|
|
Василий Шукшин.
До третьих петухов
Сказка
Как-то в одной библиотеке, вечером, часов этак в шесть,
заспорили персонажи русской классической литературы. Еще когда
библиотекарша была на месте, они с интересом посматривали на
нее со своих полок - ждали. Библиотекарша напоследок поговорила
с кем-то по телефону... Говорила она странно, персонажи слушали
и не понимали. Удивлялись.
Да нет, - говорила библиотекарша, - я думаю, это пшено. Он
же козел... Пойдем лучше потопчемся. А? Нет, ну он же козел. Мы
потопчемся, так? Потом пойдем к Владику... Я знаю, что он
баран, но у него "Грюндик" - посидим... Тюлень тоже придет,
потом этот будет... филин-то... Да я знаю, что они все козлы,
но надо же как-то расстрелять время! Ну, ну... слушаю...
Ничего не понимаю, - тихо сказал некто в цилиндре - не то
Онегин, не то Чацкий - своему соседу, тяжелому помещику,
похоже, Обломову.
Обломов улыбнулся:
- В зоопарк собираются.
- Почему все козлы-то?
- Ну... видно, ирония. Хорошенькая. А?
Господин в цилиндре поморщился:
- Вульгаритэ.
- Вам все француженок подавай, - с неодобрением сказал
Обломов. - А мне глянется.
С ножками - это они неплохо придумали. А?
Очень уж... того... - встрял в разговор господин
пришибленного вида, явно чеховский персонаж. - Очень уж
коротко. Зачем так?
Обломов тихо засмеялся:
- А чего ты смотришь туда? Ты возьми да не смотри.
- Да мне что, в сущности? - смутился чеховский персонаж. -
Пожалуйста. Почему только с ног начали?
- Что? - не понял Обломов.
- Возрождаться-то.
- А откуда же возрождаются? - спросил довольный Обломов. -
С ног, братец, и начинают.
- Вы не меняетесь, - со скрытым презрением заметил
Пришибленный.
Обломов опять тихо засмеялся.
- Том! Том! Слушай сюда! - кричала в трубку библиотекарша.
- Слушай сюда! Он же козел!
У кого машина? У него? Нет, серьезно? - Библиотекарша
надолго умолкла - слушала.
- А каких наук? - спросила - она тихо. - Да? Тогда я сама
козел...
Библиотекарша очень расстроилась... Положила трубку,
посидела просто так, потом встала и ушла. И закрыла библиотеку
на замок.
Тут персонажи соскочили со своих полок, задвигали
стульями... В темпе, в темпе! - покрикивал некто канцелярского
облика, лысый. - Продолжим. Кто еще хочет сказать об
Иване-дураке? Просьба: не повторяться. И - короче. Сегодня мы
должны принять решение. Кто?
- Позвольте? - это спрашивала Бедная Лиза.
- Давай, Лиза, - сказал Лысый.
- Я сама тоже из крестьян, - начала Бедная Лиза, - вы все
знаете, какая я бедная...
- Знаем, знаем! - зашумели все. - Давай короче!
- Мне стыдно, - горячо продолжала Бедная Лиза, - что
Иван-дурак находится вместе с нами.
Сколько можно?! До каких пор он будет позорить наши ряды?
- Выгнать! - крикнули с места.
- Тихо! - строго сказал Лысый конторский, - Что ты
предлагаешь, Лиза?
- Пускай достанет справку, что он умный, - сказала Лиза.
Тут все одобрительно зашумели.
- Правильно!
- Пускай достанет! Или пускай убирается!...
- Какие вы, однако, прыткие, - сказал огромный Илья
Муромец. Он сидел на своей полке - не мог встать. - Разорались.
Где он ее достанет? Легко сказать...
- У Мудреца. - Лысый, который вел собрание, сердито
стукнул ладонью по столу. - Илья, я тебе слова не давал!
- А я тебя не спрашивал. И спрашивать не собираюсь. Закрой
хлебало, а то враз заставлю чернила пить. И промокашкой
закусывать. Крыса конторская.
- Ну, начинается!.. - недовольно сказал Обломов. - Илья,
тебе бы только лаяться. А чем плохое предложение: пускай
достанет справку. Мне тоже неловко рядом с дураком сидеть. От
него портянками пахнет... Да и никому, я думаю, не...
- Цыть! - громыхнул Илья. - Неловко ему. А палицей по
башке хошь? Достану!
Тут какой-то, явно лишний, заметил: - Междоусобица.
- А? - не понял Конторский.
- Междоусобица, - сказал Лишний. - Пропадем.
- Кто пропадет? - Илья тоже не видел опасности, о какой
говорил Лишний. - Сиди тут, гусарчик! А то достану тоже
разок...
- Требую удовлетворения! - вскочил Лишний.
- Да сядь! - сказал Конторский. - Какое удовлетворение?
- Требую удовлетворения: этот сидень карачаровский меня
оскорбил.
- Сядь, - сказал и Обломов. - Чего с Иваном-то делать?
Все задумались.
Иван-дурак сидел в углу, делал что-то такое из полы своего
армяка, вроде ухо.
- Думайте, думайте, - сказал он. - Умники нашлись...
Доктора.
- Не груби, Иван, - сказал Конторский. - О нем же думают,
понимаешь, и он же еще сидит грубит. Как ты насчет справки?
Может, сходишь возьмешь?
- Где?
- У Мудреца... Надо же что-то делать. Я тоже склоняюсь...
- А я не склоняюсь! - бухнул опять Илья. - Склоняется он.
Ну и склоняйся сколько влезет.
Не ходи, Ванька. Чушь какую-то выдумали - справку... Кто
это со справкой выскочил?
Лизка? Ты чего, девка?!
- А ничего - воскликнула Бедная Лиза. - Если ты сидишь, то
и все должны сидеть? Не пройдет у вас, дядя Илья, эта сидячая
агитация! Я присоединяюсь к требованию ведущего: надо что-то
делать. - И она еще раз сказала звонко и убедительно: - Надо
что-то делать!
Все задумались. А Илья нахмурился.
- Какая-то "сидячая агитация", - проворчал он. -
Выдумывает чего ни попадя. Какая агитация?
- Да такая самая! - вскинулся на него Обломов. - Сидячая,
тебе сказали. "Ка-ка-ая". Помолчи, пожалуйста. Надо, конечно,
что-то делать, друзья. Надо только понять: что делать-то?
- И все же я требую удовлетворения! - вспомнил свою обиду
Лишний. - Я вызываю этого горлопана (к Илье) на дуэль.
- Сядь! - крикнул Конторский на Лишнего. - Дело делать или
дуэлями заниматься? Хватит дурака валять. И так уж ухлопали
сколько... Дело надо делать, а не бегать по лесам с
пистолетами. Тут все взволновались, зашумели одобрительно.
- Я бы вообще запретил эти дуэли! - крикнул бледный
Ленский.
- Трус, - сказал ему Онегин.
- Кто трус?
- Ты трус.
- А ты - лодырь. Шулер. Развратник. Циник.
- А пошли на Волгу! - крикнул вдруг какой-то гулевой
атаман. - Сарынь на кичку!
- Сядь! - обозлился Конторский. - А то я те покажу
"сарынь". Задвину за шкаф вон - пооршшь там.
Еще раз спрашиваю: что будем делать?
- Иди ко мне. Атаман, - позвал Илья казака. - Чего-то
скажу.
- Предупреждаю, - сказал Конторский, - если затеете
какую-нибудь свару... вам головы не сносить. Тоже мне,
понимаешь, самородки.
- Сказать ничего нельзя! - горько возмутился Илья. - Чего
вы?! Собаки какие-то, истинный бог: как ни скажешь - все не
так.
- Только не делайте, пожалуйста, вид, - с презрением
молвил Онегин, обращаясь к Илье и к казаку, - что только вы
одни из народа. Мы тоже - народ.
- Счас они будут рубахи на груди рвать, - молвил некий
мелкий персонаж вроде гоголевского Акакия Акакиевича. - Рукава
будут жевать...
- Да зачем же мне рукава жевать? - искренне спросил
казачий атаман. - Я тебя на одну ладошку посажу, а другой
прихлопну.
- Все - междоусобица, - грустно сказал Лишний. - Ничего
теперь вообще не сделаем. Вдобавок еще и пропадем.
- Айда на Волгу! - кликнул опять Атаман. - Хоть погуляем.
- Сиди, - сердито сказал Обломов. - Гуляка... Все бы
гулять, все бы им гулять! Дело надо делать, а не гулять.
- А-а-а, - вдруг зловеще тихо протянул Атаман, - вот кохо
я искал-то всю жизню Вот кохо мне надоть-то... - И потащил из
ножен саблю. - Вот кому я счас кровя-то пущу... Все повскакали
с мест...
Акакий Акакиевич птицей взлетел па свою полку, Бедная Лиза
присела в ужасе и закрылась сарафаном... Онегин судорожно
заряжал со ствола дуэльный пистолет, а Илья Муромец смеялся и
говорил:
- О-о, забегали?! Забегали, черти драповые?! Забегали!
Обломов загородился от казака стулом и кричал ему,
надрываясь:
- Да ты спроси историков литературы! Ты спроси!.. Я же
хороший был! Я только лодырь беспросветный... Но я же
безвредный!
- А вот похлядим, - говорил Казак, - похляди-им, какой ты
хороший: хороших моя сабля не секшть.
Конторский сунулся было к Казаку, тот замахнулся на него,
и Конторский отскочил.
- Бей, казаче! - гаркнул Илья. - Цеди кровь поганую!
И бог знает, что тут было бы, если бы не Акакий Акакиевич.
Посреди всеобщей сумятицы он вдруг вскочил и крикнул:
- Закрыто на учет!
И все замерли... Опомнились. Казак спрятал саблю. Обломов
вытер лицо платком, Лиза встала и стыдливо оправила сарафан.
- Азия, - тихо и горько сказал Конторский. - Разве можно
тут что-нибудь сделать!
Спасибо, Акакий. Мне как-то в голову не пришло - закрыть
на учет.
- Илья, у тя вина нету? - спросил Казак Муромца.
- Откуда? - откликнулся тот. - Я же не пью.
- Тяжко на душе, - молвил Казак. - Маяться буду...
- А нечего тут... размахался, понимаешь, - сказал
Конторский. - Продолжим. Лиза, ты чего-то хотела сказать...
- Я предлагаю отправить Ивана-дурака к Мудрецу за
справкой, - сказала Лиза звонко и убежденно.
- Если он к третьим петухам не принесет справку, пускай...
я не знаю... пускай убирается от нас.
- Куда же ему? - спросил Илья грустно.
- Пускай идет в букинистический! - жестко отрезала Лиза.
- О-о, не крутенько ли? - усомнился кто-то.
- Не крутенько, - тоже жестко сказал Конторский. -
Нисколько. Только так. Иван...
- Аиньки! - откликнулся Иван. И встал.
- Иди.
Иван посмотрел на Илью.
Илья нагнул голову и промолчал. И Казак тоже промолчал,
только мучительно сморщился и поискал глазами на полках и на
столе, - все, видно, искал вино.
- Иди, Ванька, - тихо сказал Илья. - Ничего не сделаешь.
Надо идти. Вишь, какие они все... ученые. Иди и помни: в огне
тебе не гореть, в воде не тонуть... За остальное не ручаюсь.
- Хошь мою саблю? - предложил Казак Ивану.
- Зачем она мне? - откликнулся тот.
- Иван, - заговорил Илья, - иди смело - я буду про тебя
думать. Где тебя пристигнет беда... Где тебя задумают погубить,
я крикну: "Ванька, смотри! "
- Как ты узнаешь, шо ехо пристихла беда? - спросил Казак.
- Я узнаю. Сердцем учую. А ты мой голос услышишь. Иван
вышел на середину библиотеки, поклонился всем поясным
поклоном... Подтянул потуже армячишко и пошел к двери.
- Не поминайте лихом, если где пропаду, - сказал с порога.
- Господь с тобой, - молвил Обломов. - Может, не
пропадешь.
- Придешь со справкой, Иван, - взволнованно сказала Лиза,
-я за тебя замуж выйду.
- На кой ты мне черт нужна, - грубо сказал Иван. - Я лучше
царевну какую-нибудь стрену...
- Не надо, Иван, - махнул рукой Илья, - не связывайся. Все
они... не лучше этой вот.
- Показал на Лизу. - На кой ляд тебе эта справка?! Чего ты
заегозила-то? Куда вот парню... на ночь глядя! А и даст ли он
ее справку-то, ваш Мудрец? Тоже небось сидит там...
- Без справки нельзя, дядя Илья, - решительно сказала
Лиза. - А тебе, Иван, я припомню, что отказался от меня. Ох, я
те припомню!
- Иди, иди, Иван, - сказал Конторский. - Время позднее -
тебе успеть надо.
- Прощайте, - сказал Иван. И вышел.
x x x
И пошел он куда глаза глядят.
Темно было... Шел он, шел - пришел к лесу. А куда дальше
идти, вовсе не знает. Сел на пенек, закручинился.
- Бедная моя головушка, - сказал, - пропадешь ты. Где этот
Мудрец? Хоть бы помог кто. Но никто ему не помог.
Посидел-посидел Иван, пошел дальше.
Шел, шел, видит - огонек светится. Подходит ближе - стоит
избушка на курьих ножках, а вокруг кирпич навален, шифер,
пиломатериалы всякие.
- Есть тут кто-нибудь? - крикнул Иван.
Вышла на крыльцо Баба-Яга... Посмотрела на Ивана
спрашивает:
- Кто ты такой? И куда идешь?
- Иван-дурак, иду к Мудрецу за справкой, - ответил Иван. -
А где его найти, не знаю.
- Зачем тебе справка-то? - Тоже не знаю... Послали.
- A-a... - молвила Баба-Яга. - Ну заходи, заходи...
Отдохни с дороги Есть небось хочешь?
- Да не отказался бы...
- Заходи.
Зашел Иван в избушку.
Избушка как избушка, ничего такого. Большая печка, стол,
две кровати...
- Кто с тобой еще живет? - спросил Иван.
- Дочь. Иван, - заговорила Яга, - а ты как дурак-то -
совсем, что ли, дурак?
- Как это? - не понял Иван.
- Ну, полный дурак или это тебя сгоряча так окрестили?
Бывает, досада возьмет - крикнешь: у, дурак! Я вон на дочь иной
раз как заору: у, дура та'кая1 А какая же она дура? Она у меня
вон какая умная. Может, и с тобой такая история; привыкли люди;
дурак и дурак, а ты вовсе не дурак, а только... бесхитростный.
А?
- Не пойму, ты куда клонишь-то?
- Да я же по глазам вижу: никакой ты не дурак, ты просто
бесхитростный. Я как только тебя увидала, сразу подумала: "Ох,
и талантливый парень! " У тебя же на лбу написано: "талант". Ты
хоть сам-то догадываешься про свои таланты? Или ты полностью
поверил, что ты - дурак?
- Ничего я не поверил! - сердито сказал Иван. - Как это я
про себя поверю, что я - дурак?
- А я тебе чего говорю? Вот люди, а!.. Ты строительством
когда-нибудь занимался?
- Ну, как?.. С отцом, с братьями теремки рубили... А тебе
зачем?
- Понимаешь, хочу коттеджик себе построить... Материалы
завезли, а строить некому. Не возьмешься?
- Мне же справку надо добывать...
- Да зачем она тебе? - воскликнула Баба-Яга. - Построишь
коттеджик... его увидют - ко мне гости всякие приезжают -
увидют
- сразу: кто делал? Кто делал - Иван делал... Чуешь? Слава
пойдет по всему лесу.
- А как же справка? - опять спросил Иван. - Меня же назад
без справки-то не пустют.
- Ну и что? - Как же? Куда же я?
- Истопником будешь при коттеджике... Когда будешь
строить, запланируй себе комнатку в подвале... Тепло, тихо,
никакой заботушки. Гости наверху заскучали - куда? - пошли к
Ивану: истории разные слушать. А ты им ври побольше... Разные
случаи рассказывай. Я об тебе заботиться буду. Я буду тебя
звать - Иванушка...
- Карга старая, - сказал Иван. - Ишь ты, какой невод
завела! Иванушкой она звать будет. А я на тебя буду горб гнуть?
А ху-ху не хо-хо, бабуленька?
- А-а, - зловеще протянула Баба-Яга, - теперь я поняла, с
кем имею дело; симулянт, проходимец... тип. Мы таких - знаешь,
что делаем? - зажариваем. Ну-ка, кто там?! - И Яга трижды
хлопнула в ладоши. - Стража! Взять этого дурака, связать - мы
его будем немножко жарить. Стражники, четыре здоровых лба,
схватили Ивана, связали и положили на лавку.
- Последний раз спрашиваю, - еще попыталась Баба-Яга, -
будешь коттеджик строить?
- Будь ты проклята! - сказал гордо связанный Иван. -
Чучело огородное... У тебя в носу волосы растут.
- В печь его! - заорала Яга. И затопала ногами. -
Мерзавец! Хам!
- От хамки слышу! - тоже заорал Иван. - Ехидна! У тебя не
только в носу, у тебя на языке шерсть растет!.. Дармоедка!
- В огонь! - вовсе зашлась Яга. - В ого-онь!.. Ивана
сгребли и стали толкать в печь, в огонь.
- Ох, брил я тебя на завалинке! - запел Иван. - Подарила
ты мене чулки-валенки!.. Оп-тирдарпупия! Мне в огне не гореть,
карга! Так что я иду смело! Только Ивана затолкали в печь, на
дворе зазвенели бубенцы, заржали кони.
- Дочка едет! - обрадовалась Баба-Яга и выглянула в окно.
-У-у, да с женихом вместе! То-то будет им чем поужинать.
Стражники тоже обрадовались, запрыгали, захлопали в
ладоши.
- Змей Горыныч едет, Змей Горыныч едет! - закричали они. -
Эх, погуляем-то! Эх, и попьем же! Вошла в избушку дочка
Бабы-Яги, тоже сильно страшная, с усами.
- Фу-фу-фу, - сказала она. - Русским духом пахнет. Кто
тут?
- Ужин, - сказала Баба-Яга. И засмеялась хрипло: -
Ха-ха-ха!..
- Чего ты? - рассердилась дочка. - Ржет, как эта... Я
спрашиваю: кто тут?
- Ивана жарим.
- Да ну? - приятно изумилась дочка. - Ах, какой сюрприз!
- Представляешь, не хочет, чтобы в лесу было красиво, - не
хочет строить коттеджик, паразит.
Дочка заглянула в печку... А оттуда вдруг - не то плач, не
то хохот.
- Ой, не могу-у!.. - стонал Иван. - Не от огня помру - от
смеха!..
- Чего это? - зло спросила дочка Бабы-Яги. И Яга тоже
подошла к печке. - Чего он?
- Хохочет?..
- Чего ты, эй?
- Ой, помру от смеха! - орал Иван. - Ой, не выживу я!..
- Вот идиот-то, - сказала дочка. - Чего ты?
- Да усы-то!.. Усы-то... Ой, господи, ну бывает же такое в
природе! Да как же ты с мужем-то будешь спать? Ты же замуж
выходишь...
- Как все... А чего? - не поняла дочка. Не поняла, но
встревожилась.
- Да усы-то!
- Ну и что? Они мне не мешают, наоборот, я лучше чую.
- Да тебе-то не мешают... А мужу-то? Когда замуж-то
выйдешь...
- А чего мужу? Куда ты гнешь, дурак? Чего тебе мой будущий
муж? - вовсе встревожилась дочка.
- Да как же? Он тебя поцелует в темноте-то, а сам
подумает: "Черт те что: солдат не солдат и баба не баба". И
разлюбит. Да нешто можно бабе с усами! Ну, эти ведьмы!.. Ни
хрена не понимают. Ведь не будет он с тобой жить, с усатой. А
то еще возьмет да голову откусит со зла, знаю я этих Горынычей.
Баба-Яга и дочка призадумались.
- Ну-ка, вылазь, - велела дочь.
Иван-дурак скоро вылез, отряхнулся.
- Хорошо погрелся...
- А чего ты нам советуешь? - спросила Баба-Яга. - С
усами-то.
- Чего, чего... Свести надо усы, если хочете семейную
жизнь наладить.
- Да как свести-то, как?
- Я скажу как, а вы меня опять в печь кинете.
- Не кинем, Ванюшка, - заговорила ласково дочь Бабы-Яги. -
Отпустим тебя на все четыре стороны, скажи только, как от усов
избавиться.
Тут наш Иван пошел тянуть резину и торговаться, как делают
нынешние слесари-сантехники.
- Это не просто, - заговорил он, - это надо состав
делать...
- Ну и делай!
- Делай, делай... А когда же я к Мудрецу-то попаду? Мне же
к третьим петухам надо назад вернуться...
- Давай так, - заволновалась Баба-Яга, - слушай сюда!
Давай так: ты сводишь усы, я даю тебе свою метлу, и ты в один
миг будешь у Мудреца. Иван призадумался.
- Быстрей! - заторопилась усатая дочь. - А то Го-рыныч
войдет.
Тут и Иван заволновался: - Слушайте, он же войдет и...
- Ну?
- Войдет и с ходу сожрет меня.
- Он может, - сказала дочь. - Чего бы такое придумать?
- Я скажу, что ты мой племянник, - нашлась Баба-Яга.
-Понял?
- Давайте, - понял Иван. - Теперь так: мой состав-то не
сразу действует...
- Как это? - насторожилась дочь. - Мы его счас наведем и
наложим на лицо маску... Так? Я лечу на метле к Мудрецу, ты
пока лежишь с маской...
- А обманет? - заподозрила дочь. - Мам?
- Пусть только попробует, - сказала Баба-Яга, - пусть
только надует: навернется с поднебесья - мокрое место
останется.
- Ну, елки зеленые-то!.. - опять заволновался Иван;
похоже, он и хотел надуть. - Ну что за народ! В чем дело?
Хочешь с усами ходить? Ходи с усами, мне-то что! Им дело
говорят, понимаешь, - нет, они начинают тут... Вы меня
уважаете, нет?
- При чем тут "уважаете"? Ты говори толком...
- Нет, не могу, - продолжал Иван тараторить. - Не могу,
честное слово! Сердце лопнет. Ну что за народ! Да живи ты с
усами, живи! Сколько влезет, столько и живи. Не женщина, а
генерал-майор какой-то. Тьфу! А детишки народятся? Потянется
сынок или дочка ручонкой: "Мама, а что это у тебя? " А
подрастут? Подрастут, их на улице начнут дразнить: "Твоя мамка
с усами, твоя мамка с усами! " Легко будет ребенку? Легко будет
слушать такие слова? Ни у кого нету мамки с усами, а у него - с
усами. Как он должен отвечать? Да никак он не сможет ответить,
он зальется слезами и пойдет домой... к усатой мамке...
- Хватит! - закричала дочь Бабы-Яги. - Наводи свой состав.
Что тебе надо?
- Пригоршню куриного помета, пригоршню теплого навоза и
пригоршню мягкой глины - мы накладываем на лицо такую маску...
- На все лицо? Как же я дышать-то буду?
- Ну что за народ! - опять горько затараторил Иван. - Ну
ничего невозможно...
- Ладно! - рявкнула дочь. - Спросить ничего нельзя.
- Нельзя! - тоже рявкнул Иван. - Когда мастер соображает,
нельзя ничего спрашивать! Повторяю: навоз, глина, помет. Маска
будет с дыркой - будешь дышать. Все.
- Слышали? - сказала Яга стражникам. - Одна нога здесь,
другая в сарае! Арш!
Стражники побежали за навозом, глиной и пометом.
А в это самое время в окно просунулись три головы Змея
Горыныча... Уставились на Ивана. Все в избушке замерли. Горыныч
долго-долго смотрел на Ивана. Потом спросил:
- Кто это?
- Это, Горыныч, племянник мой, Иванушка, - сказала Яга.
-Иванушка, поздоровайся с дядей Горынычем.
- Здравствуй, дядя Горыныч! - поздоровался Иван. - Ну, как
дела? Горыныч внимательно смотрел на Ивана. Так долго и
внимательно, что Иван занервничал.
- Да ну что, елки зеленые? Что? Ну - племянник, ты же
слышал! Пришел к тете Ежке. В гости. Что, гостей будем жрать?
Давай, будем гостей жрать! А семью собираемся заводить - всех
детишечек пожрем, да? Папа называется! Головы Горыныча
посоветовались между собой.
- По-моему, он хамит, - сказала одна.
Вторая подумала и сказала: - Дурак, а нервный.
А третья выразилась и вовсе кратко: - Лангет, - сказала
она.
- Я счас такой лангет покажу!.. - взорвался от страха
Иван.
- Такой лангет устрою, что кое-кому тут не поздоровится. Тетя,
где моя волшебная сабля? - Иван вскочил с лавки и забегал по
избушке - изображал, что ищет волшебную саблю. - Я счас такое
устрою! Головы надоело носить?! - Иван кричал на Горыныча, но не
смотрел на него, - жутко было смотреть на эти три спокойные
головы. - Такое счас устрою!..
- Он просто расхамился, - опять сказала первая голова.
- Нервничает, - заметила вторая. - Боится.
А третья не успела ничего сказать: Иван остановился перед
Горынычем и сам тоже долго и внимательно смотрел на него.
- Шпана, - сказал Иван. - Я тебя сам съем.
Тут первый раз прозвучал голос Ильи Муромца.
- Ванька, смотри! - сказал Илья.
- Да что "Ванька", что "Ванька"! - воскликнул Иван. - Чего
ванькать-то? Вечно кого-то боимся, кого-то опасаемся. Каждая
гнида будет из себя... великую тварь строить, а тут обмирай от
страха. Не хочу! Хватит! Надоело! - Иван и в самом деле
спокойно уселся на лавку, достал дудочку и посвистел маленько.
- Жри, - сказал он, отвлекаясь от дудочки. - Жрать будешь? Жри.
Гад. Потом поцелуй свою усатую невесту. Потом рожайте усатых
детей и маршируйте с имя. Он меня, видите ли, пугать будет!..
Хрен тебе! - И Ванька опять засвистел в свою дудочку.
- Горыныч, - сказала дочь, - плюнь, не обращай внимания.
Не обижайся.
- Но он же хамит, - возразила первая голова. - Как он
разговаривает?!
- Он с отчаяния. Он не ведает, что творит.
- Я все ведаю, - встрял Иван, перестав дудеть. - Все я
ведаю. Я вот сейчас подберу вам марш... для будущего
батальона...
- Ванюшка, - заговорила Баба-Яга кротко, - не хами,
племяш. Зачем ты так?
- Затем, что нечего меня на арапа брать. Он, видите ли,
будет тут глазами вращать! Вращай, когда у тебя батальон усатых
будет - тогда вращай. А счас нечего.
- Нет, ну он же вовсю хамит! - чуть не плача сказала
первая голова - Ну как же?
- Заплачь, заплачь, - жестко сказал Иван. - А мы
посмеемся. В усы.
- Хватит тянуть, - сказала вторая голова.
- Да, хватит тянуть, - поддакнул Иван. - Чего тянуть-то?
Хватит тянуть.
- О-о! - изумилась третья голова. - Ничего себе!
- Ага! - опять дурашливо поддакнул Иван. - Во, даеть
Ванька! Споем?
- И Ванька запел:
Эх, брил я тебя
На завалинке,
Подарила ты мене
Чулки-валенки...
Горыныч, хором:
Оп - тирдарпупия! - допел Ванька. И стало тихо. И долго
было тихо.
- А романсы умеешь? - спросил Горыныч.
- Какие романсы?
- Старинные.
- Сколько угодно... Ты что, романсы любишь? Изволь,
батюшка, я тебе их нанизаю сколько хоть. Завалю романсами.
Например:
Хаз-булат удало-ой,
Бедна сакля твоя-а,
Золотою казной
Я осыплю тебя-а!..
А? Романс!.. - Ванька почуял некую перемену в Горыныче,
подошел к нему и похлопал одну голову по щеке. - Мх, ты...
свирепый. Свирепунчик ты мой.
- Не ерничай, - сказал Горыныч. - А то откушу руку.
Ванька отдернул руку.
- Ну, ну, ну, - молвил он мирно, - кто же так с мастером
разговаривает? Возьму вот и не буду петь.
- Будешь, - оказала голова Горыныча, которую Иван
приголубил. - Я тебе возьму и голову откушу.
Две другие головы громко засмеялись. И Иван тоже мелко и
невесело посмеялся.
- Тогда-то уж я и вовсе не спою - нечем. Чем же я петь-то
буду?
- Филе, - сказала голова, которая давеча говорила
"лангет". Это была самая глупая голова.
- А тебе бы все жрать! - обозлился на нее Иван. - Все бы
ей жрать!.. Живоглотка какая-то.
- Ванюшка, не фордыбачь, - сказала Баба-Яга. - Пой.
- Пой, - сказала и дочь, - Разговорился. Есть слух - пой.
- Пой, - велела первая голова. - И вы тоже пойте.
- Кто? - не поняла Баба-Яга. - Мы?
- Вы. Пойте.
- Может быть, я лучше одна? - вякнула дочь; ее не
устраивало, что она будет подпевать Ивану.
- С мужиком петь... ты меня извини, но...
- Три, четыре, - спокойно сказал Горыныч. - Начали.
Дам коня, дам седло, -
запел Иван, Баба-Яга с дочкой подхватили:
Дам винтовку свою-у,
А за это за все
Ты отдай мне жену-у.
Ты уж стар, ты уж се-ед,
Ей с тобой не житье,
С молодых юных ле-ет
Ты погубишь ее-о-о.
Невыразительные круглые глазки Горыныча увлажнились: как
всякий деспот, он был слезлив.
- Дальше, - тихо сказал он.
Под чинарой густой,
- пел дальше Иван, -
Мы сидели вдвое-ом;
Месяц плыл золотой,
Все молчало круго-ом.
И Иван с чувством повторил еще раз, один:
Эх, месяц плыл золотой,
Все молчало круго-ом.,.
- Как ты живешь, Иван? - спросил растроганный Горыныч,
- В каком смысле? - не понял тот.
- Изба хорошая?
- А-а. Я счас в библиотеке живу, вместе со всеми.
- Хочешь отдельную избу?
- Нет. Зачем она мне?
- Дальше.
Она мне отдала-ась...
- повел дальше Иван, -
До последнего дня...
- Это не надо, - сказал Горыпыч. - Пропусти.
- Как же? - не понял Иван.
- Пропусти.
- Горыныч, так нельзя, - заулыбался Иван, - из песни слова
не выкинешь,
Горыныч молча смотрел на Ивана; опять воцарилась эта
нехорошая тишина.
- Но ведь без этого же нет песни! - занервничал Иван. -
Ну? Песни-то нету!
- Есть песня, - сказал Горыныч.
- Да как же есть? Как же есть-то?!
- Есть песня. Даже лучше - лаконичнее.
- Ну ты смотри, что они делают! - Иван даже хлопнул в
изумлении себя по ляжкам. - Что хотят, то и делают! Нет песни
без этого, нет песни без этого, нет песни!.. Не буду петь
лаконично. Все.
- Ванюшка, - сказала Баба-Яга, - не супротивничай.
- Пошла ты!.. - вконец обозлился Иван. - Сами пойте. А я
не буду. В гробу я вас всех видел! Я вас сам всех сожру! С
усами вместе. А эти три тыквы... я их тоже буду немножко
жарить...
- Господи, сколько надо терпения, - вздохнула первая
голова Горыныча. - Сколько надо сил потратить, нервов... пока
их научишь. Ни воспитания, ни образования...
- Насчет "немножко жарить"-это он хорошо сказал, - молвила
вторая голова. - А?
- На какие усы ты все время намекаешь? - спросила Ивана
третья голова. - Весь вечер сегодня слышу: усы, усы... У кого
усы?
- А па-арень улыбается в пшеничные усы, - шутливо спела
первая голова. - Как там дальше про Хаз-бу-лата?
- Она мне отдалась, - отчетливо сказал Иван. Опять
сделалось тихо.
- Это грубо, Иван, - сказала первая голова. - Это дурная
эстетика. Ты же в библиотеке живешь... как ты можешь? У вас же
там славные ребята. Где ты набрался этой сексуальности? У вас
там, я знаю, Бедная Лиза... прекрасная девушка, я отца ее
знал... Она невеста твоя?
- Кто? Лизка? Еще чего!
- Как же? Она тебя ждет.
- Пусть ждет - не дождется.
- Мда-а... Фрукт, - сказала третья голова. А голова,
которая все время к жратве клонила, возразила:
- Нет, не фрукт, - сказала она серьезно. - Какой же фрукт?
Уж во всяком случае - лангет. Возможно даже - шашлык.
- Как там дальше-то? - вспомнила первая голова. - С
Хаз-булатом-то.
- Он его убил, - покорно сказал Иван.
- Кого?
- Хаз-булата.
- Кто убил?
- М-м... - Иван мучительно сморщился. - Молодой любовник
убил Хаз-булата. Заканчивается песня так: "Голова старика
покатилась на луг".
- Это тоже не надо. Это жестокость, - сказала голова.
- А как надо?
Голова подумала.
- Они помирились. Он ему отдал коня, седло - и они пошли
домой. На какой полке ты там сидишь, в библиотеке-то?
- На самой верхней... Рядом с Ильей и донским Атаманом.
- О-о! - удивились все в один голос.
- Понятно, - сказала самая умная голова Горыныча, первая.
- От этих дураков только и наберешься... А зачем ты к
Мудрецу идешь?
- За справкой.
- За какой справкой?
- Что я умный.
Три головы Горыныча дружно громко засмеялись. Баба-Яга и
дочь тоже подхихикнули.
- А плясать умеешь? - спросила умная голова.
- Умею, - ответил Иван. - Но не буду.
- Он, по-моему, и коттеджики умеет рубить, - встряла
Баба-Яга. - Я подняла эту тему...
- Ти-хо! - рявкнули все три головы Горыныча. - Мы никому
больше слова не давали!
- Батюшки мои, - шепотом сказала Баба-Яга. - Сказать
ничего нельзя!
- Нельзя! - тоже рявкнула дочь, И тоже на Бабу-Ягу. -
Базар какой-то!
- Спляши, Ваня, - тихо и ласково сказала самая умная
голова.
- Не буду плясать, - уперся Иван.
Голова подумала:
- Ты идешь за справкой... - сказала она. - Так?
- Ну? За справкой.
- В справке будет написано: "Дана Ивану... в том, что он -
умный". Верно? И - печать.
- Ну?
- А ты не дойдешь. - Умная голова спокойно смотрела на
Ивана. - Справки не будет.
- Как это не дойду? Если я пошел, я дойду.
- Не. - Голова все смотрела на Ивана. - Не доидешь. Ты
даже отсюда не выйдешь. Иван постоял в тягостном раздумье...
Поднял руку и печально возгласил:
- Сени!
- Три, четыре, - сказала голова. - Пошли.
Баба-Яга и дочь запели:
Ох, вы сени, мои сени,
Сени новые мои...
Они пели и прихлопывали в ладоши.
Сени новые-преновые
Решетчатые...
Иван двинулся по кругу, пристукивая лапоточками... а руки
его висели вдоль тела: он не подбоченился, не вскинул голову,
не смотрел соколом.
- А почему соколом не смотришь? - спросила голова.
- Я смотрю, - ответил Иван.
- Ты в пол смотришь.
- Сокол же может задуматься?
- О чем?
- Как дальше жить... Как соколят вырастить. Пожалей ты
меня, Горыныч, - взмолился Иван.
- Ну сколько уж? Хватит...
- А-а, - сказала умная голова. - Вот теперь ты поумнел.
Теперь иди за справкой. А то начал тут... строить из себя.
Шмакодявки. Свистуны. Чего ты начал строить из себя?
Иван молчал.
- Становись лицом к двери, - велел Горыныч.
Иван стал лицом к двери.
- По моей команде вылетишь отсюда со скоростью звука.
- Со звуком - это ты лишка хватил, Горыныч, - возразил
Иван. - Я не сумею так.
- Как сумеешь. Приготовились... Три, четыре! Иван вылетел
из избушки.
Три головы Горыныча, дочь и Баба-Яга засмеялись. - Иди
сюда, - позвал Горыныч невесту, - я тебя ласкать буду.
x x x
А Иван шел опять темным лесом... И дороги опять никакой не
было, а была малая звериная тропка Шел, шел Иван, сел на
поваленную лесину и закручинился.
- В душу как вроде удобрения свалили, - грустно сказал
он. - Вот же как тяжко! Достанется мне эта справка...
Сзади подошел Медведь и тоже присел на лесину.
- Чего такой печальный, мужичок? - спросил Медведь.
- Да как же!.. - сказал Иван. - И страху натерпелся, и
напелся, и наплясался... И уж так-то теперь на душе тяжко, так
нехорошо - ложись и помирай.
- Где это ты так?
- А в гостях... Черт занес. У Бабы-Яги.
- Нашел к кому в гости ходить. Чего ты к ней поперся?
- Да зашел по пути...
- А "уда идешь-то?
- К Мудрецу.
- Во-он куда! - удивился Медведь. - Далеко.
- Не знаешь ли, как к нему идти?
- Нет, Слыхать слыхал про такого, а как идти, не знаю. Я
сам, брат, с насиженного места поднялся... Иду вот тоже, а куда
иду - не знаю.
- Прогнали, что ль?
- Да и прогнать не прогнали, и... Сам уйдешь. Эт-то
вотнедалеко - монастырь; ну, жили себе... И я возле питался -
там пасек много. И облюбовали же этот монастырь черти. Откуда
только их нашугало! Обложили весь монастырь, - их внутрь-то не
пускают, - с утра до ночи музыку заводют, пьют,
безобразничают...
- А чего хотят-то?
- Хотят внутрь пройти, а там стража. Вот они и оглушают
их, стражников-то, бабенок всяких ряженых подпускают, вино
навяливают - сбивают с толку. Такой тарарам навели на округу
-завязывай глаза и беги. Страсть что творится, пропадает живая
душа. Я вот курить возле их научился...
Медведь достал пачку сигарет и закурил.
- Нет житья никакого... Подумал-подумал - нет. думаю, надо
уходить, а то вино научусь пить. Или в цирк пойду. Раза два
напивался уж...
- Это скверно.
- Уж куда как скверно! Медведицу избил... Льва по лесу
искал... Стыд головушке! Нет, думаю, надо уходить. Вот - иду.
- Не знают ли они про Мудреца? - спросил Иван.
- Кто? Черти? Чего они не знают-то? Они все знают. Только
не связывайся ты с имя, пропадешь. Пропадешь, парень.
- Да ну... чего, поди?
- Пропадешь. Попытай, конечно, но... Гляди. Злые они.
- Я сам злой счас.. Хуже черта. Вот же как он меня
исковеркал! Всего изломал.
- Кто?
- Змей Горыныч.
- Бил, что ли?
- Дайне бил, а... хуже битья. И пел перед ним, и плясал...
Тьфу! Лучше бы уж избил.
- Унизил?
- Унизил. Да как унизил! Не переживу я, однако, эти дела.
Вернусь и подожгу их. А?
- Брось, - сказал Медведь, - не связывайся. Он такой, этот
Горыныч... Гад, одно слово. Брось. Уйди лучше. Живой ушел, и то
слава богу. Эту шайку не одолеешь: везде достанут.
Они посидели молча, Медведь затянулся последний раз
сигаретой, бросил, затоптал окурок лапой и встал.
- Прощай.
- Прощай, - откликнулся Иван. И тоже поднялся.
- Аккуратней с чертями-то, - еще раз посоветовал Медведь.
-Эти похуже Горыныча будут... Забудешь, куда идешь. Все на
свете забудешь. Ну и охальное же племя! На ходу подметки рвут.
Оглянуться не успеешь, а уж ты на поводке у них - захомутали.
- Ничего, - сказал Иван. - Бог не выдаст, свинья не съест.
Как-нибудь вывернусь. Надо же где-то Мудреца искать... Леший-то
навязался на мою голову! А время - до третьих петухов только.
- Ну, поспешай, коли так. Прощай.
- Прощай. И они разошлись. Из темноты еще Медведь крикнул:
- Вон, слышь, музыка?
- Где?
- Да послушай!.. "Очи черные" играют...
- Слышу!
- Вот иди на музыку - они. Вишь, наяривают! О, господи! -
вздохнул Медведь. - Вот чесотка-то мировая! Ну чесотка... Не
хочут жить на болоте, никак не хочут, хочут в кельях.
x x x
А были-ворота и высокий забор. На воротах написано:
"Чертям вход воспрещен".
В воротах стоял большой стражник с пикой в руках и зорко
поглядывал кругом. Кругом же творился некий вялый бедлам -
пауза такая после бурного шабаша. Кто из чертей, засунув руки в
карманы узеньких брюк, легонько бил копытцами ленивую чечетку,
кто листал журналы с картинками, кто тасовал карты... Один
жонглировал черепами. Двое в углу учились стоять на голове.
Группа чертей, расстелив на земле газеты, сидела вокруг коньяка
и закуски - выпивали. А четверо - три музыканта с гитарами и
девица - стояли прямо перед стражником; девица красиво пела
"Очи черные". Гитаристы не менее красиво аккомпанировали ей. И
сама-то девица очень даже красивая, на красивых копытцах, в
красивых штанах... Однако стражник спокойно смотрел на нее -
почему-то не волновался. Он даже снисходительно улыбался в усы.
- Хлеб да соль! - сказал Иван, подходя к тем, которые
выпивали.
Его оглядели с ног до головы... И отвернулись.
- Что же с собой не приглашаете? - жестко спросил Иван.
Его опять оглядели.
- А что ты за князь такой? - спросил один, тучный, с
большими рогами.
- Я князь такой, что если счас понесу вас по кочкам, то от
вас клочья полетят. Стать!
Черти изумились... Смотрели на Ивана.
- Я кому сказал?! - Иван дал ногой по бутылкам. - Стать!!
Тучный вскочил и полез было на Ивана, но его подхватили
свои и оттащили в сторону. Перед Иваном появился некто изящный,
среднего возраста, в очках.
- В чем дело, дружок? - заговорил он, беря Ивана под
руку. - Чего мы шумим? Мм? У нас где-нибудь бо-бо? Или что? Или
настроение испорчено? Что надо?
- Надо справку, - зло сказал Иван.
К ним еще подошли черти... Образовался такой кружок, в
центре которого стоял злой Иван.
- Продолжайте, - крикнул Изящный музыкантам и девице. -
Ваня, какую справку надо? О чем?
- Что я - умный.
Черти переглянулись... Быстро и непонятно переговорили
между собой.
- Шизо, - сказал один. - Или авантюрист.
- Не похоже, - возразил другой. - Куда-нибудь оформляется.
Всего одну справку надо?
- Одну.
- А какую справку, Ваня? Они разные бывают... Бывает
-характеристика, аттестат...
Есть о наличии, есть об отсутствии, есть "в том, что",
есть "так как", есть "ввиду того, что", а есть "вместе с тем,
что" - разные, понимаешь? Какую именно тебе сказали принести?
- Что я умный.
- Не понимаю... Диплом, что ли?
- Справку.
- Но их сотни справок! Есть "в связи с тем, что", есть
"несмотря на то, что", есть...
- Понесу ведь по кочкам, - сказал Иван с угрозой. - Тошно
будет. Или спою "Отче наш".
- Спокойно, Ваня, спокойно, - занервничал Изящный черт. -
Зачем подымать волну?
Мы можем сделать любую справку, надо только понять -
какую? Мы тебе сделаем...
- Мне липовая справка не нужна, - твердо сказал Иван, -
мне нужна такая, какие выдает Мудрец.
Тут черти загалдели все разом.
- Ему нужна только такая, какие выдает Мудрец.
- О-о!..
- Липовая его не устраивает... Ах, какая неподкупная душа!
Какой Анжелико!
- Какой митрополит! Он нам споет "Отче наш". А "Сухой бы я
корочкой питалась" ты нам споешь?
- Ша, черти! Ша... Я хочу знать: как это он понесет нас по
кочкам? Он же берет нас на арапа! То ж элементарный арапинизм!
Что значит, что этот пошехонец понесет нас?
Подошли еще черти. Ивана окружили со всех сторон. И все
глядели и размахивали руками.
- Он опрокинул коньяк!
- Это хамство! Что значит, что он понесет нас по кочкам?
Что это значит? Это шантаж?
- Кубок "Большого орла" ему!
- Тумаков ему! Тумаков!
Дело могло обернуться плохо: Ивана теснили.
- Ша, черти! Ша! - крикнул Иван. И поднял руку. - Ша,
черти! Есть предложение!..
- Ша, братцы, - сказал Изящный черт. - Есть предложение.
Выслушаем предложение. Иван, Изящный черт и еще несколько
чертей отошли в сторонку и стали совещаться. Иван что-то
вполголоса говорил нм, посматривал в сторону стражника. И
другие тоже посматривали туда же. Перед стражником по-прежнему
"несли вахту" девица и музыканты; девица пела теперь
ироническую песенку "Разве ты мужчина! ". Она пела и
пританцовывала.
- Я не очень уверен, - сказал Изящный черт. - Но... А?
- Это надо проверить, - заговорили и другие. - Это не
лишено смысла.
- Да, это надо проверить. Это не лишено смысла.
- Мы это проверим, - сказал Изящный черт своему помощнику.
- Это не лишено смысла. Если этот номер у нас проходит, мы
посылаем с Иваном нашего черта, и он делает так, что Мудрец
принимает Ивана. К нему очень трудно попасть.
- Но без обмана! - сказал Иван. - Если Мудрец меня не
принимает, я вот этими вот руками... беру вашего черта...
- Ша, Иван, - сказал Изящный черт. - Не надо лишних слов.
Все будет о'кей. Маэстро, что нужно? - спросил он своего
помощника.
- Анкетные данные стражника, - сказал тот. - Где родился,
кто родители... И еще одна консультация Ивана.
- Картотека, - кратко сказал Изящный. Два черта побежали
куда-то, а Изящный обнял Ивана и стал ходить с ним туда-сюда,
что-то негромко рассказывал.
Прибежали с данными. Один доложил:
- Из Сибири. Родители - крестьяне.
Изящный черт, Иван и маэстро посовещались накоротке.
- Да? - спросил Изящный.
- Как штык, - ответил Иван. - Чтоб мне сдохнуть! -
Маэстро?
- Через... две с половиной минуты, - ответил маэстро,
поглядев на часы.
- Приступайте, - сказал Изящный.
Маэстро и с ним шестеро чертей - три мужского пола и три
женского - сели неподалеку с инструментами и стали сыгрываться.
Вот они сыгрались... Маэстро кивнул головой, и шестеро грянули:
По диким степям Забайкалья,
Где золото роют в горах,
Бродяга, судьбу проклиная,
Тащился с сумой на плечах.
Здесь надо остановить повествование и, сколь возможно,
погрузиться в мир песни. Это был прекрасный мир, сердечный и
грустный. Звуки песни, негромкие, но сразу какие-то мощные,
чистые, ударили в самую душу. Весь шабаш отодвинулся
далеко-далеко; черти, особенно те, которые пели, сделались
вдруг прекрасными существами, умными, добрыми, показалось
вдруг, что смысл истинного их существования не в шабаше и
безобразиях, а в ином - в любви, в сострадании.
Бродяга к Байкалу подходит,
Рыбачью он лодку берет,
Унылую песню заводит,
О родине что-то поет.
Ах, как они пели! Как они, собаки, пели! Стражник
прислонил копье к воротам и, замерев, слушал песню. Глаза его
наполнились слезами, он как-то даже ошалел. Может быть, даже
перестал понимать, где он и зачем.
Бродяга Байкал переехал, -
Навстречу родимая мать.
Ой, здравствуй, ой, здравствуй, родная,
Здоров ли отец мой и брат?
Стражник подошел к поющим, сел, склонил голову на руки и
стал покачиваться взад-вперед, - М-мх... - сказал он.
А в пустые ворота пошли черти.
А песня лилась, рвала душу, губила суету и мелочь жизни
-звала на простор, на вольную волю. А черти шли и шли в пустые
ворота. Стражнику поднесли огромную чару... Он, не раздумывая,
выпил, трахнул чару о землю, уронил голову на руки и опять
сказал;
- М-мх...
Отец твой давно уж в могиле,
Сырою землею зарыт.
А брат твой давно уж в Сибири -
Давно кандалами гремит.
Стражник дал кулаком по колену, поднял голову - лицо в
слезах.
А брат твой давно уж в Сибири -
Давно кандалами гремит, -
пропел он страдальческим голосом. - Жизнь моя, иль ты
приснилась мне? Дай "Камаринскую"! Пропади все пропадом, гори
все синим огнем! Дай вина!
- Нельзя, мужичок, нельзя, - сказал лукавый маэстро. - Ты
напьешься и все забудешь,
- Кто?! - заорал стражник. И лапнул маэстро за грудки: -
Кто тут меня учить будет?! Ты, козел? Да я тебя... в три узла
завяжу, вонючка! Я вас всех понесу по кочкам!..
- Что они так обожают кочки? - удивился Изящный черт. -
Один собирался нести по кочкам, другой... Какие кочки вы имеете
в виду, уважаемый? - спросил он стражника.
- Цыть! - сказал стражник, - "Камаринскую"!
- "Камаринскую", - велел Изящный музыкантам.
- Вина! - рявкнул стражник.
- Вина, - покорно вторил Изящный.
- Может, не надо? - заспорил притворяшка маэстро. - Ему же
плохо будет.
- Нет, надо! - повысил голос Изящный черт. - Ему будет
хорошо!
- Друг! - заревел стражник. - Дай я тебя поцелую!
- Иду! - откликнулся Изящный черт. - Счас мы с тобой
нарежемся! Мы их всех понесем по кочкам! Мы их всех тут!..
Иван удивленно смотрел на чертей, что крутились вокруг
стражника, особенно изумил его Изящный черт.
- Ты-то чего раздухарился, эй? - спросил он его.
- Цыть! - рявкнул Изящный черт, - А то я тебя так понесу
по кочкам, что ты...
- Что, что? - угрожающе переспросил Иван. И поднялся. -
Кого ты понесешь по кочкам? Ну-ка, повтори.
- Ты на кого это тут хвост поднимаешь? - тоже угрожающе
спросил верзила-стражник Ивана.
- На моего друга?! Я из тебя лангет сделаю!
- Опять лангет, - сказал Иван, останавливаясь. - Вот
дела-то!
- "Камаринскую"! - раскапризничался Изящный черт. - Иван
нам спляшет. "Камаринскую"! Ваня давай!
- Пошел к дьяволу! - обозлился Иван. - Сам давай... с
другом вон.
- Тогда я не посылаю с тобой черта, - сказал Изящный черт.
И внимательно, злобно посмотрел на Ивана. - Понял? Попадешь ты
к Мудрецу!.. Ты к нему ни-ког-да не попадешь.
- Ах ты, харя ты некрещеная! - задохнулся от возмущения
Иван. - Да как же это? Да нечто так можно? Где же стыд-то у
тебя? Мы же договорились. Я же такой грех на душу взял - научил
вас, как за ворота пройти.
- Последний раз спрашиваю: будешь плясать?
- О, проклятие!.. - застонал Иван. - Да что же это
такое-то? Да за что же мне муки такие?
- "Камаринскую"! - велел Изящный черт. - "Пошехонские
страдания".
Черти-музыканты заиграли "Камаринскую". И Иван пошел,
опустив руки, пошел себе кругом, пошел пристукивать
лапоточками. Он плясал и плакал. Плакал и плясал.
- Эх, справочка!.. - воскликнул он зло и горько. - Дорого
же ты мне достаешься! Уж так дорого, что и не скажешь, как
дорого!..
x x x
И вот - канцелярия. О канцелярия! Вот уж канцелярия так
канцелярия. Иван бы тут вконец заблудился, если бы не черт.
Черт пригодился как нельзя кстати. Долго ходили они по
лестницам и коридорам, пока нашли приемную Мудреца.
- Минуточку, - оказал черт, когда вошли в приемную.
-Посиди тут... Я скоро. - И куда-то убежал.
Иван огляделся. В приемной сидела молоденькая секретарша,
похожая на библиотекаршу, только эта другого цвета, и зовут
Милка. А ту - Галка. Секретарша Милка печатала на машинке и
говорила сразу по двум телефонам.
- Ой, ну это же пшено! - говорила она в одну трубку и
улыбалась. - Помнишь, у Моргуновых: она напялила на себя желтое
блестящее платье, копну сена, что ли, символизировала? Да о чем
тут ломать голову? О чем? И тут же - в другую, строго:
- Его нету. Не зна... А вы не интонируйте, не интонируйте,
я вам пятый раз говорю: его нету. Не знаю.
- Во сколько ты там был? В одиннадцать? Один к одному?
Интересно... Она одна была? Она кадрилась к тебе?.
- Слушайте, я же ска... А вы не интонируйте, не
интонируйте. Не знаю.
Иван вспомнил: их библиотекарша, когда хочет спросить по
телефону у своей подруги, у себя ли ее начальник, спрашивает:
"Твой бугор в яме? " И он тоже спросил Милку:
- А бугор когда будет в яме? - Он вдруг что-то разозлился
на эту Милку.
Милка мельком глянула на него.
- Что вы хотите? - спросила она.
- Я спрашиваю: когда бу...
- По какому вопросу?
- Нужна справка, что...
- Понедельник, среда, девять тире одиннадцать.
- Мне... - Иван хотел сказать, что ему нужна справка до
третьих петухов. Милка опять отстукала:
- Понедельник, среда, с девяти до одиннадцати. Тупой?
Это пшено, - сказал Иван. И встал и вольно прошелся по
приемной. - Я бы даже сказал, компот. Как говорит наша Галка:
"собачья радость на двух", "смесь козла с "грюндиком". Я
спрашиваю глобально: ты невеста? И сам отвечаю: невеста. Один к
одному. - Иван все больше накалялся. - Но у тебя же - посмотри
на себя - у тебя же нет румянца во всю щеку. Какая же ты
невеста? Ты вот спроси меня - я вечный жених, - спроси:
появилась у меня охота жениться на тебе? Ну-ка, спроси.
- Появилась охота?
- Нет, - твердо сказал Иван.
Милка засмеялась и захлопала в ладоши.
- Ой, а еще? - попросила она. - Еще что-нибудь. Ну,
пожалуйста. Иван не понял, что "еще"?
- Еще покажите что-нибудь.
- А-а, - догадался Иван, - ты решила, что я шут гороховый.
Что я - так себе, Ванек в лапоточках... Тупой, как ты говоришь.
Так вот знай: я мудрее всех вас... глубже, народнее. Я выражаю
чаяния, а вы что выражаете? Ни хрена не выражаете! Сороки. Вы
пустые, как... Во мне суть есть, а в вас и этого нету. Одни
танцы - шманцы на уме. А ты даже говорить толком со мной не
желаешь. Я вот как осержусь, как возьму дубину!..
Милка опять громко засмеялась.
- Ой, как интересно! А еще, а?
- Худо будет! - закричал Иван. - Ой, худо будет!.. Лучше
вы меня не гневите, не гневите лучше!..
Тут в приемную влетел черт и увидел, что Иван орет на
девицу.
- Тю, тю, тю, - испуганно затараторил черт и стал теснить
Ивана в угол. - Чего это тут такое? Кто это нам разрешил
выступать?.. Ая-я-я-яй! Отойти никуда нельзя. Предисловий
начитался, - пояснил он девице "выступление" Ивана. - Сиди
тихо, счас нас примут. Счас он придет... Я там договорился: нас
примут в первую очередь.
Только черт сказал так, в приемную вихрем ворвался некто
маленький, беленький - сам Мудрец, как понял Иван.
- Чушь, чушь, чушь, - быстро сказал он на ходу. - Василиса
никогда на Дону не была.
Черт почтительно склонил голову.
- Проходите, - сказал Мудрец, ни к кому отдельно не
обращаясь. И исчез в кабинете.
Пошли, - подтолкнул черт Ивана. - Не вздумай только
вылететь со своими предисловиями... Поддакивай, и все.
x x x
Мудрец бегал по кабинету. Он, что называется, рвал и
метал.
- Откуда?! Откуда они это взяли?! - вопрошал он кого-то и
поднимал руки кверху. - Откуда?!
- Чего ты расстроился, батя? - спросил Иван участливо.
Мудрец остановился перед посетителями, Иваном и чертом.
- Ну? - спросил он сурово и непонятно. - Облапошили Ивана?
- Почему вы так сразу ставите вопрос? - увертливо
заговорил черт. - Мы, собственно, давно хотели...
- Что вы? Что вам надо в монастыре? Ваша цель?
- Разрушение примитива, - твердо сказал черт. Мудрец
погрозил ему пальцем.
- Озоруете! А теоретически не готовы.
- Нет, ну серьезно... - заулыбался черт на стариковскую
нестрашную угрозу. - Ну тошно же смотреть. Одни рясы чего
стоят!
- Что им, в полупендриках ваших ходить?
- Зачем в полупендриках? Никто к этому не призывает. Но,
положа руку на сердце: неужели не ясно, что они безнадежно
отстали? Вы скажете - мода. А я скажу: да, мода! Ведь если
мировые тела совершают свой круг по орбите, то они, строго
говоря, не совсем его совершают...
- Тут, очевидно, следует говорить не о моде, - заговорил
старик важно и взволнованно, - а о возможном положительном
влиянии крайнебесовских тенденций на некоторые устоявшиеся
нормы морали...
- Конечно! - воскликнул черт, глядя на Мудреца влюбленными
глазами. - Конечно, о возможном положительном влиянии.
- Всякое явление, - продолжал старик, - заключает в себе
две функции: моторную и тормозную. Все дело в том, какая
функция в данный момент больше раздражается; моторная или
тормозная. Если раздражитель извне попал на моторную функцию -
все явление подпрыгивает и продвигается вперед, если
раздражитель попал на тормозную - все явление, что называется,
съеживается и отползает в глубь себя. - Мудрец посмотрел на
черта и на Ивана. - Обычно этого не понимают...
- Почему, это же так понятно, - сказал черт.
- Я все время твержу, - продолжал Мудрец, - что необходимо
учитывать наличие вот этих двух функций. Учитывайте функции,
учитывайте функции! Всякое явление, если можно так выразиться,
о двух головах: одна говорит "да", другая говорит "нет".
- Я видел явление о трех головах... - вякнул было Иван, но
на него не обратили внимания.
- Ударим одну голову, услышим "да"; ударим другую, услышим
"нет". - Старик Мудрец стремительно вскинул руку, нацелился
пальцем в черта. - Какую ударили вы?
- Мы ударили, которая сказала "да", - не колеблясь,
ответил черт. Старик опустил руку.
- Исходя из потенциальных возможностей данных голов,
данного явления, голова, которая говорит "да", - крепче.
Следует ожидать, что все явление подпрыгнет и продвинется
вперед. Идите. И - с теорией, с теорией мне!.. - Старик опять
погрозил пальцем черту.
- Манкируете! Смотрите! Распушу!.. Ох, распушу! Черт,
мелко кивая головой, улыбаясь, пятился и пятился к выходу...
Задом открыл дверь и так с подкупающей улыбкой на мордочке
исчез. Иван же как стоял, так упал на колени перед Мудрецом.
- Батя, - взмолился он, - ведь на мне грех-то: я научил
чертей, как пройти в монастырь...
- Ну?.. Встань-ка, встань - я не люблю этого. Встань, -
велел Мудрец. Иван встал.
- Ну? И как же ты их научил? - с улыбкой спросил старик.
- Я подсказал, чтоб они спели родную песню стражника...
Они там мельтешили перед ним - он держался пока, а я говорю: вы
родную его запойте, родную его... Они и запели...
- Какую же они запели?
- "По диким степям Забайкалья". Старик засмеялся
- Ах, шельмы! - воскликнул он. - И хорошо запели?
- Так запели, так сладко запели, что у меня у самого горло
перехватило.
- А ты петь умеешь? - быстро спросил Мудрец.
- Ну, как умею?.. Так...
- А плясать?
- А зачем? - насторожился Иван.
- Ну-ка... - заволновался старичок, - вот чего! Поедем-ка
мы в одно место. Ах, Ваня!.. Устаю, дружок, так устаю - боюсь,
упаду когда-нибудь и не встану. Не от напряжения упаду, заметь,
от мыслей.
Тут вошла секретарша Милка. С бумагой.
- Сообщают: вулкан "Дзидра" готов к извержению, - доложила
она.
- Ага! - воскликнул старичок и пробежался по кабинету. -
Что? Толчки?
- Толчки. Температура в кратере... Гул.
- Пойдем от аналогии с беременной женщиной, - подстегнул
свои мысли старичок. - Толчки... Есть толчки? Есть. Температура
в кратере... Общая возбудимость беременной женщины, болтливость
ее - это не что иное, как температура в кратере. Есть? Гул,
гул... - Старичок осадил мысли, нацелился пальцем в Милку: - А
что такое гул?
Милка не знала.
- Что такое гул? - Старичок нацелился в Ивана.
- Гул?.. - Иван засмеялся. - Это смотря какой гул...
Допустим, гул сделает Илья Муромец-это одно, а сделает гул
Бедная Лиза - это...
- Вульгартеория, - прервал старичок Ивана. - Гул - это
сотрясение воздуха.
- А знаешь, как от Ильи сотрясается! - воскликнул Иван. -
Стекла дребезжат!
- Распушу! - рявкнул старичок. Иван смолк. - Гул - это не
только механическое сотрясение, это также... утробное. Есть
гул, который человеческое ухо не может воспринять...
- Ухо-то не может воспринять, а... - не утерпел опять
Иван, но старичок вперил в пего строгий взор.
- Ну что тебя, распушить?
- Не надо, - попросил Иван. - Больше не буду.
- Продолжим. Все три признака великой аналогии - налицо.
Резюме? Резюме: пускай извергается.
- Старичок выстрелил пальчиком в секретаршу: - Так и
запишите. Секретарша Милка так и записала. И ушла.
- Устаю, Ваня, дружок, - продолжал старичок свою тему, как
если бы он и не прерывался.
- Так устаю, что иногда кажется: все, больше не смогу
наложить ни одной резолюции. Нет, наступает момент, и опять
накладываю. По семьсот, по восемьсот резолюций в сутки. Вот и
захочется иной раз... - Старичок тонко, блудливо засмеялся.
- Захочется иной раз пощипать... травки пощипать,
ягодки... черт те что!.. И, знаешь ли, принимаю решение...
восемьсот первое: перекур! Есть тут одна такая... царевна
Несмеяна, вот мы счас и нагрянем к ней.
Опять вошла секретарша Милка: - Сиамский кот Тишка прыгнул
с восьмого этажа.
- Разбился?
- Разбился.
Старичок подумал...
- Запишите, - велел он. - Кот Тимофей не утерпел.
- Все? - спросила секретарша.
- Все. Какая по счету резолюция на сегодня?
- Семьсот сорок восьмая.
- Перекур.
Секретарша Милка кивнула головой. И вышла.
- К царевне, дружок! - воскликнул освобожденный Мудрец. -
Сейчас мы ее рассмешим! Мы ее распотешим, Ваня. Грех, грех,
конечно, грех... А?
- Я ничего. До третьих петухов-то успеем? Мне еще идти
сколько.
- Успеем! Грех, говоришь? Конечно, конечно, грех. Не
положено, да? Грех, да?
- Я не про тот грех... Чертей, мол, в монастырь пустили -
вот грех-то.
Старичок значительно подумал.
- Чертей-то? Да, - сказал он непонятно. - Все не так
просто, дружок, все, милый мой, очень и очень не просто. А
кот-то... А? Сиамский-то. С восьмого этажа! Поехали!
x x x
Несмеяна тихо зверела от скуки.
Сперва она лежала просто так... Лежала, лежала и взвыла.
- Повешусь! - заявила она.
Были тут еще какие-то молодые люди, парни и девушки. Им
тоже было скучно. Лежали в купальных костюмах среди фикусов под
кварцевыми лампами - загорали. И всем было страшно скучно.
- Повешу-усь! - закричала Несмеяна. - Не могу больше!
Молодые люди выключили транзисторы.
- Ну, пусть, - сказал один. - А что?
- Принеси веревку, - попросила его. Этот, которого
попросили, полежал-полежал... сел, - А потом - стремянку?
-сказал он.
- А потом - крюк искать? Я лучше пойду ей по морде дам.
- Не надо, - сказали. - Пусть вешается - может, интересно
будет.
Одна девица встала и принесла веревку. А парень принес
стремянку и поставил ее под крюк, на котором висела люстра.
- Люстру сними пока, - посоветовали.
- Сам снимай! - огрызнулся парень.
Тогда тот, который посоветовал снять люстру, встал и полез
па стремянку - снимать люстру. Мало-помалу задвигались... Дело
появилось.
- Веревку-то надо намылить.
- Да, веревку намыливают... Где мыло?
Пошли искать мыло.
- Есть мыло?
- Хозяйственное...
- Ничего?
- Какая разница! Держи веревку. Не оборвется?
- Сколько в тебе, Алка? - Алка это и есть Несмеяна. -
Сколько весишь?
- Восемьдесят.
- Выдержит. Намыливай.
Намылили веревку, сделали петлю, привязали конец к
крюку... Слезли со стремянки.
- Давай, Алка. Алка - Несмеяна вяло поднялась... зевнула и
полезла на стремянку. Влезла...
- Скажи последнее слово, - попросил кто-то.
- Ой, только не надо! - запротестовали все остальные. - Не
надо, Алка, не говори.
- Этого только не хватает!
- Умоляю, Алка!.. Не надо слов. Лучше спой.
- Ни петь, ни говорить я не собираюсь, - сказала Алка.
- Умница! Давай.
Алка надела на шею петлю... Постояла.
- Стремянку потом ногой толкни.
Но Алка вдруг села на стремянку и опять взвыла:
- Тоже скучно-о!.. - не то пропела она, не то заплакала. -
Не смешно-о! С ней согласились.
- Действительно...
- Ничего нового: было-перебыло.
- К тому же патология.
- Натурализм.
И тут-то вошли Мудрец с Иваном.
- Вот, изволь, - бодренько заговорил старичок, хихикая и
потирая руки, - дуреют от скуки. Ну-с, молодые люди!..
Разумеется, все средства испробованы, а как избавиться от скуки
- такого средства нет. Так ведь? А, Несмеянушка?
- Ты прошлый раз обещал что-нибудь придумать, - капризно
сказала Несмеяна со стремянки.
- А я и придумал! - воскликнул старичок весело. - Я
обещал, я и придумал. Вы, господа хорошие, в поисках так
называемого веселья совсем забыли о народе. А ведь народ не
скучал! Народ смеялся!.. Умел смеяться. Бывали в истории
моменты, когда народ прогонял со своей земли целые полчища - и
только смехом. Полчища окружали со всех сторон крепостные
стены, а за стенами вдруг раздавался могучий смех... Враги
терялись и отходили. Надо знать историю, милые люди... А то
мы... слишком уж остроумные, интеллектуальные... а родной
истории не знаем. А, Несмеянушка?
- Что ты придумал? - спросила Несмеяна.
- Что я придумал? Я взял и обратился к народу! - не без
пафоса сказал старичок.
- К народу, к народу, голубушка. Что мы споем, Ваня?
- Да мне как-то неловко: они нагишом все... - сказал
Иван. - Пусть хоть оденутся, что ли.
Молодые безразлично промолчали, а старичок похихикал
снисходительно - показал, что он тоже не в восторге от этих
средневековых представлений Ивана о стыдливости.
- Ваня, это... Ну, скажем так: не нашего ума дело. Наше
дело - петь и плясать. Верно? Балалайку! Принесли балалайку.
Иван взял ее. Потренькал, потинькал - подстроил... Вышел
за дверь,.. И вдруг влетел в комнату - чуть не со свистом и с
гиканьем - с частушкой:
Эх, милка моя,
Шевелилка моя,
Сама ходит шевелит...
- О-о!.. - застонали молодые и Несмеяна. - Не надо! Ну,
пожалуйста...
- Не надо, Ваня.
- Так, - сказал старичок. - На языке офеней это называется
- не прохонже. Двинем резерв.
Перепляс! Ваня, пли!
- Пошел к чертовой матери! - рассердился Иван. - Что я
тебе, Петрушка? Ты же видишь, им не смешно! И мне тоже не
смешно.
- А справка? - зловеще спросил старичок. - А?
Справка-то... Ее ведь надо заработать.
- Ну вот, сразу - в кусты. Как же так, батя?
- А как же! Мы же договорились.
- Но им же не смешно! Было бы хоть смешно, ей-богу, но
так-то... Ну стыдно же, ну...
- Не мучай человека, - сказала Несмеяна старичку.
- Давай справку, - стал нервничать Иван. - И так
проваландались сколько. Я же не успею. Первые петухи-то когда
ишо пропели!.. Вот-вот вторые грянут, а до третьих надо успеть.
А мне ишо идти да идти.
Но старичок решил все же развеселить молодежь. И пустился
он на очень и очень постыдный выверт - решил сделать Ивана
посмешищем: так охота ему стало угодить своей "царевне", так
невтерпеж сделалось старому греховоднику. К тому же и досада
его взяла, что никак не может рассмешить этих скучающих
баранов.
- Справку? - спросил он с дурашливым недоумением. - Какую
справку?
- Здрассте! - воскликнул Иван. - Я же говорил...
- Я забыл, повтори.
- Что я умный.
- А! - "вспомнил" старичок, все стараясь вовлечь в
нехорошую игру молодежь тоже. - Тебе нужна справка, что ты
умный, Я вспомнил. Но как же я могу дать такую справку? А?
- У тебя же есть печать...
- Да печать-то есть... Но я же не знаю: умный ты или нет.
Я, допустим, дам тебе справку, что ты умный, а ты - дурак
дураком. Что это будет? Это будет подлог. Я не могу пойти на
это. Ответь мне прежде на три вопроса. Ответишь - дам тебе
справку, не ответишь - не обессудь.
- Давай, - с неохотой сказал Иван. - Во всех предисловиях
писано, что я вовсе не дурак.
- Предисловия пишут... Знаешь, кто предисловия пишет?
- Это что, первый вопрос?
- Нет, нет. Это еще не вопрос. Это так... Вопрос вот
какой: что сказал Адам, когда Бог вынул у него ребро и сотворил
Еву? Что сказал при этом Адам? - Старичок искоса и лукаво
поглядел на свою "царевну" и на других молодых:
поинтересовался, как приняли эту его затею с экзаменом. Сам он
был доволен. - Ну? Что же сказал Адам?
- Не смешно, - сказала Несмеяна. - Тупо. Плоско.
- Самодеятельность какая-то, - сказали и другие. -
Идиотизм. Что он сказал? "Сам сотворил, сам и живи с ней"?
Старичок угодливо засмеялся и выстрелил пальчиком в
молодого человека, который так сострил.
- Очень близко!.. Очень!
- Мог бы и поостроумнее сказать.
- Минуточку... Минуточку... - суетился старичок. - Самое
же интересное - как ответит Иван! Ваня, что сказал Адам?
- А можно, я тоже задам вопрос? - в свою очередь спросил
Иван. - Потом...
- Нет, сначала ответь: что сказал...
- Нет, пусть он спросит, - закапризничала Несмеяна. -
Спроси, Ваня.
- Да что он может спросить? Почем куль овса на базаре?
- Спроси, Ваня. Спроси, Ваня. Ваня, спроси. Спроси, Ваня!
- Ну-у, это уже ребячество, - огорчился старичок. -
Хорошо, спроси, Ваня.
- Ответь мне, почему у тебя одно лишнее ребро? - Иван.
подражая старичку, нацелился в него пальцем.
- То есть? - опешил тот.
- Нет, нет, не "то есть", а почему? - заинтересовалась
Несмеяна. - И почему ты это скрывал?
- Это уже любопытно, - заинтересовались и другие. - Лишнее
ребро? Это же из ряда вон!..
- Так вот вся мудрость-то откуда!
- Ой, как интересно-о!
- Покажите, пожалуйста. Ну, пожалуйста! Молодые люди стали
окружать старичка.
- Ну, ну, ну, - испугался старичок, - зачем же так? Ну что
за шутки? Что, так понравилась мысль дурака, что ли?
Старичка окружали все теснее. Кто-то уже тянулся к его
пиджаку, кто-то дергал за штаны - Мудреца вознамерились раздеть
без всяких шуток.
- И скрывать действительно такое преимущество... Зачем же?
- Подержите-ка пиджак, пиджак подержите!.. О, тут не
очень-то их прощупаешь!
- Прекратите! - закричал старичок и начал сопротивляться
изо всех сил, но только больше раззадоривал этим. - Немедленно
прекратите это безобразие! Это не смешно, понимаете? Это не
юмор, это же не юмор! Дурак пошутил, а они... Иван, скажи, что
ты пошутил!
- По-моему, я уже нащупал!.. Рубашка мешает, - вовсю
шуровал один здоровенный парень. - У него тут еще майка... Нет,
теплое белье! Синтетическое. Лечебное. Подержите-ка рубашку...
С Мудреца сняли пиджак, брюки. Сняли рубашку. Старичок
предстал в нижнем теплом белье.
- Это безобразие! - кричал он. - Здесь же нет основания
для юмора! Когда смешно? Смешно, когда намерения, цель и
средства - все искажено! Когда налицо отклонение от нормы!
Здоровенный парень деликатно похлопал его по круглому
животу.
- А это... разве не отклонение?
- Руки прочь! - завопил старичок. - Идиоты! Придурки!..
Никакого представления, что такое смешно!.. Кретины!
Лежебоки...
В это время его аккуратненько пощекотали, он громко
захохотал и хотел вырваться из окружения, но молодые бычки и
телки стояли весьма плотно.
- Почему вы скрывали о наличии лишнего ребра?
- Да какое ребро? Ой, ха-ха-ха!.. Да где? Ха-ха-ха!.. Ой,
не могу!.. Это же... Ха-ха-ха!.. Это же... Ха-ха-ха!..
- Дайте ему сказать.
- Это примитив! Это юмор каменного века! Все глупо,
начиная с ребра и кончая вашим стремлением... Ха-ха-ха!..
О-о-о!.. - И тут старичок пукнул, так это - по-старчески,
негромко дал, и сам очень испугался, весь встрепенулся и
съежился.
А с молодыми началась истерика, Теперь хохотали они, но
как! - взахлеб, легли. Несмеяна опасно качалась на стремянке,
хотела слезть, но не могла двинуться от смеха. Иван полез и
снял ее. И положил рядом с другими - хохотать. Сам же нашел
брюки старика, порылся в кармане... И нашел. Печать. И взял ее.
- Вы пока тут занимайтесь, - сказал он, - а мне пора
отправляться.
- Зачем же ты всю-то... печать-то? - жалко спросил Мудрец.
-Давай, я тебе справку выдам.
- Я сам теперь буду выдавать справки. Всем подряд. - Иван
пошел к двери. - Прощайте.
- Это вероломство, Иван, - сказал Мудрец. - Насилие.
- Ничего подобного. - Иван тоже стал в позу. - Насилие -
это когда по зубам бьют.
- Я ведь наложу резолюцию! - заявил Мудрец с угрозой. -
Наложу ведь - запляшете!
- Слабо, батя! - крикнули из компании молодых. - Клади!
- Возлюбленный мой! - заломила руки в мольбе Несмеяна. -
Наложи! Колыхни атмосферу!
- Решение! - торжественно объявил Мудрец. - Данный юмор
данного коллектива дураков объявляется тупым! А также
несвоевременным и животным, в связи с чем он лишается права
выражать собой качество, именуемое в дальнейшем - смех. Точка.
Мой так называемый нежданчик считать недействительным.
x x x
И грянула вдруг дивная, стремительная музыка... И хор.
Хор, похоже, поет и движется - приплясывают.
Песенка чертей.
Аллилуйя - вот,
Три-четыре - вот,
Шуры-муры. Шуры-муры,
Аллилуйя - a! Аллилуйя - a!
Мы возьмем с собой в поход
На покладистый народ -
Политуру. Политуру.
Аллилуйя - а! Аллилуйя - а!
Наше - вам
С кистенем;
Под забором,
Под плетнем -
Покультурим. Покультурим.
Аллилуйя - a! Аллилуйя - a!
Это где же так дивно поют и пляшут? Где так умеют
радоваться? Э - э!.. То в монастыре. Черти. Монахов они оттуда
всех выгнали, а сами веселятся. Когда наш Иван пришел к
монастырю, была глубокая ночь; над лесом, близко, висела луна.
На воротах стоял теперь стражник - черт. Монахи же облепили
забор и смотрели, что делается в монастыре. И там-то как раз
шел развеселый бесовский ход: черти шли процессией и пели с
приплясом. А песня их далеко разносилась вокруг.
Ивану стало жалко монахов. Но когда он подошел ближе, он
увидел: монахи стоят и подергивают плечами в такт чертовой
музыке. И ногами тихонько пристукивают. Только несколько - в
основном пожилые - сидели в горестных позах на земле и
покачивали головами... Но вот диковина: хоть и грустно они
покачивали, а все же в такт. Да и сам Иван - постоял маленько и
не заметил, как стал тоже подергиваться и притопывать ногой,
словно зуд его охватил. Но вот визг и песнопение смолкло в
монастыре - видно, устали черти, передых взяли. Монахи отошли
от забора... И тут вдруг вылез из канавы стражник-монах и пошел
с пьяных глаз на свое былое место.
- Ну-ка, брысь! - сказал он черту. - Ты как здесь?
Черт-стражник снисходительно улыбался.
- Иди, иди, дядя, иди проспись. Отойди!
- Эт-то што такое?! - изумился монах. - По какому такому
праву? Как ты здесь оказался?
- Иди проспись, потом я тебе объясню твое право. Пшел!
Монах полез было на черта, но тот довольно чувствительно
ткнул его пикой.
- Пшел, говорят! Нальют глаза-то и лезут... Не положено
подходить! Вон инструкция висит: подходить к воротам не ближе
десяти метров.
- Ах ты, харя! - заругался монах. - Ах ты, аборт
козлиный!.. Ну, ладно, ладно... Дай, я в себя приду, я тебе
покажу инструкцию. Я тебя самого повешу заместо инструкции!
- И выражаться не положено, - строго заметил черт. - А то
я тебя быстро определю - там будешь выражаться, сколько влезет.
Обзываться он будет! Я те по - обзываюсь!
Иди отсюда, пока я те... Иди отсюда! Бочка пивная. Иди
отсюда!
- Агафангел! - позвали монаха. - Отойди... А то наживешь
беды. Отойди от греха.
Агафангел, покачиваясь, пошел восвояси. Пошел и загудел:
По диким степям Забайкалья,
Где золото роют в горах,
Бродяга, судьбу проклиная...
Черт-стражник захихикал ему в спину.
- Агафангел... - сказал он, смеясь. - И назовут же! Уж
скорей-"Агавинус". Или просто-"Вермут".
- Што же это, братцы, случилось-то с вами? - спросил Иван,
подсаживаясь к монахам. - Выгнали?
- Выгнали, - вздохнул один седобородый. - Да как выгнали!
Пиночьями, вот как выгнали! Взашей попросили.
- Беда, беда, - тихо молвил другой. - Вот уж беда так
беда: небывалая. Отродясь такой не видывали.
- Надо терпеть, - откликнулся совсем ветхий старичок и
слабо высморкался. - Укрепиться и терпеть.
- Да что же терпеть-то?! - воскликнул Иван. - Что
терпеть-то?! Надо же что-то делать!
- Молодой ты, - урезонили его. - Потому и шумишь. Будешь
постарше - не будешь шуметь. Што делать? Што тут сделаешь -
вишь, сила какая! - Это нам за грехи наши. - За грехи, за
грехи... Надо терпеть. - Будем терпеть.
Иван с силой, зло, стукнул кулаком себя по колену. И
сказал горько:
- Где была моя голова дурная?! Где она была, тыква?! Я
виноватый, братцы, я виноватый! Я подкузьмил вам. На мне грех.
- Ну, ну, ну, - стали его успокаивать. - Что ты? Эка, как
тебя сграбастало. Чего ты?
- Эх-х!.. - сокрушался Иван. И даже заплакал. - Сколько же
я на душу взял... за один-то поход! Как же мне тяжко!..
- Ну, ну... Не казнись, не надо. Что теперь сделаешь? Надо
терпеть, милок.
Тут вышел из ворот Изящный черт и обратился ко всем.
- Мужички, - сказал он, - есть халтура! Кто хочет
заработать?
- Ну? А чего такое? - зашевелились монахи. - Чего надо-то?
- У вас там портреты висят... в несколько рядов...
- Иконы.
- А?
- Святые наши, какие портреты?
- Их надо переписать: они устарели.
Монахи опешили.
- И кого же заместо их писать? - тихо спросил самый старый
монах.
- Нас.
Теперь уж все смолкли. И долго молчали.
- Гром небесный, - сказал старик монах. - Вот она,
кара-то.
- Ну? - торопил Изящный черт. - Есть мастера? Заплатим
прилично...
Все равно ведь без дела сидите.
- Бей их! - закричал вдруг один монах. И несколько человек
вскочило... И кинулись на черта, ко тот быстро вбежал в ворота,
за стражника. А к стражнику в момент подстроились другие черти
и выставили вперед пики. Монахи остановились.
Какие вы все же... грубые, - сказал им Изящный черт из-за
частокола. - Невоспитанные. Воспитывать да воспитывать вас...
Дикари. Пошехонь. Ничего, мы за вас теперь возьмемся. - И он
ушел. И только он ушел, в глубине монастыря опять грянула
музыка... И послышался звонкий перестук копыт по булыжнику -
черти били на площади массовую чечетку. Иван взялся за голову и
пошел прочь.
x x x
Шел он по лесу, а его все преследовала, догоняла, стегала
окаянная музыка, чертячий пляс. Шел Иван и плакал - так горько
было на душе, так мерзко. Сел он на ту же поваленную лесину, на
какой сидел прошлый раз. Сел и задумался. Сзади подошел Медведь
и тоже присел.
- Ну, сходил? - спросил он.
- Сходил, - откликнулся Иван. - Лучше бы не ходил...
- Что? Не дали справку?
Иван только рукой махнул, не стал говорить - больно было
говорить. Медведь прислушался к далекой музыке... И все понял
без слов.
- Эти... - сказал он. - Все пляшут?
- Где пляшут-то? В монастыре пляшут-то!
- Ох, мать честная! - изумился Медведь. - Прошли?
- Прошли.
- Ну, все, - сказал Медведь обреченно, - надо уходить. Я
так и знал, что пройдут.
Они помолчали.
- Слушай, - заговорил Медведь, - ты там ближе к городу...
Какие условия в цирке?
- Вроде ничего... Я, правда, не шибко знаю, но так,
слышно, ничего.
- Как насчет питания, интересно... Сколькиразовое?
- Шут его знает. Хочешь в цирк?
- Ну, а что делать-то? Хочешь не хочешь - пойдешь. Куда
больше?
- Да... - вздохнул Иван. - Дела.
- Сильно безобразничают? - спросил Медведь, закуривая. -
Эти-то?
- А что же... смотреть, что ли, будут!
- Это уж... не для того старались. Погарцуют теперь. Тьфу,
в душу мать-то совсем!.. -
Медведь закашлялся. Долго с хрипом кашлял. - Еще откажут
вот... в цирке-то - собрался. Забракуют. Легкие как тряпки
стали. Бывало, пробку вышибал - с оглоблю толщиной вылетала, а
давеча за коровой погнался... кхо, кхо, кхох... с версту
пробежал и язык высунул. А там небось тяжести надо подымать.
- Там надо на задних лапах ходить, - сказал Иван.
- Зачем? - не понял Медведь.
- Да что же ты, не знаешь, что ли? Тех и кормят, кто на
задних лапах умеет.
Любая собака знает...
- Да какой интерес-то?
- Это уж я не знаю.
Медведь задумался. Долго молчал. - Ну и ну, - сказал.
- У тебя семья-то есть? - поинтересовался Иван
- Где!.. - горько, с отчаянием воскликнул Михаило Иваныч.
-Разогнал.
Напился, начал буянить-то - они все разбежались. Где
теперь, сам не знаю. - Он еще помолчал. И вдруг встал и
рявкнул: - Ну, курва! Напьюсь водки, возьму оглоблю и пойду
крушить монастырь!
- Зачем же монастырь-то?
- Они же там!
- Нет, Михаило Иваныч... не надо. Да ты и не попадешь
туда.
Михаило Иваныч сел и трясущимися лапами стал закуривать.
- Ты не пьешь? - спросил.
- Нет.
- Зря, - зло сказал Михаило Иваныч.. - Легче становится.
Хошь, научу?
- Нет, - решительно сказал Иван. - Я пробовал - она
горькая.
- Кто?
- Водка-то.
Михаило Иваныч оглушительно захохотал... И хлопнул Ивана
по плечу.
- Эх, дите ты, дите!.. Чистое дите, ей-богу. А то научу?
- Нет. - Иван поднялся с лесины. - Пойду: время осталось с
гулькин нос. Прощай.
- Прощай, - сказал Медведь. И они разошлись в разные
стороны.
x x x
И пришел Иван к избушке Бабы-Яги. И хотел уж было мимо
протопать, как услышал - зовут:
- Иванушка, а Иванушка! Что ж мимо-то?
Оглянулся Иван - никого.
- Да здесь я, - опять голос, - в сортире! Видит
Иван-сортир, а на двери - замок пудовый. А голос-то - оттуда,
из сортира.
- Кто там? - спросил Иван.
- Да я это, дочка Бабы-Яги... усатая-то, помнишь?
- Помню, как же. А чего ты там? Кто тебя?
- Выручи меня отсюда, Иванушка... Открой замок. На
крылечке, под половиком, ключ, возьми его и открой. Потом
расскажу все.
Иван нашел ключ, открыл замок. Усатая дочь Бабы-Яги
выскочила из сортира и стала шипеть и плеваться.
- Вот как нынче с невестами-то!.. Ну, змей!.. Я тебе этого
не прощу, я тебе устрою...
- Это Горыныч тебя туда законопатил?
- Горыныч.., Тьфу, змей! Ладно, ладно... чердак в кубе, я
тебе тоже придумаю гауптвахту, гад. - За что он тебя? - спросил
Иван. - Спроси у него! Воспитывает. Полковника из себя
изображает - на гауптвахту посадил. Слова лишнего не скажи!
Дубина такая.
- Дочка Бабы-Яги вдруг внимательно посмотрела на Ивана.
-Слушай, - сказала она, - хочешь стать моим любовником? А? Иван
оторопел поначалу, но невольно оглядел усатую невесту:
усатая-то она усатая, но остальное-то все при ней, и даже
больше - и грудь, и все такое. Да и усы-то... это ведь... что
значит усы? Темная полоска на губе, какие это, в сущности, усы,
это не усы, а так - признак.
- Я что-то не понял... - замялся Иван. - Как-то это до
меня... не совсем... не того...
- Ванька, смотри! - раздался вдруг голос Ильи Муромца.
-Смотри, Ванька!
- Начинается! - поморщился Иван. - Заванькал.
- Что начинается? - не поняла невеста; она не могла
слышать голос Ильи: не положено.
- Можно подумать, что тебе то и дело навяливаются в
любовницы.
- Да нет, - сказал Иван, - зачем? Я в том смысле, что...
значит, это... дело-то такое...
- Чего ты мямлишь-то? Вот мямлит стоит, вот крутит. Да так
да, нет - нет, чего тут крутить-то? Я другого кого-нибудь
позову. - А Баба-Яга - то?
- Она в гости улетела. А Горыныч на войне.
- Пошли, - решился Иван. - У меня полчаса есть еще.
Побалуемся.
Вошли они в избушку... Иван скинул лапоточки и вольготно
прилег пока на кровать.
- Устал, - сказал он. - Ох, и устал же! Где только не был!
И какого я только сраму не повидал и не натерпелся...
- Это тебе не на печке сидеть. Что лучше: салат или
яишенку?
- Давай чего-нибудь на скорую руку... Время-то - к свету.
- Успеешь. Лучше мы яишенку, с дороги-то - по-сытней. -
Дочь Бабы-Яги развела на шестке огонек под таганком, поставила
сковородку.
- Пусть пока разогревается... Ну-ка, поцелуй меня - как ты
умеешь? - И дочь Бабы-Яги навалилась на Ивана и стала
баловаться и резвиться.
- О - о, да ты не умеешь ничего! А лапти снял!
- Кто не умеет? - взвился Иван соколом. - Я не умею? Да я
тут счас так размахнусь, что ты... Держи руку! Руку держи! Да
мою руку-то, мою, держи, чтоб не тряслась. Есть? Держи другую,
другую держи!.. Держишь?
- Держу? Ну?..
- Отпускай-ай, - заорал Иван.
- Погоди, сковородка перекалилась, наверно, - сказала дочь
Бабы-Яги.
- Ты смотри, какой ты! А ребеночка сделаешь мне?
- Чего же не сделать? - вовсю раздухарился Иван. - Хоть
двух. А сумеешь ты с ним, с ребеночком-то? С имя ведь возни да
возни... знаешь сколько!
- Я уже пеленать умею, - похвасталась дочь Бабы-Яги.
-Хошь, покажу? Счас яишенку поставлю... и покажу.
Иван засмеялся:
- Ну, ну...
- Счас увидишь. - Дочь Бабы-Яги поставила на огонь яичницу
и подошла к Ивану. - Ложись.
- Зачем я-то?
- Я тебя спеленаю. Ложись.
Иван лег... И дочь Бабы-Яга стала пеленать его в простыни.
- Холшсенький мой, - приговаривала она, - маленький мой...
Сынуленька мой. Ну-ка, улыбнись мамочке. Ну ка, как мы умеем
улыбаться? Ну-ка?..
- У-а-а, у-а-а, - поплакал Иван. - Жратеньки хочу-у,
жратеньки хочу-у!..
Дочь Бабы-Яги засмеялась:
- А-а, жратеньки захотели? Жратеньки захотел наш
сынуленька... Ну, вот... мы и спеленали нашего маленького. Счас
мы ему жратеньки дадим... все дадим. Ну-ка, улыбнись мамочке.
Иван улыбнулся "мамочке".
- Во-от... - Дочь Бабы-Яги опять пошла в куть. Когда она
ушла, в окно, с улицы, прямо над кроватью, просунулись три
головы Горыныча. И замерли, глядя на спелшнатого Ивана... И
долго молчали. Иван даже зажмурился от жути.
- Утютюсеньки, - ласково сказал Горыныч. - Маленький...
Что же ты папе не улыбаешься? Мамочке улыбаешься, а папе не
хочешь. Ну-ка, улыбнись, Ну-ка?
- Мне не смешно, - скачал Иван.
- А-а, мы, наверно, того?.. Да, маленький?
- По-моему, да, - признался Иван.
- Мамочка! - позвал Горыныч. - Иди, сыночек обкакался.
Дочь Бабы-Яги уронила на пол сковородку с яишенкой...
Остолбенела. Молчала.
- Ну, что же вы? Чего же не радуетесь? Папочка пришел, а
вы грустные. - Горыныч улыбался всеми тремя головами. - Не
любите папочку? Не любят, наверно, папочку, не любят...
Презирают. Тогда папочка будет вас жратеньки. Хавать вас будет
папочка... С косточками! - Горыныч перестал улыбаться. - С
усами! С какашками! Страсти разыгрались?! - загремел он хором.
- Похоть свою чесать вздумали?! Игры затеяли?! Представления?..
Я проглочу весь этот балаган за один раз!
- Горыныч, - почти безнадежно сказал Иван, - а ведь у меня
при себе печать... Я заместо справки целую печать добыл. Эт-то
ведь... того... штука! Так что ты не ори тут. Не ори! - Иван от
страха, что ли, - стал вдруг набирать высоту и крепость в
голосе. - Чего ты разорался? Делать нечего? Схавает он... Он,
видите ли, жратеньки нас будет! Вон она, печать-то,
- глянь! Вон, в штанах. Глянь, если не веришь! Припечатаю
на три лба, будешь тогда...
Тут Горыныч усмехнулся и изрыгнул из одной головы огонь,
опалил Ивана. Иван смолк... Только еще сказал тихо:
- Не балуйся с огнем. Шуточки у дурака.
Дочь Бабы-Яги упала перед Горынычем на колени.
- Возлюбленный мои, - заговорила она, - только пойми меня
правильно: я же тебе его на завтрак приготовила. Хотела сюрприз
сделать. Думаю: прилетит Горыныч, а у меня для него что-то есть
вкусненькое... тепленькое, в простынках,
- Вот твари-то! - изумился Иван. - Сожрут и скажут: так
надо, так задумано. Во, парочка собралась! Тьфу!.. Жри, прорва!
Жри, не тяни время! Проклинаю вас! И только Горыныч изготовился
хамкнуть Ивана, только открыл свои пасти, в избушку вихрем
влетел донской Атаман из библиотеки.
- Доигрался, сукин сын?! - закричал он на Ивана.
- Допрыгался?! Спеленали! Горыныч весь встрепенулся, вскинул
головы...
- Эт-то что еще такое? - зашипел он.
- Пошли на полянку, - сказал ему Атаман, вынимая свою
неразлучную сабельку.
- Там будет способней биться. - Он опять посмотрел на
Ивана,.. Укоризненно сморщился.
- Прямо подарок в кулечке. Как же ты так?
- Оплошал, Атаман.. - Ивану совестно было глядеть на
донца, - Маху дал.. Выручи, ради Христа.
- Не горюй, - молвил казак. - Не таким оглоедам кровя
пускали, а этому-то... Я ему враз их смахну, все три. Пошли.
Как тебя? Горыныч? Пошли, цапнемся. Ну и уродина!.
- Какой у меня завтрак сегодня! - воскликнул Горыныч. - Из
трех блюд. Пошли.
И они пошли биться.
Скоро послышались с полянки тяжелые удары и невнятные
возгласы. Битва была жестокая. Земля дрожала. Иван и дочь
Бабы-Яги ждали.
- А чего это он про три блюда сказал? - спросила дочь
Бабы-Яги, - Он что, не поверил мне? Иван молчал. Слушал звуки
битвы.
- Не поверил, - решила дочь Бабы-Яги. - Тогда он и меня
сожрет: я как десерт пойду.
Иван молчал. Женщина тоже некоторое время молчала.
- А казак-то!.. - льстиво воскликнула она. - Храбрый
какой. Как думаешь, кто одолеет?
Иван молчал.
- Я за казака, - продолжала женщина. - А ты за кого?
- О-о, - застонал Иван. - Помру. От разрыва сердца.
- Что, плохо? - участливо спросила женщина. - Давай я
распеленаю тебя. - И она подошла было, чтобы распеленать Ивана,
но остановилась и задумалась. - Нет, подождем пока... Черт их
знает, как там у них? Подождем.
- Убей меня! - взмолился Иван. - Приткни ножом... Не
вынесу я этой муки.
- Подождем, подождем, - трезво молвила женщина. - Не будем
пороть горячку. Тут важно не ошибиться.
В это время на поляне сделалось тихо. Иван и дочь Бабы-Яги
замерли в ожидании... Вошел, пошатываясь, Атаман.
- Здоровый бугай, - сказал он. - Насилу одолел. А где
эта... А-а, вот она, краля! Ну, чего будем делать? Вслед за
дружком отправить тебя, гадину?
- Тю, тю, тю, - замахала руками дочь Бабы-Яги. - О, мне
эти казаки! Сразу на горло брать. Ты хоть узнай сперва, что тут
было-то!
- А то я не знаю вас! - Атаман распеленал Ивана и опять
повернулся к женщине: - Что же тут было?
- Да ведь он чуть не изнасиловал меня! Такой охальник,
такой охальник!.. Заласкаю, говорит, тебя до умопомрачения... И
приплод, мол, оставлю: назло Горынычу. Такой боевитый, такой
боевитый - так и обжигает!.. - И дочь Бабы-Яги нескромно
захихикала.
- Прямо огонек!
Атаман удивленно посмотрел на Ивана.
- Иван...
- Слушай ее больше! - воскликнул Иван горько. - И правда
бы, убить тебя, да греха на душу брать неохота - и так уж
там... невпроворот всякого. Хоть счас бы не крутилась!
- Но какой он ни боевитый, - продолжала женщина, словно не
слыша Ивана, - а все же боевитее тебя, казак, я мужчин не
встречала.
- А что, тебе так глянутся боевитые? - игриво спросил
Атаман, И поправил ус.
- Брось! - сказал Иван. - Пропадем. Не слушай ее, змею.
- Да ну, зачем пропадать... Мы ее в плен возьмем. -
Пойдем, Атаман: у нас времени вовсе нету. Вот-вот петухи
грянут.
- Ты иди, - велел Атаман, - а я тебя догоню. Мы тут
маленько...
- Нет, - твердо сказал Иван. - С места без тебя не
тронусь. Что нам Илья скажет?
- Мх-х, - огорчился казак. - Ну, ладно. Ладно... Не будем
огорчать Муромца. До другого разочка, краля! Ишь ты, усатая.
Ох, схлестнемся мы с тобой когда-нибудь... усы на усы! - Атаман
громко засмеялся. - Пошли, Ивашка. Скажи спасибо Илье - он
беду-то почуял. А ведь он остерегал тебя, чего не послухал?
- Да вот.. вишь, мы какие боевитые... Не послухал.
Иван с Атаманом ушли.
А дочка Бабы-Яги долго сидела на лавочке, думала.
- Ну, и кто же я теперь? - спросила она сама себя. И сама
же себе ответила:
- Вдова не вдова и не мужняя жена. Надо кого-нибудь
искать.
x x x
В библиотеке Ивана и донца встретили шумно и радостно.
- Слава богу, живы - здоровы.
- Ну, Иван, напужал ты нас! Вот как напужал!..
- Ванюша! - позвала Бедная Лиза. - А, Ванюша!
- Погоди, девка, не егози, - остановил ее Илья, - дай
сперва дело узнать: как сходил-то, Ванька? Добыл справку?
- Целую печать добыл - вот она. - И Иван отдал печать.
Печать долго с удивлением разглядывали, крутили так,
этак... Передавали друг другу. Последним, к кому она попала,
был Илья; он тоже долго вертел в огромных пальцах печать...
Потом спросил всех:
- Ну, так... А чего с ней делать?
Этого никто не знал.
- И зачем было посылать человека в такую даль? - еще
спросил Илья.
И этого тоже теперь никто не знал. Только Бедная Лиза,
передовая Бедная Лиза, хотела выскочить с ответом:
- Как это ты говоришь, дядя Илья...
- Как я говорю? - жестко перебил ее Муромец. - Я говорю:
зачем надо было посылать человека в такую даль? Вот - печать...
Что дальше?
Этого и Бедная Лиза не знала.
- Садись, Ванька, на место и сиди, - велел Илья. - А то
скоро петухи грянут.
- Нам бы не сидеть, Илья! - вдруг чего-то вскипел Иван.
-Не рассиживаться бы нам!..
- А чего же? - удивился Илья. - Ну, спляши тогда. Чего
взвился-то? - Илья усмехнулся и внимательно посмотрел на Ивана.
- Эка... какой пришел.
- Какой? - все не унимался Иван. - Такой и пришел - кругом
виноватый. Посиди тут!..
- Вот и посиди и подумай, - спокойно молвил Илья.
- А пошли на Волгу! - вскинулся и другой путешественник,
Атаман. Он сгреб с головы шапку и хлопнул ее об пол. - Чего
сидеть?! Сарынь!..
Но не успел он крикнуть свою "сарынь", раздался трубный
глас петуха: то ударили третьи. Все вскочили на свои полки и
замерли. - Шапка-то! - вскрикнул Атаман. - Шапку оставил на
полу.
- Тихо! - приказал Илья. - Не трогаться! Потом подберем...
Счас нельзя.
Маша, уборщица. Вошла и стала убираться.
- Шапка какая-то... - увидела она. И подняла шапку. - Что
за шапка?! Чудная какая-то. - Она посмотрела на полки с
книгами. - Чья же это?
Персонажи сидели тихо, не двигались... И Атаман сидел
тихо, никак не показал, что это его шапка. Тетя Маша положила
шапку на стол и продолжала убираться. Тут и сказке нашей конец.
Будет, может быть, другая ночь... Может быть, тут что-то еще
произойдет... Но это будет уже другая сказка. А этой - конец.
|
|