Николай ЛЕОНОВ

                                 ЛОВУШКА

                             ДЕНЬ СЕГОДНЯШНИЙ

     Водитель остановил машину у подъезда и, не поворачиваясь, спросил:
     - Ждать или вызовете?
     Старший инспектор МУРа Лев Гуров взглянул на водителя  с  удивлением.
За последние годы Лева привык, что водители оперативных машин, зная его  в
лицо, обращаются к нему персонально, одни по имени, другие по фамилии,  но
с некоторым интересом и уважением. Гуров только сейчас сообразил,  что  он
тоже не знает водителя; в сущности, какая разница, знают они  с  водителем
друг друга или нет, но сейчас это вызывало  досаду.  Сегодняшний  день  не
ладился изначально, и необходимо было вырваться из  круга  невезения.  Всю
дорогу Лева решал вопрос, почему  на  несчастный  случай,  пусть  даже  со
смертельным исходом, полковник выслал  оперативную  группу  управления  во
главе с ним, Гуровым, хотя он сегодня после дежурства в отгуле.
     - Пожалуйста, поезжайте в гараж. Я позвоню.
     Гуров мельком заметил довольную гримасу шофера,  вышел  из  машины  и
присоединился к врачу и эксперту научно-технического  отдела,  которые  со
своими чемоданами уже направились к подъезду.
     Войдя вслед за ними, Гуров увидел  цифровой  замок  и  нажал  красную
кнопку вызова дежурного. Ответа не последовало.
     - Открыть, Лева? - спросил эксперт.
     Гуров    не    успел    ответить,    как    в    подъезд    ворвались
ребятишки-дошкольники:  один  из  них,  приподнявшись  на  носки,  потыкал
грязным, ободранным пальцем в кнопки замка и распахнул дверь. Бесцеремонно
оттолкнув  представителей  власти,  ребятишки  с  визгом  разлетелись   по
большому прохладному вестибюлю.
     Гуров прошел следом и огляделся.
     Справа просторная комната дежурного,  виден  даже  длинный  стол,  но
самого дежурного не было.  Гуров  взглянул  налево,  на  доске  объявлений
мелькнули буквы ЖСК.  Значит,  кооператив,  и  за  тем  столом  собирается
правление. Пока они поднимались в чистом  просторном  лифте,  Гуров  успел
подумать, что дом очень  дорогой,  следовательно,  достаток  жильцов  выше
среднего - профессура, актерская элита, возможно, директора магазинов.
     Дверь нужной им квартиры была открыта, на площадке  никого.  Гуров  с
товарищами вошел в холл,  который  сразу,  казалось,  наполнился  народом,
будто кто-то им вышел навстречу.
     Лева не сразу  сообразил,  что  противоположная  стена  холла  сплошь
зеркальная. Он помедлил, кашлянул, произнес:
     - Добрый день! - и тут же понял, что такое приветствие звучит нелепо:
приехали к покойнику.
     Из боковой двери вышел атлетически сложенный мужчина.
     - Милиция? Мы вас ждем, проходите.
     Лева заглянул в комнату, увидел на полу тело, повернулся к товарищам:
мол, проходите, приступайте. Процедура осмотра  была  точно  предусмотрена
законом и выверена многолетним опытом. Сначала  подойдет  врач,  установит
факт смерти, затем своими делами займется эксперт-криминалист. И если факт
несчастного случая не вызовет сомнения, то Лева  может  на  тело  даже  не
смотреть, так он обязательно и поступит. Разговоры о  том,  что  с  годами
можно привыкнуть к виду смерти, к Леве не относились, он твердо  знал:  на
него лично это не распространяется.
     - Прошу!
     Лева кивнул и прошел за атлетом на кухню.
     -  Пожалуйста.  Расскажите  все  по  порядку.  Я  старший   инспектор
управления МУРа Гуров Лев Иванович.
     Атлет   отстранил   протянутое   Гуровым   удостоверение,   сдержанно
поклонился.
     - Сергачев Денис Иванович... Живу в квартире напротив. Сосед.
     Кухня была большая,  вероятно,  служила  и  столовой.  Гуров  мельком
отметил, что все очень богато, сел за стол и тут  же  увидел  прямо  перед
собой девушку. Она спрятала лицо в ладони,  но  по  джинсам,  обтягивающим
узкие бедра, пестрой кофточке на острых плечах, главное  же,  конечно,  по
рукам, которые старятся в первую  очередь  и  выдают  возраст  женщины,  и
непрофессионал мог бы безошибочно определить, что девушке лет двадцать, не
более.
     Усаживаясь, Лева вопросительно взглянул на Сергачева.
     - В недавнем прошлом  спортсмен,  а  сейчас  чем  занимаетесь,  Денис
Иванович?
     - Журналист. - Денис Иванович не принял дружеского тона.
     - Рассказывайте. - Лева пожал плечами: мол, не  хотите,  как  хотите,
станем говорить языком протокола.
     Денис, соглашаясь, кивнул,  взглянул  на  часы,  заговорил  спокойно,
делая короткие паузы:
     - Сейчас  пятнадцать  двенадцать.  В  четырнадцать  десять,  время  я
отметил точно, так как знал, что вы о  нем  спросите.  -  Он  взглянул  на
Гурова,  ожидая  одобрения,  не  дождался  и  продолжал:  -  В  мою  дверь
позвонили. Я открыл.  На  пороге  стояла,  -  Денис  кивнул  на  застывшую
девушку, - Вера. Вид у  нее  был,  прямо  сказать...  всклокоченный.  Вера
довольно бессвязно стала объяснять, что Лена... Елена  Сергеевна  Качалина
упала, ударилась виском и... в общем, плохо. Я прибежал и увидел, что Лена
- я немножко врач - мертва. Я позвонил в  "Скорую",  в  милицию.  "Скорая"
уехала перед вами.
     - Значит, вы сами не видели, как Качалина  упала?  -  Лева  привычным
жестом достал блокнот, начал делать короткие записи.
     - Я лично не видел, но это ясно,  -  Денис  взглянул  на  стенку,  за
которой произошла трагедия и где сейчас трудились врачи и эксперт.
     - Вера - дочь, член семьи?
     - Она одна из наших дежурных. Сутки работает, трое отдыхает.
     - Вы, Денис Иванович, и Вера будете понятыми. - Лева взял девушку  за
руку. - Как вы себя чувствуете, Вера?
     Неожиданно резко девушка оттолкнула Леву, встала и вышла из кухни. Он
ощутил острый, неприятный запах алкоголя.
     Денис впервые взглянул на  Гурова  сочувственно  и  понимающе,  после
паузы, явно принуждая себя, сказал:
     - Хорошая девочка, но принимает, особенно в последнее время.
     - Работает здесь давно?
     -  С  прошлой  осени.  Тривиальная   история:   приехала   поступать,
провалилась... сами знаете.
     - ВГИК? ГИТИС? - спросил Лева.
     - ВГИК. - Денис взглянул на Леву с интересом. - Успели разглядеть?
     Лева кивнул и улыбнулся, призывая к установлению дружеских отношений.
Денис приглашение принял, тоже кивнул и сказал:
     - Есть ситуации, встречающиеся так часто, словно жизнь  их  штампует.
Провинциальная  красотка  приезжает  покорять   столицу.   Сентиментальная
история, повторяющаяся  бесконечно,  словно  одна  и  та  же  операция  на
конвейере...
     Старше меня немного, прикинул Лева. В прошлом отличный спортсмен,  но
и сейчас следит за собой. Гуров непроизвольно начал  составлять  словесный
портрет Сергачева. Лет примерно... тридцать шесть. Рост - сто  восемьдесят
пять, вес - около девяноста, волосы русые, стрижены коротко, глаза  карие,
нос прямой...  Особые  приметы:  перед  тем  как  улыбнуться  -  морщится.
Безусловно, контактен, с людьми  ладит,  пользуется  успехом  у  женщин...
Гуров слушал вполуха, разглядывал Дениса Сергачева, не  понимая,  что  его
настораживает в этом открытом и обаятельном человеке.
     - Вы меня не слушаете? - Сергачев вынул из кармана сигареты, взглянул
вопросительно.
     -  Курите,  курите.  -  Лева,  словно  хозяин,   подвинул   Сергачеву
пепельницу.  -  Но  прежде  посмотрите,  как  себя  чувствует  девушка.  К
сожалению, мне необходимо...
     - Девушка себя чувствует великолепно! - В этот момент  Вера  вошла  в
кухню, быстро  села  за  стол,  облокотилась,  положила  круглый,  с  чуть
заметной ямочкой, подбородок на  ладони  и  посмотрела  на  Гурова  широко
открытыми,  лихорадочно  блестевшими  глазами.  -  Елена  умерла,  -  Вера
некрасиво скривилась, тяжело вздохнула.
     "А она сейчас хлебнула, - непроизвольно отметил про себя он. -  Вчера
пила, сейчас добавила, ее может развезти..."
     -  Меня  зовут  Лев  Иванович,  Вера.  Извините  за  казенные  слова,
расскажите, как произошло несчастье.
     - Я знаю? Поскользнулась, упала.
     - Вас в комнате не было? Вы что, были здесь, в кухне?
     - Вот еще! - Вера почему-то возмутилась. - Я внизу сижу, в стекляшке.
     - Подождите, подождите. Так вас не было в  квартире,  когда  Качалина
упала?
     - Скажете! Я же вам говорю, мое место  внизу,  в  аквариуме.  -  Вера
взяла у Сергачева сигарету, закурила.
     Лева пытался быстро  перестроиться.  Значит,  свидетелей  несчастного
случая нет, есть только труп.  Лева  встал,  направился  было  в  комнату,
обернулся и недоуменно спросил:
     - Как же вы попали в квартиру?
     - У меня ключ. - Вера дернула плечиком. - Я здесь прибираю.
     - Вы пришли и увидели...
     Вера возмущенно фыркнула, повернулась к Сергачеву.
     - Дурак какой-то! А еще москвич,  наверное,  с  высшим!  Нет!  -  Она
удостоила  Гурова   взглядом,   которому   безуспешно   пыталась   придать
высокомерие. - Я не пришла и не увидела! Я влетела в окно на метелке...  -
Вера выскочила из кухни, чуть не налетев на Леву,  и  он  услышал,  как  в
ванной что-то упало и полилась вода.
     Гуров взглянул на  сидевшего  неподвижно  Сергачева,  который  курил,
глядя в окно. В неподвижности его было что-то неестественное и  тревожное.
Мне сообщили, что с соседкой случилось несчастье, рассуждал Лева.  Человек
умер нелепо, не совсем чужой, все понятно.  Но  этот  парень  держится  из
последних. Почему? Лева подвесил вопрос и перешел в комнату, где  работали
эксперт и врач.
     Эксперт фотографировать закончил, укладывал аппаратуру: врач стоял на
коленях и, наклонившись, осматривал тело. Картина предстала перед  Гуровым
жутковатая: мужская фигура без ног и головы,  и  из-под  нее  вытягиваются
обнаженные женские ноги - длинные, гладкие и абсолютно  живые.  Одна  нога
босая, на другой атласная туфля с красным пушистым помпоном.
     Гуров взглядом спросил у эксперта, где можно  сесть.  Тот  указал  на
большое лохматое кресло. Лева  утонул  в  меховой  обивке,  хотел  тут  же
подняться, так как вновь стало жарко, да и  кресло  располагало  к  покою,
умиротворенной сонливости, а отнюдь не к  размышлениям.  Он  подвинулся  к
краю, начал осматривать гостиную - конечно,  эта  комната  была  гостиной.
Увидел открытый бар и зачем-то подумал: где же  хлебнула  спиртного  Вера?
Сюда она, конечно, не заходила. Я что, приехал сюда  накапливать  ненужные
вопросы?. Он пытался  разозлиться  и  сосредоточиться.  Качалина  упала  и
ударилась. Обо  что  она  ударилась?  Лева  увидел  другое  кресло,  около
которого  лежала  женщина.   Деревянное,   с   высокой   резной   спинкой,
подлокотниками с отполированными  бронзовыми  шарами  на  концах.  Удобное
кресло, подумал Лева, в нем приятно сидеть, поглаживая прохладные  гладкие
шары. Если упасть и удариться о такой шар виском? А  зачем  здесь  падать?
Ковер, поскользнуться невозможно. Споткнулась? Молодая  здоровая  женщина,
падая, инстинктивно должна была вытянуть руки, как-то смягчить удар, а  не
грохнуться плашмя. Пьяная? Лева повернулся к двери, словно  хотел  увидеть
Веру, перевел взгляд на открытый бар, безвольно подумал, что надо сказать,
чтобы девушка не уходила,  и  не  двинулся  с  места.  Начала  сказываться
бессонная ночь, жара хоть немного и отпустила, но ровно  настолько,  чтобы
оставить его в живых, не более. Все вокруг стало раздражать. И обаятельный
атлет  с  заторможенными  движениями  и  тщательно  скрываемым  горем.   И
вымоченная в спиртном несостоявшаяся актриса, имеющая ключ от  квартиры  и
разыгрывающая  безутешное  горе.  И  даже  мертвая  хозяйка   квартиры   с
красивыми,  совсем  живыми  ногами.  Почему  она  падает,  где  совсем  не
скользко, и со всего маха точно  ударяется  о  бронзовый  шишак?  Наконец,
почему полковник Турилин послал его, Леву Гурова, старшего инспектора, раз
было заявлено о несчастном случае? Константина Константиновича  попросили?
Кто попросил? Почему?
     Хлопнула входная  дверь.  Лева  мгновенно  оказался  в  холле,  желая
догнать ушедшую без разрешения Веру. Девушка стояла у зеркала, опираясь на
руку Сергачева, и они растерянно и виновато смотрели на вошедшего мужчину.
Все они и он, Лева, удвоенные зеркальной стеной холла, производили нелепое
впечатление.
     - Что случилось, Денис? - спросил мужчина, не обращая внимания ни  на
Веру, ни на Гурова. - Почему ты звонишь в кабинет к руководству? Что?  Что
с Еленой?
     - Ваша супруга, к сожалению, умерла, - более глупой театральной фразы
Гурову сложить не удалось.
     Лева понял, что приехал хозяин дома и муж  погибшей,  Игорь  Петрович
Качалин.
     - Елена! - закричал Качалин и, явно не  веря  услышанному,  пошел  по
квартире в поисках жены. - Елена!
     Гуров  не  остановил  его,  пошел  следом.  Шлейф   резковатого,   не
известного Леве одеколона тянулся за Игорем Петровичем.
     - Денис, - почему-то Лева счел возможным назвать Сергачева по  имени,
- заберите его.
     - Он не вещь, - буркнул Сергачев, но остановил Качалина, который  уже
шагнул в гостиную, обнял за плечи и зашептал: - Гоша, ну случилось, ну что
с этим поделаешь? Пойдем, голубчик, помочь ты уже не можешь. Там врач,  не
будем ему мешать. - И повел хозяина на кухню.
     Что-то  противоестественное  увиделось  Гурову  в   поникшей   фигуре
Качалина. Он поверил случившемуся сразу, в гостиную  не  вошел,  глянул  с
порога и отступил, безвольно подчиняясь, побрел на кухню.
     - Что-то теперь будет? - Вера, прикусив опухшую губу, смотрела  прямо
перед собой. Гурова она не замечала и, казалось, спрашивала себя о  чем-то
жизненно важном.
     Гуров не ответил, вопрос был явно не к нему,  раздраженно  передернул
плечами, стараясь отстраниться от прилипшей к спине рубашки.
     - Вы были очень привязаны к погибшей? - осторожно спросил Гуров.
     - Что? - Вера смотрела недоуменно, затем, осознав вопрос,  всплеснула
руками. - Я ее обожала! Обожала! Как я теперь буду жить?
     Гуров напрягся, подавил в себе раздражение, пытаясь пробраться сквозь
театральность жестов и слов и увидеть главное, что за этой  театральностью
пряталось. А главное существовало, Лева  не  сомневался.  Даже  если  горе
разыгрывают, то не делают этого  без  всякой  причины.  У  девушки  нелепо
погибла знакомая, пусть даже подруга, так ведь не мать, не ребенок...
     Он стоял перед зеркалом и увидел, как из гостиной приоткрылась дверь,
выглянул эксперт.
     - Лев Иванович, зайдите.
     Лева замешкался, соображая, с какой стороны дверь, с  какой  зеркало,
сказал:
     - Вера, прошу вас из квартиры не уходить и больше не пить спиртное. -
И,  прежде  чем  девушка  успела  выпалить  очередную  дерзость,  вошел  в
гостиную, прикрыл за собой дверь.
     Тело было прикрыто халатом, врач  курил  в  лоджии,  он  махнул  Леве
рукой. Эксперт вновь открыл свой чемодан и по тому,  что  он  из  чемодана
доставал, Гуров все понял и не удивился.
     - Что я тебе скажу, Левушка? - врач с интересом разглядывал дымящуюся
сигарету. - Убийство. Чистое, как слеза,  убийство.  Инсценировка  глупая,
уверен, что спонтанная. Она не ударилась, а ее  ударили,  ясно  как  день.
Рана сеченая, а измазанный кровью  набалдашник  -  круглый.  И  кровь  при
падении растеклась бы иначе, и тело лежало бы не так. Действительным здесь
является только факт смерти. Красивая женщина, - неожиданно закончил врач.
- Начинай работать, инспектор.
     Гуров ничего  не  сказал,  кивнул  и  вернулся  в  гостиную.  Эксперт
обрабатывал порошком ручку кресла, искал пальцевые отпечатки. "Кто  только
не хватался за кресло?" - подумал Лева и взглянул на телефон.
     - Можно, - сказал эксперт, угадывая желание Левы. - А это  обнаружено
в кармане халата Качалиной. -  Он  протянул  инспектору  ключи  и  изящную
зажигалку.
     Гуров позвонил Турилину и сказал:
     - Константин Константинович, пришлите сюда следователя прокуратуры  и
кого-нибудь из моей группы.
     - Предположение или факт? - спросил Турилин.
     - Факт, - Гуров помолчал и, наступая на самолюбие, спросил: -  А  мне
не следует знать, почему вы так и предполагали?
     - Я не исключал возможность. Семьей очень интересуются ваши коллеги с
пятого этажа. - Турилин положил трубку.
     На  пятом  этаже  размещалось  Управление  по  борьбе   с   хищениями
социалистической собственности. Гуров  оглядел  гостиную  уже  под  другим
углом зрения, однако тут же заставил себя не отвлекаться. Ребята из  УБХСС
занимаются  своим  делом,  я  своим.  Надо  ждать   следователя.   Начался
сегодняшний день скверно, закончится, видимо, еще хуже.
     Утром после дежурства Гуров, не выходя из кабинета, выслушал  прогноз
погоды.
     Диктор радостно сообщил, что  такой  жары  в  Москве  не  наблюдалось
столько-то лет и вода в Москве-реке теплее, чем в Черном море,  виновен  в
этом то ли циклон, то ли антициклон, и когда они  все  вместе  от  столицы
уберутся, науке неизвестно. Леве следовало  радоваться  столь  редкостному
явлению, пройдет время, и можно будет, мудро усмехнувшись, сказать: "Разве
сейчас жара? Вот, помню, был июль, так было действительно  тепло,  асфальт
продавливался под каблуками, ночью простыни прилипали, головы на  подушках
плавали".
     Конечно, интересно быть очевидцем редкостного события или явления,  в
рюкзаке памяти укладывается  незабываемое  и  неповторимое.  Затем  сверху
можно набросать и то, чего на самом деле  не  было,  но  вполне  могло  бы
произойти, и рассказывать, присочиняя, и уже самому  в  придуманное  свято
верить. Гуров знал: очевидец - человек во многом уникальный и  самобытный,
талантливый и неповторимый. Недаром коллеги Гурова, люди до  невозможности
приземленные, - не художники, зачарованные музыкой  гомеровской  "Илиады",
скорее археологи, готовые в поисках черепка  истины  копать  и  копать  до
изнеможения, так вот эти рациональные и неинтересные люди  порой  говорят:
"Он лжет, как очевидец".
     Лева Гуров не страдал тщеславием, не  думал  о  звездном  будущем,  а
сутки за сутками страдал от жары, ища спасения в ванной, а утром сменился,
выслушал приговор синоптиков и отправился на пляж.  Что  толкнуло  его  на
столь опрометчивый поступок, неизвестно, то ли сказалась  бессонная  ночь,
то ли соблазнила  возможность  добраться  до  воды  на  служебной  машине,
которая ему полагалась после дежурства.
     Вода в заливе лежала, словно расплавленный и еще не остывший  свинец:
тяжелая, неподвижная, серая, она жарко поблескивала и, казалось, давила на
желтый раскаленный берег. Ошалевшие люди, безуспешно пытаясь  спастись  от
жары, навалившейся на город, лежали на выжженной траве, бродили,  загребая
ногами перегретый песок, падали в эту тяжелую воду, надеясь получить  хотя
бы кратковременную передышку в борьбе с безжалостным солнцем.
     На колкой, пахнувшей табаком траве лежал и Лева. С закрытыми глазами,
но зримо ощущая бледное, выцветшее  от  солнца  небо,  он  вяло  мечтал  о
прохладной квартире с опущенными шторами, выключенным  телефоном  и  сытно
урчащим холодильником, о книжной полке...
     Встать и сейчас же уехать, жестко скомандовал  Лева,  перекатился  на
живот, приоткрыл глаза, огляделся, у воды  люди  лежали,  словно  карты  в
заигранной сальной колоде.
     Лева быстро одевался, пытаясь вспомнить, хватит ли у  него  денег  на
такси.

     Денис Сергачев в этот день поднялся поздно, около  десяти.  Лева  уже
сдавал дежурство, а Денис еще стоял в ванной, подставляя лицо под  колючие
струйки. Он  смочил  негустые  русые  волосы,  закрутил  кран  и  широкими
ладонями  начал  стряхивать  с  рук  и  груди  воду,  коснулся  живота   и
поморщился: он был плотно покрыт жиром, а по бокам, чуть ли  не  в  ладонь
шириной, нависали складки.  Денис  шагнул  негнущимися  ногами  из  ванны,
протер  запотевшее  зеркало,  оглядел  себя,  кивнул,   хотел   подмигнуть
насмешливо, но получилась довольно жалкая гримаса. Два дня  как  он  начал
новую жизнь, бегал трусцой и делал  гимнастику,  мышцы  в  отместку  ныли,
мелко дрожали и подталкивали к осиротевшему дивану. Денис оделся, прошелся
по квартире, думая о том, что необходимо купить весы или хотя бы взять  на
время у соседки, отгоняя мысли, что все это уже  было,  начинал  он  новую
жизнь, делал гимнастику и бегал, не пил, ограничивал себя в куреве и  еде,
но никогда уже ему не быть Денисом Сергачевым с фигурой "как у бога".
     Морщась, он съел яйцо без соли,  выпил  кофе  без  сахара,  оттягивая
переход в комнату, где на столе притаилась пишущая машинка  и  магнитофон,
хранивший в своей бесчувственной памяти интервью с олимпийским  чемпионом,
статью о котором надо через два дня положить на стол редактора.
     Денис  с  надеждой  покосился  на  телефон,  холодно   поблескивающий
пластмассовыми боками, который, накрывшись трубкой, угрюмо молчал.  Помощь
пришла неожиданно, неуверенно тренькнул  дверной  звонок,  Денис  вскочил,
ноги подкосились, свело бедра и икры, но он  заставил  себя  прошагать  до
двери, с надеждой крикнул:
     - Минуточку! - И щелкнул замком.
     - Картошка. - Одетая во  что-то  фиолетовое,  блестящее  и  стеганое,
тетка названивала уже соседям; взглянула на  Дениса  неприветливо,  оценив
его как покупателя несерьезного.
     Он решил было из упрямства купить килограммов несколько, но  мысли  о
диете и о картофельной кожуре вовремя остановили Дениса.
     Дверь напротив распахнулась, Елена  махнула  Денису  приветственно  и
деловито спросила:
     - Сколько? - Услышав цену, рассмеялась, согласно кивнула. - Дэник,  -
так она называла Дениса, - занеси, пожалуйста.
     Денис подхватил ведро и обреченно  вошел  в  соседнюю  квартиру.  Все
последующие  действия  и  разговоры  были  известны   досконально.   Елена
освободит от работы, накормит досыта, лишит свободы и чувства достоинства.
     Кофе, как и все в доме  Качалиных,  был  экстра-класса.  Елена  ловко
орудовала у плиты и кухонного стола, отвечала  на  непрерывные  телефонные
звонки и учила Дениса уму-разуму. Она  все  делала  быстро,  четко,  можно
сказать, вдохновенно. На  плите  что-то  жарилось,  хозяйка  в  это  время
чистила и мыла  овощи,  уточняла  по  телефону  место  и  время  очередной
встречи,  кому-то  отказывала,  другого  одобряла  и  с  чуть   кокетливой
гримаской, которая смягчала облик сугубо деловой женщины, говорила:
     - Денис, тебе летом сорок, неужели не надоело стирать рубашки, писать
очерки, которые читают одни дебилы...
     Кофе благородно горчил, Денис привычно  и  заученно  улыбался.  Елена
сунула ему в руки морковь и терку. Он начал тереть  морковку,  смотрел  на
деловую женщину и пытался вспомнить, как она выглядела двадцать лет назад,
когда они познакомились у волейбольных площадок на стадионе "Динамо".
     Денису было двадцать, Леночке  восемнадцать,  но  она  ему  почему-то
казалась маленькой и беззащитной девочкой.  Денис  ошибался.  Возможно,  в
раннем детстве Елена и была  непосредственной  и  наивной;  когда  же  она
познакомилась с Денисом, то  пошла  его  провожать  после  соревнований  и
согласилась вновь встретиться отнюдь не потому, что он парень остроумный и
обаятельный.   Атлетически   сложенный,   жизнерадостный    и    неглупый,
прирожденный лидер, он обращал на себя внимание, но  Лена  в  нем  оценила
другое. В спортивной среде, модной в те времена Денис Сергачев был  парень
известный и престижный...
     Денис справился с морковкой.
     Елена  положила  трубку,  улыбнулась  Денису,  положила   перед   ним
луковицу, деревянную доску, острый нож и ответила на очередной звонок.
     Как и полагается, Денис над глянцевитой, пахучей луковицей всплакнул,
однако нарезал прозрачными кружочками и откинулся  на  высокую  деревянную
спинку стула - мебель на кухне Качалиных была вся темного дерева,  резная.
Денис пытался взглянуть на Елену со стороны, не из глубины десятилетий, а,
как говорится, "на новенького". Коротко  стриженная  блондинка  с  карими,
почти всегда смеющимися, однако не  добрыми  глазами;  фигура  спортивная,
отнюдь не потерявшая форму, разве что грудь тяжеловата, но многим мужчинам
это нравится. Двигается Елена быстро, не резко, кисти рук и лодыжки сухие,
мускулистые, в общем, чувствуется  в  ней  порода.  Интересная,  уверенная
женщина, излучающая тревогу и опасность. Одетая в  шорты  и  коротковатую,
плотно облегающую кофточку, Елена даже на кухне носила витую золотую цепь,
массивное кольцо и перстень с бриллиантами.
     Денис допил  кофе,  взял  ароматную  американскую  сигарету,  щелкнул
отличной настольной зажигалкой и оглядел хорошо  знакомую  кухню.  В  двух
словах о ней можно сказать: много и дорого. Холодильников, конечно, два  -
и,  естественно,  импортные,  такие  же,  как   многочисленные   банки   и
кастрюльки, даже запах от них заморский,  а  уж  о  продуктах  и  говорить
нечего.
     Но человек, попав в  волшебный  сад,  сторонится  излишне  пахучих  и
соблазнительных плодов, которые и с деревьев-то свисают специально,  чтобы
их сорвали и съели. На этой кухне, у Елены, Денис позволял себе пить кофе,
порой и нечто более крепкое, и курить, ему казалось, что  если  он  начнет
еще есть, то потеряет остатки независимости и индивидуальности.
     Денис понимал, что никаких остатков не имеется и его борьба не  более
чем самообман. Так узкогрудый мужчина с животиком-тыквочкой, увидев себя в
зеркале, набирает в легкие воздуха, напружинивает грудь, подтягивает живот
и, застыв на несколько секунд, бросает на себя  горделивый  взгляд.  Таким
лихим парнем он и останется в своем сознании, когда с облегчением выдохнув
и приняв естественный вид, быстро от зеркала отвернется.
     На стенных шкафах выстроился парад  бутылок.  Чего  здесь  только  не
было!  Казалось,  все  фирмы  мира,  гарантирующие  хорошее  настроение  и
безрассудные поступки, прислали сюда своих полномочных представителей.  Но
все они были пустыми, высосаны до капельки,  и  мундиры  их  поблекли  под
тонким, липким слоем жирной пыли.
     - Дэник, запиши, - Елена подвинула Денису блокнот  и  ручку.  -  Так,
слушаю тебя, дорогая, пожалуйста, по буквам.
     Лена продиктовала название какого-то лекарства, Денис записал.
     - И только в  ампулах?  -  она  жестом  дала  понять,  что  это  тоже
необходимо отметить, и попробовала, достаточно ли посолен суп. -  Получишь
завтра.
     Денис знал, что  если  лекарство  в  Москве  имеется,  то  Елена  его
добудет, точнее, его привезут сюда, в дом; если нет, начнутся  бесконечные
звонки, и необходимая вещь  все  равно  будет  добыта.  Слово  свое  Елена
держала неукоснительно, помогала друзьям и даже просто знакомым  охотно  и
бескорыстно,  однако  благодарность  неизменно  получала  сторицею.  Денис
неоднократно наблюдал процесс взаимообмена услугами, но не мог  проследить
за многоступенчатостью их хитросплетений.
     - Вернись на грешную землю. - Елена поставила  перед  Денисом  бокал,
наполнила чем-то золотистым и остро пахнущим, себе тоже плеснула  чуточку.
- Как у вас, писателей, говорят? С утра выпил и целый день свободен?
     - Я не писатель, - сказал Денис, почувствовал, что получилось слишком
добродушно, добавил: - Я  журналист,  да  и  то  спортивный,  в  меню  это
значится после коньяка, водки и даже рябиновой настойки.
     - Среди второразрядных портвейнов. -  Елена  хрипловато  рассмеялась,
посмотрела недобрым взглядом, и скорбные морщины  появились  и  исчезли  в
уголках рта. - Я не хотела бы заглянуть в меню, где имеется мой порядковый
номер и цена. - Она легко подняла с пола тяжелый таз и скрылась в  ванной,
где тут же зафыркал кран, шлепнулась о фаянс набрякшая от воды ткань.
     Отрезая пути к отступлению, Денис  опорожнил  бокал,  налил  и  снова
выпил до дна. Пишущая машинка напрасно ждала его в соседней квартире.
     Денису стало хорошо  и  грустно,  жалко  себя  очень.  Умиляясь  этой
жалости,  он  стал  вспоминать,  чего  сегодня  уже  точно   не   сделает.
Естественно, он не закончит статью и, конечно, не пойдет на тренировку - в
два часа "старички" соберутся погонять мяч. Он  не  поедет  в  редакцию  и
Спорткомитет, не пойдет в прачечную и за хлебом. Весь день впереди, как же
он, Денис Сергачев, убьет его? День отлично начался,  надо  было  тетке  в
фиолетовой кофте притащиться со  своей  картошкой  и  заманить  его  сюда,
усадить,  напоить.  Умиление  переросло  в  самобичевание,  Денис  властно
одернул себя.  Елена  молодец,  надо  жить  по-качалински.  Готовим  обед,
стираем? Прекрасное настроение, мы хорошие, трудолюбивые.  Пьем,  умеренно
безобразничаем? Великолепно. Жизнь одна, второй точно не выдадут,  хватай,
лови! Ты поймал, ухватил больше соседа? Значит, ты сильный, ловкий, умный,
и пусть завистники удавятся. Такое восприятие жизни Денису  нравилось,  он
пытался принять его, порой получалось неплохо,  но  обязательно  наступало
похмелье, возникало чувство вины, неудовлетворенности.
     В такие периоды Денис не заходил  к  Качалиным  неделями,  случалось,
месяцами. Когда же возвращался - чистеньким, обновленным, уверенным, - его
встречали радушно, словно расстались вчера.  Лишь  Елена  сверкнет  карими
глазами, спросит беспечно: "Монашеский запой прошел? Живи,  как  люди,  не
бери в голову лишнего". Денис оставался, через несколько  дней  круговерть
мира Качалиных засасывала, лишала воли.
     - Дэник, о чем задумался?
     Он посмотрел в любимое лицо и вздохнул:
     - Не встреть я тебя, жизнь сложилась бы иначе.
     - Чушь, - ответила Елена, - ты последовательно идешь своим путем.  Не
я,  была  бы  другая,  на  которую  бы   ты   свалил   свою   слабость   и
несостоятельность.

     В Москву Лева переехал несколько лет назад. Сначала командованием был
решен вопрос о переводе в столицу, отца Левы  -  генерал-лейтенанта  Ивана
Ивановича Гурова. Затем неожиданно перевели в Москву и начальника  Левы  -
полковника Турилина, который добился перевода и для Левы.
     Москва и Управление уголовного розыска встретили Леву прохладно,  без
аплодисментов, но, как сказал мудрец, все  проходит.  Прошла  боль  первой
любви, поутихла тоска, новые товарищи на работе перестали  приглядываться,
забыли, что Гуров пришлый, давно смотрели как на своего, он даже  числился
в асах, к чему  относился  равнодушно,  даже  насмешливо.  В  общем,  часы
тикали, листки календаря опадали вместе с листвой, и Лева начал  привыкать
к  обращению  по  имени-отчеству,  к  тому,  что  чаще  дает  советы,  чем
обращается за ними.
     За прошедшие годы Лева научился в некоторых случаях  признавать  свои
ошибки, и сегодня он признал, что на пляж забрался по глупости.
     Лева победил, вырвался  из  ловушки  пляжа,  добрался  домой,  принял
холодный душ. На кухне старая баба Клава, член и фактически  глава  семьи,
яростно гремела посудой. Простыни, еще  прохладные,  ласкали  тело,  жизнь
поворачивалась лицом, начинала улыбаться и заигрывать.
     В изголовье мягко заурчал телефон, Лева снял трубку.
     - Здравствуйте, слушаю вас внимательно. -  Он  блаженно  улыбнулся  и
прикрыл глаза.
     - Лев Иванович, это я, извините, я вас не разбудил?
     - Не волнуйся, Борис Давыдович, разбудил. - Лева недоумевал: как  это
он не отключил телефон, мало того, сам снял трубку и еще улыбался?
     Гуров  уже  был  старшим  инспектором,  в  его  группе  работали  три
инспектора, один из которых - Боря Вакуров,  в  прошлом  году  закончивший
юрфак университета, сейчас звонил.  В  двадцать  три  года  Боре  никакого
отчества не полагалось, однако Лев Гуров еще не забыл, как сам страдал  от
покровительственного тона  старших  товарищей,  и  величал  лейтенанта  по
имени-отчеству, чем приводил его в смущение.  Гуров  относился  к  себе  с
определенной иронией и не понимал, что для Бори он ас МУРа и гроза убийц.
     - Глущенко пришел. - Боря явно  мучился,  что  беспокоит  начальство,
иначе поступить не мог и продолжал: - Я ему пропуск заказал,  пытался  сам
поговорить, затем добился, его... - он долго подыскивал подходящее  слово,
- сам Петр Николаевич принял, а он...
     Гуров однажды, сославшись на занятость,  не  принял  Глущенко,  потом
писал объяснение так долго, что зарекся... Сегодня не приму, завтра явится
и полдня мне погубит, решил Гуров и перебил:
     -  Знаю  я  твоего  Глущенко,  сейчас  приду,  дай  ему  какой-нибудь
кроссворд, пусть ждет. - Положил трубку, стал изучать знакомую трещинку на
потолке.
     Анатолий Дмитриевич Глущенко не имел к Боре никакого  отношения,  был
проклятием его. Льва Ивановича Гурова.
     Они  познакомились  около  года  назад,  когда  Анатолий   Дмитриевич
Глущенко пришел на Петровку с жалобой на сотрудников районного  отделения.
Если бы Гуров мог хотя бы приблизительно предвидеть,  чем  закончится  его
встреча с этим скромным человеком с глазами удивленного, но  всепрощающего
святого! Если бы еще приказало  начальство,  а  то  Гуров  по  собственной
инициативе влез в эту историю. И с тех пор раз  в  месяц,  а  то  и  чаще,
выслушивал Анатолия Дмитриевича, который, облюбовав Гурова,  никому  иному
своих потрясающих открытий рассказывать не желал.
     Гуров шел  по  улице  неторопливо,  стараясь  придерживаться  теневой
стороны, что не всегда удавалось: солнце простреливало ее вдоль,  прижимая
тень к домам, порой уничтожало ее полностью. Хорошее настроение  исчезало,
мысли становились все ленивее и безрадостнее,  чувство  юмора  испарялось,
уступая место чувству жалости к себе.
     Раз уж я тащусь в кабинет, рассуждал Лева, то надо  написать  справку
по грабежу в Нескучном саду, да и по всей группе Шакирова. Писать  справки
по законченным делам Гуров не любил и имел по этому  поводу  неприятности.
Начальник отдела полковник Орлов тоже  не  любил  много  писать  и,  чтобы
отчетность была в порядке, требовал эту работу от  подчиненных.  Правильно
требовал, но расписывать свои успехи все  равно  было  противно.  Если  же
ограничиться лишь сухими цифрами, то  отчет  о  работе  делался  бедным  и
куцым, даже самому становилось неясно,  чем  же  занималась  группа  целый
месяц. И понимаешь,  что  писать  красиво  и  подробно  необходимо,  а  не
хочется, даже стыдно. Вроде получается, что не важно, как работали, важно,
как отписали.
     Рядом, мягко притормозив, остановились  "жигули",  открылась  дверца,
Гуров посмотрел рассеянно, затем, поняв, что зовут в  машину  именно  его,
нагнулся, взглянул на водителя.
     - Садитесь, товарищ начальник! - Мужчина за рулем рассмеялся.
     - Здравствуйте. - Гуров осторожно сел на раскаленное сиденье.
     Человека за рулем он, конечно, встречал, но вот где и когда,  не  мог
вспомнить.
     - Куда прикажете, товарищ начальник? - Хозяин машины чувствовал,  что
его не узнают, и был очень доволен этим. Лет тридцати с небольшим, с лицом
гладким и блестящим, он улыбался, светлые глазки его задорно блестели.
     Гуров почувствовал запах спиртного и вспомнил, где, когда и при каких
обстоятельствах встречал этого  весельчака,  который  в  тридцатиградусную
жару пьет и спокойно садится за руль. Примерно  год  назад  Гоша  проходил
свидетелем по делу, и Гуров выставил его из кабинета, предложив явиться на
следующий день трезвым.
     - Скажите, Гоша, - мои коллеги  из  ГАИ  сегодня  в  отгуле?  Все  до
единого?
     - МУР есть МУР. - Гоша довольно расхохотался и тронул машину. -  Ваши
коллеги из ГАИ - люди, и ничто человеческое им не чуждо.
     Гуров хотел остановить Гошу и вылезти из машины, однако не сделал  ни
того, ни другого. В последние годы его  былая  резкость  и  непримиримость
постепенно уступали место осторожности и рассудительности. Лева задумался:
хорошо это или плохо? Ответа однозначного не находил и огорчался, заметив,
как с возрастом у  него  становится  все  больше  вопросов  и  все  меньше
ответов. По-гуровски получается, резюмировал  он,  что  жизненный  опыт  и
мудрость заключаются в накоплении неразрешимых вопросов.
     - Мы с друзьями с утречка в баньку заскочили, есть прелестная сауна с
бассейнчиком, баром и прочими  атрибутами  цивилизации.  -  Гоша  взглянул
доверительно. - Могу составить протекцию.
     Гуров облизнул  губы,  хотел  сказать,  мол,  приехали,  и  выйти  из
"атрибута цивилизации", но вздохнул и развалился на  сиденье  удобнее.  Не
следует превращаться в Дон-Кихота, чья печальная история широко  известна.
Если я перелезу из машины в троллейбус, Гоша не станет иным, он  останется
Гошей, а я  еще  больше  вспотею,  устану,  и  еще  больше  поглупею,  что
непременно скажется на работе. А  она,  моя  работа,  людям  нужна,  порой
необходима. И, полностью с собой согласившись, Гуров лениво произнес:
     - Будьте любезны, на Петровку.
     - А что касается ваших уважаемых коллег из ГАИ, то, согласитесь,  они
живые люди. Они тоже хотят заглянуть в сауну с бассейном и баром.  -  Гоша
сделал паузу, приглашая возразить, улыбнулся поощрительно и  продолжал:  -
Цивилизация несет нам комфорт и всяческие иные блага. Однако! -  Он  резко
просигналил зазевавшейся старушке и выплюнул  такой  текст,  что  Лева  не
решился бы повторить.
     Гуров  рассмеялся  Гоша,   секунду   назад   изображавший   патриция,
прикрывавшийся круглыми словами, которые складывались в  изящные  фразы  и
готовы были уже превратиться  в  прекрасно  скроенную  теорию,  неожиданно
выскочил из своей белоснежной тоги голенький, волосатый и дикий.
     Гуров поглядывал на Гошу со  странным  сочувствием.  Оказывается,  ты
обыкновенное лохматое и первобытное. И ни сауна, ни бассейн,  ни  "жигули"
тебе помочь не могут. И все, что надето на тебе, твою  дикость  закрывает,
как глазурь базарную поделку. Все блестит и переливается, порой похоже  на
фаянс и фарфор, а легкий удар - брызги: глина, она и есть глина...
     - Приехали. - Гоша остановил машину у "Эрмитажа"...

     Лучше идти пешком по солнцепеку, думал Гуров,  направляясь  к  своему
кабинету. Черт меня попутал сесть в машину к этому проходимцу. Теперь весь
день буду себя чувствовать как младенец, которому не меняют пеленки.
     - Гуров, ты чего здесь шатаешься?
     Лева  кивнул  остановившемуся  было  товарищу,  молча  прошел   мимо,
подумал, что обидел человека, сделал еще несколько шагов и услышал звонкий
девичий голос:
     - Гуров! Зайдите!
     Дверь в приемную руководства была  открыта,  секретарша  махнула  ему
рукой. Лева вошел, поклонился.
     - Добрый день, Светлана. Я весь внимание.
     - Ты, Гуров,  весь  пренебрежение,  -  съязвила  секретарша.  -  Тебя
обыскались. - Она кивнула на двойную дубовую дверь  и  внезапно  смутилась
так, что Лева отвернулся.
     На  пороге  кабинета  стоял  полковник  Турилин.  Дело  в  том,   что
Константин Константинович лишь минуту назад  попросил  Светлану  позвонить
Гурову домой.
     - Здравствуйте. Отдохнули? - Турилин пожал Гурову руку,  пропустил  в
кабинет, прикрыл за собой двойные двери. - Не бери в голову, Лева,  она  в
основном девочка неплохая.
     Из этой фразы Гуров извлек массу информации. Обращение на "ты"  и  по
имени означало,  что  дальше  последует  просьба,  мало  того,  Константин
Константинович чувствует себя неловко  и  обращаться  к  Гурову  не  очень
хочет. Второе - почти все девушки, по  словам  Турилина,  были  существами
прелестными, очаровательными или умненькими, либо  очень  прилежными.  Его
выражение "в основном  неплохая"  значило,  что  свою  секретаршу  Турилин
переносит с большим трудом.
     - Присядь на минуточку.  -  Турилин  обошел  свой  огромный,  черного
дерева, покрытый зеленым сукном стол. - Давненько мы с тобой, коллега,  не
беседовали.
     Щелкнул динамик и голосом Светланы произнес:
     - Константин Константинович, эксперт НТО и врач здесь.
     - Пусть подождут, - ответил Турилин, протянул Леве  листок.  -  Здесь
адрес и прочее... Несчастный случай... Видимо... Я понимаю, что  ты  после
дежурства, но меня попросили. - Турилин почему-то посмотрел в окно, словно
именно оттуда его попросили.  -  В  общем,  ты,  коллега,  бери  группу  и
поезжай. Звони, я буду здесь допоздна.

     Следователь приедет примерно через час,  прикинул  Гуров.  Если  Боря
Вакуров на месте, то он будет с минуты на минуту.
     - Доктор, чем нанесли удар? - спросил Гуров.
     -  Металлическим  предметом,  возможно,  молотком.   -   Доктор   зло
прищурился и кивнул на стенку, за которой на кухне сидели Качалин, Сергеев
и Вера. - Кто-то из них.
     -  Ну-ну.  -  Лева  понимал  ход  мыслей  врача,  однако   от   столь
категорического утверждения отказался.
     Если убил человек посторонний, то инсценировка несчастного случая ему
совершенно ни к чему. Убил, ушел, ищите ветра в поле. Убийца -  человек  в
доме свой, сразу попадающий в поле зрения следствия. Мало того,  у  убийцы
существует мотив, открытый мотив для убийства. И он стремился  выдать  все
за несчастный случай,  потому  что  полагал:  находясь  рядом  с  жертвой,
немедленно попадется мне на глаза. Я увижу его, увижу причину, по  которой
он мог желать смерти Качалиной, и круг замкнется. Значит, убийца  и  мотив
убийства находятся на самом виду, у меня под носом. Когда убивают женщину,
то на самом виду находится муж.  А  если  любовник?  Обаятельный  сосед  с
открытым лицом и великолепной  фигурой,  он  из  последних  сил  старается
казаться  спокойным,  но  получается  у  него  скверно,  почти  совсем  не
получается.
     - Денис Сергачев, - пробормотал Лева.
     - Денис Сергачев! Олимпиец, чемпион мира и  окрестностей,  у  нас  на
учете не состоит... - Врач взглянул на труп. - Красивая была пара.
     Они не были парой, хотел ответить Лева. А вот Качалин жене совсем  не
пара, но,  судя  по  всему,  деньги  у  него  есть.  Тривиальная  история,
треугольник: красавец любовник и  богатый  муж?  Или  надоевший  любовник,
который требует, пытается разрушить красивый корабль? И никто  из  них  не
знает, что корабль уже торпедирован и  идет  ко  дну  и  завтра  имущество
отберут. Возможно,  Сергачев  ждал  годы,  и  терпение  его  кончилось,  а
осталось подождать совсем немного. Попытка выяснить  отношения  привела  к
катастрофе. Сергачев знает, что о его связи с Качалиной известно, он сразу
становится  центральной  фигурой,  и  создается   глупейшая   инсценировка
несчастного  случая.  Версия,  не   подкрепленная   фактами,   но   вполне
правдоподобная.
     Лева поднялся,  в  холле  взглянул  на  свое  отражение  безо  всякой
симпатии и хотел уже пройти на кухню, как дверь,  которую  не  захлопнули,
открылась, и в квартиру  вошел  молодой  человек,  элегантный  и  веселый,
хлопнул Леву по плечу и сказал:
     - Салют, старик! Меня зовут Толик. Слышал?  -  Он  оглянулся.  -  Где
мадам? Для нее кое-что имеется.
     - Толик!.. - Из кухни выглянул Качалин. - Заходи, горе у меня. Помяни
грешницу.
     - Простите, - Лева отстранил Качалина, подошел к  столу,  на  котором
стояла бутылка. - Остались некоторые формальности,  с  поминками  придется
немного повременить.

               ДЕНЬ МИНУВШИЙ. ДЕНИС СЕРГАЧЕВ И ЕЛЕНА КАЧАЛИНА

     Денис родился летом сорок первого. Мать умерла  при  родах.  Отец  не
узнал о рождении сына и смерти жены.  Его  убили  ранним  утром,  двадцать
второго, когда он, курсант танкового училища, поднявшись по тревоге, стоял
На плацу, ждал появления начальника училища.
     Солнце вставало за спиной, курсанты отбрасывали длинные  тени,  пахло
росой,  свежевыстиранным  бельем,  цветочным  одеколоном.  Притаившиеся  в
ельнике танки придавали силы и уверенность.
     - Смир-р-рно! - разнеслось по плацу, и неожиданно раскатистой команде
где-то впереди,  за  лесом,  ответил  гул  авиационных  моторов.  Курсанты
выпятили подбородки и груди,  скрипнув  необмятыми  ремнями  до  ломоты  в
лопатках,   расправили   юношеские   плечи.   Отчетливее   стали    слышны
приближающиеся самолеты.
     - Наши соколы! - горделиво прошелестело по плацу, и никто не подумал,
что нашим "соколам" надлежало появиться с востока, а не с запада.  Фашисты
шли совсем низко, вывалились из-за леса, обрушив на людей весь накопленный
Европой запас железа, воя, грохота.

     Рос Денис в многодетной семье сестры матери, в  детстве,  как  и  все
сверстники,  постоянно  недоедал,  ходил  в  обносках  старших,  к   школе
относился равнодушно. Дом их находился в Сокольниках, примыкал к стадиону,
на котором с утра  собирались  все  прогульщики,  и  спортом  Денис  начал
заниматься от нечего делать, просто так, даже не помышляя о чемпионстве  и
рекордах. В семье тетки он не чувствовал себя двоюродным, но особой  любви
не было и среди родных, росли обособленно, самостоятельно, без поцелуев  и
ссор.
     Стадион  был  без   мрамора,   гранита,   трибун   и   многочисленных
контролеров.  Футбольное  поле,  две  волейбольные  и  одна  баскетбольная
площадки, раздвигающийся почти в любом месте деревянный забор, погрязшая в
семейных заботах тетка неопределенного  возраста,  которая  в  воскресенье
надевала красную повязку  и  лениво  гоняла  безбилетников.  Приезжали  на
стадион в весело дребезжащем трамвае, приходили в рваных ботинках на  босу
ногу.
     Закончив седьмой класс, Денис устроился на стадион работать.  В  жару
таскал извивающийся тяжелый шланг, поднимая тугую струю, изображал  дождь,
пытался поливать ровно, не собирая  луж.  Если  дождило,  шлепал  босиком,
размахивал метлой аккуратно, старался не выгребать на площадках землю,  не
наскрести  ям.  Случалось,  какой-нибудь  команде  не  хватало  участника,
завсегдатаи звали Дениса, и он с удовольствием бегал, прыгал и гонял  мяч.
За свои выступления он получал тапочки или майку, порой талончики на обед,
даже на трехразовое питание в ближайшей столовой, где его тоже  знали,  и,
когда все проесть не удавалось, он мог поменять талоны на деньги. Один  из
физруков, часто обращавшийся к услугам Дениса, подшучивал: "Ты, Дениска, в
нашем советском спорте единственный профессионал, гребешь деньги лопатой".
     Вскоре спорт из забавы стал делом его жизни, в восемнадцать лет Денис
выполнил норму мастера спорта СССР. В двадцать Дениса  стали  называть  по
фамилии и на "вы", тут судьба занесла его на стадион "Динамо",  где  он  и
встретил первую любовь.
     Сильный и уверенный,  всего  и  всегда  добивающийся  самостоятельно,
Денис не помнил,  чтобы  когда-нибудь  плакал,  и  к  двадцати  годам  был
убежден: что-что, а защитные реакции у него  в  полном  порядке.  Однажды,
когда он, как обычно, провожал Леночку домой и они уже более часа стояли в
подъезде и поцелуи их стали солоноватыми, девушка сказала:
     - Ты больше не приходи, Дэник.
     Фраза простая и однозначная, как пощечина,  но  мужчины  понимают  ее
плохо. Денис был обыкновенным молодым, самоуверенным мужчиной и спросил:
     - А что у тебя завтра? - И с подчеркнутой угрозой добавил: -  Хорошо,
я позвоню... - Чмокнул Леночку в щеку покровительственно, сбежал  на  один
пролет. - На неделе.
     Денис остановился, ожидая, что девушка окликнет его: мол, как это  на
неделе? Когда? Во сколько? Хлопнула дверь. Леночка,  как  всякая  женщина,
которая  разлюбила,  уже  забыла  Дениса.   Женщины   любят   говорить   о
человечности, когда уходят от них, сами же оставляют  мужчин  просто,  без
затей, словно смахивают камешек в колодец - только что был, а теперь  нет,
даже "буль-буль" никто не расслышал.
     У Дениса для настоящего  романа  времени  не  было.  Объяснялось  это
просто: с  четырнадцати  начал  зарабатывать,  в  шестнадцать  работать  и
серьезно увлекся спортом. На лавочках не сидел, под  окнами  не  гулял,  у
телефона  не  томился,  о  загадочной  женской  душе  не   размышлял.   От
девушек-поклонниц он рассеянно  принимал  цветы,  восторженные  взгляды  и
неумелые поцелуи; от женщин зрелых - заботу, сдержанные вздохи и терпение.
Первая любовь его нокаутировала, он долго не мог сообразить, что  валяется
на полу и надо не отыгрываться, а уползать в свой угол.  Денис  еще  долго
бросался в бой, не замечая, что давно нет противника  и  бой  он  ведет  с
тенью, и, только наунижавшись, наговорив несметное количество глупостей  и
беспомощных угроз, он отправился зализывать раны.
     Спорт помог Денису, физические нагрузки и нервные  стрессы  вытеснили
боль и унижение. Он поднялся на вершину спортивной славы,  продержался  на
вершине  недолго,  оставил  спорт,  начал  тренировать  и   пописывать   в
спортивные газеты и журналы.  Легко  и  беззаботно  женился  и  еще  более
беззаботно  развелся.  Жена   в   течение   года   их   совместной   жизни
последовательно доказывала, что она натура возвышенная, рожденная лишь для
украшения жизни и чуждая грубому миру магазинов, кухни,  стирки  и  других
атрибутов мещанства. Однако при разводе она у Дениса отобрала  квартиру  и
машину - то, что он сумел завоевать в этом грубом материальном мире. Денис
толкнулся было в суд, но при  первом  же  разбирательстве  попал  в  такой
канализационный  люк,  услышал  о  себе  столько  нового,  интересного   и
непотребного, что позорно бежал с поля боя.
     Однажды в погожий летний  день,  накануне  своего  тридцатипятилетия,
Денис шел вверх по улице Горького, как всякий коренной  москвич,  привычно
уворачиваясь от суетливых гостей, и размышлял на  тему:  кто  такой  Денис
Сергачев? К этому его подтолкнула приближающаяся дата: где ее  отмечать  и
на какие деньги. Неизвестно, до  каких  бы  философских  глубин  опустился
Денис, где и на какие деньги отмечал завтра юбилей, с какими бы  женщинами
он встречался, а от не нахально сверкать, а отсчитывать секунды,  и,  если
тебе понадобится, они взглянут на тебя  прозрачным  циферблатом,  выставят
строгие стрелки, и в их точности невозможно засомневаться, как во  взгляде
скромного, порядочного человека.
     Ну, Ленка, удивлялся Денис, укладываясь в  извилины  тахты,  где  для
каждой части тела существовало  персональное  место  и  не  дай  бог  было
перепутать, тогда уже удобнее спать на булыжной  мостовой.  Ну,  Ленка,  а
я-то считал тебя человеком тщеславным, расчетливым. Денис наконец улегся и
привычно застыл, зная, что ворочаться не рекомендуется.
     Проснулся Денис сразу, как просыпался обычно, выдернул себя из тахты,
начал быстро делать гимнастику. Через десять  минут  тело  приобрело  свои
человеческие формы, Денис натянул тренировочный  костюм  и  отправился  по
коридору, считая двери. Их было девять, Денис запомнил,  а  кто  живет  за
этими дверьми - не знал. За каждой целый мир со  своими  перевоплощениями,
и,  отправляясь  утром  в  ванну,   Денис   просто   двери   пересчитывал,
довольствуясь, что хотя бы количество миров оставалось неизменным.
     Ванна была замечательная - потолок метров пять, ну, метр паутины,  но
ее и не видно, лампочка синяя, со времен войны. Денис пытался заменить, но
не разрешили.  Внуки  сегодняшних  детей  еще  на  нее  полюбуются,  если,
конечно, разглядят. Замечательна ванна еще и тем, что в отличие от уборной
всегда свободна, размеров купеческих, жильцы заглядывали  в  нее  лишь  по
делу:  кто  велосипед  принесет,  кто  пианино   развалившееся   задвинет,
уникальные керосинки и примуса припрячет. Денис потихоньку сменил  душевой
рожок, стащил в спортзале резиновый коврик и,  спрятав  его  под  жестяной
печкой-"буржуйкой", по утрам становился на  него  и  пускал  холодную  или
ледяную, в зависимости от времени года, воду и  мылся.  Жильцы  на  Дениса
поглядывали косо, но не без уважения.
     Миновав девять дверей, раскланявшись с  малознакомыми  и  незнакомыми
людьми, Денис вернулся после душа к себе, как в родной окоп после  вылазки
на ту сторону.
     В дверях его узенькой комнатки стояла Елена.
     - Салют, Дэник! Быстренько одевайся и едем!
     Денис, перешагивая порог, расслабятся и потому вздрогнул.
     - Елена! Как это ты... - Он запнулся и  продолжал  растерянно:  -  Ты
садись. Я рад, не ожидал.
     Елена  была  элегантна  и  раскованна,  как  манекенщица,   привыкшая
вызывать  у  зрителя  зависть  и  восхищение.   Комната-пенал,   казалось,
раздвинулась, наполнилась светом и запахами, которые присущи только  очень
дорогим женщинам.
     - Я постою. - Елена хрипловато рассмеялась и присела на край стола. -
Быстренько, Дэник, нас ждут.
     - Сейчас, минуту. - Денис начал стаскивать тренировочный костюм.
     - Я уже поняла,  что  располнел,  не  стесняйся.  -  Елена  закурила.
Стараясь не обидеть хозяина, оглядела комнату.
     - Килограмма три, не больше. - Денис разозлился.
     - Не  меньше  пяти,  -  безошибочно  определила  Елена  и,  не  давая
ответить, продолжала: - Нашла тебе  квартирку,  правда  однокомнатную,  но
приличную. Сейчас купить  двухкомнатную  на  одного  довольно  сложно.  Ты
официально разведен?
     - Абсолютно, - буркнул Денис, усаживаясь в  белые  "жигули"  рядом  с
Еленой.
     -  И  хорошо  и  плохо.  С  нашим  председателем  я  договорилась,  в
райисполком позвонила,  нас  ждут  -  Елена  профессионально  вписалась  в
плотный поток машин. - Квартира в отличном состоянии,  но  ремонт  обязаны
сделать, возьмем деньгами. Я договорюсь, ты не суйся. Ты,  извини,  лопух,
видно издали. Кое-что из мебели хозяева - они уезжают в  проклятый  мир  -
забирать не захотят,  не  вздумай  за  эту  рухлядь  платить.  Ты  делаешь
одолжение, что позволяешь ее не вывозить.
     -  Слушай,  Елена...  -  Денис  постарался  придать  голосу   мужские
интонации. - Я благодарен, все великолепно, но...
     - Уже прикинула, - перебила Елена. - Три - вступительный взнос,  одна
уже выплачена, получается четыре,  накладные  расходы,  надо  пообедать  с
некоторыми людьми, уложишься в пять с копейками.
     - Елена, у меня...
     - Дэник! - Елена повернулась к  нему,  чмокнула  в  щеку.  -  А  наша
юность? Дружба уже ничего не стоит? Пропал на пятнадцать лет и все забыл?
     - Я пропал?
     - Простила, забыла, выбрось из головы. -  Елена  проехала  на  желтый
свет, махнула гаишнику, тот приветственно кивнул.  -  Валера,  -  пояснила
она, - в нашем ГАИ у меня проблем нет. Деньги? Я поговорила с  Игорем,  он
на какой-то срок достанет, там придумаешь, перекрутишься.
     "Если откладывать  пятьдесят  в  месяц  -  шестьсот  в  год;  значит,
перекручиваться я буду десять лет", - подвел итог Денис.
     - Когда же ты успела? - удивился он. - С  тем  поговорила,  с  другим
решила, со всеми перезвонилась?
     - А чем я занималась вчера весь вечер? - Елена явно хотела сказать  в
его адрес что-то нелестное, но сдержалась. - Пришлось пригласить  кое-кого
не нашего уровня, с одним я дважды танцевала.
     Больше в этот день Денис вопросов не задавал.
     Муж Елены деньги "достал", передал конверт с пятью  тысячами  просто,
без лишних слов, как соседи одалживают друг другу хлеб  или  сахар.  Дэник
заплатил за квартиру, купил тахту и письменный стол, остальную обстановку,
как и предсказывала Елена, оставили прежние хозяева. Денис никогда  крупно
не занимал, в крайнем случае перехватывал  двадцатку  на  несколько  дней.
Пять тысяч повисли над ним, он даже начал сутулиться - так  ходят  высокие
люди в помещении  с  низким  потолком,  ежесекундно  боясь  выпрямиться  и
разбить себе голову. Он взялся за  подсчеты,  выяснил,  что  если  удастся
взять еще одну группу и получить дополнительно пятьдесят часов и заключить
договор в издательстве, то при такой нагрузке - сколько останется на  сон,
страшно подумать, - расплатиться можно не  раньше,  чем  через  три  года.
Никакой квартиры не надо, жил бы в своем "пенале", ведь жил, и ничего. Что
теперь  будет?  Перспектива  ближайших  лет  сделала  Дениса   молчаливым,
сосредоточенно-безрадостным.
     Жил он в прекрасном доме, в просторной, хорошо, по его представлению,
обставленной квартире, вставал с мыслью о  деньгах,  ложился  с  думами  о
долгах. Ко всему  еще  начал  расставаться  с  друзьями  детства.  Человек
контактный, Денис приятелям счет не вел, но друзей было всего двое.  Когда
он сообщил о покупке квартиры, оба, совершенно не похожие друг  на  друга,
одинаково взъерошились и чуть не хором спросили:
     - А деньги?
     - Будет день, будет пища, - пошутил Денис.
     Елену оба прекрасно знали, дружно не любили, она им в давнем  прошлом
отвечала безразличным высокомерием. Денис,  ни  слова  о  ней  ребятам  не
сказал, стыдился признаться,  что  встретился,  принял  от  Елены  помощь.
Друзья каким-то образом обо всем узнали, попытка объясниться привела  лишь
к охлаждению.
     - Ну и ладно, не учите, не маленький, - сказал Денис, закрывая обитую
кожзаменителем дверь,  посмотрел  на  друзей  в  "глазок",  и  они,  вчера
единственные и родные, показались ему далекими и даже враждебными.
     Тяжелый разговор с Еленой начался с вопроса, который  Денис  задал  в
искренне шутливом тоне:
     - Помоги неразумному советом: что делать?
     - Жить, Дэник, все остальное ерунда. - Елена купила ему занавески  на
кухню, сейчас подшивала их на машинке.
     - Ты мне еще не сказала, где работаешь, где и сколько получает Игорь,
как вам удается содержать такую квартиру,  машину,  устраивать  приемы?  -
Денис взглянул на подаренные ему часы и от последнего вопроса воздержался.
     - У меня  шестьдесят  часов  в  одной  шарашкиной  конторе,  заполняю
дневники, получаю деньги, им нужны лишь галочки, что физкультурная  работа
ведется. - Елена откусила ни тку, шить перестала, сидела не поворачиваясь,
напряженно, ее ожидание Дениса подтолкнуло.
     - Твоей зарплаты не хватит оплатить квартиру, сколько же зарабатывает
Игорь?
     Елена  повернулась  вместе  со  стулом,  оглядела  Дениса   несколько
задумчиво.
     - Я тебе скажу два раза: первый и последний. Не поймешь  -  пеняй  на
себя. - Самое удивительное, что даже пошлые фразы Елену  не  портили:  она
оставалась женственной. Впервые после их случайной встречи Денис увидел не
размытое, далекое прошлое, а реальное и желанное настоящее. - Вопрос  твой
неприличен и никогда, никому, Елена очаровательно улыбнулась, а  в  голосе
ее звучала неприкрытая угроза, - из моих знакомых  его  не  задавай.  Тебя
может интересовать, как люди живут, а на  какие  средства  -  проблема  не
твоя.
     Денис не слышал Елену, смотрел на нее, видел лишь женщину, не  первую
любовь, не юность, женщину. Читай он библию, то сказал бы: вот он, грех во
плоти. И ничего желанней этого  греха  на  земле  не  существует.  Исчезла
квартира, проблемы, долги, осталась  лишь  женщина  с  золотыми  волосами,
глазами  загадочными,  зовущими  и  удерживающими  на  расстоянии,  телом,
обещавшим и совершенно недоступным.
     - Я тоже не твоя проблема. - Елена встала, туже затянула пояс халата.
- Я рада, что ты умница, Дэник. -  Елена  протянула  ему  шторы.  -  Давай
повесим, в кухне станет уютнее.

     Вскоре с тренерской работы Денис ушел, целиком занялся журналистикой.
Так решила Елена. Если тренер -  то  сборная,  в  крайнем  случае  команда
мастеров,  поездки  за  рубеж,  объяснила   она.   Журналист   это   нечто
неопределенное, загадочное и  опасное.  Человек  должен  быть  контактным,
обаятельным и немного опасным, это располагает, щекочет нервы.
     Кто-то кому-то позвонил, кто-то с кем-то пообедал.  Денис  ничего  не
знал,  через  несколько  дней  его  пригласили  в  редакцию  и  предложили
должность корреспондента Жизнь на одной площадке  с  Качалиными  оказалась
очень простой и приятной. Однако  материальная  проблема  не  разрешалась,
наоборот, в деньгах Денис потерял. Корреспондент слово красивое, к деньгам
непосредственно  отношения  не  имеет.  Денис  плевать  хотел  на   мелкие
проблемы, главное, рядом живет Елена. Видеть ее можно каждый день, почти в
любое время. Она часто брала, его с собой, когда уезжала по делам, которые
Дениса не интересовали. Елена за рулем, он рядом, удивляясь, как ухитрился
прожить без этой женщины более пятнадцати лет...
     -  Напиши  о  строительстве  спортивных  объектов,  -  сказала  Елена
невзначай.
     Денис не расслышал толком, сидя рядом в машине, он пытался  просунуть
свою широкую ладонь в узкий карман ее замшевой куртки.
     - Где статья? - спросила Елена через несколько дней.
     Денис несколько растерялся, но не спросил, что  именно  она  имеет  в
виду, начал путано объяснять: мол, в редакции без году  неделя,  и  статьи
ему не заказывают, работает пока на  подхвате,  собирает  материал,  пишут
другие.
     - Наша страна все время строит, людям интересно  знать,  что  строят,
как, - нравоучительно произнесла Елена и недовольно поморщилась.
     Недовольство Денис уловил сразу, заявил в редакции о  своем  неуемном
желании  познакомиться   со   строительством   какого-нибудь   спортивного
комплекса и тут же получил согласие и конкретное задание.
     Через две недели материал был опубликован.  Написанный  штампованными
фразами,  с  еще  более  штампованными  мыслями,  он   прошел   совершенно
незамеченным. Елена же, прочитав, благосклонно кивнула, поцеловала в щеку,
сказала:
     - Молодец, Дэник, так держать. Только чуть критичнее, ты должен  быть
объективным и строгим.  -  И  повернула  разговор  в  сторону.  -  Я  хочу
попросить тебя об одолжении, - глянула вскользь, но испытующе.
     Денис кивнул, хотел ответить, лишь снова кивнул. Елена рассмеялась.
     - Спасибо. Я хочу "волгу". Не реку, она очень большая и никчемная.  -
Елена улыбнулась, пытаясь Дениса рассмешить, он же буквально обалдел.
     - Пятнадцать тысяч...
     - Ерунда, трудно достать, тебя тоже не касается. -  Елена  его  снова
поцеловала. - Достанут и заплатят, я прошу, чтобы ты на себя ее оформил. У
нас машина есть,  если  мы  купим  "волгу",  это  может  вызвать  к  Игорю
нездоровое внимание.
     - Оформить? Пожалуйста, хотя если у меня спросят, на какие деньги...
     - Сбережения, Дэник, ты всегда был человеком бережливым.
     - Я?
     - Когда ты выступал, то сколько лет ездил туда? -  Елена  кивнула  на
окно.
     - Много, - Денис задумался, - лет восемь, наверно.
     - Сколько раз? - Елена, изображая следователя, спрашивала строго.
     - Не помню, возьмите мое личное дело и  поинтересуйтесь,  -  подыграл
Денис. - Раз двадцать ездил, может, и больше.
     - Вещи для продажи привозил?
     - Что значит для продажи? - Денис  вошел  в  роль,  даже  увлекся.  -
Времени шататься по  магазинам  не  было,  истратишь  валюту  как  попало,
вернешься, здесь остынешь, сдашь в комиссионку. А что? Нельзя?
     - Дэник, - Елена всплеснула руками,  -  ты  великолепен.  Главное  же
запомни, никто никогда подобных вопросов тебе задавать не будет.  Кто  ты,
Денис Сергачев, в глазах тети Маши?
     - Никто. Бывший.
     - Ты, Дэник, человек, всю жизнь разъезжавший по заграницам.  Натаскал
ты себе за эти годы тьму кромешную. И поставь  ты  завтра  у  подъезда  не
"волгу", а белокаменный дворец, что скажут?
     - Банк ограбил.
     Елена смотрела на  Дениса  с  сожалением,  как  смотрят  на  родного,
безнадежно больного человека.
     - Скажут: "Наконец-то придуриваться  перестал,  сколько  накоплено  и
припрятано. Одних золотых медалей на десять челюстей хватит..."  В  общем,
бери "волгу", будем кататься. Не спорь,  будешь  ездить  на  ней  и  один.
Обязательно. Денис Сергачев на "Волге". И ни у кого нет вопросов.
     - Елена, хочешь верь, хочешь нет, я за всю жизнь в спорте... -  начал
Денис несколько напыщенно, Елена закрыла ему рот поцелуем.
     - Ты дурак, мне известно. Совсем не обязательно кричать  об  этом  из
окна или объяснять по телевизору. Кстати, как ты думаешь, что  бы  у  тебя
сейчас было, выйди я за  тебя  тогда  замуж?  -  Елена  перестала  шутить,
смотрела серьезно.
     - Я хотел бы сына, - смутился Денис и, помявшись, добавил: - И дочку.
     Разговаривали они у Качалиных на кухне. Елена, к удивлению Дениса, не
готовила, как обычно, даже не отвечала на телефонные звонки. Аппарат время
от времени вздрагивал и требовательно верещал.  Елене  надоело,  отключила
его. Задавая свой последний вопрос, Елена собиралась затем рассказать, что
будь они женаты, то сегодня обладали бы и квартирой и  "волгой",  что  его
поездки при ее практической смекалке - золотая жила. А не  вышла,  она  за
него замуж потому, что не хотела ждать, да  и  жила  эта  сегодня  бы  уже
иссякла, а ей, женщине, много надо и сегодня и завтра. Когда Денис  сказал
о сыне, Елена чуть улыбнулась, добавление дочери  разозлило  окончательно.
Слова путались и, сбивая друг друга, не желали выстраиваться в  нормальные
фразы.
     - Сын... Дочка... - повторила Елена  и  неожиданно  ловким  движением
стянула через голову тонкий свитер. - А с этим как?  Ты  глаза-то  открой!
Будь у меня сейчас сын, ты бы не зажмурился, жрал бы  яичницу,  ковырял  в
зубах и смотрел в окно...
     Денис покорно глаза открыл, но не поднял. Елена подошла и прижала его
голову к груди.
     Потом Денис ничего вспомнить не мог, и беспамятство это приводило его
в бешенство. Он ощущал себя и крезом и  нищим.  Елена  вела  себя,  словно
ничего  не  произошло.  Денис  несколько  дней  старался  с  ее  мужем  не
встречаться, затем все как-то само собой вошло в привычную колею.
     Денис  купил  "волгу"  и  окончательно  расстался  с  друзьями.   Они
появились, как всегда, вдвоем,  мазнули  по  сверкающей  машине  взглядом,
один, криво улыбнувшись, попросил прокатить, второй, он всегда  был  в  их
троице главным, прижал Дениса к машине и, тяжело дыша ему в лицо, сказал:
     - Ты был олимпийцем, Сергачев, ты был нашим другом. Теперь  ты  вроде
гоголевского Андрея. Я не Тарас, я  тебя  не  рожал,  почему  ты  оказался
предателем, не знаю. Когда тебе станет совсем плохо, позвони. Если тебя не
подпустят к телефону, - он  отстранился,  оглядел  Дениса,  словно  раньше
никогда не видел, - напиши... В память о Денисе Сергачеве, который был, мы
придем.
     Вечером впервые в жизни Денис напился.
     Неожиданную помощь в борьбе с новым  увлечением  ему  оказала  та  же
"волга". Елена требовала, чтобы Денис ежедневно ездил на машине, подъезжал
к редакции, к Спорткомитету, в Лужники. В общем, во всех местах,  где  его
знали и могли видеть, он должен быть за рулем.  Мало  того,  если  раньше,
разъезжая по своим личным делам,  она  водила  "жигули"  сама,  то  теперь
просила Дениса.
     Денис и  Елена  выступали  во  внешнем  мире  как  деловые  партнеры.
Действительно же  он  был  шофером,  охранником,  хотя  об  этой  роли  не
догадывался, представительным и престижным ухажером, который былую страсть
сменил на безнадежную и  платоническую  любовь.  В  последней  роли  Денис
нравился всем. Елене - потому что такого пажа ни у кого из подруг не было.
Фигура, имя, даже обаяние! Милые подружки, взгляните, радуйтесь за меня  и
не портите себе цвет лица. Мужчинам Денис был симпатичен,  так  как  среди
приятелей за рюмкой можно сказать: Денис Сергачев, знаете, этот самый?  За
пивом бегает, вчера теплое принес, стартовал заново.  Был  Денис  Сергачев
Олимпиец - все с большой  буквы,  и  чувствовали  мы  себя  неполноценными
пигмеями, сражались в его присутствии лишь с  комплексом  неполноценности.
Жизнь всех расставила по своим местам. Подругам Елены Денис служил как  бы
допингом и стимулом. Все давно обрыдло, пошлые мужья-добытчики,  только  о
деньгах и говорят, скабрезные анекдоты рассказывают, за спиной шепчутся  о
девчонках. И появляется Денис  Сергачев!  Пусть  пока  под  пятой  у  этой
бездушной стервы и неизвестно, что о себе...  Глаза  у  Дениса  на  месте,
мозги не все растерял, оглянется, разберется, кто есть кто.
     Денис не догадывался, какие страсти  кипели,  как  согревалась  давно
остывшая кровь, видел только Елену, жил, дышал, как прикажут.
     Обычно Денис выходил из дома раньше Елены, прогревал  "волгу",  затем
спускалась она - деловая, элегантная, несколько отчужденная и от этого еще
более желанная.
     Сегодня все было, как всегда.  Денис  послушно  повел  машину,  Елена
назвала незнакомый адрес, он оказался совсем неподалеку.  Остановившись  у
дома, в котором не было ни магазина, ни ателье, ни  парикмахерской,  Денис
просительно произнес:
     - Можно, я подожду в машине? - Ему очень  не  хотелось  пить  кофе  и
слушать женские сплетни.
     - Нет, здесь ты мне нужен. - Елена рассмеялась, взглянула игриво.
     Они поднялись на второй этаж, Елена открыла дверь своим ключом, вошла
по-хозяйски. В однокомнатной, уютной, скромно обставленной квартире никого
не было.
     - Располагайся, ты дома, я сняла эту комнатушку для нас.
     Елена переоделась в халат и начала хозяйничать, вытирать  пыль,  мыть
ванну, зажгла на кухне газ, поставила чайник.  Делала  она  все  быстро  и
ловко. Денис слонялся следом и по тому, как в ванной были  сменены  зубные
щетки, мыло, одеколон и полотенце, понял, что Елена лжет.  Квартира  снята
давно, просто некоторое время здесь никого не было.
     Дениса знобило, ощущение походило на предстартовый  мандраж,  который
исчезает  после  судейского  свистка.  Денис   сел   в   уголке,   пытался
разобраться, что с ним  происходит.  Он  так  ждал  сегодняшнего  дня,  не
торопил Елену, полагая, что в интимных вопросах должна решать женщина. Она
решила - казалось бы, он должен быть счастлив,  но  чувства,  которые  его
сейчас опутали, были и недоумение, и растерянность, и нарастающий  гнев  -
все что угодно, кроме счастья. Выкинула зубные щетки, заменила полотенца и
постельное белье, могла бы все это  сделать  и  без  него,  приехать  сюда
вчера. Пройдет его, Дениса, время, и Елена  так  же  ловко  и  быстро  все
проделает заново, так же будет плескаться в ванной, а  в  кресле  усядется
другой мужчина.
     Денис поднялся, с трудом вынув себя из кресла: надо уходить, оставить
ключи от машины и тихонько закрыть за собой дверь. Черт возьми, он - Денис
Сергачев! Не шофер, носильщик, сопровождающее лицо, он - Денис Сергачев!
     - Дэник!
     Он  открыл  дверь  ванной,  остановился  на  пороге.  Елена   сидела,
окутанная ароматной пеной, словно золотокудрая греческая  богиня.  Тюрьма,
петля, никуда я не уйду, время, когда я мог принимать решения,  кончилось,
понял Денис, хотел пошутить, но губы не слушались. Озорные искорки исчезли
из ее карих глаз, во взгляде появились настороженность и внимание.
     - Свари, пожалуйста, кофе и выпей рюмочку, машину сегодня  поведу  я.
Ты мне разрешишь? Дэник, доставь мне удовольствие, выпей,  ты  становишься
таким очаровательным. - Елена упрашивала его, как ребенок  выклянчивает  у
родителей что-то запретное.  Она  не  обдумывала  эти  слова  заранее,  не
подбирала тон, который был ей совершенно  не  свойствен.  Сделала  все  по
наитию, спонтанно, выстрелила, не целясь, и уложила весь залп в десятку.
     Денис рассмеялся и потерял остатки воли. На  кухне  он  выпил  стакан
коньяку, занялся варкой кофе, выпил еще, и огонь, растекавшийся по жилкам,
завершил превращение Олимпийца в раба.
     В машине Елена, вновь деловая и конкретная, протянула Денису ключи от
квартиры.
     - Надеюсь, ты не станешь сюда водить девок.
     - У меня есть своя квартира, - ответил он.
     - Над чем ты сейчас работаешь? Я попросила для тебя  командировку  на
Украину. Там  есть  несколько  интересных  строительств,  не  удивляйся  и
поезжай.
     - Я спортсмен, а не строитель.
     - Количество и качество спортивных сооружений  определяют  массовость
спортивного движения. - Елена умела говорить четкими  бездумными  фразами,
без тени иронии. - Массовость определяет мастерство.  Олимпийский  чемпион
вырастает из десятков тысяч рядовых спортсменов.
     Денис пожал плечами и ничего не ответил, он чувствовал,  Елена  имеет
на  него  очень  конкретные  виды,  какие  именно,  не  знал  и  не  желал
догадываться. Придет время, скажет, а сейчас надо в командировку? Поедем.
     Эта квартира стала их третьим домом. Денис  захаживал  сюда  и  один,
никто не беспокоил, телефон молчал, в дверь не барабанили  ногами  и  даже
деликатно  не  звонили.  Елена  здесь  становилась  совершенно  иной,   ее
деловитость и энергия исчезали, и она, задумчивая  и  тихая,  не  торопясь
принимала ванну, неохотно ела и забиралась  в  постель,  где,  свернувшись
калачиком, дремала, а иногда даже спала. Ласки она принимала равнодушно, с
гримаской, которая означала: мол, если тебе это приятно, то так уж и быть.
Темперамент и энергию Елена полностью растрачивала  во  внешнем  мире,  на
людях. Она  была  похожа  на  замученного  многочисленными  родственниками
ребенка,  который,  подыгрывая  взрослому   эгоистично-тщеславному   миру,
старательно, даже талантливо, изображает  вундеркинда,  затем  прячется  в
детской, не думая, как он выглядит со  стороны,  становится  самим  собой,
маленьким, обыкновенным, беззащитным.
     Дрема этой квартиры охватывала и Дениса, он  тоже  становился  вялым,
двигался не пружинисто и легко,  а  распустив  мышцы  и  вывалив  животик,
приволакивая шлепанцы; он слонялся из кухни в  комнату,  таская  стакан  и
прихлебывая на ходу, глядя в потолок, размышляя о жизни, Елене и себе и ни
о чем конкретно.
     Прошел год, долг Дениса уменьшился на тысячу, перестал его  тяготить:
должен и должен, потихоньку отдам, для Игоря  Качалина  четыре  тысячи  не
деньги. Денис давно понял, Игорь не занимал пять  тысяч  на  стороне,  дал
свои,  хотя  откуда  они  свои,  совершенно  неизвестно.  Денис  и  раньше
сталкивался с людьми, чьи доходы невозможно даже сравнить с  расходами,  в
таких случаях он делал шаг в сторону, отношений не поддерживал. Теперь  он
жил среди людей, которые о деньгах не говорили, до зарплаты  не  занимали.
Лишь однажды Денис услышал, как один из друзей Качалина сказал:
     "Если я выхожу и дома и у меня нет в кармане "штуки", я чувствую себя
так, будто вышел на улицу без штанов.
     Два года назад  Денис  выдал  бы  говоруну  такую  "штуку",  что  тот
действительно бы остался без штанов. Но два  года  назад  отношение  таких
людей к Денису было иное, никто подобного  и  сказать  не  смел,  общества
Дениса искали, к его словам прислушивались. Теперь же Денис  жил  рядом  с
деньгами, сам делать деньги не умел, и  окружающие  относились  к  нему  с
равнодушием и легким презрением.
     Однажды Елена попросила его подъехать к нотариальной конторе,  и  без
очереди, Елена бывала только в тех местах,  где  ее  знают,  они  оформили
доверенность  на  снятие  с  учета  и  продажу  "волги".  Денис   подписал
документы, даже не выяснив, на чье имя выдает доверенность. Больше "волгу"
Денис не видел, она уехала в теплые края, где мандарины, вино,  барашки  и
длинные, как жизнь горцев, тосты.
     - Машину ты разбил, - пояснила Елена. - О своем долге  забудь,  мы  в
расчете. Встань в Союзе журналистов на "жигули".
     - Нет, - сказал Денис.
     Елена взглянула, на него с любопытством и некоторым удивлением. Такое
выражение случается у человека, когда он поднимается с постели поутру и не
находит на месте шлепанцы. Куда подевались?  Топай  босиком  по  квартире,
разыскивай, ерунда, конечно, найдутся, но непорядок.
     - Забыла  сказать...  -  Елена  чуть  помедлила.  Денис  приготовился
слушать импровизированную ложь и не  ошибся.  -  Квартиру  нашу  забирают,
хозяин вернулся. - Она протянула руку: - Ключи.
     - Не забудь сменить зубную щетку. - Денис отдал ключи, словно  скинул
на землю осточертевший рюкзак, расправил плечи.
     Без квартиры, без  "волги",  заставлявшей  его  врать  и  значительно
надувать щеки, он почувствовал себя молодым и свободным.  Денис  отличался
удивительной для своих лет  наивностью,  походил  на  убежавшего  из  дома
щенка, который не понимает, что сколько  ни  бегай,  а  жрать  захочешь  и
вернешься назад, где тебя ожидает плошка с похлебкой, кость и... цепь.
     Неизвестно почему, новую жизнь Денис начал с генеральной уборки своей
квартиры. Пылесосил, плохонький пылесос остался от прежних  хозяев  тер  и
скреб кухню, вымыл полы, намазал мастикой,  работая,  потел  и  задыхался,
будто никогда в жизни не занимался  физическим  трудом.  Закончив  уборку,
составил распорядок дня, отпечатал на машинке и пришпилил его  на  стенку.
Утром делал гимнастику, начал  ходить  в  бассейн,  но  через  две  недели
выяснил, что денег на жизнь категорически не хватает. Странно, как  же  он
жил раньше? Денег у Елены никогда  не  брал,  обедал  у  Качалиных  крайне
редко,  вечерами  в  ресторанах  тоже  старался  не  бывать,  так  что  же
изменилось? Почему деньги были, а теперь их нет? Денис не замечал, что уже
два года не покупает сигарет, пачки валялись у Качалиных на каждом  столе,
он закуривал, не думая, клал пачку в карман. А сигареты, к которым он  уже
привык, стоили полтора рубля, следовательно, сорок пять рублей в месяц. Он
ни копейки не тратил на транспорт, сейчас толкался в троллейбусах и метро,
но в конце дня не выдерживал и садился в такси. Даже  короткий  маршрут  в
такси стоил два рубля, значит, шестьдесят  в  месяц.  Тридцать  пять  надо
платить за квартиру, на жизнь Денису оставалось от тридцати до  пятидесяти
рублей. Проведя  все  подсчеты,  Денис  испугался.  Работая  тренером,  он
месяцами жил на сборах,  где  его  кормили,  комната-пенал  стоила  рубли,
теперь  же  все  иначе.  Денис  бросил  курить,  увидев  свободное  такси,
отворачивался, разнообразно питался: яичница, готовые котлеты,  кофе  лишь
изредка, пристрастился к спитому чаю. У спортсменов  есть  такое  понятие:
уперся. Если  начинается  полоса  неудач,  беспричинно  ухудшилась  форма,
преследуют  травмы,  походя  лягнули  в  газете  и  начинает  посвистывать
публика, то спортсмены говорят: надо упереться. В переводе  на  русский  -
терпеть, терпеть, работать и работать.
     Денис уперся. Хорошо потерял в весе, не пил и  не  курил,  работал  в
редакции, как все, от и до, вечерами писал книгу о своем друге, известном,
даже легендарном, олимпийце. В соседнюю  квартиру  не  заходил,  и  как-то
получалось, что за полгода лишь однажды столкнулся с  Игорем  Качалиным  у
лифта, а Елену не встретил ни разу. Через несколько  месяцев  Денис  начал
замечать, что отношение к нему коллег меняется. Его снова начали  называть
по фамилии, а не по имени и отчеству. Сергачев. Так его звали много лет  в
спорте.  Сергачев.  Фамилия,  произносимая  как  имя,  известное   каждому
причастному  к  большому  спорту.   Сергачев!   Титул,   индивидуальность,
признание!
     - Сергачев! - кричали из коридора. - Я в магазин, что тебе?
     - На рубль, - печатая на машинке, отвечал он. - И не  отказывай  себе
ни в чем, старина!
     Через некоторое время стучали в стенку,  и  в  соседнем  кабинете  он
получал обед: колбаса, сырок "Дружба", кефир или  чай,  порой  винегрет  с
куском селедки.
     Сергачев преодолел инерцию  неудач  и  шагнул  вперед,  на  горизонте
начало светлеть.
     Вечером, когда Денис, изрядно уставший за день, решал вопрос,  то  ли
поработать еще часок, то ли посмотреть  телевизор,  зашел  Игорь  Качалин.
Бывал он у Дениса крайне редко, а уж последние месяцы ни разу.
     - Извини, что без звонка, - попытался  пошутить  Игорь,  опускаясь  в
кресло и закидывая ноги на подлокотник, - это была его любимая поза.
     Качалин  не  просто  хорошо,  а  безукоризненно   одевался.   Костюмы
сдержанных тонов, модного, но не броского покроя, рубашка, галстук,  носки
со вкусом подобраны по цвету, обувь он носил в большинстве случаев черную,
сверкающую чистотой. Внешний вид соседа поначалу раздражал Дениса,  позже,
когда он увидел,  что  Игорь,  садясь,  не  боится  смять  безукоризненную
стрелку брюк и вообще не обращает на свою одежду никакого  внимания,  стал
относиться к его щеголеватости терпимее. Гардеробом мужа заведовала Елена,
он лишь носил все, что ему ежедневно, а иногда  и  по  два  раза  в  день,
выкладывалось и развешивалось. С лицом мужа  Елена,  к  сожалению,  ничего
поделать не могла. Большеротое, маловыразительное, с широко расставленными
бесцветными глазками. Симпатичным в лице были веснушки, густо  рассыпанные
по всем выпуклостям и впадинам, они придавали Качалину  выражение  детской
непосредственности, что совершенно не соответствовало действительности.
     - Не заходишь, с Еленой поссорился? - Качалин болтал ногами,  смотрел
доброжелательно. - Мою лучшую половину не надо  принимать  всерьез,  тогда
все о'кей!
     Денис неопределенно пожал плечами. "Знает он  о  наших  отношениях  с
Еленой? Вполне возможно", - рассуждал Денис, чувствуя себя  в  присутствии
Качалина неуютно, словно пришел  в  чужой  дом  и  теперь  не  знает,  где
присесть и что говорить.
     Игорь вынул из кармана конверт, небрежно бросил на стол.
     - Здесь три тысячи, две за мной. - Качалин зевнул, и Денис  по  этому
нервному зевку понял, что гость нервничает, а  ленивая  поза  и  нарочитое
спокойствие - сплошной блеф, за которым прячется волнение.
     - Ты, Игорь, похож на новичка перед  соревнованиями,  я  таких  видел
тысячи. - Денис взял конверт, не открывая его, положил Качалину на колени.
     Тот вскочил, вновь бросил конверт на  стол  и  начал  расхаживать  по
комнате.
     - Я знал, с тобой будет  морока!  Порой  мне  чудится,  что  от  тебя
попахивает нафталином. Как от наших бабушек, которых я не  помню!  Хорошо,
хорошо! Нравственно, безнравственно!
     - Ты можешь сесть, перестать кричать, - посоветовал Денис. - Я думал,
ты спокойнее. Что случилось? Какие три тысячи, какие деньги ты мне должен?
     - Я со своими очень спокойный. - Качалин  вернулся  в  кресло.  -  Ты
действительно ничего не  понимаешь?  Конечно,  Елена  меня  предупреждала.
Давай все сначала. Я дал тебе пять тысяч, зная, что ты отдать не  сможешь.
Я не могу дарить, даже такую мелочь,  я  человек  деловой.  И  я  придумал
комбинацию с "волгой". Мне ее не дадут, и Иванову и Сидорову не  дадут.  А
Сергачеву, - он ткнул в Дениса пальцем, - дадут! И дали!
     -  Я  не  просил.  -  Денис,  понимая   несерьезность   своих   слов,
рассердился: - Я вообще ничего у вас не просил. Ни эту квартиру, ни  денег
взаймы, ни "волгу"! Даже Клязьму не просил!
     - Какую Клязьму! - опешил Качалин.
     - Есть большая река Волга, а есть маленькая речка - Клязьма. Так я  у
вас ничего не просил, ни большого, ни маленького. Понял?
     Качалин растянул рот до ушей и согласно кивнул.
     - Не  просил.  Однако  взял.  Каждый  берет.  Разрешение  на  "волгу"
получили, использовав имя Дениса Сергачева.  Машину  продали,  здесь  твоя
доля, и две штуки еще за мной. Все должно быть честно...
     - Но ведь я был тебе должен. - Денису казалось: говорит не он, кто-то
другой, но на столе лежал конверт с  тремя  тысячами.  Не  надо  совершать
ничего бесчестного, все уже произошло, даже забыто, взять деньги, положить
в карман.
     - Кого-нибудь  обманули,  что-нибудь  украли?  -  тон  Качалина  стал
агрессивнее. - Государство  не  потеряло  ни  копейки,  человек,  купивший
машину, только благодарен, а где он ворует, не касается ни  меня,  ни  тем
более тебя. Давай сделаем перерыв. - В его голосе  прозвучала  просьба.  -
Как у вас говорят тайм-аут?
     - Говорят и так. - Денис рассмеялся и понял, что заглатывает  крючок,
но уж больно соблазнительна наживка.
     - Пойдем ко мне, врежем по стаканчику. У Елены, правда, бабы,  но  мы
от них спрячемся в кабинете. Деньги, деньги - завтра договорим.
     Спрятаться от хозяйки и ее  гостей  мужчинам  не  удалось.  Лишь  они
переступили порог, Елена  вышла  из  гостиной,  захватила  Дениса,  повела
знакомить.
     -  Девочки,  прошу  любить,  Денис  Сергачев!  Опуская  его   титулы,
похвастаюсь, что мы были дружны с юности, и был такой  момент,  когда  Они
ухаживали за мной. Признаешь?
     Елена говорила очень просто и мило, Денис сделал общий поклон и сипло
произнес:
     - Признаю...
     С момента прихода к нему в квартиру Качалина Денис говорил не то, что
думал, и делал не то, что хотел. Решив на этот вечер махнуть  рукой  и  не
желая задумываться о завтрашнем дне и  всех  последующих,  Денис  галантно
улыбнулся и сказал:
     - За вас, прекрасные дамы, а дорогу осилит идущий. - Выпил слабенький
неприятный  напиток,  налил  полный  бокал  виски  и,   как   бахвалящийся
семнадцатилетний физкультурник, осушил бокал до дна.
     Видимо,  вся  эта  сцена  выглядела  не  до  конца  пошлой.   Женщины
захлопали, и соседка Дениса воскликнула:
     - Все-таки они существуют, - заглянула ему в глаза, - мужчины.
     Тут Качалин взял его под руку, втолкнул в кабинет, закрыл дверь.
     - Я же тебе говорил, их нельзя принимать всерьез.
     Легкий дурман от выпитого  прошел,  злость  и  жалость  к  себе  тоже
испарились,  остались  умиротворение  и  вера  в  свою  звезду.  Денис   с
недоумением вспомнил редакцию, ребят, готовые котлеты и  плавленые  сырки.
Он еще не понял, что, побегав на  воле,  вернулся  к  плошке  с  ароматной
похлебкой и мозговой косточкой. А цепь? Ну, за цепью и ошейником  дело  не
станет.
     Ночью Денис несколько раз вставал, наклоняясь  к  крану,  пересохшими
губами жадно хватал холодную воду, после пяти уже заснуть не мог,  вытирал
липкой простыней пот, думал: зачем я им нужен? Рассказы о долгах и честном
дележе - небрежно сложенная сказка. Зачем я им нужен?
     В редакцию он приплелся  вовремя  и  начал  читать  написанную  вчера
статью.
     - Двигай отсюда, Денис, - сказал в обед один из  редакторов.  -  Шефа
пока нет, мы тебя прикроем.
     - Спасибо, ребята, - только и успел ответить Денис, как  по  коридору
тяжело и знакомо протопали и тоненький девичий голос пропел:
     - Сергачев! Ваше высочество, вас просит к себе их величество!
     Провожаемый сочувственными взглядами, Денис шагнул в коридор.
     Главный был в гневе и, что случалось крайне редко, не скрывал этого.
     - Мы не народный контроль и не ревизоры! -  Главный  протянул  Денису
конверт. - Ознакомься, вечером выезжай, завтра утром тебя встретят. Приказ
о командировке я сейчас подпишу.
     - Слушаюсь, шеф. - Денис взял конверт и собрался уходить, но  главный
остановил.
     - Денис, - он замялся, - ты что,  хорошо  знаком  с...  -  Он  назвал
фамилию высокого начальства.
     - Здороваемся, - чистосердечно ответил  Денис.  -  Однажды  в  Кремле
вместе награду получали.
     - А почему он называет твое имя? Начальство обычно не указывает, кого
и куда посылать.
     - Понятия не имею.
     - Честно?
     Денис взглянул недоуменно. Главный смутился, но молчал, ждал  ответа.
Денис хотел ответить резкостью, понял, что все не так просто, и сказал:
     - Честно, шеф, абсолютно честно!
     - Ну и ладушки! -  Главный  неожиданно  развеселился.  -  Очень  рад,
поезжай, я уверен в твоей объективности. Врежь им по первое число,  я  сам
месяц назад видел эту базу. Бардак и воровство!
     В конверте  была  не  анонимная  кляуза,  а  обстоятельное  письмо  с
подробным изложением дел в строительстве спортивной базы,  которая  должна
вступить в строй через три месяца, а вырыли  только  яму,  средства  почти
израсходованы и так  далее.  Письмо  заканчивалось  словами,  что  главный
тренер, в прошлом товарищ  Дениса  по  сборной,  обращается  в  спортивную
организацию, а не в партийные органы лишь потому, что  не  хочет  выносить
сор  из  избы  и  убежден:  виновные  будут  наказаны,   а   строительство
возобновится. Среди виновных на  первом  месте  называли  И.П.Качалина,  о
котором было добавлено несколько слов, почти нецензурных...
     - Только без сцен и восклицательных знаков, - сказала  Елена,  открыв
Денису дверь.
     Качалин сидел на кухне в  только  что  отутюженной  рубашке,  с  чуть
приспущенным галстуком, кивнул Денису и, дружелюбно улыбнувшись, сказал:
     - Не принимай близко к сердцу, старик. Писали и будут  писать,  а  мы
отписывали и будем отписывать.
     - Кто мы? - почему-то шепотом спросил Денис. - Ты или я?
     - Если тебя интересует технология, - Качалин указал на стул рядом,  и
Денис сел, - то я буду отписывать, а ты  -  подписывать.  Имя  у  тебя  не
запятнано, ты всегда объективен, о положении на  спортивных  объектах  уже
писал. Прочти, перепиши своим стилем, злости и эпитетов не жалей.
     Денис только сейчас заметил на столе несколько страниц  машинописного
текста.
     -  Понятно,  -  только  и  сумел  произнести   Денис   и,   не   взяв
заготовленного творения, ушел к себе.
     Елена стояла в дверях, скрестив руки, и молча смотрела на мужа.
     - Сергачев - твоя идея. - Качалин поднялся, надел пиджак. - Я вернусь
поздно. - И, захватив кожаный кейс, тоже вышел из квартиры.
     У двери Дениса он задержался, помедлил немного и решительно позвонил.
     ...Надо ехать оформлять командировку, брать билет,  рассуждал  Денис,
лежа на тахте. Я напишу все, как есть, и никто не заставит  меня  лгать  и
изворачиваться. Вот зачем я им был нужен. Интерес  Елены  к  моей  работе,
просьбы написать о строительстве спортивных баз. Качалин - какая-то фигура
в строительстве, как же я  не  сообразил  раньше?  Все  оказалось  просто.
Интерес Елены к  моей  особе?  Квартира,  зубные  щетки,  ленивая  любовь,
"волга", деньги, вчерашний визит и снова деньги. Стоп! Денис сел.  Значит,
вчера Качалин уже знал об этом письме. И посылают меня в  командировку  по
указанию сверху.
     Раздался звонок, Денис открыл дверь, увидел Качалина, хотел  закрыть,
тот придержал дверь ногой.
     - Может, без рукоприкладства и без нервов? - Игорь отстранил Дениса и
вошел. - Поговорим, как нормальные мужики. Даю слово, никакого давления на
тебя, пиши, как бог на душу положит.
     Он достал из кейса бутылку коньяку, принес из кухни стакан, выпил.
     - Тебе не предлагаю, можешь  неправильно  понять.  Сначала  о  нас  с
тобой. Деньги я тебе давал  один  на  один,  они  действительная  доля  от
продажи машины и никакого отношения к  сегодняшнему  разговору  не  имеют.
Если ты захочешь мне помочь, то денег я тебе не дам, так как  товарищеские
услуги не оплачиваю, как и за свои услуги взяток не беру.
     Денис не понимают, что имеет дело с профессионалом, который тащит его
на свой стадион и предлагает схватку, в которой Сергачев  даже  правил  не
знает.
     Профессионал  просчитывал  позицию.  В  данный   момент   для   этого
симпатичного парня - к противнику всегда надо относиться доброжелательно -
главным является уязвленное самолюбие. Имя. Денис Сергачев  не  продается!
Не продается!  Никому  подобная  глупость,  даже  подлость,  в  голову  не
приходит. Тебя просят о помощи, хочешь - поможешь, не хочешь - никто  даже
в претензии не будет. С этого и начнем, подвел итог Игорь Качалин и  повел
бой.
     - Вчера о письме, которое пришло в Спорткомитет, я, конечно, знал.
     - Знал! - Денис обрадовался. - Признаешь? Полгода не  заходил,  вчера
явился, деньги принес и говоришь, не покупаешь? - Он  считал  свою  логику
неумолимой, новичок никогда не понимает, что мастер подставляет себя  лишь
умышленно.
     - А я слабый человек, Денис. - Качалин виновато улыбнулся. - Деньги я
тебе должен давно, то одни расходы, то другие. Вчера узнал о  письме  -  у
меня в вашей фирме друзья: имеются - как обухом по голове. Денис поедет, а
я ему еще и деньги должен! Не покупаю я тебя, а задабриваю. - И столько  в
его голове было наивной глуповатости, что Денис даже рассмеялся. -  Денис,
те деньги отношения к твоей командировке не имеют. Клянусь!
     Качалину поклясться было просто, так как сам  он  абсолютно  никакого
значения словам не придавал. Когда  убеждали  его,  то  он  и  не  слушал,
изображая сочувствие  и  понимание,  занимался  взвешиванием.  На  видимых
только ему весах он раскладывал доходы, убытки, риск, следил за  стрелкой,
она  и  указывала,  какое  решение  принимать.  Слова  же  существуют  для
отвлечения простаков от неумолимого движения стрелки: чем больше слов, тем
больше хотят отвлечь внимание. Так относится к заверениям  и  клятвам  сам
Игорь Качалин, сидевший напротив симпатичный верзила в слова явно верит, и
не надо скупиться. Нужны реки, море слов и искренность, необходимо убедить
спортсмена,  что  он  умнее,   дальновиднее   и,   главное,   великодушнее
глуповатого соседа-дельца.
     - Мы - строители и к Спорткомитету никакого отношения  не  имеем.  Вы
заказчики, мы исполнители. - Качалин не изучал психологию, но знал:  скажи
десять раз подряд правду,  человек  десять  раз  согласится,  потом  можно
вываливать любую ложь, пройдет в белоснежных одеждах, тени  подозрения  не
вызовет. - Я специализируюсь на строительстве  спортивных  объектов.  Ваше
начальство вижу только в приемных  комиссиях.  Руководитель,  что  сегодня
утром настоял, чтобы по письму выехал Денис Сергачев мне сват или кум? Или
я ему дачу построил? Да он меня в лицо не знает.
     Качалин говорил правду, одну только правду, как на святом  причастии.
Денис верил, постепенно успокаивался, однако спросил:
     - Но почему назвали Сергачева, который  живет  на  одной  площадке  с
Качалиным?
     - А почему я занимаюсь спортивным строительством? Почему бы,  мне  не
утроить бани? У меня жена спортсменка, а Денис Сергачев ее друг детства. И
так в жизни все, петелька-крючочек, так и тянется. Сказал кто-то,  где-то,
- началась ложь, и Качалин заговорил беспечнее,  -  мол,  Сергачев  -  имя
известное, человек он с  большой  буквы,  работает  в  спортивной  прессе.
Начальник имя знал ранее, услышал вновь, запомнил. Порох придумали  давно,
зачем заново изобретать? Сергачев так  Сергачев,  пусть  едет,  в  прошлом
спортсмен, ныне  журналист,  видел  тысячи  спортбаз,  его  на  мякине  не
проведешь, приедет, расскажет.
     - И что ж я должен рассказать? Что ты мне приготовил? - Денис полагал
свой удар неотразимым.
     - Съезди, взгляни  объективно.  -  Качалин  достал  из  кейса  второй
экземпляр своей шпаргалки. - Ты прочти, потом ругайся, если настроение  не
пропадет.
     Сергачев развернул листки, начал  читать,  ничего  не  понял.  Сплошь
цифры, кубометры грунта, тонны и погонные метры, трубы,  листовое  железо,
кафель - все это направлялось в одно место, попадало совсем в иное.
     - Да я в этом ни в зуб. - Денис хотел бумажки вернуть, но Качалин  не
взял.
     - Ты возьми, может, пригодятся.
     - Там, говорят, одна яма...
     - Так и напиши, что одна яма. Я  не  прошу  лгать  и  говорить:  мол,
начались отделочные работы. Так ведь на основании этого, - Качалин  указал
на листки, - там, кроме ямы, ничего иного и быть не может. Любой строитель
поймет.
     - Я не строитель, черт возьми! - вспылил Денис.
     - А едешь ты, старина, на строительство. Ты все напиши мол, строители
своих  обязательств  не  выполняют,  сроки  не  позволительно  затягивают,
спортивная общественность негодует. Чего я тебя учу?
     -  Действительно.  -  Денис  встал,  прошелся  по   квартире,   якобы
машинально взял стакан, плеснул коньяку. Последние полчаса Денис только  и
думал, как все это проделать естественнее.  Выпил,  снова  налил  и  снова
выпил и  не  заметил  цепкого  взгляда  и  довольной  ухмылки  недалекого,
запутавшегося в строительной неразберихе соседа.
     - Все так, - приступил к заключительной фразе Качалин, - везде сложно
и противоречиво, только у строителей все простой ясно.  Яма,  она  и  есть
яма, значит, строители разгильдяи и жулики.  Напиши,  напиши,  фактический
материал используй, будет убедительнее. Если  твои  цифры  моих  по  башке
трахнут, нам наконец все  необходимое  дадут,  я  тебе  дворцы  спортивные
построю и низко в ножки поклонюсь.
     Качалин ушел  вконец  обиженный,  даже  оскорбленный,  из  ближайшего
автомата позвонил домой.
     - Готов. Ты к нему не заходи, а явится, холоднее будь,  он  нас  черт
знает в чем подозревает. Друг называется. - И  довольно  хохотнув,  сел  в
машину и укатил.
     Денис хлебнул забытого Качалиным коньяку и начал старательно изучать,
чего строители недополучили, либо получили некондицию, не получили совсем,
сколько рабочей силы по указанию сверху снято на другие объекты.
     "Конечно, - рассуждал Денис, - соседушка наверняка преувеличивает, но
в главном наверняка прав: творится несусветное безобразие, я их выведу  на
чистую  воду".  Новичок  не  понимал,  что  только  этого  профессионал  и
добивается. В результате доклада Сергачева спортивному начальству  никакой
статьи в газете не появится. Факты вопиющие, докладывает человек  свой,  и
Сергачеву поверят, но опубликовать  не  разрешат.  Фактического  материала
много, молодец, журналист,  все  раскопал,  ссориться  же  со  спортивными
организациями не резон, создавать же  компетентную  комиссию  хлопотно,  и
время потеряем. Ссоры не нужны никому,  всем  необходим  объект.  Начнутся
звонки,  упреки,  просьбы,  и  тогда  все  замкнется  на  Игоре  Петровиче
Качалине. Вызовут в  главк,  покажут  состряпанную  им  же  галиматью,  он
разведет руками: где они подобные глупости раскопали, одному черту ведомо,
с объектом можно  поторопиться,  необходимо  немного  помочь...  И  пойдут
лимиты и сверхлимиты, дефицит и премиальные. А куда что когда-то  девалось
и что было, а чего не было вообще, будет похоронено и забыто.
     Сергачев вернулся  из  командировки,  написал  гневную  обличительную
статью. Главный пожал ему руку и понес материал наверх, там тоже похвалили
и гневно нахмурились, и... дальше все пошло по-качалински.
     Для Дениса последняя статья оказалась и последней  каплей,  самообман
кончился, бывший чемпион признал свое поражение. Он  подвел  итоги  и  был
вынужден признать, что журналист он никудышный,  на  тренерскую  работу  у
Него пороха не хватает, что он лишь Денис  Сергачев  -  бывший...  а  ныне
холуй при Качалиных, которые живут и  процветают  на  неизвестные  доходы.
Почему неизвестные? Неизвестно, где и каким образом ворует Качалин, а  что
он ворует, очень даже известно, только  говорить  об  этом  в  "приличном"
обществе не принято.  Бывший  чемпион  встретился  с  бывшими  друзьями  и
выяснил, что о своей несостоятельности он,  словно  обманутый  муж,  узнал
последним, окружающие давно и сплетничать на эту тему перестали,  надоело.
Что делать и кто виноват? Ведь был Денис Сергачев, не наследство  получил,
не по блату давали, все сам! А если  бы  не  встретил  Елену?  Он  отлично
понимал, что вновь занимается самообманом, но не желал  признать,  мол,  и
создал ты Сергачева сам и уничтожил тоже самостоятельно. Ты один  виноват,
не копи ненависть на первую любовь, ты не воевал за нее, она выросла вдали
от тебя и перед тобой безвинна.

                             ДЕНЬ СЕГОДНЯШНИЙ

     - Простите, - Лева отстранил Качалина, подошел к  столу,  на  котором
стояла бутылка, - остались некоторые формальности,  с  поминками  придется
немного подождать.
     А, собственно, какое я имею право здесь распоряжаться,  спросил  себя
Лева. Хозяин, почему ты не  поставишь  меня  на  место?  Сергачев,  ты  же
человек  сильный  и  решительный,  почему  молчишь?  У  тебя  было   время
попереживать, ты обнаружил труп, вызвал милицию, ждал нашего приезда.  Что
ты уставился в окно, словно прячешь  лицо,  боишься  встретиться  со  мной
взглядом? Или я не прав, и ты не просто сосед?  Думай,  Гуров,  думай,  не
увлекайся первой же версией, держи в поле зрения всех,  постарайся  понять
каждого.
     - Какое горе? Кого помянуть? - Толик удивленно взглянул на Качалина.
     - Елена умерла. - Качалин вынул из кухонного шкафа другую бутылку.
     - Ладно!.. -  Пошарив  рукой,  словно  слепой,  Толик  нашел  стул  и
опустился на него.
     Толику не было еще и тридцати, что-то несерьезное в  его  лице  очень
точно соответствовало имени, и Гуров  подумал:  и  в  пятьдесят  его  тоже
назовут Толиком. Реагировал он на известие своеобразно, ни горе, ни  испуг
не появились у него в глазах, они лишь мгновенно  стали  сосредоточенными.
Такой пил мог бы иметь человек, потешавший слушателей анекдотом, если  его
неожиданно прервать вопросом.
     - Ладно, умерла,  брось  болтать.  -  Но  он  явно  сразу  поверил  и
напряженно искал ответа на какой-то важный вопрос, затем опомнился, понял:
надо вести себя соответственно ситуации. - Боже мой! Боже мой!  Елена!  Не
верю! Сердце? Попала под машину?
     Если при первой реакции Толика Гуров подумал, вот человек, который не
имеет  к   убийству   никакого   отношения,   то   после   столь   дешевой
мелодраматической эскапады Лева усомнился в поспешном  выводе.  Толик  мог
разыграть одно состояние, затем прямо противоположное,  делая  все  крайне
неумело, в первом случае казался очень достоверным, а во  втором  выглядел
фигляром.
     - Да заткнись ты! - крикнула Вера, ударила кулачком по столу.  -  Рад
небось до смерти!
     Тяжело повернулся от окна Денис Сергачев, поднял голову и  болезненно
поморщился Качалин, вздрогнул  Толик,  все  быстро  обменялись  взглядами,
хотели взглянуть на Гурова и остановились на полпути.  Все  молчали.  Лева
решил ждать: он начинал получать информацию. Молчание порой может нести  в
себе больше информации, чем получасовая беседа. Толик  на  оскорбление  не
ответил, Качалин как хозяин  дома  вмешиваться  не  стал.  Сосед-спортсмен
должен был бы дать Вере воды, однако сидел неподвижно. Главное же,  почему
каждый из них хотел, но не решался  посмотреть  на  инспектора  уголовного
розыска? Напрашивающийся ответ не всегда ответ  неверный,  и  Лева  сделал
простой вывод: каждый  из  присутствующих  подумал,  что  лично  для  него
означает смерть  Елены  Качалиной,  и  увидел  в  этом  прискорбном  факте
определенную выгоду. А на воре, как известно, шапка горит, и  он  считает,
что все это видят, а уж инспектор  уголовного  розыска  и  подавно.  Гуров
ничего не видел, но, используя ситуацию, сохранял спокойствие и с деланным
безразличием оглядел присутствующих.
     В первые годы своей  работы  в  уголовном  розыске  он  любил  иногда
прикинуться дурачком, и колпак  с  бубенчиками  не  раз  выручал,  ведь  с
дураком и разговаривают по-дурацки, а, разговаривая на этом языке,  любому
трудно следить за каждым словом  и  оставаться  умным.  Сейчас  колпак  не
годился,  внешность  и  возраст  Гурова  изменились,   и   учреждение   он
представлял слишком серьезное, не поверят,  а  вот  простаком  прикинуться
можно:  по  мнению  обывателя,  в  милиции  люди  недалекие,  не  сумевшие
устроиться, защититься, найти свое, персональное место под солнцем. Лучше,
если они не будут опасаться. А чего им бояться, если произошел  несчастный
случай?
     Необходимо  ответить  на  главный  вопрос:  присутствующие  верят   в
несчастный случай? Или они знают, что Качалину убили, но молчат? Рассуждаю
неверно, одернул себя Гуров.  Их  четверо,  они  не  могут  все  знать  об
убийстве, знает лишь один человек, кто-то может догадываться.  Сергачев  в
несчастный случай не верит, в противном  случае  он  вел  бы  себя  совсем
иначе. Сейчас он терпеливо ждет, когда я объявлю о заключении экспертов  и
начну допрашивать. Один знает, другой, возможно, догадывается,  все  ждут,
но я об убийстве не заговорю. Вы заявили о несчастном случае, ведете  себя
неизвестно как, я тоже могу подождать.
     Пауза  становилась  уже  неприличной.  Обвинение  девушки  прозвучало
однозначно, не отвечая на него, Толик вроде бы  соглашался.  Избрав  линию
поведения, Гуров налил стакан воды, подал Вере, сел напротив и  задушевно,
излишне значительно, спросил:
     - Вера, почему вы считаете, что Анатолий?.. - он взглянул  на  Толика
вопросительно.
     - Бабенко. Анатолий Семенович Бабенко. - Толик покраснел.
     - Вера, почему вы считаете, - Гуров должен был начать фразу с начала,
- что Анатолий Семенович может обрадоваться смерти Елены Сергеевны? - Лева
был доволен собой. Фраза выстроена классически  и  адресована  не  столько
выпившей,  растерянной  девочке,   сколько   мужчинам,   которые   обязаны
активизироваться.
     - Послушайте, товарищ... - произнес Качалин.
     Гуров быстро повернулся к  хозяину  дома,  взглянул  заинтересованно,
явно обрадовался вмешательству Качалин смешался, махнул рукой и замолк.
     Гуров  посмотрел  вопросительно  на  Сергачева:  может,  ты?   Денис,
исподволь наблюдавший за происходящим, вновь  уставился  в  окно.  Бабенко
выбрал объектом своего внимания потолок и походил  на  верующего,  который
вопрошает: доколь прикажешь терпеть, о господи?
     - Ну? - Лева посмотрел на девушку.
     - Чего привязались? Ну чего вам от меня надо? - возмутилась Вера.
     - Я не привязывался, -  солидно  ответил  Лева.  -  Вы  сказали,  что
гражданин Бабенко якобы  рад  неожиданной  смерти.  Мне  интересно  знать,
почему вы так считаете?
     Вера со свойственной женщине последовательностью сказала:
     - Ничего я не считаю, отвяжитесь!
     Сергачев продолжал любоваться городским пейзажем, Бабенко ждал ответа
от бога, Качалин сосредоточенно варил кофе. Гуров, естественно, мог  бы  и
не "отвязываться", но пауза его устраивала, давала  возможность  подумать.
Причин для обвинения Толика у Веры может быть несколько. Личная антипатия?
Отпадает,  девушка  в  запальчивости  так  бы  и  сказала,  обозвав  парня
подходящими  словами,  и  момент  для  сведения  счетов  удобный.   Личные
отношения Толика и  убитой,  которые  известны?  Тоже  не  годится.  Толик
Бабенко, кто он в доме? Качалиными интересуются ребята из УБХСС,  вспомнил
Гуров. Толик в этой связке, в какой-то торговой комбинации, и был близок с
Еленой Качалиной, именно с ней, и в дом Толик вошел как  свой  человек,  и
принят как свой. "Пойдем, помянем",  -  сказал  Качалин.  Вера  о  деловых
связях знает, считает смерть хозяйки для Толика  выгодной,  проговорилась,
после его, Гурова, вопроса опомнилась.
     - А почему вы со мной так разговариваете? -  наконец  спросил  Гуров,
чувствуя, как атмосфера разряжается.
     На лице Сергачева появилась ирония. Толик Бабенко  покровительственно
улыбнулся, но  сразу  спохватился  и  принял  вид  скорбный,  хозяин  снял
безукоризненного покроя пиджак и расслабил узел галстука.
     - Девочка, нервы... - Качалин вышел  из  кухни,  повесил  пиджак;  на
дверь в гостиную, где лежала его мертвая жена, даже не взглянул и вернулся
на кухню. - Раз власть спиртное не разрешает, может, чай или  кофе?  -  Он
вернулся к плите.
     У Левы началась головная боль, она вспыхнула сразу, будто  по  голове
ударили. Слишком много информации, рождается  множество  вопросов,  и  нет
времени.  Сейчас  бы  чаю,  хоть  тридцать  минут   побыть   одному,   все
систематизировать, разложить по полочкам. В этой квартире все  не  так,  и
все ведут себя противоестественно и лживо.
     Хозяин даже не взглянул на жену, не спросил, отчего она  умерла.  Его
должно было прорвать вопросами. Он же подпоясавшись фартуком, варит  кофе.
Возможно, Качалин жену давно не любит, даже терпеть не  может,  случается,
но фактор неожиданности должен был  сработать,  но  не  сработал.  Почему?
Бабенко, судя по всему, не отличается ни выдержкой, ни высокой  культурой:
молча  снес  обвинение  Веры,   которое   для   невиновного   звучало   бы
оскорблением. Вера  сказала  правду,  и  Бабенко  неожиданно  смерти  рад?
Возможно, но не факт.
     Неужели Сергачеву не надоело здесь  сидеть?  Обнаружил  труп,  вызвал
милицию, позвонил хозяину, все приехали, твоя квартира рядом,  иди  домой.
Ждешь? Чего ты ждешь? Ты ждешь, когда  я  заговорю  об  убийстве.  Простое
житейское любопытство или  страх  перед  разоблачением?  Будем,  Сергачев,
ждать вместе.
     Вера, дежурная вахтерша, она убирала в квартире, дружила с  погибшей.
Возможно, возможно, но тут есть  что-то  еще.  Что  делает  женщина,  даже
потрясенная горем, получив информацию? Женщина несет информацию  людям.  У
женщины это называется: делиться. Рассказать, как ужасно происшедшее и как
несправедлива судьба. Какая невосполнимая потеря для нее лично, никто  так
не любил и  не  ценил  погибшего  человека.  Вариантов  много,  необходимы
слушатели и зрители, место Веры у входной двери, для данного момента лучше
места не существует. Вера же сидит  здесь,  никому  не  нужная,  лишняя...
Стоп! Гуров почувствовал, что где-то близко, горячо!
     Если бы не болела так голова, если бы он имел право на ошибку сейчас,
когда истина рядом - протянуть руку и взять.
     Полковник сказал: "Меня попросили". Что его попросили? Кто  попросил?
И Лева представил, как ребята, разматывая хозяйственные махинации,  узнают
о  несчастном  случае  в  квартире  Качалина.  Они  бросаются   к   своему
начальству: "Ложь! Никаких несчастных случаев! Убийство! - кричат  они.  -
Ехать! Изобличить!"
     Начальство сочувственно кивает. "Никуда вы не поедете.  -  И  снимает
телефонную трубку. - Константин Константинович,  извините,  что  беспокою.
Заявлено  о  несчастном  случае  с  одной  дамой,   которая   нас   крайне
интересует".  Турилин,  конечно,  молчит,  вопросов  не  задает,  отвечает
лаконично: "Мы постараемся". Старый розыскник  отлично  понимает:  если  о
несчастном случае сообщают на таком уровне, значит, действительно  "крайне
интересует". Надо стараться, и стараться  не  врачу  и  эксперту  -  наука
точна, науку не обманешь,  на  современном  уровне  криминалистики  выдать
убийство за несчастный случай практически невозможно, -  сколько  человеку
из уголовного розыска.
     Константин Константинович выбрал меня, понял Гуров, знал,  предвидел,
придется решать на месте в считанные минуты. Он выбрал меня.
     Гуров провел ладонью по лицу и сказал:
     - Игорь Петрович, у вас не найдется что-нибудь от головной боли?
     Качалин ответить не успел.  Толик  Бабенко  сунул  руку  в  карман  и
положил перед Гуровым "тройчатку". Сергачев потянулся  к  лекарству,  Вера
смахнула его  со  стола,  поставила  перед  Левой  стакан,  взяла  бутылку
коньяка.
     - Мужчина! Покойников не видел? Выпей! - И налила до краев.
     - Верочка! - пробормотал Качалин сконфуженно.
     Сергачев вздохнул и отвернулся. Толик опустился на четвереньки,  стал
искать лекарство.
     Они девочку боятся, понял  Гуров.  Я  зацепился  за  слово  "лишняя",
отвлекся на Турилина и мотивы преступления. Вера здесь отнюдь  не  лишняя,
мужчины ее боятся. Почему они девушку боятся?
     Гуров смотрел  на  Веру  серьезно,  ждал  объяснений:  простак-то  он
простак, однако представитель власти и не должен позволять девчонке  вести
себя, как вздумается. Она поняла его  немое  требование,  легко  поднялась
из-за стола  вылила  коньяк  в  раковину,  сполоснула  стакан,  забрала  у
растерянного Толика таблетки, две положила на чистое блюдце  и  вместе  со
стаканом воды подала Гурову.
     - Извините, пожалуйста, со мной случается, а сегодня,  -  она  горько
улыбнулась, - сами понимаете.
     - Спасибо, - Гуров выпил лекарство, отметив,  что  на  поступок  Веры
никто не обратил внимания.
     Девочка чувствует себя здесь как дома, отметил Гуров, а как мгновенно
изменилась? Двигаться вдруг стала мягко, пластично, из речи исчез базарный
тон и вульгаризмы. Она умеет  себя  вести  прекрасно,  значит,  ранее  был
театр. К чему бы это? И почему мужчины тебя  боятся?  Не  надо  изображать
умника и  изобретать  колесо,  его  изобрели.  Мужчина  боится  женщину  в
подавляющем большинстве случаев по одной  причине.  Не  хочет  афишировать
отношения. Добрее надо быть, Гуров, добрее, о людях думай проще и лучше.
     - Я могу сходить в ванную? - Вера смущенно потупилась.
     Лева кивнул и, выйдя из роли, мягко и ободряюще улыбнулся. Мужчины не
заметили его оплошности, Вера  же  не  только  заметила,  она  на  секунду
застыла, вглядывалась в Леву  широко  открытыми,  удивленными  глазами,  а
когда пошла к двери, задержалась, быстро глянула  через  плечо.  Гуров  не
сумел перехватить этот мгновенный сигнал, но что какой-то сигнал  был,  не
сомневался. Страх? Предупреждение?
     - Не обращайте на девочку внимания. - Качалин разлил по чашкам густой
черный кофе. - Жена избаловала... Елена... -  он  запнулся,  но  продолжал
спокойно: - ...любила ее, вроде младшей сестры. Детей у нас не состоялось.
     По тому, как Качалин запнулся, затем справился с собой, как продолжал
говорить ровным тоном, подбирая слова, Гуров понял,  что  держать  себя  в
руках он умеет.
     - Я пойду к себе. - Сергачев не спрашивал, лишь доводил до  сведения.
- Моя дверь напротив, буду дома.
     Проходя мимо Качалина, он тронул его плечо: мол, держись,  старик,  -
на Толика не взглянул, Гурова хотел просто обойти, как обходят столб.
     Вот и все, время, отпущенное мне на раздумье,  кончилось,  необходимо
решать.  Что  Сергачев  может  кому-то  позвонить  либо  что-то  спрятать,
исключено: он вызвал милицию и времени у него было более  чем  достаточно.
Если я его выпускаю, то здесь создастся един климат, если  задерживаю,  то
климат совершенно иной. Пауза или  ускорение?  Что  мне  сейчас  выгоднее:
умиротворение или взрыв? Гуров ответа никак  не  находил,  стоял  молча  и
растерянно.
     Сергачев его обошел. Лева взял его под руку,  почувствовал  ее  литую
силу, они вместе вышли на лестничную  площадку.  Верно  поступаю,  ободрил
себя  Гуров,  их  надо  разделить,  меня  на  всех  не  хватит,  дергаюсь,
разбрасываюсь. Сергачев открыл дверь своей квартиры:
     - Зайдете? - Впервые он смотрел, не отворачиваясь, прямо и открыто.
     - Вы любили ее? - Лева готов был задать любой вопрос, кроме этого, но
почему все же спросил, не знал.
     Они стояли между двумя полуоткрытыми дверьми,  как  на  перепутье,  -
место для задушевного разговора не совсем подходящее.
     - Елену убили? - Сергачев прислонился к дверному косяку, его  широкие
плечи повисли, тяжелые руки болтались безжизненно.
     Он не убивал, понял Лева.
     Денис же понял, что ответа ему не дождаться, и скептически заметил:
     - Вы же понимаете, что ваше молчание красноречивее ответа.
     - Я вас не учу методике спортивной подготовки.
     Сергачев выпрямился, словно в его большом теле не было  костей,  оно,
как жидкий металл, перетекало из одной формы в другую.
     - Ты умный парень, а вопрос  твой  глуп.  Любил  ли  я  Елену?  -  Он
посмотрел в квартиру Качалиных. - Решай свои проблемы, я подожду.
     - Ты мне поможешь?
     - Нет! - Сергачев перешагнул порог и мягко прикрыл за собой дверь.
     Попробую ему поверить,  решил  Гуров  и  вернулся  на  кухню.  Здесь,
казалось, его ждали. Видимо, Бабенко решил, что и ему пора перебираться со
сцены за кулисы:  увидев  Гурова,  он,  обращаясь  к  Качалину,  торопливо
заговорил:
     - Старик, чем я могу тебе помочь? Я похоронами никогда не  занимался,
может, съездить куда? Я на колесах, - Толик брякнул ключами от  машины,  -
командуй.
     Лева  будто  набрался  сил,  мысли  побежали  привычно  быстро.  Нет,
голубчик, номер не пройдет. Если ты  убийца,  то  приехал  на  разведку  и
сейчас проверяешь,  разобралась  милиция  или  нет.  Если  ты  к  убийству
отношения не имеешь, то приехал по торговым делам и ни к чему тебе  отсюда
уходить, сиди.
     - Надо спросить товарища. - Качалин подвинул  Гурову  чашку  кофе.  -
Какие формальности, с чего следует начинать?
     - Игорь Петрович, ваша жена  жаловалась  на  сердце?  -  Гуров  решил
попробовать вывести хозяина из равновесия, заставить открыться.
     - На сердце? - Качалин задумался. - Она умерла от инфаркта?
     - Вы не ответили.
     - Жаловалась? - Качалин взглянул на Толика, словно стоял  у  доски  и
ждал подсказки.
     - Помню, однажды... - Толик закатил  глаза,  перевел  дух,  но  Гуров
перебил, добавив жесткости:
     - Игорь Петрович, вам понятен вопрос?
     - Женщины вообще жалуются, если хотите знать! - Качалин  вспылил,  но
тут же взял себя в руки. - Конкретно на сердце, такого случая не помню.  У
Елены инфаркт?
     Теперь самое трудное, Гуров почувствовал озноб.
     -  А  вам  не  кажется,  Игорь  Петрович,  что  вы  несколько  поздно
поинтересовались, отчего и при каких обстоятельствах умерла ваша  супруга?
- Лева сел так, чтобы ему были видны одновременно оба.
     - Поздно? Поинтересовался? -  Качалин  почему-то  начал  расстегивать
пуговицы на рубашке и тут же их судорожно застегивать.
     - У вас такая привычка переспрашивать? - Гуров сделал паузу. - Или вы
переспрашиваете, когда не знаете, что ответить?
     - Как не знаю? - Качалин оставил в покое пуговицы  и  стянул  с  себя
галстук.
     Ну вот, теперь вас только двое, и  вы  не  мельтешите  у  меня  перед
глазами.  Неожиданно  Лева  с  симпатией  посмотрел  на  обоих  мужчин.  И
правильно, быть доброжелательнее, убрать из своего  тона  эти  скрежещущие
нотки, ты не инквизитор. Возможно, ни один из них не виновен.
     Качалин никак не мог подобрать отвалившуюся губу  и  сидел  напротив,
по-младенчески открыв рот. Кожа на его лице  нервно  дергалась,  казалось,
веснушки суетятся, не могут занять свои привычные места.
     Что  и  говорить,  не  красавец.  Лева  вспомнил  потрет  убитой,  ее
голливудский надменный оскал, интригующий  взгляд  из-под  чуть  набрякших
век. Хлебнул ты с ней горячего до слез! Соседа-супермена  терпел,  который
не знает, любил или не любил. А может, она любовников коллекционировала, а
в минуты откровенности обсуждала с тобой  достоинства  и  недостатки?  Ну,
расскажи правду.
     Пожелания Гурова хозяин выполнить не успел. В кухню  вернулась  Вера,
причесанная  и  похорошевшая,  остановилась  в  дверях,  требуя   мужского
внимания. Качалину и Толику было не до нее. Лева сухо сказал:
     - Извините, Вера, пройдите пока в соседнюю комнату, я вас позову.
     - Я, между прочим, на работе. - Голос ее вновь стал вульгарным.
     Гуров мог ответить: на работе, между прочим, не пьют, - но лишь пожал
плечами.
     - Можете спуститься, только из дома не уходить.
     - Милиция, - процедила Вера и ушла, но не  на  вахту,  а  в  соседнюю
комнату.
     Гуров вышел за Верой в прихожую и, хотя никаких оснований для веселья
не было, подмигнул своему изображению в зеркальной стене.
     Когда Лева не видел Дениса  Сергачева  и  не  был  под  влиянием  его
обаяния, то вера в его полную  невиновность  вызывала  протест.  Допустим,
допустим, Сергачев здесь ни при чем, рассуждал Гуров, надо  переключиться.
Если вот так, в считанные минуты, возможно обнаружить мотив  убийства,  то
это ревность, и сосредоточиться следует на Качалине. И вообще, чему тебя в
розыскном детстве учили, Гуров?  Тебя,  дипломированного  неумеху,  учили:
если убита женщина и у нее есть муж, приглядись к нему внимательно.
     Ревность? Или человек ошалел от эгоизма красивой женщины, тысячи  раз
сдерживался, один раз не выдержал... Вернувшись на  кухню,  Лева  прямо  с
порога спросил:
     - Придумали ответ? Или спросите: какой ответ?

                  ДЕНЬ МИНУВШИЙ. ИГОРЬ ПЕТРОВИЧ КАЧАЛИН

     Игорь Качалин рос мальчиком  уникальным,  но  человечество  таких,  к
сожалению, уже видело. Игорек баловал родителей и воспитательниц  детского
сада. Утром мальчик вставал, вечером ложился спать без  скандалов,  чистил
зубы и умывался, отличался отменным аппетитом, в  садик  бежал  с  охотой,
возвращался радостный. Игорек совершенно спокойно проходил мимо валявшейся
на земле пустой консервной банки, не воровал сгущенку,  был  равнодушен  к
вызывающе торчащим девчоночьим косичкам.
     Школьный ранец Игорь взял без нетерпеливой дрожи  и  без  отвращения,
деловито обернул букварь, переднюю  парту  не  захватил  и  на  задней  не
спрятался. Школьные преподаватели придумали не значащееся ни в одном языке
мира слово  "хорошист".  Наверное,  его  придумали  специально  для  Игоря
Качалина,  и,  хотя  он  школу   давно   закончил,   слово   прижилось   и
распространилось. Игорь, когда его обзывали хорошистом, не вздрагивал, ему
было все равно: как сел в среднем ряду на среднюю парту,  так  и  поднялся
из-за нее через десять лет. Подрос, естественно,  в  апреле  его  веснушки
расцветали, а в октябре увядали, он менял учебники, подписывал у родителей
дневники. Он не коллекционировал марки, не играл  в  чеканку,  не  собирал
диски, не мечтал о джинсах, не  курил  на  переменах,  даже  не  убегал  с
физкультуры. Однако десятилетнее пребывание в школе не  прошло  для  Игоря
совершенно бесследно. Одну способность, если хотите,  талант,  учителям  и
одноклассникам в нем удалось выявить  и  развить  до  совершенства.  Игорь
Качалин  был  общественным  деятелем.  Староста,   профорг,   председатель
комиссии - Игорю было все равно, он справлялся с любым заданием,  куда  бы
его ни выдвинули, что бы  ни  поручили.  Способность  Игоря  руководить  и
организовывать выявилась чуть ли не  в  первом  классе,  к  десятому  году
расцвела, в институте созрела, позже начала приносить плоды.
     Свою первую победу Игорь одержал,  кажется,  при  сборе  металлолома.
Нужно  было  выбрать  ответственного  за  проведение   мероприятия.   Саша
торопился на занятия по музыке, Ниночка - белоручка, Петя  -  двоечник,  у
Васи только что отняли  рогатку,  Игоря  из-за  отсутствия  недостатков  и
увлечений,   можно   сказать,   вычислили,   выдвинули    и    моментально
проголосовали. Одноклассники взглянули на него  сочувственно  и  несколько
виновато, а признанный силач и вожак, похлопав по плечу, солидно произнес:
     - Давай, Качала, действуй.  Если  что,  ты  скажи,  я  несознательным
объясню...
     Ребята  оказались   современные,   несознательных   мало,   последним
"разъяснили", план Игорь выполнил, отчет написал, место занял. С  тех  пор
вопрос об ответственности за  проведение  мероприятия  не  дискутировался.
Когда возникала надобность, все привычно  смотрели  на  Качалина,  который
хмурился или скорбно вздыхал и соглашался.
     Итак, Игорь Качалин, пробыв в школе установленный срок  хорошистом  и
общественником, получил приличный аттестат и великолепные  характеристики.
Институт выбирался не по призванию, за отсутствием такового, а по принципу
наибольшего благорасположения. Рекомендатели и пособники поступления  были
людьми абсолютно искренними и честными: они  свято  верили,  что  у  Игоря
Качалина нет недостатков, значит, он человек хороший и достоин помощи.
     После  первого  курса  Игорь  выяснил,  что   ему   предстоит   стать
строителем, и отнесся к известию  доброжелательно:  нормальная  профессия,
ничем не хуже многих. Лекции он посещал и конспекты вел,  двинулся  вперед
по общественной линии успешно, в первое студенческое лето  стал  одним  из
руководителей стройотряда. Уже  через  две  недели  Игорь  понял,  что  со
стройотрядом он погорячился, приходилось весь день вкалывать с ребятами на
равных, руководить в свободное время оказалось накладно.
     Игорь  завял,  самоустранился  и  вернулся  в   институт   притихшим.
Общественная и руководящая деятельность в школе  не  прошла  для  Качалина
даром, он становился незаурядным психологом, или, как он сам  выражался  -
человековедом. Одни делили окружающих  на  девушек  и  парней,  другие  на
успевающих и отстающих, градаций много: москвичи и иногородние, умные и не
совсем, дети, которые удачно  выбрали  родителей,  просто  обеспеченные  и
студенты обыкновенные. Двадцатилетние рубят крупно, сортируют грубо, Игорь
от однокурсников  отличался  тем,  что  не  делил  товарищей  на  блоки  и
подотряды, старался понять каждого в отдельности,  персонально.  Он  знал,
выделяться особенно не следует, но и смешиваться с  общей  массой  нельзя,
тем более что и массы-то никакой, по мнению  Качалина,  не  существует,  а
есть принудительное сообщество индивидуумов. И в данном  обществе  следует
знать свое место, не выпячиваться, на самолюбие никому  не  наступать,  но
чтобы всем было известно: это не второкурсник, не  отличник,  не  чемпион,
это идет Игорь Качалин.
     Выбирая свой стиль в борьбе с преподавателями, Игорь отталкивался  от
укоренившихся привычек их поколения. Начинать следовало с  внешности,  так
как "встречают по платью". В основном преподаватели заканчивали  институты
в послевоенное время. Значит,  ни  усов,  ни  бороды,  длинные  волосы  не
годятся, стричься следует усредненно - "под польку".  В  то  время  модные
ребята носили импортные, кто какой сумел достать, костюмы и белые  рубашки
с галстуком. Игорь определил для себя скромный, всегда хорошо  выглаженный
костюм и клетчатую  рубашку,  типа  "ковбойка",  без  галстука.  На  ногах
никакого каучука, неразумные доставали по сорок, даже по пятьдесят  рублей
пара, Качалин носил туфли самые обыкновенные, чтобы глаза не зацепили.
     В общем, увидев входящего  на  экзамен  Игоря  Качалина,  большинство
преподавателей  охватывал  острый  приступ  ностальгии.   Разговаривая   с
профессорами между лекциями и отвечая на экзаменах, Качалин  придерживался
тона спокойного и уважительного, но без подобострастия, что тоже  старшему
поколению импонировало.  К  концу  третьего  курса  к  Игорю  Качалину  на
кафедре, хотя он  знаниями  далеко  не  блистал,  относились  уважительно,
выделяя среди пестрого и шумного студенческого братства.
     Близких друзей, как и врагов, у Игоря в институте не было,  почти  со
всеми  он  поддерживал  ровные  дружеские  отношения,  приятельствовал   в
основном со старшекурсниками. Не из  престижных  соображений,  в  те  годы
выражение это и не бытовало, а так складывалось. Игорь всегда был взрослее
своих ровесников,  они  даже  стеснялись  его  выдержанной  рассудочности,
пунктуальности, умения никуда никогда не опаздывать.  Он  слыл  человеком,
слова, которое давал неохотно, зато обещания свои выполнял неукоснительно,
требовал этого и от других,  что  делало  дружбу  с  ним  обременительной.
Студенчество - пора бесконечных романов и скорых свадеб. А если ни то,  ни
другое,  так  бесконечные  разговоры  "об  этом".  И  здесь  Игорь   стоял
особняком, ночью  по  Воробьевкам  не  бегал,  а  спал,  в  откровения  не
пускался, чужие признания выслушивал  терпеливо,  второй  раз  к  нему  за
советом по наболевшему вопросу не обращались.
     А  некоторым  девчонкам  Игорь  очень  даже  нравился.  Не  выделяясь
внешностью, умом, бойкостью речи, вот уж чего было вокруг в  достатке,  он
обладал спокойствием, большим запасом  прочности.  Он  мало  говорил  и  с
удовольствием слушал, девушки любят слушателей, не пил, не курил. Конечно,
положительного получалось многовато, так и с тоски подохнуть  можно,  зато
девушка уверена - и до дома проводит, и в первый же вечер руки  распускать
не  начнет.  Игорь  не  нравился  девушкам  другим,   их   взаимоотношения
начинались и заканчивались в стенах института. К пятому курсу, когда  даже
признанным красавицам грозило распределение и  следовало  выходить  замуж,
Игорь,  получив  очень  лестное  предложение,  отклонил  его   вежливо   и
решительно.
     Игорь Качалин вырос в средне-неблагополучной семье. Отец,  инженер  с
обыкновенной зарплатой, выпивал умеренно,  к  жене  относился  равнодушно.
Она, мать, единственного сына любила, стирала,  готовила,  иногда  болела,
тянула рубли от получки до аванса, скука в доме жила серая и непроглядная.
Женились родители девятнадцатилетними: когда Игорю  исполнилось  двадцать,
годами были молодые, а жили с душами не расцветшими, уже  увядшими.  Глядя
на них, он решил твердо,  что  женится  только  взрослым,  обязательно  на
девушке моложе себя лет на десять. И еще  он  понял:  надо  иметь  деньги,
только они могут дать человеку свободу, независимость, возможность жить, а
не существовать рядом с телевизором. Сколько надо иметь денег, Игорь тогда
не знал, понятие "много" начиналось с тысячи, позже он свою  точку  зрения
изменил.
     К девушкам Игорь  был  отнюдь  не  равнодушен,  только  не  собирался
жениться: не хотел неприятностей и сплетен  в  институте.  Уже  на  втором
курсе он позволил себя полюбить  тридцатилетней  матери-одиночке,  которая
внешностью не блистала, зато имела отдельную квартиру, полный холодильник,
и то и другое в те времена было роскошью. Екатерина - так звали влюбленную
- искала мужа, сразу поняла, что Игорь для данной роли  не  подходит,  они
заключили взаимовыгодный союз. Итак,  Катя  искала  мужа,  первая  попытка
принесла дочку, квартиру, холодильник, возможность  работать  в  торговле,
где бывший муж занимал положение. Игорь, прежде  чем  позвонить  в  дверь,
звонил по телефону, вопросов не задавал, разрешая себя любить, сам  учился
любви прилежно, был внимателен и удобен. Он приходил два  раза  в  неделю,
иногда оставался ночевать, случались у  него  встречи  и  на  стороне,  но
всегда носили исключительно плотский характер, нутра не задевали.
     Так складывались, точнее  так  Игорь  решал  свои  взаимоотношения  с
женщинами. Он вырастал в мужчину тщеславного, хотелось черемухи, закатов и
опасности, один раз он рискнул, и кончилась для него эта попытка скверно.
     Попав после окончания института в  один  из  многочисленных  СМУ,  он
работал старательно, вел себя с  начальством  и  подчиненными  ровно,  как
всегда, людям нравился. Отмечали День Победы - праздник, не  только  всеми
искренне чтимый, но и весенне-хмельной. Начальник, с которым Игорь до того
был  "здрасьте"  и  "до  свидания",  неожиданно,  позже  выяснилось,   что
закономерно, перебрал, и Качалина, как самого трезвого, попросили  отвезти
его домой. Игорь внес начальство  в  квартиру,  уложил,  раздел,  собрался
уходить, когда его остановили.
     -  Молодой  человек,  минуточку,  -  сказала  хозяйка,  улыбаясь.   -
Праздник, мы люди русские.
     Игорь, занятый транспортировкой высокопоставленного груза: не кантуй!
не расплескай! - только сейчас заметил, что в квартире  гости,  а  хозяйка
молода и красива.
     - Анна Васильевна. -  Она  была  никак  не  старше  Игоря,  возможно,
моложе. - Можно просто Анна, так меня зовут друзья. Терпеть  не  могу  имя
Аня, так меня обзывает он. - Игорь понял, кого имеют в  виду.  -  А  вы  -
Качалин, который не пьет, не курит, не ругается матом. Верно?
     - Верно, - признался Игорь, своего голоса не услышал, вспыхнул  всеми
веснушками.
     Первое, что его ошеломило, был запах: Анна источала утонченный аромат
загадочности и неприступности. Со временем Игорь поймет, что  это  и  есть
запах богатства, настоящих денег. Платье  на  Анне,  черное  и  бархатное,
начиналось на груди,  оставляло  спину  открытой,  облекало  узкую  талию,
струилось по бедрам и длинным ногам. Обнаженные плечи и руки были  округлы
и горячи, волосы волшебны, глаза загадочны, рот насмешлив. Качалин впервые
встретился с женщиной, не сокурсницей, преподавательницей, продавщицей или
секретаршей, а с женщиной, чьей профессией было брать, очаровывать и снова
брать, покорять и властвовать.
     Игорь еще не перешагнул порога гостиной, не осознал происходящего,  а
Анна уже знала: парнишка готов, он из породы ее рабов. Она сразу  потеряла
к нему всякий интерес, но, очаровательно улыбаясь, представила гостям:
     - Молодой  специалист,  каких  теперь  не  делают.  Моему  выдали  по
большему блату, прошу любить и жаловать.
     Так он попал в столичный, полусвет и впервые влюбился.
     Игорь промучился рядом с Анной около года и, оставив в  капкане  свое
мужское самолюбие  и  жалкие  сбережения,  вернулся  в  тихую  квартиру  с
холодильником зализывать раны. Он твердо усвоил: женщины типа Анны не  для
него. Игорь не знал, что  Анна,  милостиво  разрешавшая  ему  после  ухода
гостей, под утро, убрать квартиру и перемыть посуду, посылавшая его  среди
ночи за шампанским, однажды сказала мужу:
     - Милый, я твоих дел не знаю и  знать  не  хочу,  но  ты  Игорька  не
проворонь. Он терпелив и умеет молчать. Насколько я  понимаю,  тебе  такой
человек нужен.
     Милый человек, научившийся воровать  давно,  отнесся  к  словам  жены
внимательно. Через месяц, когда представилась  возможность,  он  провернул
через участок Качалина комбинацию с дефицитными материалами. Игорь  списал
их молча, бровью не повел, начальник даже подумал, что  парень  ничего  не
понял. Однако, когда начальник  попытался  комбинацию  повторить,  Качалин
документы отложил, будто бы их  не  существовало;  разговора  не  начинал,
терпеливо ждал.
     - Сколько ты хочешь? - спросил начальник напрямик.
     - Если с  материальной  ответственностью,  восемьдесят  процентов.  -
Игорь  к  решающему  разговору  подготовился  давно,  ответил  спокойно  и
решительно.
     - Встань на учет в районный психушник, - ответил начальник.
     Игорь равнодушно пожал плечами, накладные  оставил  на  столе,  вышел
тихо, дверь за собой прикрыл плотно.  Он  давно  разобрался  в  махинациях
начальника,  часть  из  них  шла  мимо  уровня  Качалина,  верхами.  Игорь
начальника за эти дела презирал, первая же серьезная проверка обеспечивала
тому  тюрьму.  Не  рискуя,  начальник  мог  брать  только   снизу.   Игорь
пригляделся к окружающим и понял, что опереться начальнику не на кого,  на
нужных должностях работала публика неподходящая.  Подождем,  решил  он,  и
дождался.
     - Не одумался? Что врачи говорят, надежда есть? -  спросил  начальник
через месяц.
     - Могу по собственному желанию уволиться, - ответил Игорь. - Я вам за
участие к моей судьбе благодарен и желаю только добра.
     - Тебе половина и мне половина.
     - Освободите от материальной  ответственности  и  берите  восемьдесят
процентов...
     - Ты не  маленький,  понимаешь,  твоя  должность  предусматривает,  -
предупредил начальник.
     - Раз предусматривает, то мне и восемьдесят копеек с рубля.  -  Игорю
торговаться надоело, начальник ему нравился все меньше и меньше.
     С таким мышлением он человек на свободе временный, решил Качалин. Как
он до сегодняшнего дня уцелел, непонятно, а  еще  молодую  красавицу  жену
содержит. Надо срочно уходить...
     Игорь  тихо  и  мирно  перешел  на  такую  же  должность  в  соседнее
управление.  Так  Игорь  Качалин,  еще  не  украв  ни  рубля,  сознательно
определил свой дальнейший путь: жизнь без денег он не представлял и,  хотя
в руках никогда больше двухсот рублей не держал, решил твердо, что  деньги
у него будут, и зарплата здесь ни при чем.
     Спустя два месяца бывшего начальника арестовали,  имущество  описали,
Анна исчезла. Качалина пригласили  в  отдел  кадров,  где  очень  вежливый
человек в штатском долго с ним беседовал о жизни, о его бывшем начальнике,
о причинах, побудивших молодого специалиста сменить место работы. Как  уже
известно, Игорь обладал  терпением  незаурядным,  и  он  открыл  рот  лишь
потому, что считал: пора.
     - Никаких сомнительных предложений  я  на  своей  прежней  работе  не
получал. О покойниках говорят либо хорошо, либо никак.
     - Кто умер? - поинтересовался вежливый в штатском.
     - Человек, которого арестовали, для  нашего  дела  покойник,  отрезал
Качалин. - Уволился я по соображениям сугубо интимного характера,  которые
следствие интересовать не могут. Человек  я  холостой,  у  меня  случаются
неожиданные осложнения.
     Заявление его было настолько откровенным, что прозвучало убедительно.
Твердая позиция Качалина вызвала  у  всех  уважение.  Начальству  лившейся
грязи хватало - только успевай оправдываться, - наверху Качалина отметили:
молодой человек, а печется о чести мундира, не то что  некоторые.  Жулики,
которых  заброшенный  ОБХСС  невод  миновал,  тоже  посмотрели  в  сторону
Качалина с благодарностью и запомнили его.
     Игорь же продолжал честно трудиться на ниве строительства, однако был
разочарован. Он чувствовал, деньги рядом, мелкие даже видел и  мог  взять,
но  выжидал:  верил,  его  час  придет.   Закладывалось   новое   огромное
строительство, Качалину предложили должность. Он согласился и не знал, что
получил предложение от человека, который  был  когда-то  близок  с  бывшим
начальником Игоря и кое-что о нем слышал. Два года Качалин молча наблюдал,
как мимо него в чужие карманы плывут  деньги,  сам  иногда  получал  тощие
конверты, но так как ничем не  рисковал,  скупость  подачек  считал  делом
естественным. Дельцы платили за молчание, к столу не приглашали, свободных
тарелок и ложек не было, и Игорь снова терпеливо ждал.
     Он собирался  отметить  тридцатилетие,  когда  в  случайной  компании
встретил Елену Качалину. Знакомство началось  с  шуток:  мол,  встретились
однофамильцы, хлопот никаких, можно и не регистрироваться. Елена ему очень
понравилась, но она явно принадлежала  к  категории  женщин,  которые  ему
противопоказаны. Хотя и прошло почти шесть лет, он свой "роман" с Анной не
забыл. Игорь поцеловал молодой женщине руку, добродушно улыбнулся шуткам и
убрался на другой конец стола. Хозяин дома  подсел  к  Игорю,  чокнулся  и
сказал:
     - Я на Елену всегда  смотрю  со  спокойным  восхищением.  Есть  вещи,
которые мне не принадлежат, но я приучил себя смотреть на них без зависти.
Женщины класса Елены, они существуют, радуют глаз,  но  ведь  звезды  тоже
существуют, и мы спим спокойно, надо относиться к ним философски.
     От возмущения Игорь выпил рюмку до дна.
     - Длинноногая, большеротая, крашеная блондинка,  нашел  себе  звезду,
хорош! - Он фыркнул.
     -  Разуй  глаза,  деревня.  -  Хозяин   похлопал   Игоря   по   плечу
покровительственно. - Елена недавно рассталась со вторым мужем, сейчас  на
свободной охоте. Она интересовалась тобой, берегись. -  Он  рассмеялся.  -
Хотя зачем Елене твой скальп? Если тебя продать со всеми потрохами, ей  не
хватит на неделю.
     Игорь никому не позволял  разговаривать  с  собой  в  подобном  тоне.
Хозяин, наверно, перебрал или на него действовало  присутствие  знаменитой
гостьи.
     - Ты пьян! - Качалин взял его за лацкан пиджака. - Завтра ты  у  меня
проглотишь все эти слова, каждое отдельно.
     - Конечно, он пьян. - Подошедшая незаметно Елена взяла Игоря за руку.
- Идемте танцевать.
     Он так разозлился на приятеля,  что  поднялся  и  пошел  танцевать  с
радостью, хотя и не любил, а уже партнершами одного с  ним  роста,  так  и
терпеть не мог. Елена была на высоких каблуках и оказалась даже чуть  выше
Игоря. Что он выглядит комично, он сообразил поздно, на них уже  смотрели.
Елена рассмеялась - голос у нее был низкий, с еле  заметной  хрипотцой,  -
села, протянула бокал.
     - Воды, пожалуйста. - Она усадила Игоря рядом, почти касаясь его щеки
губами,  зашептала:  -  Наполеон,   Лермонтов,   Чаплин   тоже   были   не
гренадерского роста, но не страдали комплексом неполноценности.
     - Я страдаю.
     - Этот, - Елена кинула быстрый взгляд на хозяина, - наговорил вам обо
мне гадостей. Пора привыкнуть, люди от природы добры, а я девушка одинокая
и беззащитная.
     - Мы говорили не о вас. - Игорь, чуть отстранился.
     - Не хамите. -  Елена  вновь  рассмеялась.  -  Сказать  женщине,  что
говорили не о ней! Где вы воспитывались, молодой человек?
     Уходи,  быстро  уходи,  повторил  себе  Игорь,   старался   хотя   бы
отодвинуться, не чувствовать жаркого дыхания Елены.  Он  втянул  голову  в
плечи и прикрыл глаза. Беги, дурак! Ты все забыл? Она сделает тебе  больно
и будет долго мучить.
     Елена провела бархатной, ароматной ладонью по его щеке.
     - Я слышала, вы знакомы с Анной? Откройте глаза.
     Игорь послушно  открыл  глаза,  попытался  нацепить  улыбку,  но  она
соскользнула.
     - С какой Анной? - Он облизнул пересохшие губы.
     - Аннушка.  -  Елена  назвала  фамилию  и  деликатно  отвернулась.  -
Плебейка, конечно, но существо довольно милое.
     - Такая, как вы.
     - Вы меня все время  оскорбляете.  -  Елена  налила  в  чью-то  рюмку
коньяку, протянула Игорю. - Запомните, женщину нельзя сравнивать с  другой
женщиной, даже с кинозвездой. "Вы похожи на  Дину  Дурбин!"  Сказав  такую
пошлость,   мужчина   считает,   что   сделал   комплимент.   Женщина    -
индивидуальность, похожа лишь на себя. Что же касается Анюты,  то  обещаю,
вы с ней еще посчитаетесь.
     Игорь  выпил,  согласно  кивнул.  Окружающие   наблюдали   за   ними,
прислушиваясь, притихли. Качалину почему-то было на это наплевать.
     - Что вы сказали обо мне? - Елена указала взглядом на хозяина дома.
     - Что? - Игорь, насупившись, вспоминал. -  Длинноногая,  большеротая,
крашеная блондинка.
     - Неплохо. - Она разглядывала Игоря с любопытством. -  Я  натуральная
блондинка, хотите убедиться?
     - Как убедиться? - промямлил Игорь, вспыхнул румянцем. Кровь  прилила
так сильно, что, казалось, пропитала кожу, она набрякла, щеки по-бульдожьи
обвисли.
     - Скука... - Елена встала. - Проводите меня.
     Она прошла сквозь бросившихся ее удерживать гостей, небрежно раздавая
улыбки и реплики-удары, - так  герой  американского  вестерна  выходит  из
салуна,  расшвыривая  картонных  врагов.   Игорь   покорно   следовал   за
победительницей, словно освобожденный или, наоборот, захваченный в плен, и
ему казалось, что он слышит позади шипение.
     В "жигулях" Елена рассмеялась, голос у нее был низким,  с  трещинкой,
поцеловала Игоря в щеку.
     - Ты прелесть! - И включила зажигание.
     Почему он "прелесть", Игорь не знал и узнать  не  хотел,  он  получил
поцелуи, "ты" он ощутил как дружеское рукопожатие.
     С этого момента Игорь плохо ориентировался в пространстве и  времени.
Расхожее выражение "как  во  сне"  точно  соответствовало  его  ощущениям,
движения у него стали замедленные  и  вязкие,  он  не  мог  понять,  какое
количество  комнат  в  квартире,  и,  переходя  из  гостиной   на   кухню,
заблудился. Елена сразу прошла в  ванную,  он  слышал  шум  воды,  но,  по
очереди открывая все двери, нашел наконец и влез к  ней.  Она  стояла  под
мелкими струйками, массируя ладонями тугое, сильное тело.
     - Раздевайся, я сейчас освобожу. -  Елена  посмотрела  на  него,  как
смотрит женщина, прихорашиваясь перед зеркалом в фойе театра.
     "Не может быть! - так Игорь подумал и отнюдь  не  собирался  говорить
вслух. - Так не бывает!"
     - Крепче держи веснушки - рассыплешь! - Елена рассмеялась.
     Он  безвольно  прислонился  к  дверному  косяку,  впервые   в   жизни
почувствовал себя ничтожеством и не уверенным в себе мужчиной.
     Ночью Игорь не спал, слушал ровное дыхание  Елены,  лежал  на  спине,
глядя в идеально чистый, напоминающий больницу, потолок...  Несколько  раз
Качалин вставал,  долго  стоял  в  ванной,  разглядывая  себя  в  зеркало,
зачем-то  оттягивал  пальцем  нижнюю  губу  и  скалил   зубы;   замерзнув,
возвращался под теплое одеяло, согревался, сна будто  и  не  существовало.
Под утро, когда  закрывавшие  окна  шторы  наливались  светом,  а  потолок
заголубел, он решил тихо  уйти.  Лежа  неподвижно,  он  мысленно  совершал
побег. Одежда, кажется, в комнате направо, вот он на  цыпочках  прошел  по
мягкому паласу, бесшумно оделся,  стараясь  не  звякнуть,  открыл  дверной
замок и выскользнул на улицу... Свежий ветерок привел Игоря в чувство,  он
плотнее натянул одеяло.
     Все проходит, ночь, налитая  до  краев  блаженством  и  стыдом,  тоже
прошла.
     Игорь уже знал, как женщины просыпаются  и  как  они  в  этот  момент
выглядят. Возможно, мужчины смотрятся еще хуже,  но  ведь  мужчин  даже  в
плохих стихах никто не называет небесными созданиями. Елена не  натягивала
одеяло  на  голову,  не  разглаживала  на  лице  кожу,  хлопая   потекшими
ресницами. Она сразу села, потянулась до хруста - на лице не было  и  тени
сна.
     - Тебе к какому часу? - И не слушая ответа, побежала в ванную.
     Через десять минут - заряженный  энергией  хозяйки,  Игорь  умылся  и
оделся мгновенно - он уже завтракал, пряча глаза  и  поддерживая  разговор
односложными междометиями. Елене, видимо, вести монолог надоело, она взяла
Игоря за подбородок, посмотрела в глаза.
     - Человек одинок и  достаточно  беззащитен.  Со  мной  ты  можешь  не
психовать по пустякам, не надувать щеки, изображая Голиафа...
     - Уж какой я Голиаф...
     - Не перебивай старших. По паспорту я старше тебя на два года,  а  по
жизненному опыту на двести тысяч километров.
     - Почему не тонн? - Игорю вдруг стало легко и беспечно.
     - Скрещивают пространство и время, а не  лунный  свет  и  килограммы.
Ничего ты еще не знаешь, - сказала Елена ласково.
     Игорь услышал: "Я тебя научу всему", - и ответил:
     - Спасибо, я буду стараться.
     Елена помедлила лишь мгновение, поняла и парировала:
     - Пока не за что.
     Уходя, Игорь поцеловал ее  в  щеку,  наклонившись,  боднул  в  плечо,
установив ритуал утреннего прощания, которому будет следовать всегда.
     Качалин неоднократно и безуспешно пытался вспомнить, как  провел  тот
день. Елена приходить не приглашала, он не позвонил, не знал, дома ли она.
Заскочив к себе, сунул в портфель электробритву и зубную щетку, отправился
чуть ли не через весь город пешком. Шел он долго, по дороге несколько  раз
выпил и явился к Елене около семи. На работе он в тот день  либо  не  был,
либо заглянул совсем ненадолго. Он не знал,  как  его  примут,  пустят  ли
вообще; ожидал чего угодно, только не шумной и изрядно выпившей  компании,
среди которой он сразу затерялся. Он даже не понял, заметила ли Елена  его
появление. Игорь спиртное в то время не любил, ему было  стыдно  трусливой
выпивки по дороге, однако он  не  остановился,  а,  притулившись  в  самом
темном углу, напился по-настоящему. Зато ночью он спал, точнее, пребывал в
мире потустороннем.
     Утром Елена кормила его завтраком, беззлобно  подшучивала  над  тихим
алкоголиком,  ловко  прячущимся  за  легендой  трезвости.  Прощаясь,   она
сказала:
     - В дороге не пей: дома всего в достатке, хоть купайся.
     Так Игорь Качалин получил бессрочный пропуск в рай.
     Прошло несколько дней. Елена вела себя так, словно они женаты, причем
уже  давно,  своим  многочисленным  приятельницам  и   знакомым   мужчинам
представляла Качалина просто:
     - Знакомьтесь, Игорь.
     Никто ничего не спрашивал. С Игорем в первый же вечер  все  держались
как со старым знакомым, женщины называли Игорьком, смотрели кокетливо.
     Он слова любви не говорил, о браке тоже не  заикался:  боялся,  Елена
рассмеется, скажет, пошутили и хватит.
     Елена где-то работала тренером, однажды она уехала в  воскресенье  на
соревнования, Игоря с собой не пригласила, и он впервые остался в квартире
один. Он методично и внимательно осмотрел трехкомнатную квартиру, оценивая
обстановку, решил, что она стоит тысяч двенадцать,  преуменьшив  стоимость
почти  вдвое.  Содержимое  холодильника  и  кухонных  шкафов  добило   его
окончательно. Заглядывать в платяной шкаф и оценивать гардероб хозяйки ему
не хотелось: он с детства был равнодушен к музеям и выставочным залам.
     Он налил себе чаю, уселся на кухне, схватился за голову  в  прямом  и
переносном смысле. Если даже  обновок  не  покупать,  только  поддерживать
уровень, нужно рублей шестьсот в месяц,  решил  он.  Игорь  ошибся  вдвое:
Елена давно уже не укладывалась в тысячу. Он с  ужасом  вспомнил,  как  на
второй день достал из кармана восемьдесят рублей и с деланной небрежностью
сказал:
     - Возьми на пропитание.
     - Брось на трюмо, - ответила Елена, даже не взглянув.
     Тогда Игоря это покоробило, сейчас,  обдумывая  ситуацию,  он  понял:
восемьдесят рублей  здесь  можно  только  бросить,  ничего  купить  в  эту
квартиру на них нельзя. На какие же деньги все это существует? И  как  он,
Качалин, собирается жить дальше?
     Странное дело, мысли у Игоря были  цвета  чернильного,  а  настроение
светлое: он попивал чаек без сахара, уверенный, что добровольно он  отсюда
не уйдет, выгонять его пока не собираются, все образуется,  деньги  будут.
Что у него деньги будут, Игорь не сомневался с детства - на чем  зиждилась
уверенность, неизвестно, однако он никогда в своей удаче не сомневался. Он
дошел до края, ждать больше нельзя, настало время действовать.
     Лишь один из сотрудников Качалина немного о нем знал, все  остальные,
и сверху и снизу, считали его человеком безупречной честности и  держались
с ним подчеркнуто уважительно. С работягами и начальством  не  пьет,  даже
бросовый облицовочный материал ни разу домой не прихватил. Никто не  знал,
что Игорь Качалин давно решил: "Если спать, то с королевой,  если  красть,
то миллион". Последнее, конечно, гипербола, но рисковать из-за  мелочи  не
собирался.
     Игорь думал, подгонял себя, но не торопился. А  жизнь  с  Еленой  шла
своим чередом. Она установила такой порядок: все, что  следовало  Качалину
утром надеть, вычищенное и отглаженное, ждало его в спальне. Почти  каждый
день он обнаруживал обновку: то рубашку, то носки,  ботинки  или  галстук,
носовые платки  и  запонки,  одеколон  и  бритва.  Старые  вещи  бесследно
исчезали, гардероб постепенно заменился  полностью.  Так  же  изменился  и
Игорь Качалин: он познакомился с парикмахером  и  официантами,  с  людьми,
которые могут достать и рады услужить. Он ни от чего не отказывался, но  в
записной книжке памяти делал соответствующие пометки, уверенный: рано  или
поздно счет представят. Несколько раз он пытался поговорить  с  Еленой,  а
однажды, когда увидел новый костюм, даже вспылил.
     - Живем и живем. - Она чмокнула его в лоб. - Я  кое-что  продала,  не
бери в голову, образуется. Вечером не задерживайся, у нас гости.
     О последних можно было и не предупреждать: гости не переводились, они
менялись, как караульные. Позже Игорь заметил: разводящим сменного караула
является Елена, порой неуловимым движением, взглядом она отдавала команду,
кому оставаться, кому уходить. С пустыми руками никто  не  приходил,  даже
женщины. Цветы или брелок для ключей, оригинальная бутылка, ящик  боржоми,
необъятных размеров дыня, продукты из "Березки",  много  или  мало,  несли
все, будто оброк. Игорь понял: приносят больше, чем  съедают  и  выпивают,
мало того, почти все держатся с Еленой, как должники. Каждый был ей чем-то
обязан, либо нужным знакомством,  либо  прямой  услугой.  Елена  принимала
подношения и благодарности с  легкой  улыбкой,  даже  чуть  рассеянно,  но
память у нее была уникальная. Она помнила буквально все. И чужие долги,  и
свои, и даже долги Игоря. В сложном движении планет и их  спутников  Игорь
не мог определить своего места  на  орбите.  Мысль  о  любви  мелькнула  и
пропала, мужчин в доме бывало больше чем достаточно, однако зачем-то  и  я
нужен, просто так даже воробьи не чирикают, а уж Елена  тем  более.  Нужны
деньги, остальное подождет, решил он в конце концов.
     Когда Елена попросила не задерживаться и без видимой нужды  упомянула
о гостях,  он  насторожился.  И  костюм  сегодня  новый...  Может,  у  нее
покровитель оттуда? Он взглянул на потолок.
     Гостю оказалось  лет  пятьдесят  с  небольшим;  приехал  он  с  двумя
девочками, которые за весь вечер не сказали с Игорем и  двух  слов,  пили,
курили и щебетали о своем,  стороннему  уху  непонятном.  Гость  ничем  не
отличался бы от ежедневных посетителей, если бы не стиль всего вечера и не
поведение Елены. Никто больше не приходил,  телефон  звонил  редко.  Елена
отвечала коротко, держалась с гостем радушно, но чуть деланно. Он  же  был
сама любезность, ухаживая за женщинами, пытался вовлечь Игоря в  разговор,
пил и совсем не пьянел. Игорь, как обычно, выпил лишь рюмку,  затем  часто
чокался.
     - Не надо казаться лучше, чем есть на самом деле,  -  сказал  Стасик.
Так смешно и неподходяще называли гостя приехавшие с ним девушки и Елена.
     Игорь, услышав это  имя,  вспомнил  матерого,  походившего  на  волка
кобеля с рыжим отливом, живущего в  подъезде.  Когда  жильцы  пятились  от
лифта, занятого грозно  рычащим  зверем,  хозяйка  прижимала  его  тяжелую
лобастую голову к себе и говорила:
     - Входите, входите, Бобик добрый.
     Люди верили, но предпочитали ждать, и добрый Бобик  катался  в  лифте
лишь с хозяйкой.
     Игорь  девочкам  и  Елене   верил,   но   называть   гостя   Стасиком
воздерживался, обращался к нему безлично.
     - Я хотел бы казаться лучше, чем на самом деле, - ответил Игорь, -  и
составить вам компанию, но пить я действительно не умею.
     Стасик оценил и обращение Игоря, и тонкую лесть, посмотрел  на  Елену
вопросительно, она кивнула, подтверждая, что Игорь говорит правду.
     - Тебя жаль. - Стасик опрокинул очередную  порцию,  словно  вылил  на
сторону. - Но мы тебе простим.
     Игорю хотелось  обыграть  это  императорское  "мы",  но  он  привычно
сдержался и получил одобрительный взгляд Елены.  Около  двенадцати  Стасик
поднялся, оглядев стол, сунул в карман только  открытую  бутылку  виски  и
молча зашагал к выходу. По этому молчанию и выверенности шага Игорь понял,
что гость все-таки человек живой, на спиртное реагирует.
     - До свидания. - Стасик пожал Игорю руку, поцеловал Елену в  щеку.  -
Хорошо у тебя, Леночка, спасибо. Договорились, завтра в одиннадцать я жду.
     Девочки  подхватили  Стасика  под  руки,  и  он,  словно  коренник  с
пристяжными, выкатился из квартиры.
     - Стасик, - Елена  рассмеялась,  -  если  домой  хоть  что-нибудь  не
принесет, спать не будет. Помню, спиртное кончилось, так он банку шпрот  в
карман положил.
     - Скупых мужчин не люблю, - сказал Игорь.
     - Стасик скупой? Он в иной день тратит  столько...  -  Елена  махнула
рукой. - Тысячу в ресторане оставит, грошовую солонку в  карман.  Принцип:
мужик домой с пустыми руками  возвращаться  не  должен.  Как  ты  думаешь,
сколько ему лет? - Она ловко начала убирать со стола.
     -  Полтинник  с  копейками.  -  Игорь  взял  полотенце,  приготовился
вытирать посуду.
     -  Шестьдесят  три,  ясненько?  Квартира,  дача,  две   машины,   дел
невпроворот, девочки. Как он пьет, ты видел?
     Игорю очень хотелось узнать:  кто  такой?  Но  привычка  не  задавать
вопросов сработала, он промолчал. Если тебе хотят сказать, скажут. Если не
хотят, то своим вопросом себя же поставишь в положение идиотское.
     - Ты ему понравился. - Елена назвала фамилию, имя и отчество гостя.
     Игорю напрягать память не понадобилось, он только присвистнул.
     - Вот именно. Ты слышал? Завтра в одиннадцать. И не вздумай толкаться
около секретарши. Представься и проходи.
     Ровно в одиннадцать Игорь Качалин назвал секретарше  свою  фамилию  и
вошел в огромный шкаф, который был дверьми, ведущими в кабинет Стасика.
     - Здравствуй! - Хозяин вышел навстречу,  усадил  Игоря  за  стол  для
заседаний, устроился напротив. -  Рассказывай.  Меня  ваша  контора  давно
интересует, подходящего человека у вас не видел.
     - Спрашивайте. - Сначала Игорь хотел поинтересоваться, о  чем  именно
рассказывать, затем решил ограничиться одним словом.
     Стасику  конкретность  и  лаконичность  Качалина  явно   понравились.
Прищурившись, будто прицеливался, он недолго подумал, затем начал задавать
очень разнообразные, но всегда точные вопросы. В основном его интересовали
люди, их сильные и слабые стороны, не  наличие  и  отсутствие  диплома,  а
кругозор, уровень мышления. Он явно искал слабое место,  причем  не  среди
руководителей, а среди лиц, отвечающих за поставку и хранение  материалов.
Сделав в блокноте какие-то записи, хозяин взглянул на часы и поморщился.
     - Человека я тебе дам, - прощаясь, он пожал руку, заглянул в лицо.  -
На неделе загляну, обсудим.
     Признаться, Игорь не очень понял намерения  Стасика,  лишь  некоторое
время  спустя  обозначилась  сложная  машина,  которую  он  запустил   для
перекачивания государственных средств в личные карманы.
     Елена ни о чем не спрашивала, вела себя так, будто  никакого  Стасика
не существует, и жизнь Качалиных продолжалась. Лишь через  три  месяца  он
принес в дом деньги. Но как Елена не взглянула на восемьдесят рублей,  так
она не стала смотреть и на два плотных конверта.
     -  Брось  на  трюмо,  -  поцеловала  Качалина  в  щеку  и  продолжала
нескончаемые разговоры по телефону.
     Через  два  года  они  зарегистрировали  брак,  отметили  событие   в
привычной компании, обслуживали их знакомые официанты.
     Первое время Игорь пытался подсчитать, сколько он "бросает на трюмо",
но вскоре понял никчемность своей затеи. Машина  Стасика  работала,  Игорь
Качалин трудился в ней важным винтиком,  затем  шестеренкой,  со  временем
превратился в жизненно необходимую несущую ось, которая  обрастала  своими
шестернями и винтиками. Соответственно тяжелели конверты, цвет купюр в них
менялся. Странное дело, деньги интересовали Игоря  все  меньше  и  меньше,
практически они ему стали не нужны. Взял конверт, отдал, живи дальше.  Дом
полон. Качалин уже не знал, что в нем имеется, одевают  его  элегантно,  в
соответствии с модой, машина всегда в порядке, еда и женщины  ждут.  Зачем
же деньги? Если он захотел к морю или в горы, надо только сказать,  билеты
на самолет принесут, на аэродром доставят, там встретят.
     Однажды за завтраком, дорогим, но давно безвкусным,  Игорь  посмотрел
на красивую блондинку, которая быстро обслуживала его  и  говорила  что-то
ласковое, и спросил:
     - Елена, а тебя не интересует, откуда я приношу деньги? Какую цену  я
за них плачу? Что со мной может случиться?
     - Что с тобой может случиться? - Елена  подлила  в  его  чашку  кофе,
сделала еще один бутерброд. - Выгонят с работы. Есть деньги  -  живем,  не
станет - будем жить.
     Игорь попытался заглянуть ей в глаза,  но  они  блестели  и  отражали
свет. Совсем недавно от  присутствия,  тем  более  от  прикосновения  этой
женщины  мне  становилось  дурно,  подумал  он,   посмотрел   внимательно,
попытался  вспомнить  Елену  прежней.  Где  же  страсть,  любовь?  Качалин
нахмурился. Когда мы были последний раз близки? Вчера? Позавчера? Нет. Нет
и нет! Чего я здесь сижу, зачем мне все это надо? Уволят с работы? Если  я
попадусь, меня уволят, выгонят из жизни. Я же  такой  рациональный  умник,
всегда  твердил:  выигрыш  должен  превышать  ставку  десятикратно,  лучше
стократно. Я ставлю жизнь, а получаю?  Он  отодвинул  бутерброд  с  икрой,
взглянул на блондинку удивленно.
     - Знай  я  тебя  хуже,  решила  бы,  что  ненавидишь  меня,  -  Елена
рассмеялась. Голос  у  нее  был  почти  мужской,  временами  скрипел,  как
рассохшиеся ставни.
     - Ты знаешь меня хорошо? - Игорь отложил надкусанный бутерброд.
     - Я тебя знаю, - Елена удивленно  подняла  брови.  -  Что  сегодня  с
тобой? Ты не выспался? - Она прижала его голову к щеке, проверяя,  нет  ли
температуры, отстранившись, заботливо поправила мужу волосы.
     - Ты меня береги, подходящего мужа искать - забот не оберешься.
     - Может, икра несвежая? - Елена  взяла  бутерброд.  -  На  работу  не
опаздываешь?
     - Как звали твоего последнего мужа? Где ой? Почему ты никогда  о  нем
не рассказываешь?
     -  Я  тебя  о  твоих  девках  не  расспрашиваю,  -  Елена  насмешливо
улыбнулась. - Ты бы этой, как ее... Алисе сказал, что мыться следует не по
субботам, а каждый день.
     Качалин не ответил. Еще год назад он  узнал,  что  первый  муж  Елены
спился и лежит в лечебнице, а последний находится в заключении, работал до
ареста в торговле, получил двенадцать лет. И меня  возьмут,  а  она  будет
жить припеваючи, ничего в этом  доме  не  изменится,  будет  другой  мужик
завтракать, просто смена караула. Как при трехсменном карауле? Один стоит,
второй бодрствует, третий - отдыхает.
     - У тебя есть кандидатура на мое место? - спросил Качалин.
     - Я тебя, хама, могу сегодня выгнать, а о замене подумать на  досуге.
- Казалось, Елена  сейчас  заплачет,  но  она  взяла  себя  в  руки,  села
напротив,  помолчала  немного.  -  Почему  люди,  расставаясь,  не  желают
оставаться людьми? У тебя неприятности на работе, но ведь я тебе помочь не
могу.
     - Неприятность -  это  когда  штаны  новые  порвал,  -  прервал  жену
Качалин. - Мне тюрьма грозит, на долгие годы.
     - Скверно, очень скверно. - Елена кивнула, взяла мужа под руку.  -  Я
виновата? Я у тебя когда-нибудь что-нибудь просила? Я тебя толкала?
     - Ты, ты! - Качалин вырвал руку, широко открыл рот, слова застряли  у
него в горле непрожеванным куском.
     - Что я? - ласково спросила Елена. - Я не оправдываюсь,  хочу  понять
по-человечески. Ты взрослый, неглупый мужчина. Почему  ты  ищешь  мальчика
для битья? Тебе так легче? Хорошо. Я тебя, несмышленыша, заманила в темный
лес и совратила. Ты искал светлый путь, рвался совершить трудовой  подвиг,
встретил роковую женщину и свихнулся.
     - Зачем так? - Качалин смутился. - Я хочу, чтобы ты понимала...
     - Я не понимаю, - перебила Елена и поднялась из-за стола. - Я  только
женщина и желаю тебе добра, понимать должен ты и за свои поступки отвечать
должен сам. Извини, такова жизнь.

                             ДЕНЬ СЕГОДНЯШНИЙ

     Ревность? Или человек ошалел от эгоизма красивой женщины, тысячи  раз
сдерживался, один раз не выдержал... Вернувшись на  кухню,  Лева  прямо  с
порога спросил:
     - Придумали ответ? Или спросите: какой ответ?
     - Не знаю я, растерялся, понимаешь?  -  Качалин  говорил  это  Толику
Бабенко, по-бабьи размахивая руками, услышав вопрос Гурова, замолчал.
     Пытается замазать оплошность или искренен? Ответить на этот вопрос  -
значит либо выявить убийцу, либо отсечь одного из основных  подозреваемых.
Неожиданно Толик, державшийся до этого  скромно,  заговорил  в  повышенном
тоне:
     - Почему вы так разговариваете, товарищ? Не знаю вашего  звания...  В
семье  произошло  несчастье,   умер   человек,   любимая   женщина,   муж,
естественно, в трансе. Что означают ваши вопросы, и вообще, не излишне  ли
вы здесь задерживаетесь?
     А если действительно Качалин ни в чем не виноват? Тогда его,  Гурова,
поведение недопустимо. А что делать?
     - Вы объясните простыми русскими словами: что произошло?  -  наступал
Толик.
     Качалин к разговору  не  прислушивался  -  ушел  в  себя,  замкнулся,
сосредоточился, словно выполнял работу,  прихлебывал  кофе,  и  Гуров  был
убежден, что делает все Качалин механически, вкуса кофе не ощущает.
     Не торопись с выводами, инспектор, одернул себя Лева. Качалин замешан
в крупных хищениях, возможно, жена знала об  этом  и  стала  мешать.  Надо
намекнуть, что несчастный случай вызывает сомнение, и проверить реакцию.
     - Елена Сергеевна упала и ударилась виском о бронзовый подлокотник, -
тихо ответил Гуров, наблюдая за Качалиным ненавязчиво, но внимательно.
     Хозяин еле заметно вздрогнул, поежился,  словно  ему  стало  холодно,
прихлебнул кофе, на Гурова не взглянул.
     - Как это упала? - возмутился  Толик,  подхватив  брошенный  мяч  так
ловко, будто играл с Гуровым в одной команде.
     - Упала и ударилась? Глупости все. Елена отличная спортсменка... - Он
замялся, и на его лице быстро промелькнуло удивление, испуг и, что  больше
всего поразило Гурова, радость. - Вы что же, сомневаетесь?
     - Мое дело маленькое,  -  как  можно  равнодушнее  ответил  Гуров.  -
Приказали ждать следователя. Я жду.
     - Понятно, понятно. - Толик чуть было не потер руки от  удовольствия.
- Ждете, значит, а пока проявляете  инициативу.  Упала  молодая,  здоровая
женщина, точненько виском ударилась, странно, правда?
     - Не знаю, следователь приедет, - равнодушно  мямлил  Гуров,  радуясь
столь неожиданному и активному помощнику.
     Качалин вспыхнул и погас, снова замкнулся. А ты, приятель,  рассуждал
Гуров, либо сам по уши замешан в этом деле,  прибыл  сюда  на  разведку  и
решил вести ее активно, либо у тебя выраженный  комплекс  неполноценности.
При возможности ты стараешься человека унизить,  тебя  бы  сейчас  на  мое
место...
     - Задаете бестактные вопросы... - Толик входил в  роль  обличителя  и
защитника нравственности. - В  Шерлока  Холмса  поиграть  захотелось?  Вот
следователь приедет, я ему все расскажу.
     - А что я такого спросил? - Не будь на душе так муторно, Лева  мог  и
рассмеяться. - Не страдала ли покойная сердцем?  Понятно.  Если  сердечный
приступ, то ясно, прихватило, шарахнулась...
     - Шарахнулась, - передразнил Толик, - что она, корова, шарахаться-то?
     Качалин, для которого Гуров вел разговор и  терпел  хамство  Бабенко,
никак не реагировал. Лева рассердился. Больно долго ты в трансе, пора бы и
в себя прийти, мужик все-таки.
     - Игорь, я поеду. - Вид у Толика стал крайне деловитый. - Смерть, она
от жизни многого требует.
     Гуров  испытывал  к  Толику,  который  включал  в  беседу   Качалина,
симпатию, чуть ли не любовь.
     - Простите, - Лева придал голосу официальность, - а где вы находились
часа два назад?
     - Чего? - Толик чуть не задохнулся от возмущения. Он полагал,  что  с
этим милицейским увальнем уже разделался, так на тебе. - Где надо,  там  и
находился!
     - А точнее? - Гуров вынул блокнот, приготовился писать.
     - Допрашивать решили?
     - Допрашивать вас будет следователь. Я лишь хочу установить личность,
которая неожиданно появилась на месте  происшествия.  -  Гуров  насупился,
начал писать. - Значит, Бабенко Анатолий... Семенович, если  не  ошибаюсь.
Документик какой-нибудь имеется?
     - У меня все имеется. - Толик попытался рассмеяться. - А у вас?
     - От показаний вы отказаться вправе, а документ мне покажите. - Гуров
медленно полез за своим удостоверением, очень не хотелось его показывать.
     Лева так долго доставал удостоверение, что Толик отмахнулся,  мол,  и
так видно, милиционер.
     - Права годятся? - Толик протянул водительские права.
     Обострить, обострить разговор, заставить Качалина включиться. На  что
он болезненно реагировал? Лева вспомнил и спросил:
     - А почему Вера сказала, что вы рады смерти Качалиной?
     - Если вас интересует, - вмешался Качалин, -  то  я  с  раннего  утра
находился на объекте, там меня видели  десятки  людей,  затем  вернулся  в
контору, был в кабинете начальника, где меня застал звонок Дениса.
     А ты совсем не глух и растерян, как выглядишь.  Бросился  на  выручку
приятелю мгновенно. Почему они боятся Веру? Что такое девушка знает?  Лева
разглядывал права с любопытством, будто никогда не видел.
     В дверь позвонили. Толик хотел выйти  в  холл,  Гуров  остановил  его
жестом, открыл сам. На лестничной площадки стоял инспектор Вакуров.
     - Наконец-то! -  Толик  хотел  отстранить  Гурова,  выглядывал  из-за
спины. - Товарищ следователь...
     - Это не следователь, - Гуров оттеснил  нахала,  вышел  на  площадку,
прикрыл за собой дверь. - Здравствуй, Борис.
     - Здравствуйте, Лев Иванович, - зашептал Вакуров.  -  Убийство?  -  в
голосе слышалось торжество. Лева хотел одернуть парня, сдержался, вспомнив
себя, первое убийство, которым он занимался, кивнул.
     - К сожалению, Боря, убийство. Сейчас ты поедешь  на  работу  хозяина
дома, выяснишь весь его день, по минутам. Но прежде... - Гуров  задумался.
- Сначала ты поработаешь ассенизатором.
     Когда Толик вернулся на кухню, Качалин глянул на него тяжело и севшим
голосом спросил:
     - Тебя в детстве уронили? Ты чего здесь театр изображаешь?
     - Не понимаю. - Толик улыбнулся заискивающе. - Вы о чем, шеф?  Что  я
этого мента приструнил?
     Качалин ладонями сильно потер лицо, словно  хотел  стереть  надоевшие
веснушки, вздохнул, посмотрел на Толика, как смотрит  врач  на  безнадежно
больного, спросил: - Кто этот мент?
     - Я знаю? - Толик  пытался  держаться  непринужденно.  -  Участковый,
может, оперативник из отделения...
     - Участковый! - передразнил Качалин,  и  без  того  большой  рот  его
растянулся чуть не до ушей, но не в улыбке, а в хищном оскале. -  Классный
профессионал с Петровки, играет с тобой, лопухом,  да  на  ус  наматывает.
Хорошо, если из МУРа, а если из УБХСС? Если нами уже занялись?
     - А чего мной заниматься? - Толик расправил плечи  и  стал  смешон  и
жалок, как всякий человек, пытающийся страх и  растерянность  спрятать  за
дешевой бравадой.
     - Толик, родненький, не надо. - В голосе Качалина  заурчали  ласковые
нотки, какие можно услышать в голосе гурмана, принюхивающегося к  любимому
блюду. - У тебя товар при себе?
     Толик шарахнулся,  схватился  якобы  за  сердце,  на  самом  деле  за
внутренний карман пиджака.
     - Понятно. - Качалин кивнул и неожиданно спросил: - Ты сегодня  здесь
уже был, во сколько ушел?
     - Не был сегодня, не был. - Толик снова  схватился  за  грудь  и  так
старался быть правдивым, что верить ему очень не хотелось.
     - Не был так не был, - равнодушно сказал Качалин. - Чего испугался?
     - Ну... - Толик втянул в себя воздух,  покосился  на  закрытую  дверь
гостиной и заговорил быстро, захлебывающимся  шепотом:  -  Как  это  мадам
упала и ударилась, и каюк? Чего это ей падать понадобилось? Неладно,  шеф,
все не так, я чую. И врач с экспертом там закрылись,  не  показываются,  и
этот...
     - Участковый, - ехидно добавил Качалин и встал. -  Мне  тоже  все  не
нравится. Елена - девка... - Он запнулся и неожиданно перекрестился. - Она
была женщина сильная и ловкая, падучей не страдала, спиртного  практически
не пила. Толик, все плохо. Елену жалко, но ее не вернешь, и бог с  ней,  а
нам теперь расхлебывать. Ты еще приперся! Что у тебя с собой?
     - Франки, - признался Толик, - мадам просила достать, я же не знал...
     - Это для тебя хорошо, франки тебе помогут.
     - Хороша помощь, шутишь, шеф? Мне лучше отсюда тихонько уйти. - Толик
смотрел просяще, словно Качалин решал  вопрос,  уйти  Толику  Бабенко  или
остаться.
     - Иди, только когда не выпустят, не вздумай валюту  в  моей  квартире
припрятать, тебе франки сейчас очень пригодятся.
     - Думаешь, возьмет?
     - Совсем идиот. - Качалин вновь потер веснушки, опустился на стул.  -
Как  мне  удалось  одними  кретинами  себя  окружить?  Еще  алкоголичка  и
неврастеничка! Боже мой, что же теперь будет? Вами займутся профессионалы,
и все, все поплывет и выплывет. Елена! На кого ты меня оставила?
     Толик не видел, что в холле, за его спиной, появился  Гуров.  Качалин
же заметил инспектора сразу и продолжал свой монолог:
     - Как жить теперь? Ты ведь знаешь, Толик, не шибко мы с Еленой любили
друг друга, но годы вместе, их  не  забудешь  враз,  да  и  привязанности,
привычки.
     Качалин вел свою партию безукоризненно. Он сразу  сообразил,  большую
любовь и горе разыгрывать ни к чему, быстро выяснится, что любовь, если  и
была, то давно перегорела, а ложь может насторожить, начнут копать.
     - Может, я себялюбец и мерзавец, но не могу себе представить,  Толик,
- продолжал Качалин, - завтра просыпаюсь, а Елены нет! А кофе с  гренками,
а яйцо, как я люблю? Все выутюжено. Начищено!
     - Шеф, вы что? Человек погиб, а вы про  яйцо  всмятку!  -  возмутился
Толик.
     - Ты прав, Толик. - Качалин безвольно махнул рукой, шмыгнул носом.  -
Я совсем уже того, заговариваюсь.
     Гуров стоял в дверях, стараясь понять, где правда, где ложь.  Качалин
умен, тут и гадать нечего, ясно.  Он,  безусловно,  раскусил  меня,  понял
Гуров. Качалин наделен тем современным умом, порожденным цивилизацией,  но
отбросившим  нравственность,   этику;   звериным   умом,   эксплуатирующим
накопленное до него,  но  не  принявшим  красоту  и  мужество  предков,  а
сделавшим из опыта их жизни выжимку, некий экстракт выживаемости.  Человек
такого ума быстро и почти безошибочно определяет сильные и слабые  стороны
рядом стоящего, реально оценивает свое место  в  пространстве  и  времени,
прекрасно ориентируется в ситуации.
     Итак, Гуров понял, что Качалин умен и маску простофили  использует  в
защитных целях. Значит, есть что защищать, главное, есть, что  прятать.  С
другой стороны, раз умен, значит, неумелая инсценировка не его  рук  дело,
Качалин придумал бы иное. Гуров  так  увлекся,  что  чуть  было  не  начал
представлять, как бы инсценировал Качалин убийство, но  вовремя  остановил
себя.
     Толик не понял или не поверил  Качалину  и  по-прежнему  считал,  что
Гуров участковый.
     - А  вы  установили,  как  Елена  упала,  обо  что  ударилась?  Следы
совпадают? - агрессивно спросил он.
     - Вы видели, как Качалина упала?  -  Гуров  прошел  в  кухню,  устало
опустился на стул, повел плечом: рубашка  высохла,  заскорузло  царапнула,
все равно это было приятнее, чем липкий, потный компресс.
     - Чего я видел?  -  Толик  украдкой  взглянул  на  Качалина,  который
спрятался за своими бастионами, на призыв  ответил  виноватой  улыбкой.  -
Ничего я не видел.
     - И я не видел, никто не видел, - нравоучительно  произнес  Гуров.  -
Потому и вызвали следователя, приедет, разберется,  может,  у  него  будут
вопросы.
     - Я-то здесь при чем? Я зашел с визитом. - Выудив из  ленивой  памяти
эту фразу, он взглянул на Гурова  с  превосходством.  -  Я  зашел  к  моим
друзьям с  визитом  вежливости,  а  тут  такое  несчастье,  у  меня  дела,
извините, пардон, мне надо идти.
     Официально я тебя задерживать права не имею, тебя остановит  Качалин.
Хватит друзей разыгрывать, пора вам поссориться, решил  Лева  и  удивленно
спросил:
     - Игорь Петрович, вы должны были быть дома?
     Качалин  сорвался,  взглянул  на  Толика  с  откровенным  презрением,
спохватился, закрыл лицо ладонями, пробормотал:
     - Я до шести работаю. К чему эти опросы?  Елена  умерла,  что  теперь
будет?
     А сам подумал: может, мне Толика  Бог  послал?  Он  весь  подобрался,
оставил веснушки в покое, повернулся к Толику:
     - К друзьям, с визитом вежливости?  Чего  это  ты  говоришь,  братец?
Во-первых, ты мне не друг. Во-вторых, отлично знаешь, что меня днем  здесь
не бывает. О  покойниках  плохо  не  говорят,  но  Елена  была,  простите,
несколько меркантильна.  Толик  у  нее  был  вроде  поверенного  в  делах,
поставщика, в общем, прислуга за все. Я в их жизнь не вмешивался,  у  меня
своих забот... - Он чиркнул пальцем под пухлым подбородком.
     Качалин пожалел о сказанном мгновенно, готов был проглотить все слова
обратно, но было поздно. Толик забыл, что собрался уходить, что находиться
здесь опасно.
     - Значит, я у твоей бабы холуем, а ты ничего не знал?  -  Толик  даже
привстал на носки, пытаясь с достигнутой высоты покарать наглого лжеца.
     Качалин  был  Толику  Бабенко  не  по  зубам,  на  спортивном  языке,
противники выступали в разных классах и разных весовых категориях.
     - Ты выбирай  выражения,  -  тихо  ответил  Качалин,  своим  тоном  и
скорбной улыбкой показывая Гурову, кто есть кто. - Я действительно кое-что
знал, ты прав. К примеру, я знал, что ты сегодня должен прийти в час.  Ты,
понятно, явился вовремя, ты не посмеешь опаздывать. Зачем ты явился снова?
     Неизвестно, кого больше потрясли слова хозяина дома - Толика  Бабенко
или Льва Гурова. Инспектор  уголовного  розыска  не  вздрогнул,  хотя  ему
хотелось крикнуть: "Стоп! Пауза! Молчите! Дайте подумать!" Был или не был?
Если был, то почему скрыл? Может,  и  не  должен  был  приходить?  Качалин
клевещет? Зачем?..
     Гуров нервничал. Потом будет сколько угодно  времени,  присутствующих
разведут по разным кабинетам,  появятся  официальные  протоколы  допросов:
предупреждение по статье... за отказ от дачи показаний, предупреждение  по
статье... за дачу ложных показаний. Вопросы и ответы, время на раздумье  и
анализ. Все будет, позже, потом...
     Гуров знал: секундные потери, крошки информации, не использованные на
месте преступления, порой  не  восполняются  сутками  кропотливого  труда,
случается, не восполняются никогда. Жизнь не снимают на кинопленку, нельзя
остановить проектор и прокрутить все заново, в замедленном  темпе.  Сейчас
между Качалиным и Бабенко произошло, короткое замыкание, вылетела искра. В
свете ее многое нужно успеть разглядеть и понять.  В  кабинете,  возможно,
такого замыкания не повторить. В кабинете придется задавать вопросы. Какие
вопросы? Что спрашивать? Шарить в темноте?  Убийца  увидит  твою  слепоту,
тогда все, ноль информации, даже двумя  неудачными  вопросами  следователь
загонит в тупик себя же.
     Нет времени, Гуров принял решение. Важно только, был сегодня  Бабенко
в квартире или не был.
     Толик Бабенко особым умом не блистал никогда. Сейчас же он состоял из
одних эмоций.
     - Когда я должен сюда прийти? - Толик хлопнул себя по  колену.  -  Ты
что? Двинулся? Ты меня под какие дела подвести желаешь?
     Толик так резко проглотил наживку,  что  Качалин,  глянув  на  Гурова
виновато, решил отпустить, хватку ослабить, иначе  и  порвать  все  можно.
Пусть инспектор на Толика полюбуется, в любом случае  для  Качалина  такая
ситуация выгодна.
     - Толик! Что случилось, дорогой? Я тебя обидел? -  В  голосе  хозяина
звучала вина и недоумение. - Прости, не хотел.
     Качалин, конечно, слыхал о системе Станиславского, но не знал, с  чем
ее едят, понятия не имел о перевоплощении. Он был умен, опыт  предков  его
учил: когда  лжешь,  то  надо  начинать  с  себя,  убедить  себя;  если  в
собственную ложь ты уверовал  как  в  истину,  не  сомневайся,  твоя  ложь
перевоплотилась в истину для всех Качалин себе верил.
     - Да ладно. - Толик растопырил руки, хотел обняться. - Мы с тобой оба
от этих дел... двинулись.
     Качалин мягким жестом остановил душевный  порыв,  готовый  перейти  в
объятия.
     - Был ты тут раньше, не был... Елену не вернешь. Я  так  сказал,  без
умысла. Жена вчера обмолвилась: к часу  явится  Толик.  И  я  повторил.  -
Качалин вяло махнул рукой,  повернулся  к  Гурову,  из-под  набрякших  век
глянул сонно и безучастно.
     Однако сигнал  прозвучал  однозначно:  "Внимание,  инспектор,  парень
врет, лови, пока карась в воздухе.  Я  подсек,  твое  дело  -  лишь  сачок
подставить".
     Действительно, Толик Бабенко буквально подпрыгнул:
     - Ты, ты! - Он задыхался, не обращая на Гурова внимания,  рванулся  к
Качалину. Тот даже не шелохнулся, и Толик словно споткнулся, опустил руки,
начал расхаживать по кухне. - Ты это чего, Игорь? Откуда  ты  взял?  Зачем
тебе? Не был я здесь сегодня! Слышишь? Не был!
     - Да бог с тобой. - Качалин  тоже  на  Гурова  не  смотрел,  но  явно
обращался к нему. - Не был, так не был, какое  это  имеет  значение?  Чего
взорвался?
     И действительно, подумал  Гуров,  если  ты,  Толик,  не  знаешь,  что
Качалина убита, был ты здесь сегодня или нет, никакого значения не  имеет.
Судя  по  твоему  поведению,  ты  об  убийстве  знаешь.   Откуда   знаешь,
спрашивается? Эксперты этот факт недавно установили. Я ничего об  убийстве
не говорил.
     - Ну, ты даешь, Игорь. - Толик остывал, как и взрывался, мгновенно. -
Они же из меня, - он кивнул на Гурова, - душу вынут.
     Гуров  вспомнил,  как  много  лет  назад,   разыскивая   преступника,
совершившего  убийство  на  ипподроме,   создал   наивную   теорию.   Мол,
преступника трудно найти, так как он прячется среди  массы  людей,  как  в
лесу, но  прячется-то  он  среди  людей  порядочных.  Так  надо  со  всеми
порядочными людьми заключить союз,  и  тогда  преступник  останется  один,
голенький. Наивен был Лева в те годы, однако преступника разыскал, уж  там
по теории или без нее, но задержал. Здесь круг подозреваемых совсем  узок,
провести отсев, казалось бы, просто. Ты убить не мог, ты  не  мог,  ты  не
мог... Значит, убил Качалину ты. Прошу в  машину,  поехали.  С  кем  здесь
заключить союз, кому можно довериться?  Четыре  человека,  а  руку  пожать
некому.
     - Не пойму тебя, Толик, - равнодушно и устало сказал Качалин. -  Чушь
какая-то, зачем тебе врать, ведь ты должен был прийти в час. Я знаю точно,
и не отпирайся. Учти, маленькая ложь рождает большое недоверие.
     - Сука ты! - Толик повернулся к Гурову. - Можете официально записать.
Я сегодня в этой квартире не был, никаких разговоров,  что  должен  прийти
сюда в час, тоже никогда не было. Точка.
     - Право, чудак. - Качалин тяжело поднялся, шаркая, направился в холл,
кивнул Гурову. - Можно вас на минуточку?
     - Нет уж, дудки, я тоже. - Толик вместе с Гуровым прошел за  хозяином
в кабинет. - А то ты, голубь, такое сочинишь, век не отмоюсь.
     Квартиру Гуров еще не осматривал, не было для того повода, и  комнату
эту не видел. Однако Качалин, открыв дверь, остановился и попятился.  Лева
налетел на хозяина, тоже невольно  остановился,  толкнув  в  свою  очередь
идущего следом Толика. Они застряли в дверях. Гуров отстранил  Качалина  и
вошел.
     На кожаном диване лежала Вера. Она лежала навзничь, раскинув  руки  и
ноги, будто распятая, закинув голову.
     - Матерь божия! - выдохнул Качалин.
     Гуров оттолкнув его и Толика  от  двери,  хотел  было  пригласить  из
гостиной врача и эксперта, услышал какой-то посторонний, но очень знакомый
звук и остановился. Гуров вытер  ладонью  лицо,  пытаясь  сосредоточиться,
даже тряхнул головой и прислушался.
     - Совсем уж, - буркнул он и улыбнулся.
     Девушка тихонько похрапывала - она крепко спала, и лицо у нее было не
бледное, а румяное и хорошенькое.
     Мужчины вошли, Качалин перекрестился и сказал:
     - Зациклились, ясным днем невесть что мерещится.
     Толик хохотнул, оглядел девушку.
     - Доступ к телу продолжается, вход червонец, отступные...
     Гурову так хотелось ударить,  что  он  даже,  не  удержавшись,  резко
повернулся, на мгновение потеряв над собой контроль. Толик втянул голову в
плечи, покорно ожидая, замер, и эта рабская покорность  привела  Гурова  в
чувство. Будто ничего не произошло, он спокойно, правда,  чуть  запинаясь,
спросил:
     - Что вы хотели нам здесь показать, Игорь Петрович?
     Качалин не расслышал, возможно, умышленно  оттягивая  время,  взял  с
кресла подушку, подложил Вере под голову.
     - Значит, не должен был прийти сегодня в тринадцать часов? -  спросил
Качалин и вдруг подмигнул, причем  неизвестно,  кому  подмигнул,  так  как
смотрел не на Гурова и не на Толика, между ними, на  стоявший  на  книжной
полке большой энциклопедический словарь.
     Гуров ожидал новой вспышки и бранных слов. Толик Бабенко  лишь  пожал
плечами и отвернулся:
     - Говорил тебе: не лги по мелочи,  в  большом  веры  не  получишь.  -
Качалин подошел к письменному столу, жестом  подозвал  Гурова,  указал  на
календарь-ежедневник.  -  Супруга-покойница  большая  аккуратистка   была,
всегда на каждый день план составляла, ознакомьтесь.
     Лева подвинул календарь. Каждая страница его была заполнена  красивым
четким почерком: распорядок дня от семи утра  до  семнадцати-восемнадцати.
Видимо, на этом рабочий день Качалиной кончался, потому что вечерние  часы
были либо не заполнены, либо пестрели различными неразборчивыми  записями,
сделанными разными почерками.
     Одно плохо, страница за  сегодняшний  день  отсутствовала,  она  была
вырвана,  причем  торопливо  или  просто  небрежно,  так  как   из   сгиба
ежедневника торчали клочки. Гуров  взял  календарь,  просмотрел,  вырывать
страницы было не в привычках дома, толстая книжка  в  добротном  переплете
цельная и очень аккуратная. Вырвали лишь одну страницу.
     Шариковая ручка, точнее, гусиное перо с вставленным в него  шариковым
стержнем,  которым  делались  записи,  торчала  из  рыцарского   шлема   -
настольной зажигалки. Вновь пролистав  книжку-календарь,  Гуров  увидел  -
ручка твердая, бумага тонкая, записи пропечатываются,  следующая  страница
цела, экспертам работы на несколько минут. Страницу вырвал дилетант.
     Врач  сказал,  что  инсценировка  несчастного  случая  -   дело   рук
дилетанта.  И  здесь  его  рука.   Может,   очень   умный   очень   глупым
прикидывается? И Гуров невольно бросил взгляд на  Качалина.  Однако  какой
резон? Какой смысл инсценировать несчастный случай, если знаешь, что сразу
установят убийство? Зачем вырывать  страницу,  когда  уверен:  все  записи
пропечатались и их обязательно прочтут? Действует  дилетант,  умерил  свою
фантазию Гуров.
     - Что здесь интересного, Игорь Петрович? -  Гуров  протянул  Качалину
ежедневник. - Я не знаю, какую запись вы имеете в виду?
     - Какую запись? - Толик, привстав на носки, вытягивал шею, даже  вены
вздулись, пытался заглянуть в календарь. - Мадам все записывала, я знаю. -
Он давился словами, боялся, перебьют. - Мадам записывала загодя.  Сегодня,
к примеру, может записать на неделю вперед. У нее наверняка  и  на  завтра
намечено и на субботу, так ведь теперь не состоится... -  В  конце  концов
даже Толик Бабенко понял, что говорит лишнее, и замолчал.
     Качалин  взял  ежедневник,  глянул  небрежно,  как  на  вещь,  хорошо
знакомую, нахмурился, посмотрел внимательно и, хотя, конечно, линию отрыва
увидел сразу, начал листать.
     Лист вырвал не Бабенко, иначе бы он не стал оправдываться. Гуров  сел
за стол в кресло, почувствовал, что на нем можно покрутиться, чуть было не
сделал это, но вовремя удержался.
     Не вырывал и Качалин, иначе зачем бы он меня сюда привел. Да и вырвал
бы он аккуратно, а не так выхватил,  оставляя  клочки.  Тогда  остается...
Гуров взглянул на спящую девушку.
     Качалин шлепнул губами и  молча  положил  календарь  на  стол.  Гуров
взглянул на хозяина вопросительно. Качалин ничего объяснять не стал, пожал
плечами и отвернулся. Гуров отлично его понял. Ты умный,  и  я  не  дурак,
слова нам не нужны. Лева  подвинул  ежедневник  на  место  и  кивнул,  что
означало: согласен, кончаем изображать невесть кого, будем сами собой.
     Толик ничего не понял, рванулся вперед, быстро заговорил:
     - Ну что? Что? Чего там мадам понаписала? Я ничего не знаю, днем  тут
не был. - Он хотел взять календарь, Гуров его отодвинул и закрыл.
     - Я ошибся, Толик. Извини, - сказал Качалин.
     Совершенно неожиданно для себя самого Гуров спросил:
     - Игорь Петрович, вы не разрешите мне здесь побыть одному?
     Качалин переступил с ноги на ногу, кашлянул почему-то  в  кулак,  что
так не вязалось с его элегантным видом, пожал плечами,  вновь  переступил,
вновь кашлянул.
     - Игорь Петрович, я буду сидеть за столом и писать, а вы с  Анатолием
побудете на кухне. Хорошо?
     - Ради бога! Ради бога! - торопливо заговорил Качалин. Казалось,  что
его удерживала невидимая пружина,  которая  вдруг  лопнула  и  освободила,
теперь, свободный, он пытался наверстать упущенное  и  оправдать  неловкую
паузу. - Чувствуйте себя как дома. Бумага и ручка перед вами, здесь бар. -
Он открыл дверцу, сверкнули разноцветные этикетки. - Есть тоник,  понимаю,
спиртное на работе не употребляете. Я подожду, мы  в  вашем  распоряжении,
ждем. Теперь торопиться некуда.
     Качалин взял Толика под руку, вывел из кабинета,  плотно  прикрыл  за
собой дверь.
     Оставшись один, Гуров первым  делом  крутанулся  с  креслом,  сделать
полный оборот не удалось, коленки задевали за тумбы  стола.  Взяв  гусиное
перо, Лева столбиком написал:  "Сосед.  Девушка.  Хозяин.  Гость".  Провел
вертикальную черту, поставил знак вопроса и воткнул перо  на  место.  Надо
думать.
     Хозяина с гостем оставлять одних на кухне не опасно, договориться  ни
о чем они, безусловно, не смогут, сейчас враги. Возможно, они были врагами
изначально, вынужденно терпели друг друга, такова была воля хозяйки.
     Елена Сергеевна Качалина, она  была  стержнем,  магнитом  и  движущей
силой этого королевства. В конце концов один из  вассалов  не  выдержал  и
решил вырваться на свободу. Лева придвинул  ежедневник,  пролистал,  здесь
тысяча  записей.  Чтобы  прочесть,  систематизировать,   проанализировать,
наконец, понять, потребуются недели, а результат непредсказуем.  Бесценный
документ,  но  прежде  надо  выжать  максимум  из  дня  сегодняшнего.   Он
представил, как завтра, послезавтра,  с  каждым  днем  все  больше  начнет
вязнуть в противоречивых многочисленных фактах и фактиках, появятся  новые
лица, сложные и непонятные  связи  между  ними.  Информация  будет  похожа
одновременно и на лавину, которая  обрушится  на  его  несчастную  голову,
закроет, лишит ориентировки, и на трясину,  засасывающую  в  мир  путаный,
нереальный,  где  вещи,  даже  очевидные   и   простые,   превращаются   в
неразвязывающиеся узлы, запутывают, сбивают с толку.
     Нет, у него есть  только  сегодня,  сейчас.  Турилин  все  предвидел,
подумал  Лева  о  полковнике.  В   теплые   минуты   называл   его   своим
художественным руководителем, а сейчас, вместо того чтобы думать  о  деле,
начал смаковать смешные привычки Константина Константиновича.
     Десять  толстых,  цветных,  остро  заточенных  карандашей  на   столе
полковника. Смешно, карандашами этими  он  никогда  не  пользовался,  лишь
перекладывал с места на место, менял местами, словно раскладывал  пасьянс.
Коллега, говорит Турилин, нам с вами следует над данным вопросом подумать.
Коллега?..
     Гуров наконец взял себя в руки.  В  соседней  комнате  лежит  мертвый
человек. Убили человека, хорошего  или  не  очень,  убили,  лишили  жизни.
Служебный и гражданский долг  старшего  инспектора  уголовного  розыска  -
выявить и  задержать  убийцу.  Не  каприз  начальства,  а  долг,  привычка
относиться к себе с уважением, приказывают: работай, Гуров.  Найти  убийцу
не для того, чтобы ему отомстить, а для  того,  чтобы  еще  раз  утвердить
нравственный  закон  нашего  общества:  каждое  преступление  должно  быть
раскрыто. Люди могут жить спокойно, они находятся  под  надежной  защитой:
преступник не должен остаться безнаказанным.
     Имеем. Лева подчеркнул свою запись. "Сосед. Девушка. Хозяин.  Гость".
По науке первым делом следует определить мотив преступления. Убийство явно
спонтанное, инсценировка поспешная. Убийца не готовился, скорее  всего  за
минуту до рокового удара не думал даже или думал, но так, теоретически.  В
нем постепенно  накапливалась  ненависть  или  страх,  возможно,  страх  и
ненависть одновременно. Убийца пришел, человек в  доме  явно  свой,  велся
какой-то разговор, и Качалина неудачно  пошутила,  сунула  палец  в  давно
кровоточащую рану, либо пригрозила. Человек схватил, что подвернулось  под
руку, и стал убийцей. Будь он в доме чужой, случайный, то ушел бы, прикрыв
за собой дверь. Я уже так рассуждал, вспомнил Лева. Неважно,  я  по  этому
кругу провернусь еще не один десяток раз. Попытка инсценировать несчастный
случай вызвана тем, что убийца находится у всех на виду, его  отношения  с
убитой известны окружающим, и если начнут искать  убийцу,  то  его  найдут
сразу. Значит, мотив  убийства  лежит  на  поверхности.  Скорее  всего  он
известен многим, только не инспектору Гурову.
     Взгляд  Гурова   упал   на   календарь.   Страницу   вырвал   человек
импульсивный. Значит, не хозяин и не сосед,  они  отпадают  сразу.  Гость?
После своего появления он в эту комнату не заходил, следовательно, он  мог
вырвать страницу, если  уже  был  здесь  сегодня.  Все  поведение  Бабенко
доказывает, что о записи он не знал. Девушка? Самая  импульсивная,  она  и
обнаружила труп, у нее было время. Обнаружила труп, а может,  она  и?..  В
принципе, все эти наивные глупости, я имею в виду, конечно, не убийство, а
инсценировку и вырванную страницу, оправдывался перед  собой  Лева,  очень
похожи на женскую логику. Девушка вполне могла шарахнуть Качалину в висок,
затем начать творить несуразное. Какие могут между женщинами разыгрываться
игры, бушевать страсти, не только уголовному розыску известно.
     Самому не разобраться,  нужна  дополнительная  информация,  необходим
помощник: человек в доме свой, знающий местные приливы и отливы, подводные
течения и капризные ветры. Кому довериться? Лева по-детски шмыгнул  носом,
облокотился на стол, подперев голову, как закоренелый двоечник, безнадежно
взглянул на бумагу с  четырьмя  словами,  начал  обводить  их,  они  стали
отчетливее, но и только.
     Сосед. Девушка. Хозяин. Гость. Самым лучшим союзником стал бы  сосед.
Денис  Сергачев.  Умный,  выдержанный  человек,   вроде   бы   безупречной
репутации. Вопреки всякой логике, собственным  рассуждениям  Лева  ему  не
верил. Мало того, инспектор стыдливо, как-то по-воровски, сунул  Сергачева
в  укромный  уголок  памяти  как  подозреваемого,  чуть  ли  не   главного
подозреваемого,  чтобы  потом  выдвинуть  на  передний  план,  рассмотреть
внимательно. Так порой в доме прячут свидетельство несчастья или позора, с
глаз долой - из сердца вон, однако  все  знают,  что  оно  существует,  и,
хочешь не хочешь, придется его вытаскивать на белый свет.
     Казалось бы, никак Сергачев к происшедшему отношения иметь не  может,
на голову надо  встать,  чтобы  такое  придумать.  Лев  Гуров  чувствовал:
Сергачев либо убил, либо убийцу знает, покрывает  и  не  назовет  никогда.
Откуда такое чувство, Лева понять не мог, потому как чувства не мысли,  их
не препарируешь и анализу не подвергнешь. Прав, не  прав,  Сергачев  будет
последним, к кому Лева еще раз обратится за помощью.
     - Ну, допустим, - сказал Лева вслух, - жить все равно надо.
     В кабинете произошла какая-то  неуловимая  перемена.  Лева  попытался
понять, что же именно, затем, как ненужное, отбросил, вернулся на исходную
позицию. Вырвали страницу, имеем  факт.  Вырвал  человек  импульсивный,  я
остановился на девушке. Лева посмотрел на Веру  и  тут  же  понял,  что  в
кабинете изменилось. Вера проснулась и перестала похрапывать, тихо  лежала
и из-под опущенных век наблюдала за Гуровым.  Так  бывает,  подумал  Лева,
капает вода из крана и раздражает  крайне,  привыкнешь,  так  если  капать
прекратит, вроде чего-то и не хватает. Проснулась,  значит,  наблюдаешь  и
думаешь? Думать, оно всегда полезно, даже хорошеньким  и  избалованным.  А
вот пить вредно.  Лева  рассуждал,  казалось  бы,  о  постороннем,  а  сам
готовился к нападению. А зачем выпила? Одна  из  твоих  знакомых  упала  и
разбилась, ты сразу за бутылку? Или ты все натворила и выпила  со  страху?
Последнее правдоподобнее. Так и спросить? Сразу, без подготовки?
     - Вера, зачем вам понадобилось  вырвать  листок?  Лева  говорил  так,
словно они беседуют давно, и сам удивился  и  вопросу  своему  и  тону.  -
Нехорошо.
     - Ничего я не вырывала, не придумывайте! - выпалила Вера, уселась  на
диване, поджав ноги. - Голова, - она тронула ладонями  виски,  -  страшное
дело.
     Наивная попытка Веры переключить разговор на  свое  самочувствие  при
иных обстоятельствах рассмешила бы  Гурова.  Сейчас  он  лишь  смотрел  на
девушку и  молчал,  спокойно  ждал,  понял,  сейчас  она  сдастся.  Отчего
появилась такая уверенность, неизвестно; то ли оттого, что  Вера  в  столь
неподходящий момент заговорила о головной боли, то ли Гуров  почувствовал,
как она вздрогнула.
     - Куда вы этот листочек дели?
     Девушка встала, сунула ладони в узкие карманы  джинсов,  переступила,
попыталась принять позу, выражавшую, по ее  мнению,  равнодушие.  Прикусив
нижнюю губу, она старалась придать своему взгляду  презрение  и  насмешку.
Джинсы были очень узкие. Лева  заметил,  как  правый  карман  оттопырился,
девушка сжала руку в кулачок.
     - Положите  листочек,  который  вы  вырвали,  сюда.  -  Он  отодвинул
еженедельник, освобождая место.
     Девушка застыла. У Левы появилось ощущение, что не у Веры, а  у  него
самого судорогой свело мышцы. Ну, что делать? Не настраивать  себя  против
запутавшейся в жизни девочки, быть добрее. Если Вера выпивает и пошла, как
говорится, по рукам, это еще ничего не значит, и  руки  к  ней  протянули,
судя по всему, отнюдь не ангелы.
     - Только, пожалуйста, не вздумайте бумажку сунуть в рот. Вам ее сразу
не  проглотить,  а  начну   вам   разжимать   челюсти,   сцена   получится
отвратительная.
     Вера осунулась, подурнела. Медленно вытащила руку из  узкого  кармана
джинсов, разжала сведенные судорогой  пальцы,  и  на  стол  упал  бумажный
комочек.

                    ДЕНЬ МИНУВШИЙ. ВЕРОЧКА АЗЕРНИКОВА

     Верочка  родилась  хорошенькой,   росла   хорошенькой,   о   чем   ей
многочисленная родня не давала забывать ни утром, ни вечером, и  с  годами
превратилась в девушку хорошенькую, самовлюбленную и эгоистичную. Когда  у
соседей, близких и дальних родственников, даже  родителей,  факт,  что  из
очаровательного ребенка вырос законченный эгоист,  сомнений  не  вызывает,
начинают искать виновных. Чаще всего на  эту  роль  назначают  школу,  тем
более что на семейном совете она голоса не имеет и ответить: "Сама  дура!"
или "На себя погляди!" - не может.
     Верочке дали отгулять летние каникулы, а с  первого  сентября,  когда
она пошла в десятый класс, навалились на нее всем миром: только в  Кургане
Азерниковых насчитывалось  около  тридцати  душ.  Дома  Верочку  ежедневно
поджидали отец, мать, младшая сестренка, бабушка,  сжимавшая  в  сухонькой
руке хворостину. С соседних улиц регулярно  наведывались  дядья  и  тетки,
двоюродные братья  и  сестры,  последние  были  моложе  Верочки  и  потому
оказались воспитателями наиболее строгими и принципиальными.
     У Верочки вместе с самовлюбленностью и эгоизмом развился и  характер.
Перед ноябрьскими праздниками она из дома ушла,  поселилась  у  подруги  в
фабричном общежитии.
     Морозными,  снежными  вечерами  она,  мечтая  о  жареной  картошке  и
одиночестве, пила сладкое вино, выслушивала бесконечные советы и еще более
бесконечные уверения  в  любви,  целовалась  до  одури  и  головной  боли,
несколько раз яростно дралась, когда  покровители  и  влюбленные  пытались
перейти границы.  Верочка  сидела  на  уроках  невыспавшаяся,  с  опухшими
губами, не соображая, о чем идет речь,  отдыхала,  собираясь  с  силами  к
неумолимо приближающемуся вечеру.
     Попытки родителей  и  многочисленной  родни  вернуть  заблудшую  овцу
Верочка встречала яростным  сопротивлением,  однажды  закончившимся  такой
истерикой, что приезжала "неотложка".
     Чем бы все это закончилось, неизвестно, но  Верочка  познакомилась  с
человеком прежде, чем ее успели выгнать из школы и исключить из комсомола.
Студеным предновогодним  вечером  она  шла,  спотыкаясь,  по  заснеженному
тротуару  и  лениво  дралась  с  замерзшим  мальчишкой,  который   чего-то
непременно хотел.  Рядом  остановились  "жигули",  водитель  вышел,  молча
усадил Верочку в теплую машину, так же молча отвесил продрогшему  кавалеру
тяжелую оплеуху и увез девушку.
     "Жигули" привезли ее к какому-то дому, твердая рука помогла подняться
на второй этаж  и  втолкнула  в  теплую  чистую  квартиру,  где  не  пахло
портвейном и не гремел "маг".  Влюбленные  почему-то,  вместо  того  чтобы
накормить, обычно  Верочку  поили.  За  три  месяца  она  познакомилась  с
плодово-ягодным  и  марочным,  с  белым,  красным,  розовым,  сегодня  она
встретилась с зеленым, очень сладким и  липким,  по  кличке  "Шартрез",  и
теперь он резал пустой желудок, подступал к горлу, Верочка заплакала.
     Володя,  так  звали  хозяина  "Жигулей"  и  квартиры,  на  слезы   не
реагировал. Он снял с Верочки шубу и некогда кокетливую шапочку,  поставил
на стол тарелку дымящегося, остро пахнущего  борща,  который  она  начала,
обжигаясь, глотать.
     - Не отнимут, - сказал Володя сердито.
     Верочка на него посмотрела, но не увидела: растаявшая тушь,  хмель  и
усталость плыли грязным туманом, фигура хозяина проступала вдалеке.
     - Уж если совсем  невмоготу,  пей  спирт.  -  Володя,  молчавший  всю
дорогу, неожиданно разговорился, голос у него был одновременно и усталый и
веселый. - Какой-то дряни нализалась.  Знаю,  по  законам  твоего  кино  я
должен  уйти  ночевать  к  приятелям.  Они  у  меня  есть   и   примут   с
удовольствием, но я не пойду. Раскладушки у меня нет, так что спать  будем
на тахте, не взыщи.
     - Спасибо, я посижу, - пролепетала Верочка, роняя голову на  грудь  и
пытаясь разлепить ресницы.
     - Это можно, - согласился Володя и начал удивительно ловко  и  быстро
ее раздевать. Верочка  не  знала,  что  хозяин  был  врач,  в  свое  время
проработал в "Скорой" и  раздевать  ему  приходилось  как  мужчин,  так  и
женщин. Он уложил Верочку на тахту,  отодвинул  к  стене,  проверил  часы,
завел будильник, лег рядом и пропал в мертвом сне.  Сегодня  в  Курганском
институте травматологии выдался тяжелый день.
     Верочка родилась и выросла в Кургане, конечно, слышала, что в  городе
есть  институт,  в  котором  сращивают  ноги  и  руки.  Всезнающие   бабки
рассказывали, будто главный там  -  профессор,  а  вокруг  него  чертенята
шастают, людей на штыри железные насаживают, винты хитрые закручивают...
     Верочка лишь через несколько  дней  узнала,  что  подобравший  ее  на
морозе молодой человек - врач, кандидат наук из института,  иные  говорят:
из клана профессора Илизарова. Володя целый день возился с  очень  сложной
ногой,  осколки  упрямо  не  хотели  совмещаться.  Переупрямить  ребят  из
института не удалось, сложной мозаикой из частей составили  целое.  Володя
устал, как собака, рвался домой, и меньше всего на свете искал в тот вечер
приключений.
     Три дня назад Володя увидел Верочку в одном доме,  девушка  выглядела
старше своего возраста, и он спросил о ней хозяина.
     - Десятиклассница, а уже... - ответил  парень  и  рассказал  историю,
состоящую из правды, лжи и мрачных прогнозов на будущее героини.
     - Вместо того чтобы злословить, помог бы человеку,  -  сказал  Володя
раздраженно. Всему услышанному он не поверил, но, как говорится, нет  дыма
без огня. А дыма в истории Верочки было больше чем достаточно.
     - Ты же врач, ты и помоги. - Хозяин пошло усмехнулся.
     Володя остановил машину, потому что сцена на пустынной вьюжной  улице
ему не понравилась. Верочку  он  узнал  лишь  позже,  в  машине,  вспомнил
рассказ знакомого, понял, что попал в историю, но было уже поздно. К  тому
же за свои слова о помощи следовало нести ответственность, и он смирился.
     Утром Верочка проснулась в чужой незнакомой квартире одна. Умывшись и
одевшись, она застелила тахту, благо начиналось воскресенье и не надо было
бежать  в  школу,  бездумно  включила  телевизор  и   начала   неторопливо
осматривать  квартиру.  Хоть  и  совсем  молодая,  но   женщина,   Верочка
почувствовала: здесь обитает мужчина одинокий, судя по всему, аккуратный и
трезвый. О хозяине Верочка могла  вспомнить  лишь  то,  что  руки  у  него
сильные  и  ловкие.  В  холодильнике  она  обнаружила  три  яйца,   кефир,
полбутылки водки, пачку маргарина и плавленый срок. Водка в холодильнике и
отсутствие пустых бутылок, чистота на  кухне  сказали  Верочке  о  многом.
Выйду за  него  замуж,  решила  девушка.  Трезвый,  аккуратный,  квартира,
машина. Решено, выхожу замуж.
     Верочка поджарила яичницу, позавтракала с аппетитом, решила осмотреть
квартиру внимательно:  все-таки  какое-то  время  здесь  придется  пожить.
Задерживаться в Кургане она не собиралась,  аттестат  необходим,  получить
его и - в Москву, поступить во ВГИК, начать  сниматься  в  массовках.  Она
почему-то убеждена, что массовки снимают обязательно ночью. Война!  Пожар!
Мечутся люди, Верочка в горящем ватнике куда-то бежит, и неожиданно голос:
"Стоп! Стоп! Девушка,  смотрите  в  камеру,  нам  необходимо  видеть  ваши
глаза!"
     Она не наивна: конечно, начать придется с массовки, придется ждать  и
терпеть. Днем занятия в институте, ночью съемка,  она  будет  засыпать  на
лекциях, падать от усталости, но в конце концов...
     Шторы я сразу заменю - не дом, а казарма. Верочка придирчиво оглядела
комнату, села за стол и увидела записку, лежавшую в центре, на самом виду.
"Уходя, проверьте, хорошо ли захлопнули дверь". Ни тебе обращения, ни тебе
подписи.  Рыцарь  называется.  Ключ  не  оставил,  а   дверь   захлопните.
Обидевшись, она легла на тахту и отвернулась к стенке. Так и буду  лежать,
никуда не пойду, там холодно Можно, конечно, позвонить, прибегут, это  они
к ночи наглеют, а днем очень  даже  вежливые.  Этот  хорош...  "Захлопните
дверь... проверьте". Я за него  замуж  собираюсь.  Нет,  аттестат  -  и  в
Москву, тут пропадешь...
     Когда Верочка проснулась, за окном темнело, на кухне  горел  свет,  и
кособокий желтый квадрат углом ложился на пороге,  видимо,  дверь  закрыли
плотно. Она встала, одернула юбку, поправила волосы и решительно прошла  в
кухню.
     - Здравствуйте! Володя, - хозяин представился. -  Я  знаю,  Вера,  вы
учитесь в десятом классе и решили стать кинозвездой. Здорово, но  обыденно
и неоригинально.
     Насмешливыми словами  Володя  пытался  прикрыть  свою  растерянность.
Уехав на работу рано и провозившись полдня в  институте,  он,  признаться,
почти забыл о девушке в своей квартире. Обнаружив девушку на тахте спящей,
а вместо яиц  в  холодильнике  скорлупу  на  столе,  Володя  разозлился  и
несколько растерялся. Он варил кашу и настраивал себя  воинственно.  Когда
Вера вошла и взглянула на него наивными заспанными глазами, жизненный опыт
двадцативосьмилетнего,  подающего  надежды  кандидата   медицинских   наук
сплоховал, не подал сигнала "SOS".
     - Я голодная, чего вы готовите?  -  непосредственно  поинтересовалась
Вера.
     - Когда удается достать яйца, я их съедаю по штуке в день.  -  Володя
считал себя мужиком  умудренным  и  ничего  не  боялся.  -  Варю  я  кашу.
Умойтесь, достаньте тарелки, сейчас будем обедать или ужинать, это уж  как
вам угодно.
     - Сколько вам лет? - Вера, обжигаясь, глотала кашу и морщилась.
     - Скоро тридцать. - Володя попытался  говорить  чуть  насмешливо,  но
уважительно, как говорит взрослый интеллигентный  человек  с  ребенком.  -
Пора на пенсию.
     - Почему не женаты? Или успели развестись? Мужики сейчас шустрые,  им
в загс, что на базар: купил, съел, снова купил. Это  мы  потом  всю  жизнь
расхлебываемся.
     - Оно, конечно, - попытался подстроиться под тон  кандидат,  -  бабья
доля куда как серьезная.
     - Издеваетесь, - Вера облизала ложку, -  разузнали  про  мои  девичьи
мечты,  теперь  за  неловкие  слова  цепляетесь  и   издеваетесь.   Весьма
похвально, - ловко впихнула она слова  старого  преподавателя  литературы,
который любил их повторять, распекая за невыученный урок.
     - Я не издеваюсь. - Володя уже забыл о своих воинственных  намерениях
и превратился в обороняющегося.
     - Сильный всегда прав, я вас не  осуждаю.  Вы  знаете,  мне  деваться
некуда, вы меня согрели, накормили, смотритесь весьма благородно.
     - Вера, я не думаю над вами издеваться, давайте поговорим серьезно. -
Володя воровато взглянул на часы.
     - Мне не до шуток, я говорю вполне серьезно. - Вера пожала плечами. -
Выспалась, поела, пора и честь знать.
     - Я вас не гоню. - Глупее Володя придумать не сумел.
     Вера вспорхнула, чмокнула его в щеку.
     - Ты молодец! Я сразу, еще вчера, поняла, что ты настоящий мужчина. -
Вера прошедший вечер практически не помнила, но свято верила, что  говорит
правду.
     Володя встал, одернул рубашку. Вера оглядела  его  исподволь,  однако
внимательно и решила, что "настоящий мужчина" мог бы быть и повыше ростом.
     - Я человек тихий, мешать тебе не буду, школу окончу, аттестат получу
и освобожу помещение.
     Молодой, подающий надежды кандидат наук  перестал  теребить  рубашку,
пригладил негустые волосы, откашлялся;  он  подбирал  слова  для  ответной
речи, но затратил на это слишком много времени.
     - Иди сюда! - Верочка пробежала комнату. - Стол мы  переставим  сюда,
шторы заменим, книги - это хорошо...
     - Стоп! -  крикнул  Володя  и  сам  устыдился  визгливого  голоса.  -
Спокойно, давай по порядку. Ты собираешься жить здесь? А меня ты спросила?
Помолчи. А может, у меня жена или невеста?
     - Какая  жена?  -  презрительно  перебила  Вера.  -  Зачем  врать-то?
Выгоняешь, так и скажи. Выматывайся, девочка, на улицу, и нет мне до  тебя
дела. Душевные и благородные люди по экранам табунами расхаживают, а жизнь
- штука жестокая...
     - Замолчи! Сейчас же замолчи!
     - Не запряг, а уже погоняешь! Ты сначала женись, потом кричи.
     - Как женись? - Володя опустился на тахту. - На тебе?
     - А на ком? - Вера подбоченилась, смотрела снисходительно. -  Поселил
у себя девушку, а ответственности никакой? Ты как людям объяснишь? Да тебя
люди с потрохами съедят...
     - Это точно, съедят, - согласился Володя.
     Расписались сразу после Нового года, свадьбу  не  устраивали.  Володя
составил списки приглашенных, совсем запутался и бумажки порвал. Вера,  не
желая видеть и показывать свою родню, мужа поддержала:
     - Чего пьянку устраивать, лучше стенку купим...
     Женившись, Володя, неожиданно даже для  себя,  оказался  человеком  с
характером. Никакой стенки он покупать не  стал,  мебель  переставлять  не
разрешил и для начала перевел Веру в вечернюю школу. Не поленился  -  дело
требовало - обошел ее бывших преподавателей. Слушал он  всех  внимательно,
кивал, снова слушал и  снова  кивал,  поглядывал  вокруг  с  любопытством,
пришел на педагогический совет без приглашения и сказал:
     - Большое спасибо, постараюсь советы ваши учесть.  Мне  все  понятно,
кроме одного. Вас так много и вы все такие хорошие, а Вера  одна  и  такая
плохая.
     Справедливый гнев готов был выйти из берегов, но  Володя  поклонился,
прикрыл за собой дверь. Дома он долго молчал. Вера, знавшая о его визите в
школу, ходила  по  квартире,  как  тень,  понимая,  что  Володя  принимает
решение. Ей показалось, что в этот вечер муж стал выше ростом и раздался в
плечах.
     - Давай сюда все учебники и тетрадки и ложись спать, а  я  посижу  на
кухне, - сказал он.
     Когда утром она проснулась, Володя все еще сидел за столом, на  щеках
у мужа проступила рыжеватая щетина, под глазами залегли тени.
     - Теперь я более или менее  в  курсе.  -  Володя  поднялся,  выпрямил
затекшую спину. - Я  составил  для  тебя  распорядок  дня.  Отправляйся  в
магазин, купи тетрадки, учебники оберни, приведи себя в порядок.
     Вера  буквально  обомлела,  ничего   не   ответила,   выполнила   все
беспрекословно. Володя взял в институте отпуск и начал заниматься с женой.
Они просиживали за учебниками до поздней ночи,  медовый  месяц  удался  на
славу. Володя нанес официальный визит Вериным  родителям;  там,  как  и  в
школе, молча слушал, прощаясь, сказал:
     - Я рад, что вы считаете себя абсолютно правыми. Это освобождает  вас
от ненужных угрызений совести, а меня от посещений вашего дома.
     Вере, хотя она и не переставала жаловаться на занудство  мужа,  новая
жизнь  нравилась.  Так  как  он  категорически  запретил  ей  краситься  и
косметику выкинул на помойку, Вера перестала привлекать к себе внимание. В
новой школе смотрели на нее проще, без издевки, когда она, стоя  у  доски,
поначалу  лепетала  беспомощно.  Со  временем  Вера  начала  вразумительно
отвечать, и в отношении к ней преподавателей и учащихся появились признаки
уважения.
     Вере нравилось,  что  она  теперь  не  какая-нибудь  вертихвостка,  а
замужняя  дама,  на  переменах  не  пишет  записочки,  не   шушукается   с
подружками, кто кому понравился или разонравился, а обсуждает  с  молодыми
женщинами способ приготовления борща. Несмотря на все Верочкины  мольбы  и
даже угрозы, муж ни разу не подвез ее и не заехал за ней  на  машине.  Она
чуть не плакала от обиды, но и это "чудачество" Володи обернулось стороной
положительной. Машина у мужа Азерниковой  есть,  данный  факт  известен  и
сомнений не  вызывал,  а  она  толкается  в  автобусе.  К  тщеславию  юной
соученицы ее более взрослые товарищи отнеслись  снисходительно,  признали,
что Вера - человек порядочный и ведет себя скромно.
     Аттестат она получила без  блеска,  однако  легко.  Преподаватели  на
экзаменах не придирались, больше говорили о перспективах  на  будущее.  На
выпускной бал Верочка пришла с мужем; у многих женщин мужа не  было,  а  у
Азерниковой кандидат наук, скромный и непьющий.
     Отгремела музыка, аттестат и белое платье спрятались в шкаф,  Верочка
затосковала. Муж притащил в дом несметное количество  медицинских  книжек,
размахивая руками, говорил о самой нужной и  гуманной  профессии  в  мире.
Вера видела себя то беременной, переваливающейся  по-утиному,  с  тяжелыми
авоськами в руках, то в белом халате,  пропахшей  лекарствами,  с  коротко
остриженными ногтями, усталой и затурканной.
     Володя уехал на конференцию,  Верочка  собрала  вещички  и  уехала  в
Москву. На столе она, оставила записку: "Пойми и прости. Твоя В.".
     Москва приняла Верочку нормально,  как  море  одинокую  каплю  дождя,
продолжая катить свои волны.  Метро  всасывало  в  свое  гигантское  нутро
потоки человеческих тел,  Верочка  не  успела  опомниться,  как  эскалатор
стащил ее в мраморный зал, окружающие подхватили и внесли в  вагон  только
что подошедшего поезда, двери мгновенно  захлопнулись,  мраморные  колонны
мелькнули и исчезли...
     - Следующая станция... - пробормотал кто-то в самое ухо невнятно.
     У Верочки в Москве жила подруга, которая закончила  в  Кургане  школу
два года назад, поступила в университет и жила у своей  тетки.  Бумажка  с
адресом в  кармане  кофточки,  кофточка  покоилась  в  чемодане,  который,
отрывая руку, плотно прижимался к коленке. Вера покосилась  на  облепивших
ее людей, вспомнила, как в детстве забавлялась с ребятами в "сок  давить".
Смысл игры она забыла, но сдавливали в детстве друг дружку не так сильно и
не смотрели со злостью, а смеялись...
     И все-таки Верочка доехала до нужной  станции,  нашла  улицу,  дом  и
квартиру, самое невероятное  -  застала  подругу  дома.  Надя,  так  звали
подругу, усадила ее на тахту и разглядывала с любопытством. Несколько  раз
она  порывалась  что-то  сказать,  только  вздыхала,  потом  позвонила  по
телефону и сказала:
     - Беда, старик, приезжай! - Положила трубку. - Иди мойся, я  соображу
поесть.
     Верочке было абсолютно все равно, что делать, главное -  не  выходить
на улицу, не спускаться в  метро,  не  садиться  в  автобус,  не  пытаться
получить ответ у глухих, очумевших в безостановочной гонке москвичей.  Она
не знала, что через Москву ежесуточно проезжает  миллион  человек,  и  она
пыталась добиться ответа у людей, которые сами не  знали,  где  пересадка,
где выход и куда они сейчас едут.
     Когда Верочка сполоснулась под душем, переоделась  и  что-то  жевала,
прибыл "старик", парень лет двадцати пяти, которого звали Володя. Имя  это
не вызвало у Верочки никаких ассоциаций: муж, в существовании которого она
уже сомневалась, остался в другом мире. Володя, коренной москвич, прожил в
этом асфальтовом мире порядочно, закончил факультет журналистики и кое-что
уже повидал.  Взглянув  на  гостью,  он  кивнул,  сделал  себе  бутерброд,
плюхнулся в кресло и сказал:
     - Ты из Кургана и тебя  зовут  Вера.  Д'Артаньян  прибыл  завоевывать
Париж, имея в  кармане  пятнадцать  экю.  Рекомендательное  письмо  ты  не
потеряла, у тебя его не было. Позвонить, посоветоваться ты  не  догадалась
или не пожелала. Начало многообещающее. - Он  дожевал  и  аккуратно  вытер
руки о джинсы.
     Надя смотрела на Володю, как и полагается смотреть на Бога.
     - Я у вас ничего не прошу,  -  заявила  Верочка,  хотела  встать,  но
передумала.
     Этот парень в белесых джинсах и облезлом кожаном пиджаке  смотрел  на
нее не только без восхищения, но и с нескрываемой издевкой.  Он  на  слова
Верочки не  реагировал,  даже  не  улыбался;  поднял  глаза  к  потолку  и
продолжал:
     - Рубикон перейден, Карфаген должен  быть  разрушен.  На  немедленные
съемки у Рязанова, Михалкова или Климова ты не  претендуешь,  согласна  на
первых порах учиться в мастерской Герасимова  и  зарабатывать  на  хлеб  в
массовках. Сценарий верен? - Володя вдруг погрустнел, посмотрел  на  Надю,
спросил: - И что я сделал тебе плохого?
     Пока нахал щеголял незнакомыми  словами  и  фамилиями,  Верочка  лишь
презрительно кривила пухлые губки, а вот упоминание о  массовках  кольнуло
больно.
     - Что же делать? Думай, старик.  -  Надя  старалась  на  землячку  не
смотреть. - Я тоже из Кургана, меня не  съели.  В  конце  концов  во  ВГИК
поступают не только твои москвичи.
     Володя и на слова Нади не отреагировал.
     - Ко всему прочему она еще хорошенькая и сексапильная, - изрек  он  с
таким видом, будто обнаружил, что гостья горбата и кривонога.
     - Ну и что! Бывает и хуже! - не  сдавалась  Надя,  решившая  защищать
Верочку до последнего.
     Они разговаривали интересно, не слушая друг друга, каждый о  своем  и
так, словно Верочка при этом не присутствует.
     - А может,  она  поживет  недельку  и  вернется?  Мы  ей  Третьяковку
покажем, сводим в кафе-мороженое. Нет? - В  голосе  Володи  звучала  тоска
безысходная. - Пока тетка на даче, она здесь может пожить, а потом? Сейчас
у нее есть двести рублей, она их промотает за месяц, дальше что?
     "Наглец, откуда он знает,  что  у  меня  двести  рублей?  -  подумала
Верочка. - И чего они  говорят  обо  мне,  как  о  приблудившемся  пуделе?
Держать негде; кормить нечем и выгнать на улицу жалко".
     - Ты ее устроишь на работу,  она  начнет  готовиться  в  какой-нибудь
тихий институт! - Наде надоело раболепствовать, она топнула. - Вытащи свои
мозги из банки с огурцами, думай!
     - Ладно, буду думать, - смирился Володя. - Переодень ее в  потребное,
акварель с мордашки пусть смоет, деньги все отбери, давай рупь в  день.  У
тебя есть пачка пельменей, я жрать хочу.
     Надя удалилась на кухню с видом победительницы,  подмигнула  Верочке,
мол, знай наших.
     - Почему вы такой грубый? - Верочка встала и прошла к окну, покачивая
бедрами, как порой делают женщины, у которых эти бедра есть.
     - Я реалист. - Володя  взглянул  на  походку  Верочки  и  фыркнул.  -
Ласковых ребят с бархатными голосами ты скоро  будешь  иметь  в  достатке.
Уверен!
     - Я не девочка, а серьезная замужняя женщина, могу показать паспорт.
     - Пустяки, тебе поверят на слово. Слушай. Поступить тебе  во  ВГИК  -
нуль шансов. Не потому, что ты из  Хацепетовки,  а  потому...  Увидишь.  В
массовках ты сниматься не будешь, труд  это  тяжелый,  тебе  такое  не  по
зубам. Ты видела световую рекламу? Огромные буквы по крышам бегают?
     - Ты думаешь, я совсем дикая? - возмутилась Вера.
     - Такими  буквами  у  тебя  на  лбу  будет  написано,   что   ты   из
Хацепетовки...
     - Я из Кургана, крупный областной центр, с институтом.
     -  Знаю.  Илизаров.  Продолжаю.  Приехала  в  Москву  и   собираешься
поступить  в  ГИТИС  или  во  ВГИК,  данный  факт  твоей  биографии  может
установить каждый желающий, стоя  на  противоположной  стороне  улицы.  Ты
знаешь, с кем ты в первую очередь познакомишься?
     - С милиционером.
     - К сожалению, нет. Ты познакомишься с кинорежиссером.
     - Кушать подано, жрать идите! - крикнула из кухни Надя.
     - Шутите, - Верочка улыбнулась.
     - Абсолютно серьезно, предупреждай, не предупреждай, познакомишься...
     Володя уничтожил пельмени, сказал, что к вечеру вернется.
     Целый день Верочка с Надей  протрепались,  за  два  года  много  воды
утекло, девушкам было что друг другу рассказать.  Надя  говорила  о  своем
Володе, даже в его отсутствие, с благоговением. Верочка  о  муже  сказала,
что существует, и переключилась на общих знакомых. Она не считала, точнее,
не отдавала  себе  отчета,  что  совершила  преступление.  Может  быть,  в
восемнадцать лет память, как и жизнь, короткая? Она не задумывалась,  что,
не окажись на ее пути этого невысокого и неплечистого парня,  не  было  бы
сейчас у нее аттестата, не видела  бы  она  перспективы,  Москвы,  которые
сейчас манили и соблазняли. Человек потерял силы и  время,  часть  души  и
любовь. Верочка не была злой, она не предавала, просто не думала. Но  если
в начале пути лежит предательство и преступление, то наивно надеяться, что
он приведет к счастью.
     Володя, как и обещал, вернулся вечером, притащил  чемодан  и  выложил
перед Верочкой гору книг.
     - У меня, Мерилин Монро из Кургана, есть три недели, дерзай. Если  ты
хотя  бы  прочтешь,  обещаю  взять  за  ручку   и   отвезти   в   институт
кинематографии.
     Верочка смотрела на книги с опаской,  открыла  одну,  увидела  мелкий
шрифт и отодвинула.
     - Это не все, конечно, что  удалось  достать.  -  Володя  раскладывал
книги ловко, в его руках они не  казались  такими  толстыми.  -  Два  тома
истории кино. Рене Клер, Жорж Садуль, Константин Сергеевич -  обязательно.
Вот "Сделано в Голливуде" не обязательно, но тебе понравятся картинки. Два
тома кинословаря. - Он взял увесистый "кирпич" в зеленой обложке. - От "А"
до "Я", прочти и начинай сначала. - Володя заглянул на последнюю  страницу
второго тома. - Яшин? Ты знакома с Яшиным?
     - Яшин? - Верочка  наморщила  носик  безупречной  формы.  -  Какой-то
футболист?
     - Даже из инфизкульта  тебя  бы  выгнали,  потому  что  Лев  Яшин  не
какой-то, а единственный. - Володя заглянул в словарь. - А Давид Исаакович
Яшин - советский кинорежиссер...
     - Володечка, можно тебя на минутку? - пропела Надя  ласково  и  увела
его на кухню. - Почему ты такой злой? Может, у нее Талант? Все  эти  фифы,
которые рвутся во ВГИК, знают Давида Исааковича?
     - На актерский факультет  ВГИКа  поступают  не  фифы,  а  сумасшедшие
патриотки, - ответил Володя сухо. - Если  у  нее  талант,  то  девочку  не
остановят десять книжек,  не  остановят  и  десять  танков.  Я  нормальный
эгоист, и, если честно, мне на нее наплевать, но к Владимиру Сухову, -  он
ударил себя в грудь, - отношусь с уважением  и  не  хочу,  чтобы  он  стал
соучастником преступления.
     Как всякая женщина, Надя не умела выговаривать слова: "Спасибо, я  не
права".
     - Тысячи проваливаются на экзаменах, и каждый случай -  преступление?
- Она не хотела спорить, но последние слова должны принадлежать ей.
     - Я устал, мне тебя вот, - Володя провел пальцем по горлу. - Надеюсь,
в Кургане девочки продолжают расти и мне не дадут соскучиться.
     - Ты явился по приговору народного суда? - Надя нехорошо прищурилась,
Володя быстро обнял ее, виновато зашептал:
     - Я дурак, и мысли мои дурацкие. Я тебя люблю.
     - Ах, ты любишь, потому что дурак? А был бы умнее...
     Володя выскользнул из квартиры, оставив поле боя победителю.
     Верочка поселилась в  квартире  Надиной  тетки,  которая  в  эти  дни
ползала по дачному  участку,  обрывала  усы  клубники,  мыла  трехлитровые
банки,  заготавливала  тару  для  витаминов,  столь  необходимых   любимой
племяннице.
     Кинословарь и "Жизнь  в  искусстве"  Константина  Сергеевича  Верочке
оказались  не  по  силам,  а  вот  книга  "Сделано  в  Голливуде",  как  и
предсказывал  Володя,  девушке  понравилась.  Она   подолгу   разглядывала
фотографии Мерилин Монро, Глории Свенсон и Джоан Барнс, Дины Дурбин и Бэтт
Девис, подходила к зеркалу и снова возвращалась к магическим снимкам.
     Месяц прошел незаметно,  Володя  унес  чемодан  с  книжками,  Верочка
самостоятельно  нашла  в  Москве  ВГИК,  но  об   экзаменах   никогда   не
рассказывала. В конце августа вернулась тетка, одной  племянницы  ей  было
вполне достаточно,  да  и  банки  с  витаминами  требовали  места.  Володя
обреченно явился на совет и услышал фразу,  которую  Ева  впервые  сказала
Адаму:
     - Ты мужчина, ты и думай.
     - Еще вчера придумал,  -  ответил  он,  -  работать  и  готовиться  в
институт,  общежитие  и  временную  прописку  легче  всего   получить   на
строительстве, будешь штукатуром, ничего  зазорного.  -  Он  замолчал  под
испепеляющим взглядом Верочки.
     Муж -  после  своего  визита  на  экзамен  Верочка  вспомнила  о  его
существовании - перевел ей триста рублей. Адреса она не дала, еще  явится,
начнет злорадствовать, деньги получила на Центральном телеграфе.
     Когда Верочка, постукивая каблучками, вышла  на  улицу  Горького,  ее
поджидал, как Володя  и  предвидел,  отнюдь  не  милиционер,  а  режиссер.
Александр - так он представился Верочке - был высок, сух и сутул,  кожаный
пиджак художественно болтался на нем, острые коленки прятались в фирменных
джинсах, а  насмешливые  глаза  за  темными  очками.  Александр  не  сразу
признался, что режиссер, он поклонился,  взял  Верочку  под  руку,  словно
старую знакомую.
     - Ты вошла в кадр, я увидел тебя крупным планом и понял.
     Что понял Александр, Верочка так и не выяснила: он умел  замолкать  в
самом интересном месте.
     Они вышли на Красную площадь,  спустились  на  набережную.  Александр
временами отходил в сторону, смотрел  на  Верочку,  выставив  перед  своим
лицом ладони, делая ими замысловатые, гипнотизирующие движения. Ужинали  в
компании  "на  уголке",  так  Александр  и  его   друзья   называли   кафе
"Националь". Здесь их все знали - официантки  и  посетители,  называли  по
имени, раскланивались. Верочке улыбались, и у нее появилось ощущение,  что
после долгого утомительного путешествия она прибыла на станцию назначения.
После двух рюмок коньяка и нескольких ложечек ароматного горячего  жульена
это ощущение переросло в  уверенность.  Стараясь  не  казаться  заезжей  в
столицу провинциалкой, Верочка осмотрела кафе равнодушно, устало щурилась.
Стены, как и положено, в зеркалах, обрамленных белыми лепными  виньетками;
посетителей  немного,  разговаривают  вполголоса,  не  кричат,  руками  не
размахивают; на  столах  прозрачные  фужеры  и  рюмки.  Верочка  вспомнила
заведения, в которых ей довелось бывать перед замужеством: слоящийся  дым,
кислый запах табака и пива, на столах бутылки, липкие стаканы, в  тарелках
недоеденные котлеты, макароны и окурки. Верочка брезгливо  поморщилась  и,
вместо того чтобы с благодарностью подумать о муже, улыбнулась Александру.
Еще Там,  в  Кургане,  занимаясь  зубрежкой,  слушая  нудный  голос  очень
правильного мужа, Верочка знала:  куранты  пробьют,  она  окажется  здесь,
среди зеркал и хрусталя, ее не будут хватать под  столом  за  коленки  или
рассказывать о законе Ома.
     -  Так  и  делается   кино.   -   Александр   налил   Верочке   воды,
покровительственно кивнул. - Кто сейчас из ребят в запуске?
     За столом с Верочкой и Александром сидели два приятеля, видимо,  тоже
работавшие в кино.
     -  Эльдар  уже  озвучивает,  Никита  монтирует,  -  ответил   Левчик,
улыбчивый и пузатенький, и выпил рюмку.
     -  Кто-то  должен  быть  в  подготовительном,  -  недовольно   сказал
Александр. - Вы же знаете, для меня сценарий еще не готов, а  человека,  -
он кивнул на Верочку, - надо срочно запустить.
     - Запустишь. - Левчик подмигнул Верочке. - Ты,  Александр,  по  этому
делу мастер.
     Миша, смотревший на Верочку без восхищения, скорее всего с  жалостью,
молчал, молчал, затем поднялся, толкнул Александра, кивнул на дверь.
     - Проводи,  -  повернулся  к  Верочке,  хотел  что-то  сказать,  лишь
вздохнул. - До свидания, извините, ночная съемка. - И, криво  улыбнувшись,
вышел с Александром в вестибюль.
     - Не обращай внимания. - Левчик взглянул доверительно. - У  нас  так,
чем талантливее, тем чуднее. Я вот посредственность, потому и общительный.
     - Не скромничайте, - Верочка пригубила из рюмки, -  кто  неспособный,
тот не признается.
     Вернулся повеселевший Александр. Михаил сказал ему  несколько  грубых
слов, но денег взаймы дал.
     - Пусть он такой талантливый, а  мне  он  не  понравился,  -  сказала
Верочка.
     - Брось, Мишка парень стоящий. - Александр был  скуп  на  похвалы  на
сторону, но ему захотелось поиграть в благородство.
     Верочка путала людей  приличных  и  неприличных,  в  своей  небогатой
опытом жизни она, словно нарочно, выбирала последних. Людей  бескорыстных,
достойных в нашей жизни встречается не так много,  они  не  стоят  плотным
штакетником, не давая свернуть  в  сторону,  направляя  жизненный  путь  в
лучезарное завтра.
     На московских улицах такие, как  Александр,  встречаются,  что  греха
таить, Верочка выбрала его безошибочно.
     "Роман" Верочки продолжался около месяца. За это время она побывала в
клубных  ресторанах,  она  выучила  огромное  количество  имен   известных
режиссеров, с некоторыми даже познакомилась. Однажды обедала  с  настоящим
диктором телевидения  и  ужинала  со  сценаристом,  которого  похвалили  в
газете. Верочка держала вырезку в руках. Она  разругалась  окончательно  с
Надей  и  Володей,  которые  упрямо  вмешивались  в  ее  личную  жизнь,  и
благополучно истратила полученные от мужа деньги.
     Сентябрь дождил, за мокрым стеклом расплывались  стены  Кремля,  мимо
трусили озабоченные командировочные, Верочка пила  кофе  в  "Национале"  и
безнадежно ждала Александра. Она пыталась сосредоточиться одновременно  на
нескольких аспектах своего бытия. Среди них были серьезные и не очень,  но
все одинаково грустные. Можно  ли  заказать  горячее?  Если  Александр  не
придет, как расплачиваться? Действительно она беременна или у страха глаза
велики? Где достать туфли на  мокрую  погоду?  Тут  Верочка  услышала  над
головой низкий женский голос:
     - День добрый, надеюсь, мы вам не помешали? - и напротив  села  Елена
Качалина,  поощрительно  улыбнулась,  кивнула  своему  спутнику,  разрешая
занять место рядом.
     Через несколько минут Верочка  ела  и  запивала,  смотрела  на  Елену
влюбленно и рассказывала свою жизнь.
     Денис Сергачев, выполнявший роль шофера, слушал Верочку с равнодушным
любопытством, скучал. Елена слушать умела, в трудных  для  новой  знакомой
местах  подталкивала   деликатными   вопросами.   Верочка   очень   хотела
понравиться, заинтересовать, чтобы не оставили здесь, забрали с собой.  На
мужчину она боялась даже взглянуть, дама приревнуют, и тогда конец.  Елена
очень позабавилась  бы,  узнав,  что  девочка  в  крепдешиновом  платье  с
замазанными кремом ципками на руках боится вызвать ее ревность.
     - Какой он режиссер? - Верочка,  еще  недавно  смотревшая  на  своего
кумира с благоговением,  раздевала  его  ловко,  словно  сдирала  шкуру  с
перезревшего банана. - Какой-то неудачник увидел смазливую мордашку, начал
изображать из себя, я, дура, уши  развесила.  -  Пытаясь  вызвать  к  себе
жалость, ода, вслух произнесла, то, что поняла уже давно.
     - Ты совсем не дурочка. -  Елена  отлично  понимала  желание  Верочки
понравиться, найти покровителей. - Верно, Дэник?
     - Ваша сила в другом, - ответил Денис равнодушно.
     - Видите, вашему мужу все  равно,  умная  я  или  глупая.  -  Верочка
поняла, что Денис не муж, хотела  подластиться.  -  В  вашей  Москве  уйма
людей, но каждый сам по себе, на соседа наплевать. У нас, в Кургане,  люди
друг за дружку держатся.
     - Как же они вас отпустили? - усмехнулся Денис.
     - Я убежала.
     - Слезь с пьедестала, Сергачев, ухаживай за дамами.
     - А он нас не слышит. -  Верочка  пыталась  заключить  женский  союз,
объединиться против общего врага.
     - Ну и ловка! - Елена заразительно рассмеялась.
     - Я думаю, как вам помочь. - Денис подлил Верочке коньяку.
     Она же не сводила глаз с бриллиантов и тяжелой золотой цепи на  Елене
и с ужасом думала: неужели и кольца, и серьги,  и  цепь  настоящие?  Елену
смешил, но ей и льстил восторг девочки.
     - Разрешите?
     Они не заметили, как у стола остановился Александр. Верочка прикусила
губу, отвернулась. Елена взглянула на гнутую фигуру, мгновенно  оценила  и
темные очки и кожаный пиджак с чужого плеча.
     - Этот? - Она откинулась на  спинку  стула,  сверкнула  великолепными
зубами. - Дэник, разберись.
     - Юноша уйдет сам. - Денис закурил, к Александру не повернулся. -  Он
умный.
     Умный Александр поспешно сдернул очки, дернул острой коленкой.
     - Извините, тут недоразумение. Вероника, я наконец дозвонился...
     Верочка упрямо смотрела в окно, Денис перебил:
     - Дозвонился и повесь трубку, ты ошибся номером, парень.
     - Люблю смотреть, как мужчины дерутся.
     - Елена! - Денис повел широкими плечами. - Обижаешь.
     - А я уверена, мужчина без боя не уйдет, - забавлялась Елена.
     Из-за соседнего стола поднялись  два  парня,  пиджаки  им  были  явно
тесны, мягко ступая, они неслышно приблизились.
     - Простите, Денис, у вас проблемы? - спросил один, второй  переставил
Александра за свою спину.
     Денис подмигнул, Елена надула губы капризно.
     - Спасибо, мальчики.
     Александра уже не было  в  кафе,  соседи  раскланялись,  вернулись  к
своему столу.
     - С тобой неинтересно. - Елена обратилась к Верочке:  -  Он  скучный,
Верочка?
     - Все, как в кино. -  Верочка  горько  улыбнулась.  -  Только  где  я
сегодня ночевать буду?
     - Ни одно доброе дело не остается безнаказанным, - усмехнулся Денис.
     - Плати, пошляк. - Елена встала, взяла Верочку под руку.
     Чем бы Елена ни занималась, все у нее ладилось. Оказалось, что в их с
Денисом доме нужна дежурная вахтерша, оклад маленький, но сутки  работать,
трое отдыхать. Одна из вахтеров, чем-то  обязанная  Елене,  сдала  Верочке
койку. В милиции Елену знали,  вопрос  с  временной  пропиской  отпал,  не
возникая. Оказалось, что Елена давно мечтает  о  приходящей  домработнице,
Верочка приняла предложение с восторгом и через два дня уже сидела в холле
шикарного   дома,   в   просторной   комнате,   отгороженная    стеклянной
перегородкой, за что окрестила комнату "аквариумом". Место  Верочке  очень
понравилось: делать ничего не надо, мужчины поглядывают, женщины  заходят,
кто тяжелую сумку оставит, кто детскую коляску, ребятишки бегают, есть  на
кого прикрикнуть, власть проявить.

     Но главное, конечно, квартира  Качалиных.  Верочка  вошла,  обомлела,
убирать такую квартиру не  труд,  удовольствие,  за  которое  приплачивать
надо. С Качалиным Верочка лишь раскланивалась. Елена первый месяц  держала
себя настороженно, приглядывалась. Верочка ползала с тряпкой  и  пылесосом
вдохновенно,  обнюхивая  незнакомый  сказочный  мир.   Елена   оценила   и
подобрела, начала  девушку  воспитывать.  Верочка  оказалась  ученицей  не
просто способной - талантливой. Елена  лишь  слово  обронит,  Верочка  уже
усвоила. Через два месяца ее трудно было узнать. Руки  выхолила,  работает
только  в  перчатках,  брови,  ресницы,  губы  косметикой  лишь   тронуты,
постригалась под  мальчишку,  на  колготках  ни  морщинки,  походка  и  та
изменилась, стала более ровной, плавной. У Елены детей не было, Верочка ей
нравилась, приятно чувствовать себя  благодетелем  и  творцом.  Вспомнишь,
какой девочку встретила, взглянешь на сегодняшнюю - приятно.  В  гардеробе
Качалиной можно было одеть с ног до головы девичий  ансамбль,  но  Верочка
приняла в подарок лишь джинсы и пару простых кофточек.
     - Вы же сами учите, в женщине  главное  стиль,  почерк,  -  объяснила
Верочка. - Вы женщина шикарная, мне ваши вещи не годятся.
     - Верочка! - Елена даже обомлела. - Ты - умница!
     - Нет, просто способная обезьянка. - Верочка кокетливо подбоченилась.
- У вас драгоценности настоящие, и мне подделка не нужна.
     - Хороша! - Елена посмотрела на Верочку внимательно.
     Мужчины, бывающие у  Качалиных,  стали  улыбаться  Верочке  несколько
позже, месяца через три. Девушка, почувствовав  признаки  внимания,  стала
реже улыбаться, надо выяснить,  как  к  этому  относится  хозяйка.  Вопрос
разрешился просто.  Сменившись,  Верочка  пила  у  Качалиных  кофе,  когда
нагрянули гости из  Тбилиси.  Трое  мужчин  втащили  в  квартиру  огромную
корзину фруктов, бочонок вина, охапку роз и сказали:
     - В "Арагви" стол накрыт, Елена Прекрасная, ждет, понимаешь!
     Верочка ехать не хотела, гости подняли гвалт, Елена кивнула. Ночевала
Верочка в гостинице "Россия", на  следующий  день  появилась  у  Качалиных
тихая и застенчивая, будто в первый раз. Елена долго плескалась в  ванной,
не разговаривала, девушка уж начала себя клясть последними словами,  когда
хозяйка появилась, кивнула:
     - Свари кофе, возьми в баре рюмку.
     -  Не  обязательно,  я  потерплю,  -  пересохшими  губами  прошептала
Верочка.
     Женщины, как и обычно, расположились на  кухне.  Елена  рассматривала
Верочку по-новому, подождала, пока та выпьет кофе, наконец заговорила:
     - Я тебе, слава богу, не мама, ты сама замужняя. Понимаешь, Верка,  я
себя неловко чувствую... В общем так, мужиков в моем  доме  бывает  много,
твои взаимоотношения с ними - дело твое.
     - Не боитесь, что отобью? - пошутила Верочка неловко.
     - Не боюсь. Давай убираться, скоро гости,  -  сказала  Елена,  словно
объявила что-то новое.
     Так Верочка начала бывать  в  компании  Качалиных.  Она  пользовалась
успехом, ее  стали  приглашать  одну  то  в  ресторан,  то  на  загородную
прогулку, потанцевать, благо времени свободного было  достаточно.  Женатый
солидный человек увлекся Верочкой серьезно, и они провели несколько дней в
Сочи. Она принимала подарки, как-то один из гостей положил  ей  в  сумочку
деньги.
     - Купи себе что-нибудь. - И галантно поцеловал ей руку.
     Деньги оставляли все чаще,  порой  передавали  через  Елену,  и  если
вначале Верочка могла принять приглашение или  отклонить  его,  то  теперь
отказываться становилось неудобным:  многим  из  своих  "поклонников"  она
оказалась должна.
     - Милочка, - сказала однажды  Елена,  протягивая  конверт,  -  Тенгиз
просил передать. Тебе не  кажется,  что  ты  превратилась  в  обыкновенную
проститутку?
     Верочка выключила  пылесос,  начала  решительно  стягивать  перчатки,
снимать фартук.
     - Я давно хотела тебе сказать, боялась обидеть.
     - А сейчас? - Верочка заикалась, еле сдерживая слезы. - Сейчас уже не
боитесь? - Она наконец справилась с тесемками,  бросила  фартук,  подумав,
подняла и повесила на место.
     - Могу взять свои слова обратно, что от  этого  изменится?  Я  всегда
желала тебе только добра. Ты решила уйти отсюда? Правильно решила.  Только
сначала надо найти - куда. Определить, на что ты будешь существовать.
     Верочка хлопнула дверью и  убежала.  Оказавшись  в  своем  углу,  где
практически последние месяцы не бывала, она легла,  отвернулась  к  стене.
Так же она лежала ровно год назад в квартире своего будущего  мужа.  Тогда
ей негде было спать, она хотела есть и десятку она считала  деньгами.  Год
назад  она  заснула,  сейчас  заснуть  не  могла.  Она  поднялась,   долго
рассматривала себя в  зеркало,  затем  встряхнула  сумочку,  обшарила  все
карманы, пересчитала деньги. Оказалось порядочно,  около  трехсот  рублей,
"Ах, я проститутка! А ты? - подумала Верочка со злостью. - Ты  кто  такая?
Квартира, обстановка,  бриллианты,  машина,  откуда  все?"  Она  вспомнила
одного сытого мужчину, который, подливая ей шампанское, поучал:
     - Если ты возьмешь рубль, тебя назовут  вором.  Брать  надо  много  и
слыть деловым человеком.
     - А сколько? - рассмеялась Верочка.
     - У каждого есть своя цена, - ответил мужчина и чмокнул ее в щеку.
     Так, ты решил тогда, что моя цена: шашлык, вино и  мелочь  на  такси,
которую ты мне сунул в сумочку. Цена Елены иная, и она - светская дама,  а
я - проститутка. Хорошо, дорогие мои, еще посмотрим, какая  у  кого  цена,
самонадеянно  решила  Верочка.  Она  вспомнила,  что  под  кроватью  стоят
бутылки, порой, провожая ее, мужчины совали ей в руки  ликер  или  коньяк.
Достав бутылку, она налила стакан коньяку, неторопливо прихлебывая, пила и
строила коварные планы.
     На следующий день Верочка, как обычно, заступила на дежурство.  Утром
уехал на работу Качалин,  затем  приехал  Толик,  галантно  раскланялся  и
скрылся в лифте. Верочка понимала: Толик Бабенко чужой в среде  Качалиных,
его цена невелика, он сродни ей,  и  испытывала  к  Толику  неприязнь.  Он
платил ей тем же, внешне они поддерживали отношения  самые  дружественные,
состоя в одной свите, понимали: пажи в присутствии сеньора не дерутся.
     Несколько раз Верочке звонили,  она  холодно  отклоняла  приглашения,
ссылаясь на здоровье. Утром, сменившись,  она  поднялась  к  Качалиным,  с
самым обычным видом взялась за пылесос. Елена тоже бровью не повела, речка
вошла в русло  и  побежала  знакомым  путем.  Однако  Верочка  приглашения
провести  вместе  вечер  последовательно  отклоняла.  Дежурила,  тщательно
убирала квартиру, пила кофе, поддерживала с Еленой и ее  гостями  разговор
ни о чем и уходила.
     Так продолжалось неделю, когда Елена сказала:
     - У меня к тебе просьба.
     - Ради бога, всегда рада, - откликнулась Верочка, по  легкой  гримасе
на лице хозяйки поняла, что ждала правильно, час настал.
     - Прилетел один мой знакомый,  мы  вечером  идем  на  концерт,  позже
ужинаем  вместе.  Договорились?  -  Елена  выдержала  паузу,  добавила  со
значением: - Только ужинаем.
     - Елена, у вас так много очаровательных порядочных подруг, зачем  вам
проститутка? - Верочка дернула плечиком.
     - Прекрати. - Елена поморщилась. - Я тебя не часто прошу.
     - Постирать, пропылесосить, убрать, сходить  в  магазин,  съездить  к
черту на рога, - быстро пересчитала Верочка, - всегда с удовольствием.
     - Как знаешь. - Елена растерялась, что с ней случалось не часто.
     Гость был нужным  человеком,  она  собиралась  обратиться  к  нему  с
просьбой. Он видел Верочку однажды, накануне звонил, пригласил  ее,  Елена
категорически обещала.
     - Мы, кажется, друзья, - сказала она наконец. - Тебе не стыдно?
     - Сто рублей. - Верочка налила себе рюмку, выпила, закусила лимоном.
     - Чтобы съездить на концерт и поужинать? - возмутилась Елена.
     - У каждого своя цена. -  Верочка  решила,  что  унижает  хозяйку,  и
торжествовала.
     Подумав, Елена оценила заявление  Верочки  иначе,  зашла  в  спальню,
принесла деньги.
     -  Ты  ошибаешься,   Верочка,   такие   деньги   не   принесут   тебе
независимости, даже наоборот.
     - Жизнь покажет, - изрекла Верочка и встала из-за стола. - Во сколько
и куда я должна явиться?
     - Дурочка. - Елена ласково  улыбнулась,  хотя  готова  была  надавать
пощечин девчонке. - Приходи сюда около пяти.
     - Слушаюсь. - Верочка кивнула и удалилась с видом победительницы.
     Сначала Верочка хотела накопить  тысячу,  затем  уехать,  не  оставив
адреса. Но оказалось, что деньги обладают магической силой, они не  просто
бумага разрисованная, за  которую  можно  получить  пищу,  одежду  и  иные
материальные блага. Это еще и образ жизни и мировоззрение. Если человек не
оплачивает деньги трудом, у него атрофируются не только  трудовые  навыки,
но и нравственность. Девальвация наступает  мгновенно,  сегодняшние  рубли
завтра превращаются в копейки.
     Буквально через несколько месяцев  Верочка  поняла,  что  необходимой
суммы ей не накопить никогда. Она чувствовала,  как  стремительно  падает,
остановиться не может. К тому же она  начала  выпивать  ежедневно;  утром,
мучаясь похмельем, все чаще задумывалась, что же делать и кто виноват?
     Елена Качалина? Почему она не падает? Почему к ней  все  относятся  с
неизменным уважением или боязнью? В чем секрет? Она что-то не сказала мне.
Она меня обманывает и эксплуатирует! Так в маленькой женщине начала  расти
большая ненависть.
     Верочка  чувствовала,  Елена  за  ней  наблюдает,  смотрит  порой   с
любопытством, иногда с  жадностью,  что  приводило  Верочку  в  бешенство.
Однажды, когда она, сдав дежурство, пришла к Качалиным, включила пылесос и
собиралась начать уборку, Елена обняла ее за плечи и сказала:
     - Сегодня объявляется выходной!
     Они расположились, как всегда, на кухне, чаевничали.  Елена  отвечала
на телефонные звонки сухо, быстро прерывая разговор. Верочке казалось, что
хозяйка нервничает и чего-то ждет.
     - Мадам, вы сегодня не в  духе,  -  язвительно  обронила  Верочка.  -
Мужики взбунтовались, оброк не несут?
     Елена болезненно поморщилась, сходила  в  спальню,  принесла  изящный
чемодан.
     - Я собрала для тебя, Верочка. Не пойми превратно, это не с  барского
плеча в милость прислуге, а подарок женщине от женщины.
     - Обожаю подарки! - воскликнула беззаботно Верочка, открывая  чемодан
и решая, какие это грехи замаливает мадам и о чем будет просить.
     Вещи в чемодане лежали новые, модные,  других  у  Елены  и  не  было.
Верочка приложила к груди горчичного цвета батник и искренне сказала:
     - Большое спасибо, мне неудобно брать...
     - На всю жизнь не напасешься, на первое время тебе  хватит.  -  Голос
Елены звучал напряженно. - В Кургане ты будешь смотреться модницей.
     - Я не собираюсь в Курган, - беспечно ответила Верочка, вытаскивая из
чемодана великолепное палевое  платье,  которое  лишь  однажды  видела  на
хозяйке.
     - Надо, девочка, надо. Ты сядь, поговорим.
     Верочка захлопнула чемодан, предвкушая,  как  притащит  его  домой  и
неторопливо разберет, все перемеряет.
     - Надо, - она презрительно оттопырила губку, - сами поезжайте, мне  и
здесь хорошо. - Настроение у Верочки было  преотличное,  она  все  еще  не
понимала серьезности Елены и ее намерений.
     - Я буду жить в Москве, а ты вернешься  в  Курган  к  мужу.  -  Елену
раздражали  собственная  нерешительность  и  смущение,  фраза   прозвучала
излишне категорично.
     - Вы мне не мама...
     - Насколько мне известно, - перебила Елена, - тебе никто не мама и не
папа, ты самостоятельная. Подожди, подожди. - Она взяла Верочку  за  руку,
вновь заговорила ласково: - Верочка, пойми, не готова ты жить  одна,  тебе
нужен и лоцман и щит -  прикрытие.  Каждой  женщине  нужен  муж,  тебе  он
необходим. Иначе ты кончишь плохо, я не хочу мучиться кошмарами.
     - Не мучайтесь, не переживайте.  -  Верочка  дернула  плечиком.  -  Я
проживу без вашей помощи.
     Елена вздохнула, махнула безнадежно рукой.
     - Я хотела как лучше. Даю тебе  на  раздумье  месяц,  у  меня  можешь
больше не убираться, я и так тебе заплачу, на  чашку  чая  заходи,  всегда
рада.
     Через два дня  старушка,  у  которой  Верочка  снимала  койку,  пряча
выцветшие глаза, прошамкала: мол, пожила, девочка,  пора  и  честь  знать.
Вскоре появился и  участковый,  держался  отечески,  но  был  непреклонен:
поступай в институт,  иди  штукатуром  на  стройку,  лучше  возвращайся  в
Курган, в Москве болтаться кончай, будут  неприятности.  Знакомые  мужчины
звонили все реже, деньги таяли, Верочка бросилась к Елене, но  мадам  лишь
напомнила, что две недели уже прошли.
     Верочка раздумывала над своими  горестями  и  пришла  к  выводу,  что
выжить ее из Москвы решила Елена твердо, а победить ее трудно, практически
невозможно.

                             ДЕНЬ СЕГОДНЯШНИЙ

     Вера осунулась, подурнела. Медленно вытащила руку из  узкого  кармана
джинсов, разжала сведенные  судорогой  пальцы  и  на  стол  упал  бумажный
комочек. Лева взял его двумя пальцами, отложил в сторону.
     - Спасибо. - Он подошел к бару,  открыл  бутылку  тоника,  налил  два
бокала, один подал Вере, усадил ее на диван, вернулся  на  свое  место.  -
Приятный напиток. Я слышал, мы начали его изготовлять. Не пробовали?
     Девушка пила  воду,  стакан  звякал  о  зубы.  Надо  иметь  при  себе
валерьянку, элениум в таблетках, подумал Лева. Он взял со стола  сигареты,
перехватил взгляд девушки, прикурил одну, другую  отдал  Вере.  Они  молча
курили. Лева курить не умел и,  несколько  раз  пыхнув,  смял  сигарету  в
пепельнице. Сейчас необходимо переупрямить, перемолчать,  как  в  детстве.
Вера должна заговорить первой: виновата  -  делай  первый  шаг.  Случается
такая позиция при игре в шашки  -  кто  начинает,  тот  проигрывает.  Лева
откинулся на спинку кресла, устраиваясь поудобнее, вытянул ноги, набирался
терпения, подумал, как при этом выглядит, и непроизвольно улыбнулся.
     - Чего смеетесь? Разворачивайте, читайте, хохотать будете!
     Лева привстал, протянул девушке пепельницу.
     - Мерси! Опытного детектива изображаете,  психологическая  обработка?
Убийца пойман и изобличен? - Вера показала худенькую костлявую фигу.
     Она знает, что Качалину убили, понял Лева. Сергачев предполагает, так
он наблюдательный и хладнокровный мужчина. А девочка, состоящая из нервов,
алкоголя, жалости и любви к себе, откуда знает она?
     Гуров начал восстанавливать  возможную  последовательность  действий.
Импульсивная, склонная к истеричности девушка поссорилась  с  хозяйкой,  у
которой убирала  квартиру.  Вера  и  не  помышляла  об  убийстве,  ударила
сгоряча, схватила, что под руку подвернулось, и ударила, случайно попала в
висок. Опомнилась, испугалась, начала создавать эту нелепую  инсценировку,
затем позвала Сергачева. История не  имеет  никакого  отношения  к  работе
коллег из УБХСС. Лева, как каждый  опытный  человек,  не  любил  случайных
совпадений, но знал: время от времени они происходят.  Психологически  эта
версия наиболее достоверна, представить, что подобное мог совершить Толик,
Качалин или Сергачев, значительно  труднее.  Был  один  факт,  который  не
укладывался в схему, Лева сразу его выделил,  отложил  в  сторону,  теперь
взялся за него, решая, каким образом можно его  пристроить,  чтобы  он  не
торчал из мешка шилом, которое, как известно, не утаишь. Вера  не  боится,
она капризничает, устраивает сцены, явно нервничает, но  не  боится.  Будь
она убийцей,  то,  глядя  на  меня,  должна  приходить  в  ужас.  Простая,
добротная версия рушится, реалистическая бытовая  картина  превращается  в
произведение сюрреалиста.
     Добрее надо быть, Гуров,  добрее.  Девушка  должна  чувствовать  твое
расположение, сделай вид, что ты не слышал ее  слов  об  убийце,  двигайся
потихоньку дальше. Лева улыбнулся и беспечно спросил:
     - Денис Сергачев видел, как вы вырвали страницу?
     - Вот еще! Что я, дура, по-вашему? Дэник из кухни вам  названивал,  я
тут одна была.
     - Зачем вы это сделали?
     - Прочтите.
     - Лучше вы мне сами расскажете.
     - Может, мне сразу  раздеться,  стриптиз  вам  изобразить?  Или  так,
попроще, на диване? - Вера покраснела. - Гады!
     Уж очень она озлоблена, на постороннее надо свернуть, сбить с больной
темы.
     - Конечно, и гады встречаются.  На  земле  сколько  живности  разной,
красоты больше. Или не так? - Лева смотрел заинтересованно.
     - То природа, - задумчиво сказала она. -  Звери  все  красивые,  даже
хищники, они даже особенно красивы. Возьмите, к примеру, ласку или куницу.
Я, если хотите, даже ужей люблю, они такие изящные, что ли.
     Лева  понял,  что  наконец  "достал"  ее,  теперь  еще  деликатнее  и
осторожнее, иначе снова "убежит".
     - Из хищников,  на  мой  взгляд,  самая  красивая  пантера,  особенно
черная. Помните, у Киплинга красавица Багира?
     - Ты меня не заговаривай! Черная пантера... Ишь  сказочник,  Андерсен
какой отыскался. Люди-то похуже, куда  похуже.  -  Она  замолчала  так  же
неожиданно, как и взорвалась. - Хотя у нас, в Кургане, люди. Вы  бывали  в
Кургане? Да куда вам, к нам таких не пускают. У  нас  даже  милиционеры  -
люди.  Ну,  Москва,  вот  гадюшник!  Как  это...  в  зоопарке?  Похоже  на
аквариум?..
     - Террариум, - подсказал Лева.
     - Вот-вот, где всех гадов в одно место собрали.
     - Зачем же так. У нас  много  красивых  людей  живет.  Вы,  например,
девушка интересная.
     - Вечером встретимся? - Вера некрасиво оскалилась.
     Что это она на одном пункте помешана? Возможно, была в этой  квартире
девушкой для развлечений. Потому мужчины и  боятся  ее:  вдруг  заговорит?
Черт знает что, такая красивая девчонка.
     - Я до вечера с вами расставаться не  собираюсь,  -  ответил  Лева  и
добавил: - А если серьезно,  так  при  других  обстоятельствах  знакомства
встретился бы с вами с большим удовольствием.
     - А при теперешних обстоятельствах? Нельзя? Начальство не велит?
     - Не велит, - признался Лева. - А если еще серьезнее, то, пожалуйста,
объясните, зачем вы вырвали страницу?
     Когда Вера сердилась, то обращалась к Гурову на "ты".
     - Ты то ничего, то милиционер. Такой вот мент  обыкновенный,  который
не только трешку заберет, но еще обязательно  поиздевается  всласть.  Чего
тебе надо? Ты конфетку в руке держишь и пытаешь, какова  она  на  зуб.  Ты
разверни, попробуй, узнаешь, сладкая она или кислая.
     Лева  бумажный  комочек  не  разворачивал,  добивался,   чтобы   Вера
рассказала сама. Если она заговорит,  расскажет  значительно  больше,  чем
написано. Гурову очень  хотелось  Веру  разговорить,  "хотелось"  -  мягко
сказано, это было просто необходимо.
     Если она к убийству не причастна, то может  провести  через  лабиринт
запутанных  взаимоотношений  незнакомого  ему   микромира.   Однако   Лева
чувствовал, Вера понимает его неправильно, полагает, что он  смакует  свою
победу лично над ней, поэтому придется отступить, иначе гнешь-гнешь, да  и
сломаешь.
     - Вот чего искренне не хотел, так  это  вас  обидеть.  -  Гуров  взял
бумажный комочек, осторожно развернул, прогладил ладонью.
     На  сегодняшний  день  у  Качалиной  было  намечено  пять  телефонных
звонков. Фамилии и имена Леве ничего не говорили.  В  тринадцать  часов  -
"Бабкин". Так,  видимо,  она  называла  Толика  Бабенко.  Значит,  Качалин
говорил правду и Толика ждали в тринадцать, а он отрицает. Вот это фактик!
В запасник его, на потом. Что о Вере? О Вере нет  ни  слова  Гуров  быстро
взглянул на девушку. Она сидела потупившись,  зажав  ладони  между  колен.
Гуров перевернул листочек: на обратной стороне  расписан  день  вчерашний.
Опять телефонные звонки... Парикмахерская...  "Арагви"...  Вот.  Ясно.  На
семнадцать часов намечено: "Заплатить - нецензурное слово - Верке за  дела
постельные".
     И хотя  для  Гурова  запись  Качалиной  не  была  неожиданностью,  он
болезненно поморщился и сразу поднять взгляд на Веру не сумел.  Не  красна
девица, не вчера родился, убери с лица  брезгливость,  чистоплюй,  отдавал
быстрые команды Лева. Не найдешь нужных слов - потеряешь девчонку,  а  она
может помочь. Сделай шаг первым, ты  мужчина,  помоги  ей,  она  на  грани
истерики. Ничего ты о ней не знаешь, ни как  жила  раньше,  ни  как  живет
теперь,  хорошо  жить  с  папой  и  мамой  в  тепле  и   любви   и   слыть
высоконравственным... Лева посмотрел на Веру доброжелательно, вслух  очень
медленно прочитал запись Качалиной на сегодняшний  день,  затем  удивленно
произнес:
     - Не понимаю, Вера, здесь о вас ничего нет. -  Он  положил  листок  в
карман. - Вам, простите за совет, пить не надо. Нервы.
     Вера медленно подняла голову, лицо у нее было в  ярких  пятнах,  губы
дрожали, на ресницах повисли готовые хлынуть по щекам слезы.
     - Ну вот, Верочка, поздравляю, - ласково сказал Лева. - Очень рад  за
вас.
     - С чем поздравляете?
     - Плыли, плыли, добрались благополучно.
     Вера всхлипнула, махнула на Леву  рукой,  отвернулась,  чтобы  он  не
видел ее заплаканных глаз.  Значит,  нервничаешь  ты  из-за  этой  записи,
потому и листочек вырвала, подвел итог Лева. Следовательно, к убийству  ты
никакого отношения не имеешь,  в  противном  случае  тебя  бы  пустяки  не
волновали. Ты была бы сосредоточена  на  одном:  узнают,  не  узнают.  Все
остальное васильки и ромашки. А ты вот носик покрасневший прячешь,  потому
что  некрасивой  показаться  боишься.  Нет,  все-таки  глупость  и   такая
непосредственность  тоже  имеют  положительные  стороны.  Молодец,  Гуров,
похвалил он себя, не напрасно так долго сидел и терпел. Теперь вперед.
     Гуров вновь подал Верочке воды, переставил на диван пепельницу.
     - Трудно вам сегодня, понимаю.  -  Он  кивнул,  добавил  в  свой  тон
деловитости. - Как вы верно подметили, я человек и милиционер.  Сейчас,  к
сожалению, на службе. Скажите, как вы узнали, что Качалину убили?
     Сменив задушевный тон  на  деловой  и  задав  быстрый  вопрос,  Гуров
рассчитал правильно. Вера ответила тоже быстро,  даже  радостно,  так  как
готова была говорить о чем угодно, только бы не о записи в ежедневнике.
     - А чего ей падать? - Она слизнула юркую слезинку. - Или я  мадам  не
знаю? Ее и здоровый мужик с ног не собьет.
     - А чего все говорят о несчастном случае? - наивно спросил Лева.
     - Дэник, святая простота, так по телефону сказал.
     - Сергачев? - уточнил Лева. - Он вам нравится?
     Верочка дернула плечиком, задумалась.
     - Дэник добрый и честный, только очень слабый.
     - Он слабый? - возмутился Лева, подзадоривая, добавил: - Ничего вы  в
людях не понимаете.
     - Вы много понимаете! - отрезала Вера. - Рекорды - это одно, а  жизнь
посложнее будет. Бесхитростный, как большой ребенок, будто его маленьким в
консервную банку запрятали, много лет продержали и в жизнь выпустили.
     - Вот видите, Сергачев хороший, а вы говорите: гадюшник, террариум, -
Лева пытался вывести разговор на Качалина и Бабенко исподволь.
     - Дэник один и есть, и все над ним потешаются. Он думает о  себе  бог
знает что, а за его спиной подсмеиваются, - убежденно сказала Верочка.
     - Кто подсмеивается?
     - Все. Эти. - Она кивнула на стенку, за которой была кухня.
     - А почему они вас побаиваются?
     - Правильно делают, я им... - Верочка сжала кулачок. - Вор на воре, и
все благородных изображают.
     "И как я сам не додумался!" - возмутился  Лева.  Конечно,  девочка  -
невольный свидетель деловых махинаций. Так, с этим вопросом ясно, повернем
в сторону.
     - Во сколько вы заступаете на дежурство?
     - В семь я заступаю, если не опаздываю.
     - Сегодня не опоздали?
     - Сегодня нет.
     - Кого вы сменили?
     - Тетю Машу. Марию Григорьевну, вот фамилию не помню.
     - Чем вы занимаетесь, когда заступаете на дежурство?
     - Чем занимаюсь? - Вера приходила в себя, появлялись капризные нотки.
- Чайник ставлю на плитку, с жильцами здороваюсь, они на  работу  тянутся.
Кто в аквариум заглянет, потреплемся.
     - У вас на двери цифровой код. Как часто он меняется? - Гуров задавал
ничего  не  значащие  вопросы.  Казалось  бы,   пустяковые.   Когда   Вера
успокоится, привыкнет легко и бездумно отвечать, он спросит о главном.
     - Раз в месяц, в два месяца, по-разному. - Девушка пожала плечами, на
ее лице появилась насмешливая гримаска.
     - Бабенко к вам в аквариум заходит?
     - Случается.
     - Сегодня зашел?
     - Нет, пробежал, такой деловой. Ужас. Ручкой махнул и в лифт.
     - А когда уходил, тоже не зашел? - Лева начал возиться с  сигаретами,
глаза опустил, боялся, что они его выдадут.
     - Да зачем вам? - возмутилась Вера. -  Нужен  мне  этот  Бабкин,  как
собаке "здрасьте".
     - Действительно, глупости  спрашиваю  какие-то,  -  пробормотал  Лева
смущенно. - Качалин уходит на работу рано?
     - В восемь тридцать, минута в минуту. - Вере доставляло  удовольствие
быстро и точно отвечать на вопросы.
     - Обедать он приезжает?
     -  Редко.  Сегодня  заехал,  уехал,  наверное,  брал  что-то,  быстро
обернулся.
     - Качалин приезжал до прихода Бабенко или после него?
     - Подождите. - Вера  задумалась.  -  А  зачем  вам?  -  В  ее  голосе
послышалась настороженность. - Чего это  вы  у  меня  выпытываете?  Вы  их
подозреваете?
     -  Это  дело  следователя,  мне  же  рапорт  писать.  -  Леве  пришла
спасительная мысль, он продолжал вдохновенно: - Я время наступления смерти
должен указать точно. Сергачев нам  позвонил  в  четырнадцать  десять,  мы
приехали в пятнадцать двадцать? Так?
     - Ну? - девушка нахмурилась, пытаясь обнаружить в словах  милиционера
подвох.
     - Так. - Лева кивнул. - Во сколько вы сюда пришли?
     - Как пришла, так и заорала.
     - Понятно. Значит, примерно в четырнадцать часов вы обнаружили  труп,
теперь надо выяснить, кто последним и в какое время виделся с Качалиной.
     - Это конечно, - согласилась Вера. Мысли  в  ее  хорошенькой  головке
ворочались неумело: хотелось возразить,  чтобы  московский  милиционер  не
думал, будто он самый умный. Наконец она набрела на достойный ответ: -  Вы
спросите у Игоря и Толика, когда они приходили, когда уходили, так  все  и
построится.
     - Который сейчас час? - быстро спросил Гуров. - Не смотрите на часы.
     - Ну, сейчас, - Вера запрокинула  голову,  уставилась  в  потолок,  -
сейчас шесть часов. - Взглянула на часы и  ойкнула:  -  Только  пятнадцать
пятого.
     - Видите, определяя время, человек часто  ошибается.  Я  вас  спрошу,
Качалина спрошу, Бабенко спрошу, выведу среднее, время это будет близко  к
истине.
     Беседа с Верой затягивалась, но Гурова это вполне устраивало. Девушку
нужно разговорить, сделать союзницей. Кроме того, Гуров  ждал  возвращения
своего  подчиненного,  который  сейчас  выступает  в  роли   ассенизатора.
Возможно, его  командировка  принесет  результат,  который  сразу  выведет
Гурова на финишную прямую.
     Вера уже очень помогла.  И  Качалин  и  Бабенко  сегодня  в  квартире
побывали, оба молчат, что может  объясняться  причинами  различными.  Один
убил, другой обнаружил труп и  убежал.  Почему?  Боялся,  как  и  истинный
убийца, что подозрение падет на него?
     - Вера, постарайтесь вспомнить, Качалин приезжал до Бабенко или после
него?
     - После, после, - сказала Вера. - Сразу же, я  еще  подумала,  они  у
дома, наверное, встретились.  Игорь  уехал,  немного  погодя  я  позвонила
мадам. Она трубку не берет, я решила, что она в ванной разлеглась,  часами
мокнет. Пены напускает и мокнет. Правда, она телефон  в  ванную  забирает.
Вот так, дальше вам все известно.
     Значит, точно, подвел итог Гуров. Либо Качалин убил, либо видел труп.
Потому и не пошел в гостиную взглянуть на жену, картина-то была знакомая.
     Вера сидела задумавшись, выглядела,  какой  и  была  на  самом  деле,
молоденькой, хорошенькой девушкой, попавшей в беду и растерявшейся.
     Что могло связывать ее с хозяйкой  дома?  -  думал  Лева.  И  вообще,
какова она была, Елена Сергеевна Качалина?  Зачем  она  держала  при  себе
Толика Бабенко?  Ребята  из  УБХСС,  раз  они  занимаются  хозяином  дома,
наверняка знают ответ на многие вопросы.
     Хозяин. Игорь Петрович Качалин. В начале второго он  приезжал  домой,
данный факт скрывает,  почти  сразу  после  его  ухода  Вера  поднялась  в
квартиру и обнаружила труп. Вклиниться между Качалиным и Верой мог  только
сосед. Если не сосед, то хозяин. Гуров описал полный  круг,  замкнулся  на
изначальной точке. Гуров был уверен:  когда  убийцу  выявят,  то  ситуация
окажется простой  до  глупости.  И  мотив  преступления  на  виду,  и  сам
преступник здесь, рядом, практически в руках. Я не  могу  найти  убийцу  в
трехкомнатной квартире, обо  мне  в  МУРе  станут  рассказывать  анекдоты.
Спасибо   вам,   коллега   полковник,    большое    спасибо,    Константин
Константинович.
     И Лева вновь побежал по замкнутому кругу. Было четверо. Теперь  трое.
Если двое скажут правду, преступник  останется  один,  его  защищает  лишь
ложь. Следует отделить правду от лжи. Допустим, Вера говорит правду. Тогда
наиболее уязвим Качалин. Трудно предположить, что сосед в считанные минуты
между уходом хозяина и приходом девушки зашел в квартиру, убил и  вернулся
к себе. Если бы убийство совершили с заранее обдуманным намерением,  такое
могло быть реальным.
     Качалин видел труп? Качалин убил? Почему он так наивно скрывает,  что
заезжал домой? Он же человек умный, в подъезде у  дверей  сидит  дежурная,
Качалин видит дежурную здесь, понимает, что ее будут допрашивать.  На  что
рассчитывает Качалин?
     - Вера, вы пока отдыхайте. - Гуров вышел из-за стола.
     Девушка согласно кивнула и прилегла на диван.
     В холле Леву встретил врач, завел в гостиную, прикрыв дверь, спросил:
     - Долго ты нас собираешься держать? Может, мы поедем?
     - Следователь приедет и решит, у него к вам могут быть вопросы.
     -  Когда  прибудет  господин  следователь?  -  недовольно   пробурчал
эксперт. Он сидел на диване и любовно поглаживал свой чемодан.
     - Господин эксперт, в "дежурке" вас ждет отложенная партия в  домино?
- Лева взглянул на часы. - Я позвонил лишь двадцать минут назад.  Дежурный
следователь может быть на выезде, начальство знает,  что  вы  здесь,  цвет
отечественной криминалистики...
     - Ладно, Лева, не заводись. - Врач взял Гурова под руку,  заглянул  в
лицо. - Хочешь валерьяночки или чего еще?
     - Чего еще. - Лева взял у врача  несколько  желтеньких  драже  и,  не
поинтересовавшись, что это такое, проглотил.
     - Может, я пока вызову карету и поеду на вскрытие? - Врач  кивнул  на
прикрытое простыней тело.
     - Доктор, - Лева ругаться не умел,  над  этим  его  редким  качеством
порой подшучивали, - решайте сами.
     - Хорошо, Лева, хорошо. Я решу, главное, не волнуйся, ты иди, иди.  -
Разговаривая с Гуровым, словно с тяжело больным пациентом, доктор выставил
его за дверь.
     - Что произошло за истекшие пятнадцать минут? - спросил Гуров,  входя
на кухню. - Вскипел чайник, угостят милиционера кофе?
     Качалин и Бабенко сидели  не  только  по  разные  стороны  массивного
стола, но и у противоположных углов, по диагонали,  создав  таким  образом
между собой максимальное расстояние. Таково положение на  самом  деле  или
таким мне его хотят представить? - подумал Лева.
     Хозяин был в одной рубашке и без галстука: руки и  шея  у  него  тоже
были в веснушках, гладкая, туго натянутая кожа  блестела.  Толик  Бабенко,
наоборот, сидел вялый, рыхлый, какой-то  пришибленный.  Светлый  чесучовый
пиджак Толик тоже снял, но не повесил, держал  на  коленях.  И  сейчас  он
выглядел мятым и изжеванным, а не энергичным и  молодым  нахалом,  который
вошел в квартиру меньше часа назад.
     - Кофе? - Качалин упруго поднялся, поставил перед Левой чашку, достал
из холодильника запотевшую бутылку боржоми.
     Гуров благодарно кивнул. Кофе  придвинул,  а  от  боржоми  отказался.
Начну потеть, разомлею, решил он. Хотя глотнуть холодного хотелось  очень.
Качалин, как змей-искуситель, налил воду  в  хрустальный  стакан,  который
сначала заискрился, потом запотел, притягивая к себе, словно магнит.
     Обходя стол, Лева  умышленно  замешкался,  усадив  Качалина  рядом  с
Бабенко, сам сел напротив, спиной к окну, напротив входной двери, так  как
видеть одновременно хозяина, гостя и дверь психологически удобно.
     - Игорь Петрович, какие мысли посетили  вас  за  истекшие  пятнадцать
минут? - Лева отпил кофе. - Вы мне ничего не хотите сказать?
     - Сказать? - Качалин вздернул бесцветные брови. -  Если  у  вас  есть
вопросы, пожалуйста. Я понимаю, смерть, горе, но протокол  протоколом,  вы
на службе.
     - Тогда, пожалуйста, расскажите, во  сколько  вы  утром  ушли  и  чем
занимались до нашей с вами встречи?
     - Вышел из дома, как обычно, в восемь тридцать, сел в машину.  Гаража
у меня нет, машина стоит у дома. В  контору  приехал,  -  Качалин  пожевал
веснушки - они у него были рассыпаны даже на губах, - раньше девяти. Минут
тридцать, может сорок, возился с бумагами. В десять позвонил  в  главк.  А
вас что конкретно интересует?
     Толик Бабенко, сидевший безучастно, ожил, зыркнул  глазенками,  начал
слушать внимательно.
     Гуров не ответил, лишь неопределенно покачал головой: мол, я и сам не
знаю, продолжайте.
     - После десяти я уехал на объект, в  четырнадцать  часов  вернулся  в
контору, началось совещание, на котором меня и застал звонок  Дэника...  -
Качалин тут же поправился: - Дениса Сергачева.
     - В тринадцать тридцать вы на несколько минут заезжали домой. Зачем?
     Бабенко привстал, крутил  головой,  стараясь  видеть  одновременно  и
Качалина и Гурова.
     - Ты еще! - рыкнул  Качалин,  и  Толик  притиснулся  к  стене.  -  Я?
Приезжал? - Качалин уперся пальцем в свою залитую упругим жиром  грудь.  -
Такого не было.
     -  Вы  это  повторите  на  очной  ставке  с  Верой   Азерниковой?   -
поинтересовался Лева.
     Качалин ответил спокойно, несколько удивленно:
     - Вера не станет говорить неправду, зачем ей?
     - Действительно, зачем? - Задавать вопросы  легче,  чем  отвечать  на
них. Гуров глянул насмешливо.
     - Ну, у нас образовались отношения сложные. - Качалин смешался.
     - Стерва она, Верка, чего угодно заявить может, - вмешался в разговор
Толик.
     Давайте, друзья, городите огород, как вы из него вылезать  будете?  Я
готовлю ловушку не человеку, а преступнику, пусть невольному,  но  убийце,
подумал Лева и вступил в игру.
     - Вас никто не обвиняет, зачем оправдываться, Игорь Петрович?
     - Я лишь удивляюсь, - парировал Качалин.
     - Уточним. - Лева выдержал небольшую паузу. - Вы сегодня ушли из дома
в восемь тридцать и лишь после звонка Сергачева вернулись. Так?
     Казалось бы, без необходимости Лева сел спиной к окну, лицом к двери,
однако позиция оказалась правильной. Вера стояла в холле за выступом стены
и слушала. Девушку Лева видеть не мог, она открыла дверь в кабинет,  и  ее
тень Гуров заметил сразу. Он и повторил свой вопрос, чтобы  Вера  услышала
ответ Качалина.
     - Совершенно верно, я утром уехал, только сейчас вернулся. -  Качалин
говорил размеренно, очень спокойно.
     - Прекрасно.  -  Лева  сделал  глоток  кофе.  Чем  больше  ты  будешь
отрицать, тем труднее тебе из  лжи  выкарабкаться.  Ты  считаешь,  девушка
говорит одно, я - другое Один на один, недоказуемо. Хотя бы в одном  месте
тебя наверняка видели: у дома, в  вестибюле,  лифте.  Невозможно  в  таком
людном доме пройти туда и  обратно  и  быть  никем  не  замеченным.  Такой
свидетель, даже свидетели, есть, и мы их  непременно  найдем.  Я  тебя  не
оставлю с девушкой один на один, такой дешевый номер  не  пройдет.  Теперь
ты, Толик Бабенко, давай сюда, в мешок. Ты рад услышать ответы Качалина  и
поучиться? Ты уверен, милиционер совершает ошибку, беседуя сразу с  двумя,
а не поодиночке. Уверен?
     - Анатолий, в котором часу вы должны были прийти к Качалиной?
     - Я ничего не должен, - огрызнулся Бабенко. - Не на службе.
     Лева заметил на лице Качалина усмешку, поправился:
     - Извините, на какой час вы с Качалиной уговаривались о встрече?
     - Ни о какой встрече не уговаривались, ехал мимо, знаю,  мадам  дома,
заглянул.
     - Не уговаривались?
     - Не уговаривались. - Толик глядел нахально.
     Считаешь свою позицию неуязвимой? Тогда ныряй глубже,  решил  Лева  и
спросил:
     - Значит, сегодня вы приехали в первый раз?
     - Ясное дело. Тут не мой дом, чтобы на дню по пять раз захаживать.
     - Хорошо, тогда как вы объясните...
     - Надо так врать? - перебила Вера, входя на  кухню.  -  Чего  вы  оба
лжете? Или я вас обоих не видела?
     Качалин не шелохнулся, бровью не повел, его веснушки словно  застыли.
Толик же, наоборот, подпрыгнул, сел, снова встал, выпятил грудь:
     - Кого ты видела? Ты чего такое говоришь? Кого ты видела?  Кто  тебе,
проститутка, поверит?
     Лева вздрогнул, как от слов Бабенко, так и от  неожиданной  мысли.  А
если я ошибаюсь в оценке этой девочки? Если она  совсем  не  наивна  и  не
глупа? И она лжет, что эти двое здесь сегодня  были.  Все  просто,  совсем
просто.  Вера  пришла  получать  деньги  за  "дела  постельные",   женщины
поссорились, хозяйка сказала оскорбительное... Удар... Страх... Вся чушь с
инсценировкой,  потом  выпила,  вырвала  из  календаря  листочек,  позвала
Сергачева. Я же уже думал, что по своей  несуразности  очень  похоже,  что
действовала женщина. Теперь твой ход, Гуров, времени нет,  сейчас  стрелка
вздрогнет, и флажок упадет.
     - Успокойтесь, Вера, когда вы понадобитесь, - Лева взял  девушку  под
руку, провел в кабинет, - я вас позову.
     Гуров вернулся к столу  и  продолжал  пить  кофе,  словно  ничего  не
произошло. Бабенко молчал, считая, что говорить должен  Качалин,  который,
насупившись,  изображал  оскорбленного,  а  возможно,  был   действительно
оскорблен. А  чего  оскорбляться?  -  рассуждал  Лева.  Муж  с  работы  на
несколько минут заезжал домой. Что-либо взял или оставил, просто заехал по
дороге, выпил кофе. То же можно сказать  и  о  приятеле.  Какой  криминал?
Почему они отрицают? Горячо отрицают, возмущенно, словно в словах  девушки
звучит обвинение. Ответить можно лишь однозначно: в визите каждого из  них
присутствует криминал. Какой? Бабенко совершил убийство  и  отрицает,  что
приезжал. Качалин приехал, увидел труп, уехал, теперь  стыдно  признаться.
Возможен другой вариант: оба мужчины застали уже труп, и теперь им  стыдно
и страшно.
     Если я в Вере ошибся, то сейчас шагаю в обратную сторону. Лева  допил
кофе, отставил пустую чашку и спросил:
     - Игорь Петрович, сколько квартир в вашем доме?
     -  Что?  -  Качалин  вздрогнул.  -  Квартир?  Всего?  -  Он   смотрел
недоуменно. - Зачем вам? Впрочем, пожалуйста. В нашем подъезде?
     - У вас два подъезда, но вестибюль  общий,  -  сказал  Лева.  -  Меня
интересует, сколько всего квартир?
     - Кажется, сто двадцать шесть.
     - Сто двадцать шесть, - повторил Лева. - Считаем, в  среднем  по  два
человека в квартире, получается двести пятьдесят два. Работа, конечно,  но
приходилось делать и больше.
     - Я не понимаю, что вы имеете в виду? - Качалин изображал  удивление,
но глазки его забегали, видимо, он начинал догадываться.
     - Вы сегодня  домой  приезжали,  я  в  этом  уверен,  -  Лев  говорил
равнодушно, как о факте хорошо известном. - Вспомните, неужели вы и  вверх
и вниз ехали в лифте один? Неужели вы никого  не  встретили  в  вестибюле,
никто из жильцов не спустился, никто не выходил и не входил в  подъезд?  У
дома стоит несколько машин, вспомните, никто не  садился  в  машину  и  не
выходил из машины?
     Качалин держался, лицо у него застыло, веки прикрыли зрачки. Лева  не
смотрел  на  Толика  Бабенко,  знал:  с   ним   справиться   несложно.   И
действительно, Толик заерзал,  начал  дышать  часто,  даже  с  присвистом,
словно не сидел на стуле, а бежал в гору из последних сил.
     - Игорь Петрович, неужели вы заставите нас  проделать  такую  работу:
двести пятьдесят человек,  каждого  застать  дома,  с  каждым  поговорить.
Выяснить, кто от тринадцати до четырнадцати часов приходил или  уходил  из
дома, кто вас видел, затем свидетелей  официально  допросить,  провести  с
вами очные ставки. - Лева вздохнул. - Мы истратим уйму времени  и  сил.  А
ваши соседи по дому? Что они о вас подумают? А что  станет  думать  о  вас
следователь? Как вы сможете свое поведение объяснить? Игорь Петрович, ваше
поведение неразумно.
     - Я хочу сказать, дайте мне... Я сгоряча,  не  подумав,  -  торопливо
заговорил Толик Бабенко.
     Гуров повернулся к нему, взглянул холодно, сказал жестко:
     - С вами я пока не разговариваю. На  что  вы  рассчитываете,  никому,
даже вам, неизвестно.
     - А я не хотел! - вроде даже радостно заявил Бабенко.
     - Игорь Петрович, как будем жить дальше? - Лева перестал обращать  на
Бабенко внимание, смотрел на Качалина.
     Он молчал, отрешенно смотрел прямо перед собой и молчал.  Он  упустил
момент, когда следовало возмутиться, его молчание лишь утверждало  правоту
Гурова и с  каждой  секундой  становилось  все  глупее,  но  сил  прервать
молчание не было, главное же, он не знал, что говорить, как оправдываться.
Неожиданно даже для себя  самого  Лева  протянул  руку  к  лицу  Качалина,
показал ему палец и повел им в одну  сторону,  затем  в  другую,  как  это
делают врачи  при  исследовании  зрения.  Качалин  невольно  проследил  за
движением пальца, скосил зрачки, понял глупость происходящего,  вздрогнул,
закрыл лицо ладонями.
     Бабенко наблюдал за происходящим, широко открыв рот,  глупо  хихикал.
Гуров глянул на него недовольно и вновь переключился на Качалина.
     - Вот и хорошо, вот и прекрасно, - сказал Лева, даже улыбнулся,  хотя
это было совершенно ни к чему. - Вы же сильный человек, Игорь Петрович.  А
я уже собирался вам валерьянку давать. Вы сильный  и  умный,  ведите  себя
соответственно. В котором часу вы сегодня приехали домой?
     - В начале второго, может быть, в  половине  второго,  -  бесстрастно
ответил Качалин и тонким звонким голосом закричал: - Стыдно  мне!  Стыдно!
Зачем вы мучаете меня?
     - Я вас не понимаю, Игорь Петрович. Вернее, пытаюсь понять. Только  я
вас убедительно прошу, - Гуров отхлебнул воды, - здесь не театр,  зрителей
нет, ничего представлять не надо.
     - Вы мне не верите, - Качалин согласно кивнул.
     - Верить вам у меня нет оснований, правду вы мне  пока  не  говорили.
Мне кажется, что ее очередь пришла. - Лева устроился на  стуле  поудобнее,
всем своим видом давая понять, готов слушать внимательно,  перевел  взгляд
на ерзающего от нетерпения Бабенко и добавил: - Минуточку, дайте подумать.
     Качалин снова кивнул, почему-то  начал  потирать  ладони,  будто  ему
предстояло не каяться и изворачиваться, а сделать что-то  очень  для  себя
приятное. Бабенко, почувствовав на себе взгляд Гурова, перестал  вертеться
и нетерпеливо зыркать глазами, уставился в дальний угол и, втянув голову в
плечи, старался казаться меньше, быть незаметнее. Гурову  даже  послышался
его голос: "Не  выгоняйте,  ну,  пожалуйста.  Дайте  послушать,  очень  уж
интересно". Так  попросить  отсюда  Бабенко  или  оставить?  Гуров  быстро
прикидывал возможные "за" и "против". Пусть  остается,  может,  я  из  его
присутствия сумею выжать  в  предстоящем  разговоре  что-нибудь  полезное,
решил Лева. Впоследствии выяснилось, что, предоставив возможность  Бабенко
слышать их беседу, Гуров допустил серьезную ошибку.
     - Так я вас слушаю, Игорь Петрович.
     - Правда,  она  незамысловата  и  неприглядна,  -  заговорил  Качалин
быстро, будто боялся, что перебьет или  желание  говорить  пропадет.  -  Я
заехал домой около половины второго, точно время указать  не  могу.  Елена
уже была мертва, чуть-чуть теплая еще. Она лежала, вы знаете... Сначала  я
не понял, бросился к ней, когда же понял, то, извините... - Качалин поднял
глаза. - Я извиняюсь за свое поведение. Я выпил полстакана  виски,  сел  в
кресло и закурил. Окурок там должен быть.
     - Окурок есть. - Гуров кивнул.
     - Понимаю. Окурок есть, человека нет, и у меня совести нет. Согласен.
Вы абсолютно правы.
     Лева был убежден: Качалин в данный момент искренен,  переживания  его
не наигрыш, а вот правду он  говорит  или  нет,  неизвестно.  Разве  можно
искрение страдать и лгать? Лева знал, такое случается, и значительно чаще,
чем мы себе  представляем.  Невозможно  разговаривать  с  человеком  и  не
испытывать к нему абсолютно никаких чувств, инспектор  уголовного  розыска
не компьютер. Симпатия, антипатия,  жалость,  презрение,  гнев,  искреннее
сочувствие  к  человеку  рождаются  порой  по  непонятным,  случается,  по
совершенно необъяснимым причинам. И невольно при выборе пути  эти  чувства
оказываются  коварным  лоцманом.  Лева  знал  о  существовании  невидимого
лоцмана,  старался  субъективное  отношение  к   собеседнику   максимально
пригасить, либо брать на свое личное отношение поправку. В  данный  момент
Качалин вызывал у Левы сочувствие, и он одернул себя, заставил еще  больше
насторожиться.
     - Я и в детстве был трусом, во дворе  меня  били  слабые.  -  Качалин
пожал плечами, будто говорит кто-то другой, а он услышал и пожал  плечами:
- Я не сообразил, решил, ее кто-то убил и  испугался.  Внешне-то  мы  были
дружны, некоторые считали нас идеальной супружеской парой. Я сидел, курил,
мысли вертелись и вертелись. Следствие внешнюю оболочку сдерет быстро и до
сути наших отношений докопается. А кто убивает жену? Чаще всего муж.  Так?
- Он попытался улыбнуться.
     -  Не   обязательно,   но   значительно   чаще,   чем   думают   люди
непрофессиональные, - ответил  Лева,  думая  совершенно,  казалось  бы,  о
постороннем. Почему Качалин столь интимные  вещи  выкладывает  при  Толике
Бабенко? Естественно попросить его выйти,  Качалин  же  этого  не  делает,
странно. Здесь что-то не так.
     - У меня много приятелей среди вашего брата, наслышался. Убили  жену,
хватай мужа, в девяти случаях из десяти не ошибешься. Извините, вы  хотите
слышать обо мне, а не о себе.
     Качалин попал так точно, что Лева чуть не вздрогнул. Еще секунда, и я
произнес бы эту фразу сам, причем слово в слово. Что  происходит,  они  на
одной волне? Или это Качалин на моей волне, а я шарю в свободном эфире?  И
все-таки, почему он все это говорит при Бабенко?  Нужен  зритель,  близкий
человек, просто так, для бодрости? Или  Качалин  хочет  сообщить  приятелю
какую-то информацию? Чушь, они находились  вдвоем.  Нет,  не  чушь,  тогда
Качалин еще не знал, что признается. А может, мне самому отослать  Толика,
лучше поздно, чем никогда?
     Атмосфера изменилась, казалось, пропало напряжение, это было странно.
Лева удивился. Они сейчас были похожи на  недавно  познакомившихся  людей,
которые выпили, расслабились, один другому жалуется  на  жизнь,  а  третий
пьяно уединился и даже не слушает. Толик не ерзал, не  зыркал  любопытными
глазами, казался вялым, ни о чем не думающим. Лева хоть и  держал  себя  в
узде, но Толика Бабенко из поля своего внимания выключил.
     - Не оправдываюсь, сам  себя  не  понимаю  и  оправдать  не  могу.  Я
поднялся, оставил все как есть и уехал на  работу.  В  тот  момент,  помню
точно, хотел лишь одного -  чтобы  вызывал  милицию,  отвечал  на  вопросы
кто-то другой, только не я. Эгоизм.
     - Ни оправдывать, ни осуждать в мои обязанности не входит,  -  сказал
Лева. - Следователь вас официально допросит, а пока напишите объяснение.
     - Понимаю. На чье имя?
     - Ни на чье, - ответил  Лева.  -  Я,  Качалин  Игорь  Петрович,  могу
сообщить следующее, и  все  по  порядку.  Постарайтесь  как  можно  точнее
указывать время.
     Качалин не успел написать объяснение  -  приехала  машина  за  телом.
Усталые,  равнодушные  мужчины  в  белых  халатах  прошли   с   провисшими
носилками. Врач взглянул  вопросительно,  Гуров  жестом  его  отпустил,  а
недовольно бурчащего  эксперта  оставил.  И  лифт  уехал,  и  уже  открыли
балконную  дверь  в  гостиной,  и  потянуло  ветерком,  и  все   вздохнули
облегченно, когда Качалин подбежал к Леве.
     - Я провожу? Можно я провожу? Я только туда и сейчас  же  обратно?  -
быстро заговорил он.
     - Можно. -  Лева  кивнул,  хотя  отлично  знал,  следователь  его  не
похвалит.
     Вернувшись на кухню, занял свое, уже привычное, место.
     - Рассказывайте.
     - Что рассказывать? - Запрограммированный  протест  оказался  сильнее
рассудка, Толик взъерошился.
     - Все по порядку. - Лева знал: Бабенко уже сдался, борьбу начинать не
придется, надо лишь подождать. - Как  приехали  и  далее...  Сделайте  над
собой усилие, постарайтесь меньше врать.
     - Я не собираюсь врать...
     - Уже врете, - прервал Лева. - Придумали эдакий  салат  из  правды  и
лжи. Ведь придумали? Хоть в этом признайтесь, придумали?
     - Придумал. - Толик опустил голову, покаянно вздохнул.
     Слишком быстро признался, отметил Лева, теперь перестраивает порядки,
лгать будет обязательно, я же должен слушать.
     - Давайте, я вам верю, - обреченно произнес Лева.
     - Я приезжал сюда сегодня. - Толик гордо выпрямился, словно готовился
совершить подвиг. - Я прибыл ровно в тринадцать часов.
     - Спасибо, я знаю. - О себе Лева добавил мысленно несколько нелестных
слов. Язвительная реплика была совершенно ни к чему.
     - Ничего вы не знаете! Не изображайте Мегрэ!
     Существовала запись погибшей, в соседней комнате  ждала  своего  часа
Вера, с нахалом можно расправиться довольно быстро.
     - Вы ничего не знаете, я вам сам заявлю! - Толик перевел дух. - Мадам
была теплая, но уже... Если родной муженек дал деру, то мне  простительно.
Мне это надо? У меня с мадам дела... - Видимо, Толик прикусил язык больно,
потому что неожиданно вскрикнул: - Постельных дел у нас не было!
     Лева смотрел на него с интересом и не мог понять, как Качалина,  судя
по всему  женщина  умная  и  властная,  поддерживала  деловые  контакты  с
подобным парнем.
     - Я испугался! Вам хорошо, у вас каждый день трупы, вы привыкли.
     - Хотите честно? - Лева доверительно взял Бабенко за руку. - Надоело.
     - Каждый день надоест.
     - Слушать вас надоело.
     Опять сорвался, что сегодня  с  ним?  Лева  постарался  взглянуть  на
Толика Бабенко доброжелательно. В конце концов, кто этот человек? Какие-то
торговые дела, вечно  нервничает,  неожиданно  обнаруживает  свою  хозяйку
мертвой. При его положении,  с  его  точки  зрения,  даже  естественно  не
поднимать шум, не вызывать  милицию  и  сразу  привлекать  к  своей  особе
внимание. Есть одна серьезная неувязочка, но она может  разрешиться  самым
естественным  образом.  И  надо  было  Гурову  заняться  этой  неувязочкой
немедленно, а он отложил.
     - Извините, Анатолий, я устал. - Лева похлопал Толика по руке.  -  Вы
приехали такой беспечный и веселый, я был уверен,  вы  ничего  не  знаете.
Оказывается, вы здесь сегодня были и видели труп. Зачем же  вы  вернулись?
Непонятно.
     - Чего же  непонятного?  -  удивился  Толик,  хмыкнул,  закончил  без
энтузиазма, неуверенно: - Интересно.
     Лева не считал Толика Бабенко серьезным претендентом на роль главного
героя, разговаривал с ним вяло,  после  ухода  Качалина  внимание  и  волю
несколько расслабил.
     - Что вам интересно? - спросил Лева по инерции. Ему  показалось,  что
он спит,  слышит  тревожный  звонок  будильника,  не  может  вырваться  из
тяжелого вязкого сна, наконец пересилил себя, ударил ладонью по  стволу  и
крикнул: - Что интересно? Что?
     От  неожиданности  Бабенко  подпрыгнул,  захлопал  глазами,  обиженно
забормотал:
     - У кого кнут, тот и кучер...
     - Извините, - Лева поднялся, - я сейчас вернусь.
     Он зашел в ванную, пустил воду, сунул голову под тепловатую  струйку,
вытерся шершавым, терпко пахнущим полотенцем, начал причесываться.
     Спокойно, Гуров, спокойно, все еще можно  поправить,  ты  совершал  и
большие глупости, успокаивал себя Лева. Почему ты подсознательно  исключил
Бабенко из числа подозреваемых? Он не умен? Так ведь и девушка не  блещет,
однако ты шел за ней до конца. А почему все глупости  с  инсценировкой  не
мог совершить Бабенко?

                       ДЕНЬ МИНУВШИЙ. ТОЛИК БАБЕНКО

     В староарбатском доме, набитом клопами и  измученном  пьянством,  где
родился в пятидесятом году Толик Бабенко, любили поговаривать о  судьбе  и
счастье. У него, Толика Бабенко,  с  судьбой  было  все  в  порядке:  мать
работает; отец нормальный мужик, пьет по субботам; бабка  самостоятельная,
и пенсию имеет, и работает; сестра - девка обыкновенная,  время  придет  -
замуж выйдет.
     Квартира, в которой Бабенко занимали комнату, была  большая,  некогда
барская. Длинный коридор,  по  правую  руку  анфилада  огромных  комнат  -
потолки чуть ли не пять метров,  -  когда-то  между  собой  соединявшихся.
Позже двери забили, но эхо из анфилад выселить забыли, оно  так  и  гуляло
насквозь через пять комнат-залов, от входной двери и до ванной. Люди между
собой переговаривались; кто чихнет, то  с  обеих  сторон,  а  то  и  через
комнаты, желают здоровья. По левую руку от  входа  -  комнаты  поскромнее,
потолки метра три с небольшим, между  собой  никогда  дверей  не  имели  и
звуками не обменивались. На этой стороне и и жили Бабенко.
     О счастье и несчастье, метрах,  входке  и  рублях  Толик  узнавал  на
кухне, которая находилась в конце коридора.  Здесь  стояли  две  плиты  по
четыре конфорки и десять столов, по числу  комнат.  Если  все  хотели  чай
пить, двух конфорок не  хватало,  и  мирная  жизнь  в  квартире  не  могла
продолжаться бесконечно. Что комнат в  его  квартире  десять,  Толик  знал
твердо, а вот сколько человек живет, этого он не знал.  Народ  мигрировал,
люди умирали, рождались, женились, уходили в  армию,  попадали  в  тюрьму,
уследить за всеми было трудно. Костяк квартиры состоял из старух,  которые
в  свободное  от  сна  время  пребывали  на  кухне,  где  вели   серьезные
обстоятельные разговоры о жизни, людях, времени  и  о  себе.  Здесь  Толик
провел свои дошкольные годы, приобрел изрядный жизненный  опыт  и  первого
сентября отправился с бабушкой  в  школу  спокойный.  Накануне  старейшина
квартиры баба Вера погладила его русую челку и авторитетно произнесла:
     - За парня мы спокойны, все Бабенки катятся по середине жизни.
     В доме семья Бабенко  жила  с  начала  двадцатых  годов,  все  к  ним
привыкли, с фамилией обращались свободно: "Пошел к Бабенкам", "Возьми соль
у Бабенков". Толик пришел в школу, попрощался с бабкой  и,  зная,  что  ей
только пятьдесят два года и она имеет личную жизнь, отпустил ее  на  волю.
Он никак не ожидал, что первый удар его ожидает именно со стороны фамилии.
Учительница - Толик наметанным глазом определил, что в жизни ей  везет  не
очень - начала  знакомиться  с  пополнением,  называла  фамилию,  задавала
два-три вопроса.
     - Бабенко, - сказала она с ударением на первом слоге. -  Анатолий,  я
правильно произнесла твою фамилию?
     В классе хихикнули, Толик встал и сердито произнес:
     - Нет. Я Бабенка, - и четко выделил "а" в конце.
     - Неверно, - возразила учительница и стала варьировать ударение.
     - Он просто бабенка, - сказал будущий отличник, и судьба Толика  была
решена.
     На перемене Толика окружили, начали выяснять, парень он или девчонка,
и тут будущая первая красавица и законодательница мод сказала:
     - Давай меняться, я тебе фамилию, а ты мне свои ресницы.
     Ресницы  Толика  доконали  окончательно,  они  оказались   неприлично
длинные и пушистые. Так сказала будущая  первая  красавица.  Он  прихватил
портфельчик и отправился на  кухню,  решив  ресницы  подрезать,  а  вот  с
фамилией не повезло, так не повезло.
     Вскоре класс стал звать его Бабенкой, о ресницах забыли. Толик  снова
стал серединка на  половинку.  Класса  с  третьего  у  Толика  обрисовался
конфликт, который с годами не изгладился, а обострился до предела. Что для
человека важнее: руки или голова? На кухне к  голове  относились  довольно
индифферентно, руки были в цене. Мужиков в квартире был дефицит весь день:
если не убежал, не сидит, то на  работе,  а  вернется,  так  скорее  всего
пьяный, а если вдруг трезвый, то его запрут и не выпускают до  утра.  А  в
десяти  комнатах  сколько  штепселей,  розеток,  плиток,  утюгов  и  всего
прочего, каждый день перегорающего? А пробки, а лампочки на  высоте  около
четырех метров? Кто полезет?
     Толик начал чистить, ввинчивать и менять раньше, чем читать и писать.
Толик мог сунуть палец куда угодно, его не только не  дергало,  все  сразу
загоралось,  накалялось,  в  общем,  начинало  работать.  Швейная  машинка
"Зингер"?  Приемник,  который  сделали  раньше,  чем  Попов  свой?  Кликни
младшего Бабенку - все завертится и загорится. Об этом знали все не только
в квартире или подъезде, во всем доме. К таланту  своему  Толик  относился
спокойно, никакого превосходства над сверстниками не испытывал. Случалось,
взрослые, безнадежно махнув рукой  на  агрегат,  отходили  в  сторону,  он
покрутит,  припаяет,  новую  детальку  изготовит  из  женской  шпильки   -
нормально, получается.
     Классная, которая так и не выяснила, на каком  слоге  в  его  фамилии
ставится ударение, и звала его, как все, Бабенкой,  была  твердо  уверена,
что  в  школе  детей  необходимо  обучать,  пополнять  неразумные   головы
знаниями. Она не уставала повторять:
     - Толик, главное, что у человека здесь. - И стучала  твердым  пальцем
по макушке.
     Заметив страсть Толика все хватать руками и  из  авторучки  мастерить
пистолет, а из карты планер, она говорила:
     - Думать надо,  думать,  руки  наши  слуги,  хозяйка,  всему  голова.
Бабенка, ты не хочешь всю жизнь прожить слугой?
     Толик не хотел,  прятал  руки  в  карманы,  наклонял  голову,  думал.
Получив аттестат зрелости, а не рукоделия, как  не  преминула  подчеркнуть
классная, Толик начал думать об институте.
     Поступил он в автодорожный, но после третьего семестра ушел.  Счастье
Толика с серединки начало скатываться на край, грозило скатиться в  кювет.
Когда в неделе стало два выходных, отец начал выпивать по пятницам,  затем
по четвергам, в понедельник опохмеляться, а во вторник болеть. Из-за одной
среды не стоило трепать мастеру нервы, решил он, и стал  ежедневно  ходить
не на  завод,  а  к  гастроному,  где  обзавелся  приятелями  -  коллектив
сколотился небольшой, но сплоченный. Бабке Толика давно  минуло  пятьдесят
три и подкатило шестьдесят пять, личную жизнь она  поменяла  на  заботу  о
здоровье. В одном Толику  по  старинке  подфартило:  у  него  обнаружилась
сильная близорукость, его признали полностью негодным к  воинской  службе.
Бегать   по   квартирам,   чинить   телевизоры,   приемники,   магнитофоны
близорукость не мешала.
     Толик Бабенко устроился на работу в телевизионное ателье, где года за
два приобрел авторитет. Цену деньгам  Толик  с  детства  знал,  но  только
страсти к ним не питал, а  относился  равнодушно.  Пить  он  не  научился,
одевался не хуже других, питался в столовой, денег хватало,  матери  давал
регулярно. Постепенно он стал обзаводиться личной  клиентурой.  Владельцам
цветных телевизоров, импортных стереофонических установок Толик  нравился.
Трезвый, пунктуальный, вежливый, Толик не ахал, не разводил  руками,  мол,
таких запчастей сроду не бывало,  работал  аккуратно,  в  сложных  случаях
вдохновенно. Он любил это дело,  бывало,  починит  архиимпортный  агрегат,
через недельку позвонит, интересуется: "Как работает? Звук не плывет?"  На
традиционный вопрос: "Сколько  я  вам  должен?"  -  Толик  обычно  пожимал
плечами и отворачивался, на кухне его приучили,  что  запрашивать  стыдно.
Когда Толик до крана еще не дотягивался и потому прокладку сменить не мог,
на кухню приходил водопроводчик. Когда он, попыхивая "Севером",  удалялся,
кухонный совет начинал  раскладывать  оброк  по  комнатам,  водопроводчика
кляли, даже называли Гитлером.
     Рассказывают, что в седую старину в обеспеченных семьях  врач,  тогда
его называли "доктором", был  вроде  близкого  родственника.  Он  лечил  и
дедушку и внуков, знал, чем семья кормится и как относится  к  сквознякам,
знал, у кого наследственный катар, а у кого приобретенный бронхит.
     Когда из-за границы в Москву, словно на  ярмарку,  начали  свозить  и
моно, и стерео, с колонками и без колонок,  "Сони",  "Грюндиги",  цветные,
кассетные,  переносные,  машинные  и  неподъемные,  во  многих   квартирах
понадобился "доктор". Если в семье три экрана и  пять  играющих  и  орущих
устройств, заплачено за них конвертируемой валютой, то простому мастеру из
ателье доверить здоровье дорогостоящей банды совершенно невозможно.  Можно
эту банду не заводить, раз уж образовалась, то сократить,  но  большинству
накопителей такое не под силу.
     Первые годы, когда Толик, отворачиваясь, молча ждал гонорара,  ему  в
карманы,  тоже  стесняясь,  совали  рубли  и  трешки.  Ставка   неожиданно
подскочила, появились пятерки  и  десятки.  Вызывали  уже  не  мастера,  а
просили приехать Анатолия Бабенко, звонить начали не в  ателье,  а  домой.
Случалось, Толик не мог приехать срочно, визит переносил на  завтра,  даже
послезавтра. Толик пошел по рукам, точнее  по  квартирам,  его  телефон  и
рекомендация к нему были чуть ли не подарком,  а  то  и  взяткой.  Его  не
вызывали, просили заглянуть для консультации, как профессора, заезжали  за
ним на  машине,  начали  рассказывать  гадости  про  конкурентов,  которые
распространяют  о  Толике  дурные  слухи.  Он  научился  хмуриться,  порой
капризничал, деньги брал брезгливо, пересчитав, многозначительно улыбался.
Хозяина бросало в дрожь:  в  семье  планируется  появление  вундеркинда  с
уникальной схемой, а "доктор"  недоволен.  Сверх  гонорара  начали  давать
подарки.
     Толик купил кооперативную квартиру, вскоре приобрел и "жигули"; можно
было  бы  взять  "волгу"  или  иномарку,  но  зачем?  На  Петровке   могут
неправильно  понять.  Интересная  работа  встречалась  все  реже,   больше
приглашали на консультации и профилактический осмотр.  Порой  доходило  до
казусов. Встречал  бледный  человек,  заикался,  либо  просто  трагическим
жестом  показывал  на  покрытого  хромом   заморского   ребенка,   который
категорически отказывался разговаривать.  Оказывалось,  что  не  поставили
батарейки, не воткнули вилку в  розетку,  либо  перегорел  предохранитель.
Раньше Толик любил, чтобы смотрели, как он работает,  восхищенный  зритель
был порой дороже рубля. Теперь же, одобрительно глянув на чудо современной
техники и выслушав предполагаемый трагический диагноз, узнав цену больного
в долларах, Толик указывал на  дверь.  Хозяин  кивал,  пятился,  отставлял
"профессора" один на один.
     - Интересно, интересно, - говорил,  прощаясь,  Толик.  -  Никогда  не
встречал раньше. Вам, конечно, повезло,  но  организм  тонкий,  капризный,
нужен глаз да глаз.
     Однажды Толик был приглашен в дом, Качалиных. Елена встретила его без
подобострастия, слегка насмешливо.
     - Маэстро, здравствуйте, много о вас  слышала.  -  Она  показала  ему
цветной японский телевизор.  -  Машина  в  полном  порядке,  сколько  она,
по-вашему, стоит?
     - В какой валюте?
     - Я получаю зарплату в советских рублях, а вы?
     Толик видел только холл и гостиную, но понял сразу: на зарплату здесь
куплен лишь коврик для ног, и то  его  из  квартиры  вынесли,  положили  с
другой стороны, у двери.
     - Купить или продать, мадам? - поинтересовался Толик.
     - И то и иное.
     - Если купить, так от двух до трех, а есть продать, то две штуки.
     - Вы же  полуинтеллигентный,  откуда  вульгаризмы?  Пойдемте,  Толик,
выпьем кофе.
     Елена  понравилась  Толику,  у  нее  был  мужской  ум,  отсутствовали
ненужные эмоции, она неплохо  сама  разбиралась  в  вопросах,  которые  ее
интересовали. А круг ее интересов был чрезвычайно широк. Какова  цена  той
или иной аппаратуры здесь и "там"? Существует ли спрос на кассетники  моно
или они уже вышли из моды?
     Лишь  в  конце  третьего  своего  визита  Толик  получил  предложение
деловое.
     - Толик, можешь забрать ту японскую машинку,  что  видел,  -  сказала
Елена. - У тебя много знакомых, среди них достаточно сумасшедших.  Я  хочу
три тысячи, остальное твое.
     - Мне придется рублей пятьсот доплатить вам, мадам. -  Толик  пытался
слукавить, телевизор три тысячи стоил.
     - Толик, - Елена рассмеялась, - будь умником.
     Толик Бабенко давно мечтал именно о  торговой  деятельности,  считая,
что  из  него  может  получиться  высокопрофессиональный   консультант   и
посредник. Его связи среди заболевших стереопсихозом в  цветном  импортном
изображении были очень обширны. Выехать и купить "там" могли лишь единицы,
а быть не хуже людей желали многие.
     "Японца" Толик реализовал легко, покупатель, отсчитав три с половиной
тысячи,  благодарил  и  интересовался,  может   ли   он   рассчитывать   в
дальнейшем... У него есть очень солидные друзья, большие любители, которые
за ценой не постоят. Толик не ответил, улыбнулся значительно, его удивило,
что сделку удалось совершить  так  просто,  ведь  цену  он  запросил  выше
предельной.
     Елена, получив от Толика  деньги,  ничуть  не  удивилась,  ее  расчет
оказался  правильным.  Что  в  основном  останавливает  людей  от  покупки
импортной  аппаратуры?  Конечно,  если  деньги  и  желание   есть.   Страх
останавливает: а вдруг заморский агрегат сломается? Но если  его  приносит
маг и волшебник Толик Бабенко, то лучшей гарантии не сыщешь.
     Ловкая баба, думал Толик, совершая очередную  сделку,  деньги  гребет
лопатой. Он ошибался, Елена  скупкой  и  перепродажей  не  занималась,  не
оставляла себе и рубля,  просто  оказывала  нужным  людям  услугу.  Привез
человек из  командировки  магнитофон,  обстоятельства  изменились,  деньги
нужны, продать  требуется.  Елена  помогать  людям  любила.  Потенциальные
возможности Толика Бабенко она оценила  по  рассказам  и  не  взглянув  на
самого мастера, а когда познакомилась, поняла, что человек он подходящий.
     Были у Толика золотые руки, и парень он рос правильный, трудолюбивый,
к деньгам не приученный. Любил он возиться с техникой,  для  него  мертвое
оживить, найти поломку, придумать приспособление -  одно  удовольствие.  К
деньгам Толика приучили, труд его обесценили, не сразу людям это  удалось,
однако они существа терпеливые, справились. Деньгами человека  развратить?
Подумаешь, фокус! Случалось, совершенно непьющего годами до белой  горячки
доводили. Тебе что, рюмку выпить трудно, не уважаешь  совсем?  Тебе  утром
плохо? А кому утром хорошо? Деды опохмелялись, отцы опохмелялись,  или  ты
не русский человек? Настоящий мужчина за жизнь цистерну обязан выпить.
     Через год после знакомства с  Еленой  Толик  отвертку  в  руки  брать
брезговал. Права оказалась классная, когда повторяла, что руки наши слуги,
голова всем управляет. Ему и не думалось, что именно руками  он  направлял
свою жизнь, за руки люди уважали Толика  Бабенко.  Техника  бежит  быстро,
если за ее стремя  держаться,  и  то  поторапливаться  необходимо.  Стоило
Толику оставить дома отвертку, как он начал  отставать.  Однажды  показали
ему очень дорогостоящего "больного", от которого все  коллеги  отказались,
сказали, что помер, оживить может  только  "родитель",  там,  за  океаном.
Толик снял пиджак, рукава сорочки поддернул, вскрыл грешника, скомандовал:
скальпель,  пинцет,  зажим!  Смотрит,   а   нутро-то   необычное,   однако
разобрался, нащупал место поражения, начал исправлять, а руки  и  подвели,
обленились,  чутье  потеряли.  Нынешнюю   электронику   утюгом   бить   не
обязательно, коснулся не там, где следует,  можно  оставлять  аппарат  для
интерьера, оформление-то красивое. В общем, раз Толик ошибся,  другой  раз
не приехал, мир тесен, стали поговаривать: мол,  Толик  Бабенко  кончился,
появились новые мастера. Толик полностью переключился  на  посредничество.
Елена быстро почувствовала, что  Толик  авторитет  потерял,  человека  она
никогда в беде не бросала и решила его переквалифицировать.
     Привозят  люди   из   командировки   валюту,   большинство   привозят
официально, а некоторые, отдельно взятые, незаконно привозят. И  "отдельно
взятые" валюту прячут, берегут на черный день, который если и наступит, то
совершенно неизвестно, что с этой валютой делать. Живут и другие, их  тоже
совсем мало,  но  пока  есть,  они  собираются  ехать  туда,  полюбоваться
Колизеем или взглянуть на  Эйфелеву  башню,  в  магазины  забежать.  Но  с
валютой, которую имеет интурист, лучше бежать мимо магазина, от  табачного
киоска к автомату "кока-кола". Нужна валюта. А где ее взять?
     В приложении к "Вечерке" можно дать  объявление:  "Куплю  породистого
пуделя. Паспорта родителей обязательны".  А  то,  что  вы  желаете  купить
тысячу долларов, "Вечерка" не напечатает. Толик Бабенко занимался тем, что
брал валюту, у кого она есть, и передавал, кому  она  необходима.  Ну  да,
называется: "незаконные валютные операции", - и номер у статьи имеется.  А
какие, спрашивается, операции? Из одного дома в другой перевез, вот и  вся
операция, любят слова громкие говорить.
     А Елена Качалина здесь вообще никаким краем.  Она  дама  благородная,
никуда не ездила, валюту никогда не видела, знает, что у Иванова  есть,  а
Петров ищет, сказала Толику, который  оказал  любезность.  Люди  довольны,
естественно, Елене благодарны, а ей, кроме благодарности, ничего не  надо,
деньги в дом муж приносит и на трюмо кладет.
     Постепенно Толик и помимо Елены оброс  ценными  знакомствами,  узнал,
кому надо и у кого есть, техническим языком выражаясь, замкнулся напрямую.
Однажды он вез "дипломат" с Солянки на проспект Мира, а позже  выяснилось,
что содержимое "дипломата" оказалось насквозь фальшивым. И Толик  задолжал
сумму, которую не то что выговорить, представить невозможно. Сначала исчез
сон, за ним аппетит, цвет лица стал неестественно желтым. Толик задумался.
А кто его, Толика Бабенко, знает? Никто... Ничего  не  знаю...  Никому  не
должен... Никуда больше не пойду. Толик поднял неприлично длинные ресницы,
взглянул на мир просветленно. Начал  есть  и  спать,  румянец  занял  свое
законное место.
     Он уже совсем успокоился, даже жениться собрался, родного сына  решил
усыновить, начало новой жизни отметить шикарно. И вот по дороге из  Дворца
бракосочетания, где подал заявление, заехал к Елене, хотел обсудить с  ней
место празднества.
     Она встретила, как обычно, угостила кофе и спросила:
     - Ты, Толик, как думаешь жить дальше?
     - У меня квартира, у них квартира, думаю обменять на трехкомнатную...
     - Ты знаешь, я в чужие дела не вмешиваюсь, мне  своих  достаточно,  -
перебила Елена, глаза  у  и  нее  из  золотых  стали  черными.  -  Я  тебя
рекомендовала и в стороне остаться не могу. Ты где это дерьмо взял?
     Стул  колыхнулся  из-под  Толика,  чашка   выскочила   из   мгновенно
одеревеневших пальцев.
     Елена села напротив Толика, опустила голову, задумалась. И он впервые
увидел, что совсем не так уж молода она и хороша  собой  и  чувствуется  в
Елене надрыв и усталость. И вдруг Толику  показалось,  что  эта  квартира,
которой он так восхищался, - живое и враждебное существо.
     Бутылки в иностранных "мундирах", неестественно сверкающие  сковороды
и кастрюли, раскорячившийся массивный стол, стулья  со  слишком  высокими,
как в суде, спинками, слишком острый нож - все вокруг насторожились и ждут
момента, готовые ожить и напасть. А там, в  холле,  подглядывают  зеркала,
размножая тебя, холодно насмехаются: врешь, брат, никуда ты не спрячешься.
В гостиной кресла-ловушки, только сядь, не выпустят, круглый стол, который
словно обнимает диван-загогулина, здесь тоже ждут, садись,  будем  судить.
Бар открыл хищный рот, выставил хрустальные зубы  бокалов  и  разноцветные
клыки бутылок - наливай и пей, перед  смертью  не  надышишься.  В  спальне
кровати низкие и  теплые,  как  ванны,  только  здесь  не  спать,  умирать
спокойно, и торшеры покачивают круглыми головами, будто огромные  ядовитые
одуванчики. Кабинет, обитый кожей, принимает тебя, и мягко  чмокнувшая  за
спиной дверь отгораживает от  мира,  становится  тихо,  как  в  склепе,  и
хочется сесть в  строгое  кресло,  вынуть  из  рыцарского  шлема-зажигалки
гусиное перо и написать свою последнюю волю.
     - Елена, а ты счастлива? - спросил Толик.
     Она подняла голову, черные глаза ее посветлели,  налились  золотом  и
тоской. Толику почудилось, что увидел он хозяйку обиженную  и  несчастную.
Видение появилось и  исчезло,  на  ее  глаза  упали  прозрачные  заслонки,
дрогнули тонкие ноздри, насмешливая улыбка скользнула по ярким губам.
     - Человек, которого окружают дураки, не может быть счастлив.
     Толик не умел так быстро переключаться, плыл по инерции откровения.
     - Когда ты человека обижаешь, тебе приятно?
     - Я тебя обидела? Что, кроме добра и денег, ты получал в  моем  доме?
Не распускай слюни, скажи конкретно.
     - Не знаю. - Толик тяжело вздохнул, развел руками. - А результат?
     - Ты начал действовать за моей спиной.  Когда  мне  рассказывали,  не
поверила. Я догадывалась, что ты не Спиноза, но и у твоей глупости  должен
существовать предел. Я не хочу тебя обидеть, мне разговор  неприятен,  что
прикажешь делать?
     - Каждый мог так попасться, меня обманули.
     - Не каждый. Никогда я тебя не посылала за валютой, если не знала  ее
происхождения. Что ты брал, дурачок? Стоило тебе спросить: мол,  откуда  у
вас?
     - Не твое собачье дело, ответили бы мне! - взорвался Толик.
     - Тебе? - Елена оглядела Толика, кивнула. -  Могли.  Что  ты  думаешь
делать?
     - Купец меня не знает, и  без  вас,  мадам,  он  меня  не  найдет.  Я
жениться собираюсь, у меня сын скоро в школу пойдет.
     - Тебя и искать не будут, им  достаточно  Елены  Качалиной.  -  Елена
вынула из холодильника бутылку,  плеснула  в  стакан,  выпила,  дыхнула  в
ладонь. Она и вечером в компании  выпивала  лишь  рюмку,  сейчас  глотнула
полстакана, без закуски. На Толика  поступок  мадам  подействовал  сильнее
слов, только сейчас он до конца сообразил, что положение у него отчаянное.
     - Не называйте меня, скажите: случайный человек.
     - Кому ты нужен? Сколько ты стоишь? Ты пришел по  моей  рекомендации.
Толик, я у тебя рубль когда-нибудь взяла?
     - Как можно? - Неожиданно для себя Толик перекрестился.
     - Кто в это поверит? Репутация у человека либо чистая, либо  грязная,
а в крапинку не бывает. Деньги придется достать и вернуть.
     Толик попятился к дверям. Елена указала ему на стул.
     - Дай мне все, что  ты  знаешь  о  продавце.  Он,  конечно,  окажется
подзаборником, деньги успел по карточным столам и  ипподромам  расшвырять,
но попробую найти к нему ключ и хотя бы часть вернуть.
     - Хорошо, мадам, сей минут, нарисуем. -  Толик  достал  ручку,  начал
торопливо писать.
     Елена взяла записку, взглянула, пожала плечами.
     - Алмазы бразильские он тебе не предлагал? Почему бы не купить,  хотя
бы полпуда? - И ушла в кабинет.
     Затренькал телефон на столе. Толик понял, что Елена  кому-то  звонит.
Он отключил стоявший  перед  ним  аппарат,  розетка,  болталась,  один  из
шурупов выскочил. Толик хотел исправить, похлопал по карманам, отвертки не
было. Как же я без инструмента, ошалело подумал он. Как  же  все?  Почему?
Зачем я сюда пришел? Я же мастер, человек  с  золотыми  руками.  Все  она!
Толик с ненавистью посмотрел на закрытую дверь кабинета. Если бы  не  она,
чинил бы аппаратуру, растил бы сына, жил бы как человек.

                             ДЕНЬ СЕГОДНЯШНИЙ

     Спокойно, Гуров, спокойно, все еще можно  исправить,  ты  совершал  и
большие глупости, успокаивал себя Лева. Почему ты подсознательно  исключил
Бабенко из числа подозреваемых? Он не умен? Так ведь и девушка не  блещет,
однако ты шел за ней до конца. А почему все глупости  с  инсценировкой  не
мог совершить Бабенко?
     - На чем мы остановились?  -  спросил  Лева  с  видом  преподавателя,
продолжающего прерванный урок. - Зачем же вы вернулись? Придумали?
     -  Я  не  собирался  возвращаться,  в  мыслях  не  держал.  -   Толик
перекрестился. - Когда я отсюда дай  бог  ноги,  то  покружил  по  городу,
заглянул в шашлычную,  кусок  в  горло  не  лезет.  Поехал  я  к  Игорю  в
контору...
     - К Качалину? - Лева согласно кивнул. - Придумали, ну, послушаем.
     - К  нему.  Сам  не  знаю,  зачем  поехал,  так  Ниночка,  секретарша
тамошняя, - не обращая на иронию никакого внимания, пояснил Толик,  -  мне
говорит: Игорю позвонили из дома, и он как ошпаренный сорвался.  Ну,  я-то
знаю, что ему сообщили. Думаю, здесь  теперь  полный  состав,  на  меня  и
внимания никто не обратит, узнаю, как все стряслось, и на выход.
     - Не очень вы благородно в этой истории выглядите, Анатолий.  -  Лева
задумался,  пригубил  из  стакана  уже  теплую  воду.  -   Все,   что   вы
рассказывали, напишите. - Он принес из кабинета бумагу  и  ручку,  положил
перед Толиком. - А кто открыл вам дверь?
     - Кто открыл? - тупо переспросил Толик.
     - Да, кто?
     - Никто не открывал... Кто же мог открыть? Мадам была уже...
     - Понимаю, у вас есть ключ, - Лева протянул руку. - Давайте.
     - Нет у меня ключа! - Толик испуганно отстранился. -  Откуда  у  меня
ключ?
     - Как же вы попали в квартиру? Вам никто дверь не открывал,  ключа  у
вас нет, но вы вошли. Каким образом?
     - Дверь была открыта. - Толик облегченно вздохнул, словно вынырнул из
глубины.
     Лева знал, так бывает с человеком, вспомнившим что-то для себя  очень
важное.
     - Когда мадам заходит к Дэнику, ну, в квартиру рядом, то  свою  дверь
не запирает. Прошлым годом дверь ветром прихлопнуло, к  Игорю  за  ключами
ездили.
     Такого ему быстро не выдумать, решил  Гуров,  Толик  говорит  правду,
однако проверить я обязан.
     - Я вошел, - Толик наморщил лоб, вспоминая,  -  сказал  громко:  "Мир
дому сему". В гостиную я сразу и не сунулся, сюда прошел, сел. Ну, посидел
немного, поднялся, хотел к Дэнику идти, в гостиную заглянул по ходу...
     - Не будем терять времени, - перебил Лева. - Напишите  все  подробно.
Надеюсь, вы подошли к  Качалиной,  убедились,  что  помощь  опоздала?  Все
подробно напишите.
     - Конечно, конечно, я все напишу. Я на колени встал и пульс проверил,
и дыхание, сердце пытался прослушать.
     Гуров не слушал, Толик врал яростно. Леву сейчас интересовало  совсем
иное, он вышел из кухни, прикрыл  за  собой  дверь,  взглянул  на  себя  в
зеркальную стену безо всякой симпатии и даже интереса. Лева не  знал,  где
ошибается, не дорабатывает, но  чувствовал:  работает  сегодня  сухо,  без
вдохновения, пришпоривает себя, а едет  слабо.  Случается,  очень  хороший
спортсмен или артист выполняет все  точно,  технически  безукоризненно,  а
успеха нет, без полета, самозабвенного горения никакой опыт и  филигранная
техника не спасут. В чем  дело?  Лева  пытался  себя  разозлить,  завести.
Подумаешь, цаца, ночь не спал, жара, из-за  нее  не  жрал  сутки.  В  тебя
верят, тебе поручили, приказали в  конце  концов!  Подбери  слюни,  Гуров.
Начни с начала, начни с нуля!
     Когда полковник Турилин вызвал к себе лейтенанта Вакурова и  приказал
немедленно выехать к Гурову, Боря Вакуров понял, что его час  настал.  Уже
почти год после окончания юрфака университета Боря работал в МУРе в группе
старшего инспектора Гурова.  Боря  относился  к  своему  непосредственному
начальнику не только  с  уважением,  но  и  с  восхищением,  непроизвольно
подражая  Гурову  в  манере  говорить   с   паузами,   воздерживаться   от
категоричных  суждений,  часто   употреблял   такие   слова:   "возможно",
"предположительно", "не исключено". Отношение Бори Вакурова к своему  шефу
напоминало то поклонение и влюбленность, какие еще встречаются у  учеников
театральных училищ по отношению к преподавателям. Когда, подражая  кумирам
буквально во всем, вдруг юноша начинает курить трубку или бросает  курить,
носит не идущую ему бархатную куртку и небрежно завязывает галстук,  вдруг
начинает говорить растягивая гласные, в общем, обезьянничает всласть. Чуть
ли не обожествляя своего худрука, почти каждый мечтает превзойти учителя.
     Боря  Вакуров  не  был  исключением,  он  копировал   Гурова,   часто
восхищался им, удивлялся, но не забывал подмечать оплошности, чтобы самому
их не допустить. Он проработал почти год, расследовать  убийства  пока  не
приходилось. За это время группа раскрыла одно убийство, но Гуров  Борю  к
работе не привлек, оставил писать  отчеты,  позже  перебросил  на  ножевое
ранение.  Короче,  убийство  Качалиной  было  первым  серьезным  делом   в
розыскной работе Бори Вакурова. Когда на его вопрос Гуров ответил: мол,  к
великому  сожалению,  убийство,  -  Боря  про  себя  уличил  начальника  в
неискренности. Сам факт убийства, никто не спорит, несчастье, но раз такие
несчастья в жизни происходят, то расследовать их большая  удача,  не  надо
лицемерить и делать постную мину, будто группе не повезло.
     - Боря, найди коменданта, кого хочешь, меня  не  касается,  -  сказал
Гуров, - проникни в подвал и осмотри  сброс  мусора  -  возможно,  найдешь
орудие убийства.  Это  может  быть  молоток,  какой-нибудь  литой  тяжелый
предмет, которым можно убить. Он должен выделяться  среди  прочего  мусора
своей непохожестью, предмет, который не выбрасывают  в  мусоропровод.  Ищи
получше, сил особенно не жалей.
     Боря обиделся: его наставляли, как несмышленыша. Гуров обиду заметил,
но продолжал и довел лейтенанта до последней точки кипения.
     - Предмет выброшен недавно, - говорил неторопливо Лева, - и, казалось
бы, должен лежать сверху, но он тяжел, может пробить верхний, более рыхлый
слой,  тебе  придется  покопаться,  извини.   Перчаток   нет?   Отмоешься.
Последнее: если увидишь что-либо подходящее, не хватай, заранее  приготовь
бумажку...
     - Лев Иванович, - не выдержал Боря, - я все понял.
     - Не такие, как ты, хватают, - перебил Лева, - сам хватал, рефлекс.
     Когда Гуров ушел, Боря походил на выкипевший чайник, который сняли  с
огня за секунду до того, как он распался на составные части.
     Подозревать своих  подчиненных  в  тупости,  унижать  людей  не  буду
никогда, бормотал Боря, спускаясь в лифте. Приказано  копаться  в  мусоре,
перебирать отбросы? Прекрасно! Меня не  напугаешь,  сделаю.  Вы,  господин
старший  инспектор,  подчиненных  считаете  идиотами,  вы  полагаете,  что
преступник тоже незаурядный  кретин.  Взял  и  орудие  убийства  бросил  в
мусоропровод! Или преступник полагает,  что  мы  дорогу  туда  не  найдем?
Почему бы орудие убийства не сполоснуть под краном, не вытереть полотенцем
и не положить его на привычное место? А? Или подобное  в  вашу  гениальную
голову не могло прийти?
     Боря еще долго бы полемизировал с начальником,  но  подвел  лифт,  он
остановился на первом этаже. Дежурной на месте снова не оказалось. Боря не
знал, где она, и возмутился: "Цифровой  замок,  код,  когда  сюда  входил,
ждал, пока жильцы дома войдут. Дежурной по-прежнему нет, что за  порядки?"
Катавшийся на велосипеде по просторному  вестибюлю  малыш  не  обратил  на
возмущенного Борю внимания. Сопровождавшая  велосипедиста  разомлевшая  от
жары  сонная  мамаша  тоже  на  появление  сотрудника  уголовного  розыска
отреагировала вяло, точнее, никак.  Бурный  восторг  вызвал  Боря  лишь  у
ворвавшегося с  улицы  шелковистого  и  золотистого  колли.  Пес  совершил
стремительный круг  почета,  радостно  повизгивая,  вернулся  к  вошедшему
следом хозяину.
     - Добрый день, - сказал Боря.
     - Добрый, - хозяин колли благосклонно кивнул.
     - Вы не подскажете, где мне найти дежурную?
     Впервые увидев Флинта, нормальный человек  может  говорить  только  о
нем, хозяин колли был в этом  абсолютно  уверен.  Оскорбленный  бестактным
вопросом о какой-то дежурной, мужчина лишь пожал плечами и в сопровождении
шелкового золотистого красавца скрылся в лифте.
     - А чего вам?
     Борис вздрогнул и несколько растерянно оглянулся. На лавочке у  стены
сидела молодая женщина, около нее стояли ведра, она  опиралась  на  щетку,
видимо, давно наблюдала за ним.
     - Вы здесь убираете? - спросил Боря, чуть запнувшись, так  как  хотел
сказать слово "уборщица".
     - Ну? - Глаза у женщины были темные и насмешливые.
     - Я ищу дежурную, а ее нет. - Пытаясь  побороть  внезапное  смущение,
Боря заговорил развязно: - Возможно, у нее обеденный перерыв? У нас  любят
устраивать  обеденные  перерывы  даже  в  столовых.  Скоро  лифты   начнут
закрывать на обед, на какой высоте попался, отдохни часок. Туалет на обед,
гардероб на обед...
     Уборщица рассмеялась:  она  знала  цену  своего  обаяния,  ничуть  не
смущаясь рабочего халата и брезентового фартука, который, топорщась, делал
ее фигуру нелепой, подбоченилась, кокетливо взглянула и спросила:
     - Сам-то обед небось не пропустишь?
     - Живу по Брэггу, только пью и только дистиллированную  воду.  У  вас
ключи от подвала есть?
     - У меня много чего есть.
     - Мне нужно  осмотреть  место  сброса  мусоропровода,  -  перешел  на
официальный тон Боря. - Прошу вас, - Борис обернулся к разомлевшей мамаше,
- и вас быть понятыми. Согласны?
     Родительница оживилась, уборщица  обреченно  кивнула,  вынула  ключи,
побренчала ими, открыла боковую дверцу и указала на ведущую вниз лестницу.
Спустились по лестнице, открыли еще одну обитую белой жестью дверь.  Запах
был сладковатый, плотный и липкий, казалось, он, словно  пар,  оседает  на
коже  и  одежде.  Над  головой  загрохотало,  из   мусоросброса   вылетела
консервная банка, скатилась по конусообразной  горе,  затем  упало  что-то
мягкое, сверху все прикрыла мятая газета. Женщины поморщились.
     Ни на каких занятиях Борю подобной  розыскной  работе  не  учили,  ни
экзамена, ни даже зачета сдавать по предстоящей ему науке не  приходилось.
С чего же начинать? Надо было одолжить  у  всезнающей  уборщицы  рукавицы,
запоздало подумал он, хотел было наступить на самолюбие  и  попросить,  но
увидел у стены метлу. Никогда Боря не думал, что столь  прозаическая  вещь
сможет ему доставить такую радость. Предмет, который  я  ищу,  невелик  по
объему  и  тяжел,  рассуждал  Боря,  смахивая  метлой  верхушку   мусорной
пирамиды. Орудие убийства, упав с большой высоты, пробило верхний, рыхлый,
слой. Господин старший инспектор, большое вам спасибо за подсказку, самому
мне век не догадаться.
     Борис Вакуров, подобно опытному археологу, аккуратно снимал  слой  за
слоем. Чего только  в  этих  слоях  не  было,  перечислять  не  стоит,  но
подобного разнообразия ни один археолог в мире не  видел  и  не  мог  даже
представить. Сняв половину пирамиды и  натолкнувшись  метлой  на  плотные,
слежавшиеся слои, Боря прекратил розыск неизвестного предмета,  оперся  на
свой уникальный инструмент, продолжил полемику с начальником.
     Преступник, Лев Иванович, оказался сообразительнее обезьяны и  орудие
убийства за щеку не спрятал. Какие теперь  последуют  указания?  Инспектор
Вакуров готов слазить в канализационные трубы,  все  проверить,  перебрать
руками, только прикажите.
     К запахам притерпелись, но  не  настолько,  чтобы  задерживаться  без
надобности. Боря начал метлой собирать к центру разбросанные газеты, комки
оберточной  бумаги,  смятые  коробки.  Одна   такая   коробка   метлу   не
послушалась, осталась лежать на месте. Боря снова поддел коробку метлой  и
снова безуспешно. Он неторопливо нагнулся, поднял тяжелую  коробку  из-под
торта, открыл, и извлек на свет бронзовый бюстик китайского божка.
     Впоследствии Борис Вакуров пытался объяснить и Гурову и себе, как все
произошло. Внезапно Боря начисто забыл, зачем находится здесь и копается в
мусоре. Забыл, и все, без объяснений. Он разглядывал задумчивого китайца с
любопытством,  даже  щелкнул  по  голове   ногтем,   пытаясь   определить,
действительно ли бронза или так кажется.
     Лишь через несколько секунд на Борю сошло озарение, и он все понял. У
него задрожали губы, он посмотрел на увесистый  бюстик  с  обидой,  поднял
коробку и бережно опустил в нее божка. Позднее Гуров хвалил Борю, что  тот
догадался взять мятую коробку из-под торта. Почему он  прихватил  коробку,
Боря не помнил, возвращался в квартиру Качалиных в полузабытьи - так после
технического нокаута боксер бредет в свой угол.
     Лева открыл входную дверь и чуть не налетел на Борю Вакурова.  Честно
сказать,  Лева  о  своем  помощнике  забыл,  верил  в  его   успех   чисто
теоретически, приказал проверить мусоропровод потому, что это должно  быть
сделано, и только.
     Боря  держал  перед  собой  коробку  в  неестественно   выставленной,
скованной руке. Лева уже настроился  на  разговор  с  Сергачевым,  и  Боря
возник раздражающим препятствием.
     - Ну, что у тебя?
     - Вот, нашел. - Рука у Бори дрожала.
     - Что ты нашел? - Гуров пропустил Борю  в  квартиру,  прошел  следом,
кивнул на дверь гостиной, где ждал эксперт.
     Учись, щенок, подумал Боря. Человек не хватает коробку у тебя из рук,
выдержанный и опытный, он ведет тебя к эксперту прямо  с  поличным,  можно
сказать. Ведь и на коробке должны остаться отпечатки, а я  ее  облапил.  К
такому выводу Боря пришел уже  в  лифте,  и  единственно,  в  чем  мог  не
усугублять положение, не перехватывал коробку, потому и держал ее мертво и
одеревенело.
     - Поставьте.  -  Эксперт  не  спросил,  что  ему  принесли  и  зачем,
расстелил на стеклянном столе газету, Боря разжал пальцы, поставил коробку
на газету, руку воровато спрятал за спину.
     Сначала эксперт осматривал коробку со  стороны,  затем  взял  большое
увеличительное стекло и, к удивлению Бори, довольным тоном произнес:
     - Ваши пальчики, молодой человек,  не  размазаны  и  легко  отличимы.
Молодцом, молодцом, не захватал,  тут  есть  кое-что,  есть.  Вот  пальчик
убитой, я его уже знаю.  Еще  один  подходящий  пальчик,  но  уже  не  ее,
возможно, продавца, а возможно, и не продавца. -  Он  разговаривал  сам  с
собой, не обращая на инспектора никакого внимания.
     Эксперт пинцетом открыл коробку и извлек статуэтку.
     Гуров обнял Борю, приподнял, опустил на место, положил  ему  руку  на
плечо и торжественно сказал:
     - Борис Давыдович, вы инспектор уголовного розыска. Если кто-нибудь в
этом усомнится, присылайте ко мне. Борька, ты умница! Отыскать  на  свалке
такую штуку!
     - Когда штука лежала в мятой коробке, - буркнул эксперт. - Он у тебя,
Гуров, в порядке, этот парень.
     Боря хотел объяснить, что нашел божка чисто случайно, его  заслуги  в
этом нет, глупо улыбнулся и заявил:
     - А я его в руки взял!
     - Вижу, я твои пальчики уже в лицо знаю. Они более четкие и  поверху.
- Эксперт убрал лупу, откинулся на спинку кресла. -  Что  я  могу  сказать
сразу? - Он  причмокнул,  покосился  на  бесстрастную  фигурку.  -  Вещица
дорогая, стоит денег немалых. Да, на коробке из-под торта имеется хороший,
годный для идентификации отпечаток  второго  пальца  правой  руки  убитой.
Заключение вы получите, и то, что коробочка побывала  в  данной  квартире,
докажете. На бронзе имеется темное пятно, уверен,  что  кровь,  экспертиза
установит. Имеем два прилипших волоска, тут я не специалист, можно  ли  их
идентифицировать, мои товарищи подскажут. В отношении пальцевых отпечатков
на самом бюсте  сильно  сомневаюсь,  займемся  в  лаборатории.  -  Эксперт
усмехнулся и добавил: - Что, мандарин, все еще убиваешься?
     - Я ничего не стер? - спросил Боря.
     - Кажется, нет. - Эксперт смотрел насмешливо. - Так  ведь  пальцы  на
бюсте, который стоит в доме, ничего бы  и  не  дали.  Верно,  Лева?  Бывал
человек в доме, брал в руки, верно?
     - Если бы обнаружить пальчик поверх кровавого пятна, - произнес Лева.
     - Размечтался! - Эксперт обратился к Боре, предлагая заключить  союз:
- Ты шаришь на помойке, находишь орудие убийства. Уникально. Я ищу  следы,
по памяти идентифицирую отпечатки. Тоже неплохо.  Лева  Гуров  пьет  кофе,
рассуждает о нравственности,  заблудился  среди  четырех  человек,  как  в
глухом лесу.
     - Я для парня начальник, и не подрывай мой авторитет, - ответил Лева.
- Я и кофе пью талантливо, и заблудился талантливо. Никто не  может,  а  я
могу.
     - Убийство совершила девчонка, - сказал эксперт. -  Из  этого  кресла
видно.
     - Категоричность суждений поднимает тебя до разряда наивысшего. Боря,
не зазнавайся и не  слушай  старого  циника.  На  кухне  сидит  любопытный
экземпляр хомо сапиенс, составь ему компанию.  Он  занят  сочинительством,
проследи, чтобы не увлекался.
     Боря чуть ли не щелкнул каблуками и вышел. После  обнаружения  орудия
убийства  настроение  у  Гурова  значительно  улучшилось,  когда  зазвонил
телефон, он снял трубку и бодро сказал:
     - Слушаю вас внимательно, -  совершенно  забыв,  зачем  и  по  какому
поводу он здесь находится.
     - Турилин. Рад слышать ваш голос, коллега. У меня в кабинете прокурор
и старший следователь. Прокуратура приносит свои извинения за  задержку  и
интересуется: приезжать к вам или вы уже возвращаетесь?
     - Мы скоро будем, примерно через час, максимум - два, - ответил Лева.
- Мы приехали  по  заявлению  о  несчастном  случае,  иная  версия  станет
официальной лишь после заключения врача и эксперта. Прокуратура  может  не
сомневаться, что  все  параграфы  и  даже  буквы  закона  будут  соблюдены
полностью.
     Константин Константинович сказал:
     - Все-таки дождитесь следователя. Он  был  на  выезде.  -  И  положил
трубку.
     - Получил, интриган? - эксперт  догадался  о  реакции  начальства  на
выступление Гурова. - Конечно, наука для тебя лишь помощник, следователь -
буквоед и придира, только розыскники люди. Еще я на тебя нажалуюсь.
     - Не нажалуешься, ты меня любишь. - После звонка начальства Гуров еще
больше приободрился. - Забирай своего убийцу, - он  кивнул  на  китайского
божка, - и топай к микроскопам. Машину верни. Прощай...
     Лева непроизвольно отметил, что  Денис  Сергачев  переоделся,  сменил
тренировочные штаны и кроссовки на элегантные брюки и не менее  элегантные
туфли, свежая рубашка сидела ловко на мощном торсе. Бокал в  руке  хозяина
Леве не понравился, пить в такой момент - неуважение и вызов.
     Сергачев пригласил в комнату, на столе  приготовлен  чай,  Леву  явно
ждали.
     - Располагайтесь. - Хозяин указал на кресло.
     Но Лева сел за стол, на  мягком  сейчас  жарко.  Сергачев,  казалось,
понял инспектора, тонко улыбнулся,  решая,  куда  сесть,  помедлил,  занял
место за столом напротив, наполнил чашку очень крепким, почти черным чаем,
подвинул.
     - Вы из МУРа? Я встречался несколько раз, - он назвал  имя,  отчество
начальника управления,  -  умница,  даже  интеллигент.  Извините,  но  мне
кажется,  вы,  как  и  врачи-психиатры,  с  годами  заражаетесь  от  своих
пациентов. Нет? Не хочу вас лично обидеть, да и вам еще рано.
     - Развязность и пошлость вам не идут, Сергачев.
     - Спасибо. Я люблю, когда меня зовут по фамилии, привычка. - Сергачев
допил бокал. - Спрашивайте.
     - Качалина к вам сегодня заходила?
     - Нет. Я был у нее утром, помог внести картошку и остался пить кофе.
     - Во сколько вы ушли?
     - В районе половины десятого.
     - Позже не заходили?
     - Вы хотите спросить: убивал я Елену или нет? Нет, я Елену не убивал.
Хотя, признаюсь, два раза подумывал об этом.
     -  Интересно,  -  чистосердечно  признался  Лева.  -  Разложим   выше
высказанное на составные части. Почему вы решили, что Качалина не упала, а
ее ударили?
     -  Если  женщина  -  сильная  и  ловкая,  спиртное   практически   не
употребляет, - Сергачев говорил о Качалиной, как о живой, - она  не  может
упасть плашмя.
     - Когда вы пришли к такому выводу?
     - До вашего приезда. Да и, в конце концов, Елену должны были убить.
     - Интересно, интересно. - Лева  опешил,  не  находил  точных  слов  и
замолчал.
     - Человека должны убить, а вам интересно. - Сергачев хмыкнул, шлепнул
широкой ладонью по столу, чай из чашки выплеснулся на блюдце. -  Говорите,
не заражаетесь от своих клиентов?
     - А нельзя поподробнее? Почему Елену Качалину должны  были  убить?  -
спросил Лева.
     - Кто? Вас же в основном интересует: кто?
     - Давайте все расставим по местам,  Денис  Иванович,  -  сухо  сказал
Лева. - Я к вам приехал не играть в вопросы и ответы...
     - Ну, ладно, ладно...
     - Нет, не ладно, а выслушайте меня. Вы не  Качалин  и  тем  более  не
Бабенко. И то, что я им прощаю, я вам не прощу. Кому много  дано,  с  того
много и спросится. Перестаньте говорить  двусмысленности,  просто  и  ясно
постарайтесь мне рассказать, а я  постараюсь  вас  понять.  Почему  у  вас
появилась мысль об убийстве Качалиной? Почему вы  считаете,  что  Качалину
должны были убить? И, пожалуйста, прошу вас, не напоминайте  мне,  что  вы
Денис Сергачев и лично знакомы с моим руководством.
     - Обиделись? - спросил Сергачев, но Гуров на  вопрос  не  ответил.  -
Рассказать? А вы можете рассказать свою жизнь?
     - А ваша жизнь так плотно переплетена с жизнью Качалиной?
     Теперь Сергачев пропустил вопрос собеседника и продолжал:
     -  Рассказать  постороннему  человеку?  А   себе   самому   объяснить
собственную жизнь возможно? Вы не пробовали? Или у  вас  все  так  ясно  и
просто?
     - Может, я могу вам помочь? - спросил Лева.
     - Что? - Сергачева задела искренность тона, от  этого  вопрос  звучал
еще более издевательски.
     - Я стану задавать вопросы. Они, как рельсы, удержат вас в конкретном
направлении.
     - Спрашивайте, - вдруг совершенно равнодушно  ответил  Сергачев.  Его
напор пропал так же быстро, как и вспыхнул.
     - Вы давно знакомы?
     - Около двадцати лет.
     - Вы были женаты?
     - На Елене или вообще?  -  уточнил  Сергачев  и,  не  ожидая  ответа,
продолжал: - Женат был, она человек в этой истории посторонний.  На  Елене
женат не был. Любил ее, не любил, за двадцать лет складывалось по-разному.
     - Качалина - человек  хороший  или  плохой?  -  Лева  жестом  удержал
взорвавшегося было Сергачева. - Я не  так  глуп,  как  вы  думаете.  Знаю,
вопрос сложный, а вы попробуйте ответить однозначно.
     - Хороший или плохой? - Сергачев не сдержался и фыркнул презрительно.
     - Да, да, вот так. Хороший или плохой?
     - Я с такой меркой к Елене никогда не подходил.
     - А что в этой мерке необычного! - удивился Лева.  -  Самая  простая,
проще не бывает, на мой взгляд, самая главная мерка.
     - Человека можно измерять и в килограммах, и в сантиметрах,  так  еще
проще.
     - Не передергивайте, Сергачев, вы меня отлично понимаете. Мы живем  в
сложном мире, в сложное время, мы такие сложные,  что  забыли  изначальные
критерии. Человек рождается, живет,  умирает.  Человек  бывает  хороший  и
плохой, смелый и трусливый, жадный и щедрый, умный и глупый. При  всей  их
однозначности такие понятия никто не отменял. Или я не прав?
     - Смелость и ум - понятия однозначные. - Сергачев задумался, подбирая
слова.
     Гуров с первой своей задачей справился, поставил Сергачева на  нужные
рельсы, теперь надо, чтобы он покатился. Подтолкнуть или  не  подтолкнуть?
Лева решил выждать.
     - Хороший или плохой - понятия субъективные. Для вас человек хороший,
для меня плохой.
     - А для большинства? - Лева не сдержался  и  подтолкнул:  -  Качалина
любила людей?
     - Вы знаете, любила! - Сергачев словно сделал  неожиданное  для  себя
открытие и обрадовался. - Только ее любовь  людям  не  приносила  счастья,
наоборот, приносила одни несчастья.
     Поехали, понял Лева и приготовился слушать.
     - Попробую объяснить. У кого-то из классиков научной фантастики  есть
рассказ, в котором инопланетянин превращался в того человека, которого вам
больше всего хотелось видеть. В ушедшего из  дома  сына,  в  умершую  рано
дочь, в  разыскиваемого  преступника.  Инопланетянин  любил  людей,  хотел
выполнить  желание  каждого,  но  он  был  один,  а  желаний  было  много,
инопланетянин погиб.
     - Качалину убили, потому что  она  стремилась  удовлетворить  желания
каждого? - спросил Лева.
     - Вы своим стремлением конкретизировать и упростить  сведете  меня  с
ума.  Елена  -  ангел-искуситель.  Одновременно,  понимаете?  И  ангел   и
искуситель. Человека все время одолевают самые  простые,  земные  желания.
Елена может помочь лишь в простом и земном, ведь  на  самом  деле  она  не
ангел, а человек. Вы хотите есть - вас накормят, хотите пить - вас напоят,
вы мечтаете купить велосипед - вам дадут  взаймы  денег.  У  вас  появится
привычка вкусно есть, сладко пить, иметь  деньги.  Привычки  очень  быстро
становятся  сильнее  вас,  уже  не  вы  руководите  своими  поступками   и
желаниями, а они, поступки и желания, ведут вас по жизни. Но вы все  время
берете в долг, занимаете, иногда рубли, иногда услуги. И в один прекрасный
день вы оказываетесь  рабом,  у  вас  нет  возможности  посмотреть  редкую
кинокартину, полежать на мягкой тахте. Вы оказались в ловушке. Причем  вас
в нее не заманили, вы сами,  стараясь  жить  полегче,  не  утруждая  себя,
залезли в ловушку, захлопнули наглухо. Все, все  чужое,  а  вы  голенький,
голодный, зависимый  и  избалованный,  быстро  отучившийся  себя  кормить,
одевать и самостоятельно удовлетворять свои житейские потребности. Как  вы
относитесь к своему благодетелю? Вы его любите? Вы только и мечтаете убить
его и освободиться.
     - А почему не уйти? Если получаемое в тягость, порабощает вас,  легче
уйти и освободиться? - спросил Лева.
     Он начинал прозревать, становилось хоть как-то  понятно:  веснушчатый
выхоленный муж, очень интересующий ребят из УБХСС;  хорошенькая,  молодая,
уже пьющая  девушка,  которой  следует  заплатить  за  "дела  постельные";
парень, вроде бы туповатый, но наверняка в житейских  вопросах  сметливый,
должен быть в указанное время; в  соседней  квартире  живет...  Лева  себя
остановил. С Денисом Сергачевым вопрос  сложный,  здесь  требуется  жевать
долго. Важно, что все они рабы, мечтающие восстать и освободиться.
     Муж рабство свое  считает  для  окружающих  очевидным,  находит  жену
мертвой, уверен, что укажут первым делом на него, и от трупа бежит.
     Слуга, зависимый  и  тихо  ненавидящий,  обнаружив  хозяйку  мертвой,
рассуждает, как и муж, и бежит,  но  возвращается,  не  в  силах  побороть
любопытство: что же из всего этого будет?
     Девушка, натолкнувшись на труп, человек с фантазией менее изощренной,
не боится подозрения, возможно, потому, что ей единственной  не  приходила
мысль  о  рабстве  и  убийстве,  поднимает  тревогу.   Вера   знает,   что
присутствующие смерти Качалиной рады, кстати, сказала об этом  вслух.  Она
знает много, держится независимо, даже вызывающе.
     Если я прав, то убийца сидит напротив, пьет чай и философствует.
     - Легче уйти и освободиться, чем убить. Нет? - повторил  свой  вопрос
Лева.
     - Куда уйти? - Сергачев возмутился. - Вы действительно  не  понимаете
или прикидываетесь?  Вы  когда-нибудь  алкоголика,  сидящего  за  бутылкой
водки, видели? Он знает: если  будет  продолжать  пить,  начнется  приступ
горячки, а отказаться не может. Что он сделает?  Он  разобьет  бутылку!  У
него есть силы только на поступок, на разовое  действие.  Он  не  в  силах
находиться рядом с источником и не пить.
     - Вы представляете Качалину источником, из которого  люди  напивались
до белой горячки? - спросил Гуров. - И пить уже невозможно,  и  отказаться
нет силы?
     - Вроде того.
     - Чтобы кормить, поить и всячески ублажать окружающих, надо откуда-то
энергию брать.
     - О, Елена человек талантливый. В каждом человеке существуют  скрытые
резервы. Один может одно, другой способен на иное, в отдельности  пшик,  а
замкнуть по кругу - гидростанция.
     - Не понимаю.
     - Люди жизнь потратили и не поняли, а вы за час хотите разобраться.
     - Допустим. Вернемся к источнику и разбитой бутылке. Вы говорили, что
дважды у вас появлялась мысль об убийстве.
     - Во сне видел, проснулся  счастливым!  Думаете,  патология?  Ничуть,
естественная потребность человека - себя обелить, другого  за  собственные
грехи наказать. - Сергачев замолчал, ссутулился, на лице проступили резкие
морщины.
     - Так радуйтесь, источник засыпан, вы избавлены  от  приступов  белой
горячки. - Лева редко бывал жестоким, сейчас удержаться не смог.
     - А чувство вины? - Сергачев смотрел слепо,  не  видя.  -  За  живого
спрятаться можно, за  мертвого  не  спрячешься.  Я  понял  только  сейчас:
мертвый всегда прав. Человека нет, и  он  прав,  обвинить-то  некого.  Мне
кажется, что Елена жива, и одновременно такое чувство,  будто  она  умерла
давным-давно.
     - Человека убили.
     - Я столько пережил, передумал за сегодня, часы растянулись в годы. -
Сергачев не слышал, ему вполне хватало самого себя, как рассказчика, так и
слушателя. - Я говорил о вине,  когда  налицо  преступление,  должен  быть
виновный.
     - Вы  его  знаете?  -  спросил  Лева,  с  таким  же  успехом  он  мог
расспрашивать памятник.
     - Преступление и наказание! Человек опускается на  дно,  разлагается,
думаете, он видит, чувствует пагубный процесс? Ничуть. Он живет, радуется,
чувство падения рождает состояние эйфории. И враз просветление: где я? Что
со мной? Кем я был  и  кем  стал,  кто  виноват?  Разве  человек  способен
признаться, даже при закрытых дверях, глядя в зеркало, мол, сам и виноват,
и никто кроме тебя? Никогда! Он быстро найдет виновного, за этим  дело  не
станет. Елена очень удобный, даже подходящий для роли преступника человек.
- Сергачев вновь замолчал,  сосредоточился  на  какой-то  мысли.  В  дверь
позвонили, Лева открыл.
     - Лев Иванович, извините, вернулся  Качалин,  просит  вас,  -  сказал
Боря.
     - Чтоб тебя и его, и вас обоих, -  пробормотал  Лева,  утопил  язычок
замка, поставил на предохранитель, сказал громко: - Одну минуточку,  Денис
Иванович! - И прошел в квартиру Качалиных.
     За время Левиного отсутствия квартира неуловимо изменилась.  Он  даже
задержался в  зеркальном,  размножающем  действительность  холле,  пытаясь
осмыслить происшедшие перемены, понял, изменения произошли не в  квартире,
а в нем,  Гурове,  который  стал  иначе  воспринимать  окружающее.  Раньше
зеркала лишь раздражали броскостью, сейчас он  воспринял  их  как  попытку
исказить реальный мир,  размножив  его,  сделать  иллюзорным,  нереальным.
Бутылки на шкафах в кухне  своим  парадным  строем  тоже  куда-то  манили,
обещали и обманывали,  потому  что  на  самом  деле  были  просто  пустыми
бутылками.
     - Лев Иванович, я вернулся. - Качалин чуть  развел  руками,  выставив
розовые ладони, и походил на рослого мальчика, который демонстрирует,  что
руки вымыл.
     Лева лишь кивнул и саркастически ответил:
     - Я вам очень признателен, Игорь Петрович. Идите сюда,  -  он  открыл
дверь в кабинет.
     За столом сидела Вера и, активно помогая себе языком, писала.
     - Я попросил Веру Семеновну написать объяснение, - сказал тихо Боря.
     - Абсолютно правильно, значит, Игорь Петрович будет писать  в  другой
комнате. - Лева хотел закрыть дверь, но Качалин подставил ногу.
     - Извините, если мне необходимо что-либо писать, то я  желал  бы  это
делать в кабинете. Я, кажется, у себя дома?
     - Может быть, женщине и гостье вы уступите,  не  станете  производить
переселение? - Лева вновь попытался закрыть дверь. Качалин не отступил.
     - Перебьешься, - заявила Вера, не прекращая писать, даже не  взглянув
на мужчин, застрявших на пороге. - Хозяин! Ты когда  стал  хозяином?  Тело
только вынесли. - Она отложила ручку, подперла ладонью  подбородок.  -  Ты
меня, хозяин, не раздражай!...
     Качалин совсем растерялся, стоял, нелепо раскорячившись,  Леве  стало
неловко не только за него, но и за себя, он отстранил Качалина и сказал:
     - У нас будет  еще  время  побеседовать,  я  вас  внимательно,  Вера,
выслушаю.
     Девушка почувствовала служебный тон Гурова и мгновенно изменилась.
     - Я ничего такого, нервы, Лев Иванович. Извините.
     Качалин уже безропотно устроился писать объяснение в гостиной.  Когда
Лева вошел  в  кухню,  сидевший  за  столом  Бабенко  торопливо  поднялся.
Следовавший за начальником Вакуров самодовольно  улыбнулся:  в  порученном
ему подразделении был полный порядок.
     - Лев Иванович, я все написал. - Толик  даже  попытался  выйти  из-за
стола, Гуров не дал, насильно усадил на место. - Взгляните, может, я  чего
не так, переписать нетрудно, я мигом.
     Лева просмотрел объяснение, положил перед Толиком.
     - Все так. Попрошу вас, опишите подробно, где именно,  в  какой  позе
лежало тело.
     -  Это  зачем?  -  Бабенко  крутил  в  руках  тяжелую   хромированную
зажигалку.
     - Порядок, - лаконично ответил Лева.
     Гуров уже направился к двери, вспомнил, что у него  в  кармане  лежат
изящная зажигалка и ключи Качалиной, остановился. Что его  заинтересовало?
Ключи или зажигалка? Лева торопился, хотел скорее вернуться  к  Сергачеву,
но ключи и зажигалка неожиданно остановили, притягивали к себе.
     Черт тебя возьми, Гуров, первый раз ты суешь сам себе палец в колеса.
Лева подбросил ключи, поймал, подбросил зажигалку, поймал,  уложил  их  на
столе рядышком, взглянул на них чуть со стороны.
     Тихо урчал телефон, аппаратов в квартире было четыре, и  каждый  имел
свой голос.
     - Слушаю, - ответил Лева, продолжая завороженно разглядывать ключи  и
зажигалку.
     - Ты что там, прописался окончательно и  официально?  Побереги  честь
бедной девушки, не бери трубку, - произнес насмешливо мужской голос.
     - Лично я пока не прописывался, а вы кого имеете в  виду?  -  спросил
Лева, отодвинул ключи и зажигалку, попытался сосредоточиться, хотя даже не
подозревал, что этот разговор поможет ему раскрыть преступление.
     - В десять ты  берешь  трубку,  думаю,  на  чашку  кофе  заглянул.  В
двенадцать опять ты, думаю, Дэник зашел принять дозу. Сейчас уже пять?  Ты
не уходил? Как на тебя смотрит сам, лично? Ты  что  молчишь?  Алло!  Алло!
Дэник, ты меня слышишь?
     - Минуточку, не  вешайте  трубку.  -  Лева  положил  трубку  рядом  с
аппаратом и бросился в гостиную.
     - Игорь Петрович,  возьмите  трубку,  вас,  -  он  старался  говорить
спокойно, но задыхался так, словно пробежал километры.
     Сергачев был здесь  в  двенадцать!  Сейчас  главное  установить,  кто
говорит. Кто говорит? Лева гипнотизировал, старался  взглядом  подтолкнуть
Качалина, который неторопливо отложил ручку, выпрямился,  будто  умышленно
растягивая секунды, наконец взял трубку и, вновь вздохнув, произнес:
     - Ну? Что, кто? Я - Он взглянул на Леву, на трубку и  положил  ее  на
аппарат. - Разъединили или разъединились. Нужно будет, перезвонит.
     Лева положил трубку в кухне и вернулся к Качалину.
     - Абонент что-нибудь произнес? - спросил Лев.
     Качалин лишь пожал плечами, продолжал перечитывать написанное.
     - Игорь Петрович, это важно, вы слышали голос абонента?
     - Важно?.. Лев Иванович, что сейчас важно? Голос? Слышал. Он спросил:
кто говорит? И все.
     Зазвонил телефон, Лева сказал:
     - Ответьте, постарайтесь поддержать разговор. - И бросился на  кухню,
взял трубку.
     - Да,  -  сказал  Качалин.  -  Вас  слушают.  Алло?  Вас  не  слышно,
перезвоните.
     Лева снова вернулся в гостиную, посмотрел на Качалина.
     - Сейчас телефон так работает, перезвонят. -  Игорь  Петрович  махнул
рукой.
     - Звонивший ведь сказал два слова, вы  не  узнали  голос?  -  спросил
Лева.
     - Голос? - Качалин провел пальцем по внутренней стороне воротничка. -
Душно. Знакомый. А в чем дело? Извините, но у Елены  были  свои  знакомые,
они со мной, как правило, разговаривать не желали.
     - Спасибо. - Лева сел на кухне рядом с телефоном, не обращая внимания
на  испуганно  жавшегося  Бабенко  и  следовавшего  за  своим  начальником
Вакурова, положил голову на скрещенные руки и стал ждать.
     Могли снова позвонить. Могли, но не звонили.
     - Написали что я вас просил? - Лева строго глянул на Бабенко.
     - Пишу, пишу. - Бабенко суетливо начал перекладывать  листки.  -  Что
вас интересовало? Ах, как мадам лежала? Сей минут, нарисуем.
     - Живописец.  -  В  сопровождении  Бори  Гуров  вышел  на  лестничную
площадку. - Убивают, убивают, минуты отдохнуть не дадут.  -  Лева  щелкнул
Вакурова по лбу. - Когда начальство  шутит,  полагается  улыбаться.  -  Он
прошел в квартиру Сергачева.
     Лева бросил взгляд на часы. На чем прервал нас Боря двенадцать  минут
назад? Что-то о виновности, о том,  что  Качалин  -  подходящий  для  роли
преступника человек.  Сергачев  тоже  подходит  для  роли  преступника.  В
двенадцать Сергачев находился в квартире Качалиной, в  тринадцать  хозяйку
обнаружили мертвой.  Врач  полагает,  что  смерть  наступила  в  период  с
двенадцати тридцати до тринадцати  тридцати.  Как  ни  печально,  Сергачев
очень подходит для роли преступника. Интересно, что он сам думает по этому
поводу? Лева занял свое место за  столом,  пригубил  остывший  горьковатый
чай.
     - Налить свежего?
     - Спасибо, нет, - ответил Лева. - Так я вас слушаю.
     - Нашли убийцу?
     - Находят грибы, Денис Иванович.
     - Как вы выражаетесь? Выявили? Установили?
     - Следуя вашей теории, убить Качалину имел основания не один человек.
И вы в том числе. Не так ли?
     - Так. - Сергачев кивнул. - Так. У меня оснований, возможно,  больше,
чем у кого-либо иного. Если  вы  следили  за  ходом  моих  мыслей,  ложных
оснований, подтасованных, подложенных шулерской рукой.
     - Вашей рукой, - уточнил Лева.
     - Моей рукой, - согласился Сергачев.
     - Но вы не убивали?
     Сергачев  не  ответил,  взял  стоявший  на  полу  бокал  с   какой-то
жидкостью, видимо, с коньяком.
     - Вы могли бы не пить?
     - Не забывайте, инспектор, вы у меня в гостях, - Сергачев  отхлебнул.
- Вы у меня, а не я у вас.
     Верочка сказала, что Сергачев человек слабый, вспомнил Лева, и  я  не
поверил, считая себя  слишком  умным.  Слабый,  значит,  на  самолюбие  не
давить... Мягче, инспектор, мягче...
     - Гость может обратиться к хозяину с просьбой?
     - Может, может. - Сергачев поставил бокал на пол.
     - Вы точно помните, что были у Качалиной только утром?
     Сергачев снова  не  ответил,  взглянул  устало,  выглядел  он  плохо,
морщины стали резче, глаза слезились.
     - Презумпцию невиновности  пока  не  отменили?  Вы  этот  вопрос  уже
задавали. У вас есть основания мне не верить?
     - Возможно.
     - Мне надоела добровольно-принудительная беседа. - Сергачев поднялся,
допил из бокала. - Я только вычищу зубы и умоюсь.
     - И что дальше?
     - Мы все поедем к вам на Петровку,  где  следователь  нас  официально
допросит. Разве не так? - спросил Сергачев.
     - Так, - согласился Лева. - Заходите за нами, мы сейчас  едем.  -  Он
задержался  в  дверях,  давая  возможность  Сергачеву  одуматься,  но  тот
насмешливо сказал:
     - Признаний под занавес не последует...
     - Мы сейчас поедем в управление, - заявил Лева, входя в  квартиру.  -
Процедура, к сожалению, обязательная!
     Ему никто не ответил, он просматривал объяснение Качалина, когда Вера
заявила:
     - Я не могу, я на работе.
     Лева  посмотрел  на  девушку  и  не  отводил  взгляда,  пока  она  не
отвернулась, неторопливо взял объяснение Бабенко. Все,  что  писал  Толик,
было хорошо знакомо, лишь последние строчки  привлекли  внимание.  По  его
словам, мертвая Качалина лежала совершенно не  так,  как  была  обнаружена
Верой и Сергачевым,  как  застали  тело  эксперт  и  Гуров.  Он  перечитал
объяснение еще раз, уже полностью сложившаяся  картина  преступления,  кто
именно и в какое время убил  Качалину,  распалась,  будто  по  только  что
созданному цельному сосуду ударили молотком. Лева  смотрел  на  осколки  и
решал, как же теперь собрать все воедино. И вдруг он понял, что  последние
полчаса занимается самообманом, пытается убедить себя в  том,  что  версия
сложена правильно, а от  двух  фактов,  которые  в  созданную  им  картину
преступления не вписывались, он взял и отвернулся, словно фактов  этих  не
существует.
     Лева вспомнил, как в юности, решив смазать швейную  машину,  разобрал
ее, а когда собрал, две железки оказались лишними, машинка  не  желает  их
принимать, они не  втискивались  в  ее  железное  нутро.  Машинка,  хорошо
смазанная, крутилась совершенно бесшумно,  выглядела  великолепно,  но,  к
сожалению, не шила. И в бухгалтерии излишек опаснее  недостатка,  вспомнил
Лева и обратился к своим излишкам. Ключи от квартиры в  кармане  убитой  и
последний телефонный звонок, когда Леву приняли за Сергачева, в  собранную
картину преступления не влезали и влезть не могли. Он закрыл на них глаза,
но факты, как известно, вещь  упрямая,  в  результате  труп  в  объяснении
Бабенко оказался в другом месте. Гуров растерялся, ехать в управление было
не с чем, не мог же он заявить руководству: я пришел  к  выводам,  которые
оказались ложными, никаких иных версий не имею, ничего добавить не могу.
     - Готовы, Лев Иванович. - Боря уложил  все  бумаги  в  папку,  собрал
Веру, Качалина и Бабенко у двери.
     - Минуточку, - буркнул Гуров, ушел в гостиную и опустился в кресло.
     Баба Клава рассказывала, что в семилетнем возрасте, если Лева не  мог
ответить на вопрос, он  забирался  под  стол.  И  долго  я  тут  собираюсь
отсиживаться? - Лева вытянул ноги,  оглянулся  и  вместо  поисков  решения
начал думать о постороннем. Интересно, кто обставлял  квартиру?  Вещи  все
необычные,  уникальные,  сколько  сил  потрачено,  чтобы  отыскать   такой
инкрустированный  столик?  А  зачем,  спрашивается?  Хозяйку   заберут   в
крематорий, хозяина, судя по всему, мои коллеги тоже заберут, и  мир  этот
перестанет существовать. Вещи переберутся в другие квартиры, где  создадут
иные миры. Интересно, кто будет сидеть в этом кресле через год?  Мне  пора
вставать, меня ждут, я должен принять решение. А ведь  Турилину  наверняка
не хотелось вызывать меня, но его попросили, и он рассчитывал, он на  меня
надеялся.   Лева   представил,   как   начнет   докладывать,    Константин
Константинович поймет с полуслова, что результата нет,  кивнет  и  скажет:
"Спасибо, Лева, можете отдыхать".
     - А я, между прочим, не напрашивался! - пробормотал Лева  неожиданно,
пожалел себя и хотел было сосредоточиться  на  этом  чувстве,  но  услышал
скрип двери.
     На пороге стоял Борис  Вакуров  и,  прикрывая  рот  ладонью,  пытался
деликатно кашлянуть.
     Лева обреченно кивнул, поднялся, выйдя в холл,  начальническим  тоном
сказал:
     - Поехали.  Анатолий,  возьмите,  пожалуйста,  в  свою  машину  Веру,
Сергачева и товарища. - Лева указал на Борю. - Он  вам  покажет  дорогу  и
оформит пропуска. Игорь Петрович, вы и я поедем на служебной.
     - Не в лесу, не заблудились бы, - усмехнулся Бабенко.  -  Хоть  и  не
бывал, контору вашу знаю. Пропуска он пусть нам на выход  оформит,  внутрь
мы бы и сами пробрались.
     Парень неожиданно оказался с юмором, заметил  Лева:  несколько  часов
"кабыть" да "небыть" - и вдруг заговорил нормально. Я его с самого  начала
недооценивал, отсюда все потери и убытки. Начнем сначала, начнем с нуля.
     - Анатолий, минуточку. - Лева придержал  Бабенко,  пропустил  всех  в
лифт, махнул рукой. - Поезжайте, мы вас догоним.
     Толик смотрел вопросительно. Гуров достал из кармана ключи, подбросил
на ладони, спросил:
     - Чьи это ключи, Анатолий?
     Толик взял, глянул мельком, сказал равнодушно:
     - Качалиных.
     - Правильно, Бабенко. - Лева нажал на погасшую  кнопку  и  вызвал  на
свой этаж освободившуюся  кабину  лифта.  -  Ключи  находились  в  кармане
Качалиной.
     - Ну и что?
     - А то! - Гуров попытался скрыть торжество. - Если бы Качалина  вышла
в соседнюю квартиру, то, имея в кармане ключи, она бы дверь захлопнула.
     - Не понимаю. Ну, захлопнула?
     - Как же вы в квартиру вошли?
     - Дверь была открыта! - Толик протестующе замахал руками.
     - Лжете! Вам открыла дверь сама Качалина, когда вы пришли,  она  была
жива! - Лева вошел в  приехавший  лифт,  подождал  Бабенко,  нажал  кнопку
первого этажа.  -  Вы  сейчас  узнали,  что  муж  нашел  жену  мертвой,  и
испугались, что в убийстве могут обвинить вас.
     - Я не убивал! Клянусь!
     - Хозяйка была жива?
     - Я не убивал!
     Дверь лифта распахнулась, Боря Вакуров поджидал начальство на  улице.
Лева подошел к нему и, глядя на Толика Бабенко, быстро заговорил:
     -  Девушка  и  Сергачев  ответят  перед  законом  или  нет  -  сейчас
неизвестно. А Бабенко, на мой взгляд, имеет с  собой  валюту  либо  что-то
противозаконное. По дороге в управление глаз с него  не  спускай,  не  дай
выбросить. Приедешь, сразу  в  кабинет  и  понятых,  все,  что  у  него  в
карманах, изымешь и оформишь.
     Вакуров кивнул, подошел к Бабенко, подождал, пока тот сядет за  руль,
усадил Веру и пропустил Сергачева на  заднее  сиденье,  сам  сел  рядом  с
Толиком.  Хорошо  действует  мальчик,  очень  вежливо  и  профессионально,
отметил про себя Лева, провожая взглядом отъезжающих.
     Жара спала, воздух чуть остыл, но стал плотнее, дышалось  так,  будто
прижимаешься лицом к выхлопной трубе автомобиля.
     - Лев Иванович, у меня же машина, - сказал Качалин.
     - Водитель приедет и будет ждать, - ответил Лева.
     - Мы предупредим вахтера, она передаст,  что  мы  уехали,  -  Качалин
поздно сообразил, что Вера тоже уехала, договорил до конца и сконфузился.
     Лева  кивнул,  слабо  улыбнулся,  и   их   диалог   закончился.   Без
дополнительной информации, без дополнительного толчка  извне  Лева  увидел
всю  картину  преступления,  все  действия  в  их  нелепой,  циничной,  но
логической последовательности. Ключи  в  кармане  Качалиной  и  телефонный
звонок завяли свои места, то есть встали  там,  где  им  и  положено  было
находиться. Лева вздохнул, расправил  плечи,  выпрямился,  словно  опустил
непосильную ношу:  казалось,  она  раздавила  его,  дороге  нет  конца,  а
оказалось, пронес даже лишнее.
     - Лев Иванович, это ваша? - спросил Качалин.
     Черная "волга" с торчащей из крыши антенной стояла рядом с  Левой,  а
он, задрав голову, смотрел за горизонт.
     Из  машины  вышел  невысокий  плотный  мужчина  в  форме  следователя
прокуратуры, доброжелательно посмотрел на Качалина  и  Гурова,  кивнул  и,
взяв Леву под руку, отвел в сторону.
     - Здравствуйте, Петр Семенович,  -  сказал  Лева,  мысленно  подбирая
слова для четкого и короткого доклада.
     - Здравствуй, Лев Иванович. - Следователь хотя и смотрел снизу вверх,
но выражение у  него  было  покровительственное.  -  Извини  старика,  что
припозднился, день выдался неприятный. Рассказывай.
     - Длинная история. Ударили сгоряча, разбили  височную  кость,  смерть
наступила   мгновенно.   Нелепая,   дилетантская   попытка   инсценировать
несчастный случай. Протоколы осмотра экспертами оформлены, орудие убийства
обнаружено, изъятие оформлено, все отправлено к нам. Свидетели там же,  вы
можете ознакомиться с документами и всех допросить.
     -  Понял.  -  Следователь  взглянул  на  прогуливающегося  неподалеку
Качалина.
     - Муж, - сказал Лева.
     Следователь оглядел Леву, лукаво подмигнул.
     - Лев Иванович, все так просто, тебе было  легко,  -  но  тон  его  и
выражение лица говорили о том, что он прекрасно  понимает,  как  инспектор
устал.
     Лева улыбнулся благодарно, кивнул.
     - Вы поезжайте, я дождусь нашу машину и буду тотчас. - Он  встретился
со следователем взглядом, увидел  в  его  глазах  то  ли  просьбу,  то  ли
требование, не выдержал и сказал о главном: - Надеюсь, что познакомлю  вас
с убийцей.
     - Спасибо. - Следователь кивнул, вернулся к машине и уехал.
     Буквально через несколько минут подошла "волга" МУРа.
     - Моя, персональная. - Лева пропустил Качалина вперед, сел  рядом.  -
Пожалуйста, домой.
     Новый, не знакомый Гурову водитель, тоже сомлевший от  жары,  посидел
некоторое время не двигаясь, ожидая,  когда  этот  парень  назовет  точный
адрес. Парень молчал, водитель  тронул  машину,  долго  бурчал  совершенно
нечленораздельно, что в переводе на общечеловеческий язык  означало:  "Ты,
парень, уже совсем зарвался. Вызываешь оперативную машину,  чтобы  тебя  с
дружком к бабе возил. У меня один дом, туда и доставлю, там хоть  генерал,
хоть сам диспетчер... пусть меня убьют".
     - Как же это произошло, Игорь Петрович? - спросил Лева.
     - Вы о чем? - Качалин задумался и от вопроса вздрогнул.
     - Я неправильно сформулировал вопрос. - Лева опустил стекло, но ветер
не освежал, а влажно прилипал к лицу. -  Как  вы  ударили  жену  бронзовой
статуэткой, я знаю.
     - Вы что? Что вы говорите?
     - Помню, в  детстве  я  разбил  бинокль  отца,  -  Лева  замолчал.  -
Извините,  глупости  говорю.  Мне  кажется,  вы  не  можете   поверить   в
происшедшее, все хотите проснуться и не можете, верите, упрямо верите, что
проснетесь. Я говорю жестокие слова, но я не в силах изменить реальность.
     - Я не убивал Елену, - голос Качалина прозвучал тускло  и  бесцветно,
таким слышится голос робота, когда читаешь научную фантастику.
     - Понимаю, вы ударили, - Лева вздохнул и  замолчал,  он  тоже  устал,
говорить в общем-то бессмысленно, Качалину к жизни не возвратить.
     Светофор подмигнул  зеленым,  водитель  остановил  машину,  что  было
абсолютно не в его привычках. Он работал на оперативной машине чуть больше
недели, использовал право преимущественного проезда где только мог,  а  уж
на мигающий  зеленый  останавливаются  только  частники  с  травмированной
психикой и двумя  дырками  в  талоне  предупреждений.  Водитель  стремился
растянуть дорогу до управления  максимально.  Этот  парень,  так  водитель
называл про себя  Гурова,  рассуждал  об  убийстве,  как  нормальные  люди
говорят о том, что неплохо бы выпить пивка, можно и не пить. Жди,  так  он
тебе и расколется, если и порешил свою бабу, злорадно подумал водитель.
     - А почему  вы?..  Почему  вам  такое?..  -  договорить  Качалину  не
удавалось. - Как вы смеете?
     -  Мы  нашли  статуэтку  в  мусоросбросе.  -  Лева  не  хотел  ничего
доказывать, он свою работу закончил, следователь сделает свое дело.
     Гуров обманывал себя, не  отдавая  отчета,  наверное,  от  усталости.
Конечно, ему хотелось  поставить  точку,  любому  это  хочется  -  кивнуть
следователю, мол, преступник, сейчас пишет признание, придется  подождать,
извините, он скоро закончит.
     - Божок стоит на этажерке, каждый может схватить, - быстро  заговорил
Качалин. - Почему я? Сергачев в двенадцать находился  в  квартире,  вы  же
знаете.
     - Разве я говорил, что мы нашли именно китайского божка?  -  Я  вроде
гробовщика, забиваю последние гвозди,  подумал  Гуров.  Но  ведь  он  убил
человека, довела его жена до последнего удара или нет,  решать  суду.  Мое
дело восстановить  последовательность  событий,  вытащить  на  божий  свет
госпожу истину.
     - Вы сказали: статуэтка. - Качалин защищался по инерции.
     - Там же стоят бюстик Пушкина, фигурка теннисистки...
     - А нет именно божка, - перебил Качалин.
     - А вы в гостиную не заходили и не  можете  знать,  что  на  этажерке
отсутствует. - У тебя такая профессия, Гуров, тут уж ничего не  поделаешь,
оправдывался Гуров. - Поверьте, Игорь  Петрович,  у  вас  нет  возможности
защищаться, выкручиваться. Вы сказали, что Сергачев в двенадцать находился
в квартире. Во-первых, это неправда, во-вторых, я вам о телефонном  звонке
не говорил, вы напрасно его организовали. Как говорят  юристы:  попытка  с
негодными средствами. Понадобится, мы звонившего  найдем,  он  не  захочет
стать соучастником и расскажет, как вы его уговорили. Игорь  Петрович,  вы
же знаете этого человека, он расскажет? - Лева заставил себя  заглянуть  в
плоское лицо Качалина. - Вот видите, обязательно расскажет.
     - Он не расскажет...
     - Вы начинаете говорить глупости. Вы после того, как ударили, -  Лева
перестал употреблять слово:  убийство,  -  говорите  и  делаете  глупости,
топите себя. Совершенно идиотская  инсценировка,  отрицали  приезд,  затем
этот звонок...
     -  Толик!  Бабенко  приезжал  до  меня  и  видел  труп!  -   Качалину
показалось, что он нащупал твердое дно и сейчас  выйдет  на  берег.  -  Вы
ничего не сможете доказать! Бабенко  видел  труп!  Елену  убили  до  моего
приезда! Правда, она всегда...
     - Безусловно, - перебил Лева. - Я согласен, истину спрятать трудно, в
вашей ситуации невозможно. - Он разозлился. Себя мучает и меня. -  Бабенко
виделся с Еленой Сергеевной, разговаривал  с  живым  человеком,  трупа  не
видел, даже не знает, как он лежал, о чем и написал  в  своем  объяснении.
Бабенко испугался, решив, раз вы  обнаружили  труп,  то  подозрение  сразу
падет на него, дурака Толика  Бабенко,  и  начал  врать.  Привести  его  в
сознание - дело  несложной  техники.  Я  вам,  Игорь  Петрович,  попытаюсь
помочь,  вы  решайте,  как  себя  вести  дальше.  Не   перебивайте   меня,
постарайтесь понять. Наши разговоры с вами юридической силы не  имеют,  вы
лгали, изворачивались, все это лежит в области нравственности, дела  вашей
совести. Факты же таковы: вы ударили предметом, который попался под  руку,
следовательно, в ваших действиях не было заранее обдуманного намерения. На
допросе начнете врать, изворачиваться, уличат вас непременно, все докажут,
плюс вы оставили труп, бежали. Все вкупе произведет на суд  самое  мрачное
впечатление.
     - А так я предстану перед судом  весь  в  белом,  -  Качалин  натужно
рассмеялся.
     Водитель от неожиданности рванул руль, машина  чуть  не  вылетела  на
тротуар. Лева похлопал водителя по плечу и сказал:
     - Три года назад я расследовал убийство. Погиб хороший  человек.  Мне
рассказывали, преступник, оправдываясь, порой говорил:  "Что  выросло,  то
выросло".
     Неожиданно Качалин схватил Леву за руку и зашептал:
     - Растет дерево, трава растет, я  человек!  Я  счастья  хочу!  А  она
плевать на меня хотела! Я в тюрьму, а она другого приведет. Сносила туфли,
новые купит! Я приехал и совета попросил, говорю, мол, плохо мне... А  она
улыбнулась жалостливо и говорит: "Всегда хорошо  не  бывает.  Ты  мужчина,
решай свои проблемы сам". - Качалин всхлипнул, отодвинулся на край сиденья
и совсем тихо закончил: - Так я и прожил свою жизнь.
     "Волга" остановилась у подъезда, водитель повернул ключ  зажигания  и
сказал:
     - Вы дома, прошу!
     - Спасибо. - Лева вышел  из  машины,  подождал  Качалина,  указал  на
подъезд, кивнул водителю и вошел следом за Качалиным.

ЙНННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННН»
є          Этот текст сделан Harry Fantasyst SF&F OCR Laboratory         є
є         в рамках некоммерческого проекта "Сам-себе Гутенберг-2"        є
ЗДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДД¶
є        Если вы обнаружите ошибку в тексте, пришлите его фрагмент       є
є    (указав номер строки) netmail'ом: Fido 2:463/2.5 Igor Zagumennov    є
ИННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННј