороге стоял офицер, звездочки на его погонах
были зелеными, фотоаппарат Андрей с собой не взял и теперь не
мог разглядеть его звание.
На начало речи он все-таки опоздал, отдельные слова от него
уносил в сторону свежеющий вечерний бриз, но общий смысл
произносимой речи уловить было можно.
"Народ долго терпел бесчинства демократов и коммерсантов,
которые короедами вгрызлись в его измученное тело, но всему
бывает предел. Благо кончилось ваше время, "господа временные"!
Покутили на заворованные у простого народа денежки, и хватит! Мы
еще посмотрим, что с вами делать дальше. Ясно одно: честному
человеку столько денег, чтобы отдыхать здесь, - не заработать, а
значит все вы здесь воры и их прихлебники. Что? Ты рабочий?
Ну-ка, выйди сюда. Тебя профсоюз послал? Я сейчас сам тебя
пошлю. Это мы еще проверим кто и куда тебя послал. Направлением,
наверно, ошиблись, не в тот самолет посадили. Не беспокойся - у
нас промашки не будет, доставим куда надо. Раз рабочий - так не
хрен было сюда ехать, пропивать заработанные потом деньги. Сиди
у себя на Ямале и работай! А не нравится нефть добывать, мы тебя
завтра золото отвезем мыть, на Колыму, и не на самолете, а в
теплушке. Я еще с тобой потом поговорю, жидовская морда, в
сторонку его ребята.
Народу надоело постоянное сюсюканье политиков с экранов
телевизоров, их проституточные манеры при виде мешков с
деньгами, притаскиваемых к ним такими, как вы. Слава Богу,
нашлись люди, взявшие в это трудное время власть в свои
мозолистые руки, способные защитить наше осиротевшее за
последние годы Отечество. Мы наведем порядок в нашей отдельно
взятой стране, и если кто будет нам в этом мешать - пусть пеняет
на себя сам.
Была бы моя воля - всех бы вас, вместе в гаденышами вашими,
утопил в море, чтобы исчезли вы с нашей родной земли и
растворились в этом красном, от вашей крови, море как мутная
пена".
Дальше Андрей слушать не стал - все было ясно. "Революция, о
которой так долго твердили большевики...", "Да здравствует...",
ну и так далее. Надо отсюда сматываться. Конечно, очень хотелось
посетить один из коммерческих киосков, чтобы выполнить
"продовольственную программу", но все они, как назло, стояли
вдоль линии пляжа и не было никакой возможности подобраться к
какому-нибудь из них незамеченным.
Когда Андрей вернулся на базу, окончательно стемнело. В полной
темноте, электричество, по-видимому, отключили, он собирал свой
рюкзак, раздумывая, что же с собой брать, а с чем расстаться.
Слазил на крышу корпуса, в последний раз взглянул на темнеющий
пляж, достал пленку и тяжело вздохнул, глядя на трубу
"телевика", купленного во время учебы в институте, на
сэкономленные от обедов деньги. Нет, всю аппаратуру - пять с
лишним килограмм - ему не потянуть. С "Зенитом" и сопутствующими
ему объективами решено было расстаться, в конце концов, был еще
почти что игрушечный "Canon", весивший грамм сто и умещающийся
на ладони.
Но просто так бросать технику было жалко, и он спрятал ее под
домиком, где ранее лежали консервы.
Спихав все вещи в рюкзак, он оглядел базу и пошел вверх по
склону.
Прости-прощай, Черное море.
В "балку" вела одна-единственная дорога, где теперь стоял
блокпост, но не могли же они оцепить ее еще и поверху? Да
никаких солдат для этого у них не хватит.
"Ну вот: уже "у них".
А ведь когда-то и он был таким же вот солдатиком. Помнится,
когда в 1986 году в Алма-Ате произошла одна из первых
межнациональных резнь и их полк собирались кинуть на ее
подавление, какой у всех был патриотический порыв: наконец-то
займутся делом, достойным настоящих десантников, а не только
уборкой бабайских огородов. Подайте нам сюда этих казахов, мы
вправим им мозги и покажем где раки зимуют. Сами там зимовать
будут. Странное чувство охватывало его тогда: вроде бы ты
защитник народа, но народ - быдло и он твой враг. Пусть сидит
тихо и не поднимает свою вонючую морду, если не хочет получить
по ней прикладом автомата.
Подъем давался Андрею с трудом. Кроссовки хотя и не терли ноги,
но явно не были предназначены для таких переходов со своей
чересчур мягкой подошвой, через которую продавливался каждый
камушек. Луна еще не взошла, что с одной стороны было и хорошо,
но в продирании сквозь заросли кустарников в кромешной мгле
приятного было мало. А те, словно редуты, снова и снова вставали
на его пути, преграждая его отступление. Постоянно приходилось
их обходить, больше перемещаясь вдоль по склону, чем по
вертикали. Было далеко за полночь, когда он вышел на перевал.
Прощай, "балка"!
Он спустился метров на пятьдесят вниз, достал из рюкзака
прихваченное с собой одеяло и лег спать, стараясь не вспоминать
в какой уже раз за последние сутки.
Проснувшись на рассвете от холода, он никак не мог понять, какая
нелегкая занесла его в эти колючие кустарники.
Непонятно откуда забрело облако, и вся одежда, включая одеяло,
насквозь промокла, хоть выжимай. Чтобы как-то согреться, Андрей
побросал как попало все свои вещи в рюкзак и скатился вниз по
склону, мало заботясь о выборе пути. Через пять минут, когда
ослабевшие от алкоголя легкие сказали: "хватит, дорогой", он
перешел на шаг и стал размышлять о своем положении и предстоящем
маршруте.
Хотелось только одного: очутиться дома, в теплой постели,
попивая "bianco" из широкого бокала, периодически переключая
каналы телевизора или смотря по видику порнуху. Только как
добраться до этой постели с теплой женщиной, которая будет также
периодически готовить ему поесть и относить его член в туалет?
Самолеты, как он понял, отпадают, это однозначно, оставались
паровоз, машина, ноги, наконец.
Да, ноги, которые надо делать из Новороссийска. В городе ему
ловить уж точно нечего, даже паровоз, одни только лишние
неприятности. Следовательно, надо попытаться добраться до
Краснодара, где есть "железка", откуда в разные стороны
разбегаются дороги, там живет его армейский товарищ, правда не
виделись бог знает сколько лет, но адрес в памяти вроде остался.
"Стоп. Куда это я вышел?"
Дальше шли стройные ряды виноградной лозы, дорога, ведущая в
"балку", которая наверняка контролируется войсками.
"Надо идти в обход, через кладбище, только бы самому там не
остаться раньше времени. Ладно, доберемся до Краснодара, а там
видно будет, может, все и закончится к тому времени. Вот и
решили. И никаких кворумов и тайных голосований мне не
понадобилось. Вот дурак, воды с собой забыл взять, теперь
придется терпеть до города, если и там она есть".
Пыль, наступающая жара, колючки на ветках - вот все, что он
запомнил из своего перехода до окраин города. Недалеко от
крайнего дома остановился, переложил рюкзак, съел банку
консервов.
Спускаясь вниз, к центру, Андрей не заметил каких-то особых
перемен, произошедших на безлюдных улицах, разве что ни в одной
из встретившихся колонок не было воды, но он никогда и не ходил
здесь пешком, а только проезжал на машине или автобусе и не
знал, есть ли обычно в этих колонках вода. Да и отсутствие
жителей на узких улочках, помнится, никогда не было чем-то
особенным.
Частные домики. Поплоше и получше. С одинаковой пылью на
выглядывающих из-за ограды листьях деревьев. Промелькнет вдалеке
одинокая фигурка, увидит его, замрет, прижмется к забору. Он
тоже остановится, опустит руку в карман, ощупывая перочинный
ножик, уйдет в тень дерева, отдышится, сотрет с лица пот - нет
фигурки, одна пыль на дороге. Вот ведь какая интересная штука: и
не в пустыне, а сколько миражей.
Чем ниже он спускался в долину города, тем больше следов
произошедших недавно событий встречалось ему на пути. Вот
сгоревший дом, еще два соседних опалены наполовину, остов
машины, от которого еще тянется к небу легкий дымок, разбитые
витрины магазинов, горько-сладкий запах пригорелого мяса.
Солнце стояло в зените, на небе не было ни облачка, и все равно
Андрея пробивала крупная дрожь. И есть хотелось, и пить, и
организм еще не успел отойти от чрезмерного количества влитого в
него позавчера алкоголя.
Было странно идти по пустому городу, прижимаясь к стенам зданий
и вздрагивая от отдаленного шума моторов.
Большинство витрин было разбито, но заходить внутрь магазинов
ему почему-то не хотелось. Только возле базара Андрей вспомнил,
что рядом находится спортивный магазин, и решил его "навестить".

Все что ему было необходимо - туристический коврик - нашелся
почти сразу: целая их груда была свалена со стеллажей у самых
дверей. И вообще, в магазине скорее все перевернули, чем
что-либо унесли. Ну кому сейчас нужны маски для плавания? Что,
кто-то поплывет в Турцию под водой через все Черное море?
"Даже ласты не унесли".
Стекло и резина противно скрипели под ногами, и, словно эхо,
из-за прилавка раздалось приглушенное нытье.
Андрей замер на одной ноге, как цапля, раздумывая, куда сделать
следующий шаг: вперед или назад?
"Эх, любопытство! Шло бы ты куда подальше!"
У прохода в подсобное помещение стоял большой чемодан.
- Кто же тебя, горемычного, забыл?
Мычание усилилось.
"Ладно - была не была".
Андрей нагнулся, осторожно щелкнул пряжками, расстегнул ремни.
Чемодан распался, пахнуло аммиаком.
"Ну да: "Бей жидов - спасай Рассею!"
Сомневаться в национальной принадлежности чемоданного обитателя
не приходилось - обо всем говорили его волосы.
- О, о, о. Боже, как ты милостив, - прошептал еврейчик, и как
был скрюченный - упал набок и затих. Из его рук выпала лимонка и
покатилась по полу.
Андрей рыбкой нырнул в служебное помещение, прижимая руки к
ушам.
Сквозь надрывающуюся тишину, где-то на краю сознания, возник
визг шин, и тотчас же зал прошили автоматные очереди.
Нет, Андрей не был теми киргизами, жившими за стрельбищем
горного центра, и радостно рассказывающими, как около их ног
падают автоматные пули или болванки снарядов.
Приподнявшись и волоча за собой рюкзак с привязанным к нему
ковриком ("Успел-таки") он пропрыгал на четвереньках вглубь
магазина и только там чуть выпрямился.
За первым же поворотом его догнала новая взрывная волна.
Сначала он собирался выбраться из этого хренового магазина во
внутренний дворик. "Собирался" - сказано сильно. Куда можно
сбираться, если голова как ватная после двух гранат,
разорвавшихся в трех-пяти метрах от его ушей.
"Бедные, бедные мои ушки, никто их не любит, никто не жалеет".
В конце коридора, уже представляя какой ногой встанет на
подоконник, выпрыгивая наружу, он углядел припорошенный
"толстым, толстым слоем" пыли квадрат бетонного люка, с
выступающей железной ручкой.
Где-то снова рванула граната.
Крышка поддалась с трудом, скрипя бетонными крошками,
застрявшими по бокам, да эти, проектировщики, забыли сделать
ручку толстой и медной. "Кое-какером" Андрей впихнулся в узкий
проем, стянул вниз рюкзак и, согнувшись в три погибели, задвинул
люк обратно.
"Ох! Хорошо, что я не Кэт и нет у меня на руках двух младенцев".
- Бум-мм! - радостно пропела крышка.
"Вот никогда бы не подумал, что бетон может быть таким
музыкальным".
К автоматным очередям он давно привык, уже почти тридцать
секунд. Так, комарики, попищат и перестанут.
Самое неприятное в этой истории Андрей почувствовал через
минуту. Подвал был крохотный, и большую его часть занимали трубы
и торчащие из них вентиля. По трубам текла горячая вода, просто
кипяток. И это при том, что в городе ее уже неделю как не было.
То, что с него пот градом лил, его не волновало, хуже, что как
ни хотелось, а все равно он волей или неволей поминутно
прикасался к этим раскаленным трубам и тут же отдергивал
обожженные пальцы.
Когда наверху стихла стрельба, прекратился скрип сапог по
бетонной крошке, Андрей решил просидеть в своем убежище как
минимум полчаса и тут же нажал кнопку на часах. "Casio"
откликнулись слабым светом. "Слава богу, не разбились!"
Но теперь ожидание с поминутным вглядыванием на дисплей часов
превратилось в настоящую пытку, и под конец Андрей решил, что и
двадцати пяти минут будет вполне достаточно.
Люк вылетел как пушинка, и Андрей еле успел его подхватить,
чтобы тот не загремел по полу.
Бог ты мой! На кого он стал похож!
Ну, люк, само собой. Тот просто рассыпался и удерживался только
благодаря металлической рамке.
Его, его вид не лез ни в какие ворота. Мало того, что он ободрал
коленки и локти, еще и "экспедиционный костюм", состоящий из
шорт и любимой, застиранной до дыр, но все еще
отдаленно-бирюзовой футболки "CHANEL", понес невосполнимые
потери, став сначала пыльным, потом грязным от пота и измазанным
непонятно откуда взявшимся мазутом.
Осторожно выглянув во двор, Андрей стал приводить себя в
порядок.
Рюкзак во всей этой передряге нисколько не пострадал, недаром он
шил его с таким расчетом, чтобы можно было на нем висеть -
старая скалолазная привычка.
Он надел поношенные брюки от китайского "адидаса", вьетнамскую,
еще более застиранную футболку и с большим сожалением выкинул
"CHANEL" в кучу мусора.
Потом пошел осматривать магазин. Зал был завален кусками
пенополиуретана, бывшими час назад ковриками, вперемежку с
еврейчиком, у директора в кабинете взял листков двадцать бумаги,
в пустом помещении склада нашел нож, которым, видимо, резали
бечевку и упаковочные листы.
Нож был старый, сточенный от длительного пользования, больше
похожий на стилет, но с длинным, сантиметров на двадцать пять
лезвием, не гнущимся, а достаточно толстым, чтобы называться
"тесаком".
Не густо для спортивного магазина, но и то ладно. Своих-то вещей
у него самого было мало: термос, одеяло с базы, три, то есть уже
две футболки, рубашка, брюки, шорты, ветровка, четыре банки
рыбных консервов и пустая двухлитровая бутылка из-под "Пепси",
взятая им под воду. Карманные вещи он в расчет не брал.
Все, даже прихваченный в магазине коврик, удачно уместилось в
рюкзаке, с небольшим запасом свободного места, рюкзак уместился
на спине, и Андрей решил зайти на базар и набрать воды из
находящихся там краников.
Выходя из дверей магазина, он почти инстинктивно упал вбок,
перекатился к разбитому забору, и только тогда в его глазах
промелькнул образ двух "воинов", сидящих на автобусной остановке
напротив магазина.
Пока он закатывался за трансформаторную будку, воины успели
поднять с коленок "стволы" и теперь поливали пулями его укрытие.
Андрей надеялся, что ток в будке отключен.
Доски забора болтались только на верхних гвоздях, и не составило
большого труда просочиться сквозь них.
Теперь его отделяло от дороги здание какой-то мастерской,
название и специализацию которой он постоянно забывал. Что-то
там ремонтировали, то ли колеса автомобилей, то ли людей.
Режущая барабанные перепонки волна воздуха опять окатила его.
Перемахнув через пару изгородей, отгораживающих огородики
местных жителей, Андрей оказался возле автовокзала с его
обширной привокзальной площадью. По ее краю он добрался до
здания вокзала и буквально рыбкой нырнул в одно из его разбитых
окон.
Вовремя. Мимо промчался открытый уазик с пятком солдат.
Пробежав по вокзалу в другой его конец, Андрей выпрыгнул на
улицу и спустя десять секунд, тяжело дыша, лежал на углу
отходящей от площади тенистой улочки.
"Подальше, подальше от этого места".
Через пятьдесят метров тщательно побеленые дома перешли в
пепелища. По середине дороги лежали несколько трупов. В
непривычной для города тишине взвыл мотор при переключении
скоростей.
Перелетев через забор, Андрей распластался в тени не совсем
обуглившегося дерева. Вкусно пахло печеными яблоками.
Машина ехала не торопясь.
- Да ну его, не бери в голову, еще найдем. Сейчас съездим на
обед, пожрем - и обратно. Ты лучше скажи: где "травку" достал?
Дай дерну пару раз. Спасибо. А мы в порту вчера такую . . .
"Зря меня понесло в этот центр. Надо было уходить окраинами,
поверху".
Крадучись он преодолел еще с полкилометра, дошел до какого-то
зачуханного ручейка и забрался в заросли прибрежнего
чертополоха.
"Пора отдохнуть от приключений."
Не сразу, но южное солнце взяло свое и разморило, несмотря на
колючки, цепляющие все его тело.
Андрей проснулся, когда солнце клонилось к закату, пот со
слюнями тек, как из ведра, и жутко захотелось "облегчиться". Не
иначе как заканчивалось похмелье.
Он стянул штаны и плавки, сел на корточки, разминая в руках
захваченный в магазине листок бумаги.
"Все говорят: книги, газеты, журналы - вот куда идут знаменитые
сибирские кедры. А кто считал, сколько миллионов кубометров этих
кедров ежедневно подтирают чьи-то задницы? Это только таджики
вместо бумаги камни используют. Помнится, в армии из-за них
постоянно канализация забивалась, и далеко не молочные реки
растекались по всей казарме, житья никакого от этих таджиков не
было. А! А!"
Со стороны дороги послышался шум машины. Андрей резко нагнулся
вперед, и это сразу помогло.
"Хорошо-то как. Вообще, даже в самой хреновой ситуации
происходят приятные события. Пусть даже такие".
Машина проехала, оставив расползающееся облако пыли, и голова
Андрея еще какое-то время гордо возвышалась над окружающими
метелками полыни.
Рыбные консервы отнюдь не способствовали утолению жажды, но пить
воду из протекающего мимо ручейка при всем этом не хотелось.
Андрей закинул рюкзак на спину и пошел опять вниз, к центру
города, куда после дневных событий идти совсем не хотелось.
На первом же встретившемся ему многоэтажном доме красовался
целый ряд одинаковых черно-белых листовок.
"Внимание! - было напечатано большими буквами - Учитывая
введение в стране черезвычайного положения, военное руководство
в целях сохранения порядка на ввереной ему территории объявляет
об установлении в городе Новороссийске и административно
подчиненных ему населенных пунктах комендантского часа с 18
часов вечера до 8 часов утра впредь до особого распоряжения.
К лицам, нарушившим данное положение, будут применяться самые
решительные меры воздействия.
Военный комендант Новороссийского гарнизона Гвардии полковник
Чикунин".
"Хм-м, это не тот ли Чикунин, что был у нас первым командиром
батальона? Нормальный вроде мужик, встретиться бы, вспомнить
былое. Ничего плохого я ему не сделал. Или, может, обои, что
клеил в его квартире, когда он переселялся из комнаты в общаге,
где жил с женой и двумя детьми, быстро отвалились? Что с ним
случилось, если он так свободно позволяет своим подчиненным
убивать ни в чем не повинных людей? Поверить в то, что он не
знает, что творят его воины, - полный абсурд. Не настолько
изменилась наша армия, чтобы командир полка не знал, какой рукой
дрочит по ночам, стоя в карауле "младший ефрейтор" Петров из
первого взвода второй роты третьего батальона".
На другой стороне листовки явственно просматривалась чья-то
сытая, довольная морда, с верху которой можно было прочитать
перевернутые буквы:
- Ну да, другой бумаги не нашлось, пустили в дело чью-то
предвыборную кампанию - она ему, да и всем нам, теперь не скоро
понадобится.
"И вообще, что значит "комендантский час с шести вечера до
восьми утра"? Похоже на то, что в городе он продолжается круглые
сутки. За весь день ни разу не увидел ни одного человека ближе
десяти метров, за исключением того еврейчика. Интересно, кто его
туда закрыл? Надо же додуматься до такой забавной шутки. А если
бы у него пальцы на три секунды раньше разжались?"
Как он это вспомнил, так сразу задрожали коленки. До этого
времени испугаться просто не было. Нет, уж, лучше все сразу
забыть.
"Ага, и девчонок, которые остались в "Балке. Ладно - я, а с ними
что будет?"
Между тем, хотя времени было немногим больше шести, народ с
большой тщательностью и пунктуальностью выполнял распоряжения
новой власти. Видимо методы убеждения у последних были
убедительны не только на словах.
Андрею удалось незаметно пересечь главный проспект (больше пяти
лет подряд отдыхает в Новороссийске, а до сих пор не запомнил,
как называется этот "главный проспект"), и теперь, дворами
пятиэтажек расположенных с этой стороны, пробирался к выходу из
города. Как назло, ни в одной из встретившихся колонок не было
воды, хорошо, что хоть спала жара.
Ладно, в конце концов те парни, которых ему приходилось спасать
в армии, трое суток без воды просидели высоко в горах, без
намека на тень под палящими лучами жаркого среднеазиатского
солнца, значит и ему можно потерпеть.
Самое интересное в том, что кто-нибудь из тех, кого он тогда
спускал вниз, обдирая об веревку до крови руки, после "срочной"
вполне могли поступить в "Рязань" и теперь командовать теми
солдатиками, что преследовали его в течение дня, а может, и сами
пустили пару-другую очередей в сторону его, пока что
неуловимого, силуэта. Что-что, а патронов в свое время в их
полку никто не жалел.
Изредка вдалеке он замечал солдат, неторопливо прохаживающихся
по улицам, больше разговаривающих между собой, чем смотрящих по
сторонам. Но автоматы они держали кто в руках, кто на плече,
наверняка с открытым предохранителем. Андрей не сомневался, что
патрон у всех дослан в патронник.
Довольно часто в окошках квартир он видел новороссийцев. Одни
сразу задергивали занавески и исчезали в глубине комнат, другие
смотрели на него как на поло-умного, третьи - удивленно,
четвертые - озлобленно, пятые... Ой, да все по-разному. Новое
лицо - новый человек, новая судьба.
Но одно общее было у всех - никто не улыбался. Мрачные лица, в
мрачных домах, полусумеречный город под заходящим солнцем.
Андрей надеялся, что это закат дня, а не жизни.
К восьми часам, когда сумерки охватили всю долину, он
практически вышел из города. Многоэтажки закончились, начались
сады и "частный сектор". Вернее, то, что от всего этого
осталось: все открывшееся ему пространство было черного цвета, с
вертящимися по этому, еще не остывшему пожарищу легкими завесами
поднимаемой ветром золы.
Далеко впереди, на выходе из долины, у поста ГАИ, светили два
мощных прожектора, освещая долину из стороны в сторону, и, хотя
еще не окончательно стемнело, эти лучи, казалось, сгущали мрак
там, где их не было.
Андрей поспешил спрятаться обратно в тень деревьев.
"Придется идти в обход".
Занятие это оказалось нудным, долгим и гораздо менее приятным,
чем предыдущая его прогулка по дворам. Кусты, заборы, ямы,
каналы со сточными водами, мазутом и прочими нефтеотбросами, лай
собак, запах пожарища с приносимой ветром золой, обильно
оседающей в носоглотке и многократно усилившей чувство жажды.
Когда же ему показалось, что все преграды уже позади, начался
подъем на склон хребта и идти стало намного легче, хотя бы
потому, что ветер перестал доносить до него золу, наверху
хребта, через примерно равные промежутки, загорелись огоньки
костров.
Лиха беда начало. Нет, прятаться уже надоело. Что он такое, в
конце-концов, сделал, если ему приходится шарахаться каждого
фонарного столба?
"Давайте будем говорить на одном языке. Лучше на матерном.
Другого вы все равно не понимаете".
Андрей остановился, поправил рюкзак, чтобы тот лучше сидел на
спине, достал прихваченный в магазине тесак, выдохнул, словно
оставляя свои страхи, и крадучись пошел вверх. Что-что, а ходить
по горным склонам он еще не разучился.
У костра их сидело двое. Молодые парни с пушком на верхней губе.
Наверно, их можно было незаметно обойти, но после уходящего дня
не было никакого желания делать это.
Воины разогрели на огне банки сухпайка, приготовили чай в
котелке, когда один боец пошел в сторону кустов, находящихся на
границе отвоеванного пламенем костра пространства, за которыми
прятался Андрей, расстегивая на ходу ширинку, тот был уже готов,
и как только воин приступил к "делу", прыгнул, приминая сухие,
колючие ветки, и, в полете, рубанул тесаком по его шее.
Пока второй сопляк разевал рот и шарил вокруг себя, пытаясь
нащупать автомат, Андрей сорвал ствол с зарубленного им солдата
и, почти не целясь, нажал на спусковой крючок, успев поставить
предохранитель на одиночную стрельбу и передернуть затвор.
- В школе надо было на военную подготовку ходить, а не девчонок
в это время по подъездам тискать.
Костер почти погас под навалившимся на него телом.
Конечно, стрелять совсем не входило в планы Андрея, но не разум,
а внутреннее чутье подсказало ему последовательность действий,
от которой теперь он не мог отойти.
Содрав с лежащего рядом бойца "лифчик", он с удовлетворением
ощутил его тяжесть, закинул на плечо, сходил за оставшимся в
кустах рюкзаком, подошел к костру, снял не успевший обгореть
"лифчик" со второго воина, отцепил от его пояса чехол с фляжкой,
собрал котелок и подкотельник, бросил в рюкзак оставшиеся банки
сухпайка, наполнил пластмассовую бутылку и термос водой из
канистры, оглядел полянку, сыпанул туда же, в рюкзак, несколько
упаковок патронов, из открытого "цинка", опрокинув остатки в
костер. Посмотрел на ботинки бойца, отметил, что размер его,
снял их, связал, и закинул на плечо.
"Это моя страна, это моя Родина, не надо пытаться меня из нее
выжить."
И он торопливо, пригибаясь под тяжестью резко увеличившейся
поклажи, "иноходью", как тогда, когда еще до армии бегал "под
рюкзаком", ушел вверх по склону.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
Как и прошлым утром, Андрей проснулся от холода и сырости,
подозревая, что теперь ему не скоро удастся понежиться в глубине
мягкой и теплой постели подложив руку под голову любимой
женщины. Хотя сегодня и не было того облака, которое вымочило
вчера всю его одежду, вместо него это сделала, с тем же успехом
роса - хоть сам выжимайся.
Облако, вчерашнее облако, где оно? Наверно, улетело за тридевять
земель и давно уже растаяло в синем небе, а столько событий
случилось за прошедшие сутки.
"Хоть я и не Катерина, но в пору воскликнуть: "Почему люди не
летают? Почему люди не летают как птицы?" А хорошо было бы
взмахнуть сейчас руками, оторваться от бренной земли, промчаться
широко расставив руки прямо над деревьями, задевая листву и
улететь куда глаза глядят".
После тех двух солдат он часа три продирался по зарослям
кустарников, растущих на склоне хребта, стараясь уйти подальше и
побыстрее от доносящихся до него криков, автоматных очередей и
проносящихся над его головой, высоко в небе, трассеров. Теперь
он понял, почему так матерился по рации командир полка, когда,
перед самым дембелем, на проводимых учениях они, изображая
"духов", стреляли ночью из "ДШК" поверх находящихся в горах
солдат.
Ну, тогда у них не было выбора: слева находились кишлаки с
киргизами, справа - с узбеками, и только впереди, километров на
десять были холмы Предалайских хребтов и прилегающая к ним
полупустыня. Правда, никто из них не знал дальности стрельбы
"ДШК", а ствол они задрали под сорок пять градусов, чтобы пули с
запасом перелетели через место ночевки рот. Никто из солдат не
пострадал, а местное население жаловаться обычно не приходило.
Теперь стреляли поверх него. Стреляли с надеждой, что пули как
раз и не перелетят.
Потом, когда визг пуль остался позади, заметая следы, Андрей
какое-то время шел по попавшемуся ему на пути ручейку,
капитально промочив при этом кроссовки, снова продирался сквозь
заросли, пока усталость не заглушила хлюпание воды в мокрых
носках, остановился, достал одеяло, расстелил коврик и завалился
спать. Ну их к лешему с их погоней.
Проснувшись от обильно выпавшей под утро росы, обычно
предвещавшей ясный, жаркий день, он потянулся, протер глаза,
развел небольшой костерок и протянул к нему руки.
"Нет, это совсем не то, что было две недели назад. Во-первых, не
вечер, а утро, во-вторых, нет рядом моря, а в-третьих -
девчонок. Тоска".
После ночи спина прямо разламывалась от тяжелой и неудобной
ноши, все-таки давно он не носил на плечах нормальный рюкзак,
килограмм под сорок весом, да и то место, где он ночевал, нельзя
было назвать "президентскими апартаментами", а сложить как надо
рюкзак во время ночного бегства было некогда. Так и шел полночи
с "лифчиками" на плечах и выпирающими банками консервов в
рюкзаке, постоянно пытаясь переложить свою поклажу поудобнее.
Было чуть больше шести, тень еще преобладала над светом, до
дневного тепла было далеко, костер чадил, дымил и совсем не
хотел греть и гореть.
Чтобы хоть как-то согреться, Андрей решил разобраться в своих
вещах, а заодно и правильно уложить рюкзак для дневного
перехода.
"Итак, что мы имеем?"
Полтора сухпайка, в которых больше всего он обрадовался сухарям
и незамедлительно стал один жевать - вчерашние рыбные, на масле,
консервы до сих пор стояли комом в горле. Дня на три-четыре еды
должно было хватить. С водой тоже особых проблем он не видел -
четыре литра, считая появившуюся у него фляжку, вполне
достаточно на двое суток. Итого восемь килограмм, считая вес
термоса, фляжки и котелка с подкотельником.
Кроссовки, одеяло, коврик и одежда - еще килограмма четыре.
Полусапожки на ногах он считать не стал.
"Хорошо было бы достать спальный мешок. Ага. А еще палатку,
рюкзак побольше, газовую горелку, автомашину, самолет и толпу
шерпов для переноски всего этого". Автомат, подствольник,
патроны и гранаты тянули где-то на "пятнашку". В сумме
получалось порядка тридцати килограмм. "Однако".
Впрочем, когда Андрей аккуратно уложил все вещи в свой
раздувшийся и едва ли не трещавший по швам рюкзак, он не
показался ему таким уж тяжелым. В конце концов, автомат он взял
в руки, часть патронов и гранат рассовал по карманам одетого
"лифчика". Перекусив, он разрыл штык-ножом землю, закопал
оставленный мусор и тщательно, как только мог, скрыл все
остальные следы своего пребывания.
В восемь, когда солнце еще не успело продраться сквозь листву
деревьев, он взвалил рюкзак на спину и продолжил свой путь.
"Следующая остановка - Краснодар".
Окружающий его лес не был густым, трава стелилась по земле,
шлось, на удивление, легко, несмотря на двадцатикилограммовый
рюкзак и десять килограмм, что были на нем. И потом: полусапожки
пришлись как раз по ноге, чуть разношенные, они не натирали
ноги, а голеностоп был надежно защищен от случайных вывихов.
Автомат он держал в руке, и было приятно на душе от слегка
маслянистой прохлады металла. Когда руки-таки устали от его
тяжести, Андрей положил АКС на согнутый локоть, стволом от себя.
Шел не торопясь, выбирая дорогу, чтобы, спускаясь вниз, не
подниматься через десять метров наверх, но все равно постоянно
приходилось и подниматься, и спускаться, подниматься и
спускаться - путь лежал поперек отходящих от основного хребта
отрогов, а выходить на извивающуюся внизу дорогу что-то не
хотелось. Ну и нудное же это дело - идти куда-то по лесу с
тяжелым рюкзаком, особенно в первый час, особенно когда до конца
пути две с половиной тысячи километров, особенно, если не
очень-то и понятно, зачем ты туда идешь. Просто потому, что
больше идти совсем некуда.
Лес напоминал ему Урал в начале осени, когда стоит недолгое
бабье лето, - такой же спокойный и пустой, вот только здесь было
значительно теплее, хотя еще и не жарко, как того обещало
начинающее проглядывать через листву солнце, и не было видно
слоняющихся как бы без толку людей, ищущих последние грибы.
Лиственный лес не был таким густым, как уральский, тот, который
через каждые пятьдесят метров перемежевывался хотя бы парой
сосенок, а потому этот лес казался более светлым и действовал
успокаивающе, и расхолаживал, отчего Андрей стал меньше
оглядываться, обращать внимание на то, куда шел, думал о чем-то
отвлеченном, а точнее - вообще ни о чем. Через пятьдесят минут,
когда пропикали часы, поставленные на режим автоматического
таймера, он сделал первый привал, снял рюкзак, "лифчик", положил
автомат и расправил затекшие плечи.
"Да, давненько я не ходил под рюкзаком".
Переменив слегка пропотевшую футболку, он разлегся на траве,
положив голову на рюкзак, только не на ту его сторону, которая
во время ходьбы была обращена к спине, - чтобы тоже просохла, и
позволил солнечным лучам и листьям играть в чехарду на своем
лице.
Через десять минут часы пропикали снова, и Андрей продолжил свой
путь. Успевшую просохнуть футболку он убирать не стал, а,
тщательно смотав ее жгутом, повязал вокруг головы таким образом,
чтобы затылок прикрывала оставленная свободной ткань.
Завязывать футболку на голову подобным макаром он научился еще
до армии, сам-собой, и все говорили, что в таком виде он очень
даже похож на бедуина или какого-нибудь там
"фундаменталистического" араба, исповедующего ислам, особенно
если дня три-четыре не побреется.
Сейчас как раз был такой момент. Бритвенные принадлежности он с
собой, правда, взял, но в дело пускать их пока что не собирался.
Ни к чему, да и горячей воды с большим зеркалом у него не было.
А холодной водой и в армии брился только по "духовщине".
"Впрочем, была бы рядом девчонка - можно и холодной водой, хоть
сейчас".
По поводу Аллаха у него было мнение, что если есть бог на небе,
то ему абсолютно наплевать, кто и как его называет, лишь бы
верили и не нарушали его заповедей, а последние, что в исламе,
что в христианстве практически одинаковы. Да, он верил в бога,
единого и всемогущего, из религий ему ближе было православие,
обидно только за "братьев славян", что христианство запрещает
многоженство.
Тем не менее крещен он не был, разве что родители могли в
детстве тайком окрестить. Тогда, в середине шестидесятых, не то
время было. Это сейчас все бросились в церкви.
Господи! Да где же вы раньше были?!
Андрей помнил, как в последних классах школы читал в газетах
разгромные статьи о коммунистах, входящих во врата храмов с
непокрытой головой, поднося руку с сцепленными пальцами ко лбу,
и не понимал, почему людям, особенно "партейным", нельзя верить
в бога. Сам он в него еще не верил, но всегда считал, что
запрещать насильно - только показывать слабость своей идеологии.
Зачем запрещать сплошной абсурд? Ведь у Маркса и так все
доказано и разложено по полочкам в его диалектическом
материализме. Ну хочется кому-то верить в абсурд - пусть верит
себе на здоровье. Обращать на это внимание - признаться в своем
собственном бессилии, в неверии в свою собственную религию
марксизма.
А верить в Бога так хочется, невзирая на свою партийную
принадлежность.
"Кому мы нужны, кроме него? Государству? Что-то сильно
сомневаюсь. В Боге надежды больше".
Сегодняшняя, уже немного схлынувшая волна в "крестильни",
вызывала у Андрея только одно отвращение: если ты верил в бога -
чего же ждал все эти годы? А если бы коммунисты остались у
власти? Что, и бога тогда не было бы? Или как раньше: все в
комсомол, а сегодня все в церковь?
Он знал, что бог есть, что он един и всемогущ, что он видит
сейчас, как он идет по этому лесу, что он верит в него, несмотря
на то, что на нем нет креста.
"Боже, прости меня за тех двух солдат. Они тоже были твоими
чадами, и не было в них никакой вины, это я во всем виноват,
можно было уйти спокойно, никого не трогая. А сейчас сколько
горя свалится их родным и близким. Господи! Ну почему люди не
могут жить в мире? Мы же все "миряне". И каждый второй "мирянин"
с автоматом наперевес".
Таким образом, из-за повязанной особым образом футболки
следующие четыре часа Андрей был погружен в теологические
размышления, мало вникая в окружающую его действительность.
Рассуждения даже отвлекли его от воспоминаний и мечтаний о
женщинах. "Casio" регулярно пищал, обозначая, когда надо сделать
привал, а когда снова идти, автомат перекладывался из одной руки
в другую, солнце поднималось все выше, волосы вспотели, но,
благодаря футболке, пот не тек в глаза. Еще одно ее
предназначение. В полвторого он стал искать место для обеда.
На базе он давно бы поел и разлагался, потягивая пиво в тени
навесов на пляже и упражняясь в "словесности" с девчонками,
поэтому не раз живот сначала ласково прошептал ему на ушко:
"Ур-р-р", а потом стал грозно колотиться в свои стенки и
подвывать: "У-у-у! Жрать хочу-у-у! Мяса, мяса давай!"
Как не вспомнить "Василия Алибабаевича" с его незабвенным: "А в
тюрьме сейчас макароны дают".
Тут как раз на пути стал подниматься очередной отрог, Андрей
вскарабкался по достаточно крутому склону наверх, совсем при
этом выдохшись.
"Уф. Приехали. Это что - уже Краснодар?"
Нет, до Краснодара было еще как до Африки.
"Может, ну его к лешему, этот Краснодар? Не отправиться ли мне в
Африку? По-моему, до нее ближе, чем до Урала."
Но, в самом деле, недалеко от Андрея, километрах в пяти,
виднелся небольшой городок.
Стоящий чуть в стороне от дороги на Краснодар, Крымск никогда не
вызывал интереса у Андрея, и тот не хотел и сейчас заострять на
нем свое внимание.
На вершине отрога стояли небольшие скалки, вернее скальные
выступы, среди которых он и развел костерок, который, в отличие
от утреннего, горел гораздо лучше.
Разложив на горячих камнях обе футболки, он достал из рюкзака
одеяло и все, что промокло утром вкупе с ним.
До обеда Андрей встретил два или три ручейка и поэтому надеялся,
что и дальше они будут ему попадаться, он не стал экономить
воду, а, тщательно прополоскав горло, выплюнул все обратно, и
только потом сделал несколько больших глотков.
"Хватит. Все равно лучше много не пить, до вечера еще идти и
идти. Лучше чаю побольше на ужин сделаю, слава богу, прежние
владельцы сухпайков не успели воспользоваться пакетиками".
Котелок на огонь ставить не стал и вообще костер развел скорее в
дань привычке, в нем не было никакой необходимости. В "меню" на
обед была банка рыбных консервов с сухарями и кипяченой водой,
налитой утром в термос. Поесть нормально он планировал вечером,
остановившись на ночлег. Можно было бы вообще не устраиввать
сейчас никакого обеда, а ограничиться парой сухарей по дороге,
но чертовски устал с непривычки. Отдохнуть с часок было просто
необходимо.
"А там и до вечера останется только три перехода. Как-нибудь
продержусь. И потом - с каждым приемом пищи рюкзак будет все
легче и легче. А идти все равно все тяжелее и тяжелее. Вот она -
настоящая диалектика.
Да, сейчас бы на костерок пару-другую шампуров с мясом - вон как
камни удачно стоят, ни дать, ни взять - настоящий мангал, а к
шашлычкам пару бутылочек "Киндзмараули" или испанского "Каберне"
с лазерной насечкой на бутылке даты изготовления.
Ага - две. А девчонки что пить будут? Не по-черному же глушить.
И как это местные ребятишки до сих пор не расчухали такое
замечательное место? Вид-то какой. И родителей за версту будет
видно. Сплошная мечта детства. А тут даже следов костра нет
никаких."
Когда, через полчаса, борясь с охватывающей его дремой, он
укладывал рюкзак, внизу, на дороге, пожалуй впервые за прошедшие
полдня, раздался шум машины.
Дорога была как на ладони, деревья хотя и заслоняли некоторые ее
части, все-таки позволяли видеть что на ней происходило.
Со стороны Новороссийска показался зеленый, крытый такого же
цвета тентом грузовик. То ли "Урал", то ли "Зил-131". Видно
только, что три оси. Как раз возле отрога, на котором сидел
Андрей, машина затормозила и съехала на обочину, на небольшую
полянку.
Из кузова посыпались солдаты.
Становилось интереснее.
"Ага: хватились "ствола". Теперь просто так от них не
отвяжешься. Может, не стоило его с собой брать. Хорошенький мой.
- Андрей ласково погладил АКС. - Эх, постреляем!"
Порядка шестидесяти солдат были застроены в шесть шеренг,
выслушали двух офицеров, а затем стали расходиться вдоль дороги.
Большинство, запрокинув головы, высасывали последние капли воды
из фляжек.
"Это хорошо, наверняка бродят по горам с самого утра и устали не
меньше меня".
Пока воины занимали исходные позиции, Андрей разработал план
действий. Перво-наперво он вылил воду из двухлитровой бутылки.
Не в костер - тот бы тут же откликнулся столбом белого дыма и
сразу его выдал, а просто на землю. Лишняя тяжесть сейчас была
ни к чему. Потом достал из рюкзака большую часть своего
боезапаса и распихал по "лифчику". Порывшись в одном кармашке,
он отыскал катушку коричневых капроновых ниток, которые взял с
собой на море. Вспомнив, как там делали "супермэны" в боевиках,
привязал пару гранат в местах наиболее вероятного подъема на
отрог с той стороны, с которой пришел. Оставалось немногое:
надеть рюкзак, подогнать лямки, перевязать шнурки на
полусапожках и ждать.
Тем временем солдаты стали подниматься вверх.
Около сорока шли тем ущельем, которое он уже покинул, оставшиеся
двадцать - находились на его пути.
У машины никого не осталось. Водитель, как только все ушли,
опорожнил свой мочевой пузырь и пошел с ведром искать воду,
чтобы долить в радиатор.
Андрей спустился к расположенным чуть ниже камням и залег. Если
бы у него была веревка, можно было закрепить ее конец за
более-менее крепкое деревце, росшее на краю отрога, вспомнить
молодость и "дюльфернуть" прямо на дорогу, при прокладке которой
гребень был срезан и отвесная скала возвышалась над дорогой на
тридцать с лишним метров. Когда он занимался скалолазанием, на
этот спуск потребовалось бы не больше семи секунд: они буквально
падали вниз головой, чтобы уменьшить трение о веревку, и только
перед самой землей принимали нормальное положение, резко
тормозя.
А можно было спуститься тихонечко, без шума, но наверняка, чтобы
не заметили.
Однако веревка отсутствовала, отсутствовал и этот путь к
отступлению, надо было идти на прорыв.
Бойцы втянулись в лес, обливаясь потом от многочасовых и пока
что безрезультатных поисков. Их подняли в четыре часа утра и, не
дав позавтракать, посадили в машины. Сначала они прочесывали
склоны, выходящие к Новороссийску, потом их стали перевозить все
дальше и дальше к Краснодару. На погибших бойцов начальству было
наплевать. Это потом. Вон их сколько в Чечне гибнет, а вот
автомат потерялся - это да. ЧП. За это и по башке могут дать.
Первые три-четыре часа они тщательно осматривали каждый
миллиметр, потом, с убыванием воды во фляжках, убывал и их
"военно-спортивный интерес". Курящие досмолили свои наличные
запасы папирос и сигарет и остервенело сосали травинки. Сержанты
уже не раз предлагали офицерам бросить все и поехать пожрать, на
что те отвечали, что не было такого приказа, а обед вот-вот
должны привезти.
Везли долго, должно быть на ишаке.
Если честно, то офицерам и самим все это надоело - ищи ветра в
поле (ладно бы в поле, а то в этих хреновых горах), но
настойчивые притязания сержантов произвели только обратный
эффект.
"Давайте, давайте, почертыхайтесь, чтобы служба медом не
казалась. Наплевать мне, что ты "дембель" - никуда не денешься и
будешь делать то, что я тебе приказываю."
"Хэбчики", что у последнего солдата, что у офицеров, давно
взмокли от пота, и по краям промокших мест стала
выкристаллизовываться белая полоска соли. У них не было, как у
Андрея, крепко повязанной футболки на голове, и пот, не
останавливаемый кепками, спокойно тек прямо в глаза. Поминутное
размазывание его руками только ухудшало положение. Глаза резало
и все окружающее было покрыто белой завесой.
Нет, ну надо же было какому-то там придурку ввести новую форму.
Она, конечно, лучше старой, но могли бы оставить панамы-то.
Чем положе склон, тем легче по нему идти, поэтому центр и левый
фланг идущей перед Андреем цепочки очень скоро вырвались вперед,
таким образом, что почти все воины оказались в секторе обстрела
градусов тридцать. Дальше ждать было нельзя.
Отрепетировав движение ствола, Андрей снял одиночным выстрелом
офицера, отправленного на поиски похищенного автомата с
дежурства по части, в рубашке под галстук и с фуражкой на
голове, переключил предохранитель, короткими очередями, начав с
ближних солдат, "охватил" всю цепочку, не дожидаясь, когда в
магазине закончатся патроны, чтобы лишний раз не передергивать
затвор, вставил приготовленный заранее новый рожок и теперь, уже
длинной очередью, повторно, полил весь сектор обстрела, в
довершение выпустив заряд из подствольника в самый дальний
конец, не надеясь попасть, просто так - "на шару". Потом, с
оттяжкой, размахнувшись со всей силой, кинул две наступательные
гранаты на противоположенный склон, чтобы задержать наверняка
привлеченных стрельбой находившихся там солдат.
Перебежав ниже, к следующим камням, Андрей первым делом кинул
вниз Ф-1 в двух солдат, не охваченных его огнем и находящихся
прямо под ним, метрах в пятнадцати, у подножья крутого, обильно
усыпанного камнями и поросшего деревьями склона. Снова поменял
магазин, перекатился в сторону метра на два, передернул затвор
и, поставив предохранитель на одиночную стрельбу, быстро, но
прицельно произвел десяток выстрелов (не зря получал выволочки в
школе от начальника военной подготовки: "Не торопись, не
торопись, целься внимательней."). Теперь давнишнее непослушание
помогло: пять из десяти выпущенных им патронов достигли своей
цели.
"Боже мой! Даже "бронеков" не надели".
До машины оставалось метров пятьдесят. "Птурсом", на секунду
задержавшись у убитого гранатой солдата, чтобы отстегнуть
магазин, виляя вправо и влево, не делая ни одного выстрела,
Андрей подбежал к машине.
Навстречу, в одном тельняке, расплескивая из ведра воду, бежал
водитель. Одиночными Андрей стрелял гораздо лучше, чем
очередями. Последующий выстрел исключением не был.
Солдаты, лишившись командира взвода, растерялись. В промежутке,
когда Андрей менял первый магазин, успели упасть на землю, кто
по собственной инициативе, кто волею судьбы.
Передернув затворы, они начали было вести огонь, но на секунду
прервали свое любимое занятие, прижав голову к земле, от разрыва
заряда подствольника, и в этот самый момент Андрей как раз успел
кинуть гранаты на противоположный склон. Находящиеся там солдаты
от разрывов нисколько не пострадали, а потому они почти сразу же
открыли автоматный огонь в сторону гребня.
Взрыв гранаты, брошенной вниз, совпал с моментом, когда на
гребень с другой стороны выполз немного оглушенный взрывной
волной солдат, - именно в одном из тех двух мест, где и
предполагал Андрей. Остальные бегущие в след за ним солдаты
сбавили пыл, залегли, открыв ураганный огонь по гребню, внеся
свою лепту в организацию всеобщей сумятицы. Поэтому
последовавшие за этим одиночные выстрелы Андрея были замечены
только теми пятью солдатами, которые рассказать о них никому уже
не могли.
С двух сторон солдаты поливали свинцом склон, где никого уже
давно не было, и только одинокий выстрел у себя в тылу, у
машины, заставил часть бойцов оглянуться. Но было поздно.
Повернув ключ, оставленный в замке зажигания вместе с большой
связкой ему подобных, Андрей нажал на газ, выжал, двумя качками,
сцепление и включил вторую скорость. Как он помнил по автошколе
- первую следовало включать только трогаясь на подъеме.
Появившийся через некоторое время километровый знак подсказал,
что до Краснодара осталось сто три километра.
"Нет. Почему все боятся армии и говорят, что она губит молодых и
здоровых парней? Меня вот армия и машину водить научила, и с
парашютом прыгать, и стрелять. Чем плохо?"
Дорога заняла часа полтора. Не хотелось гнать и привлекать к
себе внимание, к тому же давно, очень давно не водил грузовики,
хотя всегда считал, что на них легче ездить - уверенней себя
чувствуешь, свысока посматривая на проезжающие внизу легковушки:
"Ну, какого таракана мы сегодня будем давить?"
Отъехав километров на пять, он остановился, снял рюкзак, надел
"заботливо" оставленные хэбчик и кепку, перезарядил
подствольник, вставил новый магазин и поехал дальше. Станиц по
дороге было две или три, везде на въезде и выезде стояли казаки,
но останавливать машину с военными номерами они не стали.
"Нехай ендут, если им надобноть".
Уже почти на самом въезде в Краснодар, проехав Энэм, названный
так по приказу одной из императриц - "Ничье место", чтобы
прекратить назревавший конфликт между адыгейцами и казаками,
Андрей свернул направо, а отъехав от трассы еще километра два,
свернул и с проселка, через кювет, напоминающий подобие арыка,
едва в нем не застряв, благо догадался сразу включить передок,
проехал по краю кукурузного поля ("Эх, Никита Сергеевич не видит
- вот бы порадовался") и остановил машину в тоненькой полоске
лесопосадок, разделяющей колхозные , а может, уже и не колхозные
поля.
Прежде чем покинуть машину, осмотрел ее и собрал что может
пригодиться в дальнейшем его пути. По идее, надо было "тачку"
поджечь, но пожар привлечет лишнее внимание.
"Водителю следовало бы спасибо сказать, а я его первым же
выстрелом. Неблагодарный".
Грезившийся второй день спальный мешок, чуток патронов,
полфляжки воды (полторы водила успел выпить), немного жратвы.
Документы из хэбчика тоже взял с собой, мало ли что.
Вообще, водилы - народ запасливый. Машина - их дом, в котором
много потайных местечек, но искать их было некогда. Чтобы как-то
замести следы, вытер руль, рычаги и дверцу - стирая отпечатки
пальцев, откачав в котелок водилы бензина из бака, облил им
внутреннести кабины, потом набрал бензин снова, пошел прочь,
поливая свои следы из котелка, в надежде, что запах перебьет нюх
у собак, если тех пустят по его следу.
Пройдя до шести часов несколько километров, сумев пересечь пару
полей и лесопосадок, он расположился посередине двух рядов
пирамидальных тополей, развел костер, согрел воду и побрился.
Уже потом поставил "вариться" чай, разогрел банку с кашей, поел,
разобрал и слегка почистил автомат, снарядил пустые магазины. И
почувствовал, как с каждой минутой наваливается усталость.
Подумал и съел капсулу ноотропина - где-то читал, что он снимает
усталость. Вообще-то ноотропин взял на море на случай борьбы с
"алкогольной интоксикацией", ну, раньше это называлось
похмельем.
Да не собирался он напиваться и вообще пить! В конце-концов
таскает же с собой лет десять подряд две пачки презервативов.
Так, на всякий случай. Ни разу ими не пользовался, лишь
перекладывал из одной, отслужившей свой срок сумки в другую и
заменяя, когда истиралась упаковка. Сегодня использовал сразу
два - затолкал в них коробок спичек, найденный в бардачке.
Костер разводил пока разовой зажигалкой, которая тоже всегда
была в рюкзаке, хотя и не курил. Вот и сейчас, после всех
передряг, когда тряслись руки и ноги, без всякого сомнения
выкинул едва початую пачку, обнаруженную в хэбчике. И говорил
себе и всем, что никотин - это яд, зная, что, отвергая одно, был
слаб в другом - разбивать бутылку самой последней бормотухи
сейчас бы не стал, а выпил все до последней капли.
И вообще, слабостей у него хватало, чего там. Пока везло, везло
крупно, было такое чувство, словно подряд сыграл три "дырявых"
мизера. Пора остановиться.
К девяти совсем стемнело и, действительно, стало сказываться
действие ноотропина, немного разогнавшего сон и усталость,
Андрей пошел дальше.
Два предыдущих вечера, когда он оставался один на один с
окружающей его темнотой, та не вызывала в нем каких-либо
негативных чувств - его действия были определены извне - надо
было убегать от людей, и темнота лишь помогала ему в этом.
Сейчас, когда, как он надеялся, на какое-то время его след
"погонщиками" был потерян, Андрею вдруг стало страшно одному
среди этой, окружающей его стихии тьмы.
Там, в лесу, одиночество ощущалось гораздо меньше - кругом
деревья, кустарники с их колючими ветками, которые отвлекали на
себя все внимание, а здесь где-то наверху шумят листья тополей,
а слева и справа от них шуршат стройные ряды кукурузы. Открытое
пространство действовало во тьме гораздо более угнетающе, чем
лес.
Идти по кукурузе как-то не хотелось, и он двинулся вдоль
лесопосадок. Рюкзак за спиной, автомат на перевес. Ноги ощупью
ищут дорогу, глаза зыркают в разные стороны.
"Тиха украинская ночь. Прозрачно небо. Звезды блещут"... И не
видно ни черта".
Чуть позже двенадцати он пересек автостраду, двигаясь дальше
вдоль полотна дороги. Часа в два ночи остановился, снял рюкзак,
прислонил его к стволу тополя и сел рядом с ним, подстелив под
себя одеяло.
Третье утро "в изгнании" обошлось без тотального "промокания".
Ночью ему удалось зайти в сам город, растянувшийся черт знает на
сколько километров вдоль дороги, кое-где прерываемый пустырями,
в одном из которых он и очутился. Метрах в двадцати от Андрея
шли по придорожному тротуару люди, за ними изредка проезжали
грузовики и автобусы, легковушек было совсем мало, один раз
прошла колонна знакомых зеленых машин, да пару раз, трепыхаясь в
седлах, проскакали казаки.
Пахнуло навозом и перегаром.
В восемь часов Андрей решил, что уже можно влиться в толпу и
перейти на "легальное" положение. Но возникла небольшая
проблемка - автомат оказался чуть длинее рюкзака, пришлось
помучиться, откручивая пламегаситель, который "прикипел" и никак
не хотел поддаваться. И в армии с ним, проклятым, тоже столько
было возни. Шпинделек застрянет - и все, хоть вешайся. Ни туда,
ни сюда.
Не торопясь он вышел из кустов, изображая, что застегивает
ширинку, перепрыгнул через канаву и пошел по дорожке. Через
полкилометра, у встретившегося газетного киоска с выцветшей,
облезлой надписью "Союзпечать", узнал, как дойти до такой-то
улицы. Газет в киоске почему-то не было.
Идти пришлось часа полтора. Утром он не поел, и теперь не то
чтобы сосало под ложечкой, нет, голод не чувствовался, просто не
было сил, ноги еле шли, пот лил ручьем, а тут еще солнце стало
подниматься из-за крыш домов. Тоска. Автобусы не ходят.
"У них что, тоже конец света наступил, как и в Новороссийске?
Зачем тогда я от Африки удаляюсь?"
Улочка была узенькой: еле-еле разъехаться двум машинам, которых,
впрочем, и не было. Дом с номером "47" оказался с высокими,
синего цвета металлическими воротами, на которые был выведен
электрический звонок.
"И то хорошо".
Звонить пришлось долго. Наконец послышались шаркающие шаги,
дверь в воротах приоткрылась. Пьяным взглядом на него смотрел
Славка.
- А, это ты. Проходи.
Сняв рюкзак, расшнуровав ботинки и зайдя в дом, Андрей
обнаружил, что Славка уже спит на кровати. Диванчик рядом был не
занят. Но не долго.
Оба спали крепко и проснулись почти одновременно, часа в два
дня.
- Ты кто? - спросил сначала Славка, но тут же узнал и
обрадовался: - Андрюха! Старый черт! Каким ветром тебя занесло?!
- Попутным. Знаешь, как на "Дэ-пятом": куда ветер - туда и
несет. Вот и меня так же. К тебе и занесло. Непротив, если пару
дней погощу?
- Да я тебя раньше "второго" и не выпущу. Эх, погуляем! - Славка
буквально подскочил с кровати. - Счас, на стол соберу
что-нибудь, отметим. - Он пошел на кухню за едой, и только тогда
Андрей обратил внимание, как поредели его волосы. И вспомнил
почему.
... Тогда никто и не понял, что, собственно, произошло.
Большинство солдат, сержантов и офицеров помучались неделю
животами и благополучно обо всем забыли. Оставались Славка и его
радист.
Когда оба они попали в госпиталь, Петруха почти полностью
лишился "волосяного покрова", Славкина растительность хотя и
держалась значительно лучше, но тоже имела тенденцию к
выпаданию, причем кусками, и первым делом их обоих обрили под
ноль, опасаясь какой-нибудь инфекции, типа стригущего лишая или
подобной беды. И даже положили в отдельную палату, несмотря на
наплыв раненых и больных из Афгана - как раз начался
"гепатитовый сезон".
Однако если Славка по-тихоньку выкарабкивался, то Петрухе ничего
не помогало и становилось все хуже и хуже. В чем тут дело, врачи
никак не могли понять, но на всякий случай расконсервировали
чумное отделение и перевели их в маленький домик за высоким
бетонным забором. Перемен не происходило, Петруху увезли в
Ташкент, а Славка куковал один в четырех стенах. Даже книг из
библиотеки не давали. Одни газеты, и то преимущественно на
узбекском языке. Еще бы на китайском принесли. Впрочем, какая
разница чем задницу подтирать: портретами лидеров Москвы или
Ташкента.
А в Ташкенте врачи тоже прорубились далеко не сразу, в
результате, когда выяснилось, что у больного Сидорова лейкемия,
- большинство солдат, принимавших участие в злополучном переходе
через горы, благополучно ушли в Афган, чему были несказанно рады
- куда угодно, лишь бы подальше от сержантов, не дающих продыху
ни днем ни ночью. ("Послали бы в ад - мы бы там чертям разгон
устроили. Как миленькие бы на подоконниках в восемь рядов
застраивались".)
Славка, к тому времени уже вышедший из госпиталя и с утроенной
энергией подготавливающийся к дембелю, был водворен обратно,
правда ненадолго - недельки на две, во время которых и закончил
"финишную гонку". Приехала комиссия, осмотрела оставшихся
участников событий и уехала обратно.
Облучились, ну и что? Чем поможешь? Уран никакими лекарствами из
организма не выводится, только естественным путем, то есть через
несколько миллиардов лет его в вас уже не будет - весь
распадется. Посоветовали, если будет светиться моча - не
оправляться ночью, чтобы не пугать окружающих, а в остальном...
В остальном. Прошло десять лет. Некогда густые, иссиня-черные
Славкины волосы выцвели и заметно поредели, если не сказать
больше.
- ...Спина по ночам ноет - сил нет. Ну, да ладно, чего там.
Давай, за встречу. - И плеснул в два стакана из полуторалитровой
пластиковой бутылки мутно-белой самогонки.
"Хорошо пошла, градусов под шестьдесят".
Андрей, трое суток находившийся между сном и явью, сразу
захмелел.
Пока они пили и закусывали, Славка успел ввести Андрея в курс
происходящих в стране событий.
Дело обстояло примерно так: две недели тому назад, то есть
накануне того дня, когда Андрей ездил в Анапу встречать семью, в
столице грохнули президента. Грохнули, но окружение, в целях
"сохранения спокойствия в государстве", хотело это дело замять
(на распасах, наверно, сидели. Пока не кончатся - вставать
нельзя). Ну, не совсем замять, а так, на время, чтобы придумать,
что делать дальше. Благое намерение. Но, как всегда, слухи
просочились, в стране ввели чрезвычайное положение, но вот кто
именно его ввел и чья сейчас власть - сказать трудно. Вроде бы
всех, а на самом деле выходит, что и никого.
Солдаты где можно поддерживают порядок, а вернее, делают то, что
им приказывают командиры, а тем, соответственно, тоже кто-то
приказывает, а бывает, что какой-нибудь командир полка, которому
все это уже надоело, отключает "вертушку" и никого, кроме своей
жены, не слушает. Короче - полный бардак. А народ,
соответственно, сопротивляется всем и вся и запасается
продуктами. Предприятия, как правило, стоят: на одной их части
руководство объявило отпуск до полного и окончательного
выяснения ситуации, на другой - рабочие сами объявили
забастовку, в результате всех этих событий поезда еще ходят, а
электричество в большинстве своем кончилось. Что творится в
других городах, он не знает, а в Краснодаре жить вполне можно:
огороды у всех свои, с самогонкой проблем нет, солдаты в город
не суются, а порядок поддерживают казаки, пока трезвые.
- Сейчас вот позавтракаем и пойдем встретимся с мужиками. Вчера
после дежурства бухнули малость. Башка болит.
Закончили "завтракать" ближе к вечеру. Мужики Славку не
дождались и пришли к нему сами. Все в фуражках и штанах с
лампасами. Хорошо, что без коней. Один, правда, на мотороллере
приехал. Музейный, можно сказать, экспонат. Андрей такой
последний раз видел году эдак в семьдесят пятом. Кое у кого на
поясе вместо нагайки болталась кобура. Трезвых среди прибывающих
не было, но у каждого вновь пришедшего, как у пьяного водителя,
заметившего гаишника, взгляд прояснялся при виде Андрюхи. Славка
каждый раз объяснял, что это его армейский друг, вместе служили
в ВДВ. Мужики, как назло, мало того, что сразу предлагали выпить
за знакомство, так еще утверждали, что десантники должны пить до
дна. Ноотропин можно было даже не доставать - все равно бы не
помог.
Наутро пришлось завтракать снова. Голова болела не очень, а вот
желудок... Андрея всегда подводил именно он.
Ну почему, как только начинаешь вести праведный образ жизни,
обязательно попадаешь в такую компанию, в которой пить
приходится пуще прежнего. Но выхода не было, до второго августа
оставалось четыре дня, Славку обижать не хотелось: день
десантника - святое для каждого дембеля ВДВ. Ну, почти для
каждого.
Какой, к черту праздник, если выбросили тебя с парашютом, купол
открылся, яйца, как положено, дернуло, а дальше завис, словно
случился в природе какой-то катаклизм, что открывшийся парашют
висит себе спокойненько в воздухе и совсем не думает опускать на
землю своего владельца. Хочешь прыгать? Пожалуйста. Режь стропы
- и вниз. До земли еще ого-го! Ей Богу разобьешься.
Был бы дома - с удовольствием достал берет из шкафа, надраил
"флажок", чтобы блестел, как яйца у кота, с мокрым полотенцем
прогладил фетр, засунул внутрь "жало" от фуражки и повесил все
сооружение на затылок.
"Кто служил - пусть гордится,
Кто не служил - пусть радуется".
Ладно, поразлагаюсь, даст Бог, печень выдержит местную
самогонку.
Печень заболела как раз второго вечером. С утра ходили по
городу, братались со своей братвой, смешно одетой в смесь
казачей и ВДВ-шной формы. Пили, обнимались, приставали к
проходящим мимо девчонкам, снова пили, кто-то дрался, но Андрей
всегда был против бесполезного мордобития, когда два другана
сегодня набьют друг другу морды, а завтра виновато будут глядеть
в глаза, извиняться, снова пить и снова драться. Эксцессов
удалось избежать, и к вечеру они опять сидели у Славки, за
праздничным столом.
Тут-то, после очередной рюмки (стакана), когда он потянулся за
малосольным огурчиком, в боку кольнуло.
"Начинается."
Встал из-за стола и, найдя в рюкзаке коробочку с "Лиф-52",
проглотил сразу четыре или пять таблеток, чтобы наверняка (а то
вдруг еще двоится). Потом вернулся за стол, продолжая есть, пить
потихоньку, шутить и смеяться, но настроение было испорчено
постоянным чувством как будто кто-то зацепил крючком его бок и
тянет, тянет.
По причине "хвори" казаки оставили его в покое, когда
закончилась самогонка и они отправились в коммерческий киоск за
водкой. Понятное дело, денег за нее они платить, как всегда, и
не собирались, что оставшиеся коммерсанты давно поняли, и те
киоски, что еще работали в городе, как правило, ночью были
закрыты. Ну, разве какой-нибудь полоумный хочет зашибить ночную
деньгу. Так придуркам не место в нашем городе, пойдем его
искать, а если такого не окажется, то у Петро дома бражка
доходит, принесем пару бутылей, а завтра и самогонки сварим, на
опохмелку.
Андрей ушел в спаленку и, не раздеваясь, завалился на кровать.
Печень ныла и ныла, проклятая. Проснувшись, он услышал в
соседней комнате голоса, открыл глаза и повернул голову в их
сторону. Вставать не хотелось, а сквозь полузакрытые шторки
почти ничего не было видно.
- Андрюха, давай вставай, отведаешь бражки - печень как рукой
снимет, точно. Коммерсанты, хреновы, все киоски позакрывали,
сволочи.
- Да ладно, пускай спит. Наливай.
Разговор, доносящийся до ушей Андрея, ужасно мешал, и, кроме
печени, разболелась еще и голова. В конце концов он стал
воспринимать все звуки как какой-то общий фон, прерываемый
раскатами смеха, когда казаки вспоминали, как в отместку
коммерсантам сожгли пару закрытых ларьков.
Сквозь этот гвалт Андрей услышал звонок, потом скрип
открывающейся двери, и новый поток приветствий вновь пришедшему.
- А, атаман! Проходи! Бражку будешь? Как дела? Что нового
сказали на сходе? Когда вернулся? Давай, садись рядом.
- Эх, хороша. Аж в нос шибает.
После приветствий разговор вошел в свое привычное русло, Андрей
совсем было заснул, как вдруг звук раскрываемых штор заставил
его насторожиться.
- Давно он у тебя?
- Да почти неделю, а что?
- Кто он тебе?
- Служили вместе, да он парень наш, что надо, хоть и писарем при
штабе служил, но и по горам здорово ходил, а сволочью никогда не
был. "Духами" на соседних койках спали. А тут вот в
Новороссийске отдыхал, когда вся эта каша заварилась, так
пешком, говорит, дошел. Он может.
- А стреляет как?
- Еще лучше меня. И по духовщине неплохо палил, а под дембель
проводил горную подготовку в полку, так успел настреляться из
чего угодно - сквозь его руки все батальоны проходили, взводного
какого-нибудь попросит и отрывается после карандашей.
- М-да.
- А в чем дело?
- Ориентировка пришла. Нам "Красная Армия" как бы до фонаря, но
стенка на стенку мы с ней не пойдем - покоцают за милую душу.
Передали сегодня, что парень один из-под Новороссийска
прорывался в нашу сторону, как раз неделю назад. Ну и дров
наломал - дай боже. Покрошил там кого-то, автомат спер, грузовик
угнал. Военные все в тайне держали, не хотели сор из избы
выносить - стыдно, наверно, что с одним обормотом справиться не
смогли. Машину позавчера нашли, возле НМ-а. Сегодня полкан на
сходе был. Злой как собака. Если это он - придется его выдать.
- Да ни за что!
- Тише, казак, ты на службе. Оружие у него есть? Вещи?
- Пустой он. Совсем без ничего пришел.
"Спасибо, Славка. Пусть я тебе о "стволе" ничего не говорил, но
сквозь рюкзак его можно было разглядеть, да и "лифчик" при тебе
вытаскивал". - Алкоголь как рукой сняло, и печень даже болеть
перестала.
- Ладно, пойдем к столу. Пусть проспится, а завтра с утра я с
ним поговорю. И если что - никаких разговоров. Дело серьезное, а
у нас перед военными и так грешков всяких хватает. Точка. Я
сказал.
Шторы снова сомкнулись.
"Слава богу".
Осторожно, чтобы не был слышен скрип пружин, под очередной
раскат смеха, Андрей сполз с кровати. Рюкзак стоял в углу за
шифоньером, достать автомат, привинтить к нему пламегаситель и
вставить магазин было делом пяти минут, после чего, открыв
окошко, вылез во двор, огородами ушел на другую улицу и через
полчаса уже был на станции, нашел какой-то состав, забрался в
первый попавшийся вагон, а потом все-таки срубился от выпитой
самогонки.
Проснулся от резкого толчка. Состав еще несколько раз дернулся,
перед тем как окончательно замереть. Было светло и более чем
жарко. Слюни так и текли. Железные стенки вагона раскалились
чуть ли не докрасна.
Больше всего Андрею хотелось, чтобы эта остановка была уже
где-нибудь за Ростовом. Он осторожно приоткрыл железные створки
и коротко зыркнул по сторонам.
Степь. Справа, по движению поезда, метрах в двадцати от насыпи,
стоял подбитый БТР. Горы на горизонте.
"Ага, Ростов. А Чечню не хочешь?"
Назад пути не было, и Андрей, собрав пожитки, покинул свой
"спальный вагон". От вчерашней пьянки не осталось и следа,
голова работала четко, но вихляющие ноги ее все равно опередили
и решили идти в направлении гор.
Все было предельно просто. На память пришел очередной армейский
случай.
Один душара, перед самой отправкой в Афган, дал деру из горного
центра. Полк сразу предупредили, на всех вокзалах поставили
патрули, но солдат не появлялся. И только через неделю один
бабай поведал офицерам о воине, встретившемся ему в горах и
рассказывающего, что он отстал от роты. Наивный бабай хотел
помочь бедному солдатику, а получилось наоборот, и через шесть
часов, глубокой ночью, того повязали на стоянке у киргизов.
Андрей, возглавлявший в то время "спасательную команду",
созданную после происшедшей за месяц до этого трагедии в горах,
тоже принимал участие в поимке "беглого каторжника", ощущал
холод и видел сияние ледников. На следующий день, совершая в
одиночестве трекинг по горам, вдруг понял, что, окажись солдатик
порасторопнее (тот прошел за неделю всего восемьдесят километров
по дну ущелья, которые можно было преодолеть ночью за трое
суток, а днем вообще поймать машину и проехать за два часа) и
перевали через хребет в Алайскую долину, до которой
оставалось-то пять километров (правда, перейти Алайский хребет
несколько сложнее, чем обоссать два пальца), то мог бы
скрываться там сколь угодно долго. Нанялся бы к тем же киргизам
и пас себе спокойненько овец на крутых склонах. Никто его там ни
в жизнь бы не нашел. А главное, никакой водки и прочей
бормотухи, свежий воздух,здоровая пища и послушные женщины.
Теперь, направляясь в сторону гор, Андрей руководствовался тем
же принципом: он в Чечне, границы ее наверняка хорошо
контролируются войсками, несмотря на всю неразбериху в стране.
Поэтому проще уйти в сторону гор, возможно, пересечь Кавказский
хребет и пробираться через Азербайджан или этой стороной уйти в
Махачкалу. После недавних событий особой разницы между
регулярной армией и боевиками он не видел.
Из вагона он постарался выбраться как можно незаметнее, скатился
с насыпи и перебежками добрался до БТРа. Тот стоял как видно
давно, не первый год. Краска осыпалась, вовсю цвела ржавчина,
кругом рос бурьян.
Примяв пятачок травы, Андрей снял рюкзак и вновь огляделся.
Нигде никого.
И он стал готовиться к предстоящему путешествию. В рюкзаке все
оставалось почти без изменений, разве что добавилась пара-другая
мелочей да набрал в последнюю минуту воды из колодца, полностью
обновив запас - двухлитровая бутылка, термос и фляжка - все те
же четыре литра. И много, и мало. Тем не менее, намочив носовой
платок, вытер лицо и шею. Платок сразу стал черным от угольной
пыли, которой с избытком хватало в вагоне.
Когда Андрей наклонился над рюкзаком, чтобы достать мешок с
одеждой, раздался резкий металлический звон, вздрогнув, он
схватился за автомат.
Тронулся состав, скрипя осями, набрал скорость и растаял в
восходящих потоках воздуха за горизонтом. Было жарко.
Андрей надел на голое тело легкую спортивную курточку, чтобы не
сгорели руки, шорты, так как за ноги он не боялся - те были
достаточно загорелыми, сверху курточки нацепил предельно
загруженный "лифчик", на ногах плотно зашнуровал полусапожки (в
кроссовках ноги устали бы значительно быстрее на каменистой
земле, по которой придется идти), наряд завершали обязательная
налобная повязка из футболки и темные очки.
Подствольник заряжен, патрон дослан в патронник, у пары гранат
ввинчены взрыватели. Подушечка "Dirol"а в зубы (удалось купить
блок в газетном киоске), рюкзак на спину и вперед.
Примерно через пять километров его путь преградила речка, на
переправу ушло около часа, а потом за весь день его опять
сопровождало солнце, от жгучих лучей которого некуда было
укрыться.
Горы приближались крайне неохотно. Казалось бы, совсем рядом,
только руку протяни, а словно мираж в пустыне - все отодвигаются
и отодвигаются. Ладно бы местность была ровной, так нет: низины,
холмики, русла пересохших рек, которые петляли, неожиданно
заканчиваясь капканами с отвесными стенками, осыпающимися под
его ногами. Приходилось возвращаться и искать другой путь.
В сумерках он остановился в одном из таких капканов, развел
костер, приготовил ужин, лег спать, даже не достав спальный
мешок, и поэтому проснулся ночью от холода. Часы показывали
половину третьего.
Спать почему-то расхотелось, и вообще какой сон, если зуб на зуб
не попадает. Андрей развел снова костер, вскипятил чай (спасибо
Славке, который успел-таки в один из коротких моментов
протрезвления сунуть ему в рюкзак мешок краснодарского чая,
собранного им самим на плантациях). Не торопясь выпил весь
котелок, собрался в мерцающем свете костра и отправился дальше.
Рытвин и колдобин стало меньше и, несмотря на темноту, идти было
значительно легче. И что самое главное - не мешало своими лучами
солнце, а взошедшая луна возвратила Андрея в мир черно-белого
кино, позволяя разглядывать камни под ногами. Вскоре начался
ярко выраженный подъем, выросший склон стал загораживать часть
звезд. Темп ходьбы снизился, но уже к шести часам Андрею удалось
добраться до первых зарослей кустарников. Светало. Одна за
другой пропадали в светлеющем небе последние, самые яркие
звезды.
Предполагая, что именно на этом рубеже должны стоять блокпосты
обеих противоборствующих сторон, он решил остановиться, чтобы не
наткнуться на полоумного часового, бдеющего в столь ранний час,
и немного поспать.
К полудню его разбудило вышедшее из-за хребта солнце. Глотнув
воды из горлышка бутылки, он двинулся дальше. Пока было можно,
шел по склону, ближе к гребню. Андрей думал, что внизу могут
быть солдаты, а наверху - боевики. И тех и других надо было
опасаться.
После двух часовых переходов он остановился на обед в попавшемся
на пути узком распадке. Хотя по дну и не бежал ручеек, но стены
распадка были очень крутыми и солнце не доставало до дна своими
лучами.
Когда ложка вовсю зазвенела о стенки банки, с внешней стороны
раздался резкий, гортанный возглас. Рука на секунду замерла, но
потом все-таки достигла рта, и только потом Андрей медленно
поднял глаза в ту сторону, откуда послышался окрик.
У входа в распадок стоял боец, примерно в таком же наряде, как и
он сам. Автомат смотрел в его сторону, но стволом ближе к земле.
"АКС" Андрея находился в полуметре, но воспользоваться им не
представлялось никакой возможности, надо было решать возникшую
проблему мирным путем.
Если в Азии можно было сказать при такой встрече "Салям", то что
полагается говорить на Кавказе, Андрей не знал.
"Ладно, была не была".
- Салям, заходи, гостем будешь.
Русская речь заставила ствол заметно приподняться, но Андрей уже
протягивал пришедшему котелок с чаем.
Непонятно откуда на ум пришла фраза:
- Чай чичмя кирякма?
Что она обозначала, он сам толком не знал.
"Сын Аллаха" несколько оторопел и продолжал стоять, держа ствол
автомата приподнятым.
Видя, что противостояние затягивается, Андрей поставил котелок
на камень ближе к бойцу и принялся доедать кашу.
Пришелец сказал что-то еще, судя по интонации - выругался. Набив
полный рот, Андрей, с трудом проглатывая комки, ответил:
- Ничего не понимаю. Чаю лучше попей, а то остынет.
Воин пробормотал пару слов, медленно подошел, задвинул автомат
за спину, придерживая его локтем. Андрей вновь протянул ему
котелок, тот совершил "омовение" лица сложенными ладошками,
произнес уже что-то более членораздельное:
- Аллах акбар.
- Акбар, акбар, - повторил Андрей, проглатывая последний сухой
комок. - Кашу есть будешь?
Чеченец не торопясь сделал пару глотков, внимательно оглядел
Андрея и его снаряжение.
- Тебя как завут? Куда идешь? - его русский был довольно
правильным.
- Андрей я. Домой вот иду.
- Далеко?
- Да нет, тут рядом - в Екатеринбург.
- Шутник. А пачему через Кавказ?
- Под Новороссийском отдыхал, уже собрался домой лететь, а в
самолет не пускают: говорят, багаж негабаритный. - Андрей кивнул
на "ствол".
- Автомат откуда?
- У солдата попросил.
- И тот сразу отдал?
- Вопросов сколько... Да нет, сначала не хотел.
- А потом захотел?
- Потом спрашивать не у кого было. Слушай, давай о погоде
поговорим, смотри какое небо синее, облака жутко красивые, а то
все про солдат да про солдат. Они мне и так уже надоели.
Как потом оказалось, Андрея спасла случайность, если можно
назвать случайностью его привычку завязывать футболку на голове,
и то, что все футболки у него были зеленого цвета.
Зеленая повязка - знак борьбы за "дело Аллаха" по победного
конца. А он об этом ни разу и не задумался. В голову даже не
приходило, хотя столько раз по телевизору видел чеченских
боевиков с зеленой повязкой на голове.
Кацо оказался неплохим парнем, от обеда не отказался, хотя
больше слушал Андрея, чем говорил сам. А Андрей, которому не с
кем было поделиться мнением о всем происходящем, достаточно
откровенно излагал свою точку зрения, суть которой сводилась к
древней поговорке: "не плюй в колодец, особенно в чужой". Жить
надо мирно, но свой автомат он никому не отдаст.
Из того немного, что рассказал Кацо, Андрей узнал, что тот ходил
в разведку, а сейчас возвращается обратно к своим. Где находятся
свои, впрочем, не сказал, но предложил идти вместе.
- Пошли. К тем мне все равно дороги нет. - И Андрей похлопал
ладошкой по цевью.
Кацо пер в гору, будто спускался в долину, лосяра чертов. Андрею
с его поклажей при всем желании за ним было бы не угнаться, а от
пота не спасала теперь даже повязка на голове.
Шли молча, да Андрею было не до разговоров - дойти бы. Кацо
скоро понял, что силы не равны, пошел тише, но нет-нет, а
срывался с места, забегал вперед и вверх, в сторону хребта,
словно что-то выглядывая. Помочь нести рюкзак не предлагал, а
Андрей, поступи такое предложение, наверно, и не отдал бы.
Только один раз Кацо спросил:
- Что у тебя там такое тяжелое?
- Домик. Знаешь, я как улитка, все свое ношу с собой. Путь-то
неблизкий.
- Сигарет нет?
- Не курю.
- Эй, Аллах!
"Что, на самом деле так тошно без табачного дыма? - Никогда не
куривший Андрей понять страданий курильщиков был не в состоянии.
- Это, наверно, как с похмелья. Постой. С похмелья часто вообще
на бутылку даже из-под кефира смотреть тошно."
- Dirol хочешь?
- Нэт!
Больше не разговаривали. И не останавливались на отдых. Андрей
плелся из последних сил, время приближалось к шести, путь теперь
все время вел вверх, в сторону приближающегося гребня. Наверху
Андрей решил твердо остановиться на передых. Ну его к черту,
этого Кацо. Перед глазами плотной стеной стоял розовый туман.
Взойдя на гребень, Андрей увидел поджидающего его чеченца. Тот
сидел на камне, положив автомат на колени.
Наконец-то рюкзак скинут со спины. Блаженство! Словно крылья
выросли. Свежий ветерок обдувает лицо. Постой. Не только лицо,
но и промокшую на спине футболку. Ну, ни минуты покою! Пришлось
снимать "лифчик", футболку, искать ей замену в рюкзаке. Хорошо,
тот на молнии - возиться долго не надо. Нет. Все равно кайф. А
вид-то какой. Прелесть. Внизу "марево долин", покрытых
голубоватой дымкой, дальше поросшие лесом склоны, еще дальше
они, на перевале, в окружающем их каменном царстве, выше - белые
шапки вершин.
"Эх! Бросить бы все к черту и взобраться на парочку-другую! Лет
пять как последний раз в горах был. Тоска. Вон их тут сколько.
Ходи да ходи. Главное - рядом, подходы короткие. Взошел на одну,
спустился - завтра же можно на другую".
Андрей мысленно наметил три-четыре наиболее понравившихся и
посильных для него маршрута, определяя категорию, характер
рельефа, возможные опасности, пути схода лавин, камнепадов.
Из мечтаний его вывел Кацо.
- Красиво, да? Ладно, ты не на горы смотри. Вон аул, куда идем.
На той стороне, метрах в пятистах ниже по вертикали и километрах
в двух дальше по склону, в небольшом цирке, завершающем соседнее
ущелье, были плотно рассыпаны десятка три домов. Дороги к ним
снизу видно не было, только серпантин тропы и цепочка деревянных
столбов, выходящих из леса и одиноко протянувшихся по крутому
склону, ведущему к деревне.
- Отдохнул? Пошли дальше.
Если честно, то залезать "под рюкзак" не было никакого желания,
но идти предстояло вниз, можно и потерпеть. Идти-то минут
двадцать-тридцать. Только солнце, спускающееся с вершин в
долину, светило сбоку и слепило правый глаз. Очки были
бесполезны. Вот если б были "закрылки" по бокам, да где их
взять.
Произошедшее вслед за этим Андрей вспоминал смутно.
Сначала со стороны солнца, как ему показалось, мелькнули две
мушки, от которых захотелось отмахнуться рукой, затем две
огромных тени накрыли их, пронеслись в сотне метров выше
перевала, опрокинув с ног хлопком воздуха, до фиолетовых искр в
глазах ударившим по барабанных перепонкам.
Не замечая рюкзака за спиной, Андрей стоял на пошатывающихся
ногах, прижал руки к ушам и смотрел на то, что несколько секунд
назад было аулом.
Новый хлопок был ослаблен ладонями, и он смог устоять на ногах и
увидеть, как там, впереди, появляются всполохи земли и огня. Уже
потом дошел звук.
Сколько все это продолжалось, Андрей не представлял. Может,
секунду. Может, вечность. Он очнулся сидящим на камне у тропы.
Рюкзак все еще был за спиной и первым делом он его снял. Потом
поднял автомат и прислонил его к рюкзаку.
Кацо до сих пор лежал на земле. На подгибающихся ногах Андрей
преодолел разделяющие их три-пять метров. Воин Аллаха упал очень
неудачно - головой прямо на камень. Текла кровь.
Андрей присел на корточки и, взяв руку, нащупал пульс.
"Как там, в "Буратино": "Пациент скорее жив, чем мертв".
Поднялся на ноги, вернулся к рюкзаку, достал бутылку с водой,
бинт и йод. Привычка брать с собой в путешествия, в том числе и
на море, минимальный запас медикаментов не пропала за те десять
лет, как он уже не занимался скалолазанием.
Открутив крышку, приставил бутылку к губам Кацо, слегка
наклонил. После трех-четырех секунд тот сделал первый глоток и
приоткрыл глаза. На его попытку встать Андрей сказал:
- Лежи, лежи.
Рана на голове оказалась не такой уж и страшной. Кости остались
целы, пострадала только кожа, но пострадала хорошо.
- Садись.
Бинт был нестерильный, без упаковки. Отмотав немного, Андрей
оторвал два-три внешних слоя и выбросил. Отмотал еще с полметра,
оторвал и намочил водой из бутылки.
- Терпи, казак, сейчас буду промывать.
Помогая смоченным бинтом и потихоньку лья воду, обработал рану.
- Слушай, ты какой шампунь предпочитаешь: Head and Shoulders или
Jonson's baby?
- Что?
- Я говорю, йодом сейчас голову мыть буду. Маму мою не ругай,
хорошо?
Правильно он сделал потом "чепчик" или нет - проверить было
некому. Основам оказания первой помощи в горах его учили
тринадцать лет назад то ли в спортивном, то ли в альплагере, не
так уж и далеко отсюда - в Цейском ущелье. Много времени прошло,
можно и забыть без опыта-то. Оно и хорошо, с одной стороны, что
опыта нет, а с другой надо было бы помнить.
"Бинт короткий! Ладно, больше все равно нет. Да, вроде кровь
остановилась, лишь бы грязь в рану не попала".
- Ну, все. В следующий раз в разведку пойдешь - каску надень или
подушку подстели, когда падать будешь.
Сам Андрей избежал травмы головы благодаря рюкзаку - основной
удар принял он, смягчив падение своего хозяина. В нескольких
местах ткань протерлась от удара о камни лежавших с внешней
стороны гранат.
Он так и сел.
"Мать моя женщина."
На голове количество седых волос, должно быть, резко возросло.
"Слава Богу, не взлетели. Ты подожди нас еще немного, а лучше
подольше. Если будет скучно - разложи пасьянс. Мы придем - можно
и "пульку" будет расписать".
Кацо в себя все еще не пришел и сидел на камне, словно истукан.
Капля воды висела на подбородке.
Было два варианта дальнейших действий. Первый - оставить Кацо
здесь, а самому спуститься к аулу. Второй - спуститься к аулу
вместе. В пользу первого варианта было то, что при сотрясении
мозга, которое наверняка получил воин, двигаться нельзя. В
пользу второго - без Кацо, после бомбардировки аула, его замочат
без всякого голосования. И правильно сделают.
- Ты как? Идти сможешь? Может, кто в живых остался. Надо помочь.
Кацо подпрыгнул, словно под камнем была пружина, но тут же
завалился на тропу.
На приведение его в чувство ушли остатки воды.
- Будь другом: не делай резких движений.
Андрей взвалил рюкзак, взял под мышки Кацо, сунул тому в
свободную руку автомат, чтобы опираться о землю, пошел с ним
вниз.
Через десять метров ему почудился звук летящей стрекозы.
"Откуда она здесь? Вертушки!"
На их счастье, около тропы хватало достаточно больших камней, за
которыми можно было укрыться.
Сначала показалась пара "двадцать четверок", летящих вровень с
ними. Андрею было видно, как один из пилотов наклонился вперед,
переводя вертолет в пологое пике. По бокам вспыхнули язычки
пламени, и ракеты пошли к цели. Пройдясь над аулом, вертолеты
развернулись и зависли по сторонам ущелья. Снизу к ним уже
подлетала четверка Ми-8, которые, с трудом преодолев крутой
подъем перед аулом, не глуша моторы, сели на ровную площадку. Из
"вертушек" посыпались солдаты. Часть сразу отбежала в сторону и
заняла круговую оборону, другая стала выгружать из вертолетов
массу всякого снаряжения. Как только разгрузка закончилась,
Ми-восьмые поднялись и ушли вниз. Почти сразу же вслед за ними
двинулись "двадцать четверки".
Кацо опять отключился, Андрей снял висевший на нем бинокль и
стал наблюдать за действиями десанта.
Поставили десяток солдат охранять груз, остальные разбились по
двое и пошли прочесывать развалины. Судя по тому, что
впоследствии раздалось всего два-три выстрела - бомбардировка
прошла удачно. Охранники время зря не теряли и установили "Утес"
и АГС. Четверо солдат отрывали для них огневые позиции. Было
похоже, что это не те "оловянные солдатики", с которыми Андрею
пришлось встретиться по дороге на Краснодар. Ребята воевали и
хорошо знали свое дело.
Лишний раз убедиться в этом ему пришлось раньше, чем он
предполагал. В ауле произошло какое-то новое движение, бойцы
вдруг залегли, что самое неприятное, стволами в их сторону.
Заработал "Утес".
Андрей заметил сначала отлетающие от пулемета гильзы, затем до
него дошел звон разлетающихся на крошки камней и только потом
звуки выстрелов. Хотя первая очередь и прошла довольно далеко,
приятного было мало, и Андрей поспешил совсем спрятаться за
камень.
"Черт! Бинокль!"
Это было единственное объяснение того, что их заметили. Солнце
светило почти прямо в глаза Андрею и, понятное дело, могло
пустить солнечный зайчик от стекол бинокля. Расстраиваться было
поздно.
"Надо уходить. За перевал и по той стороне вверх".
- Кацо, Кацо. - Андрей осторожно потряс чеченца за плечо, чтобы
тот снова не подскочил.
- Да, чего?
- Надо уходить, нас заметили! - Последнее можно было и не
говорить. Ударившие недалеко пули ввели Кацо в курс дела.
- Эй, шайтан! Они далеко?
- Пока в ауле. Вертушки ушли, "Утес" бьет - двенадцать и семь.
Перебежками до перевала доберемся, а там вверх по гребню. Может,
уйдем. Фора - минут сорок, час от силы. Как себя чувствуешь?
- Нормально.
- Давай, я из подствольника стрельну подальше и рванем.
Без воды рюкзак весил килограмм пятнадцать и сел великолепно,
особенно после того, как Андрей застегнул поясной и грудной
ремни.
Дальность стрельбы из подствольника была где-то метров
четыреста, плюс то, что Андрей собирался стрелять под гору. До
аула два километра, получалось, что звук от разрыва гранаты
придет к солдатам примерно на три-четыре секунды позже, чем до
них.
- По сигналу. Готов?
- Готов, готов.
Андрей посмотрел на Кацо.
"Смутно верится. Ладно, лишь бы добраться до перевала, там
что-нибудь придумаем".
Прислонив автомат прикладом к земле, выбрал направление и нажал
на спусковой крючок. После разрыва выждал рассчитанное наспех
время.
- Вперед!
До перевала было метров двадцать, это вниз казалось, что их
меньше в два раза, а вверх - в два раза больше. Сначала Андрей
хотел двигаться перебежками, но Кацо шел вяло, тропа была узкая,
и, чем ближе к гребню, тем меньше на ней было камней, за
которыми можно было бы укрыться.
Андрей ясно представлял свой ярко-синий рюкзак, колышушийся на
фоне серых камней. Это ничего, что от аула два километра:
прицельной дальности у "Утеса" хватит.
Две секунды у них было чисто рефлекторных - отвлечет внимание
разрыв гранаты, секунда - сработает боковое зрение у
пулеметчика, и тот пошлет очередь без изменения прицела,
секунду-полторы летят пули. Ну, максимум секунд пять. И то, при
таком расстоянии разброс пуль должен составлять приличную
величину, вполне вероятно, большую, чем они смогут преодолеть за
это время.
Пять секунд закончились метров через семь, когда Кацо не смог
залезть на "ступеньку" в метр высотой. Андрей был всего в метре
позади его, но эта секунда, пока он обгонял воина и запрыгивал
наверх, напомнила ему что-то тягучее, как немного подсохший
резиновый клей. Когда он протянул Кацо руку, то краем глаза
увидел всплески огня, вылетающего из пулеметного ствола. После
"ступеньки" силы Кацо почти полностью оставили, Андрей вовремя
успел подхватить его под мышки и поволок дальше. Хорошо хоть
ноги тот переставлял сам.
Пули прошли совсем рядом, каменные брызги веером ударили по
лицу. Вспомнилось множество книжек о восхождениях на Эверест,
когда альпинисты писали одно и то же: "Каждый новый бугор мы
принимали за вершину". Сейчас было примерно так же, несмотря на
несоразмерность в абсолютных высотах и длительности маршрутов.
Когда перевал был уже под ногами, Андрей подтолкнул Кацо вперед,
так как вдвоем было не пройти, и точно прыгнул, влекомый
неведомой силой, едва успел выставить перед собой руки и при
этом еще и не упасть на Кацо.
"Слава богу, прорвались".
Пули, ударяющие по камням на той стороне перевала, какое-то
время нарушали идиллию, созданную заходящим солнцем, оранжевыми
отблесками окрасившим вершины гор и их склоны.
Может быть горы и были погружены в свою идилию, но Андрею было
не до того. Первым делом он снял рюкзак и обнаружил, что его
верх разорван пулей. По счастью она только задела ткань, а не
попала внутрь, тем более в него самого.
"Ничего страшного, потом зашью".
Погони сегодня он не опасался.
"То, что бойцы могут добраться до перевала за час, еще ничего не
значит, главным образом из-за того, что в ауле уже сумерки, на
перевале они начнутся через полчаса, а через час наступит ночь,
и, если луна не взойдет к тому времени - преследующим придется
остановиться: ну не полные же они дураки, чтобы освещать себе
дорогу фонариками. К тому же где гарантия, что "моджахеды", то
есть мы, не устроим им засаду? По причине темноты вертушки тоже
не прилетят. Значит, в лучшем для них случае, погоня начнется
только утром. Теперь дальше: уверенности, что соседнее ущелье не
прочесывается, нет никакой, значит выход один - идти вверх. Идти
прямо сейчас, чтобы до полной темноты подняться как можно выше.
Рельеф здесь несложный: скал пока нет, только камни, которые
можно обойти, а дальше видно будет. Воду бы только найти. Одна
проблема - Кацо. Ему вообще лучше не двигаться - что-то он
совсем плох, если "сдыхает" после пяти метров".
Вместе с тканью разорвало и пустую бутылку из-под "Пепси".
Жалко, но пришлось ее выкинуть.
"Уж лучше бутылка, чем что-либо еще другое".
Перед отправлением в дальнейший путь Андрей решил оставить
"подарок", наподобие того, что устроил на гребне перед
Краснодаром: привязал гранату на перевале, между камней.
Потом Кацо. Тот был в полуобморочном состоянии. Разрешил себя
поднять, взять под мышки и повести с собой. Более того, он шел
почти самостоятельно, Андрею приходилось только выбирать путь и
подталкивать Кацо в нужном направлении.
Примерно через полчаса стало темнеть, как ни старался он
подняться сегодня как можно выше, солнце убегало за далекий
склон быстрее, чем они поднимались, за ускользающей от них
границей между днем и ночью. Пока еще было можно, Андрей решил
подыскать место для ночлега среди тех редких клочков
кустарников, что еще попадались на их пути.
"Холодно только будет - хоть и начало августа, но высота за два
с половиной километра. Километром выше снег уже должен лежать".
Воды не было, есть всухомятку абсолютно не хотелось. Андрей
расстелил между двух больших валунов спальник, уложил в него
Кацо, при этом тот что-то пробормотал. Потом взобрался на
гребень, осторожно посмотрел в бинокль в сторону аула. Темно.
Ничего не видно.
"Утро вечера мудренее".
Спустился к Кацо, проверил автомат, перезарядил подствольник и,
завернувшись в одеяло, лег спать. Долго не засыпалось, ворочался
лежащий рядом Кацо, потрескивали цикады. Высоко в небе светили
звезды, свысока смотря на все перипетии человеческих судеб.
Ночью Андрей почти не спал, часто просыпался, вслушаваясь в
шорохи ночи, в шум ветра, шевелящего ветки барбариса, в шелест
камней, невзначай потревоженных каким-нибудь грызуном. Несмотря
на все свои опасения, застыл не очень - от холода спас лежащий
рядом Кацо. Все-таки вдвоем гораздо теплее, чем одному. И на
удивление хорошо выспался, окончательно проснувшись часов в пять
утра. Сходил отлить, а когда вернулся, то застал бодрствующим и
Кацо.
- Доброе утро.
- Салям.
- Как самочувствие?
- Нормально. Где мы?
- Чуть выше перевала, метрах в ста.
- А аул?
- Сходи посмотри на гребень, только осторожно, чтобы не
заметили.
Вместе они вылезли на хребет и постарались разглядеть, что
делается в ауле. Но видно ничего еще не было, тем более, что аул
распалагался на дне ущелья, куда рассвет должен был попасть не
раньше, чем часа через два.
- Ладно, давай пойдем дальше, а потом, когда рассветет посмотрим
снова. Я тут решил подняться по гребню вверх и уйти на ту
сторону. Как на это смотришь?
- Нормально. Тем ущельем, по которому шли вчера, идти нельзя -
прочесывают, шакалы. Пошли.
Сжевали всухомятку по банке каши, Андрей сложил рюкзак, и они
продолжили свой путь. Кацо шел сам, но уже не пер как паровоз,
часто останавливаясь и обхватывая при этом голову обеими руками.
За два часа ходьбы прошли всего около пяти километров,
поднявшись при этом метров на сто-двести. Подъем был пологим,
мешались только камни. Когда из-за хребта на востоке появились
первые солнечные лучи, остановились на большой привал и
взобрались на гребень. Поочередно долго рассматривали аул в
бинокль. Изменений произошло мало. Воины дооборудовали позицию
для пулемета и гранатомета, поставили за разрушенной саклей
палатку. Место костра можно было угадать только по
поднимающемуся вверх воздуху. Вообще до аула теперь было даже
ближе, чем с перевала, только они смотрели на него уже с другой
стороны, обращенной к одному из меридиальных кавказских хребтов.
Минут через пять на тропе, ведущей к перевалу, они заметили
перебегающие от камня к камню фигурки, смутно различимые в
утренней тени. Всего порядка десяти.
"Не было печали".
Опасаться, что солдаты взберуться к ним с той стороны, по
которой идут, было нечего - западный склон слишком крутой, в
отличие от восточного, но расслабляться не приходилось, фора
была слишком невелика, и если к этим десяти преследователям
присоединятся те, что прочесывают ущелье, по которому они шли,
то мало не покажется, да и Кацо неважно себя чувствовал. Так что
после увиденного пошел все-таки быстрее.
Примерно через полчаса до них докатился разрыв гранаты.
Андрей вздрогнул от испуга, сжался в комок, но почти сразу же
расслабился и улыбнулся.
- "Подарок" сработал.
В десять часов остановились на отдых и взобрались на большой
валун, с которого открывался замечательный вид на всю округу.
Воздух был свеж, и прохладный ветерок приятно обдувал лицо,
высушивая грязные потеки пота, перемешанного с пылью.
Было похоже, что их план уйти вверх к меридиональному хребту был
разгадан: снизу, широким веером поднимались солдаты. Довольно
много. Расстояние определить было трудно, но значительно выше
места их ночевки. А может, Андрей был слишком большого о себе
мнения, и это завершалась операция прочесывания.
- Дальше не пойду. Уходи. - Решение Кацо было полной
неожиданностью для Андрея.
- Брось, пошли вместе.
- Уходи, это моя война. Сейчас напишу записку, если дойдешь до
Махачкалы - передашь по адресу, там сестра с мужем живет. Они
помогут, если что понадобится. - Он достал из внутреннего
кармана блокнот, начеркал что-то на одном листочке, вырвал его и
отдал Андрею. - Уходи. Дойдешь - расскажи все сестре, ее Агуль
зовут.
Спорить Андрей не стал и где-то даже обрадовался: вдвоем от
погони им было не уйти - Кацо сильно сдал. Сотрясение мозга за
полдня не проходят. Но и оставлять парня, пусть даже совсем
незнакомого, зная, что через полчаса-час его уже не будет в
живых - было тяжело и неприятно. Обнявшись на прощание Андрей
положил на камень две последние "лимонки" и пошел прочь.
Пик, в который переходил гребень, ведущий его наверх, Андрей
оценил примерно в три с половиной километра, перевал рядом с ним
- в три. Очень хотелось подняться на вершину, и совсем не из-за
спортивного интереса: сверху можно будет наметить дальнейший
путь, а может, и найдется немного снега.
"Много мне не надо. Только поесть и наполнить оставшиеся
емкости. Сколько же туда идти? Еще так далеко".
Между тем подъем стал значительно труднее. Все время приходилось
выискивать путь среди поднимающихся словно на дрожжах скал. Это
не был еще один сплошной монолит, и хотя по альпинистской
квалификации скалы с трудом тянули на "троечку", но были ужасно
неудобны для преодоления: сплошь куски сухой земли, по которым
скользят полусапожки, и мелкие и большие, но все как один,
колючие, кустарники, и сами скалы, постоянно остающиеся у него в
руках обломками "живых" камней. Приходилось выбирать между
скалами - грудой разваливающихся камней, и проемами между ними,
заросшими колючей растительностью. Пару раз пришлось
останавливаться и возвращаться обратно, отыскивая другой путь.
Во время второго раздумья, куда направить свои уставшие ноги, до
Андрея донеслись звуки автоматной стрельбы и разрывов гранат.
- Следующая очередь - моя.
Стрельба велась примерно в километре от него, следовало бы
поторопиться.
Андрей плюнул на все и полез по скалам, мало заботясь о выборе
пути. Помогло, и он за пять минут сумел преодолеть неприятное
место, правда, звук сорванных его ногами камней разносился
далеко вокруг, сравниваясь по производимому шуму, с грохотом
доносящегося боя.
Автоматные очереди и взрывы гранат продолжались минут
пятнадцать.
Выше преодоленного пояса разрушенных скал был небольшой выкат,
устеленный мелкими и крупными камнями. Ноги проваливались порой
по щиколотку и скользили вниз. Андрей взмок буквально на ровном
месте, наконец и эта преграда осталась позади и перед ним вырос
скальный бастион, словно исполинская ступень, высотой около ста
метров.
Андрей оглянулся. Преследователей, если они еще продолжали
погоню, скрывал выступающий склон. Недолго думая он снял с себя
рюкзак и убрал в него автомат. Пламегаситель, конечно, опять не
вошел, но теперь это мало его заботило. Затянул потуже шнурки,
перевязал повязку на голове, надел рюкзак и подогнал лямки.
"Вроде все в порядке. Ну, с Богом".
Хотя на этих скалах было меньше кустарников и осыпающейся земли,
по ним приходилось уже не идти, а лезть. Преодолевая не "за
метром метр", а отвоевывая сантиметр за сантиметром,
останавливаясь, сдувая пыль с зацепок, осторожно бросая вниз
отвалившийся и оставшийся в руке камень, расклиниваясь в
какой-нибудь трещине рюкзаком и отдыхая короткие мгновения.
Через пятнадцать метров руки в конец "забились", стали будто
деревянными, пальцы разжимались сами собой. На счастье попался
небольшой кулуарчик, внизу которого можно было присесть,
потрясти уставшими руками.
Кулуарчик был крохотный, скорее широкая щель, и Андрей пошел по
нему в распор, опираясь руками и ногами в разные его стороны,
словно шагал по двум стоящим рядом лестницам. Но когда кулуар
"растаял", Андрей долго промучался, переходя на плоскую скалу.
Хороших опор для рук не было, а если убрать одну из широко
расставленных ног, то сразу терялось равновесие, надо было
правильно организовать движение тела, переместиться вбок резко,
но при этом в конце траектории полностью погасить инерцию и
четко встать, "зафиксироваться" на узенькой полочке, учтя при
этом вес рюкзака, сместившего привычный центр тяжести. Как ни
откладывал Андрей этот шаг, но он понимал, что чем скорее его
сделает, тем лучше - ноги и руки уставали от постоянного
напряжения. Внимательно изучив то место, куда следовало встать,
представил свои движения, потом закрыл глаза и, как учил тренер,
"прокрутил" движение с закрытыми глазами. Открыл глаза и почти
сразу же сделал этот шаг. Со стороны могло бы показаться, что
ничего сложного и не было, но это в беге тебе всегда известно,
куда ставить ногу, а в скалолазании каждый следующий шаг -
небольшое откровение судьбы, о котором хотя и забываешь, как
только нога снова идет вверх, но которое откладывается в
"моторной" памяти на всю жизнь.
Перейдя на скалу после кулуара, Андрей облегченно вздохнул,
вытер пот с лица и полез дальше. Нельзя сказать, что лазание
стало легче, но как-то спокойнее, без значительных эксцессов.
Просто надо быть очень внимательным, и только.
Скоро или не очень стенка прервалась, предоставив Андрею
возможность снять рюкзак и передохнуть. Пока он лез по скале,
свежесть легкого ветерка не ощущалась, но теперь, остановившись,
сразу захотелось накинуть на себя что-нибудь потеплее.
Считать безопасным пологий травянистый, усеянный камнями склон
шириной два-три метра между двумя почти отвесными стенками -
внизу и вверху - было бы неправильно, и Андрей знал это.
Осторожно сняв рюкзак, он пристроил его, достал курточку и
посмотрел назад. Да, сто метров в преодоленной им скале было. Но
спуститься по ней он бы не смог. Еще ниже, на полосе разрушенных
скал, двигались маленькие человечки. Штук двадцать. Наверно,
можно было бы поиграть с ними в войну, тем более, что они были
как на ладони и перепад в высоте почти уравнивал шансы обеих
сторон, и даже непоятно, на чьей стороне был перевес, учитывая,
что солдаты могли достать до него только автоматным огнем, тогда
как Андрей мог закидать их гранатами из подствольника. С другой
стороны, если начнется бой, это будет означать продолжение
погони, а так солдаты, подойдя к стенке могут, если и не
повернуть назад, то по крайней мере остановиться и ждать
указаний от начальства. В случае же если они все-таки полезут
вверх, то снять их на скале будет значительно безопасней, так
как ответить огнем на огонь им будет невозможно: или держаться
за скалу, или стрелять, падая вниз.
Пораскинув мозгами Андрей спрятался за ближайшим камнем,
подложив рюкзак под спину. Пока солдаты еще не подошли к скале
можно было расслабиться и отдохнуть.
"Пить только хочется, а так жить можно. А воздух-то какой! Хоть
запечатывай в бутылки и продавай".
Лежать было удобно и вполне безопасно, только для того, чтобы
посмотреть вниз, где там его преследователи, приходилось
осторожно подползать к обрыву и смотреть вниз. А те подходить к
скале не торопились, подозревая засаду, но укрытий внизу совсем
не было, и воины в конце концов собрались под скалой, закурили,
расправили плечи и закинув высоко голову жадно пили воду. Потом
собрались в кружок и стали обсуждать ситуацию, но, несмотря ни
на что, охранение организовать не забыли.
"Сейчас бы гранату кинуть - и все проблемы сразу решатся. Ладно,
пусть живут пока".
Подойдя к стенке, первым делом воины связались с начальством, и
до Андрея доносились их безуспешные поначалу попытки сделать
это.
"Связь за десять прошедших лет нисколько не изменилась. Горы,
туды их в качель".
Связавшись, доложили обстановку, развели костер, приготовили
обед и стали оборудовать наблюдательный пункт. Место было для
него самое что ни на есть подходящее - обе долины как на ладони.
У самой скалы раскинули две плащ-палатки, закрепив их с помощью
веток кустарника, устроили навес. Откуда-то снизу слышалась
отдаленная стрельба, но их это не касалось, для них в войне
наступил небольшой перекур. Лезть на возвышающуюся перед ними
стенку желания не было никакого, да и лазить по скалам никто их
и не учил. Это по склонам гор они бегали как серны, а скалы и
видели живьем пару-другую раз, вот и все. Два солдатика, маясь
от безделья, попробовали было пойти вверх, но преодолев метров
пять, спрыгнули вниз - лезть вниз было страшно.
Андрей внимательно следил за этой попыткой и даже придвинул
поближе к краю автомат, но, когда воины спрыгнули, облегченно
вдохнул и стал собираться продолжить свой путь. Ага, не тут-то
было. Хотя терраска, что дала ему приют и должна была вывести на
перевал, поросла травой, но при первых же шагах из под-ног
Андрея поле-тели вниз непонятно откуда взявшиеся камушки, с
грохотом и свистом пронесшиеся по скале вниз. И почти сейчас же,
словно эхо, прогрохотала автоматная очередь.
Воин, выпустивший очередь, действовал чисто рефлекторно -
реакция на резкий звук. Потом все, кто стоял внизу, задрали свои
головы кверху и стали обсуждать, что это было такое: боевики,
бараны или камень упал сам собой и потревожил другие. К тому
времени, как они достали бинокли, Андрей лежал, распластавшись
на полочке.
"Если они и дальше при падении каждого камушка будут пялиться в
бинокли, то стоя передвигаться нельзя, а ползком добираться до
перевала что-то не улыбается. Придется ждать темноты".
День тянулся ужасно долго, особенно если учитывать то, что почти
сутки во рту у Андрея не было ни капли воды. Как назло, небо
сияло изумительной по красоте синевой с ослепительно белым
диском солнца посередине. Он знал, что часто после обеда в горах
идут дожди, а тут ни малейшего намека даже на облачко. Не то
чтобы пот с него ручьем лился, но жарко было по-настоящему, как
никогда не бывало. И солнце палит, и укрыться некуда, и
двинуться нельзя. Удалось вернуться на прежнее место, сесть и
спрятаться за камнем. Больше жары и жажды Андрея мучила полная
неподвижность. Сначала через десять минут, потом все чаще и чаще
задница требовала перемены положения. Помучавшись примерно час,
он достал коврик, подложил под себя. Помогло мало. Во-первых,
задница все равно уже отсиделась, а если лежать, то "пена" сразу
же покрывалась его потом. Пришлось достать еще и одеяло, но
шерсть ужасно кололась. До него доносились отдаленные обрывки
разговоров находящихся внизу солдат, смех и, даже запах сигарет.
На войне как на войне.
Когда сумерки преодолели угасающий под их натиском дневной свет,
Андрей двинулся к перевалу. Теперь солдаты не рассмотрели бы его
даже в бинокль, если только у них не было с собой приборов
ночного видения, а он мог еще разглядеть куда идти и за что
придерживаться руками. Возможно, днем тут и могли разъехаться
два велосипедиста, а ночью и одному терраска казалась чересчур
узкой.
"Это не ночь, а мрак кромешный".
Пробирался, что называется, наощупь, при каждом шаге рискуя
загреметь вниз. Пока же вниз срывались только камушки. Ночь
принесла с собой и холод, нагретые за день скалы остывали,
трескались, камни падали вниз и без помощи Андрея.
"Не зря внизу был вынос. Если солдаты с нее не ушли - мало им
сейчас не покажется".
Оно, конечно, можно было переждать часок-другой, пока камнепад
не утихнет, но как быстро он выйдет на перевал, Андрей не знал.
К тому же остаешься ты на месте или идешь - камни все равно
падают, разве что удалось бы найти какое-нибудь укрытие.
Чтобы хоть как-то себя обезопасить Андрей остановился, на ощупь
достал из рюкзака полотенце, соорудил на голове что-то
напоминающее чалму.
К одиннадцати взошла луна. За последние два дня она заметно
"похудела", но светила неплохо, вот только невесть откуда
налетевшие облака стали все чаще и чаще загораживать лунный свет
своими телесами. Подул ветер.
Ближе к перевалу скалы отошли, стали менее крутыми, терраска
разошлась и исчезла, превратившись в травянистый склон. Тучи
окончательно закрыли луну, ветер так же внезапно стих, и пошел
дождь.
"Этого еще не хватало, - подумал Андрей, когда первые робкие
капли упали ему на лицо. - Где же ты днем-то был, дорогуша?"
По горлу как будто рашпилем прошлись. Когда дождь пошел
посильнее, Андрей остановился, достал подкотельник и, вытянув
руки, подставил его под струи дождя, набрав воды на глоток. Вода
была холоднющей - зубы заломило, а в горло как бы и не попало
ничего. Окончательно промокнув и закоченев от холода и сырости,
набрал воды побольше и сделал вторую попытку напиться. Горло
словно разрезало, по животу растеклось что-то холодное, и Андрей
понял, что совсем застыл.
Попробовал идти дальше и на первом же шагу поскользнулся и упал,
сильно ударившись голенью о камень. Пришлось отомкнуть приклад у
автомата и идти, опираясь на него. Не шибко подходящая опора, но
другой не было. Последние метры до перевала преодолевал по
мокрому снегу. Тропа через перевал отсутствовала, да и подходов
к нему, кроме терраски не было видно. Где-то внизу угадывались
скальные сбросы.
Южный склон, куда предстояло спускаться, был окутан
непроницаемым мраком и спускаться по нему сейчас, не видя куда,
было бы полным безумием, но и оставаться на перевале, под
усиливающимся снегопадом - было безумием не меньшим. Чтобы не
замерзнуть, надо было двигаться, несмотря на полную усталость,
желание лечь и поспать.
Чтобы спуститься вниз на пятьдесят метров ниже перевала,
потребовались остатки ночи, и только когда стало рассветать,
Андрей нашел расщелину между двумя камнями, закрытую от
непрекращающегося дождя. Потом он не мог припомнить, каким
образом ему удалось расстелись спальник и, сняв ботинки,
забраться в него.
Потом был день, трудный спуск вниз, во время которого
приходилось спускаться, подниматься снова вверх, искать новый
путь, спускаться снова. Наградой был тоненький ручеек на дне
узкого ущелья, где он позволил себе отдохнуть весь следующий
день. А потом начались сменяющие друг друга подъемы и спуски,
спуски и подъ-емы. Карта, которую дал ему Кацо, позволяла
отыскивать дорогу, спасибо ему за это. Несколько раз его
обстреливали то ли боевики, то ли солдаты, то ли грузинские
пограничники. Как-то удалось их всех обойти, и слава Богу. Два
раза подстреливал баранов и отъедался "до пуза", но много мяса с
собой не брал - все равно бы протухло. Когда через две или три
недели горы начали отступать, привел свой внешний вид в "полный
порядок", побрился, опять спрятал в рюкзак автомат и снял с себя
"лифчик". Селения старательно обходил стороной, и лишь в одном,
когда в рюкзаке оставалась только одна маленькая банка тушенки,
зашел в аул и, заплатив пять баксов, плотно поел в чайхане. На
следующий день удалось поймать проходящий мимо грузовик, который
без приключений довез его до Махачкалы.
Седой Каспий, окутанный белой пеной, нес в город непередаваемый
запах моря.
В Махачкале Андрей задержался на три дня. Долго искал адрес,
второпях нацарапанный Кацо непонятно на каком языке, так что
далеко не первый прохожий смог определить, что там написано.
Агуль долго причитала, вскоре вокруг нее собрались все женщины
из их пятиэтажной "хрущевки". Мужчины поставили прямо во дворе
большой казан, стали что-то в нем варить.
Андрей был не то чтобы почетным гостем, но все относились к нему
уважительно, вновь прибывающие почтительно пожимали руки,
просили рассказать, как все произошло, внимательно все
выслушивая.
Как и следовало ожидать, местная самогонка называлась "чачей",
что нисколько не изменило ее градус и запах по сравнению с
краснодарской. Хорошо, что кавказцы, в отличие от казаков, не
заставляли через каждые пять минут выпивать по полному стакану,
да и сами пили умеренно.
Поминки продолжались два дня. Вечером второго к Андрею подошла
целая делегация и спросила, чем они могут ему помочь.
- Ой, если можете - помогите домой добраться.
- Говори, куда надо.
- В Екатеринбург.
- Вай, вай, как далеко.
- Что делать - Родину не выбирают.
- Верно говоришь. Как джигит. Будем думать.
Самолеты так и не летали, по железной дороге можно было уехать
только обратно, через Чечню, на границах которой по прежнему был
жесткий контроль.
- Слюшай, давай мы тебя через Каспий перевезем. У Расула катер
есть.
- Давайте, все ближе.
Было три варианта: Астрахань, Гурьев и Шевченко. Последние два
казахи как-то переименовали, но для Андрея они остались под
этими названиями. Астрахань он отмел сам - из нее было два пути
- через Гурьев и через Волгоград. Поволжье всегда было голодным
краем. Гурьев отпал вторым - слишком далеко, топлива может не
хватить обратно вернуться, а на казахов надежды мало. Оставался
один Шевченко. Дальше до Гурьева по шоссе через пустыню, в
Гурьеве можно сесть на поезд до Актюбинска, а это уже почти что
Урал.
Весь следующий день ушел на подготовку к дороге. С помощью
аксакалов удалось достать спортивный велосипед "Турист",
запчасти к нему, камеры и аптечку, найти пластиковые бутылки для
воды, консервы и прочую жрачку. Что-то отдали ему просто так, за
велосипед пришлось заплатить сто баксов. В заначке оставалось
всего три зеленых бумажки и какая-то мелочь. Рубли к оплате не
принимались еще в Краснодаре. В паспорте лежал никому теперь уже
не нужный билет на рейс Анапа - Екатеринбург, который не
хотелось выкидывать.
На рассвете четвертого дня Андрей загрузил на катер свои
пожитки, и тот, пыхтя, отошел от причала.
"Прямо как Афанасий Никитин: "Путешествие через два моря".
Может, еще через Арал переплыть, для большего сходства?"
Катерок не катерок, буксир не буксир, так - плывет и ладно.
Пыхтит внизу дизелек, доски палубы пахнут рыбой, Расул стоит у
штурвала, второй дагестанец подвывает себе под нос псалмы.
Берег долго казавшийся совсем рядом, резко растаял в морской
синеве.
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
За последние семь лет Каспий значительно поднялся и успел
подтопить крайние домики базы отдыха "Серебряные пески". Все
говорили, что он скоро пересохнет, как Арал, а ему оказалось
абсолютно начхать на все эти разговоры.
Катер уже скрылся за горизонтом, волны неторопливо накатывались
на песок, и казалось, что каждая новая волна отвоевывает у суши
следующий миллиметр.
Андрей не решился высаживаться непосредственно в городе или
около него, предпочтя район баз отдыха и профилакториев. Хотя
сезон еще должен был продолжаться, а профилактории, так те
вообще работают круглогодично, но баз было так много, что,
во-первых, на них никогда не было много народа, а во-вторых,
зачастую базы были разделены между собой полосами "нейтральной
территории", на одну из которых он и высадился, опасаясь
различных неприятностей и лишних вопросов, типа: "Откуда и
куда?"
А неприятность была всего одна: было неприятно видеть, как
некогда великолепные базы пришли в полное запустение. Понятно,
что и вопросы задавать было некому.
Стекол нет, обшивка деревянных домиков в большинстве своем
содрана, многие деревья засохли, а те, что еще сопротивлялись
наступающим стихиям - морю и пустыне, долго не протянут. И
понятное дело - ни одного отдыхающего.
Люди! Где вы? Ау!
Привыкнув за последние полтора месяца прятаться и убегать,
Андрей растерялся от этого внезапного одиночества. Он всегда
знал, что где-то рядом находятся люди, готовые его или убить,
или, наоборот, пригласить в гости и предложить свой кров для
отдыха, или просто проходящие мимо, старающиеся не обращать на
него внимание, но он постоянно чувствовал чье-нибудь
присутствие, если не рядом, то на доступном взгляду расстоянии.
Даже в горах, когда почти две недели не видел ни одной живой
души. Там было присутствие гор, и Андрей мог разговаривать с
ними. Там было отсутствие покинутого, разрушенного и
разграбленного жилья, которое во все времена и у всех народов
ассоциировалось в лучшем случае с большой бедой, а обычно с
войной.
И ему показалось, что он остался один на этой планете, и вся
Земля покрыта водой и песками, наступающими на него с двух
сторон, и нет ему места между этими стихиями, тихо, но уверенно
делавшими свое дело.
"Впрочем, может, оно и к лучшему, что нет никого. Дадут хоть
нормально выспаться, а то не помню когда это удавалось в
последний раз. Дагестанцы, они, конечно, молодцы и помогли
здорово, но трое суток за стенкой причитали женщины - поспать
толком так и не пришлось".
Забросив рюкзак за спину, взяв в руки велосипед, он повел его в
сторону сохранившего крышу каменного "особняка", пострадавшего,
как ему показалось, меньше других. Нет, стекол у того тоже не
было, зато сохранился деревяный пол, а в одной из комнат был
сложен камин, что, как он знал, должно было пригодиться ночью.
Не особо заботясь о скрытности, Андрей оторвал несколько
оставшихся на ближайшем домике досок, разбил их валяющимися тут
же камнями, развел в камине огонь. Языки пламени весело
заплясали, камин загудел, и сразу стало уютно. Пусть только на
одну ночь, но это был его дом, его крепость и никого для этого
не надо было ни в чем убеждать, никому не надо было доказывать,
ни перед кем не надо было отстаивать свои права на эту
территорию.
Он подогрел банку каши, вот только чая сварил полкотелка,
подумав, что, может, и в самом деле в городе нет ни одного
жителя, а значит, и пресной воды тоже, ближайший же известный
ему природный источник находится, кажется, в Форте-Шевченко,
отстоявшем на триста километров от его сегодняшнего укрытия.
Укладываясь спать, Андрей все-таки заделал хорошенько окна и
двери, положил руку на автомат и заснул, убаюкиваемый ничем не
заглушаемым тихим шелестом растворяющихся в песке волн. За ночь
он пару раз просыпался, тревожно хватаясь за автомат, испуганно
смотрел на багровые отблески угасающего пламени, подбрасывал
очередную порцию дров и засыпал снова. Ранним утром, когда дрова
кончились и камин потух, подобралась влажная морская свежесть,
Андрей закутался посильнее в спальник и окончательно уснул.
Его разбудил луч солнца, пробравшийся сквозь щели в окне и
осветивший его глаза.
"Надо вставать".
Наломав дров, запалив костер, повторив вчерашний ужин, Андрей с
сожалением отметил, что воды у него осталось не так и много, как
того бы хотелось, зато еды хватит недели на две, консервные
банки жутко тяжелые, но без них - никуда. Потом достал станок и
сходил к морю побриться - все-таки дорога лежала через город,
может здесь, в Казахстане, нет этого чертового "черезвычайного
положения". Впрочем, щетина его особенно не волновала, гораздо
хуже было то, что запасы зубной пасты и "дирола" неумолимо
истощались, а этот запах изо рта не давал спокойно жить,
беспокоя больше, чем все остальные перипетии судьбы.
"Может, хоть тут удастся пополнить скудеющие запасы".
Эх, море! Каспий. Ему он нравился больше, чем юг, хотя бы
потому, что пляжи здесь никогда не страдали от черезмерного
избытка людских тел. Правда, вода бывала иногда прохладной,
из-за течений, но. . . Вот взять, к примеру Иссык-Куль: заходишь
в воду, оборачиваешься - покрытые снегом горные вершины.
Новороссийск, Анапа, Сочи - тоже что-то такое холмится. А здесь
песок. Песок и больше ничего. И это действовало на него
по-своему, притягивая не хуже гор. Можно было представить, что
находишься на коралловом атолле посередине Тихого океана, сейчас
из-за домика выйдет туземка в набедренной повязке и с венком из
цветов, закрывающим грудь, даст в руки большую раковину,
наполненную волшебного вкуса вином, снимет со своей груди венок
и наденет его на тебя.
"Ладно, дело к ночи, то бишь к обеду, солнце поднимается все
выше и выше, черт его дери. Пора собираться в путь-дорогу".
Оцепив рожок магазина, выкинув из ствола патрон, Андрей
старательно спрятал все боеприпасы в спальный мешок, привязав
его за сиденьем, а тщательно уложенный рюкзак забросил на спину.
Даже без "железа" килограмм пятнадцать в нем оставалось.
Утопая по щиколотку в песке, вывел велосипед на шоссе,
оттолкнулся и покатился с небольшой горки. С моря дул легкий
ветерок, разгонявший полуденный зной.
У каждого человека есть свои принципы, свои определения,
понятия, которые значат для него все, определяющие сущность его
бытия. Часто эти символы кажутся смешными окружающим, они крутят
пальцем у виска - "ну и придурок", поглаживая другой рукой
гальку, подобранную на берегу реки в пятилетнем возрасте. А вот
запомнилась эта речушка, с небольшой заводью на берегу, чистый
песок и крупная галька, лежащая на глубине, за которой пришлось
впервые погружаться с головой под воду, перешагивая страх, и
прятать ее от родителей, чтобы они не догадались, как глубоко
зашло в воду их любимое чадо.
Слушайте, бывают совсем смешные символы. Допустим, старушка -
божий одуванчик, получая пенсию, которой только и хватает, что
на хлеб да воду, блаженно улыбается, вспоминая брошенный ей
букет полевых цветов, из проходящего мимо эшелона возвращающимся
домой солдатом. Цветы давно засохли и рассыпались в прах, солдат
женился на другой, далекой, настрогал детей жене, любовницам и
умер от цирроза печени, эшелон ушел на переплавку, а старушка
так и не вышла замуж, очарованная этим букетом, ароматом цветов
с примешанным к нему запахом мужского пота. И сквозь всю жизнь
пронесла счастливую девичью улыбку.
Одним из "бзиков" Андрея была мечта жить в этом городе. Сначала
смутное желание, основанное на достигавших его ушей обрывков
разговоров, редких телевизионных кадров, косвенных упоминаний в
статьях, большой очерк в двух номерах "Известий", потом
практика, диплом, который он делал на одном из местных заводов -
"краеугольном камне" этого обособленного мира. На заводе
работало всего две тысячи человек, но для его обеспечения были
построены крупнейшие в бывшем Союзе три или четыре химических
гиганта, три тепловых станции, одна атомная, сотни и сотни
километров железнодорожных путей было проложено через безводную
пустыню, выстроен порт, фактически весь смысл существования
города был только в этом заводе. А вся годовая продукция завода
умещалась в нескольких товарных вагонах, отправляемых дальше по
цепочке объектов Министерства среднего машиностроения.
За полгода он изучил весь этот город, побывал почти в каждом
дворе, знал все его преимущества и недостатки, которых было
предостаточно, и все равно желание жить здесь не покинуло его.
Помешала осуществлению этой мечты сущая малость - Союз
развалился. Открутился у машины какой-то винтик - и закрутило ее
по дороге.
Вот лежит колесо, отлетело одним из первых и лежит себе спокойно
на обочине, спуская потихоньку воздух, а машина летит дальше в
облаке пыли и разлетающихся в разные стороны запчастей.
Колеса его велосипеда крутились нормально, и город придвигался
все ближе и ближе. Махнув рукой на запасы воды, по дороге к
аэропорту стояла парочка казахских поселений, которые нельзя
было назвать ни деревнями, ни аулами, ни чем-то еще, Андрей
поехал по объездной дороге, минуя город. Проехала пара
грузовиков, дымилась какая-то труба.
"Да нет - живет кто-то".
Дорога была почти ровная, с небольшим "тягунком", асфальт
отличный, лишь в нескольких местах дорога была когда-то
перекопана, и заплатки заставили велосипед подпрыгнуть на
неровностях. Заводы, заводы и еще раз заводы по обе стороны.
Трубы, железная дорога, чахлые кусты на дорожках, ведущих к
проходным.
Свороток на шоссе в аэропорт, к Форту-Шевченко и дальше на
Гурьев, был на пригорке, поэтому примерно за километр Андрей
заметил, что там появилось здание, которого не было пять лет
назад. Заехав за кустики, остановился, достал бинокль. Ну, так и
есть - пост. Как раз шмонали очередную машину. Водитель стоял к
ней лицом, положив руки на капот, ноги широко раздвинуты.
"Мне с ними не по пути".
Пришлось возвращаться обратно, к своротку, ведущему в город. Все
его друзья и знакомые из этого города давно уехали в Россию, и
помощи ждать было неоткуда, но он знал, что на нужное ему шоссе
можно было попасть, проехав по окраинам города к новому
автовокзалу и дальше полтора-два километра по пустыне. Андрей не
опасался, что с этой стороны может стоять какой-нибудь пост - в
город вела только одна дорога, зона отдыха и заводы были уже как
бы внутри. Так оно и оказалось, и Андрей без проблем попал на
"землю обетованную".
Шевченко, с его трехсоттысячным (в старые добрые времена)
населением, был вытянут вдоль берега Каспия примерно на десять
километров. Названий улиц как таковых не существовало, весь
город был разбит на кварталы, адреса выглядели примерно так:
"квартал 7, дом 8, квартира 9". В начале города, где очутился
Андрей, кварталы располагались в один ряд, соответственно, было
только две улицы, по которым можно двигаться. Он выбрал правую,
она была тише, с небольшим движением и более коротким путем вела
к цели его "вояжа" через город. Первые кварталы, возведенные лет
сорок назад и застроенные двух-трехэтажными домишками, скрытыми
густыми зарослями деревьев, всегда создавали у Андрея настроение
умиротворенности, тишины, покоя. Редкие прохожие, как ему
казалось, особого внимания на него не обращали, провожали долгим
взглядом, но потом возвращались к своим заботам. После трех
кварталов дорога заметно пошла вверх, слева показался торговый
комплекс, работала пара киосков. В магазин бы Андрей заходить не
стал - не на кого оставить велосипед, а киоски - очень хорошо,
может, удасться прикупить бутылку другую минеральной воды.
На тротуар он заехал своим ходом, а вот перед ступеньками
пришлось остановиться и затащить велосипед вверх.
К его удивлению, в киоске стояла "Боржоми", такого подарка от
судьбы он и не ожидал. И даже более того, три бутылки удалось
купить за пятьдесят тысяч рублей.
"Надо же, в России их не берут, а тут - пожалуйста. Азия."
Взяв бутылки в руки, он отошел в сторону, снял рюкзак и стал
запихивать их в спальный мешок, привязанный за сидениьм. Когда
дело было сделано, Андрей забросил рюкзак обратно на спину и
обнаружил, что около него стоят два молодых казаха, лет по
восемнадцать, недвусмысленно разглядывающих его велосипед.
- Привет. Ну, что будем делать?
- Хороший велосипед, подари его мне.
Кроме этой "сладкой парочки" в сторонке, рядом с припаркованной
у входа в магазин "Тойоты" с правым рулем, стояло еще семь
человек. До них было метров тридцать, и они внимательно следили
за своими "корешами". Конечно, автомат был спрятал таким
образом, что его можно было достать за две-три секунды, плюс
пристегнуть магазин, но на людях делать этого не хотелось. Как
назло, больше близко под руками не было ни одного предмета,
которые можно было использовать в средствах самообороны.
"Справа от магазина есть ровный спуск, без ступенек, и дорога
внутрь квартала. Спуск узкий, машина по нему не пройдет".
- Слушай, велосипед мне и самому нужен. Пока.
Говоря это он пододвинул свое средство передвижения вперед и
одновременно ближе к трубе, огораживающей газон с кустарниками.
- Э...
Когда первый казах придвинулся к нему, Андрей со всей силой
саданул его ногой по колену, отчего тот завопил и завалился на
бок. Второго "друга" встретил удар наотмашь насосом в челюсть:
насос держался слабо, и Андрей уже подумывал сегодня утром
перехватить его куском лейкопластыря, но потом забыл.
"Слава богу не успел".
Путь к бегству был свободен, дернувшиеся "наблюдатели" отстали,
наткнувшись на какую-то бабку, продающую фрукты и сразу
поднявшую страшный гвалт. При спуске по узкой дорожке Андрей, в
свою очередь, едва не столкнулся с пацанятами, бутузившими друг
друга, не очень удачно съехал с бордюра и направил велосипед по
дороге в глубь квартала. Под колеса постоянно лезли играющие
дети, ветки деревьев били по лицу, но останавливаться и
переводить дух было рановато. Что-то не верилось, что удастся
уйти от тех парней так легко. Дворами он доехал до центральной
улицы, пересек ее и нырнул внутрь следующего квартала. Когда тот
закончился, от места стычки его отделяло больше километра. При
выезде Андрей остановился, посмотрел по сторонам, слез с
велосипеда и перевел дух. Он сильно отклонился от того
направления, в котором ему надо было двигаться, теперь, чтобы
попасть в район автовокзала нужно было или вернуться к
злополучному торговому центру, или ехать кругом, по некому
подобию объездной дороги. И первый ее участок был перед его
глазами. На протяжении около километра дорога шла около берега,
и только потом по ее обеим сторонам стояли дома.
Никого не было видно, и Андрей поехал вперед. Ехал не торопясь,
чтобы не устать и сохранить силы, но поспешая. И не напрасно.
Когда до домов оставалось метров сто, позади послышался визг
колес и рев мотора. Оглянувшись, он увидел знакомую "Тойоту",
несущуюся на всех парах. Навалившись на педали, Андрей опередил
своих преследователей буквально на пять секунд и въехал между
крайними домами внутрь квартала. Ситуация была ужасно
неприятной. Квартал стоял как бы обособленно, на небольшом
пятачке, выступающем в море и был единственным с этой стороны
дороги. По колдобинам он пронесся дворами к морю, отъехав метров
на сто от домов остановился у берега, обрывающегося вниз на
десять метров, аккуратно положил велосипед и присел рядом с ним,
доставая автомат.
Парни не торопились. Сначала они выбежали из-за домов, но,
увидев, что Андрей остановился, пошли шагом, постукивая палками
и гогоча, предвкушая добычу.
"Как же - батыры".
С другой стороны, по опоясыпающей квартал дороге, показалась
"Тойота". Машина замерла метрах в двадцати. Открылась одна
дверца. Остальные три вылетели после того как внутрь попала
граната. Развернувшись Андрей саданул очередью по приближающимся
казахам. Минута ушла на перезарядку подствольника. Кто-то
пошевелился.
- Лежать!
Засунув магазин за пояс шорт, а сам ствол спрятав обратно в
спальный мешок, он поднял велосипед и поехал по дороге.
Создавалось такое впечатление, что стрельба не вызвала у
местного населения никакого интереса, даже к окошкам никто не
подошел, а прохожих как ветром сдуло. А уже в следующем квартале
жизнь текла в своем привычном русле: играли дети, судачили между
собой на тарабарском языке женщины.
Помимо того, что теперь-то уж точно нужно было как можно быстрее
покинуть город, Андрея мучала мысль о двухлитровой бутылке,
выпитой за последние сутки. Впереди была тысяча километров
пустыни, конечно, он надеялся пополнить по дороге запасы воды,
да и приобретенная "Боржоми" немного успокаивала, но все-таки
было бы лучше заправиться под завязку - мало ли что.
Доехав почти до окраины города, Андрей вспомнил, что где-то
здесь жила девчонка, знакомая еще по практике.
"Может еще живет?"
Самое главное, что ее дом стоял предпоследним перед дорогой,
опоясывающей город, как раз на том повороте, от которого он
собирался поехать дальше через пустыню. И еще: квартира была на
первом этаже, не надо тащить велосипед наверх.
Никто не заметил, как он вошел в подъезд. Дом стоял вплотную к
трансформаторной будке и какому-то служебному зданию. Окна
первых двух этажей были скрыты листьями деревьев, на скамейках
никого не было, а выезд перегораживала мусорка.
Часы показывали пять и было бы замечательно переждать два-три
часа, чтобы выехать из города перед закатом и до темноты
добраться до шоссе.
Длинный звонок. Тишина, потом легкие шаги.
- Кто?
- Открывай, свои.
Лязгнул замок, и дверь приоткрылась.
- Андрейка, ты?!
- Нет, это у тебя галлюцинации начинаются. Признавайся: чем
кололась? Впустишь?
- Заходи. Проходи на кухню, я сейчас переоденусь. Извини, я
только что со смены пришла.
Андрей втащил велосипед в прихожую, закрыл за собой дверь. Пока
он снимал рюкзак, а потом и кроссовки, было слышно, как девчонка
шуршит по комнате, наверняка приводя ее в порядок. Скрипнула
дверка какого-то шкафа.
"Можно и не переодеваться. Халатик и так замечательно на ней
сидит. Черт, а ведь я даже не помню как ее зовут! Что-то такое
вертится на языке. . . Лена? Или Инна? Ладно, потом разберемся".
- Ты какими судьбами?
Девчонка скинула халатик, надела футболку и нагнулась за
спортивными штанишками.
"Она думает, что я на кухне. Как бы не так".
Смотреть на переодевание было выше его сил, он неслышно подошел
и подхватил ее сзади за груди.
- Ой, пусти!
"Ага, как же, бабу больше двух месяцев не трахал, а тут "пусти".
- Ну, не надо же.
Андрей нажал сильнее и притянул девушку к себе. Ее ноги стояли
на штанинах, а руки пришлось отпустить, и теперь брючки упали
обратно вниз.
- Отпусти же! Я кричать буду!
- Обязательно будешь, только попозже. У тебя грудь просто чудо.
- Он перехватил руки и обжал груди целиком.
"Сколько же ей лет? В девяностом, кажется, было восемнадцать".
- Какой дьявол тебя принес?!
Член встал так, что выпихнул на пол заткнутый за пояс магазин.
Теперь ему ничего не мешало. Андрей снова перехватился: правой
рукой обхватил левую грудь, а левая рука сначала легонько обжала
правую, а потом поползла вниз. Губы начали гулять по шее.
- Ну что ты делаешь, я сейчас в милицию позвоню.
Рука спустилась до пупка и слегка нажала на него, затем пальцы
подтянули футболку вверх и залезли под нее. К правой руке
присоединилась и левая.
Он с ума сходил, лаская ее грудь. Теперь, когда футболка не
мешала, кожа показалась чуть ли не бархатной. Андрей ослабил
нажим рук и мягко, почти воздушно, одними подушечками порхал по
ее телу.
- Ну перестань, это уже не смешно.
Одна рука поползла вниз вполне целеустремленно. Трусики были
маленькие, хэбэшные, мягкие и слегка влажные.
"Как же я не люблю всякие там "капроны"!
- Андрейка. . .
Пальцы забрались под резинку и прошелестели по коротким
волосикам.
Ее руки робко легли на его бедра.
"Ну наконец-то. Давно бы так".
Андрей развернул девушку лицом к себе, не выпуская пальцев из ее
трусиков...
После трех часов неистовых занятий сексом куда-либо уходить, а
тем более уезжать не было никаких сил. Но оставаясь даже на
одни-единственные сутки, он подвергался большому риску быть
обнаруженным: хоть никто и не видел, как он входил в этот
подъезд, но его путь могли проследить. Несомненно, гораздо
большему риску подвергалась его неожиданная подружка, взять с
собой которую было невозможно.
Он кончил три или четыре раза, первый почти сразу, выплеснув все
накопившееся за два месяца желание, после этого не остановился и
долго продолжал, медленно и плавно водя своим членом, пытаясь
насладиться обладанием этой женщиной на всю оставшуюся дорогу.
Кончив второй раз, сходил в туалет и в ванну, слегка помылся и
вернулся обратно.
Хозяйка успела расстелить софу. Андрей притянул девушку за ноги
к своему лицу, и, когда ее мышцы стали спазматически сжиматься,
он услышал, как она кричит.
- Ну, что я тебе обещал? - устало выдохнул он, отрывая свое лицо
от ее тела.
Девчонка кричала и до этого, но тогда он и сам ничего не слышал.
А ему нравилось видеть и ощущать, как трепещет под ним молодое
тело, видеть как любимая им сейчас женщина получает
удовольствие, ему хотелось доставлять ей его еще, еще и еще,
ведь он знал, что они любят друг друга в первый и в последний
раз.
Как ни хотелось поваляться бесконечную "последнюю" минуту, но и
она закончилась, Андрей рывком сел, снова сходил в ванну, потом
на кухне приготовил ужин и принес его на обнаруженном подносе.
Почти не говорили. Включил телевизор, но все передачи были на
казахском языке: национальная музыка и толстые дяденьки в
халатах и костюмах, грозно размахивающие руками.
Поцеловал, прижав ее голову к себе, потрепал по волосам.
- Прощай. Закроешь за мной?
Раньше, чтобы попасть в этот город, проще всего было
воспользоваться услугами Аэрофлота, хотя даже самолетом из
тогдашнего Свердловска не было прямых рейсов, а только с
посадками и пересадками. На поезде добираться было еще сложнее.
Все рейсы прилетали в аэропорт обычно в первой половине дня, и
под полуденным солнцем пустыня казалась особенно зловещей. А
через пятнадцать-двадцать минут езды на автобусе или маршрутном
такси из-за горизонта, над пустыней, поднимались кремовые
многоэтажные дома. Глаза отказывались верить в такое чудо, но
домов становилось все больше и больше, и вот уже целый город
открывался завороженному взгляду.
Сейчас вечерело, и, обернувшись, Андрей попрощался со
скрывающимся, окрашенным заходящим солнцем в алый свет городом.
На Земле много мест, где мы еще не были и очень хотели бы
побывать, но еще больше мест, где мы уже были, где побывать уже
не доведется, но куда так бы хотелось опять приехать.
Через пятьсот метров он выбрался на шоссе и всю ночь ехал по
нему вверх-вниз, с горки на горку, мимо казахских поселений,
мимо кладбища, не уступающего по красоте городу, мимо
рукотворного озера с радиоактивными отходами, мимо своротка к
аэропорту. И только пустыня неизменно сопровождала его.
Опасаясь погони, Андрей не стал останавливаться на ночлег, ехал
до рассвета, не встретив за весь путь ни одной машины. Потом
свернул налево по едва проторенной колее. Вскоре впереди
послышался шум прибоя. Море открылось внезапно. Скалистый берег,
чуть в стороне небольшая бухточка, загон и развалины какого-то
строения. Людей, животных и собак не было, Андрей спустился
вниз, спешился, осмотрел загон и развалины, неудовлетворенный
увиденным, ушел к скалам и, найдя естественный грот, притащил к
его входу все свое имущество и, освободив спальник от спрятанных
в нем вещей, лег спать.
Ему снился сон как во время практики они приехали на экскурсию в
такую же бухточку, может быть даже в эту самую, как купались,
ныряли, лазили по скалам, ели привезенные с собой фрукты.
Особенно запомнилась большая сочная дыня, после которой все руки
и половина туловища были липкими и сладкими.
Андрею приснилась вчерашняя девчонка, имя которой он так и не
вспомнил, как она слизывает с него этот сладкий сок дыни, как
они вдвоем бегут в море, навстречу несущимся к ним волнам, как
эти волны подхватывают их тела, прилипают к ним, словно тот
сладкий сок, и отпускают с неохотой.
...Последнюю ночь перед городом Андрей провел в лесопарке
Лесоводов России. Он подъехал к Екатеринбургу по Челябинскому
шоссе, но перед Химмашем решил свернуть направо и, уже поздно
вечером, выехал на старый Сибирский тракт у Птицефабрики. Этот
крюк Андрей решил сделать из-за нежелания ехать через весь город
- со стороны Сибирского тракта его дом был гораздо ближе.
С собаками исключительно везло: ни одна не выскочила из
подворотен частных домов, когда он проезжал мимо, мешал только
холодный ветер, дувший прямо в лицо и пробирающий до костей.
Бабьему лету, сопровождавшему его на протяжении почти всего
пути, похоже пришел конец. А путь был длинный и долгий...
И вот он почти дома.
Однако Андрей успел заметить, что по ночам города более опасны,
в отличие от безлюдных мест, и, совладав с желанием поехать туда
прямо сейчас, сошел с дороги и устроился под большой елью, не
поужинав, лег спать, закутавшись в спальник с головой. Под утро,
окончательно замерзнув от выпавшего ночью снега, Андрей развел
костер, позавтракал, потом положил автомат и боеприпасы в
полиэтиленовый мешок, разрыл штык-ножом землю и все закопал,
присыпав тайник снегом. В опустевший рюкзак запихал оставшиеся
вещи и взвалил его на спину.
"Ну, в последний путь. Аминь".
Последние километры давались особенно тяжело. Ноги упрямо не
желали крутить педали, и только холодный осенний дождь заставлял
двигаться. При переезде через железнодорожный путь, около
конечной остановки тридцать первого маршрута автобуса, пришлость
слезть и перейти пешком.
"Бог ты мой! Екатеринбург! "Город древний, город славный, бьют
часы на башне главной". Дошел-таки. Подумать только - максимум
через час буду лежать в теплой ванне, может по дороге смогу
купить бутылочку "мартини". Bianco - как я по тебе соскучился! А
вечером к девчонкам!"
Но даже все эти радостные мысли не прибавили сил, педали
назойливо скрипели, захотелось остановиться и разбить велосипед
первым попавшимся булыжником.
"Как же ты мне надоел, зараза! Всю задницу об тебя смозолил!"
Поднялся в горку на перекресток улиц Восточная-Декабристов,
дальше дорога шла под горку, и до самого дома можно было почти
не крутить педали.
Там, на перекрестке Андрей вдруг почувствовал близость дома,
забыл обо всем, откуда-то взялись силы, словно открылось второе
дыхание, пронесся по улицам, ничего на них не замечая, пока
впереди не появился его дом, который тянул его магнитом все эти
три месяца, с каждым шагом усиливая свое притяжение. Теперь,
увидев то, к чему он стремился долгие дни и ночи, Андрей
зафиксировал свой дом в глазах и не выпускал его из поля зрения.
"Сейчас, еще несколько сот метров...
Ну вот последние три лестничных марша. Лифт, собака, как всегда
не работает".
Буквально влетев на площадку, он остановился как вкопаный перед
приоткрытой дверью своей квартиры.
"Что за черт?"
Железная дверь была содрана с петель, Андрей обнаружил ее
лежащей в прихожей.
- Да что тут у вас произошло? Есть кто-нибудь? Это я - Андрей.
Он прошел по комнатам: дверцы стенки открыты, все переворочено,
но телевизор стоит на месте. В разбитые окна свистит холодный
ветер, задувая на подоконник капли непрекращающегося дождя.
- А, все равно - я дома.
И Андрей устало опустился на диван.