ЭЛЕКТРОННАЯ БИБЛИОТЕКА КОАПП
Сборники Художественной, Технической, Справочной, Английской, Нормативной, Исторической, и др. литературы.



   Анна Дубчак
   Тайна оранжевого саквояжа


   Глава 1
   АКТРИСА ЛАРИСА И ЕЕ РАЗНЫЕ ТУФЛИ

   Маша Пузырева в тот день практически полностью перевоплотилась в свою соседку – актрису Ларису Ветрову. Как и положено актрисе драмтеатра, она проснулась поздно, выпила чашку кофе, накинула на себя мамин шикарный французский халат и снова улеглась в постель. Щелкнула пультом – и экран телевизора поприветствовал ее привычными рекламными сюжетами: шампуни, зубная паста, натуральные соки и жевательная резинка… Скучно. Было самое время побеседовать томным голосом с поклонниками, и, как по волшебству, зазвонил телефон.
   – Сережа, это ты? – пропела она медовым голосом, радостная от сознания того, что ей так вовремя позвонил ее дружок Сергей Горностаев. – Как здорово!
   – Предки звонили?
   Во-первых, не предки, а родители, а во-вторых, нет, не звонили. Думаю, что они сейчас заняты друг другом. К тому же еще такая рань!
   – Да уже время обеда! Ты что, еще спишь?
   – Сплю, а что, запрещено? – Она даже говорить старалась таким же ленивым и капризным тоном, как это делала Лариса. – И вообще, Горностаев, у нас каникулы, или ты забыл?
   – В том-то и дело, что не забыл. Я все помню, потому и встал рано, привел в порядок тормоза…
   – Ты что, был уже в гараже?
   – Конечно, был, мы же договаривались. Или ты считаешь меня настолько безответственным, что я могу вот так наплевательски отнестись к своим обязанностям?
   – Ладно-ладно, не духарись. Просто я действительно только что проснулась и нежусь в постели. Господи, как хорошо, что я дома совершенно одна!
   И в эту минуту она почувствовала позади себя какое-то шевеление. Повернулась, и глаза ее встретились с полным презрения взглядом младшего брата Никиты, заползшего к ней под одеяло и теперь строящего ей рожицы.
   – Вернее, почти одна, – уточнила она и показала Пузыреву-младшему язык. – Но Пузырек не считается… Главное, что нет родителей и теперь мы полностью предоставлены сами себе.
   – Ты над маршрутом думала? – не унимался на другом конце провода Горностаев.
   – Ну думала, – соврала Маша. Ее почему-то утомил уже этот разговор. Куда приятнее ей было бы услышать от него какой-нибудь взрослый комплимент или обещание подарка.
   – Это далеко от Москвы?
   – Нет, не очень… Знаешь что, Сережа, ты лучше приходи к нам, вместе и подумаем. Но только часа через два-три, идет?
   – Ладно, идет, я еще перезвоню…
   Маша положила трубку и нехотя поднялась с постели. Все, ее волшебное утро, полное грез, закончилось, и она снова превратилась в восьмиклассницу Машу Пузыреву. И теперь вместо того, чтобы учить роль и заниматься своей внешностью, ей придется тащиться на кухню и готовить завтрак для маленького десятилетнего братца Никиты.
   – Вставай и ты, чудовище! – Она схватила его за розовые голые пятки, выглядывающие из голубых пижамных штанин, и потянула. – Ты выбрал маршрут?
   – Выбрал. – Никита состроил ей очередную смешную рожицу, задрав указательным пальцем правой руки пипку своего маленького курносого носа вверх, а пальцами левой руки оттянув нижние веки глаз вниз. – Только вы все равно никуда не поедете. Врете вы все.
   – А вот и посмотрим…
   И Маша, тяжело вздохнув и не в силах скрыть своего разочарования от вмешательства в ее утренние планы Никиты и Горностаева, заставила себя умыться и поставить чайник.
   Их родители пару дней тому назад улетели в Крым, поручив на десять дней двух своих детей соседке Ларисе Ветровой. Лариса, женщина неопределенного возраста, но всегда выглядевшая на двадцать пять, встретила просьбу Пузыревых с радостью. Она была одинока. «Театр – вся моя жизнь!» – любила повторять она, как бы говоря: я одна, и у меня в жизни ничего, кроме театра и моих ролей, нет.
   – Вы, Тамарочка, – говорила она Машиной маме, – не переживайте. Я ваших ребят и покормлю, и прослежу, чтобы у них все было чисто и пристойно. Поезжайте, отдохните пока без них, а пятнадцатого я сама посажу их на самолет и отправлю в Симферополь. Можете на меня полностью положиться…
   И Пузыревы улетели. Как большие уставшие птицы – на юг, к солнышку и морю. А Лариса Ветрова, не откладывая дела в долгий ящик, в первый же день приготовила детям обед, испекла пирог и даже купила Никите новую видеокассету с мультфильмами. Словом, теперь в ее жизни появилась новая роль – роль мамы, за которую она и взялась со свойственным ей рвением.
   Она приходила к Маше с Никитой уже два дня – утром и вечером, и всегда с ее приходом в доме появлялось что-нибудь вкусное или полезное. То печенье с первой черешней, то красивая хрустальная сахарница (у Пузыревых сахарница разбилась в день отъезда родителей).
   Но вот сегодня Лариса почему-то утром не пришла. «Проспала», – решила про себя Маша, разбивая куриные яйца в миску и пытаясь их взбить веселкой.
   – Никита, я делаю омлет и никаких возражений не принимаю! – крикнула она брату из кухни. – А ты пойди умойся, заправь постель, оденься… Уф… – Она снова вздохнула.
   И в это самое время в дверь позвонили. «Наконец-то, пришла». И Маша, в полной уверенности, что это пришла с опозданием их соседка, побежала к двери. Но распахнув ее, не увидела никого. Это означало, что тот, кто пришел, стоял за их общей с Ларисой дверью, за «предбанником» в подъезде.
   – Это я, Сергей…
   И Маша, почувствовавшая себя застигнутой врасплох в домашнем мамином халате, сначала кинулась домой, переоделась в шорты и майку, а уж потом открыла дверь и впустила Горностаева.
   – Мы же договаривались: через два-три часа… Но раз уж пришел – заходи…
   Сережа Горностаев – высокий худенький блондин с большими карими глазами, смотрящими на мир по-взрослому серьезно и немного грустно, всегда казался Маше старше, чем она. И несмотря на то, что они были ровесниками и учились в одном классе, в любом их споре последнее слово почему-то всегда оставалось за ним, хотя, «по статистике», как любила повторять Маша, «девочки развиваются намного быстрее». Очевидно, Сережа составлял в этом мальчишнике приятное исключение.
   – Да я, собственно, и не собирался приходить к вам так рано, если бы не одно обстоятельство…
   Говоря это, Сережа почему-то смотрел не на Машу, а поверх ее головы, на дверь Ветровой.
   – Послушай, Маша, или я что-то не понял и актерам положено так себя вести на улице, или с вашей соседкой Ларисой что-то случилось… – И он многозначительно покрутил пальцем возле виска.
   – А что с ней могло случиться? Ты что, видел ее?
   – Вот как тебя! Но она была очень странно одета – во-первых. Во-вторых, на ней были разные туфли. На одной ноге – розовая туфля, а на другой – зеленая! А вместо нормальной одежды – длинный плащ! И это летом, когда все ходят раздетые. Как ты можешь это объяснить?
   – Честно говоря, пока не знаю. Знаешь что? Давай-ка, позавтракаешь с нами, посидим – поговорим.
   И Маша, не придавая значения Сережиным словам и как бы тем самым защищая свою любимую соседку, пригласила Горностаева прямо на кухню.
   – Видишь ли в чем дело, дорогой Сережа, – говорила она, думая о чем-то своем и при этом готовя омлет, – люди искусства, люди творческие, сильно отличаются от нас, простых смертных. Им по штату положено гулять в чем заблагорассудится, это их право. Вот я когда буду постарше, тоже буду носить в жару плащ или вообще норковое манто. А ты как думал? Красота требует жертв. А то, что она надела разные туфли… Что ж в этом удивительного? Человек таким образом выражает себя. Быть может, у нее действительно сейчас такая роль, в которую она и вживается. Так что выбрось все это из головы… Никита, ты почистил зубы?
   – Привет, Пузырек, – поздоровался с Никитой Сережа, по-мужски пожав ему руку. – Как дела? Не достает тебя Машка?
   – Пока нет, но ведь всего два дня прошло. Не знаю, как она будет себя вести дальше. Но вообще-то думаю, что она тебе врет, когда говорит, что поедет с тобой…
   – Никита! Что ты такое говоришь?! Предатель!
   Речь шла о том, что почти весь учебный год Сергей с Машей мечтали о том времени, когда их родители куда-нибудь уедут – одновременно, и они смогут воспользоваться их отсутствием и совершить на свой страх и риск путешествие на автомобиле. И пока на улице был мороз и шел снег, их мечта казалась далекой и несбыточной. Но вот теперь, когда настало лето и случилось невероятное – Пузыревы улетели на юг, а Горностаевы решили навестить своих родителей и отправились на две недели в деревню Романовку, – мечта приобрела довольно реальные очертания. Но если Сергей был готов пуститься в это рискованное путешествие чуть ли не в первый день отсутствия родителей, то Маша со свойственной ей медлительностью и нерешительностью боялась признаться Горностаеву в том, что внутренне не готова к такому отчаянному поступку. Дело в том, что путешествие обещало быть, во-первых, достаточно долгим, во-вторых, – опасным уже по той причине, что за рулем стареньких отцовских «жигулей» должен был находиться несовершеннолетний Сережа. То есть все зависело от счастливого случая, который позволил бы ребятам благополучно выбраться за пределы Московской кольцевой автодороги, и не быть остановленными работниками ГАИ. И если Маша втайне мечтала как раз о том, чтобы их остановили и вернули домой, так как не могла себе представить, что будет с ее родителями, когда те узнают о том, что она решилась на такой безумный поступок, то Серега молил Бога, чтобы «пронесло».
   Целью путешествия было тихое и живописное место рядом с рекой или озером, где бы ребята разбили палатку и пожили самостоятельно, «дикарями», отдыхая от своих «детских» обязанностей перед родителями и всем миром и, конечно, от учебы и холода. Это место, которое они про себя называли раем, должно было бы стать ИХ местом, куда бы они могли приезжать и будучи взрослыми. Сергей мечтал оборудовать там тайник, куда можно было бы прятать и палатку, и консервы, и даже мангал. В их планы, помимо младшего брата Маши, Никитки (которого они про себя называли Пузырьком из-за его чрезмерного пристрастия к кока-коле и фанте), входил и лучший друг Горностаева Сашка Дронов. Но так случилось, что родители увезли его в Испанию уже в первый же день летних каникул. Да так неожиданно, что Дронов успел предупредить Горностаева об этом лишь за полчаса до отъезда.
   «Извини, друг, – вздохнул Сашка на другом конце трубки, – но мои предки всегда ставят меня перед фактом… Поезжайте втроем, а я буду мысленно с вами». Вот так и случилось, что теперь все зависело лишь от Горностаева да от решительности Маши. Что касалось Пузырька, то он за Сергеем готов был пойти куда угодно и своим отчаянным характером сильно отличался от своей осторожной и правильной сестрицы. И теперь, когда он понял, что Машка засомневалась и ему придется приложить немало усилий, чтобы убедить ее в том, что нельзя упускать такую возможность отдохнуть и почувствовать себя взрослыми, ничего другого не оставалось, как рассказать обо всем Горностаеву.
   – Я не предатель, просто Сергей должен знать, что мы едем с ним вдвоем, что ты не поедешь. И ни над каким маршрутом ты не думала, не сочиняй… Ты сдрейфила, испугалась, признавайся, чего уж там…
   Он говорил так нарочно, чтобы Маша разозлилась и сказала, что все это неправда, что она не такая трусиха, какой ее только что выставил братец. Но Маша повела себя довольно странно, чем удивила не только Никитку, но и Серегу.
   – Я не испугалась, просто перед тем, как выбрать маршрут, надо сесть и подсчитать, сколько на все это потребуется денег и составить список необходимых вещей. Деньги нам понадобятся на бензин и на случай, если мы где-нибудь застрянем и кто-то согласится нас вытащить или привезти домой. Кроме того, наверняка будут и непредвиденные расходы… Вот был бы Сашка, он бы все подсчитал. Мы же как планировали? Сережа отвечает за машину и все, что связано именно с нашим передвижением: а это техническое обеспечение, ремонт и топливо. Я – за кухню и все, что связано с едой. А Саша – за все остальное.
   – А я? – удивился Пузырек. – За что должен был отвечать я?
   – За напитки, за воду – ее количество, качество и сохранность, – серьезно ответила Маша. – А я не собираюсь взваливать на себя ответственность за все, кроме машины. Вот поэтому я и не стала пока разрабатывать никаких маршрутов и даже мечтать. Мне все это показалось слишком тяжелым…
   Говоря так, Маша перевернула лопаточкой румяный омлет прямо на большое блюдо и разделила на три ровные части, которые разложила на тарелки.
   – К тому же вы забыли, наверно, о том, что за нами попросили присматривать Ларису. Вы подумали, под какой удар мы подставим ее, когда она обнаружит наше исчезновение? Ведь о том, чтобы посвятить ее в наши планы, не может быть и речи!
   Сергей, молчавший все это время, придвинул к себе тарелку и, покачав головой, сказал:
   – Тогда я поеду один. Машина у меня готова, деньги на бензин я копил весь год, тушенку куплю, палатка есть… Вот только одному как-то… – И он, с трудом подавляя в себе желание раскиснуть прямо на глазах у кормившей его Маши, вдруг неожиданно отодвинул от себя тарелку. – Ну ладно, я пошел. Если до вечера не соберетесь, я поеду один. А что касается вашей соседки, то ты же сама, Маша, говорила: люди искусства сильно отличаются от простых смертных. Я бы на вашем месте нашел слова, чтобы убедить ее в том, чтобы она позволила вам поехать со мной. Тем более что мы с ней более-менее знакомы.
   И как бы в подтверждение его слов за дверью послышался звон ключей, довольно громкие шаги и хлопанье дверей.
   Маша кинулась к двери, открыла ее и замерла, прислушиваясь к доносящимся из соседской квартиры звукам. Приложив палец к губам, она вся обратилась в слух. У Ларисы был гость, мужчина, который довольно громко и бесцеремонно разговаривал с ней. Да что там – кричал на нее! Сначала слов было не разобрать: мужчина говорил тише, но словно доставляя каждым своим словом боль женщине.
   «Учит роль», – прошептала Маша, в душе восхищаясь тем, насколько творчески и самоотверженно Лариса отдается искусству. Она не забыла слова Сергея о том, в каком виде он встретил ее соседку на улице.
   Но чуть позже Лариса уже рыдала, совсем натурально, приговаривая одни и те же слова: «Это не я, вы меня с кем-то спутали. Я не хочу туда лететь, я там никого не знаю. У меня на носу премьера… На мне двое детей, кто за ними присмотрит?..»
   Дверь, ведущая в коридор, была открыта, и то, что происходило в квартире Ветровой, мальчишки тоже могли слышать.
   – Что-то мне не верится, что она учит роль, – сказал Сергей тихо, продолжая слушать и боясь пропустить хоть слово. – Разве можно так натурально рыдать?
   – Вообще-то Лариса – талантливая актриса, она и раньше рыдала… Не знаю, что и сказать… А может, постучать к ней? Она откроет дверь, и если на ее лице будет улыбка, то сразу станет ясно, что она играет и что ее слезы – искусственные…
   И не успели они опомниться, как Маша спокойно подошла к двери соседки и позвонила.
   – Лариса! – позвала она ее по имени, как и было принято по просьбе самой же актрисы, годящейся Маше вообще-то в мамы. – Это я, Маша. Вы не позавтракаете с нами?
   Спросила и замерла, ожидая, что будет дальше. И действительно, за дверью все стихло, и несколько минут не было слышно ни звука. После чего все же где-то в глубине квартиры произошло какое-то движение, послышались торопливые шаркающие звуки, и дверь открылась. Красное заплаканное лицо актрисы Ветровой сияло улыбкой:
   – А… Это вы, ребята… Вам что-нибудь нужно?
   Маша заметила, что Лариса теперь уже босиком, а на ней красные брюки и желтая домашняя майка. В лицо пахнуло запахом сердечных капель (Маша хорошо знала этот запах: корвалол Лариса принимала обычно в дни премьер, и на этот случай в Машиной семье всегда хранился пузырек-другой).
   – Вы репетируете? – смутилась Маша. – Извините, что я помешала. Просто вы так натурально плакали, что мы с Никитой испугались. А так нам ничего не нужно, мы сами приготовили себе завтрак и даже хотели вас пригласить.
   И хотя Лариса выглядела не совсем обычно и явно чувствовалось, что она нервничает, Маша приписала это к разыгрываемой только что какой-то душещипательной сцене. Наверняка в таком же возбужденном состоянии находился и актер, который был где-то в глубине квартиры.
   – Да… Мы тут репетируем, все в порядке. Завтракайте без меня… Маша, Машенька, – вдруг зашептала она быстро и шепотом, – позвони, пожалуйста…
   Но она не успела договорить – словно невидимым воздушным потоком ее втянуло в квартиру, и дверь захлопнулась.
   Маша, обернувшись на выглядывающих из дверного проема Сережу с Никитой, пожала плечами: она ничего не поняла.
   – Ладно, завтракаем дальше, – решила она. – Мы с вами – форменные болваны (она точь-в-точь повторила папино выражение). И как это нам в голову не пришло, что они не репетируют, а выясняют отношения… А что, если мужчина, который находится в ее квартире, – ее друг, возлюбленный? А мы, дураки, распереживались!
   Все вернулись за стол, доели омлет, и Маша налила всем чаю. Впереди ее ждал долгий и утомительный день, наполненный полным бездельем и отсутствием каких бы то ни было планов. Если Лариса и дальше будет себя так вести и забросит их из-за какого-нибудь мужчины, то ей, Маше, придется готовить еще и обед, а то и вовсе приняться за стирку. Такая перспектива ее не устраивала. И хотя она сидела сейчас за столом и пила чай, мысли ее уплыли далеко-далеко, в дивный сосновый лес с большой солнечной поляной, рядом с которой пологий берег чистого водоема; она осторожно ступает в прохладную прозрачную воду, распугивая маленьких рыбок, затем сама, превратившись в рыбку, ныряет с головой в тугую, перехватывающую дух водную темень и плывет, плывет, отдаляясь от берега все дальше и дальше… Затем выныривает, поднимает голову и чувствует распространяющийся вокруг запах костра и печеной картошки; а кругом такая тишина, что хочется услышать дыхание самой воды…
   Она пришла в себя, когда ее кто-то тронул за плечо. Она повернула голову и увидела испуганные глаза своего брата.
   – Ты уснула, что ли?! – тряс он ее за плечо. – Она уехала, вон она, уже села в машину с каким-то типом и уехала…
   Маша подскочила к окну и увидела отъезжающую от подъезда большую черную машину с темными стеклами. Сережа Горностаев, стоявший рядом с ней возле окна, тихо заметил:
   – Я видел, что он почти насильно усадил ее в машину, и что она, перед тем, как сесть, посмотрела на твои окна, Маша… Она хотела тебе что-то сказать.
   – А в чем она была? Снова в разных туфлях? В плаще? – сердце ее сжалось в нехорошем предчувствии.
   – Да нет, она была шикарно одета, в черный костюм и обута в черные туфли.
   – А еще этот тип держал в руках большой черный чемодан, – подал голос Пузырек. – Это ее чемодан, точно, я сам видел его у Ларисы на шкафу… И вообще, она разрешала мне прятаться в нем. Она уехала, Маша. И даже ничего не сказала.
   Маша снова бросилась к двери и выбежала в коридор. Подошла к двери Ларисиной квартиры и толкнула ее. Она оказалась не заперта.
   – Сережа, Никита… Идите сюда… – И она закричала, увидев на полу рядом с разбросанными как попало плащом, туфлями и сумками лужу крови.


   Глава 2
   СРЕДИ ПОГРОМА

   Квартира актрисы Ветровой была похожа на поле боя. Опрокинутая мебель, разбросанные вещи, рассыпанная пудра и раздавленная помада, разлитые духи, распахнутые окна и гуляющий по комнатам ветер. Красная жидкость, которую они приняли сначала за кровь, была, возможно, на самом деле кровью, но только бутафорской, которую используют в театре.
   – Всем оставаться на своих местах, – приказал тоном, не терпящим возражения, Сережа, храбро обследуя комнату за комнатой, как если бы он и в самом деле не боялся наткнуться на что-нибудь страшное и опасное. – Я знал, я чувствовал, что это не репетиция, что между Ларисой и ее посетителем происходит что-то непонятное, но что явно направлено против нее… Он повез ее куда-то, куда она не хотела ехать, и это не в Москве, а в каком-то другом городе…
   – Да-да, я тоже слышала, как она говорила, что не хочет туда лететь, что она там никого не знает, – сказала Маша.
   – По-моему, это означает, что тот, кто за ней пришел, хотел, чтобы она полетела в другой город, – эти слова принадлежали уже Пузырьку, который, стараясь ни в чем не уступать Сереге, смело шагал за ним следом, шарахаясь то от распростертого на полу мехового воротника, то от раскачивающейся над дверью африканской дьявольской маски.
   – Правильно рассуждаешь, Никита, но зачем ему было устраивать в квартире такой погром? Он что-то искал? Но что можно найти в квартире актрисы? Деньги? – Горностаев рассуждал вслух. – Я не думаю, что у вашей соседки их было так уж много. Насколько мне известно, актерам, как и всем людям искусства, платят мало.
   – Я тоже об этом по телевизору слышала… – Маша вдруг почувствовала, что не в силах больше сдерживаться, и расплакалась. – Ведь она же хотела мне что-то сказать, она попросила меня кому-то позвонить, но не успела… Ты помнишь, Сергей?
   – Помнить-то помню, но она же не успела сказать, так что ты себя не вини.
   Этот человек словно затянул ее внутрь квартиры и захлопнул дверь. Но я почему-то решила, что они просто-напросто выясняют отношения, и мы не имеем права вмешиваться во взрослые дела. Если бы она хотя бы успела произнести слово «милиция», то я сразу бы все поняла. Бедная Лариса, как же мне ее жалко!
   – Значит так, – сказал Сергей после то-, го, как осмотр квартиры был завершен и все убедились, что в ней нет посторонних, а также трупов. – Ситуация складывается следующим образом. Некто, назовем его «Иван», заинтересовался Ларисой, но не как актрисой или красивой женщиной, а как человеком, с помощью которого он может решить какие-то свои проблемы. Я говорю обще, но мы сможем хотя бы таким вот методом исключения попытаться выяснить, что ему от нее было надо.
   – И какие же его проблемы могла решить Лариса? – Маша высморкалась в подобранную с пола салфетку и, устыдившись своего поступка, тотчас скатала ее в шарик и выбросила в окно.
   – А какие проблемы могут быть у мужчины? – глубокомысленно изрек Сергей и снова внимательно посмотрел на окружающий его разгром. – Только деньги! Хотя существует еще целый ряд причин, которые могли толкнуть его на подобный поступок, а именно – заставить Ларису лететь в другой город. Возможно, он влип в какую-нибудь грязную историю, а Лариса, которая много гастролирует…
   – Да, она много ездит, – поддакнул ему Пузырек.
   – Так вот, она могла случайно оказаться СВИДЕТЕЛЕМ на месте преступления. И этому «Ивану» понадобилась ее помощь именно в даче свидетельских показаний.
   – Слушай, Горностаев, где ты научился так разговаривать? – спросила его, немного успокоившись, Маша.
   – Книги надо читать, а не «видик» с утра до ночи смотреть, – назидательно и вместе с тем просто ответил Серега и продолжил свою мысль: – Предположим, в том городе, где и случилось ЭТО событие (о нем нам пока еще ничего не известно), в преступлении подозревают именно этого «Ивана». Но у него есть шанс доказать, что он невиновен, да вот только подтвердить это может лишь свидетель. Точнее, свидетельница – наша Лариса. Вот он едет сюда, сначала тихо-мирно просит ее о том, чтобы она поехала с ним и помогла ему. Возможно, даже обещает ей какое-то вознаграждение. Но Лариса…
   – …прежде всего актриса! – догадывается Маша. – И отказывает этому «Ивану».
   – Вот именно. Что ей какое-то вознаграждение, если у нее на носу, как ты говоришь, премьера? Она должна оставаться в Москве.
   Но она могла ему отказать, только если они не друзья, – сказал Никита. – Лариса – добрая, и если бы от нее действительно что-то зависело в жизни друга, она бы нашла способ помочь ему.
   – Тоже правильно, – согласился с ним Сергей. – Стало быть, они с этим «Иваном» либо едва знакомы, либо совсем не знакомы.
   Никита, подобравший с пола ключи от квартиры, ключи, которые он хорошо знал, потому что Лариса часто оставляла их у них дома, тоже был близок к тому, чтобы заплакать. Он держался из последних сил. Вспоминая, какие вкусные печенья в жестяной банке купила для них еще вчера Лариса, и как радовалась она, когда дарила ему видеокассету с мультфильмами, он не мог понять, как такой добрый и замечательный человек мог влипнуть в историю с похищением.
   – Ее похитили, – изрек он наконец то, что не давало ему покоя. – Вот и все.
   – Но зачем похищать взрослого человека? – удивилась Маша. – У нее что, родители Рокфеллеры? Какой в этом смысл? Лично я считаю, что «Иван» приходил сюда не для того, чтобы уговаривать ее куда-то поехать. Он приехал сюда, чтобы ВЗЯТЬ у Ларисы что-то такое, что ему было очень нужно. Потому что вещи раскиданы таким образом, словно в квартире что-то искали, причем по-настоящему. Это не следы борьбы. Да и навряд ли Лариса стала бы драться с этим негодяем. И скорее всего это были либо деньги, либо драгоценности.
   – Драгоценности? – Сергей подошел к туалетному столику, на котором лежали рассыпанные бусы, перевернутые флаконы и тюбики с косметикой и духами. – У нее что, были настоящие драгоценности?
   – Да в том-то и дело, что нет! Она показывала мне украшения из искусственных бриллиантов и жемчуга. Она надевала это, когда ей приходилось играть роль королев или знатных дам. Никому бы и не пришло в голову, что они настоящие.
   – Хорошо. Тогда посмотри внимательно на все, что ты видишь. Здесь есть чужие вещи или наоборот: не сможешь ли ты определить, чего здесь не хватает?
   – Да я и так вижу, что мебель вся на месте. Платья и костюмы – тоже…
   Тут она покраснела, вспомнив, как изредка, убедившись в том, что Лариса действительно уехала на гастроли, она пользовалась оставленными ею ключами для того, чтобы войти в ее квартиру и примерить ее артистические (и не только) наряды. Конечно ЖЕ ВСЕ костюмы она знала наперечет, и теперь ей не составляло труда определить, все ли на месте.
   – Косметика тоже вся цела, если не считать того, в каком она состоянии… Обувь… Не хватает черных лаковых туфлей. Так, стоп. Нет еще и пижамы. У нее была очень смешная пижама, полосатая, зеленая, очень красивая.
   – Да она положила ее в чемодан, – предположил Никита. – И зубную щетку, и какую-нибудь куртку, то, что успела…
   – Правильно.
   – А украшения, драгоценности, о которых ты говорила? А что, если какое-нибудь из них было НАСТОЯЩИМ?
   – Да брось ты, Сережа, что ты такое говоришь? Это совершенно исключено. К тому же: вон оно, «бриллиантовое» колье… – и Маша достала из шкатулки действительно похожее на бриллиантовое колье. При ярком солнечном свете оно засверкало радужными лучами, как настоящее, какие можно встретить в ювелирном магазине.
   – Телефон, как ни странно, работает, – сказал Никита. – А ведь его должны были отключить – Лариса могла воспользоваться им и позвонить в милицию…
   – Значит, НЕ МОГЛА. Физически, – снова всхлипнула Маша.
   – Или не могла по другой причине… – произнес загадочно Сергей. – А что, если вы свою соседку знаете недостаточно хорошо? А что, если в ее прошлой жизни имело место, скажем, тоже какое-нибудь преступление или проступок? И вот теперь человек, который знал об этом, приехал и потребовал от нее либо свою долю…
   – Ну ты, Серега, вообще… того… – не выдержал Никита. – Какое еще преступление?
   О чем ты говоришь? Если она и могла совершить что-то противозаконное, то без умысла, нечаянно… Я вот тоже, кстати, разбил сахарницу. Но я ведь не хотел!
   – Да уж, если без умысла, то и срок дают меньше… – заметил Горностаев, очевидно продолжая подозревать Ларису Ветрову в чем-то нехорошем.
   – Но она не могла, не могла, – поддержала брата Маша. – И я не понимаю, как это тебе вообще пришло в голову.
   – Дело в том, что люди порой бывают близорукими и видят в своих близких только хорошее. Но я также знаю и то, что с нормальными людьми редко случаются подобные происшествия. Вот к вашим родителям почему-то никто не является и не тащит их в другой город. И не надо воспринимать меня как жестокого человека. Просто я стараюсь быть объективным. Если окажется, что я ошибался, то кому от этого будет хуже?
   – Слушай, Горностаев, хватит разводить демагогию (Маша произнесла эту папину фразу с чувством, как если бы не она, а он сам сделал это). Ты нам лучше скажи: нужно вызывать милицию или нет?
   – Так я именно это и хочу понять. Милицию вызвать несложно. Набрал номер, сказал, что соседку похитили и увезли на черной машине, что они, наверное, уже в воздухе или еще в аэропорту – и все, А что будет потом?
   Думаешь, милиция тут же начнет ее искать? Во-первых, нам могут не поверить, потому что мы – дети. Во-вторых, начнут искать только через три дня. А за это время она будет уже знаешь где?
   – Где? – спросил Пузырек.
   – Да где угодно!
   – Так что же нам – бездействовать?
   – Предлагаю запереть ее квартиру и поехать в аэропорт…
   – В какой? У нас их несколько, и все они расположены далеко друг от друга. Так мы ничего не успеем.
   – У тебя есть другое предложение?
   – Да. А что, если позвонить в центральную справочную аэропортов и попросить нам помочь! Я скажу, что моя мама, Ветрова Лариса Васильевна только что уехала, но все деньги оставила дома. И что я не знаю, куда она полетела, ведь она актриса, и, главное, как узнать, из какого аэропорта и куда она должна вылететь или уже вылетела!
   – А что, это идея. У них же наверняка все данные вносятся в компьютер. Давай рискнем, – согласился Горностаев. – Только сначала запрем двери… Никита, что ты там подобрал с пола?
   – Да так, ерунда, какой-то рисунок.
   И Никита показал поднятый с пола лист, похожий на вырванную страницу художественного альбома, с нарисованным на нем коричневым карандашом маленьким мальчиком, обнимающим мяч.
   – Дай-ка посмотрю, – Сережа повертел в руках листок и передал его Маше.
   – Я раньше не видела у нее такого маленького альбома. У нее есть Сальвадор Дали, альбом с импрессионистами, вон они, на полке, видите? И все большие, дорогие. Их подарили Ларисе ее друзья. Может, я и ошибаюсь, но мне почему-то кажется, что этот рисунок сюда ПРИНЕСЛИ. Что его раньше здесь не было. Если предположить, что Ларисин гость рылся во всех ее вещах и книгах, то почему тогда я не вижу той книги или альбома, из которого мог выпасть этот рисунок? Да и вообще, не похоже, чтобы трогали книги…
   – Стоп! Вот это уже важная информация! – воскликнул Сережа. – Если ничего не искали в книгах, значит, искали НЕ ДЕНЬГИ. Потому что деньги большинство людей прячут именно в книгах. Особенно в художественных альбомах, чтобы проще их было потом доставать.
   – Но что тогда он, этот «Иван», мог искать в пудренице или в духах?
   А он там ничего и не искал. Просто он устроил весь этот погром, чтобы испугать Ларису. И не исключено, что это произошло еще до прихода Ларисы. Вот ты, Сергей, видел ее в разных туфлях… А что, если она была вне себя от страха? Она пришла из театра домой, скажем, вчера. Открыла дверь и увидела все это… Испугалась, хотела сначала вызвать милицию, но в это же время ей позвонили и сказали: вызовешь милицию – убью.
   – Но куда же она ходила сегодня утром? Ты где ее видел?
   – Рядом с гастрономом, здесь недалеко.
   – Может, она заходила в сберкассу? – спросил Пузырек. -; Она же не могла отправиться в чужой город совсем без денег?
   – А с чего ты взял, что у нее денег нет?
   – Так она же мне видеокассету купила, а она целых сто рублей стоит.
   – Может, и действительно в сберкассу. Ну что, выходим?
   Ребята вышли из квартиры, Маша заперла ее, и они вернулись домой.
   – Никита, ищи номер справочной…
   И спустя несколько минут Маша с телефоном в руке уже набирала номер. Долгое время было занято.
   – Ты набирай-набирай, пока не получится. Надо ловить момент… – волновался Никитка. – Главное – прорваться…
   И вдруг лицо Маши стало бледным, она приложила палец к губам: дозвонилась! И тут прямо на глазах изумленных Сергея и Никиты Маша из тихой и скромной девочки с испуганными глазами превратилась в совершенно другого человека. Сильным и уверенным голосом Маша почти кричала в трубку:
   – Девушка, пожалуйста, только не бросайте трубку и выслушайте меня внимательно… Я бы ни за что не стала отнимать у вас время, если бы не случилось такое несчастье. Дело в том, что моя мама, известная актриса Лариса Васильевна Ветрова, только что выехала из дома. У нее гастроли, но где именно, я не знаю. А она оставила все свои деньги и – главное – сумку с костюмами дома! Вы не могли бы узнать из компьютера, куда и когда она летит? Я вас очень прошу! Быть может, она еще не улетела, и я смогу ей привезти сумку в аэропорт?! Наш телефон…
   По лбу и вискам Маши струился пот. Она так вошла в роль, словно Лариса действительно была ее матерью и оставила сумку с костюмами дома.
   – Хорошо, я подожду. Спасибо большое.
   Маша устало вытерла ладонью пот со лба и покачала головой:
   – Да уж, ничего себе задачку я ей задала… Но она, эта девушка, оказалась такой вежливой…
   Примерно через четверть часа раздался звонок. Вздрогнув, Маша схватила трубку. Карандаш в ее руке заплясал в нервной пляске, когда она записывала номер рейса и аэропорт. «Домодедово. Рейс 137… до Саратова».
   – Ну, Машка, ты даешь! – присвистнул в восхищении Горностаев, после того как Маша закончила разговаривать по телефону и протянула ему листок со свежими каракулями. – Здесь не написано время вылета.
   – А зачем? – пожала она плечами. – Она уже в воздухе… почти час.


   Глава 3
   ФОРС-МАЖОРНЫЕ ОБСТОЯТЕЛЬСТВА

   Сергей Горностаев и сам не мог себе ответить на вопрос, что он нашел в Маше Пузыревой и почему его так тянуло к ней. С одной стороны, эта девчонка была редкая зануда. Об этом говорил даже ее брат, Никитка, который, при всей своей любви к сестре зачастую «предавал» ее, рассказывая своему старшему другу Сереге некоторые подробности их жизни. К примеру, Маша, в своем желании поскорее стать взрослой, без конца «пилила» братца за неубранную постель и нечищеные зубы. Заставляла его делать уроки и читать книги. Прятала от него электронные приставки, лишая его возможности играть в свои любимые игры, считая это помешательством и всячески донимая Пузырька своими объяснениями. Кроме того, она считала своим долгом опекать брата по части еды. И уж тут ей не было равных. Никитка под ее пристальным и жестким взглядом, как правило, съедал все, что ему полагалось за завтраком, обедом и ужином и даже больше того.
   «Тебе расти надо. Смотри, какой ты маленький и худенький. А ты все пьешь и пьешь… Одну колу и фанту», – твердила Маша, чуть ли не силой заставляя его есть ложку за ложкой суп или щи.
   Но иногда Маша преображалась и становилась совершенно другой, непредсказуемой. И вот тогда находиться рядом с ней было одно удовольствие. А дело было в том, что она время от времени перевоплощалась в какую-нибудь героиню любимой книги или фильма. Или, к примеру, в ту же соседку Ларису, у которой Маша вольно или невольно старалась перенять ее характерные черты. Она, к примеру, вдруг становилась необыкновенно доброй и безвольной, позволяя Никите не то что оставлять в тарелке макароны с котлетами, но даже относить их во двор – скормить собакам. Или сама вдруг покупала на собственные карманные деньги большую бутылку фанты или кока-колы, чем и вовсе размягчала сердце и без того незлопамятного и добрейшего Пузырька. И при этом вела себя как истинная актриса, сопровождая свои действия свойственной взрослому человеку снисходительностью и видимым пониманием. Разговаривая с братом в этом своем СТРАННОМ состоянии, она даже слова непроизвольно растягивала так, как это делала Лариса. А ее движения и взгляд точно соответствовали созданному образу.
   Но был у нее и еще один кумир, имени которому она не знала, пожалуй, и сама. Как считал Никитка, Маша иногда превращалась в саму себя, но только такую, какой она и является на самом деле. По гороскопу Близнец, Маша, по мнению Пузырька, обладала двойственной натурой. И если одна натура полностью соответствовала той пай-девочке, которую хотели видеть все окружающие ее взрослые, то другая представляла собой «оторвягу», самую настоящую хулиганку с «робингудовскими» и совершенно дикими выходками, единственной целью которой было выразить себя во что бы то ни стало. Быть может, поэтому-то с ней было всегда так интересно.
   И быть может, поэтому еще Сергей не успел расстроиться из-за принятого накануне Машей решения никуда не ехать, а оставаться дома. Ведь с Машей никогда не знаешь, чего от нее ждать. Он бы и ждал до тех пор, пока она не соизволила бы на фактический побег, если бы не происшествие с ее соседкой, актрисой…
   – Что будем делать? – серьезно спросил Пузырек Серегу, когда они остались вдвоем в комнате, а Маша отправилась на кухню мыть посуду. – Может, все-таки позвоним в милицию? А что, если Ларисе грозит смерть?
   – Но ведь они же все равно не бросятся ее искать сразу. Будут чего-то выжидать, проверять…
   В комнату вошла Маша. Глаза у нее блестели. В руках она держала тетрадный листок, густо исписанный шариковой ручкой.
   – Значит так, – сказала она быстро, словно боясь, что ее перебьют. – Я все обдумала. Нужно быть круглыми идиотами, чтобы не воспользоваться ситуацией. Здесь у меня – список вещей, которые нам необходимо взять в дорогу. Часть из них у нас есть. Остальное надо прикупить. Деньги есть, родители оставили на две недели. Есть еще и доллары, я знаю, где они спрятаны. Но это будет наш НЗ – неприкосновенный запас. В дальнюю дорогу нельзя оставаться без НЗ. Ты, Никита, отвечаешь за напитки, сам знаешь. А ты, Сережа, иди заводи мотор… Я знаю, что ты бы и так поехал куда-нибудь, не стал бы дожидаться, когда я решусь. Но я решилась. Тем более что у нас есть причина, по которой мы просто обязаны поехать в Саратов.
   – И какая же? -. спросил Горностаев, у которого от услышанного аж дыхание перехватило. И хотя он уже знал, что она скажет, все равно не мог лишить себя удовольствия услышать это собственными ушами.
   Форс-мажорные обстоятельства. Похитили нашу соседку, Ларису. Машина у нас есть, куда ехать, мы тоже знаем, как спасать – определимся на месте. Главным будешь ты, Сережа, а мы с Пузырьком – на подхвате. Ты согласен?
   – Ты еще спрашиваешь…
   Он хотел даже броситься к Машке и обнять ее. Просто как друга, как хорошего человека, но в последнюю минуту сдержался и только прищелкнул языком:
   – Ну ты даешь!
   – Ты еще мою сестрицу не знаешь. Только двигай за машиной поскорее, пока она не передумала, – посоветовал Никита, бросаясь на кухню. – А я начинаю готовить бутылки… – Его уже было почти не слышно: – На первое время нам понадобится холодный сладкий чай и термос с кофе. А воду и напитки купим по дороге. Я все рассчитаю.
   Горностаев бросился к выходу, но перед тем как ему уйти, Маша предупредила:
   – Учти, Сережа, если нас остановят на посту ГАИ – это будет означать только одно…
   – И что же?
   – То, что НЕ СУДЬБА. ГАИ – единственная причина, из-за которой мы сможем не осуществить свой план.
   Но Горностаев знал это и без Маши.
   – В крайнем случае, постараюсь все посты объехать. Если же это окажется нереальным, будем рисковать. Да, чуть не забыл… У меня есть идея. У тебя есть велосипед?
   – Ты что, с луны свалился? Конечно, есть, а что?
   – А то, что мы твой велосипед вместе с удочками привяжем к верхнему багажнику, как если бы мы были семьей, отправляющейся на дачу за город. К тому же отцовская машина всего лишь «шестерка», а в таком «прикиде» мало у кого вызовет интерес. Ну как тебе моя идея?
   – Блеск! Не забудь усы приклеить, глядишь, за взрослого мужчину примут… – съязвила она, намекая на то, что Серега хоть и был довольно высок, но своей хрупкостью все равно мог выдать свой возраст. – И не забудь палатку…
   Едва за Сережей и Никитой (который отправился за напитками) захлопнулась дверь, Маша кинулась за табуреткой, поставила ее к шкафу и распахнула верхний ящик, где хранились дорожные сумки. «Двух вполне хватит», – решила она, сбрасывая их вниз.
   Оттащив сумки на кухню, она принялась набивать их дачными пластмассовыми мисками и кружками, вилками и ложками. На дно самой большой сумки она положила «Шмель» – устройство, похожее на плитку для готовки и работающую на бензине. Туда же полетели спички, свечи, кастрюльки, маленькие сковородки, надувной матрац, теплые носки и свитера, половник, соль и сахар, ножницы и ножи – все строго по списку.
   И только заглянув в мамину спальню и мельком бросив взгляд на выстроившиеся на туалетном столике флаконы и тюбики с косметикой, не выдержала. Часть того, что было, уложила в косметичку, куда сунула и вынутые из тайника в коробке из-под духов доллары. Затем надела новые джинсовые шорты, белую футболку, причесалась, спрятав длинные свои волосы под холщевую «колонизаторскую» панаму, обула кроссовки и принялась составлять теперь уже список продуктов. И тут ее озарило: СУМКА-ХОЛОДИЛЬНИК! Какое счастье, что она про нее вспомнила. Маша, не мешкая, засунула в морозилку «элементы» – пластиковые панели с находящейся в них водой, которая до их отъезда просто обязана была успеть превратиться в лед, чтобы потом обеспечить холодом весь «холодильник ».
   Едва она это проделала, как в дверь позвонили. Уверенная в том, что это Никита, Маша побежала открывать. Она очень удивилась и даже не успела испугаться, когда увидела перед собой высокого бородатого мужчину, сильно смахивавшего на ее школьного учителя истории.
   – Извините, Бога ради, – услышала она приятный голос и даже попробовала улыбнуться симпатичному дядечке. – Я звонил вашей соседке, Ларисе Ветровой, но у нее никого нет. Вы не знаете, где она?
   И Маша, понимая, что похищение Ларисы могло быть связано, возможно, и с этим господином, решила не отпускать его просто так, не попытавшись выяснить причину его прихода.
   – А она вам очень нужна? – спросила она, чтобы оттянуть время и дождаться прихода брата или Горностаева.
   – Дело в том, что мой визит не совсем обычный. Можно даже сказать… судьбоносный. И мне пришлось преодолеть самого себя, чтобы решиться на этот поступок. Может случиться и такое, что если я сейчас ее не увижу, то уйду и, быть может, никогда больше сюда не вернусь. Но я пришел, понимаете? Пришел. И пусть меня ждет наказание, но я непременно должен ей все рассказать…
   – Да вы проходите, она сейчас подойдет, – соврала Маша, надеясь хотя бы таким грубым методом задержать посетителя подольше. – Вот сюда, пожалуйста…
   – Спасибо, – бородач вошел в переднюю и сел на предложенный Машей стул.
   – Это связано с ее работой?
   – Ой, нет! – замахал он руками. – Ни в коем случае. Но именно ее работа и то обстоятельство, что она актриса и что афиши с ее фотографиями расклеены всюду, и позволило мне понять, что речь идет именно о ней. У них, у актеров, незавидная судьба. Мятущиеся души, неудовлетворенность от нехватки ролей, творческие кризисы, постоянные гастроли… Но она сама во всем виновата. И теперь, когда она решила начать новую жизнь и явно не желает признавать за собой каких-либо обязанностей, мне думается, что самое время ей кое-что рассказать…
   Благообразная внешность человека, с рассеянным видом рассказывающего какую-то нелепицу о том, что якобы Лариса начинает новую жизнь, тем не менее не позволила Маше расслабиться. Она решила никому не доверять. Хотя бы до тех пор, пока не появится Горностаев и сам во всем не разберется.
   – У вас такое знакомое лицо, – продолжала тянуть время Маша и даже, расщедрившись, угостила гостя чаем. – Мне кажется, что я вас уже где-то видела.
   – Возможно, что видели, но мне бы не хотелось сейчас говорить об этом, – с довольно застенчивым видом отозвался бородатый, отпивая маленькими глоточками горячий чай.
   – Может, вы артист, как и Лариса? Вы ее коллега?
   – Нет, что вы! Я не то что сцены, я людей боюсь. Когда вижу перед собой много народу, мне, знаете, становится как-то не по себе. Я по натуре одиночка. И могу вполне обойтись без общества. Я не понимаю людей, которые не могут находиться наедине с самими собой. Считаю, что это слабые люди. Быть может, я эгоист и настолько увлечен собой, что даже раздражаю этим качеством окружающих, но я же никому не приношу вреда…
   Маше показалось, что разговаривает сам с собой.
   – Так кто вы? Писатель?
   – А что, похож? – обрадовался такому предположению бородатый. – Хотя мне многие говорят, что я похож на писателя или даже поэта! – и он поднял указательный палец вверх.
   У Маши уже начало кончаться терпение:
   – А может, вы артист цирка?
   Бородатый от удивления чуть не выронил чашку из рук.
   – Да я художник! Какой там цирковой артист, вы что, смеетесь?!
   Взгляд Маши в это самое время упал на тот самый листок с рисунком, который подобрал Никитка в квартире Ларисы. Едва она успела взять его в руку, как художник, чуть привстав со стула, буквально вырвал его у нее:
   – Постойте… – побледнел он и схватился за сердце. – Откуда у вас этот листок? Откуда этот мальчик с мячом? Лариса его видела? Это она вам принесла этот рисунок? Она вам что-то говорила при этом?
   Бородатый так разнервничался, что руки его затряслись. Он какое-то время разглядывал рисунок, после чего, швырнув его со словами: «Какой же я идиот!», подскочил как ошпаренный и кинулся к выходу. Последними его словами, которые прозвучали уже из коридора, были: «Она все знала, знала…»
   Маша после его ухода еще долго смотрела ему вслед недоумевая. Зачем приходил? Что ему было нужно? О чем таком могла ему рассказать случайно подобранная с пола репродукция из художественного альбома с изображением маленького мальчика, играющего в мяч?
   Но самое обидное заключалось в том, что и Маша-то сама растерялась и не выяснила у странного посетителя, кто же он Такой на самом деле и – главное – как его зовут. «Художник»?
   Вернулся Никита. Большие сумки, набитые двух– и полуторалитровыми пластиковыми бутылками с минеральной водой и колой, были настолько тяжелы, что бедный Пузырек едва дотащил их до дома. Капли пота стекали с его раскрасневшегося, распаренного лица прямо на майку.
   – Лучше бы я отвечал за списки, листки бумаги не такие тяжелые… – ворчал он, растирая затекшие ладони с крупными красными складками – отметинами от вдавливания ручек. – Ну что, ты еще не раздумала? Собралась?
   – Да, я абсолютно готова. Вот только из головы у меня не идет этот бородатый…
   И Маша рассказала брату о посетителе.
   – Так я же его видел! Он вылетел только что как ошпаренный из подъезда, сел в машину и умчался…
   – Вот я и подумала: если уж он так странно ведет себя, значит, я не ошиблась, и он действительно имеет отношение ко всему тому, что произошло с Ларисой. Только простить себе не могу, что так и не удалось спросить его фамилию. Непростительная глупость.
   – Да брось, все образуется. Вот сядем сейчас в машину, помчимся в Саратов, найдем Ларису и все выясним.
   – Могу себе представить, как же она удивится, когда увидит нас… И вообще, Никита…
   – Все. Никаких возражений не принимается. А вот и Горностаев приехал…
   И Пузырек, услышав какой-то необыкновенно радостный и нетерпеливый звонок в передней, бросился открывать.
   На этот раз это действительно был Сергей. Он был в непомерно просторной джинсовой куртке («Явно отцовской, чтобы казаться пошире и побольше», – отметила про себя Маша), джинсах, новеньких кроссовках и… кожаных оранжевых КРАГАХ!
   – Сережа, я бы согласилась на это путешествие лишь ради одних твоих краг, – расхохоталась Маша, представляя себе, что должен сейчас чувствовать Горностаев, до сих пор скрывавший от нее краги и надеявшийся хотя бы сейчас поразить ее своим потрясающим внешним видом. Она вспомнила, как однажды, еще зимой, как-то в разговоре он подробно объяснял ей, что настоящий, профессиональный водитель непременно должен надевать на руки такие специальные кожаные мягкие перчатки, длинные, почти до локтей. «Краги!» Но как ни объяснял Сергей, как должны выглядеть эти самые «краги», Маша все равно представляла себе его сидящим за рулем в черных бархатных бальных перчатках с ручной цветной вышивкой, и уже тогда смеялась над Горностаевым почти до слез. Ее умиляло его желание казаться значительно старше и взрослее.
   Ну что? Как дела? – спросил он, не обращая внимания на хохот развеселившейся Маши. Ему куда приятнее было сейчас слышать ее смех, нежели нытье по поводу того, что она передумала ехать.
   – Да не переживай ты, все о'кей! – успокоила она его. – Осталось только уложить в сумку-холодильник ледяные элементы, заехать в магазин за продуктами и все – мы готовы к отъезду!
   Горностаев от счастья не мог выговорить ни слова. Одна его мечта уже почти была исполнена. И даже если сейчас, думал он, нас остановят и вернут домой, а то и еще хуже – разыщут родителей и сообщат им о том, что совершили их золотые детки, то все равно – где-то с час он будет настоящим водителем. Он будет сидеть на этом волшебном сиденье, уверенно держась за руль, и машина, слушаясь его, понесет их по широким московским улицам навстречу полной неизвестности и совершенно другой жизни…
   Он как в тумане носился между квартирой и машиной, укладывая в багажник сумки и привязывая к верху велосипед и удочки. Он не чувствовал ни усталости, ничего такого, что могло бы предвещать неудачу. Ему казалось тогда, что все у них получится.
   Наконец, все уложив, друзья уселись на кухне и молча и сосредоточенно стали вспоминать, все ли они взяли.
   – Ну, с Богом, – тихо сказал Пузырек, подражая родителям, которые всегда перед дальней дорогой сидели с минуту неподвижно, уставившись на чемоданы, после чего примерно с такими же словами поднимались и выходили из дома.
   «С Богом», – почти хором подхватили Машка с Серегой и тоже поднялись со своих мест.
   – Значит так, – сказала Маша уже в дверях. – Самое основное теперь – это хорошенько запереть квартиру на все замки. Ключи от Ларисинои квартиры я забираю. Если нам судьба найти Ларису – то мы ее найдем и спасем. Если же нет, может, она вернется сама… Хотя, если честно, мне кажется, что с ней все-таки произошло какое-то недоразумение. Ведь еще вчера утром она была такая радостная и счастливая…
   Она тряхнула головой, прогоняя невеселые мысли, и вдруг произнесла нечто такое, что удивило, вероятно, всех присутствующих:
   – Да-а… Жаль, что у нас нет оружия. Вот был бы пистолет, хотя бы газовый.
   И тут Горностаев хлопнул себя ладонью по лбу:
   – Машка, ты – гений! И как же это я раньше не додумался? У твоих родителей есть баллончик, «Антидог».
   – Есть, я даже знаю, где они его хранят. Машины родители иногда рано утром бегали по парку. В оздоровительных целях. А поскольку именно в это время все владельцы собак начинают активно выгуливать своих питомцев, то Машиной маме, очень боявшейся собак, не оставалось ничего другого, как в целях самообороны и для собственного спокойствия обзавестись таким баллончиком.
   Маша принесла «Антидог» и спрятала его в свой пестрый новенький рюкзачок.
   – Порядок. Теперь можно ехать.
   И все трое вышли из квартиры.


   Глава 4
   СВОБОДНОЕ ПЕРЕМЕЩЕНИЕ В ПРОСТРАНСТВЕ

   Белая «шестерка» в семье Горностаевых считалась машиной Сережи. Отец подарил ее сыну пару лет тому назад и сделал все, чтобы научить его управлять ею с легкостью, как если бы это был велосипед. «Запомни, эту машину придумали люди, у которых мозги ничуть не лучше твоих. А потому наберись, сынок, терпения, изучи ее устройство и постарайся понять основные принципы ее действия. Весь мир ездит на колесах и ничего, справляется. Так почему бы и тебе не освоить ее досконально? Ты – мужчина, уже совсем скоро у тебя будут права и ты сможешь спокойно перемещаться в пространстве куда заблагорассудится. Машина – это свобода. Но прежде чем сесть за руль, надо знать об этом железном звере все. Представь себе, что ты заехал в лес. За грибами. Захотел вернуться домой, а мотор не заводится. И вокруг – ни души. Человеку, не знакомому с устройством машины, вовек не выбраться из леса. Так можно умереть и голодной смертью. Вот поэтому ты должен знать, какие инструменты надо возить в багажнике, и уметь с ними обращаться. Кроме того, при тебе всегда должна быть „запаска“ и пара канистр бензина. Ну и еще, как это ни странно, немного денег на тот случай, если тебе понадобится помощь. Люди, сынок, разные. Кто-то с радостью отбуксирует тебя до самого города, а кто-то потребует за это деньги. Но знай, те деньги, которые он у тебя возьмет, не принесут ему счастья. Он сам влипнет примерно в такую же ситуацию, если не хуже, и испытает куда больше неприятностей, нежели ты. Это закон равновесия, который существует в природе. И пусть ты его, быть может, никогда и нигде больше не встретишь, знай – жадность и жестокость бывает всегда наказана».
   Отец часто разговаривал с Сергеем на подобные темы, всегда, если была возможность, брал его с собой в гаражи (у них было два гаража: в одном стояла эта самая «шестерка», а в другом – скромный «Фольксваген»), где они вместе ремонтировали машины. И при каждом удобном случае отец давал Сергею вести машину. Сначала это было только на даче, по грунтовой дороге, потом позволил ему водить на трассе, и вот уже в течение последнего года Сергей водил машину прямо по городу. Он знал, что его отца никогда и никто не остановит, не оштрафует, что он – какая-то важная «шишка» в городе, которой все, кто его знают, отдают честь. Быть может, поэтому они в последнее время так осмелели, что исколесили весь город вдоль и поперек. И на водительском месте сидел он, Сергей Горностаев, выучивший именно на практике все дорожные знаки и проработавший с отцом все (или почти все) возможные сложные дорожные ситуации.
   «А ты – рисковый парень, весь в меня», – любил повторять отец, и у Сергея от этих слов перехватывало дыхание. И он жал на газ, обгоняя «Форды» и «Мерседесы», проскакивая в последнюю секунду на зеленый свет светофора, летя навстречу густой от потока машин дороге…
   Но не только радости автомобилиста раскрывал ему отец. Однажды поздней осенью он посадил Сергея в машину и повез в медицинский институт.
   «Ты мужик, а потому должен это выдержать», – сказал Горностаев-старший Сергею, когда машина остановилась возле высоких массивных ворот, за которыми начинался утопающий в дожде и зловещей темени с шумящими кронами столетних дубов клинический городок. Они подошли к невысокому белому строению с невзрачной дверью, на которой и надписи-то разобрать было невозможно – настолько ее изъела ржавчина, – и отец толкнул ее.
   «Это морг, и этим все сказано», – услышал Сергей, и ему стало не по себе.
   Уже сам по себе запах не мог не вызвать тошноты. Но отец ему не дал время, чтобы опомниться, и сразу же провел по гулкому холодному коридору до большой комнаты, в которой на железном столе лежал его друг. Вернее, то, что от него осталось. «Как на рынке, где торгуют мясом», – подумал Сергей, увидев бесформенную груду человеческого тела с лежащей рядом головой, лицом похожей на дядю Стаса.
   «Не справился с управлением», – это было все, что сказал по этому поводу отец. После чего вывел сына на улицу, посадил в машину, а сам вернулся в морг, чтобы уладить какие-то дела…
   Понятное дело, что подобный визит не мог стереться из памяти, и после него Сергей уже несколько иначе стал относиться не только к машине, но и к дороге, да и к отцу. Он одного не понял: правильно ли тот поступил, устроив сыну такое жестокое испытание? И чем он дольше думал об этом, тем больше убеждался в том, что отец был прав. «Я же мужик», – думал он про себя. Но ездить стал осторожнее.
   И теперь, когда в машине сидели его самые близкие друзья, жизнь которых целиком и полностью зависела от его умения вести машину, он всячески отгонял от себя страшную картинку «из морга». Быть может, поэтому он старался вспоминать и другие высказывания отца по этому поводу: «Жизнь – она не такая мрачная, как это может показаться, если постоянно смотреть телевизор, особенно передачи на криминальные темы. Здесь все сконцентрировано и дано для того, чтобы привлечь внимание телезрителей. На самом-то деле жизнь удивительна и прекрасна. Можешь спросить у своей мамы». И при этом отец улыбался так, что все страхи Сергея улетучивались, подергиваясь розовой и какой-то солнечной м, какой представлялась ему его будущая жизнь.
 //-- *** --// 
   – Погодка – прелесть! – говорила Маша спустя час, когда они уже вырвались из города и помчались по широкой, залитой солнечным светом трассе навстречу неизбежному посту ГАИ.
   Они уже успели заехать в магазин и загрузиться продуктами и теперь чувствовали себя намного увереннее.
   – Как по заказу, – ответил ей Сергей, смотря на дорогу. Он выпрямился во весь рост и держал спину так прямо, что Маша, не удержавшись, прыснула в кулак:
   – Слушай, Серый, еще немного и ты переломишься пополам. Подожди, вот покажется пост, так и выпрямляйся хоть до потолка. Хотя главное, по-моему, для нас сейчас – это ехать медленно, спокойно, мы же «дачники»!
   Она веселилась вовсю, в то время, как Пузырек чувствовал себя не очень уютно. Напившись колы, он теперь мечтал только об одном. Но вот признаться вслух, какая проблема перед ним встала, не мог. Стеснялся. Кроме того, он тоже, как и все, волновался. Но представив себе, что будет с ним, если их остановят и начнут выяснять, кто они, откуда и куда направляются без прав и на отцовской машине, он понял, что не может дольше молчать. Он уже открыл рот, чтобы произнести невозможное «Останови, пожалуйста», как вдруг услышал Машкино веселое:
   – Слушай, Сережа, ты не мог бы остановиться где-нибудь на обочине и проверить колеса?
   – А что, тебе кажется, что колесо спустило? – испугался Сергей и тут же свернул вправо, затормозил и выскочил из машины.
   А Машка, снова расхохотавшись как сумасшедшая, выскочила из машины и с индейскими воинственными воплями типа «о-о-о-о-о-у», похлопывая себя ладошкой по губам, почти кубарем скатилась по высокой густой траве вниз, на пашню и побежала к кустам. Следом за ней припустился, немного дав влево, Никитка.
   – Вот поросята, – выругался Горностаев, до которого только что дошло, как его разыграли. Он вздохнул, замер, прислушиваясь к своему организму, после чего перебежал дорогу и тоже скрылся в показавшихся ему райскими кущах.
   Маша вернулась помрачневшая. Видать, запас ее веселья и беззаботности был на исходе. Она страдала, чувствуя приближение поста ГАИ.
   Машина вырулила на трассу и, набирая скорость, двинулась дальше.
   – Не дрейфь, – как мог успокаивал Машу Сергей и один раз даже слегка провел рукой по ее плечу, благо она сидела по правую руку от него. Совсем рядом. Он даже чувствовал аромат ее духов или мыла… – Подумаешь, остановят… Вернемся обратно.
   – Вот именно, – поддакивал ему Пузырек, стараясь тоже не думать об этом. – Вернемся, это как пить дать. Ну не посадят же они нас в тюрьму. Там, говорят, на одну койку по четыре человека, а в камере вместо положенных сорока коек – аж восемьдесят…
   Он чуть не поперхнулся своими словами, когда увидел нацеленное на него из зеркала заднего вида гневное и одновременно презрительное лицо Горностаева. Он сразу понял, что сказал лишнее. Замолчал, чувствуя, как щеки его начинают полыхать огнем. Они всегда полыхали огнем, когда ему было стыдно или страшно.
   – Но есть и привилегированные камеры, – проговорил он уже по инерции, не в силах, видимо, остановить поток мыслей и ассоциаций. – В них содержатся всего двое-трое, и в придачу цветной телевизор…
   Все трое напряглись. Мимо медленно, как в солнечном пыльном тумане, проплыли фигуры в форме и с жезлами в руках. Несколько машин, плывущих рядом с ними как в аквариуме с густым прозрачным желе вместо воды, по команде заплывали резко вправо, как большие сверкающие рыбины…
   – Горностаев, жми на газ… Ну же… Пронесло! – закричала не помнящая себя от волнения Машка и затрясла в воздухе сжатыми кулаками. Это был верх счастья. Их не остановили. Теперь они были совершенно свободны.
   …По карте Сергей ориентировался легко. Во время небольшого привала, спустившись в небольшой лесок и подкрепившись в прохладе и тишине печеньем и яблоками, он достал свой блокнот с ручкой, калькулятор и без труда подсчитал, когда приблизительно они приедут в незнакомый и такой далекий для них город на Волге – Саратов.
   – Если будем ехать быстро и остановимся лишь глубокой ночью, чтобы немного поспать, то уже завтра к вечеру будем на месте.
   – Так быстро? – удивилась Маша. – А я думала, что на это у нас уйдет трое суток, не меньше.
   – Да ты что, у моего отца не машина, а зверь. Бензина полно, масла – тоже. Мотор – почти новый. О чем ты говоришь?! – не без гордости сказал Сергей. – Пузырек, у тебя как дела? Что-то вы всю дорогу молчите, о чем думаете?
   – Ну приедем мы в Саратов, а дальше-то что? – спросил серьезно Никита. – Где Ларису искать будем? Ходить по улицам и расспрашивать прохожих, не видели ли они где актрису больших и малых театров…
   – Но-но, полегче на поворотах, – пресекла его попытку опошлить образ своего кумира Маша. – Я не позволю тебе так говорить о Ларисе. А что касается того, каким именно образом мы будем ее там искать, то я уже все придумала. Во-первых, у меня есть несколько ее афиш с фотографиями. Вы же не подумали об этом, а я прихватила, они у меня в рюкзачке…
   – Ты что же, расклеивать их собралась? – не унимался Пузырек. – Где? На стенде «Их ищет милиция»?
   – Ты – пессимист, вот ты кто, Никита. Главное, что у нас есть ее фотография, а это уже немало. Во-первых, нам надо будет пойти в местный драмтеатр и спросить, когда последний раз у них гастролировал московский театр, и играла ли в спектаклях актриса Ветрова. Если окажется, что играла, то надо будет выяснить, не произошло ли во время гастролей какого-нибудь ЧП в самом театре или гостинице, где она останавливалась. А как же иначе? Ведь она – актриса, и я никогда не устану это повторять.
   И тут Маша, не осознавая, видимо, что она делает, достала из рюкзачка косметичку, вынула оттуда пудреницу и несколько раз махнула пуховкой по своему носику. Забывшись, она на эти несколько секунд снова превратилась в Ларису или другую актрису, для которых внешность – это все. Захлопнув пудреницу, она, словно очнувшись, осмотрелась, пожала плечами и довольно театральным тоном произнесла:
   – Какого черта?! Почему мы не едем?!
   И Горностаев, пользуясь моментом, повторяя ее движения, закрыл с хлопком свой блокнот, сунул его в бардачок и взялся за руль.
   – Ну что ж, раз дама требует – я готов! – и включил зажигание.
   Ровно в полночь, когда Маша, перебравшаяся назад, к Пузырьку, крепко спала с ним в обнимку, а из магнитофона вдруг полилась медленная и убаюкивающая мелодия, напоминающая колыбельную, Сережа снова съехал с обочины и углубился в лес. Он помнил рассказы отцовских друзей-автомобилистов про то, какие бывают последствия от того, что водитель засыпает. Вот и Сергей почувствовал, что хочет спать. Глаза сами слипались, и он, боясь сна на дороге, решил тоже хорошенько отоспаться.
   Заехав в густые заросли деревьев, он заглушил мотор, потушил фары и осторожно, стараясь не разбудить спящих Машу с Никиткой, разложил сиденья, превратив их в довольно плоский диван. Подложив им под головы подушки и укрыв пледом, он поймал себя на том, что испытывает к этим трогательным в своей беззащитности существам необыкновенно теплое чувство.
   Лунный свет, падающий сквозь стекло на Машину голову, заставлял так красиво сверкать ее рассыпанные по подушке волосы, что Сережа не выдержал и осторожно потрогал их. Они были шелковистые и блестящие. Брови Машки были нахмурены: она явно переживала во сне все то сомнительное и неприятное, чего боялась выдать в реальной жизни. Возможно, она объяснялась с «гаишниками» или убеждала в правильности своего решения родителей. А может, упрекала его, Горностаева, в легкомыслии и безответственности?
   Сережа лег на самое неудобное место, поближе к водительскому и, упираясь ногами в руль, тоже прикрылся пледом и закрыл глаза.
   Тишина успокоила его. Если и бродили где-то поблизости «преступные элементы» или представители нечистой силы, то пока они их не тревожили. Но все же береженого Бог бережет, подумал Сергей, прижимая к себе с нежностью и осторожностью (как если бы это была Машка из его снов, совершенно другая и более понятливая) монтировку…
 //-- *** --// 
   Утром он встал раньше всех, вышел из машины, вдохнул полной грудью свежий и прохладный запах просыпающегося леса и чуть не оглох от птичьих голосов. Задрав голову к ярко-голубому небу, он помахал рукой сидящей с недовольным видом на ветке сосны вороне: «Привет, подруга. Я помешал тебе? Ну, извини, так получилось…»
   Где-то за лесом вызревало солнце. Оно должно было принести и новый день, и тепло.
   Сергей расстелил на поляне специально прихваченную хозяйственной Машей клеенку в красных маках, достал хлеб, масло, сыр, колбасу и приготовил бутерброды. Потом разложил «на столе» кружки и в самый центр поставил термос с кофе.
   «Молодец, Пузырек, толковый парень», – тепло подумал он о Никитке, как вдруг увидел его самого.
   Взъерошив волосы на голове, он сладко потягивался в машине, после чего вышел из нее и, как щенок, сделал несколько смешных, словно отряхивающихся движений – он просыпался.
   – Доброе утро, – буркнул он, стесняясь, видимо, самого себя. – Давно встал?
   Но больше он уже ничего сказать не успел. Из машины вывалилась, протирая глаза, взлохмаченная и мрачная Машка.
   – Полцарства за водоем, – выпалила она раздраженно и, продираясь сквозь заросли, углубилась в лес.
   Мальчики понимающе переглянулись. Они понимали, что перед тем как предстать во всем своем блеске, Машке понадобится как минимум полчаса.
   – Я взял воду и для того, чтобы умыться, – вдруг вспомнил Пузырек. – Зря я, что ли, специально отмывал пластиковые бутылки? Давай польем друг другу на руки, умоемся, проснемся окончательно. А то у меня глаза не открываются полностью.
   Они так и сделали. После чего расселись вокруг клеенки на свернутых пледах, соорудив из них нечто вроде мягких сидений, и стали поджидать Машу. Но она все не возвращалась. Больше того, из глубины леса не доносилось ни звука, словно Машка им померещилась и никуда на самом деле и не уходила. Будто она до сих пор спит в машине.
   – Значит, так, – встревожился Сергей. – Я пойду в лес, а ты сиди здесь и жди. Возьми у нее из рюкзака «Антидог», а я пойду с монтировкой. Если что – жми на сигнал и ничего не бойся.
   И Пузырек, ни живой ни мертвый от страха забился в машину, заперся и схватился за руль.
   Сергей, раздвигая руками ветки, стал продираться к светлому пятну, маячившему за густыми зарослями орешника и дикой малины. И вышел на поляну. Покрытая ровной ярко-зеленой травой, она заканчивалась обрывом. С бьющимся тревожно сердцем Горностаев бросился вперед и чуть не сорвался вниз, на ровную песчаную площадку, покрытую в редких местах островками с травой, за которой блестело, как блюдце с синим чаем, ровное круглое озеро. И в нем, в утреннем, пронизанном первыми солнечными лучами блеске он увидел тоненькую, словно сотканную из прозрачных капель воды, фигурку. Это была Машка, плескающаяся в воде как молодой бесстрашный зверек.
   Сергей только сейчас увидел надетую на камень «колонизаторскую» панаму Машки. Словно ее нахлобучили на голову пытавшегося вылезти из песка упыря или водяного. Рядом лежала аккуратно свернутая одежда.
   – Убить тебя мало! – крикнул он самое нежное, на что только был способен в своем разъяренном состоянии.
   – Горностаев, а ты не забыл плавки? – вдруг услышал он такие родные ему язвительные нотки в ее голосе, что лишь усмехнулся и принялся расстегивать джинсы. Минута – и он тоже бросился с диким криком в сверкающую, полную хрустальных ледяных брызг воду…


   Глава5 АНГЕЛ-ХРАНИТЕЛЬ

   К обеду погода испортилась, начался дождь, и чем ближе они были к желаемой цели, тем темнее становилось небо. Дождь перешел в злой, хлесткий ливень, заливавший ветровое стекло и мешавший скорости, которую пришлось, конечно же, сбавить. На пути им встретились две аварии, и Маша, завернувшись в плед и глядя на проплывающие мимо искореженные машины, готова была повернуть обратно.
   – И кто только придумал эти машины, катались бы на лошадях… Они такие добрые, сахар любят… – Ясно было, что она захандрила.
   Никитка же, напротив, как мог приободрял Сергея и до самого Саратова благополучно играл роль послушного и проворного «сыночка», бегающего к окошечку заправочной станции, чтобы заплатить за бензин и даже сам засовывал шланг в бензобак. Эти минуты, не считая, конечно, встречающихся постов ГАИ, были самыми волнительными. И Маша, когда такой вот пост оставался далеко позади, поворачивалась к ним и, показывая язык, возмущалась подобным положением дел:
   – Нет, вы видели? Дети за рулем, а им хоть бы хны! Работнички золотые. Не могут парня от мужчины отличить. А если бы нас родители разыскивали? Переживали? И за что им только деньги платят?
   – Я бы на твоем месте, – отвечал ей Сергей, – не каркал. Еще накличешь какого-нибудь чересчур внимательного «гаишника». Что тогда будем делать?
   – Сушить сухари, – отвечал за нее Пузырек, с наслаждением глотая оранжевую пузырящуюся фанту.
   За все время пути была съедена вся колбаса, сыр и хлеб. О том, чтобы поесть чего-нибудь горячего, не могло быть и речи: в такую погоду не то что «Шмель» не разожжешь, из машины-то выходить не хочется.
   В пять часов, когда на улице было темно, как в десять часов вечера, впереди показались огромные белые буквы «САРАТОВ», и Маша захлопала в ладоши.
   – Приехали! Приехали! Как здорово! Сережка, какой же ты классный парень! – И вдруг стала быстро-быстро молиться, шепча про себя что-то непонятное. – Аминь…
   И они снова благополучно миновали на въезде в город очередной пост ГАИ.
   – Это мой ангел-хранитель, – пояснила Маша, когда машина заскользила по мокрой дороге в глубь неизвестного, утопающего в дожде и сумерках города. – Я время от времени обращаюсь к нему, и он помогает мне. Он только мой, понятно?
   – Да у нас свои ангелы-хранители есть, – хмыкнул Пузырек, – думаешь, они слабее твоего будут? Хотя непонятно, зачем они вообще существуют, если есть мы сами?
   – Глупый ты, Никитка, – ласково проговорила Маша, зябко кутаясь в плед. – Человек слаб, ему обязательно какая-нибудь религия нужна или свой ангел. Это у зверей есть толстая шкура, клыки или чешуя. А мы, люди, рождаемся голые, беззащитные. Все преимущество перед другими тварями, что есть у человека, это – разум, мозг…
   – Это смотря у какого человека, – пожал плечами Никита. – Есть такие люди вроде того типа, который увез нашу Ларису. Их надо бояться пуще зверей. Вроде и мозг есть, а совести – никакой.
   Знаете, что я вам скажу? – вдруг подал голос Сергей, который в это время свернул с основной дороги на тихую узкую улочку и остановил машину, въехав чуть ли не на тротуар. – Я смертельно устал, зверски хочу есть и спать. Что будем делать? Разбивать палатку прямо в городе или как?
   – Все очень просто. Мы можем перекусить где-нибудь в кафе, а спать будем в машине, но только перед этим накроем ее тентом. Чтобы никто нас там внутри не увидел, и чтобы трое детей в одной машине не привлекли к себе внимание прохожих.
   Разумеется, эта идея могла принадлежать только Маше.
   Все трое вышли из машины (Маша раскрыла над головой зонт, Никита нахлобучил на себя прозрачный, слегка великоватый ему, дождевик, а Сергей ограничился лишь джинсовой бейсболкой) и направились к похожему на аквариум прозрачному, освещенному изнутри строению с вывеской «Волна». Это было полупустое кафе со столиками, покрытыми голубыми льняными скатертями, и белыми металлическими стульями.
   – Заказывать буду я, поскольку отвечаю за еду, а вы должны будете все съесть, – важно заявила Маша и, ознакомившись с меню, заказала борщ, пельмени, оладьи с яблочным повидлом и чай с лимоном.
   – Ты забыла пепси, – шепнул ей Пузырек и сглотнул. – Умираю, как хочу пить…
 //-- *** --// 
   …Сытые и разомлевшие, они вышли из кафе и медленно побрели под дождем назад, к машине.
   Сергей достал ключи, открыл свою дверцу и хотел было уже открыть дверь и Маше с Никитой, как вдруг почувствовал, что на него кто-то смотрит. Он медленно повернул голову, и волосы на его голове зашевелились: из темной глубины салона на него смотрели огромные горящие глаза… «Человечьи глаза…» И рядом с ними оранжевая горящая точка – кончик зажженной сигареты.
   – Ты кто? – чуть дрогнувшим голосом спросил ошарашенный Сергей, стараясь опередить Машу, которая не должна увидеть это привидение.
   – Ты поставил свою машину на мой дом, – донеслось до него глухим, словно доносящимся из преисподней, голосом.
   – Серый, какого черта?! Чего ты не открываешь? Все-таки дождь… – Это уже звенел недовольный Машкин голос.
   – Сейчас, заело… – подняв голову, сказал Сергей и снова нырнул в машину. – Я тебя не вижу. Извини, если мы поставили машину на твой дом. Но что-то никакого дома я не заметил.
   Внезапно вспыхнул огонь – это привидение щелкнуло зажигалкой. И перед Сергеем возникло тонкое бледное лицо, обрамленное красными кольцами кудрей. Взгляд немигающих глаз уставился Горностаеву прямо в самое нутро и словно прожигал его насквозь.
   – Открой дверь девочке, а то вымокнет совсем… Вернее, я сам сейчас открою… – И привидение, нашарив в темноте, открыло по очереди две двери – Маше и Пузырьку.
   – Ма-а-ма-а! – раздался, как и следовало ожидать, истошный Никиткин вопль.
   Маша, которая, ничего не подозревая, усаживалась рядом с водительским местом на переднем сиденье, резко повернула голову. Увидев непонятную фигуру рядом с братом, она в одно мгновение покинула машину и припустила вдоль по улице, не разбирая дороги и не обращая внимания на глубокие пузырящиеся лужи. Ей, судя по всему, было уже не до зонтика.
   Распахнув дверцу, из машины следом за ней пулей вылетел Пузырек. От страха он даже забыл крикнуть, он только раскрыл рот, и так, глотая дождевые капли, бежал за сестрой…
   Горностаев, чувствуя, как в нем поднимается нечто, грозящее привидению самым худшим, распахнул сам дверцу, рядом с которой и находилось это маленькое кудрявое чудовище с сигаретой в лапе, и храбро сунув в темноту руку, схватил его за что-то мягкое, похожее на фланелевую ткань. Он с силой, рывком потянул его на себя, но не тут-то было. Чудовище упиралось. И тут вдруг само зашевелилось и выползло на свет божий.
   Это был мальчик, примерно Сережкин ровесник. Но только очень лохматый, кажущийся толстым из-за навьюченной на него многослойной одежды. Бледное узкое лицо, усыпанное веснушками, которые в голубых сумерках уходящего дня казались коричневыми. Большие глаза – темные и распахнутые, как окна, – смотрели настороженно, но не зло.
   – А где ваши предки? – спросил парень. – Куда вы их дели?
   – Это не твое дело. Как ты оказался в машине?
   – А это уже не твое дело, – парировал он ему. – Машина с московскими номерами. На Волгу приехали? В отпуск?
   – Чего тебе от нас надо?
   ;– А то, что это мой город. И вы наехали на МОЙ дом.
   – И где же этот твой дом?
   – А ты откати свою колымагу, и увидишь, – загадочно ответил незнакомец.
   И Сергей, сев за руль, отъехал на несколько метров вперед, поравнявшись в конечном итоге с забежавшими под козырек крыльца старого дома Машей и Никитой.
   Машка, быстро сориентировавшись, тут же вернулась в машину, Пузырек последовал за ней.
   – Слушай, я не слышала, о чем вы там говорили, но мне кажется, что надо давать деру… – прошептала она, умирая от страха. – Кто это такой?
   Они молча наблюдали, как рыжий мальчишка, едва машина отъехала, склонился зачем-то и стал ковыряться в земле. Но оказалось, что под машиной находился канализационный люк. И Рыжий, подняв круглую тяжелую крышку, стал не спеша, очевидно ступая по уходящей вниз лесенке, спускаться под землю.
   – Это бомж, – прошептал Пузырек. – Бедняга, он живет под землей. Можно себе представить, как же ему там холодно и мокро. А запахи… И чем он питается?
   После сытного ужина с пельменями и оладьями ему стало не по себе при мысли, что кто-то сейчас так же жестоко, как совсем недавно он сам, страдает от голода.
   – У нас есть консервы. Может, дадим ему пару банок? – сама удивляясь себе, сказала Маша. – Пока он не закрыл крышку люка.
   И Сергей, который и сам подумал примерно то же самое, вышел из машины и быстрым шагом направился к исчезающему под землю мальчишке.
   – Стой! – крикнул он, на бегу надевая на голову воротник джинсовой куртки. – Подожди! У меня к тебе дело…
   Рыжий замер – только рыжие кудри, теперь уже влажные от дождя, оставались над поверхностью земли. Поднял голову, и Сергея поразило его тонкое и умное лицо. «Вроде бы мальчишка, но лицо почему-то взрослое. Может, он лилипут?» И глаза – смотрящие прямо в душу.
   – Какое еще дело? – спросил спокойно парень, и Сергей подумал, что человеку с таким выражением лица, в котором читалась гордость и достоинство, нельзя вот так просто предложить тушенку. Этим его можно только унизить.
   – Я не могу тебе рассказать это прямо сейчас, вот здесь, на дожде… Но дело серьезное: человек попал в беду. Мы приехали сюда из Москвы его выручать, но никого и ничего здесь не знаем. Не поможешь?
   И Рыжий, услышав просьбу о помощи, невероятно быстро и проворно выбрался на поверхность. Отряхнулся и протянул Горностаеву грязную, но горячую, с сильными цепкими пальцами, руку.
   – Соломон, – представился Рыжий.
   – Сергей, – кивнул головой Горностаев. – А там – Машка и ее брат Пузыр… вернее, Никита.
   – А где ваши родители?
   – Мы одни. Пойдем в машину, там и потолкуем, – предложил Сергей, и мальчик, назвавший себя Соломоном, пошел вместе с ними.
 //-- *** --// 
   Когда Сергей закончил рассказывать историю похищения Ларисы Ветровой, в городе уже наступила самая настоящая ночь. Зажглись уличные фонари, в окнах вспыхнул свет. Все нормальные люди заперлись в своих домах и теперь, сидя в тепле и уюте, смотрели телевизор или пили чай. И только четверо подростков, забившись в маленькую машину, согревались, обмениваясь душевным теплом.
   Соломон – маленький бомж, который поначалу так испугал ребят, на самом деле оказался вполне симпатичным парнем. Он не ругался матом, хотя убедил своих новых друзей в том, что он умеет это делать мастерски, прямо-таки с блеском (Маше даже пришлось при этом заткнуть уши), и производил впечатление вполне домашнего человека. Спрашивать его о родителях или о том, как случилось такое, что он стал обитателем канализационных подземелий, никто не посмел. Подумали, что если Соломон захочет, то сам когда-нибудь расскажет. Но пока что помощи просили они, и это было их исключительно верным тактическим ходом. Давно известно, что люди подобного типа – бомжи, инвалиды, нищие – не любят, когда их жалеют. И немного возвысить бродягу Соломона, обратившись к нему с нижайшей просьбой о помощи, – что может быть правильнее в нравственном смысле?
   – Да, братцы-кролики, – услышали они ответ Соломона. – В рискованное дело вы влипли. Во-первых, вас могут в любую минуту остановить, потому что вы без прав, во-вторых, вы же здесь действительно ничего и никого не знаете. Даже представить не могу, как вам помочь найти вашу актрису. Что касается театра, то вряд ли вам там что-то скажут. В этом я больше чем уверен. Но сейчас надо прежде всего позаботиться о том, чтобы вами не заинтересовалась милиция. Где вы будете жить, пока ведется расследование?
   Слово «расследование» потрясло Горностаева. Он и представить не мог, что их действия, направленные на поиски Ветровой, могут быть обозначены именно этим, отдающим чем-то высоким и благородным, словом. «Расследование»! Ну конечно же! А как же иначе назвать то, чем они занимаются?
   – Можно я скажу? – И Маша, по-женски чувствуя грань между тем, что можно, а чего нельзя позволить себе в отношении двух своих друзей-мужчин, предпочла сразу же поднять авторитет Горностаева в глазах Соломона, опустившись на одну ступеньку пониже него.
   Она увидела, как засветилось лицо Сергея, когда он услышал эту просьбу выслушать ее. Она поняла, как он ей благодарен за это проявление тактичности и уважения к нему как к мужчине.
   – Так вот, – улыбнувшись, продолжила Маша. – Мы вообще-то планировали остановиться за городом, у нас есть палатка, «Шмель», сковородки…
   – Понятно, – кивнул головой Соломон. – Короче – дикарями?
   – Ну не в гостинице же нам останавливаться, – развел руками Сергей.
   – Если бы были паспорта, то можно было бы и в гостинице, – раздался тоненький голосок Пузырька. – А так, без паспорта мы вроде бы как и не люди.
   Но в последнее время мы научились ночевать прямо в машине. Мы и сейчас собирались это сделать, только предварительно прикрыть ее тентом, чтобы не привлекать к себе внимания прохожих.
   – Да разве вы так выспитесь? – усмехнулся Соломон. – Есть у меня одна идея, да вот только не знаю, согласитесь вы или нет.
   – А что за идея? – спросила Маша. От ее усталости и апатии, которая последовала за обильным ужином, не осталось и следа. Чувствовалось, что она снова превратилась в просто Машку – своего в доску человечка.
   – Для начала вы должны оставить машину на стоянке, а я приведу вас в одно место, где вы сможете отдохнуть и выспаться.
   У Маши чуть не вырвалось: «В канализации?», но она вовремя взяла себя в руки и промолчала.
   – Но как же мы сможем оставить машину на стоянке, ведь там сразу определят, что мы без взрослых и вызовут милицию, – сказал Горностаев.
   – У меня повсюду друзья, и вы скоро убедитесь в этом… – загадочно улыбнулся Соломон. =– Ну что, двигай, Серега, в конец этой улицы, затем свернешь налево и буквально через пятьдесят метров будет стоянка. Там работает мой друг – Цент.
   – Цент? – удивился Пузырек. – Это у него что, кличка такая?
   – Кличка.
   – Что же он, на Доллар не тянет? – рассмеялась Маша.
   – Он хороший парень, но вот пристала к нему эта кличка, и все тут.
   Машина тронулась, выехала на проезжую часть и медленно покатила по маршруту, подсказанному Соломоном.
   – Въезжай, устраивай свое авто в самое удобное для тебя место, и ничего не бойся, – посоветовал Горностаеву Соломон, когда перед ними возникли ворота автостоянки. – А я сейчас выйду и все устрою.
   – А сколько это будет стоить?
   – Ты имеешь дело с Соломоном, а у меня для друзей всегда найдется доллар-другой, – усмехнулся он. – Вы не смотрите, что я ТАКОЙ… У меня все есть.
   «Кроме родных и близких, – подумала Маша, и сердце ее сжалось, когда она представила себе, какую жизнь вынужден вести по вине бросивших его родителей этот симпатичный мальчишка. – А какие у него чудесные кудри! Вот если бы его мать увидела его, ей бы сразу стало стыдно…»
   Хотя, продолжала она рассуждать, никто пока не знает, отчего судьба маленького Соломона сложилась именно так, а не иначе.
   Ее мысли были прерваны вопросом, который она прочла в глазах Сергея.
   – Машка, ты что, снова уснула? Я же тебя спрашиваю…
   Они в машине были втроем и могли все спокойно обсудить, пользуясь отсутствием Соломона.
   – Повторите, пожалуйста, свой вопрос, – жеманно произнесла она и поправила упавшие на лоб волосы.
   – Вот оставим мы сейчас машину, а дальше-то что? Должны ли мы довериться этому бомжу? Он мне, конечно, симпатичен… он кажется добрым, но мы же его совсем не знаем. Вот представь себе, что он него друзья – Доллары и Центы – это банда, которая угоняет машины. Мы оставляем свою машину, набитую продуктами, на стоянке. На весьма сомнительных условиях, кстати. Затем нас озаряет, что мы обмануты, возвращаемся сюда, а машина – тю-тю! Как тебе такая перспектива?
   – Все очень просто, – серьезно ответила Маша. – С Соломоном надо разговаривать открытым текстом.
   – То есть, называя вещи своими именами… – Пузырек продолжил за нее эту фразу, которую они неоднократно слышали от своих родителей. Особенно часто ее произносила мама, которая во всем любила четкость и ясность и терпеть не могла «растекаться словом по древу». – Еще Черчилль говорил, что, идя к своей цели, нужно действовать даже грубо…
   Правильно, – поддержала его сестра. – Я сама скажу ему о наших сомнениях. Он же не дурак – должен все понять.
   Соломон, вернувшись, поднял большой палец правой руки вверх, что могло означать только одно: все в полном порядке.
   И тут Маша, совершенно свободно владея ситуацией и возомнив себя, возможно, самим Уинстоном Черчиллем, выдала ему на-гора все то, что они только что обсуждали в его отсутствие.
   – Что ж, мне нравится, что вы такие простые и прямые ребята. Во всяком случае, мне будет легко с вами общаться, – отозвался Соломон. – И вы правильно делаете, что ведете себя таким вот образом. Всегда нужно обо всем договариваться конкретно и требовать гарантий. Но вот со мной никаких гарантий быть не может. Вы или верите мне на словах, что я не угонщик, или же спокойно возвращаетесь на соседнюю улицу, укладываетесь спать, а я сам лично укрою вашу машину тентом. Никаких проблем. Я не в обиде. Я все понимаю.
   Маша молчала и не знала, что говорить. Она, конечно же, ждала от их нового знакомого каких-то уверений и обещаний, и когда они не прозвучали, даже немного растерялась.
   – Тогда мы рискнем, вот только надо бы взять что-нибудь из провизии или одеял… – сказал Сергей. Он, очевидно, как и Маша, полагал, что Соломон собирается отвести их куда-нибудь в свою канализационную нору.
   – Туда, куда я собираюсь вас отвести, вам ничего не потребуется. Это, правда, не моя хата, но я чувствую себя в ней как дома. Да не бойтесь вы, там вас не съедят. Больше того, у меня появились идеи относительно вашей артистки. Но об этом поговорим позже. Уже ночь, пора спать. Сергей устал, он же несколько десятков часов за рулем. У меня хоть и нет машины, но я уверен, что чуть живой… Ну так что, идем? С Центом я обо всем договорился. Он – мой должник, а потому будет с вашей машины пылинки сдувать…
   – Сейчас дождь, – напомнила Маша, – пусть он лучше проследит, чтобы машина все время, пока нас не будет, под тентом находилась.
   Они вышли из машины налегке, боясь показаться невежливыми, лишь с зонтиками и, не понимая, как же могло такое случиться, что они, бросив все, поверили первому встречному бродяге, покорно последовали за Соломоном.
   «Где ты, мой ангел-хранитель?» – с тоской и отчаянием подумала Маша, когда рядом с ними, уже возле ворот остановилась красная иномарка, и Соломон, представивший им сидевшего за рулем верзилу («Знакомьтесь: это Цент»), как ни в чем не бывало сказал, что сейчас их отвезут «куда надо».
   Маша встретилась взглядом с Сергеем. Они оба тогда подумали об одном и том же. И только Пузырек, не до конца понимавший, что происходит, с удовольствием распахивал дверцу красивой машины. «Это „Пежо“, я знаю», – произнес он с восхищением, усаживаясь на белые мягкие, пушистые сиденья.


   Глава 6
   КОПИ БОМЖА СОЛОМОНА

   На роскошном французском автомобиле Цент довез компанию до высокого бетонного забора, находящегося довольно далеко от центра города. Сергей понял это по времени, в течение которого они колесили по раскисшему мрачному городу. Они сидели с Машей, прижавшись друг к другу, на заднем сиденье, и, когда свет от уличного фонаря освещал ее лицо, Горностаев читал немой вопрос, застывший в широко распахнутых испуганных глазах: «Куда нас везут?» Но что он мог ответить, когда и сам ничего не знал.
   Пузырек уснул. Ему было хорошо в своих снах – во всяком случае, на его-то лице читались лишь беззаботность и покой.
   «Вот у кого железные нервы», – подумал Сергей, всматриваясь в черноту городского пейзажа.
   Бетонный забор почему-то вызвал у него ассоциации с рабством. Он слышал, что в России, оказывается, началась эпоха рабства. Живой товар стоил почти столько же, сколько и наркотики, и те, кто занимался похищением людей, имели приличные деньги. И хотя Соломон не походил на работорговца, он вполне мог работать на настоящих работорговцев, прячущих свой живой товар вот за такими высокими бетонными заборами.
   Соломон поблагодарил Цента, что-то сказал ему на ухо, после чего дождался, когда из машины выйдут Сергей с Машей, которым с трудом удалось разбудить Пузырька.
   – Здесь лаз в стене, вон за тем кустом. Надо бы пригнуться… – сказал потенциальный работорговец, уводя за собой будущих рабов в какую-то черную дыру – пролом в бетонной стене.
   – Смотри, здесь еще один забор, но только уже металлический… – шепнула Маша Сереже, крепко держась за его руку и дрожа всем телом.
   Никита, едва волочивший ноги, чуть не упал, зацепившись за корягу.
   – А здесь уже калитка. Проходите спокойно. Собак нет.
   Едва ребята проникли через калитку на территорию какого-то не то сада, не то небольшого леса, как среди деревьев в голубоватом свете единственного фонаря они увидели двухэтажный светлый дом с темными окнами.
   «Какой знакомый запах», – подумала Маша.
   Между тем Соломон достал откуда-то из недр своих одеяний большой ключ и открыл небольшую, явно не парадную, дверь. И снова теплый и родной запах коснулся Машиных ноздрей, вызвав какие-то смешные пожелтевшие картинки из детства: оранжевый кафельный пол с рядами детских горшков, разноцветные большие кубы, тяжелые грузовички, резиновые мячи и ведра со щами или гороховым супом…
   – Вот и все. Мы пришли.
   Вспыхнул свет, и они оказались в большой просторной комнате.
   – Да это же детский сад! – воскликнул Никитка и оглянулся. – Класс!
   И он, позабыв обо всем на свете, кинулся к первому же стеллажу с игрушками и, усевшись прямо на ковер, принялся выкладывать все рядом с собой. «Класс!» «Вот это ничего себе!» «Ни фига себе!»
   – Правильно, это детский сад. Я немного помогаю сторожихе, дежурю за нее, а она меня отлично знает и разрешает мне здесь ночевать. Так что на сегодняшнюю ночь вплоть до семи утра – садик наш. Тебя ведь зовут Маша? – Соломон подошел к оробевшей Маше и улыбнулся, стараясь немного разрядить обстановку.
   – Да, меня зовут Маша, – отозвалась она довольно прохладно, поскольку еще не решила для себя, можно все-таки доверять этому кудрявому проныре или нет.
   – Так вот, Маша, здесь есть душ с горячей водой. Я покажу тебе, где можно взять чистые полотенца. Это МОИ полотенца, так что бери смело и ничего не опасайся. Они чистые, потому что совершенно новые. Я заработал их на рынке, когда разгружал «фуру». Здесь вообще есть мой шкаф, он находится в прачечной, и туда никто и никогда не лазает. Больше того, в сущности, это мой второй дом.
   – А где же первый? – спросила Маша уже более мягко, поскольку о душе она и мечтать не могла, а тут еще и полотенца!
   – Вот там бы вам точно не понравилось. Это под мостом, у меня там небольшая хижина, в которой сейчас живут мои друзья, такие же, как и я… Словом, у них тоже проблемы. У кого-то нет отца или матери, а у других есть полный комплект, да толку-то от них… Пьют… Но со мной они не пропадут.
   – А у тебя родители есть? – спросил Пузырек, даже не поворачивая головы и с увлечением собирая мозаику.
   «Поистине устами младенца…» – подумала Маша, краснея за бестактность брата.
   – У меня – нет, – пожал плечами Соломон. – Но я и без них много чего достигну в жизни. У меня же есть цели, поэтому мне куда легче, чем им.
   – Мальчики, так я… в душ? – Маше показалось, что в ее отсутствие Соломон расскажет Горностаеву с Никиткой куда больше, к тому же ей действительно хотелось поплескаться в теплой воде. – А мыло в этом доме есть?
   – Пойдем, я выдам тебе все, что положено, – и Соломон, в смущении взъерошив на голове свои прекрасные кудрявые волосы, повел Машу в прачечную. И там, отперев шкаф, действительно дал ей запечатанный кусок мыла, большое красное полотенце и даже большую махровую простыню.
   – Это ты тоже заработал?
   – Ты бы видела, сколько этого барахла у меня было неделю тому назад! Но я почти все раздал. А в эту простыню можешь потом обернуться вместо халата. Душ вон там… С водой проблем быть не должно.
   И он ушел, оставив ее в коридоре и предоставив ей полную свободу действия.
   «А он милый», – подумала она и пошла в ДУШ.
   – И какие же у тебя цели? – спросил Соломона Сергей, когда тот вернулся в группу (как назывались помещения в детском саду).
   Как-нибудь потом расскажу, – уклончиво ответил он. – Знаю только одно: мои родители в эти цели и планы не входят. Особенно мать.
   – Она бросила тебя? Ты извини, что я задаю тебе такие вопросы…
   – Да ничего, я уже не реагирую. Что касается матери, то я не знаю, где она, да и жива ли вообще. Бросила? Если бы… Как я понял, она вообще продала меня одному типу, но я от него сбежал.
   – Продала? Разве такое бывает? Она что, тоже пьющая была?
   – Нет, у меня мать была красивая, я ее помню. Мне тогда лет восемь было, когда все это случилось. Мы вообще-то издалека приехали… – Он погрустнел и замолчал, опустив голову. – Я же не на помойке родился. У меня и няня была, и учительница музыки… Но все это, оказывается, делалось для того, чтобы потом меня подороже продать. Так мне сказали в детском доме, где я жил первые несколько месяцев. Потом-то я сбежал, жил под мостом, после меня поймали и определили в интернат. Знаешь, там ничего было, кормили хорошо, но у меня отношения не сложились с воспитательницей. Она воровкой оказалась, одну вещь у меня украла и до сих пор не вернула. Короче, я и оттуда тоже сбежал.
   – Постой, как же так? Зачем твоей матери было продавать тебя? Какой в этом резон? Ведь если она тратила на тебя такие деньги, нанимая няню и учителей, то, значит, и деньги у нее были…
   – Может, и были, но тогда ответь мне: зачем ей было везти меня сюда, в это захолустье и отправлять в парк с этим типом? Мы катались на яхте, отдыхали, все было так замечательно, а потом вдруг она говорит: пойди, дорогой, погуляй с дядей Буффало.
   – А кто у нас дядя Буффало?
   – Говорю же – тип один. Хлюст. Он повез меня к себе домой и запер в своей квартире. И сказал: если твоя мама захочет тебя увидеть, она знает, что ей надо делать.
   – И ты сбежал?
   – Сбежал.
   – А что, если ты все не так понял, и она вынуждена была это сделать? – Сергей упорно не хотел верить в то, что мать, способная воспитать такого смышленого и талантливого парня, каким ему показался Соломон, способна на такой чудовищный поступок, как продажа собственного ребенка.
   – Я уже обо всем передумал, – пожал плечами Соломон. – Пусть даже между моей матерью и этим Буффало были сложные отношения, и она была ему чем-то обязана. Пусть. Но если она жива, то она должна была меня искать здесь, потому что именно здесь мы были все трое, и именно здесь она бросила меня. Прошло уже пять с лишним лет, а она До сих пор не объявилась? Меня за это время уж кто только не хотел усыновить… Но я не соглашался. Не хочу. Я не верю взрослым. Иногда мне кажется, что у меня было две мамы. Одна хорошая, та, с которой мы жили в большом доме в лесу и которая на завтрак пекла мне маленькие блинчики с медом. А другая – это та, которая привезла меня сюда и бросила…
   Он обернулся на шорох – в дверях стояла закутанная в красный махровый кокон Маша, порозовевшая после горячего душа. В глазах ее стояли слезы: она услышала последнюю часть рассказа Соломона.
   – Ну как душ? – Соломон, стараясь не показывать своего волнения от воспоминаний, даже привстал, приветствуя Машу.
   – Спасибо, Соломон, душ прекрасный. Сережа, предлагаю и тебе тоже… – И тут ее взгляд упал на брата, который, растянувшись во весь свой небольшой рост, крепко спал, подложив под щеку коробку из-под мозаики. – Смотри… Бедный Пузырек.
   Спустя полчаса, когда и Серега привел себя в порядок, Соломон привел своих гостей на кухню. Большая и теплая, ярко освещенная, она прямо-таки завораживала взгляд своими огромными кастрюлями и сковородками, гигантской плитой и невероятных размеров чайниками.
   На столе под марлевой салфеткой, которую Соломон сорвал с видом хозяина и со словами «Это мне баба Надя оставила на ужин», ребята увидели миску с макаронами по-флотски, сковородку со свернутыми трубками блинами и кастрюльки с вермишелевым супом и компотом из сухофруктов.
   – Сейчас достану тарелки и – милости прошу! – сказал душка-Соломон. – Как видите, с голоду я никогда не умру. Вы себе даже представить не можете, как много вокруг хороших людей…
   И Маша, вспомнив, какими чувствами руководствовались они с Сережей, когда окликнули его еще там, на улице, когда он почти спустился под землю, снова прослезилась. «Возможно, он бы и не оскорбился, если бы мы сразу предложили ему тушенку. Или?..» Она так и не нашла ответа на свой вопрос.
 //-- *** --// 
   Соломон разбудил их в шесть утра. К тому времени на кухню пришла повариха – заваривать бульон, кипятить молоко, принимать продукты…
   Покидали детсад таким же странным способом, каким и приходили: через калитку, а потом дыру в бетонном заборе неизвестного происхождения.
   – А куда мы теперь? – спросил Соломона заспанный Пузырек. – И почему мы не позавтракали?
   Маша сочла за благо находиться рядом с таким непосредственным человеком, каким был ее брат. Кто еще мог вот так запросто задавать самые простые и конкретные вопросы, не боясь, что его примут за чрезмерно любопытного или несообразительного?
   – С завтраком туговато, – признался Соломон. – Но детский сад – есть детский сад, и испаряться из него надо в шесть, а то и в пять утра. Это хорошо, что нас еще не засекли. Сторожиха – это вам не повариха. Разные люди… Но я предлагаю вам все-таки не заниматься самодеятельностью, а обратиться за помощью в милицию.
   – Что?! – воскликнули хором Сергей с Машей. – В милицию? Да ты что!
   – Но не официально, а иначе… – он немного замялся.
   Они стояли на обочине дороги, тонувшей, как и все вокруг них вместе с деревьями и очертаниями расположенных рядом домов, в густом молочном тумане и почти не видели друг друга.
   – Есть у меня один друг, взрослый человек, оперуполномоченный из уголовного розыска. Его зовут Олег, фамилия Царев.
   – Ты предлагаешь рассказать ему обо всем, и даже о том, что мы сбежали из дома на папиной машине? – Горностаев от слов Соломона окончательно проснулся и теперь разве что не крутил пальцем у виска, настолько был раздосадован. «Здрасьте, приехали», – покачал он головой.
   – Вы просто не знаете Олега. Он человек с понятием. А я ему полезен. Я бы рассказал вам многое, но не имею права. Хотя кое-что, для убедительности, все же скажу. Дело в том, что я – агент. У него полно агентов, но все, в основном, взрослые.
   – Да я понял, – кивнул Сергей. – У моего отца тоже много агентов. И он тоже кое-что из себя представляет. Но вот именно поэтому я не могу «светиться» в Москве.
   – Тогда тем более ты должен знать, что и в органах встречаются самые разные люди. Так вот, Олег – классный парень, и поможет вам разыскать или даже спасти вашу актрису. Если вы не против, я сейчас же отвезу вас к нему, и вы ему обо всем расскажете. Только перед тем, как к нему идти, надо все же предварительно позвонить и выяснить, на месте ли он.
   С этими словами Соломон достал из кармана жетон и подошел к полуразрушенной телефонной будке и принялся набирать номер.
   – Стой, Соломон! – вдруг опомнилась Маша. – Ты ему пока ничего про нас не говори, а спроси, не может ли он выяснить, в какой гостинице остановилась актриса Лариса Ветрова. И все. Подожди нас знакомить, может, мы и сами что-нибудь сможем сделать.
   – В гостинице? – удивился Сергей. – Но разве стал бы тот тип, что увез Ларису сюда, селить ее в гостиницу? Это же глупо!
   Все смотрели на Соломона, который прижимал к щеке трубку. Судя по выражению его лица, Олег Царев был на месте, и его должны были пригласить к телефону.
   – Это я, – сухо сказал Соломон, даже не поприветствовав своего знакомого «опера».
   «Очевидно, – подумала Маша, – у них так принято».
   – Тут дело одно. Не поможете разыскать актрису Ларису Ветрову? Кажется, ей грозят большие неприятности, а она об этом не знает. Приехала из Москвы. Вернее, прилетела. Это можно проверить по компьютеру. С ней один тип, имени его не знаем… Хорошо, я перезвоню. Да, кстати, из аэропорта они могли поехать на такси, поэтому было бы неплохо опросить таксистов, дежуривших вчера в аэропорту. Это было бы классно… А… Я понял. Да, он снова приезжал и привозил деньги. Я все заснял, как вы и просили. Пленка у меня, в надежном месте. Хорошо, договорились. Сегодня вечером.
   Он повесил трубку и вернулся к продрогшим и сбившимся в кучку ребятам.
   – Что, замерзли? Вам бы сейчас чайку горячего или кофейку? Я бы пригласил вас к себе домой, но, боюсь, что жизнь под мостом покажется вам адом по сравнению с детским садом. Да и друзья мои, думаю, вам не понравятся. Хотя…
   – Сережа, может, нам вернуться в машину? Все-таки, дом на колесах, – предложила Маша, которую прямо-таки трясло от холода. – Или выедем за город и разобьем палатку? Вот только, как чай кипятить – понятия не имею… В крайнем случае, можно позавтракать в том же кафе.
   Сергей и сам уже начал подумывать об этом и потому спросил Соломона, как им можно добраться до стоянки, где они оставили машину. Понятное дело, ему не терпелось взглянуть на нее – живали?
   – За нами сейчас приедут. Я же все предусмотрел, – ответил Соломон. – Минут через пять прикатит Цент и отвезет вас, куда только пожелаете.
   И действительно, не успел он договорить, как на дороге появилось маленькое красное пятнышко, которое на глазах постепенно превращалось в сверкающую, мокрую стильную машину. Она мягко, на тихом ходу притормозила возле Соломона, приятели поприветствовали друг друга кивком головы.
   – На стоянку, – приказал Соломон, ребята сели, и машина тронулась.
   Когда на стоянке Сергей увидел знакомый тент, ему стало поспокойнее, а уж когда они с Машей сняли его и он понял, что видит перед собой свою родную «шестерочку», радости его не было предела. Ведь это означало многое – то, что Соломон не предатель, а настоящий друг, которому здесь, в этом чужом для них городе можно вполне доверять.
   Маша, которой не хотелось, чтобы они прямо сейчас расстались с Соломоном, ждала от Сергея каких-то слов, которые помогли бы им встретиться позже, пусть даже не для дела, а просто так. Но Сергей в основном молчал, складывая тент и изредка бросая в пространство ничего не значащие фразы вроде «Ну и погодка сегодня» или «Это вам не Рио-де-Жанейро».
   Пузырек, квелый и, ясно, не выспавшийся, вдруг спросил, как всегда спасая положение:
   – А Ларису-то где искать будем?
   Соломон, обернувшись на голос, ласково потрепал Никитку по плечу:
   – Может, Олег нам поможет. Ну не по улицам же вам ходить с фонарем! Жаль, конечно, что у вас никакой зацепки нет… Как хоть выглядел этот тип, помните?
   – Да обыкновенный мужчина в костюме, высокий, темноволосый, худой, – сказал Сергей.
   – Говорю же, к Олегу надо обратиться, – упорствовал Соломон. – Ведь если ваша актриса действительно летела в самолете, то и ее похититель должен был находиться рядом с ней и чуть ли не держать ее за руку, чтобы она не сбежала или не посмела обратиться к кому-то за помощью.
   – Точно! – воскликнула Маша. – И как это мы раньше не догадались! Значит, надо узнать через твоего Олега фамилии тех мужчин, которые летели на соседних креслах. А что, если ее похититель, которого мы условно назвали «Иван», прописан в Саратове? Вот тогда его будет несложно вычислить и найти их обоих по адресу…
   – А если он не местный? – спросил Сергей. – Что тогда?
   – Вот тогда вообще непонятно, зачем ему было везти ее сюда. Очень странная история…
   – Маша, да ты не расстраивайся так, – сказал Соломон. – Ну так что вы решили: куда едем?
   И вот когда он сказал это волшебное «едем», что означало, что он их не бросит, Машино лицо просветлело.
   – Ладно, поехали к твоему Цареву, – махнул рукой Сергей. – Но если нас схватят и отправят в Москву, то отвечать будешь ты…
   Соломон расплылся в широкой улыбке.
   – Говорю же: Олег – классный парень, к тому же у меня для него есть такой подарок!
   Они все сели в машину, и Соломон показал, куда ехать.
   – Какой у тебя для него подарок? – спросила Маша.
   Пленка. Олег следит за одним типом, который занимается продажей наркотиков, но никак не может вычислить всю цепочку… А у меня есть пленка, где я нащелкал эту сволочь… пардон, – он извинился перед Машей, – но это еще мягко сказано! Так вот, я снял его вместе с теми, через кого он и получает товар, причем с каждым отдельно. И пусть на пленке не видно, что именно этому Лехе передают, там видно, что просто белые пакетики, но все равно, когда знаешь людей в лицо, нетрудно будет потом поймать и с поличным. Так что Олег будет доволен. Серега, сейчас свернешь направо, проедешь метров двести и увидишь большой серый дом с высоким крыльцом – это и есть милиция.
   Машу от этого сурового и страшного слова аж передернуло.


   Глава 7
   СИНЯЯ ДАМА

   Олег Царев встретил Соломона крепким рукопожатием.
   – А это кто, что-то раньше я этих ребят возле тебя не видел? – он улыбнулся оробевшей Маше и подмигнул Пузырьку. – Садитесь, не стесняйтесь.
   – Я сейчас расскажу все в двух словах, но вы прежде должны пообещать, что половину из того, что узнаете, сразу же и забудете.
   – Уговор дороже денег? – ухмыльнулся Царев.
   Маша обратила внимание на то, что в черных стриженых волосах Олега, как след от широкой кисти, сверкает совершенно белая, седая прядь. «Наверное, ему в жизни досталось», – подумала она.
   – Ладно, валяй. Обещаю.
   И Соломон рассказал о том, что привело в Саратов его новых друзей.
   – Вон оно что! Понятно. Тогда ждите. Сейчас я звонить буду. Задание я дал еще полчаса тому назад, может, уже что-то узнали?..
   Он взял телефонную трубку и стал набирать номер. И уже через несколько минут ему сообщили фамилию мужчины, который летел в соседнем кресле с Ларисой Ветровой.
   – Ветров Николай Петрович. Ну что, молодые люди, вам эта фамилия о чем-нибудь говорит?
   – Выходит, это ее брат или какой другой родственник? – удивилась Маша, которая меньше всего ожидала услышать именно эту фамилию.
   – Но почему же брат, а что, если муж? – спросил Царев. – Ваша актриса, возможно, была когда-то замужем, и вот теперь ее муж вернулся и забрал ее с собой. А вы раздули из этого целое дело!
   – У Ларисы не было мужа, это я точно знаю. А почему бы вам не узнать адрес этого Ветрова, а мы бы проследили за его квартирой.
   – Да без проблем! – и Олег снова взялся за трубку.
 //-- *** --// 
   Они вышли из кабинета Царева в еще более подавленном состоянии, чем были.
   – Не кисните раньше времени. Вот поедем сейчас на улицу Радищева, найдем Ветрова, и вы, увидев его, сразу определите, «Иван» это или нет, – в отличие от Маши с Сергеем и Пузырьком, Соломон находился в прекрасном расположении духа.
   И они покатили на улицу Радищева. Но по пути заехали в кафе и выпили по чашке кофе с пирожными. Пузырьку чтобы он не скучал, поджидая их в машине, они купили бутылочку колы и книжку с комиксами.
   Николай Петрович Ветров жил в старом, красного кирпича, двухэтажном особняке прямо в центре города. Дом окружал небольшой запущенный сад с вишневыми деревьями. Сергей подошел к деревянному крыльцу, такому ветхому, что он того и гляди развалится, поднялся и позвонил, нажав на черную кнопку рядом с написанной белой краской цифрой «2».
   – Сегодня какой день недели? – спросила Маша у Соломона. – Если будний, то Ветров может быть на работе…
   Но Соломон не успел ответить, потому что дверь распахнулась, и на пороге появился лысый человек в синих спортивных штанах, которые пузырились на его коленях, и с голым торсом с жидкими седыми волосами на груди. Под левым глазом у него красовался большой синяк.
   – Чего надо? – грубо спросил он, оглядывая всю компанию. – Прямо сейчас милицию вызывать или подождать немного, пока вы не Уберетесь?
   – Нам нужен Ветров Николай Петрович, – сказала, едва дыша от страха, Маша. – И не кричите на нас…
   – Ах, вам, оказывается, тоже нужен Ветров?! – И мужчина с синяком, схватив очевидно заранее приготовленную швабру, вдруг смешно запрыгал по ступенькам вниз. Размахивая длинной шваброй, он кинулся прямо на ребят. – Это я Ветров Николай Петрович! Я – Ветров! Чего вам еще нужно? Сначала паспорт выкрали, затем избили, а теперь вам чего от меня нужно, деньги? Бриллианты? Доллары?
   Они пришли в себя уже в машине.
   – Я поняла, у него кто-то выкрал паспорт, – сказала Маша, – скорее всего это «Иван», чтобы в случае, если в аэропорту или где-нибудь еще, в той же гостинице, к примеру, возникнут какие-то подозрения, он мог выдавать себя за родственника Ларисы. Больше никаких объяснений такому поведению я найти не могу.
   – Я тоже так считаю, – сказал Соломон. – Но если так, то Олегу ничего не будет стоить узнать, кто именно у Ветрова-настоящего украл паспорт и кто его избил. Я почему-то теперь уверен, что мы на верном пути.
   Маша сказала только что про гостиницу. Мне в голову сейчас пришла гениальная мысль. Зачем, спрашивается, «Ивану» усложнять себе жизнь и выкрадывать паспорт у Ветрова только лишь для того, чтобы совершить пару рейсов на самолете? Я думаю, что паспорт Ветрова ему понадобился именно затем, чтобы им двоим – Ветровым – устроиться в гостинице.
   – Если он преступник, то ему незачем селиться в гостинице, – возразил ему на это Соломон. – Преступники чаще всего снимают квартиру где-нибудь на окраине города, где и творят свои делишки… Уж ты мне поверь.
   – Но проверить-то можно!
   – Конечно, можно.
   И Соломон, выйдя из машины, направился к телефонной будке – звонить Цареву. Пока он разговаривал, Сергей с Машей делились впечатлениями о городе.
   – У них телефоны-автоматы совершенно не такие, как у нас, в Москве. И жетоны не такие, а карточек и вовсе нет. Людей на улице мало, нет метро. Но зато здесь тише, спокойнее и дышится легче. Это потому, что здесь поблизости Волга?
   – Хотел бы я посмотреть на эту Волгу, да только погодка подкачала. Хорошо, что у нас здесь дела, а то бы выбрались просто отдохнуть, позагорать, представляешь, какой облом?! Целый день ехать, и приехать в самую непогоду…
   – Пузырек, тебя что-то вообще не слышно, ты что, не выспался? – спросил Никитку Сергей.
   – Я живу только, когда солнце, – объяснил свою хандру Пузырек. – А когда идет дождь, то меня клонит в сон и я вообще никакой.
   – Тебя даже комиксы не развлекают? – Маша нежно чмокнула брата в макушку. – Бедняжка ты моя…
   – Да я сам этих комиксов знаешь, сколько могу нарисовать! – и Никита, раскрыв книжечку, пестреющую смешными рисунками с Микки Маусом и Черепашками Ниндзя, показал им заложенный между страницами листок с обезображенным его вмешательством рисунок мальчика с мячом.
   – Ты что сделал? Зачем ты подрисовал этому парню усы и сделал такие огромные уши? Где ты взял ручку.
   – В бардачке, а что такого? Подумаешь, какой-то листок… Это мой листок, это я его нашел…
   Они не заметили, как к машине подошел Соломон. Открыв дверцу и увидев в руках Никиты листок, он медленно поднял голову и внимательно посмотрел Пузырьку в испуганные глаза:
   – Откуда это у тебя? – спросил он строго. – Где ты это взял?
   – Он поднял это с пола в Ларисиной квартире, – ответила за брата Маша, не понимая, что могло не понравиться Соломону. Подумаешь, действительно, какой-то рисунок!
   Соломон взял рисунок в руки и покачал головой: «Да уж, бывает же такое…»
   – Тебе знаком этот рисунок? – спросил Сергей. – Почему он тебя так заинтересовал?
   – Да нет, так, показалось просто… – ушел от ответа Соломон и тут же приступил к делу, словно и не было никакого рисунка и его интереса к нему. – Я рассказал Олегу о Ветрове, о том, что у него украли паспорт, и попросил узнать, в какой гостинице они остановились. Но он опередил меня.
   – В каком смысле?
   – Когда я позвонил, он сказал мне, что Лариса Васильевна Ветрова вот уже сутки как проживает в гостинице «Европа», номер четыреста шесть вместе со своим мужем Ветровым Николаем Петровичем.
   – Вот так удача! Так поехали быстрее! Вот это да! Мальчики, чего же мы ждем?!
   – Странно, – удивился Соломон, усаживаясь в машину. – Может, вы, ребята, и правда сгустили краски, и никакого похищения не было? Ведь раз Ветров или этот ваш «Иван» живет в гостинице, значит, ему нечего бояться. Ладно, время покажет. Поехали…
   Гостиница «Европа» никак не тянула своим внешним видом на именно европейского плана отель. Мрачное старое здание в стиле «ампир» – с ангелочками и виньетками – напоминало замок с привидениями, но никак не современную гостиницу.
   «Я бы не хотела жить в таком месте», – подумала Маша, входя вслед за мальчиками в полутемный большой холл «Европы», где пахло мастикой для паркета и пылью.
   – Ну что, кто будет общаться с администраторшей? – спросил Соломон, всем своим видом выражая полное презрение к сидящей за стеклянной перегородкой расплывшейся женщине в желтой вязаной кофте.
   – Я, – вызвалась Маша. – Я уже как-то представлялась ее дочерью. Может, сработает и на этот раз?
   Она уверенной походкой направилась к администраторше и, глядя ей прямо в глаза, спросила:
   – Вы не знаете, моя мама уже вернулась с репетиции?
   Тетка в желтой кофте оторвала свой взгляд от интересного чтива, разложенного у нее на столе, под самой грудью, и нахмурилась:
   – А кто у нас мама? – спросила она настороженно. – Что-то я тебя раньше здесь не видела.
   – Моя мама – актриса Лариса Ветрова. Ее пригласили из Москвы, чтобы она приняла участие в спектакле… Я звонила ей в номер, но продюсер ответил, что она на репетиции. Мы приехали с папой, но он отправился по своим делам, а я приехала сюда, к маме…
   – А-а… Ветрова! Четыреста шестой «люкс»! – вспомнила администраторша. – Поняла, о ком идет речь. Да-да, они приехали вдвоем, но вот где она сейчас – здесь или в театре, не знаю… Да ты поднимайся и постучись. Если ее в номере нет, то возвращайся, я дам тебе ключ.
   – А может, вы сразу дадите мне ключ? – совсем уж расхрабрилась Маша, чувствуя, что удача где-то рядом. – Я так устала, ведь мы с ребятами только что из аэропорта…
   Она специально сказала про аэропорт, чтобы у администраторши и тени сомнения не осталось в том, что она видит перед собой вполне состоятельных людей, которые могут себе позволить летать на дорогих самолетах.
   – А это, простите, кто, ваши друзья или тоже дети Ветровой?
   – Это мои друзья. Они здесь проездом, вернее, пролетом… – густо покраснела Маша, у которой от волнения стали подкашиваться ноги.
   – Ну хорошо, вот вам ключ, поднимайтесь на четвертый этаж. Даже если там никого нет, отдохнете, примите душ. Сегодня у нас как раз дали горячую воду. А если захотите покушать, то позвоните мне по телефону «1-11», договорились?
   Маша взглянула на женщину с благодарностью: «Вот это да! Так рассиропиться и поверить нам!»
   Соломон, наблюдавший всю эту сцену и Цепко схватывающий каждое долетевшее до него слово, уже в лифте не выдержал и сказал:
   – Маша, может, ты действительно дочка Ветровой? Ты так себя вела, что даже я почти поверил тебе…
   – Спасибо за комплимент, по мне плачут все известные театры мира. «Комеди Франсез», например, – улыбнулась она и показала ему язык.
   Они вышли из лифта и, стараясь не шуметь, осторожно двинулись вдоль длинного узкого коридора, утопая подошвами в красной ковровой дорожке.
   – Эта гостиница внешне такая страшная, а внутри ничего, даже шикарно… – отметила Маша, остановившись перед дверью с табличкой «406», и постучала.
   Все напряглись и затихли. Было слышно только тяжелое дыхание Пузырька, который сопел и пыхтел из-за появившегося внезапно насморка.
   Маша, протянув ему свой носовой платок, пригрозила пальцем и еще раз постучала в дверь. И снова тишина, прерываемая теперь звуками высмаркивания.
   – Открывай, – шепнул ей Сергей. – Была – не была!
   Они ввалились в пустой, чисто прибранный номер, и первое, что им бросилось в глаза – это черный костюм Ларисы. Тот самый костюм, в котором она, по словам Сергея и Никиты, вышла из дома и села в машину к типу. Он висел на плечиках в раскрытом шкафу. Внизу стояла пара черных лаковых туфлей, а возле окна – огромный черный чемодан.
   – Ну не голая же она ушла? – у Маши волосы зашевелились на голове от страха. – Сережа, ты что-нибудь понимаешь?
   – Она могла переодеться, не паникуй.
   – Вот черт! – услышали они возглас Соломона и повернулись в его сторону.
   Он сидел в кресле и листал альбом с рисунками.
   – Ты что, любишь рисовать? Почему тебя так интересуют эти рисунки? – спросила Маша Соломона. – Сережа, обрати внимание, по-моему, это тот самый альбом, из которого выпал листок с рисунком мальчика с мячом…
   Но Соломон и на этот раз ничего определенного не ответил. Буркнул что-то вроде: «Это еще откуда здесь?» И все.
   Маша сама взяла альбом е руки и прочла на суперобложке: «Илья Галицкий. Художник и время». Листая его, она обратила внимание на то, что этот самый художник Галицкий предпочитал рисовать маленьких мальчиков. Ей в голову полезли самые нехорошие мысли, но она отогнала их прочь. Мало ли художников, которые рисовали детей? Когда же, листая, она раскрыла первые две страницы с фотографией художника, ей на мгновение показалось, что она уже где-то видела это лицо…
   – Так где же Лариса? – спросил Пузырек, уже успевший обследовать все три комнаты и даже заглянуть в ванную.
   – Может, это покажется вам преступлением, но я предлагаю открыть чемодан и заглянуть в него. Возможно, это поможет нам понять, что здесь вообще происходит… – сказал Сергей.
   – Да что там может быть, кроме вещей и обуви, – пожала плечами Маша, в душе противясь такому предложению Горностаева. Она вдруг представила себе, что они открывают чемодан, и в это время распахивается дверь и входит Лариса. Что они скажут ей, когда она увидит, что они роются в ее белье?
   – Не знаю, может, ты и права…
   И в это время все замолчали, потому что за дверью послышались шаги.
   – Это они! – шепнул Никита и полез под стол. – Атас!
   – Мне страшно… – Маша непроизвольно прижалась к стоящему рядом Сергею и крепко схватила его за руку. – Остановились…
   – Не бойтесь, ведь если это ваша Лариса, то ничего страшного не случится, а если войдет кто-то другой, фальшивый Ветров, к примеру, – сказал Соломон, – то он же один, а нас много. Я еще и не из таких переплетов выходил сухим… К тому же, по-моему, там всего один человек.
   В дверь постучали.
   – Я открою. Это не Ветров, он не стал бы стучать, потому что у него есть ключ. Это же он снял номер…
   Маша уверенно подошла к двери, и Сергей отметил, что она все-таки храбрая девчонка.
   Вместо того, чтобы спросить положенное «кто там?», Маша распахнула дверь и сказала: «Проходите, пожалуйста».
   Причем сказала таким тоном, словно человека, которого сейчас могла видеть лишь она одна, здесь ждали.
   Маша отошла чуть в сторону, впуская немолодую уже высокую женщину с черными короткими волосами и в синем плаще. В руках у нее дымилась сигарета.
   – Ефим Борисович что-нибудь сказал вам о моем приходе? – полюбопытствовала дама, без приглашения усаживаясь в кресло и пока что видя перед собой только одну Машу, поскольку вся остальная троица спряталась в соседней комнате.
   – Да, сказал. Я ждала вас.
   Маша разглядывала Синюю Даму. У нее было слишком белое и некрасивое лицо с ярко-малиновыми губами. Пепел она, как это ни странно, стряхивала прямо на ковер. «Интересно, где воспитывают таких мымр?» – подумала Маша, чувствуя, что «птичка» попалась в клетку.
   – Ефим Борисович сказал, чтобы вы, как только придете, начали считать до десяти, – сказала Маша на удивление гостье и, подбежав к двери, заперла ее на ключ, который тут же сунула в дверную щель комнаты, в которой прятались мальчишки. Все произошло так быстро, что ни Сергей, наблюдавший за Машей, ни Соломон, не успели схватить ключ, и он со звоном упал на пол.
   – Девочка, ты что, спятила? – Синяя Дама встала и оглянулась. – Что здесь вообще происходит? Зачем это мне нужно считать до десяти?
   – Потому что за это время сюда успеет прийти лейтенант милиции Царев, который занимается вашим делом. Или вы признаетесь в том, что имеете отношение к похищению моей мамы, Ларисы Ветровой, или вас сейчас же арестуют!
   – Ах ты, маленькая дрянь! – и Синяя Дама бросилась на Машу, собираясь ее ударить.
   – Вот уж не ожидал вас здесь встретить, Альбина Георгиевна, – из спальни вышел Соломон, при виде которого Альбина Георгиевна побледнела, как бумага, и схватилась за сердце.
   – Ах вот ты где, дорогой, а я все думаю, что это за игры такие устроил Ефим… И давно ты здесь? Вы с ним заодно?
   – Я не знаю, о чем и о ком вы говорите, но сейчас, по-моему, самое время вам вернуть мне то, что вы присвоили себе, пользуясь своей властью…
   Неожиданно появившиеся в комнате Сергей Горностаев и Никита были совершенно сбиты с толку. Они с любопытством смотрели на Соломона, который буквально на их глазах превращался из доброго, симпатичного мальчишки в жесткого, способного на любой поступок, детдомовца. Боль, гнев, отчаяние и возмущение горели в его взгляде. Видно было, что он испытывал к стоящей перед ним женщине самые отрицательные чувства. Больше того, чувствовалось, что он ненавидит ее. И как бы в доказательство этому Соломон, приглашая всех присутствующих в свидетели, сначала представил им Синюю Даму:
   – Знакомьтесь, это Альбина Георгиевна, та самая воспитательница, о которой я вам рассказывал. Она украла у меня золотой медальон, который я ношу с самого рождения и по которому меня, быть может, ищет моя мать. И пусть даже мне все равно, найдет она меня или нет, но этот медальон мой, и она должна мне его вернуть. Вы же знаете, Альбина Георгиевна, в каком обществе я сейчас вращаюсь и какие у меня появились связи… Не гневите Бога и верните мне медальон… Сам Бог послал вас сюда…
   Маша, слушая эту вдохновенную речь Соломона, в который уже раз отметила про себя, как интеллектуально развит этот «бомж», раз умеет так строить фразы и так стильно выражаться, словно его и на самом деле воспитывали в богатом доме бонны и гувернеры.
   – Вы его не слушайте, – воскликнула, краснея от волнения, Альбина, – все детдомовские или интернатские такие. У них никого нет, ни матери, ни отца, так они выдумывают себе их. И сочиняют про какие-то золотые медальоны, про какое-то богатство, о котором мечтают. Это же ущербные дети, с подорванной психикой, они очень опасны… Вот ты, девочка, ты только посмотри на него, это же урод, совершенный урод. Его мать оставила на вокзале, а добрые люди привели в детдом. Разве от нормального и здорового ребенка матери отказываются? Да даже если бы она и была жива и вообще существовала, разве не стала бы его искать?
   По щекам Соломона текли слезы. Но слезы не жалости к самому себе, а скорее слезы бессилия перед этой взрослой, потерявшей всякую совесть, женщиной. Конечно, будь на ее месте мужчина, Соломон бы превратил его в фарш. Так, во всяком случае, показалось Сергею Горностаеву.
   – Вы не ответили на мой вопрос, – повторила Маша довольно громко, чувствуя поддержку со стороны своих друзей и нисколько не боясь Альбину. – Какое отношение вы имеете к Ларисе Ветровой? Ведь вы же пришли сюда не случайно!
   – Зачем я сюда пришла – это мое личное дело, и я ни перед кем не собираюсь отчитываться. А вот JCTO вы такие и что делаете в чужом номере? Я понимаю еще, что здесь находится этот… ненормальный, – она мотнула головой в сторону Соломона. – Но вы-то кто такие?
   – Вчера тот человек, которого вы называете Ефимом, насильно увез из Москвы мою маму, Ларису Ветрову, – с трудом подавляя в себе раздражение, повторила Маша, – мы устроили здесь засаду, но мамы здесь не оказалось. Сейчас ее разыскивает милиция, весь город поднят на уши, а вы делаете вид, что ничего не знаете?!
   – Значит так, детки, черт бы вас побрал, или вы немедленно отдаете мне ключи от этой двери, и мы делаем вид, что друг друга не видели и не знаем, или же я вынуждена буду тотчас позвонить в ту самую милицию и сдать им этого субчика…
   Понятное дело, что речь снова шла о Соломоне.
   – Ведь он же сбежал из интерната, его ищут, это преступник, самый настоящий преступник. И если вас, детки золотые, увидят в его обществе, вы пойдете на нары вместе с ним, и даже ты, девочка…
   Вы можете идти, – вдруг сказал Соломон, подходя к двери и открывая ее ключом, который к тому времени уже был у него. – Вы довольно известная фигура в городе и навряд ли вам удастся скрыться. Но я вас еще найду…
   И тут произошло еще что-то такое, о чем Маша еще долго будет вспоминать. Соломон, прежде чем выпустить эту бледную Синюю Даму по имени Альбина Георгиевна, вдруг протянул руку к ее груди и рванул на себя. Одно мгновение – и черный шелковый шнурок был сорван. В Соломоновой ладони сверкнул медальон.
   – Ах ты… – воспитательница интерната выругалась по-матросски грубо и непристойно, после чего, бросив через плечо: «Ты еще заплатишь мне за это…», бросилась бежать по коридору. Еще мгновение, и они услышали звук раскрывающихся дверей лифта.
   – Это действительно твой медальон?
   – А ты думаешь, что мне нужно чужое? Но это еще не все. Она украла у меня мою одежду, по которой я мог бы доказать, кто я и откуда. У меня были вещи, на которых мама вышивала наши семейные метки – но Альбина выкрала их у меня.
   – Но зачем?
   – Думаю, что из вредности. Она детей вообще терпеть не может, у нее и своих-то никогда не было. Считаю, что таким не место в интернате. А вы бы видели, какие сумки ей привозят из деревень родители тех, кто вынужден доучиваться в городе… Да что там говорить!.. – он махнул рукой. Говоря это, он смотрел на свою ладонь, на которой сверкал довольно большой плоский медальон желтого металла, очень даже похожего на золото.
   – Скажи, а почему тебя зовут Соломоном? – спросила Маша. – И кто тебя так прозвал?
   – В интернате вот из-за этого медальона и прозвали. Соломон – это такой царь, умный и богатый, он считается образцом справедливости. Может, слышали когда-нибудь выражение «Соломоново решение»?
   Слышали, – ответил за Машу Горностаев. – Но сейчас нам, по-моему, пора уносить отсюда ноги. Думаю, что для того, чтобы выследить этого Ефима Борисовича, который называет себя Ветровым Николаем Петровичем, нам не обязательно находиться в гостинице. Это рискованно. Думаю, что за ним можно понаблюдать и с улицы. А вдруг они сейчас вернутся сюда вместе с Ларисой?
   И тут они услышали грохот.
   Возле окна стоял, открыв от удивления рот, Пузырек. Трясущимися руками он тянулся к Маше и дрожащим голосом произносил какие-то нечленораздельные звуки:
   – Я… то-тольк… хо-отел п-поиг-гра-рат-ть, залез-за-ть в ч-чем-дн…
   Упавший с неимоверным грохотом чемодан раскрылся, и Маша закричала, увидев в нем скрюченное белое тело в разорванном белье. Это была Лариса Ветрова.


   Глава 8
   «РЫБАЧКА» МАРТА

   – Она еще жива, – сказал Соломон, пощупав пульс актрисы. – Но она холодная, совсем замерзла. Надо немедленно оказать ей медицинскую помощь.
   – Ты хочешь вызвать «скорую»? – спросила перепуганная насмерть Маша.
   – Я бы вызвал, но здесь вы, это значит, что вас обязательно схватят и доставят в милицию. Но только уже не к Цареву. И если сначала вами заинтересуются как свидетелями, то потом, когда начнут выяснять, кто вы и откуда, то неприятностей не оберетесь. Поэтому предлагаю запереть чемодан и вывезти его отсюда, благо он на колесиках… Я знаю одно место, где ей смогут помочь. А ты, Маша, скажешь администраторше, что тебе только что позвонила мама и попросила срочно доставить в театр реквизит. Другого выхода я не вижу.
   – Реквизит? – покачал головой Сергей. – А что, если она поинтересуется, что там?
   – Она не имеет права, – заявил Соломон. – Это – частная собственность, которая охраняется законом. Так-то вот.
   – У меня болит живот… – Пузырек кинулся в туалет.
   – Никита, скорее, ты же нам сейчас все испортишь… – чуть не плакала Маша, глядя, как Сергей с Соломоном аккуратно, чтобы не прищемить тело Ларисы и ее пышные волосы, запирают большущий чемодан. – Быстрее!
   – Маша, все, идем, ждать больше нельзя, – торопил ее Сергей. – Никитка нас догонит.
   Соломон с Сергеем, слегка наклонив чемодан таким образом, чтобы им удобнее было схватиться за металлические ручки (чемодан был современный, а потому оснащен удобными ручками, делавшими его похожим принципиально на тачку), медленно и крайне осторожно стали выкатывать его из номера.
   – Никитка, запрешь номер, а ключ сдашь администраторше! – крикнула Маша уединившемуся так некстати в туалете брату и побежала впереди ребят, чтобы успеть вызвать лифт.
   Им повезло: администраторша была так увлечена беседой с посетителем, что почти не обратила внимание на ребят с большим чемоданом. Она лишь махнула рукой, мол, идите, и продолжила что-то объяснять стоящему напротив нее человеку.
   – Сергей, отгони машину за угол, в более тихое место, мы же не можем ее заносить в машину, не вынимая из чемодана, – сказал Соломон. – Боюсь, что у нее атрофировались руки и ноги от неподвижного положения. Нарушено кровообращение и прочее… Вообще=то, я бы по-своему разобрался с тем, кто так поиздевался над вашей соседкой. Она что, кукла что ли?
   Сергей сел за руль и поехал на другую улицу в то время, как Соломон с Машей вдвоем катили чемодан.
   Услышав сзади топот бегущих ног, Маша обмерла. Даже побоялась обернуться. Но услышав знакомый высокий голосок брата, облегченно вздохнула. Запыхавшись, он тоже поравнялся с ними и попытался ухватиться за ручку чемодана.
   – Я видел его, – говорил он, едва переводя дыхание. – Я видел этого… Ефима Борисовича, он только что разговаривал с той теткой в желтой кофте, администраторшей. Она сначала не поняла, что это мы, но потом, увидев меня, сказала ему: «Ефим Борисович, – Пузырек принялся копировать женским голосом администраторшу. – А вот и ребята, те самые, о которых я вам говорила…»
   Он повернулся, и я увидел его. Это тот самый тип, который и похитил Ларису. Я его узнал. Он хотел меня о чем-то спросить, но я убежал. Так что, надо поторопиться, он в любую минуту может выбежать из гостиницы, чтобы остановить нас.
   – Думаю, первое, что он сейчас сделает, это поднимется в номер и проверит, на месте ли его пленница, – ответил Соломон. – Но ты прав, нам действительно надо поскорее убираться отсюда…
   Они свернули и увидели припаркованную к обочине «шестерку». Чемодан подкатили как можно ближе к машине, предварительно раскрыв заднюю дверцу. Соломон открыл чемодан и вместе с Сергеем достал оттуда довольно тяжелое и ставшее совсем холодным тело Ларисы.
   Машу затошнило.
   – Не бойся, она дышит, – успокоил ее Соломон. – А ты, Никитка, не смотри, а то еще спать ночью не будешь…
   Ларису устроили полулежа на подушках и укутали всеми имеющимися пледами. По обеим сторонам от нее сели Маша и Никита.
   – И куда мы теперь?
   – Ты поезжай, я тебе скажу, куда ехать. Сейчас прямо, а потом у светофора свернешь налево.
   На этот раз Соломон привез ребят на Набережную. И как нарочно, раздвинув тучи, на небе появилось бледное солнце. Его тонкие, прозрачные лучи заставили засеребриться гладь реки, настолько широкой, что перекинутый через нее гигантских размеров мост был не виден с далекого противоположного берега. Он как бы тонул в сиреневой дымке города под названием Энгельс.
   – Это и есть Волга? – спросила Маша. – И мы поедем по мосту?
   – Нет, Сергей, сворачивай еще раз налево и подныривай под этот мост, мы едем в Затон. Это такое место на самом берегу реки, но в черте города. Там живет одна моя знакомая. Она странная женщина, помешана на реке и рыбалке, больше всего на свете любит путешествовать по Волге, по островам… У нее большой дом, где мы и устроим вашу артистку.
   врач? Где мы возьмем врача? Ей просто необходима медицинская помощь! – воскликнула Маша, представившая себе умирающую Ларису на грязном топчане рядом с полусумасшедшей «рыбачкой». Она с сомнением относилась к людям, хоть на чем-то «помешанным», как выразился Соломон.
   – Я все продумал. Она вызовет «скорую» помощь и скажет, что нашла эту женщину прямо на берегу, на пляже, случайно. И тогда никому и ничего не надо будет объяснять, откуда она взялась на самом деле.
   Солнце стало светить еще ярче и высветило целый зеленый городок прямо на берегу реки. В садах, разделенных заборами, виднелись лишь крыши домов – больших и маленьких, богатых и похожих на хижины. Они шли параллельно дороге, но слева, а справа, на пляжной полосе, гнездились бесчисленные маленькие кафе, которые в этот день выглядели совсем безлюдными.
   – Еще раз налево…
   Сергей свернул, проехал еще немного и услышал: «Все, приехали».
   Машина остановилась возле высокой живой изгороди, за которой не было видно абсолютно ничего.
   Соломон вышел первым и подошел к узкой, выкрашенной красной краской калитке и нажал на звонок. Он отозвался где-то в глубине сада, после чего ребята услышали звук захлопывающейся двери и чьи-то легкие шаги. «Минутку, подождите минутку…» – услышали они женский голос, после чего калитка открылась, и Маша увидела высокую худую женщину в голубых джинсах и белой мужской рубашке. Седые волосы ее были забраны под синюю выгоревшую кепку. Половину лица закрывали темные очки.
   – А, Соломон, – улыбнулась женщина, показывая белые ровные зубы. – Привет. Рада тебя видеть…
   Женщина говорила с акцентом, но вот с каким – украинским или прибалтийским – Маша так и не поняла.
   – Это мои друзья. Их соседка умирает, мы привезли ее к вам, помогите, пожалуйста… Скажите, что нашли ее на берегу… А я вам потом все объясню…
   – Так она в машине? Что же вы стоите? Ребята, не бойтесь, я сделаю все так, как вы скажете… У меня и телефон есть… Но сначала я должна сама осмотреть ее.
   Марта, так звали женщину, оказалась довольно сильной, а потому сама, без посторонней помощи, вынесла из машины и отнесла в дом Ларису.
   Теперь, когда среди них появилась взрослая женщина, которой можно было довериться, Маша почувствовала себя намного спокойнее. Примерно то же самое испытывали и Сергей с Никиткой.
   Соломон, нажав на скрытый в колючей и густой изгороди какой-то металлический рычаг, вдруг толкнул ее плечом, и она подалась, покатилась назад, превратившись на время в одну из створок ворот.
   – Класс! Вот бы никогда не подумал, что можно так замаскировать ворота! – аж присвистнул Сергей. Он въехал на машине прямо на участок Марты, представлявший собой огромное зеленое пространство, засаженное наполовину просто зеленой газонной травой, наполовину – фруктовыми деревьями и цветами.
   Машу же поразил дом. Двухэтажный, но очень компактный, скромный и одновременно стильный, напоминающий немецкий коттедж.
   «Вот тебе и рыбачка, – подумала она, восхищаясь и поражаясь окружившей ее красоте и ухоженности. – А я думала, что она с приветом ».
   – Пузырек, как твой живот? В порядке? – вспомнила она явно с опозданием.
   – Ты бы еще вечером спросила, – буркнул недовольно Никита. – Так-то ты за мной следишь, забыла уж, когда поила и кормила бедного брата.
   – Ладно, бедный брат, потерпи немного. Вот приведем в чувство Ларису, вернемся домой, и ты отдохнешь, выдуешь сразу два литра своей колы и насмотришься мультиков… А сейчас пока не до этого…
   – Ну уж нет, я домой не хочу… Мне и здесь нравится…
   Обо всем этом они говорили, пока шли от калитки до самого дома. На крыльце их встретила встревоженная Марта. Соломон представил их друг другу.
   – Да уж, ребятки, ну и в историю вы влипли… Она без сознания. Судя по всему, ей вкололи либо наркотик, либо снотворное. Я уже вызвала «скорую», пойду ее встречу… А вы пока поднимитесь на второй этаж, включите тихонько телевизор и ждите, пока все не утрясется. Только ведите себя потише, не привлекайте к себе внимания, договорились?
   – Я могу вам помочь… – робко сказала Маша. – Вы располагайте мной…
   – И то правда. Тогда пойди на кухню, открой холодильник, посмотри, что там есть, и сделай бутерброды… Хлеб в хлебнице на холодильнике. А под столом корзина с овощами – можешь приготовить салат. Ну все, мне кажется, что я слышу звук мотора…
   Маша в кухонное окно увидела спешащих в дом по садовой дорожке двух врачей в белых халатах и с чемоданчиками – мужчину и женщину. Марта очень эмоционально что-то объясняла им. «Рассказывает, что нашла Ларису на берегу…»
   Понимая, что поступает дурно, она тем не менее на цыпочках подошла к двери, ведущей в комнату, где лежала Лариса, и стала подсматривать за тем, что врачи с ней собираются делать.
   – Понимаете, мне кажется, что эту женщину я уже видела. Она живет здесь, недалеко… У нее неприятности с мужем, возможно, что она сама выпила какие-то таблетки… Я вас прошу, если возможно, не увозите ее в больницу. Я сама была в таком же состоянии однажды… В жизни женщины случаются такие моменты…
   Маша ничего не понимала. Зачем Марте понадобилось наговаривать на Ларису? Но потом до нее начал доходить смысл услышанного. Она хочет добиться одного – оставить Ларису здесь… но не одну, а с врачом.
   И точно! Маша своими глазами увидела, как Марта достает из кармана джинсов деньги. Доллары. И протягивает их мужчине-врачу. Они о чем-то шепчутся, пока женщина-врач делает Ларисе укол.
   – Хорошо, я вас понял, – говорит мужчина-врач, и Маше становится не по себе. «Правильно мама говорит – все продается и покупается…» – Марина Сергеевна останется здесь, я привезу вам капельницу и все необходимое. Договорились.
   И он уехал. Марта даже не вышла его провожать. И правильно! Зачем, если она и так за все заплатила?!
   «Ну и друзья у Соломона!»
   Маша, чтобы скрыть свое бездействие, бросилась на кухню, достала из холодильника масло, сыр и ветчину, нарезала хлеб и довольно быстро приготовила целую гору бутербродов. Затем нашла под столом корзину с овощами, помыла их в миске и приготовила салат из огурцов и помидоров. Поэтому, когда на кухне появилась Марта, на столе уже было на что посмотреть.
   – Ну как она? – Маша подбежала к Марте и посмотрела ей в глаза.
   Врач сказал, что нужно немного подождать, когда препараты начнут действовать, а минут через сорок нам привезут капельницу, и тогда уже Лариса ваша точно будет спасена… Пульс у нее уже ровный, дышит она нормально. Синева исчезает. Сейчас ей станет жарко… А ты молодчина, все приготовила… Зови своих друзей…
   После обеда Маша отправила Никитку наверх, спать, а сама вернулась к Марте помочь ей полить сад. В это время Соломон с видом хозяина дома показывал Сергею комнату за комнатой, рассказывая о том, как познакомился с Мартой.
   – Первое время, когда я сбежал из этого интерната, мне было совсем худо. Во-первых, я заболел гриппом, а во-вторых, ничего не мог есть.
   – А где ты вообще жил?
   У меня были друзья, они жили под мостом, где и я впоследствии тоже построил себе шалаш. У меня там даже печка есть… Я бы мог, конечно, вернуться в интернат, раскаялся бы, поговорил с директором, она у нас ничего, толковая… Но все получилось само собой. Еще когда я жил в интернате, к нам приходила Марта. Она живет одна, и я так понимаю, что она ходила к нам, чтобы присмотреть себе кого-нибудь, чтобы усыновить, но скорее все-таки удочерить… И хотя она никому не говорила об этом, но, судя по всему, так оно и было. Она не устраивалась к нам ни воспитателем, никем, а просто приходила и приносила детям, в основном малышам-сиротам, игрушки, какие-то вещи, но только новые… Я слышал, как они однажды разговаривали с Альбиной, которая убеждала Марту в том, что интернату нужны деньги, что директор сама решит, на что их потратить. Тем более что у Марты никто не имел права брать ничего съестного, такой порядок… Но Марта, смеясь ей в лицо, ответила, что предпочитает обходиться БЕЗ ПОСРЕДНИКОВ. Я так зауважал ее после этого… А если еще учесть и то, что я терпеть не мог Альбину, которая постоянно ходила за мной по пятам и что-то вынюхивала, то сам понимаешь, как мне после этого разговора понравилась Марта.
   – А почему ты зовешь ее Мартой, а не по имени-отчеству?
   – Наверно, потому же, почему вы зовете свою соседку Ларисой. Женщины в таком возрасте не хотят казаться старыми, а потому просят, чтобы их называли по имени.
   – И что же было потом? Альбина украла у тебя медальон?
   – Украла. Я был в душе, медальон спрятал под подушкой. Все в интернате знали о нем, он же золотой. Но никто и никогда не пытался его у меня украсть. И знаешь, почему?
   – Почему?
   – Да потому что по нему меня может найти моя мать. И хотя я не люблю ее и она мне до лампочки…
   «Он говорил примерно то же самое в гостинице, – подумал Сергей. – Неужели ему действительно не хочется увидеть свою маму?!»
   – … но вдруг она объявится, а мой медальон на ком-то другом. Кроме того, я же понимаю, что в нем много золота. Но он мой, понимаешь? Мой!
   И Соломон с нежностью поцеловал болтающийся у него на груди золотой кругляш.
   – Так вот, я вернулся из душа и не нашел его. Сразу же кинулся к Альбине в кабинет. Я почувствовал, что он у нее… И застал ее, представь, как раз в тот момент, когда она сидела за столом, а перед ней лежала открытая коробка из-под обуви. В ней я увидел свои детские вещи, те самые, из которых я вырос… Меня привели из детдома с этими вещами, но они почему-то были не у меня, а у нее…
   – Может, у них порядок такой?
   – А я объясняю это по-другому. Дело в том, что есть много желающих усыновить меня. Я же не дурак или дебил какой. Меня даже хотели увезти в Америку. Я хорошо учусь. Ты не смотри, что сейчас я не хожу в школу, мне стоит немного посидеть над учебниками, и я сразу всех догоню. А это тоже ценится. Кроме того, у меня отменное здоровье. И вообще я по интернатовским понятиям – ребенок, за которого можно получить хорошие деньги.
   – Какие еще деньги?
   – Обыкновенные. Думаю, что Альбина как раз и хотела заработать на мне, отправив меня в Америку. Пообещала американцам, которые меня видели, но я нарушил все ее планы. Убежал. Я вообще-то много раз сбегал. Зачем мне родители, посуди сам? Я же не их сын. Просто им нужно, чтобы семья была – комплект. Все, как у всех.
   – Ну и что случилось тогда, когда ты увидел, что у нее в руках твои вещи и медальон?
   – Честно?
   – Конечно, честно.
   – Я сказал ей, что у нее отвислый зад, косые глаза, а вместо мозгов – опилки. Сказал, что когда вырасту, то обязательно найду ее и посажу на цепь, как дикого зверя, как взбесившуюся мартышку… Я уже не помню, что еще такого наговорил, но тут она мне ответила такое… Ты же слышал, какой у нее злой язык. Вот она мне и сказала, что приезжала моя мать… – Тут у Соломона голос дрогнул. – Понимаешь, она сказала, что приезжала моя мать, что она видела меня, но не захотела забирать. И знаешь, почему? Да потому что Альбина наговорила ей, что у меня что-то с головой…
   – Это она тебе сказала?
   – Да, сказала. Еще сказала, что приезжал один человек, который очень хотел, чтобы моя мать взяла меня. Но это не мой отец.
   – А зачем ему было нужно, чтобы она тебя взяла?
   – Я так понял, что Альбина проговорилась… Или просто придумала, чтобы сделать мне больно. Но потом мне и другие говорили, что обо мне спрашивал какой-то человек и интересовался, ношу ли я на шее медальон.
   – Ты видел его?
   – Нет, откуда… Сначала я думал, что это… – Соломон замолчал. Видно было, что он не до конца доверял Сергею, чтобы признаться еще в чем-то, что он совершил в своей жизни.
   – Ты расскажи, как познакомился с Мартой, – подсказал ему Сергей.
   – А… Да… Так вот. У меня начался грипп, я просто подыхал там, под мостом, но в интернат идти не хотел. И как раз там нашла меня Марта. Она на своей лодке-гулянке пристала к тому месту, где мы и кучковались. Ребята знали ее, она нередко отдавала им весь свой улов, и рассказали о том, что мне плохо, что я весь горю…
   – И она тебя привезла сюда?
   Да, ты угадал. Я сначала лежал на том же самом диване, на котором сейчас лежит ваша Лариса. Знал бы ты, как мне было плохо. И она меня лечила. Кормила как на убой, и вообще мы здорово с ней ладили. Вот ей я рассказал о себе все. И о том, что мать свою ненавижу. Она – свой человек. Но я никогда не злоупотребляю ее добротой. Я же понимаю, что у меня – своя жизнь, а у нее – своя. Она мечтает о девчонке. Зачем ей я, взрослый парень? Видишь, сколько здесь Книг? Я их почти все перечитал. Когда поправлялся. Это была не жизнь, а рай! И я бы много отдал, чтобы все это было моим. Но я еще недорос до такой жизни. Мне еще надо многому научиться, закончить десятилетку, поступить в медицинский, а уж потом зарабатывать деньги и строить вот такой же дом. А у тебя есть мечта?
   Мальчики вышли на балкон, откуда им открылся чудесный вид на Волгу, на ее зеленые острова и заливы, и Соломон, достав сигарету, закурил.
   – У меня? Мечта? – немного растерялся Сергей. Конечно, у него, как и у каждого, была своя мечта. Но по сравнению с мечтой Соломона она выглядела почти детской, смешной. Но и врать не хотелось. Если Соломон доверился ему, то почему бы не довериться и Соломону? – Да, у меня тоже есть мечта. Но только для того, чтобы она исполнилась, мне тоже нужны деньги. Ты только не смейся, но я мечтаю поехать на остров Мадагаскар…
   Сергей закрыл глаза и мысленно перенесся на далекий и таинственный прекрасный остров, омываемый океаном, где растет диковинное дерево, напоминающее хвост павлина, – «дерево путешественника». И где водятся большие и злобные кошки с острыми, как лезвия, втяжными когтями с горящими в темноте глазищами – фоссы!
   Он начал рассказывать об этом Соломону, и вдруг представил себе, что они на Мадагаскаре все вместе – и Соломон, и Машка с Пузырьком, и Сашка Дронов и, конечно же, таинственная и чем-то необъяснимым образом притягивающая к себе «рыбачка» с весенним именем Марта.
   – Да уж, побывать на Мадагаскаре и я бы… не отказался – вздохнул Соломон, и по тому, каким тоном это было сказано, Сергей понял, что обрел в его лице еще одного, настоящего друга.


   Глава 9
   ЧЕРНЫЙ КАПЮШОН И ЛУННЫЕ ПРОГУЛКИ

   Маше понравилось поливать сад. Марта предложила ей переодеться в старую мужскую сорочку, доходящую ей почти до колен, вручила в руки шланг и, показав, как им пользоваться, чтобы он превратился в хрустальную радугу, ушла в дом, посмотреть, «как ваша Лариса» . И почти тотчас вернулась: на лице ее сияла улыбка, которая делала ее почти молодой.
   – Маша, пойди посмотри, кажется, она очнулась. Лежит, смотрит в потолок и не разговаривает со мной. Думаю, что ей необходимо увидеть родное лицо…
   Маша не поверила своим ушам.
   – Очнулась? А где же врачиха?
   – Она пошла встречать машину.
   И Маша побежала в дом. Разулась, оставив резиновые калоши с налипшими на них комьями влажной земли на веранде, и осторожно, с бьющимся сердцем, вошла в спальню, где на диване, обложенная грелками и одеялами, лежала Лариса. Волосы на ее мокром лбу были влажные и змеились вокруг порозовевшего лица.
   – Лариса, это я… – и Маша бросилась к ней и уткнулась лицом в ее горячую, свисавшую с края постели, как плеть, руку.
   Лариса повернула голову и, встретившись взглядом с Машей, широко раскрыла глаза. Брови ее в удивлении взлетели вверх, а рот открылся…
   – Не бойтесь, вы среди друзей, – плакала Маша, гладя Ларису по голове, как маленькую. – Вы узнали меня? Я – Маша!
   – Ма-а-ш-ша… – Лариса закашлялась, и Марта, которая к этому времени вошла в комнату, дала ей воды. – Машенька…
   – Вы хотя бы что-нибудь помните?
   Но Лариса не успела ответить, потому что послышались какие-то незнакомые голоса, шум. Марта выбежала из комнаты, а вернулась уже в сопровождении людей в белых халатах, которые установили рядом с больной капельницу и, проинструктировав хозяйку, каким образом ею пользоваться и в каких пропорциях смешивать препараты, уехали, забрав с собой и докторшу. «Раз так, значит, с Ларисой ничего серьезного…», – подумала Маша.
   – Маша, где я? – спросила Лариса, морщась от боли, потому что в это самое время Марта поправляла ей трубку, ведущую к иголке, наполовину утонувшей в вене.
   – Вы сами-то помните, где вы были и кто вас сюда привез? – спросила Марта. – Очень важно, чтобы вы сами что-то вспомнили.
   – Я летела в самолете. С человеком, которого никогда прежде не видела… Вот он, его зовут Николай Петрович, – Лариса повернулась к Маше, – он сказал, что если я не поеду с ним в… Подождите, мне надо вспомнить, как называется этот город…
   Марта, предупредив желание Маши произнести название города, приложила указательный палец к губам, мол, подожди, пусть она сама постарается вспомнить.
   – Город на Волге, похоже на Астрахань или Самару… Саратов! Точно! Вспомнила. Он говорил, что мне непременно надо с ним лететь в Саратов, что там я встречусь со своим сыном…
   И тут она испуганно замолчала. Откинулась на подушки и закрыла лицо свободной от капельницы рукой. «Господи…» – прошептала она, и из уголков глаз ее прямо на подушку скатилось несколько капель слез.
   – У вас есть сын? – спросила пораженная Маша, до сих пор знавшая Ларису как человека одинокого и бездетного.
   Лариса открыла глаза.
   – Он, этот Николай Петрович, сказал, что если я не поеду с ним, то вам – вам, Маша, тебе и Никитке – будет плохо. Это я во всем виновата… Когда он стал преследовать меня и устроил настоящий погром в моей квартире, чтобы напугать меня по-настоящему, я сказала, что не могу лететь ни в какой Саратов, потому что должна присматривать за соседскими детьми, что я обещала вашим родителям… Разве могла я представить, что он воспользуется этим обстоятельством и именно вами начнет меня шантажировать…
   Маше не понравилось, что Лариса ушла от ответа, на самом ли деле у нее есть ребенок, или этот Николай Петрович все напутал.
   – Он ваш родственник? – спросила Марта.
   – Нет, думаю, что у него фальшивые документы. Потому что я случайно увидела его паспорт, в котором он был как Ветров…
   – Маша, я думаю, что Ларисе нужен сейчас покой. А еще врач сказал, что вам надо немного поесть. У меня на плите варится курица, через несколько минут будет готов бульон… Вы, Лариса, должны поесть. А потом, когда вам станет получше, вы нам расскажете, что же с вами случилось. Пойдем, Машенька, пусть она отдохнет и немного поспит…
   Маша, так и не пришедшая в себя от новости, что у Ларисы, возможно, где-то есть ребенок, покорно вышла из комнаты.
   – Можно, я вернусь в сад и продолжу поливать? – спросила она Марту.
   – Не стоит. На улице похолодало и солнышко скрылось. Посиди со мной на кухне, поболтаем…
   – Что-то наши мужчины затихли наверху.
   – Думаю, что им есть о чем поговорить. Одна ваша история чего стоит. И как это вы решились на такое опасное и рискованное путешествие?! И тебе не страшно было?
   – Да я и сама не знаю, – смутилась Маша. – Просто во мне сидит сразу несколько Маш, и все – разные. Одна Маша была в шоке от того, что я собралась куда-то там ехать, а другая считала, что если я не поеду, то потеряю полжизни… Понимаете, вот у вас, взрослых, жизнь интересная, насыщенная и зависит прежде всего от вас самих, а у нас, детей, все подчинено каким-то там условностям. Мы с Сергеем весь год мечтали о таком путешествии. Долгими зимними вечерами мы мечтали о том, что когда наступит лето, то обязательно воспользуемся отъездом родителей, чтобы пожить самостоятельно. Ведь что у нас за жизнь такая? Одна учеба и обязанности, и никаких прав. А мир не ограничивается стенами квартиры или школы. Вокруг так много интересного!
   – Как я понимаю тебя… – немного грустно улыбнулась Марта, наливая в чашку горячий бульон и тихонько дуя на него. – Думаю, что через это прошли все взрослые… Но у вас есть преимущество.
   – Какое?
   – Вы не несете ответственности за многие серьезные вещи. Вы пока еще ограждены от них…
   – Неправда! – с жаром воскликнула Маша. – У меня, к примеру, так вообще повышенное чувство ответственности, я даже устаю от него, и мне порой хочется быть чуть ли не преступницей, только чтобы немного побыть самой собой!..
   – Значит, ты не такая, какой хочешь казаться.
   – Это верно. Говорю же – во мне слишком много скопилось разных Маш, если бы вы только знали, как я от них устала. Хочется быть какой-нибудь одной, но не получается. – И тут Маша в порыве откровенности выдала: – Вообще-то я мечтаю стать актрисой. Как Лариса.
   – А… Ну тогда все понятно. Думаю, что у тебя все получится. Ну что, пойдем, покормим нашу больную?
   Лариса не спала. Она послушно выпила из рук Марты бульон, поблагодарила ее и, попросив дать ей носовой платок, вытерла слезы.
   – Я бы хотела узнать, где я, – сказала она. – У меня что-то с памятью, и я никак не могу вспомнить, что со мной было после самолета. И как случилось, что я нахожусь в незнакомом доме?
   Тот человек, которого вы называете Николаем Петровичем, – сказала Маша после того, как Марта кивком головы разрешила ей ответить на этот вопрос, – на самом деле никакой не Ветров. Настоящую фамилию его мы еще не выяснили, но зовут его Ефим Борисович…
   В это время чашка выпала из рук Марты и разбилась.
   – Как ты сказала, Ефим Борисович? – теперь уже спросила Марта. – Но почему вы мне раньше ничего не сказали?
   Она казалась очень взволнованной.
   – А вы что, знакомы с ним? – удивилась Маша. – Вы знаете его?
   – Может быть… – загадочно ответила Марта. – Но как вам стало известно, что его зовут именно так?
   – А разве Соломон не рассказал вам, что в то время, когда мы были в гостиничном номере, туда неожиданно пришла Альбина…
   – Альбина?… – еще больше удивилась Марта. – Альбина Георгиевна?
   – Точно, – развела руками Маша. – Но вы-то откуда ее знаете?
   – Она работает воспитательницей в интернате, где раньше жил Мих… вернее, Соломон… Пренеприятная особа, надо сказать.
   – Мы поняли это, когда Соломон набросился на нее и сорвал с ее шеи свой медальон. А он действительно его?
   – А ты думаешь, что он обманывает вас? Да на Соломона вы можете положиться, как на себя, – успокоила ее Марта. – Это хороший мальчик, хотя и позволяет себе иногда странные вещи…
   – Вы имеете в виду его побег из интерната и тому подобное?
   Но Марта ничего не ответила. Она смотрела на лежащую Ларису и думала о чем-то своем.
   – Лариса, – наконец сказала она, – вы можете говорить?
   – Да, могу…
   – Тогда не могли бы вы вспомнить, когда вы в первый раз увидели человека, которого Маша назвала Ефимом Борисовичем?
   Я все помню. Дело было поздно вечером, когда я возвращалась из театра. Я очень спешила, потому что мне надо было покормить ужином детей, вот, – она кивнула в сторону Маши, – Машу и ее братика. Их родители уехали и попросили меня пару недель присмотреть за ними. Машенька взрослая девочка, поэтому я была спокойна за них и верила, что у меня все получится… :– она перевела дух и продолжила: – Вот иду я по улице, уже ночь, спектакль закончился где-то в половине одиннадцатого… Словом, уже очень поздно. И вот в подъезде на меня почти нападает этот человек. Он зажимает мне ладонью рот и требует, чтобы мы вместе с ним поднялись на лифте ко мне домой. Если бы вы знали, как я испугалась… Я приняла его за вора. Но когда мы пришли ко мне, он отпустил меня, правда, швырнул грубо в кресло, сам сел напротив и начал говорить такие вещи… – Глаза ее снова наполнились слезами. – Он сказал, что презирает меня за то, что я бросила своего сына, что настоящие матери так не поступают и что это я, а не он, виновата в том, что его долгое время не могли найти. Я слушала его с ужасом! Кто бы мог подумать, что кому-то известно о том, что у меня есть сын и что я отдала его своей сестре?! Вы понимаете, жизнь у актрисы – это ожидание момента, когда может случиться карьера… И ребенок, неожиданный, можно сказать, случайно рожденный… Вы не подумайте, что я такая черствая мать, которая на самом деле бросила своего ребенка где-нибудь на вокзале, нет! Все случилось иначе. У меня есть родная сестра, у них с мужем нет детей, поэтому, когда у меня родился сын, я предложила отдать его сестре… Что в этом плохого? Он растет и не знает, что она – его приемная мать.
   – Да вы не расстраивайтесь так, вы же на самом деле не бросили его на вокзале… – как могла, утешала ее Марта. – А отдали сестре.
   – Но как об этом узнал этот человек? – Лариса промокнула слезы и тяжело вздохнула. – Ведь он не знает мою сестру, я его спрашивала…
   – Так что он от вас хотел? – спросила Марта прямо. – Он шантажировал вас, грозился, что расскажет о вашем ребенке кому-нибудь?
   – Нет! Он не шантажировал, в том-то все и дело. Он хотел ВЕРНУТЬ МНЕ МОЕГО СЫНА.
   После этих слов в комнате стало особенно тихо. Все пытались осмыслить услышанное.
   – Но каким образом?
   – Николай Петрович сказал мне, что я непременно должна лететь с ним на следующий день в Саратов и забрать своего сына. Что он нашелся, что в Саратове живет человек, который знает, где он, но прежде, чем я это узнаю, мне придется рассказать, где спрятан какой-то САКВОЯЖ.
   – Саквояж? – Марта замешкалась и принялась почему-то именно сейчас подбирать осколки разбитой чашки, словно это было так необходимо. – Какой еще саквояж?
   Слова ее доносились снизу, глухо, как если бы из-под пола.
   – Да я сама ничего не могу понять! Когда я спросила его, знаком ли он с Виноградовой Татьяной – так зовут мою сестру, – он сказал, что это имя ему ни о чем не говорит и пригрозил мне, что, если я попытаюсь запутать его, он вынужден будет ударить меня… Тогда я стала плакать и клясться, что у меня нет никакого саквояжа, что я ничего не знаю… Но он в ответ на мои уверения достал из кармана смятую афишу – мою последнюю афишу, где моя фотография находится в самом центре, да еще и снята я там так удачно… и швыряет ее мне в лицо. «Это ты?» – кричит он. Я говорю, что, конечно, это я, разве не видно. И тут он называет меня не Ларисой, а как-то по-другому, сейчас затрудняюсь вспомнить… И я отвечаю ему, что я не та, за которую он меня принимает. И снова он кричит на меня и спрашивает, как могла я предпочесть сытую жизнь своим материнским обязанностям… Поверьте, я так ничего и не поняла. Он неожиданно ушел, хлопнув дверью, а я была в таком состоянии, что даже не нашла в себе сил заглянуть к детям. Утром я пошла в сберкассу, чтобы снять деньги и куда-нибудь с Машей и Никиткой уехать от греха подальше. А когда вернулась, увидела, что все в моей квартире перевернуто вверх дном, а в комнате на том же самом кресле сидит это чудовище…
   Маша вспомнила, как Сергей рассказывал ей о том, что встретил Ларису на улице в разных туфлях. «Да уж, можно себе представить, как же она разволновалась, что не заметила даже, что обула разные туфли, бедняжка…
   – А как же он вошел к вам? – спросила Маша.
   – Думаю, что я находилась в таком состоянии, что оставила дверь незапертой или он еще ночью взял запасные ключи, они же висят прямо возле двери, на крючке.
   – И что было потом? – раздался голос Марты.
   – А потом он снова стал кричать на меня, сказал, что мой сын ждет меня и что мне надо только отдать ему саквояж, и он отвезет меня к сыну. А потом раздался звонок, это пришла ты, Машенька… И я бы намекнула тебе о том, что надо срочно вызывать милицию, что мне угрожает опасность, но ведь этот человек обещал в случае моего неповиновения сделать и вам с Никиткой плохо. Поэтому я ничего тебе не сказала…
   – Но мы и так поняли. А когда вас посадили в машину и увезли, позвонили в аэропорт и узнали, каким рейсом и куда улетела Лариса Ветрова.
   – Представьте себе, эти чудесные дети прикатили сюда, в Саратов, на отцовских «жигулях», чтобы только спасти вас, Лариса, – сказала Марта. – И если бы не они, вы до сих пор лежали бы в… чемодане…
   При слове «чемодан» Лариса вздрогнула и съежилась.
   – Я вспомнила… Мы прилетели в Саратов, взяли такси и приехали в гостиницу! Точно! Но мне было так плохо, в голове шумело, все кружилось перед глазами, а он все твердил про какой-то саквояж, а потом… Я помню только, что мне стало плохо, словно в комнате стало душно…
   Он раздел вас и уложил в ваш же чемодан, – сказала Маша. – А мы разыскали вас с помощью Соломона и привезли сюда, к Марте. Соломон и Марта – друзья.
   – Думаю, что произошло какое-то чудовищное недоразумение, – заключила из всего услышанного Марта. – Ефим Борисович явно вас с кем-то спутал…
   – Так вы знакомы с ним? – повторила свой вопрос Маша.
   – Знала я одного Ефима Борисовича, и не дай Бог кому встретиться с ним… Но мы потом поговорим об этом. Главное, что теперь вы в безопасности, что скоро начнете поправляться… Он сделал вам укол, чтобы вы какое-то время спали, думаю, что он собирался избавиться от вас и вывезти вот таким вот образом, в чемодане, из гостиницы… Вполне вероятно, что он и сам понял, что спутал вас с кем-то…
   Но Маша Ларисе уже не верила. Уж слишком много совпадений. И действительно, откуда было знать этому типу о том, что у Ларисы есть сын?
   Марта дала Ларисе выпить лекарство, укрыла ее одеялом, и они вышли с Машей из комнаты.
   – Пусть она поспит, она еще очень слаба, а ей пришлось так много вспомнить…
   – А вы верите ей? – спросила Маша.
   – Верю, – ответила Марта. – Очень даже верю.
   В это время на их голоса со второго этажа спустились Сергей с Соломоном. Они выглядели довольными, и чувствовалось, что они поговорили от души.
   – Лариса пришла в сознание, – сказала им Маша. – Она сейчас отдыхает, а завтра, может, она нам что-нибудь расскажет…
   Ей не захотелось сейчас, на ночь глядя, расстраивать Сергея новостью о том, что Лариса – это вовсе не та Лариса, которую они так любили и уважали… Что Лариса – оборотень. Овечка в волчьей шкуре. Или наоборот: волчица в овечьей шкуре…
   Марта, которая прочувствовала это и тоже промолчала, предложила ребятам «стелиться». Это означало, что и сегодняшнюю ночь путешественники вместе со своим новым другом проведут в нормальных, человеческих условиях, которые в сто раз даже лучше детсадовских.
   – А где же Никитка? – спросила Маша у ребят. – Куда вы его дели?
   – Он до сих пор спит, – таков был ответ.
   – Ну и зря, а что же он будет делать ночью?
   – Маленькие дети помногу спят, так что не переживай, – мягко успокоила ее Марта. – Маша, ты ляжешь в большой комнате на диване, я в своей спальне, а вы, ребята, наверху, в библиотеке.
   Перед тем, как удалиться к себе в спальню, Марта обошла весь дом и, заглянув в каждую из комнат, пожелала всем спокойной ночи.
   Маша крепко спала и видела море, Ялту и розовые сады, когда ее разбудили. Распахнув глаза, она увидела перед собой взлохмаченное существо, которое голосом ее брата шептало ей в самое ухо: «Машка, ты спишь?»
   – Слушай, ты чего это бродишь по ночам? – Маша обняла и прижала к себе брата, по которому уже успела соскучиться. – Говорю же тебе всегда – не ложись спать вечером, ночью-то что будешь делать? Ты чего-нибудь хочешь? Как ты себя чувствуешь?
   Она, возможно, успела бы ему задать еще несколько таких почти материнских вопросов, если бы Никита не перебил ее:
   – Слушай, что это ты со мной как с маленьким разговариваешь? Сначала я, конечно, проснулся и никак не мог понять, где нахожусь. Пошел гулять по дому. И вдруг увидел ее, Марту… Она сидела в своей спальне, перед зеркалом… Она – ведьма!
   – Бог с тобой, Никита, что ты такое говоришь? Марта – добрейшая из женщин!
   – Я знаю, что говорю… Смотри, что она с себя сняла… – и Никитка сунул ей прямо в лицо что-то непонятное, шелковистое и прохладное.
   Маша от омерзения чуть не закричала и вскочила с постели.
   – Что это? Включи немедленно свет!
   – Я бы включил, да нельзя, – еще более таинственным голосом говорил Никита. – У меня спички есть. Подожди, сейчас…
   Вспыхнул свет, и Маша увидела на кровати седые волосы. Длинные и некрасивые, как пакля.
   – Это ее парик, поняла? Она сняла его прямо на моих глазах, как скальп. А на самом деле у твоей Марточки длинные белые волосы с какой-то прозеленью… как у русалки…
   – Никита, у меня от твоих слов у самой волосы на голове встают дыбом, того и гляди поседеют и позеленеют… Парик…
   Она уже более спокойно трогала его и даже поднесла к носу. «Духами пахнут».
   – Но зачем ей парик, если, как ты говоришь, у нее свои длинные волосы?
   – Неужели ты ничего не понимаешь? Вот уж не ожидал, что ты такая туп… Короче, бестолковая! Если человек носит парик, под которым скрывает свои подлинные волосы, значит, он не хочет, чтобы его кто-то узнал. Кстати, у нее и с лицом не все в порядке, мне кажется.
   – В смысле?
   – Я, конечно, не мог разглядеть все с такого расстояния, но, судя по тому, как долго и нудно она счищала косметику с лица, я пришел к выводу, что это вовсе и не косметика, а что-то другое…
   – И что же? – тут уже и Маша начала терять терпение. – Вторая кожа?
   – Ну, это уж ты загнула. Я думаю, что она большим куском ваты с кремом счищала с себя… театральный грим, вот что! – выдохнул Никитка. – Или свет от лампы был таким ярким, или по какой другой причине, но мне показалось, что кожа у Марты молодая, как у Ларисы. Я даже подумал, что это она, потому что длинные белые волосы, ночь, страхи и все такое, ну, ты понимаешь…
   – А что если я прямо сейчас пойду в спальню Марты под каким-нибудь предлогом, скажу, к примеру, что испугалась, и сама посмотрю на нее. А вдруг тебе все это приснилось?…
   – Ну да, конечно, – Никита бросил насмешливый взгляд на лежащий на постели парик.
   – Фу ты, черт… – Маша уже успела забыть про парик и теперь рассматривала его, казалось, с еще большим интересом.
   – Никуда ты не пойдешь, – между тем заметил Никита.
   – Это почему же? Думаешь, испугаюсь?
   – Не в этом дело. Просто твоя русалка исчезла. .. Она надела на себя черный капюшон и тихонечко, на цыпочках, вышла из дома. Я сам лично видел, она меня чуть дверью не зашибла, когда я подсматривал за ней. Да ты можешь сама подойти к окну, но лучше на втором этаже, где окна выходят на берег, и, возможно, увидишь ее…
   – Тогда посвети мне, где тут лестница?
   Они, минуя коридор, поднялись на второй этаж, и тут Маша, не выдержав, заглянула в библиотеку, где должны были спать Сергей с Соломоном.
   В лунном свете их постель казалась голубой. И сами они – бело-синими, похожими на уснувшие привидения. Хотя, быть может, всему виной была ночь и страхи, которые нагнал на Машу Никита.
   – Горностаев, – позвала Маша, дрожа всем телом. – Сергей, Горностаев…
   Одна бледная фигура на постели тотчас поднялась, закрутив головой. Это был Соломон.
   – Кто здесь?
   – Это мы, Маша и Никита. Разбуди, пожалуйста, Сергея.
   – Что-нибудь случилось? Вашей Ларисе плохо?
   – Нет, еще хуже… – и Маша, приблизившись к кровати на цыпочках, присела рядом с Соломоном и прошептала: – Дело есть…
   В двух словах она рассказала обо всем, что произошло, по словам брата, в спальне Марты.
   – Что касается парика и прочего, я не знаю, быть может, это вовсе не парик, а какая-нибудь лечебная маска для волос или что-то в этом роде. А вот то, что Марта ушла из дома в черном капюшоне – чистая правда. Дело в том, что она, скорее всего, лунатик. Я знаю, что она довольно часто, особенно в теплое время года, выходит из дома, надев на себя плащ с капюшоном, и идет к берегу. Там она садится в лодку и плывет…
   – Куда? – хором спросили Маша с Никитой, чем разбудили Сергея.
   – Куда глаза глядят, я думаю… – ответил Соломон и бросил задумчивый взгляд за окно. Там, в зеленовато-синих сумерках, плавал, словно в замедленной съемке, расплывчатый и зловещий в своем непостоянстве очертаний лунный пейзаж…


   Глава 10
   ФАМИЛЬНЫЕ МЕТКИ И ТАЙНА ЖЕЛТОГО КОНВЕРТА

   Маша еще долго не могла уснуть. Получалось, что нельзя верить никому, кроме Сергея и Никитки. Лариса – мать, бросившая свое дитя, которая теперь, практически разоблаченная и униженная, делает вид, что ее с кем-то спутали. Соломон – загадочная личность, осмелившаяся в присутствии своих новых знакомых сорвать золотой медальон с шеи своей бывшей воспитательницы по интернату Альбины Георгиевны; к тому же еще – агент «опера» Царева. Марта – еще более странная особа, непонятно на какие средства существующая и скрывающая свою внешность, совершает ночные прогулки по реке на своей лодке…
   Обо всем этом они еще какое-то время шептались с Никиткой, после того, как, убедившись в правильности слов Соломона о том, что Марта действительно имеет обыкновение кататься на лодке вдоль берега реки, все-таки легли в постель. Но Пузырьку повезло: он довольно скоро уснул. А его сладкий и крепкий сон Маша восприняла как предательство по отношению к себе. Она обняла его, поцеловала и вдруг почувствовала под своей рукой что-то твердое. Под рубашкой Никитки было что-то спрятано. Маша расстегнула пуговицы и увидела большой желтый конверт.
   Сергей Горностаев тоже не спал. Он, в отличие от Маши, думал о Соломоне. У него в голове не укладывалось, как это могло случиться, что Марта и бомж – друзья. И что это за бомж, который прочитал столько книг, обладает массой талантов, и при всем при том остается незамеченным, и ему позволительно вот так запросто сбегать из интерната и жить, где придется… И куда смотрят городские власти? Ведь Соломон – личность неординарная, яркая. Больше того, он является агентом Царева!
   Потом мысли его плавно перетекли на другую тему – Лариса. Каким образом она оказалась в чемодане? Кто человек, который привез ее в Саратов и, главное: зачем она ему понадобилась?
   Так, задавая сам себе вопросы, он почти уснул, но вдруг услышал над самым ухом:
   – Сергей, ты спишь?
   Он открыл глаза и увидел Соломона. В комнате было еще темно, и на фоне фиолетовoro окна его кудрявая голова казалась вдвое больше и лохматей. – Слушай, я что хотел спросить… – начал он неуверенно. – Вот представь, что утром ваша Лариса все расскажет, и что же вы будете делать? Уедете домой? Ведь вы только затем и приехали, чтобы ее спасти. Ну, спасли, а что дальше-то?
   – Думаю, что уедем. Нам же надо возвращаться в Москву. У Машки с Никитой билеты на самолет до Симферополя. Их там родители ждут. Если бы ты знал, как долго нам пришлось уговаривать Машку, чтобы она согласилась на эту поездку. Хотя в самом начале мы, конечно, хотели поехать просто отдохнуть дикарями в каком-нибудь красивом месте, и чтобы обязательно была речка и палатка… Кто знал, что с Ларисой такое случится. А что? Почему ты об этом спрашиваешь?
   Соломон немного помедлил. Он сопел, глядя куда-то в темноту, а потом, собравшись с силами, выпалил:
   – Вы бы остались… Я таких классных ребят еще ни разу не встречал. Вы такие… С вами так интересно…
   Он испытывал неловкость, признаваясь в своих дружеских чувствах к Сергею и его друзьям. И это было понятно. Сергей и сам на его месте покраснел бы, как свекла. Но как же ему было приятно слышать такое. Тем более что и он не хотел вот так просто расставаться с таким интересным и необычным парнем, каким был Соломон.
   – Вообще-то, у нас есть пара дней, мы могли бы разбить палатку на берегу… Если погода, конечно, не подкачает.
   – А я наколдую, и завтра утром будет солнце, – улыбнулся в темноте Соломон. – Но если честно, то у меня к тебе, Сергей, есть одно дело. Мне, кажется, нужна твоя помощь. И если у нас все получится, то мы с тобой разбогатеем и поедем на твой Мадагаскар и будем там гонять твоих диких кошек – фусс…
   – Фоссы, а не «фуссы»… Фосса, понимаешь!
   – Сам ты фосса! Не кипятись. Я уж думал, что ты сейчас на меня кинешься…
   – А что за дело-то? Стоящее? Ты учти, что я не один, а Машка, она, знаешь, какая?
   – Какая?
   – Умная. Ты не смотри, что она девчонка, с ее мозгами и артистическими способностями мы скорее решим твою проблему.
   – Но это не проблема. Это загадка, которую я хочу разгадать. Видишь медальон? – Соломон протянул руку и включил торшер. И сразу стало светло и уютно. На ладони Соломона сверкнул медальон. – А теперь нажми вот сюда…
   Сергей нажал в самый центр, и медальон раскрылся, как если бы это были золотые плоские карманные часы. Но только внутри них было пусто.
   – Ты хочешь сказать, что в часах что-то было?
   – Нет, там ничего не было. Но если приглядеться повнимательнее, то ты увидишь на обеих плоскостях выгравированные схемы. Они похожи на исчерканную географическую карту, видишь?
   Сергей поднес медальон поближе к свету и увидел на одной из золотых круглых пластин пять латинских букв, расположенных на каких-то островках, а на другой – те же самые буквы, но только словно отпечатавшиеся на ней зеркально и тоже на островках, но расположенных уже иначе.
   – Я ничего не понимаю, – признался Сергей. – Пять букв «BAUER» – что бы это значило?
   – Скорее всего, какое-нибудь название или фамилия.
   – Думаешь, в этом есть какой-то смысл?
   – Сначала я, как и ты, думал, что это просто рисунки. Но потом прикинул, что для рисунков они уж больно страшноваты – ни тебе узоров, ни красоты… Кроме того, не забывай, что этот медальон достался мне от матери. А если еще учесть, что она бросила меня, потому что была чем-то обязана этим Буффало…
   – Я забыл, кто такой Буффало.
   – Тот тип, которому она поручила погулять со мной и который привез меня на свою квартиру и сказал, что моя мать знает, что ей надо делать.
   – Думаешь, что она должна была что-то сделать для него, чтобы он тебя отпустил?
   – А что еще остается?
   – Но ведь она ничего не сделала… кажется…
   – В том-то и дело. Вот и получается: или она НЕ СМОГЛА это сделать, оказать ему какую-то услугу, или же НЕ ЗАХОТЕЛА. Возможно, что она была тяжело больна, знала, что умрет и поэтому поручила меня этому мужику…
   Голос Соломона дрогнул, как это бывало всегда, когда он вспоминал свою мать.
   – Но ты хотя бы помнишь, кто ты и откуда? Свое настоящее имя и фамилию?
   – Помню, но не собираюсь никому говорить. А вдруг моя мать жива, что тогда? Представляешь, каково ей будет жить, если она узнает, что я жив и здоров?
   Сергей его не понимал.
   – Ты меня извини, конечно, может, я что-то недопонимаю, но что дурного случится, если она узнает о том, что ты жив и здоров?
   – Ну как же ты не понимаешь? Ведь ей же станет СТЫДНО! Как она людям в глаза смотреть будет?
   Да, до такого Сергей навряд ли додумался бы. Да и вообще, он с трудом понимал, как же действительно относится Соломон к своей матери: хочет ее видеть или нет? Ему казалось, что за словами, которыми он хотел всем дать понять, что ни в ком не нуждается, скрывается совершенно противоположное: он хочет, он очень хочет, чтобы его нашли… И чтобы нашла его именно мать.
   – А как тебя звали в интернате и детском доме?
   – Рыжов. Миша Рыжов. Представляешь?
   – Это потому, что ты рыжий?
   – Дураки… – чувствовалось, что он был обижен на тех, кто наградил его такой фамилией.
   – Послушай, но ведь пять лет тому назад, когда мать твоя тебя бросила, тебе было восемь лет, ты был взрослым пацаном. Неужели они поверили тебе, что ты не знаешь своего имени и фамилии?
   – Имя-то мое. Но вот фамилию я свою говорить не стал. Это я, наверное, сам виноват, что меня сделали Рыжовым.
   – Ну а мне-то ты можешь сказать свою настоящую фамилию?
   – А ты еще не понял? – и тут Соломон как-то очень странно посмотрел на Сергея.
   – Если честно, то нет… Откуда…
   – Ладно, сейчас еще одну вещицу покажу, ту, которую мне удалось сохранить.
   И он достал из кармана рубашки, которую еще ни разу не снимал за все то время, что они с Сергеем были знакомы, носовой платок.
   – Смотри внимательно… Минут пять. А потом скажешь, договорились?
   Он встал и подошел к окну. А Сергей, разложив голубой платок из тонкой ткани на коленях, стал ее пристально рассматривать, как если бы пытался и там найти какие-то почти невидимые узоры или знаки. Но знак был только один. Это был вышитый шелковыми нитками готический вензель – буква «В». Это все (кроме грязных пятен, разумеется), что было особенным на этом платке. О чем он и сказал тотчас Соломону.
   – Правильно. И такие вот метки были на всей моей одежде. Вот и спрашивается, зачем было вокруг старой детской одежды, каких-то там подштаников и рубашки устраивать такой ажиотаж?
   – Ты имеешь в виду Альбину? – догадался Сергей.
   – Конечно! Зачем ей было прятать от меня эти вещи, а потом еще красть медальон?… Хотя с медальоном все, в принципе, понятно – золото как-никак.
   – Мне кажется, я начинаю понимать тебя. Думаешь, кому-то было важно, чтобы ты забыл свою настоящую фамилию?
   – Ну конечно! А эти вещи с метками семьи Бауэр… – тут он резко замолчал, прервав себя на полуслове. – Вот черт, проболтался…
   – Ты – Бауэр? Это твоя настоящая фамилия?
   – Да. Но ты должен хранить это в тайне. У меня впереди еще вся жизнь, и я сам должен решать, как мне относиться к своей матери. Понимаешь, Альбина постоянно твердит, что моя мать приходила в интернат и даже видела меня, но не захотела брать. Я не верю ей, и ты не должен верить. Если бы ты знал только, какая у меня мать…
   В это время раздался тихий скрип, и дверь в комнату отворилась, впуская белую тоненькую фигурку с распущенными волосами.
   – Мальчики, это я, не бойтесь, это не привидение…
   Маша подошла к торшеру так, чтобы ее было хорошо видно, после чего села на постели и повернула голову в сторону Соломона:
   – Можете меня презирать, но я подслушала весь ваш разговор.
   Она выдержала паузу, ожидая услышать в свой адрес пару-тройку неприятных характеристик. Но не услышала.
   – Понимаете, мне не спалось… Кроме того, я должна была рассказать вам кое-что о Ларисе. Не хотелось говорить это на ночь глядя, чтобы не расстраивать тебя, Сергей. Но ведь то, что только что услышала здесь, имеет ко всей ее истории непосредственное отношение.
   И какое же? – Соломон всем своим видом показывал, что очень сожалеет, что Маша услышала его признание в отношении тайны своей настоящей фамилии.
   – Я тебе расскажу кое-что, что тебя заинтересует, но прежде ты расскажешь нам, какое отношение ты имеешь к Илье Галицкому?
   Соломон аж подскочил, взмахнул руками и замотал головой.
   Сергей изумленно взглянул на Машу. Похоже, он и сам не помнил, о ком она ведет речь.
   – Сережа, помнишь тот листок из художественного альбома, который Никитка подобрал в разгромленной квартире Ларисы?
   – Ну, помню…
   – А сам альбом художника Ильи Галицкого, который мы обнаружили в гостиничном номере Ефима Борисовича, и который ты, – она ткнула пальцем в сторону Соломона, – листал, сидя в кресле? И на мой вопрос, интересуешься ли ты живописью, ты еще ответил, мол, «это еще откуда здесь»? Вспомнил? Вы оба – вспомнили? Или думаете, что все это случайно? А я вот, в отличие от вас, обратила внимание и на фотопортрет художника и кое-что поняла… Соломон, ты будешь говорить или считаешь, что нам с Сергеем надо забыть эту историю навсегда? Отвечай, ты знал Галицкого? Ведь это он, Сережа, это он, помнишь, бородач, который приходил тогда к Ларисе домой и собирался ей что-то рассказать…
   – Он? – удивился Горностаев. – Художник? Но что он собирался ей рассказать?
   – Ладно… – махнул рукой Соломон. – Да, Маша права, я действительно знаком с Ильей Николаевичем Галицким. Я жил у него почти год…
   И он рассказал, как вскоре после того, как его мать оставила его с Буффало и исчезла из его жизни, он сбежал в Москву.
   – Я хотел добраться до дома, я помнил то место, где мы жили с мамой, но у кого бы я ни спрашивал, где оно находится, все только плечами пожимали…
   – А сейчас ты помнишь этот город?
   – Да это и не город, а просто место в лесу, там рядом нет домов… Это в Латвии.
   – Латвии? – хором воскликнули Маша с Сергеем. – Значит, ты не русский?
   – Не знаю. Но если фамилия моя Бауэр, значит, не русский.
   – Так как называется то место, в котором вы с мамой жили?
   – Странное такое название: Дупуми.
   – Ничего и не странное, бывают и еще постранней…
   – Ты остановился на том, что сбежал от Буффало в Москву, хотел через Москву добраться до Латвии?
   Да, но денег у меня не было. К тому же, за мной стала охотиться милиция. И тут пря– Лариса!
   И Маша рассказала ребятам о том, что узнала от самой Ларисы. Что у нее есть сын, которого она отдала своей родной сестре.
   – Все сходится! Галицкий, увидев ее фотографию на афишах и вспомнив свой портрет, который он нарисовал для тебя, посчитал, что она и есть твоя мать, и решил найти актрису, бросившую своего сына, и признаться ей в том, что мальчик почти целый год жил у него. И заодно, быть может, пристыдить мамашу за такое…
   Соломон от волнения даже взмок.
   – Скажи, разве не похожа Лариса на этот портрет? – допытывалась Маша.
   – Похожа, – пожимали плечами Сергей с Соломоном.
   – А разве ты ничего не испытывал к ней, когда увидел ее?
   – Ну… жалко было… – говорил Соломон. – Но при чем же здесь тот тип, который похитил ее?
   А вот на этот вопрос мы сможем ответить, я думаю, когда узнаем, что в этом желтом конверте, – и Маша достала из недр своей одежды конверт, который она взяла у спящего брата. – Думаю, что этот конверт Никита нашел в гостиничном номере, приметил его, но ничего не сказал нам. Помните, у него живот схватило? Уверена, что с животом у него было все в порядке. Просто ему понадобилось время, чтобы достать этот конверт и спрятать в своей одежде.
   – Ну и Пузырек… – усмехнулся Сергей. – Так открывай. Хотя, ты можешь ошибаться…
   – Я слишком хорошо знаю своего брата.
   И Маша разорвала конверт. В нем была свернутая вчетверо старая газета. Свет от торшера упал на первую же страницу с фотографиями, и Соломон ахнул, схватил газету и прижал к груди… Он тяжело дышал и стоял так некоторое время с закрытыми глазами, шепча «Это она, это она… Дупуми…»


   Глава 11
   СОКРОВИЩА КАРЛА Ф. НАСЛЕДНИЦА ГЛАВБУХА

   Они уснули на рассвете. Мальчишки расположились на полу, стащив туда несколько одеял и одну подушку, а Машу устроили на диване, под пледом. И сны их, такие похожие и, вместе с тем, разные, кружили над потолком, сливаясь прозрачными очертаниями и разлетаясь, как широкие экзотические листья «дерева путешественников» с далекого острова Мадагаскар…
   Тайна, которая спала вместе с ними и теперь составляла неотъемлемую часть их жизни, была настолько велика и мистична, настолько богата историей и открывающимися для ее обладателей возможностями, что это невозможно было выразить словами. Как сладкий жирный шоколад, спрятанный за щекой ложащегося спать ребенка, была спрятана эта тайна в душах Маши, Сергея и, конечно же, Соломона. Хотя у Соломона была еще причина и для бессонницы – на первом этаже дома, в котором они находились, спала, погруженная в свои тяжелые и тревожные сны, Лариса…
   «Лариса Ветрова», – шептал он во сне, пытаясь дотянуться до ускользающей от него светлой фигуры в развевающемся белом платье. Теплая волна радости захлестывала его сердце, которое при мысли о том, что Лариса может на самом деле оказаться его матерью, начинало биться с удвоенной силой. Но почему же она ничего не сказала Маше с Мартой про Буффало, не объяснила, чего требовал от нее этот человек, место которого в аду?.. Но он все узнает, когда проснется, все, абсолютно все…
 //-- *** --// 
   Никита был очень удивлен, когда, проснувшись, не обнаружил рядом с собой сестру. Он встал и пошел ее искать по дому. И тут до него дошло, что под рубашкой нет желтого конверта. Он вернулся и перевернул всю постель – все напрасно. «Машка, я ей голову отверну», – разозлился он не на шутку, понимая, что пропажа его драгоценного конверта – дело только ее рук.
   Конверт, который он приметил в гостиничном номере, когда осматривал ящики шкафа, он не мог сразу же засунуть за пазуху – уж слишком он был велик. А потому решил его временно перепрятать в туалете, чтобы потом спокойно, без свидетелей, хорошенько спрятать где-нибудь в себе. Он так и сделал, но раскрыть конверт и посмотреть, что в нем, не успел – не было подходящего момента. И вот теперь все лавры достанутся Машке…
   Он сходил в туалет, умылся и чернее тучи поднялся наверх, где и застал всю троицу крепко спящей в библиотеке. Желтый конверт лежал на столике возле торшера. Никита сел на диван, чуть не касаясь Машкиных ног, достал из конверта газету и начал читать.
   И чем больше он читал, вдумываясь в прочитанное, тем непонятнее ему становилась причина, по которой эта газета оказалась в гостинице провинциального города на Волге… Он размышлял и строил мысленную логическую цепочку событий, имен, фактов…
   Итак. Газета – Ефим Борисович – Альбина Георгиевна – золотой медальон – Соломон.
   На письменном столе он увидел странный листок, сложенный пополам, с нарисованным на одной его части жирными синими чернилами нерусское слово «ВА…..», а на другой – с отпечатком этого же, еще не успевшего просохнуть от чернил, слова. И среди этих странных букв какие-то кругляши, похожие на острова или булки.
   Тут Никита понял, что проголодался, махнул рукой на всех спящих предателей с их ночными занятиями, которым они предавались БЕЗ НЕГО, и спустился вниз.
   На кухне уже звенела посудой Марта.
   – Доброе утро, – поприветствовал он ее. – А я уже умылся. Вам помочь, а то Машка спит…
   Марта в косынке, плотно стягивающей ее аккуратную красивую голову, улыбнулась ему, и Пузырька прошиб пот: он оставил ее парик в комнате, где-то на постели… «Вот черт!» И тут он вспомнил слова, которые довольно часто произносились в его доме, и решил разговаривать с хозяйкой этого гостеприимного дома «открытым текстом».
   – Знаете, тетя Марта, а ведь я видел, как вы ночью куда-то ходили. Вы что – лунатик?
   Она рассмеялась:
   – Ну что ты, Никитка, какой же я лунатик? Просто ездила смотреть на воду, знаешь, какая она ночью красивая, когда в ней плещется луна…
   – А что же вы никого с собой не позвали? Я вот тоже, например, люблю кататься на лодке. Я и грести умею.
   – Хорошо, сегодня ночью мы погребем с тобой вдвоем… Договорились?
   – А что вы печете?
   – Оладьи. Любишь?
   – Я когда голодный, то все люблю. А почему вы носите парик?
   Вот когда он застал Марту врасплох.
   – Ты что-нибудь видел? А… Это ты взял парик, я поняла… – она опустила руки и села на стул. Опустила голову. – Понимаешь, у меня проблемы с волосами, они почему-то не растут… Болезнь…
   – Неправда, – спокойно ответил ей Никитка, – я видел ваши волосы. Они длинные, белые и красивые. Вы скрываетесь от кого-то? Да вы не бойтесь, я никому ничего не расскажу. Могила. Тем более что все в этом доме от кого-нибудь да прячутся. Лариса – от Ефима Борисовича, мы с Машкой – от школы и родителей, Сережка – тоже, а Соломон – от всех воспитателей и учителей, а еще от милиции… А вы от кого?
   – От себя, – ответила Марта и снова встала к плите. – Когда-нибудь ты, быть может, и сам что-то узнаешь, но сейчас еще рано… Я не готова. И дай Бог, если тебе и твоей красивой сестричке Маше никогда не придется прятаться от самого себя…
   – Но вы не совершили никакое преступление?
   – Совершила. И очень страшное преступление. Но я не хотела.
 //-- *** --// 
   Первым проснулся Соломон и разбудил остальных.
   – Марта напекла оладий, я знаю этот запах. Значит, пора вставать, а то неудобно… Может, у нее какие-то дела, а мы ее задерживаем…
   Он весь светился счастьем, как то яркое слепящее солнце, что билось в окна. «Я же говорил, что наколдую хорошую погоду!»
   Маша с Сергеем прибрали в комнате и спустились вслед за Соломоном вниз. Умылись, но когда вошли в кухню, она была пуста. А на столе увидела записку, написанную наспех Мартой: «Ребята! Завтракайте без нас и не забудьте покормить Ларису, она еще спит. Мы приедем после обеда. Целуем Марта и Никита».
   – Тайны мадридского двора! – покачала головой Маша. – Вот это Пузырек. Не иначе, как Марта пообещала ему пепси-колу или фанту. Бедолага, он когда-нибудь раздуется и лопнет…
   – Да нет, он просто обиделся на тебя, что ты у него конверт вытащила, – сказал Сергей. – Странно, как это он мог без нас куда-то уйти? И у тебя даже разрешения не спросил? Бунт? Мы его больше, скажи ему, никуда не возьмем…
   – Я пошел… – прервал их Соломон, с подносом в руках направляясь в спальню, где находилась Лариса. – Только мне что-то страшновато…
   Иди, ни пуха тебе… – перекрестила его наподобие, как это делала ее мама, Маша и подмигнула. – Все будет хорошо…
   Когда он ушел, Маша во всех подробностях вспомнила их ночной разговор, газету и то, что они решили… Но потом все-таки не выдержала и, нарушая все договоренности, среди которых была и та, что Соломон пойдет разговаривать с Ларисой один на один, почти ворвалась к ним в спальню, сжимая в руках газету… Все произошло так быстро, что Сергей даже не успел ее остановить. Ему ничего другого не оставалось, как войти туда за ней следом.
   Он застал такую картину. Лариса плакала, спрятав лицо в ладонях, а Соломон хлюпал в сторонке, отвернувшись к стене.
   Наконец, Соломон взял себя в руки и вытер слезы.
   – Сыну Ларисы сейчас должно быть чуть больше пяти лет, – развел он руками.
   Это объясняло ту волну разочарования, которая обрушилась одновременно и на сироту-Соломона и Ларису…
   «А я хотела ей показать усадьбу Соломона…», – с сожалением подумала Маша, пряча газету в карман.
   – Лариса, вы не переживайте, все будет хорошо и вы когда-нибудь обязательно поедете к своему сыну, тем более что он у вас не пропал. Как вы себя чувствуете?
   – Спасибо, Машенька, ничего… Жить буду, – она попыталась улыбнуться сквозь слезы.
   – Тогда давайте завтракать, а после этого Сережа нас отвезет куда-нибудь на берег, где мы наконец-то позагораем… Если хотите, поедемте с нами…
   – Нет, я пока еще не готова. Но вот хотела вас спросить, не собираетесь ли вы домой? Мне ведь нужно в театр. Марта обещала позвонить туда и предупредить, что со мной ничего страшного не случилось, что я немного приболела, но через пару-тройку дней уже буду на репетиции…
   – Думаю, что это решится уже сегодня вечером, – уклончиво пообещал Сергей, потому что многое теперь зависело от того, насколько сообразительны окажутся все они, вместе взятые, чтобы разгадать этот ребус…
 //-- *** --// 
   Несмотря на утро, солнце светило так ярко, что облака, отраженные на ровной широкой глади реки, почти сливались с небом. Марта с Никиткой, сидя в длинной, рассчитанной человек на двадцать, лодке-«гулянке», почти не разговаривали, скользя по водной глади навстречу видневшемуся вдалеке зеленому, чуть припущенному легким туманцем, острову… Это был последний из восьми островов, на котором Марта еще не успела побывать с тех пор, как приехала в Саратов. Достав из кармана золотой медальон (точно такой же, какой Никита видел у Соломона, он даже сначала подумал, что это он и есть), она опередила его вопрос:
   – Не волнуйся, это уже МОЙ медальон… Если хочешь, я расскажу тебе об этих медальонах.
   Она подняла голову, на этот раз обтянутую тугой черной вязаной шапочкой, так же тщательно скрывающей ее настоящие волосы, и подставила лицо (Никита обратил внимание на отсутствие прежних морщин, которые делали Марту значительно старше) солнцу… Казалось, она задумалась о чем-то для нее невероятно грустном и, вместе с тем, на лице ее играла странная, загадочная улыбка, с которой она и начала свой рассказ.
   – Карла Фаберже называют современным Бенвенуто Челлини. Он был мэтром парижских ювелиров, поставщиком Двора Его Императорского Величества. И он единственный удостоился права изображать царского двуглавого орла на вывесках. И если бы не революция, Карл Фаберже никогда бы, наверное, не покинул Россию… В 1870 году он принял дело у своего отца, великого ювелира Густава Фаберже, и образовал крупную ювелирную фирму в Петербурге с филиалами в Москве, Одессе, Киеве и Лондоне. Но в 1918 году, сразу же после революции, он инкогнито покидает Россию и направляется в Ригу. А в Советской России оставляет все, что у него было – это двух сыновей, дело его жизни и несметные богатства фирмы Фаберже. Весь неприкосновенный запас фирмы, золото и серебро в слитках, а также ювелирные украшения огромной ценности его сыновья должны были продать, полученные деньги обратить в валюту и вывезти за границу… Но случилось так, что на все имущество был наложен арест, многие ценности были конфискованы, но НЕ ВСЕ… Помня заповедь отца не хранить «все яйца в одной корзине», сыновья Фаберже не смогли спрятать бесценные сокровища отца, где только можно – в своем доме, в магазине, у доверенных лиц. Но и это со временем тоже исчезло. Хотя в 1927 году один из сыновей, Евгений составляет строго закодированный список: «Где запрятаны наши вещи». В этом документе есть абсолютно все: имена хранителей ценностей, местонахождение, наименование ценностей и их количество. Однако ключ к коду знали лишь трое – Фаберже и два его сына. Но после их смерти найти что-либо сейчас почти невозможно… Хотя время от времени эти клады всплывают. Так, к примеру, совсем недавно, в 1990 году в Москве в одном из домов на улице Солянка два строителя наткнулись на спрятанные под подоконником две жестяные коробки из-под чая. В каждой из них было по десять бриллиантовых украшений удивительной красоты. И все – с клеймами Фаберже. Неожиданно наследники выяснили, что в этом доме, в этой квартире, оказывается, проживал один из сотрудников московского отделения фирмы некий Владимир Аверкиев. Значит, он так и не раскрыл своей тайны вплоть до самой смерти. И более полувека драгоценности пролежали нетронутыми. Вероятно, в этом доме еще были тайники, потому что по спискам за Аверкиевым числились и другие – очень большие жестяные коробки из-под шоколада и какао…
   Здесь Марта прервала свой рассказ, потому что лодка носом мягко уткнулась в поросший низкими желтыми ивами песчаный берег острова «№ 8».
   – Бери лопату и лом, а я привяжу лодку… – сказала Марта и, глядя на солнце, перекрестилась. – Вот видишь эти острова среди букв – она снова обратила его внимание на выгравированный рисунок на внутренней части медальона, – я долго не могла понять, что лее это такое, пока случайно не наткнулась на карту Волги именно в том ее участке, где она совпадает границами с протяженностью Саратова.
   – Но зачем же было тогда изображать «острова» и на другой части медальона? – спросил Никита.
   – Если бы я знала… Все, пошли… Старайся вести себя тихо, чтобы те, кто сейчас находится на этом острове, не услышали нас. Словом, не привлекай к себе внимания, договорились?
   И Никитка, действуя, как во сне, и во всем полагаясь на таинственную Марту, осторожно ступая, шагал следом за ней в глубь острова.
   – Я только не понял, как же вы ищете на этих островах свой клад, если они такие большие? Вы что, их все перекопали?
   – Нет, конечно же. Существует инструкция, правда, устная, которой и поделился со мной мой дед, и заключается она в том, что клад помечен этими пятью буквами «В…..». Это может быть табличка, жестянка, палка с этими буквами, да все, что угодно. Если бы он сам прятал здесь этот саквояж, то сказал бы наверняка… Все, тсс…
   И они, пробираясь сквозь заросли кустарника и минуя ровные, залитые солнцем и усыпанные земляничными листьями поляны, медленно побрели к центру острова. Марта вернулась к своему рассказу.
   – Весной 1918 года Советы принимают декрет о защите собственности иностранных граждан, и Карл Фаберже, предвидя близкий конец фирмы, спешно отдает свой дом в Петрограде (на Большой Морской улице, 24) швейцарской миссии. Совершенно бесплатно. Но с одним условием: для хранения в комнате-сейфе, точнее даже сказать «сейфе-лифте», он оставляет «скромный» кожаный саквояж с драгоценностями… Это необыкновенный лифт, бронированный, и на ночь его поднимали до уровня второго этажа и держали под током… Трудно представить себе, сколько сейчас может стоить саквояж с драгоценностями, если в начале 1918 года стоимость этих вещей была оценена почти в полтора миллиона царских золотых рублей! Сегодня это по самой скромной оценке около 15 миллионов долларов. Но в сейфе хранились еще шесть чемоданов личных вещей Фаберже…
   Никита слушал ее, и ему казалось, что он видит сон, как будто приплыли они с Мартой на необитаемый остров для того, чтобы найти там клад. Ведь этого не может быть на самом деле? Он смутно помнил, как согласился выйти с ней после завтрака из дома и сесть в лодку. И не раз задавал себе один и тот же вопрос: почему именно ему доверилась Марта? Почему? Неужели он своим непосредственным и наивным поведением внушил ей такое доверие, что она выбрала для этой ответственной поездки именно его? А что, если она испугалась того, что он увидел ее без парика и теперь, воспользовавшись тем, что его друзья еще спят, привезла его на этот остров, чтобы… убить?
   Он вдруг остановился, чтобы перевести дух, и ущипнул себя. Да так сильно, что вскрикнул. Марта резко обернулась.
   – Что случилось? Ты наколол ногу?
   – Скажите, куда мы идем и почему вы выбрали меня? – спросил он ее прямо, готовый в любое мгновение сорваться с места и добежать до спасительной лодки…
   – Ты испугался, бедный Никитка? Ты не веришь мне?
   – Да как же я могу вам верить, если вы мне вместо того, чтобы рассказать о причине, по которой вам приходится скрывать свое настоящее лицо, говорите об известном на весь мир ювелире Фаберже? Какое вы-то имеете к нему отношение?
   – Я уже почти все рассказала, – мягко ответила она, – наберись терпения, и ты скоро все узнаешь.
   – Даже если ваш дед, про которого вы недавно упомянули, и знал что-то о пропавших сокровищах Фаберже, то как не стыдно вам охотиться за ними, ведь вы – взрослая женщина… Зачем вам так много денег, даже если вы и найдете их?
   Я и на этот вопрос тебе смогу ответить, но только чуть позже. Но чтобы ты не боялся меня, я признаюсь тебе, что если вначале я искала этот клад для того, чтобы спасти одного человека, то теперь, когда он в спасении уже не нуждается, у меня это стало навязчивой идеей. И пока я не исчерпаю все свои идеи по части связи рисунка на медальоне с кладом, я не успокоюсь. Ну что, идем дальше?
   Никита подумал о том, что если бы она хотела его убить, то смогла бы сделать это прямо сейчас, тем более что на острове в этот час, кроме них, не было ни одной души. «Ладно, посмотрим по обстоятельствам…» И они двинулись дальше.
   – Итак, оставшиеся сокровища хранятся в швейцарском посольстве. Но в это время ранят Ленина, в стране начинается террор, который не может не коснуться и иностранных посольств… И швейцарцы, предупрежденные о возможном налете на посольство, срочно переправляют свое имущество вместе с саквояжем и чемоданами Фаберже в норвежское посольство на набережной Мойки. Охрана чемоданов поручается швейцарским студентам, но уже ночью к зданию посольства подъезжает несколько пролеток и 22 из 27 чемоданов вместе с саквояжем таинственным образом исчезают.
   – Посольство ограбили, что ли? – спросил Никита.
   – Да, ограбили. В то время в России была смута, творились непонятные дела, и под покровом этой неразберихи кто-то, осведомленный, похитил злополучные чемоданы.
   – А что в это время делает сам Фаберже?
   – Через несколько месяцев после отъезда Карла Фаберже в Ригу, 18 октября Латвия провозглашает себя независимой республикой. Но уже в конце октября в Ригу приходят «красные» и в январе 1919 года захватывают ее. Фаберже, не дожидаясь этого, покидает пределы Латвии и срочно выезжает в Германию. В Латвию он больше уже не вернется…
   Однако в Ригу с одним из пакетов, отданных на сохранение, приезжает бывший главный бухгалтер фирмы Фаберже Отто Бауэр. Ведь именно ему Карл Фаберже доверяет товарные книги – опись оставленного в далекой России имущества. И аж в 1927 году в Германии до Фаберже доходят слухи, что Бауэр живет явно не по средствам, что он купил огромную усадьбу Мудупи в несколько десятков гектаров…
   Марта остановилась, чтобы отдышаться, присела на поваленное дерево и предложила последовать ее примеру Никиту.
   – Ты хочешь знать, какое я имею к этому отношение? Что ж, смотри… – с этими словами Марта достала из кармана куртки паспорт и протянула Пузырьку. – Читай, если ты разберешь хотя бы несколько латинских букв… Это мой загранпаспорт…
   Никитка открыл его и прочел на английском «Ева Бауэр». В это время Марта стянула с головы черную узкую шапочку, и светлые волосы ее рассыпались по плечам и засверкали на солнце. Как же она была красива, эта Ева Бауэр!
   – Значит, вы – наследница этого главбуха?
   – Да, я его правнучка. В августе 1936 года Отто Бауэр, мой прадед, умирает. Возникает спор о наследстве, и его бывшая жена нанимает адвоката, чтобы тот защитил интересы ее малолетних детей. Якобы перед смертью муж передал какую-то коробочку с ценностями своей сестре Элизабет Трои, но распорядиться по поводу этих сокровищ не успел. И потом становится известным только то, что, со слов адвоката, некое жемчужное колье, 13 колец с крупными бриллиантами и еще кое-какие безделушки зарыты на голубятне в нашей усадьбе Мудупи…
   – Вы были на этой усадьбе?
   Были? – она усмехнулась. – Да я всю жизнь прожила там и знаю ее как свои пять пальцев. Там же у меня родился сын Михаэль. Я знала, конечно, что мой дед, Вальдемар, перепрятал куда-то драгоценности, он говорил мне об этом много раз, но только перед своей смертью он заказал и подарил нам с Михаэлем два медальона. «Я зарыл сокровища на Волге, очень далеко отсюда. Красивые места, красивые вещи… Там ты, Ева, если у тебя хватит ума, и найдешь их. И расскажи все Михаэлю, когда он подрастет. Это все – ваше». Он был старый и больной человек, а потому неизвестно, что руководило им, когда он так поступил. Ведь мог бы более простым образом объяснить своей внучке, где искать клад. Но он умер, даже не успев мне назвать город на Волге. И только после того, как в его вещах я обнаружила целых двадцать четыре билета на теплоход «Адмирал Нахимов», датированных разными годами и пометкой «до Саратова», я поняла, о каком городе шла речь… Но тут внезапно объявился и еще один наследник, некий Ефим Борисович Бефани, которого Михаэль называл Буффало… Насколько я поняла, он является внуком одного из сыновей Фаберже. Он приехал в Мудупи, вошел ко мне в доверие и даже хотел жениться и усыновить Михаэля. У нас были замечательные отношения, и мне и в голову не могло прийти, что он ухаживает за мной исключительно из-за того, что мне, может быть, известно, где находятся сокровища деда.
   – Вы сами рассказали ему про Саратов?
   – Нет, просто еще до того, как он появился у нас, мы с сыном собрались в Саратов. Интересно же было хотя бы начать поиски… Бефани попросился с нами, и я не видела причины ему в этом отказать. И когда мы были уже втроем в Саратове, и я стала интересоваться географическими картами в киосках, чтобы сравнить их с рисунками на медальонах, произошла трагедия… Бефани украл моего сына. Они отправились гулять по набережной, но Ефим вернулся один и сказал мне, что не вернет мне сына до тех пор, пока я не скажу, где находятся сокровища. Я сказала ему, что, по рассказам моего деда, сокровища должны быть спрятаны в Мудупи, но всю усадьбу перекопали, а ничего не нашли, и откуда мне знать, где находится клад… Но он и слышать ничего не желал. Он дал мне времени всего неделю, мы договорились встретиться с ним на набережной, на том самом месте, где я последний раз видела своего сына, но через неделю он не пришел… А ведь к тому времени я успела слетать в Ригу и вернуться с довольно-таки крупной суммой денег, чтобы откупиться от него. Но я больше его не видела.
   А почему же вы не обратились в милицию?
   – Сначала я боялась, потому что он запретил мне это делать, а потом, спустя месяц, я обратилась, конечно, в милицию, и Михаэля начали искать. Но не нашли… Я вернулась в Мудупи, думала, что Михаэль может вернуться туда сам… Но он не вернулся. И тогда я поняла, что Ефим потерял его. Ведь если бы Михаэль был у Ефима, то он непременно дал бы мне знать через Главпочтамт, такая у нас была договоренность. Михаэль сбежал от него, теперь-то я знаю это точно… Ведь я сама нашла его…
   Но Никита и без ее слов уже понял, о ком идет речь.
   – Но ведь он не знает, что вы – его мать?
   Думаю, что нет. Когда я появилась в его интернате, мне пришлось загримироваться и надеть седой парик… Тебе будет трудно понять меня, но я боялась раскрываться перед ним… Все-таки прошло пять лет… Я приходила в интернат просто как человек, который хочет оказать реальную помощь детям. Я никогда не выделяла Соломона среди других детей. И хотя он сильно изменился, и волосы его стали буйно завиваться (хотя в раннем детстве они у него были тонкие, беленькие и совершенно прямые!), я понимала, что вижу перед собой сына. Повзрослевшего, огрубевшего и закалившегося той страшной жизнью, которая обрушилась на его детские плечи… Мы иногда говорили с ним, причем довольно откровенно, и слышал бы ты, с какой ненавистью упоминал он свою мать. Вот я и подумала, что же будет со мной, если он узнает, кто я на самом деле, и отвернется от меня?! Он снова сбежит? Я не знаю, как он отреагирует на правду. Да и как я ему объясню, что все это время искала его по всем детдомам и интернатам, а не сидела, сложа руки.
   – Так значит, нашу Ларису Ветрову этот негодяй Ефим принял за вас и привез сюда, чтобы она показала ему, где находятся сокровища? – догадался Никита. – Он спутал вас?
   Выходит, так. Вы на самом деле случайно оказались очень похожи с Ларисой… Он увидел ее лицо на афише, и ему показалось, что он нашел меня… Но раз он вышел на Ларису, значит, знал, где Соломон. А знать он мог только от Альбины, которая, как я уже теперь понимаю, работала на него с самого начала, как только поймали Соломона в Саратове… Бедный мальчик, он вернулся сюда из Москвы, где скитался почти год, жил неизвестно у кого, кажется, у какого-то художника, который кормил его за то, что тот ему позировал… Это Альбина украла у Михаэля медальон, чтобы доказать Ефиму, что Соломон – это и есть Михаэль Бауэр, тот самый мальчик, которого искал Ефим для того, чтобы обменять его на сокровища Фаберже. Если бы мне раньше кто-нибудь рассказал подобную историю, я ни за что бы не поверила. Но все это произошло в нашей жизни, а сокровища, вместо того, чтобы принести кому-то счастье, принесли лишь страдания…
   – И вы поселились здесь, чтобы быть поближе к сыну? И все это время молчали, что вы – его мать?
   – Да, представь себе.
   – И вы можете допустить, чтобы он по-прежнему жил под мостом?
   – Он довольно часто ночевал у меня.
   – Это ваш дом?
   – Да, я купила его сразу же, как только нашла Михаэля.
   – Вы не мать… – покачал головой Никита. – Матери такими не бывают. Но зачем вам сокровища?
   – Хочу найти их и сделать жизнь Михаэля счастливой. Мы уедем за границу, и Михаэль будет там учиться. Он рано или поздно все равно узнает, что я его мать и обязательно простит меня. Но пока еще его рана не зажила… А что, я действительно похожа на сумасшедшую?
   Никита счел, что и так слишком жестоко обращался к ней, говоря ей в лицо такие слова, что она не мать… И промолчал. Как ему не хватало сейчас умной Машки и Сергея! Вот бы они узнали, где он, и что нового узнал о женщине, которая выдает себя за Марту!
   – Обещай, что не расскажешь своим ребятам о кладе. Это только заразит их этой идеей и все… Все равно мы никогда не найдем этот клад. Обещаешь мне?
   – Могила… – сказал Никита сурово.
   – Как ты сказал? Могила? – Марта, то есть Ева Бауэр, встала во весь свой высокий рост, и лицо ее засияло. – Могила?! Никита, да ты представляешь себе, ЧТО ты мне только что сказал?! Могила! Кладбища! Да ведь в городе восемь кладбищ!
   Она дрожащими руками раскрыла медальон и стала вертеть его в руках. Потом, словно разговаривая сама с собой, тихо произнесла: «Восемь островов, и ни одна из букв не касается их… А вот на этой стороне медальона буква „В“ находится как раз посередине острова, но не острова как такового, а острова смерти – кладбища… Никита, а ведь это НЕМЕЦКОЕ кладбище!»


   Глава 12
   БАНКА ИЗ-ПОД ШОКОЛАДА

   Лариса Ветрова лежала в постели в незнакомом ей доме и вспоминала всю свою жизнь. Ей казалось вполне закономерным все то, что с ней случилось. Ведь рано или поздно, все равно тайна рождения ее маленького сына открылась бы. Но разве могла она тогда знать, как тяжело ей будет с каждым прожитым годом вспоминать о том, что же она совершила по отношению к своему единственному ребенку. И пусть даже он сейчас живет в хороших условиях и не голодает и не скитается, как Соломон, в поисках пищи и жилья, все равно, она ПРЕДАЛА ЕГО. Своих детей нельзя отдавать или продавать. Это грех, а потому ей придется за него расплачиваться. И что такое театральная карьера, если на душе кошки скребут, а по ночам снится маленький мальчик, зовущий ее, свою мать?! И разве счастье видеть своего ребенка и обнимать его можно сравнить с аплодисментами зрителей? Да и вообще, можно эти два счастья поставить на весы и сравнить?
   Когда она думала о том, с каким чувством сегодня утром вошел к ней в комнату Соломон, чтобы сказать ей о том, что он ее сын, из глаз ее лились слезы. Бедный мальчик! Как же он страдал после того, как узнал, что она – не его мать.
   Так, думая о своей жизни, о Соломоне и таких же, как и он, сиротах, она приняла решение сразу же после премьеры позвонить сестре и попросить у нее разрешения увидеться с сыном. И несмотря на договоренность, суть которой заключалась именно в том, что Лариса никогда не раскроет тайну рождения своего сына, она уже знала, что сделает все по-своему.
   Хотя уже ближе к вечеру ее мнение изменилось. Она представила себя на месте маленького пятилетнего мальчика, который счастлив и живет среди близких ему людей, и считает своими родителями. И вдруг ему говорят, что это не его родители, его мать – какая-то там актриса, явилась – не запылилась через пять лет, чтобы забрать его из дома, который он считал своим родным…
   Шли минуты, часы, а дом по-прежнему оставался тихим и пустым. Все куда-то разбежались, пообещав появиться лишь к вечеру. Дети… Да, вот если бы Пузыревы или Горностаевы узнали, как она «присмотрела» за их детьми… Ну и Маша, ну и пай-девочка…
   Лариса нашла в себе силы встать и дойти до кухни. Надо было подкрепиться…
   И в это время она услышала звуки шагов в саду. Она обрадовалась, что это вернулась Марта или кто-то из ребят, но, увидев, мелькнувшее за окном лицо, чуть не потеряла сознание. Она узнала этого человека, а потому едва успела спрятаться за дверью, как в дом почти ворвался человек, который называл себя Николаем Петровичем Ветровым. «Ефим Борисович…» – вспомнила она и, понимая, ЧТО может последовать за его приходом, не дожидаясь, пока он заметит ее за дверью, протянула руку, схватила с плиты пустую сковороду, сделала шаг вперед и со всей силы обрушила ее на голову незваного гостя.
   Он сразу же рухнул на пол. Лариса, постояв некоторое время и прислушиваясь, не пришел ли с ним кто еще, быстро кинулась к двери, заперлась изнутри, чтобы в дом уже больше никто не смог войти, достала из ящика кухонного стола бельевую веревку и как могла крепко связала ноги и руки Ефима Борисовича. Больше того, она привязала его к газовому котлу, к его центральной трубе.
   И только после этого, дрожа все равно от страха, да и от слабости, вернулась к столу, чтобы доесть оладьи. «Мне понадобятся силы, а потому надо много есть и ничего не бояться. Скоро придут ребята и Марта, и все будет хорошо», – так успокаивала она себя, давясь сухими оладьями и глотая слезы.
 //-- *** --// 
   В библиотеке, в читальном зале им дали большую карту Саратова. Соломон карандашом срисовал на бумагу сначала все острова, что располагались по левую сторону от города, а потом сравнил их с теми кругляшами, которые были выгравированы на медальоне.
   – Ну что, похоже?
   – Вообще-то не очень, – ответила Маша. – Да ты и сам видишь. Хотя островов восемь, так же, как и этих кругляшей. Но неужели ты думаешь, что твои предки закопали сокровища Фаберже на каком-нибудь острове? Это ведь опасно, потому что летом, в сезон, на островах полно отдыхающих и все такие любопытные… К тому же острова могут затопляться…
   – Слушай, ну ты голова! – восхитился Соломон. – А ведь ты права. Я как-то об этом не подумал.
   А у меня из головы не идет твоя Марта, – сказал вдруг Сергей. – Мы вот сейчас держим в руках медальон, в котором зашифровано место, где зарыт клад, а ведь этот медальон у тебя в свое время украла Альбина. А что, если Альбина и Марта – заодно?
   – Да с чего ты это взял? – раскипятился Соломон. – Что ты такое говоришь?!
   – Я думаю, неспроста Марта прячется под париком и гримируется под старуху. И эти ее ночные прогулки на лодке. А что, если они на берегу встречаются с Альбиной и вместе ищут клад на островах?
   – У тебя богатая фантазия, – Соломон многозначительно покрутил пальцем у своего виска. – Это полный бред.
   – А это не бред, что взрослая женщина привечает тебя у себя дома, заботится о тебе и позволяет приводить в ее дом кого угодно… Вот нас, к примеру.
   – Ну и что? Мы с ней просто друзья. Она добрый человек, только и всего.
   – Но зачем-то она носит парик… Значит, от кого-то прячется.
   – Но только не от меня… – вспыхнул Соломон. – И вообще, мы зачем сюда пришли? Давайте смотреть дальше.
   – А с чего ты вообще решил, что клад в Саратове?
   Да потому что моя мать нашла у своего деда в документах целую кипу билетов на какой-то теплоход, на котором он плыл именно до Саратова. Мы потому и поплыли с мамой сюда, чтобы попытаться отыскать этот клад. А за нами увязался этот противный Буффало.
   – Странная фамилия, – пожала плечами Маша. – Какая-то клоунская.
   – Это я его так называл, а на самом деле у него фамилия еще более странная.
   – Думаешь, он знал, зачем вы приехали в Саратов?
   – Если и не знал, то мама ему наверняка сказала, ведь они хотели пожениться.
   – А кто твой настоящий отец?
   – Не знаю. Я его никогда не видел. Но мама говорила, что он военный. Вот вырасту и найду его.
   А мне только что пришло в голову, – сказала Маша, – что Альбина украла у тебя медальон специально для Буффало. Думаю, это произошло следующим образом. Буффало украл тебя у матери и запросил у нее клад. Он был уверен, что твоя мама знает, где он зарыт, но понимал, что даже если она и найдет его, то сделает все, чтобы о нем никто не узнал. Он быстро увозит тебя и запирает на какой-то квартире, а потом приходит к твоей матери и предлагает вернуть тебя за клад. Она говорит, что не знает, где он, и это правда. И тогда Буффало дает ей какое-то время, за которое она должна сама найти клад и отдать его ему. Быть может, твоя мать и нашла клад, да ты сбежал, а потому этому типу было нечего ей предъявлять. Кроме того, он мог испугаться, что твоя мать обратится в милицию, и его привлекут к ответственности… и посадят в тюрьму. Поэтому он исчезает. Возможно, живет за границей.
   – Можно я добавлю? – спросил Сергей. – Думаю, перед тем, как исчезнуть, он знакомится с воспитательницей интерната Альбиной и просит ее, чтобы в случае, если в городе появится мальчик с такими приметами (он описывает ей тебя), она дала ему знать. Понятное дело, он обещает ей за это хорошо заплатить. Кроме того, он упоминает и о медальоне, и даже о нашивках на твоей одежде, Соломон, без которых тебя навряд ли нашла бы твоя мать… И ты попадаешься в расставленные сети, едва приезжаешь из Москвы в Саратов. Молено себе представить радость Альбины, когда она находит тебя в детдоме. Ведь это благодаря ей ты оказался в интернате, где она пасла тебя до приезда Буффало.
   – Бефани, – вдруг вспомнил Соломон. – Его фамилия Бефани!
   – Без разницы… Бефани нашел тебя, теперь ему есть с чем появиться перед твоей матерью. Ты помнишь ее имя?
   – Ева, Ева Бауэр, – прошептал Соломон.
   Так вот, ему теперь надо найти Еву. Он ищет ее в усадьбе Мудупи, – Сергей произнес название усадьбы верно, потому что у него как сейчас перед глазами стояла фотография этой усадьбы в газете, которую выкрал из гостиничного номера Пузырек. Ведь только из газеты они и узнали о Фаберже и предках Михаэля Бауэра.
   – Ищет, но не находит. Ему говорят, что она уехала. И тогда он случайно видит фотографию женщины, похожей на Еву, на афишах… Он находит ее, этой женщиной оказывается Лариса Ветрова. Но он уверен, что видит перед собой Еву и насильно увозит ее в Саратов, чтобы предъявить ей ее сына, Михаэля. Лариса, естественно, ничего не понимает, но когда слышит о сыне, то вспоминает брошенного ею сына и некоторое время думает, что Бефани шантажирует ее… Потом Бефани понимает, что она не Ева, что снова погорячился и теперь ему нужно во что бы то ни стало избавиться от находящейся в трансе актрисы, он запирает ее в чемодан и собирается таким образом вывезти из гостиницы… Он, возможно, занялся поисками машины и вышел на некоторое время из гостиницы, а в это время туда являемся мы и находим Ларису в чемодане.
   – А в это время приходит Альбина… – подсказывает Соломон. – Очевидно, она собиралась получить с Бефани деньги за то, что нашла меня… А тут как раз и я сам, собственной персоной…
   – У нее был медальон, который она собиралась продать ему, но не успела…
   – Все так, но не вижу связи между Бефани, Альбиной и Мартой, – сказал Соломон.
   – Похоже, что у нее какие-то свои причины носить парик… – махнула рукой Маша. – Но она мне все равно нравится.
   И они, во всем разобравшись, снова уткнулись в карту Саратова.
   – Надо посчитать, сколько в Саратове районов или каких-нибудь объектов, число которых соответствовало бы восьми, – предположил Сергей. Но это не дома, а именно какие-то другие объекты, по форме напоминающие эти кругляши. И вот еще что. Обратите внимание на то, что только одна-единственная буква «В» накладывается на один из этих объектов. Значит, он расположен на самой окраине города. А что обычно находится на окраине?
   – Садовые товарищества, леса, парки…
   – …и кладбища, – Маша, сощурив глаза, рассматривала что-то на карте и при этом считала: четыре, пять, шесть, семь и… восемь. Вот, пожалуйста, немецкое кладбище. И по очертаниям очень даже подходит под твой кругляш, на котором буква «В».
   – Кладбища? Кладбища… Бауэр… Машка, ну ты даешь… Ну конечно, восемь кладбищ! – и Соломон клюнул Машку в щеку.
 //-- *** --// 
   Кладбище было небольшим, ухоженным, и на могилках пестрели цветы.
   «Ребята, вы, конечно, можете меня презирать, но я боюсь и не пойду дальше… Смотрите, на небе тучи собираются, было так хорошо, солнечно, а теперь жутко, темно… Видно, кто-то там, наверху, не хочет, чтобы мы приходили сюда. Да и нет здесь никакого клада, все это ерунда…» – но все это Маша говорила про себя, а не вслух.
   Таблички с немецкими фамилиями мелькали перед ее глазами, вызывая страх и ужас. Ей захотелось домой, к маме… Кроме того, она скучала по Никитке и волновалась, куда это они могли с Мартой уехать, даже не предупредив ее, Машу…
   Шли минуты, сливаясь в часы, уже стало совсем темно, несмотря на ранний вечер, а мальчишки упорно продолжали двигаться в самую глубь кладбища, в сиреневые заросли, где не было видно уже и тропинок. Однажды Маша застряла между оградками и даже закричала – ей показалось, что это невидимое привидение схватило ее и держит, не отпускает…
   Соломон шел впереди и светил себе под ноги фонариком. Перед тем, как пойти на кладбище, ребята заехали к нему «домой», под мост, и взяли одну маленькую саперную лопатку, веревку и фонарь. Больше у Соломона для подобного случая ничего не оказалось.
   И вдруг он остановился, направив луч фонаря прямо на табличку, при виде которой Маше стало и вовсе нехорошо.
   «Михаэль Бауэр».
   – Похоже, – глухо проговорил оторопевший Сергей, – это ТВОЯ могила…
   – Дурак, – ухмыльнулся Соломон. – Так звали брата маминого деда, в честь которого меня и назвали Михаэлем. Вот только я не знал, что он похоронен в Саратове.
   – И что мы теперь будем делать? Раскапывать могилу?
   Соломон снова достал медальон и раскрыл его.
   – Нет, там больше ничего такого нет… Дальше надо думать.
   – А что это за бугорок из красного кирпича? – спросила Маша. – Посвети вот сюда…
   Соломон посветил, присел на корточки и стал разгребать землю вокруг кирпичей.
   – По-моему, это вход в склеп… Только он как будто провалился под землю… А похоже на козырек… Смотрите, а вот и буквы какие-то…
   Первые капли дождя упали Машке на щеку, и она подняла голову к небу. Никогда в жизни ей не было еще так страшно. А как она пожалела, что не взяла из машины «Анти-дог».
   – Тсс… – услышала она голос Сергея. – Вы ничего не слышите?
   – По-моему, – отозвался из темноты Соломон, – кто-то идет, наверное, какая-нибудь бродячая собака…
   – А там что-то светится… – сама не своя от страха прошептала Маша и, схватив Сергея за руку, прижалась к нему. – Сережа, я боюсь…
   – Не бойся, я с тобой, – и Сергей обнял ее за плечи. – Маша, ничего не бойся…
   Но у него и у самого голос задрожал, когда он увидел приближающиеся к ним пляшущие желтые огоньки, мазавшие своими лучами оградки и кресты, черные ветви шумящих на ветру деревьев и скользящие по портретам покойников.
   И вдруг они услышали:
   – Соломон, Сергей, Маша… Где вы?!
   – Машка, сдавайся, вам пришел конец!.. Маша узнала голос своего брата и от счастья чуть не заплакала.
   – Вот черт, испугал… – и она, забыв обо всем на свете, оторвалась от Сергея и, не чувствуя ни холода, ни потоков воды, заливавших ее сверху с крон деревьев, бросилась наперерез бегущему ей навстречу Никитке.
   Она схватила его, такого маленького и теплого, мокрого и хохочущего, в свои объятия и поцеловала в кончик носа:
   – Как же ты меня напугал… – тут она заметила стоявшую рядом с ними Марту. Она улыбалась из темноты.
   – Но как же вы нас нашли? – спросила Маша.
   – Вы же машину оставили прямо у ворот кладбища, – как всегда уклончиво ответила Марта, делая вид, что не понимает истинную суть вопроса.
   В это время появились из зарослей и Соломон с Сергеем.
   – Марта? Вы? Но как вы нас нашли?
   – Вот по этому медальону, – сказала Марта и, раскрыв ладонь, показала его Соломону. – Михаэль, меня зовут Ева Бауэр, я твоя мама…
   Даже Никитка, знавший о том, будто Ева собирается объявить Соломону, что она его мать, не ожидал, что объяснение произойдет в таком зловещем месте, как кладбище.
   Поднялся ветер, и их всех осыпало водяными каплями, рухнувшими с крон старых тополей и кленов.
   – Ты говорил, что не хочешь видеть ту, которая тебя бросила на набережной, но я искала тебя все это время. И нашла.
   И Соломон, забыв о том, что носит эту величественную и драгоценную кличку, забыв обо всех пяти годах страданий, через которые ему пришлось пройти, чтобы доказать себе и всем остальным, что он и сам по себе стоит не так уж мало, со слезами бросился к матери.
   – Мой маленький Михаэль, прости меня, прости…
   Маша, глядя на эту душераздирающую сцену, тоже разрыдалась. А уж когда Соломон начал говорить на непонятном языке, а Марта-Ева стала отвечать ему по-тарабарски, и все поняли, что они перешли на латышский язык, даже Сергей отвернулся, чтобы не выдать своего волнения…
   Спустя некоторое время, когда Соломон успокоился, Сергей напомнил им, что они находятся возле склепа Бауэров. Ева посмотрела с заговорщицким видом на Никитку и вдруг расхохоталась, вспомнив, какие вопросы он задавал ей на острове.
   Обменявшись мнениями по поводу того, каким образом им проникнуть в склеп, все, забыв о том, что находятся все-таки на кладбище, решили попробовать прозондировать почву в буквальном смысле – ломом, который был у Евы.
   Сергей с Михаэлем взялись за лом и со всей силы вонзили в засыпанную землей арку под кирпичным полукружием, являвшимся входом в склеп. Им помогали, светя фонарями, Ева, Маша и Никита.
   Раздался странный глухой звук как будто из-под земли.
   – Лом провалился… – сказал Михаэль. – Там совсем мало земли, можно разрыть лопатой.
   И действительно, раскопав вход, им открылось отверстие, куда первыми бесстрашно полезли Михаэль и Сергей. Они спрыгнули куда-то глубоко вниз, и теперь осматривались при свете фонариков.
   – Вы что-то там видите? – спросила их Ева, почти просунув голову вовнутрь.
   – Здесь постамент, а на нем что-то вроде каменного гроба…
   – Отодвигайте крышку… не бойтесь. Даже, если там и тело, то оно лежит там давно и уже давно истлело. Но если там что-то другое…
   – …то мы с тобой, Соломон, полетим на Мадагаскар… – шепнул немного оробевшему Михаэлю Сергей.
   Они стояли возле темного массивного гроба и не решались открыть его. Затем все же Сергей первым поднял с каменного пола лом и, просунув его в небольшую щель между крышкой и основанием, надавил… И крышка поехала вправо, причем довольно легко.
   Тогда Сергей просунул руку и, дрожа от отвращения к тому, в какую мерзость сейчас может вляпаться, наткнулся на что-то жесткое и холодное. Ощупал и понял, что это ручка. Что-то вроде ручки от чемодана.
   – Ну, нашел? – спросил Соломон. – Не томи…
   – Нашел… Помоги мне сдвинуть крышку, а то трудно доставать…
   Соломон сдвинул крышку, она с грохотом упала на пол, и Соломон, наступив на нее, подтянулся и заглянул внутрь гроба. Затем забрался на постамент и посветил фонариком.
   Он не поверил своим глазам, когда увидел на дне мрачного гроба покрытый пылью кожаный оранжевый саквояж.
   Сергей осторожно достал его и опустил на пол.
   – Открывай, наследник Бауэр, – сказал он, обращаясь к Соломону. – Может, там корзинка с яйцами Фаберже?
   – Ребята, что там у вас? – услышали они голос Евы сверху.
   – Сейчас посмотрим… Какие-то кости, – пошутил Сергей.
   Соломон осторожно открыл саквояж (с трудом, потому что замок заело) и увидел несколько круглых жестяных банок. Достав одну из них с нарисованным негром в красном тюрбане, сидящим на огромной плитке шоколада, он открыл крышку и увидел золотые слитки. Открыл вторую банку – ив тусклом электрическом свете засверкали всеми цветами радуги бриллианты, составлявшие одно крупное колье…
   – Соломон, ты богат, как и положено, – прошептал Сергей. – Вот это ничего себе…
   – Эй, мальчики, где вы? – слышали они уже как сквозь пелену времени и пространств голос Евы Бауэр, и отвечали, как во сне:
   – Мы на Мадагаскаре…


   ЭПИЛОГ

   Пока шел спектакль, Маша, глядя на сцену, где играла ее любимая Лариса Ветрова, вспоминала все то, что произошло с ними в Саратове. Ей не верилось, что здесь, в театре, в одном ряду с ней и Никиткой, сидит Михаэль и его мама Ева, а рядом Сергей Горностаев.
   Авантюра, задуманная Сергеем как рядовой вояж по Подмосковью, превратилась в настоящее приключение, закончившееся таким невероятным образом… И она была ему благодарна за это.
   Ева Бауэр, наследница Отто Бауэра, поступила по справедливости, подарив ребятам часть драгоценностей, но предупредила, что хранить у себя их очень опасно. И решено было, что золотые слитки пока останутся у нее. Они возвращались в Латвию с тем, чтобы потом уехать в Германию, где у Евы жили знакомые и где они с Михаэлем чувствовали бы себя в полной безопасности. «Скажете, когда и сколько выслать вам денег, и я пришлю их вам из любой точки мира», – пообещала она несколько обескураженным Сергею, Маше и Никитке. «Но как же мы вас найдем?» – спросила Маша. С одной стороны, она была не против того, чтобы ее часть золота находилась в надежных руках, но с другой стороны – Ева с Михаэлем могли затеряться в любой точке земного шара…
   «Напишите в Берлин вот по этому адресу, и мне всегда передадут», – уверила она их, протягивая визитную карточку с немецким текстом.
   Вернувшись с кладбища в дом, где их поджидала находящаяся на грани нервного срыва Лариса, они меньше всего ожидали встретиться там с Ефимом Бефани. И пока Ева объяснялась с ним на латышском языке, Маша решила, не мешкая, собираться домой. Михаэль, который не мог смотреть на обвязанного бельевой веревкой «Буффало», поднялся с Сергеем наверх.
   – Маша собирается, – сказал он. – Вы что, уезжаете? Вы обиделись из-за слитков?
   – Да нет, что ты… да и куда бы мы их дели? Думаю, что Ева была права, когда предложила нам хранить их у нее. Ведь она не обманет? К тому же, мы не имеем отношения к этому кладу. Ни малейшего.
   – Имеете, еще как имеете… Ведь это вы помогли нам обрести друг друга. Кроме того, ведь это же Никитка с Машей додумались искать клад в склепе, на кладбище…
   Неожиданно появившаяся в библиотеке Ева, взглянув на лица ребят, сразу догадалась, что разговор у них серьезный.
   – Если вы о золоте, то я готова вернуть его вам сейчас же. Но вы и представить себе не можете, насколько опасно вам возвращаться с ним домой. А как вы объясните своим родителям, откуда оно у вас? Но самое главное, что вы никогда не сможете обратить его в настоящие деньги. Вас или обманут, или с вами случится несчастье. Уж поверьте мне. Кроме того, надо подумать о том, каким образом вы вообще доберетесь домой. Предлагаю лететь самолетом. Больше того, я сама могу проводить вас и даже мы с Михаэлем могли бы погостить у вас один денек в Москве. Машину перегонят в Москву мои знакомые, так что это тоже не проблема. Твой отец даже ничего не заметит, Сережа. А что касается золота, то часть денег за слитки я отдам вам прямо сейчас, наличными. Вы же взрослые ребята, и у вас могут быть какие-то свои планы.
   И слушая Еву, Сергей понял, что она сто раз права. Ну куда они без прав в Москву? Снова трястись от страха, что их остановят? А если их схватят и посадят до выяснения личностей в камеру предварительного заключения? И где, как не там, их ограбят, забрав себе золотые слитки?! Сейчас, когда все их дорожные мытарства были позади, Сергей и сам себе удивлялся: и на что только он рассчитывал, отправляясь в столь дальнюю и опасную дорогу?
   – А где Буффало? – спросил неожиданно Михаэль у Евы.
   – Я отпустила его… – ответила она. – Сказала, что я подала заявление в милицию, и его разыскивают на предмет продажи детей… Думаю, что на него это подействовало. Но вообще-то, я позвонила твоему другу Цареву и все ему рассказала…
   – А как он вообще оказался здесь, этот псевдонаследник?…
   – Думаю, он вычислил прежде всего Соломона, а уж потом меня… Альбина же видела вас всех вместе.
   Ужинать поехали в ресторан. Как взрослые. Ева с трудом уговорила принять участие в «маленьком» семейном торжестве и Ларису, которая весь вечер говорила только о Бефани и о том, что ей надо срочно в Москву. Но поехали не в «шестерке» Сергея, а вызвали такси, куда едва поместились все вшестером. Но что это был за ужин! Теперь-, когда рядом была Ева, Маша не боялась ничего. И даже если бы в тот момент, когда она уплетала шоколадный торт, в ресторан вошли ее родители, она и бровью бы не повела. Сергей во время ужина о чем-то шептался с Михаэлем, а Лариса старалась объяснить Еве, как могло случиться такое, что она отдала сестре своего сына… И только Пузырек ни о чем не говорил. Он, объевшись жареных цыплят с тортом, и напившись колы, спал, уронив голову на руки, и ничего и никого не слышал…
 //-- *** --// 
   – Она хорошо играет… – сказала Ева, склонившись к самому уху Маши. – Она талантливая актриса, и не нам ее судить… А ты тоже будешь актрисой?
   – Не знаю еще… Сергей хочет открыть сыскное бюро, пока небольшое… Он даже название уже придумал.
   – И какое же?
   – «Фосса». Это животное такое, дикая кошка, которая живет только на Мадагаскаре…
   – А что, хорошее название, звучное… И ты будешь ему помогать?
   – Наверно, буду. Теперь, когда вы дали нам денег, мы сможем купить компьютер и оборудовать свой офис. Но это будет уже осенью. А послезавтра мы летим в Симферополь… Жаль, что Соло… вернее, Михаэля вы увозите так далеко. Нам будет его не хватать…
   И тут она улыбнулась, вспомнив Соломона и его таинственную улыбку, с которой он позвал ее в кухню уже здесь, в Москве, у Маши дома, где они с Евой остановились. Никитка плескался в ванной, Ева приводила в порядок свое вечернее платье перед тем, как пойти с ребятами на спектакль Ларисы Ветровой, а Сергей должен был с минуты на минуту подойти…
   – Смотри, – сказал чуть слышно Соломон, когда они уединились в кухне и он достал из кармана куртки что-то небольшое, но объемное, завернутое в голубой носовой платок. – Только никому не говори и не показывай…
   Он сорвал платок, и Маша увидела лежащее на его вытянутой ладони золотое яйцо, гладкое и блестящее, оправленное в тончайшую золотую же сетку, усыпанную мелким жемчугом. Да, это было чудесное, необыкновенной красоты золотое яйцо Фаберже. Соломон раскрыл его, и внутри оказался тончайшей работы корабль с чуть видимыми мачтами и флажками… «Как настоящий…»
   – Оно было на самом дне саквояжа, в банке из-под шоколада, его никто не видел… Оно – твое…
   И он быстро, сгорая от смущения, поцеловал ее в щеку.




KOAP Open Portal 2000


Яндекс цитирования