Росс МАКДОНАЛЬД

                              ЧЕРНЫЕ ДЕНЬГИ

                                    1

     О Теннисном клубе я знал много лет, но никогда там не был. Его  корты
и бунгало, его плавательный бассейн, домики и павильоны раскинулись вокруг
бухточки  у  Тихого  океана  в  нескольких  милях   к   югу   от   границы
административного округа Лос-Анджелеса. И сам тот факт, что  я  запарковал
свой "форд" на асфальтовой стоянке около теннисных кортов, приподнял  меня
в  собственных  глазах,  смягчил  чувство  ущербности,  оттого  что  я  не
принадлежу к клану зажиточных людей.
     Хорошо вышколенная дама, восседающая  за  приемной  стойкой  главного
здания, сказала мне, что Питер Джемисон находится, вероятно, в  буфете.  Я
обошел вокруг пятидесятиметрового плавательного бассейна,  с  трех  сторон
окруженного  домиками  для  переодевания.  С  четвертой   стороны   сквозь
проволочную изгородь сверкало море, подобное живой голубой рыбе,  попавшей
в сети. Несколько купальщиков лежали безжизненно на  песке,  будто  желтое
око солнца их полностью загипнотизировало.
     Когда я увидел своего предполагаемого клиента  на  залитом  солнечным
светом дворике около буфета, то инстинктивно понял, что это он и есть.  Он
был похож на денежный мешок, находящийся на расстоянии трех  поколений  от
источника своих богатств.  Хотя  он  не  мог  быть  намного  старше  своих
двадцати, его лицо было одутловато и носило отпечаток какой-то  вины.  Под
отлично скроенным костюмом он  уже  носил  плотный  слой  жира  как  легко
пробиваемую броню.  У  него  было  какое-то  подобие  мягких  карих  глаз,
страдающих близорукостью.
     Когда я подошел к его столику, он поспешно вскочил, едва не опрокинув
свой стакан с двойным виски.
     - Вы, вероятно, мистер Арчер?
     Я подтвердил его предположение.
     - Я рад вас видеть. - Он дал мне потрогать свою большую  бесформенную
руку. - Разрешите предложить вам что-нибудь. По понедельникам  на  ланч  у
нас подают тушеную солонину с овощами.
     - Благодарю, я уже обедал перед выездом из Лос-Анджелеса. Не откажусь
от чашечки кофе.
     Он  ушел  и  принес  мне  кофе.  Под  развесистым  фиговым   деревом,
закрывавшим одну стену дворика, пара местных  зябликов  выясняла  семейные
дела. Самец, с пятном красных перышек на грудке, вскоре  улетел  по  своим
делам. Я видел, как он пересек голубой квадрат обрамленного ветвями неба и
затем исчез.
     - Сегодня прекрасный день, - сказал я Питеру Джемисону. - Кофе  также
хорош.
     - Да, здесь умеют варить кофе. - Он с  мрачным  видом  сделал  глоток
виски и внезапно произнес: - Вы можете вернуть мне ее?
     - Я не смогу заставить вашу девушку  вернуться,  если  она  этого  не
захочет. Я уже сказал вам об этом по телефону.
     - Я знаю, я неправильно сформулировал. Даже если принять во внимание,
что она не вернется ко  мне,  мы  еще  можем  убедить  ее,  чтобы  она  не
разрушала собственную жизнь. - Он уперся руками в  стол  и  наклонился  ко
мне, пытаясь убедить меня принять участие в святом деле.  -  Мы  не  можем
допустить, чтобы она вышла замуж за этого человека. И я говорю это  не  из
ревности. Если она даже не будет моей, я хочу защитить ее.
     - От другого человека?
     - Я говорю  серьезно,  мистер  Арчер.  Этого  человека,  по-видимому,
разыскивает полиция. Он выдает себя за француза. Ни больше, ни меньше  как
за французского аристократа. Но никто точно не знает, кто он на самом деле
и откуда появился. Он, возможно, даже не принадлежит к белой расе.
     - Почему вы так решили?
     - У него такая темная кожа. А Джинни такая светленькая. Мне неприятно
видеть ее рядом с ним.
     - Но ее это не беспокоит!
     - Нет. Она, конечно, не знает того, что знаю я о нем. Он находится  в
розыске, возможно, он даже преступник.
     - Откуда вам это известно?
     - От одного детектива. Он застал  меня  однажды  врасплох  -  я  хочу
сказать, что я следил за домом Мартеля вчера вечером: хотел посмотреть, не
поехала ли Джинни к нему домой.
     - Вы регулярно следите за домом Мартеля?
     - Только в течение последних дней. Я не знал, вернулись ли они  домой
после субботы и воскресенья.
     - Она провела уик-энд вместе с ним?
     Он печально кивнул головой:
     - Перед отъездом Джинни вернула мне обручальное кольцо. Она  сказала,
что оно ей больше не нужно. Впрочем, теперь мне тоже.
     Он порылся в кармане и достал кольцо, будто оно  было  подтверждением
ее слов. Это и было так,  в  некотором  роде.  Бриллианты,  вправленные  в
платиновое  кольцо,  стоили,  вероятно,  несколько  тысяч   долларов.   То
обстоятельство,  что  она  возвратила  его,   явно   свидетельствовало   о
серьезности ее намерений в отношении Мартеля.
     - И что сказал вам тот человек?
     Питер, казалось, не слышал меня. Он был полностью  поглощен  кольцом.
Он вертел его в пальцах, и бриллианты сверкали светом, отраженным от неба.
Он держал его так, будто их холодный огонь жег ему руку.
     - Что же сказал детектив о Мартеле?
     - По сути дела, он ничего конкретно не  сказал.  Он  спросил,  что  я
делаю здесь в своем автомобиле, и я сказал ему, что жду Мартеля. Он  хотел
знать, откуда тот появился, как долго он находится в Монтевисте и откуда у
него деньги...
     - У Мартеля есть деньги?
     - Похоже, что есть. Он бросается  ими.  Но,  как  я  и  сказал  этому
человеку, я не знаю, откуда у Мартеля деньги и откуда  он  сам.  Затем  он
начал задавать мне вопросы о Джинни. Он, вероятно, видел ее с Мартелем.  Я
отказался говорить с ним о Джинни, и на этом наш разговор закончился.
     - Это был местный детектив?
     - Я не знаю. Он показал мне какой-то значок, но я не разглядел его  в
темноте. Он совершенно неожиданно сел в  машину  рядом  со  мной  и  начал
что-то быстро говорить. У него очень быстрая речь.
     - Опишите мне его. Он молодой или старый?
     - Ему  около  тридцати  пяти  лет.  Одет  был  в  твидовый  пиджак  и
светло-серую шляпу, надвинутую на глаза. Примерно моих размеров. Я  ростом
пять футов десять дюймов, но не такой плотный. Я не рассмотрел  его  лица,
но его голос мне не понравился. Поначалу я подумал, что  это  какой-нибудь
забулдыга, намеревающийся обобрать меня.
     - У него был пистолет?
     - Может, и был, но я его не видел. Когда кончил  меня  расспрашивать,
он сказал, что я могу продолжать свой путь. Тогда я и решил нанять  своего
собственного детектива.
     В его тоне сквозило высокомерие, и я понял, что он привык покупать не
только вещи, но и  людей.  Впрочем,  парень  несколько  отличался  от  тех
богачей, которых я знал. Он понял, что сказал бестактность, и извинился:
     - Прошу прощения, я не хотел, чтобы это так прозвучало.
     - С этим все в порядке. Вы не понимаете,  что  единственное,  что  вы
можете сделать, - это нанять меня. Что за девушка Джинни?
     Вопрос заставил его на минутку задуматься. Кольцо все еще  лежало  на
столе, и его карие глаза были прикованы к  нему.  Я  слышал  звон  посуды,
доносившийся со  стороны  закусочной,  и  обрывки  разговоров,  в  которые
вплеталось веселое щебетание зябликов.
     - Она красивая девушка, - произнес он с отрешенным  видом,  -  и  она
действительно сплошная невинность. Как бы не от  мира  сего,  но  и  очень
умная девушка. Она сама не понимает, что делает. Я попытался показать  ей,
в какую яму она может угодить, выходя  замуж  за  человека,  о  котором  в
действительности никто ничего не знает. Но она и слышать ничего не  хочет.
Говорит, что намерена за него выйти замуж, что бы я о нем ни говорил ей.
     - Она сказала почему?
     - Он напоминает ей ее отца. Это одна причина.
     - А Мартель - старый человек?
     - Я не знаю его возраста. Но, по крайней  мере,  я  бы  дал  ему  лет
тридцать, и не больше.
     - Ее, возможно, привлекают деньги?
     - В таком случае она могла бы выйти  замуж  за  меня,  фактически  мы
должны были пожениться в следующем месяце. А я не беден. - С осторожностью
богатого человека он добавил: - Мы не Рокфеллеры, но и не бедняки.
     - Отлично. Я беру сто долларов в день, помимо других расходов.
     - Не слишком ли много?
     - Не думаю. По сути дела, этого едва хватает на приличную жизнь. Я не
работаю с утра до ночи, и мне нужно содержать свою контору.
     - Понятно.
     - Я возьму с вас аванс - триста долларов. По своему опыту знаю, что с
очень богатых людей труднее всего получить деньги, когда дело сделано.
     Он скривился, услышав мои слова, но не возразил.
     - Я выпишу вам чек, - произнес он, засунув руку во внутренний карман.
     - Прежде всего скажите мне, чего вы ожидаете от меня за ваши деньги.
     - Я хочу, чтобы вы выяснили, кто такой Мартель, откуда  он  появился,
откуда у него деньги. И  почему  он  остановился  прежде  всего  здесь,  в
Монтевисте. Если узнаю что-нибудь о нем, я  уверен,  что  смогу  заставить
Джинни прислушаться к голосу разума.
     - И выйти за вас замуж?
     - И не выйти замуж за него. Это все,  чего  я  хочу  добиться.  Я  не
думаю, что она выйдет замуж за меня.
     Но он бережно засунул кольцо в часовой  кармашек  своих  брюк.  Затем
выписал мне чек на триста долларов в Национальном банке "Пасифик Пойнт".
     Я вынул свою маленькую записную книжку.
     - Как полное имя Джинни?
     - Вирджиния Фэблон. Она живет со своей матерью, Мариэттой. Миссис Рой
Фэблон. Их дом рядом с нашим на улице Лаурель.
     Он дал мне оба адреса.
     - Пожелает ли миссис Фэблон поговорить со мной?
     - Не вижу, почему бы нет. Она мать Джинни,  и  она  заинтересована  в
том, чтобы с Джинни было все в порядке.
     - А как миссис Фэблон относится к Мартелю?
     - Я с ней не говорил об этом.  Мне  кажется,  он  ей  нравится,  как,
впрочем, и всем другим.
     - Что можете сказать о ее отце?
     - Его больше нет.
     - Что вы имеете в виду, Питер?
     Вопрос его несколько озадачил. Он засуетился и, не глядя мне в глаза,
произнес:
     - Мистер Фэблон умер.
     - Недавно?
     - Шесть или семь лет назад. Джинни все еще не может  оправиться.  Она
его безумно любила.
     - Вы ее знали тогда?
     - Я знал ее всю жизнь. Я полюбил ее, когда мне было одиннадцать лет.
     - Как давно это случилось?
     - Уже прошло тринадцать лет. Я понимаю,  это  несчастливая  цифра,  -
добавил он таким тоном, будто был в этом виноват.
     - Сколько Джинни лет?
     - Двадцать четыре. Мы ровесники. Но она выглядит моложе, а я старше.
     Я задал ему несколько вопросов и о другом человеке.
     Фрэнсис Мартель сам сидел за рулем своего "бентли",  когда  прибыл  в
Монтевисту  около  двух  месяцев  назад  в  дождливый  мартовский  день  и
поселился в доме Бегшоу, который он снял  с  полной  меблировкой  у  вдовы
генерала Бегшоу. Старая миссис Бегшоу ввела  его,  очевидно,  в  Теннисный
клуб. Мартель редко появлялся там, а когда появлялся, то уединялся в своей
кабине на  втором  этаже.  Самым  неприятным  было  то,  что  Джинни  тоже
уединялась вместе с ним в этой кабине.
     - Она даже ушла из колледжа, - сказал Питер, - для  того,  чтобы  все
время быть с ним.
     - А в какой колледж она ходила?
     - В Государственную школу Монтевисты. Она завершала курс французского
языка. Вирджиния всегда увлекалась французским языком  и  литературой.  Но
она бросила все так вот запросто, в один день.
     Он попытался щелкнуть пальцами, но щелчка не получилось.
     - Может быть, она хотела иметь более солидную опору?
     - Вы имеете в виду, что  ей  нравится  то,  что  он  выдает  себя  за
француза?
     - Откуда вам известно, что он не француз на самом деле?
     - Я чувствую фальшь, когда встречаюсь с ней, этой фальшью, -  ответил
Питер.
     - Но Джинни этого не чувствует.
     - Он  ее  словно  загипнотизировал.  У  них  не  нормальные  здоровые
отношения. Тут все перепуталось и  с  ее  отцом,  и  с  тем,  что  он  был
наполовину француз. Она  целиком  отдалась  этим  занятиям  французским  и
литературой в том году, когда умер отец, а сейчас она просто больна этим.
     - Я не совсем понимаю.
     - Я знаю, что выражаюсь не очень ясно. Но меня она очень беспокоит. Я
слишком много ем, я даже  перестал  взвешиваться.  Я,  должно  быть,  вешу
двести футов, даже больше.
     Он нежно погладил свой живот.
     - Надо побольше двигаться.
     Он с недоумением посмотрел на меня:
     - Прошу прощения?
     - Ходите на берег и побольше бегайте.
     - Я не могу, я слишком подавлен.
     Громко хлюпая, он допил свой стакан.
     - Вы займетесь этим делом немедленно, мистер Арчер, не так ли?

                                    2

     Монтевиста - это жилой район,  соседствующий  с  морской  гаванью  на
Тихоокеанском побережье. Там находится небольшой торговый  центр,  который
получил название "Деревенская площадь". Владельцы  этих,  сработанных  под
деревенские, лавочек и магазинчиков, выдают себя за деревенских простаков,
наподобие того, как жители Версаля в Париже изображают из себя крестьян.
     Я получил наличные по чеку Питера в местном  отделении  Национального
банка на Тихоокеанском мысе. Процедура требовала санкции  управляющего  по
имени Мак-Минн, остроглазого  молодого  человека  в  консервативном  сером
костюме. Он сообщил, что знает семью Джемисонов очень хорошо.  Старший  из
Джемисонов состоял даже в Совете директоров банка.
     Мак-Минн с явным удовольствием сообщил об этом факте. Для него деньги
обладали  некоей  духовной  силой,  которую  можно  осязать,  даже  просто
разговаривая о людях, их имеющих. Я продлил испытываемое  им  удовольствие
от беседы, спросив, как добраться до дома Бегшоу.
     - Вы вернетесь назад к подножию гор. Впрочем, вам нужна карта.
     Он поискал на дне ящика своей конторки и  достал  карту,  на  которой
сделал несколько пометок.
     - Я полагаю, вам известно, что генерал Бегшоу умер.
     - Сожалею слышать об этом.
     - Для нас это была существенная потеря. Он всегда пользовался  нашими
услугами. Миссис Бегшоу, конечно, осталась с нами. Если вам  нужна  миссис
Бегшоу, то она живет теперь в одном из коттеджей в  Теннисном  клубе.  Дом
она сдала человеку по имени Мартель.
     - Вы его знаете?
     - Я видел его.  Он  пользуется  услугами  нашего  банка  в  городском
отделении.
     Мак-Минн бросил на меня быстрый подозрительный взгляд.
     - Вы знакомы с мистером Мартелем?
     - Нет еще.

     Я направился обратно к подножию гор.  Склоны  были  все  еще  покрыты
свежей зеленью, бурно разросшейся от прошедших дождей. Белые  и  пурпурные
цветы на ветвях источали аромат жасмина.
     Остановив машину возле почтового ящика дома Бегшоу,  я  осмотрелся  -
внизу блестела гладь океана, повисшего на линии горизонта  как  неимоверно
голубое выстиранное белье. Мне пришлось подняться наверх, и я почувствовал
разницу в температуре воздуха, будто я приблизился к полуденному солнцу.
     Дом стоял одиноко в начале  лощины  в  нескольких  сотнях  футов  над
дорогой. Он выглядел снизу крошечным, как птичье гнездышко. Задняя  дорога
вела к нему от того места, где я запарковался.
     Машина, с убирающимся верхом, гремящая коробкой передач, ползла вверх
со стороны города. Она миновала  меня  -  старый  черный  "кадиллак"  -  и
остановилась.
     Водитель выбрался из нее и подошел ко мне.  Это  был  среднего  роста
мужчина в шерстяном пиджаке и хорошей серой шляпе, надетой  набекрень.  Он
двигался с какой-то наигранной агрессивностью. Я не сомневался, что это  и
был тот самый "детектив" Питера, но для меня он  не  выглядел  детективом.
Вокруг него витал какой-то дух непрерывных неудач - будто он  сам  источал
его.
     Я вынул свою записную книжку и на его глазах  демонстративно  записал
номер его "кадиллака". Это был калифорнийский номер.
     - Что вы записываете?
     - Поэму.
     Он просунул руку через открытое окно за моей записной книжкой.
     -  Дайте  взглянуть,  -  потребовал  он  резким  голосом.  Глаза  его
беспокойно бегали.
     - Я никогда не показываю незаконченных работ.
     Закрыв книжку, я сунул ее в нагрудный карман.  Затем  стал  поднимать
стекло. Он выдернул свою руку, прислонился лицом к стеклу,  которое  сразу
же запотело от его дыхания.
     - Я хочу знать, что вы написали обо мне.
     Он вынул из кармана маленькую камеру и наставил объектив  на  стекло,
что было очень глупо и бестолково.
     - Что вы там написали обо мне?
     Возникла  непредвиденная  ситуация,  которую  я  хотел  бы  избежать.
Поскольку  атмосфера  накалялась,  бессмысленные  и   злобные   перепалки,
подобные этой, могли закончиться скандалом. Я вышел через  правую  дверцу,
обошел машину спереди и подошел к нему.
     Пока я сидел в машине, казалось, что  его  "кадиллак"  рычал  на  мой
"форд". Теперь мы оба стали людьми. Он был  ниже  и  потоньше.  Его  вопли
прекратились. Он весь переменился. Он вытер  рот  тыльной  стороной  руки,
будто изгоняя злого духа, овладевшего им и заставившего поднять этот крик.
Выражение растерянности проступило на его лице.
     - Я же не сделал ничего плохого, не так ли? У  вас  не  было  причины
записывать мой номер.
     - А это мы посмотрим, - произнес я строго  и  официально.  -  Что  вы
здесь делаете?
     - Любуюсь пейзажем. Я - турист.
     Его глаза блуждали по окрестным  холмам,  будто  он  впервые  был  за
городом.
     - Это же общественная дорога, ведь так?
     - У нас есть сведения о человеке, похожем  на  вас,  который  прошлой
ночью выдавал себя за полицейского.
     Он скользнул взглядом по моему лицу, затем поспешно отошел.
     - Это был не я. Я здесь впервые.
     - Разрешите взглянуть на ваши водительские права.
     - Послушайте, - произнес он, - мы можем разойтись мирно.  У  меня  не
много денег, но имеются кое-какие источники доходов.
     Он вытащил единственную десятку из поношенного  кожаного  портмоне  и
воткнул ее в нагрудный кармашек моего пиджака.
     - Получите и купите что-нибудь вашим ребятишкам. И зовите меня Гарри.
     Он натянуто улыбался. Его передние зубы при этом  обнажились  и  были
похожи на две стамески. Но улыбка, которую он пытался  изобразить,  быстро
улетучилась. Я вынул десятку из кармашка, разорвал ее пополам и вернул ему
кусочки.
     У него буквально отвалилась челюсть.
     - Это же десятидолларовая бумажка. Вы, должно быть, сумасшедший, если
рвете такие деньги.
     - Вы можете склеить их клейкой лентой. А теперь все же разрешите  мне
взглянуть на ваши  водительские  права,  прежде  чем  вы  совершите  новое
нарушение.
     - Нарушение? - он произнес это так, как больной  произносит  название
своей болезни.
     - Взятка и оскорбление официального лица являются проступком, Гарри.
     Он огляделся вокруг, будто боялся снова что-нибудь нарушить.  Бледная
маленькая луна висела в уголке неба, как отпечаток пальца на окошке.
     Яркая вспышка света мелькнула в лощине  над  нами  и  почти  ослепила
меня. Мне показалось, что  она  исходила  от  человека,  который  стоял  с
девушкой на террасе дома Бегшоу. У него были большие очки, и  это  от  них
исходил отраженный свет. Потом я понял, что он наблюдал за нами в бинокль.
     Человек и  девушка  казались  маленькими,  как  забавные  фигурки  на
свадебном пироге. Их размеры и расстояние между  нами  создавали  странное
ощущение - будто они находились вне досягаемости  и  даже  вне  времени  и
пространства.
     Гарри шмыгнул в машину и попытался завести  мотор.  Я  успел  открыть
заднюю дверцу и сел на изношенное кожаное сиденье.
     - И куда мы направляемся, Гарри?
     - Никуда. - Он выключил зажигание. - Почему вы  не  оставите  меня  в
покое?
     - Потому что вы остановили молодого человека на дороге вчера вечером,
сказали, что работаете следователем, и задали ему кучу всяких вопросов.
     Он помолчал немного, его бесформенное лицо приняло новое выражение.
     - В некотором роде я тоже детектив.
     - А где ваш значок? - спросил я.
     Он пошарил в  кармане,  вероятно  отыскивая  какой-то  значок,  затем
передумал.
     - У меня его нет, - признался он. - Я занимаюсь  этим  как  любитель,
если можно так сказать. Выясняю кое-что для  своего  друга.  Она...  -  он
запнулся на этом слове. - Это не принесет никому каких-либо неприятностей?
     - Может быть, мы в конце концов договоримся. Разрешите мне посмотреть
ваши водительские права.
     Он достал вновь свое потрепанное портмоне и подал фотостат.
     На нем значилось:

                             ГАРРИ ГЕНДРИКС
                      10750 Вановен. Квартира 12.
                       Канога-парк. Калифорния
            Пол мужской, цвет волос - шатен, глаза голубые,
                рост 5 футов 9 дюймов, вес 165 футов,
                   день рождения 12 апреля 1928 г.

     Из нижнего левого угла фотостата мне улыбался Гарри. Я записал  адрес
и номер водительских прав в записную книжку.
     - Для чего вам все это нужно? - В его голосе звучало беспокойство.
     - Для того, чтобы знать, где ты находишься. На что ты живешь, Гарри?
     - Торгую автомобилями.
     - Я тебе не верю.
     - Подержанные машины по комиссионным ценам, - произнес он с  горечью.
Я раньше  работал  на  страховую  компанию,  но  мелкие  дельцы  не  могут
конкурировать с большими. Я перепробовал множество занятий. Назови любое -
и я скажу, что занимался этим.
     - Сидел в тюряге?
     Он посмотрел на меня с укором.
     - Конечно нет. Вы намекнули что-то о работе?
     - Я хочу знать, с кем имею дело.
     - Дьявол. Вы можете мне верить. У меня есть связи.
     - В сфере торговли подержанными машинами?
     - Вы будете удивлены.
     - И что ваши "связи" хотят от вас в отношении Мартеля?
     - Ничего. Я должен присмотреться к нему и  выяснить,  кто  он  такой,
если смогу.
     - И кто же он?
     - Я нахожусь в городе меньше суток, и местные парни ничего о  нем  не
знают.  -  Он  посмотрел  сбоку  на  меня.  -  Если  вы  полицейский,  как
утверждаете...
     - Я  ничего  не  утверждаю.  Я  частный  сыщик.  Этот  район  жестоко
патрулируется.
     Оба факта были сущей правдой, но между ними не было никакой связи.
     Гарри связал их.
     - Значит, у вас есть возможность добывать информацию.  Здесь  кроются
большие деньги, мы можем поделиться.
     - И сколько же получится?
     - Сотню могу вам обещать.
     - Посмотрю, что я смогу раскопать. Где вы остановились в городе?
     - Отель "Брейкуотер". Это на побережье.
     - И кто та женщина, которая вас туда определила?
     - Я ничего не говорил ни о какой женщине.
     - Вы сказали "она".
     - Вероятно, в эту минуту я вспомнил о своей жене. Она к этому делу не
имеет никакого отношения.
     - Не могу этому поверить. Если судить по вашим правам, вы не женаты.
     - Тем не менее я женат.
     Для него это было важным обстоятельством  -  будто  я  таким  образом
лишал его принадлежности к человеческому сообществу.
     - Это ошибка. Я имею в виду, что забыл сказать им об этом в тот день,
когда получал права...
     Его разъяснения были прерваны  ровным  рокотом  машины,  спускавшейся
вниз по петляющей дороге над нами. Это был  черный  "бентли"  Мартеля.  На
человеке, сидевшем за рулем, были темные квадратные очки, закрывавшие  как
маска верхнюю часть его лица.
     На находившейся рядом с ним  девушке  также  были  темные  очки.  Они
придавали ей вид обычной голливудской блондинки.
     Гарри вытащил свою миниатюрную камеру, которая была  едва  ли  больше
портсигара. Он перебежал на другую сторону  и  расположился  у  въезда  на
боковую дорогу, стараясь держать камеру незаметно в правой руке.
     Водитель "бентли", увидев его, вышел  из  машины.  Это  был  крепкий,
мускулистый человек в английском спортивного покроя  костюме  из  твида  и
расхожих ботинках, которые как-то не соответствовали его смуглому  лицу  и
гибкой фигуре. Он произнес спокойным тоном, но с легким акцентом:
     - Я могу вам чем-нибудь помочь?
     - Да, сейчас вылетит птичка. - Гарри поднял камеру и сделал снимок. -
Спасибо, мистер Мартель.
     - Мне это не нравится. - Рот Мартеля искривился в  гримасе.  -  Дайте
мне, пожалуйста, вашу камеру.
     - Вы спятили? Она стоит сто пятьдесят баксов.
     - Мне она обойдется в двести, - сказал Мартель. - Конечно,  вместе  с
пленкой. Я очень не люблю афишировать себя.
     Он произнес фразу с долгими носовыми звуками,  как  француз.  Но  для
француза он действительно был слишком темен.
     Я пытался разглядеть девушку в машине. Хоть я и не видел ее глаз, мне
показалось, что она через дорогу также рассматривает меня. Нижняя часть ее
лица была неподвижна, будто она была напугана создавшейся ситуацией.
     Гарри вслух что-то подсчитывал.
     - Вы можете получить камеру за три сотни, - сказал он.
     - За три сотни? Ничего себе. Но это должно включать квитанцию с вашей
подписью и адресом.
     - Идет.
     Я получил мгновенное представление о всей жизни Гарри:  он  не  знал,
где надо остановиться, если на его стороне был выигрыш.
     Девушка высунулась из открытой дверцы "бентли":
     - Не позволяй ему делать из себя дурака, Фрэнсис.
     - У меня нет такого желания.
     Мартель внезапно ринулся к  Гарри  и  выхватил  камеру  из  его  рук,
отпрянул сразу  же  назад,  швырнул  камеру  на  асфальт  и  растоптал  ее
каблуком.
     Гарри был потрясен.
     - Вы не имеете права это делать!
     - Но я сделал. Это свершившийся факт.
     - Я хочу получить свои деньги.
     - Никаких денег. Они плакали. Не за что платить.
     Мартель уселся в машину  и  захлопнул  дверцу.  Гарри  бежал  за  ним
завывая, как собачка:
     - Вы не можете так поступить со мной. Это не моя  камера,  вы  должны
заплатить за нее.
     - Заплати ему, Фрэнсис, - сказала девушка.
     - Нет. У него была такая возможность, но он ее не использовал.
     Мартель сделал внезапное движение. Его кулак появился в  окне,  а  из
него высовывался кругленький ствол пистолета.
     - Слушай меня, мой друг. Я не  люблю,  когда  меня  беспокоят  всякие
мерзавцы. Если ты еще здесь появишься или без разрешения вступишь  на  мою
собственность,  в  какой  бы  форме  это  ни  было,  я  убью  тебя.  -  Он
красноречиво прищелкнул языком.
     Гарри отпрянул от него. Он пятился до края дороги, потерял равновесие
и  чуть  не  упал.  Необремененный  заботой  о   сохранении   собственного
достоинства, он неожиданно  рванул  как  спринтер  к  своему  "кадиллаку",
забрался в него, чертыхаясь и громко крича.
     - Он почти застрелил меня. Вы являетесь свидетелем.
     - Скажите спасибо, что не застрелил.
     - Арестуйте его. Поспешите. Он не должен так просто  ускользнуть.  Он
ничего из себя не представляет, это дешевый уголовник. Его французский вид
не что иное, как фальшивка, как трехдолларовая бумажка.
     - Вы можете это подтвердить?
     - Не в данный момент. Но я его раскопаю, этого  латиноамериканца.  Он
должен рассчитаться за мою камеру. Это дорогая камера, и она не моя.
     В  его  голосе  звучала  горькая  обида:  жизнь  наносила  ему  удары
несчетное число раз.
     - Вы не должны спокойно смотреть  на  это,  если  вы  принадлежите  к
работникам безопасности, как говорите.
     "бентли" тем временем  выбрался  на  главную  дорогу.  Одним  колесом
машина проехалась по разбитой камере и окончательно сплющила  ее.  Мартель
спокойно направился в сторону города.
     - Надо с этим что-то делать, - произнес  Гарри,  обращаясь  к  самому
себе.
     Он стянул с себя шляпу с таким видом, будто она мешала ему  думать  и
принимать решения, и поставил ее на колено, как нищенскую  чашу.  Торговая
марка на внутренней шелковой подкладке свидетельствовала о том, что  шляпа
была приобретена в магазине "Хабердашери" в Лас-Вегасе.  Золотое  тиснение
на кожаной полоске говорило о том,  что  ее  первоначальным  хозяином  был
Л.Спилмен. "Гарри украл эту шляпу, - подумал я. - Или же у него  фальшивые
водительские права".
     Он обернулся ко мне, будто  подслушал  мои  молчаливые  обвинения.  С
тщательно отмеренной долей враждебности он произнес:
     - Судя по всему, вы не намерены здесь надолго остаться.  От  вас  нет
никакого толка.
     Я ответил, что увижу его позднее в отеле. По его лицу было видно, что
он не был обрадован такой перспективой.

                                    3

     Дорога "Лаурель-драйв" петляла  в  зарослях  кустарника,  похожих  на
английский парк. Внушительная зеленая ограда из можжевельника скрывала его
от взглядов со стороны дороги.  В  дальнем  конце  парка  сидела  женщина,
издали напоминавшая сестру Джинни.  Вместе  с  ней  за  столом,  прикрытым
зонтом, сидел мужчина, поглощавший свой обед.
     У него была выдающаяся вперед нижняя челюсть. Его лицо сразу же стало
несколько напряженным, когда я появился в проезде. Он вскочил, вытирая рот
салфеткой. Он был  высок  и  держался  прямо,  с  приятным,  но  несколько
вызывающим видом.
     - Ну, я вас покидаю, - услышал я его поспешные слова.
     - Не спешите. Я никого не жду.
     - Я тоже не ждал, - произнес он резко.
     Он бросил салфетку на тарелку с недоеденным майонезом. Не возобновляя
разговор и не глядя на меня, он направился к "мерседесу",  припаркованному
под дубом, сел в машину и укатил по другой стороне полукруглой дорожки. Он
был похож на человека, которому  нужен  был  лишь  предлог,  чтобы  быстро
удалиться.
     Миссис Фэблон стояла около стола в явном замешательстве.
     - Кто вы такой, ради Бога?
     - Меня зовут Арчер. Я частный детектив.
     - А доктор Сильвестр знает вас?
     - Если он и знает меня, то я его не знаю. А в чем дело?
     - Он уехал в такой спешке, когда увидел вас.
     - Весьма сожалею.
     - В этом нет необходимости. Обед не совсем  удался.  Не  утверждайте,
что Сильвестра выслеживает кто-то.
     - Вероятно, нет. По крайней мере, я здесь ни при чем. А есть  причина
для этого?
     - Во всяком случае, не до дверей моего  дома.  Джордж  Сильвестр  наш
семейный доктор уже в течение десяти лет, и отношения между нами  в  таком
же засушенном состоянии, как и  его  палочки  для  осмотра  горла.  -  Она
улыбнулась своему собственному остроумию. - Вы выслеживаете людей,  мистер
Арчер?
     Я посмотрел ей в глаза - не шутит ли она. Если это и было, она  этого
не  показала.  У  нее  было  удивительное   лицо   с   некоторым   налетом
непроницаемости. Меня заинтересовали ее глаза, потому что я не видел  глаз
ее дочери.
     Это были глаза самой невинности, не  молодые,  а  именно  невинности,
будто она воспринимала только заранее известные факты. Такие  глаза  очень
подходили к хорошо подкрашенным волосам блондинки, вьющимся свободно на ее
хорошенькой головке,  и  безупречной  фигурке  под  слишком  молодящем  ее
платьем. Она позволяла мне с простодушным видом рассматривать себя. Но  за
ее невозмутимостью все же чувствовалась какая-то напряженность.
     -  Я  кому-то  для  чего-то  понадобилась?  -  спросила  она,  слегка
улыбаясь.
     Я не отвечал. Я  пытался  нащупать  тактичный  ход,  чтобы  затронуть
вопрос о Джинни и Мартеле.
     - Я вам задала вопрос, - сказала она, - а вы не отвечаете. Что, таким
образом работают детективы?
     - У меня свой метод работы.
     - Свои таинственные пути совершать чудеса? Я начала это  подозревать.
Теперь скажите мне, какого рода чудеса вы хотите совершить здесь.
     - Это имеет отношение к вашей дочери Джинни.
     - Понятно. - Но ее глаза не  изменили  выражения.  -  Присаживайтесь,
если желаете. - Она указала на железный стул напротив себя.
     - Вирджиния попала в какую-нибудь неприятность? С ней никогда  такого
не случалось.
     - Как раз на этот вопрос я ищу ответ.
     - Кто навел вас на наш дом? - произнесла она довольно резко. - Это не
Джордж Сильвестр?
     - А почему вы так думаете?
     - Меня поразила поспешность, с которой он скрылся только что.  -  Она
внимательно смотрела на меня. - Но это  был  не  Джордж,  не  так  ли?  Он
увлечен Вирджинией - все мужчины ею увлечены, - но он не показывает этого.
- Она замолчала.
     - Не показывает этого?
     Она поиграла своими тонкими бровями.
     - Вы заставляете меня говорить о вещах, о  которых  я  не  хотела  бы
говорить. - Она перевела дыхание. - Я знаю, должно  быть,  замешан  Питер.
Это он?
     - Я не могу это утверждать.
     - Если Питер, значит, он пребывает в еще более беспомощном состоянии,
чем я думаю. Это был Питер, так  ведь?  Он  грозился  иногда,  что  наймет
детектива. Питер сошел с ума от ревности, но  я  не  думала,  что  он  так
далеко зайдет.
     - Это еще не очень далеко. Он попросил  меня  выяснить  прошлое  того
человека, за которого собирается выйти замуж  ваша  дочь.  Я  полагаю,  вы
хорошо знаете Фрэнсиса Мартеля?
     - Естественно, я встречалась с ним. Он яркая личность.
     - Нет сомнения. Но за последний час  произошло  кое-что,  что  делает
необходимой попытку узнать побольше о нем. Я сам  видел  на  дороге  внизу
вашего дома. Человек хотел его сфотографировать. Мартель  напугал  его  до
смерти своим пистолетом, грозился убить его.
     Она кивнула головой:
     - Я не осуждаю его за это.
     - У него в привычке грозить убийством людям?
     - Это не было бы убийство. Это был акт  самозащиты.  -  Она  говорила
так, будто повторяла чьи-то слова. - У него свои причины для того, что  вы
видели, я в этом уверена. Он не хочет, чтобы в городе узнали, кто он.
     - А вы знаете, кто он?
     - Я обязалась хранить его секрет. -  Она  коснулась  губ  пальцами  с
ногтями, окрашенными в тот же красный цвет, что и губы.
     - Кто же он? - спросил я. - Потерявшийся наследник престола Франции?
     Без серьезных усилий я сумел насторожить ее. Она глядела  на  меня  с
открытым ртом. Затем вспомнила, что с закрытым выглядит лучше,  и  закрыла
его.
     - Я не могу сказать  вам,  кто  он  такой,  -  сказал  она.  -  Могут
возникнуть большие международные осложнения, если его здесь  обнаружат.  -
Снова чувствовалось, что она повторяет чужие слова. - Я уверена, что вы не
видите ничего плохого в том, что делаете, мистер Арчер. Но я не уверена  в
отношении Питера. Я  хочу  просить  вас  остановиться  и  воздержаться  от
дальнейшего расследования, мистер Арчер.
     Сейчас она не шутила. У нее был озабоченный вид.
     - Вы хотите сказать мне, что Мартель завяз в политике?
     - Он был. И снова займется этим, когда создадутся условия. Сейчас  он
изгнанник из своей страны, - она произнесла это с драматизмом в голосе.
     - Франция?
     - Да, он француз и не делает из этого секрета.
     - Но его имя не Фрэнсис Мартель?
     - Он имеет право им пользоваться, но да, это не настоящее его имя.
     - А какое настоящее?
     - Я не знаю. Но одно из величайших имен Франции.
     - У вас есть тому какие-либо доказательства?
     - Доказательства? - Она  улыбалась  мне,  будто  располагала  высшими
сведениями,  почерпнутыми  непосредственно  от  Всевышнего.  -  Вы  же  не
спрашиваете никаких свидетельств от ваших друзей.
     - Нет, я-то спрашиваю.
     - Тогда у вас, вероятно, немного друзей. Я вижу,  вы  принадлежите  к
натурам подозрительным. Вы и Питер Джемисон составляете чудесную пару.
     - Вы давно его знаете?
     Я имел в виду Мартеля,  но  она  не  поняла  вопроса,  и  думаю,  что
намеренно.
     - Питер всегда вертелся под ногами в нашем доме  в  течение  двадцати
лет.
     Она  махнула  рукой  в  сторону  одноэтажного  строения   позади   ее
собственного.
     - Могу поклясться, что в течение этого  срока  я  вытирала  ему  нос.
Когда умерла мать Питера, я решила взять его на время.  Он  был  маленьким
мальчиком. Но маленькие вырастают, и, когда это случилось, он  влюбился  в
Джинни, чего не имел права делать.  Она  не  отвечала  на  чувства  Питера
взаимностью ни в прошлом, ни сейчас. Он просто  сломил  ее  сопротивление,
потому что рядом не было никого другого.
     Было видно, что она любила Питера несмотря ни на что.
     - Конечно, вы полюбите  человека,  если  видите  его  каждый  день  в
течение двадцати лет. В то же время я перестала переносить  его,  особенно
теперь. У моей дочери блестящие шансы. Она красива.
     Она задрала подбородок, будто красота Джинни  принадлежала  им  обеим
как фамильная ценность.
     - И она должна воспользоваться этим шансом. Я не  хочу,  чтобы  Питер
или вы все испортили.
     - У меня нет намерений что-либо портить.
     Она вздохнула.
     - Могу ли я просить вас оставить все это?
     - Нет, без дальнейшей проверки.
     - Тогда можете ли вы мне обещать одну вещь? Можете ли вы делать  свое
дело так, чтобы  не  напортить  Джинни?  Ее  отношения  с  Мартелем  имеют
блестящее и светлое будущее, их отношения  такие  искренние.  Не  пачкайте
всего этого.
     - Я этого не сделаю, если так обстоят дела.
     - Да, это так, верьте мне. Фрэнсис Мартель обожает землю, по  которой
она ходит. А Вирджиния без ума от него.
     Я подумал, что здесь скрываются  ее  собственные  планы  в  отношении
Мартеля, и подставил ей ловушку.
     - Именно поэтому она отправилась с ним на уик-энд?
     Ее голубые глаза, до этого непроницаемые, отвернулись от меня.
     - У вас нет права задавать такие вопросы. Вы не  джентльмен,  не  так
ли?
     - Но Мартель им является?
     - С меня уже хватит и вас, и вашей надоедливости, мистер Арчер.
     Она встала. Это означало конец аудиенции.

                                    4

     Я направился в находившийся рядом дом Джемисонов. Это была просторная
испанского типа постройка,  со  временем  ставшая  грязно-белого  цвета  и
носящая печать запустения.
     Женщина, отворившая дверь после повторного звонка, была  в  полосатом
сером платье, которое могло бы сойти за форму, но таковой не являлось. Она
была хорошенькой и черноволосой, с тем слегка высокомерным видом,  который
имеют женщины - единственные обитательницы в большом доме.
     - Могли бы и не звонить так долго. Я слышал и первый звонок.
     - Почему же вы не ответили на него?
     - У меня есть поважнее дела, чем открывать дверь, -  игриво  ответила
она. - Я ставила гуся в духовку.
     Она показала свои замасленные руки и вытерла их о фартук.
     - Чего вы хотите?
     - Я хочу видеть Питера Джемисона.
     - Младшего или старшего?
     - Младшего.
     - Он, вероятно, все еще в Теннисном клубе. Я спрошу у его отца.
     - Может, я могу поговорить с мистером Джемисоном? Меня  зовут  мистер
Арчер.
     - Может быть. Я спрошу.
     Я ждал в затемненном  зале,  сидя  в  старинном  испанском  кресле  с
высокой спинкой. Служанка скоро вернулась и не скрывая удивления сообщила,
что мистер Джемисон примет меня. Она провела меня через  дубовые  двери  в
отделанную дубом же библиотеку, откуда сквозь похожие  на  амбразуры  окна
виднелись горы.
     Около окна, глубоко погрузившись в  кресло,  сидел  человек  и  читал
книгу. У него были седые, бесцветные волосы, и его лицо  было  столько  же
бесцветно. Когда он снял очки и посмотрел на меня, я увидел,  что  у  него
почти невидящий, отрешенный взгляд.
     Стакан с виски стоял на столе рядом с  ним,  и  прямо  под  рукой  на
столике большего размера находилась бутылка "Бурбона" и кувшин с водой.  Я
заметил, что служанка с ненавистью бросила взгляд на бутылку и  стакан.  У
нее были блестящие черные глаза и взгляд - откровенно ненавидящий  всех  и
все.
     - Мистер Арчер, - произнесла она.
     - Спасибо, Вера. Хэлло, мистер Арчер. Присаживайтесь.
     Он сделал жест в сторону находившегося напротив него кресла. В  лучах
солнечного света его рука показалась прозрачной.
     - Не хотите ли выпить, прежде чем Вера уйдет?
     - Сейчас слишком рано, спасибо.
     - Я сам так рано пью нечасто.
     Я заметил, что книгу в своей руке он держал  вверх  ногами.  Явно  не
хотел, чтобы его видели просто за выпивкой. Он закрыл книгу и  положил  ее
на стол.
     - "Книга мертвых", - произнес  он.  -  Из  египетского  собрания.  Ты
можешь идти, Вера. Я сам могу поухаживать за гостем.
     - Хорошо, сэр, - с сомнением в голосе сказала она  и  вышла,  хлопнув
дверью.
     - Вера - сильная женщина, - сказал  Джемисон.  -  Она  отравляет  мне
существование, но это так же и  мое  благословение.  Я  не  знаю,  что  бы
творилось в этом доме, если бы не она. Она, как  мать,  заботится  о  моем
бедном мальчике. Знаете, его мать умерла несколько лет назад.
     Кожа вокруг  его  глаз  сморщилась,  будто  горечь  от  утраты  вновь
нахлынула на него. Он сделал большой  глоток  из  стакана,  видимо,  чтобы
отбросить воспоминания.
     - Вы действительно не хотите выпить?
     - Нет, я не пью, когда работаю.
     - Я полагаю, вы работаете на моего сына. Он  советовался  со  мной  о
том, стоит ли вас нанять. Я сказал, что стоит.
     - Я рад слышать, что вы знаете об этом. Я не должен ходить вокруг  да
около. Вы думаете, Фрэнсис Мартель - мошенник?
     - Мы все являемся мошенниками в  некотором  роде,  вы  же  не  будете
отрицать? Возьмите, к примеру,  меня.  Как  можете  видеть,  я  фактически
пьяница-одиночка. Чем больше я пью, тем тщательнее я стараюсь это  скрыть.
Единственная возможность сохранить себя как личность - это пить открыто  и
выслушивать нарекания сына и, конечно, Веры.
     - Вы облегчили свою душу, но это мне мало что говорит о Мартеле.
     - Я знаю. Все,  что  я  узнаю  о  людях,  это  только  путем  анализа
поступков самого себя. Это медленный и болезненный процесс, -  сказал  он,
медленно выговаривая каждое слово. -  Если  Мартель  и  мошенник,  у  него
серьезный шанс преуспеть.
     - Вы с ним знакомы?
     - Нет. Но несмотря на то, что я пребываю в  некоторой,  так  сказать,
изоляции, я все же получаю кое-какие сведения  от  других  людей.  Мартель
возбудил изрядный интерес у местной общественности.
     - Каково же мнение местной общественности?
     - Создалось два лагеря. Так всегда бывает. Это худшее, что предлагает
демократия. Должно быть  два  мнения  по  каждому  поводу.  -  Он  говорил
подробно, как человек, нуждающийся в слушателе. - Те, кто знает Мартеля  и
кому он нравится, - большей частью женщины. Они принимают за чистую монету
то, что он француз, богат, и вообще молодой человек. Другие считают его  в
большей или меньшей степени фальшивкой.
     - Обманщиком?
     Он поднял вверх свою иссохшую, прозрачную руку.
     - Едва ли. Но нет сомнения в том, что он культивированный европеец.
     - И никаких вопросов по поводу его значительных финансовых средств?
     - Боюсь, что нет. Мне довелось узнать, что его первоначальный взнос в
банк исчислялся шестизначной цифрой.
     - Я полагаю, что вы член Правления банка?
     - Вы навели справки и обо мне, - сказал он осуждающе.  -  Вы  делаете
мне много чести.
     - Я узнал об  этом  случайно  от  мистера  Мак-Минна,  когда  получал
наличные по чеку. Вы можете узнать, откуда поступили деньги Мартеля?
     - Думаю, что стоит попытаться.
     - Это могут быть деньги, полученные в долг, -  сказал  я.  -  Я  знаю
многих ловкачей, которые используют  взятые  взаймы  деньги,  иногда  даже
одолженные у гангстеров, с тем чтобы завоевать быстро положение в  местном
обществе.
     - С какой возможной целью?
     - Я знаю одного, который приобрел муниципальную  автобусную  компанию
на льготных условиях, выжал из нее все, что можно, затем удрал, оставив ее
банкротом. Последние несколько лет так приобретаются даже банки.
     - Мартель, насколько мне известно, ничего не приобретает.
     - За исключением Вирджинии Фэблон.
     Джемисон сморщил лоб. Он взял стакан,  увидев,  что  он  почти  пуст,
встал, чтобы налить еще. Он оказался высокого роста, но худой и слабый. Он
передвигался, как старик, но мне показалось, что он не намного старше меня
- не больше пятидесяти.
     Сделав себе питье и проглотив изрядную долю, он вновь уселся  в  свое
кожаное кресло.
     - У Джинни есть средства? - спросил я.
     - Едва ли столько, чтобы заинтересовать серьезного человека.  Она  не
нуждается в деньгах, чтобы пробудить интерес любого мужчины. По сути,  она
отвергала, вероятно, больше предложений, о которых могли бы только мечтать
другие молодые женщины. По совести,  я  был  удивлен,  когда  она  приняла
предложение Питера, и не был, когда  она  расторгла  помолвку.  Я  пытался
сказать ему об этом вчера. Все было нормально, когда они учились в  школе.
Но очень  красивая  молодая  жена  может  стать  проклятьем  для  обычного
человека, особенно когда он теряет ее. - Вокруг его глаз  снова  появились
морщины. - Опасно  иметь  то,  чего  ты  желаешь.  Это  может  привести  к
трагедии. Но мой бедный сын не хочет этого видеть. Молодые люди  не  хотят
учиться на несчастьях старших.
     Он все больше становился болтливым. Я смотрел мимо  него  на  дальние
горы, и у  меня  возникло  чувство  нереальности  всей  обстановки,  будто
залитый светом мир отодвинулся куда-то в недосягаемость.
     - Мы говорили о Фэблонах и их средствах.
     Джемисон с усилием вернулся к действительности.
     -  Да,  конечно.  У  них  не  может  быть  много  денег.  Одно  время
действительно их было много, но Рой много проигрывал.  Ходил  слушок,  что
именно из-за этого он совершил самоубийство.  К  счастью,  Мариэтта  имела
свой небольшой источник доходов. У них есть на что безбедно жить, но,  как
я сказал, этого,  конечно,  недостаточно,  чтобы  соблазнить  охотника  за
состояниями. Не говоря уже о таком  охотнике,  у  которого  счет  в  банке
измеряется сотней тысяч долларов наличными.
     - Сотни тысяч достаточно, чтобы Мартель был допущен в клуб?
     - Для Теннисного  клуба,  конечно,  недостаточно.  По  правилам,  вас
должен рекомендовать по крайней мере один из членов, и  вы  должны  пройти
через приемную комиссию.
     - Кто рекомендовал Мартеля?
     - Миссис Бегшоу, полагаю. Это довольно обычная практика, когда  члены
клуба  сдают  внаем  свои  дома   здесь,   в   городе.   Против   принятия
квартиросъемщиков обычно возражений не бывает.
     - Но ничего в его пользу не говорит. Вы согласны с утверждением,  что
Мартель является политическим беженцем?
     - Он вполне может им быть. Откровенно говоря, я  не  возражал,  чтобы
Питер нанял вас, потому что я хотел удовлетворить собственное любопытство.
И я также хотел, чтобы он прекратил знакомство с Джинни. Это приносит  ему
больше вреда, чем вы можете предположить. Я его отец, и  я  это  вижу.  Я,
может быть, не из лучших отцов, но я знаю своего сына. И я знаю Джинни так
же.
     - Вы не хотели бы иметь ее в качестве невестки?
     - Напротив. Она служила бы украшением любого дома, даже нашего. Но  я
боялся, что она по-настоящему не любит моего бедного сына. Боялся, что она
согласилась выйти замуж только из жалости к нему.
     - Миссис Фэблон говорила в значительной мере то же.
     - Так что, вы встречались с Мариэттой?
     - Мы разговаривали недолго.
     - Она намного серьезнее, чем хочет казаться. Так же и Джинни.  Джинни
всегда была серьезной молодой женщиной, даже  когда  была  девочкой.  Она,
бывало, всегда по субботам и воскресеньям сидела здесь, в  моем  кабинете,
читая книги.
     - Вы сказали, что ее отец закончил жизнь самоубийством.
     -  Да.  -  Джемисон  нервно  дернулся  и  потянулся  за  стаканом.  -
Опустошение среди моих друзей за последние десять лет было устрашающим. Не
говоря уже о моих врагах.
     - А кто был Рой Фэблон, друг или враг?
     - Рой был другом, одно время очень  хорошим  другом.  Конечно,  я  не
одобрял того, что он  принес  своей  жене  и  дочери.  Джинни  было  тогда
шестнадцать или семнадцать лет, и это служило для нее настоящим ударом.
     - А что он сделал?
     - Ночью вошел в океан прямо в одежде.  Его  тело  нашли  десять  дней
спустя. Акулы так его погрызли, что его с трудом опознали.
     Он провел рукой по своему серому лицу и сделал большой глоток.
     - Вы видели тело?
     - Да, они попросили меня опознать труп. Это было отвратное зрелище.
     - "Отвратное"?
     - Ужасно представить себе, до чего мы смертны и что могут  сделать  с
нами волны и время. Я помню Роя Фэблона,  когда  он  был  одним  из  самых
блестящих студентов в Принстоне и одним из лучших спортсменов.
     - Вы знали его в Принстоне?
     - Очень хорошо. Мы жили в одной комнате. Это я  привез  его  сюда,  в
Монтевисту.
     Я встал, чтобы уйти, но он задержал меня у двери.
     - Есть кое-что, о чем я хочу вас просить, мистер Арчер. Как хорошо вы
знаете Монтевисту? Я не имею в виду топографию. В социальном плане?
     - Не очень хорошо. Это слишком богатое место для меня.
     - Тогда вы должны знать то, что могу сказать я как  старый  обитатель
Монтевисты. Здесь могут произойти любые вещи, и происходили.  Здесь  царит
климат шампанского, с одной стороны, и  наличие  бесчисленного  количества
денег - с другой. Буду с вам откровенен, Монтевиста уже сто  лет  является
международным морским курортом. Свергнутые  махараджи  уживаются  здесь  с
Нобелевскими лауреатами,  дочки  владельцев  чикагских  скотобоен  выходят
замуж за латиноамериканских миллионеров.
     - В этом отношении Мартель не является чем-то необычным здесь?
     -  По  сути  дела,  если  его  сравнить  с   некоторыми   обитателями
Монтевисты, он просто посредственность. Вы должны всегда помнить об этом.
     - Я запомню ваши советы.
     Я поблагодарил его и распрощался.

                                    5

     Дневная жара становилась изнурительной. Подъезжая к Теннисному клубу,
я почувствовал прохладное  дыхание  бриза  со  стороны  океана.  На  мачте
главного корпуса лениво развевался флаг.
     Женщина за дежурным столиком  сообщила  мне,  что  Питера,  вероятно,
можно найти в душевой. Она видела, как он возвращался  с  пляжа  несколько
минут назад. Мне было разрешено пройти и подождать у бассейна.
     Голубой  шезлонг  спасателя  был  свободен,  и  я  уселся   в   него.
Послеполуденный бриз согнал многих любителей позагорать. По другую сторону
бассейна под навесом, в защищенном от ветра углу, четыре блондинки  играли
в карты с той мрачной сосредоточенностью, которая отличает всех  карточных
игроков.
     Здоровый парень в плавках  вышел  из  раздевалки.  Он  растянулся  на
кафельной площадочке рядом со мной. Его гладкое простоватое лицо несколько
оживлялось выражением какой-то дикости в глазах. Его  блондинистые  волосы
казались совсем бесцветными.
     - Что, Питер Джемисон там внутри?
     - Да, он одевается. Вы заняли мое  кресло,  но  это  ничего.  Я  могу
посидеть здесь. - Он присел на кафель. - Вы его гость?
     - Я должен с ним встретиться здесь.
     - Он делает пробежку по берегу. Я посоветовал ему не напрягаться. Для
этого нужна тренировка.
     - Но когда-то все же надо начинать.
     - Согласен. Я сам не любитель бега. Это выматывает мускулы. -  Он  со
спокойным удовлетворением посмотрел на свою скульптурную бронзовую фигуру.
- Мне нравится походить на типичного калифорнийского спасателя.
     - Вы действительно похожи на калифорнийского спасателя.
     - Благодарю вас, - сказал он. - Я трачу все свободное время  на  это.
Люблю серфинг. Я  нанялся  на  эту  работу  из-за  возможности  заниматься
серфингом. К тому же я студент колледжа.
     - Какого колледжа?
     - Государственного колледжа Монтевисты. Единственного здесь.
     - А кто там заведует французским факультетом?
     - Не знаю. Я изучаю бизнес, рекламное дело  и  вопросы  недвижимости.
Очень интересно.
     Он напоминал мне  молчаливых  блондинов,  заполнявших  калифорнийские
берега в пору моей молодости. Там и сейчас полно бродит мальчишек.
     - Вы собираетесь изучать французский язык, сэр?
     - Я просто хочу получить ответы на некоторые вопросы.
     - Может быть, мистер Мартель поможет вам. Он француз.
     - А он здесь?
     - Да. Я только что разговаривал с ним. Он  говорит  так  же  свободно
по-английски, как вы или я.
     Он показал на кабину на втором этаже, выходящую  в  сторону  моря.  В
открытом проеме в тени навеса наверху я  увидел  человека,  несшего  целую
охапку всяких ярких предметов.
     - Эвакуирует свои вещи, - сказал спасатель. - Я предложил ему помочь,
но он не захотел, чтобы я занимался его личными вещами.
     - Он что, оставляет это место?
     - Во всяком случае, он отказывается от кабины. Он сказал, что я  могу
взять мебель, которую он купил для кабины.  Это  пляжная  мебель,  но  она
совершенно новая, и ему она обошлась, должно быть, в копеечку.  Она  будет
прекрасно выглядеть в моей кабине. Все, что у  меня  сейчас  есть,  -  это
спальный мешок. Все мои деньги уходят на содержание машин.
     - Машин?
     - У меня фургон для спортивных принадлежностей, - сказал он. - И мы с
приятелем на двоих еще имеем спортивную машину  для  загородных  прогулок.
Спортивная машина экономит массу времени.
     Парень начал мне надоедать. Беда в том, что их тысячи, таких как  он,
неопримитивистов, которые никак не вписываются в  современность.  Но  меня
внезапно  поразила  мысль,  что,  может  быть,  они  даже  лучше,  чем  я,
приспосабливаются к нынешней жизни. Они могут жить как беззаботные  дикари
на берегу моря, в то время как компьютеры и  всякие  программисты  за  них
делают всю работу и принимают решения.
     -  Почему  мистер  Мартель  оставляет  кабину?   Она   очень   удобно
расположена.
     - Это лучшая кабина. Вы видите весь берег и  море  вплоть  до  самого
рифа, где мы занимаемся серфингом. - Он махнул своей мускулистой рукой.  -
Мистер Мартель обычно сидел там и наблюдал, как мы скользим на досках.  Он
сказал мне однажды, что занимался серфингом, когда был моложе.
     - Он не сказал, где он этим занимался?
     - На этом же рифе, я полагаю.
     - Он был здесь раньше?
     - Этого я не знаю. Во всяком случае, при мне нет.
     - И вы не знаете, почему он оставляет свою кабину?
     - Ему она  не  понравилась.  Он  всегда  на  что-нибудь  жаловался  -
например, вода в бассейне слишком пресная. Он считал, что она должна  быть
более соленой. Он не ладил с некоторыми членами клуба.
     Парень  замолчал.  В  его  мозгу  происходило   какое-то   шевеление,
породившее внезапную мысль.
     - Послушайте, не говорите, пожалуйста, Питеру Джемисону,  что  мистер
Мартель отдал мне свою мебель. Ему это не понравится.
     - Отчего же?
     - Он из тех, кто  не  поладил  с  Мартелем.  Пару  раз  они  чуть  не
подрались.
     - Из-за Джинни Фэблон?
     - Я думаю, вам это известно?
     - Нет, не очень.
     - Тогда не буду вам  ничего  больше  говорить.  Если  Питер  Джемисон
узнает, меня вытащат на ковер за то, что болтаю о членах клуба.
     Он чувствовал, что наболтал лишнего. Одна из тех дам,  что  играли  в
бридж, избавила его от моего допроса. Она крикнула ему через бассейн:
     - Стэн, не принесешь ли ты нам кофе? Черного!
     Он встал и лениво поплелся к буфету.
     Я одел темные очки и взобрался по деревянной лестнице на  втрой  этаж
строения. По похожей на палубу галерее я прошел в самый конец.  Ротанговый
плетеный стол, стоящий посередине  кабины  Мартеля,  был  завален  разными
предметами: купальными костюмами и халатами, мужскими и женскими  пляжными
принадлежностями, ластами и масками, бутылками от виски и коньяка. Там был
маленький электрообогреватель и бамбуковые трости. Мартель вышел из  одной
из внутренних комнат с миниатюрным телевизором в руке. Он поставил его  на
стол.
     - Выезжаете?
     Он недовольно посмотрел на меня. Сейчас я был в темных очках, а он их
снял. Глаза его блестели и были очень  темного  цвета,  и  в  них  как  бы
сосредоточилось все выражение его ярко-смуглого лица. Длинный, с горбинкой
нос выдавал самоутверждающий и любознательный характер. Похоже, он меня не
узнал.
     - А что, если и так? - ответил он настороженно.
     - Я подумал, что мог бы занять ваше место.
     - Едва ли это возможно. Я снял помещение на весь сезон.
     - Но вы не собираетесь его использовать.
     - Я пока не решил окончательно.
     Он больше говорил сам  с  собой,  чем  со  мной.  Его  темный  взгляд
скользнул мимо меня к прибрежному пляжу. Я повернулся и посмотрел туда же.
Голубые волны перекатывались через риф. А там, за  ним,  дюжина  мальчишек
вертелись  коленопреклоненными  на  своих  досках,  будто  они   совершали
молитву.
     - Вы занимались серфингом?
     - Нет.
     - А подводным плаванием? Я заметил, что у вас  есть  все  необходимое
снаряжение.
     - Да, я этим занимался.
     Я внимательно слушал его речь. Мартель говорил с акцентом, но  акцент
проявлялся значительно слабее, чем во время ссоры с Гарри Гендриксом, и он
использовал  мало  французских  слов.  Конечно,  он  сейчас  не  был   так
возбужден.
     - А в Средиземном море вы не плавали под водой? Говорят, что этот вид
спорта зародился в Средиземноморье.
     - Это так, и я там плавал. Я был когда-то жителем Франции.
     - Из какой части?
     - Париж.
     - Интересно, я был в Париже во время войны.
     - Многие американцы там побывали, - ответил он  натянуто.  -  Теперь,
если разрешите, я избавлюсь от этих вещей.
     - Хотите я вам помогу?
     - Нет, спасибо, благодарю вас, всего хорошего.
     Он вежливо раскланялся. Я пошел обратно по палубе,  пытаясь  подвести
итог своим впечатлениям. Его смоляные волосы и гладкое строгое лицо, как и
острый взгляд его глаз, говорили, что ему должно быть не больше  тридцати.
Чувствовалось тем не менее, что он  владеет  собой  и  обладает  выдержкой
более зрелого человека. Я так и не составил полной характеристики об  этом
человеке.
     Я выбрался  в  лабиринт  находящихся  на  первом  этаже  кабинок  для
переодевания. Занятия  в  школах  к  тому  времени  закончились,  и  толпа
маленьких ребятишек шлепала друг друга полотенцами по ногам с  неимоверным
хохотом и шутливыми угрозами. Я прикрикнул на них, чтобы  они  не  шумели.
Они подождали, когда  я  уйду,  и  после  моего  ухода  разбушевались  еще
сильнее.
     Питер попытался завязать галстук перед затуманенным от пара зеркалом.
Он увидел мое отражение  и  обернулся  с  улыбкой.  Я  впервые  видел  его
улыбающимся. Сейчас его лицо было красным и лоснящимся.
     - Я не знал, что вы здесь. Я делал пробежку на берегу.
     - Прекрасно, - ответил я. - Я только что разговаривал с Мартелем.  Он
перебирается из своей кабины, и, может быть, съедет совсем.
     - Вместе с Джинни?
     - Не думаю, что мне следовало спрашивать  его  об  этом  напрямую.  В
нынешних обстоятельствах мне, возможно,  не  следовало  бы  вообще  с  ним
разговаривать. Это не то, что нужно  сейчас.  Но  у  нас,  возможно,  мало
времени.
     Эти слова согнали  улыбку  с  лица  Питера,  и  он,  волнуясь,  начал
покусывать губы.
     - Я надеялся, что вы сможете  что-нибудь  сделать,  чтобы  остановить
его.
     - Я не отказываюсь, но самое  страшное,  что  я  не  знаю,  с  какими
вопросами к нему обращаться. Я никогда не был во Франции,  и  я  не  очень
хорошо помню, чему меня учили в школе в отношении французского.
     - Так же и я. Я походил на  курсы  к  профессору  Таппинджеру,  чтобы
немного освежить свой французский, но он выставил меня.
     - Это было в местном колледже?
     - Да. - Ему показалось, что я хотел  его  объяснений  по  поводу  его
учебы в Принстоне и почему он там провалился. - Но я окончил курс здесь, в
Монтевисте, в прошлом году.
     - А Джинни должна была закончить его в этом году?
     - Да, но она взяла  отпуск  на  два  года.  Она  работала  сестрой  в
приемной клиники доктора Сильвестра, но ей  работа  не  понравилась,  и  в
прошлом году она вернулась в колледж.
     - Ваш профессор Таппинджер был одним из ее преподавателей?
     - Да, он преподавал ей большей частью французский.
     - А он хороший специалист?
     - Джинни считала так, и она была одной из лучших его студенток.
     - Тогда он смог бы нас выручить.
     Я посоветовал Питеру назначить встречу  с  профессором  после  обеда,
если возможно, и сказал, что подожду его на автостоянке. Я не хотел, чтобы
Мартель видел нас уходящими вместе.

                                    6

     - Мистер Джемисон только что ушел, - сказала  женщина,  дежурившая  у
приемной конторки.
     У нее был приятный, мягкий голос, но она  казалась  встревоженной.  Я
присмотрелся к ней.  Внешне  она  выглядела  молодой,  приятной  особой  в
коричневом твидовом костюме. Ее темные волосы обрамляли овальное пикантное
личико. Она была немного полновата, но это видимо, от сидячей работы.
     - Я разговаривал с мистером Джемисоном,  но  никому  не  говорите  об
этом.
     - А почему я должна говорить об этом?
     - Кто-нибудь может спросить вас.
     - Я никогда не говорю о приходах и уходах наших членов. Кроме того, я
не знаю вашего имени.
     - Арчер. Лу Арчер.
     - Меня зовут Элла Стром.
     Дощечка на столе перед ней гласила: "Миссис Стром.  Секретарь  Клуба"
Она увидела, что я рассматриваю ее, и безразличным тоном произнесла:
     - В настоящий момент я не замужем, не миссис.
     - Я тоже. Когда вы сегодня свободны? Может, вместе поужи-наем?
     - Нет, сегодня я уже приглашена на ужин с танцами. Но благодарю.
     - Не стоит того.
     У парковки возле  теннисных  кортов  Питер  уже  ждал  меня  в  своем
"корвете". Место  окружали  зеленые  эвкалиптовые  деревья,  и  их  слегка
больничный запах носился в воздухе. Игра  шла  лишь  на  одном  из  дюжины
кортов.  Тренер,  в  рубашке  с  надписью:  "Теннисный  клуб",   показывал
маленькой девочке, как делать подачу, в то время как ее  мамаша  наблюдала
за ними с боковой аллеи.
     - Профессора Таппинджера нет в своем офисе, и его нет дома, -  сказал
Питер. - Жена говорит, что он на пути домой.
     - Я еще побуду немного здесь.  Насколько  я  понимаю,  миссис  Бегшоу
живет при клубе?
     - Да, в одном из коттеджей. - Он  махнул  рукой  в  сторону  деревьев
позади площадки.
     - Вы спрашивали ее что-либо о Мартеле?
     - Нет.
     - Но вы знакомы с миссис Бегшоу?
     - Не настолько близко. Я знаю всех в Монтевисте, - добавил он нехотя.
- И они знают меня, я полагаю.
     Я  прошел  через  эвкалиптовые  заросли  и  через  ворота  в  заборе,
ограждающем  примыкающую  к  территории  бассейна  лужайку.  Дюжина  серых
кирпичных коттеджей,  отделенных  от  своих  соседей  живой  изгородью  из
цветущего кустарника, раскинулись на лужайке. Маленький мексиканец в форме
цвета хаки занимался в зарослях поливом.
     - Буэнос диас!
     - Хороший день, - ответил он, сверкая зубами,  и  направил  струю  из
своего шланга прямо в небо, как фонтан. - Вам кто-то нужен?
     - Миссис Бегшоу.
     - Вот ее коттедж. - Его крыша  была  едва  видна  из-за  яркой  шапки
бугенвилей. - Она вернулась всего лишь две минуты назад.
     Миссис Бегшоу была одной из участниц карточной игры у  бассейна,  той
самой, что заказала кофе. На вид ей было лет семьдесят.
     - Это вас я видела только что разговаривающим со Стэнли?  -  спросила
она меня у двери.
     - Да, меня.
     - А затем с Мартелем?
     - Да.
     - А теперь вы пришли ко мне.  Любопытная  последовательность.  -  Она
тряхнула своими белыми завитками. - Я не знаю, чувствовать себя польщенной
или озабоченной.
     - Ни то, ни другое, миссис Бегшоу. Меня зовут Арчер,  и  я  детектив,
как вы, возможно, уже догадались.
     Она впустила меня в гостиную, заставленную мебелью.  Восточный  ковер
на полу был пушист и хорош, что страшно было наступать на него.
     Она заметила мое замешательство.
     - Ковер не совсем здесь на месте, но мне не хотелось оставлять его. -
Не меняя тона она сказала: - Садитесь. Я полагаю, вы занимаетесь тем,  чем
в виде спорта занимаются все местные жители,  -  лезете  в  дела  Фрэнсиса
Мартеля.
     - Это моя профессия, а не спорт.
     - Кто послал вас сюда? - резким тоном спросила она.
     - Местное семейство.
     - Мариэтта Фэблон?
     - Да, она интересуется результатами моих изысканий.
     - "Изыскания" - слишком мягкое слово для того,  чем  вы  занимаетесь,
мистер Арчер. Вы стараетесь выжить Мартеля из города. Это ваша цель?
     - Нет.
     -  Удивительно.  Он  уезжает,  вы  знаете.  Он  сказал  мне  об  этом
пятнадцать минут назад.
     - А Джинни Фэблон едет с ним?
     Она опустила глаза.
     - О мисс Фэблон мы не говорили. Во всяком случае, она молодая женщина
двадцати четырех лет - в ее возрасте я была уже пять лет замужем, - и  она
вполне способна сама отвечать за свои поступки и сделать свой выбор. -  Ее
голос, на како-то  момент  дрогнувший,  вновь  обрел  твердость.  -  Более
способна, чем большинство молодых женщин.
     - Так что, вы думаете, она отправится с ним? - спросил я.
     - Не знаю. Но это свободная страна, я полагаю.
     - Это для людей, которые знают, что к чему и с кем они имеют дело. Вы
не можете сделать правильный выбор, не зная фактов.
     Она тряхнула кудряшками. Ее лицо оставалось непроницаемым, как маска.
     - Я не хочу, чтобы мне читали лекцию  об  этом.  Я  привела  Фрэнсиса
Мартеля в Монтевисту - вернее, в этот круг, и я  полностью  убеждена,  что
сделала правильно. Мне он нравится. Это верно, я не могу предоставить  вам
копию его генеалогического древа. Но  я  уверена,  что  у  него  добротные
корни. Это один из выдающихся молодых французов среди моих знакомых.
     - Значит, он француз?
     - А у вас есть сомнения?
     - До тех пор пока не установлены факты, сомнения всегда остаются.
     - А вы являетесь тем арбитром, который устанавливает факты?
     - В ходе моих собственных расследований, естественно, я должен  этого
придерживаться.
     Произошла достаточно острая перепалка, и она начала волноваться.  Она
пыталась скрыть свой гнев громким смехом в мой адрес.
     - Вы хотите склонить меня на свою сторону, не так ли?
     - Может быть, и так. Но я сам никуда не склоняюсь.
     - Это потому, что некуда склоняться. Просто мистер Мартель не  такой,
как другие люди, и они считают, что есть что-то темное в его прошлом. Беда
моих соседей в одном: им нечем заняться и они живут как змеи в  гадюшнике,
копаясь в грязном белье друг друга. Если этого грязного белья не  хватает,
они сами его делают.
     Похоже, она твердо не была уверена  в  том,  что  говорит,  иначе  не
говорила бы так много и так складно. Мартель был в  некоторой  степени  ее
протеже. Когда мы оба помолчали, она спросила:
     - Вы что-нибудь нашли против него?
     - По сути дела, нет. Пока еще нет.
     - Вы полагаете, что найдете?
     - Не знаю. Вы познакомились с ним через квартирного брокера?
     - О нет. У нас есть общие друзья.
     - Здесь, в Монтевиста?
     - В Вашингтоне, точнее,  в  Джорджтауне.  Генерал  Бегшоу  и  я  жили
однажды в Джорджтауне.
     - И вы там встретились с Мартелем?
     - Я этого не говорила. Он знал одного нашего старого  соседа.  -  Она
заколебалась, глядя на меня. - Я не думаю, что следует  говорить  вам  его
имя.
     - Если бы вы это сделали, это могло бы нам помочь.
     - Нет, это очень благородные и честные люди, и я не  хочу  беспокоить
их такими вещами.
     - Мартель использовал их для своей рекомендации? Они могли  бы  и  не
одобрить этого. Они, может быть, и не знают его.
     - Я уверена, что знают.
     - Они дали ему рекомендательное письмо?
     - Нет.
     - Тогда все, чем вы располагаете, - это только его слова.
     - Мне кажется, вернее, мне казалось, что этого достаточно. Он говорил
о них очень много, свободно и со знанием.
     Но настороженность, с которой она продумывала  каждое  свое  слово  и
следила за моими словами, усиливалась, и ее уверенность в  своем  суждении
явно пошатнулась.
     - Вы действительно думаете, что он в некотором роде мошенник?
     - Я не пришел к заключению. Хочу, чтобы и вы этого не делали.
     - И хотите вытянуть из меня имя? - произнесла она мрачно.
     - Мне не нужно имя, если вы окажете мне помощь.
     - А как я могу помочь?
     - Свяжитесь с вашими джорджтаунскими друзьями  и  спросите,  что  они
знают о Мартеле.
     Она подняла голову.
     - Я могу это сделать.
     - Сделайте, пожалуйста. Это единственная зацепка у меня.
     - Сегодня же вечером я позвоню своим друзьям.
     - Могу ли я позвонить вам позднее?
     - Думаю, что да.
     - Сожалею, если причинил вам неприятности.
     - Вы не причинили. Это вопрос морали. Правильно сделала  я  или  нет?
Конечно, если бы мы не думали о последствиях всего, что мы делаем,  мы  бы
кончили тем, что ничего бы не делали.
     - Когда он уезжает?
     - Немедленно, я думаю. Сегодня или завтра.
     - Он не сказал почему?
     - Нет, он очень скрытный человек, но  я  знаю  почему.  Для  всех  он
подозрителен. У него нет здесь друзей.
     - Кроме Джинни.
     - Он ее не упоминал.
     - И он не сказал куда, направляется?
     - Нет.

                                    7

     Питер встретил меня у ворот. Профессор  Таппинджер  был  уже  дома  и
согласился принять нас.
     Он жил в соседнем, примыкающем к порту  районе,  куда  вела  доволько
разбитая дорога, и единственным преимуществом этого  места  было  то,  что
отсюда открывался вид на океан. Солнце, тяжелое и красное,  висело  сейчас
над самым горизонтом. Его отражение было похоже  на  разлившийся  на  воде
огонь.
     Дом Таппинджеров, зеленого цвета оштукатуренный коттедж, похож был на
каждый третий в ряду, если не  считать  его  окраски.  Цементная  дорожка,
ведущая к крыльцу, была  сооружена  таким  образом,  чтобы  препятствовать
любителям роликов и велосипедов всех видов. Девочка  шести  или  семи  лет
открыла дверь. У нее были огромные внимательные глаза и пучок на головке.
     - Папа сказал, чтобы вы прошли к нему в кабинет.
     Она провела нас через затоптанную гостиную на кухню. Склонившаяся над
раковиной женщина  с  подчеркнуто  безразличным  видом  чистила  картошку.
Трехлетний малыш крутился у нее в ногах и фыркал от смеха. Она не обращала
на него никакого внимания, и на нас, кстати, также. Она была мила на  вид,
не больше тридцати, с моложавым "конским хвостиком" на голове  и  голубыми
глазами, которые с безразличием скользнули по мне.
     - Он в кабинете, - произнесла она и локтем показала на дверь.
     Мы вошли в помещение бывшего гаража, заставленного книжными  полками.
Флюоресцирующая лампа свисала на цепи над  столом,  заваленным  раскрытыми
книгами и газетами.  Профессор  сидел  за  столом  спиной  к  нам.  Он  не
повернулся, когда Питер заговорил с ним. Впечатление было такое, будто  мы
прервали важную работу его мыслей.
     - Профессор Таппинджер? - произнес Питер.
     - Я  вас  слышу.  -  В  голосе  чувствовалось  раздражение.  -  Прошу
подождать ещу минутку, пожалуйста. Я пытаюсь закончить фразу.
     Он почесал затылок тупым  концом  карандаша  и  что-то  написал.  Его
медно-красные волосы на висках сверкали сединой. Когда он встал, я увидел,
что это невысокий человек и по крайней мере на  десять  лет  старше  своей
симпатичной жены. Он, вероятно, тоже был когда-то приятным парнем, с  этим
чувственным ртом и хорошими  чертами  лица.  Но  он  выглядел  так,  будто
перенес недавно какую-то болезнь, и  в  его  глазах,  за  стеклами  очков,
застыла память о ней. Его рукопожатие было довольно прохладным.
     - Как поживаете, мистер Арчер? Как вы Питер? Простите,  что  задержал
вас.  Я  урываю  бесценные  минуты  сосредоточенности  у  этой  постоянной
беготни.  С  нагрузкой  в  двенадцать  часов  преподавательской  работы  и
необходимой для этого подготовки не так легко выкроить время для писанины.
Я завидую Флоберу,  имевшему  возможность  тратить  целые  дни  на  поиски
нужного слова.
     Таппинджер   обладал   профессиональной   привычкой    говорить    не
останавливаясь.
     Я прервал его:
     - Над чем вы работаете?
     - Над книгой, если у меня когда-нибудь хватит времени  закончить  ее.
Ее тема - влияние французской литературы на  современную  американскую.  В
настоящий момент я изучаю запутанный вопрос о Стефене Крейне. Но  это  для
вас неинтересно. Питер говорит, что вы детектив.
     - Да. Я пытаюсь получить некоторую информацию о человеке, носящем имя
Фрэнсис Мартель. Вам не доводилось встречать его?
     - Сомневаюсь, но имя его вызывает  некоторый  интерес.  Это  одна  из
древнейших фамилий Франции.
     - Полагают, что Мартель - француз. Он утверждает, что он политический
изгнанник.
     - А сколько ему лет?
     - Около тридцати. Это человек довольно среднего роста, стройный  и  с
быстрой походкой. Черные волосы, черные  глаза  и  смуглая  кожа.  У  него
французский акцент, который меняется от сильного до малозаметного.
     - И вы думаете, что он намеренно это делает?
     - Не знаю. Если он и прибегает к этому, ему удалось одурачить  немало
людей. Я пытаюсь выяснить, кто он и что из себя представляем.
     -  Истина  -  вещь  всегда  ускользающая,   -   произнес   Таппинджер
нравоучительным тоном. - Что вы хотите от меня? Послушать, как он говорит,
и оценить аутентичность его речи?
     Профессор казался наполовину шутливым,  но  я  ответил  ему  со  всей
серьезностью:
     - Это не плохая идея, если ее  хорошо  проработать.  Но  Мартель  уже
готовится покинуть город. Я  подумал,  если  бы  вы  могли  снабдить  меня
несколькими вопросами,  на  которые  мог  бы  ответить  лишь  образованный
француз...
     - Вы хотите, чтобы я учинил ему экзамен? Не так ли?
     - И чтобы вы дали ответы на эти вопросы.
     - Полагаю, что могу сделать это. Когда вам это нужно? Завтра?
     - Прямо сейчас.
     - Это просто невозможно.
     - Но он может уехать в любую минуту.
     - Ничем не могу помочь. - Голос Таппинджера  стал  визгливым,  как  у
женщины. - Мне предстоит проверить сегодня сорок работ - эти бюрократы  из
колледжа даже не выделяют мне студента, который бы мог их читать.  У  меня
нет времени для своих собственных детей...
     - О'кей, оставим это. Не такая уж это блестящая затея, прежде всего.
     - Но мы должны что-то сделать, - вмешался Питер. - Я готов  заплатить
за потраченное вами время, профессор.
     - Мне не нужны  ваши  деньги.  Все,  чего  я  хочу,  -  это  свободно
пользоваться своим временем. - Таппинджер чуть не плакал.
     Его жена открыла дверь  и  заглянула  в  кабинет.  Лицо  ее  выражало
беспокойство, но создавалось впечатление, что это все для нее не впервой.
     - В чем дело, папаша?
     - Ни в чем. Не называй меня "папашей". Я не настолько уж старше тебя.
     Она  пожала  плечами,  выказав  таким  образом  свое   презрение,   и
посмотрела на меня.
     - Что здесь происходит?
     - Кажется,  мы  действуем  вашему  супругу  на  нервы.  Мы  пришли  в
неудачное время.
     Более спокойным голосом Таппинджер обратился к жене:
     - Ничего, что касалось  бы  тебя,  Бесс.  Вопрос  идет  о  подготовке
текста, чтобы проверить  одного  человека  в  отношении  его  французского
языка.
     - И это все?
     Она прикрыла дверь на кухню.
     Таппинджер обратился к нам:
     - Простите за то, что я повысил голос, у меня  головная  боль.  -  Он
прижал руку к своему круглому лбу. - Я думаю,  что  смогу  выполнить  вашу
просьбу. Я потратил вдвое больше энергии только на разговор  об  этом.  Но
мне непонятна спешка.
     - Мартель собирается забрать с собой  Джинни,  и  мы  хотим  помешать
этому, - сказал Питер.
     - Джинни? - Таппинджер выглядел сбитым с толку.
     - Я думал, вы сказали ему о ней, - сказал я Питеру.
     - Я говорил по телефону,  но  он  не  слушал.  -  Питер  обернулся  к
Таппинджеру: - Вы помните Вирджинию Фэблон, профессор?
     - Конечно, помню. Она впутана в это дело?
     - Весьма солидно. Она говорит, что собирается выйти замуж за Мартеля.
     - А вы в нее сами влюблены, не так ли?
     Питер покраснел.
     - Да, но я делаю это  не  просто  из-за  своего  эгоизма.  Джинни  не
понимает, в какую яму она попадает.
     - Вы говорили с ней об этом?
     - Я пытался. Но она без ума от Мартеля.  Он  причина  того,  что  она
бросила учебу в прошлом месяце.
     - В самом деле? Я думал, она больна. Так говорили в колледже.
     - С ней нет ничего такого, - сказал Питер. - Виноват этот тип.
     - А что она думает о его французском происхождении?
     - Он ее абсолютно подчинил своей воле, - сказал Питер.
     - Тогда  он,  возможно,  действительно  француз.  Мисс  Фэблон  имеет
приличное знание французского.
     - Он может быть и французом, и шарлатаном, - сказал я. - Мы же только
хотим выяснить, аристократ ли он на самом деле?
     Впервые Таппинджер проявил интерес.
     - Это вполне возможно. Давайте попробуем.
     - Он сел за свой заваленный стол и взял в руки карандаш.
     - Оставьте меня на десять минут, джентльмены.
     - Мы вернулись в гостиную. Миссис  Таппинджер  тоже  проследовала  из
кухни за нами, трехлетний малыш увязался за ней.
     - Папаша успокоился? - спросила она меня голосом  маленькой  девочки,
приятным, но каким-то искусственным.
     - Думаю, да.
     - Он пребывает в плохом настроении с прошлого  года.  Они  отказались
дать  ему  звание  полного  профессора.  Для  него   это   стало   большим
разочарованием. Он винит всех подряд. Особенно меня.
     Она опять пожала плечами.  На  этот  раз  недовольство  было  в  свой
собственный адрес.
     - Но, пожалуйста, -  произнес  в  замешательстве  Питер  -  Профессор
Таппинджер уже извинился.
     - Это хороший признак. Обычно он не извиняется. Особенно, когда  дело
касается его собственной семьи.
     Она имела в виду в первую очередь себя.  На  самом  деле  она  хотела
поговорить о самой себе и хотела поговорить со мной.
     Она прислонилась к дверному проему, боковой взгляд ее  голубых  глаз,
ленивые движения ее губ говорили о том, что она  была  спящей  красавицей,
заключенной  в   придорожном   доме   неуравновешенным   профессором,   не
преуспевшим в своей карьере.
     Малыш продолжал крутиться возле  нее,  закручивая  ее  бумажную  юбку
между полных, круглых ног.
     - А вы  -  хорошенькая  девушка,  -  сказал  я,  подумав,  что  Питер
выступает здесь в роли дуэньи.
     - Раньше я была лучше. Двенадцать лет назад, когда вышла замуж. - Она
качнула бедрами, а затем, подхватив малыша, понесла его на кухню  с  таким
видом, будто это было сущее Божье наказание.
     Замужняя женщина с маленьким ребенком - такое угощение было не совсем
для меня, но  она  меня  заинтересовала.  Я  пригляделся  к  обстановке  в
гостиной. Она выглядела  довольно  неуютной  и  неряшливой,  с  изношенным
ковром и поцарапанной кленовой  мебелью,  стенами,  покрытыми  вылинявшими
обоями с постимпрессионистскими рисунками, отражавшими мечты о  сверкающем
идеальном мире.
     Солнечный закат в окне соперничал по колориту с рисунками Ван Гога  и
Гогена. Солнце горело как огненный корабль на воде, медленно погружаясь  в
лазурную гладь океана, и скоро лишь красная дымка осталась в память о  нем
на ясном небе. Рыбацкий катер направлялся в гавань, черный и маленький  на
фоне безбрежного  западного  свода.  За  его  блестящим,  пенистым  следом
крутилось несколько чаек, похожих на затухающие искры.
     - Меня беспокоит Джинни, - произнес Питер, стоящий около моего плеча.
     Меня тоже беспокоила она, хотя  я  об  этом  промолчал.  Внезапно  та
сцена, когда Мартель вытащил пистолет и направил его на  Гарри  Гендрикса,
снова возникла у меня перед глазами, хотя в то время  я  не  придал  этому
значения. Кроме того, сама идея проверить Мартеля на  знание  французского
языка мне казалась теперь нелепой.
     Рыжеволосый мальчишка лет одиннадцати вошел в переднюю дверь.  Он  не
спеша прошел на кухню и  сообщил  матери,  что  идет  к  соседям  смотреть
телевизор.
     -  Нет,  ты  не  пойдешь.  -  Визгливый  материнский  голос  оказался
совершенно другим, не таким, которым она  разговаривала  с  мужем  или  со
мной. - Ты останешься дома. Уже пора обедать.
     - Я тоже голодный, - сказал Питер.
     Мальчишка стал приставать к матери  с  вопросом:  почему  у  них  нет
телевизора.
     - Только две причины. Одна - твой отец не хочет его иметь.  Вторая  -
мы не можем этого себе позволить.
     - Но вы же все время покупаете книги и музыку, - возразил  мальчишка.
- Телевизор лучше, чем книги и пластинки.
     - Неужели?
     - Намного лучше. Когда у меня будет  свой  собственный  дом,  цветные
телевизоры будут в каждой комнате. И ты сможешь приходить  и  смотреть,  -
завершил он заносчиво.
     - Может быть, так и будет.
     Дверь в гараж-кабинет  открылась,  прервав  таким  образом  разговор.
Профессор Таппинджер вошел в гостиную, держа  по  листу  бумаги  в  каждой
руке.
     - Вопросы и ответы, - сказал он.  -  Я  составил  пять  вопросов,  на
которые хорошо образованный француз должен быть в состоянии  ответить.  Не
думаю,  что  кто-нибудь  может  это  сделать,  за   исключением   студента
последнего курса. Ответы достаточно просты, так что вы можете их  сверить,
даже не зная как следует французского.
     - Отлично, профессор. Давайте послушаем.
     Профессор читал вслух:
     - "Первое. Кто написал оригинальный текст "Опасного союза" и кто снял
по нему современный фильм? Ответ: Шодерло де Лакло -  автор  оригинала,  а
Роже Вадим сделал фильм.
     Второе. Завершите фразу: "Лицемерный читатель..." Ответ:  "Лицемерный
читатель, мой двойник, мой брат". Фраза  из  первых  строк  поэмы  Бодлера
"Цветы ненависти".
     Третье. Назовите великого французского художника, который считал, что
в "деле Дрейфуса" Дрейфус был виновен. Ответ: Дега.
     Четвертое.  Какую  железу  Декарт  считал  обиталищем  души?   Ответ:
шишковидную железу.
     Пятое. Кто несет ответственность  за  высвобождение  из  тюрьмы  Жана
Гене? Ответ: Жан Поль Сартр".
     - Вы это имели в виду?
     - Да, но акцент здесь сделан немного односторонний. Не  следовало  бы
упомянуть здесь что-нибудь о политике или же истории?
     - Я не согласен. Если этот человек является фальшивкой, выдающей себя
за политического беженца, первое, что он сделал  бы,  -  поднаторел  бы  в
сфере истории и политики. Мои вопросы хитрее. Они  очерчивают  такой  круг
сведений, что потребовалось бы определенных знаний, чтобы  суметь  на  них
ответить. - Его глаза засверкали. - Я хотел бы сам задать ему эти вопросы.
     - Я также хотел бы. Но это может быть опасно.
     - Действительно?
     -  Мартель  наставил  сегодня  пистолет  на  постороннего   человека,
рассердившись на пустяковое замечание. Я  думаю,  лучше  предоставить  это
дело мне.
     - И мне, - сказал Питер. - Я настаиваю на участии в этом.
     Таппинджер проводил нас до машины, стараясь загладить  вину  за  свою
первоначальную неучтивость. Я подумал о том, не предложить ли ему денег за
его работу, пять или десять долларов. Но решил  не  рисковать.  Это  могло
напомнить ему, что он нуждается в деньгах, и  обидело  или  рассердило  бы
его.

                                    8

     Я последовал за "корветом" Питера к подножию холмов. Их контуры  были
полускрыты голубым мраком, нависшим над горами.  Несколько  огней,  ярких,
как вечерние звезды, светились по склонам. Один из  них  исходил  от  дома
Мартеля.
     Питер остановился у почтового ящика. Надпись, сделанная по трафарету,
четко выделялась в свете передних фар: "Генерал-майор Хирам Бегшоу, США (в
отставке)".
     Питер включил свет и стал выбираться из машины. Тишина вечера звенела
как хрусталь. Пронзительный, взволнованный крик донесся сверху  -  оттуда,
где был дом. Это мог быть павлин, а может быть, крик девушки.
     Питер подбежал ко мне:
     - Это Джинни. Вы слышали ее?
     Я попытался уговорить его подождать в машине. Но он настоял  на  том,
чтобы вместе со мной подняться к дому.
     Это было массивное,  из  стекла  и  цемента  здание,  выстроенное  на
участке,  скрытом  в  склоне  каньона.  Яркий  свет  над  дверью   освещал
замощенный каменными плитами  двор,  где  стоял  припаркованный  "бентли".
Дверь в дом была открыта.
     Питер хотел войти. Я удержал его.
     - Не спеши, парень, здесь могут и подстрелить.
     - Она моя девушка, - сказал он вопреки всему тому, что было на  самом
деле.
     Девушка показалась в двери. На ней был серый  костюм,  какие  женщины
одевают  в  дорогу.  Движения  ее  были  неуверенные,  и  глаза   какие-то
затуманенные, будто она только что приехала издалека.
     Возможно из-за яркого света, падающего сверху на  ее  лицо,  ее  кожа
казалась землисто-сероватой. Она была красива - форма головы,  овал  лица,
форма  подбородка,  губ   были   идеальны   -   все   остальное   казалось
несущественным.
     Она вышла на бетонное крыльцо с какой-то  обреченной  грацией.  Питер
подошел к ней и попытался удержать ее за талию. Она  резко  отбросила  его
руку.
     - Я же сказала, чтобы ты больше не приходил!
     - Это ты кричала? Он обидел тебя?
     - Не будь глупым. Я увидела крысу. - Она обратила свой тусклый взгляд
в мою сторону. - А вы кто?
     - Меня зовут Арчер. Мистер Мартель дома?
     - Боюсь, что у него сейчас нет времени для вас.
     - Во всяком  случае,  передайте  ему,  что  я  здесь  и  что  я  хочу
поговорить с ним.
     Она обратилась к Питеру:
     - Пожалуйста, уходи. Возьми с собой и  своего  друга.  Вы  не  имеете
права  вмешиваться  в  наши  дела.  -  Она  попыталась   изобразить   даже
негодование,  сказав:  -  Немедленно  убирайся,  или  я  никогда  не  буду
разговаривать с тобой.
     Лицо Питера исказила гримаса отчаяния.
     - Я уйду, Джинни, лишь бы ты была в безопасности.
     - Я в полной безопасности вместе со своим мужем, - произнесла  она  и
намеренно сделала паузу, чтобы увидеть, какое  впечатление  произведут  ее
слова.
     - Ты вышла замуж за него?
     - Мы поженились в субботу, и я никогда не  была  так  счастлива,  как
сейчас. - Она произнесла это без всякого видимого отражения этого  счастья
на лице и в голосе.
     - Ты можешь аннулировать все.
     - Ты, кажется, не понимаешь. Я люблю  своего  мужа.  -  Она  говорила
теплым голосом, но чувствовалась какая-то горечь в ее словах, и  голос  ее
дрожал. - Фрэнсис - в нем есть все, что я мечтала увидеть  в  мужчине.  Вы
ничего не сможете изменить, не пытайтесь.
     - Спасибо, моя прелесть, - прозвучал голос.
     Это был Мартель со своим акцентом. Нет сомнения, он все слушал стоя у
входа. Он появился из прихожей позади Джинни и взял ее за руку.  Его  рука
на фоне ее светло-серого рукава  выглядела  темной,  похожей  на  траурную
повязку.
     Питер  прикусил  нижнюю  губу.  Я  придвинулся  к  нему.  Был  ли  он
французским аристократом, или дешевым жуликом, или грязной помесью того  и
другого, но я уже не сомневался - муж Джинни был опасным человеком,  чтобы
с ним запросто связываться.
     - Поздравляю вас со  свадьбой,  -  произнес  я  серьезно  без  всякой
иронии.
     Он поклонился, коснувшись рукой груди:
     - Мерси боку.
     - Где же был совершен обряд?
     - В здании магистрата, и сам судья зарегистрировал нас. Полагаю,  что
все было законно.
     - А конкретно, в каком здании?
     - А это не  имеет  значения.  Жизнь  содержит  свои  частности,  а  я
привержен праву на приватность. Что разделяет и моя дорогая жена.
     Он улыбнулся, глядя сверху ей в лицо. Его улыбка изменилась, когда он
перевел взгляд на меня. Она стала широкой и полной издевки.
     - Не с вами ли мы встретились у плавательного бассейна сегодня?
     - Да, со мной.
     - Этот человек был здесь и раньше, -  сказала  Джинни.  -  Когда  тот
парень хотел сфотографировать тебя, он сидел в машине.
     Мартель обошел свою жену и приблизился ко мне. Я подумал,  не  войдет
ли в игру вновь тот маленький пистолет. Мне так же было  непонятно,  какая
темная жидкость оставила отпечаток каблука на бетонном крыльце.  Такая  же
засохшая жидкость блестела и на каблуке правого ботинка Мартеля.
     - Скажите, кто вы  такой,  месье?  И  что  дает  вам  право  задавать
вопросы?
     - Я сказал вам свое имя. Я детектив, и меня наняли, и это моя  работа
- задавать вопросы.
     - Наняты одним из присутствующих здесь. - Он посмотрел  с  ненавистью
на Питера.
     - Это верно, - сказал Питер. - И мы продолжим наблюдать  за  вами  до
тех пор, пока не узнаем, чего вы хотите.
     - Сегодня у меня есть все, чего я хочу. - Он  обернулся  к  Джинни  с
протянутой к ней рукой. Это было немного похоже на сцену из оперы,  скорее
даже, оперетты. Казалось,  что  в  следующий  момент  веселые  деревенские
жители вступят на сцену для веселого танца.
     Я произнес, чтобы прогнать это впечатление:
     - В данный момент меня интересует один вопрос:  это  кровь  на  вашем
каблуке?
     Он посмотрел на каблук и затем быстро снова на меня.
     - Полагаю, что это кровь.
     Согнутые пальцы Джинни прижались  к  ее  рту,  будто  еще  один  крик
застрял в ее горле.
     Мартель произнес спокойно:
     - Мою жену напугала крыса, она же вам сказала. - Он слышал это.  -  Я
убил ее.
     - С помощью каблука?
     - Да, - он топнул по асфальту.  -  Я  фехтовальщик,  у  меня  быстрая
реакция и тренированные ноги.
     - Действительно, для этого нужны  быстрые  ноги.  Можно  увидеть  эту
крысу?
     - Ее, вероятно, уже не найти. Я вышвырнул ее сразу же вниз для кошек.
Здесь, на склонах гор, живут дикие звери, не так ли, моя радость?
     Джинни отняла руки  и  сказала  "да".  Она  смотрела  на  Мартеля  со
смешанным чувством восхищения и страха. "Возможно, это проявление любви, -
подумал я, - но не в очень привычной форме".
     Мартель продолжал:
     - Моя жена и я, мы любим диких животных.
     - Но не крыс?
     - Нет, не крыс. - Он выдал мне  широкую  издевательскую  улыбку.  Его
глаза и выдающийся нос, казалось, испытывали мое терпение.
     - Могу я просить вас оставить нас, мистер Арчер? Я  проявил  максимум
терпения и к вам, и к вашим вопросам. И пожалуйста, заберите с  собой  вот
этот экземпляр, - он мотнул головой в сторону Питера с таким видом,  будто
этот толстый молодой человек не принадлежал к человеческой расе.
     Питер спросил:
     - Почему вы не зададите ему те пять вопросов?
     Мартель поднял брови.
     - Пять вопросов? Обо мне самом?
     - Непосредственно касающихся вас.
     Теперь, когда о них зашла речь, вопросы показались слишком  детскими,
просто наивными. Световое  оформление  всей  сцены  создавало  впечатление
оперной буффонады. Весь двор под светом ламп казался амфитеатром и походил
на сцену, где разыгрывался какой-то спектакль.
     Я пробормотал недовольным голосом:
     -  Вопросы  касаются  французской  культуры  и   мне   сказали,   что
образованный француз должен быть в состоянии ответить на них.
     - И у вас  есть  сомнения,  что  я  являюсь  достаточно  образованным
французом?
     - У вас есть шанс доказать это раз и навсегда. Вы примете вызов?
     Он покачал головой:
     - Почему бы и нет?
     Я достал два листка бумаги.
     - Первое. Кто  написал  сценарий  "Опасного  союза"  и  кто  поставил
современный фильм по нему?
     - "Опасный союз"? - повторил он медленно, поправив мое  произношение.
- Шодерло де Лакло написал роман. Роже  Вадим  сделал  фильм  по  нему.  Я
полагаю, Роже Вадим с Роже Велландом - это по поводу сценария.  Этого  вам
достаточно? Или же вы хотите,  чтобы  я  пересказал  вам  содержание?  Оно
довольно сложно и имеет отношение к  дьявольской  сексуальной  интрижке  и
развращению наивных людей. - Его голос звучал издевательски.
     - Сейчас мы не будем этим заниматься. Вопрос второй. Завершите фразу:
"Лицемерный читатель..."
     -  "Лицемерный  читатель,  мой  двойник,  мой  брат".  Перевести   на
английский? - обратился он к Джинни.
     - Нет смысла, это из "Цветов ненависти".
     - Я могу напомнить много строк из этой поэмы,  если  пожелаете,  -  с
издевкой произнес Мартель.
     - В этом нет необходимости. Третье.  Назовите  великого  французского
художника, который считал Дрейфуса виновным.
     - Дега.
     - Четвертое. Какую железу Декарт считал обителью души?
     - Шишковидную железу. - Мартель  улыбался.  -  Это  темное  дело,  но
случилось так, что я читал Декарта чуть ли не каждый день.
     - Пятое. Кто был главным виновником того, что Жан Гене был освобожден
из тюрьмы?
     - Жан Поль Сартр, думаю, его вы имеете в виду. Хотя  Коктю  и  другие
приложили к этому руку. Все?
     - Это все. Ваша отметка - сто баллов.
     - Вы вознаградите меня за это своим исчезновением?
     - Ответьте еще на один вопрос,  поскольку  вы  дали  столь  блестящие
ответы. Кто вы такой и что вы здесь делаете?
     - Я почувствовал, как он напрягся.
     - Я не обязан давать вам объяснения такого рода.
     - Я полагал, что вы хотели бы прекратить всякие слухи.
     - Слухи меня не беспокоят.
     - Но в это вовлечены не вы один. Теперь вы женаты на местной девушке.
     Он понял о чем я говорю.
     - Очень хорошо, я скажу, почему я здесь, но в ответ  тоже  задам  вам
вопрос. Скажите, кто тот человек, который хотел сфотографировать меня?
     - Его зовут Гарри Гендрикс.  Он  торговец  подержанными  машинами  из
Сан-Фернандо-Велли.
     Мартель выказал удивление:
     - Никогда не слышал о нем. Зачем ему понадобилось мое фото?
     - Очевидно, кто-то ему за это платит. Он не сказал кто.
     -  Могу  догадаться,  -  произнес  мрачным  тоном  Мартель.  -   Ему,
безусловно, платят агенты "большого Шарля".
     - Кого?
     - Президента де Голля, он мой враг. Он изгнал  меня  из  моей  родной
страны. Но этого ему недостаточно. Ему нужна моя жизнь.
     У него был глухой и мрачный голос. Джинни  повела  плечами.  Даже  на
Питера это произвело впечатление.
     Я спросил:
     - Что имеет де Голль против вас?
     - Я противник его политики.
     - Вы являетесь членом алжиро-французской банды?
     - Мы не банда, - воскликнул он с горячностью. -  Мы  являемся,  я  бы
сказал, группой патриотов. Это "великий Шарль" враг, враг своей страны. Но
здесь сказано достаточно. Слишком много. Если его  агенты  выследили  меня
здесь, как я полагаю, то мне нужно снова перебираться куда-нибудь.
     Он повел плечами и посмотрел на темные склоны и на усыпанное звездами
небо. Это был жест, полный драматизма и прощального отчаяния,  будто  само
небо наблюдало эту несправедливость.
     Джинни обняла его.
     - Я поеду с тобой, дорогой!
     - Конечно, я знал, что мне не позволят оставаться в Монтевисте. Здесь
слишком прекрасно. Но часть этой красоты я заберу с собой.
     Он поцеловал волосы Джинни,  которые  волнами  спадали  с  ее  головы
словно шелковые пряди. Она прижалась к нему. Его руки лег-ли ей на  талию.
Питер застонал, отвернулся и направился к машине.
     - Теперь я прошу вашего прощения, - сказал мне Мартель. - У нас  есть
свои дела. Я ответил на все ваши вопросы, не так ли?
     - Чтобы окончательно все прояснить, вы не смогли бы показать мне свой
паспорт?
     - Я хотел бы выполнить вашу просьбу, но не могу. Скажем, я выехал  из
Франции неофициально.
     - Вам удалось увезти с собой все ваши деньги?
     - Большая часть осталась там.  Но  мое  семейство  имеет  средства  в
различных банках мира.
     - Мартель - это имя принадлежит вашему семейству?
     Он поднял руки ладонями вперед, как человек, которого задерживают.
     - Моя жена и я, мы проявляем в отношении вас большое терпение. Вы  же
не хотите, чтобы я стал нетерпеливым. Доброй ночи, - он говорил  спокойным
и убедительным тоном.
     Они повернулись и прошли в дом, закрыв за  собой  тяжелую  дверь.  По
пути к машине, я взглянул  на  передок  "бентли".  Номерного  знака  я  не
увидел.  Вещи,  которые  Мартель   вынес   из   своей   кабины,   валялись
беспорядочной грудой на  заднем  сиденье.  Все  говорило  о  том,  что  он
собирается уехать, и очень скоро.
     С этим я не мог ничего поделать. Я сел рядом  с  Питером  и  направил
машину вниз по дороге. Он сидел с опущенной  головой,  ничего  не  говоря.
Когда я остановился около почтового ящика, он обернулся ко мне с  каким-то
раздражением.
     - Вы верите ему?
     - Не знаю, а вы?
     - Джинни верит, - произнес он задумчиво. - Она его знает  лучше,  чем
мы. Он звучит убедительно.
     - Слишком убедительно. У него есть ответы на все.
     - Означает ли это, что он говорит правду?
     - Он высказывает значительную  долю  ее.  Человек  в  его  положении,
которого разыскивает французское  правительство  за  организацию  заговора
против правительства, не стал бы выбалтывать нам секреты. Он  не  стал  бы
говорить обо всем даже своей жене, если бы у него хватало  ума.  А  он  не
глуп.
     - Это видно и потому, как он отвечал  на  вопросы  профессора.  Какое
может быть объяснение его вранью? Кого он хочет обмануть?
     - Может быть, Джинни, она вышла за него замуж.
     Питер вздохнул:
     - Я проголодался. Я ничего не ел целый день.
     Он вышел из моей машины и направился к своему  "корвету".  По  дороге
ногой он зацепился за что-то, что произвело металлический звук. Я  пошарил
в темноте. Это была камера, которую раздавил Мартель. Я вышел, подобрал ее
и положил в карман пиджака.
     - Что вы делаете? - спросил Питер.
     - Ничего, осматриваю местность.
     - Я подумал только что - сегодня в клубе они подают ночной ужин. Если
вы присоединитесь ко мне, мы могли бы обсудить, что делать дальше.
     Я устал от его мрачного настроения, но я также был голоден.
     - Хорошо. Там мы и встретимся.

                                    9

     Но по дороге я задержался. В четверти мили от дороги, ведущей к  дому
Мартеля, я увидел в темноте машину, запаркованную под  зеленым  дубом.  Ее
очертания напоминали машину Гарри, и, когда я  подошел  с  фонарем,  чтобы
получше рассмотреть, я убедился, что это была его машина.
     Помятый "кадиллак" был пуст. Номерной знак был сорван, и в  маленьком
багажничке в кузове ничего не было, кроме дорожной карты из Лос-Анджелеса,
старой и такой  же  потрепанной,  как  сам  "кадиллак".  Гарри,  вероятно,
одолжил машину в той же компании по  продаже  подержанных  автомобилей,  в
которой сам работал.
     Я  поднял  капот  и  потрогал  мотор.  Он  был  теплым.  Можно   было
предположить, что Гарри  все  это  время  бродил  около  дома  Мартеля.  Я
подумал, не подождать ли его, но мой желудок запротестовал. Я мог  увидеть
его позднее в отеле "Брейкуотер".
     Я зашел к миссис Бегшоу перед ужином, оставив машину около  теннисных
кортов. Сквозь эвкалиптовые заросли я прошел к коттеджу. Хозяйка появилась
в  двери  в  шелестящем  плотном  халате.   С   нитью   жемчуга,   холодно
поблескивающей на груди.
     - Я только что собиралась выйти. Но я  сделала  звонок,  который  вам
обещала.
     Она казалась расстроенной. С напудренными щеками она выглядела  много
старше. Она сказала, избегая почему-то смотреть мне в глаза:
     - Мои друзья в Джорджтауне не знают  Фрэнсиса  Мартелся,  по  крайней
мере, под таким именем. Я этого не могу  понять.  Он  говорил  о  них  так
фамильярно и так горячо. Он знает все об их доме.
     - Он мог получить информацию от слуг.
     - Но он знает Вашингтон, - сказала она. - В этом я не ошибаюсь.  И  я
все  еще  лично  убеждена,  что  он  знает  Плимсонов  -  моих  друзей   в
Джорджтауне. Может быть, они  знали  его  под  другим  именем,  а  не  как
Фрэнсиса Мартеля.
     - Возможно. Вы описали внешний вид и манеры?
     - Я разговаривала с полковником Плимсоном и сделала попытку  подробно
описать его. Но очень трудно характеризовать кого-то, особенно  такой  тип
латиноамериканцев. Они выглядят на одно лицо. Полковник спросил, не  могла
бы я прислать ему фото Мартеля.
     - Сожалею, но фото у меня нет.
     - Тогда не знаю, чем  могу  помочь,  -  произнесла  она  извиняющимся
тоном. - Я не могу нести ответственность за него или  за  мисс  Фэблон.  В
этом мире каждый отвечает за себя.
     - Старшие должны присматривать за младшими тем не менее.
     - Своих детей я воспитывала сама, - резко произнесла она, - часто это
было в таких условиях, о которых мне не хотелось бы вспоминать, а говорить
тем более. Если Вирджиния сделала такой неверный выбор мужчины,  то  я  не
удивлена. Ее отец вершил весьма сомнительные дела, когда она  была  еще  в
том ранимом возрасте, когда все принимается на веру.  И  в  ее  жизни  Рой
Фэблон был не большим подарком. - Она тряхнула  кудрями.  -  Меня  ждут  к
ужину. Вы должны извинить меня.
     Я обошел вокруг бассейна  и  приблизился  к  главному  зданию  клуба.
Большая группа людей шла впереди меня.
     Из-за своей стойки Элла Стром приветствовала каждого по имени.  Но  у
нее был какой-то отчужденный, растерянный вид.
     - Вы выглядите как римская весталка.
     - Я уже дважды  была  замужем,  -  ответила  она  холодно.  -  Мистер
Джемисон ожидает вас в обеденном зале.
     - Пусть подождет. Я был женат всего один раз.
     - Вы не делаете чести американскому женскому полу, - произнесла она с
улыбкой, которая не затронула уголки ее глаз.
     - Ваш голос звучит так, будто вы не получали  удовольствия  от  своих
свадеб.
     - Со свадьбами все в порядке,  это  касается  мужчин,  за  которых  я
выходила замуж. Я произвожу впечатление заботливой  матери  или  что-то  в
этом роде?
     - Нет.
     - Я должна его приобрести.  Кажется,  я  привлекаю  определенный  тип
мужчин. Оба мои мужа были в этом отношении особенными. Это не  могло  быть
простым совпадением. Таких особенных мужчин не много.
     - Но они есть. Затрагивая вопрос о мужских особенностях,  что  бы  вы
могли сказать о Мартеле?
     - У меня не сложилось определенного впечатления. Единственное, что  я
могу сказать, - он всегда очень вежлив.
     Она положила руки на полированную поверхность стойки и прижала пальцы
к пальцам.
     - Почему вы не поговорите о нем с мистером Столлом? Он был  близок  с
ним.
     - А кто такой мистер Столл?
     - Управляющий клубом.
     Я застал его в кабинете позади приемной стойки. Отделанные  ореховыми
панелями стены  были  увешаны  фотографиями  различных  сборищ,  теннисных
собраний и других спортивных событий. Столл не  выглядел  спортсменом.  Он
казался приятным человеком, но с холодными глазами, около  сорока  лет,  в
отличном костюме. Дощечка на его столе гласила: "Рето Столл, управляющий".
     Он проявил сердечность, когда услышал, что я работаю на Джемисона.
     - Садитесь, мистер Арчер. - У него был легкий немецкий акцент. -  Что
я могу сделать для вас?
     Я сел напротив него:
     - Миссис Стром сказала, что у вас были проблемы с Мартелем.
     - Да, небольшие. Но это в прошлом. Пусть прошлое  останется  прошлым,
особенно теперь, когда Мартель нас покидает.
     - Он делает это из-за осложнений с вами?
     - Частично, я полагаю. Я не настаивал на этом. С другой стороны, я не
настаивал, чтобы он остался, когда он объявил о своем отъезде. Я  вздохнул
с облегчением, когда он вручил мне сегодня ключ от кабины  и  заплатил  по
счету.
     Столл приложил свою наманикюренную руку к груди.
     - Почему?
     - Этот человек подобен вулкану. Он может взорваться в  любой  момент.
Нам же нравится спокойная, дружеская атмосфера в клубе. Мы привыкли к ней.
     - Скажите, а какие сложности вы имели с ним? Что он сделал?
     - Он грозился убить меня. Вы хотите услышать все сначала?
     - Пожалуйста.
     - Это  произошло  несколько  недель  назад.  Мистер  Мартель  заказал
выпивку в свою кабину. Абсент. Бармен в этот момент  был  занят,  так  что
принял заказ я. Иногда я делаю  это  в  знак  особого  расположения.  Мисс
Фэблон была с ним. Они говорили  по-французски.  Поскольку  французский  -
один из моих родных языков, я задержался за занавеской  и  прислушался.  Я
сделал это специально. - Столл театрально возвел взгляд к  потолку.  -  Но
он, кажется, подумал, что я шпионю за ним.  Он  вскочил  и  набросился  на
меня.
     - С кулаками?
     - Со шпагой. - Столл провел рукой по животу. -  У  него  была  шпага,
сделанная под трость.
     - Я видел ее. Он действительно ударил вас?
     - Он приставил кончик к моему животу. - Столл показал эту самую точку
сквозь свои  полосатые  брюки.  -  К  счастью,  мисс  Фэблон  вмешалась  и
успокоила его, и он извинился. Но с тех  пор  я  уже  не  чувствовал  себя
спокойно в клубе.
     - О чем они говорили, когда вы их подслушивали?
     - Говорил только он. Для меня это была сплошная мистика. Он говорил о
философе, который считал, что мышление есть основа всего сущего. Его  речь
путалась между двумя языками. Но мистер Мартель считал, что  этот  философ
не прав. Реальность никогда не проявляется, пока два  человека  не  начнут
думать одинаково. Так что основой  всего  является  любовь.  -  У  мистера
Столла опустились уголки губ. - Для меня в этом нет никакого смысла.
     - А для нее?
     - Естественно, он занимался с ней любовью. В этом-то и все  дело.  Он
взорвался потому, что я прервал его на самом пикантном  моменте.  Когда  я
возвращаюсь к этому эпизоду, я убеждаюсь, что это человек  с  ненормальной
психикой. Нормальный человек не будет так реагировать по такому пустячному
поводу. - Он сжал слегка свои руки. - Мне следовало бы потребовать,  чтобы
он перестал пользоваться привилегиями члена клуба.
     - Удивлен, что вы этого не сделали.
     Столл слегка покраснел.
     - Вы знаете, он был рекомендован миссис Бегшоу. Она одна из старейших
членов нашего клуба, и теперь она  перебралась  в  коттедж,  расположенный
рядом со мной. Мне не хотелось расстраивать ее. Я считаю, что моя  главная
роль состоит в том, чтобы быть своеобразным буфером.  -  Он  снова  возвел
кверху взор, будто сам Господь Бог находился прямо над ним.  -  Я  пытаюсь
ограждать наших членов от превратностей жизни.
     - Уверен, вы в этом преуспеваете.
     Он воспринял комплимент с поклоном.
     - Благодарю вас, мистер Арчер. Теннисный клуб пользуется известностью
как один из лучших клубов. Я отдал ему десять лет своей жизни. Я  проходил
подготовку в Цюрихе и Лозанне.
     - Что вы имели в виду, когда сказали, что французский - один из ваших
родных языков?
     Он улыбнулся:
     - У меня четыре родных языка: французский,  немецкий,  итальянский  и
романский. Это в Швейцарии, в Сильваплане. Я там родился. - Он с нежностью
произносил это название.
     - А где родился Мартель, мистер Столл?
     - Я сам задавал этот вопрос. Он претендует на то, что  он  парижанин,
как сказала мне миссис Бегшоу. Но я слышал его выговор: его французский не
парижского происхождения. Он слишком провинциальный,  слишком  школярский.
Возможно, это канадский или латиноамериканский акцент. Я  не  знаю.  Я  не
лингвист. Но это просто догадка. Я незнаком с канадским и южноамериканским
произношениями. Но совершенно уверен, что Мартель не парижанин.
     Я поблагодарил мистера Столла.  Он  поклонился  в  ответ.  Я  обратил
внимание на доску объявлений около его кабинета. К  ней  было  прикреплено
несколько фотографий людей,  танцующих  на  вечеринке.  Пониже  находилась
фотография семи членов, находящихся  при  исполнении  своих  обязанностей.
Миссис Рой Фэблон была среди них.
     Я упомянул об этом Элле.
     - Да, у миссис Фэблон недавно были тяжелые времена. Она сказала  мне,
что потеряла некоторые свои вложения. Мне не хотелось выставлять ее  фото,
но таковы правила.
     - Возникает любопытный вопрос. Не думаете ли вы, что Вирджинию Фэблон
прельстили деньги Мартеля?
     Она мотнула головой:
     - В этом нет смысла. Она собиралась выйти замуж за Питера  Джемисона.
А у Джемисонов в десять раз  больше  денег,  чем  Мартелю  могло  бы  даже
сниться.
     - Вам это известно?
     - Я могу отличить людей с деньгами от тех, у кого их нет. Или тех,  у
кого они когда-то были, от тех, у кого их не было. Если хотите  знать  мое
мнение, то мистер  Мартель  является  нуворишем,  скороспелым  богачом,  и
скорее скороспелым, чем богачом.  Здесь  он  чувствует  себя  не  в  своей
тарелке. Он тратил свои  деньги,  как  пьяный  матрос,  но  это  ему  мало
помогло.
     - Если не считать, что он получил Джинни. Они поженились.
     - Бедная девочка.
     - Почему вы это говорите?
     - Мне вообще так кажется. Мистер Джемисон долго ждал. Это на него  вы
работаете?
     - Да.
     - А вы частный детектив, не так ли?
     - Да. Что вы думаете о моем клиенте?
     - Он напоминает мне то,  о  чем  я  однажды  читала.  Внутри  каждого
толстяка сидит худой, мечтающий выбраться из него наружу. Только Питер еще
мальчик. - Она добавила задумчиво: - И от этого все происходит. Думаю, что
в конце-концов мужчина из него получится.
     - Посмотрим. - Я ткнул пальцем в доску объявлений. - У  вас  в  клубе
есть постоянный фотограф?
     - Нет, приходящий. А для чего он вам?
     - Я подумал, может быть, он когда-нибудь сфотографировал Мартеля?
     - Сомневаюсь. Я могу спросить у фотографа. Хотя сегодня вечером Эрика
не будет.
     - Разыщите его. Скажите, что я ему заплачу.
     - Я попытаюсь.
     - Вы можете сделать получше, чем просто попытаться. Встала проблема с
установлением личности Мартеля, и нам хотелось бы  иметь  его  фотографию,
если это возможно.
     - Я сказала, что попытаюсь.
     Она направила меня в обеденный  зал.  По  сути  дела,  это  были  две
объединенные комнаты, в одной из которых был полированный пол для  танцев.
На эстраде играл небольшой оркестр, при нашем появлении затихший. В другой
комнате стояло около тридцати столиков,  сверкающих  серебром  и  цветами.
Питер сидел за столиком у окна, мрачно поглядывая на темный пляж.
     Он тут же вскочил,  когда  увидел  меня,  но  его  нетерпение  больше
подстегивалось предстоящим ужином. Это был ужин а-ля фуршет, и слуги  были
в  белых  шляпах.  При   виде   пищи   Питер   преобразился,   будто   его
меланхолическая страсть к Джинни потекла по другому руслу. Он наложил  две
тарелки для себя. Одну с  одним  видом  салата:  с  холодной  ветчиной,  с
креветками и крабами, другую - с жареным мясом и картофелем с  подливой  и
маленькими зелеными стручками перца.
     Он  крутился  вокруг  блюд  с  такой  откровенной  жадностью,  что  я
почувствовал себя чревоугодником. Его  глаза  становились  бессмысленными,
когда он поглощал пищу. Пот выступил у него на лбу.
     Он вытер блюдо кусочком хлеба, который с  жадностью  съел.  Затем  он
погрузился в размышления, склонив на руку подбородок:
     - Не могу решить, что взять на десерт.
     Он посмотрел на меня так, будто я собирался посадить его на месяц  на
хлеб и воду. Мне хотелось послать его к черту. Наблюдая,  как  он  ест,  я
задавал себе вопрос, хорошо ли я делаю  для  Джинни,  пытаясь  вернуть  ее
своему клиенту. Мартель, по крайней мере,  был  мужчиной.  Может  быть,  у
Питера и была закваска мужчины, как  сказала  Элла,  но,  когда  сидел  за
столом, он превращался в нечто другое. Это был сплошной аппетит  в  образе
человека.
     - Я не знаю, взять шоколадный эклер  или  же  пломбир  с  сиропом,  -
сказал он с серьезным видом.
     - Возьмите и то, и другое.
     - Это не смешно. Мое тело нуждается в топливе.
     - Вы напихали себя таким  запасом  топлива,  что  его  хватит,  чтобы
привести в движение морской лайнер вплоть до Гонолулу.
     Он покраснел:
     - Вы забываете, что я ваш хозяин, а вы здесь мой гость.
     - Да, верно. Но давайте перейдем от  вопроса  о  личностях  и  еды  к
реальности. Расскажите мне о Джинни.
     - После того, как я съем десерт.
     - До того. До того, как вы сами себя съедите, глупый вы человек.
     - Вы не можете так разговаривать со мной.
     - Мы не будем об этом спорить. Я хочу знать, не похожа ли  Джинни  на
тех девушек, которые гоняются за мужчинами.
     - Раньше с ней этого никогда не было.
     - А она часто бывала с мужчинами?
     - Очень мало. Большей частью со мной. - Он снова  покраснел  и  отвел
глаза. - Я не всегда был таким толстым, если хотите знать. Наши  отношения
в школе были всегда прочными. Но  потом  она  потеряла  интерес  к  сексу,
поцелуям и всему подобному. Мы остались друзьями, и я  брал  ее  иногда  с
собой. Но уже не было той прочности в наших отношениях.
     - Почему она переменилась?
     - Она много читала и хорошо училась в колледже. Я - нет.  Но  главным
образом наши отношения разладились из-за ее отца.
     - Его самоубийство?
     Питер кивнул головой:
     - Джинни была очень привязана к отцу. По сути, она потратила все  эти
годы на то, чтобы смириться с его смертью.
     - Когда это произошло?
     - Почти семь лет назад. Осенью  будет  семь  лет.  Однажды  ночью  он
отправился на берег океана и во всей одежде вошел в воду.
     - Это на этом берегу? - Я показал в сторону окна.  Был  отлив.  Волны
плескались далеко от берега, и была видна одна пена.
     - Не совсем здесь. Нет. Он прошел полмили отсюда. - Питер  указал  на
полоску земли, темневшей на  фоне  огней  гавани.  -  В  этом  месте  есть
течение, и, когда его тело всплыло, оно оказалось здесь рядом. Я долго  не
мог зайти в океан, а Джинни с тех пор не заходила. Она пользуется, вернее,
пользовалась бассейном.
     Он молча сидел сгорбившись.
     - Мистер Арчер,  не  можем  ли  мы  сделать  что-нибудь  в  отношении
Мартеля? Выяснить, например, женаты они официально или что-то там другое.
     - Уверен, что да. У Джинни нет причин обманывать. Что вы думаете?
     - Нет, но она находится под его  сильным  влиянием.  Вы  можете  сами
видеть, что это не нормальное состояние.
     - Кажется, она его любит.
     - Этого не может быть! Мы должны помешать ему увезти ее.
     - Как помешать? Это же свободная страна.
     Питер наклонился над столом:
     - Вы упускаете вопрос о том, что он находится  здесь  нелегально.  Он
фактически признал, что у него нет паспорта. Это  зацепка,  и  этим  можно
заняться. Но худшее, что они ему могут сделать, это депортировать  его.  А
Джинни отправится с ним, по-видимому.
     - Я понимаю, что вы имеете в виду. Но думаю, что это  только  ухудшит
дело.
     Он опустил свой толстый подбородок на кулак и задумался. Наша сторона
обеденного зала наполнялась людьми с улицы и из бара. Некоторые дамы одели
вечерние платья, и бриллианты и рубины сверкали на их  шеях  и  запястьях,
как осколки роскоши прошлого.
     Шум  океана  заглушался  говором  гостей  и  звуками   музыки.   Люди
разговаривали, разгоняя темноту, которая сгустилась у окон. Фэблон  и  его
смерть не выходили у меня из головы.
     - Вы говорите, что Джинни очень любила своего отца?
     Питер очнулся от своей задумчивости.
     - Да, это так.
     - Что это был за человек?
     - Это был, как здесь говорят, спортсмен. Он  занимался  по-серьезному
охотой, и рыбной ловлей, и яхтами,  и  поло,  и  спортивными  машинами,  и
самолетами.
     - Всем этим?
     - В разное время. Он терял интерес к одному виду спорта и переходил к
другому. Казалось, он не  мог  найти  такого  занятия,  которое  полностью
поглотило бы его. Некоторое время, когда я был  учеником  школы,  он  брал
меня с собой. Он даже  сажал  меня  в  кабину  самолета.  -  Глаза  Питера
затуманились от воспоминаний. - Он служил в воздушных частях, пока его  не
уволили по инвалидности.
     - А что произошло?
     - Точно не знаю. Он разбил машину во время  тренировочного  полета  и
поэтому не попал на войну. Для него это было  большим  разочарованием.  Он
ходил слегка прихрамывая.  Мне  кажется,  в  этом  причина  того,  что  он
перепробовал все опасные виды спорта.
     - Как он выглядел?
     - Полагаю, вы назвали бы его симпатичным. Темноволосый,  темноглазый,
и у него всегда был этот смуглый цвет лица. Джинни унаследовала цвет  кожи
матери. Но мне непонятно, почему вы так интересуетесь  их  семьей?  В  чем
дело?
     - Я пытаюсь понять Джинни, почему она так сильно и внезапно увлеклась
Мартелем. Он похож на ее отца?
     - В некотором роде, - нехотя признался он. -  Но  мистер  Фэблон  был
лучше.
     - Вы сказали, что в нем французская кровь? Он говорил по-французски?
     - Мог, когда хотел. Он сказал мне, что жил одно время во Франции.
     - Где?
     - В Париже. Это когда он учился рисовать.
     У меня начал сформировываться образ Фэблона.  В  их  кругах  это  был
довольно обыкновенный тип: человек, который брался за все и ни  в  чем  не
преуспел.
     - Откуда у него были деньги на все свои хобби? Он занимался бизнесом?
     - Он пытался использовать свой опыт и знания в разных  сферах.  Сразу
же после войны начал дело по воздушным перевозкам. Беда в том, что у  него
были серьезные конкуренты, вроде  "Летеющих  тигров".  Я  слышал  от  него
однажды, что он потерял пятьдесят тысяч долларов за шесть месяцев.  Но  он
имел массу интересных дел.
     Питер говорил мягким ностальгическим голосом. В другое  время  и  при
других своих габаритах, ему,  вероятно,  и  хотелось  бы  пожить  как  тот
умерший человек.
     - А кто за все платил?
     -  Миссис  Фэблон.  Она  была  адвокатом.  -  Он   помолчал,   слегка
насупившись. - Я только что вспомнил кое-что. Это  не  имеет  отношения  к
делу, но занятно. - Он обернулся к окну,  где  выделялась  темная  полоска
земли. - Берег, откуда мистер Фэблон вошел в  воду,  принадлежал  когда-то
адвокатской конторе. Это была  часть  их  владений.  Мать  Джинни  продала
владение около десяти лет назад.
     - За три года до смерти Фэблона?
     - Верно. Если бы она подождала до нынешних времен, она получила бы по
крайней мере миллион. Но я слышал, что все пошло за гроши, чтобы  уплатить
долги Фэблона.
     - Кто его купил?
     - Кладбищенская компания. Они еще не учредили там кладбища.
     - Ну, мне его ждать не придется.
     Питеру не понравилась моя шутка. Минуту спустя он вышел из-за стола и
покинул комнату. Затем я увидел его у входа беседующим с высоким человеком
в токсидо. Высокий человек двинул головой, и я увидел  твердую  линию  его
челюсти. Это был доктор Сильвестр, обед которого с миссис Фэблон  я  тогда
прервал.
     Он прошел в бар. Питер пристроился в  конце  очереди,  образовавшейся
около стола с десертом. Он стоял как монумент, его глаза затуманили  мысли
о пирогах, печеньях и сладких кремах.

                                    10

     Я прошел за доктором Сильвестром в  бар.  Бартендер,  глаза  которого
шныряли как ртуть,  налил  ему  не  спрашивая  двойное  виски.  Бартендера
Сильвестр называл Марко.  Марко  носил  красный  жилет,  белую  рубашку  с
острыми углами воротничка и легкий черный шелковый галстук.
     Я подождал, пока доктор выпьет половину бокала виски,  затем  сел  на
стул рядом с ним и стал наблюдать, как Марко готовит коктейль.
     Заросшие волосами с тыльной стороны руки Сильвестра держали осторожно
стакан. Волосы были слегка запачканы, как и его сальная голова. Черты лица
у него были резкие, что усугублялось морщинами, идущими от носа ко рту. Он
не был похож на человека, с которым легко начать разговор.
     Чтобы дать какое-то занятие рукам, я заказал себе "Бурбон". Бартендер
не взял с меня доллар.
     - Простите, наличность мы здесь не принимаем. Вы член клуба, сэр?
     - Я гость Питера Джемисона.
     - Тогда я запишу это на его счет.
     Доктор Сильвестр повернулся ко мне и приподнял свои черные брови.  Он
пользовался ими так часто, что казалось,  что  брови  -  главное  средство
выражения  его  чувств.  Они  даже  отвлекали  внимание  от  его  твердых,
блестящих глаз.
     - Джемисон старший или младший?
     - Я знаю обоих. Я заметил, что вы беседовали с младшим.
     - Да?
     Я сообщил ему свое имя и род деятельности.
     - Питер нанял меня заняться делом его экс-невесты.
     - Мне было непонятно, как вы сюда попали. - Он хотел подколоть  меня,
давая мне почувствовать мое место в его распорядке  вещей.  -  Это  вас  я
видел в доме Фэблонов в полдень?
     - Да, я слышал, вы были одно время служащим у Вирджинии Фэблон?
     - Это так.
     - Как вы относитесь к ее замужеству?
     Мне удалось его заинтересовать.
     - Боже праведный, она вышла за него замуж?
     - Так она мне сказала. Они поженились в субботу.
     - Вы разговаривали с ней?
     - Около часа назад. Я не мог понять, что  происходит  в  ее  головке.
Обстоятельства, конечно, также не  совсем  обычные,  но  она  пребывает  в
состоянии какого-то романтического сновидения.
     - Большинство женщин такие, - сказал он. - Вы видели его?
     - Я разговаривал с ними обоими в их доме.
     - Я незнаком с ним лично, - сказал Сильвестр. - Я  видел  его  где-то
здесь, конечно, на расстоянии. Каково ваше впечатление?
     - Он очень  интеллигентный  человек,  высокообразованный,  с  большой
силой воли. Он очень сильно подчинил себе Вирджинию.
     - Это долго не будет продолжаться, - сказал Сильвестр. - Вы не знаете
молодую леди. У нее самой достаточно силы  воли,  -  произнес  он,  слегка
скривив губы. - Я был ее домашним доктором, с тех пор как умер ее отец.  И
не всегда с ней было легко. Вирджиния любит все делать по-своему.
     - И в отношении мужчин?
     - У нее их не было, по крайней мере в последнее время. Это одна из ее
проблем. С тех пор как умер ее отец, она ничего не делала, а лишь  изучала
французский. Вы могли бы подумать, что  ее  жизнь  была  нечем  иным,  как
панихидой по Рою. Затем, несколько недель назад, как и следовало  ожидать,
все поломалось. Она бросила занятия, когда ей оставалось всего  ничего  до
получения диплома, и пошла куролесить с этим Мартелем.  -  Он  тянул  свое
питье. - Это вызывает беспокойство.
     - Вы уже не ее доктор?
     - Да, с недавнего времени. Честно говоря, у нас произошли расхождения
по поводу ее курса лечения. Я подумал, что  ей  лучше  перейти  к  другому
доктору. А почему вы спрашиваете?
     -  Мне  не  нравится  ее  эмоциональное  состояние.  Она   ухитрилась
уговорить себя, что без ума от Мартеля. А она с ним, как ненужный сучок на
дереве. Жестоко, если этот сучок срубят.
     - Я пытался ей это сказать, - заметил Сильвестр. - Вы думаете, что он
просто шарлатан?
     - Может быть, не полностью, но частично -  да.  Мы  проверили  лиц  в
Вашингтоне, на которых он ссылался. И ничего не подтвердилось. Есть другие
вещи, которыми сейчас я не хочу заниматься.
     - А что я могу? Она схватила свой кусок и бегает с ним.  -  Сильвестр
помолчал и допил виски.
     - Хотите еще, доктор? - спросил бармен.
     -  Нет,  спасибо,  Марко.  Единственное,  что  я   узнал,   занимаясь
медицинской практикой уже двадцать лет, - сказал он, обращаясь ко  мне,  -
что вы должны позволять людям делать свои  собственные  ошибки.  Рано  или
поздно они станут поступать разумно. Мужчина с  болью  в  груди  рано  или
поздно прекратит курить. Женщины  с  хроническим  алкоголизмом  прекращают
пить.  А  девушки  с  искаженным  представлением  о  романтике  становятся
реалистками. Как моя жена.
     Крупная женщина в одеянии, похожем на мантилью, подошла к нам  сзади.
Ее грудь сверкала как жемчужная раковина среди черных кружев. У  нее  были
пышные желтые волосы, которые придавали ей вид высокой,  стойной  женщины.
Выражение губ было недовольным.
     - Ну а как со мной? - сказала она. - Я люблю, когда обо  мне  говорят
мужчины.
     - Я сказал,  что  ты  реалистка,  Одри.  Женщины  входят  в  жизнь  с
романтикой, а кончают полными здравомыслия реалистками.
     - Мужчины заставляют нас  это  делать,  -  сказала  она.  -  Это  мой
коктейль?
     - Да, а это мистер Арчер. Он детектив.
     - Как интересно! - сказала она. - Вы должны  мне  рассказать  историю
своей жизни.
     - Я начал ее как романтик, а завершаю реалистом.
     Она  засмеялась  и  одним  глотком  выпила  весь  свой  стакан.   Они
направились в зал. Другие последовали за ними.
     На какой-то момент я остался в баре один. Марко спросил, не хочу ли я
еще выпить. Он внимательно смотрел на меня, будто хотел что-то сообщить. Я
сказал, что выпил бы еще.
     - За мой счет, - сказал Марко, наливая в мой стакан виски  и  плеснув
себе кока-колы.
     - Я слышал, как вы сказали, что вы детектив, и не пропустил,  что  вы
говорили о мисс Фэблон.
     - Вы ее знаете?
     - Видел здесь. Она не пьет. Я здесь уже двенадцать  лет.  Я  знал  ее
отца. Он пил, и мог пить. Мистер Фэблон был настоящим мужчиной. У него был
стержень. - Марко вытянул губы, произнося это слово.
     - Я слышал, он кончил жизнь самоубийством, - сказал я спокойно.
     - Может быть. Но я в  это  никогда  не  верил.  -  Он  покачал  своей
мохнатой головой.
     - Вы думаете, он случайно утонул?
     - Я этого не говорил.
     - Другая альтернатива - убийство.
     - Я этого тоже не говорил. - Казалось, что, не отодвигаясь от стойки,
он тем не менее отпрянул от меня. Затем он перекрестился. - Убийство - это
весьма отвратительное деяние.
     - Да, это отвратительно. Был мистер Фэблон убит?
     - Некоторые так думают.
     - Кто?
     - Его жена, например. Когда он исчез,  его  жена  вопила  о  кровавом
преступлении здесь, в клубе. Затем она внезапно замолкла, и все, что можно
услышать теперь от нее, - это показное молчание.
     - Она обвиняла кого-либо?
     - Насколько я слышал, нет. Она не называла имен.
     - А почему же она изменила свою версию?
     - Ваша догадка столь же справедлива, как и моя, мистер. Может быть, и
лучше.
     Тема его несколько нервировала. Он переменил ее.
     - Но я не об этом хотел с вами поговорить. Это о  другом  парне.  Его
зовут Мартель - влиятельный француз.
     - А что о нем?
     - Я испытываю странное ощущение, будто я видел его где-то раньше.  Он
распрямил свои пальцы. Во всяком случае, я уверен, что он не француз.
     - А кто он?
     - Тоже, что и я, может быть... - Он  сделал  глупое  лицо,  намеренно
дурачась, чтобы его слова прозвучали  обиднее  для  Мартеля.  -  Такая  же
индейская помесь, как и я. Он никогда сюда не заходил. Только  однажды,  и
тогда он только раз посмотрел на меня, и больше здесь не бывал.
     Оркестр начал играть. Кое-кто вышел из  столовой  и  заказал  бренди.
Увертываясь от танцующих пар, я вернулся к столу Питера. Стоящее перед ним
блюдо с десертом было пусто, кроме небольшой полоски шоколада. Он выглядел
смущенным и подавленным.
     - Я думал, вы уже ушли, - сказал он.
     - Я беседовал в баре с некоторыми друзьями мистера Фэблона.
     - Доктор Сильвестр?
     - Он был одним из них, - ответил я.
     - Я также перекинулся с ним несколькими словами. Он надевает на  себя
жесткую личину. Но он беспокоится о Джинни, я знаю.
     - Мы все беспокоимся.
     - Вы не думаете, что нам следует вернуться к дому  Мартеля?  -  Питер
сделал усилие встать.
     - Не до тех пор, пока у нас будет в  руках  что-нибудь  существенное,
чтобы стукнуть по нему.
     - Что, например?
     - Какое-либо веское доказательство того, что он не тот, за кого  себя
выдает. Я пытаюсь прояснить что-то сейчас.
     - А что мне делать?
     "Идите и побегайте по берегу", - хотелось мне сказать. Но я сказал:
     - Вы должны ждать. И вы должны привыкнуть  к  мысли,  что  все  может
пойти совсем не так, как вам хочется.
     - Вы что-нибудь выяснили?
     - Ничего определенного,  но  у  меня  есть  предчувствие.  Все  здесь
началось не  очень  удачно  и  окончиться  может  также  несчастливо.  Мне
кажется,  все  вернется  назад,  по   крайней   мере   к   предполагаемому
самоубийству Роя Фэблона.
     - "Предполагаемому"?
     - Во всяком случае, один человек, из тех кто его знал, не верит,  что
это было самоубийство. Он  предполагает,  что  и  другие  тоже  могут  так
думать.
     - Кто бы ни сказал вам это, это всего лишь предположение.
     - Возможно. Но он католик, и он восхищался Роем Фэблоном. Он не хотел
бы думать, что Рой был самоубийцей. Ваш отец  сказал  мне,  между  прочим,
одну любопытную вещь.
     - Я не знал, что вы говорили с моим отцом. - Голос Питера звучал сухо
и подозрительно, будто я перебежал во вражеский лагерь.
     - Я поехал к вам домой, чтобы поговорить с вами  после  полудня.  Ваш
отец сказал мне, помимо прочего, что тело Роя Фэблона было так изуродовано
акулами, что его едва можно было узнать. В каком состоянии было его лицо?
     - Я сам его не видел. Мой отец - да. Все, что они мне показали, - это
было его пальто.
     - Он вошел в воду, одев верхнее пальто?
     - Скорее, это был непромокаемый плащ.
     - Он вошел в воду в непромокаемом плаще?
     Меня это тоже поразило. Трудно представить,  чтобы  спортсмен,  атлет
вошел в океан в непромокаемом плаще с того берега, владение на которое его
жена была вынуждена продать, и утонул.
     - Как вы узнали, где точно он вошел в воду?
     - Он оставил бумажник и часы на берегу. В бумажнике ничего  не  было,
кроме удостоверения, но часы были  очень  хорошие  -  это  подарок  миссис
Фэблон. На крышке были их инициалы, а на корпусе - какая-то гравировка  на
латинском.
     - Никаких записок о самоубийстве?
     - Если и были, я об этом не знаю. Но это еще ни  о  чем  не  говорит.
Местная полиция не всегда подробно оповещает о таких делах.
     - В Монтевисте часто бывают самоубийства?
     - Свою долю мы имеем. Знаете ли, когда у вас есть деньги, чтобы жить,
хороший дом, хорошая погода большей частью времени, и несмотря на это ваша
жизнь не складывается - кого винить? - Казалось, что Питер говорит о самом
себе.
     - Так это было и с Роем Фэблоном?
     - Не совсем. У него были свои проблемы. Я был гостем в  его  доме,  и
мне не следует говорить о  них.  Но  сейчас  мне  кажется,  это  не  имеет
значения. - Он вздохнул. - Я слышал, как  он  сказал  миссис  Фэблон,  что
покончит с собой.
     - Той же ночью?
     - Одну или две до того. Я был приглашен  на  ужин,  и  они  ссорились
из-за денег. Она говорила ему, что не может больше  давать  денег,  потому
что у нее их больше нет.
     - Для чего ему нужны были деньги?
     - Проигрыши в карты. Он называл это "долгом чести". Он  сказал,  что,
если он не заплатит долг, он вынужден будет покончить с собой.
     - Джинни была там?
     - Да, она все слышала. Мы оба слышали. Мистер и миссис Фэблон в  этой
ссоре дошли до такой стадии, когда уже не  старались  все  скрыть.  Каждый
хотел привлечь нас на свою сторону.
     - И кто выиграл?
     - Никто. Оба потеряли.
     Оркестр снова заиграл, и через проход я мог видеть всех  танцующих  в
другой комнате. Большинство мелодий и большинство танцев  были  совершенно
новыми в двадцатых и тридцатых годах. Все вместе  производило  впечатление
вечеринки, длившейся слишком долго  -  пока  и  танцоры,  и  музыканты  не
вымотали себя настолько, что стали похожи на  насекомых,  которых  высосал
паук.

                                    11

     Элла Стром срезала угол танцевальной  площадки  и  подошла  к  нашему
столу.
     - Я предупредила фотографа, мистер Арчер. Он ждет вас в конторе.
     Это был худой человек, в мятом темном костюме,  с  копной  шатенистых
волос, выделяющейся тяжелой славянской челюстью и впечатлительными глазами
под очками в роговой оправе. Элла представила его как Эрика Мальковского.
     - Рад вас видеть, - сказал он, но рад он не был. Он неустанно смотрел
в дверь мимо меня. - Я обещал жене пойти  сегодня  в  "общество  любителей
кино". У нас сезонные билеты.
     - Я возмещу ваши расходы.
     - Дело не в этом. Мне неприятно огорчать ее.
     - Но здесь дело может быть важнее.
     - Не для меня, не так ли? - Он говорил со мной, но  его  жалоба  была
обращена к Элле. Я понял, что она заставила его сюда  прийти.  -  В  любом
случае, как я уже сказал миссис Стром, у меня нет снимка мистера  Мартеля.
Я предложил однажды сделать,  так  как  я  всегда  предлагаю  всем  другим
гостям, но он отказался, категорически отказался.
     - Он был груб с вами?
     - Я не сказал бы, но он, безусловно, не хотел  фотографироваться.  Он
что, выдающаяся личность или что-то в этом роде?
     - Да, с вывертом.
     Моя неразговорчивость рассердила его, и он слегка вспылил:
     - Единственная причина, почему я это спрашиваю, - это  то,  что  есть
еще другие люди, интересующиеся его фотографией.
     - Вы мне об этом не говорили, - недовольно пробормотала Элла.
     - У меня еще не было возможности. Женщина пришла ко мне  в  студию  в
поселке как раз перед тем, как я пошел домой обедать. Когда я  сказал  ей,
что у меня нет снимка, она предложила деньги за то, чтобы я пошел к нему в
дом и сделал снимок. Я сказал ей, что без  разрешения  мистера  Мартеля  я
фотографировать его не буду. Она  почему-то  возмутилась  и  выскочила  из
студии.
     - Полагаю, она не назвала своего имени.
     - Нет, но я могу ее описать. Рыжая, высокая, с  импозантной  фигурой.
Возраст около тридцати.  По  правде  говоря,  мне  кажется,  я  где-то  ее
встречал раньше.
     - А где?
     - Здесь в клубе.
     - Я что-то такую не помню, - сказала Элла.
     - Это было еще до вас, по крайней мере пять лет назад. -  Мальковский
скривил часть лица, будто смотрел сквозь видоискатель. - Мне  помнится,  я
сделал один или два снимка этой женщины. Я даже уверен в этом.
     - У вас они еще есть? - спросил я.
     - Может быть. Но найти их будет трудно.  Я  храню  досье  текущего  и
предыдущего годов. Все старье засунуто  в  коробки  и  хранится  в  задней
комнате.
     Он взглянул на свои часы с ужасом.
     - Я действительно сейчас должен идти. Жена убьет меня, если пропустит
"Бунуэль".  А  клуб  не  платит  мне  за  подобную  работу.  -  Он  бросил
укоризненный взгляд в сторону Эллы, которая возвратилась к своей стойке.
     - Я уплачу вам вдвойне за все время, которое потребуется.
     - Это обойдется вам по семь долларов в час. Работа может  занять  всю
ночь.
     - Я понимаю.
     - И нет никакой гарантии успеха. Может быть,  это  совершенно  другая
женщина. А если и та же, она могла изменить  цвет  волос.  Та,  которую  я
помню, была блондинка.
     - Блондинки превращаются в рыжих постоянно. Расскажите мне о той, что
вы помните.
     - Она тогда была моложе, как вы понимаете,  свеженькая,  хорошенькая.
Сейчас помню, что сделал несколько снимков. Ее муж чем-то  возмущался,  но
она хотела сфотографироваться.
     - А кто был ее муж?
     - Старше ее, - ответил он. - Они  жили  в  одном  из  домов  здесь  в
течение двух недель.
     - В каком году они здесь были?
     - Я точно не помню - может быть, шесть, семь лет  назад.  Но  если  я
найду эти снимки, я вам скажу. Обычно я ставлю дату на обороте.
     К этому времени Мальковский уже созрел для работы. Перед  отъездом  в
город он дал мне адрес и номер телефона  студии.  Я  сказал,  что  позвоню
через час или около того.
     Я поблагодарил Эллу и пошел к стоянке за  машиной.  Порывистый  ветер
доносил хрустящий песок с  гор.  Эвкаплиптовые  деревья  при  его  порывах
метались и склонялись, как безумные женщины.  Ночной  мрак,  висевший  над
ними, придавал всей обстановке какой-то грозный вид. Меня беспокоил  Гарри
Гендрикс. Я думал о нем с тех пор, как  обнаружил  его  машину  на  дороге
около дома Мартеля. Гарри заслуживал беспокойства не более, чем та  крыса,
которую Мартель, как он говорит, убил. Тем не менее у меня было  настоящее
желание видеть его живым.
     Дорога к гавани шла поперек того участка, откуда  Фэблон  делал  свой
последний заплыв, и дальше опять  выходила  к  океану.  Когда  я  ехал  по
продутому ветрами шоссе, мои мысли были настолько прикованы к  Гарри,  что
его  "кадиллак",  запаркованный  за  поворотом,  показался  мне   каким-то
привидением. Я затормозил, подал назад и остановился прямо за ним. Да, это
был старый "кадиллак" Гарри, стоящий здесь с холодным  мотором,  пустой  и
бесприютный, будто он сам  скатился  сверху,  с  горы.  Ключ  находился  в
зажигании. Раньше его там не было.
     Я осмотрелся. Место было  пустынное,  особенно  в  это  время,  ветер
завывал. Никаких других машин  не  было  видно  на  дороге.  Лишь  шумящие
листьями пальмы и вздыхающее море.
     На стороне острова высокие кипарисовые деревья  загораживали  бульвар
от железнодорожной колеи и зарослей, где скрываются бродяги.
     Сквозь заросли можно было видеть людей,  сгрудившихся  около  костра,
раздувавшегося ветром и бросавшего свет на окрестности.  Я  прошел  сквозь
кустарник и подошел к ним. Их было трое. Они пили темное красное  вино  из
здоровенной бутыли, уже почти пустой. Они повернули головы в мою  сторону.
Лицо с выбитыми зубами и покрытое шрамами - лицо белого человека,  плоская
упрямая  физиономия  молодого  негра,   парень   с   чертами   индейца   и
безразличными индейскими глазами. Выше талии  на  нем  был  лишь  открытый
черный жилет. Такова была эта компания.
     Негр встал. Он был пяти или  шести  футов  ростом  и  в  руке  держал
толстенную палку. Он подошел ко мне и пробормотал:
     - Это частная вечеринка. Вам здесь нечего делать.
     - Вы можете ответить мне на мои вопросы? Я разыскиваю своего друга.
     - Никакого вашего друга я не знаю.
     Большой и пьяный, он оперся  на  палку.  Тень  от  такого  треножника
плясала на зарослях.
     - Это его машина там,  вон  тот  "кадиллак".  Он  среднего  роста,  в
пиджачке рубчиком. Вы его не видели?
     - Нет.
     - Одну минуту, - белый человек встал пошатываясь, - может быть, я его
видел. Может, и нет. Что с вас можно получить?
     Он подошел так близко ко мне, что я чувствовал его вонючее дыхание  и
мог заглянуть в его пустые, блестящие глаза. Вино выполоскало из них  даже
проблески разума.
     - Мне это ничего не будет стоить, старина. Ты хочешь получить еще  на
одну бутылку?
     - Я видел его, честно, видел. Маленький человек в  пиджаке  рубчиком.
Он дал мне четыре монетки, я очень  вежливо  поблагодарил.  Такого  вы  не
можете забыть.
     Дыхание со свистом прорывалось сквозь его редкие зубы.
     - Покажи четыре монетки.
     Он тщательно рылся в кармане джинсов.
     - Я, наверное, их потерял.
     Я пошел прочь. Он провожал меня до самой машины. Он  колотил  сжатыми
кулаками по стеклу автомобиля.
     - Имей же сердце, ради Христа. Он дал мне четыре монетки. Я же сказал
вам о вашем друге.
     - Для вина денег не дам, - сказал я.
     - Это для еды. Я голоден. Я пришел сюда  собирать  апельсины,  а  они
выгнали меня, и я не могу работать.
     - "Армия спасения" тебя накормит.
     Он сжал губы и плюнул на стекло. Я включил мотор.
     - Отойди, попадешь под машину.
     - Я уже попал под  нее,  -  обреченно  пробормотал  он  и  направился
обратно в заросли, внезапно исчезнув из виду, будто кто его проглотил.

                                    12

     Отель "Брейкуотер" находился в нескольких кварталах  от  того  места,
где стоял "кадиллак" Гарри. Возможно, хотя едва ли, он оставил его там  по
своим соображениям и пошел дальше пешком.
     Вестибюль отеля был похож на мышеловку для туристов, куда  уже  никто
не попадался. Мебель была вся  поцарапана,  а  рододендроны  все  в  пыли.
Привратник ходил в старой голубой форме, будто он прошел в ней  через  всю
гражданскую войну.
     У приемной стойки никого не было, но журнал для регистрации лежал  на
ней открытым. Я нашел имя Гарри  Гендрикса  на  предыдущей  странице.  Его
комната была под номером 27. Я посмотрел на доску для ключей за стойкой  и
не нашел ключа под этим номером.
     - Мистер Гендрикс дома? - спросил я швейцара.
     Он погладил бороду. Она выглядела как побитый молью плюш.
     - Я не знаю. Они приходят и уходят. Мне не платят, чтобы  следить  за
ними.
     - А где управляющий?
     - Там, внутри. -  Он  ткнул  большим  пальцем  в  сторону  задернутой
занавеской двери, над которой висел освещенный знак: "Комната Самоа".  Она
означала, что там мебель из бамбука, а потолок в виде рыбацкой  сети.  Там
могут подать и подают напиток из рома с консервированными ананасным  соком
и плавающими фруктами. Три изрядно потрепанные потаскушки гоняли шарик  на
рулетке.  Бартендер  смотрел  за  ними  поверх  своего   живота.   Усталая
официантка выдала мне мгновенную улыбку. Я сказал,  что  хотел  бы  задать
управляющему несколько вопросов.
     - Мистер Смит - помощник управляющего. Мистер Смит!
     Мистер Смит выглядел самой  продувной  бестией  из  всех  бестий.  Он
оторвал себя от рулетки на какой-то момент. Если это была его рулетка, она
была, вероятно, с секретом. Его  сугубо  американский  вид  проступал  как
облицовочная фанера на мебели.
     - Вам нужна комната, сэр?
     - Возможно, позднее. Я хотел бы узнать, дома ли мистер Гендрикс.
     - Нет, если только не пришел только что. Его жена ждет его в комнате.
     - Я не знал, что он женат.
     - Он вполне женат. Я  оставил  бы  радости  холостяцкой  жизни,  если
получил бы такое же угощение.
     Его руки обрисовали нечто вроде женской талии в табачном дыму.
     - Может быть, она скажет мне, где он?
     - Она не знает. Она спрашивала меня. Я не видел его после полудня. Он
находится в каком-то затруднении?
     - Возможно.
     - Вы полицейский?
     - Следователь, - уточнил я. - Почему вы  думаете,  что  Гендрикс  мог
попасть в беду?
     - Он спрашивал меня, где он может купить дешевый револьвер.
     - Сегодня?
     - После обеда, как я уже говорил.  Я  посоветовал  ему  обратиться  к
старьевщику. Я поступил неправильно? Он никого не пристрелил?
     - Нет, насколько мне известно.
     - Это хорошо, - сказал он, но казался явно разочарованным. - Если  вы
хотите поговорить с миссис Гендрикс, здесь, у стойки, есть телефон.
     Я поблагодарил его, и он вернулся к своей холостяцкой радости.  Я  не
стал звонить по телефону  и  даже  беспокоить  лифт.  Позади  вестибюля  я
обнаружил пожарную лестницу, освещенную красной лампой, и прошел на второй
этаж.
     Комната 27 находилась в конце  зала.  Я  послушал  у  двери.  За  ней
раздавалась музыка - деревенский блюз. Я постучал. Музыка сразу умолкла.
     - Кто там? - спросила женщина.
     - Гарри.
     - Давно пора.
     Она отперла замок и распахнула дверь. Я вошел прямо на нее, освободил
от ее руки дверную ручку и захлопнул дверь  на  всякий  случай,  чтобы  ее
испуг не перешел в крик.
     Этого не произошло. Застывшее выражение ее  лица  не  изменилось.  Ее
правый кулак поднялся на уровень глаз. Она смотрела на меня поверх него.
     - Не волнуйтесь, миссис Гендрикс. Я не причиню вам вреда.
     - Да? - Она немного расслабилась, разжала кулак  и  рукой  пригладила
свои рыжие волосы. Ее перекошенный рот распрямился. - Кто вы такой?
     - Друг Гарри. Я сказал, что поищу его здесь.
     Она мне не верила. Она была похожа  на  женщину,  которая  не  верила
ничему, кроме  номеров  на  счетах.  Она  была  стильно  одета,  в  чем-то
коричневом, просторном, с полукороткими рукавами, что  демонстрировало  ее
фигуру, не очень подчеркивая ее. Ее руки и ноги были  прелестной  формы  и
сильно загорелыми.
     Но свое лицо она отделала таким образом, будто стыдилась его и хотела
спрятать под гримом. Из-под век, еще более зеленых, чем ее глаза, и сквозь
ресницы,  похожие  на  захламленные  антенны,  она  смотрела  на  меня   с
отвращением.
     - Как вас зовут?
     - Это не имеет значения.
     - Тогда убирайтесь из моей комнаты. - Но она  и  не  ожидала,  что  я
тотчас уйду. Если и ожидала чего-то, то возможных неприятностей.
     - Это не ваша комната. Это комната Гарри. Он обещал меня ждать здесь,
- сказал я.
     Я осмотрел комнату, увидел истертый ковер, вылинявшие бумажные  цветы
на обоях, лампу с перекошенным абажуром. Внешне дама к этой обстановке  не
принадлежала. У нее был стиль во всем, и его можно было  приобрести  не  в
универсальном магазине. Коричневая сумка с  золотыми  кистями  на  кровати
выглядела как парижское изделие. Но эта сумка выглядела на этом месте, как
заключенный в  камере.  Она,  конечно,  провела  немало  времени  в  таких
комнатах и вот сейчас снова сидит в ней.
     - Это и моя комната, - сказала она. В подтверждение,  а  также  чтобы
немного  взбодриться,  она  подошла  к  тумбочке  у  кровати  и   включила
портативный приемник. Деревенский блюз все еще продолжал  издавать  звуки.
Это были две долгие минуты.
     - Что такое?  -  Она  что-то  хотела  сказать,  но  была  все  еще  в
напряжении, с трудом дышала. Она пыталась  перебороть  свое  состояние.  Я
видел спазмы в ее горле.
     - Какого рода дело у вас с Гарри? - удалось ей наконец произнести.
     - Мы хотели сопоставить наши наблюдения за Фрэнсисом Мартелем.
     Она похлопала ресницами:
     - За кем?
     - Мартелем, тем самым, фотографию которого вы хотели полу-чить.
     - Вы, вероятно, говорите о двух разных людях.
     - Не стоит, миссис Гендрикс. Я только что разговаривал  с  фотографом
Мальковским. Вам нужна была от него фотография Мартеля. Ваш  муж  рисковал
своей шеей, чтобы сегодня утром ее получить.
     - Вы полицейский?
     - Не совсем.
     - Откуда же вы столько знаете обо мне?
     - К сожалению, это все, что я знаю о вас. Расскажите еще кое-что.
     С трудом, трясущимися руками она достала золотой портсигар  из  своей
коричневой сумки, открыла его и вынула сигарету. Я дал ей  прикурить.  Она
села на кровать и оперлась на руку, выпуская дым в потолок.
     - Не стойте надо мной. Вы выглядите так, будто хотите вцепиться мне в
глотку.
     - Я восхищаюсь вашим горлышком.
     Я подтянул единственный находящийся в комнате стул и сел на него.
     - Все вы лепите. - Ее  голос  звучал  со  злобой.  Она  прикрыла  шею
ладонью и пытливо посмотрела на меня. - Я  не  могу  понять,  кто  вы.  Вы
пытаетесь умилостивить меня своим обхождением, но  это  вам  нисколько  не
поможет.
     - А вы действительно жена Гарри?
     - Да, действительно.  -  Она,  казалось,  сама  была  удивлена.  -  Я
показала бы вам свое брачное свидетельство, но у меня оно не с собой.
     - Как может он позволить иметь себе такую жену?
     - Он не может. Мы уже не занимаемся любовью последнее  время.  Но  мы
остались друзьями, - она добавила  это  с  каким-то  сожалением.  -  Гарри
всегда был в замазке. Он по  характеру  скорее  забавный  человек,  но  не
пустозвон.
     - И вы не всегда поддерживали его?
     - Кто это вам сказал?
     - Никто не должен говорить мне об этом - твой голос сказал  мне  все,
куколка, и манера, с которой ты себя держишь, и твоя подозрительность.
     - Вы из Вегаса? - спросила она.
     - Люди должны улыбаться, когда спрашивают об этом?
     - Так да?
     - Я из Голливуда.
     - А на что вы живете, если вы что-то вообще делаете?
     - Частный следователь.
     - И я представляю интерес для вашей работы?
     У нее снова появился испуганный взгляд, она показала рукой,  чтобы  я
подал ей пепельницу со столика, и загасила сигарету. Она переменила  позу,
тяжело откинувшись набок с наигранной неуклюжестью, только чтобы  показать
мне, как беззащитно ее большое красивое тело.  Она  не  нуждалась  в  моей
помощи и была вполне на своем месте на гостиничной кровати.
     - Вы много накуролесили здесь, - сказал я. - Я уже  устал  заниматься
Мартелем.
     - А кто это копает?
     - Местный деятель. Его личность не имеет значения. Мартель  увел  его
девушку.
     - Это похоже. Он вор.
     - Что он украл у вас, миссис Гендрикс?
     - Хороший вопрос. Нужный вопрос, впрочем, заключается в том,  тот  ли
он парень, которого я имею в виду. Вы его видели?
     - Несколько раз.
     - Опишите мне его, пожалуйста. Может быть,  мы  займемся  этим  делом
вместе.
     - Он среднего роста, около пяти футов девяти дюймов,  не  полный,  но
крепко  сбит,  с  быстрыми  движениями.  Около  тридцати.  Черные  волосы,
жгуче-черные, растущие низко на лбу. Он носит их зачесанными  назад.  Кожа
смуглая, как у  индейца.  У  него  длинный  нос  с  заметно  оттопыренными
ноздрями. Он говорит с французским акцентом, использует много  французских
слов и претендует на роль французского политического беженца.
     Она слушала и кивала головой в подтверждение, но моя последняя  фраза
спутала ее.
     - Кто он такой?
     - Говорит, что француз, который не может жить  во  Франции,  так  как
противник политики де Голля.
     - О! - издала она звук, но, похоже, пока ничего не понимала.
     - Де Голль - президент Франции.
     - Я знаю  это,  балда.  Вы  думаете,  я  не  слушаю  новости?  -  Она
посмотрела на приемник, откуда доносился рок.
     - Вы не возражаете, если я выключу эту туфту? - спросил я.
     - Приглушите немного, но оставьте. Я терпеть не могу завывания ветра.
     Я   приглушил   слегка   музыку.   Несмотря   на   такое    непрочное
сотрудничество, между нами зарождалась близость, будто в этой комнате  уже
были  расписаны  для  нас  роли.  Это  была  случайная  близость,  и   она
определялась меняющимися приливами  и  отливами  страха  и  сомнений.  Она
задавала мне разумные вопросы и,  кажется,  верила  моим  ответам.  Но  по
глазам я видел, что она боится, что я ее убью.
     - Вы знаете, кто он такой? - спросил я.
     - Я думаю, что он не француз.
     - А кто он?
     - Я скажу вам, - сказала она решительно,  будто  пришла  к  какому-то
решению.
     - Я была личным секретарем очень  крупного  бизнесмена  в  Саутленде.
Этот человек, называющий себя Мартелем, втерся к моему хозяину в доверие и
стал его исполнительным помощником.
     - Откуда он?
     - Этого я не знаю, - ответила она. - Он южноамериканец, я думаю.  Мой
хозяин сделал ошибку, доверив ему комбинацию замка сейфа. Я предупреждала,
чтобы он этого не делал. Что же случилось? Мистер, так называемый Мартель,
удирает с целым состоянием в ценных  бумагах,  которые  Гарри  и  я  хотим
вернуть этому бизнес-мену.
     - А почему не обратитесь в полицию?
     Она была готова к ответу.
     - У моего босса какая-то слабость к Мартелю. К  тому  же  наш  бизнес
весьма конфиденциального свойства.
     - А какой это бизнес?
     - Я не имею права вам это  сказать,  -  осторожно  сказала  она.  Она
переменила положение своего тела, будто его  симметричность  и  значимость
могли отвлечь мое внимание от наспех сочиненной липы.
     - Босс заставил меня поклясться, что я сохраню секрет.
     - А его имя?
     - Вы знаете этого человека, если бы я могла сказать имя...  Он  очень
важный и влиятельный человек в правительственных кругах.
     - В нижних кругах ада?
     - Что? - спросила она. Но думаю, она хорошо слышала мои слова.
     Она нахмурилась и играла своими тонкими, нарисованными бровями.
     Хмурилась она не очень сильно, потому что это ведет к  морщинкам,  и,
кроме того, думала, что я все еще могу убить ее, а умирать с морщинками на
таком милом лице ей не хотелось.
     - Если вы воспринимаете меня серьезно и помогли бы вернуть те деньги,
и все такое, я уверена, мой хозяин вас щедро отблагодарил бы. Я также буду
благодарна.
     - Мне об этом  нужно  побольше  узнать,  например,  что  значит  "все
такое"?
     - Конечно, - сказала она. - Естественно. Вы поможете мне?
     - Посмотрим. Вы покончили с Гарри?
     - Я не сказала этого.
     Но ее  зеленые  глаза  выразили  удивление.  Думаю,  во  время  своих
усердий, потраченных на меня и сочинение  своей  истории,  почерпнутой  из
фильма, она совсем забыла про Гарри. Комната предполагала роли только  для
двоих. Могу предположить, какая была бы моя, если бы мы находились  в  ней
подольше. Она надвигалась на меня как голодный тигр.
     - Я беспокоюсь за Гарри, - сказал я. - Вы видели его сегодня?
     Она  покачала  головой.  Ее  волосы  разлетелись  как  огонь.  Ветер,
усилившийся за окном, заглушил музыку.
     - Он упоминал о покупке револьвера сегодня днем, - напомнил я.
     - Для чего?
     Разговор об оружии основательно напугал ее.
     - Чтобы использовать его против  Мартеля,  полагаю.  Сегодня  Мартель
устроил ему небольшой спектакль. Он с пистолетом его  прогнал  и  раздавил
его фотокамеру.
     Я вытащил камеру из кармана и показал ей.
     Она погоревала над ней.
     - Эта  камера  стоила  мне  сто  пятьдесят  долларов.  Мне  сделовало
подумать, прежде чем давать ее Гарри.
     - Может быть, идея со снимком  была  не  совсем  удачной?  У  Мартеля
аллергия на камеры. Какое у него настоящее имя, все-таки?
     - Я не знаю. Он пользуется разными именами. - Она опять  вернулась  к
Гарри. - Вы думаете, что Гарри пострадал или с ним что-нибудь случилось?
     - Возможно. Его машина находится на бульваре в полумиле отсюда.  Ключ
торчит в зажигании.
     Она вскочила.
     - Почему вы не сказали об этом?
     - Вот я и сказал.
     - Покажите мне где.
     Пока мы ждали лифт, она подобрала свой приемник  и  сумочку,  достала
пальто из шкафа. Может быть, шум лифта или радио или  какой-то  постоянный
звук,  исходящий  от  ее  тела,  вызывал  такую  реакцию,  но,  когда  она
пересекала вестибюль, все три шулера наблюдали за ней из двери  Самоанской
комнаты.
     Мы ехали по бульвару.  Поднимающийся  ветер  сносил  машину.  В  море
поднимались белые шапки пены. Слегка фосфоресцирующие, они поднимались как
привидения, быстро сметаемые обратно в темноту. Моя  соседка  высматривала
что-то на пустынном берегу. Она открыла в ту сторону автомобильное окно.
     - С вам все в порядке, миссис Гендрикс?
     - Да, все, но, пожалуйста, не зовите меня  так.  -  Ее  голос  звучал
моложе и не так самоуверенно. - Я чувствую себя как дурочка.  Зовите  меня
Китти, если хотите.
     - А вы не миссис Гендрикс?
     - Формально да, но мы не живем вместе.  Гарри  развелся  бы  со  мной
давным-давно, только он - верующий католик. Он живет с мыслью о том, что я
к нему вернусь.
     Она наклонилась вперед, чтобы отодвинуться с моего края.
     - Мы уже проехали полмили. Где машина?
     Я не мог ее обнаружить. Китти стала нервничать. Я повернул машину и в
свете фар увидел проем в зарослях и костер за ними, который быстро догорал
несколькими угольками, едва тлеющими в куче пепла.  Трое  пьяниц  исчезли,
оставив за собой бутыль и запах пролитого вина.
     Китти Гендрикс позвала меня:
     - Что вы там делаете? Гарри там?
     - Нет.
     Она прошла сквозь проем. Ее приемник и сумочка  болтались  у  нее  на
руке. Приемник пел как самостоятельная личность.  Она  огляделась  вокруг,
прижимая к себе пальто. Смотреть было не на что, кроме затухающего костра,
железнодорожных путей, тускло посверкивавших в  свете  звезд.  Затоптанная
неласковая земля.
     - Святая Дева, - произнесла Китти. - Здесь ничего  не  изменилось  за
двадцать лет.
     - А вы знаете это место?
     - Мне это следует знать. Я  родилась  в  двух  кварталах  отсюда,  на
другой стороне железной дороги. - Она добавила  с  усталым  видом:  -  Обе
стороны путей не то место, где  можно  жить.  От  поездов  всегда  тарелки
гремели  на   кухне.   -   Она   всматривалась   в   темное   пространство
железнодорожного двора. - Насколько мне известно,  моя  мать  до  сих  пор
живет здесь.
     - Можем пойти проведать.
     - Нет! У меня не так много чего осталось, чтобы поставить ее на ноги.
Я хочу сказать - пусть прошлое останется прошлым.
     Она сделала непонятный жест в сторону  эвкалиптовых  зарослей,  будто
само это место понуждало ее к откровенности.
     Она могла справиться с  опасностями  пребывания  в  отеле,  но  не  с
разгулом дикой, ветреной ночи.
     Ее раздражение обернулось против меня.
     - Зачем вы привезли меня сюда?
     - Это была ваша идея...
     - Но вы сказали, что машина Гарри...
     - Очевидно, ее украли.
     Она отпрянула от меня, споткнувшись, и  завалилась  на  черные  ветви
кипариса. Все, что я мог рассмотреть, - это бледные очертания  ее  лица  и
блеск глаз и губ.
     - Не верю. Здесь не было никакой машины. Какой марки она была?
     - "кадиллак".
     - Теперь я знаю, что вы лжете. Откуда у Гарри "кадиллак"?
     - Он, вероятно, взял его на стоянке. Это была старая машина.
     Казалось, она ничего не понимала. Я слышал ее учащенное дыхание.
     - Здесь никогда и не было машины, - прошептала она. - Вы  из  Вегаса,
не так ли? И вы заманили меня сюда, чтобы убить.
     - Это глупая болтовня, Китти.
     - Не зовите меня Китти.  -  Ее  голос  приобрел  плаксивые  от-тенки.
Возможно, в ее сознании всплыло что-то такое, что  случилось  многие  годы
тому назад, когда гремели поезда и тарелки ее матери. - Вы заставили  меня
приехать на это место и теперь не даете мне уйти.
     - Идите, пожалуйста. Идите, идите.
     Она лишь плотнее прижалась к кипарису, как ночной  испуганный  зверь.
Ее радио тренькало  из  темноты.  Запах  ее  косметики  доходил  до  меня,
смешиваясь с запахом дизельного масла, вина и гари.
     Каким-то внутренним видением красноватой вспышки, как со  стороны,  я
увидел двух людей, поставленных в  такие  обстоятельства,  что  они  могут
стать соучастниками в нежелательном убийстве. Мне казалось, что она  хочет
быть убитой. Она падала среди деревьев, завывая:
     - Ты держись подальше от меня, а то я скажу своему старику.
     - Глупая, уйди оттуда.
     Крик, на который она все время  настраивала  себя,  вырывался  из  ее
горла. Я дотянулся до нее в темноте, обнял за талию и притянул к себе. Она
задохнулась от страха и швырнула радио в мою сторону. Приемник ударил меня
в затылок и замолк.
     Я отпустил ее.  Она  побежала  прочь,  спотыкаясь  на  своих  высоких
каблуках, через многочисленные пути, пока не превратилась в неясную  тень,
в звук шуршащих ног в ночной мгле.

                                    13

     Студия Эрика Мальковского в городе находилась на прямом пути  к  дому
Мартеля. Я остановился посмотреть, как идут дела с его  поисками.  На  его
руках лежала пыль, и, как своеобразные метины, виднелись отпечатки пальцев
на лбу.
     - Я уже хотел было плюнуть на вашу просьбу, а вас послать к черту.
     - Я сам мало рассчитывал на удачу. Что-нибудь нашли?
     - Пять снимков. Могло бы быть больше.
     Он привел меня в заднюю комнату и разложил их на столе, как при  игре
в покер. Четыре из них были  снимками  Китти  в  гладком  белом  купальном
костюме, сделанными у бассейна Теннисного клуба. Она стояла и романтически
созерцала море, облокотившись в вызывающе эротической позе на шезлонг. Она
снялась еще раз на вышке для прыжков. Китти была красивой девушкой, но все
четыре снимка были испорчены ее неуклюжей манерой держаться.
     Пятый снимок был иной. Она не позировала и была  полностью  одета:  в
летнем платье без рукавов и в широкой шляпе.  Мужская  рука  с  квадратным
бриллиантом лежала на столе около ее руки. Остальная часть  карточки  была
отрезана, но Китти улыбалась в сторону невидимого друга. За ней  виднелась
стена внутреннего дворика одного из коттеджей Теннисного  клуба,  заросшая
бугенвилиями.
     - Это одна из тех карточек, что ей понравились. - Мальковский показал
мне заметки на обороте: "шесть копий четыре на шесть, 27.09.1959".
     - Она приобрела шесть снимков, или ее муж это сделал. Он  был  так-же
на снимке, но заставил меня отрезать эту часть фотографии.
     - Как его имя?
     - Я не помню. Но могу уточнить в клубных записях.
     - Сегодня?
     - Если миссис Стром мне позволит. Но уже очень поздно.
     - Не забывайте, что я плачу вдвойне.
     Он почесал затылок и слегка покраснел.
     - Не могли бы вы сейчас ссудить мне немного денег, пожалуйста.
     Я посмотрел на часы. Я нанял его приблизительно два часа назад.
     - Устроит четырнадцать долларов?
     - Отлично. Кстати, - произнес он снова, почесывая затылок, - если  вы
хотите эти снимки, будет справедливо получить за них деньги. Пять долларов
за штуку.
     Я дал ему двадцатипятидолларовую бумажку.
     - Я возьму ту, что ей понравилась. Я полагаю, нет  шансов  обнаружить
остальную часть фотографии - ту, что отрезали?
     - Я могу найти негатив.
     - За это я заплачу больше.
     - На сколько больше?
     - Все зависит от  того,  что  на  нем.  Во  всяком  случае,  двадцать
долларов ваши.
     Я покинул его радостно копающимся в картонках  на  пыльных  полках  и
направился обратно к подножию гор. Это оттуда дул ветер. Он рвался вниз по
каньону с горячим завыванием и шумел в  зарослях  вокруг  дома  Бегшоу.  Я
должен был наклониться, когда вышел из машины.
     "Бентли" уже не было на дворе. Я потрогал переднюю  дверь  дома.  Она
была закрыта.
     - Свет не горел, и никто не отвечал на мои  многочисленные  стуки.  Я
направился  назад  в  поселок  к   студии.   С   выражением   радости   от
двадцатидолларовой бумажки  Мальковский  показал  мне  негатив  отрезанной
фотографии.
     Около Китти сидел человек в полосатом костюме, сморщенном на  тяжелых
плечах и  толстых  ляшках.  Голова  его  была  совсем  лысая,  но  в  виде
компенсации через открытый воротничок выпирали, белые на негативе,  густые
курчавые волосы на груди. Его  черная  улыбка  имела  оттенок  наигранного
веселья.
     Сзади него у стены внутреннего дворика и не в фокусе находился усатый
молодой человек в куртке шофера автобуса,  держащий  в  руках  поднос.  Он
казался удивительно знакомым: возможно, это был один из служащих клуба.
     - Мне следует записывать их имена, - сказал Эрик. - Нам на самом деле
повезло, что я нашел негативы.
     - Мы уточним это в клубе, как вы сами сказали.  Вы  можете  вспомнить
что-нибудь еще об этом человеке? Он и эта женщина были женаты?
     - Они определенно вели себя таким образом.  Она  себя  вела.  У  него
неважное здоровье, и она постоянно хлопотала вокруг него.
     - Что с ним было?
     - Я не знаю. Он не мог много двигаться.  Он  проводил  большую  часть
своего времени или в доме, или во дворике, играя в карты.
     - С кем он играл?
     - С разными людьми. Не думайте, что я часто его видел.  Дело  в  том,
что я его избегал.
     - Почему?
     - Это был грубый человек, больной и вспыльчивый.  Мне  не  нравилось,
как он говорил со мной, будто я лакей. Я профессионал, - гордо заявил Эрик
Мальковский.
     Я понимал, что чувствовал Эрик. Я сам был полупрофессионал. Я дал ему
еще двадцать долларов, и мы отправились на разных машинах в клуб.
     Элла открыла комнату позади кабинета управляющего, и Эрик  погрузился
в папки, стоящие на полках. Он знал,  от  чего  оттолкнуться:  на  снимках
Китти значилось, что их оплатили 27 сентября 1959 года.
     Я  прошел  обратно  в  зал.  Музыка  все  еще  играла,  но  вечеринка
заканчивалась. Остались фэны, и все сконцентрировались вокруг  бара.  Было
еще не поздно по стандартам ночных гуляк. Но за мое отсутствие большинство
участников   как-то   сникли,   будто   их   захватила   некая    болезнь:
маниакально-депрессивный психоз или сердечная недостаточность.
     Только бармен совсем не переменился. Он делал коктейли, подавал их  и
стоял в стороне от людей, держа всех под наблюдением. Я показал ему снимок
Китти и негатив.
     Он поднес их к флюоресцирующей лампе в задней части бара.
     - Да, помню и человека и девушку. Она пришла с  ним  однажды  сюда  и
пыталась пить коньяк и виски. В  отношении  спиртного  это  все,  что  она
знала. Она закашлялась. Около нее закрутилось четверо или  пятеро  парней.
Они стукали ее по спине, и ее муж разогнал их. Я и мистер  Фэблон  привели
ее в чувство.
     - А как попал в эту историю мистер Фэблон?
     - Он был одним из них.
     - Это были его друзья?
     - Я не стал бы это утверждать. Он был просто с  ними.  Они  держались
вместе. Может быть, ему понравилась женщина. Она была  сногсшибательна.  Я
признаю.
     - А Фэблон был дамским угодником?
     - Вы говорите не то, что я. Он любил и ценил женщин. Но не гонялся за
ними. Кое-кто из них гонялся  за  ним.  Но  у  него  оказалось  достаточно
рассудка, чтобы  не  путаться  с  этой  особой.  У  ее  мужа  была  плохая
репутация.
     - Кто он, Марко?
     Он пожал плечами:
     - Я никогда не видел его раньше и с тех пор. И я не слушал, о чем они
говорят. Он пользовался дурной славой, вспыльчивый, с крепкими мускулами.
     - Как он попал сюда?
     - Он остановился здесь. Некоторые  члены  клуба  не  могут  отказать,
когда их просят одолжить карточку.
     Он посмотрел вокруг с высокомерным видом.
     - Подать вам выпить?
     - Нет, благодарю.
     Марко наклонился ко мне через бар:
     - Может, мне не следовало это говорить, но миссис Фэблон  была  здесь
совсем недавно.
     - Ну и что?
     - Она задала мне тот же вопрос, что и вы. Думаю  ли  я,  что  ее  муж
совершил самоубийство. Она знала, что у нас с ним дружеские  отношения.  Я
сказал ей, что я так не думаю.
     - Что она ответила?
     - У нее не было возможности ответить. Доктор Сильвестр вошел в бар  и
увел ее. Выглядела она неважно.
     - Что вы имеете в виду?
     Он сделал головой быстрый отрицательный кивок.
     Вошла женщина и попросила двойное виски. Она находилась позади  меня,
и я не узнал ее, пока не услышал голоса.
     - Мой муж пьет двойные порции шотландского виски,  и  я  говорю:  что
хорошо для гусака, то хорошо и для гусыни, и наоборот.
     - О'кей, миссис Сильвестр, все верно.
     Марко положил снимки и негатив на стойку бара  и  налил  ей  скромную
порцию двойного виски. Она протянула мимо меня руку и схватила и виски,  и
карточку Китти.
     - Что это такое? Я люблю рассматривать карточки.
     - Это мое, - сказал я.
     Ее затуманенные от спиртного глаза, казалось, не признали меня.
     - Вы не возражаете, если я взгляну на это? - сказала она. - Это  ведь
миссис Кетчел, не так ли?
     - Кто?
     - Миссис Кетчел, - повторила она.
     - Из ваших друзей?
     - Едва ли. - Она подтянулась. Ее волосы в беспорядке спадали на лоб.
     - Ее муж бы одним из пациентов моего мужа. Доктора не могут себе сами
выбирать пациентов, как вы знаете.
     - У меня та же проблема.
     - Конечно, вы детектив, не так ли? Что вы делаете со  снимком  миссис
Кетчел?
     Она  помахала  карточкой  перед  моим  носом.  Какое-то   время   все
присутствующие в баре смотрели только на нас. Я взял карточку из ее рук  и
положил с негативом в карман.
     - Вы можете доверять мне все ваши темные, страшные секреты, - сказала
она. - Я докторская жена. Я умею хранить тайны.
     Я соскользнул со стула и потянул ее от бара к пустому столу.
     - Где доктор Сильвестр?
     - Он повез Мариэтту Фэблон домой. Но он вернется.
     - Что случилось с миссис Фэблон?
     - А что могло с ней случиться? Мариэтта  мой  старый  друг,  один  из
самых старых, которые у меня есть в городе, но она, конечно,  в  последнее
время, позволила себе развалиться на куски - и физически, и морально. Я не
возражаю, когда люди напиваются, - я сама набралась  уже,  по  сути  дела,
мистер Арч...
     - Арчер, - поправил я.
     Она продолжала:
     - Но Мариэтта пришла сюда вечером как затянутая в петлю.  Она  вошла,
если можно так сказать, буквально как на ходулях. К  тому  же,  будто  они
резиновые. Джордж  собрал,  что  осталось  от  нее,  и  повез  домой.  Она
становится все большим и большим бременем для Джорджа.
     - В каком смысле?
     - Морально и финансово. Она не платит по счетам, конечно, насколько я
помню, ну да это ладно. Ты, друг, живи и давай жить другим. Но когда  речь
заходит о том, чтобы вытягивать из него все больше и больше денег,  -  это
уже слишком.
     - А она этим занимается?
     - А как же. Сегодня она позвала его на обед - я была в  это  время  у
парикмахерши - и внезапно попросила пять тысяч долларов. У нас  нет  таких
денег под рукой. Банк - единственное место, где их можно достать.  Так  он
хотел получить мою подпись для займа. Но я сказала "нет".
     Она  помолчала,  и  ее  пропитанное  алкоголем  лицо  внезапно  стало
спокойным. Мне кажется, она начала вспоминать прошедшее.
     - Я разбалтывала вам свои темные, мрачные тайны. Правда?
     - С этим полный порядок.
     - Порядка не будет, если вы сообщите Джорджу, что я вам  сказала.  Вы
не скажете об этом Джорджу?
     Она выплеснула свою злобу, но не хотела нести за это ответственность.
     - Все нормально, - сказал я.
     - Вы хороший. - Она потянулась к  моей  руке,  лежащей  на  столе,  и
крепко пожала ее. Сейчас она была  больше  взволнованна,  чем  пьяна.  Она
хотела сделать что-нибудь такое, чтобы  почувствовать  себя  лучше.  -  Вы
любите танцевать, мистер Арч?
     - Арчер, - сказал я.
     Все еще держа мою руку, она  поднялась  и  потащила  меня  в  сторону
танцевальной площадки. Мы крутились, и ее волосы в беспорядке  спадали  со
лба ей на глаза, а порой задевали и мое лицо.
     - Мое первое имя - Одри, - призналась она.  -  Какое  у  вас,  мистер
Арчер?
     - Фоллен, поверженный.
     Ее смех повредил мне барабанную перепонку. Когда музыка прекратилась,
я подвел ее обратно к столику и вышел в вестибюль. Элла была  на  посту  и
выглядела довольно усталой.
     - Измучились?
     Она взглянула на себя в стенное зеркало.
     - Не очень уж. Это все музыка. Она действует мне на нервы, когда я не
могу танцевать. - Она провела ладонью по лбу. - Не знаю, долго ли я  смогу
выдержать на этой работе.
     - А сколько вы уже здесь?
     - Только два года.
     - А что делали до этого?
     - Была домашней хозяйкой. В действительности  я  серьезным  ничем  не
занималась. - Она переменила тему: - Я видела, как вы  танцуете  с  миссис
Сильвестр.
     - Это упражнение для ног.
     - Я не то имею в виду. - Она не объяснила,  что  значит  ее  "то".  -
Будьте осторожны с Одри Сильвестр. По сути, она не пьяна, но, когда  пьет,
она напивается.
     - И что тогда она делает?
     - Все,  что  ей  приходит  в  голову.  Полуночный  заплыв  в  океане,
полуночное валяние в сене.
     - Той ночью?
     - Я бы не удивилась.
     - Ей можно верить?
     - Зависит от того, с кем и о чем она разговаривает.
     - Вот, - я достал из кармана карточку Китти. - Она  говорит,  что  ее
имя Кетчел и ее муж был одно время пациентом доктора Сильвестра.
     - Полагаю, что она это знает.
     - Кстати, о пациентах доктора. Я понимаю, что он отвез миссис  Фэблон
домой?
     Элла кивнула безразлично головой.
     - Я помогла ей дойти до машины. Мы оба оказывали ей помощь.
     - Она была в сильном подпитии?
     - Сомневаюсь. Она вообще мало пьет.
     - Миссис Сильвестр говорит, что она была...
     - Миссис Сильвестр не надежный  источник,  особенно  когда  она  сама
пьяна. Мариэтта - миссис Фэблон - была скорее больна  и  расстроенна.  Она
гораздо больше обеспокоена за Джинни, чем показывает.
     - Она говорит об этом?
     - Не так много. Но она пришла сюда за поддержкой. Она  хотела,  чтобы
кто-то сказал ей, что она поступает правильно,  поощряя  Джинни  на  такой
поступок.
     - Значит, она обо всем знает?
     Элла кивнула.
     - Джинни приходила сегодня вечером домой. Она забрала некоторые  вещи
и попрощалась. Она была  там  не  больше  пяти  минут,  что  больше  всего
расстроило ее мать, по моему мнению.
     - Когда это было?
     - В течение последнего часа, примерно так.
     - Вы - добротный свидетель. Что вы думаете о том,  чтобы  стать  моим
постоянным работником?
     - Все зависит от того, о чем предстоит свидетельствовать.
     Мы лениво улыбнулись друг другу. У нас обоих были неудачные браки.
     Я удалился в регистрационную комнату. Мальковский сидел,  склонившись
над вытянутым ящиком, роясь в карточках.
     - Надеюсь, что дело продвигается. Как могу судить,  тогда  было  семь
посторонних гостей, одиноких и пар. Я исключил четыре из  них.  Их  я  сам
знал, и  они,  как  правило,  повторялись.  Остается  три.  Сандероны,  де
Хоувенель и Берглундсы. Но ни одно имя ничего не напоминает.
     - Попробуйте Кетчел!
     - Кетчел! - Он поморгал и улыбнулся: - Думаю, что это и есть то  имя.
Я не мог найти его среди карточек гостей однако.
     - Ее могли вытащить.
     - Или потерять, - добавил он. - Эти старые папки находятся  в  весьма
плохом состоянии. Но я уверен, что это Кетчел. Откуда вы его узнали?
     - От одного из членов. - Я вынул негатив. - Вы можете напечатать  мне
несколько копий?
     - Нет ничего невозможного.
     - Сколько потребуется времени?
     - Думаю, несколько сделаю к завтрашнему дню.
     - Завтра утром в восемь часов.
     Поколебавшись минуту, он сказал:
     - Попытаюсь.
     Я вручил негатив с наставлением о  том,  чтобы  его  не  потеряли,  и
попрощался с ним у входной двери.  Когда  он  не  мог  уже  слышать,  Элла
настороженно сказала:
     - Надеюсь, вы ему хорошо платите. Всего, что он  получает  от  своего
фотографирования, едва хватает на жизнь. А у него жена, дети.
     - Я плачу вполне  прилично.  Записи  о  том,  что  Кетчел  был  вашим
постояльцем, в книге нет.
     - Мистер Сильвестр дал вам, возможно, неверное имя.
     - Сомневаюсь. Эрик узнал его. Скорее кто-то вынул записи из папки.  К
ним легкий доступ?
     - Боюсь, что да. Люди приходят и уходят из  конторы,  и  эта  комната
почти всегда открыта. Это очень важно?
     - Может быть. Мне хотелось бы знать, кто был спонсором Кетчела.
     - Мистер Столл может точно помнить. Но он уже поехал домой.
     Она направила меня к директорскому  коттеджу.  Он  был  заперт  и  не
освещен. Ветер завывал, как потерявшийся в зарослях пес.
     Я вернулся обратно к главному входу в клуб. Доктор Сильвестр  еще  не
возвратился. Я заглянул в бар и, увидев там  миссис  Сильвестр,  выскочил,
прежде чем она заметила меня.
     Элла рассказала мне еще кое-что о своем замужестве.  Ее  муж,  Стром,
был адвокатом в городе, старше, чем она, вдовец. Сначала  она  работала  у
него секретарем, но, став  женой,  начала  больше  требовать,  ненавязчиво
конечно. Ее первый муж был очень молод, второй слишком стар.  Этот  старый
был завязан на старых привычках, включая и сексуального характера.
     Мы  лениво  продолжали  разговор.  Из  таких  бессвязных   отрывочных
длительных бесед можно многое узнать - это один  из  вернейших  источников
информации. Кроме того, мне нравилась эта женщина и было интересно  узнать
о ее жизни.
     История эта была в духе той длинной, запутанной ночи,  которую  мы  с
ней проводили. Она жила со Стромом шесть лет, но под конец совсем  уже  не
могла его терпеть. Разойдясь, она даже не потребовала алиментов.
     Многие уже ушли из клуба.  Элла  знала  всех,  каждого  провожала  по
имени.  Другие  еще  оставались.  Наш  разговор,  вернее,   монолог   Эллы
прерывался гостями, музыкой, смехом и ветром.
     Прибытие  доктора  Сильвестра  совсем   преостановило   его.   Доктор
прорвался сквозь дверь с сердитым видом.
     - Моя жена еще здесь? - спросил он у Эллы.
     - Думаю, да.
     - В каком она состоянии?
     - Пока еще в вертикальном, - сказал я.
     Он обернулся с ледяным взглядом в мою сторону.
     - Вас никто не спрашивает.
     Он направился к бару, заколебался и вернулся обратно к Элле.
     - Вы можете доставить ее  мне,  миссис  Стром?  Мне  не  хотелось  бы
лицезреть это сборище снова.
     - Буду рада. Как чувствует себя миссис Фэблон?
     - С ней все в порядке. Я дал ей успокоительное. Она расстроена  из-за
дочери, и все осложнилось лекарствами.
     - Она не приняла их слишком много?
     - Нет, нет. Она приняла обычные  таблетки  для  сна  и  затем  решила
подойти сюда  и  повидать  своих  друзей.  Добавьте  порцию  спиртного,  и
результат станет вполне предсказуемым.
     Он помолчал и произнес своим докторским тоном:
     - Пойдите и приведите сюда Одри, пожалуйста.
     Элла отправилась вдоль освещенного коридора. Я облокотился на стол  и
наблюдал  за  доктором  Сильвестром  в  зеркало.  Он  закурил  сигарету  и
притворился, что я его  совсем  не  интересую,  но  само  мое  присутствие
вызывало в нем неловкое чувство. Он прокашлялся от дыма и спросил:
     - Скажите, какое вы имеете право стоять там и  следить  за  мной?  Вы
что, новый швейцар или что-нибудь подобное?
     -  Я  делаю  свою  работу.  Зарплата  моя  невелика,  но  я  думаю  о
дополнительных заработках, как, например, знакомство  с  местными  лучшими
людьми.
     - Вы должны подумать, что вас в шею выгонят  отсюда.  -  Его  челюсть
превратилась снова в тупой инструмент. Руки его тряслись.
     Он был достаточно крупный человек и весьма  неприятный.  Но  во  всем
другом ситуация складывалась не в пользу выяснения  отношений  примитивным
образом.  К  тому  же  он  находился  в  переходном  состоянии  от   одной
расстроенной женщины к другой, и это давало ему некоторое преимущество.
     - Не волнуйтесь, доктор. Мы с вами на одной стороне.
     - Вы так думаете?
     Он смотрел на меня сквозь сигаретный дым, окутавший его лицо. Затем с
таким видом, будто дымящий кончик произвел эту  вспышку  темперамента,  он
бросил сигарету на пол и затоптал подошвой.
     - Я даже не знаю из-за чего идет игра, - произнес он более  дружеским
голосом.
     - Это новый вид игры. - У меня не было негатива Китти и Кетчела, и  я
устно описал ему его. -  Человек  на  снимке,  тот,  что  с  бриллиантовым
кольцом, вы не знаете, кто он?
     Это была проверка на честность, но я не знал, чьей  честности  -  его
или его жены.
     Он сделал неопределенный жест:
     - Трудно сказать по словесному описанию. У него есть имя?
     - Может быть, Кетчел. Я слышал, что он был вашим пациентом.
     - Кетчел. - Он погладил свою челюсть, будто хотел ее вправить обратно
в рот. - Думаю, что у меня был однажды пациент с таким именем.
     - В 1959 году?
     - Могло быть.
     - Он здесь останавливался?
     - Полагаю, да.
     Я показалл ему карточку Китти.
     Он подтвердил:
     - Это миссис Кетчел. В ней я не могу ошибиться. Однажды она  заходила
в клинику проконсультироваться насчет бессолевой диеты. Ее мужа я лечил от
гипертонии. У него было повышенное давление, но я сумел его нормализовать.
     - А кто он?
     Через лицо Сильвестра прошло несколько стадий воспоминаний.
     - Он из Нью-Йорка, но делами уже не занимался.  Он  сказал  мне,  что
вначале был скотопромышленником, и удачливым, торговал  скотом  где-то  на
юго-западе.
     - В Калифорнии?
     - Теперь уже не могу вспомнить.
     - В Неваде?
     - Сомневаюсь. Меня мало знают в других  местах,  и  у  меня  нет  там
пациентов, - признался он нехотя.
     - Может ли быть его запись в клинике?
     -  Вполне  может  быть,  но  почему  вы  так  интересуетесь  мистером
Кетчелом?
     - Пока еще не знаю. Но интересуюсь.
     Я решил бросить ему дальнюю подсказку:
     - Это было примерно тогда, когда Рой Фэблон совершил самоубийство?
     Вопрос привел его в замешательство. Минуту он размышлял, как на  него
отреагировать. Потом сделал скучающий вид, но сам внимательно  смотрел  на
меня.
     - Снимок был сделан, возможно, в 1959 году, в  сентябре.  Когда  умер
Фэблон?
     - Боюсь, что точно не помню.
     - Он был вашим пациентом?
     -  У  меня  много   пациентов,   и,   откровенно,   у   меня   плохая
хронологическая память. Я думаю, что это было около того времени, но  если
вы проводите какую-то связь...
     - Я спрашиваю, а не утверждаю.
     - А скажите снова, что вы спрашиваете?
     - Имеет ли Кетчел какое-либо отношение к самоубийству Фэблона?
     - У меня нет причин так думать. И откуда мне знать?
     - Они оба были вашими друзьями. В некотором роде вы были  между  ними
связующим звеном.
     - Я им был? - Но он не оспаривал. Он не хотел углубляться в детали.
     - Я слышал о предположении, что  Фэблона  убили.  Его  вдова  сегодня
опять об этом заговорила. Она сказала вам об этом?
     - Нет, не говорила, - произнес он, не глядя на меня. -  Вы  имеете  в
виду слухи, что он утонул в результате несчастного случая?
     - Или убит.
     - Не верьте всему, что говорят. Это место  напичкано  слухами.  Людям
нечего делать, и они распускают слухи о своих друзьях и знакомых.
     - Это не совсем слух, доктор Сильвестр. Это уже мнение. Друг  Фэблона
говорил  мне,  что  это  был  не  тот  человек,  который  мог   пойти   на
самоубийство. А каково ваше мнение?
     - У меня его нет.
     - Это странно.
     - Я так  не  думаю.  Любой  человек  способен  на  самоубийство,  при
определенных условиях.
     - Какие могли быть особые условия для самоубийства Фэблона?
     - Он болтался уже на конце своей веревки.
     - Вы имеете в виду в финансовом плане?
     - И в любом другом.
     Ему не пришлось объяснять мне смысл своих слов. Элла втащила в  сферу
нашего общения его жену. Та уже прошла следующую стадию своей деградации и
находилась в новой стадии опьянения. Презрительный излом  ее  рта  выражал
последнюю степень тупой воинственности. Глаза застыли.
     - Я знаю, где ты был. Ты был в ее постели, не так ли?
     - Ты говоришь глупости. - Он пытался отстранить ее  руками.  -  Между
мной и Мариэттой ничего нет и никогда не было.
     - Кроме тех пяти тысяч долларов, которые кое-чего стоят.
     - Предполагается, что это будет заем. Я деталей еще  не  обговаривал.
Почему ты не соглашаешься?
     - Потому что мы никогда не получим их назад,  так  же  как  и  другие
деньги, которые ты одалживал ей. Это  мои  деньги,  так  же  как  и  твои,
запомни. Я работала в течение семи лет, чтобы ты получил степень. И что  я
от этого имею? Деньги приходят и уходят, а я их не вижу.
     - Ты получаешь свою долю.
     - Мариэтта получает больше, чем "свою долю".
     - Это глупость. Ты хочешь, чтобы она разорилась? - Он смотрел  то  на
меня, то на Эллу. Обмениваясь словами со своей женой, он как бы говорил со
всеми нами. А теперь, когда его жена полностью дискредитировала  себя,  он
сказал:
     - Не думаешь ли, что тебе  лучше  пойти  домой?  Ты  устроила  вполне
достаточно сцен для одного вечера.
     Он схватил ее за руку. Она отпрянула от него,  гримасничая,  стремясь
вновь вернуть состояние злобы.
     Все еще отступая назад, она врезалась  в  зеркало.  Обернувшись,  она
увидела в нем свое отражение. Оттуда, где я стоял, мне было видно ее лицо,
искаженное алкоголем и злобой,  в  обрамлении  распустившихся  волос  и  с
искорками страха в глазах.
     - Я становлюсь старой и грузной, - произнесла она. - Я не  могу  даже
позволить себе провести неделю в загородном санатории.  Но  ты  позволяешь
себе проигрывать наши деньги.
     - Я не играл уже семь лет, и ты это знаешь.
     Он резко обхватил  ее  и  вывел  наружу.  Она  путалась  ногами,  как
боксер-тяжеловес в конце тяжелого раунда.

                                    14

     В доме Джемисонов горели огни, когда я проезжал мимо, и лишь одинокая
лампа светилась в доме Мариэтты Фэблон. Было уже  за  полночь,  не  совсем
удачное время для визитов. Но я отправился к Мариэтте. Тело ее  утонувшего
мужа, казалось, плавало где-то под покровом ночи.
     Она долго не отвечала на мой стук. Потом открыла маленькое  окошко  в
двери - "Иудино окошко" - и стала разглядывать  меня  через  решетку.  Она
прокричала, заглушая порывы ветра:
     - Чего вы хотите?
     - Меня зовут Арчер...
     Она резко прервала меня:
     - Я вас помню. Чего вы хотите?
     - Возможности серьезно поговорить с вами.
     - Сегодня ночью я не могу говорить. Приходите завтра утром.
     - Я думаю, нам следует поговорить сейчас. Вы тревожитесь  за  Джинни,
так же и я.
     - С чего вы взяли, что я тревожусь за нее?
     - Доктор Сильвестр говорил об этом.
     - Что еще он говорил обо мне?
     - Я расскажу, если вы меня впустите.
     - Очень хорошо. Прямо как у Пирама и Цирцеи, не так ли?
     Это была элегантная попытка снова войти в свою роль. Я увидел,  когда
она впускала меня в освещенную гостиную,  что  у  нее  была  плохая  ночь.
Последствия  транквилизаторов  все  еще  сказывались  на  ее  глазах.  Без
корсета,  в  розовом  шелковом  халате   ее   стройная   фигура   казалась
расплывшейся  и  обмякшей.  На  ее  голове  красовалась  розовая  шелковая
шапочка, и под ней ее лицо казалось тоньше и старше.
     - Не смотрите на меня сегодня. Я сейчас не в том состоянии.
     Она провела меня к креслам. Хотя она включила лишь одну лампу, я  мог
рассмотреть все в комнате.  Обитые  гобеленом  стулья  и  диван,  ковер  и
занавеси были изрядно потрепаны.
     Единственной новой вещью в комнате был розовый телефон.
     Я уселся на один из шатающихся стульев. Она заставила меня  пересесть
на другой и взяла себе третий, около телефона.
     - Почему вы так внезапно испугались за Джинни? - спросил я.
     - Она пришла сегодня вечером домой. Он был с ней. Я близка  со  своей
дочерью. По крайней мере, раньше была. И я почувствовала, что она не хочет
ехать с ним, но она все же уезжала...
     - Почему?
     - Я этого не понимаю. - Она похлопывала  руками  по  коленям.  -  Мне
казалось, что она боится уезжать с ним и боится остаться без него.
     - Уезжать куда?
     - Они не говорят. Джинни обещала связаться со мной при случае.
     - Как он отнесся к этому?
     - Мартель? Он вел  себя  очень  формально  и  отчужденно.  Агрессивно
вежливо. Он сожалел, что потревожил меня  в  столь  поздний  час,  но  они
приняли внезапное  решение  выехать.  -  Она  помолчала  и  обернула  свое
обеспокоенное, вопросительное лицо ко мне. - Вы действительно думаете, что
за ним охотится французское правительство?
     - Может быть, кто-нибудь и есть.
     - Но вы не знаете кто...
     - Нет еще. Я хочу спросить вас об одном  имени,  миссис  Фэблон.  Это
Кетчел.
     Я произнес его по буквам. Ее настороженные  глаза  расширились.  Руки
тревожно сомкнулись.
     - Откуда вы узнали это имя?
     - Мне его никто не произносил. Оно само возникло. Я вижу, оно знакомо
вам?
     - Мой муж знал человека по имени Кетчел, -  сказала  она.  -  Он  был
игрок. - Она наклонилась ко мне. - Это доктор Сильвестр назвал вам имя?
     - Нет, но я полагаю, Кетчел был пациентом доктора Сильвестра.
     - Да был. Он даже был больше, чем им.
     Я подождал, когда она объяснит, что имеет в виду. В  конце  концов  я
сказал:
     - Этот Кетчел был тем человеком, который  забрал  все  деньги  вашего
мужа?
     - Да. Он забрал все, что у нас осталось, и хотел получить еще больше.
Когда Рой не смог ему заплатить...  -  она  запнулась,  будто  поняв,  что
разыгрывать мелодраму не в  ее  стиле.  -  Мы  не  будем  об  этом  больше
говорить, мистер Арчер. Я сейчас не в лучшем состоянии. Мне  не  следовало
соглашаться разговаривать с вами в таком состоянии.
     - В какой день ваш муж совершил самоубийство?
     Она встала, слегка покачиваясь, и двинулась ко мне. Я видел, как  она
устала.
     - Вы действительно вторгаетесь в нашу жизнь, не так  ли?  Этот  день,
если вам нужно знать, 29 сентября 1959 года.
     Два дня спустя после того, как Мальковский  получил  деньги  за  свои
снимки. Это совпадение лишь усугубило мое предчувствие, что смерть Фэблона
была частью нынешних событий.
     Миссис Фэблон впилась в меня глазами:
     - Эта дата значит что-то для вас?
     - Она предопределяет некоторые возможности. Она  должна  значить  еще
больше для вас.
     - Это был конец моей жизни.
     Она с трудом сделала шаг назад и снова села, будто провалилась в свое
прошлое, беспомощно и невольно.
     - Все потом пошло как в кино. Странная вещь. Рой и я сражались друг с
другом, в течение всей нашей совместной жизни. Но мы любили друг друга. По
крайней мере, я любила его, что бы он ни делал.
     - А что он делал?
     - Все, что может придумать мужчина. Большей частью это стоило  денег.
Моих денег, -  она  поколебалась.  -  Я  не  очень  обеспокоена  денежными
проблемами, в самом деле. В этом одна  из  причин  всего.  В  любом  браке
должен быть один партнер, который думает о деньгах больше,  чем  о  других
вещах. Но никто из нас не  думал.  За  восемнадцать  лет  нашей  жизни  мы
промотали около миллиона долларов. Обратите внимание,  пожалуйста,  что  я
употребляю местоимение "мы". Я несу такую же вину. Я не научилась думать о
деньгах, а потом стало слишком поздно. - Она пожимала плечами  так,  будто
мысль о деньгах лежала на них ощутимым грузом.  -  Вы  сказали,  что  дата
смерти моего мужа предопределяет возможности  чего-то?  Что  вы  имеете  в
виду?
     - Я задумываюсь, действительно ли он покончил с собой?
     - Конечно, он это сделал. - Она произнесла эти  слова  неубедительно,
как-то безжизненно.
     - Он оставил какую-нибудь записку в связи с самоубийством?
     - Ему и не нужно было этого делать. Он возвестил о своем намерении за
день или два до того. Один Бог знает,  какой  отпечаток  это  отложило  на
психику Джинни. Я благосклонно отнеслась ко  всем  событиям,  связанным  с
Мартелем только потому, что  это  был  единственный  реальный  мужчина,  к
которому она проявила интерес. Если я сделала эту ужасную ошибку...
     Она не закончила фразу и вернулась к прежней мысли. Ее мозг работал в
быстро вращающемся ритме, как белка в колесе.
     - Вы можете представить себе  человека,  который  мог  сказать  такое
своей жене и  семнадцатилетней  дочери?  А  затем  это  сделать?  Он  был,
конечно, озлоблен в отношении меня за то,  что  кончились  деньги.  Он  не
верил, что это когда-нибудь произойдет. Всегда были  какие-нибудь  доходы:
наследство от одного из родственников, какой-нибудь дом или участок земли,
который можно продать. Но мы дошли до арендованного дома, и уже  не  стало
родственников, которые бы умирали. Вместо этого умер  Рой  по  собственной
воле.
     Она продолжала настаивать на своих словах, как  если  бы  она  хотела
доказать это мне или убедить себя. Я подозревал, что она  не  контролирует
себя, и у меня не было желания задавать  ей  дальнейшие  вопросы.  Но  она
продолжала говорить, отвечая на свои же вопросы с болью  и  обидой,  будто
прошлое пробудилось и ей хотелось выговориться.
     - Это не отражает всю обстановку, конечно.  Всегда  в  жизни  имеются
какие-то тайные побудительные мотивы:  всякие  позывы,  чувство  ревности,
желания, о которых люди не признаются даже наедине с собой.  Я  обнаружила
истинную причину смерти моего мужа совершенно случайно, буквально на днях.
Я  собираюсь  отказаться  от  этого  дома,  и  я  разбирала   свои   вещи,
рассортировывая их или отбрасывая. Я наткнулась на связку старых  бумаг  в
столе Роя, и среди них было письмо от женщины.  Это  чрезвычайно  потрясло
меня. Я никогда  не  могла  и  подумать,  что,  вдобавок  к  своим  другим
прегрешениям в роли мужа или отца, Рой  был  мне  неверен.  Но  письмо  не
оставляло ни малейших сомнений в этом.
     - Я могу взглянуть на него?
     -  Нет,  не  можете.  Мне  самой  было  читать  все  это   достаточно
унизительно.
     - Кто написал его?
     - Одри Сильвестр. Она его не подписала, но я знаю ее почерк.
     - Оно все еще в том же конверте?
     - Да, и почтовая марка на  месте  с  разборчивым  штампом.  Оно  было
отправлено 30 июля 1959 года, за три месяца до смерти Роя. После семи  лет
я поняла, почему Джордж Сильвестр свел Кетчела с Роем и улыбаясь находился
рядом, пока Кетчел потрошил Роя на тридцать тысяч долларов, которых тот не
имел. - Она стукнула себя кулаком по прикрытой стеганым халатом коленке. -
Он мог даже все подстроить. Он был врачом Роя. Он мог  понимать,  что  Рой
близок к самоубийству, и вступил в сговор с Кетчелом, чтобы  толкнуть  Роя
за край пропасти.
     - Нет ли здесь какой-нибудь натяжки, миссис Фэблон?
     - Вы не знаете Джорджа Сильвестра. Это безжалостный человек. И вы  не
знаете Кетчела. Я встретила его однажды в клубе.
     - Мне хотелось бы его встретить. Вы не знаете, где он?
     - Нет, не знаю. Кетчел уехал из Монтевисты через день или  два  после
исчезновения Роя - задолго до того, как было найдено его тело.
     - Не хотите ли вы сказать, что он знал, что ваш муж мертв?
     Она кусала губы,  будто  хотела  наказать  себя,  что  слишком  много
наболтала. По выражению ее глаз я понял, что моя догадка была верна, и она
это знала, но по непонятным причинам скрывала.
     - Кетчел убил вашего мужа?
     - Нет, - сказала она. - Я не говорю об этом. Но он и Джордж Сильвестр
виновны в смерти Роя.
     В состоянии такого горя и возбуждения  она  тем  не  менее  осторожно
наблюдала за мной. У меня было странное чувство,  что  она  как  бы  сидит
рядом с собой, но отдельно, и проигрывает свои собственные  переживания  и
ощущения  как  на  органе,  но  совершенно  не  затрагивая  одну   сторону
клавиатуры.
     - Это все  неблагоразумно  -  то,  что  я  вам  говорю.  Я  прошу  не
передавать это никому, включая, особенно подчеркиваю, Питера и его отца.
     Я устал от ее хитроумных маневрирований и умолчаний. Я сказал прямо и
резко:
     - Я никому ничего не расскажу о ваших делах и объясню почему,  миссис
Фэблон. Я не всему этому верю. Думаю, что вы и сами не верите.
     Она поднялась, дрожа от негодования:
     - Как вы смеете так говорить со мной?!
     - Потому что меня беспокоит безопасность вашей дочери. А вас?
     - Вы знаете, я обеспокоена, чрезвычайно обеспокоена.
     - Тогда почему вы не скажете мне правду такой, какой  вы  ее  знаете.
Был ваш муж убит?
     - Я не знаю. Я больше ничего не знаю. У меня  было  поистине  шоковое
состояние, как после землетрясения сегодня ночью. Земля ускользала у  меня
из-под ног. И до сих пор дрожит.
     - Что же случилось?
     - Ничего не случилось. Было кое-что сказано.
     - Вашей дочерью?
     - Если я скажу вам больше... - сказала она. - Я  и  так  сказала  вам
слишком много. Я хочу получить побольше информации от вас, прежде чем буду
говорить дальше.
     - Добыча сведений - это моя работа.
     - Я ценю ваше предложение, но я должна сама делать дело.
     Она снова замолчала. Она сидела совершенно недвижимо,  прижав  кулаки
друг к другу со всей силой и вперив в пустоту глаза.
     Сквозь завывание ветра я услышал звук, будто крыса грызла в  норе.  Я
не думал, что это связано с Мариэттой Фэблон. Потом  понял,  что  это  она
скрипит зубами. Было время оставить ее в покое.
     Я вывел машину из-под стонущего дуба и направился к следующему дому -
к Джемисонам. Там все еще горел свет.

                                    15

     Дверь открыл отец Питера. На нем была пижама и халат, и  он  выглядел
еще более прозрачным и отрешенным, чем был утром.
     - Входите, мистер Арчер. Мой дворецкий ушел спать, но я  могу  подать
вам выпить. Я надеялся, что вы заглянете, у меня есть некоторые новости.
     Болтая, будто это еще длился день, он провел меня  через  гостиную  в
библиотеку. Его шаги были не очень твердыми, но  он  ухитрился  пробраться
сквозь дверь в  свое  кресло.  Около  него  стоял  стакан.  Джемисон  был,
казалось, из тех пьяниц, которые  содержат  себя  в  определенной  степени
опьянения весь день и всю ночь.
     - Налейте сами. У меня не совсем твердые сейчас руки. - Он поднял  их
к лицу и стал рассматривать с клиническим интересом. -  Я  должен  быть  в
кровати, полагаю, но почти утратил способность спать. Эти ночные бдения  -
самое трудное. Образ моей бедной покойной жены все время живо стоит передо
мной. Я ощущаю свою потерю в виде обширной, зевающей пустоты  внутри  меня
самого и во всем окружающем меня мире. Я забыл,  я  показывал  вам  снимок
моей жены?
     Я проворчал недовольно, что нет. У меня не было  желания  сидеть  всю
ночь с Джемисоном и его орошенными  виски  воспоминаниями.  Я  налил  себе
добрую порцию виски из начатой бутылки.
     Джемисон открыл кожаную шкатулку и достал оттуда фото молодой женщины
в серебряной рамке. Она не была очень хорошенькой. Были другие причины для
затянувшегося  траура  ее  мужа.  Может  быть,  печаль  была  единственным
доступным для него чувством, или, может быть, это было оправданием для его
выпивок. Я вернул ему фотографию.
     - Как давно она умерла?
     - Двадцать четыре года назад. Мой бедный сын убил ее своим рождением.
Я не хочу винить бедного Питера, но иногда  тяжело,  когда  подумаешь  обо
всем, что я потерял...
     - У вас все же есть сын.
     Джемисон  свободной  рукой  сделал  неопределенный  жест,  нервный  и
раздраженный. Это свидетельствовало в известной  мере  о  его  чувствах  к
Питеру, а возможно, и об их недостатке.
     - Между прочим, а где Питер?
     - Он пошел на кухню перекусить. Он уже шел спать.  Вы  хотите  видеть
его?
     - Возможно, позднее. Вы сказали, что у вас есть какие-то новости  для
меня.
     Он кивнул:
     - Я разговаривал с одним из моих друзей в банке. Сотня тысяч  Мартеля
- в действительности сумма была  ближе  к  ста  двадцати  тысячам  -  была
представлена в виде чека на банк "Новой Гранады".
     - Я никогда об этом не слышал.
     -  Я  тоже,  хотя  я  был  в  Панаме.  "Новая  Гранада"  имеет   свое
представительство в Панаме.
     - Оставил Мартель свою сотню тысяч в местном банке?
     - Нет. Я подходил к этому. Он снял все деньги  до  последного  цента.
Наличными. Банк предложил ему охрану, но он отказался. Он упаковал  деньги
в чемодан и бросил его в багажник своей машины.
     - Когда это произошло?
     - Сегодня без пяти три, прямо перед закрытием банка. Он прежде  всего
позвонил в  банк,  чтобы  удостовериться,  что  они  располагают  наличной
суммой.
     - Таким образом, он уже собирался уехать  сегодня  утром.  Интересно,
куда он поехал.
     - Возможно, в Панаму. Кажется, это источник его денег.
     - Я должен увидеть вашего сына. Как пройти на кухню?
     - Это в другом конце  коридора.  Вы  увидите  свет.  Возвращайтесь  и
немного выпейте со мной после этого.
     - Уже поздно.
     - Буду рад предложить вам ночлег.
     - Спасибо, я люблю ночевать дома.
     Я пошел по коридору на кухню.  Питер  сидел  за  столом  под  висячей
лампой. Большая часть жареного гуся лежала перед ним на деревянном  блюде,
и он жадно поглощал его. Я не пытался заглушить звук своих шагов. Но он  и
так не слышал, как я подошел. Я стоял в дверях и наблюдал за ним.  Мне  не
приходилось видеть, чтобы кто-нибудь ел так, как он.
     Обеими руками он отдирал куски мяса от гусиной грудки и запихивал  их
в рот. Так засовывают мясо в мясорубку. У него  было  искаженное  лицо,  а
глаза, казалось, ничего не видели. Он оторвал гусиную ножку  и  вгрызся  в
нее.
     Я пересек кухню и  подошел  к  нему.  Кухня  была  большая,  светлая,
неуютная. Она напоминала мне заброшенную спортплощадку.
     Питер поднял голову и увидел меня. Он виновато отложил гусиную ножку.
Его лицо опухло и было в гусином жиру.
     - Я хочу есть, - сказал он. Казалось, что даже его голос стал жирным.
     - Все еще голодны?
     Он кивнул головой, глядя на полусъеденную  птицу.  Она  лежала  перед
ним, вызывая новые позывы неутоленного аппетита.
     Мне хотелось выбраться оттуда  и  выслать  ему  обратно  остаток  его
денег. Но вместо этого я подтянул к себе стул и уселся по  другую  сторону
стола.  Я  пытался  вытащить  его  из  состояния  ступора,  в  котором  он
находился.
     Я не помню всего, что говорил.  Мне  хотелось  его  убедить,  что  он
находится  уже  на  грани  выпадения  из  цивилизованного  общества.   Мой
запутанный монолог прерывался громкими  хлопками,  доносившимися  из  того
места, где был дом Мариэтты Фэблон.
     Первый раз, когда послышались звуки, я  подумал,  что  это  выстрелы.
Потом отверг это предположение, когда они повторились  через  нерегулярные
промежутки. Больше было похоже на хлопанье ставен или незакрытой  наружной
двери на ветру.
     Тем временем Питер произнес смущенно:
     - Прошу прощения.
     - У себя просите прощения.
     - Сожалею, не понял.
     - Извиняйтесь у самого себя. Вы сами себе все делаете.
     Его лицо было как сдобный пончик.
     - Я не знаю, какой бес вселяется в меня.
     - Вы должны проконсультироваться с врачом. Это болезнь.
     - Вы думаете, мне нужен психиатр?
     - Все люди рано или поздно к  ним  обращаются.  Вы  можете  себе  это
позволить.
     - Тем не менее не могу.  Действительно.  Я  не  вступлю  во  владение
своими деньгами до будущего года.
     -  Используйте  кредитные  возможности.  Вы  можете  позволить   себе
обратиться к психиатру, если можете позволить нанять меня.
     - Вы действительно думаете, что у меня что-то с головой?
     - С вашим сердцем, -  сказал  я.  -  У  вас  голодное  сердце.  Лучше
поищите, чем накормить его помимо пищи.
     - Я знаю. Потому-то и хочу получить Джинни обратно.
     - Вы должны сделать побольше этого. Если бы она увидела вас за  вашей
трапезой... - Последовало зловещее молчание. Я не закончил фразу.
     - Она видела, - произнес он. - В этом все дело. Когда люди это видят,
они начинают меня ненавидеть. Полагаю, что вы также оставите меня.
     - Нет, я хотел бы прояснить все обстоятельства.
     - Они никогда не прояснятся. Я безнадежен.
     Я попытался слегка возразить:
     - Моя бабушка, которая жила в Мартинеце, была  религиозной  женщиной.
Она всегда говорила, что отчаиваться - большой грех.
     Он медленно покачал  головой.  Его  глаза  забегали  внезапно.  Через
минуту он сорвался с места и бросился к раковине на кухне. Его стошнило.
     В то время как я помогал прочищать  раковину,  его  отец  появился  в
двери.
     - Бедный мой мальчик опять кушал?
     - Перестаньте, мистер Джемисон.
     - Не понимаю, что вы имеете в виду. - Он поднял  свои  бледные  руки,
демонстрируя, какой он заботливый отец. - Я был  своему  сыну  и  отцом  и
матерью. Я должен был ими быть.
     Питер стоял у раковины спиной к отцу, не желая показывать свое  лицо.
Спустя некоторое время отец ушел.
     При огромной главной кухне с кафельными стенами, раковинами и плитами
имелась небольшая кухонька со стороны балкона. Я узнал  об  этой  наружней
кухне из-за шума  у  двери  -  какое-то  чихание,  скрежет  приближался  и
становился все более настойчивым.
     - У вас есть собака?
     Питер отрицательно помотал головой.
     - Может быть, приблудная? Давайте впустим. Дадим ей кусок гуся.
     Я включил свет в этой кухне и открыл дверь. Мариэтта  Фэблон  вползла
на ступеньки. Она поднялась на колени. Ее руки обхватили мои ноги.  На  ее
груди на стеганом халате была кровь. Глаза широко раскрыты и блестели, как
серебряные монеты.
     - Пристрелите меня.
     Я спустился и поддержал ее.
     - Это вы, Мариэтта? Кто это вас?
     Она глотала ртом воздух.
     - Любовник.
     Остаток ее жизни ушел с этими словами. Я чувствовал, как он  покидает
ее тело.

                                    16

     В двери показался Питер. Он не стал проходить в  наружную  кухню.  Ее
заполнила смерть.
     - Что она сказала?
     - Она сказала, что ее застрелил любовник. Кого она имела в виду?
     - Мартеля, - автоматически сказал он. - Она мертва?
     Я посмотрел на нее. Смерть как бы уменьшила ее в  размерах.  Будто  я
смотрел на нее через другую сторону бинокля.
     - Боюсь, что да. Вы бы лучше позвонили в полицию. Затем скажите отцу.
     - А нужно ли ему говорить? Он найдет повод обвинить меня.
     - Если хотите, я скажу ему.
     - Нет, я сам. - Он демонстративно пересек кухню.
     Я вышел  в  ветреную  темноту  и  достал  фонарь  из  машины.  Хорошо
протоптанная дорожка вела от сада Джемисонов к дому Фэблонов. Я решил, что
детские ножки Питера проложили ее когда-то.
     Появились свидетельства, что Мариэтта проползла по  этой  дорожке  от
самого дома: пятна крови и следы от коленей на земле. Ее  розовая  шапочка
свалилась там, где дорожка проходила через пограничные кусты.
     Передняя дверь дома громко хлопала.  Я  вошел  внутрь  и  оказался  в
кабинете. Там над всем главенствовал резной письменный стол девятнадцатого
столетия. Я пошарил в ящиках. Там не было любовного письма Одри  Сильвестр
к Фэблону, но я нашел письмо, заинтересовавшее меня не в меньшей  степени.
Оно было написано миссис Фэблон вице-президентом  банка  "Новая  Гранада",
Панама, Рикардо Розалесом в марте этого  года.  На  довольно  высокопарном
английском в нем  извещалось,  что  специальный  счет,  из  которого  банк
периодически выплачивал ей деньги,  уже  исчерпан  и  не  имеется  никаких
дальнейших инструкций по этому поводу. По установившимся  правилам  банка,
для них, к сожалению, невозможно назвать имя ее патрона.
     На дне ящика я нашел фотографию в рамке. На ней был изображен молодой
лейтенант  авиационных  частей,  который  почти  наверняка  являлся   Роем
Фэблоном. Стекла в рамке не было, и маленькие округлые кусочки снимка были
грубо выковырены. Через минуту я пришел к заключению, что фотография  была
растоптана  острым  женским  каблучком.  Я  подумал:  как  давно  Мариэтта
растоптала изображение своего мужа?
     В том же ящике я нашел тонкие  мужские  часы  с  четырьмя  латинскими
словами, выгравированными на крышке: матиус анимис  аманд  амантур.  Я  не
знаю латинский, но "аманд" значит что-то насчет любви.
     Я снова посмотрел на фото Фэблона. Для моего  натренированного  глаза
его голова казалась сделанной из грубой, пустой внутри бронзы. Он выглядел
темным и решительным - тип мужчины, в которого дочь могла влюбиться.  Хотя
он был красив, а Мартель  нет,  я  полагаю,  можно  уловить  их  некоторое
сходство, достаточное, впрочем, чтобы Мартель мог вскружить ей  голову.  Я
положил снимок и часы обратно в ящик.
     Свет все еще горел в гостиной, где недавно я разговаривал с Мариэттой
и слышал скрип ее зубов. Шнур от ее розового телефона был сорван со стены.
На изношенном ковре краснели пятна крови.
     Отсюда она начала ползти к нам на кухню.
     Вдали слышалось завывание еще  более  громкое,  чем  ветер,  и  более
мрачное. Это был  звук  сирены  полиции,  которая  почти  всегда  приходит
слишком поздно. Я вышел наружу, оставив горящий свет и хлопающую дверь  за
собой.
     Когда я вернулся в дом Джемисонов, люди  шерифа  были  уже  там.  Мне
пришлось объяснить, кто я, и показать свое удостоверение. Питер должен был
поручиться, прежде чем меня впустили в дом. Они не позволили мне зайти  на
кухню.
     Их нежелание сотрудничать со мной меня вполне  устраивало.  Это  меня
оправдывало в том, что  я  попридержал  некоторые  результаты  собственных
исследований. Но я напустил их на Мартеля. К двум часам  дежурный  офицер,
инспектор Гарольд Ольсен, зашел в гостиную и сказал, что объявил розыск на
Мартеля по всем статьям. Он добавил:
     - Вы можете идти домой, мистер Арчер.
     - Я думал, что подожду здесь и поговорю со следователем.
     - Я следователь, - сказал  Ольсен.  -  Я  сказал  своему  заместителю
доктору Уилсу не беспокоиться и  не  приходить  сюда  сегодня.  Ему  нужно
отдохнуть. Почему вы не пойдете и не отдохнете дома, мистер  Арчер?  -  Он
тяжело надвинулся на меня, здоровый, упрямый, медлительный  швед,  который
любил, чтобы его  советы  воспринимались  как  приказ.  -  Расслабьтесь  и
успокойтесь. Мы не будем иметь результатов  вскрытия  по  крайней  мере  в
течение двух дней.
     - Почему так? - сказал я, не вставая со стула.
     - Мы всегда делаем так, вот почему.
     Он здесь  был  главный,  и  его  слегка  выпуклые  глаза  не  терпели
малейшего ущемления его власти. Создавалось впечатление, что, если бы  его
воля, он предпочел бы просто иметь дело на руках, но не решать его.
     - Нет никакой спешки. Пуля попала в грудь, теперь мы  это  знаем,  и,
вероятно, прошла сквозь легкое. Смерть наступила в результате  внутреннего
кровоизлияния.
     - Меня интересует, как умер ее муж.
     - Это самоубийство. Вам не нужен доктор Уилс, чтобы подтвердить  это.
Я вел это дело сам.
     Ольсен присматривался ко мне более внимательно. Он  опасался,  что  я
могу подвергнуть сомнению его выводы, и от такой мысли заранее приходил  в
ярость.
     - Это уже закрытое дело.
     - И нет возможности его снова открыть?
     - Нет, никакой. - От злости он зашипел совсем безграмотным языком:  -
Фэблон совершил самоубийство. Он сказал своей жене, что собирается сделать
это. И сделал. Нет данных, что здесь было дело нечисто.
     - Я думал, тело было изрядно подпорчено.
     - Акулами и скалами. Там большие волны, и его катало по дну в течение
десяти дней. - Голос Ольсена прозвучал как угроза: -  Но  все  повреждения
были нанесены после того, как он утонул. Он  умер,  потому  что  утонул  в
соленой воде. Доктор Уилс скажет вам то же самое.
     - Где я могу найти Уилса завтра?
     - Его заведение на первом этаже госпиталя "Мерси", но  он  не  сможет
сказать вам больше, чем я.
     Ольсен покинул комнату с  видом  большого  мастера,  шедевр  которого
раскритиковал заезжий поденщик. Я подождал, пока заглохнут шаги, и  прошел
в библиотеку. Дверь была заперта, но под ней виднелся свет.
     - Кто там? - спросила сквозь дверь домоправительница Вера.
     - Арчер.
     Она впустила меня. На ней было выгоревшее кимоно. Когда  она  присела
на подушечку у ног Джемисона, я увидел два черных, похожих  на  обрезанные
провода, шнурка, свисающие у нее со спины.
     - Это что-то ужасное, - произнес Джемисон слабым голосом.  -  Что  вы
думаете об этом, Арчер?
     - Слишком  рано  меня  об  этом  спрашивать.  Мариэтта  сказала,  что
любовник стрелял в нее. Это имеет какое-либо особое значение для вас?
     - Нет.
     - У нее был любовник?
     - Конечно, нет, насколько мне это известно.
     - Если у нее не было любовника, то кто мог это быть?
     - Не имею представления. Откровенно, общего с Фэблонами  с  тех  пор,
как Рой умер, даже раньше, у меня оставалось мало. Это правда, что мы были
близкими друзьями в колледже и несколько лет потом, но наши  судьбы  пошли
по разным дорогам. О личной жизни Мариэтты я совершенно ничего не знаю. Но
мне сдается, что она имела в виду не своего любовника.
     - Вы говорите о Мартеле?
     - Боюсь, это вполне очевидный вывод. Но я напал на  любопытную  связь
между ним и Мариэттой. Она получала какие-то свои доходы из  банка  "Новая
Гранада".
     - Мариэтта?
     - Да, так. Выплаты прекратились пару месяцев назад.
     - Что это был за источник?
     - Не ясно.
     - Это может быть  Мартель,  и  если  так,  можно  предположить  самые
невероятные вещи. Мариэтта могла продать ему свою дочь.
     - Она этого не сделала бы, - Джемисон был поражен такой мыслью.
     - Множество  других  матерей  так  поступают.  Они  не  называют  это
продажей. Но все сводится к этому. Балы дебютанток  -  мероприятие  весьма
близкое к тому, что происходит на рабском рынке в Судане.
     Вера хихикнула. Ее хозяин взглянул свирепо  на  нее  и  сказал  тоном
упрека:
     - Но Мариэтта была предана Джинни.
     - Она тоже знает, как важны деньги. Она мне сама говорила.
     - В самом деле? Она, бывало, разбрасывала деньги где попало, будто  у
нее неистощимые ресурсы. Я был вынужден сдерживать ее...
     Вера снова ехидно взглянула, и Джемисон решил не продолжать разговор.
Я сказал:
     - Может быть, ее дочь осталась единственным  ресурсом,  оставшимся  у
нее.
     Я нарочно решил подогреть беседу. Джемисон понял, куда я клоню:
     - Вполне возможно, вы правы. Мариэтта  очерствела  за  эти  последние
годы, после смерти Роя. Но даже если и так,  почему  она  должна  выдавать
Вирджинию за сомнительного иностранца? У нее  под  боком  мой  бедный  сын
Питер, готовый на это и желающий этого.
     - Я не знаю. Само замужество могло быть идеей Джинни. А тот факт, что
Мариэтта и Мартель получают деньги из того же самого панамского источника,
является простым совпадением.
     - Хотя вы не верите этому?
     - Нет. Я потерял свою веру в совпадения. Все в жизни  бывает  одно  к
одному. Конечно, большей частью это "одно к одному"  проявляется  в  форме
повторяющейся смерти. А то обстоятельство, что миссис Фэблон  была  убита,
вновь поднимает вопрос о смерти ее мужа.
     - Но разве Рой не сам покончил с собой?
     Вера  скривилась,  будто  он  сказал  что-то  неприличное.  Она  даже
перекрестилась потихоньку.
     - Во всяком случае, это официальная версия,  -  сказал  я.  -  Сейчас
проблема вновь возникает. Я полагаю, вы опознали тело?
     - Я был одним из тех, кто опознавал.
     - Вы уверены, что это был Рой Фэблон?
     Он заколебался и неловко задвигался в кресле:
     - Я был уверен в то время. Это означает, что я должен быть  уверен  и
сейчас, не так ли? Я строю выводы не по памяти. Его лицо было раздуто, все
порезано и поцарапано.
     Джемисон зажмурил глаза. Вера дотянулась до его руки, взяла в свою  и
держала ее.
     - Так что вы не можете быть уверены, что это был он.
     -  Нет,  если  бы  только   посмотрел   на   него.   Он   значительно
трансформировался в море. Но у меня нет причин сомневаться в том, что  это
был Рой. Доктор, проводивший осмотр, доктор  Уилс,  говорил,  что  у  него
имеется неопровержимое доказательство, что это был Рой.
     - Что за доказательство?
     - Это имело отношение к рентгеноскопии старого перелома ноги.
     - Тогда нужно было внимательно отнестись к этому.
     - К чему? - произнес он с раздражением.
     - К возможности того, что  это  было  сфабрикованное  самоубийство  и
кто-то еще носил плащ Фэблона. Это заслуживает внимания.  Но  то,  что  вы
только что мне сообщили, исключает такое подозрение.
     - Думаю, это так.
     - Минуту назад, - сказал я, - вы упомянули о взятии на поруки  миссис
Фэблон.
     - Это происходило в далеком прошлом. Я помогал им обоим при случае. Я
чувствовал в своем роде ответственность за Роя.
     Вера мотнула сердито головой:
     - Вы отдали ей дом.
     - Какой дом? - спросил я.
     Джемисон мне ответил:
     - Тот самый, в котором она живет,  вернее,  жила.  Я  по  правде,  не
отдавал ей его. Она им пользовалась. В конце  концов,  она  была  добра  к
моему бедному сыну. Так же, как и Рой в свое время.
     - Он здорово вас нагрел?
     - На несколько тысяч. Могло быть и больше,  но  большая  часть  моего
капитала содержалась  в  кредитных  операциях.  Рой  отчаянно  нуждался  в
деньгах в последние дни. Он играл на деньги, которых у него не было.
     - Играл с субъектом, которого звали Кетчел?
     - Да, это было его имя.
     - Вы знали Кетчела?
     - Никогда не встречал, но слышал о нем.
     - От кого?
     - От Мариэтты. В течение  десяти  или  одиннадцати  дней,  когда  Рой
пропадал, и прежде, чем всплыло его тело, Мариэтта очень много говорила  о
Кетчеле. Казалось, что она подозревает, что он убил Роя. Но у нее не  было
улик. Я разубедил ее идти в полицию. После того как факт самоубийства  был
установлен, она бросила эту затею.
     Вера снова нескладно заерзала и потянула  Джемисона  за  руку,  будто
умершая женщина была ее соперницей:
     - Идите в кровать.  Вы  совсем  сумасшедший,  если  сидите  всю  ночь
напролет.
     Особая атмосфера благопристойности в доме улетучилась. Я встал, чтобы
уйти. Вера взглянула на меня с облегчением.
     Джемисон сказал, не обращая на нее внимания:
     - Я тогда пришел к  выводу,  что  Мариэтта  имела  свои  фантазии  об
убийстве потому, что было тяжело смириться с мыслью о самоубийстве Роя. Вы
же не думаете, что у нее все же что-то имелось?
     - Возможно, и было. Инспектор  Ольсен  утверждает,  что  Фэблон  явно
утонул в соленой воде. Это могло быть способом совершить  убийство.  Но  я
все же хотел бы поговорить с Кетчелом.  Думаю,  вам  неизвестно,  где  его
найти.
     - Не имею ни малейшего представления. Для меня это просто имя.
     Вера сверлила меня глазами, стараясь выставить меня. Полицейские  еще
находились в кухне. Мариэтту убрали. Не было  и  Питера.  Большая  комната
приобрела вид мрачной казенной пустоты, так мне знакомой.  Однажды  я  сам
был полицейским, состоял в частях на Лонг-Бич.

                                    17

     Я направился  обратно  к  гавани  по  океанскому  бульвару,  к  отелю
"Брейкуотер", где намеревался провести  остаток  ночи.  Один  или  оба  из
Гендриксов могли там объявиться, хотя я и не ожидал их.
     Я невольно притормозил, когда оказался около  зарослей,  где  обитали
бродяги. Хорошо, что я это сделал, иначе бы не заметил  "кадиллак"  Гарри.
Он стоял на травянистой  полосе  на  стороне  океана  уткнувшись  в  ствол
пальмы. Налицо были следы аварии. Основание дерева  хранило  следы  удара.
Тяжелый бампер машины вдавился в радиатор, на  ветровом  стекле  отложился
отпечаток чьей-то головы.  Я  нашел  несколько  брызг  крови  на  переднем
сиденье.
     Кто бы ни взял и ни изуродовал машину, ключ для зажигания остался  на
месте. Я сделал то, что  мне  следовало  бы  сделать  раньше:  использовал
ключи, чтобы открыть багажник.
     Там лежал Гарри спиной ко мне. Я  просунул  руку  ему  под  голову  и
повернул его лицом. Он был жестоко избит. Пока он не издал стона, я думал,
что он мертв.
     Я просунул руки под его ноги  и  плечи  и,  приподняв,  вытащил  его,
положил на траву и осмотрелся, надеясь на помощь. Ветер  завывал  в  сухих
пальмовых кронах над головой. Не было видно ни одной человеческой души. Но
я не хотел оставлять Гарри. Кто-то мог украсть его снова.
     Я пересек пляж, чтобы намочить водой платок, и промочил одну ногу.
     Гарри стонал, когда я обтирал ему лицо платком, но он не  очнулся.  Я
поднял его веко и увидел только белок.
     Я подсчитал, что он находился в бессознательном состоянии  в  течение
шести или семи часов. У меня уже не было сомнений, что  кровь  на  каблуке
Мартеля принадлежала Гарри. Я решил отвезти его в больницу. Я был  уже  на
полпути к своей машине, когда патрульная машина с красным фонарем на крыше
появилась в виду. Она остановилась, и из нее вышел полицейский.
     - Что вы здесь делаете?
     - Этот человек попал в аварию. Я собираюсь доставить его в больницу.
     - Это сделаем мы.
     Это был молодой офицер со срывающимся голосом. Он взял Гарри из  моих
рук и положил его не заднее сиденье своего автомобиля. Затем он повернулся
ко мне с рукой на пистолете.
     - Мне кажется, его избили.
     - Да.
     - Дайте посмотреть ваши руки. Подойдите к свету.
     Я показал свои руки в луче фар. Второй полицейский сошел с шоферского
места и подошел сзади.
     - Я не бил его, можете сами посмотреть.
     - А кто это сделал?
     - Не знаю. - Мне не хотелось затрагивать вопрос о Мартеле. - Я увидел
разбитый автомобиль, открыл багажник, а там  лежал  он.  Это  его  машина.
Думаю, что ее украли.
     - Вы его знаете?
     - Слегка. Его зовут Гарри  Гендрикс.  Мы  оба  остановились  в  отеле
"Брейкуотер". Можете найти меня  там  позднее,  если  понадоблюсь.  Сейчас
лучше было бы доставить его в больницу.
     - Не беспокойтесь, мы это сделаем.
     - В какой госпиталь?
     -  Районный  госпиталь,  если  только  вы  не  заплатите   за   него.
Благотворительный требует дневной залог.
     - Сколько это?
     - Двадцать долларов за место.
     Я дал ему двадцать долларов из денег Питера. Офицер сказал,  что  его
имя Вард Расмуссен и он принесет мне квитанцию из госпиталя.

     Вестибюль отеля был пуст за исключением древнего привратника, спящего
на кушетке. Я дотронулся до него. Он вздрогнул и позвал Марту.
     - Кто такая Марта?
     Он протер заспанные глаза.
     - Я знал девицу Марту. Я позвал Марту?
     - Ну да.
     - Наверно, она снилась мне. Я знал такую в  "Красном  обрыве".  Марта
Трют. Я родился и вырос в "Красном обрыве". Это было давно.
     Он прошел за стойку, зарегистрировал меня и дал ключи от комнаты  28.
Электрические часы над его головой показывали пять минут четвертого.
     Я спросил старика, не возвращалась  ли  рыжеволосая  женщина,  миссис
Гендрикс, в отель. Он не помнил. Я покинул  его,  и  он  продолжал  трясти
головой над воспоминаниями о Марте Трют.
     Я упал  в  кровать  и  не  видел  никаких  снов.  Ветер  затих  перед
рассветом. Я услышал тишину и проснулся,  не  понимая,  чего  не  хватает.
Серый рассвет затуманивал окно. Я слышал плещущее  море,  перевернулся  на
другой бок и снова заснул.
     Разбудил телефон. Дежурный сказал, что меня  спрашивает  полицейский.
Утро было в разгаре - без четверти восемь, по моим часам.
     Решил позвонить Эрику Мальковскому. Он оказался в студии.
     - Не спали всю ночь, Эрик?
     - Я встаю рано, и уже сделал несколько  увеличенных  снимков  с  того
негатива. На них кое-что проступило, и я хотел бы вам показать.
     - Что это?
     - Посмотрите и сделайте свои выводы.
     - Вы можете привезти их ко мне в отель?
     Он сказал, что сможет.
     - Я буду либо в комнате 28, либо в кафе.
     Натянув одежду, я отправился в вестибюль. Молодой полицейский  принес
шляпу Гарри. Он вручил мне также квитанцию на двадцать долларов.
     - Мне не хотелось вас будить так рано, - сказал он, - но  я  ухожу  с
дежурства.
     - Уже время, я уже встал. Как Гарри?
     - Он выползет. Они переведут его в районный  госпиталь,  если  вы  не
внесете за него деньги.
     - А есть ли смысл?
     - Это их бизнес. Я видел, как люди умирают на дороге  между  районным
госпиталем и Благотворительным. Я не  хочу  сказать,  что  он  обязательно
умрет. Доктор сказал, что он будет в порядке.
     - Если по существу, то он мне не друг.
     - Его дружба вам  уже  стоит  двадцать  долларов.  Если  вы  случайно
навестите его в госпитале, не могли бы вы отдать ему шляпу. Я взял  ее  из
машины, до того как рабочие оттащили машину на свалку. Это хорошая  шляпа,
и он захочет получить ее обратно.
     Он дал мне шляпу. Я  не  стал  обращать  его  внимание,  что  на  ней
значится другое имя. Я гадал, кто такой  Л.Спилмен  и  как  она  попала  к
Гарри.
     - Машина полностью изношена, -  сказал  Расмуссен.  -  Она  не  много
стоит, но  автоворы  есть  автоворы.  По  дороге  мы  наткнулись  на  трех
подозреваемых. Они сами нам помогли. Один из них поранил голову  во  время
аварии, и дружки привели его в пункт "Скорой помощи".
     - Это сборщики апельсинов?
     - Простите?
     - Один белый и два темнокожих собрата?
     - Вы видели их?
     - Я их видел. Что вы намерены с ними делать?
     - Все зависит, что они натворили. Я пока не решил. Если они захватили
и заперли вашего друга в багажнике, а потом увезли его куда-то,  по  нашим
законам это называется похищением.
     - Я не думаю, что им было известно, что он лежит в багажнике.
     - Тогда кто его так избил? Доктор  сказал,  что  он  получил  хорошую
взбучку, что его не просто били, а сбили с ног и добивали ногами.
     - Не удивляюсь.
     - У вам есть предположение, кто это сделал?
     - Да, но потребуется время для доказательства.
     Он сказал, что у него масса свободного времени, фактически весь день.
Несмотря на его возражения, я заказал ему завтрак и с  помощью  яичницы  с
ветчиной и кофе перебросил на него какую-то часть дела Мартеля.
     Расмуссен внимательно слушал.
     - Вы думаете, что Мартель избил Гендрикса?
     - Голову даю на  отсечение.  Он  поймал  его  тогда,  когда  Гендрикс
шпионил за его домом, и избил его. Но нет смысла гадать.  Гендрикс  скажет
нам обо всем, когда очнется.
     Расмуссен потягивал кофе и делал скорбное лицо.
     - Как машина Гендрикса оказалась внизу на бульваре?
     - Думаю, Мартель отогнал ее туда вместе с Гендриксом в багажнике.  Он
оставил ее там, где легче украсть. Бард Расмуссен посмотрел внимательно на
меня поверх чашки. Его глаза светились как горелки Бунзена.  С  квадратной
челюстью и пухлыми молодыми губами у него был какой-то фанатичный вид.
     - Кто такой этот Мартель? И почему Вирджиния  Фэблон  вышла  за  него
замуж?
     - Это то дело,  которым  я  занимаюсь.  Мартель  утверждает,  что  он
состоятельный   француз,   у   которого   неприятности    с    французским
правительством. Гендрикс говорит, что тот дешевый мошенник. Мартель, может
быть, и мошенник, и я подозреваю, что он им и является, но он не  дешевый.
Он путешествует с сотней тысяч  долларов  наличными  в  "бентли"  с  самой
красивой девушкой в городе.
     - Я знал Вирджинию в школе, - сказал Расмуссен. - Красавица. И у  нее
были большие способности. Она поступила в  колледж  шестнадцати  лет.  Она
окончила школу на целый семестр раньше других в классе.
     - Вы, кажется, о ней помните многое.
     - Я когда-то ухлестывал за ней. Однажды набрался храбрости и попросил
ее пойти со мной на танцы. Это было, когда  я  стал  капитаном  футбольной
команды. Но она тогда дружила с Питером Джемисоном.
     Тень ревности легла ему на глаза. Он поднял  свою  стриженую  голову,
будто хотел стряхнуть воспоминания.
     - Забавно, что она все перевернула  и  вышла  замуж  за  Мартеля.  Вы
думаете, что он приехал в город специально, чтобы жениться на ней?
     - Во всяком случае, это произошло. Я не  знаю,  каковы  у  него  были
первоначальные планы.
     - Откуда у него сотня тысяч долларов?
     - Он вложил их в форме вклада  с  оплатой  в  панамский  банк  "Новая
Гранада". Это соответствует  его  утверждению,  что  его  семейство  имеет
имущество в различных странах.
     Расмуссен наклонился через стол, отодвинул  в  сторону  пустую  чашку
локтем.
     - Это соответствует особенно хорошо  тому  факту,  что  он  мошенник.
Масса преступных денег  стекается  в  Панаму  в  связи  с  их  банковскими
законами.
     -  Я  знаю,  потому-то  я  и  упомянул  об  этом.  Есть  и  еще  одно
обстоятельство. Женщина, которую застрелили прошлой ночью, мать  Вирджинии
Фэблон, получала средства из того же банка.
     - А какой доход?
     -  Я  не  знаю.  Вы  можете  узнать  детали  из  ее  местного  банка,
"Национального".
     - Я подтолкну это.
     Он вынул новенькую записную книжечку. Пока он делал  скорописью  свои
записи, приехал Эрик Мальковский. Он привез снимки. Я представил  их  друг
другу. Эрик вытащил увеличенные снимки из конверта и разложил их на столе.
     Они были размером шесть на восемь дюймов, свежие и четкие, будто были
сделаны накануне. Я мог разглядеть каждую морщину на лице Кетчела. Хоть он
улыбался, можно было заметить следы болезни, скрытые этой улыбкой. Морщины
вокруг рта также свидетельствовали о недомогании. У него был вид человека,
который сам проложил путь себе наверх или к тому, что он считал  вершиной,
но не получал от этого никакого удовлетворения.
     На увеличенной фотографии лицо Китти несколько изменило выражение.  В
нем можно было заметить легкую уверенность в себе, в том, что она  из  тех
женщин, что способны делать кое-что получше, чем просто носить одежду.  Но
в той Китти, которую я видел прошлым вечером здесь, в отеле  "Брейкуотер",
эта уверенность, похоже, умерла и не оставила следа.
     - Вы сделали хорошую работу, Эрик. Эти снимки нам здорово помогут.
     - Спасибо. - Но ему чего-то еще хотелось от меня. Он перегнулся через
стол и ткнул в снимок  указательным  пальцем.  Посмотрите  внимательно  на
человека на заднем плане, того, что держит поднос.
     Почти мгновенно я понял, что он имел в виду.  За  широкой  улыбкой  и
пышными усами парня, обслуживавшего автобусы, я узнал помолодевший вариант
Мартеля.
     - Он был простым официантом в клубе, - сказал Мальковский, - даже  не
официант, а состоял при автобусах. И я допускал, чтобы он  измывался  надо
мной!
     Расмуссен вежливо произнес:
     - Можно мне посмотреть этот снимок?
     Я передал ему его, и он стал его рассматривать. С кофейником в  руках
к столику подошла официантка. Она предложила мне меню, заляпанное  следами
рук. Сама же она хранила на себе  следы  своих  недавних  деяний  -  и  на
любвеобильных губах, и  в  разочарованном  взгляде,  невымытых  волосах  и
ленивой походке.
     - Вы хотите сделать заказ? - спросила она Эрика.
     - Я уже завтракал. Выпью кофе.
     Я тоже заказал кофе. Официантка увидела  снимок  передо  мной,  когда
наливала кофе.
     - Я знаю эту девицу, - сказал она. - Она была  здесь  прошлой  ночью.
Она изменила цвет волос, правда?
     - А в какое время вчера?
     - Должно быть,  до  семи.  В  семь  я  ухожу.  Она  заказала  куриные
сандвичи, все с белым мясом.
     Она наклонилась и бесцеремонно спросила:
     - Она кинозвезда или какая-то знаменитость?
     - Почему вы думаете, что она кинозвезда?
     - Не знаю. Она была так одета и так выглядела. Она очень  симпатичная
женщина. - Почему-то она  была  возбуждена  и  приглушила  свой  голос:  -
Простите, я не хотела быть надоедливой.
     - С этим все в порядке.
     Она отошла и потом казалась несколько разочарованной.
     Расмуссен сказал, когда официантка не могла слышать:
     - Забавно, конечно, но я также ее знаю.
     - Вполне возможно, она говорит, что выросла здесь, в городе, где-то в
районе железнодорожных путей.
     - Ворд Расмуссен почесал свою стриженую голову:
     - Я совершенно уверен, что видел ее. Как ее имя?
     - Китти Гендрикс. Она жена, вернее, была женой  Гарри  Гендрикса,  но
они не живут вместе. Семь лет назад она жила с человеком,  которого  можно
видеть здесь на снимке, - его имя Кетчел и, он, вероятно, жив до сих  пор.
Она накормила меня вымышленной басней о том, что  была  личным  секретарем
крупного бизнесмена, у которого Мартель похитил какие-то деньги. Но  я  не
очень этому верю.
     Вард сделал несколько пометок.
     - Куда мы отправимся отсюда?
     - Вы уже втянулись в это дело? Правда?
     Он улыбался:
     - Это лучше, чем наказывать людей за переход  в  неположенном  месте.
Моя мечта - стать детективом. Кстати, можно я  оставлю  у  себя  экземпляр
этого снимка?
     - Прошу вас. Запомните, сейчас  она  на  семь  лет  старше  и  рыжая.
Поручаю вам выяснить все о ее  родственниках  и  ее  местонахождении.  Она
наверняка знает гораздо больше того, что рассказала мне. Она может вывести
нас на Кетчела.
     Он сложил снимок и сунул в записную книжку.
     - Я займусь этим немедленно.
     Перед уходом Вард записал  адрес  и  телефон  на  листке  в  записной
книжке. Он сказал, что живет с  отцом,  но  скоро  собирается  жениться  и
переехать в другое место. Он дал мне вырванную страничку и вышел из  кафе,
заспешив куда-то еще. Парень мне очень  понравился.  Больше  двадцати  лет
назад, когда я был новобранцем в отряде на Лонг-Бич, я  испытывал  то  же,
что он сейчас. Он впервые впрягся в это дело, и я надеюсь,  что  служебная
сбруя не слишком глубоко врежется в его добропорядочность.

                                    18

     Теннисный клуб закрыт до десяти часов, как сказал мне Эрик. Я  застал
Рето Столла, управляющего, в его коттедже, расположенном рядом с коттеджем
миссис Бегшоу. На нем был  голубой  блайзер  с  золотыми  пуговицами,  что
весьма  соответствовало  темной  мебели   его   жилой   комнаты.   В   ней
отсутствовали личные вещи и чувствовался затхлый запах ладана.
     Столл приветствовал меня с официальной вежливостью. Он усадил меня  в
кресло, в котором сам, очевидно, читал  утреннюю  газету.  Он  беспрерывно
потирал и массировал руки.
     - Ужасно, это убийство миссис Фэблон.
     - В газетах еще не давали информацию?
     - Нет. Миссис Бегшоу сказала мне. Старушки в  Монтевисте  имеют  свои
каналы связи, - добавил он с усмешкой. - Эта новость была для нас как удар
среди ясного неба. Миссис Фэблон являлась  одним  из  самых  замечательных
членов клуба. Кому понадобилась смерть такой очаровательной женщины?
     Я не сомневался, говорил он искренне, но в его  голосе  не  было  той
теплоты, с которой говорят о женщинах.
     - Может быть, вы поможете мне, мистер Столл?
     Я показал ему несколько увеличенных снимков.
     - Вы знаете этих людей?
     Он поднес снимки к  скользящей  стеклянной  двери,  открывающейся  во
дворик. Его серые глаза сузились, рот пренебрежительно искривился.
     - Да, они находились здесь в качестве гостей несколько лет назад.  По
правде говоря, я не хотел их пускать. Это были люди не  нашего  круга.  Но
доктор Сильвестр поднял шум из-за них.
     - Почему?
     - Мужчина был его пациентом и, очевидно, очень нужным человеком.
     - Он рассказывал что-нибудь о нем?
     - Не было необходимости. Я узнал этот тип.  Они  жители  Палм-Спринга
или Лас-Вегаса, но не отсюда. - Он сморщил лицо, как от  боли,  и  хлопнул
себя по лбу: - Я должен вспомнить его имя.
     - Кетчел.
     - Да, именно так. Я поселил его и женщину в коттедж  рядом  с  собой.
Чтобы они были у меня на виду.
     - Вы что, наблюдали за ними?
     - Они вели себя лучше, чем я ожидал. Не было диких пьяных  вечеринок,
лишнего шума, ничего подобного.
     - Полагаю, они много часов занимались карточной игрой.
     - О!
     - Рой Фэблон принимал в этом участие?
     Столл смотрел мимо  меня.  Он  почувствовал,  что  может  разразиться
скандал.
     - Откуда вы это знаете?
     - От миссис Фэблон.
     - Тогда можете считать, что это верно. Сам не помню.
     - Не надо, Рето. Вы подсоединены к информационной системе Монтевисты,
и вы должны были слышать, что Фэблон проиграл кучу денег  Кетчелу.  Миссис
Фэблон обвинила его в смерти мужа.
     Тень раздражения набежала на его лицо.
     - Теннисный клуб за это не несет ответственности.
     - Вы находились в клубе в ту ночь, когда исчез Фэблон?
     - Нет, меня не было. Я не могу дежурить все двадцать четыре часа.
     Он посмотрел на часы. Стрелки приближались к  десяти.  Он  уже  хотел
закончить нашу беседу.
     - Посмотрите еще вот этот снимок.  Вы  узнаете  молодого  человека  в
белом пиджаке?
     Он поднес снимок к свету.
     - Смутно припоминаю. Кажется,  он  находился  здесь  пару  недель,  -
сказал он и добавил, глубоко вздохнув: - Похоже, что это Мартель.
     - Я совершенно уверен, что это он. Что он здесь делает?  Помогает  по
ремонту автобусов?
     Он сделал беспомощный жест  руками,  как  бы  обнимая  и  прошлое,  и
настоящее, и неясное будущее. Он сел.
     -  Не  имею  представления.  Насколько  помню,   он   был   временным
помощником, выполняющим  больше  работы  по  уборке.  В  разгар  сезона  я
использовал иногда этих ребят на уборке коттеджей.
     - Откуда вы их набирали?
     -  В  Агентстве   по   найму   работников.   Они   же   представители
неквалифицированной рабочей силы. Мы готовим их. Некоторых нанимаем в Бюро
по трудоустройству при колледже. Я не помню, где мы нанимали этого.
     Он снова посмотрел на снимок, затем помахал им.
     - Я могу посмотреть в записях.
     - Будьте добры. Это, возможно, самое важное, что вы сделаете  в  этом
году.
     Он запер дверь  своего  коттеджа  и  провел  меня  сквозь  ворота  на
территорию бассейна. Вода, не потревоженная купальщиками, лежала как глыба
зеленого стекла в солнечных лучах. Мы обошли вокруг и подошли  к  кабинету
Столла. Он оставил меня восседать за своим столом, а сам  ушел  в  комнату
архива.
     Он появился через пять минут с карточкой в руках:
     - Я совершенно уверен, что  это  то,  что  нам  нужно:  если  я  могу
доверять своей памяти. Но его имя не Мартель.

     Его настоящее имя было Фелиц Сервантес. Его взяли через колледж, и он
работал неполный день. После обеда и по вечерам за  один  доллар  двадцать
пять центов в час. Он работал недолго - с 14 по 30 сентября 1959 года.
     - Его уволили?
     - Он сам  ушел.  По  записи,  он  уволился  30  сентября,  не  забрав
двухдневный заработок.
     - Это уже любопытно. Рой Фэблон исчез 29  сентября,  Фелиц  Сервантес
уволился 30 сентября, Кетчел выехал 1 октября.
     - И вы связываете все три события воедино, - сказал он.
     - Трудно этого не заметить.
     Я воспользовался телефоном Столла,  чтобы  назначить  на  одиннадцать
часов встречу с главой Бюро по трудоустройству - человеком по имени Марин.
Я попросил его собрать всю информацию о Фелице Сервантесе.
     Когда я находился в клубе, я зашел к миссис Бегшоу.  Нехотя,  но  она
дала адрес своих друзей в  Джорджтауне,  Плимсонов,  которых  якобы  знает
Мартель.
     Я послал письмо воздушной почтой с вложением фото Мартеля человеку по
имени Ральф Кристман, который содержит сыскное агентство в  Вашингтоне.  Я
просил  Кристмана  опросить  лично  Плимсонов  и  сообщить  результаты  по
телефону моему агентству  в  Голливуде.  Мне  они  понадобятся,  возможно,
завтра, если мои предположения верны.

                                    19

     Колледж находился в районе, который  еще  недавно  считался  сельской
местностью. На  оголенных  холмах,  окружающих  его,  сохранились  остатки
апельсиновых рощ, ранее сплошным зеленым ковром покрывавших всю местность.
На самой территории колледжа росли в основном пальмы, и казалось, будто их
привезли сюда и высадили уже совсем выросшими. Студенты производили  такое
же впечатление.
     Один из них, молодой и заросший бородой,  похожий  на  Тулуз-Латрека,
подсказал мне, как найти контору мистера Мартина. Вход в нее находился  за
бетонным экраном сбоку от административного корпуса, составлявшего  вместе
с другими зданиями просторный овал, окружающий открытый центр колледжа.
     Я вступил из  яркого  царства  солнечного  света  в  холодное  сияние
флюоресцирующих ламп. Молодая женщина подошла  к  стойке  и  сказала,  что
мистер Мартин ожидает меня.
     Он был лысым мужчиной в рубашке с  рукавами  и  пристальным  взглядом
продавца. Отделанные деревом стены  его  заведения  казались  холодными  и
безличными, и он казался здесь совсем не на месте.
     - Приятная контора, - сказал я, когда мы пожали руки.
     - Не могу к ней привыкнуть. Просто забавно. В августе будет уже  пять
лет, как я работаю здесь, но  я  все  еще  испытываю  ностальгию  по  тому
казарменному сооружению, в котором мы начинали работать. Но простите,  вас
не интересует прошлая история.
     - Я погружен в прошлое Фелица Сервантеса.
     - Правильно. Это то самое имя. Фелиц значит "счастливый", вы  знаете.
Счастливый Сервантес. Так будем надеяться на это. Я не помню его лично, он
не долго работал с нами, но я достал данные о нем. - Он  открыл  картонную
папку на столе. - Что вы хотите знать о счастливом Сервантесе?
     - Все, что у вас есть.
     - Это не много. Скажите, почему мистер Столл интересуется им?
     - Он вернулся в город пару месяцев назад под вымышленным именем.
     - Он что-нибудь натворил?
     - Его разыскивают по подозрению в нападении, - ответил я спокойно.  -
Мы пытаемся установить его настоящее имя.
     - Я рад сотрудничать  с  мистером  Столлом,  он  пользуется  услугами
многих наших парней. Но я не могу быть вам очень полезен. Сервантес, может
быть, так же вымышленное имя.
     -  Разве  ваши  студенты  не  представляют  подлинные  документы   об
образовании,  свидетельство  о  рождении  и  другие,  прежде  чем  вы   их
зачислите?
     - Предполагается, что они обязаны их представлять.  Но  Сервантес  не
представлял их. - Мартин листал бумажки из папки. -  Здесь  есть  памятка,
где он претендует на то, что  является  студентом  из  латиноамериканского
государства, поступившим в порядке перевода.
     Мы приняли его временно при условии, что он  представит  документы  к
первому октября. Но к тому времени он уже ушел от нас, и  даже,  если  его
документы пришли, мы отправили их обратно.
     - А куда он уехал?
     Мартин пожал плечами, втянув лысую голову, как черепаха, в плечи.
     - Мы не следим за судьбой наших выбывших, по сути дела, он никогда  и
не был нашим студентом.
     Он не представил документов. Мартин, таким образом, считал,  что  его
просто не существовало.
     - Вы можете попытаться узнать его прежний адрес, если его он оставил.
Но это уже у миссис Грэнтам. Прибрежное шоссе,  148.  Она  сдает  квартиры
студентам.
     Я сделал пометку об адресе.
     - На каком факультете занимался Сервантес?
     - У меня не  записано.  Он  был  здесь  недостаточно  времени,  чтобы
участвовать в экзаменах.  Нас  это  не  интересует.  Можете  справиться  в
деканате, если это важно. Деканат в этом же здании.
     Я  обошел  здание   и   попал   в   деканат.   Полногрудая   брюнетка
неопределенного возраста вела себя с подчеркнутой  исполнительностью.  Она
записала имя Сервантеса на бумажке  и  пошла  в  архивное  помещение.  Она
вернулась с информацией о том, что он проходил по факультету  французского
языка и литературы и современной европейской истории.
     Теперь, когда было установлено, что Фелиц Сервантес и Мартель одно  и
то же лицо, мне стало даже жаль его. Он хотел сделать большой  прыжок,  но
сорвался. Теперь он снова оказался в неудачниках.
     - Кто преподавал ему французский язык и литературу?
     - Профессор Таппинджер. Он все еще ведет курс в колледже.
     - Я так и думал, что это должен быть профессор Таппинджер.
     - О, вы его знаете?
     - Знаком. Он сейчас в колледже?
     - Да, но сейчас он на занятиях. - Женщина взглянула на часы на стене.
- Так, без двадцати двенадцать. Лекция закончится точно в двенадцать.  Она
всегда  кончается  в  это  время.  -  Казалось,  что  она  гордится   этим
обстоятельством.
     - Вы знаете где, когда и кто находится здесь, в колледже?
     - Только некоторых, - сказала она. - Профессор Таппинджер - это  один
из наших столпов.
     - Он не похож на такого.
     - Но он им является тем не менее. Он один из  самых  блестящих  наших
ученых. - Будто она сама являлась таким же столпом,  она  добавила:  -  Мы
считаем себя большими счастливцами, что заполучили его и что он работает у
нас. Я боялась, что он покинет нас, когда он не получил назначения.
     - А почему он его не получил?
     - Хотите правду?
     - Я не могу жить без нее.
     Она наклонилась ко мне и приглушила голос, будто декан мог установить
здесь подслушивающую аппаратуру.
     - Профессор Таппинджер очень предан своей работе.  Он  не  занимается
политикой. И, откровенно говоря, жена ему не помощница.
     - Мне показалось, она хорошенькая.
     - Да, она достаточно миленькая. Но она не зрелый человек. Если  бы  у
профессора  был   более   зрелый   партнер...   -   Предложение   осталось
незаконченным. На какой-то момент ее глаза мечтательно затуманились.  Было
нетрудно угадать, кого она имела в виду в качестве  зрелого  партнера  для
Таппинджера.
     Она направила меня с видом  хозяйки  в  его  кабинет,  находящийся  в
здании факультета искусств, и заверила, что  он  всегда  заходит  туда  со
своими бумагами перед тем, как отправиться на обед. Она была права. В одну
минуту первого профессор появился, шагая вдоль коридора, разрумяненный,  с
блестящими глазами, что говорило о том, что лекция прошла успешно.
     Он протянул обе руки, когда увидел меня:
     - Как, это мистер Арчер? Меня всегда удивляет, когда я вижу кого-либо
из мира реальности в этих окраинах.
     - А все это нереально?
     - Не реальная реальность. Это существует  здесь  не  так  долго,  это
прежде всего.
     - Понимаю.
     Таппинджер засмеялся. Вне своего семейства и вдали от жены он казался
более жизнерадостным.
     - Мы оба находились здесь достаточно долго, чтобы понять, кто мы.  Но
не заставляйте меня стоять. - Он отпер дверь  кабинета  и  пропустил  меня
внутрь. Две стены с полками, заваленными книгами, многие  французские  без
переплетов и собрания сочинений.
     - Я думаю, вы пришли доложить о результатах экзамена?
     - Частично. С  точки  зрения  Мартеля,  это  был  успех.  Он  ответил
правильно на все вопросы.
     - Даже по поводу шишковидной железы?
     - Даже на этот.
     - Я поражен, искренне поражен.
     - Это может служить комплиментом и вам. Мартель, кажется,  был  вашим
студентом. Он занимался с вами неделю или две, во всяком случае, семь  лет
тому назад.
     Профессор бросил на меня тревожный взгляд.
     - Как это могло быть?
     - Я не знаю, может быть, это простое совпадение.
     Я достал фото Мартеля и показал ему. Он склонил голову над ним.
     - Я помню этого парня. Он был замечательным студентом, один из  самых
замечательных, которые у меня были. Он выбыл  как-то  незаметно,  даже  не
попрощавшись.
     Его оживление пропало. Теперь он качал головой из стороны в сторону.
     - С ним что-то произошло?
     - Не знаю ничего, за исключением того, что он  объявился  здесь  семь
лет спустя с кучей денег и под новым именем. Вы помните, под каким  именем
он занимался в вашем классе?
     - Таких студентов не забывают: Фелиц Сервантес.
     Он снова посмотрел на снимок.
     - А кто остальные?
     - Гости  Теннисного  клуба.  Сервантес  там  работал  пару  недель  в
сентябре 1959 года. Он был на неполном рабочем дне, помогал в уборке.
     Таппинджер кашлянул.
     - Я помню, он нуждался в деньгах. Одно время я приглашал  его  домой,
он тогда ел все подряд. Но вы говорите, у него сейчас много денег?
     - По крайней мере, сто тысяч долларов. Наличными.
     - Это как раз десятигодовое мое жалование. Откуда они у него?
     - Он говорит, что это семейные деньги, но я совершенно уверен, что он
врет.
     Он снова посмотрел на фото, будто  его  немного  путало  двойное  имя
Мартеля.
     - Я уверен, что у него нет семьи.
     - Вы имеете представление, откуда он происходит?
     - Полагаю, что он латиноамериканец, может быть, мексиканец  в  первом
колене.  Он  говорил  с  явным  акцентом.  Его   французский   был   лучше
английского.
     - Возможно, он все-таки француз?
     - С именем Фелиц Сервантес?
     - Мы не знаем также, настоящее ли это его имя.
     - По документам можно узнать его настоящее имя, - сказал Таппинджер.
     -  Но  в  его  папке  их  нет.  Предполагалось,  что  он  поступил  в
Латиноамериканский Государственный колледж до того, как он оказался здесь.
Может быть, они могут нам помочь?
     - Я выясню. Мой прежний студент преподает на французском факультете в
этом колледже.
     - Я могу связаться с ним. Как его имя?
     - Аллан Бош, - он назвал имя по буквам.  -  Но  я  думаю,  что  будет
лучше, если я сам свяжусь с ним. Мы, университетские преподаватели,  имеем
определенные, я бы сказал, подходы, когда разговариваем о наших студентах.
     - Когда я могу узнать результаты ваших разговоров?
     - Завтра утром. Сегодня я очень занят. Моя жена ждет меня к обеду,  а
я  еще  должен  вернуться  обратно,  чтобы  просмотреть  свои   записи   к
двухчасовому уроку.
     Вероятно, на моем лице мелькнула  тень  неудовольствия,  так  как  он
добавил:
     - Послушайте, старина, пойдемте ко мне обедать.
     - Я не могу.
     - Но я настаиваю. Бесс будет просить также. Вы ей очень  понравились.
Кроме того, она может вспомнить что-то и  о  Сервантесе,  что  я  позабыл.
Помнится, он произвел на нее впечатление, когда был  у  нас  в  гостях.  А
люди, признаться, не мое ремесло.
     Я сказал, что встретимся  у  него  дома.  По  пути  я  купил  бутылку
розового шампанского. Мой брифкейс начал разваливаться.

     Бесс Таппинджер была в хорошеньком голубом  платье,  с  напомаженными
только что губами и в облаке духов. Мне не понравился игривый огонек в  ее
глазах, и я  начал  испытывать  сожаление  по  поводу  бутылки  с  розовым
шампанским. Она взяла бутылку из моих рук с таким видом, будто  собиралась
разбить ее о корпус судна.
     Обеденный стол был накрыт  свежей  льняной  скатертью,  перекрещенной
следами от складок.
     - Надеюсь, вы любите ветчину, мистер Арчер. Все, что у меня  есть,  -
это холодная ветчина и картофельный салат. - Она обернулась к своему  мужу
- Папаша, что говорят винные путеводители о ветчине и розовом шампанском?
     - Уверен, что они соседствуют очень хрошо, - произнес он отрешенно.
     Таппинджер утратил свое возбуждение. Стакан шампанского  не  возродил
его. Он рассеянно жевал свой бутерброд с ветчиной и задавал мне вопросы  о
Сервантесе-Мартеле.  Мне  пришлось  признаться,  что  его  бывший  студент
разыскивается по подозрению в  убийстве.  Таппинджер  покачал  головой  по
адресу рухнувших надежд молодого человека.
     Шампанское привело в возбуждение Бесс Таппинджер. Она  хотела  нашего
внимания:
     - О ком вы говорите?
     - О Фелице Сервантесе. Ты помнишь его, Бесс?
     - Предполагается, что я помню?
     - Я уверен, что ты помнишь его - молодой испанец.  Он  пришел  в  наш
кружок "Французский ледокол" семь  лет  назад.  Покажите  его  фотографию,
мистер Арчер.
     Я положил ее на льняную скатерть около ее тарелки. Она узнала Мартеля
сразу же.
     - Конечно, я его помню.
     - Я так и думал, - многозначительно произнес профессор.  -  Ты  часто
вспоминала о нем впоследствии.
     - Что вас поразило в нем, миссис Таппинджер?
     - Он мне показался приятным, сильным, мужественным.  -  В  ее  глазах
блестнул злой огонек. - Мы,  факультетские  жены,  устали  от  бесцветных,
унылых лиц ученых личностей.
     Таппинджер не удержался и возразил:
     - Он был блестящим студентом.  У  него  была  страсть  к  французской
цивилизации,   являющейся   величайшей   после   Афин,    и    удивительно
чувствительное восприятие  французской  поэзии,  при  этом  не  забывай  о
недостаточности его подготовки.
     Его жена наливала новый бокал шампанского.
     -   Ты   гений,   папаша.   Ты   из   одного   предложения   сделаешь
пятидесятиминутную лекцию.
     Возможно, она хотела лишь слегка задеть мужа, о чем говорила ее милая
улыбка, но слова прозвучали зло и неуместно.
     - Пожалуйста, прекрати звать меня "папашей".
     - Но тебе же не нравится, когда я называю тебя Тапсом. И потом  -  ты
отец наших детей.
     - Детей здесь нет, и я вполне определенно не твой "папаша". Мне всего
сорок один.
     - Мне только двадцать девять, - сказала она, обращаясь к нам обоим.
     - Двенадцать лет - не большая разница, - он резко прекратил разговор,
будто захлопнул ящик Пандоры. - Кстати, где Тедди?
     - В детском саду. Я заберу его после дневного сна.
     - Бог мой!
     - Я собираюсь в  Плазу  после  обеда,  мне  нужно  сделать  кое-какие
покупки.
     Конфликт между ними, затихший на момент, вспыхнул с новой силой.
     - Ты не можешь. - Лицо Таппинджера побледнело.
     - Почему?
     - Я заберу "фиат". У меня в два часа лекция. - Он посмотрел на  часы.
-  По  сути,  я  должен  отправиться  в  колледж  уже  сейчас.  Мне  нужно
подготовиться.
     - У меня не было возможности поговорить с вашей женой, - сказал я.
     - Понимаю. Сожалею, мистер Арчер. Дело  в  том,  что  я  должен  быть
пунктуальным,  как  часы,  в  буквальном  смысле  слова,  как  рабочий  на
конвейере. А студенты становятся все  больше  и  больше  продуктом  такого
конвейерного производства, приобретающего тонкую прокладку образованности,
когда мы за этим следим. Они учат неправильные глаголы. Но они  не  знают,
как вставлять их в предложения. На деле очень  немногие  из  них  способны
составить правильную фразу на английском, оставим в  стороне  французский,
являющийся языком привилегированного класса.
     Было похоже, что обиду на жену он переводит  на  свою  работу  и  все
вместе на предстоящую лекцию. Она смотрела на меня с легкой улыбкой, будто
уже забыла о нем.
     - Почему бы вам не подвезти меня в Плазу,  мистер  Арчер?  Это  также
даст нам возможность завершить нашу беседу.
     - Буду очень рад.
     Таппинджер не возражал. Он  завершил  еще  один  параграф  о  тяготах
преподавания во второсортном колледже и отстранился от остатков обеда. Уже
через минуту его "фиат" зафырчал, отъезжая. Бесс и я сидели в  столовой  и
попивали шампанское.
     - Ну вот, - сказала она, - мы и прикончили шампанское.
     - Как вы и рассчитывали.
     - Я не рассчитывала на это. Вы - да. Вы купили  шампанское,  а  я  не
могу перед ним устоять. - Она посмотрела на меня кокетливо.
     - А я могу.
     - Кто вы такой, - ядовито спросила она, - еще одна холодная рыба?
     Бесс становилась резкой. Они становятся такими иногда, когда  выходят
замуж слишком молодыми и запираются на  кухне  и  просыпаются  десять  лет
спустя, удивляясь, куда подевался белый свет. Будто угадав мои мысли,  она
сказала:
     - Я знаю, я как назойливая муха. Но у меня есть  на  то  причины.  Он
засиживается в своем кабинете каждый день за полночь. И что же, моя  жизнь
должна окончиться на этом, потому что  все,  что  его  интересует,  -  это
Флобер и Бодлер и эти ужасные студенты? Они  делают  меня  больной,  когда
толпой ходят вокруг него и говорят,  какой  он  чудесный.  -  Она  глубоко
вздохнула  и  продолжала:  -  Мне  следовало  бы  знать,  в  первые   годы
замужества, что он не такой уж чудесный. А я прожила с ним двенадцать  лет
и притерпелась к его темпераменту и его хамству. Можно  подумать,  что  он
Бодлер или Ван Гог, если посмотреть, как он  себя  ведет.  И  я  продолжаю
надеяться, что куда-нибудь он придет. Но  этого  никогда  не  было.  И  не
будет. Мы увязли в этом вшивом колледже,  и  он  даже  не  имеет  мужества
поговорить о себе и о продвижении по службе.
     Потрепанная маленькая дурочка, или, может быть, повлияло  шампанское,
начала произносить речи. Я сделал замечание:
     - Вы слишком  резко  говорите  о  муже.  Ему  приходится  бороться  с
трудностями, и для этого ему нужна ваша поддержка.
     Она наклонила голову, ее волосы в беспорядке растрепались и свесились
на лоб.
     - Я знаю. Я пытаюсь оказать ему эту поддержку, честно.
     Она  опять  стала  говорить  голосом  маленькой   девочки.   Это   не
соответствовало ее состоянию, к счастью, она  скоро  прекратила  говорить.
Она сказала ясным резким голосом, таким, как накануне  говорила  со  своим
сыном:
     - Нам не следовало бы жениться, Тапсу и мне. Ему вообще не  следовало
бы это делать. Иногда он напоминает  мне  средневекового  священника.  Два
самых счастливых года в его жизни - это  всего  лишь  два  года  до  нашей
свадьбы. Он часто говорит  мне  об  этом.  Он  провел  их  в  Национальной
библиотеке в Париже, незадолго до войны. Я, конечно, все это знала,  но  я
была всего  лишь  подростком,  а  он  был  светлой  надеждой  французского
факультета в Иллинойсе, и все сокурсники говорили,  как  было  бы  чудесно
выйти за него замуж, с его импозантным  видом  Скотта  Фицджеральда,  и  я
подумала, что смогу закончить свое образование сидя дома. Вот это я  точно
смогла.
     - Вы вышли замуж очень рано.
     - Мне было семнадцать. Самое ужасное то, что я сейчас  чувствую  себя
семнадцатилетней. - Она провела рукой меж грудей.  -  И  что  у  меня  все
впереди, вы понимаете? Но годы бегут, и ничего нет.
     Впервые в ней прорвалась женщина.
     - Но у вас есть ваши дети.
     - Конечно, наши дети. И не думайте, что я не делаю все, что могу, для
них, и я всегда буду все для них делать. И тем не менее это все - и больше
ничего!
     - Это больше, чем имеют многие.
     - Я хочу больше. - Ее хорошенький красный ротик выглядел  удивительно
жадным. - Я хотела большего в  течение  долгого  времени,  но  у  меня  не
хватало духу завладеть этим.
     - Иногда приходится ждать всю жизнь,  пока  вам  этого  не  дадут,  -
сказал я.
     -  Вы  полны  нравоучительных  сентенций,  вам  не  кажется?  Вы  ими
нашпигованы больше, чем Ларошфуко или мой муж. Но действительные  проблемы
словами не решишь, как думает Тапс. Он  не  понимает  жизни.  Он  ничто  -
просто говорящая машина с компьютером вместо сердца и центральной  нервной
системы.
     Мысль  о  муже  преследовала  ее  постоянно.  Она   прониклась   даже
красноречием, но мне начала надоедать ее загнанная  внутрь  распаленность.
Возможно, я сам спровоцировал ее, но в принципе я не имел к  ней  никакого
отношения. Я сказал:
     - Ваш рассказ очень затронул меня, я вам сочувствую, но вы собирались
рассказать о Фелице Сервантесе.
     - Собиралась? Правда? - Ее лицо приобрело задумчивое выражение. -  Он
был очень интересный человек. Горячая кровь, агрессивный, такой, каким  по
моему представлению должен быть тореро. Ему было только двадцать  два  или
три - столько же и мне. Но он был мужчина. Понимаете?
     - Вы разговаривали с ним?
     - Мало.
     - О чем?
     - Большей частью о картинах. Он очень любил французское искусство. Он
сказал, что решил побывать в Париже когда-нибудь.
     - Он это сказал?
     - Да, это неудивительно. Каждый студент французского факультета хочет
побывать в Париже. Когда-то и я хотела поехать в Париж.
     - Что еще он говорил?
     - Это почти все. Появились другие студентки, и  от  отошел  от  меня.
Тапс сказал впоследствии, у нас была ссора после вечеринки, он сказал, что
подозревает, что я была нежна  тогда  с  молодым  человеком.  Думаю,  Тапс
привел вас сюда, чтобы заставить меня признаться. Мой муж очень изощренный
истязатель и мстительный.
     - Вы оба для меня слишком изощренные. Признаться в чем?
     -  Что  я  интересовалась  Фелицем  Сервантесом.  Но   он   мной   не
интересовался. Я даже близко к нему не подходила.
     - Этому трудно поверить.
     - Неужели?  На  этой  вечеринке  была  молодая  блондинка  из  группы
новичков Тапса. Он преследовал ее  с  глазами,  как  у  Данте,  когда  тот
встречался с Беатриче. - Ее голос звучал враждебно и холодно.
     - Как ее имя?
     - Вирджиния Фэблон. Я думаю, она все еще в колледже.
     - Она ушла, чтобы выйти замуж.
     - Действительно? И кто же счастливчик?
     - Фелиц Сервантес.
     Я рассказал, как это произошло, и она выслушала меня не прерывая.
     В то время как Бесс готовилась к походу  в  магазин,  я  обошел  дом,
знакомясь с репродукциями того мира, который так и не  отважился  войти  в
жизнь. Дом представлял большой интерес для меня как исторический  монумент
или  место  рождения  великого  человека.   Сервантес-Мартель   и   Джинни
встречались в этом доме, что делало его также и  местом  действия  в  моей
детективной версии.
     Бесс вышла из  своей  комнаты.  Она  переоделась  в  платье,  которое
застегивалось на крючки сзади, и я был избран для этой работы. Хотя у  нее
была красивая спина, мои руки старались  как  можно  меньше  касаться  ее.
Легкая добыча всегда доставляет неприятности:  это  либо  фригидные,  либо
нимфы, шизоидные, коммерциалки или алкоголички, иногда все это вместе.  Их
красиво  упакованные  подарки  в  виде  самих   себя   часто   оказываются
самодельными бомбами или стряпней с начинкой из мышьяка.
     Мы ехали к  Плазе  в  абсолютном  молчании.  Это  был  новый  большой
торговый центр с залитыми асфальтом территориями вместо зеленых лужаек.  Я
дал ей деньги на такси, которые  она  приняла.  Это  был  дружеский  жест,
слишком дружеский в тех обстоятельствах. Но  она  смотрела  на  меня  так,
будто я обрекал ее на судьбу более худшую, чем сама жизнь.

                                    20

     От территории колледжа прибрежная дорога  бежала  вдоль  моря  понизу
среди густых зарослей и перемежающихся пустырей. Здесь было  беспорядочное
соседство административных  зданий,  многоквартирных  домов,  студенческих
общежитий.
     Позади отштукатуренного  дома  по  номером  148  полдюжины  коттеджей
толпились на небольшом участке. Полная женщина отворила дверь, когда я еще
не подошел.
     - У меня все заполнено уже до июня.
     - Благодарю вас, но мне не нужна комната. Вы миссис Грэнтам? Все, что
мне нужно, - это небольшая информация.  -  Я  назвал  свое  имя  и  чем  я
занимаюсь. - Мистер Мартин, из колледжа, дал мне ваш адрес.
     - Почему вы не сказали это? Входите.
     Дверь открылась в небольшую, плотно заставленную  жилую  комнату.  Мы
сели друг к другу лицом, почти касаясь коленями.
     - Надеюсь, это не жалоба на одного из моих ребят. Они  для  меня  как
сыновья, - сказала она с покровительственной улыбкой.
     Она сделала широкий жест в сторону камина. Полка и стена над ней были
сплошь увешаны снимками бывших студентов.
     - Эти меня не интересуют. Я  хочу  получить  информацию  о  студенте,
который учился семь лет назад. Вы помните Фелица Сервантеса? -  Я  показал
снимок Мартеля-Сервантеса, стоящего сзади, и Кетчела  впереди  Китти.  Она
надела очки, чтобы рассмотреть фотографию.
     - Я их всех помню. Этот большой и блондин приезжали забрать его вещи,
когда он выезжал. Все трое уехали вместе.
     - Вы уверены в этом, миссис Грэнтам?
     - Уверена. Мой покойный муж говорил, что у меня память, как у  слона.
Если бы такой и не было, я бы  не  забыла  про  это  трио.  Они  уехали  в
"роллс-ройсе", и я удивлялась, что  может  делать  мексиканский  парень  в
такой компании.
     - Сервантес был мексиканцем?
     - Конечно. Я не хотела принимать его сначала. У меня никогда не  было
мексиканских жильцов. Но в колледже сказали: либо  берите,  либо  утратите
наших клиентов. Так что я сдала ему комнату. Но он не долго у меня прожил.
     - А что он рассказывал?
     - Он был напичкан разными историями. Когда я спросила, не  мексиканец
ли он, он ответил, что нет. Но я жила в Калифорнии всю  свою  жизнь,  и  я
узнаю мексиканца всегда. У  него  даже  чувствовался  акцент,  который  он
выдавал за испанский. Он говорил, что чистокровный испанец из Испании.
     Я попросила показать мне паспорт. У него его не было. Он сказал,  что
он беженец из своей страны, что его преследует генерал Франко за  то,  что
он борется против правительства. Он меня, конечно,  не  обманул.  Я  узнаю
мексиканца,  когда  увижу.  Если  вы  меня  спросите,   он,   думаю,   был
сельскохозяйственным  рабочим  и  поэтому  врал.  Он   не   хотел,   чтобы
иммиграционные власти посадили его в автобус и отправили домой.
     - Какое еще вранье он наговорил?
     -  Он  сказал,  что  уезжает  в  Париж,  что  будет  там  учиться   в
университете; сказал, что испанское правительство сняло запрет  на  деньги
его семейства, и он может позволить себе ходить в лучшую школу,  чем  эта.
Божье избавление от поганого мусора. Это все, что он сказал.
     - Вы не любили Сервантеса, не так ли?
     - С ним было все в порядке. Но он всегда вел  себя  заносчиво.  Кроме
того, он уехал первого октября, оставив меня с пустой  комнатой  до  конца
семестра. Это заставило меня пожалеть, что я сдала комнату мексиканцу.
     - Насколько он был чванливым?
     - Самым разнообразным образом. У вас, кстати, есть сигареты?
     Я дал ей одну и дал прикурить. Она выдохнула дым мне в лицо.
     - Почему вы так им интересуетесь? Он вернулся снова в город?
     - Вернулся.
     -  Что  вы  хотите?  Он  сказал  мне,  что   вернется.   Вернется   в
"роллс-ройсе" с миллионом долларов и женится  на  девушке  из  Монтевисты.
Такое самомнение. Я посоветовала ему рубить сук по себе. Но он сказал, что
это единственная девушка для него.
     - Он назвал ее имя?
     - Вирджиния Фэблон. Я знаю, кто она. Моя дочь ходила в одну  школу  с
ней. Вирджиния была очень красивой девушкой, думаю, она и сейчас  выглядит
прекрасно.
     - Сервантес думает так же. Он только что женился на ней.
     - Вы шутите.
     - Хотелось бы, чтобы это была шутка. Он вернулся два месяца назад.  В
"Бентли", а не в "роллс-ройсе", со ста двадцатью тысячами вместо миллиона.
Он женился на Вирджинии Фэблон.
     - Ничего  себе.  -  Миссис  Грэнтам  так  затянулась  сигаретой,  что
закашлялась. - Подождите, пока я скажу эту новость своей дочери.
     - Я бы не стал говорить день или два никому.  Сервантес  и  Вирджиния
исчезли. Она, может, находится в опасности.
     - В опасности от него? - спросила миссис Грэнтам с нетерпением.
     - Может быть.
     Я не знаю, чего он хочет от Вирджинии: возможно это было что-то, чего
не существовало. И я не знал, что он предпримет, когда обнаружит, что  это
мираж.
     Миссис Грэнтам ткнула свою сигарету в пепельницу отеля "Брейкуотер" и
бросила окурок в чашку без ручки, в которой уже лежали другие окурки.
     Она наклонилась ко мне доверительно и сердечно:
     - Что-нибудь еще хотите знать?
     - Да. Сервантес ничего не рассказывал вам о  тех  людях,  с  которыми
уехал?
     - Этой паре? - Она показала пальцем  на  снимок,  лежащий  у  нее  на
коленях. - Я забыла, что он точно сказал. Мне кажется, он сказал, что  это
его друзья, прибывшие сюда, чтобы его забрать.
     - Он не сказал, кто они такие?
     - Нет, но было похоже, что они изрядно набрались перед  отъездом.  Он
сказал, что они из Голливуда и они посадят его на самолет.
     - Какой самолет?
     - Самолет во Францию. Я думала тогда, что это болтовня. Но сейчас  не
знаю. Он на самом деле был во Франции?
     - Возможно.
     - Откуда он достал деньги? Его семейство действительно имеет деньги в
Испании?
     - Замки, во всяком случае.
     Я подумал, когда  уезжал,  что  Мартель  был  одним  из  тех  опасных
мечтателей, которые живут и руководствуются своими мечтами. Лжец,  который
заставляет свою ложь становиться  правдой.  Его  мир  был  ярко  расцвечен
человеком, как картины на стенах у Таппинджера,  которые  могли  быть  его
первым видением Франции.

                                    21

     У   кассира   Благотворительного   госпиталя   глаза   были   подобны
калькулятору. Она смотрела на меня  через  решетку  своей  кабинки,  будто
подсчитывала мои доходы, вычитая мои затраты и выводя под конец баланс.
     - И сколько же я стою? - бодро спросил я.
     - В живом или в мертвом состоянии?
     Это меня остановило.
     - Я хочу заплатить еще за один день за Гарри Гендрикса.
     - В этом нет необходимости, - сказала она. - О нем заботится жена.
     - Эта рыжая? Она была здесь?
     - Она приходила и посидела у него несколько минут сегодня утром.
     - Я могу побывать у него?
     - Вы должны спросить старшую медсестру, она на третьем этаже.
     Старшая медсестра была  сухой,  тощей,  в  накрахмаленном  халате,  с
тонким ртом, бесцветной особой, которая заставила  меня  ждать,  пока  она
сделает записи на сегодняшний день. Она позволила мне сказать  ей,  что  я
детектив и работаю с полицией. После этого она стала более дружественной.
     - Я не вижу причины, чтобы вы не могли задать ему несколько вопросов,
но не утомляйте его и не расстраивайте.
     Гарри находился в отдельной комнате с окнами, выходящими на город.  С
повязками на голове и лице он был похож на запеленатую мумию.
     Я принес серо-жемчужную шляпу, и он остановил на ней глаза.
     - Это моя шляпа?
     - Это та шляпа, которую ты носил вчера. Внутри, однако, значится  имя
Спилмен. Кто он такой?
     - Не знаю.
     - Ты носил его шляпу.
     - Я носил? - Он задумался и сказал: - Я купил ее на распродаже.
     Я не поверил ему, но говорить об этом не стал.  Я  положил  шляпу  на
шкаф.
     - Кто избил тебя, Гарри?
     - Точно не знаю. Я его не видел. Было  темно,  и  он  напал  на  меня
сзади, сбил меня с ног. Затем, как говорит доктор, он ногами бил  меня  по
лицу.
     - Молодец парень. Это был Мартель?
     - Да. Это произошло там, у него. Я ошивался около его дома. Ветер так
шумел, что я не слышал, как он подошел  сзади.  -  Его  пальцы  шарили  по
простыне, покрывавшей его тело. - Он, должно быть, меня здорово отделал. У
меня каждая косточка болит.
     - Ты еще побывал и в автомобильной аварии.
     - Как так?
     - Мартель засунул тебя в багажник  твоей  машины  и  поставил  ее  на
набережной. Какие-то пьяницы украли ее и разбили.
     Он застонал.
     - Это не моя машина. Моя старая отказала, и  я  занял  "кадиллак"  на
стоянке. Ни страховки и вообще ничего. Она совсем разбита?
     - Ремонту не подлежит.
     - Хочу тебе сказать. Еще  кое-что  надвигается.  -  Он  молчал  около
минуты, уставившись в небо. - Я думал о себе  сегодня.  Могу  поспорить  -
нет, спорить не буду, просто скажу: я самый большой неудачник к западу  от
Миссисипи. Я даже не заслуживаю, чтобы жить.
     - Этого все заслуживают.
     - Хорошо тебе это говорить. Между прочим, они сказали мне, что мистер
Арчер заплатил деньги за эту палату. Это ты сделал?
     - За двадцать долларов.
     - Большое спасибо. Ты настоящий парень.
     - Забудь. Мне платят.
     Но его это тронуло.
     - Я полагаю, я  удачлив,  прежде  всего,  я  живой.  Затем  моя  жена
навестила меня, получилось, будто у меня есть дом.
     - Китти все еще в городе?
     - Сомневаюсь. Она сказала, что уедет. - Его голова лежала на  подушке
без движения. - Я не знал, что вы знакомы.
     - Мы беседовали вчера. Она красивая женщина.
     - Мне ли не знать. Когда я ее потерял, это было равносильно тому, что
я потерял и луну, и звезды, парень.
     - Это Кетчел увел ее у тебя?
     - Ты его тоже знаешь? - произнес он после молчания.
     - Я знаю кое-что о нем. То, что знаю, мне не нравится.
     - Чем больше узнаешь о Кетчеле, тем меньше он нравится, - сказал  он.
- Самая большая глупость в моей жизни - это  то,  что  я  попался  на  его
крючок. Из-за этого я потерял Китти.
     - Каким образом?
     - Я картежник, игрок, - сказал он. - Не знаю почему, но я им являюсь.
Я люблю игру. Я чувствую, что я живу.  Я,  должно  быть,  ненормальный.  -
Казалось, он смотрит в дыру. - И вот в одно жар-кое утро я вышел из  клуба
"Скорпион" на улицу Фремонт без всего: без жены, без денег. Как  тебе  это
нравится? Я проиграл жену в  карты  -  в  крап.  Она  почувствовала  такое
отвращение ко мне, что ушла с ним.
     - С Кетчелом?
     Гарри лежал и смотрел на свою шляпу на шкафу.
     - Его настоящее имя Лео Спилмен. Кетчел - этим именем он  пользуется.
Это его старое имя, когда он был боксером. Кайо Кетчел - он называл  себя.
Он был вполне приличный тяжеловес до того,  как  посвятил  себя  полностью
рэкету.
     - А каким рэкетом он занимается?
     - Назови любой, и он в нем имеет долю, или раньше имел.  Он  начал  с
игровых автоматов на Среднем Востоке и оброс жиром на  армейских  базарах.
Можно сказать, что он и до сих  пор  занимается  игровыми  автоматами.  Он
главный владелец клуба "Скорпион" в Вегасе.
     - Странно, я никогда не слышал его имени.
     - Он тайный владелец, кажется, так они  это  зовут.  Он  научился  не
трепать свое имя и разъезжает под именем  Кетчел.  Лео  Спилмен  -  отдает
плохим душком. Сейчас, конечно, он наполовину в отставке. Я не  видел  его
много лет.
     - Как ты заполучил его шляпу?
     - Ее дала мне Китти, когда приходила на прошлой неделе  ко  мне.  Лео
значительно крупнее меня, но размер головы у нас тот же. А мне нужна  была
шляпа, чтобы выглядеть прилично в Монтевисте.
     - Где можно найти Лео?
     - Думаю, в клубе "Скорпион". У него там был  двойной  номер  рядом  с
офисом. Я знаю, у него и Китти имелось убежище где-то в Южной  Калифорнии,
но она даже намеком не показывала где.
     - А как насчет его скотоводческого ранчо?
     - Он продал его давным-давно. Китти не нравилось, что  он  занимается
клеймением телят.
     - Ты не терял ее из виду, так получается?
     - Не совсем. Но я встречался с нейц все годы. Когда  она  попадает  в
тяжелое положение или действительно нуждается в помощи, она возвращается к
старому Гарри. - Он  поднял  голову  на  несколько  дюймов  от  подушки  и
посмотрел на меня. - Я вступаю на равные с тобой, Арчер, и знаешь  почему?
Мне нужен союзник, партнер.
     - Ты вчера это говорил.
     - Сегодня он мне еще больше нужен. - Медленным  движением  подбородка
он обратил внимание на свою  беспомощность  и  уронил  голову  обратно  на
подушку. - А ты настоящий друг. Я собираюсь предложить тебе равную долю  в
действительно большом деле.
     - Например, сотрясения мозгов?
     - Я говорю серьезно. Можно получить  сотню  тысяч  запросто.  Это  не
смешки и не шутка.
     - Ты имеешь в виду деньги, которые украл Мартель-Сервантес?
     - Мартель, какое еще имя ты сказал?
     - Сервантес. Это другое имя, которое использовал Мартель.
     - Ничего себе, парень! - Гарри даже привстал. - Он у нас в руках.
     - К несчастью, мы не можем достать его. Он в  бегах  с  сотней  тысяч
наличными. Если даже мы и наложим на  них  лапу,  не  захочет  ли  Спилмен
получить их назад?
     - Нет, - он сделал рукой отрицательный жест. - Сотня тысяч или две  -
это орешки для Лео. Он оставит их  нам,  Китти  сказала.  Деньги,  которые
действительно их интересуют, его и Китти,  исчисляются  миллионами.  -  Он
поднял руку, как бы имитируя салют, и держал так несколько  секунд.  Затем
упал обратно на подушку.
     - Мартель украл у него миллионы?
     - Так говорит Китти.
     -  Это,  должно  быть,  приманка.  Нет  возможности  украсть  миллион
долларов, только если ограбить банковский грузовик.
     - Есть, и она не лжет, она мне никогда не лгала.  Ты  должен  понять,
что это единственный шанс в жизни.
     - Шанс в смерти, Гарри.
     Эта мысль его отрезвила.
     - Конечно, такой шанс возможен.
     - Почему Лео Спилмен доверил это дело тебе?
     - Китти ему посоветовала. Я единственный, кому она  доверяет.  -  Он,
вероятно, заметил сомнение на моем лице, потому что добавил:  -  Для  тебя
это может казаться забавным, но это факт. Я люблю Китти, и она это  знает.
Она говорит, если я сделаю это дело, она может вернуться обратно ко мне. -
Его голос зазвучал громче, как будто он хотел убедить меня.
     Я услышал мягкие, быстрые шаги сестры в коридоре.
     - Китти сказала мне, что жила здесь, в городе.
     - Верно, Китти - местная девушка. По правде, мы проводили наш медовый
месяц в отеле "Брейкуотер".
     Он заморгал под повязкой.
     - Какое у нее девичье имя?
     - Секджар, -  сказал  он.  -  Ее  родители  были  поляками.  Ее  мать
ненавидела меня за то, что я ограбил ее колыбельку, вот как она говорила.
     Старшая медсестра открыла дверь и заглянула.
     - Вам пора уходить. Вы обещали вести себя спокойно.
     - Гарри немного заволновался.
     - Этого не должно быть. - Сестра открыла дверь пошире.  -  Побыстрее,
пожалуйста.
     - Ты со мной, Арчер? - проговорил Гарри. - Ты знаешь, что  я  имею  в
виду?
     Я не был с ним, и я не был против него. Я сделал кружок из большого и
указательного пальцев и выразил таким образом свой ответ!

                                    22

     В  окрестностях  Благотворительного  госпиталя  находилось  несколько
подсобных лечебных центров и клиник. Клиника доктора Сильвестра была одной
из них. Она выглядела скромнее и менее процветающей,  чем  большинство  ее
соседей. Вытертая дорожка проходила по ковру в прихожей от  входной  двери
до  приемной  стойки.  Доктора  и  специалисты-консультанты,  занимающиеся
внутренними болезнями, были обозначены на специальной доске у входа.
     Девушка, дежурная в приемной, сказала мне, что доктор  Сильвестр  еще
не вернулся с обеденного перерыва. У него еще полчаса обеденного  времени,
и, если я хочу, могу подождать.
     Я назвал ей свое  имя  и  присел  среди  ожидавших  пациентов.  Через
некоторое время я начал ощущать себя одним из них. Розовое  шампанское,  а
может быть, и та леди, с которой я его пил, вызвали у меня тупую  головную
боль. Другие части моего организма также плохо себя  чувствовали.  К  тому
времени, как доктор Сильвестр появился в клинике, я был окончательно готов
заболеть и доложить ему о болезненных симтомах.
     Он выглядел так, будто у него самого были симптомы какой-то  болезни,
возможно - похмелья. Он откровенно выразил неудовольствие, увидев меня. Но
протянул мне руку и профессионально улыбнулся. Он провел меня  мимо  своей
грозной секретарши в консультационный кабинет.
     Он одел халат. Я посмотрел на дипломы и сертификаты на обитой фанерой
стене. Сильвестр имел практику в хороших школах и больницах и прошел через
требуемые  экзамены.  У  него  за  спиной  была  репутация  ответственного
специалиста. То, что впереди, было не совсем ясно.
     - Что я могу для вас сделать, мистер Арчер? Вы выглядите усталым.
     - Это потому, что я и на самом деле устал.
     - Тогда пожалейте ноги и садитесь. - Он показал на стул у края  стола
и сел сам. - У меня всего лишь несколько минут, так что давайте  поскорее.
- Внезапное дружеское расположение  было  вынужденным.  За  ним  скрывался
наблюдающий за мной игрок в покер.
     - Я выяснил, кто такой ваш пациент Кетчел.
     Он поднял брови, но ничего не сказал.
     - Он владелец казино в Лас-Вегасе с весьма обширными связями в  сфере
рэкета. Его настоящее имя Лео Спилмен.
     Сильвестр не удивился. Он произнес спокойно:
     - Это соответствует полученной сегодня утром информации.  Он  оставил
свой адрес - клуб "Скорпион" в Лас-Вегасе.
     - Жаль, что вы не смогли это вспомнить вчера, когда это было нужно.
     - Я не могу помнить обо всем.
     - Может быть, вы вспомните и другое. Вы познакомили  Лео  Спилмена  с
Роем Фэблоном?
     - Не помню.
     - Вы помните: было это или не было, доктор?
     - Вам не следует так со мной разговаривать.
     - Отвечайте на мой вопрос, - сказал я. - Если не будете  отвечать,  я
найду людей, которые расскажут мне больше.
     Его лицо вытянулось. Он выглядел и напуганным, и  угрожающим,  словно
кусок скалы, качающийся на краю обрыва.
     - Почему Мариэтта Фэблон обратилась к вам за деньгами?
     - Я старинный друг. К кому же ей обращаться?
     - Вы уверены, что она не хотела шантажировать вас?
     Он огляделся, будто находился  не  в  своем  кабинете,  а  в  клетке.
Морщины вокруг рта стали резче и глубже, как шрамы.
     - Вы что-то не договариваете, доктор?
     После недолгого раздумья он сказал:
     - Я круглый дурак. - Он впился в меня глазами. -  Вы  можете  хранить
секреты?
     - Нет, если это касается преступления.
     - Какое преступление? - Он выбросил обе большие руки на стол.  -  Нет
никакого преступления.
     - Тогда почему вы так обеспокоены?
     - Этот город - генератор слухов, как я сказал уже вчера. Если  станет
известно обо мне и Спилмене, я  конченый  человек.  -  Его  руки  медленно
поднимались, как две рыбы-звезды. - Сейчас  я  иду  на  дно,  если  хотите
правду. В этом городе слишком много развелось  докторов.  А  я  сейчас  на
мели.
     - Карточные проигрыши?
     Он вздрогнул.
     - Как вы об этом узнали? - Он постучал по  столу  своими  скрюченными
руками, он был бесхитростным человеком. Он разволновался. - Что вы  хотите
со мной сделать?
     - Вы знаете, что я хочу, -  получить  информацию  об  этом  человеке,
Мартеле, и одновременно прояснить некоторые вопросы в том, что случилось с
Фэблоном. Оба они связаны с именем Спилмена, а может, и еще с чем-то. Семь
лет назад, когда Спилмен уехал из  города,  через  два  дня  после  смерти
Фэблона, он взял с собой Мартеля. Вы это знали?
     Он посмотрел на меня в замешательстве.
     - Мы говорим о том, что было семь лет назад?
     - Совершенно верно. Вы вовлечены во все дела, потому  что  привели  в
клуб Спилмена.
     - Я его не приводил. Он сам пришел. По правде, это была  та  женщина.
Его жена придумала. Она мечтала развлечься две недели в Теннисном клубе. -
Он ухмыльнулся, показав зубы.
     - Вы должны Спилмену деньги?
     - Неужели нет?! - Он всматривался в прошлое своими потухшими глазами.
- Если я дам вам прямые ответы на  некоторые  из  этих  вопросов,  как  вы
намереваетесь их использовать?
     - Факты я придержу при себе. Один из клиентов сказал как-то мне,  что
он всегда готов доверить мне секрет, поскольку он будет находиться во  мне
и никогда не достигнет дна. Вы не мой  клиент,  но  я  сделаю  все,  чтобы
сохранить ваше реноме.
     - Ловлю на слове, - сказал он. -  Не  думайте,  что  я  один  из  тех
неисправимых игроков. Это верно, я занимаюсь игрой,  но  это  единственная
возможность в наше время обойти эти грабительские налоги. Но я не  из  тех
наглых типов, которые обосновались в Лас-Вегасе. Я сторонюсь Вегаса.
     - Именно поэтому вы никогда не встречались с Лео Спилменом.
     - Согласен, я бывал там. Последний раз я  отправился  в  Лас-Вегас  в
очень  плохом  настроении,  просто  ужасном.  Мне  было  безразлично,  что
произойдет. Моя жена... - Он сжал губы.
     - Продолжайте.
     Он сдержанно выдавил:
     - Я собирался сказать, что моя жена в это время не была со мной.
     - Вы хотите сказать, что у нее была связь с другим человеком.
     Его лицо исказилось болью.
     - Боже мой, она вам это сказала?
     - Не важно, как я это узнал.
     - Вы знаете, кто был тот, другой, человек? - спросил он.
     - Рой Фэблон. Потому-то вы и хотели, чтобы он умер!
     - Благодарю, вы проясняете некоторые темные пятна прошлого.
     - По правде  говоря,  это  делает  жизнь.  Что  произошло  с  вами  в
последний раз, когда вы были в Лас-Вегасе?
     - Много чего. Во-первых, я проиграл несколько сотен в рулетку. Вместо
того, чтобы успокоиться, взять себя в руки, я взбесился  и  пошел  во  все
тяжкие. Я проиграл весь свой кредит, и до сих пор на  мне  висит  долг.  Я
должен Лео Спилмену почти  двадцать  тысяч.  Он  вызвал  меня  в  кабинет,
поговорить о долге. Я сказал, что могу занять  у  друзей  от  силы  десять
тысяч, остальные прошу его подождать. Он возмутился, кричал, обозвал  меня
мошенником, дерьмочистом и другими  ругательствами.  Он  готов  был  убить
меня, если бы его не успокоила женщина!
     - Китти была там?
     - Да. Она заинтерсовалась мной, когда узнала, что я из этих мест. Она
напомнила  ему,  что  в  драке  будет  считаться  преступлением,  если  он
прибегнет к кулакам. Понятно, он был профессиональным боксером. Но он  был
в очень плохом состоянии, и я думаю, что я справился бы с ним. - Сильвестр
погладил свой кулак. - Я занимался боксом в колледже.
     - Вам стоило бы попробовать. Очень немногие  любители  справляются  с
профессионалами.
     - Но он больной человек: и физически, и морально.
     - А что с ним?
     - Мне было видно, что один из его зрительных нервов  не  держался  на
месте и беспрестанно дергался. После того как  он  успокоился  немного,  я
убедил его дать осмотреть глаза и смерить  кровяное  давление.  У  меня  в
машине лежали инструменты. В тех обстоятельствах, может быть, это выглядит
и странно, но я испытывал за него беспокойство как  доктор.  И  для  этого
была причина. У него был тяжелый случай гипертонии, и его давление прыгало
у опасной черты. Выяснилось, что он никогда не был у доктора,  никогда  не
лежал в больнице. Он считал, что все это для баловней.
     Сначала он считал, что я пытаюсь его напугать. Но с  помощью  женщины
удалось втолковать ему, что он находится на грани гипертонического  удара.
Он предложил сделку. Я должен наскрести десять тысяч наличными,  подлечить
его гипертонию и обеспечить ему  и  женщине  коттедж  в  Теннисном  клубе.
Думаю, это самая невероятная сделка в моей жизни.
     - Спилмен однажды выиграл в крап мужнюю жену.
     - Он говорил мне. Он напичкан историями. Вы можете представить, что я
чувствовал, представляя такого человека в наш клуб.  Но  у  меня  не  было
выбора, и он готов был заплатить десять тысяч долларов за то, чтобы  войти
в Теннисный клуб.
     - Ему это ничего не стоило.
     - Ему обошлось дешевле на десять тысяч долларов мое лечение.
     - Нисколько, если остальное  вы  заплатили  наличными.  Он  сэкономил
более чем достаточно на налогах, чтобы покрыть разницу.
     - Вы думаете, что он увиливает от налогов?
     - Я уверен в этом, они все так делают в Лас-Вегасе.  Деньги,  которые
они утаивают, известны как "черные деньги", и иначе их  не  назовешь.  Они
исчисляются миллионами и используются для финансирования в стране половины
подпольных предприятий, начиная с "Коза Ностры" и дальше.
     Сильвестр произнес безразличным тоном:
     - Кажется, я не несу за это ответственности. Это не мое дело.
     - Морально - не несете. Юридически - не знаю. Если  бы  все  те,  кто
сотрудничает с организованной преступностью, несли за это ответственность,
половина наших толстосумов сидели бы  в  тюрьме.  К  сожалению,  этого  не
произойдет. Мы относимся к преступному бизнесу Соединенных  Штатов,  будто
это второй Диснейленд,  пахнущий  розами.  Этакое  чудесное  местечко  для
отдыха с семьей или заключения конвенции.
     Я остановился. Я испытывал горечь,  когда  речь  заходила  о  Вегасе.
Частично из-за того, что криминальные дела, которые я  вел  в  Калифорнии,
очень часто приводили меня туда. По поводу теперешнего я сказал:
     - Вы знаете, что Мартель покинул наш город семь лет назад  вместе  со
Спилменом.
     - Я слышал, вы мне говорили. Я не понял, что вы имеете в виду.
     - Он был студентом местного колледжа  и  работал  временно  лакеем  в
Теннисном клубе.
     - Мартель лакеем?
     - В те времена он звал себя Фелицем Сервантесом. Он  встретил  Джинни
Фэблон или увидел ее на  вечеринке  студентов  французского  факультета  и
влюбился в нее в первого  взгляда.  Он,  возможно,  нанялся  на  работу  в
Теннисном клубе, чтобы чаще встречать ее. Там он и налетел на Спилмена.
     Сильвестр внимательно слушал. Он не двигался и притих,  будто  здание
могло рухнуть вокруг него, если он шелохнется.
     - Откуда вы все это знаете?
     - Частично догадался, частично  мне  кое-кто  кое-что  сказал.  Но  я
должен поговорить с Лео Спилменом и хочу вашего содействия в этом. Вы  его
видели недавно?
     - Вот уже семь лет я  не  видел  его.  Он  больше  не  возвращался  в
Монтевисту. Я не приглашал его. Помимо моего профессионального  общения  с
ним, я делал все, чтобы избежать дружеского общения. Я никогда,  например,
не приглашал его к себе домой.
     Сильвестр старался сохранить спокойствие. Но я  полагаю,  он  потерял
его навсегда в течение последнего получаса в этой комнате.

                                    23

     Через дверь  сзади  меня  я  услышал  телефонный  звонок  в  наружном
помещении. Через двадцать секунд телефон на его столе прозвучал  как  эхо.
Он взял трубку и с раздражением сказал:
     - Что такое, миссис Лофтин?
     Голос секретарши доносился  как  стерео,  частично  через  телефон  и
частично через дверь. Он раздавался достаточно громко, и мне было  слышно,
что она сказала:
     - Вирджиния Фэблон хочет поговорить с вами. Она в городе. Соединить с
вами?
     - Подождите. Я сейчас выйду в приемную.
     Он извинился  и  вышел,  демонстративно  захлопнув  за  собой  дверь.
Игнорируя намек, я  последовал  за  ним.  Он  стоял  у  стола  секретарши,
прижимая трубку к уху.
     - Где вы? - говорил он. Он прервался,  чтобы  прорычать  на  меня:  -
Оставьте меня одного, дайте мне поговорить, вы что, не понимаете?
     - Пожалуйста, пройдите в вестибюль, - сказала миссис Лофтин. - Доктор
консультирует срочный вызов.
     - Что за срочность?
     - Я не могу обсуждать это с посторонними. Выйдите, пожалуйста,  прошу
вас.
     Миссис Лофтин была крупной женщиной, вид у нее был  решительный.  Она
наступала на меня, думаю, с намерением применить физическую силу.
     Я вышел в вестибюль. Она закрыла дверь. Я прислонился к двери ухом  и
слышал, как Сильвестр говорил:
     - Почему вы думаете, что он умирает? - Затем: - Да, да, понимаю.  Да,
я сейчас же выезжаю. Успокойтесь.
     Несколько секунд  спустя  Сильвестр  выскочил  из  кабинета  с  такой
скоростью, что чуть не сшиб меня. Он нес медицинский саквояж и был все еще
в белом халате.
     Я пошел рядом с ним к выходной двери поликлиники.
     - Давайте я вас подвезу.
     - Нет.
     - С Мартелем плохо?
     - Предпочитаю это не обсуждать. Он настаивает, чтобы об этом никто не
знал.
     - Я частный сыщик, давайте я отвезу вас.
     Сильвестр покачал головой. Но он задержался на террасе над стоянкой и
постоял, моргая на солнце, какой-то момент.
     - Что с ним случилось? - не отставал от него я.
     - В него стреляли.
     - А это уже дело официальное, вы это знаете? Моя машина здесь.
     Я взял его под локоть и подтолкнул к стоянке. Он не  сопротивлялся  и
двигался как манекен.
     Я спросил, когда запустил мотор:
     - Где они, доктор?
     - В Лос-Анджелесе. Хорошо, если вы сможете попасть на  магистраль  до
Сан-Диего - у них дом в Бретвуде.
     - У них есть другой дом?
     - Очевидно. Я записал адрес.

     Дом находился  на  Сабадо-авеню,  улице  с  трехрядным  движением  из
больших испанских домов, построенных где-то в  двадцатых  годах.  Это  был
один из тех исчезающих анклавов, где  при  соответствующем  настроении  вы
можете почувствовать очарование  предвоенного  залитого  солнечным  светом
мирного Лос-Анджелеса. У Сабадо-авеню не было при въезде знака о  сквозном
движении.
     Дом, который мы разыскивали, был крупнейшим и красивейшим на улице  с
затейливыми оградами и фонтанами. Дверь отворила Джинни, ее было не узнать
с зареванным лицом, с припухлыми глазами и искаженным  ртом.  Она  тут  же
начала рыдать,  припав  к  белому  халату  Сильвестра.  Он  гладил  ее  по
вздрагивающей спине свободной рукой.
     - Где он, Вирджиния?
     - Он уехал. Мне пришлось идти к соседям,  чтобы  позвонить  вам.  Наш
телефон еще не подсоединен. - Ее слова прерывались рыданиями. - Он  сел  в
машину и уехал.
     - Давно?
     - Не знаю, я перестала замечать время. Прямо после моего звонка.
     - Значит, меньше часа, - сказал я. - Он сильно ранен?
     Она качнула головой, все еще прижимаясь к Сильвестру.
     -  Его  ранили  в  живот.  Боюсь,  что  у  него  сильное   внутреннее
кровоизлияние.
     - Когда?
     - Час или около того. Я точно не знаю. Хозяева, сдавшие дом в аренду,
не оставили часов. Я дремала, мы не спали почти всю ночь. Кто-то  позвонил
в дверь. Муж открыл. Я услышала выстрел и  побежала  вниз  и  увидела  его
сидящим на полу.
     Она посмотрела на свои ноги. Вокруг них на паркете  виднелись  ржавые
пятна, похожие на высыхающую кровь.
     - Вы видели, кто стрелял?
     - Фактически не видела, слышала, как уезжала машина. Мой муж,  -  она
повторяла эти слова, будто они могли помочь ему и ей сохранить то,  что  у
них было.
     Вмешался Сильвестр:
     - Мы не можем заставлять ее  стоять  здесь,  получается,  что  мы  ее
допрашиваем. Один из нас должен вызвать полицию.
     - Ее следовало бы вызвать прежде, чем вы выехали из клиники.
     Джинни подумала, что я ее в чем-то обвиняю.
     - Мой муж не позволил бы мне этого. Он сказал, что это будет означать
конец всему.
     Ее тяжелый взгляд метался из стороны в сторону, будто конец всему для
нее уже наступил.
     Сильвестр успокаивал ее, обнимая за плечи. Мягко и нежно он ввел ее в
комнату. Я зашел к соседям. Статный, похожий на администратора  мужчина  в
черном свитере из шерсти апака стоял на лужайке перед домом.  Он  выглядел
беспомощно и растерянно. У него было другое владение  на  Сабадо-авеню,  а
этот дом они приобрели для спокойной жизни.
     - Что вам нужно?
     - Разрешите воспользоваться вашим телефоном. Была стрельба!
     - Из-за этого поднялся шум?
     - Вы слышали выстрел?
     - Я и не подумал, что это выстрел, я принял его за выхлоп.
     - Вы видели машину?
     - Я видел отъезжающий "роллс-ройс", а может быть, "бентли". Но спустя
некоторое время.
     От него не было проку. Я попросил показать, где телефон. Через заднюю
дверь он ввел меня на кухню. Это была  одна  из  тех  кухонь  космического
века, сверкающих металлом и контрольными панелями, готовых отправиться  на
лунную орбиту. Человек показал мне телефон и ушел из кухни, чтобы избежать
новых осложнений для себя.
     Через несколько минут прибыла патрульная  машина,  а  следом  за  ней
машина капитана Перлберга, занимающегося расследованием  убийств.  Немного
спустя мы нашли "бентли" Мартеля. Она  отъехала  недалеко.  Ее  сверкающий
передок воткнулся в охранительную ограду в конце Сабадо-авеню. За  оградой
пустырь склоном спускался к  краю  обрыва,  за  которым  открывался  Тихий
океан.
     Мотор "бентли" все еще работал. Мартель уткнулся подбородком в  руль.
Мертвые глаза на желтом лице смотрели в бесконечную голубизну неба.
     Перлберг и я, мы знали друг друга  раньше.  Он  и  его  люди  сделали
быстрый обыск, попытались найти мартелевскую сотню тысяч, но  не  нашли  и
следов их ни в машине, ни в доме. Тот, кто  убил  Мартеля,  забрал  и  его
деньги.
     К этому времени Джинни стало немного лучше, и Сильвестр дал Перлбергу
разрешение ее допросить. Он и я сели в гостиной вместе с ними  и  записали
весь разговор.
     Джинни и Мартель поженились в Беверли-Хиллз  в  прошлую  субботу.  Их
зарегистрировал местный судья. В  тот  же  день  он  арендовал  этот  дом,
полностью обставленный. Она не знала, кто официальный владелец.
     Нет, она не знает, кто стрелял в  ее  мужа.  Он  дремала,  когда  это
произошло. Когда она сбежала вниз, все было кончено.
     - Но ваш муж был жив, - сказал Перлберг. - Что он сказал?
     - Ничего.
     - Но он должен был что-то сказать.
     - Только то, что я не должна никого вызывать, - сказала она. - Еще он
сказал, что рана несерьезная. Я поняла, что это не так, уже позднее.
     - Как позднее?
     - Я не знаю. Я была так расстроенна, и у нас не было часов. Я  сидела
и смотрела на него и увидела как жизнь уходит с его лица. Он не говорил со
мной. Казалось, что он подвергся глубокому унижению. Когда я  окончательно
поняла, что он плох, я пошла к соседям и позвонила доктору  Сильвестру.  -
Она кивнула в сторону сидящего рядом с ней доктора.
     - Почему вы не вызвали местного доктора?
     - Я никого здесь не знаю.
     - Почему не позвонили нам? - спросил Перлберг.
     - Я боялась. Мой муж сказал, что для него это будет концом.
     - Что он имел в виду?
     - Я не знаю, но я боялась. Когда я позвонила, он тут же уехал.
     Она закрыла лицо руками. Сильвестр убедил капитана закончить допрос и
отпустить Джинни. Люди Перлберга сделали  несколько  снимков  и  соскребли
кровь с паркета. Джинни осталась в большом гулком доме, а мы вместе с ней.
     Она сказала, что хотела бы поехать домой к матери. Сильвестр  сообщил
ей о смерти матери. Казалось, она не поняла, потому что промолчала.
     Я вызвался собрать некоторые ее вещи. Пока Сильвестр успокаивал ее  в
гостиной, я вошел в большую спальню на втором этаже.  Кровать,  являющаяся
центром всего,  была  круглой,  около  девяти  футов  в  диаметре.  Я  уже
насмотрелся на эти королевских размеров кровати, похожие на алтари  старых
Богов. Кровать была не прибрана, и мятые  простыни  говорили  о  том,  что
здесь занимались любовью.
     Чемоданы стояли на полу в шкафу под рядом пустых  вешалок.  Они  были
нераспакованными, за исключением тех, вещи  из  которых  потребовались  на
ночь: ночная рубашка Джинни, щетка для  волос,  зубная  щетка,  косметика,
бритва Мартеля, его пижама. Я  быстро  просмотрел  его  чемоданы.  Большая
часть его  одежды  была  новой  и  хорошего  качества,  некоторые  вещи  с
этикетками  магазинов  на  Бонд-стрит.  Помимо  книги   "Размышления"   на
французском, я не обнаружил ничего  личного,  и  даже  на  этой  книге  на
титульном листе не стояло фамилии.
     Позднее, когда проезжали через бесконечные  пригороды  Монтевисты,  я
спросил  Джинни,  знала  ли  она,  кем  был  ее  муж.  Сильвестр  дал   ей
успокаивающего, и она сидела между нами, положив голову на  его  вытянутую
руку. Потрясение от смерти Мартеля привело к тому, что она как бы впала  в
детство. Ее голос звучал полусонно:
     - Он - Фрэнсис Мартель из Парижа, вы это знаете.
     - Я думал, я знаю, Джинни. Но сегодня  всплыло  другое  имя  -  Фелиц
Сервантес.
     - Я никогда не слышала об этом человеке.
     - Вы встречали его, или он встречал  вас  на  встрече  членов  кружка
французского языка в доме профессора Таппинджера.
     - Когда? Я бывала на дюжине таких встреч.
     - Эта происходила семь лет назад в сентябре. Фрэнсис Мартель выступал
там под именем Сервантес. Миссис Таппинджер узнала его фотографию.
     - Могу я ее посмотреть?
     Я перебрался в ряд с медленным движением и  достал  фото  из  кармана
пиджака. Она взяла карточку. Затем какое-то время  молчала.  Мы  оттеснили
полуденное  движение  на  трассе  к  левой  стороне.  Водители   осуждающе
посматривали: мы мешали движению.
     - Это действительно Фрэнсис стоит у стены?
     - Я почти уверен, что он. Вы его знали в те дни?
     - Нет, а могла ли?
     - Он вас знал. Он сказал своей домохозяйке, что он собирается однажды
разбогатеть, вернуться и жениться на вас.
     - Но это смешно.
     - Не очень. Так это и произошло!
     Сильвестр, молчавший всю дорогу, прорычал что-то на меня, вроде того,
чтобы я заткнулся.
     Джинни в задумчивости свесила голову над снимком.
     - Если это Фрэнсис, что он делает с Кетчелами?
     - Вы их знаете?
     - Однажды встретила.
     - Когда?
     - В сентябре, семь лет назад. Мой отец взял меня на обед с ними.  Это
было как раз перед его смертью.
     Сильвестр рычал на меня:
     - Хватит этого, Арчер. Сейчас не время, чтобы  рыться  во  взрывчатом
материале.
     - К сожалению, я имею только это время. - Я обратился к девушке: - Вы
не возражаете продолжать беседовать со мной об этом?
     - Нет, если  это  поможет.  -  Она  ухитрилась  выдавить  болезненную
улыбку.
     - О'кей. Что-нибудь произошло во время этого обеда с Кетчелами?
     - Ничего особенного.  Мы  что-то  ели  во  дворике  его  коттеджа.  Я
пыталась заговорить с миссис Кетчел. Она местная девушка, как она сказала,
но это было единственно общее между нами. Она сразу же возненавидела меня.
     - Почему?
     - Потому что я понравилась мистеру Кетчелу. Он хотел  что-то  сделать
для меня, помочь с образованием и тому подобное.
     Ее голос звучал безжизненно.
     - Ваш отец знал об этом?
     - Да,  это  и  было  целью  обеда.  Рой  был  очень  наивен,  пытаясь
использовать кого-то. Он  думал,  что  может  использовать  людей,  и  они
помогут ему, а самому нечем было платить.
     - Использовать для чего? - спросил я.
     - Рой был должен Кетчелу деньги. Рой был хороший человек, но  к  тому
времени он должен был всем. Я не могла ему  помочь.  Ничего  не  вышло  бы
хорошего, если бы был принят  план  Кетчела.  Мистер  Кетчел  относится  к
разряду людей, которые берут все и ничего не дают. Я сказала об этом Рою.
     - А что это был за план?
     - Все было очень неопределенно. Но мистер  Кетчел  предложил  послать
меня в школу в Европу.
     - И ваш отец пошел на это?
     - Не совсем. Он просто хотел, чтобы я подмаслила немного Кетчела.  Но
мистер Кетчел хотел иметь все. Люди хотят все получить, когда они бояться,
что умирают.
     Девушка меня удивила. Я напомнил себе, что она не девочка, а  женщина
с коротким и трагическим замужеством, ставшим  уже  прошлым.  У  нее  было
долгое и тоже трагическое детство. Ее голос заметно изменился,  будто  она
перешла из поры юности в средний взраст. Это, когда она стала  звать  отца
Роем.
     - Вы часто встречались с Кетчпелом?
     - Я разговаривала с ним только раз. Он заметил меня в клубе.
     - Вы сказали, что обед с ним состоялся незадолго до  того,  как  умер
ваш отец, на той же неделе?
     - В тот же самый день, - сказала она. - Это был последний день, когда
я видела Роя живым. Мать послала меня тогда поискать его в ту ночь.
     - Где?
     - Внизу не побережье и в клубе. Питер Джемисон был  чать  времени  со
мной. Он пошел в коттедж к Кетчелам, я не хотела, но их там  не  было.  Во
всяком случае, на стук они не отвечали.
     - Вы не думаете, что Кетчел и ваш отец поссорились из-за вас?
     - Я не знаю. Возможно, - она продолжала тем же безжизненным  голосом.
- Мне так хотелось, чтобы я родилась без носа или с одним глазом.
     Мне не требовалось спрашивать Джинни, что она имела в  виду.  Я  знал
много девушек, к которым настойчиво приставали мужчины.
     - Вы не подозреваете, Джинни, что Кетчел убил вашего отца?
     - Я не знаю. Мама так думала.
     Сильвестр застонал:
     - Я не вижу смысла копаться в прошлом.
     - Дело в том, что это связано с нынешней  ситуацией,  доктор.  Вы  не
хотите видеть связь, потому что сами являетесь частью  той  цепи,  которая
связывает причину и следствие.
     - Мы должны снова заниматься всем этим?
     -  Пожалуйста,  -  Джинни  скривила  лицо  и  замотала   головой.   -
Пожалуйста, не препирайтесь из-за меня.  Все  почему-то  всегда  ссорились
из-за меня.
     Мы  оба  выразили  сожаление.  Немного  спустя  она   спросила   меня
потеплевшим голосом:
     - Вы тоже подозреваете, что мистер Кетчел убил моего мужа?
     - Он - главный подозреваемый. Я не считаю, что он сделал  это  лично.
Похоже, что он использовал для этого наемного убийцу.
     - Но почему?
     - Я не могу углубляться во все обстоятельства. Семь лет назад ваш муж
покинул Монтевисту вместе с Кетчелом. Очевидно, Кетчел послал его в  школу
во Франции.
     - Взамен меня?
     - Едва ли. Но я уверен, что Кетчел имел свои виды на Фрэнсиса.
     Она оскорбилась.
     - Фрэнсис не такой человек.
     - Я не имею в виду секс. Я думаю, он использовал вашего мужа в  сфере
бизнеса.
     - Какого бизнеса?
     - Он крупный заправила игорного бизнеса. Фрэнсис никогда  не  говорил
об этом?
     - Нет, никогда.
     - И не упоминал о Лео Спилмене? Это настоящее имя Кетчела.
     - Нет.
     - О чем вы и Фрэнсис всегда говорили?
     - О поэзии,  философии  большей  частью.  Я  узнавала  так  много  от
Фрэнсиса.
     - Ни о чем реальном?
     Она ответила мученическим голосом:
     - Почему все реальное всегда так ужасно и безобразно?
     Она ощущала боль теперь, думал я, жестокую боль. Она  возвращалась  в
Монтевисту вдовой после трехдневного замужества.
     Следовало сойти с трассы. Я видел вдали огни Монтевисты: деревья  как
зеленый лес столпились на горизонте. Боковая дорога вытянулась  стрелой  в
сторону моря.
     Мои мысли вертелись вокруг Фрэнсиса Мартеля. Он вел свой "бентли"  по
этой дороге пару месяцев назад, по дороге своих семилетних  мечтаний.  Вся
энергия, породившая мечты и претворившая их в реальность в короткое время,
куда-то ушла. Даже Джинни, сидевшая рядом со мной, стала похожей на  вялую
куклу, будто часть ее умерла вместе с мечтателем. Она не сказала ни слова,
пока мы не подъехали к дому ее матери.

     Парадная дверь была закрыта. Джинни отвернулась от нее с  недовольным
видом:
     - Сегодня у нее день бриджа. Я должна была бы помнить. - Она поискала
ключ в сумочке и отперла дверь. - Вы не могли бы  поднести  мои  чемоданы?
Мне что-то не по себе.
     - У вас для этого есть причина, - сказал Сильвестр.
     - По правде говоря, я рада, что мамы нет. Что я могу ей сказать?
     Сильвестр и я переглянулись. Я вытащил чемоданы из багажника  и  внес
их в прихожую. Джинни крикнула из гостиной:
     - Что случилось с телефоном?
     - Вчера здесь произошло несчастье, - ответил я.
     Она повернулась к нам:
     - Несчастье?
     Сильвестр подошел к ней и положил ей руки на плечи.
     - Мне трудно говорить, но я должен сказать тебе,  Джинни.  Твою  мать
застрелили прошлой ночью.
     Она выскользнула из его рук и упала на пол. Лицо стало серым, а глаза
потемнели, но она не потеряла сознания. Она села, прислонившись к стене.
     - Мариэтта умерла?
     - Да, Джинни.
     Я присел на корточки возле нее.
     - Вы можете кого-то подозревать в убийстве?
     Она так энергично замотала головой, что ее волосы покрыли лицо.
     - Ваша мать вчера была очень расстроенна. Вы или  Мартель  что-нибудь
ей говорили?
     - Мы попрощались с ней, но она очень не хотела, чтобы я уезжала.  Она
сказала, что попытается достать денег.
     - Что она имела в виду?
     - Что я вышла замуж за Фрэнсиса ради денег, я думаю. Она не поняла.
     - Оставьте ее сейчас, Арчер. Я говорю как друг и как доктор, - сказал
Сильвестр.
     - Она сказала мне перед тем, как умереть, что любовник застрелил  ее.
Кто мог быть этим любовником? - все же я не удержался от этого вопроса.
     - Может быть, Фрэнсис. Но он был все  время  со  мной.  -  Ее  голова
откинулась на стену с глухим стуком. - О Боже, я не знаю, что она имела  в
виду.
     - Отстаньте от нее, - решительно настаивал Сильвестр. - Я говорю  как
друг и как доктор.
     Он был прав. Я чувствовал себя истязающим демоном,  сидя  задавая  ей
бесконечные вопросы. Я встал и помог Джинни лечь на кушетку.
     - Ей нужна защита. Вы побудете с ней, доктор?
     - Не могу.  У  меня  дюжина  пациентов,  столпившихся  в  приемной  в
ожидании меня. - Он посмотрел на наручные часы. - Побудьте  вы  с  ней.  Я
вызову такси.
     - У меня тоже есть дела в городе. - Я обернулся к Джинни. -  Вы  были
не бы против, если бы Питер побыл с вами?
     - Конечно, - ответила она, склонив голову, - если только я не  должна
ни с кем разговаривать.
     Я застал Питера дома и объяснил обстановку. Он сказал, что знает, как
пользоваться оружием - стрельба по  тарелочкам  его  любимое  занятие.  Он
будет рад обеспечить охрану.
     Он зарядил ружье и принес его, вид у него был воинственный.  Известие
о гибели Мартеля, казалось, приподняло его настроение.
     Джинни встретила его спокойно в гостиной:
     - Ты хорошо сделал, Питер, что приехал, но только мы не  будем  ни  о
чем говорить. Согласен?
     - Хорошо, Джинни, и я сочувствую тебе.
     Они пожали руки, как брат и сестра. Но  я  видел,  что  он  буквально
пожирает ее глазами. Мне пришло в голову, что для Питера это  дело  только
что завершилось. Я ушел до того, как он сам это понял.

                                    24

     Я ехал медленно по объездной дороге, которая  была  кратчайшим  путем
между Монтевистой и городом. Сильвестр  продолжал  оглядываться  назад  на
долину, где мы оставили Джинни. Крыши домов, утопающие в зелени,  казались
обломками мусора среди зеленого буйства.
     Я сказал:
     - Не поместить ли ее в больницу или, может быть,  пригласить  опытную
сиделку понаблюдать за ней?
     - Я подумаю, закончу прием в клинике и еще раз посмотрю ее.
     - Вы думаете, с ней все будет в порядке?
     Сильвестр помедлил с ответом.
     - Джинни - выносливая девушка. Конечно, ей не  повезло,  она  приняла
неправильное решение. Она должна была бы выйти  замуж  за  Питера,  как  и
собиралась. С ним она была бы в безопасности, по крайней мере. Может быть,
она теперь примет правильное решение.
     - Может быть. Вы, кажется, любите эту девушку?
     - Так, на сколько я могу себе это позволить.
     - А что это значит, доктор?
     - Только то, что я сказал.  Я  знаю  ее  с  детства,  это  прекрасный
ребенок, и она мне верит. Вы все говорите  так,  будто  обвиняете  меня  в
чем-то.
     - Я так не думаю.
     - Тогда прислушайтесь к себе, и поймете, о чем я говорю.
     - Может быть,  вы  и  правы.  -  Мне  хотелось,  чтобы  он  продолжал
разговор. Минуту спустя я сказал: - Вы знали Роя  Фэблона.  Был  он  таким
человеком, который мог бы использовать свою дочь, чтобы оплатить карточные
долги?
     - Почему вы спрашиваете меня?
     - Джинни думает, что был.
     - У меня не сложилось такого впечатления из разговора. В самом худшем
случае Рой мог использовать ее или попытаться использовать, чтобы  сделать
Спилмена более податливым. Вы не можете понять, каким отчаянным становится
человек, когда горилла, подобная  Спилмену,  держит  вас  за...  -  он  не
договорил конец фразы. - Я это знаю.
     - То, что вы говорите, утверждает меня в мнении,  что  Фэблон  -  тот
человек, который попытался  бы  использовать  свою  дочь,  чтобы  оплатить
карточные долги. Тем не менее он этого не сделал. У него  не  было  шанса.
Скажу больше - он сделал предложение Спилмену и затем отменил  его.  Такой
мафиози, как Спилмен, мог вполне его убить.
     - Могло случиться и это, но и другое, - сказал  Сильвестр.  -  Лучше,
если вы узнаете предысторию. Поставьте Роя в такую моральную  ситуацию,  и
он сможет пойти на самоубийство. Что и произошло.  Я  перепроверил  все  с
доктором  Уилсом  сегодня  утром.  Он  заместитель  следователя,   который
производил вскрытие Роя. Есть подтверждение химического характера, что Рой
утонул.
     - Или его утопили.
     - Да, есть случаи убийства путем утопления, - сказал Сильвестр. -  Но
я никогда не слышал, чтобы такое убийство совершил больной человек ночью в
море.
     - Спилмен мог нанять убийц.
     - У него не было причин убивать Роя.
     - Мы только что говорили об одной из таких причин. Одна из  очевидных
была та, что долг Фэблона был тридцать тысяч долларов. Спилмен не из  тех,
кто прощает долги. Вы сами свидетель.
     Сильвестр нервно заерзал на сиденье.
     - Мариэтта в самом деле засунула пчелу в вашу шляпу.  Она  помешалась
на деле Спилмена.
     - Она недавно говорила с вами о нем?
     - Вчера во время ланча, после встречи с вами.
     -  Но  вы  восприняли  ее  рассказ  серьезно,  иначе  не   стали   бы
перепроверять сегодня медэкспертизу смерти Роя Фэблона с доктором Уилсом.
     - Поговорите с Уилсом сами. Он скажет вам то же самое.
     Мы подъехали к нижней точке перевала. На покатом поле слева  от  меня
старый жеребец одиноко бродил по залитой солнцем земле, будто единственное
существо, оставшееся в живых.
     Я подправил зеркало, и  мы  покатили  вниз  по  склону.  Город  внизу
напоминал мозаику, собранную нетерпеливым ребенком. Он выглядел запутанным
и примитивным. За ним лежало  голубое  и  все  время  меняющееся  таинство
океана.
     Я  высадил  Сильвестра  перед  его  клиникой  и   пересек   улицу   к
Благотворительному госпиталю. Кабинет и лаборатория помощника  следователя
были на первом этаже рядом с госпитальным моргом.
     Доктор Уилс оказался маленьким худым  человеком  с  видом  преданного
науке ученого, что еще подчеркивалось его очками в стальной оправе. Он вел
себя так, будто его руки, его пальцы, даже глаза и  рот  были  техническим
инструментарием, полезным, но безжизненным. Настоящий же доктор  Уилс  был
спрятан в его черепе, и он направлял все наружные действия доктора.
     Он даже глазом не моргнул, когда я сказал ему, что произошло еще одно
убийство.
     - Этого становится слишком много, - все, что он сказал.
     - Вы производили вскрытие миссис Фэблон?
     Он показал рукой на дверь, ведущую внутрь.
     - Пока еще не завершил. Едва  ли  в  этом  есть  необходимость.  Пуля
задела аорту, большая кровопотеря и конец.
     - А какая пуля?
     - Похоже, тридцать  восьмого  калибра.  Она  в  хорошем  состоянии  и
годится для сравнения, если мы когда-нибудь найдем пистолет.
     - Можно посмотреть?
     - Я отдал ее инспектору Олсену.
     - Скажите ему, что ее надо бы сопоставить с той, что убила Мартеля.
     Уилс с сомнением посмотрел на меня:
     - Почему вы не скажете ему сами?
     - Ему понравится больше, если вы ему скажете. Я так же думаю, что  он
должен вновь вернуться к расследованию смерти Фэблона.
     - Здесь я с вами не согласен, - сухо сказал Уилс. - Убийство или  два
в настоящем времени не меняет вопроса о самоубийстве в прошлом.
     - Вы уверены, что это было самоубийство?
     - Совершенно. Я еще раз просмотрел свои  записи  сегодня  утром.  Нет
сомнения в том, что Фэблон совершил  самоубийство,  утопившись  в  океане.
Внешние увечья наступили уже после смерти. В любом случае их недостаточно,
чтобы причинить смерть.
     - Мне кажется, он был избит.
     - В воде тела подвергаются деформации, но нет сомнения, что произошло
самоубийство. В добавление к физическим уликам, он заявлял о  самоубийстве
жене и дочере.
     - Да, мне сказали об этом.
     Мысли,  возникшие  после  разговора  с  Сильвестром  и  Джинни   меня
угнетали. Настоящее не может изменить прошлого, как сказал  Уилс,  но  оно
дает возможность осознать его тайны и их последствия.
     Уилс неправильно расценил мое молчание.
     - Если вы сомневаетесь в  моих  словах,  вы  можете  познакомиться  с
документами.
     - Я не сомневаюсь, что вы дали мне верные сведения, доктор.  Кто  еще
слышал заявление Фэблона о самоубийстве?
     - Жена Фэблона. Разве этого недостаточно? Вы не  можете  опровергнуть
ее слов. Нельзя же все человеческое подвергать сомнению!
     В моем мозгу все еще вертелась  мысль  о  бесплодности  наших  ночных
бесед с Мариэттой.
     - Я слышал, что перед допросом Мариэтта считала, что ее мужа убили, -
сказал я.
     - Возможно, так она и думала. Данные физических исследований  убедили
ее в обратном. При расследовании она  определенно  убедилась,  что  Фэблон
совершил самоубийство.
     - А что это за данные физических исследований?
     - Химическое содержание крови, взятой  из  сердца.  Оно  окончательно
подтверждает, что Фэблон утонул.
     - Его могли сбить с ног и утопить в ванне. Так бывало.
     - Не в этом случае, - доктор Уилс говорил гладко и быстро, как хорошо
запрограммированный компьютер. - Содержание  хлорида  в  крови  из  левого
желудочка было на двадцать пять процентов выше нормы. Содержание  магнезии
резко возросло по сравнению  с  правым  желудочком.  Эти  два  показателя,
сопоставленные вместе, доказывают, что Фэблон утонул в океанской воде.
     - И нет никаких сомнений, что это было тело Фэблона?
     - Абсолютно никаких. Его жена опознала его в моем присутствии.
     Уилс поправил очки и посмотрел  сквозь  них  на  меня,  будто  ставил
диагноз - не одержим ли я манией?
     - Откровенно говоря, я  думаю,  что  вы  совершаете  ошибку,  пытаясь
связать то, что произошло с Фэблоном, со смертью Мариэтты. - Он показал на
помещение, в котором лежала Мариэтта в своем замороженном ящике.
     Возможно, мне следовало остаться и поспорить с Уилсом. Он был честным
человеком. Но само место и холод действовали на меня удручающе.  Цементные
стены и высокие узкие окна напоминали мне камеру старинной тюрьмы.
     Я ушел. Прежде чем покинуть госпиталь, я из телефонной будки позвонил
профессору Аллану Бошу в Государственный колледж в Лос-Анджелесе. Он был в
своем кабинете и ответил немедленно.
     - Это Лу Арчер. Вы не знаете меня.
     Он прервал:
     - Наоборот, мистер Арчер, я слышал много о вас в  течение  последнего
часа.
     - Тогда вы слышали обо мне от профессора Таппинджера.
     - Он только что уехал. Я сообщил ему все, что мог, о Педро Доминго.
     - Педро Доминго?
     - Это имя Сервантеса, когда он был нашим студентом. Полагаю, что  это
и есть его настоящее имя, и я знаю, что он  уроженец  Панамы.  Это  важные
сведения, не так ли?
     - Есть и другие. Если бы я мог поговорить с вами лично...
     Его моложавый голос прервался на мгновение.
     - Я очень занят  в  настоящее  время.  Визит  профессора  Таппинджера
нисколько не облегчил мою работу. Почему бы вам не узнать все  у  него,  а
если у вас остануться  какие-то  вопросы,  вы  можете  связаться  со  мной
позднее.
     - Я так и сделаю. Но есть кое-что, что вам  нужно  знать,  профессор.
Ваш бывший студент был убит в Бретвуде сегодня в полдень.
     - Педро убит?
     - Его застрелили. Что означает,  что  выяснение  его  личности  нечто
большее,  чем  академический  вопрос.  Вы  лучше  свяжитесь  с   капитаном
Перлбергом из отдела смертельных случаев.
     - Пожалуй, придется так и сделать, - произнес он медленно  и  повесил
трубку.
     Я сверился со своим автоответчиком в Голливуде. Ральф Кристман звонил
из Вашингтона и оставил послание. Оператор прочитал мне его по линии:
     -  Полковник  Плимсон  опознал  усатого  официанта   на   фото.   Это
южноамериканский или латиноамериканский дипломат по имени  Доминго.  Может
быть, опросить посольства?
     Я велел оператору немедленно связаться с Кристманом и  попросить  его
узнать все, что можно, о Доминго в посольствах, особенно в Панамском.
     Прошлое и настоящее воссоединяются. Я поддался приступу клаустрофобии
в телефонной будке, будто я попал между двух падающих стен.

                                    25

     В телефонной книге фамилии Секджар, девичьего имени Китти, не было. Я
зашел в общественную  библиотеку  и  посмотрел  в  городском  справочнике.
Миссис Мария Секджар,  работница  больницы,  значилась  по  адресу:  улица
Джунипер,  дом  137.  Я  нашел  бедную  маленькую  улочку,  примыкающую  к
железнодорожному депо. Первым, кого я  встретил  на  улице  Джунипер,  был
молодой полицейский Вард  Расмуссен,  шедший  по  направлению  ко  мне  по
грязной дорожке, служившей тротуаром.
     Я вышел из машины и  поприветствовал  его.  Мне  показалось,  что  он
немного разочаровался, увидев меня. Вы иногда чувствуете  нечто  подобное,
когда выходите на охоту с собакой на уток и другой человек пересекает  вам
дорожку.
     - Я беседовал с матерью Китти, - сказал он. - Я пошел в местную школу
и откопал ее наставника, который помнит ее.
     - Визит был успешным?
     - Не сказал бы. - Но вид у него был довольный. -  С  матерью  не  все
прошло гладко. Может быть, она скажет больше вам. Она думает, что ее  дочь
в большой опасности. Она с ранних лет попадала в разные истории.
     - Истории с мальчиками?
     - А какие же еще?
     Я переменил тему.
     - Вы добрались до банка, Вард?
     - Да, сэр. Там мне повезло. -  Он  достал  свою  записную  книжку  из
кармана и полистал листки. - Миссис Фэблон получала  регулярные  суммы  из
панамского банка "Новая Гранада". Они пересылали ей деньги каждый месяц до
февраля этого года.
     - И сколько в месяц?
     - Тысячу. Так продолжалось шесть или семь  лет.  В  общей  сумме  это
составило около восьмидесяти тысяч.
     - Есть ли какие-нибудь указания на источник?
     - Нет, если верить  местным  сведениям,  они  приходили  с  цифрового
счета, очевидно, весь перевод осуществлялся без прикосновения человеческой
руки.
     - А в феврале все прекратилось.
     - Верно. К какому выводу вы приходите, мистер Арчер?
     - Я не хотел бы делать преждевременных заключений.
     - Нет, конечно нет. Но это могут быть  деньги  преступного  мира.  Вы
помните, эта мысль пришла вам в голову после завтрака сегодня утром.
     - Я совершенно в этом уверен. Но будет чертовски трудно это доказать.
     - Я знаю. Я беседовал с ответственным за валютные  операции  в  банке
"Националь". Панамские банки такие же, как швейцарские. Они не имеют права
раскрывать источник своих вложений, что делает  их  удобными  для  рэкета.
Что, по вашему мнению, нам дальше делать?
     Мне нетерпелось поговорить с миссис Секджар и я сказал:
     - Попробуйте изменить закон. Хотите подождать меня в моей машине?
     Он сел в  машину.  Я  подошел  к  дому  Секджаров  пешком.  Это  была
небольшая деревянная постройка, которая выглядела  так,  будто  проходящие
поезда стряхнули с нее большую часть покраски.
     Я  постучал  в  рыжую  досщатую  дверь.  Вышла  женщина  с   черными,
подкрашенными волосами. Она была большой и грузной, около пятидесяти  лет,
хотя подкрашенные волосы делали ее старше. Приятная на вид,  но  не  такая
красивая, как  ее  дочь.  В  лучах  полуденного  солнца  ее  голова  из-за
самодельной покраски отливала всеми цветами радуги.
     - Что вам нужно?
     - Мне необходимо поговорить с вами.
     - Снова о Китти?
     - Да.
     - Я ничего о ней не знаю. Это я сказала и другому и это говорю вам. Я
много работала всю свою жизнь, и я  могу  держать  голову  высоко  в  этом
городе. - Она задрала подбородок. - Мне было  нелегко,  а  Китти  не  была
помощницей. Она давно не имеет ничего общего со мной.
     - Она ваша дочь, не так ли?
     - Да, полагаю, что так. - Она говорили резким голосом. - Она не  вела
себя как дочь. И я не отвечаю за ее поступки. Я, бывало,  избивала  ее  до
крови, но ничего не помогало. Она была  всегда  необузданной,  насмехалась
над учением нашего Господа. - Она возвела очи к небу. Ее собственные глаза
были тоже непокорные.
     - Могу я войти в дом, миссис Секджар? Меня  зовут  Арчер,  я  частный
детектив. - Ее лицо оставалось каменным, и я быстро продолжил:  -  У  меня
нет ничего против вашей дочери,  но  я  разыскиваю  ее.  Она  может  знать
кое-что относительно убийства.
     - Убийства? - Миссис Секджар испугалась. -  Тот,  другой,  ничего  не
говорил об убийстве.  Это  приличный  дом,  мистер,  -  произнесла  она  с
достоинством бедного человека. - Это первый случай после того,  как  Китти
ушла из дому, что полицейский пришел ко мне. - Она быстро оглядела  улицу,
будто ее соседи подсматривали за нами. - Думаю, вам лучше войти.
     Она отворила дверь. Комнатка была мала и бедно обставлена: кровать  и
два стула, вылинявший тряпичный ковер, телевизор, настроенный  на  дневной
сериал, где, как я уловил, говорилось, что дела в мире идут совсем плохо.
     Миссис Секджар выключила его. На телевизоре  лежала  большая  Библия.
Дешевые расклеенные картинки на стенах были все религиозного свойства.
     Я присел на кушетку. Мне показалось, от нее слегка попахивало запахом
Китти. Слабо, но явственно чувствовался запах ее духов.  Странно.  В  этом
доме? Это был уже не аромат святости.
     - Китти была здесь вчера, правда?
     Миссис Секджар кивнула.
     - Она перелезла через забор со стороны путей. У меня не хватило  духу
ее прогнать. Она казалась очень напуганной.
     - Она что-нибудь вам рассказала?
     - Это ее дела, и касаются ее. Мужчины, с которыми она имеет  дело,  -
гнилье и хулиганы. - Она сделала вид, что плюнула. - Давайте, об  этом  мы
не будем говорить.
     - Наоборот. Мне кажется, что нам необходимо кое-что прояснить, миссис
Секджар. О чем Китти говорила с вами прошлым вечером?
     - Не много говорила. Она плакала. Я думала, моя дочь пришла ко мне на
какое-то время. Она  осталась  на  ночь.  Но  утром  она  стала  такая  же
непокорная, как всегда.
     - Ну, не настолько же?
     - Может быть, и так. Она была очень послушной девочкой, пока отец был
с нами. Но  Секджар  заболел  и  провел  последние  два  года  в  Окружной
больнице. После этого Китти  словно  подменили.  Она  стала  упрямой,  как
гвоздь. Она обвиняла меня и других в том, что  поместили  его  в  Окружную
больницу нарочно. Будто у меня был выбор.
     Когда ей было шестнадцать,  она  отрастила  длинные  ногти,  а  я  их
обрезала. В отместку она пыталась выцарапать мне глаза. Если бы я не  была
сильнее, она бы сделала меня слепой. После этого с ней не  стало  никакого
сладу. Она сбесилась из-за мальчишек. Я пыталась приструнить ее.  Я  знаю,
что значит путаться без разбору с мальчишками. И чтобы насолить  мне,  она
вышла замуж за первого мужчину,  который  сделал  ей  предложение.  -  Она
помолчала с сердитым видом. - Тот, кто умер, это не Гарри Гендрикс?
     - Нет, но он сильно избит.
     - Да, об этом я слышала в больнице. Я помогаю там сиделке, -  заявила
она с какой-то гордостью. - Кого убили?
     - Женщину, по имени Мариэтта Фэблон,  и  мужчину,  по  имени  Фрэнсис
Мартель.
     - Я ни об одном из них не слышала.
     Я показал ей карточку Мартеля с Китти и  Лео  Спилменом  на  переднем
плане.
     Она взорвалась:
     - Это он! Это тот человек, который увел ее от законного мужа.  -  Она
тыкала пальцем в голову Спилмена. - Я готова  убить  его  за  то,  что  он
сделал с моей дочерью. Он забрал ее и вывалял в грязи. А здесь  она  сидит
со скрещенными ногами, улыбаясь, как кошка.
     - Вы знаете Лео Спилмена?
     - Это не его имя.
     - Кетчел?
     - Да. Она привела его к нам в дом. Это было лет шесть или семь назад.
Она сказала, что он хочет сделать что-нибудь для  меня.  Этот  тип  всегда
хочет сделать что-нибудь для  тебя,  но  не  успеешь  оглянуться,  как  он
завладел тобой. Так он завладел Китти. Он сказал, что у  него  квартира  в
Лос-Анджелесе, и я могу там жить, и уйти из больницы, и больше никогда  не
работать. Я ответила ему, что предпочту  честно  зарабатывать  себе  кусок
хлеба, чем пользоваться его деньгами.  Они  уехали.  Я  не  видела  ее  до
прошлой ночи.
     - Вы знаете, где они живут?
     -  Они  обычно  жили  в   Лас-Вегасе.   Китти   прислала   мне   пару
Рождественских поздравлений оттуда. Я не знаю,  где  они  сейчас.  Она  не
писала мне давно. И когда прошлой ночью я спросила ее, где они живут,  она
не сказала.
     - Вы, таким образом, не знаете, как найти ее?
     - Нет, сэр. Если бы и  знала,  то  не  сказала  бы.  Я  не  собираюсь
помогать вам засадить мою дочь за решетку.
     - А я не собираюсь арестовывать вашу дочь.  Я  только  хочу  получить
кое-какую информацию.
     -  Не  делайте  из  меня  дурочку,  мистер.  Их   разыскивают   из-за
подоходного налога, не так ли?
     - Кто вам сказал?
     - Человек от правительства сказал.  Он  сидел  там,  где  вы  сидите,
последние две недели. Он сказал, что я окажу  услугу  своей  дочери,  если
помогу им разыскать их, что моя дочь и даже я можем получить свою долю  от
этих денег, потому что они не законные муж и жена.
     Я сказала, что это деньги Иуды. Я сказала, что была хорошей  матерью,
если бы размазала позор своей дочери по всем газетам. Он сказал, что  дать
их адрес - это мой долг как гражданки. Я ответила, что долг и  есть  долг,
долгом и останется.
     - Вы говорили с Китти об этом?
     - Пыталась даже утром, когда она уходила. Мы никогда не могли ладить.
Но это еще не  повод  выдавать  ее  правительству.  Я  сказала  это  тому,
другому, и говорю вам. Вы можете вернуться и сказать правительству, что  я
не знаю, где она, и не сказала бы, если бы знала.
     Она кончила говорить  и  прерывисто  задышала.  Поезд  просвистел  со
стороны  Лос-Анджелеса.  Это  был  длинный  грузовой  состав,  двигающийся
медленно. Чем-то он напомнил мне наше правительство.
     Прежде чем кончили стучать тарелки на кухне, я распрощался  с  миссис
Секджар и ушел. Я высадил Варда у дома его отца, который  был  не  намного
лучше, чем дом миссис Секджар, и посоветовал ему поспать. Затем отправился
в аэропорт и купил себе билет до Лас-Вегаса.

                                    26

     Был все еще день со сверкающим над море ярким солнцем, когда  самолет
взял курс на Лас-Вегас. Мы уходили от солнца  и  внезапно  приземлились  в
пурпурных сумерках.
     Я взял такси до улицы Фремонт. Фейерверк неоновых огней  на  рекламах
делал редкие звезды на небе бледными и невзрачными.  Клуб  "Скорпион"  был
одним из крупнейших казино на  улице.  Двухэтажное  здание  с  трехэтажной
рекламой, на которой скорпион вилял своим хвостом.
     Люди у игровых автоматов,  казалось,  также  приводились  в  действие
механизмами. Они левой рукой заталкивали  в  автоматы  свои  четвертаки  и
доллары и правой дергали за рычаг, как на конвейере, где штампуют  монеты.
Там стояли мальчишки с непромытыми глазами, такие юные, что еще ни разу  в
жизни не брившиеся, и женщины с перчаткой на правой руке, которой  дергают
за рычаг, некоторые из них такие старые, что  облокачивались  на  автомат,
чтобы удержаться в вертикальном  положении.  Денежная  фабрика  -  тяжелое
место для работы.
     Я пробирался через толпу ранних посетителей, мимо игроков в блекджек,
столов с рулетками и увидел человека, наблюдающего за столами, где  играли
в крап, в задней части  большого  зала.  Это  был  остроглазый  человек  в
строгом костюме. Я сказал, что хотел бы видеть хозяина.
     - Я - хозяин.
     - Не дурачь меня.
     Его взгляд устремился на потолок.
     - Если вы хотите видеть мистера Дэвиса,  у  вас  должна  быть  важная
причина. Какая у вас причина?
     - Я скажу только ему.
     - Скажите мне.
     - Мистеру Дэвису это может не понравиться.
     Он остановил взгляд на моем лице. Я видел, что не понравился ему.
     - Если вы хотите видеть мистера Дэвиса, вы должны сказать мне, какого
рода у вам к нему дело.
     Я назвал ему свое имя и чем занимаюсь и подчеркнул то обстоятельство,
что я расследую два убийства.
     Выражение его лица не изменилось.
     - Вы думаете мистер Дэвис поможет вам?
     - Я хотел бы задать ему несколько вопросов и кое-что прояснить.
     - Подождите здесь.
     Он исчез за занавеской. Я слышал его шаги по лестнице. Я стоял  около
зеленого стола и смотрел на бросавшую  кости  девушку  в  платье  с  голой
спиной. Это была производственная часть денежной  фабрики,  где  вы  могли
подержать кости в руках и почувствовать учащенное биение пульса.
     - Я становлюсь азартной, - сказала девушка.
     Она был хорошенькой, с приятным голосом и напоминала  мне  Джинни.  У
мужчины, стоявшего около нее и  снабжавшего  ее  деньгами,  лицо  скрывали
густые бакенбарды. Он был  одет  хлыщевато,  включая  ботинки  на  высоких
каблуках. Когда девушка выигрывала, он гладил ее по спине.
     Человек вернулся и ткнул большим пальцем из-за  занавески  в  сторону
кабинета. Я последовал за ним. Второй человек обогнал меня и открыл дверь.
Он был таким мощным, почти квадратным. Его голова казалась чем-то ненужным
на его мощной шее и плечах.
     - Вы можете войти, - сказал он и прошел за мной.
     Мистер Дэвис сидел в конце лестницы. Это был  улыбающийся  человек  с
располагающим лицом и массой седых волос. Он был одет  в  серый  костюм  с
накладными карманами и плечами со складками. Но даже особый покрой пиджака
не мог смягчить или скрыть его огромный живот.
     - Мистер Арчер?
     - Мистер Дэвис?
     Он не подал мне руки, меня это устраивало. Я  не  люблю  обмениваться
рукопожатиями с людьми, которые носят кольца с камнями.
     - Чем могу быть вам полезен, мистер Арчер?
     - Уделите мне несколько минут. Может быть, мы сможем сделать  кое-что
друг для друга.
     Он подозрительно осмотрел мой простой  калифорнийский  костюм  и  мои
ботинки, нуждавшиеся в чистке.
     - В этом я сомневаюсь. Вы внизу упомянули  об  убийстве.  Кто-нибудь,
кого я знаю?
     - Думаю, знаете. Фрэнсис Мартель.
     Он никак не прореагировал  на  имя.  Я  показал  ему  снимок.  Снимок
произвел впечатление. Он выхватил его из моих рук, втащил меняв кабинет  и
закрылдверь.
     - Где вы его достали?
     - В Монтевисте.
     - Лео был там?
     - Не недавно. Это не новая фотография.
     Он поднес ее к столу, чтобы лучше рассмотреть при свете.
     - Прежде всего видно, что это давнишнее фото. Лео таким  молодым  уже
не будет никогда. Так же и Китти, - он говорил так, что казалось, был  рад
этому обстоятельству, будто он сам от этого становился  моложе.  -  А  кто
этот, с подносом?
     - Я надеялся, что вы можете мне сказать.
     Он поднял глаза на меня и спросил:
     - Это не может быть Сервантес?
     - Фелиц Сервантес, или Фрэнсис Мартель, или  Педро  Доминго.  Он  был
убит сегодня на Сабадо-авеню в Бретвуде.
     Глаза Дэвиса мгновенно остекленели. Я заметил,  что  подобные  резкие
изменения происходили с ним все время.  То  в  них  проявлялся  интерес  и
любопытство и даже злоба, затем  они  мгновенно  погружались  в  состояние
полной безжизненности.
     - Вы не расскажете мне о том, как все произошло?
     - Не в деталях, но скажу. - Я вкратце представил ему отчет о том, что
произошло. - Об остальном вы  сможете  прочитать  в  сегодняшних  утренних
газетах.
     - И убийца получил деньги, не так ли?
     - Очевидно. Но чьи это деньги?
     - Я не знаю, - сказал он с сомнением.
     Он встал и прошелся по своему  обширному  кабинету.  Его  ноги  мягко
ступали по ковру желто-песочного цвета.  Что-то  было  женственное  в  его
движениях и что-то роковое, будто его огромный живот нес  в  себе  зачатки
смерти.
     - Это были не ваши деньги, не так ли, мистер Дэвис?
     Он обернулся и открыл рот, будто хотел  закричать,  но  не  издал  ни
звука. Так,  с  открытым  ртом,  он  подошел  ко  мне  какой-то  танцующей
походкой.
     - Нет, - прошипел он мне в лицо, - это не мои деньги,  и  я  не  имею
ничего общего с ними. - Он оглядывался, улыбался, будто хотел пошутить, но
в его лице не было радости. - По правде, я не понимаю, зачем вы пришли  ко
мне с этой затеей.
     - Вы партнер Лео, ведь так?
     - Неужели?
     - И Сервантес был его парень?
     - Что вы имеете под этим в виду?
     - Я думал, что вы могли бы мне помочь, мистер Дэвис.
     - Подумайте. Я видел Сервантеса один раз жизни, и это было в  прошлом
году, когда он приехал сюда вместе с Лео. Я не знаю, в чем  там  дело.  Но
что бы там ни было, я не хочу быть в этом замешан. Я веду законный бизнес,
и  фактически  Лео  не  является  моим  партнером.  Нет  никаких   данных,
свидетельствующих о том, что Лео владеет какой-то частью этого казино. Что
касается меня, я вообще хочу избавиться от него.
     Хотя это и было откровенное заявление,  Дэвис  не  произвел  на  меня
впечатления откровенного человека. Я начал раздумывать, не является ли Лео
Спилмен также мертвецом.
     - Где я могу найти Лео?
     - Я не знаю.
     - Вы посылаете ему деньги, не так ли?
     - Он должен посылать мне деньги.
     - Почему?
     - Вы задаете слишком много вопросов. Прекратите это,  прежде  чем  вы
выведете меня из себя.
     - Я думаю, что побуду здесь. Мне нужна  помощь  по  поводу  налоговых
проблем. Не моих. Это касается Лео. И возможно, вас.
     Десис прислонился к стене со вздохом.
     - Почему вы не сказали мне, что вы из налоговой инспекции?
     - Я не оттуда.
     - Тогда вы себе сейчас противоречите.
     - Черт возьми, это так. Можно говорить  о  подоходных  налогах  и  не
работая для Федерального правительства.
     - Нет, со мной такие штучки не пройдут. Вам не удастся пролезть в мои
дела, маскируясь под федерального агента.
     Он знал, что я этого не сделаю, но ему нужна была причина  для  своей
вспышки. Но у него не было прочной опоры. Я знал других напористых  людей,
подобных ему, в Лас-Вегасе и Рено: веселых барменов, утративших веселость,
улыбчивых ребят, постепенно осознавших, что они стоят перед лицом смерти.
     - Федеральные власти разыскивают Лео. Полагаю, вам  это  известно,  -
сказал я.
     - Да.
     - Почему они не могут найти его? Он мертв?
     - Мне хотелось бы, - он захихикал.
     - Сервантеса убили с вашего благословения?
     - Моего? С чего вы взяли? Я вполне законный бизнесмен.
     - Это вы мне говорите, но это не ответ на мой вопрос.
     - Вопрос был не хорош.
     - Попробую сформулировать  получше  -  гипотетический,  такой,  какой
спрашивают эксперты в суде.
     - Вы не эксперт, и мы не в суде.
     - В случае, если придется, это будет хорошей подготовкой.
     Он не понял иронии, что говорило о том, что его тревога была глубже.
     - Сколько "черных денег" Лео выкачал через вашу бухгалтерию?
     Он тут же ответил:
     - Я об этом ничего не знаю.
     - Естественно, вы не знаете, вы делаете все по закону.
     - Поосторожнее, - сказал он. - Я терплю от вас больше, чем терпел  до
сих пор от кого-либо.
     - Он осуществлял сделки по скидкам с теми, кто нес большие потери,  и
использовал Сервантеса для сбора и хранения денег?
     Дэвис  внимательно  посмотрел  на  меня.  Глаза  были  мертвыми,   но
блуждающими.
     - Вы задаете вопросы, ответы на которые содержатся в них самих. Я вам
не нужен.
     - Мы нужны друг другу, - сказал я. - Мне нужен  Лео  Спилмен,  а  вам
нужны деньги, которые он выдоил из дела.
     - Если вы говорите о тех деньгах в Лос-Анджелесе, они ушли.  Уже  нет
возможности получить их назад. Но это мелочь. Наша бухгалтерия имеет  дело
с такими суммами каждый день в течение всего года.
     - Так что, у вас нет проблем?
     - Нет таких, где вы могли бы помочь.
     Дэвис снова прошелся по  комнате.  Он  двигался  устало,  осторожной,
мягкой, кошачьей походкой, будто его кабинет, цвета пустыни, был и в самом
деле пустыней с гремучими змеями под ковром.
     - Если вам удастся достать Лео, - сказал он, -  дайте  мне  знать.  Я
готов уплатить за информацию. Скажем, пять кусков, она того стоит.
     - Я не собирался продавать себя в качестве доносчика.
     - Неужели? - Он еще раз внимательно посмотрел на  мой  костюм.  -  Во
всяком случае, предложение остается в силе.
     Он открыл  мне  дверь.  Человек  с  квадратной  фигурой  и  маленькой
головкой был уже наготове, чтобы проводить меня вниз. Девушка, похожая  на
Джинни, находилась у стола для игры в крап с  другим  эскортом.  Все,  что
происходит в Вегасе, кажется повторением чего-то, что было раньше.
     Я успел на самолет в Лос-Анджелес и спал в своей собственной кровати.

                                    27

     Сойка, которая жила в моих окрестностях, разбудила  меня  утром.  Она
сидела на высокой ветке напротив моего окна  на  втором  этаже  и  вертела
головой в ожидании соленых орешков.
     Я посмотрел в буфете - орешков не  было.  Я  разбросал  по  наружному
подоконнику сухой корнфлекс. Но сойка даже не удосужилась слететь  вниз  с
ветки. Она склонила  голову  набок  и  саркастически  смотрела  на  такого
скареду. Затем она вспорхнула с ветки и улетела.
     Молоко в холодильнике прокисло. Я  побрился,  надел  чистое  белье  и
другой костюм и вышел позавтракать. Я просмотрел газеты, пока ел  яичницу.
Об  убийстве  Мартеля  было  напечатано  на   второй   странице,   и   оно
преподносилось как гангстерская разборка. Сообщение об  убийстве  Мариэтты
Фэблон поместили где-то сзади в саутлендских новостях. Ни  о  какой  связи
между ними не было и речи ни в одной заметке.
     На пути на работу в свой офис на  бульвре  Сансет  я  сделал  длинный
объезд к Дому Правосудия. У капитана  Перлберга  уже  был  предварительный
доклад из Криминальной лаборатории. Пуля, которую доктор  Уилс  извлек  из
груди Мариэтты Фэблон, почти наверняка была выпущена из  того  же  оружия,
что убила и  Мартеля.  Сам  пистолет,  которым  был,  по-видимому,  старый
револьвер калибра 38, найден не был. Не был  обнаружен  также  и  человек,
стрелявший из него.
     - Есть какие-нибудь свежие идеи по этому поводу? -  спросил  Перлберг
меня.
     - Я знаю один факт. Мартель работал на владельца казино в  Лас-Вегасе
по имени Лео Спилмен.
     - Но чем он занимался?
     - Я думаю, что он был посыльным  Спилмена.  Недавно  он  сам  занялся
бизнесом.
     Перлберг  безразлично  посмотрел  на  меня.  Он  закурил  сигарету  и
выпустил прямо в  лицо  через  заваленный  стол  струю  дыма.  Он  не  был
враждебен или  агрессивен,  но  у  него  была  такая  манера  затушевывать
еврейскую напористость.
     - Почему вы не сказали об этом вчера, Арчер?
     - Я летал в Лас-Вегас вчера,  чтобы  выяснить  некоторые  вопросы.  Я
получил не вполне удовлетворительные ответы, но получил достоточно фактов,
чтобы предположить, что Мартель сотрудничал со Спилменом в  деле  сокрытия
налогов. Затем он прекратил сотрудничество. Он хотел  получить  наличность
для себя.
     - И Спилмен пристрелил его?
     - Или устроил так, чтобы его пристрелили.
     Перлберг пыхнул своей сигаретой, заполнив маленькое помещение облаком
дыма, будто это была особая среда, где его мозги работали лучше.
     - А как в эту версию вписывается миссис Фэблон?
     - Я не знаю. У меня есть предположение, что Спилмен убил  ее  мужа  и
она это знала.
     -  Ее  муж  был  самоубийца,  если  верить  заключению   полиции   из
Монтевисты.
     - Об этом они и мне  не  перестают  говорить.  Но  это  не  доказано.
Скажем, он не был.
     - У нас три нераскрытых убийства вместо двух.  Мне  нужно  это  новое
убийство, как лишняя дырка в голове. - Он в сердцах загасил сигарету.  Это
было единственное проявление его несдержанности, которое он себе позволил.
- Тем не менее спасибо за информацию и за идеи. Я подумаю о них.
     - Я надеялся сам на небольшую помощь.
     - Все что угодно, если это ничего не будет стоить налогоплательщикам.
     - Я пытаюсь обнаружить Лео Спилмена...
     - Не беспокойтесь. Я займусь этим  делом,  сразу  же  как  только  вы
покинете мой кабинет.
     Это было вежливое предложение убраться вон. Я задержался у двери:
     - Вы сообщите мне, когда его обнаружат?  Я  многое  бы  отдал,  чтобы
побеседовать с ним.
     Перлберг обещал.
     Я отправился через весь город в свою контору. В  корзинке  для  бумаг
лежала куча писем, но ничего особо интересного. Я внес  ее  во  внутреннюю
комнату и сложил на столе. Легкий слой пыли напомнил мне,  что  я  не  был
здесь с пятницы. Я вытер пыль салфеткой и вызвал автоответчик.
     - Доктор Сильвестр приезжал  к  вам,  -  прозвучал  голос  девицы  на
контроле.
     - Он не оставил своего номера?
     - Нет, он сказал, у него несколько вызовов в  больнице,  он  будет  у
себя на работе после часа.
     - Что он хотел, вы не знаете?
     Он не сказал. Но по голосу можно было  подумать,  что  это  важно.  И
вчера вечером вам звонил профессор Таппинджер. Он оставил свой номер.
     Она продиктовала его, и я набрал сразу же  номер  домашнего  телефона
профессора. Ответила Бесс Таппинджер.
     - Это Лу Арчер.
     - Как чудесно,  -  проговорила  она  голосом  незаслуженно  обиженной
маленькой девочки. - И какое совпадение, я только что думала о вас.
     Я не спросил, что она думала, и не хотел этого знать.
     - Ваш муж дома?
     - Тапс на занятиях в колледже все утро. Почему бы вам не приехать  на
чашечку кофе? Говорят, я варю очень хороший итальянский кофе.
     - Спасибо, но я не в городе.
     - О, а где вы?
     - В Голливуде.
     - Но это всего лишь пятьдесят миль. Вы можете приехать до  того,  как
Тапс придет на обед. Я хочу поговорить с вами, Лу.
     - О чем?
     - О нас. Обо всем. Я  большей  частью  не  спала,  думая  б  этом,  о
переменах в моей жизни, а вы являетесь частью этих перемен, не правда ли?
     Я остановил ее резко:
     - Сожалею, миссис Таппинджер.  У  меня  работа.  Утешение  безутешных
домашних хозяек не входит в мои планы.
     - Я вам нисколечко не нравлюсь?
     - Конечно, нравитесь. - Я был последним мерзавцем, но  я  не  мог  ей
отказать в этой лжи.
     -  Я  знала,  что  нравлюсь.  Я  чувствовала  это.  Когда  мне   было
шестнадцать, я пошла к цыганке-предсказательнице. И  она  сказала,  что  у
меня в течение года в жизни произойдут перемены, что я  встречу  красивого
умного человека и он женится на мне. Так и cлучилось.  Я  вышла  замуж  за
Тапса. Но гадалка сказала, что у меня будет еще одна перемена,  когда  мне
будет тридцать. Сейчас  я  чувствую,  что  это  приходит.  Это  как  снова
забеременеть. Действительно. Я думала, моя жизнь кончилась, и начала...
     - Все это очень интересно, - сказал я. - Но  поговорим  об  этом  при
встрече.
     - Но это не может ждать.
     - Придется обождать.
     - Вы сказали, что я вам нравлюсь.
     - Мне нравятся многие женщины.
     Это было идиотское признание.
     - Многих мужчин я не люблю. Вы первый с тех пор, как я...
     Фраза осталась незаконченной.  Я  не  торопил  ее  продолжать.  Я  не
проронил ни слова.
     Она разразилась слезами и повесила трубку.
     Бесс была, вероятно, с отклонениями, сказал я  себе,  или  начиталась
сентиментальных   романов,   страдающая   от   одиночества   и    неврозов
факультетской жены, или же это первые проявления прихода  периода  средних
лет, как снег на четвертое июля. Мудрый человек, которого я знал в Чикаго,
вразумил меня раз и навсегда: никогда не спи с  кем-либо,  у  кого  заботы
больше, чем у тебя.
     Но Бесс мне было трудно выбросить из головы. Когда я вывел машину  со
стоянки и направился на юг по магистрали в Сан-Диего, она будто сидела  со
мной, несмотря на то, что я направлялся для встречи с ее мужем.
     В полдень я ожидал его у здания факультета искусств.  В  одну  минуту
первого он появился в коридоре.
     - Я могу по вам ставить часы, профессор.
     Он ухмыльнулся:
     - Вы заставляете меня думать, что я робот. На самом деле  я  ненавижу
жить по этому размеренному расписанию.
     Он отпер дверь и распахнул ее:
     - Входите.
     - Как я понимаю, вы выяснили кое-что новое о Сервантесе.
     Он не отвечал мне, пока мы не сели лицом к лицу за его столом.
     - Да, действительно. После того как  мы  расстались  вчера,  я  решил
сразу же выбросить свое расписание. Я отменил свои послеобеденные  занятия
и отправился в Лос-Анджелес с той фотографией, которую вы мне дали.  -  Он
похлопал себя по груди. - Его имя  Педро  Доминго.  По  крайней  мере,  он
значился под таким именем в  Латиноамериканском  колледже.  Профессор  Бош
думает, что это его настоящее имя.
     - Я знаю, я разговаривал вчера с Бошем.
     На лице Таппинджера проступило неудовольствие,  будто  я  перепрыгнул
через его голову.
     - Аллан мне этого не сказал.
     - Я позвонил ему, когда вы уже уехали. Он был занят,  и  я  узнал  от
него очень мало. Он сказал, что Доминго был гражданином Панамы.
     Таппинджер кивнул:
     - Это одно из  обстоятельств,  что  создало  для  него  проблемы.  Он
перепрыгнул через борт корабля и здесь  находится  незаконно.  Поэтому  он
изменил имя, когда пришел к нам сюда. Иммиграционные власти  охотились  за
ним.
     - Когда и где он перепрыгнул за борт?
     - Это было где-то в 1956 году, как говорит Аллан,  когда  Педро  было
двадцать  лет.  Он,  вероятно,  думал,  что  это  место  для  него   будет
счастливым. Как бы то ни было, практически он с корабля  прямо  вступил  в
классную комнату. Он посещал школу в Лонг-Биче в течение года, я не  знаю,
как он ухитрился, чтобы его приняли в колледж.  А  затем  он  перевелся  в
Государственный колледж Лос-Анджелеса.
     Он находился там два года, и Аллан Бош познакомился с ним  достаточно
хорошо.  Он  поразил  Аллана  тем  же  самым,  что  и  меня,  -   он   был
высокоинтеллигентным молодым человеком с проблемами.
     - Какого рода проблемами?
     -  Социальными  и  культурными.   Историческими   проблемами.   Аллан
характеризует  его  как  своего  рода  тропического  Гамлета,  пытающегося
совместиться с современной реальностью. На деле эта  характеристика  может
относиться к большинству центральных и южноамериканских культур. У Доминго
были проблемы личные. Он тосковал по сверкающему городу.
     Профессор Таппинджер был на грани начать лекцию.
     Я спросил:
     - По чему тосковал?
     -  Сверкающему  городу.  Это   фраза,   которую   я   использую   для
характеристики этого царства духа и интеллекта  для  концентрации  великих
умов прошлого и настоящего. - Он  похлопал  себя  по  виску,  будто  таким
образом претендовал на принадлежность к этой группе. - Сюда входит все  от
Платоновских "Форм" и "Сивитас Дей" Августина до "Богоявлений" Джойса.
     - Вы не могли бы немного помедленнее, профессор?
     - Простите. - Он смутился, когда я прервал  его.  -  Я  заговорил  на
своем университетском жаргоне? На деле дилемма Педро может быть определена
достаточно  просто:  он  был   бедным   панамцем   со   всеми   надеждами,
разочарованиями и проблемами своей страны. Он вышел из  трущоб  Санта-Аны.
Его мать была девушка "Голубой Луны" в кабаре города Панамы, и сам  Педро,
вероятно, незаконнорожденный. Но он обладал большим самолюбием и не  хотел
соглашаться со своими условиями жизни и оставаться в нищите.
     Я понимаю, что он мог чувствовать. Я не  был  незаконнорожденным,  по
правде говоря, но я пробивал свою дорогу из чикагских трущоб и  знаю,  что
такое  ходить  голодным  в  годы  депрессии.  Я  никогда  не  окончил   бы
университет, если бы не поддержка из армии. Так что, вы можете заметить, я
симпатизирую Педро Доминго. Надеюсь, они не  будут  с  ним  очень  строги,
когда поймают его.
     - Они его не поймают.
     Он обратил внимание на окончательность моих слов. Медленно его  глаза
встретились с моими. Это были  впечатлительные,  даже  женственные  глаза,
которые  когда-то  были  светлыми  и  чистыми,  до  того  как   постоянная
напряженность замутила их белки.
     - С ним что-нибудь случилось?
     - Его застрелили вчера. Вы не читали  газет?  -  Признаюсь,  я  очень
редко заглядываю в них.  Но  это  ужасная  новость.  -  Он  помолчал,  его
чувствительный рот исказился. - У вас есть какие-нибудь сведения, кто убил
его?
     - Главный подозреваемый - профессиональный игрок  по  имени  Спилмен.
Это тот человек на фотографии, которую я вам показывал.
     Таппинджер достал ее из кармана и стал рассматривать.
     - Он выглядит опасным.
     - Доминго был так же  опасен.  Для  Джинни  большая  удача,  что  она
отделалась легким испугом и осталась живой.
     - А с мисс Фэблон все в порядке?
     - Насколько этого можно ожидать, после потери матери и мужа  за  одну
неделю.
     - Бедное дитя. Я хотел бы повидать ее и успокоить.
     - Вы лучше свяжитесь с доктором Сильвестром. Он присматривает за ней.
У меня назначена встреча сейчас с ним.
     Я встал, чтобы уйти. Таппинджер обошел вокруг стола.
     - Сожалею, но не могу пригласить вас сегодня на обед, - сказал  он  с
виноватым видом. - У меня нет времени.
     - У меня также. Передавайте привет вашей жене.
     - Я уверен, она будет рада. Она ваша почитательница.
     - Это потому, что она плохо меня знает.
     Моя попытка перевести все в легкомысленный тон не удалась.  Маленький
человек смотрел на меня внимательными и настороженными глазами.
     -  Меня  беспокоит  Бесс.  У  нее  такая  мечтательная  натура,   так
привержену боваризму. Я не думаю, что вы подходите для нее.
     - Я так же думаю.
     - Не обижайтесь, мистер Арчер, если я вам скажу, что вам  не  следует
встречаться с ней снова.
     - Я так и собирался поступить.
     Таппинджер явно почувствовал облегчение.

                                    28

     По дороге в город я остановился у бензоколонки с наружным телефоном и
позвонил Кристману в Вашингтон. Он был все еще на обеде. Оператор соединил
меня с рестораном, где он обедал, и я услышал:
     - Кристман слушает. Я пытался связаться с тобой, Лу. Тебя никогда  не
бывает на месте.
     - Меня не было  в  городе  несколько  последних  дней.  У  тебя  есть
что-нибудь еще по поводу нашего друга?
     -  Немного.  Несколько  месяцев  назад  он  был   вторым   секретарем
Панамского посольства. Он довольно  молод  для  такой  должности,  но  он,
очевидно, весьма квалифицированный работник.  У  него  есть  поощрительная
степень от Парижского  университета.  До  того  как  они  перевели  его  в
Вашингтон, он занимал пост третьего секретаря посольства в Париже.
     - Почему он оставил дипломатическую службу?
     - Я не знаю. Человек, с которым я беседовал, сказал,  что  по  личным
мотивам. Но Доминго не запятнал себя ничем, могу это  утверждать.  Хотите,
чтобы я еще покопал?
     - В этом нет надобности, - сказал я. - Можете сказать всем тем, с кем
беседовали, что Доминго был убит выстрелом в Бретвуде вчера.
     - Убит?
     - Да. Они, вероятно, захотят предпринять что-нибудь в отношении тела,
когда позволит полиция. Капитан Перлберг занимается этим делом.
     Я опоздал на несколько минут на встречу с доктором Сильвестром, но он
и сам опоздал. Он прибыл в клинику в половине второго и провел меня в свой
консультационный кабинет.
     - Прошу прощения, что задержал  вас,  Арчер.  Я  подумал,  что  лучше
заскочу к Джинни Фэблон.
     - Как она?
     - Полагаю, что с ней все в порядке. Она, конечно,  не  оправилась  от
шока, и я дал ей довольно сильное успокоительное. Но она уже смирилась  со
смертью своей матери и мужа и  уже  может  смотреть  мимо  всего  этого  в
будущее.
     - Я остаюсь при своем мнении - ее нельзя оставлять одну.
     - Она не одна, Джемисоны отдали ей коттедж для приезжих  гостей.  Они
снабжают ее едой, и Питер все время там крутится.  Он  всегда  хочет  быть
около нее. У нее может быть счастливый финал.
     - С Питером?
     - Я бы не удивился, - сказал он бодро, но  с  кривой  улыбкой.  -  Вы
улавливаете мою мысль  о  том,  что  счастливая  свадьба  -  самое  лучшее
средство?
     - Как обстоят ваши собственные матримониальные дела?
     - Мы с Одри разберемся в нашей путанице. Нам обоим есть что  прощать.
Но я не обращался к вам как к советчику по брачным вопросам. У  меня  есть
кое-какая информация для вас. - Он достал картонную папку из ящика  стола.
- Вы все еще ищете Лео Спилмена, так?
     - Да, так, полиция тоже.
     - Что, если я вам скажу,  как  его  найти?  Могу  я  рассчитывать  на
сохранение некоторых фактов из моей жизни в тайне?
     - Объясните, что вы имеете в виду?
     Он куснул себя за большой палец и посмотрел на след укуса.
     - Я много вчера наговорил лишнего. Это факт, что вы  знаете  обо  мне
больше,  чем  кто-либо  в  городе.   Кажется,   начинает   проступать   то
обстоятельство, когда все, связанное с  этим  делом,  будет  размазано  по
нашей печати. Все, чего я прошу от вас, - определенной степени  скрытности
в отношении моей роли в этом деле. У меня есть много, что терять.
     - О чем вы хотите, чтобы я не говорил?
     -  Я  не  хотел  бы,  чтобы  знали  детали  моего  сотрудничества  со
Спилменом. Не могли бы мы представить это как отношения врача и  пациента?
Так, по сути дела, все и было!!!
     - Это то, что стало, во всяком случае. Остальное я  попридержу,  если
это будет возможно.
     - Затем то, что произошло между Одри и Фэблоном. Можно не говорить об
этом вообще?
     - Не вижу причины для отказа. Что-нибудь еще?
     - Не хочу, чтоб всплыл один факт,  -  сказал  он,  устремив  на  меня
обеспокоенный взгляд. - По поводу тех денег, что Мариэтта хотела занять  у
меня в понедельник. - Можете вы сохранить это в тайне?
     - Сомневаюсь. Миссис Стром в клубе знает об этом.
     - Я уже говорил с ней. Она будет молчать.
     - Я не могу вам обещать этого.
     Глаза у Сильвестра потемнели.
     - Почему вы впутываетесь в это? Здесь же  нет  ничего  криминального.
Поверьте мне!
     - Нет, если Мариэтта пыталась вас шантажировать.
     - За что? За это дело между Спилменом и Фэблоном? Я  думал,  что  оно
уже давно решено.
     - Не решено, как я считаю.
     - Но вы не можете обвинить Мариэтту в том, что она  шантажистка.  Она
просто попросила денег взаймы. Естественно, я надеялся, что она  промолчит
о Спилмене и связи Одри с ее мужем.
     - Естественно. Есть ли у вас еще что-нибудь,  что  не  было  известно
газетчикам и полиции?
     - Чтобы вы промолчали?
     - Кто угодно. Меня, например, интересует, почему и как Джинни  пришла
к вам работать. Я знаю, что она работала здесь в приемной два года.
     - Правильно. Она работала до лета два года назад, затем она  пошла  в
школу.
     - Зачем она бросила школу и пошла работать?
     - Она переучилась.
     - Это было ваше мнение?
     - Я согласился с Мариэттой на этот счет. Девушке нужна была  перемена
обстановки.
     - Значит, она пришла сюда не по каким-то личным причинам?
     - Я не был ее любовником, - заявил он резким голосом. -  Если  вы  на
это намекаете. Я делал подлые вещи в своей жизни, но никогда  не  совращал
юных девиц.
     Он взглянул на висящие на  стене  дипломы  в  рамках.  В  его  глазах
появилось странное выражение, будто он вспоминает и  не  может  вспомнить,
где он их приобрел. Его мысли уносились все дальше  и  дальше,  будто  его
сознание пошло странствовать во времени вплоть до самого начала его жизни.
     Я вернул его к настоящему:
     - Вы намеревались сказать мне, как найти Спилмена.
     - Да.
     - Если бы вы мне сообщили эти сведения вчера, вы бы избавили  нас  от
многих неприятностей и, возможно, спасли бы жизнь.
     - Вчера у меня не было этих сведений. Вернее,  я  не  знал,  что  ими
располагаю. Я наткнулся  на  них  рано  утром,  когда  просматривал  карту
медицинского обслуживания Спилмена. Около  трех  месяцев  тому  назад,  20
февраля, мы запросили копию данных  его  обследования  у  доктора  Чарльза
Парка в Санта-Терезе. Я  сам  не  подписывал  запрос  -  на  бумаге  стоят
инициалы миссис Лофтин, а она не удосужилась сообщить мне об этом. Но, как
я вам сказал, я наткнулся на них.
     - А что вы искали?
     -  Я  хотел  проверить,  насколько   серьезно   болен   Спилмен.   Он
действительно был болен. Очевидно, болен и сейчас. Я  позвонил  в  клинику
доктора Парка, как только обнаружил медицинское заключение. Я  его  самого
не застал, но старшая медсестра подтвердила, что  Кетчел  пациент  доктора
Парка. Очевидно, Спилмен использовал имя Кетчел в Санта-Терезе.
     - Вы узнали его адрес?
     - Да. 1427, улица Падре-Ридж.
     Я поблагодарил его.
     - Не благодарите меня. Между нами есть соглашение, и оно того  стоит.
Я хочу к нему добавить еще одну просьбу. Не говорите Лео Спилмену,  что  я
навел вас на него.
     Он боялся Спилмена. Страх слышался в его голосе. На пути на север,  в
Санта-Терезу, я остановился у своего дома и взял пистолет.

                                    29

     Город Санта-Тереза раскинулся на склоне, начинающемся на краю моря  и
поднимающемся все круче к  прибрежным  горам  серией  уступов.  Падре-Ридж
первый и самый низкий из них и единственный в пределах города.
     Это весьма дорогостоящая  территория,  устоявшееся  соседство  хорошо
содержавшихся старых домов,  и  при  многих  из  них  замечательные  сады.
Участок 1427 был единственным в этом  квартале,  выглядевшим  неухоженным.
Кустарник нуждался в стрижке. Колючая трава разрослась по всей территории.
     Даже дом под красной черепицей показался  мне  необитаемым.  Передние
окна занавешаны. Единственным признаком жизни был крапивник,  преградивший
мне дорогу на веранду.
     Я приподнял колотушку в виде львиной головы и ударил  ею,  не  ожидая
ответа. Но послышались шаги с задней стороны дома. Дверь слегка  открылась
и вышла женщина средних лет в мокром голубом купальном костюме.
     - Мое имя Арчер. Миссис Кетчел дома?
     - Сейчас посмотрю.
     Женщина вышла из лужи, образовавшейся на кафеле вокруг ее ног, и ушла
в глубь дома. Я толкнул входную дверь, она распахнулась, и я вошел внутрь,
ощущая под мышкой как приятную опухоль выпирающий пистолет.
     В коридоре находилось несколько закрытых дверей и  открытая  дверь  в
конце. Через нее и через комнату со скользящими дверьми, я увидел  голубую
воду бассейна.
     С Китти текла вода, когда она переходила комнату, оставляя  следы  на
ковре. На ней был белый эластичный  купальный  костюм  и  белая  резиновая
шапочка в форме шлема, что делало ее похожей на амазонку.
     Она увидела меня в дверях.
     - Вы немедленно отсюда уберетесь, иначе я позову полицию.
     - Конечно, вызывайте. Они прочесывают штат в поисках Лео.
     - Он не сделал ничего плохого, - окрысилась она, - в последнее время,
по крайней мере.
     - Я хочу это услышать от него.
     - Нет, вы не сможете с ним говорить.
     Она вышла вперед и хотела запахнуть за собой дверь,  но  сделала  это
так резко, что налетела на меня. Она оперлась руками на мои  плечи,  чтобы
сохранить равновесие, и отпрянула, будто обожглась. Она, вероятно, ощутила
пистолет у меня под мышкой под пиджаком. Страх к  ней  вернулся.  Ее  лицо
передернулось, будто она проглотила яд.
     - Вы пришли сюда, чтобы убить нас, так что ли?
     - Мы уже с вами говорили на эту тему. У  вас,  по-видимому,  убийство
все время на уме.
     - Я видела их очень много... - Она остановилась.
     - Видели, как умирают люди?
     - Да, в автомобильных катастрофах и в случаях,  подобных  этому.  Она
пыталась придать себе облик невинности. Без косметики и  со  скрытыми  под
шапочкой волосами она  выглядела  моложе  и  естественнее,  но  отнюдь  не
невинной.
     - Чего вы хотите от нас? Денег? У нас нет денег.
     - Не вертите, Китти. Это же головное заведение денежной фабрики.
     - То, что я говорю, истинная правда. Этот кот, который  называл  себя
Мартелем, удрал со всей нашей наличностью, и мы не можем реализовать  наши
вложения.
     - Как он ухитрился наложить лапу на вашу наличность?
     - Предполагалось, что он привезет деньги Лео. Я не  верила  с  самого
начала, а Лео поверил.
     - Мартеля застрелили вчера в  Лос-Аджелесе.  Еще  один  инцидент  для
вашего дневника. У него с собой была только сотня тысяч долларов.
     - А где же они?
     - Я думал, что могли бы быть здесь. Это были "черные деньги", не  так
ли, Китти?
     Она взмахнула руками как пьяная, прижав кулаки к плечам, затем  снова
опустила руки.
     - Я ничего не признаю.
     - Настало время говорить правду, вы не думаете? Есть такая вещь,  как
возможность купить за счет  информации  освобождение  от  ответственности,
особенно если это касается налогов.
     Хотя в комнате было не холодно, она начала дрожать.
     - Попасть за решетку по делу об убийстве,  -  сказал  я,  -  это  так
просто. Но вы не можете себе позволить молчать. Это Лео или  один  из  его
молодцов вышли на Мартеля?
     - Лео не имеет ничего общего с этим.
     - Если имел, а вы знаете, что имел, лучше скажите мне об  этом.  Если
вы не хотите попасть вместе с ним за решетку.
     - Я знаю, это не его дело. Он не покидал этот дом.
     - Но вы выезжали.
     Она задрожала еще сильнее.
     - Послушайте, мистер, я не понимаю, почему вы преследуете нас?
     - Вы сами себе это сделали. То, что вы  сделали  другим,  вы  сделали
себе - это обратная сторона "Золотого правила", Китти!
     - Я не понимаю, о чем вы говорите.
     - Три убийства. Мартель вчера, Мариэтта  Фэблон  за  день  до  этого,
когда вы по совпадению оказались в Монтевисте, и Рой Фэблон  семь  лет  до
того. Помните вы его?
     Она быстро кивнула.
     - Скажите мне, что случилось с Фэблоном. Вы там были.
     - Дайте мне одеть что-нибудь. Я замерзаю. Я  была  с  Лео  в  течение
часа.
     - Он у бассейна?
     -  Да,  занимается  с  физиотерапевтом.  Не  говорите  ничего  в   ее
присутствии, хорошо? Она не надежная женщина.
     Китти стянула с  головы  свою  резиновую  шапочку.  Ее  рыжие  волосы
рассыпались. Когда она открыла одну из запертых дверей, я  успел  заметить
женскую спальню с зеркалом на потолке над большой,  королевского  размера,
кроватью.
     Я вышел наружу. Среди мебели у бассейна  стояла  инвалидная  коляска.
Женщина в голубом купальном костюме находилась по грудь в воде с  мужчиной
на руках. У него было круглое, вялое лицо и дряблое  тело.  Только  в  его
глазах блестела какая-то доля сознательной жизни.
     - Хэлло, мистер Кетчел!
     - Я скажу ему "хэлло", - сказала женщина. - Около трех месяцев  назад
у мистера Кетчела был небольшой инсульт, и с тех пор он  не  говорит.  Так
ведь, дружок?
     Его печальные черные глаза ответили ей. Затем он с опаской перевел их
на меня. Он униженно улыбался. Из угла рта текла слюна.
     Китти появилась у скользящей стеклянной двери и поманила меня внутрь.
Она одела  штаны  в  обтяжку  с  блестками,  которые  вызывающе  сверкали,
ангорский свитер с высоким воротником,  кое-как  наскоро  намазанное  лицо
обрело бессмысленную маску. Было трудно сказать, что она  приготовила  для
меня.
     Она провела меня в небольшую комнату в передней части дома,  подальше
от бассейна, и отодвинула шторы. Она стояла у окна, и один ее вид дополнял
раскинувшуюся за  окном  картину.  Паруса  на  море  выглядели  нарядно  и
отрешенно, как белые петухи на салфетках, разложенных на голубой выцветшей
скатерти.
     - Вы видели, что я теперь имею на  руках?  -  спросила  она,  вытянув
руки. - Совершенно больной старик. Он не может ходить, не может  говорить,
он не может даже написать свое имя. Он  не  может  мне  сказать,  где  все
находится. Он не может защитить меня.
     - От кого вам нужна защита?
     - Лео всю жизнь наживал себе  врагов.  Если  бы  они  знали,  что  он
беспомощен, то за его жизнь ничего нельзя дать. - Она щелкнула пальцами. -
За мою также. Тогда почему мы прячемся здесь, в камышах?
     "Для  нее,  -  подумал  я,  -  зарослями  является  любое  место,  не
находящееся на линии Чикаго-Вегас-Голливуд".
     - Представляет угрозу партнер Лео - Дэвис?
     - Он главная опасность. Если Лео умрет или будет выбит, Дэвис  первый
от этого выиграет.
     - Клуб "Скорпион"?
     - На бумаге он уже его владелец: комиссия по  налогам  заставила  Лео
отказаться от него. И у него есть претензии к Лео.
     - Я говорил с Дэвисом вчера. Он предложил мне деньги, чтобы я сказал,
где Лео.
     - Вот почему вы здесь?
     - Я никогда не делаю поспешных выводов. Я отказался.
     - В самом деле?
     - Да. Какие претензии к Лео?
     Она качнула головой. Ее волосы рассыпались рыжим  огнем  в  солнечном
свете. Странно, но они мне напомнили сборщиков апельсинов, их костер около
железнодорожного полотна. Странная вынужденная близость той ночи  все  еще
не исключала возможности близости между мной и Китти.
     - Этого я не могу сказать.
     - Тогда я скажу. Служба внутренних  налогов  гоняется  за  Лео  из-за
денег, которые он присвоил со всей выручки. Если они не смогут найти его и
деньги, даже если и смогут, они пришлют все Дэвису.  На  худой  конец,  он
потеряет свою лицензию на дело из-за  сокрытия  доходов.  На  самый  худой
конец, ему грозит федеральная тюрьма до конца жизни.
     - Он не один.
     - Если вы имеете в виду Лео, то смотрите, остаток его жизни ничего не
стоит.
     - А что с  остатком  моей  жизни?  -  Она  погладила  свою  прикрытую
ангорской шерстью грудь. - Мне еще нет  тридцати.  Я  не  хочу  попасть  в
тюрьму.
     - Тогда вступите в сделку.
     - И выдать Лео? Я этого не сделаю.
     - Они ничего ему не сделают, увидев его в таком состоянии.
     - Они запрут его, и он не будет  лечиться.  Он  никогда  не  научится
вновь говорить или писать, или... - Она остановилась на полуслове.
     - И не сможет сказать вам, где находятся деньги, - досказал я фразу.
     Она заколебалась.
     - Какие деньги? Вы сказали, что деньги ушли.
     - Сотня тысяч -  да.  Но  по  моим  сведениям,  Лео  снял  со  счетов
миллионы. Где они?
     - Мне самой хотелось бы знать, мистер. - Сквозь маску, надетую на  ее
лицо, я видел, какие сложные расчеты происходят за ней. - Как  вы  сказали
ваше имя?
     - Арчер. Лео знает, где деньги?
     - Думаю, да. У него кое-что из мозгов осталось.  Но  трудно  сказать,
насколько он все понимает. Он всегда изображает,  что  понимает  все,  что
говорю. Однажды, я испытала его, шутки ради, на тарабарщину. Он улыбался и
кивал головой, как всегда.
     - Что вы говорили?
     - Я не хотела бы это повторять. Это был набор грязных слов о том, что
я сделала бы ему, если бы он научился говорить или хотя бы писать.  -  Она
медленно сложила руки на груди. - Меня бесит, когда я подумаю, через что я
прошла в надежде обрести мир и какую-то безопасность. Избиения, окорбления
и многое другое. Не думайте, что у меня не было других возможностей. Но  я
привязалась к Лео. Привязалась - это именно то слово,  которое  определяет
мое отношение к нему. Теперь я связана с калекой,  и  это  стоит  нам  две
тысячи  в  месяц,  чтобы  прожить.  Шесть  тысяч  только  за   доктора   и
терапевтическую помощь - и я не знаю, где взять деньги на следующий месяц.
- Ее голос зазвучал громче. - Я была бы миллионершей, если бы  имела  свои
права.
     - А может быть, и ничего бы не имели.
     Она склонила голову.
     - Я заработала эти деньги. Я намолачивала их как кофе каждый год.  Не
говорите мне, что я не имею права  на  них.  Я  имею  право  на  приличное
существование.
     - Кто вам это сказал?
     - Никто и не должен говорить мне. Женщина  с  моей  внешностью  может
выбирать.
     Это был детский разговор. Она себя накручивала, и я начал понимать ее
фантазии, которые привязали ее к Спилмену и держали ее при нем, когда  она
была отгорожена от всего его усилиями.
     - Вы  говорите,  что  можете  выбирать.  Почему  тогда  не  займетесь
какой-нибудь деятельностью. У вас большая сила воли и самолюбие.
     Ее все еще заносило.
     - Как вы смеете, я не проститутка!
     - Я не имею в виду этот род деятельности. Найдите работу.
     - Я никогда не буду работать ради существования. Благодарю вас.
     - Пришло время начать. Если вы продолжаете мечтать о тех  исчезнувших
миллионах, вы мечтаете о несбыточном.
     - Не смейте мне угрожать.
     - Я вам не угрожаю. Это все ваши мечты. Если  вы  не  хотите  пальцем
пошевелить, чтобы помочь себе, вернитесь к Гарри.
     - Этому ничтожеству? Он не мог даже расплатиться с больницей.
     - Он отдал все, что имел.
     Она молчала. Ее лицо было похоже на цветную  картинку,  пытающуюся  с
трудом и болью вновь ожить. Жизнь засветилась в ее глазах. Слезы проложили
дорожки на ее щеках. Я  стоял  около  нее  и  пытался  ее  успокоить.  Она
положила голову мне на плечо, и я почувствовал, что дрожь  ее  тела  стала
слабее, и она наконец успокоилась.
     Терапевт постучала в дверь и вошла. Она переоделась в уличную одежду.
     - Я ухожу, миссис Кетчел. Мистер Кетчел доволен и спокоен, он в своем
кресле. - Она посмотрела на меня подозрительно. -  Но  не  оставляйте  его
одного на слишком долго.
     - Не буду, - сказала Китти. - Благодарю вас.
     Женщина не двигалась.
     - Не могли бы  вы  мне  заплатить  за  прошлую  неделю?  А  также  за
дежурство ночью в понедельник. Мне самой тоже нужно платить по счетам.
     Китти ушла в спальню и вернулась с двадцатидолларовой  бумажкой.  Она
сунула ее женщине.
     - Этого хватит?
     - Думаю, да. Я не переоцениваю свои  услуги,  но,  понимаете,  каждый
человек имеет право на честную оплату и честный труд.
     -  Не  беспокойтесь,  вы  получите  свои  деньги.  Оплата  по   нашим
дивидентам что-то задерживается в этом месяце.
     Женщина недоверчиво посмотрела на нее, но ничего  не  сказала.  Китти
рвала и метала от злости. Она стучала кулаками в гневе.
     - Старая тряпка, она издевается еще надо мной.
     - А действительно вы ожидаете деньги по дивидендам?
     - Нечему приходить. Мне придется продать драгоценности. А  я  держала
их на черный день.
     - Похоже, что лето не из легких, дождливое.
     - Вы что, приносите с собой дождь?
     Она близко подошла ко мне, напевая песенку о том, что  можно  делать,
когда идет дождь. Ее груди мягко касались меня.
     - Я могла бы сделать очень много для любого, кто помог бы  мне  найти
деньги для Лео.
     Она вела себя намеренно провокационно. Но момент был упущен.
     - Вы можете сказать мне правду, например.
     - О чем?
     - О Рое Фэблоне. Лео убил его?
     После некоторого молчания она сказала:
     - Он не хотел. Это был несчастный случай.  У  них  была  драка  из-за
чего-то.
     - Из-за чего?
     -  Если  хотите  знать,  виной  всему  была  дочка  Роя.  Чем  старше
становился Лео, тем больше ему нравились  молоденькие  курочки.  Это  было
невыносимо. Может быть, мне не следовало бы делать того, что я сделала, но
я шепнула миссис Фэблон, что Лео договаривается  с  Фэблоном  относительно
девушки.
     - Вы сказали миссис Фэблон?
     - Верно. Но действовала в виде самозащиты. Я так же оказывала девушке
услугу. Миссис Фэблон потрясла своего мужа, и он сказал Лео "нет".
     - Я понимаю, почему он не сказал "нет" сразу же.
     - Он должен был Лео кучу денег, а это было то средство, которое хотел
использовать Лео. Фэблон  также  притворялся,  что  не  понимает  существа
сделки. Вы знаете, что я имею в виду?
     - Понимаю.
     - Он думал, что Лео филантроп или что-то в этом роде. А он продал  бы
кровь своей больной матери за десять долларов пинту и еще взял бы залог за
бутылку. Лео это бы сделал не раздумывая. Но он собирался послать  девушку
в школу в Швейцарию, чтобы помочь ей в образовании. И Фэблон  считал,  что
это великолепно, пока его  жена  не  взбеленилась.  Откровенно  говоря,  я
думала, что Фэблон ненавидит девушку.
     - Я думал, что он ее безумно любит.
     - Иногда нет большой разницы между  любовью  и  ненавистью.  Спросите
меня, я специалист в этом вопросе. Фэблон взъярился против нее, когда  она
от кого-то забеременела. И Фэблон предпринял все возможное, чтобы  отвлечь
от нее этого человека.
     - А кто это был?
     - Я не знаю. Миссис  Фэблон  также  незнала  или  же  не  хотела  мне
говорить. Как бы там ни было, Фэблон пришел тогда ночью в  наш  коттедж  и
отказался от сделки. У него и  Лео  завязалась  драка,  и  Фэблон  получил
изрядную взбучку. Лео умел  управлять  своими  кулаками,  даже  когда  был
болен. Фэблон выкатился из коттеджа в очень плохом состоянии.  Он  не  мог
найти дорогу в темноте, упал в бассейн и утонул.
     - Вы это видели?
     - Сервантес видел.
     - Он, вероятно, лгал. По данным химического анализа Фэблон  утонул  в
соленой воде. В бассейне пресная вода.
     - Может быть, это сейчас. В те дни она  была  соленая.  Мне  положено
знать. Я плавала там каждый день в течение двух недель.
     Ее голос прерывался в воспоминаниях. Может быть, для нее и  наступили
дождливые дни и ей придется продать свои драгоценности. Но она провела две
недели под солнцем Теннисного клуба.
     - Что Сервантес говорил об этом, Китти?
     - Он обнаружил Роя Фэблона в бассейне, пришел и сказал Лео. Произошла
неприятная сцена. Лео  совершил  преступление,  использовав  свои  кулаки.
Когда Фэблон утонул, произошло фактически убийство.  Сервантес  предложил,
что он выбросит тело в море и имитирует самоубийство. Он и раньше крутился
вокруг Лео, и это был верный шанс втереться к нему  в  доверие.  Когда  мы
покинули город на следующий день или около того, он забрал парня с  собой.
Вместо того, чтобы послать дочку Фэблона учиться в Швейцарию,  Лео  послал
Сервантеса во Францию, в мужской колледж в Париж.
     - Я сказала Лео, что он  сумасшедший.  Он  ответил,  что  делает  это
потому, что смотрит на годы вперед. Он ожидал  время,  когда  можно  будет
использовать Сервантеса, сказал он, и что он верит ему после этого дела  с
Фэблоном. Это был первый случай, когда он оказался не прав. Как только Лео
заболел,  Сервантес  обернулся  против   него.   -   Ее   голос   зазвучал
проникновеннее, глубже. - Чудно с Лео. Все боялись его, включая  меня.  Он
был крупной фигурой. Но как  только  он  действительно  заболел,  он  стал
никому не нужен. Подонок вроде Сервантеса мог ободрать его как липку.
     - По крайней  мере,  произошла  пересменка.  Как  Сервантесу  удалось
наложить руку на деньги?
     - Лео передавал ему разовые суммы единовременно в  течение  последних
трех-четырех лет. У Сервантеса была какая-то правительственная  работа,  и
он мог переезжать границу без  осмотра.  Он  складывал  деньги  где-то  за
пределами страны, может быть, в Швейцарии, в  одном  из  тех  банков,  где
имеются номерные счета.
     Я не думал, что в  Швейцарии.  Номерные  счета  имеются  и  в  банках
Панамы.
     - О чем вы думаете?
     - Я прикинул, не шантажировала ли миссис Фэблон Лео за убийство мужа.
     - Так и было. Она приезжала в Лас-Вегас встретиться с ним после того,
как было найдено тело. Она сказала, что оградила его во  время  допроса  и
самое меньшее, что он может сделать для нее,  помочь  ей  материально.  Он
терпеть не мог делать такое, но, думаю, он посылал ей с тех пор пособие. -
Она замолчала и внимательно посмотрела на меня. - Я сказала все, что  знаю
о Фэблоне. Вы не собираетесь найти для меня эти деньги?
     - Я не говорю "нет". В настоящее время я занят другим делом и на  мне
висит расследование еще двух убийств.
     - Но там деньги не замешаны?
     - Деньги всегда самое главное в жизни.
     - Я так тоже думала до настоящего момента.  Кто  вы  такой?  Человек,
помогающий всем? Или что-то в этом роде?
     - Я бы не сказал так. Я работаю честно.
     Она посмотрела на меня с сомнением.
     - Я не пойму вас, Арчер. Чему вы поклоняетесь?
     - Я люблю людей и стараюсь им помочь.
     - И в этом заключается смысл жизни?
     - Это делает жизнь  возможной,  во  всяком  случае.  Попытайтесь  это
сделать сами когда-нибудь.
     - Я пробовала, - сказала она. - С Гарри. Но у него не было того,  что
нужно. Меня всегда окружали слабые и калеки. - Она вздрогнула.
     - Я пойду посмотрю, что с Лео.
     Он сидел и терпеливо ждал в тени под навесом.  Его  рубашка  и  штаны
висели на нем свободно. Он заморгал, когда я подошел, будто ожидал, что  я
ударю его.
     - Трусливый размазня, - произнесла Китти. - Это мой новый дружок.  Он
собирается найти деньги и взять меня в круиз вокруг  земного  шара.  И  ты
хочешь знать, что случится с тобой, ты, бедный старый клоун?  Мы  поместим
тебя в палату дураков в загородную больницу. И никто не  придет  навестить
тебя.
     Я вышел на улицу.

                                    30

     Я направился обратно в  Лос-Анджелес,  остановился  там  пообедать  и
закончил поездку в Монтевисте уже поздно вечером.
     Вера открыла дверь дома Джемисонов. На ней было выгоревшее кимоно,  и
ее черные волосы свободно спадали на плечи. Было еще не поздно. Порядок  в
доме разваливался по кускам, как положено.
     - Он в доме для приезжих, - сказала она. - С ней.
     Вера, казалось, не желала даже видеть в доме другую женщину.
     Дом для приезжих представлял собой коттедж с белыми рамами  в  задней
части сада. Свет, прорывавшийся из  полузакрытых  окон  освещал  цветочные
клумбы вокруг. Сладкий аромат наполнял воздух.
     Казалось, это место для идиллического счастья,  а  не  для  трагедии.
"Жизнь коротка и хороша, - подумал я. - Коротка и хороша".
     Питер крикнул:
     - Кто там?
     Я ответил, и он открыл дверь. Он был одет в просторный серый свитер и
белую рубашку с отложным воротничком, открывавшим его жирную,  в  складках
шею. В его глазах светился радостный  огонек.  В  нем  отражалась  чистая,
невинная радость. А может быть, и простое возбуждение.
     У меня имелись свои сомнения по поводу девушки, находившейся в яркой,
обитой  ситцем  комнате.  Она  сидела  под  лампой  с  книгой  на  колене,
совершенно спокойная и умиротворенная, в черном платье. Она кивнула мне, и
это было все.
     - Входите, пожалуйста, - сказал он.
     - Не могли бы вы выйти на несколько минут?
     Он вышел,  оставив  дверь  полуоткрытой.  Была  теплая,  безветренная
майская ночь.
     - Что такое, мистер Арчер? Я не хочу оставлять ее одну.
     - Даже на минуту?
     - Даже на минуту, - произнес он с какой-то гордостью.
     - Есть некоторые сведения об  истинной  причине  смерти  ее  отца.  Я
сомневаюсь, что она будет рада услышать то,  что  я  узнал.  Это  не  было
самоубийство. Он умер в результате несчастного случая.
     - Мне кажется, Джинни захочет об этом услышать.
     Без всякого желания я вошел в комнату и рассказал ей все,  что  знал,
слегка подредактировав.  Джинни  восприняла  мой  рассказ  спокойнее,  чем
Питер. Его нога отбивала нервный ритм, будто какая-то неконтролируемая  им
часть тела хотела убежать, даже когда рядом находилась Джинни.
     Я сказал ей:
     - Жалею, что мне пришлось все это узнать и сообщить вам.  Вам  и  так
досталось немало за последнее время.
     - Это ничего. Теперь это все в прошлом.
     Я  тоже  надеялся,  что  в  прошлом.  Ее  уныние  вызывало   во   мне
беспокойство. Она была похожа на безжизненную статую.
     - Вы хотите, чтобы я предпринял какие-нибудь шаги в отношении мистера
Кетчела?
     Питер ждал ее ответа. Она подняла руки на несколько дюймов и  уронила
их на книгу.
     - Какой смысл? Вы говорите,  что  он  старый  человек  и  болен?  Как
растение.  Это  одно  из  самых  страшных  наказаний  у  Данте.   Большой,
необузданный  мужчина,  превратившийся  в  беспомощного  калеку.   -   Она
поколебалась. - Он и мой отец подрались из-за меня?
     - Да.
     - Я не понимаю, - сказал Питер.
     Она обернулась к нему.
     - Мистер Кетчел имел на меня неблагопристойные виды.
     - А вы еще не хотите, чтобы он понес наказание?
     - А почему? Это было давно, семь лет назад. Я сама уже совсем  не  та
девушка, - добавила она без улыбки.  -  Вы  не  знаете,  что  мы  меняемся
полностью с точки зрения нашего химического содержания каждые семь лет.  -
Казалось, ей была приятна эта мысль.
     - Вы ангел, - произнес Питер, - но не подошел и не дотронулся до нее.
     - Есть еще одна версия, - сказал я. - Кетчел-Спилмен, может быть,  не
виновен  в  смерти  вашего  отца.  Кто-то  еще  мог  видеть  вашего   отца
слоняющимся в клубе расстроенным и умышленно  утопил  его  в  плавательном
бассейне.
     - Кто мог это сделать? - спросила она.
     - Ваш покойный муж мог быть в этом деле первым кандидатом. Я имею еще
кое-какие сведения о нем, кстати.  Он  панамец,  прошедший  суровую  школу
жизни.
     Она прервала меня.
     - Я это знаю. Профессор Таппинджер побывал у  меня  и  все  рассказал
сегодня  днем.  Он  рассказал  мне  все  о  Фрэнсисе.  Бедный  Фрэнсис,  -
произнесла она отрешенно. -  Я  теперь  вижу,  что  он  не  был  полностью
нормальным, и я тоже, поскольку он завладел мной целиком. Но какая причина
была в том, что он сделал с Роем? Я даже не была знакома с ним в те дни.
     - Он, может быть, утопил его, чтобы прихватить Кетчела. Или он видел,
как кто-нибудь еще утопил его, и убедил Кетчела, что это его вина.
     - У вас ужасные фантазии, мистер Арчер.
     - Так же, как и у вашего покойного мужа.
     - Нет, вы в нем ошибаетесь. Фрэнсис был не такой.
     - Вы знали его только с одной стороны. Фрэнсис Мартель был  с  гордым
характером. Профессор Таппинджер сказал вам, что его  настоящее  имя  было
Педро Доминго и  он  был  незаконнорожденный  побочный  продукт  панамских
трущоб? Это все,  что  мы  знаем  о  реальном  человеке,  реальной  жизни,
толкнувшей его на фантастическую авантюру жизни с вами.
     - Я не хочу об этом говорить. - Она вся сжалась, будто  почувствовала
холодное дыхание окружающей ее реальности. - Пожалуйста, давайте не  будем
говорить о Фрэнсисе.
     Питер поднялся со стула.
     - Я  совершенно  согласен.  Теперь  все  это  в  прошлом.  И  мы  уже
достаточно поговорили на ночь, мистер Арчер.
     Он подошел к двери, открыл ее. Ароматный  ночной  воздух  ворвался  в
комнату.
     - Могу я задать вам вопрос личного характера, мисс Фэблон? Вы  зовете
себя мисс Фэблон?
     - Полагаю, что так. Я не думала об этом.
     - Она не долго будет  мисс  Фэблон,  -  произнес  Питер  с  приторной
нежностью. - В один из этих чудесных дней она станет миссис Джемисон,  как
это и предполагалось.
     Джинни молчала и казалась отрешенной и очень усталой.
     - Что вы хотите спросить у меня, - осторожно спросила она меня.
     - Это сугубо личный вопрос. Скажите Питеру, чтобы он вышел на минуту.
     - Питер, ты понял?
     Он нахмурился и вышел, оставив дверь широко открытой. Я  слышал,  как
он вышагивал по коридору.
     - Бедный старый Питер, - сказала она. - Я  не  знаю,  что  делала  бы
теперь без него. Я не знаю также, что я буду делать с ним в будущем.
     - Выйдете замуж за него?
     - Кажется. У меня нет другого выбора. Это звучит цинично, не так  ли?
Но я не имею это в виду. Но на сегодняшний день ничего не выглядит  чем-то
стоящим.
     - Выйти замуж за Питера - это было бы вполне честно, если он для  вас
что-то представляет.
     - О да. Мне он нравится больше, чем кто-нибудь. Я всегда считала, что
Фрэнсис - это эпизод в моей жизни.
     За ее неимоверно усталой позой я увидел признак незрелости. Я не  мог
понять, изменилась ли она в эмоциональном плане с тех  пор,  как  умер  ее
отец.
     И я подумал, что Джинни и Китти, девушки с  различных  концов  одного
города, имели, в конце концов, массу общего. Ни  одну  из  них  не  минули
осложнения с их красотой. Она превратила каждую из них в вещь, в зомби,  в
мертвом пустынном мире.
     - Вы и Питер раньше ходили в одну школу, он мне сказал.
     - Это верно. В течение всей учебы в высшей школе. Он не был толстым в
те дни, - добавила зачем-то она.
     - Вы были любовниками?
     Ее глаза потемнели,  как  океан  темнеет  от  надвигающихся  облаков.
Впервые я, казалось, затронул самое существо  ее  собственной  жизни.  Она
отвернулась так, чтобы я не смог заглянуть ей в глаза.
     - Полагаю, что это не имеет значения.
     Это означало "да".
     - Вы забеременели от Питера?
     - Если я отвечу вам,  -  произнесла  она,  отвернувшись,  -  обещайте
никогда не повторять мой ответ. Никому, даже Питеру.
     - Хорошо.
     - Тогда я вам скажу. Мы хотели  ребенка,  когда  я  была  новичком  в
колледже. Я не сказала Питеру. Он был так молод, молод даже для своих лет.
Я не хотела пугать его. Никому не  сказала,  кроме  Роя,  и,  естественно,
матери. Но даже им я не сказала, кто был отцом. У меня  не  было  желания,
чтобы меня забрали из школы и насильно  заставили  бы  нас  жениться.  Рой
очень рассердился на меня из-за этого, но он занял тысячу долларов и отвез
меня в Тиджуну. Он организовал аборт  по  первому  классу  -  с  доктором,
сиделкой, в абсолютно гигиенических  условиях.  Но  после  этого  он  стал
считать, что я должна отдать ему эти деньги.
     Она говорила безжизненным голосом. Она так же могла говорить о походе
в магазин. Но это полное безразличие говорило о той травме,  которая  была
нанесена ей и которая  сдерживала  проявление  эмоций.  Она  спросила  без
всякого любопытства:
     - Как вы узнали о моей беременности?  Я  думала,  об  этом  никто  не
знает.
     - Не важно, как я узнал.
     - Но я сказала только Рою и матери.
     - А они уже умерли.
     Едва заметная дрожь сотрясла ее. Медленно, будто против  своей  воли,
она повернула голову и посмотрела мне в лицо.
     - Мне кажется, они были убиты, потому что знали о моей беременности.
     - Вполне возможно.
     - А что можно сказать о смерти Фрэнсиса?
     - Пока нет никаких предположений, мисс Фэблон. Я блуждаю в  потемках.
У вас есть какие-нибудь мысли?
     Она покачала головой. Ее яркие волосы мотнулись, коснувшись  холодных
бледных щек.
     Питер нетерпеливо спросил из двери:
     - Могу я теперь войти?
     - Нет, не можешь.  Уходи  и  оставь  меня  в  покое.  -  Она  встала,
предложила и мне уйти.
     - Но ты не должна оставаться одна, - сказал Питер. - Доктор Сильвестр
сказал мне...
     - Доктор Сильвестр - старая баба, а  ты  -  другая.  Уходи.  Если  не
уйдешь, то я уйду. Немедленно.
     Питер ретировался, и я за ним. Она закрыла и заперла дверь. Когда нас
уже нельзя было слышать в коттедже, Питер набросился на меня:
     - Что вы ей сказали?
     - По сути, ничего.
     - Вы сказали что-то, что вызвало у нее такую реакцию.
     - Я задал ей один или два вопроса.
     - О чем?
     - Она попросила меня не говорить вам.
     - Она попросила вас не говорить мне? - Его лицо склонилось близко  ко
мне. Я не мог даже его рассмотреть. Его голос звучал резко и угрожающе:  -
Вы опять все разрушили, перевернули все вверх тормашками, ведь так? Я  вас
нанял. Джинни моя невеста.
     - Скороспелая невеста, не так ли?
     Возможно, мне не следовало это говорить. Он разозлился, обозвал  меня
вонючим грубияном и начал замахиваться на меня. Я заметил  появившийся  из
темноты его кулак  слишком  поздно,  чтобы  избежать  удара.  Мне  удалось
увернуться, но не совсем.
     Я не стал отвечать ему, но выставил руки, чтобы  успеть  поймать  его
руку, если последует второй удар. Он не стал продолжать.
     - Убирайтесь отсюда, - прорычал он прерывающимся голосом. - Мы с вами
все кончили. Здесь вы больше не нужны.

                                    31

     Морально я чувствовал себя  не  очень  хорошо,  поскольку  уходил  от
незавершенного дела.  Я  вернулся  обратно  в  свою  квартиру  в  Западном
Лос-Анджелесе и напился до состояния умеренного ступора. И даже тогда спал
не очень хорошо. Я проснулся среди  ночи.  Капли  дождя  шуршали,  как  по
целлофану, по стеклу. Я уже протрезвел и  пребывал  в  состоянии  какой-то
паники: средних лет мужчина лежит в одиночестве в темноте, в то время  как
жизнь течет мимо, как уличный поток на шоссе.
     Я проснулся поздно и пошел завтракать. Утренние  газеты  не  сообщили
ничего нового. Я пошел в свой офис и стал  ждать,  когда  Питер  переменит
свое решение и позвонит мне.
     Он мне, по правде, не был нужен. У меня все еще были его деньги. Даже
без этого, даже без его поддержки в Монтевисте, я  мог  пойти  работать  с
Перлбергом, расследуя убийство Мартеля. Но  по  некоей  важной  причине  я
хотел, чтобы он мне позвонил и  нанял  меня.  Я  подумал  в  своих  ночных
одиноких размышлениях, что приобрел воображаемого сына - бедного  толстого
сына, который проедал свои печали вместо того, чтобы пропивать их, как все
нормальные люди.
     Солнце пробивалось сквозь утренний туман  и  высушило  тротуары.  Моя
депрессия постепенно проходила. Я  перелистал  свою  почту,  ожидая  найти
какое-нибудь предвестие.
     Любопытный конверт из Испании с портретом генерала  Франко  на  марке
был  адресован  сеньору  Лу  Арчеру.  Вложенное  внутрь  письмо   гласило:
Сердечный вам привет: это послание из  далекой  Испании  для  того,  чтобы
привлечь ваше внимание к нашему  новому  выпуску  мебели  с  исключительно
испанским орнаментом и характером, как, например, изображением корриды или
танцев фламенко. Приезжайте и посмотрите в одном из любых наших  магазинов
в Лос-Анджелесе.
     Мне понравилась папка для почты, которую прислала Торговая палата  из
Лас-Вегаса. Среди имеющихся развлечений упоминалось  о  плавании,  гольфе,
теннисе, кеглях, водных лыжах, походах в церковь  и  на  концерты.  Но  ни
слова не говорилось об азартных играх.
     Собственно, это и было предвестие.  Пока  я  с  улыбкой  рассматривал
папку, позвонил капитан Перлберг.
     - Вы заняты, Арчер?
     - Не очень. Мой клиент потерял ко мне интерес.
     - Очень плохо, - сказал он бодрым голосом, - вы могли  бы  нам  обоим
сослужить службу. Не хотели бы вы побеседовать со старушкой Мартеля?
     - Его матерью?
     - Это я и говорю. Она прилетела из Панамы сегодня  утром  и  устроила
плач над телом своего сына. Вы знаете больше о подоплеке всего  дела,  чем
я, и мне пришло в голову, что если бы захотели поговорить об этом  с  ней,
вы могли бы способствовать заглушению международного инцидента.
     - Где она сейчас?
     - Она сняла двойной люкс в отеле "Беверли-Хиллз". В данный момент она
спит, но она ждет вас после обеда, скажем в четверть второго. Она для  вас
будет хорошим клиентом.
     - Кто мне заплатит?
     - Она заплатит. Она перегружена деньгами.
     - Я думал, что она из голодной губернии.
     - Вы ошиблись, - сказал Перлберг. - Генеральный  консул  сказал  мне,
что она замужем за вице-президентом банка в городе Панаме.
     - Как ее зовут?
     - Розалес, Рикардо Розалес.
     Это было имя вице-президента  того  банка  "Новая  Гранада",  который
написал письмо Мариэтте с сообщением, что денег больше не будет.
     - Буду рад нанести визит миссис Розалес.
     Я  позвонил  профессору  Аллану  Бошу  в  Государственный  колледж  в
Лос-Анджелесе. Бош сказал, что будет рад пообедать со  мной  и  рассказать
все, что знает, о Педро Доминго, но у него опять проблема времени.
     - Я могу подъехать в колледж, профессор. У вас там есть ресторан?
     - У нас три таких заведения, - сказал  он.  -  Кафетерий,  Инферно  и
"Вершина севера".
     - Инферно звучит интересно.
     - Менее интересно на деле, чем звучит. В действительности, это просто
автомат. Давайте встретимся  в  "Вершине  севера".  Это  на  крыше  нашего
северного здания.
     Колледж расположен на восточной границе города. Я выбрал Голливудскую
магистраль до Сан-Бернандино и оттуда  доехал  до  поворота  на  Восточную
авеню.  Территория  колледжа   представляла   собой   искромсанный   холм,
застроенный зданиями. Места для паковки было мало. Так что я  запарковался
на служебном месте и поднялся на лифте  на  шестой  этаж,  где  находилась
"Вершина севера".
     Профессор Бош оказался  моложавого  вида  человеком  в  возрасте  лет
тридцати,  ростом  достаточным  для  того,  чтобы  играть  центральным   в
баскетбольной команде. Он немного сутулился,  как  все  большие  люди,  но
смотрел прямо. Его речь была отрывистой, со среднезападным акцентом.
     - Удивительно, что вы приехали вовремя.  Дорога  загружена.  Я  занял
место у окна.
     Он провел меня к восточной стороне гудящего зала. Из окна  открывался
вид в сторону Пасадена и гор.
     - Вы хотели бы, чтобы я рассказал вам все, что знаю, о Педро Доминго,
- произнес Бош за луковым супом.
     - Да, я интересуюсь им и  его  родственниками.  Профессор  Таппинджер
сказал, что его мать из  кабаре,  девица  "Голубой  Луны".  Это  панамский
эквивалент наших девочек по вызову? Не так ли?
     - Полагаю, так. - Бош запихнул свое тело в кресло и посмотрел на меня
сбоку через стол. - Прежде  чем  мы  продолжим,  скажите  мне,  почему  об
убийстве Педро не было сообщения в газетах?
     - Об этом сообщили. Таппинджер не  сказал  вам,  что  он  пользовался
другим именем?
     - Может быть, и сказал, я не помню.
     Мы оба вспылили, и он некоторое время  молчал,  пристально  глядя  на
меня.
     - Каким именем пользовался Педро Доминго? - спросил он.
     - Фрэнсис Мартель.
     - Это интересно,  -  произнес  Бош,  не  сказав  почему.  -  Я  видел
сообщение об этом. Не высказывалось ли предположение, что это гангстерская
разборка?
     - Такое предположение было.
     - Ваши слова звучат как-то неубедительно.
     - Я все больше и больше склоняюсь к этому.
     Бош перестал есть. Он больше не прикасался  к  супу.  Когда  подоспел
стейк, он механически разрезал его на кусочки и не стал их есть.
     - Кажется, я задаю много вопросов, - сказал  он.  -  Я  интересовался
Педро Доминго.  У  него  был  острый  ум,  беспорядочный,  но  определенно
незаурядный. Он был очень жизнерадостным.
     - Все это у него исчезло.
     - Почему он пользовался фальшивым именем?
     - Он украл кучу денег и не  хотел  быть  пойманным.  Он  также  хотел
произвести впечатление на  девушку,  которая  увлекалась  французским.  Он
выдавал себя за французского аристократа по  имени  Фрэнсис  Мартель.  Это
звучит лучше, чем Педро Доминго, особенно в Южной Калифорнии.
     - К тому же это почти подлинное имя.
     - Подлинное?
     - Настолько же  подлинное,  насколько  подлинны  все  генеалогические
претензии. Дед Педро, отец ее матери, носил имя Мартель. Он, может быть, и
не был аристократом, в точном смысле, но он был образованным  парижанином.
Он прибыл из Франции молодым инженером "Ла Компани Универсаль".
     - Я не знаю французского, профессор.
     - Это название компании, которое Лессепс дал  своему  предприятию  по
построению канала, - большое имя для грандиозной аферы. Она  обанкротилась
где-то до 1890 года, и прародитель Мартеля потерял свои деньги.  Он  решил
остаться в Панаме. Он, как любитель, занимался  орнитологией,  и  особенно
его интересовала флора и фауна.
     С течением времени он превращался все  больше  в  местного  жителя  и
провел свои последние годы с девушкой из одной из деревень. Педро говорил,
что она происходила из первых рабов, которые боролись с Фрэнсисом  Дрейком
против испанцев. Он претендовал на то, что является прямым потомком Дрейка
через нее, - этим и объясняется имя Фрэнсис. Но я думаю, что это была  его
чистейшая фантазия. Педро был весьма изобретательным фантазером.
     - Это опасно, - сказал я, - тогда возникает желание соответственно  и
вести себя.
     - Полагаю, что так. Во всяком случае, эта  деревенская  девушка  была
бабушкой Педро по материнской линии. Его  мать  и  он  взяли  от  нее  имя
Доминго.
     - Кто был отцом Педро?
     -  Он  не  знает.  Мне  кажется,  и  мать  его  не  знает.  Она  вела
беспорядочную жизнь, это мягко говоря. Но она поддерживала  традиции  деда
всю жизнь.
     В Панаме существуют устоявшиеся  определенные  французские  традиции.
Мать Педро научила его французскому одновременно с испанским.  Они  вместе
читали дедовы книги. Старик был достаточно образованным - в его библиотеке
имелись книги начиная от Ла Фонтена и Декарта до  Бодлера.  Педро  получил
вполне приличное образование во французском. Можете понять, почему он  так
увлекся языком. Он был трущобным мальчишкой, с индейской и рабской  кровью
в своих венах, так же как и французской. Эта тяга к французскому была  его
единственным отличием и единственной надеждой на отличие.
     - Как вам удалось все это узнать, профессор?
     - Я занимался с парнем и наблюдал его. Он подавал  надежды,  возможно
очень большие, и страстно хотел говорить с кем-нибудь, кто знает  Францию.
Я провел там год по университетскому обмену, - добавил  Бош  мимоходом.  -
Кроме того,  на  своих  повышенных  курсах  по  французской  композиции  я
использовал одно пособие, которое по  случаю  заимствовал  у  Таппинджера.
Студенты  должны  были  писать  сочинение  на  французском,  где  бы   они
объясняли, почему они изучают язык. Педро выступил с потрясающим рассказом
о своем деде и о величии - величии Франции. Я поставил ему "А" с плюсом за
это, мою первую за многие  годы  преподавания  в  колледже.  Это  источник
большей части того, что я вам рассказываю.
     - Я не знаю французского, но, безусловно,  хотел  бы  посмотреть  это
сочинение.
     - Я отдал его обратно Педро. Он сказал, что пошлет его домой матери.
     - Вы знаете ее имя?
     - Секундина Доминго. Она, должно быть, была второй дочерью у матери.
     - Если судить по ее второму имени, она никогда не была замужем.
     - Очевидно, нет. Но мужчины  были  в  ее  жизни.  Однажды  вечером  я
угостил Педро слишком большой порцией вина, и он рассказал об американских
моряках, которых она приводила домой.  Это  было  во  время  войны,  когда
мальчик был очень мал. У него и матери имелась всего одна комната  и  одна
кровать в комнате. Он должен был ждать на улице, когда  у  нее  находились
клиенты. Иногда ему приходилось ждать всю ночь.
     Он был предан своей матери, и я думаю, эти обстоятельства повлияли на
его психику. В ту ночь, о которой я говорю, когда он выпил лишнего по моей
вине, он пустился в дикие  разглагольствования  о  своей  стране,  ставшей
затоптанным перекрестком мира, и что сам он порождение и суть этой  грязи:
белых, индейцев, негров. Он,  похоже,  считал  себя  живым  олицетворением
Черного  Христа  с  Номбре  де  Диос,  знаменитой  панамской   религиозной
скульптуры.
     - У него были наклонности к пророчеству?
     - Если и были, я об этом не знал.  Я  не  психиатр.  Я  действительно
думаю, что Педро -  несостоявшийся  поэт,  символ  идеализированной  души,
который  унаследовал  слишком  много  проблем.  Я  признаю,  у  него  были
некоторые странные идеи, но даже они не были  лишены  смысла.  Панама  для
него была больше, чем  страна,  больше,  чем  географическая  связь  между
Северной и Южной Америками. Он думал, что она представляет  собой  базовую
связь между душой и телом,  головой  и  сердцем,  и  что  североамериканцы
разрушили эту связь. - Он добавил: - И теперь мы убили его.
     - Мы?
     - Мы, североамериканцы.
     Он поковыривал кусочки мяса, лежавшие на его тарелке. Я посмотрел  на
горы. Над ними пролетал  реактивный  самолет,  и  в  небе  осталась  белая
полоса.
     Я уже имел представление об  Аллане  Боше,  и  он  мне  нравился.  Он
отличался от людей старого типа, как Таппинджер,  который  был  так  занят
собой и своей работой, что  превратился  в  социального  эксцентрика.  Бош
казался искренне озабоченным, когда говорил о своих  студентах.  Я  сказал
что-то по этому случаю.
     Он пожал плечами, выразив таким образом свое удовольствие  по  поводу
комплимента.
     - Я учитель и не хочу быть никем другим.
     После паузы, вызванной ворвавшимся шумом от  толпы  студентов  вокруг
нас, он продолжил:
     - Я сожалел, когда узнал, что Педро ушел из колледжа.  Он  был  почти
самым интересным студентом, какого я когда-либо имел здесь, в Иллинойсе. Я
преподавал только в двух местах.
     - Ваш друг Таппинджер говорит, что иммиграция охотилась за ним.
     - Да, Педро  попал  в  страну  нелегально.  Он  должен  был  покинуть
Лонг-Бич и затем это место, на один прыжок опередив людей  из  иммиграции.
По сути дела, я намекнул ему, что они сделали о нем запрос. И  не  стыжусь
этого, - сказал он с улыбкой.
     - Я не предам вас, доктор Бош.
     Его улыбка стала несколько кривой и оборонительной.
     - Боюсь, я не имею докторской степени. Я потерпел неудачу у тех,  кто
этим командует в Иллинойсе. Можно было бы попытаться снова, на нет  уже  в
этом большого смысла.
     - Почему же?
     - Тапс тогда уже ушел. Я был  одним  из  его  главных  протеже.  И  я
унаследовал какую-то долю его невезения.  То,  что  с  ним  случилось,  не
придавало мне,  конечно,  бодрости.  Я  подумал,  что,  если  такое  может
случиться с одним из наиболее перспективных ученых в нашей области,  может
случиться с кем угодно.
     - А что случилось с ним в Иллинойсе?
     Бош замолчал. Я подождал, а затем решил подступиться с другого конца:
     - Он все еще ведущая фигура в вашей области?
     - Был бы, если бы  подвернулся  подходящий  случай.  Но  у  него  нет
времени для  своей  работы,  и  это  сводит  его  с  ума.  Когда  выделяют
ассигнования, они его обходят. Он не получает  продвижения  даже  в  таком
невзрачном колледже, как Монтевиста.
     - Почему?
     - Им не нравится, как он причесывает свои волосы, полагаю.
     - Или как причесывает их его жена?
     - Думаю, она тоже имеет к этому отношение. Но откровенно, я не  люблю
пересказывать факультетские сплетни. Предполагалось, что мы будем говорить
о Педро Доминго, по другому - Сервантесе. Если у  вас  есть  еще  вопросы,
пожалуйста, я готов рассказать все, что знаю. Иначе...
     - Откуда у него это имя - Сервантес?
     - Я думал об этом в ту ночь, когда он уехал. Он  всегда  мне  казался
донкихотским типом.
     Я подумал, но не сказал, что слово это больше подходит к самому Бошу:
     - И вы послали его к Таппинджеру?
     - Нет, я, возможно, упомянул о нем когда-то, но  Педро  отправился  в
Монтевисту из-за девушки. Она была новичком, по-видимому, очень  способная
к языкам.
     - Кто это сказал?
     - Сам Тапс сказал, и, по правде, я сам разговаривал с ней. Он  привез
ее с собой на наш весенний фестиваль искусств.  Мы  ставили  пьесу  Сартра
"Нет выхода", а она никогда до этого не  видела  ни  одной  постановки  на
французском языке на современную тему. Педро находился там, он влюбился  в
нее с первого взгляда.
     - Отуда вы знаете?
     - Он мне сказал. Нет это было иначе, он показал мне некоторые сонеты,
которые написал о ней и ее идеальной красоте. Она была очень хороша,  одна
из ярких блондинок, и очень молода, не больше шестнадцати или семнадцати.
     - Она уже не такая молоденькая и не  такая  невинная,  но  еще  очень
красивая.
     Он уронил вилку с шумом, который слился с гулом от разговоров в зале.
     - Вы утверждаете, что знаете ее?
     - Она вдова Педро. Они поженились в прошлую субботу.
     - Ничего не понимаю.
     - Если бы я сказал вам об этом, вы бы  больше  переживали.  Он  решил
жениться на ней семь лет назад - возможно,  в  тот  вечер,  когда  смотрел
пьесу. Вы не знаете, предпринимал ли он что-нибудь тогда или впоследствии?
     Бош подумал над вопросом.
     - Уверен, что нет. Уверен с моральной точки зрения. Это была одна  из
тех тайных страстей, которые носят в себе латиноамериканцы.
     - Подобно Данте и Беатриче?
     Он с некоторым удивлением посмотрел на меня:
     - Вы читали Данте?
     - Я попотел над  ним.  Но  должен  признать,  я  процитировал  другой
источник. Она сказала, что Педро следил за девушкой  такими  глазами,  как
Данте смотрел на Беатриче.
     - Кто на свете мог это сказать?
     - Бесс Таппинджер. Вы знаете ее?
     - Естественно, я ее знаю. Можно сказать, она  авторитет  в  отношении
Данте и Беатриче.
     - В самом деле?
     - Я не считаю, что это серьезно, мистер Арчер. Но Бесс и Тапс  играли
в свое время вполне сравнимые роли: интеллектуал и  идеальная  девушка.  У
них были очень нежные платонические отношения, прежде чем  реальная  жизнь
взяла над ними верх.
     - Не могли бы вы сказать немного проще? Меня интересует женщина.
     - Бесс?
     - Оба Таппинджера. Что вы имели в виду, когда сказали,  что  реальная
жизнь взяла над ними верх?
     Он изучал мое лицо, чтобы понять мои намерения.
     - Не будет вреда, если я вам скажу. Практически каждый  в  Ассоциации
Современных Языков знает эту историю. Бесс была второкурсницей,  изучавшей
французский в Иллинойсе, а Тапс  -  подающим  надежды  молодым  ученым  на
факультете. Они оба довольствовались этими платоническими отношениями. Они
были как Адам и Ева до своего падения. Это  может  казаться  романтическим
преувеличением, но все было так. Я был при этом.
     Затем реальная жизнь просунула  свою  отвратительную  голову,  как  я
сказал. Бесс забеременела. Тапс, конечно, женился на ней, но тут  началась
запутанная  история.  В  те  дни  иллинойское  заведение  было   пропитано
пуританским духом. Что хуже, помощник декана женского отделения обрушилась
на самого Тапса и буквально  устроила  на  него  охоту.  То  же  делали  и
родители Бесс. Это  была  парочка  буржуазного  воспитания  из  Оук-Парка.
Итогом всего этого было то, что администрация уволила  его  за  аморальное
поведение и отправила в ссылку, - преподавать в Монтевисте.
     - И он пребывает в ней до сих пор?
     Бош кивнул головой:
     - Двенадцать  лет.  Это  много  времени,  чтобы  заплатить  за  такое
незначительное прегрешение, кстати совершенно обычное. Учителя женятся  на
своих студентках очень часто, с пистолетным аккомпанементом или без  него.
Тапс, по моему мнению, сделал вполне реальный шаг и  почти  разрушил  себе
всю жизнь. Но мы углубились куда-то далеко  в  сторону,  мистер  Арчер.  -
Молодой человек взглянул на свои часы. - Уже половина второго,  а  у  меня
встреча со студентами.
     - Отмените ее и пойдемте со мной. У меня более интересное свидание.
     - Да? С кем?
     - С матерью Педро.
     - Вы шутите?
     - Мне даже хотелось бы, чтобы это было так... Она прилетела из Панамы
сегодня  утром  и  остановилась  в  отеле   "Беверли-Хиллз".   Мне   может
понадобиться переводчик. Как на этот счет?
     - Конечно. Мы поедем лучше на двух машинах,  чтобы  вам  не  пришлось
везти меня обратно.

                                    32

     Мы с Бошем встретились  в  вестибюле  отеля.  Я  на  несколько  минут
опоздал, и служащий сказал нам, что нас уже ждут.
     Женщине, которая провела  нас  в  гостиную  номера  люкс  было  около
пятидесяти, все еще красивая, несмотря на ее  золотые  зубы  и  круги  под
глазами. Она была одета во все черное. Мускусный запах  духов  обволакивал
ее, создавая какую-то ауру растраченной сексуальности.
     - Сеньора Розалес?
     - Да.
     - Я частный детектив Лу Арчер. Мой испанский не очень хорош. Полагаю,
вы говорите по-английски?
     - Да, я  говорю  по-английски.  -  Она  вопросительно  посмотрела  на
молодого человека, сидящего рядом со мной.
     - Это профессор Бош, - сказал я. - Он был другом вашего сына.
     С внезапно проявившейся эмоциональностью она протянула каждому из нас
руки и усадила по обе стороны от себя. У нее были  руки  рабочей  женщины,
шершавые, покрытые въевшейся копотью. Она говорила на хорошем, но каком-то
тяжелом английском языке, будто заученном.
     - Педро рассказывал о вас, профессор Бош. Вы были очень добры к нему,
и я вам благодарна.
     - Он был лучшим студентом из тех,  которых  я  когда-нибудь  имел.  Я
сожалею, что он умер.
     - Да, это большая потеря. Он мог бы быть одним из наших самых больших
людей. - Она  обернулась  ко  мне.  -  Когда  они  выдадут  его  тело  для
погребения?
     - В течение одного-двух дней.  Ваш  консул  организует  доставку  его
домой. Вам действительно незачем было приезжать сюда.
     - Так говорил и мой муж. Он говорил, что я должна держаться в стороне
от этой страны, что вы арестуете меня и заберете мои  деньги.  Но  как  вы
можете это сделать? Я - панамская гражданка, и  им  же  являлся  мой  сын.
Деньги, которые дал мне Педро, принадлежат мне.
     Она говорила с каким-то вызывающе-вопросительным видом.
     - Принадлежат вам и вашему мужу.
     - Да, конечно.
     - Вы давно замужем?
     - Два месяца. Чуть больше двух. Педро согласился на мою  свадьбу.  Он
сделал нам свадебный подарок в виде виллы в Ла-Кресте, и  сеньор  Розалес,
мой муж, и он подружились и стали добрыми друзьями.
     Казалось,  она  пытается  оправдать  свое   замужество,   будто   она
подозревала связь между ним и смертью сына. У меня не было  сомнения,  что
это был брак по соглашению. Когда вице-президент банка, в какой бы  то  ни
было стране, женится на женщине средних лет с сомнительным прошлым, то для
этого должны существовать веские деловые причины.
     - А были они коллегами по бизнесу?
     - Педро и сеньор Розалес? - Она надела на себя маску полной глупости,
подняла руки и пожала плечами: слегка похоже на то, когда торгуются:  -  Я
ничего не понимаю в бизнесе. Тем более замечательно, что мой сын  был  так
удачлив в этом. Он понимал, как работает биржа - вы зовете это Уолл-стрит,
не так ли? Он сохранил  деньги  и  удачно  их  вложил,  -  произнесла  она
завороженным голосом.
     Она, должно быть, подозревала правду, потому что добавила:
     - Ведь это ложь, что Педро убит гангстерами?
     - Я не знаю, сеньора, правда это или нет. Убийца еще не пойман.
     Бош вставил:
     - Вы сказали, что сомневаетесь, что это было гангстерское убийство?
     Сеньоре Розалес это понравилось:
     - Конечно, мой сын не  имел  ничего  общего  с  гангстерами.  Он  был
приличным человеком, великим человеком. Если бы он остался жив, он бы стал
министром иностранных дел, возможно, президентом.
     Она продолжала излагать свои фантазии, чтобы скрыть  правду,  которая
могла просочиться. Мне не хотелось омрачать ее печаль и спорить с ней.  Но
все же я спросил:
     - Вы знали Лео Спилмена?
     - Кого?
     - Лео Спилмена.
     - Нет. Кто такой Лео Спилмен?
     - Владелец игорного дома в Лас-Вегасе. Ваш сын был с ним  связан.  Он
никогда не упоминал при вас имя Спилмена?
     Она покачала головой. Я не видел даже намеков на то, что она лгала. В
ее черных глазах застыла глубокая печаль.
     Она подошла к двери и открыла ее. Я рад был уйти, я выяснил все,  что
хотел, все, что мне нужно. И я не хотел иметь ничего из ее "черных  денег"
или ее "черных" поминовений, которые следовали вместе с ними.
     - Вы были весьма грубы с ней,  -  сказал  Бош  в  лифте.  -  Она  мне
показалась совсем невинной, я даже бы сказал, наивной.
     - Она может себе позволить так себя вести. Совершенно  ясно,  что  ее
муж мошенник. Он прибрал к  рукам  и  ее,  и  ее  деньги.  И  американское
правительство не увидит из них и пенни.
     - Я не понял, что вы имели в виду, когда  сказали,  что  Педро  убили
из-за своих денег. Его мать конечно же не убивала его.
     - Нет, и тот, кто  убивал  Педро,  не  подозревал,  что  деньги  были
переданы ей.
     - Для таких предположений имеется большой простор.
     Но  Аллан  Бош  был  чувствительным  человеком,  и  он  мог  нащупать
интуитивно то направление, в котором шли мои  мысли.  Когда  мы  вышли  из
лифта, он попрощался и рванул прочь, как спринтер.
     - Я не кончил говорить, Аллан.
     - О, боюсь, я вам не многим помог. Я думал, у нас был шанс поговорить
обо всем с матерью Педро.
     - У нас был этот шанс.  Она  сказала  даже  больше  того,  на  что  я
рассчитывал. Теперь я хочу поговорить вами.
     Я позвал его в бар и ухитрился засадить внутри обитой  кабины.  Чтобы
удрать, ему пришлось бы перелезть через меня.
     Я заказал пару джина с тоником. Бош настаивал, что платить  он  будет
сам за себя.
     - О чем нам осталось еще говорить, - спросил он довольно мрачно.
     - О любви и деньгах. О профессоре Таппинджере и его большой ошибке  в
Иллинойсе. Почему, по вашему  мнению,  он  продолжает  платить  за  нее  в
течение уже двенадцати лет?
     - Не имею представления.
     - Он ее не повторит?
     - Я не совсем понимаю, что вы конкретно имеете в виду? - Бош  почесал
свой затылок. - Тапс счастлив в браке. У него трое детей.
     - Дети не всегда являются сдерживающим элементом. Фактически  я  знаю
мужчин, которые обращались против своих собственных детей, потому что дети
напоминали  им,  что  они  сами  уже  не  молоды.  Что  касается  женитьбы
Таппинджера, их брак с Бесс на грани краха. Бесс в отчаянии.
     - Глупости. Бесс - чудесная женщина.
     - Я думаю, не нашел ли он себе другую чудесную среди своих студенток?
     - Конечно нет. Он не путается со студентками.
     - Однажды это было, вы рассказывали мне.
     - Мне не следовало бы вам об этом рассказывать.
     - Ошибки имеют тенденцию повторяться.  У  меня  был  богатый  опыт  в
общении с мужчинами и женщинами, которые не хотели становиться взрослыми и
не могли даже вынести мысли о том, что стареют.  Они  все  время  пытаются
обновиться, путем подыскивания все более молодых партнеров для себя.
     Лицо молодого человека сморщилось в гадливой гримасе.
     - Все может быть.  Но  к  Тапсу  это  не  имеет  никакого  отношения.
Откровенно говоря, я нахожу тему нашего разговора слегка непорядочной.
     - Для меня она тоже неприятна. Мне нравится Таппинджер, и он  отнесся
ко мне хорошо. Но часто приходится  сталкиваться  с  неприятными  фактами,
которые затрагивают людей, которые нам нравятся.
     - Вы не говорите о фактах. Вы просто размышляете о том, что случилось
двенадцать лет назад.
     - Вы уверены, что это не продолжается? Семь  лет  назад,  вы  сказали
мне, Таппинджер привел девушку-новичка сюда  посмотреть  пьесу.  Были  еще
студентки в той группе?
     - Кажется, не было.
     - Это нормальное явление, когда профессор привозит  студентку-новичка
за шестьдесят или семьдесят миль посмотреть пьесу?
     - А почему бы и нет? Я не знаю. Во всяком случае, Бесс была с ними.
     - Почему вы мне раньше об этом не сказали?
     - Я не придал такого значения этому случаю, - сказал он  с  некоторой
долей иронии. - Профессор Таппинджер не является  сексуальным  психопатом,
вы это знаете. Он не требует двадцатичетырехчасового спецнаблюдения.
     - Надеюсь, не требует. Вы говорите, что беседовали  с  девушкой.  Она
что-нибудь говорила о Таппинджере?
     - Не помню, это было давно.
     - Вы их видели вместе?
     - Да. Все трое пришли ко мне на  обед,  и  потом  мы  отправились  на
спектакль.
     - Как девушка и Таппинджер вели себя друг с другом?
     - Мне показалось, что они нравятся друг другу.  -  На  мгновение  его
лицо изменилось, он что-то вспомнил, и затем приняло обычное выражение. Он
привстал со стула. - Слушайте, я не знаю, что вы подозреваете.
     - Нет, вы, безусловно, знаете что. Они вели себя как любовники?
     Бош отвечал медленно и осторожно:
     - Я не вполне понимаю смысла этого вопроса,  мистер  Арчер.  И  я  не
вижу, какую они имеют связь с нынешними  событиями.  В  конце  концов,  мы
разговариваем о событиях семилетней давности.
     - За эти семь лет произошло три убийства,  и  все  как-то  связаны  с
Джинни Фэблон. Ее отец, мать и муж были убиты.
     - Боже праведный, вы не обвиняете Тапса?
     - Слишком рано об этом говорить.  Но  вы  можете  быть  уверены,  эти
вопросы имеют связь. Были они любовниками?
     - Бесс, кажется, думала так. Мне казалось, она придумывала это тогда.
Получается, что, может быть, не придумывала.
     - Скажите мне, что произошло?
     - Нельзя сказать, что многое. Она встала и вышла в середине пьесы. Мы
все сидели вместе. Бесс была между мной  и  Тапсом,  а  девушка  с  другой
стороны от него. Бесс внезапно вскочила и в смятении выскочила в  темноте.
Я последовал за ней. Я подумал, что  она  почувствовала  себя  плохо.  Она
действительно не стала вместе с нами  обедать  на  стоянке.  Но  это  было
больше моральное недомогание, нежели физическое. Она вылила кучу жалоб  на
Тапса и девушку Фэблон и говорила, как она портит его...
     - Она портила его?
     - Так считала Бесс. Это одна из причин, что я не воспринимал ее слова
серьезно. Она была, очевидно, беременна в  то  время,  а  вы  знаете,  как
бывают женщины ревнивы, когда находятся в таком состоянии.  Но,  возможно,
был и другой смысл в том, что она сказала. В конце концов, Тапс влюбился в
Бесс, когда та была не старше, чем девушка.
     Бош внезапно покраснел, как от удушья.
     - Я чувствую себя как Иуда, рассказывая вам все это.
     - А что это значит для Таппинджера?
     - Я понимаю, что вы  имеете  в  виду.  Он  по  сути  не  Христос.  От
заигрывания с хорошенькой девушкой большой шаг до убийства  ее  родителей.
Это невообразимо.
     - Убийство обычно таким и бывает. Даже сами убийцы  не  могут  такого
вообразить, иначе они бы этого не сделали. В какое точно время  Таппинджер
приехал к вам на днях, во вторник, во второй половине дня?
     - В четыре часа. Он заранее договорился и прибыл вовремя.
     - Когда он с вами договорился?
     - Менее чем за полчаса до  того,  как  приехал.  Он  позвонил  мне  и
спросил, на месте ли я.
     - Откуда он звонил?
     - Он не сказал.
     - В каком он был состоянии, когда приехал?
     - Вы спрашиваете, как следователь прокуратуры, мистер Арчер. Но вы им
не являетесь, и я не думаю, что отвечу на этот ваш  вопрос  и  на  другие,
подобные этому.
     - Ваш друг Педро был застрелен в Бретвуде во вторник  после  полудня.
Ваш другой друг, Таппинджер, покинул Монтевисту около часа. Между часом  и
четырьмя у него было время и возможность убить человека и вернуться, чтобы
в вашем лице получить алиби.
     - Получить алиби?
     - Он использовал визит к вам,  чтобы  объяснить,  почему  он  отменил
занятия во вторник после обеда и предпринял  поездку  в  Лос-Анджелес.  Он
владеет оружием?
     Бош молчал.
     - Он упоминал, что посещал школу по направлению из армии, - сказал я,
- что  означает,  что  он  служил  в  одной  из  частей.  Умел  Таппинджер
пользоваться пистолетом?
     - Он служил в  пехоте,  -  Бош  свесил  голову,  будто  нагромождение
доказательств свидетельствовало и о его собственной вине. - Когда Тапс был
парнем  девятнадцати  или  двадцати  лет,   он   участвовал   в   Движении
Сопротивления в Париже. Он не был и сейчас не является мелким человеком.
     - Я никогда не говорил  так  и  не  думаю  так.  Какое  у  него  было
психическое состояние, когда он пришел к вам во вторник?
     - Я не эксперт по определению  психического  состояния  человека.  Он
часто повторялся, мне казалось, был  чем-то  обеспокоен.  Конечно,  мы  не
встречались с ним несколько лет.  И  он  только  что  съехал  с  шоссейной
магистрали. Эта дорога к Сан-Бернардино поистине ужасна...  -  Он  оборвал
свой рассказ и сказал: - Тапс казался сильно потрясенным, я этого не  могу
отрицать. Он практически впал в истерику, когда я узнал  на  снимке  Педро
Доминго и сообщил ему все, что знал о нем.
     - Он что-нибудь сказал?
     - Он говорил мало. У него был, я бы сказал, приступ смеха. Он считал,
что все происходящее является великолепным розыгрышем.

                                    33

     Бесс Таппинджер подошла к двери с трехлетним малышом, цеплявшимся  за
ее юбку. На ней было порванное и вылинявшее хлопчатобумажное платье, будто
она специально оделась под роль покинутой жены. Пот струился  по  ее  лицу
из-под платка на голове. Когда она вытерла лицо локтем, я заметил пот и  у
нее под мышками, тщательно выбритыми.
     - Почему вы мне не сказали, что придете? Я занимаюсь уборкой дома?
     - Я вижу.
     - Вы подождете, пока я приму душ? Я, должно быть, выгляжу ужасно.
     - Если  по  честному,  вы  выглядите  великолепно.  Но  я  пришел  не
любоваться вами. Ваш муж дома?
     - Нет, - сказала она упавшим голосом.
     - Он в колледже?
     - Я не знаю. Входите, пожалуйста. Я приготовлю кофе. И  избавлюсь  от
маленького. Ему пора спать.
     Она  увела  плачущего  малыша.  Она  вымылась,   переменила   платье,
причесала свои густые темные волосы и вернулась через долгих полчаса.
     - Извините, что задержала вас. Я должна была привести себя в порядок.
Когда я чувствую себя плохо, у меня появляется желание почиститься.
     Она села на сундук рядом со мной и дала мне почувствовать,  насколько
она теперь свежа.
     - А почему вы себя плохо чувствуете?
     Внезапно она некрасиво выпятила красную нижнюю губу.
     - Мне не хочется об этом говорить. Мне хотелось говорить вчера, но вы
не хотели.
     Внезапно она вскочила и стояла надо мной, красивая и вся дрожащая  от
ожидания, будто ее тело, ввергнувшее ее в замужество,  могло  бы  вдруг  и
избавить от него.
     - Вы совсем не беспокоитесь обо мне.
     - Наоборот, я так сильно желаю вас сейчас.
     - Почему же вы ничего не делаете? - Она  не  двигалась,  но  ее  тело
трепетало.
     - В доме ребенок, и муж неподалеку.
     - Тапсу все равно. Он, практически, способствует этому.
     - Почему он так делает?
     - Он хотел бы, чтобы я влюбилась в другого человека.  В  кого-нибудь,
кто развязал бы ему руки и избавил его  от  меня.  Он  влюбился  в  другую
девушку. И любит ее уже многие годы.
     - Джинни Фэблон?
     От этого имени у нее будто подкосились колени, и она опять села около
меня. - Значит, вы знаете о ней. Как давно вы знаете?
     - Только сегодня узнал.
     - Я знала об этом с самого начала.
     - Мне это сказали.
     Она быстро искоса посмотрела на меня.
     - Вы говорили об этом с Тапсом?
     - Нет еще. Я только что обедал с Алланом Бошем. Он  рассказал  мне  о
некоем вечере семь лет назад,  когда  он,  и  вы,  и  ваш  муж,  и  Джинни
отправились смотреть вместе спектакль.
     Она кивнула головой:
     - Это была пьеса Сартра "Нет выхода". Он не сказал вам, что я видела?
     - Нет, полагаю, что он не знал.
     - Это верно, я ему не сказала. Я не могла заставить себя  сказать  ни
ему, ни кому-нибудь другому. И какое-то время спустя то,  что  я  увидела,
перестало  казаться  реальным.  Это  как-то  смешалось  в  моей  памяти  с
содержанием  пьесы.  Она  была  о  трех  людях,  живущих  в  своего   рода
психологическом аду.
     Я сидела рядом с Тапсом  в  почти  совершенно  темной  комнате,  и  я
слышала, как он издавал  какое-то  хрюканье  или  вздох,  будто  ему  было
больно. Я посмотрела. Она держала свою руку на его... на его ноге  сверху.
Он вздыхал от удовольствия.
     Я не могла поверить этому, хотя все видела. Я почувствовала себя  так
ужасно, что тут же вскочила и ушла. Аллан Бош вышел со мной.  Я  не  помню
точно, что сказала ему. С тех пор я умышленно избегала  его  из  опасений,
что он начнет меня расспрашивать о Тапсе.
     - А чего вы боялись?
     - Не знаю. Но нет, я, по правде, знаю. Я боялась,  что  люди  узнают,
что Тапс совратил девушку или его совратили, я боялась,  что  он  потеряет
работу или шанс на лучшую работу. Я видела,  что  произошло  в  Иллинойсе,
когда Тапс и я... - Она остановилась. - Но вы этого не знаете.
     - Аллан Бош рассказывал мне об этом.
     - Аллан - ужасный трепач. - Но она, казалось, чувствовала облегчение,
что не придется самой об этом рассказывать. - Я испытываю чувство какой-то
вины, оставшейся от  всего  этого.  Я  почти  ощущаю,  что  Джинни  Фэблон
проделывает то же, что и я. От этого я  не  ненавижу  ее  меньше,  но  это
заставляет меня молчать.  Мне  кажется,  я  провела  последние  семь  лет,
покрывая любовные делишки своего  мужа,  даже  от  себя  самой.  Но  после
сегодняшнего дня я не собираюсь это делать и дальше.
     - А что произошло сегодня?
     - Это произошло сегодня утром, перед  рассветом.  Она  позвонила  ему
сюда. Он спал в кабинете, как он это делал  уже  последние  годы,  и  взял
отводную трубку. Я  слушала  по  другому  аппарату.  Она  была  в  панике,
холодной панике. Она сказала, что вы загнали ее в угол, и она уже не может
молчать дальше, в особенности потому, что она не  знает,  что  происходит.
Затем она спросила его, это он убил  ее  мать  и  отца.  Он  сказал,  что,
конечно, нет. Странный вопрос: "какая  для  этого  причина,  убивать  их".
Потому что они знали о ее беременности и что он был отцом ребенка.
     Бесс проговорила это очень быстро. Теперь она замолчала с пальцем  на
губах, как бы перебирая в памяти слова, которые она сказала.
     - Кто им сказал, Бесс?
     - Я сказала. Я держала язык за зубами до сентября первого года.
     В то лето, когда родился мой собственный  бэби,  девушка  пропала  из
виду. Я думала, что мы избавились от нее. Но затем она снова появилась  во
Французском кружке. Тапс отвез ее домой  в  тот  вечер.  Думаю,  он  хотел
держать ее подальше от Сервантеса. Когда  он  вернулся,  у  нас  вспыхнула
ссора. Он имел наглость сказать, что я интересуюсь Сервантесом в такой  же
степени, в какой он интересуется девушкой. Тогда он сказал мне об  аборте,
который она сделала. Я была виновата только потому,  что  существовала.  Я
должна была упасть на колени и рыдать по этой девице, он так считал.
     Я плакала много и долго, в течение двух недель. Затем я уже не  могла
всего этого переносить. Я вызвала ее отца и рассказала  ему  о  Тапсе.  Он
исчез через день или два, и я терзала себя за его самоубийство.  Я  решила
ничего больше не говорить. - Снова  казалось,  что  она  прислушивается  к
своим словам. Их значение как бы стало мутить ее глаза. - Вы думаете,  мой
муж убил миссис Фэблон и мистера Фэблона?
     - Мы должны будем допросить его, Бесс.
     - Вы думаете, он это сделал, вы думаете? - Даже задавая  вопрос,  она
не переставала скорбно качать головой. - Ее мать звонила сюда на днях.
     - Когда?
     - В понедельник вечером. Это было тогда, когда ее убили?
     - Вы знаете, что тогда случилось. Что она сказала?
     - Она попросила Тапса,  и  он  принял  звонок  в  доме.  Я  не  могла
подслушать. Во всяком случае, тогда ничего не случилось.  Он  сказал,  что
поговорил с ней, и ушел.
     - Он покинул дом?
     - Да.
     - В какое время?
     - Должно быть, очень поздно. Я собиралась спать. Я  спала,  когда  он
вернулся.
     - Почему вы мне не сказали об этом раньше?
     - Я хотела сказать вчера утром. Но вы лишили меня этой возможности. -
Ее глаза были широко раскрыты, как у куклы, и, казалось, ничего не видели,
как у статуи.
     - О чем они еще говорили?
     - Он сказал, что любил ее, всегда любил  и  будет  любить.  Я  что-то
сказала в трубку. Какое-то грязное слово, оно как-то вырвалось у меня. Мне
казалось таким ужасным, что он мог так говорить с  другой  женщиной  в  то
время, как трое его детей спят в доме. Я пошла в кабинет в ночной рубашке.
Это было впервые, когда я пошла к нему  с  тех  пор,  как  был  зачат  наш
маленький,  последний  счастливый  день  для   нас.   -   Она   замолчала,
прислушиваясь, не плачет ли трехлетний малыш во сне. Но в  доме  было  так
тихо, что я слышал, как капает вода из крана на кухне. - С  тех  пор  наша
жизнь проходила как в лагере на леднике. Я испытала это раз в  Висконсине,
когда была там с отцом. Вы уверены  в  том,  что  лед  представляет  собой
прочную опору, хотя и знаете, что  внизу  темная,  глубокая  вода.  -  Она
посмотрела вниз на изношенный ковер у нее под ногой, будто там,  под  ним,
плавали страшные чудовища. - Мне кажется, что я каким-то  образом  была  в
сговоре с ними. Не знаю почему я это  делала  или  почему  я  чувствовала,
будто делаю. Это была моя семья, и она рушили ее, но все эти годы я как-то
была вне всего этого. Я просто казалась себе участиником  этого  странного
брака. Мне казалось, что это не моя жизнь. Моя еще не началась.
     Мы сидели и вслушивались в тягучую тишину.
     - Вы собирались сказать мне, что произошло, когда вы вошли в  кабинет
этим утром.
     Она передернулась.
     - Мне страшно вспоминать. Тапс сидел за своим столом с  пистолетом  в
руке. Он выглядел  таким  истощенным  и  остроносым,  как  выглядят  люди,
собирающиеся умереть. Я испугалась, что он решил застрелиться, я подошла к
нему и попросила отдать мне пистолет. Это  было  почти  точное  повторение
того, что произошло, когда маленький был зачат. И это был тот же пистолет.
     - Я не понимаю.
     Она сказала:
     - Я купила пистолет, чтобы убить себя  четыре  года  назад.  Это  был
подержанный револьвер,  который  я  нашла  в  лавке  у  старьевщика.  Тапс
пропадал ночь за ночью вместе с девушкой, притворяясь, что дает  уроки,  и
настал день, когда я не смогла больше этого выносить. Я решила  прикончить
нас всех троих.
     - Револьвером?
     - Он был для меня. Прежде  чем  это  совершить,  я  позвонила  миссис
Фэблон и сказала ей, что я  собираюсь  сделать  и  почему.  Она  знала  об
интрижке, конечно, но не знала, кто был мужчина. Она думала, что Тапс  был
просто учителем Джинни, этакой отеческой фигурой,  находящейся  на  заднем
плане.
     Во всяком случае, она связалась с  Тапсом,  кем  бы  он  ни  был.  Он
бросился домой и отобрал у меня  револьвер.  Я  была  рада.  Я  не  хотела
пользоваться им. Я ухитрилась даже убедить себя, что Тапс меня  любит.  Но
все, чего он хотел достичь, - избежать скандала, еще одного скандала.
     Миссис Фэблон также этого не хотела. Она  заставила  Джинни  уйти  из
колледжа и устроила в какую-то клинику неподалеку от  больницы.  Некоторое
время я думала, что связь их прекратилась. Я снова забеременела.  Это  был
третий ребенок, и я решила, что и Тапс никогда не бросит меня. Он мне  это
обещал. Он сказал, что забросил мой револьвер в океан.
     Но он врал. Он хранил его все эти годы. Когда я  хотела  забрать  его
сегодня утром, он наставил револьвер на меня. Он говорил, что я заслуживаю
смерти за то, что говорила грязные слова, когда Джинни  это  слышала.  Она
всегда была чиста и прекрасна, говорил он, а  я  всю  жизнь  была  вонючей
лягушкой.
     Я сняла ночную рубашку, не знаю точно почему. Я просто хотела,  чтобы
он видел меня. Он говорил, что мое тело похоже на мужское  лицо,  длинное,
мрачное, с красными глазами, безносое,  как  у  сифилитика,  и  с  глупой,
маленькой бородой. - Она разглаживала руками грудь и живот и ниже к центру
тела. - Он приказал мне убираться и сказал, что убьет меня, если  я  снова
зайду в его личную комнату. Я сидела  и  смотрела,  как  занимается  заря.
Некоторое время спустя, когда совсем рассвело, я слышала, как он  вышел  и
уехал на "фиате". Я отправила детей в школу и затем начала уборку дома.  С
тех пор и убираюсь.
     - Вы сказали, что его нет в колледже?
     - Нет. Звонили из деканата и спрашивали, не болен ли он.  Я  сказала,
что болен.
     - Он взял с собой револьвер?
     - Не знаю. Я не была в кабинете и не намерена туда входить. Он так  и
останется неприбранным.
     Я произвел быстрый обыск в кабинете. Пистолета не было. Я обнаружил в
ящике письменного стола около двадцати  вариантов  первой  страницы  книги
Таппинджера о французском  влиянии  на  Стефена  Крейна.  Самый  последний
вариант,  над  которым  Таппинджер  работал,  когда  я  пришел  к  нему  в
понедельник, лежал сверху на столе.
     "Стефен Крейн, - гласило начало, - жил подобно Богу среди сверкающего
города своего Разума. Где он  обнаружил  прототип  для  своего  города?  В
Афинах, мраморного подобия Запада,  или  в  божественных  предначертаниях,
завещанных нам Августином в его  "Граде  Божьем"?  Или  в  Париже,  городе
искусства? Возможно,  он  смотрел  на  тело  потаскушки  с  картины  Мане.
Возможно,  блестящий  град  его  интеллекта  был  сотворен  из  созерцания
грязного разврата".
     Для меня это звучало как тарабарщина. И  это  свидетельствовало,  что
Таппинджер сходил с ума, и началось это еще  тогда,  когда  я  первый  раз
пришел к нему.
     Помимо бессмысленной  рукописи  на  столе  лежал  черновик  тех  пяти
вопросов, которые он составил для Мартеля. Ознакомившись с ними  так,  как
они представились Таппинджеру, я понял, что  они  имеют  для  него  личную
значимость. Он использовал их, возможно, бессознательно для общения с теми
силами, которые толкали его к самому обрыву:  опасная  сексуальная  связь,
лицемерие, чувство вины, боязнь тюрьмы. Человеческая душа,  заключенная  в
железу внутренней секреции.
     Если для меня вопросы звучали слишком однобоко, то  потому,  что  это
были своего рода ответы, составленные Таппинджером в  соответствии  с  его
представлениями и моральным состоянием. Я вспомнил с некоторым удивлением,
что ответом на пятый вопрос был Сартр, и подумал, что это было  связано  с
тем спектаклем на студенческом вечере  семь  лет  назад,  когда  ставилась
пьеса Сартра.

                                    34

     Отсутствие револьвера означало, что он у Таппинджера. Я вышел из дома
и достал свой пистолет, лежавший в багажнике машины.  Поскольку  на  улице
бегали ребятишки, я вошел в дом вставить патроны.
     -  Вы  собираетесь  убить  его?  -  спросила  Бесс.  Она  уже  начала
чувствовать себя вдовой.
     - Я не воспользуюсь им, если он меня не заставит. Возможно, я  должен
буду защищаться.
     - Что будет с детьми?
     - Это уж вы решите, что делать.
     - Почему я должна? - она сказала это  голосом  маленькой  девочки.  -
Почему это было должно случиться со мной?
     "Вы вышли замуж не за того человека, в  не  то  время  и  не  по  той
причине", - сказал я ей про себя. Но не было никакого  смысла  произносить
это вслух. Она уже знала это. Фактически, она сама мне  это  говорила  все
время с тех пор, как я встретил ее.
     - По крайней мере, вы остались живы.  За  это  надо  сказать  спасибо
судьбе.
     Она подняла руки в жесте отчаяния, почти угрозы.
     - Я не хочу остаться в живых таким образом. Не таким путем.
     - Таким тоже можно.  Жизнь,  которой  вы  живете,  может  быть  вашей
собственной.
     Будущее пугало ее.
     - Не оставляйте меня наедине с собой.
     - Я должен это сделать. Почему бы вам на время не  пригласить  одного
из ваших друзей?
     - У нас нет друзей. Они отошли от нас давным-давно.
     Она казалась потерянной, лишней в своем собственном доме. Я попытался
поцеловать  ее  на  прощание.  Это  была  неудачная  мысль.  Ее  губы   не
реагировали, тело словно одеревенело.
     Мысли о Бесс не покидали меня, тяжелые и горькие,  всю  дорогу  через
город к  дому  Фэблонов.  Возможно,  где-то  в  подсознании,  где  плавают
чудовища в  холодной  темноте,  Бесс  была  даже  увлечена  этой  любовной
историей своего мужу.
     Джинни была дома, и он находился с ней. Серый "фиат" стоял под дубом.
Когда я постучал в переднюю дверь, они ответили сразу  оба.  У  него  были
красные глаза и бледное лицо. Она дрожала.
     - Может быть, вы заставите его замолчать, - сказала она. - Он говорит
часами не останавливаясь.
     - О чем?
     - Я запрещаю  тебе  говорить.  -  Голос  Таппинджера  был  хриплым  и
какой-то неестественный. - Убирайтесь отсюда, - обратился он ко мне.
     - Пожалуйста, не уходите, - попросила  Джинни.  -  Я  его  боюсь.  Он
признался, что убил Роя и других. Об этом он  говорит  весь  день.  Все  о
причинах, почему он  должен  был  убить  Роя.  И  он  выдвигает  различные
причины. Подобно тому, что Рой наклонился над бассейном, чтобы вымыть свое
окровавленное лицо, и ему стало так жалко  его,  что  он  столкнул  его  в
бассейн. Чтобы у него была легкая и быстрая смерть. Затем, как  у  Святого
Георгия и дракона: Рой продавал меня Кетчелу, и с этим  надо  было  что-то
делать, чтобы остановить сделку.  -  Она  говорила  хриплым  презрительным
тоном.
     Таппинджер произнес, отшатываясь от нее:
     - Ты не должна издеваться надо мной.
     - Это именно издевательством называется, - она повернулась ко мне.  -
Истинная причина проста. Вы догадались  об  этом  прошлой  ночью.  Я  была
беременна от него, и Рой  каким-то  образом  узнал,  что  Тапс  был  отцом
ребенка.
     - Вы заставили меня думать, что это был Питер.
     - Я знала, что сказала это. Но я не покрываю больше Тапса.
     Он как будто задыхался.
     - Джинни, ты не должна так говорить. Кто-нибудь может услышать  тебя.
Почему бы нам не войти вовнутрь?
     - Мне нравится здесь.
     Она прислонилась к дверному проему. Он боялся оставить ее. Он  должен
был слышать, что она могла сказать.
     - Что вы делали в Теннисном клубе в ту ночь, профессор? - спросил я.
     Его глаза забегали, потом застыли.
     - Я прибыл туда по чисто профессиональным причинам. Мисс Фэблон  была
моей студенткой с февраля. Я консультировал ее, и она мне доверяла.
     - Ничего подобного, - сказала она.
     Он начал выплескивать поток непрерывных слов,  пытаясь  найти  в  них
какую-то опору:
     - Она призналась, что ее отец с  помощью  мистера  Кетчела  собирался
послать ее в школу в Швейцарии. Я думал, что мой совет как  ученого  будет
им полезен, и я отправился в клуб предложить свою помощь.
     Я прибыл туда слишком поздно, чтобы помочь. Я увидел мистера Фэблона,
пересекавшего лужайку, и, когда я заговорил с ним, он меня  не  узнал.  Он
шел к территории бассейна, очевидно вымыть  свое  окровавленное  лицо,  и,
прежде чем я успел что-то спросить его или остановить его, он  свалился  в
бассейн. Я сам не пловец и  попытался  вытащить  его  с  помощью  шеста  с
гарпуном на конце, который там висел...
     - Вы использовали этот шест, чтобы держать его под водой.
     - Это странное обвинение. Почему вы так говорите?
     - Фрэнсис дал мне полное описание  того,  что  произошло  той  ночью.
Тогда я ему не поверила. Я решила, что  он  делает  это  из  ревности.  Но
сейчас я этому верю. Он видел, как вы толкнули Роя и держали его под водой
при помощи шеста.
     - Почему он не вмешался, если он там был?  -  спросил  Таппинджер.  -
Почему он не сообщил об этом в полицию?
     - Я не знаю. - Она смотрела мимо меня на заходящее солнце.  -  Многие
вещи я не понимаю до сих пор.
     - Вы говорили об этом со своей матерью в понедельник вечером?
     - Кое о чем. Я напрямую спросила ее, правда ли, что Тапс утопил  отца
в бассейне. Мне, думаю, не следовало бы этого делать. Это потрясло ее.
     - Я знаю, что это так. Я говорил с ней, когда вы  ушли.  После  этого
она звонила Таппинджеру  по  телефону.  Это  был  ее  последний  разговор.
Таппинджер приехал сюда и застрелил ее.
     Он проговорил неубедительным тоном:
     - Я не убивал миссис Фэблон.
     - Вы это сделали, Тапс. - Голос звучал мрачно. - Вы  убили  ее  и  на
следующий день приезжали в Бретвуд и убили Фрэнсиса.
     - Но у меня не было причины убивать кого-либо из них. -  В  отрицании
звучала нота вопроса.
     - У вас была масса причин.
     - Что за причины? - спросил я обоих.
     Они обернулись и посмотрели друг на друга, будто у каждого из них был
ответ, и не один. Меня поразило любопытное сходство между  ними,  несмотря
на разницу  в  поле  и  возрасте.  Они  были  почти  одинакового  роста  и
телосложения, и черты лица отличались правильностью форм. Они могли  сойти
за брата и сестру. Мне хотелось бы, чтобы так и было.
     - Какой смысл в убийстве Мартеля? - спросил я.
     Они продолжали смотреть друг на друга,  будто  каждый  из  них  видел
другого во сне и этот сон надо разгадать.
     - Вы ревновали к Фрэнсису, не так ли? - сказала наконец Джинни.
     - Это бессмыслица, глупость.
     - Тогда вы сами глупец, потому что вы первый заикнулись об  этом.  Вы
хотели, чтобы я прикрыла все дело.
     Я спросил:
     - Какое это "все дело"?
     Они  оба  замолчали.  Они  смотрели  на  меня  с  выражением  глубоко
осознанного стыда, как дети, застигнутые врасплох за нехорошим занятием. Я
сказал:
     - Вы собирались убить его и завладеть его деньгами, ведь  так?  Но  в
конечно итоге мошенник всегда  бывает  обманут  сам.  Вы  были  так  полны
собственными мечтами, что поверили в его россказни. Вы  не  знали  или  не
придавали значения, что его деньги были получены от укрывателей подоходных
налогов.
     - Это неправда,  -  сказала  Джинни.  -  Фрэнсис  на  прошлой  неделе
рассказал мне все о своей жизни. Это  правда,  что  он  начал  как  бедный
парнишка в Панаме. Но он был прямым  потомком  Фрэнсиса  Дрейка  по  линии
матери, и у него была пергаментная карта, которая передавалась в  семье  и
на которой было обозначено место, где Дрейк зарыл свои сокровища.  Фрэнсис
нашел сокровища, стоимостью свыше миллиона долларов в  перуанском  золоте,
на панамском берегу около Номбре де Дио.
     Я не спорил с ней. Больше не имело значения, во что  она  верила  или
говорила, что верит.
     - И это неправда, - продолжала она, - что мы собирались убить его или
кого-нибудь.  У  меня  были  планы  жениться  на  Питере.  Я  должна  была
развестись с ним и получить возмещение, чтобы Тапс и я могли бы уехать...
     Он замотал головой. Его волосы рассыпались, как у женщины.
     - Отправляйся учиться в Европу, - сказал я.
     - Да. Тапс думал, что если он вернется обратно во Францию, то  сможет
написать свою книгу. Он писал ее  в  течение  ряда  лет.  Я  тоже  была  в
отчаянии. Становилось противно заниматься любовью наспех на заднем сиденье
машины, или в его офисе, или в общественных мотелях. Иногда мне  казалось,
что каждый в колледже, каждый в городе знает о нас. Но  никто  никогда  не
сказал нам ни слова.
     - Ты не должна рассказывать ему все это, - сказал  Таппинджер.  -  Не
признавайся ни в чем.
     Она вздрогнула:
     - Какое значение это имеет сейчас?
     - Первоначально вы хотели выйти замуж за Питера и затем развестись  с
ним. Это верно? - спросил я.
     - Да, но мне не по нутру был этот план. Я  согласилась  лишь  потому,
что мы отчаянно нуждались в деньгах. Мне всегда нравился Питер. Когда сюда
прибыл Фрэнсис и предложил мне выйти за  него  замуж,  я  переменила  свои
планы. Я ничего не была должна Фрэн-сису.
     - Он привлекал вас, - слова,  казалось,  с  трудом  выходили  из  рта
Таппинджера, будто чревовещатель использовал его в качестве марионетки.
     - Я сказала, что вы ревновали к нему.
     Он брызнул слюной:
     - Ревновал? Как я мог ревновать? Я никогда не видел человека  до  тех
пор, пока... - Он захлопнул рот.
     - Пока не застрелили его, - сказал я.
     - Я не стрелял в него. Как я мог найти его?
     - Я дала адрес. Мне этого не следовало бы делать. Фрэнсис сказал  мне
после того, как вы стреляли в него, что это были вы. Он  сказал,  что  это
был тот же человек, который убил Роя.
     - Он сказал так, потому что ненавидел меня.
     - А почему? - спросил я.
     - Потому что Джинни и я - любовники.
     - Вы признаете это, не так ли?
     Его рот выдавливал слова, которыми он хотел прикрыть свое вранье:
     - Мы были любовниками в платоническом смысле слова.
     Она презрительно смотрела на него.
     - Вы не мужчина! Сожалею, что давала вам возможность прикоснуться  ко
мне.
     Он дрожал, будто ее, похожая на озноб, дрожь заразила и его.
     - Ты не должна так говорить со мной, Джинни.
     - Потому что вы такой чувствительный? Вы такой же чувствительный, как
бешеная собака. Я сомневаюсь, чтобы вам кто-нибудь говорил, что делаете не
больше того, что знает бешеная собака.
     Он закричал:
     - Как можешь ты относиться ко мне с таким неуважением? Ты всегда была
невежественная девчонка. Я сделал из  тебя  женщину.  Я  допустил  тебя  к
близости моего интеллекта...
     - Я знаю, Блистающий город. Но только  он  не  такой  уж  блистающий.
Последний хилый свет он выпустил в понедельник ночью, когда вы  застрелили
Мариэтту.
     Он внезапно кинулся на  нее,  будто  хотел  напасть.  Но  момент  был
упущен. Я был начеку.
     - Я не могу этого вынести. - Он  резко  вырвался  и  почти  вбежал  в
гостиную.
     - Будьте осторожны с ним, - сказала Джинни. - У него есть оружие.  Он
пытался уговорить меня на договор самоубийц.
     Выстрел револьвера произвел  несильный  звук.  Мы  нашли  Таппинджера
лежавшим на полу в той комнате,  где  он  застрелил  Мариэтту.  Револьвер,
который он использовал против Мариэтты и Мартеля, проделал темную  дыру  в
его голове. Брифкейс с деньгами стоял позади  двери,  будто  он  не  хотел
упускать его из виду даже мертвым.
     Я взял револьвер, в котором еще находилось три  патрона,  и  пошел  к
соседям позвонить в полицию. Появился Питер, очень возбужденный. Он  хотел
вернуться в дом Фэблонов и смотреть за Джинни. Но за ним самим  нужен  был
присмотр. Я приказал ему оставаться дома.
     И хорошо, что я это сделал.  Она  лежала  на  полу  лицом  к  лицу  с
Таппинджером. Она лежала там молчаливая и недвижимая до тех пор, пока звук
полицейской сирены не послышался с дороги. Тогда  она  встала,  умылась  и
привела себя в порядок.