Андрей КУРКОВ
ПОСЛЕДНЕЕ ПРИЗЕМЛЕНИЕ
(краткая история одного внутреннего органа)
Холодной весной пятого года независимости я возвращался из Германии
домой. Старый "боинг" международных украинских авиалиний, исписанный
трафаретными китайскими иероглифами, объяснявшими, видимо, что надо делать
в случае аварийной посадки, дрожа дюралюминиевыми крыльями приближался к
бетонной полосе Бориспольского аэропорта. Пухленькая стюардесса раздавала
декларации. Мне тоже досталась одна и я в очередной раз усмехнулся,
прочитав требование "задекларировать" количество ввозимой национальной
валюты.
Вскоре самолет соприкоснулся с бетонкой и побежал уже по земле. Жидко
захлопал в ладоши один случайно затесавшийся в число пассажиров
иностранец, но быстро прекратил, уловив напряженные взгляды в свою
сторону.
Минут через пять после остановки двигателей к самолету подъехал
автобус и пассажиры поспешно заняли в нем места.
Комфортабельный предбанник таможенного зала зажжужжал, зашуршал
декларациями. Пассажиры разбились на две очереди. По привычке я стал в
левую. Двигалась она неспешно, но и я не спешил.
Наконец я подошел к месту радиационного контроля, вдоль меня
"прошлись" дозиметром и дозиметрист, одетый в камуфляж, кивнул головой,
мол нормально. Дальше оставалось пройти общий рентген - таможенники искали
перевозчиков опиума, и я уже знал, что опиум глотают в специальных
мешочках на время пересечения границы. Вскоре я зашел в металлический бокс
и послушно налег грудью на квадратную металлическую раму. Что-то невидимое
звякнуло в боксе железом и я почувствовал бегущих по спине мурашек.
"Еще минут пятнадцать, - подумал я, - и я вырвусь из этого
аэропорта."
Наконец дверь бокса открылась и я пошел дальше по нарисованной на
полу желтой полосе, указывавшей путь.
- Паспорт? - вежливо попросил таможенник уже у стола досмотра багажа.
С улыбкой я протянул свой реликтовый советский документ.
- Андрей Юрьевич? - вслух прочитал таможенник и посмотрел на меня
так, словно мне следовало кивком подтвердить его правоту. - У вас только
одна сумка?
Я кивнул.
- Пожалуйста, пройдите вон туда, в те двери! - широким жестом руки он
прочертил направление. - И сумку тоже возьмите!
За элегантными черными дверями я обнаружил что-то вроде комнаты
отдыха, заставленной мягкой мебелью. В комнате никого не было. Я прошел к
ближнему креслу и уселся.
Обвел взглядом обстановку и заметил в углу под потолком черную
видеокамеру.
На душе было спокойно и я сам себе удивился - отчего это я такой
спокойный? Ведь для чего-то меня попросили пройти сюда?
Бесшумно открылась дверь. Вошел мужчина лет сорока пяти в дорогом
темносинем костюме. Правда ярко красный галстук и простое, тоже
красноватое лицо к костюму не очень подходили. В руках он держал
рентгеновский снимок.
Подошел, присел на соседнее кресло.
- Андрей Юрьевич? - спросил.
Я кивнул.
Он посмотрел на меня, потом поднял снимок на уровень своих глаз и
внимательно уставился на него.
- Вы что, врач? - спросил я.
- Нет, но пришлось пройти курсы рентгенологии... - шутливым тоном
ответил он. - У вас проблемы со здоровьем... - и он показал мне что-то на
рентгеновском снимке, обведенное красным маркером.
- Я знаю про свои проблемы... - сказал я.
- Андрей Юрьевич, я бы на вашем месте сейчас был бы очень нервным,
так сказать...
- Почему? - удивился я.
- Ну как же, вы после серьезной операции возвращаетесь домой, на
родину, так сказать, а вас почему-то задерживают. А дома жена ждет,
нервничает...
Я посмотрел на него пристально. В чем-то он был прав, но после
операции я действительно стал удивительно спокойным и невозмутимым, словно
мне вырезали всю нервную систему.
Мой безымянный собеседник тяжело вздохнул.
- Знаете, Андрей Юрьевич, я не люблю спокойных, тихих разговоров. Я к
спорам привык, чтобы с криком, с эмоциями... Как раньше, а сейчас все это
как-то не так, все слишком интеллигентно делается... Вы понимаете, о чем
я?
- Нет, - признался я.
- Ну ладно, раз вы такой упрямый, расскажу я вам одну интересную
историю. Полгода назад, может помните - об этом много в газетах писали,
пропал один кандидат в депутаты парламента от оппозиции... Ну пропал, так
пропал, нет тела - нет дела. Так вот через пять месяцев после этого один
киевский писатель едет в Германию на серьезное лечение. Дело в том, что в
юности он злоупотреблял конъяком - дешевый был конъяк - ну и, ясное дело,
печень не выдержала. Печень - орган хрупкий. И вот едет господин писатель
в Германию, везет туда на лечение свою больную печень. Хорошо, что там у
писателя друзья, организовали для него медицинскую страховку и сделали
вид, что печень у господина писателя именно в Германии заболела. Пусть,
мол, немецкие налогоплательщики за него платят, или страховая компания
пускай раскошеливается... Не важно. Важно, что посмотрели немецкие врачи
на испорченную конъяком печень, покачали головой и сказали, что лечить
такую печень бестолку. Не вылечишь ее. Надо новую печень ставить. Ну
хорошо, новое всегда лучше старого, да? Так вот, господин писатель охотно
согласился на операцию. Поставили господину писателю новую печень,
подлечили, на месяц в пансион устроили, на воды. Городок красивый, вокруг
пышущие здоровьем пенсионеры гуляют. Ну и писатель среди них, как дома.
Месяц прошел, заехали за писателем немецкие коллеги, отвезли в Кельн,
прощальный ужин в ресторане "Марредо" организовали, по хорошему бифштексу
с кровью скушали. А писатель - на диете, для него специально - бараньи
котлетки и чтоб без жира. И салат, конечно... Потом переночевал господин
писатель в отеле "Энгельбертц" и утром в аэропорт. Что-то вы, Андрей
Юрьевич, все равно какой-то спокойный? Может, вам нехорошо? - с надеждой в
голосе спросил мой собеседник.
- Да нет, нормально, - ответил я, хотя до меня стало медленно
доходить то, что история, рассказанная этим человеком, была довольно
точной. Это была моя история, а значит за мной кто-то постоянно следил! Но
зачем? Кто я такой, чтобы за мной такую подробную слежку устраивать?
- Ну вот, наконец-то вы задумались! - довольным голосом произнес мой
собеседник. - А то сидели такой спокойный, будто за вами никаких грехов не
числится! Ну ладно, отдохните пока. А мне надо выйти ненадолго.
Он поднялся и направился к двери.
- Постойте, - крикнул я. - А мне что же, тут сидеть? Мне домой надо.
Вы при желании меня можете и дома отыскать!
- Нет-нет, вы уж останьтесь! - сказал он, обернувшись. - Вам уже
спешить не положено. Вы еще не всю историю услышали!
Он вышел и я услышал, как щелкнул замок в двери.
Я сидел в кресле. Был я действительно озадачен, но не более.
Из верхнего левого угла, из-под потолка на меня внимательно смотрел
оптический глаз видеокамеры. Я ему подмигнул.
В комнате было очень тихо, эта тишина казалась мне какой-то
стерильной, излишне медицинской, искусственной. В обычной жизни она не
существовала.
Снова щелкнул дверной замок и в комнату вошла молоденькая стюардесса.
Она протянула мне точно такой же подносик с авиаобедом, какой я уже
получал недавно в самолете.
- Приятного аппетита! - сказала она и вышла.
Я сидел в кресле с подносом на коленях. Есть особенно не хотелось, но
тишина распологала к какой-нибудь деятельности. И я, сняв со своего
авиационного обеда упаковочный целофан, взял в руки одноразовые вилку и
нож и принялся за еду.
Минут через пять та же девушка в форме стюардессы принесла кофе.
Вообще-то с кофе я покончил - моя старая печень кофе не переносила, но в
этот момент мне было неудобно отказаться, да и печень у меня теперь была
совершенно новая, так что опасаться за нее вроде не было необходимости.
Я поблагодарил девушку, она улыбнулась в ответ, и ушла.
Вскоре вернулся мой собеседник.
- Ну как, подкрепились? - спросил он. И не дожидаясь ответа,
продолжил. - Я тоже немного перекусил, теперь мы оба свеженькие и я
продолжу рассказывать вам одну очень занятную историю... Помните, я
упомянул о пропавшем кандидате в депутаты? Был он человеком спокойным,
тихим, хотя придерживался довольно экстремистских взглядов. Кофе очень
любил... Одним словом - западник, искренний националист. И вот - пропал...
Не по своей воле, конечно. Искали его долго. А он тем временем еще живой
был. Какие-то люди, назовем их бандитами, похитили его и сначала в одном
сельском доме спрятали, недалеко от Киева. Потом, когда первая волна
поисков прошла, отвезли его связанного на машине в Карпаты, там
договорились с офицером одной погранзаставы... Офицер переправил их на
военном вертолете в Польшу - недорого, всего за 300 долларов, но вы же
понимаете, военные сейчас мало зарабатывают, так что любой приработок их
радует... Там, в Польше, их уже ждала машина и поехали они на север. Не
доезжая Щецина, свернули на сельскую дорогу и приехали на небольшой
хуторок... Интересно? Хороший сюжет для детектива, а? Вы запоминайте на
всякий случай. Этот хутор лет пять назад купил киевлянин, президент одного
инвестиционного фонда, которого уже не существует. Вы, должно быть,
помните, что ваш отец вложил все свои деньги в три фонда и все потерял.
Так вот это был один из тех трех фондов. Этот киевлянин теперь живет в
Праге, а на хуторе хозяйничает его старший брат. Он переоборудовал все
помещения, закупил дорогое медицинское оборудование. Когда-то он окончил
мединститут и пару лет проработал врачем скорой помощи. Потом он занимался
оптовой торговлей спиртным, но недавно снова вернулся к медицине и, надо
сказать, процветает... И вот на этот хутор привезли пропавшего кандидата,
уложили, так сказать, на больничную койку, тщательно обследовали.
Обнаружили некоторые проблемы и стали их устранять. Подлечили печень, я
вам уже говорил, что она была немного подпорчена из-за злоупотребления
кофе. Подлечили и другие органы. Интересная закономерность - умные люди
почти никогда не следят за своим здоровьем. Вот вы, например, тоже... Надо
быть внимательнее к себе!.. Ну ладно, вернемся в Польшу. Вам, кстати,
интересно? - он пристально посмотрел мне в глаза.
- Да, - сказал я.
Мой собеседник действительно умел рассказывать и в какие-то моменты я
совершенно забывал, где я и почему.
- Когда кандидата подлечили, хозяин этого медицинского хутора провел,
так сказать, инвентаризацию всех более менее здоровых внутренних органов
кандидата, после чего составил подробный список этих органов с описанием.
Отправил этот список факсом на несколько разных номеров в Европе. Система,
надо сказать, отработана у него великолепно. Талантливый организатор. Уже
через полчаса он получил ответы. Будущее кандидата было решено. Следующим
вечером под общим наркозом ему сделали операцию, так сказать. Разобрали
его на отдельные органы, органы поместили в специальные сосуды с
раствором. В этом растворе можно долго сохранять и печень, и почки...
Недалеко от этого хутора расположен частный любительский аэродром. На него
и прилетели несколько маленьких самолетиков за этими органами. Сердце,
например, улетело во Францию и теперь оно бьется в груди одного
престарелого банкира. Одну почку пересадили австрийской оперной певице...
Ну а печень... печень теперь у вас. Вы понимаете, что это значит?
Я испугался. По правде говоря в Германии я не задумывался, да и не
спрашивал, кто был донором моей новой печени. Мне просто сказали, что
обычно органы берут у людей, погибших в автомобильных авариях. Да и думать
об этом было как-то неприятно.
- Вот так то, господин писатель. Теперь вы понимаете, почему вы
здесь, а не дома?
- Так что ж мне делать? - спросил я. - Не будете же вы обратно из
меня эту печень вырезать? Да и зачем она вам?
- Не будем? Как сказать... Тут дело тонкое. Понимаете, печень - это
вещественное доказательство, часть тела. А когда есть тело - есть и дело,
которое теперь можно будет закрыть... Народ надо успокоить, а то газеты
расшумелись, что дело это политическое. Нет, нормальная уголовщина... Вы
же сами видите! Да и семья покойного наконец успокоится - лучше уж горькая
определенность, чем сплошное неведение. Думаю, что родственники кандидата
хотели бы и могилку иметь, так что вполне возможно они потребуют от вас
вернуть печень для захоронения... Видите, как вы влипли. Можно сказать -
со всех сторон влипли!
- Постойте, - я внимательно посмотрел в глаза моему собеседнику. -
Так значит, вы все знали заранее, знали куда и зачем повезут этого
человека?
- Лично я? Нет, я занимаюсь только внешним отслеживанием внутренних
органов. Из Польши и дальше. Ну а мои коллеги, конечно, кое-что знали. Но
мы ведь не милиция, в наши обязанности входит лишь сбор конкретной
информации и использование ее в экстремальных случаях. Если б вам,
например, пересадили бы в Германии печень Куприненко Степана Захаровича -
был такой лесник в Карпатах, вы бы сидели б себе сейчас спокойно дома и
пили бы с женой чай. Но печень Куприненко пересадили другому господину,
немецкому проффесору из Кельна. Печень Куприненко была получше вашей
новой. Но и дороже. А так как вы получили печень с, так сказать,
политической окраской, то тут уж ничего не поделаешь... Ну ладно, вам
скоро ужин принесут, а мне домой пора. Всего доброго и до завтра!
Я опять остался один в стерильной тишине комнаты без единого окна.
Мое самочуствие внезапно ухудшилось. Немного болела голова и как-то
отчетливо ощущалась печень. Нет, она не болела, но словно резко прибавила
в весе и в размере - я ее ощущал, как что-то инородное, что-то чужое, от
чего надо было срочно избавиться... Я поднялся с кресла и прилег на
стоявший рядом диван с велюровой оббивкой. Стало легче.
Через пару часов уже другая стюардесса принесла мне поднос с
"авиаобедом", точно таким же, как и прежний. И снова минут через
пятнадцать принесла и оставила мне небольшой термос с крепким кофе.
- Кандидат очень любил кофе, - вспомнил я и потрогал свою новую
печень, историю которой я уже подробно знал.
Несмотря на крайне неудобный диван, спал я хорошо и крепко. Но уже
проснувшись, снова почувствовал себя неважно. Поднялся, пересел на кресло
и посмотрел на часы. Часы стояли - я не поверил своим глазам! Новые
швейцарские часы, подарок моих немецких друзей, с десятилетним гарантийным
сроком и микробатарейкой на пять лет остановились, замерли на прошедшей
полуночи. Гарантийный талон с инструкцией лежали в моей сумке и я
автоматически полез туда, вытащил элегантную, больше по стилю подходившую
к какому-нибудь колье с бриллиантами коробочку из-под часов. Взял в руки
инструкцию, подробную и многоязыкую. Стал искать английский вариант и
вдруг к своему удивлению заметил столбец кириллицы. Шрифт был слишком
бисерным для освещения этой комнаты. Я приблизил инструкцию к глазам.
"Последнее достижение швейцарской часовой мысли", "следуя многовековым
традициям часовых мастеров", "Самое удачное сочетание последних достижений
науки и современного дизайна..." Инструкция больше походила на рекламный
текст и я уже хотел было сунуть ее обратно в роскошную коробочку, но тут
внизу столбца увидел красный восклицательный знак, отодвинувший один абзац
вправо.
"Предупреждение! - прочитал я. - Ваши новые часы, кроме всех выше
перечисленных функций, обладают еще одним важным качеством: они способны
сигнализировать вам о возможной опасности для вашего здоровья. В случае
вашего приближения к опасным для здоровья местам (высокий уровень
радиации, загрязненность воздуха и др.) часы немедленно останавливаются. В
этом случае вам следует немедленно (как показано на рисунке 5) включить
функцию экологического компаса и тогда минутная стрелка укажет вам
направление обратное источнику опасности. После того, как вы покинули
пределы опасной для здоровья зоны часы автоматически восстанавливают время
и ход. БЕРЕГИТЕ ВАШЕ ЗДОРОВЬЕ, ЧАЩЕ СМОТРИТЕ НА ЧАСЫ!"
Теперь я понял смысл этого подарка. От нечего делать я внимательно
изучил рисунок номер пять и включил функцию экологического компаса.
Минутная стрелка неуверенно прошлась по кругу, а когда я поднес часы
циферблатом к лицу - стрелка ткнулась в небо и так застыла. Я понял, что
часы работают. Они просто не показывают время.
Вскоре высокая стюардесса лет тридцати пяти принесла мне авиазавтрак
и новый термос с кофе.
- Вы не скажете, который час? - спросил я.
- Пол десятого. Приятного аппетита, - ровным голосом произнесла она.
И вышла.
Уже с некоторой долей брезгливости я распаковал пластиковую тарелочку
с теплым фасолевым пюре и двумя сморщенными сосисками довольно замученного
вида. Съев свой одноразовый завтрак, налил в пластмассовую чашечку кофе из
термоса. И тут же мне в нос ударил сильнейший кофейный аромат. Этот кофе
был намного крепче вчерашнего. Я представил себе, насколько он может быть
вреден для здоровья, для моей новой печени. Но одновременно возникла
прежде мне неизвестная "кофейная" жажда и я легко опустошил весь термос,
насчитав в нем четыре с половиной чашки.
После этого внутри себя я ощутил движение жидкости. И не то, чтобы не
было этого раньше, но сейчас происходило все как-то по-другому. Будто бы
изменилось направление этого движения. И снова отдельной тяжестью я ощутил
свою новую печень. Она словно бы специально хотела обратить на себя мое
внимание.
- Наверное, - подумал я, - моим другим внутренним органам не очень
уютно с новой печенью. Они должны к ней привыкнуть, может быть даже как-то
приспособиться... Но ничего, надеюсь, что сработаются...
Открылась дверь и в комнату вошел мой вчерашний собеседник.
- Здравствуйте, Андрей Юрьевич. Как спали?
Я кивнул в ответ.
Он прошел и сел в соседнее кресло.
- Как печень? - поинтересовался он.
- Ничего...
Он задумчиво кивнул.
- Да, - вздохнул, - вам не позавидуешь... Родственников кандидата уже
поставили в известность. Дело движется к концу...
- Да, кстати, мой сын вас знает. Говорит, что пару раз был на ваших
вечерах. Понравилось ему, говорит. Да ладно, вернемся к нашей истории.
Собственно, вам уже все известно. Остается только сидеть и ждать решения,
- он указал пальцем вверх, - касательно печени кандидата... Если вам
интересно, могу вам еще одну историю рассказать, не про вас, не бойтесь...
Совсем другую, но вам, как писателю, это тоже будет интересно...
В этот момент кто-то постучал в двери. Мой собеседник выглянул на
стук. Я услышал невнятный, но тревожный шепот. Дверь щелкнула и я вновь
остался один.
- Может уже принято какое-то решение насчет моей печени? - не без
испуга подумал я.
Стерильная тишина раздражала. Мое вчерашнее самообладание покинуло
меня.
- Нет, я не должен нервничать, - твердил я себе. - Ничего страшного
не произойдет. Сейчас конец двадцатого века, а не кровавое
средневековье...
И тем не менее внутренняя нервная дрожь нарастала и превращалась в
боль. Болело где-то в животе. Боль пускала волны и я чувствовал их
направление. Волны увеличивались в размере и боль усиливалась. У меня
внутри нарастала болевая буря. Но меня интересовало только одно - не
связано ли это с моей новой печенью?
В какой-то момент болевая волна захлестнула меня с головой и я
потерял сознание.
Очнулся я в обычной больничной палате. Очнулся ненадолго.
И тут же услышал знакомый голос своего последнего собеседника.
- Извините, Андрей Юрьевич... Это вас по моей просьбе привели в
сознание... Я тут одну вашу книжку купил. Детскую. Ничего, смешная.
Подпишите на память...
Туман перед моими глазами немного рассрялся и я увидел знакомое
красноватое лицо.
- Подпишите! Меня зовут Тарас Белоненко...
Он вложил в мою руку фломастер и приподнял меня, повернул меня набок.
Перед собой я увидел мою последнюю детскую книжку.
- Вот здесь лучше, на второй странице...
Дрожащим почерком я вывел "Тарасику от автора".
- Дату не ставьте, - попросил собеседник.
Я снова откинулся на спину и закрыл глаза.
- Спасибо, Андрей Юрьевич, - услышал я. - Ваш вопрос еще не решен.
Может все еще и обойдется. И еще, вы не подумайте, что мы действительно
следили за вами в том, старом смысле. Просто вы сами рассказывали все
вашей жене по телефону.
Я вдруг понял, что мой собеседник не хочет, чтобы я о нем плохо
думал. Это меня тронуло и я снял с кисти свои новые швейцарские часы и
протянул ему.
- Это мне? - радостно улыбнулся он, принимая подарок.
Я кивнул и насколько было сил прошептал: "Они здесь не ходят..."
- Это ничего, - успокоил меня он. - У нас такие часовщики работают -
починят!
Наутро следующего дня я умер. Вскрытие показало обширный инфаркт
миокарда. Печень была в порядке, хоть немного и увеличена.
Моя жена быстро нашла общий язык с вдовой кандидата и, слава богу,
похоронить меня решили целиком.
На мои похороны собралось много мне не знакомых людей. Звучала чистая
украинская речь. У могилы прошел митинг.
На мраморной плите над моей могилой выбили две фамилии - так уж
условились между собою две вдовы - и с тех пор к памятнику постоянно
приносят свежие цветы. У могилы собираются симпатичные молодые люди и
подолгу говорят о будущем.
Я им сочувствую, но вообще-то я во всей этой истории не при чем.
И цветы на могилу приносят не мне, а моей последней печени.