|
|
Дональд Клэйтон Портер
Изгой
Глава первая
Бескрайние леса сенеков только на первый взгляд казались тихими и безмятежными. В густых зарослях хвойных деревьев, дубов, кленов, вязов и буков скрывались опасные звери – дикие кошки, волки, медведи – с клыками, острыми, как копья воинов-сенеков. Под ноги попадались бесшумно скользящие медянки и даже более крупные змеи, которые перед нападением предупреждали жертву особым звуком, похожим на треск погремушки хранителя веры. Но опасней всех в лесу были двуногие – воины племени эри, извечные враги сенеков и дружественных им племен, входивших в состав гордого и могучего союза ирокезов. А после недавней совместной победы ирокезов и английских колонистов над французами союзники французов, гуроны и оттава, отдельными от
рядами пробирались на юг, чтобы отомстить.
Но Ренно чувствовал себя в лесной чаще как дома, хотя постоянно был настороже. Молодой воин быстро восстановил силы после героического похода на французский город Квебек. Сегодня Ренно просто бродил по лесу и наслаждался красотой осеннего дня.
Высокий и поджарый, Ренно ступал бесшумно и уверенно. В волосах у него красовались перья, – знак старшего воина. До него никто из воинов-сенеков не добивался подобного признания в двадцать два года, кроме Гонки, его выдающегося отца и великого сахема, который правил не только своим народом, но и всеми остальными племенами ирокезов.
Многих поражало то, что приемный сын так походил на Гонку. Мать Ренно, Ина, и его тетка, Санива, были уверены, что маниту, духи дикой природы, пожелали, чтобы молодой человек возвысился над всеми остальными.
Сегодня Ренно отправился на охоту со своим братом Эличи, который был двумя годами моложе. Ренно было не по себе, и только бескрайнее лесное море могло помочь ему обрести душевное равновесие.
Несмотря на свои таланты воина и предводителя, Ренно сознавал, что не похож на всех остальных сенеков. Кожа его была бронзовой лишь там, где ее касались лучи солнца. Даже глаза у Ренно были светло-голубые, какие часто встречаются у английских колонистов в форте Спрингфилд, расположенном в четырех днях пути. Ренно освоил их язык, сражался вместе с ними плечо к плечу, какое-то время ему даже казалось, что он влюбился в молоденькую англичанку. Полковник Эндрю Уилсон, землевладелец и командир отряда ополченцев западной части Массачусетса, совершенно верно предположил, что индейцы сенеки захватили Ренно двадцать два года назад, когда разграбили и сожгли форт Спрингфилд.
Ренно чувствовал, что он сенека, а с другой стороны, сознавал, что отличается от сородичей.
Но разве можно в такой прекрасный день забивать голову неразрешимыми задачами? Прохладный воздух благоухал сосновой смолой и цветами, сквозь листву деревьев пробивались теплые лучи солнца, и все лесные обитатели выбирались из своих нор и укрытий, чтобы погреться на солнышке. Маниту не оставят Ренно, они поведут его предназначенной дорогой, посылая пророческие сны, как делали до сих пор. Сегодня Ренно решил отдохнуть и потому взял с собой привычное оружие сенеков вместо английских мушкета и пистолета, с которыми тоже обращался довольно искусно. Но в умении владеть луком, томагавком или ножом никто не мог сравниться с молодым воином, кроме Гонки.
На узкой тропе Ренно остановился и оглянулся: сзади шел Эличи. Младший брат был ниже ростом и не так широк в плечах, как Ренно, но уже заслужил честь называться воином. Лица братьев ничего не выражали, но каждый ощущал взволнованное состояние другого. Колонисты в подобной ситуации болтали бы о своих переживаниях, но индейские воины умели выражать свои мысли и чувства без слов.
Братья снова тронулись в путь, внимательно осматривая каждый отрезок тропы, каждый куст, прислушиваясь к малейшему шороху. Потом Ренно снова остановился и показал брату на два небольших пятна – жухлая осенняя трава была слегка примята, здесь прошел олень.
Эличи едва заметно кивнул.
Неподалеку находился солончак, куда часто приходили полакомиться олени; братья, замедлив шаг, повернули к нему. Ренно вытащил стрелу из колчана и вставил ее в лук, то же самое сделал и Эличи. Свежий осенний ветерок дул им в лицо, значит, животное не почувствует запаха человека.
Солончак располагался у подножия скалы высотой всего пятнадцать футов. Братья остановились и осторожно выглянули на поляну, но оленя нигде не было видно. По примятой траве они определили, что он ушел с поляны совсем недавно.
Ренно и Эличи вышли из укрытия. Вокруг стояла такая тишина, что жужжание пролетающего насекомого казалось громом.
Вдруг Ренно замер. Острым зрением он уловил едва заметное движение на вершине скалы и тут же понял, почему ушел олень.
Огромная дикая кошка приготовилась к прыжку и хищно оскалила пасть. Это был могучий зверь серого окраса со светло-коричневыми полосами, на правом боку зияла большая рана – видимо, совсем недавно кошка с кем-то дралась не на жизнь, а на смерть. Разъяренная и голодная, она не сводила горящего взгляда с Эличи.
Времени предупредить брата у Ренно не было. Кошка уже прыгнула, выпустив когти и прижав уши к голове.
Ренно поднял лук, прицелился и выстрелил так быстро, что стрела настигла кошку, пока та была еще в воздухе. От удара кошка слегка отклонилась от цели и рухнула на землю почти рядом с ошарашенным Эличи. Несмотря на рану, она угрожающе скалила зубы и рычала.
Ренно, не теряя времени, двинулся к кошке, чтобы добить ее. На ходу он достал стальной английский нож, единственное оружие белого человека, которое было при нем, и осторожно приблизился к зверю.
Кошка снова зарычала и попыталась подняться. Стрела прочно засела в боку, мех вокруг был залит кровью. Ренно остановился, понимая, что кошка готовится к последнему отчаянному прыжку. Стальной нож сверкнул в воздухе и по самую рукоятку вонзился в горло хищнику.
Эличи на мгновение опустил голову.
– Я в долгу перед тобой, брат, – промолвил он.
– Ты бы сделал для меня то же самое, – ответил Ренно. Шкура кошки была совершенно испорчена, поэтому Ренно решил оставить добычу стервятникам. Через день-другой от зверя останутся лишь кости.
С вершины скалы до него донесся чуть слышный шум. По всей видимости, кошка была не одна. Братья вернулись под прикрытие деревьев и медленно стали пробираться к вершине по пологому склону.
К удивлению Ренно и Эличи, на самом краю обрыва валялись невероятно изуродованные туши трех взрослых диких кошек. Рядом с ними лежал громадный бурый медведь. Ренно узнал его еще издали. Это был Ягон, которого Ренно еще медвежонком пятнадцать лет назад привел домой и дал человеческое имя. В течение двух лет Ягон жил с семьей Ренно, и все воспринимали это как должное, ведь и Гонка, и Ина принадлежали к клану Медведя. Потом Ягон вернулся в лес, но и после этого Ренно часто виделся с ним.
Ягон однажды спас жизнь Ренно, а потом прогнал мальчишку, который издевался над Эличи. Между Ренно и медведем была тесная связь, но юноша всегда считал эту дружбу вполне обычным явлением.
Теперь Ренно смотрел на друга с тяжелым сердцем. Молодой человек понял, что дикие кошки напали на Ягона. Медведь был болен и совсем обессилел, но все же кошки дорого заплатили за свою наглость. Три погибли от его лап, а четвертая – от стрелы и ножа Ренно. Возможно, были и другие, но они спаслись бегством.
– Ягон, – прошептал Ренно.
Огромный медведь с трудом приоткрыл глаза. Он уже плохо видел, но по голосу и запаху узнал Ренно.
Молодой человек понял, что Ягон умирает. Эличи напряг всю свою волю, ведь настоящий сенека даже в самые тяжелые минуты не выдаст себя.
Казалось, Ренно и медведь смотрели друг на друга целую вечность.
– Я слышу тебя, брат мой, – наконец тихо сказал Ренно, – и сделаю все, как ты желаешь.
Ягон закрыл глаза.
Ренно изо всей силы три раза ударил себя кулаком в грудь и закричал:
– Слушайте меня, о маниту неба, земли и ветра. Дух моего друга Ягона теперь с вами. Он всегда был верен вам и оправдал ваше доверие. Помогите же его духу добраться до земли наших общих предков, чтобы он мог вечно жить там в мире.
Казалось, порывы ветра усилились.
Ренно опустился на колени и снова обнажил нож.
– Прощай, брат мой, – тихо произнес он. – Жди меня. Мы снова встретимся, когда я приду к тебе. – Ренно вдохнул и вонзил нож в тело медведя.
Листья деревьев зашелестели на ветру.
Ренно обтер нож, встал и взглянул на небо. Вскоре молодой воин заметил в вышине кружащего ястреба.
Ястреб всегда появлялся в самые важные мгновения его жизни. Именно он парил высоко в небе во время тяжелейшего испытания, когда Ренно проходил посвящение в воины. Он же помог Ренно при нападении на Квебек, только с его помощью сын великого сахема смог провести товарищей во внутренний город, считавшийся неприступным. Ренно знал, что ястребы являются посланниками маниту, те охраняют их и направляют.
На какое-то мгновение ястреб опустился ниже, потом улетел.
Ренно почувствовал, как у него полегчало на сердце. Маниту откликнулись на его молитвы, и помогают духу Ягона найти дорогу в мир предков.
Ренно и Эличи быстро и ловко освежевали медведя и направились домой. Ренно шел впереди и нес шкуру с головой Ягона.
Часовые, стоявшие на посту в лесу, с почтением опустили головы, когда заметили, что лоб, щеки и туловище Ренно вымазаны медвежьей кровью. Старики, сидевшие на улице у длинных домов, опустили трубки, дети замолчали. Взрослые воины сложили руки на груди, этим жестом сенеки выражали скорбь по умершему другу. Женщины и девушки молча уступали Ренно дорогу.
Он принес шкуру Ягона в дом великого сахема. Ина молола кукурузу, Санива чистила рыбу – они готовили обед для всей семьи. Балинта, круглолицая младшая сестренка Ренно, которой едва исполнилось тринадцать, зажала рукой рот и, рыдая, убежала прочь.
Ренно положил шкуру друга на землю.
Эличи объяснил матери и тетке, что произошло. Только по глазам Ины можно было заметить, как она сопереживает горю старшего сына.
– Мы выделаем шкуру, Ренно, – сказала она. – И ты повесишь ее на стене дома. До конца дней своих на этой земле ты будешь помнить Ягона.
Седовласая Санива, которую побаивался сам Гонка, улыбнулась племяннику.
– Ты все сделал правильно, Ренно, – добавила она. – Ты поступил так, как хотел Ягон. Теперь за ним присмотрят маниту. Сегодня ты проявил не меньшее мужество, чем в битве. Поистине ты член клана Медведя, и я горжусь тобой.
– Идите, дети мои, – распорядилась Ина. – Умойтесь в озере и возрадуйтесь – дух Ягона скоро будет дома.
Братья повиновались и молча вышли.
Спустя несколько часов у входа в дом сахема, возле открытого очага, выложенного камнями, вся семья собралась на ужин. Никто в присутствии Ренно не вспоминал о медведе; пока шкура не выделана и не повешена на стене дома, говорить о звере нельзя. Лишь Балинта не могла скрыть переживаний, но и она сдерживалась, ведь кроме близких родственников тут еще присутствовал и Уолтер Элвин.
Уолтер был на три года старше Балинты, но в мире белых из-за своей глухоты и немоты считался неполноценным. Он был двоюродным братом Деборы Элвин, первой возлюбленной Ренно. Мать Уолтера, Ида, сумела побороть собственные предрассудки и отпустила его в земли сенеков только из-за большой любви к Балинте.
Хотя Уолтер почти всегда ел вместе с семейством великого сахема, спал он в доме мальчиков и большую часть дня проводил вместе с ними. В обществе, где говорили редко, неспособность Уолтера слышать и говорить не считалась недостатком. Мальчик охотился, ловил рыбу и играл в разные игры; понемногу он привыкал и к всевозможным видам оружия. Ему нравилась здешняя жизнь. Раньше Уолтер был толстяком, теперь же похудел и окреп. Но самое главное, он впервые в жизни почувствовал уверенность в себе.
После еды Ренно от уголька раскурил длинную трубку, сделал несколько затяжек и передал ее Эличи. Теперь настало время для разговоров.
Балинта, как всегда, первая нарушила молчание и задала вопрос, который давно вертелся на языке у братьев, но вежливость не позволяла им задать его.
– Где наш отец?
Ина быстро переглянулась с Санивой и ответила:
– Он на совете.
Ренно удивился. Совет, состоявший из старейшин, военных вождей и хранителей веры помогал Гонке решать основные вопросы жизни племени. Совет собирали только в самых важных случаях. И Ренно, молодой, но уже старший воин, недоумевал, по какой причине могли собрать совет, но даже старшим воинам далеко не всегда следовало знать об этом.
Женщины снова переглянулись.
– Джефри, сын Уилсона, – начала Ина, – прибыл сегодня в земли сенеков. Он привез послание от своего отца. Сейчас он тоже на совете.
Ренно встрепенулся. Они близко сдружились с Джефри во время похода в Канаду. Молодой офицер милиции, некогда бывший ленивым и заносчивым юнцом, совершенно преобразился в боевом походе. Ренно спас Джефри, когда того ранили в бою. После этого они побратались.
– Джефри будет спать в доме Ренно, – сказал он. Мать быстро ответила:
– Если этого пожелает великий сахем.
Джефри Уилсон прибыл не с частным визитом, он официальный посланник колонистов Массачусетса, союзников ирокезов, и принимать его следует соответственно.
– Уолтер, – начала Балинта, – тоже хочет повидаться с Джефри.
Юноша радостно закивал.
Ина улыбнулась и ответила:
– Уверена, что это можно будет устроить. – Потом она повернулась к Ренно:
– Возможно, и тебе нужно будет предстать перед советом. Великий сахем сказал, чтобы ты никуда не уходил.
Ренно вспомнил, как сразу после нападения на Квебек он пообещал, что при необходимости отправится посланником к великому сахему Англии, королю Вильгельму. Может, Джефри приехал, чтобы сообщить ему, что настал час выполнить обещание. Но Ренно не стал размышлять об этом. С самого детства его учили выдержке. Со временем он узнает все, что ему положено знать.
Все разошлись. Ина с Санивой пошли под навес за домом, чтобы заняться шкурой Ягона, Балинту, несмотря на протесты, отправили спать. Эличи решил найти кое-кого из друзей, чтобы вместе идти к дому девушек, а Уолтер поспешил в свой длинный дом.
Ренно, скрестив ноги, продолжал неподвижно сидеть у костра. Он курил и размышлял. Его одолевало какое-то беспокойство, он старался убедить себя, что это не связано с приездом Джефри Уилсона, но знал, что просто обманывает себя.
Скорее всего, судьба опять сведет его с английскими поселенцами. Маниту, определявшие его судьбу, очевидно, решили, что его жизнь должна быть связана с людьми, к которым он принадлежал по рождению. Неслучайно именно он спас Дебору Элвин из рук канадских гуронов. Видимо, именно ему было суждено вернуть ее в земли сенеков и даже выучить ее язык за те месяцы, что она жила с ним как жена.
С тех пор Ренно несколько раз бывал и подолгу гостил в форте Спрингфилд, а во время войны с французами именно он стал основным связующим звеном между ирокезами и колонистами Массачусетса и Нью-Йорка. Странно, но чем ближе он узнавал белых, тем больше начинал понимать их и даже симпатизировать им.
Нельзя сказать, чтобы Ренно хотелось стать одним из них. Он навсегда останется сенека, будет гордиться своим народом и его наследием, гордиться тем, что он воин.
Совет закончился поздно. Уже взошла луна, когда великий сахем пришел домой. Крупный, широкогрудый, могучий Гонка, несмотря на почтенный возраст, ступал бесшумно, как кошка. Во всех его движениях и манерах сквозили властность и чувство собственного достоинства. Даже если бы на нем не было плаща из бизоньей шкуры и богатого головного убора, сразу было видно, что этот человек привык, чтобы ему повиновались. Гонка был верховным сахемом над другими сахемами союза ирокезов. Его избрали за непревзойденные отвагу, доблесть и мудрость. Его авторитет был настолько велик, что даже самые могущественные враги ирокезов, алгонкины, не смели объявить ему войну. Но Гонка был не только талантливейшим полководцем: колонисты Новой Англии и Нью-Йорка считали его умным политиком и преданным союзником.
Гонка заметил старшего сына, взгляд его посветлел, и великий сахем замедлил шаг.
Ренно легко поднялся на ноги и склонил голову в почтительном приветствии. Он ни на секунду не забывал о том, что его отец великий сахем.
– Ты слышал, что к нам прибыл Уилсон с посланием от своего отца, военного вождя? – Гонка никогда не говорил лишнего.
– Да, слышал, – ответил Ренно.
– Он ждет тебя в твоем доме. Он расскажет тебе, зачем прибыл сюда.
– Я выслушаю его, отец.
– Слушай внимательно, – предупредил Гонка.– А ночью, когда в лесу будут кричать совы, хорошенько обдумай то, что услышишь. Мы с тобой обсудим все утром, когда к нам снова вернется великий дух солнца.
Молодой воин кивнул в знак согласия.
Великий сахем немного смягчился:
– Ты доблестно сражался за наш народ, ты проявил смекалку и сноровку, сын мой. Вскоре женщины сложат о тебе песни, которые будут распевать потом их дети и дети их детей. Я напоминаю тебе об этом, чтобы ты не забывал о том, что и так уже много сделал. Ни один сахем, ни один совет не могут заставить воина поступать против его воли. Ты должен сам все решить. – Гонка поднял руку, он считал разговор законченным.
Ренно повернулся и медленно побрел к своему небольшому дому.
Джефри Уилсон ждал его на улице. Ростом он был почти с Ренно; сейчас перед воином-сенека стоял уже не тот вздорный, заносчивый молодой человек, каким он был раньше. Морщинки на лбу и в уголках глаз доказывали, что мудрость и опыт дались ему не так легко. В свои двадцать два года Джефри стал настоящим мужчиной.
Увидев друга, он широко улыбнулся.
Ренно поднял руку – так принято приветствовать друзей у сенеков, потом обменялся с Джефри рукопожатием на английский манер, хотя индейцы обычно старались избегать физического контакта.
– Почему ты сразу не пришел ко мне, Джефри? – спросил он по-английски.
– Я должен был исполнить приказ, ты ведь знаешь. – Джефри широко расставил ноги в армейских сапогах, заложил большие пальцы рук за ремень и внимательно смотрел на Ренно.
– Ты поправился, Ренно.
– Раньше был слишком худым. В походе ничего, кроме сушеной кукурузы и вяленой оленины, не увидишь. – Тут Ренно вспомнил, что он хозяин. – Ты ужинал сегодня?
– Женщины приносили ужин в хижину совета. – Джефри был слишком учтив, чтобы сказать другу, что ему совсем не понравилось тушеное мясо.
Но Ренно сам все понял по выражению его лица и рассмеялся:
– Утром позавтракаем у моей матери. Она готовит намного лучше.
Они сели на землю у входа в дом, прислонившись спиной к стене. Ренно вытащил трубку и протянул ее другу. Джефри покачал головой. Ему не нравился индейский табак, но он не хотел этого говорить.
– Полковник Уилсон и твоя мать в порядке?
– Да, спасибо. Скоро отца произведут в чин бригадного генерала нашей милиции.
Ренно всегда восхищался Эндрю Уилсоном и сейчас порадовался за него.
– А как Дебора?
– Еще красивее, чем прежде. Она собирается замуж за Авдия Дженкинса.
– Замечательно! Он хороший человек и будет прекрасным мужем для Деборы.
– Ты приглашен на свадьбу, Ренно. Дебора надеется, что и Уолтер сможет приехать. Насколько я понимаю, он очень изменился.
– Скоро Уолтер станет настоящим мужчиной. Но если Уолтер поедет на свадьбу, то и Балинта поедет тоже.
– Конечно, ее все ждут. Они так же дружат, как и раньше? – Ренно поднял вверх два крепко сжатых пальца.
– Я не для того проделал такое расстояние, чтобы болтать о пустяках, – внезапно сказал Джефри. – Пришло время и тебе узнать о наших планах. Мы собираемся воевать с французами и гуронами, а тебе настал черед выполнить обещание, которое ты дал нашим отцам после битвы в Квебеке.
– Говори, – осторожно ответил Ренно.
– Скоро по нашему календарю наступит одна тысяча шестьсот девяностый год. Этот год будет крайне важным для Англии, для колоний Нового Света и для вас, сенеков, тоже. Французский король Людовик Четырнадцатый человек очень жадный. Он хочет властвовать над всей Европой, но ему мешает Англия. Поэтому он собирает огромную армию и флот – готовится к серьезной войне с нами. Ренно сплюнул на землю:
– Воины-сенеки и английские солдаты превосходят французов!
– Я полностью согласен, но французов скоро будет намного больше. Они усиливают артиллерию и кавалерию. Из Лондона слышно, что в ближайшем будущем у французов будет могучий флот. К тому же их амбиции не ограничиваются одной лишь Европой. Французы собираются действовать и здесь, в Новом Свете. Ты когда-нибудь слышал об острове Кейп-Бретон [1 - Кейп-Бретон – остров в Атлантическом океане у побережья Канады.]?
Ренно задумался.
– Большой остров алгонкинов и абнаки [2 - Абнаки – племя алгонкинской ветви, сражались на стороне французов.].
– Именно. С этого острова можно не только контролировать вход и выход кораблей из реки Святого Лаврентия. Если французы вздумают разместить там свои суда, то окончательно подорвут торговлю Англии с колониями. Французы строят на Кейп-Бретоне огромный форт, называют они его Луисберг в честь своего короля. Туда должны прибыть солдаты из Франции. Предполагается, что это будет самая сильная крепость во всей Северной Америке.
– Это плохо для англичан.
– Все может закончиться настоящей катастрофой, – подтвердил Джефри. – Губернаторы всех наших колоний одну за другой посылают мольбы о помощи королю Вильгельму Третьему. Конечно, король Вильгельм человек умный, однако не очень дальновидный. Его заботит безопасность Британских островов, а до Нового Света ему и дела нет. Губернатор Массачусетса Шерли не единожды писал королю, что войну в Америке можно либо выиграть, либо проиграть, но власть над колониями получит победитель. Ренно и раньше слышал подобные рассуждения. Он недоумевал:
– Почему король Вильгельм не понимает этого?
– Потому что его собственные интересы не совпадают с интересами колоний. Именно поэтому наши губернаторы и их советники разработали новый план. Они решили послать в Англию специального эмиссара, который должен встретиться с королем и все объяснить ему. И человек этот должен говорить с позиций индейцев, Ренно. В качестве посланника был выбран ты. Они хотят, чтобы ты, Ренно, поехал в Англию и поговорил с королем Вильгельмом!
Ренно пожал плечами и рассмеялся:
– Я воин, а не посол!
– Подумай хорошенько. Ты действительно воин. Ты можешь показать ему, как ловко владеешь оружием. И еще – извини, я скажу сейчас то, чего никогда не касался в разговорах с тобой, но ты ведь не только индеец, ты еще и белый человек. Я уверен, что во всей Северной Америке не найти второго подобного человека.
Ренно совсем не был в этом уверен, но не стал возражать.
– Ко всему прочему, – продолжал Джефри, – ты неплохо говоришь по-английски, а когда доберешься до Лондона, будешь говорить еще лучше. Для переговоров с королем тебе не понадобится переводчик, и ты должен объяснить ему, что над колониями нависла большая угроза.
Ренно молчал. У него были дурные предчувствия. Лондон – столица Британской империи, и у него не было ни малейшего желания оказаться там всеобщим посмешищем. Белый индеец! Да, Джефри во многом прав, но кому хочется стать мишенью для насмешек.
Но Ренно смущало и другое, в чем он не хотел себе признаваться. Путешествие в Лондон подразумевало долгий путь на борту большой белой морской птицы. Он видел их в Бостонской гавани. И в Лондоне тоже придется задержаться, намного дольше, чем те несколько недель, что он провел в Спрингфилде. Может, за это время он поддастся размягчающему влиянию жизни белых или заболеет какой-нибудь болезнью, которой они так часто болеют, ведь у него тоже светлая кожа. Ренно приходил в ужас от одной мысли, что он перестанет быть воином-сенека.
В любом случае такие важные вопросы на ходу не решаются.
– Пойдем спать. – Ренно поднялся. – Утром я переговорю с отцом. Потом дам тебе ответ.
Джефри Уилсон устал после долгого пути и утомительного совета и вскоре заснул. Ренно, напротив, заснуть никак не мог, он ворочался на своей жесткой постели. Ему не хотелось признавать, что он испытывает страх, хотя он прекрасно знал, что даже самому отважному воину следует опасаться неизвестности. Бостон со своим десятитысячным населением произвел на него гнетущее впечатление, и он никак не мог представить себе Лондон, в котором проживали сотни тысяч человек.
Ренно знал, что придется, есть непривычную пищу и носить одежду белого человека, которая ему так не нравилась – и смешная, и неудобная. От ремня с пистолетами он, конечно, не откажется, ведь теперь он прекрасно умеет ими пользоваться, но фехтовать придется учиться.
Еще он знал, что в Лондоне наверняка встретит много привлекательных молодых женщин, и это обстоятельство тоже беспокоило его. Ему никогда не забыть Дебору и Нетти, проститутку из форта Спрингфилд, с которой он был близок и которую всегда вспоминал с теплотой. Ему не давало покоя то, что намного ярче и отчетливее в его памяти запечатлелись минуты близости именно с этими белыми женщинами, а не с индианками. А вдруг он полюбит девушку в Лондоне и не сможет вернуться к сенекам?
Видимо, чтобы выполнить обещание, ему понадобятся вся сила воли, вся выдержка и мужество, на какие он только способен.
Заснул Ренно в эту ночь очень поздно.
На рассвете он был уже на ногах, тут же растолкал Джефри, и вместе они побежали за частокол к озеру. Они натерли лица оленьим жиром и побрились, а потом вдоволь поплавали, несмотря на то, что вода была достаточно холодной.
Когда молодые люди вышли на берег и начали одеваться, у Джефри стучали зубы.
– Благодарю Бога, что я не родился сенека, – еле выговорил он.– Если бы мне пришлось постоянно плавать в такой ледяной воде, я бы по полгода валялся в постели.
Ренно рассмеялся. Они не спеша, возвращались в селение. В воздухе пахло осенью. Ренно так хотелось бы остаться здесь, в родных лесах, поохотиться с Эличи и другими товарищами. Но сначала предстоит решить серьезный вопрос.
Молодые люди подошли к дому великого сахема. Балинта так набросилась на Джефри, что чуть не опрокинула его. Ее мать и тетка нахмурились, но Гонка снисходительно улыбался. Было ясно, что дочь занимает особое место в его сердце.
Джефри поклонился Ине, Саниве и Гонке, а Эличи приветствовал как воин воина – сжал ему руку чуть выше локтя.
Всем хотелось узнать о предстоящей свадьбе Деборы. Преподобный Авдий Дженкинс бывал в землях сенеков вместе с полковником Уилсоном, но Санива и Ина его почти не помнили. Джефри попробовал говорить на языке сенеков, но не выдержал и нескольких минут и перешел на английский. Переводил Ренно.
Он уверил женщин, что святой отец честный и достойный человек, что он станет прекрасным мужем для Деборы. Гонка встречал священника во время похода в Канаду и кивком подтвердил слова Джефри. Его жена и сестра немного успокоились.
Ина быстро взглянула на Ренно.
Он прекрасно знал, что означал ее взгляд. Мать упрекала его, что он сам не взял Дебору в жены, а Ренно считал ниже своего достоинства объяснять матери, что у них слишком разные взгляды на жизнь.
Всем была известна цель приезда Джефри Уилсона, но во время еды Гонка ни разу не обмолвился на эту тему. Все остальные также молчали. Джефри с помощью Балинты поведал Уолтеру последние новости из форта Спрингфилд. Только Балинта и Уолтер понимали язык жестов, с помощью которого и переговаривались.
Когда все поели, Гонка кивнул Ренно, они поднялись и вместе вышли. Отец и сын прошли через все селение, вошли в лес и добрались до небольшой просеки. Великий сахем опустился на плоский камень, а Ренно пристроился на камне поменьше.
– Ты обдумал предложение Уил-сона? – спросил Гонка.
– Я много думал, отец.
– На совете мы тоже много думали и пришли к выводу, что великий сахем англичан даст тебе много мушкетов, металлической посуды, мягких одеял и других полезных для наших людей вещей.
– Англичане делают много подарков друзьям, – согласился Ренно.
– Они так щедры, – сухо ответил отец, – потому что французы щедро одаривают своих союзников. Оттава и гуроны провели в их лагере более двенадцати месяцев. Теперь французы пытаются наладить дружбу с алгонкинами, и именно это больше всего беспокоит совет и сахемов союза ирокезов.
– Сенеки сами могут одержать победу над алгонкинами, – гордо заявил Ренно.
Отец осадил его:
– Если французы снабдят алгонкинов мушкетами, нам будет трудно справиться с ними даже в союзе со всеми другими ирокезскими племенами. Помни, что алгонкины так же многочисленны, как кукурузные початки на наших полях. Только у великого сахема Англии есть много оружия, и он может дать его нам.
– Значит, ты хочешь, чтобы я поехал к английскому сахему и рассказал ему о наших бедах?
– Не важно, чего хочу я, – ответил Гонка. – Я не могу требовать от тебя подобной жертвы. Ты сделал гораздо больше других воинов для нашей победы в Квебеке. И ты завоевал право решать самостоятельно.
Ренно мучили сомнения.
Отец буквально сверлил его взглядом:
– Ты опасаешься этого путешествия. Почему? – Ренно почувствовал, что должен поведать отцу то, что никогда никому не говорил.
– Мои глаза и кожа такие же светлые, как у англичан. Если я слишком долго проживу с ними, я могу стать таким же, как они.
К его удивлению, великий сахем тяжело вздохнул:
– Я боялся того же, сын мой, с того самого дня, когда в наши земли с вампумом мира пожаловали английские колонисты.
– Я вижу, какие опасности ожидают нас и других ирокезов в будущем, – медленно начал Ренно. – Я, не задумываясь, отдам жизнь в бою. Я умею воевать. Но я не представляю, что ждет меня в конце долгого пути в Англию. Возможно, их великий сахем захлопнет передо мною дверь своего длинного дома.
Гонка кивнул:
– Я тоже смутно вижу твое будущее. И я знал, что тебя будут мучить сомнения, что ты почувствуешь то же самое, что почувствовал я. Поэтому вчера вечером я говорил с твоими матерью и теткой. Они мудрые женщины. Они слышат голоса маниту, когда другие не слышат ничего. Часто им снятся сны, в которых к ним приходят Священные Лики, передающие нам желания духов.
Ренно сложил руки на груди. Он ждал. Все уже решилось без его участия.
Отец отстегнул от пояса небольшой кожаный мешочек.
– Санива просила передать тебе это, – сказал он. – Может, ты тоже увидишь сон. Возможно, во сне тебе станет ясно, что нужно делать.
Молодой воин взял мешочек.
Гонка поднялся и, не глядя на сына, бесшумно пошел прочь.
Ренно тяжело вздохнул и открыл мешочек. Как он и ожидал, внутри была смесь сушеных трав. Санива и Ина знали много рецептов таких смесей и держали их в секрете.
Рбнно не снились сны с тех самых пор, когда они возвращались из Канады. Тогда приходилось идти день и ночь без передышки. Ренно не боялся людей, разве что отца, но с духами и их посредниками, Священными Ликами, надо быть осторожным.
Молодой воин прекрасно знал, что надо делать. Он взял щепотку смеси и положил ее на язык. Потом пересел на плоский камень, на котором сидел Гонка, скрестил ноги, сложил руки на груди и принялся ждать. Дул крепкий ветер, обрывая с деревьев пожелтевшие листья, и Ренно вдруг почувствовал, что замерз.
Но голова оставалась ясной, видел он все так же четко, как и прежде, и, не отрываясь, смотрел на столп солнечного света в самом конце просеки. Он взял еще одну щепотку трав, потом осторожно завязал мешочек, подвесил его на пояс, положил на камень рядом с собой лук и стрелы, одной рукой крепко сжал томагавк, другой нож и лег.
Долгое время ничего не происходило.
Потом Ренно показалось, что вокруг потемнело, а ветер усилился. На самом деле все оставалось как прежде – и солнце светило, и ветер не менялся.
Хороший знак. Ренно понял, что сейчас ему будет видение. Ренно казалось, что он идет сквозь темное густое облако, вокруг почти ничего не было видно. Он ступал по гладким, тесно уложенным камням одинакового размера. Очень похоже на булыжную мостовую в Бостоне.
Неожиданно облако рассеялось. Полная луна освещала большой длинный дом. Сенеки таких не строят. Дом напоминал жилище губернатора Уильяма Шерли в Бостоне, но был еще больше, а над крышей дома на длинном шесте развевался флаг.
У ворот стояли двое караульных в красно-белой униформе. Стоило Ренно подойти ближе, они открыли ворота и тут же исчезли.
Внутри никого не было. Ренно бродил по каменным залам, но везде было пусто. Залы тянулись бесконечно, и, хотя никто лучше Ренно не мог читать следы и ориентироваться в лесу, он не знал, сможет ли найти путь назад.
Наконец он вошел в комнату, превосходившую по размерам остальные, и остановился. В огромном очаге горел огонь, напротив него на стене висела деревянная маска, подобная тем, какие использовали хранители веры сенеков.
Вот оно что, Священный Лик.
– Ты пришел с миром? – Спросила маска хриплым голосом, губы ее оставались неподвижными.
– Да, я пришел с миром, – подтвердил Ренно.
– Ты старший воин сенеков?
Ренно почувствовал раздражение. Маска сама должна все знать, ведь на лбу, щеках и туловище у него желто-зеленая боевая раскраска старшего воина сенеков.
– Конечно, – ответил он.
Маска явно подсмеивалась над ним:
– Ты уверен в том, что ты сенека?
– Да, уверен!
– Тогда зачем ты здесь, воин? – Маска рассмеялась, звук внутри каменного зала все нарастал и нарастал.
У Ренно уже болели уши. Он выбежал в соседний зал, и смех резко прекратился.
В открытое окно лился лунный свет, в воздухе сильно пахло цветами. В дальнем углу стояла кровать с балдахином, такая же была у Нетти в форте Спрингфилд.
С постели поднялась молодая женщина. Сначала Ренно решил, что это Нетти, но нет, это кто-то другой. И не Дебора. Кожа у женщины была тоже светлая и гладкая, но волосы рыжие и свисали почти до пояса. Глаза у нее были зеленые и очень яркие. Ренно с большим трудом отвел от женщины взгляд.
На ней было платье из мягкого, блестящего белого материала. Глубокий квадратный вырез подчеркивал ее высокие, упругие груди. Талия у женщины была тонкая, а юбка очень широкая, подшитая снизу каким-то материалом, белым и пышным, как пена у водопада.
У Ренно пересохло в горле. Он замер на месте.
Женщина заговорила.
Но он ничего не понимал. Говорила она не на языке сенеков или каком-либо другом индейском языке, но и не на английском.
Ренно напряг слух, пытаясь разобрать непонятную речь.
Женщина замолчала и улыбнулась. Полные губы были подкрашены красной краской.
Ренно чувствовал себя очень глупо, но тоже улыбнулся в ответ.
Она тут же заговорила по-английски, но с сильным акцентом.
– Приезжай в Лондон, воин-сенека. Ты отважен и не бежишь от французских мушкетов или стрел оттава. Посмотрим, хватит ли тебе отваги, чтобы приехать сюда.
Отваги? Его дела говорят сами за себя, никто из воинов не сравнится с ним. Только Гонка носит на поясе столько же скальпов. Женщина смеется над ним. Ренно так разозлился, что не смог ответить.
Она медленно отступила в дальний угол комнаты и оттуда снова сказала ему что-то на непонятном языке.
Ренно гневно смотрел на нее. Он уже подумывал, не запустить ли в женщину томагавком. Нет, во сне это ни к чему не приведет, она просто исчезнет, томагавк не причинит ей никакого вреда.
– Если хватит смелости, – продолжала она, – приезжай в Лондон. Это твоя судьба, Ренно, воин-сенека, избежать ее можно, только смалодушничав. Но тогда до конца дней своих ты будешь, несчастен, ибо в душе будешь знать, что струсил.
Ренно рассердился не на шутку и уже всерьез потянулся к томагавку.
Женщина рассмеялась и исчезла. Вслед за ней исчез и дом, опять поднялся ветер. Ренно снова был в лесу.
Он открыл глаза. Уже стемнело. Он проспал весь день. Ренно быстро собрал оружие, спрыгнул на землю и помчался домой.
На улице перед домом Гонки у огня сидела вся его семья, Уолтер и Джефри Уилсон. Они спокойно ужинали. Никто ничего не сказал Ренно. Он сел, скрестив ноги, рядом с Эличи, и мать протянула ему миску с дымящимся тушеным мясом.
Джефри украдкой взглянул на Ренно, но тоже промолчал – он знал индейские обычаи. Балинта начала было говорить, но Санива сердито взглянула на нее, и девочка замолчала.
Ренно набросился на еду, аппетит у него был зверский. После еды Гонка закурил трубку и сначала протянул ее Джефри. Потом трубка перешла к Ренно и Эличи. Уолтеру тоже хотелось, чтобы к нему относились как к мужчине, поэтому Эличи протянул трубку и ему.
Юноша затянулся, закашлялся и передал трубку Гонке. Балинта улыбнулась, взрослые знали, что она потом будет подсмеиваться над Уолтером.
Наконец Ренно прервал молчание.
– Я отвезу Уолтера и Балинту на свадьбу Деборы, – сказал он.– Мы тронемся в путь с восходом солнца. Эличи тоже пойдет с нами, он возьмет с собой троих воинов.
– Зачем тебе нужны Эличи и воины? – Гонка прекрасно знал ответ, но соблюдал все правила.
– Балинта и Уолтер не могут возвращаться одни, – спокойно ответил Ренно. – Им нужна защита.
Гонка прекрасно понимал, что Уолтер может защитить Балинту, но промолчал. Взгляд его прояснился, хотя он даже не улыбнулся.
– А сам ты не вернешься?
Ренно взглянул на отца, потом на мать и тетку. Затем повернулся в сторону Джефри Уилсона.
– Все решено, – сказал он. – Я поеду с тобой к великому сахему англичан.
Глава вторая
Дебора Элвин вся светилась, как и подобает невесте. Взгляды присутствующих были прикованы к ней. Она сидела рядом со своим будущим мужем, преподобным Авдием Дженкинсом, во главе большого стола в столовой дома Эндрю и Милдред Уилсон, на ферме неподалеку от форта Спрингфилд. Кое-кто в Массачусетсе называл этот дом особняком. Наверное, по пограничным меркам это и был особняк, хотя сами Уилсоны и их друзья считали дом фермерской усадьбой. Дощатое здание было аккуратно побелено и выглядело скромно. Обстановка в доме тоже была простая и практичная, кроме некоторых семейных реликвий, привезенных из Англии два десятилетия тому назад.
День благодарения [3 - День благодарения – официальный праздник в честь первых колонистов Массачусетса. Отмечается в четвертый четверг ноября. По случаю праздника обычно подают обед с традиционной индейкой и сливовым пудингом. После обеда устраивают спортивные состязания.] 1689 года стал особым праздником для всех, кто жил в Новой Англии. В большом доме набралось столько народа, что пришлось ставить столы и в гостиной, и в коридорах, отделявших столовую от других комнат. Некоторые женщины нарядились в шелковые или бомбазиновые [4 - Бомбазиновая – шелковая или полушелковая ткань.] платья, но одежда большинства мужчин и женщин была из грубой полушерстяной ткани, привычной для переселенцев. Кое-кто из мужчин пришел в штанах и рубахах из оленьей кожи – у некоторых колонистов ничего другого и не было.
В этом году поселенцам удалось собрать большой урожай овощей и зерновых. Но настоящим украшением праздничного стола стало мясо. Полковник Уилсон и его управляющий фермой Том Хиббард охотились каждый день в течение целой недели, и теперь на вертелах жарилась целая дюжина диких индеек. На улице в специальных ямах запекали разделанные туши бизонов. Для любителей более изысканной дичи готовились утки, гуси и куропатки.
На празднике собрались друзья, соседи и офицеры отряда милиции Массачусетса с семьями. Отсутствовал лишь Джефри Уилсон, и только его отец знал, что молодого человека отправили с секретным поручением к индейцам сенека.
Люди в форте Спрингфилд жили дружно, как часто случается в местах, где жизнь трудна и полна опасностей. Многие из них вместе отражали нападения индейцев, и большинство, в том числе Том Хиббард, пережили утрату близких. Мужчины вместе ходили в поход на Квебек, а в голодные годы делились друг с другом последним.
И только одному человеку было здесь не по себе. Нетти сидела у дальнего конца большого обеденного стола. Когда она приехала в Америку из Англии, у нее не было ни гроша, и чтобы прокормить себя, она стала заниматься единственным доступным ей делом, но и священник, и его невеста твердо верили, что добродетели Нетти намного перевешивают те грехи, в которых она погрязла в связи со своим ремеслом.
Внешне Нетти ничем не отличалась от других женщин. Рыжие волосы стянуты в аккуратный узел на затылке, вырез на платье совсем небольшой. Конечно, она близко знала многих из присутствующих мужчин, но старалась не показывать этого. Она очень удивилась, что и женщины тепло и сердечно приветствовали ее – видимо, дух праздника захватил всех без исключения.
И все-таки она чувствовала себя неловко, главным образом, из-за того, что сосед справа в прошлом был ее клиентом: Крепко сбитый, лет двадцати пяти, фермер Джек Дейвис появился в колонии совсем недавно. Нетти на себе испытала, что он требователен, груб, эгоистичен, а когда выпьет, становится совершенно несносным. Когда он подошел к столу, потягивая ромовый пунш полковника Уилсона из оловянной кружки, напиток весьма крепкий, Нетти сразу почувствовала недоброе. Стоило ему сесть, как он тут же положил ей руку на бедро и крепко стиснул.
Нетти страшно смутилась, не зная, как выйти из положения. Спас ее преподобный отец Дженкинс – он громко стучал по краю кружки и просил всех встать.
Полковник Уилсон склонил голову, остальные последовали его примеру. Авдий Дженкинс звонким голосом с чувством прочитал отрывки из Книги псалмов.
Собравшиеся истово вторили священнику. Хотя после страшной резни, которую индейцы учинили в форте Спрингфилд двадцать два года тому назад, в живых никого не осталось, те, что собрались в доме полковника, тоже пережили немало трудностей и только теперь начинали обретать уверенность и надежду. Фермы процветали, закрома ломились от зерна, копченостей и других продуктов. Каждый месяц прибывали новые поселенцы из Англии, и уже не так-то легко было найти хороший участок на восточном берегу реки Коннектикут. В крепости на вершине холма было с полдюжины пятидесятисемимиллиметровых пушек, днем и ночью там несли караул ополченцы местной милиции. Индейцы уже не отваживались нападать на форт, хотя отдаленные фермы иногда еще страдали от их набегов. На улице Короля Вильгельма имелось с десяток магазинов, к тому же ходили слухи, что полковник Уилсон собирается вложить деньги в литейную мастерскую – вот только закончит строить лесопилку и небольшую ткацкую фабрику.
Кому же лучше знать историю форта Спрингфилд, как не Иде Элвин? Она лишилась мужа почти сразу после того, как родила сына. С тех пор она билась как рыба об лед, обеспечивая пропитанием свое небольшое семейство. В последние годы ей помогала племянница Дебора. Но сегодня Ида наконец-то могла воздать хвалу Господу. Дебора выходит замуж за человека, которым восхищается все население колонии. Уолтер нашел свое место среди индейцев сенека, о чем поведал ей Авдий, когда побывал у индейцев несколько месяцев тому назад.
Ее мысли прервал сосед слева. Леверет Карзуэлл прибыл в городок совсем недавно, но уже через месяц стал очень влиятельным человеком. Ему только что стукнуло пятьдесят, он был вдов и оставил в Йоркшире самостоятельных взрослых детей. Сам же он приехал в Новый Свет с толстым бумажником и уже начал строить в городе новый дом для себя, а его магазин бытовых товаров (совсем недавно жители городка и мечтать не могли о таком) процветал. Люди говорили, что он вот-вот станет партнером полковника Уилсона сразу в нескольких деловых предприятиях, но пока это были лишь слухи. Ида никогда не любила совать нос в чужие дела и потому не собиралась задавать никаких лишних вопросов.
Карзуэлл улыбнулся ей, морщины на его загорелом лице стали глубже.
– Мэм, – сказал он, – буду крайне вам признателен, если вы скажете мне, как называется этот суп.
Она удивилась вопросу, но ответила:
– Естественно, тыквенный.
Леверет Карзуэлл поднял брови.
– Тыквенный суп? – Он зачерпнул полную ложку и поднес ее ближе к глазам. – Мне кажется, там есть мясо. А еще лук и морковь.
– Так оно и есть. – Голос Иды стал строгим. – Может, он вам и не нравится, но здесь найдется немало людей, которым он по вкусу!
– По-моему, суп просто замечательный! – запротестовал ее сосед. – Я никогда ничего подобного не ел.
Ида фыркнула.
– Я просто полюбопытствовал.– И он с удовольствием принялся уплетать суп, потом вдруг снова повернулся к Иде: – Скажите, ведь это вы его готовили?
– Ну, я дала рецепт. Это мой собственный рецепт. А потом немного помогала на кухне. – Ида начинала нервничать под пристальным взглядом Леверета – много лет ни один мужчина так внимательно не смотрел на нее.
– Вы просто талант, миссис Элвин, и к тому же очень привлекательны, – сказал от всего сердца Леверет.
Ида была поражена. Она считала, что выглядит как старая костлявая курица. Муж редко говорил ей комплименты, да, кажется, ей вообще никогда в жизни не льстили мужчины.
– Глупости! – твердо заявила она, а про себя подумала, что он, должно быть, преследует какую-то цель. Но разве бедная женщина, подобная ей, может что-либо сделать для такого человека, как Карзуэлл?
Он спокойно улыбался – по всему видно, что он не воспринял ее резкий ответ всерьез.
– Ваша племянница просто прелесть. – Он кивнул в сторону Деборы, помедлил, потом продолжал: – Энди Уилсон рассказывал мне, что у вашего сына проблемы со здоровьем, потому он и живет у индейцев.
Ида сухо кивнула. Она не собиралась обсуждать Уолтера с каким-то незнакомцем.
– Моя дочь родилась глухой, – тихо сказал Леверет.
Ида подняла голову и посмотрела на собеседника. Нет, он не просто любопытствует. Она почувствовала, что между ними протянулась невидимая ниточка.
– Значит, вы понимаете.
– Да, – ответил Леверет. – Она много лет страдала, и мы с ее матерью тоже, но ей удалось справиться со всеми трудностями, в первую очередь благодаря любящему и терпеливому мужу. Она родила двоих здоровых малышей и живет полноценной жизнью.
– Приятно слышать, – прошептала Ида.
– Обычно я ни с кем не обсуждаю свою дочь, – продолжал Леверет. – Когда вы снова увидите сына?
– Надеюсь, он приедет сюда на следующей неделе, к свадьбе. – Иду наконец прорвало, и она выложила Леверету все, что мучило ее в последнее время. – Вначале я вовсе не думала, что жизнь среди индейцев сенека чем-то поможет Уолтеру. Индейцы ведь грубые язычники и варвары, и я боюсь, что мой мальчик тоже превратится в дикаря. Я согласилась оставить его там лишь потому, что Эндрю Уилсон и Авдий настаивали, будто ему это полезно. Но я все равно с трудом в это верю, мне надо самой увидеть его, чтобы убедиться.
Леверет задумался.
– Я мало общался с индейцами со времени моего приезда в Массачусетс, хотя меня они очень интересуют. Но могу вас заверить, что на мнение Эндрю Уилсона можно положиться и преподобный Дженкинс тоже вполне разумный и трезвый человек. Поэтому хотя я никогда в жизни не встречался ни с одним индейцем сенека, думаю, вы можете быть спокойны.
– Каким образом? – Ида снова заволновалась.
– Наша проблема, – ответил ее собеседник, – в том, что мы слишком цивилизованны. За то короткое время, что я нахожусь здесь, я успел заметить, что наиболее счастливыми и приспособленными к новой жизни становятся те, кто легко отбрасывает старые английские привычки. Жизнь в лесу может помочь человеку или, наоборот, погубить его – все зависит от отношения самого человека. Я хочу сказать, миссис Элвин, что индейцы живут много проще нас. Они гораздо ближе нас к природе и потому легче относятся к проблемам вашего сына, для них это вполне естественно. По крайней мере, так я думаю.
– Вы умеете успокоить, – промолвила Ида.
– Надеюсь, что я прав, – ответил Леверет. – Много лет я молил Господа, чтобы моя дочь излечилась от своего недуга. Мне потребовалось немало времени, чтобы осознать, что она гораздо лучше моего сумела приспособиться к жизни и даже счастлива по-своему.
Ида старалась слушать внимательно.
– Но обед по случаю Дня благодарения, – прервал сам себя Леверет, – не самое лучшее место для подобных разговоров. Позвольте мне подвезти вас до дому в моей коляске, тогда мы сможем обсудить все в более спокойной обстановке.
– Меня отвезут домой Дебора с Авдием, – Ида была потрясена столь неожиданным предложением.
Леверет так легко не сдавался.
– Молодые люди женятся не каждый день, – с улыбкой сказал он. – Им тоже хочется побыть с друзьями. – В голосе Леверета послышались твердые нотки. – Будем считать, что договорились, мэм. Я отвожу вас домой.
И, не дожидаясь ответа, он повернулся к другому собеседнику, сидевшему напротив.
Иду, обуревали самые противоречивые чувства. Никто не смел, командовать ею на протяжении уже многих лет, но этот незнакомец, казалось, считает вполне естественным, что она обязана ему подчиняться. Да, она чувствовала в нем искренний интерес и никак не могла в это поверить. С тех пор как умер муж, у нее не было ни одного мужчины. Она была уверена, что уже никогда и не будет. Когда она смотрела в зеркало, то видела себя старой и невзрачной. И теперь ей было непонятно, почему богатый, представительный Карзуэлл оказывает ей столько внимания. Иде казалось неправдоподобным, что она может его интересовать как женщина, но, с другой стороны, это внимание было ей чрезвычайно приятно.
Нетти в это время было тоже не до шуток. Джек Девис налил себе еще пуншу и совсем распустился. Несчастная Нетти пробовала сосредоточиться на еде.
Но Девис был настроен по-боевому. Потягивая пунш, он наклонился к ней и процедил:
– Нетти, наверху в этом доме куча спален. Давай потихоньку улизнем от толпы и проверим одну из перин.
Нетти сделала вид, что ничего не слышит, и продолжала смотреть в тарелку. Этот подонок даже поесть ей не дает по-человечески, а она в жизни такого обеда не видывала.
Девис смотрел на нее, не отрываясь, потом опустил свою огромную ручищу под стол. Нетти почувствовала, как он опять стиснул ей бедро. Она старалась сохранять спокойствие и продолжала есть.
Девис ухмыльнулся и больно ущипнул ее.
– Оставьте меня в покое, – очень тихо сказала она.
– Пару ночей тому назад ты была более сговорчивой, – ответил он.
– Пожалуйста. – Нетти чувствовала, в каком странном положении находится – ее ведь пригласили в гости в дом самого выдающего гражданина форта Спрингфилд. – Сейчас не время для этого.
– Может, тебе кто другой приглянулся, – ответил Девис. – Пытаешься состроить из себя настоящую леди, и я тебе уже не гожусь. – Его рука скользнула вверх по бедру.
Нетти ахнула. Она схватила его за руку и попробовала остановить. Девис сопротивлялся. Мог разразиться настоящий скандал.
Ни Нетти, ни Девис не заметили, что за их неравной борьбой все время наблюдал управляющий полковника Уилсона, сорокалетний Том Хиббард. Он приехал в Америку вместе с семейством Уилсонов и служил у них по контракту. Том был сухощавым, жилистым мужчиной. Год назад, когда индейцы, напавшие на форт, убили его жену, он сразу поседел. Его все уважали за честность и справедливость. Во время военного похода против французов он доблестью заслужил себе чин офицера милиции.
Многим казалось, что Том Хиббард человек замкнутый; даже из тех, кто хорошо знал его, не все понимали, что он был человеком действия. Он был тугодумом, но стоило ему что-либо решить, действовал он быстро и наверняка.
И вот теперь он молча поднялся со своего места, обошел большой стол и склонился между Нетти и ее обидчиком. Проделал он все это настолько естественно и спокойно, что никто не обратил на него ни малейшего внимания.
– Вы чем-то расстроены, мисс Нетти? – мягко спросил он.
Девушка покраснела:
– Мне… мне не хотелось поднимать скандал, мастер Хиббард. – Она была едва знакома с Томом, хотя иногда задумывалась, почему он не наведывается к ней в качестве клиента. Сейчас же она видела в нем человека, близкого полковнику Уилсону, и совсем смутилась.
Том повернулся к ухмыляющемуся Девису:
– По-моему, нам с вами не помешает кое о чем потолковать на улице.
Джек Девис не любил, чтобы кто-то вмешивался в его дела. Ухмылка на его лице превратилась в неприятную гримасу. Он поднялся со словами:
– К вашим услугам.
– Мне бы не хотелось, чтобы из-за меня возникли неприятности, – слабым голосом пролепетала Нетти.
Том вывел молодого фермера через черный ход на улицу, быстро миновал сараи и навесы и остановился там, где, как он точно знал, из дома их никто не увидит.
– Ну, так в чем дело? – спросил он.
– Я немного подтрунивал над нашей шлюшкой, вот и все. – Девис помрачнел.
Том держался предельно вежливо и говорил, не повышая голоса:
– Наша шлюшка, как вы ее называете, гостья полковника и миссис Уилсон. Меня совершенно не интересует, чем она занимается в остальное время, но в доме моих хозяев вы будете обращаться с ней как подобает.
Девис резко рассмеялся:
– Только не говорите мне, что она и вам нравится! – Том ничего не ответил на грубость Девиса.
– Вы сильно расстроили ее, Девис. Извольте впредь следить за своими манерами в доме Уилсонов.
– Вы что же, хотите учить меня манерам? – Девис широко расставил ноги и говорил с вызовом.
– Обычно я этим не занимаюсь, потому что наши гости, как правило, джентльмены.
Девис выругался и ринулся вперед.
Том легко отступил в сторону и одновременно нанес удар, который пришелся молодому фермеру прямо в скулу. Из раны сочилась кровь. Девис взревел, как раненый зверь, и, размахивая кулачищами, снова ринулся на Тома.
Том вырос в районе лондонских доков, где всегда нужно было быть начеку, а последние пятнадцать лет жил в колонии на границе. Даже если бы Девис был трезв, он бы ничего не смог поделать с этим расчетливым, хладнокровным и прекрасно натренированным человеком. Том просто уклонялся от ударов, а сам наносил их точно, без лишней суеты.
Он попал Девису прямо в глаз, и тот остановился. Не давая противнику прийти в себя, Том обрушил на него серию новых ударов. Остолбеневший фермер прикрыл руками лицо.
Следующий удар Том нацелил в живот и вложил в него всю свою мощь.
Девис согнулся пополам.
Том тут же ударил его в челюсть, фермер снова выпрямился, но сразу отлетел назад, упал и долго не мог прийти в себя.
– Убирайтесь и больше не появляйтесь здесь, – Том говорил тихо и спокойно. – Если я вас тут увижу, то сочту это за нарушение границ частных владений. Не сомневайтесь, в следующий раз я возьмусь за мушкет. И еще – оставьте в покое Нетти. Если вы хоть раз к ней пристанете, то сегодняшнее недоразумение можно считать лишь цветочками.
Том развернулся и пошел назад к дому, не обращая внимания на ругань фермера.
Только Нетти заметила, как Том вернулся в столовую. Она догадывалась, что произошло на улице. Том взял предложенную ему тарелку с горячим и спокойно сел возле Нетти.
– Вам нечего больше тревожиться, – сказал он ей. Нетти смотрела, как он с невозмутимым видом достал из кармана перочинный нож с вилкой, ловко разрезал мясо и начал есть.
Нетти коснулась его руки.
– Вы поранились, – сказала она.
Он, казалось, очень удивился: на костяшках одной руки, действительно, была содрана кожа.
– Видимо, задел за камень и сам не заметил, – сказал он.
Нетти никогда раньше не встречала мужчин, подобных Тому Хиббарду. Он спас ее от мучителя, но всем своим видом давал ей понять, что ему от нее взамен ничего не нужно.
– Спасибо, – произнесла она. Том пожал плечами.
– Не за что, – искренне ответил он. Нетти была потрясена.
– Как я вам уже сказал, думаю, что этот парень больше не будет вам докучать, – повторил Том, когда съел все, что было на тарелке. – Если же пристанет, дайте мне знать. Я его предупредил.
Нетти не помнила, чтобы мужчина когда-либо поднимал руку, чтобы защитить ее. Всю свою жизнь она страдала и боролась в одиночку. Сейчас она была в полной растерянности.
– Кстати, как вы сюда добрались из города? – спросил ее Том.
– Я… шла пешком, – призналась Нетти. Она не могла признаться, что у нее не было другого выбора.
Том задумался.
– Лучше не рисковать, – наконец промолвил он. – Не думаю, что Девису сейчас еще хочется драться, но пуншем он накачался изрядно, так что от него всего можно ожидать. Дайте мне знать, когда соберетесь домой. Я сам провожу вас.
Нетти поблагодарила Тома и облегченно вздохнула. Кажется, мотивы проясняются. Он проводит ее до форта Спрингфилд, а потом потребует платы за услугу – честь по чести.
Том неверно истолковал выражение ее лица.
– Если вы думаете, что это как-то нарушит мои планы, – сказал он, – не волнуйтесь. Я сам вызвался командовать отрядом милиции в форте сегодня ночью. Семейным офицерам ведь хочется в праздники побыть с женами и детьми. Так что мне все равно нужно в город.
Нетти стало стыдно. Первое впечатление не подвело ее: этому доброму, мягкому и благородному человеку действительно от нее ничего не надо. Она так долго презирала всех мужчин, считала их эгоистичными животными, что с трудом верила в обратное.
Она улыбнулась Тому Хиббарду с неподдельной теплотой.
Ида Элвин очень на себя рассердилась. Она редко действовала сгоряча, а тут взяла и пригласила Леверета Карзуэлла на свадьбу Деборы. Теперь, когда до брачной церемонии оставалось менее суток, Ида сомневалась в правильности своего поступка. Конечно, Леверет очень симпатичный человек, но ей не хотелось бы, чтобы он неправильно ее понял. А то еще решит, что она сама набивается! Ну, теперь уж ничего не поделаешь – что сделано, то сделано.
Она яростно орудовала метлой – подметала гостиную своего небольшого бревенчатого дома, хотя все и так было в безупречном состоянии. Дебора отправилась в город за какими-то последними мелочами, и Ида боялась признаться самой себе, что, когда племянница переберется жить в дом священника, который построили совсем недавно общими усилиями, ей станет совсем одиноко.
Кто-то чуть слышно постучал в дверь. Ида пошла открывать прямо с метлой в руке.
В дверях стоял совсем юный индеец. Выбритая голова блестела на солнце, лишь одна-единственная прядь свисала сбоку. Замшевые рубашка, набедренник и ноговицы были чистыми, но Ида в принципе не доверяла индейцам и готова была уже захлопнуть дверь прямо перед носом юноши, когда заметила, что тот улыбается ей.
– Уолтер! – У нее даже дыхание перехватило на секунду, и она обняла сына.
Как по мановению волшебной палочки появилась Балинта. Она тоже хотела, чтобы ее обняли и поцеловали.
– Мои братья и остальные воины оставили меня с Уолтером здесь, – сказала она. – Они вместе с Джефри отправились в дом Уилсонов.
Ида просто лишилась дара речи. Балинта тоже подросла, но больше всего Иду поразил ее собственный сын. Он расцвел, сбросил лишний вес, набрался сил. А самое главное – у него теперь было совсем другое выражение лица. Никакой горечи, никакого смущения, он был абсолютно уверен в себе. Настоящее чудо.
Молодой человек быстро продемонстрировал, на что теперь способен. Пока Балинта болтала без умолку, хвастаясь тем, как овладела английским языком, Уолтер сходил к поленнице и вернулся с большой охапкой дров, развел огонь, наполнил водой чайник и повесил его над огнем.
Они легко общались с Балинтой посредством жестов. Девочка открыла мешочек, висящий у нее на поясе, и высыпала содержимое в чайник.
Уолтер тем временем опять удивил мать – он поднял ее на руки и усадил в ее любимое кресло-качалку.
– Уолтер говорит, что пока мы здесь, мы сами будем делать всю работу по дому, – заявила Балинта.
– Сколько времени вы собираетесь пробыть здесь? – быстро спросила Ида.
– Много дней, – выпалила Балинта. – Ренно уедет почти сразу после свадьбы, а Эличи и остальным он дал указание не торопить нас, пока мы сами не захотим домой.
Домик наполнился терпким, приятным запахом ароматного травяного чая сенека. Уолтер с необычайной ловкостью разлил чай по чашкам. Потом вышел на улицу и вернулся с каким-то свертком из шкуры бизона. Из этого свертка он достал предмет, напоминавший по внешнему виду толстую колбасу, вынул из ножен нож и отрезал три толстых ломтя.
Ида никогда не пробовала индейской пищи и вся напряглась, но постаралась внешне этого не показывать. Ее ждал настоящий сюрприз. Рулет был обвалян в кукурузной муке, а начинка состояла из сушеной оленины, дикого винограда и орехов. Все это было подслащено кленовым сиропом. Вкус был поистине превосходный.
Уолтер снова сунул руку в сверток, достал оттуда платье из оленьей кожи и протянул его матери. Жесты его были настолько красноречивы, что Иде не понадобилось даже перевода Балинты. Уолтер сам застрелил оленя и выделал шкуру, а потом с помощью Балинты сшил платье и вышил его крашеными иглами дикобраза.
Глаза Иды наполнились слезами. Она бегом поднялась на второй этаж, чтобы тут же примерить платье. Оказалось, что оно сшито почти в точности по ней, и она вдруг решила, что не так уж и плоха индейская одежда.
Спустившись вниз, она снова обняла Балинту, потом повернулась к сыну.
Уолтер стоял прямо, сложив руки на груди, с совершенно бесстрастным лицом – так обычно стоят все воины-сенеки. Но он заметил разочарование в глазах матери и понял, что, хотя ему скоро предстоит стать воином, он обязан приласкать мать, как всегда это делал. Он обнял ее и поцеловал.
Ида и не пыталась сдерживать слезы. Ее сын всегда был таким беспомощным. Прошло не так много времени, а он превратился в самостоятельного юношу, сильного, красивого, чуткого к окружающим. Какая разница, что внешне он теперь больше походил на война-сенека, чем на белого?
Если и дальше все будет идти, как до сих пор, можно надеяться, что Уолтер проживет счастливую, полезную для окружающих жизнь, – и все это стало возможным лишь с появлением в его жизни Балинты.
Милдред Уилсон с большим трудом застегнула зеленое бархатное платье в обтяжку, с отделкой из кружев. Она приберегала его для особых случаев. Ее муж уже был при полном параде, в форме офицера местной милиции. Он сидел в кресле и с удовольствием следил за тем, как жена одевается, хотя мысли его витали далеко отсюда.
– Сколько у меня еще времени? – спросила Милдред. Эндрю посмотрел на часы, стоявшие на камине, – одну из семейных реликвий.
– Достаточно, – сказал он. – Джефри уже уехал, но Ренно дожидается нас.
– А Уолтер Элвин будет в индейском наряде?
– Конечно, дорогая. Когда я видел его сегодня утром, то понял, что он уже такой же сенека, как Ренно и Эличи.
– Боже мой, – вздохнула Милдред. – Бедняжка тетушка Ида.
– Ты зря ее жалеешь, – ответил Эндрю. – Она так гордится своим сыном, что ни о чем другом и говорить не может.
– Значит, вы с Авдием правильно настояли на том, чтобы он ушел к индейцам. – Милдред, склонив голову набок, надевала бриллиантовые серьги.
– Все благодаря индейской девочке и влиянию Ренно. Уолтер во всем ему подражает. – Эндрю остановился. – Знаешь, я только что подумал, что и наш Джефри тоже. Именно благодаря Ренно он из вялого бездельника превратился в мужчину, умеющего отвечать за свои поступки.
– Я очень полюбила Ренно, – заметила Милдред, – хотя чувствую себя с ним немного не в своей тарелке. По этим голубым глазам и светлым волосам, пусть даже и по одной только пряди, совершенно очевидно, что он один из нас. А с другой стороны, он до такой степени индеец, что я иногда просто диву даюсь.
– Главное, чтобы он сам твердо знал, кто он и что ему надо, – сказал Эндрю Уилсон.
Что-то в его тоне заставило Милдред поднять глаза.
– Что случилось, дорогой?
– Вчера, когда Ренно появился тут с Джефри и заявил, что готов отправиться в Лондон, я очень обрадовался. Так же как обрадуется губернатор Шерли, когда мы появимся в Бостоне. Во всем Массачусетсе, да что там, во всех колониях, лучшего посланника не найти. Только он сможет убедить короля Вильгельма и Тайный совет [5 - Тайный совет – юридически основной орган государственной власти в Англии; был создан в Средние века как совещательный орган при монархе, в настоящее время утратил свое значение. Главой совета считался монарх.], что для того, чтобы противостоять новой французской угрозе в лице строящегося форта Луисберг, нам нужны помощь и поддержка. Но сегодня утром я уже не так радуюсь, как вчера.
Милдред нанесла на лицо тонкий слой рисовой пудры.
– Ты считаешь, что Ренно и Джефри не справятся с возложенным на них поручением?
– Я всецело доверяю им обоим. Но вчера вечером за ужином я все время наблюдал за Ренно. Он так старался сидеть, как и мы, на стуле, есть с помощью наших столовых приборов. И знаешь, по-моему, это ужасно.
Милдред слегка подкрасила губы и посмотрела на отражение мужа в зеркале.
– Боюсь, что я тебя не понимаю, Эндрю.
– Дебора лучше всех нас знает Ренно. Хотя в день ее свадьбы лучше об этом не вспоминать. Но в разговоре со мной она дала понять, что Ренно догадывается, что по рождению он не индеец. Он сам видит, что у него светлая кожа. А Авдий говорит, что они даже обсуждали этот вопрос с Ренно несколько месяцев тому назад.
– Почему ты думаешь, что это может стать помехой?
– Пока я наблюдал вчера вечером за Ренно, я понял, что он сам мучится сомнениями и противоречиями. – Полковник Уилсон поднялся и пристегнул к поясу парадную шпагу. – Если честно, во время нашего похода в Канаду, такая мысль мне даже не приходила в голову. Ренно казался мне абсолютным индейцем. Он думал, сражался, говорил и действовал как воин-сенека. Но вчера вечером я увидел другого Ренно. Он старался подражать нам.
– Значит, он сознает свое уникальное положение? – Полковник посмотрел на часы – у них в запасе было еще несколько минут.
– Я не думаю, что он полностью отдает себе отчет. Джефри тоже разделяет мою точку зрения. Вчера вечером, когда все легли спать, мы с ним еще долго разговаривали. Меня крайне волнует будущее Ренно. Он нужен Массачусетсу. Он нужен Коннектикуту, Род-Айленду и Нью-Йорку. Но, сдается мне, мы можем оказаться недальновидными. И очень эгоистичными. На что обрекаем мы этого впечатлительного молодого человека?
– Теперь понятно. Тебя волнует, как он воспримет Лондон. – Милдред посерьезнела.
Эндрю торжественно кивнул:
– Да, именно. Лондон с его миллионным населением, все эти бесконечные толпы, аристократы, которые вечно задирают нос и презрительно взирают на всех вокруг, все эти родственники и так называемые друзья, от которых мы с тобой и сбежали сюда. Лондон со всеми его торговцами, банкирами, со всеми его проститутками, картежниками и бандитами. С его честным трудовым людом, который и не представляет, что мир существует и за пределами Британских островов, и ненавидит всех иностранцев. Но Лондон на самом деле кишит иностранцами, там проживают представители как минимум двадцати национальностей. Не говоря уже о тавернах и прочих злачных местах, которые чуть не сгубили нашего Джефри.
– И ты считаешь, что лондонцы будут потешаться над Ренно.
– Конечно. Начиная с короля Вильгельма и кончая последним трубочистом, но не это меня заботит. Насмешек не любит никто, поэтому ему захочется изменить себя, подстроиться под их нравы, стать таким как все. И больше всего я боюсь именно этого – если он попытается приспособиться к английской цивилизации, он перестанет быть сенека, а значит, и самим собой.
– Значит, его нельзя посылать туда, – сказала Милдред.
Полковник покачал головой:
– Не так-то все просто. Если мы не окажем противодействия французам и позволим им и дальше укреплять свою армию и флот в Новом Свете, на наших колониях здесь можно поставить крест. Их союз с алгонкинами станет настолько мощным, что и сенека, и другие ирокезские племена будут уничтожены. Ренно – наш единственный шанс, только он сможет уговорить короля оказать нам и ирокезам военную и материальную поддержку. Тогда мы сохраним нашу свободу. Ренно, конечно, многим рискует, но ставки велики, и, если он не поедет, последствия будут ужасными!
Встревоженные супруги спустились вниз. Там, в большой гостиной, их уже поджидал Ренно.
Он сидел, скрестив ноги, на полу, словно стульев в комнате не было и в помине. Голова чисто выбрита, оставлена лишь одна прядь на макушке. Он натер лицо, руки и тело блестящим жиром и, несмотря на холодную погоду, сидел в одном набедреннике. Оделся он, как подобает быть одетым войну-сенека на свадьбе, и раскрасил лицо, туловище и руки ритуальным желто-зеленым узором. С пояса свисали томагавк и нож, на полу рядом с ним лежали лук и колчан со стрелами. Настоящий воин в полном боевом облачении, дикий индеец.
Милдред улыбнулась. Она знала, что опасения мужа не напрасны, но сейчас никак не могла представить, чтобы Ренно мог попасть под влияние белых.
Уилсоны сели в экипаж. Их сопровождали верхом на лошадях Том Хиббард и Ренно.
Гости уже начали собираться. Эндрю должен был принимать участие в церемонии, именно он будет передавать невесту будущему мужу. Он ушел туда, где была невеста, а его жена вошла в церковь. Большинство гостей уже заняли свои места.
Когда в церковь вошла Ида Элвин в сопровождении Балинты и Уолтера (который был одет или скорее раздет так же, как и Ренно), поднялся переполох. Молодой человек настоял на том, что останется сенека, а его мать была настолько рада произошедшим в нем переменам, что не стала даже возражать. Какое ей дело, что подумают люди!
Ренно присоединился к Эличи и другим воинам-сенекам. Они явно старались не выделяться и потому жались на задней скамье. Но как можно не заметить почти обнаженных индейцев? Ополченцы местной милиции, которые вместе с Ренно и Эличи ходили в поход на Квебек, встали со своих мест и подошли пожать руки боевым товарищам. У Ренно в форте Спрингфилд было вообще много друзей, и все считали своим долгом поприветствовать его. Но самое сильное волнение испытывали недавние иммигранты. Они были шокированы, увидев в церкви дикарей-индейцев, и постарались сесть как можно дальше.
Том Хиббард намеренно сел рядом с Нетти, которая, как всегда, сидела в одиночестве. На ней было простое серое шерстяное платье, почти никакой косметики. Она смотрела прямо перед собой и не обращала внимания на веселый гам вокруг. Когда рядом с ней кто-то сел, она быстро повернулась, узнала Тома и, казалось, очень обрадовалась. Единственный человек в форте Спрингфилд, помимо жениха и невесты, кто не считал ее окончательно падшей женщиной, был Том. Нетти улыбнулась ему и легким движением коснулась его руки.
Том улыбнулся в ответ, а ее прикосновение заставило его покраснеть. Ему было жалко девушку. Он прекрасно понимал, почему она занялась своим ремеслом, он сам прошел нелегкую школу лондонских трущоб. Еще он знал, что она девушка честная, и почему бы не помочь ей чувствовать себя немного более уверенно?
Постепенно рядом с ними садились другие гости, и они вынуждены были подвинуться ближе друг к другу. Со стороны можно было подумать, что они вместе пришли на свадьбу, и Нетти начала уже волноваться, не навредит ли это репутации Тома.
Том, напротив, ни о чем не беспокоился. Он сам себе хозяин, никому ничем не обязан, люди могут одобрять или не одобрять его поступки – как им угодно. Он заметил, что Нетти нахмурилась, наклонился к ней и прошептал:
– Не бойся. Какое дело, что говорят недалекие люди со злыми душонками? Я буду рад сопровождать тебя на прием после церемонии в церкви. Пусть себе болтают.
Она кивнула в ответ и отвернулась, боясь расплакаться.
Открылись боковые двери, и вошел преподобный Авдий Дженкинс. Свидетелем был Джефри Уилсон. Очень торжественно они прошли к алтарю и остановились. Авдий весь сиял, хотя и казался необычайно бледным, однако женатые мужчины прекрасно понимали, отчего он так нервничает.
Далее в дверь вошел священник, который должен был проводить обряд венчания. Для этого он проехал более шестидесяти миль.
Два местных скрипача заиграли «Гринсливз» [6 - «Гринсливз» – «зеленые рукава» – популярная старинная песня; известна с XVI в.], и в центральном проходе показалась Дебора Элвин в ослепительно белом платье. Ее вел под руку полковник Уилсон, а Дебора была просто неотразима.
У Ренно даже в груди защемило при виде ее. Она была его женщиной в течение многих месяцев, и он сожалел, что они решили, в конце концов, расстаться. Хотя, остановил он сам себя, нет – решение было абсолютно правильным. Что из того, что Дебора жила с ним в селении сенеков, ее настоящий дом здесь. Она никогда бы не была по-настоящему счастлива среди индейцев и всегда оставалась там чужой.
Так же как он сам чужой здесь.
Обряд прошел быстро. Когда священник объявил Авдия и Дебору мужем и женой, тетушка Ида громко всхлипнула. Уолтер сразу взял ее за руку.
Сразу после венчания все гости отправились в новый дом священника. Женщины приготовили там массу угощений. Сначала гости один за другим подходили к молодым, поздравляли новоиспеченного мужа и желали счастья жене. Ренно и его друзья ничего не знали об этом обычае и неуверенно стояли у стены церкви.
Спасли их Том Хиббард и Нетти, которая улыбнулась Ренно своей очаровательной улыбкой. Так она обычно улыбалась только друзьям. Ренно был рад ей. Она изменилась, стала более сдержанной, но глаза такие же живые и теплые.
– Пойдемте с нами, – позвал их Том. – Сначала пожелаем счастья молодым, а потом будем пить, есть и веселиться.
Ренно немного успокоился. Обычай очень похож на свадебный обычай сенека. Индейцы всегда после самого обряда венчания устраивали пир, а молодые воины и девушки танцевали.
Том предложил руку Нетти. Она на секунду засомневалась, потом быстро взяла его под руку и пошла рядом, высоко подняв голову, хотя щеки у нее при этом полыхали.
За ними шли воины-сенеки. Когда они вошли в усадьбу священника, Ренно заметил, что Уолтер и Балинта уже уписывают за обе щеки сочное мясо, которое подавали на кусках белого пшеничного хлеба. Индейцы до появления белых поселенцев не знали пшеничного хлеба. Ренно заметил, что и Уолтер, и Балинта чувствуют себя тут как дома, и позавидовал им. Им хорошо и здесь, и в лагере сенека. Точно так же они бы могли веселиться на празднике духа луны.
Наконец наступила очередь Ренно поздравить молодых. Он поднял руку, вытянув сложенные вместе пальцы, – это был традиционный жест сенека, означавший дружбу.
Дебора Элвин Дженкинс долго смотрела на Ренно. Этот белый индеец спас ей жизнь, стал ее мужем, и в течение долгих месяцев она считала, что любит его. Он и сейчас ей дорог, хотя совсем по-другому.
Авдию все было известно. Дебора на секунду повернулась к нему, он все понял и кивнул в знак согласия.
Дебора положила руки на плечи Ренно и поцеловала его в губы. В этом жесте было гораздо больше, чем могло показаться со стороны. Дебора поставила точку на прошлом и готова была теперь полностью посвятить себя мужу.
Ренно понял, что произошло нечто необычное. Он пожал руку Авдию на английский манер. Ренно знал, что эта пара его настоящие друзья. Если им понадобится его помощь, он отдаст всего себя без остатка. Так же поступили бы и они. Авдий стал его братом, Дебора сестрой.
Глядя на Нетти, которая скромно пила вино с Томом Хиббардом в углу гостиной, Ренно понял, что и с ней его отношения переросли в нечто большее. Когда ему нужно было узнать обычаи поселенцев, Нетти очень помогла ему.
Да и он ей был тогда нужен. Он всегда останется ее другом, но, кажется, в лице Тома Хиббарда она, наконец, обрела защитника и покровителя. Ренно был рад за нее. Хиббард осторожный человек, но в бою он смел и отважен, прирожденный лидер, а Нетти нужен настоящий воин.
Боевые друзья Ренно громко приветствовали его и предложили эль и вино, но он отказался. Ему не нравился вкус крепких напитков, которые пили поселенцы, а состояние опьянения он и вовсе не выносил.
Джефри Уилсон что-то бурно обсуждал с одной хорошенькой девушкой, недавно прибывшей в форт Спрингфилд. Инстинкт подсказал Ренно, что друг не хочет, чтобы его прерывали. Он потихоньку вышел на улицу, здесь воздух был свеж и прохладен.
Уолтер и Балинта тоже вышли. Молодой человек учил Балинту катать обруч, сам он был большим специалистом. Балинта оказалась способной ученицей, и вскоре они уже вместе бегали по замерзшей лужайке. Ренно с удовольствием следил за ними.
По грязной улице прошел грузный мужчина в полушерстяном костюме. Видно, он не был в числе приглашенных на свадьбу. Мужчина остановился и прислушался к шуму и смеху.
Ренно раньше не встречал Джека Девиса, но по походке определил, что тот изрядно выпил.
Уолтер и Балинта так были увлечены состязанием, что совершенно не замечали Девиса. Балинта наткнулась на него и чуть не свалила с ног.
Испуганная девушка сразу же извинилась. Девис посмотрел на нее в упор, потом перевел взгляд на Уолтера:
– Что в городе делают маленькие дикари? Убирайтесь, пока я не содрал с вас шкуру!
– Дебора двоюродная сестра Уолтера, – объяснила ему Балинта. – Мы присутствовали на венчании.
Ренно стоял за кустом ежевики. Он не двигался, но внимательно следил за происходящим. Он понял, что пьяный мужчина настроен враждебно, и готов был в любую минуту прийти на помощь.
– Этот полуголый дикарь двоюродный брат Деборы Элвин? – переспросил Девис. – Правда, парень?
Уолтер не мог ему ответить.
Балинта встала между ними и спокойно сказала:
– Я говорю правду.
Девис поднял руку и хотел, было ударить девушку. Ренно схватился за томагавк. Он мог метнуть его так, что пьяница просто лишится сознания, а вреда никакого не будет.
Балинта увернулась от удара. Девис выругался и наверняка ударил бы снова. Но тут вмешался Уолтер.
Он вытащил из-за пояса свой нож и быстро подскочил к мужчине. Тот и не заметил, как лезвие оказалось прямо у его горла. Угроза была вполне реальной, по выражению глаз дикаря Девис понял, что тот может и убить.
Ренно ждал с томагавком в руке. Он улыбался.
Девис отступил.
– Ты придурок, – сказал он. – Убирайся, пока я тебя не укокошил.
Уолтер схватил готового сбежать мужчину за полы короткого пиджака и снова приставил нож ему к горлу.
Страх Девиса сменился паникой. Уолтер вытащил у него из-за пояса пистолет и отбросил его в сторону.
Из последних сил Девис вырвался и побежал. Он надеялся, потом подобрать пистолет.
Ренно расхохотался. Еще два года тому назад Уолтер в подобной ситуации ничего не смог бы сделать, а теперь сумел постоять и за себя, и за Балинту.
На языке сенека Ренно подозвал молодых людей. Они тут же подобрали обручи и подбежали к нему.
– Молодцы, – похвалил их Ренно. – А теперь идите в дом, чтобы не доводить дело до беды.
Молодые люди улыбнулись Ренно и поспешили в дом.
Девис нашел свой пистолет и сразу осмелел. Он решил проучить юных дикарей. Однако когда он заметил, что за ним наблюдает высокий воин в боевой раскраске сенека и с томагавком в руке, то передумал. Ну и дела, думал Девис, сплошные индейцы. Он уже и забыл, что собирался заявиться на свадьбу без приглашения.
Ренно смотрел вслед уходящему мужчине.
После таких случаев Ренно начинал презирать образ жизни белых. Никогда ни один воин-сенека не опустился бы до такого поведения. Если бы дети как-то задели воина, он либо сделал бы вид, что вообще ничего не заметил, либо рассказал бы все их матери, чтобы воспитанием детей занялась она. Разве взрослый мужчина может угрожать мальчику шестнадцати лет и еще более юной девочке?
Единственное, что радовало Ренно, это перемены в Уолтере. Если мать Уолтера разрешит ему и дальше жить с индейцами, он станет настоящим воином и, несмотря на болезнь, никогда не будет ждать поблажек.
Ренно почувствовал волнение. Через два дня он, Джефри и полковник Уилсон отправятся в Бостон, а потом они вдвоем с Джефри поплывут на огромном корабле через большое озеро с соленой водой в Англию. Может, нынешний случай – это знак, знамение, чтобы отвратить его от опасного пути.
Но тут он вспомнил свой сон. Еще он вспомнил, с каким облегчением и радостью полковник Уилсон выслушал новость о согласии Ренно ехать к королю.
Теперь невозможно пойти на попятный. Слишком многое поставлено на карту, в том числе и его честь.
Глава третья
Приезжавшие в Бостон англичане сразу определяли, что это город провинциальный, потому что он слишком рано просыпается. Всего лишь через час после восхода солнца пастухи, пригнавшие коров на общественный выгон, ссорились с чабанами, которые уже давно пасли там овец. По узким улочкам города разъезжали верхом торговцы, корабельные агенты, адвокаты и дельцы, торопясь на встречи и заседания, от которых зависела деловая жизнь города, и не умолкал стук копыт по мощенным булыжником мостовым. Домохозяйки и служанки уже шли домой, закупив на весь день мяса и рыбы, овощей и прочих продуктов, которых вдоволь было на городских рынках. Открывались эти рынки еще затемно.
В гавани, которая как на ладони была видна с вершины Бикон-Хилл, готовились к отплытию корабли, а рыбаки уже возвращались с уловом. Городские проститутки, размалеванные и ярко одетые, бродили по улицам в поисках клиентов, а констебли с дубинками по двое патрулировали свои районы, заходили в банки, гостиницы, таверны, следили за порядком.
Члены ассамблеи, главного законодательного органа колонии, уже собрались в новом, недавно построенном кирпичном здании, чтобы в течение дня обсудить вопросы войны, мира и налогообложения. А в красивом, обшитом белыми досками особняке, который называли дом губернатора, в кабинете на втором этаже проходила встреча, имевшая огромное значение для будущего всех английских колоний.
Румяный, широколицый губернатор Уильям Шерли в длинном парике и мундире с серебряными пуговицами сидел за дубовым столом. Он говорил уже более получаса, но так и не нашел слов, чтобы поколебать невозмутимое спокойствие молодого индейца сенека, сидевшего напротив.
Губернатор взглянул на полковника Эндрю Уилсона, который скрывал напряжение под маской безмятежности, и вдруг его осенило. Он поднялся, прошел через весь кабинет и указал пальцем на портрет короля Вильгельма III, незадолго до этого полученный из Англии.
– Это, – объявил губернатор, – великий сахем англичан.
Ренно про себя подумал, что англичане умеют рисовать так, словно это и не рисунок, а отражение человеческого лица в ровной глади озера.
– Что ты думаешь о нем? – Ренно пожал плечами:
– Я не могу ничего сказать, пока не встречусь с ним.
– Он хороший, честный человек. – Шерли счел бесполезным рассказывать молодому воину, что Вильгельм был принцем Оранским, правителем Нидерландов, и что он взошел на английский престол вместе со своей женой, Марией, дочерью английского короля Якова II [7 - Яков II (1633—1701) – взошел на английский престол после своего брата Карла II в 1685 г. Его не любили за приверженность римской католической церкви, и в 1688 г. англичане пригласили на трон Вильгельма Оранского. Яков вынужден был бежать во Францию, поднял восстание в Ирландии с целью вернуть себе трон, но был окончательно разгромлен в 1690 г. в битве на р. Бойн.], когда тот был низложен. Вильгельм слыл трезвомыслящим, трудолюбивым человеком, но он не был англичанином по рождению и потому мало заботился о судьбе английских колоний в Новом Свете. – Он так же мало знает об индейцах, как вы о нем. Он никогда не бывал в Бостоне, Нью-Йорке или форте Спрингфилд, поэтому ему трудно понять наши проблемы.
– Мы с Джефри будем говорить с ним и расскажем ему все, – ответил Ренно.
Шерли снова взглянул на полковника Уилсона. Губернатору не хотелось объяснять молодому человеку, что, возможно, пройдет много недель, прежде чем они получат аудиенцию у короля Вильгельма. Он решил промолчать, чтобы не расстраивать посланника.
Тут в разговор вмешался полковник Уилсон:
– У меня в Лондоне есть родственники, члены совета при Вильгельме. Они помогут Ренно.
Губернатор повернулся к Джефри Уилсону:
– Есть некоторые факты, усложняющие вашу задачу. Король Франции Людовик настоящий фанатик. Он аннулировал Нантский эдикт, по которому французским протестантам гарантировалась свобода вероисповедания. С тех пор как вышел в свет декрет о веротерпимости, разрешающий въезд в британские владения нонконформистским протестантам, в Массачусетс сотнями хлынули так называемые гугеноты. Мы думаем, что в ближайшие годы их число возрастет до нескольких тысяч. Вильгельм очень обеспокоен преследованием протестантов во Франции. Нам известно, что он даже подумывает о священной войне против Людовика. Как человек, проживший большую часть жизни в Европе, он ограничивает свои помыслы лишь Старым Светом. Никому пока не удалось убедить его, что ставки по эту сторону Атлантики не менее высоки.
– Мы сделаем все, что в наших силах, ваше превосходительство, – ответил Джефри.
– От вас нужно не это, – продолжал губернатор.– У нас есть могущественные друзья при дворе, которые все объяснят Вильгельму, стоит только привлечь его внимание. Мы снабдим вас рекомендательными письмами ко многим государственным деятелям, они тоже помогут вам. Главное, что должен сделать Ренно, это не говорить, а привлечь внимание короля.
Полковник Уилсон кивнул:
– Я говорил тебе то же самое, сын. Устройте небольшое представление, и Вильгельм выслушает вас. Все остальное – пустая трата времени.
Джефри кивнул в знак согласия.
Ренно понял лишь часть разговора. Он считал вполне естественным, что великий сахем англичан с удовольствием примет у себя сына великого сахема ирокезов.
Губернатор проводил их до двери своего кабинета, пожал руки обоим молодым людям и сказал:
– Желаю удачи. От вас зависит будущее английских колоний в Америке. Если вам не удастся добиться цели, в этом кабинете обоснуется губернатор Новой Франции.
Из дома губернатора они отправились на набережную. Там полковник Уилсон показал Ренно их корабль. Корабль стоял на якоре.
Белый индеец в изумлении разглядывал судно, в несколько раз превосходившее самый большой из длинных домов сенека. Интересно, как такая махина удерживается на плаву? Друзья говорили ему, что корабль надежен, опасаться нечего, а друзьям надо верить.
На лодку уже погрузили их сундуки и коробки с провизией, которые заказал полковник. Теперь настало время подняться на борт им самим. Эндрю Уилсон обнял сына, потом Ренно. Он редко давал волю эмоциям и на прощание сказал хриплым голосом:
– Да пребудет с вами Бог.
На веслах сидели четверо матросов. Лодка быстро лавировала между другими судами, направляясь к «Элизабет Луизе». Это был бриг водоизмещением около трех тысяч тонн, и его трюмы были заполнены лесом и пушниной – теми товарами, которые больше всего ценились в Англии.
С главной палубы им опустили веревочную лестницу. Сначала по ней вскарабкался Джефри, вслед за ним с легкостью поднялся Ренно.
Капитана корабля звали Эдгар Уинслоу. Тридцатилетний мужчина с красным, обветренным лицом сам был из Бостона. Он уже ждал пассажиров, но, увидев индейца с голубыми глазами, вопросительно поднял брови, однако промолчал. Ему заплатили приличную сумму за проезд этих пассажиров, к тому же капитан знал, что в этом деле заинтересован сам губернатор Шерли.
– Добро пожаловать на борт, джентльмены, – сказал он. – Океан в это время года любит выкидывать разные штучки, так что надеюсь, вы легко переносите качку. Есть вы будете в кают-компании либо с помощником капитана Уоттсом, либо со мной – в зависимости от того, кто будет стоять вахту. Скиннер!
Со стороны кормы материализовался боцман, необыкновенно высокий мужчина с худым лицом и беззубой улыбкой.
– Покажите пассажирам их каюты и присмотрите за их багажом. Мы отплываем через час.
Скиннер провел молодых людей в небольшую каюту с двухэтажными койками, откидным столом и помойным ведром. Сундуки уже занесли в каюту, им предстояло заменить стулья.
Боцман Скиннер стащил с головы вязаную шапку и почесал лысину.
– Может, вам покажется малость тесновато, – сказал он, – но гляньте на каюты экипажа. У вас хотя бы окно есть.
С этими словами он ушел, так как был нужен капитану.
– Обычно мы разыгрываем места, бросая монету, – заявил Джефри. – Но я уже плавал через океан, а ты нет, поэтому уступаю тебе нижнюю койку.
По его тону, как и по тону боцмана, можно было понять, что они невысокого мнения о каюте, но на Ренно она произвела сильное впечатление. По размеру она была гораздо меньше его собственного дома, но это была отдельная каюта с двумя кроватями, и Ренно удивило, что такое вообще возможно на корабле. Он протянул руку к потолку и потрогал лампочку – такая же конструкция, как в доме Уилсонов, по вечерам она давала свет. На сундуках сидеть гораздо удобнее, чем на полу, а коробки с продуктами убрали под нижнюю койку, и они никому не мешали.
По соседству располагалась кают-компания, просторное помещение с большим столом, креслами и плевательницей. С потолка свисало несколько ламп. За кают-компанией находился камбуз с настоящей плитой, которая топилась дровами. Плита стояла в ящике с песком, и даже Ренно понял, что песок нужен для того, чтобы случайно не поджечь корабль. На каждом шагу он удивлялся гениальности человека, построившего такое чудо.
Пассажиры вышли на палубу, и капитан Уинслоу пригласил их наблюдать за отплытием с капитанского мостика.
– Только не мешайтесь под ногами, – предупредил он.
Вскоре бриг ожил. Капитан громко отдавал приказы, которые Ренно не понимал. Помощник капитана Уотте, грузный, небольшого роста человек, стоял рядом с капитаном и следил за всем происходящим. Рулевой терпеливо ждал у штурвала. Дополнительные паруса развернулись на ветру с громким хлопаньем. Потом, под присмотром боцмана Скиннера, подняли якорь и установили главный парус. Ветер раздул его, бриг закачался и быстро заскользил к выходу из гавани.
Ренно поражался, как рулевому удается обходить все остальные корабли. Неужели не чудо, что человек может управлять такой огромной птицей!
Открытый океан встретил их зыбью, белая пена вскипала на гребнях волн, и «Элизабет Луиза» подверглась килевой качке. К удивлению Ренно, он почувствовал недомогание, его тошнило.
Джефри заметил, что Ренно побледнел.
– Ни в коем случае не спускайся в каюту и не ложись, – посоветовал он. – Лучше побудь здесь, на палубе.
Ренно смотрел, как в небе кружат чайки, и завидовал им – они свободны в своем полете и не зависят от какого-то брига. Он в жизни не испытывал ничего подобного и от этого чувствовал себя еще хуже. Ему стало прохладно, и он спустился в каюту за плащом из бизоньей шкуры, но тут же вернулся назад на палубу.
Земля на западе исчезла из виду. Хрупкий бриг был полностью во власти волн. Ренно понятия не имел, откуда капитан и экипаж знают, куда плыть. Кругом одна вода, никаких тебе ориентиров, никаких следов.
Спустя сутки после снятия с якоря на корабле уже установился определенный режим. Ренно проснулся на рассвете. На глазах у потрясенной команды он поднял на палубу ведро океанской воды и окатился ею. Несколько дней, пока не иссякнут запасы свежего мяса, хлеба, фруктов и овощей, все будут питаться вполне прилично, а потом перейдут на консервированное мясо, копченую рыбу и галеты (матросы обычно размачивали их в чае, иначе невозможно разжевать).
Ренно места себе не находил в замкнутом пространстве корабля и потому часами расхаживал по палубе. Два офицера и четырнадцать матросов чувствовали себя в его присутствии несколько скованно. Вся команда набиралась из колонистов, то есть людей, так или иначе знакомых с индейцами Новой Англии. Правда, этот высокий, могучий сенека со светлыми волосами и голубыми глазами, говоривший и понимавший по-английски, озадачил их всех. Этот индеец был другом сына полковника Эндрю Уилсона, и потому матросы предпочитали зря не судачить. По опыту они знали, что за шесть недель плавания через океан неизбежно проявляется истинная сущность человека. Ренно и не подозревал, что ожидает его в самом скором будущем.
В полдень на третий день пути, незадолго до обеда, впередсмотрящий закричал из своей бочки:
– Слева по борту вижу корабль, он идет на нас! – Капитан сложил руки рупором и крикнул:
– Они вывесили опознавательные сигналы?
– Нет еще, сэр. Это шлюп, и, судя по всему, очень быстроходный.
– Мистер Уотте, – продолжал капитан, – поднимите, пожалуйста, наши флаги.
На нок-рее тут же подняли британский «Юнион Джек» [8 - «Юнион Джек» – государственный флаг Великобритании.] и флаг колонии Массачусетс.
Шлюп продолжал приближаться, не снижая скорости. Ренно глазам своим не верил – казалось, корабль летит по волнам.
Внезапно громыхнула пушка, и шестифунтовое железное ядро перелетело нос «Элизабет Луизы» и преспокойно упало в воды океана. В этот момент чужое судно вывесило свой флаг – золотые лилии на белом фоне.
– Это французский капер! – закричал капитан Уинслоу. – Все в ружье!
Джефри и Ренно поспешили в свою каюту за оружием.
– Значит, французы уже обосновались в Луисберге и орудуют оттуда, – заметил Джефри. – Официально капер, конечно, не имеет никакого отношения к французскому правительству. Они всегда могут заявить, что не несут ответственности за разбойные действия неизвестных им судов. Похоже, сейчас начнется. – Джефри зарядил пистолеты, набил в карманы пуль, пристегнул к поясу шпагу и нацепил на шею рожок с порохом.
Ренно никогда не расставался с томагавком и ножом. Теперь он выбрал еще самый крепкий лук, взял колчан со стрелами. Ему не хотелось признаваться даже самому себе, что перспектива предстоящего сражения радовала его. Он уже начинал изнывать от скуки.
Когда они снова поднялись на капитанский мостик, шлюп был уже совсем близко. На палубе шлюпа толпились мужчины, вооруженные пистолетами, ножами и абордажными крюками.
Капитан Уинслоу быстро обрисовал им положение:
– Они превосходят нас по численности почти в два раза, по моим подсчетам. Они могут преспокойно прикончить нас всех и отправить корабль в Луисберг со своим экипажем.
Со стороны шлюпа раздалось несколько выстрелов, но стреляли без прицела.
– Пустая трата пороха и пуль, – заметил Джефри. – Пистолеты не годятся для стрельбы на такое расстояние.
Ренно задумчиво кивнул, послюнявил палец и поднял его вверх, потом спокойно вложил стрелу в лук. Все остальные с любопытством наблюдали за ним.
Ренно подождал, когда бриг опустился с гребня волны, хорошенько прицелился и пустил стрелу. Боцман Скиннер с триумфом закричал:
– Ты прикончил одного из негодяев, индеец!
Ренно слегка улыбнулся уголками рта; он видел, как человек на палубе шлюпа покачнулся, схватился за поручень и упал. Стрела прошла насквозь. Сражение на море почти ничем не отличалось от битвы в лесу, только прятаться тут было негде.
Ну что ж, значит, надо действовать, и Ренно достал из колчана еще одну стрелу. Французы принялись стрелять в него, но пули не долетали до корабля.
Ренно быстро осмотрел противников и выбрал мужчину, возвышавшегося над всеми остальными. На голове мужчины красовалась красная шелковая бандана. Ренно снова проверил ветер и выпустил вторую стрелу.
На секунду люди на обоих кораблях замерли. Гигант упал – стрела попала ему между глаз. Англичане издали победный крик.
Но битва только начиналась. Несколько французов, вооружившись крючьями, приготовились к абордажу; суда сближались.
Даже Ренно понял, что они хотят связать корабли бок о бок.
– Приготовьтесь дать отпор! – прокричал капитан Уинслоу.
Помощник Уотте помчался на основную палубу, за ним последовал и Джефри. По дороге он выхватил из ножен шпагу.
Ренно остался на капитанском мостике с капитаном и рулевым. Он смотрел на то, что происходило на главной палубе, с высоты примерно пять футов. Это давало определенное превосходство.
Корабли сошлись, раздался скрежет. Французы быстро зацепили корабль противника кошками, и через секунду уже были на палубе «Элизабет Луизы».
Ренно пускал стрелы вниз одну за другой. Там все смешалось. Скрещивались со звоном стальные клинки, раздавались выстрелы, все кричали и шумели.
Ренно оставался невозмутимым, как и подобает воину-сенека. Он выпускал одну стрелу и доставал из колчана следующую. С удовлетворением он отметил, что убил еще двоих нападавших и ранил третьего.
Джефри прекрасно владел шпагой и сейчас схватился с одним из французских офицеров. Ренно не удержался и на какое-то время залюбовался отточенными движениями Джефри. Вдруг француз покачнулся и отступил – он был ранен. Его оттащили назад на капер.
Внизу на палубе была такая толпа, что Ренно с трудом отличал своих от чужих. Настало время и ему вступить в рукопашный бой. Он отложил в сторону лук со стрелами, глубоко вдохнул и взял томагавк и нож.
Внезапно раздался оглушительный боевой клич сенека, и индеец ворвался в гущу сражения.
Потрясенные нападающие так и не пришли в себя. Этот полуголый демон совершенно выбил их из колеи. Они отступили, оставляя позади убитых и раненых.
Вскоре все было кончено. Французы обрубили канаты, удерживавшие корабли вместе, и шлюп стал стремительно удаляться.
Боцман Скиннер с гордостью доложил капитану, что все члены экипажа живы. Двое оказались ранены, но не сильно.
Не обращая внимания на стоявший вокруг шум, Ренно спокойно снял скальпы с двух французов, которых убил сам, потом сбросил их тела за борт. Никто ему не мешал.
Капитан Уинслоу приказал идти прежним курсом, а сам подошел к Ренно и сказал:
– Индеец, мы победили благодаря тебе. В жизни ничего подобного я не видел.
Ренно пожал плечами. Он исполнил свой долг, ничего более, но на душе у него было неспокойно. Он промолчал.
Осмотрели раненых, убрали грязь, все поздравляли и благодарили Ренно. Наконец и офицеры, и матросы сели за запоздалый обед.
Ренно высказал то, что беспокоило его, лишь спустя несколько часов, когда они с Джефри вместе стояли на палубе.
– Ты прекрасный воин, – сказал Ренно. – Я видел, как ты проткнул врага шпагой. Тебе нет равных.
Джефри расхохотался:
– Ну, он мне немного надоел, признаюсь. Но мне бы хотелось так же ловко пользоваться луком и стрелами, как ты. Ты всех поразил.
Ренно не слушал похвалы.
– Я научился стрелять из огненных дубинок англичан, – продолжал он. – Мне больше нравятся томагавк и стрелы, но я могу стрелять и из огненной дубинки. – Он уставился в палубу и сказал совсем тихо: – Но я совершенно не умею пользоваться длинным ножом, которым так прекрасно владеешь ты.
– Забудь об этом, – успокоил его Джефри. – Ты столько всего умеешь, зачем тебе шпага?
– Настоящий старший воин, – упрямо ответил Ренно, – должен уметь пользоваться всеми видами оружия. Ты научишь меня владеть длинным ножом.
– Хорошо, – согласился Джефри. – Когда приедем в Лондон, либо я буду учить тебя сам, либо найму учителя фехтования.
– Нет, – ответил Ренно и упрямо стиснул челюсти. – На корабле совершенно нечего делать. Начнем сейчас!
Так начался первый урок. Они занимались несколько часов, у Джефри даже заболела рука.
С тех пор в любую погоду они каждый день по нескольку часов проводили на кормовой палубе. Члены экипажа заинтересованно следили за обучением Ренно. Им казалось, что он быстро овладевает искусством фехтования, но сам Ренно оставался недоволен. Он был прирожденным атлетом, зрение у него было превосходное, а чувство равновесия лучше, чем у многих других, но он прекрасно понимал, что для того, чтобы сжиться со шпагой, чтобы инстинктивно реагировать на любое движение партнера, нужны тренировки и тренировки.
– Я еду в страну англичан, – постоянно говорил он. – Значит, я должен научиться пользоваться длинным ножом не хуже англичан.
Джефри был уверен, что из Ренно в результате выйдет незаурядный фехтовальщик. К тому же ему самому лишние тренировки тоже не помешают.
Алан де Грамон выбрил голову, оставив лишь прядь посредине. Он стоял у окна своей квартиры в Цитадели Квебека. Нехотя надел он униформу полковника легкой пехоты армии Его Христианнейшего Величества Людовика XIV. Сам он предпочел бы гуронский набедренник.
Прошло двадцать лет с тех пор, как индейцы сенеки во время набега на деревню неподалеку от Монреаля убили его жену и ребенка. Алан де Грамон вел двойную жизнь. Он командовал самым образцовым, самым дисциплинированным полком в Новой Франции. За образцово-показательную службу полка он дважды получал официальную благодарность в приказе. Но в то же время он был предводителем гуронов, иногда жил с индейцами на протяжении нескольких месяцев подряд, водил их в бой и набеги против общих врагов.
Сегодня Алан де Грамон был французом. Вчера вечером из Форта Луисберг на острове Кейп-Бретон прибыл новый главнокомандующий всеми французскими вооруженными силами в Новом Свете, генерал-лейтенант Этьен де Мартен. Он хотел что-то обсудить с Аланом. Алан не очень-то уважал французских генералов, но де Мартен дело другое. Генерал привез с собой в Луисберг четыре тысячи ветеранов, служивших под его командованием, да и сам он имел отличный послужной список. Наконец-то Париж прислал на высший военный пост в Америке человека, который умеет воевать.
Алан надеялся, что генерал де Мартен даст ему увольнительную, чтобы завершить кое-какие незаконченные дела, хотя вряд ли. Ничего, если понадобится, он может отложить свой поединок с молодым воином-сенека, известным под именем Ренно. Странно, что их дороги так часто пересекаются, наверное, это судьба, ведь и тот и другой белые индейцы.
Когда Ренно был еще совсем юношей, Алан даровал ему жизнь и сказал, что подождет, пока тот подрастет и окрепнет. Когда английские колонисты и ирокезы напали на Квебек, жизнь ему даровал Ренно (Алана подвел пистолет). Алану пришлось отступить, и он до сих пор чувствует стыд и унижение.
В следующий раз Ренно не уйти. Он стал символом всего того, что Алан больше всего ненавидел. Он не сможет считать, что отомстил за смерть жены и дочери, пока не привяжет к поясу скальп Ренно. К черту генерала, который не вовремя приехал и помешал ему привести в исполнение то, что он так давно мечтал сделать.
Полковник Алан де Грамон надел на голову шлем с перьями, пристегнул шпагу и прошел через плац к зданию, которое до возведения форта Луисберг считалось постоянным штабом главнокомандующего.
Седовласый Этьен де Мартен с морщинистым и потемневшим, словно кожа на старом сапоге, лицом сидел перед камином и читал стопку полковых отчетов. Алан вытянулся по стойке смирно, отдал честь и ждал, что скажет генерал.
– Доброе утро, Грамон. – Генерал даже не поднял головы от бумаг. – Присаживайтесь и устраивайтесь поудобнее. Сейчас я дочитаю.
Алан сел напротив, вытянул ноги и принялся изучать своего нового начальника. Слава богу, Военное министерство выбрало на этот раз настоящего командующего, а не очередного самодовольного фата, которому удалось втереться в доверие к королю Людовику. Единственная награда на груди генерала де Мартена – широкая бледно-голубая лента ордена Золотого Руна, самая высшая награда Франции. Сапоги у генерала начищены до блеска, но отнюдь не новые, пуговицы кителя из латуни, а не из золота, как бывало, украшали себя его предшественники. Шпага, которая сейчас лежала рядом на столе, немало повидала на своем веку, ее использовали по назначению не в одном бою.
Наконец генерал-лейтенант де Мартен отложил бумаги и пристально посмотрел на полковника, потом отрывисто сказал:
– Ну, вот мы и встретились.
– Я польщен, сэр, что вам известно обо мне.
– Ерунда. Я читал все отчеты, которые вы писали в течение последних пяти лет, в том числе и ваши угрозы подать в отставку. Почему вам не нравились предыдущие главнокомандующие?
– Потому что ни один из них не был солдатом, генерал. Это все версальские придворные, нарядившиеся генералами.
В глазах де Мартена загорелся лукавый огонек:
– А почему вы думаете, что я лучше?
– Я следил за вашей карьерой, с тех пор как получил чин лейтенанта, – отвечал Алан так же прямо и коротко.
– И все же вы просите остаться на время в Квебеке вместо перевода в Луисберг.
– Здесь я ближе к врагу, генерал. И к своим гуронам.
– Ах да, гуронам. Пожалуйста, снимите шлем. – Алану ничего не оставалось как повиноваться.
– Значит, это правда. Вы переодеваетесь индейцем. – Генерал уставился на голову Алана.
– Разрешите поправить вас, сэр, – сухо ответил Алан. – Я не переодеваюсь. Когда я ухожу к своим воинам, я становлюсь гуроном. Я один из них.
– Поправка принята, – мрачно заметил генерал.– А пока, Грамон, я даю вам отсрочку и не буду требовать, чтобы вы следовали за мной в Луисберг.
Алан склонил голову в знак благодарности.
– Но когда я начну основную кампанию против английских колонистов и их союзников-индейцев, я пришлю за вами. Вы лучше других понимаете этих дикарей и умеете с ними договориться.
– Значит, какое-то время я могу быть свободен, сэр? – радостно спросил Алан.
– Не так быстро. Нет. Я послал за вами, потому что у меня есть для вас задание.
Алан еле сдержал вздох разочарования:
– Да, сэр?
– В течение последних двух месяцев я вел переговоры с алгонкинами. Насколько я понимаю, это самое крупное индейское племя на Атлантическом побережье Северной Америки.
– Да, генерал, но они долго воздерживались от участия в войне, столько лет жизни в мире сделали их мягкотелыми. Если вы хотите использовать их в качестве союзников, надо придумать, как разогреть их пыл.
– Вот я вам и поручаю придумать, как именно это сделать. Но сначала нужно связать их договором. Они согласились на крайне щедрые условия, которые предложил им я, в том числе я обещал кое-какое количество оружия и других товаров. Но они настаивают, что обмен вампумом будут производить только с вами. Почему – не знаю.
Алан рассмеялся:
– Только не обижайтесь, сэр, но ваши предшественники слишком часто нарушали данные ими обещания. А алгонкинам, как и другим индейцам, хорошо известно, что если я что-то обещаю, то слово всегда держу.
– Замечательно. Я поручаю вам отправиться к алгонкинам и заключить с ними договор. Мой адъютант сообщит вам все подробности и даст необходимые бумаги.
– Да, сэр. – Алан хотел, было попросить отпустить его на какое-то время в земли сенеков, чтобы наконец-то положить конец кровавой вражде с Ренно, но передумал. Ему придется ехать через земли могауков и кайюга, потом возвращаться по враждебной ирокезской территории. На все уйдет не меньше месяца. Встречу с Ренно придется отложить.
– Смею надеяться, – промолвил генерал, – что вы представляете, как можно вдохновить алгонкинов.
Глаза Алана заблестели:
– Да, сэр, весьма отчетливо. Но, боюсь, вы предпочтете не вдаваться в подробности.
Генерал де Мартен знал, что Грамон бывает крайне неразборчив в средствах. Король Людовик, напротив, проявлял иногда излишнюю чувствительность и умел заразить этим чувством все Военное министерство, особенно когда мучился угрызениями совести. Следовательно, лучше не вникать в подробности неэтичных поступков своих подчиненных.
– Делайте все, что сочтете нужным, Грамон, – напутствовал его генерал. – Когда я доверяю офицеру, я доверяю ему всецело.
– Большое спасибо, сэр.
Генерал махнул рукой, давая понять, что Грамон может идти.
– Увидимся в конце весны или в начале лета, – сказал он. – Тогда и присоединитесь к моему штабу в Луисберге.
Алан взял у адъютанта копию договора с алгонкинами, переоделся на индейский манер и тут же отправился в главное селение гуронов.
Спустя полтора дня он уже был в селении. Сахем и старейшины племени тепло встретили его. Алан быстро собрал группу воинов. Он выбирал только тех, кто уже не раз воевал с ним и слушался его с полуслова.
Несмотря на снег и стужу, они направились на юг – к главному селению алгонкинов, расположенному в округе Мэн колонии Массачусетс.
Шли быстро и почти без остановок, но гуроны, выносливые воины, прекрасно себя чувствовали. Ели в дороге вяленое мясо и сушеную кукурузу. Считалось, что в такое время года только сенеки способны на дальние марш-броски, но и гуроны могли потягаться в силе и выносливости с народом, который в далеком прошлом считали своими братьями.
Однажды утром им навстречу из-за елей вышел часовой-алгонкин. Разведчики-гуроны приветствовали его, жестом показав, что пришли с миром. Вперед тут же вышел Грамон.
– Золотой Орел гуронов, – сказал он, – пришел с миром, чтобы приветствовать Ло-Ронга, сахема алгонкинов.
Вскоре оказалось, что поблизости много других часовых. О приближении гуронов возвещал бой барабанов. Наконец они преодолели последние мили, и подошли к частоколу, которым было обнесено селение алгонкинов. Несмотря на холод, люди вышли посмотреть на гостей.
Их развели по длинным домам. Алана пригласили в небольшой, отдельно стоящий домик сахема Ло-Ронга. По индейской традиции они не стали сразу говорить о причине визита. Сначала женщины приготовили специальное угощение, потом пригласили свояченицу Ло-Ронга, она должна была разделить с Аланом ложе.
Только на следующее утро, после завтрака, они перешли к обсуждению договора. Алгонкинский сахем внимательно изучил каждый пункт, и Алан поразился, насколько тот все правильно понял. В то же утро договор скрепили, обменявшись вампумами из ракушек.
Гуроны гостили в селении алгонкинов еще день и ночь, потом на рассвете ушли на север. Они шли быстро и уверенно, но после полудня, когда они миновали последних часовых, Алан приказал сменить направление.
Воины удивились, но беспрекословно повернули на юго-запад. Так они прошли трое суток. Утром Алан приказал своим воинам снегом смыть с лица военную раскраску.
Просьба была необычной, воины неловко переглядывались, но повиновались.
Алан быстро раскрасил лицо красной краской, которую привез с собой из Квебека, и пустил мешочек по рукам.
Воины снова повиновались, запротестовал только один, самый старший.
– Это цвет алгонкинов!
– Верно, – спокойно ответил Алан, продолжая наводить линии на лбу и щеках.
– Золотой Орел хочет, чтобы нас приняли за алгонкинов?
– В ближайшие пол-луны, – ответил Алан, – пусть мы будем алгонкинами для всего мира, в особенности же для английских колонистов. Мы спустимся вниз по реке Коннектикут, пройдем через территории, которые англичане называют Нью-Гэмпшир, Массачусетс и Коннектикут. Мы будем нападать на все селения, расположенные по берегу реки, сжигать дома, грабить. Если кто-то будет пытаться вас остановить, убивайте. Если заметите женщину, которая вам понравится, делайте все, что пожелаете.
Воины с радостью откликнулись на предложение Алана и быстро раскрасили лица красной краской.
Только самый старый воин все еще сомневался:
– Но почему мы смыли нашу боевую раскраску? Зачем выдавать себя за алгонкинов?
– Алгонкины, – медленно ответил Алан, – слишком много лет прожили в мире. Теперь они стали союзниками гуронов, оттава и французов. Но в их сердцах нет ненависти к колонистам, прибывшим сюда из Англии.
– Колонисты, – повторил старый воин, – примут нас за алгонкинов. Они будут в ярости и пошлют своих солдат с огненными дубинками наказать алгонкинов. Тогда погибнет много алгонкинов!
Алан кивнул:
– Именно так. И алгонкины будут считать, что английские колонисты напали на них без причины. В сердце алгонкинов проснется ненависть, тогда они будут сражаться доблестно и отважно – вместе со своими новыми братьями – гуронами.
Воины громко рассмеялись, они были довольны военной хитростью своего лидера.
Алан убеждал себя, что все должно получиться, как он рассчитал. Он нашел способ, как заручиться поддержкой самого крупного племени Атлантического побережья. С его помощью они выиграют в новой войне.
Всем обитателям форта Спрингфилд хотелось побольше узнать о вновь прибывших поселенцах. Рене Готье был плотником. Его жена, Луиза, прекрасно шила. Невооруженным глазом было видно, что они обожают своих двоих детишек. Они изъявили желание взять участок по соседству с Идой Элвин, и, несмотря на плохую погоду, Рене тут же начал рубить деревья для постройки дома. Ему помогали Том Хиббард и еще полдюжины колонистов. А пока Уилсоны настояли, чтобы семейство Готье поселилось у них в доме.
Переполох по поводу приезда нового семейства в первую очередь был вызван тем, что в отличие от большинства других колонистов они были французами. Перед переездом в Новый Свет они всего лишь год прожили на юге Англии, поэтому и языком владели еще слабо. Люди сочувствовали им, так как они были гугенотами – живым доказательством антипротестантской политики короля Франции Людовика.
– Вначале, – рассказывал новым знакомым Рене, – мы хотели остаться в Реймсе. Там у нас много друзей, много хороших соседей. Но король против того, чтобы люди с нами дружили. Он прислал солдат, которые говорили людям, что если они осмелятся даже разговаривать с нами, то тут же отправятся в тюрьму. И все же мы не решались уехать. Потом один хороший друг сказал мне, что если мы и дальше будем оставаться там, то нас посадят в тюрьму.
Король собирался отнять у нас наших детей. Что нам оставалось делать? Мы продали все и подались в Саутгемптон. Там мы работали целый год и накопили денег на переезд в Америку. Здесь мы начнем новую жизнь.
Все поселенцы хотели хоть чем-то помочь новичкам. Рене тут же включили в состав местной милиции, полковник выписал ему мушкет – вещь, на границе необходимую. Леверет Карзуэлл без лишнего шума сделал Луизе подарок – отрез хорошей материи, из которой она могла сшить новые платья. Ида Элвин подарила чайник и сковороду. Дебора и Авдий Дженкинс постоянно приглашали семейство Готье к себе на обеды и ломали голову, как найти им постоянный заработок, пока они не обустроят ферму. Нетти тоже заразилась общим духом взаимопомощи и, узнав, что у них с Луизой одинаковый размер обуви, отдала ей свои лучшие туфли, сказав, что ей самой они жмут.
Только Джек Девис и несколько его закадычных дружков оставались в стороне. Они не помогали ни в постройке дома, ни в расчистке участка, объясняя это тем, что терпеть, не могут иностранцев. Том Хиббард, напротив, два дня в неделю после обеда помогал Рене, как, впрочем, и многие другие.
Как зарабатывать деньги, придумала Дебора; она же и запустила все в действие. Узнав, что Нетти неплохо шьет, она прямиком отправилась к мужу.
– Ты знаешь, что Нетти в безвыходном положении, – сказала она ему. – Она не может сменить профессию, пока не начнет зарабатывать на жизнь чем-либо другим. Я уверена, что ей самой хочется порвать с прошлым, и вот что я придумала. Столько женщин, которые заняты на фермах, помогая мужьям, просто не имеют времени на то, чтобы шить одежду, занавески, покрывала, простыни. Кроме того, некоторые просто и не умеют этого делать. Мы с тетушкой Идой не можем всем помочь. И я подумала, почему бы Луизе Готье и Нетти не основать швейную мастерскую.
Пока дом Готье не построен, они бы работали вместе у Нетти.
Священник горячо одобрил план жены.
– Проблема лишь в том, что мне бы не хотелось сильно вмешиваться в их жизнь и давить на них. Многие считают, что жене священника нравится ходить с нимбом вокруг головы.
Авдий рассмеялся:
– Организовать все просто. Поговори отдельно с Нетти и Луизой. Просто подкинь им такую идею. Если она им понравится, они дальше сделают все сами.
Дебора последовала совету мужа. Молодые женщины тут же откликнулись на ее предложение. Инициативу взяла на себя Нетти. Она знала, что Луиза приносит Рене обед на стройку, и решила встретиться прямо там.
Погода была плохая, со стороны бескрайних лесов на западном берегу реки Коннектикут дул сильный ветер, но у Нетти была теплая шубка из меха рыси – один траппер расплатился с ней, таким образом, за услуги. С ботинками было хуже, у нее не нашлось ни одной удобной пары на низком каблуке, но она все равно старалась идти как можно быстрее.
Она поднялась на вершину холма. Оттуда открывался прекрасный вид на еще не построенный, но уже готовый наполовину дом Готье. Рене был весь в работе, распиливая доски с такой ловкостью, с какой может работать только настоящий плотник. После обеда, когда придут помощники, они продолжат возводить каркас дома из этих самых досок. Кому-то, может, по душе и бревенчатый дом без обшивки, но профессиональная гордость Рене не позволяла ему строить себе простой сруб. Они с Луизой собирались жить здесь всю оставшуюся жизнь, значит, надо строить на славу.
Он был так занят, что не заметил, как сзади к стройке подскакал всадник. Он спешился, и у Нетти кровь застыла в жилах – она узнала Джека Девиса. Меньше всего на свете ей хотелось встречаться с этим человеком, и она не понимала, что ему могло здесь понадобиться.
– Кто дал тебе право думать, француз, что ты можешь строить дом лучше моего? – громким голосом спросил Девис.
Пораженный Рене перестал пилить и обернулся.
– Француз, – Девис возвышался над хрупким Рене, – с моего участка мне хорошо видна твоя стройка, и она мне совсем не нравится. Честные, работящие люди вполне довольствуются простыми бревенчатыми домами, а тебе, видишь ли, подавай получше. Все вы иностранцы такие – приезжаете сюда, а потом начинаете качать права. Но есть люди, которые не потерпят этого!
Нетти была в ужасе. Даже на расстоянии она чувствовала, что Девис угрожает Рене.
Но Рене Готье не был трусом. Он стоял, подбоченясь, и смотрел на обидчика, потом сказал:
– Девис, ты живешь так, как нравится тебе. Я живу так, как нравится мне. Поэтому-то я и приехал в Массачусетс. Здесь люди свободны.
– То есть ты хочешь сказать, чтобы я не совал нос в твои дела?
Рене кивнул.
– Что ж, пусть это будут мои дела! – зарычал Девис и ударил коленом в пах Рене.
Удар был совершенно неожиданным, Рене согнулся от боли. Нетти зажала рот рукой, чтобы не закричать. Девис смерил взглядом Рене, который был много меньше его самого, и безжалостно ударил противника в скулу.
С Нетти было довольно. Она повернула и со всех ног побежала вниз с холма.
К счастью, она пробежала совсем немного, когда ей навстречу попались два всадника. Один из них был Том Хиббард, он ехал помогать по строительству, вторым всадником оказалась Луиза Готье – она везла обед мужу.
Всадники еще не остановились, а Нетти уже сбивчиво принялась рассказывать все, что видела. Том после первых нескольких фраз быстро поднял Нетти, посадил ее перед собой на седло и пришпорил коня.
Девиса уже не было. Рене лежал на земле. Все трое бросились к нему.
Рене не потерял сознание, хотя был в состоянии шока. На лице кровоточила страшная рана. Луиза села на землю и положила голову мужа себе на колени. Нетти побежала к ручейку, чтобы намочить платок.
– Вы займитесь Рене, – коротко сказал им Том.– Я скоро вернусь.
Он вскочил в седло и поскакал к дому Девиса, который был неподалеку.
Девис набирал воду из колодца. Вид у него был очень довольный, и он ни капли не огорчился, заметив всадника.
– Вот уж не ожидал, что ты приедешь ко мне в гости, – сказал он.
Том соскочил на землю, подошел к Девису и сразу выложил ему все, что думал:
.– Девис, мы, конечно, живем в дикой стране, но сами мы, колонисты Массачусетса, люди цивилизованные. Есть законы, которые защищают человека от ничем не спровоцированного нападения.
– Не спровоцированного? Назови-ка мне закон, по которому человек не должен защищаться, когда его оскорбляют.
Том понял, что Рене не так-то легко будет доказать, что Девис первым напал на него. Единственной свидетельницей была Нетти, но ее показания могут счесть ненадежными.
Но нельзя же так просто все спустить Девису.
– Мы оба прекрасно знаем, что произошло у дома Готье, – сказал Том.– И тебе это с рук не сойдет.
– Кто ты такой, чтобы угрожать мне? – грозно спросил Девис.
Том схватил его за грудки.
– Слушай внимательно, – продолжал он. – Не трогай Рене Готье. Никогда. Однажды я уже задал тебе по первое число, но это ничто по сравнению тем, что тебя ждет, если ты еще хоть раз посмеешь тронуть его или кого-нибудь из его семьи. Запомни! – Том сильно оттолкнул Девиса.
Тот попятился назад и неожиданно сел на землю. Том даже не взглянул в его сторону. Он вскочил в седло и ускакал назад к дому Готье. Если бы он обернулся, то увидел бы в глазах Джека Девиса смертельную ненависть.
Рене был еще очень слаб, но уже мог есть. Ему совсем не хотелось, чтобы все вокруг него суетились, поэтому он попросил жену и Нетти сменить тему разговора.
Женщины уже пришли в себя. Никаких серьезных повреждений у Рене не было, и они стали обсуждать свою швейную мастерскую.
– Больше Девис тебя не потревожит, – сказал подъехавший Том. Но он еще не понял, в какое опасное положение поставил сам себя.
Дебора Дженкинс встретила тетушку у входа в дом священника и взяла у нее из рук тыквенный пирог.
– Тетушка Ида, зачем каждый раз, когда вы приходите на обед, вы приносите с собой еду? – сказала она.
Ида фыркнула:
– Мне бы не хотелось, чтобы Авдий совсем исхудал, пока ты научишься готовить.
Тут к ним вышел сам священник. Он поцеловал тетушку Иду.
– Похоже, все прихожане думают примерно так же, поэтому у нас дом просто ломится от еды. А я стараюсь никому не рассказывать, что Дебора одна из лучших хозяек в колонии.
Они прошли в гостиную, и Авдий налил всем клюквенного сока. Тут же разговор перешел на Уолтера.
– Мне так его не хватает, – призналась Ида, – но теперь я за него совершенно спокойна. Просто удивительно, что, живя с этими дикарями, он так изменился.
– Частично это благодаря образу жизни сенеков, – ответила Дебора. – Они относятся к его физическим недостаткам, как к чему-то вполне естественному, а он, поэтому учится воспринимать себя как нормального человека. Да еще Балинта, без ее помощи было бы намного труднее. Они понимают друг друга с полувзгляда.
– Если бы я не был священником, – заметил Авдий, – то такое чудесное превращение убедило бы меня в существовании Бога. То же самое я чувствовал, когда Ренно согласился ехать в Лондон. Конечно, он проявил беспримерное личное мужество, но в первую очередь он следовал промыслу Божьему.
– Значит, ты думаешь, он не зря поехал? – спросила Дебора.
Ее муж ласково улыбнулся:
– Я стараюсь не загадывать наперед. Судя по всему, Ренно необходимо было поехать, но предсказать, что из этого выйдет, я не могу.
Ида взволнованно посмотрела на священника:
– И насчет Уолтера вы не знаете – захочет он вернуться домой или навсегда останется жить с индейцами? Но тогда он и сам превратится в индейца!
– Думаю, что нет, – ответил священник. – Попробуйте по-другому взглянуть на все, тетушка Ида. Уолтер становится самостоятельным человеком. Из него вскоре получится настоящий мужчина, он сможет жить полноценно и счастливо. И если при этом он решит прожить эту жизнь с индейцами, значит, с ними ему намного лучше, чем в нашем обществе, где его считали калекой.
Ида вздохнула:
– Я сама себе постоянно это твержу – и все равно страшно волнуюсь.
– Естественно, – утешил ее Авдий. – Ни одному из нас не удается с легкостью положиться во всем на Всевышнего. Я посвятил всю свою жизнь служению ему и все равно иногда с трудом делаю то, чему сам же учу людей.
Дебора решила, что пора сменить тему разговора.
– Помогите мне накрыть на стол, – сказала она и прошла в небольшую столовую, скромно обставленную – стол, стулья, два дубовых буфета, сделанных прихожанами. На полу лежал половик, который связала крючком и подарила им на свадьбу одна из колонисток. У стола уже стояли три стула, Авдий принес еще один.
– Нам нужен еще один прибор, тетушка Ида, – между прочим заметила Дебора.
– Кто еще придет к обеду? – спросила, насторожившись, Ида.
Дебора взглянула на мужа, давая ему понять, что хочет, чтобы ответил он.
Авдий откашлялся и сказал:
– Мы пригласили Леверета Карзуэлла.
Ида Элвин уставилась на священника, потом перевела взгляд на племянницу.
– Ну и ну, – прошептала она, наконец.
Дебора и Авдий сделали вид, что ничего не заметили, и продолжали накрывать на стол.
– Вы пригласили мистера Карзуэлла с какой-то определенной целью? – Теперь в голосе Иды слышался вызов.
Авдий спокойно ответил:
– Он замечательный человек и джентльмен, нам он очень нравится. Вот три веские причины, но есть еще и четвертая. Он живет один, без домохозяйки, и часто ест в гостинице Дональда Доремуса. Слишком часто, по-моему.
Ида не выдержала:
– Не так уж часто, позвольте вас уверить. В последнее время мистер Карзуэлл завел привычку появляться в моем доме примерно за час до ужина. Он всегда что-нибудь с собой приносит. Кусок мяса или оленины, иногда лососину из реки Коннектикут. Мне одной столько еды не осилить, и я вынуждена просить его отужинать со мной. Я знаю, что он делает это специально, но было бы невежливо с моей стороны – ведь он ведет себя очень благородно – говорить ему, что я вижу все его хитрости насквозь.
Дебора с трудом сдерживала улыбку.
– Мне кажется, что ты нравишься Леверету, тетушка Ида, – сказала она.
– Ерунда, девочка! Я старое пугало, и у меня за душой ни гроша.
– Очевидно, Леверет не считает тебя пугалом. Что до денег, он сам так богат, что твое состояние его совершенно не интересует.
– Он ухаживает за мной, но это ведь просто смешно!
– Ни в коей мере, – спокойно вмешался в разговор Авдий. – Он много лет как овдовел. Вы тоже давно вдовствуете. Я не припомню места в Писании, где говорилось бы, что ухаживать могут только молодые.
Ида презрительно фыркнула.
– Никто и не ждет, чтобы ты вела себя как молодая девушка, – сказала Дебора. – Но почему бы не узнать Леверета получше, может, у вас найдется много общего.
– Мало того, что он постоянно приходит ко мне в дом. Теперь еще и мои родственники вступили с ним в сговор! – Но по выражению лица тетушки Иды было видно, что она довольна, хотя и не хочет в этом признаваться.
Глава четвертая
Лорд Бомон, старший брат полковника Эндрю Уилсона, был выдающимся деятелем при дворе короля Вильгельма и королевы Марии. Он занимал высокий пост в Королевском казначействе и считался покровителем искусств. Любезный, широко образованный, он говорил на нескольких языках и много путешествовал по всей Европе. Лорд очень обрадовался, когда мажордом объявил, что из американских колоний только что прибыл его племянник Джефри, но, войдя в библиотеку, опешил от изумления – прямо на полу перед камином, скрестив ноги, сидел Ренно.
Замешательство его светлости нарастало. Когда лакей предложил гостям выпить, белый индеец отказался от вина со специями и от чая с бренди, потом от сухого испанского вина и даже от кружки эля. Он попросил принести ему стакан простой воды, которую в доме благородного дворянина не пьют даже самые непритязательные из прислуги. После этого подали блюдо с холодной мясной закуской, и Ренно не обращая ни малейшего внимания на тарелки, ножи и вилки, свернул несколько кусков говядины в трубочку и быстро их съел.
Пораженный лорд Бомон тем временем читал письма от полковника Уилсона и губернатора Шерли.
Между тем Ренно с любопытством осматривался. Не прошло еще и часа, как они сошли на берег с борта «Элизабет Луизы», и Лондон потряс его до мозга костей. Он и не представлял, что на свете может существовать город такого размера, с башнями и шпилями высокими, как горы, и с таким количеством народу на улицах, что куда там всему союзу ирокезов! Люди пялились на него, шли за ним по мощеным мостовым и проводили их с Джефри до самого дома лорда.
Все это крайне смущало Ренно. С его точки зрения, люди здесь носили на себе слишком много всякой одежды. Странно, как они не задохнутся. Краску на лицо наносили только немногие женщины, но зато и мужчины, и женщины ходили в ботинках на таких высоких каблуках, что напоминали хранителей веры на ходулях во время праздника урожая. Повсюду сновали лошади, телеги и экипажи.
Ренно недоумевал, зачем лорд Бомон надушился так, что это заглушало естественный запах тела, и у воина-сенека щипало в носу. Конечно, золотой медальон на тяжелой золотой цепи у лорда заслуживает уважения, но одежда – длинный жакет с двумя рядами серебряных пуговиц, батистовая сорочка с кружевными манжетами, жилет из желтого шелка и черные бриджи в обтяжку – до ужаса неудобная. На столах в библиотеке множество мраморных статуэток, коробочек из сандалового дерева или слоновой кости, инкрустированных жемчугом, выглядели очень красиво, но они не служили никакой цели, по крайней мере, Ренно не представлял, как ими можно пользоваться. Может, это священные предметы?
Окна в доме были плотно закрыты. В отделанном мрамором камине горел такой жаркий огонь, что в библиотеке было трудно дышать. Из окна виднелись отдельные деревца и небольшие лужайки, и Джефри объяснил другу, что деревья и трава в больших количествах встречаются лишь в местах, называемых парками. Мало кто в Лондоне занимался охотой, олени водились только в частных лесах короля Вильгельма, окружавших его дом, известный под названием Хэмптон-Корт [9 - Хэмптон-Корт – грандиозный дворец с парком на берегу р. Темзы близ Лондона. Построен в 1515—1520 гг., королевская резиденция до 1760 г.]. Он не мог себе представить, что лондонцы становятся мужчинами, не испытав жизни в лесу, не умея охотиться, ловить рыбу, не овладев таинственным искусством чтения следов. Неудивительно, что они такие бледные, а лица у них измученные, нервные и озабоченные. Его соплеменники ни за что бы не поверили, что так можно жить.
Лорд Бомон закончил читать письма, взглянул на воина, потом сухо улыбнулся племяннику.
– Насколько я понимаю, это Эндрю придумал направить сюда особого посланника? – спросил он.
– Да, сэр. – Джефри было не по себе.
– Твой отец всегда был неисправимым романтиком, Джефри. Именно поэтому он и оказался в Новом Свете. – Его светлость вздохнул. – Посмотрим, что можно сделать, но все это очень-очень трудно.
– Мы просим только аудиенции у короля Вильгельма и…
– «Только», говоришь ты? – Бомон громко рассмеялся. – Его Величество аккуратный и организованный человек, он пытается исправить все те ошибки, которые допустили его предшественники Стюарты. Его дни расписаны на много недель вперед. Бывают, правда, исключения.
– Наш губернатор, мой отец и многие другие колонисты считают, что ситуация в Новом Свете заслуживает самого пристального внимания.
– Именно так, – спокойно ответил лорд Бомон.– Но только Его Величество может окончательно решить «да» или «нет». В этом-то и загвоздка. Хорошо, я попробую сделать, что смогу, и привлеку друзей, влиятельных при дворе.
– Спасибо, дядя Филип.
– Благодарить пока еще рано. А теперь перейдем к более конкретным вопросам. Совсем рядом со Стрэндом [10 - Стрэнд – одна из главных улиц центральной части Лондона, в старину улица шла непосредственно вдоль реки Темзы.], на берегу Темзы, у меня есть небольшой дом, с полным штатом прислуги. Пока этот… хм-м… индеец будет привыкать к Англии и нашему образу жизни, вы расположитесь там. В первую очередь я отправлю его к своему портному. – Тут лорд повернулся к Ренно: – Думаю, тебе это понравится – я собираюсь подарить тебе новую одежду.
– У меня достаточно одежды, – вежливо, но твердо ответил Ренно.
– Если мы попытаемся сделать из него англичанина, – вступил в разговор Джефри, – то ко времени встречи с королем Вильгельмом он ничем не будет отличаться от остальных.
Бомон вынужден был согласиться.
– Может, ты и прав, но не завидую тебе, когда вы будете ходить по городу.
Джефри улыбнулся дяде:
– Я предвкушаю это с нетерпением.
– Ты настоящий сын своего отца. Но я должен тебя предупредить. Сегодня возвращайтесь к четырем часам. К обеду я жду друзей, кое-кто из них имеет влияние при дворе, так что можем начать приводить безумный план твоего отца в действие.
Молодых людей отвезли в их новое лондонское жилище в одном из элегантных экипажей его светлости. Движение в городе было таким оживленным, что кучеру и его помощнику приходилось кричать и ругаться. Иногда в дело даже вмешивался полицейский.
Ренно покачал головой:
– Я бы бегом добежал быстрее, чем движется этот дом на колесах.
Джефри расхохотался:
– Естественно. Но в этом городе джентльмены никогда не ходят пешком, если есть возможность проехаться в карете, и уж тем более не бегают.
– Мы не охотимся, не бегаем. Мы скоро станем слабыми, как женщины.
– Нет, завтра я договорюсь насчет ежедневных занятий фехтованием для тебя. Я научил тебя всему, что умею сам. Теперь тебе нужна практика.
По стандартам английской аристократии дом был невелик, но для наших друзей места вполне хватало. Ренно очень понравилась его спальня на втором этаже, потому что окна выходили в маленький сад, а за ним виднелись Темза и плывущие по ней корабли.
Но больше всего ему нравилось одеяло из гусиного пуха, лежавшее в ногах кровати. Он тут же решил, что спать будет на полу, с открытыми настежь окнами, но завернуться в такое одеяло более чем приятно.
Вместе с Джефри он спустился в столовую, там их ждали слуги. Подали «легкую» еду: жареное мясо, переваренные овощи и блюдо под названием «пудинг», которое ни в какое сравнение не шло с тем, что готовили Ина и Санива из кукурузной муки и кленового сиропа.
После еды они разошлись по своим комнатам, чтобы разобрать вещи. Когда Ренно узнал, что их пригласили на пир, то есть званый ужин у лорда Бомона, то поменял набедренник, намазал тело жиром, нанес боевую раскраску и воткнул в завязанную хвостом прядь перья, означавшие, что он старший воин-сенека.
На какой-то миг даже Джефри поймал себя на мысли, что хочет предложить Ренно одеться в одну из замшевых рубах. С другой стороны, пусть произведет на гостей Бомона сильное впечатление. Чем быстрее они поймут разницу между англичанами и индейцами Северной Америки, тем быстрее и легче можно будет надеяться на аудиенцию короля Вильгельма.
В гостиной лорда Бомона собралось около двадцати пяти человек. Появление Ренно произвело именно такой эффект, о каком думал Джефри. Правда, вскоре возникли непредвиденные сложности. Несколько женщин, в том числе и нынешняя возлюбленная Бомона, сногсшибательно белокурая актриса, принялись откровенно кокетничать с молодым сенека. Но Ренно быстро поставил их на место. Он наотрез отказывался от алкогольных напитков, а на всех женщин смотрел, открыто и дружелюбно, не поддаваясь на их уловки. И им пришлось отступить.
Один гость больше всех остальных заинтересовался белым индейцем. Ренно почувствовал, что интерес этого человека искренний, и сам потянулся к нему. Он понятия не имел, что этот почти шестидесятилетний, лысеющий старик с вытянутым лицом и вечно соскакивающими с длинного носа очками, был не кто иной, как Джон Драйден [11 - 1 Драйден Джон (1631—1700) – поэт и драматург-классицист, известный также сатирическими стихами и героическими куплетами, переводами. В 1655 г. действительно написал пьесу «Индейский император».], признанный лучшим из драматургов, поэтов и литературных критиков Англии.
Драйден уговорил Ренно поделиться с ним впечатлениями о Лондоне, потом начал расспрашивать о его далекой и такой не похожей на Англию родине. Писателя потрясли честность и искренность Ренно, а также его умение распознавать ловушки высоко развитой цивилизации.
Еще до конца ужина Драйден пригласил Ренно и Джефри отобедать у него и устроил так, чтобы они посмотрели две из его пьес, которые в то время шли на подмостках Лондона.
Кроме того, Ренно произвел крайне благоприятное впечатление на командира гвардии королевского двора. Полковник Джон Черчилль, высокий, крепкого телосложения, с круглым лицом, станет известным лишь спустя полтора десятилетия. После победы над армиями Людовика XIV его назовут величайшим полководцем своего времени и он станет первым герцогом Мальборо [12 - Черчилль Джон, герцог Мальборо, уст. Мальбрук (1650– 1722) – английский полководец. В 1704—1709 гг. в войне за испанское наследство одержал ряд блестящих побед над французами.]. Он быстро угадал в Ренно превосходного солдата и долго молча изучал его, а потом тоже пригласил на обед.
Кое-кто из присутствующих посмеивался над полуобнаженным белым индейцем, но даже лорд Бомон был покорен спокойным достоинством Ренно. Полковник Уилсон и губернатор Шерли не зря выбрали такого эмиссара.
– По-моему, начало положено хорошее, – сказал Джефри другу, когда они вернулись в свой маленький домик.
Ренно пожал плечами. Он не понимал, зачем ему встречаться с какими-то людьми, ведь он приехал сюда, чтобы повидаться с великим сахемом англичан. Но все в Лондоне было устроено иначе, а он не привык задавать лишних вопросов.
В течение последующих дней он настолько свыкся с толпами, ходившими за ним по пятам по улицам, что научился их не замечать. Однажды утром в их маленьком домике появился журналист. Молодой человек, назвавшийся Даниэлем Дефо [13 - Дефо Даниэль (1660—1731) – английский писатель и просветитель, известный своим романом «Робинзон Крузо» (1719—1721), писал также памфлеты.], заявил, что хочет написать брошюру о белом индейце. От него разило виски.
Джефри немедленно согласился, и Ренно пришлось несколько часов отвечать на вопросы писателя. Он очень устал, и единственное, что его заинтересовало, это бумага, на которой тот делал записи, – она была белее любой бересты.
Обед с Драйденом и его семейством прошел на славу. Еда была простая, но превосходная. Джефри просто пришел в восторг, когда Драйден, договариваясь о следующей встрече, сказал, что собирается написать о «дикаре, который своим благородством устыдил англичан». Он, правда, еще не решил, что именно писать: пьесу или поэму.
Прошло еще несколько дней, и Ренно впервые в жизни побывал в театре, где ему очень понравилось. Он не полностью улавливал смысл слов в пьесе, но понимал, что актеры разыгрывают на сцене какое-то действо. Когда-нибудь он вернется в Лондон вместе с Балинтой, сестренке наверняка понравится театр.
Но любимым времяпрепровождением Ренно стали ежедневные занятия с учителем фехтования. У Александра Калифера был свой небольшой зал в нескольких минутах ходьбы от домика друзей. Человек средних лет, худощавый, мрачный, весь в шрамах, с повязкой на одном глазу, он был известен тем, что грубо обращался с учениками.
Но Ренно своими способностями вскоре завоевал уважение Калифера; он зачастую продлевал урок в два, а то и в три раза. Ренно в свою очередь был потрясен мастерством учителя. По сравнению с ним Джефри можно было назвать неуклюжим. Шпага в руках Калифера словно оживала. Учитель делал такие неожиданные и быстрые выпады, что даже со зрением и реакцией Ренно невозможно было за ним уследить. Дотронуться до Калифера кончиком шпаги с мягкой насадкой было так же невозможно. У него был подлинный нюх на удары противника.
– Я не успокоюсь, – сказал ему однажды Ренно, – пока не смогу владеть длинным ножом, как ты.
– Что ж, я орудую шпагой более тридцати лет, – ответил учитель. – Было когда научиться. Ты научишься быстрее, индеец. Ты чувствуешь оружие, и реакция у тебя прекрасная. Тебе надо лишь поработать над тем, чтобы сразу отвечать на выпад, не раздумывая.
Однажды Джефри получил записку с приглашением на следующий день в загородный дом полковника Черчилля. В записке был постскриптум: «Скажите нашему другу, чтобы он взял свое оружие, мы сможем немного потренироваться».
Ренно никуда не ходил без томагавка и ножа, но на этот раз он прихватил с собой еще лук и колчан со стрелами.
Лорд Бомон дал им экипаж, и Джефри вздохнул с облегчением. Не хватало только, чтобы по улицам Лондона скакал верхом на лошади индеец в полном вооружении.
Небольшое поместье Черчилля находилось на границе Ричмонд-парка [14 - Ричмонд-парк – теперь в черте Лондона, на юго-западной окраине.], неподалеку от дворца Хэмптон-Корт, в двух часах езды от центра Лондона. До Джефри доходили слухи, что поместье полковник получил, будучи молодым офицером и находясь в близких отношениях с Барбарой Уилльерс, герцогиней Кливлендской, которая довольно долго считалась официальной фавориткой Карла II. До недавнего времени, пока Черчилль не доказал, что является достойным уважения офицером, враги приписывали его успехи влиянию могущественной герцогини.
Полковник встретил гостей у входа в дом. Одет он был в кожаные брюки и сапоги, рубашку с открытым воротом и тяжелую вязаную жилетку.
Жена полковника, Сара, поджидала гостей в гостиной. Живая, веселая, энергичная и симпатичная женщина, которая, к удивлению Ренно, ничего не сказала о его необычной внешности. Остальные английские дамы вели себя менее деликатно.
Подали холодную мясную закуску и хлеб. Черчилль проследил, чтобы специально для Ренно принесли большую кружку сладкого чаю.
Вскоре мужчины остались одни. Черчилль ел быстро.
– Позже будет сытный ужин, – сказал он. – А сейчас мне хочется побыстрее в сад.
Ренно не надо было подгонять, и скоро они были на улице. Листья с плодовых деревьев уже облетели, хотя трава оставалась зеленой. Ренно не знал, что для Англии это обычное явление, и был потрясен.
– Если вы не возражаете, – начал Черчилль, – мне бы хотелось посмотреть ваш боевой топор.
– Томагавк, – поправил его Ренно и протянул полковнику оружие.
Полковник подержал томагавк в руке, оценил правильное распределение веса и сказал:
– А я думал, это просто украшение, но, судя по всему, это боевое оружие. Как вы им пользуетесь?
– Существует много способов, – ответил Ренно. – Лучше всего метать.
Черчилль взглянул на ветку яблони примерно в два дюйма толщиной. Дерево было от них на расстоянии пятнадцати шагов.
– Вы сможете срубить вон ту ветку своим томагавком? – Джефри громко рассмеялся.
Командир королевской гвардии явно не представлял себе, с какой точностью и силой может метать томагавк человек, обученный этому искусству с детства. Ренно оставался невозмутимым, он показал на сухой листик, висевший с одной стороны ветки, и просто сказал:
– Лист.
Потом он взял томагавк из рук полковника, прицелился и почти без усилия метнул оружие.
Томагавк высоко взлетел в воздух, и его прекрасно заточенное каменное лезвие срезало небольшой кусок ветки вместе с листком.
Полковник Черчилль изумленно смотрел на Ренно и в восхищении покачивал головой.
Для Ренно в том, что он показал, не было ничего необычного.
– В землях сенеков многие воины могут метать томагавк не хуже меня, – сказал он.
– Это, правда, – подтвердил Джефри, – хотя он, конечно, скромничает. Он победитель состязаний по метанию томагавка в союзе ирокезов.
Ренно не относил ту победу на свой счет. В день соревнования в небе все время парил ястреб, и он знал, что его охраняют маниту, что это они хотят, чтобы он победил.
– А ножом вы владеете так же хорошо? – спросил Черчилль.
Ренно протянул ему нож, который получил в подарок от полковника Уилсона.
– Нож английский, – заметил полковник, осмотрев его.– Шеффилдская сталь [15 - Лучшие ножи в Англии делаются в г. Шеффилд.]. Он ведь не для метания.
Ренно и Джефри переглянулись.
– Давай, Ренно, покажи, – сказал Джефри.
Ренно огляделся и заметил, что в дальнем углу сада на специальной решетке растет виноград. Он позвал всех, подошел к решетке и сделал пометку на одном стебле.
Сейчас он немного играл на публику, но какое это имело значение. Этот военный вождь англичан просил его продемонстрировать свое боевое искусство, и Ренно чувствовал в офицере родственную душу. Он повернулся спиной к решетке и пошел вперед.
– Скажите, когда остановиться, – бросил он на ходу.
Черчилль остановил его, когда Ренно прошел около десяти футов. Ренно покачал головой: «Нет, еще дальше». И прошел еще десять футов. Он стоял спиной к решетке, и, казалось, думал о чем-то другом. Вдруг он неожиданно развернулся и почти без прицела бросил нож.
Первым к решетке бросился полковник. Он наклонился, подобрал кусочек стебля и уставился на него с таким видом, словно произошло нечто сверхъестественное. Нож срезал стебель меньше чем в полудюйме от отметки Ренно.
– Невероятно, – сказал Черчилль.
– Мой отец бросает нож лучше меня, – заметил Ренно. – Но еще лучше это умеет делать мой брат Эличи. Ему нет равных среди всех сенеков.
– Хотел бы я иметь в своем полку таких воинов. – Джефри тут же воспользовался удобным моментом.
– Почти две тысячи воинов-сенеков стали нашими союзниками в колониях, – сказал он. – И еще три тысячи воинов-ирокезов из других племен. Но они не могут сражаться с французами и их союзниками-индейцами одним лишь примитивным оружием. Им нужны мушкеты так же, как и нашей милиции.
Черчилль задумчиво кивал головой:
– Понимаю, понимаю.
Ренно и Джефри опять переглянулись. Кажется, они нашли поддержку в лице очень влиятельного при дворе человека.
Полковник улыбнулся.
– А я кое-что для вас приготовил, – сказал он. – Когда в последний раз вы охотились на оленя, Ренно?
Молодой сенека ответил с тоскливым видом:
– С тех пор прошло больше лун, чем мне хотелось бы.
Черчилль подозвал ординарца, тот привел лошадей.
Ренно нечасто ездил верхом, но держался неплохо. Они пустились вскачь по полям.
Вскоре они подъехали к большим воротам, у которых стоял часовой в зеленой униформе королевского сторожа. Привратник приветствовал их, они спешились, оставили лошадей и прошли за тяжелые деревянные ворота.
Дальше они втроем отправились пешком. Черчилль и Джефри несли мушкеты, Ренно – лук со стрелами. Лес тут был густым, под ногами лежал настоящий ковер из сосновых иголок, и Ренно впервые со времени приезда в Англию почувствовал себя как дома. Конечно, лес в землях сенеков совсем иной. Сначала он даже не мог точно сказать, в чем же разница, и только спустя какое-то время догадался, что эти леса искусственные, их сажают и ухаживают за ними, словно это сад. Тут росли вечнозеленые деревья, дубы и вязы, но не было дикорастущих кустарников, которые так естественно разрастаются в подлеске. Они находились в королевском заповеднике, Ричмонд-парке.
Хотя хозяином был Черчилль, он пропустил вперед молодого индейца.
Ренно осторожно и настороженно продвигался вперед. Острым чутьем он ощущал присутствие дичи. Он наклонился и присмотрелся к траве, потом удовлетворенно кивнул. Он вышел на след оленя.
Ренно замедлил шаг и прошел еще несколько сотен ярдов. Потом резко остановился и поднял руку, чтобы остановились и его спутники. Они послушно замерли на месте.
Через мгновение Ренно уже заметил впереди оленя. Он тут же вставил стрелу в лук. Самец оленя не двигался.
В следующую минуту, к удивлению Ренно, появились две самки. Они спокойно паслись.
Что-то не так. Олени должны бы уже почувствовать присутствие людей, но они ничем не выказывали тревоги и не убегали.
Молодой индеец опустил лук и взглянул на Черчилля.
– Почему, – тихо спросил он, – животные не убегают?
– Они убегут, и очень быстро, стоит нам подойти ближе, – любезно ответил полковник.
Ренно все равно ничего не понимал.
– Часто здесь бывают люди?
– Да. Сторожа подкармливают их, следят за их здоровьем. Король Вильгельм говорит, что ему некогда заниматься охотой, поэтому поголовье оленей резко увеличивается, и если их не подкармливать, всем пищи не хватит.
Теперь все встало на свои места.
– А если они побегут, то куда? – настаивал Ренно.
– Вглубь парка. – Черчилль не понимал, что именно хочет знать Ренно. – Я не знаю точных размеров заповедника, но он занимает площадь в несколько сотен акров [16 - Акр – единица измерения площади в английской системе мер, равен 4047 м2 .].
– Там, где мы видели ограду, кончается и заповедник?
– Конечно. Заповедник огорожен по всему периметру.
Теперь Ренно знал все, что ему было нужно. К удивлению Черчилля, он вынул стрелу из лука и снова сунул ее в колчан.
– Если вы с Джефри хотите пострелять оленей, я подожду вас здесь.
– Но почему…
– В стране сенеков, – медленно и с большим достоинством начал Ренно, – воины охотятся, чтобы прокормить себя и свои семьи и чтобы добыть шкуры для одежды. Здесь у животных нет выхода. Здесь люди подкармливают оленей, они становятся ручными. У англичан достаточно пищи и одежды. Воин-сенека не может стрелять в животное, которое стало другом человека. – Ренно не стал говорить, что маниту, которые ведут охотника во время охоты, будут в ужасе от такого убийства и навсегда перестанут помогать ему.
Эти слова Ренно произвели глубокое впечатление на Джона Черчилля. Он опустил мушкет, оперся прикладом о землю и уставился на так называемого дикаря.
– Знаешь, – сказал он, – всю свою жизнь я воспринимал Ричмонд-парк и остальные охотничьи заповедники королевской семьи как нечто естественное. Считается, что мы, англичане, люди порядочные, но ты, Ренно, только что преподал мне урок, который я не забуду до конца дней моих. Я вижу, что тебе нравится в лесу, так что давайте еще погуляем немного.
– Согласен, – промолвил Ренно.
Полковник повернулся к Джефри:
– Я с самого начала сочувствовал вам, но теперь, мне кажется, я начинаю глубже понимать Новый Свет. Остальные колонисты так же воспринимают окружающий их мир, как Ренно?
– По Ренно можно судить, как живут остальные ирокезские племена, – ответил Джефри Уилсон.
Лицо Черчилля выражало решимость.
– Клянусь Богом, я помогу вам, – заявил он. – Вы можете на меня положиться, я сделаю все, что в моих силах, чтобы Его Величество принял Ренно, и как можно скорее.
День, проведенный с полковником Черчиллем, остался в памяти Ренно как один из самых приятных дней в Англии. Бывали и менее отрадные встречи, особенно одна.
Ренно и Джефри очень скучали, ожидая королевской аудиенции, несмотря на то, что их пытались всячески развлекать. Однажды Джефри предложил провести вечер «в городе», и Ренно радостно согласился, хотя и не представлял, чем именно они будут заниматься.
Джефри был в хорошем расположении духа, и они зашли в таверну неподалеку от Стрэнда.
– Можем позволить себе немного расслабиться, – сказал он. – Я знаю, тебе не нравятся английские напитки, но, честное слово, стоит попробовать кружку эля. Никакого вреда не будет, а может, тебе даже понравится.
Ренно согласился. Джефри купил две пинты [17 - Пинта – единица измерения объема в английской системе мер, равна 0,57 л. Как правило, кружки для пива или эля вмещают как раз одну пинту.] пенного эля, и они прошли к свободному столику. Народу в таверне было много.
Ренно специально надел замшевую рубашку и ноговицы, но даже в таком виде привлекал к себе всеобщее внимание. Сам он уже настолько привык, что на него все везде смотрят, что не замечал этого.
Вдруг Ренно почувствовал, что кто-то дергает его за вампум – кожаную полоску, украшенную ракушками, которую перед самым отъездом подарила ему Санива. Вампум этот был особо дорог Ренно: тетка сказала, что это могущественный талисман, наделенный силой отталкивать злых маниту, которые могут навредить ему в чужой стране.
Ренно, не поворачивая головы, скосил глаза в сторону и заметил маленького человечка, похожего на хорька, с заросшим щетиной лицом. Молодой сенека осторожно вынул нож и ударил воришку по руке.
Тот заорал во все горло. Все притихли, а вор уже бежал к выходу, истекая кровью. На деревянном полу валялись обрубки двух пальцев.
Казалось, мало, кто обратил внимание на то, что произошло. Несколько человек посмотрели на пол и быстро отвернулись. Хозяин таверны поспешил убрать зловещие обрубки и поблагодарил Ренно за то, что тот прогнал из его заведения вора. Спустя какое-то время, хозяин принес две высокие пивные кружки с элем, поставил их на стол перед белым индейцем и Джефри и сказал:
– Это вам от меня в знак благодарности.
Джефри улыбнулся и заметил:
– Даже если тебе не очень нравится эль, придется пить, иначе обидишь нашего хозяина.
Молодой индеец уже забыл про вора, а что касается эля, то Ренно был приучен уважать чужие обычаи, а потому должен был выпить.
Надо сказать, что теперь эль уже не казался ему таким противным. Но какое-то шестое чувство подсказывало, что нужно уходить из таверны, как только они с Джефри допьют угощение. Ренно не нравилась окружающая атмосфера. Многие курили трубки, и дышать было почти невозможно. Но Джефри тут нравилось, и молодому индейцу не хотелось мешать другу. Джефри честно выполнял все обязанности, он заслужил награду.
Ренно заметил, что за соседним столиком сидит мужчина с двумя спутниками. Мужчине было около тридцати лет, он был высок ростом, широкоплеч, богато одет. На пальцах у него красовалось несколько массивных колец, а служанка таверны обращалась к нему «милорд».
– Это граф Линкольн, – шепнул Джефри. – Говорят, он мечтает о высоком положении при дворе и всячески ищет расположения короля, но у него прескверный характер. Король же Вильгельм человек крайне чувствительный, и мой дядя, например, уверен, что Линкольн ничего не добьется.
Ренно пристально посмотрел на графа; он не подозревал, что это могут счесть за грубость. Да, лорд Бомон скорее всего прав. Ренно пытался всех англичан представить соплеменниками, но этого самоуверенного, краснолицего мужчину невозможно было вообразить ни военным вождем, ни членом совета великого сахема.
К неудовольствию Ренно, Джефри заказал еще две большие кружки крепкого эля.
Мужчина из-за соседнего столика закричал:
– Присоединяйтесь ко мне, потаскушки, и скажите служанке, что будете пить.
Ренно обернулся и увидел двух молодых женщин: блондинку и брюнетку. Обе женщины были хорошенькими, лица у обеих накрашены, платья с очень глубокими вырезами.
Блондинка заметила, что он смотрит на нее, и сама засмотрелась на необычного молодого человека, потом улыбнулась ему. Но граф тут же усадил ее рядом с собой.
Ренно повернулся к своему столику и продолжал пить.
– Потом как-нибудь, – сказал ему Джефри, – попробуем и виски. Кое-где продают всякую ерунду, но эта таверна имеет хорошую репутацию. Я уверен, здесь виски разливают прямо из шотландских бочонков.
Друзья молча потягивали эль. Ренно волей-неволей слышал, что происходит за соседним столиком. По всей видимости, брюнетке не нравилась ее теперешняя компания, и она открыто флиртовала с Джефри, а тот отвечал ей.
Но больше всего внимание Ренно привлекла блондинка, в первую очередь потому, что пыталась дать отпор графу Линкольну. Он заказывал ей кружку за кружкой, она все выпивала, но ласковей не становилась. Ренно заметил, что граф начинает сердиться.
У индейцев сенека нельзя принудить женщину к отношениям, которых она не хочет. Будь Ренно дома, он давно бы вступился за женщину, ведь он старший воин. Сейчас он решил немного подождать.
– Черт бы вас побрал, – наконец высоким голосом произнесла блондинка, – оставьте меня в покое, ваша светлость.
Граф неприятно рассмеялся:
– Только не говори, что я тебе не подхожу.
– Нет. – В голосе женщины звучали нотки отчаяния. – Но мне больше нравится вот он. – Она вскочила и, пересев к Ренно, взяла его за руку.
Молодой индеец был ошарашен, он понятия не имел, как себя вести и что делать.
Его опередил Линкольн. В одну секунду он оказался у столика Ренно и Джефри и заорал:
– Этот парень самозванец, актеришка или сумасшедший, а может, и все вместе.
Женщина еще теснее прижалась к Ренно.
– Будь вы джентльмен, сэр, я проткнул бы вас шпагой. – В этот момент к Линкольну подошли его спутники. – А так и клинок марать неохота.
Ренно не понимал слов, но прекрасно понимал, что Линкольн пытается оскорбить его. Пальцы его сами собой нащупали томагавк.
Джефри не на шутку испугался и, хотя сначала от неожиданности ничего не мог произнести, но быстро опомнился и заговорил с Ренно на языке сенека:
– Не двигайся. Ничего не делай. Он могущественный вождь. А еще у него много друзей в совете великого сахема англичан.
Линкольн же продолжал издеваться, он провоцировал Ренно на поединок.
– Ваша печенка, сэр, так же бела [18 - В оригиналеwhiteliver– трус (букв.: «белая печенка»).], как смугла ваша кожа.
Джефри содрогнулся. Если Ренно хотя бы приблизительно поймет смысл сказанного, то проломит Линкольну череп и снимет скальп прежде, чем тот успеет испустить дух. Над их предприятием нависла неожиданная угроза. Король Вильгельм никогда не захочет принять человека, замешанного в таком скандале.
– Заклинаю тебя всем святым, не двигайся! – Джефри продолжал говорить на языке сенека:
Ренно проявил верх самообладания, несмотря на то, что женщина прижималась к нему все плотнее, а высокий английский лорд взирал на него все мрачнее и мрачнее. Но Ренно видел, как расстроен Джефри, и здравый смысл подсказывал ему послушаться друга.
На красном лице графа появилось выражение презрения и отвращения. Он сплюнул прямо на пол под ноги Ренно и направился вон из таверны. Его спутники ни на шаг не отставали.
Посетители таверны вздохнули с облегчением. Снова у столика Ренно и Джефри появился хозяин.
– Очень неприятный тип! – прошептал он. – Благодарю вас еще раз. Мне тут совсем не нужны скандалы, и вы просто молодцом себя повели.
Блондинка тоже что-то лепетала, не выпуская при этом руку Ренно.
Джефри с облегчением рассмеялся:
– Все обошлось, или так, по крайней мере, мне кажется, да еще у нас появилась парочка очаровательных леди, которые быстро помогут нам обо всем позабыть.
Хозяин вернулся с новым угощением.
Это было только начало. Блондинка – звали ее Лиз – взгляда не могла отвести от Ренно и совершенно потеряла голову, когда услышала, что он настоящий индеец из Северной Америки, несмотря на светлые волосы и голубые глаза. Ей нравилось его крепкое, мускулистое тело. Она гладила его по руке, шее, ногам.
Ренно чуть не поперхнулся, когда вслед за элем пробовал виски. Он с мольбой посмотрел на Джефри, но тот был полностью занят своей брюнеткой.
Наконец Ренно ощутил действие алкоголя и расслабился. У него давно не было женщины, а Лиз очень даже привлекательна. Индеец сенека не позволяет себе заниматься любовью на людях, но посетители таверны мало обращали внимания на их столик в дальнем углу, и понемногу Ренно стал отвечать на ласки Лиз.
Вдруг Джефри бросил на стол несколько серебряных монет и заявил:
– Достаточно мы тут повеселились. Пойдемте с нами, леди, и вы не пожалеете.
Блондинка не выпускала руку Ренно.
На улице от холодного воздуха у Ренно в голове совсем помутилось. Он помнил только, что они быстро дошли до дома и сразу разошлись по своим комнатам. Они с Лиз нырнули в постель, а дальше все смешалось. Он помнил только, как поздно ночью Джефри дал женщинам серебряные монеты и они ушли.
Когда Ренно проснулся, то лежал не на полу, как обычно, а на кровати. Окно было закрыто. Наверное, от этого у него так раскалывалась голова. Он с трудом поднялся на ноги, выглянул в окно и очень удивился – солнце было уже высоко на небе. Еще никогда в жизни он так долго не спал.
Вскоре они вместе с Джефри сели завтракать. Вид у Джефри был ничуть не лучше, чем у Ренно. Повар с сочувствием подавал им сырых устриц в перечном соусе. Ренно чуть не стошнило, но он съел все, что ему дали. Правда, от горького эля он отказался, от одного вида пивной кружки ему делалось дурно. Зато он выпил много холодной воды.
– Вот теперь ты знаешь, что такое настоящий Лондон, – заметил Джефри. – Добро пожаловать в город порока.
– Меня словно ударили по голове томагавком, – ответил Ренно.
– Слава богу, ты не размозжил голову графу Линкольну. Он очень неприятный тип, и я рад, что мы не ввязались в эту скандальную историю.
Дальше они ели молча, оба были голодны и съели жареное мясо и пирог с ливером. Тут Джефри вдруг спросил:
– Ну, как тебе девчонка? – Ренно пожал плечами:
– У меня в голове пусто, и это мне не нравится.
– Мне тоже. – Джефри усилием воли собрался с мыслями. – Что ж, мы повеселились, и когда я подумаю обо всем, что могло бы с нами случиться, какие могли бы быть неприятности, знаешь, у меня кровь в жилах стынет. Все! До конца нашего пребывания здесь – и дай бог, чтобы оно не затянулось, – будем вести добродетельный образ жизни. Боюсь, что прав мой отец. Он вечно твердит, что трезвость – норма жизни.
Ренно больше всего на свете хотелось выйти на свежий воздух и вернуться к той простой жизни, какой он привык жить у себя на родине.
Отряд гуронов под предводительством Алана де Грамона нападал на все английские поселения по берегам реки Коннектикут. Индейцы убивали людей, мародерствовали, сжигали поселки. Вода в реке стала красной от крови поселенцев. Были почти полностью разрушены несколько мелких поселений, но Алан сознательно давал части колонистов уйти, чтобы они разнесли весть о злодеяниях алгонкинов.
Плохие новости дошли и до форта Спрингфилд. Полковник Уилсон сразу поднял по тревоге весь полк милиции западной части Массачусетса.
Тома Хиббарда недавно произвели в лейтенанты. Он добровольно вызвался в поход, а вместе с ним и все его отделение. Даже Рене Готье сказал, что пойдет вместе с товарищами. Рене еще не закончил строительство дома, и Том попробовал отговорить его от похода, но тот настоял на своем.
– Теперь это моя родина, – сказал он, – а когда умирает соотечественник, страдают все остальные.
Ополченцы милиции многому научились от воинов-сенеков и других ирокезских племен, с которыми они сражались бок о бок во время нападения на Квебек. Каждый ополченец нес свой запас патронов и пороха, свою долю сушеной кукурузы и мяса. Еды взяли с расчетом на неделю. Погода стояла холодная, местами намело сугробы, но большинство рекрутов привыкли работать на улице, и им были не страшны капризы погоды.
Все нападения происходили к северу от форта, поэтому лейтенант Хиббард решил идти именно на север. Отряд держался берега реки, но несколько раз в день они уходили к востоку от реки в поисках воинственных индейцев. Прошло три дня, им никого не удалось обнаружить, и командир повернул свой отряд обратно на юг, не забывая при этом об осторожности.
Тому Хиббарду очень хотелось разыскать врага, а если бы он знал, что это вовсе не алгонкины, а гуроны, то рвался бы в бой еще сильнее. Гуроны убили его жену, и Тому казалось, что он за всю свою жизнь не сможет расквитаться за такую утрату.
Ополченцы приближались к форту Спрингфилд. Утром на шестой день похода, когда они собирались сворачивать лагерь в лесу, к Тому подбежал один из часовых.
– Лейтенант, – задыхаясь, выпалил он, – я их нашел! Они шли по западному берегу реки, поэтому мы и не видели следов. А сейчас как раз по льду переходят на наш берег.
Вскоре все тридцать восемь бойцов отряда были на ногах. Они подошли к опушке леса и остановились. Лейтенант Хиббард сам вместе с часовым ушел вперед разведать обстановку.
По льду молча, цепочкой друг за другом двигались индейцы. Лица их были выкрашены красной краской. Алгонкины. В руках они несли луки со стрелами. Том не знал, что хитрый де Грамон продумал все до мелочей – на английских колонистов должны были напасть индейцы, вооруженные примитивным оружием, а не французскими мушкетами, как гуроны.
Том быстро сосчитал. Индейцев было примерно в два раза больше, чем его людей, но зато у его бойцов мушкеты. Он вернулся к своему отряду и приказал людям рассредоточиться.
– Постарайтесь подобраться как можно ближе к берегу, не показываясь при этом врагу. И не выходите из-за деревьев, пока я не дам команду. Стрелять только по моему приказу, зато тогда уже стреляйте, заряжайте и стреляйте снова.
Ополченцы разошлись по лесу. Большинство людей прошли канадскую кампанию и умели передвигаться в лесу бесшумно, как индейцы.
Под ногой Рене Готье хрустнула сухая ветка, он очень расстроился и поклялся себе, что обязательно научится ходить, как индеец.
Лейтенант Хиббард остановился за большим кленом. Он выглянул из-за дерева и заметил, что индейцы уже совсем близко. Еще минута, и он потеряет преимущество.
Том с нетерпением ждал, пока все его люди подтянутся к берегу, быстро поднял мушкет к плечу и выкрикнул:
– Огонь! – Он спустил курок и тем самым положил начало сражению.
Индейцы не ожидали нападения, спрятаться им было некуда, и несколько человек сразу упали замертво.
Ополченцы перезарядили мушкеты и снова открыли огонь. Но индейцы уже опомнились. Ими руководил пожилой воин, издали похожий больше на белого, чем на индейца. Вел он себя хладнокровно, остальные воины беспрекословно подчинялись ему.
Том смутно вспомнил, что, когда они возвращались из Квебека, он слышал разговор о французе, который был предводителем у гуронов и оттава. Он подумал, что надо не забыть об этом, когда вернется в форт.
Индейцы быстро разбежались по берегу, и хотя укрытия поблизости не было, они бросились в снег и открыли стрельбу из луков.
– Ребята, преимущество за нами, – прокричал Том Хиббард своим ополченцам. – Стреляйте как можно чаще, и мы расправимся с ними!
Рене Готье в первый раз был в настоящем бою, но оставался абсолютно хладнокровным. Он не обращал внимания на свистевшие вокруг стрелы, быстро перезаряжал мушкет, прицеливался и нажимал на курок. Позже он вспоминал, что абсолютно точно убил одного индейца и ранил другого.
Алан де Грамон понимал, что его воины постояли бы за себя, если бы пустили в ход мушкеты, но с самого начала сражения инициатива была не за ними, и теперь только луками со стрелами вряд ли им удастся перехватить ее. Он расстроился, что ему не удастся напасть на форт Спрингфилд, самый большой поселок на реке, но с другой стороны, самое главное он уже сделал. Он не любил ненужных потерь, и, зная, что по мертвым телам никому не удастся опознать гуронов (он проверил, чтобы ни у кого не было никаких личных вещей), де Грамон приказал отступать.
Здоровые помогали идти раненым. Тяжелораненых оставили вместе с погибшими.
Они отступали на север по восточному берегу реки, постепенно уходя в сторону леса, чтобы укрыться за деревьями. Том Хиббард думал, не пойти ли за ними следом, но решил, что не стоит рисковать. В короткой стычке он одержал очевидную победу. Индейцы понесли, серьезные потери и были вынуждены вернуться домой. Нападений на поселения колонистов вдоль реки Коннектикут в ближайшее время не будет. В его отряде всего один раненый, да и то несерьезно.
– Не будем преследовать их, ребята! Пусть уходят! – крикнул он.
Ополченцы радостно перекликались друг с другом, кто-то уже сбегал вниз к реке. Они убили восьмерых индейцев, одиннадцать тяжело ранили. Ветераны милиции хорошо усвоили у своих ирокезских союзников еще один урок – пленных не брать. Они на месте прикончили всех тяжелораненых, а потом, к ужасу Рене Готье, сняли скальпы с убитых и забрали их оружие.
– Ты молодец, Рене, – похвалил его Том, когда все выстроились, чтобы идти домой. – Ты достойно выдержал крещение огнем.
И, не дожидаясь ответа, командир встал во главе колонны. Незадолго до полудня отряд прибыл в форт Спрингфилд. Ополченцы сдали захваченное оружие для проверки, потом и луки со стрелами, и томагавки, и ножи вернут им. Проверять оружие стали недавно, чтобы уточнить, каким именно племенем оно изготовлено.
Том зашел в кабинет полковника Уилсона и подробно обо всем рассказал.
Эндрю Уилсон нахмурился:
– Ты уверен, Том, что это были алгонкины?
– Сэр, только дураки могут быть абсолютно в чем-то уверены. Я могу сказать, что раскрашены эти воины, были на алгонкинский манер – красной краской. Но мне не дает покоя их предводитель. На вид ему лет сорок. На расстоянии он показался мне и нескольким моим людям белым.
– Нам известен некий полковник французской пехоты Алан де Грамон, он часто переодевается индейцем и возглавляет военные отряды гуронов. Но ведь эти индейцы были не гуроны.
– По внешнему виду – алгонкины, сэр, но я, конечно, не эксперт, – заметил Том. – Тела их погибших товарищей все еще лежат на берегу реки в нескольких милях вверх по течению. Можете послать кого-нибудь посмотреть.
– Вряд ли кто-нибудь сможет по внешнему виду с точностью определить принадлежность к конкретному племени, да и вряд ли это так важно. Этот Грамон мог возглавить и боевой отряд алгонкинов. Важно другое. Алгонкины напали на нас без всякой видимой причины, подтвердив тем самым каши опасения. Теперь можно не сомневаться, что они заключили союз с французами.
– Что мы можем предпринять в связи с этим, полковник?
Эндрю Уилсон помрачнел:
– Да мало что. Поставим в известность губернатора Шерли и губернаторов остальных колоний. Я пошлю гонца к Гонке, вождю сенеков, пусть он сам свяжется с остальными ирокезскими племенами. Я же приложу максимум усилий, чтобы набрать больше рекрутов. Но, прежде всего, буду молиться, чтобы миссия Джефри и Ренно в Лондоне закончилась удачно. Именно от них зависит, будем ли мы свободными англичанами или станем подданными фанатика, который сидит на французском троне. Нам сейчас просто необходима помощь короля Вильгельма!
Том тяжело вздохнул.
– Все проблемы за один день не решить, – сказал полковник. – Ты устал. Поехали домой, тебе надо хорошо поесть, тогда и чувствовать себя будешь лучше.
– Спасибо, сэр. – Том покачал головой. – Но сегодня мне бы не хотелось заразить своим плохим настроением Милдред. Лучше уж останусь в городе, пока сам не воспряну духом.
Эндрю Уилсон не стал настаивать.
Том умылся, переоделся в гражданский костюм и пошел бесцельно бродить по форту Спрингфилд. Многие приветствовали его, он же лишь отвечал на приветствия, но ни с кем не останавливался. Наконец он вспомнил, что с самого утра ничего не ел, да и тогда наскоро перекусил копченым мясом и сушеной кукурузой. Том зашел в гостиницу, выбрал столик в дальнем темном углу и сел.
Он сильно замерз и потому попросил принести горячего рому. Потягивая ром, он пытался разобраться в своих ощущениях, но у него ничего не получалось. Его охватило какое-то отчаяние. Жизнь в Массачусетсе была непростой, одному ему было одиноко, а впереди пока ничего хорошего не предвиделось. Можно, конечно, перебраться в Бостон, но это не выход. Нельзя так вот взять и сбежать. Его дом в форте Спрингфилд, и что бы ни случилось, он останется здесь.
– О чем задумались? – раздался женский голос. Том поднял глаза и увидел Нетти. Щеки и губы у нее были подкрашены красным, веки – голубым, одета она была броско.
Том сразу же встал и предложил ей сесть.
– Я не хочу мешать.
– Вы не мешаете. Садитесь, пожалуйста, и выпейте со мной.
Нетти задумалась, но быстро согласилась. Она бы не стала подходить к нему на публике, но у него был такой печальный, такой тоскливый вид.
– Я слышала, что ваш отряд успешно выполнил свою задачу, – сказала она.
Том скривил рот:
– Ну да, там, вверх по течению, валяются трупы алгонкинов. И можно точно сказать, что эти мародеры больше не будут доставлять неприятностей поселенцам.
Нетти кивнула. Она поняла, что ему не нравится убивать. Несмотря на свою силу, Том был мягким и чувствительным человеком. Неудивительно, что он так грустит.
Нетти изо всех сил старалась развеселить Тома. Он сначала совсем не реагировал, потом понемногу начал отходить. Ему нравилась ее компания, и он пригласил ее пообедать вместе.
– Но… я не из-за этого подошла к вам, – начала было возражать Нетти.
Том не обратил внимания на ее протесты и заказал обильный обед на двоих. Когда принесли еду, Том ел медленно, с большим удовольствием. Наверное, и скудный солдатский паек, на котором ему пришлось жить целую неделю, тоже не способствовал хорошему настроению.
Потихоньку настроение у него улучшалось. Он был очень благодарен Нетти. И не просто благодарен. Его все сильнее тянуло к ней. Он не хотел в этом признаваться, но знал, что она ему нравится.
Нетти почувствовала, как в нем что-то происходит. Она привыкла разбираться в малейших оттенках мужского настроения и потому могла точно сказать, что Том наконец-то увидел в ней женщину. И еще она знала, что он боится смутить ее непристойным предложением.
Нетти глубоко вдохнула, потом положила свою руку ему на локоть и посмотрела ему в глаза.
– Пойдем со мной, – сказал она. – Прямо сейчас. – Том покраснел. Он боялся, что она решит, будто обязана ему. И он замотал головой.
Нетти стояла на своем.
– Пожалуйста, – мягко добавила она. – Ты мне нравишься ничуть не меньше. – Странно, но она только теперь поняла, что так оно и было на самом деле.
Том сдался. Он заплатил за еду и напитки, и они быстро дошли до комнаты Нетти. Нетти сразу заметила, что Том Хиббард очень отличается ото всех других мужчин, которых она водила к себе. Те, другие, вели себя иначе: кто-то пытался проскользнуть незаметно, кто-то стыдился, кто-то вел себя вызывающе. Том, напротив, оставался самим собой, ему нравилось идти рядом с Нетти и совершенно не волновало, что о нем могут подумать прохожие.
В комнате Нетти основное место занимала огромная кровать с пологом на четырех столбиках. Том вдруг занервничал. Нетти взяла инициативу на себя, подошла к нему, и он нежно поцеловал ее.
По мере нарастания страстей Том становился все нежнее и заботливее. Ни один мужчина никогда не вел себя с Нетти подобным образом. Ее впервые в жизни захлестнуло настоящее чувство.
Они лежали, обнявшись и никак не могли оторваться друг от друга.
Наконец они молча оделись. Том откашлялся, ему было не по себе.
– Я не хочу обижать тебя, – сказал он, – но… – И он достал кошелек.
У Нетти вспыхнули щеки, она замотала головой:
– Нет. И никогда больше к этому не возвращайся. Никогда. – Он стоял и долго молча смотрел на нее. Потом вдруг сказал охрипшим голосом:
– Если у тебя найдется час или около того, пойдем со мной. Я хочу тебе кое-что показать.
Нетти кивнула.
Он подал ей пальто, чего тоже никто никогда не делал.
Они прошли к конюшне за гостиницей. Там Том взял напрокат двух лошадей. Он помог Нетти взобраться в седло и направил лошадь к реке, потом повернул на юг.
Нетти понятия не имела, что задумал Том. Они проехали мимо дома Иды Элвин и мимо почти полностью достроенного дома семейства Готье.
Наконец они выехали на открытое пространство. Плоская вершина холма, возвышавшегося над излучиной реки Коннектикут, была очищена от леса. Том спрыгнул на землю и помог спуститься Нетти.
Она медленно огляделась, посмотрела на реку.
– Здесь так красиво, – наконец вымолвила она.
– Это моя земля, – сказал ей Том. – Триста двадцать акров. Я расчистил этот холм уже много лет тому назад, собирался строить тут дом, но все так и осталось. Парни из ополчения предлагали помочь мне, и вот я думаю, что этой весной, когда станет тепло, я начну строить тут дом. И подготовлю землю к севу.
– Здесь замечательное место для дома, – сказала Нетти. Она не понимала, зачем он привез сюда ее.
Том и сам не понимал зачем.
– Я… я хотел показать его тебе, – тихо промолвил он.
Эндрю Уилсон уехал в Бостон, чтобы доложить губернатору Шерли о боевом отряде алгонкинов, совершившем ряд нападений на колонистские поселения. Полковник и губернатор долго беседовали, в конце концов, губернатор присвоил полковнику звание бригадного генерала. Теперь Уилсон стал вторым по старшинству офицером, выше его по званию был только генерал-майор Уильям Пепперелл, главнокомандующий милиции всего Массачусетса. Бригадный генерал Уилсон должен был взять на себя командование пехотой.
Ему надлежало отправиться в Нью-Хейвен для встречи с военными представителями других колоний, чтобы разработать план совместных действий на случай экстренных ситуаций. Он проезжал в день по сорок миль и добрался до Нью-Хейвена за трое суток.
Это был один из самых больших и оживленных городов Новой Англии. В гавани теснились торговые суда. Перед двумя церквями и гостиницей расстилалось зеленое поле, на котором паслись коровы и овцы. Состоятельные горожане поговаривали о создании нового колледжа в противовес Гарварду в Массачусетсе (единственному пока высшему учебному заведению во всех английских колониях).
Для военных забронировали комнаты в местной гостинице, и почти сразу после своего прибытия вновь испеченный бригадный генерал уже сидел за ужином вместе со своими коллегами из Коннектикута, Род-Айленда, Нью-Гэмпшира и Нью-Йорка. Двери в залу держали закрытыми, и как только слуги, принесшие еду, вышли, начались переговоры. Уилсон был старшим из присутствовавших офицеров, он взял председательство на себя и не терял времени даром.
Начал он с того, что подробно рассказал о нападении алгонкинов. Командир милиции из Нью-Гэмпшира уже был в курсе. Уилсон продолжал:
– Наше положение может оказаться крайне тяжелым, и вам всем это известно. У нас есть основания полагать, что генерал де Мартен в Луисберге располагает тремя тысячами солдат, и еще тысячью в Цитадели Квебека. Две тысячи воинов гуронов и оттава являются союзниками французов, а теперь к ним присоединятся и три тысячи алгонкинов.
Полковник Эдвард Шуйлер из Нью-Йорка провел рукой по седым волосам.
– Мы можем выставить лишь две с половиной тысячи ополченцев, – сказал он. – И даже если к нам присоединятся все ирокезы, нас все равно будет намного меньше.
Полковник Теодор Браунелл из Коннектикута, невысокого роста, вспыльчивый мужчина, который имел обыкновение говорить решительным тоном, заявил:
– Но больше, чем в людях, мы нуждаемся в современном огнестрельном оружии. Короткоствольные ружья с раструбами столь же эффективны, как те доисторические мушкеты, которыми до сих пор оснащены многие наши батальоны.
– Мы надеемся, что положение улучшится, когда наши специальные посланники в Англии смогут привлечь внимание короля Вильгельма, – ответил бригадный генерал Уилсон. – Тем временем мы должны организовать оборону наилучшим образом с тем, что имеем.
Полковник Фрэнсис Грей из Род-Айленда, высокий, плотный мужчина, сказал виноватым тоном:
– Мне бы не хотелось, чтобы вы решили, будто это мое личное мнение, но мы почти единогласно решили, что наши ополченцы будут принимать участие в активных военных действиях только под руководством офицера нашей колонии, извините, бригадный генерал.
Эндрю Уилсон не знал, что на это ответить. Отказ одной из колоний от совместных действий подорвет их общее единство и в результате приведет к поражению, даже, несмотря на успехи Джефри и Ренно. Он сжал кулак.
– Мы все вместе обязаны работать, планировать наши действия и сражаться. Честно говоря, джентльмены, меня совершенно не волнует, кто именно будет главнокомандующим.
Краснолицый полковник Пол Томасон из Нью-Гэмпшира, резко рассмеялся:
– Вам легко говорить, бригадный генерал! Вы и генерал Пепперелл выше остальных по званию.
– К тому же, – вставил полковник Шуйлер из Нью-Йорка, – Массачусетс самая большая из колоний, и вы с Пеппереллом наверняка решите, что командовать должны вы.
Эндрю Уилсон еле сдержался:
– Прикажите своим колониям произвести вас всех в звание генерал-лейтенантов, тогда сможете бросать жребий, кому вести за собой остальных. Форт Луисберг – мощная крепость, и в нашем теперешнем положении было бы смешно думать, что мы можем взять его штурмом. Значит, мы оставим инициативу французам и позволим им напасть на нас. Когда французские войска вступят в наши города, а гуроны, оттава и алгонкины будут хозяйничать в пограничных деревнях, боюсь, мы все еще будем спорить, кому именно быть командующим.
Полковник Браунелл сказал:
– До сегодняшнего вечера я и не подозревал, что положение настолько серьезно. Думаю, что после моего доклада, наша колония, Коннектикут, согласится воевать под предводительством Массачусетса.
– Спасибо, полковник, – поблагодарил его Эндрю Уилсон, – а теперь я предлагаю сосредоточиться на наборе новых рекрутов. Нам надо постараться увеличить состав наших отрядов вдвое.
– Откуда?! – быстро вздохнул полковник Томасон. – Нью-Гэмпшир бедная колония. Нам не удалось разбогатеть на торговле и мануфактуре, как вам в Бостоне.
– Род-Айленд, – заявил полковник Грей, – не уверен, что нам действительно грозит опасность. Наши индейцы никогда не доставляли нам беспокойства. Да, на некоторые торговые суда нападали французские каперы, но нельзя же винить в этом Францию. На свете много разных пиратов.
– Нью-Йорк признает нависшую над нами угрозу и постарается усилить ряды милиции, – сказал полковник Шуйлер. – Но мы хотим еще раз подчеркнуть, что при принятии окончательных решений мы должны иметь голос, как и все остальные колонии. А если нам что-то не понравится, мы оставляем за собой право независимых действий.
– Я лишь могу обрисовать вам положение вещей, как видится оно нам в Массачусетсе, джентльмены, – подвел итог бригадный генерал Уилсон. – И позвольте мне еще раз вам напомнить: когда начнется война – а она начнется, – за свою свободу мы готовы сражаться хоть в одиночку. Если французы одержат победу, наше положение будет не лучше, чем у рабов.
Глава пятая
Полковник Джон Черчилль убедился, что специальным посланникам Массачусетса действительно нужна помощь короны и что колониям в Северной Америке грозит страшная опасность, и потому несколько раз пытался поговорить на эту тему с королем. Но далекие колонии совершенно не занимали короля Вильгельма. Он привыкал работать с парламентом, ревнивым ко всяким королевским привилегиям; предстояло ввести новые налоги; не давала покоя и французская угроза: Франция явно укрепляла армию и флот.
Монарх отмахивался от попыток командира королевской дворцовой гвардии обсудить проблемы колоний.
– Потом, Черчилль, – повторял он. – Мне и так ни на что не хватает времени, проблем слишком много, и голова у меня вот-вот разорвется на части.
Но полковник Черчилль был не из тех, кто отступает. Он пообещал свою помощь, к тому же белый индеец своей цельностью и редкостным чувством собственного достоинства произвел на полковника неизгладимое впечатление. Ренно заслуживал королевской аудиенции.
Черчилль разработал новый план и однажды утром, когда королева Мария неожиданно пришла с проверкой в гарнизон, расположившийся за дворцом Уайт-Холл, привел свой план в действие.
Из всех Стюартов она, пожалуй, была самой мудрой и самой компетентной. Она родилась принцессой, воспитывалась как супруга будущего монарха и прекрасно понимала, что такое чувство долга и ответственность перед собственным народом. Когда ее попросили разделить трон с супругом, она отнеслась к этому весьма серьезно. Королева выгодно отличалась от своих распутных и расточительных родственников. Она любила мужа, желала ему благополучия, а ее непоколебимая вера в него явила народу, привыкшему к распущенности Стюартов, новый образец королевской семьи.
К сожалению, королева совершенно не умела одеваться. Только когда того требовали государственные церемонии, она наряжалась как подобает королеве. К тому же она была невзрачной. Зато королева Мария обладала качествами, которых так недоставало многим из ее сородичей. Она была честной, прямой, далекой от всяких уловок, обладала живым умом, цепкой памятью и даром сочувствия.
Когда королева закончила проверку полка дворцовой гвардии, сопровождавший ее полковник Черчилль понял, что у него есть шанс, и не упустил его.
– Ваше Величество, – обратился он к королеве, – не могли бы вы уделить мне полчаса вашего времени?
Мария почувствовала, что офицер хочет говорить о чем-то серьезном и важном.
Она повернулась к молодой придворной даме и спросила:
– Что у меня дальше по расписанию, Дафна?
– К вам должна приехать с визитом жена австрийского посла, а на второй завтрак мы ждем графиню Саутгемптон.
Мария что-то быстро прикинула в уме и приняла решение.
– Пусть они позавтракают вместе. Я присоединюсь к ним позднее. Пойдемте, полковник.
Они прошли в покои королевы. Дворец Уайт-Холл был мрачным и неприветливым, большие залы напоминали пещеры, но за обустройством своих помещений королева наблюдала лично, и результат превзошел все ожидания.
Она села на диван, расправила пышную юбку и жестом пригласила полковника сесть на стул напротив.
– У вас какие-то проблемы, полковник?
– Нет, Ваше Величество. Проблемы есть у Англии, и я к этому еще вернусь, но сначала хочу рассказать вам об одном необычном человеке.
Королева слушала рассказ полковника о Ренно с неподдельным интересом.
– Раз он белый, значит, он сын колонистов, – наконец сказала королева.
– Полагаю, что так, Ваше Величество, но я его об этом не расспрашивал.– Черчилль особо подчеркнул то, как Ренно отказался застрелить оленя в Ричмонд-парке.
– Потрясающе! – воскликнула королева. Она искренне заинтересовалась Ренно. – А что этот индеец делает в Лондоне?
– Я бы предпочел, чтобы он сам вам об этом рассказал, Ваше величество. Позвольте мне лишь добавить, что Джон Драйден уже сочиняет о нем не то пьесу, не то поэму, а несколько художников мечтают написать его портрет.
Мария кивнула:
– Мистер Драйден не любит пустышек. Полковник, когда вы приведете индейца ко мне?
– Когда скажете, Ваше Величество.
Королева позвонила, и в комнату вошла ее придворная дама.
– Дафна, завтра кто-нибудь приходит ко мне на чай?
– Да, Ваше Величество. Герцогиня Норфолк, герцогиня Графтон и…
– Назначьте им другой день. Полковник, завтра в четыре я жду вас с вашим благородным дикарем.
Джон Черчилль, не теряя времени, отправился в домик на берегу Темзы. Он приехал, как раз когда Ренно и Джефри собирались выходить, и рассказал им о приглашении.
– Мы постараемся, вести себя, как подобает, – заверил его Джефри.
Черчилль покачал головой и улыбнулся:
– Боюсь, что на вас приглашение не распространяется. Королева Мария позвала на чай меня и Ренно, больше никого.
– Значит, он будет там один.
– Ему всего лишь надо оставаться самим собой, – ответил полковник. – Не пытайтесь его переделать и не внушайте ему, что он должен и чего не должен говорить Ее Величеству.
Взволнованный Джефри попробовал возражать, но был вынужден согласиться с человеком, который лучше его знал придворные нравы.
– Гораздо важнее, чтобы он правильно оделся. Если он появится перед Ее Величеством в набедренной повязке и боевой раскраске, будет скандал.
На следующий день после обеда Ренно оделся под тщательным присмотром Джефри. После долгих уговоров согласился надеть замшевые штаны и рубаху, но настоял на том, чтобы нанести жир и боевую раскраску на лицо и смазать выбритую часть головы. Он заявил, что, не сделав этого, проявит тем самым полное неуважение к жене великого сахема англичан. Джефри пришлось уступить.
Оказалось, что они не предусмотрели подарка для королевы. По просьбе Эндрю Уилсона, Гонка послал несколько даров для короля Вильгельма, но ни один из них невозможно было преподнести женщине.
Ренно покопался в своих вещах и, наконец, нашел маленькую куколку-талисман, которую сделала для него Балинта. Вырезанная из дерева кукла изображала индейскую девочку и была одета так, как одевалась сама Балинта. В стране сенеков все девочки делали таких кукол. Кукла не представляла особой ценности, но больше подарить королеве было нечего. Ренно взял ее с собой и спрятал под плащом из бизоньей шкуры.
Джефри от всего сердца пожелал другу удачи.
Прибыл кавалерийский эскорт, чтобы сопроводить Ренно по Стрэнду до самого дворца Уайт-Холл. Скопилось много зевак, но Ренно не обращал на них внимания.
Часовые у ворот дворца отдали ему честь. В приемной уже ждал полковник Черчилль.
Полковник остался доволен внешним видом Ренно. Он только нахмурился при виде ножа и томагавка.
– Здесь считается дурным тоном появляться в частных покоях Ее Величества с оружием, – сказал он.
Ренно покачал головой:
– Какой же я воин, если оставлю нож и томагавк? Я опозорю клан Медведя и весь свой народ.
Полковник Черчилль услышал в голосе Ренно решительные нотки и решил больше не настаивать.
Большинству посетителей Уайт-Холл не нравился – его длинные широкие коридоры были слишком пустынны, стены лишены каких бы то ни было украшений. Такой порядок ввел еще Карл II. Он утверждал, что так заговорщикам будет негде прятать оружие. Ренно, в отличие от остальных посетителей, оценил отсутствие лишних вещей. На его вкус, дворец был самым приятным домом в Лондоне.
Придворная дама проводила их в королевскую гостиную, и хотя она привыкла принимать иностранных гостей, но Ренно так отличался от всех, кого она до сих пор встречала, что дама не смогла удержаться, чтобы не разглядывать его украдкой.
Королева Мария лучше владела собой. Ничто в ее теплой улыбке не выражало ни малейшего удивления при виде Ренно.
– Ваше Величество. – Черчилль низко поклонился. Ренно понял, что ему нужно сделать что-то подобное, но он никогда не склонял головы ни перед кем, кроме отца. Вместо этого он в знак приветствия поднял правую руку и сказал:
– Приветствую тебя, королева.
Мария предложила гостям сесть. Улыбка не сходила с ее лица.
Полковник Черчилль подошел к стулу, но Ренно остался на месте. Королева, казалось, поняла, в чем затруднение, и сказала:
– Садитесь, где вам удобно.
Ренно кивнул и, протянув королеве деревянную куклу, легко опустился на пол, скрестил ноги и сложил на груди руки.
Марии так понравилась кукла, что она даже не обратила внимания на то, как уселся Ренно.
– Какая прелесть. Вы сами ее сделали?
Ренно рассмеялся – неужели королева не знает таких простых вещей?
– Игрушки делают маленькие девочки, а не старшие воины. Ее сделала Балинта, моя сестра. Кукла похожа на нее.
– Значит, ваша сестра очень хорошенькая. Поблагодарите ее от меня. А вас зовут Ренно?
Ренно кивнул, потом сказал:
– А ты Мария.
У полковника Черчилля перехватило дыхание. Он знал, что только король Вильгельм обращается к королеве по имени. Но королева лишь весело рассмеялась.
Ренно с детства учили говорить людям то, что думаешь. Сейчас ему действительно нравился этот длинный дом и некрасивая женщина, на лице которой не было никакой косметики, а темное шерстяное платье напоминало те, что обычно носила Милдред Уилсон. В ушах у королевы были крошечные сережки, на пальце одно небольшое колечко. Ренно и не догадывался, что изумруды, украшавшие эти безделушки, бесценны.
– Сенека с удовольствием мог бы жить в этом доме, Мария, – сказал Ренно. – А где ты готовишь?
Черчиллю ничего не оставалось, кроме как молча сидеть на стуле.
Но королева оставалась в прекрасном расположении духа.
– У меня слишком много других дел, поэтому здесь есть кухарки и повара, – сказала она.– И для них выделены специальные помещения. – Королева позвонила в маленький колокольчик с ручкой из слоновой кости, и в дверях показался мажордом.
– Джентльмены желают вина? – Полковник кивнул.
Ренно хотел, было сплюнуть на пол, но воздержался, чтобы не обидеть королеву и не запачкать шикарный ковер.
– Нет, – твердо сказал он, – от вина мне становится плохо. Лучше чай.
Королева Мария одобрительно кивнула.
– Я совершенно с вами согласна. – Она заметила, что Ренно заинтересовался колокольчиком, и решила подарить ему вещицу.
Ренно уже протянул, было руку, потом остановился.
– Нет, я не могу его взять, – сказал он. – Воин должен заслужить ценный подарок.
– Но вы же подарили мне куклу, Ренно.
– Кукла не представляет особой ценности. – Он с трудом подбирал правильные слова по-английски. – Звенящая раковина должна быть очень дорогой.
Королева начинала понимать, что имел в виду полковник, Черчилль, когда говорил о необычной натуре этого «дикаря».
– Колокольчик будет иметь ценность, – мягко ответила она, – только если вы примете его в дар.
Ренно задумался, вдруг его осенило.
– Я возьму его в качестве подарка для Балинты. Я скажу ей, что Мария подарила колокольчик, потому что ей понравилась кукла.
Королева была потрясена. Принесли напитки, и Ее Величество с увлечением расспрашивала Ренно о его родине. Вскоре Ренно уже запросто беседовал с королевой.
Он чувствовал себя спокойно и рассказал столько, сколько еще никому в Лондоне не рассказывал.
Обстановка немного напряглась, когда Ее Величество попросила Ренно показать ей томагавк.
– Нет, – ответил ей Ренно.
Даже королева была поражена таким резким отказом. Ренно заметил ее удивление и поспешил объясниться:
– Томагавк не предназначен для женщин. Лезвие очень острое. Женщина не умеет его правильно держать. Может порезать руку. – Он встал, подошел к королеве и вынул из-за пояса томагавк.
Командир дворцовой гвардии содрогнулся при виде воина со смертоносным оружием в руках в двух шагах от королевы.
– Я помогу тебе, – сказал Ренно, взял руку королевы и провел ею вверх-вниз по резной ручке томагавка, следя за тем, чтобы Ее Величество ни в коем случае не коснулась острого лезвия.
Черчилль зажмурился. Никто не смел, дотронуться до короля или королевы, это считалось самым страшным нарушением придворного этикета.
Однако Мария спокойно поблагодарила Ренно. Когда он снова сел на пол, королева хотела, было спросить, как случилось, что он стал индейцем, но воспитание не позволяло ей задать столь деликатный вопрос. Вместо этого она спросила:
– Зачем вы приехали в Англию?
Ренно тут же переменился. Он насупился и стал больше похож на дикаря. А когда он сложил руки на груди, в его позе и взгляде сквозило не меньше достоинства, чем в этой женщине, предки которой на протяжении многих веков были королями и королевами.
– Индейцы гуроны и оттава плохие. Воины-алгонкины трусы, но их много, как гальки на морском берегу. Французские солдаты хитрые и злые, они убивают своими огненными дубинками женщин и детей, не только воинов. Они объединились, чтобы убить мой народ и поселенцев-англичан. Тех, кого французы не убьют, они сделают своими рабами. Больше не будет английских городов и ферм. Их хозяевами станут французы, они будут управлять англичанами от имени своего великого сахема. Но этого не должно случиться.
Королева была потрясена.
– Да. Вы правы, не должно, – мрачно заметила она.
– Скоро начнется война, – продолжал Ренно. – Наши противники проиграют ее, но только если великий сахем англичан поможет колонистам и ирокезским воинам, даст нам много огненных дубинок.
Королева Мария какое-то время сидела молча, потом повернулась к полковнику Черчиллю:
– Действительно ли положение дел в Новом Свете таково?
– Насколько мне известно, Ваше Величество, воин-сенека ничего не преувеличил, – ответил полковник.
– А королю это известно? – Черчилль покачал головой:
– Его Величество настолько обеспокоен угрозой со стороны Людовика Французского здесь, в Европе, что до настоящего времени мало занимался колониями.
– Ему должны были докладывать.
Полковник помедлил, стараясь подобрать правильные слова, чтобы не сказать лишнего.
– Отчеты губернаторов колоний проходят множество рук, прежде чем ложатся на стол Его Величества, – наконец сказал он.
Мария по достоинству оценила его тактичность, но была явно обеспокоена. Она ни на секунду не забывала о противостоянии двух крупных держав.
– Мне кажется, – сказала королева, – что если Франция захватит наши колонии в Северной Америке, она обретет такое могущество, что нам с ней будет не справиться и здесь, в Европе.
– Не вы одна придерживаетесь такого мнения, Ваше Величество, – заметил полковник Черчилль.
Теперь Мария поняла, почему Ренно приехал в Лондон, и оценила замысел. Она также поняла, что ей придется вмешаться в события самой.
– Ренно, воин-сенека, – сказала королева. – Я очень рада, что вы навестили меня. Мы с вами встретимся еще.
После ухода гостей королева вернулась к своим делам, но придворные заметили, что она слишком задумчива. Американские колонии получили надежного и могущественного союзника.
Король Вильгельм не смог пообедать с женой, но она не удивилась этому. Он часто проводил на различных заседаниях гораздо больше времени, чем планировал, потому что слишком щепетильно относился к своим обязанностям, слишком тщательно все проверял и просматривал. Король был тугодумом и, прежде чем принять решение, должен был все хорошенько взвесить.
Мария продумала планы на вечер. Вильгельм пришел в ее покои, когда было уже достаточно поздно. Тяжело вздохнув, он расетегнул жилет, снял сапоги, потом вытянул ноги в чулках перед камином и взял кружку светлого голландского пива.
– После такого дня, – заметил он, – я всегда говорю себе, что мы сделали огромную глупость, уехав из Гааги. Управление этой страной такое неблагодарное занятие.
– Вы снова встречались с комитетом палаты общин.
– Я пробовал найти с ними компромисс относительно нескольких законопроектов. Обычное дело. Но они спорят из-за каждой ерунды. Мне всегда казалось, что голландцы народ упрямый, но англичане еще хуже.
Мария не стала говорить, что Его Величество зачастую сам провоцирует членов парламента на споры и упрямство.
– Я отпустила своих придворных дам и ваших офицеров. Я подумала, что вам будет лучше поесть прямо здесь, у камина.
– Я не голоден, – ответил Вильгельм.
Мария сделала вид, что не расслышала, и дернула за шнурок.
Тут же появились лакеи в ливреях. Один из них поставил перед королем небольшой столик, другой тут же его накрыл, третий торжественно протянул королю салфетку. Наконец появился четвертый лакей: он нес серебряную супницу с крышкой.
Королева жестом отпустила лакеев. Ее Величество собственноручно налила суп в фарфоровую тарелку.
Король Вильгельм принюхался, потом просиял и потер свои пухлые руки.
– Прекрасно! Кажется, я все-таки голоден. – И он набросился на еду.
Королева подлила ему добавку.
Король съел весь суп и удовлетворенно рыгнул. Настроение у него явно улучшилось, и он принялся болтать о недостатках членов парламента. Монархи лишились абсолютной власти, и хотя Вильгельм теоретически был сторонником парламента, но на практике постоянно возникали непредвиденные трудности.
Королева внимательно слушала. Она знала, что чем больше он ей расскажет, тем лучше у него будет настроение.
– И мне приходится сносить все эти глупости, – наконец вздохнул он. – Надеюсь, хоть у тебя был спокойный день.
– У меня была совершенно необычная встреча, – призналась Мария. – Ко мне на чай приходил североамериканский индеец. Настоящий дикарь, но с бледной кожей и светлыми волосами.
Вильгельм поднял бровь.
– Он, наверное, приехал в Лондон, чтобы играть на сцене. – Король не придал сказанному большого значения.
– Нет. Он сын вождя племени сенеков, который одновременно является лидером всего союза ирокезов. И, насколько я поняла, он и сам добился высокого положения в колониях.
Вильгельма это абсолютно не интересовало.
– Можете быть уверены, его скоро отловит какой-нибудь театральный агент, который будет, потом за большую прибыль показывать его на сцене.
Мария налила ему еще кружку светлого голландского пива.
– Смею заверить вас, что ничего подобного не произойдет. Ренно, воин-сенека, прибыл в Лондон с совершенно определенной целью. Он приехал, чтобы повидаться с вами.
Вильгельм удивился и забеспокоился:
– Но сейчас у меня совершенно нет свободного времени…
– Я дала ему слово, – твердо прервала его королева, – что в самом скором будущем вы его примете. А я привыкла держать свое слово.
Король испытывал неловкость.
– Ну, если вам так хочется…
– Да, дорогой, – ответила Мария. – Ради вашего же блага… и ради Англии. Повидайтесь с ним, выслушайте его, и я уверена, вы поймете меня.
– Чего именно он хочет? – Королева улыбнулась:
– Пусть Ренно сам вам обо всем расскажет.
В доме великого сахема редко ссорились. Слово Гонки было законом, в области домашних дел полноправной хозяйкой считалась Ина. Сферы их влияния редко пересекались, но даже в подобных случаях они слишком уважали друг друга, чтобы ссориться. Обычно одерживал победу здравый смысл. Но теперь атмосфера в семействе сахема была крайне напряженной.
Санива деликатно удалилась из дома брата и свояченицы. Она ела вместе с друзьями из клана Медведя. Эличи жил в длинном доме воинов-холостяков, Уолтер – в доме юношей. Из детей в доме осталась только Балинта, но она быстро поела и убежала.
Гонка и Ина сидели друг против друга. Между ними в очаге, выложенном по краю камнями, горел небольшой костер. Великий сахем с неприступным видом сложил руки на груди. Ина казалась безмятежной, она по очереди опускала иглы дикобраза в тыквы-горлянки, где хранила краски разных цветов, потом так же по очереди подносила иглы к огню, чтобы убедиться, что получился нужный цвет. В отличие от остальных людей она не боялась Гонку.
– Через шесть лун и никак не позже чем через двенадцать, – спокойно заметила она, – Уолтер должен вернуться к своему народу.
Она сама возобновила их спор, и Гонке пришлось усилием воли сдержаться, чтобы не разозлиться. Он ответил спокойно и тихо, но в голосе его прозвучали властные нотки.
– Воин-сенека не может нарушить слово, – сказал он. – Я пообещал Уилсону и Деборе, что мы всегда будем рады этому юноше. Если я нарушу данное слово, маниту разгневаются на меня, и тогда беды грозят всем нам. – Ина сохраняла невозмутимость.
– Тогда отправь Уолтера в другое селение сенеков, поменьше. Пусть он живет там.
– С каждым днем юноша становится все сильнее, все увереннее в себе. Если мы отправим его в другое селение, рядом с ним не будет Балинты, а она ему очень помогает.
– Именно поэтому он и должен уйти, – настаивала Ина.– Не сейчас, но уже скоро.
Гонке удалось скрыть удивление, но он уставился на жену. Неужели она не понимает, что главную роль в исцелении юноши играет именно Балинта!
– Скоро, – продолжала тем временем Ина, – Уолтер уже станет мужчиной.
– Верно. Тогда он пройдет испытания и станет младшим воином.
В голосе его жены послышалось нетерпение:
– Скоро и Балинта перестанет быть девочкой. Она перейдет жить в дом девушек.
– И это верно. – Гонка не понимал, к чему клонит жена.
Ина вздохнула.
– Балинта и Уолтер все время вместе. Она стала его ушами, она стала его голосом.
– Так решили духи, которые управляют нами, людьми, на то их воля.
– Иногда Балинта и Уолтер словно один человек, – заявила Ина. – И именно это меня беспокоит. Им еще рано жениться, но если они так и будут оставаться вместе, они захотят спать друг с другом. И Балинта забеременеет до того, как перейдет в длинный дом девушек. А Уолтер станет отцом до того, как получит перья младшего воина.
Теперь, наконец, Гонка понял, что хотела сказать ему жена. Он был потрясен. Да, она оказалась прозорливее его, и он склонил голову перед Иной.
Ина заметила жест мужа, но не обрадовалась. Она вовсе не собиралась доказывать, что она умнее его.
– Меня беспокоит Балинта, меня беспокоит Уолтер, – сказала она. – Пока что они просто дети. Но завтра они станут взрослыми.
Гонка задумался. В конце концов, он сказал:
– Мы не можем отослать Уолтера.
– Наверное, так. Но если он останется, будет еще хуже.
– Когда Ренно вернется домой, он возьмет на себя Уолтера. Они будут почти все время проводить вместе.
– Мы не знаем, когда именно вернется Ренно.
– До его возвращения мы поручим Уолтера Эличи. Они с Балинтой будут видеться только во время еды в нашем доме.
Но и тут возникали осложнения.
– Воин берет шефство над молодым юношей, только если тот совершит поступок, которым умилостивит маниту охоты или маниту войны. Уолтер вместе с другими мальчиками учился охотиться и ловить рыбу. Он умеет ходить по лесу, умеет не теряться в лесу. Но никаких великих поступков он еще не совершал и не завоевал расположения маниту.
Гонка снова согласился с женой. Сенеки жили по строгим правилам, даже глава племени не мог их изменить. Пока Уолтер не докажет всему племени, что готов стать мужчиной, его никак нельзя поручить попечительству Эличи. С другой стороны, Гонка не мог позволить событиям развиваться, как попало. Его практичная и мудрая жена предупредила его, и он не мог игнорировать ее слова.
Гонка снова надолго задумался.
– Сейчас пойдем спать, – сказал он. – А когда снова взойдет солнце, мы будем знать, что делать дальше.
Ина была довольна, она протянула руку, чтобы большим и указательным пальцами дотронуться до запястья мужа – в знак того, что она верит ему.
Утром Гонка был, как всегда, невозмутим, Ина, как всегда, спокойна, и Балинта решила, что все обошлось. Эличи предпочел и на завтрак остаться в длинном доме воинов-холостяков, но Гонка послал за ним Балинту.
Когда младший сын появился в доме великого сахема, Гонка набросил на плечи плащ из шкуры бизона, и они отправились по полям в сторону леса. Эличи понял, что предстоит важный разговор.
Гонка молча шел впереди, Эличи следовал за ним. Наконец сахем остановился.
– В течение десяти дней, – без лишних слов начал Гонка, – ты учил молодых юношей охоте. Скажи, Уолтер готов стать воином?
– Он умеет пользоваться легким луком и стрелами, как настоящий воин, – ответил Эличи. – Ножом он тоже умеет пользоваться, как мужчина, но что касается томагавка и копья, ему еще надо работать.
Гонка взвесил слова сына и кивнул. В том, что он задумал, была большая доля риска, но другого выхода не было. Иногда нужно жертвовать малым ради большого и полагаться на помощь и защиту духов.
– Ты пойдешь на охоту с Уолтером, – сказал сахем. – Ты не будешь убивать оленя или мелкую дичь. Ты найдешь опасного для человека зверя. И когда ты его найдешь, сын мой, ты будешь стоять в стороне. Его должен убить Уолтер, а ты не должен вмешиваться. Ты завалишь зверя, только если твоя жизнь или жизнь Уолтера окажется в опасности.
Эличи понял, что Уолтеру предстояло пройти одно из суровых испытаний, которые проходили все юноши, перед тем как стать мужчинами. С точки зрения Эличи, Уолтер был еще недостаточно подготовлен, чтобы выдержать подобное испытание, но не воину спорить с сахемом племени, особенно если этот сахем твой отец.
Они вернулись в селение, и вскоре Эличи и Уолтер отправились на охоту. Оба намазали тела жиром, чтобы не замерзнуть в лесу. Оба взяли с собой еды на несколько дней. В это время года дичи становилось меньше, а Эличи знал, что им придется оставаться в лесу до тех пор, пока они не выполнят задание великого сахема.
Уолтер легко поспевал за Эличи. Он был в приподнятом настроении. Балинта жестами объяснила ему, что это испытание придумал для него ее отец, и Уолтер был счастлив. Живя в форте Спрингфилд, он привык быть «бедным, несчастным Уолтером», которого все жалели и над которым потешались. Здесь, среди индейцев, он научился отвечать за себя, относиться к себе с достоинством, и ему это нравилось. Он докажет, на что способен.
Эличи шел быстро, останавливаясь, только когда попадались звериные следы. Дважды они натыкались на след оленя, несколько раз видели следы енота, дикобраза и кроликов, но Эличи даже ухом не повел. И на след лисы он не обратил никакого внимания. Если повезет, им удастся найти рысь или хотя бы волка.
Они так ничего и не нашли за весь день и вечером устроились на привал. Они взяли с собой вяленой оленины и сушеной кукурузы, но Уолтер был все равно голоден и отправился поудить рыбу в пруду. Юноша быстро поймал две огромные рыбины и еще нашел съедобные корни, которые они запекли на углях.
На следующее утро они поднялись ни свет ни заря. Эличи вскоре наткнулся на след рыси и обрадовался, было, но потом след затерялся.
Час за часом они прочесывали лес, и после полудня Эличи остановил Уолтера. Юноша не отставал от старшего друга ни на шаг, но невооруженным глазом было видно, что он сильно устал. Естественно, он не мог равняться со взрослым мужчиной, который всю свою жизнь провел в лесах.
Они остановились у небольшого оврага, окруженного ельником и зарослями орешника; земля под деревьями была ровной и мягкой, так что друзья удобно сели. Они жевали полоски сушеной оленины, и время от времени улыбались друг другу.
Эличи должен был признать, что ему нравится в компании Уолтера, он уже не воспринимал юношу как белого поселенца. Если тот будет продолжать обучение в индейском селении, то, в конце концов, станет похожим на могаука или онейда. Вряд ли, правда, ему удастся когда-нибудь сравняться ловкостью с воином-сенека.
Вдруг Уолтер вскочил на ноги и схватил лук со стрелами. Молодой воин очень устыдился, но сам ничего еще не слышал. Тут он понял, что именно из-за физического недостатка другие чувства Уолтера были развиты даже в большей степени, чем у взрослого воина.
Теперь и Эличи услышал шорох в густых зарослях дикой ежевики. Он тоже потянулся к луку со стрелами.
Спустя несколько мгновений, они уже поняли, что к ним осторожно приближается кабан. Видимо, они остановились на привал неподалеку от его лежки.
Кабан был огромным и страшным, весил он не меньше трехсот фунтов. Его маленькие красные глазки сверкали гневом и злобой.
Эличи вставил в лук стрелу и замер. Вот и испытание для Уолтера. Тут можно проверить и умение, и силу, и мужество молодого человека. Даже Гонка не думал о таком серьезном испытании.
Видимо, так распорядилась судьба. Эличи всем сердцем верил в присутствие маниту и потому считал, что появление кабана не простая случайность. Духи сами определили условия испытания, и не ему, Эличи, вмешиваться в предначертанный ход событий. Уолтеру нужно самому сразиться с этим бешеным, опасным зверем.
Юноша сосредоточил все свое внимание на приближающемся кабане, он и не подозревал, что его многоопытный старший товарищ не намерен сражаться с ним бок о бок. Он вообще почти забыл об Эличи. Перед ним был кабан, и его совсем не волновал вопрос, что он еще никогда не выходил на такого крупного зверя. Однако он помнил, что кабан – животное необычайно упрямое и в то же время, несмотря на свои огромные размеры, ловкое и быстрое.
Во рту у Уолтера пересохло, и, хотя погода стояла прохладная, ему стало жарко. Предстояло большое испытание, а он уже достаточно долго прожил среди сенеков и научился не волноваться о том, что его ожидает. Уолтер не забыл о христианском Боге своего народа, но он стал верить и в маниту сенеков, которые на каждом шагу оберегают охотника. Он знал, что его защищают высшие силы.
Кабан остановился в двадцати пяти футах от юноши и перед решающим броском бил землю копытом.
Эличи затаил дыхание и прицелился. Только строгий приказ отца удерживал его от дальнейших действий.
Уолтер улыбнулся про себя и, натянув тетиву, тоже прицелился. Он ждал. За многие месяцы охоты с индейцами он научился ждать.
Он весь превратился во внимание. Вдруг огромный зверь ринулся вперед, и тут Уолтер выпустил свою стрелу.
Стрела впилась в плечо зверя.
Кабан рассвирепел еще больше, он хрипел от боли и рвался в бой.
На секунду Уолтер замер на месте.
– Бери томагавк, – прокричал ему Эличи, он забыл, что юноша не слышит его.
Но Уолтер уже пришел в себя, выхватил из-за пояса томагавк и метнул его в приближающегося зверя. Томагавк пролетел совсем рядом с головой кабана.
Эличи натянул тетиву и ждал.
Кабан был уже совсем близко, и Уолтер понимал, что теперь от его ловкости, хитрости и силы зависит сама его жизнь. Он вытащил нож и приготовился. Огромный кабан уже был так близко, что Уолтер ощущал чуть ли не гипнотическую силу его злобных, налитых кровью глазок.
В последний момент Уолтер увернулся в сторону. Его обдало запахом зверя. Изо всех сил Уолтер воткнул нож в загривок, ему удалось перебить позвоночник. Огромный кабан свалился на землю прямо у его ног и испустил дух.
К ним тут же подскочил обрадованный Эличи, он крепко обнял юношу. Даже Гонка признал бы, что Уолтер был на высоте.
Опасность миновала, и Уолтер весь дрожал. Но такое поведение недостойно воина, и ему удалось взять себя в руки. Постепенно его охватило чувство гордости.
Эличи тут же принялся свежевать зверя, и Уолтер присоединился к нему. Они вырезали съедобные куски. Эличи аккуратно отрубил клыки и копыта кабана. Покончив с этим, они рысцой побежали назад в селение.
В селении они, не останавливаясь, подбежали к дому великого сахема. Эличи рассказал всему семейству, что произошло. Уолтер улыбался. Балинта бросилась обнимать его, хотя он еще не смыл с себя кровь кабана.
Гонка подозвал к себе Уолтера. Блеск в глазах великого сахема говорил сам за себя, и Уолтер все понял. Гонка сжал своей жилистой рукой плечо юноши, тот расправил плечи и выпрямился под пристальным взглядом вождя.
Ина спокойно улыбалась. Она так же, как и ее муж, гордилась Уолтером. Теперь все будет в порядке. Благодаря храбрости и ловкости Уолтера он теперь будет под присмотром Эличи до возвращения из Англии Ренно. Они будут также ежедневно видеться с Балинтой, но не будут проводить вместе столько времени, как раньше.
На улице перед домом развели большой костер, Балинту отправили в дом клана Медведя, чтобы пригласить всех членов клана на пир.
Пока Ина и Санива жарили мясо, Эличи и Уолтер отправились на озеро, чтобы вымыться и переодеться.
На пиру Ина сочинила песню, прославлявшую подвиг Уолтера. Ее подхватили все члены клана, а Балинта пересказала слова гордому и счастливому юноше. Потом Уолтер подарил копыта кабана Гонке и Ине в знак преданности и любви. Женщины и дети радостно топали ногами, а воины наполнили воздух боевыми кличами.
Неожиданно Уолтер засмущался. После возвращения он едва успел повесить клык кабана, который перед тем усердно отмыл на озере, на шнурок из сыромятной кожи. Этот клык был самым ценным из всех его вещей. Он взглянул на Балинту и протянул клык ей.
Балинта тоже вдруг переменилась. Ошеломленная дорогим подарком, она стояла в нерешительности, потом резко выпрямилась, повернулась и приняла клык. На лице ее засияла улыбка. Боясь, что ее поведение могут счесть нескромным, она стиснула клык обеими руками и опустила глаза.
Женщины клана Медведя многозначительно переглянулись. Если неженатый воин дарит девушке охотничий трофей, а она его принимает, их считают женихом и невестой. Балинта и Уолтер еще слишком молоды, но иногда между помолвкой и свадьбой проходит несколько лет.
С другой стороны, Уолтер чужак, ему неизвестны многие обычаи сенеков. Может, он и не догадывается о смысле своего поступка. Спрашивать его нельзя, так индейцы не поступают, и потому воины и женщины перевели взгляды на Гонку и Ину, ожидая объяснений.
Но по лицу великого сахема ничего нельзя было понять, а Ина была, как всегда, спокойна и довольна. Она, верно, угадала тонкую перемену в отношениях между Балинтой и Уолтером. Теперь молодые люди не будут проводить вместе все свое время. Будущее же Ина воспринимала с фатализмом всех сенеков: маниту решат, станут ли Балинта и Уолтер мужем и женой.
Хотя Гонка внешне казался невозмутимым, он тоже чувствовал большое облегчение. Семейная проблема решена, теперь он может заняться делами, имеющими большее значение для всего народа сенека.
На следующее утро в селение начали прибывать сахемы других ирокезских племен. Обычно встреча предводителей союза отмечалась большим пиром, церемониальными танцами, песнями и речами.
Но это была не обычная встреча. Сахемы собирались на совет перед наступлением зимы лишь потому, что над будущим их племен нависла серьезная угроза. Сахемы прибыли в сопровождении своих воинов.
Как только появился последний сахем, Гонка сразу собрал совет. Пять сахемов в церемониальных головных уборах, украшенных перьями, собрались в длинном доме совета. Никому постороннему не разрешалось присутствовать на встрече сахемов, и старшие воины пяти наций стояли плотным кольцом вокруг длинного дома. Они будут нести караул в течение всего совета и никого не пустят внутрь, кроме нескольких человек, которые приносят сахемам пищу.
Церемонии были сведены к минимуму. Пятеро сахемов сидели, скрестив ноги, вокруг огня посреди длинного дома. Сначала они раскурили, передавая друг другу по очереди, длинную глиняную трубку. Курили молча, и только когда трубка была выкурена до конца, Гонка отложил ее в сторону. Теперь можно было начинать совет.
Первым взял слово сахем могущественных могауков, самого крупного из ирокезских племен. Он сказал, что в последнюю половину луны некоторые из его старших воинов, прикинувшись индейцами племени пекотов [19 - Пекоты – племя алгонкинской семьи, жили на территории Коннектикута и почитались одним из самых опасных и кровожадных племен. Название в переводе означает «разрушители», но к концу XVII в. племя потеряло былое могущество.], отправились торговать в земли алгонкинов. Они подтвердили самые страшные опасения ирокезов.
– Это правда, – продолжал сахем, – что алгонкины заключили договор с французами. Им прислали много французских огненных дубинок. Скоро пришлют еще. Алгонкины кутаются во французские одеяла. Они отбросили шкуры убитых ими животных. Они готовят пищу в котлах из черного металла, которые дали им французы. Скоро много сотен алгонкинских воинов отправятся в новый форт, который французы называют Луисбергом. Там они заключат с французами союз против ирокезов и англичан.
Следующим выступил сахем племени онейда, самый молодой из представителей племен.
– Случилось то, чего все мы боялись. Алгонкины присоединились к нашим врагам. Гуроны и оттава жаждут нашей крови. Французы жаждут нашей крови. Теперь и тысячи алгонкинов жаждут нашей крови.
– Мы должны действовать, – заявил сахем племени онондага. – Мы обменялись вампумами с английскими колонистами. Но они не сдержали данного нам слова. Они не напали на французов, не уничтожили алгонкинов. Ирокезы должны выйти на тропу войны, пока враги не уничтожили всех наших воинов, не сожгли наши селения и не взяли в рабство наших женщин и детей!
Все сахемы по очереди высказали свое согласие. Громче всех выступал сахем самого малочисленного племени кайюга.
Гонка хранил молчание, он не принимал участия в обсуждении. Остальные были так возбуждены, что даже не заметили этого. Гонка молчал даже после того, как Ина и Санива принесли пищу.
Сахемы принялись за еду, и спор немного утих, но после обеда напряжение опять возросло. Предлагалось напасть на алгонкинов. Могауки настаивали на том, чтобы сразу атаковать и гуронов и оттава, они уверяли, что сначала надо расправиться со старыми врагами, а потом уже браться за алгонкинов. Онейда предлагали вначале напасть на Цитадель Квебека, в которой был расположен сильный гарнизон французов.
Гонка молчал, пока не высказались все присутствующие. Наконец он промолвил:
– Братья мои, вы не правы. Все ваши планы приведут к однозначному поражению.
Все замолчали и уставились на вождя.
– Вы слишком быстро забыли, что английские поселенцы наши союзники. Возможно, алгонкинов, гуронов и оттава нам удастся победить, но вы забыли, что им на помощь придут их союзники, французы. Вы забыли, что для того чтобы победить французов, нам нужны огненные дубинки и большие громовые орудия. Их нам могут дать только англичане. Нам необходима их помощь, иначе мы проиграем!
Опять заговорили все сахемы, они продолжали настаивать на своих первоначальных планах. Английские поселенцы обещали много огненных дубинок, но в действительности дали совсем немного. Английские поселенцы обещали начать войну против французов, но до сих пор ничего не сделали, несмотря на то, что отряд алгонкинов напал на их поселения по берегам реки Коннектикут. Поэтому, настаивали сахемы, английских колонистов нельзя считать надежными союзниками.
Гонка терпеливо выжидал, пока все не высказали свое мнение. И только тогда заговорил снова. Говорил он медленно, спокойно, но твердо и уверенно:
– Английские поселенцы не обманывали нас. Они не хотят хитрить с нами. Они сражались вместе с нами в Квебеке, и мы победили. Мы должны им верить. Вы знаете, что я послал своего лучшего старшего воина для встречи с великим сахемом англичан, и помните, что Ренно к тому же мой сын.
Все были потрясены словами Гонки и ловили каждое его слово.
– Великий сахем англичан живет далеко от нашей родины. Мне сказали, что у него много воинов, много огненных дубинок, много громовых орудий. Он не посылал их нам, потому что он не понимает, что в этой войне вместе с нами погибнут и английские колонисты. Ренно будет говорить с ним. И тогда он все поймет. Он признает договор, который заключили с нами английские колонисты.
Остальные сахемы не разделяли уверенность Гонки, что все произойдет именно так.
– У нас нет выбора, – настаивал великий сахем. – Нам нужны английские воины, нам нужны их огненные дубинки. Без них нам конец. Поэтому нужно ждать возвращения Ренно. Мы выставим сторожевые посты по границам наших земель, чтобы ни алгонкины, ни гуроны, ни оттава не смогли неожиданно подкрасться к нам. Но я думаю, что этого не произойдет. Пока на нас никто нападать не будет.
Сахемы знали, что жена Гонки хранительница веры. Возможно, она беседовала с духами, и великий сахем действует по ее наущению. Но предводитель целой нации, великий сахем всех ирокезов, не должен опираться только на решения духов.
Гонка тоже знал, о чем думают его сахемы, и в глазах его появился смешливый огонек.
– Я не получал посланий от маниту, – сказал он. – Англичане и французы изнежены. Англичане не выступят на тропу войны, когда земля укутана снегом. Французы тоже. Поэтому я так уверен, что, пока снова не станет тепло и не появится новая трава, мы в безопасности. А к тому времени вернется Ренно и все будет хорошо.
Сахемы были вынуждены согласиться, что, как сказал Гонка, выбора у них не было. Они не могли начинать эту войну, поэтому должны ждать и надеяться, что Ренно успешно справиться со своей миссией.
Глава шестая
Ренно понемногу начинало возмущать, что в лондонском обществе его воспринимают как ненормального, хотя он очень ценил новых друзей, таких как полковник Черчилль, Джон Драйден и других. Джефри Уилсон сочувствовал ему и даже отклонял многие приглашения. Они ждали аудиенции у короля Вильгельма.
Друзья не любили подолгу сидеть взаперти и потому иногда отправлялись ужинать в небольшую таверну неподалеку от Стрэнда. Большинство завсегдатаев таверны были либо капитаны кораблей, либо торговцы, занятые международной торговлей, и эти люди быстро привыкли к присутствию белого индейца. Ренно чувствовал себя в таверне «Корона и звезда» почти как дома.
После встречи Ренно с королевой Марией друзьям стало еще тяжелее сидеть взаперти, и они наведывались в «Корону и звезду» каждый вечер. Они всегда садились за столик в глубине зала, и Ренно заказывал единственные английские блюда, к которым пристрастился, – бифштекс и пирог с почками [20 - Кусочки тушеного мяса и почек, запеченные в слоеном тесте.]. Завсегдатаи приветствовали его кивком головы, Ренно кивал всем в ответ, после чего никто больше не обращал на него внимания. Ренно чувствовал себя спокойно лишь здесь да еще во время ежедневных занятий фехтованием.
Однажды вечером друзья вышли из дому, дошли до «Короны и звезды» и заняли свое обычное место. В ожидании ужина Джефри потягивал эль, а Ренно довольствовался чаем. Он уже соскучился по горьковатому травяному чаю, который обычно настаивала Санива.
Про приглашение в Уайт-Холл они больше не говорили, не видя в этих рассуждениях толку. Похоже, в ближайшем будущем аудиенции не предвиделось. Лорд Бомон, правда, очень воодушевился сердечным приемом у королевы и считал, что король вскоре пригласит их к себе, но пока следовало терпеливо ждать.
От скуки Ренно принялся рассматривать удивительно красивую молодую женщину, обедавшую в одиночестве. У женщины были пышные рыжие волосы, правильные черты лица и огромные яркие зеленые глаза. На лице ее не было заметно косметики, и одета она была весьма скромно, но изящно, и при этом держалась с достоинством. Джефри подмигнул другу:
– Ты должен признать, что жизнь в Лондоне имеет свои преимущества.
– Девушка мне нравится, – признался Ренно.
– Должен с тобой согласиться, – ответил ему Джефри. – Она необычайно привлекательна.
Ренно продолжал исподтишка наблюдать. Сдержанные манеры, отсутствие косметики и скромная одежда выдавали настоящую леди.
В таверну вошли двое мужчин, они быстро оглядели зал и прошли прямо к столику, за которым сидела женщина.
Она, по всей видимости, не знала их и не подняла глаз, пока один из мужчин не заговорил. Тут она встрепенулась и вскочила на ноги. Ренно понял, что женщина сильно напугана.
Один из мужчин схватил ее за руку, другой подошел ближе. Она отчаянно, но безрезультатно сопротивлялась. Ренно встал и ринулся через весь зал.
За ним последовал пораженный Джефри, по дороге освобождая из ножен шпагу. Он, как и Ренно, готов был броситься на защиту леди.
Ренно уже подбежал к месту событий и с томагавком в руке резко потребовал:
– Отпустите ее!
Женщина смотрела на него во все глаза.
Мужчины опешили. Им угрожал какой-то дикарь в странном одеянии и с опасным, хотя и примитивным оружием в руке. Судя по выражению его глаз, он в любой момент мог пустить свое оружие в дело.
Тут подоспел и Джефри.
– Ребята, вы забрели не в ту часть Лондона, – сказал он. – Здесь не нападают на беззащитных дам.
Тот из мужчин, что был выше ростом, не выдержал.
– Не лезьте не в свое дело, – сказал он. Ренно встал между мужчиной и женщиной.
– Мы на королевской службе, – сказал тот, что был ниже ростом.
Теперь вскочили на ноги и другие посетители таверны, один из них крикнул:
– Докажите! Покажите нам бумаги!
– Мы не носим с собой никаких бумаг, – ответил мужчина.– Нам они не нужны. Мы выполняем особые приказы.
– Уходите, пока с вас не сняли скальпы, – сказал Джефри.– Мой друг действует быстро и не выносит лгунов и нахалов.
Женщина, раскрыв рот, в восхищении смотрела на Ренно. Он не замечал ее взгляда. Он знал только, что молодая женщина нуждалась в защите, и готов был стать ее защитником. Если эти двое откажутся оставить ее в покое, он, Ренно, вынужден будет сделать так, чтобы они больше ей не докучали. Он уже поднял томагавк и готов был опустить его на голову высокого мужчины.
Тот отшатнулся и закричал:
– Приказываю вам именем короля – остановитесь!
– Если вы действительно служите королю, – сказал Джефри, – скажите нам, кто вы и что такого сделала эта молодая леди.
– Это секретная информация, – сердито ответил мужчина, который был ниже ростом. Он внимательно посмотрел на Ренно и решил не доставать свою шпагу.
– Вы мешаете нам арестовать эту женщину, – сказал тот, что был выше ростом.
Ренно оттеснил их к выходу.
– Убирайтесь! – приказал он, снова подняв в воздух томагавк.
Завсегдатаи, стоя, аплодировали ему. Мужчины посмотрели на Ренно и на Джефри, который тоже стоял со шпагой наготове. Они поняли, что исход поединка будет, скорее всего, не в их пользу, и удалились.
Ренно повернулся к молодой женщине, но, к его большому удивлению, ее уже не было. Очевидно, она исчезла во время замешательства, и никто не заметил, куда она делась.
Ренно и Джефри вернулись за свой столик, и через секунду хозяин таверны сам принес им их ужин.
– Сегодня я вас угощаю, – сказал он. – Благодарю, что вы выгнали этих людей из моего заведения. Мне тут скандалы не нужны.
– А что случилось с женщиной? – спросил Джефри. Хозяин пожал плечами:
– Она была все время здесь, а потом куда-то исчезла. Когда началась ссора, я вышел в зал, вот, видимо, она и сбежала через кухню. Иначе ей было не уйти. – Он еще раз поблагодарил их, пожал плечами и вернулся к себе на кухню.
Ренно с полнейшей невозмутимостью и с удовольствием поедал бифштекс и пирог. Джефри ел медленнее и все возвращался к происшествию.
– Не похоже, чтобы эти двое были на королевской службе, – заметил он.– Хотя нет ничего невозможного. Мой отец всегда говорил, что некоторые слуги короля занимаются столь деликатными делами, что не носят при себе никаких документов и бумаг.
Ренно с трудом воспринимал такие сложности в жизни английской столицы, поэтому он сосредоточился на еде.
– Более того, – продолжал Джефри, – не могу представить, что такого могла натворить эта девушка, чтобы агенты короля пытались ее арестовать.
– Женщина хорошая, – твердо сказал Ренно. – Она не плохая.
Джефри рассмеялся.
– Да, она очень красивая. Этого отрицать нельзя. И хотя я видел ее лишь мельком, могу точно сказать, что ты произвел на нее большое впечатление. Но, знаешь, что на все это сказал бы мой отец? Он сказал бы, что мы не имели права вмешиваться, что эта красавица вполне может оказаться страшной преступницей.
– Женщина хорошая, – упрямо повторил Ренно и замолчал.
Джефри не стал спорить дальше, он знал, что переубедить молодого индейца невозможно. Случилось нечто необъяснимое, но вряд ли им удастся найти ответы на волновавшие их сейчас вопросы. Ренно тоже молчал.
Они закончили есть. Ренно готов был идти спать. Он привык вставать на рассвете и не мог изменить этой привычке. Он просыпался так рано, что даже успевал развести огонь на кухне до того, как вставали слуги.
Ветер переменился, теперь он дул с юго-запада, и стало заметно теплее, но над городом сгустился туман. На улице было мало народу, а звук копыт по мощеной мостовой Стрэнда из-за тумана был сильно приглушен.
Ренно нравился город поздно вечером, поэтому он шел не торопясь. Но вдруг остановился.
Джефри ничего не понимал.
– Пошли, – сказал он. – Не так уж сильно и потеплело. – Ренно поднял руку, прислушался, потом снова пошел вперед. Но, пройдя несколько шагов, снова остановился. Джефри молча ждал. Ренно ничего не объяснил, пока они не дошли до дому.
– Кто-то шел за нами следом, – сказал он наконец.
– Вряд ли, – рассмеялся в ответ Джефри. – Стоит любому бандиту увидеть твое грозное оружие, и он тут же передумает и убежит, уверяю тебя.
Но Ренно твердил свое:
– За нами кто-то шел.
– Что ж, может, кто-нибудь и шел, но трудно представить, кто и зачем. – Джефри пожелал другу спокойной ночи и ушел к себе.
Ренно поднялся к себе в комнату. С тех пор как он оказался в Англии, этот час перед сном всегда был для него самым тяжелым. Он уже начинал сомневаться, примет ли его вообще великий сахем англичан, а сам он так соскучился по дому, что ему мерещился свежий запах соснового леса или тушеной оленины, которую так вкусно готовила Ина.
Задумавшись, он подошел к окну и долго стоял, глядя в никуда. Туман так сгустился, что Ренно не видел Темзу, даже деревья в саду казались одним сплошным пятном.
Ренно широко открыл окно, снял покрывало с кровати и лег на пол. Он знал, что наутро будет чувствовать себя лучше.
Он уже начал засыпать, но вдруг очнулся. Кто-то взбирался по цветочной решетке под его окном. Ренно сжал рукоять ножа и продолжал лежать, делая вид, что спит. Из-под полуприкрытых век он внимательно следил за проемом окна.
Он очень удивился, когда увидел рыжеволосую женщину, которую недавно спас в таверне. Может, как сказал Джефри, она действительно преступница.
Ренно дождался, когда женщина забралась в комнату, и только тогда вскочил на ноги. В руке у него был нож. Женщина даже глазом не моргнула.
– Боже мой, – произнесла она по-английски с сильным акцентом, – надеюсь, вы не убьете меня после того, как спасли.
Ренно понял, что попал в дурацкое положение, и опустил нож. Он не заметил, чтобы у женщины было при себе какое-то оружие, но даже если она и прятала что-то под широким плащом, он легко с ней справится.
– Спасибо, что открыли для меня окно, – сказала она, дрожа от холода, – но теперь закройте его, пожалуйста. Я столько времени провела на улице, что ужасно замерзла.
– Ты шла за мной, – сказал Ренно.
– Да. Я ждала вас и вашего друга на улице у таверны «Корона и звезда» и потом шла за вами по пятам. Как еще мне было узнать, где вы живете? Пожалуйста, закройте окно.
Ренно закрыл окно и зажег большую свечку.
В мерцающем свете свечи девушка пристально его рассматривала.
– Вы и вправду индеец, – сказала она. – Пока я ждала вас там, на улице, я уже подумала, что, может, мне показалось.
– Меня зовут Ренно, я из племени сенеков. – Она радостно закивала:
– Да, да, мне все про вас известно. Я читала памфлет, который написал о вас Даниэль Дефо. И даже хотя я верю не всему, что там написано, но все равно здорово, что вы здесь и что вы приехали, чтобы добиться помощи для колоний в Новом Свете.
Ага, теперь Ренно узнал этот акцент! Он уже слышал подобный акцент, когда был в Квебеке.
– Меня зовут Адриана Бартель, – представилась девушка. – Я знаю, что не имею права просить у вас помощи, но вы были так добры ко мне сегодня, что я все же решилась. Больше мне не к кому идти.
Ренно не знал, что ей ответить. Он был уверен, что она хороший человек и что пришла к нему не с целью ограбить.
Поколебавшись, девушка все же села на кровать и расправила юбку.
– Я француженка, вы, скорее всего уже это поняли. И гугенотка. После смерти родителей я продала их дом. Я никогда не скрывала своего мнения о короле Людовике. Но никому во Франции не позволяется критиковать короля, и когда мне стало известно, что агенты его тайной полиции хотят упечь меня в тюрьму, я бежала. Наняла рыбацкую лодку и переправилась через Английский канал [21 - Английский канал – принятое в Великобритании название пролива Ла-Манш.]. Но тут я столкнулась с массой проблем. У меня нет документов.
Ренно ничего не понимал в документах.
– Те двое, что пытались арестовать меня в таверне, действительно агенты английского короля. Теоретически Англия и Франция еще пребывают в состоянии мира. Если бы они меня арестовали, то депортировали бы назад во Францию, а там меня посадили бы в тюрьму. Я уже много недель прячусь от них, но они меня все время находят. Больше мне некуда идти. Помогите мне. Разрешите остаться здесь, пока я не найду, куда податься.
Ренно совсем запутался в рассказе женщины. Зачем англичанам высылать ее во Францию? Надо, чтобы она пересказала все это Джефри, он разберется во всем намного лучше. Но молодой индеец видел, что женщина находится в отчаянном положении и просит его о помощи. Он видел страх в ее глазах, слышал, что голос ее дрожит от ужаса.
– Я… я все сделаю, если вы позволите мне остаться, – срывающимся голосом продолжала Адриана.
Ренно попытался сам разобраться в ситуации.
– Людовик, великий сахем французов, твой враг?
– Он враг всех гугенотов… и мой в том числе, – ответила женщина.
Ренно почувствовал, что начинает презирать правителя, который воюет с женщинами. Он и раньше недолюбливал французов, теперь ненависть его возросла. И что еще важнее, Ренно не мог противостоять мольбе, которая так ясно читалась в больших глазах женщины.
– Я помогу тебе, – ответил он. – Оставайся. – Адриана Бартель в одну секунду преобразилась. Она просияла и бросилась Ренно на шею с криком:
– Я знала! Я знала, что вы добрый!
В голове у Ренно помутилось, он стоял не двигаясь.
– Когда снова появится солнце, ты расскажешь Джефри все, что сказала сейчас мне. Он будет знать, что делать.
– Спасибо, Ренно, – прошептала женщина.
Ренно снова открыл окно и ткнул пальцем в кровать.
– Ты спишь здесь. – Сам он снова лег на пол, завернулся в покрывало и отвернулся к стене.
Он старался не обращать внимания на шорох, доносившийся до него. Обычно он мгновенно засыпал, но близость такой красивой молодой женщины не давала ему уснуть. Вдруг Адриана подошла к нему, протянула руки и мягко сказала:
– Не надо отдавать кровать только мне. Что я могу предложить за твое благородство, за тот риск, которому ты подвергаешь себя из-за меня? Только себя.
Ренно собирался объяснить женщине, что он никогда и не спал в кровати. Но потом, несмотря на темноту, заметил, что женщина стоит перед ним обнаженная. Тело у нее было потрясающее, и Ренно не устоял.
Он не отдавал себе отчета в том, что делает. Он просто вскочил на ноги, подхватил ее и отнес на кровать.
Адриане понадобилось все мужество, чтобы предложить себя Ренно, но его желание было таким пылким, что охватило и ее.
У нее было не так много мужчин, но она сразу поняла, что Ренно нежный и умелый любовник. Он был ласков и заботлив, думал не только о своем удовольствии. Ей нравилось его сильное, мускулистое тело, и она испытала такое наслаждение, какого не испытывала прежде. Ренно был потрясен ее красотой. Они сплелись в едином порыве.
Оба так устали, что почти тут же заснули. Ренно на этот раз спал в постели. На следующее утро он проснулся много позже обычного. Адриана все еще спала. Он закрыл окно, окатился ведром холодной воды, оделся и спустился вниз.
Слуги уже развели огонь в очаге, и кухарка готовила завтрак.
Ренно был страшно голоден.
– Сегодня завтракать мы будем втроем, – сказал он кухарке.
Женщина посмотрела на него с хитрой усмешкой, потом что-то сказала дворецкому, и тот поставил на стол третий прибор.
Вскоре по лестнице вниз спустилась Адриана Бартель. Оделась она на скорую руку, лицо выражало тревогу, но взгляд ее прояснился, стоило ей увидеть Ренно.
Он ничего не сказал. Что тут говорить? Ему всегда казалось, что англичане, в том числе и колонисты, слишком много говорят.
Джефри, войдя в столовую, встал как вкопанный.
– Ну и ну, – промолвил он наконец. – Черт меня побери, если я знаю, как у тебя это получилось, но, похоже, вы уже познакомились. И неплохо познакомились. – Джефри заметил, что Ренно опекает молодую женщину.
За едой Адриана повторила свой рассказ для Джефри.
Тот задумчиво откинулся на стуле. В такие минуты он необыкновенно походил на своего отца. Когда Адриана закончила рассказывать, он кивнул.
– Теперь понятно, почему королевские агенты отказались представиться и предпочли не затевать скандала. Отправляя гугенотов, у которых нет соответствующих документов, назад во Францию, Уайт-Холл тянет время, ведь королю Вильгельму нужно подготовиться к новой войне. Французы, естественно, понимают хитрость англичан, но их это устраивает. Они получают назад гугенотов, которых тут же сажают за решетку, и одновременно тоже могут получше подготовиться к войне.
Адриана согласилась с Джефри:
– В настоящий момент и Англия, и Франция делают вид, что между ними ничего нет, хотя обе нации готовятся к большой войне. Вы не представляете, как я обрадовалась, когда рыбацкая лодка, на которой я приплыла сюда, вышла из Кале. Я думала, что теперь буду свободна. Что меня больше не будут преследовать за веру, не будут угрожать тюрьмой. Но когда я высадилась в Дувре, все осложнилось. У меня не было при себе соответствующих документов, и английские власти готовы были тут же отправить меня назад во Францию. Мне повезло и удалось бежать. С тех пор я постоянно прячусь, убегаю от них, трачу деньги.
Ренно понемногу начинал понимать.
– Сахем французов твой враг. Но англичане ведь тоже его враги, и они хотят отправить тебя обратно?
Адриана торжественно кивнула, потом откинула назад тяжелую прядь рыжих волос:
– Я сама не верила тому, что происходило со мной, но так все и есть.
Ренно снова рассердился. Когда индейцы враждуют друг с другом, они не хитрят и не притворяются. Они сражаются, и побеждает сильнейший. Но тут все по-другому, и Ренно устыдился, что цветом кожи он похож на этих людей.
– Боюсь, – сказала Адриана, – что помочь мне невозможно. Ренно был так добр ко мне, но меня все равно поймают и отправят во Францию!
– Нет! – вскричал Ренно и сжал кулаки.
– Мы сделаем все, что в наших силах, чтобы вас не поймали, – сказал Джефри. – Пока мы живем здесь, в доме моего дяди, можете считать его и своим домом.
– Благодарю вас обоих, – ответила Адриана. – Но страх не покидает мое сердце. Я знаю, что, в конце концов, мне придется уйти отсюда и тогда меня поймают.
– Посмотрим. – Наконец-то у них с Ренно появилось хоть какое-то занятие. – Агенты Его Величества вынуждены действовать крайне осторожно, чтобы не возбудить подозрений публики. Если широкие массы узнают, что происходит с вами и людьми, подобными вам, королю придется неуютно. Мы этим воспользуемся.
Ренно задумался. Когда индейские воины отправлялись на разведку, они часто раскрашивали лицо боевой раскраской того племени, на чью территорию заходили.
– Адриане надо сменить внешность, – сказал он.– Стать похожей на кого-то другого.
– Именно! – воскликнул обрадованный Джефри.– Как же я до этого не додумался!
Адриана медленно улыбнулась, она была готова на все.
Джефри решил не терять времени, он отправился в магазин и вскоре вернулся с париком. Адриана должна была стать блондинкой. Еще Джефри купил разную косметику.
Адриана тут же поднялась в спальню Ренно.
Вскоре прибыли вызванные Джефри портниха и сапожник. Они долго снимали с Адрианы все необходимые мерки.
Портниха сказала, что может прислать несколько платьев прямо сегодня. Она шила их для молодой актрисы, которая лишилась своего благодетеля и не смогла выкупить наряды. Портниха уверяла, что платья точь-в-точь на Адриану, требуются лишь небольшие переделки, но она сможет приготовить их уже к вечеру.
Сапожник тоже готов был в тот же день прислать несколько пар обуви.
Джефри вел себя как мальчишка. Он улыбался Ренно.
– Конечно, мы тратим большую сумму из денег отца и из того, что выделила нам казна Массачусетса, – сказал он. – Но мы почти ничего не потратили на себя за все это время в Англии, и я уверен, что отец и губернатор Шерли одобрили бы наши действия.
Ренно согласился с другом. Если их план удастся, Адриана будет вне опасности, а это самое главное.
– Я не знаю и не хочу знать, как вам удалось встретиться с Адрианой вчера ночью. Или как тебе удалось так быстро покорить ее, – заявил Джефри. – Но надо признать, ты намного быстрее свыкся с нашей цивилизацией, чем я мог предположить. И я тебе завидую. Такой красивой девушки я еще не встречал.
Ренно попытался подобрать английские слова, чтобы выразить хвое восхищение молодой женщиной, которая так неожиданно ворвалась в его жизнь.
– Адриана настоящая леди, – наконец сказал он.
– Действительно так, – согласился Джефри.
Прибыли портниха и сапожник, они привезли свой товар и получили за него деньги. Оба пообещали через несколько дней доставить остальное, что им было заказано.
Спустя некоторое время в гостиную спустилась молодая женщина, она присоединилась к Ренно и Джефри. Теперь она уже не походила на леди. Ее головку окаймляла копна светло-русых завитушек, щеки, и рот были нарумянены, брови и глаза подведены черным карандашом, веки накрашены зеленым – от этого глаза казались еще больше. Шелковое платье в обтяжку подчеркивало все прелести фигуры, в глаза сразу бросался очень глубокий вырез. Адриана налепила одну черную мушку на щеку, вторую над левой грудью.
Шла она, мерно покачивая бедрами. Казалось, будто она всю жизнь ходила на высоких каблуках и в узкой юбке. В руках Адриана держала веер из слоновой кости и, перед тем как спуститься в гостиную, замерла на лестнице, обвела взглядом мужчин и хлопнула веером.
Кухарка решила, что Ренно связался с гулящими девками, и все остальные слуги тут же согласились с ней. Белый индеец быстро перенял все манеры английских дворян.
Ренно и Джефри ошеломленно уставились на Адриану.
– Когда я взглянула в зеркало, то сама себя не узнала, – призналась она.
– Никто тебя не узнает, – подтвердил Ренно.
– Я похожа на придворную даму короля Людовика, – продолжала Адриана. – Либо куртизанку, либо благородную даму. Не так уж они теперь и отличаются.
– Да, ты совсем переменилась, – сказал Джефри.– Только голос остался тот же. Но агенты короля тебя не узнают. Пойдем куда-нибудь отметим это событие.
Адриана встревожилась:
– Я боюсь!
– Нет, надо идти, – настаивал Джефри. – Нас могут заподозрить в укрывательстве, ведь мы помогли тебе вчера избежать ареста. Агенты короля, может, наблюдают за нашим домом, но стоит им увидеть тебя, и они уйдут. Ты совершенно непохожа на благородную, рыжеволосую молодую даму, которую они разыскивают.
Ренно согласился с Джефри.
– Идем, – сказал он и дотронулся до томагавка, словно показывая, что Адриане ничего не грозит.
Они поехали в одном из экипажей лорда Бомона в театр, где давали «Короля Лира» Шекспира. После театра, по настоянию Джефри, они отправились поужинать в «Корону и звезду». Впервые за все время пребывания в Англии Ренно почувствовал, что внимание публики привлекает не он, а его красивая, броско одетая спутница.
Адриана постепенно свыклась с новой ролью и вела себя очень уверенно. Ее сразу все замечали, она знала это и подыгрывала.
Выйдя из таверны, они направились к своему домику на берегу Темзы. Ренно удостоверился, что их никто не преследует, и все решили, что обман удался.
Адриана считала само собой разумеющимся, что теперь спать она будет вместе с Ренно. После того как она заснула, Ренно долго еще лежал в постели и думал о странных поворотах судьбы. Он вдруг вспомнил сон, благодаря которому и решился на это путешествие. Молодая женщина из того сна, которая звала его в Англию и настаивала на путешествии, была рыжеволосой и зеленоглазой!
Как ни старался, он не мог вспомнить черты, ее лица, но все равно не сомневался, что это была Адриана. Он не понимал, как такое могло случиться, но воины обычно не ломают себе голову над загадками маниту. Воин признает мудрость духов и подчиняется ей.
Ренно не представлял, что их ждет впереди, он принял как должное, что их свели вместе высшие силы. Значит, так тому и быть.
С другой стороны, маниту никогда не запрещают благочестивому воину сделать свой собственный выбор. Адриана красавица, к тому же она смелая и сильная женщина. Правда, он не мог себе представить теперешнюю Адриану в стране сенеков. Неужели она будет готовить для него в его хижине, как это делала Дебора? Сможет работать в поле вместе с Иной и другими женщинами?
Нет. Адриана не просто белая женщина, она не похожа на остальных женщин-колонисток. Она не привыкла к трудностям жизни в дикой стране, и Ренно знал, что она не будет счастлива с ним у него на родине. Но он не исключал возможности, что Адриана может измениться. Если это произойдет, он сделает ее своей женой.
В настоящее время он был уверен лишь в том, что сам не изменится. Прожив много недель в Лондоне, он лишь уверился еще больше в разумности образа жизни сенеков. Исчезли все его сомнения и страхи, что он сможет поддаться соблазнам более развитой цивилизации. Ценности индейцев сенеков – это ценности земли, неба, воды, лесов, ценности окружающей природы. Все это вполне реально. Здесь, в Англии, люди подчинялись минутным капризам, они жили без принципов, все законы жизни основывались на их собственных желаниях.
Итак, пока он будет жить с Адрианой, будет наслаждаться ее веселым обществом и ее прелестями. Маниту помогут ему разобраться в дальнейшем, они будут охранять, и направлять его, а будущее ведомо только им.
Рано утром королевский гонец привез приглашение в Уайт-Холл. Его Величество с радостью примет у себя завтра в полдень «принца Ренно из племени сенеков».
Джефри тут же отправился к своему дяде, и лорд Бомон предложил следующий план действий. Он сам обязательно тоже будет при дворе и возьмет с собой письма Эндрю Уилсона и губернатора Шерли. Он же позаботится о том, чтобы во дворце были некоторые вельможи и члены палаты общин, которые разделяли тревогу о положении в колониях Нового Света. Все они в любом случае готовы поддержать Ренно.
Перед отъездом из Бостона отец напутствовал Джефри на случай приема у короля:
– Когда Ренно поедет на прием во дворец, не мешай ему действовать, как он сочтет нужным. Не подсказывай ему ничего. Он сможет произвести впечатление, только если будет вести себя естественно.
Джефри помнил наставления отца и не пытался воздействовать на друга. Он, правда, решил взять с собой и переодетую Адриану. Она сначала сильно испугалась, но желание присутствовать при историческом событии перевесило все страхи. Дяде Джефри сказал лишь, что у Ренно появилась молодая подруга. Лорд Бомон был заинтригован и сказал, что она вполне может поехать вместе с ним.
Ренно побрил голову, оставив лишь длинную прядь на макушке, надел набедренник и мокасины, нанес на туловище и лицо боевую раскраску сенеков. Из оружия он решил взять с собой не только томагавк и нож, но еще и лук со стрелами. Джефри мудро промолчал. Чем живописнее будет выглядеть его друг при дворе, тем большее впечатление он произведет на короля Вильгельма.
За час до назначенного срока Джефри, Адриана в парике и броском наряде и Ренно в накинутом на плечи плаще из бизоньей шкуры сели в один из экипажей лорда Бомона, чтобы отправиться в Уайт-Холл.
Стражники приветствовали их, навстречу вышел полковник Черчилль. Именно он должен был проводить важного гостя к королю. Офицер из свиты короля незаметно провел Джефри и Адриану к лорду Бомону.
Командир внутренней охраны шел впереди Ренно.
– В приемной короля сегодня много народу, намного больше обычного, – сказал он. – Прошел слух, что ожидается необычный прием и что будет присутствовать королева Мария. Королева редко бывает на приемах Его Величества, видимо, вы произвели на нее большое впечатление.
Ренно кивнул. Он считал Марию своим другом и с удовольствием снова встретится с ней.
В приемной действительно было много людей. Здесь присутствовали лорды и леди, все в богатых костюмах. Высокопоставленные офицеры, в том числе несколько генералов и адмиралов, были в парадной форме с орденами на груди. Фаворитки известных вельмож выделялись из толпы яркими нарядами и украшениями, значит, Адриана не будет сильно бросаться в глаза. В зале стояли караульные из числа дворцовой гвардии. На них были красные мундиры, в руках – мушкеты со штыками.
Королевская приемная представляла собой огромный зал, основным украшением которого была хрустальная люстра необычайной красоты. Но король Вильгельм был крайне скуп, и в люстре горели дешевые свечи. Они дымили и едко пахли.
В зале было два небольших камина, но они давали мало тепла, и дамы в слишком открытых нарядах ежились от холода. Они пришли сюда в надежде, что будут присутствовать при интереснейшем спектакле, но уже так утомились и озябли, что мечтали, чтобы прием поскорее закончился. Большинство мужчин были в шляпах с перьями, так как король благосклонно разрешил в связи с холодом появляться в приемной в шляпах.
Посредине зал пересекала узкая дорожка пурпурного цвета, а в дальнем его конце восседали король Вильгельм и королева Мария. Их троны стояли на помосте, возвышавшемся примерно на фут. Королева знала, что в приемной прохладно, и потому разумно надела простое шерстяное платье коричневого цвета. Вильгельм тоже был, как всегда, одет просто. Единственным ярким пятном в его костюме была голубая лента ордена Подвязки [22 - Орден Подвязки – высший орден; учрежден королем Эдуардом III в 1348 г. По преданию, Эдуард III поднял подвязку, оброненную придворной дамой на балу, и, чтобы отвлечь внимание гостей, надел ее под колено со словами: «Позор тому, кто плохо думает об этом».], надетая через плечо. Только члены палаты общин, стоявшие рядом с лордом Бомоном, были одеты так же скромно, как и король.
Король выглядел старым и усталым. Мешки под глазами говорили о том, что он недосыпает. В нетерпении он постоянно постукивал пальцами по подлокотнику. Он согласился на эту аудиенцию, только чтобы доставить удовольствие королеве; сам же в это время обдумывал предстоящее заседание Тайного совета.
Ренно остановился у входа в приемный зал вместе с полковником Черчиллем. Он видел Джефри и Адриану, те стояли рядом с лордом Бомоном. На другой стороне зала он заметил еще одно знакомое лицо: граф Линкольн, с которым он как-то поссорился в таверне.
Ренно не нервничал. Он, сын Гонки, имеет право быть достойно принятым великим сахемом англичан. Он и так слишком долго ждал этого часа.
К ним подошел гофмейстер. Весь его апломб, вся самоуверенность испарились при виде белого индейца. У него даже голос дрогнул, когда он объявил: «Принц Ренно из племени сенеков».
Ренно вошел в зал. Рядом с ним по пурпурной дорожке шел полковник Черчилль. Ренно снял плащ из бизоньей шкуры, и все присутствующие, не отрываясь, смотрели на него, но он не обращал на них никакого внимания. Полковник Черчилль принял его плащ и остановился.
К помосту Ренно подошел один.
Королева хотела помочь Ренно, она медленно и четко произнесла:
– Мы рады видеть вас снова, Ренно. – Придворные были потрясены внешним видом Ренно, но, когда он заговорил, все от удивления раскрыли рты.
Стоя у подножия помоста, он поднял вверх правую руку и сказал:
– Приветствую тебя, великий сахем англичан. – И, молниеносно вскочив на помост, пожал локоть короля.
Гвардейцы не успели даже глазом моргнуть.
Вильгельм был потрясен, он уже не чувствовал скуки. На какое-то мгновение ему показалось, будто этот полуголый дикарь хочет на него напасть, но он тут же понял, что это индейская форма приветствия, и ответил:
– Приветствую тебя, Ренно из племени сенеков.
Поднявшийся было смех замер. Король вел себя с таким же достоинством, как и его гость.
Ренно был доволен. С первого взгляда Вильгельм ему не очень понравился. Ренно заметил, что у короля дряблое тело, в отличие от ирокезских вождей и старейшин, которые до конца своих дней оставались могучими воинами. Но Вильгельм вел себя как настоящий вождь, а это самое главное, и Ренно успокоился. В этом зале достаточно прохладно, и это тоже ему нравилось. Обычно в английских домах Ренно было слишком душно. Ренно решил, что король намного разумнее остальных англичан.
Король спросил, что означают перья, которые Ренно воткнул в свою единственную прядь на макушке. Ренно объяснил, что это знаки отличия старшего воина, что каждое перо означает определенный боевой подвиг. Тут он вспомнил, что забыл взять с собой подарок для великого сахема англичан. Ренно внутренне содрогнулся, ведь нельзя приходить к сахему с пустыми руками. Машинально он снял с пояса один из скальпов и передал его Вильгельму.
Дамы в зале ахнули, некоторые даже закрыли лица руками. Несколько джентльменов чуть не упали в обморок.
Но Вильгельм снова сумел не ударить в грязь лицом. Он принял полоску высохшей человеческой кожи с волосами, внимательно осмотрел ее и поблагодарил гостя за подарок. Потом подозвал к себе офицера свиты и что-то шепнул ему.
Офицер быстро вышел из приемной.
– Вы, наверное, прекрасно владеете оружием, – сказал Вильгельм. – Не покажете ли нам, как индейцы пользуются ножом?
Ренно кивнул и огляделся. Некоторые придворные содрогнулись под его взглядом.
– Полковник Черчилль, – подозвал командира дворцовой гвардии Вильгельм, – помогите нам, пожалуйста.
Командир гвардейцев слегка растерялся, но тут он заметил, что фаворитка герцога была в короткой накидке из бобровых шкурок. Полковник попросил у женщины одолжить на время накидку, накинул ее на стул и поставил стул у самого входа в зал.
– Если мишень слишком далеко расположена, – заметил король, – можно ее передвинуть ближе.
Ренно покачал головой и улыбнулся. Он вынул из-за пояса нож и повернулся к мишени спиной, лицом к королю.
Один из молодых офицеров дворцовой гвардии машинально потянулся к шпаге. Дикарь стоял на расстоянии вытянутой руки от короля и спокойно мог убить его. Полковник Черчилль перехватил взгляд своего подчиненного и покачал головой.
Неожиданно Ренно развернулся и бросил нож. Казалось, он даже не целился.
Нож вонзился в накидку прямо посредине и пригвоздил ее к стулу. Все замерли, король Вильгельм зааплодировал первым.
Полковник Черчилль вернул нож Ренно, потом передал молодой даме немного подпорченную накидку.
Вильгельм был потрясен.
– Если можно… – сказал он, – покажите нам, пожалуйста, как вы орудуете этим… хм-м… топором.
– Томагавком, – поправил его Ренно, вытащил его из-за пояса и снова оглядел зал. Примерно в сорока футах от помоста на фоне стены ярким пятном выделялась мужская широкополая бархатная шляпа алого цвета. Украшена шляпа была большим белым пером – как раз то, что нужно. Ренно не обратил внимания на то, что владельцем шляпы был мрачный граф Линкольн.
Ренно протянул в знак вежливости томагавк королю. Вильгельм внимательно осмотрел оружие и заметил:
– Он тяжелее, чем я думал.
Ренно взял у него томагавк, крепко сжал его в руке и, неожиданно спрыгнув с помоста, издал устрашающий боевой клич воинов-сенеков. Он сделал сальто вперед в воздухе и метнул томагавк, едва снова коснулся ногами пола.
Через секунду с алой шляпы графа Линкольна слетело срезанное томагавком белое перо.
Раздались оглушительные аплодисменты. Королева Мария, забыв о приличиях, громко выражала свой восторг, многие из придворных последовали ее примеру.
Младший офицер подобрал томагавк и вернул его Ренно. Оружие он нес на вытянутых руках, словно боялся, что томагавк может в любую минуту ожить.
Но граф Линкольн был в ярости.
Король Вильгельм сидел, впившись руками в ручки трона, и покачивал головой.
Ренно вернулся на королевский помост. Ему было странно, что все эти люди восторгаются такими обыкновенными вещами. Он решил показать им нечто действительно сложное с луком и стрелами, сел на пол у ног короля, вынул из колчана стрелу и вставил ее в лук.
Все замерли и замолчали. Король Вильгельм даже поднялся на ноги. Ренно жестом показал королю, чтобы тот отошел в сторону. Монарх послушно подвинулся к позолоченному трону королевы.
Ренно вскочил на ноги и стал крутиться на помосте, подобно волчку. Не прекращая кружения, он выпустил стрелу. В зале было так тихо, что слышно было, как звенит в полете стрела.
Первыми поняли, что произошло, те, кто стоял рядом с графом Линкольном. Стрела прошла насквозь через тулью бархатной шляпы, стянула ее с головы графа и пригвоздила шляпу к стене. Поднялся невероятный шум. Дамы кричали, степенные джентльмены стучали ногами об пол и хлопали друг друга по спине.
Все смолкли, только когда заговорил король.
– Ренно, – сказал Его Величество, – вы показали нам настоящий урок боевого искусства.
Сам Ренно прекрасно помнил, что проделал весь долгий путь в Англию совсем не для этого.
– В землях сенеков, – ответил он, – около двух тысяч воинов. И еще около трех тысяч воинов из других ирокезских племен. Все они пользуются томагавками, ножами, луками и стрелами. И дружат с английскими колонистами.
– Я рад это слышать, – сказал Вильгельм. Ренно сложил руки на груди и продолжал:
– Но скоро воинам-ирокезам суждено погибнуть. Погибнут и солдаты колонистов. Их убьют французы и их союзники. Алгонкины. Гуроны. Оттава.
Король пытался понять, что хочет сказать Ренно.
Даже среди сенеков Ренно никогда не блистал красноречием, ему было далеко до ораторского мастерства Гонки. Но теперь в него словно вселились сами маниту, они развязали ему язык и подсказывали нужные слова.
– Ирокезские воины и английские поселенцы обречены на гибель! – заявил он. – Умрут и ирокезские женщины, и английские женщины-колонистки. Умрут и их дети. Но тем, кто погибнет, еще повезет по сравнению с теми, кто останется жить. Потому что живые станут рабами. Рабами французов!
Вильгельм побледнел и замер на троне. Вперед быстро вышел лорд Бомон, он подошел к помосту и обратился к королю:
– Ваше Величество, разрешите мне объяснить вам, что пытается сказать Ренно. С вашего позволения, я зачитаю два письма. Оба они написаны вам, одно от губернатора Массачусетса, второе – от моего брата, командира милиции колонии.
Король медленно кивнул.
Бомон вслух прочитал письма. Губернатор и полковник детально описывали бедственное положение английских колонистов в Новом Свете.
– Почему мне до сих пор об этом не докладывали? – спросил монарх.
Никто не осмелился сказать, что оригиналы писем были задержаны бюрократами различных государственных министерств.
– Если Франция опередит нас в Новом Свете, она станет в два раза могущественнее! Мы не должны этого допустить. – Король остановился. – Расскажите мне подробнее об их новой крепости Луисберге. Сколько там солдат, сколько кораблей? Каков точный размер укреплений крепости и сколько у них пушек?
Последовало неловкое молчание.
– Насколько я понимаю, Ваше Величество, – наконец ответил лорд Бомон, – никто из наших колонистов ни разу не бывал на острове Кейп-Бретон. Французы хорошо охраняют свою крепость.
Вильгельм снова посмотрел на индейца:
– А вы знаете что-нибудь про эту крепость, Ренно?
– Нет. На острове бывают только друзья французов.
– Значит, нужно добыть необходимую информацию, – сказал король.– Я выдвину этот вопрос на обсуждение Тайного совета и Военного совета. Сэр Гарольд Фиппс здесь?
К помосту вышел седовласый генерал-лейтенант, главнокомандующий Королевской армией. Он отдал честь королю:
– Ваше Величество.
– Надо будет отправить в колонии регулярные части, оружие, а также другие необходимые припасы. Мы подробно обсудим все на Военном совете, но я хочу, чтобы вы занялись этим немедленно. Нельзя допустить, чтобы Ренно вернулся в Америку с пустыми руками.
Генерал снова отдал честь. Монарх не успокоился:
– Лорд Каттон?
Вперед вышел подтянутый и аккуратный первый лорд Адмиралтейства [23 - Первый лорд Адмиралтейства – военно-морской министр (пост существовал до 1964 г.).].
– Слушаю вас, Ваше Величество.
– На заседании Военного совета мы обсудим состав военно-морской экспедиции в Америку. Но мы и так потеряли много времени, так что подумайте, какие корабли вы можете отправить прямо сейчас. Небольшой конвой, чтобы доставить в Новый Свет изначальный запас оружия и припасов.
Лорд Каттон отдал честь королю и занял свое место.
Король подозвал офицера из свиты. Тот подал королю деревянный ящик продолговатой формы. Король повернулся к молчавшему белому индейцу.
– Ренно из племени сенеков, – сказал король, – и я, и мой народ многим обязаны тебе. Благодаря тебе мы осознали, наконец, какая опасность грозит всем нам в Новом Свете. Я приношу извинения за то, что заставил тебя так долго ждать аудиенции. Уверяю, что накажу всех виновных в промедлении. Как только мы соберем необходимое оружие и припасы, мы тут же отправим конвой кораблей в Америку. Ты и твои друзья можете отплыть на родину вместе с этим конвоем.
Ренно склонил голову в знак благодарности. Только перед великим сахемом склоняет голову старший воин-сенека.
– Сегодня ты преподнес мне дары. Самый главный из них – ты раскрыл нам глаза на проблемы, о существовании которых мы и не подозревали. Я хочу преподнести ответный подарок. – На секунду король замолчал. – Тебе знакомы пистолеты?
Ренно кивнул.
– Много лун тому назад я научился стрелять из маленьких огненных дубинок, – ответил он.
Король улыбнулся, доказав, что не лишен чувства юмора.
– Не нужно демонстрировать нам свое умение. Я уверен, что стреляешь ты великолепно. – И он протянул деревянный ящик Ренно.
Ренно открыл его и увидел два дуэльных пистолета. Он не считал себя большим знатоком огнестрельного оружия, но сразу понял, что эти пистолеты особенные. Дула у них были короткие, рукоятки инкрустированы перламутром. Позже, когда пистолеты посмотрит Джефри, они обнаружат, что спусковые механизмы у них необыкновенно чувствительные.
– Я тоже хочу преподнести тебе небольшой подарок, Ренно, – сказала королева Мария. Изящным движением она сняла с шеи золотой медальон размером с женский кулачок и протянула его Ренно.
Придворные дружно зааплодировали.
Аудиенция была закончена. Король и королева спустились с помоста и прошли по пурпурной дорожке. Придворные дамы низко приседали, мужчины склоняли головы. Только Ренно стоял, гордо подняв голову, как и подобало сыну великого сахема.
Тут же к Ренно подскочил возбужденный Джефри, а вслед за ним и лорд Бомон, и лорд Черчилль и другие придворные, которых волновала судьба колоний.
– Все прошло замечательно, – сказал Джефри. – Ты не только привлек к себе внимание короля, ты добился от него всего, о чем можно было лишь мечтать!
– Ваше умение владеть оружием настолько покорило Его Величество, что он не мог не обратить на вас внимания, а потом вы произнесли такую проникновенную речь, – сказал лорд Бомон. – Никто еще так не говорил королю о жизни колоний и наших союзников, индейцев. Все колонисты теперь в долгу перед вами.
Полковник Черчилль присоединился к сердечным поздравлениям.
Адриана стояла немного в стороне. Тут она не так сильно выделялась в толпе. Она улыбалась и явно была довольна успехом Ренно.
Сам Ренно был намного более спокоен, чем окружающие его люди. С его точки зрения, он не сделал ничего особенного. Он сказал чистую правду и не ожидал от великого сахема англичан какой-либо другой реакции. Самое главное сделали маниту, ведь это они показали ему в том сновидении Адриану, они с ее помощью уговорили его отправиться в Англию.
Единственное, что волновало его, это перспектива скорого возвращения в свои любимые леса. Он понятия не имел, сколько времени может потребоваться на снаряжение конвоя, но король Вильгельм говорил решительно и конкретно, так что, наверное, все произойдет в ближайшем будущем.
Вместе с друзьями он вышел из дворца и подошел к экипажу.
Вдруг к ним приблизились трое мужчин. Среди них был граф Линкольн, с красным лицом и без шляпы. Он преградил путь Ренно и грозно сказал:
– Ты оскорбил меня в присутствии короля, королевы и всего двора!
Бомон и Черчилль пытались вступиться за Ренно, но граф яростно оттолкнул их.
– Я хочу драться с этим проклятым дикарем, а не с вами, – сказал он. – Он уже второй раз насмехается надо мной, и я этого не потерплю!
Он медленно стянул с руки перчатку и ударил ей молодого индейца по лицу. Потом развернулся и ушел.
Ренно не знал обычаев англичан, но граф, таким образом, вызвал его на дуэль.
Глава седьмая
Массачусетс был самой богатой и самой густонаселенной из всех колоний Нового Света и потому играл важнейшую роль в борьбе за благоденствие английских поселений в Америке. Колонии предстояло не только защищать собственные рубежи, но и руководить действиями остальных.
После возвращения в Квебек Алан де Грамон взвесил результаты операции. Рейды воинов-гуронов, переодетых алгонкинами, отчасти удались. Теперь английские колонисты включили алгонкинов в список своих врагов. Но отпор, который дали отряду Грамона местные ополченцы у форта Спрингфилд, вынудил их прервать вылазку и вернуться домой. Получалось, что главной своей цели Алан де Грамон не достиг, а именно: не разжег настоящую войну между английскими колонистами и алгонкинами.
Он обсудил все с генералом де Мартеном перед возвращением генерала в Луисберг.
– Я обеспокоен сложившейся ситуацией, сэр, – признался Грамон. – Англичане, естественно, попытаются напасть на вашу новую крепость, а Париж так неохотно посылает сюда войска, что, того и гляди, Лондон нас обойдет.
– Вряд ли, – ответил де Мартен.– Даже без дополнительных войск и кораблей, которые мне обещали, я могу дать достойный отпор англичанам.
– Это так, сэр, если только их колонисты, которые численностью в несколько раз превосходят французских поселенцев, не встанут в ружье. Подкрепление, которое вам обещано, будет здесь к весне?
Генерал сухо улыбнулся:
– Их обещали прислать к весне, Грамон, но жизнь в Версале так безмятежна, что офицеры в военно-морском министерстве легко теряют счет дням. Должен признать, что не разделяю вашей тревоги, но если у английских колонистов появятся другие заботы, мне будет намного легче.
– Они первоклассные солдаты, сэр, и именно поэтому я так обеспокоен. Я сражался с ними лицом к лицу и могу сказать, что они владеют хитростями ведения боя в лесу. Мне удалось обмануть их, убедить, что алгонкины напали на них без всякого повода, но я вынужден был уйти раньше времени и не успел спровоцировать их на настоящую войну с алгонкинами. Удайся мой план до конца и какое дело нам до проволочек Парижа, у вас в запасе было бы много времени, чтобы подготовить собственное нападение на Бостон и Нью-Йорк.
– Я бы не тратил время на сожаления по поводу того, что не смог сделать, – сурово оборвал его генерал.
– Я и не собираюсь этого делать, – напыжился полковник де Грамон. – Но как раз когда я готовился к самому важному этапу своего плана, мы наткнулись на превосходящие силы ополченцев Массачусетса и вынуждены были отступить. Правда, это вовсе не значит, что остаток зимы я проведу, сложа руки.
Видно было, что полковник что-то задумал, и генерал де Мартен, уже оценивший этого закаленного жизнью офицера, вопросительно поднял бровь и посмотрел на Грамона.
– Когда изначальная стратегия верна, – высказал свою мысль Алан, – временное поражение не влияет на исход дела.
– Кажется, я вас понимаю.
– По-моему, у нас все еще остается возможность втянуть Массачусетс в войну с алгонкинами, и тогда у них просто не будет времени думать о более серьезном враге.
– Пожалуйста, избавьте меня от подробностей, – заявил генерал. – Если люди, действия которых я не в состоянии контролировать, совершают зверские поступки, я предпочитаю о них не слышать.
– Возвращайтесь в штаб в Луисберге с чистой совестью, генерал. Думаю, когда я прибуду к вам весной, у меня для вас будут хорошие новости.
Алан де Грамон тщательно продумал план новой операции. Он взял с собой двадцать пять самых испытанных и надежных воинов. Они отправились в поход в самый разгар зимы. Скрываясь в лесах на западном берегу реки Коннектикут, гуроны сумели незамеченными приблизиться к форту Спрингфилд. Там они переправились на восточный берег и, переодевшись алгонкинами, совершили несколько дерзких, опустошительных набегов на одинокие фермы. Воины беспрекословно слушались де Грамона и проявили верх дисциплинированности. Они не грабили, не брали пленников. Когда им оказывали сопротивление, отряд отступал, но в бой не ввязывался. Главное, надо было в короткий срок посеять панику среди колонистов. Грамон хотел, чтобы власти колонии Массачусетс пошли войной против алгонкинов.
Его отряд поджигал дома и сараи. Они уничтожали большие запасы зерна, сделанные на зиму. Убивали мужчин, женщин и детей и снимали со всех скальпы. Забивали скот.
Грамон нападал стремительно и действовал безжалостно, он подбирался совсем близко к форту Спрингфилд, а после нападения поспешно уводил отряд на противоположный берег реки. Хорошенько напугав англичан, они так же быстро вернулись в Канаду.
В форте Спрингфилд все поселенцы были напуганы жестокими нападениями индейцев, а те, кто видел нападавших издали, и кому удалось спастись, в один голос уверяли, что это были алгонкины.
Фермер по имени Фред Браун жил недалеко от границы с Коннектикутом. Его убили прямо в сарае, а жену Эмму и четверых детей – в доме.
Авель Адамсон, лучший кузнец городка, пошел домой обедать вместе с женой, и оба погибли.
Ида Элвин избежала гибели лишь благодаря тому, что незадолго до набега уехала в форт Спрингфилд, но дом ее полностью сожгли. Она лишилась всех своих вещей, а на строительство нового дома требовалось, как минимум, несколько месяцев, и ей пришлось перебраться в дом священника к Деборе и Авдию.
Но ни одна из смертей не вызвала большего негодования, чем смерть Луизы Готье. Она принесла обед мужу. Он в это время как раз спустился к реке за водой, и Луиза решила его подождать. Она села на крылечке их почти достроенного дома.
Когда, спустя несколько минут, вернулся Рене, он нашел ее мертвой: она скончалась от многочисленных ножевых ран. С женщины сняли скальп. Видимо, что-то спугнуло нападавших и они не успели поджечь дом.
Рене был в ужасном состоянии, и Милдред Уилсон присматривала за ним, а также за двумя малышами, которые никак не могли понять, куда же исчезла их мать.
Бригадный генерал Эндрю Уилсон тут же призвал всех ополченцев и отправил два отряда на поиски мародеров. Один отряд возглавлял капитан Дональд Доремус, второй – лейтенант Том Хиббард. Отряды прочесывали леса в округе в течение недели, но не нашли ни следа индейцев. Алан де Грамон безукоризненно осуществил первую часть своего плана, и его отряд уже давно был в Канаде.
Преподобный Дженкинс отслужил общую панихиду по всем погибшим. Все жители города пришли в церковь. Рене Готье был так подавлен, что, казалось, вообще не воспринимал происходящего.
Жители форта Спрингфилд были возмущены зверствами индейцев и написали прошение с требованием отправить военный отряд на расправу с алгонкинами. Под прошением стояло более шестисот подписей.
Бригадный генерал Уилсон чуть было не попался в ловушку, столь умело расставленную для него полковником де Грамоном. Его спасло некое шестое чувство. Он сказал капитану Доремусу:
– Видит Бог, алгонкины заслуживают хорошей трепки, но я не хочу погрязнуть в этой кампании, нам предстоит более серьезное дело.
Доремус ничего не понял.
– Алгонкины – самое большое племя в наших краях, они могут выставить против нас несколько тысяч воинов. Если мы отправимся в погоню за ними, нам придется задействовать все силы милиции Массачусетса.
– Но мы разобьем их в пух и прах, сэр! – вставил Доремус. – Проучим их, и они еще долго будут помнить, как лезть в наши колонии.
– Я ни секунды не сомневаюсь, что мы справимся с алгонкинами, – ответил Эндрю Уилсон. – Но мы потратим много боеприпасов, и будем рисковать жизнями ополченцев. Алгонкины ведь уже заключили договор с французами, не так ли?
– Да, генерал, но…
– А французы… судя по той информации, которую нам удалось собрать, все еще укрепляют форт Луисберг. Пока нам реально ничто не угрожает, но если мы бросим все свои силы на борьбу с алгонкинами, Дон, то с чем мы останемся, когда придет время воевать с французами? Мы ждем возвращения Ренно, он должен убедить короля помочь нам в этой войне. Так что будем ждать, когда Ренно и Джефри приедут из Лондона. Если им удастся добиться того, на что мы надеемся, тогда можно будет пересмотреть наши планы. Если же нет, стиснем зубы и подождем более подходящего момента.
– Генерал, люди возмущены этими нападениями.
– Я знаю, и сам возмущен не меньше других. Но у нас ограничены боеприпасы и не так много ополченцев. Надо немного подождать, набраться терпения. Мы еще посчитаемся с алгонкинами, не сомневайся. Но только тогда, когда сможем в открытой битве встретиться с французами. У меня есть подозрение, что все эти нападения были совершены с целью спровоцировать нас на непродуманные действия, а именно этого я, и хочу избежать. Будущее Массачусетса и всех других английских колоний зависит от нашей способности оставаться невозмутимыми и не действовать сгоряча. Надо держать себя в руках, Дон, и молиться за то, чтобы нам повезло!
Полковник Черчилль ходил взад-вперед по небольшой гостиной домика на берегу Темзы. Он делал вид, что разговаривает с Ренно, но на самом деле вся речь была обращена к Джефри и сильно взволнованной Адриане. Девушка сидела, крепко сцепив руки.
– Извините меня за сильные выражения в присутствии дамы, но Линкольн – это хитрый, двуличный негодяй. Человек с таким опытом, как у него, не имеет права вызывать на дуэль новичка. Это чистое убийство, а не дуэль!
Ренно был совершенно спокоен. Он понятия не имел, что такое дуэль, и ни на секунду не сомневался в себе как в воине.
Джефри нервно рассмеялся.
– Как оскорбленная сторона, Ренно может оставить за собой выбор оружия. Хотелось бы мне посмотреть на лица Линкольна и его секундантов, когда мы объявим им, что Ренно выбрал томагавки.
Ренно улыбнулся. Он с удовольствием снес бы голову этому краснолицему англичанину – одним метким сильным ударом.
– Я бы тоже посмеялся, как и вы, мистер Уилсон, – сказал Черчилль. – Но не надо забывать о законах чести. На дуэли можно драться на шпагах или стреляться из пистолетов.
– Зачем вообще нужна эта дуэль? – вскричала Адриана. – Все это нечестно, несправедливо, ниже человеческого достоинства. Король и королева не одобрят таких действий!
– Конечно, нет, – мрачно ответил командир внутренней королевской охраны. – Они вообще против дуэлей. Но если люди уже много веков сражаются на дуэлях, даже монархам не под силу быстро искоренить эту привычку. Сегодня Ренно одержал большую победу для английских колонистов. Однако это не означает, что уже завтра Америке будет оказана помощь. Как раз теперь нам больше всего понадобится поддержка наших друзей, тех, кто сегодня слышал и видел Ренно в Уайт-Холле. Для того чтобы собрать боеприпасы и оружие, набрать войска и отправить все это в Америку, нужно время. Тут требуется участие многих людей. И если эти люди узнают, а они наверняка узнают, что Ренно отказался принять вызов графа Линкольна, он тут же упадет в глазах тех, кто сейчас им восхищается. Эти же люди начнут вставлять Ренно палки в колеса. И тогда ни о какой помощи Новому Свету уже не будет и речи.
– Английское дворянство, – презрительно бросила молодая женщина, – так же помешано на своем якобы священном долге чести, как и их враги, французы. Да упаси нас Господь от дворян.
– Боюсь, я вынужден согласиться с полковником Черчиллем, Адриана, – заметил Джефри. – Никто, конечно, не посмеет нарушить приказов короля Вильгельма, но начнутся бесконечные проволочки и препятствия. Колониям нужна помощь, причем незамедлительная. А это означает, что Ренно нужно драться на дуэли с графом Линкольном.
Ренно кивнул в знак согласия, он не понимал, почему так, расстроена Адриана.
– А если его убьют, – сказала девушка, – вы все равно считаете, что игра стоит свеч?
– Мы сделаем все, что в наших силах, чтобы его не убили, – ответил полковник Черчилль. Он открыл коробку с замечательными пистолетами, которые подарил Ренно король Вильгельм, и промолвил: – Интересно.
Джефри покачал головой:
– Я тоже подумал об этом, полковник, но полагаю, что не стоит. Ренно замечательный стрелок, и он уже умеет владеть мушкетом не хуже любого солдата-ветерана, но пистолет для него – дело новое.
– А дуэльные пистолеты – это вообще особый вид оружия – у них очень чувствительный спусковой механизм и специальная балансировка, – заметил Черчилль. – Боюсь, чтобы освоить данный вид оружия, Ренно понадобится много времени. Линкольн же наверняка с детства знаком с ними.
– Значит, шпаги, – сказал Джефри. Адриана закрыла лицо руками.
– Все не так безнадежно, как ты думаешь, – успокоил ее Джефри. – Я сам обучил его азам фехтования еще на борту брига, который привез нас в Англию, а с тех пор он ежедневно занимается здесь с мастером.
– И как вы его оцениваете? – спросил полковник.
Джефри задумался.
– Он вполне может постоять за себя, если только не придется драться с мастером, – наконец сказал он. – У него дух воина, крепкая рука и замечательная реакция, просто потрясающая. Ему не хватает разве что опыта. А вот граф Линкольн как раз всю свою жизнь сражается на шпагах.
– Он выиграл несколько дуэлей, – заметил Черчилль. – И все же лучше остановиться на шпагах. Самое большое преимущество с этим видом оружия, что можно отделаться лишь ранением.
– Конечно, – подтвердил Джефри. – Если один из дуэлянтов ранит другого, считается, что честь удовлетворена, и схватка на том и заканчивается. Я тоже за шпаги. А что думаешь ты, Ренно?
Белый сенека улыбнулся:
– Я буду драться на шпагах.
– Прекрасно, – сказал Черчилль. – Я поставлю в известность секундантов графа.
Адриана по очереди посмотрела на мужчин. Она так привязалась к Ренно, а теперь он может погибнуть на дуэли с каким-то забиякой.
– По-моему, – медленно промолвила она, – все вы сошли с ума.
Когда отряд ополченцев под командованием Тома Хиббарда вернулся в форт Спрингфилд, он попросил разрешения в одиночку вернуться в лес и продолжить поиски обидчиков-алгонкинов. Бригадный генерал Уилсон пытался переубедить Тома, но тот так настаивал, что генерал вынужден был уступить.
Уилсон быстро понял, что Том близко к сердцу воспринял последние нападения индейцев. Он редко вспоминал жену, Агнес, которую четыре года назад убили гуроны. С женщины тогда тоже сняли скальп, и вот теперь Том, очевидно, заново переживал то страшное время. Особенно тяжело он перенес гибель жены своего друга, Рене Готье.
Он провел в лесу более двух недель. Зимой редко кто из колонистов решился бы на такое. Когда, наконец, Том вернулся в форт Спрингфилд, он доложил о своем возвращении бригадному генералу, сказал Рене, что никого не нашел, а потом отправился в гостиницу Доремуса.
Нетти случайно зашла в гостиницу вечером и сразу же подсела к Тому. Он улыбнулся ей, улыбнулся впервые после резни.
Сразу было видно, что Том выпил больше обычного. Он вообще редко пил, и потому Нетти догадалась, что дело плохо. Он не мог ни идти, ни ехать верхом, отправить его в дом Уилсонов было просто немыслимо, и Нетти позвала Тома к себе. Том тут же согласился и, спотыкаясь, поплелся за ней следом.
Ни о каких ласках не могло быть и речи. Нетти слышала, что Том занимался поисками убийц-индейцев, но ни о чем его не расспрашивала. Она спокойно помогла ему раздеться и уложила спать.
Том моментально заснул.
Нетти накрыла его одеялом, а с наступлением ночи зажгла маленькую керосиновую лампу. В неясном свете лампы она долго смотрела на Тома. Ей очень хотелось помочь этому доброму, хорошему человеку, хотелось облегчить его страдания. Она прекрасно знала, как погибла жена Тома, и знала также, почему Том так переживает горе Рене Готье.
Когда утром Том проснулся, Нетти уже готовила завтрак на маленькой плите. Она успела согреть для него ведро воды, достала невесть откуда бритву и поставила небольшую миску с мягким желтым мылом, чтобы он побрился.
Том молча все принял. Заговорил он только после завтрака. Они сидели друг напротив друга, и пили чай.
– Насколько я понимаю, – сказал он, – я вчера сильно надрался.
– Нет, – ответила Нетти. – Ты просто очень устал, и я привела тебя к себе. Ты уснул, как младенец.
– Зачем тебе все эти хлопоты, – проворчал Том.
– Это мелочь. Вот ты действительно сделал мне много добра, – ответила Нетти.
Том смотрел на нее поверх неровного края кружки.
– Я хочу кое-что сказать тебе и надеюсь, ты не обидишься.
Нетти покачала головой.
– Больше двух недель я в одиночку провел в лесу, искал этих головорезов. Сейчас я их не нашел, но все равно найду.
Нетти услышала в его голосе такие решительные нотки, что можно было не сомневаться – Том сдержит свое слово.
– Ты не знаешь эти леса, да тебе и не нужно. Когда я был мальчишкой, еще в Лондоне, никогда бы не поверил, что смогу так легко жить в диком лесу, но вот ведь как получилось. Только голову нечем занять. Там, в лесу, так тихо и спокойно, что с ума можно сойти, если не думать.
Тон у него переменился, но Нетти не понимала причины. Она только заметила, что Том говорит мягче.
– Большую часть времени я думал о троих людях, – продолжал Том. – Двое из них мертвы. Моя жена и бедняжка жена Рене. И их уже не вернуть. И вот я сказал себе, что надо думать о живых. – Тут он замолчал. – Я говорил тебе об этом вчера, когда был пьян?
– Нет, Том.
– Так вот, больше всего я думал о тебе, – сказал Том. – И днем и ночью.
Нетти была так поражена, что не знала, что и сказать.
– Жизнь на границе опасная штука, – продолжал Том.– Никогда не знаешь, что тебя ждет в следующий момент. Вот мне и кажется, что нужно все делать вовремя. Поклянись, что не будешь надо мной смеяться.
– Зачем мне над тобой смеяться?
Том Хиббард поставил кружку с чаем на стол, тяжело сглотнул, потер ладони о свои полушерстяные бриджи и торжественно заявил:
– Нетти, я буду, счастлив, если ты согласишься стать моей женой.
На секунду Нетти лишилась дара речи, она даже решила, что Том еще до конца не протрезвел. Но потом поняла, что он трезв и говорит от всего сердца, и потому замотала головой.
– Почему?
– На то много причин, – ответила Нетти, – но самая главная прекрасно известна и тебе, и всем жителям форта Спрингфилд. Я проститутка.
– Нехорошо такой женщине, как ты, жить так, как ты живешь, – сказал Том. – Да, я знаю, настанет день, и ты сможешь зарабатывать себе на жизнь в швейной мастерской. Но до той поры совершенно незачем спать со всеми подряд. Тебе надо положить этому конец. Прямо сейчас.
Глаза Нетти наполнились слезами, она отерла их тыльной стороной ладони:
– Никогда не думала, что кто-нибудь когда-нибудь сделает мне предложение, Том. И я никогда не забуду этот день. Но я слишком уважаю тебя, чтобы выйти за тебя замуж. Все в городе будут смеяться над тобой, будут говорить всякие гадости за твоей спиной.
– Не все, ты ведь знаешь. А те, кто будет, пусть себе говорят. Разговоры ничего не стоят, и никому они не навредят.
– Нет, я не могу, но все равна спасибо.
– Дай я назову тебе несколько причин, по которым ты должна согласиться, – решительно начал Том. – В первую очередь мы с тобой. Ты не можешь отрицать, что ты нравишься мне, а я тебе. Мы помогаем, друг другу, а именно для этого и существует брак. Я нутром чую, что мы созданы друг для друга, и ты это тоже знаешь. Я вижу это по твоим глазам.
– Я отказываюсь это слушать! – закричала Нетти и закрыла уши руками.
Том медленно поднялся на ноги, улыбнулся и осторожно отвел ее руки.
– Мне не нравится, когда меня вынуждают так делать, – сказал он. – Поэтому, пожалуйста, веди себя разумно. – Он снова уселся на стул.
– Я и так веду себя разумно, – горячо ответила Нетти. – Я слишком хорошо о тебе думаю, чтобы позволить тебе жениться на потаскушке.
– То есть ты считаешь, что я лучше тебя, так? – Нетти кивнула.
– Мы с тобой из одной части Лондона, – продолжал Том. – Поэтому мне не придется объяснять тебе некоторые вещи. У моего отца была слабость – карты. Когда он умер, мне в наследство остались только его карточные долги. Думаю, ты не очень удивишься, узнав, что когда я был ребенком, моей матери приходилось принимать у себя мужчин, чтобы у нас была крыша над головой и еда в доме, чтобы мы ходили в школу, а не работали сызмальства. Так вот, ты не более потаскушка, чем моя мать. Я достаточно долго прожил на свете, чтобы уметь отличить добрую, порядочную женщину от потаскушки. И вот что я тебе скажу – независимо от того, выйдешь ты за меня или нет, но мужчин ты сюда водить больше не будешь. – Никто, наверное, никогда еще не слышал, чтобы Том так долго говорил.
Нетти пыталась сдерживать слезы, но они все равно текли по щекам.
Том делал вид, что не замечает этого.
– Существует и множество других причин, чтобы мы поженились. Например, Рене Готье, который все еще живет в доме у Милдред и Эндрю и все еще оплакивает свою Луизу. А малышам совсем одиноко и тоскливо. Им надо жить в своем доме. Им надо заняться делом, тогда и с прошлым будет справиться легче.
– При чем здесь Рене Готье и его малыши?
– У нас здесь принято помогать друг другу, как Луиза Готье помогала тебе. Понимаешь, Рене не может просто так взять и переехать в новый дом. Нужно, чтобы кто-то готовил еду, присматривал за детьми, вообще помогал по хозяйству. Если мы с тобой поженимся, то сможем какое-то время жить вместе с ними. В свободное время Рене будет помогать мне со строительством нашего дома. А потом мы станем соседями и по-прежнему будем работать вместе. Я его так загружу работой, что у него времени не останется на тяжелые мысли. А ты сможешь тем временем заменить детям мать. Милдред старается изо всех сил, но она больше подходит на роль бабушки. Ты сможешь дать им всю свою любовь и заботу, и тогда им тоже будет намного легче пережить утрату.
Том затронул больное место, и Нетти задумалась.
Том понял, что выиграл, и немного расслабился.
– Просто пришли в голову такие мысли, понимаешь. Всегда хочется помочь хорошим людям. Но у нас с тобой будет своя жизнь. Через несколько месяцев мы в любом случае переедем в свой собственный дом.
Нетти перестала плакать. Она знала, что Том специально сказал ей про несчастных детишек Готье. Но это было не все. Нетти не могла точно сказать, любит ли она Тома, потому что не знала, что такое настоящая любовь. Она восхищалась им, уважала его, а в постели, пожалуй, только с ним и с Ренно она чувствовала себя настоящей, живой женщиной.
– Почему ты хочешь, чтобы я вышла за тебя? – спросила она.
Том взорвался:
– Черт побери, что за глупый вопрос! Почему мужчина хочет, чтобы женщина вышла за него замуж?
– Не знаю. Потому и спрашиваю.
– Потому что не могу не думать о тебе. Не могу не волноваться за тебя. Мне хочется защищать тебя. Мне хочется, чтобы ты прекратила заниматься этим ремеслом. Чтобы у тебя не было проблем. Да, я знаю, ты вполне можешь за себя постоять, иначе бы ты так долго не продержалась. Ты сильная. Но я могу защитить тебя намного лучше. На границе жить нелегко, и любой женщине нужна поддержка мужчины.
Его ответ удовлетворил Нетти. Более того, она была потрясена, поняв, что Том Хиббард действительно ее любит. На душе у нее потеплело, и она улыбнулась Тому.
Том снова встал со стула и сказал:
– Ну, я совсем заговорился. Сейчас приведу себя в порядок, и мы с тобой кое-куда сходим.
– Куда?
– Увидишь.
На этом разговор был окончен. Несколько минут спустя, он снял с вешалки пальто Нетти и помог ей одеться. Неожиданно она повернулась и поцеловала его.
– Спасибо за предложение, – сказала она при этом. – Я никогда этого не забуду.
– У тебя не будет возможности об этом забыть, – ответил Том, и они пошли вниз по лестнице.
Казалось, Том куда-то торопится. Нетти изо всех сил старалась поспеть за ним. Дорога была грязная, тонкий слой льда покрывал лужи. Наконец Нетти не выдержала.
– Ты слишком быстро идешь, – сказала она.
Том извинился, замедлил шаг и взял ее за руку. У Нетти сердце чуть не выпрыгнуло из груди, когда она поняла, что Том ведет ее в дом священника. Она попробовала высвободить руку, но Том крепко держал ее.
Им открыла дверь Дебора Дженкинс в домашнем чепце и переднике, с соломенной метлой в руке.
– Боже мой, – воскликнула она. – Мы не ждали гостей так рано.
Том остановил ее:
– Мы будем очень обязаны, если преподобный отец сможет уделить нам немного времени.
Из гостиной, которая одновременно была и кабинетом, вышел Авдий. Он готовился к воскресной проповеди и держал в руках перо.
Том сразу перешел к делу.
– Авдий, – начал он, – мы просим тебя провести обряд венчания. Мы хотим пожениться, как только сможем доставить сюда Уилсонов, Рене Готье и его детишек.
Священник удивился, но тут же с радостью согласился. Он послал сынишку соседей в дом к Уилсонам. Дебора обняла Тома и Нетти.
Все происходило так быстро, и Нетти казалось, что она перестала распоряжаться собственной жизнью, да ее уже никто и не спрашивал. Она попыталась объяснить, что ей надо вернуться домой и переодеться, но безрезультатно.
Скоро приехали Уилсоны, а с ними вместе Рене Готье с детьми. Рене улыбался впервые после смерти жены. Все прошли в церковь, а бригадный генерал Уилсон настоял на том, чтобы вести невесту к алтарю.
Нетти шла как во сне, словно все происходило не с ней.
Рене сразу согласился на предложение Тома всем вместе перебраться в новый дом. Они с Томом так увлеклись этой идеей, что готовы были начать переезд сразу после венчания. Дебора с трудом уговорила всех сесть за стол.
После быстрого угощения Нетти с помощью детей Готье перевезла свои вещи в их дом. Эндрю Уилсон отправил своих слуг и несколько повозок, чтобы помочь с переездом, и после полудня все уже были в новом доме.
Мужчины развели огонь в двух каминах, и скоро в доме стало тепло. Остаток дня Нетти раскладывала по местам посуду, белье, свои вещи и вещи детей. Время от времени она прерывала свои занятия, чтобы показать Тому и Рене, куда ставить мебель.
К вечеру в доме стало уютно. Милдред прислала повозку с продуктами, а Дебора испекла пирог. Нетти усадила всех чистить картофель и овощи, а сама занялась мясом, и вскоре на плите уже готовился ужин. За стол они сели с наступлением темноты.
Дел оставалось еще много. Том и Рене вызвались помочь Нетти с мытьем посуды, правда, большой железный котел она им не доверила. Потом она уложила детей спать.
Нетти вспомнила, что Луиза всегда на ночь рассказывала детям сказку, и постаралась что-то придумать сама. Хотя она осталась недовольна своим рассказом, но дети были в полном восторге и заснули с улыбками на лицах.
Нетти до конца осознала свое новое положение, когда они вместе с Томом поднялись в маленькую спальню. Кровать Нетти занимала почти всю комнату. Теперь она замужняя женщина и будет делить эту постель только с Томом Хиббардом. Она украдкой взглянула на безымянный палец левой руки. Том подарил ей золотое колечко своей первой жены, и никогда еще Нетти так не радовалась подарку.
За эти несколько часов переменилась вся ее жизнь. Она еще чувствовала себя неуверенно, считала себя недостойной, но она докажет, что достойна этого золотого колечка. Только теперь она вдруг осознала, что формально так и не дала согласия Тому. Он просто взял инициативу в свои руки.
А сейчас уже поздно волноваться или сожалеть. Так или иначе, она стала женой Тома Хиббарда.
В гостиной в камине горел огонь, но тепло едва достигало маленькой спальни, и Нетти быстро разделась и нырнула под одеяло. К ней присоединился Том. Он ничего не сказал, просто обнял, поцеловал и крепко прижал к себе.
Нетти ощущала, как рядом с этим сильным, добрым, хорошим человеком улетучиваются все ее сомнения. Том стал ее защитником, заслоняя ее от всего злого и темного в этом мире. Теперь, когда они вместе, было ради чего жить.
На маленькой поляне в лесной глуши члены клана Медведя выстроили небольшую хижину. Мужчины обтесали шесты и перекладины, скрепили их ремнями из сыромятной кожи; женщины покрыли остов циновками из тростника; дети сверху обмазали хижину глиной.
Хижина была предназначена на короткий срок, но делали ее с таким же усердием, с каким возводили обычные дома. Дверное и оконные отверстия затянули шкурами, чтобы внутри было тепло, в центре хижины устроили очаг.
Дым от огня уходил в отверстие в крыше. Единственная мебель в хижине – возвышение, покрытое мягкими ветками и застланное поверху оленьими шкурами, – постель.
Рядом с хижиной с таким же усердием был возведен помост в несколько футов высотой.
В главное селение сенеков стекались представители всех групп племени, среди них были и делегации клана Медведя. Прибыли и посланцы других наций союза ирокезов, тоже члены клана Медведя.
Впереди огромной процессии шел Эличи. Он занял место старшего брата, которого сейчас не было в землях сенеков. На голову и плечи Эличи набросил шкуру медведя, который всю свою жизнь был верным другом Ренно.
За ним шли девять барабанщиков. Они в унисон били в барабаны, и гулкое эхо разносило ритм по всему лесу.
Вслед за барабанщиками шли хранители веры. Все они были в искусно вырезанных масках, изображавших Священные Лики. У каждого был мешочек с высушенными травами, посвященными Великому Духу. Эти травы специально припасались для особых обрядов.
Гонка шел в одиночестве, одетый только в набедренник и мокасины, и под боевой раскраской лицо его было напряжено и сурово. За ним шла Ина, ее лицо ничего не выражало, но щеки, лоб и руки были вымазаны золой. Вслед за Иной в самых простых одеяниях шли Балинта и Уолтер Элвин.
В центре процессии шагали восемь могущественных военных вождей нации, прямые подчиненные Гонки. Эти вожди были самыми известными воинами во всей Америке, они добились своего теперешнего положения доблестью и смелостью, мудростью и мужеством. Но сейчас они шли плавно, мягко ступая, чтобы никоим образом не задеть и не встряхнуть носилки с бесценным грузом, который несли.
На носилках лежала Санива. Ее старческие руки с набухшими венами неподвижно лежали на груди, но глаза были открыты, и она прекрасно понимала все, что происходило вокруг. Если ей и было больно, она этого не показывала: лицо ее было спокойно, выражение глаз умиротворенное.
По обе стороны от военных вождей с носилками шли женщины – хранительницы веры в масках, тоже изображавших Священные Лики. Они то и дело кидали в сторону Санивы золу и сушеные травы и пели при этом древнее заклинание, обращенное к маниту. Вся одежда, руки и лицо Санива были покрыты золой и травами.
Вслед за носилками шли представители других наций союза ирокезов, причем один представитель каждого из племен был одет в медвежью шкуру. Все они тоже пели.
Завершали процессию сенеки. Сначала шли старшие воины в набедренниках, но в полном боевом вооружении и боевой раскраске. Они шли ровным строем и смотрели прямо перед собой. За ними шествовали младшие воины, они старались во всем походить на старших, но им гораздо труднее было скрыть свои чувства. Женщины-сенеки шли толпой, вслед за матерями шагали и дети. Женщины и дети шли молча, но сразу было понятно, что они, может, даже острее остальных осознают грозящую сенекам утрату.
Саниву положили на постель в хижине. Военные вожди встали в ряд, а люди заходили один за другим, чтобы воздать последнюю дань уважения мудрой женщине. Хранительницы веры больше не посыпали Саниву золой и травами и не гремели своими погремушками. Они старались делать все так, как наказала им сама Санива.
– Я знаю, что умираю, – сказала она. – Не пытайтесь спасти мою жизнь. Настало время мне воссоединиться с духами моих предков. И я должна оставить вас и идти к ним.
После того как хижину покинули последние члены процессии, военные вожди вышли вслед за ними. Теперь ближайшие родственники должны были проститься с Санивой.
Первыми в хижину вошли Балинта и Уолтер. Они чувствовали себя неловко, их пугала торжественность момента, и они остановились у самого входа.
Санива улыбнулась.
– Подойдите ближе, дети мои, я хочу вас получше рассмотреть, – сказала она.
Они подошли и молча смотрели на нее. Она снова улыбнулась, голос ее окреп.
– До того как я покину вас, – сказала Санива, – я хочу рассказать вам об одном видении. Оно явилось мне в мою последнюю ночь на земле. Будущее этой земли в ваших руках.
Балинта жестами передавала слова умирающей женщины Уолтеру.
– Вместе, – продолжала Санива, – вы дадите начало новому народу. В наших лесах будут жить и сенеки, и англичане. Сыновья и дочери Балинты и Уолтера научат их жить в мире и согласии. Вы обязаны передать своим сыновьям и дочерям все самое хорошее, что есть в вас. Они должны узнать от вас все самое сокровенное. Злые духи будут пытаться помешать вам. Но вы прислушивайтесь к добру в ваших сердцах.
Балинта и Уолтер торжественно кивали.
– Давным-давно, – говорила им Санива, – сенеки пришли на эти земли. Теперь сюда придут англичане, их будет больше, чем гусей, когда те летят на север весной. Есть жадные сенеки, и есть жадные англичане. Многие будут воевать из-за земли. Но воевать из-за земли нельзя. Пусть ваши дети и дети ваших детей покажут пример остальным. Пусть они научат индейцев и белых жить в мире.
– Все будет, как ты сказала, – ответила Балинта. Уолтер быстро закивал.
– А теперь идите, силы покидают меня.
По традиции сенеков, они склонили головы, потом вышли из хижины. Но Балинта не удержалась, наклонилась и поцеловала тетку в морщинистую щеку.
Уолтер на секунду замешкался, потом сделал то же самое. Санива улыбалась им вслед.
Следующим в хижину вошел Эличи. Он встал у постели, прямой, крепкий, мускулистый, с бесстрастным лицом. Медленно в знак приветствия он поднял вверх томагавк.
– Сын моего брата, – сказала ему Санива, – ты идешь по пути, усыпанному терниями и насмешками. Нелегко быть в тени другого. Но ты брат Ренно. Когда ты проявляешь мужество, ты знаешь, что Ренно мужественнее тебя. Когда ты совершаешь подвиги, ты знаешь, что его подвиги значительнее.
– Это так, сестра моего отца, – ответил Эличи. – Но в моем сердце нет ненависти к Ренно. Я испытываю к нему только любовь. И с радостью иду в его тени.
– Это хорошо, – произнесла старая женщина. – В нашей земле нет второго такого человека, как Ренно. Но и его путь усыпан терниями. Они впиваются в него и раздирают его тело до крови. Ренно нужен Эличи. Еще много лун Эличи предстоит стоять рядом с Ренно. Он должен стать крепкой рукой помощи для Ренно.
– Я сделаю это, – пообещал молодой воин.
– И станешь великим военным вождем. Если ты будешь помогать Ренно, духи будут милостивы к тебе и дадут тебе все, что ты ни пожелаешь.
– Клянусь, что буду помогать Ренно, – ответил Эличи.
Санива отпустила его, махнув вконец ослабевшей рукой. Эличи молча смотрел на старую женщину, потом резко повернулся и вышел из хижины.
Последними вошли Ина и Гонка. Они вместе встали у постели умирающей. Санива обвела их взглядом. Долгое время все трое молчали. Им не нужно было говорить. Они провели вместе большую часть своей жизни и понимали мысли и чувства друг друга.
– Прощай, сестра моя, – наконец промолвила Ина.
– Мы встретимся в земле наших предков, – ответила ей Санива.
– Да будет так, – согласилась Ина.
Настала очередь Гонки. Он стоял, словно могучий дуб, сложив на обнаженной груди сильные руки. Только подергивающийся уголок рта выдавал чувства великого сахема.
– Скоро, – сказал Гонка, – ты увидишь отца и мать. Ты будешь вместе с ними есть кукурузные лепешки с сушеным виноградом, которые всегда так вкусно готовила наша мать. Ты будешь радоваться вместе с ними. Передай им, что каждый день на этой земле я думаю о них.
– Обязательно передам, – ответила Санива. – Хотя это и необязательно. Они ведь знают все твои мысли.
Великий сахем кивнул:
– Еще скажи им, что мы с Иной придем к вам, когда завершим тут свой долг.
– Скажу, – ответила его сестра. – Но вам еще предстоит много работы. Вы должны еще управлять нашим народом.
– Я сделаю все, что мне поручили духи, – твердо ответил Гонка. – Я оправдаю оказанное мне доверие.
Церемониальные слова прощания были сказаны, но Санива хотела сказать еще что-то. Она посмотрела сначала на Ину, потом на Гонку и, наконец, произнесла:
– Скоро домой вернется Ренно. Передайте ему, чтобы он не мучил себя, что не был у моего погребального ложа.
– Передам, – сказала Ина.
– Еще скажите ему, что мой дух будет все время следить за ним и помогать ему. Попросите его всегда помнить о том, что он отвечает за будущее нашего народа. Он должен становиться крепче и мудрее ради своего народа. Благодаря нему через него будет крепнуть дружба между сенеками и англичанами. Только через Ренно будут процветать их взаимоотношения.
– Я скажу ему это, – звонким голосом ответил великий сахем.
Санива закрыла глаза.
– Прощай, сестра моя. Прощай, брат мой. До встречи в земле наших предков.
– Пусть твой путь будет легким, – сказал Гонка, только железным усилием воли он заставил себя говорить обычным голосом.– Прощай с миром.
Дыхание Санивы стало совсем легким, а потом и вовсе прекратилось. Она исполнила свой долг на этой земле, и уход ее был тихим и мягким.
Гонка и Ина вместе вышли из хижины. Ничто в их лицах или манере поведения не выдавало их чувств. Великий сахем поднял вверх руку, и снова зарокотали барабаны, сначала тихо, потом все громче и громче.
Военные вожди, которые принесли Саниву на носилках, снова зашли в хижину, подняли ее легкое тело с постели и перенесли его на помост. Тогда все вышли из хижины и закрыли входное отверстие. Хижина будет стоять закрытой до того момента, пока дух Санивы не покинет ее тело, чтобы воссоединиться с предками. Тогда и только тогда ее кости предадут земле.
Все сенеки хором запели, к ним присоединились и представители других ирокезских племен. В лесу долго еще раздавался барабанный бой.
Потом все снова выстроились в церемониальную процессию и вернулись в селение. В лесу остались только караульные.
Члены клана Медведя собрались в своем длинном доме на пир. К ним присоединились великий сахем и все его семейство. Гонка и Ина сидели чуть поодаль друг от друга. На землю между ними поставили миску с едой. Санива больше не нуждалась в пище живых, но родственники и члены клана предлагали ей этот дар, чтобы ускорить переход в землю предков. Возможно, она уже там, возможно, будет там только завтра. Ни один живой человек не знает, сколько времени требуется для такого перехода.
Гонка прервал молчание громогласным военным кличем. После этого все приступили к еде. Зрелые воины и их жены спокойно переговаривались друг с другом, молодые воины и девушки шутили, а детей после еды отпустили на улицу поиграть. Санива не хотела, чтобы ее оплакивали, и близкие исполняли ее желание.
До рассвета оставался еще час. Адриана Бартель сидела в постели, закутавшись в стеганый халат. Она немного дрожала и при свете двух керосиновых ламп внимательно следила за Ренно. На нем были лишь набедренник и мокасины, Ренно намазал тело жиром и нанес боевую раскраску. Он был абсолютно спокоен.
– Не понимаю, почему тебе надо подчиняться законам чести английского дворянства. Ты не англичанин и не джентльмен. Будь я на твоем месте, я бы послала графа Линкольна к черту. Ни один разумный человек не сможет обвинить тебя в трусости.
Здравый смысл подсказывал Ренно, что она права. Трудно усомниться в его храбрости, даже здесь, вдали от родной земли. Он не мог объяснить все, что чувствовал, к тому же он уже достаточно хорошо знал белых женщин – что бы он ни сказал, ему не успокоить Адриану.
Поэтому он спокойно делал свое дело, а когда был готов, весело улыбнулся ей. Адриана спрыгнула с кровати и бросилась ему в объятия.
– Я боюсь за тебя, – прошептала она.
– Не бойся, – ответил он. – Ренно не боится. – Он повернулся и вышел из комнаты.
Джефри ждал его в столовой, они стоя вылили по кружке горячего голландского шоколада.
Джефри сильно волновался. Он знал, что его обвинят, если что-то случится с Ренно: и отец, и губернатор Шерли, и индейцы сенеки. Но он знал также, что полковник Черчилль прав – дуэль неизбежна.
Первым заговорил Джефри.
– Когда мы подъедем к месту дуэли, – сказал он, – ты отдашь мне томагавк и нож. По кодексу чести ты не должен иметь при себе никакого другого оружия, кроме шпаги.
Раньше Ренно ни за что бы не согласился. Индеец брал в битву все свое оружие. Но за время пребывания в Лондоне Ренно понял, что англичане странный народ. И теперь он уступил Джефри. Он никогда еще не проигрывал ни одного состязания, не собирался проигрывать и сегодня.
Ренно пожал плечами, и Джефри понял, что он, хоть и неохотно, но согласился.
У дома остановился экипаж. Джефри накинул теплый плащ, Ренно завернулся в накидку из бизоньей шкуры, и они вышли на улицу. В экипаже их ждал полковник Черчилль.
Они переехали Лондонский мост [24 - Лондонский мост – до 1749 г. единственный мост через р Темзу в Лондоне.] и направились в Саутуорк [25 - Саутуорк – южная часть Лондона.], а оттуда – в лес, подальше от населенных мест. Здесь в изобилии росли дубы и вязы.
Наступил рассвет. Экипаж ехал по лесной дороге. Полковник Черчилль вздохнул и нарушил гробовое молчание.
– Ренно, – сказал он, – я еще раз повторяю, чтобы вы запомнили. На дуэли не нужно стремиться к тому, чтобы убить противника. Достаточно раны, даже небольшой, главное, чтобы появилась кровь. Король Вильгельм ненавидит дуэли, он крайне расстроится, если вы убьете Линкольна, поэтому будьте осторожны вдвойне.
– Я помню, – ответил Ренно.
– Хорошо. И самое главное, защищайтесь. Граф опытный фехтовальщик. У него замечательная реакция, прекрасное чувство равновесия и крепкая рука. Если вы почувствуете, что рана неизбежна, подставляйте руку, берегите тело.
– Я помню, – спокойно отвечал Ренно. Экипаж остановился, и все вышли на поляну.
Лес так же, подобно другим лесам, которые Ренно видел в Англии, был словно причесан. И все же знакомые запахи земли, деревьев, гнилых листьев действовали на него успокаивающе. Он знал, что Джефри и полковник сильно нервничают, сам же он совсем не волновался. Старший воин-сенека без страха встречает любого врага.
Противник уже ждал их. Граф Линкольн был одет в черное. Он стоял на противоположном краю поляны, спиной к Ренно, и беседовал со своими секундантами. Тут же находился и врач. Полковник Черчилль представил Ренно распорядителя, которого единогласно выбрали все секунданты.
Майор сэр Филипп Ранд, баронет, младший сын графа Вустера, был молодой человек лет тридцати, высокого роста, могучего телосложения и приятной внешности. Как и, Черчилль, майор был профессиональным военным, хладнокровным и компетентным. Но в глазах баронета Ренно заметил нечто вроде сострадания. Он присутствовал в Уайт-Холле, его потрясло умение Ренно владеть оружием и вести себя при дворе, и теперь он с любопытством взирал на молодого индейца.
– Вы уверены, что готовы к подобному испытанию? – спросил он. – Я видел, как вы владеете своим оружием, но фехтование это нечто иное.
Ренно слегка улыбнулся, но ничего не ответил.
– Хорошо, – со вздохом промолвил сэр Филипп и вышел на середину поляны. В руках он держал продолговатый деревянный футляр. Он подозвал к себе секундантов, и те долго выбирали оружие для своих подопечных.
Джефри взял у Ренно нож и томагавк, а полковник Черчилль протянул ему шпагу.
Ренно взял шпагу. Клинок отделялся от рукоятки небольшой гардой. Шпага была легче тех, которыми он фехтовал до сих пор, но Ренно остался доволен.
– Милорд, мастер Ренно, пожалуйста, подойдите ко мне, – позвал их майор.
Противники сошлись в центре поляны.
– Я обязан приложить все усилия к тому, чтобы избежать кровопролития, и потому скажите мне, если вы готовы забрать назад свой вызов и извиниться.
Первым ответил Линкольн:
– Об этом не может быть и речи. Это грубый, невоспитанный человек, дикарь и деревенщина.
Ренно ничего не сказал, он лишь презрительно улыбнулся. Сэр Филипп вынул свою шпагу.
– Готовьтесь, джентльмены, – объявил он.
Друзья объяснили Ренно, что дуэли предшествует особый ритуал. Он поднял свою шпагу вверх, сначала приветствуя распорядителя, потом противника.
– Внимание! – выкрикнул майор.
Ренно встал в позу – выставил одну ногу вперед, распределив вес на обе ноги, слегка согнул руку, в которой держал шпагу.
– Можете начинать, – сказал сэр Филипп, спрятал шпагу в ножны и поспешно отошел к краю поляны.
Граф Линкольн тут же пошел в наступление. Он, очевидно, решил застать противника врасплох и побыстрее закончить поединок. Он сделал ложный выпад и тут же ринулся на врага.
Ренно был готов к нападению и легко отбил атаку. Клинок Линкольна лишь скользнул по его клинку.
Граф был удивлен. Он, похоже, даже мысли не допускал, что дикарь умеет фехтовать. Ничего, придется просто сменить тактику. И он сделал серию ложных выпадов. Фехтовал он действительно мастерски.
Ренно механически отбивал удар за ударом и в то же время изучал противника. Граф владел шпагой не хуже его учителя, но дуэль это не урок фехтования. По выражению глаз Линкольна Ренно видел, что тот хочет и унизить, и ранить его, возможно, даже убить.
Граф наступал, сталь со звоном ударялась о сталь, и звуки разносились по всему лесу.
Ренно осторожно, шаг за шагом, отступал и анализировал ситуацию. Теперь он понял, почему Джефри, полковник Черчилль и Адриана так за него переживали. Похоже, он недооценил опасность. Теперь он видел, что граф действительно может его убить.
Линкольн фехтовал лучше Ренно. Он действовал уверенно, не торопясь, умело скрывал направление удара до самой последней секунды. Ренно могло спасти только прекрасное зрение и умение молниеносно реагировать на выпады противника.
Но ему недоставало опыта. Пока что он продолжал отбивать удар за ударом и внимательно приглядывался к противнику.
Линкольн начинал сердиться. Очевидно, дикарь брал уроки фехтования, да к тому же обладал природной ловкостью и быстрой реакцией. Не так-то просто будет унизить его, и нетерпеливый Линкольн уже бесился.
Ренно заметил злобу и ярость в глазах врага, и это придало ему надежды. Воин-сенека знал, что в бою никогда нельзя терять терпение. Ренно вспомнил, как Гонка учил его, что воин, несмотря ни на что, должен оставаться спокойным и расчетливым, тогда он всегда будет выходить победителем и уходить с поля боя со скальпами.
Но и рисковать тоже нужно уметь. Ренно придумал простой план действий. Без предупреждения он вдруг перешел в наступление.
Граф легко отбил атаку, но пришел в полное неистовство. Мало того, что этот проклятый варвар высмеял его при дворе, он и теперь хочет его унизить. В бешенстве граф попытался снова перейти в атаку.
При этом он забыл про осторожность, и Ренно без промедления воспользовался этим. Он помнил все, что ему говорили, и потому лишь несерьезно ранил противника вруку, кровь пролилась, и дуэль можно было заканчивать.
Сэр Филипп Ранд громко объявил:
– Разойдитесь и опустите клинки, джентльмены!
Но Линкольн его не слышал. Рассвирепев оттого, что этот полуголый дикарь одержал над ним верх в поединке, он совершенно потерял голову и нанес целую серию мощных ударов. Стоило хотя бы одному из них попасть в цель, и Ренно был бы мертв.
Все секунданты присоединились к сэру Филиппу и кричали во весь голос, но Линкольн никого не слышал, а близко подойти никто не решался.
Ренно отбивал удары и понимал, что должен как можно быстрее закончить поединок. Он поборол внезапную панику и тут понял, что враг его совсем не помнит о защите. Поэтому, отбив очередной мощный удар и едва удержав шпагу в руке, молодой индеец стремительно перешел в наступление и вонзил шпагу глубоко в плечо противника.
Граф пошатнулся и упал на землю.
Ренно не мог успокоиться. Противник нарушил правила дуэли, и он считал, что теперь тоже свободен от этих правил.
Линкольн догадался о намерениях Ренно и, несмотря на страшную боль в плече, ужаснулся.
Ренно отбросил шпагу, выхватил из рук Джефри томагавк и бросился к поверженному врагу.
Первым очнулся полковник Черчилль, за ним ринулись Джефри и сэр Филипп. Один схватил Ренно за руку, двое других пытались остановить его. Ренно отбросил их всех в стороны.
Джефри пришел в ужас и в последней попытке предотвратить убийство закричал на языке сенеков:
– Остановись, сын Гонки!
Ренно тут же пришел в себя и замер как вкопанный. Он понял, что забыл о спокойствии, и устыдился. Он опустил руку и рассеянно заткнул томагавк за пояс.
Теперь врач мог спокойно заняться раненым дворянином, он тут же осмотрел рану и попробовал остановить кровь.
Сэр Филипп Ранд в восхищении смотрел на Ренно.
– Я не виню вас за то, что вы хотели проломить ему голову и снять скальп, – сказал он, – только поймите, что в Англии так не делают. Единственное, о чем я жалею, что эта дуэль происходила не в Новом Свете, там правила более… более гибкие.
Джефри и полковник Черчилль поздравляли Ренно. Майор подошел к графу.
– Доктор, – спросил он, – ваш пациент в сознании?
– Да, сэр Филипп, хотя я дал ему настойку опия, и он скоро заснет.
– Вы слышите меня, Линкольн? – Граф что-то пробурчал и кивнул.
Сэр Филипп заговорил уничижающим тоном:
– Вы опозорили себя, свое имя и всю Англию. Я призываю вас не возвращаться в Лондон, поезжайте лучше к себе в поместье и оставайтесь там. Когда в Уайт-Холле узнают о вашем поведении – а я уверяю вас, что узнают, – ни один джентльмен не захочет подать вам руку.
Секунданты графа были смущены его недостойным поведением и дружно закивали. Они явно хотели отмежеваться от него.
Сэр Филипп обернулся к Ренно и протянул ему руку.
– Вы вписываетесь в планы Уайт-Холла даже лучше, чем вам кажется, – сказал он, но не потрудился объяснить, что именно имеет в виду. – Мы еще с вами встретимся, и раньше, чем вы предполагаете.
Глава восьмая
Через два дня после дуэли за Ренно и Джефри приехал экипаж, и молодой офицер доставил их в военно-морские доки. Там их встретил коммодор Чарльз Маркем, старший офицер, седовласый, но моложавый и румяный.
– Когда вы будете готовы отплыть в Бостон? – спросил он, сопровождая их к кораблям, стоявшим у соседних причалов.
– Прямо сегодня, – ответил Джефри.
– Ну, не так скоро, – улыбнулся коммодор. – Но вот послезавтра с утренним приливом вполне возможно. Эти корабли входят в состав конвоя.
Ренно со страхом и почтением взирал на суда. Все корабли по размеру превосходили бриг, на котором они с Джефри приплыли в Англию. Один корабль был просто огромным.
– Четыре судна торговые, – пояснил коммодор. – Их трюмы уже до отказа заполнены пушками, мушкетами, боеприпасами и прочими припасами для Массачусетса и ваших индейских союзников. Мы все еще не закончили погрузку, в том числе и котелки для индейцев. К сожалению, кое-что придется складывать прямо на палубе, места в трюмах больше нет. Пятый же корабль, вон там, это фрегат королевского флота «Принцесса Анна». Это мой флагман, он поведет торговые бриги. Ваши каюты на борту флагмана. Хотите подняться посмотреть?
Джефри и Ренно радостно переглянулись и направились вместе с коммодором к фрегату. Король Вильгельм сдержал свое обещание, в Америке несказанно обрадуются такому грузу.
– На прошлой неделе в Бостон отправился военный шлюп. Они предупредят о нашем прибытии, тем более что пересекут океан намного быстрее нас, – сказал коммодор. – Когда мы будем в Бостоне, шлюп присоединится к моей эскадре.
– Вашей эскадре, сэр? – удивленно переспросил Джефри. Офицер улыбнулся:
– Я забыл сказать вам, что меня командировали в Новый Свет. Вскоре к нам прибудут еще три корабля. Мы не намерены уступать французам контроль над водами Нового Света, – говорил коммодор спокойно, но в нем сразу угадывался опытный морской командир.
На борту их встретил помощник боцмана, и боцманская дудка оповестила команду о прибытии коммодора. Ренно был потрясен, когда матросы, занятые работой на палубе военного корабля, при звуке странного свисткового инструмента моментально встали по стойке смирно.
– Мы, моряки, гораздо расторопнее армии, – самодовольно заметил коммодор Маркем. – У меня на борту сорок восемь орудий и пятьсот человек команды, но я готов к отплытию уже через несколько дней после того, как получил приказ от Адмиралтейства. А что армия! Они посылают в Америку несколько полков – подробностей я, правда, не знаю, – но могу побиться об заклад, что прибудут они не раньше лета.
Джефри подумал, что не так уж важно, когда именно прибудут в Америку солдаты. Он знал, что и его отец, и губернатор Шерли очень обрадуются. Наконец-то колонии получат могучую поддержку английской короны: миссия Ренно превзошла все ожидания.
«Принцесса Анна» произвела на Ренно огромное впечатление. Судно было оснащено крупнокалиберными пушками, в два раза мощнее тех, что он видел в форте Спрингфилд. На каждом борту фрегата было установлено по двадцать четыре орудия. Специально для Ренно одно из орудий привели в боевую готовность и выдвинули жерло до предела. Но его ждали и новые сюрпризы: на главной палубе фрегата размещалось еще с полдюжины орудий помельче. А «воронье гнездо», марсовая площадка, находилось на такой высоте, что страшно было туда смотреть.
Ренно с замиранием сердца осматривал фрегат, знак расположения короля Вильгельма, но, зайдя в каюту, был сражен окончательно. Каюта по своим размерам была ничуть не меньше его спальни и в два раза больше каюты Джефри. Ренно решил про себя, что тут спокойно может разместиться целая индейская семья.
Коммодор провел Ренно и Джефри к кают-компании, где во время плавания будут питаться и отдыхать офицеры. Коммодор постучал в дверь и сказал:
– Здесь я вас оставлю, – и ушел.
Дверь открылась, и глазам Ренно и Джефри предстал великолепный майор сэр Филипп Ранд в парадном красном мундире. Он с улыбкой приветствовал друзей и пригласил их сесть.
– Извините за сюрприз, – сказал он, – но я не мог удержаться. Теперь мы с вами будем видеться постоянно. Я тоже плыву в Новый Свет.
Ранд нравился Ренно, и потому он обрадовался.
– Вы плывете раньше отправки основного контингента войск, который, по словам коммодора Маркема, скоро отбудет в Бостон? – спросил Джефри.
Сэр Филипп покачал головой.
– Насколько я понимаю, мой старый полк действительно будет отправлен в Америку, но у меня особое предписание. Я не могу в настоящий момент рассказать вам все, но кое-что скажу. – Он повернулся к Ренно. – Распорядителем на вашей дуэли с графом Линкольном я оказался не случайно. Мою кандидатуру – по моей же просьбе – предложил Джон Черчилль, и секунданты Линкольна, к счастью, согласились. Для меня было очень важно проверить вас, что называется, в бою.
Ренно недоумевал.
– Когда мы прибудем в Бостон и я переговорю с властями колоний, вы узнаете больше. – Сэр Филипп улыбнулся. – А пока могу с уверенностью заявить вам, мастер Ренно, что вы мне нравитесь. С вами можно спокойно идти в бой.
– Скоро мы вместе будем сражаться с французами, – ответил Ренно.
Улыбка исчезла с лица майора.
– Да, верно, – спокойно заметил он, – и не только известным вам способом. – Он похлопал Ренно по плечу. – Мы с вами лучше узнаем друг друга за время путешествия, и, надеюсь, вы обучите меня немного вашему языку. До прибытия в Новый Свет я хочу узнать все, что только возможно.
Джефри понял, что за всем этим кроется что-то большее, но, будучи сыном военного человека, вопросов не задавал. Достаточно и того, что король оказывает такую щедрую помощь колониям.
Спустя короткое время они простились на берегу с коммодором и отправились в дом лорда Бомона. Лорд тоже обрадовался новостям.
– Теперь у колоний прорежутся острые зубы, – сказал он, – и французам несдобровать.
– Поедем к Вильгельму и Марии, – предложил Ренно. – Сказать спасибо.
Лорд Бомон покачал головой.
– Их Величества сейчас в Нидерландах, как минимум на неделю. Боюсь, что до вашего отплытия они не вернутся. К тому же король Вильгельм не любит, когда его благодарят. Он осознал, что допустил некоторые ошибки, и теперь старается наверстать упущенное. Если он узнает, что колонии успешно противостоят французам, это будет лучшей благодарностью.
Ренно и Джефри, наконец, отправились к себе домой, и тут эйфория понемногу стала улетучиваться.
– Нам предстоит одно неприятное дело, – сказал Джефри.
– Знаю, – кивнул Ренно. – Адриана.
Они решили, что новости расскажет Адриане Ренно. Девушка ждала их в гостиной, она читала. Джефри сразу поднялся наверх.
Адриана отвела взгляд от книги, увидела выражение глаз Ренно и поняла, что что-то случилось.
Ренно не привык к околичностям и потому сказал напрямик:
– Через два дня Джефри и Ренно едут домой. Король посылает много кораблей и огненных дубинок ирокезам и английским колонистам.
Адриана на удивление спокойно выслушала новость.
– Я все это время знала, что наши отношения ненадолго. Благодаря тебе у меня появилась передышка, и я кое-что для себя придумала.
Ренно беспокоила судьба девушки.
– И что ты будешь делать?
Она весело и загадочно улыбнулась:
– Не волнуйся, со мной все будет в порядке.
Ренно какое-то мгновение смотрел на нее, не отрываясь, потом повернулся и поднялся наверх. Вернулся он очень быстро, неся в руках золотой медальон, подаренный ему королевой Марией. За время своего пребывания в Лондоне он узнал, что золото в Англии в большой цене. Медальон был забавной, но бесполезной игрушкой. Гораздо ценнее для него были дуэльные пистолеты, а еще он собирался взять с собой шерстяные одеяла, котлы для приготовления пищи и зеркальца – в качестве подарков родственникам. К драгоценностям и украшениям, которые так ценили англичане, Ренно относился равнодушно.
Он протянул медальон Адриане.
Она широко раскрыла глаза и сказала:
– Я не могу взять его, Ренно! Это подарок королевы!
– Бери, – настаивал он. – Золото покупает все. Плохие англичане не отошлют тебя во Францию.
В глазах Адрианы появились слезы, и она быстро смахнула их.
– Ты так великодушен, но я не могу…
– Бери! – Ренно знал, что золото пригодится Адриане, в то время как ему эта безделушка была совершенно ни к чему. Белые женщины еще менее благоразумны, чем женщины сенеков. Адриане пора бы уже знать, что если старший воин принимает какое-то решение, остальные должны подчиняться без разговоров. Ренно закончил спор, просто повесив медальон на шею Адриане.
Адриана долго смотрела на Ренно, потом ее лучистые глаза снова наполнились слезами, и она выбежала из комнаты.
Ренно лишь пожал плечами. Невозможно понять воину, что происходит в голове у женщины.
Через несколько минут к нему присоединился Джефри, и Ренно рассказал ему обо всем.
– Ты молодчина, что отдал ей медальон. Она сможет прожить на эти деньги целый год. Я тоже кое-что устроил.
Ей поможет мой дядя, если она, конечно, не будет против. Я поговорю с ней об этом позже, когда она немного придет в себя. Пойдем теперь, нам много что нужно успеть сделать.
Джефри хотел купить подарки родителям и дал денег Ренно, чтобы тот купил все, что хотел, для своих родственников. Молодой индеец позволил-таки себе одну слабость. Он нашел большую куклу в деревенском наряде и купил ее для Балинты.
Потом они отправились на ближайший продуктовый рынок и закупили там несколько мешков яблок, груш, персиков, несколько пудингов и кексов с изюмом. Как запасливые и опытные путешественники, они решили внести некоторое разнообразие в свой рацион. Конечно, на борту фрегата королевского флота еда будет получше, чем на торговом бриге, но фрукты и сласти никогда не помешают.
Друзья вернулись домой, нагруженные покупками. Они не сразу поняли, что Адрианы нигде нет. Ренно решил сначала, что она тоже отправилась в магазин, но Джефри оказался прозорливее и поднялся в спальню Ренно.
Все вещи Адрианы исчезли. Джефри расспросил слуг, но никто ничего не видел и не слышал.
Она не оставила никакой записки, просто исчезла без следа.
– Не нравится мне все это, – сказал Джефри. – Наверное, она подготовилась заранее. Но могла бы посвятить нас в свои планы, по крайней мере, тебя. Или хотя бы попрощаться.
– Куда она пошла? – спросил Ренно.
– Одному Богу известно, – ответил Джефри. – Нетрудно затеряться в городе с миллионным населением. Она вообще могла снова сменить внешность. Она беженка, и мы не можем обратиться за помощью к властям, а потому остается предположить, что она знает, что делает, и что с ней все будет в порядке.
– Будет в порядке, – твердо сказал Ренно. Он не мог поручиться за все мысли Адрианы, но он неплохо узнал ее за это время и восхищался мужеством и решимостью девушки. Она ни в коем случае не дастся в руки французам и что-нибудь да придумает.
Ему было жаль, что она ушла не попрощавшись, но что толку сожалеть о том, чего уже не изменить. Конечно, он очень привязался к ней, она ему нравилась, но это не настоящая любовь. Он часто задумывался над значением истинной любви, образцом которой для него служили родители. Гонка и Ина были так близки, что Ренно порой просто поражался их способности понимать друг друга без слов.
Он не намеревался жениться, пока не встретит женщину, с которой сможет обрести такое же взаимопонимание. К Адриане он испытывал самые нежные чувства, он с радостью сделал бы для нее все, что мог. Ему было жаль, что она теперь одинока и беззащитна, но она сама сделала этот выбор, и он обязан уважать ее решение.
К тому же она решила для него одну серьезную проблему. За свою жизнь Ренно подолгу жил только с двумя женщинами: Адрианой и Деборой. Обе были белыми. И он часто задумывался, не предначертано ли ему жениться на белой женщине, ведь и у него кожа такая же, как у них.
Благодаря Адриане, он перестал задумываться над этим. Когда он встретит свою настоящую женщину, независимо от цвета кожи, он узнает ее сразу. Теперь Ренно твердо верил, что всеведущие и всемогущие маниту не оставят его и в этом, и предоставил им решать за него.
Он успешно выполнил свою миссию в этой странной, непонятной ему стране. Он так и не уразумел до конца, чем завоевал доверие короля Вильгельма и королевы Марии. С него было достаточно, что они согласились помочь ирокезам и английским колонистам. Теперь у них будет достаточно оружия, военные корабли, а скоро через великое озеро переправятся и солдаты.
Теперь Ренно стремился вместе со своими братьями сенеками встать на тропу войны. У него не было никакого желания снова возвращаться в Англию, он всей душой рвался домой, в родные леса.
«Принцесса Анна» первой подняла якорь и паруса, фрегат осторожно двинулся по Темзе. Четыре торговых брига выстроились в линию за фрегатом, и к вечеру они уже достигли неспокойных вод Ла-Манша.
Ренно обрадовался, что на этот раз легче переносил качку на корабле. Сэр Филипп обещал обучить его, как пользоваться дуэльными пистолетами, подарком короля Вильгельма. Коммодор Маркем тоже испытывал неподдельный интерес к белому индейцу и часто задерживался за столом после еды, чтобы побеседовать с ним.
Через полтора дня флотилия добралась до мыса Лэндс-Энд [26 - Лэндс-Энд – мыс на юго-западной оконечности полуострова Корнуолл, крайняя юго-западная точка о-ва Великобритания (букв.: «конец земли»).], и Ренно присоединился к Джефри и сэру Филиппу на главной палубе, чтобы в последний раз взглянуть на Англию. Теперь они долго не увидят землю.
Когда они спустились к завтраку, офицеры уже закончили есть и отправились на вахту. Коммодор Маркем передал командование кораблем своему помощнику, капитану фрегата, и присоединился к Ренно и его друзьям. Кок принес жареную рыбу, свежеиспеченный хлеб. Джефри и Ренно угостили всех фруктами, сэр Филипп – жареными солеными орехами. Все, кроме Ренно, пили эль, белый индеец довольствовался горячим шоколадом.
– Когда вы начнете обучать Ренно премудростям стрельбы из дуэльных пистолетов, Ранд? – спросил коммодор.
– Начнем сегодня, сэр, если капитан разрешит нам воспользоваться кормовой палубой.
– Конечно, разрешит. А я попрошу Ренно продемонстрировать, как он пользуется томагавком. Боюсь, что пропустил тот день в Уайт-Холле, но все Адмиралтейство только об этом и говорило.
Ренно кивнул. Он все еще не понимал, почему этих людей так поражает его умение владеть томагавком, но был рад доставить им удовольствие.
Дверь открылась, все обернулись и в изумлении раскрыли рты.
В дверях стояла молодая женщина с распущенными светлыми волосами. На ней было светло-кремовое атласное платье с глубоким вырезом, на груди сверкал большой золотой медальон.
Потрясенный коммодор начал что-то бессвязно бормотать. Джефри ничего не мог с собой поделать и расхохотался во весь голос. Ренно тоже с облегчением улыбался.
– Доброе утро, – спокойно сказала Адриана. – Надеюсь, я не помешала вашему завтраку.
Сэр Филипп от удивления не мог и слова вымолвить. Первым пришел в себя коммодор.
– Юная леди, как, черт побери…
– Я подкупила двоих людей из команды. Они спрятали меня на борту, пока мы не отплыли от Британских островов. – Адриана держалась с достоинством. – Я обещала не выдавать их и не собираюсь нарушать слово. Но мне совершенно необходимо попасть в Новый Свет.
Джефри встал и предложил Адриане стул.
– Коммодор, позвольте мне немного прояснить положение дел. Мисс Бартель – француженка-гугенотка, она бежала из Франции и оказалась в Англии без соответствующих документов. Мы с Ренно помогли ей избежать депортации.
– Значит, за это – за это безобразие ответственны вы?! – Коммодор Маркем перевел гневный взгляд с Джефри на Ренно.
Но испугать молодого индейца было не просто.
– Мы не знали, что Адриана здесь. Но я рад.
– Последний раз мы видели ее за два дня до отплытия, сэр, – пояснил Джефри. – Она ушла из дому, ничего не сказав нам и не попрощавшись.
– За все, что я сделала, несу ответственность только я сама, – вступила в разговор Адриана. – Я собиралась просить Ренно и Джефри взять меня с собой, но не захотела ставить их в неловкое положение и потому организовала все сама. Меня потихоньку провели на борт фрегата в ночь перед отплытием.
– Это противоречит всем правилам военно-морского флота, – никак не успокаивался коммодор. – Но не могу же я повернуть назад в Англию, чтобы высадить вас на берег!
Майор, стараясь сохранять серьезность, откашлялся и сказал:
– Могу предложить вам разумный выход из создавшегося положения, коммодор. Согласно распоряжению Его Величества, корабли военно-морского флота должны доставить в Новый Свет принца Ренно из племени сенеков и его спутников. Конкретных имен никто не называл. Так пусть не только мастер Уилсон будет спутником Ренно, но и мадемуазель Бартель.
– Я с удовольствием перейду в каюту Ренно, – быстро предложил Джефри, – а Адриана может занять мою каюту.
Коммодор понял, что выхода у него нет, но он также знал, что присутствие красивой женщины на борту военного фрегата в течение целого месяца, а то и больше, может создать определенные проблемы.
– Надо подыскать для вас подходящий наряд, – сказал он, наконец. – Я не допущу, чтобы вы расхаживали по моему фрегату в полуобнаженном виде.
– Коробки с моими платьями за дверью, – сказала Адриана. – Я… я не знала, какой прием мне тут окажут, и потому оделась так, как в последнее время одевалась в Лондоне. Но смею вас уверить, что сама не хочу, чтобы сотни ваших матросов пускали слюни за моей спиной.
Коммодор немного оттаял, но еще не сдавался:
– Моряки народ суеверный, у нас считается, что блондинка на борту военного корабля непременно должна принести несчастье!
Ренно улыбнулся, а Джефри расхохотался во весь голос.
Адриана тоже оживилась, скинула парик и тряхнула головой.
Тут не выдержал и коммодор. Он присоединился к общему дружному смеху.
– Я не смогу включить это в свой рапорт Адмиралтейству, – сказал он. – Мне просто никто не поверит.
Адриана сказала:
– Я совсем не хочу, чтобы из-за меня у вас были неприятности. Но мне ничего другого не оставалось. Без помощи и защиты Ренно и Джефри меня рано или поздно поймали бы и отправили назад во Францию. Родственников моих нет в живых, все наши земли захватили роялисты, друзья боятся помогать мне. Я совсем не хочу всю оставшуюся жизнь провести в тюрьме короля Людовика и потому готова на все.
Услышав о ненавистном Людовике XIV, коммодор наконец решился:
– Я отдам приказ отнести вещи дамы в вашу каюту, Уилсон, а вы, пожалуйста, немедленно переберитесь в каюту к Ренно. Вы голодны, мадемуазель?
Адриана по достоинству оценила его заботу и, смахнув украдкой набежавшие слезы, кивнула.
– Дайте ей поесть, – приказал коммодор. – А потом дайте плащ, чтобы она хоть немного прикрыла себя, перед тем как выйти на палубу. Мне не нужен мятеж на борту! – И он вышел из кают-компании, хлопнув дверью.
Адриана не выдержала и разрыдалась. Ренно протянул ей свою тарелку.
Она улыбнулась ему сквозь слезы и набросилась на еду.
– Я знала, что вы с Джефри осудите меня, но мне ничего другого не оставалось, Ренно. Ты никак не мог взять меня с собой на борт.
– Я никогда не осуждал тебя, – заявил Ренно. Майор с задумчивым видом грыз яблоко.
– Ренно, – начал он, – когда я наблюдал за вами в Уайт-Холле и потом на дуэли, я знал, что вы молодец, но даже я недооценил вас!
Как только Адриана поела, все трое проводили ее в каюту. Джефри накинул ей на плечи свой плащ. Он забрал из каюты свои вещи, а Адриана закрыла за ними дверь на ключ.
Ренно поднялся вместе с Джефри на главную палубу. Они долго стояли и смотрели на море. Внезапное появление Адрианы поразило и в то же время обрадовало их: хорошо, что девушка не осталась одна в Англии. Трудно сказать, что ждет ее в будущем, но, по крайней мере, в настоящем ей ничто не угрожает.
Ренно восхищался мужеством Адрианы, хотя вдруг осознал, что как женщина она его больше не привлекает. Они были нужны друг другу, теперь же ситуация изменилась. Адриана останется его другом, решил Ренно без сожалений.
К этому моменту уже вся команда знала, что на борту находится красивая женщина, и когда Адриана поднялась на палубу, матросы под тем или иным предлогом старались оказаться поблизости, чтобы посмотреть на нее.
Их ждало разочарование. Молодая женщина смыла с лица косметику, уложила волосы в скромный пучок, а поверх надела старомодную шляпку-капор. Одета она была в темное шерстяное платье с высоким воротом, длинными рукавами и широкой юбкой. Обыкновенная женщина, ни один уважающий себя матрос королевского флота не посмотрит на такую.
Джефри оценил хитрость Адрианы и был уверен, что коммодор Маркем останется доволен.
– Извините, что мне пришлось вас обоих обмануть, – сказала Адриана, – но матросы, которые спрятали меня на борту, уверяли, будто коммодор настоящий зверь. Вот я и сидела все время в трюме и молилась, чтобы он не вернул меня назад на берег. А он оказался милейшим человеком.
Джефри улыбнулся и покачал головой:
– Думаю, что это не совсем так, просто, если тебе понадобится, ты можешь укротить любого… зверя.
Адриана потупила глаза:
– Я постараюсь не быть вам в тягость.
– Ты нам не в тягость, – сказал Ренно. – Адриана хороший друг. Мы поможем ей.
Услышав эти слова, Адриана успокоилась. Ее чувства к Ренно тоже изменились, и она с облегчением поняла, что это взаимно. Девушке придавало сил и то, что друзья не собираются бросить ее в тяжелую минуту. Она ничего не знала об английских колониях в Северной Америке, не имела представления, что ожидает ее там, где и как она будет жить. Но с ней Ренно и Джефри, и она не пропадет.
Лейтенант Том Хиббард неплохо говорил на языке индейцев, населявших территории вокруг английских колоний, поэтому и был направлен предводителем отряда к индейцам сенека с новостями, которые только что были получены из Англии.
Том передал Гонке, что Ренно и Джефри успешно выполнили возложенную на них миссию и скоро вернутся в Массачусетс с оружием и припасами. Король послал в Америку эскадру военных судов, а также несколько сухопутных полков. С такой армией можно выступать против французов и их союзников.
Великий сахем был доволен.
Том передал ему приглашение от губернатора Шерли. Вождь ирокезов может прибыть в Бостон, чтобы встретить Ренно. Он волен взять с собой столько своих людей, сколько пожелает.
В глазах Гонки появился радостный блеск.
Балинта тут же стала просить, чтобы Гонка взял ее с собой, и вождь согласился. Он решил взять и Уолтера с тем, чтобы тот погостил в форте Спрингфилд у матери. Эличи должен был сопровождать отца вместе с другими воинами.
Неожиданно и Ина высказала желание поехать вместе с Гонкой. Она никогда не уезжала из родного селения дольше чем на пару дней, но успех Ренно так обрадовал ее, что она хотела быть рядом с ним в момент его триумфального возвращения на родину.
Обычно вожди сенека выезжали без жен. Но Ина тут же напомнила, что бабушка Гонки, женщина необыкновенно мудрая и выдающаяся (про нее до сих пор складывали песни), всегда и везде путешествовала вместе с его дедом и даже присутствовала на советах союза ирокезов.
Гонка сдался и начал готовиться к поездке. Алгонкины непременно захотят захватить в плен Ину и Балинту, поэтому вместо небольшого эскорта из воинов он взял отряд в пятьдесят человек, тридцать из которых были старшими воинами. Командовал отрядом Сунайи, лучший военный вождь Гонки. Но Ине и молодым людям придется поспевать за взрослыми воинами, Гонка ни при каких обстоятельствах не желал опоздать к прибытию Ренно.
Ина согласно кивнула. Она знала, что по выносливости не уступит ни одному воину. Уолтер уже достаточно окреп, а Балинту спасет энергия молодости.
На следующее утро отряд отправился в путь. С ними вместе шел и Том Хиббард. Зима подходила к концу, погода стояла ненастная, но отряд шел быстро и несколько дней спустя прибыл в форт Спрингфилд.
Бригадный генерал Уилсон обрадовался Гонке. Милдред тут же распорядилась зажарить лучшие куски говядины и оленины для пиршества. Балинта и Уолтер отправились на ночь к Иде Элвин, которая уже переехала в новый дом. Милдред настояла, чтобы Гонка и Ина заночевали у них в доме. Воины-сенеки должны были остановиться на ночлег на плацу в форте.
Ина впервые в жизни попала в поселение белого человека, тем более она никогда не бывала в настоящем особняке с изысканной обстановкой. Но никто даже не догадывался о ее смятении. Ей оказали честь, потому что она жена Гонки и мать Ренно, и уж она их не подведет. Ина внимательно наблюдала, как Милдред Уилсон сидит на стуле, пьет чай и ест, и с достоинством копировала все ее движения.
Скоро к Уилсонам в гости заехали Ида Элвин с Леверетом Карзуэллом. Балинта и Уолтер приехали вместе с ними.
– Передай своей матери, – сказала Ида Балинте, которая играла роль переводчика, – что я очень благодарна ей за Уолтера.
– Уолтер хороший юноша, и из него выйдет прекрасный воин, – ответила Ина. – На моем месте любая мать поступила бы так же.
– Вы стали для него лучшей матерью, чем я. – Ида разрыдалась, к своему собственному удивлению и стыду.
Женщины племени сенеков плакали редко, но, выслушав перевод Балинты, Ина прекрасно поняла, что сейчас испытывает мать Уолтера. Ина знала, что словами тут не поможешь, она просто положила руки на плечи белой женщины.
Ида обняла Ину и зарыдала еще сильнее.
Только благодаря необыкновенной силе воли Ина не заплакала вместе с ней.
– Ну-ну, успокойтесь, – пробормотал Леверет.
Жители форта приняли приглашение Милдред, пришли на пир, и, несмотря на плохую погоду, все ели на улице. Индейцы в первый раз в жизни пробовали жареный картофель, и он им очень нравился. В огромных количествах они поедали и хлеб из кукурузной муки. Многие из индейцев и говядину никогда раньше не ели. Воины брали большие куски мяса, рвали его руками и ели с большим аппетитом.
Нетти Хиббард сидела рядом с Томом. Она была потрясена свирепым видом воинов-сенеков. Ей трудно было поверить, что все эти люди – родственники или близкие друзья Ренно, который всегда был так нежен с ней.
– Они кажутся мне такими дикими, – прошептала она на ухо Тому. – Поразительно, что Ренно совершенно на них не похож.
– Если бы ты видела его в бою, – с усмешкой ответил Том, – ты бы сказала, что он самый дикий из них.
Наверное, хуже всего чувствовал себя на пиру Рене Готье. Индейцы убили и скальпировали его любимую Луизу. Он твердил себе, что эти индейцы друзья и союзники, что они помогут англичанам одержать победу над французами.
Большинство мужчин форта Спрингфилд последовали примеру бригадного генерала и сидели прямо на земле, скрестив ноги, как и воины-сенеки. Эндрю Уилсон посадил Гонку на самое почетное место справа от себя. Он чувствовал себя с индейцами привычно и спокойно и вовсю нахваливал Ренно.
Гонка ни в чем не уступал генералу и настаивал, что наверняка вклад Джефри в успех всего предприятия ничуть не меньше.
– Одно я знаю, точно, – бригадный генерал говорил на языке сенеков, который он выучил за время похода в Квебек, – наши сыновья обеспечили нам возможность обороняться. И мы можем гордиться ими.
Воин-сенека никогда не хвалит своих родственников, поэтому Гонка ничего напрямую не ответил. Он задумался, потом сказал:
– Теперь мы сможем напасть на новый большой форт французов.
– Луисберг! – Уилсон думал о том же. Но английские колонии были слишком разрозненны, и подобный план был обречен на провал. Губернатор Шерли и генерал Пепперелл никогда ничего подобного не позволят. Но в душе он был согласен с Гонкой и, улыбаясь, сказал: – Больше всего на свете я бы хотел сровнять Луисберг с землей.
Женщины ели отдельно от мужчин и, следуя примеру Милдред Уилсон, сидели на скамьях за длинными столами. Ина сидела между Милдред и Идой. Никому даже в голову не приходило, что она сидит за столом впервые в жизни. Она даже умудрилась есть с помощью вилки и ножа, а так как от природы была ловкой и грациозной, то и получилось у нее неплохо.
Балинта с озорным блеском в глазах повторяла все за матерью, но ей уже не впервой было сидеть за столом и есть с помощью столовых приборов, ведь она гостила в доме Элвинов и прежде. Уолтер предпочитал есть руками, как воины-сенеки. К его удивлению, мать даже не возражала. Видимо, она тоже изменилась.
Впереди предстояли тяжелые дни, и потому пир закончился рано вечером.
На следующее утро воины-сенеки и отряд милиции под командованием Дональда Доремуса вышли из форта Спрингфилд в направлении Бостона. Специально для Милдред Уилсон снарядили экипаж, и она настояла, чтобы Ина ехала вместе с ней. Балинта с радостью согласилась быть переводчицей.
Бригадный генерал Уилсон ехал верхом на лошади. Он предложил было одну из своих лошадей Гонке, но великий сахем отказался:
– Я еще не настолько стар и слаб, чтобы мои собственные ноги отказались меня нести. Мои воины высмеют меня, если я сяду в седло.
Эндрю Уилсон не настаивал. Он научился не спорить с индейцами. Он не удивился, когда Гонка без устали прошагал все расстояние до Бостона и чувствовал себя при этом великолепно.
Путешествие прошло спокойно. В Бостоне воины-сенеки и отряд милиции разбили лагеря по соседству на поле Коммон, где обычно пасли скот. Супруги Уилсон остановились у губернатора Шерли. Губернатор пригласил к себе и Гонку с семейством, но не настаивал. Эндрю Уилсон объяснил ему, что Гонка будет чувствовать себя намного спокойнее в простой палатке вместе со своими воинами.
Никто не имел точных сведений о том, когда прибудет конвой из Англии. Напряжение возрастало с каждым днем. Губернатор Шерли снабжал индейцев продовольствием, но воины, лишенные необходимости ежедневно добывать себе пищу, заскучали. По приказу Гонки они не разгуливали по городу, а проводили большую часть времени на поле, где был разбит лагерь. Великий сахем не хотел никаких недоразумений.
Из Мэна прибыл генерал-майор Уильям Пепперелл, главнокомандующий милицией Массачусетса. Он подружился с Гонкой во время военного похода на Квебек, и теперь оба обрадовались встрече. Но военным планам мешала неопределенность. Нужно было сначала узнать, в каком размере оказывает им помощь король Вильгельм.
Прошла целая неделя. Наконец губернатору сообщили, что в гавань заходит большой английский военный корабль, а с ним еще несколько судов. В доки тут же была направлена рота милиции Бостона и отряд милиции западной части Массачусетса, они оцепили весь район. Вскоре в доки прибыли гражданские и военные власти колонии, а вместе с ними воины-сенеки, впереди которых шагал великий сахем.
«Принцесса Анна» бросила якорь и опустила паруса. Торговые суда легче лавировали на мелководье и потому направились к верфям. Здесь будет вестись разгрузка ценного военного груза.
Военный шлюп, который принес в Бостон известие о прибытии конвоя, приветствовал корабли залпом своих орудий. Тогда на фрегате раскрыли орудийные порты и дали ответный залп. От грохота чайки взлетели высоко в небо, некоторые молодые воины-сенеки тоже не могли скрыть благоговейного страха. Они еще никогда не видели таких мощных громовых орудий.
С фрегата на воду спустили шлюпку, вслед за матросами по трапу в нее спустились еще несколько человек. Их трудно было различить на таком расстоянии, но одному из пассажиров помогали при спуске – это была женщина.
Даже в гавани море было неспокойно, и шлюпка подпрыгивала на волнах; постепенно она приближалась к выдающемуся в море причалу.
Гонка стоял, сложив руки на груди, и, хотя внешне казался вполне невозмутимым, на самом деле очень обрадовался, заметив в лодке сына. Ренно аккуратно побрил голову, умастил тело жиром и нанес боевую раскраску. Сразу было понятно, что он остался сенека и ценности белого человека не прельстили его.
Первым на берег величественно ступил коммодор Маркем в синей с золотом форме королевского флота. Вслед за ним из лодки вышел майор Ранд в парадном красном мундире, за ним Ренно и Джефри Уилсон. Все вместе они помогли сойти на берег Адриане. Она была в одном из своих новых открытых платьев.
Губернатор Шерли в сопровождении генерала Пепперелла, бригадного генерала Уилсона и Гонки направился к вновь прибывшим. У всех был торжественный вид.
Гонка ничего не говорил, Ренно тоже. Они пожали друг другу руки выше локтя, глаза великого сахема светились гордостью.
– Сын мой, – вымолвил, наконец, Гонка.
– Отец, – ответил Ренно.
И тут он заметил Ину, она стояла чуть поодаль. Ренно даже и представить не мог, что мать тоже приедет встретить его, и ничего не мог с собой поделать. Самообладание покинуло его. На фоне англичан Ина был одета просто – в замшевое платье и замшевые же ноговицы, седые волосы были заплетены в две тугие косы, которые падали на плечи, но для Ренно она была самой красивой, самой родной женщиной на свете.
Он рванулся к ней и, забыв об обычаях, по которым должен был сдержанно приветствовать мать, крепко сжал ее в своих объятиях.
К ним подошел Эличи, он тоже хотел поздороваться с братом. Он заметил в глазах матери слезы, но сделал вид, что ничего не видел. Слезы – привилегия женщин.
Джефри представил английских офицеров местным представителям власти, и, когда церемония знакомства была завершена, все, кроме индейцев, сели в экипажи и направились к дому губернатора. Адриана тоже оказалась в числе приглашенных, она ехала в одном экипаже с сэром Филиппом.
Джефри сидел в экипаже с родителями, которые не могли нарадоваться на сына. Эндрю Уилсон спросил его об Адриане.
– Наверное, это родственница коммодора или майора Ранда, – высказал он свое предположение.
– Нет, папа. – И Джефри, смущаясь, объяснил, как они с Ренно помогли Адриане.
Бригадный генерал молча выслушал рассказ сына, потом недоверчиво воскликнул:
– Ты хочешь сказать, что она любовница Ренно!
– Нет, сэр. Была какое-то время, но теперь все уже кончено. Она просто была ему очень признательна. – Джефри тут же рассказал родителям, как Адриана оказалась на борту «Принцессы Анны».
До сих пор Милдред только слушала, но теперь тоже включилась в разговор.
– Молодая женщина действительно беженка-гугенотка?
– В этом нет никаких сомнений, мама. Если бы ее отослали назад во Францию, она попала бы в тюрьму.
– А здесь у нее есть родственники или друзья?
– Нет, мама, она никого не знает в Новом Свете. Она захотела приехать сюда, потому что решила, что английские колонии – это единственный шанс для нее начать новую жизнь.
– Но она должна понимать, что колонии не похожи на цивилизованную Европу.
– Адриана необыкновенно изобретательна, и у нее очень сильный характер, – ответил Джефри.
Милдред покачала головой:
– Чтобы выжить здесь в наши дни молодой привлекательной женщине, одного этого мало. – Она повернулась к мужу.– Ты ведь понимаешь, что станет с бедняжкой, если ей не помочь? Особенно в Бостоне, тут сплошные моряки да первопоселенцы, которые изголодались по женщинам.
– И что ты предлагаешь, моя дорогая? – Эндрю говорил спокойно, он прекрасно понимал, что жена уже что-то придумала.
– Мы возьмем девушку с собой в форт Спрингфилд и поможем ей! – твердо заявила Милдред.– Ей повезло, что она встретила в Лондоне Ренно и Джефри, но вряд ли ей так же повезет и здесь. Как только мы приедем в дом губернатора, я сразу поговорю с ней. – Все было решено.
Собравшиеся в библиотеке губернатора Шерли внимательно изучали список военных припасов, которые направил в колонии король Вильгельм. Бригадный генерал Уилсон переводил все на язык сенека для Гонки.
– Если я правильно понял, коммодор Маркем, – сказал, наконец, губернатор, – к весне, в крайнем случае, к лету, у нас будет большое подкрепление.
– Да, ваша светлость, – подтвердил военно-морской офицер.– Мы не только сможем постоять за себя, но вполне будем готовы и к наступательным действиям против основных сил французов.
– Меня больше всего интересует прибытие регулярных войск, – заявил генерал Пепперелл. – С одной стороны, это значительное подкрепление, но самое главное даже не в этом. Появление здесь новых полков привлечет в ряды милиции много новых ополченцев, не только в Нью-Йорке и Коннектикуте, но, я думаю, и на Род-Айленде.
Губернатор кивнул в знак согласия:
– Когда в колониях станет известно, что нас поддерживает сам король, люди воспрянут духом. Нам как раз не хватало поддержки Лондона, для того чтобы сплотить колонии.
Бригадный генерал Уилсон что-то тихо обсуждал с Гонкой. Наконец он повернулся к остальным и сказал:
– Мы с великим сахемом думали об одном и том же. Возможно, имеет смысл нанести сокрушительный удар по основным силам противника. Если мы позволим им начать наступление, то они будут убивать наших жен и детей, разрушать наши фермы и сжигать города. Если же нам удастся захватить Луисберг, французы и их союзники индейцы будут парализованы!
Гонка энергично кивал. По обычаям сенека воин должен нападать первым, нельзя уступать это преимущество врагу.
Генерал Пепперелл нахмурился:
– В принципе я согласен с вами, Эндрю, но тут есть одно серьезное препятствие. Мы ничего не знаем о Луисберге. Не знаем точных размеров форта, не знаем, что у них там за орудия, не знаем, сколько солдат в местном гарнизоне. Мы даже ничего не знаем о военной эскадре у острова Кейп-Бретон. Не имея точной информации, мы будем подобны слепым котятам. И в случае неудачи потратим все свои усилия впустую.
– Джентльмены, – начал сэр Филипп, – мне поручено сообщить вам о секретном решении Тайного совета, которое одобрил Его Величество.
Бригадный генерал переводил слова майора для Гонки.
– Совет, – продолжал Ранд, – поручает вам осадить Луисберг. Его Величество гарантирует всяческую поддержку, необходимую для удачного проведения данной операции.
Все согласно кивали и улыбались. Но Пепперелла это не удовлетворило.
– И все же мои возражения остаются в силе.
– Да, ваши возражения остаются в силе, генерал, и Тайный совет прекрасно понимает сложность ситуации. Именно поэтому я здесь. Меня послали специально, чтобы разрешить создавшуюся проблему.
Все удивленно смотрели на майора, даже на лице Гонки можно было прочесть недоверие. Сэр Филипп улыбнулся:
– За несколько недель до моего отъезда из Лондона я заходил в разные игорные дома и притворялся, что играю в карты на крупные суммы. Я не делал никакого секрета из того, что собираюсь отплыть в Бостон на борту «Принцессы Анны». Через день-другой после отплытия конвоя в «Военных ведомостях» появилось объявление – меня списали из армии в связи с тем, что я растратил казну полка в игорных домах. Вы наверняка услышите об этом скандале, когда сюда прибудет следующий корабль из Англии. Можете не сомневаться, что и французам все станет известно. Мы абсолютно точно знаем, что их агенты в Лондоне регулярно читают «Военные ведомости».
Я отправлюсь в Квебек и предложу свои услуги французам. Не могу сказать точно, каким образом, но я сделаю так, чтобы меня послали в Луисберг. И я смогу все разузнать о крепости, а когда настанет подходящий момент, сбегу от них и прибуду сюда.
– Французы могут вас повесить как шпиона, – пробормотал губернатор Шерли.
– Я готов на риск, ваша светлость, – быстро ответил Ранд. – Я опытный офицер. Уверяю вас, что буду предельно осторожен, и ни один француз не догадается о моих истинных намерениях.
– Вы действительно думаете, что сможете исполнить это задание? – спросил генерал Пепперелл.
– Если бы я так не думал, я бы отказался с самого начала. Я вызвался на это задание добровольно. Но у меня есть одна слабость, которая может оказаться роковой не только для меня, но и для всего нашего дела. Я никогда раньше не был в Северной Америке, не жил в лесах, а они здесь, насколько я понимаю, бескрайние и глухие. Как можно в них ориентироваться? Мне нужна ваша помощь.
Все присутствующие нахмурились.
– Прибыл я сюда на «Принцессе Анне» тоже не случайно, – продолжал сэр Филипп. – Я видел Ренно во время аудиенции в Уайт-Холле. Потом выступил в качестве распорядителя на дуэли, где он проявил максимум мужества, отваги и ловкости. На борту фрегата я лучше узнал его и еще выше оценил. Теперь он научился прекрасно стрелять из дуэльных пистолетов. И я прошу вас отправить его вместе со мной, конечно с его согласия. Пусть он будет моим проводником, моим соратником и другом в этом опасном предприятии.
Все повернулись к Гонке.
Выражение лица великого сахема не изменилось.
– Ренно сделает вид, что предает сенеков, – наконец промолвил он.
Сэр Филипп кивнул в знак согласия.
– Французы поверят ему. Но гуроны и алгонкиньг знают, что он старший воин. Знают, что он мой сын. Возможно, им известно и то, что он плавал в земли англичан. Зачем ему предавать?
Сэр Филипп пожал плечами.
– Я плохо знаю ваш народ. Вы сами должны найти подходящую причину, и она должна быть правдоподобной, это важно.
Гонка надолго задумался, потом сказал:
– В землях англичан Ренно мог предаться пороку. В сердцах сенеков могла появиться ненависть к Ренно, так как у него светлая кожа. Мы можем поставить ему на руке клеймо предателя и изгнать его из наших земель.
Бригадный генерал Уилсон объяснил слова Гонки остальным.
– Насколько я знаю индейцев, алгонкины и оттава так же легко поверят в это, как и французы. Гуроны намного хитрее, но клеймо предателя на руке Ренно уверит и их.
Майор вздохнул:
– Значит, Гонка согласен?
Вождь сенека по очереди осмотрел всех собравшихся в комнате.
– Великий сахем говорит за весь народ ирокезов. Вы просите, чтобы мой сын притворился предателем и изменником. Я понимаю. Ваши доводы веские. Но в таком вопросе никто не может что-либо решить за Ренно. Гонка не может решить за своего сына. Только Ренно может решить.
Последовала быстрая дискуссия, после чего на поле Коммон послали адъютанта.
Ренно был с матерью, сестрой и братом, его глубоко потрясло известие о смерти Санивы. Он очень удивился, что его вызывают на совещание, но без промедления закутался в плащ из бизоньей шкуры и последовал за адъютантом.
В библиотеке губернатора царило уныние. Ренно взглянул на отца, но по лицу. Гонки ни о чем нельзя было догадаться.
Сэр Филипп досконально объяснил Ренно, в чем дело.
Бригадный генерал Уилсон заявил Ренно, что будущее английских колоний зависит от успеха операции, задуманной сэром Филиппом.
Гонка хранил молчание.
Ренно повернулся к нему.
Великий сахем поднялся и, не говоря ни слова, вышел из комнаты. Ренно молча вышел за ним.
Коммодор Маркем и майор удивились странному поведению индейцев, но бригадный генерал объяснил им:
– Они обсудят все наедине, потом сообщат решения нам.
Гонка ушел вглубь Коммона, подальше от лагеря сенеков и бивуака отряда милиции. Он нашел подходящий камень, сел поудобнее и закурил свою глиняную трубку.
Ренно сел рядом, принял трубку из рук отца, сделал несколько затяжек и протянул ее обратно.
Гонка не двигался, пока они не выкурили трубку до конца.
Настал черед говорить Ренно.
– На протяжении многих лун, – начал он, – я был вдали от родины. Я мечтал о том, что буду спать в своем доме, мечтал о настоящей оленине, кукурузе, тыкве и бобах, как их готовит мать. Мечтал о том, как буду рассказывать Балинте о глупости англичан. Сердце мое сжималось, так хотелось мне снова пойти на охоту в лес с Эличи. Теперь у меня появилось другое желание. Только сейчас я узнал, что сестра моего отца ушла из этого мира. И я хочу побывать в тех местах, откуда ее дух поднялся в земли наших предков. Мать сказала мне, что Санива обещала следить за мной. Если я приду туда, ко мне может снизойти ее дух.– Ренно замолчал.
– Хорошо, что мой сын хочет вернуться на родину, на земли своего народа. Это правильно. Мой сын одержал большую победу в землях англичан. Великий сахем англичан прислал нам много даров, теперь мы можем выиграть войну с алгонкинами, гуронами и оттава. И с французами. Я горжусь моим сыном.
– Я с радостью пойду в бой с моим отцом, даже если врагов будет в десять раз больше, – ответил Ренно. – С радостью поведу военный отряд в земли гуронов или алгонкицов. Грудью встречу их стрелы и огненные дубинки. – Он замолчал надолго, потом с трудом закончил:– Но очень трудно носить на руке клеймо предателя.
– Очень трудно, – согласился Гонка.
– Клеймо, выжженное огнем на руке, остается с человеком до самой смерти. Незнакомые люди не будут знать, что на самом деле он не предатель, а верный сенека.
Великий сахем не разделял мнения сына, но говорил при этом очень мягко и ласково:
– Клеймо, которое выжигают огнем на руке, можно огнем же и стереть. – Он и не задумывался о том, насколько может быть больно дважды жечь руку железом.
Ренно тоже об этом не думал. Его волновало другое. Он только что вернулся, выполнив тяжелое поручение. Ему было очень нелегко и очень одиноко, а вместо награды ему предлагают еще более опасную и тяжелую миссию.
– Я многое сделал в Лондоне для английских колонистов. Теперь у них будет много пуль, много огненных дубинок. У них будут солдаты, которых пришлет великий сахем англичан. Много кораблей с громовыми орудиями. Зачем они просят одного воина делать для них все?
– Это так, – согласился Гонка, – но у сенеков тоже будет много пуль и огненных дубинок, много шерстяных одеял. Воины смогут брать эти одеяла с собой в военные походы. И у других ирокезских племен все это будет. Без этого мы были бы беззащитны перед алгонкинами, гуронами и оттава. Они бы заполнили земли сенеков, словно муравьи.
– Верно, – вынужден был согласиться Ренно.
– Если мы с нашими братьями атакуем врага и захватим большой форт французов, – продолжал Гонка, – наши земли будут в безопасности. Враги не причинят вреда нашему народу.
– И это тоже верно, – невесело ответил Ренно.
– Ранд хочет, чтобы Ренно шел с ним. – Теперь великий сахем заговорил чуть более жестко. – Он знает, что ни один другой воин не сравнится в боевом искусстве с Ренно. Только Ренно говорит на языке белых. Возможно, – задумчиво продолжал Гонка, – много лет тому назад маниту решили, что Ренно должен выполнить эту миссию. Возможно, поэтому они сделали Ренно моим сыном. Кожа Ренно такая же, как у англичан и французов. И враг поверит, что Ренно настоящий изменник.
Ренно нечего было ответить.
– Ни один воин не может сравниться в смелости и отваге с моим сыном, – сказал Гонка. – Мой сын отважнее меня. Я бы дрогнул, если бы англичане попросили меня выполнить эту миссию. Но они и не просят меня. Они просят Ренно. Только он, он один из всех воинов, что ходят по этой земле, способен сделать это.
Ренно с тяжелым сердцем взглянул на свинцовое небо. Он надеялся, что маниту подадут ему знак – вот сейчас появится в небе ястреб. Но над большим английским городом ястребы не летали. Маниту показываются только в лесной глуши.
Это решение Ренно придется принять самостоятельно. Ему очень не хотелось соглашаться, но он знал, что только он один может обеспечить безопасность земель сенеков. Ренно прибегнул к последнему средству – он воззвал к духу Санивы, но и тут не получил ответа.
Значит, так тому и быть. Решение принимать ему самому.
Он медленно поднялся на ноги, сложил руки на груди и расправил плечи.
– Отец, – сказал он. – Я сделаю, как хочет Ранд. Я отправлюсь с ним в земли французов, в большую крепость Луисберг. В глазах всего света я стану предателем своего народа. Изгоем.
Глава девятая
Ополченцы капитана Доремуса и воины-сенеки вместе шли по дороге на запад к форту Спрингфилд. Все рвались в бой с общим врагом – французами, хотя до решительных действий оставалось еще несколько месяцев. Сэр Филипп Ранд и Джефри ехали верхом вместе с бригадным генералом Уилсоном. Ренно отказался от лошади и шагал рядом с отцом. Он был молчалив и мрачен. Да, он согласился на предложение Ранда, но радости при этом не испытывал.
Адриана Бартель ехала в экипаже Милдред Уилсон вместе с Иной и Балинтой. Девочка прижимала к груди красивую куклу, которую привез ей Ренно, и без умолку болтала то на английском, то на родном языке сенеков. Ина с гордостью завернулась в шерстяное одеяло, подарок Ренно, а в руках держала большой железный котел, зеркало и ножницы.
Внешне Ренно совершенно не походил на мать и сестру, как, впрочем, и на коренастого вождя, которого называл своим отцом. Но Адриана сразу отметила сходство: все они держались с непоколебимым достоинством, все были натурами цельными. Даже эта бойкая, подвижная девочка отличалась от детей, которых доводилось встречать Адриане. Она то смеется и хлопает в ладоши, то рассуждает степенно, совсем как взрослая.
Но мысли Адрианы надолго не задержались на Ренно и его родственниках. Она еще не пришла в себя от осознания того, что едет в приграничный городок, о существовании которого узнала всего несколько дней тому назад; что жить она будет с семейством Уилсонов до тех пор, пока, по словам Милдред, «мы не увидим, что ждет вас в будущем».
Адриана попыталась протестовать, но Милдред не слушала ее возражений. Мать Джефри была хрупкой и женственной, однако стоило ей принять какое-нибудь решение, и она могла свернуть горы. Даже бригадный генерал в таких случаях безропотно подчинялся жене.
Адриана надеялась найти работу гувернантки или учительницы французского языка в Бостоне, но Милдред запретила ей даже думать об этом.
– Вот еще глупости! – воскликнула она. – Одному Богу известно, что станется с вами, оставь мы вас тут, в Бостоне. Вы едете с нами, и никаких разговоров!
Адриана была признательна Милдред за ее доброту. К тому же она обрадовалась, узнав, что неподалеку от форта Спрингфилд живут гугеноты-французы. Возможно, жизнь в диких лесах Северной Америки не будет столь ужасной, как она себе ее представляла. По крайней мере, у нее будет кров над головой, еда, будет, кому ее защитить и с кем пообщаться.
Сенеки хотели быстрее вернуться домой, и потому задержались в форте Спрингфилд всего на одну ночь. Как только они прибыли в форт, Балинта тут же побежала к Иде Элвин сообщить Уолтеру, что на следующий день они собираются в родное селение.
На рассвете Ренно попрощался с матерью и сестрой, и хотя женщины знали, что, возможно, видят его в последний раз, никто не проронил ни единой слезы. Внешне Ина была спокойна, как обычно, но выдала свои чувства, когда, прощаясь, коснулась плеча Ренно и быстро отвернулась.
Майор Ранд остановился в доме Уилсонов. Перед тем, как уйти, он еще раз переговорил с великим сахемом.
– Если кто и может добыть необходимые сведения, так это Ренно и я, – сказал он. – Мы вернемся не позднее чем через три месяца. Если нас не будет к тому времени, значит, мы погибли.
Перед уходом сенекам нужно было совершить еще одно важное дело. Эличи взял каминные щипцы, вынул из камина раскаленные головни, положил их в металлическое ведро и отнес в укромное место за сараями. Отец и брат сопровождали его. Все молчали. Эличи убедился, что никто их не видит, пожал Ренно руку у локтя и быстро вернулся к дому. Гонка остался с Ренно.
Великий сахем сам решил поставить клеймо на руку Ренно, причем сделать он это хотел один на один, чтобы никто из сенеков не знал, что у его старшего сына на руке клеймо изменника и предателя. Гонка щипцами взял раскаленную головешку.
Ренно вытянул вперед левую руку ладонью вверх. Гонка спокойно выжег два креста величиной примерно в три дюйма на ладони сына, которым так гордился.
Боль была невыносимой, но Ренно даже глазом не моргнул. Запахло паленой кожей, а он продолжал стоять, как стоял. Он с детства был приучен стойко переносить боль. Но на сердце у него лежал камень, хотя он и понимал, что клеймо позора необходимо. Сама его душа противилась такому жестокому испытанию, и он изо всех сил уговаривал себя, что это делается во благо всего народа сенеков.
Исполнив мрачный обряд, Гонка отбросил щипцы в сторону, как мерзкую жабу.
Ренно медленно опустил пульсирующую болью руку и повернулся к отцу.
На мгновение лицо Гонки исказилось от муки, но он тут же овладел собой. Правда, хрипота в голосе все же выдавала его.
– Сын мой, – сказал он, – когда ты был маленьким мальчиком, я надеялся, что ты станешь великим воином. Больше того, я надеялся, что ты станешь военным вождем. Ты уже старший воин. Скоро ты добьешься большего. Но теперь я знаю то, о чем раньше и думать, не смел. Настанет день, и ты наденешь мой богато оперенный головной убор. Ты станешь сахемом сенеков, великим сахемом всех ирокезов. Пусть же духи помогут тебе узнать все, что нужно, как можно быстрее, и тогда мы пойдем войной на наших врагов. И пусть маниту берегут и охраняют тебя, чтобы ты вернулся домой целым и невредимым.
Не дожидаясь ответа, великий сахем повернулся и быстро пошел прочь. Он не хотел, чтобы сын видел, как тяжело переживает самый могущественный из сенеков.
Ренно стоял неподвижно и смотрел вслед отцу, пока тот не исчез из виду. Снова он остался один. Снова его отделяет от близких сложное задание, да еще и ответственность за жизнь другого человека.
Он опрокинул ведро, наполнил его снегом и сунул руку внутрь. Стало еще больнее, но даже теперь, когда никто его не видел, Ренно и виду не подал. Постепенно он вообще перестал чувствовать руку.
Из дому до него донесся звон колокольчика, это означало время завтрака, и он медленно побрел туда. Он оставил ведро перед входом в столовую.
Есть Ренно совсем не хотел, но поел, чтобы не вызывать лишних вопросов. Действовал он только правой рукой, на какое-то время левая вышла из строя.
Адриана первой заметила неладное. Она вскочила со своего места и схватила Ренно за руку.
– Что с твоей рукой? – спросила она. Ренно ничего не ответил.
Бригадный генерал Уилсон и майор Ранд знали причину, но молчали.
Милдред Уилсон сочувствовала Ренно и тут же согласилась с Адрианой, что необходимо показаться врачу.
Ренно отрицательно покачал головой. Он доверял только хранителям веры и целителям сенеков.
– Может, и стоит повидать врача, – спокойно заметил сэр Филипп. – Как только рука заживет, мы с вами можем отправляться в путь.
Ренно понял, что майор прав, к тому же ему хотелось, чтобы женщины прекратили этот бестолковый шум. В землях сенеков женщина никогда не унизит воина тем, что будет волноваться по поводу незначительной раны. Он решил, что поход к доктору вряд ли повредит, но зато Адриана и Милдред оставят его в покое. И он с видимой неохотой согласился.
Боясь, что Ренно передумает, Адриана решила поехать с ним. Милдред согласилась, пора Адриане познакомиться с фортом Спрингфилд.
Вскоре после завтрака к парадному входу дома Уилсонов был подан один из экипажей. Ренно предпочел бы идти пешком, но рука сильно болела, на душе было скверно, и он решил не спорить.
Адриана пыталась по дороге разговорить его.
– Вы куда-то собираетесь с сэром Филиппом? – спросила она.
Ренно кивнул, но ничего не ответил.
Адриана уже усвоила, что, когда Ренно замыкается в себе, бесполезно его расспрашивать, поэтому она не настаивала. Странно, как естественно он держится здесь, и в то же время как он отдалился от нее. Всматриваясь в его бесстрастное лицо, Адриана с трудом могла поверить, что когда-то они были близки. В Лондоне она представляла его совсем другим. Теперь же, увидев его среди родственников и воинов-сенеков, она поняла, что Ренно принадлежит иному миру. Она навсегда останется благодарной ему, но у них не может быть совместного будущего, и она не сожалела об этом.
Когда они подъехали к городу, заморосил мелкий дождь. Они оставили экипаж на Хай-стрит. Ренно тут же отправился к врачу, дом которого стоял на главной улице.
Адриана пошла в другую сторону. Она с трудом шагала по раскисшей грязи и думала о том, что Милдред, несомненно, права. Она сказала Адриане, что ее гардероб не подходит для пограничного городка. Теперь и Адриана поняла, что по таким дорогам не очень-то разойдешься на высоких каблуках, гораздо удобнее высокие бесформенные башмаки из сыромятной кожи, которые носили здесь женщины. Ее шелковый плащ на шерстяной подкладке не спасал от дождя. Нужно будет купить толстый кожаный плащ. Конечно, он не такой женственный, но зато в нем тепло и сухо.
Первым делом она зашла в магазин повседневного спроса, купила ниток, отрез ткани и жестяную коробку зеленого чаю для Милдред. Выйдя из магазина, она, к своему удивлению, обнаружила, что городок совсем опустел. Никаких прохожих, а из экипажей – лишь открытая фермерская повозка с окороками. Это не Париж и не Лондон. Даже в Бостоне было больше народу.
Неожиданно Адриана решила зайти в магазинчик под вывеской «Изделия из кожи», она заметила его по дороге в город. У нее осталось не так много денег, но благодаря гостеприимству Уилсонов тратиться ей теперь особенно не на что. Можно вполне купить себе кожаный плащ да пару крепких удобных башмаков.
Владелец магазина тщательно снял мерки с Адрианы и пообещал, что плащ и башмаки будут готовы через несколько дней, и он сам привезет все в дом Уилсонов. Цена была смехотворной, причем владелец отказался брать что-либо вперед и сказал, что она сможет расплатиться, когда примерит товар и решит, что ей все подходит. Тут Адриана начала понимать, что в жизни на границе есть свои преимущества.
По дороге назад к экипажу она промерзла и, издали, заметив, что Ренно еще не вернулся, подумала, что неплохо бы выпить чашку горячего чаю. Она свернула в сторону и в небольшом переулке заметила таверну.
Заведение смотрелось довольно уныло, всего несколько столиков да шаткие некрашеные стулья, но в камине пылал жаркий огонь. Посетителей, кроме нее, не было, бармен долго и внимательно рассматривал Адриану, а потом все же пошел приготовить ей чай. Адриана грелась у огня. Она и не подозревала, что у этого заведения сомнительная репутация, потому что большей частью его навещали любившие выпить трапперы и другие обитатели лесов.
Когда ей принесли чай, в таверну зашел грузный молодой человек, но Адриана не обратила на него никакого внимания.
Джек Девис заказал горячего рому и подошел к огню.
– Вы недавно приехали, – заметил он.
Адриана сделала вид, что не слышит. Может быть, здесь принято так вот запросто заговаривать с незнакомцами, но она воспитана по-другому.
Девис внимательно осмотрел ее: ботинки на высоких каблуках, открытый шелковый плащ и платье с глубоким вырезом.
– Вы тут хорошо устроитесь, – сказал он. – С тех пор как Нетти взбрело в голову выйти замуж, никого из вашей профессии тут не осталось.
Адриана не поняла, о чем он говорит, но решила не уточнять. Невежи везде одинаковы, ей было неприятно само присутствие этого толстого парня, и она быстро допила свой чай.
– Ты ведь из этих веселых дамочек, да?
Адриана отодвинула стул и взяла свертки. Девис открыл перед ней дверь и с издевательской усмешкой низко поклонился.
Адриана вышла на улицу с гордо поднятой головой. Дождь усилился. Девис одним прыжком опередил ее и загородил дорогу. Он улыбался, но улыбка была очень неприятной.
Адриана остановилась.
– Ты, наверное, считаешь, что я для тебя слишком плох, – сказал мужчина.– И зря.
Он подошел ближе, Адриана не на шутку встревожилась и отступила назад. За ее спиной был небольшой проход, и она ринулась туда. Слишком поздно она заметила, что проход заканчивался тупиком.
Девис бежал за ней.
– Веди себя хорошо, – сказал он, – и я тебе заплачу. Иначе вообще ничего не получишь.
Мужчина становился опасным. Адриана пыталась убежать, но мужчина прыгнул вперед и прижал ее к стене бревенчатого дома. И тут же сунул руку за вырез платья.
Адриана была в ужасе. Она пыталась сопротивляться, но мужчина был сильный. Он стиснул ее грудь одной рукой, а второй толкнул прямо на грязную землю. Адриана ахнула, из последних сил набрала в грудь воздух и закричала.
Ренно казалось, что он уже целую вечность сидит в приемной доктора Марша. Он не обращал внимания на других пациентов, которые то и дело украдкой бросали на него взгляды. Он уже хотел уйти, но знал, что Адриана и Милдред не отстанут от него, и потому сидел и ждал своей очереди.
Наконец его пригласили в кабинет.
Доктор знал Ренно. Он решил не задавать лишних вопросов и не спрашивать, откуда у индейца такая рана. Он смазал руку мазью и наложил повязку.
Выйдя от доктора, Ренно почувствовал, что боль действительно уменьшилась. Видимо, помогло то странное липкое вещество, которым доктор смазал руку. Повязка его, правда, смущала. Он был рад, что поблизости нет индейцев, иначе ему было бы очень стыдно. Ренно медленно направился к экипажу.
Вдруг он услышал женский вопль и тут же сорвался с места. Женщина закричала снова. На этот раз намного тише, и Ренно помчался быстрее.
Когда он вбежал в узкий переулок, Девис уже подмял под себя Адриану. Она отбивалась изо всех сил, но тот успел задрать ей юбки.
Ренно прыгнул на обидчика, схватил его за волосы и сильно дернул на себя.
Джек Девис вскочил на ноги и развернулся. Увидев Ренно, он потянулся к пистолету.
Ренно понял, что нужно первым делом лишить врага оружия и быстро ударил Девиса по руке ногой. Все произошло так молниеносно, что Девис не успел даже нажать на курок. Пистолет вылетел из его руки и упал в грязь. Адриана поднялась на ноги и с ужасом смотрела на мужчин. Ренно вытащил нож. То же самое сделал и Девис. Они кружили, примериваясь друг к другу.
Потрясенная, избитая Адриана думала о том, что вся эта сцена похожа на дуэль в Лондоне. Но сейчас Ренно был в еще большей опасности. Здесь или убьет он, или убьют его, а у него больная рука.
Сам Ренно уже забыл о своей руке. Он думал только о схватке. Мужчина был выше его ростом, возможно сильнее, да еще таким грузным, что нужно было учитывать его вес, к тому же он был на удивление ловок, поэтому приходилось быть начеку. Любая ошибка может стоить ему жизни.
Ренно понял, что должен ударить первым. Возможно, это будет его единственная возможность. Что ж, иногда надо полагаться не столько на физическую силу, сколько на хитрость. Ренно занес руку с ножом над головой и прыгнул. Но в прыжке слегка отклонился, опустил руку на уровень пояса и со всей силой вонзил нож в живот врага.
Девис покачнулся, потом медленно опустился на землю. Ренно прыгнул на него и вторым ударом перерезал горло.
Джек Девис умер без единого звука. Ренно быстро снял с него скальп.
Адриана не выдержала. Она разрыдалась, закрыв лицо руками.
Ренно поднялся на ноги. И тут в переулке появились двое мужчин. Том Хиббард и Рене Готье приехали в город, чтобы купить гвоздей. Они услышали крики и прибежали к самому концу кровавой схватки.
Адриана была в истерике; не отдавая себе отчета, она заговорила по-французски, потом перешла на английский.
Том ткнул носком сапога мертвое тело и сказал:
– Ренно, сдается мне, ты оказал большую услугу форту Спрингфилд.
Ренно сплюнул прямо на тело, этим он выказал свое отношение к убитому. Адриана тихо плакала. Том решил взять все в свои руки.
– Рене, – предложил он, – пожалуйста, проводи даму в дом Уилсонов. А нам с тобой, Ренно, надо сообщить о случившемся констеблю. Если ты, конечно, не возражаешь. Тебе ничто не грозит.
Адриана немного пришла в себя и направилась к главной улице, где остался экипаж. Рене говорил с ней по-французски.
Когда они сели в экипаж, Адриана уже оправилась и спросила у Рене, кто он такой.
– Как и вы, – ответил он, – я и вся моя семья гугеноты. В окрестностях форта живет несколько французских семейств.
– Вас не страшат дикие местные нравы?
– Индейцы убили мою жену, – просто признался Рене.
– Боже мой, – ахнула Адриана. – Я не хотела причинить вам боль.
– Было очень больно вначале, – ответил Рене. – Но постепенно я привыкаю. Мои дети живут здесь в своей вере, никто им не мешает. Никто не будет их преследовать, никто не отберет их имущество, не посадит их в тюрьму. За все на свете приходится платить, даже за свободу.
Адриана не произнесла больше ни одного слова. Когда они приехали в дом Уилсонов, она поднялась к себе. Рене дождался на улице возвращения Тома с Ренно.
Адриана не спустилась вниз к ужину, но Милдред все поняла.
– Она столько пережила, бедняжка. Пусть отдохнет, потом будет легче.
Доктор Марш дал Ренно небольшой пузырек с настойкой опия, чтобы тот принимал ее, когда снова почувствует боль. Ренно вылил содержимое пузырька в стакан с водой и выпил залпом. Боль прошла, но он почувствовал сонливость и поднялся к себе в комнату.
Джефри сидел в гостиной и читал книгу об устройстве французской армии, которую привез из Лондона. Вдруг он услышал шаги, и в комнату вошла бледная Адриана.
– Как ты себя чувствуешь? – спросил он.
– Я… я все еще не могу поверить в то, что сегодня произошло. Форт Спрингфилд – это дикие джунгли, такого даже в трущобах Парижа и Лондона не случается!
– Ну, не такие уж джунгли.
Джефри отложил в сторону книгу и налил Адриане бокал вина. Она с благодарностью взяла бокал.
– Я первый раз слышу о том, чтобы на женщину напали прямо на улице, – сказал Джефри. – Джек Девис всегда вел себя по-скотски, особенно если напивался. Много у кого были с ним натянутые отношения. Можешь не сомневаться, жалеть его никто не будет. Он получил по заслугам.
– Мне его ничуть не жалко, – призналась Адриана. – Я и раньше попадала в неприятные ситуации, но, правда, такого со мной никогда не было.
– Я понимаю, что давать советы легче, чем следовать им, – сказал Джефри. – Но, поверь, лучше обо всем забыть.
– Я постараюсь, – ответила Адриана, потом надолго уставилась в бокал. – Но меня мучает другое.
Джефри молчал.
Адриана дважды начинала говорить и останавливалась.
– Не знаю, как тебе объяснить, Джефри. Вы с Ренно так помогли мне в Лондоне. Из-за меня вы стольким рисковали. Благодаря вам я попала в Новый Свет…
– Нет, ты сама произвела такое сильное впечатление на коммодора Маркема, что он готов был сделать для тебя все, что угодно.
– Сегодня Ренно спас меня от этого негодяя. Я буду благодарна ему до конца дней своих.– Она резко вздохнула.– Но он убил этого человека так спокойно, как убивают насекомое.
– Насколько я знаю, у него не было иного выбора, Адриана. Девис застрелил бы его, а когда Ренно выбил у него из рук пистолет, он вытащил нож.
– Я понимаю, что у него не было выбора. Дело в том… как он убил. Он был так спокоен, словно ничего при этом не испытывал. Словно каждый день хладнокровно убивает людей.
– Ты должна уже знать, что Ренно никогда не показывает своих истинных чувств. В этом смысле он настоящий сенека.
– Да, я знаю, – сказала Адриана, вздрогнув всем телом. – Но я на всю жизнь запомню этот кошмар. Как он срезал скальп с макушки этого человека и повесил кровавую полоску кожи себе на пояс!
– Если индеец убивает врага в бою, – пояснил Джефри, – он имеет право снять с него скальп.
– Он дикарь, – решительно заявила Адриана. Потом сглотнула и продолжала дрожащим голосом: – Я с самого начала знала, что Ренно не такой, как ты, или я, или другие цивилизованные люди. Когда я увидела его вместе с другими индейцами сенеками, то поняла, что разница между нами гораздо больше, чем я думала вначале. А сегодня! Ты всегда вел себя крайне тактично, но тебе ведь известно, что в Лондоне мы с Ренно были более чем друзьями. И вот теперь я все время думаю, что этот мужчина, с которым я была так близка, сначала хладнокровно убил другого человека, а потом срезал ему с головы кожу… – Адриана не могла больше говорить и снова разрыдалась.
Джефри понятия не имел, как ее успокоить. Он подошел к девушке и положил руку ей на плечо. Адриана взглянула на него, поднялась и склонила голову ему на грудь.
Джефри осторожно обнял ее, пытаясь утешить. Сейчас не время думать о будущем, но он ничего не мог с собой поделать.
Он всегда восхищался Адрианой, но она так быстро стала любовницей Ренно, что он сам не успел за ней даже поухаживать. Он просто запретил себе думать о ней, потому что не мог предать друга.
Теперь все переменилось. Джефри еще не спешил ухаживать за Адрианой на борту фрегата, потому что знал, что она находится в крайне тяжелом нервном напряжении, и не хотел просто воспользоваться ее беспомощностью. Сегодня случилось непредвиденное. Адриана совершенно не представляла жизни в Новом Свете, не понимала индейцев и их образа жизни, поэтому так остро и переживала поведение Ренно. Ее отношение к Ренно было несправедливым. Возможно, со временем, когда она лучше узнает индейцев, она поймет, почему он снял с Девиса скальп.
Адриана всегда казалась Джефри такой уверенной, такой находчивой, но в Америке неприемлемы те правила поведения, которые она всю свою жизнь считала нормой. Джефри испытывал огромное желание защищать Адриану, оберегать ее от страшной стороны жизни так же, как его отец всю жизнь оберегал мать.
Что ж, теперь можно не сдерживаться. Адриану ничто не связывает, он тоже свободен. Кроме того, она настоящая леди, женщина, которая с полным правом может войти в семью Уилсонов. Несмотря на прогрессивные взгляды его родителей, относительно классовой принадлежности, он все же отпрыск самого богатого и самого родовитого семейства в форте Спрингфилд. Его будущая жена должна быть готовой к обязанностям дамы высшего общества, а не простой фермерши из бревенчатого дома. Адриана, как никто другой, подходила на эту роль.
Постепенно девушка успокоилась и посмотрела на Джефри, словно только теперь заметила его.
– Спасибо, что ты проявил столько терпения, – поблагодарила она.
– Я готов сделать для тебя все что угодно. – Джефри очень хотелось поцеловать Адриану, что-то подсказывало ему, что девушка не будет противиться, но совесть не позволила ему. Адриана все еще не отошла от происшедшего, она доверяет ему, и он должен быть достойным этого доверия.
Адриана медленно села на стул и снова посмотрела на Джефри. Мысли ее все еще путались, но даже в таком состоянии она почувствовала тонкую перемену, происшедшую в их отношениях. Она вдруг поняла, что привыкла постоянно видеть Джефри. Он все время оказывался рядом, когда был нужен ей. Она понимала, что теперь ей придется заново пересмотреть представление о жизни, решить, что именно ей нужно, и, уже основываясь на этом, строить свое будущее. Приятно сознавать, что она может положиться на Джефри Уилсона. Пока этого достаточно.
Через три дня после того, как отец выжег клеймо на его руке, Ренно уже чувствовал себя как обычно. Он был готов к путешествию. Майор сэр Филипп Ранд впервые в жизни облачился в одежду из оленьей кожи; он, Ренно и бригадный генерал Уилсон встретились на прощание в кабинете генерала.
– Я не уверен, что одобряю ваш план, – признался Эндрю Уилсон.– Риск слишком велик.
– Другого способа получить нужную нам информацию для осады форта Луисберг я не вижу, – ответил майор. – Выбора у нас нет.
– Им может показаться странным, что вы дезертируете вместе.
– Вовсе нет, сэр. Мы провели несколько недель вместе на борту фрегата и подружились. Я уговорил Ренно, и он согласился помочь мне. Думаю, это выглядит достаточно правдоподобно.
Ренно кивнул:
– Гуроны и оттава поверят. Алгонкины глупы, их вообще легко обмануть.
– Меня волнуют французы, – вздохнул Эндрю Уилсон. – А как вы собираетесь сбежать, если вам вообще удастся вся операция?
Ренно улыбнулся и сказал:
– Не знаю, сэр. Все зависит от обстоятельств. Нам придется придумывать на ходу.
– Да поможет вам Бог, – напутствовал их генерал и пожал на прощание руки.
– Ждите нас к лету, если нас не будет, значит, мы попались, – сказал ему майор.
В тот же день они пустились в путь, не простившись ни с кем в форте Спрингфилд. Даже в доме Уилсонов они старались, как можно меньше говорить о предстоящем уходе.
Джефри было известно только, что его друг отправляется на трудное и опасное задание. Он не задавал вопросов, но был уверен, что Ренно успешно справится с любым поручением.
Ренно не хотел перед уходом видеться ни с Милдред, ни с Адрианой. Ему было трудно привыкнуть к тому, как эмоционально ведут себя белые женщины. Гораздо легче просто исчезнуть.
Они взяли с собой вяленой говядины и сушеной кукурузы, обычный запас еды при путешествии по лесам. Ранд прихватил одеяло, молодой сенека отказался от лишнего груза и взял только индейское оружие.
Первые два дня они шли по западному берегу реки Коннектикут на север, потом свернули в земли могауков. Теперь Ренно носил клеймо изгоя на руке и не мог встречаться с братьями ирокезами. Поэтому они обходили стороной все индейские селения.
Долгая зима близилась к концу, снег уже таял. Когда днем светило солнце, в воздухе уже пахло весной. Идти иногда было трудно, но Ренно не унывал.
– Когда снег сойдет, – сказал он, – не останется следов.
Филипп был потрясен умением белого индейца ориентироваться в лесу. Ренно не пользовался компасом, он шел по солнцу и звездам. Он ни разу не усомнился, в каком направлении надо идти, и всегда мог точно указать их местоположение. Он мог спокойно идти с утра до вечера и к вечеру оставался таким же бодрым, как и утром. Несколько раз он останавливался и прислушивался. Англичанин при этом не мог различить никаких звуков. Прислушиваясь, Ренно совершенно замирал, а один раз спрятался в кустах, да так, что даже Филипп не мог его разглядеть.
На третий день пути Ренно проделал лунку во льду на маленьком озере и с помощью виноградной лозы, к концу которой приделал большой шип с куста, выловил две рыбины. В ту ночь Ренно развел огонь, впервые за время путешествия.
Однажды утром Ренно остановился и внимательно слушал, приложив ухо к земле. Потом он забрался на большой дуб, сделал Филиппу знак молчать и помог ему тоже залезть на дерево. Они поднялись на высоту около двадцати футов и замерли там. Под деревом прошли четверо индейских воинов.
– Могауки, – сказал Ренно.
Филипп понемногу привыкал к лесу, но ему еще много чему предстояло научиться. На шестой день пути Ренно явно обрадовался и сообщил Филиппу, что они подходят к солончаку. Не доходя до него, Ренно остановился и показал Филиппу крупную самку оленя, которая лизала соль.
Филипп улыбнулся и поднял свой мушкет. Ренно сделал быстрый жест рукой, запрещая стрелять.
Улыбка сошла с лица майора, и он в некотором замешательстве опустил мушкет.
Ренно взял стрелу, натянул лук, аккуратно прицелился и одним выстрелом уложил важенку на месте.
– Огненная палка делает много шума, – сказал он. Ренно закинул оленя на плечи и пошел дальше таким же ровным шагом, как и прежде.
Остановился он только после захода солнца. Они зашли в лесную глушь. Ренно собрал хворост, разделал оленя и зажарил мясо. Пока мясо готовилось, он старательно закопал несъедобные куски.
– Не надо оставлять следов, – сказал он. – Враг может найти.
Они плотно поели вечером и утром, после чего Ренно раскидал костер и тщательно уничтожил все следы.
Он сложил куски жареного мяса, перевязав их ветками дикого винограда. Англичанин сообразил, что даже без костра они в ближайшее время будут есть свежее мясо.
Один раз они наткнулись на след медведя. Филипп подумал, было, что они выследят и убьют зверя, но Ренно рассудил иначе.
– Медведь мой брат, – сказал он.
Вечером, после ужина, Ренно рассказал спутнику о маленьком медвежонке, которого он спас когда-то, о том, как Ягон вырос, ушел в лес и жил самостоятельной жизнью. Рассказал и о том, как Ягон однажды спас ему жизнь.
Если бы сэр Филипп Ранд услышал эту историю в Лондоне, он бы посмеялся над рассказчиком, но в глуши североамериканского леса сразу поверил Ренно. С каждым шагом; приближавшим их к французской Канаде, он все больше уважал Ренно и восхищался им. Только теперь Филипп стал понимать, как англичане недооценивают индейцев. В характере индейцев есть нечто мистическое, таинственное, но чужаки редко видят это качество и не могут его оценить. У таких людей, как Ренно, свои устои.
День проходил за днем. Майор уже сбился со счета. Ренно сообщил ему, что они вступили на земли гуронов. Для майора так и осталось загадкой, чем отличается этот лес от того, по которому они только что шли, и который считался землей могауков. Ренно улыбнулся и пожал плечами.
Наконец они вышли к реке Святого Лаврентия, немного восточнее небольшого французского поселения торговцев пушниной под названием Монреаль. Они осторожно пробирались на восток к Квебеку. Однажды ночью Ренно заявил, что через два дня они будут на месте.
Действительно через два дня, как и говорил Ренно, они вышли к опушке и за деревьями увидели бастионы Цитадели. Крепость на горе Квебек была окружена высоким частоколом. Путешествие подошло к концу.
Они открыто вышли из лесу и спокойно направились к реке Святого Лаврентия, на другом берегу которой стоял Квебек. Возможно, караульные не заметили их, потому что все было тихо. Тогда Филипп поднял мушкет и выстрелил в воздух.
Цитадель мгновенно ожила. Через город, который находился у подножия форта, в сторону доков пробежали офицер и несколько солдат в белой с золотом форме французской пехоты. Они сели на баржу, которой управляли шестеро бородачей в гражданской одежде из оленьей кожи. Ледоход на реке делал это занятие довольно рискованным.
Филипп привязал полоску белой материи к дулу своего мушкета и поднял его высоко в воздух.
Офицер, молодой лейтенант, сошел на берег с пистолетом в руке, а солдаты навели на незнакомцев мушкеты.
– Меня зовут сэр Филипп Ранд, в прошлом боевой офицер Гренадерского гвардейского полка [27 - Первый по старшинству полк Гвардейской дивизии. Сформирован в 1685 г.] Его Величества короля Великобритании, – сказал Филипп по-французски. – А это мой друг Ренно, в прошлом из племени сенеков. Мы пришли, чтобы предложить свои услуги вашему главнокомандующему.
Молодой француз был потрясен.
– Генерал де Мартен сейчас находится с коротким визитом в Квебеке, – ответил он, – и я не сомневаюсь, что он по достоинству оценит ваше предложение. А пока вы мои пленники. Будьте добры, сдайте оружие.
Ренно протянул томагавк, нож, лук и стрелы солдату. Без оружия он чувствовал себя словно голым.
Их с Филиппом посадили у противоположных бортов баржи, но они и не пытались переговариваться. Во время нападения на Квебек Ренно видел город лишь ночью, и пока их с Филиппом вели по извилистой дороге наверх в Цитадель, он с большим интересом рассматривал маленькие дома и еще более маленькие магазины. Он решил про себя, что Квебек значительно больше по размеру форта Спрингфилд, но меньше Бостона. Здесь было много индейцев. По боевой раскраске он узнал гуронов, оттава и алгонкинов; принадлежность к тому или иному племени нескольких индейцев он не мог определить точно, но решил, что скорее всего это были абнаки, жившие дальше на севере.
Жители Квебека почти не обратили внимания на незнакомцев. Мужчины были одеты в одежды из оленьих шкур, женщины в шерстяные платья; многие даже не отрывались от своих занятий, чтобы поглазеть на пленников. Несколько индейцев пристально рассматривали Ренно, но он делал вид, что не замечает их взглядов. Ему предстояло сложное дело, и без привычной боевой раскраски и без оружия он чувствовал себя не в своей тарелке.
Караульные в белой с золотым форме открыли массивные деревянные ворота. Филиппа куда-то увели. Сержант провел Ренно и сопровождавших его солдат к деревянному домику. В очаге горел огонь, по стенам стояли стол, стулья и кровать. Ренно оставили в домике, дверь снаружи закрыли на тяжелый засов.
Ренно сел, скрестив ноги, на пол у очага и попробовал собраться с мыслями.
Вскоре в домик вошел военный вождь гуронов. Он быстро приветствовал Ренно и спросил:
– Кто ты и почему ты здесь?
– Я Ренно, в прошлом из племени сенеков. – Ренно поднял вверх ладонь с клеймом.
Военный вождь внимательно осмотрел ладонь, но клеймо было настоящим.
– Почему племя сенеков заклеймило тебя как предателя?
– Я хотел помочь моему другу. Англичане прогнали его, а я остался его другом. Сенеки теперь дружат с англичанами, вот они и прогнали меня.
Гурон сверлил Ренно взглядом и продолжал задавать вопросы.
Ренно не знал, верит ему гурон или нет. Зато он точно знал, что если гурон ему не поверит, то воины будут пытать его, а потом убьют. Если маниту уготовили ему такую судьбу, он готов принять ее и проявить все мужество, на какое способен.
Неожиданно военный вождь повернулся и вышел из домика.
Наступила ночь; молодой воин принес Ренно еду – жареное мясо, миску с бобами, тыквой и кукурузой и кусок хлеба из кукурузной муки. Еда была очень похожа на ту, что обычно ели сенеки. Видимо, действительно когда-то сенеки и гуроны были братьями. Говорили они на одном языке, многие обычаи были похожи. Ренно верил, что разошлись они потому, что гуроны поклонялись злым маниту. Санива рассказывала ему эту историю еще в детстве, и он до сих пор больше всех на свете ненавидит гуронов.
Когда Ренно закончил есть, в хижину вошли несколько солдат. Они провели его через плац в двухэтажное здание, которое было частью Цитадели. Там его отвели в большую комнату на первом этаже, красиво обставленную и освещенную несколькими керосиновыми лампами. В огромном очаге горел огонь. За столом сидел офицер с холодным взглядом стальных глаз. На нем был золотой мундир французского полковника, припудренный парик ниспадал на плечи. Полковник молча указал Ренно на стул.
Ренно достаточно долго прожил в Англии и научился сидеть на стульях. Полковник показался ему знакомым, но он понятия не имел, где видел его прежде.
Неожиданно офицер заговорил с ним на его родном языке:
– Ренно из племени сенеков второй раз в Квебеке. У него сердце льва, мужество медведя. Ведь он знает, что, если говорит неправду, воины-гуроны будут пытать его сто ночей подряд.
– Я больше не сенека. – Ренно поднял вверх руку. – И я не лгу.
Полковник снял парик, под париком была выбритая голова и одна прядь на макушке на индейский манер.
Ренно узнал его! Ведь это его заклятый враг Золотой Орел; в последний раз ему удалось уйти от Ренно во время нападения на Квебек! Ренно потребовалось все мужество, вся сила воли, но он не дрогнул и продолжал спокойно сидеть на стуле.
Алан де Грамон знал, чего это стоило Ренно, и с любопытством смотрел на воина.
– Ты белый индеец. Я тоже белый индеец. Я всегда знал, что маниту сведут нас вместе.
– Маниту устроили нашу встречу, – спокойно ответил Ренно.
– Мне передали твой рассказ о том, почему у тебя появилось клеймо, и почему ты пришел сюда, – продолжал Алан. – Но кое-чего в нем не хватает. Для того чтобы старший воин сенеков ушел от своего народа, чтобы его выгнали с позором, должна быть еще причина.
Теперь Ренно вынужден пустить в ход свой последний козырь, и он знал, что этот человек быстрее кого бы то ни было, почует ложь.
– У нас с тобой много общего, – сказал Ренно, – поэтому ты поймешь. Я много сражался за племя сенеков. Я снял много скальпов. Но кое-кто из моих братьев возненавидел меня, потому что моя кожа светлее, чем у них.
«Возможно, – думал Алан, – что он говорит правду».
– Филипп мой друг. Мы вместе приплыли в Бостон на корабле. По дороге я узнал, что англичане больше не хотят, чтобы он командовал солдатами. Я решил помочь ему. Но мои враги в племени сенеков друзья англичан. Они смыли с меня боевую раскраску. Они выжгли на моей руке клеймо позора. И вот я здесь. Я буду сражаться на стороне французов против сенеков и против англичан.
Трудно было поверить, что индейский воин может так уверенно лгать, но Алан все же сомневался. Однако время поджимало. Он уже беседовал с сэром Филиппом, и генерал де Мартен ждал от него отчета. Черт бы побрал генерала за этот неожиданный приезд в Квебек из форта Луисберг! Не будь его здесь, Алан быстро решил бы все проблемы. Просто убил бы пленников, вот и все.
Он отпустил Ренно. Его отвели назад в домик. А полковник де Грамон снова надел парик и прошел по коридору в зал, где его ждал главнокомандующий.
Генерал де Мартен прихлебывал вино и раскладывал пасьянс. Он поднял взгляд от карт и пробурчал:
– Слишком уж вы долго.
– Сначала пленников допрашивали другие, сэр, потом уже я сам. К тому же я попросил адъютанта проверить последние выпуски английских военных газет. На все это требовалось время.
Генерал с нетерпением постукивал пальцами по столу.
– И что вы скажете?
– Майор Ранд, член известного английского семейства, до сих пор его послужной список был безупречен. Но его действительно списали из британской армии за растрату казенных средств. Он платил карточные долги. В его рассказе я не нашел ничего настораживающего. Возможно, вначале он не очень охотно будет рассказывать нам подробности организации британской армии или их планы относительно действий в Новом Свете, но ему нужно почувствовать гарантии. Я рекомендую воспользоваться его услугами. И думаю, что его следует приписать к штабу, а не в полевые полки.
Де Мартен проворчал:
– Я и сам так думал. Я заберу его с собой в Луисберг. Уезжаю я в следующий четверг. Сегодня вечером я хочу сам с ним побеседовать. Потрудитесь подготовить для него квартиру и соответствующую форму.
– Да, сэр. Какое звание?
– Его нынешнее. – Генерал снова застучал по столу. – А что насчет пришедшего с ним индейца?
– Ренно был старшим воином племени сенеков. Он прекрасно сражался против нас, когда английские колонисты и ирокезы неожиданно напали на Квебек. Обычно воин-сенека такого ранга не предает своих. Он сказал мне, что в племени у него нашлись враги. Им не нравилось, что у него светлая кожа. Это возможно, сэр. Но лично у меня есть свои соображения насчет этого индейца.
– Мне кажется, он бы тоже мог нам пригодиться.
– Бесспорно, сэр, если все, что он говорит, правда.
– Все очень просто. Белый индеец хорошо сражался против нас. Значит, он смелый, находчивый и умелый воин. Теперь он изгнан из племени, его заклеймили позором. Мы можем использовать такого человека в нашей предстоящей кампании, в ходе которой определится, кому будет принадлежать Северная Америка: Франции или Великобритании.
– Я знаю, сэр. – Грамон колебался.
– Тогда говорите начистоту, Грамон! – Генерал начинал нервничать. – Что вы думаете о Ренно?
– С вашего разрешения, сэр, я отвечу вам через сутки. Я хочу еще проверить Ренно.
На рассвете Ренно принесли завтрак. Солнце ненадолго выглянуло из-за низких туч, и в этот момент в его домик зашли трое гуронов, вооруженные до зубов. Они подняли левые руки в знак приветствия, потом знаками показали Ренно, чтобы он следовал за ними.
Они вышли из Цитадели, прошли раскинувшийся внизу городок, потом поднялись по берегу реки Святого Лаврентия. Постепенно все признаки цивилизации исчезли, теперь перед ними простирался бескрайний лес. Воины, а вместе с ними и Ренно перешли на легкий бег и углубились в лес.
Ренно не мог точно сказать, куда его ведут. Возможно, его будут пытать. Если так, он надеялся, что его поддержат духи Санивы и Ягона. Старший воин-сенека должен с достоинством выдержать пытки.
Скоро они выбежали на большую поляну, на которой, к удивлению Ренно, стояло несколько длинных домов, окруженных частоколом. Их, видимо, ждали. Когда они зашли за частокол, отовсюду стали стекаться воины-гуроны в полной боевой раскраске. Они прошли к площадке в центре селения. Воины сели в круг, в первом ряду – старшие, дальше – младшие.
Ренно оставили стоять в центре круга.
Появился военный вождь, который первым допрашивал его накануне; он приветствовал пленника. Ренно уже готовился к самому худшему.
– Возможно, то, что сказал нам Ренно, правда, – начал военный вождь. – Возможно, и нет. Проверить гуроны могут лишь одним способом. Согласен ли Ренно помериться силой с самым сильным гуроном? Если он солгал, он проиграет. Тогда он умрет.
У Ренно появилась надежда.
– Я буду драться с самым сильным гуроном, – громким голосом заявил он.
Воины зашевелились, все предвкушали увлекательное зрелище. Они знали, что этот чужак был старшим воином столь ненавистных, но и уважаемых ими сенеков.
Неожиданно воины поднялись на ноги, в воздухе раздался оглушительный боевой клич гуронов.
Внутрь круга прошел Золотой Орел. Одет он был лишь в набедренник.
Ренно поднял в знак приветствия руку, хотя ничего не понимал. Зачем предводителю гуронов мериться с ним силой? Вместо него в круг мог выйти любой из его старших воинов, а он почему-то сам решил пойти на такой риск.
Конечно, он был сильным и тренированным бойцом. Как минимум, на пятнадцать лет старше Ренно, Золотой Орел был крепким, широкоплечим мужчиной. Казалось, весь он состоял из мышц и жил, ни капли жира.
Соперники разошлись в стороны. Оба подняли руки высоко вверх, показывая всем, что никакого оружия у них при себе нет.
Ренно скинул мокасины. Хорошо, что рука уже зажила. Видимо, Золотой Орел был лучшим борцом среди гуронов и потому решил соревноваться с Ренно.
Но была и другая причина. Ренно видел, что противник смотрит на него с ненавистью. Он вдруг содрогнулся, осознав, что Золотой Орел намерен убить его. Наверное, ему трудно было решить, обманывает его Ренно или говорит правду. Если он убьет мнимого предателя, то решит тем самым все проблемы.
Ренно же следовало быть предельно осторожным. Если он убьет лидера гуронов, триста безжалостных воинов тут же разорвут его на куски. Положение, конечно, крайне невыгодное, но дороги назад нет. Гордость и внутреннее достоинство не позволят Ренно пойти на попятный. К тому же, отказавшись от схватки, он погибнет наверняка. А так ему предоставляется шанс выжить.
Никаких сигналов к началу схватки не было. Оба противника опустили руки и тут же ринулись навстречу друг другу. Земля под ногами была еще мерзлой.
При других обстоятельствах Ренно сделал бы обманный бросок, а потом в последнюю секунду увернулся бы. Но сейчас он не должен был избегать столкновения с врагом. Грамон тоже шел напролом.
Они столкнулись с глухим звуком и тут же повалились на землю. Оба пустили в ход и кулаки, и ноги. В подобном состязании не существовало никаких ограничений, запрещалось лишь кусать противника или хватать его за макушечную прядь.
Зрители молчали, большинство затаило дыхание. Сенека поразил всех своей готовностью помериться силой с их предводителем, он не увернулся в сторону от первого удара, и воины поняли, что поединок предстоит необычный.
Ренно нанес несколько сильнейших ударов кулаком по голове и телу противника, но в ответ на каждый свой удар получил минимум два таких же. Золотой Орел не случайно стал предводителем гуронов; он был таким крепким, выносливым и ловким воином, что мог бы сразиться с самим Гонкой. Ренно еще никогда не мерился силой с таким мощным врагом.
Грамон коленом ударил в пах Ренно, и молодой воин внутренне сжался от боли, но внешне он ничем этого не выказал. Он знал, что вслед за первым ударом последует удар в лицо, и уклонился в сторону. При этом сам нанес сокрушительный удар в лицо Грамону, у противника на скуле выступила кровь.
Грамон яростно бросился на Ренно и осыпал его ударами.
Вдруг молодой сенека понял, что допускает ошибку, которая может оказаться роковой. Необходимо было сменить тактику. Он позволил противнику втянуть себя в бой, победить в котором может только сильнейший. Грамон явно отдавал предпочтение такому способу ведению боя.
Но Ягон научил Ренно, что кроме силы существует и хитрость. Ренно быстро представил, как бы на его месте повел себя Ягон. Казалось, что в него вселился дух медведя, которого он считал своим братом, и это придало Ренно новых сил. Думал теперь он тоже как медведь.
Ренно сделал вид, что хочет со всей силой ударить противника ногой, но сознательно промахнулся, притворился, что потерял равновесие, и покатился по земле. Грамон тут же вскочил на ноги и бросился на врага.
Но Ренно уже не лежал на том месте. Он успел откатиться в сторону, а потом, сделав кувырок в воздухе, прыгнул на спину Грамону с такой силой, что у него самого перехватило дыхание, и придавил врага к земле.
Ренно не упустил свой шанс. Он прижал Грамона к земле коленом, заломил ему руки за спину, потом ухватил врага за голову и несколько раз сильно ударил его лбом о землю. Другой бы сразу же сдался, но Грамон продолжал сопротивляться.
Ренно заметил, что противник слабеет.
Он не был уверен, не хитрит ли Грамон. Очень осторожно и ловко он снял колено со спины Грамона, перевернул его на спину и тут же снова придавил коленом к земле.
Грамон еще не собирался сдаваться, он сопротивлялся изо всех сил, бил, как мог, ногами и руками.
Но преимущество теперь было на стороне Ренно. Он еще сохранил запас сил и наносил мощные удары в лицо противнику.
Грамон уже не мог защищаться и понял, что это конец. Он посмотрел в глаза врагу, в его взгляде были и ненависть, и боль.
От последнего удара он потерял сознание.
Ренно знал, что выиграл. Гуроны теперь вынуждены будут принять его в племя. Но он также знал, что белый индеец француз никогда не простит ему такого унижения. И будет постоянно за ним следить.
Ренно медленно поднялся на ноги и вздохнул. Он не обращал внимания на кровь, которая сочилась из ран на лице и теле. Как победитель, он имел право ногой попрать своего противника, но он решил не раздражать больше поверженного гурона. Он быстро поднял вверх обе руки в знак того, что одержал победу, потом повернулся и опустил руки.
Никто не приветствовал и не поздравлял его. Зрители тихо переговаривались друг с другом. Они и не представляли, что кто-то может одолеть их лидера. Старшие воины, хоть и неохотно, но высказали Ренно свои похвалы. Кое-кто из молодых воинов открыто восхищался им.
На Грамона вылили несколько ведер холодной воды, он пришел в себя и медленно поднялся на ноги. Губы у него были разбиты, один глаз почти не открывался, лицо все было в кровоподтеках и синяках, но держался он с достоинством. Ренно знал, что так же вел бы себя и Гонка, и он оценил мужество своего противника. Тот вел себя так, как подобает вождю великого племени.
– Ренно победил меня в честном бою, – сказал Золотой Орел. – Теперь он гурон.
Церемонии посвящения прошли быстро, все считали, что новый член племени должен знать свои обязанности. Макушечную прядь Ренно украсили пятью орлиными перьями; обычно он с гордостью носил перья ястреба. Потом нанесли на лицо и туловище боевую раскраску гуронов.
Внешне Ренно оставался спокойным, но внутренне содрогался от сознания того, что с ним делают.
Только Гонка и Эличи знают, что он не предатель, а сенека душой и телом. Если же он встретит в лесу кого бы то ни было из своих братьев по союзу ирокезов, они обязаны будут убить его и снять с него скальп. В глазах всего света, всех ирокезов, он стал предателем и заслуживает смерти.
Глава десятая
Ида Элвин сильно вывихнула ногу. Она тянула ведро из колодца и поскользнулась на льду (хотя весна уже наступила, снег еще до конца не сошел). Дебора настаивала, чтобы тетя перебралась к ним до полного выздоровления, но когда тетушка Ида отказалась, никто не удивился. Однако после обеда к ней неожиданно заехал преподобный Авдий Дженкинс. Не обращая внимания на протесты Иды, он взял ее на руки, усадил в экипаж и отвез к себе домой.
Тетушка Ида сидела в кресле-качалке перед камином, и настроение у нее было скверное. Авдий и Дебора решили лишний раз ее не тревожить. Авдий отправился в церковь, чтобы присмотреть за подготовкой к церемонии венчания, а Дебора благоразумно ретировалась в кухонную пристройку и занялась приготовлением ужина. Она предпочла не сообщать и без того разгневанной тетушке, что пригласила на ужин кое-кого из общих знакомых.
Первым приехал Леверет Карзуэлл, он вежливо поклонился тетушке Иде.
– Я сожалею о том, что случилось с вами, – сказал он. – И надеюсь, что вам уже не очень больно.
– Дебора вызвала сюда доктора, и он перевязал мне лодыжку, хотя они все прекрасно знают, что я терпеть не могу, когда вокруг меня устраивают ненужную суету, – сердито ответила Ида.– Теперь она сбежала на кухню, чтобы не разговаривать со мной, но пусть только появится, уж я-то ей задам!
– Могу с уверенностью сказать, что, несмотря на несчастный случай, язычок у вас такой же острый, как всегда, – улыбнулся ей Леверет.
– Ах, еще и вы надо мной смеетесь! Вы же знаете, Леверет, как я этого не люблю.
Улыбка сошла с его лица. Он стоял перед камином, заложив руки за спину и глядя на Иду.
– Вовсе я не смеюсь над вами, Ида. Просто думаю о вашем будущем. Какой вредной и всем недовольной старухой вы будете.
Ида была так потрясена, что даже не нашлась, что ответить.
– Вот к чему приводит одиночество, – продолжал Карзуэлл.
Ида фыркнула:
– Что вы хотите сказать?
– Вы проводите большую часть времени наедине с собой. Пытаетесь делать на своей ферме всю мужскую работу, а это никуда не годится.
Ида поджала губы:
– Но работу за меня никто другой не выполнит.
– Вам совсем необязательно жить так, как вы живете теперь. – Он запнулся и глубоко вдохнул. – Вам нужен муж, который бы заботился о вас, а вы бы заботились о нем.
Ида чуть не задохнулась и ответила каким-то чужим голосом:
– Но я всего лишь старое, страшное пугало.
– Вы очень привлекательная женщина. Более того, женщина с характером. Ваш избранник будет счастлив с вами.
Ида покраснела и ничего не ответила. Теперь пришла очередь сердиться Леверету.
– Черт побери, женщина, – сказал он. – Я предлагал руку и сердце всего один раз в жизни, и было это так давно, что я ничего не помню. Помогите же мне!
Ида отвела взгляд:
– Мне тоже делали предложение всего один раз в жизни, и это тоже было очень давно. Я толком ничего не помню, кроме того, что ответила согласием. Поэтому я тоже не знаю, что нужно говорить в таких случаях.
Карзуэлл раскачивался взад-вперед. Он сжал кулаки так, что костяшки пальцев побелели.
– Мы уже оба не молоды, чтобы ходить вокруг да около! Вы согласны или нет?
Ида не верила своим ушам, неожиданно по щеке у нее сбежала слезинка. Леверет подошел к ней, наклонился и нежно поцеловал.
– Вас следует отправить в Бедламскую психиатрическую клинику [28 - Бедламская клиника – Вифлеемская королевская психиатрическая больница (разг.: Бедлам); основана в Лондоне в 1247 г.], – тихо сказала она.
– Если понадобится, отправимся туда вместе, – рассмеялся Леверет.
Они долго смотрели друг на друга, и Ида понемногу успокоилась. Как же давно ей не было так хорошо. Но вдруг настроение у нее переменилось, и она снова ощетинилась:
– Мы ничего не скажем обо всем этом молодым, Леверет!
Он вопросительно поднял брови.
– Дебора думает, что провела меня, но по тому, как она готовится к ужину, я понимаю, что она пригласила гостей. И мне бы не хотелось их всех переполошить.
Леверет похлопал ее по плечу:
– Не бойся, Ида. Сначала мы расскажем обо всем Деборе и Авдию, а уж потом всем остальным.
Ида улыбнулась:
– Как ни странно, но, похоже, что мы поладим. – Вскоре появились Нетти с Томом Хиббардом, а с ними и Рене Готье. Детишек Готье отвели на ночь к Милдред Уилсон. Мужчины остались в гостиной, а Нетти убежала на кухню помочь Деборе.
– Сегодня к Авдию заезжал Джефри Уилсон, – заговорщицким тоном начала Дебора, – а я пригласила его на ужин и строго-настрого наказала привести Адриану.
Нетти захихикала.
– А Рене знает?
– Ну, он надеется, – ответила Нетти. – По пути в город он дважды спрашивал меня и Тома, пригласили ли Адриану. По-моему, он сам еще не отдает себе отчета в том, что влюбился в нее по уши.
– Я уверена, что и Джефри в нее влюблен, – сказала Дебора. – Стоит заговорить об Адриане, как он весь начинает светиться.
Нетти радостно вздохнула:
– У Адрианы будет из кого выбирать. Оба очень достойные люди. По-моему, это замечательно, когда у девушки есть выбор.
– Да, конечно. Важно только, чтобы не слишком сокрушался тот, кого она отвергнет. Но я рада за Адриану. Она столько перенесла, что ей не помешает немножко счастья.
Нетти задумалась.
– Мне бы не хотелось совать нос в чужие дела, и не мне ее расспрашивать, но сдается мне, она еще не созрела для решения. В воскресенье мы с Томом сидели позади нее в церкви. По одну руку от нее был Рене, по другую Джефри. Если она говорила или улыбалась с одним, то тут же оборачивалась ко второму и улыбалась ему тоже.
– Ну, так, значит, ей это нравится, и прекрасно, – ответила Дебора. – Зачем на нее давить. Решать только ей.
– Когда она созреет, она выберет, можешь не сомневаться. Подобные решения приходят сами собой.
Вскоре приехали Адриана с Джефри, и Рене Готье, молчавший до той поры, словно ожил. Они с Джефри на радость окружающим были полностью поглощены Адрианой, и потому никто не заметил, что Ида Элвин пребывала в самом радужном расположении духа. Когда подали ужин, она встала с кресла и вместо палочки оперлась на руку Леверета, но даже Авдий с Деборой не сообразили, что тетушка Ида наконец-то решилась на серьезный шаг.
Адриана сидела за столом между двумя своими кавалерами. Держалась она уверенно, болтала то с одним, то с другим. Дебора была права – Адриане нравилось, что за ней ухаживают.
Сначала к столу подали густую рыбную похлебку с овощами, потом тушеное мясо.
– Жаль, что Ренно нет с нами. Это блюдо я научилась готовить у его матери.
– Интересно, как он там, – задумчиво произнесла Адриана. – По-моему, они с сэром Филиппом как-то странно исчезли вместе, никому не сказав ни слова.
Мужчины переглянулись, но никто ничего не ответил. Тут не выдержала Ида.
– Девушка, – начала она, – поживите на границе с наше, и вы научитесь не задавать лишних вопросов, Особенно, когда все знают, что скоро начнется война с французами и их союзниками индейцами.
Адриана кивнула:
– Я подозреваю, что их исчезновение как-то связано с предстоящими военными действиями. Они оба сильные и смелые, а Ренно всегда так уверен в себе, что можно не волноваться.
– Это пустая трата времени. – Дебора улыбнулась мужу, сидевшему на другом конце стола. – Конечно, все люди смертны, но я видела Ренно в бою, когда он спас меня от гуронов, и могу сказать, что в битве он… подобен урагану.
– Надеемся, что вскоре увидим много ураганов-сенеков, – вступил в разговор Джефри. – А теперь, наверное, самое подходящее время рассказать вам мои новости. Завтра я уезжаю, и мы не увидимся с вами в течение нескольких месяцев. – Хотя он обращался ко всем, но было понятно, что слова эти предназначались лишь Адриане. – Сегодня я получил приказ от отца и завтра утром во главе отряда ополченцев покину форт Спрингфилд.
– Можно узнать, куда вы направляетесь? – спросил Авдий.
– Никаких секретов нет, – ответил Джефри. – Из Англии для сенеков прислали пятьсот мушкетов, а недавно в Бостон прибыла новая партия военного груза, ее отправят индейцам уже через несколько дней. Нужно обучить индейских воинов обращаться с огнестрельным оружием, и отец решил послать к ним десять инструкторов. Меня назначили командиром этого отряда.
Адриана была сильно взволнована новостью. До сих пор она наслаждалась обществом двух привлекательных и обожавших ее мужчин, но теперь ситуация резко менялась. Она не могла решить, кто из мужчин нравится ей больше, а значит, придется отложить принятие решения.
Рене Готье тоже переживал. Ему нравилось дружеское соперничество с Джефри, отныне же ему придется очень осторожно вести себя с Адрианой. Ни за что на свете он не воспользуется отсутствием Джефри.
Сразу после ужина Леверет помог Иде пересесть в кресло-качалку и принес ей бумагу, перо и чернильницу. Ида хотела отправить с Джефри письмо для Уолтера. Закончив писать, она показала письмо Леверету, и тот дописал несколько слов от себя.
Тут только до Деборы вдруг дошло, что Леверет Карзуэлл вот-вот станет не просто другом семьи. Она еще больше утвердилась в своих догадках, когда ей не показали письмо, написанное тетушкой Идой и Леверетом.
Люди, жившие в окрестностях городка, не любили возвращаться домой затемно, особенно если с ними были женщины, поэтому гости разошлись рано. Рене ехал верхом рядом с экипажем Уилсонов, у своего дома он попрощался и свернул к себе.
Сидевшие в экипаже Адриана и Джефри молчали, чувствуя себя все более неловко друг с другом. Только когда они миновали поворот реки и вдали показался особняк Уилсонов, Джефри словно очнулся и сказал:
– Надеюсь, что увижу тебя утром за завтраком, но если ты не против, я бы хотел еще кое-что сказать тебе сегодня вечером.
Адриана в ответ кивнула.
Конюх помог им выйти из экипажа, и Адриана первая прошла в гостиную. Генерал с женой уже ушли спать, но в камине все еще пылал огонь, и Адриана подошла поближе, чтобы согреться.
Джефри любовался блеском ее рыжих волос в отсвете пламени. Он подготовил целую речь, однако не мог вспомнить ни единого слова.
– Мой отъезд такая же неожиданность для меня, как и для тебя, – наконец промолвил он. – Я очень хотел попросить отца отложить его, но потом понял, что неправ. Неизвестно, когда начнется эта война с французами, и потому каждый день на счету.
– Я понимаю, – ответила Адриана.
– Останься я в форте, я бы не торопился сказать то, что должен, – заявил Джефри, внимательно вглядываясь в лицо девушки. – Адриана, я не знаю, как лучше это сказать. Я люблю тебя и хочу, чтобы ты стала моей женой. Я полюбил тебя еще в Лондоне, но не показывал этого из-за Ренно.
Адриана кивнула.
– Я знала еще до того, как ты сам понял это.
– И ты не возражала? – Джефри приблизился к девушке.
– Нет. Мне это льстило, льстит и теперь. Ты потомок одной из лучших семей Англии, кроме того, ты сам добился немалого успеха на военном поприще. А я никто, беженка без гроша за душой.
– Ты мне очень дорога, – сказал Джефри и подошел еще ближе.
– Не надо, пожалуйста, – взмолилась девушка. Он остановился и опустил руки:
– Тебе больше нравится Рене.
– Нет, – ответила Адриана. – Не больше тебя. Я с удовольствием принимала ваши ухаживания, но теперь все меняется. С твоим отъездом все становится намного серьезнее.
– Я…
– Дай мне договорить. Мне и так нелегко, но я хотела, чтобы ты кое-что знал. В ту ночь, когда я пробралась в ваш дом в Лондоне, я была в полном отчаянии. Я… я сама отдалась Ренно, потому что мне казалось, что только так я буду в безопасности. Но я не такая женщина. Я ненавидела себя за ту ночь, но считала, что у меня нет выбора.
– Я знаю, какая ты на самом деле, – ответил Джефри. – И именно поэтому хочу, чтобы ты вышла за меня, хочу прожить с тобой всю оставшуюся жизнь.
– Нет, ты не знаешь, потому что я пока сама себя не знаю, – настаивала Адриана. – Жизнь на границе оказалась для меня настоящим открытием, я только теперь начинаю понимать себя. Я не смогу выйти за тебя, если не буду уверена в том, что действительно смогу быть тебе хорошей женой. И то же самое с Рене. Поэтому прошу тебя, Джефри, наберись терпения. Мне нужно время, чтобы разобраться в своих чувствах.
– Понимаю.
– Надеюсь, что так. Я не говорю тебе «нет», но и «да» тоже не говорю. Я еще не знаю. – Адриана колебалась. – Наверняка мы будем видеться с Рене, пока тебя не будет в городке. Было бы странно и неестественно, если бы я вдруг перестала с ним общаться. Но я обещаю тебе, что если он за время твоего отсутствия сделает мне предложение, я отвечу ему то же самое, что сказала тебе. Я не приму окончательного решения до твоего возвращения. А сначала я должна научиться жить на границе.
Раньше Джефри Уилсон, наверное, настаивал бы, но нынешний Джефри сумел сдержаться.
– Я согласен с твоими доводами, – сказал он.
– А я обещаю, что буду ждать тебя и до твоего возвращения никаких решений не приму.
– Я готов ждать.
– Завтра я не выйду к завтраку, – сказала Адриана. – Пусть родители спокойно простятся с тобой. И да хранит тебя Всевышний в землях этих дикарей. Я буду ждать твоего возвращения и буду думать о тебе. – Адриана поднялась на цыпочки и поцеловала Джефри, потом быстро повернулась и вышла из комнаты.
Джефри еще долго не двигаясь, стоял у очага.
Генерал де Мартен ехал через лес на северо-восток к устью реки Святого Лаврентия. Потом вместе с группой офицеров, в число которых входили полковник Алан де Грамон и майор сэр Филипп Ранд, он снова повернул на юг, в область под названием Новая Шотландия [29 - Новая Шотландия – полуостров и провинция в Канаде.]. Там они должны были сесть на паром и переплыть на остров Кейп-Бретон.
Их сопровождал отряд французской регулярной армии из четырехсот человек. Белые с золотом мундиры быстро запачкались и порвались в лесу. Кроме французов с генералом шли триста гуронов из селения в окрестностях Квебека. Среди них был и Ренно; как и подобает старшему воину, он был одним из первых в колонне.
Ренно думал, что французы поступают глупо, заставляя своих солдат путешествовать по лесу в такой неподходящей одежде. К его удивлению, гуроны придерживались такого же мнения и вполголоса шутили между собой насчет отсутствия здравого смысла у европейских союзников.
Ренно вообще сделал для себя много открытий относительно гуронов. В походе они, как и сенеки, ели в очень небольших количествах вяленую оленину и сушеный маис. К вечеру они были так же бодры и полны энергии, как и утром, в то время как французские солдаты с ног валились от усталости. Гуроны давно уже привыкли к огненным дубинкам европейцев и всегда носили их при себе в дополнение к обычному индейскому оружию. Кое-кто из новых друзей Ренно поведал ему по секрету, что стреляют они более метко, чем белые солдаты.
Но больше всего он был поражен, узнав, что гуроны молятся тем же духам и маниту, что и сенеки. Оказалось, что у многих гуронов бывали такие же видения, как и у него самого. Ренно ни на секунду не забывал, что эти люди кровные враги всех сенеков. Он помнил также, как Санива говорила ему, что они поклоняются злым маниту. И он никак не мог поверить, что могла так ошибаться сестра его отца, самая мудрая женщина из всех, кого ему доводилось встречать. Поэтому он решил, что гуроны скрывают от него свою истинную веру и молятся злым духам тайно.
В течение всех десяти дней пути они редко виделись с Филиппом. Филипп не скрывал радости, когда впервые заметил Ренно в боевой раскраске гуронов, но они не стремились к общению, прекрасно понимая, что французы наблюдают за ними, и стоит им попытаться чаще бывать вместе, их тут же насильно разлучат. Сначала надо доказать своим новым «союзникам», что они действительно им преданы. А пообщаться они смогут и в Луисберге.
На побережье полуострова Новая Шотландия находилась военно-морская база французов. У причала стояло с десяток паромов и множество судов помельче. Как только отряд появился на базе, тут же началась переправа на остров Кейп-Бретон. Первыми на борт парома взошли генерал и офицеры его штаба, потом французские солдаты.
Гуроны ждали своей очереди. Они сидели на корточках у берега, сложив оружие на землю. Многие открыто высказывали свою ненависть к французам, которые считали их неполноценными людьми.
Ренно был удивлен таким настроением среди индейцев. Он думал, что между французами и гуронами существуют такие же честные, равноправные отношения, как между английскими колонистами и ирокезами. Он молча слушал, что говорили сидевшие вокруг него воины. Особенно ему запомнилось одна фраза.
– Французы относятся к гуронам так, словно мы презренные алгонкины, – произнес один из старших воинов и сплюнул на землю.
Ренно задумался. В конце концов, он решил, что самое главное, о чем нужно будет рассказать отцу и бригадному генералу Уилсону, это именно об отношении французов к гуронам. Ренно знал, что сенеки никогда не станут союзниками гуронов, но понимал также, что взрослые, мудрые вожди могут найти способ уговорить гуронов отказаться от союза с французами и сохранить в этой войне нейтралитет.
Вдалеке раздался рев громовых орудий. Ренно поднял голову и сообразил, что звук доносится с Кейп-Бретона.
Старший воин, сидевший рядом, с презрением сказал:
– При появлении своего вождя французы всегда поднимают страшный шум, гремят из орудий грома. Тратят зря порох.
Ренно не мог не спросить:
– Но зачем они это делают?
Гурон пожал плечами – он сам не понимал этих французов.
Наконец вернулись большие паромы, чтобы перевезти индейцев через узкий, но бурливый пролив Канзо.
В скором будущем Ренно и Филиппу предстояло узнать, что Кейп-Бретон, который французы называли теперь Королевским островом, по форме напоминал латинскую букву «U». Остров был примерно сто миль в длину и около семидесяти пяти в ширину у основания. Внутренняя дуга острова огибала бухту с соленой водой, на обоих мысах, выдававшихся в Атлантический океан, были выстроены мощные артиллерийские укрепления, призванные не допустить врага во внутренний залив. Форт на восточной оконечности острова назывался Кейп-Бретон.
Сам остров был гористый, по берегу бухты располагалось плато высотой около тысячи футов. Именно на этом плато и возвели французы форт Луисберг. Вновь прибывшие высадились в городке, расположенном у подножия крепостных бастионов. Французы построили крепость по аналогии с Квебеком, и в городке жили те, кто обслуживал военный и военно-морской гарнизоны.
На острове было на удивление много женщин. Некоторые одевались вызывающе ярко и напомнили Ренно лондонских проституток. Оказывается, из Франции сюда специально доставили представительниц самой древней профессии и в крепости для них выстроили несколько борделей.
Но были тут и другие женщины. Их называли «корзиночными невестами», потому что при переезде в Новый Свет все свое имущество они везли в корзинах. Жили они под строгим присмотром священников и монахинь в больших домах-дортуарах, но большинство надолго там не задерживались. Они выходили замуж за сержантов, унтер-офицеров или гражданских и, после того как мужья уходили в запас, перебирались в область Новой Шотландии, которая называлась Акадия, где заводили фермерские хозяйства. Мало кому удавалось выйти замуж за старших офицеров и вернуться обратно во Францию.
Леса на острове очень отличались от лесов на материке. Деревья здесь были малорослые, они редко превышали пятнадцать футов. Даже кусты плохо росли на соленых океанских ветрах.
Гуроны прошли по главной дороге, которая вела в восточную часть городка, и тут Ренно впервые внимательно разглядел Луисберг. Крепость произвела на молодого индейца сильное впечатление, он никогда раньше не видел таких больших крепостей. По внешнему периметру она была окружена высокой каменной стеной с башнями через каждые двадцать футов, и на каждой башне была установлена пушка. Не зря французы гордились своим фортом, он действительно был неприступным.
На определенном расстоянии вдоль наружной стены возвышались дополнительные форты. Позже Ренно узнал от Филиппа, что таких фортов было в общей сложности двадцать семь, все они соединялись друг с другом подземными переходами. Самый большой, пятиэтажный, форт возвышался на плато над заливом. Форт был сооружен из больших валунов и оснащен сотней пушек, причем артиллеристы, обслуживавшие эти орудия, проживали тут же.
Внутри крепости стояло много зданий, в том числе бараки для солдат, красивые дома для офицеров и частные домики для командующих. Тут также были отдельные квартиры для военно-морских офицеров, которые иногда сходили на берег и проводили какое-то время в форте. На якоре в заливе стояло пять боевых кораблей: три фрегата и два шлюпа. В форте было несколько плацев, но почти все были заняты индейцами – они установили там палатки и вырыли ямы для очагов. Ренно сразу заметил, что гуроны мало общались с индейцами других племен. Иногда в лагерь гуронов ненадолго заходил какой-нибудь вождь или старший воин оттава, но алгонкины никогда не появлялись среди гуронов. Последние их ни во что не ставили. Все знали, что алгонкины сильны числом, но не доблестью или мужеством.
К западу от Луисберга содержались большие стада коров, их постоянно пополняли. Животных привозили из Франции. За скотными дворами помещались курятники. В форте всегда были в достатке молоко и яйца, но гуроны, так же как и сенека, не употребляли подобную пищу. Французы специально для них поставляли кукурузу, бобы и говядину, которая нравилась индейцам гораздо меньше привычной оленины или лесной дичи. Рыбу индейцы ловили сами, а весной и осенью охотились на гусей, уток и других перелетных птиц. Ренно узнал, что, хотя вообще покидать Кейп-Бретон без соответствующего разрешения запрещается, гуроны иногда потихоньку пробираются на материк, чтобы поохотиться. Наверняка Алан де Грамон об этом знал, но сознательно закрывал глаза.
Ренно поселили в одну палатку с двумя другими старшими воинами гуронов, и на следующий день после приезда они показали ему весь форт. Передвижения индейцев по форту никто не ограничивал, запрещалось лишь покидать сам остров, и индейцы часто ходили на рыбалку поодиночке или небольшими группами.
Ренно почувствовал себя свободнее, так он мог спокойно обследовать почти весь остров. Оставались лишь форты на дальних оконечностях острова. Дорога туда и обратно заняла бы больше одного дня. В отличие от солдат индейцы были людьми свободными, и никаких обязанностей в форте у них не было. Солдаты, напротив, каждый день стояли караулы и по нескольку часов занимались на плацу. Они упражнялись в стрельбе из мушкетов. Сначала Ренно обрадовался такому порядку, но вскоре уже места себе не находил от безделья. Он видел, что и многие гуроны тоже изнывают, не находя занятий.
Однажды его ленивая жизнь была нарушена. Его вызвали в дом Алана де Грамона. Полковник ждал его в уютной гостиной; в парике и форме французской пехоты он мало походил на вождя гуронов.
– Я хочу поговорить с Ренно о сенеках, – сказал он. – Сколько воинов могут выставить в бой сенеки?
Ренно знал, что должен ответить на этот вопрос, ведь он изменник, и порадовался про себя, что отец предвидел подобную возможность и подсказал ему, что говорить в таких случаях.
– Количество воинов постоянно меняется, – сказал он.– Раньше было не столько, сколько теперь, и в будущем будет по-другому.
Грамон не сдавался:
– Если сенеки выйдут на тропу войны, когда станет тепло и на деревьях появятся листья, сколько воинов пошлют они тогда?
Ренно сделал вид, что задумался, потом повторил слова Гонки:
– Десять раз по сто.
Грамон удивился и сощурил глаза:
– Не больше?
– Многие воины слегли от плохой болезни, когда на земле лежал снег, – сказал он.
Полковник знал, что иногда в племенах вспыхивала эпидемия оспы. Он не слышал, чтобы в землях сенеков свирепствовала оспа, но прекрасно знал, что ирокезы подобные новости будут тщательно скрывать.
– Когда придет лето, – добавил Ренно, – многие из больных окрепнут снова. Тогда сенеки пошлют в бой две тысячи воинов.
Это число совпадало с приблизительной оценкой самого Грамона, и он остался доволен. Приятно узнать, что сенеки сильно ослаблены эпидемией оспы.
– Сколько воинов пошлют другие ирокезские нации? – Ренно знал, как ответить и на этот вопрос. Хотя на самом деле ему прекрасно известно, сколько воинов могут выставить другие нации, он изобразил на лице презрение и насмешку.
– В землях сенеков, – сказал он, – старший воин не участвует в советах сахемов.
Воины-ветераны гуронов тоже ничего не знали о военных планах своих вождей, так что Грамон вынужден был принять ответ Ренно. Полковник, правда, попытался еще выудить из него важную информацию, но ничего существенного не добился и отпустил.
Ренно заметил выражение глаз своего врага. Трудно было сказать, поверил ли ему Золотой Орел, но Ренно видел, что тот все еще подозревает его.
От нечего делать Ренно решил разыскать сэра Филиппа Ранда. Он видел его лишь издали сразу после прибытия в Луисберг, а с тех пор прошло уже девять дней.
Ренно беззаботно бродил по форту. Здравый смысл подсказывал ему, что майора наверняка поселили с кем-то из французов, и вскоре он уже нашел здание, где были расквартированы французские офицеры. К этому времени молодой сенека уже немного разбирался в знаках отличия французской армии и потому не задерживался среди лейтенантов и капитанов. Но когда он заметил, как в какое-то здание входят два майора, то замедлил шаг, а потом и вовсе остановился у флагштока, который был хорошо виден из окон двухэтажного каменного здания. Ренно делал вид, что вынимает попавшую в глаз соринку.
В этот момент открылось окно на первом этаже, и на секунду в окне показался майор Ранд. Он поманил Ренно и тут же исчез.
Ренно уверенно зашел в главный вход, прошел по каменному полу коридора.
Одна из дверей открылась, Ренно быстро проскользнул внутрь, и дверь тут же закрыли на засов. Ренно оказался в гостиной небольшой офицерской квартиры. В комнате стояли столы, стулья, разные безделушки, привезенные из Франции. По всему было видно, что правительство Людовика XIV не жалело средств для устройства крепости.
Не теряя времени даром, Ренно тут же рассказал другу о встрече с Грамоном.
Филипп закивал:
– Меня допрашивали минимум раз двенадцать и все о британской армии. Начиная с генерала де Мартена и кончая самым последним офицером. Но я сумел разузнать гораздо больше, чем рассказал им сам. Я уже обошел весь остров и теперь наношу на карту схему расположения орудий. Похоже, французы планируют напасть на Бостон в середине лета, они собирают большие силы. В этой кампании будут принимать участие четыре или даже пять тысяч солдат их регулярной армии да еще несколько тысяч союзников индейцев.
Масштабы впечатляли, но Ренно хотел еще кое-что обсудить с Филиппом. Он рассказал майору о своих наблюдениях, в первую очередь о недовольстве гуронов.
– Значит, союз не так крепок, как кажется. Прекрасно! Ты свободен в своих передвижениях?
– Иду куда хочу, когда хочу.
– Тогда сходи несколько раз в город. Запоминай все хорошенько. Особое внимание уделяй верфям и причалам по берегу пролива Канзо. Через две недели нам надо уходить. Представляешь, как это можно сделать?
Ренно кивнул:
– Гуроны переплывают на материк, чтобы поохотиться. Золотой Орел, по-моему, знает об этом, но закрывает глаза. У гуронов в небольшой бухте со стороны пролива спрятаны каноэ. Ночью мы возьмем одно из них. Переправимся на материк и пешком отправимся к англичанам.
– Замечательно! Это лучше всех моих планов. Будем уходить на десятую ночь, считая от сегодняшнего дня. К тому времени мы соберем всю необходимую информацию. Когда услышишь, что колокол на большой церкви прозвонит девять раз, приходи сюда. Я буду ждать, и мы сразу двинемся в путь. До тех пор не появляйся здесь, разве что в случае крайней необходимости.
Ренно все понял и кивнул.
– Я к тому времени нанесу на карту все фортификационные укрепления, а ты соберешь информацию о городке и местности вокруг крепости. Вдвоем мы составим самый подробный отчет об острове.
В тот же день Ренно отправился в городок и несколько часов бродил по улочкам. Памятуя о наставлениях Филиппа, он обращал особое внимание на расположение верфей, где стояли у причалов баржи и небольшие суда и лодки.
На следующий день было по-весеннему тепло. Светило яркое, теплое солнце, и Ренно вдыхал запах проснувшейся земли. Весь день он провел в полях к северу и югу от Луисберта. Особое внимание он уделял лесочкам и возвышенностям, то есть местам, где можно было укрыться при нападении на крепость.
Теперь днем стояло весеннее тепло, но ночи еще были холодные. С приходом весны Ренно места себе не находил.
Ему не нравилось жить, когда приходилось лгать каждый день, каждую секунду, и он считал дни до побега из крепости.
Вечером на седьмой день после короткой встречи с другом Ренно снова гулял по городку. Он решил спуститься к месту, где гуроны прятали свои каноэ. Небольшой отряд индейцев осторожно прокрадывался к бухточке, один из воинов поднял руку в знак приветствия.
Ренно спокойно ответил тем же. Потом он внимательно осмотрел камышовые заросли на берегу и нашел несколько каноэ самых разных размеров. Весла лежали в лодках. Теперь переправа на материк не составит особого труда.
Он вернулся в городок, еще немного побродил по улицам и собрался уже возвращаться в лагерь гуронов в Луисберге. Шел он медленно, как ходит человек, которому нечем заняться. Вдруг он услышал шаги, кто-то шел за ним. Ренно специально остановился несколько раз, человек за ним тоже останавливался.
Ренно бесшумно прокрался назад и сжал в руке томагавк. Наконец он сумел различить силуэт человека на дороге. Но когда подошел ближе, то, к своему огромному удивлению, понял, что это женщина. У нее были черные, как вороново крыло, волосы, темные глаза, одета она была в европейское платье. Подойдя ближе, Ренно заметил на лице женщины толстый слой косметики. Несмотря на прохладный ночной воздух, она распахнула плащ, и он увидел, что на ней было атласное платье в обтяжку с таким глубоким вырезом, что у него дух захватило.
Ренно понял, что перед ним проститутка, и остановился. От остальных она отличалась лишь тем, что в ее жилах текла и индейская кровь, это было видно с первого взгляда.
Девушка заговорила первой на языке алгонкинов, который знали все индейцы.
– Я видела тебя в городке, сенека, – сказала она. – И подумала, что ты ищешь меня. Или кого-то вроде меня. – Она уверенно подошла к нему.
В Лондоне Ренно научился отшивать проституток.
– У меня нет вампума, – сказал он. – И французских денег тоже нет.
Девушка подошла ближе и внимательно оглядела его.
– Я слышала о тебе, – сказала она. – Ты белый индеец, который присоединился к гуронам.
Он кивнул. Неудивительно, что о нем говорили. Любой сенека скажет, что гуроны страшные сплетники.
– Я Ренно.
– Меня зовут Мари, – ответила девушка, продолжая изучать Ренно. – Ты высокий. Ты сильный. У тебя лицо истинного воина. – Изящной рукой она дотронулась до его бицепсов, провела ладонью по груди.
Ренно уже давно не имел женщины и понял, что надо остановить ее, иначе будет поздно. Но девушка не обращала внимания на его протесты.
– У меня нет французских денег, – повторил он. Мари кокетливо пожала плечами:
– Иногда я беру деньги. Иногда получаю удовольствие. Пойдем.
Она махнула рукой в сторону дороги и пошла рядом с ним. Ренно немного удивился, что направляются они в сторону форта Луисберг. Все бордели находились в городке.
– Ты слышал о графе де Шамбертене? – Ренно покачал головой.
– Он был великим сахемом французских солдат до приезда генерала де Мартена. Я была его женщиной. – Девушка сказала все это так, словно говорила о чем-то обыденном; в словах ее не было ни капли горечи или обиды. – Когда граф уехал назад во Францию, он оставил мне только платья и драгоценности, которые дарил.
Впереди в темноте начали вырисовываться стены крепости.
– У меня были другие друзья, – сказала девушка. – Они помогли мне устроиться здесь.
Ренно уже заметил и раньше, что несколько куртизанок, которые пользовались особым успехом, жили на территории самого форта.
– Оставайся здесь, пока я не пройду ворота, – предупредила его Мари. – Я буду ждать тебя там.
Она бесплатно предлагала себя Ренно, и это его озадачило. Но он не видел причины для отказа. Ночь стояла темная, он переждал какое-то время в тени стен крепости, потом направился к воротам. Французские солдаты, несшие караул, внимательно осмотрели его. Пропуском служила боевая раскраска гуронов, и его пропустили.
Тут же рядом с ним снова оказалась Мари. Он прошел с ней до входа в ее дом. Девушка достала большой ключ из маленького шелкового ридикюля и отворила замок.
– Подожди немного здесь, – сказала она.
Он слышал, как кремень стукнул об огниво, и через секунду в доме зажглись свечи.
Ренно вошел внутрь и закрыл за собой дверь. Он очутился в крохотной гостиной, из которой открывалась дверь в комнату побольше. Ренно разглядел, что там стоит просторная кровать с балдахином и что девушка ждет его. Он огляделся, отметил в гостиной несколько кукол в красивых нарядах и подумал, что они бы очень понравились Балинте. Но сейчас не время думать о младшей сестре. Он прошел в спальню.
Мари уже разделась, и обнаженная стояла перед ним. Ее прямые черные волосы струились по плечам, падали на спину. Она была стройная, но крепкая, как часто бывает у индейских девушек. Мари улыбалась таинственной и призывной улыбкой.
Ренно подошел к ней, и через секунду они уже сплелись в объятиях на большой кровати Мари. Девушка вела себя смело и решительно, она явно хотела Ренно, и Ренно был рад доставить ей удовольствие.
Потом, когда они просто лежали на постели, девушка взяла Ренно за руку и провела пальцами по ладони.
– Если бы ты мог, – тихо спросила она, – ты вернулся бы к сенекам?
Ренно сразу насторожился. Конечно, девушка могла узнать о нем от кого-то из гуронов, но все равно уж слишком много ей известно.
– Теперь я гурон, – ответил он.
– Почему ты ушел от сенеков?
– Они назвали меня изменником и предателем. У меня было много врагов из-за того, что у меня светлая кожа и голубые глаза. – Ренно уже не сомневался, что девушка сознательно расспрашивала его, и потому пересказал ей то, что уже не раз рассказывал гуронам и французам.
Она снова прижалась к нему.
– В сердце ты все еще сенека.
– Я выбросил сенеков из своего сердца, – Ренно говорил спокойно, но твердо. Он не сомневался, что девушку специально подослали к нему.
– Наверное, твой отец опечален.
Мари затронула самое больное место. Ренно никому не говорил, что он сын Гонки; не собирался говорить этого и сейчас.
– Мой отец присоединился к предкам в стране духов, – сказал он.
Казалось, она осталась довольна его ответами и прекратила расспросы. Но позже, когда она уже одевалась, снова попыталась навести его на тот же разговор:
– Ты, должно быть, часто мечтаешь снова оказаться в землях сенеков.
– О сенеках я вспоминаю только с ненавистью. Теперь я старший воин гуронов и с сенеками встречусь только на поле боя. И тогда я сниму много скальпов.
Девушка проводила его до двери, обняла и сказала:
– Мы еще увидимся. Приходи ко мне, когда тебе будет одиноко.
Она закрыла за ним дверь, а Ренно пошел по улице, стараясь держаться в тени крепостной стены. Он был очень взволнован и не мог понять почему. Вдруг его осенило. Мари тщательно оделась, значит, собирается куда-то пойти. Ренно решил проследить за девушкой.
Вскоре Мари вышла из дому и заперла за собой дверь. Но пошла она не к воротам, а свернула во внутренний дворик крепости.
Ренно шел за ней, и хотя он лучше любого другого война-сенека умел выслеживать добычу, сейчас ему приходилось нелегко. Он не хотел показываться Мари и в то же время знал, что его не должны заподозрить встречные офицеры солдаты и индейцы. Поэтому он старался идти с видимой беззаботностью и в то же время не попадаться на глаза Мари. Где можно, он держался в тени зданий, но если приходилось выйти на открытое место, старался привлекать к себе как можно меньше внимания.
Мари даже не смотрела на мужчин, которые, напротив, провожали ее самыми многозначительными взглядами. Она шла в обход, петляла и, в конце концов, подошла к небольшому каменному дому, который Ренно сразу узнал. Мари действовала по заданию Золотого Орла.
Ренно медленно направился к зданию, в котором квартировали французские офицеры. Он знал, что маниту помогают ему, потому что в крепость с моря наполз туман, и он плохо различал, что происходило в нескольких шагах от него. Значит, и его никто не заметит.
В окне гостиной сэра Филиппа Ранда горел свет. Молодой сенека чуть слышно постучал в окно. Даже в минуту опасности он не мог не восхититься оконным стеклом, этим чудом европейской цивилизации.
Никто не ответил, и Ренно постучал еще раз, уже громче. Если у Филиппа гости, придется уйти.
Окно открылось, и Филипп осторожно выглянул на улицу. Он заметил молодого сенека и подозвал его к себе.
Ренно быстро забрался в окно.
– Уходим сегодня, – сказал он, как только майор закрыл окно.
– Что случилось?
Ренно подробно рассказал ему о встрече с Мари и о ее расспросах.
Филипп внимательно слушал его, потом криво усмехнулся:
– Два дня тому назад та же самая девушка провела ночь здесь со мной. Она тоже меня расспрашивала, но я оказался менее бдительным, чем ты. Решил, что ей просто интересно узнать про бывшего британского офицера. Несомненно, Грамон все еще проверяет нас, он хочет найти предлог, чтобы расправиться с нами как с вражескими шпионами.
– Уходим сегодня, – повторил Ренно.
– Боюсь, что не получится. Мне нужно сделать кое-что важное. Я смогу подготовить все только завтра. Знаешь небольшую каменную церковь в миле отсюда по дороге в городок?
Ренно кивнул.
– С заходом солнца церковь запирают, священник живет в городке, так что с наступлением темноты там никого не бывает. Делай завтра свои дела, а вечером в девять часов встретимся за церквушкой.
Они договорились, и Ренно ушел тем же путем, что и пришел. По пути в лагерь гуронов Ренно размышлял о том, что им будет очень нелегко пробраться назад в земли сенеков и английские колонии.
Ему не хотелось думать о предстоящих трудностях. Как настоящий индеец, он решил, что всему свое время. Спал он этой ночью крепким и здоровым сном.
Утром после завтрака он прошел туда, где готовили пищу, и легко наполнил один мешок сушеным маисом, второй – вяленой говядиной. Потом раздобыл рожок с порохом и пули для мушкета, который ему выдали французы. Индейское оружие тоже было при нем, но мушкет не помешает.
Вечером он вместе с остальными старшими воинами гуронов сидел у костра. Он плотно поел, больше, чем обычно. Когда он поднялся, никто не спрашивал его, куда он собирается идти. Ренно незаметно взял кусок говяжьего жира и аккуратно натер все тело. Теперь холод ему нипочем. Потом нанес боевую раскраску гуронов, а сверху надел рубашку из оленьей кожи.
Ренно опасался, чтобы кто-нибудь из гуронов не позвал его с собой в город, и потому быстро пошел прочь от форта. Он боялся, что караульные у ворот могут что-то заподозрить – зачем гурону, идущему вечером в город, нести с собой лук со стрелами и мушкет? Но, на его счастье, караульные даже не смотрели в его сторону, они были заняты; разговором и беспрепятственно пропустили его.
Ренно вздохнул с облегчением. Он медленно прошел до поворота дороги, но стоило ему исчезнуть из поля зрения караульных, как он тут же шмыгнул в придорожные кусты. Он хотел избежать встречи с кем-либо из знакомых.
Сделав большой крюк, он подошел к маленькой церкви сзади. В это время колокола большой церкви в городке пробили восемь.
Оставался час. Небо затянуло тучами. Ренно сидел, прислонившись к задней стене церкви, и молился маниту. Он просил их помочь Филиппу беспрепятственно выбраться из Луисберга.
Глава одиннадцатая
Флотилия коммодора Маркема постепенно увеличивалась и насчитывала уже девять судов. Адмиралтейство уведомило его, что вскоре прибудут два главных фрегата, самые крупные корабли королевского флота. Коммодор предвкушал, как он перенесет штандарт на борт «Герцога Йоркского», оснащенного семьюдесятью четырьмя орудиями. К несказанной радости губернатора Шерли, он заявил, что теперь флот способен хорошенько потрепать французов, если те вздумают начать войну.
Военные грузы доставлялись теперь из Лондона регулярно. Каждые пять-шесть дней на берег сходил новый батальон британской армии в мундирах красного цвета. Уже прибыло два с половиной пехотных полка, кавалерийский батальон, и ожидалось появление первых артиллерийских расчетов. Всего «красных мундиров» [30 - Английский солдат (по красному цвету мундира).] насчитывалось уже девятьсот человек, и жилых помещений в Бостоне не хватало, поэтому солдат переправили через реку Чарльз и разбили бивуак на Кембриджских [31 - Кембридж – пригород Бостона; местонахождение современного Гарвардского университета.] полях неподалеку от Гарвардского колледжа.
Колонии воспрянули духом, ощутив мощную поддержку короны. Задача губернатора Шерли и его ближайших помощников намного упростилась. Правда, другая проблема требовала неотложного решения. Французские каперы безнаказанно нападали на английские суда, и по всему Атлантическому побережью торговцы взывали о помощи.
Массачусетс откликнулся на призыв, ряды милиции пополнились новыми ополченцами. Генерал Пепперелл обещал, что к середине весны он сможет выставить не меньше тысячи двухсот человек.
Коннектикут гарантировал полную поддержку военной кампании и обещал прислать семьсот пятьдесят ополченцев. Род-Айленд обязался выставить пятьсот человек, но при этом выдвинул условие, что их ополченцы будут подчиняться лишь своим командирам. Нью-Гэмпшир официально уклонился от участия в кампании, но двести пятьдесят добровольцев от этой колонии сами вызвались прибыть в Бостон. Округ Мэн колонии Массачусетс был малонаселенным районом, но жители округа поддерживали своего самого известного гражданина, генерала Пепперелла, и выставили от себя две роты милиции, по семьдесят пять человек каждая.
Нью-Йорк настаивал, чтобы один из его командиров разделил командование с генералом Пеппереллом. Но Лондон во всех решениях полностью полагался на губернатора Шерли, и Военное министерство назначило главнокомандующим генерала Пепперелла. В приказе, правда, оговаривалось, что генерал сам может выбрать командира нью-йоркской милиции одним из своих заместителей. Нью-Йорк успокоился и согласился выставить семьсот пятьдесят ополченцев.
Вдобавок командование получило приятный сюрприз. Виргиния находилась на достаточно большом расстоянии от Новой Англии, и потому за помощью к этой колонии никто не обращался. Но виргинцы сами написали губернатору Шерли и запросили разрешение на участие в кампании. Их предложение с радостью было принято. Вскоре в Бостоне стало известно, что торговцы готовы предоставить двадцать транспортных судов и восемь шлюпов, которые смогут пополнить боевую флотилию. Кроме того, Виргиния обещала прислать двести опытных ополченцев под командованием полковника Остина Ридли, известного своими победами над превосходящими силами индейцев.
Сенеки тоже обязались прислать своих воинов. Гонка твердо держал данное им слово, и капитан Джефри Уилсон сообщил, что в походе примут участие две тысячи воинов великого сахема.
Но другие ирокезские племена не проявляли особого желания участвовать в войне. Только могауки, которые сами раньше воевали с французами, гуронами и оттава, были готовы прислать своих воинов. Остальные сочли, что их народам непосредственная опасность не угрожает, и пообещали лишь небольшое количество воинов.
Высшее командование решило, что нужно первыми нанести удар по форту Луисберг, не дожидаясь нападения французов. Дата нападения зависела от того, как быстро удастся сформировать и снарядить армию. Не менее важно было, хотя об этом мало кто знал, дождаться возвращения майора сэра Филиппа Ранда и Ренно с донесением об устройстве французского форта. Никаких известий от них до сих пор не было, даже английский колониальный агент в Квебеке ничего не знал об их судьбе.
– Каждый день происходят необыкновенные события, – сказал губернатору Шерли бригадный генерал Уилсон во время одного из своих приездов в Бостон. – Предстоящая кампания объединила все колонии. Плохо только, что для сплочения потребовалось, чтобы над нами нависла смертельная угроза, и все же мы теперь действуем как одно целое.
– Я рад, – задумчиво произнес губернатор Шерли, – что колонии теперь не будут отдельными, изолированными общностями. После окончания военных действий мы будем больше торговать друг с другом, и отныне все общие проблемы будем решать совместно. Колониям нужно держаться друг друга.
Эндрю Уилсон улыбался крайне редко, но теперь лицо его озарила улыбка.
– Самое большое преимущество французов всегда было именно в их единстве, хотя численно мы их превосходили. Если после окончания войны нам удастся сохранить наш союз, это пойдет на благо всем английским колониям.
Всех воодушевляла возросшая военная мощь английских колоний, и мало кто обратил внимание на другое обстоятельство. Король Людовик Французский изменил свою политику относительно гугенотов: вместо того чтобы сажать их в и без того переполненные тюрьмы, он теперь просто высылал их из страны. Большинство беженцев перебирались через пролив в Англию, но в Англии не так просто было найти работу. Поэтому с каждым военным транспортом в Бостон теперь приходил, как минимум, один торговый корабль, до отказа набитый беженцами-гугенотами. Бостон не мог принять столько народа, и многие из них направлялись на границу: кто-то в западный Коннектикут, кто-то в Нью-Гэмпшир, но основная масса оседала в окрестностях форта Спрингфилд.
Минимум двести гугенотов подали заявки на участки вокруг форта и тут же принялись раскорчевывать их. Некоторые старожилы сначала приняли их недружелюбно, но большинство проявили сочувствие. Если не они сами, то их родители прибыли сюда из Старого Света, где влачили нищенское существование. Здесь им и их потомкам открылась возможность свободно жить на собственной земле. Было бы несправедливо лишать других этого права.
Вновь прибывшие в большинстве своем совершенно не представляли себе трудностей новой жизни и не знали, с чего начать. Рене Готье вызвался помочь соотечественникам. Леверет Карзуэлл выделил ему помещение в своей конторе на Хай-стрит, и недавний беженец большую часть времени проводил теперь там: он советовал новичкам, как и что, делать в первую очередь, отвечал на вопросы.
Времени у Рене было в обрез, ведь ему надо было работать и на своей ферме, поэтому Адриана Бартель вызвалась помогать ему. Наконец-то и она могла заняться чем-то полезным. Ежедневно рано утром она отправлялась в городок и сидела в конторе до позднего вечера. Если она сама чего-то не знала, то расспрашивала Уилсонов, Хиббардов или Дональда Доремуса. Авдий Дженкинс всячески помогал молодой француженке, и Дебора, с которой Адриана успела подружиться, немало времени проводила в конторе.
Адриана прекрасно справлялась с новыми обязанностями. Она говорила по-французски, понимала образ мыслей гугенотов и разделяла с ними чувство горечи и утраты.
Проводя столько времени с беженцами-гугенотами, Адриана осознала перемену в собственном отношении к жизни в Новом Свете. Примитивные условия, жестокая и опасная приграничная действительность уравновешивались явными преимуществами. Здесь люди были независимы и обрели не только свободу вероисповедания, но и возможность начать новую жизнь. Все зависело лишь от их трудолюбия, смекалки и упорства. Конечно, удобств тут почти никаких, с Францией Новый. Свет и сравнить невозможно, но землю они получали бесплатно, а угрозы быть посаженным за решетку агентами короля не существовало. Умелые плотники, каменщики, кожевники и другие мастера быстро нашли себе работу и сняли в городе подходящие помещения, намереваясь в будущем выстроить собственные мастерские и дома.
– Здесь мы ничем не ограничены, – сказала как-то Адриана Рене.
– Именно за это я и люблю эту страну, несмотря на то, что мне пришлось тут пережить, – ответил Рене. – Мои дети и дети моих детей никогда не узнают тех ужасов, которые пришлось выстрадать нам.
День ото дня становилось все теплее, и Том Хиббард договорился с несколькими гугенотами, что они помогут ему с постройкой его нового дома и обустройством фермы. Нетти полюбила этих людей и их семьи и решила устроить для них праздник. Адриана и Дебора вызвались ей помочь.
В апрельский воскресный полдень, после посещения церкви, все недавно прибывшие в Спрингфилд были приглашены в еще недостроенный дом Хиббардов. Всю неделю Дебора и Нетти пекли пироги, варили бобы и готовили другие разносолы. Адриана была воспитана как благородная дама и потому не умела готовить, но кухарка Уилсонов научила ее печь хлеб, и к концу недели она уже справлялась с делом как заправский пекарь. Уилсоны, Леверет Карзуэлл и капитан Доремус настояли на том, чтобы внести свой вклад в устройство вечеринки.
Рано утром в воскресенье Том Хиббард и Рене Готье выкопали за новым домом глубокую яму, выложили ее камнями и развели в яме огонь. Когда они вернулись из церкви, огонь почти догорел, мужчины насадили на вертела говядину и оленину и принялись жарить мясо на горячих углях.
Ида Элвин хозяйничала на кухне. Ей помогала дюжина женщин помоложе, но беженцев на кухню не допускали – они были гостями.
Детвора под предводительством малышей Готье резвилась на лужайке перед домом. Дети вновь прибывших гугенотов, ничуть не смущаясь языковым барьером, бегали, кричали и веселились не меньше, чем дети английских колонистов.
Когда все было готово, преподобный Дженкинс попросил минуту внимания. Все склонили головы, и священник испросил у Всевышнего благословения, блага, здоровья и счастья для собравшихся.
Затем на видное место вышел Рене Готье вместе с Адрианой. Она должна была переводить его слова на французский для тех, кто еще не освоил английский.
– Я обращаюсь к вам на английском языке, – начал Рене, – Не потому что вы решили отныне связать свои жизни с английскими колониями. Теперь вашим монархом будет король Вильгельм, вы обязаны присягнуть ему на верность и тогда станете полноправными гражданами колонии Массачусетс. Гордитесь своим новым гражданством и с честью выполняйте свои обязанности. Чтобы выжить в наших условиях, чтобы добиться процветания, нужно держаться всем вместе. Вы будете работать бок о бок не только с такими же, как и вы, гугенотами, но и с английскими колонистами. Я призываю всех мужчин вступить в ряды местной милиции. Я призываю всех женщин помогать местной церкви и тем, кому приходится нелегко. Я призываю вас без промедления послать детей в школу форта Спрингфилд. Чем быстрее они освоят новый язык, тем легче им будет в будущем. И вам тоже. Добро пожаловать!
Колонисты дружно зааплодировали.
Вновь прибывшие внимательно слушали все, что говорилось, и кивали в знак согласия: и мужчины, и женщины. Несколько молодых незамужних женщин внимательно разглядывали Рене, пока он говорил. Они уже знали, что он вдовец; Рене был мужчина видный, а по дороге сюда все проходили мимо его нового дома. Рене мог стать блестящей партией, если только удастся покорить его сердце.
Но молодые женщины не подозревали, что Рене замечает одну лишь Адриану. Правда, сегодня он был занят приготовлением и разделкой мяса, а она разносила еду на тарелках всем присутствующим, так что у них не было и минутки, чтобы словом перемолвиться. Но Рене все время поглядывал в ее сторону.
Праздник затянулся до вечера. Часам к пяти-шести большинство гостей разошлись. Рене и Адриана, Авдий и Дебора задержались, чтобы помочь хозяевам убраться. Неожиданно Рене пригласил всех поужинать к себе.
Они пешком шли через поля, соединявшие соседние фермы. Все прихватили с собой то, что осталось после дневного пира. Дети бежали впереди. Казалось, что они ни капли не устали. Рене специально немного отстал, Адриана шла вместе с ним.
– Ты много поработала сегодня, – заметил он. – Даже на секунду не присела.
– Это лишь малая толика того, что я хотела бы сделать для этих напуганных и удрученных жизнью людей, – ответила Адриана.
– Но тебя уже не назовешь напуганной. Ты вписалась в нашу жизнь.
– По-моему, да, Рене. Я изменилась, сама того не заметив. За последние несколько недель, когда я беседовала со всеми этими несчастными, я поняла, что жизнь здесь вовсе не так уж плоха, как мне казалось раньше. Я могу пережить трудности, даже опасности местной жизни, потому что у нас тут есть нечто поважнее – свобода. И люди здесь искренне готовы помогать друг другу.
– Что ты собираешься делать в будущем? – спросил Рене.
Адриана пожала плечами:
– Пока не решила. И не тороплюсь решать. Милдред и Эндрю Уилсоны так добры ко мне. Они действительно хотят, чтобы я жила с ними, и я знаю, что я им не в тягость.
– Но ты ведь должна выйти замуж, – напрямик сказал Рене.
– Наверное. – Адриана хотела бы избежать этого разговора. Она знала, что он сейчас скажет, и не представляла, как можно его остановить.
– Ты нравишься моим детям, – продолжал Рене.
– Мне они тоже нравятся. Даже очень. Они просто прелесть.
– Я тоже очень привязался к тебе, – мягко сказал Рене.
– Спасибо. – Она понимала, что отвечает невпопад, но ей больше всего на свете хотелось прекратить разговор.
Рене не унимался:
– Я не просто привязался к тебе, Адриана. Когда Луизу убили, я думал, что больше уже никогда никого не полюблю, что она навсегда останется частью меня. Я любил ее с. самой юности, она выносила и родила моих детей. К тебе я испытываю совсем другие чувства, но они тоже искренние.
– Рене, пока ты не зашел слишком далеко, – прервала его Адриана, – позволь спросить: может, ты так привязан ко мне потому, что тебе просто нужен кто-то? Тебе нужна жена. Твоим детям нужна мать. Скоро Нетти и Том переберутся в свой собственный дом, и тебе понадобится женщина, чтобы делать работу по дому, помогать с огородом.
Рене запротестовал:
– Это несправедливо. Конечно, я не могу не думать о своем положении.
– Сегодня на вечеринке было столько симпатичных молодых женщин, которые очень даже внимательно к тебе приглядывались, – сказала Адриана. – Если бы не было меня, возможно, ты бы обратил внимание на кого-то из них.
– Да, я обратил, – рассмеялся Рене. – Особенно на эту маленькую брюнетку, Мишель Бовье, она веселая и хорошенькая. Но ты есть, и я буду, счастлив, если ты согласишься стать моей женой.
– Мне очень жаль, – ответила Адриана.
– Значит, ты уже условилась с Джефри Уилсоном перед его отъездом?
– Нет, Рене. Я сказала ему то же самое, что сейчас сказала тебе. Я не уверена, хочу ли выйти за одного из вас.
– Понятно.
– Надеюсь, что понятно, – воскликнула Адриана.– Я уже немного успокоилась и потихоньку начинаю снова ощущать почву под ногами. Но я собираюсь прожить здесь всю жизнь и должна хорошенько обдумать, как мне ее прожить.
Рене понимал, что мучит девушку, может, даже лучше ее самой. Он внимательно и терпеливо слушал ее.
– Но к кому склоняется твое сердце?
– Ни к кому, – ответила Адриана. – Когда сердце заговорит, я почувствую.
– Я подожду, – ответил Рене.
Неожиданно Адриана потянулась и поцеловала его.
– Спасибо, Рене. Я постараюсь, чтобы тебе не пришлось ждать слишком долго.
Джефри Уилсон заметил, что все члены семейства Гонки сильно отличались от остальных индейцев. Эличи поразительно быстро освоил стрельбу из мушкета и его устройство и сам стал инструктором. Теперь он помогал Джефри, и они вместе обходили в поле группы воинов, которые стреляли по мишеням.
Воинам было гораздо легче общаться со своим одноплеменником, и Джефри позволял Эличи вести занятия.
– Хорошенько прижми приклад к плечу. – Эличи шел вдоль линии воинов и давал советы то одному, то другому.– Не тяни курок, жми на него… Никогда не опускай прицел… Когда нашел мишень и прицелился, не медли. Промедлишь, моргнешь разок, и мишень сместится.
Ополченец, который занимался с этой группой воинов, мог сказать на языке сенеков всего несколько слов и потому был очень рад такой помощи.
Джефри и Эличи направились к следующей группе.
– Сегодня мне все время на ум приходит Ренно, – сказал Эличи.– И матери он приснился прошлой ночью. Он в большой опасности, – говорил Эличи с полным самообладанием, как может говорить лишь настоящий воин сенека. Джефри в сны не верил, но встревожился, потому что знал, что индейцы умеют предчувствовать.
– Сестра моего отца явилась во сне моей матери и говорила с ней. Санива открыла ей, что Ренно угрожает смертельная опасность. – Эличи говорил так же ровно и спокойно.
– Ты переживаешь за него. – Слова сами собой выскочили у Джефри.
Молодой воин покачал головой:
– Санива будет наблюдать за Ренно, он не погибнет. Она будет охранять его и даже если не явится ему, все равно подскажет, что нужно делать.
Джефри подумал, что ему никогда до конца не постичь индейцев. Возможно, Ренно действительно угрожает большая опасность, но он совершенно не мог представить, как дух умершей тетки сможет его защитить.
Они замедлили шаг, и подошли к следующей группе стрелков. Многие из воинов уже прошли курс обучения, и теперь инструкторы обучали молодых юношей, которым еще только предстояли испытания на звание воина. Джефри замер, заметив среди юношей и Уолтера Элвина.
Никогда в английских колониях, в том числе и в форте Спрингфилд, не подумали бы обучать военному делу такого молодого юношу, да еще инвалида. Здесь же, казалось, все смотрели на это как на нечто естественное.
Джефри остановился за спиной Уолтера и внимательно наблюдал за ним.
Юноша быстро зарядил мушкет и внимательно прицелился. К стволу вяза был прикреплен кусок бересты, на котором углем нарисованы голова и туловище воина. Уолтер нажал на курок, и пуля пробила дырку в груди мишени.
Уолтер быстро и ловко перезарядил мушкет, совсем как какой-нибудь ветеран-ополченец. Тут он заметил, что за ним наблюдают, обернулся, увидел Джефри и улыбнулся ему.
Мальчик так метко стрелял, что было бы жестоко его прерывать, и Джефри только улыбнулся в ответ, похлопал его по плечу и пошел дальше.
Но он задумался об Уолтере всерьез. Ида Элвин не случайно волновалась за сына. Джефри понял, что надо поговорить о нем с Гонкой. Сенеки имели право с детства обучать военному искусству своих сыновей, но Уолтер гражданин Массачусетса, хотя и. живет в настоящий момент с индейцами.
Вечером, после того как дневные занятия были окончены, а мушкеты вычищены и составлены в козлы, Джефри отправился к великому сахему.
Гонка только что пришел с совета и сидел перед огнем, на котором готовился ужин. Глубоко задумавшись, он курил трубку и поднял на Джефри отсутствующий взгляд. Стоило ему узнать Джефри, как он тут же поднял руку в приветственном салюте и улыбнулся.
Джефри ответил ему тем же и сел рядом с Гонкой. Гонка протянул ему трубку, Джефри сделал несколько затяжек, хотя и не любил индейский табак.
Они молча докурили трубку до конца и только тогда заговорили. Будь на месте Гонки какой-нибудь другой индеец, Джефри начал бы с разговора о погоде или охоте, затем о более серьезных событиях, включая сон Ины о Ренно и стрелковую подготовку ирокезов, и только потом перешел бы к делу. Но он прекрасно знал, что с Гонкой лучше не тратить слов попусту, и потому сразу заговорил о том, что волновало его больше всего.
– Уолтер, – сказал он, – учится стрелять из огненной дубинки.
Гонка кивнул:
– Он хороший ученик. Он уже стреляет лучше многих воинов.
Джефри перешел к главному:
– Его мать была бы сильно опечалена, узнай она, что Уолтер обучается военному искусству.
– Она не знает. – Гонка был человеком практичным. Джефри попытался еще раз:
– Многим из английских колонистов это не понравится. Они скажут, что такому мальчику, как Уолтер, еще рано обучаться военному искусству.
Великий сахем хранил спокойствие.
– Уолтер теперь живет среди сенеков, – мягко, но твердо сказал он. – Он научился владеть ножом, томагавком и луком. Теперь он учится обращаться с огненной палкой.
Джефри знал, что спорить бесполезно. Уолтера доверили индейцам, и все однозначно признали положительные перемены, произошедшие в нем за время пребывания среди сенеков.
– Все так, как сказал великий сахем.
Но Гонка не собирался заканчивать разговор, он воспользовался предлогом, чтобы изложить свою точку зрения:
– Пройдет еще одна зима, и Уолтер будет готов к испытаниям на звание воина. Он станет младшим воином и тогда сможет выходить на тропу войны и сражаться с врагами сенеков.
Джефри был потрясен:
– Мать Уолтера думает, что он вернется к ней.
– Уолтер не будет жить там. Он будет приходить в гости. Он навсегда останется жить с сенеками. Таково будет его желание. Здесь же он найдет себе жену. Его дети тоже станут сенеками.
Джефри знал, что Гонка прав. Уолтер здесь намного более счастлив, чем в форте Спрингфилд. Здесь никто не обращает внимания на его физический недостаток. Только здесь он сможет прожить полноценную, нормальную жизнь. Но кто-то должен взять на себя ответственность и сказать об этом тетушке Иде.
– В землях сенеков Уолтер станет уважаемым человеком. – Гонка даже не повысил голоса, но в нем было столько уверенности, что не могло возникнуть сомнений в истинности его слов. – Когда его мать узнает об этом, она перестанет печалиться.
Джефри вдруг понял, что Гонка взял Уолтера Элвина под свою опеку и относился к нему как к своему сыну. Что еще можно пожелать юноше, который будет расти рядом с такими воинами, как Ренно и Эличи? И Джефри решил положить конец этому разговору:
– Уолтер станет великим воином сенеков.
Гонка что-то промычал в ответ. Он и сам прекрасно знал это.
Преподобный Авдий Дженкинс провел скромную церемонию венчания и соединил узами брака тетушку Иду и Леверета Карзуэлла. Ида принципиально не желала приглашать гостей, поэтому на церемонии присутствовали лишь Дебора и Уилсоны. Леверет сожалел, что другим жителям форта Спрингфилд не посчастливилось увидеть его новую жену в прекрасном новом платье из светло-коричневой шерсти, которое сшила специально к этому случаю Нетти Хиббард. Ида действительно выглядела очаровательно, особенно когда улыбалась.
После венчания все отправились в дом священника, где был накрыт стол, и на этом свадьба закончилась. Том и Рене перенесли вещи Иды в новый дом, который выстроил в городке Леверет.
Через двое суток молодожены уехали в Бостон. Леверет должен был присутствовать там по делам. Он сказал Эндрю Уилсону, что хочет прикупить кое-что из мебели, которую ввозили из Англии, и которую невозможно было достать в форте Спрингфилд.
– Она трудилась всю свою жизнь, пусть поживет теперь как настоящая леди! – заметил при этом Леверет.
Ехали они не торопясь, останавливались в небольших придорожных гостиницах, а в Бостоне сразу отправились в гостиницу «Хэнкок Хауз» [32 - Хэнкок Джон – политический деятель XVIII в. Являлся президентом Континентального конгресса, на котором была принята Декларация независимости, и первым поставил под ней свою подпись. Жил в Бостоне.]. Ида впервые выступила в роли жены своего мужа и вместе с ним принимала гостей и его коллег. Она высказывала ему свое мнение о них, а Леверет, уважавший взгляды супруги, внимательно выслушивал ее. В свой последний вечер в Бостоне они ужинали в баре «Хэнкок Хауза». Иде очень понравилась еда, но чувствовала она себя неуютно.
– Цены здесь баснословные, – призналась она Леверету. – В гостинице Доремуса за такие деньги можно восьмерых накормить до отвала.
– Когда-нибудь мы поедем в Лондон, – ответил ей муж.– Вот тогда ты действительно сможешь сетовать на цены.
– У меня испортится аппетит!
– Только помни, – спокойно заметил Леверет, – что теперь ты можешь себе позволить дорогой ужин.
Ида не могла с этим согласиться:
– Даже если могу, это вовсе не значит, что надо тратить такую уйму денег!
Покончив с десертом, они вернулись в свой номер. Официантка из бара принесла наверх чай для Иды и горячий грог для Леверета. Ночи были еще прохладными, и они грелись у открытого огня камина.
– Я хотел тебя кое о чем спросить, – сказал Леверет.– Что ты думаешь делать со своим старым домом?
– Наверное, действительно надо что-то с ним делать, хотя мне этого и не хочется. Земля стоит совсем мало, но я теперь не смогу поддерживать ее в порядке, как раньше, а нанимать кого-то смысла нет – наемные рабочие никогда так не выкладываются, как те, кто работает на себя. Я думала оставить дом Уолтеру, но, боюсь, он навсегда останется с индейцами сенеками. Возможно, я отдам половину земли Хиббардам, половину Рене Готье. А вот что делать с домом, ума не приложу.
– Тому и со своим участком дай бог справиться, то же самое можно сказать и о Рене. Не забывай, что, когда в прошлом месяце в форт Спрингфилд приезжал окружной судья, он взял с них взносы в счет долга за ферму Джека Девиса. Так что земли им обоим и так хватает.
– Деборе с Авдием земля тоже не нужна, – нахмурилась Ида. – Но мне бы хотелось отдать ее тому, кто любит землю и будет на ней работать.
– Продай ее, – предложил Леверет. Ида еще больше нахмурилась:
– Кто захочет покупать землю, когда ее можно получить бесплатно?
– Но бесплатно раздают участки в лесу. А у тебя хороший, раскорчеванный участок, который к тому же обрабатывался в течение многих лет. И дом уже готов. Покупатели найдутся, хотя бы из числа гугенотов, которым удалось сохранить кое-какие средства.
Ида ничего не понимала.
– Тебе самой вряд ли понадобятся эти деньги. Но ты сможешь их отложить, разделишь потом между Деборой и Уолтером.
– Да, Деборе и Авдию лишние деньги не помешают. А что будет нужно Уолтеру через несколько лет, одному богу известно. Но как мне найти покупателя, Леверет?
– Никак. Доверь это мне, я все сделаю сам.
Ида Карзуэлл подумала, что второй брак в корне изменил всю ее жизнь.
Шаги были тихие, но Ренно все равно их услышал. Он поднялся, прижался к стене маленькой церкви и крепко сжал в руке томагавк.
Подошел сэр Филипп в форме французского офицера.
– Мне пришлось идти в этом мундире, чтобы меня не остановили караульные. Но я захватил замшевые штаны и рубаху.
Он переоделся, и они спрятали мундир в кустах за церковью.
– Вот, возьми.– Англичанин протянул Ренно сверток.– Я снял копии с карт и со всех остальных документов. Может, пройти удастся лишь одному из нас, передай все это в Бостон. Но ты можешь отказаться нести сверток, я не буду тебя винить. Если тебя поймают с ним, то наверняка повесят или расстреляют.
Ренно пожал плечами и ответил:
– Если Золотой Орел поймает меня, то убьет и без всяких бумаг.
Они направились к проливу Канзо, стараясь держаться подальше от города. Впереди шел Ренно, он прекрасно знал, как лучше пробраться к бухточке, в которой гуроны прятали свои каноэ. Когда они подошли к месту, Ренно остановился и поднял руку.
Филипп ничего не услышал, но он целиком и полностью доверял Ренно.
Ренно простоял так минут пятнадцать, потом начал спускаться к воде.
– Четверо гуронов взяли каноэ, – сказал он. – Плохо, если они нас заметят.
Для Филиппа было чудом, что Ренно вообще услышал, как шли гуроны, а уж то, что он смог точно определить, сколько их было, казалось вообще загадкой.
Ренно не зря ходил в бухту на разведку, теперь он знал, где именно искать лодку. Он забраковал одно большое каноэ и выбрал другое, поменьше.
– Скажи, что надо делать, – сказал Филипп, когда они уселись в лодку.
– Умеешь грести? Нет? Тогда сиди. Ничего не делай. – Ренно уверенно управлял лодкой, он быстро вывел ее из бухточки в быстрые воды пролива. Он сознательно отклонился немного к югу, поддавшись воле течения, но не переставал при этом грести, и скоро они уже были совсем близко от берега.
Филипп понял хитрость Ренно. Тот хотел обойти охотничий отряд гуронов и в то же время проплыть по воде хотя бы часть долгого пути из французской Акадии [33 - Акадия – французская колония, существовавшая до XVIII в. на территории Новой Шотландии и других районов Канады, а также нынешнего штата Мэн.] до округа Мэн в Массачусетсе. Небо затянули облака, ни луны, ни звезд не было видно, а вскоре заморосил дождь. При других обстоятельствах можно было бы сетовать на ветреную и дождливую погоду, но сейчас сэр Филипп был весьма доволен. Погода для побега – как по заказу.
На материке прямо у берега они заметили огни, и Филипп понял, что тут находится ферма.
Ренно уже давно увидел ее и проплыл мимо. Потом, продолжая грести, вытянул шею, прислушался и сказал:
– Кто-то плывет за нами.
Филипп напряг слух, но ничего, кроме завываний ветра, не расслышал. Лес на материке выделялся темным пятном, никакого движения на воде позади он тоже не видел, но на всякий случай достал мушкет.
Ренно приналег на весло и внезапно повернул к берегу. Когда каноэ ткнулось носом в берег, он тут же выскочил на землю, и Филипп последовал за ним. Ренно выхватил нож и несколько раз ударил по борту каноэ, Филипп сделал то же самое.
Разрезав лодку на части, они отнесли их подальше и бросили в кустарник на опушке, потом сломали весло и тоже забросили обломки в кусты.
– Это не остановит гуронов надолго, – прошептал Ренно. – Но немного времени мы выиграли.
И, не тратя больше ни секунды на разговоры, он побежал вперед. Лес казался Филиппу неприветливым и совершенно одинаковым, куда ни глянь, но Ренно безошибочно угадывал, в какую сторону бежать, легко огибал все препятствия, не замедляя бега.
Филипп бежал рядом, он пытался беречь силы. Хоть он и был в прекрасной физической форме, но знал, что не может сравниться с Ренно. Он понял, что Ренно хочет оставить преследователей как можно дальше позади.
Так они бежали достаточно долго. Когда попадались открытые участки, они переходили на быстрый бег, в лесу бежали трусцой, но на шаг почти не переходили.
Наконец Ренно подал знак остановиться. Филипп прислонился к стволу дерева. Он не хотел признаться даже самому себе, что устал. Еще он знал, что ночь только началась и впереди их ждет долгий и трудный путь.
Ренно лег и прижал ухо к земле, при этом он вытянул руки в стороны и прижал их тоже к земле ладонями вниз. Англичанин понимал, что Ренно «слушает» не только ушами, но и руками. Какое-то время Ренно не шевелился, потом вскочил на ноги.
– Гуроны идут. Восемь воинов, может, больше.
– Откуда ты знаешь, что гуроны? – Филипп не хотел говорить, потому что они уже снова бежали, но любопытство перевесило.
– Не французы, – ответил Ренно. – И слишком умные и быстрые для оттава и алгонкинов.
Филипп даже не думал спорить с Ренно. Он вдруг понял, что гуроны могли идти за ним от самого форта Луисберг. Наверняка полковник де Грамон приказал им следить за бывшим британским офицером, а Филипп ничего не заметил. Что ж, теперь уже ошибку не исправишь, нужно искать выход из создавшегося положения.
Ренно бежал в одном и том же темпе всю ночь. Его тело целиком и полностью подчинялось его воле, и когда на рассвете небо над макушками деревьев посветлело, он был так же свеж и бодр, как вчера вечером.
Филипп, напротив, окончательно выбился из сил. Он боялся, что ноги подведут, и он упадет. Ренно понял, что друг на пределе, и показал на небольшое углубление под огромным валуном.
– Жди, – сказал он. – Сядь и отдохни.
Филипп с благодарностью подчинился, Ренно же, к его удивлению, убежал на запад. Двигался он медленно, и Филипп решил, что Ренно отправился на разведку.
В любом случае, Филипп получил то, чего ему так сильно не хватало, – возможность отдохнуть. Он снял мокасины, размял ступни и икры. Во рту совсем пересохло, но поблизости не было воды.
Наконец вернулся Ренно, он знаками показал, что нужно срочно двигаться дальше, и они опять побежали на восток.
– Я оставил ложный след, – сказал он.– Выиграем время.
Примерно через час они подбежали к небольшому ручейку. Ренно быстро перепрыгнул через воду, Филипп вслед за ним. Какое-то время они бежали вдоль ручья.
– Теперь пей, – сказал Ренно, и сам встал на колени у ручья. Никогда еще вода не казалась Филиппу такой вкусной.
Потом они снова побежали, теперь уже на юг. Солнце стояло высоко в небе, облака рассеялись. Когда они поднялись на вершину холма, Ренно остановился, чтобы внимательно осмотреть местность. Казалось, он нашел то, что искал, и уверенно и бесшумно взобрался на другой холм, повыше. Там он быстро вбежал в густой хвойный лесок, сел на корточки и сказал:
– Ешь, потом отдыхай.
Филипп взял пригоршню сушеного маиса и несколько полосок вяленой оленины. Он тоже прихватил с собой немного еды.
– Сможем мы уйти от гуронов?
– Попробуем, – ответил Ренно.
– Наверное, Грамон следил за мной, а может, и за тобой. – Молодой сенека кивнул:
– Гуроны всегда начеку.
– Но ты думаешь, нам на время удалось уйти от них?
– Они идут по ложному следу, – ответил Ренно. – Потом обнаружат ошибку, снова отыщут верный след. Ты спи, Филипп. Я тебя разбужу, и мы опять двинемся вперед.
Сэр Филипп сам не ожидал, что так быстро заснет. Он настолько доверял своему спутнику, что даже не сомневался, что тот будет охранять его сон.
Он понятия не имел, как долго проспал, пока Ренно не потряс его за плечо.
– Вставай.
– Ты тоже спал? – спросил, поднимаясь, Филипп. Белый индеец улыбнулся.
– Сделал еще один ложный след.
Опять они побежали, всего дважды за этот день они останавливались, чтобы попить. Только когда стемнело, они снова устроили небольшой привал и поели.
Филипп пришел в ужас, когда Ренно показал ему знаками, что сразу после еды они должны снова отправляться в путь. Но он и не думал возражать. От Ренно сейчас зависел успех всего предприятия и их собственные жизни.
Ренно остановился, когда было далеко за полночь. Если бы с ним не было Филиппа, он бы бежал без остановки, но он видел, что другу необходим отдых. Ложный след, который он оставил, позволит им отдохнуть несколько часов. Они напились воды из ручья, и Ренно знаками показал Филиппу, что они будут отдыхать.
Проснулся Филипп, когда было еще темно. Он чувствовал себя совершенно разбитым.
– Ренно, – обратился он к индейцу, – я хочу, чтобы дальше ты шел без меня. Я не могу выдержать твой темп.
– Мы идем вместе, – твердо ответил Ренно.
– Послушай меня и будь благоразумен. Я не смогу бежать, как бежишь ты, и, рано или поздно, гуроны догонят нас. Один из нас должен донести всю информацию, которую мы собрали о Луисберге, до Бостона. Если мы оба погибнем, то все наши старания будут насмарку.
– Идем сейчас, – ответил Ренно. – Вместе.
Когда взошло солнце, сэр Филипп совсем потерял счет времени. В голове у него все перепуталось, но ноги двигались автоматически. Они бежали час за часом, он плохо помнил, когда и где они останавливались, чтобы поесть и попить, и просто выполнял все приказы Ренно. Сэр Филипп смутно понимал, что молодой сенека сам почти не отдыхает, убегая в сторону, запутывая следы или создавая ложные. Невероятно, на что был способен этот молодой индеец, но и преследовавшие их гуроны ему не уступали. Теперь они уже наверняка знали, что Ренно и сэр Филипп шпионы. Разумеется, Грамон приказал их убить.
День и ночь перемешались в голове Филиппа, ноги болели и кровоточили. Он знал, что, несмотря на то, что Ренно давал ему возможность отдыхать, долго ему не продержаться.
Ренно волновался за друга гораздо больше, чем показывал внешне. Дважды они чуть не наткнулись на охотничьи отряды воинов-алгонкинов, но он ничего не сказал Филиппу. Что толку тревожить человека, который и так старается из последних сил держаться на ногах. Здравый смысл подсказывал Ренно, что разумнее ему идти вперед одному, но он не мог оставить Филиппа. Сенека никогда не бросает друга. Даже если они попадут в плен, честь важнее задания, важнее самой жизни.
Он и сам устал. Он отказывал себе в отдыхе, чтобы запутывать врага ложными следами, но из-за этого не высыпался и чувствовал, что сильно изматывает себя. Может, стоило остановиться и принять бой, хотя врагов намного больше.
Единственным утешением служило сознание того, что гуроны тоже устали. Но они должны были стать осторожнее, ведь он столько раз их обманывал ложным следом, что больше этот трюк, наверное, не пройдет.
По расчетам Ренно, они должны были быть уже в округе Мэн, но это не остановит врага. Остановить их сможет лишь английский форт. К тому же к ним могли присоединиться и алгонкины, ведь сейчас они идут по землям этого племени. Тогда будет еще сложнее, так как кто же лучше алгонкинов знает эту территорию?
Филипп неуклонно терял силы, он уже не мог бежать с прежней скоростью. Ренно сбавил темп, но это мало помогало. Однажды днем он долго стоял на вершине холма и смотрел назад, в ту сторону, откуда они прибежали. Будь он один, он вообще мог не оставлять следов, особенно в тех местах, где почва была потверже. Но англичанин слишком неуклюж, и Ренно знал, что за ними тянется отчетливый след. Гуронам не составит никакого труда найти его.
И тут подтвердились его самые страшные опасения. Он заметил небольшое движение в лесу. Значит, гуроны отстали от них всего на три-четыре мили. И бежали они теперь быстрее, чем Ренно и Филипп.
Ренно понимал, что близится развязка, и снова прибавил темп. Но Филипп уже не мог двигаться быстрее, он часто спотыкался, иногда опускался на одно колено, а то и вовсе растягивался, на земле. Держался он только на упрямстве и силе воли.
На рассвете они остановились, и Ренно помог измотанному другу перебраться через гниющий ствол рухнувшего огромного дуба. Они спрятались за большим валуном, Ренно снова наклонился к земле и прислушался, потом сказал:
– Будем сражаться. Скоро здесь будут гуроны. Они очень близко.
Филипп облизал потрескавшиеся губы. Он знал, что битва означает конец для них обоих, и уже придумал другой план действий.
– Может, они не найдут нас здесь, – сказал он. – Дерево и валун хорошее укрытие.
– Сначала не найдут, – согласился Ренно. – Пойдут дальше. Потом потеряют след. Вернутся и найдут.
– Думаю, мы можем обхитрить их, – продолжал Филипп. – Я спрячусь здесь. Ты устроишь еще один ложный след. Когда вернешься за мной, я уже отдохну и смогу бежать дальше.
Ренно понимал, что это неприемлемый план. Он никогда по собственной воле не оставит товарища. Но он понимал также, что это единственный способ выиграть время.
– Военная кампания по захвату Луисберга, – настаивал Филипп, – зависит от нас: хотя бы один из нас должен добраться до Бостона. Вот, возьми. – Он протянул индейцу свой пакет, оставив себе несколько маловажных бумаг.
Ренно решился.
– Я вернусь за тобой, – сказал он и быстро исчез в лесу.
Майор сэр Филипп Ранд прекрасно понимал, что должен делать. Он уже не сможет идти дальше, но собственная судьба мало его волновала. Он знал, какая опасность его ожидает, и добровольно вызвался на это задание. Сейчас самое важное, чтобы Ренно смог уйти.
Спокойно и методично майор проверил свой мушкет, пистолеты и улыбнулся сам себе. Троих-то гуронов он успеет уложить.
Прошло не больше четверти часа, и появились гуроны. Они шли быстрым шагом, впереди двигался воин крепкого телосложения, он не сводил глаз со следа. Замечательная мишень.
Филипп поднял один пистолет, прицелился и нажал на курок. Гурон тут же рухнул на землю. Остальные воины схватились за луки и стрелы. Раздался второй пистолетный выстрел, и упал второй гурон.
Оставшиеся в живых воины рассеялись по лесу и спрятались за деревьями. Они поняли, откуда стреляет противник, и окружили его полукольцом.
Филипп ждал. Наконец он заметил еще одного воина, тот неосторожно высунулся из-за дерева. Филипп знал, что это его последний выстрел. Он встал, чтобы враг хорошо видел его, и выстрелил. Гурон упал, а Филипп громко рассмеялся.
Он все еще смеялся, когда в его тело впилось сразу несколько стрел. Улыбка навеки замерла на его лице, и он рухнул на землю.
Ренно услышал два выстрела и остановился. Потом раздался более громкий мушкетный выстрел, а чуть позже победный клич гуронов. Значит, Филиппа обнаружили. Воины не смогут ничего разобрать в бумагах, которые найдут у Филиппа, но отнесут их Грамону, а тот сразу все поймет.
Но как же гуроны могли так быстро обнаружить Филиппа? Скорее всего, он сознательно привлек к себе внимание врагов. Зачем? Причина может быть только одна: он давал Ренно шанс добраться до своих.
Ренно внутренне скорбел по своему отважному другу, но знал также, что не должен подвести Филиппа. Теперь он просто обязан дойти до Бостона. Он повернулся и побежал дальше на юг. Гуроны будут, конечно, преследовать его, но, убив того, которого Золотой Орел наверняка считал более важным врагом, они уже не будут проявлять прежнего рвения.
К тому же теперь у война-сенека появилась возможность показать гуронам, что он сильнее и хитрее целого отряда врагов. Эта мысль придала Ренно сил. Он долго бежал без остановки, а когда выбежал на берег широкой, но мелководной реки, пробежал по воде почти до противоположного берега, а потом осторожно пошел по воде вдоль берега. Гуронам придется долго искать его след. Вода была ледяная, но Ренно не обращал на это внимания, а вскоре снова согрелся на бегу.
Он бежал так, как его учили бегать с самого раннего детства, – ни одного лишнего движения, огибая все препятствия и глубоко дыша. Теперь гуроны поймут, почему их извечные соперники и враги сенеки с таким презрением относятся к ним. Замедлил бег Ренно только с наступлением темноты, но и теперь он не остановился, а продолжал бежать трусцой.
Прошло много времени, когда он заметил упавшее дерево с большим дуплом, заросшее кустами. Он знал, что намного обогнал гуронов и может позволить себе отдохнуть. Инстинкт подскажет ему, если появится опасность.
Ренно залез в дупло и, порадовавшись теплу внутри, затянул входное отверстие опавшими листьями и вьющимися растениями. По привычке он крепко сжал в руке томагавк и сразу заснул.
Почти тут же он увидел сон. Сон был настолько реальным, что Ренно долго потом не мог прийти в себя. Верхушка дерева раскрылась сама по себе, и он видел все, что происходило снаружи.
В проеме появилась массивная фигура, и Ренно узнал своего косматого брата медведя Ягона. Они долго молча смотрели друг на друга, как случалось много раз еще при жизни зверя. Потом обменялись приветствиями, и Ренно почувствовал зуд в позвоночнике. Ягон предупреждал его о серьезной опасности.
Постепенно Ягон исчез.
Ренно зашевелился и готов был проснуться, когда вдруг появилась еще одна фигура. Ренно узнал Саниву.
– Ты спишь, сын моего брата, – сказала она. Ренно попробовал ответить, но не смог.
– Неужели ты присоединишься ко мне, в землях наших предков, до того как пробьет твой час? Ты поторопился заснуть, сын моего брата, – говорила Санива.
Она тоже предупреждает его!
– Воин-сенека, – продолжала Санива, – не спит и не отдыхает, пока не выполнит своего долга. – В ее голосе послышался упрек. – Тебе тепло. Тебе уютно. Но если ты не встанешь, ты умрешь.
Опасность велика!
– Тебя ждут три испытания, сын моего брата. Встреть же их достойно, и ты победишь! Но стоит тебе проявить малодушие, и ты погибнешь!
Видение исчезло. Ренно мгновенно проснулся.
Духи-покровители предупреждали его, он не мог не подчиниться. Он опять пустился в путь, несмотря не темноту.
Сон был настолько подобен яви, что Ренно снова и снова переживал его, но вдруг остановился и замер. Он забыл об осторожности, а стоит воину забыть об осторожности в лесу, и второго шанса у него больше не будет. Неподалеку были люди, и много людей.
Ренно попытался сосредоточить свой взгляд на дереве вдалеке и постепенно стал различать и остальные силуэты. Он чуть не забежал прямо в большой лагерь алгонкинов!
В отряде было около пятидесяти воинов, сейчас все они спали, завернувшись в теплые шерстяные одеяла. Нет, их намного больше, может, два раза по пятьдесят. Если его поймают, то, прежде чем убить, снимут с живого кожу за такую глупость.
Ренно осторожно отошел подальше от лагеря, теперь он снова был настороже: все видел, все слышал, все чувствовал.Такой лагерь наверняка охраняет много караульных, кто-то из них должен быть неподалеку.
Ага! Прямо впереди стоял часовой-алгонкин, всего в каких-нибудь десяти футах, но спиной к Ренно. Хорошо, что это не сенека, даже не гурон, иначе Ренно уже не было бы в живых.
Ренно подкрался ближе, еще ближе. Он не хотел метать томагавк, тот может отскочить от воина и удариться о дерево, упасть на землю, вообще создать шум. Он крепко сжал томагавк в руке. Теперь до караульного рукой подать.
Вдруг алгонкин почуял опасность. Он тут же развернулся и занес над головой каменный нож.
Ренно ударил до того, как воин успел закричать. Удар пришелся прямо в лоб, и алгонкин замертво свалился на землю.
Ренно не стал снимать скальп с врага. Ему самому грозила смертельная опасность, и он решил как можно быстрее уходить.
Он обошел еще двоих караульных и, наконец, оставил лагерь позади и побежал дальше. Теперь можно вздохнуть с облегчением. Когда рассвело, он перешел на бег. Ел он прямо на ходу.
Весеннее солнце было в зените, когда Ренно остановился у небольшого лесного озера. С трех сторон озеро окружали отвесные скалы. Ренно умылся и напился.
Внезапно он почуял опасность. Он обернулся, выхватил стрелу из колчана и вставил ее в лук.
На вершине скалы замерла рысь. Она оскалила клыки и напрягла крепкое рыжевато-коричневое тело [34 - В лесах Северной Америки водится рыжая рысь (Felisrufus).]. Рысь наметила жертву и готовилась к прыжку.
Ренно не успел выстрелить, когда зверь прыгнул. Целиться времени уже не оставалось, и Ренно выпустил стрелу. Через мгновение рысь упала рядом с ним. Из ее тела торчала стрела, но рысь была жива и рвалась в бой.
Ренно быстро вытащил еще одну стрелу и вставил ее в лук, как раз когда рысь готовилась к последнему, отчаянному прыжку. Молодой воин все же успел прицелиться. Расстояние было небольшим, но он с такой силой выпустил стрелу, что она почти целиком впилась в тело дикой кошки.
Рысь свалилась всего в нескольких дюймах от Ренно, она умирала. Ренно вынул из-за пояса томагавк и нанес последний удар.
В другое время он бы взял с собой голову зверя в качестве трофея, но сейчас не время. Он очистил томагавк и без передышки побежал дальше.
Дважды уже он чуть было не поплатился жизнью за неосторожность. Дважды он забывал о том, что известно каждому воину: в лесу, чтобы выжить, нужно быть все время начеку. Голова у него шла кругом, он слишком устал, и мысли путались. Ему нужно хорошенько выспаться и поесть, тогда все будет в порядке.
Но сейчас не до этого. Он знал, что гуроны будут выкладываться до предела, значит, он обязан делать то же самое. Несмотря на усталость, он может давать себе лишь короткие передышки.
Теперь слева иногда виднелось море. Он не мог не залюбоваться видом разбивающихся о скалы волн. Ему пришлось пересечь несколько больших, бурных рек, несущих свои воды в океан, и это оказалось не так-то просто. Реки поменьше он мог бы переплыть, но в таком ослабленном состоянии нельзя было рисковать в реках с сильным течением. Поэтому ему пришлось останавливаться, наскоро сооружать небольшие плотики и уже на них переправляться через крупные реки.
Заодно он заметал следы, хотя понимал, что гуроны знают, куда он идет, – к городку в округе Мэн, который английские колонисты называли Киттери. Поэтому они легко смогут выйти на оборвавшийся было след.
Ренно бежал днем и ночью, останавливался он только тогда, когда тело уже отказывалось повиноваться. Он не мог позволить себе заснуть из боязни, что проспит слишком; долго, и есть приходилось более чем скромно, хотя ему часто хотелось проглотить все оставшиеся у него запасы вяленой говядины и сушеного маиса. Иногда он начинал спотыкаться, но каждый раз напоминал себе, что он сенека, и черпал в этом новые силы.
Одна мысль не давала ему покоя, она затмевала собой даже сознание того, что гуроны все еще идут по его следу. В том сне Санива предупредила его о трех смертельных опасностях. Он чуть не заскочил в лагерь алгонкинов и еле унес оттуда ноги. Потом забыл об осторожности, когда остановился попить у лесного озера под скалой, и его чуть не задрала дикая кошка.
Значит, две опасности миновали. Он ни на секунду не сомневался в истинности прорицания Санивы, а значит, его ждет еще одно испытание. Санива ни разу не обманывала его при жизни, ее дух тоже не мог сказать неправду.
Ренно изо всех сил старался соблюдать все меры предосторожности, следовал всем правилам, которым его учили с детства. Однажды он обошел отряд рыболовов-абнаков, на следующий день пропустил мимо нескольких воинов-алгонкинов. Он не страшился, но и расслабиться не мог ни на секунду.
Ренно уже окончательно потерял счет дням, и вот однажды утром он вышел к морю. Далеко от берега он заметил небольшое судно с парусами – корабль белого человека. Ноги у Ренно безумно болели, но он все же нашел в себе силы подняться на высокую песчаную дюну, чтобы осмотреться. К его удивлению и радости, прямо перед собой он увидел частокол, за которым стояло много домов, а на двойном флагштоке развевались флаги Великобритании и Массачусетса. Это был Киттери, и его долгий, трудный путь подошел к концу.
Ренно собрал последние силы, чтобы пройти оставшиеся несколько сотен ярдов. Раздался выстрел, и мимо просвистела пуля. Ополченец, стоявший на страже у ворот, заметил странного вида индейца при оружии и решил не рисковать.
Ренно рассвирепел. Такое приветствие после всего, что ему пришлось вынести и пережить! Он потянулся к колчану, понимая, что все равно опередит ополченца, который судорожно перезаряжал свой мушкет.
Но вдруг молодой индеец опустил лук. Вот ведь она, третья смертельная опасность. Если сейчас он убьет ополченца, то будет только хуже. Значит, надо сдержаться, а не мстить. В среде английских колонистов нужно учитывать их законы и правила жизни.
Ренно опустил стрелу в колчан и поднял руку в знак приветствия.
– Я должен увидеть Пепперелла! – громко прокричал он и, из последних сил соблюдая чувство собственного достоинства, направился к воротам.
Глава двенадцатая
Уединенный загородный дом генерала Уильяма Пепперелла, построенный лет десять тому назад неподалеку от Киттери, в местечке под названием Пойнт, прекрасно подходил для восстановления сил после сурового испытания. Ренно провел в этом доме около недели, он отъедался, отсыпался, а в остальное время отвечал на многочисленные вопросы генерала, который, в свою очередь, с головой ушел в карты и записи, сделанные майором сэром Филиппом Рандом.
– Все, что вы рассказали мне, – подвел итог, командующий милицией колонии Массачусетс, – вкупе с информацией, собранной Рандом, дает нам полное представление о Луисберге. Теперь мы можем, не дожидаясь нападения французов, сами атаковать крепость!
Ренно сопровождал генерала Пепперелла в Бостон. Вперед выслали посыльного, который сообщил об удачном завершении операции, и бригадный генерал Уилсон уже поджидал их, пока командующие других английских колоний находились в пути.
Ренно поселили в прекрасном доме по соседству с резиденцией губернатора. Дом немедленно превратился в штаб-квартиру экспедиционных войск. Кроме Ренно там жил коммодор Маркем, которого вскоре должны были произвести в контр-адмиралы, а также бригадный генерал лорд Данмор, командующий частями регулярной британской армии, которые продолжали прибывать с транспортными судами из Англии. Король Вильгельм принял беспрецедентное решение: военными действиями в Новом Свете должен командовать человек из колоний, и на этот пост был назначен Уильям Пепперелл. Впервые в истории существования колоний офицеры королевской армии и военно-морского флота подчинялись командующему-колонисту.
Долгие расспросы в Киттери были лишь прелюдией к тому, что происходило в Бостоне. Ренно присутствовал на всех заседаниях штаба, при составлении плана военных действий учитывалось его мнение, белого индейца досконально расспрашивали о форте Луисберг и о самом острове Кейп-Бретон. У Ренно была замечательная память, он легко запоминал малейшие детали и подробности. Поэтому его попросили участвовать в постройке макета форта Луисберг, исправлять погрешности и вносить необходимые изменения.
Молодому воину все это казалось очень нудным. Он успел уже прийти в себя и стремился домой, ведь он не был там много месяцев, с тех самых пор как отправился в Лондон. Но только он один мог рассказать об устройстве форта Луисберг и что-то подсказать генералам, рвавшимся в бой. И потому его присутствие в Бостоне, и участие в бесконечных обсуждениях было необходимо.
Он понимал, что это его долг. Кроме того, была еще одна причина, по которой он не мог вернуться домой. На руке у него все еще стояло клеймо изменника, и пока это клеймо не будет стерто, ему нельзя возвращаться в земли сенеков.
Бригадный генерал Уилсон понимал, какие чувства бушевали в груди молодого индейца, и сочувствовал ему.
– Ренно, – как-то сказал он, – мы не поблагодарили тебя, как ты того заслуживаешь, потому что просто невозможно высказать, как мы, и не только мы, но и многие будущие поколения, обязаны тебе. То, что тебе удалось сделать и в Англии, и в Луисберге, позволит нам защитить колонии. Губернатор Шерли подписал указ, по которому ты становишься полноправным гражданином колонии Массачусетс, но это лишь малая толика того, что мы можем для тебя сделать. Прояви терпение, и скоро ты получишь награду.
Прибыли командующие других колоний и тоже принялись расспрашивать Ренно о защитных сооружениях Луисберга. По-настоящему высоко оценил вклад Ренно командующий ополчением от Виргинии полковник Остин Ридли. Высокий, сухощавый, раньше времени поседевший виргинец более четверти века имел дело с индейскими племенами. С одними из них он дружил, с другими воевал.
– Ничего удивительного, что Ренно сумел добиться таких результатов, – сказал он однажды вечером Эндрю Уилсону. – С одной стороны, он истинный индеец, но с другой – он белый. Вы не знаете, кто его настоящие родители?
– Кое-кто поговаривал, что родители его погибли во время Великой резни в форте Спрингфилд много лет тому назад, но это всего лишь догадки. Я пришел к выводу, что это ровным счетом ничего не значит. Независимо от того, белый он или индеец, у него все качества прирожденного лидера. Должен признаться вам, я благодарю Всевышнего за то, что Ренно на нашей стороне.
– Аминь, – подхватил Остин Ридли.
Как-то утром после осмотра только что законченного макета Луисберга военачальники приступили к обсуждению планов транспортировки людей, орудий, лошадей и припасов к острову Кейп-Бретон. Ренно не принимал участия в обсуждениях, но его не отпустили, и он отошел к окну и принялся рассматривать поле Коммон.
Окно было открыто, дул ветерок, и в воздухе пахло весной. Уже пробивалась свежая зеленая травка, на ветках деревьев распускались первые листочки. Ренно так тосковал по дому, что у него защемило сердце.
В дверь постучали, и адъютант впустил вновь прибывшего. В зал вошел Гонка, великий сахем союза ирокезов, в головном уборе из перьев и в богато украшенном плаще из бизоньей шкуры.
Эндрю Уилсон посмеивался, глядя на удивленного Ренно.
Отец видел только сына, сын отца. Лица их ничего не выражали, они стояли молча и пристально смотрели в глаза друг другу. Потом они подошли ближе и так же молча пожали друг другу руки, по индейскому обычаю выше локтя. По тому, как Гонка крепко стиснул его руку, Ренно понял, что отец очень ему рад.
Великому сахему представили военачальников, которых он еще не знал, после этого он спокойно отошел в угол зала и какое-то время тихо разговаривал с Эндрю Уилсоном. Бригадный генерал что-то шепнул адъютанту, и тот поспешно вышел из зала.
Спустя короткое время Эндрю Уилсон объявил:
– Гонка и его сын не виделись с момента возвращения Ренно с Кейп-Бретона. Все вы понимаете, что им есть о чем поговорить. Великий сахем присоединится к нам после обеда.
Ренно провел отца в свою комнату, он не представлял, куда еще можно пойти. Он очень удивился, что в камине горит огонь, – ведь на улице было уже тепло. И вдруг Ренно понял: прежде чем говорить, им нужно совершить важнейший обряд.
Гонка не тратил времени даром. Он сразу подошел к огню, взял металлические щипцы, которыми пользовались все английские колонисты, и вытащил из огня раскаленную головню.
Ренно без промедления вытянул вперед руку. Отец и сын, не отрываясь, смотрели, как новый ожог стирает с ладони молодого воина позорное клеймо изменника.
Боль была такая, что у Ренно перехватило дыхание, но он даже не пошевелился, и лицо его ничего не выражало. Боль – дело преходящее, и поддаваться ей не следовало. Теперь он снова станет самим собой, и сердце у Ренно готово было выпрыгнуть из груди от радости, а все внутри пело. Он вспомнил о ястребах, которые появлялись в трудные минуты его жизни, парили в небе, когда он сражался в бою. Ренно знал, что они и сейчас с ним, они помогают ему выдержать и эту боль, не отдернуть руку, не закричать.
Наконец Гонка швырнул раскаленную головню назад в камин. После этого он повернулся к Ренно:
– С этим покончено. Приветствую тебя, Ренно.
– Приветствую тебя, отец.
Через несколько минут в комнату вошел личный врач губернатора, которого прислал бригадный генерал Уилсон. Гонка и Ренно сидели, скрестив ноги, на полу и спокойно беседовали, не обращая никакого внимания на страшную рану на руке молодого воина.
С большим трудом врач убедил Ренно, что руку необходимо подлечить. Индейцы потрясающий народ: ни сын, ни отец и виду не подавали, будто только что произошло нечто из ряда вон выходящее.
Позже Ренно вместе с Гонкой вышел на поле Коммон. Молодой воин шагал так легко, как не ходил все время, пока носил на руке клеймо предателя.
На поле его ждал еще один сюрприз. Там стояли палатки воинов-сенеков, которые прибыли вместе с великим сахемом.
Первым навстречу Гонке и Ренно вышел Сунайи, осанистый, седой военный вождь, потом один за другим подошли все старшие воины, вслед за ними остальные. Из всех один Эличи не сумел скрыть своей радости.
Сам Ренно был несказанно счастлив. Брат передал ему боевые краски сенеков, которые Ренно не имел права носить столько долгих недель. Он быстро раскрасил лицо и тело и, наконец, снова ощутил себя настоящим сенека. Потом, вместе с остальными воинами он сел у костра, на котором готовилась пища. Простая пища сенеков показалась ему вкуснее всего, что он ел за последние месяцы. И только воины, которым доводилось выполнять опасные задания в одиночку, прекрасно понимали, почему Ренно ест больше остальных.
В течение последующей недели Гонка и Сунайи присутствовали на всех заседаниях военачальников-англичан. Ренно помогал с переводом и отвечал на все вопросы относительно форта Луисберг.
Наконец бесконечные совещания завершились, и сенеки могли возвращаться домой. Гонка пообещал привести в Бостон ирокезских воинов через три месяца, когда настанет время двинуться на Кейп-Бретон. Ренно так стремился домой, что великий сахем решил без промедления отправиться в путь. Они даже не стали заходить в форт Спрингфилд, чтобы не терять времени. Все время пути Ренно по утрам первым был на ногах, а вечером засыпал последним.
Волнение Ренно все нарастало, пока они шли через земли могауков, а потом по территории, где он знал каждый холм, каждую речушку, каждую ямку в земле. Наконец наступил день, о котором он так долго мечтал: перед ними простирались кукурузные поля, в которых он играл еще мальчиком, а за полями высился частокол главного поселка сенеков.
Караульные ударили в барабаны, возвещая жителям селения о приближении отряда сахема, и все вышли, чтобы приветствовать Ренно. Воины вошли в селение друг за другом по одному, как было принято у сенеков. Ренно шел на почетном месте вслед за Гонкой и Сунайи. Маленькие дети подбегали к нему, чтобы просто дотронуться рукой, по селению с лаем носились собаки. Женщины молча поднимали руки в знак приветствия, а обитательницы длинного дома девушек открыто кокетничали с ним в надежде завоевать сердце молодого героя.
Демонстрируя умение стрелять из мушкетов, воины дали залп в воздух. Грохот огненных дубинок заглушил и бой барабанов, и крики детей.
Когда Ренно увидел Балинту, то ожидал, что та немедленно бросится ему на шею, как всегда делала раньше. Вместо этого девушка стояла, стыдливо потупив глаза и опустив голову, и лишь поглядывала на него исподлобья. Ренно с удивлением осознал, что она вот-вот станет молодой женщиной. Но стоило ему обнять сестру, как вся ее застенчивость исчезла, и она с былой порывистостью обняла его в ответ.
Уолтер тоже изменился. Он стоял с другими юношами, которые вскоре должны были проходить воинские испытания. В одной руке он держал мушкет, лицо его было таким же непроницаемым, как у окружавших его индейцев. Но он тоже не выдержал, когда Ренно остановился, чтобы поприветствовать его, и на лице юноши заиграла широкая улыбка.
Ополченцы из милиции Массачусетса, обучавшие индейцев стрельбе из мушкетов, тоже вышли встретить Ренно. Ренно остановился, чтобы пожать на английский манер руку Джефри Уилсону, они улыбнулись друг другу. Поговорить они еще успеют.
Ренно нигде не видел матери и начал беспокоиться. Если бы с ней что-либо случилось, Гонка непременно бы рассказал ему. Ренно замедлил шаг. Приветственная церемония завершилась, Гонка тут же ушел на совет, а Ренно побрел к своему дому.
Ина поджидала его там. Она имела полное право сама решать, где встретить сына, и выбрала тихое, спокойное место, вдали от посторонних глаз. Здесь они могут не задумываться о том, что о них подумают другие.
Ренно с облегчением нежно обнял мать. В горле стоял ком.
Ина плакала и даже не пыталась сдерживать слезы. Потом вывела сына наружу и, взяв его лицо в свои руки, повернула его к свету.
– Ты повзрослел, сын мой. Ты много страдал.
– Я сделал то, что от меня требовалось, мать моя, – гордо, с достоинством ответил Ренно. – Теперь мы будем сражаться с французами и их союзниками на их, а не на нашей территории.
– Ты сильно похудел.
– Я буду есть еду, которую готовит моя мать, – с явным удовольствием откликнулся Ренно.
Ина улыбнулась, потому что на какое-то мгновение перед ней снова стоял маленький мальчик, ее сын. Но улыбка скоро сошла с ее лица.
– Английский воин, который был с тобой, погиб.
– Дух его торжествует. Он смелый и мужественный мужчина.
– Как случилось, что ты остался жив? – спросила Ина. Ренно с готовностью поведал матери то, о чем не рассказывал никому.
– Когда мне угрожала большая опасность, мне явились духи Санивы и Ягона и предупредили меня.
Ина не удивилась.
– Я молила их помочь тебе. – Она снова завела сына в дом, и они сели на тростниковые циновки друг напротив друга. – Когда начнется война?
– Менее чем через три месяца. – Ина вздохнула:
– Твой отец поведет ирокезов в бой. Ты тоже будешь сражаться, так же как и Эличи. Только Уолтер останется тут. Он бы тоже пошел с вами, но твой отец не разрешил ему.
Ренно молчал. Долг и привилегия мужчины сражаться за свой народ, но он прекрасно понимал, как непросто женщинам оставаться дома и ждать, ждать.
Мать улыбнулась.
– Вы одержите великую победу, – сказала она. – Когда воинами командует твой отец, а ты сражаешься с ним рядом, сенеки не могут проиграть.
Ренно считал, что его роль гораздо скромнее, но матери перечить нельзя.
Ина понимала, какие мысли бродят в голове сына, но ничего не сказала ему. В этом случае она знала лучше самого Ренно о том, что ему предстоит. Вдруг она сменила тему разговора:
– Сегодня вечером Джефри будет ужинать с нами. Скоро он вернется к своим. Он завершил здесь то, зачем пришел. Теперь все воины-сенеки умеют стрелять из огненных дубинок.
Ренно знал, что мать не поймет, если он скажет ей, что луки и стрелы не потеряли своего значения, и потому тоже заговорил о другом.
– Скоро Балинта станет женщиной. – Мать кивнула:
– Да, а Уолтер мужчиной. – Ренно усмехнулся:
– Настанет день, и они захотят стать мужем и женой.
– Этот день настанет гораздо раньше, чем ты думаешь. – В голосе Ины звучала печаль. – Ты тоже должен выбрать себе жену, Ренно. Ты старший сын своего отца. Ты много путешествовал и видел много чудес. Но ты обязан жениться! Твой долг подарить Гонке и Ине внуков.
Ренно почувствовал себя неловко и на короткое мгновение вспомнил сначала Адриану, потом Дебору.
– Нет женщины, которую я хотел бы взять в жены.
– Это неправильно. Когда воин добивается успеха, он обязан жениться. Это его долг перед соплеменниками. – Ина задумалась и замолчала. – Я много об этом размышляла, Сын мой. Много молодых женщин в землях сенеков мечтают о том, чтобы ты взял их в жены. Но, возможно, тебе нужна другая жена. Ты столько всего видел. Ты столько всего знаешь.
Ренно был потрясен:
– Ты хочешь сказать, что мне нужно жениться на женщине из английских колоний, мать моя?
– Не мне выбирать для тебя жену, – резко ответила Ина. – Тебе подскажут духи, как они в свое время подсказали нам с твоим отцом. Твой отец всю жизнь прожил в этом селении. Я родом из небольшой деревни сенеков. Он заходил в нашу деревню, когда был еще молодым воином. Мы увидели друг друга и сразу поняли, что станем мужем и женой. Духи свели нас вместе.
Ренно никогда раньше не слышал о том, как познакомились его родители, и потому слушал с большим вниманием.
Но Ина больше ничего не сказала.
– Доверься духам, сын мой, они приведут тебя к женщине, которая станет твоей женой.
Ренно заметил в дверном проеме Эличи и обрадовался.
– Тебя вызывают на совет, Ренно, – сказал Эличи. Если воина вызывали на совет, медлить не следовало.
Ренно сразу отправился к небольшой хижине совета.
Как обычно, члены совета сидели вокруг небольшого огня, разведенного посреди хижины в выложенном камнями очаге. По кругу передавали длинную трубку.
Гонка подозвал сына, и тот сел слева от отца.
– Расскажи нам, Ренно, о наших врагах, – сказал Гонка. Ренно с большим удовольствием рассказывал все своим соплеменникам, чем военачальникам в Бостоне.
– В землях французов много алгонкинов, – начал он. – Но они слабы. Их спокойно могут победить наши младшие воины. Оттава меньше по численности, но они столь же хитры, как и эри. У них нет друзей. Если их отрезать в бою от других, то можно их одолеть. Они будут отважно сражаться, но, увидев, что остались одни, сами прекратят битву и отдадут нам свои томагавки.
Все это прекрасно знали собравшиеся на совете вожди. Они дружно кивали.
Ренно остановился, взял протянутую ему трубку и сделал несколько затяжек. Потом он сказал неожиданно даже для самого себя:
– Гуроны великий народ. Они смелые воины. Они сильные воины. Они хитры почти как сенеки.
Военные вожди, неплохо знавшие своих исконных врагов, ничуть не удивились, но хранители веры, которые обычно не принимали участия в битвах, были потрясены. В хижине совета никто никогда не хвалил гуронов.
– В лесу меня преследовал отряд воинов-гуронов, – сказал Ренно. – Я придумал много хитростей, чтобы обмануть их, но они все равно шли по следу.
Один из старейшин, бывший военный вождь, пристально и сурово посмотрел на молодого сенека:
– Ты хочешь сказать, что гуроны могут одолеть сенеков на поле боя?
– Ни один народ не может одолеть сенеков, – решительно заявил Ренно. – Но в землях французов я неплохо узнал гуронов. Они будут сражаться до последнего, много воинов-сенеков падет от руки гуронов. – Ренно посмотрел на отца, взглядом спрашивая у него разрешения рассказать то, о чем уже говорил Гонке.
Великий сахем слегка наклонил голову.
– Может статься, – сказал тогда Ренно, – что гуроны не всегда будут союзниками французов.
Его слова произвели на членов совета ошеломляющее действие. Военный вождь, который только что собирался поднести трубку ко рту, замер на месте, несколько членов совета выказали недоверие, другие смотрели на Ренно так, будто он сошел с ума.
– Французы не считают гуронов своими друзьями. В сердце своем они презирают гуронов. За это гуроны ненавидят их. Когда рядом нет посторонних, они плюют в сторону французов.
– Как могут этим воспользоваться сенеки? – спросил военный вождь.
– Я много думал об этом, – ответил Ренно. – Но никто не знает, как поведут себя гуроны.
– Скажи, – вступил в разговор Гонка, – что бы делал ты, будь, ты на месте военного вождя, сражающегося с гуронами в форте Луисберг?
– Сначала я бы дрался, – ответил Ренно.– Я бы выиграл бой. А потом предложил бы гуронам стать нашими союзниками, нашими братьями. На короткое время. Слишком много ненависти в сердцах сенеков по отношению к гуронам и в сердцах гуронов по отношению к сенекам. Поэтому стать настоящими братьями мы никогда не сможем. Но думаю, что мое предложение приняли бы многие гуроны. Они бы переметнулись на нашу сторону. Возможно, только до окончания войны. После войны мы, вероятно, снова стали бы врагами. Но даже если бы они стали нашими союзниками на короткое время, прекратили бы сражаться против нас, нам было бы намного легче выиграть эту войну.
Предложение Ренно было столь неожиданным и смелым, что никто не нашелся, что сказать. Первым заговорил Сунайи:
– И ты бы поверил гуронам?
– Никогда! – с чувством ответил Ренно. – Даже если бы они присоединились к нам всего на несколько дней, я бы ничего серьезного им не поручал. Они в любой момент без предупреждения могут предать. Однако, если мы будем к этому готовы, они не причинят нам большого вреда. Французы сильны, но без поддержки гуронов им придется трудно.
Снова воцарилось молчание. Гонка сложил руки на груди.
– Когда мы выйдем на поле боя с французами и их союзниками, тогда мы вспомним слова Ренно, – сказал он.
Ренно решил, что больше от него ничего не потребуют. Он поднялся на ноги, ожидая, что его отпустят.
Великий сахем резким жестом приказал ему снова сесть. Потом Гонка сказал короткую речь. Он был смущен тем, что хвалил собственного сына.
– Ренно добился помощи от великого сахема англичан. Теперь у сенеков и других ирокезских племен много огненных дубинок. Он привез нам много подарков. Он обеспечил нам дружбу английских колонистов. Потом Ренно отправился в земли французов и сделал там то, что не под силу ни одному другому воину. Теперь мы сможем воевать против французов и их союзников на их территории.
Поднялся один из военных вождей, он прошел к свертку, накрытому шкурами, у стены хижины, взял в руки что-то и передал предмет великому сахему.
Гонка с трудом справлялся с эмоциями. Никогда еще Ренно не видел его в таком состоянии. Но тут молодой воин разглядел предмет, который держал в руках отец, и сам чуть не лишился чувств. Это был головной убор с перьями – знак отличия военного вождя.
Ренно с трудом овладел собой, и отец надел на него головной убор вождя.
В хижине стояла торжественная тишина.
Ренно был потрясен, он и не мечтал о такой награде, тем более не притязал на нее. Он знал, что еще никогда молодой воин не поднимался до таких высот. Во всех землях сенеков насчитывалось не более десяти военных вождей. Сам Гонка получил военный головной убор, когда ему было намного больше лет, чем сейчас Ренно.
Но и ответственность на вождя возлагалась огромная. Военный вождь должен был принимать участие во всех советах, а в бою он мог командовать тысячью воинов. Он становился одним из лидеров народа, и его уважали все ирокезы.
– Пусть маниту охраняют и наставляют нового военного вождя сенеков, – Гонка произнес старинное изречение, принятое при подобной церемонии, но голос его дрожал.
Все члены совета начали вполголоса петь, они воздавали должное маниту и молились им. Ренно пел вместе с остальными. Сложив руки на груди, он по очереди оглядел всех членов совета: эти мудрые и сильные люди решили, что он достоин, стать вождем. Все они: и старейшины, и хранители веры, и военные вожди – пристально смотрели ему в глаза. Они прекрасно отдавали себе отчет во всех своих действиях, и никто не жалел о принятом решении.
Наконец Ренно взглянул на отца.
Глаза Гонки светились любовью и гордостью. Он испытывал необычайное чувство радости. Он знал, что сын не ударит в грязь лицом и делом докажет, что ему не зря оказали такое доверие.
Теперь Ренно понял, почему мать так настаивала, что ему пора подыскать себе жену. Она знала о том, что сын скоро станет вождем, и считала, что воин такого высокого ранга должен иметь семью. Обычно он следовал советам матери, но сейчас не мог ничего придумать. Он не мог даже представить, с кем из женщин хотел бы прожить оставшуюся жизнь, а времени на поиски невесты в данный момент не было, слишком много других важных дел. Предстояла большая война, и Ренно должен принять в ней самое активное участие. После того как они разгромят французов и их союзников, он подумает о женитьбе.
Старшие воины, стоявшие в карауле снаружи хижины совета, слышали пение и поняли, что это означает. Скоро все селение узнало новость. Люди вышли из домов на улицу и ждали окончания совета. Молитвы и пение закончились, когда уже стемнело.
Члены совета медленно и торжественно выходили на улицу. Первым шел Гонка, последним Ренно, самый младший член совета. На голове Ренно красовался головной убор военного вождя.
Люди перешептывались между собой, а при виде молодого вождя заговорили во весь голос. Воины издавали победные кличи, женщины радостно кричали, маленькие дети прыгали и шумели, не понимая, что именно происходит и почему все так веселятся.
Ренно слегка наклонил голову в знак признательности. Теперь он должен соответствовать новому званию. Он больше не сможет мериться силой или играть с другими воинами; он должен выступать только в роли судьи. Во время праздника он не может просто так пригласить девушку танцевать – а вдруг она сама или ее родители решат, что он задумал что-то серьезное. На охоту или рыбалку он обязан ходить лишь с другими военными вождями, которые на много лет старше его по возрасту. Исключения могут составлять лишь члены его семьи. По крайней мере, можно хоть на охоту ходить с Эличи или даже Уолтером.
Ренно вместе с Гонкой прошел через все селение. Великий сахем, как всегда, был немногословен.
– В следующий раз, – сказал он, – обсудим, кто из воинов будет под твоей командой при осаде французского форта.
Ренно знал, что его роль в предстоящей кампании давно определена, но никаких вопросов не задавал. Когда настанет время, Гонка сам ему все скажет.
Все семейство было в сборе у очага перед домом великого сахема. Глаза Ины при виде старшего сына засветились счастьем, всем своим видом она выражала, что гордится Ренно, и слова тут были излишни. Эличи и Уолтер встали, склонили головы перед Гонкой, потом приветствовали Ренно. Ренно улыбнулся им в ответ, он был рад, что Эличи не завидует ему. Он попросит, чтобы брат был в числе воинов в его отряде.
Балинта от восторга даже забыла о смущении и приплясывала на месте.
Джефри Уилсон, казалось, не удивился, хотя появление Ренно в головном уборе военного вождя произвело на него должное впечатление. Его друг был человеком особенным, и Джефри не сомневался, что настанет день, и Ренно займет место отца и станет сахемом сенеков.
Возвращение Ренно домой, получение им головного убора военного вождя было хорошим поводом для праздника, и Ина устроила настоящий пир.
Ренно поедал все в двойном количестве, а тушеное мясо готов был, есть бесконечно. Пусть он и военный вождь, но сегодня будет есть, как юноша-подросток.
После ужина Ренно и Джефри направились к дому Ренно. Они долго беседовали, и Ренно рассказал другу обо всем, что произошло с ним за последнее время. Сначала он изложил все подробности о форте Луисберг, потом поведал о том, как сэр Филипп Ранд сознательно пожертвовал своей жизнью ради успеха всего предприятия. Ренно был немногословен, лишь, когда говорил о себе. В конце рассказа он подробно остановился на военных планах Бостона.
Джефри, который в последнее время был отрезан от мира англичан, внимательно слушал Ренно, иногда задавал вопросы. Наконец, когда Ренно закончил, Джефри спросил его:
– А на обратном пути вы останавливались в форте Спрингфилд?
Ренно покачал головой и объяснил, что слишком хотел поскорее оказаться дома.
Молодой офицер был явно разочарован.
– А когда ты был в Бостоне, мой отец ничего не говорил о моей матери? – спросил он и, немного смутившись, прибавил: – Или об Адриане?
– Нет, но если бы с ними было что-то не так, твой отец наверняка сказал бы. – Ренно внимательно вгляделся в лицо друга. – Тебя интересует Адриана.
– После того как ты отправился в Канаду, – сказал Джефри, – я понял, что люблю ее, и просил ее стать моей женой.
Ренно был доволен.
– Это хорошо.
– Но она мне ничего не ответила. За ней ухаживает и Рене Готье. Все это время они там виделись. К тому же он француз и тоже гугенот. У него двое маленьких детей, которым нужна мать. У Адрианы может проснуться материнский инстинкт. И еще масса причин, по которым она выберет его, а не меня.
– Нет. Адриана выберет тебя.
– Почему ты так думаешь? – спросил Джефри.
– Ты помог Адриане в Лондоне. Поддержал на корабле. Твои родители приютили ее. А ты ничего от нее не требуешь. Она сама захочет стать твоей женой. – По мнению Ренно, все было ясно как божий день. Он никак не понимал, что беспокоит Джефри.
Но Джефри совсем не разделял оптимизма Ренно. Женщины непредсказуемы, и он понятия не имел, что творится в голове у Адрианы.
На плацу форта Спрингфилд тренировались новые рекруты, когда капитан Джефри Уилсон во главе своего отряда вошел в городок. Новобранцы с интересом рассматривали усталых ветеранов в потрепанной одежде, которые мечтали лишь о том, чтобы побыстрее добраться до дому.
Джефри быстро распустил своих подчиненных, после чего направился в дом родителей. Он так хотел увидеть Адриану, что с трудом сдерживал себя, чтобы не пустить лошадь вскачь. Он надеялся, что Адриана сдержала данное ему слово, но, возможно, она уже приняла решение. В любом случае, скоро он все узнает.
Родители сидели в библиотеке, они всегда сидели там перед обедом. Они не знали дня возвращения Джефри и очень обрадовались сыну.
Джефри отдал честь отцу, поцеловал мать.
– Ты прекрасно выглядишь, – сказала ему Милдред. – Жизнь у индейцев пошла тебе на пользу.
– Верно, но от хорошего бифштекса я не откажусь! – Джефри повернулся к отцу, который уже протягивал ему бокал вина: – Сэр, задание выполнено. Теперь почти две тысячи воинов-сенеков владеют огнестрельным оружием.
– Насколько хорошо?
– Я думаю, на уровне наших ополченцев. Около двухсот воинов стреляют просто здорово, остальные вполне прилично. Есть, правда, несколько человек, которым лично я бы посоветовал пользоваться луком и стрелами.
– Они научатся, в этом я не сомневаюсь.
– Да, сэр. Ренно вернулся домой, и он сможет там все организовать как следует. Его произвели в военные вожди, так что теперь он занимает почетное место среди соплеменников. – Джефри сел напротив открытой двери так, чтобы видеть коридор.
– Смогут ли они подготовиться к военной кампании?
– Да, сэр. Гонка просит, чтобы мы предупредили его дней за пятнадцать, чтобы он успел связаться с могауками и другими ирокезскими племенами, которые тоже выставляют своих воинов. Надо сообщить ему, когда именно его будут ждать в Бостоне, и он не подведет.
– Я в этом не сомневаюсь, – улыбнулся Эндрю Уилсон. – На Гонку можно положиться так же, как на Ренно, а это дорогого стоит.
Милдред заметила, что сын все время посматривает на дверь.
– Ты кого-то ждешь? – спросила она. Джефри покраснел.
– Да, мама, жду.
Милдред обо всем догадалась сама.
– Адриана ушла, ее не будет весь вечер, – сказала она. Джефри был явно разочарован.
– Нетти и Том Хиббард только что перебрались в свой новый дом и пригласили Адриану на ужин.
– Значит, и Рене Готье будет там. – Милдред кивнула:
– Он заезжал за ней около часа тому назад. Странно, что ты не встретил их по дороге.
– Я ехал коротким путем, – ответил Джефри. – Наверное, Рене много времени проводит с Адрианой.
Его родители многозначительно переглянулись. Похоже, что их сын серьезно увлекся француженкой.
– Он часто заезжает к нам, – сказал Эндрю.
– Они… обручились? – Джефри ничего не мог с собой поделать, слова выскочили сами собой.
– Мы, по крайней мере, ничего об этом не слышали. Адриана не обсуждает с нами подобные вопросы. – Милдред старалась говорить как можно мягче. – Она много для тебя значит, Джефри?
– Все! – Молодой человек разволновался и не сразу смог успокоиться. – Я сделал ей предложение перед отъездом. Она была со мной предельно честна и сказала, что еще не сделала окончательного выбора.
– Хорошо, что ты нам ничего не сказал, – заметил Эндрю. – Иначе мы могли бы невольно оказывать давление на Адриану. В сердечных делах женщина должна чувствовать себя абсолютно свободной.
– Что ж, – сказал Джефри, – наверное, я не прав, но мне бы хотелось спросить вас, что вы думаете: сделала она выбор или нет?
Милдред видела, как переживает сын, и жалела его.
– Я знаю, что она с удовольствием проводит время с Рене, ей нравятся его дети. Она очень много помогала другим гугенотам, которым так трудно прижиться на новом месте. Рене тоже, поэтому виделись они, естественно, постоянно.
Джефри помрачнел.
– С другой стороны, – продолжала Милдред, – Адриана постоянно говорит о тебе. Думаю, что за время твоего отсутствия ничего не изменилось, Джефри.
– Почему ты так думаешь? – Милдред улыбнулась:
– Я полагаюсь на свою интуицию.
– Понятно. – Джефри окончательно запутался.
– Адриана очень изменилась за последнее время, – сказала Милдред. – Она начинает чувствовать наш образ жизни. Для нее было полезно встретиться с другими гугенотами, она видела, как тепло их здесь встретили. Возможно, мы живем просто, порой даже слишком, но теперь она понимает, что в такой жизни есть свои преимущества.
– Да, – подхватил Эндрю. – Думаю, теперь она не против того, чтобы поселиться здесь навсегда. Она прекрасно понимает, как и все остальные, что пройдет несколько лет, и граница отодвинется далеко на запад. Если мы сможем одолеть французов и взять Луисберг, из Англии, Шотландии, Ирландии сюда потянутся тысячи иммигрантов. Появятся новые возможности.
Отец, как всегда, представлял будущее в розовом свете, и Джефри попытался забыть о личных проблемах. К тому же зачем волновать родителей.
– А ты хочешь приобрести еще земли до наплыва иммигрантов, папа?
– Думаю, что нет, – ответил Эндрю. – Конечно, найти рабочих не проблема, но нам хватает и того, что у нас есть сейчас. Я решил увеличить поголовье скота, и после окончания военных действий хочу купить отару овец. Мне понадобится твоя помощь, Джефри.
– Конечно. Я по горло сыт Лондоном и тоже не против того, чтобы провести всю свою жизнь здесь.
Милдред не знала, будет ли сын придерживаться того же мнения, если Адриана откажет ему.
– Я очень рад, Джефри, – сказал Эндрю. – Я строил этот дом с мыслями о тебе. Когда меня не станет, у тебя будет крыша над головой и хорошее занятие. Но сначала надо выиграть войну. Что именно ты хотел бы делать во время предстоящей кампании?
– Мне все равно, сэр, я полностью в вашем распоряжении.
– Отлично. Мы с генералом Пеппереллом говорили о тебе. Ты близок с Ренно, а теперь провел долгое время среди сенеков, вот мы и подумали… Скажи, какие у тебя отношения с Гонкой?
– Хорошие, сэр. Если честно, он напоминает мне тебя, папа. Гонка суров и проницателен, но действует по справедливости. Воины-сенеки побаиваются и уважают его, другие ирокезы тоже. Если он прикажет им идти штурмом на пушечные батареи Луисберга, они пойдут без колебаний.
– Мы назначаем тебя офицером по связи между нашими частями и союзниками индейцами. Ты будешь в прямом подчинении штаба, возможно даже самого генерала Пепперелла, а с другой стороны, будешь напрямую общаться с Гонкой.
– Я очень рад, папа. Спасибо, сэр!
– Дай вам возможность, и вы бы весь вечер говорили о предстоящей войне, – упрекнула мужчин Милдред. – Но я запрещаю обсуждать военные действия за ужином. Я хочу спокойно поесть!
Дебора и Авдий последними пришли на новоселье к Тому и Нетти и принесли с собой последние новости.
– Я шел домой из церкви, как раз, перед тем как выехать к вам, и видел, как в город во главе своего отряда въехал Джефри Уилсон. Я очень удивился, ведь мы не ждали его так рано.
– Джефри получил приказ, он должен был научить сенеков стрелять из мушкетов и мог вернуться, как только выполнит задание, – пояснил Том.– Интересно послушать, как там все было. Наверное, бригадный генерал соберет у себя всех офицеров и попросит Джефри обо всем рассказать.
Рене Готье занервничал и украдкой взглянул на Адриану, но девушка отвернулась, и Рене не видел выражения ее лица.
Адриана тоже разволновалась.
Дебора и Нетти, которые за последнее время стали ее лучшими подругами, понимали, что она взволнованна, но ни о чем не спрашивали.
Нетти сообщила всем, что собирается и впредь присматривать за детьми Рене. Гости немного подтрунивали над Рене, потому что хорошенькая гугенотка по имени Мишель часто находила любой предлог, только чтобы зайти в дом Готье.
Адриана почти не принимала участия в разговорах, казалось, она погружена в свои мысли, никто ее не тревожил.
К концу ужина Рене уже места себе не находил, но заговорил о том, что больше всего волновало его, только когда вез Адриану назад в дом Уилсонов.
– Мы еще увидимся? – прямо спросил он.
– Конечно, если ты не против, – говорила Адриана спокойно, хотя сама сидела как на иголках.
– Я-то хочу, и тебе это прекрасно известно. – Рене замолчал. – Я все время думал, что будет, когда вернется Джефри Уилсон.
– Я очень рада, что он снова здесь, но точно так же была бы рада встретить тебя после долгой разлуки, Рене.
Он понял, что она больше не хочет обсуждать эту тему. Может, увидевшись с Джефри, она быстрее разберется в своих чувствах. Рене был человеком тактичным и решил дать Адриане возможность самой все решить. Он заговорил о другом и рассказал Адриане, что засадил два акра земли пшеницей, один акр – овощами.
– Ты все еще в ополчении, Рене?
– Конечно!
– Кто будет присматривать за твоей фермой, если ты уйдешь на войну?
– Если это будет необходимо, Нетти снова переберется в мой дом и будет жить с детьми. Кроме того, мы с Томом нашли двух братьев-гугенотов, которые не вступили в ряды ополчения из-за того, что совсем не говорят по-английски. В Бретани у них была ферма, потом ее конфисковали агенты Людовика Четырнадцатого; та земля, которую они взяли здесь, не готова к пашне в этом году, и они согласились пока поработать на наших с Томом фермах. Так что все складывается как нельзя лучше.
– Ты ведь отец двух маленьких детей, – сказала Адриана. – Уверена, что бригадный генерал Уилсон не будет настаивать, чтобы ты шел на войну.
– Я ни за что на это не соглашусь, даже если он сам предложит! – заявил Рене. – Я всегда был верен Франции до того, как нас стали преследовать, но теперь Людовик стал моим врагом, и я должен участвовать в войне против него. Англичане должны победить, иначе мои дети не смогут жить здесь в безопасности!
– Я знаю, что ты чувствуешь, – сказала Адриана, – и восхищаюсь тобой. Будь я мужчиной, тоже пошла бы на войну с французами. Наша новая родина должна быть свободной!
Думали они одинаково. Рене это знал, и ему это нравилось. Может, все-таки еще не все потеряно.
Адриана пожелала ему спокойной ночи и вошла в дом. Бригадный генерал один сидел у себя в кабинете. Он внимательно изучал карты и делал какие-то пометки.
Он поднял глаза на Адриану и улыбнулся. Про себя он подумал, что одобряет выбор сына. Такой невесткой, как Адриана, можно гордиться.
– Сегодня вечером домой вернулся Джефри, – сказал он. – Почти сразу после того, как ты ушла.
– Я уже слышала. Его видел в форте Авдий Дженкинс. И как он?
– Все нормально. Немного похудел на пище сенеков, но, по-моему, скоро наверстает упущенное. Он очень устал и сразу после ужина поднялся к себе.
– Значит, я увижу его завтра утром.
Эндрю Уилсон смотрел вслед Адриане, пока она поднималась вверх по лестнице, и не мог решить, расстроилась она или обрадовалась, что увидит Джефри лишь завтра.
Мысли у Адрианы путались. Она прекрасно понимала, что Джефри, должно быть, сильно устал, но, возможно, он пошел спать, не дождавшись ее возвращения, потому что потерял к ней интерес. Или побоялся столкнуться с Рене. Она долго не могла заснуть, а потом словно провалилась в глубокий сон.
Утром она гораздо дольше обычного просидела перед зеркалом. Сначала аккуратно причесала свои рыжие волосы, потом немного подрумянила щеки, подкрасила губы и припудрила нос. В последнее время она не пользовалась косметикой, но тут совсем другое дело. Оделась она в простое платье, которое ей сшили на заказ в форте Спрингфилд.
Уилсоны уже заканчивали завтракать, когда Адриана спустилась вниз. Джефри тут же вскочил на ноги.
– Добро пожаловать домой, – улыбнулась ему Адриана и протянула руку.
Джефри крепко взял ее руку, потом наклонился и поцеловал. Адриана не могла знать, что сердце у Джефри при этом трепетало.
Милдред вышла под предлогом неотложных дел, Эндрю тоже вспомнил, что ему надо отдать какие-то распоряжения на скотном дворе.
– Ты хорошо провел время в землях сенеков, Джефри. – Адриана налила ему горячего чая, опасаясь, что он тоже может уйти.
– Да, мне там очень понравилось, и я справился с заданием отца.
– Я так рада.
Джефри хотел обнять ее, но сдержался.
– Ты загорел, – продолжала Адриана. – И тебе это очень идет.
– У меня не было выбора. Целыми днями я находился на солнце. – Он внимательно посмотрел на девушку.– А ты выглядишь, так же как и раньше. Нет, неверно. Ты изменилась.
– Похорошела или подурнела? – кокетливо спросила Адриана.
– Ты… стала другой. – Джефри не сообразил, что дело тут в отсутствии косметики и в другом стиле одежды.
– Не знаю, что это: комплимент или нет? – Джефри было не до игр.
– Выглядишь ты потрясающе.
– Твой отец говорил, что Ренно успешно справился с заданием, но сэр Филиппп, к сожалению, погиб. Как это случилось?
– Боюсь, я не имею права рассказывать, хотя Ренно поведал мне все подробности как раз перед моим отъездом.
– А как он сам?
– Непоколебим. Он только что стал военным вождем. – И Джефри объяснил значение этого звания.
– Ренно, – заметила Адриана, – на роду написана великая судьба.
Джефри почувствовал, что начинает ревновать.
– У него много талантов, – ответил он.
– Самое главное, он предан долгу. Долг для него превыше всего, и в этом ключ к его успехам, но из-за преданности долгу он может остаться одиноким. Только исключительная женщина способна стать его спутницей, и неважно, какого цвета ее кожа: белая или красная.
Ну, наконец-то Адриана потеряла интерес к Ренно.
– Если бы он жил в Массачусетсе, то в один прекрасный день стал бы главнокомандующим, – сказала Адриана.
– Я уверен, что он займет место отца и станет лидером сенеков, а может, и всех ирокезских племен. – Но Джефри вовсе не был склонен дальше обсуждать с Адрианой судьбу Ренно, и не знал, как сменить предмет разговора.
Адриана есть не хотела и потому налила себе еще чашку чая.
– Вчера вечером мама сообщила мне последние здешние новости, – начал Джефри и тут же спросил: – Как поживает Рене?
– Замечательно.– Адриана обеими руками держала чашку перед лицом, чтобы не показывать Джефри, что смущена.– Нетти присматривает за его детьми, но тебе ведь это известно, а вчера он мне рассказал, что успешно провел посевную.
Джефри совершенно не интересовался хозяйством Рене.
– Мы вместе с ним помогали обустроиться тут французским иммигрантам. Я принимала их в маленькой конторе, которую предоставил мне Леверет. Там я теперь провожу каждый день или часть дня. Скоро мне нужно уже идти туда.
– Позволь, я отвезу тебя в город, – предложил Джефри. – У меня свои дела в форте. И если ты скажешь, когда заканчиваешь, я встречу тебя и привезу домой.
– Очень мило с твоей стороны, – поблагодарила Адриана.
И тут Джефри не сдержался:
– Адриана, я не хочу быть просто милым в отношениях с тобой. Я хочу большего.
Она очень осторожно поставила чашку с чаем на блюдце, потом посмотрела на него и сказала:
– Я знаю.
Джефри затаил дыхание.
– Я не могу ходить вокруг да около. Каков твой ответ? – спросил он.
– Не знаю, – ответила Адриана. – Вчера, когда я услышала, что ты вернулся в город, я прямо-таки запаниковала, потому что я все еще не решила. То мне кажется, что да, я знаю, чего хочу, а на следующий день я уже начинаю сомневаться. Я знаю, что так нельзя, что нельзя мучить ни тебя, ни Рене. Я просто в отчаянии, что не могу ничего вам сказать. Наверное, я неисправимо романтична, но я все жду какого-то особого знака. Простишь ли ты меня, Джефри, и готов ли потерпеть еще немного?
– Мне не за что прощать тебя, и тебе прекрасно известно, что ждать я готов ровно столько, сколько понадобится. Я говорил тебе еще перед отъездом, что могу ждать бесконечно. Я знаю, что хочу, чтобы ты стала моей женой, Адриана, и никогда не передумаю.
Глава тринадцатая
Основу флотилии адмирала Маркема составляли теперь два огромных линейных корабля, «Герцог Йоркский» и «Герцог Норфолкский», каждый был оснащен семьюдесятью четырьмя орудиями. Кроме этого, в состав флотилии вошло три мощных фрегата, четыре военных шлюпа и два вместительных кеча [35 - Кеч – небольшое двухмачтовое судно.] для перевозки снарядов. Таким образом, всего военных кораблей насчитывалось одиннадцать; к ним присоединилась еще дюжина гражданских судов, которые предоставили колонисты, – в основном бриги или барки [36 - Барка – большое парусное судно.]. Гражданским судам было предписано сопровождать транспортные конвои; а боевые корабли, таким образом, могли целиком и полностью посвятить себя военным задачам.
В Бостонской гавани скопилось столько кораблей, что торговым судам приходилось не так-то просто при заходе в порт и выходе из него. Конечно, любой французский шпион сразу бы заметил, что намечается серьезная военная кампания. Невозможно было скрывать такую флотилию, но цель кампании была известна только высшему командованию и держалась в строгой тайне.
Самое любопытное обстоятельство в надвигающейся войне заключалось в том, что в Европе Великобритания и Франция все еще поддерживали мирные отношения. Обе державы готовились к тому, что рассматривалось как ограниченные военные действия в Новом Свете, но ни та, ни другая еще не были готовы к открытой конфронтации в Европе. В Америке, где решается судьба колоний, будут погибать люди, но в Европе обе монархии вели себя крайне осторожно. Пройдет еще, по меньшей мере, лет десять, пока они соберутся помериться силами.
В Бостоне, наоборот, все ощущали неотвратимость войны, и напряжение возрастало с каждым днем. В Кембридже стояли лагерем тысяча четыреста «красных мундиров» регулярной армии под командованием лорда Данмора. В состав входили несколько батальонов пехоты и кавалерии, кроме того, отряд подрывников, которые помимо основной специальности умели еще и наводить мосты, и девять артиллерийских дивизионов. Солидное число среднекалиберных и несколько крупнокалиберных пушек все еще находилось на борту судов, которые доставили их из Старого Света.
Расчеты англичан были нарушены в начале мая, когда в Нью-Йорке разразилась эпидемия странного заболевания, чем-то похожего на малярию. Эпидемия быстро охватила все английские колонии. Жертвы страдали от высокой температуры, и хотя они не умирали, но были так ослаблены после перенесенной болезни, что для полного выздоровления требовалось несколько месяцев. От эпидемии сильно пострадали ополченцы колониальной милиции, в результате чего Массачусетс, Нью-Йорк и Коннектикут смогли выставить всего две с половиной тысячи человек.
Эпидемия распространилась на запад и обрушилась на племена ирокезов. Индейцы не смогли справиться с болезнью, и Гонка привел с собой лишь тысячу воинов. Большинство были из племени сенеков, из других ирокезских племен воинов в Бостон прислали лишь могауки.
За день до похода в Бостон Гонка сообщил Ренно, чем ему предстоит заниматься.
– Ты один видел французский форт, – сказал он. – Тебе и только тебе известны все поля и холмы в округе и городок. Ты будешь командовать нашими скаутами. Под твоим руководством будет десять раз по десять воинов-сенеков и два раза по десять могауков. Твои глаза станут глазами остальных.
Большинство скаутов составляли опытные старшие воины, но Ренно включил в свой отряд и Эличи.
Ина проводила мужчин с присущим ей стоицизмом. Сколько раз за свою жизнь провожала она любимых мужчин на войну! Она не плакала, не устраивала душераздирающих сцен. Балинта старалась подражать матери и тоже попрощалась с отцом и братьями с такой торжественностью, словно была взрослой женщиной.
В форте Спрингфилд прощание проходило совсем иначе. Милдред Уилсон, не стесняясь, плакала навзрыд, так же как Нетти Хиббард и другие жены ополченцев. Колонну возглавлял отряд бригадного генерала Уилсона. Адриана не плакала, но на прощание поцеловала Джефри и пожелала ему удачи. Джефри сразу вскочил в седло и присоединился к остальным. Так же точно Адриана попрощалась и с Рене Готье.
Ополченцы строем прошли через весь городок под звуки флейты и барабанный бой. Женщины стояли на Хай-стрит, и Адриана рассказала обо всем Нетти.
На секунду Нетти забыла о своих переживаниях и повернулась к Адриане:
– Как, ты поцеловала обоих? – Адриана кивнула.
– Вчера я вдруг подумала, что они могут погибнуть, и наконец-то разобралась в своих чувствах. Я знаю теперь, за кого из них я хочу выйти замуж. Теперь я вижу, что все время любила именно его. Но не могла же я сказать второму на прощание, что отвергаю его. А если ему суждено погибнуть? Поэтому-то я ничего никому из них не сказала и вела себя с ними, как всегда.
– Значит, ты сделала выбор.
– Да, – ответила Адриана и замолчала.
Она не хотела больше ничего говорить, а Нетти решила не расспрашивать.
Первыми из колониальных войск в Бостон прибыли виргинцы во главе с полковником Остином Ридли. Все они были облачены в штаны и куртки из оленьей кожи.
Настоящие ветераны фронтира [37 - Фронтир – эпоха освоения свободных земель на западе США (до 1890 года).], ополченцы прекрасно владели длинноствольными мушкетами. Держались они раскованно, но осмотрительно, и по праву гордились меткостью стрельбы. Все внесли деньги в специальный фонд, предназначенный в качестве награды тому, кто убьет больше врагов.
Генерал Пепперелл и члены его штаба приветствовали полковника Ридли. Полковник представил главнокомандующему всех своих офицеров. Генерала приятно поразили выправка и поведение сына полковника, лейтенанта Неда Ридли. На вид ему было лет двадцать пять, он был высоким, крепким мужчиной. Молодой человек самостоятельно обследовал североамериканский континент, дважды пересекал горы Голубого хребта [38 - Голубой хребет – отроги Аппалачских гор, протянулись от южной Пенсильвании до северных районов Джорджии.] и составил карты восточных районов будущих штатов Кентукки и Теннесси. Он месяцами жил среди различных индейских племен, прекрасно понимал их образ мыслей и даже говорил на нескольких индейских языках. Нед представлял большую ценность как знаток индейцев, и потому отец откомандировал его в штаб Гонки с тем, чтобы Нед помогал там Джефри Уилсону.
В начале июня в Бостон прибыли небольшие отряды из Нью-Гэмпшира и Род-Айленда. Особо радовались последним, ибо все они были артиллеристами. Прибыли они морем и тоже оставили свои средне – и крупнокалиберные орудия на борту корабля. Вслед за ними появились ополченцы из западного района Массачусетса, к ним вскоре присоединились ополченцы Бостона и близлежащих городков. На открытых пустошах Кембриджа раскинулся палаточный лагерь. Последними, в середине июня, подошли ньюйоркцы. Из-за эпидемии они смогли выставить всего один полк.
В гавани днем и ночью царила суматоха, на корабли грузили продовольствие, палатки, медикаменты, боеприпасы. Военачальники каждый день собирались на совещания, и уже стало ясно, что, если англичане хотят устроить осаду Луисберга, им понадобятся дополнительные ресурсы. Губернатор Шерли пообещал помочь с поставками, а генерал Пепперелл и адмирал Маркем разработали гениальный план. После того как основная масса войск высадится на канадском острове и разобьет там лагерь, гражданские суда начнут регулярно курсировать между Бостоном и Кейп-Бретоном, чтобы снабжать английскую армию продовольствием и другими припасами.
Через два дня после прибытия ньюйоркцев Бостон пришел в неописуемое волнение. Все жители высыпали на улицы, чтобы наблюдать за колонной воинов сенеков и могауков. Многие индейцы тоже впервые видели город белого человека. Они шли колонной по двое, по сторонам не смотрели, хотя и знали, что их пристально разглядывают; но проявили выдержку и удовлетворили свое любопытство позже, когда вокруг не было толп белых. Тогда они с интересом изучали огромные каменные здания, мощеные мостовые и повозки, запряженные лошадьми.
Гонка тут же отправился на совещание военачальников. Генерал Пепперелл сразу перешел к самому главному.
– Джентльмены, – сказал он, – мы не можем больше ждать подкрепления. Если мы решили напасть на Луисберг, выходить нужно немедленно.
– Что значит «если», сэр? – переспросил полковник Ридли.
– По плану мы собирались атаковать французский форт силами, намного превышающими те, что собрались сейчас. Наши первоначальные планы нарушила эпидемия, к тому же из Лондона тоже прибыло меньше войск, чем было обещано вначале.
– Я уверен, что британская армия сдержит свое обещание, – вставил бригадный генерал лорд Данмор.
– Надеюсь. – Генерал Пепперелл говорил вежливо, но жестко. – Если мы начнем военные действия, остальные части могут присоединиться к нам на Кейп-Бретоне.
– Но почему вообще возник такой вопрос? – спросил ощетинившийся Ридли. – Бог ты мой, генерал, не сворачивать же всю кампанию!
– Я этого не предлагал, но я хочу услышать ваши мнения. По последним данным, которые удалось получить несколько месяцев тому назад, французов вместе с их союзниками индейцами вполне может быть в два раза больше. Форт Луисберг прекрасно укреплен. Если наша кампания заведомо обречена на провал, стоит ли ее вообще начинать? Что думаете вы?
Первым ответил лорд Данмор:
– «Красные мундиры» не боятся французов, генерал. Мои люди проделали тяжкий путь через Атлантику не потому, что они любят морской воздух.
Бригадный генерал Эндрю Уилсон был краток.
– Будем атаковать! – заявил он.
Один за другим его поддержали и другие военачальники.
Потом все поверйулись к Гонке; бригадный генерал Уилсон перевел вопрос.
– Количество ничего не значит, – ответил Гонка. – Так же как кукурузные початки – никто ведь не считает, сколько в них зерен. Один воин-сенека или могаук стоит пяти алгонкинов. Или двоих оттава. Гуроны хорошие воины, – добавил он, – но и на них можно найти управу. Сенеки и могауки готовы идти в бой!
Генерал Пепперелл с облегчением вздохнул и улыбнулся:
– Вы высказали и мое мнение, джентльмены. Но я должен был услышать это из ваших уст, – Он взглянул на адмирала Маркема. – Мы отплываем, как только ваши корабли будут готовы выйти в море, сэр.
– Мы готовы, сэр, – ответил адмирал. Пути назад были отрезаны.
Пока военачальники совещались, Джефри представил Неда Ридли Ренно. Тот очень удивился, когда виргинец приветствовал его на индейский манер и заговорил пусть не на языке сенеков, но так, что Ренно его понимал. Они понравились друг другу. Нед уже был наслышан о подвигах молодого военного вождя, а Ренно сразу почувствовал в Неде человека надежного и честного.
Через день вечером началась погрузка войск на корабли. Последними поднялись на борт кавалеристы с лошадьми. Только к утру все было закончено, и когда корабли вышли в открытое море, солдатам было объявлено, что плывут они не в Квебек, как многие думали, а в Луисберг.
Военачальники плыли вместе с адмиралом на борту флагмана «Герцог Йоркский», тут же разместился штаб экспедиции. Большой линейный корабль первым вышел из гавани, за ним в кильватере следовали транспортные суда и бриги с продовольствием и припасами в окружении военных кораблей. Гражданские суда выстроились сзади в форме латинской буквы «V», образовав, таким образом, своего рода прикрытие.
Один военный шлюп поднял все паруса и вскоре ушел далеко вперед. Они получили особое задание – оценить мощь военно-морского флота французов у Кейп-Бретона. Кроме команды на борту шлюпа находились Ренно и Нед Ридли.
Море было спокойно, но дул достаточно свежий весенний бриз, и шлюп добрался до острова меньше чем за двое суток. Ренно и Нед поднялись на капитанский мостик, и как только молодой военный вождь увидел знакомый остров и форт, шлюп остановился. Они дождались темноты, и, подняв лишь небольшой парус и не зажигая огней, шлюп осторожно проскочил мимо форта и заплыл во внутренний залив острова.
Вскоре Ренно уже разглядел башни и бастионы Луисберга. Но, к удивлению Ренно и Неда, зрение у которого было почти такое же острое, как и у индейца, они не заметили в гавани ни одного боевого корабля.
Возвращаясь назад, шлюп прошел вдоль противоположного берега залива и прямо перед рассветом миновал форт, стараясь держаться вне зоны досягаемости его орудий. Нигде ни одного вражеского судна!
Шлюп отплыл от острова и еще до полудня встретил конвой. С нок-реи при помощи сигнальных флажков сообщили о результатах разведки.
Адмирал Маркем не верил своим глазам. Либо французы узнали о предстоящем нападении, и вышли в море навстречу английскому конвою, либо от скуки решили сами напасть на английские или колониальные суда. В любом случае подходы к острову свободны и никакой крупной баталии пока что не предвидится. Адмирал решил воспользоваться такой удачей. «Герцог Йоркский» направился к одному из мысов острова, выходящих в море, «Герцог Норфолкский» – к другому. Каждое линейное судно сопровождал военный фрегат, остальные корабли остались охранять конвой. Шлюп-разведчик держался в кильватере флагмана.
Ренно и Нед находились на шканцах, когда адмиральский флагман приблизился к форту Кейп-Бретрна. Орудия «Герцога Йоркского» были готовы к бою, и все тридцать семь пушек правого борта дали одновременный бортовой залп.
Ренно был потрясен. Он никогда еще не видел и не слышал таких мощных орудий грома, как эти, а меткость артиллерийских расчетов флагмана могла бы сравниться с меткостью воина-сенека, когда тот стреляет из лука. Офицеры уже навели орудия на следующую мишень и снова выстрелили по форту.
Вскоре ответили и пушки французов, но снаряды не долетали до движущихся кораблей. «Герцог Йоркский» прошел мимо форта, успел сделать пять бортовых залпов, а когда вышел из зоны досягаемости, развернулся и снова приготовился к атаке.
Защитники форта старались изо всех сил, но их среднекалиберные пушки ни в какое сравнение не шли с более мощными орудиями линейного корабля и вскоре вообще замолкли. В стенах форта зияли две большие дыры. Флагман обрушивал залп за залпом на береговые укрепления, а в это время подошел и фрегат. Его орудия тут же включились в общий шум, и Ренно с ужасом и восхищением смотрел, как увеличиваются проломы в стенах форта.
Спустя всего два часа после начала неравного боя береговые батареи были окончательно выведены из строя.
Шлюп должен был вернуться за конвоем и провести его потом мимо мыса. Тем временем «Герцог Норфолкский» разгромил форт на втором мысе, и корабли флотилии адмирала Маркема свободно проплыли во внутренний залив острова.
Когда спустились сумерки, адмирал отправил шлюп вперед с новым заданием. Ренно поручили подыскать удачное место для высадки войск.
Шлюп подплывал все ближе и ближе к форту Луисберг.
– Я знаю подходящее место, – сказал Ренно Неду Ридли. – Думаю, что смогу отыскать его в темноте. Это недалеко от Луисберга. Солдаты могут высадиться на берег, а взобраться на холм будет несложно. Там есть пресная вода, а в двух небольших озерах, что неподалеку от берега, много рыбы.
Ридли одобрил план Ренно. Не зря этот еще совсем молодой сенека получил головной убор военного вождя.
Луна скрылась за тучами, видимость была плохая. Ренно изо всех сил вглядывался в линию берега. Он даже прибег к старой уловке сенеков: стоит на секунду закрыть глаза, и, когда снова их открываешь, зрение становится более острым. Капитан старался, насколько это было возможно, держаться ближе к скалистому берегу. Шлюп шел вперед с приспущенными парусами. Успех всей операции во многом зависел от того, насколько удачным окажется место высадки.
Впереди показалась узкая полоска берега, и Ренно уже готов был остановить корабль, но передумал. Он знал, что никогда нельзя торопиться.
Вот! Теперь он уверен, что это именно то самое место – здесь он не раз ходил пешком.
– Остановимся здесь, – сказал он капитану.
Шлюп бросил якорь, обоих пассажиров доставили на берег в шлюпке. Они первыми из всего конвоя должны были ступить на остров Кейп-Бретон. Ренно обернулся и увидел позади шлюпа вереницу кораблей конвоя. С приспущенными парусами корабли напоминали призраки. Все огни были погашены.
Ренно и Нед выпрыгнули из шлюпки у берега. Несколько мгновений Ренно неподвижно стоял на берегу.
– Ты уверен, что это то самое место? – спросил Нед.
Молодой сенека серьезно кивнул.
Нед высек огонь огнивом о трут и подбросил огниво в воздух. Огонь блеснул и погас, огниво упало в воду. Но этого мимолетного сигнала было достаточно, и с кораблей на воду стали опускать шлюпки.
Первыми на берег высадились индейцы и виргинцы, потом пристала шлюпка с командирами во главе с полковником Ридли. Только эти два отряда имели опыт ночных сражений, и потому именно им поручили первыми закрепиться на острове.
Воины-сенеки тут же, по приказу Ренно, рассредоточились полукругом лицом к форту Луисберг. Разговаривать не разрешалось.
Ренно взял с собой Неда и Эличи, и они втроем прошли около полумили в направлении Луисберга. До сих пор французы, казалось, ничего не заметили, но молодой военный вождь знал, что радоваться еще рано. Сначала его двумстам воинам необходимо занять позиции. Они должны были растянуться цепью на расстоянии всего нескольких шагов друг от друга. Ренно с удовлетворением заметил, что Нед ступает так же тихо, как воин-сенека.
Следующими на позиции вышли виргинцы. Они образовали линию позади индейцев со стороны форта. Если французы вздумают выслать отряд, чтобы выдворить врагов с побережья, то сделать это им теперь будет трудновато.
К берегу причаливали все новые и новые шлюпки. Адмирал Маркем прекрасно натренировал своих людей в умении бесшумно и точно высаживаться на берег, и теперь это умение очень пригодилось. С каждой шлюпки на берег выходили сорок воинов, и Ренно продолжал расширять линию укреплений своих индейцев.
Сунайи был первым помощником Гонки, он вместе с Джефри осмотрел линии укреплений и остался доволен. Вслед за ними появились могауки, а потом и ополченцы Тома Хиббарда из Массачусетса. Никто не проронил ни слова, воины и ополченцы держали наготове заряженные мушкеты, все терпеливо ждали команды к бою.
Генерал Пепперелл вместе с остальными военачальниками остался на берегу, и к рассвету, когда, по подсчетам бригадного генерала Уилсона, на берег высадились уже около полутора тысяч человек, все немного расслабились. Теперь даже сомневающийся лорд Данмор, не привыкший еще к методам ведения боя в условиях Нового Света, понял, что англичан уже не так-то просто выдворить с острова.
Тем не менее, следовало соблюдать предельную осторожность, потому что численный перевес был по-прежнему на стороне французов.
Лошадям зажали храп, чтобы они не ржали; кавалеристы не отходили от своих скакунов ни на шаг, успокаивая животных каждый по-своему. Кавалеристы и подрывники должны высадиться на берег только засветло. В последнюю очередь на берег доставят артиллерию. Доставка пушек на берег представлялась самой сложной задачей, несмотря на то, что для этого были подготовлены специальные баржи.
Тем временем адмирал Маркем подвел два боевых фрегата как можно ближе к берегу. Команды подготовили орудия к бою. При необходимости они поддержат своим огнем нападающих.
Двое воинов оттава ловили рыбу в одном из озер совсем рядом с линией укреплений сенеков. Они и не подозревали о том, что происходит у них под боком, и поплатились за свою невнимательность жизнью. На них обрушился целый град стрел, индейцы не успели даже крикнуть, а Сунайи запретил своим воинам выходить из укрытия, чтобы снять с врагов скальпы. Никому не разрешалось выходить за линию, которую обозначил Ренно.
На рассвете караульный отряд гуронов заметил движение на берегу и поднял тревогу. Полковник Алан де Грамон тут же отправился на разведку, прихватив с собой небольшой отряд гуронов. Через час он вернулся в Луисберг и тут же явился с докладом к главнокомандующему.
– Генерал, – сказал он, – в гавани минимум сорок-пятьдесят английских кораблей, на берег высаживают людей и выгружают припасы. Они уже хорошо укрепились на берегу, я с моими гуронами подкрался достаточно близко, чтобы разглядеть, что первый ряд укреплений держат индейцы сенека и могауки. Это осада, сэр!
Генерал де Мартен был потрясен.
– Как же им удалось пройти форты?
– Думаю, что они их просто расстреляли. Я всегда говорил вам, что неверно отправлять в море на поиски этих проклятых англичан весь наш флот. Кто-то должен был оставаться здесь!
– Форты далеко от Луисберга, и мы не услышали бы пушечных выстрелов. Англичане оказались умнее, чем я мог предположить. Что ж. – И де Мартен вздохнул.
– Генерал, давайте нападем на них, пока они не успели окончательно закрепиться! Прикажите нашим полкам напасть на англичан и уничтожить их! Я сам поведу людей в бой, а вместе с ними и своих гуронов.
– О подобной тактике я не желаю даже слышать, – ледяным голосом заявил французский главнокомандующий.
Алан начал терять терпение:
– Но не можем же мы позволить им высадиться, сэр. – Генерал покачал головой и сложил губы трубочкой.
– Прошу вас…
– Грамон, вы отважный человек, но я поражен вашей глупостью. Зачем мне рисковать своими людьми в открытом бою, ведь Луисберг как раз предназначен для того, чтобы отражать нападения врага. Сотни нападений, тысячи! – Генерал поднялся на ноги и ударил ладонью по столу. – Пусть англичане высаживаются! Когда они пойдут в атаку, мы расстреляем их из крепостных орудий. Пусть они погибнут под стенами крепости! Грамон, Луисберг – замечательное детище французских военных архитекторов, он может выдержать любую осаду. Луисберг неприступен, и англичане вскоре в этом убедятся. Они сами облегчили нам задачу – теперь нам не нужно идти на Бостон. Они дают нам возможность расправиться с ними, не покидая стен Луисберга. Так что пусть они нападают – и погибают!
К полудню следующего дня на берег высадились все подразделения англичан. Кавалеристы стояли в резерве, готовые в любой момент, если понадобится, оказаться под стенами Луисберга. Королевская артиллерия и батареи ополченцев Род-Айленда разместились позади передней линии укреплений. Пехотинцы помогали подносить ядра.
Продолжалась выгрузка припасов. После полудня на плато появился целый палаточный городок. Фуражиры запасали дрова в лесу неподалеку. Палатки походного госпиталя установили ближе к дюнам побережья. Все работали без устали, чтобы до рассвета выгрузить на берег продовольствие, боеприпасы и все остальное, что было необходимо для поддержания боеспособности армии.
Военные корабли тем временем окружили Кейп-Бретон. С обеих сторон пролива Канзо были выставлены фрегаты, два шлюпа патрулировали в узком канале, чтобы не пропустить ни одного парома или лодки с материка. Как только высадка десанта была закончена, адмирал Маркем сообщил военачальникам, что собирается отправиться на поиски французского флота. Если французские корабли неожиданно вернутся, они могут расстрелять английскую армию на берегу.
И адмирал, и его подчиненные прекрасно понимали, что невозможно организовать полную блокаду острова. Французы спокойно могли проскочить через пролив на небольшом суденышке, особенно под покровом ночи. Но вряд ли им удастся получить подкрепление из Квебека или переправить в осажденную крепость продукты и боеприпасы.
На вторую ночь после высадки Ренно вывел отряд скаутов сенеков и могауков за передние линии англичан. Небольшая группа под командованием Эличи подобралась к неприступным, грозным стенам крепости на расстояние ста ярдов. Но генерал де Мартен никого навстречу им не выслал. Он дал возможность англичанам укрепиться, и ночь прошла без происшествий.
Наконец в гавань с небольшим опозданием зашли и гражданские суда. Бригадный генерал Уилсон считал большой удачей, что высадка прошла без потерь.
После полудня генерал собрал флейтистов и барабанщиков милиции Массачусетса. Впереди шел пехотинец с белым флагом, за ним генерал Пепперелл в сопровождении двух бригадных генералов и Гонки. Они вышли за линии укрепления англичан и направились к стенам Луисберга.
Сначала все было тихо. Потом ворота со скрипом открылись, и им навстречу вышел генерал де Мартен с несколькими офицерами. Впереди тоже шел солдат с белым флагом. Обычно офицер такого ранга, как полковник Алан де Грамон, не выходил для подобных переговоров, но сейчас он шагал позади генерала в индейском одеянии и боевой раскраске гуронов.
Противники встретились примерно в двухстах ярдах от стен крепости. Офицеры обеих сторон вынули шпаги, чтобы приветствовать друг друга. Гонка и Грамон подняли руки в индейском приветствии, потом сложили обе руки на груди. Больше они даже не взглянули друг на друга.
Генерал Пепперелл обратился к де Мартену на французском языке. Говорил он с сильным акцентом, но вполне сносно.
– Джентльмены, – сказал он, – приветствую вас от имени Его Величества, короля Вильгельма Третьего.
Генерал де Мартен ответил по-английски:
– Приветствую вас от имени Его Христианнейшего Величества Людовика Четырнадцатого.
– Генерал, – продолжал Пепперелл, – ваши войска и союзные индейцы не раз нападали на наши колонии в новой Англии и доходили до самого Нью-Йорка. Ваши военные суда перехватывали наши мирные торговые корабли, много раз атаковали их, бывало, что и топили. Я решил остановить эти варварские выходки и осадил форт Луисберг. Призываю вас положить конец вашим пиратским действиям и сдать мне Луисберг.
– Я не принимаю ваших обвинений, генерал, – отрывисто ответил де Мартен. – Во-первых, французские солдаты никогда не нападали на колонии Новой Англии или на Нью-Йорк. За действия же индейских племен, с которыми мы поддерживаем дружеские отношения, Франция ответственности не несет, даже если представить, что они и виновны в том, о чем упомянули вы. Правительство Его Христианнейшего Величества также не может нести ответственность за действия капитанов частных судов. Что касается вашего требования сдать вам Луисберг, я отвечаю отказом.
– Прекрасно, сэр, – сказал Пепперелл. – Значит, вопрос будет решаться военными.
– Принимаю ваш вызов, – с поклоном ответил де Мартен.
Пепперелл продолжал:
– Если вы пожелаете эвакуировать женщин, детей и мужчин, не принимающих участие в боевых действиях, я обязуюсь сохранять перемирие до тех пор, пока они не будут доставлены на материк.
– Я воспользуюсь вашим благородным предложением. – Де Мартен был готов к такому повороту событий. – Через час все гражданские лица выйдут на берег. Там их будут ждать баржи, и я уверен, что вы сдержите свое слово и дадите им беспрепятственно добраться до Акадии.
Генералы обменялись поклонами.
– До встречи, генерал де Мартен, – промолвил Уильям Пепперелл и поднял в знак приветствия свою шпагу вверх. За ним то же самое сделали и его бригадные генералы.
Французский главнокомандующий натянуто улыбнулся:
– С нетерпением жду этой встречи, сэр, и готов принять вашу шпагу в знак того, что вы сдаетесь. – И он также отсалютовал своей шпагой, а вслед за ним и его офицеры.
Оба отряда развернулись и вернулись каждый на свои позиции. Правила ведения войны были соблюдены.
Чуть позже на баржи поднялись женщины, дети и человек двадцать немолодых мужчин в гражданских костюмах. Баржи направились к проливу Кансо. Их сопровождали два боевых шлюпа британского военно-морского флота. Они ни во что не вмешивались, только наблюдали за ходом операции. Остальные гражданские пожелали остаться в крепости, и больше французы никого не собирались эвакуировать.
К вечеру было положено начало боевым действиям. Пушки Луисберга дали одновременный залп, английские орудия тут же ответили им. Оба залпа не принесли ни той, ни другой стороне никакого урона, так как ядра не долетали до врага. Дальше боеприпасы решили зря не тратить.
Ночью Ренно и его скауты в первый раз столкнулись с врагом. Эличи отличился в схватке, убив двух алгонкинов и сняв с них скальпы. Ренно и его воины видели вдалеке отряд гуронов, но нападать никто не стал. Бой бы ничего не дал, и отряды разошлись каждый своей дорогой. Ренно подумал, что индейцы народ здравомыслящий и вступают в бой, только когда это действительно необходимо.
Рано утром бригадный генерал Уилсон послал отряд ополченцев милиции Массачусетса прикрыть подрывников, которые под защитой густого тумана заложили взрывчатку у подножия стен крепости. Они подожгли шнур и быстро ретировались. Но караульные в крепости были начеку. Они успели вовремя заметить горящий шнур и загасили его водой со стен крепости. Теперь французы знали, что англичане не собираются сидеть сложа руки.
К полудню в море вышли все корабли британской флотилии, которые не были заняты в блокаде острова. Они отправились на поиски французского флота. Для успеха осады моряки должны были гарантировать безопасность доставки припасов из Бостона морским путем.
Днем начался сильный дождь, поднялся ураганный ветер. Англичане укрылись в палатках, оставив на улице лишь часовых. На стенах Луисберга солдат не было видно, в такую погоду все сидели по домам.
Ночью, несмотря на непогоду, Ренно со своими скаутами рыскали вокруг крепости. Французы тоже выслали отряды разведчиков, но враждующие индейцы старались не сталкиваться друг с другом. Одному отряду оттава повезло меньше остальных, они наткнулись на группу воинов-сенеков. Эличи, который уже завоевал репутацию отчаянного и безжалостного воина, сразу убил одного оттава и добавил на свой пояс еще один скальп.
К утру, буря разбушевалась вовсю. Палатки начали протекать, было почти невозможно поддерживать огонь. «Красные мундиры» и ополченцы были вынуждены укрепить навесы над палатками с боеприпасами и продуктами, а также загоны для лошадей. Сенеки и могауки обильно намазались жиром и потому не мерзли.
Вода в реках катастрофически поднималась, в море обрушивались потоки воды, озера и пруды выходили из берегов. Дождь лил три дня и четыре ночи, но даже после того как наконец-то выглянуло солнце, земля была такой липкой, что ни о каких военных действиях не могло быть и речи.
Действовали пока только индейцы. В первую же ночь после окончания бури Гонка усилил ночные патрули. В общей сложности из лагеря вышли пятьсот индейских воинов. Отряд Ренно дважды сталкивался с гуронами. Схватки были непродолжительными, но жестокими. Нед Ридли владел томагавком не хуже любого индейца. В эту ночь он уложил своего первого врага, Эличи тоже завоевал еще один скальп. Два воина-сенеки и один могаук получили легкие ранения.
Когда земля просохла после дождей, англичане решили застать французов врасплох и провести серию ночных атак на Луисберг. Генерал Пепперелл и бригадный генерал Уилсон выбрали тактику изматывания врага.
Перед началом боевых действий в штаб вызвали Ренно.
– Мы бы не хотели терять людей зря, – сказал ему Эндрю Уилсон. – Поэтому полагаемся на тебя, Ренно, скажи, где в крепости самые слабые места?
Ренно задумался.
– Отправьте меня вместе с солдатами, – ответил Ренно, – и я покажу им.
Первыми на ночное задание пошли ополченцы Тома Хиббарда. Как только стемнело, Ренно взял дюжину воинов-сенеков и повел отряд Тома к той части крепостной стены, которая проходила вдоль жилого городка. Пока гражданские, которые решили не покидать остров, не вмешивались в военные действия. Генерал Пепперелл приказал не трогать их, если они будут держаться в стороне. Ренно предположил, что французы не ожидают атаки с этой стороны.
Ночь стояла темная. Ренно немного задержался у небольшой церквушки, где они в ночь побега встречались с сэром Филиппом Рандом.
К нему присоединился Том Хиббард.
– Теперь все должны соблюдать тишину, – сказал Ренно.– Скоро мы подойдем к Луисбергу. Увидите две маленькие башни. Мои воины из лука уберут французов на башнях. Им на смену прибегут другие. Но пусть твои солдаты не стреляют без моей команды.
– Договорились, – ответил Том.
– Сделаете один залп, потом уходим. Если останемся, на башни прибежит много солдат. Много наших воинов погибнет.
Том объяснил ситуацию своим людям. Ополченцы выстроились по шесть человек, впереди шли сенеки.
У Рене Готье сердце бешено колотилось в груди. Он идет в бой впервые со времени высадки на острове Кейп-Бретон. Вот его шанс отомстить за те гонения, которые ему и его семье пришлось пережить во Франции, а также за бессмысленную смерть жены в Массачусетсе.
Ренно шел осторожно, Эличи крался слева от него. В первый раз они будут вместе в бою, и Ренно невольно вспоминал все их совместные охотничьи вылазки. Что ж, сегодня они тоже охотятся, только на людей.
Вдруг Ренно почувствовал, что Эличи внезапно остановился. Кругом было темно. Остальные воины-сенеки тоже почувствовали, что один остановился, и без лишних приказов замерли на месте. Ренно предупреждающе поднял руку. Том Хиббард заметил его знак и задержал своих ополченцев. Все молча ждали.
Со стороны Луисберга на них шли два воина гурона. Оба были вооружены, но забыли о бдительности.
Эличи метнул томагавк, и один из гуронов упал. В то же мгновение метнул томагавк второй воин, слева от Эличи, и второй гурон тоже упал замертво.
Первый гурон был сильно ранен, но жив, и Эличи быстро прыгнул на врага и ударил его ножом.
Ренно остался доволен, но выждал еще какое-то время. Он дал время Эличи и второму воину снять скальпы со своих врагов. Он не мог отказать им в этом и жалел только, что нельзя взять с собой и оружие гуронов.
По еле заметному движению слева Ренно понял, что Эличи вернулся в строй. Они снова пошли вперед.
Впереди вырисовывались стены Луисберга. Опять Ренно замер. Ворота в город были закрыты. Он не знал еще, что с внутренней стороны ворота заложили новой каменной кладкой. Две одинаковые башни высились по обе стороны ворот на расстоянии около двадцати футов друг от друга. Ренно внимательно пригляделся и различил по два солдата на каждой башне. Все четверо, казалось, не ожидали нападения.
Молодой вождь прошел еще несколько шагов вперед, чтобы его воины лучше видели, куда стрелять. В другое время он бы и сам натянул тетиву, но Ренно уже понял, что у предводителя много других обязанностей. Воины и сами прекрасно справятся с этой задачей.
Индейцы не подвели своего вождя. Сквозь выемки в башнях на солдат обрушился поток стрел, и они тут же исчезли из виду.
Один француз громко стонал.
Ренно понимал, что на звук прибегут другие солдаты. Его индейцы отошли на второй план, а вперед по знаку Ренно вышли ополченцы.
Они встали в два ряда напротив стены, те, что стояли в первом ряду, опустились на одно колено. Рене Готье был во втором ряду. Он вскинул мушкет к плечу и ждал. Еще минута, и он отомстит.
На башнях показались французские солдаты, другие бежали по стене. Они всматривались в темноту.
Теперь место Ренно занял Том Хиббард, он выждал нужный момент, потом скомандовал:
– Огонь!
Тишину прорезали мушкетные выстрелы. Никто не мог точно сказать, сколько французов они убили, только потом выяснилось, что упало пять врагов.
Том сразу после выстрела отдал приказ отходить, и ополченцы побежали назад. Перед ними бежали индейцы.
Французы открыли огонь, но стрелять по движущимся, неясным мишеням было сложно, и англичане не понесли ни единой потери.
Рене Готье испытал чувство горького, мрачного триумфа. Он знал, что попал в одного из солдат, но совсем не радовался этому. Он понял, что успокоится только тогда, когда Луисберг будет повергнут, а колонии Массачусетс больше не будет угрожать опасность нападения.
Воины-сенеки кольцом окружили ополченцев, чтобы никто не отбился в темноте. Ренно привел их в лагерь другим путем, он быстро бежал всю дорогу и остановился только тогда, когда они достигли своих сторожевых постов.
Индейцы и ополченцы разошлись по своим палаткам. Ренно вместе с Томом отправился в штаб доложить об успешном завершении операции.
– По-моему, неплохо получилось, – сказал ему Том. Ренно улыбнулся:
– Убили двух гуронов. Четырех караульных. Еще пятерых французов убили или ранили. Теперь Золотой Орел не будет спать по ночам! Хорошо!
Осада крепости продолжалась. Французы периодически пытались прорваться через пролив Канзо за продуктами, но англичане потопили столько лодок, что фермеры Акадии больше не решались рисковать. Французам для нормального существования в крепости нужно было пополнить запасы продовольствия. Повода для серьезных волнений еще не было; главный квартирмейстер генерала де Мартена доложил в штаб, что в крепости имеется достаточный запас муки, бобов, кукурузы и соленого мяса. На этом запасе они спокойно могли протянуть до зимы.
Англичане еженощно устраивали вылазки, выбирая при этом разные места крепости. В вылазках каждую ночь участвовал очередной отряд ополченцев, но вели их все время индейцы Ренно. Иногда им ничего не удавалось сделать, иногда вылазки заканчивались успехом, несколько раз ранения получили и англичане. Однако обе стороны прекрасно знали, что такие вылазки никоим образом не могут решить судьбу крепости.
Генерал Пепперелл сильно тревожился, потому что до сих пор не имел никаких вестей от адмирала Маркема. Дни проходили за днями, а флотилии как не бывало.
Командующие ополчением колоний помалкивали, но лорд Данмор рубил все с плеча.
– Если наш флот потерпел поражение, – заявил он, – положение становится крайне опасным. Мы окажемся между двух огней: с одной стороны Луисберг, с другой – французский флот. Мы останемся без припасов, и единственный наш путь к отступлению будет отрезан!
Генерал Пепперелл прекрасно понимал сложность создавшегося положения. Но, как человек, выросший в Новом Свете, он привык подолгу ждать новости и отказывался раньше времени впадать в уныние.
Через десять дней после окончания бури англичане получили первые вести о случившемся. К берегу пристали несколько гражданских судов с новой партией припасов.
– Мы слышали, – сообщил им капитан конвоя, – что французские корабли унесло далеко в море и они понесли существенные потери. Одно наше торговое судно, которое шло из Англии, заметило два французских линейных корабля у устья реки Святого Лаврентия, они направлялись в Квебек. Корабли еле держались на плаву, видимо, они еще не скоро смогут встать в строй.
Прошла еще неделя, когда однажды караульный сенека сообщил, что мимо разрушенных фортов у входа во внутренний залив острова Кейп-Бретон прошла флотилия кораблей под британским флагом.
Капитан Джефри Уилсон тут же отправился в штаб и разыскал там своего отца, генерала Пепперелла и лорда Данмора. Офицеры как раз завтракали. Когда они услышали новости, то тут же поспешили на самую высокую дюну, чтобы оттуда следить за прибытием флотилии.
Прошло более часа, и на горизонте появился «Герцог Йоркский», вслед за ним шли остальные корабли эскадры.
Адмирал Маркем тут же сошел на берег вместе с офицерами штаба; незамедлительно был созван военный совет.
– Всевышний, – сообщил военачальникам адмирал, – сам распорядился судьбой французского флота. Мы не дали ни одного залпа. Мы заметили вражеские корабли в последний день шторма, но ветер был настолько сильным, что ни о каком сражении и речи быть не могло. К тому моменту, когда ветер стих, французы исчезли; наши корабли тоже пострадали во время шторма, и потому я был вынужден зайти в первую подходящую бухту – необитаемый заливчик на побережье округа Мэн. Там мы залатали наши дыры. Благодарение Богу за наши леса! Плотники соорудили новые мачты и заделали дыры в корпусах. Поломки были на всех кораблях, кроме одного фрегата и одного шлюпа.
– А что французы? – спросил лорд Данмор. Адмирал хранил спокойствие.
– Я как раз собирался рассказать вам об этом, – сказал он. – Я отправил два непострадавших судна на разведку. Фрегат обнаружил в открытом море плавающие обломки. Нам удалось выяснить, что принадлежат они трем различным судам. Все три затонули, никто, судя по всему, не спасся.
Генерал Пепперелл и бригадный генерал Уилсон обменялись многозначительными взглядами.
– Шлюп, – продолжал адмирал Маркем, – сделал даже больше, чем ему было приказано. Они поднялись вверх по реке Святого Лаврентия. На подходе к Квебеку они вывесили французский флаг, так что батареи Цитадели оставили их в покое. Капитан шлюпа видел в гавани Квебека два линейных корабля и один фрегат, все они стояли в доках на починке. Судя по отчету капитана, я могу заключить, что эти корабли еще несколько месяцев не будут спущены на воду. Шторм нанес французам урон гораздо больший, чем нанесли бы своими орудиями мы, нам же это совершенно ничего не стоило.
– Вы хотите сказать, – подвел итог генерал Пепперелл, – что французский колониальный флот уничтожен.
– Да, сэр, – спокойно ответил адмирал. – Пока новости не дойдут до короля Людовика и его министры не снарядят новые корабли, мы можем быть спокойны. Думаю, что до следующей весны именно мы будем господствовать в этих водах.
– А что произошло с остальными кораблями французов, адмирал? – спросил лорд Данмор.
Маркем пожал плечами.
– Мы их нигде не видели. Возможно, они поднялись по реке Святого Лаврентия выше Квебека. Мой шлюп не стал рисковать и вернулся назад. Сомневаюсь, что какой-нибудь корабль смог достичь берегов Франции или французских островов Вест-Индии. Лично я думаю, что большинство затонуло, а с оставшимися на плаву мы вполне можем разобраться.
– А как вашему шлюпу удалось уйти из Квебека? – спросил Эндрю Уилсон.
Адмирал усмехнулся:
– Они не приставали к берегу до наступления темноты, а потом сразу развернулись и поплыли в открытое море. У французов не было военных кораблей, чтобы пуститься в погоню, поэтому шлюп спокойно ушел.
Новости быстро облетели лагерь, и армия воодушевилась. Теперь гражданские суда могут спокойно доставлять англичанам припасы из колоний.
Адмирал Маркем отослал все корабли флотилии, кроме «Герцога Йоркского» и «Герцога Норфолкского», оберегать вход во внутренний залив острова, чтобы не пропустить к осажденной крепости ни одно французское судно.
Для огромных линейных кораблей у адмирала тоже нашлась работа. Вечером, после захода солнца, к благоговейному ужасу солдат, ополченцев и индейцев огромные семидесятичетырехпушечные корабли снялись с якоря, подошли как можно ближе к крепости и дали залп из своих крупнокалиберных орудий.
Офицеры артиллерийских расчетов уточняли траектории полета снарядов, матросы перезаряжали орудия, и вскоре раздался второй залп. Поднялся такой грохот, что перепуганные чайки взмыли высоко в воздух и улетели прочь от крепости. Некоторые выстрелы достигли цели, и во все стороны полетели обломки каменной кладки. Стены были разрушены в некоторых местах.
Генерал де Мартен не мог оставить без внимания такое нахальное поведение. Но его артиллеристы не были готовы к сражению, а к тому времени, когда они добежали до орудий, зарядили их и выстрелили, корабли уже отошли на безопасное расстояние, и французские ядра утонули в водах залива, не причинив никому существенного вреда.
Англичане дали понять французам, что могут напасть на Луисберг не только с суши, но и с моря. Защитники крепости были отрезаны от остального мира, они понятия не имели, что сталось с их собственным флотом, но твердо знали, что осада становится опасной.
Глава четырнадцатая
Любая военная кампания – дело нудное и утомительное, и осада Луисберга не стала исключением. Лето тянулось день за днем, и солдаты начали скучать. Ряды англичан поредели, к концу августа четыреста человек были отправлены в Бостон на лечение. Их место, правда, заняли триста вновь прибывших под командование лорда Данмора «красных мундиров».
Французский фрегат однажды попытался прорвать морскую блокаду острова, но его быстро отогнали. В другой раз французский военный шлюп попробовал пройти к Луисбергу с посланиями из Парижа. Генералу де Мартену сообщали, что поздней осенью ему пришлют подкрепление, и просили продержаться до того времени. Артиллерия флота Великобритании отправила шлюп на дно до того, как он успел доставить послания генералу. Половина экипажа шлюпа, то есть двенадцать человек, погибла, вторая половина, в том числе и капитан, была взята в плен и направлена в Бостон.
Теперь обе стороны начали понимать общую стратегию военачальников английских колоний. Луисберг брали измором. Французы еще не один раз пробовали доставить продукты морем из Акадии, но из этого ничего не вышло. Среди горожан нарастали упадочнические настроения.
В боевых действиях более или менее постоянно участвовали только ирокезские скауты. Ночные вылазки продолжались, и воины Ренно не раз сталкивались с отрядами гуронов, оттава и алгонкинов. Эличи набирался боевого опыта. К концу августа на поясе у него висело уже шестнадцать скальпов.
Ренно радовался успехам брата. Гонка ничего не говорил, но ни Ренно, ни Эличи не расстраивались. Оба прекрасно знали, что отец ничего другого от них и не ожидал. В начале сентября Эличи и два его сверстника стали старшими воинами. Великий сахем по-своему выразил удовлетворение их достижениями.
Генерал де Мартен понимал, что может полагаться лишь на собственные силы. Настроение и боевой дух у его солдат падали с каждым днем. И в начале сентября генерал предпринял дерзкий шаг.
Однажды утром, сразу после рассвета, за крепостными стенами Луисберга раздался звук труб, ворота распахнулись, на плато в боевом порядке вышли пехотинцы в белой с золотом форме и двинулись на врага.
Ренно вместе с Недом Ридли вышли вперед на разведку и сразу доложили обо всем происходящем командованию.
– Французы наступают на наш лагерь, много солдат с огненными дубинками, – сообщил Ренно.
– Они идут с полковыми знаменами, – добавил пораженный Нед. – Словно на параде.
– Требую, чтобы мне предоставили честь встретить их! – заявил лорд Данмор и выбежал отдавать приказы своим «красным мундирам».
Бригадный генерал Уилсон покачал головой:
– Мне кажется, де Мартен решил сразиться с нами по-европейски. Но мы живем здесь по другим правилам, и было бы смешно идти у него на поводу.
Генерал Пепперелл настоял на своем:
– Пускай регулярные части британской армии сразятся с врагом так, как они умеют это делать. Их никто не обучал методам ведения боя в лесу.
– Но их намного меньше, чем французских солдат, а пушки Луисберга мощнее наших. Мы сильно рискуем.
Главнокомандующий улыбнулся своим подчиненным:
– А кто сказал, что мы будем играть по правилам де Мартена? Поднимайте свои войска, джентльмены, и ждите. Никто не должен вступать в сражение без моей команды.
Командиры ополченцев поспешно удалились.
Ирокезы тоже рвались в бой. Гонка с большим трудом сдерживал своих воинов, и лишь привычка повиноваться авторитету вождей помогла. Гонка оставил во главе воинов Сунайи, а сам вместе с Джефри Уилсоном и остальными военачальниками поднялся на высокий холм, откуда они и наблюдали за всем, что происходило внизу.
«Красные мундиры» вышли навстречу французам в том же боевом порядке. Командиры ополченцев смотрели вниз, открыв рты. Они считали полным абсурдом воевать в Новом Свете на европейский манер. Даже при сближении на плато войска с обеих сторон с огромным трудом поддерживали изначальный боевой порядок. Иногда им на пути попадались заросли труднопроходимого кустарника, и тогда им приходилось огибать препятствия, но даже на открытых пространствах то тут, то там росли деревья и кусты ежевики.
С большим трудом сторонам удалось сойтись. Битву начала мощная артиллерия Луисберга, в сторону «красных мундиров» полетели железные ядра.
– Будьте добры ответить им тем же, – приказал генерал Пепперелл артиллеристам Королевской армии и колонии Род-Айленд.
Вскоре в бой вступила артиллерия англичан. С обеих сторон стреляли без особого прицела, и генерал прекрасно понимал, что еще не скоро удастся выправить наводку.
Спустя четверть часа «красные мундиры» и солдаты в белой с золотом форме сошлись на расстояние мушкетного выстрела. Полки остановились и открыли огонь друг по другу.
Пепперелл с удовлетворением отметил, что де Мартен пустил в бой только пехоту. Конечно, на такой пересечённой местности кавалерия практически бессильна, но французы допустили главную ошибку, не послав в бой индейцев.
– Гонка, – решительно сказал Пепперелл, – атакуйте левый фланг врага. Никаких указаний с моей стороны вам не нужно, но будьте готовы к тому, что враги могут тут же выслать в бой своих индейцев.
Гонка ушел, и Джефри вместе с ним.
– Ополченцы атакуют правый фланг французов, – объявил генерал. – Ваши виргинцы тюйдут в авангарде, полковник Ридли. Массачусетс займет центр, за ним Нью-Йорк, Коннектикут и Нью-Гэмпшир.
Командиры ополченцев тоже отправились к своим полкам. На холме остались главнокомандующий и офицеры его штаба. Наконец-то после стольких месяцев ожидания обе армии сойдутся в открытом бою.
«Красные мундиры» и французские солдаты продолжали палить друг по другу. С обеих сторон солдаты проявляли беспримерное мужество. Если кого-то в строю убивали или ранили, другой солдат тут же занимал его место.
Скауты Ренно бежали впереди остальных ирокезских воинов. Они быстро обогнули боевые построения слева и направились к левому флангу французов. Рядом с молодым военным вождем, не отставая ни на шаг, бежал Нед Ридли.
– Держимся сбоку, – сказал Ренно. – Если обойдем французов сзади, то нас могут прижать к ним алгонкины.
Нед согласно кивнул. Скауты остановились, Ренно поднял руку, подавая, таким образом, сигнал открыть огонь. Одни воины стреляли из мушкетов, другие из луков.
Остальные воины сенеки и могауки, бежавшие вслед за скаутами, тоже остановились и выбирали позиции для стрельбы. Кое-кто присел у дерева или куста, кое-кто лег на землю. Индейцы готовились дать французам первый урок по ведению боя на пересеченной местности.
Ренно и Нед выбрали по офицеру среди французов, тщательно прицелились и не промахнулись. Пехотинцы остались без лидеров и пришли в полное смятение, особенно когда невидимый враг стал расстреливать их одного за другим. Они еще какое-то время сохраняли боевой порядок, но неминуемо должны были отступить.
Вскоре поднялась суматоха и на правом фланге. Виргинцы полковника Ридли открыли смертоносный огонь, а ополченцы из западной части Массачусетса под командованием Дональда Доремуса, который недавно получил звание майора, ни в чем им не уступали. Среди французских солдат началась паника, и офицеры били их плашмя шпагами, чтобы хоть как-то предотвратить массовое бегство.
Рене Готье опустился на колено за развесистым кустом, хорошо прицелился, выстрелил, тут же перезарядил мушкет и выстрелил снова. Он хотел вести счет убитым и раненым врагам, но вскоре понял, как трудно определить, от чьего выстрела погиб тот или иной французский солдат. Да это и не имело значения. Преследователи гугенотов дорого платили за свой фанатизм.
Капитан Джефри Уилсон находился на дальней стороне плато. К своему удивлению, он заметил, что ему нравится воевать. Он всегда считал себя человеком цивилизованным, но сейчас обнаружил в себе новые, дотоле скрытые качества. Он представлял, сколько всего пришлось пережить и выстрадать Адриане, и каждый раз, нажимая на курок мушкета, ощущал какое-то дикое, необъяснимое облегчение, а уж если француз падал на землю, то вообще радовался. Больше уже он никогда не станет называть своих индейских друзей дикарями. Он сам проявлял такое же неистовство, как и они.
Эличи начинал ощущать на себе бремя обязанностей старшего воина. Он уже убил двоих французов, одного из мушкета, второго из лука. Простому воину простилось бы, если бы он отвлекся, чтобы снять скальп со своих жертв. Теперь же ему пришлось себя сдерживать. Но ничего, еще представится случай пополнить коллекцию скальпов.
Первой ошибкой генерала де Мартена было то, что он послал в атаку одних лишь французов и приказал им сражаться по-европейски. Второй ошибкой явилось то, что на подмогу пехоте он отправил кавалерию.
Деревья, кусты, пересеченная местность не позволяли кавалеристам поддерживать боевой порядок. Они стремительно вылетели из крепости, но дальше ряды их смешались, и одномоментного удара не получилось. Кавалеристы на скаку размахивали своими тяжелыми саблями, но приходили в замешательство, не обнаруживая врагов, прятавшихся в густом подлеске или зарослях кустов.
Кавалеристы замешкались, и нескольких минут Ренно и Неду хватило, чтобы продумать план действий. Они принялись стрелять не по всадникам, а по лошадям. Скоро отовсюду раздавалось жалобное ржание раненых и умирающих животных. Многие лошади вставали на дыбы, сбрасывали седоков и в панике неслись прочь, спасаясь от града пуль и стрел.
На другом фланге ополченцы Массачусетса и виргинцы применили ту же тактику – и с теми же результатами. Кавалерия понесла серьезные потери, и те, кому посчастливилось остаться в живых, хромая бежали назад в Луисберг.
Только после этого генерал де Мартен ввел в бой индейцев. Генерал не ожидал, что бой примет такой размах, но он был обязан любой ценой поддержать пехоту и потому послал на плато индейцев.
Полковник Алан де Грамон с самого начала высказывался против сражения и был отстранен от командования своим полком; вместо него полк повел в бой подполковник. Теперь же Грамон должен был выступить во главе своих гуронов. Он оделся по-индейски, нанес боевую раскраску гуронов на лицо и тело. Грамон повел гуронов на позиции, занятые ополченцами. Вслед за гуронами шли оттава, и полковник был уверен в том, что победа будет за ним.
Одновременно с этим против сенеков и могауков двинулся большой отряд алгонкинов. Их было так много, что когда они высыпали из ворот крепости, то напоминали огромную приливную волну.
Гонка заметил приближение полчища алгонкинов и хладнокровно отдал приказ:
– Отставить огонь! Выждать!
Его воины приостановили бой с французами и приготовились отразить атаку несчетного числа алгонкинов.
Некоторые молодые воины засуетились, когда алгонкины не рассредоточились, как сделал бы любой другой, меньший по численности отряд, а пошли напролом сквозь низкорослый лесок и именно так подошли на расстояние выстрела.
Великий сахем продолжал внимательно следить за приближающимся противником. Он прищурился и внешне сохранял свое обычное спокойствие. Только когда алгонкины подошли на расстояние полета стрелы, он резко поднял руку вверх, подавая сигнал своим воинам к атаке.
Сенека и могауки отложили в сторону мушкеты и взяли в руки традиционное оружие предков. Тетивы были натянуты, и когда великий сахем подал знак, воины ударили по врагу.
Алгонкины резко остановились. Они были отважными людьми, но в боевом искусстве сильно уступали самому воинственному из индейских племен. Они попытались отразить удар, однако оказалось, что больше всего им мешает то, что их было так много. Многие алгонкины просто не смогли найти укрытия и погибли, не успев даже выстрелить.
Те, что шли сзади, напирали на передних, они рвались в бой, но, так же как и первые ряды нападавших, понесли тяжелые потери. Алгонкины давно серьезно не воевали, их вождям недоставало опыта и мастерства вождей сенеков и могауков. Схватка длилась недолго, а земля уже была усеяна трупами, когда вожди алгонкинов дали приказ отступать.
Обычно Ренно испытывал удовольствие от боя, но от такой резни даже ему стало не по себе, и он не стал вместе с другими воинами снимать скальпы со своих жертв. Лучше бы ему и его скаутам выпала честь сразиться с гуронами, вот это был бы честный поединок силы, мужества и мастерства. Но маниту распорядились иначе, значит, надо довольствоваться тем, что есть.
На другом краю поля гуроны Алана де Грамона тоже прекрасно сражались. Они умели ждать и прятаться за малейшим укрытием, а потому дожидались, когда враг выстрелит, и только тогда стреляли, но уже наверняка.
Том Хиббард хладнокровно командовал своим отрядом, так же как и несколько других молодых офицеров. Но ополченцам требовалась помощь; бригадному генералу Уилсону очень не хватало его воинов-сенеков, только они могли помочь справиться с гуронами.
Генерал пробрался в арьергард виргинцев и там нашел полковника Ридли.
– Не могу сказать, что мне самому нравится мое предложение, – признался Уилсон, – но, по-моему, нам стоит отойти ярдов на сто, тогда гуроны выйдут из своих укрытий.
– Мне тоже не хотелось бы нести ненужные потери, – ответил Остин Ридли. – Но гуроны прекрасно знают, что делают. Стоит нам начать отступать, и мы уже не остановимся.
Бригадный генерал мрачно кивнул:
– Значит, надо окапываться и любой ценой удерживать позиции.
Ополченцы не собирались уступать ни одного дюйма.
Французская пехота, напротив, уже навоевалась. Солдаты с задних позиций заметили, что алгонкины отступают к Луисбергу, сразу поняли, что их могут отрезать от крепости с тыла, и, не дожидаясь приказа, побежали к воротам.
Стоило кому-то побежать, и процесс уже был необратим. Командиры полка, испугавшись, что такое отступление сочтут бегством, отдали приказ прекратить перестрелку и ретироваться в боевом порядке.
Солдаты британской регулярной армии слишком устали, чтобы преследовать французов. Ополченцы были заняты гуронами, поэтому только сенеки и могауки бросились вслед за отступающими частями. Индейцы посылали вслед отступавшим пехотинцам тучи стрел.
От полного поражения спас французов Золотой Орел. Он быстро вывел вперед оттава, те заняли место гуронов, а сам Грамон вместе со своими воинами преградил дорогу ирокезам, чтобы дать возможность французам спокойно отступить.
Наконец-то сенеки и гуроны столкнулись на поле боя, но схватка получилась короткой. Территория вокруг стен Луисберга примерно на три четверти мили была расчищена от деревьев и других укрытий, а ни один опытный воин не станет рисковать, сражаясь на абсолютно голой местности. Ирокезы, так же как и гуроны, были мастерами лесных боев и не преследовали врагов на открытом пространстве. Они стреляли друг в друга на расстоянии, но дальше низкорослого лесочка Гонка своих воинов не пустил, и гуроны скоро исчезли из поля их зрения.
Французские пушки продолжали обстрел плато, но так как английские солдаты, ополченцы и их союзники-индейцы вернулись на свои прежние позиции, ядра до них не долетали. Битва завершилась, когда до наступления ночи оставалось еще несколько часов.
В этот момент из крепости вышел французский офицер с белым флагом. Навстречу ему был послан капитан Джефри Уилсон.
Французы предлагали заключить перемирие до захода солнца, чтобы вынести погибших и раненых с поля боя до того, как их оскальпируют враждебные индейцы. Джефри согласился.
Спустя четверть часа на поле боя вернулись те солдаты обеих армий, которые еще крепко держались на ногах. Мертвых складывали на повозки, раненых переносили к своим. Кое-кто мог двигаться сам, им нужно было лишь помочь. Бывшие враги сейчас никакого внимания друг на друга не обращали. Индейцы, наблюдавшие за этой сценой, поражались, до чего же непоследовательны эти белые выходцы из Старого Света. Только Ренно понимал мотивы европейцев и знал, что им присуще сострадание. Индейцы редко заботились о раненых, но те, кто вырос во Франции или Англии, воспитывались на других устоях.
В лагере английских колонистов врачи и хирурги тут же принялись за работу, перед входом в передвижной госпиталь образовались очереди. Тем временем в лагере развели костры и, по приказу генерала Пепперелла, приготовили сытный ужин. Каждому солдату полагалась солидная порция рома.
Обе армии понесли тяжелые потери. Больше всего пострадала британская регулярная армия, погибло семьдесят человек, было ранено двести. В рядах ополченцев потерь было мало, а у индейцев и того меньше.
Военачальники перед ужином собрались на совещание. Офицеры тоже потягивали ром из кружек. Настроение у всех было мрачное.
– Джентльмены, – начал лорд Данмор, – день был нелегкий, и мы потеряли много людей.
– Единственное наше утешение, – ответил бригадный генерал Уилсон, – то, что у французов потерь и того больше.
Полковник Ридли снял широкополую кожаную шляпу и провел рукой по седым волосам.
– Черт бы меня побрал, если я понимаю, зачем вообще де Мартен начал эту битву. Или почему вначале послал в бой лишь французскую пехоту.
Генерал Пепперелл покачал головой.
– Я и сам немало озадачен, – признался он. – Ведь если де Мартен хотел нас разгромить, то почему не обрушил на нас с самого начала всю мощь своей армии?
– Может, он опробовал на нас какую-то новую тактику… И у него ничего не вышло, – высказал свое предположение Эндрю Уилсон.
Джефри Уилсон тихо переводил все, что говорилось, для Гонки, который вдруг улыбнулся и обратился к остальным офицерам на английском языке.
– У французов военная лихорадка, – сказал он. – Гуроны, оттава и алгонкины хитрее. Вступили в бой, когда французов уже сильно помяли.
Все поняли, что имел в виду Гонка под словами «военная лихорадка», и решили, что индейский вождь прав. Французы так долго просидели взаперти в форте Луисберг, что уже места себе не находили, и если бы де Мартен не послал их в бой, они, того и гляди, подняли бы восстание. По всему видно, что вождь сенеков неплохо разбирается в солдатской натуре.
Великий сахем продолжал:
– Сегодня погибло много французов. Теперь все понимают, что Франция проиграет войну. Скоро Луисберг будет наш.
К концу сентября ночи стали прохладнее, листья на низкорослых деревьях Кейп-Бретона становились желтыми и красными, в воздухе запахло осенью. Тяжелораненых отправили в Бостон на борту гражданских судов, которые уже вернулись и привезли англичанам и колонистам очередную партию продовольствия и других припасов.
– Если возникнет необходимость, – заявил генерал Пепперелл, – мы останемся зимовать прямо здесь, хотя мне самому такая перспектива не слишком нравится. Люди могут замерзнуть и заболеть.
– Возможно, проблемы последуют совсем с другой стороны, – возразил Эндрю Уилсон. – Ополченцы поговаривают о том, чтобы вернуться домой. Они провели здесь много месяцев, сроки их контрактов давно истекли, и они не собираются оставаться до скончания века.
Они сидели вдвоем с Пеппереллом в палатке генерала, но тот все равно понизил голос:
– Французам приходится гораздо хуже, чем нам, вот я и подумал…
Бригадный генерал Уилсон просиял:
– То есть вы хотите напасть на Луисберг и тем самым завершить наконец эту осаду?
Пепперелл кивнул:
– Риск, конечно, огромный. Но французы уже не так сильны, как вначале. И мне бы хотелось, чтобы мы это сделали до того, как наши полки начнут разбредаться по домам.
– Подними этот вопрос перед остальными командирами, Уилл. Надо узнать их мнение.
Генерал вызвал к себе в палатку всех командиров и обрисовал им свой план.
Лорд Данмор вскочил на ноги:
– Мои люди так истосковались по цивилизации, что готовы на куски разорвать этот Луисберг. Я целиком и полностью вас поддерживаю, генерал!
– Виргинцы готовы атаковать крепость прямо сегодня, – заявил полковник Ридли.
– Мы «за», – сказал командир ньюйоркцев, его поддержали командиры ополчения от Коннектикута, Род-Айленда и Нью-Гэмпшира.
Бригадный генерал Уилсон тоже высказал свое мнение:
– Я всегда стараюсь избегать лишних потерь, но, боюсь, выбор у нас невелик. Если мы не нападем на крепость сейчас, осада будет продолжаться неопределенно долгое время, ополченцы сотнями станут уходить домой, остальные заболеют и начнут тосковать. Оставшиеся сражаться не смогут, и тогда все, чего мы добились, будет впустую. Так что, по-моему, выбора нет. Массачусетс отдает полный отчет в возможных последствиях и все равно голосует «за».
Последним слово взял Гонка.
– Воины сенеки и могауки приплыли сюда, чтобы сражаться, – сказал он. – Они растолстели и обленились, на сердце у всех лежит камень. Теперь они снова будут сражаться и снова станут настоящими воинами.
На следующий день началась подготовка к решающему сражению. В штаб был вызван Ренно, он несколько часов просматривал и уточнял карты Луисберга. Командир Королевской артиллерии определил несколько мест в стенах крепости, которые, с его точки зрения, можно было проломить с помощью сильного артобстрела. Все солдаты получили дополнительный запас патронов и пороха.
В тот же день отряд скаутов Ренно пополнился еще сотней воинов. Им было приказано следить за тем, чтобы ни один вражеский разведчик не пробрался назад в крепость с информацией о скоплении войск на местах главного удара. На рассвете отряд индейцев скаутов вышел из лагеря колонистов и принялся прочесывать местность.
Под прикрытием темноты пушки выдвинули на переднюю линию укреплений. Одни орудия тянули лошади, другие – вспотевшие, ругающиеся про себя солдаты.
Перед полуночью армейские капелланы провели богослужение для всех желающих.
Был отдан приказ к началу сражения, и все подразделения вышли на свои позиции. «Красным мундирам» и ополченцам выдали штурмовые лестницы. Отказался от лестниц только Гонка. Он сказал, что его воины и так справятся со своей задачей.
В три часа ночи французы все еще не подозревали о нависшей над ними угрозе. На остров опустился густой туман, скауты Ренно тщательно выискивали вражеских разведчиков и уже убрали семерых.
Ровно в три начался артобстрел. Он продолжался полтора часа без перерыва. В ответ заговорили и пушки французов, наводчики защитников крепости ориентировались по огненным вспышкам орудий англичан, но в темноте они не могли проверить точность своих прицелов. Артиллеристам британской армии и колонии Род-Айленд было легче справиться с заданием, потому что они прекрасно представляли крепостные укрепления.
В половине пятого утра наступило краткое затишье. Ренно и его скауты повели к стенам крепости отряд подрывников, те заложили взрывчатку в нескольких местах. Раздались оглушительные взрывы, которые еще долго отдавались эхом в ночной тишине, после чего снова поднялся артобстрел. Он продолжался не менее часа.
Генерал Пепперелл следил за каждым действием своих подчиненных. Незадолго до рассвета он выслал вперед пехоту. Впереди шли сенеки и могауки, они разделились на три группы; центральной группой командовал сам Гонка, двумя другими – его старшие военные вожди. Вслед за индейцами в центре шли «красные мундиры», на левом фланге ополченцы колонии Массачусетс, на правом – ополченцы из других колоний. Так как солдаты регулярной британской армии не умели воевать в условиях Нового Света, впереди шли виргинцы полковника Ридли.
Индейские скауты стояли на левом фланге, которым командовал Сунайи. Он понимал, что Ренно лучше кого бы то ни было, представляет местность у стен крепости, и потому пустил его вперед. Когда Пепперелл подал сигнал к бою, молодой военный вождь резко бросился вперед, вслед за ним Эличи и другие воины. Сразу активизировались и остальные подразделения, и все двинулись вперед на крепость.
Артиллерия продолжала обстрел еще в течение десяти минут, пока атакующие части не подбежали к самой стене. Затем пушечная канонада вдруг смолкла.
На какое-то мгновение воцарилась неестественная тишина.
В неясном предутреннем свете Ренно видел прямо перед собой смутные очертания крепостной стены. Артиллеристы и подрывники поработали на славу, в одном месте в стене зияла большая брешь. Ренно пролез сквозь эту дыру и оказался в неприступном Луисберге. За ним последовали и остальные воины.
Генерал де Мартен поднял на защиту крепости все свои части. Он не был уверен, что именно собираются предпринять англичане, поэтому его войска и отряды индейцев рассредоточились на протяжении полумили. К тому времени, когда французы смогли локализовать места атаки англичан, те уже проникли внутрь крепости через три больших отверстия в стенах.
Ренно на бегу сразил одной стрелой воина-алгонкина, второй – французского пехотинца и, не останавливаясь, мчался вперед. Никаких инструкций никто ему не давал, но он уже решил, что будет делать. Не обращая внимания на выстрелы, он пробежал мимо солдатских казарм, мимо плаца и скоро уже был рядом с офицерским зданием, где когда-то жил сэр Филипп Ранд. Ренно надеялся, что дух его друга сейчас наблюдает и за ним, и за ходом всей битвы, которая стала возможной благодаря его героическому самопожертвованию. Сегодня они отомстят за сэра Филиппа.
Ренно обогнул сражавшихся ополченцев милиции Массачусетса и французских пехотинцев и наконец подбежал к одноэтажному домику полковника Алана де Грамона.
Ренно ударом плеча распахнул дверь.
Посреди гостиной лицом к нему стояла молодая женщина, Мари, полукровка, с которой Ренно однажды разделил постель. Очевидно, она жила с Грамоном, но Ренно так удивился, столкнувшись с женщиной в пылу сражения, что замер на месте.
Слишком поздно он заметил в руках у женщины дуэльный пистолет, похожий на те, которые подарил ему король Вильгельм и которые были сейчас за поясом у Ренно.
Мари выстрелила, но промахнулась.
Прежде чем Ренно успел что-то предпринять, в воздухе пролетел томагавк Эличи, и девушка замертво свалилась на пол.
Ренно перескочил через ее тело и открыл внутреннюю дверь.
Ну, наконец-то! Вот и Грамон в одежде Золотого Орла, за исключением военного головного убора вождя.
Грамон тут же узнал своего врага:
– Снова ты! Мне нужно было убить тебя еще тогда!
Грамон вскинул руку и метнул нож. Лезвие слегка задело висок Ренно, и нож впился в стену за ним.
Ренно выстрелил из дуэльного пистолета. Когда дым рассеялся, он увидел, что задняя дверь распахнута настежь, а Грамона нигде нет.
Молодой военный вождь тут же подскочил к двери, но на улице перед казармами шел бой, и трудно было что-либо разобрать.
Ренно пришлось на время выкинуть из головы личные счеты. Ему навстречу бежал крупный военный вождь гу-ронов с томагавком в руке. Эличи и второй воин-сенека, следовавшие за Ренно, не вмешивались. Вожди враги имели право честно сразиться друг с другом.
Гурон держал томагавк, и по тому, как он его держал, Ренно знал, что враг прицеливается. Еще секунда, и он может остаться без головы.
Ренно выхватил из-за пояса пистолет и мгновенно выстрелил. Времени прицеливаться не было, пришлось положиться на долгие часы тренировок.
Он на долю секунды опередил гурона. Пораженный вождь рухнул на землю.
Ренно справился с искушением снять скальп и головной убор вождя с поверженного врага и ринулся в гущу боя. Важнее сейчас было помочь сражающимся товарищам.
Снова Золотой Орел ускользнул от него. Ренно заподозрил, что маниту с большим удовольствием потешаются над двумя смертными. Теперь, в разгар боя, практически невозможно отыскать Золотого Орла, но Ренно чувствовал, что им суждено встретиться вновь. Их судьбы связаны друг с другом; настанет еще день, когда им придется сразиться один на один. Но это случится не сегодня.
Ренно рубил томагавком направо и налево, прокладывая себе путь среди французских солдат. Наконец он добрался до капитана Тома Хиббарда. Майор Доремус не мог подняться с земли, ему раздробило пулей коленную чашечку. Он был в сознании и сильно страдал от боли.
Том Хиббард вместе с еще несколькими ополченцами пытался сдержать целую толпу французских пехотинцев, порывавшихся захватить Доремуса. Рене Готье стоял рядом с лежащим на земле майором, он готов был застрелить первого, кто прорвался бы к командиру.
Воинам Ренно никаких приказов не требовалось. Они тут же выстроились в ряд перед Томом Хиббардом и пустили в ход томагавки и ножи. Ряды французов поредели, потом они бросились врассыпную.
– Спасибо, Ренно, – сказал Том и, не дожидаясь ответа, закричал: – Трубач, играй сбор! – Том решил взять командование батальоном на себя, и Ренно с радостью видел, как он решительно раздает приказы относительно нового наступления. Хиббард стал настоящим командиром.
Повсюду в крепости царила неразбериха. Английские «красные мундиры», как и французские пехотинцы, были совершенно не обучены спонтанному бою и только осложняли положение. Виргинцы вели себя более уверенно, они наседали на врага в центре. Полковник Ридли действовал в полном согласии с Гонкой, вместе они уже вынудили сложить оружие и сдаться несколько рот солдат в белой с золотом форме.
Джефри Уилсон, охваченный боевым неистовством, доблестно сражался рядом с Гонкой. Отвлекался он лишь тогда, когда надо было передать сообщение великого сахема полковнику Ридли.
После окончания битвы Гонка со всеми почестями произвел Джефри в ранг старшего воина племени сенеков. Батальон нью-йоркских ополченцев из форта Олбани возглавлял атакующих на правом фланге. Против них были выставлены отряды крепких, ловких и отважных гуронов, и сражавшиеся на этом фланге воины сенеки и могауки вынуждены были призвать на помощь своих братьев. Гонка тут же перебросил всех своих воинов на правый фланг, и сенеки наконец-то столкнулись в решительной схватке со своими заклятыми врагами.
Ренно и его воины ринулись в бой как на крыльях. Низко пригибаясь, они обрушили на гуронов лавину стрел. Враги отвечали тем же. Обе стороны пользовались своим древним оружием, которым владели в совершенстве, и отложили в сторону полученные от французов и англичан мушкеты.
Понемногу сенеки начали теснить гуронов. В конце концов, и их оборона была сломлена, сенеки и могауки одержали полную победу.
Индейские воины бросились вперед, чтобы снять скальпы с убитых врагов, а Ренно тем временем вернулся к домику Грамона, туда, где он одержал верх над военным вождем гуронов. Тело вождя лежало нетронутым на том же месте, и Ренно взял то, что принадлежало ему по праву, – скальп и головной убор вождя.
Алгонкины в спешке отступали, их сахем сам нашел Гонку и протянул ему полоску вампума с белыми ракушками. Великий сахем принял дар, алгонкинские вожди тут же сообщили об этом своим воинам, и те сразу прекратили бой. Самое многочисленное племя восточного побережья вступило в союз с французами и проиграло. Их сахем дал торжественную клятву никогда больше не воевать против ирокезов, и алгонкины более полувека держали свое слово.
После этого капитулировали и оттава. Они, правда, пообещали лишь хранить нейтралитет в течение этого боя, но Гонка ничего большего от них и не требовал. Сенеки всегда будут готовы сразиться с оттава. Если настоящего урока для оттава оказалось недостаточно, им предстоит в будущем испытать на себе всю мощь ирокезских воинов.
Военные вожди гуронов пришли к Гонке и объяснили ему, что в отсутствие Золотого Орла не могут формально сложить оружие. Великий сахем прекрасно знал хитрую натуру гуронов и понимал, что это всего лишь отговорка, просто гуроны всячески избегали открытого признания в собственном поражении.
Но поражение было очевидно, и потому Гонка не настаивал на клятве. В любом случае гуроны ее нарушат, и сенеки никогда не будут уклоняться от боя.
И все же Гонка был рад, что ему не пришлось уговаривать гуронов на разрыв союза с французами, пусть даже и временный. Он держал эту возможность про запас и воспользовался бы ею только в случае крайней нужды. Гуроны и так потерпели полное поражение, и теперь они не смогут заявить, будто сенеки увильнули от честного боя. Все вышло честь по чести, и женщины племени сенеков смогут сложить новые песни, прославляющие победу своих отважных воинов.
Постепенно перестрелка стихла, и ближе к полудню генерал де Мартен вместе с офицерами штаба вышел с белым флагом навстречу генералу Пеппереллу. Французский главнокомандующий быстро приветствовал генерала, обнажил шпагу и протянул ее Пеппереллу.
– Вы совершили невозможное, сэр, – сказал он. – Вы захватили Луисберг.
Пепперелл повел себя не менее благородно:
– Ваши войска проявили доблесть и мужество, сэр. Вам нечего стыдиться.
Они быстро обсудили условия сдачи крепости. Французские офицеры должны были сдать шпаги, но им разрешалось оставить при себе огнестрельное оружие, так же как и солдатам. Они обязаны без промедления покинуть остров Кейп-Бретон и на лодках и баржах, которые обязалось предоставить английское командование, переправиться на материк и через Квебек вернуться назад во Францию. Перед уходом все должны были поклясться, что никогда больше не выступят с оружием против Великобритании и ее колоний в Новом Свете.
Гонка тоже предъявил свои требования к потерпевшим поражение индейцам. Сахемы и военные вожди должны были передать победителям свои головные уборы, а старшие воины – перья, которые втыкали в волосы. Когда они вернутся в свои селения, их соплеменники поймут, что они потерпели поражение, и никто не сможет хвастаться нeодержанными победами.
В тот же день французы начали покидать остров. Ренно и Эличи стояли на берегу, чтобы не пропустить Золотого Орла, но того нигде не было видно. Предчувствуя, чем закончится битва, он исчез бесследно. Ренно оставалось лишь надеяться, что их пути еще пересекутся.
На следующий день главный квартирмейстер генерала Пепперелла подсчитал все припасы форта Луисберг и доложил генералу, что уже по истечении месяца запасы продовольствия в крепости подошли бы к концу. Рис, мука и бобы почти закончились.
Сенеки и могауки рвались домой, и генерал Пепперелл разрешил им уйти. На следующее утро они должны были выйти в путь и направиться сначала в округ Мэн, а уже оттуда повернуть на юго-запад.
Вечером военачальники устроили ужин в честь Гонки, все благодарили его. Генерал Пепперелл подарил ему французскую шпагу, по очереди с речами выступили все командиры.
Великий сахем сидел с непроницаемым лицом; казалось, его совершенно не трогали хвалебные речи в его адрес. Он кратко ответил сразу всем.
– Сенеки и другие народы союза ирокезов – друзья англичан и английских колонистов, – сказал он. – Вместе мы одержали победу над врагами. Мы будем друзьями до тех пор, пока я живу на этом свете.
Позже тем же вечером Джефри Уилсон попрощался с Ренно и пообещал, что самое позднее следующим летом они обязательно встретятся вновь. Потом в лагерь сенеков пришел Нед Ридли, он тоже хотел попрощаться со своим новым другом.
– Мы еще встретимся, Ренно, – сказал он. – Я в этом уверен.
Сенеки и могауки ушли на рассвете. Корабли британского флота перевезли их на материк, и индейцы, попрощавшись, исчезли в лесу.
В тот же день генерал Пепперелл и адмирал Маркем закончили письменные отчеты о прошедшей кампании. Адмирал передал депеши капитану одного из военных шлюпов и приказал без промедления доставить их в Лондон. Хотя официально Англия не объявляла войны Франции, в Лондоне все будут рады, что форт Луисберг пал.
Когда на остров Кейп-Бретон вновь прибыли гражданские суда, они приняли на борт ополченцев и тут же направились в Бостон. Их сопровождали несколько военных судов королевского флота. «Красным мундирам» должны были прибыть на смену новые полки, которые Лондон обещал прислать в самом скором времени.
В Бостонском порту, чтобы приветствовать героев, собрались целые толпы. Ополченцы строем прошли сквозь город с развевающимися полковыми знаменами. Церемонии были краткими, все понимали, что люди устали после такого длительного похода и мечтают быстрее попасть домой. Вечером командиры были приглашены на банкет, который дал в их честь губернатор Шерли, а утром ополченцы отбыли домой: отряды из Род-Айленда, Коннектикута, Нью-Йорка и Виргинии – морем, из Нью-Гэмпшира и Массачусетса – пешком.
Бригадный генерал Уилсон вместе с офицерами своего штаба двигался верхом во главе ополченцев. Майор Доремус не мог идти и вместе с другими тяжелоранеными офицерами ехал в коляске. Один из батальонов возглавлял Том Хиббард, получивший звание майора.
В маленьких городках и деревнях, через которые они проходили, на улицу высыпали все жители. Девушки бросали ополченцам цветы, женщины и мужчины угощали их едой и элем, в более крупных поселках местные власти настаивали на праздничных церемониях. Поэтому ополченцы продвигались медленно, дорога до форта Спрингфилд растянулась на неделю.
Караульные сообщили о приближении ополченцев, и все местные жители собрались, чтобы приветствовать родных и близких. В городе разожгли костры в честь победы, на поляне напротив стен форта уже жарилось на вертелах мясо. Толпа народа выстроилась вдоль главной улицы го; родка, Хай-стрит, много людей стояло и у самого форта.
Как только народ увидел Эндрю Уилсона и его офицеров, раздались радостные крики, которые тут же смолкли, когда появились раненые. Но майор Доремус так искренне улыбался и махал толпе, что люди быстро успокоились и со всех сторон снова зазвучали приветственные возгласы.
Милдред Уилсон стояла напротив въезда в форт, и Эндрю увидел ее, еще не подъехав к воротам. Они улыбнулись друг другу и поцеловались так нежно, как целуются молодые возлюбленные.
– Возможно, войны теперь не будет долго-долго, – сказал Эндрю. – Молю Бога, чтобы мне больше не пришлось вести войска в бой.
Нетти Хиббард протиснулась сквозь толпу и бросилась к мужу, когда он соскочил на землю. Том крепко обнял ее и рассмеялся, увидев, что она плачет.
Капитан Джефри Уилсон тщетно пытался найти взглядом Адриану Бартель. Ее нигде не было видно. Он протянул поводья ординарцу и прошел сквозь толпу горожан. Мужчины пожимали ему руку, женщины целовали.
Наконец Джефри вышел на поляну, где готовился пир. И тут он заметил Адриану, в белом переднике поверх шерстяного платья. Она раскраснелась у огня, поливая соусом мясо, которое поворачивали на вертеле два мальчугана.
Джефри остановился и уставился на Адриану. Она была так прекрасна, так желанна.
Адриана почувствовала, что на нее смотрят, и подняла голову. Глаза их встретились, она выронила половник и медленно направилась к нему.
Когда они сошлись, Джефри прочел в глазах Адрианы ответ, которого так долго ждал. Слова казались лишними, и он просто обнял ее.
Когда появился Рене Готье, Джефри даже почувствовал, было жалость к своему бывшему сопернику, но тот явно не нуждался в жалости. Сын с гордостью нес мушкет отца, на плече у Рене восседала дочка. С другой стороны рядом с Рене шла молодая гугенотка, Мишель. Она с улыбкой смотрела на Рене, в глазах ее при этом светилось столько нежности, что Рене можно было даже позавидовать. Мишель была очень хорошенькой, Рене явно нравился ей, и будущее семейства Готье представлялось вполне решенным.
Джефри обнял Адриану за талию, Адриана прижалась к нему, и они пошли разыскивать его родителей, чтобы рассказать им о своем решении.
Редко выдавался более удачный сезон охоты. Ренно каждый день ходил в лес вместе с Эличи, и они всегда возвращались домой с дичью. Ина сделала много запасов копченого мяса на зиму. Иногда братья брали с собой Уолтера: юноша прекрасно владел луком и умел безошибочно распознавать следы оленей.
– Уолтер, – рассказывал Ренно счастливой Балинте, – настоящий сенека, он достоин, считаться сыном Гонки.
Потом пришла зима. Молодой военный вождь часто ходил ловить рыбу на затянутые льдом озера и реки. Вместе с другими военными вождями он по очереди командовал сторожевым отрядом; регулярно посещал совет вождей; дважды отправлялся с поручениями в другие селения сенеков. Еще ему пришлось побывать в землях онейда, где он выступал от имени своего отца на тайном совете ирокезских племен.
Он продолжал жить один в своей хижине, хотя питался в основном в доме отца и матери. Ина настоятельно призывала его жениться, но Ренно так и не встретил ни одной подходящей женщины. Он не мог поступить, как поступали некоторые воины, позволяя родителям договориться о свадьбе с родителями девушки, которую сам воин не знал. Ренно слишком много общался с колонистами и англичанами и потому заявил матери, что женится лишь на той, которую полюбит.
Наступила весна, женщины приступили к работе на полях, воины снова взялись за охоту. Однажды во главе небольшого отряда ополченцев в селении появился Джефри Уилсон. Он привез много подарков и новостей.
Гонке Джефри подарил портрет короля Вильгельма III и мушкет с инкрустированным серебром прикладом, которые прислал великому сахему сам монарх. Ренно получил в подарок шпагу с богато украшенным драгоценными камнями эфесом. А вечером, сидя в домике Ренно, Джефри поведал другу последние новости:
– Ты удивишься, но остров Кейп-Бретон вернулся к французам. Уверен, что они скоро начнут восстанавливать Луисберг.
Ренно не верил своим ушам:
– Англичане отдали форт французам?
– У них не было выбора, – объяснил Джефри. – Официально обе страны не объявляли друг другу войны. По международным законам, Великобритания не имела права удерживать остров Кейп-Бретон, и король Вильгельм передал его назад королю Людовику.
Ренно не переставал удивляться европейским обычаям и законам.
– Значит, мы снова будем сражаться за Луисберг?
– Надеюсь, что нет. В Лондоне считают, что мы преподнесли французам хороший урок, и они не захотят повторять те же ошибки. Это мнение разделяют мой отец и генерал Пепперелл.
Ренно мрачно кивнул:
– Америка большая. Французские и английские колонисты могут быть друзьями.
– Так говорит и Адриана. – Джефри помолчал, потом добавил с улыбкой: – Я вот подумал, что ты, наверное, и не знаешь наших новостей. А может, и знаешь, ты ведь сам мне это предсказывал.
– Ты женился на Адриане! Это самое лучшее, что могло произойти с вами обоими!
– Да, и в конце лета у нас родится ребенок.
На секунду Ренно даже позавидовал другу, но это чувство быстро прошло. Адриана вышла замуж за человека, который во всех отношениях был достоин ее.
Они еще долго разговаривали о том, о сем, вдруг Джефри посерьезнел:
– У меня было много причин, чтобы приехать сюда. И вот одна из них. Я привез Гонке очень важное письмо. Я представляю, о чем идет речь в этом письме, но, пожалуй, не должен тебе об этом рассказывать.
На следующее утро за завтраком Джефри протянул великому сахему лист пергамента. Гонка сломал печать, развернул бумагу, но потом снова протянул ее Джефри:
– Скажи мне, что там написано.
Джефри объяснил, что это письмо от полковника Остина Ридли из Виргинии. Воинственные индейцы племени пимлико [39 - Пимлико – они же памлико, небольшое племя алгонкинской семьи. Проживали на территории современной Северной Каролины.], жившие в Виргинии, замышляли серию набегов с тем, чтобы прогнать со своих земель белых поселенцев.
«Если понадобится, мы готовы драться, но надеемся, что можно прийти к соглашению и мирным путем, – писал полковник. – Я не прошу и не могу просить вас предпринять что-либо против другого индейского племени, но мне кажется, что сенеки могли бы помочь нам в разрешении этой сложной ситуации и предотвратить ненужное кровопролитие».
Великий сахем долго сидел совершенно неподвижно, потом сказал:
– Я не знаю, что происходит в Виргинии. Ридли мой друг. Возможно, местные индейцы хорошие индейцы, возможно, плохие. Я должен выяснить это. Если совет одобрит мое решение и Ренно даст согласие, мой сын станет моими глазами и ушами. Ренно поедет в Виргинию и узнает то, что необходимо знать мне.
Все надежды Ренно на то, что он спокойно будет жить дома, закончились крахом. Он боялся, что это сложное и деликатное задание опять нарушит все его планы.
Он вполне имел право, будучи военным вождем, отказать отцу, но решил этого не делать. Гонка его отец, сам он настоящий сенека, а когда великий сахем приказывает, все сенеки обязаны подчиняться.
|
|