Джон КОРТЕС
ЧЕСТНАЯ ИГРА
Лицо у нее было очень печально. Серые, широко расставленные глаза
глядели неподвижно, словно она постоянно размышляла о чем-то запредельном
и навсегда утраченном. Впалые щеки придавали ей болезненный вид, а
продолговатые розовые губы почти всегда были плотно сжаты. Улыбалась она
редко, и все же казалась прекрасной, и красота ее ранила смертельно. Кому
это и знать, как не мне.
Ее нельзя было назвать ни высокой, ни маленькой; она была худенькой,
как подросток. Когда она сжимала руки, под кожей выступали тонкие-тонкие
косточки. Она напоминала изящную фарфоровую статуэтку. Даже голос ее
звучал как-то хрупко, словно замирающее эхо далекого шепота.
Всякий раз, когда Эндикотт обнимал ее, мне делалось страшно, что она
задохнется а его объятиях. Он был силен и могуч, как бык, но, видимо, мог
быть и нежным, ибо его объятия явно ей нравились. Это были те редкие
моменты, когда слабая улыбка оживляла ее губы, и она крепко обнимала и
целовала его в ответ. Я старался не глядеть на них, но как быстро ни
отводил взгляд, сцена объятия неотступно и до боли ярко стояла перед моим
взором.
Увидев, что мы возвращаемся, она выбежала на крыльцо с непокрытой
головой и замахала нам рукой. Эндикотт длинными шагами устремился вперед.
Я неторопливо шел позади, глядя на сизую рябь озера, которое еще не
замерзло. Стоял ноябрь, и на днях выпал первый снежок.
До меня донесся их шепот. Я догадывался, какие ласковые, нежные слова
они говорят друг другу, и старался не обращать на них внимания.
Что с тобой, Лэдлоу? - спросил я себя. - Выкинь это из головы. Ведь
между вами ничего не было, ни малейшего намека. Вряд ли ее вообще
интересует, есть ли ты на свете. К тому же она забудем, и он - славный
парень.
Я подошел ближе, услышал ее слова: "Элрой, прошу тебя..." и заметил,
что она чисто подмела, и смахнул снег с сапог. На юге и на западе тяжелое
свинцовое небо нависло над бесконечным хвойным раздольем, которое здесь
называют Большие Леса.
Эндикотт сказал:
- Заходите же в дом, Лэдлоу!
Я вошел и затворил дверь. Эндикотт стянул с себя красную охотничью
куртку, Розмари аккуратно повесила ее. Его широкая грудь вздымалась,
вбирая воздух.
- У этого кофе отменный аромат! - сказал он. - Давай-ка сюда виски,
малышка, пропущу стаканчик!
Я вошел в свою комнату, снял с плеча винтовку, поставил в угол.
Бросил куртку и шапку на кровать, и присел на край. Не знаю, сколько я
просидел эдесь, сгорбившись, уставясь в пол.
Голос Эндикотта привел меня в чувство.
- Идите к нам пить кофе, Лэдлоу, - позвал он из соседней комнаты.
- Сейчас, - отозвался я.
В одной руке он держал чашку с кофе, в другой - бутылку с виски.
- Погодите, - сказал я. - Не надо виски!
Он удивленно поднял брови.
- Вы ведь всегда пили кофе с виски.
- А сегодня не хочу.
Он пожал плечами.
- Как угодно.
Я почувствовал, что Розмари внимательно глядит на меня, но, как
обычно, притворился, будто не замечаю ее взгляда. Она продолжала смотреть,
не отрываясь, наконец, спросила:
- Сегодня опять не повезло, Сэм?
Я кивнул.
- Не знаю, печалиться этому или радоваться, - сказала она. - Бедные
олени никому не причиняют зла. Почему вы, мужчины, такие жестокие? Зачем
убиваете их?
- Не слушайте ее, Лэдлоу, - сказал Эндикотт. - У нее слишком мягкое
сердце. Она скорее свернет в лужу, чем наступит на жука. - Его смех сотряс
маленькую комнату. - Нельзя быть такой трусихой, малышка.
- Я не трусиха, - возразила она. - Ты это прекрасно знаешь. Просто
мне невыносима сама мысль об убийстве живого существа.
Снова прогремел смех Эндикотта.
- Надо бы тебе пойти со мной и посмотреть, как я подстрелю оленя. Это
тебя вылечит.
Розмари вздрогнула.
- Тебе известно, что я этого не выдержу, и целую неделю буду
совершенно разбитой. Очень надеюсь, что ты никого не подстрелишь.
Эндткотт был крупный и сильный и, как мужчины такого типа, тянулся к
хрупким и беспомощным женщинам. Они могли бы составить превосходную пару,
но он был намного, по-моему, лет на пятнадцать, а то и на все двадцать,
старше ее.
Опять ты за свое, Лэдлоу, - сказал я себе. - Опять сходишь с ума.
Какое тебе дело до их возраста? Только из-за того, что изредка она бросает
на тебя взгляд... Он безумно ее любит, это сразу видно.
Они занялись обедом, причем главным поваром был Эндикотт.
- Хоть здесь могу отвести душу, Лэдлоу, - с улыбкой подмигнул он мне.
- Дома она и на порог кухни меня не пускает.
После обеда он принялся мыть посуду, а она стала вытирать. Я пошел в
свою комнату, лег на неразобранную кровать с журналом в руках, но читать
не смог. До меня доносились обрывки негромкого разговора, подтрунивания
Эндикотта, а потом шум возни, ее упреки и его самодовольные смешки. Я
лежал, делая вид, что ничего не слышу, и вспоминал, как я с ними
познакомился.
Когда Эндикотт предложил мне сто долларов за аренду моей охотничей
хижины плюс оплату мне как егерю в течение девяти дней охоты на оленей, я
понял, кто он такой: богатый собственник из южной части штата, владелец
строительной фирмы или небольшого завода. Я не стал проверять свои
догадки: он заплатил вперед, этого было вполне достаточно. Эндикотт
сказал, что хочет приехать с женой, и я согласился, поскольку представил
себе могучую пятидесятилетнюю амазонку под стать ему. Но приехала Розмари.
Я отложил журнал в сторону и лежал, уставившись в потолок, когда она
сначала заглянула, а затем вошла в мою комнату.
- Я вам не помешаю? - спросила она негромко, почти робко.
- Ничуть, - сказал я, спустил ноги на пол и сел на кровати.
Розмари внимательно поглядела на карабин и винтовку в углу комнаты и
указала на них своим изящным пальцем.
- Зачем вам два ружья?
Сердце бешенно колотилось в моей груди. Ей попросту скучно, - убеждал
я себя, - ей надоело сидеть одной, пока мы с Эндикоттом целый день бродим
по лесу. Наскучило сидеть взаперти в глухом лесу, вдали от городских
развлечений.
Я попытался отделаться шуткой.
- Я - охотник-двухстволка. Как герой вестернов: в каждой руке по
стволу.
Она скользнула по мне проницательным взглядом, и я увидел мимолетную
улыбку.
- Вы смеетесь надо мной, - в голосе ее слышался упрек. - А я говорю
вполне серьезно. Есть между ними какая-нибудь разница?
Я пошел в угол и взял оружие.
- Это винтовка, - объяснил я. - А это карабин. Он короче и легче, и
поэтому с ним не так устаешь, когда ходишь по лесу целый день. Калибр у
них одинаковый: три десятых дюйма.
- Вы мне покажете, как из них стреляют?
Я уставился на нее.
На секунду ее милое бледное лицо вспыхнуло легким румянцем.
- Я... я в самом деле хотела бы научиться стрелять. Из-за Элроя. Он
так любит охоту, а я... я хотела бы участвовать в его развлечениях. Мне
хочется все делить с ним. Но он меня всерьез не принимает. Он поднимет
меня на смех, если я попрошу его об этом. Вы научите меня стрелять?
Я продолжал таращиться на нее. Она отвела было взгляд, но тут же
снова посмотрела на меня своими серыми глазами, а, появившаяся в них
поволока, решила все.
- Когда курок отведен чуть назад, как сейчас, карабин стоит на
предохранителе, - сказал я. - Если вы хотите выстрелить, взведите курок
большим пальцем, вот так. Потом нажмите на спусковой крючок. Чтобы
выбросить пустую гильзу и подать в казенную часть новый патрон, нужно
отжать этот рычажок, вот так. Теперь снова нажмите на собачку, а если
стрелять не будете, отведите курок назад, вот так, поставьте на
предохранитель. Понятно?
Она кивнула.
- Держите! - сказал я. - Попробуйте сами. Он не заряжен.
Розмари отпрянула, как будто я протянул ей гремучую змею.
- Нет, нет, Сэм! Я не могу взять это в руки.
- Как же вы тогда собираетесь учиться стрелять?
- Не торопите меня. Давайте, знаете что сделаем? Завтра я останусь
одна и попробую. Только не заряжайте его. Я потренируюсь, когда буду одна,
чтобы никто надо мной не смеялся. Глупо, конечно, но что поделаешь, такой
уж я родилась. Я очень хочу научиться стрелять, - ради Элроя. Вы научите
меня, правда?
Я ощутил какое-то небывалое одиночество и безнадежное желание.
- Хорошо, м-с Эндикотт, - согласился я. - Я научу вас стрелять.
Олень вышел из чащи и замер на мгновение. Я поймал его на мушку, но
стрелять не стал, прикинув, что если он поднимется по склону, то выйдет
прямехонько на Эндикотта. В конце концов, ведь именно за это он мне
платит. Я мог бы подстрелить для него оленя, но зачем лишать человека
удовольствия убить дичь самому?
Это был самец с развесистыми рогами, но он стоял на изрядном
расстоянии, и я не смог сосчитать число отростков. Мясо у него, скорее
всего, по жесткости не уступает старой автомобильной камере, зато трофей
что надо. Я плотнее прижал палец к собачке. Если он не пойдет сейчас
вверх, я выстрелю.
Но тут как раз олень шевельнулся и двинулся вверх по холму. Он шел не
спеша, легкой походкой. Какое-то время его силуэт выделялся на фоне серого
неба. Потом он изчез.
Я ждал. Громкий выстрел внезапно расколол тишину. Эхо прокатилось
надо мной и смолкло где-то далеко в вечнозеленой чаще. Раздался второй
выстрел, и сразу следом за ним третий. Снова эхо прокатилось вдали,
слабея, замирая...
Странная апатия охватила меня, когда я поднимался по склону. Я не мог
понять ее причины, чуствовал лишь, как силы покидают тело. Была ли тому
виной погода, низкие, унылые облака, зимнее безмолвие, напоминающее
безмерную тишину могилы? И тут в моей памяти возник образ Розмари, и тут
до меня дошло, в чем дело.
Я остановился на вершине холма. Эндикотт сидел на пне внизу, спиной
ко мне. Я стоял на вершине и глядел на него. И тут это пробудилось во мне,
зашевелилось, медленно поворачиваясь в темной глубине, и я не понимал, что
это такое, затем оно стало расти и крепнуть, и я чувствовал, как оно
поднимается, переполняя меня, овладевая мной, и только в последний момент
я удержался - и отогнал это назад, в те глубины, откуда оно поднялось. Я
опустил винтовку с плеча и понял, что меня бьет дрожь.
Наконец я овладел собой и спустился к Эндикотту. Услышав шаги, он
поднялся и подобрал с земли винтовку. Лицо его выражало досаду.
- Промахнулся, - сказал он с горечью. - Три выстрела - и все мимо.
Вы, конечно, слышали?
Я ничего не ответил.
- Он спускался по этому холму, - продолжал Эндикотт, - шел медленно,
совсем рядом. Лучшей мишени быть не могло. Но я промахнулся, и он полетел
стрелой. Я выстрелил еще дважды, но где уж мне было попасть в бегущего,
если я промахнулся, когда он был рядом?.. - Эндикотт пригляделся ко мне. -
Что с вами, Лэдлоу? Вы меня не слышите?
Я вынырнул из черной пропасти зла, из великого темного ужаса, о
существовании которого в себе еще несколько минут назад даже не
подозревал.
- Я слышал, как вы выстрелили, - сказал я деревянным голосом. - Не
повезло. Но у вас будет другой шанс. Может, тогда повезет больше.
Он по-прежнему вглядывался в меня.
- Вид у вас неважный.
Я оглянулся на зеленый круг сосен, пихт и лиственниц, обрамлявших
поляну.
- Все в порядке.
- Вы, наверное, устали, - продолжал он. - Я ног под собой не чую.
Может быть, хватит на сегодня?
Мне не хотелось возвращаться домой и видеть, как она ходит рядом,
слышать ее голос, то и дело чувствовать на себе ее взгляд... Очень не
хотелось, но деваться было некуда.
Поэтому я согласился:
- Ладно, Эндикотт. Пошли назад...
Этим вечером читать я даже не пытался. Лежал на постели, заложив руки
за голову, закрыв глаза, и изо всех сил отгонял от себя воспоминание о
случившемся в лесу, стараясь в то же время не прислушиваться к доносящимся
из-за занавески голосам.
Они играли в карты, и Розмари взвизгивала от удовольствия всякий раз,
когда выигрывала, а Эндикотт ворчал при этом, но ясно было, что ворчит он
добродушно, а на самом деле только рад, что она выигрывает. Не исключено
даже, что он поддавался. Ради нее он готов был на все.
Я не слышал, как она вошла. Глаза мои были закрыты; сначала на меня
повеяло ее духами, а потом я ощутил ее присутствие рядом с собой. Я открыл
глаза: она стояла передо мной и глядела на меня своими серьезными, чуть
печальными глазами, а свет лампы золотил ее локоны.
Эндикотт зашевелился в соседней комнате, загрохотало радио, и, хотя я
терпеть не могу тяжелого рока, но на этот раз даже немного обрадовался.
- Вы не заболели, Сэм? - спросила она. Мне показалось, что это не
формальный вопрос, что в голосе ее прозвучали нотки нежной заботы, но тут
же решил, что это все - мои фантазии.
Я сел на край кровати.
- Нет, я здоров.
- Вы ничего не ели за ужином.
- Не было аппетита.
- Могу я чем-нибудь вам помочь?
- Все в порядке. Вы зря беспокоитесь.
- Я могу что-нибудь приготовить.
Чтобы сменить тему разговора, я спросил:
- Как ваши успехи с карабином? Вы тренировались сегодня? Он легкий, в
самый раз для вас.
Она вздрогнула.
- Я пробовала. Честное слово, пробовала. Взяла его в руки и тут же
поставила назад. Этим дело и кончилось. От оружия у меня мурашки бегу по
телу. Вряд ли я когда-нибудь заставлю себя выстрелить.
- Здесь нет ничего невозможного, - возразил я. - Не понимаю, почему
вы так боитесь.
- Я и сама не понимаю! - воскликнула она, снова вздрогнула и
поежилась, словно от холода. Ее глаза расширились, они видели нечто
таинственное и исполненное печали, скрытое от всех прочих. - У меня это с
детства. Врачи назвали бы это фобией. Наверное что-то испугало меня, когда
я была ребенком, хотя я не помню, что именно. - Она коротко засмеялась, ее
губы нервно задергались. - Может быть, мне следовало пойти к психиатру? Вы
в самом деле не хотите ничего поесть?
- Не хочу. Но большое вам спасибо за заботу.
- Ну что ж, спокойной ночи, Сэм.
- Спокойной ночи, м-с Эндикотт...
Когда я увидел эти следы, что-то насторожило меня в них, но
задумываться над этим я не стал. Да и не до того мне было - душа моя была
подавлена беспомощностью, крушением надежд, отвращением к себе и страхом
перед внезапно разверзшимся во мне глубинами зла.
Я оставил Эндикотта на поляне, а сам пошел по широкой дуге, надеясь
отыскать оленя и выгнать его на Эндикотта, но сегодня оленьих следов в
лесу не было видно. Только чаща вокруг, темно-зеленая, мрачная, спокойная,
исполненная торжественной тишины, навевающая печальные раздумья.
Наконец я описал круг, вышел на собственный след и, поднимаясь по
знакомому холму, вспомнил вчерашний день: преступное искушение, винтовка у
плеча, спина Эндикотта под прицелом - погруженный в эти мучительные
воспоминания, я и заметил эти странные следы.
Они шли параллельно моим, но, в отличие от них, не спускались с
холма, а поднимались вверх по склону. Немного не дойдя до вершины, они
свернули налево, по направлению к сосновому бору.
Эндикотт сидел внизу на том же пне, что и вчера, и курил сигарету.
Ружье лежало у него на коленях. Я заставил себя не замедлять шага и не
останавливаться. Возможно, не остановись я вчера, я не увидел бы ее
мысленный образ, и не возникло бы искушение...
Я спускался намеренно шумно, чтобы он слышал, как я подхожу. Он
поднялся мне навстречу. Его глаза настороженно оглядели меня. Неужели
догадался? Неужели что-то подозревает?
Он глянул на часы.
- Как долго вас не было, - заметил он, и в его голосе мне послышалась
искренняя озабоченность. - Я уже начал беспокоиться.
- О чем же?
Он снова пристально поглядел на меня.
- Сам не знаю. Последние дни вы на себя не похожи. Если вам
нездоровится, мы можем отложить охоту на день-другой.
У меня отлегло от сердца: он ни о чем не подозревает...
- Я совершенно здоров.
- Жаль, что я так и не добыл своего оленя. Ну, ничего, приеду за ним
в следующем году. Посидите дома, хотя бы денек. Я могу побродить и один -
недалеко от хижины и близ тропинок. В любом случае я рассчитаюсь с вами
сполна.
В ответ я едва сдержался. Что за праведника он из себя корчит! Вслух
же произнес:
- Никогда не чувствовал себя лучше. Пошли домой, выпьем.
Она сидела между нами, сгорбившись и вцепившись пальцами в колени. В
мерцании приборного щитка ее лицо казалось бледнее, чем обычно. По лицу
пробегали тени, и я завидовал им - сам я не осмеливался к ней
прикоснуться.
- Сверните налево, - сказал я. Это были мои первые слова с тех пор,
как мы покинули хижину.
Эндикотт притормозил и свернул с дороги. Возле ресторана стояло
несколько машин. Я вылез и услышал звуки музыкального автомата и шум
голосов. В дверях я отступил в сторону, пропуская Розмари и Эндикотта. Мы
повесили свои куртки в коридоре и вошли в зал. Я до сих пор помню песню,
которую играл музыкальный автомат, она полностью соответствовала моим
переживаниям:
Душа лишь тобою полна,
Я так одинок и печален...
Мы подошли к стойке, и Эндикотт выложил двадцать долларов. Я заказал
виски, одним глотком осушил рюмку и тут же положил деньги за второй круг.
Эндикотт и Розмари удивленно взглянули на меня - они еще не успели и
пригубить из своих рюмок. Я сидел и слушал:
И слезы бегут по щекам,
Едва твое имя услышу...
В зале шумела веселая компания охотников. Разговор шел об оленях:
убитых оленях, раненных оленях, огромных оленях, ускользнувших от пули...
Они добродушно шутили и хохотали. Все, даже женщины, были одеты в свитера
грубой шерсти и красные штаны; мужчины были небриты, от них пахло лесом,
смолой, хвоей; все говорили разом, перекрикивая друг друга, и, не умолкая,
гремел музыкальный автомат:
Но сердце не может,
Нет, сердце не может
Тебя позабыть...
Довольно скоро Эндикотт присоединился к этой компании и ввязался в
спор о том, с каким оружием лучше ходить на оленя. Я выпил одну за другой
еще три рюмки, и спиртное начало действовать. По телу разлилась приятная
теплота. Моя печаль понемногу рассеялась, и я был бы вполне счастлив, не
знай я того, что она вернется как только действие виски прекратится.
Несколько раз я ловил в зеркале на стене пристальный взгляд Розмари,
и каждый раз первым отводил глаза. Наконец, я не выдержал, повернулся и
посмотрел прямо на нее.
В этот момент она играла со своей рюмкой, отпечатывая на стойке
влажные круги и с преувеличенным вниманием рассматривая их. Немного спустя
она подняла голову, поглядела на меня - и мы застыли, прикованные
взглядами друг к другу. В ее глазах я заметил какую-то безмолвную мольбу,
обращенную ко мне.
- Не желаете ли потанцевать? - пробормотал я.
Она мягко скользнула в мои объятия, и я сразу понял, что, пригласив
ее, совершил очередную ошибку.
- Что случилось, Сэм? - спросила она, когда мы закружились по залу. -
А я-то думала, что поездка подбодрит вас. Ведь это я уговорила Элроя
съездить в ресторан. Что случилось? Признавайтесь.
Пластинка кончилась, мы остановились. Когда музыка заиграла снова,
Розмари, казалось, прочла мои мысли, и танцевать больше не стала.
- Здесь душно, - сказала она. - Выйдем на свежий воздух.
Иней покрыл стоящие перед входом автомобили; с озера двигался
морозный сырой воздух. Розмари повернулась спиной, словно опять
погрузившись в неведомые мне раздумья. Сначала я боролся со своим
желанием, а потом подумал: какого черта, это мой последний шанс! Мной
двигали страсть и отчаяние - я схватил ее за плечи, повернул и крепко сжал
в объятиях.
Сначала она пыталась сопротивляться. Во всяком случае мне так
показалось - она была такой тоненькой и хрупкой, а я забылся в своем
горьком порыве и, возможно, был слишком груб. Ее губы, поначалу холодные и
равнодушные, вскоре увлажнились и потеплели, и я понял, что на этот раз я
не ошибся.
Внезапно хлопнула дверь, и это вернуло нас на землю. Она опомнилась
раньше меня - и отпрянула. Я резко обернулся, ожидая увидеть Эндикотта, но
это была какая-то парочка.
Мы вернулись в ресторан.
День был мрачный, равно как и мои мысли. Темные снеговые тучи нависли
тяжелыми клубами, воздух - влажный и промозглый, лес застыл в предчувствии
снегопада.
Я стоял во дворе, ожидая когда Эндикотт наконец распрощается с
Розмари. Он всегда расставался с ней очень неохотно. Он все стоял на
крыльце, перед раскрытой дверью, мешкая, словно старшеклассник, который
никак не в силах проститься со своей подружкой. На этот раз мне особенно
неприятно было видеть, и я просто скрежетал зубами от ярости, вспоминая
вчерашний вечер и ее в моих объятиях.
- Вы что, не слышите, Лэдлоу?
Я опомнился и повернулся к ним.
- Розмари спрашивает, будет ли, по-вашему, сегодня снег?
Я поймал ее взгляд, но ничего в нем не прочел. Впрочем, она стояла
слишком далеко.
- Уверен, что будет.
- Сильный? - спросил Эндикотт.
- Возможно.
Он поцеловал ее - долгим крепким поцелуем.
- До скорого, малышка!
- Будь осторожен в лесу, дорогой.
Я двинулся по тропинке, не дожидаясь его.
- До свидания, Сэм.
На мгновение я слегка замедлил шаг.
- До встречи, - буркнул я, не оборачиваясь.
Мы с Эндикоттом шли молча, никто из нас не делал попытки заговорить.
Тишину нарушало только легкое поскрипывание снега под ногами.
Дойдя до развилки, я остановился.
- Попробуем сегодня по-другому, - предложил я, - разойдемся каждый в
свою сторону. Вы уже неплохо знаете местность, и не заблудитесь, если
будете идти вдоль железнодорожной насыпи. Через некоторое время насыпь
снова выйдет на просеку, и вы сможете вернуться домой - или по просеке,
или назад по насыпи. А я порыскаю по бору, может быть, подстрелю
чего-нибудь там. Согласны?
Он посмотрел на меня, но ничего не ответил. Знает ли он? - снова
подумал я. - Понимает ли, почему я предлагаю разойтись? Может
догадывается, что я боюсь самого себя, боюсь того, что могу сделать?
Несколько снежинок медленно проплыли между нами, и наконец Эндикотт
произнес:
- Хорошо, Лэдлоу. Я согласен.
- Ждать меня не обязательно, - сказал я. - Когда устанете,
возвращайтесь в хижину. Только не углубляйтесь в чащу. Леса здесь дремучие
- если снег засыплет ваши следы, вам уже не выбраться.
Он кивнул и двинулся в путь.
Я шел по тропе, которая петляла по холмам. Когда-то здесь пыхтели и
грохотали трелевочные тракторы, медленно одолевая извилистый путь по
крутым склонам. Теперь все в прошлом, все забыто, как забудутся, надеюсь,
и события этих дней.
Я набрел на оленьи следы, которые вели на юг. Они были свежие, и я
свернул с тропы в бор. Снег постепенно усиливался, хлопья стали крупнее.
Еще немного - и снег повалит вовсю.
Вскоре оленьи следы пересекли заброшенную линию электропередачи.
Здесь я увидел следы, недавно оставленные Эндикоттом, а рядом с ними -
вторую цепочку следов. Я остановился как вкопанный. Это были те самые
следы, которые я видел накануне, и, приглядевшись к ним, понял, что именно
меня встревожило, и весь похолодел.
Следы были маленькие - детские или женские. Я свернул на просеку...
Розмари припала к земле, притаившись за большим пнем, остатком
гигантской норвежской сосны, и так самозабвенно целилась, что не услышала
моих шагов. Эндикотт стоял чуть выше, на насыпи, и закуривал сигарету. Его
красная куртка на фоне белого снега была отличной мишенью.
В ненарушаемой тишине леса отчетливо щелкнул крюк. Я подошел уже
совсем близко и вмешался как раз вовремя. От неожиданности она нажала на
собачку, но моя ладонь была на карабине, так что спущенный курок уткнулся
в мою перчатку - и это предотвратило выстрел.
Мое вмешательство было столь внезапным, что я легко вырвал у нее
карабин.
Розмари прижималась к пню, зажав кулаком себе рот. Единственным
звуком, нарушившим молчание леса, был ее сдавленный хрип.
Эндикотт и не подозревал о том, что творилось у него за спиной. Когда
я глянул в его сторону, он медленно удалялся, держа ружье наперевес и не
оглядываясь. Вскоре он скрылся из виду.
Я знавал душевную муку и раньше, но ее и сравнить было нельзя с тем,
что я испытывал сейчас. Полный крах всех иллюзий причинил мне
душераздирающую боль.
Я посмотрел на нее. Боль мучила меня, невероятная боль, боль, которая
с годами могла разве что ослабнуть, но не исчезнуть... - но ненавидеть ее
я не мог - слишком сильной и глубокой была моя любовь к ней.
- Итак, вы не умеете стрелять, - сказал я. - Вы боитесь ружья, вы
заблудились бы в трех шагах от дома... - Ветер усилился, снег падал уже
сплошной пеленой. Наши следы заносило. - Вы хотели действовать наверняка,
чтобы вас не заподозрили! Вот почему вы не выстрелили вчера - вы ждали
снегопада, чтобы он замел ваши следы. А на тот случай, если вас все-таки
заподозрят, решили воспользоваться моим карабином. Если бы из трупа
извлекли пулю и сделали баллистическую экспертизу, то убийцей признали бы
меня. Ведь вы не умеете стрелять, не правда ли?
Две слезинки блеснули в ее глазах, помедлили на ресницах и скатились
по щекам. Она молча качала головой из стороны в сторону. Это было
трогательное зрелище, но я чувствовал себя таким дряхлым, таким
умудренным...
- И вчера в ресторане, - продолжал я, - вы устроили все так, чтобы
наш поцелуй увидели. Лишняя улика против меня. Мотив для убийства. У вас
есть сообщник?
Наконец она заговорила. Ее губы одеревенели и двигались с трудом, они
стали белыми, как снег, падающий на ее лицо.
- Я люблю вас, Сэм... Я люблю вас...
- Неужели? А может быть, не меня, а кого-то другого? Не потому ли и
всю кашу заварили? Энди слишком стар для вас, и вы решили избавиться от
него, заполучив вдобавок и его деньги?
- Я люблю вас, Сэм. Это правда! Умоляю вас, поверьте мне.
Она видела, что ее слова меня не трогают.
- Что вы хотите делать?
- Я никому об этом не скажу. Да и кто мне поверит? Пойдемте.
- Куда?
- Домой...
Что значили бы мои слова? Доказательств у меня не было. Эндкотт
безумно любил ее, и я понимал, что говорить что-либо ему было бесполезно.
Она все вывернула бы наизнанку, в свою пользу. Уставилась бы на него
своими огромными, печальными, как у лани, растерянными глазами - и он,
конечно же, поверил бы не мне, а ей, такой хрупкой, слабой, безобидной...
А через некоторое время она снова попытается убрать его. Если не этим
способом, то как-нибудь иначе. Нет смысла его предостерегать, он все равно
мне не поверит.
Я повернул с просеки в бор. Она заколебалась.
- Разве нам в ту сторону? - спросила она.
- Так короче, - ответил я.
Она по-прежнему стояла на месте.
- Метель надвигается. Надо торопиться домой. Пошевеливайтесь! -
приказал я.
Она шагнула следом за мной. Деревья сомкнулись вокруг нас. Ветер выл
в вершинах сосен, но внизу мы его почти не чувствовали. Внизу был другой
мир, первобытное лесное царство. Деревьев было много и все они были
похожи, а все направления в лесу - одинаковы. Ни солнца, чтобы
ориентироваться, даже неба, даже верхушек деревьев не было видно, так
плотно валил снег, так быстро он кружился...
Я ускорил шаг.
- Сэм, - позвала она, - пожалуйста, не спешите так. Мне не поспеть за
вами. - Она начала задыхаться.
Я пошел еще быстрее.
- Сэм! - пронзительно закричала она и побежала за мной.
Я тоже перешел на бег.
- Сэм, Сэм, Сэм... - она споткнулась и упала в снег, а я все бежал и
бежал, не останавливаясь.
- Сэм, Сэм...
Быстрей, быстрей... Ветви хлестали меня по лицу, а сзади доносился
замирающий крик:
- Сэм...
Все тише и тише, пока я не понял, наконец, что он звучит только в
моем мозгу.
Вьюга стихла через два дня. Мы с Эндикоттом были в спасательной
партии, которая обнаружила Розмари. Ее нашли возле поваленного дерева. Она
мирно лежала на боку, подложив под щеку обе ладони. Шериф осторожно смел с
ее лица снег. Казалось, она спит: глаза были закрыты, губы застыли в
тонкую скорбную линию. Лицо ее было тихо и печально. Я отвернулся и едва
не заплакал. Никто не придал этому значения, потому что все чувствовали то
же самое.
- Почему? - рыдал Эндикотт, и слезы струились по его щекам. - Почему
она ушла в лес? Ведь она так боялась заблудиться! Кто мне ответит, почему?