ЭЛЕКТРОННАЯ БИБЛИОТЕКА КОАПП
Сборники Художественной, Технической, Справочной, Английской, Нормативной, Исторической, и др. литературы.



   Лэрри Макмуртри
   Пустыня смерти

   Саре Оссана,
   очень красивой,
   чистой, преданной


   Часть I


   1

   Из мутных вод Рио-Гранде выходила на берег, волоча за хвост большую каймановую черепаху, голая, в чем мать родила, Матильда Джейн Робертс, известная по всему Южному Техасу под прозвищем Крутая Рейнджерша. Ростом Матильда вымахала ничуть не меньше дикой мексиканской кобылы, которую вот уже битый час безуспешно пытались оседлать Гас Маккрае и Вудроу Калл. Вудроу придерживал мустанга за уши, пока Гас набрасывал на узкий круп седло, но бросал он как-то вяло и неловко. Калл глянул на реку и, увидев Крутую Рейнджершу во всей ее великолепной наготе, вмиг сообразил, в чем тут дело: на молоденького Гаса нашло помрачение – вид голой мясистой блудницы, весом фунтов под двести [1 - В книге приводятся англо-американские единицы измерений: 1 фунт = 453, 6 г; 1 дюйм = 2, 54 см; 1 фуг = 30, 48 см; 1 ярд = 91, 44 см; 1 миля = 1, 609 км. Здесь и далее прим. пер.], да еще ухватившей за хвост здоровенную каймановую черепаху, целиком и полностью захватил его внимание, впрочем, как и всех остальных рейнджеров их отряда.
   – Вудроу, ты только глянь, – не удержался Гас, – Матти волочит эту старую черепашищу словно какую-то корзинку с дерьмом.
   – Недосуг мне по сторонам глазеть, – буркнул Калл. – Только отпусти на миг этой лошади уши, она тут же лягнет меня.
   Кобыла, хоть и была ростом не слишком велика, уже успела проявить свой норов, недвусмысленно показав всем, что готова в любой момент брыкаться и кусаться. Калл отлично понимал, что стоит ему лишь немного ослабить хватку, как она пребольно ударит его копытом или укусит, а может исхитриться проделать одновременно и то и другое.
   В нескольких ярдах от двух молодых рейнджеров, пытавшихся оседлать мустанга, сидел, опираясь на седло, Верзила Билл Колеман и тоже не без трепета наблюдал за приближавшейся к берегу Матильдой. Хотя после скудного завтрака не прошло и часа, он уже успел надраться. Верзиле Биллу, пребывавшему под изрядной «мухой», почудилось, что Крутая Рейнджерша направляется прямо к нему, чтобы учинить какую-то каверзу. Кто ее знает: может, она задумала использовать эту здоровенную черепаху как некое оружие, а может, ему так только померещилось. Матильда Робертс камня за пазухой никогда не держит, а свои обиды и недовольство выкладывает сразу же. Билл безвылазно ходил в должниках – из-за безудержного мотовства и вечных досадных промахов в карточных играх. Вот и теперь у него за душой не было и ломаного цента, и он наверняка знал, что в его карманах вряд ли окажется завалявшаяся монетка не только в ближайшие дни, но даже и недели. И если Матильде, от которой всего можно ожидать, взбрело бы в голову выколачивать из него старый должок, то единственное, что он мог предпринять, – бежать от нее куда подальше. Но Верзила Билл в его состоянии удирать был просто не в силах, да и некуда бежать – поблизости ни единого укромного местечка.
   Рейнджеры разбили бивак на берегу Рио-Гранде немного западнее солончаков, вблизи устья реки Пекос. До ближайших поселений не менее трехсот миль, а местность вокруг была довольно суровая и мало живописная.
   – Когда все же нам деньги станут выдавать, майор? – спросил Верзила Билл командира отряда рейнджеров майора Рэнделла Шевалье. – Похоже, эта девка готовится шибануть меня вон той черепахой, – добавил он, надеясь, что майор Шевалье в случае необходимости замолвит за него словечко.
   Билл знал, что военные не подпускали шлюх к своему лагерю ближе чем на сотню футов, даже если те и не держали в руках каймановых черепах.
   Майор Шевалье когда-то проучился в военном училище Уэст-Пойнт всего три недели и благополучно удрал оттуда, ибо нудные классные занятия осточертели ему, а суровую воинскую дисциплину он на дух не переносил. Тем не менее это обстоятельство ничуть не помешало ему произвести самого себя в чин майора после жестоких драчек в Балтиморе, в результате которых он убедился, что жизнь на «гражданке» загоняет человека в такие узкие рамки законов, что на них лучше всего плюнуть и растереть. Поэтому Рэнделл Шевалье сел на парусник и благополучно доплыл на нем до Галвестона, а высадившись в этом запыленном и сыром портовом городишке, объявил себя майором и с тех самых пор так и оставался в этом почетном звании.
   В данный момент весь личный состав его отряда, за исключением двух самых молодых рейнджеров, возившихся с мустангом, еще не протрезвел, поскольку накануне совершил опрометчивую вылазку на мексиканскую территорию. От безделья и скуки рейнджеры перешли вброд Рио-Гранде и вскоре захватили на чужом берегу, на свою же беду, запряженную ослами повозку. В ней оказалось несколько бушелей маиса и пара большущих кувшинов мескаля такой крепости, что многие из бойцов сразу же стали небоеспособны. Уже несколько месяцев ни у кого из них не было во рту ни капли спиртного, поэтому они лакали мескаль словно простую воду. По правде говоря, он оказался гораздо вкуснее воды, которую приходилось пить с тех пор, как они форсировали Пекос.
   Но мескаль, что ни говори, все же не вода, так что двое молодцов из отряда временно ослепли, а все другие упились до чертиков в глазах и всю ночь корчились в муках от тошноты. В то время такого состояния организма нетрудно было достичь и без мескаля, и все из-за тупости и безрассудства несчастного мексиканца, чью повозку захватили в качестве трофея бравые рейнджеры. Они-то и думали, что глупый туземец вреда особого не причинит, а если и причинит, то совсем пустяковый. Он сумел удачно удрать от ненавистных гринго, и о нем не было ни слуху ни духу, пока он не умудрился угодить в лапы то ли команчей, то ли апачей – из его бессвязных воплей, доносившихся издали, трудно было понять, какое племя захватило его в плен. Ясно стало только то, что его мучили и терзали какие-то трое индейцев. Признанный разведчик Длинноногий Уэллейс, тщательно осмотрев местность вокруг, доложил, что обнаружил отпечатки ног троих воинов, а других следов не было вовсе. Найденные следы вели прямо к реке.
   Многие рейнджеры не придали значения выводам Длинноногого Уэллейса и сочли их за дурь, поскольку если бы даже мексиканца пытали человек пятьдесят, он орал бы точно так же и от его воплей вряд ли кто-нибудь спал всю ночь напролет.
   Крутая Рейнджерша так и не заработала за всю долгую ночь ни цента. Один лишь сопляк Гас Маккрае, который вечно испытывал похотливый зуд, в чем, впрочем, никто никогда не сомневался, попытался подкатиться к ней, но денег у него, как и следовало ожидать, не оказалось, а Матильда в долг никому ничего не отпускала и послала его куда подальше.
   – Тебе все же лучше оставить кобылу хотя бы на минутку-другую, – посоветовал Гас. – Сюда движется Матти с пребольшущей черепахой в руке. Не знаю, какую пакость она задумала.
   – Не могу, боюсь ее отпустить, – ответил Калл, но подумал и все же выпустил из рук уши лошади, правда, тут же ловко отпрыгнув в сторону, чем вовремя избежал удара промелькнувших передних копыт. Он догадался, что Гас и не думал седлать кобылу, по крайней мере, в данный момент. Все знали, что когда Гасу предоставлялась возможность разглядывать голую бабу, он ничем другим больше заниматься не мог, ему только бы глазеть да глазеть на нее.
   – Майор, как все же насчет денег? – переспросил Верзила Билл.
   Майор Шевалье вопросительно посмотрел на Верзилу Билла Колемана, за которым прочно закрепилась слава отъявленного лентяя и шалопая.
   – Билл, почему чертова почта так ненадежно работает в этих местах, вдали от Пекоса? – спросил майор. – С тех пор как мы покинули Сан-Антонио, нам не попался в пути ни один почтовый дилижанс.
   – Вон та голая шлюха с чертовой черепахой в руке сейчас нам всем заплатит, – насмешливо заметил одноглазый Джонни Картидж.
   – Вот уж поистине впервые вижу, чтобы какая-то шлюха не побоялась ухватить такую здоровенную старую черепаху, да еще где – прямо в водах Рио-Гранде, – произнес Боб Баском.
   Он полагал, что майор поступил совсем не так, как подобает военному командиру, разрешив Матильде Робертс сопровождать в походе их отряд. С другой стороны, каким же образом он мог запретить ей ехать – ведь перестрелок вроде не предвиделось. Когда отряд покидал город, Матильда просто-напросто присоединилась к ним без всяких разговоров. Ездила она на крупном жеребце серой масти по кличке Том, который сразу же поскучнел, как только отряд углубился в безжизненные прерии со скудной растительностью. Матильда ничуть не боялась индейцев, да и вообще никого, вопреки беспочвенным опасениям Боба Баскома. Она снисходительно относилась к приставаниям рейнджеров и проворачивала свои амурные делишки прямо на соломенном тюфяке, расстилая его в кустах, если они росли поблизости. В конце концов Боб признал, что иметь в отряде всегда готовую к услугам проститутку было даже удобно, но все же оставался при своем мнении, что военным так поступать не годится. Это свое мнение он предпочитал держать при себе и открыто не высказывать.
   Майор Рэнделл Шевалье отличался, мягко говоря, крайне неуравновешенным характером. Про него ходили слухи, будто он скор на расправу и лично расстреливал неугодных ему людей. Он не выпускал из рук пистолета, и хотя его верховенство зиждилось на зыбкой почве, намерения его сомнению не подвергались. На глазах рейнджеров он не раз подстреливал из своего пистолета мчавшихся во весь дух диких коз, в то время как большинство рейнджеров не могли попасть в бегущую козу даже из крупнокалиберного дробовика.
   – Эта чертова шлюха нипочем не вытащила бы такую черепаху из реки, – продолжал между тем разглагольствовать Верзила Билл. – Я сам видел, как черепаха дрыхла на камне – аккурат в тот момент я подходил к реке, чтоб поблевать. А она подкралась к черепахе и, ухватив ее за хвост, уволокла с камня. Смотрите-ка, как она ее цепко держит. Да она просто спятила!
   Черепаха извивалась из стороны в сторону, щелкая челюстями, но Матильда Робертс несла ее в вытянутой руке, и черепахе оставалось лишь хватать воздух.
   – А что будет потом? – спросил Гас, обращаясь к Каллу.
   – Почем я знаю, что будет потом, – с раздражением ответил Калл. От более резкого ответа он воздержался. Так или иначе им все равно придется оседлать упрямую кобылу, и на это потребуется не одна попытка.
   – А может, она намерена сварить ее и съесть? – предположил Калл.
   – Слыхал я, что черепах жрут рабы, – промолвил Гас. – Вроде их едят в штате Миссисипи.
   – Может и едят, но я бы нипочем не стал жрать, – громогласно заявил Калл. – Лучше попытаюсь в одиночку оседлать эту кобылу, раз уж ты так занят, что не хочешь помочь.
   Кобылу подвели на корде к низенькому дереву, и по мере того как она брыкалась и дергалась, корд затягивался все туже и туже.
   – Посмотрим сперва, что Матильда выкинет, – предложил Гас. – А то мы только и делаем, что целыми днями объезжаем диких лошадей.
   – Ладно, – согласился Калл, – но теперь ты держи кобылу за уши, да покрепче. А я постараюсь оседлать ее.
   Тем временем Матильда, пару раз прокрутив черепаху за хвост, направила ее голову и клацающие челюсти прямо на группу рейнджеров – ребята повыхватывали пистолеты, мигом позабыв о головной боли. А увидев летящую в воздухе прямо на них черепаху, в страхе кинулись в стороны, словно трусливые куропатки. Черепаха же, дважды перевернувшись на лету, грохнулась на спину всего футах в трех от костра.
   В этот момент у огня сидел на корточках Длинноногий Уэллейс – он только что влил в себя целую чашку кофе. Хоть кофе и сварили из цикория, но все же он был черным. На черепаху он не обратил никакого внимания – по его мнению, Матти Робертс всегда поступала довольно оригинальным образом. Если она решила швырнуть в костер здоровенную черепаху, то это ее личное дело. А его же заботят более важные и срочные проблемы, одна из которых – вычислить, кто же такие эти трое, замучившие до смерти погонщика-мексиканца. Спустя несколько часов после того, как Уэллейс наткнулся на их следы, он вздремнул немного и увидел тревожный сон про индейцев. Ему снился ехавший на пегой, в пятнах, лошади Бизоний Горб, а рядом вышагивал Гомес. Бизоний Горб был самым подлым индейцем из племени команчей, а Гомес таким же поганым из племени апачей. Сам факт, что во сне Уэллейс увидел, как убийца команч и убийца апач снюхались и шныряли вместе, был мало приятен. Никогда прежде ему не доводилось видеть ничего подобного. Он было решил доложить о своем необычном сне майору Шевалье, но тот в данный момент занялся разбором выходки Матильды Робертс с черепахой.
   – Доброе утро, мисс Робертс, это что – ваша новая привязанность? – спросил он, когда Матильда подошла поближе.
   – Да что ты, – ответила Матильда. – Это на завтрак – отбивные из черепашьего мяса, – пояснила она. – Может, мне кто-нибудь одолжит рубашку? Свою я забыла подле тюфяка.
   С полчаса назад она разделась догола и пошла к реке, чтобы искупаться в ее прохладных водах. Река оказалась мелковатой для плавания, но плескаться в ней можно было вволю. На большом камне поблизости нежилась каймановая черепаха, и Матильда не замедлила схватить ее за хвост. Половина отряда рейнджеров боялись Матильды как огня, неважно, в каком она появлялась виде – голая или одетая. Майор же не боялся ее ничуть, не пугались ее также Длинноногий и молоденький Гас. Все же остальные рейнджеры были, в ее глазах, никчемными и никуда не годными людишками, которые не вылезали из долгов и погибали, так и не расплатившись. Она и запустила черепахой в их сторону, чтобы дать им понять, что ожидает от них более честного поведения. Ну а то, что шла она голая, то этим их не проймешь. Матильда была крупного телосложения, и ей это нравилось; в драке она могла одолеть большинство рейнджеров отряда и проделывала это неоднократно; она мечтала перебраться в Калифорнию и завести там приличный бордель, именно поэтому она и примкнула к первому же отряду, направившемуся на Запад. Отрядик оказался маленьким, в него вошли одни слабаки – по большей части пьяницы да беспутные бродяги, но она все же не побоялась увязаться за ними и извлекала из этого свою выгоду. Иначе ей пришлось бы оставаться жить в Техасе, стариться там и навсегда расстаться с мечтой о собственном борделе в Калифорнии.
   Услышав просьбу Матильды, несколько рейнджеров тут же скинули с себя рубашки, но Длинноногий Уэллейс даже не шелохнулся, хотя крупной Матти Робертс подошла бы только его рубаха.
   – Думаю, Матти, что голой ты тут много не проходишь, – заметил он, невозмутимо потягивая свой цикоревый кофе.
   – А почему нет? Мне не жалко показаться моим старым клиентам, – ответила Матильда, отмахнувшись от предложенных рубашек.
   Длинноногий мотнул головой на север, где на горизонте на фоне яркого солнечного света надвигалась какая-то черная полоса.
   – Видишь ли, вот-вот задует северный ветер, – сообщил он. – И если ты не накроешься, через часок на твоей бороде между ног повиснут сосульки.
   – А мне незачем прикрываться, если кто-нибудь из наших проявит сердечность и согреет меня, – сказала Матильда, увидев, что голубое небо на северном горизонте заметно потемнело.
   Несколько рейнджеров также обратили внимание на это явление и принялись натягивать на себя длинные рубашки и другую одежду, чтобы защититься от холодного северного ветра. Все знали, что Длинноногий Уэллейс умел безошибочно предугадывать погоду. Даже Матильда считалась с этой его способностью – она побыстрее направилась к своему тюфяку и там напялила на себя сразу пару рабочих кузнечных фартуков, которыми с ней расплатились во Фредериксберге за полученное от нее накоротке удовольствие. Она таскала также с собой старый изодранный капот, приобретенный несколько лет назад еще в Пенсильвании, и тоже надела его на себя. Холодный северный ветер быстро вытеснил тепло, хотя южное солнце и шпарило во всю мощь.
   – Ну что ж, мы, как я вижу, одолели черепаху, – сказал майор Шевалье, останавливаясь у костра. – Сдается мне, что мексиканец погиб – с того берега реки никакого шума не слышно.
   – Если он сдох, то считай, ему повезло, – заметил Длинноногий. – Там были трое индейцев, команчи, как я вычислил. Но я сомневаюсь, чтобы трое команчей возились бы всю ночь напролет, чтобы отправить на тот свет одного мексиканца.
   Примерно в это же время на бивак вернулись со сторожевого поста на песчаном бархане Джош Корн и Эзикиел Мууди. Джош Корн был коротышка и едва доставал до пояса своему приятелю Мууди. Оба они сильно удивились, увидев, как, лежа на спине, размахивает в воздухе всеми четырьмя лапами каймановая черепаха, чуть ли не дотягиваясь до кофейника, подвешенного над костром.
   – Что это все выряжаются, затевается парад? – задал вопрос Джош, увидев, как несколько рейнджеров натягивают на себя рубашки и другую одежду.
   – Тот мексиканец никак не мог застрелиться. У него даже ружья не было, – произнес Боб Баском, не обращая внимания на вопрос Джоша.
   – Да, не было, но зато он носил с собой нож, – напомнил ему Длинноногий. – И ножом можно убить себя, если знаешь куда пырнуть.
   – А ты когда-нибудь пырял, хотел бы я знать? – спросил Гас и, отвлекшись, оставил Калла один на один с мексиканским мустангом.
   Сейчас он чувствовал себя рейнджером на Диком Западе и потому жаждал набраться как можно больше всяческого опыта по возможности самоубийства в условиях, когда нависает угроза пленения, чтобы избежать неминуемых мучительных пыток.
   – Ни один команч не успеет помешать тебе выпустить кровь из яремной жилы, если ты уже сумел как следует надраться, – сказал Длинноногий. Понимая, что многие рейнджеры знать не знали, что это за яремная жила, он вытянул вверх свою длинную шею и пальцем показал, где она расположена.
   – Вот здесь, – пояснил он. – Нужно лишь проткнуть ее шипом мескита либо сильно ударить ребром разбитой бутылки, если под рукой не окажется ножа.
   При этих словах Верзиле Биллу Колеману стало немного не по себе отчасти из-за выпитого мескаля, а отчасти от мысли о том, как он всаживает в яремную вену шип, чтобы избежать пыток команчей.
   – А я бы предпочел пульнуть себе в башку, если бы успел, – заявил Верзила Билл.
   – Это не так просто, – возразил Длинноногий.
   Уж если он принял на себя роль инструктора, то ему не нравилось, когда его прерывают. Он считал себя знатоком по части того, как избегать ошибок – если человек вынужден убить себя побыстрее, то он обязан четко знать, как это нужно сделать.
   – Только не запихивай ружье себе в глотку, если это не дробовик, – посоветовал он, заметив, как позеленел от подступающей тошноты Верзила Билл.
   – А почему бы не запихать? Ведь если запихнуть ствол ружья в глотку, то уж в башку никак не промахнешься, – возразил Эзикиел Мууди.
   – Нет, нет, так не пойдет, – настаивал на своем Длинноногий. – Пуля может отскочить от кости и вылететь из уха. А ты останешься вполне живым и тебя можно будет пытать целую неделю. Лучше уж нацелить ствол пистолета в глаз, нажать на курок – и будь здоров, тут уж наверняка мозги так и разлетятся. А если какая-то индейская баба окажется поблизости и откусит у тебя яйца и член, то тебе уже будет все равно.
   – Ну, ребята, это уже радостный разговор, – вмешался в беседу майор Шевалье. – Жаль, что Матильда не идет назад, чтобы подобрать черепаху.
   – Меня так и подмывает вернуться и еще разок проверить следы, – сказал Длинноногий Уэллейс. – Когда я смотрел их, уже смеркалось. Глянуть еще разок ничуть не повредит.
   – Еще как повредит, если те команчи, которые схватили мексиканца, поймают и тебя в придачу, – заметил Джош Корн.
   – Как же они поймают? Эти ребята теперь, считай, на полпути к Бразосу, – возразил Длинноногий.
   В это время к костру вернулась Матильда. Присев на корточки около черепахи, она с выражением удовольствия на широком лице наблюдала, как та шевелится и извивается, лежа на спине. В одной руке Матильда держала томагавк, а в другой – небольшой охотничий нож.
   – Таких черепах не отпускают до первого грома, а то они вцепятся в тебя, – предупредил Эзикиел.
   Не обращая внимания на его никчемное замечание, Матильда Робертс схватила черепаху за голову, сильно сжала ей челюсти и полоснула ножом по шее. Все рейнджеры смотрели, как она разделывается с добычей, даже невозмутимый Калл. Кое-кто из них прожил на западных границах всю жизнь и считал себя бывалым охотником, но никому еще не доводилось видеть, как гулящая баба отрезает голову каймановой черепахи.
   Черныш Слайделл смотрел на Матильду и ничего не видел. От мескаля он потерял зрение, теперь в течение нескольких часов в глазах у него все будет мелькать и прыгать. На лице Слайделла виднелось необычное родимое пятно – правое ухо было совершенно черным, отсюда и произошла его кличка. Брошенное вскользь замечание Длинноногого о том, что женщины из племени команчей любят откусывать яйца у пленных, ничуть его не обеспокоило. О подобных вещах он наслышался предостаточно, но считал их беспочвенными слухами и досужими выдумками. Однако Длинноногий Уэллейс считался общепризнанным знатоком по части обычаев индейцев и к его словам внимательно прислушивались, даже пока глазели, как Матильда отрезает голову у черепахи.
   – Черт побери, когда встретимся с индейцами, нужно перебить и всех их баб, – с негодованием произнес Черныш. – Тогда некому будет проделывать подобные штуки.
   – Это еще что, бывают случаи и похлеще, – проговорил как бы невзначай Длинноногий. Он увидел, что у черепахи кровь зеленоватого цвета, если только это была кровь.
   Из ее разрезанной шеи вытекала какая-то густая жидкость определенно зеленого цвета. Отрезать черепашью голову оказалось для Матильды не таким уж простым делом. Она раза два-три покрутила голову, ожидая, что та отвалится, как у курицы, но шея у черепахи лишь перегибалась, словно толстая черная веревка.
   – А что может быть хуже, чем когда тебе откусывают яйца? – поинтересовался Черныш.
   – Это когда у тебя из пуза вытащат кусок кишки и привяжут его к собаке, – стал рассказывать Длинноногий, отхлебывая не спеша по глотку цикоривого кофе. – Потом эту собаку станут гонять по кругу, пока из тебя не вылезет с полета футов кишок, и дадут их пожрать своим сопливым мальчишкам.
   – Мальчишкам? Пожрать? – удивился Верзила Билл.
   – А почему нет? – ответил Длинноногий. – Они у команчей любят жрать кишки, как наши сопляки падки на всякие сладости.
   – Хорошо, что этим утром у меня что-то аппетит пропал, – высказал свое мнение майор Шевалье. – Твоя болтовня может расстроить любой нежный желудок.
   – А еще они могут загнать палку между ягодиц и поджечь ее, вот тогда кишки вытащат уже поджаренными, – продолжал пугать Длинноногий.
   – Не понял, что это значит – между ягодиц? – спросил Гас.
   Он проучился в школе всего с год и не знал многих слов. Поэтому записывал их в словарик, который постоянно таскал с собой в переметной суме, и то и дело заглядывал в него, отыскивая нужное слово или записывая новое.
   Удивившись такому невежеству молоденького рейнджера, Боб Баском презрительно фыркнул и пояснил:
   – А это такая дырка в твоем теле, но не ноздри, не рот и не твое проклятое ухо. Я бы тебе показал, что это за дырка, на твоей кобыле, если бы объезжать ее поручили мне.
   Калл так и вспыхнул от этого язвительного замечания – он понимал, что дело с усмирением кобылы они позорно завалили и теперь вынуждены были надежно привязать ее к низенькому дереву. Она дрожала от страха, но двигаться не могла, поэтому Калл быстренько приладил седло куда надо, хотя она разок-другой и пыталась лягнуть его.
   Матильда Робертс замучилась, отрывая у черепахи голову, но затеи своей не бросала. Первый же порыв холодного северного ветра рассыпал угли костра. Майор Шевалье в этот момент как раз присел на корточки, чтобы налить себе кофе в чашку, и кофе его покрылся пеплом и песком. Матильда наконец-то открутила у черепахи голову и отшвырнула ее в сторону Верзилы Билла, а тот шарахнулся прочь, словно в него бросили живую гремучую змею. Злые черепашьи глаза с ненавистью смотрели на мир, а челюсти продолжали громко лязгать.
   – Вот сволочь, никак не подохнет, хоть и башку ей оттяпали, – с раздражением заметил Верзила Билл.
   К черепашьей голове подошел поближе и присел перед ней самый старый рейнджер, высокий и седовласый Чадраш. Он никогда не бросал слов на ветер и по праву считался в отряде самым метким стрелком. У него было великолепное кентуккийское ружье с прикладом из вишневого дерева, оно выглядело изящным и дорогим по сравнению с грубо сработанными карабинами, которые носили большинство рейнджеров из его отряда.
   Чадраш нашел мескитовую веточку и протянул ее к черепашьей голове. Челюсти сразу же схватили ветку, но перекусить не смогли. Он поднял ветку с вцепившейся в нее мертвой хваткой головой и небрежно сунул в карман своей старой черной куртки.
   Джош Корн в изумлении вытаращил глаза.
   – Зачем она тебе понадобилась? – спросил он Чадраша, но тот не удостоил его ответом. Тогда Джош обратился к Длинноногому Уэллейсу:
   – На кой черт он решил таскать с собой вонючую голову старой черепахи?
   – А на кой черт Гомес пошел в рейд вместе с Бизоньим Горбом? – спросил его в свою очередь Длинноногий. – Ты бы лучше задал этот вопрос.
   В это время Матильда разрубила томагавком панцирь черепахи и нарезала на куски мясо. При виде ломтей зеленоватого мяса Билл Колеман опять почувствовал тошноту.
   Хотя мексиканская кобыла исхитрилась лягнуть молодого Калла задним копытом, он смог затянуть на ней потуже седельную подпругу.
   Майор Шевалье невозмутимо потягивал подернутый пеплом кофе. Опять задул холодный северный ветер. Майор не очень-то прислушивался к никчемной болтовне еще не совсем протрезвевших ребят у затухающего костра. Отхлебнув очередной глоток кофе, он услышал вопрос Длинноногого Уэллейса и сразу же встрепенулся.
   – Что ты сказал насчет Бизоньего Горба? – спросил он. – Не думаю, чтобы этот подонок ошивался вблизи.
   – Почему же? Он крутится тут, – не согласился Длинноногий.
   – Что ты сказал насчет него? – переспросил Шевалье. Трудно было прислушиваться к разговорам, пока Матильда расправлялась с мерзкой черепахой.
   – Я говорил про свой проклятый сон, – напомнил Длинноногий. – Во сне я видел, как Гомес скачет вместе с Бизоньим Горбом.
   – Бред какой-то. Ведь Гомес из племени апачей.
   Длинноногий ничего не ответил. Он знал, что Гомес – апач, а апачи не ездят вместе с команчи – такое просто немыслимо. Но так или иначе, он видел их во сне вместе. Если майору Шевалье не нравится слышать подобное, ну и черт с ним – Длинноногий будет по-прежнему попивать свой кофе и помалкивать.
   Все остальные тоже замолкли. Стоило рейнджерам услышать имена двух страшных индейских воинов, как они сразу же затихали и чувствовали неуверенность.
   – Не нравится мне твой рассказ про кишки, – заявил Верзила Билл. – Я намерен держать свои кишки в своем же животе, если никто не возражает.
   Чадраш в это время уже седлал лошадь – он считал, что вправе откалываться от своего отряда без всякого спроса и зачастую отсутствовал дня два-три.
   – Чад, ты что, сматываешься? – спросил Длинноногий Уэллейс.
   – Мы все вскоре умотаем отсюда, – ответил Чадраш. – На севере объявились индейцы. Я чую их.
   – А я-то думал, что здесь командую я, – сухо произнес майор Шевалье. – Не знаю, с чего бы это тебе приснился такой сон, Уэллейс? Почему вдруг два таких дьявола взяли и выступили вместе в поход?
   – У меня и раньше бывали предвидения, – ответил Длинноногий. – Чад прав насчет индейцев. Я тоже чую их приближение.
   – В таком случае, где они сейчас? – спросил майор, а северный ветер в этот миг задул в полную силу.
   Все подхватились и кинулись разбирать свое оружие и пожитки. Верзила Билл Колеман опять ощутил тошнотворную тяжесть в животе. Он схватился было за ружье, но тут же согнулся пополам, его вырвало, а он не успел даже отвернуться.
   Холодный ветер поднял и погнал по биваку белую пыль. Многие рейнджеры укрылись от ветра за невысокими песчаными холмиками или же в густых зарослях кустарника. Только на Матильду, казалось, ничего не действовало: она продолжала невозмутимо укладывать зеленоватые полоски черепашьего мяса на угли костра. Первые куски уже зарумянились и потрескивали, источая капли жира.
   Старый Чадраш вскочил на коня и поскакал галопом на север, держа длинное ружье поперек седла. Длинноногий Уэллейс, подхватив ружье, побежал к кустам полыни и залег там.
   – Что нам делать с кобылой, Гас? – спросил Калл.
   Он служил в рейнджерах всего полтора месяца и все еще никак не мог уяснить, что нужно делать в критические моменты. Он наконец оседлал и взнуздал мексиканского мустанга, а в это время все остальные почему-то залегли за песчаными холмами с ружьями наизготовку. Даже Гас – и тот схватил свое старое ружьишко и спрятался неведомо где.
   Майор Шевалье суетился, пытаясь снять путы с ног своей лошади, но ему не хватало сноровки и он проделывал все не столь быстро, как того хотелось.
   – Эй, ребята! – крикнул он. – Идите живее сюда, помогите!
   Увидев, как быстро смотались самые опытные бойцы из его отряда – Чадраш и Длинноногий, он решил, что над ними нависла угроза нападения. На зов майора подбежали Гас и Калл. Ветер стал уже настолько холодным, что Гас даже застегнул самую верхнюю пуговицу на своей фланелевой рубашке.
   – Чертов ветер! – в сердцах выругался майор.
   За завтраком он перечитывал письмо от своей дорогой супруги Джейн. Он читал это письмо по меньшей мере в двадцатый раз, но это была единственная весточка, полученная от его очаровательной и любимой жены. Когда началась вся эта заварушка с возможным набегом Бизоньего Горба и Гомеса, он запихнул письмо в карман куртки, но второпях не закрыл как следует клапан, и вот теперь свистящий ветер с силой выхватил листки оттуда. Письмо было длинное – его дорогая Джейн подробно описывала все новости в Виргинии, и несколько страниц ветер помчал в сторону Мексики.
   – Ребята, поймайте мое письмо, – взмолился майор. – Не могу расстаться с ним. А я пока закончу седлать лошадь.
   Майор принялся затягивать седельную подпругу на своем гнедом коне, а Калл и Гас помчались ловить листки, которые ветер умчал уже на порядочное расстояние. Они то и дело оглядывались, чтобы вовремя заметить нападение индейцев. Калл не успел прихватить ружье, единственным оружием у него был теперь пистолет. Он долго возился с мустангом, поэтому разговоров о пытках и самоубийстве не расслышал. Калл любил проделывать все обстоятельно, поэтому сомневался, стоит ли гоняться за листками письма, когда существует опасность внезапного окружения индейцами.
   – Что болтал Длинноногий о том, как надо вышибать себе мозги? – спросил он Гаса, своего долговязого приятеля.
   Гас поймал четыре странички из длинного письма майора, а Калл – три. Гаса, похоже, не очень-то волновала перспектива угодить в плен к команчам. Но его в целом беззаботное отношение к жизни в конфликтной ситуации менялось на раздражение, и он становился занудой.
   – Я бы помог Матти разделывать черепаху, если бы она дала мне перепихнуться, – сказал Гас.
   – Гас, индейцы приближаются, – заметил Калл. – Что все же говорил Длинноногий насчет того, как вышибать себе мозги? А чертова шлюха в помощи не нуждается. Сама управится с черепахой, – добавил он.
   – Он говорил, что нужно стрелять себе в глаз, – вспомнил Гас. – Но будь я проклят, если поступлю так. Мне нужны оба глаза, чтобы зорче высматривать смазливых бабенок.
   – Мне следовало бы держать ружье под рукой, – проговорил Калл, злясь сам на себя за то, что пренебрег золотым правилом. – Индейцев еще не видать?
   – Нет. Зато вижу, как Джош Корн облегчается в кустах. – ответил Гас, указывая на их общего приятеля Джоша. Тот сидел на корточках в кустах с ружьем наготове и тужился. – Он, видно, думает, что это у него последний шанс, а затем его оскальпируют, – добавил Гас.
   Наконец майор Шевалье вскочил на своего гнедого жеребца и помчался вслед за Чадрашом. Едва выехав с территории лагеря, он вынужден был осадить лошадь. Калл с трудом мог различать майора в туче пыли, а впереди, на севере от лагеря, надвигалась сплошная стена песка.
   – Хотел бы я знать, когда мы получим хоть немного денег – страсть как хочется потрахатъся, – сказал Гас и, повернувшись спиной к ветру, стал читать письмо.
   Поведение приятеля возмутило Калла и он, не вытерпев, сказал:
   – Это же письмо майора. Не суй свой нос в чужие дела.
   – Да ладно тебе, – возразил Гас, передавая листки Каллу. – Я думал, здесь что-то интересное, а ничего особенного.
   – Если мне доведется написать письмишко, очень не хотел бы застукать тебя перечитывающим его, – предупредил Калл. – Гляди, вроде Чад возвращается.
   Всматриваясь в пыльную даль, он почувствовал, как начало пощипывать в глазах. С севера к биваку приближались какие-то фигуры. Калл их пока не различал отчетливо, а Гас, похоже, даже не интересовался ими. Когда он начинал мечтать о бабах, то о чем-либо другом уже и думать не мог.
   – Если бы нам удалось поймать какого-нибудь мексиканца, мы бы отняли у него деньги. У него может оказаться достаточно денег, чтобы потрахаться всласть, – зудел Гас, когда они двигались обратно к биваку.
   Майор Шевалье смотрел, не слезая со своего гнедого коня, как две фигуры медленно приближались к лагерю, затем к ним присоединился Длинноногий. Вскоре в нескольких шагах позади них показался Чадраш верхом на лошади.
   Повсюду вокруг лагеря поднимались рейнджеры и принимались вытряхивать песок и пыль из одежды. Матильда, единственная, кого не захватила всеобщая паника, продолжала как ни в чем не бывало готовить черепашье мясо. Около костра лежал окровавленный панцирь. Калл почувствовал запах жареного мяса и ощутил голод.
   – Это всего лишь старуха, с ней какой-то парень, – произнес он, когда наконец рассмотрел фигуры, с трудом продирающиеся к лагерю сквозь песчаную бурю. С одной стороны их конвоировал Чадраш, с другой – Длинноногий Уэллейс.
   – Черт побери! Вряд ли у них в кармане завалялся хотя бы паршивый цент, – промолвил Гас. – Думаю, нам все же нужно втихаря перейти вброд реку и поймать на том берегу какого-нибудь мексиканца, пока еще не поздно.
   – Нет, сейчас нужно выждать, – не согласился Калл. Ему не терпелось взглянуть на пленников.
   – Готов побожиться, что старуха слепая, – заявил Верзила Билл. – А мальчишка ее поводырь.
   Он оказался прав. К биваку медленно подходил мальчуган лет десяти, больше похожий на мексиканца, нежели на индейца, и вел за собой старую седую индеанку. Калл еще никогда не видел таких старых людей, как эта женщина.
   Они подошли поближе к костру, и мальчик, уловив запах жареного мяса, издал странный звук, не похожий на речь, – скорее это был стон.
   – Что ему нужно? – спросила Матильда. Стон мальчугана ее не разжалобил.
   – Что, что, – сама знаешь. Кусочек черепашьего мяса, – ответил Длинноногий. – Он же голодный.
   – Тогда почему он не просит есть? – невозмутимо заметила Матильда.
   – Он не может просить, – заключил Длинноногий.
   – Почему не может? У него что, языка нет? – удивилась Матильда.
   – Нет языка, – ответил Длинноногий. – Кто-то отрезал его.


   2

   Северный ветер усилился, унося с собой в Мексику тучи песка и пыли великих прерий Техаса. Вскоре не стало ничего видно в двух шагах. Чадраш и майор Шевалье, сидя на лошадях, не видели даже землю под ногами. Рейнджеры у костра не различали друг друга. Калл все же нашел свое ружье, но, когда попытался прицелиться, не смог разглядеть мушку на конце ствола. Холодный ветер швырял в людей песок целыми пригоршнями. Лошади спасались только тем, что поворачивались к ветру задом, впрочем, и люди поступали так же. Многие укрывались седлами и заматывали головы седельными потниками. В черепаший панцирь набилось полно песку. Костер постепенно загасал. Рейнджеры поплотнее сгрудились около него с наветренной стороны, чтобы хоть как-то защитить огонь и не дать погаснуть совсем. Длинноногий и Чадраш обмотали лица пестрыми головными платками, у Верзилы Билла тоже был такой платок, но ветер унес его. Матильда прекратила стряпню и теперь тихо сидела спиной к ветру, уткнув голову между колен. Мальчуган без языка потихоньку подкрался к затухающему костру и ухватил пару кусков поджаренного черепашьего мяса, один отдал слепой старухе. Хотя мясо оказалось жестким и горячим, он расправился со своим куском буквально за три укуса.
   Киркер и Глэнтон, два охотника за скальпами, сидели рядом, повернувшись спиной к ветру. Сквозь песчаную завесу они пристально вглядывались в мальчика и старуху, прикидывая ценность их скальпов. Киркер вытащил нож для скальпирования и небольшой точильный брусок. Затем он попытался плюнуть на брусок, но ветер относил слюну в сторону; тогда Киркер принялся затачивать нож всухую. Старуха повернулась на звук и что-то сказала мальчику на незнакомом Каллу языке. Безъязыкий мальчик, естественно, ответить не мог.
   Даже сквозь свист и завывание ветра Калл расслышал, как Киркер с лязгом затачивает нож. Гас услышал тоже, но он все еще витал в своих любимых мечтах – о женщинах.
   – Не так-то просто трахаться на таком ветру, – вывел он мудрое заключение. – Бабе набьется песку между ног, и если не принять мер предосторожности, пожалуй, натрешь себе член до крови.
   Калл ничего не ответил, сочтя такой вывод просто дурацким, и вместо этого сказал:
   – А ведь Киркер и Глэнтон даже не рейнджеры. Не знаю, зачем майор разрешил им присоединиться к отряду.
   – Мы живем в свободной стране, как же им запретишь? – возразил Гас, хотя и должен был согласиться, что ему тоже претит общаться с охотниками за скальпами.
   От их вещей и оружия воняло кровью, а сами они никогда не умывались. Гас был согласен с Матильдой, которая считала, что тело нужно содержать в чистоте. Сам он с удовольствием мылся и плескался при первой же возможности, если поблизости оказывалась вода.
   – Он мог бы просто-напросто пристрелить их; если бы я был командиром, так бы и сделал, – размышлял Калл. – По-моему, они грязные, подлые убийцы.
   Не далее как вчера из-за этих Киркера и Глэнтона в отряде чуть было не поднялась ожесточенная перепалка. Они ездили на юг и привезли оттуда с собой восемь скальпов, которые свешивались с седла лошади Киркера. Целый рой жужжащих мух облепил скальпы, хотя кровь на них уже успела засохнуть. Большинство рейнджеров не общались с Киркером. Это был сухощавый человек, без трех передних зубов, отчего улыбка придавала его лицу жесткое выражение. Глэнтон был покрупнее и более ленив – он спал больше, чем любой другой в отряде, и даже умудрялся засыпать и храпеть в седле на ходу.
   Чадраш не боялся никого, как и Длинноногий Уэллейс. Когда Киркер слез с лошади, они подошли, чтобы взглянуть на трофеи. Чадраш потрогал один из скальпов и взглянул на Длинноногого, который разогнал тучу мух и принюхался.
   – Команчи это, чего ты принюхиваешься. Кто это тебе позволил нюхать их? – набросился на него Киркер. Он стоял и жевал козье вяленое мясо, которым снабдил его чернокожий повар Сэм. Появление бывалого рейнджера и разведчика отнюдь не обрадовало его.
   – Мы уложили всех восьмерых у родника, – пояснил Глэнтон. – Четверых я, а четверых Джон.
   – Врешь по-наглому, – не согласился с ним Длинноногий. – Восемь команчей могли бы разрезать тебя и Киркера на полоски и растянуть отсюда до самого Санта-Фе. Если бы вы не сумели уложить их одним махом, нам не довелось бы больше нюхать вашу вонищу.
   Длинноногий взмахом руки подозвал майора Шевалье, который прохаживался поблизости и, похоже, чувствовал себя довольно неуютно. Майор вынул из кобуры пистолет – так он всегда поступал в затруднительных положениях. С пистолетом в руке, считал он, всегда можно прийти к нужному решению и достичь результата довольно быстро.
   – Эти подлые псы, майор, убили мексиканцев, – начал Длинноногий. – Они, видимо, зашли поужинать в какую-то семью, а потом поубивали всех, да еще и сняли с них скальпы.
   – Если это так, то поступили они совсем не по-соседски, – назидательно произнес майор Шевалье и посмотрел на скальпы, но не притронулся к ним.
   – Эти волосы не индейцев, – обратил его внимание Чадраш. – Волосы индейцев пахнут индейцами, не так, как эти. Эти волосы принадлежат мексиканцам.
   – Нет, это волосы команчей, и вообще идите вы к черту, – выкрикнул Киркер. – А если вам нужны доказательства, то я могу представить их.
   У беззубого Киркера имелось три пистолета и нож, да еще он всегда держал наготове ружье, которое и на этот раз было на взводе.
   – Осади, Киркер, – произнес майор. – Я не потерплю скандала в моем отряде.
   – Скандал, черт тебя подери? – заорал Киркер. Когда он злился, лицо его багровело, а у носа проступали голубоватые прожилки. – Да я прикончу их на месте, если они не оставят мои скальпы в покое, – добавил он.
   Глэнтон прикрыл глаза, но руки с рукоятки пистолета не снимал, тем не менее Длинноногий и Чадраш на этот жест не обращали никакого внимания.
   – Не пахнет жиром, майор, – стал пояснять Длинноногий. – Индейцы смазывают свои волосы жиром – возьми скальп команча, и тебе на руки закапает жир. Киркер и врать как следует не умеет. Если бы он хотел обдурить нас, помазал бы волосы жиром. Думаю, что он к тому же еще и лентяй.
   – Отвалите от скальпов – они теперь государственная собственность, – крикнул Киркер. – Я добыл их и хочу получить за них премию.
   Чадраш посмотрел на майора – ему не верилось, что тот останется непреклонным, а сомнений в том, что стреляет он великолепно, не было никаких.
   – Если появятся мексиканцы, покажите им эти два скальпа, – предложил он, – это волосы не индейцев, более того, не взрослых людей. Эти скальпы мексиканцев и принадлежат детям.
   Киркер лишь насмешливо ухмыльнулся и сказал:
   – Волосы как волосы. Теперь они собственность правительства и, будь добр, убери от них свои поганые руки.
   Калл и Гас стояли, выжидая, когда майор прикончит Киркера, а возможно и Глэнтона, но Шевалье не стрелял. Тогда они пошли прочь, недовольно что-то бурча. Чадраш вскочил в седло, переплыл реку и пропал на несколько часов. Киркер как ни в чем не бывало продолжал жевать сушеное мясо, а Глэнтон завалился спать прямо перед своей лошадью.
   Майор Шевалье сурово посмотрел на Киркера. Он понимал, что должен пристрелить этих двух подонков и бросить их трупы на съедение мухам и слепням. Чадраш вне всякого сомнения не ошибался: эти двое убили мексиканских детей – на них охотиться гораздо легче, чем на команчей.
   Но майор не стал стрелять. Его отряд находился в неопределенной обстановке – в любую минуту на него могли напасть, а Киркер и Глэнтон как-никак две вооруженные единицы и хоть как-то усиливают довольно слабую огневую мощь отряда. Случись ненароком более серьезная перепалка, один из них или оба могут быть убиты. И их всегда можно будет спокойно пристрелить позднее, в более удобное время.
   – С этой минуты оба оставайтесь на этом берегу реки, – приказал майор, не снимая руки с рукоятки пистолета. – Если только кто-то из вас снова уйдет за реку, я стану травить вас как бешеных собак.
   Киркер выслушал его с невозмутимым видом, а потом проговорил:
   – Мы не собаки, мы волки, по крайней мере, я волк. Тебе не поймать меня. А что касается Глэнтона – хватай его. Мне надоело выслушивать его противный храп.
   Гас скоро забыл про этот инцидент, но Калл помнил о нем. Он прислушивался к тому, как Киркер точит нож, и теперь думал, что имеет право сам убить этого человека. Он считал Киркера подлой змеей. Если в вашей постели окажется змея, естественным поступком будет убить ее.
   Что касается майора Шевалье, то он тоже оценил по достоинству эту змею, но не убил ее.
   Песчаная буря продолжалась еще целый час, бивак и все вокруг оказалось погребенным под слоем песка. Когда наконец ветер стих, люди не смогли разыскать оружие и пожитки, которые уложили рядом с собой перед началом бури. Небо над головой засверкало холодной голубизной. Местность вокруг покрылась ровным слоем песка. Сквозь него пробивались лишь верхушки кустарников и полыни. По Рио-Гранде мрачно переливались коричневые волны. Привязанную к дереву мексиканскую кобылу засыпало песком до середины ног. Люди разделись догола и принялись вытряхивать песок из одежды, но немало его набилось в волосы и складки кожи на теле. Гас нечаянно зацепил ветку мескитового дерева, и его осыпал целый водопад песка.
   Лишь престарелая индеанка и мальчуган без языка не предпринимали попыток очиститься от песка. Огонь костра совсем загас, а они сидели не шевелясь, опираясь спинами на насыпавшиеся песчаные подушки. Каллу даже казалось, что они перестали быть людьми и превратились в неотъемлемую часть пейзажа.
   Гас, ощутив прилив свежих сил, вознамерился попытаться все же приручить мексиканскую кобылу.
   – Надеюсь, что буря превратила ее в смирную коровенку, – сказал он Каллу.
   – Гас, она вовсе не корова, – возразил Калл. Взяв кобылу за уши, он понял, что в ее норове никаких изменений не произошло. А та для подтверждения сбросила Гаса с себя на втором же прыжке. Видевшие конфуз рейнджеры дружно заржали и принялись опять вытряхивать песок из одежды.


   3

   В самом начале дня майор Шевалье, так и не вытряхнув весь песок из одежды, пожелал допросить приблудных старуху и мальчика. Сначала он попотчевал их кофе и галетами, надеясь, что угощение сделает их более разговорчивыми. Но угощение прошло впустую главным образом потому, что в отряде не оказалось никого, кто бы говорил на языке команчей. Майор почему-то думал, что Длинноногий Уэллейс поднаторел в этом деле, но тот наотрез отказался быть переводчиком.
   – Почему не могу, майор? – сказал Длинноногий. – Да потому что я взял за правило держаться подальше от команчей. Когда же сталкивался с ними, то стрелял. И команчи тоже в меня стреляли, а вот просто поговорить никогда не удавалось.
   На шее у старухи висела нитка с единственным медвежьим зубом на ней. Он был размером с небольшой складной ножичек. Кое-кто из отряда глядели на зуб с завистью – многие были бы рады обладать таким большим зубом.
   – Она, должно быть, жена вождя. – предположил Верзила Билл. – Разве позволили бы обыкновенной бабе носить такой роскошный зуб гризли?
   Матильда Робертс знала пять-шесть слов на языке команчей и попыталась поговорить со старухой, но без толку. Престарелая женщина как села, придя в лагерь, так и сидела, опираясь спиной на наметенный холмик песка. Взгляд ее слезящихся глаз уперся в костер, вернее, в потухшее кострище.
   Голодный немой мальчишка таскал с засыпанных песком углей костра куски черепашьего мяса и с жадностью поглощал их. Никто не мешал ему, но Матильда тоже схватила пару кусков и, стряхнув с них песок, принялась уплетать. Мальчуган вскоре оживился, поскольку успел съесть лучшие куски мяса Матильдовой черепахи. Он старался изо всех сил сказать что-то, но из его рта вылетали только стоны и непонятное бульканье. Рейнджеры попытались переговорить с ним с помощью жестов, но из этого ничего не вышло.
   – Куда запропастился чертов Чадраш? – воскликнул майор. – У нас пленник из команчей, а единственный человек, знающий их язык, пропал.
   На исходе дня Гас и Калл стали по очереди объезжать мексиканскую кобылу. Каллу раз удалось усидеть на ней пять прыжков, но это было наивысшим достижением. Вскоре рейнджерам надоело наблюдать за их потугами. Одни принялись играть в карты, другие стали упражняться в стрельбе, избрав в качестве мишеней плоды кактусов. Длинноногий Уэллейс подстригал ногти на ногах, которые выглядели черными как уголь из-за того, что он носил тесную обувь – другой не нашлось, а ходить босиком по местности, изобилующей колючками, было просто невозможно.
   Ближе к закату Калла и Гаса отрядили в караул. Они заняли удобную позицию позади больших зарослей кустарника, в четверти мили от бивака. Когда они уходили на пост, майор Шевалье опять попытался опросить старую индеанку, на этот раз с помощью жестов, но это было абсолютно бесполезно – ведь она была слепая.
   – Чадраш только что уехал и теперь вернется не скоро, – сказал Калл Гасу. – Мне как-то легче, когда он находится поблизости.
   – А мне легче бывает, когда кругом полно бабья, – пробурчал Гас. Днем он предпринял еще одну попытку подвалиться к Матильде Робертс, но опять потерпел неудачу. – Лучше бы я остался работать на речных судах, – добавил он. – Там бабья было навалом.
   Калл смотрел на север. Он подумал, правда ли, что Чадраш и Длинноногий издали чуют запах индейцев. Конечно, если находиться близко от них или от кого-то еще, то запах учуять можно. К примеру, в жаркий и влажный день он легко распознавал запах Гаса либо другого рейнджера, оказавшегося поблизости. Довольно сильный дух исходил от чернокожего повара Сэма, а также и от Эзикиела – тот, насколько известно Каллу, вообще не затруднял себя мытьем. Но вот когда Длинноногий и Чадраш утверждали, что чуют запах индейцев, то имели в виду вовсе не зловоние и не приятный запах, а нечто другое. Та старуха с мальчишкой была еще за милю от них, когда они сказали, что чувствуют их приближение. Даже лучший разведчик наверняка не учует запах человека с такого расстояния.
   – Когда Чад сказал, что чует присутствие индейцев, их могло быть гораздо больше, – размышлял Калл. – Их могла быть целая шайка, сидящая в засаде.
   Гас Маккрае относился к обязанностям часового гораздо беспечнее своего напарника Вудроу Калла. Время, проведенное на посту, он рассматривал как желанный предлог увильнуть от хозяйственных работ, которыми постоянно занимались рейнджеры: к примеру, заготавливать и рубить дрова, убирать территорию лагеря, мыть с мылом седло для командира. Поскольку Гас с Вудроу были в отряде самыми молодыми, их чаще других посылали на такие нудные и грязные работы. Несколько раз им даже приходилось подковывать лошадей, хотя их черномазый повар Сэм был также и опытным кузнецом.
   Гас считал такие работы неинтересным и утомительным занятием – он полагал, что родился на свет, чтобы наслаждаться жизнью, а какое наслаждение подковывать лошадь? С лошадьми управиться нелегко – большинство из них так и норовят лягнуть во время ковки, и однажды ему пришлось отведать тяжелого копыта.
   Гораздо более приятно было пить мескаль – небольшой кувшин, который ему удалось раздобыть, он выпивал за несколько глотков, а если не осушал, то прятал его в песках и понемногу посасывал весь день. Однажды какой-то страждущий рейнджер случайно наткнулся на кувшин и, разумеется, не замедлил вылить в себя мескаль. В магазинчике в Сан-Антонио Гас как-то купил шерстяное мексиканское пончо и стал выносить кувшин из лагеря, пряча его под пончо.
   И на этот раз он приволок с собой на пост кувшин и отхлебнул изрядный глоток мескаля. Увидев это, Калл разозлился.
   – Если майор застукает пьяным на посту, он убьет тебя, – предупредил он.
   Калл был прав. Майор терпел многие вольности в своем отряде, но уж если рейнджер заступил в боевое охранение или часовым, то будь трезвым, требовал майор.
   Их бивак располагался недалеко от великой тропы войны команчей – не знающие пощады всадники с севера могли объявиться в любой момент. Малейшая невнимательность часовых могла обернуться серьезной бедой для всего отряда.
   – Да брось ты! Как он сможет застукать меня? -отмахнулся Гас. – Он занят беседой со старухой; чтобы накрыть меня, он должен подкрасться незаметно, а чтобы не заметить, как этот толстяк подкрадывается, мне надо надраться посильнее, чем сейчас.
   Майор Шевалье был и впрямь тучным. Он перегнал Матильду по весу на добрых пятьдесят фунтов, а Матильда отличалась крупной комплекцией. Майор же, наоборот, был низенький, отчего выглядел как бочка. Но, что ни говори, он тем не менее был майором И если он не пристрелил охотников за скальпами, это вовсе не значило, что он пожалеет Гаса.
   – Не верю, что ты работал на речном судне – с чего бы тебя туда взяли? – поинтересовался Калл. Когда он раздражался, то начинал вспоминать все, что Гас наврал ему. По законам рейнджеров Гас Маккрае, после всех его выходок и вранья, не мог считаться честным человеком.
   – Почему не веришь? Конечно же, я там работал, – ответил Гас. – Я был ведущим лоцманом целый чертов год – я ведь родом из Теннесси. Я мог вести судно не хуже самого капитана, но однажды сел на мель, и мне потом пришлось здорово вкалывать.
   На деле же произошло следующее: однажды Гас тайком проник на борт судна и прятался два дня. Его обнаружили недалеко от Дубьюка в грязном буфете. Два дня его укрывала молоденькая проститутка, за что капитан приказал ее высечь. Вскоре Гаса высадили на берег, благо судно село на мель – и это единственный правдивый факт во всей истории. Тем не менее другу Гаса его рассказ о работе на судах казался захватывающим.
   У Вудроу Калла не было отца, его заменял дядя, владевший убогой фермой под Навасотой. Родители Вудроу умерли от ослы, поэтому его воспитывал дядя, поучая самым зверским образом. Когда Вудроу подрос и узнал дорогу на Сан-Антонио, он не замедлил дать деру. В Сан-Антонио они и встретились или, лучше сказать, там Калл нашел Гаса, который спал, прислонившись спиной к стене салуна около реки. Калл одно время работал на мексиканского кузнеца: раздувал кузнечный горн и помогал подковывать коней, и работа эта продолжалась от зари до заката. Мексиканец по имени Джизес, добросердечный пожилой человек, во время работы мурлыкавший печальные мотивы, позволил Каллу спать на кипе пустых мешков, сваленных в крохотном сарайчике позади горна. Кузнечное ремесло – работа грязная. Калл шел как-то к реке, чтобы смыть прилипшую грязь и копоть, и заметил тощего паренька, спящего у глинобитной стены маленькой забегаловки. Сперва он подумал, что незнакомец, видимо, мертв – в таком глубоком оцепенении тот находился. Убийства на улицах Сан-Антонио случались сплошь и рядом. Калл решил остановиться и проверить и, если парнишка окажется мертвым, то доложить куда следует.
   Оказалось же, что Гас просто-напросто настолько выбился из сил, что даже не соображал, жив он или уже умер. За десять дней и девять ночей он пропутешествовал в темном ящике почтового дилижанса из Батон-Руж, что находится в сосновых лесах восточного Техаса, до Сан-Антонио. По приезде пассажиры-попутчики решили, что Гас находился среди них достаточно длительный срок, а он так обессилел, что не мог даже сопротивляться, когда его вышвыривали из дилижанса. Гас не смог сообразить, как долго он проспал у стены салуна: ему казалось, что прошла целая неделя. В тот вечер Калл предложил Гасу спать рядом с ним на мешках, и с тех пор они подружились. Именно Гасу пришла в голову идея завербоваться в техасские рейнджеры, Калл никогда не верил, что его могут удостоить такой чести. И опять же Гас смело обратился прямо к майору, когда прошел слух, что формируется отряд для изучения удобных маршрутов до Эль-Пасо. Попутно они должны были вешать попавших в руки конокрадов и убийц. К счастью, майора Шевалье не пришлось долго упрашивать – он лишь мельком взглянул на двух здоровых парней и сразу зачислил их на службу со щедрым жалованьем в три доллара в месяц. Им выдали по лошади, одеялу и ружью каждому. Выступление в поход намечалось сразу же; главной проблемой было научиться седлать лошадь и ездить на ней. У Гаса и Калла седел не было, как, впрочем, и пистолетов. В конце концов майор направил их к одному пожилому немцу, владельцу оружейной мастерской и магазина конской упряжи. На складе у того валялись потертые и порванные седла и пистолеты самых разных фирм, большинство из которых было неисправно. С трудом удалось выбрать два пистолета, которые вроде бы могли стрелять, если их немного починить. Подобрали также и пару седел с разорванной кожей. Немец слупил с них за седла по доллару за штуку, а пистолеты отдал задаром.
   Майор Шевалье выдал аванс в два доллара, и на рассвете следующего утра отряд крупной рысью выступил из Сан-Антонио. Вместе с майором скакали Калл, Гас, Чадраш, Боб Баском, Верзила Билл Колеман, Эзикиел Мууди, Джош Корн, одноглазый Джонни Картидж, Черныш Слайделл, Рип Грин и Черномазый Сэм, восседающий на муле, везущем полевую кузню. Никогда в жизни Калл еще так не радовался: всего за один вечер он превратился в техасского рейнджера – да это же самая грандиозная штука, какую только можно вообразить.
   Гас все же был раздражен оттого, что при проводах не проводилась торжественная церемония. Жители города не стояли шеренгами вдоль улиц, приветствуя рейнджеров. Только какой-то шелудивый пес гавкнул раза три-четыре. Гас все же надеялся, что на проводах появится хотя бы один горнист.
   – Я бы сам сыграл сигнал на горне, если бы только нашелся инструмент, – заявил он.
   Калл счел такое высказывание приятеля ошибочным. Да если бы у них и оказался горн и даже если бы Гас мог просигналить на нем, то кто бы его слушал, – разве что редкие мексиканцы да два-три ослика. Достаточно и того, что они стали рейнджерами, а всего два дня назад были никто – простые бездомные сопляки.
   Длинноногий Уэллейс присоединился к отряду лишь на следующий день – когда они покидали город, он сидел в тюрьме. Случилось так, что он выбросил помощника шерифа из окна со второго этажа самого большого городского борделя. У помощника шерифа оказалась сломанной ключица, с досады тот приказал посадить Длинноногого в кутузку на неделю.
   Гас Маккрае, будучи новичком в Техасе, никогда не слышал о Длинноногом Уэллейсе, посему не видел причин благоговеть перед ним. Ну, выбросил из окна помощника шерифа и что с того? Гас не считал это действие подвигом.
   – Вот если бы он вышвырнул самого губернатора, это было бы здорово, – заметил он.
   Калл счел реплику друга абсурдной. С какой это стати губернатор поперся бы в местный бордель? Длинноногий Уэллейс был самым уважаемым разведчиком в пограничном Техасе; даже в далекой Небраске знали Длинноногого, о его подвигах рассказывали повсюду.
   – Говорят, что он исходил весь Техас вдоль и поперек, – говорил Калл. – Он знает все бухты и заливчики, даже самые заболоченные, до которых не так-то просто и добраться. А ко всему прочему, он еще и первоклассный истребитель индейцев.
   – Да мне это до фонаря. Лично я предпочел бы лучше знать каждую шлюху в округе, – отвечал Гас. – С ними получишь гораздо больше удовольствия, нежели с губернатором.
   Каллу попадались на улицах проститутки, но он не наведывался ни к одной, хоть ему и очень хотелось. Но денег у него никогда не было. Гас Маккрае же, наоборот, казалось, всю свою жизнь провел в обществе проституток (хотя как-то и упомянул, что у него в Теннесси остались три сестры), и все же все его разговоры всегда сводились к женщинам, и зачастую его болтовня начинала надоедать.
   Калл глубоко уважал Длинноногого Уэллейса, он решил учиться у него познавать тайны дикой природы. Хотя большинство бывалых рейнджеров прекрасно ориентировались в лесах, все же Длинноногий и Чадраш резко выделялись среди них – они были настоящими мастерами в этом деле. Когда отряд рейнджеров подходил к рукаву реки или ручья, то всегда вперед высылали разведчиков, а все остальные оставались на месте и поджидали, пока не вернется кто-нибудь из них и не покажет нужное направление. Майор Шевалье никогда не бывал западнее Сан-Антонио, но раз уж они выступили маршем из города и взяли направление на реку Пекос, то выбирать маршрут он целиком доверил этим двум самым опытным следопытам.
   Именно Чадраш повел их на юг, в пустынную местность, где растет только полынь, и вот теперь два новобранца-рейнджера сидели за густыми зарослями кустов чапараля и тихонько переговаривались. По Сан-Антонио прошел слух, что надвигается война с Мексикой, недаром майор недавно проинструктировал бойцов своего отряда и велел стрелять по любому мексиканцу, который покажется настроенным враждебно.
   – Лучше остаться целым и невредимым, чем чтобы потом по тебе скорбели, – назидательно произнес он тогда, и многие рейнджеры согласно закивали головами.
   Однако единственным встреченным ими мексиканцем был тот самый погонщик осла, тянущего повозку. На западных просторах никто не знал, где кончается Мексика и начинается Техас. Удобной естественной границей могла стать Рио-Гранде, но ни майор Шевалье, ни кто другой не считали реку официальной границей.
   Мексиканцы, враждебно настроенные или, наоборот, дружелюбные, никогда не привлекали к себе пристального внимания рейнджеров. Большинство из них были заняты войной с команчами. Каллу пока не удалось на протяжении всего перехода увидеть живого индейца из племени команчи. Верзила Билл, Рип Грин и другие рейнджеры в один голос уверяли его, что команчи наверняка объявятся в ближайшие час-два и займутся пытками и скальпированием пленных.
   – Интересно, а эти команчи большие? – спросил он Гаса, когда они шли на север в ночной тишине.
   – Я слышал, что с Матильду будут, – ответил Гас.
   – Но ведь та старуха ростом совсем даже не с Матильду – да и вообще она не выше Рипа, – возразил Калл, показывая рукой примерный рост индеанки.
   Рип Грин был самый низенький в отряде, его рост едва достигал пяти футов. На правой руке у него отсутствовал большой палец – он нечаянно отстрелил его, когда чистил пистолет, забыв его разрядить.
   – Это так, Вудроу, но она очень старая, – пояснил Гас. – Думаю, она просто высохла от старости.
   Он только что вылакал весь мескаль из кувшина и мрачно думал о том, как тяжко предстоит ему дежурить всю ночь напролет без капли алкоголя. Хорошо хоть, что он прихватил с собой мексиканское пончо. У Калла даже куртки не оказалось, он намеревался купить куртку с первого жалованья. Зато у него имелись две рубашки, и холодным утром, когда на шипах кустарников появился иней, он напялил на себя сразу обе.
   Вдали, в северной стороне, куда они все время смотрели, раздался волчий вой. Вскоре к нему присоединился другой волк. Еще ближе заскулил койот.
   – Говорят, что индейцы умеют подражать любым звукам, – заметил Гас. – Они могут обдурить тебя и заставить думать, что это воет волк, скулит койот, ухает филин, стрекочет цикада.
   – Сомнительно что-то, а вот возьми, к примеру, саранчу. Жужжание саранчи. Когда жужжит целая туча саранчи, даже уши болят.
   Снова послышалось завывание волка и снова донесся крик койота.
   – Это переговариваются индейцы, – предположил Гас. – Они разговаривают на языке зверей.
   – Откуда ты знаешь? – не согласился с ним Калл. – Я и в самом деле видел вчера волка. Здесь также полным-полно койотов. Это могут переговариваться и настоящие звери.
   – Нет, нет, это команчи, – настаивал Гас и остановился. – Пойдем подстрелим хоть одного. Думаю, если убьем трех-четырех, майор повысит нам жалованье.
   Калл счел такое предложение пустым хвастовством. Они находились довольно далеко от лагеря – огонек костра едва различался за их спинами. Небо затягивали облака, постепенно заглатывая звезды. А что если они пойдут дальше и их захватят в плен? Тогда им предстоит испытать на себе все те пытки, про которые рассказывал Длинноногий. И кроме того, им дано задание стоять на посту и наблюдать, а не ловить индейцев.
   – Я не пойду, – решительно отрезал Калл. – На нас такие задачи не возлагали.
   – Я все же сомневаюсь, что наш жирный дурак – настоящий майор, – сказал Гас. Ему не сиделось. Он проторчал полночи в кустах, и это ему осточертело. До ближайшего борделя от места, где они находятся, расстояние черт знает какое, да еще на пути их могут поджидать в засаде индейцы. Но все равно: лучше сражаться, чем просиживать вот так – впустую, без капли мескаля в кувшине, без каких-либо видов на будущее.
   Калла, однако, не привлекали авантюры. Он тихо сидел на корточках под кустом чапараля.
   – Ну почему, Гас, он и в самом деле майор, – возразил Калл. – Ты сам видел, как солдаты отдавали ему честь в Сан-Антонио. Но даже если он и не майор, какая тебе разница, ведь это он дал нам работу, – напомнил он приятелю. – Мы получаем три доллара в месяц. Верзила Билл говорит, что мы не вернемся в город, пока не переловим всех индейцев, воюющих с нами.
   – Я хотел бы поразведать тут кое-что, – заявил Гас. – Слышал, что в этой местности есть заброшенные золотые рудники.
   – Золотые рудники? – засомневался Калл. – А как ты отыщешь такой рудник в глухую полночь? Если и заметишь, то что станешь делать? У тебя нет даже маленькой лопаточки.
   – Действительно, нет. Но как подумаешь, сколько бабья можно купить, имей я золотой рудник, просто дух захватывает, – сел на своего любимого конька Гас. – Да что там бабья, я бы купил целый бордель. И если бы не приходили клиенты, всю работу за них выполнял сам.
   Сказав это, он привстал и сделал несколько шагов в темноте.
   – Нет, мне приказали стоять на посту, а не прогуливаться без толку, – ответил Калл. – Я намерен отдежурить свою смену и отправиться спать. Если ты уйдешь, да еще угодишь в плен, майору такой оборот дела отнюдь не понравится, – напомнил Калл. – Да и тебе не поздоровится. Вспомни, как вопил тот мексиканец.
   Гас пошел один. Вудроу Калл отличался упрямством. К чему тратить попусту время и всю ночь уговаривать такого упрямого осла? Гас быстро шел в холодной ночи по направлению, откуда слышался волчий вой. Его раздражало, что друг оказался таким дисциплинированным и не стал нарушать приказ. Сам он считал, что раз уж сделался рейнджером, то имеет полное право рыскать повсюду и выискивать врагов, чем и собрался сейчас заняться.
   Прежде всего он решил взвести курок ружья, чтобы его не застали врасплох. Ему приходилось слышать, как кричат люди, когда над их зубами мудрствует зубодер, но ни один из пациентов еще не кричал и вполовину той силы, с какой издавал вопли плененный мексиканец.
   Прошагав по песчаной местности минут двадцать, Гас решил остановиться и сориентироваться. Он посмотрел назад в надежде увидеть огонек костра, но кругом царила кромешная темень. Вдали послышались громовые раскаты, и на западе заблистали вспышки молний.
   Стоя на месте и не двигаясь, он услышал где-то рядом непонятный звук и, резко обернувшись, увидел в трех шагах от себя барсука. Тот неуклюже ковылял мимо, не разбирая дороги. Стрелять в барсука Гас не стал, но пнул его ногой, обозлившись на зверя за то, что тот напугал его. Барсук действовал ему на нервы. Внезапное появление животного заставило Гаса вернуться назад на свой пост. Ночная прогулка не принесла ему ничего. К тому же его раздражало поведение Калла, который остался глухим к его уговорам и не составил ему компанию.
   Возвращаясь, Гас на ходу стал придумывать, что бы такое порассказать друзьям о своем ночном приключении, чтобы те лопнули от зависти. Огонек костра все еще не показывался. Может, оттого, что рейнджерам было лень подкинуть в огонь пару-другую поленьев. Гас подумал, верное ли направление он взял. В кромешной тьме, когда на небе не сверкало ни звездочки, было трудно рассмотреть ориентиры на местности, да и вряд ли таковые имелись в этой глухомани. Четко слышался гул реки, текущей где-то впереди, но извилистая река разделяется здесь на ряд рукавов, так что если принять за ориентир реку, то вполне можно забрести в сторону от бивака на несколько миль. Тогда можно прозевать и завтрак или что там подадут вместо завтрака.
   В это время снова завыл волк. Гас подумал, что это, видимо, все же настоящий волк. Просто при нудной службе в боевом охранении хотелось бы думать, что это индеец из команчей. Гас даже почувствовал раздражение. Своим вытьем волк сбивал его с толку и теперь Гас стал опасаться, что все-таки заблудился. Он всегда полагал, что у него прекрасное чувство ориентировки. Даже когда очутился у грязного бара посреди Миссисипи, и то не растерялся, а направился прямиком в Дубьюк. Никто не спорит – найти Дубьюк было несложно, ведь он стоял на самом виду: на высоком берегу, да еще на открытой равнине. Но между ним и рекой росли густые заросли ивняка и труднопроходимый подлесок. Если бы он в тот момент был здорово пьян, то вполне мог бы заблудиться и поехать в Сент-Луис или в какой-нибудь другой город. Но он направился прямо в Дубьюк и там выпросил у буфетчика на опохмелку целый кувшин пива – плыть пришлось на старом судне, где все страдали от жажды. Айовское пиво оказалось на вкус отменным.
   Теперь перед ним не Миссисипи и не отвесный берег. Тут можно вышагивать целый месяц в любом направлении и не увидеть не только городка размером с Дубьюк, но даже и буфетчика, готового отдать целый кувшин пива тому, кто появился со стороны и попросил попить. Оружие Гас заимел всего три недели назад и пока еще не поразил ни единой цели, хотя и мечтал подстрелить дикую индейку, которых водилось видимо-невидимо вдоль берегов Колорадо. Он мог бы обойти весь Техас, пока не обессилит от голода из-за того, что в этой местности не водятся звери, каких полно в Теннесси. Там охотиться труда не составляло, поскольку повсюду бродили олени, такие же ручные и жирные, как местные коровы. Он уложил двух или трех таких оленей с заднего крыльца старого дома, а вот здесь, в Техасе, олень нипочем не подпустит к себе человека ближе чем на милю.
   Гас на минутку остановился и прислушался. Иногда рейнджеры пели по ночам – когда напивались мескаля, то орали во все горло и рыгали ночь напролет. Он подумал, что если внимательно прислушается, то обязательно различит звук губной гармошки Джоша Корна или другие звуки. Черномазый Сэм, к примеру, когда изрядно надирался, иногда распевал во всю глотку псалмы, которые любят петь черномазые. Голос у Сэма был сильный, разносился далеко окрест, даже если тот пел вполголоса.
   Но как только Гас остановился, кругом повисла полная тишина, такая, что у него даже в ушах зазвенело. К тому же сгустилась темень хоть глаз выколи. Гас не видел ничего, кроме временами мелькающих вдали зарниц. Это были отблески молний, при вспышках которых он и заметил приготовившегося к прыжку барсука, отчего у него сильно напряглись нервы.
   Гас сделал несколько шагов и остановился. В конце концов ночь не будет тянуться вечно, и он не успеет отойти от лагеря на приличное расстояние. Лучше всего в данной обстановке, видимо, завернуться в пестрое пончо, приобретенное в Сан-Антонио, и соснуть несколько часов. А когда займется заря, он доберется до лагеря за несколько минут. Если же продолжать движение, то можно бродить по кругу, заблудиться так, что никогда не найти дорогу назад. Так что самым разумным было бы ждать. Можно, конечно, закричать в надежде на то, что Вудроу Калл откликнется на зов, но тот слишком туп и не двинется со своего поста. Он даже может не догадаться крикнуть что-нибудь в ответ.
   Вспышки молний, похожие на выстрелы пушек при салюте, приблизились. Нет, надо все же набраться терпения, наметить направление и двигаться в момент вспышек. На лицо упали первые капли дождя. На западе, не так далеко, послышался шум сильного ливня. На мгновение Гас припал к земле, закрывая пончо от дождя. Ярчайшая вспышка молнии озарила все небо и на мгновение стали видны, словно в яркий солнечный день, бескрайние прерии. И все же Гасу не удалось заметить вокруг ничего знакомого – ни реки, ни костра, ни кустарника, ни Калла.
   Даже не завернувшись в пончо, он вскочил и быстро зашагал по полынным кустам. Сперва Гас решил стоять на месте – так было бы разумнее, но внутренний голос говорил ему, что надо двигаться побыстрее, даже бежать. Он остановился на секунду, чтобы поставить на предохранитель курок пистолета. Гас боялся нечаянно прострелить на ходу ногу, как прострелил палец молодой Рип Грин. Затем опять поспешил вперед, переходя на бег.
   Гас догадывался, что запаниковал. Чувство, охватившее его и заставившее вскочить и бежать, был страх. Ощущение оказалось таким неожиданным и незнакомым, что сперва он даже и не понял, что это такое. С раннего детства ему редко приходилось чего-нибудь бояться. Скрипучие полы в старом сарае семейной фермы вынуждали его думать о привидениях, поэтому, будучи еще маленьким, он всячески избегал там появляться, даже под угрозой порки за отказ пойти туда, чтобы что-то сделать. Ну а после тех далеких дней ему крайне редко доводилось встречаться с чем-то таким, чего следовало бояться. Как-то раз в Арканзасе он напоролся на медведя, пожиравшего задранную лошадь, и даже не испугался, а лишь с опаской обошел его – в тот момент у Гаса не было при себе оружия, и он достаточно хорошо представлял себе, что с медведем ему не справиться. По мере того, как он взрослел, ему лишь изредка приходилось сталкиваться с настоящей угрозой для своей жизни – скажем, такой, как тот арканзасский медведь.
   Теперь настоящий страх заставлял его учащенно дышать и бежать, спотыкаясь, – кто-то был совсем рядом, кого он пока еще не сумел разглядеть. Когда он сказал, что волк мог оказаться индейцем, он просто беззаботно шутил, потешаясь над Каллом. Почувствовав неясное беспокойство, Гас захотел тогда немного поразмяться и походить. Если бы ему попался при этом золотой рудник, – значит повезло. Тем не менее он не задумывался всерьез, что может встретить на пути индейца, никакого желания наткнуться на команчей или представителей любого другого племени у него не было Ему просто хотелось подзадорить Калла и посмеяться над ним. Ни разу в жизни ему еще не доводилось увидеть живого индейца команча, он даже не мог четко представить себе его образ и, конечно же, думать не думал, что индеец мог бы оказаться таким же огромным или свирепым, как тот медведь.
   Теперь, когда он быстро двигался в темноте, подгоняемый сильнейшим страхом, что кто-то преследует его по пятам, он решил, что за ним гонятся не иначе как команчи. Это не Калл – присутствие Калла не испугало бы его. И все же почти рядом кто-то был, кто-то такой, кого он не хотел иметь у себя за спиной, кто-то, кто мог напасть на него. Чадраш и Длинноногий, как говорили, чуяли индейцев издали, на приличном расстоянии, а вот он такой способностью не обладал! Он мог унюхать лишь запах мокрой полыни да влажных прерий. Но сейчас близость чужого он чуял не по запаху. Он ощущал его присутствие, и это чувство исходило из какой-то части его тела, откуда конкретно – он не знал. Он знал только, что инстинкт заставляет его бежать, двигаться, удирать, хотя ночь теперь уже разделилась на две части: на кромешную тьму и на сверкающий яркий свет. Сверкающий свет – это, конечно же, вспышки молний, которые блистали все чаще, заливая прерии столь ярко, что Гас вынужден был закрывать глаза. Но ослепительная полоса света все равно оставалась в глазах, даже когда равнина снова погружалась в темноту, да еще такую густую, что он на бегу натыкался на кусты и коряги, а однажды чуть было не упал, угодив в высокую кучу песка.
   Вскоре молнии стали сверкать так близко и часто, что у Гаса возникло новое опасение: а не притянет ли ствол ружья к себе молнию и тогда он изжарится на месте. Три дня назад блеснула такая молния, и рейнджеры, в частности Длинноногий, рассказали несколько случаев, когда молнии поджаривали людей. А Длинноногий добавил, что молнии иногда поджаривают и лошадей, а всадники на них остаются невредимыми
   Теперь Гас пожалел, что не скачет на лошади, черт с ней – пусть молния поджаривает лошадь вместе с ним, лишь бы поскорее удрать отсюда. Не успел он подумать об этом, как всего ярдах в пятидесяти от него в землю ударила огромная молния, и в ее белом свете он отчетливо заметил фигуру человека, которого больше всего и опасался: индейца с большущим мускулистым горбом между лопатками, столь большим, что голова человека, сидящего на земле, едва виднелась из-за него, как у бизона.
   На конской попоне сидел в одиночестве Бизоний Горб и смотрел на Гаса, склонив тяжелую голову. Горб его намок под проливным дождем. Он сидел не далее чем в десяти футах, как тот барсук, и в упор смотрел на Гаса остекленевшими глазами, словно ожидая, когда тот приблизится вплотную.
   В эту же секунду в прериях опять воцарилась темнота. Гас помчался во весь дух, как никогда прежде еще не бегал, прямо мимо сидящего индейца. Опять вспыхнула молния, но Гас даже не обернулся назад, чтобы еще раз посмотреть на горбуна, он упорно бежал вперед. Что-то впилось в ногу, когда он продирался сквозь колючие кусты, но он не замедлил бега. В свете полоски молнии, оставшейся в его глазах после огненной вспышки, теперь запечатлелся индеец команч, великий горбатый индеец, самый свирепый человек в приграничье. Гас оказался так близко, что мог бы перепрыгнуть через него. Он боялся, что Бизоний Горб тоже бежит за ним, отбросив назад развевающиеся волосы. Теперь вся надежда на скорость. С таким горбом человек вряд ли его догонит.
   Гас забыл обо всем, голову сверлила единственная мысль – бежать и бежать. Нужно во что бы то ни стало оторваться от человека с горбом – бежать всю ночь без остановок, а утром рейнджеры проснутся и придут к нему на помощь. Он не знал, куда движется: к реке или от нее. Он не знал, преследует ли его Бизоний Горб, а если да, то далеко ли он за спиной. Гас просто бежал и бежал, боясь остановиться или крикнуть. Он подумал, не бросить ли в сторону ружье, тогда бежать будет легче, но не сделал этого – ведь нужно иметь в руке оружие, если его загонят в угол или подстрелят.
   У сторожевого поста позади кустов чапараля Калл почувствовал, как его охватывают раздражение и тревога. Он был уверен, что его друг, хотя у того не имелось причин покинуть пост, умотал куда-то в прерии и там пропал. До наступления рассвета не было никаких надежд отыскать его, да и поиски сами по себе представлялись унизительным занятием. Чадраш был великолепным следопытом и, вне всякого сомнения, мог легко отыскать следы Гаса, но в таком случае всему отряду пришлось бы задержаться с выступлением, что вызвало бы ропот недовольства.
   Майор Шевалье мог бы запросто пристрелить Гаса, а заодно и Калла за то, что он не помешал тому покинуть пост и шататься без толку по прериям. Майор считал, что приказы на то и существуют, чтобы их выполнять, и Калл не стал бы винить его. Майор может и простил бы какого-нибудь рыскающего в прериях разведчика – собственно, в этом и заключалась их служба, – но ему вовсе нет нужды терпеть такого нарушения долга со стороны рядового рейнджера.
   Когда разразился ливень, Калл мало что мог поделать, разве только втянуть голову в плечи, чтобы меньше мокнуть. Спрятаться под кустом нельзя – мешали колючки, а плаща или накидки у него не было. Хотя молнии блистали ярко, а гром гремел оглушительно, страха Калл не испытывал.
   Во время ярких вспышек он хотя бы мог оглядываться вокруг и наблюдать. Во время очередного разряда молнии он уловил какое-то движение и решил, что это тот самый волк, чье завывание раздавалось перед ливнем.
   Вновь местность озарила яркая молния, и он увидел бегущего Гаса. Когда сгустилась темнота, Калл стал сомневаться, был ли это Гас на самом деле или ему лишь померещился Гас, несущийся сломя голову. Каллу оставалось только дожидаться следующей вспышки молнии, а когда та осветила окрестности, он снова увидел Гаса, уже ближе, но тут он заметил и кое-что другое – команча.
   Вспышка погасла быстро, и Калл подумал, что индеец ему, должно быть, привиделся. При свете молнии он заметил огромный горб, по массе своей не менее половины веса обычного человека. И все же индеец, несмотря на гигантский вырост, быстро мчался за Гасом с копьем в руке. Калл выстрелил в направлении индейца, прицелиться он не успел, поскольку местность снова погрузилась в темноту. Он подумал, что выстрел может привести горбуна в смятение. Однако при следующей вспышке молнии он увидел, что Бизоний Горб остановился и метнул копье в Гаса, который продолжал бежать, не разбирая дороги. Калл выстрелил снова, на этот раз из пистолета. Может, Гас услышит, подумал он, но надежда была слабая. Громовые раскаты раздавались беспрерывно, так что вряд ли он мог услышать выстрел.
   Калл поднял ружье, навел его в примерном направлении и стал дожидаться, когда очередная вспышка молнии озарит прерии. Но когда молния сверкнула, на равнине никого не было. Бизоний Горб исчез. Волосы на голове у Калла встали дыбом, когда он не увидел горбатого индейца, который просто растворился на открытой местности. Даже если бы тот двигался с максимальной скоростью, все равно он должен был остаться в пределах видимости. Калл полез обратно в кусты, не обращая внимания на колючки, и затаился там. Никто, даже команчи, не осмелится полезть через кустарник и напасть на него сзади – и тем более человек с таким горбом за спиной.
   Калл припомнил, как летело копье, рассекающее ливень. Он не знал, угодило ли оно в цель. Если угодило, то его друг Гас Маккрае, должно быть, уже мертв. Тогда Бизоний Горб наверняка побежал к нему и снял скальп или же поволок к своим, чтобы предать пыткам.
   Сидя в ожидании, Калл подумал, что если бы товарищи пришли им на помощь, все равно было бы слишком поздно. Видимо, Гас уже убит. Калл ведь видел летящее в воздухе копье – Бизоний Горб не из тех, кто метнет копье зазря, он промаха не допустит.
   Сверкнула еще одна молния, правда, послабее предыдущей, и Калл увидел, что равнина все еще пуста. Тогда он стад медленно продвигаться к тому месту, где заметил Гаса, – тем более, что это был путь к их биваку. Он дважды громко позвал Гаса, но ответа не последовало. И снова у него на голове дыбом встали волосы. Бизоний Горб мог затаиться в любом месте. Он мог сидеть на корточках позади любого кустика полыни, спрятаться за любым кустом чапараля, поджидая в темноте, когда мимо пройдет следующий беспечный рейнджер.
   Калл вовсе не собирался стать таким беспечным рейнджером – он предпримет меры предосторожности, но какие меры можно предпринять на голой равнине, да еще ночью, когда где-то близко затаился опасный враг – индеец команч? Как жаль, что он не догадался подробнее расспросить Чадраша или Длинноногого о том, как следует поступать в подобных ситуациях. Они ведь воюют с индейцами уже несколько лет, поэтому знают все. Но до сих пор никто из них ничего путного не сказал, а если что и говорил, то только упрекая их за плохую ковку лошадей или за негодную хозяйственную работу.
   Свет молний становился все более тусклым, гроза перемешалась на восток. Каллу никак не удавалось обнаружить следы Гаса, – равнина между вспышками погружалась в кромешную тьму. Гаса, возможно, уже убили и оскальпировали за любыми кустами полыни или за зарослями чапараля.
   Калл прошелся туда-сюда, надеясь, что Гас услышит его шаги и откликнется. Стрелять он не решился, майор Шевалье начнет бранить его за пустую трату патронов.
   У Калла душа уходила в пятки при мысли о том, что его друга, возможно, убили. С трудом он потащился обратно в лагерь. Он чувствовал, что по его вине случилась эта трагедия. Ему нужно было силой удержать Гаса на посту. Но он не настаивал – в результате Гас ушел, и теперь все пропало.
   Пока Калл в подавленном настроении плелся обратно в лагерь, он не переставая думал, что Гасу следовало бы оставить его там, в кузнице, а не сманивать черт знает куда. Они оба толком не знали, что значит быть рейнджером. А теперь незнание обернулось тем, что Гас убит. У Гаса был громкий голос, громче даже, чем у черномазого Сэма. Если его не убили, он закричал бы.
   В тот момент, когда подавленное настроение Калла достигло пика, до него донесся тот самый громкий голос, которого он не надеялся услышать: голос Гаса Маккрая доносился из лагеря. Калл изо всех сил припустился на голос – он мчался так быстро, что Верзила Билл Колеман принял его за врага и чуть было не спустил курок.
   Слава Богу! Это и впрямь был Гас Маккрае, живой и невредимый, да еще стоящий со спущенными штанами. Копье индейца пронзило ему задницу. А кричал он оттого, что Длинноногий и Чадраш пытались выдернуть копье из тела.


   4

   Копье засело в задницу Гаса так глубоко, что Длинноногий и Чадраш вместе никак не могли его выдернуть. Оно оказалось длинным и тяжелым – Калл даже вообразить не мог, как это Гас бежал с такой тяжестью, болтающейся из его зада. Гас орал без остановки, когда двое здоровенных мужиков тянули копье. Пока они старались вытащить его, Гаса удерживал на месте Рип Грин, но его сил оказалось недостаточно – тогда на помощь пришел Боб Баском, и вдвоем они пытались заставить Гаса стоять на месте.
   Вскоре Чадрашу надоело выслушивать вопли Гаса, которые становились все громче.
   – Заткнись, – прикрикнул он. – Прекрати свой чертов рев! Не то на него сбегутся все индейцы, которые засели отсюда и до самой реки Симаррон.
   – Нет там никаких индейцев, там он только один, – сообщил ему Калл. – У него огромный горб на спине. Я сам его видел.
   Услышав эту новость, все в лагере навострили уши. Длинноногий и Чадраш прекратили попытки вытащить копье. Майор Шевалье перестал пристально вглядываться в темноту, как только Калл упомянул про горб, и завертел головой во все стороны.
   – Так ты что, выходит, видел самого Бизоньего Горба? – настороженно спросил он.
   – Копье метнул он, – ответил Калл. – Я увидел его при вспышке молнии. В этот миг он как раз и бросил копье. Мне показалось сначала, что он промахнулся.
   – Нет, он не промахивается, – возразил Длинноногий. – Это как раз его копье для охоты на бизонов. Чудно как-то, зачем он зазря швырнул его в мальчишку.
   – Да вовсе не зазря, – проговорил Гас дрожащим голосом. – Чувствую, что оно застряло у меня в кости.
   – Нет, оно где-то рядом с берцовой костью, – пояснил Чадраш.
   Присев на корточки, чтобы получше разглядеть наконечник копья, он жестом отодвинул Длинноногого в сторону, чуть-чуть покрутил копье туда-сюда, рывком выдернул его из ягодицы Гаса и тот упал в обморок. Рип и Боб выпустили его, а когда вцепились было снова, Гас был бледен как полотно. Боб Баском, воспользовавшись моментом, отвернулся, чтобы выплюнуть табачную жвачку. Он набил в рот столько табаку, что чуть было не задохнулся во время операции над Гасом. Рип Грин искоса посмотрел на свои постельные принадлежности. По характеру он был довольно подозрителен и всегда бдительно присматривал за своими вещами, чтобы никто что-нибудь не украл. Рип и Боб испугались, увидев, что Гас побледнел, Калл тоже здорово занервничал. Он никогда даже не думал, что Гас Маккрае может потерять сознание.
   Из ягодицы Гаса потекла густая кровь, вскоре ею окрасилась вся нога.
   – Сэм, – обратился майор Шевалье к повару, – ты же у нас и врач, полечи этого парня, а то он истечет кровью.
   – Его нужно подтащить поближе к костру, чтобы я смог зашить рану, – предложил Сэм.
   Это был невысокий человечек, ростом не больше Рипа Грина, с курчавыми волосами. Каллу было немного не по себе в его присутствии – у него имелся кое-какой печальный опыт общения с чернокожими, но он вынужден был считаться с человеком, который умел готовить вкуснейшую жратву и, по всему видать, был великим мастаком по части излечения болезней яичек и других подобных заболеваний.
   Сэм быстро выкатил из костра пару раскаленных углей, чтобы прижечь рану и прекратить кровотечение. Он приложил угольки к ране и держал их, пока кровь не перестала течь, а тем временем продевал нитку в огромную иглу для штопки.
   В этот момент к костру медленно подошла Матильда, волоча за собой соломенный тюфяк. Ее разбудили истошные крики Гаса, она не выспалась и была не в духе. Носком ноги она ни с того ни с сего швырнула пригоршню песка прямо в Верзилу Билла Колемана. Мексиканский мальчик спал, но старуха все еще молчаливо и неподвижно сидела у огня.
   – Зашивай парня побыстрее, пока он не очухался и не начал снова орать во всю глотку, – приказал Чадраш. – Если поблизости засели индейцы, они наверняка теперь знают, где мы расположились. Этот молокосос ведет себя слишком шумно.
   – Брось, они найдут лагерь по огню костра, даже крика не нужно, – заметил Длинноногий.
   Тут очнулся от уколов штопальной иглы Гас, он оказался довольно чувствителен к штопке своей шкуры. Поэтому Матильде, Длинноногому и Бобу Баскому пришлось силой держать его на месте, пока Сэм не зашил длинную рану.
   – Почему ты швырнула мне в морду песок? – спросил Верзила Билл Матильду, пока обрабатывали рану. Его обидела показная издевка Матильды.
   – Потому что считала, что должна швырнуть песок в морду какому-нибудь сукину сыну, – ответила Матильда. – А ты оказался ко мне ближе всех.
   – Малому повезло, – заметил Сэм. – Копье не задело кости.
   – Может, ему и повезло, но нам нет, – подал реплику майор Шевалье, в нетерпенье ходивший вокруг. – Никак не возьму в толк, зачем Бизоний Горб лично засел в засаду?
   – Он сидел на попоне, – сказал Гас.
   Сэм наконец-то привел его в чувство, ткнув кулаком в грудь – удар и осознание, что он остался жив, вернули Гаса в нормальное состояние. Сыграло свою роль и понимание, что он, наконец, опять очутился в своем лагере. Он понял, что спасла его воля к жизни. Но в то же время он не хотел оказаться обузой для отряда.
   – Я пробежал как раз мимо него, поэтому он и помчался мне вдогонку, – пояснил Гас. – У него ужас какой огромный горб.
   Гасу захотелось расслабиться и немного вздремнуть, но его мысли прервали жалобные стоны старухи-команчи. Остальные рейнджеры тоже обратили на них внимание.
   – Что-то с ней не так, почему она завыла? – недоумевал Верзила Билл.
   К старухе подошел Чадраш и заговорил с ней на языке команчей, но та продолжала стонать. Чадраш терпеливо стоял и ждал, когда она, наконец, кончит причитать.
   – Она провидица, – решил Чадраш. – Моя бабушка тоже была провидицей. Она выла и вопила, когда предвидела нечто плохое, ну прямо как сейчас эта несчастная старуха.
   Каллу хотелось, чтобы старуха заткнулась – ее жалобные вопли будоражили весь лагерь. Они походили на печальные завывания ветра, свободно гуляющего по пустым помещениям. Ему неприятно слышать столь тревожные звуки, да и другим рейнджерам тоже было неуютно.
   Чадраш присел на корточки подле старухи и говорил ей что-то на ее родном языке. Ветер крутил вокруг них струйки золотистого песка.
   – Ну, что? Что она говорит? – поинтересовался майор Шевалье.
   – Она говорит, что Бизоний Горб намерен отрезать у нее нос, – ответил Чадраш. – Она была одной из жен его отца – и, догадываюсь, вела себя неподобающим образом. За это племя приговорило ее к смерти, о чем узнал Бизоний Горб. Теперь он ищет ее, чтобы отрезать ей нос.
   – По-моему, ему следовало бы придумать кое-что поинтереснее, – заметил майор. – Она уже старая, скоро умрет. К чему охотиться за ее носом?
   – А потому что она неправильно вела себя с его отцом, – раздраженно ответил Чадраш.
   Майор Шевалье недопонимал обычаи и традиции индейцев, и это раздражало Чадраша.
   – Не нравится мне, что он здесь шастает, – подал голос Верзила Билл. – Когда он отрежет нос у старухи, ему захочется продолжать и дальше это дело. Вполне возможно, что он отрежет носы у двух-трех человек из нашего отряда, прежде чем одумается.
   – Билл, если тебя это беспокоит, пойди убей его, – подал совет Длинноногий.
   – Поди-ка поймай его, он ведь отменный бегун, несмотря на горб, – сказал Гас. – Он чуть было не догнал меня, а я ведь бегаю быстро.
   Майор Шевалье расхаживал взад-вперед, держа курок пистолета на взводе.
   – Давайте-ка по коням и в путь, – резко скомандовал он. – Позиция у нас здесь довольно уязвимая; по-моему, лучше всего сесть в седла и быть наготове.
   – Нет, лучше оставаться на месте, – возразил Чадраш. – Так говорит эта провидица. Давайте послушаем, что она еще скажет.
   Он подошел к костру, налил в жестяную кружку кофе и протянул ее старухе. Майору не понравилось, что Чадраш отказался выполнять приказ, но он промолчал и присел рядом с Матильдой, которая все еще пребывала не в духе.
   – Никак не пойму, почему Бизоний Горб так усложняет все дело ради того, чтобы отрезать нос у какой-то старухи, – пробормотал он себе под нос.
   Но его все же услышал Длинноногий Уэллейс и сказал:
   – А потому что ты не из племени команчей. Те требуют, чтобы жены находились в том вигваме, который им выделен.
   При этих словах майор Шевалье подумал о своей верной женушке Джейн. Если бы он не попал тогда в переделку в Балтиморе, то был бы сейчас с ней; они бы лежали, тесно прижавшись друг к другу, на роскошной мягкой постели. Когда же он сможет вернуться в свой уютный каменный дом в округе Лаудон? И вообще, вернется ли он когда-нибудь к своей пылкой Джейн? Майор почувствовал усталость, сильную усталость. В Техасе слишком пыльно. Любая пиша, которую приходилось есть, в любое время дня оказывалась посыпанной пылью и песком. Рядом с ним сидела грузная неотесанная шлюха; от нее исходил неприятный запах, не то что от Джейн. Но Матильда все же вот она, рядом, а Джейн там, далеко. Матильда, хоть и неотесанна, все равно желанна. Выбирать не приходилось. Военный предводитель команчей засел совсем рядом с лагерем. Минутное расслабление с Матильдой принесло бы облегчение, но, разумеется, сейчас не время показывать отряду, что он небоеспособен. И без того видно, что Длинноногий и Чадраш невысокого мнения о своем командире.
   Шевалье происходил из старинного рода, весьма уважаемого в восточных штатах, но к западу от реки Пекос его фамилия никому ни о чем не говорила. На Западе считались только со способностями и делами человека, да и то не со всякими. В этой части страны среди переселенцев умение, скажем, изящно танцевать вальс не почиталось – ведь танцы не помогают человеку уберечь свой скальп.
   По правде говоря, майор и сам был невысокого мнения относительно своих военных навыков. За три недели пребывания в училище Вест-Пойнта он мало чему научился, а тактике войны с индейцами племени команчей там вообще не обучали.
   Калл подошел к Гасу и присел рядом – тот уже, похоже, успокоился, но выглядел немного мрачным.
   – А я не заметил тебя при вспышке молнии, – начал Калл. – Видел, как индеец мчался за тобой. Я выстрелил, но сомневаюсь, чтобы попал в него. Он летел за тобой как угорелый.
   – И он чуть-чуть не укокошил меня, – сказал Гас.
   – Я же советовал тебе стоять на месте и не рыпаться, – напомнил ему Калл потихоньку, поскольку не хотел, чтобы майор прознал, что Гас отлучался с поста. Впрочем, если бы он не ушел, они бы так и не узнали бы, что Бизоний Горб шастает вблизи их лагеря.
   – Золотого рудника я не нашел, видел только барсука да того здоровенного индейца, – рассказывал Гас. – Индеец в этот момент сидел на попоне. Интересно, что он делал там, когда вовсю сверкали молнии?
   Чадраш закончил расспрашивать старую индеанку и выглядел немного озабоченным.
   – Что новенького, Чад? – спросил Длинноногий. Он догадывался, что новости должны быть.
   Чадраш взял ружье в руки и внимательно смотрел в северную сторону.
   – Плохие вести, – ответил он. – В ближайшие дни нам нужно особо бдительно следить за своими волосами. Если не сделаем этого, лишимся их.
   – Почему, Чад? Я, к примеру, и так всегда слежу за своими волосами, – удивился Боб Баском.
   При этих словах Боба Эзикиел так и заржал во все горло, а Джош Корн слегка ухмыльнулся. Причиной их веселья стало то, что у Боба Баскома волос на голове не имелось вообще, так что следить ему было не за чем. Он был совершенно лысый, лишь над ушами виднелись клочки волос. Почти лысым был и Черныш Слайделл, про него в шутку говорили, что любой индеец, который попытается оскальпировать его, лишь впустую потратит время.
   – Если Бизоний Горб захочет оскальпировать нас с тобой, Боб, ему потребуется увеличительное стекло, – сурово, без тени улыбки на лице заметил Черныш.
   – Старуха говорит, что приближается война, – пояснил Чадраш.
   – Может, она и впрямь провидица, – подумав, сказал майор. – Я слыхал, что генерал Скотт говорил о возможном захвате Мексики.
   – Нет, она говорит не про ту войну, – возразил Чадраш. – Она ничего не говорит про войну между белыми. Она говорит, что команчи намерены напасть на какой-то населенный пункт в Мексике. Думаю, на город Чиуауа.
   – На Чиуауа? Индейцы? – воскликнул майор. – Чтобы напасть на такой крупный город, нужно собрать немало воинов-команчей.
   – Не так уж и много, – заметил Длинноногий.
   – Почему? – спросил майор.
   – Команчи внушают ужас, – пояснил Длинноногий. – Один воин из команчей на занюханной лошаденке может напугать белых поселенцев нескольких округов. Полсотни команчей, если хорошо подготовятся, могут захватить даже такой город, как Мехико-Сити.
   – А эта старуха даже не упоминает о полсотни воинов, – продолжил Чадраш. – Она говорит о большом войске, о нескольких сотнях, по моим прикидкам.
   – Несколько сотен? – встревожился майор.
   Насколько он знал, никто никогда не сталкивался с группами команчей численностью в несколько сотен воинов. Оглядев свой отряд – двенадцать мужчин и одна проститутка, – он заметил, что большинство рейнджеров от страха перед подобным столкновением с такой силой вцепились в свои ружья, что у них даже побелели костяшки пальцев. Одна только мысль о сотнях команчей, выступающих на лошадях как единая сплоченная сила, уже заставляла любого командира серьезно призадуматься.
   – Горбун был там один, – вспомнил Калл. Он редко когда говорил, разве только, если его спросят. Но теперь он подумал, что обязан напомнить майору о том, что ему довелось видеть.
   – Когда он гнался за мной, мне казалось, что сзади бегут полсотни, а то и сотня команчей, – произнес Гас, приподнимаясь с земли.
   – Ты вроде говорил, что он сидел на попоне? – спросил Длинноногий.
   – Да, просто сидел, – ответил Гас. – Он сидел на бугорке, думаю, это была куча песка.
   – Может, он сидел, поджидая Гомеса? – предположил Длинноногий. – Тогда ясно, почему мне приснился такой сон.
   – Нет, нет. Этот сон не в руку, – запротестовал Чадраш. – Если под его командой уже собрались сотни команчей, то прихода новых подкреплений ему ждать не надо.
   – Раньше мне всегда снились вещие сны, – настаивал на своем Длинноногий. – Я все же считаю, что он поджидал там Гомеса. Полагаю, они станут договариваться захватить Чиуауа сообща, а потом поделить пленников.
   – Подумать только! Если здесь соберутся сотни команчей, да они нас из-под земли достанут и изрубят на мелкие кусочки, – с испугом произнес Верзила Билл. В душе он затаил недовольство. Как никак, он прискакал сюда из Сан-Антонио, чтобы помочь разыскать подходящий путь на запад, а не быть изрубленным на мелкие кусочки дикими команчами.
   – Чтобы схватить нас, сотен индейцев не надо, – заключил Длинноногий. – Даже двадцати пяти будет слишком много, с нами справятся десять-пятнадцать.
   – Твое замечание неуместно, – мрачно проговорил Боб Баском. Его задело, что Длинноногий так низко оценил боеспособность их отряда. – Полагаю, что с пятнадцатью индейцами мы все же справились бы.
   – Но только после того, как половину из них уложила бы молния, – возразил Длинноногий. – Вчера я наблюдал, как наша молодежь тренировалась в стрельбе. Да половина из них не попала бы тебе в ногу, даже если бы дуло ружья упиралось в нее.
   Чадраш снова принялся расспрашивать о чем-то старую индеанку. Она опять завыла. Плач был такой жалобный, что Каллу захотелось заткнуть уши ватой, да у него, к несчастью, не оказалось ни клочка.
   – Про Гомеса она не знает ничего, – пояснил Чадраш. – Думаю, твой проклятый сон был все же не в руку.
   – Ну что ж, увидим, – ушел от ответа Длинноногий. Он не стал спорить с Чадрашем, человеком, который не считался ни с чьим мнением.
   Гас Маккрае наконец-то поднялся на ноги. Ему хотелось попробовать, как работает нога, на случай если придется драпать снова. Он медленно побрел прочь и подобрал свое ружье. Ягодица болела не сильно, но внутри живота ощущался холод. Когда ему в задницу впилось копье, он скорее увидел его, нежели почувствовал. Гас даже умудрился отломать на бегу древко и бросить его на землю. И вот теперь, когда он находился среди своих боевых товарищей, его вновь охватил страх. Собрав всю волю, он постарался загнать страх поглубже. Он никогда не полагал, что ему придется удирать от преследователей, а вот теперь у него внутри опять возникло чувство страха, такое, какое он пережил, когда бежал от Бизоньего Горба. Нужно было избавляться от ужаса перед этим индейцем, и как можно скорее. Гас все еще не знал, в какую сторону бежать.
   Матильда заметила, что высокий молодой человек из Теннесси все еще напуган и чувствует себя явно не в своей тарелке. Матильде, хоть она и вела себя непреклонно с Гасом, когда тот назойливо приставал к ней, все же нравился этот молоденький рейнджер, она даже морщилась и переживала, когда из его тела вытаскивали наконечник копья. Он был веселый и полный жизни парень, немного ветреный, но в целом неплохой. Разок-другой она даже снисходила до того, что отпускала свои услуги ему в кредит – ему явно не терпелось, и минутка любви его обычно удовлетворяла. Матильда решила, что может уделить этому безалаберному пареньку немного времени, пока течет пустопорожняя болтовня.
   – Присаживайся, Гасси, – пригласила она. – Тебе еще рановато натруждать ногу.
   – Да пусть его натруждает, – перебил майор. – Упражнения укрепят ногу и разомнут ее. К тому же еще и рана кровоточит немного – пусть дурная кровь сходит.
   – Да, это хорошо, – подтвердил Сэм. – В противном случае он вскоре начнет умирать.
   – Команчи мажут наконечники копий собачьим дерьмом, – поведал им Длинноногий. – Если хотите помочь ему, не допускайте, чтобы это дерьмо в нем находилось долго. Лучше пусть оно вытекает вместе с кровью.
   – Садись, садись, Гасси, – повторила Матильда. – Садись рядышком со мной, если еще любишь меня хоть немножко.
   Гас заковылял к ней и присел рядом. Он удивился – с чего бы она так приветлива к нему. Конечно же, не потому, что он ее разлюбил, а наоборот, потому что очень любит. В какой-то момент ему даже страстно захотелось кинуться в ее объятия и заплакать. Само собой разумеется, что такой порыв уронил бы его авторитет в глазах суровых рейнджеров, и вместо того, чтобы заплакать, он как можно быстрее прижался сбоку к объемным телесам Матильды, не дав ей возможности облапить его. Секунду-другую он задыхался, с трудом сдерживая слезы, но все же пересилил себя, не дал сломаться и разрыдаться. Краем глаза он видел, как старый Чадраш вскочил в седло и умчался куда-то в темень. Чадраш не сказал ни слова, а никто не осмелился задержать его и спросить, куда это он направляется.
   – Разве он не знает, что огромный индеец с горбом все еще шныряет вокруг? – удивленно спросил Гас. Он подумал, что старый рейнджер, должно быть, совсем рехнулся, если ускакал в темноту, где притаился кровожадный враг.
   Калла тоже немало удивил внезапный отъезд Чадраша. Ведь поблизости околачивается Бизоний Горб, и даже Чадраш ему в пометки не годится. И вообще никто не годится, был твердо уверен Калл, хоть он и видел этого человека всего какую-то секунду при вспышке молнии.
   Но так или иначе, Чадраш ускакал, и никто не сказал ему ни слова предостережения. Длинноногий и рта не открыл при его отъезде и не просил того хорошенько подумать, а майор Шевалье лишь неодобрительно нахмурил брови, когда увидел, как старый рейнджер вскочил в седло и умчался в темноту.
   – Что теперь будем делать, майор? – спросил Эзикиел.
   Вопрос был из таких, на который с готовностью ответил бы любой, и майор Шевалье пропустил его мимо ушей. Он не сказал ни слова.
   Эзикиел посмотрел на Джоша Корна, а тот на Рипа Грина. Верзила Билл взглянул на Боба Баскома, а тот, в свою очередь, – на Джонни Картиджа.
   – Куда все же Чад направился в такую глухую пору ночи? – задал вопрос Джонни. – Если бы меня спросили, я бы сказал, что сейчас не совсем подходящее время, чтобы упражняться в выездке или покидать отряд.
   – Не слышал, чтобы Чад о чем-то спрашивал тебя, Джонни, – заметил Длинноногий.
   – Что ни говори, а он уезжает уже второй раз за день, – подчеркнул майор. – Вот это-то и тревожит.
   Длинноногий пошел к границе бивака, там распростерся ниц и прижал ухо к земле.
   – Он что, слушает, как червяки ползают? Неужто рыбу собирается удить? – спросил Гас Калла, которого поведение Длинноногого совсем сбило с толку.
   – Да что ты, миленький. Он пытается уловить стук копыт лошадей команчей, – пояснила Матильда. – Замолчи и дай ему слушать.
   Вскоре Длинноногий встал с земли и подошел к костру.
   – Сейчас никто не скачет, – сказал он. – Если бы двигались сотни лошадей, я наверняка услыхал бы. – И добавил: – Но это отнюдь не значит, что они не появятся здесь завтра.
   – Почему завтра? – в один голос спросили рейнджеры. – Завтра уже началось час-два назад.
   – А потому, что они поскачут в полнолуние, – пояснил Длинноногий. – Этот день называют еще луной команчей. Они любят совершать набеги на Мексику по старой тропе войны, когда светит полная луна. Им нравится эта древняя традиция – скакать при луне команчей по бесконечным прериям.
   Майор Шевалье понимал, что в его распоряжении всего час для принятия решения относительно тактики действий. Разумеется, старуха, может, и валяла дурака, может, у команчей и нет никакого плана захватить Чиуауа крупными силами в несколько сотен воинов, выступивших с плато Ллано-Эстакадо, чтобы терроризировать поселенцев в Мексике и Техасе. Может, это бредовые мысли сумасшедшей старухи, испугавшейся, что ей отрежут нос.
   Но если то, что она сказала, действительно, правда, следует предупредить поселенцев. Набег огромной толпы индейских воинов на юг может создать угрозу всему пограничью. Фермы, находящиеся на западе от линии Остин-Сан-Антонио, беззащитны – даже полдюжины команчей, отколовшиеся от главных сил, легко могут поджигать усадьбы, постройки, захватывать в заложники детей и вообще сеять вокруг панику и производить ужасные разрушения.
   Самое опасное в этом дьявольском замысле заключалось в том, что команчи сосредоточились теперь в центре района боевых действий: на полпути от начала тропы войны на севере и на том же расстоянии от поселений белых на востоке. Может, его отряду лучше всего двигаться к западу от Эль-Пасо и нанести там удар – тропа войны проходит к востоку от Эль-Пасо. Но с другой стороны, Бизоньему Горбу известно их месторасположение и численность – он знает, что ему противостоит всего дюжина рейнджеров. Если у него под рукой сосредоточены крупные силы, то он станет гонять их отряд по всем прериям хотя бы ради развлечения. Ему без сомнения известно, что в отряде находятся и два охотника за скальпами. Оскальпировать охотника за скальпами – особое удовольствие для любого индейца, будь то команч или апач.
   Если отряд повернет на восток – это будет означать конец его миссии, а им осталось всего одна-две недели, чтобы до конца решить возложенную задачу. К тому же тогда придется пересекать путь, по которому двигаются вооруженные индейцы, если они уже выступили в поход. Тогда, если повернуть на восток, все будет зависеть от скорости передвижения и от счастливого случая.
   Как ни крути – все шатко, единственно, что твердо, – это то, что какое-то решение нужно принимать обязательно и как можно скорее. На рейнджеров узду не накинешь – они служат по большей части добровольно и поступают так, как им захочется, могут в любой момент и ускакать неведомо куда, как это сделал Чадраш. И ускачут, конечно же, большинство. Сопляки, Калл и Гас, разумеется, останутся. Они еще слишком молоды, чтобы думать о себе. Ну а более опытные рейнджеры вряд ли усядутся в кружок и станут ждать до восхода солнца, пока он не примет решения. Да и вид наконечника копья для охоты на бизонов, застрявший в заднице Гаса Маккрае, еще свеж в их памяти. Они скорее предпочли бы перекинуться в картишки, поволочиться за Матильдой или пострелять по плодам кактусов, а не втягиваться в масштабные боевые действия, которые могут развернуться в окрестных прериях.
   Майор тяжело вздохнул. Ему даже стало казаться, что уж лучше вернуться назад в тюрьму в Балтиморе. Он подошел к Длинноногому – высокий разведчик сидел и безучастно жевал веточку чапараля.
   – Хочу спросить тебя насчет слепой старухи, – начал майор. – Как, по-твоему, она права, когда говорит о набеге группы команчей? Может, Чадраш не так понял относительно численности группы? Может, она говорила про какой-то набег, который был совершен тридцать лет назад?
   – Может, и права, – выплюнув веточку, ответил Длинноногий. – А может, и не права.
   Он думал о том, как здорово повезло тем двум молодым рейнджерам, особенно Гасу. Наткнуться прямо на Бизоньего Горба и остаться в живых, чтобы рассказывать об этом случае – такой удачей немногие могут похвастаться. Просто взглянуть на горбатого вождя племени – и это мало кому из опытных рейнджеров приходилось. Ему самому удалось лишь мельком увидеть Бизоньего Горба, когда несколько лет назад около реки Бразос разразилась жестокая буря со снегом. Длинноногий тогда выходил из небольшой дубравы и краем глаза заметил, что горбатый вождь целится в него из лука. В тот миг, когда Бизоний Горб выпустил стрелу, Длинноногий поскользнулся на обледенелом корневище и упал. Стрела лишь слегка чиркнула по его охотничьему ножу, висевшему на поясе. Он выхватил ружье, но индеец уже исчез. В ту ночь он едва не замерз, поскольку не разжигал костра, боясь, как бы Бизоний Горб не обнаружил его. Длинные ноги, за которые он получил прозвище, закоченели и стали будто каменные.
   Слова старой индеанки озадачили майора, но он всячески пытался убедить себя, что она и Чадраш ошиблись насчет численности воинов, участвующих в набеге. Его рейнджеры перепугались и не без причины: майор все еще не решался отдать приказ.
   – Черт возьми, не люблю я отступать, – наконец решился он. – Я нацелился хлопнуть стакан-другой в Эль-Пасо.
   Вскочив в седло, он несколько минут медленно объезжал на своем гнедом вокруг лагеря – утром, по холодку, он обычно не спеша прогуливал лошадь. Пока он разминал жеребца, подъехал Чадраш. Во время разминки гнедого у майора перестала болеть голова, и он еще раз обдумал свое решение. Дело в том, что у него нередко болела голова, и как раз минувшей ночью разболелась особенно сильно. Начался восход солнца. Утро обещало быть хорошим; у майора заметно поднялось настроение, и он решил продолжить движение на запад. Заворачивать назад было не в его духе. Если он отыщет безопасный путь до Эль-Пасо, то может получить чин полковника, а то и генерала.
   – Ну, в путь, ребятки, поехали на запад, – сказал он, вернувшись к костру. – Нас послали сюда искать дорогу, так найдем ее.
   Рейнджеры пережили жуткую ночь. Они сели на коней и, пригревшись на солнышке, клевали носом в седлах. У Гаса сильно болела раненая ягодица. Ходить было тяжело, но и сидеть оказалось не просто. Вороная коняга под ним скакала тряской рысью. Он не сводил глаз с берега реки, поросшего кустами полыни, ожидая, что из-за кустов в любую секунду выскочит Бизоний Горб.
   Охотники за скальпами, Киркер и Глэнтон, проскакав вместе со всеми с полмили, внезапно повернули своих коней назад.
   – А вы, ребята, разве не с нами? – спросил их Верзила Билл.
   Охотники не ответили. Отмахав несколько миль, они свернули и направились в сторону Мексики.


   5

   – А многие солдаты знают, что им необходимо делать, как думаешь, Чад? – спросил Длинноногий. – Наш майор уж точно не понимает.
   – А я вообще сомневаюсь, майор ли он, а может даже и не солдат, – ответил Чадраш. – Подозреваю, что он попросту упер у кого-то форму.
   Они проезжали, держа курс на запад, по такой засушливой местности, что там не росла даже горькая полынь.
   Длинноногий посчитал, что Чадраш прав. Вполне возможно, майор Шевалье утащил где-то форму. Техас был в те времена таким местом, где люди могли сами называть себя любым именем или присваивать любую профессию и так продолжали называться, какие бы пертурбации ни случались с ними. Они начинали осваивать азы, необходимые в их новой профессии, или же вообще ничего для этого не делали, в зависимости от того, как повернется дело.
   – Да что там говорить, я тоже не служу в армии, – сказал Чадраш.
   – А когда-нибудь раньше ты был солдатом? – поинтересовался Длинноногий.
   Он посмотрел на скалу или, вернее сказать, на невысокий горб в горах, возвышавшихся в нескольких милях севернее них. Ему почудилось, что в ясном сухом воздухе среди скал промелькнуло белое пятно, что несколько озадачило его. Что же это может быть таким белым в горах далеко к западу от Пекоса?
   Чадраш ничего не ответил Длинноногому – он не отвечал на расспросы о его прошлом.
   – Посмотри-ка, что там за белое пятнышко вон над той горкой?
   Чадраш глянул, но ничего не заметил. Длинноногому не было равного по дальнозоркости, что явилось одной из причин, почему его назначили разведчиком. В разведывательных поисках он не был достаточно внимательным и дотошным (по меркам Чадраша), но никто не отрицал, что у него есть способность видеть многое на далеком расстоянии.
   – Готов поклясться, что это горный козел, – сказал Длинноногий. – Никогда не слышал, чтобы в Техасе водились горные козлы, но вон он там стоит, весь белый.
   Раздражение у него сразу прошло, когда майор крикнул, что тоже думает, что это, должно быть, горный козел – животное, о котором он премного наслышан, но видеть которого никогда не видел.
   При вторичном, более пристальном наблюдении он заметил второго козла, недалеко от первого.
   – Смотрите, ребята, там горные козлы, – крикнул он встревоженным рейнджерам, которые до этого засыпали на ходу и теперь в беспорядке растянулись в неровную линию.
   При возгласе Длинноногого по отряду прокатился возбужденный гул. Рейнджеры со слабым зрением, такие, как одноглазый Джонни Картидж или мелкий Рип Грин, едва различали сами горы, а козлов не видели и подавно, но все равно возбуждение охватило и их. Отряд подтянулся, и все поскакали к горбатым горам, где мирно паслись невидимые никому, кроме Длинноногого, два горных козла. Лишь Матильда да Черномазый Сэм не поддались всеобщему возбуждению и не помчались к горам в бешеной скачке. Они продолжали ехать размеренной иноходью. За ними на расстоянии доброй мили ковыляли старуха команчи и мальчик с отрезанным языком.
   Гас и Калл скакали рысью вместе со всеми, их лошади шли напролом сквозь редкие кустики полыни. В пылу скачки Гас даже забыл о ноющей ране в ягодице.
   – О чем они думают, направляясь к горам, Сэм? Как взлететь на них? – спросила Матильда.
   С ровной долины склоны гор, где паслись козлы, казались слишком крутыми, чтобы по ним могли забраться лошади.
   Сэму не нравилось, что Техас такой огромный и ровный – смотришь и смотришь так далеко, как только можешь, и ничего примечательного не увидишь. Он сидел в тюрьме за кражу арбуза, когда туда поместили под замок и Длинноногого. Сэм взял арбуз с прилавка и стукнул по нему кулаком, чтобы проверить зрелость, а тот от удара раскололся на несколько кусков. Продавец затребовал с Сэма десять центов за разбитый арбуз, а у него оказалось всего три. Разницу он обещал отработать, а продавец вместо этого упек его за решетку. Случилось так, что повар в тюрьме Сан-Антонио, упившись в стельку, попал под фургон и тот переехал его ноги, поломав обе. Повар выбыл из строя. Сэм предложил свои услуги и получил работу – он учился готовить пишу с шести лет. Длинноногому так понравилась стряпня Сэма, что он рекомендовал его майору Шевалье, который немедленно заплатил за него долг в семь центов и взял к себе в отряд.
   И вот он очутился здесь, в самой огромной стране, в какой ему только доводилось бывать, где горизонт отстоит так далеко, что даже глазам не хочется искать его, а солнце шпарит так ярко, что его свет можно вытерпеть, лишь нахлобучив козырек старенькой фуражки на самые брови. Он едет в сопровождении отрядной потаскухи вслед за группой раздраженных белых людей, решивших поохотиться на козлов. Хорошо хоть потаскуха настроена по-дружески, несмотря на то, что она закусила на завтрак куском каймановой черепахи.
   Рейнджеры, с молодым Гасом во главе, скакали к подножию гор, чтобы вблизи увидеть то, что Матильда разглядела еще издали: невысокие горы оказались слишком крутыми для людей, не говоря уже о лошадях. Теперь, когда они очутились прямо перед горой, увидеть козлов было невозможно, они паслись где-то наверху, невидимые из-за скал и груд камней. Кроме того, лошади выбились из сил и тяжело дышали от бешеного бега; горы, которые в ясном воздухе казались такими близкими, на самом деле находились в нескольких милях от того места, где началась скачка. К тому времени, когда рейнджеры остановились и слезли с седел, многие лошади, главным образом, тощие клячи, уже спотыкались и шатались от усталости.
   Калл никогда прежде не видел гор, хотя, разумеется, с холмистой местностью был знаком. Эти горы поднялись довольно высоко – если забраться на одну из вершин, то окажешься совсем рядом с небом. Но рейнджеры не стояли на вершине, они находились у подножия, около здоровенных валунов, свалившихся сверху и выкатившихся в долину.
   Майору Шевалье очень понравились бешеные скачки, как, впрочем, и большинству рейнджеров. После всех тревог и волнений бесшабашная гонка по голой равнине принесла ему облегчение. Ко всему прочему, если им удастся подстрелить горного козла, а то и обоих, появится изрядный запас мяса для отрядного котла. Майору частенько приходилось охотиться в Виргинии – по большей части на оленей, изредка на медведей и, разумеется, на индеек и гусей, – но никогда еще не доводилось видеть западного горного козла, и теперь больше всего он боялся, как бы кто-нибудь из рейнджеров не опередил его на охоте и не завалил козла первым. Кое-кто из них уже взял ружья в руки и приготовился стрелять.
   Джош Корн соскочил с коня и его тут же, ко всеобщему удивлению, вырвало. Он был хрупкого телосложения, никогда не скакал быстро и долго, не позавтракав плотно перед этим, – теперь же его слабость может стать помехой в дальнейшей карьере рейнджера.
   – Ребята, давайте полезем вверх, – предложил Длинноногий. – Вряд ли козлы сами спустятся с вершин.
   В толпе разгоряченных рейнджеров единственным пессимистом оставался Верзила Билл Колеман. Он страдал сильной близорукостью и никаких козлов не видел – по правде говоря, он не видел издали даже гор. Его конь находился в лучшей форме по сравнению с другими, потому что Билл не верил в удачную охоту. Он не погонял коня и не пришпоривал, как другие, а скакал неторопливой, размашистой рысью. В отличие от других бойцов отряда, Верзила Билл ни на минуту не забывал, что они находятся на земле команчей. Он больше заботился о том, чтобы лошадь оставалась свежей и легко унесла бы его прочь от индейцев, а охота на козлов его не занимала. К тому же он по собственному опыту знал, что козлиное мясо жесткое и его не так-то легко жевать, особенно если попадется старый козел.
   Матильда и Черномазый Сэм не спеша подъехали к подножию крутой горы, где собирались желающие поохотиться рейнджеры. Однако из всех участников осмелился ползти вверх по отвесному склону горы лишь молодой Маккрае. Он прополз уже футов тридцать, но внезапно отказала раненая нога.
   – Смотрите, смотрите – он падает! – закричал Боб Баском.
   Калл не знал что и делать, поскольку видел, что его друг и впрямь падает или, точнее сказать, сползает вниз по крутому склону, на который только что забрался. Гас попытался ухватиться за маленький кустик и удержаться от падения, но не сумел и заскользил дальше, шлепнувшись под ноги коня майора Шевалье, который внезапно стал кидаться из стороны в сторону. Майор бросил поводья, чтобы поправить прицел на ружье. К его немалому раздражению, конь вдруг захрапел, бросился вперед и галопом помчался по равнине прямо на запад.
   – Ну, держись, недоумок, молодой идиот, кто велел тебе лезть на гору? – взорвался майор. – Теперь из-за тебя убежал мой конь!
   Гас Маккрае растерялся настолько, что не мог выговорить ни слова. Только что он за одну минуту так великолепно взобрался наверх, а за вторую минуту быстренько скатился вниз. Калл тоже стоял в растерянности. Майор даже побагровел от злости. По всей видимости, он был готов пристрелить Гаса на месте.
   И тем не менее вся эта драма обернулась смешной стороной – Гас переходил от рейнджера к рейнджеру, а те похлопывали себя по ляжкам и гоготали. Матильда тоже кудахтала, и даже Сэм не удержался и хихикал. Калл тоже чуть было не рассмеялся, но удержался из уважения к своему другу. Матильда смеялась так громко, что ее конь по кличке Том, обычно смирное флегматичное животное, принялся выделывать такие фортели, будто пытался сбросить всадницу на землю.
   – Тьфу ты, пропасть! – воскликнул Гас, сбитый с толку настолько, что другого слова ему просто не пришло в голову. Хоть он и скатился со склона, проделав весь путь до подножия, его ружье прокатилось всего треть пути и застряло, зацепившись за выступ скалы, и теперь висело в двадцати ярдах над его головой.
   – Садись в седло, ты, чертов пострел, и скачи, приведи моего коня обратно, пока он еще не исчез из виду, – командовал майор. – Ружье достанешь после, когда вернешься назад.
   Несколько рейнджеров, и Эзикиел в их числе, смотрели, как убегает лошадь майора. Все они предавались бурному веселью. Рип Грин смеялся так заразительно, что не мог удержаться на ногах. Смех напал на всех, кроме майора и Гаса, у всех было весело и легко на душе. И в этот момент они увидели, что конь майора на всем скаку грохнулся оземь.
   – Небось, попал ногой в нору луговой собачки, – предположил Джонни Картидж. – Надеюсь, нога не сломана.
   Только он произнес эти слова, как позади них по горам гулко прокатилось эхо выстрела.
   – Да нет, это не нора луговой собачки. Эту лошадь подстрелили, – определил Длинноногий.
   Чадраш сразу повел свою лошадь в укрытие и оставил ее позади большого валуна.
   – Боже мой, что происходит? – в недоумении произнес майор. Он успел вытащить из седла лишь ружье – боеприпасы и все его пожитки остались притороченными к седлу упавшей лошади.
   Никто не произнес ни слова. Расстилавшаяся перед ними равнина была совершенно пуста, как и в то время, когда они скакали через нее. Не было ни малейшего признаки чьего-либо присутствия. Только высоко в небе кружили два ястреба. Упавшая лошадь больше не поднималась.
   Рейнджеры, только что все, как один, готовые начать пулять по горным козлам, пришли в замешательство. Молоденький Джош Корн, которого только что стошнило, счел необходимым заодно уж и опорожнить кишечник. Для этого он прошел вниз по склону ярдов тридцать к чахлым кустарникам полыни; большинство рейнджеров без всякого стеснения исполняли свои естественные надобности в присутствии других, а вот Джош все же предпочитал уединяться. Когда по склону покатился Гас, Джош уже спускал штаны, его позыв вызывался срочной необходимостью. Он сидел на корточках в кустиках полыни, когда конь майора упал. Он слышал выстрел, убивший лошадь, но подумал, что это стрельнул по козлам кто-то из рейнджеров. Какое-то время переполненный живот занимал все его внимание. Еще с тех пор, как он наглотался насыщенной солями воды из реки Пекос, его частенько мучил столь жестокий понос, что время от времени он был вынужден вылезать из седла и опорожняться, а выходящая из его нутра слизь становилась белой под лучами солнца.
   Джош продолжал сидеть на корточках, освобождаясь от избытка солей Пекоса. Он не торопился вновь присоединиться к отряду – колики в животе становились временами столь невыносимыми, что он мог ходить только согнувшись, вызывая смех у других рейнджеров. К тому же, после того как его стошнило у подножия горы, он еще не очухался как следует и не мог сохранять бравый вид. Ему явно не везло: козлы не станут его трофеем – их подстрелят другие.
   Джош уже почти добрался до полоски ковыльных кустиков, чтобы сорвать листки и подтереться, как заметил ярдах в пятнадцати от себя какое-то шевеление. Он успел разглядеть только спину некоего животного и подумал, что это, должно быть, дикая свинья, продирающаяся сквозь частые заросли невысоких кустов полыни и чапараля. Джош вытащил пистолет. Если свинья покажется вновь, он не замедлит пальнуть в нее. Пусть другие рейнджеры носятся по горам за козлами, если им так хочется, все равно он единственный из всех, кто принесет на кухню настоящее домашнее мясо – поросячье. По пути из Сан-Антонио им уже приходилось несколько раз устраивать пирушки по случаю удачной охоты на свиней. У некоторых мясо оказалось жестким, у других сочным. Когда было время, Сэм любил по ночам поджаривать в углях целого поросенка, вместе с головой, в шкуре, со всеми потрохами. Вот и теперь к утру поросенок станет нежной вкуснятиной; Сэм выгребет его из углей, и рейнджеры с наслаждением отведают немного мяса.
   А в это время из ближайших кустов за юношей наблюдал Бизоний Горб. Когда молодой рейнджер вытаскивал пистолет, индеец приподнялся на колени и пустил стрелу поверх метелок полыни; Джош Корн заметил Бизоньего Горба только на мгновение и тут же стрела вонзилась ему в горло и пробила трахею. Джош выронил пистолет и попытался дотянуться до стрелы рукой, но, ухватив ее за древко, завалился на бок и даже не почувствовал, как острый нож перерезал ему горло. Бизоний Горб направился обратно к кустам, волоча за собой трепещущее тело юноши. Как раз за несколько секунд до этого коня майора подстрелил его воин, по прозвищу Брыкающийся Волк, и все рейнджеры глядели на долину. Они забыли о молодом Джоше, опорожняющем кишечник в кустах полыни.
   Бизоний Горб спрятал свою лошадь в неглубокой лощине. Приволочив туда труп молодого рейнджера, он раздел его, изрезал на куски одежду юноши, а голый труп перекинул на спину лошади. Круп лошади залила кровь из перерезанного горла Джоша. Бизоний Горб вскочил в седло, но уезжать не торопился. Придерживая кровоточащий труп одной рукой у самой холки коня, он выжидал, а вдруг рейнджеры помчатся выяснять, отчего так внезапно погибла лошадь майора. Он наблюдал за ними со дня, когда разразилась песчаная буря, и знал, на что этот маленький вооруженный отряд способен. Единственным человеком, которого следовало остерегаться пуще всего, был старый Чадраш, известный среди команчей под прозвищем Медвежий Хвост. Его ружье заслуживало уважения, старик редко промахивался. Длинноногий Уэллейс был быстр и силен, но не стрелок. Бизоний Горб до сих пор сожалел, то не убил его во время снежной бури на реке Бразос. Толстый майор неплохо стрелял из пистолета, а вот из ружья неважно.
   Бизоний Горб дожидался, пока кровь из горла Джоша Корна, уже не впитываясь в бока лошади, стечет с ее задних ног. Спеша добыть горных козлов (на самом деле, козлиные шкуры напялили на плечи двое молодых индейцев), рейнджеры по глупости бросили своих лошадей внизу, у подножия горы. Они так увлеклись охотой, что позабыли про старуху команчи и безъязыкого мальчишку и умчались от них далеко вперед. Бизоний Горб самолично изловил старуху и отрезал ей часть носа, отплатив тем самым за обиду, которую она нанесла его отцу. Мальчишку с отрезанным языком он отдал Брыкающемуся Волку, чтобы тот продал его в рабство. Был еще вьючный мул, перевозивший тюки с патронами; если рейнджеры откроют огонь, то очень скоро останутся без боеприпасов. Бизоний Горб прокрался в лощину, просто чтобы поближе рассмотреть белых людей, а тут этот беззаботный молодой рейнджер заковылял в кусты по большой нужде. Прикончить его Бизоньему Горбу было намного легче, чем поймать в петлю луговую собачку или ухлопать глупого индюка.
   Убедившись, что белые не собираются всей гурьбой искать убийцу майоровой лошади, Бизоний Горб внезапно выскочил из лощины. Издав как можно громче боевой клич, он поскакал прямо к белым, придерживая окровавленное тело Джоша у холки своего коня. Он заметил, как вблизи него взметнулся фонтанчик пыли от пули. Старый Медвежий Хвост стрельнул с недолетом. Но все равно Бизоний Горб соскользнул на противоположный бок коня, держась за конскую гривv одной рукой, а ногу перекинув через спину лошади. Старый рейнджер будет стрелять еще и не обязательно с недолетом.
   Затем прямо на глазах изумленных рейнджеров Бизоний Горб занял нормальное положение на лошади, схватил Джоша Корна за ногу и высоко подбросил в воздух его труп. Потом повернулся на несколько секунд лицом к белым и пронзительным голосом выкрикнул оскорбительные ругательства. Заметив, что пули поднимают фонтанчики пыли вблизи лошадиных ног, он повернул коня и нарочито медленно удалился.
   Ошеломленная толпа рейнджеров в беспорядке сгрудилась у подножия отвесных гор.
   – Где же старуха? – громко спросил майор.
   Он вдруг вспомнил, что, торопясь поскорее добраться до гор, они вырвались вперед и забыли про вьючного мула, на котором сидели старуха и мальчишка; вспомнил он, что и основной запас боеприпасов тоже перевозился на этом муле.
   Майор огляделся вокруг и понял, что его вопрос никто не слышал. Рейнджеры попрятались кто куда: одни укрылись за валунами, другие затаились в чахлых кустарниках. Гас и Калл залегли вместе за камнем, но камень был маловат, спрятаться за ним надежно никак не удавалось. Они озирались, ища валун побольше, но все такие укрытия уже оказались занятыми другими рейнджерами.
   Сам майор спрятался за вторым вьючным мулом, другого надежного места для него не нашлось.
   Боевой клич, который издал Бизоний Горб, когда скакал по долине, показался Каллу куда более ужасным, нежели жалобные вопли старой индеанки команчи. В боевом кличе горбуна прорывалась ненависть, жуткая ненависть. Когда вождь команчей обернулся к рейнджерам лицом и подбросил в воздух голый окровавленный труп Джоша, обоих парней охватил ужас.
   – Смотри, он кого-то угрохал, – прохрипел испуганно Гас.
   Особенно напугал Калла окровавленный труп. Кто бы ни был этот человек – а он видел, что это белый, – из него вытекло ужас как много крови.
   – А где наш молодой Джош? – спросил Длинноногий, которого внезапно охватило дурное предчувствие. – Нигде не видно молодого Джоша.
   Начал оглядываться и Эзикиел Мууди – они были с Джошем Корном лучшими друзьями. Оба они одновременно завербовались в рейнджеры из-за страсти к приключениям. Зик оглядел других рейнджеров, притаившихся в разных местах, кто где сумел. Друга своего он нигде не заметил.
   – Как же так, он только что стоял здесь, – сказал Зик вставая. – Вроде он отправился куда-то облегчиться – его понос прохватил.
   – Дурацкое дело, – выругался майор. Он тоже нигде не замечал парня и вдруг почувствовал, как в животе у него похолодело.
   – У него желудок был не в порядке, потому как он наглотался той мексиканской самогонки, – вступился за друга Зик. Он твердо знал, что Джош что-нибудь не так нипочем не сделает.
   – Когда я сказал «дурацкое дело», то вовсе не имел в виду Джоша, – возразил майор.
   Он имел в виду самого себя. Один беглый взгляд на горного козла – а это был взгляд Длинноногого, – и все рейнджеры как с цепи сорвались, ринулись за легкой добычей и измотали своих коней. Одна только мысль об удачной охоте стала стимулом, внесшим оживление в однообразие тяжкого пути на запад. И вот результат: теперь однообразие исчезло – его нарушили команчи.
   Все члены группы сгрудились у подножия горы, его конь убит, убит, видимо, и юный рейнджер.
   – Вроде как это Джоша подбросили в воздух, – мрачно сказал Длинноногий. – Думаю, этот ползучий гад прикончил его.
   – Нет, не может быть, это не Джош! – воскликнул в смятении Зик. – Джош лишь отошел к кустам опорожниться.
   – А я думаю, что он все-таки прикончил Джоша, -принялся уверять его Длинноногий. Он знал, что юноши крепко дружили.
   – Нет и нет, такое море крови, – не соглашался Зик и, прыгнув в седло, поскакал к тому месту, где Бизоний Горб бросил труп. Никто даже не успел остановить его.
   – Черт побери, что за фокусы этот молокосос вытворяет? – с недоумением произнес Чадраш.
   Он направился к рейнджерам, злясь на самого себя за то, что его так легко провели. Когда он стрелял в Бизоньего Горба, то не думал, что попадет в него, разве только если очень повезет, и не хотел тратить еще пули в надежде на слепую удачу. Теперь нужно считать каждый патрон – похоже, запасы кончаются.
   Уже подходя к группе, он заметил, как что-то метнулось в воздухе – это летела стрела, которая с глухим шмяканьем впилась в лошадь Длинноногого. Та пронзительно заржала и поднялась на дыбы. Стрела прилетела откуда-то сверху, с гор.
   – Они засели над нами! – предостерегающе крикнул Чадраш. – Уводите коней подальше, за пределы досягаемости стрел.
   – Проклятие! Это же не козлы, это команчи! – воскликнул Длинноногий, задетый за живое тем, что его так легко ввели в заблуждение. Он стал уводить свою лошадь подальше от гор. А с них продолжали сыпаться стрелы, но никто не мог выследить, где же засели индейцы. Кто-то из рейнджеров пальнул по горам, просто так – наугад. Ранило трех коней, да еще одноглазому Джонни Картиджу пришлось вытаскивать стрелу из ноги. У Калла стрела пролетела рядом с локтем, он считал себя счастливчиком. Лошади в панике рвались, а Калл ничего не соображал – он думал только о том, как удержаться в седле.
   Рейнджеры отступили к редким кустикам полыни, туда, где убили Джоша Корна. Калл, ведший свою взбрыкивающую лошадь за поводья, первым обнаружил кровавое пятно на земле, где убили Джоша. Он сразу понял, что это кровь Джоша, потому что лежащая рядом жижа человеческого дерьма была белого цвета – его дерьмо, между прочим, тоже оставалось белым с тех пор, как им пришлось переплывать через Пекос.
   – Смотри-ка сюда, – обратил он внимание следовавшего за ним Гаса.
   Силы внезапно покинули Гаса, когда он увидел свежие пятна крови. Он опустился на колени, бросил поводья, и его начало тошнить. В ляжке задней ноги лошади застряла стрела, и кобыла нервно вздрагивала. Калл ухватил поводья и удерживал ее на месте. Верзила Билл и Рип Грин продолжали стрелять по команчам, засевшим в горах, но стреляли вслепую.
   – Кончай пальбу, вы, идиоты! – закричал на них Длинноногий. – Как можно попасть в индейца, укрывшегося в горах на целых тысячу футов выше вас, дураков!
   Длинноногий чувствовал себя глубоко раздосадованным. Он обязан был отличить мальчишку команчи, напялившего на себя козлиную шкуру, от живого козла и мог бы отличить, если бы набрался терпения, подскакал поближе и пригляделся, как козлы щиплют траву. Из-за его нетерпения рейнджеров заманили в ловушку. Само собой разумеется, он не ожидал, что они ринутся сломя голову стрелять по козлам, но ему следовало предусмотреть такой оборот: большей часта рейнджеров надоело полдня скакать по прериям, им требовалась разрядка, нужно было пострелять хоть во что-нибудь, а тут подвернулась сразу пара горных козлов.
   В результате один рейнджер погиб, у другого торчит стрела в ноге, несколько лошадей получили ранения, Зик Мууди опрометчиво ускакал вперед и оторвался ото всех, а главное – никто не знает, какие силы индейцев им противостоят. Известно только, что в горах засели несколько, по меньшей мере двое бродят по долине и один из них Бизоний Горб. Но их может оказаться и сорок или даже больше. Во время бешеной скачки к горам он не обращал внимания на приметы. Хорошо хоть, что индейцы не перехватили Матильду и Сэма. Этот факт говорит о том, что рейнджерам противостоит небольшая банда. Вместе с тем потеря боеприпасов, находившихся в тюках на вьючном муле, конечно же, сильно огорчает.
   Еще приходится беспокоиться об Эзикиеле Мууди, который все еще никак не пробился через кусты и не разыскал своего друга. Длинноногий понимал, что Зика очень скоро убьют или захватят в плен, если только ему не повезет.
   – Вот чертов сопляк, они же наверняка прикончат его, – встревожился майор.
   Все рейнджеры, и Матильда с Сэмом вместе с ними, столпились на небольшой прогалине среди кустов. В лощине Чадраш обнаружил место, где Бизоний Горб привязал свою лошадь, и следы крови Джоша Корна, тело которого он волочил. Гаса Маккрая опять стало выворачивать наизнанку, хотя желудок уже был пуст. Образ индейца с огромным горбом напомнил ему, как он сам в ужасе бежал; запах крови Джоша Корна заставлял его содрогаться и корчиться в судорогах. Он вспомнил, как Бизоний Горб едва не поймал его – вид окровавленного трупа Джоша демонстрировал, какой оказалась бы и его участь, если бы вонзившееся в задницу копье попало чуть-чуть повыше. Будь он на ярд ближе к индейцу, валялся бы теперь мертвым, как сейчас Джош.
   Наконец Гас перестал корчиться в судорогах, поднялся и заковылял подальше от лужи крови; ему следовало перебороть слабость – ведь придется стрелять, если команчи нападут на них. Майор Шевалье понимал, что поступил по-глупому – все же следовало прислушаться к инстинктивному чувству и направиться на восток. Все больше он сожалел, что не воспользовался счастливым случаем, предоставленным балтиморским судьей.
   И вот он находится на открытой местности, где есть лишь единственная неглубокая лощина, и противостоит ему неизвестное число свирепых индейцев. Теперь все зависит от мастерства двух следопытов отряда. Чадраш сохранял сппокойствие, хотя и видно было что он разозлен. А Длинноногий засуетился. Без сомнения потому, что сознавал свою вину за то, что все оказались в столь трудном положении. Его превосходной дальнозоркости оказалось недостаточно, чтоб распознать ловушку и удержать рейнджеров от пагубной скачки.
   Больше всего обеспокоили Рэнделла Шевалье возникшие в результате стычки с индейцами паника и неразбериха. В Виргинии или в Пенсильвании, когда возникали ссоры, мужчины, как правило, знали, с кем драться и как поступать впредь. Но здесь, на Диком Западе, все получается наоборот. Индейцы всегда знали особенности местности лучше белых. Они знали, как прятаться и выживать в таких местах, где у белых не было никаких шансов. Ни один человек в Виргинии не смог бы проехать верхом с голым окровавленным трупом, перекинутым через спину лошади. Никто в Виргинии или в Пенсильвании не смог бы визжать так пронзительно, как Бизоний Горб.
   Из долины невесть откуда раздался еще один выстрел, и лошадь Зика Мууди упала, как подкошенная.
   – Вот этого-то я и опасался. Они все же достали его, сопливого дурака, – сказал Длинноногий.
   Зика не зацепило, выстрела он не слышал и подумал, что его лошадь просто-напросто споткнулась и упала. Но та не поднималась, и Зик понял, что она мертва. В мгновение ока он повернулся и припустился во весь дух по направлению к горам и рейнджерам. Но не успел пробежать и десятка ярдов, как позади него возник Бизоний Горб на коне, бока которого густо окрасила кровь Джоша Корна.
   – Нам лучше выскочить и помочь ему, – засуетился Калл, но Чадраш схватил его за руку и удержал на месте.
   – Стой и не рыпайся, черт бы тебя побрал, – предостерег он. – Откуда нам знать, сколько их засело поблизости. Если мы не собьемся в кучу, все погибнем поодиночке.
   – У этого паренька нет шансов уцелеть, – мрачно заметил майор. – Лучше бы мне самому пристрелить его лошадь до того, как он помчался в долину. Только так мы и могли спасти его голову.
   Рейнджеры с удрученным видом наблюдали за жуткой погоней. Они убедились, что слова майора оказались правдой. У Эзикиела Мууди шансов не оставалось никаких. Старый Чадраш поднял свое длинное ружье на тот случай, если Бизоний Горб случайно споткнется или вильнет, но такого случая не представилось, и он не стрелял.
   – Надеюсь, он не забыл моих советов, как покончить жизнь самоубийством, – пробормотал Длинноногий. – Ему лучше не удирать, а убить себя. Таков для него самый легкий конец.
   Эзикиел Мууди думал так же. Он бежал изо всех сил, но, когда оглянулся, увидел, что индеец с огромным горбом скачет еще быстрее. Сердце у Эзикиела от страха билось с такой силой, что он даже испугался, как бы оно не разорвалось. Он еще не успел доскакать до трупа Джоша Корна, как его лошадь грохнулась на землю. Он успел лишь заметить большое пятно крови там, где с Джоша снимали скальп. Увидел он и окровавленную стрелу, пронзившую горло Джоша.
   И все же он не мог прекратить бег и покончить самоубийством, боясь, что команчи подскочат к нему раньше, чем он выхватит пистолет. К тому же он уже находился достаточно близко от рейнджеров, и кто-нибудь из них мог подстрелить Бизоньего Горба или хотя бы напугать его и заставить остановиться. Все знали старого Чадраша как великолепного стрелка, может, если бежать и дальше, тот попадет в преследователя с дальнего расстояния.
   И вдруг Зик круто изменил свое решение. Он остановился, выхватил пистолет и хотел направить его себе прямо в глаз, как учил Длинноногий. Он чувствовал, что индеец на покрытой кровью лошади уже за плечами – поэтому следовало торопиться.
   Но, уже вытащив пистолет, он обернулся, взглянул на преследовавшего его индейца – и пистолет вывалился из его вспотевших рук. Не успел он очухаться, как индеец на коне был тут как тут: Зик попал в плен.
   Бизоний Горб нагнулся с коня и схватил перепуганного юношу за черные волосы. Держа узду, он остановил лошадь, приподнял Зика за волосы и полоснул его ножом вокруг головы чуть повыше ушей. После этого круто развернулся и поскакал мимо сгрудившихся рейнджеров, волоча Зика за волосы. Лошадь прибавила ходу, скальп Зика отвалился, а тело грохнулось на землю. Бизоний Горб опять развернулся перед рейнджерами, высоко подняв над собой окровавленный скальп. Затем повернул коня в сторону и поехал прочь неспешным шагом, выражая тем самым свое презрение неумению рейнджеров метко стрелять. Окровавленный скальп он так и продолжал держать, высоко подняв над собой.
   Эзикиел Мууди брел, спотыкаясь, через кусты полыни и кактусы, крича от боли в голове. Кровь заливала ему глаза, и он ничего не видел. Он решил вернуться и поднять свой пистолет, чтобы убить себя, но Бизоний Горб уволок его довольно далеко от того места, где он выронил оружие. Из-за крови, обильно текущей по лицу, и боли он не мог ориентироваться. Единственное, что он мог еще делать, – брести неведомо куда, не переставая вопить от боли.
   Чадраш наблюдал, как не спеша удалялся Бизоний Горб. Затем он прицелился, поднял ствол ружья немного повыше и выстрелил. Таков был старый, испытанный прием при охоте на бизонов, но сейчас он не сработал. Бизоньего Горба выстрел уже не достал. А оскальпированный Зик Мууди продолжал орать от боли.
   – И что же, не найдется никого, кто пошел бы и вернул Зика? – громко спросила Матильда.
   Крики юноши тронули ее сердце – она заплакала. Раньше в Сан-Антонио, еще до этого похода, Зик иногда подсаживался к ней и играл на губной гармошке.
   – Нужно, чтобы кто-то помог парню, он же серьезно ранен, – крикнула она.
   – Матильда, он сам найдет дорогу, когда подойдет поближе, мы выскочим и дотащим его, – сказал майор. – Не надо ему было откалываться от отряда, и молодой Корн, если бы не откололся, остался бы жив.
   Майор был очень раздражен тем, что оказался в таком трудном положении. Охотники за скальпами сбежали, двое пленников пропали, один молодой рейнджер убит, второй – тяжело ранен; у Джонни Картиджа в ноге застряла стрела и никто не может вытащить ее; помимо этого, отряд лишился двух лошадей, одного вьючного мула и почти всех боеприпасов. Было от чего прийти в уныние. До сих пор непонятно, с какими силами столкнулся отряд – единственный индеец, который показался открыто, был их вождь Бизоний Горб, и он все утро занимался кровавой охотой, ослабляя боеспособность отряда.
   – Что и говорить, веселенькое дельце, – заметил Длинноногий. – Нас окружили, как несмышленых цыплят, а теперь Бизоний Горб отрежет нам поочередно головы.
   – Нет, он Зику голову не отрезал. Только волосы, – поправил Боб Баском. По складу своему Боб отличался прагматизмом и не одобрял неточные высказывания и заявления, какими бы ироничными они ни были.
   – Сдается мне, что Зику теперь придется зимой ходить все время в шапке, – продолжал подшучивать Длинноногий, – поскольку с него сняли скальп, все женщины станут шарахаться от него.
   – Я от него не шарахнусь, он просто несчастный юноша, – возразила Матильда.
   Бездействие рейнджеров вызвало у нее раздражение, столь большое, что она сама направилась к Зику, чтобы помочь ему.
   – Не ходи, Матти, ни к чему, чтобы и тебя укокошили, – предостерег майор.
   Но Матильда не слушала его. Она никогда не любила толстых офицеров, а этот был таким толстым, что с трудом доставал из-под живота свой чирик, когда наносил ей очередные визиты. В любом случае она не терпела, когда военные, толстые ли, худые ли и прочие, пытались давить на нее. Калл и Гас стояли рядом на коленях, крепко удерживая коней за поводья. Оба хорошо видели Зика, лицо и все тело которого покраснели от крови.
   – Думаю, он умрет после такого оскальпирования, – предположил Калл.
   – Никогда не думал, что у людей столько крови, – сказал Гас. – Считал, что у нас внутри в основном кости.
   Калл не согласился с другом, хотя и сам считал так же. После увиденного утром он вывел заключение, что люди представляют собой просто мешок крови, из которого торчат руки и ноги.
   – Держись ближе ко мне, – напомнил Гас. – Здесь могут оказаться и другие ползучие гады.
   – Я и так прилип к тебе, – ответил Калл, у него перед глазами стояла увиденная лужа крови.
   Работая у старого кузнеца, он, случалось, нечаянно резал себе руки пилой или ножом, иногда довольно глубоко. Но то, что он видел несколько минут назад, было совсем иным. Место, где убили Джоша, пропиталось кровью, словно от пролитого кровавого дождя. Оно напомнило ему площадку позади магазинчика мясника из Сан-Антонио, где забивали крупный рогатый скот и коз и подвешивали их, чтобы стекла кровь.
   Теперь беда стряслась с Зиком, который был здоровым малым всего несколько минут назад, а теперь бредет, пошатываясь, лишившись скальпа. Калл подумал, что если бы Бизоний Горб бежал чуть быстрее, преследуя Гаса, тот сейчас выглядел бы, как Джош или Зик.
   В Сан-Антонио многие люди, будь они знаменитыми рейнджерами, воюющими с индейцами, вроде Длинноногого, или фермерами, поставщиками провизии, рассказывали всякие были и небылицы о жестокостях индейцев. Калл знал, что в пограничье между реками Бразос и Пекос индейские воины ведут особенно кровавую и ожесточенную войну. Но выслушивать рассказы об этой войне – это одно, а видеть ее своими глазами – совсем другое. Все знали, что служба рейнджеров полна риска и приключений, но она состояла не только из одних приключений. Шла война не на жизнь, а на смерть, велась жестокая и кровавая бойня. Слушать рассказы о ней и видеть ее своими глазами – совершенно разные веши.
   – Теперь нам надо быть все время начеку, – заметил Гас. – Мы не можем возлагать надежды на других и выискивать поросят для охоты. Нужно быть бдительными. Эти проклятые индейцы умеют мастерски маскироваться.
   Калл понимал: все так и есть. Чуть раньше он видел, как Джош Корн снимал штаны, чтобы опорожниться, и вокруг ничто не напоминало войну – виднелись лишь чахлые кустики полыни. И все же тот самый горбатый индеец, который гнался за Гасом и чуть было не схватил его, притаился среди тех чахлых кустиков. Но и этого мало – он ухитрился убить Джоша и обезобразить его совершенно бесшумно, без малейшего звука, когда все рейнджеры и Матильда находились всего в нескольких ярдах от них.
   До нынешнего утра Калл никогда не чувствовал, что над ним нависла угроза – даже тогда, когда он сидел среди рейнджеров около костра и прислушивался к крикам истязаемого мексиканца. Мексиканец был одинок, а они составляли целый отряд рейнджеров. Никто не осмелился бы подойти к лагерю и потревожить их.
   Но теперь это случилось – индеец подкрался к ним на расстояние броска камня и убил Джоша Корна. А потом этот же индеец поймал Зика и оскальпировал его так же быстро, как повар Сэм перерезает горло цыпленку.
   Гасу Маккрае очень хотелось, чтобы его расстроенный живот пришел в норму. Он не был доволен тем, как стреляет из ружья – на любое расстояние, – и понимал, что находится в ситуации, когда от него требуется меткость, а этого нелегко добиться, если в животе пучит и дергает. Ему нужно быть здоровым, а он болен
   Гаса тяготил и тот факт, что до сих пор он, по сути дела, смог засечь всего одного индейца – Бизоньего Горба. Когда он смотрел на горы, то не видел команчей, пускавших стрелы в рейнджеров; а когда глядел на долину, то не заметил индейца или индейцев, подстреливших коня майора, а затем и лошадь Эзикиела.
   Без всякого повода, лишь потому, что Гас чувствовал, как желудочное расстройство у него проходит и понос прекращается, он припомнил разговор Чадраша с майором, где Чадраш сообщил, что несколько сот индейцев готовятся совершить набег на Мексику. Мысль о сотнях команчей, а он лично убедился в том, что может натворить лишь один из них, вряд ли могла утешить. Их и без того малочисленный отряд сократился до десяти рейнджеров, учитывая, что и Зик вскоре умрет, лишившись скальпа. Несколько сотен индейцев сотрут их в порошок. Ну, с тремя-четырьмя они бы еще справились, а может, с меньшим числом. Бизоний Горб мог бы даже один одолеть их, если бы продолжал свое дело.
   – Как ты думаешь, сколько их там засело? – спросил Гас Калла, который схватился за дуло своего ружья и сжимал его с такой силой, словно намерился смять.
   Калл думал про то же, что и его друг. Если вокруг множество команчей, то вряд ли кто из рейнджеров уцелеет, а если кто-то и уцелеет, то лишь по счастливой случайности.
   – Я пока никого не видел, кроме одного – того самого, – ответил Калл. – Хотя их должно быть больше. Ведь кто-то стрелял по лошадям.
   – Ну, по ним стрелять не трудно, – заметил Гас. – В лошадь может залепить каждый.
   – Они стреляли по ним, когда лошади бежали довольно резво, и убили обеих, – не согласился Калл. – Кто сказал, что в них легко попасть?
   – Сдается мне, что в горах засела целая банда убийц, – предположил Гас. – Они выпустили по нам целую тучу стрел. Не думаешь ли ты, что они целились в Матильду? Она самая крупная мишень.
   Такое замечание явилось, с точки зрения Калла, свидетельством того, что его друг мыслит непрактично. Любой здравомыслящий воин постарался бы подстрелить в первую очередь вооруженного противника, а уж потом заниматься шлюхами.
   – Прежде всего индейцы старались вывести из строя Чадраша и Длинноногого, – решил Калл. – Ведь они лучшие воины.
   – Если только я обнаружу этих индейцев, преподам им хорошую взбучку, – заявил Гас, сам удивляясь своим словам. Ведь живот у него все еще не прошел. – Сомнительно, чтобы их поблизости было больше пяти-шести человек, – добавил он просто так, чтобы что-то сказать.
   Едва он переставал говорить, как его обуревали неприятные мысли, вроде тех, что приходят в голову человеку, лишившемуся скальпа, как лишился его Зик.
   – Откуда ты знаешь, что их всего пять-шесть человек? – спросил Калл. – Может, в какой-нибудь лощине их засела целая толпа, и нам их никогда не увидеть.
   – Если их большущая толпа, тогда, как мне думается, они бы давно выскочили и перебили нас. Смотри-ка, Матильда уже подходит к Зику, – заметил Калл.
   Матильда подошла к изуродованному юноше, который в этот момент опустился на колени и шарил руками по земле, пытаясь отыскать выпавший пистолет.
   – Зик, я здесь, – сказала Матильда. – Я пришла, чтобы отвести тебя в лагерь.
   – Нет, я должен найти пистолет, – ответил Зик. Его встревожил тот факт, что Матильда пришла, чтобы увести его. – Я должен найти его, потому что тот здоровенный черт может вернуться, – добавил он. – Я должен сделать, как наказывал Длинноногий – приложить пистолет к глазу и выстрелить, прежде чем он будет здесь.
   – Он не вернется, Зик, – утешала Матильда, помогая ему подняться с колен. – Если бы он захотел, то прихватил бы тебя с собой.
   От одного вида юноши с оскальпированной головой она пришла в замешательство и стала заикаться. Ей не раз доводилось наблюдать убитых или израненных в бою мужчин, но таких, как Зик Мууди с изуродованной головой, пришлось увидеть впервые. Казалось, что вместе с волосами он лишился лица.
   – Вставай. Пошли вместе, – настаивала Матильда, помогая ему приподняться.
   – Не трогай меня, лучше помоги мне найти пистолет, – бормотал Зик. – Мне не надо уходить, мне нужно убить себя, как учил Длинноногий. Я должен остаться и сделать это.
   Матильда подхватила Зика под мышки и потащила его, а когда он встал на ноги, то поневоле кое-как заковылял.
   – Там нет пистолета, Зик, – говорила Матильда. – Скоро мы будем вместе со всеми ребятами. Ты не умрешь. А на голове вырастет новая кожа.
   – Нет, я не вынесу этого, Матти, – плакал Зик. – Голова горит, будто ее поджаривают на огне. Лучше пристрели меня, Матти. Убей меня сейчас же.
   Не слушая жалобные причитания юноши, Матильда упорно подталкивала его и тащила к отряду. Когда они приблизились ярдов на пятьдесят, на помощь выскочил Калл. Он всегда охотно помогал другим и много раз делал для Матильды любую работу. От одного вида головы Эзикиела он заметно побледнел. На помощь подоспел Гас Маккрае, но в этот момент Зик потерял сознание от боли. Не слушая его стонов и всхлипываний, все трое быстро потащили его к своим, не обращая внимания на капающую на них кровь. В лагере они положили его около Сэма, который был у них за доктора.
   – Боже Всемогущий! – воскликнул Верзила Билл, увидев густо покрытую кровью голову Эзикиела.
   Джонни Картиджа стошнило, а Боб Баском отошел в сторонку на трясущихся ногах. Майор Шевалье лишь разок взглянул на окровавленную голову, отвернулся и пошел прочь. Длинноногий и Чадраш переглянулись. Лучше бы Зик покончил жизнь самоубийством, решили они про себя. Теперь, чтобы уцелеть, нужно передвигаться быстро и бесшумно, а оскальпированный юноша станет обузой.
   Сэм присел на корточки и стал стирать кровь с головы Зика кусочками мешковины. Запасов воды у них не было – чтобы промыть хорошенько такую рану, требовалась целая бадья воды, а откуда ей взяться.
   – Ему надо надеть что-то на голову, – предложил Сэм. – А то налетят на рану разные мухи и слепни.
   – Сколько времени нужно ждать, чтобы на голове засохла корка? – спросил майор.
   Сэм посмотрел на кровоточащую голову, обтер ее снова куском мешковины и ответил:
   – Четыре-пять дней, но за это время он скорее всего умрет.
   Чадраш пристально оглядел долину, пытаясь угадать, где затаились команчи и сколько их. Он подумал, что в горах засели трое и, возможно, еще трое укрылись в долине. Ему и в голову не приходило, что обеих лошадей мог убить один и тот же индеец. Майор был твердо уверен, что индейцев все же должно быть больше. На небольшом отроге гор, уходящем на юг, вполне могут укрыться значительные силы команчей. Если их не более семи-восьми (такова обычная численность индейских групп, совершающих набеги), то считай, что рейнджерам повезло. Если бы их было намного больше, они давно разгромили бы рейнджеров, измотанных бешеной скачкой к горам. Здесь их легко могли рассеять и переловить по одному.
   – Сомневаюсь, чтобы их насчитывалось более десяти, – предположил Длинноногий. – Если бы их было много, наши лошади унюхали бы их лошадей – они бы тогда взбрыкивали и фыркали.
   – Им и десятка не нужно, – заметил Чадраш. – Ведь с ними этот чертов горбун.
   Длинноногий в ответ ничего не сказал. Он считал, что может выжить в этих диких местах, как и любой другой, а бояться ему некого; нужно, конечно, принимать меры предосторожности против кое-кого, но таких мало, и Бизоний Горб в их числе. Себя он считал прирожденным жителем прерий, и не было местности между реками Сабин и Пекос, где бы он ни побывал, не изучил ее досконально, а в сторону севера он доходил до самого Арканзаса. Он считал, что великолепно знает эти края и тем не менее не заметил лощины, где Бизоний Горб прятал свою лошадь перед тем, как убить Джоша Корна. Длинноногому никогда не приходилось видеть, как на его глазах снимают скальп с живого человека, хотя он и слышал о немногих случаях, когда оскальпированные оставались в живых и потом рассказывали, как это все произошло. Пустынные районы полны неожиданностей, там тебя могут встретить всякие сюрпризы, о существовании которых прежде и не подозреваешь.
   Майор Шевалье с беспокойством смотрел на разведчиков отряда. У него разламывалась голова, и он испытывал нервное возбуждение. Жизнь в боевых условиях давалась ему нелегко из-за тучной комплекции, а стычка с индейцами из племени команчей напугала его до смерти. Половина рейнджеров из его отряда либо блевала, либо передвигалась на ногах еле-еле, а отчего, он не знал – то ли с перепугу, то ли от плохой воды. Он задумался, что же делать дальше, куда двинуться, и в это время заметил, что Матильда снова направилась к кустам Польши, причем так неосмотрительно и беспечно, будто прогуливалась по улицам Сан-Антонио.
   – Эй, Матильда! Не ходи никуда, мы не на бульваре, – громко предупредил он.
   – Я пошла подбирать Джоша, – ответила Матильда. – Я не намерена бросать его на съедение диким зверям. Желательно, чтобы кто-нибудь выкопал могилу, пока я хожу, а когда принесу Джоша, уложим его туда.
   Не прошла она и двадцати ярдов, как из-за отрога гор выскочили девять команчей во главе с Бизоньим Горбом.
   Майор Шевалье вспомнил, что его бинокль остался в сумке на убитом коне.
   Увидев индейцев, некоторые рейнджеры подняли ружья и приготовились открыть огонь, но Длинноногий прикрикнул на них, чтобы не стреляли.
   – С такого расстояния вы даже до той проклятой горы не дострелите, а уж до индейцев и подавно, – пояснил он. – К тому же они уходят.
   И в самом деле, небольшая группа индейцев, возглавляемая Бизоньим Горбом, потихоньку потянулась вдоль позиции рейнджеров. Они направлялись на восток и явно не спешили, медленно ехали, держа курс на реку Пекос. В это время Матильда, разыскивая труп Джоша Корна, находилась ярдах в ста от рейнджеров, она не обращала внимания на команчей, а те нарочито не замечали ее.
   Калл и Гас стояли рядом и наблюдали. Раньше им никогда не доводилось видеть группу индейцев верхом на лошадях. Собственно говоря, в Сан-Антонио проживали несколько городских индейцев, вечно находившихся «под мухой». Изредка попадался какой-нибудь индеец, отличный от них, один вид которого говорил, что он горазд на отчаянные поступки.
   Но даже такие неуправляемые были ничто по сравнению с теми, которых теперь видели Калл и Гас: группа воинственных команчей спокойно и неторопливо проезжала на лошадях по своей земле. Они разительно отличались от всех тех индейцев, каких видели когда-либо молодые рейнджеры. Это были дикари, но дикари многоопытные и знающие, как воевать. Бизоний Горб вез труп убитого Джоша на спине своей резвой малорослой лошадки, придерживая его одной рукой. А Зика Мууди он оскальпировал, даже не слезая с лошади. Это были дикие индейцы, и земля, по которой они сейчас проезжали, была их землей. Их порядки и обычаи отличались от порядков и обычаев белых людей, и мыслили они совершенно не так, как белые. Картина неспешного отъезда команчей поразила Калла и Гаса, надолго оставшись в их памяти. Оба они не проронили ни слова, пока индейцы не скрылись из виду.
   – А я рад, что их оказалось немного, – сказал наконец Гас. – Окажись их больше, сомневаюсь, чтобы мы их одолели.
   – Да что тут говорить, нипочем бы не одолели, – согласился Калл.
   Как раз в ту минуту, когда он произносил эти слова, Бизоний Горб остановился и, высоко подняв в руке два скальпа, еще раз громко прокричал боевой клич, эхом прокатившийся по горам позади рейнджеров.
   Гас, Калл и большинство рейнджеров подняли на всякий случай ружья, а кто-то даже выстрелил, хотя вождь команчей и находился вне досягаемости пуль.
   – Если бы мы вели бой не на живот, а на смерть, думается, все же смогли бы одолеть их, – сказал Гас. – Если уж на то пошло – жизнь или смерть, я ни за что не дал бы себя убить.
   – Если бы вопрос стоял о жизни или смерти, мы бы все погибли, – не согласился с ним Калл.
   Все увиденное им этим утром лишило его прежней уверенности в том, что рейнджеры – это боеспособные силы. Может, его отряд и неплохо сражался бы с мексиканцами или даже с отрядами белых. Но увидев, как воюют команчи – а все, что он видел, не говоря уже об оскальпировании Зика Мууди, промелькнуло перед ним, как копье, брошенное Бизоньим Горбом, – он понял не только умом, но и всеми фибрами своей души, что при настоящем нападении на них команчей рейнджеры не выстояли бы. Ну, может Длинноногий и Чадраш, будучи следопытами прерий, и уцелели. Но все остальные были бы обречены.
   – Да даже трое из них, и те прикончили бы нас, – произнес Калл. – Что там говорить, горбатый смог бы в одиночку расправиться с нами, если бы только захотел.
   Гас Маккрае промолчал. Он здорово испугался, но не хотел этого показать. И не только в данную минуту, но и в будущем. Он опять почувствовал позыв опорожнить кишечник – такое у него теперь случалось нередко, – но снова пойти в кусты не решился. Он боялся отойти от Калла даже на два-три шага. Джош Корн на его глазах отошел всего на несколько шагов – всего несколько – и надо же: Бизоний Горб уже размахивал его скальпом. Размахивал он и скальпом Эзикиела, а Зик ведь был совсем рядом с лагерем. Гас находился очень близко от того места, где схватили Джоша. Хотя он тогда и озирался вокруг, но не заметил даже прячущейся ящерицы, не говоря уже об индейце, а Бизоний Горб тем не менее притаился совсем рядом.
   К своему недоумению, Гас вдруг понял, что ноги у него подгибаются. Он даже услышал необычный звук и понял, что это стукнулись друг о друга его колени. Никогда в жизни не приходилось ему испытывать такого – колени у него не сгибались и не стукались никогда. Он огляделся вокруг, испугавшись, не заметил ли кто-нибудь этой его слабости, но по счастью никто ничего не заметил. Все рейнджеры наблюдали за команчами со встревоженным видом – Гас это сразу определил. Разве только Чадраш оставался спокойным, да еще Длинноногий, все остальные тряслись от страха, как и сам Гас. Матильда тоже не испугалась, она была занята – тащила назад тело Джоша Корна.
   Гас взглянул на Калла, своего сверстника. Гас ожидал, что тот тоже должен трястись с перепугу, но нет, Калл не трясся, только следил за индейцами. Судя по всему, ему не нравилась сложившаяся ситуация, но он не боялся, смотрел на команчей со спокойным видом, держа ружье наготове.
   – Не нравится мне все это, – с каким-то исступлением произнес Гас. Ему не нравилось, что на свете оказались люди, которые напугали его до такой степени, что он боится даже сходить опорожнить свой кишечник. – Жаль, что у нас нет пушки, – продолжал он. – Если бы мы были вооружены получше, они оставили бы нас в покое.
   – Мы и так вооружены лучше них, – возразил Калл. – Джоша убили стрелой, а Зика оскальпировали ножом. Они засыпали нас стрелами вон с той горы, а если бы стреляли из ружей, представляю, скольких бы поубивали.
   – По крайней мере, одно ружье у них есть, – угрохали же у нас обеих лошадей.
   – Да будь у нас с десяток пушек, что толку, – не соглашался Калл. – Мы их даже не обнаружили, как в таком случае мы стреляли бы по ним? Сомневаюсь, чтобы они спокойно стояли и смотрели, как мы заряжаем пушки, наводим и палим по ним. Пока мы проковыряемся со всем этим, они окажутся на полпути в Мексику.
   К этому времени команчи отъехали уже на такое Расстояние, что превратились в едва заметное пятнышко.
   – Никогда не приходилось видеть людей вроде этих, – произнес Калл. – Я и не знал, как выглядят дикие индейцы. – И добавил: – Эти, видать, команчи.
   Гас не понял, что его друг имел в виду. Да, разумеется, это команчи Он не знал, что ответить, поэтому скромно промолчал.
   Как только Бизоний Горб и его банда скрылись из виду, рейнджеры вздохнули с облегчением, но только они перевели дух, грохнул выстрел.
   – Боже мой, да он же пальнул в себя! – воскликнул Рип Грин.
   Зик Мууди исхитрился незаметно вытащить у него из кобуры пистолет и выстрелил в себя. Хлынувшая кровь забрызгала Рипу штаны.
   – О Боже, смотрите, – в недоумении произнес Рип. Он нагнулся, взял пригоршню песка и принялся счищать кровь.
   Майор Шевалье ощутил, как гора свалилась с его плеч. Везти с собой оскальпированного юношу значило замедлять дальнейший поход, а, по всей видимости, тот все равно умер бы от заражения крови. Джонни Картидж по счастью избежал опасности получить заражение крови – Сэм в конце концов все же вынул у него стрелу из ноги и промыл рану. Джонни вопил во все горло, когда Сэм тащил стрелу, а потом Сэм перевязал рану и теперь Джонни помогал Верзиле Биллу копать могилу для юного Джоша.
   – Теперь нужно рыть и другую, – приказал майор.
   – Зачем? Они ведь были друзьями – пусть и лежат вместе друг на дружке, – предложил Длинноногий. – Почва здесь больно каменистая, чтобы копать несколько могил.
   – Да не несколько, а всего две, – настаивал майор. Он считал, что павший в бою воин заслуживает, по меньшей мере, отдельную могилу.
   Матильда, увидев, что сделал Зик, горько заплакала. Она чуть было не выронила мертвое тело Джоша, плечи ее содрогались от рыданий.
   – Матти отважна, что и говорить, – с восхищением сказал Чадраш. – Она протащила труп чуть ли не с треть мили.
   Во время похорон Матильда плакала. На краткой прощальной церемонии майор прочитал поминальную молитву. Оба юноши приходили к Матильде по нескольку раз – она с теплотой вспоминала их, они были такими свежими и добрыми, правда, недолго, ибо вскоре стали мужчинами. Оба они, как она считала, заслуживали большего, нежели узких могил у подножия горы за рекой Пекос, могил, которые вскоре все забудут.
   – Как думаешь, убрался Бизоний Горб? – спросил майор Длинноногого. – Или же просто дурачит нас?
   – Да, пока они ушли, – решил Длинноногий. – Не думаю, что нападут на нас опять вскоре. Но как только представится случай нас одурачить, так снова и наскочат.
   – А может, их перебьют охотники за скальпами? – предположил Верзила Билл. – Их задача убивать индейцев. Киркер и Глэнтон должны заниматься этим и выполнять свой долг.
   – По-моему, нам лучше возвращаться назад, – предложил майор. – Мы и так потеряли двух человек, двух лошадей и мула.
   – И боеприпасы, – напомнил Чадраш.
   – Да, я должен был привезти и передать их, – подтвердил майор, тяжело вздохнул и, глядя на запад, с сожалением добавил: – Полагаю, что мы разведаем дорогу в другой раз.
   Оба разведчика промолчали.
   – Ура! Мы поворачиваем назад! – радостно воскликнул Гас, обращаясь к Каллу.
   – Если нам позволят, то повернем, – без восторга ответил Калл, оглядывая взором долину и вспоминая Бизоньего Горба.
   Расстилавшиеся перед ним прерии казались пустынными, но это было обманчивое впечатление. Там находились люди, которые лучше него знали эту кажущуюся пустынность, они знали ее даже лучше Длинноногого пли Чадраша. Они знали ее и считали своей, Это были люди прерий.
   – Я рад, что увидел их, – заявил Калл.
   – А я не рад, – произнес Гас. – Зик и Джош погибли, сам я едва уцелел.
   – Но я все же рад. что довелось повстречать их, – настаивал Калл.
   На закате, когда отряд осторожно двигался на восток, навстречу им попалась старуха команчи, блуждавшая вслепую среди кустов. Правая ноздря ее носа оказалась вырезанной. Мальчика с отрезанным языком нигде не было видно. Когда рейнджеры спросили старуху, что же случилось с ним, она заплакала и махнула рукой на север, в направлении реки Ллано. Черномазый Сэм усадил ее на мула позади себя, и все медленно потянулись к Пекосу.



   Часть II


   1

   – А где находится Санта-Фе? – спросил Калл, когда впервые услышал, что для захвата этого населенного пункта готовится выступить специальная экспедиция.
   Гас Маккрае, узнав эту новость, первым делом побежал к Каллу, чтобы предложить ему в числе первых вступить в отряд, собираемый для этой акции.
   – Говорят, что отряд возглавит сам Калеб Кобб, – уточнил Гас.
   Это имя ничего не говорило Каллу, как, впрочем, и название города. Вроде люди несколько раз называли в его присутствии город Санта-Фе, но вот что касается Калеба Кобба, то о нем он слышал впервые.
   Гас раскрашивал салун, когда услышал эту новость, и сразу же заволновался, но не надолго.
   – Да что ты! Все же знают Калеба Кобба, – воскликнул он, хотя, собственно говоря, это имя он тоже услышал впервые.
   – Нет, не все знают, я, например, не знаю, – возразил Калл. – Он кто? Военный? Я не завербуюсь, если придется снова служить под началом военного.
   – Калеб Кобб – тот самый человек, который захватил в «плен старого Санта-Анну, – пояснил Гас. – Вроде одно время он служил в армии, но недолго. Я слышал, что он воевал с индейцами вместе с самим Сэмом Хьюстоном.
   Последнее утверждение Гаса было чистейшей воды ложью, но преподнесенной с серьезными намерениями. Ему нужно было преодолеть упорный скептицизм Вудроу Калла и убедить ею в необходимости присоединиться к экспедиции и отправиться на захват Санта-Фе. У Калла оставались неподкованными еще четыре мула, поэтому он не был расположен вести долгую пустую болтовню. После возвращения их малочисленного отряда в Сан-Антонио другой работы, достойной рейнджеров, не предвиделось, хотя жалованье им выплачивали без задержек.
   Бездельничать Калл не любил. Время от времени он наведывался к старому Джизесу и занимался у него подковыванием лошадей. Гас Маккрае почти ничем не занимался, разве только шастал по проституткам, выклянчивая у них любви. Видимо, по совету известного в Сан-Антонио сутенера и владельца нового салуна некоего Редмонда Дейла Гас занялся малярными работами и раскрасил, вне всякого сомнения бесплатно, его заведение. Все свободное время Гас, если не общался со шлюхами, проводил в тюрьме. Будучи без работы, он приохотился к спиртному, а напившись пьяным, частенько вступал в споры. Редкий день проходил, чтобы Гас не подрался, а в результате, как правило, он избивал трех-четырех трезвых граждан и в конце концов оказывался в тюрьме. Даже тогда, когда не дрался, он все равно громко орал или стрелял из пистолета и вообще всячески нарушал спокойствие и порядок.
   – В любом случае нам нужно вступить в отряд и как можно скорее, – убеждал Гас Калла. – По-моему, мы должны завербоваться. Мне очень не хочется упустить такой шанс. Ты что, не можешь вынуть изо рта эти чертовы подковные гвозди и разговаривать со мной?
   В этот момент Калл зажал во рту четыре гвоздя. Чтобы ублажить приятеля, он вынул их изо рта и на минутку отпустил ногу мула.
   – Но я все еще не знаю, где этот Санта-Фе, – сказал Калл. – Не хочу вербоваться в экспедицию, пока не узнаю, куда она направляется.
   – Не вижу причин, почему бы не пойти, – настаивал Гас, который терпеть не мог нудной привычки друга задавать слишком много вопросов. – Все рейнджеры идут, – добавил Гас. – Верзила Билл уже отправился записываться, а Боб Баском вот-вот побежит. Джонни Картидж очень хотел бы. да он пока хромает – сомневаюсь, что его зачислят.
   У Джонни все еще не зажила рана от стрелы команчей. Ходить он, конечно, мог. но медленно, а если придется передвигаться бегом, то это будет выше его сил.
   – Санта-Фе находится примерно там, где мы были в первый раз, немного подальше, – вспомнил Калл.
   – Пусть будет там, – согласился Гас. Ему было стыдно признаться в том, что он не знал, где находится поселение, завоевывать которое собирается экспедиция.
   – Гас, если оно расположено среди тех гор, где мы были в тот раз, то нам никогда не добраться до него, – продолжал рассуждать Калл. – Но если даже и доберемся, то почему ты думаешь, что сможем захватить его?
   – Что тут говорить. Конечно же, захватим! – произнес Гас. – Почему, черт бы тебя подрал, ты сомневаешься?
   Калл недоуменно пожал плечами и снова поднял ногу мула, чтобы продолжать его подковывать
   – Это же мексиканский городок и защищают его мексикашки, – принялся растолковывать Гас. – Сомневаться не приходится, что мы захватим его и довольно быстро. Калеб Кобб не допустит, чтобы горстка мексиканцев надавала ему по морде. Я и вообразить такого не могу.
   – Я, может, и пошел бы, если бы знал, что с нами будет кто-нибудь из тех, кто сумеет провести нас до этого места, – в раздумье проговорил Калл. – А Длинноногий собирается записаться?
   – Думаю, пойдет – да, разумеется, пойдет, – убежденно выпалил Гас, хотя кто-то говорил ему, что Длинноногий Уэллейс отправился на медвежью охоту.
   – Не похоже, чтобы тебе было что-то известно, – не соглашался Калл. – Ты лишь услышал какой-то треп, а теперь рвешься в бой. Разве ты не знаешь, что до Санта-Фе отсюда две тысячи миль? У меня и лошади подходящей нет, чтобы на ней ехать в такую даль.
   – Да брось ты, нам дадут верховых коней, – не унимался Гас. – Говорят, что вокруг Санта-Фе золота и серебра навалом. Мы просто прогуляемся пешком и набьем карманы золотишком, на которое купим полсотни жеребцов.
   – Не верь сказкам, – не сдавался Калл. – А как насчет Бизоньего Горба? Не в его ли владениях лежит Санта-Фе? Он нас мигом разыщет и всех поубивает.
   – Думаю, ему безразлично, захватим мы Санта-Фе или нет, – решил Гас, хотя и сознавал, что это слабый довод.
   Мысль о Бизоньем Горбе охладила его пыл. Разумеется, захватить Санта-Фе и набить карманы золотом – перспектива блестящая, но если при этом потребуется пересекать районы, где кочуют команчи, а весьма возможно, что этого не избежать, в таком случае у всей затеи окажется и малоприятная обратная сторона. По возвращении в Сан-Антонио вместе со всем отрядом Гас и Калл не отлучались из города далее, чем на считанные мили – пару раз они ездили на расположенные вблизи холмы поохотиться на свиней и индеек, да и то без ночевок. Не проходило и недели без того, чтобы индейцы не захватывали в плен путников, причем по большей части прямо в окрестностях города. На охоту они выезжали всегда группой и не забывали надежно вооружиться. Гас теперь носил с собой два пистолета, хоть и был занят легкой работой по покраске салунов. Он не забыл, что случилось к западу от Пекоса, а в своих снах нередко видел Бизоньего Горба. Он помнил, как выронил пистолет Зик Мууди и в результате лишился скальпа. Поэтому он носил теперь сразу пару пистолетов на случай, если от страха выронит один, – тогда всегда под рукой окажется второй.
   Больше всего Вудроу раздражало свойство характера его друга собирать и передавать разный треп, который и слушать даже не хочется.
   – Вроде бы, – опять начал Гас, – в экспедиции намерены принять участие и кое-кто из армии. Сомнительно, чтобы индейцы осмелились потревожить нас если в отряде будут кадровые военные.
   – У Бизоньего Горба тоже есть свое кадровое войско, – напомнил Калл своему легко возбуждающемуся другу. – Если у нас наберется с десяток военных, чтобы сражаться с ним, то он выставит против нас целую армию. А кроме того, он ведь живет там, – добавил Калл. – У него за спиной весь народ. Сдается мне, что он не раз нападет на нас, пока мы будем пересекать его владения.
   – Черт с ним. Так ты что, не поедешь? – спросил Гас, выведенный из себя возражениями приятеля. – Тебе что, больше нравится стоять здесь и подковывать лошадей, нежели отправиться в поход с экспедицией?
   – Я бы пошел в поход, будь у нас отряд посильнее. – ответил Калл. – Хотел бы я знать побольше про того человека, которого ты упоминал. Как его зовут?
   – Калеб Кобб – тот самый человек, который взял в плен Санта-Анну, – пояснил Гас.
   Он и понятия не имел, какие подвиги совершил Калеб Кобб, но ему хотелось выложить как можно больше всяких баек про его героические дела. Может, это склонит Вудроу Калла к мысли отправиться в экспедицию.
   – А еще говорят, что вокруг Санта-Фе столько россыпей золота, что хватит, чтобы заполнить целых две церкви, – проговорил Гас, продолжая врать напропалую.
   – А с чего это мексиканцы отдадут нам запросто целых две церкви, полные золота? – усомнился Калл. – Такое не похоже на мексиканцев, с которыми мне доводилось встречаться.
   Хотя Каллу и очень хотелось принять участие в рискованной экспедиции (подковывать лошадей он не любил и занимался этим главным образом из уважения к старому Джизесу, который по-доброму отнесся к нему, когда он впервые оказался в Сан-Антонио), все же рассказы Гаса звучали слишком неправдоподобно. Предстояло добраться до города, о котором он никогда ранее не слышал, да еще под командой человека, о котором ничего прежде не было известно. А кто будет возглавлять рейнджеров, если они пойдут в экспедицию целым отрядом? Майор Шевалье? Но он умер от лихорадки через три недели после возвращения из неудачного похода к Эль-Пасо. Они тогда угодили в сырую погоду. Да и сам поход оказался слишком тяжелым. Майор Шевалье провалялся в постели два или три дня, ему становилось все хуже и хуже, он умер и его похоронили так быстро, что никто и очухаться не успел.
   – Ты настроен слишком против, черт бы тебя побрал, – не вытерпел Гас. – Никогда еще не встречал человека, так настроенного против меня, как ты, – ты такой упрямый, черт бы тебя побрал.
   – Сдается мне, что я слишком долго возился с этими мулами, – сказал Калл. – Если мы выступим, то когда примерно?
   – Может, прямо сейчас, – ответил Гас. – Экспедиция отправится в любой день – мне, например, уже надоело ждать. Если нам удастся подсобрать немного золота и серебра, обеспечим себя на всю жизнь.
   – Надеюсь, если доберемся, то всыплем этим мексикашкам по первое число, – заметил Калл.
   – А ты сомневаешься, дурень бестолковый? – съязвил Гас.
   – Мы же не всыпали им под Аламо, – напомнил ему Калл. – Нас могут выгнать в прерии, где мы будем подыхать от голода – такую вероятность тоже следовало бы обмозговать. Когда мы возвращались к Пекосу, едва находили жратвы на двенадцать человек. А как прокормить целое войско? Да еще воды нет по пути, – добавил Калл, чтобы упредить Гаса, который собирался наврать еще кое-что про золото в Санта-Фе, валяющееся прямо под ногами.
   – Почему нет? Мы будем двигаться по прериям – там воды предостаточно, – возразил Гас.
   – Если тебе нечем больше заняться, взял бы да подковал еще одного мула, – предложил Калл. – Вот когда подкуем всех, тогда, может, я заинтересуюсь походом на Санта-Фе.
   Гас с ходу отверг предложение помочь подковывать мулов. Он понял, что настрой Калла против экспедиции ослабевает, а его собственная решимость, наоборот, усиливается при одной мысли о больших перспективах, открывающихся перед ними.
   – Предлагаю бросить возиться с мулами и хочу поскорее двигаться в Остин, – пояснил он. – Пусть Редмонд Дейл ищет кого-то другого красить его салун. Но мы выкроим время для посещения борделя, если тебе надоело вкалывать.
   – На бордель я раскошелиться не могу, лучше отложу деньги на покупку хорошего оружия, – отверг предложение приятеля Калл. – Если придется проезжать по индейским землям, нужно иметь надежное ружье.
   И тем не менее он посетил вместе с Гасом бордель, да не раз и не два, но не ради приятного времяпрепровождения, а с иными целями. Там, в ожидании похода на Запад, работала Матильда. Ей все больше нравился молодой Калл. Гас тоже ей нравился в известной мере, но он был слишком назойлив и болтлив. С его назойливостью Матильда еще кое-как справлялась, а вот рот ему заткнуть не могла.
   Молодой Калл по природе своей был, наоборот, молчалив. Монеты он отдавал без лишних слов. Матильда заметила в его глазах какую-то грусть, что затронуло ее сердце. После нескольких визитов Калла она обратила внимание на то, что ее массивная фигура пугает юношу, и подвела его к молоденькой мексиканочке по имени Роза, и та вскоре полюбила его.
   Калл частенько думал о Розе, она обучала его испанскому языку: как считать, как называются разные блюда и продукты. Она была стройной, редко когда смеялась, хотя ему нет-нет да все же улыбалась. Калл вспоминал о ней обычно днем, когда работал в кузнице позади мастерской кузнеца. Вспоминал он о ней и по вечерам, под одеялом около конюшни. Ему хотелось встречаться с Розой почаще – Гас не ошибся, когда рекомендовал заглядывать к проституткам, но Гас бездумно транжирил деньги, а Калл всячески экономил их.
   Гас влезал в долги, плутовал в карты, раздавал заведомо пустые обещания, лишь бы раздобыть денег для оплаты услуг шлюх.
   Калл, наоборот, никогда не допускал подобного расточительства. Он отдавал себе отчет, что, поскольку вступил в ряды рейнджеров, а отряд вскоре снова выступит в поход, то стычек с индейцами рано или поздно все равно не избежать. И на случай, когда завяжется бой, он хотел быть хорошо вооруженным, насколько только позволят его сбережения. На дешевенькое ружье, которое осталось у него после первого похода, полагаться было нельзя. Если ему доведется когда-либо снова столкнуться с индейцем из команчей с большим горбом, то лучше, чтобы у него было с собой такое оружие, которое его не подведет. Чем больше Калл думал о Розе, тем сильнее ему хотелось выжить, а для этого прежде всего нужно приобрести первоклассное ружье.
   Убедившись в том, что его друг намерен отправиться вместе с ним в новый поход, Гас почувствовал, будто гора свалилась с его плеч. Он выбрал тенек под повозкой, лег, вытянувшись во весь рост, прикрыл лицо шляпой и безмятежно задремал, пока Калл продолжал возиться с мулами. Последний, самый маленький мул оказался норовистым и кусачим – Калл несколько раз крепко стукнул его, но тот все равно скалил зубы и недвусмысленно показывал, что готов без промедления пустить их в ход и куснуть человека, как только тот зазевается. Наконец Калл догадался связать мулу челюсти веревкой, чтобы закончить подковку. Гас похрапывал так громко, что до Калла отчетливо доносился его храп, особенно когда он перестал стучать по гвоздям, укрепляя подковы на копытах.
   Едва последний гвоздь вошел в подкову, как с улицы донесся стук копыт. Калл выглянул и увидел подъезжающих верхом на лошадях Верзилу Билла Колемана, Рипа Грина, хромоногого Джонни Картиджа и Матильду Робертс, восседающую на своем Томе, большом сером мерине.
   – Седлай коня, Вудроу, и идем на Санта-Фе или выметайся из рейнджеров! – прокричал Верзила Билл. На голове он носил меховую шапочку, которую случайно нашел в туалете в борделе.
   – Ну ты даешь, Билл! А я думал, что тебя нет в городе. Не слишком ли жарко в этой шапчонке? – спросил Калл. С него самого семь потов сошло, пока он подковывал четырех мулов.
   – Этой шапкой я стану отвлекать гризли, если мы столкнемся с ними, – ответил Верзила Билл. – Боюсь я этих гризли, да и других медведей тоже. В ней они сочтут меня за своего и не станут нападать.
   – Шапка эта принадлежала Джо Слоуи, да этого сукина сына повесили, – пояснила Матильда. – Помнится, он воображал из себя горца.
   Услышав голоса, Гас Маккрае проснулся и вскочил, забыв, что спит под повозкой. Он треснулся головой о днище повозки с таким стуком, что свидетели его позора не могли удержаться от смеха.
   – Да заткнитесь вы! Я было подумал, что у меня черепушка раскололась, – воскликнул Гас, обозлившись на неуместную веселость своих товарищей из-за его досадной оплошности. Тем не менее шишку он набил здоровенную. Пошатываясь, он подбежал к бочке с водой и сунул туда голову – прохладная вода освежила его и утихомирила боль.
   Пока рейнджеры смотрели, как Гас охлаждает голову в бочке, подскакал Черныш Слайделл – когда все вывалились из салуна, он все еще никак не мог оторваться от своей дамы. А припустился потом вскачь потому, что боялся остаться один, а это значило бы, что и пересекать прерии до Остина ему пришлось бы в одиночку.
   – Ну так как, ты с нами, Вудроу? – спросил Рип Грин. Хотя Калл был и моложе Рипа, тот считал его надежным парнем и хотел, чтобы он присоединился к экспедиции.
   – Я думал, что ты, Билл, уже умотал, – заметил Калл.
   – Да умотал бы, но когда собирали рейнджеров, нигде не могли сыскать Длинноногого, а Чадрашу не хотелось отправляться в поход без него. Длинноногий уже выехал в Остин, – пояснил Билл. – Стало ясно, что мы должны отъезжать без него. Думаю, он нагонит нас.
   Увидев своих товарищей по оружию, уже восседавших на конях и готовых к походу, Калл колебался недолго. Да и вообще он хныкал, отнекивался и высказывал неверие лишь для того, чтобы подзадорить Гаса. В глубине души он не мог противостоять зову к приключениям.
   – А кто возглавит рейнджеров? – спросил он, снимая веревку с морды кусачего мула.
   – Кто-кто, вот заладил. Мы сами будем себя возглавлять, пока не решим, кто достоин быть капитаном, – сказал Верзила Билл.
   – Тпру, осади назад – в разведку для Боба Баскома я не пойду, – заявил Гас. – Не нравятся мне его суровые речи, не исключено, что я отдубасю его как следует еще до конца экспедиции.
   Верзила Билл засомневался в такой возможности и произнес:
   – Вооружись увесистой дубинкой, когда пойдешь лупить его. Боб бравый малый. Не из трусов.
   – Возьми не одну, а две дубинки, – поддержал Черныш. – Боб драчун не из робких.
   – Вот уж кого я не ожидал увидеть на войне с мексиканцами, так это тебя, Матти, – воскликнул Калл, удивившись, что и Матильда присоединилась к рейнджерам.
   – Мне нужно попасть на запад, пока я еще молода, – шутливо ответила Матильда. – Слышала, что от Санта-Фе на запад ведут множество дорог.
   Пожитков у Калла почти не было, разве только пальто да две рубашки. У Гаса Маккрая, из-за его вечных непредвиденных расходов, и того не оказалось – вся его одежда была на нем, да еще два пистолета в придачу.
   Старый Джизес, увидев, что Калл собирается в поход, тяжко вздохнул. Мысль о том. что теперь ему придется самому подковывать всех лошадей и мулов, повергла его в уныние. Всю жизнь ему приходилось вкалывать, и теперь он хотел остановиться, но не мог. Его дети выпорхнули из дома, осталась лишь маленькая дочка, подковывать лошадей она еще не научилась. И тем не менее он не осуждал Калла за его решение – когда Джизес был молод, сам любил странствовать, поэтому уехал из Солтилло и поселился среди техасцев, а вот теперь он состарился, устал, а его единственный помощник и надежда уезжает. Кроме того, в Калле было нечто такое, что ему нравилось, а он мало кого любил из молодых техасцев.
   – Прощай, – сказал он по-испански, когда Калл приторачивал одеяло и рубашки к седлу.
   – Прощай, Джизес, – ответил Калл. Он любил старика. За все время, пока Калл работал у него, между ними не было недомолвок и ссор.
   – Ну, мальчики, трогай, – скомандовал Верзила Билл. – До Остина дорога неблизкая.
   – Мы, конечно, поедем, но я все же не мальчик, – заметила Матильда, когда они тронулись.
   Голова у Гаса Маккрая просто раскалывалась из-за слишком торопливого пробуждения после сладкого похрапывания под повозкой.


   2

   – Ребята, надвигаются тучи, – предупредил Верзила Билл к вечеру первого дня, когда они уже покинули Сан-Антонио. – Сдается мне, что промокнем до нитки.
   – По мне, так лучше скакать всю ночь напролет, чем дрыхнуть под дождем, – заметил Рип Грин.
   – А по мне нет, – не согласился с ним Гас. – Если уж придется мокнуть, то перед этим не мешало бы маленько вздремнуть.
   – По пути нам попадется много разных ферм, – успокоила их Матильда. – Большинство принадлежит семьям из немцев. Если найдем такую ферму, хозяева предложат нам поспать на полу. А если у них окажется пустой сарай или навес, сможем переночевать там.
   Солнце заходило за горизонт. Во время заката Калл заметил, что весь юго-западный сектор неба почернел. Издалека прикатился рокот грома. Черноту на горизонте прорезали золотистые лучи заходящего солнца, но заблестевший низ облаков лишь подчеркивал их черноту вверху. Усилился ветер, он завертел, закрутил, сорвал соломенную шляпу с головы Калла и, подхватив, забросил на добрые тридцать футов. Калл разозлился – больше всего на свете он не любил, когда с него слетал головной убор.
   Увидев эту сценку, Верзила Билл, захихикав, сказал:
   – А тебе следовало бы заиметь модную меховую шапочку, как у меня.
   Они перевалили через горный хребет и увидели то, на что возлагала надежды Матильда, – маленькую ферму. На небольшом поле стоял всего один дом, но зато большой, добротно срубленный из здоровенных бревен.
   – Если хозяева настроены дружески, в нем места всем хватит, устроимся уютно, – заметил Черныш Слайделл.
   – Надеюсь, если они что-то сейчас и готовят, то поросенка, – предположил Гас. – Я с наслаждением умял бы свининки за ужином.
   Калл домчался до своей шляпы, но ветер поднялся такой сильный, что он не решился снова надеть ее. Все рейнджеры в этот момент придерживали руками свои головные уборы. До дома оставалась миля или две. Небо перед ними быстро темнело. Вдруг солнце резко скрылось за горизонтом, оставив их перед расстилавшимися впереди неведомыми прериями, внушающими благоговейный страх.
   Громовые раскаты приближались и становились все громче. Калла уже не раз застигали грозы, и он перестал обращать на них внимание, но эта чем-то привлекла его. День выпал знойный, пригнавший тучи ветер не принес с собой прохлады. Наоборот, воздух стал еще более жарким, а ветер дул порывами, причем такими сильными, что даже лошади сбивались с равномерного шага.
   Под Каллом шла тощая кляча, в последние недели ей явно не хватало корма. Еще немного, и ветер, пожалуй, сдует ее вместе со всадником, закрутит-завертит и унесет неведомо куда.
   – Смотри-ка, что это? – удивился Гас. – Эта проклятая туча извивается, словно змея.
   Калл глянул вверх – и впрямь, как змея. Огромная часть облака завилась в колонну, вернее, в гигантскую воронку и, извиваясь, поползла по небу под нависшими тучами.
   – Проклятые несмышленыши, да это же смерч надвигается, – заторопила всех Матильда. – Нам лучше побыстрее добраться до дома.
   Змееобразное облако быстро опускалось к земле, засасывая в воронку пыль, мусор, сухие листья и траву. Одинокий коршун, низко скользящий над поверхностью земли в поисках зазевавшихся мышей или перепелок, резко взмыл вверх и быстро улетел прочь. Калл заметил двух оленей, выскочивших из густых зарослей; взмахивая белыми хвостиками, они помчались в сторону, подальше от надвигающегося вихревого облака. Гул от смерча становился все более сильным и зловещим, лошади попятились назад и заметались из стороны в сторону, явно намереваясь умчаться подальше, как и промелькнувшие олени.
   – Не надо прятаться в доме, лучше лечь на землю и распластаться, – посоветовал Верзила Билл. – Так всегда поступают, когда застигает смерч. Надо отыскать лощину, канаву или еще что-нибудь в этом роде, а то нас закрутит и унесет.
   – Вон углубление, где любят валяться бизоны, – сказал Черныш. – А больше ничего не видать.
   – Оно мелковато, – заметил Гас.
   Он находился в хорошем расположении духа, предвкушая приключения, а, тут надвинулось откуда ни возьмись какое-то черное облако, закрыло все небо и испортило настроение.
   До дома оставалось не более мили, но крутящийся, ревущий и засасывающий все и вся смерч надвигался на рейнджеров с бешеной скоростью. Весь день Гас ощущал прилив сил и с напряжением всматривался вдаль, надеясь обнаружить индейцев. Но увидеть горбатого команча, выскакивающего из зарослей с поднятым копьем, ему никак не хотелось. А если Бизоний Горб или любой другой краснокожий враг все же появится, Гас не замедлит подскакать поближе и выстрелить. Меньше всего он ожидал мерзких стихийных бедствий, а вот теперь смерч внезапно подкатился, до него рукой подать – всего каких-то пара сотен ярдов. Из зарослей выскочила рыжая рысь и припустилась бежать в ту же сторону, куда умчались олени.
   Наконец рейнджеры подъехали к небольшому углублению и попрыгали из седел.
   – Что делать с конями? – громко спросил Калл, стараясь перекричать ужасный рев.
   – Черт с ними, с конями, ложись! – крикнул в ответ Верзила Билл. – Растянись и уткнись мордой в землю!
   Калл так и сделал. Он скинул рюкзак со спины и растянулся на дне углубления. Остальные рейнджеры последовали его примеру.
   Гас опасался в душе за Матильду – ведь она была столь здорова, что вряд ли могла надежно укрыться в углублении, где прятались бизоны. Но копать канаву времени уже не было – ей оставалось только надеяться на лучший исход. Вскоре ужасный рев еще более усилился и стал таким громким, что у всех чуть мозги не повышибало. Рубаха у Калла надулась так, что он испугался, как бы ветер не оторвал его от земли и не унес неведомо куда. Вокруг раздавался гул и какой-то свистящий звук, вроде шипения змеи, только намного громче, – это свистел песок, засасываемый вихрем из углубления. Затем на них обрушилась темнота – черная, как в безлунную ночь.
   Гас подумал, что навсегда уедет из Техаса – как тут жить, если одна напасть сменяется другой? Он мечтал о домике впереди и о поросенке, и на тебе – лежишь, уткнувшись мордой в грязь, а тебя ворочает и тянет куда-то облако, похожее на гигантскую змею. В родном Теннесси тучи не ведут себя так, как здесь. К тому же лошади куда-то запропастились, а они ведь находятся в пути всего каких-то полдня. Оба его пистолета засунуты в седельные кобуры – вот будет незадача, если он и уцелеет от этого урагана, а Бизоний Горб возникнет вновь. Он же тогда окажется беззащитным.
   Рев урагана стал таким оглушительным, а тучи песка, засасываемые смерчем из-под рейнджеров, столь плотными, что они на какое-то время оглохли и чуть не задохнулись. Черныш Слайделл, отличающийся проворством и гибкостью, исхитрился засунуть нос под рубашку, где дышалось немного полегче.
   Но вот круговерть и рев стали потихоньку ослабевать, рейнджеры, поняв, что теперь можно поднять голову, увидели далеко на западе, под черной тучей, яркое солнечное сияние. Но над прериями по-прежнему разливался внушающий страх непонятный свет, который Рипу Грину показался даже зловещим.
   – Думаю, такой же свет возникает, когда ты умираешь, – заключил он.
   Матильда, почувствовав облегчение, приподнялась. Ей доводилось слышать, что смерчи, засасывая в воронку людей, уносили их и выплевывали на землю за сорок миль. Говорили также, что выжившие при таком перелете повреждались головой без всякой надежды на излечение. Само собой разумеется, маловероятно, чтобы ураган унес ее, поскольку веса в ней немало, но ведь были случаи, когда таким образом перемещались по воздуху целые повозки, а она все же никак не тяжелее повозки.
   – Ну как, все живы-здоровы? – спросила она.
   При странном сером свете рейнджеры казались ей какими-то не такими – многие так напугались, когда лежали, плотно прижимаясь к земле, что даже голос у них изменился, когда они заговорили.
   – Живы-то мы живы, но вот лежим и не двигаемся, – сказал Калл.
   Он сохранял спокойствие, поскольку времени на то чтобы испугаться, ему не хватило, – он так и не понял, что такое смерч. С индейцем можно воевать, но как воевать с ревущим змеевидным воздухом? Шляпа у него улетела, да не только у него – у всех, уцелела лишь меховая шапочка на голове Верзилы Билла Колемана, который сопел, когда песок засыпал ему нос и рот.
   – Нужно поймать лошадей, – добавил Калл. – Думаю, теперь они уже на полпути обратно в Сан-Антонио.
   – Лучше пусть моя лошадь сбежит, чем ее унесет смерч, – прервал его Гас. – Она стоит тридцать долларов, как-никак.
   – Я бы тоже обошелся без лошаденки, да на них навьючены все наши пожитки, – заметил Черныш. – Нам осталось только дотащиться пешком до Остина и надеяться, что там выдадут ссуду.
   – Наши лошади далеко не удрали, – сказал Верзила Билл. – Утром мы их найдем, во всяком случае проследим, куда они подались.
   Теперь, когда Гас понял, что уцелел во время урагана, он оживился. Головная боль у него с перепугу прошла, а вот аппетит, наоборот, усилился.
   – Я все еще мечтаю о свиной отбивной, – заявил он. – Давайте двинемся к дому. Хозяева, небось, там сидят и уплетают за обе щеки.
   Других предложений не поступало, и рейнджеры согласились было с ним, но оказалось, что дом, в котором они рассчитывали найти убежище, ураган разрушил до основания. Добравшись до места, где он стоял, они увидели там всего лишь несколько бревен и шестерых несчастных человек, оцепеневших от ужаса и мечущихся туда-сюда: четверых детей, мужчину женщину. Взрослые, держа в руках светильники, ковырялись в каменном фундаменте, отыскивая и сваливая в кучу уцелевшие вещи. Перепуганные дети молча смотрели на них. Маленькая девчушка жевала край своего платьица.
   Ее отец, крепкий малый с густой бородой, все спрашивал про крышу с таким недоуменным видом, с каким обычно интересуется сбитый с толку человек, куда это вдруг подевался его молоток.
   – Да где же моя крыша, черт бы ее побрал? – говорил он. – Она же была здесь, а теперь куда-то запропастилась. Я делал ее целую неделю, а теперь ее, поди, унесло ветром прямо в лес.
   – Да что там крыша. Мы вот потеряли всех своих лошадей, – сказал Гас каким-то, как показалось Каллу, бездушным тоном. У крепкого молодого человека в доме жила семья. Исчезновение лошади стоимостью тридцать долларов вместе с дешевым седлом и одеялом – ничто по сравнению с утратой крыши над головой.
   Усадьба, где стоял прежде дом, находилась в полном беспорядке. Уже смеркалось, но можно было видеть, что одежда, кухонная утварь, инструменты и сельскохозяйственные орудия, уцелевшие домашние животные были раскиданы по разным углам, будто их в спешке бросали с повозки куда попало. На поваленном бревне стоял черный петух и возмущенно клокотал во все горло. Среди неразберихи, похрюкивая, рылись в мусоре два поросенка и кудахтали куры.
   Никто из пострадавших при урагане не обратил внимания, когда к ним перед сгущающейся темнотой подошли Матильда и шестеро рейнджеров. Единственной, кто сохранял разумное спокойствие, была молодая хозяйка дома. Она не спеша подбирала раскиданные вещи и одежду и заботливо укладывала их в аккуратные кучки.
   – Вот чертова незадача – жаль терять такую крышу, – пробормотал молодой отец. Он, похоже, говорил сам с собой, ни к жене, ни к рейнджерам не обращался.
   – Хватит тебе чертыхаться, Рой, – сказала ему жена. – у нас гости, да и детям нет надобности выслушивать твои ругательства из-за того, что дом сдуло ураганом. Мы построим другой дом.
   – Ты хочешь сказать, Мелли, что я в силах это сделать? Сама-то ты не так сильна, чтобы ворочать бревна.
   – Я сказала, Рой, что к нам пришли гости. Почему бы тебе не быть вежливым и не пригласить их для начала присесть, – энергично насела на него молодая хозяйка. – На погоду нечего пенять, – добавила она. – Руганью ее не переменишь.
   – Слушайте, а может, мы поможем вам собрать уцелевшее? – предложил Гас.
   Молодая женщина по имени Мелли ему понравилась с первого взгляда. Даже в сумрачном свете он заметил, какая она хорошенькая. А муж показался ему грубияном. Гас даже подумал: жаль, что его не унесло ураганом. Тогда такая прелестная молодка запросто могла бы заставить его уйти с рейнджерской службы, моргни только.
   – Вот что, парни, надеюсь, вы не воры, потому как ветер раскидал наши немудреные пожитки по всем окрестностям и любой пришедший сюда воришка может без труда подбирать их, – сказал Рой, все еще никак не смирившийся с утратой крыши.
   При свете лампы рейнджеры стали помогать семье отыскивать разбросанные вещи и складывать их в кучу. Разумеется, никаких свиных отбивных им не предложили, но хозяйка угостила их беконом и лепешками из кукурузной муки. Верзила Билл Колеман оказался толковым печником, из обломков кирпичей он быстренько соорудил маленькую печурку и в ней весело затрепетал огонь. Все уплетали кукурузные лепешки с беконом и толковали, как неожиданно и странно обыкновенная грозовая туча превратилась в гигантский смерч.
   – Вон с того дерева вихрь содрал даже кору, – вспомнил Рой и махнул рукой в темноту, где стояло невидимое взору дерево. – Какой же силы должен быть ветер, чтобы содрать кору с вяза?
   – Главное, что мы, слава Богу, все живы, – с признательностью произнесла Мелли.
   Ей было интересно, что за женщина потащилась по прериям вслед за шестеркой техасских рейнджеров, но из вежливости спрашивать об этом она не стала. Разумеется, в приграничной полосе всякие неожиданности встречаются реже, нежели в восточном штате Миссури, откуда она была родом.
   Матильда в это время мечтала: вот вышла бы она замуж за крепкого бородатого фермера и у них родились бы четыре малыша и завелось несколько кур и парочка поросят. В таком случае не пришлось бы ей пресмыкаться перед вонючим подонком с торчащей шишкой в штанах и удовлетворять его похоть за пару долларов.
   Ребятишки, старшему из которых, как сказала мать, было около пяти лет, сбились в кучу, словно маленькие опоссумы, на уцелевшем и не намокшем лоскутном одеяле и безмятежно заснули. Верзила Билл Колеман вынул свою губную гармошку – он не клал ее в переметную суму на седле, а всегда носил при себе – и заиграл песенку «Барбара Аллен». Каллу нравилось слушать, как играл Верзила Билл. Старая печальная песенка навеяла грустные воспоминания. Он не знал, отчего это музыка заставляет его грустить и для чего вообще на свете есть грусть. Ведь в конце концов, как сказала молодая женщина, все они уцелели, да и потеряли из-за урагана не так уж много. Досадно, конечно, лишиться лошадей, но не из-за них же он сейчас опечалился. Он почувствовал грусть из-за всего, что видел вокруг: рейнджеры, Матильда, семья, у которой ветер унес крышу. Их мало, а мир такой огромный и жестокий. Они все живы, да и поели сейчас неплохо, но на следующий день может разразиться другой ураган или же шайка индейцев нападет на них, и тогда их не будет на этом свете.
   – Вот что, под эту старую песенку я танцевать не умею, – сказал Гас Верзиле Биллу. – Мне больше по душе мелодии, под которые можно сплясать.
   – В таком случае вот тебе «Буффало Гэлс», – ответил Верзила Билл и заиграл веселенькую мелодию.
   Гас встал и заплясал джигу, стараясь очаровать Мелли своим танцем. К нему вскоре присоединился Рип Грин, но остальные плясать отказались.
   – Да будь я проклят, если стану танцевать в такой вечер, когда моя крыша улетела неведомо куда, – пробурчал Рой.
   Чуть позже Рой, взяв в руки светильник, перерыл все углы вокруг и нашел целый кувшин виски, который тут же пустил по кругу. Верзила Билл Колеман перестал играть на гармошке и приготовился приложиться к кувшину, что не понравилось Гасу, поскольку он еще не натанцевался вдосталь. Он еще раз подумал о том, что мог бы стать неплохим мужем для Мелли – разумеется, гораздо лучшим, нежели неотесанный и мрачный Рой.
   На рассвете Рой отыскал большую часть своей крыши на опушке небольшой дубравы, всего в сотне ярдов от места, где прежде стоял дом. Верзила Билл оказался прав насчет лошадей – все они нашлись не далее как в полумиле от углубления, где прятались рейнджеры. Бекон весь съели, но на завтрак Мелли напекла им кукурузных лепешек и сварила цикорный кофе.
   Рой, сообразив, что у него под рукой оказалась великолепная рабочая сила, всячески старался убедить рейнджеров остаться и помочь ему вновь отстроить дом. Гас Маккрае не возражал. Лицо Мелли было, что называется, кровь с молоком. Утром она выглядела еще более привлекательной, нежели в полутьме сумерек. Но у всех других рейнджеров оказались срочные дела в Остине – они быстренько оседлали коней и приготовились к походу.
   – Мы отправляемся завоевывать Санта-Фе, – похвастался Черныш Слайделл. – А командир у нас сам Калеб Кобб.
   – Та самая Санта-Фе? – удивился Рой. – Санта-Фе, что находится в Нью-Мексико?
   – Это город, а что тут такого? – сказал Рип Грин, заметив, что Рой отнесся к его словам как-то скептически.
   – Как что такого? До него отсюда свыше тысячи миль, – пояснил Рой. – Вы доберетесь до Санта-Фе быстрее всего из Сент-Луиса. Оттуда идет хорошая накатанная дорога. Мой папаша торговал на ней, пока его не пришил какой-то проклятый шустрый мексиканец.
   – За что его убили? – поинтересовался Джонни Картидж.
   – Ни за что, просто так – шустрый мексиканец быстрее вытащил пистолет и выстрелил первым, – пояснил Рой. – Я сам еще пацаном трижды побывал в Санта-Фе.
   – Вот как? Расскажи нам про него, – попросил Гас. – Слышал я, что там крутом золото и серебро просто валяются под ногами.
   – В таком случае ты слушал идиота, – заметил Рой. – Золота там вообще нет никакого, а за серебро нужно торговаться до хрипа. Мой папаша предпочитал иметь дело с мехами. Жители гор довольно регулярно привозили их на продажу, они привыкли носить меха. А когда я женился на Мелли, с торговлей завязал.
   – Меха, говоришь? – удивился Гас. – Ты имеешь в виду мех, как у Верзилы Билла на шапке?
   – У него просто кроличья шкурка, я ее даже мехом не назвал бы, – возразил Рой. – Я имею в виду главным образом бобровый мех. Здесь на юге бобры не водятся, так что вам не понять, о каком звере я говорю.
   – Раз уж мы направляемся туда, то, по-моему, стоит захватить Нью-Мексико целиком, – вмешался в их беседу Черныш Слайделл. – Думаю, население обрадуется, увидев нас.
   – Они вам покажут, где раки зимуют. Да они ненавидят техасцев – разве никто из ваших ребят не знает об этом? – удивился Рой.
   – Думаю, Калеб Кобб не стал бы командовать экспедицией на Санта-Фе, если бы сам не побывал там и не изучил все досконально, – сказал Верзила Билл.
   Рой в изумлении смотрел на супругу. Крошечная девчушка, перепугавшись урагана, опять жевала подол своего платьица. Двое мальчишек швыряли камни в поросенка, а черный петух продолжал недовольно клокотать.
   – Этих людей ввели в заблуждение, – обратился Рой к Мелли. – Они думают, что техасцы, как только захватят Санта-Фе, начнут там лопатами выгребать золото и серебро и грузить их на повозки. Калеб Кобб, видать по всему, ловкая бестия и отъявленный мерзавец. По-моему, он задумал завести вас неведомо куда, чтобы вас всех перебили или захватили в плен. Я даже сомневаюсь, что он когда-либо бывал в Санта-Фе – может, самое лучшее для вас заблудиться по пути, – продолжал Рой. – Когда кончатся прерии, придерживайтесь реки Арканзас. Как только найдете ее, знайте – вы на верном пути.
   Рейнджеры поскакали вперед, оставив фермерскую семью перебирать и укладывать вымокшие во время грозы пожитки. Пессимизм Роя несколько охладил их восторженный настрой.
   – Думаю, что он все врет, – предположил Гас. – Кто он такой? Простой фермер. Небось, ноги его никогда не было в Санта-Фе.
   – Говорил он с таким видом, будто все знает, – сказал Калл.
   – Нет, нельзя все же доверять людям из Миссури, – заметил Рип Грин.
   – Почему нельзя? Я, к примеру, из Миссури, – обиделся Джонни Картидж. – Миссурийцы так же честны, как и выходцы из других штатов.
   – С чего бы этому человеку врать нам? – в недоумении спросил Калл. – Он же никогда не встречался с нами прежде.
   – Постыдился бы Гас говорить, что лгут беспричинно, – не удержалась Матильда. – Сам он то и дело врет, рассказывая людям, в первую очередь девушкам, всякие сказки про места, которых в жизни не видел.
   Замечание Матильды заставило Гаса покраснеть. Одной из главных проблем при общении с женщинами была их привычка выкладывать все, о чем следовало бы помалкивать. Конечно же, он врал напропалую, чтобы покрасоваться перед девушками, но какое до этого дело Матильде?
   – Посмотрите, это не Длинноногого лошадь? – выкрикнул Черныш Слайделл. – Вроде его гнедой.
   Мысль о том, что к отряду присоединится Длинноногий Уэллейс, сразу же подняла настроение рейнджеров. Чадраш был, разумеется, разведчиком что надо, он знал пути-дороги по нехоженным местам даже лучше Длинноногого, но он отличался прескверным характером, рычал и ругался, когда к нему подходили с разговорами, если ему не хотелось вступать в беседу. Вообще он не любил говорить и не желал делиться своими знаниями с людьми, которым недоставало его опыта. В зависимости от настроения он мог помочь, а мог повернуться и ускакать прочь.
   Длинноногий Уэллейс, наоборот, любил поговорить. Он умел толково объяснять непонятное – как-то раз, будучи немного «под мухой», он битый час разъяснял Каллу и Гасу особенности следов трех разных лошадей, которые они обнаружили в пути. Он рассказал им все, что знал про эти следы: почему он считает, что прошли мексиканские лошади, сколь тяжелы на них всадники, когда они проходили в этом месте, каково, по его мнению, состояние лошадей, оставивших следы. Гас и Калл попытались тогда применить на практике полученные от Длинноногого знания, ничего не получилось. Единственное, что им стало известно про найденные новые следы, это то, что они лошадиные, а что касается веса всадников, их национальности или общего состояния здоровья, об этом они могли лишь догадываться. По сути дела, они оставались такими невеждами в деле изучения следов, что не могли определить даже, ехал ли кто-нибудь на лошадях верхом. Уверенно они могли сказать лишь, что здесь паслись кони. Разумеется, оба в один голос заявили, что лошади не подкованы, но и это утверждение не соответствовало действительности.
   – Может, он подстрелил дикую свинью? – предположил Гас. – Мы бы с удовольствием съели ее.
   Лошадь Длинноногого стояла довольно далеко от них, а самого ее длинноногого хозяина нигде не было видно.
   – Я бы предпочел, чтобы он ухлопал оленуху, – заявил Рип Грин. – Тогда я жрал бы нежную оленятину, а не старую жесткую свинину.
   – Они кукурузные лепешки на ребрышки не накалывали, – вспомнил Гас. – И все же Мелли – миленькая бабенка.
   – Я даже заметила, что ты не прочь сбежать с ней, – сказала Матильда. Хотя тогда было уже довольно темно, от нее не ускользнул повышенный интерес Гаса к молодухе.
   – А может ураган и Длинноногого унес? – высказал предположение Верзила Билл. – Это все-таки его лошадь. А его, должно быть, ветром сдуло.
   – Не похоже, – не согласился Гас. – Думаю, он залег где-нибудь в бизонью лежанку, как и мы.
   – Но могло случиться так, что поблизости от него не оказалось бизоньей лежанки, – возразил Джонни Картидж. – Смерч мог застичь Длинноногого на ровной земле.
   Охватившее всех облегчение от одной только мысли о том, что у них теперь появится надежный проводник, который поведет их через прерии на Остин, сменилось разочарованием и даже страхом. Поход за Пекос оставил свой след на всех – даже на обжитой (хоть и слабо) территории между Сан-Антонио и Остином нет-нет да похаживали индейцы из племени команчи и кайова и угоняли лошадей и рогатый скот.
   Расстилавшаяся перед ними равнина, на которой паслась лошадь Длинноногого, казалась дикой и пустынной – заросли и рощицы остались у них за спиной, там, где стоял снесенный ураганом домик фермера. Один только вид живого Длинноногого Уэллейса придал бы всем рейнджерам отряда уверенность, что они непременно доберутся до Остина.
   – Проклятие, это же точно его лошадь! – произнес Рип Грин. – Готов спорить, что ураган лишь напугал его гнедого, как и наших коней. А теперь Длинноногий, видимо, бродит где-то и разыскивает его.
   Рейнджеры пришпорили лошадей и поскакали по бескрайней прерии, которая оказалась не такой уж гладкой, как виделась с первого взгляда. Кое-где приходилось взбираться по склонам, в других местах, наоборот, спускаться вниз. Не доехав до гнедого жеребца ярдов сто, они заметили неглубокую впадинку. А в ней человека, о котором только что говорили, -Длинноногого Уэллейса. Он стоял на коленях около двух повозок и копал землю длинным охотничьим ножом.
   – Что это он копает среди прерий? – в недоумении произнес Верзила Билл. – Как по-вашему, он выкапывает лук, а может, картошку?
   Заметив приближающихся рейнджеров. Длинноногий перестал копать. Все замахали ему руками в знак приветствия, хотя до него оставалась еще сотня ярдов. Длинноногий в ответ не поднял руки. С минуту он вглядывался в подъезжающих, а затем опять принялся копать. Калл немного вырвался вперед – он почувствовал в воздухе незнакомый запах – какой-то горелый, с тошнотворно-сладкой примесью, напоминающий дух свежего мяса, жарившегося на сковородке. Такой же запах он иногда ощущал, когда старый Джизес поджаривал на открытом огне целого ягненка в шкуре.
   Поняв, чем занят Длинноногий, Калл резко осадил коня, поджидая ехавшего сзади Гаса.
   – Тпрру, что там такое? – спросил сбитый с толку Гас.
   – Длинноногий копает вовсе не лук, – сказал Калл.
   – А что же он тогда копает? – спросил Верзила Билл. Он был близорук – и не разглядел как следует то, что увидел молодой Калл.
   – Он роет могилу, – ответил Калл.


   3

   Отряд рейнджеров подъезжал, но не так споро, как хотелось Длинноногому Уэллейсу. Он уже успел освободить от пут тела двух обгоревших погонщиков мулов, привязанных к колесам повозки. Ему доводилось и раньше вдыхать тошнотворный запах обгоревшей человеческой плоти, но все же он не привык к этому. Теперь он торопился поскорее похоронить тела, а то вдруг индейцы, которые убили и сожгли погонщиков, вернутся и примутся за него.
   – Вы что там, парни, молитесь, что ли? Слезайте и помогите мне, – в нетерпении крикнул Длинноногий.
   – Боже мой, смотрите! – воскликнул Рип Грин. Едва он слез с лошади, его тут же начало рвать. Гас даже не осмелился смотреть – он лишь бросил беглый взгляд на два обгорелых трупа и тут же отвел глаза. Но все равно в животе у него похолодело, и он отъехал в сторону, надеясь, что противный запах не коснется ноздрей, когда он соскочит с седла, и его не вырвет, как Рипа.
   Только Калл без раздумий слез с лошади и сразу же принялся помогать Длинноногому. Он старался не смотреть на трупы, но все же не мог не заметить зубы, оскаленные в предсмертных муках. Перед колесами повозки, к которым были привязаны погонщики, тлели головешки. Над ними все еще курился дымок.
   Старый Джизес сделал Каллу хороший нож. Он сам выковал его, тщательно заточил и крепко обвязал рукоятку сыромятной кожей. Калл исступленно копал – только так он мог отвлечься и не думать о том, что произошло с погонщиками. Одна повозка все еще тлела и дымилась. Оглядевшись, он увидел, что земля вокруг побелела: погонщики везли на повозках муку, индейцы вспороли мешки и рассыпали ее по траве.
   – Боже мой, как не повезло этим ребятам, – в раздумье произнес Верзила Билл, обходя место, где разыгралась трагедия.
   – Такого конца они не предвидели, – сказал Длинноногий. – Видимо, у них на двоих было только вон то старенькое ружье. – Он кивнул в сторону дробовика, разломанного пополам на большом камне, вросшем в землю.
   – Никогда не взялся бы перевозить муку без охраны, с одним только охотничьим ружьем – во всяком случае, в этих краях, – заметил Черныш Слайделл.
   – В повозке, которая не сгорела, лежат пустые мешки, – произнес Длинноногий. – Возьми, Гас, несколько и заверни в них трупы. Надо побыстрее уматывать, здесь побывали девять индейцев, которые поджарили этих погонщиков, а один из них – Бизоний Горб.
   – Ты видел его? – спросил Картидж, побледнев с перепугу. Рейнджеры схватились за оружие, мигом вспомнив, где они находятся.
   – Нет, не видел. Но он разъезжает на своей раскрашенной кровью лошадке, на которой сидел, когда убил Джоша и Зика, – ответил Длинноногий. – Я изучил следы вокруг повозок и обнаружил, что он и здесь крутился.
   – Боже мой, неужели? Боюсь, это он. – Рип Грин побледнел и затрясся с перепугу.
   Джонни Картидж немного знал сапожное ремесло. В Сан-Антонио он нередко предлагал свои услуги для пошива или починки обуви. Он смотрел на двух обгоревших погонщиков, на их распухшие тела, на оскаленные в жуткой гримасе зубы, а голову его сверлила одна мысль: почему, в соответствии со здравым смыслом, он не взялся всерьез за сапожную работу. Добрая слава о его мастерстве распространилась далеко в низовьях реки Сан-Антонио. Работенка, конечно, не ахти какая, но зато нет никакого риска, что тебя схватят в голых прериях, привяжут к колесу повозки и сожгут. И думать нечего, он вернулся бы назад и взялся за это ремесло (благо, старый сапожник полюбил его), да больно далеко они отъехали от Сан-Антонио, и теперь слишком велик риск погибнуть, если возвращаться в одиночку.
   – Жаль, что на этом пути больше нет лесов, – заметил Черныш Слайделл. – Не знаю, сумеем ли мы отбиться от девятерых мерзавцев, если они нападут на нас, но спрятаться будет негде.
   – Девять человек – наилучшее количество для подвижной группы, совершающей набеги, – пояснил Длинноногий. Он заканчивал копать могилу. Она получилась неглубокой, но с этим приходилось мириться.
   – Почему? – поинтересовался Калл.
   – Что почему? – не понял Длинноногий.
   Он считал Калла уравновешенным и надежным соратником, да и могилу тот копал споро и умело. Из всех рейнджеров он один не отшатнулся при виде истерзанных погонщиков. Еще лишь Верзила Билл не трясся с перепугу и не блевал, но все знают, что он плохо видит. Вероятно, он не подходил близко к трупам и толком ничего не разобрал.
   – Почему девять наилучшее число? – переспросил Калл.
   Гас передал ему кипу мешков, и он завернул в них убитых. Трупы окоченели, ноги у них были словно деревянные.
   – Девять – наилучшее число, – повторил Длинноногий. Ему понравилось, что Калл не забывает учиться даже во время довольно неприятной работы. – Девять прекрасно знающих местность индейцев могут незаметно прошмыгнуть мимо укрепленных поселений. Они же могут спокойно наблюдать за поселенцами и выбирать, на какую ферму лучше всего напасть. Если они увидят, что в семье фермера четыре-пять взрослых здоровых сыновей, которые, по всей видимости, умеют стрелять, то эту семью оставят в покое и пойдут искать другую, где большинство женщин.
   Матильда Робертс стояла и смотрела, как Калл и Гас заканчивают заворачивать обгоревшие тела в мешки. Она опознала одного из погибших: его звали Илай, он не раз наведывался к ней.
   – Вон того, что поближе, зовут Илай Бейкер, – сказала она. – Он работал на мельнице. Я «узнала его по уху.
   – А что у него особенного с ухом? – спросил Длинноногий.
   – Посмотри на ухо, пока его не закопали, – ответила Матильда. – Ему оторвало пол-уха, когда он бы еще мальчишкой, – нижнюю половину. Да, это наверняка Илай Бейкер. Мы должны сообщить его семье. Помнится, у него несколько детей.
   – А жена есть? – спросил Длинноногий.
   – Конечно, он же сам не мог их нарожать, – проговорила Матильда. – Я не видела его год или два, но твердо уверена, что это Илай Бейкер.
   Наконец могилу зарыли. Все толпились вокруг и с минуту молчали. Вокруг расстилались бескрайние пустынные прерии, слышался лишь тихий шелест травы. Солнце ярко светило. Длинноногий взял сломанное ружье и прикладом плотно утрамбовал насыпанное над могилой погонщиков холмик земли.
   – Если кто-то помнит молитву или фразу из Священного Писания, пусть произнесет ее, – предложил Длинноногий. – Нам нужно смываться отсюда. Сегодня мне не хочется состязаться в скачках с команчами – у меня конь захромал.
   – Я помню одну фразу про зеленые пастбища, – сказал Верзила Билл. – Это как Бог был пастухом.
   – Ну так говори, Билл, – попросил Длинноногий. Он ухватил свою лошадь за узду и нетерпеливо ждал, когда можно будет вскочить в седло.
   Верзила Билл стоял и молчал.
   – Ну вот, были зеленые пастбища, – произнес он наконец. – А дальше не помню. Ведь прошло много времени с тех пор, как я читал Библию.
   – Может, кто-нибудь еще что-то скажет? – спросил Длинноногий.
   – Поведи меня в тихую заводь, – произнесла Матильда. – Сдается мне, Билл про это говорил.
   – Как так? Билл вроде про зеленое пастбище говорил? – удивился Длинноногий. – Оно еще больше зеленеет, если пройдут дожди.
   – Интересно, а почему люди, когда хоронят кого-то, любят произносить фразы из Библии? – спросил Калл Гаса, когда они поскакали крупной рысью к Остину. – Мертвые ведь все равно не слышат слова из Священного Писания.
   Гас опять почувствовал в душе тревогу. Тот индеец, который чуть было не угробил его копьем, вновь шастает где-то поблизости. А что, если он уже читает их следы или даже следит за ними? Он может оказаться где угодно, да вдобавок со своими воинами.
   Они подъезжали к густой рощице молодых дубов, где вполне могла сидеть в засаде группа команчей. А что, если Бизоний Горб и его головорезы внезапно выскочат из рощи и с ужасными боевыми кличами кинутся на них? Сможет ли он стрелять по ним в упор? Хватит ли у него духу пустить себе пулю в лоб, если бой будет проигран? Сожгут ли его потом, распухнет ли, одеревенеет он, как те два погонщика, которых они только что похоронили? Вот какие важные вопросы возникают, когда едешь по прериям, где обитают дикие индейцы. Гас теперь не задумывался над вопросом о том, почему люди произносят фразы из Библии над мертвыми, но чувство страха не покинуло его. Даже если бы у него сейчас была свиная отбивная, при мысли о которой накануне вечером слюнки текли, он не был на сто процентов уверен, что мог бы съесть ее.
   – Это обычай такой, – наконец проговорил он. – При приближении смерти люди привыкли думать о небесной жизни.
   Калл ничего не сказал в ответ. Он пытался представить, о чем думали погонщики волов и что они переживали, когда команчи привязывали их к колесам повозки и разводили под ними костер. Думали ли они об ангелах или просто желали скорой смерти?
   – Как только доберемся до Остина, первым делом куплю там хорошее оружие, – сказал он. – И потренируюсь в стрельбе. Если нас возьмут участвовать в экспедиции, нам нужно научиться метко стрелять.
   Ближе к вечеру небо на юго-западе опять потемнело. Снова оно приобрело черный, как уголь, цвет, лишь на самом горизонте виднелась тоненькая светлая полоска. Раздались раскаты грома, да такие, что рейнджеры вынуждены были прекратить всякие разговоры.
   – Нас может застичь еще один смерч, – громко крикнул Черныш. – Нужно поискать лощину или овраг.
   На этот раз, слава Богу, обошлось без развивающегося змееобразного смерча, хотя на них и обрушилась гроза с проливным дождем, длившаяся целых четверть часа. В результате все промокли до нитки. Рейнджеры приготовились к холодному сырому вечеру, но по счастью на пути попался огромный дуб, в который только что угодила молния. Дерево раскололось надвое. Дождь уже стихал, а дерево все еще продолжало гореть ярким пламенем. При таком пылающем естественном костре они сняли с себя одежду и хорошенько просушили ее. Матильда, которая вообще никого не стеснялась, разделась первая; Калл в ее присутствии не стал раздеваться, А вот Гас стыда не испытывал. У него, как всегда, не было ни цента в кармане, но он надеялся, однако надежды его не оправдались.
   Длинноногий ни на минуту не переставал думать о Бизоньем Горбе – наступило наиболее подходящее время для неожиданного нападения, поэтому надо было смотреть в оба. Никто из рейнджеров не сомкнул глаз, но при ярком пламени можно было дремать. В самую глухую полночь, когда подошла очередь Калла заступить в дозор, облака рассеялись и на небе засверкали яркие звезды.


   4

   Калеб Кобб и его помощник, мрачный капитан Билли Фолконер, не мешкая, зачислили шестерых рейнджеров в свой отряд, выступающий в поход против Нью-Мексико. Рейнджеры подъехали к гостинице, где им быстро оформили бумаги о зачислении на службу, и дело было сделано.
   Билли Фолконер был темноволосым маленьким человечком с быстрыми шныряющими глазками, Калеб Кобб, напротив, внушительным и высоким. Каллу он показался каким-то заторможенным. Рост его достигал шести футов и пяти дюймов, на голове развевались длинные светлые волосы. Ленивым взглядом он смотрел на парней, пришедших проситься в экспедицию, а на столе, за которым он сидел, лежали два пистолета «Уолкер кольт» последней модификации. Каллу понравились пистолеты, ему захотелось подержать в руках хотя бы один из них. но он понимал, что такое дорогое оружие ему не доверят.
   – Платы за службу не будет, дело сугубо добровольное, – с ходу предупредил их Калеб Кобб. – Мы дадим вам только боеприпасы и жратву.
   – Как мы полагаем, вы сами по силе возможностей будете добывать себе харч, – уточнил капитан Фолконер.
   Калеб Кобб говорил низким грудным голосом, в руках он держал колоду карт и без конца тасовал их.
   – Наше войско не правительственное и целиком составлено из добровольцев, но мы не хотим называть его войском, – уточнил Калеб.
   – Я бы тоже не назвал его войском, во всяком случае если солдатами в нем служат те типы, которые околачиваются у гостиницы, – заметил Длинноногий.
   Калеб Кобб улыбнулся, вернее, чуть ухмыльнулся. Билли Фолконер так и шнырял глазами повсюду, а Калеб в этот момент сидел, полузакрыв глаза. Он лениво откинулся на спинку стула и наблюдал происходящее будто в полусне.
   – По большей части, мистер Уэллейс, наша экспедиция носит торговый характер, – стал пояснять Калеб Кобб. – У Сент-Луиса уже давно завязаны деловые отношения с Санта-Фе. Некоторые из наших, проживающих здесь, в Республике Техас, считают, что нам следует отправиться в поход на север и захватить этот город для своих целей.
   – Ваши солдаты по большей части картежники да брадобреи, – кивнул головой в сторону толпы Длинноногий. – Если они вознамерились торговать, прекрасно, но как они будут воевать, если мексиканцам не понравится их внешний вид?
   – Это наша забота, – отрывисто произнес капитан Фолконер.
   – И моя тоже, если я понесу свой скальп вместе со всеми в том же направлении, – возразил Длинноногий.
   – Ну и что такого? У нас будут бойцы из местных и там наберем, – заметил Калеб. – Один капитан Билли Фолконер чего стоит, он управится с целой армией мексиканцев.
   – Если он такой герой, пусть идет и обломает рога Бизоньему Горбу, – предложил Длинноногий. – Этот индеец и его банда вчера поджарили двух погонщиков мулов не далее как в тридцати милях отсюда.
   – Проклятый шельмец! – воскликнул Фолконер, хватаясь за новый кольт. – Я сейчас же соберу группу и кинусь его искать. Вы, ребята, тоже можете пойти со мной, если не боитесь.
   – Осади назад, Билли, – одернул его Калеб Кобб. – Ты, конечно, можешь охотиться за дикими команчами сколько тебе влезет, но мои новые пистолеты не получишь. Этот проклятый горбун может прикончить тебя, а я тогда лишусь пистолетов.
   – О, я думал, один из них мой, – проговорил Фолконер и со сконфуженным видом положил пистолет обратно на стол.
   – Нет, – отрезал Кобб.
   Затем он опять оглядел Длинноногого и перевел взгляд полусонных глаз на рейнджеров. Каллу не понравилось поведение Калеба – он счел его высокомерным. Но он понимал, что они с Гасом самые молодые в отряде и его мнение никого не интересует.
   – Когда мы выступаем в поход? – спросил Длинноногий.
   – Послезавтра, если появится генерал Ллойд, – ответил Калеб. – Говорят, что дороги из Хьюстона развезло – они вечно раскисают. Думаю, что генерал завяз в грязи.
   – Генерал Ллойд? – удивленно переспросил Длинноногий. – Я служил у него разведчиком несколько лет назад. А для чего нам понадобился генерал, если мы едем с торговыми целями?
   – Никогда нелишне прихватить с собой генерала, особенно если собираешься иметь дело с мексиканцами, – пояснил Кобб. – По собственному опыту знаю, что они любят больших начальников. Если они станут задираться, мы навешаем генералу медалей и пошлем его на переговоры с губернатором Санта-Фе – тем самым избежим кровопролития, – рассуждал Калеб, тасуя карты, и добавил: – Я предпочел бы по возможности избегать кровавых стычек.
   – Я тоже предпочел бы избегать их. Соотношение сил будет не в нашу пользу – их пятьдесят на одного нашего, – поддержал Длинноногий. – А генерал Ллойд все еще не приехал, потому что он вдрызг пьяный и заблудился. Когда я был у него разведчиком, он не просыхал, и каждый раз, когда выходил из палатки помочиться, не мог найти дорогу обратно. Да если ему даже указать, где юг, и установить срок целый год, он все равно Мексику не найдет. А самое главное, он и на лошади ездить не умеет.
   Калеб Кобб, рассмеявшись, заметил:
   – Ну что же, он поедет в пролетке, а если и там станет трепыхаться, привяжем его.
   – У нас лошади мелковаты, да и слабоваты, – вмешался в разговор Верзила Билл. – Что с ними делать?
   – А ты поднаторел в этом деле, как видно, – заметил Калеб. – Республика Техас предоставит вам каждому по лошади. Билл, оформи им расписки. В Остине полгорода торгуют лошадьми – думаю, вы без труда подберете там надежных.
   – А как насчет оружия? – спросил Гас. – У меня оно никудышное. – Я хотел бы заменить его перед отъездом.
   – Оружие – это ваша забота, – с раздражением ответил капитан Фолконер. – Если вы рейнджеры, то вам за службу платят. Можете покупать себе любое оружие за свои денежки.
   – Постой, Билл, я думаю, что новое оружие – неплохое вложение капитала, – прервал его Калеб. -Мне кажется, мексиканцы примут нас с распростертыми объятиями, возможно даже, зарежут несколько коз и устроят обжираловку. Но тамошний люд все же непредсказуем. Если мексиканцы начнут упираться, на этот случай мы должны быть хорошо вооружены и без раздумий стрелять в проклятых подонков. Скажи нашему интенданту, чтобы помог бы этим джентльменам вооружиться подобающим образом.
   – Каков будет маршрут, полковник? – спросил Длинноногий.
   – Слишком много задаешь вопросов, мы еще не разработали маршрут, – снова сердясь, выпалил Фолконер. – Нам дня не хватит, если стоять тут и болтать без толку.
   Калеб Кобб при этом слегка усмехнулся.
   Капитан Фолконер быстренько начиркал им какое-то подобие расписок на получение лошадей, которые, как он сказал, без звука принимают к оплате все торговцы лошадьми в Остине, а потом послал их к человеку по имени Брогноли, ответственному за хозяйственные дела и боеприпасы. Когда они разыскали Брогноли, тот занимался закупкой скота. Ему пригнали двадцать голов крупного рогатого скота. Они неторопливо прогуливались вокруг городской площади, где в это время находился самый центр торговли. Там же тележник мастерил новую повозку, несколько шорников чинили и шили седла добровольцам, а зубодер тащил больной зуб у рейнджера прямо посреди площади. Тот орал благим матом, но зубодер, не слушая его, продолжат свое дело и вытащил в конце концов больной зуб вместе с длинным окровавленным корнем.
   – Будь я проклят, если позволю этому зубодеру когда-нибудь засунуть мне в рот щипцы и тащить заболевший зуб, – сказал Гас. когда они пробирались сквозь толпу.
   Площадь заполнили лошади, мулы, овцы, свиньи и куры. Каллу никогда прежде не доводилось бывать в такой оживленной круговерти. Он чувствовал, как его теснят и толкают со всех сторон. Все вокруг было так интересно, что он успевал только рот открывать от удивления. А интендант Брогноли был так занят составлением расписок на закупку скота, что прошло не менее получаса, прежде чем он вспомнил о просьбе помочь подобрать надежное оружие. Когда он наконец обратил на них внимание, то оказался довольно благожелательным человеком.
   – Мушкеты – вот что вам надо покупать, – посоветовал он. – Пистолеты я бы не взял. Из мушкета можно подстрелить и бизона, и индейца, и кого хочешь.
   Он повел их на оптовый склад позади большого магазина – там один на другом громоздились ящики с нераспакованными мушкетами. Пока Калл и другие рейнджеры перебирали ружья и щупали патронташи и подсумки с патронами, Гас заглянул вглубь склада – там у прилавка стояла такая очаровательная девушка, что он сразу забыл про патроны для мушкетов, про патронташи и подсумки и про все на свете. Судя по всему, девушка эта работала на складе – она помогала пожилой женщине примерять шляпку от солнца. Девушка была довольно стройной, она, казалось, целиком ушла в работу, но в то же время держала ушки на макушке. Гас стоял и глазел на нее, думая, что она слишком занята и не замечает его, но она перехватила его взгляд и посмотрела так строго, что у него даже затряслись поджилки. Он уже намеревался рвануть обратно к мушкетам, но она улыбнулась ему совсем по-дружески.
   Обалдев от ее улыбки, Гас напрочь забыл про своих товарищей и без раздумий шагнул на склад. Помещение оказалось огромным, с высоким потолком, забитым разнообразными товарами, начиная с молотков и гвоздей и кончая изящными головными уборами – Гас не удержался от соблазна и примерил новую серую шляпу с аккуратно загнутыми полями, хотя и знал, что такую роскошь позволить себе не может. Он услышат, как что-то щебечет пожилая дама – объясняя, что ей не к спеху покупать шляпку. Гас, считая, что девушка слишком занята обслуживанием старой мегеры, осмелился пару раз взглянуть в ее сторону, но оба раза продавщица отвергала пылкий взгляд, который он бросал на нее. Она не позволяла ему отвлекать себя от работы, но в то же время давала понять, что видит его знаки внимания.
   Гас принялся рассматривать ящик с ножами – он всегда любил ножи. Некоторые из них в любой другой день привели бы его в восхищение своими матово поблескивающими лезвиями, ручками из слоновой кости или из рога. Но в сравнении с очаровательной девушкой, продающей дамскую шляпку от солнца, ножи не значили ничего.
   Когда старая ведьма наконец выбрала себе шляпку и расплатилась, Гас собрался было с духом и хотел поздороваться с девушкой, но тут случилось неожиданное: на склад проскользнул вертлявый маленький человечек в длинном черном плаще и подбежал прямо к прилавку с сигарами.
   – Доброе утро, мисс Форсайт, – произнес вертлявый. – Я пришел за своими любимыми сигарами.
   – Вот они, доктор Морис, – ответила девушка. – Мы уже рассортировали сигары. Этим занимался мой отец.
   – Он обращается с ними очень деликатно, – заметил низенький доктор, срывая обертку с маленькой пачки сигар, которую протянула ему девушка. Быстро вытащив длинную сигару, он поднес ее к носу и понюхал. – Я никогда не покупаю сигары, предварительно не понюхав их, – сообщил он девушке и, прикоснувшись пальцами к полям шляпы, вышел со склада, зажав сигару в зубах.
   – Знаю, что совет хорош, – сказала девушка, оборачиваясь к Гасу, – но я ему не следую.
   – Вот как? Почему же? – поинтересовался Гас, немало удивившись тому, что молодая девушка запросто подошла к нему и заговорила первая.
   – Потому что сигары меня не прельщают, – ответила, слегка улыбнувшись, девушка и сунула в руки Гаса тугую обертку от пачки сигар доктора. – Забирайте эту дрянь с собой, сэр, – предложила она с соблазнительной улыбкой.
   – А на кой она мне сдалась? – спросил Гас в недоумении и подумал, не сделал ли он что-нибудь такого, что отпугнуло девушку, хотя, судя по всему, ее не так легко было напугать.
   – Забирайте эту бумагу. Я вижу, вы смелый парень, но не знаю, на что вы способны, – сказала она. – Меня зовут Клара. А вас?
   – Август Маккрае, – представился Гас. Хоть он редко называл себя полным именем, но сейчас чувствовал, что это будет к месту.
   – Август. Вы слышали о такой личности? Он был римлянином. Как и вы, мистер Брогноли, – сказала Клара, обращаясь к интенданту, который как раз в эту минуту входил на склад, чтобы передать ей расписки за купленные мушкеты.
   – Я так не думаю, мисс Форсайт, – ответил Брогноли, слегка прикоснувшись к шляпе в знак приветствия. – Считаю, что молодой повеса из Теннесси.
   – Лучше забрал бы свой мушкет да мотал отсюда – он тебе понадобится, когда выступите в поход, – добавил он, глядя прямо на Гаса. – А что это у тебя в руках? Надеюсь, ты ничего не украл у мисс Форсайт?
   – Ничего он не украл. Это просто оберточная бумага, которую я сама ему дала, – объяснила Клара. – Мне нравится быстро вычислять, на что способен мужчина. Пока еще он не принял в подарок эту бумагу. По-моему, это значит, что он какой-то заторможенный.
   – Ах, эта бумага, – я буду держать ее в руках вечно, – залепетал Гас, покраснев от смущения.
   Брогноли повернулся и вышел. Теперь Гас остался наедине с Кларой Форсайт, и она внимательно оглядывала его проницательным взглядом.
   – Ну что ж, держите вечно этот хлам, – сказала она. – К чему городить такие глупости, мистер Маккрае? Вы находитесь на важной военной службе – и. как я полагаю, вам понадобятся обе руки.
   – Я буду хранить бумагу, потому вы мне ее подарили, – напыщенно ответил Гас.
   С лица Клары сошла улыбка, и она спокойно смотрела на Гаса. Его слова, похоже, не удивили ее, но его они основательно сбили с толку Он сначала не собирался говорить ничего подобного, но при взгляде на Клару Форсайт его охватило такое чувство, что он не мог двинуть ни рукой, ни ногой и даже язык у него не шевелился.
   – Вот ты где! И даже не собираешься выбирать себе оружие? – воскликнул Калл, сунув голову в дверь склада. Он заметил Гаса, стоящего около девушки, и подумал, что, не имея денег, тот приценивается к чему-то совсем ненужному, в то время как в первую очередь следовало приобретать оружие.
   – Подбери мне сам что-нибудь – думаю, ты сможешь, – ответил Гас, твердо решив не отходить ни на шаг от мисс Форсайт до самого последнего момента
   – Мы собираемся покупать лошадей, тебе что, не хочется подобрать себе лошадь по душе? – Калл был немного озадачен необычным поведением приятеля. Он еще раз посмотрел на молоденькую продавщицу и заметил, что та необыкновенно хороша собой, – может, этим и объясняется поведение Гаса.
   Но как бы там ни было, они ведь вот-вот должны отправиться в дальнюю и опасную экспедицию, так что выбор подходящего оружия и соответствующей лошади – это вопрос жизни и смерти, поскольку придется пересекать дикие прерии. Если Гас по уши втюрился в продавщицу, он может прийти к ней после экспедиции и болтать сколько душе угодно, правда, сейчас тот не болтал, а больше помалкивал. Гас просто стоял посреди склада, будто вросший в пол, и держал в руках обрывки бумаги. Нет, его поведение очень даже необычно. Калл вошел в помещение склада, подумав: а не заболел ли его друг? Подойдя к хорошенькой девушке, он приподнял в знак приветствия свою соломенную шляпу.
   – Привет, а вы, сэр, тоже римлянин? – с улыбкой спросила Клара.
   Калл не знал, что ответить – он не понял суть вопроса. Прямой взгляд девичьих глаз сильно удивил его. Что значит быть римлянином и к чему она это спрашивает?
   – Нет же, это Вудроу Калл, и он чистокровный техасец, – объяснил Гас. – Никах не пойму, откуда этот малый прознал, что я из Теннесси?
   По правде говоря, ему очень не понравилась реплика Брогноли – по какому такому праву этот паршивый интендантишка обсуждает с мисс Форсайт его происхождение?
   – А что тут удивительного? Мистер Брогноли много разъезжает по стране, – объяснила Клара. – Он мне рассказывает даже про Европу. Я мечтаю поехать туда когда-нибудь и полюбоваться ее достопримечательностями.
   – Если Европа расположена еще дальше, чем Санта-Фе, то сомнительно, чтобы у меня хватило времени на поездку туда и обратно перед тем, как отправиться в поход, – сказал Калл.
   Он почувствовал, что не испытывает неловкости в разговоре с этой молоденькой продавщицей: она была так по-дружески расположена, что беседовать с ней оказалось легко, хотя он и представления не имел, где находится эта Европа и что там может быть интересного для молодой леди.
   Каллу не терпелось – они должны запастись всем необходимым снаряжением для длительного и трудного Похода, и на все это у них в распоряжении всего один день. Он оглядел огромный склад и увидел, что в нем хранятся товары самого разнообразного назначения, многие из них, по всей видимости, оказались бы нужными для экспедиции, да вот незадача – на их расписки можно приобрести лишь оружие и лошадей А раз у них нет денег, чтобы купить еще что-нибудь, то и времени тратить нечего, тараща глаза на товары, лежавшие на огромном складе. И тем не менее Гас, похоже, не собирается уходить отсюда.
   – Я еще здесь побуду немного, Вудроу, – умоляюще попросил Гас. – Прихвати мой мушкет, если ты собрался уходить.
   – Что тут поделаешь, я чувствую, что мистер Маккрае влюбился в меня по уши, – громко смеясь, заметила Клара. – Сомневаюсь, мистер Калл, чтобы я могла бы соблазнить и вас – разве только под угрозой отлупить дубинкой.
   Затем она отошла в сторону и, не говоря ни слова, принялась распаковывать большой ящик с тканями и одеждой.
   Калл повернулся и ушел, несколько озадаченный репликой продавщицы. Почему ей хочется соблазнить его посредством дубинки? Она, похоже, добрая девушка, но смысл ее реплики довольно трудно разгадать.
   Распаковывая большой ящик с мануфактурой и одеждой, Клара насвистывала веселый мотивчик. Подняв на минутку глаза вверх, она увидела, что молодой парень из Теннесси Август Маккрае стоит на том же самом месте, где стоял, когда они разговаривали.
   – Идите-ка отсюда, – сказала она. – Вас ждет друг, мистер Калл.
   – Нет, не ждет, – ответил Гас. – Он ушел вместе с другими ребятами.
   – А вы в самом деле техасский рейнджер? – спросила Клара. – Я мало видела техасских рейнджеров. Мой отец говорит, что все они плуты и повесы. А вы, мистер Маккрае, тоже такой?
   Гас не сразу сообразил, что отвечать на подобный град вопросов.
   – Ну, может, мне и приходилось поплутовать разок-другой, – наконец нашелся он.
   Клара была искренняя и открытая, так что он считал, что в этих обстоятельствах лучшей политикой стала бы откровенность. Она глядела на него и улыбалась, что его немало озадачивало.
   – Раз вы все еще здесь, поставьте этот тюк с мануфактурой на ту скамью, – попросила она – В дороге его изрядно порастрясли и перепачкали. Перед продажей товара его нужно очистить от грязи, привести в порядок. Здешние люди не станут покупать вещи из хлопка, если они грязные.
   Гас подхватил кипу хлопчатобумажной одежды и положил туда, куда она велела. Пока он нес кипу, на склад вошел пожилой человек в коричневом пальто. На нем была серая шляпа, а один глаз прикрыт повязкой. Увидев незнакомца, тащившего охапку хлопчатобумажных товаров, он немного удивился.
   – Привет, па. Это мистер Август Маккрае из Теннесси, – весело произнесла Клара. – Он техасский рейнджер, но у него сейчас есть свободное время, поэтому я попросила его помочь мне.
   – Вижу, – заметил мистер Форсайт и, пожав руку Гасу, взглянул с нежностью на свою дочь. – Она быстра на поступки и слова, не так ли? – заметил он, обращаясь к Гасу. – Вам не надо думать, что и как сказать, если поблизости Клара. Вы и дух не успеете перевести, как она подскажет, что говорить.
   Клара в это время продолжала распаковывать ящик, насвистывая песенку. Она засучила рукава рубашки, обнажив прелестные ручки.
   – Я должен идти посмотреть лошадей, – наконец выдавил из себя Гас. – Премного благодарен за дружескую беседу.
   – А разве была беседа? – удивленно спросила Клара, вновь одаряя его беглым лукавым взглядом.
   – Да вроде, – ответил Гас, чувствуя, что ляпнул что-то не то, но других слов не нашлось.
   – Эта дверь не запирается, мистер Маккрае. И если у вас найдется свободное время, приходите распаковывать ящики, – предложила Клара.
   Старый Форсайт усмехнулся.
   – Если у него даже не найдется свободного времени, он сам организует его, – сказал он, нежно обнимая дочку за плечи.
   Гас приложил руку к шляпе, отдавая им на прощание честь, и вышел через парадную дверь, так и не выпуская из рук обрывки оберточной бумаги. Как только Клара исчезла из виду, он аккуратно сложил коричневую бумагу и спрятал ее в нагрудный карман.
   Гас покинул огромный склад и шел среди мелких торговцев и солидных коммерсантов, не теряя надежды разбогатеть от участия в предстоящей экспедиции. Но в его мыслях главное место теперь занимала картина склада, где он стоял около большого ящика с мануфактурой, ожидая, когда Клара передаст ему следующую упаковку одежды. Находящийся в двадцати ярдах от него вместе с Верзилой Биллом и Чернышом Слайделлом Калл трижды окликнул Гаса, прежде чем тот обратил на него внимание.
   – Пойдем! Надеюсь, тебе понравится мушкет, – похвалился Калл, когда Гас неторопливо подошел к ним. – Он совсем новый и довольно увесистый Не знаю, как с пистолетами. Мистер Брогноли говорит что они дороговаты.
   – Не хочу я никуда идти, – решительно отказался Гас, – мне хотелось бы знать, наймет ли меня работать на складе отец той девушки.
   – Чего? – спросил изумленный Калл. – Ты не хочешь идти в поход?
   – Нет. Я предпочел бы жениться на той девушке, – ответил Гас.
   Верзила Билл и Черныш Слайделл восприняли его слова как самую удачную шутку года. Они заржали так громко, что зубодер, приготовившейся тащить зуб у очередного пациента, прекратил работу, пребывая в крайнем изумлении.
   В отличие от них Калл был весьма смущен решением своего друга. Поход на Санта-Фе представлял собой серьезное мероприятие. Они служили рейнджерами и потому обязаны были защищать Республику Техас. А Гас что учудил? Зашел на минутку на склад, чтобы подобрать себе мушкет, встретил там смазливую девушку с развязными манерами и на тебе – задумал уйти с рейнджерской службы.
   – Ну и женись на ней – без цента за душой, – сказал ему Калл. – Но почему ты думаешь, что она согласна? Ты же знаешь ее не больше десяти минут.
   – Десяти минут вполне достаточно, – ответил Гас. – Я хочу жениться на ней И я это сделаю
   – Надо же, – рассуждал Верзила Билл, – только повстречался с девчонкой, сразу же бежит искать пастора.
   – Да ладно вам. Все слышали, что я говорил, – настаивал Гас. – Я твердо намерен взять ее замуж, и этим все сказано
   – Теперь ты не можешь уйти, это будет дезертирство, – заметил Черныш Слайделл. – Ты же подписал сегодня утром бумагу у Калеба Кобба. Если попытаешься удрать со службы, он повесит тебя на месте.
   Замечание Черныша несколько отрезвило Гаса. Он напрочь забыл о своей подписи на документе, согласно которому отдавал себя полностью в распоряжение военного командования. Он забыл и многое из своей прежней жизни, до встречи с Кларой. Мысль о том, что его могут казнить за измену, не приходила ему в голову.
   – Та расписка ничего не значит, – запротестовал Гас.
   Ему не хотелось быть повешенным, но в то же время не хотелось покидать Остин, особенно теперь, когда он повстречал девушку, на которой намерен жениться.
   – Тебе нужно прогуляться в бордель. Это прочистит тебе мозги, – предложил Верзила Билл. – У меня мозги тоже запудрены. Предлагаю всем отправиться туда, раз мы уже подобрали себе лошадей.
   – Не хочу я никаких шлюх, – заявил Калл.
   Но поскольку они уже выбрали себе лошадей и каждый приобрел по непромокаемому плащу, все гурьбой пошли к реке, где несколько проституток соорудили хибарку. В ней было шесть кабинок, разделенных развешанными одеялами. Гас выбрал молоденькую мексиканочку и быстренько сделал свое дело, и пока натягивал и застегивал джинсы, не переставал думать о Кларе Форсайт и о ее прекрасных оголенных руках.
   Калл предпочел молодую белую женщину по имени Мэгги, она молча взяла у него деньги и также без звука удовлетворила его желание. У нее оказались зеленые глаза, похоже, она была чем-то опечалена. Взгляд ее глаз, когда он надевал штаны, чем-то смутил его – это был грустный взгляд. Ему хотелось сказать что-нибудь, может, поговорить с ней немного, но он не знал, о чем говорить, не знал он и откуда взялось такое чувство.
   – Спасибо тебе, до скорого свидания, – сказал он, наконец, проститутке.
   Мэгги даже не улыбнулась. Она стояла в кабинке возле стеганого одеяла, на котором спала и исполняла свою работу, и ожидала, когда войдет следующий рейнджер.
   Джонни Картидж занял очередь за Каллом. Джонни принципиально отвергал мексиканок после того, как одна мексиканская шлюха выбила ему глаз, пытаясь ограбить.
   – Как она? Хороша? – спросил он Калла, когда тот наконец появился.
   – Не знаю, – ответил Калл, все еще встревоженный грустью в глазах Мэгги.


   5

   Гас Маккрае хандрил и бездельничал весь день Калл же, который к тому времени стал заправским кузнецом, сам возложил на себя обязанности подковывать новых лошадей рейнджеров. Одного из коней он забраковал, поскольку тот прихрамывал и потому не годился для длинного и опасного перехода. Во время подковки неожиданно заявился Чадраш – весь в грязи и здорово поседевший. Когда его спросили, где он околачивался, он ответил, что охотился на ягуаров на западе.
   – Черт возьми, я, когда охотился, старался подстрелить что-нибудь более съедобное, чем ягуар, – сказал ему Длинноногий.
   – А я у них вырезал только печень, – пояснил Чадраш.
   – Печень ягуара? – удивился Длинноногий. – Я слышал, что команчи жрут печень ягуара, но они лопают также и вонючих скунсов. Пока мне не доводилось отведать скунса и, надеюсь, никогда не придется дотронуться до печени ягуара – этого черного льва.
   – Я ел для здоровья, – пояснил Чадраш. – Неплохое лекарство. Может, мне повезет повстречать ягуаров, когда будем ехать по прериям.
   – Ого, Чад, я вижу, ты начинаешь думать, как прирожденный индеец, – подзадорил его Длинноногий.
   – По мне, лучше воевать с ними, – отрезал Чадраш и, повернувшись, сунул голову в большущее корыто с водой, чтобы смыть грязь с длинных всклокоченных волос.
   Гас наконец-то решился помочь своему приятелю подковывать лошадей, но мысли его витали где-то далеко и о работе он не думал. Если Калл спрашивал рашпиль, Гас передавал ему подвернувшееся под руку шило или гвоздь. Дважды он наведывался на склад, но оба раза Клара уходила куда-то по поручению отца. Мистер Форсайт был с ним любезен, но когда вернется дочь, не говорил.
   – Не могу же я угадать, когда Клара придет, – объяснил он. – То ей нравится прогуливаться на свежем воздухе, то она предпочитает покой, а то, наоборот, шум и суету.
   Раздосадованный поведением девушки – почему она не может быть там, где ему легко найти ее? – Гас не нашел ничего лучшего, как надраться до отупения. У мексиканского разносчика он купил кувшин спиртного, присел под навесом и принялся за «дело», пока Калл заканчивал подковку. В это время мимо проезжала легкая двухместная коляска, в которой дремал пожилой человек в военной шинели. Лицо у него покраснело, а храпел он так громко, что слышно было, даже когда коляска отъехала на порядочное расстояние.
   – Вот те на! Да это же сам Фил Ллойд, чертов пьяница! – воскликнул Длинноногий. – Он теперь генерал, но военачальник хреновый. Сомнительно, чтобы у нас хватило запаса виски поддерживать Фила Ллойда в приятном расположении духа на всем пути до Санта-Фе, если только не поскачем туда, как одержимые.
   Калл решил, что приехавший военный – личность незаурядная. Иначе почему же произвели в генералы дряхлого старика, который не может даже найти нужную дорогу? Он попытался заинтересовать Гаса этим вопросом, но того такие проблемы не волновали.
   – Нет ее там, – твердил он, как попугай, имея в виду Клару. – Я дважды туда заглядывал, она сама сказала, чтобы я заходил, и каждый раз ее там не было.
   – Думаю, она появится там ранним утром, – утешал его Калл. – Ты туда быстренько смотаешься и скажешь адиос. Говорят, мы выступаем завтра.
   – Вы можете уходить, а я нет, – упорствовал Гас. – Не уйду я завтра и вообще никогда.
   Калл понимал, что его друг пьян в стельку и ничего не соображает, поэтому уговаривать его бесполезно.
   – Пойдем прогуляемся к реке, мне что-то тревожно, – предложил Гас чуть позднее. – Склад теперь закрыт, до утра в него никак не попадешь.
   Калл с готовностью принял приглашение друга прогуляться вместе. Вечер был лунный, звезды сияли ярко, за ужином рейнджеры до отвала наелись вкусной кукурузной болтушки с мясом и жгучим перцем, которую купил у какой-то мексиканки Черныш Слайделл. Небольшая прогулка принесет одно только удовольствие. На всякий непредвиденный случай он все же прихватил с собой мушкет. Все знают, что команчи заявлялись прямо в Остин, хватали и уводили детей, а то и молодых женщин. Так что не вредно иметь при себе оружие.
   Они прошли изрядное расстояние по крутому берегу Колорадо, когда увидели на реке свет. Кто-то плыл в лодке.
   – Думаю, рыбачат, – сказал Калл.
   Гас, все еще не протрезвевший, тем не менее не согласился с ним.
   – Какой идиот станет удить рыбу ночью? – спросил он. – Рыба в темноте и наживку не разглядит.
   И тут, не сделав и шага, он внезапно полетел куда-то в пустоту. Он напился до такой степени, что даже испугаться не успел: такое с ним уже не раз случалось – будучи пьяным, он понимал только, что куда-то падает. В голове промелькнула мысль, что он, должно быть, выключается и теряет сознание. Свет лампы на воде мелькал и крутился, такое также виделось ему, когда он бывал изрядно пьян.
   Гас почувствовал, что вертится в воздухе, что тоже бывало, когда он напивался; затем снова увидел реку, но ему почему-то показалось, что река течет выше него. Теперь он стал понимать, что падает в такой кромешной темноте, в какой ему еще не приходилось бывать Он не мог даже припомнить, что делал перед самым падением.
   – А рыбе смотреть на наживку не надо, она ее чует по запаху, – ответил Калл и тут, к своему ужасу, увидел, что рядом никого нет.
   Гас Маккрае, чей локоть он только что ощущал, исчез бесследно. Калл сразу подумал, что Гаса схватили индейцы, но он не видел их, хотя его отделял от Гаса всего один шаг. Но Бизоний Горб захватил же Джоша Корна, а тот тоже был совсем рядом.
   Калл, вертясь в разные стороны, сам чуть было не упал с обрывистого берега. Видеть кромку он не мог, но реку в лунном и звездном свете все же различал. Река текла далеко внизу – он догадывался, что Гас, должно быть, упал с обрыва. Калл не знал, что делать, может уже и поздно что-либо предпринимать. Гас уже, возможно, вот-вот умрет или даже умер. Калл понимал, что нужно спуститься вниз и искать друга там, но он боятся, как бы не загреметь с обрыва самому. Веревки у него не было, а стояла такая темень, что бесполезно было пытаться сползать по крутому склону вниз.
   Тут он вспомнил, что еще днем видел, как по тропинке, протоптанной по откосу, к реке пробирался какой-то старик с удочкой в руках. Так что путь вниз проложен, но, чтобы отыскать его, надо иметь хоть какой-нибудь светильник.
   Калл повернулся и побежал обратно в город, придерживаясь освещенных мест на берегу – там он надеялся встретить кого-нибудь. Ему казалось, будто он опять очутился на бескрайней долине за Пекосом. Пока он бежал до места, где ночевали рейнджеры, ему не попалось ни души. Добежав до ночлежки, он увидел, что единственным трезвым человеком там был хромоногий Джонни Картидж, самый большой тугодум из всех рейнджеров. Черныш Слайделл и Рип Грин надрались до такой степени, что не могли даже вспомнить, кто такой Гас Маккрае. Хорошо хоть Джонни Картидж не отказался помочь; они разыскали лампу и отправились обратно к реке. Там они наконец нашли место, откуда можно было спуститься вниз с крутого обрыва.
   Проблема заключалась в том, что Калл не запомнил, сколько они прошли по краю обрыва до места, где свалился Гас. Посветив лампой, он убедился, что склон обрыва не так уж высок, чтобы при падении разбиться насмерть, если только Гас не сломал себе шею или позвоночник.
   Джонни Картидж был настроен довольно решительно, пока они шли по береговому обрыву. Но при спуске по отвесному склону к реке, без всякой помощи от товарищей сверху, страх перед индейцами возрастал с каждым шагом. И он начал вздрагивать и шарахаться от любой тени.
   – А ведь индейцы и плавают неплохо, – заметил он, вглядываясь в темную воду реки.
   – Кто плавает? – переспросил Калл.
   Он решил было окликнуть Гаса, но побоялся: а вдруг индейцы притаились где-то вблизи. Он опасался также, что Джонни может удариться в панику, если возникнет реальная угроза.
   – Индейцы, вот кто, – ответил Джонни. – Тот здоровенный с горбом на спине может сейчас затаиться в воде.
   – Что ему там делать в ночную пору? – пытался разуверить его Калл. Он старался отвлечь Джонни от мыслей об угрозе, задавая для этого здравые вопросы
   – Еще как может, – не соглашался Джонни. Его так и подмывало пальнуть из пистолета, хоть он и не видел цели. Просто у него возникло такое ощущение, что если он выстрелит, страх ослабеет.
   Джонни все же выстрелил в никуда, отчего Калл вздрогнул и здорово испугался. Он подумал, что Джонни заметил индейцев, может, даже самого Бизоньего Горба, затаившегося в воде. Джонни Картидж был на целых десять лет старше его и гораздо опытнее – может, он каким-то образом засек сидящих в реке индейцев.
   – Попал в него? – спросил Ката.
   – В кого? – переспросил Джонни.
   – В индейца, в которого ты стрелял, – ответил Калл.
   Джонни был так напуган, что уже забыл, что он только что стрелял. Он помнил только, что хотел стрелять, думая, что от выстрела нервишки у него успокоятся, но вот выстрелил ли он на самом деле, вспомнить толком не мог.
   Гас Маккрае лежал на спине, ощущая ужасную боль в лодыжке левой ноги. Звезды на небе двоились и троились у него в глазах. Он никак не мог сообразить, пьян он или уже умер. Потом подумал, что если бы умер, то боли в лодыжке не чувствовал. Но вслед за этим пришла другая мысль: а что если и мертвые ощущают боль? Никакой твердой уверенности ни в чем у него не было, зная только одно – левая лодыжка сильно болит. Он слышал плеск волн о берег, и это значило, что он, по всей вероятности, все еще жив. Он не ощущая сырости вокруг – и это уже хорошо. Больше всего, будучи рейнджером, он не любил оставаться беззащитным перед силами стихии. Еще во время первого похода за Пекос он несколько раз попадал под проливной дождь, а однажды, переплывая через небольшую речушку, набрал полные сапоги воды, а когда снял их, чтобы вылить воду, заметил, как бывалые рейнджеры смеются над ним, но понял почему, лишь когда попытался натянуть сапоги обратно на ноги. Он никак не мог снова напялить их – они не налезали на ноги, с которых он только что их снял. И потом они не налезали целых двое суток, пока основательно не высохли. Гасу вспомнился этот эпизод главным образом потому, что страшно болела лодыжка – он понимал, что при такой боли ему нипочем снова не надеть сапог, если его снять с ноги. И теперь он обречен ходить босиком до тех пор, пока не заживет лодыжка.
   Пока он прикидывал, какие могут возникнуть трудности, если его вымочит дождь, где-то поблизости грохнул выстрел. Первой мыслью его было, что это индейцы. Поэтому он попытался перекатиться в кусты, но на речном берегу кустов не оказалось. Ему очень не хотелось попасть под дождь, а еще больше не понравилось отсутствие кустов, да и мысль попасть в лапы индейцев тоже была не из приятных. Тогда он покатился в сторону воды, решив, что сможет отплыть на порядочное расстояние, так что индейцы не сумеют найти его, но тут же услышал поблизости голоса Джонни Картиджа и Вудроу Калла, которые говорили о той самой опасности, о которой и он думал – об индейцах.
   – Эй, ребята, это я! – крикнул он. – Идите быстрее – я прямо у подножия склона.
   К его превеликой радости Калл и Джонни быстро наткнулись на него.
   – А я так боялся, что тут шастает тот огромный горбун, – сказал Гас, когда они подошли к нему и осветили лампой. – Он проткнул бы меня насквозь своим большущим копьем, увидев распростертым на берегу.
   Хоть Калл и обрадовался, найдя Гаса живым, тем не менее не был до конца уверен, что обстановка в целом спокойная. Джонни тоже не мог никак приглушить страх. Его выстрел смутил Гаса и Калла. Хоть Джонни и не упился в стельку, все же он был не такой уж и трезвый, каким ожидал его увидеть Калл, когда они возвращались в отряд. Конечно, по сравнению с Чернышом или Рипом Джонни выглядел трезвее, но теперь его развезло и он стал по виду таким же, как они. Он не мог припомнить, стрелял ли из пистолета, потому что ему померещился индеец, или же пальнул просто так, а могло быть, что пистолет выстрелил сам, случайно.
   Калл выходил из себя. Никогда еще не встречал он человека, который не помнил бы о своих действиях и не отдавал отчета в поступках.
   – Ты стрелял из пистолета, – напомнил он Джонни уже в третий раз. – В кого метил – в индейца, что ли?
   – Матильда ела ту большущую черепаху, – невпопад ответил Джонни, он все быстрее утрачивал контроль над своим поведением и мыслями. Теперь он вспомнил из всех прежних событий эпизод, когда Матильда Робертс жарила на костре каймановую черепаху в лагере рейнджеров у реки Рио-Гранде.
   – Но это же было не сегодня ночью, Джонни, – требовательно говорил Калл. – Это было давным-давно, а я спрашиваю про сегодняшнюю ночь. Разве ты стрелял в каймановую черепаху?
   Джонни Картидж в растерянности молчал. Калл, естественно, не мог не обозлиться. Они находились в ситуации, когда решается вопрос жизни или смерти, а этот рейнджер не может вспомнить, в кого он стрелял.
   – В кого ты стрелял сегодня? – снова спросил Калл.
   Гас все яснее понимал, что все же жив и в целом здоров, не считая, разумеется, ушибленной лодыжки.
   – Надеюсь, что моя лодыжка все же не сломана. Хотя и повреждена, – сказал он. – Тебе лучше оставить Джонни в покое. Он даже не соображает, зачем стрелял из пистолета.
   – Нужно быть уж очень голодным, чтобы жарить ту проклятую черепаху, – пробормотал Джонни Картидж.
   Это были его последние слова в ту ночь. К бурному негодованию Калла он впал в пьяное оцепенение и вскоре шлепнулся лицом вниз и растянулся без движения, как прежде Гас.
   – Ну, теперь у меня двое лежачих, – озабоченно проговорил Калл. – Вот такая проклятая незадача.
   Гас, поняв, что жив, несколько успокоился. Но теперь его тревожило мрачное настроение приятеля.
   – Хотел бы я знать, появится ли завтра на складе та девушка? – громко спросил он. – Мне невтерпеж увидеть ее снова, хотя лодыжка здорово болит.
   – Ладно, сходим, навестим, – грубым тоном пообещал Калл. – Может, она продаст тебе костыль.


   6

   Калл помог Гасу дотащиться до места ночлега (Джонни Картиджу помощь не требовалась, ибо он валялся в полной «отключке» около того места, где Гас свалился под обрыв); там в это время сидели Длинноногий, Верзила Билл и Рип Грин и пьянствовали. Потыкав и пощупав несколько раз лодыжку Гаса, отчего тот вскрикивал от боли, Длинноногий поставил диагноз: лодыжка не сломана, а только ушиблена и растянута. Гас пал духом – он опасался, что из-за этого ему не позволят идти в экспедицию.
   – Да ты ведь и не собирался никуда, ты же намеревался остаться здесь и жениться на той девчонке, – напомнил ему Калл.
   – Нет, я должен идти в поход, – упорствовал Гас. – Если бы мне удалось раздобыть хоть немного серебра, мы после свадьбы жили бы припеваючи.
   По правде говоря, его раздирали противоречия. С одной стороны, у него возникло сильное желание жениться на Кларе; но с другой – мысль о том, что его боевые товарищи отправятся в великий поход, полный приключений и риска, без него, повергла его в уныние и печаль.
   – Так вы полагаете, что полковник Кобб не возьмет меня в экспедицию из-за лодыжки? – спросил он.
   – Почему не возьмет? У нас полно повозок и фургонов, на чем-нибудь и поедешь – растяжение связок обычно проходит через неделю, – ответил Длинноногий. – Думаю, тебя уложат в легкую пролетку вместе со стариком Филом Ллойдом, если только не решат везти его в фургоне.
   – Ехать вместе с генералом? – удивился Гас. – Я же даже не знаю, о чем можно с ним говорить?
   – Тебе не придется и слова сказать Филу Ллойду. Он упьется так, что говорить не сможет, – заверил его Длинноногий.
   На следующее утро поврежденная лодыжка распухла так, что Гас не мог даже ступить на ногу, что здорово огорчило его – он так надеялся появиться на складе к открытию, чтобы помогать мисс Форсайт распаковывать товары. Ни секунды не мог он стоять на поврежденной ноге – боль пронизывала лодыжку словно иголками.
   – Может, у них на складе найдется лечебная мазь? – сказал ему Калл. – Я пройдусь туда и куплю тебе мази.
   – Вот как?! – воскликнул Гас, решив, что Калл задумал повидаться с Кларой. – Ты, наверное, решил заодно помочь ей распаковывать товары?
   – Что-что? – спросил Калл, не поняв, почему Гас окрысился на него. – С чего это я буду помогать ей? Не хочу я вкалывать на этом складе.
   – При растяжениях хорошо помогает медвежий жир, – посоветовал Верзила Билл.
   – Вот как? А у нас он есть? – спросил Гас, которому совсем не хотелось, чтобы Калл шел на склад.
   – У меня его нет, – ответил Верзила. – Может, сообща и наскребем немного, а в следующий раз убьем медведя.
   – Как-то раз я видел медведя – он жрал лошадь, – вспомнил Гас. – К сожалению, я не убил его.
   Каллу надоело слушать пустопорожние разговоры, он вышел и направился к складу. Девушка была уже там, проворная и смышленая. Она вовсе не распаковывала ящики с товарами, а подсчитывала выручку в кассе, при этом насвистывая задорную мелодию.
   – Сидите тихо и не сбивайте меня, – сказала она, одарив Калла веселым взглядом. – Если я собьюсь со счета, придется пересчитывать все с начала.
   Калл сидел и терпеливо ждал, пока она подсчитала и разложила по стопкам все монеты, а затем записала общую сумму на листочке бумаги.
   – Стало быть, пришли вы, – сказала она, закончив подсчеты. – А я ждала мистера Маккрае. Видимо, он влюбился в меня совсем не так, как мне казалось.
   – Да что вы! Он влюбился по самые уши, – заверил ее Калл. – Он даже думал нагрянуть сюда с утра пораньше, да вот незадача – упал и растянул лодыжку.
   – Похоже на мужчин, но не сломал? – встревожилась Клара. – Наверное, подвернул ногу, танцуя с какой-нибудь сеньоритой? Мне показалось, что он из породы тех техасских рейнджеров, что крутят напропалую с сеньоритами.
   – Да нет, что вы! Он упал с обрыва, – стал рассказывать Калл. – Я был тогда вместе с ним. Он здорово растянул ногу и думает, что немного лечебной мази помогло бы ее вылечить.
   – Может и помогло бы, если я сама разотру ее, -предложила Клара.
   Калл смутился и не знал, что и сказать. Ему еще не доводилось слышать, чтобы женщина втирала мазь в ногу мужчине. Ему подобная помощь казалась неуместной, но он подумал, что, может, в Остине принято так поступать.
   – Если я куплю мази и принесу ему, думаю, он сам сумеет втереть ее, – произнес он.
   – Вижу, что в медицине вы ничего не соображаете, сэр, – заметила Клара и подумала, что еще в жизни не встречала таких самонадеянных дурачков, каким оказался мистер Вудроу Калл.
   – Так можно купить мази? – спросил Калл. Он чувствовал себя неловко от такого разговора, особенно его смущали манеры девушки и ее острый язык.
   – Да, да, пожалуйста – у нас лучшие мази, какие только можно сыскать в городе, – предложила Клара. – Мой отец сам пользуется вот этой – она изготовлена из корешков растений.
   Она передала Каллу большую банку с мазью, взяв за нее двадцать центов. Калла привела в недоумение такая высокая цена – он полагал, что мазь будет стоить от силы центов десять.
   – Передайте мистеру Маккрае, чтобы он лучше следил за своим здоровьем и без моего разрешения не ходил гулять по обрыву, – говорила Клара, заворачивая банку с мазью в коричневую оберточную бумагу. – Если бы он не был таким беспечным, мог бы сегодня быть весьма полезным для меня,
   – Да он и понятия не имел, что так близко подошел к краю обрыва, мисс, – объяснял Калл, считая, что обязан защищать от нападок своего приятеля.
   – Никаких извинений я не принимаю, скажите ему, что я очень расстроилась, – решительно произнесла Клара. – Если уж мужчина влюбился в меня, то я требую от него более осмотрительного поведения.
   Когда Калл передал содержание разговора Гасу, тот обрушился на него с нападками.
   – Подозреваю, что первым делом ты сказал ей, что я был вдрызг пьян – да ты, видно, сам хотел бы жениться на ней, – напустился Гас на друга.
   Калла удивили абсурдные нападки приятеля.
   – Да я даже не знаю, как ее зовут, – оправдывался он.
   – Брось ты, узнать ее имя труда не составляет, – наседал Гас. – Нет, скажи: ты задумал жениться на ней, правда?
   – У тебя, должно быть, мозги свихнулись, когда ты сверзился с обрыва, – отбивался Калл. – Да я вообще ни на ком жениться не собираюсь. Ухожу в поход на Санта-Фе.
   – Ну и иди, я тоже пойду, но хочу, чтобы ты и носа не показывал на складе, – решил Гас.
   Его неотступно преследовала мысль, что Клара Форсайт, возможно, положила глаз на Калла. Кто ее знает, может она решила отдать предпочтение его приятелю? Эта мысль причиняла ему такое страдание, что он встал, чтобы попытаться доковылять до склада. Но на больную ногу даже ступить было нельзя, пришлось скакать на одной ноге, но, прыгнув несколько раз, он понял, что так далеко не ускачешь. Да даже если бы и доскакал, то что подумала бы Клара о нем, прыгающем на одной ноге?
   Он поневоле был вынужден лежать в лагере весь день и хандрить, в то время как другие рейнджеры занимались своими делами. Верзила Билл Колеман потерял бдительность и не приглядывал за бутылкой виски, которую раздобыл еще с вечера. Пока он возился со стременами, пытаясь починить их, Гас незаметно подобрался к его скудным пожиткам, спрятанным под матрасом, схватил бутылку, откупорил и отхлебнул изрядный глоток. Затем, мгновенно опьянев, пополз обратно к себе на койку и лег как ни в чем не бывало.
   В это время пришел интендант Брогноли, выискивая незанятых рейнджеров, чтобы грузить на повозки снаряжение и боеприпасы. На глаза ему попались Калл и Рип Грин. Гас опасался, как бы Брогноли не отчислил его из отряда, поскольку тому стало известно про его лодыжку, но тот лишь мельком глянул на него и сказал:
   – Через несколько дней догонишь любого бизона, мистер Маккрае. Все же хочу предупредить тебя: будь поосторожнее в походе, полковник Кобб терпеть не может тех, кто отстает в пути. Если не сможешь переносить тяготы и идти со всеми, он отчислит тебя из отряда.
   Гас исхитрился сделать еще несколько вылазок к бутылке Верзилы Билла и теперь безмятежно спал с пьяной улыбкой на лице. Внезапно в лагере появилась девушка, и он мигом стряхнул с себя легкий сон. К своему ужасу, он увидел, что это была Клара Форсайт. Было от чего прийти в ужас – он не только напился допьяна и сделался калекой, который не может даже обслужить самого себя, но вдобавок ко всему и выглядит омерзительно, потому что катался ночью у подножия обрыва по жидкой грязи.
   Он быстро огляделся вокруг в поисках какой-нибудь повозки, под которой можно спрятаться, но их не оказалось. В лагере никого не было, лишь Джонни Картидж храпел, положив голову на седло.
   – Так вот вы где – а я надеялась, что вы придете пораньше помогать мне распаковывать эти тяжеленные ящики с товарами, – сказала Клара. – Теперь вижу, что на вас рассчитывать не приходится – мне бы следовало такое предвидеть.
   Она упрекала его с улыбкой на губах, но Гас так разволновался, что она увидела его в пьяном и грязном виде, что не мог даже сообразить, что делать дальше.
   – Ну-ка, посмотрим вашу ногу, – проговорила Клара, опускаясь перед ним на колени.
   Гас не на шутку испугался. Хотя Калл и предупреждал его, что Клара хотела сама растереть мазью поврежденную лодыжку, он, тем не менее, не воспринял его слова всерьез. Он подумал, что Калл нарочно придумал это, чтобы еще сильнее заставить его страдать. Да ни одна порядочная девушка, вроде мисс Форсайт, ни за что не взялась бы втирать мазь в его грязные ноги.
   – Ш-ш-што, ч-ч-что? – спросил Гас. Он был настолько пьян, что начал заикаться.
   Теперь он проклинал себя за то, что по дурости осушил бутылку Верзилы Билла. Но потом подумал: а откуда ему было знать, что сюда явится мисс Форсайт? Вокруг лагерей рейнджеров обычно рыскают одни проститутки, а разве Клару отнесешь к их разряду?
   – Я сказала: ну-ка посмотрим вашу ногу, – повторила Клара. – Вы что, от падения еще и оглохли?
   – Да нет, слышу я нормально. А что вы намерены делать с моей ногой? – спросил он.
   – Я хочу знать, собираетесь ли вы быстро поправиться, мистер Маккрае, – ответила Клара, многозначительно улыбаясь. – И если всерьез собираетесь, то я должна наметить план действий, ну а если вы обречены и на поправку надежд нет, то мне не хотелось бы попусту тратить время.
   – А что за план действий? – спросил Гас.
   – Как вам сказать? У нас имеется множество нераспакованных грузов, которые нужно разложить по всему складу, – пояснила Клара. – Вы могли бы стать моим помощником, если будете прилично себя вести.
   Гас без звука оголил поврежденную ногу, которая оказалась довольно грязной, и вытянул перед Кларой. Та нежно прикоснулась к ней и подняла за пятку.
   – Дело в том, что я рейнджер, – напомнил ей Гас. – я подписал контракт на участие в экспедиции на Санта-Фе. Если поверну на попятную, полковник может счесть мой поступок дезертирством и повесить меня.
   – Ерунда какая-то! – заметила Клара, ощупывая распухшую лодыжку. Она отпустила ногу, увидела банку с мазью, стоящую рядом на камне, и открыла крышку.
   – Мало того, и вас могут повесить, если уличат в пособничестве мне, – предупредил Гас.
   – Знаю, молчите! – рявкнула на него Клара, набирая в ладонь немного мази. Она принялась втирать мазь в распухшую лодыжку, изредка слегка похлопывая по ней. – Мой папа считает эту экспедицию дурацким мероприятием, – продолжала она. – Он говорит, что вы можете умереть с голоду, как только попадете в прерии. А еще он говорит, что вы вернетесь назад через месяц. Ну что ж, я могу подождать.
   – И я надеюсь на это, – сказал Гас. – Но мне не хотелось бы, чтобы кто-нибудь еще делал эту работу в мое отсутствие. Эта мазь воняет как-то нехорошо, – заметил он. – Пахнет каким-то паршивым самогоном.
   – Вроде я велела вам молчать, – напомнила Клара. – Если бы вы не были сильно травмированы, то как считаете: мы могли устроить небольшой пикничок?
   Гас решил не отвечать на такой сложный вопрос: во-первых, он был сильно травмирован, а во-вторых, не знал, что такое пикничок. Он подумал, что это как-то связано с церковным обрядом, но он в церковь не ходил и не хотел выставлять себя невеждой.
   – А что, если нас не будет два месяца? – спросил он. – Вы же, надеюсь, не предложите работать кому-то еще, не так ли?
   Клара с минуту подумала, улыбаясь при этом, но не ему, а так – вообще. Похоже, она улыбалась по большей части самой себе.
   – Что говорить, желающих поработать немало, – призналась она.
   – Вот, вот. Догадываюсь, что и этот проклятый Вудроу Калл в их числе. Я не просил его идти к вам на склад и покупать мазь. Он потащился туда не спросясь, по собственной инициативе.
   – Нет, только не капрал Калл, – запротестовала Клара. – Не думаю, что мне хотелось бы нанять Калла в качестве распаковщика. На мой вкус, он какой-то слишком степенный и нудный. Думаю, его не так-то легко одурачить.
   – Это правда, он себе на уме, – заметил Гас, а про себя подумал, что Клара дала его другу довольно причудливую оценку, но разубеждать ее не стал.
   – Мне нравятся ребята, которые сразу же начинают вести себя непринужденно, – сказала Клара. – Как вы, мистер Маккрае. Вы, как только пришли, сразу повели себя свободно и дурашливо.
   Гас решил промолчать. Ему еще никогда не приходилось встречать человека такого загадочного, как молодая девушка, стоящая перед ним на коленях и положившая на них его больную ногу. Она, похоже, даже не обращала внимания на то, что нога у него грязная, да и весь он не очень-то чистый.
   – А вы вроде выпили, сэр? – напрямую спросила она. – Мне кажется, от вас попахивает виски.
   – Немного, – признался Гас. – У Верзилы Билла был виски, ну, я принял внутрь, вроде как лекарство.
   Клара ни взглядом, ни словом не отреагировала на эту ложь.
   – О чем вы думали, когда прогуливались по кромке обрыва, мистер Маккрае? – спросила Клара. – Помните об этом?
   По правде говоря, Гас ничего не помнил. Главное, что сохранилось в его памяти из всех эпизодов того дня, это как он стоял возле Клары и глазел, как она распаковывает товары. Вспоминались ее изящные ручки и пылинки, плавающие в лучах солнечного света, льющегося из большого окна во фронтальной стене склада. Вспомнил он и свои мысли о том, что Клара – самая прекрасная женщина из всех, с которыми ему приходилось общаться. И что ему хотелось все время быть рядом с ней. Кроме этих мыслей, других не было. О том, как падал с обрыва, он вообще ничего не помнил, как, впрочем, и о чем разговаривал перед падением с Вудроу Каллом. Припомнил он пистолетный выстрел и как Калл и Джонни нашли его у самого берега на дне обрыва. Но вот что произошло до того или о чем он говорил во время прогулки, – вспомнить никак не мог.
   – Кажется, я беспокоился насчет индейцев, – сказал он, поскольку Клара не сводила с него взгляда, явно ожидая ответа.
   – Ерунда какая-то. А я думала, что вы вспоминали обо мне, – проговорила Клара. – Я заметила, что вы влюбились в меня, но теперь поняла, что ошибалась. А капрал Калл в меня не влюблен, будьте уверены.
   – Да не капрал он вовсе, а рядовой рейнджер, – уточнил Гас, сердясь на то, что она опять свернула разговор на Калла. Он не полагался на него, по крайней мере, в тех делах, о которых вела речь Клара.
   – Ну и что из того, зато я, наверное, очаровала вас. – Она закрыла крышкой банку с мазью, положила его ногу на постель и встала. – Да, пахнет дрянным самогоном, это точно, – заметила она. – А чем стирают носильные вещи ваши люди в лагере? – спросила она.
   – А ничем, вообще никто ничего не стирает, – признался Гас. – Иногда мы прополаскиваем вещи в ручье или заливчике, если они попадаются по пути. А так ходим в грязном белье и рубашках.
   Клара подняла чью-то брошенную на землю рубашку и вытерла о нее пальцы.
   – Надеюсь, хозяин рубашки не будет возражать, если от нее будет попахивать самогоном, – сказала она.
   – Нет, нет. Это рубашка Калла, у него есть и другие, так что возражать он не станет, – заверил ее Гас.
   – А-а, капрала Калла, а, кстати, где он сейчас? – поинтересовалась Клара.
   – Да не капрал он вовсе, я ведь уже говорил, – раздраженно проворчал Гас.
   Он обиделся, что она упорно называет так Калла, но Клара на его обиду особого внимания не обратила и дерзко сказала, проявив свой характер:
   – Как бы там ни было, я намерена по-прежнему называть его капралом Каллом, и не ваше дело, как я буду его величать. Полагаю, что я свободна выбирать имена и названия для своих поклонников.
   Гас обиделся не на шутку и даже не знал, что ответить. Он надулся, думая, что если бы Калл оказался здесь, он задал бы ему хорошую взбучку, несмотря на больную лодыжку.
   – Ну что ж, мистер Маккрае, до свидания, – стала прощаться Клара. – Надеюсь, ваша лодыжка вскоре заживет. Если вы и завтра будете в лагере, я опять приду и полечу ногу. Мне не нужен хромоногий помощник, в то время как на складе масса нераспакованных товаров.
   К его удивлению, Клара наклонилась и пожала ему руку – пальцы ее все еще пахли мазью, которой она только что натирала его ногу.
   – Все считают, что мы отправляемся в поход завтра. Но я все же надеюсь, что задержимся, – сообщил Гас.
   – Вам известно, где находится склад, – напомнила ему Клара. – Я очень надеюсь повидаться с вами еще раз до вашего ухода из города.
   Она пошла из лагеря, но по пути обернулась и опять посмотрела на него.
   – Передавайте мой привет капралу Каллу, – сказала она. – Жаль, что его не так-то легко одурачить.
   – Ну, если он капрал, то и мне нужно быть капралом, – произнес Гас, все более раздражаясь от непринужденных манер девушки.
   – Капрал Маккрае? Нет, не звучит, – не согласилась Клара. – Капрал Калл – в этом чувствуется какой-то металл.
   И, махнув на прощание рукой, она пошла из лагеря.
   Когда вечером вернулся Калл, весь в поту после погрузки снаряжения и боеприпасов, он увидел, что Гас опять пьян и так и клокочет от возмущения. Казалось, он совсем рехнулся, лицо у него побагровело, а в носу пульсировал какой-то сосуд.
   – Она зовет тебя капралом, ты, подлый мошенник! – с гневом в голосе воскликнул Гас. – Я же говорил тебе не шастать на склад, пока я болен. Теперь я задам тебе такую трепку, что век будешь помнить.
   Калл стоял в недоумении, а Верзилу Билла, Рипа Грина и новенького рейнджера по имени Джимми Твид, высокого паренька из Арканзаса, – всех встревожил драчливый настрой Гаса. Джимми Твид никогда не видел Гаса, поэтому его удивила необычная задиристость того.
   Калл не мог придумать, что сказать, поэтому стоял молча. Он знал, что у людей иногда возникает нервное возбуждение и они даже теряют голову, и предположил, что такой припадок случился с Гасом. Калл подошел к нему поближе, чтобы убедиться, что его приятель не бредит, и был тут же вознагражден за заботу увесистым тумаком по голени. Гас, хоть и находился в лежачем положении, исхитрился здорово стукнуть его.
   – Да он помешался! – воскликнул Джимми Твид. – Если бы у него не болела нога, нам пришлось бы связать его.
   – Я тебя знать не знаю, отойти отсюда! – предупредил Гас. – Если бы я мог, я бы с тобой еще не то сделал, что с Каллом.
   – Думаю, у него нервное возбуждение, – предположил Калл, не найдя других объяснений буйному поведению Гаса.
   Скандал не успел принять более угрожающие формы, когда в лагерь прискакал на только что купленном крупном сером коне Длинноногий.
   – На ферму под Бастропом напал Бизоний Горб, – сообщил он. – Один старик спасся и сообщил новость. Мы формируем отряд для преследования индейцев. Всем предлагают влиться в него, за исключением Гаса и Джонни. Торопитесь. Нужно выступать поскорее, пока еще свежи следы.
   – А почему меня не включили? – спросил Джонни Картидж. Он только что приплелся, хромая, в лагерь
   – А потому что тебя оставили для погрузочных работ. Экспедиция вскоре отправляется. Нужно уложить все необходимое в повозки, усадить Гаса и следовать за нами. Встретимся в пути, если уцелеем.
   – Да тут целая куча всякого барахла – одному не управиться, – понуро запротестовал Джонни. – От Гаса проку мало – он же нездоров.
   – Еще как здоров – чуть мне ногу пополам не сломал, – заметил Калл.
   Чем больше он думал о стычке, тем сильнее расстраивался и чувствовал себя несправедливо обиженным. Весь день он только тем и занимался, что грузил боеприпасы и снаряжение – за что же его так саданул друг, может, девушка ему что-то наговорила?
   Прискакал и Чадраш, держа поперек седла длинное ружье. Он ничего не сказал, но по всему было видно, что он еле сдерживается.
   – Ну, ребята, по коням! Бизоний Горб теперь на полпути к Бразосу, – скомандовал Длинноногий.
   Каллу в тот день дали нового коня. Хотя он к нему еще и не успел приноровиться, через минуту уже сидел в седле. Невысокая гнедая лошадка скакнула вперед так резво, что он чуть не вылетел из седла; но после этого других прыжков, чтобы сбросить седока, лошадь не предпринимала. Калл успел прихватить с собой ружье и полный патронташ. Чадраш уже умчался вперед. Верзила Билл, Рип Грин и Джимми Твид садились на лошадей. Только один Длинноногий сохранял спокойствие. Он, не слезая с коня, наклонился, схватил оставленный кем-то кусок бекона и быстро запихнул его в переметную суму.
   – Тут целая куча всякого барахла, – опять захныкал Джонни Картидж, глядя на внушительную гору одеял, кухонных котлов и кастрюль и различные хозяйственные принадлежности, разбросанные по всему лагерю.
   – Кончай нытье! – прикрикнул на него Длинноногий.
   Прискакал взмыленный Черныш Слайделл – в седле он сидел без рубашки, поскольку, помогая упаковывать грузы на повозки, снял рубашку, а когда объявили тревогу, боясь опоздать, вскочил в седло, а рубашку накинул на спину, не надевая, да еще вывернутую наизнанку.
   Калл посмотрел на лежащего Гаса – ют уже успокоился немного.
   – Ума не приложу, с чего это ты взбесился? – сказал Калл. – Может увидимся потом, в пути.
   – До скорого свидания, – ответил Гас, ему вдруг стало стыдно за свой безобразный поступок.
   Не успел он добавить что-нибудь еще, как Длинноногий повернул свою лошадь и помчался вслед за Чадрашем. Остальные рейнджеры, даже не построившись как следует, врассыпную кинулись за ним.
   Гасу внезапно страстно захотелось скакать вместе со всеми, но он понимал, что это пока невозможно. На глаза его навернулись слезы, когда он смотрел на удаляющихся товарищей. Теперь и поговорить будет не с кем – торчи тут весь вечер и болтай с этим недоумком Джонни Картиджем.
   Но прошло несколько минут и ему стало легче. В лодыжке все еще чувствовалась острая боль, но Клара Форсайт заверила, что придет снова и опять вотрет мазь в его больную ногу, если он не уедет вместе с экспедицией на рассвете. Теперь надо переждать всего одну ночь, и он опять увидит ее.
   Еще больше его ободряла мысль, что на этот раз Клара будет принадлежать только ему. Калл уехал. Это обстоятельство здорово подняло его настроение, и уже минут через десять он, как репей, прицепился к Джонни и стал уговаривать его сгонять к мексиканцу-разносчику и купить бутылку виски.
   – Нельзя мне напиваться, надо все это упаковать и погрузить, – отбивался Джонни, но Гас и слышать не хотел его увещеваний.
   – Ты только купи виски, – наказывал он. – А сам можешь не пить.


   7

   Ночью разразилась жестокая буря с проливным дождем, сильным ветром и громовыми раскатами грома. Чадрашу и Длинноногому было наплевать на непогоду – они взяли быстрый темп и скакали без остановок. Смеркалось. У Калла возникли опасения, как бы не отстать от них и не заблудиться. Когда они продирались сквозь небольшие рощицы, состоящие из дубов и кустарников, он боялся, что его гнедая лошадка не сумеет пробиться сквозь чашу и они останутся одни. Поэтому он старался держаться как можно ближе к лошадям бывалых рейнджеров. Ему очень не хотелось отстать и заблудиться в первой в его жизни погоне за индейцами. В их группе насчитывалось пятнадцать всадников, большинство он не знал. Каллу сперва казалось, что за пятнадцатью лошадьми легко уследить, но он не учел погоду и надвигающуюся темноту. Временами он не мог разглядеть даже голову своей лошади и ехал интуитивно, словно ночной хищный зверь.
   На душе стало легче, когда занялся туманный рассвет и он убедился, что скачет вместе с остальными бойцами отряда. Все они вымокли до нитки. Ручейки воды стекали с их шляп и волос. Скакали без передышки, не останавливаясь даже чтобы перекусить. Чадраш отделился от отряда и помчался на север. Его не было примерно час, но когда они наконец подъехали к сгоревшей ферме, он был там и изучал следы.
   Сперва Калл не увидел жертв: он даже подумал, что членам семьи удалось убежать. Дом сгорел дотла, лишь несколько бревен еще тлели. Вокруг пожарища валялись раскиданные вещи, втоптанные в грязь: одежда, кухонная утварь, сломанные стулья, изорванная Библия и несколько бутылок. Матрасы, набитые листьями кукурузных початков, были вспороты, а листья втоптаны в грязь.
   Длинноногий соскочил с седла, на минутку зашел в глубь сгоревшего дома и тут же вышел.
   – Где они? – спросил он Чадраша, а тот бросил на него быстрый взгляд и молча кивнул на ближайшее кукурузное поле.
   – Калл, возьми вон те мокрые простыни! – крикнул Длинноногий.
   Среди раскиданных вещей валялось несколько грязных простыней.
   – Зачем они нужны? – спросил в недоумении Калл.
   – Завернуть их, зачем же еще? – ответил Длинноногий, снова вскакивая в седло.
   На поле, между двумя рядами кукурузы, лежала женщина – шесть стрел пронзили ее грудь и живот. У невысокого каменного заборчика Калл увидел мужчину с рубленой раной – с него сняли скальп и большой кусок кожи на спине, оставив кровавый след. Рядом лежал мальчик лет десяти, пронзенный тремя стрелами, голова его была разбита огромным камнем. У другого мальчика лет шести-семи в спине зияла огромная рана.
   – Его проткнули копьем, – пояснил Длинноногий. – Помнится, еще должна быть девочка.
   – Они похитили ее, – сказал Чадраш. – Они увели и мула. Думаю, на нем ее и увезли.
   Калла трясло, но тошноты на этот раз не было. Он заметил, что Длинноногий и Чадраш, стоя на краю кукурузного поля, внимательно смотрят на него. Рейнджеры ожидали увидеть результаты кровавой расправы, но многие не были готовы натолкнуться на распухшие, растерзанные трупы: разбитые вдребезги и раздавленные головы, разодранные животы и вывалившиеся внутренности.
   – Заверни их в простыни как можно аккуратнее, – приказал Длинноногий. – А когда возьмешься за женщину, обломай на ней стрелы. Они. впились слишком глубоко и просто так их не выдернуть.
   Чадраш слез с лошади, подошел к телу женщины и, присев на корточки, стал внимательно рассматривать стрелы. Затем он осторожно обломал стрелу, вошедшую в самый центр грудной клетки.
   – Вот эта пронзила ее насквозь и вошла даже в землю, – пояснил он. – Это стрела Бизоньего Горба.
   – Как ты узнал? – удивился Калл.
   Чадраш показал ему на перышки на тупом конце стрелы и сказал:
   – Перышки от степного тетерева. Он всегда вставляет в свои стрелы перья этой птицы. Он встал над женщиной, лежащей навзничь, и всадил стрелу прямо в грудь.
   Подошел Длинноногий и тоже взглянул на стрелу. Тело женщины нельзя было стронуть с места, оно словно было прибито к земле гвоздями. Но это была всего лишь коротенькая, тоненькая стрелочка, древко из ветки низенького вереска. Калл попытался представить себе, с какой силой должна быть выпущена эта веточка дерева, чтобы она прошила насквозь тело женщины, да еще впиявилась в грязную землю.
   Несколько новобранцев тоже подошли к ним и молча стояли вокруг тела убитой женщины. Двое бросили лишь беглый взгляд и тут же заспешили прочь. Некоторые схватились за оружие и так крепко сжали рукоятки, что у них даже костяшки пальцев побелели. Каллу вспомнилось, что подобное происходило и во время похода за Пекос – тогда рейнджеры тоже сжимали рукоятки оружия с такой силой, что костяшки пальцев становились белыми.
   Новичков охватил нешуточный страх: они уехали из Остина и попали в мир, где господствуют другие правила, не те, которых придерживаются белые люди, в мир, где слабых, доверчивых и медлительных ожидают изуверские пытки и мучительная смерть.
   Длинноногий вместе с Чадрашем поскакали вперед изучать следы, оставив Калла заворачивать трупы в грязные простыни. Стоявший посреди кукурузного поля маленький домик, теперь сожженный, с тлеющими кое-где бревнами, наводил на Калла тоску и печаль. Его построила маленькая семья, приложив немало труда для того, чтобы жилье было чистым и уютным. Они трудились, выращивали кукурузу и снимали урожай. И вот в течение какого-то часа или даже меньшего времени все оказалось разрушенным: четверо членов семьи убиты, маленькая дочка угнана в плен, домик сожжен. Даже дойную корову и ту убили, всадив в нее тучу стрел. Она лежала теперь, раздувшаяся, в грязи, задрав ноги вверх.
   Калл постарался как можно лучше завернуть трупы, но Когда подошел к женщине, вынужден был попросить помощи у Черныша Слайделла. Черныш ухватил ее за ноги, Калл за руки, и вдвоем они едва оторвали ее от земли – так крепко пригвоздила тело к земле стрела Бизоньего Горба. Каллу, когда он работал у старого Джизеса, не раз приходилось забивать коз и овец, теперь он увидел, что женщину, которую он заворачивал в сырую простыню, зарезали словно овцу.
   – Боже мой, надеюсь, мы разорвем их в клочья, если только нагоним, – произнес Черныш дрожащим голосом. – Не хотел бы я попасть в их дьявольские лапы.
   К Каллу подошел Верзила Билл и стал копать могилу.
   – Я помогу, – сказал он. – Лучше работать, чем ломать себе мозги.
   Вдвоем они выкопали четыре узкие могилы, уложили в них трупы и забросали камнями, взятыми из невысокого каменного заборчика, возведенного семьей фермера.
   – Им заборчик теперь ни к чему, – заметил Рип Грин. – Делали, делали, а теперь лежат мертвые.
   Не успели они завершить погребение, как вернулись Длинноногий и Чадраш. У Длинноногого через хребет лошади был перекинут труп девочки.
   – А вот и последняя – похороните и ее тут же, – сказал Длинноногий, передавая труп Каллу. – Мул захромал в нескольких милях отсюда. Думаю, у них не оказалось запасной лошади для девочки. Они размозжили ей голову, а мула пристрелили.
   Немного позднее, когда весь отряд уже скакал на север, они проехали мимо убитого мула. Из его задней ноги был вырезан изрядный кусок мяса.
   – Это Чадраш постарался, – пояснил Длинноногий. – Он сказал, что охота в этом году была неудачной, а мул оказался жирным.
   Они двигались весь день на север по пересеченной местности с невысокими известняковыми холмами. Низко нависли облака. Накрапывал мелкий дождик. Вдали серые тучи накрыли, словно шапками, низкие холмы. Время от времени Чадраш или Длинноногий откалывались от отряда и быстро скакали в сторону, но всякий раз ненадолго. В полдень они сделали привал и стали готовить мясо мула. Чадраш нарезал сырое филе на куски и раздал всем, чтобы каждый жарил, как ему нравится. Калл насадил свою долю на палочку и стал поджаривать на огне, пока она не покрылась корочкой. Прежде ему и в голову не приходило, что когда-то придется есть конину, он даже не интересовался, какая она на вкус, поэтому весьма удивился, что мясо оказалось сочным и довольно вкусным.
   – Когда же мы настигнем их? – спросил он Длинноногого, улучив подходящий момент.
   Следов команчей больше не было, единственное, что Калл знал: они где-то близко, в какой-то каменистой долине, затерянной между холмов По мере продвижения на север он в пути не раз обращал внимание на почву, пытаясь разглядеть следы. Но каждый раз не видел ничего, кроме голой земли. Ему очень хотелось узнать, какими приметами руководствовались оба следопыта, направляя отряд в погоню, но они сами ничего не говорили, а лезть с расспросами он не хотел, поскольку считал, что его сочтут несмышленым и незрелым. По правде говоря, он и был таким, и это его отнюдь не радовало. Спасибо хоть, что Чадраш научил его, как определять стрелу Бизоньего Горба – теперь, когда он увидит снова такую стрелу, сразу узнает ее. Но это единственное, что ему удалось познать, пока они продолжали погоню.
   Когда он спросил Длинноногого, когда, по его мнению, они смогут настичь команчей, тот на минуту задумался.
   – Мы их не настигнем, – наконец ответил он.
   Калл был в недоумении. Если рейнджеры никогда не догонят врага, то к чему вообще преследовать его?
   Ответ Длинноногого отбил у него охоту задавать другие вопросы. Когда они стояли биваком на берегу Рио-Гранде, Длинноногий с охотой рассказывал о разных возможных способах самоубийства, а вот теперь, когда они мчатся в погоню за команчами, он почему-то замкнулся и перестал быть общительным.
   Несколько миль Калл ехал молча, но потом не вытерпел и все же спросил:
   – Если нам не настигнуть индейцев, зачем же мы их преследуем?
   – Ты опять про них? Я просто имел в виду, что мы не сможем обогнать их, – ответил Длинноногий. – Они передвигаются быстрее нас. Но догнать мы их все же догоним.
   – Каким же образом? – смущенно поинтересовался Калл.
   – Есть только один способ настичь индейца – это выждать, когда он сделает привал, – стал разъяснять Длинноногий. – Переправившись через Бразос, они почувствуют себя в безопасности. И могут остановиться на привал.
   – Тогда мы и перебьем их? – выпалил Калл, он подумал, что теперь понял замысел.
   – Тогда-то мы попытаемся, – уточнил Длинноногий.


   8

   Приказ выступать в поход на Санта-Фе пришел в три часа ночи, что привело Гаса в жуткое смятение. По лагерю, гарцуя на фыркающем коне, проехал капитан Фолконер, приказывая людям побыстрее собирать свои манатки.
   – Полковник Кобб уже готов, – предупредил он. -Не задерживайтесь. Покидаем город на рассвете.
   – Проклятие, сейчас же глухая ночь, – выругался Джонни Картидж.
   Несмотря на то, что ему выделили двух мулов и большую тяжелую повозку, он пренебрег распоряжением упаковать и уложить все как следует и вместо этого основательно напился с Гасом. Так что ничто не было упаковано и уложено, а тут еще пошел дождь и сгустилась темнота.
   Приготовления Гаса к крупной экспедиции на Санта-Фе ограничились тем, что он, прихватив оружие и одеяло, кое-как дотащился до тяжелой повозки и плюхнулся в нее. Там он, пьяный, свернулся калачиком и уснул, не чувствуя, как Джонни Картидж наваливает на него сверху всякие вещи, которые только мог дотащить: кухонные котлы и кастрюли, запасные седла и упряжь, одеяла и ружья, веревки и ящики с медикаментами – все это сваливалось в повозку, без всякой прикидки, хватит ли на все места.
   – А почему мы должны отправляться среди ночи? – то и дело спрашивал Гас. Но Картидж что-то невнятно бормотал и кашлял – он не знал, что сказать в ответ. Со старой лампой в руке он обходил лагерь, разыскивая имущество, зная, что его обвинят черт знает в чем, если он что-то не заметит и оставит. Но собрать вещи целого отряда в полной темноте, под непрерывным дождем ему, одноглазому и хромоногому, а еще имея такого помощника, как одноногий и пьяный в стельку Гас, было невыполнимым делом.
   Незадолго до рассвета в лагерь заглянул интендант Брогноли и увидел там пятнадцать или двадцать группок проходимцев и воришек, по большей части мелких торговцев или будущих разносчиков, готовящихся чем-нибудь поживиться после ухода рейнджеров. Гас высунул из-под одеяла голову, чтобы переговорить с интендантом.
   – Почему мы уходим, когда такая темнота? – спросил он. – Почему бы не дождаться восхода солнца?
   Брогноли пришелся по душе этот высокий парень из Теннесси. Он хоть и был еще незрелым, но дружелюбным, быстрым в действиях и мыслях. Потратив целые годы на подготовку солдат в полевых условиях, Брогноли отрицательно относился к тугодумам и медлительным людям.
   – Полковнику Коббу наплевать на свет или тьму, – сообщил он Гасу. – Ему наплевать на час, месяц или даже год. Когда он решает выступать, мы выступаем.
   – Но три часа ночи – довольно странное время для начала экспедиции, – возражал Гас.
   – Нет, время вполне нормальное, – не согласился Брогноли. – Если мы начнем поход примерно в три, то все проспавшие и отставшие покинут Остин только часов в шесть-семь. Сам полковник Кобб уже выехал с час назад. Мы собираемся сделать привал на завтрак на берегу речушки Буши-Крик, так что нам пора двигаться. Если нас не окажется там, где ожидает полковник, отряд останется без завтрака.
   Мулов запрягли, и повозка с пожитками рейнджеров покатила по центру Остина. И тут Гас вдруг вспомнил про Клару Форсайт. Сквозь запрудившие улицы города толпы с трудом продирались более тридцати повозок, небольшое стадо овец и коров и свыше сотни всадников самых разных возрастов и профессий. У некоторых погонщиков мулов в руках были лампы. Кое-где случались отдельные стычки, а еще больше разражалось словесных перепалок. Раза два раздавались пистолетные выстрелы. На западе сверкнула одиночная молния, а на востоке посеревшие облака осветили первые лучи занимающейся зари
   Гас вспомнил про Клару потому, что повозка, которой управлял вымокший, усталый, предчувствующий недоброе Джонни Картидж, как раз в этот момент проезжала мимо главного входа на оптовый склад. Гас вспомнил, что хорошенькая молодая девушка, на которой он страстно хотел жениться, намеревалась еще раз зайти к ним в лагерь в течение дня и втереть мазь в поврежденную лодыжку, а сейчас как раз занимался рассвет. Он находился в пьяном состоянии уже немало часов – по сути дела, почти все время с того момента, как свалился с обрыва, – и теперь дошел до такой степени, что даже позабыл самое важное: Клара его будущая жена.
   – Стой, мне нужно повидать ее! – крикнул он Джонни, который погонял мулов, чтобы проехать по разбитой и грязной дороге и в то же время не зацепить пролетку, в которой лежал в бесчувственном состоянии генерал Ллойд. Он знал, что эта пролетка генерала, потому что над ней был сооружен небольшой тент, чтобы защитить генерала Ллойда от солнечных лучей или от дождя, пока он спал там.
   – Что-что? – переспросил Картидж.
   – Стой, черт бы тебя побрал, стой, говорю! – выругался Гас. – У меня есть дело на этом оптовом складе.
   – Но он же еще не открыт, – запротестовал Джонни. – Если я остановлюсь здесь, нам нипочем не выбраться из этой непролазной грязи.
   – Стой или я задушу тебя, проклятый! – выкрикнул Гас.
   Это была не пустая угроза, он так безумно хотел увидеться с Кларой, что мог на деле осуществить ее. Джонни Картидж, однако, не услышал его слов, потому что именно в этот момент один из мулов пронзительно заржал, а задиристый петух, забравшийся в повозку генерала Ллойда, поддержал ржание громким кукареканьем.
   Грязь лежала толстым слоем – повозка медленно двигалась вперед, поэтому Гас решил выпрыгнуть из нее. Страстно желая повидаться с Кларой, он забыл о своей больной ноге, но как только ступил на землю, острая боль напомнила ему об этом. Боль была так сильна, что он решил снова завалиться в повозку, но та уже уехала вперед, и он хлопнулся лицом прямо в жидкую грязь. Слой грязи оказался довольно толстым. Гас ушел в нее по самые локти, пытаясь встать на здоровую ногу, и в этот момент он услышал звонкий девический смех над самым ухом.
   – Смотри, па, это же мистер Маккрае. Думаю, он пришел делать мне предложение, – весело смеялась Клара.
   Гас поднял глаза и увидел белую фигуру у окна, выходящего на улицу. Хоть он и понимал, что весь вывалялся в грязи, сердце его бешено забилось от радости: он все же увидел Клару. Да, это была она и искренне смеялась над ним – но разве в этом дело? Он посмотрел вверх, желая, чтобы солнце взошло выше и он мог получше разглядеть ее. Но Гас и без того знал, что это она, он узнал ее по голосу и по тому, что она стояла у окна над входом на склад. Мысль о том, что ее отец увидит его в столь неприглядном виде, смутила Гаса, но он не заметил отца поблизости. Возможно, она только поддразнивает Гаса – она и в самом деле, похоже, любит подшучивать.
   – А не спуститесь ли вы вниз? – попросил он. – У меня все еще сильно болит нога.
   – Ерунда, какой же Ромео станет падать с обрыва и растягивать себе ногу, когда приходит время идти и предлагать руку и сердце Джульетте? – сказала Клара. – Я ожидала, что вы споете мне серенаду, а то и две, а потом полезете сюда по стене и предложите выйти за вас замуж.
   – Что, что? – спросил Гас. Он никак не мог понять, о чем говорила девушка. Зачем ему карабкаться вверх по стене оптового склада, если ей гораздо легче спуститься вниз по лестнице? Он сам видел эту лестницу, когда находился на складе и помогал ей распаковывать товары.
   – Как? Вы не читали Шекспира? Что-то не в порядке с вашим школьным образованием, – заметила Клара.
   В голове у Гаса немного прояснилось. Он был настолько пьян, что когда вставал на ноги (вернее, на ногу), перед глазами все плыло. Теперь свою ушибленную ногу он поднял и держал на весу над пластом грязи. Приняв вертикальное положение, он вспомнил, что в свое время его сестры были без ума от писателя Шекспира, но вот что там конкретного произошло между Ромео и Джульеттой, припомнить не смог.
   – Не могу я карабкаться по стене, может, вы спуститесь? – попросил Гас.
   С чего Клара взяла, что стоящий на одной ноге в куче грязи человек сумеет вскарабкаться по стене, и почему она упоминает Шекспира, когда он вот-вот отправится в длительную экспедицию? Гас чувствовал, как в нем растет раздражение, и кроме того, не мог же он стоять на одной ноге целую вечность.
   – Ну что ж, я могу спуститься вниз, хотя сейчас и слишком рано, – сказала Клара. – Обычно мы покупателей в такое время не принимаем.
   – Я вовсе не покупатель – я хочу жениться на вас да вот незадача – нужно срочно уезжать, – взмолился Гас. – Неужели не спуститесь? Джонни не станет ждать меня долго.
   По правде говоря, Джонни приходилось нелегко. Участники похода в полном составе проходили по улицам Остина; слышался скрип повозок, шуршание и стук колес. Джонни хотел подъехать к краю улицы, но там не оказалось свободного места – толстый погонщик мула клял его на чем свет стоит за задержку экипажа.
   – Неужели не спуститесь – мне нужно уезжать, – умолял Гас. – Мы торопимся на встречу с полковником Коббом, а он не любит ждать.
   Клара не отвечала, но от окна отошла. А минутку спустя открыла дверь оптового склада. На себя она накинула халат и сошла со ступенек крыльца босиком, шагнув прямо в уличную грязь.
   – Боже мой! Вы же перепачкаетесь! – воскликнул Гас. – Он никак не ожидал, что она так дерзко и без раздумий выскочит из дома босой и ступит прямо в грязь.
   Клара не обратила внимания на предупреждение – молодой мистер Маккрае сам был в грязи по самые локти и колени. Она могла бы сделать ему упрек, что он опять пьян. Но ведь он не забыл навестить ее перед отъездом. Она знала, что все мужчины не без недостатков, даже ее отец: хоть он и добрый, но по меньшей мере раз в месяц начинает психовать, обычно когда подводит баланс доходов и расходов.
   – Не вижу что-то капрала Калла – что с ним стряслось? – спросила она.
   – О… вы им интересуетесь, – с унылым видом ответил Гас. – Он умчался в погоню за индейцами. Да не капрал он вовсе – я говорил вам.
   – В моих мыслях он капрал, – возразила Клара. – Не дуйтесь на меня.
   – Не хочу, чтобы он был даже в ваших мыслях, – предупредил Гас. – Теперь он для вас убит и оскальпирован.
   И тут же Гас осознал, что ему не хотелось бы, чтобы подобное стряслось с Каллом. Хоть он и сердился на него, Калл как-никак оставался рейнджером и другом. Гаса вывел из себя острый язычок Клары – она не удержалась и упомянула Калла даже на грязной улице, на рассвете, когда экспедиция уже выступила в поход.
   – Ну вот что, нельзя так немилосердно относиться к своему другу, – пожурила его Клара. – Как я вам уже говорила, он никогда не пришел бы ко мне – он слишком серьезен для этого. А вы легкомысленны или, по меньшей мере, можете стать таким, поскольку получили какие-то зачатки воспитания и смогли вспомнить, кто такой Ромео и что он намеревался делать.
   – У меня мало времени, поэтому спрошу напрямик: пойдете за меня замуж, когда я вернусь? – спросил он.
   – Да как вам сказать? Не знаю, – ответила Клара. – Откуда мне знать, кто зайдет ко мне на склад, пока вы будете странствовать по прериям? Может, я встречусь с джентльменом, который станет читать мне часами по памяти Шекспира или даже Мильтона.
   – Это не важно – важно, что я люблю вас, – настаивал Гас. – Я не буду счастлив, пока не узнаю, что женюсь на вас, как только вернусь из похода.
   – Боюсь, что с твердой уверенностью ответить не могу, по крайней мере в данную минуту, – решила Клара. – Но я поцелую вас – может, от этого полегчает?
   Гас был так озадачен, что не мог ничего сказать в ответ. Прежде чем он сдвинулся с места, она подошла к нему вплотную, положила руки на его грязные плечи, потянулась к его лицу и поцеловала. Ему захотелось покрепче прижаться к ней, но он боялся ее перепачкать. Единственное, что Гас смог сделать, – поцеловать ее в ответ, всего какую-то секунду. Затем Клара, смеясь, быстро подбежала к крыльцу склада, ноги ее по самые колени были в грязи.
   – До свидания, мистер Маккрае, если можете, не давайте себя оскальпировать, – сказала она на прощание, – а пока вы будете рыскать по прериям, я сама буду воевать с товарами и распаковывать их.
   Гаса переполняли разные чувства, он не мог ничего ответить, а просто стоял и смотрел на нее. Закричал Джонни Картидж, грозясь уехать без него. Гас заковылял к повозке, все еще не сводя глаз с Клары. Облака пронизывали яркие лучи солнца, Клара махала на прощание рукой, улыбаясь. Махнув в ответ, Гас поскользнулся и едва не упал. Он было направился опять по грязи к складу, но чья-то сильная рука схватила его за запястье. Это Крутая Рейнджерша Матильда Джейн Робертс, сидя верхом на своем сером мерине Томе, вовремя заметила порыв Гаса и ухватила его за руку.
   – Ну-ка, цепляйся за седло – ухватись и запрыгивай позади меня. Я подвезу тебя до Джонни.
   Гас поступил так, как она велела. Он тревожно оглянулся, не зная, что молодая девушка, с которой он только что целовался, подумает, увидев, как известная в городе шлюха помогает ему забраться на лошадь, когда после поцелуя и минуты не прошло.
   Но на крыльце оптового склада уже никого не было – Клара Форсайт успела войти внутрь.


   9

   Отряд рейнджеров подошел к реке Бразос; она широко разлилась, с севера катили тяжелые коричневые волны, завихряясь в низине среди невысоких холмов. Окрестные горки были густо покрыты дубравами и рощами вяза. Каллу припомнилось, как команчи ухитрялись прятаться и становиться совершенно невидимыми на открытой местности. Найти же их в чащобе на другом берегу реки – дело совершенно безнадежное.
   Верзила Билл, увидев, что на реке Бразос полноводье, не на шутку встревожился.
   – Если половина наших ребят не потонет при переправе туда, – мрачно заметил он, – то по возвращении потонем все. Я плавать далеко не умею. Ну, от силы ярдов десять проплыву.
   – Тогда держись за своего коня, – посоветовал Длинноногий. – Соскользни с седла и уцепись за хвост. И не отпускай руку. Если отцепишься, конь шибанет тебя копытом – и поминай как звали.
   При виде широкой реки гнедой Калла затрясся. Чадраш без задержки направил своего коня прямо в реку и уже доплыл до середины. Одной рукой он уцепился за седло. А в другой высоко держал свое длинное ружье. Следующим вошел в воду Длинноногий; его гнедой плавал хорошо. Остальные рейнджеры замешкались, встревоженно всматриваясь в бурные воды.
   – Очень уж широкая река, – заметил Черныш Слайделл. – Проклятые команчи! Как бы они нас не перебили во время переправы.
   Калл огрел своего коня ружьем по бокам, пытаясь загнать его в воду. Раз надо перебраться на ту сторону, значит, надо. Лошадь сделала большой прыжок в реку и поплыла короткими толчками, Калл держался рядом. Лошадь поплыла быстрее, и Каллу удалось ухватиться за ее хвост, держа над собой ружье, отчего он быстро устал. Время от времени он бросал взгляд на противоположный берег – тот казался таким далеким, что у Калла появились сомнения, а доплывет ли до него его конь. Красноватые волны покрывали его с головой. На минуту или две он потерял из виду других рейнджеров. Может, он теперь переплывает реку в одиночку, кто знает? Но так или иначе, он плыл и плыл: единственное, что он мог делать, – не выпускать из руки лошадиный хвост и всячески стараться удерживаться на плаву.
   Когда Калл достиг середины реки, он заметил, что к нему что-то приближается, покачиваясь на красноватых пенистых волнах. Похоже, плывет лошадь. Как раз в эту минуту волна накрыла его, а когда он вынырнул, то увидел, что к нему подплывает дохлый мул. Его маленький гнедой стал загребать ногами сильнее – на какое-то мгновение Каллу показалось, что мертвый мул накроет его своим туловищем. Калл подумал, что ему лучше всего оттолкнуть мула дулом ружья. Он подогнул колени к груди и приготовил ружье. И неожиданно заметил, что между растопыренных ног мула на него смотрят чьи-то глаза, но не мертвые глаза мула, а чьи-то живые. В пяти футах от него проплывали дохлый мул и живой индейский паренек. Калл выстрелил в тот момент, когда паренек поднял руку с ножом, чтобы пырнуть Калла, и в этот момент пуля попала ему прямо в горло. И тут же мул и тело мертвого парня обрушились на Калла, он скрылся под водой и выпустил из рук хвост гнедого мерина. Тело индейского паренька, которого Калл только что застрелил, тянуло его с собой на дно. Красные волны перекатывались через его голову, Калла сверлила лишь одна мысль – нельзя ни в коем случае бросать мушкет. Он крепко сжимал в руках ружье, хотя и понимал, что может утонуть. На какой-то момент он совершенно утратил ориентировку и не знал, где дно, а где поверхность воды. Ему показалось, что он нырнул слишком глубоко: кругом царил красноватый мрак, в котором плавали ветки и куски дерева. Но вот он почувствовал, что его выносит вверх, и наконец-то смог хватить ртом воздух.
   Пока Калл барахтался под водой, облака разошлись, на небе засияло яркое солнце, бросая золотистые лучи на пенистые воды, над головой расстилалось голубое небо – это был самый прекрасный для него вид в жизни.
   – Не пытайся плыть, я потяну тебя на буксире, – раздался чей-то голос. – Если не будешь дергаться, дотащу тебя до мелководья, но если начнешь брыкаться, потонем оба.
   Калл узнал своего спасителя – это был высокий парень из Арканзаса Джимми Твид. В отличие от остальных рейнджеров, Джимми не стал слезать с лошади и пересекать реку, держась за ее хвост. Он так и остался сидеть в седле, уйдя довольно глубоко в воду. Но его вороная кобыла оказалась смелой и продолжала плыть, держа над водой нос и уши.
   Джимми Твид подплыл к Каллу и крепко ухватил его за ворот рубашки. Калл исхитрился вцепиться в гриву кобылы, после чего почувствовал себя в относительной безопасности.
   – Посмотри на дохлого мула – за ним маскировались команчи, – сообщил Калл. Джимми Твид взглянул на мула совершенно спокойно, будто сидел в церкви.
   – Я видел, как ты застрелил одного, – ответил Джимми. – Влепил ему прямо в горло. Это был великолепный выстрел, учитывая, что ты находился в воде и уже тонул.
   В этот момент что-то плеснуло в воде, совсем близко от плеча Калла, с каким-то булькающим звуком. Они уже плыли недалеко от восточного берега. Калл посмотрел туда и увидел вьющийся дымок у ствола дерева, стоящего на берегу.
   – Они стреляют! – крикнул Калл. Вторая пуля вспорола воду поблизости. – Не следует сидеть так высоко в седле – ты становишься хорошей мишенью.
   – Думаю, меня скорее застрелят, чем потопят, – проговорил в ответ Джимми Твид. – Больше всего я не люблю, когда вода льется мне в ноздри.
   В следующую минуту Калл ощутил, что его ноги коснулись дна. Вода доходила до подбородка, но он, почувствовав себя уверенно, сказал Джимми, чтобы тот отпустил его воротник. Калл заметил, как упал какой-то рейнджер. Кто-то из новичков вышел на берег и стал с трудом продираться по вязкой грязи, но тут его сразила пуля и он рухнул на спину.
   – Боже, это же Берт! – воскликнул Джимми Твид, немало удивившись. – Немного же ему пришлось пройти по земле после переправы.
   – Нам нельзя выходить здесь из воды, нас перестреляют как сусликов, – предостерег Калл. – Слезай с седла и заворачивай лошадь.
   – Думаю, что Берт уже готов, – спокойно произнес Джимми и не ошибся – спустя минуту к грязному берегу побежали два команча и мигом сняли с убитого скальп.
   Калл направил вороную кобылу ниже по течению – сам он плыл вслед за ней, держась за седельные ремни, а затем за хвост лошади. Таким образом он приблизил вороную к берегу, а сам спрятался за нее. На поверхности воды виднелась лишь голова Калла, так что даже отличный индейский стрелок вряд ли попал бы в него. Джимми Твид, тем не менее, наотрез отказался слезать с седла и плыть рядом с лошадью.
   – Ни за что, если уж рисковать жизнью, то только сидя в седле, – сказал он, однако постарался прильнуть пониже к шее вороной.
   С берега послышались выстрелы, и они увидели, что Чадраш, Длинноногий и Черныш Слайделл, переплыв реку, укрылись за грудой выброшенных на берег деревьев и ведут оттуда огонь. Калл посмотрел на реку и заметил недалеко от того места, откуда стреляли рейнджеры, нечто похожее на ондатру. Приглядевшись, он понял, что это вовсе не ондатра, а меховая шапочка, которую раздобыл Верзила Билл Колеман перед отъездом из Сан-Антонио. Сам он медленно брел по дну, по горло в воде, так что на поверхности виднелась лишь шапочка. Его коня, на котором он переплывал Бразос, поблизости видно не было.
   Пока Калл и Твид боролись с течением и наконец смогли выйти на берег, где нашли укрытие за беспорядочной грудой бревен и деревьев, стрельба стихла. Длинноногий прошел вниз по реке несколько ярдов и стал вытаскивать из воды чье-то тело. Сначала Калл подумал, что это убитый рейнджер, и весьма удивился, увидев, что Длинноногий вытащил из Бразоса мальчишку команча, которого застрелил Калл. Еще несколько рейнджеров выходили на берег, преодолевая сильное течение и держась за уздечку или за хвост коней. Некоторые были без лошадей, не удержавшись рядом с ними во время переправы.
   – Видишь, ты его прикончил, – произнес Длинноногий, глядя на Калла. – Я забыл напомнить, чтобы ты внимательно следил за мертвыми животными – команчи используют их как плавучее средство, а заодно и для маскировки.
   Калл весьма удивился, увидев, что убитому мальчишке на вид было всего лет двенадцать.
   – Тебе повезло, что ружье выстрелило, – заметил Чадраш. – Обычно старые мушкеты разрываются при выстреле, когда в них попадает вода.
   Калл промолчал. Он понимал, что ему повезло -опоздай он на секунду, и команч вонзил бы в него нож. Из памяти не выходили горящие ненавистью глаза мальчишки, смотревшие на него между ног дохлого мула.
   Каллу не хотелось глядеть на труп, он повернулся и зашагал прочь, заметив, что Чадраш и Длинноногий с любопытством смотрели ему вслед. Калл в недоумении остановился – их вид говорил о том, что он сделал что-то не так.
   – А разве ты не собираешься оскальпировать его? – спросил Длинноногий. – Ведь это ты его убил. Так что и скальп твой.
   Калл удивился. Ему никогда не доводилось скальпировать команчей. А тут перед ним лежал мальчик. Калл был рад, что благополучно избежал смерти, но все же гордости за свой поступок не испытывал – мальчик не побоялся плыть по разлившейся реке, вооруженный одним лишь ножом, держась за мертвого мула и надеясь захватить врасплох и убить вооруженного рейнджера. Наградой же за его храбрость стала пуля, чуть не оторвавшая ему голову. Больше он никогда не будет рыскать по прериям и нападать на фермы. Хотя Калл и убил его, он понимал, что мальчишка за свою храбрость заслуживает похвалы. Хоронить времени не было, а скальпирование его не привлекало.
   – Нет, я не хочу скальпировать его, – ответил Калл.
   – Да он, если бы мог, не задумываясь, проделал бы это с тобой, – заметил Длинноногий.
   – Я тоже не сомневаюсь, – заверил Калл. – Скальпирование – это в натуре индейцев, но не в моем характере.
   – Станет чертой твоего характера, парень, когда ты повзрослеешь на пару лет, если выживешь, – сказал Чадраш. Затем он опустился на колени и снял с мальчишки скальп. После этого столкнул его тело в реку и пустил плыть по воле волн.
   – Мне следовало бы похоронить его – ведь это я его убил, – произнес Калл.
   – Нет, никогда не хорони индейцев, – возразил Длинноногий. – Они сами подбирают своих убитых, когда могут, конечно. Думаю, Чад захотел задать им на этот раз подобную работенку.
   Не успел Чадраш повернуться и поскакать к обрывистому берегу, как издалека с реки послышался какой-то вопль.
   – Боже мой! Да это же Рип – течение отнесло его слишком далеко вниз, – воскликнул Верзила Билл. – По-моему, он тонет.
   – Лошадка у него хилая, – заметил Длинноногий, поднимая ружье.
   Видимо, лошадь Рипа тоже тонула ярдах в двадцати от него. Из зарослей кустарников выскочили пятеро команчей и, издавая воинственные кличи, кинулись к реке. Длинноногий выстрелил. За ним выстрелил и Чадраш, но расстояние было слишком велико и оба они промахнулись. Тут же налетел шквалистый порыв ветра с дождем, затрудняя видимость, и с такого расстояния рассмотреть цель стало совсем невозможно. Рип снова вскрикнул и, заколотив по воде руками и ногами, двинулся к своему коню, но тот совсем выбился из сил и не мог плыть в густом речном иле. Первый команч уже добежал до берега и помчался по воде, вздымая тучу брызг. Калл перезарядил свой мушкет, тщательно прицелился и выстрелил, попав в первого команча, но из-за дальнего расстояния пуля летела уже на излете, удар ее был слабым и она не остановила быстро бегущего индейца. Затем они увидели, что Рип поднял свое ружье и в упор выстрелил в команча. Но мушкет дал осечку, и в ту же секунду индейцы гурьбой накинулись на него. Вскоре затих последний вопль Рипа. Не успел Калл приготовиться произвести второй выстрел, как Рипа Грина зарубили ножами и томагавками и оскальпировали. Вскоре его тело поплыло по реке вниз, туда же, куда и труп индейского мальчика.
   Несколько рейнджеров произвели выстрелы по убившим Рипа индейцам, но ни один не задел их. Длинноногий и Чадраш, посчитав, что с такого расстояния вести огонь бесполезно, стрелять не стали.
   – В этой стране не быть знатоком лошадей никак нельзя, – заключил Длинноногий. – На подобной кляче никогда не переплыть реку, особенно если она разлилась так широко.
   – А что он мог сделать? Не сидеть же и выжидать на том берегу, – заметил Калл.
   Рип Грин вошел в реку без раздумий – но ему не повезло, он угодил в стремительный поток и никто не смог протянуть ему руку помощи.
   – Он мог бы отпустить лошадь и плыть сам, как я плыл, – сказал Верзила Билл. – Я считал себя неплохим пловцом, а оказался даже лучше, чем думал. Моя лошаденка выдохлась, когда мы добрались до середины, а я вот перед вами.
   – Если бы тебе не повезло, то больше не пришлось бы переправляться через реки – плыл бы по течению, как он, мертвый, – обрезал его Длинноногий.
   В этот момент вокруг них засвистели и стали вспарывать воду пули – часть рейнджеров укрылась за невысоким завалом из прибившихся к берегу поваленных деревьев. Однако никого не зацепило – возможно, моросящий дождь мешал команчам хорошенько прицелиться. Калл внимательно разглядывал деревья, растущие на высоком берегу, но не смог увидеть ни одного индейца – лишь дымки выстрелов. Стрельба велась из рощицы, полукругом росшей на верху обрыва.
   – Их слишком много, Чад, – решил Длинноногий. – Думаю, они сидели там в засаде.
   Калл попытался прикинуть, какое же число индейцев им противостоит, для чего стал посчитывать количество выстрелов, но он понимал, что его прикидки весьма неточны. В конце концов, все индейцы прекрасно замаскировались. Они могут по желанию передвигаться, куда захотят, и стрелять то из одного участка леса, то из другого.
   Когда рейнджеры пересчитали свой отряд, оказалось, что их одиннадцать – на четырех меньше, чем до начала переправы. Погибли Рип и рейнджер по имени Берт, что же случилось еще с двумя, оставалось неизвестным.
   – Вероятно, они утонули, я сам чуть было не утонул, – заключил Верзила Билл.
   – Нет, скорее всего, они удрали, – не согласился с ним Чадраш. – Один из них – тот парень из Цинциннати. Не думаю, чтобы он испытывал желание вступать в бой.
   Про другого пропавшего смогли припомнить лишь, что у него была чалая лошадь. Среди уцелевших лошадей не оказалось ни одной чалой, хотя такой масти были лошади у Верзилы Билла и еще у двух рейнджеров, и все они пропали.
   Калл считал, что команчи могут снова напасть в любую минуту. Он тщательно протер свой мушкет и подготовился к стрельбе, если последует атака индейцев. Все больше и больше его занимал вопрос о боеспособности рейнджеров, затаившихся за приплывшими к берегу деревьями: четверо мужчин и три лошади из группы, помчавшейся в погоню. А им противостоят неизвестные силы команчей, которые засели в лесу на господствующей высотке, да еще замаскировались так, что их не разглядеть. За спиной у рейнджеров бурлящая, разлившаяся река Бразос. Если придется отступать, то только в ее воды. Тогда больше шансов на спасение будет у тех, у кого сильные лошади, умеющие хорошо плавать.
   Но день проходил, а нападения все не было. Время от времени облака рассеивались и припекало солнце, но вскоре облака снова затянули холмы на западе, и на рейнджеров обрушился проливной дождь, как раз когда они надеялись обсушиться. Чадраш и Длинноногий, посовещавшись, решили, что лучшим шансом на спасение стала бы обратная переправа через реку. Чадраш полагал, что им противостоят по меньшей мере тридцать индейских воинов, гораздо больше, нежели численность той группы, с которой они рассчитывали расправиться своими силами.
   И все же переправа на другой берег при дневном свете явилась бы самоубийством. Команчи, как только заметят, что рейнджеры входят в воду, роем посыпятся сверху, словно осы, и всех переловят поодиночке, как цыплят.
   – Лучше подождать, – предложил Длинноногий. Это самый трудный этап в войне с индейцами – выжидание. Никогда не знаешь, чем эти краснокожие в данный момент занимаются. Может, они и сейчас там наверху готовят себе енота или опоссума, может, потихоньку подкрадываются к нам. Старайтесь держать глаза открытыми. Если устанете смотреть, считайте, что над вашим скальпом нависла угроза.
   Калл не знал, каким образом не давать глазам уставать. Кроме того, команчи так преуспели в уменье подкрадываться незаметно. Кто мог бы подумать, что нужно искать того индейского мальчишку между ног плывущего трупа мула?
   День тянулся медленно. Кое-кто из рейнджеров считал, что уровень воды в реке скоро спадет, но ничего подобного не происходило. По-прежнему наплывали дождливые облака – Калл даже подумал, что наводнение усиливается, а не стихает. Он панически боялся обратной переправы – она была опасной и трудной при дневном свете. А будет еще опаснее и труднее в ночной темноте. Не только он один боялся переправы. Верзила Билл, несмотря на то, что удачно пересек реку днем, засомневался, сумеет ли уцелеть, если придется плыть в темноте более десяти ярдов.
   Смеркалось, верхушки холмов потемнели, а рейнджеры все совещались и спорили, как лучше переправиться: держась за лошадиную гриву или за хвост, за седельные ремни, или за стремена, или даже за седельную луку. Калл в споры не вступал, он заботился главным образом о том, чтобы мушкет все время находился в боевой готовности, но, однако, подумал, что если ухватиться за стремена, то можно положить ружье на седло, где оно скорее всего останется сухим.
   В разгар спора, когда Чадраш и Длинноногий, присев на корточки у комеля дерева, внимательно наблюдали за лесом, один из новичков, стоявший рядом с Каллом, внезапно резко дернулся, наклонился вперед и упал лицом в воду – в спину ему, между лопаток, вонзилась стрела. Калл перестал чистить ружье и повернулся, вглядываясь в потемневшие воды. Он заметил плывущее бревно, а за ним на секунду промелькнул огромный мокрый горб; может, это вынырнула громадная рыба, но Калл уже понял, что за бревном укрывается Бизоний Горб. Он сразу же выстрелил, и от бревна отскочил порядочный кусок щепы, затем пальбу открыли и другие рейнджеры, но без толку. Течение потащило бревно в глухую темноту, и вождь команчей окончательно исчез из виду.
   Лонджин, упавший в воду рейнджер, был еще жив – он дергался и корчился в воде, как рыба, выброшенная на берег.
   Длинноногий, обозлившись, что его так легко провели, зашагал было в воду, будто намереваясь поплыть и догнать бревно с индейцем, но Чадраш крикнул ему, чтобы он не дурил и немедленно вернулся.
   – Вернись сейчас же! – наказал он. – И не пытайся сражаться, если не знаешь как.
   Длинноногий с минуту колебался – уж очень его подмывало пуститься в погоню, но бревно уже уплыло далеко и еле виднелось в темноте. Если он попытается поплыть, Бизоний Горб может незаметно переместиться в тень и поразить его стрелой оттуда. Длинноногий понимал, что глупо даже пытаться догонять индейца, но кровь в жилах кипела и он еле овладел собой. Низко пригибаясь, он зашагал назад к кучке рейнджеров, столпившихся у завала из бревен.
   – Проклятие. Жаль, что позволили ему подобраться к нам таким хитрым образом, – сказал он. – Проклятый дьявол! Он убил Джоша и Зика, а теперь этого парня у нас на глазах.
   Рейнджеры стояли в тревоге, глядя на бьющегося в конвульсиях высокого малого по имени Лонджин. Сообща они вытащили его на покрытый грязью темный берег, но спасти его не было возможности, ибо посреди лопаток у него глубоко сидела стрела. Он извивался и дергался, но из его уст не вырвалось ни звука. Чадраш попытался было вытянуть стрелу, но не смог даже пошевелить ее.
   – Думаю, нам нужно привязать его к лошади, – предложил Длинноногий. – Может, если мы сумеем переправиться через реку, он дотянет, пока мы доставим его к доктору.
   – Нет, дайте ему умереть, – возразил Чадраш. – Его минуты сочтены.
   Спустя минуту человек, которого все звали Лонджин – никто не мог припомнить его настоящее имя – перестал конвульсивно дергаться. Чадраш прощупал у него пульс на шее и объявил, что тот умер.
   – Пусть ребята возьмут у него, что возможно, -распорядился Чадраш, обращаясь к Каллу.
   Тот стоял в недоумении – он не знал, что значит «возможно».
   – Он имеет в виду все его вещи, в том числе в карманах, ружье и боеприпасы, – объяснил ему Длинноногий. – Ничего не оставляйте, что может пригодиться краснокожим. Им помогать не надо – они и так прикончили пятерых наших, без всякой помощи.
   Вскоре стало совсем темно. Изредка облака все же раздвигались, и тогда на небе виднелись тусклые звезды и тоненький серп луны. Калл собрал веши убитого рейнджера: оружие, патроны, табак, нож, несколько монет. Нож оказался очень хорошим – Калл решил сохранить его для Гаса, у которого ножа не было вовсе и поэтому он все время завидовал ножу, который выковал старый Джизес.
   – Уже совсем стемнело. По-моему, пришло время поплавать, – сказал Длинноногий.
   – Вот проклятие. Надеюсь, не объявятся краснокожие молодцы, плавающие на бревнах или на дохлых мулах, – заметил Верзила Билл. – Я вижу плохо, особенно в такую дрянную погоду.
   Калл прикрепил ружье Лонджина под подпругой и повел своего маленького гнедого в реку. Лошадь возвращалась назад с большей уверенностью Она без понуканий вошла в воду и неплохо поплыла. Длинноногий и Чадраш двигались впереди. Джимми Твид, придерживаясь своего правила, не стал вылезать из седла Верзила Билл и Черныш Слайделл следовали прямо за Каллом Конь Черныша и в самом деле оказался замечательным пловцом. Он плыл вслед так близко, что гнедой Калла вынужден был посторониться и на минуту сбился с темпа. Калл разозлился, но темень стояла такая, что он не мог даже разглядеть Черныша. Когда же открыл рот, чтобы крикнуть что-то, туда попала вода и он едва не захлебнулся. Калл напряженно вглядывался в реку, чтобы не прозевать плывущего дохлого мула с задранными вверх ногами или еще что-нибудь вроде этого, но было так темно, что не различалась даже поверхность реки. Одновременно он внимательно следил за мушкетом, прикрепленным поверх седла, чтобы в него не попала вода.
   Когда ноги Калла наконец коснулись дна и он вместе с конем выскочил из воды, его охватило блаженное ощущение удачи. Река не угробила его, не убили его и команчи. Он, конечно, здорово устал и было подумал, что на этом берегу будет устроен привал, но ошибся. Чадраш и Длинноногий уводили рейнджеров дальше по невысоким холмам всю ночь по направлению к большой лагерной стоянке на берегу Буши-Крик.


   10

   К немалому удивлению и недоумению Вудроу Калла, спустя час после прибытия в большой лагерь его произвели в чин капрала техасских рейнджеров. Отряд вернулся в лагерь, потеряв пять человек, и Длинноногий вкратце доложил полковнику Коббу о том, что произошло. Полковник сидел рядом с тентом, покуривая большую сигару и почесывая голову крупного ирландского волкодава, которого повсюду таскал с собой. Волкодав был уже стар, длинный язык его вывалился из пасти, он часто и тяжело дышал.
   – Так точно, этот молодой человек на свой боевой счет записал своего первого команча, – докладывал Длинноногий. – Команч плыл по течению Бразоса, держась за дохлого мула. Молодой Калл застрелил его в упор.
   Калеб Кобб поднял сонные глаза и смотрел секунду-другую на Калла, затем опять перевел взгляд на ирландского волкодава.
   – Да, мистер Калл, ты проявил бдительность, -сказал он. – Произвожу тебя с этой минуты в капралы – в нашем отряде не хватает капралов, думаю, нам надо иметь их больше.
   – Считаю, это довольно поспешное решение, ему просто повезло, – раздраженно заметил капитан Фолконер.
   Он считал, что Калл еще не созрел для такого чина. Капитан надел черное пальто, и его настроение казалось таким же мрачным, как одежда. Он сидел и затачивал нож на точильном камне.
   Калеб Кобб улыбнулся и ответил:
   – Нет, Билли. Позволь мне решать вопросы повышения по службе. Если бы команч подплыл к тебе на середине широкой реки, прячась за мертвым мулом, то тебя оскальпировали бы прежде, чем ты заметал мула.
   – Я всегда с подозрением смотрю на дохлых животных при форсировании рек, – сухо ответил капитан Фолконер. По всему было видно, что ему не понравилось замечание полковника.
   – Отошел бы в сторону затачивать нож, чтобы я не слышал противного жужжания, – попросил Калеб. – Трудно думать при этом звуке, а мне надо поразмышлять.
   Не говоря ни слова, Фолконер поднялся и отошел подальше от тента.
   – Билли очень хорошо образован, – заметил Калеб Кобб. – Но он думает, что знает еще больше, чем есть на самом деле. А скольких команчей убили остальные бойцы из твоего отряда?
   – Ни одного, – признался Длинноногий. – Может, ранили одного или двух, но я здорово сомневаюсь. Уж очень ловко те маскировались.
   Полковник не пошевелился и не изменил выражение лица, но в голосе его послышался металл.
   – Вы потеряли пятерых, и только этот новичок сумел уложить индейца, так выходит? – спросил он.
   – Погода была препоганая, ни хрена не видать, – оправдывался Длинноногий.
   – Но также не видно было и Бизоньему Горбу, и его воинам, – заметил Калеб Кобб. – Если мы на большее не способны, то я теперь не направлю в карательную операцию ни единого отряда. Я не могу позволить терять пятерых своих людей за одного индейца. Отныне пусть они идут на нас. Может, если мы соберем все силы в единый кулак и станем похожи на армию, то сможем пересечь прерии и сохраним людей для войны с мексиканцами.
   – Полковник, у нас нет подходящих лошадей, – возразил Длинноногий. – У большинства кони дохлые, из-за этого наши трое распростились с жизнью.
   – А что случилось с двумя другими? – спросил Калеб. – Мне доложили, что вы потеряли пятерых.
   У большого ирландского волкодава были желтые глаза – Калл слышал, что такие собаки способны догнать оленя, перекусить ему сухожилия и разорвать глотку. Пес был несомненно довольно крупным – он доставал Длинноногому до пояса, а тот не был низкорослым.
   – Двоим другим просто не повезло, – продолжал Длинноногий. – С уверенностью я не могу сказать, что они мертвы, но они пропали, так что предполагаю, что их убили.
   – Если трое из вашего отряда погибли из-за негодных лошадей, тогда иди и предъявляй претензии интенданту, – назидательно произнес полковник. – Я не лошадник, но согласен, что в этой части Техаса полно малорослых лошадей.
   – Благодарю за повышение, – вежливо сказал Калл, хоть и не знал, что значит быть капралом. По всей видимости, обязанности его теперь увеличатся. Он решил спросить об этом Брогноли, когда увидит его. Но желание узнать поскорее пересилило, и он обратился за разъяснениями к Длинноногому.
   – Этот чин означает, что теперь ты будешь получать больше на доллар в месяц, – пояснил тот. – Ну а служба остается без изменений и такой же опасной, капрал ты или рядовой. На дополнительный доллар ты можешь купить больше выпивки и облагодетельствовать больше шлюх. Если, конечно, Гас Маккрае не вытянет из тебя эти денежки.
   Отряд при всей неразберихе и множестве накладок кое-как собрался, наспех подготовился и снова выступил в поход. По скалистым холмам и тряским дорогам, через заросшие низкорослым кустарником долины змейкой растянулся обоз из повозок, запряженных мулами и волами. Несколько ленивых торговцев, сопровождавших отряд, смогли по достоинству оценить прелести путешествия по прериям. Так зубодер, решивший перебраться в Санта-Фе и обосноваться там в надежде завести прибыльное дело среди мексиканских грандов, выронил из рук свой нехитрый багаж, упал и растянулся лицом вниз на пятачке, сплошь покрытом колючими растениями.
   Какой-то парень с рыжими волосами, вооружившись парой кузнечных щипцов, принялся вытаскивать из лица и шеи зубодера колючки, когда к ним подъехал Калл. Зубодер стонал, но его стоны не шли ни в какое сравнение с воплями его пациентов, когда он выдергивал им зубы.
   Калл разыскал Гаса Маккрае и Джонни Картиджа и весьма обрадовался, увидев, что Гас опять стал прежним: сварливым и вздорным, а лодыжка его быстро заживала. Он только что приковылял от молоденькой проститутки по имени Джинни – Калеб Кобб позволил нескольким из них сопровождать колонну до Бразоса, откуда, как им сказали, они должны будут возвращаться в Остин. Ожидали, что многие торговцы дальше Бразоса не поедут, так что у шлюх будет транспорт для обратной дороги. Крупная Рейнджерша под распоряжение, естественно, не подпадала, и среди мужчин то и дело возникали споры по этому поводу, поскольку большинство из них не желали совершать длительное путешествие в сопровождении распутницы.
   – Я не звал Матильду в поход вместе с нами, – возражал Джонни Картидж. – Часто она настроена враждебно. Женщин, которые ловят себе на завтрак каймановых черепах, следует сторониться – вот такое мое мнение.
   Однако пользоваться услугами Матильды ему приходилось – правда, он предпочитал более молоденьких миниатюрных девушек, преимущественно мексиканок, но где их взять в походе.
   Гас подобрал где-то лопату и использовал ее вместо костыля, передвигаясь скачками. Больная лодыжка не давала ему возможности преодолевать большие расстояния, ему приходилось частенько останавливаться, чтобы перевести дух. Он всегда носил на поясе оба своих пистолета, будто ожидая каждую минуту вражеского нападения.
   – Здорово! Ну как, не промок? – приветствовал он Вудроу Калла, весьма обрадовавшись его появлению. Он был лучшим другом Гаса, хотя по характеру являлся полной его противоположностью. Мысль о том, что Калла запросто могли убить и он никогда больше не появился бы, не давала Гасу спокойно спать целых две ночи. Ему опять снился Бизоний Горб с окровавленными скальпами в руках.
   – Я чуть не утонул в реке Бразос, но ружье из рук не выпустил, – похвалился Калл.
   Он очень гордился тем, что сохранил свое ружье, хотя все другие, похоже, не считали этот подвиг достойным похвалы.
   – Река разлилась и вышла из берегов, – добавил он. – Большинство команчей улизнули.
   – А ты видел того, здоровенного? – поинтересовался Гас.
   – Я заметил лишь его горбатую спину, – ответил Калл. – Он плыл по течению, прячась за бревном, и пустил стрелу прямо в парня, стоявшего рядом со мной, перебив ему хребет.
   Рассеялись последние облака и выглянуло солнце -яркие лучи заблестели на мокрой траве в долине и на холмах.
   – Жаль, что меня там не было – вместе мы поубивали бы не одного команча, – похвалился Гас.
   В этот момент к ним подошел Верзила Билл Колеман, пребывавший в добродушном настроении.
   – А ты его уже поздравил? – спросил он Гаса к немалому смущению Калла.
   – Чего это я стану его поздравлять, он ведь мой приятель, – ответил Гас.
   – Может, он твой приятель, но теперь он к тому же еще и капрал – он укокошил краснокожего и полковник за это повысил его в звании, – пояснил Верзила Билл.
   Гас был поражен, услышав эту новость. То, чем дразнила его Клара, сбылось на самом деле. Вудроу стал теперь капралом Каллом. Без всякого сомнения, Клара немедля поспешит обхаживать его, как только они вернутся назад, в Остин.
   – Вот это действительно новость, не правда ли? – произнес Гас, почувствовав внезапную слабость от услышанного.
   Он не забыл Клару и ее прощальный поцелуй. Разумеется, молоденькая Джинни была довольно приятна, но поцелуй Клары – это нечто другое, более возвышенное.
   – Да, он произвел меня в капралы только что, – подтвердил Калл, зная, что его друг от этого известия почувствует себя, по меньшей мере, несколько уязвленным.
   – Так, ты говоришь, что убил одного индейца – как он хотя бы выглядел? – спросил Гас, стараясь сохранить спокойствие и не показать свое недовольство по поводу внезапного успеха друга.
   – Я вовремя выстрелил, – он чуть было не достал меня, – стал рассказывать Калл. – Когда твоя лодыжка заживет, думаю, нам дадут другое задание. Как только убьешь своего команча, полковник повысит и тебя, и мы оба будем капралами.
   Он говорил так, чтобы развеять мрачное настроение друга.
   – Если я не убью, он угрохает меня, и на этом все кончится, – заметил Гас, все еще ощущая слабость в теле. – Я просто надеюсь, что меня не оскальпируют живьем, как это сделали с Эзикиелом.
   – Да что ты несешь, никто тебя не угрохает, – возразил Калл, встревоженный внезапным мрачным настроением друга.
   Гас всегда отличался боевым задором, но та своевольная девушка с оптового склада каким-то образом смогла лишить его этого настроя. Гас мог теперь думать только о ней, а это уже никуда не годилось. Не следует думать о девушках с оптовых складов, когда находишься в краю, населенном индейцами, где всегда надо быть настороже.
   С помощью Калла Гас наконец ухитрился оседлать одну из двух невысоких лошадок, выделенных на его попечение, и забраться в седло. Оба молодых рейнджера ехали бок о бок целый день неспешным шагом, рядом с повозками и фургонами, тащившимися по невысоким холмам и небольшим долинам. Калл рассказывал про погоню и про стычку с индейцами у реки, но по всему чувствовалось, что его друга рассказ мало интересует.
   Поэтому он прикусил язык. Хорошо хоть, что Гас опять в седле. А когда они форсируют Бразос и удалятся от той девушки, он, может, окончательно позабудет о ней и еще больше полюбит рейнджерскую службу.
   К исходу третьего дня похода они увидели на западе Бразос, изгибающийся между двумя холмами. Заходящее солнце ярко освещало коричневатую воду. На востоке русло реки не просматривалось, но мало-помалу рейнджеры, находившиеся в авангарде, в том числе Гас и Калл, стали различать какой-то непонятный звук. Он походил на коровье мычание, только в тысячи раз сильнее, и доносился с реки; казалось, будто кто-то сбивает масло на гигантской маслобойке.
   Капитан Фолконер ехал в первых рядах колонны, сидя верхом на неспешно вышагивающем вороном. Услышав звук, похожий на шум маслобойки, он подумал, что пошел дождь. В ту же секунду мимо него промчался, истошно лая, огромный ирландский волкодав полковника. Уши пса были прижаты – за какие-то секунды он домчался до поросшей кустарником долины и исчез там из виду, но лай его слышался по-прежнему.
   – Там бизоны, – предположил Чадраш, на всякий случай доставая из чехла свое длинное ружье.
   Затем с востока прискакали два всадника. Одна из лошадей едва не перемахнула через ирландского волкодава, который опять показался вдалеке, но вскоре умчался в сторону с громким лаем.
   – Бес-Дас увидел их, – сказал Чадраш.
   Бес-Дас, индеец из племени пауни, был разведчиком – он вырвался вперед так далеко, что многие рейнджеры потеряли его из виду. Другой всадник был Алчайз, мексиканец, которого все считали наполовину апачем. Оба они казались чрезмерно взволнованными тем, что им довелось увидеть за холмами на востоке. К разведчикам галопом подскакал полковник Кобб; все трое сорвались с места в карьер и помчались вслед за собакой. Лошади то и дело вскидывали головы и фыркали. Отряд охватило возбуждение, будто снова началась охота на горных козлов – вскоре вслед за полковником, обоими разведчиками и собакой скакали уже сорок рейнджеров.
   Лошади быстро сбегали с крутою холма, и Гас покрепче уцепился за луку седла. Он мог немного опираться на поврежденную ногу, но слишком полагаться на стремена при быстром спуске с холма по каменистой почве было нельзя. Он понимал, что если упадет и еще больше повредит ногу, то его отправят домой в Остин – тогда придется распрощаться со всеми надеждами получить повышение по службе и сравняться с другом Каллом.
   Они взмахнули на вершину следующего холма, и отряд остановился – перед ними открылась великолепная картина, которую Калл и Гас никогда уже не забудут. До этого момента им не доводилось видеть живого бизона, хотя во время похода на Пекос по пути и попадались изредка кости, а то и шкура этих животных. Тут же, внизу перед ними, где Бразос рассекал широкую долину, шли потоком шириной, как показалось Гасу и Каллу, с целую милю бесчисленные стада бизонов. На юге по направлению к реке по холмам и долинам подходили новые огромные стада животных. Тысячи и тысячи уже переплыли реку и тяжелой поступью упорно шли на север, через узкий перевал в холмах. Пересекая реку, бизоны так тесно прижимались друг к другу, что по их спинам можно было бы шагать, как по мосту.
   – Смотри туда! – закричал Гас. – Смотри на бизонов! Сколько же их, попробуй прикинуть!
   – Мне в жизни еще не приходилось считать такое огромное количество, – признался Калл. – Их не счесть за целый год.
   – Это идут южные стада, – пояснил капитан Фолконер.
   Вид многих тысяч бизонов со шкурой краснее красноватых вод реки произвел и на него неизгладимое впечатление, но он не хотел ударить лицом в грязь и напустил на себя снисходительный вид.
   – Полагаю, их тут по меньшей мере миллион, – сказал он молодым рейнджерам. – Говорят, чтобы объехать эти стада, потребуется скакать быстрой рысью не менее двух суток.
   К капитану Фолконеру подъехал Бес-Дас и, сказав что-то, чего Калл не расслышал, махнул рукой, но не в сторону бизонов, а на гряду скал, пересекающую долину милях в двух от них.
   – Он там, – задыхаясь, проговорил Гас, хватаясь за пистолет. – Там Бизоний Горб. У него на копье висят три скальпа.
   Калл посмотрел на гряду и увидел вдалеке группу индейцев из восьми человек. Различил он и Бизоньего Горба, сидящего на низкорослой лошадке, и убедился, какой он огромный, но три скальпа на его копье заметить не смог. Ему стало немного завидно, что у его друга такое превосходное зрение, гораздо более острое, нежели у него самого.
   – Это что, те самые, которые набили вам морду? – спросил Калеб Кобб, подъезжая к Длинноногому.
   Бес-Дас, невысокий индеец с седыми волосами и выбитыми передними зубами, принялся что-то объяснять полковнику на языке пауни. Кобб молча слушал и покачивал головой.
   – Нет, нам нужно переходить реку вброд после этих проклятых бизонов и следовать за стадом, – решил он. – Сомневаюсь, что многие мои ребята смогут устоять от соблазна поохотиться на бизонов вместо преследования команчей. И пока мы настигнем индейцев, у нас кончатся патроны, и нас, вполне вероятно, перебьют, как цыплят. Я вообще сомневаюсь, что они устроят там привал и станут дожидаться, когда мы вразвалочку подъедем к ним.
   – Полковник, разве мы не можем подстрелить нескольких бизонов? – спросил Фолконер. – У нас тогда будет изрядный запас мяса на первое время.
   – Нет, нельзя. Нужно ждать, пока перейдем реку, -ответил Калеб. – Так или иначе, половина этих повозок при переправе, видимо, потонет, а если мы загрузим их жареной бизонятиной, то нам потом вместо мяса придется питаться черепахами.
   Калл удивился, увидев индейцев. Чего это они расселись там, не боясь целой сотни рейнджеров, появившихся перед ними на холмах? Скальпы, подвешенные к копью, наверное, принадлежали Рипу Грину, Лонджину и тому парню по имени Берт. Неужели краснокожие считают белых столь слабыми и небоеспособными, что и шага не сделали к отступлению, даже когда белые появились при таком подавляющем численном превосходстве?
   Потихоньку к гребню холма стали выезжать и другие повозки и всадники, которые останавливались, рассматривая огромное бизонье стадо. Кое-кто из молодежи загорелся желанием спуститься вниз и пострелять по бизонам, но полковник Кобб строго-настрого запретил делать это.
   Чадраш и Длинноногий в сторонке разговаривали с разведчиками Бес-Дасом и Алчайзом. Они наблюдали за команчами, расположившимися на противоположном холме и смотрящими, как огромное красноватое стадо переходит через Бразос. Ниже Чадраша и Длинноногого бесновался и лаял на бизонов ирландский волкодав полковника Кобба, но огромные животные не обращали на собаку никакого внимания. Иногда волкодав хватал зубами за ляжки того или иного отбившегося от стада бизона, но тот всякий раз запросто отбрыкивался от вцепившегося пса или просто отшатывался в сторону и трусцой бежал к стаду.
   – Слишком много бизонов для старого Джеба, – заметил Калеб, улыбаясь при виде тщетных потуг своего пса. – Возможно, он при случае мог бы привлечь их внимание, но сейчас они воспринимают его как надоедливого комара.
   Затем полковник вынул из переметной сумы подзорную трубу и, приставив ее к глазу, принялся рассматривать команчей. Он заметил еще что-то такое, что заставило его встревожиться.
   – Среди них вертится и Брыкающийся Волк, – сказал он, поворачиваясь к капитану Фолконеру и произнося эти слова с таким видом, будто сообщает о чем-то чрезвычайно важном.
   Калл припомнил, что слышал это имя раньше – кто-то, вроде бы Длинноногий, высказывал предположение, что это Брыкающийся Волк подстрелил тогда, во время их первого похода на запад, убежавшую лошадь майора Шевалье.
   – Извините, я не расслышал имя, – произнес капитан Фолконер.
   Хотя он искоса и смотрел на индейцев, но его больше интересовали бизоны; охота являлась его страстью, а на таких животных охотиться ему еще ни разу не приходилось. И вот теперь перед ним идет целый миллион бизонов, а полковник отдал приказ не двигаться с места, пока все они не пройдут через реку. Капитан возил с собой великолепное спортивное ружье, изготовленное в Лондоне известной фирмой «Холланд энд Холланд». Сейчас оно находилось в походной сумке, лежащей в повозке с багажом.
   – Бизоний Горб – грубый убийца, а Брыкающийся Волк – их вождь, – пояснил полковник. – Он лучший вождь и самый умелый наездник во всех прериях. Если будем зевать, он перебьет у нас всех лошадей и мулов, прежде чем мы доберемся до Ред-Ривер.
   Он замолчал и продолжал изучать ситуацию, достав из кармана рубашки сигару.
   – Если бы представилась возможность схватить того, кто больше всех докучает мне, я, пожалуй, выбрал бы Бизоньего Горба, – сказал полковник после минутной паузы. – Если мне не удастся покончить с ним, тогда он непременно убьет меня. Может пролиться немало крови, но это в последний раз. Если же гнаться за Брыкающимся Волком, то до этого первым делом надо немного поспать. К северу отсюда есть такие места, но я скорее согласился бы сдохнуть, нежели ехать туда. А вы когда-нибудь пили лошадиную мочу? – вдруг обратился он к Каллу и Гасу.
   – Нет, сэр, – ответил Гас. – Как-то не приходилось. Никогда не пробовал и вообще даже не думал об этом.
   – А я пил однажды. Я тогда ехал вместе с Зебом Паком, – рассказывал полковник. – У нас была с собой запасная лошадь, так что мы пили ее мочу каждый день. Я испытывал такую дьявольскую жажду, что ее моча казалась мне персиковым нектаром. Когда мы наконец добрались до воды, то лошадь съели.
   К удивлению Калла, пока полковник рассказывал про этот эпизод, его лошадь вытянулась, напряглась и стала мочиться. Однако желтый ручеек, побежавший по земле, отнюдь не благоухал, подобно персиковому нектару.
   – Так что же нам делать с нашими краснокожими соседями, Билли? – спросил Калеб. – Вот мы здесь, а они там, а посередине – несметное число этих проклятых бизонов.
   – Что? Думаю, они скоро уйдут, – предположил Фолконер. – Если желаете, я могу кинуться в погоню.
   – Нет, не хочу, чтобы вы преследовали их, – ответил полковник. – У меня другое мнение. Пришло время разбивать лагерь и готовить жратву. Может, нам следует бежать скорее к команчам и пригласить их на обед?
   – Сэр? – удивился капитан Фолконер, думая, что он ослышался или неверно понял полковника.
   – Пригласи их к обеду – мне будет приятно, – подтвердил полковник. – Небольшой разговорчик не повредит.
   – Кого же послать передать приглашение? – поинтересовался Фолконер.
   – А что ты думаешь насчет капрала Калла и его компаньона? – спросил полковник. – Это поручение предоставит капралу Каллу возможность оправдать свое звание. Оторви кусок тряпки и привяжи его к стволу ружья. Я знаю, что команчи уважают белый флаг. Пошли с ними и Бес-Даса, чтобы он представил их. Думаю, они знают Бес-Даса.
   Гас почувствовал, как у него затряслись поджилки, так же как тогда, когда они подошли к западным горам или когда он стоял около клочка земли, пропитавшейся кровью Джоша Корна. Полковник глядел прямо на него, когда отдавал приказание ему и Каллу.
   Капитан Фолконер отправился назад, к повозкам, искать белую тряпку для флага. Индейцы продолжали сидеть на противоположном холме. Вскоре на гребень горы, где находились рейнджеры, пришло много людей – собрались почти все бойцы – участники экспедиции, чтобы понаблюдать за разворачивающимся спектаклем. Стадам бизонов, казалось, конца-края не будет – всюду, куда ни глянь, на север или на юг, виднелась широкая лента коричневых спин. Они двигались к реке и переходили ее, словно гигантская змея, чьи хвост и голова скрылись из виду. Среди толпы рейнджеров, торговцев, кузнецов, проституток и просто любителей приключений Калл вдруг заметил Джона Киркера, охотника за скальпами, который ушел от них тогда на реке Рио-Гранде. Его массивного коллеги Глэнтона рядом не было видно. У Киркера через седло у задней луки лежало ружье. Пока все глазели на бизонов, он наблюдал за индейцами.
   – Мы должны переправиться на тот берег и переговорить с ними? – спросил Гас.
   Приказ о том, что ему надо ехать к команчам на переговоры, буквально ошарашил его. Но он понимал, что было бы глупо с его стороны заковылять к санитарному фургону. Ему следовало бы полечить травмированную ногу еще по меньшей мере с недельку, но кое-кто из рейнджеров уже начал ворчать на него, обвиняя в симуляции, поэтому он и начал ездить верхом раньше времени.
   – Да, так распорядился полковник Кобб, – ответил Калл. – Хотя я и не представляю, как мы сумеем добраться до них сквозь такую массу бизонов. Уж очень плотно они идут.
   – Не хотелось бы мне пробиваться через стадо, – заметил Гас. – И вообще, не хочу я туда ехать. Бизоний Горб уже однажды всадил в меня копье, на этот раз он вполне может проткнуть меня насквозь.
   – Мы пойдем туда под флагом перемирия, – напомнил ему Калл. – Он нас не тронет.
   – Но он не держит в руках никакого белого флага, – возразил Гас. – Разве для команчей что-нибудь значит белая тряпка?
   – Если ты боишься, тебе надо возвращаться назад и жениться на той девице с оптового склада, – резко сказал Калл. – Распаковывать всякие товары – вот твое призвание. Я же настроился оставаться рейнджером и рано или поздно стану капитаном.
   – Я тоже намерен стать капитаном, если только ради этого не придется пить конскую мочу, – проговорил Гас. – Я вовсе не хочу забредать в такие засушливые места, где, чтобы выжить, нужно пить мочу лошадей.
   – И все же идти нужно – так сказал полковник, – настаивал Калл. – Здесь появился этот проклятый Киркер. Ты его видел?
   – Да, он незаметно внедрился в наши ряды, пока ты отсутствовал, участвуя в погоне, – разъяснил ему Гас. – Как мне стало известно, он приятель полковника Кобба.
   – Я очень сожалею, что приходится участвовать в экспедиции вместе с охотником за скальпами, – заметил Калл. – Не понимаю, почему полковник стал его другом.
   – Индейцы из племени команчей тоже охотятся за скальпами, – напомнил ему Гас.
   – Да, охотятся, но они добывают их в боях, – возразил Калл. – Киркер же охотится за ними ради денег. Ну что ж, думаю, Бес-Дас уже готов к отъезду. Трогаемся и мы.


   11

   Участники экспедиции с тревогой смотрели, как Калл и Гас в сопровождении Бес-Даса спускались с гребня горы по направлению к стаду бизонов. За ними следовал Длинноногий. Ему никто не приказывал отправляться с ними, но и никто не запрещал – он присоединился к переговорщикам исключительно из-за желания поближе посмотреть на команчей, чего ему не удалось сделать ранее, в тот дождливый день на реке Бразос. Бес-Дас высоко поднял ружье вверх стволом, на котором трепыхалась на ветру белая тряпка.
   На той стороне долины их поджидали восемь команчей. Они сидели застывшие, словно статуи. Только на конце копья Бизоньего Горба под порывами ветра колыхались три скальпа.
   Четверо всадников приблизились к движущейся плотной массе бизонов, и тут их лошади стали проявлять беспокойство. Они фыркали, раздувая ноздри, и пятились назад – Калл с трудом сдерживал своего маленького гнедого. У Гаса тоже возникли трудности, в частности из-за поврежденной лодыжки. Бес-Дас, индеец из племени пауни с выбитыми зубами, пару раз огрел своего коня ружьем, и тот успокоился. Длинноногий туго натянул поводья своей серой лошади – отвратительный запах тысяч бизонов бил в ноздри и всадников и лошадей, а поднятая стадами пыль повисла таким густым слоем, словно началась песчаная буря.
   – Нам нипочем не пробиться сквозь стадо – они так плотно сбились, что наверняка нас затопчут, – испугался Гас.
   – Прибавь ходу, – посоветовал Бес-Дас, побуждая свою лошадь двигаться в одном направлении со стадом. – Иди вровень с бизонами.
   Когда Калл и Гас подъехали ближе, индеец Бес-Дас проскользнул на коне в стадо, направляя лошадь так, чтобы она шла вместе с бизонами, но постепенно двигалась в глубину стада. Упорно пробираясь вперед и стараясь выбрать щелочку между телами животных, он вскоре добрался почти до середины стада.
   – Надо потуже натягивать поводья и потихоньку забираться в глубь стада, – произнес Длинноногий. Вскоре он уже находился в самой гуще бизонов, а Бес-Дас в это время приближался к противоположной стороне стада.
   – Ну давай, двигай – теперь твоя очередь, – сказал Калл Гасу.
   – Не моя, а твоя, – возразил Гас. – Мне за тобой сподручнее.
   – Нет, – отрезал Калл. – Я капрал и потому приказываю тебе. Если ты поедешь за мной, то кто тебя знает: может, прикинешься, что у тебя разболелась лодыжка – вот и причина, чтобы удрать.
   – Проклятие!.. Ты не доверяешь своему партнеру, – забормотал Гас. Он так разозлился, что сразу же пришпорил своего коня и проскользнул внутрь стада.
   По правде говоря, он думал о том, какой бы подыскать предлог, чтобы не ехать на переговоры, поскольку боялся забираться в глубь стада, а еще больше опасался подъезжать к шайке Бизоньего Горба. Но с другой стороны, ему очень не хотелось, чтобы Вудроу Калл увидел его нерешительность. Он всегда считал себя ничуть не слабее духом, нежели любой другой парень, «о из-за кровавых сцен во время первого похода нервы его несколько сдали, и он все еще не мог полностью собрать их в кулак. Тем не менее он полагал, что его способности ни в чем не уступают способностям Калла, а во многом даже превосходят их. Он, к примеру, был более зорок, чем Калл, хотя сейчас, забравшись в середину бизоньего стада, проявить эту его способность не представлялось возможным. Кругом виднелись одни лишь коричневатые туши. Казалось, никто из животных не обращал внимания на него или на его лошадь, и вскоре он убедился, что освоил прием Бес-Даса не хуже Длинноногого или самого следопыта из индейского племени пауни. Один раз он подъехал слишком близко к рогам молодого бизона, но его конь вовремя увернулся. Не прошло и десяти минут, а Гас уже почти проехал сквозь стадо – на той стороне их поджидали Бес-Дас и Длинноногий. Он не знал, где сейчас находится Вудроу Калл – чтобы проскочить сквозь плотную массу бизонов, требовался максимум внимания и следить за Каллом было некогда.
   Гасу оставалось до края стада каких-то двадцать ярдов, как вдруг бизоны забеспокоились и начали метаться из стороны в сторону и взбрыкивать. Конь под Гасом тоже принялся взбрыкивать, пытаясь вывалить его из седла. Бизоны с дальнего края стада наклонили головы и выставили вперед рога, приготовившись к стычке. Гас все же вылетел из седла, но сумел уцепиться за шею лошади, а затем потихоньку перебраться обратно в седло. Он заметил, что Бес-Дас и Длинноногий смеются над ним и почувствовал глухое раздражение – что смешного, если он чуть было не слетел на землю и не оказался растоптанным в лепешку?
   Он пришпорил лошадь, быстро обошел оставшихся животных и обернулся посмотреть, что же вызвало беспокойство стада, но смог разглядеть лишь крупного барсука, вцепившегося в бизониху. Барсук от злости плевался пеной, бизоны медленно пятились назад. Лошадь Калла, возбужденная тревожным фырканьем бизонихи, сцепившейся с барсуком, тоже шарахалась и дергалась под ним. Вудроу твердой рукой сдерживал лошадь и наконец пробился сквозь стадо.
   – Почему такие огромные бизоны боятся барсука? – спросил Гас, подъезжая к Длинноногому. – Ведь бизон может так поддать барсуку, что тот улетит на край света.
   – Барсук берет их всех на пушку, – пояснил Длинноногий. – Он, видимо, сошел с ума и вообразил, что бизоны воспринимают его себе подобным, а то и раза в два больше.
   – Интересно, а вон те тоже сошли с ума? – сказал Калл, глядя на команчей, спокойно сидящих на холме, возвышающемся перед рейнджерами.
   – Если и они сошли с ума, то мы станем легкой добычей, – ответил Длинноногий. – Нам теперь быстро не пробиться назад сквозь бизонье стадо, а отряд за короткое время не сможет подойти нам на помощь.
   Калл взглянул снова на индейцев и на лежащую позади долину, где стояли основные силы экспедиции. Стадо бизонов, сквозь которое они сейчас пробились, напоминало живую стену, отделяющую их от отряда, где они чувствовали бы себя в безопасности. Команчам не представляло трудностей трусцой спуститься с холма и перебить их всех копьями и стрелами. От таких мыслей в глазах у Калла все поплыло, а душа ушла в пятки.
   И тем не менее ни Длинноногий, ни Бес-Дас не проявляли видимого беспокойства. Они поехали неспешным ходом прямо к холму, причем Бес-Дас держал в руке ружье с белой тряпкой на стволе. Калл и Гас следовали за ними.
   – А вдруг они не обратят внимание на белый флаг? – испугался Гас. Ему надо было знать, как поступать, если придется вступить в бой.
   – Если случится так, выпусти как можно больше пуль по тому здоровенному, – всегда нужно убивать первым самого крупного быка, – посоветовал Длинноногий. – А потом укладывай самого маленького.
   – А почему самого маленького? – не понял Гас.
   – А потому что самый маленький бывает обычно и самым зловредным, вроде как барсук, – объяснил Длинноногий. – Вон тот, который стоит справа от Брыкающегося Волка, он самый мелкий и в то же время самый злобный. Не давай своей лошади свободно пастись где-либо, если поблизости шастает Брыкающийся Волк. Он такой ловкий и хитрый, что украдет лошадь прямо с седоком.
   – Он коренастый и приземистый, не так ли? – спросил Гас.
   – Брыкающийся Волк всегда шныряет по сторонам, – стал рассказывать Длинноногий. – Бизоний Горб – это молот, а Брыкающийся Волк – молоточек для точного вбивания гвоздиков. Он не смешивается с толпой. Он самый меткий стрелок из ружья во всем племени команчей. Если они идут куда-нибудь, а у них на всех лишь одно ружье, то его отдают ему. Бизоний Горб – старомоден. Он до сих пор предпочитает лук со стрелами.
   Группа с Бес-Дасом, следопытом из племени пауни, не спеша приближалась к холму, на вершине которого их поджидали индейцы. Калл посмотрел на широкоплечего приземистого индейца, стоящего справа в группе, и заметил, что лишь у него одного в руках ружье. У всех других имелись луки или копья. Когда рейнджеры проехали примерно полпути до холма, Бизоний Горб ударил пятками по бокам своего коня и двинулся им навстречу. Калл пристально посмотрел на Гаса, интересуясь, сохраняет ли тот присутствие духа. К его удивлению, Гас выглядел совершенно беззаботным, будто он просто выехал с приятелями немного проветриться.
   – Надеюсь, он настроен дружелюбно, – заметил Гас. – Не думал, что придется ехать с ним на переговоры, тем более после того, как он влепил мне копье.
   – Замолкните, не забывайте, что переговоры будет вести Бес-Дас, – поучал их Длинноногий. – Вы еще молокососы и попусту не треплитесь. Немного надо, чтобы досадить команчам, и тогда они непредсказуемы.
   Бизоний Горб приблизился, придерживая своего небольшого пятнистого конька, и Калл почувствовал какую-то перемену в атмосфере. Тело индейца было намазано жиром и блестело. На голой груди висело ожерелье из птичьих и звериных когтей. Калл взглянул на Гаса, чтобы понять, уловил ли и тот изменения, и Гас утвердительно кивнул головой. Они вступили на территорию диких людей – даже запах индейских лошадей был иным.
   Бес-Дас остановился, выжидая. Бизоний Горб подъехал еще ближе, пока морда его пятнистой лошади не оказалась в нескольких футах от морды вороной кобылы Бес-Даса. Затем Бизоний Горб поднял свое копье и нацелил его на Гаса, а после на Калла. Хотя он и сидел в седле выпрямившись, между лопаток, прямо за шеей у него выпирал огромный горб. Он начал говорить таким визгливым и злобным голосом, что Калл едва удерживался, чтобы не схватиться за ружье. На секунду глаза Калла встретились с глазами индейца -они были похожи на камни. Бизоний Горб опустил копье, безразлично глянул на Длинноногого и стал ждать, что скажет Бес-Дас. Казалось, Длинноногий не интересовал его и тот отплатил ему тем, что начал подчеркнуто внимательно вглядываться в Брыкающегося Волка, стоящего на вершине холма.
   Бес-Дас коротко сказал что-то на языке команчей. Бизоний Горб поднял руку, и остальные индейцы затрусили к нему с холма. Он повернулся к ним и несколько минут разговаривал. Брыкающийся Волк буркнул что-то в ответ и отъехал, заняв место сбоку группы.
   – Надеюсь, он не станет стрелять, – произнес Гас.
   – Я же велел тебе придержать твой поганый язык, – назидательно заметил Длинноногий. – Мы уедем отсюда со своими скальпами, только если ты будешь помалкивать.
   Бес-Дас внимательно слушал Бизоньего Горба, а тот долго говорил грубым голосом, явно сердясь. Калл смотрел и думал, что следует расшибиться в лепешку, но язык команчей все же выучить. Глупо вести переговоры с краснокожими дикими людьми, не зная, о чем идет речь. Он мог вести разговор лишь о том, как убивать их – вот и все.
   Бизоний Горб кончил говорить, Бес-Дас произнес в ответ несколько слов и, повернув своего коня, заторопился обратно, в сторону бизоньего стада. Длинноногий размышлял несколько секунд и тоже повернул свою кобылу туда же. Калл и Гас последовали за ними. Калл кожей ощущал нависшую опасность и лишь усилием воли сдерживал себя от соблазна оглянуться. Может, уже прямо в него со свистом летит копье, которое тогда вонзилось в задницу Гаса? Он покосился на Гаса и заметил, что друг его вроде бы абсолютно спокоен – с того момента, как они уехали из лагеря и удачно пробрались сквозь бизонье стадо, он казался более жестким.
   Обратный путь через стадо бизонов они проделали довольно быстро, поскольку хорошо освоили технику прохода уже в первый раз и поэтому все кончилось довольно благополучно. Их снова отделяла от индейцев плотная масса бизонов. Теперь Калл позволил себе оглянуться. Окружающая атмосфера опять изменилась – они теперь находились в безопасности, запах смерти остался за плечами.
   – Мне кажется, что ты усвоил еще один урок мужества, – сказал Калл, заметив, как повеселел Гас, который едва удерживался, чтобы не засвистеть.
   – Да, я его больше не боюсь, – согласился Гас. – Кларе трусы не нужны. Я все время думал о ней. Мы с ней поженимся, лишь только вернемся в Остин.
   Гас и в самом деле повеселел после того, как смотрел Бизоньему Горбу прямо в глаза и остался жив – он почувствовал себя счастливчиком. Но он ломал голову над разгадкой одного эпизода, случившегося во время переговоров, и не преминул задать вопрос:
   – Скажи-ка, Бес-Дас, а чего это он тыкал в нас копье, когда подъехал тогда, в первый раз?
   Бес-Дас резко повернулся и рассмеялся.
   – Он сказал, что вы оба принадлежите ему, – пояснил он. – Он сказал, что достанет вас обоих, когда будет готов, но не сегодня, поскольку вечером собирается прийти на обед к полковнику и привести с собой своих жен.
   – Но почему мы принадлежим ему, а Длинноногий нет? – поинтересовался Гас.
   – А потому что ты обманул его копье, – разъяснил Бес-Дас. – Он говорит, что его копье жаждет отведать твоей печени.
   – Ну и пусть жаждет сколько угодно, – хвастливо проговорил Гас, хотя внутри у него на какой-то момент все захолодело.
   – А я тут при чем? – спросил Калл. – Вроде я его копье не дразнил.
   – Да, не дразнил. Но с тобой другое дело, – ответил Бес-Дас, снова рассмеявшись.
   – Какое такое другое дело? – не понял Калл, еще раз пожалев, что до сих пор не изучил язык индейцев.
   – Другое потому, что ты убил его сына, – пояснил индеец.


   12

   Калл воспринял весть Бес-Даса о том, что он убил сына вождя, более здраво, нежели Гас. Бизоний Горб может и забыть, что когда-то не попал копьем в Гаса, но вот потерю сына он не забудет никогда. Калл понимал, что покуда горбатый команч жив, он будет оставаться его злейшим врагом. И когда бы ему ни пришлось находиться в стране команчей, всегда надо быть настороже, чтобы сохранить себе жизнь. По пути в лагерь Калл помалкивал, размышляя о том, что ему следует проявлять бдительность многие предстоящие годы.
   Гас Маккрае, наоборот, пребывал в приподнятом настроении. Теперь, когда с ним ничего дурного не случилось, он был даже рад, что поехал на переговоры. Он не только удачно проскользнул сквозь гигантское стадо бизонов, но еще и столкнулся лицом к лицу с этим убийцей из команчей и уехал назад цел и невредим. Сейчас, среди большого вооруженного отряда, он чувствовал себя в полной безопасности. Пусть Бизоний Горб угрожает как угодно – его копью придется поголодать. Как только Клара Форсайт услышит про его подвиг, она поймет, что целовала храброго мужчину, рейнджера, которого не напрасно соблазняла своей красотой. А весть довольно скоро дойдет до нее – кое-кто из торговцев и шлюх вскоре отправятся назад. В небольших городках, вроде Остина, новости распространяются быстро, так что известие о том, что ему поручили выполнить опасную миссию, дойдет и до ушей молодой леди с оптового склада.
   Они подъехали к Калебу Коббу, окруженному толпой, чтобы доложить о результатах. Позади полковника сидел, высунув длинный язык и тяжело дыша, огромный ирландский волкодав. Рядом на пне расположился Джон Киркер с большим ножом для скальпирования, висящим на поясе. С другой стороны стоял с недовольным видом Чадраш. Ему не понравился приказ не стрелять в бизонов, пока все не переправятся через Бразос. Он насупился и сердито смотрел на Калеба Кобба.
   Рядом с ним стояла Матильда Робертс. В последнее время, судя по всему, старый горец и грузная проститутка привязались друг к другу. Частенько, когда Чадраш не уходил в разведывательный поиск, их видели вдвоем, прогуливающихся верхом на конях. По вечерам они иногда разжигали костер и присаживались около него. Правда, никто еще не слышал, чтобы они разговаривали, но тем не менее они были вместе, объединенные молчанием. Некоторые молодые люди теперь боялись подходить к Матильде, не желая вызвать гнев старого горца. Про него говорили, что в гневе он ужасен, хотя никто не мог припомнить случая, чтобы Чадраш выходил из себя и терял голову.
   – Ну что ж, неплохо. Значит, нам нужно ждать гостей к обеду? – спросил Калеб Кобб, приняв доклад. – А как вождь предпочитает есть: вилкой или с ножом для скальпирования?
   – Он прибудет через час, – повторил Бес-Дас. – Он хочет, чтобы обед закончился побыстрее, и намерен покинуть наш лагерь до заката солнца. С собой он приведет трех жен, но не единого воина.
   – Что же, такое редко случается, – решил Калеб. – Не было у вождя каких-либо запросов?
   – Да, были, – ответил Бес-Дас. – Он хочет, чтобы вы подарили ему ружье.
   Калеб коротко рассмеялся и заметил:
   – Ружье, из которого нас потом убьют. Искренне надеюсь, что ему понравится стряпня, когда он ее попробует – а если не понравится, то пусть оскальпирует Сэма.
   Черномазый Сэм стал к тому времени личным поваром Калеба Кобба. Полковник так пристрастился к кроликам, что Сэм заполонил жирными кроликами один из фуражных фургонов. Полковник не любил ждать, когда начнется большая охота, – поэтому Сэм вынимал из фургона кролика и кормил Кобба сочным вкусным мясом.
   – Вождь прибудет вскоре и, должно быть, сильно голодный, – продолжал Калеб. – Фолконер, ты любишь стрелять! Скачи и подстрели-ка парочку бизоньих телят. Вырежи у них печень и другие деликатесные куски, а остальное брось. Тебя будут сопровождать Калл и Гас – лошади у них уже привыкли к бизонам.
   Фолконер поспешил было к фургону за своим великолепным ружьем, но полковник осадил его нетерпеливым движением руки.
   – На кой черт тебе это проклятое английское ружье, чтобы подстрелить двух телят? – возмутился он. – Застрели их из пистолета или поручи капралу Каллу сделать это.
   Они направились к стаду, и Калл заметил, что за ними увязался Джон Киркер – это Каллу не понравилось. Некоторое время он ехал и молчал, но потом решил, что больше терпеть присутствие этого охотника за скальпами не будет. Он позвал Гаса, и они оба подскакали к Киркеру.
   – Тебе ведь никто не предлагал ехать с нами, – сказал Калл Киркеру. – Лучше бы ты повернул назад.
   – Я не служу у военных и никто мне ничего приказывать не может, – ответил Киркер. – Калеб Кобб может корчить из себя полковника, если ему так нравится. Но он не может приказывать мне, что нужно делать, да и вы, проклятые молокососы, тоже не можете.
   – Тебе никто не предлагал ехать с нами, – повторил Калл. Он старался сдерживаться, хотя уже кипел от гнева.
   – Вокруг бизонов крутятся индейцы, – поясниц Киркер. – Они незаметно подползают к ним и стреляют из-под их животов. Я направляюсь по делу, плевать мне на то, что к нам придет на обед этот горбатый убийца. Прочь с дороги!
   – Капитан, скажите ему, – попросил Калл, обращаясь к Фолконеру, но тот промолчал.
   – В прошлый раз, когда ты был с нами в рейде, ты оскальпировал нескольких мексиканцев, – напомнил Киркеру Калл.
   Киркер поднял ружье и холодно посмотрел на них, сжав тонкие губы в презрительной усмешке.
   – Презираю безмозглых молокососов, – сказал он. – Если вам не нравится мое занятие, мне это безразлично. Может, у меня еще до заката солнца появится новый скальп, если буду двигаться поживее.
   Киркер говорил с откровенной наглостью и высокомерием, как и тогда, когда их отряд возвращался к Рио-Гранде.
   Гас счел его наглость нестерпимой. К удивлению Калла, он выхватил из-за пояса свой большой пистолет и с силой врубил рукояткой Киркеру по лбу. Раздался глухой стук, и Киркер вывалился из седла. Он лежал скрюченный на земле, но глаза его были открыты.
   Калл слез с лошади, подошел к Киркеру и, пока тот пытался подняться на ноги, отнял у него пистолет. Киркер потянулся за своим ножом, но Калл с силой стукнул ему по руке прикладом мушкета, а затем пару раз огрел ружьем и по спине.
   – Тпрру, Вудроу, – остановил его Гас, встревоженный промелькнувшей злобой в глазах Калла и свирепой силой, с какой тот наносил удары. Сам он тоже здорово разозлился, когда вышибал Киркера из седла, но одного удара оказалось достаточно – он успокоился. Лоб Киркера оказался рассеченным – из раны капала кровь. Гас считал, что этот урок, по меньшей мере, научит его уважать других. Но Вудроу Калла вопросы этики не интересовали, сейчас он мог даже убить Киркера.
   – Он приятель полковника, не надо убивать его, – взмолился Гас, соскакивая с лошади, как и Черномазый Сэм, который подъехал, чтобы забрать бизонью печень на обед. Калл ударил Киркера прикладом в третий раз – целясь прямо по кадыку, но Сэм вовремя подставил под мушкет руку и это спасло Киркеру жизнь, хоть он и упал снова на спину и покатился по склону, хватаясь руками за горло и широко раскрывая рот, чтобы вдохнуть.
   Фолконер, который тоже не любил этого охотника за скальпами, обернулся и посмотрел на упавшего.
   – Обезоружьте его, – приказал он. – У него за голенищами сапог – пистолеты. Если их не вытащить, он поубивает нас всех, как только очухается.
   Каллу вспомнились грязные, облепленные мухами скальпы, висящие на седле этого человека; вспомнилось ему и утверждение Длинноногого о том, что кое-какие из тех скальпов принадлежали мексиканским детям.
   – Никого не бей до смерти, по крайней мере, здесь, – предупредил Сэм. – Полковник Кобб повесит тебя. Он все время вешает людей.
   С трудом Калл залез в седло и поехал к бизоньему стаду. Когда он и Сэм уехали, Киркер встал на колени, отхаркиваясь кровью.
   – А ты быстро выхватил свой пистолет, – сказал Фолконер, обращаясь к Гасу. – Думаю сделать тебя капралом. Ты можешь стать прекрасным стрелком из пистолета.
   – Спасибо. Этот тип оказался грубияном, – заметил Гас. – Так вы полагаете, что полковник позволит мне считаться капралом?
   Хоть Гасу Фолконер не очень нравился, слова капитана обнадежили его. Он понимал, что опять сравняется в звании с Каллом, и почувствовал уверенность, твердость и способность драться, если случится сражение. Чувство собственной слабости, беспокоившее его с момента первого столкновения с Бизоньим Горбом, теперь исчезло или, по крайней мере, не было таким назойливым. Да, он, может, и погибнет, но погибнет в бою, а не будет просто доживать свои дни, дрожа от страха в ожидании, когда его поведут на заклание.
   Они подскакали к стаду, быстро подстрелили двух жирных телят и, как им приказали, вырезали у них печень и филейные части. Сэм искусно и проворно разделывал туши. Он привез мешок, куда складывал куски мяса, и, закончив работу, туго завязал его.
   – Завтра я настреляю еще больше зверей на мясо, – похвалился Фолконер, когда они возвращались в лагерь. – Как только перейдем реку, полковник запрещать не будет.
   – Но ведь завтра бизоны уйдут, – возразил Сэм.
   – Уйдут? Что ты имеешь в виду? Их тут многие тысячи, – с удивлением произнес капитан.
   – Завтра они уйдут, – повторил Сэм – он красноречием не отличался.
   Они миновали то место, где проходила стычка с Киркером, но его и след простыл, лишь на траве остались пятна крови, накапавшей из его разбитого лба.
   – Надеюсь, что сломал его проклятую руку, – сказал Калл.
   Другие не произнесли ни слова. Они молча подъехали к отряду. Сэм осторожно держал мешок с мясом.
   – Сэм, ты знаешь, какие куски лучше всего вырезать у бизонят, – заметил Гас. – Может, поучишь нас в следующий раз, когда представится возможность. Я мог бы поохотиться с часок, да не знаю, как добраться до печенки.
   – В следующий раз покажу, – ответил Сэм. – Бизонья печень очень вкусная.


   13

   Узнав о том, что Бизоний Горб собирается прийти на обед, генерал Фил Ллойд, еще в юности отличившийся в битве под Новым Орлеаном, проявил немалый интерес к этому делу и тут же приказал своему слуге Пиди порыться в вещах и отыскать более или менее чистый мундир. По правде говоря, мундир оказался довольно измятым, но зато не запачканным табаком и мясным жиром, а также разнообразными крепкими напитками, которые генерал Ллойд ежедневно потреблял в изрядных количествах.
   – Может, мне не к чему переодеваться? – спросил он Калеба Кобба. – В лагере наберется по меньшей мере целая сотня мужчин, у которых просто руки чешутся пристрелить этого поганца. Надо ли ему приходить?
   – Он обязательно придет, Фил, – заверил его Калеб Кобб. – Он хочет представить нам своих жен.
   Калл подумал, что целиком и полностью согласен с генералом. У большинства рейнджеров, многих торговцев и прочих членов экспедиции от рук команчей погибли друзья и родственники и некоторых Бизоний Горб убил лично Близилось время прихода «гостя», а среди рейнджеров поднимался глухой ропот и слышались проклятия. Самые агрессивные предлагали повесить Калеба Кобба – считая, что незачем ему было приглашать этого проклятого убийцу. Тем временем Сэм спешно заканчивал стряпню, но когда над лагерем повис запах жареной печенки, общее недовольство еще больше усилилось С чего эту сволочь будут угощать такими деликатесами, когда все едят жесткое сушеное мясо?
   – Он обязательно придет, – решил Гас. – Он не побоится толпы – чтобы его испугать, надо нечто большее.
   Как и Калл, Гас начал сомневаться в компетентности военного руководства. Генерал Ллойд, который не просыхал от пьянства всю дорогу и большей частью вообще ничего не соображал, нацепил на свой голубой мундир целую дюжину разных орденов и медалей.
   – Должно быть, он получил эти награды за беспробудное пьянство, потому что больше ни на что не способен, – съязвил Гас.
   Пока печенка дожаривалась, а мясная подливка доваривалась в небольшом горшочке вместе с луком и овсяной крупой, которую Сэм ухитрился где-то достать, Калеб Кобб, заметив недовольство среди рейнджеров, приказал Фолконеру собрать всех ропщущих в одном месте. У Фолконера при себе был небольшой хлыст, которым он любил похлопывать себя по голенищу. Он закружил по лагерю, похлопывая себя по сапогу и сгоняя людей к тенту Калеба Кобба.
   Кобб всегда был не прочь покрасоваться. Когда к нему согнали недовольных, он встал, выпрямился и указал рукой на холм, возвышающийся на востоке. Через вершину холма в этот момент проезжали четверо всадников – это ехали Бизоний Горб и три его жены.
   – Вон он едет – как раз в обусловленное время, – промолвил Калеб Кобб. – Я скажу кратко он настоящий смертоносный дьявол, но я пригласил его на обед и не хочу, чтобы кто-то помешал мне принять его в качестве гостя.
   – Означает ли это, что мы не должны относиться к нему враждебно, пока он находится у нас в лагере? – спросил Чадраш.
   Он не очень-то уважал Калеба Кобба, который, по его мнению, был просто пиратом, но почему-то решил бросить якорь и завязать с разбойничьим ремеслом. Говорили, что Кобб захватил несколько мексиканских судов и вывез на них много золота и серебра и немало женщин. Во всяком случае, в порту Галвестон именно так и рассказывали. Недаром Чадраш подозревал, что главная причина похода отряда рейнджеров из Техаса в Санта-Фе заключалась в том, что Коббу захотелось завладеть тамошними запасами золота и серебра Никто не объяснял Коббу, как вести себя, и ничто его не сдерживало, а Чадрашу хотелось, чтобы тот уважал установленные порядки.
   – Можете злиться и ругаться сколько угодно, но не в его адрес, – ответил Калеб.
   Он прекрасно знал, что горец недолюбливает его.
   – А зачем вы принимаете его, полковник, если он жуткий убийца? – спросил зубодер Илайхью Карсон.
   Он как-то слышал, что команчи наловчились вынимать у пленников целые челюсти, не повреждая зубов, и как профессионал хотел бы расспросить Бизоньего Горба о таких операциях, но в то же время понимал, что на предстоящих важных переговорах ему для этого вряд ли представится удобный случай.
   – А из чистого любопытства, – ответил Калеб -Мне лично никогда еще не доводилось встречаться с ним, а теперь очень захотелось. Если хочешь познать характер своего противника, не вредно заглянуть ему в глаза. К тому же он прекрасно знает местность, поэтому может подрядиться быть у нас следопытом.
   – Да не наймется он к нам в следопыты, а вот поубивает всех наших разведчиков – это уж как пить дать, – возразил Длинноногий.
   – Мистер Уэллейс, не вредно и попытаться, – заметил Калеб. – Я собрал вас всех здесь с простой целью: сказать, что Бизоний Горб – мой гость, приглашенный на обед. Я немедля повешу любого скверного сукина сына, который осмелится сцепиться с ним.
   Не испугавшись и оставшись при своем мнении, рейнджеры отводили глаза.
   – Если мы убьем его, то команчи и племя кайова взбудоражатся и сотрут с лица земли все наши проклятые фермы на землях в междуречье Бразоса и Нечеса, – предупредил Калеб. – Мы же должны пересечь его земли, чтобы добраться до Санта-Фе, а нам мало что известно про них. И если дело повернется так, что нам придется воевать с ними, то мы будем воевать, но вот сейчас мне больше по душе увидеть в нашем лагере вежливых и воспитанных людей.
   Рейнджеры молча смотрели, как к ним приближаются всадники. Они расступились, чтобы команчи могли подъехать к тенту Калеба, но лица их оставались мрачными. Хотя все они и не желали быть повешенными, тем не менее четко представляли, что эта казнь – легкая смерть по сравнению с теми пытками, которым подвергнет их Бизоний Горб, попади они ему в лапы. Те же, у кого погиб сын в войне с команчами или же индейцы выкрали дочь, считали, что казнь через повешение – это дешевая цена за возможность всадить пулю в главного военного вождя команчей. И все же, хоть и нехотя, они сдерживались, получив приказ своего командира.
   Бизоний Горб приехал в лагерь, так и не сняв со своего копья три скальпа. На ноги он надел гамаши, но был по пояс голый, тело и лицо раскрасил красной глиной, по щекам и лбу провел желтые линии. Позади него следовали три молодые толстые индеанки. Может, они и боялись ехать в лагерь бледнолицых, но виду не показывали. Они ехали неспешно, чуть ли не впритык к Бизоньему Горбу, потупив взоры в землю.
   Калл подумал, что для военного вождя индейцев одному приехать в лагерь рейнджеров – поступок довольно смелый. Он попытался представить себя приезжающим в лагерь команчей без боевых товарищей, в сопровождении всего лишь парочки шлюх, но, вспомнив о пытках, про которые рассказывал Длинноногий, решил, что нипочем не принял бы подобное приглашение.
   – А он нас ни капельки не боится, хотя любой в лагере готов убить его, – заметил Калл. – Про рейнджеров я уж и не говорю.
   Бизоний Горб спрыгнул с лошади, его жены тоже слезли и быстро расстелили для него одеяло рядом с тентом полковника. Калеб Кобб предложил ему табаку. Одна из жен взяла понюшку и передала Бизоньему Горбу, тот быстро нюхнул и вернул обратно. Калл подумал, что этот человек должен быть очень сильным, чтобы носить на себе такой огромный горб – массивный хрящ вырос во всю спину и возвышался по самые уши вождя.
   Бизоний Горб на толпу рейнджеров внимания не обращал, но не сводил глаз с ирландского волкодава полковника, который внимательно и строго рассматривал индейца. Пес не рычал предостерегающе, но шерсть у него поднялась дыбом.
   – Скажи ему, что мы рады принимать его у себя и наплети что-нибудь, какой он великий вождь, – велел Калеб Бес-Дасу.
   Бес-Дас повернулся к Бизоньему Горбу и произнес пять-шесть слов. Тот не отрывал взгляда от собаки и ничего не отвечал.
   – Уж слишком коротенький комплимент, – заметил Калеб. – Скажи ему, что он сильнее бизона и мудрее медведя. Скажи, что у мексиканцев кровь стынет в жилах, лишь только они услышат его имя. Ну а нам нужно кое-что разведать здесь – от нас этого ждут.
   Опять Бес-Дас кое-как перевел, но Бизоний Горб, похоже, не обращал на его слова ни малейшего внимания. Он показывал на Сэма, стоящего у котлов с варевом, а в сторону Калеба Кобба не сделал ни единого жеста Две его толстые молодые жены, подхватив деревянные миски, направились к Сэму, и тот навалил им туда подливку из сладкого мяса и положил в другую миску крупные куски печенки.
   Гас подумал, что красная глина и желтая раскраска придают индейцу устрашающий вид. Калл же внимательно наблюдал за всем происходящим, удивляясь при этом, что, когда поблизости оказывается дикий индеец, сама атмосфера как бы изменяется. Он решил, что такое явление имеет место потому, что только индейцам ведомы правила, определяющие такие изменения – если только подобные правила существуют на самом деле.
   Сначала все решили, что Бизоний Горб станет принимать пищу стоя, не обращая внимания на Калеба Кобба. Калеб встревожился – он решил было, что его оскорбляют на глазах его же подчиненных. Но вот Бизоний Горб понюхал пищу и жестами что-то приказал своим женам – те взяли еще две миски, подошли к Сэму, наложили в них еды и поднесли Калебу.
   После этого Бизоний Горб в первый раз посмотрел на Калеба и поднял свою миску. Затем он уселся на одеяло и передал обе миски своим молодым женам, а те стали по очереди кормить его, запихивая печенку пальцами ему в рот.
   – Если бы я нашел такую женщину, которая своими руками кормила меня печенкой с подливкой из сладкого мяса, то, думаю, я с ходу женился бы на ней, – произнес Калеб. – Переводи, что я сказал этому подонку.
   При слове «подонок» Бизоний Горб слегка приподнял голову. До Калеба слишком поздно дошло, что этот команч, пожалуй, немного знает английский и понимает отдельные слова – в конце концов в его руках перебывало немало пленников, говорящих на английском языке.
   Бес-Дас стал подробно и долго переводить сказанное на язык команчей, но если его слова как-то и воспринимались Бизоньим Горбом, он ничем не выдал своего к этому отношения. Молодые жены продолжали кормить его бизоньей печенкой с подливкой из сладкого мяса. В лагере воцарилась могильная тишина. Те, кто только что проклинали вождя индейцев, теперь стояли поблизости и молча глазели на него. Несколько рейнджеров, которые были готовы убить его даже с риском быть повешенными, ничем ему не угрожали. Калл и Гас застыли, как вкопанные, и смотрели на Бизоньего Горба, а тот, не обращая ни на кого внимания, усердно поглощал пищу. Калеб Кобб положил себе пару кусков печенки, но, похоже, потерял свой обычно зверский аппетит.
   Бизоний Горб не обращал особого внимания на окружающих, но вдруг он заметил стоящую рядом с Чадрашом Матильду Робертс и сразу заметно изменился. Он пристально поглядел на Матильду, а потом повернулся к Бес-Дасу и что-то долго говорил ему. Бес-Дас тоже взглянул на Матильду и помотал головой, но Бизоний Горб стал опять повторять свои слова.
   – Что, Матти пришлась ему по душе, так надо понимать? – спросил Калеб Кобб.
   – Да, он хочет взять ее в жены, – подтвердил Бес-Дас. – Он ее уже видел прежде. Он назвал ее Женщина-Любяшая-Черепах.
   – Сперва он захотел ружье, теперь потребовалась жена, – заметил Калеб. – А как там команчи зовут на своем языке Чадраша?
   – Они называют его Медвежий Хвост, – ответил Бес-Дас.
   – Так скажи великому вождю, что Матильда – жена Медвежьего Хвоста, – сказал Калеб. – Ее нельзя брать замуж, пока она не разведется.
   Бес-Дас стал переводить Бизоньему Горбу, который, похоже, сильно удивился, услышав ответ.
   Он опять произнес пространную речь, но на сей раз в ироническом тоне, чем немало смутил Бес-Даса, как заметил Калл.
   – О чем же идет речь? – нетерпеливо спросил Калеб.
   – Он говорит, что Медвежий Хвост слишком стар для такой крупной женщины, – стал объяснять Бес-Дас. – Он говорит, что взамен он отдаст молодую лошадь.
   Ни Матильда, ни Чадраш не двигались с места и не говорили ни слова.
   – Скажи ему, что мы не можем принять его предложение – не в наших обычаях менять людей на лошадей, – сказал Калеб. – Фолконер, тащи сюда свое великолепное ружье.
   Капитан Фолконер удивился.
   – Зачем? – спросил он.
   Оставив свое предложение об обмене, Бизоний Горб затараторил снова. На этот раз он говорил еще дольше, во время речи не спуская глаз с Чадраша. Закончив говорить, он взял миску с соусом из сладкого мяса и залпом осушил ее.
   – Что он сказал на этот раз? – спросил Калеб. – Вроде, чувствовался враждебный тон.
   – Он сказал, что снимет с Медвежьего Хвоста скальп, если он перейдет через реку Канейдиан, – перевел Бес-Дас. – А потом он возьмет в жены эту женщину и сохранит коня.
   – Давай, дуй за ружьем, Билли, обед заканчивается, – напомнил Калеб мягким, спокойным тоном.
   – Как же так, это мое ружье, – запротестовал капитан Фолконер.
   – Беги, неси, Билл. Нужен хороший подарок, а у нас в лагере единственный достойный вождя подарок – твое ружье, – пояснил Калеб. – Торопись. Я куплю тебе не хуже, как только доберемся до Санта-Фе.
   Капитан Фолконер заартачился. Спортивное ружье фирмы «Холланд энд Холланд» было у него самой лучшей и ценной вещью. Он выписал его из Лондона по специальному заказу и дожидался два года, пока его, наконец, прислали. Он хранил ружье в футляре вишневого дерева. Одна из причин, почему он отправился в экспедицию, заключалась в том, что ему хотелось опробовать ружье на охоте в прериях – на бизонов, лосей, оленей и, может, на медведя-гризли. Ружье обошлось ему в полугодовое жалованье, он думал не расставаться с ним всю жизнь. Не мог он смириться с мыслью, что ружье следует передать в руки дикого индейца с раскрашенной мордой, и так прямо и сказал:
   – Не отдам я ружье. Дайте ему мушкет. Он и того не стоит.
   – Чего он стоит – мне решать, капитан, – вспылил Калеб Кобб.
   Он все время сидел, а тут встал, поднялся и Бизоний Горб.
   – Я не сделаю этого, полковник – уж лучше подам в отставку, – твердо заявил капитан Фолконер.
   Быстрым движением руки, так что никто даже толком и не разобрал, Калеб Кобб выхватил пистолет и в упор выстрелил в капитана Фолконера. Пуля угодила ему прямо в лоб, чуть выше переносицы.
   – Вот ты и вышел в отставку, капитан, – проговорил Калеб.
   Он зашагал к фургону, где капитан хранил свой багаж, и быстро вернулся с футляром из вишневого дерева, внутри которого лежало разобранное ружье фирмы «Холланд энд Холланд». Тело убитого Билли Фолконера валялось всего в двух футах от края одеяла Бизоньего Горба. Военный вождь и его жены даже бровью не повели, словно у них на глазах не произошло убийство.
   Калеб Кобб открыл футляр и протянул его Бизоньему Горбу. Ружье хранилось в разобранном виде: ствол лежал в отдельном отсеке, обшитом вельветом, а ложе со спусковым механизмом – в другом. Калеб положил футляр на землю, вынул обе части ружья и быстро соединил их. Затем вручил ружье Бизоньему Горбу, тот покачал его в руке, прикидывая вес, и, не говоря ни слова, зашагал к лошади. Запрыгнув ей на спину, он махнул рукой своим женам, те свернули одеяло и понесли его к своим лошадям вместе с футляром из вишневого дерева. Калеба он даже не поблагодарил, но, взглянув еще разок на Матильду, наклонился с лошади к Чадрашу и что-то сказал ему.
   – Ну, если только я не достану тебя первым, – спокойно ответил Чадраш.
   Затем Бизоний Горб ударил лошадь пятками по бокам и поскакал, а вслед за ним последовали его жены. Солнце только что скрылось за горизонтом.
   Странная тишина, установившаяся в лагере рейнджеров, сохранялась и тогда, когда команчи отъехали на порядочное расстояние и слышать разговоры уже не могли.
   Рана на лбу капитана Фолконера слегка кровоточила – лишь тоненькая полоска крови запеклась на его ухе.
   – Похороните этого паршивца, я не потерплю мятежа, – распорядился Калеб.
   Он внимательно посмотрел на рейнджеров, пытаясь определить, не собирается ли кто-нибудь из них оспаривать его действия. Все они стояли застывшие, словно статуи, все, кроме Сэма. Он вызвался похоронить капитана с готовностью не меньшей, чем когда брался за стряпню, и тут же подхватил лопату.
   – Можешь взять его вороного скакуна – я думаю определить тебя в разведчики, – сказал Калеб Каллу.
   – Сэр, капитан Фолконер произвел меня в капралы, – напомнил Гас.
   Он понимал, что об этом не следовало бы говорить сейчас, когда капитана рейнджеров только что казнили за попытку мятежа, но ведь это было, ему действительно присвоили чин капрала и он намеревался заявить об этом прямо. Его произвели в капралы, как он полагал, вполне законно, и ему очень хотелось, чтобы Клара Форсайт узнала, что не один лишь Вудроу Калл сумел заслужить быстрое повышение по службе.
   Услышав об этом, Калеб Кобб немало удивился, но все-таки всерьез заинтересовался. Этот молодой парень из Теннесси оказался, на его взгляд, смелым и смекалистым, во всяком случае, он не побоялся потребовать повышения в чине в такой, казалось бы, неподходящий момент.
   – Тогда докладывай: что особенного ты сделал, что заслужил честь стать капралом? – спросил Калеб.
   – А я врезал как следует Джону Киркеру по башке пистолетом, – сказал Гас. – Он увязался за нами на охоту, когда никто его не просил, и не хотел уматывать, когда его попросили.
   – Ты врезал Джонни? – удивился Калеб. – Ну и как же крепко ты ему врезал?
   – А он вышиб его из седла и рассадил ему лоб, – пояснил Длинноногий. – Я сам видел. Киркер стал огрызаться, я и сам чуть было не врезал ему.
   – Охотники за скальпами не отличаются вежливостью и хорошими манерами, – промолвил Калеб. – Ну а Джон Киркер относится к тем парням, которые не остановятся и перед убийством за оскорбление, особенно если он был не в духе и не желал терпеть ничьих замечаний. Если ты все-таки справился с ним, тогда Фолконер был не прав, производя тебя в капралы, – нужно было присваивать сразу генерала. – Калеб сделал паузу и улыбнулся. – Но тем не менее, поскольку я при этом не присутствовал и не знаю всех перипетий, то произвожу тебя всего лишь в капралы. А что случилось с Киркером после этого?
   – Мы не знаем, – ответил Калл. – Он куда-то смылся.
   Калеб понимающе кивнул и посоветовал:
   – На твоем месте, капрал Маккрае, я был бы настороже несколько дней. Джон Киркер не из тех, кто забывает обиду, особенно если ему врезали.
   Сказав так, Калеб повернулся и зашагал под свой тент.
   Вскоре все увидели, что он завалился там спать, и принялись за текущие дела: одни что-то стряпали, другие выпивали, третьи заступали в сторожевое охранение, четвертые разводили костры. Калл и Гас, чувствуя расположение к Сэму, потому что они все трое прибыли из Сан-Антонио, взяли в руки лопаты и кирки и стали помогать ему рыть могилу для Фолконера.
   У тента Калеба Кобба понуро стоял генерал Фил Ллойд, чувствуя себя одиноким и позабытым. Про Фолконера тоже все стали быстро забывать, хоть его и убили всего каких-то десять минут назад. А разница заключалась в том, что Фолконер был взаправду мертв, а генерал Ллойд только чувствовал себя покойником. Он надел на себя самый чистый голубой мундир, приготовившись к визиту Бизоньего Горба. Его слуга Пиди нацепил на мундир все его двенадцать боевых наград. На самом деле у него насчитывалось восемнадцать орденов и медалей – он твердо помнил, что их должно быть восемнадцать, но шесть куда-то запропастились во время пьяных загулов и пикников в разных паршивых городишках.
   Но что ни говори, двенадцать наград – тоже немало, по сути дела, целая дюжина. А дюжина наград – аргумент серьезный, но только не в прериях, прилегающих к Бразосу, где небо закрыто облаками и надвигаются мрачные сумерки. В таких условиях они, похоже, ни на кого не производят впечатления. Бизоний Горб даже не взглянул на него или на его ордена и медали, хотя генерал по собственному опыту знал, что краснокожих обычно привлекают боевые награды и прочие блестящие побрякушки.
   Но не только это огорчало Фила Ллойда – Калеб Кобб даже не подумал представить его и не пригласил присесть. Бизонья печенка пахла так аппетитно, а Калеб Кобб не предложил даже маленького кусочка.
   Два молодых рейнджера, капрал Калл и капрал Маккрае, завернули тело мертвого капитана Фолконера в брезент с крыши фургона. К ним подошел генерал Ллойд посмотреть, как они заворачивают труп в грубый саван. Генерал когда-то был в числе героев, отличившихся в битве за Новый Орлеан, – сам президент США Эндрю Джексон упомянул о его подвигах в своей речи. Ему пришла в голову мысль, что эти двое молодых людей, только начавших свою военную карьеру, оценят по достоинству его военные заслуги. Может, им будет интересно услышать, как все было во время войны с англичанами, которая резко отличалась от нынешней войны с дикарями вроде Бизоньего Горба. Может, им очень хочется посмотреть на его боевые награды и порасспросить, за что получен этот орден, а за что та медаль и что означает вот эта, памятная.
   – Очень даже неплохо побывать в Санта-Фе, – ласково обратился генерал Ллойд к двум парням, – горный воздух там хорош для легких.
   – Так точно, сэр, – кратко ответил Гас и подумал, а надо ли отдавать честь генералу – уже совсем стемнело и приветствие он вряд ли заметит.
   Калл не успел промолвить и полслова – он лишь собирался ответить как-то повежливее, когда Гас выпалил эти слова, а генерал Ллойд уже передумал и решил, что ему не следует находиться поблизости от трупа, который заворачивают в брезент от фургона. Его преследовала навязчивая мысль, что вот так и он вскоре умрет и его завернут в такой же брезент. Эта мысль так обожгла генерала Ллойда, что он повернулся и заковылял к своей пролетке, к своему слуге Пиди и к своей драгоценной бутылке. А еще он подумал, а не послать ли потом Пиди, чтобы он приволок к нему проститутку.
   В старые времена в Новом Орлеане всегда было навалом привлекательных и охочих до развлечений молоденьких креолок, и он надеялся, что такие же, возможно, еще остались в Санта-Фе. Он знал, что этот город расположен высоко в горах; считалось, что разреженный горный воздух благоприятно сказывается на характере и внешнем виде женщин. Кто знает, может, в Санта-Фе он повстречает молоденькую красавицу и женится на ней. В таком случае ему будет наплевать на утерянные награды и на то, что никто не считается с ним и не приглашает на переговоры.
   А пока они только подошли к Бразосу, и единственные женщины у них – грубые лагерные шлюхи. Но он все равно подумал, что стоит послать Пиди выбрать какую-нибудь из них и привести к нему. Может, тогда с ее помощью он и сможет поспать.
   Калл и Гас старались не думать о расправе над Фолконером. Они даже не предполагали, что военная служба чревата подобным чрезвычайным риском. Увиденное настолько сильно взволновало их, что они долго возились, заворачивая тело Фолконера в грубый саван – прежде им не доводилось хоронить кого-нибудь. Увидев, что генерал Ллойд заковылял от них, Гас почуял недоброе. Если за отказ отдать индейцу великолепное ружье последовал расстрел на месте, то какое же наказание будет за то, что они не отдали честь генералу, подумал он.
   – Мы не поприветствовали его. А что если он нас за это повесит? – встревожился Гас.
   А еще он подумал, что, видимо, допустил серьезное нарушение воинской дисциплины всего через несколько минут после того, как его произвели в капралы.
   Калл в это время все еще ломал голову, пытаясь докопаться до причины казни Фолконера. Калеб Кобб, убивая его, не привел никаких доводов. Не говоря ни слова, он просто выхватил пистолет и всадил капитану пулю в лоб. Конечно же, Фолконер не исполнил приказание, но все же он как-никак капитан. Вряд ли он думал, что отказ подарить дорогое оружие индейцу повлечет за собой расстрел на месте. Вот если бы Калеб разъяснил ему, что дело принимает серьезный оборот и что в результате встает вопрос жизни или смерти, то капитан Фолконер вне всякого сомнения отдал бы это злополучное ружье. Но Калеб даже не дал ему возможности изложить свои доводы. Еще Калл подумал о том, что прежде чем казнить капитана рейнджеров, его следовало бы каким-то образом судить. Он расспросит обо всем этом Длинноногого, как только встретится с ним.
   – Думаю, что нам все же следовало отдать ему честь, – снова заговорил Гас.
   С приближением темноты и окончанием похорон их оплошность все больше занимала его мысли.
   – Кончай трепаться! – рявкнул на него Калл. – Я, к примеру, даже понятия не имею, как отдавать честь. Лучше помоги мне поднять этот край брезента. Если его не подвернуть, покойник того и гляди вывалится.


   14

   В полночь начался дождь и лил до самого рассвета, а после короткого затишья разошелся снова и продолжался весь день напролет. Калл и Гас скрючились под повозкой, надеясь хоть немного поспать, но вскоре туда полилась вода и их надеждам не суждено было сбыться. У Гаса из головы не выходило недоуменное выражение лица Фолконера в тот момент, когда Калеб Кобб целился в него из пистолета. Гас беспрестанно говорил об этом Каллу, пока тому не надоело и он не рявкнул на него, требуя заткнуться.
   – Догадываюсь, почему он был в недоумении, – предположил Калл. – Да мы все обалдели. Кто же мог ожидать, что человека убьют просто так, чтобы ублажить поганого индейца.
   – А я сомневаюсь, чтобы Длинноногий тоже обалдел, – сказал Гас. – Его не так-то просто озадачить.
   Калл обрадовался, когда подошла их очередь заступать в сторожевое охранение. Когда стоишь на посту, пропадает всякая охота спать в грязной луже.
   В разгар утра Бразос стал непреодолимым – дожди лили три дня подряд и в результате уровень воды в реке мог упасть лишь через три сухих дня, а за это время дисциплина в отряде окончательно расшатается.
   После расстрела Фолконера рейнджеры стали припоминать рассказы, услышанные ранее или придуманные ими, о жестоком обращении Калеба Кобба с подчиненными. Верзила Билл Колеман вспомнил, как кто-то рассказывал ему, что Калеб однажды повесил сразу шесть человек, когда командовал пиратским судном на море. Вся вина этих бедолаг, как припомнил Верзила Билл, заключалась в том, что они дорвались до грога и напились в стельку.
   – А я слышал, что их было четверо, – заметил Черныш Слайделл.
   – Какая разница, он повесил сразу несколько человек только за то, что они надрались до чертиков, – проговорил Верзила Билл.
   Днем группа выделенных охотников обследовала южный берег Бразоса, надеясь, что хоть несколько бизонов из многотысячного стада удастся отыскать, но безрезультатно. Там не нашлось ни единого бизона, даже ни одного оленя или дикой свиньи. Тогда Калеб приказал забить трех волов, но мясо у них оказалось жестким и жилистым, что еще больше усилило недовольство.
   – Мы могли бы питаться бизоньей печенкой каждый вечер, – жаловался Джонни Картидж. – Я слышал, что и горбы у них очень вкусны.
   – Нет, бизоний горб жирноват, – возразил Длинноногий. – Я обычно вырезал у них только печень и язык.
   Так Гас Маккрае впервые узнал, что, оказывается, можно есть и языки.
   – Язык? – удивился он. – Я бы не стал есть язык, будь он хоть бизоний.
   – Тогда я вырежу его у тебя, – ухмыльнулся Длинноногий. – По вкусу бизоний язык может поспорить с мясом скунса, а скунс довольно-таки неплох, если его посолить покруче.
   – А что начнется в отряде, если полковник совсем сдуреет? – поинтересовался Калл.
   Ему все казалось, что Калеб Кобб, возможно, спятил. Его неожиданное повышение в чине лишь за то, что он защитился от неминуемой смерти, может, и было причудой Калеба, как, впрочем, и казнь Фолконера. Во время долгих дождливых вечеров рейнджеры, сгрудившиеся около костров и подсушивающие там намокшие штаны, размышляли насчет неожиданных выходок Калеба Кобба.
   – Он, должно быть, решил устроить представление для Бизоньего Горба, – заявил Длинноногий. – Он хотел показать тому, что у него крутой характер. Если индеец увидит, что ты слабак, тогда не жди от него пощады.
   – От этого индейца пощады все равно не жди, будь ты крутым или слабаком, – не согласился Верзила Билл. – Зик Мууди каким уж был крутым, да и Джош тоже.
   – А может, Фолконер пытался отбить у него девку или обыграл его в карты, или еще что-то сделал не так? – предположил Черныш. – Ну, Калеб и затаил на него зуб.
   Калл не понимал, к чему все эти разговоры – по крайней мере, в настоящий момент. По его мнению, расстрел был произведен не так, как следовало бы, но Калл в силу молодости не мог высказывать свое мнение. Капитан Фолконер был офицером, и если его в чем-то обвиняли, то, по меньшей мере, следовало сказать, в чем. Но единственное, что он получил, это пулю в лоб. Вероятно, Калеб Кобб так же быстро расправился бы с любым, кто подвернулся ему в тот момент под горячую руку. Видимо, Длинноногий прав: Калеб просто хотел показать Бизоньему Горбу, что полковник рейнджеров может быть жестоким с подчиненными не менее любого военного вождя индейцев, сея смерть по своему усмотрению.
   Калл твердо настроился исполнять свои обязанности как можно лучше, но при этом по возможности избегать общения с Калебом Коббом. Он считал, что тот свихнулся, хотя Гас так не думал.
   – Если ты кого-то убил, то это не значит, что ты сошел с ума, – возражал он.
   – Нет, я считаю, что Кобб свихнулся, а ты можешь думать, что хочешь, – говорил ему Калл. – Помни, что тебя произвел в капралы именно Фолконер. Полковнику, может, ты и не нравился, но это не явилось помехой для твоего повышения по службе.
   Гас полагал, что в этом есть какая-то доля правды. И все же, в отличие от Калла, его интересовал Калеб Кобб. Он хотел узнать, как бывший пират стал командиром рейнджеров. И поэтому, когда ему случалось бывать поблизости от полковника, он внимательно прислушивался к его словам.
   На шестой день полковник решил форсировать реку, хотя уровень воды все еще оставался опасным для переправы. С каждой ночью силы его отряда таяли – люди дезертировали и убегали обратно в Остин. Они считали, что не смогут перенести тяготы похода через прерии, и покидали лагерь. Калеб не высылал им вдогонку погоню – и так половина отряда понятия не имела, зачем их послали на Санта-Фе: большинство из них оказались бы бесполезными, случись там битва, и стали бы обузой в связи с плохим подвозом продовольствия и боеприпасов, чего не ощущалось, пока они проезжали по плодородным долинам. И вот на шестой день выжидания недовольство рейнджеров так усилилось, что Кобб решился на переправу, невзирая на риск. Еще день-два. и вся экспедиция, направляющаяся из Техаса в Санта-Фе, может просто-напросто исчезнуть в потоках грязи на берегах Бразоса. Вспоминая прошедшие дни, он сожалел, что не разрешил рейнджерам поохотиться на бизонов – тогда им было бы о чем поговорить, сидя около костров. Причина, почему он удержал их и не дал возможности поохотиться, была довольно веской, но погода опровергла эту причину.
   Бес-Дас и Алчайз не рекомендовали совершать переправу. Уровень воды в Бразосе оставался опасно высоким. Чадраш и Длинноногий тоже возражали, хотя Длинноногий и согласился с полковником в том, что если не форсировать реку в ближайшее время, то весь отряд потихоньку разбежится. Они советовали осторожно, памятуя, что за неверный совет можно схлопотать пулю в лоб.
   Ранее Гасу не доводилось форсировать реки, но он переплывал Миссисипи и не пугался Бразоса.
   – Да это же просто ручеек, – хвастливо заявил он. – Я его переплыву на спине.
   – А я нет, – сказал ему Калл. – Я дважды переплывал его, да и то меня тащила лошадь.
   Никто не знал, могут ли плавать овцы, поэтому двадцать овец связали и затолкали в самый прочный фургон. Затем по какой-то непонятной причине фургон с двадцатью овцами перевернулся на середине реки, и все овцы, две лошади и кучер потонули (ноги у кучера запутались в вожжах). Три вола увязли в зыбучем песке на противоположном берегу – их засосало по самое брюхо, и Калеб приказал пристрелить их.
   Сэм, увязая в грязи, с трудом подобрался к ним с огромным тесаком в руке и вырезал из туловища волов куски мяса, до которых сумел дотянуться. Шестеро торговцев и четверо проституток решили, что Бразос им не переплыть, и повернули назад, к поселениям. Единственным, кто плыл по реке, не держась за лошадь, оказался Брогноли. Про него говорили, что он может проплыть без отдыха миль пять, а то и больше, хотя таких широких рек или водоемов поблизости не оказалось, чтобы проверить на практике подобные утверждения. Калеб Кобб пересекал реку, сидя в каноэ, которое он привез специально для этого в одном из фургонов. Сам фургон был разбит вдребезги тяжелым плывущим деревом, когда его уже почти переправили на северный берег. При переправе уцелели всего четыре фургона, но зато главных – в них везли боеприпасы и провиант
   Таким образом, общая мощь экспедиции, убавившись, в целом не пострадала. Уцелевшие четыре фургона набили под завязку, а свое каноэ Калеб Кобб распорядился втащить на крышу самого большого фургона, хотя разведчики и настоятельно убеждали его, что оно больше не пригодится.
   – Полковник, – говорил Длинноногий, – большинство рек от Бразоса до Арканзаса – просто речушки и ручейки. Да само каноэ будет пошире любой из них. Его, конечно, можно перекинуть днищем кверху и использовать как мостик.
   – Прекрасно, лучше уж так переходить реки, чем мокнуть, добираясь вплавь, – отвечал Калеб. – Терпеть не могу ездить в мокрой одежде.
   На четвертый день похода на север от Бразоса на пути перестали попадаться рощи дубов и вязов, и рейнджеры поехали по открытым и ровным прериям. Вдоль многочисленных ручейков росло довольно много деревьев, так что недостатка в дровах для костров люди не испытывали. Ехать стало полегче и общее настроение в отряде поднялось. По пути то и дело попадались родники и другие водные источники с великолепной водой, гораздо более чистой и вкусной, нежели в грязном Бразосе. Кругом ходили стада оленей, правда, мелких, но рейнджеров оленятина мало привлекала. Они надеялись все же повстречать стадо крупных бизонов. У них из ноздрей все еще не выветрился запах бизоньей печенки, которую жарил Сэм для команчей, и они твердо настроились добыть на этот раз печени и для себя.
   Калла и Гаса назначили разведчиками и дали задание скакать впереди основных сил вместе с Бес-Дасом и Алчайзом. Длинноногого полковник держал при себе; хоть он и прислушивался к его советам, но не это было главным – его забавляли разговоры с ним. Чадраш простудился и поэтому в разведку выезжал изредка, да и то ненадолго. Он ехал все время рядом с Матильдой Робертс, держа свое длинное ружье поперек седла.
   В один из солнечных дней они благополучно пересекли реку Тринити, без потерь, если не считать коричневого пса-дворняжки, который прибился к отряду во время отъезда из Остина. Сэм полюбил маленькую собачонку и подкармливал ее объедками. Пес плыл рядом с крупным гнедым мерином, лошадь вдруг чего-то испугалась, шарахнулась и невзначай стукнула собаку копытом – та пошла ко дну. Сэм в этот вечер был таким мрачным, что даже забыл посолить варево из фасоли.
   Ночью в чистом небе над прериями сияли звезды, такие яркие, что Калл даже с трудом засыпал. За все время они лишь раз повстречали индейца – из маленького обнищавшего племени кикапу, члены которого жили за счет сбора корнеплодов и охоты на луговых собачек. Его спросили, не пасется ли поблизости какое-нибудь стадо бизонов, а он лишь отрицательно мотнул головой и, печально посмотрев, ответил:
   – Бизонов нет.
   Никто из рейнджеров не понимал, куда девались бизоны – ведь еще и недели не прошло, как сотни тысяч их переплыли Бразос и растворились в прериях, и вот – даже следов их нигде не нашли. Калл спросил об этом Длинноногого, а тот лишь недоуменно пожал плечами.
   – После того, как переправились через реку, мы повернули на запад, – ответил он. – Полагаю, они направились на восток.
   И все же люди не теряли надежды в любой день наткнуться на стадо. По вечерам они только и говорили про бизонов, предвкушая вкус мяса, когда наконец им повезет и они убьют парочку-другую этих животных. В Остине они больше вели разговоры про женщин или про карточные игры, которым беззаветно предавались по вечерам и ночам; в прериях говорили только о мясе. Сэм обещал объяснить, как устроена туша бизона – показать, где находится печень и как следует лучше всего вырезать язык. После того как отряд целую неделю пробирался через леса и чащобы, просторы и тишина прерий действовали людям на нервы.
   – Черт побери, я никак не могу успокоиться, – пожаловался Джонни Картидж. – Здесь ничто не сдерживает этот проклятый ветер – вечно он дует.
   – А чего ради тебе хотелось бы, чтобы он перестал – пусть себе дует, – заметил Гас. – Тут только один ветер и движется.
   – Он завывает у меня в ушах, – проговорил Джонни. – По мне, так лучше укрыться где-нибудь за кустами.
   – Интересно, а на сколько миль протянулись эти прерии? – спросил Джимми Твид.
   – На очень много, – произнес Черныш Слайделл. – Говорят, по ним можно ехать до самой Канады.
   – Меня не интересуют рассказы про Канаду, – заявил Джимми Твид. – Предпочитаю поскорее добраться до Санта-Фе и побриться там.
   В отряде была группа мужчин из штата Миссури, которые специально напросились в экспедицию. Как считал Гас, всех их объединила горькая судьба; редко кто из них перемолвился словечком-другим с техасцами, а уроженцев Техаса в отряде раз-два и обчелся. Все они держались особняком, а возглавлял их низенький человек с рыжей бородой по имени Дэклюзки. Гас попытался было сблизиться с парой выходцев из Миссури, предлагая сыграть в карты, но они наотрез отказались от знакомства с ним. Единственный, кого ему удалось склонить на свою сторону, был паренек по имени Томми Спенсер, ему было не более четырнадцати лет отроду. Дэклюзки приходился ему дядей и привез его вместе с публичным домом. Томми Спенсер нашел, что техасские рейнджеры – приличные парни. Когда выпадало время, он присаживался к вечернему костру и слушал их предостережения, военные байки и всегда носил при себе старинный пистолет – особую его гордость.
   – Как жаль, что я не из Техаса, – признался он как-то Гасу. – В Миссури при мне никогда не было никаких сражений.
   На второй день после переправы через реку Тринити Гас и Калл находились в разведке вместе с Бес-Дасом, они искали броды через многочисленные ручьи. Перевалив через гребень какого-то холмика, они увидели мчавшегося к ним бизона. Это оказалась бизониха, она бежала из последних сил, вывалив язык, шатаясь и шарахаясь из стороны в сторону. Ярдах в тридцати позади ее преследовал на коне индеец, другой индеец отстал. Бизониха и ее преследователи появились так внезапно, что рейнджеры даже не подумали выстрелить ни в животное, ни в команчей. Первый индеец в руках держал копье, второй – лук со стрелами. Они скакали что есть мочи прямо к Каллу, были от него не далее чем ярдах в тридцати, но, казалось, не замечали его – они целиком сосредоточились на бизоне, за которым охотились.
   Увидев эту картину, Бес-Дас недоуменно улыбнулся, ощерив беззубый рот, повернул лошадь -назад и поскакал смотреть, как ведется охота. Повернули лошадей и Гас с Каллом, успев отъехать от лагеря на пару миль: команчи гнали вымотавшегося бизона прямо к лагерю.
   Стояло теплое утро. Большинство рейнджеров лениво отдыхали, надеясь, что полковник в этот день прикажет совершить всего лишь короткий марш-бросок. Они лежали, положив головы на седла или на подседельные потники, играли в карты, болтали о всякой всячине, как вдруг прямо на территорию лагеря ворвались бизон и двое команчей на конях, а за ними неспешно скакали Бес-Дас, Калл и Гас. Картина был столь неожиданной и странной, что кое-кто из рейнджеров решил, что ему, должно быть, подобное померещилось. Пораженные увиденным, они застыли на месте – кто лежал, так и остался лежать, а если стоял, то замер, как вкопанный. Калеб Кобб только что выполз из-под тента и стоял ошеломленный, а прямо перед ним, всего в каких-то двадцати футах, бежал бизон и скакали команчи. Ирландский волкодав в это время умчался на охоту, поэтому сцену пропустил. Команчи так увлеклись преследованием уставшей добычи, что, похоже, даже не заметили, как оказались в самом центре лагерной стоянки рейнджеров. Они промчались почти по всему лагерю, с севера на юг, и тут вдруг грохнул выстрел и бизониха упала, как подкошенная, перекувырнувшись через голову. Это выстрелил, сидя на лошади, старый Чадраш.
   Когда бизониха упала, команчи остановились, дрожа мелкой дрожью от усталости. Оба тощих индейских воина были похожи на пьяных; они так утомились, что не могли соскочить с лошадей и вырезать куски бизоньего мяса, чего столь страстно желали. Тем временем рейнджеры вокруг очнулись, вскочили на ноги и стали озираться, ища глазами свое оружие, но никто не успел еще открыть огонь, как команчи помчались прочь, колошматя лошадей по бокам голыми пятками.
   – Проклятие, стреляйте же! Стреляйте в них! – завопил Чадраш. У него не было под рукой патронов – они хранились в сумке на седле Матильдиной лошади.
   Рейнджеры произвели несколько выстрелов, но команчи успели доскакать до небольшой рощицы и спрятаться там за деревьями, так что пули лишь посшибали листья.
   – Такого на моей памяти еще не случалось! – ругался Калеб. – Двое краснокожих проскочили лагерь насквозь, преследуя подуставшего бизона, и никто даже не пальнул по ним.
   – А с нами получилось еще хуже, – доложил Калл. – Мы скакали рядом с ними целых две мили и ни разу не стрельнули.
   – Они гнались за бизоном, – добавил Гас. – А нас даже не заметили.
   – Думаю, они были очень голодными, – вмешался Длинноногий.
   Он наблюдал за развертывающейся сценой с каким-то торжественным изумлением. Ему показалось, что индейцы находились под воздействием наркотика, поэтому и не заметили, что проскакали по всему лагерю рейнджеров.
   – Да, я тоже так думаю, – согласился Калеб. – Им очень нужен был тот бизон.
   – Может, нам следует догнать их, сэр? – спросил Верзила Билл. – Лошади у них совсем выбились из сил.
   – Нет, пусть уходят, может, они умирают с голода, – решил Kaлe6. – Если послать за ними группу рейнджеров, они просто-напросто перебьют половину и разживутся свежими конями.
   Из-за того, что никто не выстрелил по команчам. Чадраш сильно расстроился и проходил весь день сам не свой.
   – Бес-Дас должен был стрелять, он ведь первым увидел их, – с укором говорил он. – Длинноногий, тот небось, опять надрался, иначе бы непременно стрелял
   Чадраш начал заговариваться, чем немало встревожил Матильду Робертс.
   – Ты талдычишь одно и то же, Чад, – предупредила она, но тот продолжал говорить сам с собой.
   Без передышки он повторял ей, как однажды спасся во время песчаной бури около реки Платт: для этого убил крупную бизониху, разделал ей брюхо и влез в нутро; ее туша долго оставалась теплой, что и спасло ему жизнь.
   Матильда хотела забыть его рассказ о спасении внутри бизоньей туши. Сэм тем временем разделал тушу того бизона, которого загнали в лагерь двое команчей, и из его крови наделал кровяных сосисок, но Матильда не могла их есть – ей все мерещилось, как Чад прятался во внутренностях бизонихи.
   Вечером, лежа рядом со старым Чадрашом, Матильда, пока он курил свою длинную трубку, поглаживала его задубелую ладонь. Прерии пугали ее, и ей хотелось потеснее прижаться к Чадрашу. После переправы через Бразос она стала понимать, что ей надоело быть проституткой. Ей осточертело шастать в кусты с лоскутным одеялом в руках, чтобы удовлетворять мимолетную похоть того или иного рейнджера. К тому же теперь вокруг не было ни одного кустика. Чтобы заниматься ее работой в прериях, надо было забираться на холмы или за перевалы, а там все время сидели в засаде команчи.
   Кроме того, она настолько сильно любила Чадраша, что ей стало противно заниматься любовью с каким-то другим мужчиной.
   От того, что Чаду пришлось в свое время пережить у Платты немало песчаных бурь и дождливых ночей, он стал побаливать. Во сне он теперь постанывал и тяжко вздыхал. Матильда знала: чтобы облегчить боль, требовались ее ласка и тепло.
   Чадраш теперь так задеревенел, что не мог нагнуться и натянуть сапоги. Их услужливо надевала Матильда, Ему никогда прежде не доводилось встречать таких добрых и преданных женщин и поэтому ее отношение глубоко трогало его. Он сердился и хмурился, когда какой-нибудь рейнджер по старинке домогался у Матильды любви за плату.
   – Ты когда-нибудь женишься, Чад? – спросила Матильда в тот вечер, когда в лагерь забежал бизон.
   – Смотря какая попадется девушка, – ответил Чадраш.
   – А что если я и есть та самая девушка? – не отставала Матильда.
   Вопрос был, что называется, довольно дерзким, но ей настоятельно требовался ответ.
   Чадраш улыбнулся. Он знал, что Матильда любит его, и это ему льстило. В конце концов он уже далеко не молод, а в лагере полным-полно юных проныр, у некоторых даже едва волосы между ног отросли
   – Ты? Что ты со мной будешь делать? – спросил он, чтобы поддразнить ее. – Я уже перезрелая ягода А стручок у меня вот-вот совсем засохнет.
   – А мне плевать, я бы все равно пошла за тебя замуж. Чад, – решилась Матильда.
   Чадраш уже был раз женат. Его супругу, красавицу-индеанку с Ред-Ривер убили лет сорок назад во время набега индейцев. Единственное, что он помнил о ней – это как она замечательно пекла пирожки с мясом, самые вкусные на всех северных равнинах.
   – Как же так, Матти, а я думал, что ты мечтаешь уехать в Калифорнию, – сказал Чадраш. – Я так далеко еще не ездил и не думаю, что смогу. Как-то я доезжал до реки Хилы на западе и то это для меня теперь слишком далеко.
   – Теперь в Калифорнию ходит поезд, – разъяснила ему Матильда. – Я узнаю когда, и мы поедем. Пока же мне известно, что поезда идут откуда-то из Нью-Мексико, если нет песчаной бури.
   – Ну что ж, тогда я не прочь взять тебя замуж, – твердо сказал Чадраш. – Может, по пути мы повстречаем какого-нибудь священника.
   – А если не встретим, тогда попросим полковника обвенчать нас, – предложила Матильда.
   Чуть позже, когда старик уснул, Матильда взяла из фургона два толстых шерстяных одеяла. Ночь была промозглой, и она боялась, что ее будущий муж простудится, лежа на мокрой земле.
   Черный Сэм видел, как она брала одеяла. Он лежал у костра, подложив под голову полено, и, когда пламя угасало, подбрасывал свою подушку в огонь.
   – Мне нужны эти одеяла, Сэм, – сказала Матильда. – Даже и не проси.
   Она любила и Сэма, но совсем по-другому, не так, как Чадраша.
   – И не буду просить, мисс Матти, – ответил Сэм.


   15

   Через две недели мясо кончилось, и отряд перешел на кашу. Экспедиция взяла курс на северо-запад и подошла к полосе неровной местности, лишенной всякой растительности. Далее, милях в пятидесяти, виднелась длинная гряда отвесных гор.
   – Что там в горах? – спросил Гас Длинноногого.
   – Там команчи и племя кайова, – ответил тот.
   Джимми Твид, высокорослый малый, повадился спать рядом с Каллом и Гасом. Вскоре Джимми и Гас подружились и начали подшучивать друг над другом, вести треп и перекидываться в картишки, немилосердно плутуя при этом. Несмотря на приятельские отношения, они бы, конечно, немилосердно лупцевали друг друга из-за проституток, да все они, кроме Матильды, повернули назад, так и не переплыв Бразос, а Матильда покончила с этим делом. Ситуация сложилась столь отчаянная, что одного малого из Навасоты по имени Джон Бейк даже застукали, когда он трахал свою кобылу. Весь отряд несколько дней покатывался со смеху, а Джон краснел от стыда, когда кто-нибудь пристально смотрел на него. Но многие парни задавались мыслью: сознательно или инстинктивно пошел Джонни Бейк на такой шаг. Интендант Брогноли, например, с пеной у рта доказывал, что осуждать Джонни за его поступок не следует.
   – Почему бы ему не потрахаться? – вопрошал он. – Кобыле-то ведь все равно.
   – Может, ей и все равно, но меня станут ругать на чем свет стоит, если я огуляю лошадь, – возражал Гас. – Ну а кроме того, у меня не кобыла, а жеребец, – добавил он, подумав.
   Бесследное исчезновение огромного стада бизонов продолжало приводить в недоумение рейнджеров. Калл, Гас и Бес-Дас выезжали на разведку за тридцать миль и даже там не нашли никаких следов и не увидели ни единого бизона.
   – Не приходится удивляться, что команчи гнались за бизоном прямо по нашему лагерю, – сказал Гас на третий вечер, когда они сидели за ужином, поедая кашу. – Теперь я понимаю, что их заставил бежать к нам голод.
   – Прерии необъятны, – напомнил ему Длинноногий. – Теперь все эти бизоны могут спокойно пастись милях в трехстах-четырехстах к северу отсюда.
   Незадолго до того как рейнджеры заметили отвесные горы на горизонте, они подошли к речке, которую Бес-Дас принял за Ред-Ривер. Держась Ред-Ривер, они могли бы, двигаясь на запад, добраться до Нью-Мексико. Бес-Дас был разведчиком, который, по всеобщему убеждению, лучше всех знал земли команчей, поэтому все обрадовались, когда наткнулись на реку. Им показалось, что они уже одной ногой в Нью-Мексико. Вода в реке оказалась плохой, правда, не такой плохой, как в Пекосе, по мнению Гаса, но тем не менее вскоре большая часть отряда стала страдать от спазм в животе и рвоты. К тому же местность так и кишела змеями. На низеньких глинистых холмах грелась такая масса гремучих змей, что до Калла временами долетали одновременно звуки трех-четырех змеиных погремушек.
   Еще за полдня до выхода к реке Илайхью Карсон, зубодер, после жестоких схваток в животе отправился в сторону опорожниться, а когда присел, его ужалила в задницу гремучая змея. Сразу несколько человек подтвердили, что слышали, как угрожающе гремела змея своими погремушками, но Илайхью Карсон, на свою беду, был немного глуховат и не расслышал предупреждения.
   – По-моему, над тобой, Карсон, нависло проклятие, – сказал ему полковник, когда тому доложили о происшествии. – Сначала ты споткнулся о свой же чемодан, упал и набрал в морду полно колючек, а теперь вот змея тебя ужалила в задницу.
   – Сэр, – ответил зубодер, – в этой местности все острое.
   Большинство рейнджеров думали, что Карсон умрет от укуса змеи, а те, у кого он выдергивал зубы, даже желали его смерти. Но Илайхью Карсон поставил всех в тупик. Он провалялся всего ничего и уже спустя четыре часа после укуса тащил зуб у молодого Томми Спенсера. Этого паренька из Миссури лягнула лошадь прямо в лицо и сломала ему два передних зуба в наказание за его беспечность.
   Позднее в этот же день упряжка мулов, запряженных в основной фургон с запасами продовольствия и имущества, в ужасе шарахнулась от ягуара, внезапно выпрыгнувшего прямо перед ними из невысоких кустов. Гас и несколько других рейнджеров открыли по ягуару беглый огонь из ружей, но тот благополучно удрал. Мулы же свалились в глубокий овраг вместе с тяжелым фургоном – он в падении наткнулся на огромный валун, перевернулся в воздухе и с силой грохнулся оземь, расколовшись на кусочки. Одно из колес соскочило с оси и, покатившись вниз по откосу, исчезло из виду. Привязанное к крыше фургона каноэ Калеба Кобба разбилось вдребезги. Один из мулов сломал ногу и его пришлось пристрелить.
   Пока Брогноли и несколько рейнджеров, обступив обломки фургона, спорили о том, есть ли надежда починить большую повозку, Алчайз, разведчик из полукровок, махнул рукой на север. Калл успел лишь заметить, что оттуда приближается облако пыли, – отряд залег и приготовился к бою, но источником клубов пыли оказался табун лошадей, численностью до двадцати голов, которых гнали двое белых и негр. Один из белых, здоровенный мужик с густой каштановой бородой, вел табун, сидя на лошади вместе с двумя маленькими девочками. Девочкам-блондинкам было лет по пять-шесть. Они здорово исцарапались, пугливо озирались и не говорили ни слова, хотя Сэм и Брогноли всячески уговаривали их слезть с лошади и даже предлагали печенье. Все трое мужчин выглядели так, будто их вываляли в пыли Они явно долго и быстро скакали.
   – Привет! Меня зовут Чарли Гуднайт, – произнес крупный мужчина. – А это Билл и Боус.
   – Слезайте и отведайте кофе, – предложил Калеб. – У нас гут авария. Мое каноэ разбито вдребезги, и я не знаю, что еще поломано.
   – Нет, нет, нам задерживаться нельзя, – запротестовал Чарли Гуднайт. – Этих девчушек украли две недели назад под Уизерфордом. Их родители сходят с ума и не успокоятся, пока дочери не вернутся.
   – И этих лошадей тоже угнали, – добавил один из подъехавших. – Нужно поймать воров-мерзавцев.
   – Отчасти вы преуспели. – заметил Калеб. – Это что, дело рук команчей?
   – Да. Это все Брыкающийся Волк, он довольно умный вождь, – подтвердил Гуднайт. – Для чего вы тащите фургоны по такой пустыне?
   – Как? Разве вы не слышали про нас, мистер Гуднайт? – удивился Калеб. Вокруг них уже успел собраться весь отряд. – Я полковник Кобб. Мы экспедиция, направляющаяся из Техаса в Санта-Фе, а сейчас идем в Нью-Мексико.
   – А зачем? – спросил напрямую Гуднайт.
   Калл подумал, что в его поведении нет грубости, хотя он был довольно резковат.
   – Мы намерены завоевать Санта-Фе, – ответил Калеб. – Может, нам и придется повесить несколько мексиканцев в ходе боев, но, думаю, вышвырнем их прочь – много времени на это не понадобится.
   – Скорее они перевешают вас всех, если вы там объявитесь, – возразил Гуднайт.
   – Но почему нам там нельзя объявиться? – удивился Калеб, которому не нравились прямые и резкие слова собеседника.
   – По целому ряду причин, – ответил Гуднайт. – Во-первых, я сомневаюсь, что вы знаете туда дорогу. Во-вторых, между этим местом и Санта-Фе нет никакой воды, ваши лошади могут не выжить.
   Он приподнялся в седле и показал рукой на крутые склоны гор, вытянувшиеся на горизонте в тонкую линию, вершины их скрывали белые облака.
   – Там отвесные скалы, – пояснил он. – На их вершинах нет ничего.
   – Все-таки что-то должно быть, – не согласился Калеб. – По меньшей мере, трава.
   – Да, сэр, травы полно, – подтвердил Гуднайт. – Но я не встречал людей, которые могли бы питаться травой, и не видел лошадей, которые могли бы проехать пятьсот миль без воды.
   Калеб Кобб весьма удивился, услышав эти слова.
   – Пятьсот миль, говорите? А вы уверены? – переспросил он. – Мы думали, от силы будет миль сто.
   – С этого я и начал, – заметил Гуднайт. – Вы даже не знаете, куда едете.
   Он повернулся и посмотрел на три уцелевших фургона. Мулы тащили тяжелые повозки вверх и вниз по подъемам и лощинам, а Калл заметил, что этим подъемам и спускам дальше к западу, похоже, конца-края не будет. Гуднайт удрученно покачал головой и обернулся посмотреть на девочек и убедиться, что с ними все в порядке.
   – Большое спасибо за печенье, – поблагодарил он. – В последнее время дети ничего не ели, только по кусочку крольчатины.
   – Дайте им все, чего они пожелают, – распорядился Калеб. – Дайте им еще печенья, а также бекона.
   Затем он обернулся и посмотрел на далекие отвесные скалы, явно встревоженный словами Гуднайта.
   – Полагаю, вы не очень-то жалуете фургоны, не так ли? – спросил полковник.
   – На этих фургонах хорошо ездить на рынок, – ответил Гуднайт. – Но вы едете не на рынок. Вам нипочем не втащить их на горы. Надо взять лишь ручную кладь, да надеяться на охотничьи трофеи.
   – Почему, черт побери? Мне говорили, что через Ред-Ривер есть брод, – сказал Калеб. – Надеюсь, мы подойдем к нему завтра же.
   Гуднайт как-то странно посмотрел на него, будто выслушивал малого ребенка.
   – Если вы полагаете, что вышли к Ред-Ривер, тогда вы находитесь в гораздо худшей ситуации, чем я полагал, – подчеркнул Гуднайт. – Эта река вовсе не Ред-Ривер, это Биг-Уичито. До Ред-Ривер еще далеко. Я гоню от той реки лошадей. Если на вас больше не выпрыгнет ягуар и вы не потеряете мулов, то, может статься, прославитесь как великий следопыт местности за Бразосом.
   – Удивляюсь, глядя на вас, сэр, – как это вы прознали про ягуара? – спросил изумленный Калеб.
   – А по следам, – разъяснил Гуднайт. – Я ведь не слепой. Никогда еще не видел мула, который не побоялся бы ягуаров.
   Туг он заметил Чадраша, рядом с ним стояли Матильда и Длинноногий.
   – Как, Чад, и ты здесь – тебе же уже под сотню? – удивился он. – Здравствуйте, мисс Робертс. – Гуднайт приложил два пальца к полям шляпы в знак приветствия, а вместе с ним приложили аналогичным образом пальцы ковбой по имени Билл и негр, которого звали Боус.
   – Да, я к ним примкнул, Чарли, – пояснил Чадраш.
   – Привет, Уэллейс. С чего это тебя понесло в Нью-Мексико, чтобы там тебя повесили? – спросил Гуднайт Длинноногого. – Разве в Техасе мало веревок?
   – Я вовсе не собираюсь быть повешенным. Чарли, – отвечал Длинноногий. – Я собираюсь набить карманы золотом и серебром, потом вернусь в Техас и куплю там ранчо.
   Гуднайт понимающе кивнул:
   – О-о, это дело, не правда ли? Думаю, все вы рассчитываете на трофеи. Как я понимаю, вы наслышаны про большие слитки золота и серебра, которые валяются там прямо под ногами?
   – Да, еще мы слышали про богатейшие месторождения драгоценных камней, – заметил Калеб.
   Ему все меньше нравился этот прямодушный малый, Чарли Гуднайт, но как бы там ни было, информация, которую он сообщил, оказалась весьма нужной для оценки сложившейся ситуации. Хотя и неприятно сознавать, что, возглавляя экспедицию, завел ее не туда и привел не к той реке.
   – Разумеется, драгоценных камней полным-полно – в хранилищах губернатора, – произнес Гуднайт. – Может, он и откроет сундуки для вас и предложит любые камешки, но я сомневаюсь в этом. Такое не в обычае губернаторов, по крайней мере, ни одного из тех, с которыми мне доводилось встречаться.
   Все замолкли. Нельзя сказать, чтобы Гуднайт внушал к себе какую-то особую симпатию, но тем не менее только немногие сомневались в том, что он знает, о чем ведет речь. Если он говорит, что они сами ставят себя под угрозу погибнуть от голода только ради риска оказаться повешенными по приезде в Санта-Фе, значит, так вполне может быть.
   – Удивительно, как это вы, мистер Гуднайт, умудрились вернуть своих лошадей обратно? – спросил Калеб. – Нам не очень повезло с погоней за краснокожими молодчиками. Может, вы знаете какой-то особый метод, как до них добраться? Я буду весьма признателен, если вы поделитесь с нами своим опытом – ведь вполне может случиться, что мы потеряем лошадей, а допустить этого никак нельзя.
   – Нет, нет, вы их никак не можете потерять. Как мне представляется, большую часть лошадей вы просто съедите, – ответил Гуднайт.
   Он посмотрел на задумавшихся рейнджеров; некоторые из них все еще не расстались с надеждами благополучно избежать опасных приключений и нахапать богатых трофеев в Нью-Мексико. Не впервой его душу тронули безрассудные поступки людей.
   – Как все-таки вы умудрились вернуть их обратно? – повторил Калеб свой вопрос.
   – Как? Это все же мои лошади. Будь я проклят, если ни за что ни про что отдам двадцать лошадей этой сволочи Брыкающемуся Волку и даже не пущусь за ним в погоню, – ответил Гуднайт и, приложив пальцы рук к полям шляпы, обратился к Матильде: – Извините меня за грубое выражение, мисс Робертс.
   – Единственный способ отнять своих лошадей у индейцев – обогнать их. Поэтому я пустился вдогонку на добрых конях, – продолжал он далее. – Мы захватили их врасплох около Ред-Ривер. Там было четверо воинов и эти дети. Двух воинов мы убили, но Брыкающийся Волк и его брат ускользнули.
   Сэм передал ему пакет с печеньем и несколькими кусками мяса.
   – Большое спасибо, – поблагодарил Гуднайт. – Эти молодые леди так напуганы, что даже не могут кушать. Но они целы и невредимы, так что, полагаю, захотят поесть в ближайшие день-два.
   – Они миленькие девочки, надеюсь, что вскоре к ним вернется аппетит. – проговорил Сэм. – У меня еще есть немного сливового повидла. Может, они соблазнятся?
   Он передал Гуднайту маленькую баночку повидла, тот посмотрел на нее и, положив в переметную суму, сказал:
   – Если это повидло не соблазнит молодых леди, то меня наверняка прельстит. – Затем он снова обратился к Калебу Коббу: – Если доберетесь до Ред-Ривер и хотя бы на одном из фургонов уцелеют колеса, тогда дальше двигайтесь по берегу строго на запад. Там есть одно место, которое называют Теснина, там вы можете пробиться дальше.
   – А-а, это Ангостурас, – произнес Алчайз, согласно кивнув головой.
   – Да, так называют это место мексиканцы, – подтвердил Гуднайт. – А я называю Теснина. – Он опять дотронулся кончиками пальцев до края полей шляпы, отдавая в третий раз честь Матильде Робертс, и сказал: «Ну, в путь, Боус».
   Вскоре над оврагами и лощинами, расположенными на юге, повисла густая пыль, поднятая копытами двадцати лошадей.
   – А Чарли Гуднайт – крутой мужик. – заметил Длинноногий.
   – Да. куда уж круче, – согласился с ним Калеб.


   16

   Большую часть дня Калеб Кобб ехал один, его сопровождал лишь ирландский волкодав. Если ему и досаждала мысль, что он вышел не на ту реку, куда стремился, свои чувства полковник не проявлял. Рейнджеры из его отряда чувствовали себя неловко. Разговоры почти утихли. Все ехали молча, каждый наедине со своими мыслями. Гас пару раз пытался заговорить с Каллом, но тот не откликался, пытаясь подавить в себе чувство, что вся экспедиция оказалась глупой затеей. Они даже не узнали, к какой реке вышли, а прикидки их командира, какое расстояние им предстоит пройти, оказались на сотни миль меньше. Они уже потеряли несколько человек и большинство фургонов и повозок, забили и съели последних волов и коров. Даже если где-то вблизи и можно поохотиться, то все равно никто не знает, где именно.
   – Ненавижу никуда негодную подготовку, – признался Калл.
   Гасу же, наоборот, было все безразлично, он был беспечен и резвился, как жеребенок. Он не мог долго находиться в подавленном состоянии, особенно в чудесную погоду и в живописной местности.
   – Ничего страшного, ты же увидишь разнообразные природные условия на протяжении нескольких сот миль, даже не вытаскивая ноги из стремян, – говорил он Каллу. – Я предпочитаю разглядывать красоты с верхушек деревьев. Только плохо, что индейцы любят прятаться как раз в их кроне, – добавил он.
   – Они прекрасно прятались и на берегах Пекоса, а там не было ни единого дерева, – напомнил ему Калл. – Может, сейчас за нами наблюдают сотни глаз, а мы их не замечаем.
   – Лучше заткнись, ты всегда предполагаешь самое худшее, – запротестовал Гас, раздраженный пессимистическим настроением друга – ему хотелось просто наслаждаться прекрасным солнечным днем в прериях, и больше ничего.
   Ему не хотелось думать, что в ближайшем овраге или лощине могут скрываться до сотни индейцев. Он хотел лишь скакать галопом до самого Нью-Мексико – из опасных и рискованных приключений он извлекал одно удовольствие, не в пример мрачным предчувствиям своего приятеля.
   В отряде не один только Калл выражал опасения. В ту ночь исчезли Бес-Дас и Алчайз и увели с собой шесть лошадей.
   – Полагаю, им не хотелось быть застреленными подобно Фолконеру, – сказал Длинноногий. – Калеб Кобб слишком скор на расправу. Командиру не подобает расстреливать людей, которые могут нам понадобиться.
   – Не думаю, что мы хуже, нежели считаем себя, – заметил Верзила Билл. – Те двое для нас пропали. А вот ковбой Гуднайт – он знает, куда двигаться.
   В прериях между Бразосом и широкими равнинами Ред-Ривер пропали еще два фургона. Калеб приказал уложить все боеприпасы в один фургон и дал команду возчикам впрячь в повозку как можно больше лошадей. Вечером все ели за ужином зубатку – уровень воды в реке понизился настолько, что некоторые рыбы оказались в западне в неглубоких заливчиках. Рейнджеры заострили ивовые прутья и сделали из них подобия острог. Таким образом удалось поймать более пятидесяти рыб, которых немедля поджарили и с жадностью съели, но все равно люди отправились спать голодными и недовольными.
   – Есть рыбу – все равно что поглощать воздух, – философски заметил Джимми Твид. – Рыба, конечно же, тоже поглощается, но не насыщает.
   Как только они миновали Теснину, перед ними открылась огромная равнина, тянувшаяся далеко на запад. Рейнджеры находились в прериях уже несколько недель, но никто из них не был готов увидеть такие просторы на небе и на земле, когда они вступили на плато Ллано-Эстакадо. Через пару дней перехода по плато понятия расстояний для них, похоже, изменились. Огромная равнина, тишина и бесконечная даль стали представляться им целым миром. На равнине они почувствовали себя муравьями. По ночам на огромном пространстве, где в темном небе ярко сияли крупные звезды, Гас нередко пытался представить себе образ Клары; но воспоминания о том, как он влюбился в девушку в маленьком пыльном оптовом складе в Остине, стали далекими и маловажными, словно пылинки, плавающие в солнечных лучах, проникших в склад. Девушка и склад больше подходили для дневных раздумий, а великая равнина для вечных мыслей.
   Пустынная земля, раскинувшаяся впереди, путала и настораживала рейнджеров. Если индейцы нападут на них, когда они поедут на плато, каковы будут шансы на спасение?
   Длинноногого назначили командиром группы разведки. Всякий раз, когда он выезжал на разведку, он брал с собой Гаса и Калла. Гаса он ценил главным образом за его зоркие глаза. Все знали, что он мог видеть гораздо дальше и точнее, чем любой в отряде. А Калла он прихватывал с собой за его стойкость и упорство – тот не пасовал перед трудностями.
   На третий день похода по равнине они заметили впереди на горизонте какие-то изменения. И тем не менее никто не придал им значения. Облака, казалось, совсем прижались к земле. Гас первым заметил нечто странное: недалеко от них впереди за кроликом или куропаткой спикировал ястреб, но не долетел до жертвы и взмыл вверх, держа кого-то в когтях. По-видимому, он нырнул в нору.
   Минут через десять они подъехали к входу в большой каньон Пало-Дуро, и все прояснилось. Ястреб вовсе не нырнул в нору, он влетел в каньон, ширина которого достигала нескольких миль и длина много-много миль, так что западный конец каньона не был даже виден, а в нескольких сотнях футов ниже на огромном поле паслось стадо бизонов.
   – Ура-а! Мы нашли бизонов! – завопил Гас. – Давайте спустимся вниз, подстрелим нескольких – может, за это полковник поощрит нас.
   – Нет, не поощрит, потому что при спуске ты свернешь себе шею, а если даже и не свернешь, то потом нипочем не выкарабкаешься назад с кусками бизонятины в руках, – охладил его пыл Длинноногий. – Я слышал кое-что про этот каньон, – добавил он после паузы. – Только не знал, что мы так близко от него.
   Он отправил Калла назад в отряд доложить обстановку, а сам остался с Гасом, чтобы проехать вдоль каньона и отыскать возможный спуск вниз. Вид мирно пасущихся бизонов усилил чувство голода – он уже несколько дней не ел калорийной пиши, а каша и рыба из Ред-Ривер не так вкусны и сытны, как бизонье мясо на ребрышках.
   Возвращаясь быстрой рысью обратно в лагерь, откуда они выехали не так давно, лошадь Калла вдруг отпрыгнула вбок, да так резко, что Калл вылетел из седла. Поводья из рук он все же не выпустил, но больно стукнулся головой и плечами о землю и на мгновение потерял ориентировку. Очнувшись, он увидел что-то белое вблизи. Приглядевшись, он понял, что лошадь испугалась трупа белого человека. Сперва он решил, что это должно быть кто-то из рейнджеров, отъехавших на охоту или просто прогуляться. Этого человека застрелили, оскальпировали, раздели догола и изуродовали. Ему разрубили грудную клетку и выбросили внутренние органы. Калл пристально вглядывался в лицо убитого, но не опознал его, тот явно был не из рейнджеров их отряда. На незнакомце не осталось ни клочка одежды. Опознать его не представлялось возможным.
   Калл почувствовал, как у него заледенел затылок. Убийца или убийцы засели где-то рядом. На всякий случай он вытащил пистолет и снова сел в седло. Пока он все это проделывал, боковым зрением заметил движение: прямо из голой земли возникли трое команчей с лошадьми, они находились в каких-то ста ярдах от него. Калл пришпорил кобылу, а когда она помчалась, пригнулся как можно ниже. Он понимал, что теперь вся надежда на спасение – в быстрой скачке. На его счастье, среди преследователей Бизоньего Горба не было. Отряд находится не менее чем в пяти милях от этого места, но он скачет на Бетси, гнедой кобыле, самой быстроногой в отряде, и ее ход просто великолепен. Не прошло и минуты, как Калл понял, что у команчей значительное преимущество. Их лошади скакали не быстрее Бетси, но индейцы лучше знали местность – то же самое он ощущал там, на западе от Пекоса. Они выигрывали в скачке при каждом подъеме и уклоне. У первого индейца в руках были лук и стрелы, и он неумолимо приближался. С левой стороны Калл заметил несколько нор степных собачек, которые видел, еще когда поднимался вверх на плато. Не колеблясь ни секунды, он направил Бетси прямо на норы; он, разумеется, здорово рисковал – кобыла могла попасть ногой в дыру и тогда все будет кончено, – но и команчи тоже рисковали. Может, они из-за этого сбавят скорость, сам же он и не думал снижать ее. Если повезет, он удачно проскочит среди нор и выиграет несколько ярдов. Надо во что бы то ни стало попытаться проскочить.
   При приближении скачущей лошади степные собачки засвистели и нырнули в свои норы. Бетси зацепила копытом кучку земли и пыли, но все же промчалась через скопление нор, не снижая темпа. Но даже с помощью этого маневра Калл мало что выиграл. Команчи тоже скакали прямо через норы и не угодили ни в одну из них. Калл почувствовал, как что-то впилось ему в руку и, обернувшись, увидел стрелу, вонзившуюся чуть выше локтя. Он не слышал, летит ли вдогонку еще одна стрела, да и не прислушивался к ее свисту. Он еще быстрее помчался вперед и немного оторвался от индейцев. Стрелы вдогонку не летели. Но, оглянувшись назад, Калл заметил, что команчи не отстают. Они скакали трое в ряд на расстоянии полета стрелы от него.
   Тогда Калл обернулся и выстрелил по ним из пистолета, но не попал. Теперь он мчался вдоль края небольшого отвесного барьера высотой футов пятнадцать, впереди барьер постепенно понижался. Калл не стал дожидаться, когда начнется уклон. Он направил Бетси поверх барьера, но она не успела прыгнуть, как послышалось какое-то жужжанье; Бетси закружилась и запрыгала, а Калл едва удержался в седле. Он оглянулся и увидел повсюду массу гремучих змей – он угодил в само змеиное царство. Ему показалось, что вокруг извиваются по меньшей мере сотня змей – они грелись на солнышке на каменистом склоне, а внезапное появление лошади с всадником разозлило их. Теперь они принялись шипеть и трещать погремушками целым хором. Откуда-то сверху раздался выстрел – пуля звякнула о близлежащий камень, Калл снова пришпорил свою гнедую, на змей он теперь не обращал внимания, главное – как можно быстрее удрать от команчей.
   Увидев массу змей, команчи предпочли не рисковать и стали скакать потише, осторожнее. Но они двигались под уклон и вскоре могли догнать Калла. Поскакав по следующему барьеру, Калл увидел впереди лагерь рейнджеров – до него было все еще далеко – ему показалось, что несколько миль. Команчи возобновили преследование, они находились всего в сотне ярдов у него за спиной, и Калл понимал, что его догонят, прежде чем он доскачет до отряда. Спасти его могла лишь счастливая случайность. Теперь индейцы рассыпались веером. Двое старались обойти справа, а третий гнался прямо по пятам. Бетси летела изо всех сил, рассекая грудью воздух. Калл лихорадочно соображал, что делать. Если стрелять – тогда кто-нибудь в отряде может услышать выстрел и поспешить на помощь. Заранее он об этом не думал, такая мысль пришла на скаку. Но с другой стороны, выстрел может быть неудачным, а пистолет окажется разряженным.
   Оружие он держал наготове, но не стрелял, надеясь убить хотя бы одного индейца, если придется сцепиться с ними вблизи. Если удастся ранить и второго, останется один, а с одним можно и потягаться.
   Калл услышал выстрел прямо впереди себя, там, где стояли у ручья два-три дерева. Мимо них быстро неслась самка оленя. Она промчалась так близко, что Бетси едва не столкнулась с ней. Калл обогнул ручей и увидел впереди Верзилу Билла Колемана – это он преследовал олениху. Он только что произвел выстрел и теперь перезаряжал ружье. Увидев скачущего Калла, он весьма удивился, а заметив мчащихся за ним индейцев, удивился еще больше. Хотя шансы на успех у команчей резко понизились, они не прекратили погоню.
   – О-о, парень, куда девался проклятый Черныш, когда он так нужен нам? – крикнул Верзила Билл, кружа на своем коне. – Он ехал вместе со мной, но подумал, что самка оленя слишком хиленькая, чтобы тратить на нее время и силы.
   Между ними пролетела стрела, а затем раздались сразу два выстрела, и пуля зацепила поля шляпы Калла. Они поскакали назад, думая, что кто-то из рейнджеров, услышав пальбу, тоже выстрелил в ответ, но тут же убедились, что команчи прекратили погоню. Они натянули поводья и, оглянувшись назад, увидели, что все трое команчей, упустив возможность оскальпировать белых, взялись за маленькую олениху. Один из них как раз в этот момент затаскивал ее тушу к себе на лошадь.
   – О парень, я ранен, – простонал Верзила Билл. – Я пытался добыть хоть немного мяса и не думал, что наткнусь на вооруженных индейцев.
   Калл вспомнил, что Гас и Длинноногий остались одни у края огромного каньона. Трое преследовавших его команчей могли быть из крупной шайки индейцев. Вполне могло статься, что численность команчей немалая, так как в каньоне паслось огромное стадо бизонов.
   Калеб Кобб наслаждался, затягиваясь длинной сигарой, когда Калл подскакал к нему; его больше заинтересовала кобыла Бетси, нежели доклад капрала.
   – Я всерьез думал о том, чтобы взять эту маленькую кобылку себе, – проговорил он. – Тебе здорово повезло, что я не сделал этого. Полагаю, мистер Длинноногий Уэллейс верно сказал, что он умеет отбирать лошадей, которые могут утереть нос индейским боевым коням.
   – Полковник, внизу в каньоне сотни бизонов, – доложил Калл. – А индейцев, наверное, еще больше
   – Хорошо, приму к сведению, отправляемся выручать ребят, – решил Калеб. – Возьмем с собой десяток рейнджеров. Я с Джебом поеду тоже. Великолепное утро для небольшой драчки.
   Калл сперва забыл сказать про убитою человека. Он смотрел на него всего секунду-другую до того, как заметил команчей. Когда он доложил об этом полковнику, тот недоуменно пожал плечами.
   – Не знаю, может, какой-нибудь путник, – предположил он. – Ездить одному по этой местности, по меньшей мере, безрассудно и небезопасно.
   – Я бы не поехал в одиночку даже за семьдесят долларов, – заметил Верзила Билл.
   Когда Калл объявился, Чадраш дремал. Произошедшие в старом горце перемены сильно удивили всех: раньше он казался независимым, суровым и чем-то пугающим, даже когда находился в добром расположении духа, а теперь сразу стал стариком. Хоть Калл всегда знал, что Чадраш далеко не молод, но никогда не ожидал увидеть его таким после переправы через Бразос. Прежде он отправлялся в одиночку на разведку или охоту на несколько дней; теперь же, если и покидал лагерь, то только на несколько часов. Порой он клевал носом, даже сидя в седле. Он ни с кем не разговаривал, кроме Матильды.
   Известие о том, что они подъехали к каньону Пало-Дуро, похоже, стряхнуло с Чадраша многие годы. Он мгновенно преобразился и вскочил в седло, положив, как всегда поперек, свое длинное ружье.
   – За свою жизнь я много слышал про этот каньон, теперь хочу увидеть его своими глазами, – объявил Чадраш и обратился к Матильде: – Если там безопасно, я вернусь и возьмут тебя с собой, Матти. – Он был готов отправиться в разведку.
   Сэм бегло осмотрел руку Калла, в которой засела стрела, обломал древко и вытащил наконечник. Каллу не терпелось, он считал, что рана не опасна, но Сэм уговорил его подождать, пока он перевяжет рану, да и полковник, судя по всему, не проявлял признаков нетерпения.
   – Я хочу, чтобы капрала Калла подлечили, – произнес он. – Мы не можем таскать с собой немощного рейнджера.
   Прежде всего Калл повел их к месту, где лежал мертвый неизвестный человек, которого Чадраш сразу же опознал.
   – Ба, да это же Рой Чар – он рудокоп, – воскликнул Чадраш.
   – Не понимаю, какие тут, в этой местности, могут быть рудники, – с недоумением произнес Калеб.
   – Рой обследовал старые, заброшенные золотые рудники, – пояснил Чадраш.
   – Какие такие золотые рудники? – удивился Калеб. – Если вокруг нас есть старые золотоносные рудники, мы должны отыскать их и тогда нам следует забыть про Нью-Мексико.
   – В давние времена здесь проходил какой-то испанский конквистадор в сопровождении крупного отряда солдат, – сказал Чадраш. – Говорят, что он обнаружил целый город, выстроенный из чистого золота. Догадываюсь, что Рой нашел его остатки, которые сохранились где-то поблизости.
   – А-а, ты имеешь в виду сеньора Коронадо, – вспомнил Калеб. – Так ведь он не нашел никакого города, построенного из золота, – все, что он обнаружил в этих местах, так это большое число нищих индейцев. Видать, твой приятель мистер Чар отдал жизнь ни за что ни про что. Никакого золота здесь нет.
   Но тем не менее каньон все же был. Они кое-как похоронили Роя Чара и поехали дальше вдоль крутых скальных стен, пока не наткнулись на Гаса и Длинноногого, спрятавшихся в неглубокой выемке позади колючих кустарников. Оба рейнджера держали ружья наизготовку.
   – Почему вы волынили весь день? – спросил Гас.
   Он здорово злился из-за того, что пришлось сидеть в кустах битый час, ожидая, пока Калл приведет рейнджеров на подмогу.
   – Мне влепили стрелу в руку, но это ничто по сравнению с тем парнем, которого мы только что похоронили, – ответил Калл.
   – Да ты бы и нас похоронил, если бы мы вовремя не спрятались, – заворчал Длинноногий. – Ниже нас снуют пятьдесят или шестьдесят индейцев, надеюсь, ты приволок сюда весь наш отряд.
   – Мы можем, конечно, сгонять и позвать весь отряд, – сказал ему Калеб. – Но сомневаюсь, чтобы индейцы вскарабкались по этим отвесным скалам и оскальпировали нас.
   – Конечно, нет. Но ведь это их каньон, – напомнил Длинноногий. – Кто их знает, может, им известны пути и тропы наверх.
   Калеб прошел к краю каньона и заглянул вниз. Там он увидел довольно много индейцев, разделывающих на мясо по меньшей мере шестерых бизонов.
   – Если им известна тропа, надеюсь, они покажут ее и нам, – проговорил Калеб, возвращаясь назад. – Мы в таком случае спустились бы вниз и добыли несколько бизонов для себя.
   – Поблизости может оказаться до тысячи индейцев, – предостерег Длинноногий. – Я лично нипочем не пойду туда, откуда мне придется карабкаться вверх, спасаясь от индейцев. Они лучше меня умеют лазить по скалам.
   – Вообще-то ты прав, но мне очень не хочется упустить случай разживиться мясом, – настаивал Калеб.
   И все же им пришлось отказаться от возможности спуститься вниз. Отряд продвинулся вперед и там повернул на запад, придерживаясь кромки каньона. Рейнджеры ни на секунду не выпускали из виду ни бизонов, ни индейцев. Интендант Брогноли, который поднаторел в счете – он умел мгновенно определять количество сапог, ружей, мешков с мукой, насчитал внизу в каньоне свыше трехсот команчей, большинство из них занимались разделкой туш бизонов. Калл и Гас тоже не спускали глаз с каньона – расстояние до его дна было таким громадным, что поневоле притягивало взор. Оба они напряженно всматривались, пытаясь разглядеть Бизоньего Горба, но так его и не увидели.
   – И все же он там, – утверждал Гас. – Нутром чую, что там.
   – Ты, стало быть, можешь учуять индейца на расстоянии в несколько миль? – спросил Калл.
   – Да, могу, – прихвастнул Гас, не вдаваясь в объяснения.
   – Но он может находиться в пятистах милях отсюда, индейцев ведь многие тысячи, – напомнил ему Калл.
   – Я могу учуять его, – упорствовал Гас. – Если он поблизости, у меня начинают зудеть ребра. Ты когда-нибудь испытывал зуд в ребрах?
   – Нет, разве только когда ел протухшее мясо, – ответил Калл.
   Дважды в этом походе ему приходилось есть протухшее мясо, и все его нутро выворачиваю от этого наизнанку.
   Ночь оказалась безлунной, что немало встревожило Калеба Кобба, а Длинноногого даже довольно сильно. Лошадей завели в загон, изготовленный из веревок, а часовых сменяли через каждый час. Вечером Калеб собрал рейнджеров и выступил перед ними с речью:
   – Мы забрались слишком далеко, чтобы возвращаться назад, – сказал он. – Мы все же направляемся в Санта-Фе. Но индейцы знают, что мы здесь, а они прирожденные конокрады. Нам нужно смотреть в оба. Если потеряем лошадей, нам не пересечь эти бесконечные прерии. Краснокожие молодчики будут преследовать нас по пятам и хватать голыми руками, как цыплят.
   И все же несмотря на предостережения и усиленную охрану, когда наступил рассвет, рейнджеры не досчитались двадцати лошадей. И это притом, что никто из часовых на постах не клевал носом и не сомкнул глаз. Калеб Кобб рвал и метал – его было впору связывать.
   – Как они умудрились увести двадцать лошадей, а никто из вас ничего не услышал? – вопрошал он.
   Брогноли бродил вокруг оставшегося табуна, считая и пересчитывая лошадей. Сначала он полагал, что считает неверно – нелегко точно определить число голов лошадей, тесно сбитых в кучу. Так он считал и пересчитывал, пока Калеб не вышел из себя и не приказал прекратить.
   – Проклятых лошадей увели! – крикнул он. – Теперь они, скорее всего, милях в сорока отсюда. Тебе не подсчитать их, потому что их нет!
   – Думаю, это дело рук Брыкающегося Волка, – сказал Длинноногий. – Он может увести лошадей хоть из конюшни.
   – Если я поймаю этого конокрада, то привяжу его к хвосту лошади и пусть она забрыкает его до смерти, – пригрозил Калеб. – Раз уж его зовут Брыкающийся Волк, то это будет самая подходящая смерть для этого мерзавца.
   Ночная кража лошадей сильно ухудшила положение. Трое рейнджеров вообще лишились коней, а у всех других осталось только по одной лошади. Дело осложнилось еще и тем, что среди украденных лошадей оказался и Том, крупный серый мерин Матильды, и у нее теперь не было средства передвижения. Она проплакала все утро – так сильно любила своего Тома. Вид плачущей Матильды всколыхнул весь лагерь. Связавшись с Чадрашем, Матильда стала заметно меньше психовать, и все заметили, какая она на деле кроткая и мягкая. Но видя плачущей такую крупную женщину, рейнджеры закипали от злости. Чадраш потерял покой и поскакал из лагеря, как ни уговаривала его Матильда не делать глупостей.
   – Он ускакал за смертью, – плакала она.
   – Если прекратишь рев, то он, может, и вернется, – уговаривал ее Длинноногий.
   Он стал одним из трех безлошадных рейнджеров и поэтому находился в мрачном настроении.
   Перспектива шагать пешком в Санта-Фе через огромную равнину отнюдь не прельщала его, но в то же время не радовала и мысль идти пешком назад, в Остин. Он сам видел, что только что случилось с рудокопом Роем Чаром. Поэтому твердо решил оставаться в отряде, даже если его ноги окажутся избитыми в кровь и покроются волдырями.
   Калл и Гас вместе заступали на пост часовыми в самое темное время. Калл чувствовал себя виноватым в том, что нес службу недостаточно бдительно и не смог предупредить воровство лошадей.
   – Да брось ты, я ведь тоже не смыкал глаз, – успокаивал его Гас. – Воровство не могло произойти во время нашего дежурства. Я слышу даже, как мышь ползет, когда не сплю.
   – Может, ты и слышишь мышей, но индейцев не услышал и не заметил, как они уводят лошадей, – говорил ему Калл.
   В ту ночь Калл, Длинноногий и многие другие рейнджеры, будучи в охранении, то и дело прикладывали ухо к земле и прислушивались. Но слышали они лишь, как переминаются с ноги на ногу их лошади в загоне из веревок. Помимо установки веревочных ограждений, рейнджеры стреножили большинство лошадей, так что убежать сами они не могли. Калл и Гас заступили на дежурство как раз перед рассветом. Они обходили вокруг табуна каждые пять минут. Калл был уверен, что внутри ограждений индейцев нет. И только когда занялась заря, он усомнился в этом.
   Восходящее солнце было желтым, как пламя. Но желтый свет появился почему-то на западе, где солнце не восходит.
   Секунду спустя ненормальное явление заметил и Длинноногий и заорал так громко, что разбудил весь лагерь.
   – Это не восход солнца, ребята! – кричал он.
   В этот момент Калл заметил какое-то движение на северном направлении. Двое индейцев проникли за ограждение и сняли путы с ног нескольких лошадей. Калл выстрелил в них, но было еще довольно темно.
   – Проклятие, они ускользнули, – выругался он -Не знаю, сколько лошадей они увели с собой.
   – Теперь это не имеет значения, нам нужно возвращаться назад, к той последней речке, – сказал Длинноногий.
   – Зачем? – удивленно спросил его Калл.
   Длинноногий лишь махнул рукой на запад, где весь горизонт уже был залит желтым светом.
   – Это не восход солнца, – произнес он отрывистым голосом. – Это пожар.


   17

   Не успел отряд перестроиться и направиться назад на юг к небольшой речушке, про которую упомянул Длинноногий, как рейнджеры заметили такой же желтоватый свет, разлившийся на юге. Пожар, полыхавший на западе, уже заметно приблизился к ним. Длинноногий резко повернул своего коня и подъехал к Калебу Коббу.
   – Пожар устроили команчи, – сказал он. – Они дожидались, когда ветер подует на нас. Теперь позади нас тянется каньон, а с двух сторон полыхают пожары.
   – С трех сторон, – уточнил Калеб, показывая на восток, где тоже разгоралось желтое зарево.
   Рейнджеры мигом поняли, какая над ними нависла страшная угроза. Калл посмотрел на Гаса, который старался казаться невозмутимым, и произнес:
   – Мы все обязательно зажаримся, если не попрыгаем в каньон. Больше всего мне претит мысль быть зажаренным.
   Гас глянул вниз и примерил глубину каньона – он стоял всего футах в двадцати от края. Прерии теперь превратились в огненное кольцо горящей травы. Спокойно сидя в седле и дожидаясь, пока Длинноногий и полковник примут решение, что делать дальше, в душе Гас испытывал то же неясное волнение, какое переживал около реки Пекос. Индейцы явно превосходили их в военной тактике. Они всегда подстраивали им всякие хитроумные ловушки.
   – Трогаем, ребята, – сказал подъехавший Длинноногий. – Булем пробиваться на запад – там у нас больше всего шансов.
   Вскоре отряд растянулся в цепочку, из-за нехватки лошадей более двадцати рейнджеров ехали по двое на одном коне. Чадраш посадил Матильду позади себя – он двигался прямо по краю каньона, внимательно глядя вниз.
   – Думаю, что можем спуститься вниз пешком, – сообщил он Калебу. – Если продвинемся немного вниз, то не сгорим. На этих голых скалах и утесах гореть нечему.
   Калеб приостановился на минутку, прикидывая размеры и жар пламени. Огненное кольцо заметно сжалось. Казалось, что с новым порывом ветра язык пламени дотянется и до них – каждый раз, когда задувал ветер, пламя прыгало вперед ярдов на пятьдесят. Степная трава была высокая, а огонь вздымался вверх на двадцать-тридцать футов.
   – Проклятые изверги, – проворчал Калеб. – Может, нам поджечь траву сбоку и устроить встречный пожар? Я слышал, что он может остановить пламя.
   – Нет времени, да и ветер усиливается, – возразил Длинноногий. – Думаю, Чад прав. Нужно найти удобное место и спускаться вниз.
   Калеб все еще медлил. Может, это и был единственно верный выход из создавшейся ситуации, но тогда они лишились бы всех своих лошадей. Тропинка, по которой могли бы спуститься лошади, не проглядывалась. Может, рейнджеры и уцелеют при пожаре, а что потом? Они останутся в голых прериях, без лошадей, без продовольствия, без воды. Сколько же времени понадобится команчам, чтобы похватать их голыми руками?
   Все сгрудились вокруг Длинноногого и своего командира. Глаза рейнджеров устремились на огонь, в них светилась тревога. Пламя продвигалось большими скачками. До него оставалось всего каких-то триста ярдов. Уже было слышно, как трещит в огне сухая трава. При порыве ветра раздавался рев, а пламя вздымалось высоко вверх.
   Каллу стаю обидно за своего командира, который завел их на такую открытую местность. Экспедиция была задумана безобразно. Разумеется, никто не предполагал, что индейцы так ловко уведут лошадей, несмотря на строгую охрану. И вот теперь все они попались в ловушку. Он мысленно представил себе Бизоньего Горба, стоявшего где-нибудь по ту сторону пожара, с копьем в руке, и выжидающего, когда можно спокойно подойти и снять скальпы
   Калеб Кобб решил подождать, пока огонь не подойдет на расстояние ста ярдов, и только тогда принимать решение. Он ждал, надеясь заметить разрыв в пламени, через который можно будет более или менее безопасно проскочить. Но разрывов не было – индейцы, поджигавшие траву, свое дело знали. С каждой минутой огненное кольцо сжималось. Генерал Ллойд, как всегда пьяный в стельку, дрожал мелкой дрожью и подергивался, будто замерзал, хотя жар от большого огня уже становился довольно чувствительным.
   – А что мы будем жарить на завтрак? – спросил он.
   – Ничего. Зато будем спускаться вниз по этой чертовой отвесной скале, – ответил ему Калеб, поворачивая коня к краю каньона.
   Только он развернулся, как раздался выстрел – это генерал Фил Ллойд вынул револьвер и выстрелил себе в голову. Тело его обмякло и свесилось с лошади, одна нога осталась в стремени.
   Лошадей стало трудно сдерживать, они прыгали и рвались, раздувая ноздри. Двое или трое рейнджеров не усидели в седлах, одна лошадь помчалась прямо в пламя.
   – Пора, ребятки, хватайте оружие и дуйте к краю каньона как можно скорее, – скомандовал Калеб.
   К радости Гаса стены каньона оказались не такими уж крутыми, как казалось с первого взгляда. Там выступали террасы длиной в сотню ярдов и больше, но виднелись также и наплывы, выступы и не очень крутые спуски. Ирландский волкодав припустился бегом, распушив хвост по воздуху. Не успели рейнджеры спуститься вниз футов на тридцать, как случилась другая трагедия: лошадей охватила паника – некоторые поскакали прямо в огонь, другие стали кидаться в каньон. Часть лошадей поранили и побили ноги, а большинство, перевернувшись раз-другой в воздухе, рухнули на землю. Одна лошадь грохнулась прямо на Дэклюзки, верховода миссурийцев. Кое-кто из рейнджеров заметил падающих лошадей, а Дэклюзки зазевался и его раздавило тушей. Лошадь продолжала кувыркаться, увлекая за собой и его. Лошадь генерала Ллойда совершила самый длинный прыжок – он пролетел в седле надо всеми, все еще держа ногу в стремени, и грохнулся там, где его уже не было видно.
   – О Боже, смотрите! – воскликнул Гас, показывая на другую стенку каньона – Куда они направляются?!
   На призыв Гаса откликнулись немногие, кое-кто вцепился руками в жиденькие кустики, с трудом удерживая равновесие на узеньком выступе и трясясь от ужаса. Над ними на самом краю каньона, с гулом и треском свирепствовал огонь. От жара все покрылись липким потом, хотя и дрожали от страха.
   Калл не забывал бдительно смотреть по сторонам, как, впрочем, и Калеб Кобб. Сперва Каллу показалось, что по отвесной стене на той стороне каньона ползут вверх горные козлы. В тот момент, когда он смотрел туда, под Черномазым Сэмом обломился выступ – Калл заметил лишь испуганное лицо Сэма, и тот полетел вниз, ни разу даже не вскрикнув.
   – Боже мой, смотрите на них! – вскричал Калеб.
   На той стороне каньона, по узенькой горной тропе шла гуськом в направлении на запад группа команчей – человек пятьдесят. С большого расстояния казалось, будто они двигаются по воздуху. Во главе двигался Бизоний Горб, с копьем в руке, как почудилось от страха Гасу.
   – Смотрите на них! – закричал Длинноногий. – Они что, летают?
   – Да нет, там вьется горная тропа, – объяснил ему Чадраш. Он стоял вместе с Матильдой на крошечном выступе, успокаивая ее, словно ребенка, и удерживая от какого-нибудь безрассудного поступка.
   – А что если пожар не потухнет? – спросила Матильда, встревоженно глядя вверх.
   Она всегда боялась огня, а теперь все время дрожала, опасаясь, что огонь сорвется с края каньона и подпалит ей одежду. Она так испугалась, что ее одежда, не дай Бог, загорится, что даже начала срывать ее.
   – Что ты… прекрати сейчас же! – закричал Чадраш, одним глазом следя за Матильдой, а другим за команчами.
   – Нет! Мне нужно снять одежду, я не хочу сгореть заживо! – крикнула в ответ Матильда и уже наполовину разделась, стоя на крохотном выступе.
   Калл взглянул наверх и увидел огонь на краю каньона, но он понимал, что опасения Матильды сгореть заживо лишены оснований. На них падала сверху обуглившаяся степная трава, но без огня. Поэтому он все внимание перенес на индейцев, пробиравшихся по тропе на другой стороне каньона Пало-Дуро. Казалось, что их кони осторожно перебирают ногами прямо по воздуху.
   – Ты видишь тропу, если у тебя такой острый глаз? – спросил Калл Гаса.
   Гас смог посмотреть только уголком глаза, да и то бегло – над каньоном поднимались клубы дыма. Но приглядевшись, он все же заметил, что индейцы вовсе не летают по воздуху. Бизоний Горб шел своей дорогой не спеша, степенно вышагивая по узенькой горной тропе.
   – Он не летит, там тропа, – сказал Гас. – Но если человек сможет летать, то, думаю, первым полетит этот шельмец. Мне кажется, что прошлой ночью он приходил по мою душу.
   – Наплевать мне, летают они там или ходят, – проговорил Калеб. Он крепко вцепился обеими руками в пучок травы. – Мне больше по душе, если они отправятся в другом направлении, а пока, похоже, они обходят нас с флангов.
   Тут же зубодер Илайхью Карсон, потеряв равновесие, закачался и покатился вниз.
   – Хватай его за ноги! – крикнул Калеб Долговязому Биллу, который находился ближе всех к падающему зубодеру. Долговязый протянул руки и ухватил пустой воздух, промахнувшись всего на дюйм или того меньше. Сам он находился в таком опасном положении, что не рискнул повторить попытку. Зубодер с ходу ударился о выступающий крупный камень, перевернулся в воздухе и пропал из виду, хрипло крича на лету.
   – Теперь нам надо беречь свое здоровье и не допускать зубной боли, – предостерег всех Длинноногий, не сводя глаз с цепочки индейцев, вышагивающих напротив по отвесной стенке каньона.


   18

   Рейнджеры выкарабкались из каньона и обнаружили, что прерии, сколько видит глаз, почернели и еще дымятся. Кое-где небольшие кустарники, кактусы и крысиные норы еще горели. Валялись несколько погибших лошадей; дымились и тлели человеческие внутренности. Навзрыд плакал юный Томми Спенсер – ведь Дэклюзки был его единственным родственником. Пропали Черномазый Сэм и зубодер, падающая лошадь ударила в шею копытом Брогноли и повредила ему глаза. Голова у него как-то странно дергалась из стороны в сторону, а говорил он, то ли от страха, то ли из-за травмы так, что никто его не понимал.
   Большая часть боеприпасов взорвалась, что немало удивило всех, ибо никто не слышал взрыва. По приблизительному подсчету пропало более двадцати человек, хотя стольких падающих вниз никто не видел. Утрата боеприпасов стала самой серьезной проблемой, у всех на глазах на запад отправились не менее пятидесяти индейцев, да в самом Санта-Фе находился многочисленный отряд. Все давали самую разную оценку этой ситуации, а Длинноногий Уэллейс только посмеивался.
   – А меня не волнует проблема пуль, – говорил он. – Беда в том, что мы безлошадные, а вокруг нет воды. Мы можем сдохнуть от голода, прежде чем подстрелим какого-нибудь зверя.
   Джеб, ирландский волкодав Калеба Кобба, который легко сбежал вниз по отвесной скале, так и застрял там, в каньоне. Он свернулся в клубок на маленьком выступе в сотне футов от края каньона. Выступ мог обломиться в любую минуту и покатиться вниз по отвесной скале.
   – Я либо пристрелю его, либо спасу, – решил Калеб. – Есть ли добровольцы выручить пса? – громко спросил он.
   Все молчали – предложение спускаться снова в каньон из-за собаки Калеба, которую никто, кроме него самого, не любил, – не очень-то прельщало.
   – Того, кто спасет этого проклятого пса, сразу же произвожу в сержанты, – пообещал Калеб.
   – Я пойду, – сразу же выскочил Гас. Произнося эти слова, он прежде всего думал о Кларе Форсайт.
   Происшествие с собакой давало ему блестящую возможность обойти Калла в чине. А раз уж обойдет, то и всегда будет впереди. Если он вернется из похода сержантом, Клара, скорее всего, расцелует его. Капрал Калл тогда не будет уже таким серьезным соперником.
   Калл удивился глупым словам приятеля. На крошечный выступ, где лежал пес, ступить было невозможно. Вокруг того места не росло ни кустика, ни деревца, не было ничего, за что можно было бы уцепиться. Вдобавок пес был довольно крупным.
   – Гас, не делай глупостей, – предостерег Калл. – Ты загремишь вниз, как наш зубодер.
   Но Гас уже закусил удила, одна лишь мысль о том, как будет гордиться им Клара, когда он вернется сержантом, будоражила его кровь. Между ним и собакой вытянулась отвесная стена, но он ведь уже был за краем каньона и вернулся оттуда невредимым. Нет никакого сомнения, что и на этот раз вернется живым.
   – Пусть кто-нибудь спускает меня на веревке, если, конечно, не все веревки сгорели, – попросил он. – Для страховки этого будет достаточно.
   Калл и Верзила Билл быстро стали ворошить стволами ружей тлеющие ковры и одеяла, лежащие в дымящемся фургоне. Нашлась тройка несгоревших, хотя местами и обуглившихся лошадиных вожжей. Калл внимательно, дюйм за дюймом, осмотрел вожжи, нет ли у них слабых мест, и ничего не обнаружил.
   – Я все же считаю, что ты совершаешь глупость, – сказал он, тщательно связывая вожжи. Но даже связанные, вожжи оказались коротковаты. Каждый раз, когда он подходил к краю каньона и смотрел вниз, казалось, что собака отодвигается все дальше и дальше. Пес жалобно скулил. Он распростерся на выступе, спрятав голову в лапах. Хвост свесился в пропасть.
   Шестеро рейнджеров с Каллом во главе взялись за конец вожжей и стали медленно спускать Гаса в каньон. Там, где росли кустики, он хватался за них. Калеб Кобб стоял у края каньона и наблюдал за операцией.
   – Чтобы не бояться высоты, капрал, нужно смотреть не вниз, а прямо на скалу у себя перед носом, – поучал он.
   Гас так и сделал. Он старательно не отводил глаз от отвесной стены перед собой, а спускался вниз осторожно, не более чем на фут за один раз. Но и не глядя вниз, он чувствовал, как захватывает дух. Край каньона вверху, казалось, находился совсем близко от неба. Рейнджеров, которые страховали его, спуская на вожжах, он не видел. Он знал, что они ребята надежные, но все равно чувствовал себя неуверенно, поскольку их не видел.
   Вдруг Гас вспомнил про команчей, которые, как ему показалось, шли по воздуху. А что если они перебегут по дну каньона и нападут на него? Тогда рейнджеры бросят его – это уж как пить дать.
   – Спускайте меня побыстрее, – попросил он. – Мне не терпится вернуться назад.
   Когда до собаки оставалось футов пятнадцать, она начала поскуливать и царапать выступ. Пес понял, что Гас спускается, чтобы спасти его, но вожжи были коротковаты, а между Гасом и Джебом пролегла гладкая каменная стена. Гас чувствовал возрастающий страх. Если рейнджеры упустят страховочные вожжи или же если он поскользнется, пытаясь схватить собаку, тогда он сверзнется на сотни футов вниз и разобьется насмерть. Но ему так хотелось получить повышение и он так жаждал любви Клары, что все его страхи исчезли – их поглотило чувство, заставившее добровольно пойти на риск.
   Кончились выступы, дальше он спускаться не мог, и он понял, что проиграл: вожжи оказались слишком короткими.
   – Полковник, позовите его! – крикнул Гас. – Ниже мне не спуститься, может, он сам сможет немного подняться вверх.
   Калеб Кобб позвал пса, и тот стал карабкаться вверх.
   – Ко мне, Джеб! Ко мне! – кричал Калеб.
   Собака предпринимала неимоверные усилия, карабкаясь по отвесной стене. Она сделала отчаянный рывок, и Гас сумел ухватить ее за толстый ошейник. Но пес оказался слишком тяжелым – он весил не меньше небольшого человека. Когда Гас попытался поднять собаку за ошейник. Калл чуть было не свалился в каньон, но Длинноногий вовремя схватил его за ремень и удержал.
   Из-за тяжелой собаки Гас соскочил с последнего выступа, где можно было стоять. Он повис в воздухе, держа пса одной рукой за ошейник. Затем, к своему ужасу, он стал вращаться на вожжах, а они все туже затягивались на его талии. Вращался он под воздействием веса собаки. Через секунду-другую его перевернуло головой вниз, а ногами вверх.
   – Тащи меня! Тащи! – заорал он.
   Открыв глаза, он увидел, что все вокруг вертится. Перед ним мелькали то голая каменистая стена, то голубое небо. В момент очередного оборота к нему подлетели два ястреба-канюка, да так близко, что он даже ощутил, как трепещут в воздухе их крылья.
   И вдруг, в одно мгновение, собака выскользнула из ошейника, да так быстро, что не успела даже тявкнуть. Гас все еще держал ошейник в руке, а худая собачья морда вдруг пропала. Пока рейнджеры затаскивали Гаса вверх, он продолжал крутиться в воздухе. Когда его вытащили и положили на спину на землю, он глянул на безбрежное небо и потерял сознание. Очнувшись, он увидел стоящих над ним Калла, Длинноногого и Верзилу Билла. В руке Гаса был крепко зажат собачий ошейник. Он встал и протянул ошейник Калебу Коббу, тот взял его с сердитым видом.
   – Не будет тебе повышения, капрал, – промолвил Калеб. – Мне нужна была собака, а не ошейник.
   С этими словами он медленно ушел.
   – Радуйся хоть тому, что вернулся невредимым на твердую землю, – произнес Длинноногий.
   – А я и радуюсь, все в порядке – я и вправду рад, – ответил Гас.


   19

   Выгоревшие прерии тянулись от каньона на добрые пять миль. Рейнджеры вынуждены были тесниться на маленьком пятачке целый день, поскольку в других местах тлеющая трава прожигала им сапоги.
   – Какие-то наши лошади, должно быть, прорвались, – заметил Гас. – Сомневаюсь, чтобы все они сгорели.
   – Тех, которые уцелели, увел Бизоний Горб, – охладил его Длинноногий. – Теперь нам следует полагаться лишь на собственные ноги. Я-то счастливчик – у меня они здоровые.
   – А у меня нет, – с опаской произнес Джонни Картидж. – По сути дела, у меня всего лишь одна нога. Сколько же нам придется шагать, чтобы добраться до мексиканцев?
   На этот вопрос никто ничего не ответил, ибо понятия не имел, что отвечать.
   – Думаю, топать придется изрядно, – изрек Верзила Билл. – Так долго, что мы начнем подыхать от жажды, прежде чем наткнемся на ручей или речушку.
   Некоторые рейнджеры присели на корточки и глядели на почерневшую от пожара равнину.
   Серьезная угроза нависла над ними. Все только и думали о воде. Будь у них лошади, все равно в этих местах не так-то просто найти источники. Пешком они могут пройти всего несколько дней в поисках воды. Калеб Кобб никак не мог успокоиться, потеряв своего пса. Он сидел на краю каньона, свесив ноги в пропасть и болтая ими, и ни с кем не разговаривал. К нему опасались подходить, хотя и понимали, что он должен принимать решение как можно скорее. Они не могут сидеть на одном месте, без пищи и почти без воды. Кое у кого имелись фляжки, но у большинства их не было, поскольку они рассчитывали на кожаные бурдюки с водой, а те сгорели или полопались при пожаре.
   Наконец, продумав целых три часа, Калеб встал.
   – Вот что, все не так плохо, – произнес он и зашагал прямо на запад.
   За ним медленно потянулись рейнджеры, боясь обжечься о тлеющую траву. На равнине там и сям тянулись тоненькие струйки дыма, поднимающиеся от тлеющих растений. Калл шел невдалеке от Калеба. Он увидел, как тот нагнулся и схватил обуглившуюся тушку кролика, неосторожно выскочившего из норы во время пожара. Калеб легко содрал с тушки обгорелую кожу и принялся поедать кроличье мясо прямо на ходу. Оглянувшись назад, он увидел, что Калл с удивлением смотрит на него.
   – Теперь, капрал, мы не должны брезговать никакой пищей, – назидательно произнес Кобб. – Лучше поищи кролика и для себя.
   Минут через десять Каллу на глаза попался другой поджарившийся кролик. Он поднял его за лапы и понес – пока не ощущал такого голода, чтобы немедленно приняться за еду. Гас, еще не оправившийся с перепуга, увидел, как его друг поднял с земли кролика.
   – На кой черт тебе этот кролик? – спросил он.
   – Чтобы съесть его, – объяснил Калл. – Полковник уже закусывает. Он говорит, что нам нужно теперь есть все, что попадется под руку. До стоящей жратвы нам еще шагать и шагать.
   – Я предпочел бы найти что-нибудь повкуснее, чем этот проклятый кролик, – заявил Гас. – Может, мне посчастливится увидеть оленя или вилорогую антилопу, если только позорче смотреть.
   – Лучше брать то, что попадется под руку, – настоятельно посоветовал Длинноногий. – Лично я высматриваю зажарившегося скунса. Мясо у него повкуснее кроличьего.
   Чуть позднее они наткнулись на пять обгоревших лошадиных туш. По-видимому, кони хотели вместе пробиться сквозь стену огня и вместе погибли. Среди них лежал и маленький гнедой Калла – вспомнив, как эта лошадка тащила его через Бразос, Калл загрустил. А еще больше опечалился он, когда увидел, что обугленная земля заканчивается в ста ярдах от места, где лежали лошади. Если бы они бежали чуть быстрее или ветер задул в другую сторону, как знать, может, они и проскочили бы сквозь огонь.
   – К чему нам уходить от этакой горы мяса? – спросил Чадраш.
   На ногах он носил мокасины – поэтому переход через равнину, прожигающую жаром даже подметки сапог, стал для него хождением по мукам. Полпути Матильда несла его на себе, пока не выбилась из сил. Но Чадраш высоко держал голову, в то время, как на большинство рейнджеров утрата лошадей и угроза ужасной смерти на пожаре подействовали так удручающе, что они просто-напросто еле тащились, выбиваясь из сил, склонив головы и не думая ни о чем.
   Калеб Кобб резко обернулся и вытащил большой нож.
   – Да, ты прав, – сказал он. – Мы нарежем мяса, оно уже зажарено, в этом нам повезло, поскольку повар погиб.
   Он оглядел измученных людей и улыбнулся.
   – Теперь, ребята, пусть каждый позаботится о себе, – продолжал он. – Отрезайте столько мяса, сколько сможете унести, и отправимся дальше.
   Калл оттяпал изрядный кусок от задней ноги, но не своего коня, а другой лошади. Гас тоже нарезал себе немного мяса от мерина, но ему явно не хотелось заниматься этим.
   – Лучше делай, что приказал полковник, – предупредил его Калл. – А то потом станешь выпрашивать у меня жратву.
   – Не стану, – ответил Гас. – Я думаю, как подстрелить оленя.
   – Почему ты считаешь, что сможешь его подстрелить? Ты что, видел здесь оленей? – заметил Калл. – Здесь открытая местность. Да не успеешь ты подкрасться на расстояние выстрела, А олень уже удерет.
   – Слишком ты беспокоишься обо мне, – огрызнулся Гас.
   В данную минуту он о мясе не думал. Из головы у него не выходила мысль о предательстве Калеба Кобба, отказавшегося повысить его в звании. Он ведь полез в каньон и рисковал жизнью. А что если бы с него сорвался ремень, как ошейник с собаки? Тогда он разбился бы, и все ради спасения пса. Нет, так командовать нельзя, решил Гас. Он же единственный из отряда добровольно согласился лезть в каньон – да за один этот подвиг он заслуживает повышения. Да, он гордился, получив капрала, но теперь этого чина ему маловато, учитывая все трудности, которые пришлось преодолевать.
   Пока он думал о трудностях, в голову закралась ужасная мысль. Теперь их отряд находится на открытой равнине, продираясь сквозь густую, по пояс, траву. Каньон остался позади в нескольких милях. А где теперь команчи – никто не знал. Пока рейнджеры с трудом пробирались по траве, индейцы вполне могли обойти их. Теперь, если они снова подожгут траву, поблизости нет каньона, где можно было бы спрятаться от огня. И лошадей у них больше нет, хотя даже на лошадях нельзя убежать от пожара.
   – А что если они устроят еще один пожар, Вудроу? – спросил Гас. – Мы же зажаримся, как кролик, которого ты несешь.
   Калл продолжал упорно идти. То, о чем говорил сейчас Гас, было сушей правдой. Если индейцы опять подожгут траву, все они погибнут. Это было так ясно, что даже не требовало обсуждения. Он полагал, что Гасу в данной ситуации лучше помалкивать и не думать о жратве или о водных источниках.
   – Тебя этот вопрос не волнует? – напрямую спросил Гас.
   – Ты слишком много думаешь, – ответил Калл. – И думаешь о чем не следовало бы. Я считал, что ты хочешь стать рейнджером, пока не повстречался с той девушкой. А теперь вижу, что тебе вообще больше по душе возиться в магазине с мануфактурой и готовой одеждой.
   Гасу не понравились рассуждения друга, и он раздраженно проговорил:
   – Я думаю не о каких-то девках, а про то, как бы нам не зажариться.
   – Служба рейнджера как раз и подразумевает, что ты можешь умереть в любой день, – напомнил ему Калл. – Если тебе не хочется рисковать, тогда завязывай с ней.
   В этот момент прямо перед ними из высокой травы выскочила вилорогая антилопа. Гас нес свое ружье, перекинув ремень на плечо и держа его дулом вниз. Пока он снимал ружье с плеча, антилопа уже успела удрать на порядочное расстояние, и Гас промахнулся. Калл поднял было свое ружье, но увидел, что Гас загораживает цель. Пока он отбегал в сторону и снова прицеливался, антилопа убежала так далеко, что не стоило и стрелять. Чадраш, видя все происходившее, сильно разозлился.
   – Тебе не надо было стрелять, – в сердцах сказал он. – Тебя надо было огреть как следует этим ружьем по башке.
   – Что делать, она бегает очень уж быстро, – запинаясь, оправдывался Гас.
   А кто считал, что антилопа бегает медленно? Весь отряд с укоризной смотрел на него, будто вкусное животное сумело удрать исключительно по его вине.
   И все же произошедший инцидент расшевелил Длинноногого, а за ним и Чадраша. Старый следопыт снова взял свое длинное ружье, которое хранилось у Матильды.
   – Эта маленькая овечка еще не доросла, – пояснил Длинноногий. – Сомневаюсь, чтобы она отбежала больше чем на милю. Если мы пойдем налегке, то может и подстрелим ее.
   – Может и подстрелим, – подтвердил Чадраш. – Пошли.
   И оба разведчика ушли. Калеб Кобб, шагая без оглядки, вырвался далеко вперед, поэтому не знал, что происходит в отряде, пока не решил, что настало время готовиться к ночлегу. Выстрел он слышал, но подумал, что кто-то пальнул ради развлечения. Вернувшись в отряд и узнав, что оба следопыта отправились охотиться на антилопу, он не на шутку рассердился.
   – Так, значит, оба они кинулись за детенышем антилопы? – бушевал он. – Это же такая глупость, особенно когда у нас вдосталь жареной конины, чтобы набивать себе животы.
   Солнце медленно садилось за далекий западный горизонт, быстро надвигались мрачные сумерки. Матильда Робертс нервно ходила взад-вперед. Она упрекала себя за то, что не отговорила Чадраша от погони за антилопой. Длинноногий – тот помоложе, он догнал бы животное и один. В полночь весь лагерь уже считал, что разведчики пропали. Матильда рыдала навзрыд. Все думали о рыскающих вокруг индейцах, они запросто могли поймать следопытов и подвергнуть их самым зверским пыткам. Гас все время вспоминал о том, как он неудачно выстрелил и промахнулся. Если бы его ружье не висело на ремне на плече, а было бы наготове в руках, разве он не подстрелил бы антилопу? От всех этих пустопорожних мыслей теперь проку было мало, – делу ими не поможешь. Антилопа ускакала, а с ней пропали и оба разведчика.
   – Может, они устроили привал и теперь готовятся ко сну? – предположил Верзила Билл. – Днем и то нелегко найти обратный путь в лагерь на этой проклятой равнине, что же тогда говорить про ночное время.
   – Чадраш никогда не заблудится, хоть днем, хоть ночью, – возразила Матильда. – Он в любом месте найдет верный путь. Он был бы уже здесь, если бы не погиб. – И она опять горько зарыдала. – Он мертв, мертв – я уверена, уверена, – всхлипывая, твердила она. – Этот проклятый горбун добрался и до него.
   – Если он не погиб, я застрелю его или же одного Уэллейса, – угрожал Калеб. – Я потерял в один день собаку и обоих разведчиков. Просто головоломка, зачем за детенышем погнались сразу два следопыта.
   – Повторите снова, я не понял, – сказал Верзила Билл.
   Рядом с ним сидел Брогноли, у которого так и продолжала дергаться голова, а глаза оставались пустыми. Иногда, когда голова у него не дергалась, она как-то странно крутилась на шее.
   – Просто головоломка, – повторил Калеб. – Мне как-то пришлось побывать в Гарвардском университете, и я запомнил это мудреное слово.
   – А что оно означает, сэр? – поинтересовался Калл.
   – Думаю, это латинское слово, – предположил Гас.
   Одна из его сестер пыталась научить его латыни и ему очень хотелось удивить Калеба Кобба своей образованностью – может, тогда он все же произведет его в сержанты.
   – Разве ты ученый человек? – спросил его Калеб.
   – Какое там! Просто я подумал, что это латинское слово – я брал уроки этого языка, – ответил Гас. Тут он соврал. Был всего один получасовой урок, после которого он навсегда прекратил учить латынь.
   – Я слышал это слово в Бостоне, а в этом городе по-латыни не говорят, – заметил Калеб. – Головоломка – это такое слово, до которого тебе и не допереть. Оно означает, что я не могу догадаться, зачем это за одной маленькой антилопой помчались сразу два следопыта.
   – Уходить из лагеря лучше вдвоем, чем в одиночку, – заметил Верзила Билл. – Я, к примеру, вообще не желаю отлучаться без сопровождающего, который знает, как вернуться назад.
   – Если Чад не погиб, тогда он ушел от нас, – решила Матильда. – Он говорил, что так или иначе он все же удерет от нас.
   – Чего ради он станет удирать? – удивился Калеб. – Мы находимся на возвышенной равнине. Тут столько удивительного.
   – Удрал, взял да удрал, – твердила Матильда – Догадываюсь, что удрал и бросил меня.
   Матильда снова не выдержала и разрыдалась. Поплакав некоторое время, она принялась вопить. Все ее грузное тело сотрясалось, она вопила так истошно и громко, будто пыталась вывернуть наизнанку все свое нутро. В тишине пустынных прерий ее вопли разносились далеко окрест. От них мужчинам становилось не по себе – казалось, что среди рейнджеров воет одинокая волчица. Никто не понимал, почему она так переживает. Ведь Чадраш ушел подстрелить антилопу, а Матильда ревет и воет, будто он и впрямь покинул ее.
   Многие рейнджеры отходили подальше, не желая слушать ее вопли. Как-никак она все же была проститутка. Никто не просил ее приклеиваться к старому Чадрашу. Он был горец, а горцы рождены для бродяжничества в одиночку.
   Некоторые надеялись, что теперь Матильда снова займется проституцией – им предстоит еще долго шагать и шагать, и Матильда могла бы внести разнообразие в монотонность пешего перехода. Но другие, и Верзила Билл в их числе, слыша ее рыдания, придерживались иного мнения. Женщина вопила, словно дикий зверь, и не просто зверь, а напуганный. Теперь трахаться с ней – дело опасное. К тому же Чадраш, может, вовсе и не удрал. Он явится в самый неподходящий момент и тогда задаст обидчику жару.
   Калеба Кобба вопли Матильды не трогали. Он поглощал здоровенный кусок конины, изредка поглядывая на рыдающую женщину. Его удивляло, что ее вопли сильно разжалобили рейнджеров. Они столкнулись с любовью, со всей ее таинственностью, и им это не нравилось. Шлюха влюбилась в старого горца. Никто не ожидал такого оборота, но он все же случился. Из-за этого здоровые мужики лишились покоя – подобное событие вовсе не было необходимым, а скорее неестественным. Теперь даже мысль о команчах не так тревожила их. Команчи проделывали то, чего от них ждали, то есть убивали белых людей. Это означало войну не на жизнь, а на смерть, но здесь хоть была уверенность, что так и должно быть. А тут на тебе – какая-то баба воет, словно волчица. Какой же толк от всего этого?
   – Любовь – это страшная цена, которую приходится платить за общение с партнером, не так ли, Матти? – произнес Калеб. – Сам я нипочем не платил бы. Лучше уж быть без партнерши.
   Мало-помалу вымотавшиеся рейнджеры засыпали один за другим. Гасу захотелось перекинуться в картишки, редкая ночь проходила без того, чтобы его не одолевал зуд к карточной игре. Но сейчас все от него отворачивались. Никто не хотел играть в карты просто так, а расплачиваться было нечем, да вдобавок все хотели пить. К чему играть в карты, когда Бизоний Горб и его воины того и гляди набросятся на них, а Джонни Картидж говорил, что их много.
   – Бросьте вы, нет их поблизости, почему бы нам не сыграть? – вопрошал Гас, раздраженный тем, что его друзья на сей раз оказались такими сонями.
   Ему даже не отвечали. Его просто не замечали. Рыдания Матти постепенно стихали, в лагере слышалось лишь шуршание карт – это Гас тасовал и перетасовывал колоду.
   Калл заступил в дозор – он отошел от лагеря немного в сторону и затаился. Он предпочитал оставаться по ночам в одиночестве, обдумывая все произошедшее за день, если, разумеется, что-то происходило. Вполне может статься, что настанет день, когда придется принимать командование отрядом. Он жаждал учиться, но не было учителей. Это был его второй поход в качестве рейнджера, и оба похода организовывались из рук вон плохо. При всех стычках с индейцами те неизменно побеждали рейнджеров, так что при такой раскладке надеяться можно было лишь на слепую удачу.
   Калла не могло не интересовать все это. Калеб Кобб что-то говорил про Гарвардский университет, а майор Шевалье даже учился в военном училище в Уэст-Пойнте. О Гарвардском университете Калл слышал мало, но вот про Уэст-Пойнт он знал кое-что, знал, что там готовят генералов и полковников. Но если выпускники этого училища получали такую хорошую подготовку, почему же они так плохо планируют боевые операции? Тут что-то не так, и все это вызывает беспокойство. Сейчас они находятся в самом центре огромной равнины, а никто, похоже, толком не знает, куда они идут и что нужно делать, чтобы уцелеть в сложившейся ситуации. Никто не знал, как следует организовать поиски доброкачественной воды или какие растения съедобны, если придется их есть. Конечно, можно было бы положиться на охотничьи трофеи, но где она, эта охота, и будет ли она вообще? Даже старый Джизес, кузнец-мексиканец из Сан-Антонио, и тот знал больше про всякие растения, нежели любой из рейнджеров отряда – ну, может, поменьше разве только погибшего Сэма.
   Совершенно неправильно допускать, чтобы только двое из всего отряда понимали, что необходимо делать ради спасения рейнджеров. Сэм знал кое-что о том, как вылечивать людей, но он упал в пропасть и разбился, а никто даже не удосужился порасспросить его, как лечить разные раны. Рыдания Матильды хоть и тревожили Калла, но не так сильно, как других парней из отряда. Видимо, она перестанет плакать, когда вконец измотается, а на следующий день, проснувшись, совсем придет в себя. Калу нравилась Матильда: она не однажды оказывала ему помощь. Тот факт, что она влюбилась в Чадраша и прикипела к нему, Калл считал делом, его не касающимся. Люди вольны любить, кого пожелают. Такое отношение вполне объяснимо и простительно, но вот что непростительно, по его мнению, так это снаряжать без должной подготовки длительную и опасную экспедицию. Он твердо решил, что если ему когда-нибудь поручат командовать рейнджерами, он позаботится о том, чтобы каждый человек под его командованием получил бы соответствующую подготовку и точные указания, чтобы у всех были неплохие шансы на спасение, если погибнет командир.
   Калл любил стоять на посту часовым. Теперь, когда не стало лошадей, которых можно воровать, индейцам больше не было необходимости шастать поблизости, разве только чтобы убивать рейнджеров. Он не видел причин, ради которых они отважились бы на прямое нападение. У отряда не было воды и оставалось мало пиши. Ему предстояло пройти еще несколько сот миль, а никто толком не знал пути. Команчам не было никакого резона рисковать своей жизнью, чтобы уничтожить рейнджеров. За них это дело сделает местная природа.
   Каллу нравилось сидеть в стороне от лагерной стоянки и вслушиваться в ночные звуки, доносившиеся из прерий. Вот завыли койоты, а другие завыли в ответ. Иногда он слышал, как скребутся и шуршат разные мелкие зверушки, шелестят крыльями пролетающие вверху ночные птицы, ястребы и совы. Бывали моменты, когда Каллу хотелось стать на несколько дней индейцем или хотя бы подружиться с каким-нибудь из них, который научил бы его индейским премудростям. Команчи за пару ночей украли тридцать лошадей из строго охраняемого места. Он не прочь был бы сам пойти на такое дело с конокрадами, чтобы посмотреть, как они все это проделывают. Ему хотелось знать, как они умудряются проскользнуть в табун и даже не потревожить лошадей. Он желал выяснить, как они крадут лошадей, и при этом их никто не видит и не слышит.
   Тем не менее Калл понимал, что ни один индеец не придет к нему и не станет его обучать; поэтому остается лишь наблюдать за всем и наматывать себе на ус. Его раздражало поведение Гаса Маккрае, который слишком мало интересовался навыками, столь необходимыми для рейнджерской службы. Гас думал лишь о проститутках, картах и той девке с оптового склада в Остине. Если бы Гас нес ружье как положено, он убил бы антилопу, а отряд не потерял бы сразу обоих разведчиков.
   Ночь прошла спокойно, а перед рассветом Калл расслабился и на минутку смежил веки. Хоть ему и показалось, что он вздремнул всего минутку, разбудили его довольно грубо. Кто-то резко дернул его за волосы, запрокинул голову и провел пальцем по горлу.
   – Говорят, что когда нож перерезает тебе глотку, ты ничего не чувствуешь, – произнес Длинноногий. – Если бы вместо меня был команч, ты уже валялся бы мертвым.
   Калл готов был от стыда провалиться сквозь землю. Его застигли спящим на посту. Начинало светать. Чуть позади Длинноногого он увидел Чадраша. Старый следопыт держал под уздцы трех лошадей.
   – Мы нашли трех лошадок, – объяснил Длинноногий. – Думаю, им повезло – они отыскали узенький проход в море огня.
   – А мы считали, что вы уже погибли, – сказал Калл. – Матти очень убивалась по Чаду.
   – С Чадом все в порядке, он хочет пойти поискать еще лошадей, – заметил Длинноногий. – На трех клячах наше войско не довезешь до Нью-Мексико.
   Калеб Кобб оказал вернувшимся разведчикам холодный прием. Ночью по нему ползали гремучие змеи и мешали спать. Он дал волю своему вспыльчивому характеру и не думал его сдерживать.
   – Никто не приказывал вам гоняться за этой антилопой, – бушевал он. – А раз уж вы ушли, то где мясо? Будь у меня кандалы, я немедленно заковал бы вас обоих.
   Тушка маленькой антилопы лежала на спине пойманной лошади. Чадраш снял ее и положил к ногам Калеба. Тот так и кипел от злости, Длинноногий Уэллейс злился еще сильнее. Немногие рейнджеры видели Длинноногого в таком состоянии, но те, кто увидел, постарались отойти подальше. Лицо у него налилось кровью, в глазах сверкали молнии, когда он стоял перед Калебом Коббом.
   – Думаю, тебе не удастся заковать меня в проклятые кандалы. – загремел он. – Меня не закуешь – ни ты, ни кто другой. И никакой ты вовсе не полковник, – добавил он. – Ты никто иной, как сухопутный пират. Тебя изгнали с моря, так теперь ты намерен пиратствовать в Санта-Фе. Я больше не буду слушать твои приказы, мистер Кобб, да и Чадраш тоже.
   Калеб невозмутимо встал и вынул из ножен огромный нож.
   – Давай сразимся, – вызвал он Длинноногого. – Посмотрим, как прочно ты будешь скован, когда я перережу твою проклятую глотку.
   Длинноногий тоже мгновенно выхватил нож; он был готов рубиться с Калебом Коббом, но не успела начаться схватка, как между ними встал старый Чадраш. Он выхватил у Гаса оба его пистолета и направил их на дуэлянтов.
   – Никакой рубки, – предупредил он.
   Пистолеты он нацелил прямо им в грудь. Поступок Чадраша был таким неожиданным, что Калеб и Длинноногий даже затряслись от злости.
   – Ну вы, проклятое дурачье! – выругался Чадраш. – У нас на счету каждый человек, но если произойдет убийство, то и я не остановлюсь перед убийством.
   Калеб и Длинноногий вложили ножи в чехлы – у обоих был глуповатый вид, но угроза схватки еще не прошла окончательно.
   – Лучше поберечь себя для стычки с команчами, – сказал Чадраш, возвращая Гасу пистолеты.
   – Хорошо, – согласился Калеб. – Но я не потерплю бунта и буду все-таки отдавать приказы, Уэллейс.
   – Тогда отдавай их потолковее, – проговорил Длинноногий. – Я не намерен зря терять время на твои дурацкие приказы.
   Продираясь целых пять миль по высокой, покрытой сажей траве, рейнджеры стали черными по пояс. Вода во всех флягах кончилась, и они испытывали жгучую жажду, хотя было только раннее утро и довольно прохладно. Длинноногий и Чадраш, преследуя антилопу, источников воды нигде не заметили. Борода у Чадраша покраснела, поскольку он перерезал у лани горло и выпил немного крови.
   – Интересно, а кто возьмет себе лошадей? – спросил Гас. – По-моему, одну следует передать Джонни – ведь он хромает и не может угнаться за нами.
   И в самом деле, ходить по высокой горячей траве было сущей мукой для Джонни Картиджа. Во время перехода он валился с ног позади отряда через каждый час. Он знал, что может стать легкой добычей для команчей, и старался изо всех сил не отставать от отряда. Из-за этого он совсем ослабел, поэтому просто-напросто ложился и засылал где-нибудь сбоку от отряда. Калл, когда стоял в дозоре, нередко слышал его тяжелый храп.
   – Может, найдутся еще лошади, уцелевшие от пожара? – предположил Гас.
   Калл ничего не ответил. Одна-две лошади проблемы не решили бы. Взошло солнце, ярко осветило равнину далеко к западу и северу. На самом дальнем краю ее над горизонтом вытянулись легкие облачка. Равнина была абсолютно пустой. Калл не видел на ней ни животных, ни деревьев, ни речушек, ни индейцев – вообще ничего.
   – А кто, по-твоему, победил бы, если бы Калеб и Длинноногий сцепились? – спросил Гас у Калла.
   – Победил бы Чадраш, – ответил тот. – Он убил бы их обоих.
   – Я не это имел в виду, – сказал Гас, но Калл уже повернулся и пошел прочь.
   Верзила Билл принялся готовить антилопу – вкусно запахло жареным мясом Он хотел нарезать его на полоски, а потом уже дожаривать. Маленькая антилопа не могла далеко убежать, когда ее жаждали столько голодных ртов.
   – Сегодня ружье носи как положено, – предупредил Калл Гаса, когда они снова отправились в путь. – Может, увидим другую антилопу, тогда уж промаха допускать никак нельзя.
   – Будь уверен, в следующий раз не промахнусь, – заверил Гас.


   20

   На следующий день нашлись еще четыре лошади. Две получили серьезные ожоги, но две оказались в порядке. Калеб пристрелил обожженных, мясо их засушили на солнце. Днем рейнджеры наткнулись на крохотную впадинку на равнине, забитую илом и грязью. На самом дне ее оказалось немного вонючей воды. Во впадинку набилось полным-полно лягушек и головастиков, но рейнджеры не побрезговали, с жадностью набросились на покрытую зеленью воду. Кое-кого тут же начало рвать. Хоть они и мучились от жажды, тем не менее удержать воду в желудке не смогли.
   На следующее утро Калеб принял решение разделить отряд.
   – Капрал Калл и капрал Маккрае могут отправляться с тобой, Уэллейс, – распорядился он. – Берите трех лошадей и постарайтесь добраться до какого-нибудь поселения. Скачите день и ночь, но давайте отдохнуть лошадям каждые три часа. Ищите селение, называемое Антон-Чико, его нужно найти в первую очередь.
   – А кому отдать оставшихся лошадей? – поинтересовался Верзила Билл.
   – Одну возьму я, а другую – Чадраш, – решил Калеб. – Мы будем двигаться параллельным курсом и кто-то непременно наткнется на воду.
   – А если не наткнемся? – поинтересовался Джонни.
   – Тогда будем молиться, – ответил ему Калеб – Бог смилуется и пошлет грозу с проливным дождем
   Калл и Гас не думали, что им придется откалываться от отряда Оба они крепко подружились с Джимми Твидом, который сохранил веселый нрав, несмотря на все обрушившиеся напасти. Когда Верзила Билл и Черныш Слайделл пели по вечерам, Джимми всегда подпевал им. Томми Спенсер, самый молодой из миссурийцев, сидел и слушал Джонни Картидж ходил и хныкал, что нет возможности вылить как следует. Его преследовали ночные кошмары, поэтому он всегда напивался до того, как они начнутся. Эти молодые ребята составляли дружную кучку внутри отряда, от них было тяжело уезжать. Гас хотел, чтобы и Матильда присоединилась к их компании – когда ему было тошно на душе, она успокаивала его и относилась чисто по-матерински. Поэтому он не понимал, с какой стати одному старому Чадрашу достается вся ее забота.
   – Если вас захватят в плен мексиканцы, сохраняйте спокойствие, – наставлял их перед отъездом Калеб.
   – Сохранять спокойствие насчет чего? – не понял Длинноногий.
   – Не трепаться им про нашу численность, – пояснил далее Калеб. – Пусть думают, что нас здесь тысячи.
   Длинноногий посмотрел на почерневших, измученных людей, многие из которых так страдали от жажды, что у них распухли языки.
   – Я не буду хвастаться, что у нас могучее войско, – сказал он. – Половина из нас, может, умрет, пока мы найдем кого-нибудь, кто нас выслушает.
   Он отъехал немного на запад, а затем повернул лошадь назад.
   – Может статься, что единственным способом выжить будет сдача в плен, – предположил он. – Если бы я мог захватить вас в плен, то сделал бы это прямо сейчас.
   Сказав эти слова, он повернулся и поскакал на северо-запад Гас и Калл махнули на прощание Верзиле Биллу и всем остальным и поскакали вслед за Длинноногим. По мере продвижения им казалось, что просторы впереди ширятся и становятся более пустынными. Проскакав несколько минут, Гас оглянулся, чтобы в последний раз посмотреть на отряд, и увидел, что тот исчез. Его поглотила огромная равнина. Она казалась однообразной и ровной, но если повнимательнее присмотреться, можно было заметить множество неглубоких впадин и пологих пригорков. Гас старался не сбиваться с прямого пути. Ему вовсе не хотелось отстать и заблудиться. Небо было таким глубоким и просторным, что он терял ориентировку. Даже когда он смотрел прямо на солнце, все равно не чувствовал уверенности, что знает, в какую сторону надо держать направление.
   Они проскакали целых шесть часов и не заметили никакого движения, лишь шевелилась трава, да вдалеке промелькнули один-два кролика. Калл чувствовал себя нарушителем, вторгшимся в чужие владения. Он понимал, что находится в чужой стране, и не знал, где кончается Техас и начинается Нью-Мексико. Но здесь простирались земли и не техасцев и не нъю-мексиканцев – он вторгся на земли команчей. Наблюдая за ними, когда они гуськом пересекали каньон, он понял, что команчи являются хозяевами своих земель и знают их так глубоко и досконально, что рейнджерам никогда не достичь их опыта и знаний. Ни одна лошадь под команчами и ни один команч ни разу не упали и даже не споткнулись, когда пересекали каньон по гладким скалам. Пешие же рейнджеры цеплялись за кустики и траву, когда спускались с края каньона, спасаясь от пожара, и тем не менее несколько из них упали и разбились насмерть. Индейцы могли то, что белым нипочем не сделать.
   Он поделился своими мыслями с Длинноногим, тот неопределенно пожал плечами и ответил:
   – Довольно скоро мы будем вне их досягаемости. Мы движемся к землям апачей, а может, уже скачем по ним. Они, конечно же, ничуть не лучше, но у них не так много лошадей, поэтому они передвигаются медленнее команчей. Большинство апачей – это пешие индейцы.
   – Ну и хорошо. В таком случае, полагаю, что всегда обгоню их, – хвастливо заявил Гас. – Это я сумею, если замечу их раньше, чем они проткнут меня копьем или зарежут ножом, или еще как-то укокошат. Я проворный.
   – Да ты их и не увидишь, пока тебя не проткнут копьем, – осадил его Длинноногий. – Апачи маскируются еще лучше команчей, а это уже говорит о многом. Апач может спрятаться даже под коровьем дерьмом, если больше ничего нет.
   Через минуту-другую они заметили пятнышко на горизонте. Казалось, оно даже не двигалось. Длинноногий подумал, что это, возможно, фургон или повозка. Калл не видел ничего и почувствовал раздражение от того, что у него глаза плохо видят. Почему они не видят так же далеко и зорко, как у других людей?
   Гас, чьим острым зрением гордился весь отряд, не согласился с тем, что точка – это повозка. Посмотрев туда пристальнее, он заметил, что точка вроде как пляшет. Иногда она как бы делилась на две и даже три точки, но на повозку не походила никак.
   – Нет, если это повозка, тогда были бы мулы или лошади, – доказывал Калл. – Или люди. Но там не видно ни мулов, ни лошадей, не вижу я и людей.
   – А может, это просто груда земли? – предположил Длинноногий. – Я слышал, что в Нью-Мексико можно наткнуться на груды земли, выпершие из недр. Полагаю, это одна из них.
   Но подъехав на милю или две, Гас увидел, что пятно движется. Груда земли, конечно, может выпирать, но двигаться она никак не может. Он помчался галопом вперед, стремясь первым определить, что это такое, и определил: это бродил отбившийся от стада бык-бизон.
   – Ну вот, теперь и мясо появилось, давайте убьем его, – сказал Длинноногий, вытаскивая ружье.
   Не успел он договорить, как бизон заметил, что они приближаются, и стал неуклюже пятиться назад. На первый взгляд, он отходил довольно медленно, и Калл подумал, что успеет подскочить к нему через минуту-другую, но ошибся. Бизон казался медлительным, но и лошади продвигались к нему не быстрее. Они давно не паслись, отощали и вымотались. Даже если бы они мчались во весь опор, все равно вряд ли догнали бизона. Они скакали за ним почти три мили, чтобы приблизиться на расстояние ружейного выстрела. И лишь когда до бизона осталось ярдов тридцать, выстрелили, затем перезарядили ружья и опять выстрелили, потом еще раз. Но бизон не упал, не остановился и даже не пошатнулся. Он продолжал бежать в том же быстром темпе, бежать и бежать по пустынной равнине.
   – Ребята, нам лучше остановиться, – предложил Длинноногий после третьего залпа. – Так мы лишь без толку загоним лошадей. Мы влепили в бизона уже пятнадцать пуль, а он даже не замедлил бега.
   – Почему же эта проклятая скотина не падает? – воскликнул Гас, сильно расстроившись.
   Упрямство бизона-одиночки здорово разозлило его. По всем законам охоты он давно должен был упасть. Целых пятнадцать пуль, да они убьют кого хочешь – даже слона, да что слона – кита. Бизон был не очень крупный. Он должен был упасть, но упорно не падал. Гасу казалось, что в Техасе все происходит не так, как надо. Индейцы внезапно возникают прямо на голой земле или появляются на склонах гор, маскируясь под горных козлов. Змеи ползают в постелях у людей, колючки у кустарников, если на них наткнуться, окажутся такими же ядовитыми, как и гремучие змеи. По его мнению, все эти ненормальности вызывают раздражение и злость. Нет, надо поскорее возвращаться обратно в Теннесси, где люди и звери ведут себя нормально.
   Но они сейчас не в Теннесси. Они скачут по пустынной равнине, преследуя медлительное коричневое животное, которое по всем законам природы давно должно быть убитым. Решив раз и навсегда покончить с этим бизоном, Гас пришпорил своего усталого коня, тот сделал отчаянный рывок и подскочил прямо к упрямцу. Гас выстрелил, держа дуло ружья всего в каком-то футе от выпиравших ребер бизона, но тот все равно продолжал бежать. Гас натянул поводья – лошадь вздыбилась и зашаталась – и выстрелил снова, но бизон не останавливался.
   – Тпру, стой! – крикнул Длинноногий. – Кончай скачку, а то мы угробим лошадей!
   Гас задержался немного, поточнее прицелился и опять выстрелил – теперь он вроде попал в самое сердце бизона, но тот просто сбился с ноги и снова припустился бежать.
   – Видимо, это заколдованный бизон, – проговорил Длинноногий, слезая с усталой лошади, чтобы дать ей отдохнуть.
   – Что ты сказал? – не понял Гас. Он никогда не слышал про заколдованных бизонов.
   – Видимо, тот горбун заколдовал его, – ответил Длинноногий. – В него попало двадцать пять пуль, а может, и все тридцать. Если он не заколдованный бизон, то мы уже давно бы лакомились его печенью. Индейцы – они горазды на всякое колдовство, – добавил он. – Они в этом намного превосходят белые народы. Бизоний Горб – он военный вождь, но у него в племени есть довольно сильные колдуны. Думаю, он нарочно навел на нас этого бизона, чтобы мы израсходовали на него все патроны.
   – Как же он может вытворять такое? – удивился Гас, весьма пораженный таким разъяснением.
   – Путем заклинаний и магических плясок, – объяснил Длинноногий. – Вот таким образом.
   – Не верится, – усомнился Калл. – Просто мы, видимо, не попали куда следует.
   – Нет, влепили мы ему здорово, – не согласился с ним Гас. – Ведь стреляли тридцать раз.
   – Ну и что ж, что стреляли? Но попали не туда, – настаивал на своем Калл.
   Только он произнес эти слова, как лошадь под Гасом рухнула. Она грохнулась на землю, закатила глаза, поджилки у нее тряслись.
   – Поднимай ее! Поднимай! – закричал Длинноногий. – Поднимай! А то умрет!
   Гас принялся дергать за поводья, но конь лишь слегка поднимал голову.
   Тогда Калл схватил коня за хвост, а Длинноногий стал пинать ногами по бокам и кричать на него, но из этого ничего не вышло. Лошадь даже не пыталась встать на ноги, троим рейнджерам с большим трудом удалось поднять ее, но ноги у нее разъехались в разные стороны и она снова тяжело рухнула.
   – Бросай с ней возиться, жить она не будет, – сказал Длинноногий. – Надо было раньше думать да кончать погоню. Нам здорово повезет, если нас всех троих теперь не перебьют.
   Бизон пробежал еще ярдов пятьсот и остановился. Он не упал, но все же остановился. Гас ощутил, как внутри у него нарастает бешенство. Еще бы – из-за этого проклятого бизона он лишился лошади и теперь будет топать до самого Санта-Фе на своих двоих.
   – Если меня должны убить, то прежде я сам убью эту проклятую скотину, – произнес он, хватаясь за ружье и подсумок с патронами.
   – Ну если это заколдованный бизон, тебе нипочем не убить его, а вот он тебя угробит, – стал отговаривать его Длинноногий. – Лучше всего для нас оставить заколдованного бизона в покое.
   – Он, когда психует, не слушает никого, – заметил Калл.
   Он снял со спины сдохшей лошади скатку постельных принадлежностей и протянул ее Гасу. Тот же быстро устремился вперед, решив подойти вплотную к раненому бизону и вышибить у него мозги. Он все еще не верил, что индейский колдун может заклинаниями и плясками заколдовать бизона и уберечь его от смерти. Ну а если Длинноногий верит в такую глупость, то и черт с ним – пусть верит, если ему так хочется.
   И тем не менее, когда он подошел к бизону, тот повернулся и зафыркал. Он опустил голову, нацелил рога и принялся рыть копытами землю. Из его ноздрей брызгала кровавая пена, но других признаков того, что тридцать пуль серьезно ослабили его силу, не наблюдалось. Бизон не только не сдох, а наоборот, проявлял намерение сразиться.
   Гас встал на колено, тщательно прицелился и всадил пулю точно в то место, где, как он считал, у животного должно быть сердце. До бизона было всего каких-то двадцать ярдов. С такого расстояния промахнуться никак нельзя. Гас выстрелил еще раз, чуть повыше, но опять безрезультатно.
   – Брось его – мы понапрасну тратим патроны, – опять предостерег его Длинноногий. – Нам нужно поберечь их для мексиканцев.
   – Если будем так идти, то никогда не доедем до них, – заметил Калл.
   Он уже разуверился в том, что они смогут найти верный путь через равнину. Она слишком огромна, а карты у них нет. Длинноногий признал, что понятия не имеет, где в Нью-Мексико расположены поселения или на каком расстоянии от них они сейчас находятся.
   Не успел Калл что-либо сказать, как Гас, бросив ружье на землю, вытащил свой нож.
   – Ружьишко слабовато – должно быть, пули при такой дистанции теряют убойную силу, – промолвил он. – Я убью эту проклятую тварь вот этим ножом, если нет другого способа.
   Он подбежал к бизону и начал всаживать нож ему в бок, а животное даже не предприняло попытки бежать или защищаться. Оно просто стояло на месте, опустив косматую голову и выдувая кровавую пену из раздутых ноздрей.
   – Боже мой, он все же собрался прикончить бизона, давай-ка поможем ему! – воскликнул Длинноногий, обнажая клинок. Он присоединился к Гасу и всадил нож в горло бизона. Калл подумал, что они оба сошли с ума. Их здесь всего трое; такое количество бизоньего мяса им никогда не съесть, даже если они и убьют его. Но для Длинноногого и Гаса заколдованное животное стало своего рода испытанием. Оба они уже не могли думать ни о чем, только о том, как убить эту рогатую скотину. Если они не прикончат ее, то не смогут идти дальше. Если не сумеют угрохать, то им никогда не добраться до поселений.
   Теперь и Калл вытащил нож и подскочил к зверю с другой стороны. Бизонья шея – короткая и толстая, но Калл знал, что где-то в ней должна быть крупная вена. Если перерезать ее, бизон в конце концов умрет, как бы сильно ни заколдовали его команчи и как бы исступленно они не плясали вокруг него.
   Он воткнул нож и пустил ему кровь, такой же прием проделали Гас и Длинноногий – они втыкали, втыкали свои клинки, пока не устали поднимать их и пока все трое не забрызгались с головы до ног бизоньей кровью. Наконец, покраснев от натуги и задыхаясь от усталости, они прекратили свои попытки. Все трое стояли всего в футе от бизона, вконец измочаленные, но тот все еще был жив.
   В качестве последнего средства Калл вытащил пистолет, приложив его к голове бизона чуть пониже уха, и выстрелил. Животное сделало шаг вперед и рухнуло на колени. Трое рейнджеров отошли подальше, опасаясь, как бы бизон не перевернулся и не задавил их, но ничего не случилось. Его голова поникла, и он издох.
   – О, если бы поблизости протекал ручеек – я так хочу обмыться, – произнес Гас.
   Он не переносил запаха крови и был потрясен, увидев, что покрыт ею с головы до ног, да еще тогда, когда нет никаких возможностей смыть ее с себя.
   Все трое повалились от усталости на траву и отдыхали – они слишком вымотались, чтобы немедленно взяться за разделку добычи.
   – Как же индейцы убивают их? – спросил Калл, глядя на бизона. Казалось, что тот просто отдыхает, положив голову на передние ноги.
   – Стрелами, как же еще? – ответил ему Длинноногий.
   Калл промолчал, но снова почувствовал себя чужим на этих землях: чтобы убить всего одно животное, понадобилось трое рейнджеров с ружьями, пистолетами и ножами, да целый час времени, а индейцы управлялись с этим делом одними стрелами – он сам видел, как они завалили нескольких бизонов на дне каньона Пало-Дуро.
   – Все бизоны этому в подметки не годятся, – заверил Длинноногий. – Мне еще никогда не доводилось видеть такого здоровенного.
   – Да черт с ним. Мне так хочется помыться, – не слушал его Гас.


   21

   Длинноногий Уэллейс вырезал у бизона лишь язык и печень. Язык он спрятал в переметную суму, предварительно густо посыпав солью, а печень разрезал на куски и ел сырой, капнув на кусочки пару капель жидкости из желчного пузыря животного.
   – Немного желчи делает печенку еще вкуснее, – пояснил он, предлагая нарезанные кусочки Каллу и Гасу.
   Калл съел три или четыре куска, а Гас взял в рот лишь один, да и тот вскоре выплюнул.
   – Разве мы не можем ее приготовить? – спросил он. – Я изрядно проголодался, но не настолько, чтобы глотать сырое мясо.
   – Вот завтра ты проголодаешься основательно, если нам не повезет, – пробурчал Длинноногий.
   – Я поджарю мясо прямо сейчас, – снова предложил Гас – по всему было видно, что Длинноногий сочтет его до смешного привередливым.
   – Полагаю, что если ты сожжешь всю свою одежду, то, может, и подпалишь немного кусочек или даже пару кусочков, – проговорил Длинноногий и жестом руки показал на пустынную равнину вокруг.
   Нигде, куда только доставал взор, не видно было ни кустика, ни деревца, пригодного в качестве топлива. Местность не была совершенно ровной, но она все же оставалась абсолютно голой.
   – Что за проклятое место, – выругался Гас. – Дрова тут нужно носить с собой, иначе жри сырое мясо.
   – Есть еще бизонье дерьмо, собирай его, пожалуйста, – сказал Длинноногий. – Я не раз жарил печенку на бизоньих кизяках, но в этих местах бизонов явно мало. Мне не нравится шагать десяток миль, чтобы собрать достаточно кизяка на вашу радость.
   Отъезжая от убитого бизона, они заметили двух волков, трусцой приближающихся к этому месту. Волки находились пока на порядочном расстоянии, но появление на равнине двух живых существ уже обнадеживало, особенно Гаса. Он чувствовал себя более спокойно в отряде рейнджеров, нежели в обществе лишь Калла и Длинноногого. На безбрежной равнине без конца, без края они были всего лишь тремя крошечными человеческими пятнышками.
   Длинноногий наблюдал за волками с интересом. Волки нуждались в воде, как нуждались в ней и люди. Звери вовсе не казались истощенными – стало быть, где-то в пределах нескольких миль имеется вода, знать бы только, в какую сторону надо ехать.
   – Волки и койоты близки к собакам, – заметил он. – Вокруг стоянки людей всегда крутятся койоты – люди им нравятся или же им нравятся, по меньшей мере, их объедки. Надо бы поймать щенка койота или даже парочку для нашего полковника и научить их охотиться и приносить ему добычу. Они заменят ему того пса, которого ты не удержал.
   Калл подумал, что все они, вероятно, умрут от голода. Любезно, конечно, со стороны Длинноногого рассуждать о полковнике и его любимых животных в то время, когда они находятся в такой отчаянной ситуации. Полковник, конечно, тоже находится в такой же ситуации, даже в гораздо худшей – ему надо думать о всех рейнджерах отряда, он обязан беспокоиться об их питании и спасать их от голода, а не о том, кем ему заменить огромного ирландского волкодава.
   Они скакали всю ночь напролет и нигде не наткнулись на воду. Скакали они неспешно, но зато упорно, без передышек. И только когда занялась заря вдоль всего необозримого горизонта на востоке, они решили остановиться и отдохнуть. Длинноногий предложил им нарезанные полоски бизоньего языка Калл съел несколько полосок. а Гас есть не стал, предпочитая конину.
   – Не могу я никак привыкнуть есть язык, – сказал он – Моя мама не одобрила бы. Она приучала меня разборчиво относиться к пище, прежде чем положить ее в рот.
   Калл задал себе вопрос, а как выглядела его мать, у него остались о ней лишь смутные воспоминания, как она сидит на козлах в повозке. Хотя, по правде говоря, он не был твердо уверен, что женщина, возникающая в его воспоминаниях, – его мать Может, она и не мать, а тетка. Так или иначе, его мать ничего не говорила ему относительно пиши.
   Во время долгого и медленного дневного перехода муки голода вскоре показались мизерными по сравнению с жаждой. Целых полтора дня им не попадался никакой водный источник. Длинноногий предупредил их, что если к следующему утру они не найдут воду, то будут вынуждены убить лошадь и пить жидкость из ее мочевого пузыря. Кроме того, он порекомендовал им нарезать из седельных стремян маленькие полоски кожи и жевать их, вырабатывая тем самым слюну. Это был действенный прием, приносящий определенный результат на короткое время. Жуя кожаные полоски, рейнджеры не так остро ощущали жажду. Однако к вечеру слюна у них стала длинной и тягучей. Язык распух так, что нельзя было сомкнуть губы. Самое же худшее заключалось в том, что всех преследовала навязчивая мысль, как они безрассудно израсходовали воду во время дождей и тогда, когда ее было вдосталь.
   – Я бы не пожалел трехмесячного жалованья, только бы переплыть сейчас Бразос, – сказал Гас. – Думаю, тогда я вылакал бы полреки.
   – А ты бы отказался от той девушки на оптовом складе за глоток воды? – спросил его Длинноногий. – Вот тебе такое испытание. – И он подмигнул Каллу.
   – Я мог бы вылакать полреки, – повторил Гас.
   Вопрос о Кларе он счел неуместным в сложившихся обстоятельствах и не собирался отвечать на него Если бы он даже умирал от голода, то в последние минуты, как он решил, думал бы о ней.
   На следующее утро гнедой, на котором ехали вдвоем Гас и Калл, не смог двигаться. Глаза у него расширились и стали какими-то странными, и он не реагировал ни на удары, ни на понукания.
   – Без толку лупить его или кричать на него, он свое дело сделал, – сказал Длинноногий, подходя к ним
   И не успели Гас и Калл моргнуть глазом, как он вытащил пистолет и выстрелил в лошадь. Гнедой упал и стал биться в конвульсиях, а Длинноногий принялся вырезать у него мочевой пузырь. Вырезал он старательно, так, чтобы случайно не проткнуть, и вскоре вынул бледный пузырь, в котором плескалось немного мочи.
   – Я пить не буду, – сразу же отказался Гас Один лишь вид бледного, скользкого пузыря вызывал у него позыв к рвоте.
   – Больше никакой жидкости у нас нет, – напомнил им Длинноногий. – Если не выпьем мочу, все умрем
   Он аккуратно приподнял пузырь и стал тянуть из него мочу так. будто отхлебывал доброго вина из кожаного меха. Следующим пузырь взял Калл и заколебался, прикладывать ли его ко рту. Он понимал, что не протянет и дня без воды. Распухший язык у него кровоточил, поцарапавшись о зубы. Быстро закрыв глаза, он сделал несколько глотков. Моча оказалась безвкусной, но от нее неприятно пахло. Решив, что он выпил достаточно, Калл протянул пузырь Гасу. Тот взял было, но, подумав, вернул.
   – Ты должен попить, – уговаривал его Калл. – Отхлебни только три глотка – может, тебе хватит, чтобы не умереть. Если же умрешь, похоронить тебя я не смогу – сильно ослабел.
   Гас снова отрицательно мотнул головой, но потом, когда жажда все же пересилила отвращение, сделал три глотка. Ему не хотелось лежать непогребенным в этих страшных прериях. Койоты, канюки так и шныряли вокруг, не говоря уже о барсуках и прочей нечисти, питающейся падалью. Думать о такой возможности, оказывается, еще более неприятно, чем дать ей осуществиться. Вскоре они продолжили путь, Длинноногий сел верхом на единственную уцелевшую лошадь.
   В середине дня они наткнулись на маленькую лужу, такую малюсенькую, что Длинноногий мог свободно перешагнуть через нее, и перешагнул бы, если бы не увидел дохлого мула в этой луже. Они вмиг признали этого мула. Его особенно любил Черномазый Сэм, в первые дни похода он иногда подкармливал его морковью. Его выкрали ночью команчи.
   – Да ведь это Джон, – вспомнил Гас. – Разве не так звал его Черномазый Сэм?
   Джона убили двумя стрелами, оперение на обоих было изготовлено из перьев степного тетерева – отличительный признак стрел Бизоньего Горба.
   – Он привел его сюда и убил, – решил Длинноногий. – Он хотел, чтобы мы не пили воду из этого опоганенного источника.
   – Он хотел, чтобы мы не пили воду вообще, – уточнил Калл, глядя на стрелы.
   – А я все равно попью отсюда, – сказал Гас, но Длинноногий одернул его.
   – Не пей, – предупредил он. – Моча у нашей лошади, которую мы пили, и то чище этой воды. Пойдем отсюда.
   Вечером они ничего не ели – даже маленький кусочек мяса не лез в горло. Гас вынул протухший кусок конины, посмотрел на него, понюхал и отшвырнул прочь, за что Длинноногий тут же упрекнул его.
   – Иди и подними, – строго сказал он. – Ночью может пойти дождь – я чувствую влагу в воздухе, а мое чутье редко подводило меня. Если бы у нас было хоть немножко воды, этот кусок конины стал бы вполне съедобным.
   Около полуночи они услышали гром и увидели вдали на западе сверкание молний. У Гаса сразу поднялось настроение – он понял, что засуха заканчивается. Калл отнесся к перемене более осторожно. Дождь не шел, а гром раздавался за много миль в стороне. Может, где-то в прериях дождь и идет, а вот прольется ли он тут, где они сейчас находятся? И наберется ли в ложбинки и впадины достаточно воды, чтобы напиться и запасти впрок?
   – Ребята, мы спасены! – радостно воскликнул Длинноногий, наблюдая за сверкающими вдали молниями.
   – Может, я и спасусь, но пока все еще умираю от жажды, – пожаловался Гас. – Не могу же я подставить рот под дождь, который идет за много миль отсюда.
   – Он направляется к нам, ребята, – обрадовал их Длинноногий – сам он был сильно взволнован. Он понял, что теперь опасность миновала, хотя и не говорил молодым рейнджерам, на каком краю от гибели все они оказались.
   – Если дождь не придет к нам, то я сам пойду к нему, – объявил Калл.
   Вскоре они почуяли запах близкого дождя. Раскаленный воздух заметно охладился. Они так измучились от жажды, что с трудом удерживались от того, чтобы не помчаться навстречу грозе, хотя у них и не было никаких средств для быстрого передвижения, кроме собственных ног и одной измученной лошади.
   Длинноногий был прав, гроза приближалась. Но у них не было ничего, куда можно набирать дождевую воду, кроме шляп, – хотя шляпы и не могли долго удерживать воду, но в них собиралось вполне достаточно воды, чтобы напиться вдосталь.
   – Сперва лишь смочите губы, не пейте залпом – заболеете, – наставлял их Длинноногий.
   Молнии сверкали все ближе. Вскоре первая ударила в землю всего в сотне ярдов от того места, где они находились, затем в пятидесяти ярдах. Калл никогда особо не боялся молний, но теперь, когда разряд за разрядом раскалывал небо, он стал опасаться, что рискованно стоять на открытой местности.
   – Давайте спрячемся под седлом, – предложил Гас, поскольку ужасно боялся молний.
   Он как-то слышал, что однажды молния попала в человека, расколола его надвое и сожгла обе половинки, прежде чем они грохнулись на землю. Ему не хотелось, чтобы его тело раскалывалось надвое, да еще поджарилось бы. Но он не знал, каким образом можно избежать попадания молнии, будучи на открытой местности. Он присмирел и тихонько сидел, надеясь, что молния не попадет в них и не сожжет.
   Следующий разряд молнии, казалось, угодил прямо в Длинноногого. Правда, он его не зацепил, но Длинноногий закричал и прикрыл глаза руками.
   – О Боже Всемогущий! – кричал он в кромешной темноте. – Я смотрел на слишком близкую молнию. Мне выжгло глаза, я ослеп. О Боже! Я ослеп, мне выжгло глаза!
   Калл и Гас ждали очередной молнии, чтобы в ее вспышке посмотреть на Длинноногого. И когда она сверкнула, они увидели, что он бредет по равнине, прикрывая ладонями оба глаза. И опять после этого, в темноте, он закричал, словно раненый зверь.
   – Закрой глаза и не смотри на молнию, – посоветовал Калл приятелю. – Длинноногий ослеп – вот беда.
   – Может, он ослеп не надолго, – предположил Гас.
   Разве у них есть шансы найти в Нью-Мексико населенные места, если их следопыт ослеп? Теперь Гас глубоко сожалел, что поддался импульсивному желанию присоединиться к экспедиции. Ну почему он не остался в Остине с Кларой Форсайт, чтобы работать там на оптовом складе?
   Длинноногий опять закричал – он брел все дальше и дальше. Гроза пройдет, а в темноте они не смогут отыскать его, разве что по воплям. Калл решил было крикнуть ему, чтобы он сидел на месте и дожидался их, но потом почему-то подумал, что если у Длинноногого выжжены глаза, вряд ли он слышит.
   – Хорошо хоть, что ливень смоет с меня эту проклятую кровь, – проговорил Гас. Носить одежду, пропитанную бизоньей кровью, было для него сущей мукой.
   Через несколько минут молнии, похоже, засверкали еще чаще и ярче. Калл и Гас сидели не шевелясь, плотно закрыв глаза, в ожидании, когда стихнет гроза. Отдельные разряды были столь сильны и близки, что ослепительный свет пробивался даже сквозь прикрытые веки, как пробивается свет лампы через тоненькую ткань.
   И даже когда гроза переместилась на восток, а громы и молнии звучали и сверкали потише, рейнджеры все еще сидели не двигаясь. Все равно гром гремел вовсю, а молнии оставались довольно яркими. Калл был просто ошеломлен – он понимал, что нужно идти искать Длинноногого, но никак не мог шевельнуться.
   – Куда могла деться лошадь? – спросил Гас. – Она была здесь, когда все это началось, а теперь я не вижу ее.
   – Как же ты ее увидишь – кругом такая темень, – сказал Калл. – Думаю, найдем ее утром. Она понадобится Длинноногому – он все еще ничего не видит.
   Калл крикнул несколько раз, надеясь, что Длинноногий откликнется, но ответа не было.
   – Попробуй ты, у тебя голос громче, – предложил он Гасу.
   О способности Гаса перекричать любой шум хорошо знали все рейнджеры.
   Но и громкий вопль Гаса обернулся таким же результатом – в ответ тишина.
   – А можно умереть, если выжжет глаза? – спросил он друга.
   То же самое подумал и Калл. Ему еще никогда не доводилось видеть такую сильную угрозу. Удары молний и раскаты грома, казалось, сотрясали землю. Раза два он даже подумал, что у него от всего этого может остановиться сердце. А вдруг такое случилось с Длинноногим? Может, он лежит где-нибудь на равнине мертвый.
   – Надеюсь все же, что он не умер, – промолвил Гас. – Если умер, то наше дело дрянь.
   – Может, он все еще где-то бродит, – предположил Калл. – Мы знаем, что поселения находятся на севере и западе. Если идти дальше, то мы рано или поздно обязательно дойдем до мексиканцев.
   – А они, скорее всего, пристрелят нас, – мрачно заметил Гас.
   – С чего бы это, ведь нас всего лишь двое? – не согласился с ним Калл. – Мы не отряд и не войско. Да у нас и патроны кончаются.
   – Но они же расстреляли немало техасцев во время войны, – напомнил Гас. – Просто-напросто ставили в ряд и расстреливали. Я слышал, что перед расстрелом их заставляли рыть себе могилы. Жаль, что мы не можем сейчас же идти обратно в Остин, – добавил он. – Почему не можем? Полковник даже не знает, где мы находимся. Он, небось, уже отказался двигаться к Санта-Фе и повернул назад.
   – Но у нас всего одна лошадь и немного патронов, – напомнил ему Калл. – Нам нипочем не перейти снова эту равнину в обратном направлении.
   Гас понял, что Калл говорит правду. Как жаль, что с ними нет Длинноногого – не только сварливого рейнджера, но и первоклассного следопыта и разведчика.
   – Может, Длинноногий вовсе не умер, – сказал он.
   – Надеюсь, что не умер, – согласился Калл.


   22

   А Длинноногий вовсе не умер. Когда разразилась гроза, он лег и прижал лицо к траве, чтобы предохранить глаза. Трава оказалась мокрой и несколько охладила воспаленные веки. Охлаждая глаза, он незаметно уснул. Во сне перевернулся на спину. Первые же лучи восходящего солнца снова обожгли глаза.
   Гас и Калл спали, когда услышали громкий стон. Длинноногий ночью отошел от них всего на полмили. Когда они подошли к нему, он опять лежал лицом вниз, прикрывая глаза ладонями.
   – На меня будто нашла снежная слепота, только еще хуже, – пожаловался он. – Я заболел снежной слепотой, но она со временем пройдет.
   – Думаю, пройдет, – подтвердил Калл.
   Глаза Длинноногого были столь чувствительны к свету, что он все время прикрывал их руками.
   – Мне нужно сделать наглазники, – попросил Длинноногий. – Наглазники, да как можно толще. А потом помогите мне забраться на лошадь.
   До этого момента Калл и Гас как-то не вспоминали про лошадь, а ее поблизости нигде не было видно.
   – Я не вижу лошади, – сказал Гас. – Может, она потерялась.
   – Пусть один из вас отправится искать ее, – посоветовал Длинноногий. – А не найдете, так вам придется вести меня.
   – Ты отправляйся искать, – сказал Калл Гасу. – А я останусь с Длинноногим.
   – А что будет, если я найду лошадь, а потом вас обоих не разыщу? – спросил Гас.
   Равнина была совершенно гладкой, без каких-либо ориентиров. Он знал, что на ней полно впадин и пригорков, но все они казались слишком похожими друг на друга. Он запросто мог заблудиться и не найти обратную дорогу.
   – Тогда я пойду, – решил Калл. – А ты оставайся.
   – Лошадь не должна уйти далеко, – заметил Длинноногий. – Она слишком устала, чтобы ускакать черт знает куда.
   Его предположение оказалось верным. Калл нашел лошадь, мирно пасущуюся на траве всего в миле от них. Он скрупулезно выдерживал направление – ему очень не хотелось отбиваться от своих товарищей – и у него на душе стало легче, когда он увидел, что лошадь так близко от них.
   К его возвращению Гас успел соорудить для Длинноногого из старой рубашки повязку на глаза и теперь тщательно примерял ее, ибо малейший лучик света вызывал у Длинноногого нестерпимую боль, и тот тихо постанывал. Они доели остатки конины и частенько останавливались попить из луж, и там и сям блестевших на равнине. К концу дня Калл подстрелил гуся, плававшего в одной такой луже.
   – Этот отбившийся от стаи гусь, вероятно, болен, – предостерег их Длинноногий, но они решили все равно его съесть.
   Затем они наткнулись на ручеек, по берегам которого росли кусты и невысокие деревья, и смогли наломать там дров для костра. Запах жареной гусятины раздразнил их до такой степени, что они не усидели на месте и захотели сорвать еще не готового гуся с палки, на которой он жарился, но все же желание полакомиться как следует приготовленным гусем пересилило их порыв. Длинноногий, который хоть и не видел гуся, но чуял запах, несколько раз переспрашивал молодых рейнджеров, не готова ли птица к употреблению. Они начали есть еще не совсем зажарившегося гуся, он казался им вкуснее любой другой птицы, какую только приходилось ранее пробовать. Длинноногий даже ломал и раскалывал кости, чтобы добраться до костного мозга.
   – Костный мозг – это масло горцев, – объяснил он. – Попробовав его однажды, перестаешь понимать, чего это ради люди так усердно взбивают масло. Гораздо лучше и проще просто разбивать кости.
   – Да, но костей может и не быть, – ответил Гас. – Кости могут еще находиться внутри животного.
   Длинноногий все еще держал глаза подальше от света и тщательно следил за повязкой, но уже больше не стонал.
   – А что бы ты делал, Длинноногий, если бы навсегда ослеп? – спросил Гас.
   Калла заинтересовал этот вопрос, но он все же счел его неуместным. Длинноногий Уэллейс всю свою жизнь изучал и разгадывал загадки дикой природы, проблема жизни и смерти нередко зависела лишь от остроты его зрения. Среди девственной природы слепой долго не протянет. Длинноногий больше не сможет быть следопытом – ему, видимо, придется оставить должность разведчика в отряде.
   – Думал, что меня минует участь ходить с обожженными глазами, – произнес Длинноногий.
   Гас больше ничего не спросил, и молчание повисло в воздухе. Длинноногий соображал несколько минут и только затем высказал свое мнение.
   – Если я ослепну, то прощай, прерии, – сказал он. – Думаю, тогда я двинусь в какой-нибудь городишко и заведу там публичный дом.
   – Почему вдруг публичный дом? – удивился Гас.
   – А вот почему: товар я тогда видеть не смогу, но почувствовать его сумею, – ответил Длинноногий. – Чувствовать, ощущать запах и щупать. Мне доводилось бывать в борделях, когда я наливался вусмерть и ничего не соображал, – добавил он. – И тогда тебе не обязательно любоваться проститутками.
   – Раз уж зашла речь о проститутках, то мне интересно, а каковы они в Санта-Фе? – спросил Гас.
   Умяв свою долю гусятины, он воспрянул духом и уверился, что самое худшее осталось позади. Он даже стал спорить с Каллом и утверждать, что гуся удалось так легко подстрелить потому, что это был домашний гусь, улетевший с какой-то фермы, расположенной поблизости.
   – Нет, – настаивал Калл, – это был больной гусь. Поблизости никаких ферм быть не может. Тут слишком сухо, как в пустыне.
   И все же, несмотря на скептицизм друга, Гас принялся мечтать о прелестях Санта-Фе, где без всякого сомнения должны быть проститутки.
   – Если мы даже уцелеем и доберемся туда, все равно ты не сможешь раскошелиться на проститутку, – напомнил ему Длинноногий.
   – Думаю найти там себе работенку, пока не появится полковник, – размечтался Гас. – Еще мы можем грабить мексиканцев и тогда у нас заведется куча денег.
   – Не знаю, появится ли там полковник, – ответил Длинноногий. – Скорее всего он погибнет от голода или уже повернул отряд назад.
   Ночью их лошадь украли. Все трое находились в таком жалком положении, что даже не догадались выставить дозорного. Наевшись гусятины, они пришли в благостное состояние духа. По правде говоря, лошадь стала никудышной. Она так и не оправилась после бешеной погони за бизоном. Дыхание у нее нарушилось, и она еле тащилась с Длинноногим в седле. Но, так или иначе, она оставалась у них единственной еще на долгий и неизвестный путь. Они рассчитывали съесть ее, если вскоре не наткнутся на какое-нибудь поселение. Гусь – неожиданный подарок – другого такого может и не быть.
   Вечером Калл поковылял к лошади, чтобы проверить, не забрела ли она слишком далеко, где легко могла бы пропасть. Они назвали коня Лунный Свет из-за его светлого окраса. Укладываясь спать, Калл слышал, как Лунный Свет невдалеке щиплет траву – он решил, что все в порядке и спокойно уснул. Пробудившись, он отправился проверить лошадь, но она пропала, валялись лишь перерезанные путы. Теперь все трое остались одни в диких прериях.
   – Пошли по следам конокрадов, может, они недалеко ушли, – сгоряча предложил Длинноногий, но тут же вспомнил, что ослеп. Глаза, правда, резало заметно меньше, но он все же не решался снять повязку.
   – Если вор подошел вплотную к Лунному Свету, то он свободно мог убить и нас, – заметил Калл.
   Ловкость, с которой индейцы воровали лошадей, продолжала удивлять его. Он всегда спал очень чутко – при малейшем шорохе сразу же просыпался. Но тут конокрад не раз проходил мимо него всего в нескольких шагах, а он даже и не чувствовал, что кто-то идет совсем рядом.
   – Проклятие, жаль что вы, ребята, не знаете, как выслеживать похитителей, – с горечью в голосе произнес Длинноногий. – Думаю, что это был Брыкающийся Волк. Горбун вряд ли преследовал бы нас так далеко из-за одной лошади. Брыкающийся Волк более упорен.
   – Слишком уж упорен, черт бы его побрал, – выругался Гас. Он чувствовал себя униженным. Краснокожие опять обвели его вокруг пальца.
   – Во всем они одерживают над нами верх, – добавил он. – Но настал и наш черед облапошить их хоть в чем-то.
   – В чем же дело, мы запросто можем опередить их в соревновании: кто скорее сдохнет с голоду, – съязвил Длинноногий. – Не знаю, в чем другом мы можем одержать над ними верх.
   – Почему же они не укокошили нас? – спросил Калл.
   – Сомневаюсь, что их было больше одного, и думаю, что это все же Брыкающийся Волк, – утверждал Длинноногий. – Конокрадство требует тишины, а вот убийство людей – тут без шума не обойтись. Он мог бы разбудить кого-то из нас и его могли прикончить.
   – Слишком долго пришлось ему шастать за нами, чтобы увести всего одного коня, – заметил Гас. Он никак не мог успокоиться оттого, что их так легко одурачили.
   – Брыкающийся Волк помешался на кражах лошадей, так же, как ты помешался на проститутках, – объяснил ему Длинноногий. – И он пойдет куда хочешь, лишь бы угнать лошадь.
   – Ну, я не уверен, что попрусь по проклятой пустыне за шлюхой, – возразил Гас. – Тем более за такой загнанной, как Лунный Свет. Нет, Брыкающийся Волк еще более помешанный, нежели я.
   Длинноногий весело улыбнулся и проговорил:
   – Нет такого закона, который гласил бы, что индеец не может быть помешанным сильнее белого человека.
   Весь тот день и еще два следующих Калл и Гас поочередно вели Длинноногого. Это была нелегкая работенка. Длинноногий шагал гораздо шире их обоих, и им приходилось быстро семенить, чтобы поспевать за ним. Вдобавок, в прериях было полым-полно трещин и канавок. Им все время приходилось быть настороже и предупреждать его – он злился, то и дело спотыкаясь. На вторую ночь опять разразилась гроза, но молнии сверкали слабее и не так часто. Повсюду образовались лужи, так что жажды они теперь не испытывали, но запасы конины у них кончились, а другой еды не было. Калл не решался отходить далеко поохотиться, опасаясь потерять Гаса и Длинноногого. В любом случае им не попадались звери, на которых стоило бы поохотиться, кроме одной антилопы. Она находилась в поле зрения целых три часа – Гас полагал, что до нее около трех миль, а Калл считал, что гораздо дальше. Расстояния при таком прозрачном воздухе более или менее точно определить было трудно.
   Длинноногий счел необычным сам факт, что антилопа оставалась у них на виду в течение трех часов. Собственными глазами убедиться в этом он никак, разумеется, не мог.
   – Если бы мне хоть разок взглянуть, я бы сразу определил, – промолвил он. – Может, это совсем даже и не антилопа – помните тех горных коз, которые обернулись команчами?
   Припомнив тот случай, Гас и Калл стали более внимательно приглядываться к животному, пасущемуся вдали. Гас считал, что оно может быть и индейцем из племени команчи, а Калл полагал, что это просто вилорогая антилопа.
   – Тогда незаметно подкрадись поближе, – предложил Длинноногий. – А мы пригнемся и будем ждать. Окорок антилопы очень вкусный.
   – Пусть Гас подкрадывается, – решил Калл. – У него зрение позорче моего. А я буду ждать вместе с тобой.
   Гас далеко не с радостью воспринял поручение. Если под шкурой лани скрывается команч, то он окажется в беде. Но в то же время есть ему хочется – сил нет, да и другим тоже.
   – Не стреляй, пока не подкрадешься как можно ближе, – наставлял его Длинноногий. – Если не уверен, что попадешь в сердце, тогда стреляй в лопатку. Рана не позволит антилопе бежать, и мы поймаем ее голыми руками.
   Гас подкрадывался к животному долгих три часа. Последние триста ярдов он полз на животе. Время от времени антилопа вскидывала голову и осматривалась, но по большей части щипала траву. Гас подползал все ближе и ближе – он вспомнил, как не попал в ту, первую антилопу, хотя и стрелял с довольно небольшого расстояния. Он хотел подобраться как можно ближе – тогда уже наверняка не промажет и с гордостью вернется к ребятам с мясом, да и сам вдосталь полакомится вкуснятиной.
   Он подкрался к антилопе ярдов на двести и решил подползти еще ближе, чтобы стрелять с расстояния ста пятидесяти ярдов. Голову он прижал к земле, стараясь не показать зверю свое лицо. Длинноногий как-то рассказывал, что дикие звери прерий особенно пугаются, увидев белые лица, индейцы могут подкрадываться к ним совсем близко. Лицом Гас уткнулся в землю, да еще по самые брови нахлобучил шляпу. Когда он пополз на расстояние убойного выстрела, решил быстро взглянуть, поднял голову, но, к своему замешательству, животного не увидел. Тогда он привстал, осмотрелся – антилопа исчезла. Гас подбежал к тому месту, где она стояла, подумав, что та, может, залегла, а затем заметил, как она мчится на север вдалеке, гораздо дальше, чем они видели ее пасущейся на траве. Преследовать ее – дело бесполезное.
   Он поплелся назад, и тут его охватила паника: он забыл, в какую сторону нужно идти. Может так получиться, что ему не удастся найти Длинноногого и Калла. Затем он вспомнил, что в том месте из земли торчит большой камень, он проползал мимо него. Гас сделал полукруг, нашел камень и вскоре пошел верной дорогой.
   Вернувшись к своим компаньонам, Гас по-прежнему был раздражен и недоволен.
   – Я впустую потратил время, – заявил он. – Антилопа сорвалась с места и убежала. Давайте поторопимся и двинемся в Нью-Мексико.
   – Вот как? Да мы уже в Нью-Мексико, – заверил его Длинноногий. – Но пока еще не в нужной нам части этого края. Глаза мои поправляются. Скоро меня не нужно будет вести.
   Глаза у Длинноногого и в самом деле поправились, хотя глазные яблоки стали какими-то белесыми. На третьи сутки после грозы, в полдень, он решился снять наглазники. Вскоре он нашел растущий дикий лук и накопал несколько луковиц, достаточно, чтобы погрызть всем троим. Этой еды, конечно, было маловато, но хоть что-то.
   Проснувшись на следующее утро, Гас увидел горы. Сперва он подумал, что это далеко на севере вырисовываются грозовые облака. Когда же солнце поднялось достаточно высоко, он убедился, что это не облака, а горы. Калл тоже заметил их, но Длинноногий посмотреть не решился – ему все еще приходилось беречь глаза и не смотреть на слишком яркие предметы.
   – Если это горы, ребята, мы спасены. – объявил он. – Между местом, где мы стоим, и горами должны жить люди.
   И тем не менее им пришлось шагать весь день голодными, а расстояние до гор, казалось, не сокращалось.
   – Что, если мы не выживем? – шепнул Гас Каллу. – Я так хочу жрать, что готов откусить собственный язык или что угодно, до чего можно дотянуться. До этих гор отсюда может быть и пятьдесят миль, откуда нам знать. Пятьдесят миль я не пройду, если не поем чего-нибудь.
   – Пройдешь, если нужно, – возразил Калл, – Длинноногий говорит, что мы еще до гор наткнемся на селение. Может, до него всего миль двадцать, ну, тридцать от силы.
   – Я мог бы съесть собственный ремень, – опять заныл Гас.
   Он и впрямь отрезал кусочек ремня и принялся жевать его и глотать. Но тем не менее, результатом остался недоволен. Кусочек кожи никак не смог облегчить чувство голода.
   Они упорно весь день шагали к высоким горам, не обращая по возможности внимания на боли в животе, но все же случались моменты, когда Калл думал, что Гас прав. Они могут умереть от голода, прежде чем доберутся до какого-либо селения. У Длинноногого началась лихорадка – целый день он ковылял один, то и дело спотыкаясь, в каком-то горячечном бреду. Похоже, он думал, будто разговаривает с Джеймсом Боуи, доблестным воином, погибшим в битве под Аламо.
   – Мы это не он, мы – это мы, – несколько раз говорил ему Гас, но Длинноногий продолжал разговаривать с Джеймсом Боуи.
   К вечеру того же дня, когда тени гор стали ложиться на равнину, Гасу показалось, что он увидел нечто обнадеживающее – тоненькую струйку дыма, пробивающуюся среди теней. Он посмотрел повнимательнее – да, это все же дымок.
   – Идет дым из трубы, – сообщил он. – Где-то там стоит дом с печкой и трубой.
   Калл тоже заметил дым, а Длинноногим сказал, что чувствует запах дыма.
   – Да, конечно же, это запах дров, – подтвердил он. – Полагаю, сосновых. В этой части Нью-Мексико на дрова идет сосна.
   Они быстро прошли мили три, но селения так и не увидели. И когда они опять чуть было не впали в отчаяние, вскарабкались на невысокий пригорок, то увидели впереди стадо из сорока-пятидесяти овец, мирно щипавших траву. Залаяла собака и, заметив их, поднялись сидевшие у костра два пастуха. Они были не вооружены и очень испугались при виде трех рейнджеров.
   – По-моему, они приняли нас за дьяволов, – промолвил Длинноногий, когда оба пастуха помчались к селению, видневшемуся милях в двух от них. Овец они бросили под охрану двух здоровенных овчарок, которые рычали и с остервенением лаяли на техасцев.
   – Зачем они удирают – я так доволен, что наконец-то добрел сюда, – заметил Гас.
   Он так обрадовался, увидев вдалеке дома, что готов был расплакаться. Ковыляя по прериям, он частенько думал, а доведется ли ему увидеть снова жилые дома, поспать в одном из них или же просто очутиться среди людей. Пустая равнина вызывала у него тоску по обыденным картинкам жизни: что-то стряпающим женщинам, играющим в салочки детям, подковывающим лошадей кузнецам, пьяным мужчинам в пивных Не раз во время перехода он думал, что все это потеряно для него навсегда – что ему никогда не пересечь равнину и не сидеть снова за столом с женщиной. Но вот теперь все опять возвратилось.
   Калл тоже обрадовался, наконец-то дойдя до селения. Он слышал разное про Нью-Мексико, но так и не видел ни одного мексиканца, пока они не наткнулись на пастухов. Он стал было сомневаться, а есть ли вообще в Нью-Мексико города и поселки.
   – Я ничего не имел бы против того, чтобы прямо сейчас сделать привал и зажарить одну из овец. – предложил Длинноногий. – Понимаю что это будет недружелюбный поступок. Поэтому, может, они сами сготовят что-нибудь для нас, как только убедятся, что мы не дьяволы.
   – Даже если мы отнесемся к ним по-дружески, они все равно будут считать нас дьяволами. – возразил Гас. – Поэтому первым делом я бы подстригся и побрился, да и вам тоже советую.
   Калл понимал, что его друг прав. Они заросли и покрылись грязью. У них имелось лишь оружие да одежда. И они были босыми. Так кто же еще, как не дьяволы, могли возникнуть в таком виде прямо из великой равнины?
   Они обошли овец стороной – огромные псы следили за ними настороженно, готовые пустить в ход клыки при малейшей провокации; рейнджеры же не имели никакого желания сцепиться с собаками врукопашную.
   – Я всегда задавался вопросом, для чего люди держат собак, – сказал Длинноногий. – Ну, понятно, индейцы – они жрут щенят, может, щенячье мясо и вкусное, не знаю. Но крупных собак отделяет от превращения в волков всего один шаг, поэтому глупо держать их слишком близко.
   В селении насчитывалось примерно двадцать домов, сложенных из кирпича-сырца. Уже задолго до прихода трех рейнджеров все жители собрались поглазеть на странных незнакомцев. Мужчины, женщины и дети столпились и тревожно озирались. Один или двое мексиканцев держали в руках старые ружья.
   – О Боже! Думается, Калеб сумеет завоевать эту страну, если только доберется сюда, – произнес Длинноногий. – У них даже нет ружей и, сомневаюсь, умеют ли они стрелять вообще.
   – Кончаем болтать об их покорении, – вмешался Гас.
   Жареная баранина напомнила ему, что они помирают с голодухи. Ему не хотелось упускать шанс как следует наесться из-за пустого трепа насчет всяких военных дел. Пусть вопросы завоевания страны подождут, пока они не набьют себе брюхо досыта.
   – Помашите им руками, дайте знать, что мы настроены дружелюбно, – посоветовал Длинноногий. – Не похоже, что они враждебно смотрят на нас, но, может, они просто прикинулись, как это делают парни, когда хотят произвести впечатление на девушек. Обычно так и начинаются стычки, а сейчас обстановка очень непростая.
   Они шли по деревне медленно, недвусмысленно показывая, что пришли с дружескими намерениями. Некоторые маленькие ребятишки прятали лица в подолах своих матерей. Большинство женщин потупили взор, лишь немногие храбрые девчушки глазели во все глаза на чужестранцев. Мужчины же стояли как вкопанные.
   – Вот тот самый случай, когда я сожалею, что не выучил как следует испанский язык, – произнес Длинноногий. – Знаю всего несколько слов, но не могу даже произнести их правильно.
   – А ты произнеси по-испански какие-нибудь слова про жратву: про кукурузные лепешки, про cabrito [2 - Молодая козлятина (исп.).] или еще про что-нибудь. Я весьма заинтересован в том, чтобы они принесли хоть что-то пожрать, да побыстрее.
   Они продолжали идти, улыбаясь окружающим людям, пока не оказались в центре этого маленького селения, около общего колодца. Оттуда только что зачерпнули бадью воды – Длинноногий огляделся вокруг и улыбнулся, прежде чем попросить разрешения напиться.
   – Agua? [3 - Вода (исп.).] – спросил он по-испански пожилого мужчину, стоящего около колодца. Тот смутился и не поднял глаз.
   – Ну, разумеется, можете пить сколько угодно – ведь путь из Техаса не близкий, – раздался позади них чей-то голос, человек говорил на английском языке.
   Они обернулись и увидели, что на них направлены десять мушкетов. Позади одного из кирпичных домов пряталась небольшая группа солдат ополченской армии. Человек, который сказал им фразу по-английски, стоял немного в стороне. На нем была военная фуражка и он носил тоненькие усики.
   – В чем дело? Мы только хотим напиться, – встревожился Длинноногий. Он был сильно раздосадован. Еще бы: их снова легко заманили в ловушку.
   – Попить вы, конечно, можете, но прежде я должен просить вас сложить оружие, – твердо произнес мужчина.
   – Кто вы такой? – спросил Длинноногий. – Мы пришли сюда с дружескими намерениями. Почему на нас нацелено столько ружей?
   – Меня зовут капитан Салазар, – ответил мужчина. – Сложите оружие, вреда вам не причинят.
   Длинноногий секунду-другую колебался, впрочем, как Калл и Гас. Хотя на них и смотрели десять ружейных стволов с расстояния не более тридцати футов, расставаться с оружием им очень не хотелось.
   На некоторое время, пока рейнджеры обсуждали полученный приказ, воцарилась гробовая тишина. Капитан Салазар стоял и терпеливо ждал – он улыбался, но далеко не дружеской улыбкой. Ополченцы были готовы стрелять в любой момент.
   – Ну что ж, нам оказан радушный прием, – произнес Длинноногий, надеясь вызвать капитана на дальнейший разговор. Если они поговорят хотя бы с минуту, может, все уладится.
   – Сеньор, это вовсе не радушный прием, – возразил капитан Салазар. – Это арест. Сложите, пожалуйста, ваше оружие.
   Длинноногий видел, что сопротивление бесполезно.
   – Если таково ваше твердое решение, то считайте, что вы уговорили нас, – произнес он и положил оружие.
   Спустя секунду-другую то же самое проделали Калл и Гас. К ним подошел солдат и унес оружие.
   – Угощайтесь водичкой сколько угодно, – предложил капитан Салазар.


   23

   – Если нам предлагают попить, то давайте хоть напьемся как следует, – промолвил Длинноногий.
   В бадье было два каменных черпака. Один он наполнил себе, а другой протянул Гасу. Калл ждал, пока они напьются. Солдаты не опускали мушкеты к ноге. Хотя Каллу и очень хотелось пить, он счел недостойным делать это под ружейными дулами. Пока Гас и Длинноногий пили, он внимательно изучал мексиканских ополченцев. Команда была довольно разношерстная – несколько мальчишек не старше двенадцати-тринадцати лет, но стояли и двое стариков лет за семьдесят каждому. Ни один из ополченцев не выглядел бывалым солдатом. Трое рейнджеров могли бы запросто разогнать их всех, если бы не тот печальный факт, что они наглотались воды на пустой желудок. Капитан Салазар хорошо знал свое дело и своих людей. Калл понимал, что они откроют залповый огонь по первому его приказу.
   – Весьма удивлен, сеньоры, что вы проделали такой долгий путь пешком, – промолвил капитан Салазар. – Очень немногие люди отваживались переходить прерии на своих двоих. Вы, по-видимому, первые, кому это удалось, и в таком случае заслуживаете поздравлений.
   Он жестом указал на кузнеца, стоящего около маленькой лачуги. Кузнец приволок с собой наковальню и связку цепей.
   – Заковать их в ножные кандалы, – приказал капитан.
   – Ножные кандалы? – переспросил Гас. – А я подумал, что мы заслуживаем, как вы сказали, поздравлений. Но ведь ножные кандалы нельзя считать поздравлением.
   – А кто из нас получает в жизни то, что заслуживает? – произнес Салазар и опять усмехнулся недоброй улыбкой. – Я, к примеру, заслужил быть генералом, а всего-навсего капитан и направлен в это жалкое поселение вылавливать захватчиков. А также расстреливать сопротивляющихся, – добавил он.
   Калл посмотрел на Длинноногого, невозмутимо стоявшего у стены. Тот не давал себе распаляться и казался умиротворенным, словно выслушивал проповедь священника.
   – Можем ли мы допустить это? – спросил Калл. – Ненавижу быть закованным.
   – Нет, нельзя, – отозвался Длинноногий. – Но вопрос стоит так: или быть закованным, или расстрелянным. Я, к примеру, сам дам заковать себя. Меня уже заковывали прежде. Но такое состояние не вечно, мы не будем томиться до самой смерти.
   – Ваш командир рассуждает мудро, – заметил Салазар. – Я предпочитаю кормить вас, а не расстреливать, но расстреляю, не колеблясь, если не будете подчиняться.
   – Я пойду первым, поскольку уже знаком с этой процедурой, – сказал Длинноногий и, с улыбкой подойдя к кузнецу, поставил ногу на наковальню. – Бей молотком аккуратнее, – предостерег он. – Мне очень не понравится, если ты промахнешься и саданешь мне по пальцам.
   Кузнец был молодой парень. Работу свою он выполнял довольно тщательно и скоро надел на Длинноногого ножные кандалы.
   Капитан Салазар подошел к нему и внимательно проверил, как он закован. От Калла не ускользнуло, что капитан заставил всех жителей деревни бояться его. Хотя Длинноногий в то время, когда его заковывали в кандалы, сохранял спокойствие, молодой кузнец явно нервничал.
   – Это очень важные пленники, – объявил Салазар. – Ты должен хорошо сделать свою работу. Если кто-то из них убежит, пока они будут жить здесь в деревне, я повешу тебя.
   Когда кузнец затягивал кандалы на лодыжках Калла, тот почувствовал, что в нем нарастает гнев. Он сожалел, что положил свое ружье, и думал, что лучше умереть в бою, чем быть закованным в кандалы и подвергаться унижению.
   Пока процедура не закончилась, никто из жителей не ушел с улицы. Пастухи не вернулись к овечьему стаду. Два старика с мотыгами как остановились, так и остались стоять. Женщины, многие из которых были довольно толстыми, удрученно смотрели вниз – но тем не менее раза два Калл заметил сочувствие в их глазах. Одна девочка лет двенадцати несколько раз бросала на него взор. Она не осмелилась улыбнуться ему, но все же глядела ему прямо в глаза. Она была довольно хорошенькая, однако вид прелестной девочки не отвлек его внимания от того факта, что в данную минуту молодой кузнец заковывает его ноги в кандалы.
   – Догадываюсь, что в этой дыре тюрьмы нет, – сказал Гас капитану Салазару. – Если бы была, вы бы уже засадили нас туда.
   – Нет. Селение бедное, – ответил Салазар. – Если бы тюрьма была, я запихнул бы вас в нее на ночь. Но ножные кандалы предназначены для похода.
   – Какого похода? Мы же только что отмахали много миль пешком.
   – Не беспокойтесь, до утра мы никуда не тронемся, – принялся увещевать его капитан. – Женщины принесут вам много posole [4 - Похлебка (исп.).] и в вашем распоряжении будет вся ночь для отдыха.
   – Выходит, мы отправимся в Санта-Фе? – обрадовался Длинноногий. – Хоть поглядим на настоящий город.
   – Нет, вы отправитесь в Эль-Пасо, – пояснил Салазар. – Этот городок находится на юге. Боюсь, что Санта-Фе вам не видать никогда, как своих ушей.
   – Ну что ж, жаль, конечно, но я слышал, что и Эль-Пасо прелестный городок, – промолвил Длинноногий.
   Он вел себе совсем по-дружески – даже слишком, подумал Калл. Сам он не собирался заискивать перед капитаном – ему было ясно, что Салазар не задумываясь убьет их всех, лишь по своей прихоти.
   Когда Калла заковывали, он развлекался тем, что разглядывал женщин. Кое-кто, казалось, симпатизировал рейнджерам, хотя никто не поднял глаз более чем на секунду. Две-три женщины опять принялись за прерванную стряпню на очагах, установленных на открытом воздухе. Они пекли кукурузные лепешки. Их запах вызвал у Калла муки голода, но он старался не показывать виду.
   Салазар повернулся к ополченцам и махнул рукой на небольшой кирпичный домик.
   – Запихните их туда, – приказал он. – Заприте дверь, и четверо из вас пусть их охраняют – они очень опасные пленники. Если упустите, сам накину вам веревки на шеи.
   У маленького домика, куда их затолкали, входная дверь была такая низенькая, что Гасу и Длинноногому пришлось вставать на коленки, чтобы вползти внутрь. Там оказалась одна комната с грязным полом и маленькими зарешеченными оконцами. В комнате ничего не было – ни кувшина с водой, ни кроватей. Гас и Длинноногий из-за низкого потолка не могли стоять выпрямившись. Калл мог, но когда распрямлялся, касался потолка шляпой.
   – А мексиканцы все же невысокие людишки, не правда ли? – заметил Длинноногий, устраиваясь в углу. – Думаю, мы сумеем одолеть их всех, если только нас не погонят по проклятым кустам.
   – Салазару решительности не занимать, – напомнил Калл. – Он держит всех этих людишек в страхе.
   – Он лишь пугает их. что повесит, – возразил Гас.
   Он сидел в другом углу. Им дали кувшин колодезной воды. Гас вспомнил, что обещали принести еды, но прошло уже два часа, а никто не приходил. Четверо часовых стояли прямо напротив маленького окошка. Они опустили мушкеты и болтали о чем-то с тремя девушками. Одна из них и была той прелестной девчушкой, на которую обратил внимание Калл, когда его заковывали в кандалы. Хоть девушка и щебетала весело с солдатами, она нет-нет бросала взгляд на домик, где содержались рейнджеры.
   Гас, у которого голод заглушил страх быть расстрелянным или повешенным, не выдержал и закричал часовым:
   – Мы техасские рейнджеры, нас нужно кормить! Ваш капитан обещал дать нам еду, так давайте же.
   – Они не понимают, что ты орешь, – разъяснил ему Длинноногий. – Они не знают английского языка.
   – Зато они знают слово «posole», – заявил Гас. – Это не английское слово, а мексиканское.
   Один из ополченцев отправился к дому, стоящему неподалеку, и сказал что-то пожилой женщине. Вскоре она и другие жительницы деревни пришли к ним и передали три горячих горшка с posole. Когда рейнджеры быстро опустошили горшки, пожилая женщина принесла добавку.
   – Смотри-ка, просить никогда невредно, даже если сидишь в тюрьме, – проговорил Гас. – Они не хотят, чтобы пленные голодали.
   – Откуда тебе знать их порядки – ты ведь не мексиканец, – произнес Калл.


   24

   Гасу и Длинноногому приходилось частенько бывать в тюрьме, но Калл никогда еще не сидел под замком – и не только под замком, но и в оковах на ногах. По его мнению, такое обращение унижало его достоинство. Он все сильнее сожалел, что сложил оружие. Никто из мексиканцев не походил на меткого стрелка. Правда, расстояние до них было невелико, но чем больше он думал о сдаче рейнджеров в плен, тем сильнее упрекал себя, что не ввязался в драку.
   – Думаю, мы уложили бы по меньшей мере половину из них, – сказал он.
   – А какая разница, сколько ты уложил бы – девять из десяти, а десятый укокошил бы тебя, – доказывал ему Гас. – Вот принесли неплохую posole. Это еще не самая худшая из тюрем, в которых мне довелось посидеть. В тюрьме в Сан-Антонио кормят, пожалуй, раза в два хуже, чем здесь.
   – Я уложу больше десятка мексиканцев, когда Калеб Кобб окружит их, – похвалился Длинноногий. – Думаю, он покажет этому капитану Салазару фокус-покус, а то и парочку, если только ребята не отощают от голода и смогут сражаться, когда начнется стычка.
   – В этом доме пол земляной, – заметил Калл. – Полагаю, мы сможем сделать подкоп, если хорошенько постараемся.
   – Ну, сделаем подкоп, а куда побежим? – поинтересовался Гас. – Мы чуть не сдохли с голода в прериях. Да к тому же еще скованы кандалами.
   – Я достаточно обучен кузнечному ремеслу и сумею разбить цепи за две минуты, – напомнил им Калл. – Думаю, нам стоит попытаться бежать. Ведь кому-то нужно предупредить ребят.
   – Я не пойду, пусть Калеб сам сражается, – заявил Длинноногий. – Та пожилая женщина вроде настроена дружелюбно. Я вымотался от долгого пути. Предлагаю полежать здесь день или два и наесться супу, пока не отдохнем как следует и не наберемся сил.
   – А здесь есть хорошенькая девушка или даже две, – сказал Гас. – Может, они пожалеют нас и помогут бежать.
   – Не надо. Салазар всех их держит на крючке, – с ходу отмел его предположение Длинноногий. Минуту спустя он уже спал и громко храпел.
   Калл все еще никак не мог успокоиться от того, что их так легко захватили в плен. Они удачно ускользнули от лап очень опытных индейцев лишь для того, чтобы их поймала разношерстная кучка мексиканцев, вооруженных ржавыми мушкетами. Он злился на себя, потому что был намерен раньше осуществлять тщательно разработанный план и избегать ловушек, а изнурительный переход через прерии вымотал его. Нужно было предвидеть, что в поселении могли оказаться солдаты, а он, к сожалению, от усталости утратил бдительность.
   – До сих пор мы лишь позорно проигрывали в каждой стычке, – сказал он Гасу, но тот не был расположен критически разбирать досадные военные промахи.
   – Что из того, нас ведь все же не убили, – ответил он. – У нас есть еще время учиться на ошибках. Думаю, что это отнюдь не та часть Нью-Мексико, где золото и серебро валяются под ногами.
   – Я же говорил тебе: не рассчитывай на золото и серебро, – напомнил ему Калл.
   Вскоре и Гас уснул, а Каллу не спалось. Почти всю ночь он простоял у маленького зарешеченного окошка, изучая окружающую местность. Над прериями ярко светила полная луна. Там и сям лаяли овчарки, когда к стаду овец близко подбирался койот. Охранявшие их солдаты, все сопливые мальчишки, перекидывались в карты при свете малюсенькой масляной лампы. Не похоже, что бы они могли убить кого-либо, разве что по случайности.
   Ближе к утру к ним пришла пожилая женщина и принесла кофе. Калл увидел, как из маленького домика вышла та самая прелестная девчушка и направилась к колодцу с кувшином в руке. Он не мог поговорить с ней, но ему очень захотелось хотя бы поздороваться. Он глубоко сожалел, что в свое время не учил как следует испанский язык, а запомнил лишь несколько обычных фраз, работая в кузнице старого Джизеса. Взошло солнце, стало видно, какое это маленькое селение – всего несколько низеньких домиков, стоящих на кромке великой бескрайней равнины.
   Проснулся Длинноногий и выпил чашку кофе, а Гас Маккрае все продолжал дрыхнуть, вольготно растянувшись на полу в половину его длины.
   – Мне кажется, он спит так, будто его собираются вешать, – заметил Калл.
   – Нет, если бы его собирались вешать, тогда бы он лишь дремал, – сказал Длинноногий. – Дремал бы себе и дремал, изредка просыпаясь.
   Когда солнце стало палить вовсю, снова пришла пожилая женщина и принесла горячие кукурузные лепешки. От их вкусного запаха Гас проснулся и сел, озираясь в полусне, а окончательно стряхнув с себя сон, принялся уплетать лепешки.
   Чуть позже по улице проехал капитан Салазар. восседая верхом на великолепном гнедом жеребце. Его отряд ополченцев, по-видимому, значительно вырос за ночь: в строю стояло около двадцати пяти солдат в ожидании его приказа.
   Салазар подскакал к маленькому оконцу и, перегнувшись с седла, заглянул внутрь.
   – Доброе утро, сеньоры, – произнес он. – Надеюсь, вы неплохо отдохнули. Нам предстоит дальняя дорога.
   – Что-то поздновато мы выступаем в поход, – заметил Длинноногий. – Солнце зайдет через час-другой. Почему такая задержка?
   – Увидите, почему, – ответил Салазар. – Я должен был проводить заседание трибунала. Сейчас сюда приведут мерзавца и, как только мы расстреляем его, сразу же тронемся в путь.
   – Я что-то не расположен смотреть, как расстреливают кого-то. Лучше сосну еще чуток, – заявил Гас, когда Салазар отъехал от них. – Интересно знать, кто попался?
   Не успел Гас растянуться на полу, как к домику подошли шестеро солдат; один из них отомкнул замок на двери их темницы. Снова Гасу и Длинноногому пришлось сгибаться почти до самой земли, чтобы выйти наружу. Опять Калл увидел, что на улицу высыпали все жители селения поглазеть на предстоящее зрелище. Салазар подъехал на коне к маленькой церквушке и стал нетерпеливо ждать, то и дело похлопывая себя по ноге ременной плеткой. Церквушка была чуточку побольше домов, но на колокольне все же висел колокол, а кирпичные стены ее были побелены. Вышли четверо солдат, волоча окровавленного человека.
   – Ба, это же Бес! Хотел бы я знать, как они исхитрились изловить его? – удивился Длинноногий, узнав разведчика-индейца из племени пауни.
   Да, это был Бес-Дас: он стоял босой, окровавленный, в перепачканной кровью рубашке.
   – Подлецы проклятые, они избили его, – тихо произнес Гас.
   – Да он сам порядочный подлец – дезертировал от нас, – напомнил им Калл и тем не менее ему стало жалко беглеца.
   Вся деревня замерла, когда Бес-Даса проволокли через маленькую площадь и поставили перед белой стеной церквушки. Он заметно хромал, когда подходил к стенке.
   Салазар подъехал к своим ополченцам и взмахами руки вызвал из строя шестеро сопляков-солдат. Из церквушки вышел старенький священник, босой, как и пленник, и посмотрел – однако к Бес-Дасу не подошел. Шестеро солдат встали в шеренгу напротив осужденного и навели на него мушкеты. Гас почувствовал, как у него все затряслось внутри – он не хотел смотреть, как будут расстреливать Бес-Даса, но отвернуться не мог. Салазар махнул рукой расстрельной команде, и солдаты выстрелили – один выстрел прозвучал чуть позднее общего залпа. Бес-Дас с силой стукнулся спиной о стену церкви и упал лицом вниз. Салазар подъехал к нему, вынул пистолет и передал его одному из солдат. Тот быстро подошел к распростертому телу Бес-Даса и выстрелил ему в голову.
   – По-моему, он понапрасну потратил последнюю пулю, – произнес Длинноногий. – Думаю, Бес-Дас и без того был мертв.
   Салазар потянулся за своим пистолетом и взял его обратно, пристально глядя на Длинноногого.
   – Бывали случаи, когда люди выживали, схлопотав по шесть пуль, – заметил он. – Из пистолета расстрелянного добивают наверняка.
   – А что он такого сделал? – спросил Калл, глядя на мертвое тело следопыта. Кое-кому из сопляков расстрельной команды не понравилось быть палачами – один или двое даже не могли унять дрожь.
   – А он воровал, – объяснил Салазар. – Все индейцы мошенники и воры. Этот вот, к примеру, стащил кольцо у губернаторской жены.
   Он заснул руку в карман своего голубого мундира и вытащил большое серебряное кольцо.
   – Вот это кольцо, – показал он.
   Кольцо было большим, с камнем зеленого цвета. Салазар подъехал к стоявшим техасцам и показал им по очереди кольцо.
   – Высокопробное серебро, – пояснил он. – Добыто из наших рудников, которые вы, техасцы, вознамерились отнять у нас. Вот поэтому вам и придется совершить длительный переход. Разве я не прав – ведь хотели отнять у нас золото и серебро?
   – Капитан, но мы же не рудокопы, – возразил Длинноногий. – Мы пришли просто посмотреть на природу, ну и, главным образом, из-за жажды приключений.
   – Да? – усомнился Салазар. – Разумеется, любоваться природой можно бесплатно. Мы не возражаем, если вы станете рассматривать пейзажи и делать это с должным уважением. Ну а что касается приключений…
   Он замолчал и посмотрел через плечо на тело казненного. Позади церкви два пожилых жителя уже копали могилу.
   – Как вы убедились, некоторые приключения кончаются плачевно, – продолжал капитан. – Этот человек заплатил свой долг. А сейчас нам надо торопиться на встречу с вашими друзьями.
   Небольшой отряд ополченцев построился и пошел вслед за Салазаром на юго-запад, выйдя на равнину, но держа направление на горную цепь вдали. Трое техасцев поплелись позади всех, под охраной двух солдат, едущих верхом на мулах. Еще трое солдат охраняли их по бокам.
   Когда они покидали селение, двое пожилых мексиканцев поволокли тело Бес-Даса, индейца пауни с выбитыми передними зубами, к неглубокой могиле, вырытой позади побеленной церквушки.
   – Его убили за какое-то паршивое кольцо, – заключил Калл.
   – А мне показалось, что оно из чистого серебра, – оживился Гас. – Думаю, он решил схватить его и дать деру.
   – Далеко убежать он не мог, – заметил Длинноногий. – А что случилось с тем мальчиком апачем, которого он бросил? Если он бродит где-то поблизости, то хотел бы я знать, где именно. Апачи проявляют невиданную хитрость, когда надо убегать.
   – Эти-то не думают, что мы сумеем убежать от них, – сказал Калл, оглядывая трех вооруженных солдат, шагающих по обеим сторонам от рейнджеров.
   Салазар, ехавший верхом во главе колонны, то и дело поворачивал лошадь и проверял, все ли в порядке, а иногда скакал назад и шагом следовал сзади пленников, чтобы они знали, что он бдительно следит за ними.
   – Они о нас и не думают, их можно легко одурачить, – закончил Длинноногий.
   – Нет, все же то кольцо сделано из чистого серебра, – не унимался Гас. – Я же говорил вам, что здесь есть месторождения серебра.
   – Но ты ничего не говорил про расстрельные команды, – напомнил ему Калл.


   25

   Не пройдя и одной мили, рейнджеры познали, к своей досаде, все трудности передвижения пешком, когда ноги закованы в кандалы. Железные цепи быстро натерли лодыжки до крови – им поневоле пришлось разорвать свои рубашки, чтобы перевязать израненные ноги и предохранить их от дальнейших потертостей.
   – Проклятие, меня это железо протрет до костей, пока я пройду десяток миль. – жаловался Гас. – Они должны расковывать нас на время пути, а на ночь снова заковывать.
   Потертости и царапины были лишь частью досадных трудностей. Цепи волочились по земле и цеплялись за что попало – камни, кактусы, кустики. Каллу, самому низкому из троих рейнджеров, достались самые длинные цепи. Он догадался прицепить их к поясу, и они перестали волочиться и цепляться, но Гас и Длинноногий такого со своими цепями проделать не могли и им пришлось приноравливаться к их длине. Оба они были так злы, спотыкаясь, ковыляя милю за милей, что задумали убить ненавистного капитана Салазара и вообще всех мексиканцев.
   – Давайте задушим этих двух молокососов, что едут позади нас, захватим их мулов и удерем, – не раз предлагал Гас.
   Перед ними расстилалась равнина, совершенно голая миль на пятьдесят вокруг.
   – Мулов всего два, а нас трое, – предостерегал Калл. – Да к тому же это какие-то мелкие мулы. Не успеем мы отъехать на милю, как нас изрешетят пулями.
   Длинноногому кандалы досаждали не меньше, чем Гасу, но, трезво оценив обстановку, он решил, что Калл прав.
   – Как знать, может тот лихой апач объявится однажды вечером и поможет нам незаметно пробраться по прериям, – в раздумье произнес он.
   А Калл подумал, что надежды Гаса на то, что Алчайз придет и освободит их, в лучшем случае яйца выеденного не стоят. Алчайз никогда не относился к ним по-дружески.
   В ту же ночь Каллу приснился сон, будто одноглазый Джонни Картидж, самый медлительный и тугодумный рейнджер, прокрался на их стоянку и помог им ускакать на гнедом коне Салазара. Сон так сильно подействовал на него, что он проснулся в четыре часа утра с лязгающими от холода зубами и в первые минуты не мог сообразить, как это он лежит там, где и лежал, а не сидит на гнедом, быстро уносящем его прочь. Вечером им не дали ни ложки posole, а предложили по кусочку лепешки и по горсти кукурузных зерен. Одеял у них не было, а с гор задул холодный ветер и зацепил край равнины. Многие мексиканские солдаты измотались и озябли не менее трех пленников. Они толпились вокруг костров, кто клевал носом, а кто просто пытался согреться. Несколько солдат были совершенно разутые, немногие носили носки без обуви. К утру по лагерю прокатился гул недовольства, поскольку солдаты устали топать замерзшими ногами, чтобы согреться. Техасцы, к своему удивлению, нашли, что они переносят тяготы и холод гораздо легче многих своих стражников. Хотя одежда у них обтрепалась и висела лохмотьями, в ней было все же теплее, чем в одеяниях мексиканцев.
   – Вот что, нам не надо будет громить это войско, – сказал Длинноногий. – Половина солдат замерзнет еще до того, как начнется потасовка, а другая половина будет слишком вялой и не сумеет быстро перезаряжать мушкеты.
   Капитан Салазар оказался единственным в отряде, прихватившим с собой великолепную палатку из брезента. Ее везли на муле от одного бивака к другому под присмотром двух солдат, которые на каждом привале снимали ее и устанавливали. Кроме палатки, капитан вез с собой раскладушку и несколько разноцветных одеял. По утрам Салазар выходил из палатки, завернувшись в одеяло, и присаживался к большому костру, который разводил специально выделенный для этого солдат. У Салазара был еще и личный повар, пожилой человек по имени Мануэль, который варил ему кофе и приносил в большой оловянной кружке. В отряде находились и две козы, чтобы было молоко для кофе капитана.
   – Он мог бы и нам предложить отведать кофейку, – сказал Гас. – Если в меня влить хоть несколько капель чего-нибудь горячего, я, может быть, и не мерз бы вообще.
   Длинноногого Уэллейса холод, похоже, не брал.
   – Вы, ребята, жили почти всю жизнь в теплых краях на юге, – проговорил он. – А когда живешь на юге, кровь разжижается. Здесь сейчас еще не холод. Вот если проживешь в этих местах месяц-два, тогда попадешь в такую погодку, что нынешняя температура покажется вам летом.
   Гас Маккрае воспринял эту информацию с кривой ухмылкой. Утром было так холодно, что он даже с трудом помочился, чего раньше с ним никогда не случалось.
   – Черт возьми, какой собачий холод, я отливал минут десять, – сообщил он. – Двух месяцев я бы здесь не протянул, если ты считаешь, что будет еще холоднее, чем сейчас. Ну, протянул бы, конечно, если забраться в нутро бизона или подкатиться под бок здоровенной шлюхи.
   Упоминание о здоровенной шлюхе навело всех на мысль о Матильде – им было небезынтересно узнать о судьбе компаньонов, которые бродят где-то по бескрайней равнине далеко на юге.
   – Интересно, живы ли они? – сказал Гас. – А что, если тот горбун напал на них с парой сотен своих воинов? Может, все они уже погибли. Эти мексиканцы могут завести нас даже в Китай, а мы так и не отыщем своих товарищей.
   – Да ему и не нужно иметь под рукой пару сотен воинов, – произнес Калл.
   – Они где-нибудь поблизости крутятся, – предположил Длинноногий. – Думаю, мексиканцы уже получили донесения. Они не отправили бы босых пацанов черт-те куда в прерии, если бы знали, что их ожидают те, кто может с ними сразиться.
   Капитан Салазар каждый раз дожидался середины утра, и только тогда приказывал отряду начинать движение. Многие солдаты так изматывались холодными ночами, что поутру еле ковыляли. Капитан Салазар, как всегда, ехал верхом впереди на великолепном гнедом жеребце.
   В середине дня на севере, над горами, появились завитки темных облаков, а за час до сумерек пошел снег и задул холодный северный ветер. Каллу никогда еще не доводилось видеть снег, выпадающий в таком огромном количестве, он видел изредка лишь снежную пыль, появляющуюся в разгар зимы. Хотя был всего лишь конец октября, снег шел довольно густой и обильный, с неба тихо сыпались, кружась, крупные блестящие снежинки. За каких-то полчаса вся равнина покрылась белым саваном.
   – Этим босым соплякам предстоит очень дрянная ночь, – произнес Длинноногий. – Они не одеты как следует для такой погоды.
   – Да и мы тоже не одеты, – заметил Гас.
   Он приходил в смятение, чувствуя себя очень неудобно в этих краях. Кандалы сжимали ноги, словно ледяные тиски – вскоре он вынужден был волочить цепи по густой снежной слякоти.
   Капитан Салазар завел себе правило примерно каждый час объезжать колонну и перекидываться парой фраз со своими пленниками. Он завернулся в теплое пончо и, похоже, чувствовал себя неплохо в разразившейся снежной буре.
   – Снег взбодрит нас для предстоящей битвы, – похвалился он.
   – А мне кажется, что она взбодрит солдат и не даст им замерзнуть, – ответил Длинноногий.
   – Мои люди к морозу привычные, сеньор, – назидательно произнес Салазар. – Они и так не замерзнут.
   Хорошо хоть, что вечером всем роздали кофе, в том числе и пленникам. Гас обхватил ладонями кружку и держал ее как можно дольше, чтобы согреться, – в промозглую погоду у него всегда в первую очередь мерзли руки. На ужин опять были лепешки и немолотые кукурузные зерна. Густой снег продолжал сыпаться и в темноте. Калл, Гас и Длинноногий сидели у костра, тесно прижавшись друг к другу, как вдруг раздалось пронзительное ржание мерина Салазара. Затем тревожно заблеяли привязанные поблизости дойные козы. Истошно заревели мулы – это были домашние мулы и им не надевали путы на передние ноги, вскоре они умчались в темноту. Капитан Салазар куда-то пальнул из пистолета, а во что – Калл не заметил. Спустя секунду-другую он увидел какую-то огромную массу, быстро шагающую прямо в центр бивака. Солдаты повскакали, похватали мушкеты и открыли огонь по чудовищу, но оно продолжало идти как ни в чем не бывало.
   – Это что, бизон? – удивился Гас и тут же, увидев, что чудовище идет на задних ногах, понял, что ни один бизон на такое не способен.
   – Нет, нет, это не бизон, это медведь-гризли, – объяснил Длинноногий, быстро вскакивая на ноги. – Вот наш единственный шанс, ребята, – мотаем отсюда поживее, пока он тут всех разгоняет.
   Огромный коричневый гризли был явно разозлен – Калл видел, как в свете костров сверкают его оскаленные зубы. Медведь зашел в самый центр бивака и свирепо рычал. Мексиканские солдаты разбежались кто куда, побросав пищу и оружие, в панике думая только о том, как спастись.
   Медведь опять заревел и повернул к палатке Салазара – там, в уютном укрытии, старый Мануэль как раз подавал капитану отборные кусочки оленятины на ребрышках. Салазар выстрелил в зверя несколько раз, но тот, казалось, даже не обратил внимания на выстрелы. Патроны у Салазара кончились, и он побежал прочь. Старый Мануэль выскочил из палатки и оказался прямо перед разъяренным зверем – тот отшвырнул его огромной когтистой лапой в сторону и влез в палатку.
   – Хватайте ружья и посмотрите, нет ли где-нибудь молотка, чтобы сбить кандалы, – быстро приказал Длинноногий Каллу и Гасу. – Торопитесь, нужно отрываться отсюда, пока гризли жрет капитана.
   Калл и Гас быстро нашли много оружия – каждый прихватил по паре мушкетов и по несколько полных патронных сумок. Пока Калл искал молоток, медведь разорвал боковую стенку палатки и вывалился наружу. Вороная лошадь бешено прыгала и рвалась на привязи, сплетенной из сыромятной кожи. Рейнджеры видели, как медведь саданул лошадь когтистой лапой, как только что ударил Мануэля. Вороной мерин упал, как подстреленный, а гризли взгромоздился на него и стал разрывать на часта.
   – Рвем отсюда когти, пока он пожирает коня, – приказал Длинноногий. Он вооружился пистолетом и ружьем.
   – Вот уж никогда не предполагал, что медведь может одним ударом завалить лошадь, – удивился Гас. – Я рад, что теперь могу освободиться.
   – Да медведь кого хочешь с ног сшибет, – промолвил Длинноногий. – Он может свалить одним ударом даже слона, если повстречает его – он сожрал ужин капитана, а теперь закусывает кониной.
   Они видели, как громадный медведь вгрызся в шею мертвого мерина, поднял его и потащил в темень. Он проволок лошадь по телу старого повара Мануэля и пошел дальше из лагеря. Собственно, это был уже не лагерь, а всего лишь потрескивающие в разных местах костры с разложенными вокруг них жаровнями, шампурами и прочими принадлежностями для приготовления пиши. Когда техасцы покидали бивак, они не увидели ни одного мексиканца.
   – Этот медведь пришел нам на выручку, – заметил Длинноногий. – Они заставили бы нас идти, пока мы не откинули копыта, но гризли явился вовремя и разогнал все их маленькое войско.
   Каллу припомнилась картина, как гризли легко поднял за шею лошадь и поволок ее из лагеря. Вороной мерин был довольно тяжелым, но медведь с легкостью управлялся с ним, словно койот, тащивший в зубах котенка.
   Снег все валил и валил, а когда они покинули освещаемые кострами места, стало совсем темно.
   – Медведь направился в горы, – сообщил Длинноногий. – Давайте туда не соваться. Может, нам повезет и мы поймаем поутру пару мулов.
   Гас нагнулся поправить кандалы на ногах и тут же испугался, как бы не потерять в темноте товарищей.
   – Подождите, не бросайте меня, – взмолился он.
   – Боже мой, да сейчас самая темная ночь из всех, которые мне только доводилось видеть, – заметил Длинноногий. – Нам лучше держать друг друга за ремни, а то довольно скоро каждому придется идти в одиночку.
   И они пошли все вместе, держась за ремни друг друга и вытянувшись цепочкой: Длинноногий впереди, а Калл сзади.
   – Мы даже не знаем, в какую сторону идем, – сказал Калл. – Может, мы идем как раз в Санта-Фе. Если не будем соблюдать осторожность, они нас снова поймают.
   – Я-то, положим, знаю, куда шагаю, – ответил Длинноногий. – Я иду подальше от бешеного медведя-гризли.
   – Он уже не будет таким бешеным, когда слопает лошадь, – проговорил Гас.
   – Но там всего одна лошадь – может, ему этого мало? – усомнился Длинноногий. – Может, на десерт он захочет полакомиться теннессийцем, а то и двумя. Напоминаю: нам нужно идти и идти – мексиканцы спохватятся, когда рассветет.
   – Такое предложение мне подходит, – ответил Калл.


   26

   Всю ночь ковыляли по снегу, держась за ремни друг друга, трое рейнджеров. Их не покидала мысль о медведе. Он запросто убил крупную лошадь одним взмахом когтистой лапы. Каллу припомнился блеск оскаленных зубов зверя, когда он ломился к палатке Салазара. Гаса поразило, что несколько человек сразу стреляли в гризли и не промахнулись, и тем не менее медведь ничем не показал, что в него угодили пули.
   – Надеюсь, мы уходим от всего этого, – несколько раз повторил Гас. – Надеюсь, мы не возвращаемся туда опять.
   – Да какая разница, куда мы идем, если хотим идти, – наставлял его Длинноногий. – Медведь может выследить тебя даже по запаху. Если он захочет схватить нас, он уже сейчас может идти позади в десяти футах. Они передвигаются бесшумно, если, конечно, не бешеные, как этот черт. У меня был друг, которого угробил медведь около Форт-Уэрта. Я сам нашел его останки, а медведя так и не видел.
   Сообщив об этом, Длинноногий больше ничего не добавил.
   – Ну, ладно, а дальше что? – не вытерпел Гас.
   – А-а, тебя интересует Вилли, мой приятель, убитый медведем? – произнес Длинноногий. – Это случилось на берегу Тринити-Ривер – я потом разобрал по следам. Вилли сидел и удил рыбу, а медведь подкрался к нему бесшумно: Вилли даже понятия не имел, что поблизости шастает медведь – вот так тихо они ходят, когда скрытно выслеживают жертву.
   – Ну так… расскажи… его что, медведь на части разорвал? – поинтересовался Калл. Ему тоже не нравилась привычка Длинноногого начинать какую-то историю и не досказывать до конца.
   – Да, большую часть тела медведь съел, даже пряжку ремня – и ту сожрал, – продолжал Длинноногий. – На этой пряжке был двуглавый орел. Я всегда восхищался ею и хотел забрать, поскольку Вилли все равно погиб, а родственников у него, как я знал, не было. Но тот проклятущий медведь слопал и пряжку вместе с почти всем телом Вилли.
   – Может, он вообразил, что и ремень очень вкусный, – предположил Гас.
   От мысли о том, что медведь, возможно, засел футах в трех от них и выжидает, когда удобнее напасть, он никак не мог успокоиться. На ходу он без конца оборачивался, так что от резких поворотов у него к утру разболелась шея. Ночь была такая темная, что если даже медведь находился бы у него прямо за спиной, все равно он не заметил бы его – но рассказанная Длинноногим история не выходила у него из головы, и он не мог заставить себя не озираться.
   Наступил рассвет – туманный и холодный. Снег превратился в густую кашицу, а равнину затянуло туманом. Еды у них не было, да еще приходилось волочить тяжелые цепи, цеплявшиеся за выступающие камни. Камни раскалывались, но цепи оставались целыми. Выйдя из себя от раздражения, Длинноногий Уэллейс попытался отстрелить свою цепь, но пуля из мушкета срикошетила от кандалов и поранила ногу.
   – Хорошо хоть кость не зацепило, а то было бы дело, – мрачно произнес Длинноногий, осматривая рану, которую по дурости себе нанес.
   Гас тоже собрался было отстрелить на себе цепи, но увидев, что произошло с Длинноногим, проделывать такой фокус не решился.
   – Нам нужно остановиться и подождать ясной погоды, а то забредем в Канаду, – предостерег Длинноногий. – Там, в Канаде, живут злобные индейцы, они называют себя сиу. Мне что-то не хочется двигаться в этом направлении.
   И тем не менее они не остановились. Воспоминания о плене были еще свежи и заставляли их идти и идти. Немаловажно также, что таким образом они согревались – еды у них не было, не могли они и развести костер. Таким образом, остановиться и ждать означало бы для них – замерзнуть.
   Туман постепенно рассеивался – уже к началу дня они могли снова различать верхушки далеких гор. В полдень небо очистилось, и рейнджеры увидели, к своей радости, что двигаются они на юг, куда и намеревались идти. Они забрели довольно далеко по равнине – нигде не росло ни деревца, ни кустика.
   – Надеюсь, медведь теперь не отыщет нас, – проговорил Гас.
   Хотя туман и месиво снега наводили тоску и уныние, они хоть служили какой-никакой защитой; теперь же рейнджеры почувствовали себя беспомощными – с одной стороны их подстерегали индейцы, а с другой – гризли.
   – Кто-то идет, – предостерег Длинноногий, показывая на две точки в прериях, на западе, в направлении гор. – Может, это охотники с капканами. Если они, то считайте, нам повезло. У них всегда есть с собой жратва, – добавил он.
   Однако две точки превратились не в охотников, а в мексиканских солдат, довольно молоденьких мальчишек лет пятнадцати, которые убежали от медведя в ту же сторону, что и техасцы, – они заблудились, замерзли и проголодались. Оба были без оружия. Увидев хорошо вооруженных рейнджеров, бредущих по снежной слякоти, они разом подняли руки вверх, думая, что те убьют их на месте.
   – Ну что нам делать с ними, ребята? – спросил Длинноногий. – Расстрелять или взять с собой?
   – Не надо их расстреливать, – сказал Калл. – Вреда они нам не причинили. Думаю, они теперь направляются домой.
   Мальчики сказали, что их зовут Хуан и Хосе. Калл припомнил, что один из них присматривал за дойными козами, которых возили, чтобы поставлять молоко капитану Салазару.
   – Вы идете не в ту сторону, парни, – пояснил им Длинноногий. Он показал на север, в направлении селения, откуда они вышли. – Двигайте, и побыстрее, – добавил он. – У нас нет времени на пустопорожние разговоры.
   Тем не менее оба мальчика отказались уходить от них. Рейнджеры пошли на юг, и те потянулись за ними, хотя и на порядочном расстоянии.
   – Думаю, они боятся того медведя, – предположил Длинноногий. – Я их особо не виню. Медведь ушел в северном направлении.
   Калл не допускал, что медведь последует за ними – в конце концов он же сожрал целую лошадь, но в то же время соглашался, что трудно предвидеть, какой фортель выкинет гризли. Он считал, что на западе нет ничего страшнее команчей, но оказалось, что гигантский гризли еще более грозен и страшен, нежели Бизоний Горб. Ведь даже вождь индейцев не смог бы убить лошадь одним ударом. Калл припомнил, сколько им пришлось стрелять и колоть ножом неподатливого бизона, прежде чем тот сдох. А ведь гризли гораздо сильнее бизона. Какой же огромный калибр должен быть у ружья, чтобы убить из него медведя? Он знал, что люди убивали медведей, даже гризли, но увидев, как зверь легко разогнал ополченцев и привел в ужас даже самого Салазара, подумал, какими же орудиями охоты они убивают этих чудовищ.
   Так или иначе, но была причина, заставлявшая рейнджеров все время быть начеку. Если медведь может тихонько подкрасться к человеку, как он подкрался к Вилли, другу Длинноногого, то, стало быть, им надлежит ни на минуту не ослаблять бдительность.
   Ближе к сумеркам им удалось застать врасплох шесть степных тетеревов и схватить их голыми руками. Тяжелые птицы могли летать лишь на короткие расстояния. Рейнджеры с помощью голодных мексиканских ребятишек исхитрились поймать всю шестерку. Уже в темноте они перешли вброд небольшую речушку, по берегам которой росли невысокие деревья, и наломали хвороста для костра. Они позволили Хуану и Хосе ужинать вместе с ними и спать около огня – у мальчиков была тоненькая одежонка, что называется, на рыбьем меху.
   – Нам повезло, – сказал Длинноногий, когда они прикончили последнего тетерева. – Калеб не может быть слишком далеко, иначе их всех бы уже перебили. Если мы будем упорно идти вперед, то обязательно встретим их завтра же.
   Калл подумал, что Длинноногий зря надеется. До сих пор ни Длинноногий, ни кто-либо другой не могли предсказать события, которые бы сбывались. Равнина представляла собой океан трав – так что Калеб мог быть где угодно. На таких безграничных просторах легко затеряется и более крупный отряд.
   Но на этот раз предсказание разведчика сбылось. Весь день они упорно шагали на юг по залитой солнцем равнине. В конце дня заметили вдали дымок, поднимающийся в густую лазурь неба. Как и дым из труб того селения, где их захватили в плен, источник дыма был гораздо дальше, чем показалось на первый взгляд. Когда они подошли туда, уже совсем стемнело – там и сям на расстилавшейся равнине они увидели дрожащий свет многих костров.
   – Но это, может, и не костры лагеря, – усомнился Калл. – А вдруг это мексиканцы?
   Тем не менее они продолжали идти туда, мальчики боязливо следовали за ними. Целый час они шагали до костров. Ржания и фырканья лошадей слышно не было. Гас начал опасаться. Он решил, что Калл прав – возможно, вокруг костров расселись вовсе не техасцы, а мексиканцы.
   – Давайте остановимся и подождем до утра, – шепнул он. – А тогда посмотрим, кто они – если окажутся индейцы, тогда еще сможем удрать.
   – Заткнись, они услышат нас, – предупредил Калл.
   – Да я же шепотом, – оправдывался Гас.
   – Да твой шепот мертвого разбудит, – возразил Калл.
   – Стой, кто идет! – раздался чей-то голос, и рейнджерам сразу стало легче, поскольку голос оказался до боли знакомым – окликал их не кто иной, как Верзила Билл Колеман.
   – Билли, да это ж мы – не стреляй! – выкрикнул Длинноногий.
   На секунду-другую установилась тишина – Верзила Билли не мог поверить своим ушам.
   – Ребята, это вы? – спросил он.
   – Мы, мы, Билли! – отозвался Гас.
   – Не могу поверить, вроде Гаса Маккрае голос, – проговорил Верзила Билл.
   – Мы, это мы, Билли, – снова повторил Гас.
   Верзила Билл Колеман напряженно вглядывался в кромешную темень, но разглядеть ничего не мог. Хотя голоса и были похожи на голоса Длинноногого Уэллейса и Гаса Маккрае, он все же испытывал тревогу. В такое время ночи люди не шастают по прериям. Он как-то слышал, что индейцы научились великолепно подражать голосам белых, так же, как подражают щебету птиц и вою койотов.
   Ему хотелось верить, что услышанные голоса – действительно его друзей, но в данную минуту рассказы о команчах, умело подделывающих голоса, заполнили его голову.
   – А если это вы, то кто вместе с вами? – на всякий случай спросил он, опасаясь, как бы его не оскальпировали. Он взвел курок ружья и отошел в безопасную сторону.
   – Гас и Калл со мной и двое пленных, – ответил Длинноногий. – Ты что. разве не знаешь нас?
   И тут Верзила Билл разглядел Длинноногого и понял, что проявил излишнюю подозрительность.
   – Нервы, я весь взвинчен, – пояснил он. – Идите сюда, ребята.
   – А вот и мы, Билли, – выходя на свет, произнес Гас, чтобы успокоить его и показать, что это не ловушка. – Вот и мы. Мы вернулись к вам!


   27

   Появление трех рейнджеров, закованных в кандалы, в сопровождении двух испуганных мексиканских мальчишек всполошило весь лагерь. Быстро разыскали кузнеца, и он сбил цепи. Нашлись и такие, которые предлагали заковать в эти же кандалы Хосе и Хуана, но Длинноногий про это и слушать не желал. Один вид такой оравы вооруженных до зубов техасцев заставлял мальчишек дрожать от страха и думать, что настал их последний час, и он и впрямь настал бы, если бы в рейнджерах возобладала жажда мести. Твердую волю Длинноногого не смогли поколебать самые кровожадные сторонники расправы с малолетними мексиканскими ополченцами.
   – Эти парни вовсе не хотят воевать, – решительно воспротивился Длинноногий. – Они слишком оголодали, чтобы сражаться, да и мы тоже. Нет ли чего-нибудь пожрать?
   Калеб выглядел жалким и удрученным.
   – Я хотел бы устроить банкет для тебя и капралов, мистер Уэллейс, – сказал он. – Знаю, что вы все заслуживаете этого за то, что смогли вернуться к нам, несмотря на самые опасные препоны.
   – Что верно, то верно. Препоны были очень опасные – нас чуть было не сожрал проклятый медведь-гризли, – доложил Гас.
   – Если бы вы оказались более предусмотрительными и убили этого медведя, вот тогда бы мы устроили банкет, – продолжал Калеб. – А раз не убили, то и ничего устроить не можем. Вся еда кончилась вчера, у нас не осталось ни крошки.
   – Ничего не осталось? – весьма удивился Гас.
   – Ничего, кроме дров, если вы их едите, – заметил Верзила Билл. – Все мы ходим голодные.
   У одного из костров сидел интендант Брогноли. Здоровье его не поправилось. Глаза все еще были белесыми, а голова тряслась.
   – Черт возьми, да нам лучше бы оставаться в плену, – произнес Длинноногий. – Мексиканцы хоть кормили нас кукурузой. А когда находились в том селении, нам давали даже суп.
   – Горы от нас недалеко, а там, думаю, водятся олени, – размышлял Калеб. – Если нам хоть чуточку повезет, то уже завтра будем есть мясо.
   Калл сразу заметил, что их отряд заметно поредел – всего неделю назад рейнджеров в нем было гораздо больше. Он не видел многих знакомых лиц, хотя зачастую не знал, как их зовут. Похоже, отряд не досчитывался многих людей по сравнению с днями, когда они уходили на разведку. Но Джимми Твид был здесь, высокий и жилистый, и Джонни Картидж тоже, и Чадраш с Матильдой сидели у костра, тесно прижавшись друг к другу. Но все же численность отряда здорово поубавилась, и Длинноногий не замедлил спросить об этом Калеба Кобба.
   – Да, несколько дурней ушли от нас пешком, – признался Калеб. – Думаю, что теперь они все уже покойники по тем или иным причинам. У меня не хватало патронов, чтобы расстрелять их, поэтому я отпустил их с миром. Теперь в отраде всего сорок человек.
   – Сорок три, поскольку вы вернулись, – уточнил он секунду спустя.
   – Всего сорок три? – удивился Длинноногий. – А когда мы уходили из Остина, было почти две сотни.
   – Первыми удрали проклятые миссурийцы – думаю, все они сдохли с голоду, – заметил Верзила Билл Колеман. – Потом другая группа пошла назад и пыталась переплыть реку. Не удивлюсь, если они тоже околели с голоду.
   – А мне наплевать, что кто-то помирает с голода, а кто-то нет, – решил Длинноногий. – Мексиканцы выставляют против нас тысячное войско. Мне об этом говорил Салазар. Если у них солдаты будут в основном мальчишки, вроде Хуана да Хосе, все равно нам придется немало потрудиться, чтобы разбить армию в тысячу человек.
   Калеб Кобб казался невозмутимым.
   – Считаю, что эта цифра преувеличена, – сказал он. – Поверю в тысячу мексиканских солдат, когда увижу их своими глазами.
   – Человек, который взял нас в плен, говорил, что к ним едет генерал, – заметил Калл. – Салазар как-то вскользь упоминал об этом.
   – Ну и что из того, генералы бывают разные, – возразил Калеб. – Может, их генерал пьяница, каким был наш Фил Ллойд.
   – Калеб, поймите, – их очень много, – настаивал Длинноногий. – Они поднимут против нас всю страну. А если у вас не хватило пуль, чтобы расстрелять несколько дезертиров, то как же вы намерены разгромить тысячное войско?
   – Ты хреновый разведчик и слишком пессимистичен, – решил Калеб. – Пошли-ка лучше спать. Может, нам удастся уничтожить их первый батальон и захватить у солдат боеприпасы.
   Он пошел к костру и стал устраиваться на ночлег, оставив рейнджеров в тревожном недоумении. Увидев кандалы на ногах трех своих товарищей, они помрачнели и стали угрюмыми.
   – Нам следует возвращаться, – произнес Джонни Картидж. – Я, по сути дела, едва передвигаюсь на ногах. Если они схватят меня и закуют в кандалы, то я с радостью стану носить их.
   – Да у нас такая обстановка с самого начала, – сказал Калл. – Никто не знает, что делать дальше. Нам сейчас еще хуже, чем при майоре Шевалье. Мы не можем разгромить мексиканцев и в то же время не можем вернуться домой. Если повернем назад, сдохнем с голоду, а оставшихся в живых они переловят голыми руками.
   У Гаса не было доводов, чтобы возражать. Тот факт, что в отряде не оказалось никакой еды, привел его в уныние. Весь долгий путь в холоде, по снегу и слякоти он успокаивал себя мыслями о том, как наестся до отвала, когда они вернутся к своим товарищам. Может, кто-нибудь из них завалил бизона, думал он и мысленно представлял себе бизоньи ребра с жирным мясом, поджаривающиеся на огне. Но никаких бизоньих ребер не было и в помине, как не было и кукурузной каши. После луговых тетеревов он крошки во рту не держал и чувствовал, что если вскоре не поест, то ослабеет и не сможет передвигаться.
   – Мексиканцы хоть кормили нас, – произнес он, повторяя замечание Длинноногого. – Лучше уж пусть меня возьмут в плен, чем подыхать с голоду.
   Калла возмущало безразличие Калеба Кобба в их плачевном положении. Он завел их в такую даль по равнине, что они не могут даже повернуть назад, а с другой стороны – их отряд так ослабел и поредел, да еще так плохо снабжен всем необходимым, что даже и думать не приходится, чтобы разгромить мексиканскую армию. А доведется ли ему прожить долго и послужить еще под началом толкового военного командира, который отдавал бы себе отчет в своих действиях? До сих пор он не встречал ни одного, который знал бы, как можно выжить в этих краях, не говоря уже о том, как разгромить врагов и завоевать эту страну. Бизоний Горб с горсткой из девяти воинов чуть не уничтожил команду майора Шевалье, а тут целый отряд Калеба Кобба численностью в двести человек уже сократился до сорока, а они еще даже не подошли к пункту назначения.
   Теперь ничего не оставалось делать, кроме как поддерживать огонь в кострах и дожидаться рассвета. Они разожгли костер невдалеке от того места, где спал Чадраш с Матильдой. Старый следопыт не переставал кашлять. Вскоре к ним подошла Матильда и искренне поздравила с возвращением. Выглядела она усталой и удрученной.
   – Эта дрянная погода плохо действует на Чада. -пожаловалась она. – Боюсь, что, если не станет суше, он умрет. Я делаю все, что в моих силах, лишь бы согреть его, но, несмотря на это, ему становится все хуже и хуже.
   И в самом деле, старый горец прокашлял всю ночь – затяжным, тяжелым кашлем. Гас все же в конце концов согрелся, вытянулся и заснул, но Калл не смыкал глаз всю ночь. Правда, он не отошел от костра прогуляться, как раньше делал не раз, но в то же время не спал. К нему подошли и присели рядом оба мексиканские мальчишки. Они боялись техасцев, но к этим троим привыкли.
   Наконец, когда серый рассвет постепенно пополз по огромной равнине, Калл немного соснул, но во сне его стал преследовать кошмар: огромный медведь и Бизоний Горб вместе напали на их отряд. Рейнджеры падали, а он не мог дотянуться до оружия и защитить себя. Он увидел, как в Верзилу Билла Колемана вонзились стрелы; громадный медведь сшиб Гаса наземь и, рыча, навалился на него. Калл хотел наброситься на медведя, но у него не было никакого оружия. Потом он увидел, что Бизоний Горб схватил Длинноногого и ножом отрезал ему голову. Голова покатилась, а огромный вождь команчей поднял ее и испустил ужасный боевой клич.
   – Просыпайся… Вудроу… ты всполошил весь лагерь! – трясла его Матильда.
   Хуан и Хосе стояли рядом с ней, уставившись на Калла, будто он спятилл. Гас продолжал спать, но люди у других костров вставали и смотрели на Калла, и он очень смутился, чувствуя на себе пристальные взгляды.
   – Да и не думал я пугать народ, – ответил Калл, но руки у него в этот момент мелко дрожали. – Мне приснился тот громадный медведь.


   28

   Голодные, замерзшие и утратившие боевой дух рейнджеры отряда прошагали всего пять миль, поднялись на пригорок и увидели лагерь мексиканской армии, разбитый прямо перед ними. Лагерная стоянка, казалось, занимала всю равнину и протянулась до самых гор.
   Первым заметил лагерь Длинноногий и дал знак отряду приостановить движение, но сигнал был подан слишком поздно. Два разведчика-индейца уже мчались на быстрых конях к лагерю мексиканцев.
   У рейнджеров на лошади восседал один лишь Калеб Кобб. Он подъехал к гребню пригорка и принялся молча осматривать лагерь.
   – Я ведь предупреждал тебя, что они подняли на ноги всю страну, – напомнил Длинноногий.
   – Замолкни ты, я подсчитываю их силы, – огрызнулся Калеб.
   Он вынул подзорную трубу и через нее смотрел на стоянку мексиканцев и если и встревожился, то виду не подавал.
   Длинноногий же, наоборот, сразу же заметил то, что ему не понравилось больше всего.
   – Полковник, у них и кавалерия есть, – доложил он. – По моим подсчетам, не менее сотни всадников.
   – Нет, побольше сотни, – произнес Калеб, не отрывая подзорной трубы от глаза. – Я их и считаю. Насчитал уже сто пятьдесят лошадей.
   Подсчитав, он опустил подзорную трубу и оглядел своих рейнджеров. Он был единственным всадником в отряде.
   – Думаю, сто сорок девять кавалеристов одолеют нас, – решил он.
   – Проклятие, да у них и пушка есть, – воскликнул Длинноногий. – Они тащили ее с собой все время, думая, что мы – целая армия.
   – А мы и есть армия, мистер Уэллейс, – твердо произнес Калеб. – Просто пока мы маленькая армия. Мы вроде как поднялись на битву с превосходящими силами противника.
   – Не все армии могут сражаться, – возразил Чадраш. – Может, у них армия мальчишек, похожих на этих двух парней. Но мы армия зрелых мужчин.
   Калл и Гас стояли и смотрели, как выстраиваются в колонны мексиканцы, и задавались вопросом, а что же будет дальше.
   – По-моему, нам нужна целая стая медведей, – промолвил Калл. – Десять-двенадцать огромных медведей, вероятно, смогли бы разогнать всех этих мексиканцев, как тот медведь одолел их передовую группу.
   Верзила Билли Колеман оглядывался и искал какое-нибудь укрытие, но укрытия не было, куда ни глянь – кругом расстилались прерии. У Чадраша не проходил кашель, но он все равно держал в руках свое длинноствольное ружье, – похоже, предстоящее сражение вселяло в него энергию. Матильда тоже вооружилась раздобытым где-то ружьем и теперь стояла около Чадраша.
   Весь отряд высыпал на вершину пригорка и наблюдал, как два разведчика скачут к лагерю мексиканцев.
   – Разведчики у них апачи из-под Мескалеро, – определил Длинноногий. – Это такие холмы в этой местности. Должно быть, мексиканцы прилично заплатили им, потому что апачи обычно не работают на них.
   Появление группы техасцев на гребне ровного пригорка взбудоражило лагерную стоянку мексиканцев. Кавалеристы кинулись седлать лошадей, многие из которых оказались норовистыми и строптивыми. Повсеместно солдаты принялись заряжать ружья и готовиться к сражению. В самом центре стоянки виднелась большая белая палатка.
   – Думаю, в ней-то и спит их генерал, – предположил Калеб. – Жаль, что я потерял свое каноэ.
   – А чего жалеть? – спросил Длинноногий. – Мы же на самой что ни на есть суше.
   – Знаю, но если бы у меня было каноэ, я поспешил бы с ним назад к ближайшей реке и поплыл вниз по течению, пока не приплыл до реки Арканзас, а потом по Арканзасу до Миссисипи, а по ней добрался до Нового Орлеана.
   Он замолк и улыбнулся Брогноли, который стоял, глядя остекленевшими глазами.
   – Как-то раз я очутился в Новом Орлеане, остановился там, чтобы снять проститутку, – продолжал Калеб. – А когда наелся проститутками досыта, вернулся снова к пиратской жизни в добром, старом заливе и грабил корабли, плывущие из Мексики. Так было легче всего добывать испанское серебро. Его переправляли в Испанию на кораблях. Такой способ добычи серебра гораздо лучше бесцельных скитаний по этим проклятым прериям.
   – Я считаю, что нам стоит учитывать нехватку боеприпасов, полковник, – предостерег Длинноногий. – И не допускать их расхода понапрасну.
   Калеб на это разумное предложение не обратил никакого внимания. Он вскочил на лошадь и с седла наблюдал за суетливыми приготовлениями в мексиканском лагере.
   – По правде говоря, и я разуверился в экспедиции с того момента, когда капрал Маккрае уронил моего пса Джеба и тот разбился насмерть, – заметил Калеб. – Считаю, что мне следует поехать и провести переговоры с этой армией. У нас сохранился флаг?
   Они везли с собой флаг Республики Техас, но до сих пор его почему-то никто не видел.
   – А на кой черт он нам нужен? – поинтересовался Длинноногий.
   – Раз мы приволокли сюда этот проклятый флаг, так почему бы не использовать его? – стал объяснять Калеб. – Может, его вид произведет впечатление на генерала, если только он настоящий генерал.
   Флаг наконец нашелся в вещевом мешке Джонни Картиджа. Ему когда-то поручили его беречь, но жизнь оказалась такой трудной и напряженной, что он забыл о поручении.
   Калеб привязал флаг к стволу ружья и приготовился ехать. Тревога охватила отряд, поскольку люди не знали, чем обернется такой шаг командира. Половина рейнджеров приготовились бежать, хотя пеший переход через прерии на пустой желудок не сулил, ничего хорошего, кроме того, их легко могли догнать полторы сотни (по подсчетам Калеба) кавалеристов.
   В последнюю минуту Калеб глянул на Калла и скомандовал:
   – Поедешь со мной, капрал, – мне нужны сопровождающие. И ты тоже, Маккрае. Посмотрим, как воспитан их генерал. Если он приличный человек, то пригласит нас позавтракать.
   – Если пригласит, прихватите для нас бекону, – попросил Верзила Билл Колеман. – Очень уж мне хочется отведать кусочек хорошего бекона.
   – Можно нам взять ружья? – спросил Гас. Ему не хотелось находиться среди многочисленных мексиканцев безоружным.
   – Вы меня сопровождаете, поэтому берите оружие, – разрешил Калеб. – Сопровождающие едут впереди. Хотелось бы прихватить и барабанщика, но у нас его нет. Ну, тронулись.
   Гас и Калл зашагали прямиком к лагерю мексиканцев. Калеб, прежде чем последовать за ними, долго стоял на месте, раскручивая сигару – он возил их с собой и сразу помногу не выкуривал.
   – Боже милостивый! Посмотри только на них! – воскликнул Гас, показывая на мексиканцев. – Да нам в качестве эскорта следовало бы вести весь свой отряд.
   – Не думаю, что они станут стрелять в нас – это все же переговоры, – заметил Калл, хоть и не был достаточно уверен на этот счет.
   Вся мексиканская рать выстроилась на равнине в боевом порядке и поджидала их. На конях сидели сто пятьдесят кавалеристов, пехота, численностью в несколько сот человек, выстроилась в шеренги во главе с капитанами и лейтенантами. Командиры отъехали в тыл и оттуда подавали команды. Несколько человек сгрудились возле пушки. Около белой палатки стоял импозантный мужчина в окружении адъютантов.
   И снова пришлось убедиться в том, как обманчивы расстояния в прериях. Сперва казалось, что мексиканская армия расположилась довольно далеко – по подсчетам Гаса, на полдня пешего перехода, а на самом деле оказалось, что значительно ближе. Калл и Гас не успели, что называется, глазом моргнуть, как очутились перед самым дулом пушки – или это им так показалось, а первая шеренга солдат стояла от них всего в сотне ярдов.
   – Они не станут нас убивать, – промолвил Калл. – В данный момент это им ничего не дает. Нас всего лишь трое. Если они воспользуются превосходящей численностью и прикончат нас, то будут выглядеть как трусы.
   – А кто их знает, может они и есть трусы, – предположил Гас. – Если они пальнут по нам из пушки, то разорвут на куски.
   Они то и дело оглядывались на своего командира Калеба Кобба, а тот казался невозмутимым, сидя на лошади, идущей медленным шагом, и покуривая длинную сигару.
   – Не обращайте на них внимания, – поучал он. – Идите прямо к той палатке. Единственный, с кем нам нужно говорить, – их начальник.
   Оба рейнджера делала так, как им велел Калеб, они спокойно шли сквозь ряды пехоты и кавалерии. Оба смотрели прямо перед собой, стараясь не обращать внимания на сотни солдат вокруг, готовых в любую минуту убить их.
   Стоящая на верхушке пригорка позади них Матильда не удержалась и вскрикнула:
   – Они пропали – их наверняка убьют!
   – Да нет, Матти, – это же переговоры, – увещевал ее Чадраш, но она не успокаивалась. Тревога переполнила все ее существо. Она закрыла лицо руками и зарыдала.
   Когда трое рейнджеров подошли к палатке генерала, Гас пришел в замешательство, увидев среди офицеров и капитана Салазара.
   – Я-то надеялся, что медведь задрал и его, – шепнул он Каллу.
   – Что делать, не задрал, – проговорил Калл.
   Вокруг генерала, грузного мужчины в военной форме, сплошь обшитой позолоченными галунами, стояли семеро офицеров. У генерала были закрученные усы, в руках он держал серебряную флягу, из которой изредка что-то отхлебывал. У некоторых офицеров на боку висели сабли – они сурово смотрели на молодых рейнджеров, приближающихся к палатке. По сути дела, лишь один из них, похоже, глядел сочувственно – капитан Салазар. Он вышел навстречу им и по-военному приветствовал.
   – Поздравляю вас, джентльмены, – сказал он. – Вы избежали встречи с медведем. По закону я, разумеется, мог бы расстрелять вас за побег, но за то, что вы удрали от разъяренного гризли, никто вас винить не может Тот медведь убил мою лошадь и повара. Теперь у меня другая лошадь, но повара я потерял.
   – Догадываюсь, что вы уже знакомы, – произнес Калеб. Он слез с коня и передал поводья мексиканскому ординарцу, а тот в недоумении взял их.
   – Да, полковник, мы вместе путешествовали, – ответил капитан Салазар. – К сожалению, наше путешествие прервалось, как вы, возможно слышали.
   – А-а, медведь, ну как же, слышал, – заявил Калеб. – А вы капитан Салазар?
   – К вашим услугам, – представился капитан и снова отдал честь. – Разрешите мне представить вас генералу Димазио.
   Грузный генерал не приветствовал их по-военному – он лишь небрежно кивнул и жестом пригласил войти в палатку.
   – Надеемся, вы не откажетесь от чашечки кофе, – предложил Салазар Калебу. – И нам и вам повезло, что мы нашли друг друга столь быстро. Генерал Димазио не любит ездить по прериям. То, что вы явились приветствовать нас, избавило его от лишних хлопот.
   – Тогда нам и впрямь повезло, – согласился Калеб и, не сказав ни слова Гасу и Каллу, наклонился и вошел в палатку.
   Как только Калеб Кобб скрылся в генеральской палатке, двое мексиканцев закрыли ее полог и встали у входа с ружьями наперевес. Калл и Гас остались одни среди сотен вражеских солдат, большинство из которых смотрели на них явно недружелюбно. Правда, из ружей в них не целились, сабли не обнажали, но по всему чувствовалась напряженность. На соседнем холме в конце ровного поля стояла горстка рейнджеров, смотрящих на них. У Калла мелькнула мысль, что выглядят они какими-то жалкими оборванцами. Мексиканцы по большей части были одеты в чистую униформу; на многих кострах кипели котлы. Армия, в центре которой они находились, была хорошо экипирована и обучена – совсем не похожа на испуганное сельское ополчение, с которым они столкнулись в Антон-Чико.
   – Вот мы сами появились, – промолвил Гас. Молчание действовало на него угнетающе.
   – Да, на сей раз, – ответил капитан Салазар. Он единственный из мексиканцев относился к ним по-дружески. – А не желаете ли позавтракать? – предложил он. – Как видите, еды у нас достаточно. Даже куриные яйца есть.
   Гас чуть было с радостью не согласился – он подумал, что готов съесть зараз тридцать или сорок яиц, если их предложат, но Калл с ходу отверг предложение Салазара, сказав:
   – Нет, сэр, премного благодарны. Мы уже поели.
   – В таком случае позвольте предложить вам по чашечке кофе, – не отставал Салазар.
   – Спасибо, я бы не отказался от кофе, – поспешил Гас, опасаясь, как бы Калл не отверг и это предложение.
   Салазар дал знак ординарцу, и тот быстро принес всем по чашке кофе.
   – Почему ты соврал, что мы уже поели? – спросил Гас Калла. – Ты же знаешь, что мы не жрали с тех пор, как убили тех тетеревов. Мог бы и позволить им накормить нас – еды у них навалом.
   – А у наших рейнджеров нет ни крошки, – напомнил ему Калл, глядя на группку товарищей, стоящих вдали на холме. – Я не сяду и не стану набивать себе брюхо вместе с врагами, в то время как наши люди готовы сжевать собственные ремни.
   – Мы-то причем, если их не взяли в сопровождающие, – возразил Гас. – Быть сопровождающим не легко – здесь мы в окружении тысячи врагов, готовых растерзать нас. Может, они и впрямь нас убьют. Если мне суждено умереть, то я предпочел бы, чтобы у меня лопнуло пузо от жратвы.
   – Нет, – решительно заявил Калл. – Закрой рот и жди. Может, полковник Кобб закупит провианта на весь отряд, тогда и наедимся.
   Калеб Кобб находился в палатке вместе с генералом свыше часа. Из-за брезента не доносилось ни звука. Каллу и Гасу ничего не оставалось, кроме как терпеливо ждать. Капитан Салазар вскоре отправился куда-то по делам, оставив их двоих среди враждебно настроенных солдат. Чашечки с кофе оказались малюсенькими, а больше никто ничего не предложил.
   Тем временем, пока они стояли и ждали, мексиканские кавалеристы разделились на две группы и тронулись в путь. Одна группа окружила рейнджеров на холме с юга, другая – с севера. Затем такой же маневр проделала и пехота. Несколько сот пеших солдат выстроились полукольцом к северу от техасцев, а другие сотни – к югу. Рейнджеры же как стояли, так и остались стоять, с безнадежным видом наблюдая за этими построениями.
   – Хорошо бы нашим ребятам укрыться где-нибудь, да где только найти такое укрытие? – произнес Гас. – Скоро их полностью окружат.
   – Насчет укрытая ты верно сказал, – откликнулся Калл. – Нет тут ничего подходящего.
   – Что-то наш полковник долго не выходит, хотел бы я знать, жив ли он еще? – проговорил Гас. Не слыша никакого звука в палатке, он начал проявлять тревогу.
   – Думаю, жив, – отозвался Калл. – Если бы в него стреляли, был бы слышен выстрел.
   – А вдруг они перерезали ему глотку, – предположил Гас. – Мексиканцы – они ведь знают, как обращаться с ножами.
   Едва он проговорил эти слова, как полог палатки откинулся и Калеб Кобб вышел наружу с тем же самым веселым выражением на лице, с каким входил туда час назад.
   – Капрал Маккрае, вас накормили? – спросил он.
   – Предлагали, – ответил Гас. – Да капрал Калл отказался.
   – Почему же? Мне, к примеру, подали роскошный завтрак. Яйца оказались по-настояшему вкусны.
   – Я не принимаю еду от мерзавцев, когда мои друзья мучаются с голодухи, – объяснил Калл.
   – Понимаю, так поступать благородно, – согласился Калеб. – Но я руководствуюсь более здравыми соображениями. Вам редко доведется увидеть, что я отказываюсь удовлетворять потребности своего живота.
   – Я бы хотел поскорее уйти отсюда, – заявил Калл. – Меня тут разглядывали люди, в которых мне не терпится стрелять.
   – В сложившейся обстановке это была бы далеко не равная схватка, – предупредил Калеб. – Никуда вы отсюда не пойдете.
   – Почему? – не понял Калл
   – Потому что я только что сдался в плен, – объяснил Калеб. – Мне обещали, что если мы сложим оружие, ни один наш человек не будет убит. Я уже сложил свое – отдал его ординарцу генерала.
   Гас сильно удивился, а Калл рассвирепел. Он пришел в ярость от того, что их командир вошел в эту роскошную палатку договариваться там с жирным генералом о сдаче в плен, не дав никому из рейнджеров ни малейшей возможности высказаться по этому поводу.
   – А я намерен не сдавать свое оружие, пока меня не убьют, – твердо заявил Калл.
   – Не можешь ты не сдать его, капрал, – ты просто обязан это сделать, – ответил Калеб с угрожающим видом. – Когда я отдаю приказы, то ожидаю, что им будут подчиняться. Ты же молодой человек. Не хочу, чтобы ты погиб по собственной глупости.
   – Лучше я погибну в сражении, нежели меня опять закуют в кандалы, – отрезал Калл. – Не хочу снова носить на себе цепи.
   – На сей раз никаких оков не будет, – уверял его Калеб. – Это всего лишь мирная сдача в плен, процедура которой выработана мной и генералом. Ни с нашей, ни с их стороны никто не причинит друг другу вреда. Как только ребята, стоящие там на вершине холма, сдадут оружие, мы все вместе усядемся и позавтракаем с ними как с друзьями.
   – Вы имеете в виду, что мы можем сразу же идти домой, но без оружия? – спросил Гас.
   – Нет, не домой и не сразу же, – возразил Калеб. – Все мы отправимся в Мексику и пробудем там какое-то время.
   – Там мы будем пленниками, вы это имеете в виду? – настаивал Калл. – Вы думаете, что мы должны пройти весь этот путь, чтобы нас посадили там в тюрьму?
   Калеб Кобб повернулся к одному из мексиканских офицеров и произнес несколько фраз по-испански. Офицер, молодой худощавый парень, встревожился, но тем не менее передал свой пистолет Калебу, а тот направил его на Калла.
   – Капрал, – произнес Калеб, – если ты решил умереть, я вынужден буду помочь тебе в этом. Я пристрелил капитана Фолконера за неповиновение, и я пристрелю тебя за этот же проступок.
   И он взвел курок пистолета.
   – Вудроу, отдай свое оружие, – попросил Гас, положив ладонь на руку друга.
   Он увидел, что тот напрягся, как сжатая пружина. Раньше Гас никогда не вмешивался в спорные дела Вудроу Калла, но сейчас почувствовал, что если не вмешается и на сей раз, его самого преданного единственного друга и в самом деле застрелят на его же глазах. Калеб Кобб был не из тех, кто расточает пустые угрозы.
   Калл отбросил ладонь Гаса. Он был готов кинуться на Калеба даже под угрозой неминуемой смерти.
   Гас быстро встал между Каллом и Калебом и протянул рядом стоящему мексиканскому офицеру свой пистолет и ружье.
   – Отдай и ты свои, Вудроу, – попросил он.
   – Капрал Маккрае, а ты более благоразумен, нежели твой приятель, – заметил Калеб. – Капрал Калл туго соображает, но если он последует твоему совету и сдаст оружие, мы все выйдем из этой трудной ситуации без людских потерь.
   Калл с горечью и злостью убедился, что его положение безнадежно. Даже если он прыгнет на Калеба и вырвет у него пистолет, целая сотня мексиканцев расстреляют его, прежде чем он убежит.
   – Ненавижу вас за трусость, – бросил он упрек Калебу, но оружие свое все же сдал.
   Калеб недоуменно пожал плечами и повернулся к капитану Салазару, который вернулся к палатке как раз в тот момент, когда там разгорелся скандал.
   – Капитан, не можете ли вы сделать мне одолжение и посадить этого человека под надежную стражу, пока он не остынет? – попросил Кобб. – Он слишком ершист на свою же беду, черт бы его побрал.
   – Разумеется, полковник, – пообещал Салазар. – Я для этого выделю шестерых солдат.
   Калеб опять поглядел на Калла – молодой рейнджер трясся мелкой дрожью, а в глазах его светилась откровенная ненависть.
   – Выделите десятерых, капитан, – посоветовал Калеб. – Шестеро, может, и одолеют его, если он решит вырваться. Но он тот самый человек, который застрелил сына Бизоньего Горба – он будет драться до последнего.
   – Мне плевать на вас, полковник, если вы решили сдаваться в плен сами, – заметил Калл. – Но решать за нас у вас нет права.
   Калеб Кобб никак не отреагировал на его замечание – он молча вернул тощему молодому офицеру пистолет.
   – Спасибо, – сказал он. – Капрал Маккрае. отправляйся на вершину пригорка, где стоит отряд, и передай им мой приказ сложить оружие. Скажи, что вреда им не причинят и накормят, как только они сдадутся.
   – Я пойду, полковник, но, может, им не понравится отданный вами приказ, – ответил Гас.
   Калеб показал на мексиканскую армию, которая быстро окружала небольшую кучку рейнджеров, стоящих на макушке пригорка. Пехота уже встала плотным кольцом, а кавалерия гарцевала двумя группами позади нее.
   – Мы не станем здесь устраивать второго Аламо или Голиада, – сказал Калеб. – Полковник Трэвис был дурак, храбрый, но дурак. У него хоть рядом стояла церковь, где можно было занять оборону и отстреливаться, а у нас нет даже деревца, за которым можно спрятаться. Так что наша малая война закончилась. Иди и скажи им об этом, – добавил он. – Чем скорее доберешься, тем скорее они получат завтрак.
   – Вудроу, успокойся, – предупредил Гас перед тем, как отправиться в отряд. – Никому легче не станет, если тебя убьют.
   Калеб Кобб опять нырнул в палатку генерала. Около нее трое солдат впрягали пару гнедых кобылиц в великолепную двухколесную пролетку с брезентовым тентом наверху.
   Гас пожал Каллу руку и пошел назад к гребню холма, где его поджидал отряд. Он считал, что с ним вместе пойдут несколько мексиканцев, чтобы не спускать с него глаз, но никто не пошел. Он в одиночку покинул лагерь, шагая по цветущей траве.
   Десяток солдат во главе с капитаном Салазаром окружили Калла и повели его за сотню ярдов от палатки генерала.
   – Присаживайтесь, капрал, и отдыхайте, – промолвил Салазар. – Вам предстоит долгий путь. Может теперь, когда этот дурацкий инцидент исчерпан, вы хоть немного поедите.
   Калл лишь мотнул головой – он еще не остыл.
   – Я поем вместе с моими друзьями, – проговорил он. – А что насчет долгого пути? Полковник Кобб только что сказал, что мы направляемся в Мексику – а разве мы не в Мексике?
   – В Нью-Мексико, – уточнил Салазар. – Но есть и другая Мексика, вот туда-то вы и направляетесь – по сути дела в Мехико-Сити. Там состоится суд, – продолжал он. – Или, вернее, должен состояться, если кто-нибудь из вашего отряда выживет после длительного перехода.
   – А как далеко находится Мехико-Сити? – поинтересовался Калл.
   – Не знаю, сеньор, – признался Салазар. – Никогда не имел удовольствия бывать там.
   – Но все же, в сотне миль отсюда? – не унимался Калл. – Достаточно длинный переход лишь ради того, чтобы в конце его нас всех расстреляли.
   Салазар с удивлением посмотрел на него и ответил:
   – Вижу, что вы мало знакомы с географией. Мехико-Сити отсюда не в сотне миль, а в тысяче. А может, и в паре тысяч, как я говорил, я там никогда не был. Одним словом, путь довольно долгий.
   – Черт побери, слишком уж далеко, – решил Калл. – Не хотел бы прошагать всю дорогу пешком, чтобы добраться до места, где меня поставили бы к стенке и расстреляли. Я немало прошел, добираясь сюда из Техаса. И вовсе не хочу преодолеть еще тысячу миль, как и остальные ребята.
   – Можете хотеть или не хотеть, но вперед пойдете, – предупредил Салазар. – Пойдете, и вас будут сулить по закону. Мы не какие-нибудь варвары и не признаем человека виновным без справедливого суда.
   Калл взял еще одну чашечку кофе, но есть ничего не стал и не был расположен к продолжению разговора с капитаном Салазаром или еще с кем-либо. Он видел, как по равнине бредет Гас – он еще не дошел до отряда, чтобы сообщить о предательстве Калеба Калл подумал, что неплохо было бы идти вместе с ним, тогда он смог бы вдохновить рейнджеров на битву, даже если бы она и вылилась в смертельный бой. Уж лучше погибнуть, чем снова угодить в плен. Но вот Гас идет, а его самого охраняют десятеро, чтобы пресечь любые попытки присоединиться к другу. За ним пристально наблюдают не только выделенные солдаты, но и большинство оставшихся в лагере мексиканцев. В темноте он еще попытался бы бежать, но облака рассеивались, наступал яркий день. Сквозь тонкую пелену облаков пробивались солнечные лучи и ложились светлыми пятнами на равнину. Гас шел по такому светлому пятну, направляясь к гребню холма.
   Пока Калл сидел под охраной, стараясь обуздать охвативший его гнев, из белой палатки вышел генерал Димазио, за ним следовал Калеб Кобб. Оба они подошли, в сопровождении ординарцев генерала, к роскошной коляске и сели в нее. Калл подумал, что генерал собирается уезжать из лагеря – зачем же еще запрягать лошадей в коляску? – но увидев, что и Калеб тоже садится в нее вместе с генералом, был немало удивлен. Ожидая кучера, генерал потягивал виски, но не из фляжки, а из тяжелой бутыли толстого стекла. У Калеба бутыли не было, но, как заметил Калл, он вынул из кармана рубашки очередную сигару и тщательно разминал ее, готовясь закурить. Появился солдат, который выполнял обязанности кучера, сел на облучок, и коляска покатила на запад. Ее сопровождали восемь кавалеристов.
   Перед выездом из лагеря генерал на минутку остановил коляску и что-то сказал капитану Салазару. Калл находился всего в нескольких ярдах от того места, где остановилась коляска. При виде Калеба, своего непосредственного командира, сидевшего рядом с мексиканским генералом, гнев закипел в нем с удвоенной силой. Калл встал и молча наблюдал. Капитан Салазар послал одного из солдат обратно к палатке – генерал забыл прихватить с собой меховой плед. В мгновение ока солдат домчался до палатки, выскочил оттуда с пледом и бережно понес его в руках, следя за тем, чтобы тот не волочился по мокрой траве. Плед весил почти столько, сколько сам солдат, несущий его в руках.
   Калл подошел ближе к коляске, никто не успел остановить его.
   – Куда это вы заторопились? – спросил он Калеба.
   В голосе Калла звучала такая злость, что все десять солдат, охранявших его, разом вздрогнули. Калеб Кобб удивился и почувствовал раздражение – он уже успел забыть о Калле и ему не понравилось, что тот так нагло подошел и что-то спрашивает.
   – Как куда? В Санта-Фе, капрал, – ответил Калеб. – Генерал Димазио говорит, что меня хочет видеть сам губернатор. Думаю, он намерен устроить в мою честь небольшой банкетик.
   Калл весь так и взвился и решил, что лучше умереть, но покончить с трусом – все его естество настоятельно требовало этого. Он стремительно прорвался сквозь группу оцепеневших охранников и даже сумел на ходу вырвать у одного из них мушкет, но не удержал и ружье грохнулось на землю. Он не стал подбирать его и продолжал мчаться. Его дикий вид напугал лошадей в упряжке, они встали на дыбы, кучер от неожиданности свалился с облучка, угодив прямо под лошадиные копыта. Коляска была легкой, Калл пнул ее в тот момент, когда она накренилась из-за вздыбившихся лошадей. Калеб и генерал слетели с сиденья на пол. Калл наклонился к Калебу и ударил его, а потом, когда коляска качнулась в другую сторону, схватил тяжелую стеклянную бутыль, из которой генерал отхлебывал виски, и саданул ею Калеба по носу, разбив его и разломав торчащую изо рта свежую сигару. Лицо Калеба окрасилось кровью – смешиваясь с виски, она обильно текла ему на грудь. Коляска перевернулась, и испуганные лошади медленно потащили ее вперёд. Кучер попал пол волочившееся колесо и теперь громко стонал внизу под коляской.
   Мексиканцев мгновенно обуял ужас. Солдаты ошеломленно смотрели, как один техасец перевернул коляску с генералом, очутившимся в самом низу, и продолжал молотить Калеба окровавленным кулаком. Однако, едва оправившись от шока, мексиканцы принялись за дело – вскоре на Калла нацелилось пятьдесят стволов.
   – Не стрелять! – крикнул по-испански капитан Салазар. – А то попадете в генерала! Штыками его! Колите штыками!
   Ближайший солдат сделал выпад и ткнул штыком Калла в ягодицу, но не успели другие сделать то же самое, как генерал Димазио поднялся на ноги и приказал остановиться.
   – Отставить! – скомандовал он, глядя на Калла, руки которого были перепачканы кровью столь же обильно, как и лицо Калеба Кобба.
   Несколько солдат, уже нацелившихся нанести Каллу штыками смертельные удары, весьма удивились приказу генерала, но тем не менее повиновались. От первого же удара бутылкой из-под виски Калеб лишился сознания, но Калл и теперь не угомонился и все пытался дотянуться до него.
   – По-моему, у полковника Кобба сломана челюсть, – предположил Салазар.
   Хотя все лицо Калеба было залито кровью, тем не менее капитан разглядел, что челюсть его как-то странно сдвинулась и отвисает.
   Каллу очень хотелось убить Калеба Кобба, но под рукой не оказалось подходящего оружия – несколько осколков бутылочного стекла казались слишком маленькими, чтобы перерезать ему горло, а когда он попытался задушить Калеба, мексиканцы стали оттаскивать его. Им приходилось нелегко – Калл твердо вознамерился убить Калеба – он так извивался и вертелся, что солдаты не могли ухватить его покрепче. Наконец, кто-то исхитрился накинуть на ноги Калла вожжи, и солдаты потащили его в сторону. Целая дюжина мексиканцев навалились на него и в конце концов смогли связать ему руки и ноги. Но перед этим Калл все же ухватил Калеба за голову и стал колотить ею о край подвижного сиденья коляски, он раскроил Коббу лоб, но так до конца и не добил. Калеб Кобб получил серьезное ранение, но не смертельное.
   Сквозь ноги обступивших его солдат, многие из которых еще не отдышались от борьбы, Калл видел, как несколько мексиканцев помогали Калебу Коббу встать. Его лицо и лоб кровоточили, но, стерев кровь с головы, он тяжело протиснулся сквозь толпу солдат и подошел к связанному Каллу. Не говоря ни слова, он выхватил у ближайшего солдата мушкет и высоко поднял его, направив штык прямо на Калла, но капитан Салазар оказался проворнее. Прежде чем Калеб вонзил штык, он встал перед Коббом, направив пистолет прямо ему в грудь.
   – Нет, полковник, положите ружье, – приказал Салазар. – Вынужден напомнить вам, что этот человек наш пленный, а не ваш.
   Калл спокойно глядел на Калеба. Он сделал все, чтобы убить его, и приготовился к роковым последствиям. Он знал, что Кобб жаждал его смерти и читал в его глазах смертный приговор себе.
   Калеб, хотя и с трудом, но овладел собой. Он отвел мушкет, будто собираясь отдать его солдату, у которого выхватил. Но вдруг быстрым движением, которого никто не мог остановить, перехватил мушкет за ствол и прикладом что было сил хватанул Калла по связанным ногам. Он нанес такой внезапный и болезненный удар, что Калл даже вскрикнул. Тут же Калеб передал мушкет солдату и, прихрамывая, заковылял к коляске.
   Калл крутился от боли – между ног солдат он видел, как поднимают коляску. Напуганных лошадей удерживали по трое человек каждую. Около коляски стоял генерал Днмазио и о чем-то беседовал с капитаном Салазаром. Изредка он показывал рукой на Калла. Срочно вызвали отрядного цирюльника, чтобы вынуть осколки стекла из лица и шеи Кобба. Цирюльник обтер с его лица кровь, но отдельные порезы продолжали сильно кровоточить – тогда Калеб взял у брадобрея тряпку и сам принялся прикладывать ее к порезам.
   Генерал Димазио взобрался в коляску, за ним залез и Кобб. Тент над коляской немного перекосился. Кучер уцелел, он тронул лошадей, коляска покатила, восемь кавалеристов снова пристроились за ней.
   Коляска быстро катилась вперед, и вскоре генерал и Калеб подъехали к цепи гор. Капитан Салазар не спеша пошел по лагерю и остановился подле Калла, который так и лежал в окружении солдат, готовых по первому приказу пустить в ход штыки.
   – А вы храбрый молодой человек, но поступаете безрассудно, – сказал Салазар. – Ваш полковник не мог не сдаться – выбора у него не было. У ваших людей нет пищи и боеприпасов. Если бы он не сдался, мы запросто перебили бы всех рейнджеров.
   – Я презираю его, – произнес Калл. – По крайней мере он не будет выглядеть теперь таким приятным и прилизанным на том проклятом банкете, устраиваемом в его честь.
   – Насчет этого вы правы, – подтвердил Салазар. – Но что делать – очень он нравится губернаторше. Она любит искателей приключений.
   – Все равно ненавижу его, – упрямо повторил Калл.
   – Боюсь, и вы тоже не будете выглядеть прилично, поскольку мы должны выпороть вас, – предупредил Салазар. – Генерал так восхитился вашей храбростью, что распорядился наградить вас целой сотней ударов плетью – это большая честь для вас.
   Калл лишь взглянул на капитана Салазара, но ничего не сказал. Нога у него все еще сильно болели. К суровому наказанию он был готов. Что ни говори, а ведь он вывалил генерала из его роскошной коляски, перевернул ее, из-за чего кучера чуть было не задавило колесом, да еще покорежил крепление тента.
   – Чтобы забить человека до смерти, капрал, достаточно и пятидесяти ударов, – предостерег его капитан Салазар. – Если надеетесь выжить, наешьтесь как следует перед экзекуцией.
   – А почему мне надо наедаться? – поинтересовался Калл.
   – А потому что у вас на ребрах мяса не останется, – пояснил капитан. – Плеть сдерет его с костей.
   Сказав это, он опять улыбнулся Каллу, повернулся и зашагал прочь.


   29

   Гас поднимался по пологому склону невысокого пригорка, где столпились рейнджеры его отряда, как вдруг оттуда раздались одобрительные крики. Он посмотрел туда и увидел, что рейнджеры под радостные возгласы размахивают ружьями. Сперва он подумал, что это они приветствуют его, но приглядевшись повнимательнее, понял, что они смотрят ему за спину – на мексиканский лагерь.
   Он обернулся посмотреть, что вызвало такое бурное возбуждение рейнджеров, и увидел перевернутую коляску генерала. Сначала он решил, что авария произошла из-за лошадей, поскольку в подобные коляски обычно впрягают слишком горячих коней.
   Но когда он увидел рукопашную схватку, в центре которой находился Калл, внутри у него все оборвалось. В перевернутой коляске Калл изо всех сил колошматил Калеба Кобба. Затем Гас заметил, как солдат пырнул Калла штыком в ляжку и другие солдаты подняли ружья с примкнутыми штыками, приготовившись колоть Калла. Гасу не хотелось смотреть на эту расправу, но он не мог отвернуться и закрыть глаза. Он понимал, что через несколько секунд его друга убьют.
   Но тут, к удивлению Гаса, вперед вышел Салазар и остановил расправу. Увидел он и как Калеб подошел к Каллу и ударил его по ногам прикладом мушкета. Почему по ногам, а не по голове – Гас не понял. Тогда Гас повернулся и зашагал назад, так что мог все время наблюдать за разворачивающейся в мексиканском лагере драмой. Салазар вернулся и, похоже, заговорил о чем-то с лежащим на земле Каллом. Гас не понимал, что все это значит. Единственное, что он знал наверняка, это то, что Калеб Кобб уехал из лагеря вместе с генералом Димазио. Калла связали по рукам и ногам – и без сомнения, он попал в большую беду из-за того, что напал на коляску с генералом.
   Назад Гас все же решил не идти – почва была слишком каменистая, да и ребята стояли довольно близко, кое-кто уже спускался с гребня ему навстречу. Мексиканская пехота оцепила пригорок и подошла на расстояние ружейного выстрела.
   – Какие будут распоряжения? Почему уехал Калеб? – спросил Длинноногий Гаса, когда тот подошел к отряду.
   – Распоряжения таковы – сложить оружие и сдаться в плен, – ответил Гас. – Каллу они не понравились, думаю, поэтому он и перевернул коляску.
   – Ну что ж, он храбрый рейнджер, – похвалил Калла Длинноногий. – Не удивлюсь, если они поставят его к стенке церкви, как поставили Беса.
   – Они уже поставили бы, да церкви поблизости нет, – заметил Черныш Слайделл.
   – А куда Калеб направился вместе с жирным генералом? – спросил Длинноногий.
   Гас не знал, что ответить на этот вопрос, да и вообще на многие задаваемые ему вопросы. Из головы у него не выходила мысль о том, что Вудроу Калла могут казнить, и довольно скоро. У него никогда не было более близкого друга, чем Вудроу Калл, – Гас решил, что ему все же надо было остаться там, в лагере, драться вместе с Каллом и умереть рядом с ним.
   – Калеб – проклятый подлец, – выругался Верзила Билл Колеман. – Он не имел права сдать всех нас в плен – а если бы мы решили сражаться?
   – Что будет, если мы сдадимся? – поинтересовался Джимми Твид. – Не поставят ли они тогда к церковной стенке нас всех?
   – Ха, да им для нас всех понадобятся сразу две церкви, – заметил Длинноногий. – Та церковь, у которой расстреляли Беса, была размером с лачугу. Они должны расстреливать нас поочередно, если подведут к такой же малюсенькой церквушке.
   – Кончай трепаться насчет церквей, они не собираются расстреливать нас, – объяснил Гас.
   Ему не нравилась привычка Длинноногого подробно рассказывать про разные способы умерщвления людей. Если ему предстоит умереть, то он хотел бы погибнуть без долгих разговоров с Длинноногим Уэллейсом.
   – Как только сдадим оружие, нас накормят завтраком, – добавил он.
   Для голодных рейнджеров, озябших, вымокших и упавших духом, упоминание о завтраке стало сильным побудительным мотивом к компромиссу.
   – Интересно, есть ли у них бекон? – спросил Джимми Твид. – Я, может, и сдался бы этим мерзавцам, если бы мне на завтрак дали кусок бекона.
   – Здесь в округе и свиней-то нет, – охладила его Матильда. – Но полагаю, они могли бы привезти бекон с собой издалека.
   – А ты что думаешь, Чад? – спросил Длинноногий.
   Перед возможным сражением Чадраш немного ожил. Глаза у него засверкали, чего не было, когда он кашлял и заговаривался. Он ходил взад-вперед перед отрядом, держа на плече свое длинное ружье. Он не упустил из виду тот факт, что их полностью окружила мексиканская пехота, поддержанная с тыла значительными силами кавалерии, и не сводил глаз с равнины и далеких гор, тянущихся за ней. Спасения на равнине не было: она была совершенно голой и их быстро истребили бы здесь, словно кроликов. Но вот в горах – там растут леса. Если добраться до них, то будет где укрыться, и тогда отряд уцелеет.
   Но трудность осуществления такого плана заключалась в том, что между ними и горами располагался мексиканский лагерь. Им пришлось бы с боем прорываться через шеренги пехоты, затем через ряды кавалерии, а потом и через лагерь. А у них несколько человек больны, боеприпасов не хватает. Хотя Чадрашу очень хотелось схватиться с мексиканцами и нацелить на них свое длинное ружье, он понимал, что сражение смерти подобно. Противников было слишком много, а рейнджеров чересчур мало.
   – Мы могли бы пробиваться с боем сквозь их ряды и укрыться в горах, – проговорил Чадраш. – Но сомневаюсь, чтобы до них добрались более пяти-шести человек.
   – Из нас никто до гор не доберется, – предположил Длинноногий. – Но Матильду мы в прорыв не возьмем.
   – А я не хочу оставаться, если Чадраш уйдет, – возразила Матильда.
   – Ты слишком крупная цель, Матти, – заметил Длинноногий благожелательным тоном. – Они тебя нашпигуют свинцом, прежде чем сообразят, что ты женщина.
   – А почему мы должны с ними драться? – в недоумении спросил Гас. – Они окружили нас, да и по численности превосходят раз в десять, даже, по-моему, больше. Не можем мы их разбить, хоть они и мексиканцы. Если сдадимся, вреда нам не причинят – Калеб сам сказал это. Будем находиться в плену некоторое время. И нас накормят завтраком.
   – Я чертовски голоден, – пожаловался Черныш Слайделл. – Несколько лепешек мне не повредят.
   – Ладно, ребята, – их чересчур много, – решил Длинноногий. – Давайте складывать оружие. Может, они отправят нас в Санта-Фе и познакомят там с прелестными сеньоритами.
   – А я думаю, что они выстроят нас в шеренгу и всех расстреляют, – мрачно произнес Джонни Картидж. – Но я тем не менее голосую за завтрак, надеюсь, что хоть повар у них окажется хорошим.
   Под пристальным взглядом пехотного капитана рейнджеры аккуратно складывали в общую кучу свое оружие и поднимали руки вверх.
   Принимающий капитуляцию капитан был совсем еще молодым человеком, примерно одного с Гасом возраста. Когда он увидел, что рейнджеры решили отказаться от боя, на его лице явно проступило чувство облегчения.
   – Спасибо, сеньоры, – произнес он. – Теперь пойдемте с нами и вас накормят.
   – А в том, что мы сдались в плен, есть и нечто хорошее, – сказал Гас Джимми Твиду, когда они спускались с пригорка.
   – Что хорошего? Сеньориты, что ли? – поинтересовался Джимми.
   – Нет, оружие, вот что – множество ружей, да еще у них есть пушка в придачу, – ответил Гас. – С ней вполне можно держать медведей на почтительном расстоянии.
   – Подумаешь – медведи, – небрежно бросил Джимми.
   – Ты же ни одного не видел, – сказал Гас. – А увидел бы, так не был бы таким беззаботным.


   30

   – Плеть сделана в Германии, – предупредил капитан Салазар, когда Калла привязывали к колесу грузового фургона. – В Германии мне бывать не доводилось, – добавил он, – но похоже, там делают лучшие в мире плети.
   Смотреть на экзекуцию согнали всех мексиканских солдат. Прямо за ними построили в шеренгу пленных техасцев. Многие из них находились в скверном расположении духа, поскольку обещанный завтрак обернулся безвкусными лепешками и очень жиденьким кофе.
   Никому из рейнджеров не удалось переговорить с Каллом, поскольку его строго охраняли. Вооруженные охранники подвели его под штыками к фургону и привязали к колесу. Рубашку с него содрали. Палачом выделили одного из погонщиков мулов – плотного, коренастого малого с редкими зубами. Плеть была из нескольких хвостов с узлами на конце каждого. Кроме того, в них были вплетены металлические нити.
   – Думаю, что никогда не поеду в Германию, если немцы любят такие плети, – шепнул Верзила Билл. – Не хотел бы я быть на месте Вудроу. Сотни ударов предостаточно, чтобы убить такой плетью, как эта.
   Вместе с рейнджерами стояла и Матильда Робертс, глаза ее горели злобной ненавистью.
   – Если Калл не выживет, я убью этого редкозубого подонка, который будет стегать его, – произнесла она.
   Длинноногий Уэллейс хранил молчание. Ему довелось видеть людей, подвергавшихся этому наказанию – по большей части негров, – и такая процедура ему сильно не нравилась: он не любил смотреть, как истязают беззащитных людей.
   Конечно, спору нет – молодой Калл перевернул генеральскую коляску. Защита чести требует его наказания, но сотня ударов плетью – это уж слишком. Люди умирали и от меньшего числа ударов, как напомнил им капитан Салазар.
   – Если хотите перекинуться словом со своим другом капралом Маккрае. я разрешаю, – сказал Каллу Салазар.
   – Нет, я поговорю с ним потом, – ответил Калл.
   Ему не нравился фамильярный тон Салазара. Калл не намеревался завязывать с ним дружеские отношения и вообще вступать в разговоры.
   – Капрал, потом может и не быть, – напомнил ему Салазар. – Вы можете и не выжить под плетью. Как я уже говорил вам, большинство людей погибают от пятидесяти ударов.
   – Думаю, я выживу, – упорствовал Калл.
   О самой экзекуции у него осталось в памяти лишь тепло крови, льющейся по спине, да гробовое молчание всего лагеря. Единственным звуком были гуканье погонщика мулов, который стегал его. Свист и стуки ударов плети он перестал слышать после десятого удара.
   Но Гас слышал их. Он видел, как спина его друга превратилась в кровавое месиво. Вскоре кровью пропитались и брюки Калла. На шестидесятом ударе погонщик выдохся и вынужден был передать окровавленную плеть более слабому человеку. Затем Калл потерял сознание. Все рейнджеры решили, что он умер. Они с трудом удерживали Матильду, которая рвалась убить палача. Калл повис на связанных руках, и второй палач вынужден был наклоняться, чтобы стегать его по спине.
   Когда Калла развязали и он свалился около колеса фургона, все подумали, что отвязали труп, но тут Калл перевернулся и застонал.
   – Боже мой, да он жив, – промолвил Длинноногий.
   – На этот раз да, – заметил Салазар. – Удивительно, немногие выживают после сотни ударов.
   – Он выживет, чтобы похоронить тебя, – выкрикнула Матильда, с ненавистью глядя на Салазара.
   – Если бы я поверил, что так и будет, то похоронил бы его прямо здесь, и неважно – живой он или мертвый, – ответил Салазар.
   – Надо поступать по-честному, капитан, – вмешался Длинноногий. – Он получил свое. Не торопитесь хоронить его.
   Рейнджеры избегали смотреть на спину Калла. Только Матильда вечером присела рядом с ним и всю ночь отгоняла от него мух. Израненную спину она ничем не покрывала, поскольку знала, что если раны загноятся, то парень умрет.
   После первых же ударов плети Гас Маккрае не смог смотреть на жестокое истязание. Он сел и повернулся спиной к месту экзекуции, закрыв лицо ладонями и скрежеща зубами от бессилия. Техасцев не связывали, но рядом стояла команда стрелков с мушкетами наготове. Они получили приказ стрелять в любого, кто попытается вмешаться в процедуру порки. Никто и не пытался, но Гас все время боролся с собой – его так и подмывало ринуться под плеть на защиту друга. Еще бы – его друга избивают до смерти, а он ничего не может поделать. Он даже не смог перекинуться с Каллом словечком до начала истязания. Это был жуткий час, и весь этот час он давал себя клятву убивать всех мексиканских солдат, каких только сможет, чтобы отомстить за своего друга.
   И теперь, когда Калл остался жив, но угроза смерти все еще витала над ним, Гас встал и пошел к нему. Он решил подходить к Матильде и спрашивать, дышит ли все еще Калл, каждые десять минут. Когда Матильда сказала, что Калл жив, он вернулся к техасцам, шлепнулся на землю и просидел с минуту, а затем опять поднялся и зашагал без передышки взад-вперед, пока не пришло время снова идти проверять состояние друга.
   Поблизости от лагерной стоянки протекал узкий ручеек. Матильда выпросила у пожилого мексиканца, который поддерживал огонь в кострах и помогал повару, ведро и сходила за водой, чтобы промыть раны Каллу. Тот метался в бреду и дрожал, холодная вода – единственное средство, которым она стала лечить его. К ручью она пошла в сопровождении трех солдат, что сильно раздражало ее, но она не жаловалась. Все они были пленниками, а жизнь Калла, как, впрочем, и остальных рейнджеров, теперь зависела от их осмотрительности.
   Чадраш расстелил одеяло около того места, где сидела Матильда рядом с Каллом. Только он да Длинноногий наблюдали, как истязают Калла, с начала и до конца. Большинство же, как и Гас, вскоре повернулись спиной. «Боже мой… О Боже ты мой», – приговаривал Верзила Билл каждый раз, когда слышал удары плетью.
   – Случись такое со мной, я бы предпочел встать к стенке, – проговорил Черныш Слайделл. – Там хоть все бы кончилось в момент.
   Капитан Салазар оказался прав, когда говорил, какие тяжелые последствия бывают от ударов плетью. Во многих местах плоть Калла оказалась буквально сорванной с ребер и лопаток. Никто из техасцев не мог смотреть на его спину, кроме Длинноногого, который считал себя кем-то вроде ученого, изучающего различные ранения. Раза два он подходил к Каллу, приседал на корточки и рассматривал его раны. Чадраш этим делом не интересовался вообще. Он считал, что Калл может выжить – недаром тот был крепкого телосложения. Больше всего Чадраша раздражало то, что мексиканцы отобрали у него его любимое длинноствольное ружье. С этим ружьем он ходил повсюду целых двадцать лет – и редко выпадала такая ночь, когда он выпускал ружье из рук. Без него он чувствовал себя неполноценным. Все оружие техасцев было свалено в один из фургонов, с которого Чадраш не спускал глаз. Он размышлял, как получить ружье обратно. Даже если ему будет угрожать смерть, он все равно не отказался бы от этого ружья и умер бы, крепко удерживая его в руках.
   В ту ночь Чадраш мерз в одиночестве – Матильда осталась с Каллом, согревая его своим телом. Калла бросало то в жар, то в холод. Пожилой мексиканец помог ей разжечь небольшой костер. Казалось, этот мексиканец не знал, что такое сон. В течение всей ночи он время от времени подходил и подбрасывал топливо в костер. Гас не сомкнул глаз и всю ночь напролет ходил туда-сюда – Матильда даже устала от его бесконечных визитов.
   – Тебе бы лучше поспать, – уговаривала она его. – Другу ты ничем не поможешь.
   – Не могу спать, – признался Гас.
   Из головы у него не выходила сцена избиения Калла плетью. Длинные штаны Калла стали жесткими от крови.
   Наступил рассвет – Калл все еще был жив, хотя и испытывал сильнейшую боль. Подошел капитан Салазар и осмотрел пленного.
   – Удивительно, – произнес он. – Мы перенесем его в фургон. Если он протянет три дня, то, думаю, выживет и пойдет с нами пешком в Мехико-Сити.
   – Ты не слушал меня, – проговорила Матильда с пылающими ненавистью глазами. – Вчера я сказала, что он тебя похоронит.
   Салазар ничего не ответил и отошел от них. Калла перенесли в один из грузовых фургонов, Матильде разрешили сопровождать его. За фургоном шли под строгой охраной остальные техасцы. Джонни Картидж отдал свое одеяло и теперь Калла смогли укрыть потеплее.
   Утром мексиканское войско разделилось. Большая часть кавалерии направилась на север, а с ними и большая часть пехоты. С пленными остались двадцать пять кавалеристов и около сотни пехотинцев. Длинноногий с интересом наблюдал за этим маневром. Шансы в пользу рейнджеров возросли, хотя и незначительно. Капитан Салазар остался с пленными.
   – Мне приказано привести вас в Эль-Пасо, – пояснил он. – Теперь нам предстоит пересечь вон те горы.
   Все техасцы мучились от голода. Еда оказалась скудной – выдачи те же самые пресные лепешки, что на ужин, да жиденький кофе.
   – А я-то поверил, что нас накормят, если мы сдадимся, – заметил Длинноногий, обращаясь к Салазару.
   Весь день мексиканское войско поднималось в гору, к перевалу в тоненькой цепи горного кряжа. Техасцы привыкли ходить по более или менее ровным прериям. Карабкаться в гору они не умели. То и дело раздавались жалобы и проклятия, главным образом в адрес Калеба Кобба, который повел их в тяжелый поход лишь ради того, чтобы в конце перехода сдать в плен врагам. По бокам рейнджеров шагали мексиканские солдаты, так что техасцам оставалось только идти все время вверх и вперед, к облакам, закрывающим верхушки гор.
   – Вот тут и живут медведи, – напомнил Длинноногий, чтобы никто не поддался искушению и не ускользнул, пока они карабкались к облакам.
   Когда Калл наконец пришел в сознание, он подумал, что лежит мертвый. Матильда в этот момент вышла из фургона из любопытства – они находились в густом облаке. Калл видел лишь белую пелену. Движение на время приостановилось, и люди молча отдыхали. Калл не видел ничего, один лишь белый туман, и не слышал ни звука. Он не мог разглядеть даже свою руку – лишь боль в разодранной спине напоминала ему, что у него все еще есть тело. Если бы он умер, как подумал всего минуту назад, то было бы странно ощущать боль так же, как при жизни. А если он оказался на небесах, то очень жаль, что там холодно, неудобно и тревожно.
   Вскоре, однако, он заметил в тумане какую-то фигуру – довольно большую фигуру, и подумал, что это, похоже, медведь, хотя он никогда еще не слышал, что медведи живут и на небесах. Ну, конечно же, это вовсе не небеса. А тот факт, что он ощущает боль, скорее всего свидетельствует, что он угодил в ад. Калл почему-то думал, что в аду должно быть жарко, но, вероятно, пасторы в своих проповедях ошибались. В аду должно быть холодно, и в нем должны также водиться медведи.
   Крупная фигура оказалась вовсе не медведем, а Матильдой Робертс. Калл видел ее расплывчато. Сначала он смог различить только ее лицо, склонившееся над ним в туманной дымке. Он пришел в замешательство: в бреду ему являлись многие лица, возникающие и исчезающие. Часто появлялся образ Гаса, но виделся и Бизоний Горб, а уж он-то никак не мог обитать на небесах.
   – Сможешь поесть? – спросила Матильда.
   Калл понял, что он жив, а боль в спине – это не от адова огня, а от плети палача. Он вспомнил, что получил сто ударов плетью, но саму процедуру истязания помнил смутно. От первых ударов он сильно разозлился, а потом перестал их ощущать и в конце концов потерял сознание. Боль, которую он испытывал, лежа в фургоне, в холодном тумане, была гораздо сильнее, чем во время ударов плетью.
   – Есть можешь? – переспросила Матильда. – Старый Франписко дал мне немного супа.
   – Я не голоден, – ответил Калл. – Где Гас?
   – Не знаю, кругом туман, Вудроу, – объяснила Матильда. – Чад опять кашляет – ему трудно дышать в тумане.
   – Но Гас жив, не так ли? – спросил Калл, поскольку во время одной из его галлюцинаций Бизоний Горб убил Гаса и подвесил его вниз головой на дубе.
   – Жив, он приходит сюда каждые пять минут и интересуется тобой, – сказала Матильда. – Он очень беспокоится, да и мы все тоже.
   – Не помню, как меня стегали плетью – знаю, что потерял сознание, – проговорил Калл.
   – Да, где-то после шестидесяти ударов, – напомнила Матильда. – Салазар еще подумал, что ты умер, но я знала лучше его.
   – Убью его когда-нибудь, – с угрозой произнес Калл, – ненавижу этого гада. И убью того погонщика мулов, который стегал меня.
   – Он ушел, – объяснила Матильда. – Да и вообще почти все солдаты пошли по домам.
   – Но если разыщу его, непременно убью, – пообещал Калл. – Конечно, если они не везут меня на казнь.
   – Нет, мы направляемся в Эль-Пасо, – сказала Матильда.
   – Мы не захватили этого города, когда шли на него с другой стороны, – напомнил ей Калл.
   Затем на него нахлынула красная пелена, и он замолчал. Снова в голове завертелись дикие мысли, закружились образы индейцев и медведей.
   Когда Калл очнулся, они уже катили вниз по склону. Солнце сияло ярко, а рядом находился Гас. Но Калл очень устал. Чтобы открыть глаза и держать их открытыми, ему понадобились усилия, затрачиваемые на весь рабочий день. Ему хотелось поговорить с Гасом, но он так ослабел, что не мог пошевелить губами.
   – Не разговаривай, Вудроу, – попросил Гас. – Лежи и набирайся сил. Матильда принесла тебе немного супа.
   Калл поел супа, но во время еды опять потерял сознание. В течение трех дней он не раз терял сознание и приходил в себя. Салазар наведывался регулярно, проверяя, не умер ли он. И каждый раз Матильда всячески оскорбляла Салазара, но тот только посмеивался.
   На четвертый день после экзекуции Салазар распорядился, чтобы Калл шел пешком вместе со всеми. Они шагали уже по равнине, расстилавшейся к западу от гор, там стоял жгучий холод. Калла еще сильно лихорадило, даже одеяло Джонни Картиджа мало помогало – холод пробирал его до костей.
   Всю ночь он не мог успокоиться – перевертывался то на один бок, то на другой. Матильда не знала, что и делать. Она не хотела, чтобы Калл погиб от холода, но и Чадраш был ей небезразличен. Его кашель все усиливался. Казалось, он вырывается откуда-то из самого нутра. Матильда сильно встревожилась. Она думала, что Чад уходит на тот свет, что в любое утро она может проснуться и увидеть его широко раскрытые глаза, глядящие в лицо смерти. Наконец, она вынесла Калла из фургона и положила рядом с Чадрашем, а сама легла между обоими мужчинами и согревала их своим телом. Ночь выдалась светлая. От их дыхания над ними висело облачко пара. Они двигались по пустынной местности. Там было мало деревьев, а если какие и попадались, то мексиканцы рубили их на дрова для своих костров. Техасцы вынуждены были спать в холоде.
   На следующее утро Салазар, не обнаружив Калла в фургоне, приказал ему двигаться пешком. Калл находился в полубессознательном состоянии; он даже не понял приказа, но Матильда расслышала и взъярилась:
   – Этот парень ходить не может – я вынесла его из фургона и положила здесь, чтобы согреть, – принялась она объяснять. – Да и этому пожилому человеку тоже нельзя ходить пешком.
   И она жестом руки показала на Чадраша, который так и заходился кашлем.
   Салазару нравилась Матильда – она была единственная из пленников, кто ему нравился, но он тем не менее с ходу отверг ее просьбу.
   – Если бы здесь был госпиталь, мы немедленно положили бы больных на кровати, – промолвил он. -Но здесь не госпиталь. Все должны двигаться в пешем строю.
   – Почему надо идти обязательно сегодня? – всполошилась Матильда. – Позвольте ему проехать еще один день в фургоне – если он полежит еще немного, то, может, и поправится.
   – И похоронит меня? Вот для чего вы хотите вылечить его, – отрезал Салазар и провел ладонью себе по горлу.
   – Я просто хочу, чтобы он жил, – ответила Матильда, не обращая внимания на слова Салазара. – Он и так достаточно настрадался.
   – Мы все достаточно настрадались, но готовы терпеть лишения и дальше, – проговорил Салазар. – Не одни техасцы будут выносить тяготы перехода. В течение предстоящих пяти дней все мы будем их терпеть. Кое-кто может и не выжить.
   – Но почему? – удивился Гас. Он подошел ближе и слышал разговор. – Я, к примеру, не чувствую приближения смерти.
   Салазар махнул рукой на юг. Они шли по голой пустыне. Все это время они не видели ни одного зверя, а запасы воды у них кончались.
   – Эта местность называется по-испански Хорнада-дель-Муэрто [5 - Jornada del Muerto – Пустыня смерти (мексиканский диалект исп. языка).], – пояснил он. – А по-английски вы называете ее Пустыня смерти.
   – О чем он говорит? – спросил Джонни Картидж.
   Увидев, что Гас беседует с Салазаром, к ним подошли несколько рейнджеров, и Длинноногий Уэллейс в их числе.
   – Про местность, где мы находимся, – пояснил Длинноногий. – Она называется Пустыня смерти. Я и раньше слыхал что-то про нее.
   – Теперь вы сделаете нечто большее, нежели просто услышите, сеньор Уэллейс, – сказал Салазар. – Вы прогуляетесь по ней. Здесь есть небольшое селение, которое мы должны отыскать сегодня или завтра. Может, жители и дадут нам немного дынь и муки из маиса. После этого у нас не будет ни еды, ни воды, пока мы не пройдем всю Пустыню смерти.
   – А какова ее длина? – поинтересовался Верзила Билл. – Я хожу медленно, но если она такая суровая, то постараюсь не отставать.
   – Двести миль, – ответил Салазар. – Может, и больше. Вскоре мы должны будем сжечь этот фургон – может, даже завтра. Там, где мы пойдем, дров нет.
   До Калла сквозь красную пелену в его сознании донеслись голоса. Он открыл глаза и увидел столпившихся рядом рейнджеров.
   – Что такое, ребята? – встревожился он. – Вроде морозно, не так ли?
   – Вудроу, они хотят, чтобы ты шел с нами, – сказал ему Гас. – Как считаешь, сможешь идти?
   – Я пойду, – решил Калл. – Все равно мексиканский фургон мне противен.
   – Мы поможем тебе, капрал, – заверил Длинноногий. – Если понадобится, будем нести тебя по очереди.
   – Если я пойду, может, мои ноги согреются, а то я даже пальцев не чувствую, – пожаловался Калл.
   Многие техасцы жаловались на замерзшие ноги. На ночь они заворачивали их во все, что попадалось под руку, но это мало помогало. Некоторые из-за этого спали не более часа или двух, поэтому предпочитали сидеть и коротать время за рассказами о своих приключениях. Но Длинноногого Уэллейса холод, похоже, не брал, и он крепко спал в любую погоду.
   – У нас хоть есть лошади, – заметил он. – Мы можем их съесть, как ели прежде.
   – Полагаю, лошадей сожрут мексиканцы, – возразил Гас. – Это не наши лошади.
   Каллу было трудно ковылять на замерзших ногах, но он все же предпочел идти, нежели лежать в фургоне и все время ощущать, как горит огнем израненная спина. Однако долго шагать он не мог. Матильда и Гас вызвались поддерживать его по бокам, но даже и так он идти не мог. Раны у него покрылись струпьями, а мышцы одеревенели – он даже застонал от глубокой боли, когда попытался взяться руками за плечи Гаса.
   – Нет, так не пойдет, – сказал он. – Я лучше буду пытаться идти сам. Думаю, пойду побыстрее, поскольку согрелся.
   Гас опасался медведей – он шел позади отряда и все время зорко смотрел по сторонам. Медведей он не видел, но все же заметил, как промелькнул ягуар -большая коричневая кошка проскользнула по неглубокой лощине.
   И тут послышался крик из головы колонны. На бешеном скаку к отряду мчался кавалерист из авангарда, из-под копыт коня летела пыль.
   – Что он так торопится? – удивился Длинноногий. – Думаешь, он наткнулся на гризли?
   – Надеюсь, нет, – решил Гас. – Что-то не хочется мне повстречать медведя.
   Матильда и Чадраш шли рядом с пожилым мексиканцем Франциско. Они вырвались вперед остальных техасцев. Все солдаты столпились вокруг всадника, который держал что-то в руке.
   – Что это у него, Матти? – спросил подбежавший Длинноногий.
   – Шляпа генерала, – ответила Матильда.
   – Очень даже странно, – произнес Длинноногий. – Никогда не встречал генералов, которые теряли бы свои шляпы.


   31

   Пройдя еще две мили, они обнаружили, что генерал Димазио потерял больше, чем шляпу, – он потерял свою коляску, кучера, эскорт кавалеристов и даже свою жизнь. Четверых кавалеристов связали и живыми бросили в коляску, а потом ее подожгли, и она сгорела дотла – тела здорово обуглились. Других кавалеристов изуродовали до неузнаваемости, но не оскальпировали. Генералу Димазио досталось больше всех, на его труп нельзя было смотреть без содрогания. Грудь его взрезали и внутрь насыпали раскаленные угли. Вокруг трупа валялась одежда и веши генерала. Обеих великолепных кобыл убили и разрубили на куски.
   – Кто же это унес самые вкусные куски конины? – поинтересовался Длинноногий.
   Кроме сгоревших кавалеристов, из всех других убитых торчало по несколько стрел.
   – Ни одного скальпа не взято, – заметил Длинноногий.
   – Не скальпируют апачи – их это не интересует, – промолвил Чадраш. – Но они убивают самыми изощренными способами.
   – Да, он прав, – подтвердил Салазар. – Это дело рук Гомеса. Некоторое время он находился в Мексике, а недавно вернулся сюда. За последний месяц он убил двадцать путников, а теперь прикончил и большого генерала.
   – По-моему, генерал не был таким уж большим, – не согласился Длинноногий. – Я еще подумал, что он уехал с довольно слабой охраной, и вижу, что был прав.
   – Только Гомес мог такое сотворить с генералом, – заявил Салазар. – Большинство апачей, поймай они генерала, потребовали бы за него выкуп. Но Гомесу нравится убивать. Он не знает никаких законов.
   Длинноногий решил, что так считать нельзя.
   – Он, может, и знает множество законов, – проговорил он. – Но это не его законы и он, не задумываясь, нарушает их.
   Салазар воспринял такое замечание с раздражением.
   – Ты будешь вбивать ему в башку, что он знает много законов, когда поймаешь его, – сказал он. – Но сейчас над нами всеми нависла угроза.
   – Сомневаюсь, чтобы он осмелился напасть на такой крупный отряд, – высказал свое мнение Длинноногий. – У вашего генерала было всего одиннадцать человек под ружьем, считая его самого.
   Салазар вдруг начал покусывать свои пальцы – он только сейчас обратил внимание, что что-то не так.
   – Так ты заговорил о численности, – напомнил он. – В таком случае где же ваш полковник? Не вижу его трупа.
   – Боже мой! Я тоже не вижу, – откликнулся Длинноногий. – Куда же девался Калеб?
   – Трус он. Я так и думал, что он удерет, – воскликнул Калл.
   – Более того, он, может, даже вступил в сделку с Гомесом, – решил Гас.
   – Нет, – не согласился Салазар. – Гомес как-никак апач – он на нас не похож. Он признает лишь убийство.
   – А может, он забрал Калеба к себе в логово, чтобы забавляться с ним? – предположил Верзила Билл. – Если так, то мне жаль его, хоть он и гад вонючий.
   – Сомневаюсь, чтобы Калеба Кобба увели живым, – заметил Длинноногий. – Он не из тех, кому нравится, чтобы ему запихивали раскаленные угли в брюхо.
   Не успели утихнуть похоронные разговоры, как какой-то солдат увидел Калеба Кобба – голого, слепого, изуродованного, бредущего, пошатываясь, по песчаной пустыне примерно в миле от того места, где апачи поймали генерала и кавалеристов. В ноги и ступни Калеба врезались колючки – из-за слепоты он то и дело натыкался на острые шипы грушевых деревьев и кактусов.
   – Ну, ребята, вы все-таки нашли меня, – охрипшим голосом проговорил Калеб, когда ему помогли добраться до бивака. – Они ослепили меня, воткнув в глаза колючки, эти дьяволы-апачи.
   – Они перерезали ему и сухожилия под коленями, – шепнул Длинноногий. – Думаю, они сочли, что он погибнет от голода либо от холода.
   – А я думаю, что его задрал бы медведь.
   Даже Калл, которого чуть не забили до смерти, и тот, увидев Калеба Кобба, проникся жалостью к нему, человеку, которого ненавидел лютой ненавистью. Быть слепым, голым и изуродованным и брести в холоде по дикой пустыне, усеянной колючками, да такой участи даже трусу не пожелаешь.
   – Сколько же их было, полковник? – спросил Салазар.
   – Не так много, – ответил Калеб хриплым голосом. – Может, человек пятнадцать. Но они действовали проворно. Они напали на нас на рассвете, когда солнце светило нам в глаза. Один апач заехал мне прикладом ружья, прежде чем я сообразил, что мы подверглись нападению.
   Он не смог больше говорить и стоять и повис на руках двух пехотинцев, поддерживающих его. Его ноги с подрезанными поджилками разъехались в разные стороны.
   – Пятнадцать индейцев – это немного, – решил Гас.
   Он не любил смотреть на людей, подвергшихся пыткам, неважно – живых или мертвых. У него при этом не выходила из головы мысль, а выдержит ли он сам, если его станут пытать. Вид Калеба, с волочащимися ногами, выколотыми глазами и посиневшим от холода телом, вынуждал его отводить глаза.
   – Хватит и пятнадцати, – заключил Длинноногий. – Я слышал, что они напали на вас на рассвете.
   Капитан Салазар в этот момент думал о предстоящем переходе по пустыне. Он мысленно представлял себе маршрут на юг, по направлению к Пустыне смерти. Дрожащий, искалеченный человек, лежащий перед ним на земле, представлял для него препятствие, которое обойти просто так он никак не мог.
   – Полковник, нам предстоит тяжелый переход, – начал он. – Боюсь, вы не в состоянии пройти его. Лежащая впереди местность просто ужасна. Даже здоровые люди там не выживают. Боюсь, у вас шансов выжить нет совсем.
   – Запихните меня в фургон, – взмолился Калеб. – Если мне еще дадут одеяло, я выживу.
   – Полковник, мы не потащим за собой через пески эти фургоны, – объяснил ему Салазар. – Мы должны сжечь их вместо дров, возможно, даже сегодня вечером. Индейцы в тому же ослепили и искалечили вас.
   – Не покидайте меня, – захныкал Калеб, перебивая капитана. – Мне нужен только доктор – он сумеет поправить мне ноги.
   – Нет, не поправит, полковник, – решительно отрезал Салазар. – Никто не сумеет излечить ваши ноги или ваши глаза. Не можем мы тащить вас через пески – мы должны заботиться о себе.
   – Тогда отправьте меня назад, – взмолился Калеб. – Если меня посадят на лошадь, думаю, доберусь до Санта-Фе.
   В его голосе явно звучало раздражение. Он умудрился встать на ноги и, даже скрючившись, был явно выше Салазара. Умирать он никак не желал. Калл удивился его решимости.
   – Если бы он был так по-боевому настроен сражаться, то нас не взяли бы в плен, – шепнул он Гасу.
   – Он так по-боевому настроен не из-за нас, а из-за себя, – уточнил Гас.
   Салазару, однако, не терпелось.
   – Нет, я не могу вас взять с собой, полковник, – отверг он его предложение. – И назад отправить тоже не могу. Если я дам вам для сопровождения несколько охранников, Гомес снова найдет вас, и на этот раз он окажется еще свирепее.
   – Я сделаю все, что в моих силах, – взмолился Калеб.
   – Не могу я взять вас, полковник, – опять отказался Салазар и вытащил пистолет. – Вы же храбрый офицер – пришло время покончить с собой.
   Все молчали, когда Салазар доставал пистолет. Калеб Кобб стоял, пошатываясь, на одной ноге, другой же едва касался земли. Калл видел, как лицо его багровеет от злости, и подумал, что Калеб подскочит к Салазару, но в последнюю секунду тот овладел собой.
   – Хорошо, – сказал он. – Вот уж никогда не думал, что придется умирять в проклятой пустыне. Я же моряк. Мне нужно быть на корабле.
   – Я знаю, что вы были знаменитым пиратом. – Салазар успокоился, решив, что Калеб примирился с действительностью. – Вы нахапали немало сокровищ у испанского короля.
   – Да, нахапал, – подтвердил Калеб, – но все проиграл в карты. – Понимаю, что вам, капитан, нужно двигаться дальше. Дайте мне пистолет, я покончу с собой и вы пойдете вперед.
   – Может, вам надо уединиться? – спросил Салазар, пистолет он пока держал в руке.
   – Зачем? Нет такой необходимости, – спокойно ответил Калеб. – Эти дикие техасцы взъярились на меня за то, что я сдал их в плен. Они повесили бы меня при первой возможности. Мне приятно обмануть их намерения и застрелиться.
   – Хорошо, – решил Салазар.
   – Так как ты, Уэллейс, говорил, надо делать это? – спросил Калеб. – Ты здесь, Уэллейс? Я же помню, что ты знаешь верный способ и хочу им воспользоваться.
   – Стреляйте себе в глаз, – напомнил Длинноногий.
   – Стало быть, надо стрелять в глаз, – повторил Калеб. – Но у меня и глаз теперь нет.
   – Стреляй туда, где они были, – сказал Длинноногий.
   – Дайте мне пистолет, – попросил Калеб странно веселым тоном.
   – Прощайте, полковник, – промолвил Салазар, протягивая Калебу пистолет.
   Калеб быстро схватил пистолет, направил его на Салазара и выстрелил – капитан грохнулся назад, схватившись за горло.
   – Бей их, ребята, хватайте у них оружие, – крикнул Калеб. – Я уложу нескольких.
   Но, не видя цели, Калеб Кобб выстрелил не в солдат, а в техасцев. Прозвучали два гулких выстрела, техасцы пригнулись.
   – Проклятие, он палит куда попало, стреляет по нам, – выругался Верзила Билл, сидя на корточках.
   Не успел Калеб выстрелить в четвертый раз, как мексиканские солдаты оправились от испуга и немедленно застрелили его. Падая, он выстрелил в последний раз. Пуля попала в Чадраша, спокойно стоявшего рядом с Матильдой, и тот неуклюже завалился на спину и мгновенно умер, не успев даже понять, в чем дело.
   – О, нет! Нет! Нет! Чад! – вскрикнула Матильда, бросаясь к телу Чадраша.
   Мексиканские солдаты продолжали всаживать пулю за пулей в Калеба Кобба – когда его хоронили, оказалось, что в его тело попало сорок пуль. Но техасцы уже не обращали внимания на Калеба – Длинноногий разорвал на Чадраше рубашку, надеясь, что тот лишь ранен, но не убит. Однако пуля попала ему точно в сердце.
   – Какая жалость, – произнес капитан Салазар.
   У него из раны на горле обильно хлестала кровь, но сама рана не была серьезной.
   – Чад! Чад! – кричала Матильда, надеясь, что тот откликнется, но его губы даже не пошевелились.
   – Этот человек уже проходил по Пустыне смерти, – напомнил Салазар. – Он мог бы быть нашим проводником. Ваш полковник нажал на курок уже мертвым – думаю, его палец судорожно дернулся. Сегодня нам не везет.
   – Как так, капитан? Наоборот, вам здорово везет, – заметил Длинноногий. – Если бы пуля попала в шею чуть левее, считайте, вы были бы таким же мертвым, как и Чад.
   – Верно, – согласился Салазар. – Какой же я дурень, что передал Калебу Коббу свое оружие. Он был похож на Гомеса – не признавал никаких законов.
   Поняв, что Чадраш мертв, Матильда Робертс завыла во весь голос. Ее вой эхом отражался от ближайшего холма – у многих волосы вставали дыбом, когда эхо приносило с собой эти звуки, а мексиканские солдаты суеверно крестились.
   – Ну ладно, Матти, – сказал Длинноногий, опускаясь на колени рядом с ней и обнимая ее за плечи. – Хватит, Матти, он ушел – печально все это.
   – Не могу я это вынести, он был для меня всем, – всхлипывая проговорила Матильда, а слезы лились и лились на ее большие груди.
   – Печально все это, но, может, смерть ниспослана свыше, – заметил Длинноногий. – Чадраш был нездоров, а нам предстоит пересечь великую засушливую пустыню. Сомневаюсь, что он смог бы пройти ее. Он умер бы мучительной смертью, что еще предстоит кое-кому из нас.
   – Не говори мне это, хочу, чтобы он жил – хочу видеть его живым, – никак не успокаивалась Матильда.
   Она проплакала все утро, пока копали могилы. Хоронили сразу двенадцать человек, а почва была твердой. Солдаты рыли могилы, а капитан Салазар сидел, прислонившись спиной к колесу фургона. Он ослабел от потери крови. Перезарядив пистолет, он уже не выпускал его из рук весь день, опасаясь, как бы техасцы не устроили заварушку.
   И его предосторожность оказалась небеспочвенной. Несколько молодых рейнджеров, возбужденных затеянной стрельбой, начали замышлять бунт. Среди них оказались Черныш Слайделл и Джимми Твид – оба они были сыты по горло мексиканскими порядками.
   Гас слушал их разговоры, но идею устроить бунт не одобрял. Его друг Калл вышел из строя, а предстоит трудный переход. Калл даже слабее Салазара и более тяжело изранен. При побеге его пришлось бы бросить, а Гас не собирался оставлять друга одного. Вдобавок, Матильда ничего не соображала от горя – от тела Чадраша ее пришлось оттаскивать четырем мужчинам – она не давала опустить труп в могилу. Мексиканские солдаты, по большей части еще мальчишки, но и у них хватило ума убить Калеба Кобба, а поскольку все они вооружены, бунт или побег имеют немного шансов на успех.
   Они думали остановиться на ночлег в селении под названием Сан-Саба, но похороны и ранение капитана Салазара задержали их допоздна, и они смогли пройти всего несколько миль.
   Ночью с севера задул такой сильный холодный ветер, что и мексиканцы и техасцы и думать не могли ни о чем другом, лишь бы согреться. Техасцы согласились даже, чтобы их связали, но допустили погреться у костров. Никто не сомкнул глаз. Пронизывающий ветер гулял по стоянке. Матильда без Чадраша, о котором все время заботилась, теперь перенесла свою заботу на Калла и согревала его своим телом. К утру оба фургона сожгли в кострах.
   – А как далеко отсюда это селение, капитан? – спросил Длинноногий.
   Занимался серый рассвет, но ветер не стихал.
   – Далековато – миль тридцать, – ответил капитан Салазар.
   – Нужно дойти до него завтра же, больше нет дров для костров, – заметил Длинноногий.
   – Калл помрет, если будет спать на открытом воздухе, без огня, – предупредила Матильда.
   – Тогда пойдем побыстрее, ребята, – предложил Длинноногий.
   – Я помогу тебе поддерживать Вудроу, Матти, – вызвался Гас. – Мне кажется он совсем плох.
   – Не хуже же, чем мой Чад, – возразила Матильда.
   Они подняли Калла на ноги и поддерживали его с двух сторон.


   32

   День-деньской Калл с трудом ковылял по пустынной местности. Пронизьшающий ветер задувал отовсюду – спереди, с боков и со спины, обжигая холодом струпья. Ноги замерзли так, что он их даже не чувствовал. С одной стороны его поддерживал Гас, с другой – Матильда, иногда им помогал Верзила Билл Колеман.
   – Откуда взялся этот проклятый холод? – бормотал Джимми Твид. – Никогда еще не пробирал меня такой мороз. Даже на снегу было теплее.
   – Оставьте меня. Я только задерживаю вас, – просил Калл. Его раздражало, что ему помогают идти.
   – Может, в том селении найдутся козы, – промолвил Гас.
   Он сильно проголодался. Живот свело, из-за чего еще труднее было переносить северный ветер. Он и раньше испытывал пристрастие к козлятине, а теперь вообразил, что селение, куда они направляются, является богатым центром разведения этих животных, со стадами по сотне и более жирных вкусных коз и козлов, объедающих растущие в пустыне кустарники. Он представлял себе большой пир, где будут жарить на вертелах здоровенные кусища козьего мяса, источающего сок в пламя костров. Но чем дальше брели они по голой пустыне, тем труднее становилось верить в эту воображаемую картинку, ибо нигде не росли никакие зеленые кустарники. В пустыне не было ничего, кроме голой каменистой земли да редких кактусов и низеньких колючек. Даже если бы в этих местах и водились козы, все равно не было дров, чтобы развести огонь для приготовления пищи.
   Капитан Салазар ехал в седле молча, ощущая боль в раненой шее. К нему то и дело подходили солдаты и прикладывали ладони к бокам лошади, чтобы хоть немного погреться.
   Матильда, когда не помогала Каллу, шагала одна. Она не переставая плакала, и слезы замерзали у нее на щеках и на рубашке. Ей хотелось вернуться назад и находиться с Чадрашем – она бы села у его могилы и сидела бы так, не двигаясь, пока не окоченела от мороза или пока не пришли бы индейцы или медведи. Она хотела быть там, где он погиб, и тем не менее не могла бросить на произвол судьбы этого мальчика, Вудроу Калла, чьи раны пока так и не зажили. Он все еще находился под угрозой подцепить инфекцию или замерзнуть, если ее не окажется рядом с ним и некому будет его согревать.
   От холода у Джонни Картиджа стало совсем плохо с больной ногой. Он крепился изо всех сил и все же к началу дня все больше и больше отставал от группы. Большинство мексиканских солдат тоже замерзали. Они не обращали никакого внимания на хромающего техасца, который сперва плелся вместе с ними, а потом безнадежно отставал.
   – Я догоню вас, догоню, – все время повторял Джонни, но мексиканцы даже не слушали его.
   К середине дня стали отставать другие техасцы, а вместе с ними и многие мексиканские пехотинцы Колонна растянулась на целую милю, потом – на добрых две. Впереди шел Длинноногий, надеясь первым увидеть селение, куда они стремились, но ничего не замечал, лишь голая пустынная равнина расстилалась перед ними. Позади низко нависали темные тучи – видимо, скоро повалит снег. Длинноногий был уверен, что сам он сможет терпеть ночную непогоду даже без огня, но знал, что многие не выдержат – они замерзнут, если не найдут укрытие.
   – Хотел бы я знать, куда мы направляемся, может, мы уже пропустили то селение, – сказал Длинноногий Гасу. – Если пропустили, придется ночевать на морозе.
   Салазар нашел в себе силы улыбнуться, хотя лицо у него и перекосилось от боли.
   – Я не говорил, что все мои приказы разумны лишь потому, что они исходят от меня, – напомнил он. – Я нахожусь на военной службе уже двадцать лет, и большинство моих приказов были дурацкими. Из-за этих дурацких приказов меня могли бы уже раз двадцать убить. Ну а теперь я получил такой глупый приказ, что смеялся бы и плакал, если бы мне не было так холодно и больно.
   Длинноногий молча смотрел на Салазара.
   – Разумеется, вы правы, – продолжал Салазар. – Прошагали вы немалый путь, чтобы поставить себя в дурацкое положение, и вреда моим людям не причинили. Кстати, если бы причинили, вас бы давно расстреляли – а холодный ветер развеял ваш прах. Но мои приказы – это мои приказы. Я должен доставить вас в Эль-Пасо или умереть, выполняя приказ.
   – Это может произойти и довольно скоро, капитан, – заметил Длинноногий. – Не нравится мне вон та туча.
   Вскоре мокрый снег запорошил спины люден. Стемнело, и стало трудно ориентироваться на местности – снег покрыл землю, и замерзшим ногам каждый шаг давался с трудом.
   – Боюсь, мы потеряли Джонни, – всполошился Длинноногий. – Он плелся позади, но теперь я не вижу его. Должно быть, он отстал на целую милю или уже замерз окончательно.
   – Я сбегаю назад и разыщу его, – предложил Верзила Билл.
   – А я не разрешаю, – возразил Длинноногий. – Тебе нужно держаться вместе со всеми, чтобы спастись самому.
   – Но ведь Джонни мой напарник, – настаивал Верзила Билл. – Считаю, мне нужно возвратиться. Если нам суждено умереть ночью, я предпочел бы умирать вместе с Джонни.
   Гас и Матильда вместе помогали Каллу идти. Мокрого снега насыпало столько, что стало скользко, и он не мог шагать самостоятельно. В конце концов они понесли его, а он обнял их за плечи и повис, согреваясь об их тела.
   Темнело все больше, снег продолжал сыпать и при порывах ветра больно хлестал по спинам и лицам бредущих людей, думающих лишь о неминуемой смерти. Все они, даже Длинноногий Уэллейс, переживший не одну бурю, чувствовали, что предстоящую ночь вряд ли выдержат. Верзила Билл, как верный товарищ, отправился назад, навстречу буре, разыскивать Джонни Картиджа. Капитан Салазар прижался теснее к лошадиной шее. Рана его продолжала кровоточить, он побледнел и внезапно потерял сознание. Мексиканские солдаты сбились в кучу и так двигались все вместе, кроме тех, кто отстал. На всех была всего одна лампа – свет пробивался в кромешной темноте не далее чем на несколько футов. Темнота сгущалась, мороз крепчал, люди переставали бороться за жизнь. И техасцы, и мексиканцы подошли к моменту, когда уже смиряются с неизбежностью смерти, – им стало невмочь поднимать ноги и дюйм за дюймом продвигаться вперед по скользкому снежному покрову. Преследовала одна мысль – присесть и передохнуть хоть минутку, пока не восстановятся жизненные силы; но останавливаться было опасно – потом они вообще могли не подняться. Мокрый снег облепил одежду. Сначала они присаживались, отвернувшись спиной от ветра и снега. Затем воля к жизни иссякла, они ложились на снег и снег засыпал их.
   Первым разглядел далеко впереди мерцание огонька Гас Маккрае, который всегда отличался зорким глазом.
   – Вот это да! Там огонек! – воскликнул он. – Если это не костер, то какая-то лампа.
   – Где, где? – засуетилась Матильда. – Ничего не вижу, кругом один снег.
   – Нет, не костер, я вижу ясно, – уточнил Гас. – Думаю, это то самое селение.
   Какой-то мексиканский солдат услышал его и разбудил капитана. Салазар тоже понимал, что может не выжить ночью. Нанесенная Калебом рана оказалась серьезнее, чем он полагал, – она кровоточила весь день, кровь замерзала на мундире. Солдат, разбудив его, доложил, что впереди якобы виден какой-то свет, хотя снег продолжал падать и Салазар ничего не видел дальше лошадиной головы. Нет там никакого света и никакого селения не видно. Кровь все капала ему на штаны, и они примерзали к седлу. Вместо того, чтобы доставить техасцев в Эль-Пасо и получить за это повышение по службе, по меньшей мере стать майором за мужество, проявленное при захвате их в плен, ему выпала судьба умереть в снежную бурю на ледяной равнине. Он уже подумывал, как бы застрелиться самому, но руки у него так замерзли, что он просто боялся выронить пистолет, если попытается вытащить его из кобуры. Пистолет, кстати, тоже покрылся коркой льда – может, он даже и не стреляет.
   Гас снова увидел огонек и опять закричал, надеясь, что кто-нибудь впереди услышит его.
   – Там свет – вон он, мы уже близко, – воскликнул он.
   На этот раз и Длинноногий заметил свет.
   – Боже мой, да, Гас прав, – обрадовался он. – Мы подходим к какому-то месту, где горит огонь.
   Вскоре он расслышал звук, похожий на овечье блеяние. Другие тоже услышали и навострили уши. Если там овцы, тогда с голода они не пропадут. Капитан Салазар сразу ощутил прилив свежих сил.
   – Я припоминаю рассказы, – сказал он. – Тут протекает водный источник – вроде подземной реки. Местные жители разводят здесь овец – это и должно быть Сан-Саба. Я думал, что все это вранье насчет овец и речки. Большинство путников врут, в пустыне овцы не пасутся. Но, оказывается, все это правда.
   Один за другим, собравшись с духом впервые за последние дни, люди побрели по направлению к свету, то и дело из-за густого снега теряя его из виду, а заодно и свои надежды. Но Гас Маккрае взял точное направление и, оставив Матильду поддерживать Вудроу Калла, повел всех прямо к маленькому селению Сан-Саба.
   Там стояло несколько глинобитных хижин, но зато было много овец. Блеяние, которое они расслышали, доносилось из небольшого огороженного загона позади домика старосты. Увидели они и самого старосту, пожилого толстопузого человека, который помогал молоденькой овечке разродиться. Увиденный ими свет был от его лампы.
   Сперва он очень удивился и встревожился при внезапном появлении техасцев, похожих на привидения, залепленные с головы до ног мокрым снегом. У него не было оружия, поэтому он ничего не мог поделать, а лишь стоял и таращил на них глаза; да кроме того, наступил критический момент у овцы, поэтому ему некогда было разглядывать незнакомцев, возникших из ночной темноты. Хотя у него и было приличное стадо, но многих овец он потерял – от холода, волков, койотов и ягуаров. Ему надо было проследить, чтобы ягненок родился как положено, а потом уже разглядывать этих странных людей, забредших в деревню во время ночной снежной бури. Он подумал, что если это привидения, то, может, ветер сдует их и унесет прочь из деревни, оставив его в покое с его стадом.
   Капитан Салазар, обрадовавшись, что его люди не погибли, опять ощутил себя капитаном и заверил старосту, что они вовсе не привидения, а отряд регулярной мексиканской армии и выполняют важное задание командования, связанное с охраной опасных пленников.
   Ему было нетрудно убедить пожилого старосту, что техасцы опасны – они выглядели в его глазах такими же дикими, как и апачи. Когда же ягненок родился, староста немедленно приступил к работе и вскоре поднял на ноги всю деревню: жители разожгли костры и принялись готовить пишу для изголодавшихся людей. Зарезали несколько овец, женщины стали варить кофе и печь лепешки.
   Поскольку Гас первым увидел свет и спас весь отряд, капитан Салазар распорядился не связывать техасцев. Он понимал, что сам мог бы не заметить огонек и, может, даже и селение, в таком случае все его люди погибли бы. Тогда прощайте ордена и повышение. Техасцев заперли в сарае, где стригли овец, а для обогрева выдали дров на пару больших печей. Сидя рядом с Каллом, Гас вскоре услышал тот самый звук, о котором мечтал: шипение жира, капающего в пламя костра.
   Кое-кто из рейнджеров слишком вымотался и не стал дожидаться, пока поджарится баранина. Выпив по чашечке кофе, они задремали и свалились кто на бок, а кто на спину. Пол в стригальне был покрыт толстым слоем овечьей шерсти вперемешку с землей. Шерсть проникала в ноздри и многие начали чихать, но это никого не раздражало – пустяк.
   – Думаю, мы все-таки потеряли Верзилу Билла, – промолвил Длинноногий.
   – Если потеряли его, то и Джонни тоже, – заметил Гас. – Ему следовало бы подождать, пока мы доберемся до этого селения. Может, кто-нибудь из мексиканцев согласится пойти с нами назад и поискать Джонни.
   Матильда молча сидела у огня. Ни о чем другом, кроме как о смерти Чадраша, она думать не могла. Он обещал увезти ее на запад, в Калифорнию, а теперь все мечты рухнули.
   Позже, когда техасцы съели по большому куску баранины и завалились спать, из стана мексиканских солдат донесся громкий выкрик. В свете костров медленно появился Верзила Билл Колеман, вся одежда его заледенела, а на руках он нес Джонни Картиджа. Джонни тоже казался весь покрытым коркой льда – сперва даже никто не мог сказать, жив он или мертв.
   Верзила Билл положил своего друга у самого большого и горячего костра и сам встал рядом с пламенем, дрожа и трясясь от холода и напряжения. Он сунул обледенелые руки прямо в огонь, корка льда на одежде стала плавиться на глазах.
   – Неужели баранина? Я бы съел кусочек, – проговорил он. – Готов побожиться, что гулять было очень холодно.


   33

   В течение трех дней техасцы сидели под охраной в овечьей стригальне и никуда не выходили, кроме как по нужде. Отряд капитана Салазара сократился на двадцать солдат, которые, как полагали, замерзли во время перехода в снежную бурю; кроме того, до деревни не дошли шестеро техасцев. Погода установилась такая холодная, что большинство рейнджеров предпочитали сидеть под охраной в овчарне. Их снабжали дровами без ограничений и всякой едой без меры. Чернышу Слайделлу пришлось ампутировать два отмороженных пальца на ноге – операцию с помощью длинного охотничьего ножа произвел Длинноногий Уэллейс, другие пальцы отрезать, к счастью, не пришлось.
   Как только деревенские жители поняли, что техасцы вовсе не призраки, они стали относиться к ним по-дружески. Пожилой староста, все еще занятый выхаживанием ягненка в условиях ужасной погоды, проследил, чтобы их кормили вдосталь. Рейнджеры теперь наслаждались кофе, правда, жиденьким, но горячим Заметив, что Калл изранен, одна старая женщина изъявила желание осмотреть его спину. Увидев почерневшие струпья, она задохнулась и поспешила прочь.
   Через несколько минут она вернулась и привела с собой другую женщину. Та была такая низенькая, что едва доставала головой до пояса Длинноногого. С собой она принесла небольшой горшок. Она быстро подошла к Каллу, но вместо того, чтобы задрать ему рубашку, как это сделала первая женщина, приложила лицо к его спине и понюхала.
   – Черт побери, да она нюхает тебя, – произнес Длинноногий. – Интересно, не пахнешь ли ты как оленятина?
   Шутка Длинноногого показалась Каллу настолько глупой, что он даже разозлился. С чего это он станет пахнуть, словно оленятина? И почему высохшая пигалица-мексиканка нюхает его? Но он не отвечал на вопрос Длинноногого и не отодвигался от женщины. Женщины селения оказались на редкость доброжелательными – приносимая ими пиша была теплая и вкусная; одна жительница даже дала Каллу старый плед, чтобы покрываться. В нем, правда, имелись дыры, но зато он был толстый и теплый и спасал от холода. Он подумал, что маленькая женщина, которая обнюхивала его, была знахарка; он знал также, что из-за состояния своего здоровья он не вправе отвергать помощь. Калл был все еще очень слаб, его лихорадило, и боль не проходила. Лежа в овечьей стригальне, он мог выжить, но если его принудят идти дальше, а в пути их застигнет другая снежная буря, то он может погибнуть. Он не станет просить Гаса или Матильду опять тащить его, как они делали это в начале перехода.
   Маленькая женщина тщательно обнюхала его, словно собака, а потом поставила горшок на край печи и присела перед ним на корточки, бормоча себе под нос что-то, чего никто не мог понять. Решив, что варево готово, она жестом попросила Калла снять рубашку и больше двух часов растирала ему спину горячей целебной мазью. Она тщательно массировала каждый мускул и осторожно втирала мазь в каждый рубчик и рану. Сперва мазь жгла Каллу спину так сильно, что он с трудом переносил боль, которая казалась нестерпимее, чем удары плетью. Гас и Матильда отвлекали Калла разговорами, чтобы он легче перетерпел жгучую боль. В какой-то момент они решили, что с него хватит, но Калл стиснул зубы и позволил маленькой мексиканке продолжать свое дело. Постепенно он почувствовал, как по всему телу разливается приятное тепло, и тихонько заснул, без боли и стонов, впервые после экзекуции.
   На следующий день Гас заметил сквозь трещину в стене, как та же женщина втирает мазь в рану на шее капитана Салазара. Капитан заметно ослабел. Он подцепил лихорадку, температура так поднялась, что он бредил и бормотал что-то бессвязное. Староста взял его к себе в дом, и знахарка лечила его, пока лихорадка не прошла. И даже после выздоровления капитан оставался слишком слабым и не мог уверенно ходить. Сперва он намеревался остаться в Сан-Саба и поправляться, но когда немного потеплело, решил воспользоваться погодой и продолжать движение. Он пришел в стригальню к техасцам и сообщил о своем решении.
   – Наслаждайтесь теплой ночью, – сказал он им. – Завтра уходим отсюда.
   – Сколько дней займет переход по Пустыне смерти? – спросил Верзила Билл.
   – Сеньор, да мы еще не подошли к пустыне, – проговорил Салазар. – Местные земли плодородны благодаря подземным водам. Вот когда выйдем за пределы овечьих пастбищ, тогда и начнется Пустыня смерти.
   Техасцы замолкли. Они решили, что день, когда разразилась снежная буря, останется самым тяжелым во время перехода. Рейнджеры успели позабыть слова Салазара, что протяженность Пустыни смерти – двести миль. Они все больше привыкали к удобствам овечьей стригальни и теплу лагерных костров. У всех у них еще не выветрился из памяти жгучий холод, боль в обмороженных ногах, мокрый снег и ощущение, что они умрут, если не будет тепла.
   И вот теперь тепло пришло, а Салазар предупреждает, что самый трудный отрезок пути еще и не начинался. Кое-кто придвинулся поближе к огню, протянув руки к пламени – им хотелось удержать жар в руках и хранить как можно дольше. Некоторые спали – они улеглись у самого огня и наслаждались проникающим в их тело теплом. Им хотелось задержать его в себе навечно или, по меньшей мере, до наступления лета. Джонни Картидж, перепугавшись, что может опять отстать от рейнджеров так, что Верзила Билл Колеман не сумеет найти его и спасти, переспрашивал всю ночь, сколько времени остается до утра.
   Пожилой староста рассказал Салазару, что они поедут по бесплодной и засушливой местности, где не найти ни растительности, ни воды для лошадей. Поэтому Салазар решил оставить только одну лошадь – для себя, а остальных обменял на двух осликов, фураж и продовольствие в количестве, которое ослики могли бы нести на себе. Утром, перед тем как покинуть селение, он вдруг решил сократить численность сопровождающих солдат до двадцати пяти человек, посчитав, что двадцать пять солдат смогут отбить возможное нападение апачей, а большее число невозможно прокормить во время похода. Значительная часть продовольствия, погруженная на осликов, пойдет на питание техасцев.
   Но такое сокращение означало, что техасцы по численности стали немного превышать количество солдат, а физически они были значительно сильнее мексиканских мальчишек.
   – Сеньоры, вам обязательно нужно связывать руки, – объявил капитан рейнджерам, когда их вывели на холодный воздух. – Сожалею, но такова необходимость. Я не могу допускать ни малейшего риска – уже сам переход по этой бесплодной пустыне представляет собой немалый риск.
   Узнав о решении Салазара, Длинноногий так и взвился – Гас подумал, что он вот-вот кинется в драку. Но тот все-таки нашел в себе силы сдержаться и, когда подошла его очередь, позволил связать себе руки сыромятным ремнем. Другие поступили так же. Связали руки даже Каллу, не посчитавшись с решительными возражениями Матильды.
   – Этот парень сильно травмирован – он ничем не опасен, зачем же его связывать? – протестовала она.
   – А затем, что внутри у него так и кипит ярость, – ответил капитан Салазар. – Я видел это своими глазами. Он чуть было не убил полковника Кобба, когда тот сел в коляску с нашим генералом. Если бы мне пришлось связывать лишь одного из вашей братии, я выбрал бы капрала Калла.
   – Воспринимаю эти слова как комплимент, – с усмешкой заметил Гас.
   – Воспринимай, как знаешь, мне до этого дела нет, – сказал Калл.
   После того как пожилая пигалица растерла Каллу спину своим снадобьем, он мог хотя бы размять мускулы и не застонать от боли. Когда мальчишка-солдат связывал ему руки, он свирепо смотрел на него, хотя и понимал, что тот всего-навсего выполняет полученный приказ.
   Многие жительницы Сан-Саба плакали, когда техасцев связывали. Некоторые из них проявляли по отношению к тому или иному пленнику поистине материнскую заботу. Когда колонна проходила по улице селения, они совали им в руки лепешки и вяленое мясо.
   Плодородные земли тянулись всего лишь три мили, на четвертой уже росли одни чахлые низенькие кустарники. Вскоре и их не стало – перед ними расстилалась, насколько хватало глаз, голая земля, на которой вообще ничего не росло.
   – Вот она – Пустыня смерти, – произнес капитан Салазар. – Теперь мы увидим, кто хочет жить, а кто предпочитает умереть.
   – Я, к примеру, намерен жить, – сразу же выпалил Гас.
   Калл ничего не сказал.
   – Даже апачи не решаются соваться сюда, – продолжал Салазар.
   Одноглазый Джонни Картидж, взглянув на безжизненную пустыню, лежащую перед ним, ужаснулся.
   – В чем дело, Джонни? – окликнул его Верзила Билл, уловив встревоженный взгляд друга. – Теперь потеплело, и жратва у нас есть. Да мы пройдем здесь, как проходили по равнинам.
   Джонни Картидж слышал, что говорил Верзила Билл, но не поверил ему и не успокоился. Он смотрел на безбрежное пространство перед собой и трясся мелкой дрожью – но не от холода, а от страха.
   Он чувствовал, что смотрит на свою смерть.



   Часть III


   1

   В четвертую ночь, которая впервые после ухода из Сан-Саба выдалась теплой, чему обрадовались и рейнджеры, и солдаты, пропали лошадь Салазара и оба осла. На ослах находилась большая часть продовольствия и весь фураж. Бивак разбили поздно и из вьюков взяли лишь самое необходимое для ужина, главным образом, кукурузные лепешки и немного вяленого мяса.
   Капитан Салазар привязал лошадь совсем рядом с местом своего ночлега и, пока спал, все время держал поводья в руках. За ночь он поворачивался и просыпался несколько раз и видел, что лошадь цела. Но когда проснулся перед самым рассветом, в руке у него оказались лишь перерезанные поводья, а лошадь исчезла.
   – А я считал, что индейцы здесь не появятся, как вы обещали, – раздраженно заметил Длинноногий.
   Беспечность мексиканцев сильно удивила его – они даже не выставили никакой охраны. Когда объявили привал, пешие солдаты так и повалились спать там, где стояли: они думать ни о чем не хотели, только бы поскорее лечь и отдохнуть. Техасцы тоже легли спать, но руки у них были связаны, так что о сторожевых постах и говорить не приходилось, да это и не входило в их обязанности.
   Капитан Салазар насупился и молчал, шокированный произошедшим и вытекающими из всего этого последствиями. Он долго смотрел, вытаращив глаза, на иссушенную равнину, словно надеясь разглядеть там пропавшую лошадь и ослов, мирно щиплющих травку. Но видел одну лишь бесплодную песчаную землю и восходящее на востоке солнце.
   Длинноногий вынужден был повторить свое утверждение:
   – Полагаю, что вашу лошадь увели те самые индейцы, которые не появляются здесь, – произнес он.
   – Да, это Гомес украл мою лошадь, – согласился Салазар. – Он не знает отдыха и в своих родных местах ничего не боится. Никто иной на такое не осмелился бы.
   – А поводья, которые он перерезал, лежали, между прочим, всего в трех футах от вашего горла, – подчеркнул Длинноногий. – Если бы захотел, он запросто поступил бы так же и с вашим горлом.
   Капитан Салазар посмотрел на концы поводьев. Длинноногий прав: Гомес мог бы легко перерезать ему горло.
   – Верно, если бы захотел, – подтвердил Салазар, – но здесь он потрудился ради спортивного интереса. Ну что ж, нужно двигаться дальше.
   В полдень теплый воздух сменился на холодный – снова задул северный ветер.
   – Боже мой, как же мне не хочется вновь мерзнуть, – захныкал Джонни Картидж. – Я даже не возражал бы умереть, лишь бы было тепло.
   Его опять обуял страх.
   – Хватит тебе ныть, это легкий ветерок подул, – успокаивал его Верзила Билл. – Я тебя уже нес на руках и еще понесу, если понадобится.
   – Нет, Билл, не понесешь, не сможешь же ты нести меня сотню миль, – продолжал хныкать Джонни, но ветер уже завыл у них за спиной, так что его причитаний никто не услышал.
   Калл шагал между Матильдой и Гасом – он все еще не мог твердо держаться на ногах, к тому же на него временами накатывали приступы лихорадки и тогда в глазах все плыло и кружилось. Из всех техасцев руки не связали лишь Матильде. Она все больше нравилась капитану Салазару и время от времени принимала от него приглашение перекинуться в картишки. С пленными он не снисходил до панибратства и в карты с ними не играл, а мексиканские солдатики были слишком молоды и хорошо играть в карты не умели. Один старый охотник на медведей как-то научил Салазара подкидному дураку – вот этой игрой они и развлекались с Матильдой Джейн.
   Они шли вперед, подгоняемые в спины холодным северным ветром. Гас оглянулся – эту привычку он приобрел после встречи с медведем-гризли и рассказа Длинноногого про того малого, которого задрал медведь во время рыбалки. Умение медведей бесшумно подкрадываться к жертве вызывало у него тревогу.
   Оглянувшись через плечо, он уловил нечто тревожное – к ним стремительно неслось что-то огромное и коричневое. Это огромное было пока довольно далеко – он мог различить лишь саму массу, но цвет ее был определенно коричневым, тот самый цвет, который присущ медведям-гризли.
   – Капитан, ружья к бою! – в ужасе закричал он. – За нами гонится медведь!
   Ему поверили, никто четко не различал, что такое движется к ним, видели только, что мчится довольно быстро. Салазар сразу же развернул цепь солдат и приказал приготовиться к стрельбе.
   – Разрешите уж мне, капитан, пострелять из мушкета, – попросил Длинноногий. – Ваши мальчишки так перепуганы, что, думается, половина из них вообще не попадет в цель.
   – Я тоже так думаю, – ответил Салазар.
   Он подошел к ближайшему солдату и отобрал у него мушкет. Затем вернулся к Длинноногому, развязал ему руки и вручил оружие.
   – В последний раз, когда я передал техасцу оружие, он разрядил его в меня, – напомнил Салазар. – Пожалуйста, мистер Уэллейс, будьте благородны. Стреляйте в медведя. Если убьем его, у нас хватит еды на весь переход по Пустыне смерти.
   Но тут Гас увидел нечто такое, что встревожило его еще сильнее – медведь вдруг взмыл высоко в воздух. Он, похоже, пролетел в воздухе несколько ярдов, а затем приземлился.
   – Боже милостивый! Он еще и летает, – пробормотал Гас.
   Не успел он договорить, как огромная масса взлетела опять – весь отряд оцепенел в ужасе, даже Длинноногий. Он на своем веку наслушался немало всяких рассказов про медведей, но никто еще не говорил, что гризли умеют летать. Он встал на одно колено и тщательно прицелился из мушкета, хотя медведь – если это был медведь – все еще находился довольно далеко от них.
   Кое-кто из мексиканских солдат-мальчишек с перепугу начал стрелять, когда мчащаяся коричневая масса находилась еще ярдах в двухстах от них. Салазар не на шутку рассердился. Ветер поднял пыль с земли, и видимость заметно ухудшилась.
   – Не стрелять, пока не отдам команду! – крикнул он. – Если начнете палить сейчас, то, когда медведь подскочит ближе, у вас не останется пуль, и он сожрет вас.
   – А я берегу пули, – заметил Длинноногий. – Хочу влепить ему заряд прямо между глаз – только так можно уложить наверняка этого зверя.
   В этот момент несущаяся коричневая масса натолкнулась на выступающие из земли камни и высоко взметнулась в воздух, даже выше поднятой ветром пыли. Длинноногий четко увидел летящий предмет и сразу же опустил ружье.
   – Ребята, это Гомес нас пугает, – принялся успокаивать он солдат. – Это не медведь, а растение такое – перекати-поле называется.
   Салазар почувствовал глухое раздражение.
   – Семеро из вас стреляли, а перекати-поле все продолжает катиться, – в сердцах принялся ругать он солдат.
   – А почему оно огромное такое, все равно как целый дом? – удивился Гас.
   Он и вообразить не мог, что растение может вырасти до таких гигантских размеров. Оно помчалось совершенно случайно, под напором ветра, крутясь и переворачиваясь, со скоростью хорошего бегуна. Кое-где оно натыкалось на бугорок или на камень и тогда взмывало вверх. Вскоре оно улетело вперед, на юг, а затем исчезло во взметнувшемся облаке пыли,
   – Давайте больше не вести трепа про разных там медведей, – предупредил Салазар, глядя на Гаса.
   Они выступили в поход рано утром, без запаса продовольствия. В Сан-Саба они получили пустые тыквы, в которых можно хранить воду – кое-кто уже успел выпить ее, а в других еще осталось немного. Температура воздуха резко упала, солдатам и рейнджерам хотелось погреться у костров, но топлива не было, если не считать веток жалких кустиков. Техасцы собрали хвороста достаточно, чтобы разжечь небольшой костер, и уже намеревались было запалить его, но Салазар не позволил.
   – Огонь ночью не зажигать, – распорядился он.
   – Почему нельзя? – спросил Гас. – Я хотел бы погреть пальцы.
   – А потому, что если мы разожжем костер, то его увидит Гомес, который следит за нами, – объяснил Салазар.
   – С чего бы ему следить за нами? – удивился Длинноногий. – Он и так увел у нас ослов и с ними почти все наше продовольствие.
   – Может, он следит за нами, чтобы поубивать нас всех, – предположил Салазар.
   – Он мог убить нас еще минувшей ночью, но не сделал этого, – взорвался Длинноногий. – Зачем ему плестись за нами весь день, чтобы совершить то, что вполне мог он проделать накануне? – спросил Длинноногий.
   – А потому, сеньор, что он апач, – стал объяснять Салазар. – На нас он совсем не похож. Может, он и ушел домой – не знаю. Но сегодня ночью костры жечь я не разрешаю.
   В полночь холод стал таким нестерпимым, что люди были вынуждены сгрудиться в тесные кучки и согревать друг друга. И даже, сбиваясь в кучки, они мерзли так, что кое-кто не мог стоять на ногах. Джонни Картидж так и не сумел преодолеть страх. Он все старался припомнить солнечные теплые дни на юге в Техасе, а в голову лезли лишь картины белоснежной слякоти, в которой он чуть было не отдал душу всего несколько дней назад. Тогда он покрепче прижался к Верзиле Биллу и почувствовал, как трясется и дрожит его приятель.
   Тот спал и во сне дрожал, как одержимый, с открытым ртом, из которого вырывалось тяжелое дыхание и повисало белым облачком в холодном воздухе. Джонни хотелось разбудить Билла, своего напарника, товарища. Билл рисковал жизнью, чтобы найти Джонни и принести к рейнджерам в ту ужасную снежную бурю. Опять был холод и Джонни хотел, чтобы Билл понял, для чего ему надо проснуться. Он объяснит Биллу, что намеревается сделать с перочинным ножиком, который вынул из своего кармана. Ему было бы легче провести тяжелую ночь вместе со старшим и самым лучшим другом.
   Джонни Картидж начал трястись от холода еще сильнее, нежели Билл, к которому он прижимался. Он дрожал так, что едва удерживал нож в руках и не мог открыть лезвие. Он испугался, что выронит ножик, и у него не хватит сил найти его в такую морозную ночь. Будить друга было жаль – он так устал после длительного и трудного перехода, но Джонни нуждался в его помощи. От отчаяния он тихонько заплакал. Ему расхотелось жить, все его надежды рухнули, но умереть без помощи друг он не мог.
   На бескрайней равнине царила мертвая тишина, слышалось лишь тяжелое дыхание вымотавшихся людей, спавших вокруг. В темноте чуть проглядывались белые пятнышки – пар от дыхания его товарищей. У Джонни от холода ужасно болела искалеченная нога – в ступне все время что-то подергивало; хотя всю ступню он от холода не ощущал, но подергивание, регулярное, как часы, все время чувствовал.
   – Проклятая нога, – шептал он. – Вот проклятая.
   Он открыл перочинный ножик и приложил лезвие к горлу, но оно оказалось таким холодным, что он непроизвольно отдернул его. От осознания своего бессилия, невозможности всадить в горло холодное лезвие, Джонни начал всхлипывать. Стало быть, он обречен замерзать, потому что рейнджеры не дадут ему зарезаться, а заставят двигаться и дальше. Они не поймут, что ему не хочется больше жить.
   Джонни снова приложил ножик к горлу и опять отдернул его. Острое лезвие оставило на коже порез, от холода рану стало жечь, словно к горлу приложили раскаленное клеймо. Джонни потихоньку отодвинулся от Верзилы Билла всего на дюйм, потом еще на дюйм. Медленно, сначала по дюйму, а потом по футу, он выползал из тесной кучи рейнджеров, стараясь никого не разбудить. И лишь когда выполз окончательно, быстро покатился по промерзшей земле.
   Из всех техасцев не спала одна Матильда Робертс. По ночам она обычно укладывалась между двумя парнями, так, чтобы Калл согревал о ее бок свою израненную спину, а Гас лежал с другого ее бока, прижимаясь как можно плотнее. Оба парня спали, а она нет.
   Она заметила Джонни Картиджа – тот полз прямо к ней. Он почувствовал ее пристальный взгляд и захотел взглянуть на нее хоть на секунду. Видел же лишь ее смутные очертания, но не само лицо. Она тоже не различала его четко, но все равно догадалась, кто это ползет и куда направляется.
   Джонни приостановился. В кромешной темноте они посмотрели друг на друга. Матильда хотела что-то шепнуть, но передумала – все равно Джонни Картидж ее не услышит. Тогда она тоже выползла и взяла его за руку. Она услышала его всхлипывания; он на долю секунды дотронулся до ее руки и пополз дальше. «Ох, Джонни», – шепнула она, но не стала его останавливать. После смерти Чадраша всю свою заботу она перенесла на Гаса и Калла – первый был дурень, а второй – весь израненный. Забота эта отнимала у нее все силы, требовала чрезвычайного напряжения, чтобы помочь им благополучно пройти по пустыне. Но если ей взять на свое попечение еще и Джонни Картиджа, троих она не потянет. Даже Верзила Билл и тот не мог спасти друга – для этого надо было пожертвовать своей жизнью. Если холод не убьет Джонни, его сломают и раздавят камни пустыни. Если он твердо настроился покончить с собой, то ему нельзя мешать, и она это понимала. Его шансы на выживание ничтожны, а может, их и совсем нет, переносить и дальше страдания он больше не может.
   И даже понимая все это, она с болью душевной слышала, как царапает по каменистой почве искалеченная нога Джонни, когда он удалялся в ледяную ночь. Но скребущий звук становился все тише и тише, а вскоре она вообще ничего не слышала, кроме сопения и дыхания двух парней, лежавших рядом с ней. С того самого дня, как Калеб Кобб ударил Калла по ногам прикладом тяжелого мушкета, тот стал хромать почти так же, как и бедный Джонни. Вероятно, у него где-то в ступне раздробились косточки, но он молод и переломы вскоре срастутся.
   Джонни Картидж полз до тех пор, пока не счел что удалился от лагерной стоянки ярдов на двести. Переползая по замерзшей почве, он порвал одну брючину и исцарапал колени. Длинноногий как-то говорил ему, что когда человек замерзает, то перед самым концом чувствует, как по всему телу разливается тепло. Когда он посчитал, что отполз от лагеря на порядочное расстояние и его не найдут, даже если Верзила Билл проснется, хватится и отправится на поиски, он остановился и сел, весь дрожа от холода. Он сидел и ждал, когда придет тепло – тогда он заснет и умрет во сне; он уже намерзся достаточно и приготовился ощущать долгожданное тепло, а оно не возникало – лишь по-прежнему чувствовался жуткий холод, проникающий до костей и замораживающий его легкие, печень и даже сердце.
   Безумно желая тепла, он снова открыл лезвие перочинного ножа и крепко сжал его в кулаке, намереваясь перерезать яремную вену на шее. Но перехватывая нож покрепче в заледеневшей ладони, он случайно взглянул наверх и увидел какую-то тень, промелькнувшую на фоне ярко блестевших звезд. Кто-то был здесь, Джонни почуял это всем своим нутром, но видеть не мог. Не успел он ничего сообразить, как перед ним возник Гомес. Наконец-то Джонни Картидж ощутил долгожданное тепло – тепло крови, обильно льющейся из его горла на грудь и капающей на замерзшие руки. Какое-то мгновение он был даже благодарен за содеянное: кто бы там ни был между ним и холодными звездами, он взял на себя трудную задачу. Затем Джонни обмяк и завалился набок, а тень нависла над ним и спустила с него штаны. И еще до того, как Гомес нанес другой удар ножом, одноглазый Джонни Картидж уже перестал ощущать холод и чувствовать боль от ножа, вырезающего его половые органы. «Ох, Билл», – лишь эта мысль промелькнула у него в голове – и все кончилось.
   Гомес обтер нож о штанину Джонни Картиджа и бесшумно покрался к лагерной стоянке мексиканцев. Находясь еще на значительном расстоянии от лагеря, он услышал мирное похрапывание многих людей. Он задумал убить дрожащих от холода мексиканских часовых и забрать их ружья, но когда понял, что большая женщина не спит, изменил свое решение. Ему не хотелось, чтобы большая женщина догадалась о его присутствии. В предыдущую ночь, отдыхая в маленькой пещере, он увидел змею, хотя в такие холода змеи не ползают. Хуже того, позднее, уже в полночь, он услышал уханье совы, хотя совы в этих местах вообще не водятся. Он сразу догадался, что это, должно быть, большая женщина бледнолицых накликала змею и старую сову в места, где их отродясь не бывало. И он понял, что большая женщина – настоящая колдунья, поскольку только ведьма осмелится пройти по этим местам с такой оравой мужиков.
   Гомес знал также, что большая женщина принадлежала Медвежьему Хвосту, а Медвежий Хвост был великим человеком, может, даже шаманом. Гомес сразу же ушел от лагеря подальше – он не хотел, чтобы колдунья узнала, что он был здесь. Если она узнает, то может снова призвать сову, а когда услышишь уханье совы дважды – непременно умрешь.
   Гомес обошел лагерную стоянку и удалился на несколько миль от нее, туда, где ждали два его сына Один из них обнаружил днем волчье логово, они поймали волчат, развели костер и зажарили их. Гомесу захотелось отведать волчонка – его мясо придает хитрости и защитит от совы и колдуньи, той большой женщины, которая отправилась в путь вместе с Медвежьим Хвостом.


   2

   Верзила Билл Колеман чуть с ума не сошел, когда понял, что Джонни Картидж ночью ушел от него. Он считал себя виновным в том, что не уследил за другом.
   – Думаю, он просто отправился походить, чтобы хоть немного согреться, – сначала говорил он. – Мне следовало бы греть его получше, но без огня что я мог сделать?
   Длинноногий же не думал, что Джонни Картидж пошел ночью всего лишь прогуляться, чтобы согреть озябшие ноги, да и капитан Салазар тоже так не считал. Они заметили, что в нескольких сотнях ярдов к востоку от них в небе кружат четыре ястреба-канюка.
   – Билл, он ушел умирать – ему осточертело мерзнуть, – сказала Матильда, прежде чем Гас и другие выложили свои соображения по поводу летающих канюков. В тот день было еще холоднее, нежели в предыдущий. И рейнджеры, и мексиканцы – все здорово мерзли.
   Салазар разрешил техасцам сжечь жалкие остатки топлива, но на маленьком огоньке нельзя было даже сварить немного кофе. Огонек затух, единственным источником тепла теперь у них осталось собственное дыхание – люди столпились в кружок и дули себе на ладони.
   Увидев канюков, Верзила Билл сразу понял, что это значит, и его пришлось удерживать силой, чтобы он не помчался хоронить своего друга.
   – Билл, ястребы уже вьются над ним, – уговаривал его Длинноногий. – Так или иначе, у нас нет ничего такого, с помощью чего мы можем похоронить его. Мы с Гасом сходим и посмотрим, что там произошло.
   – Ладно, отправляйтесь и посмотрите, – разрешил Салазар. – Но торопитесь. Долго ждать мы не можем.
   Увидев растерзанное тело Джонни Картиджа, Гас отвернулся. Длинноногий же, наоборот, отпугнув канюков, подошел поближе и стал пристально рассматривать труп. То, что он увидел, его не обрадовало. Горло у Джонни оказалось перерезанным, а половые органы отрезаны напрочь. Конечно же, не канюки перерезали ему горло и не они кастрировали его. Длинноногий обошел тело вокруг, надеясь отыскать следы – что-то такое, что позволило бы ему прикинуть силу вероятного противника. Если здесь побывало несколько апачей – это одно дело. Тогда это значило бы, что отныне никто из них не может спать спокойно, пока они находятся на землях апачей. Но если Гомес настолько обнаглел и самоуверен, что не боится подходить к лагерю в одиночку, воровать лошадей и ослов и убивать рейнджеров или солдат, тогда им противостоит кто-то не менее могучий и коварный, чем Бизоний Горб, кто-то такой, кого они, по всей видимости, одолеть не смогут.
   Пока Гас стоял, отвернувшись и стараясь удержаться от рвоты, Длинноногому припомнился его сон, приснившийся, когда они стояли биваком на берегу Пекоса. Ему снились тогда Бизоний Горб и Гомес, едущие рядом верхом и договаривающиеся о совместной войне против всех, стоящих на их пути – мексиканцев или белолицых. И вот теперь этот сон стал своеобразной явью, хотя эти два индейских вождя и разделены пространством в сотни миль и, возможно, так никогда и не встретятся.
   Бизоний Горб уже поубивал немало рейнджеров там, в прериях, а вот теперь Гомес режет их здесь, в пустыне Нью-Мексико. Если эти два вождя племен команчей и апачей когда-нибудь объединят свои силы, то разрозненные отрядики мексиканцев и техасцев, забредшие в глубь холодной пустыни, никогда не обретут шансов на победу. И техасцы, и мексиканцы будут лишь проливать кровь зазря, как этот одноглазый бедолага Джонни Картидж, валяющийся с перерезанным горлом и вырезанными половыми органами на потеху индейцам.
   Длинноногий посмотрел на огромную бесплодную равнину, надеясь заметить хоть какой-нибудь признак, подсказывающий, где скрываются апачи, – волка, птицу, бегущую лань, хоть что-нибудь. Но равнина была абсолютно пустынна, лишь серые облака нависали над ней.
   Гас Маккрае все же опустился на колени – несмотря на все его усилия удержаться от рвоты, его тем не менее вывернуло наизнанку.
   Длинноногий терпеливо ждал, когда Гас придет в себя, чтобы отправиться обратно в лагерь. Он ничего не сказал ему о своих догадках и опасениях. И без того мексиканцы находились в состоянии паники и отчаянии – из-за холода, голода, понимая, что многие не доживут до конца перехода.
   – Так он все же замерз? – спросил убитый горем Верзила Билл, когда Длинноногий возвратился в лагерь.
   – Конечно, замерз, – ответил тот. – Нам нужно идти дальше.
   Ступни ног у Калла разболелись еще сильнее. Накануне он ходил по каменистой земле и зацепился ногой за камень, от этого в правой ступне возникла острая боль. Каждый раз, когда он наступал ногой, там колола какая-то острая косточка. Весь день он терпеливо переносил боль и шел, поддерживаемый Матильдой и Гасом. Заметив, что Длинноногий каждые несколько минут оборачивается и осматривается, он спросил Гаса:
   – А что, Джонни и вправду замерз?
   – Не знаю, – ответил Гас. – Я видел его труп лишь издали. Над ним кружили ястребы.
   – Я и сам знаю, что над ним кружили ястребы, но были ли там другие ястребы, которые кружили над ним еще раньше? – задал вопрос Калл.
   – Он имеет в виду, не индейцы ли убили Джонни? – пояснила Матильда. Она тоже заметила, что Длинноногий нервничает.
   Гас даже не думал об индейцах – он считал, что Джонни просто пошел прогуляться, чтобы согреться, но не согрелся, а замерз. Он лишь мельком взглянул на его тело издали, заметил, что около него разлилась лужа крови, как у тела Джоша Корна, но решил, что кровь натекла потому, что тело принялись клевать ястребы-канюки. Теперь же, припоминая увиденное, он уже не был уверен в правильности своих догадок. Мысль о том, что Джонни напоролся на индейца и тот убил его, стала не на шутку тревожить Гаса.
   – Думаю все же, что он умер, – решил Гас.
   Калла его ответ не удовлетворил – Джонни Картидж перенес уже несколько морозных ночей. Тогда почему же он вдруг умер в ночь, которая была ничуть не холоднее предыдущих? Но Калл понял, что от Гаса толку не добиться – он не любил смотреть на мертвые тела. Поэтому полагаться на его объяснение не следовало.
   Длинноногий все колебался: рассказать ли капитану Салазару, что на самом деле произошло с Джонни Картиджем. Время настало такое, что далеко не все нужно было хранить в секрете. День выдался морозный. Техасцы шли со связанными руками, из-за нарушения кровообращения руки у них стали замерзать. С приближением сумерек Длинноногий начал злиться. Весьма вероятно, что их ждет смерть в Пустыне смерти. Песчаная пустыня, подумал он, получила довольно точное название. Зачем же связывать руки у людей, которые все равно так или иначе погибнут? Злости у него все прибавлялось, он подошел к Салазару и стал перед ним.
   – Капитан, Джонни Картидж вовсе не замерз до смерти, – сообщил он. – Его прирезали.
   Салазар шел из последних сил – шаг его вовсе не походил на четкую военную поступь, он двигался, как человек, не привыкший к хождению пешком. У его семьи имелась небольшая ферма – всю свою жизнь он провел в седле и без лошади ощущал себя ничтожеством. Кроме того, он любил вкусно поесть – холод, рана на шее, отсутствие питания доконали его. И теперь, когда им предстоит пережить еще один день со скудной пищей и еще одну ночь без костров, подходит этот здоровенный техасец и сообщает довольно неприятное известие.
   – Каким же образом его ухлопали? – спросил он.
   – Перерезали глотку, – ответил Длинноногий. – И еще отрезали яйца, но думаю, он уже отдал концы, когда все это случилось.
   – А почему, мистер Уэллейс, вы так долго молчали? Почему сразу ничего не сказали? – рассердился Салазар.
   Он даже не взглянул на Длинноногого и продолжал медленно брести по песку.
   – А потому что весь ваш сброд уже готов отказаться идти дальше, – объяснил Длинноногий. – Они сразу запаниковали бы и ударились в бега. А тот, кто убил Джонни, перебил бы их всех, одного за другим.
   – Да, – подтвердил капитан Салазар, – это, конечно, тоже дело рук Гомеса. Да он просто забавляется с нами.
   – Развяжите нас, капитан, – попросил Длинноногий. – А то у нас руки обморозятся. В случае чего мы будем драться рядом с вами против апачей – но не можем же мы драться обмороженными руками. Я вот, к примеру, и ружье крепко вряд ли смогу держать. Руки у меня совсем закоченели.
   Салазар оглянулся на ковыляющих техасцев. Они ослабели и замерзли, но все равно выглядели здоровее и сильнее его солдат. Он понимал, что Длинноногий Уэллейс прав. Его люди без пищи долго не протянут и дальше не пойдут. Они устремятся назад, к горам, или же просто сядут на землю и умрут. Гомес – это волк, который прикончит их, как только ему захочется.
   Но Салазар знал также, что если техасцам развязать руки, они могут воспользоваться тем, что гораздо сильнее его людей, поубивают их всех или, захватив оружие, отпустят на все четыре стороны, предоставив судьбе. Нет, развязать их – значит пойти на слишком большой риск. Но все же, если придется сражаться, техасцы будут стрелять – они не допустят, чтобы их перерезали, как цыплят, и не побегут.
   – Гомеса не видел еще ни один белый, – сказал он Длинноногому, – да и ни один мексиканец. Мы изловили его жену и убили ее. Убили также двоих его сыновей. Но самого Гомеса ни разу не видели. Он перерезал у меня поводья уздечки менее чем в ярде от моей головы. И тем не менее я никогда не видел его.
   – Не хотел бы я увидеть этого типа. Если только можно избежать встречи с ним, я лучше обойду его за целую милю, – проговорил Длинноногий.
   – Гомесом может быть любой апач, – сказал Салазар. – Может, он уже мертв. Теперь за него мстят его сыновья – ведь мы убили только двоих, а их у него много. Трудно воевать с человеком, которого никогда не удавалось увидеть.
   – Ну, я-то, положим, видел его, – заявил Длинноногий.
   – Как? Неужели видел? – изумился Салазар.
   – Да, видел, во сне, – пояснил Длинноногий. – Мы тогда стояли биваком на берегу Рио-Гранде, разыскивая пути-дороги до Эль-Пасо. Я служил рейнджером у майора Шевалье, теперь он уже умер. Во сне я увидел, как Гомес и Бизоний Горб ехали вместе верхом. Они собирались напасть на город Чиуауа, захватить там ваших людей и сделать их рабами, но лишь тех, кого не убьют.
   Салазар продолжал тяжело брести.
   – Я рад, что он напал лишь на один Чиуауа, – заметил он.
   – Почему же? – не понял Длинноногий.
   – Потому что я не жил в Чиуауа, – пояснил капитан. – Вот если бы они попытались захватить Санта-Фе, то сделали бы это умнее и лучше, чем вы, техасцы.
   – Я, признаться, тоже так думаю, – согласился Длинноногий. – Развяжите нас все же, капитан. Драться с вами мы не будем. Наоборот, мы можем спасти вас в случае чего.
   – Почему в этой местности не растут деревья? – поинтересовался Салазар. – Будь у нас дрова, мы могли бы развести костры, согреться.
   – Развяжите нас, – настаивал Длинноногий. – Не станем же мы убивать ваших сопляков. Большинство из них не доросли даже до молодых людей. А детей мы не трогаем.
   Салазар подошел посмотреть на техасцев – он увидел, что из-за связанных рук они испытывают сильные боли.
   – Развяжите их, – приказал он своим солдатам. – Но будьте бдительны. По ночам часовыми назначать лучших стрелков, а в дневное время охранять техасцев с обеих сторон. Если кто-либо попытается бежать – стрелять в него без предупреждения.
   Ночью опять не разжигали костров. Днем все время искали что-нибудь годное на дрова, но не нашли ни одной веточки. Техасцев охраняли шестеро стрелков с мушкетами наготове. Поздно ночью, когда у техасцев и мексиканцев зуб на зуб не попадал от холода, двое часовых чуть-чуть отошли от лагеря по малой нужде.
   Наутро их тела с перерезанным горлом, как у Джонни Картиджа, обнаружили всего в пятидесяти ярдах от лагерной стоянки.
   На этот раз правду не скрывали ни от Гаса Маккрае, ни от кого-либо другого.
   – Он скрытно выслеживает нас, – предупредил Длинноногий. – Разве не так, капитан?
   – Подошло время двигаться дальше, – ответил тот.


   3

   Три дня Калл не мог ступить на правую ногу. На второй день перехода и мексиканцы, и техасцы ослабели настолько, что едва могли ковылять дальше. За день они одолели не более десяти миль.
   – Если дело не улучшится, нам останется лишь сесть и умереть, – проговорил Длинноногий.
   Сам он мог бы уйти в одиночку, но не хотел бросать своих боевых товарищей – хотя бы до поры до времени, пока ему не придется спасаться самому.
   В разгар второго дня Джимми Твид, долговязый парень, вымотался вконец. Накануне он подвернул лодыжку, переходя неглубокую ложбинку; теперь она здорово, распухла, и он с трудом ступал на ногу.
   Салазар, заметив состояние Джимми Твида, поспешил к нему. Он понимал, что вся их группа готова проделать то же самое, что только что проделал Джимми Твид, – сесть и ждать смерти. Но этого он не мог позволить ни своим людям, ни техасцам, которые продолжали быть пленниками, хотя их больше уже не связывали. Если техасцы начнут сдаваться, его солдаты могут последовать их примеру, и довольно быстро всем им придет конец.
   – Вставайте, сеньор, – приказал Салазар. – Скоро устроим привал. Там отдохнете.
   – Не могу, я остаюсь здесь, капитан, – безразличным тоном ответил Джимми Твид. – Я посижу здесь немного, вы и милю-другую не успеете пройти.
   – Сеньор, я не могу разрешить вам рассиживаться здесь, – воспротивился капитан. – Мы тоже хотели бы остановиться, но вы пленник под охраной и где останавливаться, решаю я.
   Джимми Твид в ответ лишь улыбнулся. Губы у него посинели от холода. Он глядел на Салазара невидящими глазами, будто того и не было рядом. Салазар видел, что солдаты наблюдают за ними. Джимми Твид даже не пошевелился, чтобы встать и идти дальше. Большинство техасцев уже ушли вперед, они не обращали на них внимания – каждый был занят своими проблемами и не замечал, что Джимми Твид присел и не может идти.
   Не спеша капитан Салазар вытащил пистолет и взвел курок.
   – Сеньор, – предупредил он, – убедительно прошу вас подняться и следовать дальше. Мне не хочется стрелять в вас, но я это сделаю, если вы не подчинитесь.
   Джимми Твид взглянул на него – на какой-то момент он, похоже, решил подчиниться и уже положил ладони на землю, чтобы оттолкнуться и встать, но тут же прервал попытку.
   – Я чертовски измотался, капитан, – произнес он. – Совсем выбился из сил.
   – Вижу, – ответил Салазар и, подойдя к Джимми сзади, выстрелил ему в затылок.
   При звуке выстрела техасцы обернулись. Джимми Твид ткнулся головой в землю – мертвый.
   Салазар быстро пошел к группе техасцев, уставившихся на мертвое тело своего товарища, Джимми Твида.
   – Его муки кончились, сеньоры, – промолвил Салазар, держа пистолет в руке. – Пошли дальше.
   Мексиканские солдаты приготовили ружья к бою на всякий случай, если техасцы затеют бунт, но никто не собирался бунтовать. Длинноногий побагровел, его явно обуревала ярость, но он нашел в себе силы сдержаться. Другие техасцы оглянулись на тело Джимми, распростертое на песке, но повели себя довольно равнодушно. Некоторые, у кого ноги одеревенели от холода, испытали даже чувство зависти, смешанное с печалью. Трудно было оспаривать слова капитана Салазара. Страдания Джимми кончились, а их продолжались.
   – Мы уже двоих не похоронили как следует, – заметил Черныш Слайделл. – Я всегда надеялся, что меня похоронят как положено, но теперь так не думаю. На похороны нет времени здесь, в этой лысой пустыне.
   – Верно, – подтвердил Длинноногий, – наших товарищей никто не похоронил. Джонни и Джимми бросили на съедение диким зверям.
   Гас был убежден, что все они обречены на гибель. В какую сторону ни глянь – вперед, назад, по сторонам – нигде ничего не видно. Только небо и пески. Пустыня смерти оказалась преисподней пустоты. Губы у Гаса посинели от холода, а язык распух от жажды. Вудроу Калл постанывал при каждом шаге, даже Матильда Робертс, самая сильная духом в отряде после Длинноногого, и та с трудом тащилась вперед, хотя и не жаловалась. Она молчала целый день.
   Когда Джимми Твида застрелили, Матильда не оглядывалась назад. Ей и думать не хотелось о нем, о парне, с которым она не раз была близка, который носил ей кофе от костра и помогал седлать Тома, когда тот еще был у нее. Однажды он попросил ее благосклонности, когда она уже привязалась к Чадрашу, и потому она отказала ему. Он обиделся, словно мальчик, но уже через час перестал дуться и как ни в чем не бывало продолжал оказывать ей всякие мелкие услуги. Теперь же она сожалела, что отклонила его просьбу – Чадраш тогда спал и никогда не узнал бы об этом. Добрые и милые ребята, они не знали, как мало времени отпущено им на жизнь. Теперь вот и Джимми ушел в небытие. Матильда, делая шаг за шагом, помогала, как могла, Каллу идти, и они вместе устало тащились вперед.
   Ночью исчезли Черныш Слайделл и шестеро его новых приятелей. Черныш полагал, что невдалеке на западе находится селение – он часто показывал в ту сторону, утверждая, что там вьются дымки, хотя никто больше их не видел.
   – Это дымки из труб, – несколько раз повторял Черныш, подбирая себе компанию, чтобы вместе свернуть на запад.
   – Да не дымки это из труб, там вообще нет ничего, это тебе так кажется, – уверял его Длинноногий. – У Гаса Маккрае зрение поострее твоего, но он в этом направлении не видит никакого дымка.
   – Может, это маленькие облачка, – произнес Гас. Он любил Черныша и потому не хотел категорически разуверять его, он хотел, чтобы тот сам понял свою ошибку.
   Черныш понял, что ему не убедить Длинноногого и Салазара в том, что на западе должно быть селение. Тогда он подружился с шестью ребятами из Арканзаса и успешно подбил их на побег.
   – Черт побери, мне хочется еще Пожить и наесться как следует зубатки, выловленной из знакомой нам реки Арканзас, – сказал один из шестерки, молодой парень по имени Коттон Ловетт.
   – Или, может, удастся поймать опоссума, – размечтался Черныш.
   Ему как-то довелось побывать в Арканзасе, и он помнил, что опоссумов легко ловить. Мясо их было чересчур жирным – некоторые ребята согласились с ним, но они все так изголодались, что перспектива поймать жирного опоссума раззадорила всех.
   В ту же ночь Салазар, опасаясь возможного появления Гомеса, расставил плотным кольцом своих солдат с ружьями наготове, повернув их спиной к центру кольца. На сей раз они сделали переход по пустынной гладкой местности, как и днем раньше, но теперь им по пути попадалось много лужиц с вонючей водой, и они брали ее оттуда для кофе. Из-за плохой воды у многих разболелись животы. Техасцы тоже пили эту воду и чувствовали себя скверно. Черныш Слайделл пытался подбить кое-кого из них на побег. Он уже не сомневался, что на западе есть селение. Но уговорить техасцев ему не удалось, поэтому в полночь он ушел вместе с шестью арканзасцами. Калл и Гас видели, как они уходили – в какой-то момент Гас тоже загорелся идеей уйти вместе с ними, но Калл его отговорил.
   – Мы плохо знаем местность, но зато хорошо знаем, что там апачи, – напомнил ему Калл. – Это веская причина, чтобы остаться с отрядом.
   – Может, я и ушел бы, да уж очень замерз, – оправдывался Гас. – Вдобавок, я обязан доставить тебя домой. Клара плохо обо мне подумает, если я не сделаю этого.
   Калл ничего не ответил, но весьма удивился – нет, не преданности друга, а тому, что тот, замерзший, голодный, растерянный, угодивший в плен, все еще не теряет надежды на доброе к себе отношение со стороны девушки с оптового склада в Остине. Он принялся выискивать слабые места в чаяниях Гаса, которые казались ему очевидными: во-первых, к этому времени она могла уже забыть их обоих; во-вторых, могла успеть выйти замуж; в-третьих, надежды Гаса завоевать ее сердце так же призрачны, как и упования Черныша Слайделла разыскать селение с дружески настроенными жителями где-то на западе.
   Всего этого он, разумеется, не сказал; в последнее время он понял, что люди, чтобы выжить, должны сильно верить во что-то и надеяться, что их мечтам и надеждам обязательно суждено сбыться.
   Всю ночь они просидели вместе, а между ними спала Матильда Робертс. Несколько дней небо заволакивали облака, но на рассвете наступила ясная погода. При виде ярких солнечных лучей у людей поднялось настроение, хотя все еще было холодно и перспективы добраться до места назначения оставались довольно невеселыми.
   Накануне капитан Салазар отхлебнул немножко протухшей воды, а утром поднялся таким усталым и ослабевшим, что едва доплелся до лагерного костра. А когда в животе начались колики и спазмы, вынужден был согнуться пополам, чтобы хоть как-то вынести боли.
   Как бы ни было ему плохо, но солдатам его отряда приходилось еще хуже. Несколько мальчишек вообще не смогли от слабости подняться. Ночной побег пленных не интересовал их – им не было никакого дела и до Салазара.
   – Они получили свободу лишь на время, – сказал Салазар Длинноногому.
   – А как насчет нашего освобождения, капитан? – спросил Длинноногий. – Половина ваших людей умирает, да и половина наших тоже. Какой смысл держать нас и дальше в плену, когда мы все гибнем? Почему бы вам не отпустить нас на свободу, и пусть тогда каждый выживает как хочет? Может, один или двое все же доберутся до дома, если так поступить.
   При разговоре присутствовали Калл и Гас, а также Верзила Билл. Капитан Салазар едва держался на ногах. Он не мог пройти даже милю, а им предстояло прошагать гораздо дальше. Просьба Длинноногого казалась им вполне разумной. Если их отпустят, они разобьются на двойки или тройки, раздобудут какую-нибудь пищу и выживут, а если двинутся всем отрядом, то скорее всего все сдохнут с голоду.
   Салазар оглядел свой отряд – многие солдаты не могли даже подняться. У него оставалось от силы восемь парней, которые еще крепились и были способны нести службу. Техасцев было побольше, но не намного. Конца Пустыни смерти не предвиделось – до него могло быть и три дня пути, и четыре, и даже пять. Прежде чем ответить Длинноногому, он с минуту размышлял. Затем вынул пистолет из кобуры, проверил, полностью ли тот заряжен, и протянул рукояткой вперед Длинноногому Уэллейсу.
   – Если хотите освободиться, сперва убейте меня, – сказал он.
   Длинноногий с изумлением смотрел на больного, истощенного человека.
   – Капитан, – произнес он, – я, должно быть, ослышался.
   – Да нет. не ослышался, все правильно, – продолжал Салазар. – Я решил, что вас можно освободить, если больше всего вы хотите свободы. Но я мексиканский офицер и имею приказ доставить вас в Эль-Пасо. Здесь нет никого, кто бы отменил распоряжение, а отдавший этот приказ генерал погиб. Вы же сами видели, что сделали с ним апачи.
   – Я знаю, – подтвердил Длинноногий. – Но если бы генерал был здесь и увидел, как мы все ослабли, он, возможно, и изменил бы свое решение.
   – Возможно, и изменил, но не можем же мы вызывать его из ада и спрашивать, – заметил Салазар. – Отданные мне приказы остаются в силе. Я не могу освободить вас. Но тем не менее предоставляю вам возможность освободиться самостоятельно. Для этого вам надо всего лишь застрелить меня.
   Длинноногий неохотно взял пистолет, не зная, как выполнить такое странное задание капитана. Он взглянул на Калла, потом на Гаса, Верзилу Билла, наконец, на Матильду Робертс. С момента захвата их в плен они не раз мечтали об удобном случае, чтобы убить капитана Салазара. Когда Калла стегали плетью, когда их заковывали в кандалы, когда убивали Джимми Твида, в такие минуты любой из них, не колеблясь, прикончил бы его. Но Салазар перестал быть бездушным, холодным капитаном, который заковывал их в цепи или связывал им руки по своей прихоти. Он так же переносил холод и голод, что и они, пил ту же воду и мучился от болей в животе. Он стал безвольным человеком, ослабевшим настолько, что спокойно распорядился убить себя.
   – Капитан, не хочу стрелять в вас, – заявил Длинноногий. – Думаю, что бывали моменты, когда я мог бы проделать это с легкостью, но сейчас ваше состояние даже хуже нашего. Поэтому в данный момент я не испытываю никакого желания убить вас.
   Салазар, оглядев техасцев, продолжал настаивать на своем.
   – Если вы не желаете, найдутся другие, – проговорил он. – Может, капрал Калл пристрелит меня? Его исхлестали плетью, и от этого жить ему стало нелегко. Конечно же, он горит желанием отомстить. Ноги у него болят, а я заставляю его идти пешком. Передайте пистолет ему.
   – Это Калеб Кобб сломал мне ноги, а не вы, – решительно заявил Калл. – Я убил бы вас в честном бою, но сейчас не могу взять ваш проклятый пистолет и просто так пристрелить вас.
   – Тогда, может, капрал Маккрае? Ну, конечно же, он ненавидит меня столь сильно, что готов убить, – с улыбкой проговорил Салазар.
   – Да, я бы убил, капитан, но слишком озяб и устал, чтобы стрелять в кого-либо, – отказался Гас. – Сейчас я хотел бы совсем немногого: добраться до дому и поскорее жениться.
   Калл рассердился на Гаса за то, что тот опять поднял вопрос о женитьбе, да еще в такой момент, когда речь идет о жизни или смерти человека. Нет у них сейчас никакой возможности добраться до дома, и почему он так уверен, что девушка пойдет за него замуж, даже если они и попадут домой?
   Тогда Салазар взял пистолет, подошел к Матильде Робертс и передал его ей.
   – Убейте меня, сеньорита, – попросил он. – И после этого вы все станете свободными.
   – Свободными от чего? – не поняла Матильда. -От вас я лично не жду никакой свободы – я ведь не военнопленная. Вот от чего я хотела бы быть свободной, так от этой проклятой пустыни, но если я застрелю вас, то с пустыней не покончить.
   – Так застрелите меня ради возмездия, – предложил Салазар. – Застрелите, чтобы отомстить за своих погибших друзей.
   – Не буду, все они погибли по глупости, – отказалась Матильда. – Все, кроме моего Чада, он погиб, потому что оказался не в том месте и не в то время. Если же вас застрелить, этим его не вернешь и не уменьшишь мою печаль по нему.
   Тогда капитан Салазар взял пистолет и вложил его назад в кобуру.
   – Вот если бы здесь был Калеб Кобб, он бы вас мигом ухлопал, – произнес Длинноногий, как бы оправдываясь.
   Он подумал, что Салазар проявил себя храбрым офицером, не побоялся риска, ибо любой техасец, находясь в здравом уме, мог бы, не колеблясь, застрелить его. Разумеется, капитан страдал от голода и усталости не меньше других, рана у него на шее так и не зажила до конца – на воротник все время натекал гной. Наверное, он чувствовал свой неминуемый конец и хотел ускорить его. Человек может подвергать сомнению всякие варианты, но так и не докопаться до правды.
   – Да, конечно, он застрелил бы меня, – согласился Салазар. – Но и в этом ему тоже не повезло. – Он осторожно пощупал свою шею и с гримасой отвращения посмотрел на гнойное пятно. – Возможно, я и ошибся, – продолжал он. – Возможно, что ему все-таки повезло. Как знать, может, ему просто хотелось, чтобы я прошагал двести тяжелейших миль и только потом загнулся.
   – В то время он уже ничего не видел, капитан, -напомнил Длинноногий. – Он стрелял наугад. Думаю, он возрадовался бы, если бы убил вас на месте.
   Капитан Салазар тяжко вздохнул и быстро взглянул на свое потрепанное войско.
   – Ладно, – сказал он. – К сожалению, вы не приняли мои условия, а потому остаетесь пленными. Если бы вы убили меня, тогда меня сочли бы за мученика, а если я просто так отпущу вас, то запятнаю свою честь.
   – Но не в моих глазах, – возразил Длинноногий. – Нет, если вы имеете в виду военную службу. Вы сделали все возможное и продолжаете делать. Вы взвалили на себя тяжкую ношу. Сомневаюсь, чтобы Калеб Кобб увел бы нас так далеко.
   – Согласен с этим, – ответил Салазар. – Я сделал все, что мог, а полковник Кобб сюда вас бы не привел. Он удрал бы на банкет с генералами и, скорее всего, соблазнял бы там их жен.
   Салазар жестом руки дал своим солдатам команду подниматься. Двое-трое солдат лишь тупо глядели на него, но остальные начали с трудом вставать на ноги.
   – К сожалению, вы не мексиканский офицер, сеньор Уэллейс, – продолжал Салазар. – Вы не являетесь тем человеком, который будет судить меня. Я потерял большинство своих людей и многих пленников. Вот это мне генералы и поставят в вину, когда я приведу вас в Эль-Пасо. «Где же остальные?» – спросят они.
   – Капитан, могу дать один совет, – предложил Длинноногий. – Давайте сначала доберемся до Эль-Пасо, а тогда станете волноваться насчет генералов.
   Салазар улыбнулся и произнес:
   – Подошло время выступать в поход.


   4

   Ближе к полудню того же дня, когда растянувшаяся почти на две мили колонна усталых людей с трудом пробиралась к югу, они наткнулись на трех коров, павших от голода и лежащих на расстоянии мили друг от друга. Трупы окоченели от ночного мороза. На тушах уже сидели ястребы-канюки, но, видимо, сели они совсем недавно. Хотя коровы были, что называется, кожа да кости, измотавшимся и голодным людям они показались ниспосланными свыше. Отставшие от колонны сразу же подтянулись, и все с остервенением накинулись с ножами на туши, стараясь соскоблить хоть немного мяса с холодных костей.
   Капитан Салазар с немалыми трудностями восстановил порядок. Ему пришлось дважды выстрелить из пистолета, чтобы отогнать голодающих людей от туш. Когда разжигали костер, чтобы жарить кости с жалкими остатками мяса на них, Длинноногий заметил несколько летящих с юга птиц.
   – Похоже, утки летят, – предположил он. – Где утки, там должна быть и вода. А если так, то у нас будет великолепный суп.
   – У нас будет, по крайней мере, суп из говяжьих костей, – заметил Гас.
   Вместе с Длинноногим он отправился в южном направлении и действительно – вскоре нашли пересохший ручеек, в русле которого кое-где остались лужицы с водой.
   Отряд остановился на бивак на два дня, пока не сварили в котле все пригодные коровьи кости. Затем большие кости раскололи, чтобы извлечь костный мозг. Все были рады пище и отдыху. Два дня и две ночи вокруг лагерной стоянки крутились птицы, лишенные возможности полакомиться коровьими тушами. Днем вокруг лагеря бегали койоты и волки. Двое – койот и волк – осмелились подойти поближе. Длинноногий подстрелил обоих – получилась мясная добавка к бульону.
   – Не знаю, стоит ли есть волчатину, – засомневался Гас. – Волк, он ведь жрет что попало. У него, может, отрава какая в животе, кто его знает.
   – Ну и не ешь, если опасаешься, – отрезал Длинноногий, – нам больше достанется.
   Калл ел суп из койота и волка безропотно. После отдыха состояние его больных ног, хотя они и не зажили окончательно, заметно улучшилось. Около русла ручейка торчало несколько засохших деревьев. Матильда срубила прочный разветвленный сук и смастерила из него некое подобие костыля для Калла. Она понимала, как ему не нравилось, что его поддерживают она и Гас. Калл вынужден был принимать их помощь, потому что иначе ею ждала смерть, но принимал ее, стиснув зубы. По его глазам было заметно, что гордость его уязвлена.
   – Спасибо тебе, – сухо поблагодарил он, когда она преподнесла ему самодельный костыль. Но в глазах его читалась благодарность.
   Гас заметил, как обрадовалась Матти, несмотря на сухость Калла, и в душе его возникла ревность. Сам он общался с ней охотно и по-дружески и ухаживал в той мере, в какой она допускала, и все же после смерти Чадраша она стала относиться к нему исключительно как друг, и не более того. Такое отношение раздражало его довольно сильно, он даже не стерпел и пожаловался Длинноногому. Калл и Матильда в этот момент сидели рядом и ели суп. Оба они не сказали ни слова, продолжая есть как ни в чем не бывало суп из волчатины из одной миски, которую подал мексиканский солдат-мальчишка.
   – Почему она проводит все время с Каллом? – пожаловался Гас Длинноногому. – Калл к женщинам равнодушен. Редко когда я засекал его со шлюхами.
   Длинноногий с минутку внимательно глядел на странную пару – крупную женщину и невысокого молодого человека.
   – У Матти взыграло материнское чувство, – решил он. – Корова – и та в большинстве своем подпустит к себе чужого теленка, если тому нужна кормилица, и он подойдет к ней.
   – Так мне как раз и нужна такая кормилица, – выпалил Гас. Теперь, когда у него в животе после супа урчало не так громко, в нем опять воспылала ревность. – Я ведь такой же телок, как и он, – мы с ним одного возраста.
   – Так-то оно так, но ты ведь можешь ходить без особых усилий, а Вудроу не способен, – объяснил ему Длинноногий.
   – Но пусть она хоть немного посидит со мной, а не все время с этим дурнем, – возмутился Гас. – Он даже словечком с ней не перекинется, а я могу болтать без остановки хоть весь день.
   – Может, он и ответит, если она заговорит первая, – предположил Длинноногий.
   Верзила Билл Колеман, растянувшись на земле и положив голову на руку, прислушивался к их разговору.
   – Чего ты там ворчишь, Гасси? – спросил он. – Она и со мной тоже не сидит, но ты же не слышал от меня жалоб.
   – Да заткнись, ты, Билл, что ты знаешь про женщин? – закинул пробный шар Гас.
   – Я знаю, что они редко влюбляются в легкомысленных парней, – ответил Верзила Билл. – Если бы влюблялись, я давно бы женился. Но я не женат и потому собираюсь один встречать очередную холодную ночь.
   – Вот видишь, он прав, – заметил Длинноногий. – Матти нравится Вудроу именно потому, что он практичен и продумывает все до мелочей.
   – Ого, да я вижу, вы оба знаете все, – фыркнул Гас, пошел к Матильде и тяжело плюхнулся рядом с ней.
   – Матти и ее ребятки, – улыбнувшись, сказал Длинноногий Верзиле Биллу. – Сомневаюсь, что она намерена остаться матерью сразу двух молокососов, когда пойдет на запад с таким грузом.
   Верзиле Биллу не хотелось вообще поднимать вопрос о материнстве. Его собственная мать умерла от лихорадки, когда ему только-только исполнилось десять лет – и с тех самых пор он тосковал по ней.
   – Если бы мама была жива, – говорил он с грустным видом, – думаю, я бы никуда не уходил из дома и занимался бы фермерским хозяйством. Она пекла нам пироги с фруктовой начинкой, когда была еще здорова. С той поры мне не доводилось пробовать таких вкусных пирогов.
   – Надеюсь, тоска по этим пирогам закончилась, – заявил Длинноногий. – Мне не хочется даже думать про пирога с фруктовой начинкой и печеную картошку, пока мы не возвратимся в те места, где люди едят по-нормальному.
   Коровьи туши обглодали до последней косточки в течение двух дней, а к утру третьего дня у них опять не осталось съестного. Однако они не унывали. Увидев диких уток, многие уверились, что уже подходят к краю пустыни. Техасцы начали разговоры о рыбной ловле и охоте на дичь, о свинине и курятине с такой уверенностью, будто еда сама свалится с неба.
   Салазар слушал этот треп с мрачным видом.
   – Сеньоры, Пустыня смерти еще не кончилась, – напомнил он. – Нам еще идти и идти до Лас-Крусеса. Когда доберемся туда, голодать больше не будем.
   Еще целых три дня они шли по пустыне и не видели ни одного животного; вода, правда, была, но топливо не попадалось. К вечеру второго дня у них почти кончился кофе. Он теперь получался жидким-прежидким – почти бесцветным.
   – Будь у меня газета, я бы всю ее перечитал до последней строки в поисках рекламы этого кофе, – промолвил Верзила Билл, искоса заглядывая в чашку.
   – А я и не знал, что ты умеешь читать, Билл, – съязвил Длинноногий.
   Верзила Билл был в замешательстве: по правде говоря, читать он не умел. Обычно если ему случайно попадала в руки газета, он просил какую-нибудь проститутку прочитать ее.
   Калл испытывал голод, как и все другие в отряде, но благодаря смастеренному Матильдой костылю он воспрянул духом, хоть костыль и оказался неказистым и вскоре здорово натер ему кожу под мышкой. Однако не нашлось ничего, что можно было бы подложить. Тогда Матильда предложила разорвать на полоски свою рубашку и сделать из них подушечку, но Калл отказался. К концу третьего дня плечо у него ломило не меньше, чем ногу. Матильда, устав от его упрямства, оторвала от своей рубашки изрядный лоскут и подложила его на упор костыля вместо подушки, пока Калл спал.
   Но даже с костылем Калл все равно отставал от группы техасцев. Он, правда, не плелся в самом хвосте колонны – позади него всегда ковыляли трое самых слабых из числа солдат-сопляков. Хотя Калл и не знал испанского языка, он все же перестал считать мексиканских мальчишек чужими и врагами. Они, как и техасцы, голодали и мерзли; он не думал, что они могут застрелить его, даже когда плелся, прихрамывая, позади всех и вроде мог бы убежать.
   Время от времени он оглядывался, чтобы убедиться, что та тройка следует за ним. Он опасался, что они могут упасть и умереть, и понимал, что в таком случае никто не придет к ним на помощь – Салазар не разрешит останавливаться. Апачи не тревожили их четыре ночи подряд; в разговорах вокруг лагерного костра утверждалось, что они оставили их в покое либо решили, что преследовать такую жалкую кучку людей лучше не стоит. Лошадей у них больше не было, оставалось только оружие.
   Но капитан Салазар не разделял оптимизма техасцев относительно Гомеса.
   – Если он прекратил нападать, то лишь потому, что занят сейчас другими делами, – разъяснял он Длинноногому. – А когда переделает другие дела, начнет снова нас преследовать и всех постепенно поубивает. Не думаю, что он нападет на нас сразу, скорее, станет выжидать и убирать по одному.
   Салазар выставлял на охрану усиленные посты, на что был мастак, зная при этом, что даже при усиленной охране половина его солдат заснет на своих постах. Но вот минуло четыре дня, а по утрам трупов солдат не находили.
   – Если бы он следил за нами, четыре ночи выжидать не стал бы, – предположил Длинноногий.
   Трое мексиканских солдат, ковылявшие за Каллом, валялись мертвые с двумя стрелами в теле у каждого. Они лежали лицами вниз, одетые.
   – Хоть не перерезали горло, – проговорил Верзила Билл.
   – Он просто торопился, – решил Салазар. – Ему важно было уложить капрала Калла, и он почти сделал это. Вы очень счастливый человек, капрал. Думаю, что это был все-таки Гомес, а он редко когда мажет.
   – Я видел его, – сказал Калл. – Если бы я не повернулся, он подкрался бы ко мне на несколько шагов ближе и тогда наверняка пронзил стрелой насквозь.
   – Если это был все же Гомес и вы видели его, тогда будете первым белым человеком, увидевшим его и оставшимся живым, – заметил Салазар.
   – Ему такое не понравится, – предупредил Длинноногий. – Нам теперь нужно повнимательнее охранять тебя.
   – Охранять меня не надо – я сам стану охранять себя, – решил Калл.
   – Не мели вздор, Вудроу, – прервал его Длинноногий. – Этот старый ушлый апач может вернуться и попытаться довершить свое дело.
   – Ненавижу Нью-Мексико, – произнес Гас – Если нет медведей, то появляются индейцы.
   Тем же вечером Калла поместили в самом центре лагерной стоянки для его же безопасности; но он спал чутко, а во сне видел, как Гомес таскал на себе огромный горб Бизоньего Горба. Ему приснилось также, что вождь апачей выпустил в него стрелу, причем сон был настолько реальным, что Калл с перепугу проснулся. Затем, когда снова забылся сном, он увидел вождя команчей, целящегося в него из лука.
   Настало серое утро. Замерзший, но радостный, что остался жив, Калл вспомнил, как как-то давно Длинноногому приснился сон, будто Бизоний Горб и Гомес ехали рядом верхом в Мексику для захвата пленников.
   – А не снилось ли тебе, что Бизоний Горб и Гомес вместе сражались в бою? – спросил он Длинноногого.
   – Да, снилось, но надеюсь, что до этого никогда не дойдет, – ответил тот. – А в одиночку им потребуется немало времени, чтобы разбить нас.
   – Но и нам не одолеть их, – засомневался Калл. – Нас, правда, не убили, но их всего двое и они перебили большинство наших рейнджеров.
   – Согласен, что они дикие, – заметил Длинноногий. – Но они тоже люди. Если выстрелить им в нужное место, они умрут так же, как я или ты. Их кожа отличается от нашей по цвету, но кровь у них тоже красная.
   Калл понимал, что Длинноногий говорит сущую правду. Индейцы – тоже люди, пули убивают и их. Он сам выпустил пулю в сына Бизоньего Горба, и тот умер, как умерли и трое мексиканских мальчишек, павшие от стрел апачей.
   – Застрелить апача не так-то просто, – произнес он. – Они довольно умело воюют за свои земли.
   До сих пор индейцы одерживали верх над любым противником не потому, что пули не брали их; они побеждали благодаря тому, что действовали быстро, не мешкая, а воевали изобретательно и инициативно. Передвигались они быстро и бесшумно. И Брыкающийся Волк, и Гомес – оба уводили каждую ночь лошадей, уводили даже тогда, когда лошади находились всего в футе от самой строгой и бдительной охраны.
   – Да, капрал прав, – подтвердил Салазар. – На их земле мы по сравнению с ними чужестранные новички. Мы мало что знаем о местных животных, и про другие вещи. Апачи же знают, какие сорняки съедобны, они умеют по запаху выискивать корнеплоды под землей, выкапывают их и едят. Они могут жить на этой земле, потому что знают ее. Когда же мы тоже научимся по запаху отыскивать корнеплоды и определять, какие сорняки можно употреблять в пишу, вот тогда и начнем воевать с ними на равных.
   – Сомневаюсь, чтобы я когда-либо захотел изучать свойства сорняков, – буркнул Гас.
   – Разговор у нас какой-то слишком мрачный. Думаю, мне лучше пойти прогуляться немного, может, и Матти захочет пройтись со мной, – сказал Длинноногий.
   Ему не понравилось выслушивать, как захваливают индейцев просто из-за того, что рейнджеры считали, что их трудно убить. Разумеется, бывают и незаурядные индейцы, но большинство все же самые обыкновенные, и убить их особого труда не составляет. Да он сам был не прочь столкнуться и сразиться с тем же Гомесом, которою Калл обрисовал как низенького и кривоногого человечка.
   – Сдается мне, что я смогу одолеть в бою любого кривоногого, – сказал он Верзиле Биллу Колеману, но тот счел это замечание довольно странным.
   – Жаль, что у меня не сохранилась губная гармошка, – произнес в ответ Верзила Билл. – Что-то уж больно скучные речи мы ведем перед сном, какие-то однообразные.


   5

   На следующий день они увидели на западе очертания далеких гор. У капитана Салазара сразу же поднялось настроение.
   – Это горы Кабалло, – объяснил он. – Как только пройдем их, сразу же попадем в места, где есть пища. Лас-Крусес теперь совсем близко.
   – Близко, говорите? – не поверил Гас.
   Даже при его остром зрении далекие горы казались тоненькой черточкой, а в животе у него вовсю урчало от голода.
   – Что капитан подразумевает под словом «неподалеку»? – спросил он Калла. – Может, мы прошагаем еще целую неделю, пока подойдем к этим холмам.
   Под мышкой у Калла болело от самодельного костыля так сильно, что ему приходилось стискивать зубы каждый раз, когда он опирался на него. Ноги заметно поджили, он мог даже немного ступать на ту, которая болела больше, но только если шел не спеша и осторожно, поэтому совсем отказаться от костыля он все же опасался. Горы могут находиться и в семи-десяти пяти милях от них, но в любом случае придется пересекать их.
   В тот день, несмотря на оптимизм капитана Салазара, многие мексиканские солдаты выбыли из строя. Они испытывали голод и слабели с каждым днем и часом. В середине дня капитан приказал устроить привал и отдыхать, а когда подошло время выступать снова в поход, шестеро солдат просто не смогли подняться. Глаза у них были безжизненными.
   – Дурачье, ведь уже безопасные места видны, – понапрасну увещевал их Салазар. – Не пойдете дальше, Гомес к вам явится. Он всех мигом прикончит, да еще вам может и не повезти так, как повезло тем троим, убитым одними стрелами. Может, он захочет с вами позабавиться – а забавы апачей отнюдь не из приятных.
   Пока он говорил, выражение лиц солдат не менялось, они лишь взглянули на него и тут же опустили глаза.
   – Им пришел конец, – заключил Длинноногий. – Мы все подошли к последней черте. Эти мальчишки выдохлись совсем. Капитан может, конечно, орать и бесноваться сколько ему угодно, – но они: уже готовы.
   Капитан Салазар наконец тоже пришел к такому же выводу. Он сурово посмотрел на шестерку, но снова убеждать их двигаться дальше не стал. Забрав у них три мушкета, он повернулся и собрался уходить.
   – Боеприпасы я оставляю вам, – сказал он напоследок. – У троих есть ружья. Палите из них по апачам. Если не разгромите их, то хоть отгоните, а потом застрелитесь сами из пистолетов. Прощайте.
   Оставлять на произвол судьбы шестерых своих солдат ему было нелегко – труднее даже, чем полагали техасцы. За время своего пребывания в плену они ближе познакомились со многими мексиканцами – узнали, как их зовут, а сидя вокруг костра по вечерам выучили отдельные слова и фразы по-испански и разговаривали с ними. Длинноногий, к примеру, узнал свое имя по-испански, а мексиканские ребята стали называть его по-английски. Гас показал двумя парнишкам, как играть в «ножички», Матильда и Верзила Билл обучили некоторых простым карточным играм. В самые холодные вечера все они сбивались в кучу и передавали карты по кругу закоченевшими руками. Пройдя вместе трудный и утомительный путь в десятки миль, они перестали испытывать чувство враждебности друг к другу – все они находились в равном отчаянном положении. Один из мексиканцев, умевший обрабатывать дерево, так обстругал и отполировал развилку на костыле Вудроу Калла, что тот перестал натирать кожу под мышкой.
   И вот теперь они оставляют шестерых своих знакомых – Салазар и остальные мексиканцы уже ушли вперед на сотню ярдов, направляясь к видневшимся вдали горам.
   – Премного тебе благодарен, – поблагодарил Калл мальчика, который обстругал ему костыль.
   Кто-то из техасцев невнятно пробормотал прощальные слова, но Матильда молчала – она чувствовала, что не вынесет сцены прощания: мальчишки умирают день за днем, один за другим. Она повернулась и пошла, плача, от них.
   – Боже мой, нам нужно где-то раздобыть хоть какую-нибудь еду. Этот проклятый переход на пустой желудок вымотал меня вконец, – пожаловался Верзила Билл.
   В середине дня отряд проходил мимо участка с растущими дикими тыквами – побеги их стелились по песку, и их было там многие дюжины.
   – А можно их есть, капитан? – поинтересовался Длинноногий.
   – Это дикие тыквы, – пояснил Салазар. – Если хотите есть тыкву, ешьте, пожалуйста.
   – Капитан, но другого ничего нет, – заметил Длинноногий. – Те горы, похоже, не так уж близко находятся. Нам лучше сорвать несколько штук и попробовать.
   – Поступайте, как знаете, – ответил Салазар. – Я же лучше буду ходить голодным, нежели есть эти тыквы.
   Вечером, однако, он проголодался еще сильнее и решил отведать тыкву. Они разложили небольшой костер, положили в него тыквы и стали печь, как пекли картошку. Тыквы сморщивались и высыхали, а людям приходилось грызть обугленную кожуру.
   – По вкусу как головешки, – с разочарованием произнес Гас.
   – Если подать их на тарелках, то, может, они показались бы нам вкуснее, – высказался Верзила Билл, чем немало рассмешил Длинноногого.
   Хоть он и строго наказал собирать тыквы – и их собрали все до одной – сам еще не попробовал ни кусочка.
   Кто-то оголодал настолько, что ел высохшие тыквы даже не поморщившись.
   – Они горькие, как сам грех, – назидательно заметил Гас, разжевав кусочек.
   – Не знаю, что ты имеешь в виду, – откликнулся Длинноногий. – Греха я не пробовал.
   Матильда воткнула нож в свою тыкву и в лицо ей пыхнуло горячим воздухом. Она обнюхала тыкву и зачихала. После этого в сердцах отшвырнула ее прочь.
   – Если уж она заставила меня чихать – жди беды, – произнесла Матильда.
   Правда, позднее она все же разыскала ту брошенную тыкву и съела ее.
   Один мексиканский солдат сорвал не только тыквы, но и вьющиеся стебли. Он обжарил их и съел, другие тут же последовали его примеру. Даже Салазар принялся грызть жареные стебли.
   – Когда все же мы дотащимся до гор, капитан? – поинтересовался Длинноногий. – Может это всего лишь мираж – так частенько бывает на высоте.
   Салазар лишь тяжело вздохнул – день клонился к закату, настроение у него портилось. Скоро от отряда ничего не останется, кроме нескольких пленников.
   – Апачи могут не дать нам пересечь их, – ответил он. – Здесь полным-полно апачей. Если их окажется много, то никому из нас не прорваться через горы.
   – Пусть сейчас эта проблема не заботит вас, капитан, – посоветовал Длинноногий. – Мы забрались так далеко, что теперь нас не остановить.
   – Не беспокойтесь, остановитесь, если вас засыпят стрелами, – предупредил Салазар.
   Пришедший вечер оказался светлым, с ярко блестевшими на небе звездами. Салазар не мог различить далекие горы на горизонте, но знал, что они, конечно же, там; это последний барьер, который нужно преодолеть, чтобы добраться до Рио-Гранде, а там уже безопасно. Он понимал, что проделал самое трудное – пересек Пустыню смерти вместе с пленными. Он потерял многих солдат и пленников, но тем не менее пересек ее. Через два дня их будут угощать бараниной, кукурузными лепешками и даже, может, сахарными дынями, которые растут на берегах Рио-Гранде. Ни один из его начальников не сумел проделать то, что сделал он, но все же Салазар знал, что его не станут приветствовать как героя и даже как профессионала. Его сочтут неудачником. Поэтому он в первую очередь подумал о Гомесе – лучше умереть вместе с теми солдатами, которые погибли, но только убить этого великого вождя апачей. Если бы капитан погиб героической смертью, его хоть чествовали бы как достойного почестей солдата.
   – По-моему, капитан утратил мужество, – произнес Гас, заметив, что тот молча и меланхолично крутится вокруг лагерного костра. Потешный вид его войска, пожирающего горькие тыквы, не вызвал на его лице даже слабой усмешки.
   – Нет. не то все это, – возразил Длинноногий и надолго замолк.
   Ранее, много лет назад, когда он был разведчиком на военной службе, ему не раз приходилось общаться с потерпевшими поражение офицерами. Кое-кто из них проиграл сражение чисто случайно – из-за неблагоприятных обстоятельств, в бою с превосходящими силами противника. Из-за этого уцелевшие в боях воины стали считаться даже героями. И тем не менее, при любых обстоятельствах военнослужащих, если они не одержали победы, считали проигравшими войну, никакие смягчающие обстоятельства не принимались во внимание и не могли смыть позорное пятно.
   – Нет, не то все это, – снова повторил Длинноногий.
   Молодые рейнджеры ждали от него разъяснений, но он не стал вдаваться в подробности, лишь веточкой очертил линию вокруг углей лагерного костра. На следующее утро горы стали казаться расположенными уже ближе, но не намного. Люди совсем ослабели – некоторые, посмотрев на далекие очертания гор, окончательно упали духом. Мысль о том, что за перевалом долина полна самой разнообразной пищи, все равно не могла взбодрить их. Что толку, что там полно всякой провизии, если до нее никак не добраться и гор не пересечь. И люди тупо и медленно переставляли ноги, ни о чем не размышляя, только шли и шли.
   Когда до гор оставалось пройти всего несколько миль, Калл заметил в раскинувшихся впереди прериях что-то белое. Сперва он решил, что это пятно песчаной поверхности, но затем, когда присмотрелся внимательнее, увидел, что это антилопа. Он судорожно схватил Гаса за руку и показал туда.
   – Скажи капитану, – проговорил он. – Может, он разрешит Длинноногому подстрелить ее.
   Капитан Салазар, когда ему показали антилопу, тут же вручил Длинноногому ружье. Тот, предупредив, чтобы люди вели себя тихо и не двигались, принялся внимательно следить за животным.
   – Антилопа нервничает, – решил он. – Нам лучше пока что сидеть тихонько. Может, тогда она примет нас за кустики шалфея.
   Все увидели, что антилопа действительно нервничает, а минуту спустя поняли и причину: из кустов шалфея стремительно выскочило что-то коричневое, прыгнуло на антилопу и завалило ее.
   – Что там такое? – в изумлении воскликнул Гас.
   Ему еще никогда не приходилось видеть таких быстрых зверей. Единственное, что он заметил, – коричневый мех, обвившийся вокруг шеи антилопы.
   – Это ягуар, – объяснил Длинноногий. – Нам, ребята, повезло. Сомневаюсь, чтобы мне удалось подойти к антилопе на расстояние выстрела и всадить в нее пулю. Эту работу за меня сделал ягуар.
   И он пошел к тому месту, где хищник расправлялся со своей добычей. Все остальные не двинулись со своих мест.
   – Он чересчур храбр, ягуар может схватить его следующим, – проговорил Гас.
   Не успел Длинноногий пройти и несколько футов, как ягуар оглянулся и заметил его. На секунду зверь замер, а затем быстрыми прыжками помчался прочь. Длинноногий поднял было ружье, приготовившись стрелять, но тут же опустил его. Вскоре все увидели коричневое пятно, двигающееся по направлению к перевалу ближайшей горы.
   – Почему ты все же не стрелял в него? – спросил Калл, подходя к Длинноногому. Ему хотелось поближе рассмотреть ягуара.
   – Потому что пуля может понадобиться мне для апача, – объяснил Длинноногий. – У нас есть добыча – целая антилопа, лучше съесть ее, нежели мясо ягуара. Когда есть еда, глупо попусту тратить пули на кошек, тем более что и промахнуться немудрено.
   Они освежевали антилопу, и вскоре на костре варилась аппетитная похлебка. Запах мяса оживил людей, которые уже готовились к смерти.
   На следующий день они остались в лагере, устроенном между горами и равниной, и сушили недоеденное мясо про запас. Чем больше они наедались, тем выше поднимался в них боевой задор; один лишь капитан Салазар оставался мрачным.
   Молча он съел небольшой кусочек мяса. Длинноногий, уверившись, что остатки отряда выживут, попытался отвлечь Салазара от его невеселых мыслей о будущем, но капитан продолжал хмуриться и ограничился кратким ответом:
   – До Эль-Пасо теперь недалеко, – проговорил он. – Мы уже в конце нашего похода.
   Больше он ничего не сказал.
   Длинноногого он отпустил разведать перевалы в горах – тот вернулся спустя четыре часа, обнаружив удобный проход не далее чем в десяти милях к югу. Отряд преодолевал это расстояние весь день и остановился на бивак в глубокой расщелине между гор, как раз у подножия этого перевала.
   В тот вечер все переживали необъяснимое беспокойство. Верзила Билл Колеман, не смирившись с тем, что нигде не нашлось никакого музыкального инструмента, сложил вместе ладони и изобразил, будто играет на губной гармошке. Гас смотрел, не отрываясь, на далекие горы – их неясные контуры вселяли в него легкую тревогу.
   – Надеюсь, что сейчас медведи не бегают по горам, – сказал он. – Я слышал, что зимой они спят в берлогах.
   – Почему же, медведи шныряют по горам, когда им захочется. Они шастают везде, где только им нужно, – разъяснил Длинноногий.
   – А я почему-то думал, что они в основном живут в горах, – усомнился Гас. – Совсем не хочется, чтобы меня сожрал этот проклятый зверь в тот момент, когда мы все находимся столь близко от вкуснейших дынь.
   В ту ночь никто не спал. Матильда смазала больную ступню Калла жиром антилопы, который она специально приберегла для этих целей. Теперь Калл ходил заметно лучше – почти как раньше. Однако костыль все же не бросил и по большей части носил его в руке как ружье.
   Когда отряд начал переход через перевал, над ним повисла радуга на фоне голубых облаков. Она висела целый час, пока они не подошли к седловине перевала и там разноцветные дуги рассыпались. Когда они добрались до вершины перевала, то впереди, на западе, чуть пониже облаков, увидели ярко сиявшее солнце.
   К полудню облака рассеялись, и горы озарило солнце. Целых три часа отряд пробирался через узкий, продуваемый семью ветрами каньон, а затем начал спуск по западному склону гор. Внизу перед собой они увидели деревья, растущие по обоим берегам реки. На юге Гас заметил устремившиеся ввысь столбики дыма, и на сей раз это был не мираж. Около реки виднелось селение – они увидели вблизи него кукурузные поля и пасущихся коз.
   – Ура-а, ребята! Мы спасены! – не удержавшись от радости, выкрикнул Длинноногий.
   Все приостановились и принялись разглядывать расстилавшуюся перед ними плодородную долину. Кое-кто из мексиканских солдат-мальчишек прослезился. В селении виднелась даже небольшая церквушка.
   – Ну вот, Матти, мы все же дошли, – с облегчением сказал Длинноногий. – Может, увидим здесь и почтовый дилижанс, отправляющийся в Калифорнию, и ты еще поспеешь на него.
   Он все еще продолжал держать в руках врученное ему капитаном Салазаром на случай непредвиденной охоты ружье. Когда они уже спускались с горы по направлению к Рио-Гранде, капитан Салазар без лишних разговоров отобрал у него ружье.
   – Капитан, все нормально, оно же ваше, – сразу согласился Длинноногий.
   Капитан не ответил. Он еще раз оглянулся назад, на Пустыню смерти, и быстро зашагал вниз с горы.


   6

   Усталые мексиканские солдаты и техасские военнопленные входили в селение Лас-Паломас, а над рассыпанными на улицах кукурузными зернами с полопавшейся от мороза кожурой кружили голуби, от которых, собственно говоря, и получил название этот населенный пункт. Пожилой человек, доивший на околице деревни козу, встрепенулся, увидев тянувшихся недружным строем незнакомых людей. Из церквушки выскочил священник и тут же нырнул обратно. Через секунду-другую зазвонил колокол, но не с колокольни, а откуда-то из центра деревни, от колодца. Из низеньких домишек выползли жители: мужчины и женщины бросали свои занятия и бежали смотреть на грязных и потрепанных странников, шагающих по улице их селения. Местным жителям они казались выходцами с того света – такими странными и изможденными, что к ним даже никто не осмеливался подходить. Мундиры мексиканской армии, висевшие на них, так запачкались и обтрепались, что мало чем походили на военную униформу.
   Капитан Салазар подошел к старику, доившему козу, и вежливо поклонился ему.
   – Я капитан Салазар, – представился он. – А вы не местный ли староста?
   Старик лишь мотнул головой и посмотрел на улицу – не может ли кто-нибудь помочь ему потолковать с незнакомцами. За всю свою жизнь он ни разу не покидал Лас-Паломаса и не знал, как надо разговаривать с людьми, пришедшими неизвестно откуда.
   – Нет у нас никакого старосты, – ответил он чуть помедлив. – Апачи приходили сюда, когда он работал на кукурузном поле.
   – Наш староста умер, – пояснила какая-то старуха.
   Старик глянул на нее с мягким упреком.
   – Неизвестно, умер он или жив, – заметил он. – Знаем лишь, что его увели с собой апачи.
   – Если они его увели, то ему лучше бы сразу умереть, – сказал Длинноногий. – Интересно, а не Гомес ли тут побывал?
   – Тут был кто-то из апачей, – упрямо твердила старуха. – А мы нашли на поле лишь мотыгу нашего старосты.
   – Понимаю, – проговорил капитан Салазар. – Вам еще повезло, что они не увели с собой всех жителей деревни.
   – Они похватали только детей, капитан, – рассказывала бойкая старуха. – Они забрали наших детей, чтобы сделать из них рабов и продать.
   – Но в Эль-Пасо стоят солдаты, – напомнил Салазар. – Вы могли бы обратиться к солдатам, и они разгромили бы апачей. Для того они и служат в армии.
   Старик лишь помотал головой.
   – Сюда не придут никакие солдаты, – возразил он. – Как-то раз, когда наш староста был жив, он пошел в Эль-Пасо к солдатам и пригласил их приехать сюда, но те подняли его на смех. Они сказали, что не могут утруждать себя хождением в какое-то захудалое селение. А еще они сказали, что мы сами должны научиться стрелять из ружей и защищать себя от апачей.
   – Но если солдаты не хотят помогать вам, то, я считаю, вам лучше сделать так, как они советовали, – произнес капитан Салазар. – Но мы поговорим об этом позднее. Мы устали и хотим есть. Не могут ли ваши женщины накормить нас?
   – У нас много коз, и мы вас накормим, – согласилась старуха. – Если хотите, можете остановиться у меня дома. Он, правда, маленький, но зато в нем теплая печка.
   – Позовите священника, – попросил Салазар. – Эти люди – техасцы, они военнопленные. Мне нужно, чтобы священник запер их на ночь в церкви. Выглядят они уставшими, но если придется – будут драться как черти.
   – А можно им дать еду? – спросил старик.
   – Да, покормите и их, – распорядился Салазар. – Есть ли среди вас люди, умеющие стрелять?
   – Я умею, – проговорил старик. – Томас тоже умеет. А в кого будем стрелять, капитан?
   – В любого, кто попытается покинуть селение, – пояснил Салазар.
   Несмотря на предупреждение Салазара, жители Лас-Паломаса не испугались техасцев. Те выглядели слишком уставшими и изголодавшими, чтобы походить на свирепых чертей, какими обрисовал их капитан. И когда их повели в церковь, женщины принялись совать им в руки еду, главным образом лепешки.
   В маленькой церквушке было довольно холодно, хотя и не так, как в открытой пустыне, которую они пересекли. Снаружи пленных охраняли несколько стариков с мушкетами в руках.
   Ночью заметно похолодало, сторожа разожгли костер и столпились вокруг него, переговариваясь между собой. Из церкви вышел Верзила Билли и направился к костру погреть руки – старики расступились перед ним. Затем подошел Длинноногий, а потом еще несколько техасцев. Гас выходил погреться несколько раз, а Калл ни разу. Женщины принесли еду – лепешки, козлятину и немного вареной кукурузы. Калл ел вместе со всеми, но к кучке, толпившейся вокруг костра, так и не подошел. Он сидел рядом с Матильдой и глядел через маленькое оконце на далекие ночные звезды.
   – А почему ты не идешь погреться? – поинтересовалась Матильда.
   С ним нелегко было общаться. То, что Гасу Маккрае представлялось пустяком, Вудроу Каллу казалось нелегким делом. Он не очень-то сходился с другими людьми. Хотя он и полагался во многом на помощь Матильды, тем не менее оставался всегда настороже даже в отношениях с ней.
   – Мне и так тепло, – ответил Калл.
   – Да вовсе не тепло тебе, Вудроу, ты весь дрожишь, – уговаривала его Матильда. – Что плохого, если ты посидишь у огня в холодную ночь?
   – Ты ведь не сидишь, – заметил Калл.
   – Я здоровая, – уточнила Матильда. – Я сама себя грею. А ты весь высох, одни кожа да кости. Отвечай на мой вопрос!
   – Не хочу я быть пленником, – признался Калл. – Может, мне доведется драться с этими стариками. Может, даже придется убить кого-то из них. Поэтому я не тороплюсь завязывать с ними знакомство.
   – Вудроу, эти люди неплохие, – возражала Матильда. – Они прислали своих женщин покормить нас, а мы не ели так хорошо с тех самых пор, как ушли из последнего поселка. Почему же ты хочешь убивать их?
   – Я должен бежать, – упрямо твердил Калл. – Я не собираюсь и дальше оставаться пленником. Если я могу стать свободным, то ради свободы не побоюсь и смерти.
   – А как насчет Салазара? – спросила Матильда. – Ведь только он держит тебя в плену. Мы прошли весь путь вместе с ним. Он не такой плохой, если хочешь знать мое мнение. Я перевидела достаточно много гораздо худших мексиканцев, и гораздо худших белых тоже немало.
   Калл ничего не ответил. Ему не понравились заданные Матильдой вопросы. Задумываться над ними он считал просто глупостью. Он сможет обдумать их и поутру, когда солнце снова взойдет, а он перестанет быть пленником. Верно, что старики Лас-Паломаса относятся к ним по-доброму, а женщины великодушно снабжают пищей. Зла он им не желает – но вместе с тем не намерен и дальше оставаться в плену. Если представится удобный случай бежать, он не хочет вставать на дружескую ногу с теми, с кем, возможно, придется биться.
   Попозже, когда холод усилился, женщины принесли в церковь одеяла. Калл завернулся в одно из них как можно плотнее, но спать не стал. Из приоткрытой двери церкви он видел Гаса Маккрае, оживленно о чем-то беседующего с Верзилой Биллом Колеманом и Длинноногим Уэллейсом. Без сомнения, Гас согрелся и наелся и теперь рассказывает всякие байки о своих похождениях, когда он плавал на речном суденышке; или же треплется о том, что как только вернется в Остин, побежит жениться на той продавщице по фамилии Форсайт. Матильда присела и уснула, уронив голову на грудь. Калл вспомнил, что обошелся с ней грубо, не ответив как следует на ее вопросы. Он никак не мог взять в толк, почему у женщин возникает необходимость задавать множество вопросов. Сам он предпочитал не вмешиваться в чужие дела – пусть все идет своим чередом, а действовать надо только при благоприятных обстоятельствах.
   Наконец, когда Матильда крепко уснула, он встал и вышел из церкви, но не для того, чтобы погреться – старики поддерживали огонь в костре, – а просто послушать, что там плетет Гас Маккрае. Верзила Билл опять поднес ладони к губам и изобразил, будто играет на губной гармошке, а сам насвистывал мотивчик сквозь зубы. Длинноногий Уэллейс пошел спать и присел, опершись спиной о стену церкви. Несколько стариков смотрели во все глаза на Гаса, будто он явился из другого мира, и им таких пришельцев на их веку видеть еще не приходилось. Неподалеку от костра стояли несколько женщин, завернувшись в тяжелые платки.
   – Привет, Вудроу! Ты что, совсем замерз или захотел послушать, как Верзила Билл свистит сквозь пальцы? – приветствовал его Гас.
   – Я пришел отодрать тебя как следует, если ты не заткнешь свою пасть, – ответил Калл, – Ты орешь так громко, что не даешь никому заснуть в этом поселке.
   – Заткни уши, если считаешь, что я разговариваю слишком громко, – окрысился Гас.
   Но тем не менее он подвинулся, и Калл присел около костра. Яркий огонь благотворно подействовал на его больные ноги. Довольно скоро он наклонился вперед и немного задремал. Гас Маккрае продолжал что-то плести про свои приключения на речном пароходике.


   7

   Рано утром, когда морозец еще прихватывал кукурузные поля и ветки кустарников чапараля, капитан Салазар занялся заготовками продовольствия и средствами передвижения для своего поредевшего отрядика на следующий переход. Лошадей в селении не оказалось, но нашлись два мула, одного из которых Салазар реквизировал для перевозки провианта. Из церквушки вышли техасцы, хмурясь от ярких лучей солнца. Им выдали кофе и по кусочку козьего сыра. Они перекусили и собрались в путь.
   – Не терпится мне взглянуть на Эль-Пасо, – промолвил Длинноногий. – С противоположной стороны мы не сумели попасть в него, теперь же, двигаясь с севера, может, и попадем.
   – Да, попадете, – заверил капитан Салазар. – А оттуда, думаю, вас переправят в город Мехико. Там есть озеро со множеством островов, а фрукты сладкие-пресладкие – во всяком случае мне так говорили.
   Жители Лас-Паломаса проследили, чтобы никто из отряда – ни техасцы, ни мексиканцы – не остались голодными, отправляясь в поход на юг. до Эль-Пасо. Они знали, что группа пойдет по берегу реки, где стоят несколько селений, в которых можно раздобыть провизию, но тем не менее на мула нагрузили столько продуктов, что того не было видно из-под мешков и кулей. Некоторые техасцы даже прихватили с собой одеяла, чтобы укрываться холодными ночами.
   Капитан Салазар уже приготовился выводить отряд из деревни, как откуда-то с юга послышалось ржание и фырканье лошадей.
   – Не индейцы ли? – всполошился Гас.
   Наевшись как следует и погревшись ночью у костра, он почувствовал себя более уверенно и не ожидал уже неминуемой гибели, но понимал, что они все еще находятся на землях, контролируемых апачами. Он не забыл, что говорили деревенские жители по поводу угнанных в рабство детей.
   Капитан Салазар внимательно прислушался, а затем проговорил:
   – Нет, не индейцы. Это мексиканские кавалеристы.
   – Кавалерия довольно многочисленная, – заметил Гас. – Может, это американское войско спешит нам на помощь?
   – Боюсь, сеньор, вы ошибаетесь, – решил Салазар. – Это приближается мексиканская армия, чтобы сопроводить вас до Эль-Пасо.
   Жители селения встревожились – они не привыкли, чтобы к ним так часто заходили солдаты – уже дважды за последние два дня. Кое-кто из женщин поспешил спрятаться в маленьких домишках. Мужчины же, по большей части пожилые и старики, остались стоять на месте.
   Через несколько минут на улице показалась колонна всадников. Всего насчитывалось примерно сорок кавалеристов. Ехавшие верхом солдаты были одеты в новенькую форму, вооружены саблями, ружьями и пистолетами. Колонну возглавлял низенький человек в нарядном военном мундире с блестящими нашивками и галунами на нем. Яркие лучи солнца отражались от сверкающих сабельных ножен.
   Рядом с кавалеристами вышагивали несколько человек, таких черных, что Калл не смог разобрать, кто они такие – мексиканцы или индейцы. Они не казались уставшими.
   Мексиканские солдаты из отряда Салазара пришли в замешательство. Их форма истрепалась и перепачкалась, некоторые были вообще без мундиров, закутанные в одеяла, которые отдали им жители Лас-Паломаса. Они припомнили, что, когда выходили из Санта-Фе, чтобы ловить техасцев, их одели в такую же нарядную форму, как у приближающихся кавалеристов. Теперь же, в сравнении с солдатами с юга, они выглядели нищими оборванцами и понимали это.
   Низенький всадник с яркими нашивками на мундире подъехал прямо к капитану Салазару и остановился около него. У него были тоненькие усики с завитушками на концах.
   – Вы капитан Салазар? – спросил кавалерист.
   – Так точно, майор, – отрапортовал Салазар.
   – Я майор Ларош, – представился низенький кавалерист. – А почему эти люди не связаны?
   Майор поглядел на техасцев с холодным презрением – от одного лишь его тона Калл закипел от злости.
   Гас, увидев майора, весьма удивился – тот был белым и совсем не походил на мексиканца.
   Капитан Салазар, похоже, приуныл.
   – Я проделал с этими людьми длинный путь, майор, – объяснил он. – Вместе мы прошли по Пустыне смерти. А не связаны они лишь потому, что знают, я пристрелю каждого при попытке к бегству.
   Лицо майора Лароша не смягчилось, ни один мускул не дрогнул.
   – Может, вы и станете стрелять в них, но попадете ли – в этом весь вопрос, – сказал он. – Думаю, что попасть в них легче, когда они связаны – и не только я один так считаю.
   Капитан Салазар посмотрел на майора, ожидая, что тот еще скажет.
   – Они военнопленные, – заявил майор. – А пленные должны быть связаны. А затем их нужно поставить к стенке и расстрелять. Так мы поступали с пленниками во Франции.
   Майор посмотрел на негров, быстро идущих сбоку от лошадей, и что-то сказал им – один из них подбежал к навьюченному мулу и вернулся с кипой сыромятных ремней.
   – Свяжи вот того первым, – приказал майор негру и показал на Длинноногого. – А потом того, который перевернул коляску генерала. Кстати, где он?
   Салазар махнул рукой на Калла, и к тому сразу же подскочили двое чернокожих с ремнями в руках.
   Длинноногий протянул вперед обе руки, чтобы их связали, а Калл не двигался. Он весь напрягся, приготовившись драться с неграми, но тут Длинноногий и Салазар принялись уговаривать его.
   – Пусть их, Вудроу, – увещевал его Длинноногий. – Майор намерен расстрелять нас всех на месте, и сейчас как раз прекрасное утро для такой экзекуции.
   – Да, он прав, – подтвердил Салазар.
   Калл с трудом овладел собой. Он протянул руки, и один из чернокожих крепко связал их у запястий сыромятными ремнями. Не прошло и нескольких минут, как все техасцы оказались связанными таким же образом.
   – Может, их еще и в кандалы заковать? – с издевкой в голосе предложил Салазар. – Как вам, должно быть, известно, техасцы ведут себя довольно буйно.
   Майор Ларош не обратил внимания на язвительное замечание капитана.
   – А где же остальные солдаты из вашего отряда, капитан? – спросил майор.
   – Они мертвы, – ответил тот. – Апачи преследовали нас на всем пути по Пустыне смерти. Некоторых убили. Потом двоих растерзал медведь. А шестеро умерли голодной смертью.
   – Но когда вы уходили из Санта-Фе, у вас были лошади. Куда они делись? – вопрошал майор.
   – Некоторые подохли, а других украли апачи, – признался Салазар.
   – Думаю, вам, капитан, лучше возвращаться домой, – произнес майор. – Ваш непосредственный начальник захочет узнать, почему вы потеряли половину солдат и всех лошадей. Мне говорили, что провиант у вас достаточно и никто голодать не станет.
   – Генерала Димазио убил Гомес, майор, – напомнил Салазар. – Убил он также и полковника Кобба, командира, который привел сюда этих техасцев. Гомес – причина того, что я потерял солдат и лошадей.
   Майор Ларош подкрутил кончики своих усов.
   – Ни один офицер мексиканской армии не допустит, чтобы его побил дикарь, – произнес он. – Когда-нибудь мне, может, и позволят организовать поимку этого пресловутого Гомеса. И когда я его поймаю, я наброшу ему на шею петлю и повешу на главной площади Санта-Фе.
   – Не поймать тебе его никогда, – проговорил Калл.
   Майор Ларош искоса метнул на него взгляд.
   – Нет ли кузнеца в этом селении? – спросил он.
   Никто ему не ответил. Местные жители потупили взоры.
   – Очень хорошо, – сказал майор. – Если бы объявился кузнец, я заковал бы этого грубияна в цепи. Но ждать мы не можем. Заверяю, что когда доберемся до Лас-Крусеса, я прослежу, чтобы тебя заковали в кандалы, которых ты заслуживаешь.
   Салазар не тронулся с места.
   – Майор, – произнес он. – У меня нет лошадей. Нужно ли мне идти в Санта-Фе пешком? Я как-никак капитан мексиканской армии.
   – Были капитаном, а теперь разжалованы, – ответил майор Ларош. – Сюда пришли пешком и обратно будете добираться на своих двоих.
   – Как? Совсем один? – встревожился Салазар.
   – Нет, можете забрать своих солдат, – распорядился майор. – Они мне не нужны – от них мерзко воняет. На вашем месте я увел бы их на реку, чтобы они помылись, прежде чем отправиться в путь.
   – У нас мало патронов, – продолжал Салазар. – Если мы пойдем без лошадей, да еще без боеприпасов, Гомес нас всех поубивает.
   Из церквушки вышел священник. Он скрестил на груда руки и стоял в ожидании.
   – Попросите священника, чтобы он помолился за вас, – с издевкой в голосе произнес майор Ларош. – Если он стоящий священник, его молитва, может, и окажется лучше всяких пуль и лошадей.
   – Может, и окажется. Но я все же предпочел бы пули и лошадей, – настаивал Салазар.
   Майор Ларош ничего не ответил. Он уже повернул свою лошадь.
   Техасцев согнали в центр колонны кавалеристов, следующие позади всадники обнажили сабли и держали их наготове, положив поперек седел. Капитан и его оборванные солдаты стояли на улице и смотрели, как уходят кавалеристы.
   – Прощайте, капитан, на вашем месте я бы вечером ушел, – посоветовал Длинноногий. – Если станете придерживаться берега реки и идти по ночам, то, может, и дойдете.
   Техасцы в последний раз взглянули на капитана, который захватил их в плен, и на немногих оставшихся в живых мексиканских солдат, с которыми они дошли до этого селения. На прощание времени не оставалось, сзади их теснили кавалеристы с саблями наголо.
   Матильду Робертс не связывали. Проходя по улице Лас-Паломаса, она приблизилась к капитану Салазару.
   – Адиос, капитан, – попрощалась она. – Мужчина ты вообще-то неплохой. Надеюсь, вернешься домой живой.
   Салазар кивнул, но ничего не сказал. Он и его солдаты стояли и молча смотрели, как техасцы двинулись на юг из Лас-Паломаса.


   8

   Майор Ларош не делал никаких скидок на усталость. К полудню техасцы уже вымотались и не могли сохранять темп движения. На отдых майор отпустил не более десяти минут, на обед выдали по пригоршне кукурузных зерен. Нагруженный на мула провиант, который жители Лас-Паломаса собрали для пленных, теперь стал собственностью мексиканской кавалерии. Техасцы не успели отдохнуть, как поход возобновился. Пока они дожевывали твердые кукурузные зерна, мексиканские кавалеристы уплетали козий сыр, переданный техасцам жительницами Лас-Паломаса.
   Гас недоумевал, почему командовать эскадроном мексиканской кавалерии назначили француза.
   – Почему же французы воюют вместе с мексиканцами? – спрашивал он. – Я знаю многих французов из Нового Орлеана, но не знал, что они поселились даже в Мексике.
   – Думаю, они нанялись в мексиканскую армию за деньги, – объяснил Длинноногий. – Я за всю свою службу так и не сколотил никакого капитала – деньги по большей части уплывали на всякие развлечения, но немало уходило и на содержание.
   – Я служу вообще не из-за денег, – заметил Калл. – Конечно, приходится зарабатывать на жизнь, но сражаюсь я по другим причинам.
   – По каким же? – поинтересовался Гас.
   Калл не ответил. Он не хотел, чтобы его компаньон задавал вопросы, и сожалел, что вообще заговорил об этом.
   – Ты что? Разве не слышал? Я спросил тебя, по каким причинам? – не унимался Гас.
   – Вудроу не знает, почему и за что он сражается, – ответила за него Матильда. – Не знает он и зачем перевернул тогда коляску, за что его исхлестали плетьми. А мой Чад не знал, зачем он странствовал – просто по природе своей он был таким странником. А Вудроу по природе драчун и забияка.
   – Сражаться вообше-то можно, – высказался Длинноногий. – Но есть время, удобное для сражения, а есть и неподходящее. Сейчас вот мы связаны по рукам и ногам и к тому же безоружны. Так что время для сражения никак не подходит.
   Они шагали весь оставшийся день и большую часть вечера, который выдался довольно холодным. Калл шел вместе со всеми, хотя у него вновь разболелась нога. Майор Ларош выслал вперед негров разведать дорогу. Сам он на пленников не оглядывался. Они видели, как он время от времени вскидывал руку и подкручивал усы.
   Утром небольшие лужи около реки покрылись тоненьким ледком. Пленникам выдали по чашке кофе; пока они пили, майор Ларош построил своих солдат в шеренгу и поехал вдоль строя, внимательно оглядывая каждого. То и дело он указывал на всякие мелкие нарушения – то лямка подпруги неправильно закреплена, то мундир не застегнут на все пуговицы, то ножны сабли не надраены до зеркального блеска. Те, у кого он нашел нарушения, немедленно выходили из строя и принимались устранять недостатки, а майор лично следил за ними.
   Закончив осмотр своего эскадрона, майор поехал осматривать и техасцев. Они знали, что одеты в тряпье и покрылись грязью, но когда майор посмотрел на них придирчивым взглядом, они почувствовали себя еще более грязными и оборванными. Майор заметил, как Верзила Билл Колеман принялся ожесточенно чесаться – большинство рейнджеров давно уже завшивели.
   – Джентльмены, – обратился к ним майор, – вам нужна баня. В Эль-Пасо мы устроим вам великолепную церемонию приема. Там мы будем находиться целых четыре дня. А сейчас я намерен развязать вас, чтобы вы смогли вымыться. Здесь течет прекрасная река – почему бы не искупаться в ней? Если станете купаться каждый день, пока не прибудем в пункт нашего назначения, то, возможно, будете иметь приличный вид, когда начнется церемония в вашу честь.
   – А что это будет за церемония, майор? – поинтересовался Длинноногий.
   – Пусть она станет сюрпризом для вас, – ответил майор Ларош без тени улыбки на лице.
   Гасу очень не понравилась манера майора Лароша говорить – резко и с издевкой в голосе. Гас не видел причин, почему французу, да и вообще любому другому, так уж необходимо вести речь таким лающим тоном. Более медленную и не столь резкую манеру разговора было бы значительно легче воспринимать, особенно холодным утром, когда надо приложить столько усилий, чтобы хоть чуть-чуть согреться.
   – Я собираюсь развязать вас, чтобы вы вымылись, – повторил майор. – Снимайте грязную одежду – мы ее сожжем.
   – Как так сожжем? – в недоумении спросил Длинноногий. – Майор, другой одежды у нас нет. Согласен, что она грязная и вонючая, но если мы ее сожжем, то у нас не найдется даже мешка, чтобы напялить на себя.
   – Зато у вас есть одеяла, – подсказал майор. – Сегодня можете завернуться в них, а завтра придем в Лас-Крусес и там получите другую одежду, так что будет в чем показаться на торжественном приеме.
   Он кивнул своим неграм, и те принялись развязывать рейнджеров. В сопровождении всадников они пошли к Рио-Гранде. Держались все время настороже – никто не доверял французу-майору. Вдобавок, было холодно, а зеленоватые воды реки, похоже, еще холоднее. Иней на колючих кустах все еще не растаял.
   – Снимайте одежду, джентльмены – баня ждет вас, – произнес майор Ларош.
   Техасцы колебались – никто не хотел раздеваться первым. Но майор Ларош с нетерпением поглядывал на них, а сзади напирали кавалеристы.
   – По-моему, ребята, вы зря считаете себя важными джентльменами, – сказала Матильда. – Мне надоело нюхать вашу вонь, так что раздеваюсь первой я, если другие больно стесняются.
   Кавалеристы смущенно захихикали, когда Матильда стала снимать с себя одежду, но майор Ларош свирепо зыркнул на них и смешок затих. Затем он повернулся к ним спиной и посмотрел, как Матильда входит в реку.
   – Торопитесь, джентльмены, – подгонял рейнджеров майор. – Леди подала вам пример. Торопитесь – нам надо двигаться дальше.
   Техасцы стали неохотно раздеваться, а мексиканские кавалеристы уставились на Матильду, плескавшуюся в водах Рио-Гранде.
   – Думаю, нам не повредит искупаться, – заметил Длинноногий. – Я вообще-то предпочитаю мыться в большом медном тазу, но считаю, что и эта древняя река сойдет.
   Он разделся, а за ним наконец-то разделись и все остальные. Их раззадорил тот факт, что Матильда, хоть и не такая плотная и массивная, какая была, когда выходила из Рио-Гранде с водяной черепахой в руке, но все же довольно-таки крупная женщина, плескалась и лила на себя воду, потирая руки и груди пригоршнями песка, зачерпнутого со дна реки.
   – Если замерзнем, можем простудиться, – неуверенно произнес Гас.
   – Брось ты, здесь самая что ни на есть хорошая вода, – заметил Верзила Билл. – Если уж Матти не замерзла, думаю, я и подавно вытерплю.
   Калл вошел в воду, и она показалась ему такой холодной, что даже обжигала тело. От холода боль проникала глубоко в его искалеченную ногу, и он даже подумал, что ступня, должно быть, отмирает. Однако, войдя в воду по колени, он мало-помалу привык к холодной температуре и, следуя примеру Матильды, стал зачерпывать со дна речной песок и счищать с себя грязь. Он удивился, увидев, какая белая кожа у его товарищей – лица их загорели на солнце, но тела оставались белыми-пребелыми, как рыбьи пузыри.
   Пока техасцы мылись, майор Ларош решил устроить своим кавалеристам небольшое учение. Сперва они проделывали упражнения с саблями, а затем он заставил их отрабатывать боевые приемы с мушкетами.
   Уэсли Баттонс, самый младший и легко возбуждающийся паренек из трех братьев Баттонсов, случайно обернулся и глянул на берег как раз в тот самый момент, когда кавалеристы брали мушкеты на прицел, и естественно подумал, что наступает неизбежный момент, начало бойни. Техасцы ждали смерти неделями – от индейцев, медведей, мексиканцев, погоды, и наконец, – вот она пришла.
   – Бегите, ребята, они хотят перестрелять нас всех, – завопил он, хватая за руки обоих братьев – Джеки и Чарли.
   За какую-то секунду техасцев охватила паника, хотя Длинноногий Уэллейс сразу понял, что мексиканцы всего-навсего проводят учения. Он заорал изо всех сил, призывая успокоиться, но его крика никто не слушал – половина техасцев успела заплыть чуть ли не до середины реки, отчаянно молотя руками, чтобы поскорее добраться до другого берега.
   Мексиканские кавалеристы и даже майор Ларош весьма удивились, увидев, что голых людей вдруг охватила паника. Секунду-другую майор колебался, не зная, что предпринять, и в этот момент к нему побежал Длинноногий, чтобы сообщить, что люди просто чего-то испугались.
   Калл, Гас и Матильда отошли немного вниз по реке и стояли на отмели, как раз напротив кавалеристов. Гас порезал ступню, наступив на острую двустворчатую раковину. Калл и Матильда помогали ему выйти на сушу, и тут началась паника. Верзила Билл Колеман посчитал, что достаточно просидел в холодной воде и уже возвращался на берег, надеясь отыскать в куче одежды более или менее чистую рубашку или штаны и обтереться ими насухо.
   – Ребята, плывите назад! – кричал Длинноногий, вылезая из воды, но лишь пять или шесть рейнджеров, находящихся поблизости, поняли его команду. Один из чернокожих пытался поджечь одежду техасцев, он тыкал горящей щепкой в рубашки, надеясь, что засаленная одежда все же загорится.
   В это время майор Ларош увидел приближающегося Длинноногого и понял, что происходит. Он махнул рукой своим кавалеристам, чтобы те подъехали поближе, злясь, что те нечетко выполняют приемы. Те же, не разобрав сигнала и увидев, что половина пленных, похоже, совершает побег, кинулись мимо майора в реку, стреляя на скаку в убегающих людей.
   – Нет! Нет! Идиоты! Не стреляйте, не убивайте их! – кричал майор.
   Но его выкрики заглушали топот копыт и ружейные выстрелы. Он сидел в седле, чувствуя, как его охватывает холодная ярость при виде картины, когда всадники пришпоривают лошадей, направляя их в реку, перезаряжают мушкеты и рубят на скаку саблями уплывающих техасцев.
   Калл, Гас, Матильда, Верзила Билл и еще несколько рейнджеров кинулись к майору, надеясь, что он призовет своих людей к порядку. Но на них направили ружья и пистолеты негры. Никто – ни техасцы, ни майор, ни чернокожие – не могли ничего поделать, оставалось стоять на месте и выжидать. Длинноногий и майор орали со всей мочи, пытаясь вернуть кавалеристов назад, пока те не перестреляли и не изрубили всех убегающих техасцев.
   Длинноногий, вытянув руки вверх, чтобы показать, что не намерен причинять вреда, подошел к майору ближе, насколько позволяли чернокожие.
   – Майор, разве никак нельзя остановить их? – взмолился он. – Может, у вас есть горнист?
   Майор Ларош вынул подзорную трубу и приложил к глазу. Несколько голых рейнджеров успели перебраться на другой берег в узком месте реки, но и многие кавалеристы пересекли ее тоже и теперь преследовали мечущихся между кактусами и кустарниками голых техасцев, стреляя и размахивая саблями.
   Майор Ларош опустил подзорную трубу и, покачав головой, сказал:
   – Нет у меня горниста, месье. Был один, да повадился шастать к супруге судьи, ну, тот и пристрелил его. К большой нашей досаде, разумеется.
   Гас оглянулся назад, на реку, и увидел лошадей, с брызгами рассекавших воду, да людей, пытающихся перебежать по мели или переплыть реку, чтобы увернуться от кавалеристов. Но деться им было некуда. Он видел, как Джеки Баттонс поднырнул под лошадиное брюхо, но река в этом месте оказалась слишком мелкой. Джеки вынырнул с перепачканным илом лицом, и кавалерист выстрелил в него в упор.
   – О Боже мой! Да они же перебьют всех ребят – они всех их поубивают! – кричала Матильда.
   Рядом с ней стоял ничего не соображающий интендант Брогноли со слегка подергивающейся головой, – она стала подергиваться еще с того пожара у каньона Пало-Дуро. Матильда иногда помогала ему идти, но по большей части Брогноли шел самостоятельно. Теперь же он, голый, стоял и совершенно безучастно смотрел, как истребляют его боевых товарищей.
   Калл тоже смотрел молча. Рейнджеры поступили глупо, бежав, когда кавалеристы лишь занимались упражнениями; но еще глупее, что их никто не остановил. Чарли Баттонс выполз на другой берег, но сразу же был сбит с ног и зарублен двумя всадниками. Он упал обратно в реку и течение потащило его вниз, кровь окрасила воду, словно пырнули острогой крупную рыбу.
   – Майор, остановите их! В них ничего человеческого не осталось! – продолжал кричать Длинноногий.
   – Боюсь, что вы правы, – холодно произнес майор. – Все это означает, что когда мы доберемся до Эль-Пасо, церемония приема будет укорочена. Полагаю, судье это не понравится, да и генералу Медино тоже.
   – Какой прием, какая церемония! Они же просто ударились в панику и больше ничего, – говорил Длинноногий.
   По зеленым водам реки плыли мертвые тела людей и пятна крови. Джону Грину, малорослому рейнджеру из Миссури, удалось вырвать саблю из рук одного кавалериста, он хотел пырнуть ею солдата, но промахнулся и угодил в брюхо лошади. Та встала на дыбы и рухнула, подмяв под себя Джона Грина и всадника. Лошадь барахталась, пытаясь выбраться на отмель, а Джон и солдат так и не всплыли.
   – Месье, как я уже сказал, нет у меня горниста, – заметил майор Ларош. – Мои люди – солдаты. Они чуют запах крови. Теперь их могут остановить лишь выстрелы из пушки, но у меня нет пушки.
   Калл и Гас видели, как на другом берегу убегают немногие техасцы. Некоторые успели удалиться от реки на сотню и больше ярдов, но за каждым из них гнались по несколько всадников, а скрыться рейнджерам было негде. Раздавались выстрелы мушкетов, в ярких лучах солнца сверкали сабли. Несколько техасцев на восточном берегу реки молча наблюдали за финальной сценой массовой бойни беззащитных людей. Гас почувствовал, что внутри у него все захолодело. Калл окаменел, Матильда Робертс металась вдоль реки так и не одевшись – она не отрывала глаз от противоположного берега, но ничего не видела и не соображала. Верзила Билл Колеман сидел и насылал песок на свои голые ноги, словно малое дитя. Майор Ларош покуривал в седле.
   В конце концов, перебив всех техасцев, мексиканские кавалеристы стали возвращаться назад. Некоторые в пылу погони за убегавшими рейнджерами ускакали почти на милю от берега реки. Другие, сидя в седлах, все еще находились в реке и стреляли в белые тела, проплывающие мимо, или рубили саблями показавшихся им еще живыми. Майор Ларош взглянул на солнце и подъехал к самому берегу. Он не кричал и не махал руками, просто сидел в седле, а все солдаты, один за другим, глядя на него, мало-помалу начинали приходить в себя. Двое кавалеристов выглядели озадаченными. Они смотрели на восточный берег и видели, что в живых осталось всего несколько техасцев. Какой-то молодой солдат только что рубанул саблей плывущее тело – Калл знал лишь, что несчастного звали Бобом. Сабля разрубила его грудную клетку, а кавалерист, как ни тужился, никак не мог выдернуть саблю. Он резко дергал за рукоятку, вертел, даже чуть было не вытащил все тело Боба на берег. Но сабля застряла прочно – он все равно не мог вытащить ее и понимал, что майор, покуривая, с неодобрением наблюдает за ним.
   – Бедный Боб, его душа уже ушла на тот свет, а этот сопляк никак не может освободить его тело от сабли, – произнес Длинноногий.
   Он подошел ближе к воде и знаком показал солдату, чтобы тот подтащил тело к берегу. Повинуясь жесту Длинноногого, молодой кавалерист, робко глядя на майора, потащил за собой Боба. Позади тела тянулась лента крови, быстро уплывающая вниз по течению.
   Солдат приблизил тело убитого Боба к береговой кромке, Длинноногий поднял его и пронес подальше от воды. Знаком он подозвал Калла и Гаса. Рейнджеры навалились на труп, а Длинноногий осторожно наступил ему на грудь и с усилием выдернул саблю.
   – Ее не так уж трудно было выдернуть. Почти как то копье вождя команчей из твоей задницы, – сказал Длинноногий Гасу, передавая саблю молоденькому солдату, и тот взял ее с пристыженным выражением лица.
   По берегу вдоль реки медленно ехал майор Ларош, бросая взгляды то вниз, то вверх по течению и подсчитывая трупы. Затем он перешел вброд на западный берег и стал заворачивать своих солдат назад. Переправившись на восточный берег, они принялись полоскать свои сабли в воде, смывая с них кровь, а затем, помахав, чтобы высохли, вкладывали их в ножны. Пока кавалеристы переходили реку, из нее выбралась лошадь с торчавшей в брюхе саблей и, спотыкаясь, поплелась мимо Калла и Гаса. Калл исхитрился ухватиться за рукоятку и выдернул саблю. При взгляде на мертвые тела своих товарищей, лежащих на противоположном берегу или плывущих по течению, он почувствовал, как внутри у него вздымается волна гнева. Прямо к ним из реки выходили четверо мексиканских солдат. Держа саблю в руке, Калл глянул на них. Солдаты, увидев выражение его лица, всерьез испугались. Один из них поднял мушкет.
   – Не надо, Вудроу, – стал успокаивать его Гас, когда еще один солдат поднял мушкет. – На этот раз стегать тебя не станут, а просто убьют.
   – Не раньше, чем я убью нескольких, – рявкнул в ответ Калл.
   Но он понимал, что его приятель прав. Мексиканские кавалеристы во главе с жестоким майором уже возвращались, переплывая через Рио-Гранде. Не мог же он сражаться с целым эскадроном и остаться при этом в живых. Ярость кипела внутри, но отдавать свою жизнь зазря ему не хотелось. Когда майор подъехал, Калл передал ему саблю, и майор принял ее, не сказав ни слова.
   Гас смотрел на западный берег реки. Мексиканцы даже не пытались прихватить с собой тела техасцев. Некоторых убили прямо в реке, трупы уплыли по течению и вскоре пропали из виду. Тело Джеки Баттонса зацепилось за корягу неподалеку от отмели. Джеки лежал на спине, а зеленоватые волны перекатывались по его лицу.
   – Мне будет тоскливо без Джеки, – сказал Гас Матильде. – В картах он соображал туговато, может, поэтому и нравился мне.
   Матильда так пока и не оделась и ходила по берегу в иле и грязи по колена.
   – Как бы мне хотелось никогда больше не видеть, как убивают людей, – промолвила она. – Не могу равнодушно смотреть на убийства, особенно знакомых мне ребят.
   – Матти, я тоже не могу, – признался Гас.
   Ему очень хотелось, чтобы тело Джеки Баттонса отцепилось от коряги и поплыло вниз по реке. Он нередко мухлевал, играя с Джеки в карты – на небольшие ставки, так, no-маленькой, но зато все время, пока находились в походах, – а теперь вот его нет, а жаль. Он знал, что Джеки Баттонс медленно соображал – оно было бы даже и неплохо, если играть в карты по-честному. Тогда бы Джеки, возможно, изредка и выигрывал.
   Но Гас по-честному в карты не играл, и за все время Джеки Баттонс ни разу не выиграл. И вот теперь ему уже никогда не выиграть, потому что тело его прицепилось к коряге и он лежит на спине, а вода плещет в его неживые глаза и льется в открытый рот.
   – Проклятие! – выругался Гас и заплакал. Он плакал и рыдал так сильно, что даже упал на колени и закрыл лицо руками. Он надеялся, что когда опять посмотрит на тело своего партнера, которого всегда обжуливал в карты, его уже не будет.
   Матильда вышла из состояния оцепенения и, подойдя к Гасу, положила ему руку на плечо.
   – Ты плачешь по кому-то из них или по всем? – спросила она.
   – Сейчас только по Джеки, – произнес Гас, немного успокоившись. – Я всегда обманывал его в карты. Он не был заядлым картежником, а я, играя с ним, вечно плутовал.
   – Брось, Джеки теперь все равно, – успокаивала его Матильда. – Но ты, Август, все же должен перестать мухлевать, играя в карты. Придет день, и ты напорешься на кого-то, кто умеет обращаться с пистолетом так же проворно, как и ты с картами.
   – Нет, я не могу перестать, – воспротивился Гас. – Я всегда был проворен, а когда дело доходит до карт, любого обштопаю.
   Матильда посмотрела на Калла – тот отдал саблю, но клокотавшая в нем ярость ничуть не утихла. Он выглядел так, как тогда, когда перевернул коляску генерала, чтобы добраться до Калеба Кобба.
   – Я буду рада, когда вы, ребята, окажетесь дома, – заметила Матти. – Вудроу – забияка, а ты, Гас, – шулер. Но если бы только я могла доставить вас домой сейчас же, то хотела бы услышать, что вы больше не пойдете ни в какую новую экспедицию.
   Гас присел у самого края воды, он вдруг почувствовал, что дьявольски устал.
   – Все верно, Матти, – подтвердил он.
   – Вставай, пошли – майор ждет, – позвала его Матильда.
   Мексиканские кавалеристы проезжали от техасцев так близко, что брызги из-под копыт лошадей летели на них.
   Гас подумал, что подняться уже не сможет: ноги его отказывались шевелиться. Но Матильда протянула ему свою сильную руку – Гас взялся за нее и с трудом встал. Калл же продолжал стоять как вкопанный, глядя на плывущие по реке трупы рейнджеров.
   – Думаю, что никаких похорон не будет, – произнес Длинноногий, когда Гас и Матильда подошли к нему.
   Его догадка оказалась верной – никаких похорон не было.
   Вудроу Калл все стоял на одном и том же месте, глядя на окровавленные воды реки, пока к нему не подошел чернокожий, не связал ему руки и не увел от реки в колонну военнопленных.


   9

   Майор Ларош был убежденным сторонником пользы водных процедур в холодной воде. Сам он регулярно купался по утрам в Рио-Гранде. Когда он сидел, глубоко дыша, на покрытом инеем берегу реки, его загораживали от любопытных взглядов кольцом из простыней трое специально выделенных кавалеристов. Накупавшись и надышавшись, он каждый раз требовал, чтобы в реку сводили и лошадей, где их мыли и чистили, пока шкура у них не становилась блестящей. Нередко, когда чистили и мыли лошадей, майор вскакивал в седло и проделывал упражнения со своей великолепной саблей, на всем скаку разрубая плоды кактусов.
   Техасцам разрешили закутаться в одеяла и разжечь большой жаркий костер, но одежды у них пока не было. Калл, хоть и ненавидел майора Лароша, не мог не отдать должное его умению обращаться с саблей. Иногда майор заставлял солдат подбрасывать вверх тыквы, а сам рубил их в воздухе на скаку. Кроме того, майор мастерски владел искусством верховой езды – если какая-нибудь тыква была подброшена слишком высоко в любую сторону, он умел вовремя повернуть коня туда, откуда удобнее было ее рубить. Седло его всегда блестело, как новенькое, казалось, по утрам его ничто не занимало больше, чем надраивание седла. Днем он всегда скакал впереди своего эскадрона и редко когда оборачивался назад.
   Как-то раз, когда они уже подъезжали к селению Лас-Крусес, перед лошадью майора выскочил заяц и помчался во весь дух. Майор погнался за ним. Он догнал его через пятьдесят ярдов и одним взмахом сабли отсек ему голову. После этого передал саблю своему ординарцу, чтобы тот обтер ее, и как ни в чем не бывало поехал дальше во главе колонны.
   – Не нравятся мне их маленькие вычурные седла, – заметил как-то Гас.
   – Почему? – удивился Калл. – Этот французик сидит в нем как влитой.
   – Он сразу же перестанет вливаться в него, когда его достанет Бизоний Горб, – буркнул Гас.
   Он видел, что они уже приближаются к Эль-Пасо – перед ними расстилались дикие прерии, где Бизоний Горб убил Джоша Корна и Зика Мууди. После той стычки Гас частенько вспоминал огромного вождя команчей.
   Калл не отвечал – он даже не прислушивался к словам приятеля. Он считал себя неплохим наездником, но теперь понял, что не может управлять лошадью так же искусно, как маленький француз-майор, не говоря уже о том горбатом команче, который скакал по пустыне без всякого седла и удерживал поперек лошадиной спины человеческое тело. Француз же на всем скаку смахнул саблей у зайца голову так же ловко и чисто, будто он сидел за столом и нарезал лук. Команч оскальпировал Эзикиела Мууди тоже на полном скаку.
   Ни один из рейнджеров, с кем сталкивался Калл, не мог сравняться в искусстве верховой езды ни с тем команчем, ни с французом. Гас Маккрае ездил на коне лучше майора, но в бою он и в подметки не годился ни ему, ни Бизоньему Горбу. Калл решил для себя, что, если останется жив, будет как можно прилежнее учиться искусству верховой езды.
   – Майор ездит верхом лучше, чем команчи, – сказал наконец Калл.
   Майор скакал на породистой гнедой лошади, узкогрудой и горячей.
   – Бизоний Горб достал бы его своим копьем, – повторил Гас. – Он чуть было не всадил его в меня, помнишь?
   – Я не говорил, что он не может достать, – согласился Калл.
   На следующий день он внимательно смотрел, как майор совершал на лошади утреннюю пробежку. Гаса раздражало, что Калл с увлечением наблюдал, как надо выполнять упражнения на лошади.
   – Не нравится мне, как этот расфуфыренный французишка подкручивает свои чертовы усики, – заметил Гас. – Если бы у меня росли усы, я бы на них махнул рукой – пусть растут сами по себе.
   – Ну и пусть растут, как тебе хочется, – проворчал Калл. – Мне до этого дела нет.
   В селении Месилла, что южнее Лас-Крусеса, уцелевшим рейнджерам – а их осталось всего десяток, не считая Матильды, – наконец-то выдали одежду: доходящие до колен рубашки и мешковатые штаны из грубого материала.
   После этого пожилой кузнец заковал под наблюдением майора Лароша десятерых техасцев в ножные кандалы. Они были потяжелее тех, которые надели на них в Антон-Чико, а цепи оказались коротковаты и не давали возможности сделать полный шаг.
   – Майор, да в этих проклятых браслетах на ногах я быстрее доползу до Эль-Пасо, нежели дойду пешком, – заявил Длинноногий.
   – А вам, месье, и не придется идти, – успокоил его майор. – Мы приготовили для вас роскошную повозку, в которой вы покатите. Хотелось бы, чтобы вы немного отдохнули перед небольшой церемониальной встречей.
   Роскошной повозкой оказалась телега, в которую впрягли старого черного вола. Десятеро мужчин уселись в телегу, а Матильда не влезла. Гас предложил ей свое место, но она лишь помотала головой и сказала:
   – Я уже прошла довольно долгий путь. Думаю, легко пройдусь еще немного до города.
   Впереди, к северо-востоку от реки, на горизонте возникли неясные силуэты серых гор. Хотя рейнджеры и были скованы кандалами, а вол еле тащил телегу, которая вихляла и дергалась, ее окружили и сопровождали кавалеристы с саблями наголо. Просидев на такой телеге два часа, Гас почувствовал острый позыв справить малую нужду, но когда он попытался слезть, солдаты замахали на него саблями.
   – Черт с вами, если таковы правила. Тогда я помочусь, не слезая с телеги, – заявил Гас, вставая во весь рост. – Но мне не хочется испортить свои новые штаны.
   Он встал и пошел в зад телеги, где и сделал свое дело, внимательно следя за солдатами с саблями. Затем несколько техасцев последовали его примеру.
   Уже смеркалось, когда телега затряслась по окраине Эль-Пасо. Дул сильный ветер, бросая пыль и песок в лица техасцев. Гор впереди и реки на западе не было видно. Когда стемнело, ветер усилился, и пыль с песком заволакивала все. То и дело они проезжали мимо маленьких хибарок, лаяли собаки, кое-кто выходил из домиков посмотреть на всадников. Матильда шла, держась рукой за телегу, песчаная пыль была так густа, что она боялась, как бы не потерять из виду повозку и не отстать от своих компаньонов.
   Сидя в телеге, рейнджеры молча ждали конца похода. Гас изредка вскидывал голову и оглядывался. Он заметил, что зданий становится все больше.
   – Думаю, они неспроста назвали этот городишко проходом на север [6 - El Paso (исп.) – проход.], – сказал Длинноногий. – Ведь в этом месте дует проклятый ветер из Нью-Мексико. Если он еще больше усилится, мы улетим, как воздушные шарики.
   Только он произнес эти слова, как они услышали сквозь завывание ветра какой-то непонятный звук.
   – Что там такое? – встрепенулся Длинноногий.
   Первым опознал звук Калл, у которого слух был таким же острым, как зрение у Гаса.
   – Это звучит горн, – разъяснил он. – Думаю, они созывают всю армию.
   Впереди, сквозь поднятую пыль, они заметили что-то похожее на движущиеся огоньки, а вскоре увидели и шеренги пехотинцев с лампами в руках, вышедших на площадь во главе с капитаном в сопровождении горниста встречать кавалеристов майора Лароша. Трубач продолжал дуть в горн, хотя ветер относил звуки в сторону, едва только они вырывались из трубы.
   Солдаты с лампами окружили телегу, тяжело тащившуюся по улице города. Один из солдат, весьма удивившись внезапному появлению рядом с собой здоровенной женщины, с перепугу выронил лампу, и она тут же разбилась о камень. Пехотный капитан заорал на солдата, но, повернувшись, сам в удивлении вытаращил глаза на возникшую невесть откуда Матильду Робертс.
   Затем все услыхали крики людей и рычание собак, раздался выстрел, и сразу несколько кавалеристов галопом поскакали вперед. Рычание становилось все громче, прозвучало еще несколько выстрелов, а затем пронзительный собачий визг. К телеге вплотную подъехал майор Ларош, держа саблю наголо. Пристально глядя на техасцев, он произнес:
   – Местные собаки хотят жрать. Сидите в телеге и не рыпайтесь, тогда с вами все будет в порядке.
   Тут же раздался вопль Матильды.
   – Меня хватанула собака! Этих псов полно под лошадьми! – кричала она.
   Майор Ларош повернул коня и исчез. Длинноногий, Гас и Верзила Билл Колеман втащили Матильду на телегу.
   – Какая-то псина цапнула меня за ногу, – тяжело дыша, жаловалась она. – У меня течет кровь.
   Только она произнесла эти слова, как черный вол крутанулся, телега накренилась и чуть было не опрокинулась. В нее мигом запрыгнули три одичавшие собаки, рыча и щелкая зубами.
   – Поглядите, это же целый собачий город! – воскликнул Длинноногий.
   Исхитрившись, он ухватил за шкирку одного пса и вышвырнул его из телеги. Два других, злобно рыча и кусаясь, выпрыгнули сами. Матильда всхлипывала, прижавшись к Гасу, – собаки напали на нее так внезапно, что нагнали немалого страху.
   Во время всей этой кутерьмы горнист, как ни в чем не бывало, продолжал трубить, хотя отдельные звуки даже не слышались – они улетали далеко в сторону.
   – Полагаю, трубач обречен, – промолвил Гас. – Ему повезет, если его не загрызут псы.
   Ветер задул с еще большей силой – горящих всего в нескольких шагах от телеги ламп почти не было видно. Там и сям ржали и храпели лошади. В телегу насыпалось столько песку, что техасцам пришлось сидеть на нем. Песок забивался под одежду и в волосы.
   И вдруг ветер внезапно стих – телега повернула за угол высокой стены. Песок и пыль крутились теперь поверх стены, но на какое-то время ветер на людей не дул. Когда они подняли головы, песок так и посыпался из их волос и из-за воротников рубашек.
   Сквозь пыль они разглядели приближающийся ореол света – подъезжал майор Ларош вместе с солдатом, державшим в руке большую лампу. Майор закутался в огромное серое покрывало с отверстием вверху, из которого выглядывала его голова. Усы его были все так же лихо закручены – казалось, даже песчаная буря была ему нипочем.
   – Добро пожаловать в Проход на север, месье, – произнес он. – Я доставил вас в монастырь Святого Лазаря. Утром сюда придет судья Эль-Пасо со своими помощниками и понаблюдает за небольшой церемонией, которую мы задумали устроить специально для наших пленников. А сейчас вас ожидают теплое помещение и хорошее угощение.
   – А когда нам объяснят, что за церемониальный прием собираются устраивать специально для нас? – поинтересовался Длинноногий. – Может, он окажется из разряда тех, на которых я предпочитаю клевать носом?
   – На этом вы, месье Уэллейс, клевать носом никак не станете, – заверил его майор. – Ради него вы и прошагали пешком из Техаса до Нью-Мексико. Заверяю вас, вы на нем не соскучитесь.
   Майор ушел, а с ним и солдат с лампой. Ворота со скрипом отворились – в темноте виднелись несколько фигур. Как только телега въехала за стену, песок снова закрутился вокруг рейнджеров. Калл не мог с уверенностью определить, что это за фигуры – мужчины или женщины.
   Телега, в которой ехали техасцы, была такой узенькой и нескладной, что они должны были медленно вытягивать из нее ноги, прежде чем ступить на землю. Когда все вылезли, люди в темном, открывшие ворота, повели их через пыльный, продуваемый ветром двор. Вместе с техасцами въехали и несколько сопровождающих их кавалеристов с лампами в руках, но они почему-то жались поближе к пленникам и избегали близко подъезжать к фигурам в темных одеждах. Все люди внутри монастыря были закутаны в тяжелые покрывала. Они молча вели рейнджеров по двору. У всех людей в покрывалах на лица были нахлобучены капюшоны.
   У Длинноногого Уэллейса в сапоги набилось столько песку, что ему стало трудно ходить. Свои большие сапоги, соразмерные его большим ногам, он рассматривал как предмет, к которому следует относиться заботливо; в них он прошел от самого Техаса до Нью-Мексико и ничего с ними не случилось, но теперь в них вряд ли дойти дальше, до города Мехико, куда, как говорили, им предстоит добираться.
   В песке часто попадаются мельчайшие острые осколочки; как-то раз у него сильно разболелись пальцы ног, потому что он не принял должных мер против этих осколочков.
   Все отправились в отведенную комнату, а Длинноногий все сидел и вытряхивал песок из сапог. Он решил вытрясти их во дворе, чтобы не заносить песчинки в помещение, где им предстояло провести ночь. Некоторые рейнджеры ходили босиком, поэтому ему не хотелось заносить в комнату острые песчинки, а то кто-нибудь мог бы наступить на них и заполучить инфекцию.
   Пока он сидел, вытрясая песок из сапог, к нему подошел и встал рядом некто, завернутый в черное покрывало, держа в руках маленькую свечку с трепещущим на ветру пламенем. Хотя свет от свечки был довольно слабеньким, Длинноногий был рад и ему. Осколки камешков были совсем крошечными и их не так-то просто было разглядеть, но ему не хотелось оставлять в сапогах ни единого. Он тщательно протер ступни ног и уже приготовился опять натянуть сапоги, как в этот момент случайно глянул на маленькое, трепещущее пламя свечи. Тот, кто держал свечку, прикрыл ее от ветра ладонью, чтобы пламя не загасло. В этом не было ничего необычного, но взгляд Длинноного задержался на ладони – это была ладонь скелета, виднелись лишь кости с крохотными кусочками почерневшей плоти, свисающими с одного пальца.
   За все годы проживания на западных приграничных землях Северной Америки Длинноногий Уэллейс никогда еще не испытывал такого потрясения. Ему довелось повидать немало жутких сцен, но ни разу он не видел скелета, держащего в руках горящую свечу. Он был настолько удивлен, что даже выронил сапог, который только что собирался надеть. Руки его, которые всегда оставались твердыми во многих жестоких битвах, теперь тряслись и дрожали – он не мог даже нащупать выроненный сапог.
   Призрак – Длинноногий не мог с уверенностью назвать его человеком – наклонился и поднес свечу поближе к земле, чтобы помочь найти сапог. Когда Длинноногий стал шарить рукой, призрак со свечой склонился еще ниже. Длинноногий поднял глаза, надеясь увидеть человеческое лицо, но был еще больше потрясен, поскольку у призрака не оказалось носа – вместо него виднелась черная дыра. А там, где он ожидал увидеть глаза, вообще ничего не было. Рука, сжимавшая свечу, состояла из одних костей, а принадлежала она голове без носа. Туг опять задул сильный ветер, и пламя чуть было не загасло.
   Длинноногий был потрясен настолько, что забыл и про осколки песчинок, и даже про сапоги. Он встал и бросился босиком в комнату, где находились его боевые товарищи. Он вбежал в дверь, налетев на Матильду и уронив ее на Гаса. Свет в комнате не горел. В распахнутую дверь со свистом ворвался ветер, принося с собой песок – кто-то с той стороны закрыл дверь и в замке заскрежетал ключ.
   Когда Матти свалилась на Гаса, тот упал на Верзилу Билла – никто в совершенно темной комнате не понимал, что произошло.
   – Вудроу, где ты там? – воскликнул Гас. – Кто-то сбил Матти с ног.
   – Да не кто-то, а я сбил, – откликнулся Длинноногий.
   Тут он вспомнил, что забыл сапоги на дворе, и пошел к дверям, но они оказались запертыми. Он не понял, то ли ему радоваться, то ли бояться, что оказался в комнате. В ней стояла такая темень, что никого нельзя было различить – он знал лишь, что налетел на Матильду Робертс, потому что никто из рейнджеров не был таким крупным.
   – О Боже, Матти, – запричитал он. – О-о Боже, я видел нечто ужасное.
   – Что, что видел? – не поняла Матти. – Я лично ничего такого не видела, лишь людей, завернутых в какие-то покрывала.
   – Это так ужасно, что не могу сказать, – продолжал причитать Длинноногий.
   – Перестань придуриваться, скажи все же, что там было, – настоятельно потребовала Матильда.
   – Я видел скелет, держащий в руке свечу, – наконец выдавил Длинноногий. – Полагаю, они запихнули нас сюда к мертвецам.


   10

   Всю ночь напролет рейнджеры держались кучкой в полной темноте, не зная, что их ждет. Длинноногий, когда его расспрашивали, твердил лишь, что видел скелет, державший в руке свечку, и что когда взглянул на его лицо, то не обнаружил на нем носа.
   – А как же дышать, если нет носа, – не понимал Верзила Билл.
   – Тут и дышать не надо, – объяснял ему Гас. – Если вместо носа имеется большая дырка, то воздух свободно проникает прямо в башку.
   – Да воздух для головы вовсе и не нужен, Гас, он нужен для легких.
   – А как насчет глаз? – поинтересовался Верзила Билл.
   – Да, кстати, а глаза были? – спросил Дон Шейн.
   Один лишь его глубокий грудной голос всполошил всех не меньше, чем тревожное сообщение Длинноногого. Дон Шейн, худощавый парень с черной бородой, был самым молчаливым в отряде рейнджеров. Он прошел весь путь от Техаса до Мексики, вытерпел голод и холод и не сказал за все время и шести слов. Но мысль о безносом существе вынудила его заговорить, и он поинтересовался насчет глаз. В конце концов, команчи иногда отрезали носы своим женщинам. Да и самому Дону один цирюльник в Шривпорте как-то здорово полоснул опасной бритвой по носу и чуть было не откромсал изрядный кусок. Но тот цирюльник был в стельку пьян. И все же смотреть на безглазого человека гораздо труднее, чем на безносого, по крайней мере, по мнению Дона Шейна.
   – Глаз я не видел, – рассказывал Длинноногий. – Но у него голова была замотана какой-то тряпкой. Под ней должны были быть глаза.
   – Если и глаз вовсе нет, тогда дело совсем плохо, – промолвил Верзила Билл.
   – Как тут ни крути, кругом все плохо, – подытожил Гас. – А с чего это вдруг скелету захотелось подержать свечу?
   Ни у кого не нашлось ответа на этот вопрос. Калл сидел в углу – он не принимал участия в завязавшейся дискуссии. Он подумал, что Длинноногому, вероятно, все это показалось. Гас задал неплохой вопрос – какие у скелета могли быть причины, чтобы освещать им путь в тюремную камеру. Видимо, Длинноногий заснул в телеге и ему приснился сон, а когда шли по монастырскому двору, он еще не вполне пробудился, так что скелеты скорее возникли в его сне, а на самом деле были мексиканскими тюремными надзирателями. Да, верно, что мексиканские солдаты вроде чувствовали себя неуютно, когда вели их сюда, в тюрьму, но вполне могло быть, что они боялись одичавших собак. Эти собаки бегают сворами, они, как известно, более злые и свирепые убийцы, чем волки. Иногда они нападают на скот, даже на лошадей. Нужно учитывать, что рейнджеров заперли здесь до утра и пока не взойдет солнце, они не выяснят, что это за скелеты.
   В комнате, куда их поместили, не было ни единого окошка. О восходе солнца они узнали по тоненькой полоске света под дверью.
   Двери отворились, в проеме стоял майор Ларош в причудливой форме, той самой, которую он носил во время перехода из Лас-Паломаса. Кончики усов у него были, как всегда, подкручены, на боку висела новая сабля – с позолоченной рукояткой, в ножнах, украшенных позолоченными пластинками.
   Через открытую дверь они увидели поставленные в ряд стулья и пятерых мужчин с полотенцами и бритвами в руках, стоящих позади стульев. Перед стульями были установлены низенькие столики с тазами.
   – Доброе утро, месье, – проговорил майор. – Все вы выглядите довольно уставшими. Возможно, приятное бритье освежит вас. Нам хочется, чтобы на нашей маленькой церемонии вы присутствовали в лучшем виде.
   Рейнджеры вышли во двор, щуря глаза на ярком солнечном свете. Ночью ветер стих, день выдался ясный, песок не лез в лицо. Длинноногий ступал осторожно. Он уже почти убедил себя, что скелет со свечой привиделся ему во сне. Когда он присел, чтобы вытрясти песок из сапог, то, должно быть, задремал и во сне увидел руку скелета.
   – Думаю, бритье доставит нам удовольствие, – произнес он, но не успел закончить фразу, как появилась закутанная с ног до головы фигура и протянула ему сапоги, которые он оставил во дворе минувшей ночью.
   На этот раз вся группа техасцев, и Матильда в их числе, разглядели, что увидел ночью во дворе Длинноногий. Держащая сапоги рука действительно представляла собой одни кости с небольшими кусочками плоти, висящими на одном или двух пальцах. Плоть, как и привиделось ему, почернела. Фигура быстро повернулась, голова ее была спрятана под плотным капюшоном, поэтому никто не заметил, есть ли на лице глаза и нос, но все видели костлявую ладонь и того оказалось достаточно, чтобы рейнджеры замерли на месте. Они огляделись вокруг и в разных местах обширного двора, под балконами, увидели другие фигуры, наглухо задрапированные в белые простыни или в черные покрывала.
   Техасцы посмотрели на брадобреев, выстроившихся позади стульев, с полотенцами и опасными бритвами в руках. Те выглядели как нормальные люди, но от вида белых и черных фигур техасцам стало не по себе. Верзила Билл произвел беглый подсчет этих людей и насчитал двадцать шесть человек.
   – Подходите, джентльмены, вы сразу почувствуете себя лучше, как только подстрижетесь и побреетесь, – пригласил майор Ларош.
   – Полагаю, что ничего против бритья не имею, – заметил Длинноногий. – Меня больше беспокоят эти скелеты, один из которых только что принес мне сапоги.
   Майор Ларош подкрутил усы. Впервые за все время он почему-то был оживленным и радостным.
   – Да не скелеты это, месье Уэллейс, – ответил он. – Это прокаженные. Вы находитесь в монастыре Святого Лазаря, колонии для прокаженных.
   – О Боже мой, – вздохнул Верзила Билл. – Вот это да! Однажды я видел прокаженного – это случилось в Новом Орлеане. Тот, кого я повстречал, не имел рук вообще.
   – А как насчет глаз? – поинтересовался Гас. – Они видеть могут?
   Майор Ларош уже отошел, предоставив Верзиле Биллу возможность самому прояснять вопросы, связанные с проказой.
   – Думаю, он мог видеть, – продолжал Верзила Билл.
   – Этот-то наверняка мог видеть, – решил Длинноногий. – Он же увидел мои сапоги и принес их сюда.
   – А что если теперь в твои сапоги забралась проказа? – предположил Билл. – Наденешь их, а твои ноги начнут гнить и отвалятся.
   Как раз в этот момент Длинноногий натягивал правый сапог. Услышав предостережение, он отшвырнул оба сапога в сторону.
   – Я пока похожу босиком, – решил он. – Уж лучше пусть песчинки расцарапают мне ноги, чем я превращусь в чертов скелет.
   Больше всех стоящие во дворе фигуры встревожили Гаса. Они казались ему таинственными привидениями.
   – Билл, так как все же насчет прокаженных? – спросил он. – Они живые или уже мертвые?
   – Тот, кого я видел, был вроде как посредине – ни живой и не мертвый, – рассказывал Верзила Билл. – Он ведь двигался, стало быть – жил. Но рук у него не было, значит, одна половина у него жила, а другая нет.
   Майор Ларош в это время проводил осмотр своих солдат. Он нервно повернулся к техасцам и жестом приказал им поскорее подходить к брадобреям.
   – Идите, вас побреют, – торопил он. – Судье, когда он приедет сюда, не понравится, если он увидит вас похожими на заросших косматых зверей.
   – Майор, нам немного не по себе из-за этих прокаженных, – сказал ему Длинноногий. – Из нас только лишь Билл раньше видел одного такого.
   – Прокаженные здесь лечатся, – объяснил майор. – Вреда они вам не причинят. Те из вас, кто останется здесь, вскоре привыкнут к ним.
   – Надеюсь, я здесь не останусь и мне не придется жить среди людей без кожи на костях, – проговорил Гас.
   Майор поглядел на него с удивлением.
   – Остаться здесь или не остаться – зависит от фасолевых бобов, – произнес он и без дальнейших объяснений повернулся и зашагал прочь.
   Калл внимательно изучал прокаженных. По ночам всякие разговоры о покойниках, бродящих по земле, внушали ужас, но днем стоящие в отдалении больные казались не такими уж и страшными. Какой-то из них, заметив, что Калл внимательно глядит на него, вжался поглубже в тень под балконом. Некоторые прокаженные казались неестественно короткими – вероятно, у них не было ног.
   Половина техасцев уселась на стульях, чтобы побриться, другая половина стояла и смотрела. Тепло пригревало солнышко, да и брадобреи пользовались теплой водой. Хорошо! Калл, которого брили в числе первых, случайно глянул вверх, на крытую галерею, опоясывающую второй этаж здания монастыря, и увидел там несколько человек, задрапированных в белые покрывала, столпившихся вокруг маленькой фигурки: она была запеленута во все черное, но не наглухо, как фигуры в белом. Она завернулась в свободное покрывало и носила черные перчатки. Калл заметил, как руки в черных перчатках ухватились за поручень балюстрады, ограждающей галерею. Рука показалась Каллу маленькой – он решил, что это, должно быть, женщина.
   Когда он уже вставал со стула, огромные ворота монастыря распахнулись и в них въехала большая, причудливо разукрашенная карета в сопровождении кавалеристов на вычищенных до блеска конях.
   Майор Ларош кинулся к брадобреям и приказал им поскорее побрить вторую группу техасцев Матильде выдали таз с теплой водой, и она мыла в нем лицо и руки, пока брили мужчин.
   В карете сидели толстый мужчина в элегантной форме, какой техасцы ранее не видели, и четыре женщины. Кавалеристы с саблями наголо встали по бокам кареты, а майор Ларош услужливо подбежал, чтобы помочь судье выйти.
   Во двор вынесли несколько удобных кресел – в них уселись судья и сопровождающие его женщины, а солдаты раскрыли большие зонты и держали их над головами судьи и его дам, чтобы защитить их от ярких солнечных лучей.
   Брадобреи, боязливо косясь на судью и торопясь поскорее закончить работу, побрили вторую группу техасцев. В результате спешки Длинноногий и Верзила Билли получили небольшие порезы. Но техасцы встревожились вовсе не из-за поспешного бритья, а из-за того, что началось после этой процедуры.
   Церемония, о которой столько раз говорил майор Ларош, должна была вот-вот начаться. Толстый судья и четверо приехавших с ним женщин, разодетых в нарядные платья, явились, видимо, посмотреть на нее, но техасцы и понятия не имели, что это будет за церемония.
   И все же Калл заметил, что десяток мексиканских солдат с мушкетами построились в шеренгу перед стеной, в одном из углов двора. Они стояли там на солнцепеке, сжимая мушкеты в руках. Около них находился священник в коричневом одеянии.
   – Они собираются расстреливать нас, – встревожился Гас. – Это построилась расстрельная команда. Нам надо было бежать со всеми ребятами, когда те помчались через реку.
   Длинноногий, взглянув на солдат у стены, пришел к такому же выводу.
   – Если бы не кандалы у нас на ногах, мы могли бы перепрыгнуть через стену, может, тогда кому-то и удалось бы удрать, но все равно, думаю, через день-два нас поймали. Или же псы сожрали бы, – удрученно проговорил он.
   – По мне, лучше бы скорее расстреляли, чем дать себя сожрать этой проклятой стае бездомных псов, – сказал Верзила Билл.
   – Да бросьте вы, они не собираются никого расстреливать – нас обещали отправить в Мехико, – напомнил Гас. – Это, наверное, какое-то представление, устраиваемое для того толстого мексиканца.
   Калл был настроен более скептически.
   – Если они собирались устроить представление, то зачем священник и расстрельная команда? – засомневался он.
   Когда побрили и подстригли последнего техасца, их всех построили в шеренгу позади столиков с тазами. Стулья, а также все столики, кроме одного, унесли.
   Майор Ларош подошел к ним решительным шагом, неся в руках глиняный кувшин, который поставил на столик. Сверху тот был прикрыт тряпкой, которую он сразу не снял.
   – Наконец-то мы подошли к открытию церемонии, – объявил майор. – Все вы обвиняетесь в попытке свергнуть законное правительство Нью-Мексико. По общепринятым законам войны все вы должны быть расстреляны. Но власти посчитали возможным отнестись к вам с милосердием.
   – Что значит с милосердием? – спросил Длинноногий.
   – А это значит, что расстреливают не всех, – пояснил майор. – Здесь вас десять, не считая женщины. Ее мы в расчет не берем. Но вы все десятеро – солдаты, а потому должны нести ответственность за свои деяния.
   – Мы и так уже понесли ответственность, – перебил его Калл.
   Они собираются расстрелять нас всех, решил он. Он не видел причин стоять просто так и выслушивать, как какой-то французский офицер произносит витиеватую речь на потеху толстому мексиканцу. Майор же выждал немного, а затем взглянул на него.
   – Когда мы отправлялись из Техаса, нас насчитывалось почти двести человек, – продолжал Калл. – Теперь нас всего десяток. Одно это я считаю наказанием, но не знаю, как вы назовете.
   – А мы назовем это военным везением, месье, – ответил майор Ларош. – Теперь объясню, как будет проводиться церемония. В этот кувшин я положил десяток фасолин. Пять из них белые, а пять – черные. Всем вам завяжут глаза, вы подойдете к сосуду и вытащите фасолину. Те пятеро, которые вытащат белые бобы, останутся жить. Вытащившие черные будут расстреляны. Тут находится, как видите, священник. И мы построили расстрельную команду. Итак, джентльмены, кто хотел бы первым подойти и вытащить свой жребий?
   Наступило долгое молчание – Гас и Верзила Билл взглянули на Длинноногого Уэллейса, но тот смотрел на ближайшего солдата с мушкетом. Он вовсе не думал о белых и черных фасолинах, пока не думал. Он думал о том, что, может, стоит попытаться выхватить у солдата мушкет, выстрелить в майора или в толстого судью и постараться перемахнуть через каменную стену вместе с ребятами. С ножными кандалами, разумеется, черта с два справишься, но если несколько рейнджеров перелезут через стену вместе с парой мушкетов, то будет хоть какой-то шанс умереть в бою. Он мексиканцам никак не доверяет в этой затее с фасолинами. Может оказаться и так, что в кувшине лежат одни черные бобы; видимо, это просто хитрость такая – подать им надежду, в то время как шансов на спасение нет никаких.
   Калл тоже не доверял затее с бобами, но он вовсе не намеревался стоять, словно последний трус, и ждать, когда кто-то начнет действовать; поэтому он шагнул вперед к столику, на котором помещался кувшин. Около него находился солдат с черной повязкой в руках.
   – Ну вот и хорошо… есть первый доброволец, – обрадовался майор и посмотрел на солдата, держащего повязку. – Понадежнее завяжи ему глаза, – приказал он.
   Кувшин с бобами прикрывала белая тряпка. Солдат подошел к Каллу сзади и наложил ему на глаза повязку, затем туго натянул ее и быстро завязал сзади узлом. Солдат хорошо знал свое дело – Калл ничего не видел, в повязке не было ни щелочки, даже свет не проникал сквозь нее.
   Но майор Ларош не удовлетворился одной только повязкой. Он взял в руки кувшин с фасолинами, снял с него белую тряпку и обошел Калла кругом.
   – Повязка может соскочить, – проговорил он. – Я буду держать кувшин сзади вас, как раз под вашей левой рукой. Когда соберетесь с духом, протяните руку и тащите свой жребий.
   Калл коснулся рукой кувшина. Он не знал, что последует, но все же засунул руку в сосуд. Он подумал, что это какой-то трюк. Может, в кувшине сидят пауки или скорпионы, а может, и змейка. Длинноногий как-то говорил, что самые маленькие гремучие змеи часто бывают и самыми смертоносными. Может, расстрельную команду выставили просто так, ради инсценировки.
   И тут он понял, что все его подозрения дурацкие. На дне кувшина оказалось несколько фасолин. Выбирать в таком случае не приходилось, поэтому он взял первую попавшуюся и вынул ее из кувшина. Солдат тут же принялся снимать с него повязку.
   – Вы оказались храбрым, месье, и ваша храбрость вознаграждена, – объявил майор Ларош.
   Калл посмотрел на ладонь и увидел на ней белую фасолину.
   – Вы будете жить, – подтвердил майор Ларош. – Отойдите, пожалуйста, в сторонку. Теперь очередь за следующим добровольцем.
   Вперед вышел Длинноногий Уэллейс. Удача Калла убедила его в том, что в коричневом кувшине и впрямь лежат разноцветные фасолины. Поэтому он отказался от намерения напасть на солдата, выхватить у него мушкет и попытаться убежать через стену. На протяжении многих лет в ситуациях, когда возникал вопрос о жизни или смерти, удача всегда сопутствовала ему. Калл вытащил белую фасолину; вполне возможно, что и он вытащит такую же. Нет никаких причин выбывать из игры.
   Голова у Длинноногого была под стать его более известной примечательности – большой ноге. Повязка, которой солдат с легкостью обмотал голову Калла, для его головы оказалась маловата. Хоть солдат и пытался потуже натянуть ее, все равно ее не хватило, чтобы связать концы.
   – Вам надо бы подстричь волосы, месье Уэллейс, – заметил майор. – Повязка никак не налезает на вас.
   – Я просто зажмурю глаза, – предложил Длинноногий. – Все равно кувшин с фасолинами позади меня. Видеть позади себя я не могу.
   – Может и так, но правила есть правила, – ответил майор. – В любом случае вам надлежит завязать глаза.
   Он подозвал еще одного солдата, тот взялся За другой конец повязки, и два солдата с трудом туго-претуго стянули ее вокруг головы Длинноногого и завязали.
   – Я теперь не разглядел бы и вспышку молнии, разрядись она прямо передо мной, – проговорил Длинноногий.
   – Кувшин находится прямо под вашей левой рукой, – подсказал майор. – Пожалуйста, тащите боб.
   Длинноногий вынул фасолину и держал ее на раскрытой ладони. Солдат еще не успел снять с него повязку, как он услышал вскрик одной из женщин, сидящих рядом с судьей. Он взглянул на ладонь – там лежал боб черного цвета.
   – Счет один-один, – объявил майор Ларош.
   Одна из дам, сидящих рядом с судьей, при виде черной фасолины упала в обморок. Две другие женщины махали на нее веерами. Судья же сидел как ни в чем не бывало, не обращая внимания на женщин. Казалось даже, что его не интересуют ни техасцы, ни драма жизни и смерти, развертывающаяся перед ним. Его, похоже, гораздо больше заботил фурункул у него на руке. Он проткнул его маленьким тонким ножичком, а затем обтер белым расшитым носовым платком.
   Длинноногий глянул на боб на своей ладони и положил его в карман. Двое солдат отвели его в сторону, к стене, где уже дожидалась расстрельная команда. Длинноногий посмотрел на боевых товарищей-техасцев, ждущих своей очереди тащить жребий.
   – Прощайте, ребята, полагаю, меня расстреляют первым, – попрощался он с ними.
   Пока он стоял в ожидании расстрела, несколько раз вынимал из кармана черную фасолину и рассматривал ее. За многие годы службы в приграничной полосе его жизни не раз угрожала опасность – от пуль, томагавков, стрел, копий, ножей, лошадей, медведей, команчей, апачей, индейцев из племен кайова, сиу. пауни – но вот его жизни приходит конец из-за неудачно вытащенного жребия в виде черного боба и где – во дворе колонии для прокаженных в жалком городишке Эль-Пасо.
   Ожидающие своей участи рейнджеры стояли ошеломленные. Длинноногий сделал больше любого другого, чтобы уберечь их от напастей и не дать погибнуть во время экспедиции по прериям. Он пережил всех их командиров и учил премудростям выживания в труднейших условиях; учил, как находить пищу, где искать реки и водные источники. И вот теперь он обречен на смерть.
   – Прощай, Матти! – крикнул Длинноногий, помахав ей рукой. И тут же опечалился: – Не споешь ли мне что-нибудь напоследок, Матти? – попросил он, вспомнив, как давным-давно, еще в Кентукки, напевали ему прекрасные песни родные тетки.
   – Я спою тебе песню, только постараюсь припомнить какую-нибудь, – пообещала Матильда. – Я обязательно спою – ведь ты был настоящим другом моего Чада.
   Следующим тянул жребий Дон Шейн и тоже вытянул черный боб. Молчаливый, как и всегда, он не сказал ни слова. За ним пошел интендант Брогноли. Пока ему завязывали глаза, взгляд у него по-прежнему оставался тусклым, а голова подергивалась. Он вынул белый боб. Следом шел Джо Тернер, коренастый заикающийся малый из Хьюстона. Ему досталась черная фасолина. Его и Дона препроводили к Длинноногому. Брогноли же направили к месту, где находился Калл.
   Гас стоял рядом с Верзилой Биллом Колеманом, Уэсли Баттонсом и двумя двоюродными братьями по имени Пит и Рой, фамилии их не помнил никто. Ни Уэсли, ни Пит и Рой, похоже, не изъявили желания идти к столику, где их поджидал кувшин с бобами. Взглянув на Гаса, повернулся Верзила Билл.
   – Ну как? Не хочешь ли пойти и вытащить свой жребий? – спросил он.
   Ему самому было безразлично, кто пойдет следующим к кувшину завязывать глаза, но субординацию техасских рейнджеров следовало соблюдать. Тем более, что очередь небольшая.
   Гас понимал, что в предстоящую игру, где решается вопрос жизни или смерти, нужно вступать с бравым видом – с тем, с каким он всегда начинал играть в карты или в кости. Но здесь его ожидали не карты и не кости – его ждала жизнь или смерть, и потому особой храбрости он отнюдь не испытывал. Он взглянул на плачущую Матти, затем на майора Лароша и толстого судью, который все еще выдавливал фурункул на руке.
   – Вудроу пошел первым, может, мне лучше пойти последним, – решил Гас.
   – Видать, ты надеешься, что до тебя все черные фасолины повытаскивают, – сказал Верзила Билл. – Их там осталось всего две штуки.
   Гас промолчал. Он испугался и обозлился на Вудроу Калла за то, что тот так быстро согласился быть первым добровольцем. Если бы ему самому дали время поостыть и успокоиться, может, он и вызвался бы быть первым и тогда вытащил тот самый белый боб, который достался Каллу. Вудроу всегда отличался редким нетерпением – все хорошо знали об этой черте его характера.
   Пока Верзила Билл размышлял, идти вызвался Уэсли Баттонс и вытащил белый боб, к досаде Гаса и Верзилы Билла, которые теперь винили себя за то, что замешкались. И вот Уэсли спасся, а они все еще ждут свою судьбу.
   Верзила Билл ощутил, как внутри него растет состояние мучительного беспокойства, и дальше он не мог выносить эту муку. Он пошел с бравым видом к столику, да так быстро, что чуть было не опрокинул его вместе с кувшином с фасолинами внутри.
   – Спокойно, месье, спокойно, – увещевал его майор, – не стоит налетать на столик.
   – Хорошо, учту. Но я готов, – ответил Верзила Билл – Подошла моя очередь.
   – Разумеется, теперь ваша очередь тащить жребий, – заметил майор.
   На голову Верзилы Билла надели глухую повязку, а под левую руку поднесли кувшин. Он быстро сунул руку внутрь и пощупал бобы. Но еще до того, как он выбрал один из них, его вновь охватило чувство беспокойства, да такое сильное, что он никак не мог ухватить пальцами фасолину. На несколько секунд он замер, глубоко запустив руку в кувшин. Может, черные бобы более грубые, чем белые, думал он, или же можно определить их цвет как-то по-другому.
   Майор Ларош подождал немного, а затем откашлялся и произнес:
   – Месье, вам надлежит выбирать. Давайте посмелее, как ваши товарищи. Выбирайте боб.
   В отчаянии Верзила Билл сделал то, что ему велел майор, – усилием воли он заставил себя схватить фасолину, но, вытащив ее из кувшина, разжал пальцы и выронил. Солдат развязал повязку и поднял боб. Затем снял повязку с глаз Билла и протянул ему фасолину – она оказалась белой.
   Следующим был Пит. Он поднял голову с плотной повязкой на глазах к небу, будто ожидая оттуда наставлений. Не похоже было, чтобы он произносил молитву, просто подставил лицо под теплые солнечные лучи. Затем опустил руку в кувшин и вытащил черный боб.
   И вот их осталось всего двое: Гас и тощий парень по имени Рой.
   При мысли о том, что он может оказаться последним – а это будет наверняка означать, что ему достанется черная фасолина, если Рою повезет и он вытянет белую, – Гас стремительно рванулся вперед, почти так же, как это сделал перед ним Верзила Билл. Он запустил руку в кувшин и понял, что мексиканцы не соврали насчет количества бобов, там осталась всего пара фасолин – одна для него, другая – для Роя. Одна должна быть белой, другая – черной.
   Сперва он потрогал пальцами одну фасолину, затем другую, вспоминая, как он бросал в игре кости – всегда быстро. Такой прием, считал он, помогал ему не связывать удачу с цифрами на кости.
   Он взял боб и вытащил из кувшина руку, а когда солдат снял с него повязку, не мог заставить себя сразу же открыть глаза. Он протянул руку с бобом на ладони, и все прежде него увидели, что он белого цвета. Рой побледнел при виде белой фасолины на ладони Гаса.
   – Знаю, что ждет меня, – тихо произнес он, будто разговаривая сам с собой.
   Тем не менее пока ему завязывали глаза и пока он тащил последний черный боб, он вел себя спокойно; затем твердым шагом пошел к рейнджерам, которым выпал жребий умереть, и встал рядом с ними.
   Гас зашагал в другом направлении и присоединился к Каллу.
   – Не надо тебе было так долго дожидаться, – шепнул ему Калл.
   – Ты тащил первым, но тебя никто к этому не подталкивал, – заметил Гас, все еще обижаясь на друга. – Когда ты пошел, в кувшине было пять черных фасолин, а когда я – только одна. Считаю, что я помог увеличить твои шансы.
   – Будь у меня оружие, я не стоял бы сейчас здесь, – проговорил Калл, когда всех пятерых обреченных их товарищей вели к стене, где уже давно стояла расстрельная команда.
   Тот же самый солдат, который завязывал им глаза, когда они тащили из кувшина бобы, понес пять повязок к тем, кому не повезло, и стал снова завязывать всем глаза, всем, кроме Длинноногого Уэллейса, чья голова опять оказалась слишком большой и концы повязки не стягивались.
   Раздражаясь от такого недоразумения, майор Ларош крикнул что-то одному из солдат, стоящих позади судьи, и тот побежал в здание в сопровождении закутанной в покрывала фигуры. Минуту спустя солдат вернулся с большим куском материи для изготовления длинной повязки.
   – Месье Уэллейс, – проговорил майор Ларош, – прошу прошения. Понимаю, что в такой ситуации человек не может долго ждать.
   – Да бросьте вы, майор. Стоит ли об этом беспокоиться, – сказал в ответ Длинноногий. – Я видел немало людей, умирающих с широко открытыми глазами. Думаю, и я тоже так смогу, если уж пришлось погибать.
   К тем, кто был обречен на смерть, подвели рейнджеров, вытащивших белые бобы, и разрешили обменяться последними прощальными словами, но они мало что сказали. Длинноногий протянул Брогноли шепотку табаку, позаимствованного у кого-то, пока они ехали в телеге. Джо Тернер дрожал, но когда Калл протянул ему руку на прощание, все же пожал ее довольно твердо.
   – Матти, ну как, вспомнила песню? – спросил Длинноногий. – Полагаю, какой-нибудь псалом подошел бы в самый раз. Сам я не помню ни единого, но моя мать и ее сестры, те знали их множество.
   У Матильды стоял комок в горле – говорить она не могла. Пятерых ребят из десяти сейчас расстреляют – очень скоро их не будет на этом свете, доблестных и милых ребят, с которыми она вместе выехала в экспедицию из Остина.
   Так же, как и она, Гас словно проглотил язык. Он посмотрел на Длинноногого, на Роя, Джо, Дона и Пита и не мог вымолвить ни слова. Он лишь пожал им руки. Поскольку они были в ножных кандалах, майор Ларош решил, что руки им можно не связывать. Пятерка, которой сохранили жизнь, стояла какое-то время перед обреченными на смерть, ожидая, что те, может, захотят что-то передать своим родным и близким или же обменяться с ними прощальными словами, но пятеро мужчин, уже с повязками на глазах, хранили молчание. Пит задрал лицо к небесам, как он это сделал, когда тащил фасолину.
   – Прощайте, ребята, – произнес Длинноногий. – Не пейте попусту воду по пути к дому. Помните, что здесь безводная пустыня.
   После этого пятерку, вытащившую белые бобы, отвели назад. Толстый судья встал с кресла и произнес речь. Она была длинной и на испанском языке – никто из техасцев ничего в ней и не понял. Да никто и не старался понять. Их друзья стояли спиной к стене, с повязками на глазах. Судья закончил речь, майор Ларош подал команду – расстрельный взвод взял мушкеты на прицел.
   Майор Ларош кивнул головой – солдаты выстрелили. Тела техасцев соскользнули вниз по стене. Дольше всех стоял Длинноногий Уэллейс, но и он вскоре пополз вниз по стене и, наклонившись, упал. Он лежал, уронив голову – свою большую голову, для которой оказалась мала повязка, – на ноги заики Джо Тернера.
   Калл чувствовал глухую ненависть к мексиканцам, которые уже сгубили многих его друзей, а здесь только что расстреляли пятерых из них прямо на глазах их боевых товарищей. Гас ощущал себя так, словно у него гора свалилась с плеч, – если бы он не поспешил и не вытащил ту самую белую фасолину, которая все же досталась ему, то сейчас наверняка валялся бы вместе с мертвыми. Брогноли, голова у которого так и не перестала дергаться, машинально жевал табак, переданный ему Длинноногим. Когда тот упал, Брогноли почувствовал, как у него внутри все передернулось, как и его дергающаяся голова. Голос у него пропал, он не мог говорить про смерть людей, которая, в конечном итоге, стала для него самым обыденным явлением.
   Мексиканцы вкатили во двор ту же самую телегу с тем же самым черным волом в упряжке и уже собрались кидать в нее трупы расстрелянных, как вдруг, к всеобщему удивлению, с балкона, нависающего над двором, раздалось пение. Голос был высокий, приятный, чистый и довольно сильный – он свободно лился над обширным двором и достигал, как подумал Гас, даже берегов Рио-Гранде.
   Все находящиеся во дворе стояли и слушали, как завороженные. Судья, уже намеревавшийся садиться в карету, тоже задержался и слушал Майор Ларош посмотрел наверх, как и все солдаты. Пение было без слов, лишь одни звуки – высокие и вибрирующие. Матильда перестала плакать – она все пыталась припомнить какой-нибудь псалом и спеть его для Длинноногого Уэллейса, но невидимая женщина уже запела его для него и других убитых голосом неизмеримо более богатым, чем ее.
   Звуки лились с балкона, где стояла женщина в черном. Это она отпевала мертвых мужчин; она пела и пела с такой страстной властностью, что даже судья не посмел идти в карету, пока она не закончила. Звуки взмывали вверх и падали вниз, словно порхающие птицы; они наводили на слушателей такую глубокую печаль, что Калл плакал, не скрывая слез, и даже майор Ларош смахнул катившуюся из глаз слезу.
   Гас был ошеломлен. Он и сам любил петь и частенько голосил что-то несуразное, когда бывал пьян. Но то, что он слышал сейчас, когда тела его убитых товарищей собирались грузить на телегу, не было похоже на пение, когда-либо слышанное им и, видимо, такого он больше никогда не услышит.
   Поющая дама держалась за перила на балконе. Она закончила пение на нотах, упавших глубоко вниз – они несли с собой печаль, но печаль больше не по умершим, а скорее по живущим мужчинам и женщинам. Те, кто слышал, как поднимаются и падают звуки ее голоса, вспоминали о своих надеждах, зародившихся, но, увы, умерших, о своих обещаниях, данных, но так и не осуществленных. Гас заплакал, он не знал почему, но остановиться не мог все то время, пока лилась песня.
   Затем, взяв низкую ноту, которая, казалось, мягко повисла в воздухе, словно дневной свет, дама в черном оборвала реквием и, постояв секунду-другую на балконе, держась за перила, повернулась и исчезла.
   Судья, похоже, вышедший из транса, влез вместе со своими дамами в карету, та медленно развернулась и покатила к воротам.
   – Боже мой, ты слышал песню? – спросил Гас Калла.
   – Да, слышал, – сухо ответил тот.
   Солдаты тоже ожили. Они принялись носить на телегу трупы расстрелянных. Матильда подошла к стоящим рейнджерам, оставшимся в живых.
   – Нам нужно двигаться вместе с ними, ребята, – предложила она. – Они же наши люди. Я хочу убедиться, что их положат надлежащим образом в могилу.
   – Пойди, спроси майора, не можем ли мы помочь похоронить их, – сказал Калл Гасу. – Полагаю, тебе он не откажет, если попросишь. Ты ему нравишься.
   – Хорошо. Пойдем со мной, Матти, – позвал Гас. – Попросим его вдвоем.
   В воротах судья на минутку остановил карету, чтобы перекинуться словечком с майором. Через открытые ворота Гас заметил бескрайнюю песчаную пустыню, тянущуюся далеко на север. Майор отдал по-военному честь судье и поклонился дамам – карета выехала со двора на улицу. Телега с телами техасцев со скрипом двинулась по двору к тем же самым воротам.
   – Мы хотели бы помочь с похоронами, майор, – начал Гас. – Они наши друзья. Теперь многого мы для них уже не сделаем, но хотелось бы побывать на похоронах.
   – Как пожелаете, месье, – решил майор. – Кладбище находится как раз за этой стеной. Идите за телегой и возвращайтесь назад, когда все закончится.
   Гас немного удивился, что майор отпускает их без охраны.
   – Советую вам возвращаться поскорее, – продолжал майор с веселым выражением лица. – Местные собаки очень злые – думаю, вы не сумеете убежать от них с кандалами на ногах. Минувшей ночью вы сами видели несколько собак, но их вообще-то гораздо больше. Если попытаетесь бежать, то удерете недалеко – очень скоро повстречаетесь с ними.
   У Матильды не выходило из головы услышанное прекрасное пение. Ей хотелось, чтобы и Длинноногий знал об этом чудесном пении, которое раздавалось после смерти его и других техасцев. Она пыталась разглядеть певицу в черном, но вуаль на ней была слишком густа, а расстояние довольно большое.
   – Никогда еще не слышала подобного пения, майор, – сказала она. – Кто эта женщина?
   – Это леди Кейри, – ответил майор. – Она англичанка. Вскоре вы ее увидите.
   – А что английская леди делает в такой глуши? – с недоумением спросил Гас. – Она же здесь еще дальше от родного дома, чем мы.
   Майор Ларош повернулся, всем своим видом дав понять, что ему надоел разговор, и рукой сделал знак солдату подвести коня.
   – Да и мой отчий дом тоже расположен подальше вашего, – сказал он напоследок, когда уже садился в седло. – Но я солдат и нахожусь там, куда меня пошлют. Леди Кейри здесь потому, что она военнопленная, как и вы. Я скажу своим людям, чтобы они отпустили вас на похороны. Советую навалить на могилы как можно больше камней. Как я уже сказал, местные псы очень кровожадны, а еды им не хватает.
   Гас пошел к своим – все они столпились позади телеги с расстрелянными. Когда рейнджеры уже вышли из ворот, вслед за ними выехал майор Ларош и десяток его кавалеристов. Они взяли с места в карьер и вскоре скрылись в клубах пыли и песка, поднятых копытами скачущих лошадей.
   – Я спросил насчет той женщины, которая пела псалом, – сказал Гас Каллу. – Майор ответил, что она тоже военнопленная, как и мы.
   Калл промолчал – он смотрел на тела своих мертвых товарищей. На днище грубо сколоченной телеги поблескивала лужица крови, оставляя за телегой длинный след, который быстро покрывался поднятой в воздух пылью с песком.
   – Боже мой, до чего же здесь ветрено, не правда ли? – проговорил Уэсли Баттонс.


   11

   Мексиканские солдаты с готовностью пошли навстречу техасцам и позволили им похоронить своих боевых товарищей. У одного из солдат нашлась бутылка белой кактусовой водки, и он пустил ее по кругу среди своих. Довольно скоро мексиканцы напились до такой степени, что все, как один, без памяти валялись в телеге. Оружия при них не было, так что не было и смысла предпринимать попытку побега, хотя Вудроу Калл и задумал ее осуществить.
   Гас, догадавшись, что замышляет его друг, напомнил ему слова майора про собак.
   – Он предупредил, что они сожрут нас, если мы попытаемся бежать с цепями на ногах, – упомянул Гас.
   – Думаю, что меня все же бродячие псы не тронут, – отмахнулся Калл, но в душе решил, что майор, по всей видимости, сказал правду.
   Свора одичавших собак могла завалить любое живое существо, кроме, разве, свирепого медведя-гризли.
   Несмотря на все перипетии длительного перехода, у Матильды Робертс сохранилась черепаховая гребенка, и она причесала ею волосы мертвых техасцев, пока мексиканские солдаты распивали водку.
   Техасцев уложили в одну братскую могилу у стены монастыря Святого Лазаря.
   Поднялась песчаная буря. В начале похорон они видели вдали реку, но вскоре та пропала из виду. Зарыв могилу, техасцы разбрелись вокруг подбирать камни. Уже появились несколько собак – Гас и Уэсли запустили в них камнями, но псы, свирепо ворча, отскочили всего на несколько ярдов.
   В то время как они занимались похоронами, вдоль стены проехала небольшая телега со старым мулом в упряжке. Она оказалась тоже своеобразным катафалком – в ней лежали тела двух умерших прокаженных, туго запеленутые в белые простыни. Телега проехала совсем близко от техасцев; ею управлял человек, тоже закутанный в покрывала.
   – Посмотрите, это тот, который без мяса на пальцах, – сказал Гас.
   У кучера виднелись лишь костлявые ладони. Это он принес Длинноногому его сапоги несколько часов назад. Прокаженный не смотрел в их сторону, будто они его вовсе не интересовали. Он просто наклонил немного телегу, вывалил мертвецов на землю и поехал назад, к воротам. Вскоре собаки вцепились зубами в завернутых в простыни покойников. Сцена эта повергла Матильду в еще большую печаль. Она боялась, что не найдется достаточно камней, чтобы надежно прикрыть тела Длинноногого и других рейнджеров от острых зубов одичавших собак.
   Калл повел мула обратно в монастырь. Мексиканские солдаты по-прежнему дрыхли в телеге. Если бы не храп, то их можно было бы принять за мертвых. Двое солдат, которые еще не уснули, жались к техасцам, опасаясь свирепых псов.
   Въехав в ворота монастыря, техасцы получили свободу передвижения по двору, но только в ножных кандалах. На стол, где чуть ранее стоял кувшин с фасолинами, поставили для них простую еду из вареных бобов и похлебки.
   Обслуживали их старик со старухой – оба прокаженные, но не закутанные в покрывала, хотя и с темными пятнами на щеках и руках. Пятна не вызывали у техасцев отвращения, они выглядели как сильные ушибы. Старик со старухой, судя по всему, были добрыми людьми: они улыбались техасцам, а когда те опустошили миски, принесли добавки. Оставшиеся в монастыре солдаты по-прежнему спали пьяные в телеге. Просыпаться они начали лишь в разгар дня. А проснувшись, похватали свое оружие и уехали на телеге из монастыря. Все они выглядели перепуганными.
   – Они боятся собак, – решил Гас. – Почему же майор не устроит охоту на них и не истребит этих проклятых тварей?
   – Да их сразу же станет еще больше, – сказал Калл. – Всех псов не перебьешь.
   Он наблюдал за прокаженными, когда те появлялись и занимались своими делами. Все они были наглухо закутаны, но одеяния изредка раздувались и распахивались под воздействием ветра, и тогда можно было разглядеть их тела под покрывалами. Некоторые находились в жутком состоянии: без подбородков, с проваленными носами, на щеках темные пятна. Другие хромали из-за деформации ног. Какой-то старик ходил с костылем – у него вообще не было одной ноги. Во дворе играли и несколько детей – они показались Каллу вполне здоровыми. Среди них был даже один светловолосый мальчик лет десяти – у него не наблюдалось никаких признаков болезни. Кое-кто из взрослых казался не хуже, чем старик и старуха, обслуживающие рейнджеров, у них виднелись лишь темные пятна на щеках, лбах или на руках.
   Как только солдаты ушли, монастырь Святого Лазаря ожил и уже не казался таким скверным местом. Многие прокаженные смотрели на рейнджеров приветливыми, дружелюбными взглядами. Кое-кто улыбался. Другие, с пораженными лицами, покрывал и капюшонов с голов не снимали, но при приближении техасцев почтительно кланялись.
   Опять поднялась пыль с песком, кружась так высоко, что едва можно было разглядеть нависающие над монастырем горы.
   Гас почувствовал такое облегчение от того, что остался в живых, что в нем снова проснулось острое желание поиграть в карты или кости. О прокаженных он особо не задумывался – ночью с ними, может, и было страшновато сталкиваться, но днем место, где они обитали, казалось не хуже обыкновенной больницы. Жаль, что у него не было с собой ни единой колоды карт или хоть завалявшейся кости, а то бы он показал высший класс! Правда, денег тоже не было ни цента.
   – Интересно, а сколько времени собираются мексиканцы продержать нас здесь? – спросил он своих товарищей.
   Голова у Брогноли качалась взад-вперед, словно маятник часов с тех самых пор, как он перепугался тогда, в каньоне. Он глядел на прокаженных отсутствующим взглядом, а на светловолосого мальчика – с интересом. Взглянув как-то на балкон, откуда пела дама в черном, он увидел там невысокую стройную женщину. Она что-то сказала мальчику, тот неохотно бросил играть и побежал наверх.
   Калл же в это время думал о том, каким образом можно избавиться от ножных кандалов. Если бы у него был молоток и хотя бы какое-то подобие зубила, он наверняка разбил бы цепи и сам. Майор ничего не говорил о том, что он вернется сюда, а последние солдаты куда-то ушли. Они теперь остались одни с прокаженными – единственной помехой к побегу являются кандалы да стаи бродячих псов. Если бы только разбить цепи на ногах, тогда найдется и способ, как справиться с собаками.
   Уэсли Баттонс во время долгого похода и даже когда тащил жребий, держался молодцом, но теперь остро переживал потерю двух своих братьев и остальных рейнджеров.
   – Когда мы уезжали из Остина, меня посадили кучером в фургон старого генерала Ллойда, – вспоминал он. – Нас была целая армия, вполне достаточная, чтобы отбиваться от индейцев и разбить мексиканцев. А вот теперь – посмотрите только: вот все оставшиеся добрались сюда через пустыню и закованы в железные кандалы. Домой идти далеко, – добавил он. – Мама очень опечалится, когда услышит про ребят.
   Голова у Брогноли все дергалась взад-вперед, взад-вперед.
   – А я и понятия не имею, где теперь лежит путь домой, – заметил Верзила Билл. – Тут так пыльно, что я могу лишь держать направление, вот и все. Знаю, что надо идти вниз по течению реки, но это довольно длинный путь.
   Гас вспомнил, что это та самая река, на берегу которой они разбивали бивак, когда Матильда поймала большущую зеленую водяную черепаху.
   – Вот как! Если это Рио-Гранде, тогда не так сложно пройтись вдоль нее пешком, – обрадовался он. – А когда проголодаемся, Матти наловит нам черепах.
   Матильда лишь удрученно покачала головой – ее не радовала перспектива еще одного дальнего перехода.
   – Нас осталось всего шестеро для похода по Нью-Мексико, – сказала она. – Если придется преодолевать оставшийся путь пешком, то сомневаюсь, выдержим ли его. Тот огромный индеец лучше нас знает реку – он запросто может добраться до нас.
   – Нам нужно раздобыть оружие, – проговорил Калл. – Сделать его самим, без инструментов, мы не сможем. Мы и так проделали длинный путь пешком. Я лично хотел бы пока отдохнуть. Прокаженные нас не беспокоят. От нас лишь требуется не смотреть на них вблизи.
   Он склонялся к мысли о побеге, пока Матильда не упомянула про Бизоньего Горба. Воспоминания об этом свирепом вожде команчей заставило его взглянуть на поход в ином свете. Уж лучше оставаться в стенах монастыря Святого Лазаря и отдыхать среди прокаженных, нежели снова мельтешить перед глазами Бизоньего Горба, особенно сейчас, когда их всего пятеро мужчин.
   – А я хочу уйти, если только сможем освободиться от цепей, – упорно твердил Калл. – Вдруг майор вернется и заставит нас опять тащить эти проклятые бобы?
   Однако он здорово устал и потому не настаивал на том, чтобы бежать немедленно. При сильном ветре у него в спине по-прежнему иногда что-то дергалось, а Нога очень болела. День-два отдыха не повредят, особенно если учесть, что мексиканцы, по-видимому, Уничтожать их всех вовсе не собираются.
   Конец дня тянулся медленно, техасцы отдыхали и дремали – им выделили для ночлега ту самую комнатенку, где они провели минувшую ночь, но никому не хотелось идти в темную дыру. На дворе ярко светило солнышко, те, кому солнце не нравилось, могли отдыхать под длинными навесами.
   Гасу очень хотелось перекинуться в картишки – он уже опросил нескольких мексиканцев, работавших в монастыре, нет ли у них карт. Какая-то женщина, у которой во рту было всего три зуба, приветливо улыбнулась ему и где-то раздобыла неполную колоду. В ней не хватало около двадцати карт, но Гас и Верзила Билл быстренько придумали свою игру. Выдернув из метлы несколько прутиков, они использовали их вместо денег.
   Когда они договаривались о правилах игры всего с тридцатью тремя картами, во двор вышла негритянка ростом даже выше Гаса. На прокаженную она отнюдь не походила – руки и лицо у нее были чистыми. Она подошла к ним с таким величественным достоинством, что они даже встали и выпрямились. Гас спрятал карты.
   – Джентльмены, у меня для вас есть приглашение, – сказала негритянка на чистом английском языке, даже лучшем, чем говорили сами рейнджеры. – Леди Кейри просит вас пожаловать на чашку чая.
   – Что, что просит? – не понял Гас.
   Он смутился, что его застали в неподобающем виде. Хоть его и побрили днем ранее, величавая осанка и элегантные манеры чернокожей женщины вынудили его ощутить собственное ничтожество.
   – Пожаловать на чай, джентльмены, – повторила негритянка. – Леди Кейри – англичанка, а в Англии в это время пьют чай. Вам дадут и немного перекусить. С вами будет и сын леди Кейри, виконт Монтстюарт. Вы видели, как он играл с мексиканскими детьми. Он единственный из них блондин.
   Калла тоже весьма удивили величественный вид чернокожей женщины и ее учтивость. Ему еще никогда не доводилось видеть таких высоких негритянок, не говоря уже о том, чтобы слышать такую великолепную изысканную речь. В Техасе лишь немногие чернокожие женщины осмелились бы так непринужденно разговаривать с группой белых, к тому же она явно не была неотесанной ни в малейшей степени. Ей поручили передать приглашение, и она его передала. Как и Гас, он понимал, что уцелевшие рейнджеры были людьми грубоватыми и необразованными и вряд ли подходили для того, чтобы делить трапезу с настоящей английской леди.
   Пока Калл, Гас, Уэсли и Верзила Билл переглядывались, не зная, что ответить, чернокожая женщина повернулась к Матильде Робертс и улыбнулась ей.
   – Мисс Робертс, леди Кейри знает, что вы проделали нелегкий путь по пустынным местам, – промолвила негритянка. – Она считает, что вы, возможно, пожелаете помыться и сменить платье.
   Матильда весьма удивилась простоте и спокойствию негритянки, когда та обратилась к ней.
   – Я бы… это… я по большей части купалась в реке, когда случалось быть на берегу, – замялась она.
   – Но река протекает в горах, – заметила ее собеседница. – Мне кажется, вода в ней чересчур холодна.
   – Да она просто ледяная, – подтвердила Матильда.
   – Ну что же, пойдемте со мною, – предложила негритянка. – У леди Кейри есть большая бадья и горячая вода. Джентльмены могут подождать немного – чай подадут примерно через полчаса.
   Матильда минуту-другую колебалась, но все же решилась и пошла вслед за чернокожей женщиной по Двору, а затем поднялась по лестнице на второй этаж.
   – Хотел бы я знать, что за еду нам предложат? – спросил Уэсли Баттонс. – Надеюсь, будут бифштексы. Я уже очень давно не откусывал кусочка бифштекса.
   – Чтобы приготовить бифштекс, надо забить скот, – назидательно произнес Гас. – Я же, со своей стороны, не видел нигде поблизости ни единой скотины и даже не представляю, как здесь может выжить, скажем, корова. Она тогда должна питаться одним песком или же кактусами, а если не будет достаточно проворной, то ее загрызут псы.
   Подошло время отправляться на чай к леди Кейри, но их задерживало ухудшившееся состояние Брогноли. Голова его моталась все быстрее, взад-вперед, взад-вперед, да к тому же он начал выкидывать шуточки: то и дело испускать низким голосом пищащие звуки, похожие на те, которые издает умирающий кролик.
   Чуть позже над ними, на балконе появилась та же самая чернокожая женщина и знаком пригласила их подниматься. Гас засомневался: брать ли Брогноли? Но оставлять его одного – значило бы поступать нечестно, поскольку там будут кормить. Следовало признать, что мексиканцы, заправляющие в монастыре, не скаредничали и щедро кормили их лепешками и похлебкой, но Уэсли Баттонс уже заронил в их головы мысль о бифштексах. Так что казалось неправильным обделять Брогноли и не брать его с собой на пиршество.
   – Пошли, пошли, Брог, – подгонял его Гас. – Та дама, что пела псалом по Длинноногому и другим ребятам, ждет нас наверху и отвалит нам жратвы.
   Брогноли поднялся и пошел вместе со всеми, медленно передвигая ноги и по-прежнему мотая головой.
   Никто не знал, чего следует ожидать, пока они поднимались по лестнице и шли по узенькому балкону, ведущему в апартаменты леди Кейри. Гас на ходу приглаживал рукой волосы – он хотел попросить у Матти ее сломанный гребень, да позабыл. Разумеется, он никак не ожидал, что высокая негритянка, которая говорила по-английски лучше любого техасца, уведет Матильду с собой.
   Вдруг из темного угла выпрыгнул маленький светловолосый мальчик и наставил на них самодельный ковбойский пистолет.
   – Вы техасцы? А я шотландец, – сказал он.
   – Вот оно что. Я и сам наполовину шотландец, – ответил Гас. – Мне не раз говорила об этом моя мама. А ты сейчас находишься от дома так же далеко, как и я.
   – Потому моя мама и захотела повидаться с вами, – объяснил мальчуган. – Она хочет, чтобы вы забрали ее с собой. Она мне сказала, что мы уезжаем завтра, если вы, конечно, заберете нас
   Калл и Гас обменялись взглядами. Мальчуган был прелестный и искренний. Может, он и выдумал все это, как нередко делают дети его возраста, но скорее всего, его мать, леди Кейри, сказала ему что-то про такое намерение. Калл, разумеется, не собирался оставаться надолго в плену у мексиканцев, но он никак не ожидал, что уедет отсюда уже на следующий день.
   – Но если мы возьмем тебя с собой и повезем домой, на чем же мы поедем? – поинтересовался Калл. – Ведь наших лошадей уже давно увели конокрады.
   – Не беспокойтесь, у моей мамы есть лошади, – беззаботно ответил мальчик. – Они в конюшне на заднем дворе нашего лепрозория.
   – На заднем дворе чего? – не понял Гас.
   – Лепрозория. А вы разве не прокаженные? – удивился малыш. – Моя мама прокаженная, потому я никогда и не видел ее лица. Но руки у нее без пятен, так что она все еще великолепно играет на скрипке, она и меня учит играть на ней. Когда мы доберемся до дома, у меня будут самые лучшие учителя в Европе, – продолжал он. – Когда-нибудь я, может, буду жрать перед королевой. Моя мама знакома с королевой, но я ее никогда не видел. Я был слишком мал и меня не представляли ко двору Ее Величества.
   – Я, к примеру, не так молод, как ты, но тоже не прочь посмотреть на королеву, – заметил Гас. – Особенно если она хорошенькая.
   – Да нет, она толстая-претолстая, – пояснил мальчуган. – Вот моя мама была настоящая красавица, правда, до того, как заболела проказой. Ее портрет даже рисовал сам мистер Гейнсборо [7 - Неточность автора. Гейнсборо скончался более чем за 50 лет до происходящих в книге событий.], а он очень знаменитый художник.
   В этот момент дверь открылась, вошла высокая негритянка.
   – Уилли, надеюсь, вы не целились в джентльменов из своего пистолетика, – проговорила она. – Очень невежливо направлять оружие на людей, особенно на тех, которые могут стать вашими друзьями.
   – Я целился, – признался мальчуган, – но это же игрушечный пистолет. Я же не мог стрелять взаправду, у меня и пуль нет.
   – Неважно, это не делает ваш поступок вежливым, – объяснила ему негритянка и, посмотрев на рейнджеров, добавила. – Конечно, я поступила тоже невежливо, потому что не представилась вам. Меня зовут Эмеральд.
   – Она из Африки, ее папа был там королем, – похвастался мальчик. – Она уже очень давно с нами. Она вместе с нами даже гораздо дольше, чем миссис Чабб.
   – Ну вот что, Уилли, не надо надоедать джентльменам, – назидательно произнесла Эмеральд. – Чай уже почти готов. Может вы пожелаете пройти вымыть руки?
   – Да мы их уже мыли, когда нас брили, – ляпнул Гас. – А с тех пор, как мы мыли руки дважды на дню, прошло немало месяцев.
   – Понимаю, но теперь вы находитесь под покровительством леди Кейри, – объявила Эмеральд. – Так что можете мыть руки сколько угодно раз на дню.
   – Мэм, а нет ли чего пожрать, – не вытерпел Уэсли Баттонс. – Я хотел бы сперва проглотить что-нибудь, а уж потом руки мыть. У меня уже давненько на зубу бифштекса не было – думаю, могу теперь съесть целую корову.
   – Вот те на! Кто же подает к чаю бифштексы, – улыбнулась Эмеральд. – Бифштексы хороши на обед, но не к чаю. Вообще-то леди Кейри не строго придерживается условностей, но боюсь, не настолько, чтобы нарушать заведенные порядки чаепития.
   Техасцев провели в комнату, где стояли пять тазов, вода в них была столь горяча, что в помещении повисли пять столбиков пара. Имелись также пять полотенец и, что еще более необычно – лежали пять щеток для волос и пять расчесок. Щетки были окаймлены серебром, а расчески, похоже, сделаны из слоновой кости. Поблизости, в сторонке, стоял стол с другим тазом с водой, полотенцем и отделанной серебром щеткой и расческой из слоновой кости.
   – Здесь самая горячая вода, какой я только умывался после отъезда из Сан-Антонио, – заметил Гас. – Если зазеваешься, можешь ошпариться.
   Шестой тазик предназначался для молодого виконта Уилли. Техасцев оставили в покое, чтобы они помылись, когда сами захотят. Пока они переглядывались и ждали, чтобы вода в тазах немного остыла, в комнату влетела невысокая полная женщина в сером платье и схватила Уилли, прежде чем тому удалось улизнуть от нее.
   – Нет, нет, не хочу, миссис Чабб, – захныкал мальчуган, безуспешно стараясь освободиться от ее хватки.
   Не успели техасцы и глазом моргнуть, как миссис Чабб наклонила голову мальчика над тазом и принялась ожесточенно тереть его личико, не обращая внимания на выкрики и причитания, что вода слишком горяча.
   – Уилли, успокойся и постарайся не реветь в присутствии гостей, не огорчай их, – назидательно произнесла миссис Чабб.
   Она не спускала глаз и не отрывала рук от своего маленького подопечного, пока не решила, что вымыла его как следует. Когда же посчитала, что сделала свою работу как положено и отпустила Уилли, его лицо покраснело, а волосы блестели после умелого применения щетки и расчески. Закончив умывание Уилли, толстушка глянула на техасцев.
   – Вот что, джентльмены, у вас вода остывает – давайте-ка приступайте, – распорядилась она. – У леди Кейри отменный аппетит, а ваша мисс Робертс уплетает так, будто не ела целый месяц.
   – Да не месяц, а целых два, – уточнил Верзила Билл. – Матти так и не поела как следует с тех пор, как мы перебрались через Бразос.
   – Вот как. А сейчас она угощается великолепным крепким чаем, – добавила миссис Чабб. – Если вы, джентльмены, захотите что-нибудь поесть после чая и до обеда, советую вам помыться побыстрей. А то не останется ни одной булочки или бутерброда.
   Уилли быстро выскочил из комнаты, через которую ворвалась миссис Чабб.
   – Мама, я очень хочу пшеничную лепешку, – крикнул он на ходу. – Подожди меня, я уже иду.
   Техасцы по настоянию миссис Чабб поспешили поплескаться в горячей воде, затем вытерлись насухо полотенцами. Хоть их и брили и ополаскивали не так давно, когда они кончили вытираться, полотенца стали коричневыми от пыли и песка. Гас разок-другой сильно провел щеткой по волосам, остальные техасцы сочли неудобным брать в руки такой незнакомый им предмет.
   Миссис Чабб, ничуть не удивившись их нерешительности, погнала рейнджеров к двери, как наседка подгоняет своих цыплят.
   Войдя в апартаменты леди Кейри, техасцы остолбенели, увидев Матильду Робертс, раскрасневшуюся, с еще не высохшими волосами, в чистом белом халате, сидящую за столом и уплетающую бисквиты.
   Рядом с ней в кресле расположилась дама в черном, та самая, которая так трогательно пела по их убиенным друзьям. Гас все надеялся хоть одним глазком увидеть ее лицо, но, к его разочарованию, лицо леди Кейри было закрыто густой трехслойной черной вуалью. У нее ничего не было видно: ни ног, обутых в остроносые черные сапожки, ни волос, ни лица. Калл предположил, что лицо женщины, должно быть, сильно изъедено нарывами, иначе с чего это вдруг она закрывает его так тщательно? Он даже не мог предположить, какого цвета у нее глаза. Когда они вошли в комнату, она ела какой-то кусочек, весьма похожий на хлеб. Когда леди Кейри слегка наклонила голову вперед, чтобы просунуть пальцами маленький кусочек хлеба под трехслойную вуаль, Калл на мгновение заметил блеск ее белых зубов и фрагмент подбородка, который вовсе не казался пораженным проказой.
   – Извините меня, джентльмены, – промолвила леди Кейри дружелюбным тоном. – Когда я проголодаюсь, то никаких великосветских манер не признаю, а здесь, в монастыре Святого Лазаря, я вечно хожу голодная. Может, это ветер виноват? За едой я на него почти не обращаю внимания.
   – Здорово дует, не так ли? – вдруг произнес Верзила Билл и сам удивился, что сумел выговорить пару слов в присутствии такой благородной леди.
   Они находились в просторном зале, стены которого были задрапированы цветастым материалом, а два окна тщательно занавешены. В одном из углов стояла большая кровать с четырьмя столбиками, на которой сидела маленькая собачонка; была также и небольшая кроватка, явно предназначенная для Уилли.
   – Конечно, еще как дует, – подхватила разговор леди Кейри. – Угощайтесь, джентльмены. Не стесняйтесь. Думаю, скоро освоитесь, вам ведь прежде не приходилось бывать на таких чайных церемониях.
   Руки леди Кейри были в перчатках, тоже черного цвета – она протянула руку и взяла двумя пальцами еще кусочек хлеба и быстро поднесла его под вуалью ко рту.
   Гас подумал, что ему, видимо, первым придется говорить что-нибудь леди Кейри, и уже разинул было рот, как вдруг вмешался Верзила Билл и пробормотал что-то невнятное насчет ветра. На столе перед ними стоял поднос с едой, но Гасу казалось, что это и не еда, а так – пустяк: какие-то малюсенькие кусочки хлеба, нарезанные квадратиками, и с дольками огурца на этих квадратиках. Кроме того, лежали бисквиты и сдобочки покрупнее с изюмом внутри. Он еще подумал, что, может, их имел в виду Уилли, когда просил у матери пшеничную лепешку. Помимо разных бисквитов и булочек, лежали кукурузные початки, стояли блюдечки с маслом и солью, чтобы макать в них початки. Были также помидоры, абрикосы и инжир и целая тарелка с маленькой рыбкой, которая на вкус показалась пересоленной.
   Гас все порывался сказать что-нибудь лестное относительно еды, но что-то в поведении леди Кейри сдерживало его и не давало возможности даже раскрыть рот. Каждый раз, когда он смотрел на нее и порывался что-то сказать, он вместо того, чтобы произнести хоть слово, клал в рот кусочек бисквита или булочки и жевал.
   Сперва техасцы очень смущались – еду. которую им предлагали, они никогда прежде не ели. Поэтому они набросились в первую очередь на ту, которая казалась им наиболее безопасной, и вскоре смели со стола все бисквиты. Затем принялись за булочки, после них – за початки и наконец – за фрукты. Тем не менее все они почему-то избегали бутербродов с огурцами, предпочитая вместо них соленую рыбу. Тем временем миссис Чабб налила им по объемистой чашке горячего сладкого чая. Он был сладким потому, что она положила в чашки серебряными щипчиками квадратные кусочки рафинированного сахара.
   – Боже мой, сладко-то как, – прошептал Гас.
   Никто из техасцев прежде никогда не видел рафинада. Они весьма удивились повышенной сладости чая от этого сахара.
   – Это такой сахар, – объяснила леди Кейри. Она тоже принялась за чай, но пила его не из чашки, а тянула через соломинку, изящным движением руки вставляя ее в рот под вуалью. – Этот сахар очищает мой ученый химик доктор Гильи, – продолжала она. – Его вырабатывают из сахарного тростника, который растет на моих плантациях на далеких островах. Я убеждена, что это очень хороший сахар.
   – Это там моя мама заразилась проказой, – рассказал Уилли. – На плантациях. А я не заразился, не заразились также Эмеральд и миссис Чабб.
   – А мне не повезло. Только одна я заразилась, – добавила леди Кейрн.
   – Но, может, и папа тоже заразился, но мы об этом не знаем, потому что мексиканцы сразу же расстреляли его, – продолжал Уилли. – Они расстреляли его, когда объявили нас военнопленными.
   – Вот что, Уилли, эти джентльмены проделали большой путь и потеряли многих своих друзей, – объяснила ему леди Кейри. – Не надо бередить их раны, рассказывая о наших несчастьях.
   – Я потеряла своего Чада, – напомнила Матильда. – Он погиб от шальной пули. Если бы он в тот момент стоял в любом другом месте, уверена, был бы и сейчас жив.
   – Вряд ли, Матти, не говори так уверенно, – возразил Гас. – После того случая мы прошагали немало, а погода стояла все время холодная.
   – От холода мой Чад не умер бы, – вскинулась Матильда. – Я бы держала его в своих объятиях и согревала.
   – Дома в нашем замке довольно прохладно, – вспомнил Уилли. – Печей в нем немного. Но зато у нас есть пушки, и я как-нибудь пальну из них. Когда же мы вернемся в наш замок, мама?
   – Это теперь зависит от этих джентльменов, – ответила леди Кейри. – Мы поговорим, как только они выпьют чаю. Невежливо обсуждать дела с гостями, когда они наслаждаются такой вкусной едой.
   – А мне кажется, мы могли бы начать разговор прямо сейчас, – не вытерпел Калл. – Если у вас есть задумка, как выбраться отсюда, готов обсудить ее немедля.
   – Великолепно, все равно на столе ничего не осталось, кроме бутербродов с огурцами, – согласилась с ним леди Кейри. – Думаю, что огурцы не в почете в Техасе, но мы, шотландцы, очень их любим. Помоги мне, Уилли, и вы, миссис Чабб. Давайте кончим с бутербродами и займемся разработкой плана нашей экспедиции.
   Каллу понравились и булочки, и лепешки, и фрукты. Он ел с аппетитом, особенно маленькие кукурузные початки с маслом. После перехода через прерии и пустыню по холоду и без воды ему казалось чудом, что они выжили и теперь сидят и наслаждаются такой вкусной едой в компании с английской леди, ее слугами и маленьким сыном. И тем не менее он весьма удивился, когда она упомянула про экспедицию. Край вокруг Эль-Пасо был такой же суровый и опасный, как и все места, по которым они прошли. У пятерых рейнджеров, четверых женщин и мальчугана в придачу шансы на удачу были довольно невысокими, если их не будет сопровождать отряд мексиканских солдат.
   – Прежде всего давайте познакомимся, – предложила леди Кейри. – Меня зовут Люсинда Кейри, это миссис Чабб, это – Эмеральд, а это – Уилли. Теперь вы знаете, как нас зовут, но ваших имен мы не знаем. Представьтесь, пожалуйста.
   Гас тут же сообщил, что его зовут Август Маккрае. Он уже решил быть первым и не дать Верзиле Биллу Колеману выскочить вперед и заговорить с доброй дамой, которая накормила их столь вкусной едой.
   – Вот те на, Уилли, – он тоже шотландец, – удивилась леди Кейри. – Думаю, мы даже родственники, хотя и очень отдаленные, мистер Маккрае.
   Такая новость сразу же приободрила Гаса, и он задрал нос. Вслед за ним назвались и другие рейнджеры, причем Вудроу Калл оказался последним. Брогноли, чья голова по-прежнему моталась туда-сюда, словно маятник от часов, представлял Верзила Билл. Никто из техасцев не знал, как следует вести себя, представляясь леди, – Верзила Билл попытался слегка поклониться, но леди Кейри, видимо, даже не обратила на это внимания. Она разделила оставшиеся бутерброды с огурцами поровну между собой, миссис Чабб и Уилли, и они с аппетитом проглотили их.
   Все это время высокая негритянка по имени Эмеральд стояла около постели и смотрела на техасцев. Собачонка улеглась спать и теперь вовсю похрапывала.
   – Прикрой его подушкой, Уилли, почему мы должны выслушивать этот храп, – распорядилась леди Кейри, когда кончились все бутерброды с огурцами.
   Уилли мигом схватил сразу три подушки с красного диванчика и набросил их на спящую собачку, а та заворчала, проснулась, встряхнулась и, спрыгнув с постели, устроилась у леди Кейри на коленях.
   – А это Джордж, от него довольно дурно пахнет, – пояснила леди Кейри.
   Собачонка все пыталась лизнуть ее, но самое большее, что ей удалось, это обслюнявить перчатки.
   Калл наблюдал за высокой негритянкой Эмеральд. Она стояла у кровати с четырьмя столбиками, не сводя глаз с гостей. Она не глядела на них недружелюбно, но вместе с тем и не как на близких друзей. Она носила длинное голубое платье. Калл еще подумал, а нет ли у нее под платьем пистолета или хотя бы ножа. Он понимал, что она телохранительница леди Кейри и ее маленького сына; он нипочем не стал бы нападать на них, если с ними находилась бы Эмеральд – такой у нее был вид.
   Допивая чай, он случайно взглянул на балдахин над кроватью с четырьмя столбиками и увидел там голову крупной змеи. Через секунду показалось и длинное змеиное тело – такой огромной змеи Калл в жизни не видел. Он быстро обшарил взглядом стол, ища на нем нож, чтобы убить змею, но ничего не было, кроме маленького ножичка, которым намазывали масло. Тогда он схватил небольшой стульчик и уже приготовился вскочить и постараться огреть им большую змею, как в этот момент негритянка спокойно протянула свою длинную черную руку, и большая змея поползла по ней. Все рейнджеры, как один, вздрогнули, увидев, как змея ползет по руке Эмеральд. Затем она обвилась вокруг ее плеч, а голову вытянула по направлению к столу, где стоял чайный сервиз.
   – Причин для тревоги нет, джентльмены, – успокоила их леди Кейри. – Это удав моего сына – его зовут Эльфинстоун.
   – Только для меня он слишком большой, – сказал Уилли. – Теперь с ним играют мама и Эмеральд. А миссис Чабб на змей внимания не обращает. Когда Эльфинстоун охотится на крыс, она попросту глаза отводит.
   Эмеральл подошла к леди Кейри протянула ей удава, а тот сполз вниз по ее ноге и соскользнул под стол.
   – Думаю, ему захотелось повидаться с Джорджем, – решила леди Кейри. – Бисквитные крошки ему не нравятся, но, мне кажется, дурно пахнущая маленькая тварь будет для удава угощением.
   – Но, мама, мы не можем пожертвовать Джорджем, – воспротивился Уилли. – Удав отыскивает множество крыс, не думаю, что ему еще нужно слопать и нашу собачку.
   – Кто знает, что нужно удаву, Уилли? – назидательно произнесла леди Кейри. – Боюсь, что мы слишком занялись животными, и они отвлекают нас от дел. Так вот: мы с Уилли хотим уехать домой, джентльмены, и мексиканские власти согласны отпустить нас. Но выделить нам охрану они не хотят, а до морского порта отсюда довольно долгий путь.
   – Я могу пояснить, – опять подал голос Верзила Билл. – Он такой долгий, что даже не знаю, куда лучше направиться.
   – Я, например, считаю, что самый подходящий – это порт Галвестон, – предположила леди Кейри. – Я скорее предпочла бы Галвестон, чем Веракрус. Если ехать через всю Мексику, то жадные генералы захотят заполучить слишком большой выкуп, а мой отец и так отдал им приличную сумму. Он заплатил его, разумеется, не за меня – отец не стал бы тратить на прокаженную дочь и шиллинга. Он заплатил за молодого виконта, ему нужен только Уилли – он его единственный наследник.
   Рейнджеры молча выслушали то, что говорила леди Кейри. Калл посмотрел на Гаса, тот – на Верзилу Билла. Брогноли все мотал своей головой, а Уэсли Баттонс, который вообще ел медленно, подбирал и запихивал в рот последние крошки от булочек с изюмом. Все уже признали большую змею домашним животным, а Уэсли все равно боялся змей. Она заползла неизвестно куда, но в любую минуту может выползти и ужалить его. Он поджал ноги, положив их на перекладину ножек стула, и все время был настороже, потому и не прислушивался к разговору о всяких там выкупах и морских портах. Он пойдет туда, куда пойдут все ребята, – пусть они сами решают, куда идти – он только рад будет.
   – Мэм, мы будем рады доставить вас в Галвестон, – проговорил Калл, – если отыщем туда дорогу. Но добираться до Галвестона далековато, а у нас нет ни лошадей, ни повозок, ни оружия, ни одежды, вообще ничего нет. Лошадей у нас украли, а оружие отняли мексиканцы.
   – По счастью, мы, семья Кейри, пока еще не обеднели, – заметила леди Кейри. – Я, само собой разумеется, и не думала, что вы отправитесь отсюда в Техас пешком, босиком, да еще в железных кандалах на ногах. Лошади у нас есть, а вскоре мы подыщем их и для вас. Вы похожи на честных людей – я пошлю вас в город и дам достаточно денег, чтобы закупить все, что нам необходимо для такого перехода. Только не скупитесь. Купите себе надежное оружие, теплую одежду и хороших лошадей, на которых можно положиться. У нас есть палатка, достаточно вместительная для нас и миссис Робертс, но вам, мужчинам, боюсь, придется спать на открытом воздухе, если, конечно, это не слишком непривычно для вас.
   – А мы и не знаем, как это спать по-другому, не на открытом воздухе, – усмехнулся Гас. – Если дать нам дождевики да одеяла, то, думаю, мы устроимся очень даже удобно.
   В этот момент из-под стола показалась змея, поползла вверх по кроватному столбику и вскоре исчезла, устроившись на балдахине, висевшем над кроватью. Уэсли Баттонс осторожно выпростал ноги из-под стула и поставил их на пол.
   – Думаю, отправлять вас в город сегодня уже слишком поздно, – решила леди Кейри. – Эмеральд, скажите Мануэлю, чтобы он снял кандалы с этих мужчин. Я хочу, чтобы они отправились в город завтра пораньше. Я стремлюсь уехать отсюда как можно скорее – эти жадные мексиканцы чего доброго могут в любое время нарушить свои обещания.
   – Пойдемте со мной, – позвала рейнджеров Эмералъд – Мы подобрали вам другую комнату для ночлега. Матрасы, правда, набиты листьями от кукурузных початков, но все равно там гораздо удобнее, чем в комнате, куда поместили вас мексиканцы.
   Когда они выходили из зала, Уилли сидел рядом с матерью и помогал ей отбирать сказки из стопки книг, лежащей около низенького диванчика, на котором сидела леди Кейри. Она подняла голову, глядя на них, но они ничего не рассмотрели, кроме черной трехслойной вуали на ее лице
   – Интересно, сильно затронула ее проказа? – задал вопрос Гас, когда техасцы шли в отведенную им комнату по длинному балкону следом за Эмеральд. – Не будет ли жутко смотреть на ее лицо, если оно окажется без носа?
   – Да, будет довольно жутко, но она мне все равно нравится, – откликнулся Калл. – Она собирается увести нас отсюда Вот уж никогда не думал, не гадал, что нам так здорово повезет.
   А Гас думал о длинных милях, которые им предстояло пройти по безводной, ветреной местности, чтобы добраться до порта, расположенного отсюда так же далеко, как и поселения вокруг Остина. Путь туда неблизкий, даже до тех гор, где погибли Джош Корн и Зик Мууди Но если они и доберутся до них, то окажутся на землях, где свирепствует Бизоний Горб.
   – Пока мы не знаем, повезло ли нам, – произнес он. – Нам нужно пересечь земли, где хозяйничают команчи.
   – Но все равно лучше освободиться из плена и перестать таскать эти проклятые кандалы, – твердо заключил Калл.



   Часть IV


   1

   Бизоний Горб поймал Киркера, охотника за скальпами, в каменистой лощине восточнее реки Пекос. В тот момент у Киркера было с собой сорок скальпов. Бизоний Горб опознал их как скальпы мексиканцев, но все равно решил подвергнуть пленника зверским пыткам, пока тот не умрет. Киркера было не так-то просто изловить. Он ухитрился спрятаться среди скал и просидел там весь день, чем сильно рассердил военного вождя команчей. Луна стала полной, что сулило удачу, и вождь пожелал проследовать по старой проторенной тропе прямо в Мексику и привезти назад с собой новых пленников, в основном детей, которых можно сделать рабами или же продать торговцам из метисов в местечке, называемом Грусть, расположенном поблизости от бывших ключей, где обычно останавливались путники, пересекающие великие равнины, чтобы передохнуть и напоить лошадей и мулов.
   Бизоньему Горбу не понравилось, что приходится задерживаться ради того, чтобы поймать какого-то охотника за скальпами, человечка столь слабого, что он убивал лишь мексиканцев и редко когда отваживался напасть на апачей или же на команчей. Сначала вождь решил посадить в засаду трех своих воинов, а самому с отрядом двигаться дальше. Когда Киркер сочтет, что опасность миновала, и вылезет из потайного Места в скалах, трое команчей убьют его и нагонят группу, направляющуюся на юг.
   Однако этому решительно воспротивился Брыкающийся Волк, и Бизоний Горб вынужден был пойти на уступки. Киркер убил у Брыкающегося Волка двух его жен и одного сына, снял с них скальпы и продал их. Брыкающийся Волк был не из тех индейцев, которые забывают про обиды и прощают их; он захотел лично принять участие в смертельных пытках Киркера. Луна команчей стала полной только что, поэтому у них будет достаточно времени, чтобы незаметно проскользнуть в Мексику и захватить там пленников.
   Брыкающийся Волк придумал, как выгнать Киркера из его норы в скалах, и осуществил свою идею в самом начале вечера, еще до восхода луны. Он отправил молодых воинов поймать несколько змей и приказал связать их хвостами вместе, да покрепче, чтобы они не гремели своими погремушками. Затем всех этих гремучих змей следовало нацепить на палку головами вниз – от такого непочтительного с ними обращения они становились еще злее.
   Воины поймали семь змей. Когда хвосты всех семерых связали вместе, молодой храбрец по прозвищу Шустряга забрался на скалу выше убежища Киркера и швырнул связку змей вниз, угодив прямо на него. Киркер заорал, когда первая змея ужалила его, а заорав, тем самым открыл место, где скрывался.
   Бизоний Горб сам прыгнул на него сверху и одним ударом выбил у него из рук ружье, чтобы тот не мог застрелиться. По счастью, змея ужалила Киркера лишь в ногу, так что рана оказалась не смертельной, и он не ослабел настолько, чтобы не воспринимать боль от пыток.
   Киркера еще не дотащили до стоянки, а Брыкающийся Волк, рассвирепев от злобы, уже всадил ему в ухо острую палочку, проткнув барабанную перепонку, отчего кровь так и хлынула потоком из его головы. Киркер завизжал и завыл от боли, словно пойманный в капкан волк. Он принялся плевать на команчей, пока Бизоньему Горбу не надоело это. Тогда он взял иглу с суровой ниткой и зашил ему губы. После этого Киркер уже не мог кричать громко, но извивался, корчился и мычал, когда его резал и жег Брыкающийся Волк, взявший на себя основную заботу о пытках.
   Некоторые смельчаки склонялись к тому, чтобы не замучить Киркера до смерти – они хотели переправить его в главный лагерь и отдать на растерзание женщинам. Одна из них, скво по имени Три Зернышка, в изощренности пыток превосходила даже мужчин. Она умела перекусывать пальцы истязаемых так ровно, будто какой-то ивовый прутик.
   Однако Бизоньему Горбу не терпелось. Он считал, что Киркер – нехороший человек и заслуживает пыток со стороны скво, но до них нужно добираться целых четыре дня на север, а набег совершался в южном направлении. Может Брыкающийся Волк и уступал Трем Зернышкам по части изощренности пыток, но и он неплохо сумел заставить Киркера извиваться и мычать весь вечер. Киркер весь обгорел, был изрезан и ослеплен, когда его подвели к невысокому дереву на берегу Пекоса и подвесили на сук головой вниз. Затем под его мотающейся головой развели небольшой костер и приготовились тронуться в путь. Смолистые дровишки будут гореть всю ночь, и еще задолго до восхода солнца голова Киркера зажарится и закоптится как надо.
   И даже когда Бизоний Горб вскочил на коня и объявил, что пришло время воспользоваться преимуществами луны команчей и заняться серьезным делом – начать набег, Брыкающийся Волк отказался ехать со всеми. Он твердо настроился насладиться муками Киркера до конца. И вонзил острую палочку в его другое ухо, чтобы кровь из головы капала в костер.
   Бизоний Горб рассердился. Брыкающийся Волк, как воин, был волен поступать, как ему вздумается, но до определенного момента. Он знал дорогу в Мексику не хуже любых других. Вряд ли Киркер проживет до утра, а как только ему придет конец, Брыкающийся Волк отправится в путь и нагонит отряд на следующий день.
   И тем не менее, прежде чем начать поход, Бизоний Горб строго-настрого наказал Брыкающемуся Волку присоединиться к остальным как можно скорее. Брыкающийся Волк был лучшим конокрадом во всем племени команчей, а также лучшим похитителем детей. Он умел передвигаться совершенно бесшумно. Раза два он проникал в дома через окна и захватывал ребенка в то время, как его родители тоже находились в этой же комнате и обедали или же переругивались в семейной ссоре. Бизоньему Горбу не хотелось, чтобы Брыкающийся Волк задерживался слишком долго, истязая какого-то жалкого охотника за скальпами. Тот уже слишком ослабел и не мог выносить смертельные пытки. Он лишь слабо дергался да тихонько мычал сквозь зашитые губы, когда пламя лизало его голову.
   Брыкающийся Волк не обращал особого внимания на Бизоньего Горба и других воинов, когда те поскакали на юг. Он даже обрадовался, что военный вождь уехал – Бизоний Горб был великим воином, но при медленных пытках проявлял нетерпение. Из-за своего нетерпения Бизоний Горб не был, в частности, и хорошим охотником – он слишком рано срывался. Для пыток нужно терпение, а у Бизоньего Горба его не хватало.
   Воины еще не успели скрыться из виду, а Брыкающийся Волк вынул из костра пару головешек и стал тыкать ими там и сям в тело Киркера, заставляя его корчиться, словно выброшенная на берег рыба. Брыкающийся Волк получал удовольствие, наблюдая, как извивается истязаемый. Как хорошо, что рядом нет нетерпеливого военного вождя, хорошо быть одному и заставлять испытывать жуткую боль человека, который оскальпировал его жен и маленького сына. Немного времени спустя он разрезал суровую нить, которой Бизоний Горб сшил губы Киркера. Затем подбросил дров в костер и, схватив Киркера за волосы, стал держать его голову так, чтобы лицо горело в пламени. Брыкающемуся Волку хотелось услышать стоны и вопли белолицего.
   Когда вопли затихли, Брыкающийся Волк немного пригасил костер и принялся опять коптить голову Киркера, потом встал и зашагал к ближайшим скалам, освещая себе путь горящей палкой как факелом. Ему хотелось поймать маленьких скорпионов и посадить их на подвешенного над костром. Скорпионы ужалят его, но не убьют, и пытки можно будет продолжать.


   2

   Калл весьма удивился, увидев, как умело ездит верхом леди Кейри. Сидела она, разумеется, в дамском седле, но правила своим вороным мерином не хуже любого мужчины. Она даже могла заставить лошадь перепрыгивать на всем скаку через неширокие канавы и низенькие кустики. Калл подумал, что так поступать довольно глупо, но вынужден был признать, что проделывала она это мастерски и красиво. Уилли тоже пытался заставить своего пони прыгать, как мамин мерин, но, конечно же, пони так прыгать не мог. Миссис Чабб ехала на ослике и все время жаловалась на его непослушание, хотя Гас и говорил ей, что ослик ведет себя не хуже и не лучше любых других ослов.
   – Нет, сэр, в Англии они ведут себя гораздо лучше, – не соглашалась с ним миссис Чабб. – Этот все норовит укусить меня за ногу.
   Эмеральд, высокая негритянка, ехала на крупном белом муле; Гас весьма удивился, когда она сказала, что этот мул приплыл сюда из Ирландии вместе с пони для Уилли и вороным мерином леди Кейри.
   – Сомневаюсь, чтобы мне понравился мул, которого привезли сюда на судне, – произнес он.
   Гас ехал на гнедой лошади, купленной в Эль-Пасо. По правде говоря, у всех рейнджеров были, благодаря щедрости леди Кейри, гораздо лучшие лошади по сравнению с теми, на которых им приходилось когда-либо ездить во всех предыдущих походах. У каждого теперь было по две лошади – основная и запасная; грузы перевозились на четырех мулах: на одном везли палатку леди Кейри, а на остальных – продовольствие, разное снаряжение и большой запас боеприпасов. Все были вооружены первоклассным оружием – ружьями и пистолетами последнего образца, имелся также великолепный дробовик для охоты на дичь. Гасу не терпелось опробовать дробовик и поохотиться на степных тетеревов – ему уже понравилось лакомиться дичинкой; но, к сожалению, на востоке от Эль-Пасо, где они ехали, тетеревов не водилось, там расстилалась голая пустыня. Тем не менее Гас умудрился подстрелить из охотничьего ружья тощего зайца, но Эмеральд, осмотрев зверька, отказалась стряпать из него что-либо. – Леди Кейри ничего не имеет против зайцев, если только они не тушеные, – заявила она.
   Леди Кейри в это время ускакала далеко вперед. Она не снимала густую вуаль, так что Калл никак не мог взять в толк, как же она умудрялась замечать норы степных собачек и другие опасные препятствия на своем пути. Носилась она довольно быстро, покрывала на ней раздувались, и тем не менее вороной мерин редко спотыкался.
   Ровно в четыре часа вся группа, к удивлению рейнджеров, остановилась на бивак, чтобы попить чаю. Поставили небольшой столик, накрытый белой камчатой скатертью. Пока Эмеральд нарезала ветчину тоненькими ломтиками и делала небольшие бутерброды, рейнджеры разожгли костер, на котором миссис Чабб принялась кипятить воду для чая. Принесли сахарницу и щипчиками положили кусочки сахара в чашки.
   Чай понравился всем рейнджерам; выдув по нескольку чашек, они объявили, что одобряют английские обычаи. Калл же, хотя ему тоже понравился чай, подумал, что глупо тратить попусту целый час дневного времени, просиживая за столом в пустыне. И вечером можно гонять чаи сколько душе угодно – зачем же пропускать светлые дневные часы? Но все же он должен был признать, что во всех других отношениях мероприятия, организованные леди Кейри, были просто великолепны.
   В Эль-Пасо они приобрели самые лучшие седла, какие только нашлись, не забыли также и о том, что зима не за горами. Леди Кейри настояла, чтобы они купили дождевики, теплые куртки и целую кипу одеял. Да если бы экспедиция Калеба Кобба была хоть наполовину экипирована так, она, может, и осуществилась бы, считал Калл. С надлежащим материальным обеспечением она имела бы реальные шансы на успех.
   Вечером Эмеральд установила, с помощью Верзилы Билла и Гаса, палатку для леди Кейри. Когда растяжки палатки прочно укрепили, леди Кейри присела у лагерного костра и стала читать сыну Уилли рассказы из книг, которые они прихватили с собой. Рейнджеры, которым никогда прежде не доводилось близко сталкиваться с дамой, умеющей читать, внимательно слушали ее и чтение им нравилось не меньше, чем Уилли. А что касается Матильды Робертс, то ей книга нравилась даже больше, чем Уилли, – маленький виконт уже не раз слышал эти рассказы, а Матильда не знала ни про Красную Шапочку или про Джека и бобовое зернышко. Пока леди Кейри читала, Матильда сидела, словно завороженная, не обращая внимания на то, что ее чай давно остыл.
   Но еще больше, чем чтение, завораживало их пение леди Кейри. В основном та исполняла легкие веселые песенки вроде «Анни-Лори» или «Барбара Аллен», так как мужчинам нравились именно такие песни. Но когда сентиментальные песенки надоедали, голос леди Кейри внезапно становился все громче и громче, пока, как казалось, не заполнял все безбрежное пространство пустыни. На этот раз она запела на незнакомом им языке, но при первых же звуках встал во весь рост Брогноли и стал подпевать ей. Пел он невнятно, голос его оказался хриплым и скрипучим, но он старался как мог, а глаза его ожили и засверкали. На лбу вздулась вена, когда он начал подпевать.
   – Смотрите, он итальянец и знает итальянские оперы, – удивилась леди Кейри. – Теперь, когда он обрел снова голос, думаю, через денек-другой запоет и арии.
   Ее предположение не оправдалось, ибо интендант Брогноли в ту же ночь умер. Утром Калл взглянул на него и сразу догадался, что тот неживой. Голова Брогноли откинулась далеко назад и вбок.
   – Думаю, что это дерганье и довело его до ручки, – решил Гас, когда услышал печальную весть.
   – Нет, это все опера наделала, – возразила леди Кейри. – А может, он умер от того, что услышал родную речь.
   Интенданта Брогноли похоронили в твердом каменистом грунте – четверо оставшихся рейнджеров по очереди рыли для него могилу. Леди Кейри на процедуре погребения пела тот же самый реквием, который они слышали, когда хоронили Длинноногого Уэллейса и других техасцев, расстрелянных мексиканскими солдатами. Мужчины не могли сдержать слез, даже Уэсли Баттонс, хотя он и недолюбливал Брогноли. Как-никак они вместе прошли большой путь, и вот теперь тот умер. На просторах пустыни каждый человек на счету, уход из их рядов даже одного рейнджера сразу же сказывался и заставлял понимать, как же малочисленна их группа, как она ничтожна по сравнению с бескрайним пространством, которое они преодолевают
   – Вот мы и вернулись в дикие места, – промолвил Гас
   Леди Кейри случайно услышала его реплику и, натянув поводья, остановила лошадь, чтобы осмотреться и получше разглядеть смутные очертания далеких гор на востоке.
   – Да, места здесь довольно дикие, – подтвердила она. – Какой-то особенный запах. Я чувствовала такой же дикий запах в Африке и сейчас вновь вдыхаю его.
   – А это значит, что мы должны теперь соблюдать особую осторожность, – предупредил Калл.
   Леди Кейри, еще раз взглянув на далекие горы, заметила:
   – Все как раз наоборот, капрал Калл. Это значит, что и мы должны стать дикими, как местные дикари.
   Она повернулась и некоторое время смотрела на него. Калл не видел ее глаз за трехслойной темной вуалью, но все равно чувствовал, что она глядит на него. Один из рукавов ее одеяния немного задрался, и он увидел часть запястья между черной перчаткой и рукавом. Он с Гасом иногда строил предположения о том, насколько сильно поразила проказа леди Кейри. Она без труда управляла лошадью и ловко работала руками и пальцами, когда, например, разливала чай или же намазывала масло на сдобные булочки. И он увидел белоснежное запястье – гораздо более белое, чем у Матильды. У Матти все тело загорело под солнцем.
   Хотя леди Кейри всегда была вежлива, тем не менее Калл почувствовал себя не в своей тарелке от того, что ее невидимые глаза пристально изучают его.
   – Ну как, капрал Калл? Достаточно одичали? – спросила она. – У меня такое чувство, что вы уже вполне освоились.
   – Поживем – увидим, – ответил Калл.


   3

   При ярком свете луны команчи проникли в глубь Мексики. В Чиуауа Бизоний Горб ворвался на ранчо, убил хозяина и всех работников и увел с собой трех детей и семьдесят лошадей. Затем он приказал трем воинам во главе с Шустрягой вернуться назад по тропе войны и отогнать лошадей. Ради безопасности он намеревался до начала суровых зимних ледяных бурь доставить лошадей в главное становище команчей, расположенное в каньоне Пало-Дуро. Зимой они будут кормиться лошадьми, если бизонов окажется мало.
   После этого он ринулся на восток вместе с дрожащими от страха, перепуганными детьми в возрасте уже достаточном, чтобы сделать из них рабов. Их всех троих связали и усадили на одну лошадь. Других детей он поубивал вместе с родителями. На одной гасиенде он связал всех членов семьи, кинул их на стог сена и сжег. Команчи продолжали набег, нанося жестокие и быстрые удары. Как-то они заметили в отдалении небольшой отряд мексиканских ополченцев, примерно человек двадцать. У молодых воинов зачесались руки, им хотелось напасть на отряд, но Бизоний Горб не позволил. Он объяснил, что они потом могут вернуться сюда в любое время и воевать с мексиканскими солдатами сколько захочется. Но сейчас они совершают набег и все усилия следует сосредоточить на добывании пленных и лошадей.
   Вскоре они захватили еще десятерых детей – четырех мальчиков и шестерых девочек, всех не старше восьми-девяти лет, а также двадцать лошадей, которых погнали с собой, когда повернули на север. Бизоний Горб был доволен. Теперь у них насчитывалось около сотни лошадей и свыше десятка детей, которые подросли достаточно, чтобы выдержать все трудности нелегкого перехода. Брыкающийся Волк так и не появился. Некоторые воины считали, что он схватил еще одного бледнолицего и теперь ловит кайф, пытая его.
   Во время рейда они убили свыше тридцати мексиканцев. Ветер теперь холодал с каждым днем, и Бизоний Горб заторопился в местечко Грусть, чтобы обменять там захваченных детей на табак, одеяла, боеприпасы и оружие. У него самого было великолепное ружье, подаренное техасцами, но он не стрелял из него по мексиканцам. Он берег его для охоты на бизонов, а мексиканцев поражал либо копьем, либо стрелами.
   Ружья ему понадобились не для себя, а для его храбрых воинов. Теперь появлялось все больше и больше техасцев, они продвигались все дальше на запад по руслам рек и ручьев, вырубали деревья и заводили небольшие фермы. Техасцев убивать было нетрудно, но их численность все возрастала, а большинство его воинов вооружены лишь луками да стрелами. В то же время у всех техасцев имелись ружья, и кое-кто из них неплохо стрелял. Хорошо было бы научить его молодых воинов обращаться с ружьями. В ином случае техасцы могут перекрыть все тропы на землях команчей и начать охотиться на бизонов.
   Днем южнее реки Рио-Гранде Бизоний Горб поймал девушку, хорошенькую мексиканочку, стиравшую белье на камне в маленьком ручейке. Ее дом находился неподалеку, но Бизоний Горб возник перед девушкой так внезапно, что она даже пикнуть не успела. Он уже занес было над ней нож, намереваясь убить, но в короткой борьбе у нее под рубашкой обнажились крепкие девичьи груди, Бизоний Горб воспылал неожиданной страстью и решил прихватить ее с собой. У него и раньше было немало мексиканок, но ни одной такой желанной, как эта стройная и гибкая девушка, не было.
   Он заткнул ей рот сыромятным ремешком, взвалил на лошадь и увез.
   Позже, когда они уже проехали много миль на север и находились неподалеку от реки, к вождю пришел один из воинов и сообщил, что молодой глупый воин по имени Ворон где-то пропал. Сперва Бизоний Горб не захотел ждать, когда тот объявится. Вероятно, Ворон околачивается у околицы селения с намерением украсть девушку для себя – он всегда завидовал вождю. Ему было всего шестнадцать лет, но желал он многого – всего, что имелось у военного вождя.
   Молодые воины отличаются упрямством. Они не захотели оставлять Ворона одного – все знали, что он придурок и может наделать глупостей. Как-то одна старая колдунья нагадала Ворону, что он не умрет, а он сдуру и поверил ей. Но в бою он всегда был храбр, и молодые воины не желали оставлять его одного. Они отправились на розыски и вернулись поздно вечером с вытянутыми лицами и плохими вестями.
   Оказалось, что Ворон в одиночку напал на мексиканское селение, уверившись в том, что сможет перепугать трусливых мексиканцев и захватить там все, чего только пожелает. Ходившие в разведку молодые воины, не найдя Ворона на тропе войны, поймали около селения местного мальчишку и заставили его рассказать, что же случилось. Тот поведал, что Ворон пьяный скакал по деревне и палил вовсю из старого ружья, которое где-то раздобыл. Он и впрямь слегка напугал мексиканцев, но, наслаждаясь тем, что так перепугал местных жителей, забылся и утратил осторожность. Жители поймали его и повесили на крыше одного из домов. Затем вернувшиеся в селение мексиканцы изрубили его болтающееся в воздухе тело своими мачете.
   Бизоний Горб овладел молоденькой мексиканочкой, несмотря на ее отчаянное сопротивление. Он решил взять ее себе в жены. Но может получиться и так, что, когда они доберутся до торгового местечка, кто-нибудь из торговцев предложит за нее очень высокую цену, и тогда он ее продаст. Если же цена не будет очень высокой, то он оставит ее для себя, хотя в этом деле надо все время быть начеку, когда они приедут в свое становище. Его старые жены очень ревнивы и жестоко отлупят девчонку поленьями или палками, так что ему надо недвусмысленно объявить им, что покарает всех своей рукой, если девушку слишком сильно изобьют и покалечат.
   По Ворону он особо не сокрушался. Верно, что тот был храбрым, но его в племени не уважали. Бизоньего Горба уже несколько раз так и подмывало проткнуть его копьем за наглое и вызывающее поведение.
   Пойманная девушка, которую он назвал Розой, хныкала и скулила от холода и страха. Бизоний Горб пришел к ней и имел ее снова. Затем он опять запихнул ей в рот сыромятный ремень – он не любил слушать, как голосят с перепугу женщины.
   На следующий день команчи переправились через Рио-Гранде, потеряв при этом одного воина. Днем они захватили двух бледнолицых, пожилых мужчину и женщину, едущих на запад в небольшом фургоне. Это были Божьи люди – они громогласно молились своему Иисусу, но Бизоний Горб все равно закрыл их в фургоне и сжег. Вопили они при этом даже громче, чем молились. Когда команчи уже уезжали, из-за россыпи острых скал выпрыгнул ягуар и понесся прочь. У молодых воинов сразу взыграл охотничий азарт – вот было бы здорово, если бы кому-нибудь из них удалось убить ягуара. Бизоний Горб не возражал – когда-то он тоже страстно желал самостоятельно добыть ягуара или медведя и в конце концов все же завалил медведя поблизости от верховьев реки Симаррон. Но это оказалась всего лишь престарелая медведица, к тому же еще с раненой лапой, так что хоть он и убил ее, гордиться было нечем. В другой раз он умудрился всадить копье в гризли, но для матерого медведища оно оказалось легкой тростинкой, и он гнался за Бизоньим Горбом целую милю. Ему повезло, что в тот день он сел на самую резвую лошадь, а то медведь догнал бы его и растерзал.
   Как и следовало ожидать, молодые охотники изловить ягуара не сумели. Лошади у них изрядно устали в молниеносном рейде, так что ягуар легко ушел от погони.
   В конце того же дня объявился Брыкающийся Волк. Бизоний Горб очень рассердился на него за то, что тот не участвовал в рейде, но команчи захватили столько лошадей и пленников, что Бизоний Горб не стал бранить его и ворчать. Брыкающийся Волк был весьма упрямым воином – он делал лишь то, что ему нравилось. Он сказал Бизоньему Горбу, что решил дожидаться отряда на тропе, потому что ему очень нравилось слушать вопли истязаемого Киркера, которого он в конце концов замучил до смерти.
   Брыкающийся Волк объяснил, что в эти минуты он ощущал в себе великую силу и спокойствие и ему не хотелось расставаться с этим чувством ради того, чтобы поймать трех-четырех мексиканских детей, да пригнать нескольких лошадей. Он рассказал, что после того, как Киркера подвесил на сук над огнем, он подвергал его пыткам еще один день. А когда тот подох, Брыкающийся Волк отрезал у него пальцы на руках, чтобы принести в главное становище и там сделать из них ожерелье. Пальцы охотника за скальпами не должны пропасть попусту.
   Едва Брыкающийся Волк увидел мексиканскую девушку Розу, как воспылал завистью. Вот тут-то он пожалел, что не принял участия в набеге. Его единственная жена состарилась и от нее дурно пахло, а у Бизоньего Горба уже есть три молодые жены – слишком много, считал Брыкающийся Волк. По своей натуре он был похотлив и теперь с завистью смотрел, как Бизоний Горб брал девушку и уводил с собой. Как жаль, что он не пошел в набег в Мексику и не похитил там девушку, а все из-за того, что не спеша пытал в это время Киркера и не желал расставаться с чувством ни с чем не сравнимого удовлетворения, которое пришло к нему, когда охотник за скальпами наконец-то испустил дух.


   4

   – Мы двигаемся какими-то рывками, – пожаловался Калл Гасу. – Галвестон еще так далеко, мы даже не проехали земли команчей. Почему она нас задерживает просто ради того, чтобы зарисовать какой-то холмик?
   – Но, Вудроу, не можем же мы подгонять такую даму, как она, – ответил ему Гас.
   Он тоже считал причудами действия леди Кейри, когда та задерживала движение всей группы лишь ради того, чтобы нарисовать красками заход солнца в пустыне, когда они подошли к линии обрывистых отвесных берегов реки, тянущихся на север. Днем раньше они вынуждены были передвигаться пониже гряды скал, а перед заходом солнца остановились и разбили бивак. Леди Кейри не успела достать из багажа мольберт и кисточки, чтобы запечатлеть розовые и золотистые тона красивого заката солнца, низко повисшего вдали над отвесными утесами.
   – Смотрите, – воскликнула она, – ничего подобного этому в мире нет! Я обязательно должна зарисовать такой закат. Уилли, и ты тоже можешь попробовать. Подождем до завтра и зарисуем.
   – Хорошо придумано, а то мне уже надоело ехать на пони, – согласился Уилли.
   В полдень Гасу удалось подстрелить антилопу – он был страшно доволен такой удачей. Негритянка Эмеральд подошла к антилопе и быстрыми и точными ударами разрубила трофей на куски – Гас провозился бы с этим делом по крайней мере до вечера. Они еще не установили как следует палатку для леди Кейри, а Эмеральд уже вырезала лучшие куски мяса из антилопы. Вечером она приготовила вкуснейшее блюдо с гарниром из кукурузы и острого перца, купленных в Эль-Пасо.
   Гас признал, что такое замечательное блюдо он сроду не пробовал, Калл тоже вынужден был подтвердить, что еда оказалась необыкновенно вкусной. Эмеральд завязала тесную дружбу с Матильдой Робертс и научила ее кое-каким секретам приготовления разных блюд. Леди Кейри возила с собой небольшой ящичек со специями: солью, перцем, пряностями и ароматными сушеными травами. Пока Эмеральд занималась стряпней, леди Кейри пела, подыгрывая себе на мандолине. Этим же вечером позволили выползти из корзины крупному удаву Эльфинстоуну. Он обвился вокруг плеч леди Кейри, а она пела.
   Калл считал, что леди Кейри проявляла беззаботность, доходящую до безрассудства. Она не позволяла выставлять сторожевое охранение, но он с Гасом и Верзилой Биллом все равно дежурили холодными ночами, поочередно сменяя друг друга. Уэсли Баттонса они освободили от караульной службы – все хорошо знали, что он не мог постоять бодрствуя и десяти минут, если рядом с ним не находился собеседник, а нудную болтовню Уэсли никто долго не выдерживал и потому не осмеливался пробыть с ним всю ночь напролет. Вместо охраны ему поручили седлать лошадей и укладывать грузы на мулов. Кроме того, он с помощью Калла и Гаса обычно устанавливал и разбирал палатку леди Кейри.
   Днем, когда все отдыхали и дожидались разноцветья солнечного заката, леди Кейри развлекалась тем, что набрасывала эскизы портретов рейнджеров. Рисовала она быстро и сделала такие похожие портреты техасцев, что все они немало удивились. Правда, никто из Них в душе не признал, что его собственный портрет точно отражает натуру, но вслух все в один голос утверждали, что их лица леди Кейри уловила точно и запечатлела великолепно.
   Ближе к вечеру, когда садилось солнце, скалы на севере окрасились в пурпурный цвет, и леди Кейри, приготовив краски, села за мольберт. Маленький виконт Уилли вынул свой небольшой мольбертик. Солнечный закат он пытался изобразить акварельными красками. Матильда стояла подле леди Кейри и смотрела, как та рисует. Появившееся на полотне изображение красных скал вызвало у нее восторг, как и слышанные недавно сказки. Прежде ей не доводилось видеть кого-либо, кто мог бы так здорово рисовать.
   Леди Кейри рисовала до темноты, а Уилли быстро все надоело, и он пошел побродить вместе с Гасом в поисках развлечений. У Уилли с собой было игрушечное ружье, и он, когда играл, пулял из него во все, что двигалось; но в этот вечер ничто, к сожалению, не двигалось. Ему хотелось походить побольше, но когда тени стали вытягиваться и сгущаться, Гас начал тревожиться и настоял на возвращении к биваку. Ничего подозрительного они не заметили, но Гас по опыту знал, как в таких диких местах моментально раскручиваются события.
   – Не далее как в пятидесяти футах от нас может сидеть в засаде индеец, – объяснил он Уилли.
   – Если тут прячется индеец, я хочу поглядеть на него. Почему бы тебе не отыскать его и не показать мне?
   – Если я отыщу индейца, то тебя показывать ему не стану, – заявил Гас. – Он может поразить нас стрелами так быстро, что ты и глазом моргнуть не успеешь. Если мне не удастся убить индейца, то он убьет нас с тобой.
   – Конечно, ты убьешь его, я уверен в этом, – продолжал хныкать Уилли, но сам потеснее прижался к Гасу, когда они возвращались к биваку.
   Перед восходом солнца Калл уже не спал и принялся готовиться к дальнейшему переходу, но, к его удивлению, перед ним возникла леди Кейри. Она стояла рядом с мольбертом, дожидаясь утренней зари на востоке.
   – Я знаю, капрал Калл, что вы неутомимы, – промолвила она. – Я рисовала закат, а теперь хочу зарисовать рассвет. Сходите к Эмеральд и попросите ее приготовить бекон
   Она рисовала почти до полудня и лишь тогда ее еле уговорили сложить мольберт, спрятать кисти и краски и сесть на своего вороного мерина.
   Они пробирались на восток трое суток, все время вдоль гребня отвесных скал, а пустыня и горы никак не кончались. В полдень на третий день Калл, Гас и Верзила Билл почувствовали смутную тревогу. Явных причин для беспокойства пока не было, но тем не менее тревога не проходила. Калл колебался, не отправиться ли ему вперед на разведку, чтобы посмотреть, нет ли где следов присутствия индейцев. Но в конце концов он решил все же не высовываться. В случае нападения их всего четверо рейнджеров в группе, да еще Уэсли Баттонс – никудышный стрелок Поэтому, по-видимому, лучше держаться всем вместе на случай всякой неожиданной беды.
   Ближе к вечеру они проезжали мимо одинокой горы – огромной голой скалы. Леди Кейри направилась к ней, чтобы получше разглядеть ее вблизи. Несмотря на неоднократные предупреждения насчет индейцев, она продолжала то и дело то вырываться вперед, то отставать. Ей было чрезвычайно любопытно рассматривать всякие растущие в пустыне растения, поэтому она иногда соскальзывала с седла, вынимала альбом и зарисовывала какой-нибудь кактус или кустик шалфея. Раза два она отрывалась галопом так далеко, что Калл, который подстраховывал ее и был наготове в любую минуту прийти на помощь в случае необходимости, терял ее из виду. Леди Кейри ясно давала понять, что ей не нравится, когда за ней наблюдают даже из самых лучших побуждений.
   – Я не цыпленок какой-нибудь, капрал Калл, – сказала она ему как-то. – Так что вам нечего ходить за мной по пятам, словно клуша.
   Гас все сильнее ощущал смутную тревогу, но не из-за леди Кейри: его беспокоили места, где они находились. Присматриваясь к высокому скалистому горному хребту, он вдруг вспомнил, что уже видел его раньше – но тогда он скакал к нему с восточной стороны, надеясь поохотиться на горных козлов. Теперь же они приближались к этому хребту с запада – к обрывистому горному кряжу, где сидели в засаде поджидавшие их команчи.
   Калл тоже вспомнил этот хребет. Теперь они подъезжали к нему с запада, со стороны Эль-Пасо, и он увидел приметную отвесную скалу, где сложили свои головы Джош Корн и Зик Мууди.
   – Надеюсь, что на этот раз там не появятся горные козлы, – проговорил Гас. – А если появятся, мы знаем, что это команчи и их горбатый дьявол прячутся где-то поблизости.
   – А может, он все еще на севере, – предположил Калл, припомнив тот день, когда команчи ехали вдоль крутого склона в каньоне Пало-Дуро.
   – Да нет, не на севере он – нутром чую, он где-то здесь, – возразил Гас.
   – Что ты мелешь всякую чепуху, – упрекнул его Калл. – В тот, первый раз, ты его не почувствовал, а он был к нам ближе, чем я сейчас к Уилли.
   – Я не говорю, что он рядом, но все же где-то неподалеку, – не сдавался Гас. – Внутри у меня как-то непривычно.
   – Вот бы увидел нас сейчас майор Шевалье, он бы порадовался, – произнес Калл.
   – Не думаю, – не согласился Гас. – Он нас даже в капралы не произвел.
   – Да, не произвел. Но мы разведали дорогу до Эль-Пасо, – заметил Калл. – Гряда высоких скал находится к югу от него. Если бы он был жив, то мог бы открыть до Эль-Пасо почтовый тракт.
   У Гаса не выходила из головы мысль о Бизоньем Горбе – он хорошо помнил, как молниеносно тот нападал. Леди Кейри уже почти скрылась из виду у самого подножия горы. А что если Бизоний Горб затаился поблизости – тогда и быстроногий мерин ее не спасет.
   – Глянь-ка на нее, – сказал он Каллу. – Если Бизоний Горб здесь, то запросто ее схватит.
   – Нет, одну ее он брать не будет, – решил Калл. – Если он здесь, то постарается схватить нас всех.


   5

   Когда Бизоний Горб приехал в торговое место под названием Грусть, пригнав с собой пленников и табун мексиканских лошадей, его уже поджидал там бывалый работорговец Джо Ниббс в компании с Сэмом Дугласом и с двумя фургонами, набитыми под самую крышу разнообразными товарами. Накануне туда наведывалась банда из племени кайова, но они совершили набег всего на одно поселение и потому смогли выставить на продажу лишь девятилетнюю девчонку слишком уж заморенного вида, так что, по всей видимости, она не прожила бы и месяца.
   Джо Ниббс приехал на Дикий Запад из Сент-Луиса вместе с первыми охотниками за пушниной – трапперами, поэтому за многие годы успел приобрести богатый опыт по части работорговли и не пожелал тратить добротные товары на полудохлую сопливую девчонку.
   Джо впервые появился в торговом местечке Грусть лет десять назад; он видел, как матери кончали жизнь самоубийством, потому что он продал их детей куда-то на сторону и разлучил их. Не один мужчина пытался убить его, потому что он продал его жену. Но Джо оказался решительной натурой – за поясом он всегда носил молоток и, не задумываясь, быстро, бесшумно и без особых усилий разделывался с причинявшими ему лишние хлопоты пленниками. Он знал, где у человека на голове самое уязвимое место, и редко когда ударял туда молотком дважды. Пули он привык беречь для бизонов или других крупных и ловких объектов охоты, которых молотком не уложишь.
   На индейцев из племени кайова, явившихся на торги с единственной девчушкой-замухрышкой, Джо Ниббс набросился с упреками в нерадивости и лени. Техасские поселения и фермы простирались все дальше на запад, доходя до рек Бразос и Тринити. Если кайова, говорил он, не желают совершать дальние набеги в Мексику для захвата там пленников, они могли бы более споро пошевеливаться около новых поселений бледнолицых. Большинство из них даже никакие не поселения – просто беспорядочно разбросанные там и сям фермочки, которые и защишать-то по сути некому. Кайова должны захватить трофеи побогаче нежели эта заморыш-девчонка да паршивый негритенок.
   В фургонах хранились одеяла и бусы, ножи, зеркала. кое-какое огнестрельное оружие и немного разного снадобья и порошков, которые Джо выдавал за лекарства. Спиртным он не торговал. В стране команчей и без алкоголя жить было довольно рискованно, а со спиртным дикие индейцы еще больше зверели и шли на все, лишь бы достать выпивку, не останавливаясь перед убийством самым изощренным способом.
   Джо совершал торговый вояж по индейским землям в сопровождении Сэма Дугласа, стройного, гибкого и сильного парня лет двадцати двух. Сэм чинил фургоны, когда те ломались, и сторожил пленников. Он родился в семье китобоя в Массачусетсе и сызмальства научился вязать мудреные морские узлы так ловко, что уже в возрасте трех лет помогал Джо Ниббсу связывать беглых пленников: мужчин и женщин. Иногда, когда команчи очень уж просили, Сэм развлекал их тем, что делал для них всякие замысловатые узлы. Особенно его мастерством интересовался Брыкающийся Волк – он усаживался возле Сэма и упрашивал завязать его самыми разнообразными узлами, а потом развязать, после завязать снова и вновь развязать, потом опять и так без конца.
   Сэм Дуглас вырос у моря, поэтому привык к холодному и влажному воздуху. Запад с его песками и пылью он ненавидел, а к Джо Ниббсу, жадному, грубому, жестокому старикашке с черными зубами и еще более черным сердцем, не испытывал ни малейшей привязанности. Более двадцати раз он видел, как Джо Ниббс, размахивая своим молотком, разламывал черепа мужчинам и женщинам, которых можно было бы весьма выгодно продать, если бы Джо сдерживался и не так свирепо проявлял свой крутой нрав. Но Сэм все же не уходил от старого работорговца, потому что он был колченогий и с заячьей губой – оба эти физических недостатка сильно мешали ему в сексуальной жизни. В поселениях женщины шарахались от него, а поездки с работорговцем разрешали все проблемы. Среди пленников почти всегда находились девушки, а иногда и взрослые женщины. Поскольку в обязанности Сэма входили связывание и охрана женщин, он без особого труда имел и доступ ко многим таким красоткам, к которым и близко не осмелился бы подойти, скажем, в Массачусетсе. Многие из них корчились и извивались, умоляли его о пощаде и плакали, либо проклинали и плевались, пока Сэм наслаждался, овладевая ими. Но он с их сопротивлением ничуть не считался. Они были для него рабынями, а он их рабовладельцем, так что они были просто обязаны беспрекословно подчиняться ему, и некоторые так и делали, чтобы он их не стегал кнутом и не привязывал их ноги к спинкам фургонной койки. А он, хотя и избивал непокорных, все же относился к ним гораздо добрее, чем Джо Ниббс. Тот просто обожал хлестать их плетью без всяких причин, избивать рукояткой молотка или привязывать к колесу фургона и насиловать сзади, как старый буйный козел, каковым он и был на самом деле.
   Когда Бизоний Горб и Брыкающийся Волк пригнали в торговое местечко целый выводок мексиканских детей, Сэм сразу же углядел девчушку Розу. Джо Ниббс тоже положил на нее глаз. Такие красавицы не часто попадались среди пленниц.
   – Смотри, какую красотку он ухватил, – удивился Джо Ниббс. – Да за такой ленивые кайова могут гоняться целый год, и все равно не поймают.
   – Джо, давай купим ее, – попросил Сэм Дуглас. – Может, ее перекупят у нас апачи и отвалят немало серебра. Они понабрали у убитых мексиканцев будь здоров сколько серебришка.
   На самом же деле Сэм затаил в голове мысль подержать пока девушку у себя. Пусть старый Джо имеет ее первым, как он привык, сзади. А затем настанет и его очередь, и он уж расстарается трахать ее по два-три раза за ночь, подходя к ней под предлогом, что, дескать, нужно посмотреть, не развязалась ли там девчонка.
   – Тсс… потише тут насчет апачей, – предупредил его Джо. – Бизоний Горб не терпит никого, кроме своих соплеменников, да и тех лишь немногих. Нельзя давать ему понять, что мы собираемся делать с этой девчонкой.
   Они пристально наблюдали, как команчи заезжали в узкую долину, вернее, расщелину между двумя рядами скальных гор. Вдали виднелась излучина реки Рио-Роджо. С севера задувал сильный холодный ветер; над подножием хребта вилось облачко пыли и песка, засыпая глаза мексиканским пленникам. Сэм заметил, что мексиканские дети досыта накормлены. Некоторые из них были такие же толстенькие и упитанные, как и маленький негритенок, лежащий связанным в первом фургоне. Нескольким мексиканским девочкам на вид можно было дать лет восемь-девять – их можно было бы и изнасиловать, если не найдется никакой другой получше. Но Сэм Дуглас не собирался опускаться до малолеток, даже если хитрый Джо Ниббс и не выторгует у Бизоньего Горба ту самую девушку или молодую женщину.
   Джо покупал пленников почти у всех вождей племен, живущих к северу и к югу от Санта-Фе. Он хорошо знал проходы через Карлсбадские горы, позволявшие ему незаметно проскальзывать туда-сюда между команчами и апачами, по пустыне и равнинам. Он был старейшим работорговцем на равнинах и прекрасно знал, сколько можно уступить тому или иному индейцу за выставленных на продажу пленников. Та девушка, которая сидела на лошади позади Бизоньего Горба со связанными сыромятным ремнем руками, была, на взгляд Сэма, самой хорошенькой из всех женщин, которых он видел на тропе войны команчей с тех пор, как стал служить у Джо и править его фургоном.
   Находясь среди краснокожих, Джо Ниббс редко волновался. Он легко обманывал белых людей, но команчей или апачей, кайова, пауни или сиу никогда. Торговец, обманувший индейцев, больше года не проживал, ну, от силы пару лет, а Джо Ниббс жил в этих местах уже почти двадцать лет, приберегая свои хитрые уловки для торга с белыми. Даже последний индеец, который и слова не мог выговорить на языке бледнолицых, и тот прекрасно понимал, когда его обманывали – и такая практика прибыли не приносила.
   И все же Бизоний Горб был индейцем, с которым Джо Ниббсу приходилось все время держать ухо востро. Он вел торговлю с этим горбуном, потому что тот совершал дерзкие набеги в глубь Мексики и приводил с собой больше всех пленников. Но, торгуясь с Бизоньим Горбом, Джо всегда оставался начеку, ибо понимал, что совершает не вполне безопасную сделку, не укладывающуюся в рамки риска, принятые в работорговле в диких техасских прериях. Джо Ниббс всегда знал, что может настать день, когда Бизоний Горб скорее убьет его, чем станет торговаться. За все деловые встречи с этим горбуном он лишь однажды осмелился заглянуть военному вождю прямо в глаза. Но что это были за глаза! Когда он заглянул в них, то перепугался так, что сразу же отдал вождю не торгуясь ружье последнего образца и кипу великолепных одеял. И лишь команчи ушли, позвал Сэма Дугласа и наказал ему не смотреть на горбуна, когда будет вести с ним торг. Ни один разумный человек никогда еще не видел глаза бешеной собаки или волка, медведя или ягуара. А если посмотрит, то за один лишь взгляд зверь может внезапно напасть и пролить кровь.
   – Черт побери, я вообще на него смотреть не собираюсь, – заметил Сэм. – Этот проклятый горбун такой безобразный, что и глядеть на него противно.
   Бизоний Горб вмиг понял, что работорговцам приглянулась мексиканочка Роза. Он как-то застал старого работорговца, когда тот забивал насмерть жену миссионера. Еще издали он углядел, как Джо Ниббс бил женщину рукояткой молотка – молотил и молотил. Ночью та женщина умерла от побоев – она была уже немолода.
   Бизоньему Горбу хотелось получить от работорговца главным образом ножи и иголки. Вскоре наступит время охотничьего сезона – им нужно заготовить до зимы как можно больше бизоньих туш. Зимой нередко приходят снежные бури, и иногда они покрывают равнины на несколько дней ледяной коркой, отчего охотиться становится невозможно. Бледнолицые научились изготовлять неплохие ножи, гораздо лучшие, нежели каменные ножи его людей, которыми они пользовались, когда он был совсем еще мальчишкой. После удачной охоты предстоит трудоемкая работа по разрубке и разделке мяса – женщинам тогда понадобятся ножи, а также иглы для изготовления мокасин из оленьей кожи и сшивания пледов и полостей из шкур бизонов. К одеялам бледнолицых Бизоний Горб относился недоверчиво – покрывала из бизоньих шкур гораздо теплее. Но желтые прорезиненные плащи, спасавшие от дождя и помогавшие его воинам охотиться в сырые дождливые дни и оставаться при этом сухими, словно утки, он уважал.
   Предлагаемые ему ружья были дешевыми, но его воины не умели должным образом обращаться с ними и вскоре половина ружей поломается, а боеприпасы подойдут к концу. Так что не стоило менять хороших пленников на оружие, которое ломается через месяц. У него самого было прекрасное ружье, которое подарил белый вождь Калеб Кобб. С ружьем он обращался бережно – никому из его племени не разрешалось дотрагиваться до него. Брыкающийся Волк завидовал черной завистью, что у Бизоньего Горба имеется такое ружье, но он хорошо знал, что значит не подчиняться запрету. Бизоний Горб довольно редко стрелял из этого оружья, он даже не взял его с собой в набег, больше надеясь на копье и лук со стрелами. Но както раз он охотился на антилопу, выстрелил в нее с весьма приличного расстояния, и антилопа рухнула оземь.
   Но если старый торговец Джо Ниббс думает, что он сумеет отдать за мексиканскую девушку несколько дешевых ружей, то пусть лучше подумает снова. Бизоний Горб согласен отдать ему мексиканских детей за ящик добротных острых ножей, а девушку он решил не продавать, а оставить у себя. Зима, судя по всему, выдастся холодной, так что юная жена, лежащая рядом, будет совсем даже неплохо согревать его в дни, когда равнины скует ледяная корка.
   – Даже и не упоминай про ту девчонку и не смотри на нее, – предупредил Джо Ниббс Сэма Дугласа. – Сперва я поторгуюсь за сопляков. И помни, что я тебе сказал: не гляди ему в глаза.
   – С чего это вдруг я стану глазеть на него – он же проклятый смердящий индюк, – ответил Сэм.
   Брыкающийся Волк сразу же прельстился маленьким негритенком. Когда же мальчугана вывели голенького из фургона и он увидел Бизоньего Горба, то так перепугался, что припустился бежать, смешно семеня маленькими ножками, по направлению к горному хребту, у подножия которого крутился песчаный вихрь. За ним помчались удивленные воины команчи. Брыкающемуся Волку и другим индейцам в жизни довелось видеть всего нескольких чернокожих людей. Они подумали, что мальчик, должно быть, какое-то маленькое животное черного цвета, может, его обучили собирать хворост для костра или же держали ради забавы, как держат щенка или котенка. Чернокожий малыш чуть было не добежал до подножия хребта, но Брыкающийся Волк успел подхватить его и, несмотря на истошные крики, привести обратно к фургонам.
   – Это мой сопляк, верни его мне, – сказал Джо Ниббс.
   Брыкающегося Волка на равнинах все знали как ловкого вора. У Джо и Сэма имелась пара лишних осликов, помимо тех лошадей, которые тащили фургоны. Джо хорошо знал, что на ночь на них надо надевать надежные путы, чтобы Брыкающийся Волк не увел их.
   Брыкающийся Волк направился к двум пленникам, всем своим видом давая понять, что готов обменять их на негритенка. Но не успел Джо Ниббс подойти к ним, чтобы осмотреть детей и убедиться, что они здоровы, как Бизоний Горб опустил перед ним копье. Брыкающийся Волк в набеге в Мексику участия не принимал. Кто он такой, что предлагает на обмен не своих пленников? Пока они изматывались и подвергались всяческим опасностям в походе, он беззаботно прохлаждался возле Пекоса, изощренно пытая охотника за скальпами. Конечно, Брыкающийся Волк участвовал во многих набегах и захватил немало детей, поэтому ему выделят какую-то часть добычи. Но он не может просто так взять и предложить на обмен пару детей, которые ему не принадлежат. Этих детей захватил Шустряга, так что если кто-то и имеет право распоряжаться ими, так это он.
   Вмешательство Бизоньего Горба раздражало Брыкающегося Волка. Ведь это он, а не Бизоний Горб, был главным похитителем детей. Он уже выкрал более пятидесяти малолеток прямо из их отчих домов и увез на север. Именно благодаря его ловкости у его племени появилось за последние зимы множество ножей из железа. Да кто он такой, этот Бизоний Горб, чтобы не давать ему двух молокососов, когда он захотел обменять их на маленькое черное животное?
   – Только меняться, только меняться, – приговаривал Джо Ниббс, показывая на мексиканского мальчишку примерно одного роста с маленьким негритенком.
   Он не любил торговать неграми, во всяком случае на равнинах. За негритенка он отдал индейцу из племени кайова всего пакетик иголок и небольшое одеяльце. На юге было выгодно продавать негритят, но не на равнинах и тем более недалеко на западе около Карлсбадских гор. У апачей бытовало предубеждение против чернокожих людей – они их обычно убивали.
   Бизоний Горб разрешил торг – обменять одного мексиканского мальчишку на чернокожего детеныша, которого держал Брыкающийся Волк. Он преградил копьем путь к мексиканским детям просто для того, чтобы напомнить Брыкающемуся Волку, что тот не является военным вождем. Разумеется, он необычайно хорош для участия в набегах, но пристрастие Брыкающегося Волка к пыткам унижает его, и все же его самолюбие следует уважать. Так пусть же он возьмет себе черномазого сопляка.
   Джо Ниббс предложил табаку, и торговля пошла быстрее. Бизоний Горб оставил себе четырех пленников, в том числе и девушку по имени Роза. Остальные трое были мексиканскими мальчишками, по возрасту подходящими, чтобы стать полезными рабами. Всех других он продал за три ящика ножей, множество пакетиков с иголками, несколько зеркал, ящичек рыболовных крючков и четыре ружья. Кое-кто из молодых воинов считали себя отличными стрелками. Так что неплохо было взять для них ружья – пусть побалуются, пока не сломают.
   – Он не хочет брать много оружия, – заметил Сэм, обращаясь к Джо. – Взял всего четыре ружья. Как же нам выменять эту девчушку, если он не берет оружия?
   Роза, все еще связанная, сидела у небольшого кустика, рядом с лошадью Бизоньего Горба. Она видела, с какой жадностью оба торговца смотрят на нее, и поняла, что надеяться не на что. Либо бледнолицые, либо команчи используют ее, а потом убьют. Она сидела и наблюдала, как порывы ветра кружат песок над верхушкой скальной гряды. Ей захотелось лечь на землю, и пусть песок засыпет ее, пусть она умрет и будет тихо лежать. Она глядела на приближающийся песчаный вихрь и старалась ни о чем не думать.
   Джо Ниббс размышлял о том же, о чем и Сэм: что предложить Бизоньему Горбу, чтобы соблазнить его и заставить расстаться с девушкой.
   «У меня есть стеклянный шар старого цыгана», – вспомнил он.
   Несколько месяцев назад он наткнулся поблизости от Форт-Лоуренса на Канзасской равнине на фургон, а в нем обнаружил мертвого старого цыгана. Вероятно, старика убили индейцы из племени пауни и ограбили его самого и фургон, забрали все виски и ушли. Джо посчастливилось заметить в щели фургона что-то блестящее. Оказалось, что это блестел стеклянный либо хрустальный шар, закатившийся так глубоко, что пауни не заметили его.
   – Может, он захочет эту стекляшку? – произнес Джо, входя в фургон и вытаскивая шар из одеяла, в которое тот был завернут.
   Шар был размером с небольшую дыньку. Если в него смотреться, то увидишь свое же вытянутое лицо.
   – Это цыганское стекло. Возьми для своего шамана, он может применять его для предугадывания будущего, – объяснил Джо Бизоньему Горбу, предлагая стеклянный шар.
   Все воины столпились вокруг них, восклицая и вскрикивая, когда видели, как шар растягивает их лица. Бизоний Горб подумал, что этот шар – довольно странная штуковина. Он вертел его в руках и так и сяк и позволил своим молодым воинам тоже подержать его в руках и повертеть. Для него стало ясно, что эта штуковина обладает магической силой, но утверждению Джо, что его можно использовать для предсказания будущего, он не поверил.
   – Да, да, это стекло пророчеств, вот что это такое, – уверял его Джо. – Возьми его для своего шамана. Оно подскажет ему, где пасутся бизоны и какое самое удачное время для охоты. Оно подскажет также, когда надо вступать на тропу войны, а когда сидеть дома.
   Его слова не убедили Бизоньего Горба, но после полудня у него стало усиливаться желание приобрести стеклянный шар. Ему страстно захотелось прихватить его с собой домой и на досуге изучить как следует. Может, тогда он и поймет его чудодейственную силу. У него жива старая мать, а она знает многое. Возможно, она догадается, почему этот шар делает лица удлиненными.
   И тем не менее он решил убить обоих торговцев – и старого, и молодого. Он задумал захватить все ножи – в фургонах лежало еще несколько ящиков. С таким количеством ножей они не будут нуждаться в них несколько зим; кроме того, он не хочет, чтобы Джо Ниббс появлялся на его землях с такими штуковинами, как этот стеклянный шар. Если этот шар предугадывает будущее, то он может принести много зла. Некоторые из его людей после встреч с бледнолицыми и без того заболевают странными болезнями и умирают. А с помощью такого стеклянного шара старый торговец может накликать еще больше бед и смертен. Шар может быть какой-то хитростью, чтобы наслать на команчей множество смертей, а потом захватить их меховые одежды, лошадей и охотничьи угодья. Бледнолицые все прибывают и прибывают, продвигаясь вдоль рек и ручейков все дальше на север и запад – туда, где находятся исконные земли команчей. Бизоний Горб подумал, что стеклянный шар предвещает беду. Он возьмет его с собой, привезет в главное становище и отдаст посмотреть старейшинам – может, кто-нибудь из них и узнает, что делать дальше.
   Бизоний Горб оставил им юную мексиканочку и увел своих воинов за хребет, где кружат песчаные вихри. Там он рассказал воинам, что решил убить торговца, забрать обратно всех пленников и захватить все ножи и иголки. Брыкающийся Волк захотел пойти вместе с ним, поймать обоих торговцев и пытать их, но Бизоний Горб не дал ему на это разрешения. Он отдал ему стеклянный шар, который может накликать беду, и поскакал обратно один.
   Переправившись через хребет, на вершине которого крутились песчаные вихри, он увидел, что старый торговец уже успел привязать девушку к колесу фургона и вовсю насилует ее. Молодой бледнолицый торговец сидел на ступеньках задней двери фургона и ожидал своей очереди. Бизоний Горб стал бесшумно подкрадываться по мягкому песку. В руках он держал копье и нож.
   Сэм Дуглас сидел у дверей фургона и размышлял, стоит ли ему овладеть девятилетней мексиканочкой или же лучше дождаться ночи, когда старый Джо уснет. Вот тогда-то он и насладится вволю Розой.
   Он решил было оставить девятилетнюю девчонку в покое, а потом подумал: чего ради будет это делать? Они же рабы и полностью в его власти. Старый Джо быстро выдохнется, насилуя новую рабыню. Он, конечно, может оставить Розу привязанной к колесу на несколько часов, а сам уйдет отдохнуть.
   А затем Сэм Дуглас сделал то, что поклялся сам себе никогда не делать: машинально Посмотрел прямо в глаза Бизоньему Горбу.
   Это была ошибка, и он понял, что ошибся, но поздно. Он считал, что громадный индеец ушел восвояси, а он вот – перед ним: дикий зверь, ягуар, медведь-гризли.
   В следующую секунду Бизоний Горб метнул нож точно в голову Сэму Дугласу. Кто-то из мексиканских пленников вскрикнул. Старый торговец Джо Ниббс держал в руке молоток. Когда он обернулся, Бизоний Горб метнул в него копье – благо расстояние было совсем небольшим. Копье пронзило Джо Ниббса насквозь и вышло наполовину с другой стороны его тела, воткнувшись в землю, и туловище Джо слегка откинулось назад. Он был еще жив и выронил из рук молоток. Бизоний Горб подобрал молоток и с силой ударил Джо Ниббса в основание черепа – голова у того запрокинулась, словно у курицы.
   Затем подошли воины и подхватили пленников, ножи и ослов. Фургоны и лагерную стоянку они решили сжечь вечером; все продовольственные запасы бледнолицых торговцев они съели.
   Бизоньему Горбу никак не удавалось вытащить свой нож из черепа Сэма Дугласа. Он вонзился по самую рукоятку, так что силы Бизоньего Горба не хватало на то, чтобы вытащить его обратно. Воины перешептывались и пересмеивались над тем, что их военный вождь всадил нож в башку бледнолицего столь глубоко, что и выдернуть его не может. Наконец Бизоний Горб взял молоток старого работорговца и. размозжив голову Сэма, высвободил свой нож.
   Молоденькая пленница Роза плакала не переставая. Ей было больно после того как старик с молотком изнасиловал ее. Ей хотелось быть рядом с матерью, братьями и маленькими сестрами, но она понимала, что домой вернуться не сможет. Ее использовал команч, так что жители ее деревни будут считать ее обесчещенной, если она вернется домой. Она плакала и прислушивалась к шуршанию песка; ей хотелось заснуть под слоем песка, вдыхать его в себя и умереть. Но и умереть она не могла, оставалось только плакать, замерзать и ждать, что сделает громадный вождь команчей, сидящий рядом и держащий в ладонях ремень из сыромятной кожи, чтобы связать ей руки.
   Позднее, незадолго до заката солнца, один из ослов закатился ревом. Ветер переменился, задул теперь с запада, и осел что-то учуял. Лошади тоже навострили уши, но пока не ржали. Воины, сгрудившиеся вокруг костра, подумали, что мимо пробегает какой-то зверь. Ослы ведь такие трусы – они орут, почуяв койота. Шустряга, который вообще спал очень мало, высказал предположение, что это, вероятно, ягуар. Возможно, он увидел ослов еще раньше и теперь выслеживает, надеясь задрать какого-нибудь из них и сожрать. Другие молодые воины подняли на смех Шустрягу, а когда он вскочил на коня и поскакал посмотреть на ягуара, заржали еще громче. Они считали, что Шустряга нипочем не найдет ягуара в такой темени, так что искать его – просто один смех.
   Когда Шустряга возвратился, погоняя изо всех сил лошадь, солнце уже всходило. Ветер не стихал, солнечные лучи еле пробивались сквозь песчаное облако. Бизоний Горб рассердился, что Шустряга промчался во весь опор по лагерной стоянке. Такое поведение он никогда не одобрял. В это время готовили пищу из конины, забив на мясо одну из лошадей старого работорговца, а конь Шустряги поднял такую тучу пыли, что потом она опустится на мясо и будет хрустеть на зубах.
   Шустряга доложил Бизоньему Горбу, что в трех милях к западу от них лагерем расположилась группа бледнолицых, и вождь тут же перестал сердиться. Группа, доложил Шустряга, небольшая, большинство в ней, видимо, женщины. Мужчин всего четверо и еще маленький мальчишка. А когда Бизоний Горб узнал, что среди бледнолицых находится и молодой рейнджер, убивший его сына, которого индейцы назвали Ружьем В Воде, то простил и самовольную вылазку Шустряги, и поднятую им пыль, попавшую потом на мясо.
   Разузнав все это, Бизоний Горб стал покрывать свое лицо и тело охрой – краской войны, другие воины тоже начали раскрашивать себя подобным же образом, лишь один Брыкающийся Волк не стал тратить попусту время – он вообще этого не любил. Он предложил Бизоньему Горбу, что незаметно прокрадется через горы, убьет Ружье В Воде и перебьет всех других бледнолицых гораздо раньше, чем Бизоний Горб и его воины закончат раскрашивать себя красками войны.
   Однако Бизоний Горб не принял предложение Брыкающегося Волка, который всегда считал, что его образ действий является самым лучшим. Бизоньему Горбу наплевать, что и как считает Брыкающийся Волк. Он решил раскрасить себя как следует. После этого он поедет к месту, где расположились бледнолицые, и сам прикончит Ружье В Воде так же, как он убил старого работорговца, – метнет в него копье с такой силой, что оно пронзит его насквозь, но сразу не убьет. Затем, когда Ружье В Воде будет еще жив, Бизоний Горб снимет с него скальп и перережет ему глотку. Скальп он привезет домой и отдаст матери своего сына, чтобы та знала, что он отомстил за его смерть.
   Бизоний Горб вскочил на коня и произнес перед воинами краткую речь, в которой предупредил всех ни в коем случае не трогать Ружье В Воде. Он сам, своей рукой убьет его.
   Брыкающемуся Волку такая речь не понравилась. Не дождавшись конца ее, он заторопился, вскочил на коня и поскакал первым взглянуть на бледнолицых женщин. Как знать, может хоть одна из них такая же хорошенькая, как и та мексиканочка, или даже еще красивее. Ему хотелось первым посмотреть на женщин, чтобы выбрать себе самую красивую. Возможно, он найдет и такую, от которой не так отвратительно воняет, как от его жены.


   6

   Первыми учуяли индейцев лошади. Калл только примерился накинуть на спину вороного мерина дамское седло леди Кейри, как тот принялся ржать и прыгать кругами. Гнедой Гаса стал выделывать то же самое, даже мулы – и те начали проявлять беспокойство. Палатка леди Кейри уже была свернута и упакована, все приготовления к дневному переходу закончились. Эмеральд расчесывала своего белого мула, она самозабвенно проделывала такую процедуру каждое утро.
   Калл внимательно осмотрел горизонт на востоке, но ничего не заметил – лишь яркий ореол восходящего солнца. Леди Кейри еще не выпила свою чашечку чая. Уилли доедал бутерброд с беконом. Миссис Чабб все пыталась промыть ему уши, выливая воду из небольшой фляги на губку, которую всегда держала при себе специально, чтобы мыть ею Уилли. Уэсли Баттонс сидел без сапог – ему частенько сводило ноги, поэтому он обычно растирал и мял пальцы по утрам и лишь после этого надевал сапоги. Если же ему сводило ногу, обутую в сапог, тогда он скакал на одной ноге по кругу, пока судорога не проходила.
   Матильда Робертс разминала свою кобылу, водя ее на веревке по кругу. По утрам кобыла проявляла свой норов и имела обыкновение лягаться. Матильда не умела обращаться с лошадьми, поэтому старалась держаться от кобылы как можно дальше. Та уже дважды выбрасывала ее из седла, а однажды Матильда приземлилась точно на бочкообразный кактус, что лишний раз побудило ее прогуливать по утрам свою кобылу.
   Гас Маккрае и Верзила Билл отошли немного в сторонку, чтобы опорожнить кишечник. Верзилу Билла замучили запоры, а Гаса, наоборот, несло вовсю. Теперь они взяли за привычку справлять естественные нужды вместе – таким образом они могли переговариваться о том о сем, пока сидели рядышком и тужились. У Гаса из головы не выходила мысль о шлюхах; теперь, когда он стал лучше питаться и не ходил пешком до упаду, жизненные силы в нем опять взыграли. Чаще всего они рассуждали о том, правда ли, что Матильда Робертс намерена вернуться к своей профессии, раз уж они находятся на пути в Техас, и если намерена, то когда же? Гас все надеялся, что она снова примется за старое уже вскоре. Он полагал, что любое время для нее будет подходящим, чтобы опять стать проституткой, даже если единственными ее клиентами будут он да Верзила Билл.
   – Но леди Кейри, по всей видимости, не одобрит такой ее шаг, – сидя на корточках, рассуждал Верзила Билл. – Матти, может, захочет и потерпеть, пока мы не доставим всех англичан куда надо.
   – Да, она решит взяться за старое, видимо, не ранее Галвестона, – сокрушался Гас. – А до него ой как далеко. Мне хотелось бы трахнуть шлюху намного скорее, чем в Галвестоне.
   Верзила Билл ничего не ответил – он заметил, что в их лагере началась какая-то суматоха. Вудроу Калл и леди Кейри стояли рядом и глядели на восток. Верзила Билл увидел, что в руках у Калла ружье. К ним подошла Матти и тоже стала смотреть на восток. Верзила Билл ощутил, как его охватывает возбуждение – живот схватило еще сильнее.
   – Что-то там происходит, – проговорил он, резкими движениями натягивая брюки. – Нет у нас времени рассиживаться тут на корточках.
   Они поспешили обратно в лагерь, держа в руках ружья. Утро было таким мирным и безмятежным, но, может, оно и не такое уж мирное, как кажется.
   – А вот и Гас подошел, – у него самый острый глаз, – проговорил Калл.
   Леди Кейри повернулась к своей лошади и вынула из переметной сумы небольшую медную подзорную трубу.
   – Помогите мне посмотреть в нее, капрал Маккрае, – попросила она. – Капрал Калл считает, что впереди таится какая-то опасность, да и моя лошадь тоже это чувствует.
   Леди Кейри стала смотреть в подзорную трубу, а Гас пристально разглядывал лежащую перед ним местность невооруженным глазом, но заметил лишь одинокого койота, неторопливо трусящего на юг через редкие кустики шалфея. Теперь и он тоже стал ощущать смутное беспокойство – своим глазам он полностью не доверял. Опять он припомнил, как мастерски маскировались команчи в тот день, когда они убили Джоша и Зика.
   Подошла Эмеральд, ведя за собой белого мула.
   – Дикари уже здесь, миледи, – совершенно спокойно доложила она.
   – Да, думаю, уже явились, – подтвердила леди Кейри. – Я чувствую их присутствие. Но они такие дикие, что я не вижу их.
   И тут все услышали высокий звук – кто-то пел. На вершине далекого хребта, как раз на фоне восходящего солнца внезапно возник Бизоний Горб, ехавший неспешным шагом верхом на лошади. Он пел боевую песню индейцев. Вслед за ним показался и весь отряд команчей, совершивший набег в Мексику. Всадники тоже ехали не спеша, воины пели боевые песни, на высоких нотах нудные, то и дело повторяющиеся. Гас насчитал двадцать воинов, а затем заметил и двадцать первого – Брыкающегося Волка, двигавшегося сбоку, в отдалении от всей группы. Он шел пешком и не распевал боевую песню, но его молчание казалось более грозным, нежели нестройные победные песни воинов.
   Калл оглянулся, ища взглядом какую-нибудь лощинку или складку местности, где можно было залечь и отстреливаться, но ничего не увидел – виднелись лишь реденькие кустики шалфея. Они разбили бивак на ровной, открытой местности. Команчи наступали на них с высотки, да еще солнце светило им в спину – в общем, позиция у них была более выгодная. К тому же техасцев насчитывалось всего четверо, да еще Уэсли Баттонс не умел стрелять, а против них выступал двадцать один воин. Даже если бы Уэсли стрелял как следует, все равно команчи могут запросто смять их оборону, как бы рейнджеры ни сопротивлялись. Четверо мужчин, четверо женщин, да мальчик в придачу не представляли серьезной опасности для наступающих команчей, затянувших боевую песню про смерть и пытки.
   Калл подумал, а знают ли англичанки, как поступают команчи с пленными, а еще он подумал, не рассказать ли леди Кейри, Эмеральд и миссис Чабб, как кончать жизнь самоубийством, если дело примет самый худший оборот. Глядя на команчей, он вспомнил наставления Длинноногого, что в этом случае надо приставлять дуло пистолета к глазному яблоку. Вне всякого сомнения, Длинноногий прекрасно знал, что говорил, но вот вопрос: а смогут ли совершить такой акт самоуничтожения английская леди, гувернантка и негритянка? И как в таком случае поступит Матильда?
   Леди Кейри спокойно смотрела на приближающихся индейцев. Как и всегда, она была одета во все черное, а голову закутала в трехслойную вуаль. Она, похоже, ничуть не испугалась.
   – Ну и что вы думаете, капрал Калл? – поинтересовалась она. – Как по-вашему, можем мы разбить их?
   – По всей видимости, нет, мэм, – ответил Калл. – Они намяли нам бока, когда мы насчитывали в своих рядах чуть ли не две сотни бойцов. Не знаю, почему бы им не одолеть нас сейчас, когда нас всего четверо.
   – Интересно поют, не правда ли? – заметила леди Кейри. – Не так приятно, как в опере, но все-таки интересно. О чем они поют?
   – Они поют, что бледнолицым грозит смерть, – перевел Калл. – Они поют, что хотят заполучить наши волосы.
   – Ну что ж, хотеть они могут, да заполучить не сумеют, – вмешался в разговор Уилли. – Мне самому нужны мои волосики, верно ведь, мама?
   – Ну разумеется, Уилли, – ответила леди Кейри. – И ты сохранишь их – мама проследит за этим. Капрал Калл, не оседлаете ли мою лошадку?
   – Конечно же, оседлаю, но все же не думаю, что мы сможем ускакать от них, мэм, – сказал Калл.
   – Нет, мы и не поскачем, – стала разъяснять свой план леди Кейри. – Полагаю, лучше всего мне запеть. Я проведу вас сквозь ряды этих команчей, джентльмены. Я поеду верхом первой, а все остальные пусть идут за мной гуськом пешком и ведут под уздцы своих коней. Так что седлайте моего мерина, капрал Калл, и не смотрите на меня. Теперь пусть никто не смотрит на меня до тех пор, пока я не разрешу.
   – Почему нельзя, мэм? – спросил Гас. Предложенный порядок действий немало озадачил его.
   – А потому что я решила снять с себя покрывала, – объяснила леди Кейри. – Я сниму покрывала и запою свои лучшие арии, а кроме того, мне понадобится моя славная змейка. Эмеральд, не сможешь ли принести ее сюда?
   Спокойно и неспешно леди Кейри принялась снимать с себя покрывала, распевая при этом гаммы для разминки. Голос ее поднимался все выше и выше, достигая одной октавы, а затем другой, пока ее верхние ноты не перекрыли песнопения команчей. Эмеральд вынула удава из корзинки, притороченной к мулу, и позволила ему обвиться вокруг ее плеч, пока леди Кейри раздевалась.
   – Полагаю, Уилли, что тебе надо сесть верхом на пони, – велела она сыну. – Все остальные пойдут пешком. Матильда, возьмите, пожалуйста, мою одежду и несите ее. Она мне понадобится, когда мы разгоним этих ужасных дикарей. Вы все еще не оседлали мою лошадь, капрал Калл? Подпругу подтягивайте, пожалуйста, поаккуратнее и осторожно, а то она начнет взбрыкивать. Этим утром я приму образ леди Годивы [8 - Леди Годива – по легенде XI века, супруга английского феодала, проехавшая верхом по улицам города совершенно голая, чтобы ее мужа освободили от уплаты огромного штрафа.] и не думаю, чтобы эти лютые звери причинили нам хоть малейший вред.
   Калл оседлал лошадь и передал поводья Матильде вместе со своим пистолетом. Он все еще не верил, что они могут сделать нечто такое, что поможет им прорваться сквозь толпу команчей. Леди Кейри, разумеется, может и раздеться, если ей так хочется, но Бизоний Горб все равно их всех поубивает.
   Пока леди Кейри раздевалась, он опустил глаза, так же поступили Верзила Билл и Уэсли Баттонс. Леди Кейри нравилась им все больше и больше, они глубоко почитали ее и решили не оскорблять ее стыдливость, хотя она и здорово смутила их, раздеваясь догола.
   Гас же, напротив, не устоял и украдкой бросил взгляд. Сперва она показалась ему совсем нормальной, он даже на минутку забыл о проказе, пока не разглядел ее потемневшее, покрытое язвами тело, когда она повернулась, чтобы передать Матильде покрывала. Ее шея и груди почернели, с плеч мешком свисала желтоватая кожа. Снова взглянуть на леди Кейри он не осмелился, хотя и заметил, что ее ноги, которые все еще оставались белыми, проказа пока не затронула, кроме икры на одной ноге, где обозначилось темное пятнышко.
   Шляпку с трехслойной вуалью, скрывающую ее лицо, леди Кейри не сняла. Не сняла она и великолепные черные сапожки. Матильда взглянула на женщину и обомлела – английская леди показалась ей прекраснее родной матери. Но увидев, что ее крепкое молодое тело уже местами пожелтело и почернело, она почувствовала свою беспомощность. И тем не менее, не колеблясь, одно за другим брала покрывала и одежду, которые передавала ей леди Кейри, и аккуратно складывала их. Миссис Чабб сохраняла спокойствие, как, впрочем, и Эмеральд – обе они не представляли даже, на что способны команчи, подумала Матильда.
   Раздевшись догола, леди Кейри вспрыгнула на своего вороного мерина, потверже уселась в дамском седле и протянула руку за змеей.
   – Теперь все в порядке. Держите строй ровнее, – велела она. – И ты, Уилли, тоже поезжай в строю, сразу же за мной. Затем, если вы не возражаете, пойдут техасцы, а Матильда, миссис Чабб и Эмеральд прикроют тыл. Полагаю, вам, Эмеральд, может, захочется подержать меч моего мужа. Выньте его из ножен и высоко поднимите над головой, но помните, что лезвие довольно острое, так что не обрежьтесь.
   Негритянка чуть улыбнулась при мысли, что она может порезаться. Калл нередко видел в багаже великолепный меч, но не знал, что он принадлежал супругу леди Кейри. Эмеральд взяла меч и обнажила его. Она находилась в хвосте колонны.
   – Вперед шагом марш, – скомандовала леди Кейри. – Я намерена петь очень громко – во весь голос, в конце концов мне одной надлежит перекрыть пение двадцати индейцев. Уилли, можешь заткнуть уши.
   – Ой что ты, мама, – встревожился Уилли. – Ты можешь петь как угодно громко – я не возражаю.
   Леди Кейри, восседая на великолепном вороном мерине и обмотав вокруг плеч удава, тронулась в путь к длинной гряде скал, навстречу команчам. Проехав совсем немного, она перестала исполнять гаммы и начала распевать высоким и громким голосом песни на итальянском языке – том самом, который вынудил интенданта Брогноли встрепенуться на короткое время, а затем умереть.
   До построившихся в шеренгу команчей оставалось ярдов двести. К ним медленно поднималась по склону Люсинда Кейри, глядя сквозь трехслойную вуаль и распевая во весь голос итальянские арии. Когда оставалось проехать ярдов сто, она широко распростерла руки. Эльфинстоун любил обвиваться вокруг ее рук в такой позе. Она прекрасно владела своим голосом. В данный момент она пела арию из оперы синьора Верди «Навуходоносор» – он самолично разучивал с ней эту арию два года назад в Милане, незадолго до того, как она вместе с супругом, лордом Кейри, отправилась в Мексику.
   Впереди их поджидала шеренга команчей. Леди Кейри оглянулась. За ней послушно ехал ее сын и шли четыре рейнджера и три женщины. Шествие замыкала высокая негритянка Эмеральд. Грудь ее была не прикрыта, а на вытянутых руках она несла великолепный меч лорда Кейри – его острое лезвие блестело в лучах раннего солнца. Эмеральд приостановилась и стала срывать с себя белые покрывала, а затем снова пошла к команчам, совершенно голая, как и ее хозяйка.
   Подойдя еще ближе к шеренге индейцев, так, что уже можно было разглядеть огромный горб у военного вождя команчей и его лицо и торс, раскрашенные охрой, леди Люсинда Кейри раскрыла рот пошире и запела арию во всю силу своих легких – ее голос забирался все выше и выше. На секунду она вообразила, что находится на сцене театра «Ла Скала», где имела честь быть представленной синьору Верди. Она набрала в легкие побольше воздуха и выдыхала его так, как учил ее синьор Верди на нескольких уроках, которые она осмелилась попросить у него – ее высокий, окрепший голос звонко и громко звучал в сухом техасском воздухе.
   А впереди стоял и поджидал их военный вождь команчей, держа в правой руке длинное копье.


   7

   Брыкающемуся Волку надоело слушать боевые песни. Он вырвался вперед, намереваясь первым начать убивать. Ладно, он оставит Бизоньему Горбу Ружье В Воде, раз уж этот бледнолицый убил его сына, – не стоит лишать военного вождя возможности лично отомстить за гибель сына. Брыкающийся Волк решил прежде всего убить того высокого парня, который всегда ошивается рядом с Ружьем В Воде. Сам Брыкающийся Волк был низенького роста – вот он и убьет высокого. Ну а Бизоний Горб высокий – пусть он убивает приземистого врага.
   Итак, Брыкающийся Волк убежал вперед и присел на корточках под низеньким кустом чапараля, держа в руках наготове лук со стрелами. Он услыхал доносившуюся со стороны техасцев похоронную песню, но так как вознамерился застать их всех врасплох, то не выглянул из-за куста, где сидел в засаде. Ну конечно же, для бледнолицых пришло самое время распевать похоронные песни – очень скоро все они умрут, кроме одного или двоих, которых захватят живьем, чтобы предать пыткам. Но вот что странно: Брыкающийся Волк не мог припомнить, чтобы бледнолицые когда-либо раньше распевали похоронные песни. Правда, как-то раз, во время боя с мексиканскими кавалеристами какой-то дурак дул в коротенький рог, чтобы поднять боевой дух у солдат. Брыкающийся Волк потом выследил этого трубача возле реки Сан-Саба, убил его, рог прихватил и принес домой. Но рог оказался плохим: когда он стал дуть в него, получались какие-то квакающие и пукающие звуки, похожие на непристойные рулады, которые испускают бизоны. В конце концов он выбросил этот рог.
   Затем до Брыкающегося Волка дошло, что он слышит необычную похоронную песню – голос поднимался все выше и выше, к самым небесам, которых не мог достичь голос ни одного команча. Он звучал так высоко и громко, будто певец находился совсем рядом. Казалось, что голос заполнил все пространство, отразился от далекой гряды скал и эхом вернулся обратно. Удивившись силе голоса, поющего похоронную песню, Брыкающийся Волк привстал из-за куста, приготовившись убить того, кто пел эту песнь.
   Стрела уже лежала на луке – по силе голоса Брыкающийся Волк решил, что певец стоит совсем рядом, но от того, что он увидел, поднявшись из засады, сердце заледенело, и его охватил сильнейший ужас: на вороном коне сидела голая женщина с прикрытым тряпкой лицом, ее груди почернели, а с плеч свешивалась кожа, обнажая пожелтевшую плоть и белые кости. А еще страшнее было то, что эта женщина, поющая песнь из-под тряпки, накинутой на лицо, широко распростерла голые руки, а их обвивал змей – огромнее любой змеи, которую когда-либо доводилось видеть Брыкающемуся Волку. Голова змея вытянулась над лошадиной головой. Жало его угрожающе трепетало, а глаза, похоже, уставились прямо на Брыкающегося Волка.
   Брыкающегося Волка обуял такой страх, что он готов был завыть похоронную песнь по себе, если бы у него не заледенело с перепугу горло. Он сразу узнал эту женщину на вороном коне – конечно же, это была сама Смерть, обнажившая свое черное тело и держащая огромного змея в руках. Она явилась сюда, чтобы убить его и его соплеменников.
   Брыкающийся Волк от ужаса выронил стрелу, а затем бросил и лук, повернулся и припустился изо всех сил бежать на своих коротеньких кривых ногах прямо к военному вождю. А позади себя он слышал высокий и звонкий голос Смерти, перед его глазами извивался громадный змей, подползающий все ближе и ближе к нему. Потеряв от страха голову, он нечаянно наступил на острые колючки кактуса – иглы так и впились в его ногу, но он не остановился, а. наоборот, побежал еще прытче. Он понимал, что если чуть замешкается, огромный змей Смерти тут же доберется до него.
   Находящиеся вместе с Бизоньим Горбом команчи, увидев бегущего к ним Брыкающегося Волка, решили, что этот коротышка, видимо, надумал какой-то хитроумный план, чтобы подманить бледнолицых поближе под их стрелы и копья. Но вот что странно, сильный певучий звук, подстегивающий Брыкающегося Волка, звенел в воздухе, словно проклятие зловещей старой ведьмы. Некоторые команчи заволновались и стали оглядываться на военного вождя, невозмутимо сидящего на своем месте. Брыкающийся Волк подбежал ближе, и Бизоний Горб прочел ужас на его лице и понял, что это не военная уловка. Брыкающийся Волк в бою не ведал страха – он нападал на врага и в одиночку, а как-то в схватке один убил шестерых индейцев из племени пауни. Но на этот раз он был так перепуган, что продолжал бежать, не замечая, что в ноге у него торчат иголки от кактуса, а мокасины перепачканы кровью. Он промчался мимо Бизоньего Горба, не замедлив ход. Бизоний Горб заметил также, что Брыкающийся Волк выронил где-то свой лук, но даже не остановился поднять его.
   Бизоний Горб внимал предсмертной песне врагов с восторгом – никогда прежде не доводилось ему слышать такое громкое и звонкое пение. Звук достигал далеких гор и эхо возвращало его назад, будто и там стоял дух певца и призывно звал его к себе. Но что-то все же было не так – Брыкающийся Волк бежал в ужасе, а звенящая и возвращаемая эхом песнь вызывала панику среди его воинов. И тут Бизоний Горб увидел саму Смерть и ее гниющее почерневшее тело, увидел громадного змея, вытянувшего голову поверх лошадиной головы. А увидев, поразился настолько, что, подняв свое копье, не осмелился метнуть его. А затем он увидел еще более страшное: позади смерти шествовала голая черная женщина, подняв высоко над своей головой блестящий меч, и вела она за собой белого мула.
   При виде Смерти с ее громадным змеем воины-команчи дрогнули, но Бизоний Горб оставался невозмутимым. Гораздо больше поразил его белый мул, которого вела под уздцы высокая черная женщина с мечом. Давным-давно его престарелая бабушка, которая слыла пророчицей, предупредила его, что он должен всячески избегать встречи с женщиной с белым мулом, поскольку появление белого мула будет означать гибель всего племени команчей. Громадного змея он ни капельки не боялся – он мог убить любую змею. Но вот перед ним возник белый мул, появление которого предрекала его бабушка-пророчица, сбывшееся предсказание он убить никак не мог.
   Он понял, что настает роковой конец. Его воины в панике разбежались, Брыкающийся Волк куда-то успел скрыться. Бизоний Горб опустил копье, но не побежал. Он не мог теперь убивать техасцев, даже Ружье В Воде, поскольку они находились под покровительством самой Смерти. Но они от него никуда не денутся, он убьет их позже, когда Смерть ляжет спать, а бледнолицые пойдут дальше.
   Он поднялся немного выше по склону холма и остановился там. Если Смерть приблизится, он вступит с ней в бой, и если будет сражаться с ней лицом к лицу, то, может, и победит, ибо ему было также предсказано, что его убьют лишь в том случае, если проткнут копьем горб. Он не позволит женщине с белым мулом и сверкающим мечом встать позади него. Пока его горб защищен, даже сама Смерть не сможет убить его.
   – Не смотри на него, – предупредил Калл Гаса, когда они медленно шествовали за леди Кейри. – Она навела ужас на всех, но его не испугала. Поэтому не смотри на него. Если он нападет на нас, то и убежавшие команчи могут вернуться, а мы не в состоянии противостоять двадцати команчам, даже если они напуганы.
   Медленно, не останавливаясь и не поднимая глаз, техасцы и женщины миновали гребень, на верхушке которого находился Бизоний Горб. Проходя мимо огромного горбатого команча и уже начиная спускаться вниз, леди Кейри запела еще громче. Ее голос поднялся до такой высоты, что, казалось, достиг облаков. Поводья она набросила на голову лошади и широко распростерла руки.
   Бизоний Горб сидел не шевелясь на самом гребне, выше их. Ветерок из пустыни играл перышками, привязанными к его копью. Калл не смотрел на военного вождя, но, проходя мимо, ощущал его жгучую ненависть. Калл напрягся, ожидая, что в него полетит копье, как оно летело и вонзилось в Гаса в ту ночную грозу немного южнее места, где они шли сейчас.
   Миновав гряду скал и почувствовав себя в безопасности, они остановились и леди Кейри слезла с лошади. Матильда подала ей одежду и покрывала. Мужчины опять потупили взоры, пока она одевалась. Удава Эльфинстоуна поместили обратно в корзинку, притороченную к ослу. Эмеральд снова оделась и вложила меч лорда Кейри в роскошные ножны. Воспользовавшись всеобщим замешательством и суматохой, один из ослов исхитрился вытащить из багажной поклажи соломенную шляпку миссис Чабб и успел наполовину сжевать ее.
   – Кто говорил, что от оперы мало проку? – спросила леди Кейри, снова усаживаясь в седло. – Я должна написать письмо синьору Верди и сообщить, что его арии не понравились диким команчам.
   Возобновив поход, они увидели нечто странное. Бизоний Горб ехал на коне через пустыню задом наперед – его конь пятился шаг за шагом назад по направлению к северу. Индейских воинов нигде не было видно, а он даже не повернул своего коня и не предпринял попытки поискать их. Лицо его было по-прежнему обращено к техасцам – шаг за шагом он пятился задом на своем коне.
   – Мы не убили его, – сказал Калл. – Но мы должны это сделать.
   – Верно, – подхватил Гас. – Разумеется, должны. Он удаляется от нас, но думаю, все же вернется.
   – Если и вернется, меня все равно не найдет, – промолвил Верзила Билл. – Как только доберусь до какого-нибудь поселения, займусь плотницким делом, построю дом и буду спать там при запертых дверях. Я уже вволю наспался на открытом воздухе.
   – Интересно все же, почему он заставляет лошадь пятиться задом? – поинтересовался Калл. – У нас нет дальнобойного ружья, чтобы стрелять по нему с такого расстояния. Даже если постараться как следует, все равно его не достанешь.
   – Если уж ты такой любопытный, Вудроу, поезжай и спроси его, – съязвил Гас.


   8

   Они появились в Сан-Антонио уже в сумерках, когда два босоногих монаха загоняли стадо коз за стены старинного монастыря, расположенного около реки. Где-то в монастыре пел псалмы священник.
   – Смотрите, вечерняя молитва, – проговорила леди Кейри. – Очаровательный мотив, не так ли, миссис Чабб? Он здорово напоминает мне Рим.
   – Мне больше по душе четкий английский псалом, – ответила та, а потом добавила: – Четкий англиканский псалом и никаких ослов. Боюсь, что я никогда не смогу спокойно переносить ослов.
   Десять дней спустя, уже стоя на пирсе в гавани Галвестона, миссис Чабб все еще продолжала изливать свои жалобы на ослов любому матросу, у которого хватало терпения выслушивать ее причитания.
   – Нет, вы только подумайте: он не только цапнул меня за пальцы ног, но еще и сжевал мою соломенную шляпку, – говорила она.
   Леди Кейри заплатила техасцам по сотне долларов каждому – сумма по тем временам столь значительная, что никто из четверки не мог даже поверить, что является обладателем таких бешеных денег. А Матильде она не пожалела целых двести долларов, что вызвало у Гаса зависть – еще бы, в конце концов, что такого особенного та сделала, за что же ей дали в два раза больше, чем ему?
   Затем все техасцы: Калл, Гас, Матильда, Уэсли и Верзила Билл стояли на пирсе, обдуваемые теплым солоноватым бризом, и смотрели, как англичане идут на борт парусника с мачтами толще ствола любого дерева. Мальчик Уилли и леди Кейри в своей трехслойной вуали помахали им на прощание рукой. Миссис Чабб куда-то ушла, брюзжа и жалуясь на ослов, высокая негритянка Эмеральд просто взглянула на берег, но рукой не помахала.
   Техасцы наблюдали, как парусник выходил из гавани и начинал плавание через безбрежные серые морские просторы. Пока судно тащилось по водам гавани, Гас опять затянул свою старую песню про проституток, но Калл молчал, пораженный безмерным пространством моря. Он никак не ожидал, что оно окажется таким огромным. А вскоре парусник, увозящий леди Кейри и ее спутников, исчез из виду, как исчезает фургон, проезжающий по бескрайним просторам разноцветья трав в прериях. Пусть Вудроу Калла и зачаровывает океан, если ему так нравится, но Гас Маккрае никогда еще не был так счастлив: он разбогател, спасся, а порт Галвестон оказался буквально наводнен проститутками. Он уже успел нанести визиты пятерым.
   – Мне кажется, что это то самое место, где я уйду с рейнджерской службы, – тоскливо вздохнув, сказал Верзила Билл. – Забава, конечно же, редкостная, но я не чувствую себя при этом в полной безопасности.
   Вудроу Калл ничего не ответил, маленький кораблик уже исчез из виду. Он молча смотрел на безбрежное море.
   Уэсли Баттонс понимал, что на сей раз ему не удастся увильнуть от посещения родных мест и уйти от разговора с матерью, где ему придется сообщить ей о гибели двух своих братьев, убитых мексиканскими солдатами в Нью-Мексико.
   Матильда Робертс подумала о том, что Калифорния для нее теперь еще больше отдалилась, но у нее наконец появились в кошельке большие деньги.
   – Ну что ж, Вудроу, пойдем отсюда, – сказал Гас, потянув своего приятеля за руку. – Пошастаем немного по шлюхам, а потом двинем в Остин.
   – В Остин? А это еще зачем? – недоуменно спросил Калл.
   – Видишь ли, мне надо проверить, хочет ли все еще та девушка с оптового склада выйти за меня замуж, – пояснил Гас.





KOAP Open Portal 2000


Яндекс цитирования