Туве Янссон.

Волшебная зима
Мемуары папы Муми-тролля
Шляпа волшебника
Муми-тролль и комета
Муми-папа и море
В конце ноября

     Туве Янссон.
     Волшебная зима

       Перевод Л.Ю.Брауде

     ГЛАВА ПЕРВАЯ.    Дом, занесенный снегом

     Небо было почти черным, а снег при свете луны -- ярко-голубым.
     Под ледяным покровом неподвижно спало море,  а  глубоко  в  земле
среди древесных корней  всем  мелким  зверюшкам  и  насекомым  снилась
весна. Но до весны было еще очень далеко --  новый  год  только-только
вступил в свои права.
     На том самом месте,  где  долина  мягко  и  естественно  начинала
подниматься  в  гору,  стоял,  утонув  в  снегу,  дом.  Он   напоминал
причудливый снежный сугроб и выглядел очень  одиноким.  Совсем  рядом,
среди обледенелых берегов, извивалась черная как уголь  река:  быстрое
течение не позволяло ей замерзнуть зимой. На мосту же  не  видно  было
никаких следов, да и вокруг дома  лежали  никем  не  тронутые  снежные
сугробы.
     В доме  было  тепло.  В  подвальной  печи  медленно  горел  торф.
Пробивавшийся в окошко лунный свет освещал белые  чехлы,  которыми  на
зиму закрыли  мебель,  и  окутанную  тюлем  хрустальную  люстру.  А  в
гостиной, возле самой большой, какая только была  в  доме,  изразцовой
печи, все семейство муми-троллей спало долгим зимним сном.
     Они всегда погружались в спячку с ноября до  апреля,  потому  что
так уж повелось со времен их  предков,  а  муми-тролли  придерживаются
семейных традиций. У всех у них, так же как и у предков,  животы  были
набиты еловой хвоей; рядом же с  кроватями  в  ожидании  ранней  весны
муми-тролли сложили все, что может понадобиться, когда они  проснутся:
лопаты. солнечные очки, кинопленки, анемометры и  тому  подобные  вещи
первой необходимости.
     Тишина и покой были полны ожидания.
     Порой кто-то вздыхал во сне и, свернувшись клубочком, еще  глубже
зарывался в свою перину.
     Луч луны, блуждая по гостиной от кресла-качалки к столу, переполз
через медные шары. украшавшие спинку  кровати,  и  ударил  Муми-троллю
прямо в лицо.
     А потом случилось нечто неслыханное, не случавшееся никогда с тех
самых  пор,  как  первый  муми-тролль   погрузился  в  зимнюю  спячку.
Маленький Муми-тролль проснулся и заснуть уже больше не мог.
     Он взглянул на лунный свет, на ледяные узоры. покрывавшие оконное
стекло. Муми-тролль услышал. как внизу,  в  подвале,  что-то  бормочет
печь, -- с малыша все больше и больше слетал сон, и он все  сильнее  и
сильнее удивлялся тому, что происходит. В конце концов он встал и едва
слышными шагами подкрался к маминой кровати. Он острожно потянул ее за
ухо, но она не проснулась, а свернулась клубочком.
     "Если уж мама не просыпается, других и подавно не разбудишь".  --
подумаал Муми-тролль. Неслышно побрел он по  такому  теперь  чужому  и
таинственному дому. Все  часы  давным-давно  остановились,  и  повсюду
лежал тонкий слой пыли. На столе в гостиной  стояла  с  осени  суповая
миска, а в ней -- остатки еловых  иголок.  Наверху,  под  потолком,  в
своем тюлевом одеянии тихонько позвякивала хрустальная люстра.
     Внезапно Муми-тролль остановился в теплом сумрачном углу, куда не
проникал лунный свет, и ему стало страшно. Он вдруг почувствовал  себя
ужасно одиноким и покинутым.
     Весь мир исчез!
     -- Мама! Проснись! -- закричал Муми-тролль и потянул ее за одеяло.
     Но мама не просыпалась. Сны, в которых  ей  снилось  лето,  стали
чуть беспокойнее и грустнее,  но  проснуться  она  так  и  не  смогла.
Муми-тролль свернулся калачиком на коврике рядом  с  ее  кроватью.  На
дворе по-прежнему стояла долгая зимняя ночь.
     Когда  рассвело,  тяжелый  снежный  сугроб   на    крыше    вдруг
зашевелился. Он все сползал и сползал вниз, а потом решительно  съехал
с края крыши и мягко шлепнулся на землю.
     Теперь все окна были погребены под снегом и лишь  слабая  полоска
света просачивалась в дом сквозь  покрытые  ледяными  узорами  стекла.
Гостиная больше чем  когда-либо  казалась  какой-то  неправдоподобной,
словно она притаилась глубоко внизу, под землей.
     Муми-тролль  долго  прислушивался,  навострив  уши,  потом  зажег
ночник и бесшумно подкрался к комоду, чтобы прочитать весеннее  письмо
Снусмумрика. Оно лежало на своем обычном месте,  под  трамвайчиком  из
пенки, той самой, из которой делают трубки. Письмо это как  две  капли
воды было похоже на все  остальные  весенние  письма  Снусмумрика.  Он
оставлял их Муми-троллю каждый год, отправляясь в октябре на юг.
     Наверху большими круглыми буквами было написано:  "Привет!"  Само
же письмо было кратким:

     "Спи спокойно и не горюй. В первый  же  теплый  весенний  день  я
вернусь к тебе. Жди меня, будем вместе строить запруду.

     Снусмумрик".

     Муми-тролль много раз  перечитал  письмо,  пока  не  ощутил,  что
проголодался.
     Он пошел на кухню. Кухня тоже находилась глубоко, на  много  миль
под землей, и там  было  необыкновенно  чисто,  прибрано  и  пусто.  В
кладовке было тоже хоть шаром покати. Муми-тролль нашел  лишь  бутылку
брусничного сока, который уже начал бродить,  и  полпакета  запыленных
хрустящих хлебцев.
     Муми-тролль уселся под столом и, перечитывая письмо  Снусмумрика,
принялся за еду.
     Потом он лег  на  спину  и  посмотрел  на  квадратные  деревянные
чурбачки под столешницей. Стояла глубокая тишина.
     -- "Привет!" -- прошептал вдруг  Муми-тролль  первую  строчку  из
письма Снусмумрика и стал дальше читать наизусть: -- "Спи  спокойно  и
не горюй. В первый же теплый весенний день..." -- тут он чуть  повысил
голос и вдруг запел во все горло: -- Я вернусь к  тебе!  Я  вернусь  к
тебе! И наступит весна, и будет тепло, и я вернусь к тебе,  и  к  тебе
вернусь я... к тебе... и навсегда-навсегда-навсегда!..
     Тут Муми-тролль внезапно  смолк,  пронзенный  взглядом  крошечных
глазок,  уставившихся  на  него  из-под  кухонного  столика.
     Он тоже уставился на  эти  глазки.  В  кухне  по-прежнему  стояла
тишина. Потом глазки исчезли.
     -- Погоди! -- испуганно  воскликнул  Муми-тролль.  Он  подполз  к
столику и тихонько поманил того, кто только что смотрел  на  него:  --
Выходи, выходи. Не бойся! Я добрый. Вернись...
     Но  тот,  кто  жил  под  кухонным столиком, не возвращался. Муми-
тролль разложил на полу несколько ломтиков хрустящего хлебца  и  налил
немного брусничного сока в блюдечко.
     Когда он потом снова вернулся в гостиную, хрусталики  на  потолке
грустно позвякивали.
     -- Ну, я пошел! -- сурово сказал Муми-тролль хрустальной  люстре.
--  Вы  все  мне  надоели,  и  я  иду  на  юг,  чтобы  встретиться  со
Снусмумриком.
     Муми-тролль попытался  открыть  входную  дверь,  но  она  крепко-
накрепко примерзла к косяку.
     Повизгивая, Муми-тролль стал бегать от окна к окну, но и там  все
тоже крепко-накрепко примерзло. Тогда Муми-тролль бросился на  чердак,
распахнул слуховое окошко и вылез на крышу.
     Волна холодного воздуха  обдала  Муми-тролля,  да  так,  что  дух
захватило.  Поскользнувшись,  он  скатился  с  крыши  и,    беспомощно
барахтаясь, въехал в новый, опасный для него мир  и  впервые  в  жизни
глубоко окунулся в  снежный  сугроб.  Что-то  неприятно  кольнуло  его
бархатную шкурку, а нос его тут же почуял какой-то новый запах.  Запах
был более резкий, нежели все знакомые ему прежние запахи, и  чуть-чуть
отпугивающий. Но именно он  заставил  его  окончательно  проснуться  и
пробудил интерес к окружающему.
     Сероватый полумрак густой пеленой затянул долину. Но сама  долина
была  не  зеленой,  как  прежде,  а  белой.  Все  застыло  там,  стало
неподвижным и сонным.
     Белый покров сгладил все углы и неровности.
     -- Это снег. -- прошептал Муми-тролль. -- Мама  слыхала  рассказы
про него, и он так и называется -- снег.
     Между тем, хотя сам Муми-тролль даже не подозревал об  этом,  его
бархатная  шкурка  решила  превратиться  в  шубку,    которая    может
понадобиться зимой. Правда, на  то,  чтобы  отрастить  шерстку,  уйдет
немало времени, но решение было принято. (И на том спасибо.)
     С трудом пробираясь сквозь снежные сугробы, Муми-тролль подошел к
реке. Той самой прозрачной речушке, что так  весело  бежала  летом  по
саду семьи муми-троллей. Но теперь она казалась совсем иной - черной и
равнодушной.  Река  тоже  принадлежала  к  тому  новому   миру,    где
Муми-тролль чувствовал себя чужим.
     На всякий случай он взглянул на мост. перекинутый через  реку,  и
на почтовый ящик.  И  мост  и  почтовый  ящик  ничуть  не  изменились.
Муми-тролль слегка приподнял крышку ящика, но  там  никаких  писем  не
было, он обнаружил лишь увядшие листья,  на  которых  ничего  не  было
написано.
     Муми-тролль уже привык к запаху зимы, и этот запах не казался ему
каким-то особенным.
     Муми-тролль взглянул на куст жасмина -- сплошное сплетение  голых
веток -- и с ужасом подумал: "Жасмин мер. Весь мир умер, пока я  спал.
Этот мир принадлежит кому-то другому, кого  я  не  знаю.  Быть  может,
Морре. Он не создан для того, чтобы в нем жили муми-тролли".
     Мгновение  Муми-тролль  колебался.  Но   потом    подумал,    что
бодрствовать одному среди  тех,  кто  спит,  еще  хуже,  и,  осторожно
ступая, проложил первые следы на заснеженном мосту и дальше  вверх  по
склону. Следы были очень маленькие, но твердые и  вели,  плутая  между
деревьями, прямо на юг.

     ГЛАВА ВТОРАЯ.    Заколдованная купальня

     По  берегу  моря,  чуть  подальше  к  западу,  бестолково  скакал
туда-сюда по снегу маленький бельчонок. Он был ужасно неразумный  и  в
мыслях своих любил называть себя "бельчонком с хорошеньким хвостиком".
     А вообще-то он никогда подолгу ни  о  чем  не  задумывался.  Чаще
всего он обходился тем, что чувствовал или ощущал. Вот и сейчас он как
раз почувствовал, что матрасик в его  дупле  стал  совсем  жесткий,  и
выскочил из дупла поискать новый.
     Время от времени, боясь забыть, что он ищет,  бельчонок  бормотал
про себя слово: "Матрасик..."
     Бельчонок был такой забывчивый!
     Он  прыгал  между  деревьями,  выскакивал  на  лед,  задумываясь,
тыкался мордочкой в снег, глядел в небо, потряхивая головкой, и  снова
прыгал дальше.
     В конце концов  бельчонок  очутился  возле  пещеры  и  быстренько
шмыгнул туда. Забравшись так далеко, он совершенно забыл про матрасик.
Вместо того чтобы раздобыть себе свежую подстилку, он уселся  на  свой
хвостик и начал думать о том, что его, кроме  того,  вполне  могли  бы
величать "бельчонком с хорошенькими усиками".
     Глубоко в сугробе, прикрывавшем вход в  пещеру,  кто-то  постелил
солому. На соломе стояла большая картонная коробка  с  отверстием  для
воздуха в крышке.
     "Вот чудно! -- удивился бельчонок. -- Прежде этой картонки  здесь
не было. Должно быть, тут какая-то ошибка. А может, это совсем  не  та
пещера? А я, может, тоже не тот самый бельчонок, хотя мне не  хотелось
бы этому верить".
     Он расковырял уголок крышки и просунул голову в картонную коробку.
     Внутри, в  тепле,  лежало  что-то  очень  мягкое  и  приятное.  И
бельчонок вспомнил вдруг про свой матрасик. Его  мелкие  острые  зубки
прокусили дырку в этом мягком и вытащили из картонки клок шерсти.
     Он вытаскивал один клок шерсти за другим, у него  накопилась  уже
целая охапка шерсти, а он по-прежнему прилежно работал всеми  четырьмя
лапками. Бельчонок был очень доволен -- у него будет новый матрасик!
     И вдруг он почувствовал, что кто-то пытается укусить  его  лапку.
Бельчонок мгновенно отдернул ее и, с минуту  поколебавшись,  решил  не
пугаться, а лучше разведать, что там такое.
     Мало-помалу из отверстия в крышке показались взъерошенные  волосы
и злое личико малышки Мю.
     -- Ты в своем уме?! -- воскликнула она.
     -- Не знаю, -- ответил бельчонок.
     -- Ты разбудил меня, -- строго продолжала малышка Мю, --  и  съел
мой спальный мешок. Как это получилось?
     Но бельчонок так разволновался, что опять  забыл,  зачем  он  это
делал.
     Малышка Мю фыркнула и совсем вылезла из картонки. Прикрыв крышкой
спящую в картонке сестру Мюмлу, она потрогала снег рукой.
     -- Так вот ты какой!  --  воскликнула  она.  --  Чего  только  не
придумают!
     Она тут же слепила снежок и метко бросила его в бельчонка,  после
чего вышла из пещеры, чтобы стать полновластной хозяйкой зимы.
     Первое, что она сделала, это поскользнулась на обледенелой  горке
и довольно сильно ударилась.
     -- Вот как! Вот как оно бывает, -- рассердилась она.
     Но тут вдруг подумала о том, до чего смешно она, Мю,  выглядит  с
задранными кверху ногами, и долго хохотала. Потом взглянула на  горку,
немного поразмышляла и, воскликнув "ага!", съехала на хвостике с горки
вниз, подскакивая и  хохоча  и  уносясь  далеко-далеко  по  блестящему
скользкому льду.
     Она скатилась с горки целых шесть раз и  только  тогда  заметила,
что у нее замерз животик.
     Тогда малышка Мю снова пошла в пещеру  и  вытащила  из  картонной
коробки свою спящую сестру. Мю  наверняка  никогда  прежде  не  видела
санки, но чутье подсказало ей, что  они  вполне  могут  получиться  из
картонной коробки.
     Что же касается бельчонка, то он сидел в лесной чаще и  рассеянно
поглядывал то на одно дерево, то на другое.
     Он не мог, даже если бы пришлось  пожертвовать  своим  хвостиком,
вспомнить, в дупле  какого  дерева  он  жил  и  вообще  ради  чего  он
прискакал в лес и что там искал.
     Муми-тролль еще совсем недалеко ушел от дома, как  под  деревьями
уже начала сгущаться мгла.
     С каждым шагом лапы его все глубже увязали в снежных сугробах,  а
снег уже не казался ему таким занятным, как раньше.
     В лесу царила мертвая тишина. Там не видно было ни души. Время от
времени с ветвей срывались снежные шапки.  Качнувшись  на  миг,  ветви
вновь замирали, и в лесу опять становилось безжизненно и тихо.
     "Весь мир погрузился в зимнюю спячку, -- подумал Муми-тролль.  --
Один я тут брожу и никак не могу заснуть. Я один буду брести и  брести
без конца все дни и все недели напролет,  пока  сам  не  превращусь  в
сугроб, о котором никто даже знать не знает".
     Но вот лес кончился, и внизу, под  ногами  Мумитролля,  открылась
новая долина. По другую сторону он увидел Пустынные горы. Словно волны
устремились гребни гор -- один за другим -- к югу, и  никогда  еще  не
казались эти горы такими пустынными.
     Только теперь Муми-тролль начал мерзнуть по-настоящему.  Вечерняя
мгла наползала из ущелья  и  медленно  взбиралась  на  оцепеневшие  от
холода гребни гор. Там, наверху, словно острые белые  зубы  на  черной
скале, лежал снег. И повсюду, насколько хватал  глаз,  лишь  белое  да
черное, пустота да одиночество.
     "Там, за горами, Снусмумрик, -- сказал самому  себе  Муми-тролль.
-- Где-то на юге он ест апельсины. Если бы я был уверен, что он знает,
как я ради него собираюсь перевалить через горы, я бы решился на такой
шаг. А иначе ничего у меня не выйдет".
     И, повернувшись, Муми-тролль начал медленно по своим  собственным
следам двигаться назад.
     "Я заведу все часы в доме, -- подумал он. -- Тогда,  быть  может,
весна придет поскорее. А потом может ведь случиться так,  что  если  я
нечаянно разобью какуюнибудь крупную вещь, кто-то проснется".
     Но он знал, что никто из семейства не проснется.
     Внезапно что-то  случилось.  Какой-то  маленький  след  пересекал
следы Муми-тролля. Некоторое время  Муми-тролль  тихонько  разглядывал
чужой след. Ктото живой осторожно крался по лесу,  быть  может,  всего
каких-нибудь полчаса тому назад. И уйти далеко чужак не мог. Он шел по
направлению к долине и был, должно быть,  меньше  самого  Муми-тролля.
Лапки чужака слегка погружались в снег.
     Муми-тролля кинуло в жар.
     -- Подожди! -- закричал он, чувствуя, что весь горит: от  кончика
хвоста до ушей. -- Не уходи от меня!
     Хныча и  спотыкаясь,  побрел  Муми-тролль  по  снежному  полю,  и
внезапно на него нахлынул жуткий страх перед  мраком  и  одиночеством.
Страх  этот,  должно  быть,  таился  где-то  с  тех  самых  пор,   как
Муми-тролль проснулся в спящем доме, но только теперь он дал ему волю.
     Муми-тролль больше не кричал, боясь ничего не услышать  в  ответ.
Не отрывая мордочку от следа,  который  едва  виднелся  в  темноте,  и
непрестанно всхлипывая, Муми-тролль полз и полз по снегу.
     И вдруг он увидел огонек. Совсем маленький, он озарял все  вокруг
мягким, красноватым светом.
     Муми-тролль сразу успокоился и, забыв про следы,  медленно  пошел
на свет. Он шел, пока не добрел до самого огонька и не увидел, что это
горит самая обыкновенная стеариновая свеча. Она была глубоко и надежно
воткнута в снег, а рядом с ней возвышалась остроконечная крыша домика,
сложенная из круглых снежков, прозрачных и красновато-желтоватых,  как
абажур ночника в доме муми-троллей.
     Неподалеку  от  этой  необычной  лампы  кто-то  лежал,    глубоко
зарывшись  в  снег,  и,  глядя  в  суровое  зимнее  небо,    тихонечко
насвистывал.
     -- Что это за песенка? -- спросил Муми-тролль.
     -- Это песенка обо мне, --  ответили  из  ямки.  --  Песенка  про
Туу-тикки, которая сложила из снежков снежный  фонарь,  но  в  припеве
говорится совсем о другом.
     -- Понятно, -- сказал Муми-тролль и сел прямо в снег.
     -- Ничего тебе не понятно, -- дружелюбно произнесла  Туу-тикки  и
высунулась из ямки, так что  стала  видна  ее  куртка  в  красно-белую
полоску. -- Потому что в припеве говорится как раз о том, чего  нельзя
понять. А я думаю сейчас о северном сиянии. Неизвестно,  есть  оно  на
самом деле или это одна видимость. Все очень неопределенно,  и  это-то
меня и успокаивает.
     Туу-тикки снова нырнула в свою ямку и продолжала глядеть в  небо,
успевшее за это время стать совсем черным.
     Муми-тролль поднял мордочку  кверху  и  увидел  северное  сияние,
которого никогда прежде до него не видел ни один муми-тролль. Оно было
бело-голубым и  чуть-чуть  зеленоватым  и,  казалось,  обрамляло  небо
длинными, колыхавшимися на ветру занавесками.
     -- Я думаю, северное сияние есть на самом деле, --  сказал  Муми-
тролль.
     Туу-тикки не ответила. Она подползла к снежному фонарю и вытащила
оттуда свою свечку.
     -- Возьмем ее домой, -- сказала она. -- А не то  явится  Морра  и
сядет на нее.
     Муми-тролль  серьезно  кивнул  в  ответ.  Он  видел  Морру  всего
один-единственный раз в жизни.  Это  было  давным-давно,  августовской
ночью. Холодная как лед, вся серая, Морра сидела в тени кустов  сирени
и смотрела на них. И как смотрела! А когда она скрылась, то оказалось,
что на том месте, где она сидела, замерзла земля.
     На какой-то миг Муми-тролль призадумался: может, и зима наступила
оттого, что десять тысяч морр уселись на землю. Но он решил поговорить
об этом с Туу-тикки, когда познакомится с ней поближе.
     Пока они спускались по склону горы, в  долине  стало  светлее,  и
Муми-тролль понял, что взошла луна.
     Туу-тикки повернула на запад и пошла напрямик через фруктовый сад.
     -- Здесь раньше росли яблоки, -- заметил общительный Муми-тролль,
глядя на голые деревья.
     -- А теперь здесь растет снег, -- равнодушно ответила Туу-тикки и
пошла дальше.
     Они спустились к морю  --  сплошной  черной  пелене  мрака  --  и
осторожно вышли на узкие мостки, ведущие к купальне.
     -- Отсюда   я  обычно  нырял  в  воду,  --  тихонько    прошептал
Муми-тролль и посмотрел на  прошлогодние  желтые  сломанные  камышины,
торчавшие из-под льда. -- Вода была очень теплая, и я всегда делал  по
девять заплывов под водой.
     Туу-тикки открыла дверь купальни. Войдя туда, она поставила свечу
на круглый столик, который папа  Муми-тролля  давным-давно  выловил  в
море.
     В  восьмиугольной  семейной  купальне  муми-троллей  ничего    не
изменилось. Пожелтевшие веники на дощатых стенках,  окошки  с  мелкими
зелеными и красными стекольцами, узкие скамейки и шкаф  для  купальных
халатов, надувной резиновый хемуль, которого никогда не удавалось  как
следует надуть.
     Все  было  таким  же,  как  летом.  И  все-таки  купальня  как-то
таинственно изменилась.
     Туу-тикки сняла шапочку, которая тут  же  сама  собою  влезла  на
стенку и повисла на гвозде.
     -- От  такой  шапчонки  я  бы  тоже  не  отказался,  --  вздохнул
Муми-тролль.
     -- А тебе шапчонка ни к чему, -- возразила  Туу-тикки.  --  Чтобы
согреться, тебе надо помахать ушами, и сразу станет тепло. А вот лапам
твоим -- холодно.
     И тут вдруг, откуда ни возьмись, на полу появилась пара шерстяных
чулок, которые важно легли у ног Муми-тролля.
     Одновременно  в  трехногой  железной  печурке,  стоявшей  немного
поодаль, зажегся огонь и кто-то под столом начал осторожно  играть  на
флейте.
     -- Они стесняются, -- объяснила Туу-тикки. --  Поэтому  и  играют
под столом.
     -- А почему они не показываются? -- спросил Мумитролль.
     -- Они   так  застенчевы,  что  стали  невидимками,  --  ответила
Туу-тикки. -- Это восемь  совсем  маленьких  мышек-землероек,  которые
живут вместе со мной в купальне.
     -- Эта купальня папина, -- заявил Муми-тролль.
     Туу-тикки серьезно взглянула на него.
     -- Может, ты и прав, а может, и нет, -- сказала она. -- Летом она
папина, зимой -- Туу-тиккина.
     Котелок,  стоявший  на  печурке,  закипел.  Крышка  сама    собой
поднялась, а ложка начала помешивать суп.  Другая  ложечка  всыпала  в
котелок немного соли и аккуратно вернулась на подоконник.
     Близилась ночь, и мороз крепчал, а лунный свет заглядывал во  все
зеленые и красные стекольца.
     -- Расскажи мне про снег, --  попросил  Муми-тролль  и  уселся  в
выгоревший на солнце папин шезлонг. -- Я не понимаю, что это такое.
     -- Я тоже, -- ответила Туу-тикки. -- Думаешь, он холодный, а если
вылепить из него снежный  домик,  там  становится  тепло.  Он  кажется
белым, но иногда он розовый, иногда -- голубой. Он  может  быть  мягче
всего на свете, а может быть тверже камня. О нем ничего  нельзя  знать
наверняка.
     Вдруг, откуда ни возьмись, плавно прилетала  по  воздуху  тарелка
ухи и встала прямо под носом Мумитролля.
     -- Где твои мышки научились летать? -- спросил он.
     -- Не важно,  --  ответила  Туу-тикки.  --  Нельзя  же  обо  всем
расспрашивать этот народец. Может, мышкам не  хочется  открывать  свои
тайны. Не твоя это печаль, да и о снеге тоже не беспокойся.
     Прихлебывая из тарелки уху и глядя на угловой  шкаф,  Муми-тролль
подумал о том, как приятно, оказывается, знать, что  твой  собственный
старый купальный халатик висит в этом шкафу. И что среди всего  нового
и тревожного есть что-то надежное и привычное. Муми-тролль помнил, что
его купальный халатик - голубой, что на нем оторвана вешалка и  что  в
одном кармане, возможно, лежат  солнечные  очки.  В  конце  концов  он
произнес:
     -- Мы храним здесь наши купальные халаты.  Мамин  халат  висит  в
самой глубине шкафа.
     Туу-тикки  протянула  лапку  и  поймала  прилетевший  по  воздуху
бутерброд.
     -- Спасибо, --  поблагодарила  она  мышек-невидимок  и  попросила
Муми-тролля: -- Только никогда  не  открывай  этот  шкаф.  Обещай  мне
никогда его не открывать.
     -- Не буду я ничего обещать, -- угрюмо ответил Муми-тролль, глядя
в свою тарелку.
     Ему вдруг показалось, что самое главное в  мире  --  это  открыть
дверцу шкафа и посмотреть, висит ли там на  месте  купальный  халатик.
Огонь в печурке так разгорелся, что в трубе зашумело. В купальне стало
совсем  тепло,  а  под  столом  флейта  продолжала  наигрывать    свою
сиротливую мелодию.
     Невидимые лапки  убрали  со  стола  опустевшие  тарелки.  В  море
стеарина утонул фитилек свечи, и она  погасла.  И  теперь  в  купальне
светился лишь красный глазок печурки да на полу -- узор из  зеленых  и
красных стеклышек, нарисованных лучами лунного света.
     -- Я собираюсь ночевать  сегодня  дома, --  строго  сказал  Муми-
тролль.
     -- Правильно! -- одобрила Туу-тикки. -- Луна еще  не  зашла,  так
что ты, наверно, найдешь дорогу.
     Дверь распахнулась сама собой, и Муми-тролль ступил в снег.
     -- А все-таки, -- сказал он, -- все-таки  мой  голубой  купальный
халатик висит в этом шкафу. Спасибо за уху.
     Дверь снова закрылась, и Муми-тролль  остался  наедине  с  лунным
светом да тишиной.
     Он  быстро  глянул  на  замерзшее,  обледеневшее  море,  и    ему
показалось, что где-то далеко на горизонте маячит  огромная  неуклюжая
Морра.
     Он увидел, как она ждет среди прибрежных валунов. А когда он  шел
лесом, ее тень упорно пряталась за каждым деревом. То  была  та  самая
Морра, которая могла сесть на все свечи в мире и заставить  померкнуть
все краски.
     Наконец Муми-тролль пришел в свой спящий дом. Он медленно влез на
огромный сугроб с северной стороны и подобрался к слуховому окошку  на
крыше, окошко все еще было приотворено.
     Воздух в доме был теплый, там пахло  муми-троллями,  и  от  шагов
Муми-тролля звякнула, приветствуя его, хрустальная люстра. Муми-тролль
взял свой матрац и положил его  рядом  с  маминой  кроватью.  Тихонько
вздохнув, она что-то пробормотала во сне. А что -- он так и не  понял.
Затем, тихонько рассмеявшись, она перекатилась поближе к стене.
     "Я не принадлежу больше к тем, кто спит, -- подумал  Муми-тролль.
-- А к тем, кто не спит, -- тоже. Я не знаю, что значит  проснуться  и
что такое -- спать".
     И он тут же мгновенно заснул, и сирень, что цветет летом,  укрыла
его своей ласковой зеленой тенью.

     Малышка Мю лежала в своем рваном  спальном  мешке  и  злилась.  К
вечеру подул сильный ветер,  и  он  задувал  прямо  в  пещеру.  Мокрая
картонная коробка лопнула в трех местах, а клочья шерсти, выдранные из
спального мешка, беспорядочно летали по всей пещере из угла в угол.
     -- Привет, старушенция! -- закричала  малышка  Мю  и  толкнула  в
спину свою сестрицу Мюмлу. Но Мюмла  продолжала  спать,  она  даже  не
шевельнулась.
     -- Ну, я начинаю по-настоящему злиться, -- сказала малышка Мю. --
Один раз в жизни понадобилась сестра, и вот на тебе пожалуйста!
     Она отшвырнула пинком спальный мешок. Потом подползла к  входному
отверстию пещеры и с явным восхищением выглянула в холодный мрак.
     -- Вот я вам всем сейчас покажу, -- угрюмо  пробормотала  малышка
Мю и заскользила вниз с горы.
     Здесь было гораздо пустынней, чем на краю света  (если,  конечно,
кому-нибудь довелось побывать так далеко). А снег  разметало  по  льду
большими серыми волнами.  И  еще  прежде  чем  зашла  луна,  побережье
исчезло во мраке.
     -- А теперь поехали! -- сказала малышка Мю.
     Ее юбки заколыхались на резком северном ветру. Она покатила среди
снежных сугробов, туда-сюда, растопырив  лапки  и  удерживая  надежное
равновесие, которое необходимо, если ты настоящая Мю.
     Свеча в купальне уже  давным-давно  погасла,  и,  проезжая  мимо,
малышка Мю увидела лишь очертания остроконечной крыши на  глади  неба.
"Это наша старая купальня", -- подумала Мю и вдохнула резкий и опасный
запах зимы. Она остановилась у края берега и прислушалась.  В  глубине
Пустынных гор, невероятно далеко отсюда, завывали волки.
     -- Выходит,  дело  нешуточное!  --  пробормотала   малышка  Мю  и
ухмыльнулась в темноте.
     Ее чутье подсказало ей, что где-то здесь -- дорога в Муми-дол и к
дому, где есть теплые одеяла, а может, даже и новый спальный мешок.  И
она побежала между деревьями прямиком по берегу к дому.
     Она была такая маленькая, что ее ножки совсем не оставляли следов
на снегу.

     ГЛАВА ТРЕТЬЯ.    Лютая  стужа

     Теперь все часы снова шли -- Муми-тролль завел их во  всем  доме,
чтобы не чувствовать себя таким одиноким. Но так как счет  времени  он
утратил, то поставил часы на разное время  --  может,  какое-нибудь  и
окажется правильным.
     Иногда били часы, звенел будильник, и это утешало Муми-тролля. Но
он не мог забыть самое ужасное -- то, что больше  не  желало  всходить
солнце. И правда: день за днем каждое утро брезжил какой-то  серенький
рассвет, который переходил мало-помалу в длинную зимнюю ночь.
     А солнце так и не всходило. Оно  где-то  потерялось,  может,  оно
унеслось в космос. В самом начале Мумитролль отказывался в это верить.
Он долго ждал, не покажется ли солнце вновь.
     Каждый день он спускался к морскому берегу и садился в  ожидании,
повернув мордочку на восток. Но ничего так и не  случалось.  Тогда  он
шел домой, закрывал за собой слуховое  окошко  на  чердаке  и  зажигал
свечи, стоявшие длинным рядом на выступе  изразцовой  печи.  Тот,  кто
обитал под кухонным столиком, по-прежнему не вылезал, чтобы поесть,  а
жил, по-видимому, своей  собственной,  ужасно  таинственной  и  важной
жизнью.
     По льду ковыляла Морра, тоже занятая своими собственными мыслями,
которые никто до сих пор так и не смог разгадать, а в  шкафу  купальни
за купальными халатами затаилось что-то ужасно опасное. Ничего тут  не
поделаешь!
     Неизвестно почему, но такое бывает  в  жизни,  и  ты  перед  этим
беспомощен.
     Муми-тролль отыскал  на  чердаке  большую  коробку  с  глянцевыми
картинками  и,  восхищенный  по-летнему  яркими  красками,    принялся
мечтательно их разглядывать. Там было все: и цветы, и восходы  солнца,
и маленькие автомобильчики со светлыми и яркими колесиками.  Блестящие
мирные картинки напомнили  ему  о  том  прекрасном  мире,  который  он
утратил.
     Сначала он разложил картинки на полу гостиной, а потом  догадался
расклеить их по стенам. Он клеил медленно и тщательно, чтобы  картинки
подольше держались; самые же красивые он наклеил  над  кроватью  своей
спящей мамы.
     Муми-тролль клеил и клеил картинки, пока не добрался до  зеркала;
и тут он вдруг увидел, что большой серебряный поднос исчез. Он  всегда
висел справа от зеркала на ленте, вышитой красным крестиком.
     Муми-тролль очень разволновался, так как мама любила этот поднос.
Поднос был семейной драгоценностью, которой никогда не пользовались, и
единственной вещью  в  доме,  которую  начищали  к  празднику  летнего
солнцестояния. Осталась только лента да темный овал на обоях.
     Огорченный, Муми-тролль стал расхаживать по дому и искать поднос.
Его нигде не было, зато он обнаружил, что исчезла уйма других вещей --
подушки, одеяла и кастрюли, исчезли мука и сахар. Исчезла даже  грелка
с вышитой на ней розой, грелка, которую обычно надевали на кофейник.
     Муми-тролль принял близко к сердцу все эти  пропажи,  потому  что
чувствовал себя в ответе  перед  всем  спящим  семейством.  Сперва  он
заподозрил в краже того, кто жил под кухонным столиком. Он  заподозрил
было Морру и того, кто прятался в шкафу купальни. А вообще-то это  мог
быть кто угодно: зима была полна удивительных существ, таинственных  и
странных.
     "Надо спросить Туу-тикки, -- подумал  Мумитролль.  --  Правда,  я
хотел наказать солнце и не выходить из дома, пока оно не вернется.  Но
тут дело поважнее".
     Выйдя  из  дома,  Муми-тролль  увидел  перед  самой  верандой   в
сероватой полумгле незнакомую ему белую лошадь. Она смотрела  на  него
своими блестящими глазами. Муми-тролль осторожно поздоровался.  Однако
лошадь не шевельнулась.
     И тут он увидел, что лошадь сделана из снега.
     Вместо хвоста у нее была метелка из тех, что  лежали  в  дровяном
сарае, а вместо глаз -- маленькие зеркальца.
     В зеркальных глазах  Снежной  лошади  Муми-тролль  увидел  самого
себя, и это испугало его. Тогда он, сделав крюк, обошел  ее  и  быстро
засеменил вниз к голым кустам жасмина.
     "Если бы хоть здесь оказался кто-нибудь знакомый  мне  с  прежних
времен, -- думал Муми-тролль. -- Ктонибудь вовсе  не  таинственный,  а
совсем обыкновенный, который тоже проснулся бы и не узнал самого себя.
Тогда можно было бы сказать: "Привет! Какой ужасный холод! И  до  чего
глупый этот снег! А ты видел, какими стали кусты жасмина?! А  помнишь,
летом..." Или что-нибудь в этом роде!"
     Туу-тикки сидела на перилах моста и пела:

                    Я -- Туу-тикки, я слепила лошадь,
                    дикую белую лошадь, что скачет галопом,
                    что топчет лед перед тем, как наступит ночь,
                    белую величественную лошадь, что скачет галопом
                    и несет великую лютую стужу на своей спине.

     Потом шел совершенно непонятный припев.
     -- Ты о чем это поешь? -- грустно спросил Мумитролль.
     -- О гом, что вечером мы лошадь  обольем  водой  из  реки.  Тогда
ночью она замерзнет и станет ледяной. А  когда  явится  великая  лютая
стужа, лошадь умчится галопом и никогда не вернется.
     Немного помолчав, Муми-тролль сказал:
     -- Кто-то уносит вещи из папиного дома.
     -- Так это же здорово, -- весело сказала Туу-тикки. -- Тебя и так
окружает слишком много вещей. И тех, о которых ты вспоминаешь, и  тех,
о которых ты только мечтаешь.
     И тут Туу-тикки запела новую песню.
     Муми-тролль резко отвернулся.
     "Она меня не  понимает",  --  думал  он,  уходя.  За  его  спиной
по-прежнему звучала ликующая песня.
     -- Пой, пой, -- пробормотал, всхлипывая,  Мумитролль.  --  Пой  о
своей противной зиме с черными льдинами и злыми лошадьми  из  снега  и
всем этим чудным народцем, который никогда не показывается,  а  только
прячется!
     Тяжело ступая, он двинулся дальше  вниз  по  склону;  он  сердито
пинал снег, и слезы замерзали на его мордочке. Внезапно он запел  свою
собственную песенку. Он  кричал,  он  горланил  изо  всех  сил,  чтобы
Туутикки услыхала его и разозлилась.
     Муми-тролль запел свою злую песенку:

            Что вы прячетесь, злые зверюшки, глупые вы притворялы?
            Утащили вы солнце, чтобы серо и холодно стало.
            Я здесь так одинок, я устал пробираться в снегу,
            о зеленых деревьях долины забыть не могу.
            Вспоминаю я волны на море, голубую веранду мою,
            не хочу больше жить в этом зимнем и страшном краю.

     -- Пусть только взойдет мое солнце и глянет на  вас,  вы  тут  же
увидите, какие вы глупые! -- закричал Муми-тролль, не заботясь  больше
о том, чтобы зарифмовать свои слова.

                    Тогда я стану жить в подсолнухе
                    и валяться в теплом песке.
                    И окно в сад, где роятся пчелы,
                    будет открыто целый день.
                    И будет в нем ярко-голубое небо,
                    а в нем мое собственное
                    апельсиново-желтое солнце.

     Когда Муми-тролль пропел свою дерзкую песенку, стало ужасно тихо.
Он молча стоял и прислушивался, но никто ему не возражал.
     "Сейчас непременно что-нибудь случится", -- дрожа, подумал он.
     И правда случилось.
     Кто-то в вихре сверкающего снега съезжал с холма, крича:
     -- Прочь с дороги! Берегись!
     Муми-тролль застыл на месте, удивленно тараща глаза.
     Прямо навстречу ему катился серебряный поднос, а на нем восседала
пропавшая грелка с кофейника. "Наверное, Туу-тикки полила их водой  из
реки, -- в ужасе подумал Муми-тролль. -- А теперь они  ожили,  убегают
прочь и никогда больше не вернутся..."
     Вот тут-то он и столкнулся  с  подносом  и  грелкой.  Муми-тролль
упал, барахтаясь в снегу, и услышал,  как  внизу,  у  подножия  холма,
смеется Туу-тикки.
     А потом раздался другой смех -- так смеяться могло во  всем  мире
только одно-единственное существо.
     -- Малышка Мю! -- приглушенно закричал Мумитролль --  в  рот  ему
набился снег.
     Муми-тролль выбрался из сугроба  вне  себя  от  радости.  Вот-вот
случится  что-то  хорошее.  Это  и  вправду  была  малышка  Мю,    вся
запорошенная снегом. В грелке для кофейника Мю прорезала отверстия для
головы, лапок, так что вышитая роза красовалась на самом ее животе.
     -- Малютка Мю! -- воскликнул Муми-тролль. -- О, ты  не  знаешь...
Все было такое чужое, мне было так одиноко... А помнишь, летом...
     -- Но теперь зима, --  сказала  малышка  Мю,  доставая  из  снега
серебряный поднос. -- Неплохо кувыркнулась, а?
     -- Я проснулся и не мог  уснуть,  --  продолжал  Муми-тролль.  --
Дверь не открывалась, солнце  исчезло,  и  даже  тот,  кто  живет  под
кухонным столиком...
     -- Да, да, -- весело сказала малышка Мю. -- А  потом  ты  наклеил
глянцевые картинки на стены. Похоже на тебя! Я вот все  ломаю  голову:
может поднос скользить быстрее, если натереть его стеарином?
     -- Неплохо придумано, -- обрадовалась Туу-тикки.
     -- По льду поднос, наверно,  помчится  еще  быстрее,  --  сказала
малышка Мю. -- Если найти хороший парус в доме муми-троллей.
     -- А ветер будет его подгонять, -- добавила Туу-тикки.
     Муми-тролль посмотрел на них и  немного  подумал.  А  потом  тихо
сказал:
     -- Можете взять мой тент.
     После полудня Туу-тикки почуяла, что великая стужа  уже  в  пути.
Она облила Снежную лошадь водой из реки и натаскала дров в купальню.
     -- Сидите  сегодня  дома,  потому  что  она  вот-вот  явится,  --
сообщила Туу-тикки мышкам.
     Мышки-невидимки закивали головой, и  в  шкафу  что-то  зашуршало,
словно в  знак  согласия.  Потом  Туу-тикки  вышла  предупредить  всех
остальных обитателей долины.
     -- Не беспокойся, -- сказала малышка Мю. -- Я войду в дом,  когда
стужа начнет щипать меня за  лапки.  А  Мюмлу  можно  прикрыть  сверху
соломой.
     И Мю снова покатила серебряный поднос по ледяному насту.
     Туу-тикки продолжала свой путь в долину. По дороге она  встретила
бельчонка с хорошеньким хвостиком.
     -- Вечером сиди в своем дупле, ведь великая стужа  того  и  гляди
явится, -- предупредила Туу-тикки.
     -- Ясное дело, -- ответил бельчонок. -- А ты случайно  не  видела
шишку, которую я потерял где-то здесь поблизости?
     -- Нет, -- ответила Туу-тикки. -- Но обещай не забыть то,  что  я
сказала. Сиди дома! Как только стемнеет, прячься  в  своем  дупле.  Не
забудь! Это важно!
     Бельчонок рассеянно кивнул.
     Туу-тикки отправилась  дальше,  к  дому  муми-троллей,  и  влезла
наверх по веревочной лестнице. Она открыла слуховое окошко  и  позвала
Муми-тролля.
     Красными бумажными нитками он чинил купальники всем своим родным.
     -- Я хотела только сообщить,  что  великая  лютая  стужа  вот-вот
явится, -- сказала Туу-тикки.
     -- Еще свирепей, чем сейчас? -- спросил Мумитролль. --  Какие  же
вообще эти стужи?
     -- Эта будет самая опасная, -- ответила Туу-тикки. -- Она  явится
прямо с моря в сумерки, когда небо позеленеет.
     -- А какая она, эта стужа? -- спросил Муми-тролль.
     -- Она очень красивая, эта Ледяная дева, --  ответила  Туу-тикки.
-- Но если ты заглянешь ей прямо в лицо, ты замерзнешь и  превратишься
в ледышку. Станешь таким же, как хрустящий хлебец, и кто угодно сможет
разломать тебя на мелкие кусочки. Поэтому сиди сегодня вечером дома.
     Сказав это, Туу-тикки снова влезла на крышу.
     Муми-тролль спустился вниз, в погреб,  и  добавил  воды  в  котел
парового отопления. А потом прикрыл  ковриками  спящих  маму,  папу  и
фрекен Снорк.
     Затем он завел часы и покинул дом. Ему хотелось оказаться наедине
с Ледяной девой, когда она наконец явится.
     Муми-тролль спустился вниз,  в  купальню;  небо  уже  поблекло  и
начало зеленеть. Ветер уснул, а мертвые камышины неподвижно застыли  у
края льдины.
     Муми-тролль прислушался и подумал, что тишина тоже  поет,  только
низким голосом. Быть может, это пел лед,  который  все  более  толстым
покровом стягивал море.
     В купальне было тепло, а на столе стоял голубой чайник Муми-мамы.
     Муми-тролль уселся в шезлонг и спросил:
     -- Когда она явится?
     -- Скоро, -- ответила Туу-тикки. -- Но ты не беспокойся.
     -- Разве я  о  стуже  беспокоюсь?  --  сказал  Мумитролль.  --  Я
беспокоюсь о других. О тех, о ком я ничего не знаю, о том,  кто  живет
под кухонным столиком. И еще о том, кто живет в моем шкафу.  И  еще  о
Морре, которая только смотрит и не говорит ни слова.
     Туу-тикки потерла свою мордочку и задумалась.
     -- Видишь ли, -- сказала она, -- столько самого разного случается
лишь зимой, а не летом, и не осенью, и не весной. Зимой случается  все
самое страшное, самое удивительное. Являются  всякие  ночные  звери  и
существа, которым нигде нет места. Да никто и не верит, что  они  есть
на свете. Ведь все остальное время  они  прячутся.  А  когда  выпадает
белый  снег,  ночи  становятся  длинными,  наступает  покой   и    все
погружается в зимнюю спячку -- вот тогда они тут как тут.
     -- А ты их знаешь? -- спросил Муми-тролль.
     -- Кого знаю, а кого и нет, -- ответила Туу-тикки. --  Того,  кто
живет  под  кухонным  столиком,  я,  к  примеру,  знаю  очень  хорошо.
Думается, он хочет сохранить свою тайну, и я не могу  познакомить  вас
друг с другом.
     Муми-тролль пнул ножку стола и вздохнул.
     -- Ясное дело, ясное дело, -- повторил он. -- Но я не  хочу  жить
среди разных тайн. Вдруг -- бац! -- и ты попадаешь в совсем новый мир,
и нет никого, кому хочется спросить, где ты жил прежде. Даже у малышки
Мю нет желания говорить о том прежнем, настоящем мире.
     -- А как можно узнать, какой мир настоящий, а какой  --  нет?  --
спросила Туу-тикки, прижавшись носом к стеклу. -- Вот и она!
     Малышка Мю распахнула дверь и швырнула серебряный поднос, который
со звоном упал на пол.
     -- Парус годится, -- объявила она. -- Но сейчас мне нужнее  всего
муфта. Из грелки для кофейника, как я ее ни  кроила,  муфта  никак  не
выходит. А теперь у грелки Муми-мамы такой вид, что мне даже  совестно
подарить ее ежу-переселенцу.
     -- Вижу, -- сказал  Муми-тролль,  мрачно  глядя  на  растерзанную
грелку.
     Малышка Мю бросила грелку на пол, и ее мгновенно убрала  одна  из
мышек-невидимок.
     -- Ну, а теперь Ледяная дева скоро явится, -- сказала малышка Мю.
     -- Я тоже так думаю, -- серьезно согласилась с ней Туу-тикки.  --
Выйдем и посмотрим.
     Они вышли на мостки купальни и принюхались к морю. Вечернее  небо
было совсем зеленым, и весь мир казался сделанным из  тонкого  стекла.
Стояла мертвая тишина, и повсюду, отражаясь в ледяном  насте,  светили
ясно различимые звезды. Было ужасно холодно.
     -- Да, она приближается, -- подтвердила Туу-тикки. -- Теперь  нам
пора уйти в дом.
     В доме было тихо, даже мышки под столом перестали играть.
     Далеко-далеко на речном льду показалась Ледяная  дева.  Она  была
белая-белая, словно вылитая из стеарина, но когда Муми-тролль взглянул
на нее через оконное стекло  с  правой  стороны,  она  показалась  ему
красной, а когда посмотрел с левой, она стала светлозеленой.
     Вдруг Муми-тролль почувствовал, что стекло  очень  похолодело,  у
него заболела мордочка, и он испуганно отдернул ее от окна.
     -- Не смотрите туда, -- сказала Туу-тикки. Они сели возле печки и
стали ждать...
     -- Ой, кто-то  карабкается  ко  мне  на  колени,  --  воскликнула
малышка Мю и посмотрела на свою юбку. Там никого не было.
     -- Это мои мышки-невидимки, им страшно, -- сказала Туу-тикки.  --
Сиди спокойно, они скоро уйдут.
     Ледяная дева как раз проходила мимо  купальни.  Быть  может,  она
бросила взгляд в окно, потому что в купальне  пронесся  ледяной  порыв
ветра, от которого заколебались и померкли  красные  языки  пламени  в
печурке. Мышки-невидимки смущенно спрыгнули с колен малышки Мю, и  все
они (и  Туу-тикки,  и  Мю,  и  Муми-тролль)  ринулись  к  окну,  чтобы
поглядеть на Ледяную деву.
     Она стояла спиной к ним в зарослях камыша над снежным сугробом.
     -- Там бельчонок, -- сказала Туу-тикки. --  Он  забыл,  что  надо
сидеть дома.
     Ледяная дева склонила  свое  прекрасное  лицо  над  бельчонком  и
рассеянно щекотала его за ушком. Он как зачарованный смотрел  на  нее,
прямо в ее холодные голубые глаза.  Улыбнувшись,  Ледяная  дева  пошла
дальше.
     А  на  снегу,  задрав  кверху  маленькие  лапки,  остался  лежать
оцепеневший и холодный глупенький бельчонок.
     -- Плохо дело, -- проговорила Туу-тикки.
     Она надвинула шапочку на уши, толкнула  дверь,  и  белое  облачко
снежного пара ворвалось в купальню. Мгновение спустя  Туу-тикки  снова
прошмыгнула в приоткрытую дверь и положила бельчонка на стол.
     Мышки-невидимки ринулись вперед, намочили полотенце горячей водой
и завернули бельчонка в это горячее полотенце. Но его маленькие  лапки
все так же безжизненно и печально торчали кверху, и ни  один  усик  не
шевелился.
     -- Он совсем мертвый, -- констатировала малышка Мю.
     -- Во всяком случае, перед тем  как  умереть,  он  увидел  что-то
очень красивое, -- дрожащим голосом произнес Муми-тролль.
     -- Что поделаешь, -- сказала малышка Мю. -- Как бы там  ни  было,
теперь он забыл обо всем на  свете.  А  я  собираюсь  сделать  из  его
хвостика премиленькую муфточку.
     -- Нет,  ты  этого  не  сделаешь! -- взволнованно закричал  Муми-
тролль.  --  Он  должен  взять  хвостик с собой в могилу.  Потому  что
бельчонка нужно похоронить. Правда, Туу-тикки?
     -- Гм, -- хмыкнула Туу-тикки.  --  Кто  его  знает,  принесет  ли
радость звериному народцу хвостик после смерти?
     -- Миленькая Туу-тикки, -- взмолился Мумитролль, -- не говори все
время о том, что он умер. Это так ужасно.
     -- Раз умер, так уж умер, -- примирительно сказала Туу-тикки.  --
Этот бельчонок  мало-помалу  превратится  в  прах.  А  потом,  чуточку
позднее, из него вырастут  деревья,  и  на  них  будут  прыгать  новые
бельчата. Разве это так уж печально?
     -- Может, и нет, -- ответил Муми-тролль и высморкался. -- Но  все
равно завтра его надо похоронить,  и  обязательно  с  хвостиком  и  со
всем-всем, что  у  него  есть.  И  похороны  должны  быть  красивые  и
торжественные.

     На следующий день в купальне было очень холодно. Огонь еще  горел
в печурке, но мышки-невидимки заметно  устали.  В  кофейнике,  который
Муми-тролль принес из дому, застыла под крышкой тонкая корочка льда.
     Вообще-то Муми-тролль отказался пить кофе из  уважения  к  памяти
мертвого бельчонка.
     -- Ты должна дать мне купальный халатик, --  торжественно  сказал
он Туу-тикки. -- Мама говорила, что на похоронах всегда бывает холодно.
     -- Отвернись и сосчитай до десяти, -- предложила Туу-тикки.
     Муми-тролль отвернулся к окну и стал считать. Когда  он  досчитал
до восьми, Туу-тикки заперла дверцу  шкафа  и  протянула  ему  голубой
купальный халатик.
     -- Подумать только, ты вспомнила, что  мой  халатик  голубой,  --
радостно удивился Муми-тролль.
     Он тотчас сунул лапу в карман, но не нашел солнечных очков.  Зато
там было немного песка и круглый белый камешек.
     Он зажал камешек лапой. В его округлости таилась надежность лета.
Муми-троллю почти казалось, что камешек по-прежнему теплый от солнца.
     -- У тебя такой  вид,  будто  ты  пришел  незваным  в  гости,  --
заметила малышка Мю.
     Муми-тролль даже не посмотрел на нее.
     -- Пойдете вы на похороны или нет? -- с достоинством спросил он.
     -- Ясное дело, пойдем, -- ответила Туу-тикки.  --  По-своему  это
был хороший бельчонок.
     -- В особенности хорош был у него хвостик, -- сказала малышка Мю.
     Они завернули бельчонка в старую купальную  шапочку  и  вышли  на
жгучий мороз.
     Снег скрипел у них под ногами, а дыхание белым  паром  вырывалось
изо рта. А нос так оледенел, что нельзя было даже его сморщить.
     -- Твердый здесь наст, -- восхитилась малышка Мю и  запрыгала  по
мерзлому берегу.
     -- Ты не можешь идти чуточку медленнее? -- попросил  Муми-тролль.
-- Это ведь все-таки похороны.
     Он  был  вынужден  делать  маленькие-маленькие  вдохи,  чтобы  не
заглотнуть слишком много ледяного воздуха.
     -- А я и не знала, что у  тебя  есть  брови!  --  с  любопытством
воскликнула малышка Мю. -- Сейчас они совсем поседели! И ты еще больше
сбит с толку, чем всегда.
     -- Это из-за мороза, -- строго сказала  Туу-тикки.  --  А  теперь
помолчи, потому что ни ты, ни я ничего не знаем о похоронах.
     Муми-тролль был благодарен ей за эти слова. Он  принес  бельчонка
прямо к дому и положил его перед Снежной лошадью.
     Затем влез по веревочной лестнице на крышу  и  спустился  вниз  в
теплую гостиную, где спали его родные.
     Муми-тролль перерыл все ящики комода.  Он  перевернул  все  вверх
дном, но не нашел того, что искал.
     Тогда он подошел к маминой  кровати  и  шепнул  ей  на  ухо  один
вопрос. Вздохнув, мама перевернулась на другой бок. Муми-тролль  снова
шепнул.
     Тогда мама, не просыпаясь, ответила ему: ведь она  и  во  сне  не
забывала ничего из того, что касается традиций.
     -- Траурные ленты в  моем  шкафу...  на  самой  верхней  полке...
направо...
     И мама снова погрузилась в зимнюю спячку.
     А Муми-тролль вытащил из чулана стремянку и влез  на  нее,  чтобы
добраться до верхней полки шкафа.
     Там он нашел коробку со всякими ненужными вещами, которые  иногда
могут оказаться совершенно необходимы: черные траурные ленты и золотые
праздничные, и ключи от дома, и пробку  от  шампанского,  и  клей  для
фарфора, и среди прочего -- превосходные медные шары для кроватей.
     Когда Муми-тролль снова вышел из  дому,  к  хвосту  у  него  была
привязана траурная лента. Он прикрепил и  маленький  черный  бантик  к
шапочке Туу-тикки.
     А малышка  Мю  наотрез  отказалась  от  всяких  траурных  лент  и
бантиков.
     -- Если я горюю, мне вовсе  незачем  это  показывать  и  надевать
разные там бантики, -- сказала она.
     -- Да, если ты горюешь, -- подчеркнул Мумитролль. -- Но  ведь  ты
не горюешь!
     -- Нет, -- призналась малышка Мю. -- Я не могу горевать.  Я  умею
только злиться или радоваться. А разве бельчонку поможет, если я стану
горевать? Зато если я разозлюсь на Ледяную деву, может, я и  укушу  ее
когда-нибудь за ногу.  И  тогда,  может,  она  поостережется  щекотать
других  маленьких  бельчат  за  ушки  только  потому,  что  они  такие
миленькие и пушистые.
     -- Может, ты и права, -- заметила Туу-тикки. -- Но как бы там  ни
было, Муми-тролль тоже прав по-своему. А что делать дальше?
     -- Теперь я вырою ямку в земле, -- сказал  Мумитролль.  --  Здесь
уютное местечко и летом растут маргаритки.
     -- Что ты, дружочек! --  печально  сказала  Туу-тикки.  --  Земля
мерзлая и твердая, как камень. В нее не зароешь даже кузнечика.
     Беспомощно взглянув на нее, Муми-тролль ничего не ответил.  Никто
ничего больше не сказал. И вот тут-то как раз Снежная лошадь  склонила
голову и осторожно обнюхала бельчонка. Она вопросительно взглянула  на
Муми-тролля  своими  зеркальными  глазами    и    тихонько    помахала
хвостом-метелкой.
     И  тут  мышки-невидимки  заиграли  печальную  мелодию  на   своих
флейтах. Муми-тролль, кивнув головой, поблагодарил мышек.
     Тогда лошадь подняла бельчонка и положила его себе  на  спину  --
вместе с хвостиком,  купальной  шапочкой  и  всем  прочим;  похоронная
процессия направилась к морскому берегу.
     И Туу-тикки запела о бельчонке:

                    Жил-был маленький бельчонок,
                    очень маленький бельчонок.
                    Был он очень неразумный,
                    зато теплый и пушистый.
                    Теперь он лежит холодный,
                    совсем холодный,
                    его лапочки застыли.
                    Только хвостик его, как прежде,
                    самый мягкий и пушистый.

     Почувствовав под копытами твердый ледяной  наст,  Снежная  лошадь
вскинула  голову,  а  глаза  у  нее  засветились.  И  вдруг,  радостно
подпрыгнув, она поскакала галопом вперед.
     Мышки-невидимки перешли на  веселую  и  быструю  мелодию.  Лошадь
мчалась  все  дальше  и  дальше  с  бельчонком  на  спине  и   наконец
превратилась в крохотную точку на горизонте.
     -- Я все думаю, хорошо ли у нас получилось, -- беспокойно заметил
Муми-тролль.
     -- Лучше и быть не могло, -- утешила его Туу-тикки.
     -- Нет, могло бы,  --  возразила  малышка  Мю.  --  Если  бы  мне
достался красивый беличий хвостик на муфту, было бы куда лучше.

     ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ. Таинственные существа

     Через  несколько  дней  после  похорон   бельчонка    Муми-тролль
обнаружил, что кто-то стащил торф из дровяного сарая.
     От двери тянулись по снегу широкие следы, словно  кто-то  волочил
за собой мешки.
     "Это не Мю, -- подумал Муми-тролль. -- Она слишком  маленькая,  а
Туу-тикки берет лишь то, что ей нужно. Должно быть, это Морра".
     Он отправился по следу -- шерстка у него на затылке стояла дыбом.
Ведь кроме него больше некому караулить  топливо,  так  что  это  было
делом чести.
     След обрывался на горе, за пещерой.
     Там  и  лежали  мешки  с  торфом.  Они  были  сложены  в  кучу  и
приготовлены для  костра,  а  сверху  лежала  садовая  скамейка  семьи
Муми-троллей, скамейка, потерявшая в августе одну  из  своих  передних
ножек.
     -- Эта скамейка  будет  красиво  гореть,  --  сказала  Туу-тикки,
высовываясь из-за костра. -- Она старая и сухая, как нюхательный табак.
     -- Что старая, это точно, -- согласился Мумитролль.  --  Скамейка
довольно долго переходила из поколения в поколение в нашей  семье.  Ее
можно было бы еще починить.
     -- Лучше   смастерить  новую,  --  сказала  Туу-тикки.  -  Хочешь
послушать песню о Туу-тикки, которая сложила большой зимний костер?
     -- Пожалуйста, -- добродушно согласился Мумитролль.
     Тогда Туу-тикки начала медленно топтаться в снегу и петь:

                    К нам, одинокие, грустные,
                    к нам, в темноте заплутавшие,
                    белые, серые, русые,
                    в зимнюю стужу озябшие!
                    Бей, барабан, веселей!
                    Всех наш костер обогреет,
                    грусть и тревогу развеет.
                    Бей, барабан, веселей!
                    Пламя поярче раздуем,
                    машем хвостами, танцуем.
                    Бей, барабан, не молчи
                    в черной холодной ночи!

     -- Хватит с меня черной ночи! -- воскликнул Мумитролль.  --  Нет,
не хочу слушать припев. Я замерзаю. Мне грустно и одиноко. Хочу, чтобы
солнце вернулось!
     -- Но как раз поэтому мы и зажжем нынче  вечером  большой  зимний
костер, -- сказала Туу-тикки. -- Получишь свое солнце завтра.
     -- Мое солнце! -- дрожа повторил Муми-тролль.
     Туу-тикки кивнула и почесала мордочку.
     Муми-тролль долго молчал. А потом спросил:
     -- Как ты думаешь, заметит  солнце,  что  садовая  скамейка  тоже
горит в костре, или нет?
     -- Послушай-ка, -- серьезно сказала Туу-тикки, -- такой костер на
тысячу лет старше твоей садовой скамейки. Ты должен гордиться,  что  и
она сгорит в этом костре.
     Спорить с нею Муми-тролль не стал.
     "Придется объяснить это маме с папой, -- подумал он. -- А  может,
когда начнутся весенние бури, море  выбросит  другие  дрова  и  другие
садовые скамейки".
     Костер становился все больше и больше.  На  вершину  горы  кто-то
тащил сухие деревья, трухлявые стволы, старые бочки и доски, найденные
кем-то, не желавшим показываться на берегу. Но Муми-тролль чувствовал,
что на горе полно народу, но ему так никого и не удалось увидеть.
     Малышка Мю притащила свою картонную коробку.
     -- Картонка больше не нужна,  --  сказала  она.  --  Кататься  на
серебряном подносе гораздо лучше. А сестре моей, кажется,  понравилось
спать на ковре в гостиной. Когда мы зажжем костер?
     -- Когда взойдет луна, -- ответила Туу-тикки.
     Весь вечер Муми-тролль был в ужасном  напряжении.  Он  бродил  из
комнаты в комнату и зажигал свечей больше, чем всегда. Иногда он молча
стоял, прислушиваясь к дыханию спящих и  слабому  потрескиванию  стен,
когда мороз крепчал.
     Муми-тролль  был  уверен,  что  теперь  все  таинственные,    все
загадочные существа, все, кто  боится  света,  и  все  ненастоящие,  о
которых говорила Туу-тикки, вылезут из своих  норок.  Они  подкрадутся
еле слышно к большому костру, зажженному маленькими зверюшками,  чтобы
умилостивить тьму и холод. И наконец-то он их увидит!
     Муми-тролль зажег керосиновую лампу, поднялся на чердак и  открыл
слуховое окошко. Луна еще  не  показывалась,  но  долина  была  залита
слабым светом северного сияния. Внизу у моста двигалась целая вереница
факелов, окруженная пляшущими тенями. Они  направлялись  к  морю  и  к
подножию горы.
     Муми-тролль с зажженной лампой в лапах осторожно спустился  вниз.
Сад и лес были полны блуждающих лучей света и неясного шепота,  а  все
следы вели к горе.
     Когда он вышел на морской берег, луна стояла над ледяным покровом
моря белая как мел и  ужасно  далекая.  Что-то  шевельнулось  рядом  с
Муми-троллем, и,  нагнувшись,  он  увидел  сердитые  светящиеся  глаза
малышки Мю.
     -- Сейчас начнется пожар, -- засмеялась она. --  Мы  спалим  весь
лунный свет.
     И в тот же миг над вершиной горы взметнулось ввысь желтое  пламя.
Туу-тикки зажгла костер.
     Он занялся мгновенно. Взвыв, как  зверь,  костер  вспыхнул  снизу
доверху  багровыми  языками  пламени:  отблески  его   трепетали    на
зеркальной  поверхности  почерневшего  льда.  Коротенькая   сиротливая
мелодия пронеслась у самого уха  Муми-тролля  --  то  мышки-невидимки,
опоздав, спешили попасть на эту зимнюю церемонию.
     Их маленькие и большие тени  торжественно  скользили  по  вершине
горы. И вот начали бить барабаны.
     -- Твоя садовая скамейка тоже пошла в ход, -- сказала малышка Мю.
     -- Ну ее, эту скамейку! -- проговорил Муми-тролль.
     Спотыкаясь, он карабкался вверх на оледенелую гору, сверкавшую  в
отсветах огня. Снег таял от жара костра, и теплые струйки воды стекали
Муми-троллю на лапы.
     "Солнце вернется, -- возбужденно подумал он. -- Конец  темноте  и
одиночеству. Можно будет посидеть на веранде на солнцепеке  и  погреть
спину..."
     Он уже взобрался на  вершину  горы.  Вокруг  костра  было  жарко.
Мышки-невидимки затянули новую, какую-то неистовую мелодию.
     Но пляшущие тени исчезли, а барабаны били уже по  другую  сторону
костра.
     -- Почему они ушли? -- спросил Муми-тролль.
     Туу-тикки поглядела на него своими спокойными  голубыми  глазами.
Но видела ли она его на самом деле? Он не был в  этом  уверен.  Скорее
она всматривалась в свой собственный зимний мир, живший из года в  год
по своим собственным, чужим для Муми-тролля  законам.  Ведь  зимой  он
всегда спал в теплом доме семейства муми-троллей.
     -- А где тот, кто живет в шкафу купальни? -- спросил Муми-тролль.
     -- Что ты сказал? -- с отсутствующим видом спросила Туу-тикки.
     -- Я хочу видеть того, кто живет в шкафу  купальни!  --  повторил
Муми-тролль.
     -- Его нельзя выпускать, -- ответила Туу-тикки, --  ведь  никогда
не знаешь, что может взбрести в голову такому, как он.
     Множество  каких-то  крохотных  существ   с    длинными    ногами
промчались, словно  струйки  дыма,  по  льду.  Кто-то  с  серебристыми
рогами, громко топая, прошел мимо Муми-тролля,  а  над  огнем,  широко
размахивая  крыльями,  промчалось  к  северу  что-то  черное.  Но  все
случилось так быстро, что Муми-тролль даже не  успел  познакомиться  с
этими таинственными существами.
     -- Туу-тикки, миленькая, --  попросил  он,  потянув  ее  за  полу
куртки.
     И тогда она дружелюбно сказала:
     -- Вон тот, кто живет под кухонным столиком!
     Это был совсем крохотный зверек с  косматыми  бровями:  он  сидел
отдельно от всех и глядел в костер.
     Муми-тролль подсел к нему и спросил:
     -- Надеюсь, хрустящий хлебец был не очень черствый?
     Зверек посмотрел на него, но ничего не ответил.
     -- У вас такие удивительные косматые брови, -- вежливо  продолжал
Муми-тролль.
     Тогда зверек с косматыми бровями ответил:
     -- Снадафф уму-у.
     -- Что? -- удивленно спросил Муми-тролль.
     -- Радамса! -- сердито ответил зверек.
     -- Он говорит  на  своем  собственном  языке  и  думает,  что  ты
оскорбил его, -- объяснила Туу-тикки.
     -- Но я вовсе этого не хотел, -- боязливо сказал Муми-тролль.  --
Радамса, радамса, -- умоляюще добавил он.
     Тут зверек с косматыми бровями вскочил, вне  себя  от  злости,  и
исчез.
     -- Что же мне делать? -- произнес Муми-тролль. -- Теперь  он  еще
целый год проживет под кухонным  столиком,  не  зная,  что  я  пытался
сказать ему очень приятные слова.
     -- Ничего не поделаешь, -- вздохнула Туу-тикки.
     Садовая скамейка рассыпалась пламенным дождем.
     На месте костра  остались  лишь  красные  угли,  и  снежная  вода
бурлила в горных расселинах.
     Тут мышки-невидимки перестали играть  на  флейтах,  и  все  разом
уставились на лед.
     Там сидела Морра. В ее маленьких круглых глазках отражался отсвет
костра, а сама она казалась сплошной громадной  и  бесформенной  серой
глыбой. И стала гораздо больше, чем в августе.
     Барабаны смолкли, когда Морра взгромоздилась на вершину горы. Она
подошла прямо к костру и, не произнеся ни слова, уселась на него.
     Угли страшно зашипели, и вся гора  окуталась  туманом.  Когда  он
рассеялся, от пламенеющих углей не осталось  и  следа.  Осталась  лишь
одна большая серая Морра, нагоняющая снежную мглу.
     Муми-тролль сбежал вниз на  берег.  Вцепившись  в  Туу-тикки,  он
воскликнул:
     -- Что теперь будет? Морра погасила солнце!
     -- Успокойся! -- сказала Туу-тикки. -- Она пришла  вовсе  не  для
того, чтобы погасить огонь, бедняжка хотела погреться. Но огонь, как и
все теплое, гаснет, когда Морра садится на него.  Теперь  Морра  снова
разочаровалась в своих ожиданиях.
     Муми-тролль видел, как Морра поднимается и обнюхивает вмерзшие  в
землю угли. Затем она подходит к зажженной керосиновой лампе,  которую
Мумитролль оставил на вершине горы, и лампа гаснет.
     Морра еще  немного  помедлила  на  вершине.  Гора  опустела,  все
разбрелись  куда-то.  Наконец  Морра  снова  соскользнула  на  лед   и
растворилась в темноте, одинокая, как и прежде.
     Муми-тролль отправился домой.
     Прежде чем заснуть, он осторожно подергал маму за ухо и сказал:
     -- Этот вечер был не особенно веселый.
     -- Ничего, сынок, -- пробормотала во сне мама, -- может, в другой
раз...
     А под кухонным  столиком  сидел  зверек  с  косматыми  бровями  и
бранился про себя.
     -- Радамса! -- твердил он, пожимая плечами. -- Радамса!
     Но, как видно, никто, кроме него самого, не мог понять, о чем  он
толкует.

     Туу-тикки удила подо льдом  рыбу.  Она  думала  о  том,  как  это
хорошо, что у моря бывают часы отлива, когда оно становится  мелким  и
можно влезть в прорубь у мостков купальни  и  посидеть  с  удочкой  на
камне. Сверху тебя прикрывает зеленоватый лесной свод,  а  под  ногами
плещется море.
     Все  это  похоже  на  черный  пол  и  зеленый  потолок,   которые
простираются в бесконечность, пока не сольются  воедино  и  не  станут
сплошной тьмой.
     Рядом с  Туу-тикки  лежали  четыре  маленькие  рыбки.  Оставалось
поймать еще одну, чтобы хватило на уху.
     Вдруг Туу-тикки почувствовала, что  мостки  качаются  от  чьих-то
нетерпеливых шагов. А потом там, наверху, кто-то забарабанил  в  дверь
купальни. Подождав немного, снова забарабанил.
     -- Эй! -- закричала Туу-тикки. -- Я подо льдом!
     Под ледяным сводом раздалось эхо: "Эй!"  Много  раз  прокатившись
взад-вперед, эхо повторило: "...подо льдом!"
     Вскоре в прорубь осторожно просунулась мордочка Муми-тролля.  Его
уши были украшены выцветшими золотыми лентами.
     Он  взглянул  на  черную  воду,  дышавшую  холодом,  на   четырех
застывших рыбок, пойманных Туу-тикки, и, задрожав, сказал:
     -- Оно никогда не вернется.
     -- Кто? -- спросила Туу-тикки.
     -- Солнце! -- закричал Муми-тролль.
     "Солнце! Солнце, солнце,  солнце..."  --  вторило,  удаляясь  все
дальше и дальше, эхо.
     Туу-тикки вытянула из воды леску.
     -- Не спеши так, -- сказала она. -- Солнце  каждый  год  всходило
как раз в этот день; оно взойдет и сегодня. Убери свою мордочку, тогда
я смогу выбраться из проруби.
     Туу-тикки вылезла из проруби и села на крутую  лесенку  купальни.
Она понюхала воздух, прислушалась и сказала:
     -- Через час. Садись и жди.
     Малышка Мю прикатила по льду и уселась рядом с ними.  Она  крепко
привязала к подошвам башмаков жестяные крышки от  банок,  чтобы  лучше
скользить по льду.
     -- Так, придется ждать новых чудес, -- сказала она. -- Но это  не
значит, что я против того, чтобы стало светлее.
     Из  лесу  прилетели,  хлопая  крыльями,  две  старые  вороны    и
опустились на крышу купальни. Минуты шли.
     Внезапно шерсть  на  спине  Муми-тролля  встала  дыбом,  и  после
нескольких  минут  мучительного  ожидания  он  вдруг  увидел,  как  на
сумеречном небе, низко над горизонтом зажглось красноватое сияние. Оно
сгустилось в узкую неяркую полоску, рассыпавшую длинные лучи света над
ледяным покровом моря.
     -- Вот оно! -- вскричал Муми-тролль.  Приподняв  малышку  Мю,  он
поцеловал ее прямо в мордочку.
     -- Ах! Нечего дурачиться! -- сказала малышка Мю. -- Не  шуми!  Не
из-за чего!
     -- Ура! --  продолжал  кричать  Муми-тролль.  --  Скоро  наступит
весна! Станет тепло! Все начнет просыпаться.
     Схватив четыре пойманные рыбки, Муми-тролль подбросил их высоко в
воздух, потом постоял даже на голове. Никогда прежде он не  чувствовал
себя таким счастливым, как теперь на льду.
     В тот же миг лед снова потемнел.
     Вороны  поднялись  в  воздух  и,  медленно  взмахивая   крыльями,
полетели в сторону суши. Туу-тикки собрала своих рыбешек, а  маленькая
красноватая полоска тем временем опустилась за горизонт.
     -- Никак солнце передумало?! -- в ужасе воскликнул Муми-тролль.
     -- Неудивительно, раз  ты  так  ведешь  себя,  --  сказала  Мю  и
умчалась на своих жестяных крышках-коньках.
     -- Солнце вернется завтра, -- утешила Муми-тролля Туу-тикки. -- И
оно будет чуть побольше, уже как  корка  сыра.  Не  принимай  это  так
близко к сердцу.
     И Туу-тикки полезла под лед,  чтобы  наполнить  суповую  кастрюлю
морской водой.
     Ясное дело, она права. Не так-то просто солнцу взойти. Но оттого,
что кто-то прав, твое разочарование ничуть не меньше.
     Муми-тролль сидел,  глядя  вниз,  на  ледяной  наст,  и  внезапно
рассердился. Злость зародилась где-то в животе, он  почувствовал  себя
обманутым.
     И ему стало стыдно оттого, что он шумел, оттого, что  на  ушах  у
него золотые ленты. Это еще  больше  разозлило  его.  В  конце  концов
Муми-тролль почувствовал: он должен сделать что-то совершенно ужасное,
такое, что ему запрещают, иначе ему не успокоиться. И сделать  сию  же
минуту!
     Он вскочил, перебежал через мост и ворвался  в  купальню,  прошел
прямо к шкафу и широко распахнул  его  дверцы.  Там  висели  купальные
халаты. Так же, как и летом.
     И еще  там  лежал  резиновый  хемуль,  которого  ему  никогда  не
удавалось как следует надуть.  А  на  Мумитролля  смотрело  незнакомое
существо -- маленькое, серое, с длинной шерстью и  большой  мордочкой.
Внезапно оживившись, оно словно ветер промчалось  мимо  Муми-тролля  и
исчезло. Муми-тролль увидел, как  его  хвост,  словно  черный  шнурок,
проскользнул в дверь купальни.  Кисточка  хвоста  застряла  на  миг  в
дверной щели, но потом вырвалась, и странное существо  исчезло,  будто
его и не было.
     Зато появилась Туу-тикки с суповой кастрюлей в лапах и сказала:
     -- Вон оно что, ты все-таки не удержался и открыл шкаф.
     -- Там сидела всего-навсего  какая-то  старая  крыса,  --  угрюмо
буркнул Муми-тролль.
     -- Это вовсе не крыса, -- объяснила  Туу-тикки.  --  Это  тролль.
Тролль -- каким был и ты до того, как превратился в муми-тролля. Таким
ты был тысячу лет тому назад.
     Муми-тролль не нашелся что ответить. Он отправился домой и уселся
поразмышлять в гостиной.
     Немного погодя пришла Мю -- одолжить стеариновую свечу и сахар.
     -- О тебе ходят жуткие  слухи,  --  восхищенно  сказала  она.  --
Болтают, что ты выпустил из шкафа собственного предка.  И  утверждают,
будто вы похожи друг на друга.
     -- Какая чепуха! Не говори глупости! -- отрезал Муми-тролль.
     Он поднялся на чердак  и  отыскал  семейный  альбом.  Муми-тролль
листал страницу за страницей, и всюду, чаще всего на  фоне  изразцовых
печей или на верандах,  были изображены вполне достойные  муми-тролли.
Ни один не напоминал тролля из шкафа.
     "Должно быть, это ошибка, -- подумал Мумитролль, -- он  не  может
быть моим родственником".
     Он  взглянул  на  своего  спящего  отца.  Только  мордочка    его
напоминала морду тролля. Но, может, тысячу лет тому назад?..
     Вдруг  зазвенела  хрустальная  люстра.  Она  тихонько    качалась
взад-вперед, а в  окутывающем  ее  тюлевом  чехле  что-то  шевелилось:
мохнатое, маленькое, с длинным черным хвостом, свисавшим  прямо  между
хрусталиками.
     -- Это он, -- пробормотал Муми-тролль. -- Мой предок поселился на
люстре в гостиной.
     Но это вроде  бы  было  не  так  опасно.  Муми-тролль  уже  начал
привыкать к чудесам волшебной зимы.
     -- Как поживаешь? -- тихонько спросил он тролля.
     Тролль посмотрел на него сквозь тюль и помахал ушами.
     -- Будь поосторожней с хрустальной люстрой,  --  предупредил  его
Муми-тролль. -- Это фамильная драгоценность.
     Тролль, склонив голову набок, посмотрел на  него  внимательно,  с
нескрываемым любопытством.
     "Сейчас он заговорит, -- подумал Муми-тролль. И в тот же  миг  он
страшно испугался: неужели предок что-нибудь скажет? А вдруг заговорит
на иностранном языке, как тот зверек с косматыми бровями? А  вдруг  он
рассердится и скажет "радамса" или что-нибудь еще в этом роде? И тогда
их знакомству -- конец".
     -- Тсс! -- прошептал Муми-тролль. -- Лучше ничего не говори!
     Может,  они  все-таки  родственники?  А  родственники,    которые
приходят в гости, могут остаться надолго. А тем более если это предок,
он может остаться навсегда. Кто знает. И если вести себя  неосторожно,
он может тебя неправильно понять и рассердиться. Придется им тогда всю
жизнь жить вместе со злым предком.
     -- Тсс! -- повторил Муми-тролль. -- Тсс!
     Предок, ничего не отвечая, стал трясти хрустальную люстру.
     "Я покажу ему наш дом, -- подумал Муми-тролль. -- Мама непременно
бы это сделала, если бы какой-нибудь родственник явился к нам в гости".
     Взяв лампу,  он  осветил  красивую  картину,  которая  называлась
"Филифьонка у окна". Тролль посмотрел на картину и встряхнулся.
     Муми-тролль прошел дальше,  к  плюшевому  дивану  и  осветил  его
лампой. Он показал троллю по очереди все стулья, зеркало в гостиной  и
трамвайчик из пенки, одним словом -- все самое ценное и красивое,  что
было у семьи муми-троллей.
     Тролль все внимательно рассматривал, но явно не понимал, что  ему
показывают. В конце концов Мумитролль,  вздохнув,  поставил  лампу  на
выступ печки.
     Но тут тролля явно что-то заинтересовало. Будто мешок с  тряпьем,
вывалился он из хрустальной люстры и беспокойно забегал вокруг  печки.
Он  совал  голову  в  отверстия  печки  и  обнюхивал  золу.  Он  очень
заинтересовался вышитым бисером шнурком, с помощью которого  открывали
вьюшки, и долго тыкался носом в щелку между печкой и стеной.
     "Должно быть, правда, что он -- мой родственник,-разволновавшись,
подумал Муми-тролль. -- Ведь мама всегда  говорила,  что  наши  предки
жили за печкой..."
     В этот миг зазвонил будильник, который Мумитролль  обычно  ставил
на то время, когда наступали сумерки и когда он больше всего  тосковал
от одиночества.
     Тролль остолбенел,  а  потом  бросился  в  печку,  так  что  зола
поднялась серым облаком ввысь. Через минуту он уже сердито  загромыхал
вьюшкой.
     Муми-тролль  выключил  будильник  и  прислушался  --  сердце  его
колотилось. Но ничего больше не было слышно.
     Немного сажи тихонько выпало из трубы, а шнурок вьюшки закачался.
     Муми-тролль влез на крышу, чтобы успокоиться.
     -- Ну, как тебе живется  с  дедушкой?  --  крикнула  малышка  Мю,
съезжая с горки на санках.
     -- Отлично! -- с достоинством произнес  Мумитролль.  --  В  таком
древнем роду, как наш, все знают, как нужно себя вести.
     Муми-тролль внезапно очень  возгордился  тем,  что  у  него  есть
предок. И вдобавок его самолюбие приятно щекотало то, что у малышки Мю
никакой родословной не было и что она скорее всего появилась  на  свет
случайно.
     В ту ночь предок Муми-тролля  переставил  мебель  во  всем  доме.
Делал он это совсем тихо, но удивительно энергично.
     Он передвинул диван к печке  и  перевесил  картины.  Те,  которые
нравились ему меньше, он повесил вверх ногами. (А может, это были  как
раз те картины, которые ему больше всех приглянулись. Кто знает!)
     Мебель была передвинута, а будильник  брошен  в  помойное  ведро.
Вместо  этого  тролль  приволок  с  чердака  кучу  старого  хлама    и
нагромоздил его вокруг печки.
     Пришла Туу-тикки и, взглянув на весь этот разор, сказала:
     -- Я думаю, он хотел создать  себе  домашний  уют.  --  Туу-тикки
потерла нос. -- Он пытался окружить печку надежным  частоколом,  чтобы
никто не мешал ему в ней жить.
     -- Но что скажет мама? -- забеспокоился Мумитролль.
     Туу-тикки пожала плечами.
     -- А зачем тебе понадобилось выпускать его из шкафа?  --  сказала
она. -- Во всяком случае этот тролль ничего не ест. Страшно выгодно  и
для тебя, и для  него.  Попытайся  отнестись  ко  всему  этому  как  к
забавной истории.
     Муми-тролль кивнул.
     Немного подумав, он залез в кучу ломаной мебели,  пустых  ящиков,
рыбачьих сетей, рулонов бумаги, старых корзин и садовых  инструментов.
Очень скоро Муми-тролль понял, что там необычайно уютно.
     Он решил спать в  корзине  с  древесной  стружкой,  стоявшей  под
испорченной качалкой.
     По  правде  сказать,  он  все  это  время  не  чувствовал    себя
по-настоящему надежно в полутемной гостиной с пустыми окнами. А спящая
семья навевала на него тоску.
     Теперь же,  в  тесном  пространстве  между  ящиком  с  пожитками,
качалкой и спинкой дивана, он чувствовал себя совершенно уверенно и ни
капельки не боялся одиночества.
     Сквозь  отверстия  в  дверце  печки  он  видел  частицу   темного
пространства, но, не желая мешать предку, утеплял стены своего  нового
жилища как можно тише.
     Вечером он взял с собой лампу, лег и слушал, как в  печке  шуршит
предок.
     "Вот так и  я,  быть  может,  жил  тысячу  лет  тому  назад",  --
зачарованно думал Муми-тролль.
     Он решил крикнуть в трубу  что-нибудь  такое  дружеское,  в  знак
тайного согласия. Но потом отказался от этой мысли, погасил  лампу  и,
свернувшись калачиком, глубже зарылся в древесную стружку.

     ГЛАВА ПЯТАЯ.     Одинокие гости

     С каждым днем солнце все выше поднималось на небе. В конце концов
оно поднялось так высоко, что несколько неярких лучей упало в  долину.
В этот знаменательный день после обеда  в  долине  появился  чужой  --
маленький тощий песик в рваной шерстяной шапчонке, надвинутой на глаза.
     Он утверждал, что зовут его Юнк и что в дальних долинах кончилась
еда. А с тех пор, как там побывала Ледяная  дева,  стало  еще  труднее
раздобыть какую-нибудь снедь. Говорят, что  некий  хемуль  в  отчаянии
слопал свою собственную коллекцию жуков, но, вероятно, это были только
слухи. Скорее всего он слопал коллекцию  своего  товарища.  Во  всяком
случае, в Муми-доле появилось много пришлых... Кто-то пустил слух, что
там есть рябина и целый погреб с вареньем. Хотя  насчет  варенья  это,
верно, тоже были только слухи...
     Юнк уселся в снег на свой тощий хвост, и вся его печальная  морда
сморщилась.
     -- Мы едим уху, -- сказала Туу-тикки. -- И ни о каком  погребе  с
вареньем я не слыхивала.
     Муми-тролль бросил быстрый взгляд на круглый  снежный  сугроб  за
дровяным сараем.
     -- А погреб там! --  вмешалась  малышка  Мю.  --  И  там  столько
варенья, что можно объесться, и на всех банках указан год,  когда  оно
сварено, а крышка обвязана красным шнурком!
     -- Я, между прочим, стерегу имущество мамы и папы, пока они спят,
-- сказал, покраснев, Мумитролль.
     -- Само собой! -- льстиво пробормотал Юнк.
     Муми-тролль посмотрел на веранду, а потом  на  морщинистую  морду
Юнка.
     -- Ты любишь варенье? -- сердито спросил он.
     -- Не знаю, -- ответил Юнк.
     Муми-тролль вздохнул и сказал:
     -- Ну ладно. Только помни: берите сначала самые старые банки.
     Несколько часов спустя на мосту появилась целая толпа малюток,  а
в саду металась растерянная Филифьонка и жаловалась, что ее  комнатные
растения померзли, а кто-то съел все ее припасы. А по дороге в  долину
она встретила бессовестную Гафсу, которая сказала, что зима есть  зима
и надо позаботиться обо всем вовремя.
     К вечеру вся долина так  и  кишела  пришельцами,  которые  успели
протоптать тропинки к погребу с вареньем. Те, кто крепче  держался  на
ногах, отправились вниз, к морю, и поселились в купальне.
     Только в пещеру никого не пустили. Малышка Мю заявила, что нельзя
мешать Мюмле.
     Перед домом муми-троллей сидели и канючили самые обездоленные.
     Муми-тролль с керосиновой лампой  в  лапе  вылез  через  слуховое
окошко и осветил толпу.
     -- Можете войти в дом и переночевать, -- пригласил  он.  --  Ведь
никогда не знаешь, как поведут  себя  все  эти  морры  и  прочие,  что
слоняются вокруг.
     -- Мне не влезть по веревочной лестнице, -- пожаловался  какой-то
старый хомса.
     Тогда Муми-тролль стал разгребать снег перед входной  дверью.  Он
трудился с большим усердием. И когда длинный узкий  туннель  в  снегу,
вырытый им, уперся в стену дома, никакой двери  там  не  оказалось,  а
было только замерзшее окно.
     "Выходит, я рыл неправильно, -- сказал Мумитролль про себя. --  И
если я начну рыть новый туннель, могу опять промахнуться".
     Что же делать? Он осторожно разбил оконное стекло, и гости влезли
в дом.
     -- Не разбудите мою семью, -- предупредил  Мумитролль.  --  Здесь
спит мама, там -- папа, а там, чуть подальше,  --  фрекен  Снорк.  Мой
предок спит в печке. Вы  можете  завернуться  в  коврики  и  скатерти,
потому что все одеяла мы одолжили знакомым.
     Гости поклонились спящим, а потом быстро завернулись в коврики  и
скатерти. А самые маленькие заснули в шапках, домашних туфлях,  словом
-- где придется.
     Многие, простудившись, чихали, а кое-кто уже заскучал и  просился
домой.
     "Вот ужас-то, -- думал Муми-тролль. -- Скоро  погреб  с  вареньем
опустеет. А что я скажу весной, когда мама с папой проснутся и увидят,
что картины висят вверх ногами, а в доме полно народу?"
     Он вылез обратно через туннель, чтобы посмотреть,  не  забыли  ли
они кого-нибудь во дворе.
     Там светила луна, да в снегу сидел  один-одинешенек  Юнк  и  выл.
Вытянув морду вверх, к луне, он выводил длинную печальную песню.
     -- Почему ты не хочешь войти в  дом  и  лечь  спать?  --  спросил
Муми-тролль.
     Юнк посмотрел на него позеленевшими  от  лунного  света  глазами.
Одно ухо у него стояло торчком, другое повисло. Казалось, он к чему-то
прислушивался, и вся его морда застыла в ожидании.
     И тут они оба услыхали, как где-то далеко воют волки. Юнк  мрачно
кивнул и снова натянул на себя шапчонку.
     -- Это мои большие сильные братья! -- прошептал он. -- Если бы ты
знал, как я по ним тоскую!
     -- А ты их не боишься? -- спросил Муми-тролль.
     -- Боюсь, -- ответил Юнк. -- Это-то и есть самое печальное.
     И Юнк свернул на протоптанную тропинку к купальне.
     Муми-тролль снова влез в окно гостиной.
     Какая-то  малютка  испугалась  зеркала  и  всхлипывала,  сидя   в
трамвайчике из пенки.
     А так все было тихо.
     "Как трудно им приходится, -- подумал Мумитролль. -- Может, и  не
так уж страшно, что съели столько варенья. А банки, приготовленные  на
воскресенье, можно  всегда  припрятать...  Ну  те,  что  с  клубничным
вареньем... на время припрятать".
     Однажды на рассвете долина пробудилась  от  чистых  пронзительных
звуков рога. Сидевшая на полу  пещеры  Мю  стала  притопывать  в  такт
ногами. Туу-тикки навострила уши, а пес Юнк, поджав хвост,  уполз  под
скамейку.
     Предок  Муми-тролля  сердито  загрохотал  печной    вьюшкой,    и
большинство гостей проснулись.
     Муми-тролль ринулся к окну, вылез в него и стал пробираться через
снежный туннель.
     При свете лучей бледного зимнего солнца с горного склона  съезжал
огромный хемуль. Он  трубил  в  сверкающий  медный  рог,  и  казалось,
чувствовал себя превосходно.
     "Этот съест целую прорву  варенья,  --  подумал  Муми-тролль.  --
Интересно, что у него на ногах?"
     Хемуль положил рог на крышу дровяного сарая и снял лыжи.
     -- Хорошие у вас тут холмы, -- сказал он. -- А слалом у вас есть?
     -- Сейчас узнаю, -- ответил Муми-тролль.
     Он снова влез в гостиную и спросил:
     -- Есть тут кто-нибудь по имени Слалом?
     -- Меня  зовут  Саломея,  --  прошептала   малютка,  испугавшаяся
зеркала.
     Муми-тролль подошел к Хемулю и сказал:
     -- По имени Слалом почти никого нет. Есть только  одна  по  имени
Саломея.
     Но Хемуль, не слушая его, обнюхал папину табачную делянку.
     -- Хорошее место для жилья, -- похвалил он. -- Здесь мы  построим
снежный дом.
     -- Вы можете поселиться  у  меня, -- чуть  помедлив, сказал Муми-
тролль.
     -- Нет, спасибо, -- ответил Хемуль. -- В доме спертый воздух, это
вредно для здоровья. Мне нужен свежий воздух, много  свежего  воздуха.
Мы сейчас же примемся за работу, чтобы не терять зря времени.
     Между тем гости Муми-тролля мало-помалу выбрались из дому и молча
наблюдали за Хемулем.
     -- А вы не можете еще поиграть? -- спросила крошка Саломея.
     -- Всему свое время,  --  бодро  ответил  Хемуль.  --  Сейчас  мы
поработаем.
     Немного погодя все гости уже  строили  снежный  дом  на  табачной
делянке Муми-папы, а Хемуль в это самое  время  плескался  в  реке,  и
несколько замерзших малюток в ужасе смотрели на него.
     Муми-тролль со всех ног помчался к купальне.
     -- Туу-тикки! -- закричал он. -- Сюда приехал какой-то Хемуль! Он
думает поселиться в снежном доме, как раз сейчас он купается в реке.
     -- Ах вот что! Вот он какой, этот Хемуль,  --  серьезно  заметила
Туу-тикки. -- Значит, конец мирной жизни в долине.
     Она отложила в сторону удочку и пошла с Мумитроллем к дому.
     По дороге они встретили малышку Мю, сиявшую в предвкушении  новых
событий.
     -- Видели, что у него  на  ногах?  --  воскликнула  она.  --  Это
называется лыжи! Я думаю сию же минуту раздобыть себе такие!
     Дом Хемуля медленно вырастал. Гости  работали  не  покладая  лап,
бросая тоскливые взгляды на погреб с вареньем. Хемуль же после  водных
процедур занимался на берегу гимнастикой.
     -- Ну, не удивительная ли это штука -- холод! -- бодро  восклицал
он. -- Я никогда не бываю в такой отличной форме, как зимой. Не хотите
ли тоже окунуться перед завтраком?
     Муми-тролль смотрел на черную  куртку  Хемуля  с  лимонно-желтыми
узорами  и  огорченно  удивлялся,  почему  Хемуль  не   кажется    ему
симпатичным. Ведь он так тосковал, так тосковал по такому, как Хемуль,
радостному и открытому, а совсем не таинственному и скрытному.
     А теперь он чувствовал, что Хемуль ему куда более  чужой,  нежели
тот злой и непонятный зверек под кухонным столиком.
     Он беспомощно взглянул на Туу-тикки. Она, сдвинув брови и выпятив
нижнюю губу, рассматривала свою  варежку.  И  Муми-тролль  понял,  что
Туу-тикки тоже не нравится Хемуль. Тогда, повернувшись к Хемулю, он  с
наигранным дружелюбием сказал:
     -- Хорошо, наверное, быть любителем холодного купания?
     -- Холодная вода лучше всего  на  свете!  --  сияя,  ответил  ему
Хемуль. -- Она гонит прочь все досужие мысли  и  фантазии.  Верь  мне:
самое опасное -- запереться в четырех стенах.
     -- Правда?! -- воскликнул Муми-тролль.
     -- От этого в голову лезут разные мысли,  --  сказал  Хемуль.  --
Кстати, когда здесь обедают?
     -- Когда я наловлю рыбы, -- угрюмо буркнула Туу-тикки.
     -- Я не ем рыбы, -- сообщил Хемуль. --  Только  овощи,  зелень  и
ягоды.
     -- А клюквенное  варенье?  --  с  надеждой  спросил  Муми-тролль.
Большой кувшин разварившегося клюквенного варенья --  единственный  --
еще оставался в погребе.
     Но Хемуль ответил:
     -- Нет, лучше клубничное.

     После еды Хемуль надел лыжи и влез на самый высокий склон  холма,
тот, что спускался в долину над самой пещерой. У подножия холма стояли
все гости Муми-тролля и смотрели на Хемуля, не зная, что и думать.
     Они топтались на снегу, время от времени утирая мокрые  носы,  --
день выдался на редкость холодный.
     Но вот Хемуль  помчался  вниз.  Все  затаили  дыхание  от  ужаса.
Посредине холма он сделал резкий поворот в сторону, подняв целую  тучу
сверкающих снежинок. Потом, заорав во все горло, так же резко повернул
в другую сторону. На огромной скорости он делал повороты то в одну, то
в другую сторону, и от его черножелтой куртки рябило в глазах.
     Крепко зажмурив глаза, Муми-тролль подумал: "До чего же все,  кто
пришел сюда, разные".
     Малышка Мю стояла  на  вершине  холма  и  кричала  от  радости  и
восхищения. Она  разломала  деревянную  бочку  и  крепко  привязала  к
башмакам две доски.
     -- А теперь -- я! --  вопила  она  и,  ни  минуты  не  колеблясь,
припустила вниз с холма по прямой. Мумитролль  взглянул  одним  глазом
вверх на нее и понял, что Мю справится. Ее маленькое  недоброе  личико
выражало радость и уверенность, а ножки, словно палочки, твердо стояли
на снегу.
     Муми-тролль почувствовал прилив гордости. Малышка Мю  катила  так
бесшабашно вперед, она  неслась  отчаянно,  сломя  голову  и  чуть  не
врезалась в сосну, пошатнулась, но удержалась на ногах. И вот она  уже
внизу и, хохоча во все горло, плюхнулась в снег.
     -- Она из моих  самых  старых  друзей,  --  объяснил  Муми-тролль
Филифьонке.
     -- Так я и думала, -- кисло сказала Филифьонка. -- Когда  в  этом
доме подают кофе?
     К ним крупными шагами подошел Хемуль. Он  снял  лыжи.  Морда  его
лоснилась.
     -- А  теперь  мы  научим  Муми-тролля   кататься  на  лыжах,   --
доброжелательно сказал он.
     -- Нет, спасибо,  лучше  не  надо,  --  пробормотал  Муми-тролль,
отступив  назад.  Он  быстро  взглянул  туда,  где  только  что   была
Туу-тикки. Но она ушла, наверное, наловить рыбы на свежую уху.
     -- Главное, не надо бояться, -- ободряюще сказал  Хемуль,  крепко
привязывая лыжи к лапам Муми-тролля.
     -- Но я не хочу... -- начал было несчастный Мумитролль.
     Малышка Мю посмотрела на него, высоко подняв брови.
     -- Ну ладно, -- мрачно согласился Муми-тролль. -- Но только не  с
очень высокого холма...
     -- Да нет, съедешь со  склона,  что  ведет  к  мосту,  --  сказал
Хемуль. -- Согни колени! Наклонись вперед! Следи только, чтобы лыжи не
разъезжались! Верхнюю часть туловища -- прямо! Лапы прижми к телу! Ну,
все запомнил?
     -- Нет, -- ответил Муми-тролль.
     Его кто-то подтолкнул в спину, он закрыл глаза и поехал.  Сначала
лыжи  его  широко  разъезжались  в  стороны.  Потом  они  скрестились,
перепутались с лыжными палками, и на все это неуклюже упал Мумитролль.
     Среди зрителей началось оживление.
     -- Запасись терпением, -- советовал Хемуль. --  Вставай,  дружок,
попробуй еще раз.
     -- Ноги дрожат, -- пробормотал Муми-тролль.
     Да уж! Это было, пожалуй, не лучше одиночества.  Даже  солнце,  о
котором он  так  ужасно  тосковал,  светило  прямо  в  долину  и  было
свидетелем его унижения.
     На  этот  раз  мост  у  подножия  холма  стремительно  ринулся  к
Муми-троллю, и он  сильно  задрал  одну  ногу  вверх,  чтобы  удержать
равновесие. Другая же его нога  продолжала  скользить  сама  по  себе.
Гости кричали "ура!", полагая, что жизнь снова становится веселее.
     Муми-тролль уже не понимал, куда едет, -- вверх или вниз.  Вокруг
были лишь снег да несчастья. Под конец он повис на ивовом  кусте,  что
рос на самом берегу реки, а хвост его полоскался в холодной воде. Весь
мир был  сплошной  мешаниной  из  лыж,  лыжных  палок  и  всевозможных
неприятностей.
     -- Не падай духом! -- ласково сказал Хемуль. -- Давай еще раз!
     Но этого "еще раз" больше не случилось,  потому  что  Муми-тролль
утратил мужество. Да, он в самом деле утратил  мужество  и  еще  долго
потом часто мечтал о том, как все было бы, если бы  он  в  третий  раз
торжественно съехал с холма. Он бы описал на мосту красивую дугу  и  с
улыбкой повернулся бы к гостям. А они бы кричали от восторга.  Но  так
не вышло.
     Вместо этого Муми-тролль сказал:
     -- Катайтесь, если хотите, а я пошел домой.
     И, ни на кого не глядя, он вполз через  снежный  туннель  в  свою
теплую гостиную, в свое гнездо под креслом-качалкой.
     Он слышал, как Хемуль орет во все горло на холме. Сунув голову  в
печку, Муми-тролль прошептал:
     -- Мне он все равно не нравится.
     В ответ предок вышвырнул из печки немного сажи, может,  он  хотел
выказать свое расположение к потомку. Муми-тролль  же  начал  спокойно
рисовать  кусочком  угля  на  спинке  дивана.  Он  нарисовал   Хемуля,
стоявшего  вверх  ногами  в  снежном  сугробе.  А  в   печке    стояла
припрятанная большая банка с клубничным вареньем.
     На следующей неделе Туу-тикки упрямо сидела подо  льдом  и  удила
рыбу. Рядом с  ней  под  зеленоватым  ледяным  сводом  сидели  длинной
цепочкой гости и удили рыбу. То были гости, которым Хемуль пришелся не
по нраву. А в доме семьи муми-троллей мало-помалу собрались все,  кому
не было дела до Хемуля и кто не в  силах  был  или  не  смел  ему  это
показать.
     Ранним утром Хемуль просовывал голову  через  разбитое  стекло  и
освещал всех факелом. Он обожал жечь факелы и сидеть у костра. Правда,
кто же не любит жечь факелы и сидеть  у  костра,  но  Хемуль  придавал
всему этому необычайное значение.
     Гости  полюбили  долгие  беззаботные  часы  перед  обедом,  когда
мало-помалу занимался день. А они тем временем болтали о том,  что  им
снилось ночью, и прислушивались к тому, как Муми-тролль варит на кухне
кофе.
     Все это портил только Хемуль. Он всегда начинал говорить  о  том,
что воздух в доме спертый, и расписывал, как приятно жить  в  холодном
снегу.
     Затем он начинал светскую болтовню  о  том,  как  можно  провести
новый наступивший день. Он и в самом деле делал все, чтобы  обитателям
долины  было  приятно,  и  всегда  обижался,  когда  они  отказывались
развлекаться. Тогда он, похлопывая кого-нибудь по спине, говорил:
     -- Ну что же! Ничего, скоро поймете: я был прав.
     А вот малышка Мю, единственная  из  всех,  повсюду  следовала  за
Хемулем по пятам. Он щедро учил ее всему, что знал  сам,  особенно  --
кататься на лыжах. И весь  сиял  от  радости,  что  она  делает  такие
быстрые успехи.
     -- Маленькая  фрекен,  --  говорил  Хемуль,  --  вы  прирожденная
лыжница. Скоро вы меня перещеголяете!
     -- Об этом я только и мечтаю! -- откровенно признавалась  малышка
Мю.
     И стоило ей только выучиться хорошенько кататься  на  лыжах,  как
она тотчас же исчезла. Она стала кататься на своих,  известных  только
ей, холмах и думать забыла о Хемуле.
     Как бы там ни было,  теперь  все  больше  гостей  забиралось  под
ледяной свод реки удить рыбу, и в конце концов на  холме,  где  Хемуль
обычно катался на лыжах, пестрела одна лишь его черно-желтая куртка.
     Гостям долины не нравилось, когда  их  втягивали  в  какие-нибудь
новые, утомительные дела.
     Им больше нравилось сидеть и болтать о том, как было прежде, пока
не явилась Ледяная дева и не  кончилась  еда.  Они  рассказывали  друг
другу о том, какой мебелью обставляли они свои дома, и с кем они  были
в родстве, и с кем дружили, и как ужасно было, когда  явилась  великая
лютая стужа и все переменилось.
     Они жались ближе к печке и слушали друг друга, пока  не  наступал
наконец их черед рассказывать.
     Муми-тролль видел, что Хемуль становится все более и более одинок.
     "Надо сделать так, чтобы он ушел прежде, чем сам это  поймет,  --
думал Муми-тролль. -- И прежде, чем кончится варенье!"
     Но не так-то просто было найти повод избавиться от Хемуля, повод,
который был бы и надежным и приличным.
     Иногда Хемуль съезжал вниз к морю и пытался выманить пса Юнка  из
купальни. Но Юнку вовсе не хотелось ходить  на  лыжах  по  холмам,  не
интересовали его и сани, в  которые  запрягают  собак.  Ночью  он  все
больше времени проводил под открытым небом и выл на луну, а днем хотел
спать и клевал носом.
     В конце концов Хемуль, отставив лыжные палки в сторону,  умоляюще
сказал:
     -- Я ужасно люблю собак. Я всегда мечтал  о  собственной  собаке,
которая бы тоже любила меня. Почему ты не хочешь поиграть со мной?
     -- Да я и сам не знаю, -- пробормотал, краснея, Юнк.
     И как можно скорей снова  шмыгнул  в  купальню,  где  так  хорошо
мечталось о волках.
     Вот с кем бы ему хотелось поиграть! Какое великое счастье было бы
охотиться вместе с волками, следовать за ними повсюду, делать все, что
делают они, исполнять все их желания. И мало-помалу  он  бы  одичал  и
стал таким же вольным, как они.
     Каждую ночь, когда лунный свет мерцал в ледяных цветах и разводах
оконных стекол, Юнк просыпался в купальне и садился, прислушиваясь.  И
каждую ночь, надвинув шапчонку на уши, он  неслышно  прокрадывался  из
купальни на берег.
     Он всегда шел одной и той же дорогой, пересекал берег, поднимался
на горный склон и брел на юг в лес. Он заходил  так  далеко,  что  лес
редел и он мог заглянуть в глубину Пустынных гор. Там  Юнк  садился  в
снег и ждал до тех пор, пока не раздавался волчий  вой.  Иногда  волки
были очень далеко, иногда ближе. Но выли они почти каждую ночь.
     И всякий раз, услышав их, Юнк задирал морду  вверх  и  выл  им  в
ответ.
     На утренней заре он снова тайком пробирался  домой,  в  купальню,
заползал в шкаф и спал.
     Однажды Туу-тикки, взглянув на него, сказала:
     -- Так ты никогда их не забудешь.
     -- А я не желаю их забывать, -- ответил Юнк.  --  Потому-то  я  и
хожу туда.
     Довольно странно вела себя самая робкая из  всех  гостей  долины,
крошка Саломея, которая и вправду любила Хемуля. Она жила в постоянной
надежде еще и еще раз услышать звуки рога. Но, к сожалению, Хемуль был
такой огромный и так всегда спешил, что никогда не замечал ее.
     Как она ни торопилась подбежать к нему, Хемуль всегда  уезжал  на
лыжах раньше, и если она иной раз успевала подойти к  нему,  когда  он
начинал трубить в рог, то рог тут же смолкал и  Хемуль  принимался  за
что-нибудь новенькое.
     Несколько раз крошка Саломея пыталась объяснить Хемулю,  что  она
от него в восторге. Но она была  слишком  застенчива  и  деликатна,  а
Хемуль никогда не умел слушать как следует.
     Так что ничего серьезного ей так и не удалось ему сказать.
     Однажды ночью крошка Саломея проснулась в трамвайчике  из  пенки,
где на задней платформе она устроила себе постельку. Спать там рядом с
пуговицами и  английскими  булавками,  которыми  семья  Мумитроллей  в
течение долгого времени наполняла трамвайчик -- лучшее украшение своей
гостиной, -- было не очень-то удобно. А крошка  Саломея,  естественно,
была слишком щепетильна, чтобы выбросить из  трамвайчика  то,  что  ей
мешало.
     И вот однажды ночью она услыхала,  как  Туу-тикки  и  Муми-тролль
разговаривают внизу, под креслом-качалкой, и тотчас поняла,  что  речь
идет о ее любимом Хемуле.
     -- Так дальше невозможно, -- произнес в темноте голос  Туу-тикки.
-- Нам нужно снова вернуть покой. С тех пор как  он  начал  трубить  в
свой  рог,  мои  мышкимузыканты  отказываются  играть  на  флейтах.  А
большинство моих друзей-невидимок перебрались на север.
     Все гости долины волнуются, они  простудились,  сидя  целый  день
подо льдом. А Юнк прячется в шкафу до  самой  темноты.  Кто-то  должен
сказать Хемулю, чтобы он уходил.
     -- Я не решаюсь это сделать, --  сказал  Мумитролль.  --  Он  так
уверен в том, что мы его любим.
     -- Тогда  нужно  обманом  заставить  его  уйти,  --  посоветовала
Туу-тикки. -- Скажи ему, что холмы в Пустынных горах -- гораздо выше и
лучше, чем здесь.
     -- Но там ведь нет  холмов,  где  можно  кататься  на  лыжах,  --
укоризненно  возразил  Муми-тролль.  --  Там  одни  лишь  пропасти  да
зубчатые скалы, даже не покрытые снегом.
     Крошка Саломея задрожала, слезы выступили у нее на глазах.
     -- Хемуль нигде не пропадет, -- продолжала Туутикки.  --  Неужели
лучше ждать того часа, когда он сам поймет, что мы его не  любим.  Сам
посуди.
     -- Послушай, а может, ты сама скажешь ему обо  всем?  --  жалобно
попросил Муми-тролль.
     -- Он ведь живет в твоем саду, -- ответила Туу-тикки. -- Освободи
от него сад. Всем станет лучше. И ему тоже.
     Потом разговор стих, и Туу-тикки вылезла в окошко.
     Крошка Саломея лежала без сна и смотрела в темноту. Так  вот  оно
что! Они собираются прогнать Хемуля вместе с  его  медным  рогом!  Они
хотят, чтобы он упал вниз, в пропасть. Оставалось  одно:  предупредить
его о Пустынных горах. Но предупредить осторожно. Чтобы он  не  понял,
как все хотят от него отделаться. А иначе он огорчится.
     Всю ночь крошка Саломея не  спала  и  раздумывала.  Ее  маленькая
головка не привыкла к таким сложным размышлениям, и под самое утро она
имела неосторожность заснуть. Она проспала и утренний кофе, и обед,  и
никто, вообще-то говоря, о ней даже и не вспомнил.
     Выпив кофе, Муми-тролль поднялся на холм, с которого катались  на
лыжах.
     -- Привет! -- воскликнул Хемуль. -- Здорово, что ты пришел  сюда!
Можно я научу тебя делать совсем маленький простой поворот, ну  совсем
неопасный?
     -- Спасибо, только не сейчас,  --  ответил  Мумитролль,  чувствуя
себя ужасно несчастным. -- Я пришел поболтать.
     -- Вот здорово! -- воскликнул Хемуль.  --  Вы  ведь  не  очень-то
болтливы, как я посмотрю. Стоит мне появиться,  как  вы  замолкаете  и
удираете прочь.
     Муми-тролль быстро взглянул на него,  но  на  морде  Хемуля  были
написаны лишь  любопытство  и  радость.  Тогда,  облегченно  вздохнув,
Муми-тролль сказал:
     -- Дело в  том,  что  в  Пустынных  горах  попадаются  совершенно
удивительные холмы.
     -- Вот как? -- спросил Хемуль.
     -- Да, да! Необыкновенные! -- возбужденно продолжал  Муми-тролль.
-- Они тянутся то вверх, то вниз и просто необыкновенны!
     -- Надо бы поглядеть. Но путь туда неблизкий. Если я отправлюсь в
Пустынные горы, может статься, мы не  встретимся  нынешней  весной.  А
жаль, не правда ли?
     -- Ага! -- соврал Муми-тролль и густо покраснел.
     -- Но подумать об этом  во  всяком  случае  стоит,  --  продолжал
размышлять вслух Хемуль. -- Это  была  бы  жизнь  на  диких  пустошах.
Большие, сложенные из бревен костры по  вечерам  и  новые  победы  над
горными вершинами каждое утро! Долгие пробежки в  ущельях  и  лощинах,
покрытых  мягким,  нетронутым  снегом,  который  скрипит,  когда   его
разрезают лыжи... -- Хемуль погрузился в мечты. -- Как любезно с твоей
стороны, что ты беспокоишься обо мне и о том, как я катаюсь на  лыжах,
-- с благодарностью сказал он.
     Муми-тролль посмотрел на него. Нет, больше так нельзя.
     -- Но холмы в Пустынных горах опасны! -- воскликнул он.
     -- Только не для меня! -- ответил Хемуль. --  Как  мило,  что  ты
боишься за меня, но я люблю холмы!
     -- Ведь эти холмы просто ужасны! --  воскликнул  Муми-тролль.  --
Они спускаются прямо в пропасть и даже не  покрыты  снегом!  Я  сказал
неправду! Теперь я вдруг вспомнил, что там совсем нельзя кататься!
     -- Ты уверен в этом? -- удивленно спросил Хемуль.
     -- Поверь мне! -- умолял Муми-тролль. -- Милый Хемуль, останься с
нами. Я как раз думал научиться ходить на лыжах.
     -- Ну ладно! --  согласился  Хемуль.  --  Если  вам  так  хочется
удержать меня здесь, я останусь.
     Беседа с Хемулем страшно взволновала Мумитролля, и он не мог идти
домой. Вместо этого он  спустился  с  холма  и  пошел  вдоль  морского
берега, сделав большой крюк вокруг купальни.
     Он шел, испытывая все большее и большее облегчение. Под конец  он
почти развеселился, посвистывал и, пиная, гнал перед собой кусок льда.
И тут вдруг начал медленно падать снег.
     Муми-тролль никогда прежде не  видел  снегопада  и  потому  очень
удивился.
     Снежинки одна за другой ложились на его теплый нос  и  таяли.  Он
ловил их лапой, чтобы хоть на миг восхититься их красотой, он  задирал
голову и смотрел, как они опускаются на него; они были мягче  и  легче
пуха, и их становилось все больше и больше.
     "Так вот как, оказывается, это бывает, -- подумал Муми-тролль, --
а я-то считал, что снег растет снизу, из земли".
     Воздух сразу потеплел. Кругом ничего, кроме падающего  снега,  не
было видно, и Муми-тролль впал в такой же восторг, как  бывало  летом,
когда он переходил вброд озеро. Сбросив купальный халатик, он  во  всю
длину растянулся в снежном сугробе.
     "Зима! -- думал он. -- Ведь ее тоже можно полюбить!"
     За окном уже стемнело, когда крошка Саломея в страхе  проснулась:
она что-то прозевала. И сразу вспомнила Хемуля.
     Она спрыгнула с комода сначала на стул, а потом на пол.  Гостиная
была пуста, потому что все были внизу, в купальне, и обедали.  Саломея
вылезла в окошко и, задыхаясь от слез, ринулась через снежный  туннель
из дому.
     Не было ни луны  на  небе,  ни  северного  сияния!  Только  густо
падающий снег -- он залеплял глаза  и  одежду,  идти  становилось  все
труднее. Крошка Саломея приковыляла к снежному дому Хемуля и заглянула
туда. В доме было темно и пусто.
     Тут Саломею охватил страх, и вместо  того  чтобы  подождать,  она
кинулась навстречу вьюге.
     Она звала  своего  обожаемого  Хемуля,  но  это  было  совершенно
напрасно -- все равно что пробовать докричаться через подушки, набитые
перьями. А ее едва заметные следы мгновенно засыпал падающий снег.
     Поздно вечером снегопад прекратился.
     Снег опустился на  землю,  и  горизонт,  словно  кто-то  отдернул
легкую занавеску, очистился до  самого  моря.  И  уже  там,  над  ним,
темно-синяя гряда облаков закрыла заходящее солнце.
     Муми-тролль смотрел на надвигающуюся с моря  непогоду.  Казалось,
будто перед последним трагическим актом пьесы поднялся занавес. Сцена,
белоснежная и пустынная,  простиралась  до  самого  горизонта,  а  над
берегом быстро спускалась морозная темнота.  Муми-тролль,  никогда  не
видевший снежной вьюги, думал, что бушует гроза. Он решил во что бы то
ни стало не пугаться, когда раздадутся первые глухие раскаты грома.
     Но гром не загремел. Даже молнии  не  засверкали.  Зато  с  белой
макушки одной из скал, тянувшихся вдоль берега, метнулся ввысь  слабый
снежный вихрь.
     Легкие  порывы  беспокойного    ветерка    поспешно    перебегали
взад-вперед по льду и, уносясь вдаль,  шептались  в  прибрежном  лесу.
Темно-голубая гряда облаков росла, ветер становился все сильнее.
     Внезапно  Муми-троллю  показалось,  будто  распахнулась  какая-то
огромная дверь, ветер ворвался в нее, тьма разинула свою пасть, и  все
наполнилось летящим мокрым снегом.
     Снег уже не падал сверху,  а  с  невероятной  силой  носился  над
землей, он завывал, он толкал, валил с ног, словно живое существо.
     Потеряв равновесие, Муми-тролль упал.  Снег  залепил  ему  глаза,
набился в уши. Муми-троллю стало страшно.
     Время и весь мир куда-то исчезли, не за что  было  ухватиться,  и
ничего не  было  видно,  остался  лишь  заколдованный  вихрь  пляшущей
влажной мглы.
     Если  бы  на  берегу  случайно  оказался  кто-нибудь  сведущий  и
разумный, он мог бы сказать, что наступает весна, которая будет долгой.
     Но  никого  такого  на  берегу  не  оказалось;  там  был   только
один-единственный  растерявшийся  Мумитролль,  который,  барахтаясь  в
снегу, полз на четвереньках навстречу ветру, совсем не в  ту  сторону,
куда ему было нужно.
     Он все полз и полз, и  снег  уже  целым  сугробом  лежал  на  его
мордочке. Теперь Муми-тролль ни капельки не сомневался в том, что зима
придумала эту метель: ведь ей надо раз и навсегда доказать, что от нее
все равно не спастись.
     И надо же было сначала обмануть его роскошным хороводом  медленно
падающих пушистых снежинок, а потом устроить вьюгу и бросить весь этот
красивый снег ему в мордочку. И как раз тогда,  когда  он  думал,  что
начинает любить зиму.
     Мало-помалу Муми-тролль разозлился.
     Он поднялся и попытался было кричать на ураган.  Он  бил  снег  и
слегка повизгивал -- ведь все равно никто не мог его услышать.
     А потом устал и повернулся к снежному бурану спиной. Ветер тут же
унялся, и только тогда Мумитролль почувствовал: ветер был  теплый!  Он
увлек Муми-тролля за собой, сделал его таким легким,  что  Муми-троллю
казалось, будто он летит.
     "Я одно целое с ветром и непогодой, я частица  снежной  бури,  --
подумал растроганный Муми-тролль. -- Это почти как летом.  Борешься  с
волнами, а потом поворачиваешься, позволяешь  швырнуть  себя  прямо  в
прибой и отправляешься в плавание, словно бутылочная  пробка;  в  пене
морской играют сотни маленьких радуг, а ты, чуть  испуганный,  смеясь,
причаливаешь к пустынному берегу".
     Муми-тролль распростер лапы и полетел.
     "Пугай себе, зима, сколько влезет, -- в  восторге  думал  он.  --
Теперь я тебя раскусил. Ты не хуже всего остального, только тебя  надо
узнать. Теперь тебе меня больше не обмануть!"
     А зима неслась вместе с ним далеко-далеко по всему  берегу,  пока
Муми-тролль не уткнулся носом в сугроб на  заснеженном  причале  и  не
увидел слабый свет, падавший из окошка купальни.
     -- Вот оно что, я спасен, -- сказал озадаченный Муми-тролль.
     Как жаль, что все самое интересное  кончается  тогда,  когда  его
перестаешь бояться и когда тебе, наоборот, уже становится весело.
     Он открыл дверь, и навстречу снежной буре хлынула  волна  теплого
пара. Муми-тролль с  трудом  разглядел,  что  купальня  битком  набита
народом.
     -- Вот явился! Это один из их компании! -- крикнул кто-то.
     -- А кто еще из нашей компании? -- спросил  Мумитролль,  протирая
глаза от залепившего их снега.
     -- Крошка Саломея  заблудилась  в  снежном  буране,  --  серьезно
сказала Туу-тикки.
     Стакан подогретого сока словно сам по себе повис в воздухе.
     -- Спасибо! -- кивнул Муми-тролль мышкам-невидимкам и сказал:  --
Но ведь крошка Саломея никогда не выходит из дому?
     -- Мы тоже никак не можем этого понять, -- сказал  Хомса-старший.
-- А искать ее не стоит, пока буря не уймется.  Крошка  Саломея  может
быть где угодно, и скорее всего ее засыпало снегом.
     -- А где же Хемуль? -- спросил Муми-тролль.
     -- Он отправился ее искать,  --  сообщила  Туу-тикки.  И,  ехидно
усмехнувшись, добавила: -- Вы с ним,  кажется,  говорили  о  Пустынных
горах?
     -- Ну и что, -- пылко возразил Муми-тролль.
     Туу-тикки ухмыльнулась еще сильней.
     -- Ты умеешь замечательно уговаривать, -- сказала она. --  Хемуль
поведал нам, что холмы в Пустынных горах очень жалкие  и  кататься  на
лыжах там просто невозможно. Он страшно рад, что мы так любим его.
     -- Но я думал... -- начал было Муми-тролль.
     -- Успокойся,  --  примирительно   сказала  Туу-тикки.  --  Может
статься, мы и полюбим его.
     Вполне возможно, что Хемуль был толстокожим и не всегда  понимал,
что нравится и что не нравится тем, кто  его  окружает.  Зато  нюх  на
погоду был у него получше, чем у пса Юнка. (К тому же нюх Юнка как раз
теперь притупили тоска и раздумье.)
     Хемуль  отыскал  на  чердаке  пару  старых  теннисных  ракеток  и
приспособил их вместо снегоступов. Он спокойно топал по  снегу  сквозь
пургу, шаря глазами по белой равнине, и, принюхиваясь, пытался уловить
запах самого маленького существа, какое только можно найти на свете.
     Ему пришло в голову зайти в свой снежный дом,  и  там  он  уловил
запах крошки Саломеи.
     "Крошка была здесь и искала меня, -- добродушно  подумал  Хемуль.
-- А зачем?.."
     Внезапно Хемуль смутно вспомнил, как крошка Саломея пыталась  ему
что-то сказать, но очень застеснялась и не посмела.
     И пока он протаптывал себе дальше дорогу в снежном  буране,  одна
картина за другой вставали в его памяти: вот  крошка  ожидает  его  на
горке... вот бежит по следу... вот обнюхивает медный рог...
     И Хемуль смущенно подумал: "А ведь я был с ней невежлив!"
     Он не мучился угрызениями совести -- такое с  хемулями  случается
редко, -- но ему еще больше захотелось найти крошку Саломею.
     Тогда он встал  на  колени  в  снегу,  чтобы  удостовериться,  не
потерял ли он ее след.
     След беспорядочно петлял, как бывает у мелких зверьков, когда они
не помнят себя от испуга. В какой-то миг крошка была на мосту, страшно
близко к краю моста. Потом след ее пошел вверх по склону  и  исчез  на
холме.
     Хемуль подумал немного -- а для него это было  достаточно  трудно
-- и начал разгребать снег на холме. Он рыл  очень  долго.  И  наконец
нащупал что-то очень маленькое и теплое.
     -- Не бойся, -- сказал Хемуль. -- Это всего лишь я.
     Он сунул малютку за пазуху между фуфайкой и курткой из меха ламы,
поднялся на ноги и зашлепал дальше на своих снегоступах.
     А вообще-то он сразу забыл про крошку Саломею и думал теперь лишь
о стакане подогретого сока.

     На  другой  день,  в  воскресенье,  ветер  улегся.  Было   тепло,
пасмурно, и все чуть ли не по колено утопали в снегу.
     Вся долина, озаренная луной, казалась  игрушечной.  Одни  сугробы
походили  на  огромные  круглые  булки,  другие  образовали    красиво
изогнутые горные гряды с остроконечными вершинами. На каждый куст была
надета большая снежная  шляпа.  А  деревья  выглядели  как  гигантские
торты, придуманные кондитером с удивительной фантазией.
     В виде исключения все гости высыпали на снег и устроили настоящую
войну снежками. Варенье почти уже кончилось, но  оно  все  же  придало
гостям сил, их лапы окрепли.
     Хемуль сидел на крыше дровяного сарая и трубил в свой медный рог,
а рядом с ним сидела счастливая крошка Саломея.
     Он играл свой любимый "Марш  хемулей"  и  закончил  его  особенно
замысловатым пассажем. Потом, повернувшись к Муми-троллю, сказал:
     -- Ты только не расстраивайся, но я  все  же  поеду  в  Пустынные
горы. А следующей зимой обещаю научить тебя кататься на лыжах.
     -- Я ведь говорил тебе... -- огорченно начал Мумитролль.
     -- Знаю, знаю, -- прервал его Хемуль. -- Тогда в Пустынных  горах
было именно так. Но после  снежного  бурана  холмы  там  стали  просто
замечательные. И подумать только, сколько там свежайшего воздуха!
     Муми-тролль взглянул на Туу-тикки.
     Она  кивнула. Это  означало:  пусть  едет.  Все  разъяснилось   и
наладится само собой.
     Муми-тролль вошел в  дом  и  открыл  печную  вьюшку.  Сначала  он
тихонько позвал своего предка при помощи неназойливого  опознавательно
сигнала, звучавшего примерно так: тиу-уу, тиу-уу. Предок не отвечал.
     "Я совсем забыл про него, -- подумал Муми-тролль. -- Но  то,  что
происходит сейчас, в самом деле гораздо интереснее, чем то,  что  было
тысячу лет назад".
     Он вытащил из печки большую банку клубничного  варенья.  А  потом
написал кусочком угля на закрывавшей банку  бумажной  обертке:  "Моему
старому другу -- Хемулю".
     В тот вечер Юнку пришлось пробираться целый час по снегу,  прежде
чем он добрался до своей ямки, где обычно  сидел  и  тосковал.  Всякий
раз, когда пес сидел  здесь,  тоскуя,  ямка  печали  становилась  чуть
больше, но теперь она вовсе утонула в снегу.
     Пустынные  горы  от  подножий  до  вершин  были  одеты  снегом  и
раскинулись перед Юнком во всей своей  роскошной  белизне.  Ночь  была
безлунная, но звезды  необычайно  ярко  светили  во  влажном  воздухе.
Далеко-далеко глухо прогрохотал снежный обвал. Юнк  уселся  в  ямку  и
стал ждать волков.
     Этой ночью ему пришлось ждать долго.
     Он представлял себе, как волки бегут по заснеженному полю, серые,
сильные, огромные, и как они внезапно  останавливаются,  заслышав  его
вой на опушке леса.
     А  может,  они  думают:  "Там,  вдалеке,  у  нас  есть   товарищ.
Двоюродный брат, с которым неплохо было бы познакомиться..."
     Мысль об этом взволновала  Юнка,  и  фантазия  его  вдруг  дерзко
разыгралась. Пока пес ждал, он вышивал свою мечту красочными  узорами.
Вот стая волков внезапно появляется где-то на  дальней  горной  гряде.
Они бегут к нему. Они виляют хвостами...
     Тут Юнк вспомнил, что настоящие волки никогда не виляют хвостами.
Но это не важно. Во всяком случае они бегут к нему, они его  узнали...
Они решили наконец позволить ему сопровождать стаю...
     Однако  если  бы  мечта  Юнка  осуществилась,  ему  грозила    бы
опасность. И мысль об этом ошеломила одинокого  пса;  подняв  морду  к
звездам, подавленный тоской, Юнк завыл.
     И вдруг волки ответили ему.
     Они были так близко, что Юнка охватил страх. Он  сделал  неловкую
попытку зарыться в снег. Повсюду вокруг него зажглись огоньками волчьи
глаза.
     Теперь волки замолчали. Они окружили Юнка кольцом, и  кольцо  это
все сжималось и сжималось.
     Виляя хвостом, Юнк заскулил, но никто ему  не  ответил.  Он  снял
свою шерстяную шапчонку и подбросил ее в воздух, желая  показать,  что
он охотно поиграл бы с волками и что вообще он совсем безобидный пес.
     Но волки даже не посмотрели  на  его  шапчонку.  И  внезапно  Юнк
понял, как он ошибся! Волки вовсе не его братья, с ними не поиграешь.
     "Волки съедят тебя в два счета, и ты едва ли успеешь раскаяться в
том, что вел себя как круглый дурак, -- подумал Юнк и перестал  вилять
хвостом. -- Как жаль, а ведь я бы мог спокойно спать по ночам,  вместо
того чтобы сидеть в снегу и тосковать до слез..."
     Волки подходили все ближе.
     И тут вдруг в лесу раздался звонкий звук медного  рога.  То  была
гремящая музыка духового инструмента, музыка, от  которой  с  деревьев
посыпался снег  и  заморгали  желтые  волчьи  глаза.  В  одну  секунду
опасность миновала, и только шерстяная  шапчонка  осталась  лежать  на
снегу рядом с Юнком. А с горного  склона  на  широких  снегоступах,  с
трудом волоча ноги, спускался Хемуль.
     В походном мешке Хемуля  лежала  согретая  теплом  сонная  крошка
Саломея и прислушивалась к музыке рога.
     -- Ты что тут сидишь, песик? -- спросил  Хемуль.  --  Долго  ждал
меня?
     -- Нет, -- ответил Юнк.
     -- Скоро мы перейдем на твердый снежный наст, -- радостно сообщил
Хемуль. -- А когда мы доберемся до Пустынных гор, я дам  тебе  теплого
молока из термоса.
     И Хемуль, не оглядываясь, побежал дальше.
     Юнк брел следом за ним.  Ему  показалось  это  самым  правильным.
Иначе он поступить не мог.

     ГЛАВА ШЕСТАЯ.    Первая весна

     После  первой  весенней  бури  в  долину  пришли  беспокойство  и
перемены. Гости еще  сильней  затосковали  по  дому.  Один  за  другим
отправлялись они в путь, чаще всего ночью, когда снежный наст  твердый
и по нему легче было идти.  Кое-кто  смастерил  себе  лыжи,  и  каждый
захватил на дорогу хотя бы маленькую  баночку  с  вареньем.  Уходившие
последними поделили между собой банку клюквенного варенья.
     Вот и самые последние гости перешли мост,  и  погреб  с  вареньем
совсем опустел.
     -- Теперь мы остались втроем, -- сказала Туу-тикки, -- ты,  я  да
малышка Мю. А все  таинственные,  загадочные  существа  спрятались  до
следующей зимы.
     -- Я так и не разглядел того, с серебристыми рогами, --  вздохнул
Муми-тролль. -- И тех малюток с длинными ногами, которые скользили  по
льду. Или то черное с необычайно  огромными  глазами,  что  перелетело
через костер.
     -- Их царство -- зима, -- объяснила Туу-тикки.  --  Разве  ты  не
видишь, что скоро наступит весна?
     Муми-тролль покачал головой.
     -- Еще рано. Я не узнаю ее, -- сказал он.
     Но  Туу-тикки  вывернула  наизнанку  свою  красную  шапчонку   --
подкладка ее оказалась нежно-голубой.
     -- Я всегда выворачиваю наизнанку шапчонку, когда  нос  мой  чует
весну, -- проговорила она.  И,  усевшись  на  крышку  колодца,  запела
примерно так:

                    Я -- Туу-тикки,
                    чую носом теплые ветры.
                    Теперь налетят великие бури.
                    Теперь понесутся грохочущие лавины.

                    так что все станет по-другому,
                    и все смогут снять шерстяные вещи
                    и положить их в шкаф.

     Однажды вечером Муми-тролль возвращался из купальни и вдруг замер
посреди дороги и навострил уши.
     Стояла обычная, теплая ночь, полная трепета  и  шорохов.  Деревья
давно стряхнули с себя снег, и Муми-тролль  слышал,  как  колышутся  в
темноте их ветви.
     Издалека, с юга, налетел сильный порыв ветра. Муми-тролль почуял,
как ветер с шумом промчался  мимо  него  по  лесу  к  противоположному
склону горы.
     Каскад водяных капель обрушился с деревьев вниз в темнеющий снег,
и Муми-тролль, подняв нос, принюхался.
     Может, это был запах земли. Муми-тролль пошел дальше,  уже  зная,
что Туу-тикки права: в самом деле наступает весна.
     Впервые за долгое  время  Муми-тролль  внимательно  посмотрел  на
своих спящих папу и маму.  Он  подержал  лампу  и  над  фрекен  Снорк,
задумчиво разглядывая ее челку,  которая  блестела  при  свете  лампы.
Фрекен Снорк действительно была очень мила. Как только она  проснется,
она тут же кинется к шкафу и вытащит свою зеленую весеннюю шляпу.  Так
она делала всегда.
     Муми-тролль поставил лампу на выступ изразцовой  печи  и  оглядел
гостиную. Комната, по правде говоря,  выглядела  ужасно.  Много  вещей
было раздарено, взято на  время  или  попросту  украдено  каким-нибудь
легкомысленным гостем.
     А  те  вещи,  что  еще  остались,  находились  в    невообразимом
беспорядке. Кухня была завалена немытой посудой. Огонь в печи парового
отопления угасал,  потому  что  кончились  дрова.  Погреб  с  вареньем
опустел. Оконное стекло было разбито.
     Муми-тролль погрузился в раздумье.
     С крыши дома начал медленно сползать  мокрый  снег.  И  когда  он
падал, раздавался грохот. В верхней части окошка, выходившего  на  юг,
внезапно показался клочок пасмурного ночного неба.
     Подойдя  к  парадной  двери,  Муми-тролль  потрогал    ее.    Ему
показалось, что она чуть-чуть подалась. Тогда, упершись лапами в  пол,
он стал толкать ее изо всех сил.
     Медленно, медленно, отодвигая огромные снежные  сугробы,  входная
дверь отворялась.
     Муми-тролль не сдавался -- и  вот  дверь  распахнулась  навстречу
ночи. Ветер  ворвался  прямо  в  гостиную.  Он  смел  пыль  с  люстры,
окутанной тюлем, взметнул золу в печи. Потом чуть приподнял  глянцевые
картинки, крепко приклеенные  к  стенам.  Одна  из  них  отклеилась  и
вылетела за дверь.
     В комнате стоял запах ночи, хвойного леса, и Муми-тролль подумал:
"Вот хорошо! Надо время от времени проветривать своих родственников".
     Выйдя на крыльцо, он стал вглядываться во влажную мглу.
     -- Теперь у меня есть все, -- сказал Муми-тролль самому себе.  --
Весь  год  в  моем  распоряжении.  И  зима  тоже.  Я  первый  в   мире
муми-тролль, который прожил, не погрузившись в  зимнюю  спячку,  целый
год.
     Собственно говоря,  тут  бы  и  следовало  завершить  эту  зимнюю
сказку. Рассказ о первой  весенней  ночи  и  о  ветре,  ворвавшемся  в
гостиную, в своем роде эффектная концовка. А там  придумывай  себе  на
свободе, что было дальше. Но на  самом  деле  это  означало  бы  самый
обыкновенный самообман.
     Разве можно наверняка знать наперед, что скажет  например,  мама,
когда проснется? И останется ли предок муми-троллей в изразцовой печи?
И успеет ли вернуться Снусмумрик до того, как будет написана последняя
страница этой книги?  И  расстроится  ли  Мюмла,  лишившись  картонной
коробки? И где будет  жить  Туу-тикки,  когда  купальня  снова  станет
купальней? И еще останется выяснить множество других вещей.
     Так что, пожалуй, правильней всего продолжить рассказ.
     Ну, а самое главное -- это ледоход; такое  замечательное  событие
обойти никак нельзя.

     И вот наступил таинственный месяц. Он принес яркие солнечные дни,
капель с крыш, ветры и мчащиеся тучи, лютую стужу  по  ночам,  твердый
снежный наст и ослепительный лунный свет. Муми-тролль бегал по  долине
вне себя от гордости и ожидания.
     Пришла весна, но вовсе не такая, какую он себе представлял. Вовсе
не та весна, что освободила его от чуждого и враждебного мира, а весна
-- естественное  продолжение  того  нового  и  удивительного,  что  он
преодолел и с чем сумел освоиться.
     Муми-тролль надеялся,  что  весна--  будет  долгой  и  он  сможет
сохранить чувство ожидания как можно  дольше.  Каждое  утро  он  почти
боялся величайшего чуда -- а вдруг кто-то из его семейства проснется.
     Он  осторожно  передвигался  по  гостиной,  боясь  на  что-нибудь
наткнуться. А потом мчался в долину, вдыхал новые  запахи  и  смотрел,
что случилось за это время.
     С южной стороны дровяного сарая  начал  оголяться  клочок  земли.
Березки  оделись  нежной  красноватой  дымкой,  видной    только    на
расстоянии. Солнце припекало сугробы, которые стали совсем прозрачными
и потрескивали, точно стекло.  А  лед  потемнел,  словно  сквозь  него
просвечивала морская синева.
     Малышка Мю по-прежнему каталась на самодельных коньках --  всюду,
где еще можно было кататься. Вместо крышек от банок она приспособила к
ботинкам поставленные ребром кухонные ножи.
     Муми-тролль видел даже восьмерки, которые она  выписывала  своими
коньками, но саму малышку Мю никогда не встречал.
     Она всегда обладала способностью развлекаться одна, и что бы  она
ни думала о весне и как бы она ей ни нравилась, у малышки Мю  не  было
ни малейшего желания высказываться по этому поводу.
     Туу-тикки занималась весенней уборкой в купальне.
     Она дочиста выскребла все красные и  зеленые  оконные  стекольца,
чтобы первой весенней мухе было приятно сесть на них, она развесила на
солнце купальные халаты и пыталась починить резинового хемуля.
     -- Теперь купальня станет снова купальней,  --  сказала  она.  --
Чуть позднее, когда наступит тепло и все зазеленеет, ты будешь  лежать
на нагретых солнцем мостках купальни и слушать, как волны  плещутся  о
берег...
     -- Почему ты не говорила об этом зимой? --  спросил  Муми-тролль.
-- Это утешило бы меня. Я сказал: "Здесь росли яблоки". А ты ответила:
"Теперь здесь растет снег". Разве ты не поняла, что я сразу захандрил?
     Туу-тикки пожала плечами.
     -- Нужно доходить до всего своим  умом,  --  сказала  она,  --  и
переживать все тоже одному.
     Солнце припекало все жарче.
     Оно пробуравило небольшие ямки и канальцы во льду,  и  море  подо
льдом, волнуясь, стремилось наверх.
     По ночам Муми-тролль слышал, как в спящем доме что-то  щелкает  и
трещит.
     Предок не подавал признаков жизни.  Он  закрыл  за  собой  печные
вьюшки и, быть может, перенесся в другие времена, те, что были  тысячу
лет назад. Шнурок от вьюшки  вместе  с  кисточкой,  бисером  и  прочей
роскошью исчез в щелке между изразцовой печью и стеной.
     "Шнурок ему понравился", -- подумал  Мумитролль.  Теперь  он  уже
больше не спал в корзине с древесной стружкой, а  перебрался  на  свою
собственную кровать. По утрам солнце все глубже и глубже заглядывало в
гостиную, удивленно освещая паутину  и  хлопья  пыли.  Самые  крупные,
сбившиеся в клубок хлопья Муми-тролль выносил на веранду, а  мелким  и
легким позволял кататься взад-вперед как им вздумается.
     В полдень земля под окном, выходящим на юг, нагрелась. В  глубине
ее зашевелились коричневые луковицы цветов и крохотные корни растений,
которые жадно впитывали тающий снег.
     А  однажды  ветреным  днем,  до  того,  как  наступить  сумеркам,
послышался сильный и величественный грохот в открытом море.
     -- Ага, -- сказала Туу-тикки, ставя чашку с чаем на стол. --  Вот
и весенняя канонада.
     Лед медленно вздыбился, и снова раздался грохот.
     Муми-тролль выскочил  из  купальни  и  стоял,  прислушиваясь,  на
теплом ветру.
     -- Посмотри,  вот  наступает  море,  --  сказала  за  его  спиной
Туу-тикки.
     Далеко-далеко в море шипели белопенные волны, сердитые, голодные,
поглощавшие одну за другой глыбы зимнего льда.
     Но вот ближе к берегу лед раскололся, черные трещины  разбежались
в разные стороны, а потом исчезли из виду. Море  вздыбилось  снова.  И
снова по льду разбежались трещины. Они становились все шире и шире.
     -- А я знаю кого-то, кто очень спешит, -- сказала Туу-тикки.
     Конечно, это была малышка Мю. Без нее уж было никак не  обойтись.
Она наверняка заметила: что-то происходит, и ей  нужно  было  все  как
следует разглядеть  даже  там,  где  море  очистилось  ото  льда.  Она
подкатила к самому краю льдины и выписала  лихую  восьмерку  у  самого
рокочущего моря.
     Затем, повернувшись, быстро помчалась по треснувшим льдинам.
     Сначала  трещины  были  совсем  тонкими.  Но  они  уже   издалека
предупреждали: "Опасно".
     Лед  вздымался  и  опускался,  а  порой   раздавался    настоящий
празднично-разрушительный салют,  от  которого  по  спине  восхищенной
малышки Мю пробегал холодок.
     "Только бы эти болваны не вздумали выйти на лед спасать меня,  --
подумала она. -- Они только испортят мне праздник".
     Она помчалась так, что  кухонные  ножи  чуть  не  сплющились,  но
берега все равно не было видно.
     Теперь трещины расширились и превратились в реки. На лед плеснула
маленькая сердитая волна.
     Внезапно  море  наполнилось  качающимися  ледяными    островками,
беспорядочно ударявшимися друг о друга. На одном  из  таких  островков
застряла малышка Мю. Она  видела,  как  полоса  воды  вокруг  нее  все
расширяется,  и,  не  очень-то  испугавшись,  подумала:    "Вот    так
хорошенькая история!"
     Муми-тролль тут же ринулся ее спасать.
     А Туу-тикки, поглядев еще немного, пошла в купальню  и  поставила
воду на огонь. "Да, да, -- думала она,  вздыхая.  --  Вот  так  бывает
всегда в приключенческих повестях. Все только и  делают,  что  спасают
друг  друга  и  спасаются  сами.  Хотела  бы  я,   чтобы    кто-нибудь
когда-нибудь написал о той, кто пытается потом согреть героев".
     Муми-тролль бежал по льдине, а рядом с ним,  не  отставая  ни  на
шаг,  бежала  маленькая  трещина,  с  которой  он  не  спускал   глаз.
Муми-тролль чувствовал:  в  море  поднялась  мертвая  зыбь,  и  льдина
вздыбилась, потом она треснула и начала качаться.
     Малышка Мю спокойно стояла на своем ледяном островке, разглядывая
прыгающего по льдине Мумитролля.
     Он был похож на подскакивающий резиновый мячик, а глаза у него от
любопытства и напряженного ожидания были круглые, словно шарики. Когда
он остановился возле малышки Мю, она, протянув к нему лапку, сказала:
     -- Посади меня к себе на голову, чтоб я могла поскорее соскочить,
когда увижу, что ты гибнешь.
     Крепко схватив его за уши, она закричала:
     -- К берегу, поворот!
     Муми-тролль бросил быстрый взгляд в сторону  купальни.  Из  трубы
вился дымок,  но  никто  не  стоял  на  мостках  причала  и  никто  не
беспокоился о них с Мю. Муми-тролль помедлил минутку, чувствуя, как от
разочарования у него внезапно устали ноги.
     -- Полный вперед! -- опять закричала малышка Мю.
     И, стиснув зубы.  Муми-тролль  устремился  вперед.  Ноги  у  него
дрожали от усталости, и всякий раз, перескакивая на новую  льдину,  он
чувствовал, как вода холодным душем окатывала ему живот. Но он бежал и
бежал.
     Море вскрылось ото льда, и волны танцевали вальс.
     -- Подпрыгивай вместе с волнами, -- разорялась малышка Мю. -- Вот
еще одна волна... Ты чувствуешь ее под ногами... Прыг!
     И как раз в ту  минуту,  когда  волна  медленно  выбивала  льдину
из-под ног Муми-тролля, он прыгал на другую.
     -- Раз, два, три, -- считала в ритме вальса малышка Мю.  --  Раз,
два, три, погоди -- раз, два, три. Прыг!
     Его ноги дрожали, а живот и  грудь  совсем  похолодели.  Внезапно
пасмурное небо прорезали багряные лучи  заходящего  солнца,  а  лед  и
волны заблестели так,  что  глазам  стало  больно.  Спина  Муми-тролля
нагрелась, но живот его мерз все сильнее,  и  весь  этот  суровый  мир
танцевал вместе с ним вальс.
     Из окошка купальни за ними внимательно следила  Туу-тикки  и  вот
теперь поняла: дело плохо.
     "Ай, ай, -- подумала она. -- Ведь он не знает, что  я  все  время
наблюдаю за ним..."
     Туу-тикки поспешила на мостки причала и крикнула:
     -- Браво!
     Она чуть было не опоздала.
     Муми-троллю не удалось на этот раз перепрыгнуть на новую  льдину,
и он упал, по уши погрузившись в море,  и  маленькая  веселая  льдинка
неустанно толкала его в затылок.
     Отпустив уши Муми-тролля, малышка Мю прыгнула на  берег.  Гоп-ля!
Удивительно, до чего легко со всем справляешься, если тебя зовут Мю!
     -- Держи! -- сказала Муми-троллю  Туу-тикки,  протянув  ему  свою
крепкую лапку. Она лежала животом вниз на стиральной доске Муми-мамы и
смотрела в его взволнованные глаза. -- Так, так... -- сказала она.
     Туу-тикки медленно вытащила его на край льдины.  Он  вскарабкался
на берег и сказал:
     -- Ты даже не вышла посмотреть...
     -- Я видела тебя в окошко, -- огорченно сказала Туу-тикки.  --  А
теперь иди в купальню и согрейся.
     -- Нет, я пойду домой, -- ответил Муми-тролль.
     Встав на ноги, он, ковыляя, отправился к дому.
     -- А подогретый сок?! -- закричала  ему  вслед  Туутикки.  --  Не
забудь выпить чего-нибудь теплого!
     Дорога была мокрой от тающего снега, и Мумитролль ступал на корни
деревьев и хвойные иголки; его трясло от холода,  а  ноги  по-прежнему
противно дрожали.
     Он едва повернул голову, когда прямо перед ним  перебежал  дорогу
маленький бельчонок.
     -- Счастливой весны! -- рассеянно сказал бельчонок.
     -- Не очень-то она счастливая!  --  ответил  Мумитролль  и  пошел
дальше.
     Вдруг он резко остановился и уставился на бельчонка. У  бельчонка
был длинный пушистый хвостик, блестевший в лучах заходящего солнца.
     -- Это тебя  зовут  --  бельчонок  с  хорошеньким  хвостиком?  --
медленно спросил Муми-тролль.
     -- Ясное дело, меня! -- ответил бельчонок.
     -- Так это ты! -- воскликнул Муми-тролль. -- Это  и  вправду  ты?
Тот, что повстречал Ледяную деву?
     -- Не помню, -- сказал бельчонок. --  Ты  ведь  знаешь,  я  такой
забывчивый.
     -- Постарайся вспомнить,  --  умолял  бельчонка  Муми-тролль.  --
Разве ты не помнишь хотя бы тот уютный матрасик с клочьями шерсти?
     Почесав себя за ушком, бельчонок задумался.
     -- Я помню много всяких разных матрасиков, --  сказал  он,  --  с
клочьями шерсти и без них. Лучше клочьев шерсти я не знаю ничего.
     И бельчонок беспечно поскакал дальше в лес.
     "Ну, это надо будет выяснить позднее, -- подумал Муми-тролль.  --
Мне сейчас слишком холодно, мне надо домой..."
     И он чихнул, так как впервые в жизни сильно простудился.
     Котел парового отопления в погребе остыл, и в гостиной было очень
холодно.
     Дрожащими лапами Муми-тролль накладывал на  живот  и  грудь  один
коврик за другим, но никак не мог  согреться.  Ноги  болели,  в  горле
саднило. Жизнь внезапно стала такой  горестной,  а  мордочка  казалась
чужой и слишком большой. Муми-тролль попытался свернуть свой  холодный
как лед хвост, но тут он снова чихнул.
     И тогда его мама проснулась.
     Она не слыхала залпов канонады во время ледохода, не слыхала  она
и снежного бурана, завывавшего в изразцовой печи.  Ее  дом  был  полон
шумных гостей, а будильники  звонили  всю  зиму,  так  ни  разу  и  не
разбудив ее.
     Теперь  же  она  открыла  глаза  и,  окончательно    проснувшись,
посмотрела в потолок.
     Потом, усевшись на кровати, она сказала:
     -- Ну вот, ты и простудился.
     -- Мама, -- стуча зубами, ответил Муми-тролль, -- если б я только
был уверен в том, что это  тот  самый  бельчонок,  а  не  какой-нибудь
другой.
     Мама тут же направилась в кухню подогреть сок.
     -- Там грязная посуда! -- несчастным голосом закричал Муми-тролль.
     -- Ничего, -- сказала мама. -- Все уладится.
     Она нашла несколько поленьев за  помойным  ведром.  А  из  своего
потайного  шкафа  вытащила  смородиновый  сок,  какой-то  порошок    и
фланелевый шейный платок.
     Когда вода закипела, она смешала порошок -- сильное  средство  от
простуды -- с сахаром, имбирем и ломтиками высохшего  лимона,  который
лежал за грелкой для кофейника, почти на самой верхней полке.
     Но грелки для кофейника теперь уже больше не было. Не  было  даже
кофейника. Однако Муми-мама этого не заметила. На  всякий  случай  она
пробормотала маленький волшебный стишок над  лекарством  от  простуды.
Стишку этому она выучилась у своей бабушки, маминой  мамы.  Потом  она
пошла в гостиную и сказала:
     -- Выпей лекарство, пока оно теплое.
     Муми-тролль выпил лекарство, и нежное  тепло  заструилось  в  его
промерзший живот.
     -- Мама, -- сказал он. -- Я должен тебе столько всего объяснить...
     -- Сначала ты должен выспаться, -- прервала его мама, обмотав ему
вокруг шеи фланелевый платок.
     -- Только одно, -- сонно сказал он. -- Обещай, что ты не затопишь
печь, там живет наш предок.
     -- Конечно, не затоплю, -- ответила мама.
     Внезапно ему стало совсем тепло, и он почувствовал, что спокоен и
ни за что больше не должен отвечать.  Тихонько  вздохнув,  он  зарылся
носом в подушку. И тут же уснул, позабыв обо всем на свете.

     Мама сидела на веранде и жгла киноленту  увеличительным  стеклом.
Лента дымилась и горела, а едкий приятный запах щекотал маме нос.
     Солнце было жарким, так что от мокрой веранды шел пар, но в  тени
за крыльцом стоял ледяной холод.
     -- Вообще-то  надо  бы  просыпаться  чуть  раньше  по  весне,  --
заметила мама.
     -- Это так правильно! -- согласилась с ней Туу-тикки. --  Он  еще
спит?
     Мама кивнула.
     -- Ты бы видела, как он  прыгал  по  льдинам!  --  гордо  сказала
малышка Мю. -- Это он-то, который прохныкал  ползимы  и  приклеивал  к
стенам глянцевые картинки.
     -- Знаю, я их видела, -- ответила  мама.  --  Наверно,  ему  было
страшно одиноко.
     -- А потом он пошел  и  отыскал  какого-то  древнего  предка,  --
продолжала малышка Мю.
     -- Пусть сам расскажет все, когда проснется, -- решила Муми-мама.
-- Вижу, здесь произошло немало событий, пока я спала.
     С кинолентой было уже покончено, а кроме  того,  мама  умудрилась
выжечь на веранде круглую черную дыру.
     -- Следующей весной я должна проснуться раньше всех, -- повторила
мама. -- Чтобы пожить немного спокойно и делать все, что захочется.
     Когда Муми-тролль наконец  проснулся,  горло  у  него  больше  не
болело.
     Он увидел, что мама сняла  с  люстры  тюлевый  чехол  и  повесила
занавески. Мебель стояла на своих прежних местах, а  вместо  разбитого
стекла был вставлен лист картона. Все хлопья пыли исчезли.
     Но хлам, который предок набросал возле печки,  лежал  нетронутым.
На красочном плакате мама написала: "Трогать запрещается!"
     Из кухни доносился успокаивающий звон посуды, которую мыла мама.
     "Рассказать ей о том, кто живет под кухонным столиком? -- подумал
Муми-тролль. -- А может, не надо..." Он раздумывал, надо  ли  ему  еще
немножко притворяться больным -- пусть за ним  поухаживают.  Но  потом
решил, что будет еще интереснее  позаботиться  о  маме,  развлечь  ее.
Тогда он вышел на кухню и сказал:
     -- Пойдем, я покажу тебе снег.
     Мама тотчас же бросила мыть посуду, и они вышли на солнце.
     -- Снега осталось не так уж много, -- объяснил Муми-тролль. -- Но
ты бы видела, сколько его зимой! Весь дом был завален сугробами! Можно
было провалиться до самого носа. Понимаешь, снежинки  падают  с  неба,
словно маленькие-премаленькие холодные звездочки, а наверху, в  черном
небе, висят голубые и зеленые занавески, которые так и колышутся.
     -- Как красиво! -- сказала мама.
     -- Да,  а  потом  можно  еще  кататься  по  снегу,  --  продолжал
Муми-тролль. -- Это называется -кататься  на  лыжах.  Съезжаешь  прямо
вниз, как молния, в огромном облаке снега, и если быть невнимательным,
можно даже разбиться насмерть!
     -- Что ты  говоришь?!  --  удивилась  мама.  --  И  для  этого-то
пользуются подносами?
     -- Нет, на них лучше кататься по льду,  --  обиженно  пробормотал
глубоко задетый Муми-тролль.
     -- Подумать только, подумать только, -- сказала мама,  щурясь  от
солнца.  --  Жизнь  все-таки  по-настоящему  волшебная.  Думаешь,  что
серебряный поднос годится только для одного дела, а  оказывается,  для
чего-то другого он еще удобнее. И все мне  твердили:  "Незачем  варить
столько варенья", -- а оказалось, что оно все съедено.
     Муми-тролль покраснел.
     -- Мю рассказала тебе... -- начал он.
     -- Конечно,  --  сказала   мама.  --  Спасибо!  Хорошо,  что   ты
позаботился о гостях, так что мне не  пришлось  краснеть  за  тебя.  И
знаешь, дом стал теперь гораздо просторней  без  всех  этих  ковров  и
безделушек. Кроме того, не придется так часто убирать.
     Взяв немного снега, мама слепила снежок.  Она  бросила  его,  как
обычно это делают мамы, довольно неуклюже, и он -- бац!  --  плюхнулся
неподалеку от них.
     -- Вот так так! -- рассмеялась мама. -- Юнк и то сделал бы лучше.
     -- Мама, я ужасно тебя люблю, -- признался Мумитролль.
     Они медленно двинулись дальше по склону к мосту,  но  в  почтовом
ящике было пусто, письма еще не пришли. Длинные вечерние тени ложились
на долину, и повсюду царили мир и удивительная тишина.
     Мама села на перила моста и сказала:
     -- А теперь наконец я хочу чуточку больше услышать о нашем предке.

     На другой день все семейство разом проснулось. И проснулось точно
так же, как просыпалось всегда с наступлением весны, -- от  громких  и
веселых звуков шарманки.
     Туу-тикки в своей  вывернутой  наизнанку  небесноголубой  шапочке
стояла под весенней капелью и вертела  ручку  шарманки,  а  небо  было
таким же голубым, как ее шапочка. И солнце  отсвечивало  в  серебряной
оковке шарманки.
     Рядом с Туу-тикки сидела  малышка  Мю  --  ужасно  гордая,  но  к
гордости ее примешивалась и доля смущения, потому что она собственными
лапками пыталась заштопать грелку  кофейника  и  начистила  серебряный
поднос песком. Ни грелка, ни поднос нисколько лучше от этого не стали,
но, быть может, добрые намерения важнее результата.
     Далеко-далеко на холме брела  сонная  Мюмла,  тащившая  за  собой
ковер из гостиной, на котором она проспала  всю  зиму.  Сегодня  весна
решила быть не  столько  поэтичной,  сколько  шумной  и  веселой.  Она
выпустила в небо  стайку  беспорядочных  редких  облачков,  она  смела
последний снег с крыш, она разрисовала повсюду холмы -- словом,  весна
вовсю играла в апрель.
     -- Я  проснулась!  --  полная  радостного  ожидания,  воскликнула
фрекен Снорк.
     Дружески потеревшись мордочкой о ее носик, Муми-тролль сказал:
     -- Счастливой весны!
     А сам тут же задумался: сможет ли он когда-нибудь  рассказать  ей
про свою зиму так, чтобы она все поняла?
     Он увидел, как фрекен Снорк  побежала  к  шкафу,  чтобы  вытащить
оттуда зеленую весеннюю шляпу.
     Он увидел, как его папа, взяв  анемометр  и  лопату,  выходит  на
веранду.
     Туу-тикки  без  устали  играла  на  шарманке,  а  солнечные  лучи
струились в долину, словно силы природы просили прощения  за  то,  что
еще совсем недавно были так недружелюбны к своим собственным созданиям.
     "Сегодня должен прийти Снусмумрик,  --  подумал  Муми-тролль.  --
Сегодня очень подходящий день для возвращения".
     Стоя тихонько на веранде, он видел, как суетится на холме все его
семейство, окончательно проснувшееся и, как всегда, радостное.
     Он  поймал  взгляд  Туу-тикки.  Доиграв  вальс  до  конца,    она
засмеялась и сказала:
     -- Ну, теперь купальня свободна!
     -- Я думаю, что единственно, кто и дальше может жить в  купальне,
это сама Туу-тикки, -- сказала Муми-мама. -- Да и, кроме  того,  иметь
купальню -- буржуазный предрассудок. А плавки  и  купальники  можно  с
таким же успехом надевать прямо на пляже.
     -- Большое спасибо, -- сказала Туу-тикки. -- Я подумаю.
     И, продолжая играть на шарманке, она отправилась дальше в долину,
чтобы разбудить всех спящих малышей.
     А фрекен Снорк меж тем нашла первый росток крокуса.  Он  пробился
на волю из теплого клочка земли под окном на южной стороне и еще  даже
не зазеленел.
     -- На ночь мы прикроем его стаканом, -- сказала фрекен Снорк,  --
чтобы он не погиб ночью, когда станет холодно.
     -- Не надо, --  рассердился  Муми-тролль.  --  Пусть  справляется
собственными силами. Я думаю, он вырастет крепче,  если  ему  придется
трудновато!
     Внезапно Муми-троллю  стало  так  радостно,  что  ему  захотелось
остаться одному, и он медленно поплелся к дровяному сараю.
     И когда никто уже не мог его видеть, Муми-тролль пустился бежать.
Он бежал по тающему снегу, а солнце жгло ему спину.  Он  бежал  только
потому, что был счастлив и вообще ни о чем не думал.
     Он добежал до самого берега, выбежал на причал и промчался  через
пустую купальню, где гулял ветер.
     Потом он уселся на крутую лесенку купальни, к которой подкатывали
волны весеннего моря.
     Сюда уже едва доносились звуки шарманки, игравшей далеко-далеко в
долине.
     Муми-тролль закрыл глаза и попытался  вспомнить,  как  это  было,
когда море, покрытое льдом, сливалось с темным небом.

     Туве Янссон.
     Мемуары папы Муми-тролля

       Перевод Л.Ю.Брауде, Н.К.Беляковой

     ПРОЛОГ

     Однажды, когда Муми-тролль  был  совсем  маленький,  его  папа  в
разгар лета, в самую жару, умудрился простудиться. Пить горячее молоко
с луковым соком и сахаром он не захотел. Даже в постель не лег, а сидя
в саду на качелях, без конца сморкался и говорил, что это  от  ужасных
сигар.  По  всей  лужайке  были  разбросаны  папины  носовые   платки.
Муми-мама собирала их в маленькую корзиночку.
     Когда насморк стал еще сильнее, папа  перебрался  на  веранду  и,
устроившись в кресле-качалке, закутался в одеяло.  Мама  принесла  ему
большой стакан коктейля с  ромом,  но  ром  показался  папе  таким  же
невкусным, как и молоко  с  луком,  и  тогда,  совсем  отчаявшись,  он
поднялся в северную мансарду и лег там в кровать. Он никогда раньше не
болел и теперь совсем упал духом.
     А  когда  заболело  еще  и  горло,  папа  велел   маме    позвать
Муми-тролля, Снусмумрика и Сниффа. Они  обступили  папину  кровать,  и
Муми-папа обратился к ним с прощальной речью: пусть, мол,  никогда  не
забывают, что на их  долю  выпало  жить  вместе  с  ним  --  настоящим
искателем приключений. Под конец папа так охрип, что когда он попросил
Сниффа принести трамвайчик из пенки, стоявший на  комоде  в  гостиной,
никто не мог понять, что с ним такое происходит.
     Все стали наперебой утешать папу, потом закутали его в одеяла  и,
разложив на тумбочке леденцы, аспирин и увлекательные книжки, вышли на
солнышко.
     А папа посердился-посердился да и заснул. Когда, уже  под  вечер,
он проснулся, горло болело чуточку меньше, но папа все еще  был  не  в
духе. Он позвонил в колокольчик, стоявший  на  прикроватной  тумбочке,
мама тут же поднялась в мансарду и спросила заботливо:
     -- Как ты себя чувствуешь?
     -- Скверно, -- отвечал папа. -- Но это не имеет значения.  Сейчас
гораздо важнее поговорить о моем пенковом трамвайчике.
     -- Это   тот  трамвайчик,  который  украшает  нашу  гостиную?  --
удивилась мама. -- А что с ним такое?
     Папа приподнялся и сел в кровати.
     -- Ты что, в самом деле не знаешь, чем был для меня в дни  первой
молодости этот трамвайчик?
     -- Наверное, ты выиграл его в лотерею или что-нибудь в этом роде,
-- предположила Муми-мама.
     Папа чихнул и, покачав головой, со вздохом заметил:
     -- Я так и думал. А что, если бы нынче утром я умер от простуды?!
Ведь никто из вас и понятия не имеет  об  истории  этого  трамвайчика,
как, впрочем, и о многих других важных вещах. А я ведь рассказывал вам
о своей молодости, но вы, конечно, все забыли.
     -- Может, какие-то мелкие  подробности  я  и  забыла,  призналась
мама. -- Память-то постепенно слабеет... Хочешь есть? Сегодня на  обед
фруктовый суп и желе.
     -- Ужас, -- мрачно изрек папа и,  повернувшись  к  стене,  сильно
закашлялся.
     Мама Муми-тролля поглядела на мужа и вдруг сказала:
     -- Знаешь, я сегодня убиралась на чердаке и нашла большую-большую
тетрадь. Что,  если  тебе  написать  книгу  о  своей  молодости?  Папа
перестал кашлять.
     -- Пока   ты  простужен  и  не  можешь  выходить  из  дома...  --
продолжала  мама.  --  Когда  пишут  о  своей  жизни,  это,   кажется,
называется мемауры или что-то в этом роде?
     -- Не мемауры, а мемуары. -- буркнул папа.
     -- А вечером ты бы читал нам вслух то, что написал  за  день,  --
продолжала уговаривать его мама. -- Но  можно  и  после  завтрака  или
обеда.
     -- Так быстро книгу не напишешь, -- проворчал  папа  и  высунулся
из-под одеяла. -- Не думай, что это просто: взял и написал. Я не стану
читать, пока не закончу всю главу. И сначала прочитаю только  тебе,  а
потом уже всем остальным.
     -- Да, пожалуй, ты прав, -- согласилась мама и полезла на  чердак
за тетрадью.
     -- Как папа? -- спросил Муми-тролль.
     -- Получше, -- улыбнулась мама. -- А теперь, малыши,  не  шумите,
потому что с сегодняшнего дня папа начинает писать мемуары.

     ПРЕДИСЛОВИЕ

     Воспоминания.

     Я, папа Муми-тролля, сижу в этот вечер у  окна  и  вижу,  как  на
темном бархате мглы светлячки вышивают таинственные знаки. Эти  быстро
тающие завитки -- следы короткой, но счастливой жизни.
     Отец семейства и хозяин дома, я с  грустью  оглядываюсь  на  свою
бурную  молодость,  которую  собираюсь  описать,  и  перо   мемуариста
нерешительно дрожит в моей лапе.
     Однако я успокаиваю себя мудрыми и утешительными словами, которые
прочитал в мемуарах еще одной значительной личности  и  которые  здесь
воспроизвожу: "Каждый, к какому бы сословию он ни принадлежал, если он
совершил славное деяние или то, что воистину может почитаться таковым,
должен собственноручно описать свою жизнь. Хотя и не  следует  браться
за это прекрасное дело, пока  не  достигнешь  сорокалетнего  возраста.
Если, конечно, он привержен истине и добру".
     Мне кажется, я совершил немало славных дел, а еще  больше  таких,
которые представляются мне славными. И я в достаточной  степени  добр,
привержен истине, когда она не слишком нудная (а сколько  мне  лет,  я
забыл).
     Да, так вот: я уступил настояниям моего семейства и  собственному
искушению рассказать о самом себе. И охотно сознаюсь в том, что считаю
очень заманчивым, если меня станут читать во всей долине муми-троллей!
     И да послужат мои непритязательные  заметки  уроком  и  утешением
всем муми-троллям и в особенности моему сыну. Моя  некогда  прекрасная
память, разумеется, чуточку притупилась. Но, за исключением  отдельных
преувеличений и небольших  ошибок,  которые  наверняка  только  усилят
местный колорит и живость изложения, жизнеописание  мое  будет  вполне
соответствовать действительности.
     Уважая чувства всех ныне здравствующих лиц, я иногда  заменял,  к
примеру, филифьонок хемулями, а  гафс  --  ежихами  и  так  далее;  но
догадливый читатель в каждом отдельном  случае  поймет,  как  было  на
самом деле.
     Кроме того, он  поймет,  что  Юксаре  --  это  таинственный  папа
Снусмумрика, и наверняка догадается о том, что Снифф -- сын зверька по
имени Шнырек.
     Ты  же,  мое  малое  и  еще  неразумное  дитя,  прочитай  историю
приключений трех отцов и задумайся над тем, что один папа  не  слишком
отличается (по крайней мере, не отличался в молодые годы) от другого.
     Ради себя самого, своей эпохи и своих потомков я  обязан  описать
нашу удивительную юность, столь богатую приключениями.  И  думаю,  что
многие, читая мои мемуары, задумчиво поднимут мордочки  и  воскликнут:
"Каков этот муми-тролль, а?" Или: "Вот это жизнь!" (Ужас, какой важной
персоной я себя ощущаю.) [Если вы теперь всерьез приступите  к  чтению
моих мемуаров, я предложил бы, чтобы вы  снова  все  начали  с  самого
начала.]
     Под конец я хочу горячо поблагодарить всех тех, кто в свое  время
способствовал тому, что жизнь моя  стала  произведением  искусства.  И
прежде всего Фредриксона, хатифнаттов и мою жену, единственную в своем
роде Муми-маму.

     Муми-дол.                               Автор

     ГЛАВА ПЕРВАЯ,

         в которой я рассказываю о своем детстве, когда меня
           никто не понимал, о первом Приключении, о ночи
        бегства, давшей новое направление моей жизни, а также
             описываю историческую встречу с Фредриксоном

     Это было давным-давно. Однажды, скучным и  ветреным  августовским
вечером, на крыльце дома для подкидышей муми-троллей  была  обнаружена
обыкновенная  хозяйственная  сумка.  В  сумке,    довольно    небрежно
завернутый в газетную бумагу, лежал не кто иной, как я сам.
     Насколько романтичней было бы, например, выстлать мхом  маленькую
хорошенькую корзиночку и положить меня туда!
     Хемулиха, основавшая этот дом,  интересовалась  астрологией  (для
домашнего употребления) и, что  было  вполне  разумно  с  ее  стороны,
обратила внимание на звезды, ознаменовавшие мое появление на свет. Они
указывали  на  рождение  совершенно  незаурядного  и  высокоодаренного
муми-тролля. Хемулиха, ясное дело, тут же забеспокоилась,  что  хлопот
со  мной  не  оберешься  (ведь  в  обыденной  жизни  от  гениев   одни
неприятности, но сам я, по крайней мере, от этого никаких неудобств не
испытывал).
     Удивительное дело -- расположение  звезд!  Родись  я  несколькими
часами раньше, я бы мог стать заядлым игроком в покер, а все  те,  кто
родился  на  двадцать  минут  позже,  почувствовали  бы  настоятельную
необходимость вступить в Добровольный оркестр  хемулей  (папы  и  мамы
должны быть очень осторожны, производя на свет детей, и  я  рекомендую
каждому и каждой из них сделать предварительные и точные расчеты).
     Одним словом,  когда  меня  вынули  из  сумки,  я  трижды  чихнул
совершенно определенным образом. Уже это могло кое-что да значить!
     Хемулиха,  приложив  печать  к  моему  хвосту,  заклеймила   меня
магической цифрой  тринадцать,  поскольку  до  этого  в  доме  обитали
двенадцать подкидышей. Все они были одинаково серьезные,  послушные  и
аккуратные, потому что Хемулиха, к сожалению,  чаще  мыла  их,  нежели
прижимала к сердцу (солидной ее натуре недоставало некоторой  тонкости
чувств). Дорогие читатели!
     Представьте себе  дом,  где  все  комнаты  одинаково  квадратные,
одинаково выкрашенные -- в  коричневатопивной  цвет  и  расположены  в
строгом порядке: одна за  другой!  Вы  говорите:  не  может  быть!  Вы
утверждаете,  что  в  доме  для  муми-троллей  должно  быть  множество
удивительнейших уголков и  потайных  комнат,  лестниц,  балкончиков  и
башен! Вы правы. Но только не в доме для  найденышей!  Более  того:  в
этом приюте никому нельзя было вставать ночью, чтобы поесть, поболтать
или прогуляться! Даже выйти по маленькой нужде было не так-то просто.
     Мне, например, было строжайше запрещено приносить с собой  в  дом
маленьких зверюшек и держать их под кроватью!  Я  должен  был  есть  и
умываться в одно и то же время, а здороваясь, держать хвост под  углом
в 45ь -- разве можно говорить обо всем этом без слез?!
     Часто я останавливался перед маленьким  зеркалом  в  прихожей  и,
обхватив мордочку лапками, заглядывал в свои печальные голубые глазки,
в которых пытался  прочитать  тайну  собственной  жизни,  и,  вздыхая,
произносил: "Один как перст. О жестокий мир! О жалкий мой  жребий!"  И
повторял эти горестные слова до  тех  пор,  пока  мне  не  становилось
чуточку легче.
     Я  был  очень  одинок,  это  часто  случается  с    мумитроллями,
наделенными своеобразными дарованиями. Никто меня не  понимал,  а  сам
себя я понимал еще меньше. Разумеется, я сразу заметил  разницу  между
собой и другими муми-троллями. Разница эта состояла главным образом  в
их жалкой неспособности удивляться и изумляться.
     Я же мог,  например,  спросить  Хемулиху,  почему  все  на  свете
устроено так, как есть, а не иначе.
     -- Хорошенькая была бы тогда картинка, -- отвечала Хемулиха. -- А
разве так, как сейчас, плохо?
     Увы, она никогда не давала мне вразумительных объяснений, и я все
больше и больше убеждался в том, что ей попросту  хотелось  отвязаться
от меня. Хемули ведь никогда не задают вопросов: что? где? кто? как? Я
же мог спросить Хемулиху:
     -- Почему я -- это я, а не кто-нибудь другой?
     -- То, что ты -- это ты, -- несчастье для нас обоих! Ты умывался?
-- Так отвечала она на мои важные вопросы.
     Но я не отставал:
     -- А почему вы, тетенька, -- Хемулиха, а не мумитроллиха?
     -- К счастью, и моя мама, и мой папа были хемули, -- отвечала она.
     -- А их папы и мамы? -- не унимался я.
     -- Хемули! -- воскликнула Хемулиха. -- И  их  папы  и  мамы  были
хемулями, и папы и мамы этих хемулей -- тоже хемулями, и так далее,  и
так далее! А теперь иди и умойся, а то я нервничаю.
     -- Как ужасно! Неужели этим хемулям никогда и конца не будет?  --
спрашивал я. -- Ведь были же когда-нибудь самые первые папа с мамой?
     -- Это было  так  давно,  что  незачем  этим  интересоваться,  --
сердилась Хемулиха. -- И, собственно говоря, почему нам должен настать
конец?
     (Смутное, но неотвязное предчувствие говорило  мне,  что  цепочка
пап и  мам,  имеющих  отношение  ко  мне,  была  чем-то  из  ряда  вон
выходящим. Меня ничуть не удивило бы, если бы  на  моей  пеленке  была
вышита королевская корона. Но -- ах! -- что можно прочитать на  листке
газетной бумаги?)
     Однажды  мне  приснилось,  что  я  поздоровался    с    Хемулихой
неправильно, держа хвост под углом в 70ь. Я рассказал  ей  об  этом  и
спросил, рассердилась она или нет.
     -- Сны -- ерунда, -- изрекла Хемулиха.
     -- Разве? -- возразил я. -- А может, тот муми-тролль, который мне
приснился, и есть настоящий, а мумитролль,  который  находится  здесь,
просто приснился тебе, тетенька?
     -- К  сожалению,  нет!  Ты  существуешь,  и  еще  как!  -  устало
отмахнулась Хемулиха. -- Я с тобой не справляюсь! У меня от тебя болит
голова!  Что  будет  с  тобой  в  этом  мире,  где  все  делается   не
по-хемульски!
     -- Я стану знаменитым,-- серьезно объяснил я. -- И  среди  прочих
дел построю дом для маленьких подкидышей-хемулят. И все они будут есть
бутерброды прямо в кровати, а под кроватью держать скунсов и ужей.
     -- На это хемулята никогда не согласятся, -- сказала Хемулиха.
     Мне казалось, что она, к сожалению, права. Так  и  проходило  мое
детство. Я только и делал что молча  удивлялся  и  постоянно  повторял
свои вопросы: что? где? кто? как? Хемулиха и  ее  послушные  подкидыши
упорно избегали меня. От моих "что?", "где?", "кто?", "как?", "когда?"
и "почему?" им становилось явно не по себе. И я одиноко бродил  вокруг
дома Хемулихи по пустынному,  безлесному  побережью,  размышляя  то  о
паутине, то о звездах, то о малявках с  загнутыми  хвостиками,  так  и
шнырявших в лужах, а то и о ветре, который  приносил  отовсюду  разные
запахи (позднее я  узнают:  одаренный  муми-тролль  всегда  поражается
самым простым вещам, но не  видит  ничего  удивительного  в  том,  что
кажется странным обычному муми-троллю). Да, печальное было время!
     Но постепенно что-то изменилось во мне:  я  стал  задумываться  о
форме  моей  собственной  мордочки.  Предоставив  Хемулиху  и   других
муми-троллят их собственной судьбе, я начал все больше и больше думать
о себе самом. И находил это занятие весьма увлекательным. Я  перестают
задавать вопросы. Зато я испытал непреодолимое желание говорить о том,
что я сам думал и чувствовал. Но -- ах! -- кроме  меня,  на  свете  не
было никого, кому я был бы хоть сколько-нибудь интересен.

     И вот пришла та  самая  весна,  весна,  такая  важная  для  моего
развития. Сначала я и думать не думал, что она  пришла  ради  меня.  Я
слышал, как пищит, жужжит  и  бормочет,  как  пробуждается  от  зимней
спячки все живое и торопится встретить весну. Я видел, как в  разбитом
по строгим законам  симметрии  огородике  Хемулихи  растения  набирают
силу,  а  все,  что  пробивается  из  земли,  просто  извивается    от
нетерпения.  По  ночам  гудели  свежие  ветры,  и  пахло  по-новому  -
переменами. Я  прислушивался  и  принюхивался.  Лапки  мои  болели  от
быстрого роста, но я по-прежнему не понимал, что  все  это  происходит
только ради меня.
     Наконец  однажды,  ветреным  утром,  я  почувствовал...  да,    я
просто-напросто почувствовал, что вырос. Я пошел прямо к морю, которое
Хемулиха терпеть не могла и поэтому строго-настрого  запрещала  ходить
туда.
     Там меня ожидало поразительное открытие. Я впервые увидел  самого
себя во весь рост. Блестящая льдина  была  гораздо  больше  зеркала  в
прихожей дома Хемулихи, и в ней отражалось весеннее небо  с  плывущими
по нему тучками и весь я. Наконец-то я мог разглядеть свою мордочку  с
маленькими, хорошенькими, стоящими торчком ушками и все свое  крепкое,
хорошо сложенное туловище -- до самых лапок. Единственное,  что  меня,
по правде говоря,  немного  разочаровало  --  это  лапки,  создававшие
впечатление беспомощности и какой-то детскости. Но, подумал я,  может,
со временем это пройдет. Сила моя, вне всякого сомнения, -- в  голове.
Что бы я ни делал, со мной никто не заскучает. И в глубину  моей  души
никому не удастся заглянуть. Словно завороженный, разглядывал  я  свое
отражение и, желая еще лучше рассмотреть себя в ледяном  зеркале,  лег
на живот.
     Но себя  я  там  не  увидел.  Подо  мной  была  лишь  зеленоватая
бездонная мгла, все глубже и глубже уходившая в бездну. Там, в  чуждом
мне, таинственном мире, отделенном от меня льдом,  шевелились  смутные
тени. Они казались мне грозными и вместе с  тем  необычайно  манили  к
себе. Голова у меня закружилась, и  мне  почудилось,  что  я  падаю...
вниз... вниз...
     Это было ужасно, и я  снова  подумал:  "Неужели  мне  никогда  не
выбраться наверх? Неужели только все вниз, вниз и вниз?"
     Глубоко  взволнованный,  я  поднялся  и  топнул  по  льду,  желая
проверить, выдержит ли он меня. Лед выдержал. Тогда я  топнул  сильнее
-- и лед не выдержал.
     Я по уши окунулся в зеленоватое холодное  море,  лишь  лапки  мои
беспомощно повисли над бездонной и опасной мглой.
     По весеннему же небу по-прежнему спокойно проплывали тучи.
     А вдруг одна из грозных теней, шевелящихся в морской воде,  съест
меня? А может, она откусит одно мое ушко, принесет его к себе домой  и
скажет  своим  детям:  "Съешьте  его  побыстрей!  Это  ухо  настоящего
маленького муми-тролля. Такое лакомство не каждый день перепадает".
     А может, волна с  бешеной  скоростью  вынесет  меня  на  сушу,  и
Хемулиха, увидев меня  с  одним  лишь  ушком,  опутанным  водорослями,
заплачет, станет каяться и говорить всем своим знакомым: "Ах! Это  был
такой  необыкновенный  муми-тролль!  Жаль,  что  я  этого  вовремя  не
поняла..."
     В мыслях я успел уже добраться до собственных похорон, как  вдруг
почувствовал, что  кто-то  очень  осторожно  дергает  меня  за  хвост.
Каждый,  у  кого  есть  хвост,  знает,  как  дорожишь  этим  редчайшим
украшением и как мгновенно реагируешь, если хвосту угрожает  опасность
или какое-нибудь оскорбление. Я мигом очнулся от  своих  захватывающих
мечтаний  и  преисполнился   жажды    деятельности:    я    решительно
выкарабкаются на лед и перебрался на берег. И тут я сказал самому себе:
     -- Я  пережил  Приключение.  Первое  Приключение  в  моей  жизни.
Оставаться у Хемулихи невозможно. Беру свою судьбу в собственные лапы!
     Целый день меня знобило, но никто даже не спросил, что  со  мной.
Это укрепило мое решение. Когда наступили  сумерки,  я  разорвал  свою
простыню на длинные полосы, сплел из них веревку, а веревку привязал к
рейке оконного переплета. Послушные подкидыши поглядывали на меня,  но
молчали. Это меня сильно оскорбило. После вечернего чая я с величайшей
добросовестностью  составил  свое  прощальное  письмо.  Письмо    было
написано  совсем  просто,  но  в  нем  ощущалось  глубокое  внутреннее
достоинство. Вот мое письмо:

                          "Дорогая Хемулиха!

     Чувствую, что меня ожидают великие подвиги, а
     жизнь муми-тролля -- коротка. И потому я покидаю
     этот дом, прощай, не печалься, я вернусь, увенчанный
     славой!

     PS. Забираю с собой банку тыквенного пюре.
     Привет! Желаю тебе всего доброго.

     Муми-тролль, который не похож на других".

     Итак, жребий брошен! Ведомый звездами своей судьбы, я  отправился
в путь, не подозревая об ожидавших меня удивительных событиях.  Я  был
всего-навсего  юный  муми-тролль,  печально  бредущий  по   вересковой
пустоши и вздрагивающий всякий раз, когда ужасные звуки ночи  нарушали
тишину горных теснин, усиливая мое одиночество.

     Дойдя в своих мемуарах до этих  событий,  Муми-папа почувствовал,
что воспоминания о несчастном  детстве  глубоко  захватили  его  и  он
должен немного прийти в себя. Завинтив колпачок ручки,  он  подошел  к
окну. Над Муми-долиной царила полная тишина. Один лишь ночной ветерок,
прилетевший  с  севера,  шелестел  в  саду,  да  веревочная   лестница
Муми-тролля качалась, словно маятник, у стены дома.
     "Я мог бы и теперь сбежать, -- подумал папа. -- Не такой уж  я  и
старый!"
     Усмехнувшись,  папа  высунул  в  окно  лапу  и  притянул  к  себе
веревочную лестницу.
     -- Привет, папа! -- произнес в соседнем  окошке  Муми-тролль.  --
Что ты делаешь?
     -- Зарядку, сын мой! -- отвечал папа. -- Очень  полезно!  Шаг  --
вниз, два -- вверх. Укрепляет мышцы.
     -- Только не свались! -- предупредил Муми-тролль. - Как там  твои
мемуары?
     -- Прекрасно!  --  Папа   перебросил  свои  дрожащие  лапы  через
подоконник. --  В  мемуарах  я  совсем  недавно  сбежал  из  дома  для
подкидышей. Хемулиха плачет. Будет необыкновенно увлекательно.
     -- Когда  ты  прочитаешь   нам  эти  свои  записки?  --   спросил
Муми-тролль.
     -- Скоро. Как только дойду до речного парохода, - пообещал  папа.
-- До чего же весело читать вслух то, что сам написал!
     -- Ясное дело, -- подтвердил, зевая, Муми-тролль. -- Ну пока!
     -- Привет, привет! -- отозвался папа и отвинтил  колпачок  ручки.
-- Так. На чем это я остановился?.. Ах, да, я убежал, а утром...  Нет,
это -- позднее... Сначала надо описать ночь бегства.

     ...Всю ночь я брел по незнакомой мрачной  местности.  Я  шел,  не
смея остановиться, не смея даже смотреть по сторонам. Кто  знает,  что
может внезапно появиться  во  мраке!  Я  пытался  петь  утренний  марш
подкидышей: "Как не по-хемульски в этом мире..." Но голос  мой  дрожал
так, словно хотел напугать меня еще больше.  Ночь  была  непроглядная.
Туман, густой, как овсяный суп, которым кормила нас Хемулиха, наползал
на пустошь, превращая  кусты  и  камни  в  бесформенных  чудовищ.  Они
надвигались на меня, простирали ко мне руки... О, как  мне  было  жаль
себя!
     Даже неприятное общество Хемулихи на короткий миг показалось  мне
вдруг приятным. Вернуться назад? Никогда! Да еще  после  великолепного
прощального письма!
     Наконец ночной мрак стал рассеиваться. Всходило солнце.  На  моих
глазах происходило нечто прекрасное. Туман  зарделся,  стал  таким  же
розоватым,  как  вуаль  воскресной  шляпки  Хемулихи.  И   мир    вмиг
преобразился, он тоже сделался добрым и розоватым! Я застыл, наблюдая,
как исчезает ночь; я совершенно забыл о ней, ведь наступило первое мое
утро, мое -- личное, принадлежащее только мне утро!
     Дорогой читатель!
     Представь себе мою радость и торжество, когда я сорвал  с  хвоста
ненавистную печать и забросил ее подальше в вереск!  А  потом,  подняв
торчком свои хорошенькие ушки и  задрав  мордочку,  я  исполнил  новый
танец, танец свободного муми-тролля.
     Подумать только! Не надо больше умываться, не  надо  есть  только
потому, что уже пять часов! Никогда ни перед  кем,  кроме  короля,  не
вилять хвостом и не ночевать больше в квадратной,  коричневато-пивного
цвета комнате! Долой хемулей!
     Солнце выкатилось на небосвод, лучи его заискрились в  паутине  и
мокрой листве, и сквозь редеющий туман я увидел Дорогу.  Извиваясь  по
вересковой пустоши, она вела прямо в большой мир, в мою  новую  жизнь,
которая, как я считал, станет необыкновенно знаменитой, не похожей  ни
на какую другую.
     Я достал тыквенное пюре -- единственное, что у меня было, -- съел
его, а банку выбросил. Делать мне было нечего, да  и  делать  что-либо
по-старому, когда вокруг все абсолютно новое, невозможно. Мне  никогда
не жилось так прекрасно.
     В  таком  приподнятом  настроении  я    пребывал    до    вечера.
Надвигающиеся сумерки меня ничуть не беспокоили --  я  был  переполнен
самим собой и своей свободой.  Напевая  собственного  сочинения  песню
(все до единого слова в ней были значительны, к сожалению, теперь  она
позабылась), я двинулся прямо в ночь.
     Ветер, обдувая каким-то незнакомым,  приятным  запахом,  волновал
меня. Я не знал тогда, что это запах леса -- мха, папоротников, тысячи
огромных деревьев. Вконец утомившись, я свернулся клубочком на земле и
поджал под живот свои холодные лапки. Может,  мне  все-таки  не  стоит
основывать приют для хемулят? Ведь их подкидывают не так уж  часто.  И
вообще, кем мне лучше стать: искателем приключений или  знаменитостью?
Наконец после некоторых раздумий я решил  стать  знаменитым  искателем
приключений. И, засыпая, думал: завтра же утром!
     Проснувшись, я обнаружил, что нахожусь  в  совершенно  незнакомом
мире. Ну и удивился же я! Ведь прежде я не  видел  ни  одного  лесного
дерева. Головокружительной высоты, прямые, точно копья, они  горделиво
поддерживали свои зеленые своды.  Освещенная  солнцем,  тихо  и  легко
шелестела листва, а вокруг с радостными криками носились птицы.  Чтобы
собраться с мыслями, я немного  постоял  на  голове,  а  потом  громко
закричал им:
     -- Доброе утро! Кто хозяин этих чудесных мест? Надеюсь, здесь нет
хемулей?
     -- У нас нет времени! Мы играем! -- отвечали  птицы,  ныряя  вниз
головой в густую листву.
     И тогда я пошел прямо в лес. Земля, одетая мхом,  была  теплой  и
очень мягкой, а листья папоротника отбрасывали на нее  глубокие  тени.
Целые полчища никогда прежде не виданных  мной  ползающих  и  летающих
букашек окружили  меня,  однако  они  были  слишком  маленькие,  чтобы
говорить с ними о серьезных вещах.  Наконец  я  наткнулся  на  пожилую
Ежиху, сидевшую в одиночестве и драившую ореховую скорлупу.
     -- Доброе утро! -- вежливо поздоровался я. -- Я одинокий  беглец,
рожденный при самом необыкновенном сочетании звезд.
     -- Вот как!  --  не  проявляя  особого  интереса  к  моей  особе,
буркнула Ежиха. -- А я работаю. Из этой  скорлупки  выйдет  прекрасная
мисочка для простокваши.
     -- Да-а! -- протянул я и вдруг почувствовал, что  хочу  есть.  --
Кто же хозяин этих чудесных мест?
     -- Никто! Все! -- пожала плечами Ежиха.
     -- И я тоже? -- спросил я.
     -- Пожалуй, -- пробормотала Ежиха, полируя  будущую  мисочку  для
своей простокваши.
     -- Но, фру Ежиха, вы точно уверены,  что  хозяйка  этих  мест  не
какая-нибудь Хемулиха? -- продолжая беспокоиться, допрашивал я.
     -- Кто это? Кто это такая? -- спросила  Ежиха.  Подумать  только,
счастливица никогда в жизни не видела хемулях!
     -- У них  ужасно  большие  ноги  и  никакого  чувства  юмора,  --
объяснил я. -- У них  огромные,  чуть  приплюснутые  морды,  а  волосы
растут беспорядочными клочьями. Хемулихи никогда не делают то, от чего
делается весело, а только то, что необходимо. И  постоянно  напоминают
вам о том, что бы они сами сделали, будь на вашем месте, и...
     -- О,  боже!  --  Ежиха,   попятившись,  скрылась   в    зарослях
папоротника.
     "Ну и  ладно,  --  слегка  обидевшись,  подумал  я  (ведь  я  мог
значительно больше рассказать о Хемулихах). -  Раз  у  этих  мест  нет
хозяина и они принадлежат всем, значит, и мне  тоже.  Но  что  бы  мне
такое придумать?"
     Идея, как это всегда со мной бывает, пришла внезапно. В голове  у
меня что-то щелкнуло, и все стало ясно. Если есть на свете Муми-тролль
и если есть свободные Места, то совершенно  точно:  здесь  будет  Дом.
Какая восхитительная мысль: дом, который я сам  построю!  Дом,  хозяин
которого -- я один. Неподалеку я обнаружил ручей  и  зеленую  полянку,
показавшуюся мне очень подходящей для муми-тролля.  В  излучине  ручья
нашелся даже песчаный бережок.
     Я взял щепку и стал чертить на песке свой будущий  дом.  Побольше
уверенности! Я точно знал, каким должен быть дом муми-тролля: высоким,
узким, со множеством балкончиков, лестниц и башенок. На верхнем  этаже
я нарисовал три маленькие комнатки и чулан  для  всякой  всячины,  ну,
сами знаете! Нижний же этаж целиком заняла большая шикарная  гостиная.
К ней я причертил застекленную веранду. Отсюда мне предстояло, сидя  в
кресле-качалке, смотреть на бегущий мимо ручей. А  на  столике  передо
мной будет вечно стоять огромный стакан сока и рядом  с  ним  --  гора
бутербродов. Перилам веранды я пририсовал столбики  с  узором  в  виде
сосновых  шишек.  Остроконечную  крышу  украсил  красивой   деревянной
луковицей и тут же  решил,  что  когда-нибудь  в  будущем  обязательно
позолочу ее. Я долго размышлял над тем, какую форму избрать для печной
дверцы (пережиток тех времен, когда все муми-тролли жили за печкой). В
конце концов я решил отказаться от множества маленьких печек с медными
дверцами и вместо них сделал одну большую печь в гостиной.
     С печкой дом сразу сделался необычайно уютным.  И  я  был  просто
очарован моим собственным прекрасным произведением. Должно  быть,  тут
проявились  мои    врожденные    способности,    а    также    талант,
рассудительность и самокритичность. Но  так  как  никогда  не  следует
хвалить то, что создано тобою, я просто описываю вам этот дом.
     Внезапно мне стало холодно.  Тень  от  папоротника  все  росла  и
росла, вечерело...
     От усталости и голода у меня закружилась голова,  и  я  только  и
думал, что о Ежихиной мисочке для простокваши. К тому же у нее  вполне
могла заваляться краска, которой можно будет позолотить купол  в  виде
луковицы  на  крыше  будущего  дома  муми-троллей.  Устало  передвигая
одеревеневшие лапки, я побрел по темнеющему лесу.
     Ежиха мыла посуду.
     -- Подумать только! -- воскликнула она при виде меня. -- Он снова
здесь! Только ни слова о хемулях!
     Махнув лапкой, я заговорил:
     -- Хемули, любезная фру, для меня теперь  --  никто!  Я  построил
дом! Скромный двухэтажный дом! Я очень счастлив,  но  очень  устал,  а
прежде всего -- ужасно голоден! Я привык есть ровно в  пять  часов.  И
мне надо немного золотой краски для луковицы на...
     -- Вот оно что! Золотой краски! -- с кислой миной  перебила  меня
Ежиха. -- Ты явился как раз к мытью посуды. Свежая простокваша еще  не
готова, а вечернюю я съела.
     -- Ну и ладно,  --  отвечал  я.  --  Одной  мисочкой  простокваши
больше, одной меньше -- не так уж важно для искателя  приключений.  Но
прошу вас, любезная фру, оставьте посуду и взгляните на мой новый дом!
     Ежиха подозрительно посмотрела на меня и вытерла лапки полотенцем.
     -- Так и быть, -- сказала  она.  --  Придется  потом  снова  воду
подогревать. Где дом? Далеко отсюда?
     Я шел впереди, и  от  дурного  предчувствия  всю  дорогу  у  меня
дрожали поджилки.
     -- Ну-у? -- спросила Ежиха, когда мы приблизились к ручью.
     -- Любезная фру, -- осторожно начал я, показывая на дом,  который
начертил на песке. -- Вот  таким  я  представляю  его  себе...  Перила
веранды опираются на столбики с узором в виде сосновых шишек. То есть,
если вы, фру, одолжите мне лобзик...
     Я был совершенно сбит с толку.
     Дорогой читатель! Я так вжился в  мечту  о  доме,  что  уверился,
будто он и в самом деле уже построен! Это, конечно, свидетельствует  о
богатстве моей фантазии -- необычайной особенности, которая в  будущем
отметит мою жизнь и жизнь моих близких.
     Ежиха долго смотрела на меня, потом наконец  что-то  пробормотала
(к счастью, слов я не разобрал) и  отправилась  восвояси  --  домывать
посуду.
     А я залез в ручей и, ни о чем  не  думая,  побрел  по  прохладной
воде. Ручей тек причудливо и неспешно, как обычно текут лесные  ручьи.
Местами он становился таким мелким и прозрачным, что на  дне  его  был
виден каждый камешек. Багровое солнце стояло низко над горизонтом, его
лучи,  огибая  сосновые  стволы,  били  мне  прямо  в  глаза,  и    я,
ослепленный, брел все дальше и дальше.
     Наконец в голове у меня опять щелкнуло. Если бы я и в самом  деле
построил дом вот на том красивом  лужке,  поросшем  цветами,  то  весь
лужок был бы испорчен, не так ли?
     Дом надо строить рядом с лужком, но  рядом  с  лужком  места  для
постройки не было! Подумать только: я чуть не стал  домовладельцем!  А
разве домовладелец может быть искателем приключений?
     Дальше... Я чуть было  на  всю  свою  жизнь  не  обзавелся  такой
соседкой, как Ежиха! Скорее всего она из обширного ежового рода, и все
они там такого же неприветливого нрава. Стало  быть,  я  избежал  трех
больших бед и должен испытывать чувство глубокого удовлетворения.
     Теперь задним числом я смотрю на историю  с  домом  как  на  свой
первый большой жизненный Опыт, имевший величайшее значение  для  моего
дальнейшего развития.
     Сохранив свободу и самоуважение, я мог брести по ручью и  дальше,
но мысли  мои  были  прерваны  какимто  веселым,  коротеньким  звуком.
Посреди  ручья  стрекотало  красивое  водяное  колесо,  сделанное   из
колышков и лопастей. Я остановился в удивлении. И тут же услыхал,  как
кто-то говорит:
     -- Это эксперимент. Счетчик оборотов.
     Я приоткрыл глаза и увидел, что из черничника  высовывается  пара
длинных-предлинных ушей.
     -- С кем имею честь? -- спросил я.
     -- Фредриксон, -- ответил обладатель длинных ушей. - А ты сам  --
кто?
     -- Муми-тролль, -- отвечал я.  --  Беглец,  рожденный  при  самом
необыкновенном сочетании звезд.
     -- Каком-каком? -- переспросил Фредриксон с заметным интересом.
     И я очень тому обрадовался, потому что впервые услышал  разумный,
интеллигентный вопрос.
     Я вылез из ручья и, сев рядом с Фредриксоном,  стал  рассказывать
ему о всех знаках и предзнаменованиях, сопровождавших мое появление на
свет. Он ни разу не  прервал  меня,  слушая  мой  рассказ  о  красивой
маленькой корзиночке и газетной бумаге, в  которой  меня  якобы  нашла
Хемулиха, и о моем ужасном детстве в ее ужасном доме, где  меня  никто
не понимал. И о Приключении на весеннем льду...
     Поскольку в рассказе  всегда  следует  сосредоточиться  на  самом
главном, историю с домом и Ежихой я опустил, зато подробно описал свое
драматическое бегство и ужасное странствие по  вересковой  пустоши.  И
под конец сообщил Фредриксону, что решил стать искателем приключений.
     Когда я умолк, Фредриксон, слушавший  меня  очень  внимательно  и
изредка, в нужных местах, помахивавший ушами, долго  думал  и  наконец
сказал:
     -- Удивительно! До чего удивительно!
     -- Конечно! -- с благодарностью произнес я.
     -- А  хемули   просто  отвратительны,  --  заявил  Фредриксон  и,
рассеянно вытащив из кармана пакет с бутербродами, отдал мне половину,
пояснив: -- Ветчина.
     Потом мы с ним немного посидели, глядя, как заходит солнце.
     За время  своей  долголетней  дружбы  с  Фредриксоном  я  не  раз
удивлялся тому, как он может  успокаивать  и  убеждать,  не  произнося
сколько-нибудь значительных и громких слов. Но  я  намерен  продолжить
свой рассказ... К моему вящему удовольствию, день кончился чудесно,  и
я рекомендую каждому, у кого неспокойно на душе, посмотреть на искусно
сделанное водяное колесо, которое стрекочет посреди ручья.
     Искусству изготовлять такие колеса я научил позднее и моего  сына
Муми-тролля. (Это делают так: вырезают два маленьких колышка и втыкают
их в песчаное дно ручья на некотором расстоянии друг от  друга.  Затем
находят четыре длинных листа и протыкают их прутиком, чтобы они вместе
составили что-то вроде звездочки. Эту несложную конструкцию  укрепляют
двумя тоненькими веточками. Под конец прутики с  листочками  осторожно
кладут на распорки, и водяное колесо начинает вертеться.)
     Когда в лесу совсем стемнело, мы с Фредриксоном вернулись на  мой
зеленый лужок и легли спать. Мы провели ночь на  веранде  моего  дома,
хотя Фредриксон об этом и не подозревал. Во всяком  случае  мне  стало
совершенно ясно, что дом готов и мне больше не надо думать об этом.
     Единственное, что имело  значение,  --  я  нашел  своего  первого
друга, и для меня началась настоящая жизнь.

     ГЛАВА ВТОРАЯ,

         где я ввожу в свои мемуары Юксаре и зверька по имени
          Шнырек, представляю читателям дронта Эдварда и даю
       яркое описание речного парохода "Морской оркестр" и его
                         несравненной команды

     В то утро, проснувшись, я увидел,  что  Фредриксон  закидывает  в
ручей сеть.
     -- Привет! -- поздоровался я. -- Здесь водится рыба?
     -- Нет! -- ответил Фредриксон. -- Это подарок ко дню рождения.
     Реплика была совершенно  в  духе  Фредриксона.  Он  просто  хотел
сказать, что рыболовную сеть получил в подарок от  своего  племянника,
который сам сплел ее и очень огорчится, если сеть не побывает в  воде.
Слово за слово, и я узнал,  что  племянника  зовут  Шнырек  [Маленький
зверек,  который  шныряет,  то  есть:  необыкновенно    торопливо    и
легкомысленно снует туда-сюда, опрокидывая и теряя по  пути  все,  что
можно. (Прим автора.)] и что родители его погибли во время генеральной
уборки. Этот зверек жил теперь в  банке  из-под  кофе,  ну,  той,  что
голубого цвета, и коллекционировал главным образом  пуговицы.  Рассказ
Фредриксона не отнял у меня много  времени.  Фредриксон  был  скуп  на
слова и никогда не тратил их особенно много за один раз.
     Затем он поманил меня легким движением уха и повел в  лес.  Когда
мы подошли к кофейной  банке,  Фредриксон  вытащил  свисток  и  трижды
свистнул. Крышка моментально  отскочила,  оттуда  выпрыгнул  Шнырек  и
кинулся к нам.
     -- Доброе утро! -- с нескрываемой радостью закричал  он.  --  Вот
здорово! Как раз сегодня ты и собирался устроить мне большой  сюрприз?
Это кто с тобой? Какая честь для  меня!  Жаль,  что  я  еще  не  успел
прибраться в банке...
     -- Не  смущайся!  --  успокоил   племянника  Фредриксон.  --  Это
Муми-тролль.
     -- Здравствуйте! Добро пожаловать! -- затараторил  Шнырек.  --  Я
сейчас... Извините, мне надо взять с собой кое-какие вещи...
     Он исчез в своей банке,  и  мы  услышали,  как  отчаянно  он  там
роется. Через некоторое время Шнырек снова выскочил с фанерным ящичком
под мышкой, и дальше мы пошли уже втроем.
     -- Племянник! -- сказал вдруг Фредриксон.  --  Ты  умеешь  писать
красками и рисовать?
     -- Еще бы! -- воскликнул Шнырек. -- Однажды я нарисовал  карточки
всем  моим  кузинам!  Каждой  по  карточке,  с  указанием  места    за
праздничным  столом.  Хочешь,  и  тебе  нарисуем  такую  замечательную
карточку? Или лучше написать какие-нибудь изречения?  Извини,  но  что
именно тебе нужно? Это связано с твоим сюрпризом?
     -- Это тайна, -- ответил Фредриксон.
     Тут Шнырек так разволновался,  что  начал  подпрыгивать;  шнурок,
которым был завязан ящичек,  развязался,  и  на  поросшую  мхом  землю
вывалилось все его имущество: медные  спиральки,  резиновая  подвязка,
сережки, сушеные лягушки, ножи для сыра, окурки сигарет, куча  пуговиц
и среди прочего открывалка для минеральной воды.
     -- У меня был такой хороший шнурок, но он потерялся! Извините! --
пропищал Шнырек.
     -- Ничего, ничего, --  успокоил  его  Фредриксон,  складывая  все
обратно в ящичек.
     Потом он вынул из кармана обрывок веревки, перевязал ящичек, и мы
пошли дальше. Поглядев на уши Фредриксона, я понял, что он  переполнен
своей тайной и очень волнуется. Наконец мы остановились возле зарослей
орешника, и Фредриксон, повернувшись, серьезно посмотрел на нас.
     -- Твой сюрприз там? -- благоговейно прошептал Шнырек.
     Фредриксон кивнул. Мы пробрались сквозь заросли  и  очутились  на
поляне. Посреди поляны  стоял  пароход,  большой  пароход!  Широкий  и
устойчивый, такой же надежный и крепкий, как сам Фредриксон.
     Я ничего не знал о пароходе, но меня  тут  же  охватило  какое-то
доселе незнакомое мне сильное чувство, можно  сказать,  возникла  идея
парохода; мое сердце -- сердце искателя приключений -- гулко забилось.
Я представил, как Фредриксон мечтал об этом пароходе,  как  он  чертил
его, как шел каждое утро на поляну, чтобы его строить.
     Должно быть, он занимался этим уже давно, но никому  об  этом  не
рассказывал, даже Шнырьку, и, опечалившись, я чуть слышно спросил:
     -- Как ты назвал пароход?
     -- "Морской оркестр", -- ответил  Фредриксон.  --  Так  назывался
сборник  стихотворений  моего  покойного  брата.  Имя  будет  написано
небесно-голубой краской.
     -- И это можно сделать мне,  да?  --  прошептал  Шнырек.  --  Это
правда? Клянешься хвостом? Извини, но что, если я выкрашу весь пароход
в красный цвет? Можно? Тебе это понравится?
     Фредриксон кивнул:
     -- Только не закрась ватерлинию.
     -- У меня как раз есть большая банка красной краски! --  радостно
затараторил Шнырек. Он так волновался, что у него дрожали  усы.  --  И
маленькая банка небесно-голубой!.. Какая удача! Вот здорово! А  сейчас
мне надо домой, приготовить вам завтрак и прибраться в банке...  --  И
он тут же исчез.
     Я снова посмотрел на пароход и сказал Фредриксону:
     -- Какой ты молодец!
     Тут Фредриксон разговорился. Он говорил очень много и все  больше
о конструкции своего парохода. Потом вытащил бумагу  и  ручку  и  стал
показывать на чертеже, как будут работать колеса. Я не все понимал, но
видел: Фредриксон чем-то огорчен. Кажется, у него что-то не ладилось с
рулем.
     Я очень ему сочувствовал, но полностью разделить его  переживаний
не мог -- ах, вопреки всему есть несколько областей, где мой талант не
проявился  так,  как  бы  хотелось.  И  одна  из  этих  областей    --
машиноведение.  Меня  больше  заинтересовал    маленький    домик    с
остроконечной крышей, который поднимался в самом центре парохода.
     -- Ты живешь в этом домике? -- спросил я. -- Он похож на  беседку
для муми-троллей.
     -- Это навигационная каюта, -- чуть недовольно заметил Фредриксон.
     И я погрузился в свои мысли. Домик был слишком  обыкновенный.  На
мой вкус, окна можно сделать куда интересней. А на капитанском мостике
были бы уместны легкие поручни с фигурками обитателей  моря.  А  крышу
надо бы украсить  деревянной  луковицей,  которую,  пожалуй,  можно  и
позолотить...
     Я отворил дверь каюты. Кто-то лежал на полу и  спал,  прикрывшись
шляпой.
     -- Это кто -- ваш знакомый? -- удивленно спросил я у Фредриксона.
     Заглянув через мое плечо, Фредриксон сказал:
     -- Юксаре.
     Я  стал  его  рассматривать.    Мягкий,    странного,    пожалуй,
светло-каштанового цвета, Юксаре выглядел каким-то  неопрятным.  Шляпа
на нем была очень старая, цветы, некогда украшавшие ее, давно  завяли.
Казалось, что Юксаре давно не умывался и вообще не любил это делать.
     Тут примчался Шнырек и заорал:
     -- Кушать подано!
     Юксаре проснулся от крика,  потянулся,  словно  кот,  и,  зевнув,
сказал:
     -- Хупп-хэфф!
     -- Позволь, а ты что делаешь на пароходе Фредриксона?  --  грозно
спросил Шнырек.  --  Разве  ты  не  видел,  что  там  написано:  "Вход
воспрещен"?
     -- Конечно,   видел,  --  невозмутимо  отвечал  Юксаре.  --   Вот
поэтому-то я здесь.
     В этом  был  весь  Юксаре.  Любая  запрещающая  что-то  табличка,
запертая дверь, даже просто стенка тут же  выводили  его  из  обычного
сонливого состояния. Стоило ему увидеть в парке сторожа, как  усы  его
начинали  дрожать,  и  тогда  от  него  можно  было  ожидать    самого
неожиданного. А в промежутках он спал,  или  ел,  или  мечтал.  Сейчас
Юксаре главным образом был настроен поесть.  Мы  направились  к  банке
Шнырька, где на видавшей  виды  шахматной  доске  красовался  остывший
омлет.
     -- Утром я приготовил очень хороший  пудинг,  --  стал  объяснять
Шнырек. -- Но, к сожалению, он исчез. А  это  так  называемый  ленивый
омлет!
     Омлет был подан на крышках от консервных банок,  и  пока  мы  его
ели, Шнырек  выжидающе  смотрел  на  нас.  Фредриксон  жевал  долго  и
старательно, и вид у него был довольно странный. Наконец он сказал:
     -- Племянник, мне попалось что-то твердое!
     -- Твердое? -- удивился Шнырек.  --  Должно  быть,  это  из  моей
коллекции... Выплюнь! Выплюнь скорей!
     Фредриксон выплюнул, и мы увидели на его "тарелочке"  два  черных
зубчатых предмета.
     -- Извини,  пожалуйста!  --  воскликнул  его  племянник.  --  Это
всего-навсего мои шестеренки! Хорошо, что ты их не проглотил!
     Но Фредриксон не отвечал. Сморщив лоб, он долго смотрел вдаль.  И
тогда Шнырек заплакал.
     -- Постарайся, пожалуйста, его извинить,  --  сказал  Юксаре.  --
Видишь, он ужас как расстроился.
     -- Извинить? -- воскликнул Фредриксон. -- За что же?!
     Он тут же вытащил бумагу и перо и стал показывать нам, куда  надо
поместить шестеренки, чтобы заставить крутиться  винт  с  лопастями  и
пароходные колеса. (Надеюсь, вы понимаете, что начертил Фредриксон.)

                               _____________
                              |_____________|
              _______________________|_______________
             |                       |               |_
             |                  __   |                 |_
          () |                 |  \  |                   |_
          +--|/\/\/-------\/\/\|   >_|_                   _>
          () |                 |__//___\                _|
             |                       |                _|
             |_______________________|_______________|
                               ______|______
                              |_____________|

     -- Подумать   только!  --  закричал  Шнырек.  --  Мои  шестеренки
пригодились для изобретения Фредриксона! Непостижимо!
     Мы закончили  обед  в  хорошем  настроении.  Воодушевленный  этим
происшествием, племянник Фредриксона надел свой самый большой передник
и тут же принялся красить "Морской оркестр" в красный цвет. Шнырек так
старался, что и пароход, и земля,  и  изрядная  часть  орешника  стали
красными. А такого перемазанного в красный цвет зверька,  как  Шнырек,
мне в жизни видеть не  приходилось.  Название  парохода  он  нарисовал
небесно-голубой краской.
     Когда все было готово,  Фредриксон  пришел  взглянуть  на  работу
племянника.
     -- Ну как, красиво? -- взволнованно спрашивал Шнырек. -- Я  очень
старался. Я вложил всю душу, всего себя в эту работу.
     -- Оно и видно, -- буркнул Фредриксон, поглядев на перепачканного
с головы до ног племянника. Он посмотрел также на кривую ватерлинию  и
хмыкнул: -- Хм! - Затем, взглянув на название парохода, снова хмыкнул:
-- Хм! Хм!
     -- Я неправильно  написал?  --  забеспокоился  Шнырек.  --  Скажи
что-нибудь, а то я снова заплачу! Извини! "Морской оркестр"  --  такие
трудные слова!
     -- "М-р-з-с-к-о-й а-р-к-е-с-т-р", -- прочитал вслух Фредриксон и,
еще немного подумав, сказал: -- Успокойся. Сойдет.
     Шнырек  вздохнул  с  облегчением  и  остатками  краски   выкрасил
кофейную банку.
     А вечером Фредриксон пошел проверять сеть  в  ручье.  Представьте
себе наше удивление, когда мы обнаружили в сети маленькии нактоуз, а в
нем -- анероид!..

     Тут Муми-папа  закрыл  тетрадь  и  выжидающе  взглянул  на  своих
слушателей.
     -- Ну как, нравится? -- спросил он.
     -- По-моему,   это  будет  необыкновенно  интересная  книга,   --
серьезно сказал Муми-тролль.
     Он лежал на спине в сиреневой беседке и  смотрел  на  пчел;  было
тепло, стояло полное безветрие.
     -- Но кое-что ты, наверное, выдумал, -- заметил Снифф.
     -- Неправда! -- возмутился Муми-папа. -- В те времена и  в  самом
деле случались такие вещи!  Каждое  мое  слово  --  правда!  Возможно,
только кое-что чуточку преувеличено...
     -- Любопытно узнать, -- начал Снифф. -- Любопытно узнать, куда же
подевалась папина коллекция.
     -- Какая коллекция? -- не понял Муми-папа.
     -- Коллекция пуговиц моего отца, -- пояснил Снифф. - Ведь  Шнырек
-- мой отец, так?
     -- Да, твой, -- подтвердил Муми-папа.
     -- Тогда где же  находится  его  драгоценная  коллекция?  Я  ведь
должен был получить ее в наследство, -- подчеркнул Снифф.
     -- Хупп-хэфф, как говорил мой  отец,  --  сказал  Снусмумрик.  --
Кстати, почему ты так мало пишешь о Юксаре? Где он сейчас?
     -- Об отцах никогда ничего толком не знаешь, --  сделав  какой-то
неопределенный жест, объяснил Муми-папа. -- Они приходят  и  уходят...
Во всяком случае я сохранил ваших отцов для потомства, написав о  них.
Снифф фыркнул.
     -- Юксаре тоже терпеть не мог  сторожей  в  парке,  --  задумчиво
произнес Снусмумрик. -- Одно это...
     Они лежали  на  траве,  вытянув  лапы  и  подставив  солнцу  свои
мордочки. Вокруг было чудесно, и всех клонило ко сну.
     Ящик со стеклянной крышкой для компаса, расположенный  на  палубе
корабля.
     -- Папа, --  сказал  Муми-тролль.  --  Неужели  в  то  время  так
неестественно  разговаривали?  "Представьте  себе  наше    удивление",
"свидетельствует о богатстве моей фантазии". И все такое.
     -- Это вовсе не неестественно, -- рассердился папа. -- По-твоему,
когда сочиняешь, можно говорить небрежно?
     -- Иногда ты и в жизни говоришь неестественно, --  возразил  сын.
-- А Шнырек у тебя разговаривает обычно.
     -- Фу! -- сказал папа. -- Это просто местное  наречие.  А  вообще
есть большая разница между тем, как ты рассказываешь о каких-то вещах,
и тем, как ты о них думаешь... И кроме того, все это больше зависит от
того,  что  чувствуешь...  По-моему...  --  папа  замолчал  и    начал
озабоченно перелистывать мемуары. -- По-вашему, я  употребил  чересчур
трудные слова?
     -- Ничего, -- утешал его Муми-тролль. -- Хотя это было так давно,
все равно можно почти всегда угадать, что ты  имеешь  в  виду.  А  про
дальше ты уже написал?
     -- Нет еще, -- ответят папа. -- Но потом будет  жутко  интересно.
Скоро я дойду до дронта Эдварда и Морры. Где  ручка,  которой  я  пишу
мемуары?
     -- Вот, -- сказал Снусмумрик. -- И  напиши  побольше  об  Юксаре,
слышишь! Ничего не упускай!
     Муми-папа кивнул, положил тетрадь на траву и стал писать дальше.

     Именно тогда я впервые пристрастился  к  резьбе  по  дереву.  Это
особое дарование было, должно быть, врожденным и таилось,  если  можно
так выразиться, у меня в лапах. Первые мои пробы на этом поприще  были
довольно робкими. На корабельной верфи  я  подобрал  подходящий  кусок
дерева, нашел нож и начал вырезать гордый купол  (позднее  он  украсил
крышу навигационной каюты).  Он  имел  форму  луковицы  и  был  покрыт
нарядной рыбьей чешуей.
     Фредриксон, к сожалению, ни слова не сказал об этой важной детали
в оснастке судна. Он уже ни о чем не мог думать, кроме  как  о  спуске
парохода.
     "Морской оркестр", на который приятно было смотреть, готовился  к
старту. На своих четырех резиновых шинах, которые должны были выручать
его на коварных песчаных отмелях, пароход пламенел под лучами  солнца.
Фредриксон где-то раздобыл себе капитанскую фуражку с золотым шнуром.
     Забравшись под киль, он расстроенно пробормотал:
     -- Так я и думал. Застрял! Теперь мы простоим  здесь  до  восхода
луны.
     Обычно  немногословный,  Фредриксон  стал  без  устали  бормотать
что-то и ползать вокруг парохода -- верный признак,  что  он  серьезно
обеспокоен.
     -- Ну, теперь скоро опять в путь, -- зевнул Юксаре. -- Хупп-хэфф!
Ну и жизнь! Менять курс, переезжать с места на место придется  с  утра
до вечера. Такая бурная  жизнь  к  добру  не  приведет.  Стоит  только
подумать о тех, кто трудится и корпит над своей  работой,  и  чем  все
кончается, сразу падаешь духом. У меня был родственник,  который  учил
тригонометрию до тех пор, пока у него не  обвисли  усы,  а  когда  все
выучил, явилась какая-то морра и съела его. Да, и  после  он  лежал  в
морровом брюхе, такой умненький!
     Речи Юксаре невольно заставляют вспомнить о Снусмумрике,  который
тоже  родился  под  вселяющей  лень  звездой.   Таинственный    папаша
Снусмумрика никогда не огорчался из-за того,  что  действительно  было
достойно огорчения, и не заботился о том, чтобы оставить след в памяти
потомков (туда, как уже говорилось, он не попал бы вообще, если  бы  я
не захватил его в свои мемуары). Как бы  там  ни  было,  Юксаре  снова
зевнул и спросил:
     -- Когда же мы все-таки отчаливаем, хупп-хэфф?
     -- И ты с нами? -- спросил я.
     -- Конечно, -- ответил Юксаре.
     -- Если позволите, -- сказал Шнырек, -- я тоже надумал кое-что  в
этом роде... Я больше не могу жить в кофейной банке!
     -- Почему? -- удивился я.
     -- Эта красная краска на жести не высыхает! --  объяснил  Шнырек.
-- Извините! Она попадает всюду -- и в еду, и в постель, и на усы... Я
сойду с ума, Фредриксон, я сойду с ума!
     -- Не сходи. Лучше упакуй вещи, -- сказал Фредриксон.
     -- Конечно! -- воскликнул Шнырек. -- Мне надо о многом  подумать!
Такое долгое путешествие... совсем новая жизнь...
     И он побежал, да так быстро, что красная краска брызнула  во  все
стороны.
     По-моему, решил я, наша команда более чем ненадежная.
     "Морской оркестр" засел крепко, резиновые шины глубоко зарылись в
землю, и пароход ни на дюйм не мог сдвинуться с места. Мы  изрыли  всю
корабельную верфь (то есть лесную поляну), но все напрасно. Фредриксон
сел и обхватил голову лапами.
     -- Милый Фредриксон, не горюй так, -- попросил я.
     -- Я не  горюю.  Я  думаю,  --  отвечал  Фредриксон.  --  Пароход
застрял. Его нельзя спустить на воду... Значит, надо реку  подвести  к
пароходу. Каким образом? Строить новый канал? Запруду? А как?  Таскать
камни?..
     -- А как? -- услужливо повторил я.
     -- Идея!  --  вдруг  так  громко  воскликнул  Фредриксон,  что  я
подпрыгнул. -- Где дронт Эдвард? Ему надо  сесть  в  реку,  чтобы  она
вышла из берегов.
     -- Он такой огромный? -- испугался я.
     -- Гораздо больше, чем ты думаешь, -- коротко ответил Фредриксон.
-- У тебя есть календарь?
     -- Нет, -- сказал я, все больше и больше волнуясь.
     -- Так. Позавчера мы ели гороховый суп [В  Скандинавии  гороховый
суп едят по четвергам.], -- размышлял  вслух  Фредриксон.  --  Значит,
сегодня -- суббота, а  по  субботам  дронт  Эдвард  купается.  Хорошо.
Поспешим!
     -- А они злые, эти дронты? -- осторожно осведомился я,  когда  мы
спускались к речному берегу.
     -- Да, -- ответил Фредриксон. -- Растопчут кого-нибудь  нечаянно,
а потом неделю рыдают. И оплачивают похороны.
     -- Не очень большое утешение для  тех,  кого  они  растопчут,  --
пробормотал я, почувствовав себя необычайно храбрым.
     Я спрашиваю вас, дорогой читатель: трудно ли быть  храбрым,  если
вообще ничего не боишься?
     Внезапно остановившись, Фредриксон сказал:
     -- Здесь.
     -- Где? -- удивился я. -- Эдвард живет в этой башне?
     -- Тише. Это не башня, а его лапы,  --  объяснил  Фредриксон.  --
Сейчас я его позову. -- И он закричал во весь  голос:  --  Эй-эй,  там
наверху! Эдвард! Внизу я -- Фредриксон! Где ты нынче купаешься?
     Будто громовой раскат прокатился высоко над нами:
     -- Как всегда, в озере, песчаная ты блоха!
     -- Купайся  в  реке!  Там  песчаное  дно!  Мягкое  и  уютное!  --
прокричал Фредриксон.
     -- Это все выдумки, -- отвечал дронт Эдвард. --  Самые  крошечные
малявки знают, что эта моррова река жутко напичкана камнями!
     -- Нет! -- настаиваал Фредриксон. -- Там песчаное дно!
     Дронт что-то тихо пробормотал, а потом согласился:
     -- Хорошо. Я выкупаюсь в твоей морровой реке. Морра тебя  возьми,
у меня больше нет денег на похороны. И если ты обманываешь  меня,  тля
ты  этакая,  сам  плати  за  них!  Ты  ведь  знаешь,  какие  у    меня
чувствительные конечности, а уж  какой  нежный  хвост  --  и  говорить
нечего!
     -- Беги!   --  только  и  успел  шепнуть  мне  Фредриксон.  И  мы
понеслись. Никогда в жизни я не  бегал  так  быстро.  И  я  все  время
представлял, как дронт Эдвард садится на острые камни  своим  огромным
задом, и его страшный гнев, и гигантскую  речную  волну,  которую  он,
несомненно, поднимет. И вся эта картина казалась мне такой  грозной  и
опасной, что я потерял всякую надежду на спасение.
     Вдруг раздался рев, от которого шерсть встала дыбом  на  затылке!
Это в лес с грохотом хлынула речная волна...
     -- Все на борт! -- закричал Фредриксон.
     Мы ринулись на корабельную верфь, преследуемые  по  пятам  речной
волной, и, перекинув хвосты через перила,  наткнулись  на  спящего  на
палубе Юксаре. И в  тот  же  миг  нас  накрыло  шипящей  белой  пеной.
"Морской оркестр" затрещал, застонал, словно от испуга.
     Но  тут  же,  вырвавшись  из  мшистого  плена,  пароход  гордо  и
стремительно помчался по лесу. Пришли в движение корабельные  лопасти,
весело вращался гребной винт, действовали  наши  шестеренки!  Став  за
руль, Фредриксон твердой лапой уверенно повел  "Морской  оркестр"  меж
древесных стволов.
     То был ни с чем не сравнимый спуск судна на воду! Цветы и  листья
дождем сыпались на палубу, и, украшенный, точно в  праздник,  "Морской
оркестр" совершит последний триумфальный прыжок вниз, в  реку.  Весело
плеща, пароход поплыл прямо к речному фарватеру.
     -- Следить за рекой! -- приказал Фредриксон  (он  хотел  как  раз
проехать по дну, чтобы испытать свою конструкцию шарниров).
     Я усердно смотрел по сторонам,  но  кроме  подпрыгивающей  где-то
впереди на волнах красной банки ничего не видел.
     -- Интересно, что это за банка? -- спросил я.
     -- Она мне кое-что напоминает, --  ответил  Юксаре.  --  Меня  не
удивит, если там внутри сидит известный всем Шнырек.
     Я обернулся к Фредриксону:
     -- Ты забыл своего племянника!
     -- Да как же я мог? -- удивился Фредриксон. Теперь мы уже видели,
что из банки высовывается  мокрая  красная  мордочка  Шнырька.  Шнырек
размахивал лапками и от волнения все туже затягивал на шее галстук.
     Перегнувшись через перила, мы с Юксаре выловили  кофейную  банку,
по-прежнему липкую от краски и довольно тяжелую.
     -- Не запачкайте палубу,  --  предупредил  Фредриксон,  когда  мы
втаскивали банку вместе со Шнырьком на борт. -- Как поживаешь, дорогой
племянник?
     -- Я чуть с ума не сошел! Подумать только! Упаковываю вещи, а тут
наводнение... Все вверх дном. Я  потерял  свой  самый  лучший  оконный
крючок и, кажется, стержень, которым прочищают трубки. Ой! Что  теперь
будет?
     И Шнырек с  известным  удовлетворением  начал  по  новой  системе
приводить в порядок свою коллекцию  пуговиц.  Прислушиваясь  к  тихому
плеску колес "Морского оркестра", я сел рядом с Фредриксоном и сказал:
     -- Надеюсь, мы никогда больше не встретимся с  дронтом  Эдвардом.
Как ты думаешь, он ужасно зол на нас?
     -- Ясное дело, -- отвечал Фредриксон.

     ГЛАВА ТРЕТЬЯ,

         в которой я запечатлел свой первый славный подвиг -
           спасение утопающей, его трагические последствия,
          некоторые свои мысли, а также дал описание повадок
                               клипдасс

     Зеленый приветливый лес остался  позади.  Все  вокруг  нас  стало
огромным и невиданным. По крутым склонам берегов с ревом  и  фырканьем
рыскали неведомые  страшные  животные.  К  счастью,  на  борту  нашего
парохода было двое таких,  на  которых  можно  было  положиться:  я  и
Фредриксон. Юксаре ничего не принимал всерьез, а интересы  Шнырька  не
простирались дальше его банки из-под кофе. Мы поставили ее на баке, и
она мало-помалу стала просыхать на солнце. Но самого Шнырька  нам  так
никогда и не удалось отмыть дочиста, и  он  навсегда  приобрел  слабый
розоватый оттенок.
     Конечно, у Фредриксона нашлась на борту золотая краска -- меня бы
удивило, если бы у него не оказалось такой жизненно необходимой  вещи,
-- и мы украсили пароход моей золоченой луковицей.
     Пароход  медленно  продвигался  вперед.  Я  чаще  всего  сидел  в
навигационной каюте и, слегка  пощелкивая  по  анероиду,  с  некоторым
удивлением смотрел, как проплывают мимо берега. Иногда  я  выходят  на
капитанский мостик и бродил там в  раздумье.  Особенно  нравилось  мне
думать о том, как поражена была бы Хемулиха, если б могла видеть меня,
равноправного совладельца речного парохода, искателя  приключений.  По
правде говоря, так ей и надо!
     Однажды вечером мы вошли в глубокий пустынный застив.
     -- Не по душе мне  этот  залив,  --  заявил  Юксаре.  -- Его  вид
вызывает Предчувствия.
     -- Предчувствия!  --  как-то   странно  произнес  Фредриксон.  --
Племянник! Бросить якорь!
     -- Сейчас, сию минуту! -- крикнул Шнырек и почему-то  швырнул  за
борт огромную кастрюлю.
     -- Ты выбросил наш обед? -- спросил я его.
     -- Какое несчастье! -- воскликнул Шнырек. -- Извините!  В  спешке
так легко ошибиться! Я был ужасно взволнован... Ничего,  вместо  обеда
получите желе -- если только я его найду...
     Все, что произошло, было в духе таких зверьков, как Шнырек.
     А Юксаре, стоя у перил,  блестящими  глазами  смотрел  на  берег.
Сумерки быстро опускались на гребни гор,  которые  ровными  пустынными
рядами уходили к горизонту.
     -- Ну как там твои Предчувствия? -- спросил я.
     -- Тише! -- прошептал Юксаре. -- Я что-то  слышу...  Я  навострил
уши, но услышал лишь, как слабый прибрежный  ветер  свистит  в  мачтах
"Морского оркестра".
     -- Ничего, кроме ветра, -- сказал я. -- Пойдем зажжем керосиновую
лампу.
     -- Я нашел желе! -- закричал вдруг Шнырек и выскочил из  банки  с
мисочкой в лапках.
     И вот тут-то вечернюю тишину прорезал одинокий протяжный и  дикий
вой, от которого шерсть на затылке встала у всех  дыбом.  Шнырек  даже
вскрикнул и выронил мисочку.
     -- Это Морра, -- объяснил Юксаре. -- Нынче ночью  она  поет  свою
охотничью песню.
     -- А она умеет плавать? -- спросил я.
     -- Этого никто не знает, -- ответил Фредриксон.
     Морра охотилась в горах. Она страшно выла, и более дикого воя мне
никогда не приводилось слышать. Вот  вой  стал  стихать,  потом  вдруг
приблизился к нам и наконец исчез...
     Наступившая тишина была еще ужаснее. Мне показалось, что в  свете
восходящего месяца я вижу тень Морры, летящей над землей.
     Потянуло холодом.
     -- Смотрите! -- воскликнул Юксаре.
     Кто-то примчался галопом на берег и стал в отчаянии  метаться  по
нему.
     -- Вот этого, -- мрачно изрек Фредриксон, -- сейчас съедят.
     -- Только не на глазах у муми-тролля! -- воскликнул я. -- Я спасу
его!
     -- Не успеешь, -- охладил меня Фредриксон. Но я  уже  решился.  Я
влез на перила и торжественно произнес:
     -- Могилу безвестного искателя приключений не  украшают  венками,
но вы хотя бы поставьте мне гранитный  памятник  с  изображением  двух
плачущих Хемулих!
     С этими словами я бросился в черную воду и  нырнул  под  кастрюлю
Шнырька. Кастрюля булькнула.
     Бам! С  достойным  восхищения  самообладанием  вывалил  я  из нее
жаркое. Затем быстро поплыл к берегу, подталкивая кастрюлю мордочкой.
     -- Наберитесь мужества! -- кричал я. -- К вам плывет Муми-тролль!
Где это видано, чтобы морры безнаказанно поедали кого им вздумается?
     С вершины горного склона с грохотом  сорвались  камни.  Охотничья
песнь Морры снова смолкла,  слышалось  лишь  жаркое  пыхтенье  --  все
ближе, ближе, ближе...
     -- Прыгай в кастрюлю! -- крикнул я несчастной жертве.
     И тут же что-то плюхнулось, а кастрюля  по  ручки  погрузилась  в
воду. Кто-то цеплялся в темноте за мой хвост... Я  поджал  его...  Ха!
Славный подвиг! Герой-одиночка! Началось  историческое  отступление  к
пароходу "Морской оркестр", где  в  тревожном  ожидании  томились  мои
друзья.
     Спасенный был тяжел, очень тяжел. Но я плыл со  скоростью  ветра.
Под жалобный вой Морры, которая, стоя в одиночестве на берегу, выла от
голода и злобы (как  выяснилось,  плавать  она  не  умела),  я  одолел
пролив, взобрался на борт, сполз на палубу, и, тяжело дыша,  вытряхнул
спасенного из кастрюли.
     Фредриксон зажег керосиновую лампу -- поглядеть, кого это я спас.
     Я абсолютно уверен, что этот миг  был  одним  из  самых  страшных
моментов моей бурной молодости: передо мной на мокрой палубе сидела не
кто иная, как Хемулиха! Как говорили в те времена -- живая картина!
     Я спас Хемулиху!
     В первую минуту, испугавшись, я поднял хвост под углом в 45ь,  но
вспомнив, что я вольный муми-тролль, беззаботно сказал:
     -- Привет! Вот это да!  Вот  так  неожиданность!  Никогда  бы  не
подумал!
     -- Не подумал о чем? -- спросила Хемулиха, выбирая куски  жаркого
из своего зонтика.
     -- Не подумал  бы,  что  спасу  вас,  тетенька!  --  взволнованно
произнес я. -- То есть что вы, тетенька, будете спасены мной. Получили
ли вы, тетенька, мое прощальное письмо?
     -- Я тебе не тетенька! -- буркнула Хемулиха. -- И никакого письма
я не получала. Ты, наверное, не наклеил на конверт марку. Или  написал
неправильный адрес. Или забыл отправить письмо. Если ты вообще  умеешь
писать... -- И, поправив шляпку, снисходительно добавила: --  Но  зато
ты умеешь плавать!
     -- Вы знакомы? -- осторожно спросил Юксаре.
     -- Нет, -- сказала Хемулиха. -- Я тетка той Хемулихи. -- И  вдруг
спросила: -- Кто это размазал желе по  всему  полу?  Эй  ты,  ушастый,
подай-ка мне тряпку, я приберу.
     Фредриксон (потому что имелся в виду он) бросился  за  тряпкой  и
принес пижаму Юксаре.
     -- Я ужасно сердита, -- объяснила тетка Хемулихи, вытирая пижамой
палубу. -- А в таких случаях единственное что помогает -- уборка.
     Мы молча стояли за ее спиной.
     -- Ну разве  я  не  говорил,  что  у  меня  --  Предчувствие?  --
пробормотал Юксаре.
     Тут тетка Хемулихи повернула  к  нему  свою  некрасивую  морду  и
рявкнула:
     -- Молчать! Ты слишком мал, чтобы курить. Тебе надо пить  молоко,
это полезно, и тогда лапы не будут  дрожать,  морда  не  пожелтеет,  а
хвост не облысеет. - И, обращаясь к нам, добавила: -- Повезло вам, что
меня спасли. Теперь я наведу здесь порядок!
     -- Взгляну-ка на анероид!  --  заторопился  вдруг  Фредриксон  и,
юркнув в навигационную каюту, запер за собой дверь.
     Но анероид, в страхе перед теткой Хемулихи, никак не мог показать
правильное направление. Он исправился только после того, как кончилась
эта история с клипдассами. Но об этом я расскажу ниже.
     А у нас, увы, не осталось ни малейшей надежды избавиться от тетки
Хемулихи,  присутствия  которой  на  корабле,  по   моему    глубокому
убеждению, никто из нас не заслужил.

     -- Про дальше я еще не успел написать,  --  обычным  своим  тоном
сказал Муми-папа, вопросительно выглядывая из-за своих мемуаров.
     -- Знаешь что, -- успокоил начинающего автора Муми-тролль,  --  я
уже начинаю привыкать к тому, что ты употребляешь непонятные слова.  А
эта кастрюля, должно быть, была ужасно большая... А когда  ты  кончишь
книгу, мы разбогатеем?
     -- Ужасно разбогатеем, -- ответил Муми-папа.
     -- Надеюсь, мы разделим это богатство на всех? -- спросил  Снифф.
-- Ведь ты же написал про моего папу -- Шнырька? Ты его вывел в  герои
этой книги? Он ведь у тебя -- главный?
     -- А я считаю, что главный герой -- Юксаре, -- сказал Снусмумрик.
-- Это надо же, так поздно узнать,  какой  у  тебя  был  замечательный
папочка! И до чего приятно, что он похож на меня.
     -- Ваши   несчастные  папочки  --  только  фон!    --    закричал
Муми-тролль, слегка пнув лапой Сниффа. -- Вы  должны  радоваться,  что
они вообще попали в книгу!
     -- Ты почему пнул меня? -- заорал Снифф, ощетинив усы.
     -- Что тут делается? -- Муми-мама выглянула из  гостиной.  --  Вы
чем-то расстроены?
     -- Папа читает вслух про  свою  жизнь,  --  объяснил  Муми-тролль
(подчеркнув слово "свою").
     -- Ну как, нравится? -- спросила мама.
     -- Захватывающе!
     -- Ты  совершенно  прав,  --  мама  улыбнулась  сыну  и  сказала,
обращаясь к папе: -- Не читай только  того,  что  может  дать  малышам
неправильное представление  об  их  родителях.  Вместо  этого  говори:
"многоточие..." Дать тебе трубку?
     -- Не разрешай ему курить! -- завопил  Снифф.  -  Тетка  Хемулихи
говорила, что от курения начинают дрожать лапы, желтеет морда и лысеет
хвост!
     -- Ну-ну,  не  огорчайся!  --  успокоила   малыша  Муми-мама.  --
Муми-папа курил всю свою жизнь и не пожелтел, не облысел, да и лапы  у
него не дрожат...
     Она подала папе его пенковую трубку, отворила  окна  и,  напевая,
вышла на кухню -- варить кофе.
     В открытое окно веранды ворвался вечерний морской ветерок.
     -- Как же вы могли забыть про Шнырька, когда спускали пароход  на
воду? -- упрекнул Муми-папу Снифф. -- Навел он когда-нибудь порядок  в
своей пуговичной коллекции?
     -- Разумеется, он не раз наводил в ней порядок, -- отвечал  папа.
-- И все время изобретал новую систему.  Раскладывал  пуговицы  то  по
цвету или  по  величине,  по  форме  или  по  материалу,  а  иногда  в
зависимости от того, насколько они ему нравились.
     -- Вот здорово! -- мечтательно прошептал Снифф.
     -- Меня лично крайне огорчает то, что моему папаше  измазали  всю
пижаму этим желе, -- никак не мог успокоиться Снусмумрик. -- В чем  же
он потом спал?
     -- В моих пижамах, -- разъяснил Муми-папа, пуская  большие  клубы
дыма в потолок.
     Снифф зевнул:
     -- Может, на летучих мышей поохотимся?
     -- Давайте! -- поддержал его Снусмумрик.
     -- Пока, папа! -- сказал Муми-тролль. Оставшись один,  Муми-папа,
немного поразмыслив, принялся снова писать...
     А что ему еще было делать в таком сплошном одиночестве?

     На следующее утро тетка Хемулихи  проснулась  в  зверски  хорошем
настроении. Разбудив нас в шесть часов, она протрубила:
     -- Доброе утро! Доброе утро!  Доброе  утро!  Возьмемся  за  дело!
Сначала небольшое состязание -- штопаем носки: я только что  заглянула
в ваши ящики. Затем в награду за усердие несколько воспитательных игр.
Это так полезно. А что там у нас для укрепления здоровья?
     -- Кофе, -- на всякий случай сказал Шнырек.
     -- Каша, -- сказала тетка. -- Кофе пьют только в старости и  еще,
если страдают трясучкой.
     -- А я знаю одного, который умер от каши, -- пробормотал  Юксаре.
-- Она попала ему в горло, и он подавился.
     -- Любопытно, что бы сказали ваши папы и мамы, если б видели, что
вы пьете кофе, -- фырчала тетка  Хемулихи.  --  Они  бы  заплакали!  И
вообще, как обстоит дело с вашим воспитанием? Вы воспитанны или нет? А
может, вы так и родились трудновоспитуемыми?
     -- Я   родился  при  самом  необыкновенном  сочетании  звезд,  --
воспользовавшись паузой, вставил я. -- Меня нашли в маленькой ракушке,
дно которой было выстлано бархатом!
     -- Не желаю, чтобы меня воспитывали, -- отчеканил Фредриксон.  --
Я -- изобретатель и делаю, что хочу.
     -- Извините, -- воскликнул Шнырек, -- но мои папа и мама  уже  не
смогут расплакаться. Они погибли во время генеральной уборки!
     -- Ха! -- хмыкнул Юксаре, с угрожающим видом набивая свою трубку.
-- Терпеть не могу распоряжений. Они напоминают мне о стороже.
     Тетка Хемулихи нас рассматривала и потом объявила:
     -- С этого дня заботиться о вас буду я!
     -- Тетенька, не надо! -- запротестовали мы хором. Но она, покачав
головой, с непреклонным видом произнесла:
     -- Это мой Долг.
     После этих страшных слов тетка  исчезла,  и,  без  сомнения,  для
того, чтобы выдумать еще какую-нибудь новую воспитательную чертовщину.
     Невероятно жалея друг друга, мы заползли в палатку на корме.
     -- Клянусь своим хвостом --  никогда  и  никого  больше  не  буду
спасать! -- воскликнул я.
     -- Правильно, -- одобрил Юксаре. -- Эта тетка способна  почти  на
все. В любой момент она  может  вышвырнуть  мою  трубку  за  борт  или
запрячь меня в работу! Она может придумать все что угодно!
     -- Может, вернется  Морра,  --  с  надеждой  в  голосе  прошептал
Шнырек. -- Или кто-нибудь другой, кто  будет  так  добр  и  съест  ее?
Извините! Я нехорошо сказал?
     -- Пожалуй, -- откликнулся Фредриксон, но немного погодя добавил:
-- В этом, однако, что-то есть.
     Мы погрузились в молчание, глубоко соболезнуя самим себе.
     -- Скорее бы стать взрослым! --  размечтался  я.  --  Взрослым  и
знаменитым! Тогда можно будет запросто справиться с этой теткой.
     -- А как стать знаменитым? -- спросил меня Шнырек.
     -- По-моему, довольно легко! Нужно только  сделать  то,  до  чего
никто другой еще не додумался... Или что-то старое вывернуть на  новый
лад...
     -- Что, например? -- полюбопытствовал Юксаре.
     -- Например, летающий речной пароход, -- пробормотал  Фредриксон,
и его маленькие глазки засветились.
     -- Не думаю, что быть  знаменитым  приятно,  --  размышлял  вслух
Юксаре. -- Может, только  в  самом  начале,  а  потом  это  становится
совершенно обычным, а под конец от знаменитости  голова  кругом  идет,
точь-в-точь как бывает, если долго катаешься на карусели.
     -- А что такое карусель? -- спросил я.
     -- Машина, -- сразу оживился Фредриксон. -- Вот так она работает.
-- И он достал ручку и бумагу.
     Меня никогда  не  переставала  удивлять  преданность  Фредриксона
машинам. Они околдовали его. Я же, наоборот, ничего такого  в  них  не
находил. Водяное колесо -- это еще куда ни шло, но  даже  обыкновенная
застежка "молния" вызывает у меня недоверие.  Юксаре  знал  одного,  у
которого брюки застегивались  на  "молнию".  И  вот  однажды  "молнию"
заело, и она никогда больше не закрывалась. Вот ужас!
     Я  хотел  было  поделиться  с  друзьями  своими  размышлениями  о
застежках "молниях", но в этот самый момент мы услышали какой-то очень
странный звук. Он напоминал  глухое  и  отдаленное  лязганье  жестяной
трубы. Нас это насторожило.
     Фредриксон   выглянул    из    палатки    и    мрачно    произнес
одно-единственное слово:
     -- Клипдассы!
     Здесь необходимо кое-что объяснить. Пока мы  обсуждали  последние
события, течение вынесло "Морской оркестр" в дельту  реки,  населенной
клипдассами. Клипдассы  --  общительные  животные,  которые  ненавидят
одиночество. На речном дне они вырывают клыками каналы и образуют там,
внизу, целые колонии. Их щупальцы оставляют после  себя  чуть  клейкий
след, из-за этого многие называют их клейкдассами и клейклапами.
     Клипдассы чаще всего милы, но они беспрестанно  грызут  и  кусают
все подряд, все, что попадается им на  глаза,  особенно  то,  что  они
никогда прежде не видели. Кроме того, у клипдасс есть одна  неприятная
особенность: случается, что они откусывают чужой нос, если им кажется,
что нос этот слишком велик. Теперь вам, надеюсь,  понятно,  почему  мы
так забеспокоились?
     -- Сиди в банке! -- крикнул Фредриксон своему племяннику.
     "Морской  оркестр"  застрял  в  целом  море  клипдасс.  Угрожающе
размахивая бакенбардами, они разглядывали нас своими круглыми голубыми
глазками.
     -- Расступитесь, будьте так добры, -- попросил Фредриксон.
     Но  клипдассы  только  теснее  смыкали  кольцо  вокруг    речного
парохода, а некоторые уже начали вползать на борт. Когда первый из них
вскарабкался  на  перила,  за  навигационной  каютой  появилась  тетка
Хемулихи.
     -- В чем дело? -- завопила она. -- Это  еще  что  за  типы?  Вход
абсолютно запрещен, я не могу допустить, чтобы  эта  пакость  помешала
нашим воспитательным мероприятиям!
     -- Не пугай их! Они рассердятся, -- предупредил Фредриксон.
     -- Это я рассердилась! Вон! Вон отсюда! Прочь! -- закричала тетка
Хемулихи и принялась колотить клипдасс -- тех, что поближе к  ней,  --
по головам.
     Клипдассы тотчас обратили взгляды на тетку Хемулихи.
     Затихнувшее было глухое лязганье возобновилось с новой  силой.  И
тут...
     Все произошло с невероятной быстротой. Тысячи кишащих  на  палубе
клипдасс ринулись через перила в воду, унося на своих  спинках,  будто
на живом ковре, тетку Хемулихи. Дико крича и размахивая зонтиком,  она
перевалилась через поручни, и вся компания сгинула в неизвестности...
     Снова все стало тихо и мирно. "Морской  оркестр"  поплыл  дальше,
словно ничего и не произошло.
     -- М-да... -- протянул Юксаре  и  обратился  ко  мне:  --  Ты  не
собираешься снова ее спасать?
     Рыцарские чувства призывали  меня  тотчас  поспешить  на  выручку
тетки Хемулихи, но мои дурные врожденные наклонности подсказывали: это
ни к чему. И я пробормотал, что, дескать,  уже  слишком  поздно.  (Так
оно, впрочем, и было.)
     -- Вот и конец ей, -- философски заметил Юксаре.
     -- Печальная история, -- согласился я.
     -- Извините! Это я виноват? -- спросил Шнырек. --  Это  я  первый
сказал: пусть кто-нибудь сжалится над нами и  съест  ее!  А  что,  это
дурно, что мы ни капельки не расстраиваемся? Никто ему не ответил.
     Я спрашиваю вас, дорогие читатели, что  бы  вы  сделали  в  таком
щекотливом положении?
     Ведь я уже спас эту тетку  один  раз,  а  морры  куда  хуже,  чем
клипдассы, которые, вообще говоря, довольно добрые... Может,  это  для
тетки Хемулихи только небольшая перемена  обстановки?  Может,  они  ей
только немного подгрызут физиономию и от этого вид у нее станет  более
приятный? Как вы думаете?
     Что бы там ни было,  солнце  светило  по-прежнему,  а  мы  драили
палубу (она стала совсем клейкой от нашествия клипдасс) и прихлебывали
хороший черный кофе. "Морской  оркестр"  скользил  среди  бесчисленных
островков.
     -- Им  когда-нибудь  будет  конец?  --  спросил  я.  --  Куда  мы
приплывем потом?
     -- Куда-нибудь... или так... никуда, -- произнес Юксаре,  набивая
свою трубку. -- И зачем? Ведь нам и здесь хорошо?
     Не буду отрицать, что нам было хорошо, но я стремился дальше! Мне
хотелось  чего-нибудь  новенького.  Что  угодно,  но   только    пусть
что-нибудь случится (конечно, кроме нашествия хемулей).
     У  меня  было  ужасное  ощущение,  что  все  великие  приключения
непрерывно случаются, сменяя друг друга, где-то  там,  где  меня  нет.
Необычайные приключения,  которые  никогда  больше  не  повторятся.  Я
торопился, ужасно торопился! Стоя на носу, я нетерпеливо вглядывался в
будущее, осваивая результаты Опыта, который успел уже  приобрести.  Их
было пока семь. Вот какие:
     1. Следи  за  тем,  чтобы  дети    муми-троллей    рождались    в
благоприятный  с  точки  зрения  астрологии  момент,  и  обеспечь   им
романтическое вступление в мир.  (Положительный  пример:  мой  талант.
Отрицательный: хозяйственная сумка.)
     2. Не рассказывай о хемулях тем,  кто  торопится.  (Положительный
пример: Фредриксон. Отрицательный: Ежиха.)
     3. Никогда не знаешь, что может попасть  в  сеть!  (Положительный
пример: анероид Фредриксона.)
     4. Никогда не крась вещи  только  потому,  что  у  тебя  осталась
краска. (Отрицательный пример: банка Шнырька.)
     5. Не  бойся  никого,  даже  если  этот  кто-то  очень   большой.
(Положительный пример: дронт Эдвард.)
     6. Будь храбрым, даже если ты маленький.  (Положительный  пример:
я.)
     7. Прежде чем кого-нибудь  спасать,  выясни,  кого  ты  спасаешь!
(Отрицательный пример: тетка Хемулихи.)
     Пока я обдумывал все эти важные истины, пароход миновал последний
островок; сердце внезапно подскочило у меня в груди, и я воскликнул:
     -- Фредриксон! Впереди -- море!
     Наконец  Что-то  случилось!  Прямо  передо  мной  --  сверкающее,
лазурное, сказочное море!
     -- Оно слишком большое! -- захныкал Шнырек и заполз в свою банку.
-- Извините, но у меня болят глаза, и я не знаю, что и думать!
     -- Зато оно голубое и мягкое!  --  закричал  Юксаре.  --  Давайте
поплывем туда и будем только  спать,  качаясь  на  волнах,  и  никогда
никуда не вернемся...
     -- Как хатифнатты? -- спросил Фредриксон.
     -- Кто, кто? -- поинтересовался я.
     -- Хатифнатты, -- повторил Фредриксон. -- Они только и знают, что
плывут да плывут... Нет им покоя.
     -- Вот именно! -- обрадовался Юксаре. -- И никогда не  спят,  они
спать не могут. Они не  могут  даже  говорить,  они  только  стремятся
доплыть до горизонта.
     -- И удалось это кому-нибудь из них? -- полюбопытствовал я.
     -- Этого никто не знает, -- пожал плечами Юксаре.
     Мы встали на якорь у  скалистого  берега.  Даже  сегодня  мурашки
пробегают у меня по спине, когда я шепчу про себя: "Мы встали на якорь
у  скалистого  берега...  Впервые  в  жизни  видел  я  рыжие  скалы  и
прозрачных медуз; это удивительно  маленькие,  похожие  на  прозрачные
зонтики существа, способные дышать и двигаться".
     Мы вышли на берег -- собирать ракушки. Хоть Фредриксон и  уверял,
он, мол, хочет обследовать место стоянки  судна,  что-то  подсказывало
мне:  и  он  втайне  заинтересовался  ракушками.   Прибрежные    скалы
перемежались с песчаными бережками, и камешки здесь лежали  совершенно
гладкие и круглые, как мячик, или вытянутые, как яйца.
     Вода была такой чистой  и  прозрачной,  что  под  ее  зеленоватой
толщей просматривалось волнистое  песчаное  дно.  Скалы  нагрелись  от
солнца. Ветер улегся, и на горизонте не  было  ничего,  кроме  светлой
водной глади.
     Огромный мир казался мне в ту пору беспредельным, а все маленькое
куда более приятным, чем сейчас. Все маленькое  было  моим,  не  знаю,
понятно ли вам, что я имею в виду... И как раз  в  эту  минуту  мне  в
голову пришла новая важная мысль.
     Любовь муми-троллей к  морю,  должно  быть,  врожденная,  и  я  с
удовлетворением вижу, как она пробуждается и в моем сыне.
     Но, дорогой читатель, согласитесь, что суша вызывает  у  нас  еще
более сильное восхищение.
     Когда плывешь по  морю,  горизонт  представляется  бесконечным  и
непоколебимым.  Нормальные  же  мумитролли    больше    всего    любят
переменчивое и причудливое, неожиданное и своеобразное: берег, который
и земля и вода, солнечный заход, который  и  мрак  и  свет,  и  весну,
которая и холод и тепло.
     Но вот снова наступили сумерки. Они опустились  совсем  бесшумно,
сгущались медленно и осторожно, чтобы у дня хватило времени устроиться
на ночлег. Розоватый  западный  край  неба  с  разбросанными  по  нему
маленькими тучками был похож на взбитые сливки, и все это отражалось в
воде. Море было блестящим, как зеркало, и  не  таило  в  себе  никакой
опасности.
     -- Видел ты когда-нибудь тучу близко? -- спросил я Фредриксона.
     -- Да, -- ответил он. -- В книге.
     -- Мне кажется, она похожа на небесный мох, - заметил Юксаре.
     Мы сидели на склоне горы. Приятно пахло водорослями и чем-то еще,
должно быть, морем. Я чувствовал  себя  таким  счастливым  и  даже  не
боялся, что это чувство исчезнет.
     -- Ты счастлив? -- спросил я у Фредриксона.
     -- Здесь хорошо, -- смущенно пробормотал Фредриксон (и  я  понял,
что он тоже счастлив).
     И тут мы увидели целую  флотилию  маленьких  лодок.  Легкие,  как
бабочки, они скользили по своему  собственному  отражению  в  воде.  В
лодках,  тесно  прижавшись  друг  к  другу,  молча  сидели    какие-то
серовато-белые существа. Их было очень много, и они неотрывно  глядели
в море.
     -- Хатифнатты,  --  произнес  Фредриксон.  --  Плывут  с  помощью
электричества.
     -- Хатифнатты, -- взволнованно прошептал я. -- Те, что  только  и
знают плыть да плыть и никогда никуда не приплывают...
     -- Они заряжаются во время грозы, -- объяснял  Фредриксон.  --  И
тогда жгут, как крапива. И еще они ведут порочный образ жизни.
     -- Порочный образ жизни? -- очень заинтересовался я. --  Что  это
значит?
     -- Точно не знаю. Наверно, топчут чужие огороды и пьют пиво.
     Мы  долго  глядели  на    хатифнаттов,    уплывающих    навстречу
бесконечному  горизонту.  И  у  меня  зародилось   странное    желание
последовать за ними и тоже вести порочный образ  жизни.  Но  вслух  об
этом я не сказал.
     -- Ну а завтра мы выйдем в  открытое  море?  -  внезапно  спросил
Юксаре.
     Фредриксон взглянул на "Морской оркестр".
     -- Это же речной пароход, -- с задумчивым  видом  сказал  он.  --
Ходит на водяных колесах. Без парусов...
     -- Мы сыграем  в  орлянку,  --  сказал,  поднявшись,  Юксаре.  --
Шнырек, давай сюда пуговицу!
     Шнырек, собиравший ракушки в прибрежной воде, пулей  выскочил  на
берег и начал высыпать содержимое своих карманов.
     -- Одной пуговицы хватит, дорогой племянник!
     -- Пожалуйста! -- обрадовался Шнырек. -- Какую лучше, с двумя или
с четырьмя  дырочками?  Костяную,  плюшевую,  деревянную,  стеклянную,
металлическую или  перламутровую?  Однотонную,  пеструю,  в  крапинку,
полосатую  или  клетчатую?  Круглую,  овальную,  вогнутую,   выпуклую,
восьмиугольную или...
     -- Можно обыкновенную брючную, -- остановил его Юксаре. -- Ну,  я
бросаю. -- И он закричал: -- Орел! Уплываем в море! Что случилось?
     -- Дырочка   сверху,  --  объяснил  Шнырек  и  прижался  носом  к
пуговице, чтобы получше разглядеть ее в сумерках.
     -- Ну! -- сказал я. -- Как она лежит?
     В этот миг Шнырек взмахнул усами, и пуговица скользнула в  горную
расселину.
     -- Ай! Извините! -- воскликнул Шнырек. -- Хотите другую?
     -- Нет, -- сказал Юксаре. -- В "орел или решку" можно играть один
раз. А теперь будь что будет, но я хочу спать.
     Мы провели довольно мучительную ночь на  борту  парохода.  Одеяло
было неприятно клейким, словно измазанное патокой,  дверные  ручки  --
липкими; зубными  щетками,  домашними  туфлями  и  вахтенным  журналом
Фредриксона пользоваться было нельзя!
     -- Племянник! -- с  упреком  сказал  он.  --  Это  называется  ты
сегодня убирался?
     -- Извините! -- воскликнул Шнырек. -- Я вовсе не убирался!
     -- И в табаке полно мусора, -- проворчал Юксаре, любивший  курить
в постели.
     В  общем,  все  было  очень  неприятно.  Однако  малопомалу    мы
успокоились и свернулись клубочками на менее клейких  местах.  Но  всю
ночь нам мешали  странные  звуки,  которые,  казалось,  доносились  из
навигационной каюты.
     Меня разбудил какой-то  необычный  и  зловещий  звон  пароходного
колокола.
     -- Вставайте! Вставайте и посмотрите! -- кричал за дверью Шнырек.
-- Кругом вода! Как величественно и пустынно!  А  я  забыл  на  берегу
самую лучшую свою тряпочку, которой вытирают перья!
     Мы выскочили на палубу. "Морской оркестр" как ни в чем не  бывало
плыл по морю, лопастные колеса вертелись спокойно и уверенно, и было в
этом какое-то таинственное очарование.
     Даже сегодня я не могу понять, как это Фредриксону с помощью двух
шестеренок удалось придать  пароходу  такой  плавный  и  быстрый  ход.
Однако любые предположения здесь все равно бесплодны.  Если  хатифнатт
может передвигаться с помощью собственной наэлектризованности (которую
некоторые называли тоской или  беспокойством),  то  никого  не  должно
удивлять, что кораблю достаточно двух шестеренок. Ну ладно, я оставляю
эту тему и перехожу к Фредриксону, который, нахмурив лоб,  разглядывал
обрывок якорного каната.
     -- Как я зол, -- бубнил он себе под нос. -- Просто  страшно  зол.
Никогда так не злился. Его изгрызли!
     Мы переглянулись.
     -- Ты ведь знаешь, какие у меня мелкие зубы, -- сказал я.
     -- А я слишком ленив, чтобы перегрызть такой  толстый  канат,  --
заметил Юксаре.
     -- Я тоже не виноват! -- завопил Шнырек, хотя  оправдываться  ему
было совсем не за чем.. Никто никогда  не  слышал,  чтобы  он  говорил
неправду, даже если речь шла о его пуговичной коллекции (что  достойно
удивления, ведь он  был  настоящим  коллекционером).  Видно,  у  этого
зверька было слишком мало фантазии.
     И тут мы услышали легкое покашливание,  а  повернувшись,  увидели
очень маленького клипдасса. Он сидел под тентом и щурился.
     -- Вот как, -- сказал Фредриксон. -- Вот  как?!  --  с  ударением
повторил он.
     -- У меня режутся зубки, -- смущенно объяснил маленький Клипдасс.
-- Мне просто необходимо что-нибудь грызть.
     -- Но почему именно якорный канат? -- удивился Фредриксон.
     -- Я подумал, что он очень  старый  и  не  страшно,  если  я  его
перегрызу, -- оправдывался Клипдасс.
     -- А что ты делаешь на борту? -- спросил я.
     -- Не знаю, -- откровенно  признался  Клипдасс.  --  Иногда  меня
осеняют разные идеи.
     -- А где же ты спрятался? -- удивился Юксаре.
     И тогда Клипдасс не по годам умно ответил:
     -- В вашей чудесной навигационной  каюте!  (Точно,  навигационная
каюта оказалась тоже клейкой.)
     -- Послушай-ка, Клипдасс, что, по-твоему, скажет твоя мама, когда
узнает, что ты сбежал? -- спросил я.
     -- Наверно, будет плакать, -- ответил  Клипдасс,  заканчивая  эту
удивительную беседу.

     ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ,

          в которой мое морское путешествие достигает своей
          кульминации и заканчивается полной неожиданностью

     "Морской  оркестр"    одиноко    плыл    по    морю.    Солнечные
голубовато-прозрачные  дни  однообразно  следовали  один  за   другим.
Скопища морских призраков беспорядочно мелькали перед  штевнем  нашего
судна, а мы сыпали овсянку  прямо  на  хвосты  плывущих  в  кильватере
русалок. Порой, когда ночь опускалась над морем, мне нравилось сменять
Фредриксона у руля. Озаренная лунным светом палуба,  которая  то  тихо
вздымалась, то опускалась, тишина и бегущие волны,  тучи  и  мерцающая
линия горизонта  --  все  вместе  вызывало  в  моей  душе  приятное  и
волнующее чувство. Я казался себе очень  значительным,  хоть  и  очень
маленьким (но главным образом, конечно же, значительным).
     Иногда я видел,  как  мерцает  в  темноте  трубка,  и  на  корму,
крадучись и шлепая лапами, перебирался и садился рядом со мной Юксаре.
     -- Правда, чудесно ничего не делать, -- сказал он однажды  ночью,
выбивая трубку о поручни парохода.
     -- Но мы же делаем! -- удивился я. -- Я веду пароход, а ты куришь.
     -- Куда же ты нас приведешь? -- съехидничал Юксаре.
     -- Это -- дело другое, -- заметил я, потому  что  уже  тогда  был
склонен к логическому мышлению. -- Но ведь мы говорили  о  том,  чтобы
делать какие-то вещи, а не о том, что делают вообще.  У  тебя  что  --
снова Предчувствия?
     -- Нет, -- зевнул Юксаре. -- Хупп-хэфф! Мне совершенно все равно,
куда мы приплывем. Все края одинаково хороши. Пока, спокойной ночи!
     -- Привет, привет! -- сказал я.
     Когда на рассвете  Фредриксон  сменил  меня  у  руля,  я  мельком
упомянул об удивительном и полном безразличии Юксаре к окружающему.
     -- Гм! -- хмыкнул себе под нос Фредриксон. -- А может,  наоборот,
его интересует все на свете? Спокойно и в меру?  Нас  всех  интересует
только одно. Ты хочешь кем-то стать.  Я  хочу  что-то  создавать.  Мой
племянник  хочет  что-то  иметь.  Но  только  Юксаре,  пожалуй,  живет
по-настоящему.
     -- Подумаешь, жить! Это всякий может, -- обиделся  я.  Фредриксон
опять хмыкнул и, как обычно, тут же исчез со своей записной книжкой, в
которой чертил конструкции удивительных, похожих на паутину и  летучих
мышей машин.
     А я думал: "На свете есть столько интересного, аж  шерсть  встает
дыбом, когда думаешь об этом..."
     Одним словом, в полдень Шнырек предложил послать телеграмму  маме
маленького Клипдасса.
     -- У нас  нет  адреса.  Нет  и  телеграфной  конторы,  --  сказал
Фредриксон.
     -- Ну конечно! -- расстроился Шнырек. -- Подумать  только,  какой
же я глупый! Извините! -- И он снова смущенно залез к себе в банку.
     -- Что такое телеграфная контора? -- высунулся Клипдасс, живший в
банке вместе со Шнырьком. -- Ее можно съесть?
     -- Меня не спрашивай! -- ответил Шнырек. -- Это что-то огромное и
непонятное. Посылают на другой конец света маленькие значки...  и  там
они становятся словами!
     -- Как это посылают? -- недоумевал Клипдасс.
     -- По   воздуху...  --  неопределенно  пояснил  Шнырек,   помахав
лапками. -- И ни одно слово по дороге не теряется!
     -- Ого! -- удивился Клипдасс. После этого  он  весь  день  вертел
головой, высматривая телеграфные знаки в воздухе.
     Около трех  часов  Клипдасс  увидал  большую  тучу.  Белоснежная,
пушистая, она низко-низко плыла над землей, и вид у нее был не  совсем
обычный.
     -- Точь-в-точь как в книжках с картинками, -- заметил Фредриксон.
     -- А ты видел книжки с картинками? -- удивился я.
     -- Ясное дело, -- ответил он. -- Одна называлась "Путешествие  по
океану".
     Проплыв мимо нас с  наветренной  стороны,  туча  остановилась,  и
вдруг произошло нечто совершенно удивительное,  чтобы  не  сказать  --
ужасное: она повернула назад и начала нас преследовать!
     -- Извините, а туча не опасна? -- забеспокоился Шнырек.
     Никто из нас ничего не мог об этом сказать. Туча плыла  теперь  в
нашем кильватере; увеличив скорость, она перевалилась через поручни  и
мягко плюхнулась на палубу, почти совсем накрыв собой  банку  Шнырька.
Потом она поудобнее устроилась между  поручнями,  сжалась,  и  клянусь
хвостом, эта удивительная туча тут же заснула у нас на глазах!
     -- Ты   видел  когда-нибудь  нечто  подобное?  --  спросил  я   у
Фредриксона.
     -- Никогда, -- уверенно и очень неодобрительно отозвался он.
     Клипдасс, подойдя к туче, лизнул ее и сказал,  что  на  вкус  она
такая же, как мамина карандашная резинка.
     -- Зато мягкая, -- сказал Юксаре.
     Он сделал для себя в туче подходящую ямку и нырнул в нее, и  туча
тут же накрыла его, словно перина, словно мягкое одеяло  из  гагачьего
пуха. Мы ей явно понравились.
     Но это удивительное происшествие значительно усложнило дальнейшее
плавание нашего корабля.
     В тот же день, как раз перед заходом солнца, небо  вдруг  странно
изменилось. Оно стало желтым, но не приятного нежно-желтого  цвета,  а
грязноватым и призрачным.  Низко  повиснув  над  горизонтом  и  грозно
нахмурив брови, плыли черные тучи.
     Теперь мы все сидели под тентом.  Шнырек  и  Клипдасс  перекатили
свою банку из-под кофе на корму, где ей ничто не угрожало.
     Солнце превратилось в тускло светящийся диск,  вода  почернела  и
пошла  свинцовой  рябью,  ветер  испуганно  завыл  в  штаге.   Морские
привидения и русалки исчезли, будто их сдуло ветром.  На  душе  у  нас
было скверно.
     -- Проверь-ка анероид, -- с тревогой сказал Фредриксон.
     Я перелез через  тучу  и  открыл  дверь  в  навигационную  каюту.
Представьте себе мой ужас, когда я обнаружил, что  анероид  показывает
670 -- самую низкую цифру, до какой может опуститься стрелка!
     Моя мордочка похолодела от страха, я  наверняка  побледнел,  стал
белый, как простыня, или, может быть, пепельный.  До  чего  интересно!
Вернувшись на корму, я воскликнул:
     -- Видите, я стал белый, как простыня?!
     -- По-моему, ты такой, как  всегда,  --  сказал  Юксаре.  --  Что
показывает анероид?
     -- Шестьсот семьдесят!  --  ответил  я  (чуть  обиженно,  как  вы
понимаете).
     Меня всегда удивляло, что торжественные минуты жизни часто бывают
испорчены ничтожными замечаниями, даже если их делают не со зла, а  по
глупости. Я считаю, что даже из самого ужасного положения надо  искать
выход. Отчасти имея  в  виду  данную  ситуацию,  отчасти  потому,  что
настоящий страх как-то уменьшается, если начнешь  его  преувеличивать.
Кроме того, приятно производить на кого-нибудь впечатление. Но такому,
как  Юксаре,  этого  не   понять.    Ведь    умственные    способности
распределяются неравномерно, и не мне судить о том, для чего  в  жизни
нужны такие, как Юксаре.
     Между тем Фредриксон, похлопывая ушами, принюхивался  к  ветру  и
озабоченно осматривают "Морской оркестр".
     -- Хорошо построен этот пароход, --  сказал  он  наконец.  --  Он
справится. Пусть Шнырек и Клипдасс заберутся в банку и закроют крышку,
потому что сейчас начнется шторм.
     -- А тебе приходилось  раньше  попадать  в  шторм?  --  осторожно
спросят я.
     -- Ясное дело, приходилось, -- отвечал Фредриксон. - В  книжке  с
картинками "Путешествие по океану". Выше, чем там, волн не бывает.
     И тут налетел  шторм.  Он  возник  внезапно,  как  все  настоящие
штормы. В первый момент "Морской оркестр" от неожиданности  чуть  было
не потерял равновесие, но быстро оправился и,  тарахтя  мотором,  стал
прорываться сквозь бушующую стихию.
     Солнечный тент сорвало, и он, будто листок,  полетел  над  морем.
(Это был прекрасный, прямо-таки замечательный тент. Надеюсь, тот,  кто
нашел его, обрадовался.) Банка Шнырька закатилась под перила, и всякий
раз, когда "Морской оркестр" взлетал на волну, все  ее  содержимое  --
пуговицы, подвязки, консервные ножи, гвозди, бисер -- издавало ужасный
грохот. Шнырек кричал, что ему худо, но ни один из нас не  мог  помочь
ему. Мы хватались за что попало и, охваченные ужасом, не спускали глаз
с потемневшего моря. Солнце исчезло. Горизонт исчез. Все  вокруг  было
иное -- чужое и враждебное! Морская пена летела, обдавая нас  шипящими
брызгами, а за поручнями парохода властвовал черный хаос.  Внезапно  с
ужасающей ясностью я понял, что  ничего  не  знаю  ни  о  море,  ни  о
кораблях. Я окликнул  Фредриксона,  но  он  меня  не  услышал.  Я  был
совершенно одинок, и некому было мне помочь.  Но  я  не  испытывал  ни
малейшего желания отогнать страх.  Напротив,  дорогой  читатель!  Ведь
даже из самого ужасного положения  надо  извлечь  что-то  хорошее!  И,
собравшись с духом, я подумал: "Если зажмурюсь, если  притворюсь,  что
меня вообще нет на свете, может, все и обойдется... И  вообще  это  не
имеет ко мне ни малейшего отношения! Я случайно влип в эту историю..."
Я зажмурился и, словно став сразу еще меньше, скова и снова  повторял:
"Ничего, ничего! Я совсем маленький, я сижу на качелях  в  Хемулихином
саду и скоро пойду есть овсяную кашу..."
     -- Послушай! -- закричал сквозь бурю  Фредриксон.  --  Они  стали
меньше!
     Я его не понял.
     -- Меньше! -- закричал он. -- Волны куда меньше, чем в  книжке  с
картинками.
     Но я никогда не видел волн в той книжке с картинками и  продолжал
жмуриться, мысленно крепко держась за Хемулихины качели. Это  помогло.
Вскоре я  и  в  самом  деле  почувствовал,  что  качели  раскачиваются
медленнее, а буря все дальше и дальше откатывается от  нас  и  никакой
опасности больше  нет.  Тут  я  открыл  глаза  и  увидел  невероятное:
"Морской оркестр", ведомый огромным белым парусом, покачивается высоко
в воздухе. А далеко внизу, под нами, все  еще  бушует  шторм,  мечутся
черные волны. Но теперь шторм  казался  игрушечным  и  был  совсем  не
страшен.
     -- Мы летим! Летим! -- кричал Фредриксон.
     Он стоял рядом со  мной,  облокотясь  о  поручни,  и  смотрел  на
большой белый воздушный шар на верхушке пароходной оснастки.
     -- Как тебе удалось запрячь нашу тучу? -- спросил я.
     -- Она сама взлетела, -- отвечал он. --  Теперь  у  нас  летающий
речной пароход! -- И Фредриксон погрузился в раздумье.
     Ночь медленно светлела. Небо стало серым, было очень свежо. Я уже
стал забывать, что пытался спрятаться от шторма в Хемулихином саду. Во
мне снова проснулись уверенность, любопытство, и мне захотелось  кофе,
ведь было ужасно холодно. Я осторожно потряс лапами, проверил, целы ли
хвост и ушки. Слава богу, они не пострадали.
     И Юксаре был здесь.  Укрывшись  за  банкой  Шнырька,  он  пытался
раскурить свою трубку.
     Но "Морской оркестр" представлял жалкое зрелище. Мачта сломалась,
лопастные колеса смыло. Печально колыхались на ветру оторванные штаги,
во  многих  местах  продавились  поручни.  Вся  палуба  была  завалена
водорослями,  какими-то  обломками,  ворохами   красноватых    листьев
рдест [Водяное растение с очень длинным стеблем и небольшими  овальными
или  узкими  листиками.]  и  даже  упавшими   в    обморок    морскими
привидениями. Но хуже всего было то, что с крыши  навигационной  каюты
исчезла позолоченная луковица.
     Туча медленно снижалась, и речной пароход вместе с ней опустился.
Когда небо на востоке окрасилось багрянцем и нас начала качать мертвая
зыбь -- отголосок бури, я  услыхал,  как  грохочут  пуговицы  в  банке
Шнырька. А белая туча из  книжки  с  картинками  снова  заснула  между
поручнями.
     -- Дорогая моя команда! -- торжественно произнес  Фредриксон.  --
Мы выдержали бурю. Вытащите моего племянника из банки.
     Мы отвинтили крышку, и из  банки  вылез  жалкий,  с  позеленевшей
мордочкой Шнырек.
     -- Лучшая на свете пуговица, -- усталым голосом сказал он. -- Что
я такого сделал? За что мне такое? О, что за  жизнь,  что  за  беды  и
напасти... Вы только взгляните на мою коллекцию! Ай!
     Клипдасс тоже вылез из банки и, принюхавшись к ветру, фыркнул:
     -- Я хочу есть!
     -- Извините! -- воскликнул Шнырек. -- Я не в силах даже  подумать
о том, чтобы приготовить еду.
     -- Успокойся, -- сказал я. -- Я сварю кофе.
     Оказавшись на носу, я бросил смелый взгляд на сломанные  поручни,
на море и подумал: "Теперь во всяком случае я и о тебе, море,  кое-что
знаю! И о пароходе  тоже!  И  о  тучках!  В  следующий  раз  не  стану
жмуриться и делаться меньше!"
     Мы уже пили кофе, когда взошло солнце и озарило весь мир. Ласково
и нежно согрело оно мой  замерзший  живот  и  подкрепило  мужество.  Я
вспомнил, как  солнце  всходило  в  первый  день  моей  свободы  после
исторического бегства и как оно светило в то утро, когда я строил  дом
на песке. Я родился в августе под гордым знаком Льва и Солнца,  и  мне
было предназначено следовать дорогой приключений,  обозначенной  моими
путеводными звездами.
     "Ах, эти бури! Они  нужны,  верно,  для  того,  чтобы  после  них
всходило солнце. А навигационную  каюту  когда-нибудь  снова  увенчает
новая позолоченная луковица", -- подумал я, допивая кофе.
     Я чувствовал, что обретаю покой.
     И вот страница перевернута, я приближаюсь  к  новой  главе  своей
жизни. Впереди берег -- большой одинокий остров посреди  моря!  Гордый
силуэт чужого побережья!
     Стоя на голове, я закричал:
     -- Фредриксон! Сейчас снова что-нибудь случится!
     Шнырек тут же воспрянул духом и начал  перед  высадкой  на  берег
приводить в порядок свою банку. Клипдасс на нервной почве укусил  себя
за хвост, а Фредриксон  заставил  меня  драить  металлические  детали,
какие только оставались на пароходе. (Юксаре, как  всегда,  ничего  не
делал.) Мы плыли прямо к незнакомому берегу. Там,  на  высоком  холме,
можно  было  различить  что-то  похожее  на  маяк.   Башня    медленно
покачивалась, как-то странно  вытягиваясь  то  в  одну,  то  в  другую
сторону. Но у нас было столько дел, что мы решили не обращать  на  нее
внимания.
     Когда "Морской оркестр"  легко  коснулся  берега,  мы,  аккуратно
причесанные, с вычищенными зубами и хвостами, собрались у трапа.
     И тут вдруг высоко над нашими головами  громовой  голос  произнес
страшные слова:
     -- Будь я моррой, если это не  Фредриксон  и  его  подозрительная
компания! Наконец-то я вас поймал!
     Это был дронт Эдвард. И он был ужасно злой.

     -- Вот что случилось в дни моей юности!  --  сказал  Муми-папа  и
закрыл тетрадь.
     -- Читай дальше! -- закричал Снифф.  --  Что  было  потом?  Дронт
Эдвард пытался растоптать вас насмерть?
     -- В следующий раз, -- таинственно  пообещал  папа.  --  Ну  как,
интересно,  а?  Видишь  ли,  когда  пишешь  книгу,  самое  главное  --
закончить главу именно тогда, когда всего страшнее.

     В этот день Муми-папа расположился на песчаном  берегу  со  своим
сыном, Снусмумриком и Сниффом. Когда он читал  об  ужасной  буре,  все
взгляды была прикованы к морю,  которое,  как  всегда  поздним  летом,
ворчливо выбрасывало на берег  волну  за  волной,  и  всем  слушателям
казалось, что они видят "Морской оркестр", этот заколдованный корабль,
летящий сквозь бурю, и своих отцов на его борту.
     -- Как ему, наверно, было худо в кофейной банке,  --  пробормотал
Снифф.
     -- Становится   прохладно,  --  сказал  Муми-папа.  --  Пройдемся
немного?
     Они зашагали прямо по водорослям в сторону мыса, и ветер дул им в
спину.
     -- А ты можешь издавать такие звуки, как  клипдассы?  --  спросил
Снусмумрик Муми-папу.
     Папа попробовал.
     -- Нет, огорчился он. -- Получается  плохо.  Это  должно  звучать
так, словно трубят в жестяную трубу.
     -- По-моему,   что-то  вроде  этого  получилось,   --    произнес
Муми-тролль. -- Папа, а папа? Ты разве потом не сбежал с хатифнаттами?
     -- Ну да, -- смущенно признался папа, -- может быть. Но это  было
гораздо-гораздо позднее. Я думаю, не стоит даже писать об этом.
     -- По-моему, ты должен это сделать! -- воскликнул  Снифф.  --  Ты
что, стал потом вести порочный образ жизни?
     -- Замолчи! -- оборвал его Муми-тролль.
     -- Все-все-все!   --  примирительно  сказал  папа.    --    Лучше
посмотрите, там что-то лежит. Наверное, прибило к берегу!  --  Бегите!
Попробуйте выловить!
     Они бросились бежать.
     -- Что это такое? -- спросил Снусмумрик.
     Добыча  была  большая,  тяжелая  и  формой  напоминала  луковицу.
Наверняка она ужасно долго плавала в море,  потому  что  была  опутана
морской травой и застрявшими в ней ракушками.  Кое-где  на  треснувшем
дереве виднелись остатки позолоты.
     Муми-папа взял  деревянную  луковицу  и  долго  разглядывал.  Чем
дольше он на нее глядел, тем шире раскрывались его глаза, и под  конец
он, прикрыв их лапой, вздохнул.
     -- Малыши, -- торжественно, чуть дрогнувшим голосом произнес  он.
-- То, что вы видите, -- луковица навигационной каюты речного парохода
"Морской оркестр"!
     -- О! -- благоговейно произнес Муми-тролль.
     -- А теперь,  --  сказал  растроганный  воспоминаниями  папа,  --
теперь я думаю начать большую новую  главу  и  поразмыслить  над  этой
находкой наедине с самим собой. А вы бегите и поиграйте в пещере!
     С этими словами Муми-папа направился  дальше,  к  морскому  мысу,
держа в одной лапе позолоченный купол, а в другой -- мемуары.
     -- В молодости я был бравый  муми-тролль,  --  сказал  он  самому
себе. -- Да и теперь я тоже не так уж плох, -- добавил  он,  весело  и
тяжело ступая по земле.

     ГЛАВА ПЯТАЯ,

                где я (после короткого испытания моей
          сообразительности) даю описание семьи Мюмлы-мамы и
           праздника больших сюрпризов, на котором я из рук
                Самодержца принимаю волшебные подарки

     Я и по сей день твердо уверен  в  том,  что  дронт  Эдвард  хотел
придавить нас своей задницей. Потом, без сомнения, он стал  бы  горько
плакаться и устроил бы пышные похороны, тщетно пытаясь успокоить  свою
совесть. Но очень быстро забыл бы это печальное происшествие и  уселся
бы на каких-нибудь других своих знакомых, тех, на кого в ту минуту был
зол.
     Как бы там ни было,  именно  в  тот  решительный  момент  у  меня
родилась идея. Как обычно, в голове  щелкнуло,  и  идея  появилась  на
свет. Я  храбро  подошел  к  свирепой  громадине  и  сказал,  сохраняя
спокойствие:
     -- Привет, дядя! Рад повстречаться с тобой  снова.  У  тебя  что,
опять болят ноги?
     -- И ты осмеливаешься спрашивать меня об этом, водяная блоха?  --
проревел он. -- Да, у меня болят ноги.  Да,  у  меня  болит  хвост!  А
виноваты вы!
     -- В таком случае, -- сказал  я  спокойно,  --  вы,  дядя,  очень
обрадуетесь нашему подарку: это настоящий спальный мешок из  гагачьего
пуха! Он сделан специально для  дронтов,  которые  всегда  садятся  на
что-нибудь твердое!
     -- Спальный мешок? Из гагачьего пуха? -- переспросил дронт Эдвард
и близоруко взглянул на нашу тучу. --  Вы,  морровы  щетки  для  мытья
посуды, конечно, надуете меня. Эта подушка поди набита камнями...
     Он вытащил тучу на берег и подозрительно обнюхал ее.
     -- Садись, Эдвард! -- крикнул Фредриксон. -- Тебе будет  чудесно:
мягко и уютно!
     -- Это ты уже говорил, --  проворчал  дронт.  --  Тогда  ты  тоже
сказал: "мягко и уютно". А что было на самом деле?  Самое  что  ни  на
есть колючее, жесткое, жутко каменистое, бугристое, корявое, морра его
подери!..
     Потом Эдвард уселся на тучу и погрузился в задумчивое молчание.
     -- Ну? -- закричали мы нетерпеливо.
     -- Хрумф... -- угрюмо  сказал  дронт.  --  Здесь,  кажется,  есть
несколько довольно мягких местечек. Посижу еще немного  и  решу,  надо
вас наказывать или нет.
     Но когда дронт Эдвард принял  решение,  мы  были  уже  далеко  от
рокового места, где мог бы разыграться последний акт моей одиссеи...
     Очевидно, Незнакомая страна была страной круглых  холмов.  Вокруг
нас, насколько мог видеть  глаз,  простирались  их  зеленые,  поросшие
травой шапки. Холмы пересекались длинными низкими стенами,  сложенными
из  булыжника,  над  которыми,  видно,   кому-то    пришлось    немало
потрудиться. А вот редкие домишки были  большей  частью  построены  из
соломы и, по моему мнению, никуда не годились.
     -- Зачем они понастроили этих  стен  из  булыжника?  --  удивился
Юксаре. -- Они что, кого-то там запирают  или,  наоборот,  кого-то  не
пускают внутрь? И куда, впрочем, все они подевались?
     Вокруг царила полная тишина, никаких следов взволнованной  толпы,
которая, казалось бы, должна нестись со всех ног, чтобы  поглядеть  на
нас, узнать про бурю, восхищаться нами,  посочувствовать  нам.  Я  был
сильно разочарован и  думаю,  что  и  другие  разделяли  мои  чувства.
Проходя мимо маленького домишки, который выглядел беднее остальных, мы
услыхали, что кто-то играет там на гребенке. Мы постучали четыре раза,
но никто не отворил.
     -- Привет! -- крикнул Фредриксон. -- Дома есть кто-нибудь?
     И тут послышался тоненький голосок:
     -- Нет, никого нет!
     -- Странно, -- заметил я. -- Кто же тогда разговаривает?
     -- Я, Мюмла, -- отвечал  голос.  --  Только  вам  нужно  поскорее
уходить, мне не велено никому отпирать дверь, покуда мама не вернется!
     -- А где твоя мама? -- спросил Фредриксон.
     -- Она на  садовом  празднике,  --  ответил  огорченно  тоненький
голосок.
     -- Почему же ты не пошла с ней? -- удивился Шнырек.  --  Ты  что,
слишком маленькая?
     Мюмла расплакалась:
     -- У меня болит горло! Мама думает, что у меня дифтерит!
     -- Открой дверь, -- ласково сказал Фредриксон. -- Мы  заглянем  в
твое горло, может, это и не дифтерит!
     Дверь открылась. Перед нами с красными  от  слез  глазами  стояла
Мюмла. Шея у нее была повязана шерстяным платком.
     -- Сейчас поглядим. Скажи "а-а-а"! -- велел Фредриксон.
     -- Мама еще думала, что у меня сыпной тиф или холера,  --  мрачно
пробормотала Мюмла и открыла рот: -- А-а-а...
     -- Никакой сыпи, -- сказал Фредриксон. -- А горло болит?
     -- Ужасно, -- простонала Мюмла. -- Оно у  меня  срастается,  ясно
вам? И скоро я не смогу ни есть, ни разговаривать, ни дышать.
     -- Иди и сейчас же ложись в постель, -- ужаснулся Фредриксон.  --
Мы должны привести твою маму. Сию же минуту!
     -- Не надо! -- воскликнула Мюмла.  --  На  самом-то  деле  я  вас
просто обманула. И вовсе  я  не  больна.  Меня  не  взяли  на  садовый
праздник, потому что я вела себя просто невыносимо, даже маме надоела!
     -- Зачем же ты нас обманула? -- спросил ошарашенный Фредриксон.
     -- Потому что так интереснее! -- отвечала маленькая Мюмла и снова
заревела. -- Мне ужасно скучно!
     -- Почему бы нам не отвести ее на  этот  праздник?  --  предложил
Юксаре.
     -- А если Мюмла-мама рассердится? -- возразил я.
     -- И вовсе не рассердится! -- обрадовалась Мюмла. -- Мама обожает
иностранцев! И к тому же она наверняка забыла, как плохо я себя  вела.
Она всегда обо всем забывает!
     Мюмла размотала шаль и выбежала из дома.
     -- Поторапливайтесь! -- закричала она. --  Король  наверняка  уже
давно начал устраивать сюрпризы!
     -- Король? -- воскликнул я, и у меня вдруг засосало под ложечкой.
-- Ты хочешь сказать: настоящий король?
     -- Настоящий, -- подтвердила Мюмла. --  Самый  что  ни  на  есть!
Самодержец, самый могущественный король на свете! А  сегодня  --  день
его рождения, ему исполняется сто лет.
     -- Он похож на меня? -- прошептал я.
     -- Нисколечко. С какой стати ему походить на тебя?  --  удивилась
Мюмла.
     Я пробормотал  что-то  неопределенное  и  покраснел.  Конечно,  я
поторопился, высказав такое предположение. Но все-таки... Подумайте, а
что, если... Я чувствовал себя королевской особой. Да, да.  Во  всяком
случае я увижу Самодержца, может, даже поговорю с ним!
     В  королях  есть  нечто    особенное,    нечто    величественное,
возвышенное, недоступное. Вообще-то я не склонен восхищаться  кем-либо
(разве что Фредриксоном),  но  королем  можно  восхищаться,  не  роняя
своего достоинства. И это приятно.
     Мюмла тем временем бежала вприпрыжку по холмам, перелезала  через
каменные стены.
     -- Послушай-ка, -- сказал Юксаре, -- для чего вы понастроили  эти
стены? Вы что, запираете кого-нибудь или запираетесь от кого-то?
     -- Еще чего, да их просто так понастроили, -- отвечала Мюмла.  --
Подданным королевства нравится строить стены, потому что  тогда  можно
брать с собой еду и устраивать  пикники...  Мой  дядя  по  материнской
линии построил стену в семнадцать километров! Вы бы удивились, если бы
познакомились с моим дядей, -- весело продолжала она.  --  Он  изучает
все буквы и все слова слева направо и наоборот и носится с ними,  пока
точно не уверится, что  хорошенько  выучил  их.  А  если  слова  очень
длинные и заковыристые, то он изучает их целыми часами.
     -- Например, такие, как "гарголозумдонтолг!" -- подсказал Юксаре.
     -- Или "антифилифренсконсумция", -- сказал я.
     -- О-о-о! -- воскликнула Мюмла, -- возле таких длинных  слов  ему
пришлось бы разбить палатку! По ночам он закутывается в  свою  длинную
рыжую бороду. Одна половина бороды --  одеяло,  а  другая  половина  -
матрац. Днем у него в бороде живут две маленькие белые  мышки,  им  не
приходится платить за квартиру, потому что они такие хорошенькие!
     -- Прошу прощения, -- сказал Шнырек, -- но мне кажется,  что  она
опять дурачит нас.
     -- Мои сестры и братья тоже так думают, -- хихикнула Мюмла. -- Их
у меня четырнадцать или пятнадцать, и все они думают то  же  самое.  Я
старшая и самая умная. Но вот мы и пришли. Теперь  скажите  маме,  что
это вы заманили меня сюда.
     -- А как она выглядит? -- спросил Юксаре.
     -- Она кругленькая, -- отвечала маленькая Мюмла.  --  У  нее  все
круглое снаружи и, наверное, внутри тоже.
     Мы стояли перед высоченной стеной из булыжника,  ворота  ее  были
увешаны гирляндами. А наверху висел плакат:

                     САДОВЫЙ ПРАЗДНИК САМОДЕРЖЦА!
                           ВХОД СВОБОДНЫЙ!

                 ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ! ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ!
                         БОЛЬШОЕ ТОРЖЕСТВО ПО
                   СЛУЧАЮ НАШЕГО СТОЛЕТНЕГО ЮБИЛЕЯ!
                          НЕ ПУГАЙТЕСЬ, ЕСЛИ
                  СЛУЧИТСЯ ЧТО-НИБУДЬ УДИВИТЕЛЬНОЕ!

     -- А что случится? -- спросил Клипдасс.
     -- Что угодно, -- ответила Мюмла. -- И это самое интересное.
     Мы вошли в сад. Он был дикий, заросший, какой-то небрежно буйный.
     -- Извините, а дикие звери здесь водятся? -- спросил Шнырек.
     -- Гораздо хуже, --  прошептала  Мюмла.  --  Пятьдесят  процентов
гостей бесследно исчезают! Просто жуть. Ну, я пошла. Привет!
     Мы осторожно последовали за ней.  Дорога  извивалась  меж  густых
кустов  и  была  похожа  на  длинный  зеленый  туннель,    наполненный
таинственным полумраком...
     -- Стойте! -- воскликнул Фредриксон, навострив уши.
     Дорога обрывалась у пропасти. А внизу, в расселине (нет, об  этом
просто страшно говорить),  висело  и  таращило  на  нас  глаза  что-то
мохнатое с длинными шевелящимися ногами... Это был огромный паук!
     -- Ш-ш-ш!.. Поглядим, злой ли он, -- прошептал  Юксаре  и  бросил
вниз несколько маленьких камешков.
     Тогда паук замахал ногами, словно ветряная мельница  крыльями,  и
завертел глазами (ведь они у него крепились на стерженьках).
     -- Да он ненастоящий!  --  изумился  Фредриксон.  --  Ноги-то  из
стальной спирали! Хорошо сделан.
     -- Извините, но, по-моему,  так  шутить  не  годится,  --  сказал
Шнырек. -- На свете и без того хватает страшного и опасного!
     -- Ах, эти иностранцы! -- вздохнул Фредриксон и пожал плечами.
     Я был глубоко потрясен,  не  столько  пауком,  сколько  вовсе  не
королевским поведением Самодержца.
     У следующего поворота тоже висел плакат.

                    ТЕПЕРЬ-ТО УЖ ВЫ ИСПУГАЕТЕСЬ! --

обещал он.
     "Как может  король  ребячиться  таким  образом?  --  взволнованно
подумал я. -- Это несолидно, если королю сто лет! Ведь нужно  дорожить
восхищением своих подданных. Нужно внушать уважение!"
     Тут  мы  подошли  к  искусственному  озеру  и  стали   пристально
разглядывать его.
     У  берега  стояло  несколько  корабликов,   украшенных    флагами
Самодержца. Над водой склонились приветливые деревья.
     -- Вот это да! -- пробормотал Юксаре и  забрался  в  ярко-красный
кораблик с голубыми поручнями.
     Не успели мы доплыть до середины озера, как  король  устроил  нам
еще один сюрприз.  Рядом  с  корабликом  забила  сильная  струя  воды,
которая хорошенько нас окатила. Вполне понятно, что Шнырек закричал от
страха. И прежде чем мы доплыли до берега, нас окатило четыре раза,  а
на берегу висел еще один плакат, утверждавший:

                   А ТЕПЕРЬ ВЫ НАВЕРНЯКА ХОРОШЕНЬКО
                              ПРОМОКЛИ!

     Я совершенно растерялся, мне было очень стыдно за короля.
     -- Странный садовый праздник, -- пробормотал Фредриксон.
     -- А мне  он  нравится!  --  воскликнул  Юксаре.  --  Видно,  что
Самодержец симпатичный. Он совсем не чванится!
     Я выразительно взглянул на  Юксаре,  но  сдержался  и  не  сказал
ничего.
     Мостики, по которым нам предстояло перейти  через  целую  систему
каналов, были или сломанные, или склеенные из картона. Нам приходилось
также идти по гнилым стволам деревьев, по висячим мостикам,  сделанным
из старых шнурков и обрывков веревки. Однако ничего особенного с  нами
не случилось, не считая  того,  что  Клипдассу  пришлось  постоять  на
голове, но это, судя по всему,  только  взбодрило  его.  Вдруг  Юксаре
воскликнул:
     -- Ха-ха! На этот раз они нас не проведут!
     Он подошел к большому чучелу быка и похлопал его по морде. Можете
себе представить наш ужас, когда бык, издав дикий рев,  выставил  рога
(к счастью, обмотанные тряпкой) и с такой силой отшвырнул Юксаре,  что
тот, описав красивую дугу, упал на розовый куст.
     И тут мы, к нашей досаде, обнаружили, конечно,  новый  плакат,  с
триумфом сообщавший:

                      ЭТОГО ВЫ НИКАК НЕ ОЖИДАЛИ!

     На этот раз я решил, что Самодержец все же не лишен чувства юмора.
     Постепенно мы стали привыкать  к  сюрпризам.  Мы  забирались  все
дальше в дремучий сад короля. Мы продирались  сквозь  густые  заросли,
нам встречались всевозможные укромные местечки, мы шли под  водопадами
и над пропастями с искусственными кострами. Однако король придумал для
своих подданных не только западни и страшилищ  на  стальных  пружинах.
Если хорошенько поискать под кустами, в  расселинах  и  дуплах,  можно
было найти гнезда с раскрашенными и позолоченными  яйцами.  На  каждом
яйце была красиво выведена цифра. Я нашел яйца с номерами --  67,  14,
890, 223 и 27. Это была королевская  лотерея.  Вообще-то  я  не  люблю
лотереи, потому что ужасно расстраиваюсь, если не выигрываю, но искать
яйца мне понравилось. Больше всех нашел Клипдасс, и нам стоило больших
трудов уговорить его не грызть их, а поберечь  до  раздачи  выигрышей.
Фредриксон занял почетное второе место, за ним шел я, а под  конец  --
Юксаре,  слишком  ленивый,  чтобы  искать,  и  Шнырек,  который  искал
бессистемно и беспорядочно.
     И  тут  мы  наткнулись  на  длинную  пеструю  ленту,  привязанную
бантиками к деревьям. Большой плакат сообщал:

                   СЕЙЧАС ВАМ БУДЕТ УЖАСНО ВЕСЕЛО!

     Послышались радостные возгласы, выстрелы и музыка: в центре  сада
веселье было в самом разгаре.
     -- Я, пожалуй, останусь здесь и подожду вас, --  опасливо  сказал
Клипдасс. -- Похоже, там слишком шумно!
     -- Ладно, -- разрешил Фредриксон. -- Только смотри не потеряйся.
     Мы остановились на краю большой зеленой  лужайки,  где  собралась
целая толпа подданных короля. Они катались  с  горок,  кричали,  пели,
кидали друг в друга  шарики-хлопушки  и  ели  сахарную  вату.  Посреди
поляны стояло круглое  строение,  а  на  нем  много  белых  лошадей  с
серебряной упряжью. Сооружение крутилось, изнутри доносилась музыка, а
на крыше развевались флажки.
     -- Что это такое? -- восхищенно воскликнул я.
     -- Карусель, -- ответил  Фредриксон.  --  Я  делал  чертеж  такой
машины и показывал тебе, разве ты не помнишь?
     -- Но чертеж  выглядел  совсем  по-другому.  Ведь  здесь  лошади,
серебро, флажки и музыка.
     -- И подшипники, -- сказал Фредриксон.
     -- Не угодно ли господам соку? -- спросил рослый хемуль в нелепом
переднике (я всегда говорил, что у хемулей абсолютно  нет  вкуса).  Он
налил нам по стакану сока и  многозначительно  шепнул:  --  Вам  нужно
поздравить Самодержца. Сегодня ему исполняется сто лет!
     Со смешанным чувством взял я стакан и обратил свой взор  на  трон
Самодержца. Что я испытал  при  этом?  Разочарование.  А  может  быть,
облегчение? Момент, когда глядишь на трон, торжественный и  важный.  У
каждого тролля должно быть то, на что он может  смотреть  снизу  вверх
(и, разумеется, то, на что он смотрит сверху  вниз),  то  есть  нечто,
вызывающее благоговение и благородные чувства.  И  что  же  я  увидел?
Короля  в  короне  набекрень,  короля  с  цветами  за  ухом,   короля,
хлопавшего себя по коленкам и так сильно отбивавшего ногой  такт,  что
трон от этого качался. У  трона  стояла  туманная  сирена,  в  которую
король трубил каждый раз, когда  хотел  обратиться  к  кому-нибудь  из
подданных. Нужно ли говорить, что я был ужасно смущен и удручен.
     Когда туманная сирена наконец умолкла, Фредриксон сказал:
     -- Имею честь поздравить. С первым столетием.
     Я тут же сделал салют хвостом и сказал не своим голосом:
     -- Ваше величество Самодержец,  позвольте  пришельцу  из  дальних
стран принести вам свои поздравления. Этот миг я запомню надолго!
     Король удивленно уставился на меня и захихикал:
     -- Ваше здоровье! Вы промокли? Что сказал бык? Не собираетесь  ли
вы утверждать, что никто из вас не свалился в бочку с сиропом? Ах,  до
чего же весело быть королем!
     Тут королю надоело говорить с нами, и он опять принялся трубить в
туманную сирену.
     -- Эй, верные мои люди! -- закричал он. -- Да пусть же кто-нибудь
остановит эту карусель. Спешите все  сюда.  Сейчас  будут  раздаваться
выигрыши!
     Карусели и качели остановились, и все сбежались к королю.
     -- 701! -- выкрикнул король. -- У кого 701?
     -- У меня, -- сказал Фредриксон.
     -- Пожалуйста! Пользуйтесь на здоровье! --  сказал  Самодержец  и
протянул ему  прекрасную  механическую  пилу,  точно  такую,  о  какой
Фредриксон давно мечтал.
     Король выкликал  новые  номера,  подданные  выстроились  у  трона
длинной вереницей, смеясь и болтая. Все от  мала  до  велика  выиграли
что-нибудь. Все, кроме меня.
     Юксаре и Шнырек сложили свои выигрыши в ряд и принялись их тут же
уничтожать,  ведь  это  были  главным  образом   шоколадные    шарики,
марципановые хемули и розы  из  сахарной  ваты.  А  у  Фредриксона  на
коленях лежала целая груда  полезных  и  неинтересных  вещей,  большей
частью это были инструменты.
     Под конец Самодержец сошел с трона и крикнул:
     -- Дорогие мои! Дорогие  мои  бестолковые,  шумливые,  неразумные
подданные! Вы получите то, что вам больше  всего  подходит,  и  ничего
другого вы не заслуживаете! Наша  столетняя  мудрость  подсказала  Нам
спрятать яйца в тайниках  трех  типов.  Первые  мы  устроили  в  таких
местах, где можно запросто споткнуться. Это для тех, кто  носится  без
толку, туда-сюда и вдобавок слишком ленив,  чтобы  искать,  --  и  это
выигрыши съедобные. Вторые -- для тех, кто ищет спокойно, методично  и
рассудительно.  Это  выигрыши,  с  помощью  которых  можно  что-нибудь
мастерить. Ну, а третьи -- тайники для искателей с фантазией,  кто  не
любит  ничего  полезного.  Слушайте  же,  дорогие  мои   неисправимые,
неразумные подданные! Кто  из  вас  искал  яйца  в  самых  причудливых
тайниках? Под камнями и в ручьях? В верхушках деревьев и  в  цветочных
бутонах? В своих собственных карманах или в  муравейниках?  Кто  нашел
яйца с номерами 67, 14, 890, 999, 223 и 27?
     -- Я! -- закричал я с такой силой,  что  невольно  подпрыгнул,  и
почувствовал, что краснею.
     А кто-то тоненьким голоском пропищал:
     -- У меня -- 999!
     -- Иди сюда, бедняга тролль, -- поманил меня Самодержец.  --  Вот
тут самые бесполезные призы. Это для фантазера. Тебе навится?
     -- Ужасно нравится, Ваше величество, -- сказал  я,  задыхаясь  от
волнения, и  уставился  как  зачарованный  на  свои  призы,  27-й  был
положительно лучше всех: на подставке из коралла возвышался  маленький
трамвайчик  из  пенки.  На  передней  платформе  второго  вагона   был
маленький футлярчик для английских булавок. Номер 67 выиграл ложку для
коктейля, украшенную гранатами.  Кроме  того,  я  выиграл  зуб  акулы,
законсервированное  колечко  дыма  и  искусно  украшенную  ручку    от
шарманки. Можете ли вы представить себе, как я был счастлив? Можете ли
вы понять, дорогие  читатели,  что  я  почти  простил  Самодержцу  его
недостаточно королевскую внешность и решил, что он  все-таки  довольно
неплохой король?
     -- А как же я? -- воскликнула Мюмла  (ведь  это,  разумеется,  ей
достался выигрыш под номером 999).
     -- А тебе, Мюмлочка, я позволю поцеловать Нас в носик.
     Мюмла вскарабкалась Самодержцу на колено и чмокнула его в  старый
нос, а народ в это время кричал "ура!", радуясь своим выигрышам.
     Это был грандиозный садовый праздник! Когда стало  смеркаться,  в
парке Сюрпризов повсюду зажглись  цветные  фонарики,  начались  танцы,
игры, шуточные схватки и  состязания.  Самодержец  раздавал  воздушные
шары, открывал огромные бочки яблочного сока, повсюду горели костры, и
подданные варили суп и жарили колбасу.
     Слоняясь  в  толпе,  я  вдруг  увидел  большую  мюмлу,   которая,
казалось, вся состояла  из  шариков.  Я  подошел  к  ней,  поклонился,
извинился и сказал:
     -- Вы, случайно, не Мюмла-мама?
     -- Она самая, -- сказала Мюмла-мама и засмеялась. -- Надо же, как
я объелась! Жаль, что тебе достались такие странные призы!
     -- Странные? -- воскликнул я. --  Есть  ли  на  свете  что-нибудь
лучше бесполезных призов? -- И тут же вежливо добавил: --  Разумеется,
вашей дочери достался главный приз.
     -- Это делает честь  нашей  семье,  --  с  гордостью  согласилась
Мюмла-мама.
     -- Значит, вы больше не сердитесь на нее? -- спросил я.
     -- Сержусь? -- удивилась Мюмла-мама. -- За что? У меня на это нет
времени! Восемнадцать, нет, девятнадцать детей,  и  всех  надо  умыть,
уложить, раздеть, одеть, высморкать, утешить и еще  морра  знает  что!
Ах, юный друг, мне некогда огорчаться!
     -- И потом, у вас такой удивительный брат, -- продолжал я.
     -- Брат? -- переспросила Мюмла-мама.
     -- Да, дядя вашей дочери по материнской линии, -- пояснил  я.  --
Который спит, завернувшись в свою рыжую бороду (хорошо, что я  еще  не
сказал ничего про мышей, живущих в его бороде).
     Тут Мюмла-мама захохотала во все горло:
     -- Ну и дочка у меня! Она тебя обманула. Насколько мне  известно,
у нее нет никакого  дяди  по  материнской  линии.  Ну  пока,  я  пойду
кататься на карусели.
     И, собрав в охапку столько детей, сколько смогло уместиться в  ее
мощных руках, Мюмла-мама уселась в  одну  из  красных  карет,  которую
везла серая в яблоках лошадь.
     -- Удивительная мюмла! -- заметил Юксаре с искренним восхищением.
     Верхом на карусельной лошади сидел Шнырек, и вид у него был очень
странный.
     -- Как дела? -- крикнул я. -- Ты что такой невеселый?
     -- Почему? -- пробормотал Шнырек. -- Я  веселюсь  изо  всех  сил.
Только от этого кружения мне что-то не по себе! Как жалко!
     -- А сколько раз ты прокружился?
     -- Не знаю, -- жалобно сказал  Шнырек.  --  Много!  Очень  много!
Извините, но  я  должен...  Может,  мне  больше  никогда  не  придется
кататься на карусели... Ах, вот она опять начала кружиться!
     -- Пора идти домой, -- сказал Фредриксон. -- Где король?
     Самодержец был крайне увлечен катанием с горки,  я  мы  незаметно
ушли. Остался только Юксаре.  Он  объяснил,  что  они  с  Мюмлой-мамой
решили кататься на карусели до самого восхода солнца.
     На самом краю лужайки мы нашли Клипдасса, зарывшись в мох, он уже
засыпал.
     -- Привет! -- сказал я. -- Ты что, не собираешься  получать  свои
выигрыши?
     -- Выигрыши? -- заморгал глазами Клипдасс.
     -- Да ты же нашел дюжину яиц.
     -- Я их съел, -- застенчиво сказал Клипдасс, -- ведь  мне  нечего
было делать, пока я вас ждал.
     Я долго гадал, что же выиграл Клипдасс и кто забрал его выигрыши.
А может быть, Самодержец приберег их для своего следующего  столетнего
юбилея?

     Муми-папа перелистнул страницу и сказал:
     -- Шестая глава.
     -- Подождите немного, -- попросил Снусмумрик. -- Моему  папе  что
-- нравилась эта круглая Мюмла?
     -- Еще бы! -- отвечал Муми-папа. -- Они носились повсюду вдвоем и
хохотали, когда надо и не надо.
     -- Она нравилась ему больше, чем я? -- спросил Снусмумрик.
     -- Но ведь тогда тебя еще не было, -- объяснил Муми-папа.
     Снусмумрик фыркнул. Он надвинул шляпу на уши и уставился в окно.
     Взглянув на него, Муми-папа поднялся, подошел к угловому шкафу  и
долго  рылся  на  верхней  полке.  Вернувшись,  он    положил    перед
Снусмумриком длинный блестящий акулий зуб.
     -- Я тебе его дарю. Твоему папе он очень нравился.
     Снусмумрик с одобрением взглянул на акулий зуб.
     -- Хороший... Я повешу его над  своей  кроватью.  А  папа  сильно
ушибся, когда бык швырнул его в тот розовый куст?
     -- Да нет, -- улыбнулся Муми-папа. -- Юксаре был мягкий, как кот,
и потом рога быка ведь были обвязаны тряпкой.
     -- А что стало с другими призами? -- спросил Снифф. -- Трамвайчик
стоит в гостиной под зеркалом, а остальные где?
     -- Шампанского у  меня  никогда  не  было,  --  задумчиво  сказал
Муми-папа. -- Поэтому ложка до сих пор лежит в ящике кухонного  стола.
А колечко законсервированного дыма постепенно с годами растаяло.
     -- А где искусно украшенная ручка шарманки? -- насторожился Снифф.
     -- Что ж, -- сказал Муми-папа. -- Если бы я знал,  когда  у  тебя
день рождения! Но твой папа так и не обзавелся календарем.
     -- Но ведь есть же именины! -- взмолился Снифф.
     -- Хорошо, ты получишь в день своих именин загадочный подарок, --
пообещал Муми-папа. -- А теперь помолчите, я буду читать дальше.

     ГЛАВА ШЕСТАЯ,

         в которой я основываю колонию и переживаю кризис, а
              также вызываю привидение на остров Ужасов

     Я до сих пор помню утро, когда Фредриксон получил телеграмму.
     Мы сидели в навигационной каюте "Морского оркестра" и пили кофе.
     -- Я тоже хочу кофе, -- сказал Клипдасс и стал пускать  пузыри  в
свой стакан с молоком.
     -- Ты еще маленький, --  ласково  пояснил  Фредриксон.  --  Между
прочим, через полчаса тебя с пакетботом отправят на берег к маме.
     -- Надо же! -- ничуть не огорчился Клипдасс и  продолжал  пускать
пузыри.
     -- А я останусь у вас! -- крикнула Мюмла.  --  Пока  не  вырасту.
Послушай, Фредриксон, ты не можешь изобрести что-нибудь такое, от чего
мюмлы вырастают ужасно большими?
     -- С нас хватит и маленьких...
     -- Мама тоже так считает, -- призналась Мюмла. А вы знаете, что я
появилась на свет в маленькой раковине, и  когда  мама  нашла  меня  в
аквариуме, я была не больше водяной блохи?
     -- Опять ты обманываешь нас,  --  рассердился  я.  --  Мне  очень
хорошо известно, что каждый появляется на свет из своей мамы, а сперва
сидит в ней, как семечко в яблоке. Таких обманщиц  нельзя  держать  на
борту, они приносят несчастье!
     -- Ерунда, --  беспечно  отмахнулась  Мюмла,  попивая  свой  кофе
большими глотками.
     Мы привязали к хвосту Клипдасса бумажку с  адресом  и  поцеловали
его в мордочку.
     -- Передай привет своей маме, -- велел Фредриксон. -- И не  грызи
пакетбот.
     -- Не буду, -- радостно пообещал Клипдасс и отправился в путь,  а
Мюмла пошла присмотреть, чтобы он благополучно сел на пакетбот.
     Фредриксон расправлял на столе навигационной  каюты  карту  мира,
когда в дверь постучали и зычный голос сообщил:
     -- Телеграмма! Телеграмма-молния Фредриксону!
     За дверью стоял рослый хемуль из королевской гвардии  Самодержца.
Фредриксон, сохраняя самообладание,  надел  капитанскую  фуражку  и  с
серьезным видом прочитал вслух:
     -- "Нашего сведения дошло  Фредриксон  прирожденный  изобретатель
точка просим направить талант службу Самодержцу  восклицательный  знак
ответ срочно точка".
     -- Извините меня, но этот король не  шибко  грамотен,  --  сказал
Шнырек.
     -- В телеграмме-молнии предлоги никогда не пишутся,  --  объяснил
Фредриксон. -- Их некогда вставлять. Наоборот, это отличная телеграмма.
     Он достал щетку для волос,  лежавшую  за  нактоузом,  и  принялся
драть свои уши с такой силой, что  пучки  волос  разлетались  по  всей
навигационной каюте.
     -- Можно я расставлю предлоги  в  твоей  телеграмме?  --  спросил
Шнырек.
     Но Фредриксон не слушал его. Что-то бормоча, он стал чистить свои
брюки.
     -- Послушай-ка,  --   осторожно  начал  я,  --  если  ты   будешь
изобретать разные там штуки Самодержцу, мы  не  сможем  плыть  дальше,
верно?
     Фредриксон издал неопределенный звук.
     -- Ведь на изобретения понадобится немало времени, не правда  ли?
-- продолжаал я. Фредриксон ничего не ответил, и я в  полном  отчаянии
воскликнул: -- Ты же хотел стать искателем приключений?!
     Но Фредриксон ответил:
     -- Я хочу быть  изобретателем.  Хочу  изобрести  летающий  речной
корабль.
     -- А как же я?
     -- Ты можешь вместе с остальными основать колонию, --  дружелюбно
посоветовал он и исчез.
     В тот же день Фредриксон, а вместе  с  ним  и  "Морской  оркестр"
поселились в парке Сюрпризов. На берегу одиноко осталась  стоять  одна
лишь  навигационная  каюта.  По  приказу  Самодержца  речной   пароход
доставили на поляну Развлечений  и  сделали  из  всего  этого  большой
секрет. Восторженные подданные короля  с  усердием  нагородили  вокруг
парохода целых восемь стен из булыжника.
     Повозка за повозкой доставили сюда  необходимое  --  инструменты,
тонны шарикоподшипников, пружину  из  стальной  проволоки.  Фредриксон
пообещал Самодержцу, что по вторникам и  четвергам  станет  изобретать
всякие забавные штуки для пугания подданных,  а  в  прочие  дни  будет
заниматься своим собственным летающим речным пароходом.
     Обо всем этом я узнал позднее, в ту  же  минуту  чувствовал  себя
крайне одиноким  и  всеми  покинутым.  Я  снова  начал  сомневаться  в
достоинствах Самодержца и не мог больше восхищаться королями.  К  тому
же я понятия не имел, что означает странное  слово  "колония".  Вконец
расстроенный, я отправился к дому Мюмлы искать утешения.
     Мюмла мыла братьев и сестер, поливая их водой из шланга.
     -- Привет! -- крикнула она. -- У тебя такой  вид,  словно  ты  ел
клюкву без сахара!
     -- Я уже больше не искатель  приключений,  я  собираюсь  основать
колонию, -- мрачно сообщил я.
     -- Вот как! А что это такое? -- спросила Мюмла.
     -- Сам не знаю, -- пробормотал я. -- Скорее всего  что-то  ужасно
глупое. Думаю, что нужно уйти отсюда. Наверное, я уйду с хатифнаттами.
Одинокий и вольный, как морской орел.
     -- Тогда и я пойду с тобой, -- заявила Мюмла.
     -- Между тобой и Фредриксоном -- большая  разница,  --  сказал  я
тоном, который должен был скрыть мою истинную мысль.
     -- Да, конечно! -- весело воскликнула Мюмла. -- Мама! Где ты?  Ну
куда она опять подевалась?
     -- Привет! -- Голова Мюмлы-мамы показалась над травинкой.  --  Ты
всех вымыла?
     -- Нет, только половину, -- отвечала дочка. --  Остальные  и  так
обойдутся. Вот этот тролль просит меня  отправиться  вместе  с  ним  в
кругосветное путешествие, мы улетим... одинокие, как синицы!
     -- Нет! Нет! -- закричал я с вполне понятным беспокойством. --  Я
имел в виду совсем другое!
     -- Как орел, -- поправилась Мюмла.
     Мюмла-мама очень удивилась:
     -- Что ты говоришь! Значит, ты не явишься к ужину?
     -- Ах, мама, -- отвечала Мюмла.  --  Когда  ты  в  следующий  раз
увидишь меня, я буду самая большая  мюмла  на  свете!  Так  мы  сейчас
отправляемся?
     -- Пожалуй, уж  лучше  основать  колонию,  --  ответил  я  слабым
голосом.
     -- Прекрасно! -- Мюмла согласилась и на колонию. -- Теперь мы  --
колонисты! Посмотри-ка на меня, мама! Я ведь настоящая  колонистка!  Я
переселяюсь из дома!
     Дорогие читатели, в ваших  собственных  интересах  я  прошу  вас,
будьте осторожны с мюмлами. Они интересуются всем  и  никак  не  могут
сообразить, что сами-то они вовсе не всем интересны.
     Итак, волею судьбы я основал колонию. Мы -- Мюмла,  Шнырек,  я  и
Юксаре -- собрались в заброшенной навигационной каюте Фредриксона.
     -- Ну вот, -- сразу же объявила Мюмла. -- Я  спросила  маму,  что
такое колонисты, и она считает: это те,  которые  живут  очень  близко
друг от друга, потому что одиночество никому не нравится. А потом  все
начинают ужасно ссориться, но все равно это гораздо  веселее,  чем  не
иметь никого, с кем можно поругаться. Мама предостерегала меня.
     Ее сообщение было встречено неодобрительным молчанием.
     -- Так что же, нам нужно сразу начинать ссориться? -- со  страхом
спросил Шнырек. -- Я терпеть не  могу  ссориться.  Извините,  но  ведь
ссориться ужасно неприятно!
     -- Вовсе нет! -- возразил, подумав, Юксаре.  --  Колония  --  это
место, где живут в мире и спокойствии  и  как  можно  дальше  друг  от
друга. Иногда случается  что-нибудь  непредвиденное,  но  потом  снова
наступают мир и спокойствие... Можно, например, жить на яблоне.  Песни
и солнечный свет... просыпаешься  поздно  по  утрам,  вы  понимаете...
Никто не снует возле тебя и не твердит тебе, что надо, не  откладывая,
делать и то, и это... В колонии все делается само по себе!
     -- Как это само по себе? -- удивился Шнырек.
     -- Ясное дело, -- мечтательно продолжал Юксаре. --  Просто  нужно
оставить дела в покое. Апельсины растут, цветы распускаются,  и  время
от времени рождаются на свет новые  Юксаре,  чтобы  есть  апельсины  и
нюхать цветы. И каждому светит солнце.
     -- Нет! Все это никакая не колония! -- воскликнул я.  --  Колония
-- это свободное товарищество! Товарищество, которое занимается чем-то
романтическим и немного страшноватым, ну таким, каким никто  другой  и
заняться не посмеет.
     -- Чем же это? -- ахнула Мюмла.
     -- Сами увидите, -- загадочно отвечал я. -- В следующую  пятницу,
в полночь! Вы  сильно  удивитесь!  Шнырек  закричал  "ура!",  а  Мюмла
захлопала.
     Но страшная правда заключалась в том, что я не имел ни  малейшего
понятия, чем же мне удивить колонистов в полночь следующей пятницы.
     Итак, началась наша новая самостоятельная жизнь. Юксаре поселился
на яблоне неподалеку от дома Мюмлы-мамы. А  сама  Мюмла  заявила,  что
будет спать  каждую  ночь  на  новом  месте,  чтобы  чувствовать  себя
независимой, и только Шнырек продолжал жить в своей банке из-под кофе.
     Я же остался в навигационной каюте. Она стояла на одиноком  утесе
и была похожа скорее всего на выброшенный штормом обломок  корабля.  Я
отчетливо помню, как стоял и  с  грустью  смотрел  на  старый  ящик  с
инструментами,  принадлежавший  Фредриксону.   Хемули    из    гвардии
Самодержца его забраковали,  решив,  что  он  недостаточно  хорош  для
придворного изобретателя.
     И тут я решил: именно сейчас мне нужно  придумать  что-нибудь  не
менее  замечательное,  чем  изобретения  Фредриксона.  Но   как    мне
произвести впечатление на своих  колонистов?  Они  ждут  не  дождутся,
скоро пятница, а я к тому же  тишком  много  болтал  о  том,  какой  я
талантливый...
     На мгновение мне стало совсем тошно. Я смотрел на волны,  бегущие
одна за другой, и  мысленно  представляют  себе,  как  Фредриксон  без
передышки все строит e строит, изобретает и изобретает, а  обо  мне  и
думать забыл.
     Мне было почти досадно, что я  не  родился,  как  хатифнатт,  под
неизвестными блуждающими звездами и не мог, как они, плыть и  плыть  к
недосягаемому горизонту, молчаливый и равнодушный ко  всему,  и  чтобы
никто не ждал от меня ничего другого.
     В этом печальном настроении я пребывал до самого вечера. Наконец,
устав от своего одиночества, я побрел по холмам  туда,  где  подданные
Самодержца  продолжали  строить  свои  дурацкие  стены  и   устраивать
пикники.  Повсюду  горели  маленькие  костры,  взлетали    самодельные
фейерверки, и подданные кричали, как  всегда,  "ура!"  своему  королю.
Проходя мимо банки Шнырька, я услышал,  как  он  разговаривает  сам  с
собой. Речь, как  мне  показалось,  шла  о  форме  какой-то  пуговицы,
круглой и в то же  время  продолговатой,  если  на  нее  посмотреть  с
определенной стороны. Юксаре спал у себя на  дереве,  а  Мюмла  бегала
где-то, чтобы показать своей маме, какая она самостоятельная.
     Глубоко ощущая  собственную  никчемность,  я  направился  в  парк
Сюрпризов. Там царила полная тишина. Водопады не работали, лампочки не
горели, карусель спала под большим коричневым чехлом. Трон  Самодержца
был тоже накрыт чем-то  драгоценным,  а  под  троном  стояла  туманная
сирена. На земле повсюду валялись фантики от конфет.
     И тут я услышал стук молотка.
     -- Фредриксон! -- завопил я.
     Но он не ответил -- продолжал стучать  молотком.  Тогда  я  завел
туманную сирену. Минуту спустя в темноте зашевелились уши Фредриксона.
     -- Я не могу показать тебе это, пока  оно  не  будет  готово,  --
сказал Фредриксон. -- Ты пришел слишком рано.
     -- Я и не думаю глядеть на твое изобретение, -- немного  обиделся
я. -- Мне просто хочется поговорить.
     -- О чем же? -- удивился он.
     Немного помолчав, я спросил:
     -- Милый   Фредриксон,  а  что  должен  делать  вольный  искатель
приключений?
     -- Что ему хочется, -- отвечал Фредриксон. -- Ты  что-нибудь  еще
хотел сказать? Вообще-то мне немножко некогда.
     Приветливо помахав ушами, он скрылся в темноте.  Вскоре  я  снова
услышал,  как  он  заколачивает  гвозди.  Всю  дорогу  меня  одолевали
совершенно никчемные мысли -- ни  одна  не  могла  стать  Идеей,  мне,
пожалуй, впервые не доставляло никакого удовольствия  думать  о  самом
себе. Я погрузился в  состояние  глубокой  меланхолии.  Увы,  подобное
случалось, и не раз, со мной  и  в  дальнейшем,  когда  я  видел,  что
кто-нибудь делает что-нибудь лучше меня.
     Подумав, я все-таки решил, что  это,  казалось  бы,  не  очень-то
приятное чувство,  на  самом  деле  косвенно  свидетельствует  о  моем
скрытом таланте. И еще я заметил: если я  впадаю  в  меланхолию,  если
начинаю вздыхать, уставясь в морскую даль,  это  мне  явно  доставляет
некоторое удовольствие. Мне становится жалко себя, а это так приятно.
     Пребывая в столь нехорошем настроении, я с  помощью  инструментов
Фредриксона  рассеянно  начал  кое-что  переделывать  в  навигационной
каюте, используя выброшенные на берег обломки реек. Мне казалось,  что
для дома она слишком тесная.
     Это была печальная,  но  важная  для  моего  развития  неделя.  Я
забивал гвозди и размышлял, пилил и размышлял, но ни одной  гениальной
идеи не родилось в моей голове.

     Ночь со среды на четверг выдалась тихая и светлая. На небе  сияла
полная луна. Все замерло. Даже подданным  Самодержца  надоело  кричать
"ура!" и пускать фейерверки. Я достроил лестницу, ведущую  на  верхний
этаж, и сидел у окна, положив мордочку на лапы. Стояла  такая  тишина,
что было слышно, как мохнатые ночные бабочки чистят свои крылышки.
     И тут я увидел на песчаном берегу маленькое белое  существо.  При
первом взгляде я решил, что это  хатифнатт.  Но  когда,  скользя,  оно
приблизилось, шерсть у меня на затылке  встала  дыбом.  Существо  было
прозрачное. Сквозь него я отчетливо различал  камни,  потому  что  оно
просвечивало насквозь и не имело тени! Если добавить,  что  это  нечто
было закутано во что-то  похожее  на  тончайшую  белую  занавеску,  то
каждому станет яснее ясного, что это было привидение.
     Я взволнованно поднялся. Заперта ли входная  дверь?  Может  быть,
привидение захочет  пройти  сквозь  нее...  Куда  же  мне  спрятаться?
Заскрипела наружная дверь. Холодный ветерок взметнулся и подул  мне  в
затылок.
     Теперь, вспоминая об этом, я не уверен,  что  так  уж  испугался,
наверное, просто решил быть как можно осторожнее. Поэтому я заполз под
кровать и стал  ждать.  Чуть  погодя  заскрипела  лестница.  Один  раз
скрипнула, второй... Я знал,  что  у  лестницы  девять  ступенек  (эту
лестницу было ужасно тяжело делать, она была винтовая). Я сосчитал  до
девяти. Потом стало совсем тихо, и я подумал:  "Теперь  Оно  стоит  за
дверью..."
     На этом Муми-папа сделал эффектную паузу.
     -- Снифф, -- сказал он, -- подкрути-ка фитиль керосиновой  лампы.
Подумать только, когда я читаю про ночь с привидениями,  лапы  у  меня
становятся совершенно мокрыми!
     -- Кто-то что-то сказал? -- пробормотал Снифф, проснувшись.
     Папа Муми-тролля осуждающе взглянул на Сниффа:
     -- Да нет, ничего. Просто я читал свои мемуары.
     -- Про привидение -- это хорошо, -- одобрил Муми-тролль. Он лежал,
натянув одеяло до ушей.  --  А  про  печальное  настроение,  по-моему,
лишнее. Получается слишком длинно.
     -- Длинно? -- обиделся папа.  --  Что  ты  называешь  длинным?  В
мемуарах должно быть описание печальных чувств. Во всех  мемуарах  это
есть. Я пережил кризис.
     -- Что пережил? -- не понял Снифф.
     -- Мне было ужасно плохо, -- немного сердясь, объяснял папа. -- Я
был так несчастлив, что даже не заметил, как построил двухэтажный дом!
     -- А были яблоки на яблоне Юксаре? -- спросил Снусмумрик.
     -- Нет, --  отрезал  папа  и,  поднявшись,  захлопнул  тетрадь  в
клеенчатой обложке.
     -- Послушай, папа,  --  сказал  Муми-тролль,  --  про  привидение
действительно ужасно интересно.
     Но папа уже спустился в гостиную -- бывшую навигационную каюту --
и уставился на барометр-анероид, который по-прежнему висел над комодом.
     "Что же тогда сказал Фредриксон, увидев мой дом? "Надо же, что ты
смастерил! Надежная защита". Но другие-то и не заметили, что дом  стал
выше! Может, и вправду надо сократить главу о чувствах? Может,  она  и
впрямь глупая и вовсе не занимательная? Может, и вся книга глупая?"
     -- Никак ты сидишь в темноте?  --  удивилась  Муми-мама, открывая
кухонную дверь.
     -- Мне кажется, глава о  переживаниях  моей  юности  нелепая,  --
сказал папа.
     -- Ты говоришь про начало шестой главы? -- уточнила мама.
     Папа что-то пробормотал.
     -- Это одно из лучших мест  во  всей  книге,  --  твердо  сказала
Муми-мама. -- У тебя получается гораздо правдивее, когда ты перестаешь
хвастаться. Детишки слишком малы, чтобы понять это.  Я  принесла  тебе
бутерброды на ночь. Ну, пока.
     Она пошла наверх.  Лестница  проскрипела  точно,  как  тогда,  --
девять раз. Но эта лестница была сделана гораздо прочнее, чем старая...
     Папа съел один бутерброд. Потом еще  один.  Потом  тоже  поднялся
наверх, чтобы читать продолжение Муми-троллю, Снусмумрику и Сниффу.
     Щель в дверях чуть расширилась, и маленький белый дымок влетел  в
комнату. Свернувшись в кольцо, он таращил два белых мигающих глаза  --
из своего укрытия под кроватью я это видел совершенно отчетливо.
     "Это и в самом деле привидение", -- сказал  я  себе.  (Во  всяком
случае, смотреть на него было не так страшно,  как  слушать  скрип  на
лестнице.)  В  комнате  стало  холодно,  как  во  всех  рассказах    о
привидениях, из всех углов дуло, и привидение вдруг чихнуло.
     Дорогие читатели, не знаю, как бы вы к этому чиху отнеслись, но я
из-за чихания начал относиться к привидению  с  меньшим  уважением;  я
выполз из-под кровати (между прочим, привидение  уже  и  так  заметило
меня) и сказал, впрочем, очень вежливо:
     -- Будьте здоровы!
     -- Сам будь здоров, -- сердито буркнуло привидение.  --  Призраки
ущелий скулят, как бродячие псы, в такую мрачную злосчастную ночь!
     -- Не могу ли я вам чем-нибудь помочь? -- спросил я.
     -- В такую злосчастную ночь, -- угрюмо продолжало привидение,  --
скрипят забытые кости на морском берегу.
     -- Чьи кости?
     -- Забытые кости, -- отвечало привидение. --  Бледно-желтый  ужас
скалит зубы над заклятым островом. Берегитесь, смертные, я  вернусь  в
пятницу, тринадцатого, сего месяца.
     Тут привидение распрямилось и, бросив на меня устрашающий взгляд,
улетело через полураскрытую дверь,  но  прежде  ударилось  макушкой  о
притолоку и  крикнуло:  "Ой!  Гоп-ля-ля!"  Потом  скользнуло  вниз  по
лестнице, вылетело на лунный свет и трижды издало вой, будто гиена. Но
все это уже не произвело на меня сильного впечатления.
     Увидев,  как  привидение  растворилось  в  вечерней    мгле,    я
расхохотался. Теперь-то у меня есть сюрприз для колонистов!  Теперь  я
могу совершить такое, на что никто не осмелится!
     В пятницу, тринадцатого, незадолго до полуночи я повел колонистов
на берег моря. Их ждал там приготовленный  мной  скромный  ужин:  суп,
хрустящие хлебцы и апельсиновый сок (на всех перекрестках стояли бочки
с соком, и каждый мог наливать  себе  сколько  хочет).  На  фарфоровой
посуде я нарисовал черным велосипедным лаком скрещенные кости.
     -- Ты мог бы взять у меня  немножко  красной  краски,  --  сказал
Шнырек, -- или желтой и голубой.  Извини,  конечно,  но  так  было  бы
веселее.
     -- Но я не собирался делать веселее, -- сдержанно отвечал  я.  --
Сегодня ночью вы увидите здесь такие страшные вещи, что и  представить
себе нельзя. Будьте готовы ко всему.
     Юксаре сказал, глядя в тарелку:
     -- По вкусу напоминает уху. Какая это рыба? Плотва?
     -- Морковь, -- отрезал я. -- Ешь! Ты считаешь, что привидения  --
это что-то совсем обыкновенное?
     -- А... Так вот оно  что.  Ты  будешь  рассказывать  истории  про
привидения?
     -- Я обожаю про привидения, -- заахала Мюмла. -- Мама по  вечерам
всегда  рассказывает  нам  страшные  истории  и  под  конец  сама  так
пугается, что мы полночи ее успокаиваем. А с моим дядей по материнской
линии бывает еще хуже. Один раз...
     -- Я говорю совершенно серьезно, --  перебил  я  ее  сердито.  --
Рассказывать про привидения?.. Клянусь своим  хвостом!  Я  покажу  вам
привидение! Настоящее!  Интересно,  что  вы  тогда  скажете?  --  И  я
победоносно посмотрел на них.
     Мюмла захлопала, а Шнырек со слезами на глазах прошептал:
     -- Миленький тролль, не надо!
     -- Ну ради тебя вызову очень маленькое привидение, -- успокоил  я
его.
     Юксаре перестал есть и уставился на меня с удивлением, я бы  даже
сказал, с восхищением! Я достиг  цели:  спас  свою  репутацию  и  свой
авторитет! Но, дорогие читатели, вы можете представить себе  волнение,
охватившее меня перед тем, как часы пробили  двенадцать?  Вернется  ли
привидение? Будет  ли  оно  достаточно  устрашающим?  А  вдруг  начнет
чихать, болтать всякую чепуху и испортит всю затею?
     Типичная  черта  моего  характера  --  любой  ценой    произвести
впечатление на окружающих: вызвать  восторг,  сострадание,  страх  или
любые другие сильные чувства. Возможно, это происходит оттого,  что  в
детстве меня никто не понимал.
     Когда  полночь  приблизилась,  я  вскарабкался  на  утес,  поднял
мордочку к луне и принялся делать магические жесты лапами  и  издавать
такой вой, который должен был пронять  всех  до  мозга  костей.  Иными
словами -- я вызывал привидение.
     Колонисты сидели как зачарованные, лишь в ясных глазах  Юксаре  я
увидел иронию и искорку  недоверия.  Я  и  сегодня  чувствую  глубокое
удовлетворение от  того,  что  произвел-таки  впечатление  на  Юксаре.
Привидение явилось! Оно и в самом деле было прозрачное,  без  тени,  и
тут же начало завывать о забытых костях и ужасах из ущелья.
     Шнырек закричал от страха и спрятал голову в  песок.  Зато  Мюмла
сразу же подошла к привидению и протянула ему лапку:
     -- Привет! Как приятно увидеть настоящее привидение. Не хочешь ли
отведать нашего супчика?
     Никогда не знаешь, какой номер выкинут мюмлы!
     Конечно,  привидение  оскорбилось.  Оно  растерялось,  съежилось,
сморщилось и исчезло, превратившись в печальное колечко  дыма.  Юксаре
начал смеяться, и я почти уверен, что привидение слышало этот смех.  В
общем, ночь была испорчена.
     Но колонистам пришлось дорого заплатить за  свою  непростительную
бестактность. Последующую неделю просто трудно описать. Никто  из  нас
не мог спать по ночам. Привидение нашло железную цепь и звякало ею  до
четырех утра. Кроме того, нас будил крик совы,  вой  гиены,  шаркающие
шаги и стук в двери, наша мебель начала прыгать по комнате и ломаться.
     Колонисты были недовольны.
     -- Убери свое привидение, -- потребовал Юксаре.  --  По  ночам  я
хочу спать!
     -- Не могу, -- серьезно пояснял я.  --  Если  хоть  раз  вызовешь
привидение, приходится его терпеть.
     -- Шнырек   плачет,  --  упрекал  меня  Юксаре.  --    Привидение
нарисовало череп на его банке из-под кофе и написало внизу: "ЯД".
     -- Какое ребячество, -- ответил я.
     -- И Фредриксон рассердился. Твое  привидение  накалякало  всякие
угрозы на "Морском оркестре" и ворует у него стальные пружинки!
     -- В таком случае, -- согласился я,  --  нужно  и  в  самом  деле
принимать какие-то меры! И немедленно!
     Я  быстренько  сочинил  обращение  и  повесил  его    на    двери
навигационной каюты. Оно гласило:

     "Уважаемое привидение!

     По ряду причин в следующую пятницу перед заходом солнца состоится
собрание привидений. Все жалобы принимаются во внимание.

                                           Королевская Вольная колония

                   Примечание. Просим никаких цепей с собой не брать".

     Я долго  колебался,  как  подписать:  "Королевская  колония"  или
"Вольная колония". В конце концов решил написать и то  и  другое.  Это
придавало обращению определенную солидность.
     Ответное  письмо,  написанное  красной  краской  на    пергаменте
(пергамент был сделан из  старого  дождевика  Фредриксона),  оказалось
прибитым к двери хлебным ножом Мюмлы-мамы.

     "Роковой час  настал,  --  писало  мое  милое  привидение.  --  В
пятницу, ровно в полночь, в этом пустынном краю раздастся одинокий вой
собаки Смерти! Вы, тщеславные  слизняки,  заройтесь  носами  в  землю,
которая загудит от тяжелых шагов Невидимки, ибо ваша Судьба  начертана
кровью на стене Гробницы! Если захочу,  все  равно  прихвачу  с  собой
железную цепь.

                                     Привидение по прозвищу Страшило".

     -- Ясно, -- сказал Юксаре, -- похоже, ему  очень  нравится  слово
"судьба".
     -- Ты вот что -- не смейся на этот раз, -- сказал  я  строго.  --
Так-то оно и бывает, когда ни к чему на свете не испытываешь истинного
уважения!
     Посоветовавшись, мы послали  Шнырька  пригласить  Фредриксона  на
свидание с привидением. Конечно, я и сам мог бы  пойти,  но  я  помнил
слова Фредриксона: "Я не могу показать тебе это,  пока  оно  не  будет
готово. Ты пришел слишком рано. Мне немножко некогда". Он сказал  это,
как всегда, вежливо, но каким-то ужасно чужим голосом.
     Привидение явилось  только  в  двенадцать  и  известило  о  своем
приходе, издав трижды протяжный вой.
     -- Я здесь! -- заявило оно. -- Трепещите, смертные, час  отмщения
забытых костей настал!
     -- Привет! Привет! -- сказал  Юксаре.  --  Что  ты  все  воешь  о
каких-то старых костях? Чьи это  кости?  Почему  ты  само  с  ними  не
разберешься?
     Я пнул Юксаре по лодыжке и вежливо сказал:
     -- Приветствую тебя, призрак ущелий! Как поживаешь? Бледно-желтый
ужас, оскалив зубы, глядит на заклятый берег.
     -- Перестань меня передразнивать! -- разозлилось  привидение.  --
Эти слова позволено говорить одному мне!
     -- Послушай-ка, -- сказал Фредриксон,  --  не  мешайка  спать  по
ночам. Пугай кого-нибудь другого, ладно?
     -- Да  все  другие  уже  привыкли  ко  мне,  --  угрюмо  ответило
привидение. -- Даже дронт Эдвард больше не боится.
     -- А я боюсь! -- крикнул Шнырек. -- Я все еще боюсь!
     -- Очень  любезно  с  твоей  стороны!  --  сказало  привидение  и
поспешно добавило: -- Заброшенный караван скелетов  воет  под  ледяным
желто-зеленым светом луны!
     -- Дорогое привидение, -- ласково сказал Фредриксон, -- по-моему,
у тебя нервы немного того --  не  в  порядке.  Давай  договоримся:  ты
обещаешь пугать кого-нибудь в другом месте, а я научу тебя, как  можно
пугать по-другому. Идет?
     -- Фредриксон здорово придумывает всякие  штуки!  --  воскликнула
Мюмла. -- Ты даже не представляешь себе, что можно сделать из  фосфора
и тонкой жести! Можно до смерти напугать дронта Эдварда!
     -- И Самодержца, -- добавил я.
     Привидение заколебалось.
     -- Можешь, например, заиметь свою собственную (туманную)  сирену,
-- намекнул Фредриксон. -- А ты, случайно, не знаешь, как делают фокус
с просмоленными нитками?
     -- Нет. А как это? -- заинтересовалось привидение.
     -- Берешь   обыкновенные  нитки,  --  пояснил   Фредриксон.    --
Привязываешь их к чьим-нибудь ногам, потом прячешься и натираешь нитки
смолой... Дьявольски страшно...
     -- На мой дьявольский глаз, ты ужасно симпатичный! -- воскликнуло
привидение и, свернувшись клубочком, улеглось у  ног  Фредриксона.  --
Может, ты и скелет раздобудешь? Говоришь -- из тонкой  жести?  У  меня
тонкая есть...
     До рассвета Фредриксон  объяснял  про  пугание  и  чертил  разные
пугательные конструкции на  песке.  Ему  явно  нравилось  это  детское
занятие.
     Утром  Фредриксон  отправился  на  работу  в  парк  Сюрпризов,  а
привидение  мы  избрали  в  члены  Королевской  Вольной   колонии    с
присвоением почетного титула "Страх на острове Ужасов".
     -- Послушай-ка, привидение, -- сказал я. -- Хочешь жить у меня  в
доме? Мне что-то скучно одному. Ясное дело, я вовсе не трус, но иногда
по ночам бывает страшновато...
     -- Клянусь адскими собаками, -- начало привидение  и  стало  едва
видимым от злости. Но сразу же успокоилось и сказало: -- Да,  пожалуй,
это очень любезно с твоей стороны.
     Я устроил привидению постель в ящичке из-под сахара, а чтобы  ему
было уютнее, выкрасил ящик в черный  цвет  и  украсил  бордюрчиком  из
скрещенных костей. На  обеденной  миске  я  (к  большому  удовольствию
Шнырька) написал: "ЯД".
     -- Ужасно  уютно,  --  заухало  привидение.  --  Ничего,  если  я
погремлю немножко ровно в полночь? У меня  это  уже  как  бы  вошло  в
привычку.
     -- Пожалуйста, греми, -- ответил я,  --  только  не  дольше  пяти
минут, и не сломай трамвайчик. Он очень ценный.
     -- Ну ладно, пять минут, -- согласилось привидение. -- Но за ночь
летнего солнцестояния я не отвечаю.

     ГЛАВА СЕДЬМАЯ,

         в которой я описываю триумф преображенного "Морского
            оркестра" и богатое приключениями погружение в
                           морскую глубину

     Вот и миновал день летнего солнцестояния (между  прочим,  в  этот
день родилась младшая дочь Мюмлымамы  --  Мю.  Ее  имя  значит:  самая
маленькая на свете). Цветы распустились,  созрели  яблоки,  поспели  и
были ведены другие вкусные фрукты, и я, не зная,  как  это  случилось,
сделался домовитым домоседом.  Дело  зашло  так  далеко,  что  я  даже
посадил бархатцы на командирском мостике навигационной каюты  и  начал
играть со Шнырьком и Самодержцем в пуговицы.
     Ничего необыкновенного не происходило. Мое  привидение  сидело  в
углу возле кафельной печки и вязало шарф и чулки  --  весьма  полезное
занятие для привидения, у которого плохо  с  нервами.  Вначале  ему  в
самом деле удавалось напугать подданных короля,  но  потом  привидение
заметило, что подданным нравится, когда их пугают,  и  перестало  этим
заниматься.
     А Мюмла выдумывала небылицы одна увлекательней другой.  Один  раз
пустила слух, что дронт Эдвард нечаянно  растоптал  Самодержца!  Я,  к
сожалению, привык всему верить  и  очень  обижаюсь,  узнав,  что  меня
обманули и что надо мной насмехаются.
     Иногда к нам на отмель приходил дронт Эдвард и ругался по  старой
привычке. Юксаре отвечал ему тем же. А вообще-то  Юксаре  был  ужасным
бездельником: ел да спал, загорал, хихикал вместе  с  Мюмлой-мамой  да
лазил по деревьям. Сначала он перелезал и  через  каменные  стены,  но
когда узнал, что это не запрещается, перестал. Тем не менее он уверял,
будто чувствует себя здесь отлично.
     Иногда я видел, как мимо проплывают  хатифнатты,  и  после  этого
целый день ходил грустный.
     И еще. Я стал ужасно беспокойный, мне  вдруг  до  смерти  надоела
благополучная и однообразная жизнь и захотелось, так сказать, отчалить
отсюда.
     Наконец такая возможность представилась.
     У двери навигационной каюты появился Фредриксон, на голове у него
была новенькая капитанская фуражка с двумя позолоченными крылышками!
     Я бросился опрометью вниз по лестнице.
     -- Привет, Фредриксон! -- закричал я. -- Ты заставил его летать?!
     Он положительно замахал ушами.
     -- Ты рассказал об этом кому-нибудь? -- спросил я. Сердце у  меня
сильно колотилось.
     Он отрицательно покачал головой.
     И в ту же секунду я снова превратился в искателя  приключений.  Я
чувствовал себя большим,  сильным  и  красивым!  Ведь  Фредриксон  мне
первому рассказал, что изобретение готово! Даже Самодержец еще не знал
об этом.
     -- Скорее! Скорее! -- закричал я. -- Давайте укладывать  вещи!  Я
раздам свои бархатцы. Подарю свой дом!  Ах,  Фредриксон,  меня  просто
распирает от всяких идей и ожиданий!
     -- Это   хорошо,  --  сказал  Фредриксон.  --  Но  сначала  будет
торжественное открытие и  экспериментальный  полет.  Мы  же  не  можем
допустить, чтобы король лишился праздника.
     Экспериментальный полет  должен  был  начаться  в  тот  же  день.
Преображенный  речной  пароход,  накрытый  красной  тканью,  стоял  на
помосте перед троном Самодержца.
     -- Черное покрывало было бы куда уместнее, -- заметило привидение
и принялось вязать с таким остервенением, что нитки аж заскрипели.  --
Или кисея, серая, как полуночный туман. Ну знаете, цвет ужаса.
     -- Надо же такое болтнуть! -- сказала Мюмла-мама, которая  пришла
на открытие, прихватив  с  собой  всех  своих  детей.  --  Здравствуй,
дорогая дочка! Ты уже познакомилась со своими самыми младшими братцами
и сестричкой?
     -- Милая  мамочка,  значит,  у  меня  опять  появились  новенькие
родственники? -- вздохнула Мюмла. -- Скажи им, что их  старшая  сестра
-- принцесса Королевской Вольной колонии --  полетит  вокруг  Луны  на
летающем речном пароходе.
     Братцы шаркнули лапками, а сестричка поклонилась и уставилась  на
нее.
     Фредриксон залез под покрывало, чтобы проверить, все ли в порядке.
     -- Что-то застряло в  выхлопной  трубе,  --  пробормотал  он.  --
Юксаре! Поднимись на борт и пусти в ход большую щетку!
     Через минуту большая  щетка  заработала,  и  из  выхлопной  трубы
полилась какая-то каша и брызнула Фредриксону в глаза.
     -- Что за ерунда! -- оторопел он. -- Овсяная каша!
     Деточки Мюмлы-мамы закричали от радости...
     -- Извините, -- сказал, чуть не плача, Шнырек. -- Я не выбрасывал
остатки завтрака в выхлопную трубу!
     -- В чем дело? -- недовольно  спросил  Самодержец.  --  Можем  Мы
начинать Нашу торжественную речь или вы еще не готовы?
     -- Да это все моя малютка Мю! -- восторженно пояснила Мюмла-мама.
-- Такое необыкновенное дитя! Вылить кашу в выхлопную трубу!  Надо  же
такое придумать!
     -- Успокойтесь, мадам, -- довольно холодно сказал Фредриксон.
     -- Так Мы можем начинать или нет? -- ерепенился король.
     -- Начинайте, Ваше величество, -- ответил я.
     Громко запищала туманная сирена, потом  приблизился  Добровольный
оркестр хемулей, и Самодержец под ликующие крики собравшихся уселся на
трон. Когда все замолчали, он сказал:
     -- Наш бестолковый старый народ! Сейчас подходящий случай сказать
вам несколько глубокомысленных слов. Взгляните на Фредриксона,  Нашего
Придворного Изобретателя. Он приготовил  Нам  самый  большой  сюрприз:
нечто для передвижения по земле, по воде и  по  воздуху.  Задумайтесь!
Вот вы нюхаете табак в своих норах, что-то грызете, в чем-то  роетесь,
хлопочете не по делу и болтаете чепуху. А ведь Мы по-прежнему  ожидаем
от  вас  больших  дел.  Наши  злосчастные,   невезучие    возлюбленные
подданные! Постарайтесь придать немного блеска и славы Нашим холмам, а
если это вам не под силу, то прокричите, по крайней мере, "ура!" герою
дня!
     Грянуло дружное "ура!" -- да так, что земля задрожала.
     Хемули  заиграли  Королевский  праздничный  вальс,  и,  осыпанный
дождем из роз и японских жемчужин, вперед вышел Фредриксон и дернул за
шнур. Какое мгновение! Покрывало медленно сползло  с  парохода.  Перед
нами была незнакомая,  странная  крылатая  металлическая  машина!  Мне
стало ужасно грустно. Но тут я увидел нечто такое, что примирило  меня
с этим преображением: на пароходе  ярко-синей  краской  было  выведено
прежнее название -- "Морской оркестр"!
     Добровольный оркестр хемулей грянул гимн Самодержцу, ну вы же его
знаете, с припевом: "Теперь-то все вы удивились, ха-ха-ха!" Мюмла-мама
растрогалась до слез.
     Фредриксон  надвинул  фуражку  на  уши  и  поднялся  на  борт   в
сопровождении Королевской Вольной колонии (дождь  из  роз  и  японских
жемчужин продолжаался), и ooт же к пароходу кинулись дети Мюмлы-мамы.
     -- Извините! -- вдруг закричал Шнырек и спрыгнул вниз со сходней.
-- Я не решаюсь! Подняться в воздух? Меня снова укачает!
     Он нырнул в толпу и исчез.
     В то же мгновение машина вздрогнула  и  зарычала.  Дверцы  плотно
захлопнулись, и "Морской оркестр"  нерешительно  заерзал  на  помосте.
Затем он так сильно качнулся, что я упал навзничь.
     Когда я робко глянул в окно, то увидел  внизу  верхушки  деревьев
парка Сюрпризов.
     -- Он летит! Летит! -- закричал Юксаре.
     Я не нахожу слов, чтобы передать удивительное чувство, охватившее
меня, когда мы воспарили над землей. Внезапно я ощутил себя  легким  и
элегантным, как ласточка, все заботы покинули меня, я был  быстр,  как
молния,  и  непобедим.  Прежде  всего  мне   доставляло    несказанное
удовольствие смотреть вниз на тех, кто остался на земле  и  с  испугом
или восхищением пялился на меня. Это был прекрасный, но, к  сожалению,
короткий миг.
     "Морской оркестр", описав мягкую дугу  и  нацепив  усы  из  белой
морской пены, заскользил по воде у самого берега острова Самодержца.
     -- Фредриксон! -- закричал я. -- Давай еще полетаем!
     Он поглядел на меня невидящим взглядом, глаза у него  были  очень
голубые, и весь  он  светился  каким-то  тайным  торжеством.  "Морской
оркестр"  погружался  прямо  в  море!  Пароход   наполнился    зеленым
прозрачным светом, а за окнами иллюминаторов  поплыли,  кружась,  стаи
пузырьков.
     -- Сейчас мы погибнем, -- сказала малышка Мю.
     Я прижал нос к  стеклу.  "Морской  оркестр"  зажег  еще  гирлянду
лампочек на передней части судна. Они освещали темноту морской  пучины
слабым дрожащим светом.
     Мне стало немного жутко. Вокруг ничего, кроме зеленого мрака.  Мы
плыли в вечной ночи и полной пустоте.  Фредриксон  выключил  мотор,  и
"Морской оркестр" бесшумно заскользил вниз, опускаясь все ниже и ниже.
Все молчали. Откровенно говоря, мы такого не ожидали.
      Только у Фредриксона уши от радости стояли торчком. На нем  была
новенькая капитанская фуражка, украшенная двумя маленькими серебряными
плавниками.
     В этой невыносимой тишине я постепенно  стал  различать  странный
шепот -- с каждой секундой он  становился  все  отчетливее  и  громче.
Казалось, тысячи испуганных голосов на все лады повторяли одни и те же
слова: "Морская собака, морская собака, морская собака..."
     Дорогие  читатели,  попробуйте  произнести  много  раз   "морская
собака" -- предостерегающе и очень медленно, -- вам  наверняка  станет
страшно!
     Теперь  мы  уже  смогли  различить  множество  маленьких   теней,
выплывавших из темноты. Это оказались рыбы и морские змеи, и у  каждой
на голове был фонарик.
     -- Почему же они не зажигают фонарики? -- удивилась Мюмла-мама.
     -- Может, батарейки сели, -- предположила Мюмла. -- Мама,  а  кто
такая морская собака?
     Рыбы подплывали к "Морскому  оркестру",  с  большим  любопытством
осматривали его и явно что-то хотели нам сказать.
     -- Дело плохо, -- сказал Юксаре. -- У меня скверное предчувствие!
Я нюхом чую,  что  они  почему-то  боятся  зажечь  лампочки.  Подумать
только, не смеют зажигать лампочки, которые сами же несут на голове!
     -- Может, морская собака запретила, -- прошептала Мюмла, сама  не
своя от любопытства. --  У  меня  была  тетка  по  материнской  линии,
которая ужасно боялась зажигать свой примус, а когда наконец решилась,
все взлетело на воздух вместе с ней!
     -- Сейчас мы сгорим, -- сказала малышка Мю.
     Рыбы подплывали  все  ближе.  Они  прямо  прилипали  к  "Морскому
оркестру" и таращились на наши лампочки.
     -- Они хотят сообщить нам что-то важное, -- догадался я.
     Тогда Фредриксон включил свой  беспроволочный  слуховой  аппарат.
Сначала послышалось шипенье, а потом раздался  тысячеголосый  жалобный
вой:
     -- Морская собака! Она приближается, она  все  ближе  и  ближе...
Погаси свет! Погаси скорее свет! Тебя съедят... Сколько ватт  у  тебя,
бедняга кит?
     -- Да будет мрак, да будет  мрак,  --  сказало  одобрительно  мое
приведение. -- Черная ночь окутывает кладбище своим черным покрывалом,
а черные пустынные гавани...
     -- Тише... -- шикнул на него Фредриксон. -- Я что-то слышу...
     Мы замерли. Откуда-то  издалека  доносилось  слабое,  как  пульс,
постукивание. Как будто кто-то приближался к нам большими пружинистыми
толчками. В один миг все рыбы исчезли.
     -- Ой! Сейчас нас съедят, -- пропищала малышка Мю.
     -- Я, пожалуй, уложу  малышей,  --  решила  Мюмламама.  --  Ну-ка
быстро в постель!
     Крошки послушно встали  в  круг  и  стали  помогать  друг  дружке
расстегивать пуговицы на спине.
     -- Посчитайте себя сами, -- сказала мама.  --  Я  сегодня  что-то
немножко не в форме.
     -- А ты нам почитаешь? -- закапризничали малыши.
     -- Ну ладно, -- согласилась  Мюмла-мама.  --  На  чем  это  мы  в
прошлый раз остановились?
     Дети затрубили в один голос:
     --...это кровавое... дело... одноглазого... Боба...  промолвил...
полицейский  инспектор...  Твиге...  и...  вытащил...  трехдюймовый...
гвоздь... из... уха... убитого... это... должно быть... случилось.
     -- Хорошо, хорошо,  --  сказала  Мюмла-мама.  --  Только  давайте
побыстрее...
     А  странный  шум  становился  все  громче.   "Морской    оркестр"
беспокойно качался, слуховой аппарат шипел, как кошка. Я почувствовал,
что шерсть у меня на затылке встала дыбом, и закричал:
     -- Фредриксон! Погаси лампочки!
     Но прежде чем свет погас, мы все-таки  успели  увидеть  чудовище.
Морская собака была ужасна и отвратительна,  а  может  быть,  это  нам
показалось именно потому, что мы только мельком взглянули на нее.
     Фредриксон включил мотор, но он так сильно волновался, что не мог
управлять судном. Вместо того  чтобы  подниматься,  "Морской  оркестр"
стремительно пошел вниз.
     На дне он пустил в ход свои гусеничные приспособления и пополз по
песку. По нашим окнам скользили водоросли, будто  что-то  нащупывающие
пальцы. Во мраке и тишине слышалось тяжелое дыхание собаки. Вот  среди
морской травы мелькнула серая тень.  Ее  желтые  глаза  испускали  два
световых луча. Словно прожекторы, они обшаривали борт нашего судна.
     -- Все под одеяло! -- скомандовала Мюмла-мама своим деткам. --  И
не высовывайтесь до тех пор, пока я не разрешу!
     В то же мгновение на корме послышался страшный хруст  --  морская
собака принялась грызть руль.
     Но тут огромная волна  подняла  и  опрокинула  "Морской  оркестр"
вверх  тормашками.  Водоросли  полоскались  по  дну,  как  распущенные
волосы, а вода бурлила. Нас  швыряло  из  стороны  в  сторону.  Дверцы
шкафов распахнулись, оттуда вылетела посуда и  все  остальное:  крупа,
башмаки Мюмлиных малышей, вязальные спицы  привидения,  и,  что  самое
неприятное, опрокинулась банка Юксаре с табаком. И  все  вещи  в  туче
табака исполняли жуткий танец. Вдобавок из морского  мрака  послышался
вой, от которого встали дыбом шерстинки на хвосте у каждого из нас.
     Потом наступила тишина, леденящая кровь тишина.
     -- Мне  больше   нравится  летать,  --   откровенно    призналась
Мюмла-мама, -- а  не  нырять.  Интересно,  сколько  детенышей  у  меня
осталось? Посчитай-ка их, милая доченька!
     Но едва Мюмла начала считать, как громовой голос проревел:
     -- Так вот вы  где,  морровы  дети!  Никак  думали,  что  сумеете
скрыться от меня на дне морском? От меня не спрячетесь! Не  спрячетесь
от того, кому вы всегда забываете сказать "до свидания"!
     -- Кто это? -- воскликнула Мюмла-мама.
     -- Догадайся с трех раз! -- засмеялся Юксаре.
     Фредриксон включил свет, и тут  дронт  Эдвард,  окунув  голову  в
море, поглядел через иллюминатор на всю нашу  компанию.  Мы  старались
держаться как ни в чем не бывало и вдруг увидели, что в  воде  плавают
клочья шерсти, кусочки хвоста и усов и еще что-то. Это было  все,  что
осталось от морской собаки! Дронт Эдвард раздавил ее, как яйцо.
     -- Эдвард! Дружище! -- радостно закричал Фредриксон.
     -- Этого мы никогда не забудем, -- заявил я. --  Ты  спас  нас  в
самую последнюю минуту!
     -- Малыши,   поцелуйте  дядю!    --    воскликнула    Мюмла-мама,
растроганная до слез.
     -- О чем это вы говорите? -- удивился дронт  Эдвард.  --  Держите
свою ребятню! Пострелята еще вздумают залезть мне в уши! Нет! Вы  явно
становитесь  все  хуже  и  хуже!  Я  все  пятки  себе  оттоптал,  пока
разыскивал вас, а теперь вы хотите улизнуть от ответственности, да еще
подхалимничаете!
     -- Ты растоптал морскую собаку! -- крикнул Юксаре.
     -- Что ты говоришь! -- удивился  дронт  Эдвард,  подпрыгивая.  --
Опять я кого-то растоптал? Как раз сейчас, когда не  на  что  устроить
похороны... Но уж тут-то я ни при чем,  честное  слово!  --  И  вдруг,
разозлившись, закричал: -- И, между  прочим,  как  это  вы  позволяете
своим собакам путаться у меня под ногами? Сами и виноваты!
     И, глубоко оскорбленный, дронт Эдвард  побрел  от  нас  прямо  по
воде. Но сделав несколько шагов, все-таки оглянулся и сказал:
     -- Завтра утром приду к  вам  выпить  кофейку.  И  чтобы  он  был
крепкий!
     И вдруг -- еще один сюрприз -- морское дно осветилось!
     -- Мы, что ли, горим? -- спросила малышка Мю.
     Но мы не горели! Это огромные  стаи  рыб  плыли  к  нам,  сверкая
множеством  огней:  карманными  фонариками,  судовыми  и    штормовыми
фонарями, обычными лампочками накаливания и карбидными  лампами,  а  у
некоторых  рыб  с  каждого  уха  свисали  еще  и  крошечные  настенные
светильники.  Вся  рыбья  компания  была  вне  себя  от   радости    и
благодарности.
     Море, совсем недавно такое мрачное,  переливалось  всеми  цветами
радуги.  Ковры  из  морской  травы  стали  голубыми,  и  на  них  ярко
выделялись фиолетовые, красные и ярко-желтые анемоны, а  морские  змеи
стояли от радости на голове.
     Наше возвращение было триумфальным.  "Морской  оркестр"  бороздил
море вдоль и поперек -- мимо наших  иллюминаторов  проплывали  мириады
морских звезд. Лишь с наступлением утра, вялые и сонные, мы  повернули
назад, к острову Самодержца.

     ГЛАВА ВОСЬМАЯ,

         в которой я сообщаю обстоятельства свадьбы Шнырька,
          легкой лапой касаюсь своей драматической встречи с
            мамой Муми-тролля и под конец глубокомысленно
                        завершаю свои мемуары

     В десяти милях от берега  мы  заметили  лодку,  которая  подавала
сигналы бедствия.
     -- Это наверняка Самодержец!  --  воскликнул  я.  --  Неужто  там
произошла революция? В такую-то рань? (Это не похоже на его подданных.)
     -- Революция? -- переспросят Фредриксон и прибавил  скорость.  --
Ох, не случилось бы чего с моим племянником!

     -- Как дела? --  крикнула  Мюмла-мама,  едва  мы  притормозили  у
королевской лодки.
     -- Дела? -- крикнул в ответ Самодержец. -- Я хочу  сказать,  дела
идут совсем не так, как надо. Вы немедленно должны вернуться на сушу.
     -- Наконец-то забытые кости потребовали  отмщения,  --  угрожающе
пробурчало привидение.
     -- Это все ваш маленький Шнырек натворил, -- сообщил,  отдуваясь,
король и вскарабкался на борт. - Эй, кто-нибудь, позаботьтесь о лодке!
Мы собственной персоной изволили отправиться за вами, потому что вовсе
не надеемся на Наших подданных.
     -- Но при чем здесь Шнырек? -- удивился Юксаре.
     -- Да при том, -- сказал король, -- что Мы очень  любим  свадьбы,
но пустить семь тысяч клипдассов и злую тетку Хемулихи на  королевский
праздник Мы не можем никак!
     -- А кто собирается жениться? -- заинтересовалась Мюмла-мама.
     -- Мы ведь уже изволили сказать! Шнырек! -- отвечал Самодержец.
     -- Невероятно, -- не поверил Фредриксон.
     -- Да,  да,  да,  женится   прямо  сейчас!  --  нервно  утверждал
Самодержец. -- На зверюшке Сос.  Да  прибавьте  же  вы  скорость!  Они
влюбились друг в  друга  с  первого  взгляда,  обменялись  пуговицами,
носились вдвоем как угорелые, дурачились, а потом послали своей  тетке
(хотя я слышал, что ее уже съели) и семи тысячам клипдассам телеграмму
с приглашением на свадьбу. И Мы  готовы  проглотить  Нашу  собственную
корону, если они не изгрызут и не перероют все королевство!
     -- Что? Тетку Хемулихи  пригласили  на  свадьбу?  --  спросил  я,
потрясенный.
     -- Что-то вроде этого, -- мрачно отвечал Самодержец. --  Какая-то
тетка, у которой только половина носа, и к тому же презлющая. Мы любим
сюрпризы, но предпочитаем устраивать их сами.
     Берег приближался...
     На самой оконечности мыса стоял Шнырек, а рядом с ним -- зверюшка
Сос. "Морской оркестр" причалил. Фредриксон швырнул канаты  нескольким
подданным, которые явно любовались нами.
     -- Ну-ну! -- сказал он.
     -- Извините! -- воскликнул Шнырек. -- Но я женился!
     -- А я вышла замуж! -- прошептала Сое и поклонилась.
     -- Но ведь Мы велели  вам  подождать  до  обеда,  --  расстроился
Самодержец. -- Теперь веселая свадьба не получится!
     -- Извините, но мы никак не могли  ждать  так  долго,  --  сказал
Шнырек. -- Мы так влюблены друг в друга!
     -- Ах, дорогие мои! -- Мюмла-мама, всхлипывая, бросилась вниз  по
сходням. -- Поздравляю! До чего же она хорошенькая, эта зверюшка  Сос!
Поздравьте их, деточки, они поженились.
     Но тут Снифф прервал чтение мемуаров Муми-папы. Он резко поднялся
и сказал:
     -- Стоп!
     -- Папа   читает  нам  про  свою  юность,  --  с  упреком  сказал
Муми-тролль.
     -- И про молодость моего папы, -- подчеркнул Снифф с  неожиданной
важностью. -- Я уже столько  слышал  про  Шнырька,  но  ни  слова  про
зверюшку Сос!
     -- Я забыл про нее, -- пробормотал Муми-папа. -- Она попала в мою
книгу только теперь...
     -- Ты забыл про мою маменьку? -- заорал Снифф.
     Дверь отворилась, и в спальню заглянула Муми-мама.
     -- Вы не спите? -- удивилась она. -- Мне показалось, кто-то  звал
маму.
     -- Это я! -- воскликнул Снифф и соскочил с кровати.  --  Подумать
только! Твердят тебе все время про разных пап, пап, пап,  а  потом  ты
вдруг безо всякого предупреждения узнаешь, что у тебя и мама тоже есть!
     -- Так ведь это вполне естественно, --  удивилась  Муми-мама.  --
Насколько я понимаю, у тебя была прекрасная мама. А сколько у нее было
пуговиц!
     Снифф строго взглянул на Муми-маму:
     -- Правда?
     -- У нее имелось множество пуговичных коллекций. -- И еще  камни,
ракушки, бусинки, все что угодно! Снифф задумался.
     -- Если уж разговор зашел о мамах, -- сказал Снусмумрик,  --  так
что же было у Юксаре с этой круглой Мюмлой? Выходит,  и  у  меня  была
мама?
     -- Конечно,  --  отвечаал   Муми-папа.  --  И  к  тому  же  очень
славненькая.
     -- Тогда, значит, и малышка Мю  моя  родственница?  --  удивленно
воскликнул Снусмумрик.
     -- Ну ясное дело, ясное дело! -- заулыбался папа.  --  Только  не
прерывай меня. Ведь это мои мемуары, а не справочник о родственницах!
     -- Можно ему читать дальше? -- спросил Муми-тролль.
     -- Пусть читает, -- разрешили Снифф и Снусмумрик.
     -- Спасибо! -- с облегчением сказал папа и продолжал поучительное
чтение.
     Шнырек и Сос получали подарки целый день. Под конец банка  из-под
кофе переполнилась. Тогда молодожены  принялись  складывать  пуговицы,
камешки,  ракушки,  обивочные  гвоздики  и  прочее  (все  не    берусь
перечислить) в одну кучу.
     Шнырек держал Сос за лапки и был сам не свой от счастья.
     -- Ужасно приятно быть женатым, -- сказал он.
     -- Возможно, -- ответил Фредриксон. -- Однако, послушай-ка, разве
обязательно надо приглашать тетку Хемулихи? И клипдассов?
     -- Извините, но ведь они огорчатся, если им не придется  погулять
на свадьбе, -- объяснил Шнырек.
     -- Да, но пригласить тетку, тетку! -- закричал я.
     -- Знаешь что, -- откровенно признался Шнырек, --  я  не  так  уж
сильно по ней соскучился! Но извини меня! Меня  мучает  совесть.  Ведь
это я пожелал, чтобы ктонибудь был так любезен и съел бы ее!
     -- Гм, -- заметил Фредриксон. -- В этом что-то есть.
     В ожидании прибытия пакетбота на холмах и  на  берегу  столпились
подданные Самодержца. Его величество сидел под  балдахином  на  троне,
установленном  на  самом  высоком  холме,    готовый    подать    знак
Добровольному оркестру хемулей.
     Шнырек и Сос сидели в свадебной лодке, сделанной в виде лебедя.
     Все были очень взволнованны и обеспокоены,  потому  что  весть  о
тетке Хемулихи и о ее нраве уже  успела  облететь  всю  страну.  Кроме
того,  были  серьезные  основания  бояться,  что  клипдассы    погубят
государство и объедят все деревья в парке Сюрпризов. Однако  никто  не
сказал об этом ни слова  новобрачным,  которые  безмятежно  продолжали
обмениваться пуговицами.
     -- Как ты думаешь, можно ее напугать и выгнать отсюда  с  помощью
фосфора  или  просмоленных  ниток?  --  спросило  мое  привидение,  не
прекращая вышивать черепа на грелке для чайника  --  подарке  зверюшке
Сос.
     -- Ее этим не проймешь, -- мрачно сказал я.
     -- Она опять примется всех воспитывать, -- предсказал Юксаре.  --
Она может даже запретить нам залечь в спячку, когда наступит  зима,  и
заставит ходить на лыжах.
     -- А что значит ходить на лыжах? -- спросила Мюмла.
     -- Передвигать ноги по замерзшим осадкам.
     -- Еще чего не хватало! Какой ужас!
     -- Видно, все мы скоро умрем, -- сказала малышка Мю.
     В этот момент  в  толпе  пронесся  боязливый  шепот  --  пакетбот
приближался.
     Добровольный  оркестр  хемулей  грянул  гимн  "Да    живет    наш
бестолковый народец", и свадебный лебедь отчалил от берега.  Несколько
мюмлят от волнения плюхнулись в море, туманная сирена завыла, а Юксаре
потерял самообладание и убежал.
     А мы увидели, что пакетбот пуст, и  только  тут  сообразили,  что
семь тысяч клипдассов вряд  ли  могли  на  нем  уместиться.  С  берега
неслись возгласы, выражавшие одновременно облегчение и  разочарование.
Один-единственный  маленький  клипдасс  спрыгнул  на  лебедя,  который
быстро развернулся и поплыл обратно к берегу.
     -- Так как же теперь быть? -- спросил Самодержец.  От  нетерпения
он не мог усидеть  на  троне  и  прибежал  на  берег.  --  Всего  один
маленький клипдасс?!
     -- Да это же наш старый знакомый! -- воскликнул я. -- И у него  в
лапках огромный пакет!
     -- Стало быть, ее все же съели, -- сказал Фредриксон.
     -- Тихо! Тихо! Тихо! -- крикнул король и покрутил ручку  туманной
сирены. -- Дайте дорогу Клипдассу! Ведь он посол!
     Толпа расступилась и дала дорогу новобрачным и Клипдассу, который
застенчиво притрусил к нам и положил пакет на землю. Углы пакета  были
слегка обглоданы, но в целом он выглядел вполне прилично.
     -- Ну-ну-у? -- спросил Самодержец.
     -- Тетка Хемулихи просила передать привет... -- сказал Клипдасс и
стал беспокойно шарить по карманам своего выходного костюмчика.
     Все запрыгали от нетерпения.
     -- Да поторопись же ты, поторопись! -- крикнул король.
     Наконец Клипдасс достал скомканное письмо и с важным видом заявил:
     -- Тетка Хемулихи научила меня писать. Я знаю почти весь алфавит!
Все буквы, кроме в, э, и, й! Она мне диктовала, а я писал. Вот что она
говорит. -- Клипдасс перевел дух и начал с трудом читать:

"Дороге дет!

С огромным сожаленем, с чустом угрызеня соест несполненного долга  пшу
т строчк. Я нкак не могу прехать  на  ашу  садьбу,  но  надеюсь,  меня
простте за тако отраттельны поступок. Поерьте, я польщена, рада, что ы
обо мне скучаете, я пролла рек слез от досады, что малыш  Шнырек  решл
женться. Не знаю, как ыразть благодарность за то, что ы спасл меня, не
дал Морре меня съесть, за то, что ы познакомл  меня  с  очаровательным
клпдассам. Должна прзнаться, что мне с клпдассам ужасно  хорошо,  даже
садебны  пр  не  может  ыманть  нас  з  дома.  Мы  целым  дням   граем
осптательные  гры,  мечтаем  о  полезно  для  здороя  зме  с   быстрым
скольженем по снегу. Чтобы хоть немного обрадоать ас, посылаю  садебны
подарок, надеюсь, он украст кофеную банку Шнырька!

     Шестьсот деяносто деять прето от клпдассо.

     С благодарностью любою.

                                                        Тетка Хемулх".

     На холмах все замерло.
     -- Что такое "отраттельный"? -- спросил я.
     -- Ясное дело -- отвратительный, -- отвечал Клипдасс.
     -- А тебе нравятся  воспитательные  игры?  --  осторожно  спросил
Фредриксон.
     -- Ужасно нравятся! -- сказал Клипдасс.
     Я сел, слегка ошарашенный.
     -- Будь  добр,  разверни   пакет!  --  крикнул  Шнырек.  Клипдасс
торжественно  перегрыз  веревочку,  и  все  увидели  фотографию  тетки
Хемулихи в полный рост: тетка Хемулихи -- королева клипдассов.
     -- А нос у нее вовсе не отъеден! -- воскликнул Шнырек. --  Как  я
счастлив! Вот здорово!
     -- Дорогой, взгляни на рамку, -- сказала Сос.
     Мы все взглянули и ахнули. Рамка была  из  настоящего  испанского
золота с розами из топазов и хризолитов по  углам.  А  по  внутреннему
краю шла  полоска  из  бриллиантов  (обратная  сторона  была  украшена
простенькой бирюзой).
     -- Как ты думаешь, их можно отковырнуть? -- поинтересовалась Сос.
     -- Конечно, можно! -- восторженно крикнул Шнырек.
     И как раз в эту минуту со стороны залива донесся громовой голос:
     -- Ну! Семьсот пещер в моей маленькой конуре!  Я  знай  себе  жду
утреннего кофе, а ни один из вас и не думает удружить старому Эдварду!

     Прошло уже несколько дней с тех пор,  как  Муми-папа рассказал  о
свадьбе  Шнырька.  Папа  сидел  с  семьей  на  веранде.  Был  ветреный
сентябрьский вечер. Муми-мама сварила кофе,  приготовила бутерброды  с
джемом и по-праздничному украсила дом.
     -- Ну так что же?.. -- с интересом спросила она.
     -- Сегодня   я  закончил  писать  мемуары,  --  сказал  папа.  --
Заключение будет записано в сорок пять минут седьмого. Я имею  в  виду
последнюю фразу. И вы сами решите, понравится ли вам она.
     -- А там ничего не будет сказано о  том,  как  ты  бродяжничал  с
хатифнаттами? -- спросил Снусмумрик.
     -- Нет,  --  ответил   папа.  --  Понимаешь,  это  должна    быть
поучительная книга.
     -- Потому-то и надо было об этом написать! -- воскликнул Снифф.
     -- Ш-ш-ш... -- погрозила ему коготком Муми-мама. -- А я  появлюсь
в этой книге? -- И при этом ужасно покраснела.
     Папа сделаал три больших глотка  из  своего  большого  стакана  с
соком и ответил:
     -- Слушай меня  внимательно,  сынок,  ведь  в  последнем  отрывке
рассказывается о том, как я нашел твою маму.
     Тут он открыл черную тетрадь и стал читать.

     Наступила  осень,  и  серые  дожди  надолго   заволокли    остров
Самодержца густым туманом.
     Я был твердо уверен в том, что наш  блистательный  эксперимент  с
"Морским оркестром" был только началом большого путешествия в огромный
мир. Однако вышло иначе.  Это  приключение  оказалось  вершиной  нашей
жизни, самым замечательным событием, но без продолжения.
     По возвращении  домой,  когда  суматоха,  связанная  со  свадьбой
Шнырька, улеглась, Фредриксон начал совершенствовать свое изобретение.
Одно  изменял,  другое  пристраивал,  прилаживал,  шлифовал,   чистил,
красил, и под  конец  "Морской  оркестр"  стал  походить  на  нарядную
гостиную.
     Иногда  Фредриксон  устраивал  прогулки   с    Самодержцем    или
Королевской Вольной колонией, но к обеду всегда возвращался.
     Я мечтал отправиться дальше, чахнул от тоски  по  большому  миру,
который ждал меня и никак не мог дождаться.  А  дождь  лил  сильнее  и
сильнее, и все время находилась работа:  то  надо  было  чинить  руль,
электропроводку или канатный люк, то что-нибудь переделывать.
     Пришло время штормов.
     Дом Мюмлы-мамы сдуло ветром,  а  дочь  ее,  Мюмла,  простудилась,
оттого что спала на дворе. Дождь накапаал и в кофейную банку  Шнырька.
У одного меня был нормальный дом  с  хорошей  печкой.  Что  оставалось
делать? Разумеется, все потерпевшие, измученные неудачники  поселились
у меня в доме. Теперь мы жили одной семьей и вели  самую  обыкновенную
жизнь, а мне от этого становилось все скучнее и скучнее.
     Не могу описать, как это скверно, когда твои друзья либо женятся,
либо становятся королевскими  изобретателями.  Сегодня  ты  входишь  в
беспечную компанию любителей приключений, готовых отправиться в  любой
путь, как только наскучит оставаться на одном месте. Отправляйся, куда
только  захочешь,  перед  тобой  карта  всего  мира...   И    вдруг...
Путешествия перестают их интересовать! Им хочется жить  в  тепле!  Они
боятся дождя! Они начинают собирать вещи,  которые  некуда  поместить!
Они говорят только о разных пустяках... Ни на что  серьезное  они  уже
решиться не могут... Раньше они прилаживали парус, а  теперь  строгают
полочки для фарфоровых безделушек. Ах, разве можно  говорить  об  этом
без слез!
     Хуже всего было то, что домоседы заразили и  меня  своим  оседлым
настроением. Чем уютнее мне становилось сидеть с ними  у  камина,  тем
труднее было снова стать свободным и  смелым,  как  морской  орел.  Вы
понимаете меня, дорогие читатели? Я сидел взаперти,  все  помыслы  мои
были о свободе, а за окном бушевал шторм и лил дождь.
     В тот особенно важный вечер, о котором я сейчас расскажу,  погода
была прескверная. Крыша дрожала и скрипела, порывы юго-западного ветра
рвали на части идущий из трубы  дым,  дождь  сильно  стучал  по  крыше
веранды (я переделал капитанский мостик в  веранду,  пристроив  к  ней
узорчатые перила).
     -- Мама! Ты почитаешь нам вслух? -- попросили малыши  Мюмлы-мамы,
лежа в кроватках.
     -- Конечно,  почитаю,  --  отвечала  Мюмла-мама,  --  на  чем  мы
остановились?
     --...Полицейский... инспектор Твиге...  медленно...  подкрался...
ближе! -- отбарабанили малыши.
     -- Хорошо, -- сказала им мама. --  "Полицейский  инспектор  Твиге
медленно подкрался ближе.  Что  это  там  блеснуло,  дуло  револьвера?
Полный холодной решимости нанести карающий удар, он скользнул  дальше,
остановился и снова начал продвигаться вперед"...
     Я рассеянно слушал Мюмлу-маму, ведь этот  рассказ  я  знал  почти
наизусть.
     -- А мне эта история нравится, -- сказало привидение, вышивая  на
черном  фланелевом  мешочке  для  гвоздей  скрещенные  белые  кости  и
поглядывая на часы.
     Шнырек сидел у самого  камина  и  держал  Сос  за  лапку.  Юксаре
раскладывал  пасьянс.  Фредриксон  лежал  на  животе  и   рассматривал
картинки в книге "Путешествие по океану". В доме было тепло  и  уютно.
Чем дольше я глядел на все это, тем беспокойнее становилось у меня  на
душе. По лапкам забегали мурашки. Дребезжащие оконные стекла то и дело
облизывала морская пена.
     -- А каково плыть по морю в такую ночь... -- сказал я.
     -- Восемь баллов. Если  не  больше,  --  подхватил  Фредриксон  и
продолжал разглядывать волны на картинках.
     -- Пойду-ка гляну, какая погода, -- пробормотал я  и  выскользнул
за дверь. С минуту я стоял неподвижно и прислушивался.
     Грозный шум волн наполнял мрак, окружавший  меня.  Я  принюхался,
прижал уши к голове и пошел  навстречу  ветру.  Шторм,  рыча,  тут  же
набросился на меня, и я зажмурил глаза,  чтобы  не  видеть  неописуемо
страшных сил, вырвавшихся на свободу осенней ночью. Лучше не думать  о
таких кошмарных вещах...
     Впрочем, это был один из немногих случаев, когда я вовсе ни о чем
не думал... Я знал лишь, что мне нужно спуститься к берегу, к  ревущим
волнам.  Это  было  предчувствие.  В  жизни  оно  часто  приводит    к
удивительным результатам.
     Луна вышла из-за ночных туч, и в ее свете  мокрый  песок  засиял,
как металл. Волны с  грохотом  бились  о  берег,  словно  строй  белых
драконов, которые, выпустив когти, кидаются на препятствие,  отступают
со скрежетом назад, в темноту, и снова возвращаются.
     Я и сейчас содрогаюсь от этих воспоминаний!
     Что же заставило меня наперекор ночи и холоду (а для  муми-тролля
нет ничего хуже холода) блуждать в ту знаменательную ночь, в ту  самую
ночь, которая послала Муми-маму на наш остров?  (Ах,  игра  свободного
случая -- что это за удивительная вещь!)
     Уцепившись за дощечку, она плыла по волнам; ее то кидало,  словно
мяч, в залив, то уносило назад в море. Я ринулся на отмель и  закричал
изо всех сил:
     -- Я здесь!
     Вот она появилась снова. Она выпустила доску из лапок, и ее несло
на гребне волны прямо ко мне. Не моргая, смотрел я  на  приближающийся
ко мне водяной вал. Через секунду потерпевшая была в моих объятиях,  и
мы беспомощно закружились в кипящем водовороте.
     С неведомой мне ранее силой я  крепко-накрепко  уперся  ногами  в
песчаное дно и выбрался на берег. Волны жадно хватали меня за хвост, а
я упирался, боролся и наконец положил свою прекрасную ношу на берег, в
безопасном, подальше от жестокого моря, месте. Ах, это было совсем  не
то, что спасать тетку Хемулихи! Ведь теперь это был муми-тролль, как и
я сам, но  еще  красивее,  чем  я:  маленький  тролль  женского  рода,
которого я спас!
     Она села и запричитала:
     -- Где моя сумка? Спасите же мою сумку!
     -- Вы держите ее в своих лапках, -- сказал я.
     -- Ах, так она при мне! -- воскликнула она. -- Какая радость...
     Она тут же открыла ее и, порывшись, извлекла пудреницу.
     -- По-моему, морская вода испортила пудру, --  огорченно  сказала
она.
     -- Не важно, вы и без нее прекрасны, -- галантно заметил я.
     Она взглянула на меня -- о, это  был  неописуемый  взгляд!  --  и
сильно покраснела.

     Позвольте мне остановиться на этом столь значительном рубеже моей
бурной молодости, позвольте мне закончить свои  мемуары  на  том,  как
Муми-мама -- самая прекрасная из муми-троллих -- вошла  в  мою  жизнь!
Она ласковым и понимающим взглядом посмотрела на все мои ребячества, и
я стал вести себя здраво и разумно, и вместе с тем жизнь моя  утратила
очарование дикой свободы... Эта утрата, по-видимому, и  засадила  меня
за мемуары.
     Все, о чем я пишу, случилось ужасно давно,  но  теперь,  когда  я
оживил в памяти эти  события,  мне  кажется,  что  подобное  могло  бы
произойти со мной снова, хотя уже на совершенно иной лад.
     Я откладываю в сторону перо, которым писал свои  мемуары,  твердо
уверенный в том, что прекрасная пора приключений  наперекор  всему  не
окончена -- ведь это было бы довольно печально.
     Пусть каждый достойный уважения муми-тролль задумается над  моими
переживаниями, моим мужеством, здравым смыслом, моими добродетелями, а
возможно, и над моими  глупостями  (если  он  еще  не  принял  решение
набираться ума-разума на собственном опыте)...
     На этом мемуары заканчиваются. Но за ними следует важный эпилог.
     Переверните страницу!

     ЭПИЛОГ

     Муми-папа отложил перо и молча окинул взглядом свою семью.
     -- Молодец! -- растроганно сказала Муми-мама.
     -- Молодец, папа, -- подтвердил Муми-тролль. --  Теперь  ты  стал
знаменитым.
     -- Это почему же? -- прямо-таки подскочил папа.
     -- Прочтут твои мемуары и решат, что ты знаменитый,  --  уверенно
заявил Муми-тролль.
     Писатель весело помахал ушами.
     -- Может статься!
     -- Ну а потом, -- крикнул Снифф, -- что было потом?
     -- Ах,  потом...   --   Папа    сделал    неопределенный    жест,
подразумевавший дом, семью, сад, Муми-дол, вообще все, что идет следом
за молодостью.
     -- Дорогие дети, -- робко сказала Муми-мама,  --  потом  началось
это...
     Внезапно веранда задрожала от порыва ветра. Хлынул дождь.
     -- Каково-то плыть по морю в  такую  ночь,  --  пробормотал  папа
словно про себя.
     -- Ну а мой папа как же? Юксаре? Что с ним сталось? И что было  с
мамой? -- спросил Снусмумрик.
     -- А со  Шнырьком?  --  крикнул  Снифф.  --  Куда  ты  дел  моего
единственного папу? Уж я не говорю про его  коллекцию  пуговиц  и  про
зверюшку Сос!
     На веранде наступила тишина.
     И тут, именно в самый важный для  всей  этой  истории  момент,  в
дверь постучали. Раздались три сильных, коротких стука.
     Муми-папа вскочил.
     -- Кто там?
     Кто-то басом ответят:
     -- Отвори! Ночь мокрая и холодная!
     Муми-папа широко распахнул дверь.
     -- Фредриксон! -- крикнул он.
     И на веранду действительно  вошел  Фредриксон,  стряхнул  с  себя
капли дождя и сказал:
     -- Привет! Привет! Не сразу мы вас нашли.
     -- Ты  ни  капельки  не  постарел!  --   восторженно   воскликнул
Муми-папа. -- Ах, как замечательно! Ах, какая радость!
     Тут послышался глухой голос:
     -- В  такую   роковую  ночь  забытые  кости  стучат  громче,  чем
когда-либо! -- И из рюкзака Фредриксона, приветливо улыбаясь, выползло
привидение собственной персоной.
     -- Добро пожаловать! -- сказала Муми-мама. -- Не хотите ли кофе?
     -- Спасибо, спасибо, -- отвечал  Фредриксон.  --  Чашечку  мне  и
чашечку привидению. И еще несколько чашечек для тех, кто еще за дверью.
     -- А там еще кто-нибудь? -- спросила Муми-мама.
     -- Родители пришли. Только они вроде как стесняются.
     Снифф и Снусмумрик выбежали прямо под дождь, а там стояли их папы
и мамы! Они мерзли, но ужасно стеснялись,  оттого  что  так  долго  не
давали о себе знать. Там стоял Шнырек и держал за лапку зверюшку  Сос,
а еще стояли большие чемоданы с коллекцией пуговиц. Тут же были Юксаре
с погасшей трубкой во рту, и растроганная до слез Мюмла-мама, и Мюмла,
и тридцать четыре малыша Мюмлы-мамы, и, конечно, малышка  Мю  (которая
нисколечко не подросла). И когда они все вместе поднялись на  веранду,
стало так тесно, что стены ее выгнулись наружу.
     Эту ночь невозможно описать!
     Такого количества вопросов, восклицаний,  объятий,  объяснений  и
чашек кофе еще не видела ни одна веранда, а когда папа и  мама  Сниффа
начали раскладывать пуговицы по сортам и тут же подарили сыну половину
коллекции, поднялась такая  суматоха,  что  Мюмла-мама  собрала  своих
детей и стала прятать их по шкафам.
     -- Тихо! -- прикрикнул на них Фредриксон. -- Завтра...
     -- Завтра... -- повторил Муми-папа с юношеским блеском в гдазах.
     -- Завтра мы снова отправляемся на поиски Приключения! -- объявил
Фредриксон. -- Мы улетаем на "Морском  оркестре"!  Все  вместе.  Мамы,
папы и дети!
     -- Не завтра, а уже сегодня! -- уточнил Муми-тролль.
     И туманной предрассветной ранью вся компания высыпала в  сад.  На
востоке небо уже чуть посветлело в ожидании восхода солнца, а оно  уже
было готово  вот-вот  взойти.  Ночь  кончалась,  и  все  очень  хотело
начаться сначала.
     Распахнулись новые ворота  в  Невероятное  и  Возможное.  Начался
Новый День, когда все может случиться, если ты не имеешь ничего против
этого.

        Туве Янссон. Шляпа волшебника

                         Перевод В.А.Смирнова

        ВСТУПЛЕНИЕ

     Первый снег пал на Муми-дол хмурым утром. Он подкрался, густой  и
безмолвный, и за несколько часов выбелил всю долину.
     Муми-тролль стоял на крыльце, смотрел, как зима пеленает землю  в
свой белый саван, и думал спокойно: "Вечером мы погрузимся в  спячку".
Ведь все муми-тролли делают так в ноябре (и, по  правде  сказать,  это
очень разумно, если кто не любит холода и темноты). Он  закрыл  дверь,
неслышным шагом подошел к маме и сказал:
     - Идет снег.
     - Знаю, - ответила мама. - Я уже  приготовила  для  вас  самые
теплые одеяла. Можешь  лечь  наверху  в  западной  комнате  вместе  со
Сниффом.
     - Снифф ужасно храпит, - сказал Муми-тролль. -  Можно  я  лягу
вместе со Снусмумриком?
     - Как хочешь, - отвечала Муми-мама. - Тогда устроим  Сниффа  в
восточной.
     Муми-семейство, все его друзья и  знакомые  готовились  к  долгой
зимней спячке серьезно и обстоятельно.
     Муми-мама накрыла стол на веранде, но в чашке у каждого были лишь
хвойные  иголки.  (Совершенно  необходимо,  чтобы  желудок  был  набит
хвойными иголками, если предстоит проспать целых три  месяца  подряд.)
После обеда (а он казался уж совсем  безвкусным)  все  чуть  серьезнее
обычного пожелали друг другу доброй  ночи,  и  Муми-мама  велела  всем
вычистить зубы. А Муми-папа обошел весь дом, закрыл все двери и ставни
и обернул люстру сеткой от комаров, чтобы не запылилась. Потом  каждый
залез в свою кровать, устроил в ней ямку поуютнее, укрылся  с  головой
одеялом и стал думать о чем-нибудь приятном. И только  Муми-тролль  со
вздохом сказал:
     - Какую уйму времени мы теряем зря!
     - Ничуть! - отозвался Снусмумрик. - Нам снятся сны. А когда мы
проснемся, уже будет весна...
     - Мм... - пробормотал Муми-тролль, уже погружаясь  в  сумрачный
мир сновидений.
     А на дворе сыпал снег, мелко, но густо. Он уже завалил крыльцо  и
грузными шапками свешивался с крыши, с наличников окон. Весь  Муми-дом
скоро должен был  превратиться  в  сплошной  пухлый  сугроб.  Одни  за
другими переставали тикать часы - пришла зима.

        ГЛАВА ПЕРВАЯ,

           в которой рассказывается о том, как Муми-тролль,
            Снусмумрик и Снифф нашли шляпу Волшебника, как
          неизвестно откуда появились пять маленьких тучек,
                    а Хемуль обзавелся новым хобби

     Как-то весенним утром, часа в  четыре, над  Муми-долом  пролетела
первая кукушка. Она уселась на синюю  крышу  Муми-дома  и  прокуковала
восемь раз - с легкой хрипотцой, понятно, потому что весна была еще в
самом начале.
     Ну  а  потом  кукушка  полетела  дальше  на  восток.  Муми-тролль
проснулся и долго лежал, уставясь в потолок и соображая,  где  он.  Он
проспал сто ночей и сто дней подряд, он был еще овеян  сновидениями  и
не хотел расставаться со сном.
     Но, перевернувшись с боку  на  бок,  чтобы  найти  новое  удобное
положение, он увидел такое, что сон с него как  рукой  сняло.  Кровать
Снусмумрика была пуста.
     Муми-тролль так и подскочил в постели.
     Ну конечно! Шляпы Снусмумрика тоже нигде не видать.
     - Это надо же! - сказал Муми-тролль.
     Он подошел к раскрытому окну и выглянул во двор. Ага,  Снусмумрик
воспользовался  веревочной  лестницей.  Муми-тролль  перебрался  через
подоконник и, осторожно переступая коротенькими ножками, спустился  по
лестнице вниз.
     На сырой земле отчетливо виднелись отпечатки ног Снусмумрика. Они
были запутанные, словно куриный след, и не  было  никакой  возможности
определить, куда он направился. Местами следы делали длинные прыжки  и
перекрещивались между собой. "Это он от радости, - размышлял про себя
Муми-тролль. - А вот тут он перекувырнулся, уж это точно".
     Муми-тролль поднял голову  и  прислушался.  Где-то  далеко-далеко
Снусмумрик играл на губной гармошке, играл свою самую веселую песенку:
"Эй, зверятки, завяжите бантиком хвосты".
     Муми-тролль побежал  прямо  на  музыку  и  внизу  у  реки  увидел
Снусмумрика. Тот сидел на перилах моста, нахлобучив на лоб свою старую
шляпу, и болтал над водой ногами.
     - Привет, - сказал Муми-тролль, усаживаясь с ним рядом.
     - Привет, привет, - отозвался Снусмумрик,  не  отнимая  от  губ
гармошки.
     Солнце только что поднялось над верхушками деревьев и светило  им
прямо в лицо. А они жмурились от его лучей, болтали ногами над бегущей
сверкающей водой, и на сердце у них было привольно и беззаботно.
     По этой реке они не раз  отправлялись  в  большой  мир  навстречу
необыкновенным приключениям и в каждом путешествии обзаводились новыми
друзьями и  приводили  их  к  себе  домой,  в  Муми-дол.  Муми-папа  и
Муми-мама принимали всех незнакомцев с  невозмутимым  спокойствием  -
лишь ставили новые кровати да расширяли  обеденный  стол.  Так  вот  и
выходило, что в доме всегда было полно народу и каждый  занимался  чем
хотел, нисколько не заботясь о завтрашнем дне. Ну и, разумеется, время
от времени в доме случались потрясающие, прямо-таки ужасные  вещи,  но
зато уж на скуку никто пожаловаться не  мог.  (А  ведь  это  как-никак
делает честь любому дому.)
     Доиграв последнюю  строчку  своей  весенней  песенки,  Снусмумрик
сунул гармошку в карман и спросил:
     - Снифф проснулся?
     - Вряд ли, - ответил Муми-тролль. - Он всегда  просыпается  на
неделю позже других.
     - Тогда нужно его разбудить, - решительно сказал  Снусмумрик  и
спрыгнул с перил. - В такой славный денек непременно  надо  придумать
что-нибудь совсем необыкновенное.
     Муми-тролль стал под окошком восточной мансарды и,  сунув  в  рот
лапы, дал сигнал по одним им  понятной  тайной  системе:  три  простых
свистка и один долгий. (Это означало: есть  дело.)  Слышно  было,  что
Снифф перестал храпеть, но не шелохнулся.
     - А ну-ка еще раз! - сказал Снусмумрик, и они повторили  сигнал
с удвоенной силой.
     Окошко с треском распахнулось.
     - Я сплю! - сердито крикнул Снифф.
     - Давай к нам, да  не  сердись,  -  сказал  Снусмумрик.  -  Мы
задумали что-то совсем необыкновенное.
     Снифф навострил помятые со сна уши и спустился вниз по веревочной
лестнице. (Пожалуй, нелишне  упомянуть,  что  в  Муми-доме  веревочные
лестницы были под каждым окном: ведь выходить каждый раз через крыльцо
- такая морока!)
     День и вправду обещал быть чудесным. Повсюду было  полно  еще  не
совсем проснувшейся от долгой  зимней  спячки  ползучей  мелюзги,  она
шныряла во все стороны  и  заново  знакомилась  друг  с  другом.  Одни
проветривали платье и чистили щеткой усы, другие  строили  себе  дома,
третьи на все лады готовились к встрече весны. Муми-тролль, Снусмумрик
и Снифф то и дело останавливались посмотреть, как  строится  дом,  или
послушать какую-нибудь ссору. (Это часто случается в первые дни весны,
потому что когда выходишь из спячки, с утра нередко бываешь  в  дурном
настроении.) На ветвях деревьев сидели древесные феи, расчесывая  свои
длинные волосы, а в снегу, островками, лепившимися с северной  стороны
стволов, прокладывали длинные ходы мыши и прочая мелюзга.
     - С новой весной! - сказал один пожилой уж. - Как зимовалось?
     - Спасибо, ничего, - ответил Муми-тролль.  -  А  вам,  братец,
хорошо спалось?
     - Отлично, - ответил уж. - Кланяйтесь от меня папе и маме!
     Такие  вот  примерно  разговоры  вели  они   с    многочисленными
личностями, попадавшимися  им  по  пути.  Но  чем  выше  в  гору,  тем
безлюднее становилось вокруг, и под конец им лишь изредка  встречались
хлопотливые мыши-мамы, занятые весенней уборкой.
     - Ой, как неприятно! - сказал Муми-тролль, высоко подбирая лапы
на тающем снегу. - Муми-тролли не любят, когда так много  снегу.  Это
мне мама сказала. - Он чихнул.
     - Послушай-ка, Муми-тролль, - сказал Снусмумрик. - Есть  идея.
Что, если забраться на самую верхушку горы и сложить там  пирамиду  из
камней? Пусть знают, что мы первые побывали на вершине.
     - Идет, - сказал Снифф и  тотчас  двинулся  в  путь,  не  желая
никого пропускать впереди себя.
     На вершине разгуливал весенний ветер  и  на  все  четыре  стороны
распахивался голубой горизонт. На западе было море, на  востоке  река,
петляя, уползала в глубь Пустынных гор, на севере как  весенний  ковер
простирались дремучие леса, а на юге из трубы Муми-дома курился  дымок
- это Муми-мама варила к завтраку кофе.  Но  Снифф  ничего  этого  не
замечал. Потому что на  вершине  горы  лежала  шляпа,  точнее  говоря,
черный цилиндр.
     - Кто-то уже побывал тут до нас! - сказал он.
     Муми-тролль поднял шляпу и стал ее рассматривать.
     - Шляпа что надо, - сказал он. - Может,  будет  тебе  как  раз
впору, Мумрик?
     - Нет, нет, - ответил Снусмумрик (он очень  любил  свою  старую
зеленую шляпу). - Уж слишком новая!
     - А может, она понравится папе? - размышлял вслух Муми-тролль.
     - Захватим ее с собой, - сказал  Снифф.  -  А  теперь  я  хочу
домой. Смерть как хочется кофе. А вам?
     - Еще бы! - с жаром отозвались Муми-тролль и Снусмумрик.
     Вот как получилось, что они нашли шляпу Волшебника и забрали ее с
собой, не подозревая о том, что тем самым превратили Муми-дол в  арену
всяческого волшебства и удивительнейших событий.
     Когда Муми-тролль, Снусмумрик и Снифф вошли на веранду,  все  уже
попили кофе и разбрелись кто куда. Один только Муми-папа остался  дома
читать газету.
     - Так, так, - сказал он. - Стало быть, и вы  тоже  проснулись.
Удивительно пустая сегодня газета. Ручей прорвал запруду  и  уничтожил
поселение муравьев. Жертв не было. А еще в четыре часа утра  в  долину
прилетела первая весенняя кукушка и проследовала дальше на восток.
     - Посмотри-ка, что мы нашли, -  гордо  сказал  Муми-тролль.  -
Мировецкий черный цилиндр, как раз для тебя.
     Муми-папа оглядел шляпу со всех сторон, а  потом  примерил  перед
зеркалом в гостиной. Шляпа была для него чуточку великовата и  тяжела,
но общее впечатление было весьма внушительное.
     - Мама! - позвал Муми-тролль. - Поди-ка взгляни на папу!
     Муми-мама открыла дверь да так и застыла на пороге от удивления.
     - Ну как, идет? - спросил Муми-папа.
     - Идет-то идет, - отвечала Муми-мама. - У  тебя  в  ней  очень
мужественный вид. Вот разве что чуточку великовата.
     - А так не лучше будет? - спросил Муми-папа и сдвинул шляпу  на
затылок.
     - Мм... и так ничего, - сказала Муми-мама, - только,  пожалуй,
без шляпы ты выглядишь гораздо солиднее.
     Муми-папа оглядел себя в зеркале и спереди  и  сзади,  оглядел  с
боков и со вздохом положил шляпу на комод.
     - Ты права, - сказал он. - Не шляпа красит человека, а человек
шляпу.
     - Не то хорошо, что хорошо, а что к  чему  идет,  -  добродушно
заметила Муми-мама. - Ешьте побольше яиц, дети, ведь  вы  прожили  на
хвойных иголках целую зиму!
     И она снова ушла на кухню.
     - Но ведь  должна  же  она  на  что-нибудь  пригодиться!  -  не
унимался Снифф. - Такая прекрасная шляпа!
     - Используем ее вместо корзины для бумаг, - ответил Муми-папа и
удалился наверх писать мемуары (большую книгу о своей бурной юности).
     Снусмумрик поставил шляпу на пол между комодом и кухонной дверью.
     - Ну вот, теперь у вас прибавилось  обстановки,  -  сказал  он,
широко ухмыляясь: радость обладания вещами была ему совершенно  чужда.
Он вполне обходился старым платьем,  которое  носил  с  того  момента,
когда родился (где и как - неизвестно),  и  единственное,  с  чем  он
никогда не расставался, была губная гармошка.
     - Покончите с завтраком, пойдем  проведаем  снорков,  -  сказал
Муми-тролль и, прежде чем выйти в сад, бросил яичную скорлупу в  новую
корзину для  бумаг,  потому  что  (иногда)  он  был  очень  аккуратный
мумитролль.
     Гостиная опустела. А в углу, между комодом  и  дверью  на  кухню,
осталась шляпа Волшебника с яичной скорлупой. И тут сотворилось  чудо:
яичная скорлупа начала преображаться.
     Дело в том, что всякая вещь, если она достаточно долго пролежит в
шляпе Волшебника, превращается в нечто совершенно иное  -  и  никогда
нельзя знать заранее, во что именно.  Муми-папе  ужасно  повезло,  что
шляпа ему не подошла: побудь он в ней чуточку  подольше  -  и  только
покровителю всех троллей и Сниффов известно, какая участь его ожидала.
     Муми-папа заработал лишь легкую  головную  боль  (которая  прошла
после обеда). Зато яичные скорлупки, оставшиеся в  шляпе,  мало-помалу
начали менять свой вид. Они сохранили белый цвет, но все росли и росли
в размерах и стали мягкими  и  пухлыми.  Немного  погодя  они  целиком
заполнили шляпу, а потом из шляпы выпорхнули  пять  маленьких  круглых
тучек. Они выплыли на веранду, мягко спустились с крыльца и повисли  в
воздухе над самой землей. А в шляпе Волшебника стало пусто.
     - Это надо же! - сказал Муми-тролль.
     - Уж не пожар ли? - обеспокоенно спросил Снорк.
     Тучки неподвижно стояли перед ними и словно чего-то ждали.
     Фрекен Снорк тихонечко протянула лапу и потрогала тучку,  которая
была к ней поближе.
     - Совсем как вата! - удивленно сказала она.
     Тут все придвинулись ближе и стали ощупывать тучки.
     - Подушка, да и только, - сказал Снифф.
     Снусмумрик осторожно толкнул одну из тучек. Она проплыла  немного
в воздухе и снова застыла на месте.
     - Чьи они? - спросил Снифф. - Как они попали на веранду?
     Муми-тролль только покачал головой в ответ.
     - Таких чудес со мной еще  не  вытворялось,  -  сказал  он.  -
Пожалуй, надо позвать маму.
     - Нет, нет! - возразила фрекен Снорк. - Исследуем их сами.  -
Она прижала тучку к земле и погладила ее лапами. -  Какая  мяконькая!
- В следующее мгновение она  уже  сидела  на  тучке  и  с  хихиканьем
подскакивала на ней.
     - А я-то! А я-то! - завопил Снифф и мигом взобрался  на  другую
тучку. - А ну давай!
     И только он крикнул: "А ну давай!" -  как  тучка  поднялась  над
землей и описала небольшую изящную дугу.
     - О господи! - изумленно воскликнул Снифф. - Она движется!
     Тут уж  и  все  остальные  взобрались  каждый  на  свою  тучку  и
закричали: "А ну давай! Гоп!"
     Тучки, словно большие послушные кролики, парили над  землей.  Ими
можно было управлять - это открытие сделал Снорк. Легкий нажим  одной
ногой - поворот. Обеими ногами - полный вперед. Чуть покачаешь тучку
- и она набирает высоту.
     Все это было страшно занятно.  Расхрабрившись,  они  взлетали  до
верхушек деревьев и даже на крышу
     Муми-дома. А Муми-тролль остановился на своей тучке  перед  окном
Муми-папы и громко крикнул: "Кукареку!" (Ему просто не пришло в голову
ничего более умного, в таком восторге он был.) Муми-папа выронил ручку
и бросился к окну.
     - Клянусь моим хвостом! - вырвалось у  него.  -  Клянусь  моим
хвостом!
     Больше он ничего не мог сказать.
     - Из этого выйдет мировая глава для твоих  мемуаров,  -  сказал
Муми-тролль и, подрулив к кухонному окну, позвал  маму.  Но  Муми-мама
спешно готовила мясо с картошкой и луком, и ей было некогда.
     - Что ты еще там придумал, золотко  мое?  -  спросила  она.  -
Смотри не упади!
     А внизу в саду Снорк и Снусмумрик  изобрели  новую  игру.  Они  с
разгона сталкивались друг с другом, и кто  сваливался  на  землю,  тот
проигрывал.
     - Сейчас я тебе покажу! - кричал Снусмумрик, пришпоривая тучку.
- А ну пошла!
     Но Снорк ловко вильнул в сторону и коварно напал на  него  снизу.
Тучка Снусмумрика накренилась, и  он  воткнулся  головой  в  цветочную
клумбу, да так, что шляпа налезла ему на нос.
     - Третий раунд! - закричал Снифф - он был судьей и парил  чуть
повыше противников. - Счет два - один! По местам! Готовы? Начали!
     - Прокатимся немножечко вместе? - предложил Муми-тролль  фрекен
Снорк.
     - С удовольствием, - ответила она и подрулила к нему. - А куда?
     - Давай разыщем Хемуля. То-то он удивится!
     Они облетели все излюбленные места Хемуля, но его нигде не было.
     - Обычно он никогда не уходит из дому надолго, - сказала фрекен
Снорк. - В последний раз,  когда  я  его  видела,  он  разбирал  свои
почтовые марки.
     - Так ведь это было полгода назад, - заметил Муми-тролль.
     - Ой, верно! - отозвалась фрекен Снорк. - Ведь мы же  проспали
всю зиму.
     - И сладко тебе спалось? - спросил Муми-тролль.
     Фрекен Снорк с изяществом перепорхнула через верхушку  дерева  и,
немного подумав, ответила:
     - Мне снился страшный сон. Какой-то противный  дядька  в  черном
цилиндре глядел на меня и усмехался.
     - Странно, - сказал Муми-тролль. - И мне то же самое  снилось.
А что, он был в белых перчатках?
     - Вот-вот, - кивнула фрекен Снорк.
     Они плавно парили между деревьями, думая о  своем  сне,  и  вдруг
увидели Хемуля. Он брел по лесу, заложив руки за спину  и  уставившись
носом  в  землю.  Муми-тролль  и  фрекен  Снорк  спланировали    вниз,
пристроились у него по бокам и разом крикнули:
     - С добрым утром!
     - Ой! - вскрикнул Хемуль. - Ну и испугался же я! Разве  вы  не
знаете, что мне нельзя устраивать такие  сюрпризы?  У  меня  сердце  в
пятки уходит.
     - Ах, прости, - сказала фрекен Снорк. - А ты видишь, на чем мы
едем?
     - Диковина, ничего не скажешь, - ответил Хемуль. -  Ну  да  уж
мне не в новинку, что у вас что  ни  шаг  -  то  диковина.  А  я  вот
захандрил.
     - С чего бы это?  -  сочувственно  спросила  фрекен  Снорк.  -
Хандрить в такой славный денек!
     Хемуль покачал головой.
     - Не поймете вы меня.
     - Как-нибудь   постараемся,  -  сказал  Муми-тролль.  -  Опять
потерял какую-нибудь опечатку?
     - Как раз нет, - мрачно ответил Хемуль. - У меня все цело. Все
до единой марки. Моя коллекция совершенна.
     - Ну так что же тогда? - подбодрила его фрекен Снорк.
     - Я знал, что вы меня не поймете.
     Муми-тролль  и  фрекен  Снорк  озабоченно   переглянулись.    Они
поотстали от Хемуля из уважения к его горю и держались теперь  позади.
А Хемуль продолжал брести дальше. Они  терпеливо  выжидали,  когда  он
поведает им свою печаль.
     И вот немного погодя Хемуль воскликнул:
     - Нет! Это бессмысленно...
     А еще немного погодя сказал:
     - К чему все, все?  Можете  использовать  мою  коллекцию  вместо
туалетной бумаги!
     - Да что с тобой, Хемуль!  -  взволнованно  воскликнула  фрекен
Снорк. - Ты прямо-таки кощунствуешь. У тебя  самая  лучшая  коллекция
марок на свете!
     - В  том-то  и  дело!  -  в  отчаянии  сказал  Хемуль.  -  Она
закончена! На свете нет ни одной марки, ни одной опечатки, которой  бы
у меня не было. Ни одной, ни одинешенькой. Чем же мне теперь заняться?
     - Я,  кажется,  начинаю   понимать,   -    медленно    произнес
Муми-тролль.  -  Ты  перестал  быть   коллекционером,    теперь    ты
всего-навсего обладатель, а это вовсе не так интересно.
     - Да, - с убитым видом подтвердил Хемуль, - вовсе не интересно.
     Он остановился и повернул к ним нахмуренное лицо.
     - Милый Хемуль, - сказала фрекен Снорк и тихонько похлопала его
по руке. - Я вот что надумала. Не начать ли тебе собирать  что-нибудь
другое, совсем другое?
     - Это идея, - согласился  Хемуль.  Но  морщины  по-прежнему  не
сходили с  его  лба:  он  попросту  не  мог  радоваться  после  такого
серьезного огорчения.
     - Ну, скажем, бабочки? - предложил Муми-тролль.
     - Это исключено, - сказал Хемуль, и  лицо  его  помрачнело  еще
больше. - Бабочек коллекционирует мой двоюродный брат.  А  я  терпеть
его не могу.
     - Ну а кинозвезды? - спросила фрекен Снорк.
     Хемуль лишь презрительно фыркнул.
     - Может быть,  драгоценности?  -  с  надеждой  спросила  фрекен
Снорк. - Ведь драгоценностям никогда не будет конца!
     - Тьфу! - только и сказал Хемуль.
     - Ну больше я ничего не могу придумать, - молвила фрекен Снорк.
     - Ладно, что-нибудь мы тебе подберем, - утешил его Муми-тролль.
- Уж мама-то наверняка сумеет. Да, кстати, ты не видал Ондатра?
     - Он еще спит, - грустно ответил Хемуль.  -  Он  считает,  что
незачем вставать так рано, и, в сущности, он прав.
     И Хемуль в одиночестве побрел дальше по лесу.
     А Муми-тролль и фрекен Снорк поднялись над верхушками деревьев и,
плавно покачиваясь, поплыли  в  солнечном  блеске.  При  этом  они  не
переставая  думали  о  том,   что    бы    предложить    Хемулю    для
коллекционирования.
     - Может быть, раковины? - сказала фрекен Снорк.
     - Или пуговицы от штанов? - сказал Муми-тролль.
     Когда они вернулись домой обедать. Хемуль поджидал их на крыльце.
Он весь так и сиял от радости.
     - Ну? - спросил Муми-тролль. - На чем же ты остановился?
     - Растения! - воскликнул Хемуль. - Займусь ботаникой. Это меня
Снорк надоумил. Соберу самый замечательный гербарий на свете!
     И  он  развернул  полы  юбки  [Хемуль  всегда  ходил  в   платье,
унаследованном от тетки. Подозреваю, что все  хемули  ходят  в  юбках.
Странно, но факт. (Здесь и далее  примеч.  автора.)]  и  показал  свою
первую добычу. Это был тоненький стебелек гусиного  лука,  облепленный
комьями земли и листьями.
     - Gagea lutea,  -  гордо  сказал  Хемуль.  -  Номер  первый  в
коллекции. Безупречный экземпляр.
     Он вошел в дом и вывалил содержимое юбки на обеденный стол.
     - Ступай-ка в уголок,  -  сказала  Муми-мама.  -  Здесь  будет
стоять суп. Ну как, все в сборе? Ондатр еще спит?
     - Без задних ног, - высказался Снифф.
     - Веселый был сегодня денек?  -  спросила  Муми-мама,  наполняя
тарелки.
     - Ужасно веселый! - хором ответило все Муми-семейство.
     Когда наутро  Муми-тролль  пошел  выпустить  тучки  из  дровяного
сарая, их там не оказалось. И никому в голову не пришло, что они имеют
какое-либо отношение к пяти яичным скорлупкам, которые как ни в чем не
бывало снова лежали в шляпе Волшебника.

        ГЛАВА ВТОРАЯ,

           в которой рассказывается о том, как Муми-тролль
          превратился в страшилище и в конце концов отомстил
           муравьиному льву, а также о таинственном ночном
                 похождении Муми-тролля и Снусмумрика

     Как-то тихим теплым днем, когда над  долиной  шел  летний  дождь,
обитатели Муми-дома решили сыграть в прятки.
     Снифф отошел в угол, закрыл лапами лицо и стал громко считать  до
десяти. Затем повернулся и начал искать,  сперва  в  обычных  потайных
местечках, а потом в необычных.
     Муми-тролль спрятался под столом на веранде, но на  душе  у  него
было неспокойно: слишком уж неподходящее место он  выбрал,  это  факт.
Снифф непременно приподымет скатерть, и тогда он  пропал.  Муми-тролль
отчаянно шарил глазами вокруг, и  тут  его  взгляд  упал  на  цилиндр,
который кто-то задвинул в угол веранды.
     Лучше и не придумаешь! Снифф ни за что не догадается  искать  его
под шляпой. Муми-тролль быстро и бесшумно прополз в угол и натянул  на
себя шляпу. Она доходила  ему  лишь  до  живота,  но  это  ничего.  Он
присядет, подберет хвост и станет совсем невидим.
     Муми-тролль знай себе похихикивал, слыша,  как  Снифф  одного  за
другим отыскивает участников игры. Хемуль, похоже, опять спрятался под
диван, на лучшее у него просто не хватает воображения. Ну а вот теперь
все гурьбой бегают по дому и ищут его, Муми-тролля.
     Он все ждал и ждал, и лишь  когда  его  взяло  опасение,  что  им
надоест искать, вылез из шляпы, просунул голову в дверь и сказал:
     - Я тута!
     Снифф посмотрел на него каким-то странно долгим взглядом, потом с
поразительным дружелюбием ответил:
     - Я сам тута.
     - Это кто такой? - прошептала фрекен Снорк.
     Остальные  лишь  покачали  головами  и   продолжали    пристально
рассматривать Муми-тролля.
     Бедняжка Муми-тролль! В шляпе Волшебника он превратился  в  очень
странное на вид существо. Все, что было у него округлым, стало  узким,
все маленькое - большим. А самым поразительным было то, что только он
один не видел, каким он стал.
     - Во  как  вы  все  удивились,  -  сказал   Муми-тролль,  делая
неуверенный шаг вперед на длинных шатучих ногах. - Вам ни за  что  не
догадаться, где я был!
     - А нам и дела нет, - сказал Снорк. - Ну а что  мы  удивились,
так это верно, тут кто угодно удивится, такой у тебя мерзкий вид.
     - Чего вы на меня надулись? - жалобно спросил  Муми-тролль.  -
А, понятно, вам слишком долго пришлось искать! Что же делать теперь?
     - По-моему, прежде всего ты  должен  представиться,  -  холодно
заметила фрекен Снорк. - Ведь мы знать не знаем, кто ты такой.
     Муми-тролль уставился на нее в оба глаза, но тут у него мелькнула
мысль, что это наверняка какая-то новая игра. Он весело  рассмеялся  и
сказал:
     - Я король Калифорнии!
     - А я сестра Снорка, - сказала фрекен Снорк.  -  Вот  это  мой
брат.
     - А меня зовут Снифф, - сказал Снифф.
     - А я - Снусмумрик, - сказал Снусмумрик.
     - Фу, какие вы  нудные,  -  сказал  Муми-тролль.  -  Не  могли
выдумать  ничего  оригинальнее.  Пошли  во  двор,  погода,    кажется,
проясняется.
     Он спустился с крыльца, и все последовали за  ним,  удивленные  и
полные недоверия.
     - Кто это? - спросил Хемуль, сидевший возле  дома  и  считавший
тычинки в подсолнухе.
     - Король Калифорнии, - нерешительно ответила фрекен Снорк.
     - Он что, будет жить с нами? - спросил Хемуль.
     - Это должен решить Муми-тролль, -  сказал  Снифф.  -  Ума  не
приложу, куда он запропастился.
     - Нет, порой ты и  вправду  бываешь  занятный!  -  расхохотался
Муми-тролль. - Подумать только - мы должны искать Муми-тролля!
     - А ты с ним знаком? - спросил Снусмумрик.
     - Ха-ха-ха!  -  закатывался   Муми-тролль.  -  Нашел  о    чем
спрашивать! Очень даже знаком, правда-правда!
     Казалось, еще немного - и он лопнет от восторга,  так  нравилась
ему новая игра. Да к тому же он полагал, что  великолепно  выдерживает
свою роль.
     - Когда же ты с ним познакомился? - спросила фрекен Снорк.
     - Мы родились одновременно, - отвечал Муми-тролль, не  в  силах
сдержать рвущееся наружу веселье. - Это такой  негодник!  Его  просто
нельзя пускать в порядочный дом!
     - Не смей так говорить о Муми-тролле! - вскипела фрекен  Снорк.
- Он самый лучший тролль на свете, и мы все ужасно любим его!
     Муми-тролль не помнил себя от восторга.
     - В самом деле? - сказал он. - Ну а на мой  взгляд,  он  сущий
разбойник, да и только!
     Фрекен Снорк разревелась.
     - А ну вали отсюда, - грозно сказал Снорк. - Не то мы тебя так
отдубасим, что своих не узнаешь!
     Муми-тролль опешил.
     - Ну, ну, - сказал  он.  -  Ведь  это  всего-навсего  игра.  Я
страшно рад, что вы так меня любите.
     - Никто тебя не любит! - пронзительно  крикнул  Снифф.  -  Бей
его,  ребята!  Гнать  отсюда  гадкого  короля,  пусть    знает,    как
наговаривать на нашего Муми-тролля!
     И все скопом набросились на бедняжку. Он был  слишком  ошеломлен,
чтобы защищаться, а когда вошел в раж, было уже  поздно:  он  лежал  в
самом низу галдящей кучи малы, во все стороны махавшей руками,  лапами
и хвостами.
     Тут на крыльцо вышла Муми-мама.
     - Что с вами, дети? - крикнула она. - Прекратить сию же минуту!
     - Даем взбучку королю Калифорнии! - всхлипнула фрекен Снорк. -
Так ему и надо!
     Муми-тролль выбрался из кучи малы рассерженный и обессилевший.
     - Мама! - крикнул он. - Они первые начали! Трое против  одного
- это несправедливо!
     - Согласна,  -  серьезно  ответила   Муми-мама.  -   Но    ты,
несомненно, раздразнил их. Кстати сказать, кто ты такой, малыш?
     - Прекратите эту глупую игру! - крикнул Муми-тролль. -  С вами
совсем неинтересно играть! Я Муми-тролль, а вот моя мама. Слышите?
     - Никакой ты не  Муми-тролль,  -  презрительно  сказала  фрекен
Снорк. - У Муми-тролля такие славные маленькие ушки,  а  у  тебя  вон
какие лопушищи!
     Муми-тролль  в  смятении  схватился  за  голову  и  нащупал  пару
большущих, в складках ушей.
     - Но ведь я же Муми-тролль! - в отчаянии крикнул он. - Неужели
вы мне не верите?
     - У Муми-тролля такой маленький,  аккуратненький  хвостик,  а  у
тебя хвостище, как щетка для чистки ламп, - сказал Снорк.
     Увы, это было так! Муми-тролль убедился в этом, ощупав себя сзади
дрожащими лапами.
     - У тебя глазищи  словно  тарелки,  -  сказал  Снифф.  -  А  у
Муми-тролля такие маленькие приветливые глазки.
     - Совершенно верно, - подтвердил Снусмумрик.
     - Ты самозванец, - заключил Хемуль.
     - Неужели никто мне не  верит?  -  воскликнул  Муми-тролль.  -
Мамочка, погляди на меня, уж ты-то должна узнать свое Муми-дитя.
     Муми-мама поглядела в его испуганные глаза-тарелки, она глядела в
них долго-долго и наконец сказала:
     - Да, это Муми-тролль.
     И  не  успела  она  это  промолвить,  как    Муми-тролль    начал
преображаться. Его глаза, уши и  хвост  уменьшились,  а  нос  и  живот
увеличились. И вот уже перед ними  стоит  Муми-тролль  во  всем  своем
великолепии, такой, каким был.
     - Иди же, я обниму тебя, - сказала Муми-мама.  -  Уж  моего-то
маленького Муми-сына я узнаю всегда, что бы ни случилось.
     Немного погодя в тот же день Муми-тролль и Снорк сидели  в  одном
из своих потайных местечек - под кустом жасмина в  круглом  гроте  из
зеленой листвы, укрывавшей их со всех сторон.
     - Да, но ведь кто-то же тебя заколдовал, иначе быть не может, -
сказал Снорк.
     Муми-тролль отрицательно покачал головой.
     - Я не видел ничего особенного, - ответил он. - Ничего  такого
не ел, не произносил никаких опасных слов.
     - А  не  попал  ли  ты,  случаем,  в  заколдованный   круг?   -
предположил Снорк.
     - Не знаю, - ответил Муми-тролль. -  Я  все  время  сидел  под
черной шляпой, которая у нас вместо корзины для бумаг.
     - В  шляпе?  Внутри?  -  переспросил  Снорк,  словно  осененный
догадкой.
     - Ну да.
     Они задумались  и  некоторое  время  сидели  молча,  потом  разом
воскликнули:
     - Все ясно, в ней-то и дело!
     И пристально посмотрели друг на друга.
     - Пошли! - сказал Снорк.
     Они поднялись на веранду и осторожно приблизились к шляпе.
     - Очень даже обыкновенная шляпа, - сказал Снорк. - Разумеется,
если не принимать во внимание, что цилиндр,  вообще-то  говоря,  шляпа
очень даже необыкновенная.
     - Но как узнать,  что  это  она  все  наделала? - спросил Муми-
тролль. - Я в нее больше не полезу!
     - Может, заманим туда кого-нибудь? - предложил Снорк.
     - Но ведь это подло! - возразил Муми-тролль. - Почем знать,  а
вдруг этот кто-нибудь уже не превратится в самого себя?
     - А если взять врага?
     - Гм... - отозвался Муми-тролль. - Кого именно?
     - Дикобраза, - сказал Снорк.
     Муми-тролль потряс головой.
     - Дикобраз слишком велик.
     - Ну тогда муравьиного льва.
     - Этот подойдет,  -  одобрил  Муми-тролль.  -  Муравьиный  лев
затащил раз мою маму в нору и насыпал ей в глаза песку.
     Они нашли большую банку и отправились к морю:  как  раз  там,  на
песчаном берегу, устраивает свои коварные норы муравьиный лев.  Вскоре
Снорк нашел большую круглую яму и отчаянно замахал Муми-троллю.
     - Он тут! - прошептал Снорк. - Только как  мы  заманим  его  в
банку?
     - Это я возьму на себя, - шепотом ответил Муми-тролль.
     Он взял банку, закопал ее  в  песок  отверстием  вверх  и  громко
сказал:
     - Жалкие козявки эти муравьиные львы.
     После чего сделал Снорку знак, и оба выжидающе уставились в  яму.
Песок на ее дне зашевелился, но никто не показывался.
     - Просто жалкие козявки! -  повторил  Муми-тролль.  -  Даже  в
песок они зарываются часами, копуши!
     - Так-то оно так, но... - с сомнением начал Снорк.
     - Да что там! - перебил Муми-тролль, делая ему  яростные  знаки
ушами. - Просто копуши!
     И в то же мгновение из ямы в песке высунулась  грозная  голова  с
выпученными глазами.
     - Копуши,  говоришь?  -  прошипел  муравьиный  лев.  -   Да  я
закапываюсь в песок за три секунды!
     - Тогда, может, дяденька лев покажет нам, как это делается,  вот
мы и поверим, - вкрадчиво произнес Муми-тролль.
     - Я и вас засыплю песком! - сердито сказал муравьиный лев. - И
когда вы окажетесь в моей норе, я вас съем!
     - Пожалуйста, не надо!  -  испуганно  сказал  Снорк.  -  Лучше
покажите нам, как вы умеете закапываться задом наперед за три секунды!
     - Сделайте это  вот  тут,  тогда  мы  лучше  увидим,  -  сказал
Муми-тролль и показал на то место, где была закопана банка.
     - Неужели вы думаете, у меня только  и  забот,  что  проделывать
фокусы перед всякой малышней? - сказал  муравьиный  лев,  но  соблазн
показать свою силу и ловкость был слишком велик. Презрительно  фыркая,
он выбрался из ямы и надменно спросил: - Ну, где я должен зарыться?
     - Вот тут, - показал Муми-тролль.
     Муравьиный лев пожал плечами и устрашающе взъерошил гриву.
     - Так смотрите же, крошки-малявки! - крикнул он.  -  Сейчас  я
уйду под землю, а как вернусь, съем вас! Раз, два, три!
     И, вращаясь словно пропеллер, муравьиный лев задом наперед ушел в
песок, прямо в банку. Это и вправду произошло за три секунды, а может,
чуть быстрее - за две с половиной, потому что лев ужасно рассердился.
     - Крышку, живо! - крикнул Муми-тролль.
     Они расшвыряли  над  банкой  песок  и  крепко-накрепко  завинтили
крышку. Потом вынули банку и покатили ее домой. Муравьиный лев  кричал
и сыпал проклятиями, но толстый слой песка заглушал его голос.
     - Он рвет и мечет, - сказал Снорк.  -  Страшно  подумать,  что
будет, если он выберется наружу!
     - Не  выберется,  -  спокойно  отвечал  Муми-тролль.  -  когда
выберется, то, надеюсь, в преображенном виде, каким-нибудь страшилой.
     Подойдя к дому, Муми-тролль сунул лапы в рот и издал  три  долгих
свистка  (что  означало:  произошло  неслыханное   событие).    Друзья
сбежались к нему со всех сторон и сгрудились вокруг банки.
     - Что там у вас? - спросил Снифф.
     - Муравьиный   лев,  -  гордо  отвечал  Муми-тролль.  -  Самый
взаправдашний злющий муравьиный лев, мы поймали его.
     - Подумать только, какие вы смелые!  -  с  восхищением  сказала
фрекен Снорк.
     - А теперь мы хотим пересадить его в шляпу, - сказал Снорк.
     - Чтобы он превратился в страшилище, как случилось со  мной,  -
сказал Муми-тролль.
     - Говори прямо, если хочешь,  чтобы  тебя  понимали,  -  сказал
Хемуль.
     - Ну, стало быть, я спрятался в цилиндр, оттого и  преобразился,
- пояснил Муми-тролль. - А теперь хотим поставить  контрольный  опыт
- посмотреть, превратится ли муравьиный лев во что-нибудь.
     - Но ведь он может превратиться в  кого  угодно!  -  воскликнул
Снифф. - И станет еще страшнее, чем муравьиный  лев!  Вот  возьмет  и
съест всех нас!
     Некоторое время все  стояли  в  боязливом  молчании,  разглядывая
банку и слушая приглушенные вопли, доносившиеся изнутри.
     - Ой!  -  сказала   фрекен  Снорк.  -  Ой!  -  И   совершенно
обесцветилась. [Снорки часто меняют окраску при душевном волнении.]
     - А мы спрячемся под столом,  пока  он  будет  преображаться,  а
шляпу  прикроем  толстой  книгой,  -  предложил  Снусмумрик.  -  Кто
экспериментирует, тот всегда рискует. Валите его в шляпу!
     Снифф метнулся под стол. Муми-тролль, Снусмумрик и Хемуль держали
банку над шляпой Волшебника,  а  фрекен  Снорк  осторожно  отвинчивала
крышку. В вихрях песка муравьиный лев провалился в шляпу, и Снорк  тут
же прикрыл шляпу словарем иностранных  слов.  После  этого  все  кучей
бросились к столу и  спрятались  под  ним.  Но  ничего  особенного  не
произошло.
     Они выглядывали из-под скатерти  и  ждали.  Их  беспокойство  все
возрастало. Но в шляпе все было тихо.
     - Все это ерунда, - сказал Снифф.
     И  как  раз  в  это  мгновение  словарь  иностранных  слов  начал
съеживаться. Снифф от волнения укусил Хемуля за палец.
     - Осторожно! - сердито сказал Хемуль.  -  Ты  укусил  меня  за
палец.
     - Ой, прости, - сказал Снифф. - Я думал, это мой палец.
     А словарь съеживался и съеживался. Его страницы  походили  теперь
на увядшие листья. Иностранные слова вылезли из него и расползлись  по
полу.
     - Это надо же! - сказал Муми-тролль.
     И вдруг что-то произошло. С полей шляпы закапало. Полилось.  Вода
потоками выплескивалась на ковер, и иностранным словам пришлось искать
спасения на стенах.
     - Муравьиный лев превратился в воду,  и  все,  -  разочарованно
сказал Снусмумрик.
     - А мне кажется, это песок стал водой, -  прошептал  Снорк.  -
Сейчас появится и сам лев.
     Снова потянулось  невыносимое  ожидание.  Фрекен  Снорк  спрятала
голову на груди Муми-тролля, Снифф попискивал  от  страха.  И  вот  на
полях шляпы показался ежик - наверное, самый маленький ежик на свете.
Весь  взъерошенный,  мокрый,  он  поводил  носом  во   все    стороны,
подслеповато щуря глаза.
     Несколько  секунд  в  комнате  стояла  мертвая  тишина.  А  потом
Снусмумрик расхохотался. Когда он остановился перевести дух, остальные
продолжили за него. Все не то  что  смеялись,  а  буквально  ревели  и
катались от радости под столом. Не смеялся один только  Хемуль.  Он  с
удивлением поглядел на своих друзей и сказал:
     - Да, но ведь мы и так знали, что муравьиный  лев  преобразится!
Ума не приложу, чего вы всегда поднимаете  столько  шуму  из-за  самых
обыкновенных вещей.
     А ежик тем временем с торжественным  и  чуточку  печальным  видом
прошествовал к выходу и спустился с крыльца. Вода  перестала  лить  из
шляпы и лужей  растеклась  по  полу  веранды.  А  весь  потолок  кишел
иностранными словами.
     Когда  о  случившемся  рассказали  Муми-папе  и  Муми-маме,   они
отнеслись к происшествию очень серьезно и решили, что шляпу Волшебника
надо уничтожить. Ее осторожно скатили вниз к реке и сбросили в воду.
     - Теперь понятно, откуда взялись тучки и страшилище, -  сказала
Муми-мама, стоя на берегу и глядя, как шляпа уплывает вниз по течению.
     - А что, тучки-то были мировые, - сказал несколько расстроенный
Муми-тролль. - Пускай бы их было еще больше.
     - Ну да, а также воды и иностранных слов, - сказала  Муми-мама.
- Боже, что стало с верандой! Ума не приложу, как теперь  избавляться
от этой ползучей  мелюзги.  Путается  везде  под  ногами,  и  никакого
порядка в доме!
     - Все равно тучки были мировые, - упорствовал Муми-тролль.
     Вечером ему не спалось. Он лежал и  смотрел  в  светлую  июньскую
ночь, полную  одиноких  криков,  плясок  и  шороха  крадущихся  шагов.
Благоухали цветы.
     Снусмумрик еще не возвращался. В такие ночи он часто бродил  один
со своей губной гармошкой. Но в эту ночь его  песен  не  было  слышно.
Наверное, он отправился в путешествие, делать  какие-нибудь  открытия.
Скоро он  разобьет  на  речном  берегу  палатку  и  совсем  перестанет
ночевать дома... Муми-тролль вздохнул. Ему было грустно,  хотя  тужить
было не о чем.
     Тут под окошком раздался негромкий свист,  и  сердце  Муми-тролля
так и подпрыгнуло от радости. Он тихонько подошел к  окну  и  выглянул
наружу.  Свист  означал:  совершенно  секретно!  Внизу  у   веревочной
лестницы стоял Снусмумрик.
     - Ты умеешь хранить тайны? - шепотом  спросил  он,  когда Муми-
тролль спустился вниз.
     Муми-тролль с жаром потряс головой.
     Снусмумрик склонился к нему и сказал еще тише:
     - Шляпу вынесло на сушу, на песчаную отмель чуть ниже по реке.
     В глазах Муми-тролля сверкнул огонек.
     - Ты согласен? - спросил Снусмумрик простым поднятием бровей.
     - Еще бы! - отвечал Муми-тролль чуть заметным шевелением ушей.
     Словно тени, проскользнули они росистым садом к реке.
     - Это  за  две  излучины  отсюда,  -  понизив   голос,   сказал
Снусмумрик. - Собственно говоря, спасти ее - наш долг; вода, которая
в нее затекает, становится красной. Все, кто живет вниз по течению,  в
ужас придут от этой жуткой воды.
     - Нам следовало подумать об этом  с  самого  начала,  -  сказал
Муми-тролль. Он был горд и рад, что ему довелось выйти вот  так  ночью
вместе со Снусмумриком. Прежде Снусмумрик всегда уходил в свои  ночные
странствия один.
     - Где-то здесь, - сказал Снусмумрик. - В том месте, где в воде
начинается темная полоса. Видишь?
     - Не очень, - отвечал  Муми-тролль,  который  шел  в  полутьме,
спотыкаясь на каждом шагу. - Я не так хорошо вижу ночью, как ты.
     - Не  представляю,  как  мы  ее  достанем,  -  размышлял  вслух
Снусмумрик, остановившись на берегу и глядя на реку. - Как жалко, что
у твоего отца нет лодки.
     Муми-тролль задумался.
     - Я не так уж плохо плаваю, - сказал он наконец. - Если только
вода не слишком холодная.
     - Куда тебе! - с недоверием сказал Снусмумрик.
     - А вот возьму и поплыву,  -  сказал  Муми-тролль,  и  всю  его
робость как рукой сняло. - В какой это стороне?
     - Вон там, наискосок, - ответил Снусмумрик. - Ты  очень  скоро
нащупаешь дно отмели. Только смотри не суй в шляпу лапы. Бери за тулью.
     Муми-тролль скользнул в теплую воду и по-собачьи поплыл по  реке.
Течение здесь было сильное, и сначала он чувствовал  себя  неуверенно.
Но вот он увидел отмель, а на ней что-то черное. Он подрулил хвостом и
тотчас же нащупал лапами дно.
     - Ну как, порядок? - негромко окликнул его с берега Снусмумрик.
     - Порядок! - отозвался Муми-тролль и выбрался на отмель.
     От шляпы вниз по течению тянулась темная струя.  Это  и  была  та
волшебная красная вода,  о  которой  говорил  Снусмумрик.  Муми-тролль
сунул в нее лапу и осторожно лизнул.
     - Это надо же! - пробормотал он. -  Ведь  это  фруктовый  сок!
Подумать только, теперь стоит зачерпнуть шляпой воды, и  у  нас  будет
сколько угодно фруктового сока!
     И, не помня себя от  восторга,  он  издал  свой  самый  радостный
воинственный клич: "Пи-хо!"
     - Ну что, нашел? - озабоченно спросил Снусмумрик.
     - Плыву обратно! - ответил Муми-тролль и вновь  вошел  в  воду,
крепко обвив шляпу хвостом.
     Плыть против течения,  буксируя  за  собой  тяжелую  шляпу,  было
нелегко, и, достигнув берега, он почувствовал ужасную усталость.
     - Вот, - тяжело переводя дух, гордо промолвил он.
     - Молодец, - сказал Снусмумрик. - Но где же нам ее спрятать?
     - Во всяком случае, не в Муми-доме, - ответил  Муми-тролль.  -
Да и в саду вряд ли можно. Ее могут найти.
     - А что, если в гроте? - сказал Снусмумрик.
     - Тогда придется посвятить в тайну Сниффа,    -    сказал Муми-
тролль. - Ведь грот-то его.
     - Место самое подходящее, - раздумчиво сказал Снусмумрик. - Но
Снифф слишком мал, чтобы доверить ему такую важную тайну.
     - Верно, - серьезно согласился Муми-тролль. - А  знаешь,  ведь
нам впервые приходится делать что-то втайне от папы и мамы.
     Снусмумрик взял шляпу в охапку и  пустился  в  обратный  путь  по
берегу реки. Дойдя до моста, он вдруг остановился.
     - Что ты? - встревоженно прошептал Муми-тролль.
     - Канарейки! - ответил Снусмумрик. - Вон там  на  перилах  три
желтых канарейки. Чудно, что они ночуют не дома.
     - Никакая я не канарейка, - пропищала одна, та что была  к  ним
поближе. - Я плотвичка.
     - Мы все самые порядочные рыбы! - проверещала ее подруга.
     Снусмумрик сокрушенно покачал головой.
     - Вот видишь, каких  дел  натворила  шляпа,  -  сказал  он.  -
Рыбешки,  как  видно,  ничего  не  подозревая,  заплыли  в    нее    и
преобразились. Так что давай-ка двинем прямо к гроту и спрячем ее там!
     Идя лесом, Муми-тролль все теснее жался к  Снусмумрику.  С  обеих
сторон тропинки слышались шорохи  и  шелест  крадущихся  шагов,  веяло
жутью.  Временами  из-за  стволов  деревьев   выглядывали    маленькие
светящиеся глаза, временами кто-то окликал их с земли или из древесных
кущ.
     - Ах, какая чудная ночь! - раздавался  голос  прямо  за  спиной
Муми-тролля.
     - Замечательная!  -  набравшись   духу,  вторил  он,  и  чья-то
маленькая тень проскользнула мимо него в полутьме.
     На побережье было светлее.  Море  и  небо  сливались  в  сплошное
бледно-голубое  мерцающее  пространство.  Издали  доносились  одинокие
призывные  крики  птиц.  Близилось  утро.  Снусмумрик  и   Муми-тролль
забрались в грот и поставили  шляпу  тульей  вверх  в  самый  укромный
уголок, чтобы в нее ничто нечаянно не попало.

        ГЛАВА ТРЕТЬЯ,

            в которой описывается, как Ондатр ушел от мира
            и пережил нечто неописуемое, как "Приключение"
            занесло Муми-семейство на остров хатифнаттов,
                 где Хемуль чуть не сгорел, и как над
             путешественниками разразилась сильная гроза

     Наутро следующего дня, когда Ондатр по обыкновению вышел полежать
с книгой в гамаке, веревка оборвалась, и он рухнул на землю.
     - Я этого не прощу! - сказал Ондатр, выпутываясь из одеяла.
     - Ах, какая досада,  -  сказал  Муми-папа,  поливавший  саженцы
табака. - Надеюсь, вы не ушиблись?
     - Не в том суть, - мрачно отвечал Ондатр, дергая себя за ус. -
По мне, хоть земля тресни и огонь сойди с небес - мне дела  нет.  Это
не из тех событий, которые могут смутить  мой  душевный  покой.  Но  я
терпеть не могу, когда меня ставят в смешное положение. Это роняет мое
достоинство философа!
     - Но ведь только я один и видел, как вы  грохнулись,  -  сказал
Муми-папа.
     - Как будто этого мало, - сказал Ондатр. - Извольте вспомнить,
чего только не натерпелся я в вашем доме! В прошлом году, например, на
нас падала комета. Это ничего не значит. Зато вы,  наверное,  помните,
что я  уселся  тогда  на  шоколадный  торт  вашей  супруги.  Это  было
чрезвычайно унизительно для моего достоинства. Ваши гости подкладывают
щетки в мою постель - очень глупая шутка. Не говоря уже о вашем  сыне
Муми-тролле, который...
     - Знаю, знаю, - с виноватым видом упредил его Муми-папа. - Да,
конечно, дом у нас неспокойный. Ну и веревки с годами перетираются...
     - Не смеют они этого делать! - сказал Ондатр. - Пусть бы я  до
смерти убился - это, разумеется, ничего не значит. Ну а если бы  меня
видели ваши молодые люди? Что тогда? Нет уж, лучше брошу все  и  снова
уйду от мира, буду жить в покое и одиночестве. Это мое твердое решение.
     - О! - с глубоким уважением произнес Муми-папа. -  Где  же  вы
намерены поселиться?
     - В гроте, - ответил Ондатр. - Там никто не нарушит  ход  моих
мыслей глупыми шутками. Еду будете присылать мне два раза в  день.  Но
не раньше десяти часов.
     - Хорошо, - сказал Муми-папа, склонив голову. - Поставить  вам
там какую-нибудь мебель?
     - Это можно, - уже чуточку полюбезнее отвечал Ондатр. - Только
самую простую. Я понимаю, вы желаете мне добра, но так или иначе  ваше
семейство вывело меня из терпения.
     Он забрал книгу и одеяло  и  медленно  побрел  вверх  по  склону.
Муми-папа повздыхал немножко, а потом снова принялся поливать табак  и
вскорости обо всем позабыл.
     Ондатр пришел в грот  очень  довольный.  Он  расстелил  на  песке
одеяло, уселся и стал думать. Думал он не переставая  не  меньше  двух
часов подряд. В гроте  царили  тишина  и  покой,  сквозь  расщелину  в
потолке заглядывало солнце, мягко озаряя место его уединения. Время от
времени, когда сноп солнечного света уходил от Ондатра,  тот  тихонько
подвигался следом за ним.
     "Тут я останусь навсегда, навсегда, - думал он. - Как  все  это
бессмысленно - болтаться по разным местам,  болтать  лишнее,  строить
дома, заниматься стряпней и обзаводиться собственностью!"
     Умиротворенный, оглядел он  свое  новое  жилище  и  увидел  шляпу
Волшебника, которую  спрятали  в  самом  дальнем  углу  Муми-тролль  и
Снусмумрик.
     "Корзина для бумаг, - отметил он про себя. - Так,  стало  быть,
она здесь. Ну что ж, на что-нибудь да сгодится".
     Он подумал еще немного и решил вздремнуть. Завернулся  в  одеяло,
положил в шляпу свои вставные зубы, чтобы не обвалять их  в  песке,  и
тихо-мирно заснул.
     А в Муми-доме тем временем завтракали, и на завтрак  были  оладьи
- золотистые оладьи с малиновым вареньем. Еще была вчерашняя каша, но
на нее никто не польстился, и кашу решили оставить на завтра.
     - Сегодня  мне  хочется  чего-то   необыкновенного,  -  сказала
Муми-мама. - Мы избавились от зловредной шляпы -  это  событие  надо
отпраздновать. Да и надоедает все время сидеть на одном месте.
     - Что верно, то верно! - сказал Муми-папа. -  Прогуляться  нам
не помешало бы. Как вы на это смотрите?
     - Мы уже во всех местах побывали, ни одного нового не  найдется!
- сказал Хемуль.
     - Должно найтись, - сказал Муми-папа. -  А  нет,  так  мы  его
выдумаем. Кончайте есть, малыши, - еду забираем с собой.
     - А можно доесть то, что уже во рту? - спросил Снифф.
     - Не валяй дурака, - сказала Муми-мама. - Быстренько  соберите
все необходимое. Папа хочет немедленно тронуться  в  путь.  Только  не
берите ничего лишнего. Да, еще вот что: надо написать записку Ондатру,
чтобы он знал, где мы.
     - Боже мой! - воскликнул Муми-папа и схватился  за  голову.  -
Совсем забыл! Надо отнести ему в грот что-нибудь из мебели и поесть!
     - В грот?! - разом вскрикнули Муми-тролль и Снусмумрик.
     - Ну да, у гамака оборвалась веревка, - пояснил Муми-папа, - и
Ондатр сказал, что у него нет возмож-
     ности больше думать и он хочет от всего отказаться.  Дескать,  вы
подкладывали щетки в его  постель,  и  все  такое  прочее.  Вот  он  и
перебрался в грот.
     Муми-тролль и Снусмумрик побледнели  и  обменялись  взглядами,  в
которых читалась одна и та же ужасная мысль: "Шляпа!"
     - Полагаю, все это не так страшно, - сказала Муми-мама.  -  Мы
прогуляемся к морю и заодно принесем Ондатру поесть.
     - Мы столько раз бывали у моря, - захныкал  Снифф.  -  Неужели
нельзя поехать куда-нибудь еще?
     - Тихо, малыши!  -  твердо  сказал  Муми-папа.  -  Мама  хочет
купаться. Отправляемся сию минуту!
     Муми-мама бросилась собирать вещи в дорогу.  Она  брала  с  собой
одеяла,  кастрюли,  бересту  на  растопку,  кофейник,    массу    еды,
подсолнечное масло, спички и все то, на чем, в чем  и  чем  едят.  Она
укладывала зонтик, теплую одежду,  порошки  от  расстройства  желудка,
подушки, сетки от комаров, плавки, скатерть и свою сумку. Она  страшно
суетилась, припоминала, не забыла ли чего, и наконец сказала:
     - Ну вот, теперь, кажется, все! Ах, как это чудесно -  побывать
у моря!
     Муми-папа взял свою трубку и удочку.
     - Ну как, готовы? - спросил он. - Ничего не забыли? Выходим!
     И они тронулись в путь. Последним шел Снифф, таща за собой  шесть
маленьких игрушечных лодочек.
     - Как по-твоему, успел Ондатр натворить дел? - шепотом  спросил
Муми-тролль у Снусмумрика.
     - Будем надеяться, нет! - шепотом отвечал Снусмумрик. - Только
у меня все равно душа не на месте.
     Тут все остановились, да так внезапно, что папа  чуть  не  угодил
Хемулю удочкой в глаз.
     - Кто это так кричит?.. - взволнованно воскликнула Муми-мама.
     Лес сотрясался от дикого крика. Кто-то во весь опор мчался  прямо
в их сторону, подвывая не то от страха, не то от ярости.
     - Прячьтесь! - крикнул Муми-папа. - Это какое-то чудовище!
     Но не  успели  они  броситься  наутек,  как  показался  Ондатр  с
вытаращенными глазами и встопорщенными усами. Он  отчаянно  размахивал
лапами и нес какую-то несусветицу, никто  не  понимал,  что  он  хочет
сказать. Ясно было одно: то ли он рассердился, то ли испугался, то  ли
рассердился оттого, что испугался.  Не  останавливаясь,  промчался  он
мимо них по направлению к Муми-долу.
     - Что с ним? -  спросила  потрясенная  Муми-мама.  -  Ведь  он
всегда такой степенный, держится с таким достоинством.
     - Так убиваться из-за того, что порвалась веревка у  гамака,  -
сказал Муми-папа и покачал головой.
     - А по-моему, он рассердился оттого, что мы забыли принести  ему
поесть, - сказал Снифф, - и теперь его доля достанется нам.
     В тревожных догадках пошли они дальше. А Муми-тролль и Снусмумрик
незаметно ушли вперед и кратчайшим путем направились к гроту.
     - Входить через вход нельзя, - сказал Снусмумрик. - Вдруг  оно
все еще там. Заберемся на скалу и посмотрим через расщелину.
     В молчании вскарабкались они на скалу и, как индейцы, подползли к
расщелине. Затем с величайшей осторожностью заглянули  в  грот.  Шляпа
Волшебника стояла на месте - пустая. В одном углу валялось одеяло,  в
другом - книга. В гроте никого не было.
     Но весь  песчаный  пол  грота  был  испещрен  какимито  странными
следами, словно в нем кто-то плясал и скакал.
     - Это не следы лап Ондатра! - сказал Муми-тролль.
     - Сомневаюсь, лапы ли это вообще, - сказал  Снусмумрик.  -  Уж
больно странно они выглядят!
     Приятели спустились со скалы, боязливо озираясь по сторонам.
     Но ничего страшного они не увидели.
     Что именно приключилось  с  Ондатром,  осталось  навеки  покрытым
тайной, потому что сам Ондатр решительно отказывался говорить  на  эту
тему. [Если хочешь знать, во что превратились вставные  зубы  Ондатра,
спроси у мамы. Она знает.]
     Тем временем остальные уже добрались  до  берега  моря  и  кучкой
стояли у воды, оживленно болтая и жестикулируя.
     - Они нашли лодку! - воскликнул  Снусмумрик.  -  А  ну,  бежим
смотреть!
     Это была сущая правда.  Их  взору  предстала  большая,  настоящая
парусная лодка, выкрашенная в лиловый и белый, с  обшивкой  кромка  на
кромку, с веслами и рыбным садком!
     - Чья это? - еще не отдышавшись, спросил Муми-тролль.
     - Ничья! - торжествующе ответил  Муми-папа.  -  Ее  прибило  к
нашему берегу, а по закону, кто первый нашел остатки  кораблекрушения,
тому они и принадлежат. Значит, она наша!
     - Ей надо дать имя! - воскликнула фрекен Снорк.  -  Что,  если
назвать ее "Дорогуля"? Прелесть какое имя!
     - "Дорогулю" оставь для себя, - презрительно  отозвался  Снорк.
- Предлагаю назвать ее "Орел".
     - Нет, тут непременно нужна латынь!  -  воскликнул  Хемуль.  -
"Muminates Maritima"!
     - Я первый ее увидел! - вскричал  Снифф.  -  Мне  и  выбирать!
Назовем ее "Снифф" - коротко и ясно. Будет жутко забавно!
     - Что жутко, так это точно, - издевательски заметил Муми-тролль.
     - Тихо, дети! - сказал Муми-папа. - Тихо. Разве не  ясно,  что
название лодки должна выбрать мама?  Ведь  это  она  вытащила  нас  на
прогулку.
     Муми-мама так вся и зарделась.
     - Куда уж мне, - застенчиво сказала она. - Вот  Снусмумрик  -
тот действительно имеет богатое воображение. Уж конечно  он  придумает
название лучше меня.
     - Право, не знаю, - сказал польщенный Снусмумрик. - По  правде
говоря, первое, что мне пришло в  голову,  это  "Крадущийся  волк"  -
исключительно стильно.
     - Нет, - сказал Муми-тролль, - пусть мама выберет.
     - Хорошо, мое  золотко,  -  сказала  Муми-мама.  -  Только  не
говорите потом, что я глупа и  старомодна.  Мне  казалось,  имя  лодки
должно напоминать нам о том, что она нам даст, ну я и подумала, что ее
следует назвать "Приключение".
     - Здорово! - сказал Муми-тролль. - Давайте так и назовем ее  и
отпразднуем это! Мамочка, есть у тебя что-нибудь, что могло  бы  сойти
за шампанское?
     Муми-мама обшарила все свои корзины.
     - Какая жалость! - воскликнула она. - Похоже,  я  забыла  дома
фруктовый сок!
     - А ведь я спрашивал, не забыла ли ты  чего!  -  строго  сказал
Муми-папа.
     Все ужасно расстроились. Плавание под парусами на новой лодке, не
окрещенной по всем правилам, может закончиться плачевно.
     И тут Муми-тролля осенило.
     - Давай мне кастрюли, - сказал он,  наполнил  кастрюли  морской
водой и отправился в  грот.  Вернувшись,  он  подал  папе  кастрюлю  и
сказал: - Ну-ка попробуй!
     Муми-папа отпил глоток и просиял от удовольствия.
     - Откуда это у тебя, сынок? - спросил он.
     - Секрет! - ответил Муми-тролль.
     Они наполнили волшебной водой банку из-под варенья и  разбили  ее
об нос лодки. Муми-мама гордо продекламировала:  "Сим  крещу  тебя  на
вечные времена, и имя тебе "Приключение" (такова  формула  крещения  у
всех муми-троллей), и все закричали  "ура!".  Затем  корзины,  одеяла,
зонтики, удочки, подушки, кастрюли  и  плавки  погрузили  на  борт,  и
Муми-семейство с друзьями поплыли по пустынному зеленому морю.
     Погода стояла чудесная, хотя и не совсем ясная, потому что солнце
было затянуто легкой  золотистой  дымкой.  С  туго  натянутым  парусом
"Приключение" стрелой неслось к горизонту. Волны звучно  плескались  в
его борта, в снастях свистел ветер, а вокруг носа плясали русалки.
     Снифф связал шнурком свои игрушечные суденышки  одно  за  другим,
так что в кильватере у них  плыла  целая  флотилия.  Муми-папа  рулил,
Муми-мама дремала. Ведь очень редко случалось, чтобы вокруг  нее  было
так спокойно. В вышине над ними кружили большие белые птицы.
     - Куда мы держим путь? - спросил Снорк.
     - Давайте  поплывем  на   какой-нибудь   маленький   остров!  -
попросила фрекен Снорк. - Я еще никогда не бывала на острове!
     - Ну что ж,  теперь  ты  имеешь  такую  возможность,  -  сказал
Муми-папа. - Высадимся на первом же острове, который увидим.
     Муми-тролль свесился с носа, пытаясь рассмотреть морское дно. Это
было страшно интересно - глядеть в зеленоватую  толщу  воды,  которую
рассекал нос лодки, распуская в стороны белые усы пены.
     - Я иду под парусами! - кричал Муми-тролль.  -  Мы  плывем  на
остров! Пи-хо!
     Далеко в море, окруженный бурунами  и  подводными  мелями,  лежал
необитаемый остров хатифнаттов. Раз в  год  хатифнатты  собирались  на
нем, перед тем как вновь отправиться  в  свои  бесконечные  странствия
вокруг света. Они стекались сюда со всех концов  земли,  безмолвные  и
серьезные, с маленькими белыми пустыми лицами. Зачем им эти  ежегодные
съезды, трудно сказать: хатифнатты не могут ни слышать, ни говорить, а
взгляд их всегда направлен на что угодно,  только  не  к  той  далекой
цели, к которой они стремятся. Быть может,  им  просто  хочется  иметь
место,  где  можно  чувствовать  себя  как  дома,  где  можно  немного
отдохнуть, повидаться со знакомыми? Съезды  эти  всегда  происходят  в
июне, и вот случилось так, что Муми-семейство и хатифнатты прибыли  на
остров почти одновременно. Пустынный и манящий, возник он  из  моря  в
нарядном венце белоснежного прибоя и зеленых кущ.
     - Земля! - крикнул Муми-тролль.
     Все потянулись через борт посмотреть.
     - Тут есть пляж! - воскликнула фрекен Снорк.
     - И отличная гавань! - сказал Муми-папа.
     Изящно лавируя между отмелями, он провел лодку к берегу.  Ее  нос
мягко ткнулся в песок. Муми-тролль спрыгнул с фалинем (так  называется
трос, которым лодка крепится к причалу) на сушу, и вскоре берег  ожил,
наполнился суетой и бурной деятельностью. Муми-мама сложила из  камней
очаг, чтобы подогреть оладьи,  натаскала  дров,  расстелила  на  песке
скатерть и на каждый угол  положила  по  камню,  чтобы  ее  не  унесло
ветром. Затем расставила чашки, закопала банку с маслом в сырой  песок
в тени от скалы и под конец украсила стол букетом береговых лилий.
     - Мы ничем не можем тебе помочь? - спросил  Муми-тролль,  когда
все приготовления были закончены.
     - Вы должны обследовать остров, - сказала Муми-мама (уж  она-то
знала, чего им больше всего хочется). - Очень важно  знать,  куда  мы
попали. Вдруг нам грозит какая-нибудь опасность?
     - Верно, - сказал Муми-тролль, и они втроем - он, фрекен Снорк
и Снифф - пошли вдоль южного берега, а  Снусмумрик,  любивший  делать
открытия в одиночку, - вдоль северного. Хемуль взял  лопату,  зеленую
коробку для растений, увеличительное стекло и направился прямо в лес в
надежде найти там диковинные, еще никем не открытые растения.
     Муми-папа устроился на камне поудить. Солнце незаметно склонялось
к закату, золотистая дымка над морем сгущалась.
     В самой середине острова  расстилалась  ровная  зеленая  лужайка,
окруженная цветущим  кустарником.  Это  и  было  тайное  место  встреч
хатифнаттов, где они собирались раз в год в середине лета. Их  явилось
уже  сотни  три,  и  ожидалось  прибытие  еще   примерно    четырехсот
пятидесяти. Они молча ходили по траве и церемонно раскланивались  друг
с другом. Посреди лужайки стоял  высокий,  выкрашенный  в  синий  цвет
столб, а на нем висел  большой  барометр.  Всякий  раз,  проходя  мимо
барометра, хатифнатты низко  кланялись  ему  (и  это  выглядело  очень
смешно).
     А Хемуль тем временем  бродил  по  лесу,  собирая  редкие  цветы,
пестревшие вокруг. Это были совсем не те цветы,  что  в  Муми-доле,  о
нет, отнюдь нет! Посмотреть только  на  эти  тяжелые  серебристо-белые
соцветия, словно отлитые  из  стекла,  на  эти  двудольные  чудо-цветы
сумеречных тонов, на эти малиново-черные венчики, похожие  на  корону!
Но Хемуль не видел всей этой красоты; он знай считал  лепестки-тычинки
и бормотал про себя: "Это  будет  номер  двести  девятнадцать  в  моем
гербарии".
     Так вышел он  на  поляну  хатифнаттов  и  побрел  по  ней,  рьяно
высматривая в траве редкие растения,  и  поднял  глаза  только  тогда,
когда стукнулся головой о столб. Тут только он с изумлением  огляделся
вокруг. Впервые в жизни он видел столько хатифнаттов зараз. Они кишели
повсюду и  смотрели  на  него  своими  маленькими  блеклыми  глазками.
"Интересно, злые они или нет? - с беспокойством  подумал  Хемуль.  -
Маленькие-то они маленькие, да уж больно их много!"
     Хемуль  осмотрел  столб  и  висевший  на  нем  большой  блестящий
барометр красного дерева. Барометр показывал дождь и ветер. "Странно",
- подумал Хемуль, щурясь от блеска солнца, и  щелкнул  по  барометру.
Стрелка сильно упала. А хатифнатты угрожающе зашипели и сделали шаг  в
сторону Хемуля.
     - Пожалуйста, не беспокойтесь! - испуганно сказал Хемуль. -  Я
вовсе не собираюсь отнимать у вас барометр!
     Но хатифнатты не слышали его и сделали еще  шаг  в  его  сторону,
шеренга  за  шеренгой,  шипя  и  размахивая  лапами.  Хемуль   страшно
перетрусил и огляделся - как бы убраться восвояси. Враг  окружал  его
стеной и подступал все ближе. А между деревьями мелькали все  новые  и
новые хатифнатты, безмолвные, с неподвижными лицами.
     - Пошли прочь! - крикнул Хемуль. - Кыш! Кыш!
     Но хатифнатты продолжали беззвучно приближаться.  Тут  уж  Хемуль
подобрал свои юбки и давай карабкаться на столб. Столб был скользкий и
грязный, но страх придал Хемулю нехемульскую силу, и вот уж он  сидит,
дрожа, на верхушке столба и держится за барометр.
     Хатифнатты подступили к столбу вплотную  и  ждали.  Словно  белый
ковер, они покрывали собой всю поляну, и Хемуль содрогнулся при мысли,
что будет, свались он на землю.
     - Караул! - крикнул он слабым голосом. - Спасите! Помогите!
     Лес безмолвствовал.
     Тогда Хемуль сунул два пальца в рот  и  засвистел.  Три  коротких
свистка, три длинных и опять три коротких: SOS...
     Снусмумрик, шедший по северному  берегу  острова,  уловил  сигнал
бедствия и поднял голову,  прислушиваясь.  Определив  направление,  он
стремглав бросился на помощь. Слабый  вначале,  свист  становился  все
явственнее. "Теперь где-то совсем близко", -  подумаал  Снусмумрик  и
стал осторожно красться вперед. Между деревьями открылся просвет, и он
увидел поляну, хатифнаттов и Хемуля, уцепившегося за верхушку  столба.
"Ну и дела", - пробормотал про себя Снусмумрик и крикнул:
     - Эй!  Я  здесь!  Как  тебя  угораздило   настроить   незлобивых
хатифнаттов на столь воинственный лад?
     - Я только щелкнул  по  их  барометру,  -  жалобно  откликнулся
Хемуль. - Стрелка упала. Попробуй  прогнать  этих  противных  тварей,
милый Мумрик!
     - Сейчас подумаем, - ответил Снусмумрик.
     (Хатифнатты не слышали ни слова из их разговора, ведь  ушей-то  у
них нет.)
     Немного погодя Хемуль крикнул:
     - Думай скорее, Мумрик, я, того и гляди, сползу вниз!
     - Ну так вот, - сказал Снусмумрик. - Помнишь, как у нас в саду
завелись полевые мыши? Муми-папа вкопал тогда в землю много столбов  и
поставил на них пропеллеры-вертушки. Когда пропеллеры завертелись,  их
дрожание передалось  земле,  у  мышей  сдали  нервы,  и  они  убрались
восвояси!
     - Ты всегда так интересно рассказываешь, - с горечью  отозвался
Хемуль. - Только, хоть убей, не пойму, какое это  имеет  отношение  к
моему бедственному положению!
     - Самое непосредственное! - ответил Снусмумрик. -  Неужели  не
понимаешь? У хатифнаттов нет ни дара речи, ни слуха, только зрение, да
и то совсем никудышное. Зато у них очень тонкая  способность  ощущать!
Попробуй потряси  столб  маленькими  толчками!  Хатифнатты  непременно
почувствуют дрожание земли и испугаются. Будь спокоен, это проберет их
до  самых  печенок.  Они  чувствительны,  как  радиоприемник!   Хемуль
попробовал пошатать столб.
     - Я свалюсь! - боязливо крикнул он.
     - Сильней,   сильней!  -  крикнул  Снусмумрик.  -   Маленькими
толчками!
     Хемуль затряс столб, и немного  погодя  у  хатифнаттов  появилось
неприятное ощущение в ногах.  Они  еще  сильнее  зашипели,  беспокойно
задвигались и наконец побежали все разом очертя голову.
     Поляна  опустела  в  мгновение  ока.  Хемуль  почувствовал  такое
облегчение, что, сам того не ведая, разжал руки и мешком плюхнулся  на
траву.
     - О, мое сердце! - запричитал он. - Оно опять ушло в пятки!  С
тех пор как попал я в Муми-семейку, так ничего  хорошего  и  не  вижу,
кругом беспорядки да опасности!
     - Нишкни, - сказал Снусмумрик. - Ты еще дешево отделался.
     - Ух, негодные твари, - разорялся Хемуль. - Ну уж  барометр-то
я прихвачу с собой, пусть знают наших!
     - Лучше не трогай! - предостерег его Снусмумрик.
     Но Хемуль уже снял со столба барометр и с  ликующим  видом  сунул
его под мышку.
     - А теперь - к нашим, - сказал он. - Я страшно проголодался.
     Когда Снусмумрик и  Хемуль  вернулись,  все  сидели  и  угощались
оладьями и щукой, которую Муми-папа выловил из моря.
     - Привет! - крикнул Муми-тролль. - А мы обошли весь остров. На
той стороне есть ужасно дикие скалы, уходят прямо в море!
     - А мы видели кучу хатифнаттов! - поведал Снифф. -  Штук  сто,
не меньше!
     - Не говорите мне о них, - с чувством произнес Хемуль.  -  Это
выше моих сил. Лучше вот полюбуйтесь моим боевым трофеем.
     И он с гордостью выложил на скатерть барометр.
     - Ой, какая красивая штука! - воскликнула фрекен  Снорк.  -  И
какая блестящая! Это часы?
     - Нет, это барометр, - сказал Муми-папа. -  Чтобы  определять,
какая будет погода - ясно или гроза. Иногда  даже  случается,  он  не
врет.
     Муми-папа щелкнул по барометру и нахмурился.
     - Будет буря!
     - Сильная буря? - боязливо спросил Снифф.
     - А вот взгляни,  -  сказал  Муми-папа.  -  Стрелка  стоит  на
ноль-ноль - ниже просто некуда. Разве что он  хочет  сыграть  с  нами
шутку!
     Но, судя по всему, барометр не шутил. Золотистая дымка сгустилась
в желто-серую мглу, море на горизонте зловеще почернело.
     - Надо немедленно возвращаться домой! - сказал Снорк.
     - Не так сразу! - попросила фрекен Снорк. - Ведь мы не  успели
осмотреть толком скалы на той стороне! Мы даже не искупались!
     - Пожалуй, и вправду незачем так  торопиться,  -  сказал  Муми-
тролль. - Посмотрим, что будет дальше. Ведь это так глупо -  открыть
остров и сразу домой.
     - Но ведь если грянет  буря,  плыть  будет  нельзя!  -  резонно
заметил Снорк.
     - Вот и хорошо! - воскликнул Снифф. - Тогда мы останемся здесь
навсегда.
     - Тихо, дети! Я должен подумать, - сказал Муми-папа.
     Он спустился к  воде,  потянул  носом  воздух,  повертел  во  все
стороны головой и нахмурился.
     Вдали глухо прогрохотало.
     - Гром! - сказал Снифф. - Ой, страшно!
     Над горизонтом стеною вздымалась грозная черносиняя туча и  гнала
перед собой клочья светлых облаков. Время от  времени  море  озарялось
бледным светом зарниц.
     - Остаемся! - решил Муми-папа.
     - На всю ночь? - обрадовался Снифф.
     - Да, пожалуй, - сказал Муми-папа. -  А  теперь  живо  строить
дом, скоро нас накроет дождем!
     Они вытащили лодку на берег и на опушке леса мигом соорудили  дом
из паруса и одеял. Муми-мама законопатила мхом все щели. Снорк  окопал
дом канавой для отвода  воды.  Все  носились  между  лодкой  и  домом,
перетаскивая вещи в укрытие. По лесу прошел ветерок,  листья  деревьев
тревожно зашелестели. Громовые раскаты слышались все ближе и ближе.
     - Схожу на мыс, посмотрю погоду, - сказал Снусмумрик.
     Он потуже надвинул шляпу  на  уши  и  ушел.  Счастливый  в  своем
одиночестве, выбрался он на далеко выдвинутый  в  море  мыс  и  встал,
опершись спиной о скалу.
     Лик  моря  изменился.  Оно  сделалось  черно-зеленым,    пенилось
верхушками волн, подводные  отмели  отсвечивали  желтым  фосфорическим
светом. Под величественные раскаты грома гроза надвигалась с юга.  Она
распускала над морем свои черные паруса и вырастала вполнеба,  зловеще
сверкая молниями.
     "Идет прямо на остров, - подумал Снусмумрик, трепеща от  радости
и тревожного ожидания. Он зажмурился  и  представил  себе,  что  парит
высоко-высоко на гребне тучи-стены: -  Могучий,  проносишься  ты  над
морем в шипении молний".
     Солнца уже  не  было  видно.  Дождь  серой  завесой  стремительно
набегал с моря.
     Снусмумрик повернулся и во весь дух припустил обратно.
     В палатку он юркнул в самый последний момент: тяжелые капли дождя
уже барабанили по брезенту, хлопавшему  на  жестоком  ветру.  Хотя  до
вечера было еще далеко,  все  вокруг  погрузилось  во  мрак.  Снифф  с
головой закутался  в  одеяло  -  так  страшно  ему  было.  Остальные,
нахохлившись, жались друг к дружке. Чудо-цветы  Хемуля  благоухали  на
всю палатку. Теперь буря бушевала совсем близко.  Палатка  непрестанно
озарялась белыми вспышками молний. Гроза с  грохотом  катала  по  небу
железные вагоны, море сердито бросало на  остров  свои  самые  большие
валы.
     - Слава богу, что мы не вышли в море, - сказала  Муми-мама.  -
Ну и погода!
     Фрекен Снорк, вся дрожа, вложила свою лапу в лапу Муми-тролля,  и
он чувствовал себя мужественным покровителем.
     А Снифф лежал под одеялом и ревел.
     - Теперь она прямо над нами! - сказал Муми-папа.
     И в тот же миг  над  островом  с  шипением  вспыхнула  гигантская
молния. За нею последовал оглушительный треск.
     - Ударила прямо в остров! - сказал Снорк.
     Это уж было действительно чересчур. Хемуль сидел, обхватив лапами
голову, и бормотал:
     - Беспорядки! Кругом беспорядки!
     А гроза уходила  на  север.  Все  отдаленнее  слышались  громовые
раскаты, молнии сверкали не так ярко, и вот  уже  только  дождь  шумит
вокруг да море ревет у берегов.
     - Вылезай, Снифф, - сказал Снусмумрик. - Гроза прошла.
     Снифф, хлопая глазами, выпутался  из  одеяла.  Ему  было  чуточку
совестно, что он так ужасно ревел, и он зевал и почесывал  у  себя  за
ушами.
     - Который час? - спросил он.
     - Без малого восемь, - ответил Снорк.
     - Ну так давайте укладываться спать, -  сказала  Муми-мама.  -
Столько волнений за один день!
     - А мне страшно хочется  установить,  куда  ударила  молния,  -
сказал Муми-тролль.
     - Завтра! - ответила  мама.  -  Завтра  ты  все  установишь  и
поплаваешь в море. А сейчас на острове сыро, уныло и неприютно.
     И она подоткнула всем под ноги одеяла  и  заснула,  положив  свою
сумку под подушку.
     А  дождь  снаружи  лил  все  сильней  и  сильней,  и    странные,
удивительные звуки вплетались в рев волн: голоса, топот  бегущих  ног,
смех и бой больших часов где-то на море. Снусмумрик лежал  неподвижно,
слушал, мечтал и вспоминал свои  кругосветные  путешествия.  "Скоро  я
снова отправлюсь  в  путь,  -  подумал  он.  -  Только  еще  чуточку
подождать".

        ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ,

           в которой фрекен Снорк лысеет при ночном набеге
         хатифнаттов и в которой рассказывается о чрезвычайно
           странной находке на берегу необитаемого острова

     Фрекен Снорк проснулась среди ночи от ужасного  ощущения:  что-то
коснулось  ее  лица.  Не  смея  открыть  глаза,  она  с  беспокойством
принюхалась. Пахло гарью! Фрекен Снорк натянула  на  голову  одеяло  и
позвала вполголоса:
     - Муми-тролль! Муми-тролль!
     Муми-тролль тотчас проснулся.
     - В чем дело? - спросил он.
     - К нам забрался  кто-то  страшный,  -  сказала  из-под  одеяла
фрекен Снорк. - Я чувствую, среди нас есть кто-то страшный!
     Муми-тролль уставился в темноту. В палатке  и  вправду  творилось
неладное. Вспыхивали какие-то огоньки, какие-то бледно светящиеся тени
сновали между спящими. Муми-тролль потряс Снусмумрика за плечо.
     - Посмотри-ка! - испуганно сказал он. - Привидения!
     - Нет,  -  ответил  Снусмумрик.   -   Это    хатифнатты.    Их
наэлектризовало грозой, и они засветились.  Лежи  тихо,  а  то  ударит
током!
     Казалось, хатифнатты что-то искали. Они рылись во всех  корзинах,
запах гари усиливался. Внезапно все хатифнатты  сбились  в  углу,  где
спал Хемуль.
     - Не вздуют  они  его,  как  ты  думаешь?  -  тревожно  спросил
Муми-тролль.
     - Скорее всего они ищут барометр, - ответил Снусмумрик. - Я не
советовал ему брать барометр. И вот они явились за ним!
     Хатифнатты сообща принялись вытаскивать барометр. Они переступили
через Хемуля, чтобы поудобнее ухватиться за барометр, и теперь  уж  не
гарью пахло, а прямо-таки чадило вовсю.
     Снифф проснулся и захныкал. И в тот же момент палатка  огласилась
чьим-то ревом. Это хатифнатты наступил Хемулю на нос.
     Тут  уж  все  разом  проснулись  и  вскочили  на  ноги.  Поднялся
неописуемый переполох. Испуганные вопросы сменялись громкими  воплями,
когда  кто-нибудь,  наступив  на  хатифнатта,  обжигался  или  получал
электрический удар. Хемуль ползал по  всей  палатке  и  кричал  дурным
голосом, потом запутался в парусе, и палатка рухнула  прямо  на  всех.
Это было что-то ужасное.
     Впоследствии Снифф утверждал, что им понадобилось не меньше часа,
чтобы выбраться из-под паруса. (Если он и преувеличил, то  лишь  самую
малость.)
     Так  или  иначе,  когда  все  наконец  выпутались   из    паруса,
хатифнаттов с барометром и след простыл. И  никто  не  горел  желанием
преследовать их.
     Хемуль с причитаниями уткнулся носом в мокрый песок.
     - Это уж слишком! - сетовал  он.  -  Неужто  бедный,  невинный
ботаник не может прожить свою жизнь в мире и покое!
     - А жизнь  вообще  неспокойная  штука!  -  восторженно  заметил
Снусмумрик.
     - Дождь перестал, - сказал Муми-папа. -  Посмотрите-ка,  дети,
небо прояснилось! Скоро начнет светать.
     Муми-мама зябко поеживалась, крепко прижимая к себе  свою  сумку.
Она взглянула на бурное ночное море и спросила:
     - Ну как, отстроим заново дом и попробуем еще поспать?
     - Не стоит, - сказал Муми-тролль.  -  Закутаемся  в  одеяла  и
переждем до восхода солнца.
     Все уселись рядышком на песке и тесно прижались  друг  к  дружке.
Снифф устроился в самой середке - ему казалось, что так безопасней.
     - Вы представить себе не можете, как это жутко, когда в  темноте
дотрагиваются до твоего лица, - сказала фрекен  Снорк.  -  Это  хуже
любой грозы!
     Так  они  сидели  и  любовались  ясной  ночью  над  морем.  Ветер
понемногу стихал, но волны прибоя все еще с ревом накатывали на берег.
Небо на востоке начало светлеть. Было  очень  свежо.  И  тут,  в  этот
ранний предрассветный час, показались хатифнатты. Они покидали остров.
Их лодки одна за другой словно тени выскальзывали из-за мыса и уходили
в открытое море.
     - Браво! - воскликнул Хемуль. - Надеюсь, мне никогда больше не
придется свидеться с хатифнаттами.
     - Скорее  всего  они  отыщут  себе  новый   остров,  -   сказал
Снусмумрик. - Таинственный остров, где никому не суждено побывать!
     Тоскующим взором провожал он утлые суденышки Вечно  Странствующих
По Свету.
     Фрекен Снорк спала, положив  голову  на  колени  Муми-тролля.  На
восточном горизонте проступила первая золотистая полоска зари.  Словно
розы, зарделись забытые бурей облачка, и  солнце  вознесло  над  морем
свою пылающую главу.
     Муми-тролль нагнулся разбудить фрекен Снорк, и тут ему  открылось
нечто ужасное: прелестная  челка,  украшавшая  ее  лоб,  была  начисто
спалена! Причиной тому вероятнее всего было прикосновение  хатифнатта.
Что она теперь скажет, как он утешит ее? Это была катастрофа!
     Фрекен Снорк открыла глаза и улыбнулась.
     - Послушай, - поспешно сказал Муми-тролль. - Со мною  творится
что-то странное! С некоторых  пор  мне  куда  больше  стали  нравиться
девочки без волос, чем с волосами!
     - Вот как! - удивилась фрекен Снорк. - Это почему же?
     - С волосами они выглядят такими неряхами!
     Тут фрекен Снорк подняла лапы, чтобы причесаться, но -  увы!  -
единственное, что ей удалось нащупать, был малюсенький опаленный пучок
волос. В глубоком ужасе она рассматривала его в зеркало.
     - Ты стала плешивая, - сообщил Снифф.
     - Нет, тебе и вправду так идет,  -  пытался  утешить   ее Муми-
тролль. - Ну не надо плакать!
     Но фрекен Снорк, лишившись своего главного  украшения,  бросилась
на песок и горько разрыдалась.
     Все собрались вокруг и пытались ее развеселить.
     Не тут-то было!
     - Понимаешь, - втолковывал Хемуль, - я родлися  лысым,  и  вот
ничего, отлично обхожусь без волос!
     - Мы смажем тебе голову маслом, и они непременно снова отрастут,
- вторил Муми-папа.
     - И даже будут виться, - добавляла Муми-мама.
     - Это правда? - всхлипывала фрекен Снорк.
     - Ну еще бы! - заверила ее Муми-мама. -  Представляешь,  какой
милашкой ты будешь с кудрями?
     Фрекен Снорк перестала рыдать.
     - Взгляни-ка на солнце, - сказал Снусмумрик.
     Свежевымытое и прекрасное, поднималось  оно  над  морем.  А  весь
остров так и сверкал после дождя.
     - А ну давайте-ка я сыграю утреннюю песню! - сказал Снусмумрик,
доставая свою губную гармошку.
     И все что было сил запели:

                              Солнце всходит,
                              Скрылась ночь.
                              Хатифнатты
                              Смылись прочь.
                              О вчерашнем
                              Не грусти!
                              Лучше кудри
                              Отпусти!
                              Пи-хо!

     - А ну, айда купаться! - крикнул Муми-тролль.
     Все разом натянули плавки и  бросились  в  волны  прибоя  (точнее
сказать, все, кроме Хемуля, папы  и  мамы  -  им  казалось,  что  для
купания еще слишком свежо).
     Белопенно-зеленые, цвета бутылочного стекла волны  накатывали  на
пляж.
     О, счастье быть муми-троллем,  который  только  проснулся  и  уже
пляшет среди зеленых волн на восходе солнца!
     Ночь была забыта, впереди был новый долгий июньский день.  Словно
дельфины, проскакивали они сквозь  волну  или  плавно  неслись  на  ее
гребне к берегу,  где  Снифф  рыл  ямки  в  песке,  которые  сразу  же
наполнялись водой. А Снусмумрик заплыл на  спине  подальше  в  море  и
смотрел в золотисто-голубое небо.
     Тем временем Муми-мама сварила кофе на очаге из  камней  и  стала
искать банку с маслом, которую зарыла от солнца в песок. Но  проискала
она напрасно: банку унесло бурей.
     - Как же я сделаю бутерброды! - сетовала она.
     - Надо разведать, не принесла ли буря  чего  взамен,  -  сказал
Муми-папа. - После кофе отправимся в  исследовательскую  экскурсию  и
посмотрим, что выброшено морем на берег!
     Так они и сделали.
     На другой стороне острова вздымали  из  моря  свои  отшлифованные
спины первозданные скалы. Там  можно  было  найти  песчаную  площадку,
усеянную ракушками, - потаенное  место  плясок  морских  русалок  или
таинственные  темные  расщелины,  где  прибой  бьет  гулко,  словно  в
железную дверь. В одних местах среди утесов  мог  открыться  небольшой
грот, в других утесы круто обрывались вниз, образуя громадные котлы, в
которых, шипя, бурлили водовороты.
     Они разделились,  и  каждый  отправился  своим  путем  на  поиски
принесенного морем добра и  обломков  потерпевших  крушение  кораблей.
Интереснее  этого  занятия  нет  на  свете,  ведь  можно  найти  самые
удивительные вещи, а вылавливать их из воды зачастую страшно трудно  и
опасно.
     Муми-мама спустилась на песчаную площадку,  укрытую  за  огромной
скалой. Тут кучками росли голубые морские гвоздики и дикий овес,  и  в
их тонких стеблях шелестел и посвистывал ветер. Муми-мама  прилегла  у
скалы с подветренной стороны. Ей  были  видны  лишь  голубое  небо  да
морские гвоздики, качавшиеся  над  самой  ее  головой.  "Полежу  здесь
совсем немножко", - подумала она и тут же заснула  глубоким  сном  на
теплом песке.
     Ну а Снорк - тот вскарабкался на вершину самой высокой  скалы  и
огляделся. Остров распахнулся перед ним от побережья  до  побережья  и
казался букетом цветов, плывущим по неспокойному морю.  Вон  виднеется
маленькая  движущаяся  точка  -  это  Снифф,    он    ищет    обломки
кораблекрушения,  вон  мелькнула  шляпа  Снусмумрика,  а  вон   Хемуль
выкапывает особо редкую разновидность венерина башмачка... А  вон  там
- это как дважды два четыре - там ударила молния! Большущая каменная
глыба, больше, чем  десять  Муми-домов,  вместе  взятых,  раскололась,
словно яблоко, и обе половины раздались в стороны, образовав ущелье  с
отвесными  стенами.  С  замиранием  сердца  вошел  Снорк  в  ущелье  и
осмотрелся. Вот здесь она прошла! Извилистой черной как  уголь  линией
обозначился ее путь по обнажившемуся нутру камня. А с нею рядом бежала
другая полоска, светлая и блестящая! Это было золото, не что иное, как
золото!
     Снорк ковырнул полоску ножом. В лапу ему упала золотая  крупинка.
Он отколупнул еще и еще. Словно в горячке выковыривал  он  куски  один
другого крупнее и скоро  забыл  обо  всем  на  свете,  кроме  вскрытых
молнией золотых жил. Теперь он уже  был  не  какой-то  там  собиратель
выброшенных морем обломков кораблекрушения, а настоящий золотоискатель!
     Снифф же тем временем сделал совсем немудреное открытие, но и оно
подарило ему немудреную, а все же радость: он нашел пробковый пояс  -
пояс, отчасти разъеденный морской водой, но пришедшийся  ему  как  раз
впору.
     "Ну вот, теперь я могу выйти на большую воду! -  подумал  Снифф.
- Уж теперь-то я наверняка научусь  плавать  не  хуже  других!  То-то
Муми-тролль удивится!"
     Чуть  подальше  среди  скруток  бересты,  поплавков  от  сетей  и
водорослей он нашел рогожу, почти целый ковшик  и  старый  башмак  без
каблука - бесценные сокровища, когда отнимаешь их у моря!
     Тут Снифф завидел вдали Муми-тролля. Тот стоял в  воде  и  что-то
тащил, дергал к себе изо всех сил. Явно что-то очень большое!  "Жалко,
что не я первый увидел! - подумал Снифф. - Вот  только  что  бы  это
могло быть?"
     А Муми-тролль уже вытащил на берег  свою  находку  и  покатил  ее
перед собой по песку. Снифф все вытягивал и вытягивал шею - и наконец
разглядел. Это был буй! Большой, пестро раскрашенный буй!
     - Пи-хо! - крикнул Муми-тролль. - Ну что скажешь?
     - Ничего буй! -  критически  отозвался  Снифф,  склонив  голову
набок. - Ну а как тебе понравится вот это?
     И он выложил свои находки на песок.
     - Пояс хорош, - сказал Муми-тролль. - Ну а половинка-то  ковша
на что?
     - Будет служить, если черпать быстро-быстро, -  ответил  Снифф.
- Слушай, а не поменяться ли нам? Рогожа, черпак  и  башмак  за  один
старый буй? Поменяемся?
     - Ни за что на свете, - ответил Муми-тролль. - Но вот дать  за
твою пробковую никчемушку таинственный талисман,  приплывший  сюда  из
дальних стран, - это могу.
     Он достал какую-то диковинную штуку из дутого стекла и потряс ее.
В стеклянном шаре вихрем вскружились  снежинки  и  опали  на  домик  с
окнами из посеребренной бумаги.
     - Ой! - сказал Снифф,  и  жестокая  борьба  разыгралась  в  его
сердце, всегда вожделевшем к вещам.
     - Смотри! - сказал Муми-тролль и опять встряхнул шар.
     - Не знаю, - в отчаянии проговорил Снифф, -  просто  не  знаю,
что мне больше нравится - спасательный пояс или этот зимний талисман!
Мое сердце разрывается пополам!
     - Это наверняка единственный снежный  талисман,  существующий  в
данный момент на свете, - сказал Муми-тролль.
     - Но я просто не в силах расстаться со спасательным  поясом!  -
жалобно сказал Снифф. - Муми-тролль, дружочек, а нельзя ли как-нибудь
поделить с тобой этот снежный буранчик?
     - Гм!.. - отозвался Муми-тролль.
     - Ну, скажем, я только иногда буду брать его у тебя,  -  просил
Снифф. - По воскресеньям, а?
     Муми-тролль немного подумал.
     - Ладно,  -  сказал  он.  -  Можешь  брать  его  по  средам  и
воскресеньям.
     А где-то далеко-далеко брел Снусмумрик. Он шел у  самой  воды,  и
когда волна, шипя, норовила лизнуть его ботинки, он смеясь  отскакивал
прочь. Ох, как злилась тогда волна!
     Неподалеку  от  мыса  Снусмумрик  повстречал    Муми-папу.    Тот
вылавливал из воды бревна и доски.
     - Ну как, здорово? - отдуваясь, сказал Муми-папа. -  Из  всего
этого я построю причал для "Приключения"!
     - Может, вам помочь с вытаскиванием? - спросил Снусмумрик.
     - Нет, нет! - испуганно сказал Муми-папа.  -  Управлюсь  один.
Хотите вытаскивать, попробуйте найти что-нибудь сами.
     Тем временем фрекен Снорк лазала по скалам на далеком мысу.  Свою
спаленную челку она прикрыла венком из морских лилий, и мечталось ей о
такой находке, чтобы все  ахнули  от  зависти  и  удивления.  А  когда
наудивляются вдоволь, она отдаст  ее  Муми-троллю.  (Разумеется,  если
находка не украшение.)
     Вздыхая, оглядела она пустынное побережье  и  вдруг  остановилась
как вкопанная, а сердце так и затрепетало у нее в груди. Там, в  самом
конце мыса... Нет, это было слишком страшно! Там кто-то лежал в воде и
колотился головой  о  прибрежные  камни!  И  этот  кто-то  был  ужасно
большой, в целых десять раз больше маленькой фрекен Снорк!
     "Сейчас же побегу за остальными, - подумала она, но не побежала.
- Смелей! - сказала она себе. - Давай посмотрим, кто это!"  И,  вся
дрожа, приблизилась к тому страшному, что  лежало  в  воде.  Это  была
большая женщина...
     Фрекен Снорк сделала несколько робких  шагов  и  словно  к  земле
приросла от  изумления:  женщина  была  деревянная!  И  еще  она  была
удивительно красивая. Лицо ее безмятежно улыбалось, у нее были румяные
щеки и губы, круглые, широко раскрытые голубые глаза. Волосы ее,  тоже
голубые, длинными крашеными локонами спадали на плечи...
     "Это королева", - подумала фрекен Снорк.
     Руки  прекрасной  женщины  были  скрещены  на  груди,  блиставшей
золотыми цветами и цепями, а платье начиная от тонкой талии  струилось
мягкими красными складками. И все это было из крашеного дерева. Но что
самое удивительное - у женщины совсем не было спины.
     "Пожалуй, это  слишком  роскошный  подарок  для  Муми-тролля,  -
размышляла про себя фрекен Снорк. - Но все равно он будет его!"
     И вот под вечер в бухточку, где стояла  лодка,  приплыла  страшно
гордая фрекен из породы Снорков. Она гребла одним веслом, восседая  на
животе деревянной королевы.
     - Неужели ты нашла лодку? - спросил Снорк.
     - И привела ее сюда совсем одна? - подивился Муми-тролль.
     - Это  носовая  фигура  корабля,  -  объяснил  Муми-папа, много
плававший в дни своей юности. - Такой красивой  деревянной  королевой
моряки украшают форштевень судна.
     - Зачем? - спросил Снифф.
     - Так, для красоты.
     - А почему у нее нет спины? - спросил Хемуль.
     - Да ведь иначе ее не укрепишь на штевне, -  сказал  Снорк.  -
Это каждому младенцу понятно.
     - Она  слишком  велика,  и  ее  нельзя   приколотить   к    носу
"Приключения", - сказал Снусмумрик. - Жаль, чертовски жаль!
     - О,  прекрасная  дама,  -  вздохнула  Муми-мама.  -  Подумать
только! Быть такой красивой и не получать  никакой  радости  от  своей
красоты!
     - Что ты хочешь с ней делать? - спросил Снифф.
     Фрекен Снорк опустила глаза и застенчиво улыбнулась.
     - Я хочу подарить ее Муми-троллю.
     У Муми-тролля язык отнялся  от  неожиданности.  Красный  как  рак
выступил он вперед и отвесил низкий поклон. Фрекен Снорк, вне себя  от
смущения, сделала книксен, и  все  вместе  выглядело  так,  будто  они
пришли на званый вечер.
     - Сестричка, - сказал Снорк, - ты еще не видела, что нашел я!
     И он гордо показал на сверкающую груду золота, сложенную на песке.
     Фрекен Снорк сделала большие глаза.
     - Неужели настоящее золото? - выдохнула она.
     - Да, и есть еще много-много! -  похвастался  Снорк.  -  Целая
гора!
     Ах, сколько тут было любования  находками!  Муми-семейство  вдруг
разбогатело. Но самым драгоценным его достоянием было все  же  носовое
украшение  и  снежный  буран  в  стеклянном  шаре.  Парусная    лодка,
отчалившая наконец от  необитаемого  острова  при  последних  отзвуках
бури, была нагружена до отказа. В ее кильватере плыл целый флот бревен
и досок, а  груз  состоял  из  снежного  талисмана,  большого,  пестро
раскрашенного буя, ботинка без каблука, половинки ковша, спасательного
пояса, рогожи и золота, а в носу лежала деревянная королева.  Рядом  с
нею сидел Муми-тролль, положив лапу на  ее  красивые  голубые  волосы.
Счастью его не было предела!
     А фрекен Снорк посматривала на них и думала:  "Ах,  быть  бы  мне
такой же красивой, как деревянная королева! А то ведь  я  теперь  даже
без челки..."
     От ее радости не осталось  и  следа.  Наоборот,  она  была  почти
печальна.
     - Тебе нравится деревянная королева? - спросила она.
     - Очень! - ответил Муми-тролль, даже не взглянув на нее.
     - Но ведь ты же сам говорил, что не любишь девочек  с  волосами.
Да и вообще она только раскрашенная!
     - Зато как раскрашенная!
     Фрекен  Снорк  помрачнела.  Она  смотрела  в  море    неподвижным
взглядом, чувствуя, как к горлу ей подкатывает  комок,  и  мало-помалу
серела.
     - У нее ужасно глупый вид! - сердито сказала она.
     Тут только Муми-тролль поднял на нее глаза.
     - Ты стала совсем серая, что с тобой? - удивленно спросил он.
     - Ничего особенного!
     Муми-тролль слез с носа и подсел к ней.
     - А ведь у деревянной королевы в самом деле ужасно  глупый  вид!
- сказал он немного погодя.
     - Нет, правда? - сказала фрекен Снорк и снова порозовела.
     Солнце медленно клонилось  к  закату,  расцвечивая  мертвую  зыбь
золотым и зеленым. Все стало золотым или золотистым -  парус,  лодка,
ее пассажиры. Далеко на  горизонте  пламенел  в  лучах  заката  остров
хатифнаттов.
     - Интересно, что вы намерены предпринять с  золотом  Снорка?  -
спросил Снусмумрик.
     - Обложим цветочные клумбы, пусть служит украшением, -  сказала
Муми-мама. - Разумеется, только куски покрупнее, мелочь-то совсем  не
имеет вида.
     Все сидели молча и смотрели, как солнце  погружается  в  море,  а
краски блекнут, переходя в голубой и фиолетовый.  Плавно  покачиваясь,
"Приключение" шло к родным берегам.

        ГЛАВА ПЯТАЯ,

        в которой рассказывается о Королевском рубине, о том,
         как Снорк ставил перемет, о смерти Панталошки и еще
              о том, как Муми-дом превратился в джунгли

     Был конец июля, в Муми-доле стояла страшная жара. Даже мухи и  те
не находили силы  жужжать.  Изнемогали  запыленные  деревья,  обмелела
речка. Она теперь еле струилась узеньким серым  ручейком  по  жаждущим
лугам, и из ее воды уже не получалось вкусного фруктового сока в шляпе
Волшебника (которая была помилована и стояла под зеркалом на комоде).
     День за днем солнце поливало зноем долину. Вся  ползучая  мелюзга
попряталась в свои прохладные подземные норы,  птицы  смолкли.  Друзья
Муми-тролля стали раздражительными, не находили себе места и ссорились
между собой.
     - Мама, - сказал Муми-тролль, - придумай для нас что-нибудь. А
то мы только ссоримся да изнываем от жары!
     - Да, мое золотко, - отвечала Муми-мама. - Я это уже заметила.
Я и сама рада немного отдохнуть от вас. Не  пожить  ли  вам  несколько
деньков в гроте? Там прохладно, вы сможете целый день не  вылезать  из
моря и ничего не делать.
     - И ночевать тоже в гроте? - восхищенно спросил Муми-тролль.
     - Ну конечно! И не показывайтесь мне на  глаза,  пока  опять  не
станете милыми и хорошими!
     Было страшно интересно по-настоящему устроиться в гроте.  Посреди
песчаного пола поставили керосиновую лампу. Каждый выкопал  себе  ямку
по форме своего тела, чтобы уютней  было  спать.  Провизию:  пудинг  с
изюмом, тыквенное  пюре,  бананы,  красные  и  белые  мятные  лепешки,
кукурузные початки и оладьи - разделили на шесть равных кучек.
     Под вечер потянул ветерок с побережья. Закат был красный,  солнце
заливало грот теплым светом. Снусмумрик играл сумеречные песни, фрекен
Снорк лежала, склонив кудрявую голову на колени Муми-троллю.
     Пудинг с изюмом настроил всех на благодушный лад,  но  над  морем
сгущались сумерки, и всем было как-то жутковато.
     - А ведь это я нашел грот, - сказал  Снифф,  и  никому  неохота
было возражать, что все слышали это тысячу раз.
     - Хотите,  я  расскажу  вам  страшную   историю?   -    спросил
Снусмумрик, зажигая лампу.
     - А насколько страшную? - спросил Хемуль.
     - Примерно отсюда до входа, а то и  чуть  подальше,  -  ответил
Снусмумрик. - Если только это что-нибудь тебе говорит.
     - Ровно ничего, - сказал Хемуль. - Давай рассказывай, я скажу,
когда мне станет страшно.
     - Ладно, - сказал  Снусмумрик.  -  Это  правдивая  история,  я
слышал ее от черного дрозда. Ну, значит,  так.  На  краю  света  стоит
высокая-превысокая гора, поглядишь, так дух  захватывает.  Черная  как
сажа и гладкая как шелк. Ее склоны отвесно падают в бездну,  а  вокруг
вершины парят облака.  А  на  самом  верху  стоит  дом  Волшебника,  и
выглядит он вот так. - Снусмумрик начертил на песке дом.
     - Без окон? - полюбопытствовал Снифф.
     - Без  окон  и  без  дверей,  потому   что   Волшебник    всегда
возвращается домой по воздуху на черной пантере. Он выходит только  по
ночам, разъезжает по свету и собирает в свой плащ рубины.
     - Да что ты! -  воскликнул  Снифф,  сделав  большие  глаза.  -
Рубины! Как же он их находит?
     - Волшебник может обернуться кем  угодно.  Может  забраться  под
землю и даже спуститься к сокровищам на дне морском.
     - На что ему столько драгоценных камней? - с  завистью  спросил
Снифф.
     - Да ни на что. Просто собирает, да и только. Совсем как  Хемуль
собирает растения.
     - Ты что-то сказал? - встрепенулся Хемуль, задремавший в  своей
песчаной ямке.
     - Я сказал,  что  дом  Волшебника  полон  рубинов.  Они  грудами
навалены на полу, они вделаны в стены и горят, как глаза  зверей.  Дом
без крыши, и проплывающие над ним облака  отсвечивают  красным  от  их
блеска. Глаза Волшебника тоже красные и светятся в темноте.
     - Я уже готов испугаться, - сказал Хемуль. -  Сделай  милость,
рассказывай потихонечку.
     - Ну и счастливый же он, наверно, этот  Волшебник,  -  вздохнул
Снифф.
     - Вовсе нет, - отвечал  Снусмумрик.  -  Он  будет  счастливым,
только когда найдет Короля рубинов. Это очень большой рубин, не меньше
головы его черной пантеры, а посмотришь на него, так кажется, будто  в
нем переливается жидкий огонь. Волшебник искал его на  всех  планетах,
добрался даже до Нептуна, но до сих пор не нашел. Сейчас он отправился
на Луну, ищет рубин в лунных кратерах, впрочем, без особой надежды  на
успех. В глубине души Волшебник уверен, что рубин находится на Солнце,
но попасть туда он не может. Он уже делал несколько  попыток,  но  там
слишком горячо.
     - Неужели все это правда? - недоверчиво спросил Снорк.
     - Хотите -  верьте,  хотите  -  нет,  -  безразлично  отвечал
Снусмумрик и продолжал: - Только знаете, что  сказал  мне  дрозд?  Он
сказал, что  у  Волшебника  есть  черный  цилиндр  и  он  потерял  его
несколько месяцев назад, когда отправился на Луну!
     - Не может быть! - вырвалось у Муми-тролля.
     - Так, значит, это он и есть! - воскликнула фрекен Снорк.
     - Факт, - сказал Снорк.
     - Что случилось? - спросил Хемуль. - Вы о чем?
     - О шляпе, о чем же еще, - ответил Снифф. - О черном цилиндре,
который я нашел этой весной. О волшебной шляпе!
     Снусмумрик многозначительно кивнул.
     - Ну а вдруг Волшебник вернется за шляпой? - тревожно  спросила
фрекен Снорк. - Я бы ни за что не осмелилась взглянуть в его  красные
глаза!
     - Надо посоветоваться с мамой, - сказал Муми-тролль. - До Луны
далеко?
     - Изрядно, -  отвечал  Снусмумрик.  -  К  тому  же  Волшебнику
потребуется время, чтобы обшарить все кратеры.
     Наступило  гнетущее  молчание.  Каждый  думал  о  черной   шляпе,
стоявшей дома на комоде под зеркалом.
     - Сделайте свет поярче, - попросил Снифф.
     - Вы ничего не слышите? - сказал Хемуль. - Прислушайтесь! Там,
снаружи...
     Все устремили взгляды на вход и прислушались.  Из  ночной  тишины
доносились какие-то тихие-тихие звуки-уж не пантера ли крадется к ним?
     - Это дождь, - сказал Муми-тролль.  -  Идет  дождь.  Теперь  в
самый раз немножко поспать.
     Все разошлись по своим ямкам и закутались в  одеяла.  Муми-тролль
погасил лампу и под легкий шорох дождя погрузился в сон.
     Хемуль проснулся оттого, что его  спальное  место  залило  водой.
Снаружи шелестел теплый летний  дождь,  вода  ручейками  и  водопадами
сбегала по стенам грота и, как нарочно, устремлялась в его ямку.
     - Эх, страсти-напасти! - пробормотал  Хемуль,  отжал  платье  и
вышел посмотреть погоду. Повсюду было одно  и  то  же-  серо,  сыро  и
неприютно.  Хемуль  спросил  себя,  не  охота  ли  ему  искупаться,  и
рассудил, что неохота.
     "Ну никакого порядка на свете, - недовольно подумал он. - Вчера
жарища, сегодня мокротища. Пойду-ка завалюсь снова спать".
     Ямка Снорка показалась ему посуше остальных.
     - А ну подвинься, - сказал Хемуль. - Мою постель залило водой.
     - Тем хуже для тебя, - сказал Снорк и повернулся на другой бок.
     - Вот я и хочу устроиться вместе с тобой, - заявил  Хемуль.  -
Не будь свиньей.
     Но Снорк лишь пробормотал что-то невнятное  и  не  шелохнулся.  А
Хемуль, преисполнясь жаждой мщения, взял и прорыл канал от своей  ямки
к Снорку.
     - Это, Хемуль, знаешь что! - сказал Снорк, вскакивая в намокшем
одеяле. - Вот уж не думал, что ты горазд на такие фигли-мигли!
     - Это было наитие! - радостно сообщил Хемуль.  -  Ну,  что  мы
теперь будем делать?
     Снорк высунул нос из грота и взглянул на  небо,  на  море.  Затем
уверенно сказал:
     - Ловить рыбу. Буди всех, а я пойду подготовлю лодку.
     Снорк спустился на мокрый песок,  вышел  на  мостки,  сооруженные
Муми-папой, и постоял с минуту,  выставив  нос  в  сторону  моря.  Был
полный штиль, лишь дождь накрапывал тихо,  и  каждая  капля  оставляла
кружочек на мерцающей глади воды. Снорк кивнул каким-то своим мыслям и
вытащил из-под навеса ящик с самым  большим  переметом.  Потом  достал
из-под мостков рыбный садок и принялся наживлять крючки,  напевая  про
себя охотничью песню Снусмумрика.
     Когда все вышли из грота, перемет был уже налажен.
     - А, вот и вы наконец, - сказал Снорк. - Снимай мачту, Хемуль,
и вставляй уключины.
     - А мы непременно должны ловить рыбу? - спросила фрекен  Снорк.
- Ведь, когда ловишь рыбу, ничего не происходит,  и  потом,  мне  так
жалко этих маленьких щучек!
     - Ничего, сегодня произойдет, - сказал Снорк. - Садись на нос,
там ты меньше будешь мешать.
     - Дайте я помогу! - завопил  Снифф  и,  уцепившись  за  ящик  с
переметом, вскочил на борт.
     Лодка накренилась, ящик с переметом перевернулся, а половина  его
содержимого запуталась в уключинах и якорных лапах.
     - Оч-чень хорошо! - сказал Снорк.  -  Замечательно!  Опытность
морского волка, полный порядок на борту и все такое прочее.  А  прежде
всего - уважение к труду других. Ха!
     - Как? Ты его не проберешь? - удивился Хемуль.
     - Еще чего... - мрачно усмехнулся Снорк.  -  Где  это  видано,
чтобы слово капитана что-нибудь значило на корабле? Нигде. Валите ящик
в море как есть, авось что-нибудь да зацепится.
     С этими словами Снорк залез под  кормовое  сиденье  и  с  головой
укрылся брезентом.
     - Это надо же,  -  сказал  Муми-тролль.  -  Садись  на  весла,
Мумрик, а мы будем расхлебывать эту кашу. Снифф, ты осел.
     - Так точно, - с признательностью отвечал Снифф.  -  С  какого
конца начинать?
     - С  середины,  -  сказал  Муми-тролль.  -  Только  смотри  не
припутай свой хвост.
     Снусмумрик стал медленно выгребать в море.
     А тем временем Муми-мама ходила по дому ужасно  довольная.  Дождь
мягко шелестел над садом. Кругом царили мир, тишина и порядок.
     - Теперь все пойдет в рост! - говорила сама себе Муми-мама.  -
Ах, как хорошо, что я спровадила их в грот!
     "Не мешало бы прибраться в комнате", -  подумала  она  и  начала
сгребать в кучу чулки, апельсиновые корки, какие-то диковинные  камни,
куски коры. Туда же попала  газонокосилка  и  много  чего  другого.  В
радиоприемнике она нашла несколько губоцветных, которых  Хемуль  забыл
положить под пресс. Муми-мама машинально смотала их в клубок, радостно
прислушиваясь к мягкому шелесту дождя.
     - Теперь все пойдет в рост! - повторила она и выронила  из  лап
клубок.
     Он упал прямо в шляпу Волшебника, но Муми-мама этого не  заметила
и пошла спать в свою комнату, потому что больше  всего  на  свете  она
любила спать, когда дождь барабанит по крыше.
     А в глуби морской стоял и подстерегал добычу перемет  Снорка.  Он
стоял уже несколько часов, и фрекен Снорк буквально помирала от скуки.
     - Все  зависит  от  того,  сколько   ждать,  -  втолковывал  ей
Муми-тролль. - Может статься, на каждом крючке что-нибудь  да  будет,
понимаешь?
     Фрекен Снорк тихонько вздохнула.
     - Да ведь и так, когда опускаешь крючок, на нем есть полуклейки,
а когда вытаскиваешь - целый окунь. Ведь и так знаешь, что на  крючке
целый окунь.
     - Или вовсе ничего! - сказал Снусмумрик.
     - Или бычок, - сказал Хемуль.
     - Словом, девчонке этого не понять, -  заключил  Снорк.  -  Ну
теперь можно тащить. Только без крика! Потихоньку! Потихоньку!
     Вот показался первый крючок.
     Ничего.
     Показался второй.
     Опять ничего.
     - Это говорит лишь о том, что они ходят на  глубине,  -  сказал
Снорк. - И что они ужасно большие. А теперь  давайте  потише.  -  Он
вытащил еще четыре пустых крючка и сказал: -  Вот  хитрющий  попался!
Объедает у нас всю наживку. Ну и здоров же, наверно!
     Все перегнулись через борт и напряженно глядели в черную глубину,
куда уходила леса.
     - Как по-твоему, что это за рыба? - спросил Снифф.
     - Не иначе как Панталошка, - ответил Снорк.  -  Смотрите,  еще
десять пустых крючков!
     - Э-хе-хе!.. - сказала фрекен Снорк.
     - Ну ты не больно-то  эхехекай!  -  сердито  оборвал  ее  брат,
продолжая выбирать лесу. - Давайте потише, не то спугнете!
     Крючок за крючком укладывался в ящик.  Попадались  пучки  морской
травы и водорослей. А рыбы не было. Прямо-таки ничего-ничегошеньки.
     И вдруг Снорк крикнул:
     - Смотрите! Тянет! Я абсолютно уверен, что тянет!
     - Панталошка! - завопил Снифф.
     - Теперь   самый  момент  проявить  выдержку,  -  с    деланным
спокойствием произнес Снорк. - Мертвая тишина! Вот он!
     Туго натянутая леса провисла, и глубоко  внизу,  в  темно-зеленой
толще  воды,  что-то  забелело.  Неужели  брюхо  Панталошки?    Что-то
вздымалось  к  поверхности,  словно  горный  хребет  с   таинственного
ландшафта морского  дна...  Что-то  громадное,  грозное,  неподвижное.
Зеленовато-замшелым стволом гигантского дерева скользнуло  оно  наверх
под киль лодки.
     - Сачок! - крикнул Снорк. - Где сачок?
     И в то же мгновение воздух наполнился ревом  и  пеной.  Громадная
водяная гора подняла "Приключение" на своем горбу, ящик  для  перемета
так и заплясал по настилу. Затем так же внезапно все стихло.
     Лишь оборванная леса сиротливо свешивалась с борта,  да  огромные
водовороты указывали путь чудо-рыбы.
     - Ну теперь-то ты видишь, что  это  за  окунь?  Такой  рыбы  мне
больше не попадется. И настоящей радости мне уже тоже не испытать.
     - Он сорвался вот тут, - пояснил Хемуль, поднимая  конец  лесы.
- У меня такое ощущение, что нитка была слишком тонка.
     - Иди купайся, - сказал Снорк, закрыв лапами лицо.
     Хемуль хотел что-то ответить, но Снусмумрик вовремя  толкнул  его
ногой. Воцарилось молчание. Затем фрекен Снорк осторожно сказала:
     - Может, попробуем еще разок? Фалинь-то наверняка выдержит.
     Снорк лишь презрительно фыркнул.
     - А крючок? - немного погодя спросил он.
     - Твой складной нож, - ответила фрекен Снорк. - Если выпустить
разом лезвие и штопор, отвертку и шило, уж на что-нибудь он непременно
подденется!
     Снорк отнял лапы от лица и спросил:
     - Ну допустим. А наживка?
     - Оладья, - ответила сестра.
     Снорк задумался. Все ждали затаив дыхание. Наконец он сказал:
     - Да будет известно каждому: если только Панталошка ест  оладьи,
охота продолжается!
     Складной нож крепко-накрепко привязали к фалиню  куском  стальной
проволоки, оказавшейся у Хемуля в кармане, на лезвие насадили оладью и
нож бросили в море.
     Охотничий азарт разбирал фрекен Снорк не  меньше  других,  и  она
даже попискивала от волнения.
     - Ты вылитая Диана, - сказал Муми-тролль, любуясь ею.
     - Кто это? - польщенная, спросила фрекен Снорк.
     - Богиня  охоты!  -  сказал   Муми-тролль.  -  Красивая,   как
деревянная королева, и умная, как ты.
     - Гм!.. - отозвалась фрекен Снорк.
     В это мгновение "Приключение" сильно качнуло.
     - Тсс! - произнес Снорк. - Он клюет!
     Последовал еще более резкий толчок, а за ним сильнейший рывок, от
которого все попадали на стлани.
     - Караул! - завопил Снифф. - Он нас всех слопает!
     "Приключение" зарылось носом в волну,  выровнялось  и  с  бешеной
скоростью понеслось в открытое море. Перед его  носом,  натянутый  как
струна, уходил в воду фалинь, распуская по сторонам усы белой пены.
     Оладья явно пришлась Панталошке по вкусу.
     - Тишина! - крикнул Снорк. - Тишина на борту! Каждый на  своем
посту!
     - Только бы он не нырял! - крикнул  Снусмумрик,  забравшись  на
нос.
     Но Панталошка плыл прямо вперед и уносил их все  дальше  в  море.
Вскоре берег превратился в узенькую полоску на горизонте.
     - Как по-вашему, надолго его хватит? - спросил Хемуль.
     - В случае чего обрежем веревку, - сказал Снифф. - А не то  за
все ответите вы!
     - Ни за что не обрежем! - тряхнув  челкой,  воскликнула  фрекен
Снорк.
     Тут  Панталошка  взмахнул  в  воздухе  своим  огромным   хвостом,
развернулся и направился к берегу.
     - Теперь идем чуть помедленней! - объявил  Муми-тролль, который
стоял  на  корме  на  коленях,  наблюдая  кильватерную  струю.  -  Он
выдыхается!
     Панталошка и вправду приустал, зато не на  шутку  разозлился.  Он
дергал трос и рыскал из  стороны  в  сторону  так,  что  "Приключение"
валило на борт с риском для жизни его пассажиров.
     Время от времени Панталошка приостанавливался,  подманивая  их  к
себе, а потом припускал с такой силой, что волны перехлестывали  через
борт. Тут Снусмумрик достал свою губную гармошку и  заиграл  охотничью
песню, а остальные принялись отбивать такт ногами, да так, что  стлани
заходили ходуном. И вот на поди же! Панталошка  вдруг  перевернулся  и
выставил из воды свое огромное брюхо.
     Другого такого не было в целом свете.
     С минуту все молча разглядывали рыбину, затем Снорк сказал:
     - Поймал-таки я его!
     - Да! - гордо сказала его сестра.
     Панталошку взяли на буксир и пошли к берегу. Тем  временем  дождь
усилился. Хемуль вымок до нитки, шляпа Снусмумрика потеряла всякий вид.
     - В  гроте-то   сейчас,  должно  быть,  мокренько,  -    сказал
Муми-тролль, сидевший на веслах. Он  озяб.  -  Да  и  мама,  наверно,
волнуется, - добавил он немного погодя.
     - Ты хочешь сказать, мы вроде как можем прямо сейчас отправиться
домой? - спросил Снифф.
     - Ну да, и показать нашу рыбу, - сказал Снорк.
     - Возвращаемся! - сказал  Хемуль.  -  Всякие  необыкновенности
хороши, но только на время. Страшные истории, промокания,  одиночество
и все такое прочее. Но в конечном счете они не дают ощущения уюта.
     Под Панталошку подвели доски и  сообща  поволокля  его  по  лесу.
Разверстая пасть рыбины была до того велика, что ее  зубы  цепляли  за
ветки деревьев, а  весу  в  ней  было  столько  сот  килограммов,  что
приходилось давать себе передышку на каждом повороте дороги.  А  дождь
поливал все пуще и пуще. Но добравшись до Муми-дола,  они  не  увидели
своего дома за сплошной завесой дождя.
     - Оставим его здесь на немножко, - предложил Снифф.
     - Ни за что на свете! - горячо возразил Муми-тролль.
     И они садом двинулись к дому. Внезапно Снорк остановился и сказал:
     - Мы заблудились.
     - Ерунда какая! - отозвался Муми-тролль. - Вот дровяной сарай,
а вон там мост.
     - Да, но где же сам дом? - спросил Снорк.
     Странное, очень странное дело: Муми-дом  исчез.  Пропал  начисто,
целиком. Они положили Панталошку на золотой песок перед  крыльцом.  То
есть, собственно говоря, крыльца-то тоже не было. Вместо него...
     Но сперва надо объяснить, что  произошло  в  Муми-доме  за  время
охоты на Панталошку.
     Когда мы в последний раз упоминали про Муми-маму,она ушла спать в
свою комнату. А перед этим она машинально скомкала губоцветные  Хемуля
и уронила комок в шляпу Волшебника. Ах, не следовало  ей  в  этот  раз
прибираться!
     Ибо, пока дом был  погружен  в  послеобеденный  сон,  губоцветные
принялись расти на волшебный лад. Мягко извиваясь,  поднялись  они  из
шляпы Волшебника и расползлись по полу. Их побеги и усики стали ощупью
взбираться по стенам, карабкаться по портьерам и  шнуркам  от  вьюшек,
пролезать во все щели, форточки и замочные скважины. С  фантастической
быстротой распускались во  влажном  воздухе  цветы,  созревали  плоды.
Огромные пучки листьев  заполонили  крыльцо,  вьющиеся  стебли  оплели
ножки стола, наподобие змеиных гнезд свешивались с потолка. Растения с
мягким шелестом заполняли дом; изредка слышался приглушенный хлопок -
это распускался какой-нибудь гигантский  цветок  или  падал  на  ковер
плод. Но Муми-мама решила, что  все  это  дождь,  и,  повернувшись  на
другой бок, спала себе и спала.
     А в соседней комнате сидел Муми-папа и  строчил  мемуары.  С  той
поры как он построил причал для  "Приключения",  не  произошло  ничего
интересного, что стоило бы поведать потомству,  и  он  стал  описывать
свое детство. При этом он до того расчувствовался, что чуть не  пустил
слезу. Он с рождения был необыкновенным, одаренным ребенком,  которого
никто не понимал. Но и подросши, он оставался непонятым, и ему во всех
отношениях было так тяжело, так тяжело. Муми-папа строчил  и  строчил,
представляя себе при  этом,  как  все  будут  раскаиваться,  когда  он
прочтет мемуары вслух. Это вновь привело его  в  веселое  расположение
духа, так что он даже воскликнул:
     - Так им и надо!
     И в то же мгновение на его рукопись шмякнулась  слива  и  сделала
большущее синее пятно.
     - Клянусь своим хвостом! - вскричал он. - Муми-тролль и  Снифф
снова дома!
     И он обернулся с решимостью как следует намять им  холку.  Но  не
тут-то было: его взгляд уперся в буйные заросли каких-то  кустарников,
обсыпанных желтыми ягодами. Муми-папа так и подскочил на месте, и  тут
уж на его письменный стол  обрушился  целый  дождь  синих  слив.  Весь
потолок был наглухо заткан сплетением веток, они росли прямо на глазах
и тянули свои зеленые руки к окну.
     - Эй! - крикнул Муми-папа супруге. - Проснись! Поди сюда!
     Муми-мама села в кровати и в глубоком изумлении  обвела  взглядом
комнату, которая была полна мелких  белых  цветов.  Они  на  тоненьких
нитях свисали с потолка в виде изящных розеток.
     - Ах, какая прелесть! - сказала Муми-мама. - Уж не Муми-тролль
ли это устроил, чтобы порадовать меня?
     И, осторожно раздвинув тонкую занавесь из цветов,  она  встала  с
кровати.
     - Эй! - кричал за стеной Муми-папа. - Открой! Я не могу выйти!
     Муми-мама попробовала  отворить  дверь,  но  тщетно.  Дверь  была
безнадежно забаррикадирована мощными стеблями вьющихся растений. Тогда
Муми-мама выбила стекло в двери  на  крыльцо  и  с  величайшим  трудом
протиснулась в  проем.  Крыльцо  сплошь  заросло  фиговыми  деревьями,
гостиная превратилась в дремучие джунгли.
     - Охохонюшки! - сказала Муми-мама.  -  Разумеется,  опять  эта
шляпа.
     И она присела, обмахиваясь пальмовым листом.
     Тут из зарослей папоротников, проросших в ванной, вынырнул Ондатр
и жалобным голосом сказал:
     - Вот! Теперь всем ясно, к чему приводит составление  гербариев!
Этот Хемуль никогда не внушал мне доверия!
     Лианы проросли сквозь печную трубу, оплели крышу и  окутали  весь
Муми-дом пышным зеленым ковром.
     А на дворе  под  дождем  стоял  Муми-тролль  и  удивленно  озирал
высокий зеленый холм, на котором прямо на глазах распускались цветы  и
созревали плоды, меняя цвет из зеленого в желтый, из желтого в красный.
     - Дом был тут, это точно, - сказал Снифф.
     - Он там, внутри, - мрачно произнес Муми-тролль. - Теперь туда
никому не войти, и никто оттуда не выйдет. Никогда-никогда.
     Снусмумрик выступил вперед и с интересом стал  осматривать  холм.
Ни окон, ни дверей. Сплошной ковер  дикой  растительности.  Снусмумрик
ухватился за какой-то стебель и потянул. Стебель был  упругий,  словно
резиновый, и не выдергивался из земли! Как  бы  невзначай  обвился  он
вокруг шляпы Снусмумрика и снял ее.
     - Опять колдовство, - сказал Снусмумрик. - В конце концов  это
начинает надоедать.
     Тем временем Снифф обежал вокруг наглухо заросшей веранды.
     - Подвальное окошко! - крикнул он. - Оно открыто!
     Муми-тролль стремглав подлетел к отдушине и заглянул в нее.
     - А ну давай туда, живо! - решительно сказал он. - Еще немного
- и оно тоже зарастет!
     Один за другим все спустились вниз, в черноту подвала.
     - Ау! - крикнул Хемуль, лезший последним. - Я никак не пролезу!
     - Ну так оставайся снаружи,  карауль  Панталошку,  -  отозвался
Снорк. - Можешь включить в свой гербарий дом!
     И,  оставив  бедного  Хемуля  мокнуть  под  дождем,  они   ощупью
пробрались к лестнице в погреб.
     - Нам повезло, - сказал Муми-тролль.  -  Крышка  открыта.  Вот
видите, как хорошо иной раз быть распустехой!
     - Это я забыл закрыть, - поспешил вставить Снифф.  -  Так  что
вся честь принадлежит мне!
     Они сразу же увидели замечательную картину: на суку сидел  Ондатр
и ел груши.
     - А где мама? - спросил Муми-тролль.
     - Мама вырубает папу из кабинета, - горестно отвечал Ондатр. -
Единое упование мне осталось: что рай ондатров - спокойное  местечко,
ибо я уже не жилец.
     Все прислушались. Мощные удары топора сотрясали листву.  Раздался
треск, за ним ликующий возглас. Муми-папа вышел на свободу!
     - Мама! Папа! - закричал Муми-тролль, продираясь сквозь джунгли
к входной двери. - Что вы тут без меня натворили?!
     - Ах, золотко мое, - сказала Муми-мама. - Мы,  наверно,  опять
оплошали со шляпой. Ну да идите же сюда! Я нашла в шкафу куст ежевики!
     Это был исключительный день. Затеялась игра  в  девственный  лес.
Муми-тролль был Тарзаном, фрекен Снорк была  Джейн.  Сниффу  разрешили
быть сыном Тарзана, а Снусмумрик взял  на  себя  роль  шимпанзе  Читы.
Снорк ползал в подлеске с вставными челюстями  из  апельсиновых  корок
[Спроси у мамы: она знает, как они делаются!] и изображал врага вообще.
     - Охохонюшки! - сказала Муми-мама. - Надо полагать,  все  наши
гости чувствуют себя отлично.
     - Надеюсь, что так, - отозвался Муми-папа. -  Сделай  милость,
подбрось мне бананчик.
     Веселье продолжалось до самого вечера. Никого не  тревожило,  что
вход в погреб может зарасти, и все думать забыли о бедняге Хемуле.
     А он торчал на дворе в мокром  платье,  прилипавшем  к  ногам,  и
караулил Панталошку. Время от времени он  съедал  яблочко  или  считал
тычинки в каком-нибудь цветке джунглей, но больше вздыхал.
     Дождь перестал, близились сумерки. И едва  только  зашло  солнце,
что-то случилось с зеленым холмом, заключившим  в  себя  Муми-дом.  Он
стал увядать так же быстро, как вырос. Плоды сморщились и попадали  на
землю.  Цветы  поникли,  а  их  листья  свернулись  трубочками.    Дом
наполнился шорохом и  потрескиванием.  Хемуль  глядел,  глядел,  потом
подошел и легонько потянул к себе ветку. Она была сухая, как  трут,  и
сразу же отломилась: Тут  Хемуля  осенило.  Он  собрал  огромную  кучу
хвороста, сходил в дровяной сарай за спичками - и на садовой  дорожке
запылал костер. Веселый и довольный, Хемуль подсел к огню  и  просушил
свое платье. А немного погодя его еще раз осенило, и он с нехемульской
силой затащил в огонь хвост Панталошки: больше всего на  свете  Хемуль
любил жареную рыбу.
     Так вот и вышло, что когда Муми-семейство и его друзья  проложили
себе путь  через  веранду  и  распахнули  дверь,  их  взорам  предстал
чрезвычайно довольный Хемуль, уже умявший одну седьмую Панталошки.
     - Ах, негодник! - сказал Снорк. - Как же мне  теперь  взвесить
мою рыбу?
     - Взвесь меня да прибавь, - отвечал Хемуль, для  которого  этот
день стал одним из самых счастливых дней в его жизни.
     - А ну-ка, спалим весь этот девственный лес! - сказал Муми-папа.
     Они вынесли из дому  весь  сушняк  и  сложили  большущий  костер,
какого еще не видал Муми-дол. Панталошку зажарили целиком на  углях  и
съели всего без остатка, вплоть до кончика носа. Но  еще  долго  после
этого среди обитателей Муми-дома разгорались споры о том, какой  длины
он был: от крыльца до дровяного сарая или только до кустов сирени.

        ГЛАВА ШЕСТАЯ,

             где в повествование с таинственным чемоданом
            входят Тофсла и Вифсла, преследуемые Моррой, а
                       Снорк вершит правосудие

     Как-то ранним утром в начале августа на горе, примерно в  том  же
месте, где Снифф нашел шляпу  Волшебника,  появились  два  путника  -
Тофсла и Вифсла.
     Они остановились на вершине и  оглядели  Муми-дол. Тофсла  был  в
красной шапочке. Вифсла нес большой чемодан.  Они  пришли  издалека  и
очень устали. Внизу под ними из трубы Муми-дома, выглядывавшего  из-за
серебристых тополей и сливовых деревьев, курился утренний дымок.
     - Дымсла, - сказал Вифсла.
     - Что-то готовслят, - кивнул Тофсла, и они начали спускаться  в
долину, переговариваясь между собой на удивительном  языке,  известном
только тофслам и вифслам. И хотя их понимают не все, главное, лишь  бы
они понимали друг друга.
     - Каксла по-твоему, к ним можно войтисла? - спросил Тофсла.
     - Этосла смотря чтосла и каксла, - сказал Вифсла. - Только  не
бойсла, если нас встреслят плохсла.
     Они осторожно приблизились к дому и робко стали у крыльца.
     - Ну   как,  постучимсла?  -  спросил  Тофсла.  -  А  вдругсла
кто-нибудь выйдет и раскричитсла?
     В эту минуту Муми-мама высунулась в окно и крикнула:
     - Кофе готов!
     Тофсла и Вифсла до того  перепугались,  что,  не  разбирая  пути,
бросились к подвальному окошку  и  юркнули  в  погреб,  где  хранилась
картошка.
     - Ой! - вздрогнула Муми-мама. - Это, верно, две крысы шмыгнули
в подвал. Снифф, спустись к ним, дай им молока! - Тут ее взгляд  упал
на  чемодан,  стоявший  перед  крыльцом.  -  Э,  да  они  с  багажом.
Охохонюшки! Стало быть, у нас прибавится постояльцев.
     И она отправилась искать Муми-папу, чтобы попросить  его  сделать
еще две кровати. Только совсем-совсем маленькие.
     А Тофсла и Вифсла тем временем сидели, зарывшись в картошку,  так
что только глаза виднелись, и в великом страхе  ожидали,  что  с  ними
будет.
     - Таксла или  инаксла,  тут  готовслят  кофсла,  -  пробормотал
Вифсла.
     - Кто-то идетсла! - прошептал Тофсла. - Тихо сидисла!
     Крышка в погреб со скрипом откинулась,  и  на  верхней  ступеньке
лестницы показался Снифф с фонарем в одной лапе и блюдечком с  молоком
- в другой.
     - Эй! Кто вы такие? - спросил Снифф.
     Тофсла и Вифсла только еще глубже зарылись в  картошку  и  крепко
ухватились друг за дружку.
     - Хотите молока? - спросил Снифф чуточку громче.
     - Онсла заманивает насла, - прошептал Вифсла.
     - Если вы  думаете,  что  я  буду  торчать  тут  весь  день,  вы
ошибаетесь,  -  сердито  сказал  Снифф.  -  Какое  безобразие!  Либо
дурость. Глупые старые крысы, не могли войти с парадного входа!
     Тут уж Вифслу не на шутку забрало за живое, и он сказал:
     - Самсла ты крысла!
     - Эге, да они к тому же иностранцы, - сказал  Снифф.  -  Пойду
лучше позову Муми-маму.
     Он захлопнул крышку погреба и побежал на кухню.
     - Ну как, понравилось им молоко? - спросила Муми-мама.
     - Они говорят по-иностранному!  -  выпалил  Снифф.  -  Кто  их
разберет, о чем они болтают!
     - А как это звучит? - спросил Муми-тролль.
     Вместе с Хемулем они толкли кардамон для сладкого пирога.
     - Самсла ты крысла! - отвечал Снифф.
     - Ну и дела, - вздохнула Муми-мама. - Как же я узнаю, что  они
захотят на третье в свой день рождения и сколько подушек им  надо  под
голову?
     - А мы научимся их языку, - сказал Муми-тролль.  -  Нет ничего
проще: естьсла, чтосла, дратьсла.
     - Мне кажется, я их понял,  -  задумчиво  произнес  Хемуль.  -
Похоже, они сказали Сниффу, что он старая облезлая крыса.
     Снифф весь вспыхнул и вскинул голову.
     - Ну так иди и толкуй с ними сам, если ты такой умный, - сказал
он.
     Хемуль подбежал маленькими шажками к крышке и приветливо крикнул:
     - Добросла пожаловатьсла!
     Тофсла и Вифсла высунули головы из картошки и посмотрели на него.
     - Молокосла! Вкусла! - продолжал Хемуль.
     Тофсла и Вифсла поднялись из подпола в гостиную.
     Снифф глянул на них и с удовлетворением отметил про себя, что они
намного меньше его. От этого он сразу подобрел и снисходительно сказал:
     - Привет! Рад вас видеть!
     - Спасибсла, вас тожсла! - ответил Тофсла.
     - Вы варитсла кофсла? - спросил Вифсла.
     - О чем это они? - поинтересовалась Муми-мама.
     - Они   проголодались,  -  перевел  Хемуль,  -  но  продолжают
держаться мнения, что внешность Сниффа оставляет желать лучшего.
     - Передай им, - вскипел Снифф, - что я отродясь не видал таких
свиномордий. Ну я пошел.
     - Сниффсла обиделсла, - сказал Хемуль. - Он глупсла!
     - Ну так, ради бога, пойдемте пить кофе, -  сказала  Муми-мама,
начиная нервничать, и провела  Тофслу  и  Вифслу  на  веранду.  Хемуль
следовал за ними, страшно гордый своим новым званием переводчика.
     Так Тофслу и Вифслу приняли в  Муми-дом.  Они  ни  перед  кем  не
задирали носа и почти все  время  бродили  по  долине  рука  об  руку.
Чемодан они повсюду таскали с собой. Но когда наступили  сумерки,  они
забеспокоились, забегали по всем лестницам и в конце концов спрятались
под ковер.
     - Что с вамисла? - спросил Хемуль.
     - Морра идетсла! - прошептал Вифсла.
     - Морра? Кто это? - спросил Хемуль, и ему тоже  стало  немножко
не по себе.
     Тофсла вытаращил глаза, оскалил зубы и напыжился, как только мог.
     - Страслая и ужаслая! - сказал Вифсла. -  Закрыслайте  дверсли
от Морры!
     Хемуль прибежал к Муми-маме и сказал:
     - Они говорят, что к  нам  явилась  какая-то  страшная,  ужасная
Морра. Мы должны запереть на ночь все двери!
     - Но ведь у нас запирается только погреб, - озабоченно  сказала
Муми-мама. - С иностранцами, с  ними  всегда  так.  -  И  она  пошла
держать совет с Муми-папой.
     - Надо  вооружиться  и  загородить  дверь   мебелью,  -  сказал
Муми-папа.  -  Такая  ужасно  большая  Морра  может  быть  опасна.  Я
установлю в гостиной  сигнальный  звонок,  а  Тофсла  и  Вифсла  могут
устроиться на ночь под моей кроватью.
     Но Тофсла и Вифсла уже спрятались в ящик комода и ни  за  что  не
хотели вылезать оттуда.
     Муми-папа покачал головой и пошел в дровяной сарай за ружьем.  На
дворе уже было по-августовски  темно,  сад  окутали  бархатисто-черные
тени. Мрачно шумело в лесу, мелькали со своими  карманными  фонариками
светлячки. Страшновато было Муми-папе идти  за  ружьем.  А  вдруг  эта
самая Морра подстерегает тебя за кустом? А ты даже  не  знаешь,  какая
она из себя, и главное - какого она  роста.  Вернувшись  на  веранду,
Муми-папа загородил дверь диваном и объявил:
     - Свет  будет  гореть  всю  ночь!  Каждый  должен  находиться  в
состоянии немедленной боевой готовности.  Снусмумрик  должен  ночевать
дома. - Все это было жутко  интересно.  Муми-папа  щелкнул  по  ящику
комода и сказал: - Мы не дадим вас в обиду!
     Ящик безмолвствовал. Муми-папа вытянул его, чтобы посмотреть,  не
похищены ли уже Тофсла и Вифсла. Но они мирно спали. Чемодан  лежал  с
ними рядом.
     - Пожалуй, нам тоже можно лечь спать, -  сказал  Муми-папа.  -
Только вооружитесь все до одного!
     Не на шутку встревожась и болтая без  умолку,  все  разошлись  по
своим комнатам, и мало-помалу в Муми-доме водворилась  тишина.  Только
на столе в гостиной одиноко горела керосиновая лампа.
     Часы пробили двенадцать.  Потом  час.  В  самом  начале  третьего
Ондатру пришла нужда  прогуляться  на  двор.  Он  сонно  прошлепал  на
веранду  и  в  величайшем  изумлении  остановился    перед    диваном,
преградившим ему путь. "Это еще что за выдумки!" - пробормотал Ондатр
и решительно приступил к дивану. И, разумеется,  тут  сработал  звонок
тревожной сигнализации, который установил Муми-папа.
     Дом в мгновение ока  наполнился  криками,  выстрелами  и  топотом
множества ног.  Все  ринулись  в  гостиную,  вооруженные  кто  чем  -
топорами, ножницами, камнями,  лопатами,  ножами,  граблями,  -  и  в
удивлении остановились перед Ондатром.
     - Где Морра? - воскликнул Муми-тролль.
     - Это я, - сердито отозвался Ондатр. - Мне надо выйти. Помню я
о вашей глупой Морре!
     - Ну так иди живей, - сказал Снорк.  -  И  чтобы  это  было  в
последний раз, слышишь?
     Он настежь распахнул дверь веранды,  и  тут  все  увидели  Морру.
Все-все. Она неподвижно сидела на садовой  дорожке  перед  крыльцом  и
смотрела на них круглыми, без всякого выражения глазами.
     Она была не особенно велика и не особенно грозна с виду. Она была
лишь чудовищно омерзительна и,  казалось,  могла  прождать  так  целую
вечность.
     В этом-то и заключался весь ужас.
     Никто и не подумал напасть на нее. Она посидела еще с  минуту  на
месте, потом скользнула прочь во тьму сада.  Земля,  где  она  сидела,
замерзла.
     Снорк захлопнул дверь и встряхнулся.
     - Бедные Тофсла  и  Вифсла,  -  сказал  он.  -  Хемуль,  сходи
посмотри, не проснулись ли они.
     Они проснулись.
     - Она ушласла? - спросил Вифсла.
     - Списла спокойсла, - сказал Хемуль.
     Тофсла тихо вздохнул.
     - Славсла богсла! - сказал он и, задвинув  чемодан  поглубже  в
ящик, снова заснул.
     - Ну что, нам можно снова лечь? - спросила Муми-мама, отставляя
в сторону топор.
     - Ложись,  -  сказал   Муми-тролль.  -  Мы  со    Снусмумриком
покараулим вас до зари. Только сумку для верности спрячь,  пожалуйста,
под подушку.
     Они сели вдвоем в гостиной и до самого утра резались в  покер.  А
Морра в ту ночь больше не показывалась.
     Наутро в кухню с озабоченным видом вошел Хемуль и сказал:
     - Я говорил с Тофслой и Вифслой.
     - Ну что там еще? - со вздохом спросила Муми-мама.
     - Все дело в чемодане, это за ним  охотится  Морра,  -  ответил
Хемуль.
     - Экое чудовище! - воскликнула Муми-мама. - Отнять  у  малюток
последние вещички!
     - Так-то оно так, - сказал Хемуль. - Да вот  есть  осложняющее
обстоятельство. Похоже, чемодан-то принадлежит Морре.
     - Гм... - произнесла Муми-мама.  -  Обстоятельство  и  вправду
отягчающее. Надо поговорить со Снорком, он такой  мастер  наводить  во
всем порядок.
     Снорк живо заинтересовался.
     - Случай чрезвычайный, - сказал он. - Созываем собрание.  Явка
в три часа под сиреневыми кустами, будем решать вопрос.
     Был чудесный теплый  день,  полный  душистого  аромата  цветов  и
гудения пчел. Как нарядный букет, стоял сад в сочных красках  позднего
лета.
     Между  кустами  натянули  гамак  Ондатра  с  объявлением:  "Морра
обвиняет". Снорк, в парике из древесной стружки, сидел на ящике и ждал.
     Всякому  было  видно,  что  это  судья.  Прямо    напротив,    за
перекладиной, недвусмысленно изображавшей  скамью  подсудимых,  сидели
Тофсла и Вифсла и ели вишни.
     - Прошу назначить меня обвинителем, - сказал Снифф.  (Он  никак
не мог забыть, что  Тофсла  и  Вифсла  обозвали  его  старой  облезлой
крысой.)
     - В таком случае я буду их защищать, - сказал Хемуль.
     - А я-то, а я-то! - воскликнула фрекен Снорк.
     - А ты  будешь  Голос  народа,  -  сказал  ее  брат.  -  Члены
Муми-семьи будут свидетелями. Что касается Снусмумрика,  то  он  может
вести протокол судебного заседания. Только по всем правилам.
     - Позвольте  спросить,  а  почему  нет  защитника  у  Морры?  -
поинтересовался Снифф.
     - В этом нет нужды, - сказал Снорк. - Морра права. Ну  как  вы
там, все готовы? Начинаем. - И он трижды стукнул по ящику молотком.
     - Тысла все понимасла? - спросил Тофсла.
     - Совсем ничегосла, - ответил Вифсла и плюнул в судью  вишневой
косточкой.
     - Высказываться будете  тогда,  когда  вас  спросят,  -  сказал
Снорк. - Отвечайте только "да" или "нет" -  и  ничего  больше.  Кому
принадлежит вышеозначенный чемодан - вам или Морре?
     - Дасла! - сказал Тофсла.
     - Нетсла! - сказал Вифсла.
     - Запиши: подсудимые  противоречат  друг  другу!  -  воскликнул
Снифф.
     Снорк застучал по ящику.
     - Тихо! - крикнул он. - Спрашиваю в последний раз -  чей  это
чемодан?
     - Насла! - сказал Вифсла.
     - Они говорят, что чемодан их, - перевел Хемуль. -  Утром  они
утверждали обратное.
     - В таком случае не может быть и речи о том,  чтобы  отдать  его
Морре, - с облегчением  произнес  Снорк.  -  Жаль  только,  все  мои
старания пошли впустую.
     Тофсла потянулся к Хемулю и что-то шепнул ему на ухо.
     - Вот что говорит Тофсла, - сказал Хемуль. - Только Содержимое
чемодана принадлежит Морре.
     - Ха! - сказал Снифф.  -  Так  я  и  думал.  Все  просто,  как
апельсин. Морре надо  вернуть  Содержимое,  а  эти  свиномордии  пусть
остаются при своем тухлом чемодане.
     - Ничего не просто! - дерзко крикнул Хемуль.  -  Вопрос  не  в
том, кому принадлежит Содержимое, а в том, кто имеет  на  него  больше
прав. Всякой вещи - достойный  хозяин!  Вы  все  видели  Морру,  и  я
спрашиваю: может ли она при такой внешности иметь право на  Содержимое
чемодана?
     - А ведь верно! - удивленно согласился Снифф. - Ну и ловко  же
ты это подвел! Но вы только представьте себе, какая она одинокая,  эта
Морра, никто ее не любит, а она так все любит.  Может,  Содержимое  -
это  все,  что  у  нее  есть!  Так  что  же,  отнять  у    нее    все?
Одна-одинешенька, в ночи, - тут голос Сниффа задрожал, -  обманутая,
обобранная Тофслами и Вифслами... - Он всхлипнул и не мог продолжать.
     Снорк заколотил по ящику.
     - Морра не нуждается в защите, - сказал он. - К тому  же  твоя
аргументация - и Хемуля тоже - продиктована личным  чувством.  Слово
свидетелям! Высказывайтесь!
     - Мы ужасно любим Тофслу и Вифслу, - заявило Муми-семейство. -
Морру мы невзлюбили с самого начала. Очень жаль, если придется вернуть
ей Содержимое.
     - Закон есть закон, - внушительно произнес Снорк. -  Держитесь
существа дела! Тем более что Тофсла и Вифсла не  видят  разницы  между
законом и беззаконием. Такими они родились и не могут иначе. Что имеет
сказать защитник?
     Оказалось, что все это время Ондатр спал в своем гамаке.
     - Ладно,  -  сказал   Снорк.  -  Адвокату  явно   безразлично,
оправдают его подзащитных или нет. Все сказали, что хотели?  Сейчас  я
оглашу приговор.
     - Прошу прощения, - сказал Голос народа, - а нельзя ли узнать,
из чего, собственно, состоит Содержимое?
     Тофсла опять что-то шепнул Хемулю. Тот кивнул.
     - Это секрет, - сказал он. - Для Тофслы и Вифслы Содержимое -
самое прекрасное, что только есть на свете, а  для  Морры  лишь  самое
драгоценное.
     Снорк покивал головой и нахмурился.
     - Трудный случай, - сказал он. - Тофсла  и  Вифсла  рассуждают
совершенно правильно, а поступают неправильно. А закон есть  закон.  Я
должен подумать. А ну примолкните!
     Под  кустами  сирени  водворилась  глубокая  тишина.  Лишь  пчелы
гудели, да сад пламенел на солнце.
     По траве вдруг потянуло холодком. Солнце  закрылось  тучкой,  сад
посерел.
     - Что это? - спросил Снусмумрик, подымая глаза от протокола.
     - Опять она, - прошептала фрекен Снорк.
     На замерзшей траве перед ними сидела  Морра  и  таращила  на  них
глаза.
     Она медленно перевела взгляд на  Тофслу  и  Вифслу,  заворчала  и
стала подползать все ближе.
     - Караулсла! - заголосил Тофсла. - Спаслите насла!
     - Стоп, Морра, - сказал Снорк. - Я хочу сказать тебе кое-что.
     Морра остановилась.
     - Я принял решение, - продолжал Снорк. - Не согласишься ли ты,
чтобы Тофсла и Вифсла выкупили Содержимое чемодана? Сколько ты за него
просишь?
     - Дорого! - ответила Морра ледяным голосом.
     - Хватит тебе моей  золотой  горы  на  острове  хатифнаттов?  -
спросил Снорк.
     Морра отрицательно покачала головой.
     - Фу, как холодно стало, - сказала Муми-мама. - Схожу-ка я  за
своей шалью.
     Она пробежала через сад, по которому растекалась стужа от  следов
Морры, поднялась на веранду, и  тут  ей  пришла  в  голову  счастливая
мысль. Разгоряченная от волнения, сняла она с комода шляпу Волшебника.
Лишь бы только Морра оценила ее по достоинству!  Вернувшись  на  место
разбирательства, Муми-мама поставила шляпу на траву и сказала:
     - Вот самая большая драгоценность во всем Муми-доле! Известно ли
тебе, Морра, что вышло из  этой  шляпы?  Чудесные  управляемые  тучки,
фруктовый сок вместо  воды  и  деревья  с  плодами.  Это  единственная
волшебная шляпа на свете!
     - Докажи! - насмешливо сказала Морра.
     Муми-мама положила в шляпу несколько  вишен.  Наступило  гробовое
молчание.
     - Лишь бы  не  получилась  какая-нибудь  гадость,  -  прошептал
Снусмумрик на ухо Хемулю.
     Но им повезло. Морра заглянула в шляпу и  увидела  в  ней  горсть
алых рубинов.
     - Ну что я тебе говорила!  -  радостно  сказала  Муми-мама.  -
Подумай только, что может  получиться,  если  положить  туда,  скажем,
тыкву!
     Морра посмотрела на шляпу. Посмотрела на Тофслу и  Вифслу.  Потом
снова на шляпу. Видно было, что она думает изо всех сил.
     Наконец Морра сгребла шляпу в  охапку  и,  не  сказав  ни  слова,
ускользнула холодной  серой  тенью.  Ни  ее,  ни  шляпы  Волшебника  в
Муми-доле больше не видели.
     Все краски разом потеплели, и гудящее пчелами, напоенное ароматом
цветов лето продолжало идти своим чередом.
     - Слава богу, что мы избавились от шляпы, - сказала  Муми-мама.
- Наконец-то она сотворила доброе дело.
     - А все равно тучки - это было здорово, - сказал Снифф.
     - И играть в Тарзана в девственном лесу  -  тоже,  -  печально
вторил ему Муми-тролль.
     - Как хорошосла всесла  сошлосла!  -  радостно  сказал  Вифсла,
берясь за чемодан, все это время стоявший на скамье подсудимых.
     - Феноменальносла! - ответил Тофсла и обнял Вифслу.
     Они вместе пошли к дому, а остальные стояли и смотрели им вслед.
     - Что они сказали? - спросил Снифф.
     - Добрый день, примерно в этом роде, - ответил Хемуль.

        ГЛАВА ПОСЛЕДНЯЯ,

         очень длинная, в которой описывается, как Снусмумрик
            отправился странствовать и как стало известно
             Содержимое чемодана, как Муми-мама получила
            обратно свою сумку и на радостях закатила пир
          горой и, наконец, как в Муми-дол явился Волшебник

     Стоял конец августа.  Кричали  по  ночам  совы,  и  летучие  мыши
большими черными стаями беззвучно кружили над  садом.  Лес  был  полон
запаха гари, море неспокойно ворчало. Вся  природа  дышала  грустью  и
ожиданием, луна стала  огромная  и  яркая.  Муми-тролль,  сам  не зная
почему, всегда особенно любил эти последние летние недели.
     Голос  ветра  и  моря  звучал  теперь  иначе,  воздух  был  полон
предчувствием перемен, деревья словно чего-то ждали.
     "Уж не готовится ли что-то необыкновенное? - думал  Муми-тролль.
Он давно уже проснулся и лежал просто так, глядя в потолок. - Похоже,
еще совсем рано и день будет солнечный", - продолжал размышлять он.
     Тут он повернул голову и увидел, что кровать Снусмумрика пуста.
     В ту же минуту под  окошком  послышался  тайный  сигнал  -  один
длинный свисток и два коротких, что означало: какие у  тебя  планы  на
сегодня?
     Муми-тролль вскочил с постели и выглянул в окошко. Сад еще  лежал
в тени, было прохладно. Под окном стоял Снусмумрик и ждал.
     - Пи-хо! -  произнес  Муми-тролль  тихонько,  чтобы  никого  не
разбудить, и спустился вниз по веревочной лестнице.
     - Привет, - сказал он.
     - Привет, привет, - отозвался Снусмумрик.
     Они сошли к реке и уселись на перила моста.
     - Ты спрашиваешь о планах? - сказал Муми-тролль.  -  У  тебя у
самого-то есть какой-нибудь план?
     - Да, - ответил Снусмумрик. - У меня есть план.  Из  тех,  что
предназначаются только для одного. Ну ты понимаешь.
     Муми-тролль посмотрел на него долгим взглядом и сказал:
     - Ты хочешь уйти.
     Снусмумрик кивнул.
     Они  сидели  и  молча  болтали  ногами  над  речкой.    Она    не
останавливаясь бежала от них все дальше и дальше, к незнакомым местам,
куда неодолимо тянуло Снусмумрика и куда он хотел  отправиться  совсем
один.
     - Когда ты уходишь? - спросил Муми-тролль.
     - Прямо сейчас! - сказал Снусмумрик, соскочил с перил и потянул
носом утренний воздух. Хороший денек  для  путешествия.  Гребень  горы
алел в лучах  солнца,  и  дорога,  извиваясь,  взбиралась  на  него  и
исчезала за перевалом. Там новая долина, а за ней новая гора...
     - Ну что ж, - сказал Муми-тролль. - До свиданья.
     - До свиданья, - сказал Снусмумрик.
     Муми-тролль стоял на мосту и смотрел, как  Снусмумрик  становился
все меньше и меньше  и  наконец  совсем  затерялся  среди  серебристых
тополей и сливовых деревьев. Затем побрел к дому через мокрый от  росы
сад.
     На крыльце он увидел Тофслу и Вифслу. Они сидели рядышком, греясь
на солнце.
     - С добрым утрслом, - сказал Тофсла.
     - С добрым  утром,  -  ответил  Муми-тролль;  он  уже  научился
понимать их язык (хотя говорил на нем еще с трудом).
     - Ты ревелсла? - спросил Вифсла.
     - А! - только и ответил Муми-тролль. - Снусмумрик ушел.
     - Как жальсла! - сочувственно отозвался Тофсла. -  Можсла,  ты
немножсла развеселисла, если чмоксла Тофслу в нослу.
     Муми-тролль чмокнул Тофслу в нос, но веселее ему не стало.
     Тогда Тофсла и Вифсла уткнулись друг в дружку лбами  и  о  чем-то
пошушукались. Затем Вифсла торжественно произнес:
     - Мы решисла показатьсла тебе Содержисла.
     - Чемодана? - спросил Муми-тролль.
     Тофсла и Вифсла с жаром закивали головами.
     - Пойдемсла-пойдемсла,  -  сказали  они  и  нырнули  под  живую
изгородь.
     Муми-тролль прополз за ними в  середину  очень  густого  куста  и
оказался в потайном местечке Тофслы и Вифслы. Земля здесь была устлана
пухом, света почти не было. На рогожной подстилке стоял чемодан.
     - Это подстилка фрекен  Снорк,  -  сказал  Муми-тролль. -  Она
искала ее вчера.
     - Ну дасла, - сказал Вифсла. - Онасла не  знасла,  что  мы  ее
нашлисла!
     - Гм! - произнес Муми-тролль. - Так вы  хотели  показать  мне,
что в чемодане?
     Тофсла и Вифсла радостно закивали, стали по обе стороны чемодана,
с серьезным видом просчитали: "Разсла! Двасла! Трисла!"  -  и  быстро
отщелкнули замок.
     - Это надо же! - вырвалось у Муми-тролля.
     Комнатка-тайник озарилась мягким красным светом. Перед ним  лежал
рубин величиной с голову пантеры, рдеющий, как закат, живой, как огонь
и мерцанье водяных зыбей.
     - Нравитсла? - спросил Тофсла.
     - Да, - чуть слышно ответил Муми-тролль.
     - Большсла не будешь реветьсла? - спросил Вифсла.
     Муми-тролль только покачал головой.
     Рубин был изменчив, как море. Он был то сплошной свет, и  розовый
отблеск реял над ним  -  совсем  как  над  заснеженной  вершиной  при
восходе солнца, то вдруг метал из своей глубины темно-красный пламень.
А то вдруг делался как черный тюльпан с лучиками-тычинками.
     Муми-тролль  долго-долго  стоял  на  месте.    Время    сделалось
медленным, а его мысли большими-большими. Наконец он сказал:
     - Это здорово. Можно мне когда-нибудь прийти еще разок взглянуть
на него?
     Тофсла и Вифсла не отвечали.
     Муми-тролль выбрался  на  дневной  свет,  и  у  него  закружилась
голова. Он присел на траву, чтобы собраться с мыслями.
     "Это надо же!" - думал он. - Я готов  укусить  себя  за  хвост,
если это не тот  самый  Королевский  рубин,  который  ищет  Волшебник.
Подумать только, что все это время он лежал  в  чемодане  у  Тофслы  и
Вифслы!"
     Он так глубоко задумался, что не заметил, как фрекен Снорк прошла
к нему через сад и присела рядом.
     - А, это ты! - вздрогнув от неожиданности, сказал Муми-тролль.
     Фрекен Снорк улыбнулась.
     - Ты видел мою новую  прическу?  -  спросила  она  и  повертела
головой.
     - Угу! - отвечал Муми-тролль.
     - Ты думаешь о чем-то другом, - сказала фрекен Снорк. - О чем?
     - Цветик ты мой ясный, я не имею  права  тебе  это  сказать,  -
ответил Муми-тролль. - Но что верно, то верно -  на  сердце  у  меня
тяжело, потому что Снусмумрик покинул нас.
     - Не может быть, - сказала фрекен Снорк.
     - Это так. Он попрощался только со мной. Не стал  никого  больше
будить.
     На крыльцо вышли Снифф и Снорк.
     - Эй  вы!  -  сказала  фрекен   Снорк.  -  Вам  известно,  что
Снусмумрик отправился в путешествие на юг?
     - Без меня? - возмущенно воскликнул Снифф.
     - Всяк  должен  иногда  остаться  наедине  с  собой,  -  сказал
Муми-тролль. - Ты еще слишком мал, чтобы понять это. Где все наши?
     - Хемуль пошел по грибы, - ответил Снорк. - Ондатр унес в  дом
свой гамак, говорит, что по ночам теперь свежо. Кстати  сказать,  твоя
мама сегодня в ужасном настроении!
     - Сердита или в грустях? - спросил удивленный Муми-тролль.
     - Пожалуй, скорее в грустях, - отвечал Снорк.
     - Тогда я сию минуту к ней. Это просто чудовищно.
     Муми-мама с несчастным видом сидела на диване.
     - В чем дело? - спросил Муми-тролль.
     - У меня беда, золотко мое, - отвечала  мама.  -  Пропала  моя
сумка! А без нее я как без рук! Уж я искала, искала, но ее нет как нет!
     - Это жуть что такое, - сказал Муми-тролль. - Мы отыщем ее!
     Учинили грандиозные розыски. Уклонился один лишь Ондатр.
     - Из всех бесполезных вещей дамские сумки самые бесполезные,  -
сказал он. - Посудите сами. Время идет, и один  день  сменяет  другой
совершенно независимо от того, есть ли у Муми-мамы сумка или нет.
     - Но ведь это же совсем другое дело! - возразил Муми-папа. - Я
просто сам не свой оттого, что у моей супруги пропала сумка. Я никогда
не видел ее без сумки!
     - Что там было? - спросил Снорк.
     - Да ничего особенного, - отвечала Муми-мама. -  Просто  вещи,
которые могут вдруг понадобиться.  Ну  там  сухие  чулки,  карамельки,
стальная проволока, порошки от желудка и все такое прочее.
     - Какое мы получим вознаграждение, если найдем  ее?  -  спросил
Снифф.
     - Все что угодно! - ответила Муми-мама. -  Я  устрою  вам  пир
горой, обед будет только из третьего, можно будет не  умываться  и  не
ложиться вовремя спать!
     Розыски  продолжились  с  удвоенной  силой.  Обшарили  весь  дом.
Заглядывали под ковры и кровати, в печь  и  в  погреб,  забирались  на
чердак и на крышу. Обыскали весь сад, дровяной  сарай  и  берег  реки.
Сумки не было.
     - Ты, случайно, не залезала с ней на  деревья,  не  брала  ее  с
собой в море купаться? - спросил Снифф.
     - Нет, - отвечала Муми-мама. - Ах, как я несчастна!
     - Дадим объявление, - сказал Снорк.
     Сказано - сделано. Тотчас вышла  газета  с  двумя  сенсационными
новостями на первой полосе.
     "СНУСМУМРИК ПОКИДАЕТ МУМИ-ДОЛ! - гласила первая. - Таинственный
уход на рассвете!" И шрифтом чуть покрупнее:
     "ПРОПАЛА  СУМКА  МУМИ-МАМЫ!  Никаких  путеводных  нитей!  Розыски
продолжаются. Неслыханное пиршество в вознаграждение за находку!"
     Как только новость облетела долину, по всему лесу, на горах и  на
морском побережье поднялась страшная беготня.  Даже  последняя  лесная
крыса и  та  сочла  небезвыгодным  принять  участие  в  поисках.  Дома
остались лишь старые да недужные, и вся долина  огласилась  криками  и
топотом ног.
     - Охохонюшки, - сказала Муми-мама. - Ну и задала я всем гону!
     Но в душе она была очень довольна.
     - Чтосла всесла ищут? - спросил Вифсла.
     - Да мою сумку, что же еще, - отвечала Муми-мама.
     - Чернслую? - спросил Тофсла. - С четырьмясла карманслами?
     - Что  ты  сказал?  -  спросила  Муми-мама,  она  была  слишком
расстроена и не могла сосредоточиться.
     - Чернслую с четырьмясла карманслами? - повторил Тофсла.
     - Да, да, - ответила  Муми-мама.  -  Бегите  поищите  ее,  мои
маленькие друзья!
     - Ну чтосла ты думасла? - спросил Вифсла, когда они вышли в сад.
     - Не могусла видеть ее в таком горесла, - отвечал Тофсла.
     - Пожалуй, придетсла отдатьсла, - со вздохом сказал Вифсла.  -
Хотя так хорошо бысло спать в ее карманслах!
     Они направились в свое потайное местечко, которое  еще  никто  не
успел обыскать, и вытащили из-под розового куста сумку Муми-мамы.
     Ровно в двенадцать Тофсла и Вифсла прошли через  сад,  волоча  за
собой сумку. Их тотчас заметил ястреб и разнес весть по долине. Во все
концы полетели телеграммы: "СУМКА МУМИ-МАМЫ НАЙДЕНА! Ее нашли Тофсла и
Вифсла! Трогательные сцены в Муми-доме!"
     - Неужели правда?! - воскликнула Муми-мама. - Я  не  знаю  как
рада! Где же вы ее нашли?
     - В кустслах, - отвечал  Тофсла.  -  В  ней  было  так  хорошо
спатьсла...
     Но в эту  минуту  в  комнату  ввалилась  толпа  поздравляющих,  и
Муми-маме так и не довелось узнать,  что  ее  сумка  служила  спальней
Тофсле и Вифсле! (И, быть может, это даже к лучшему.)
     Что до остального, то все только и думали о большом  августовском
пире. С приготовлениями надо было управиться  до  восхода  луны.  Даже
Ондатр и тот проявил интерес к предстоящему торжеству.
     - Вы должны поставить много столов, - сказал он. -  Больших  и
маленьких. В самых неожиданных местах. Кто станет сидеть на  месте  во
время большого пира? Пожалуй, суеты  будет  больше  обычного.  Вначале
следует подавать на стол что получше, а чем угощать потом - не  столь
важно, ведь гости уже будут сыты. И не нагоняйте на них скуку  всякими
представлениями,  песнями  и  так  далее,  пусть  они  сами  и   будут
программой.
     Выказав столь поразительную житейскую мудрость, Ондатр удалился в
гамак читать книгу о Тщете Всего Сущего.
     - Что мне надеть? - спросила фрекен Снорк. - Голубое украшение
из перьев или диадему с жемчужинами?
     - Давай перья, - ответил Муми-тролль.
     - Ладно! - сказала фрекен Снорк и бросилась вон.
     В  дверях  она  столкнулась  с  братом,  который  нес  в   охапке
разноцветные бумажные фонарики.
     - Осторожно! - сказал он. - Ты из них винегрет сделаешь!  Убей
бог, не пойму, для чего существуют на свете сестры!
     Он прошествовал в сад и стал развешивать фонарики на деревьях.  А
Хемуль тем  временем  закладывал  в  подходящих  местах  фейерверочные
снаряды: звездные дожди, огненные змеи, бенгальские вьюги,  серебряные
фонтаны и взрывающиеся ракеты.
     - Я ужасно волнуюсь!  -  сказал  Хемуль.  -  Может,  бабахнуть
штучку для пробы?
     - При дневном свете ничего не увидишь, - сказал  Муми-папа.  -
Если хочешь, возьми огненного змея и спали его в погребе.
     Муми-папа стоял перед крыльцом и разводил пунш сиропом. Время  от
времени он пробовал свою стряпню на вкус. Выходило очень недурно.
     - Одно плохо, -  сказал  Снифф.  -  У  нас  не  будет  музыки.
Снусмумрик-то ушел.
     - Пустим приемник через усилитель, - сказал Муми-папа.  -  Все
образуется! Второй бокал поднимем за Снусмумрика.
     - А первый за кого? - с надеждой спросил Снифф.
     - За Тофслу и Вифслу, разумеется, - ответил Муми-папа.
     Тесто для оладий  Муми-мама  замесила  в  ванне,  потому  что  не
хватало горшков, а из  погреба  вынесла  одиннадцать  большущих  банок
варенья. (Двенадцатая лопнула, когда Хемуль  стал  пускать  в  погребе
огненных змеев, но большой беды в этом  не  было,  так  как  Тофсла  и
Вифсла почти все подлизали.)
     - Подумслать тольксла! - сказал Тофсла. - Скольксла  шумсла  в
нашу честьсла!
     - Да, трудно понятьсла, - согласился Вифсла.
     Тофсле и Вифсле отвели почетные места за самым большим столом.
     Когда стемнело и можно было  зажигать  фонари,  Хемуль  ударил  в
гонг, что означало: приступаем!
     Начало было очень торжественное.
     Все нарядились в свое самое лучшее и  чувствовали  себя  немножко
стесненно. Все здоровались, раскланивались друг с дружкой и без  конца
повторяли: "Как хорошо, что  нет  дождя"  и  "Как  хорошо,  что  сумка
нашлась".
     Никто не смел сесть первым за стол.
     Муми-папа  произнес  небольшую  вступительную  речь,  в   которой
объяснил причину торжества и выразил благодарность Тофсле и Вифсле.
     Потом Муми-папа заговорил о том, как коротко северное лето и  что
все должны повеселиться на славу,  потом  начал  рассказывать  о  днях
своей юности. Но тут Муми-мама выкатила тачку оладий, и  ее  встретили
громом рукоплесканий.
     Все сразу почувствовали себя  непринужденнее,  и  немного  погодя
пиршество было в полном разгаре. Весь сад,  да  что  там  сад  -  вся
долина была уставлена маленькими освещенными  столами.  Вот,  описывая
величественную дугу, взмыла в беспредельную высь ракета и  рассыпалась
дождем белых звезд, которые стали  тихо-тихо  падать  на  долину.  Все
букашки-таракашки повернулись носами к  звездному  дождю  и  закричали
"ура!". Ах, как чудесно это было!
     А вот забил серебряный фонтан, вот замела над верхушками деревьев
бенгальская вьюга, и Муми-папа выкатил на  садовую  дорожку  большущую
бочку с пуншем. Все бросились к нему с посудой,  и  Муми-папа  каждому
наполнил посудинку, будь то чашка, или бокал,  берестяной  кубок,  или
ракушка, или свернутый фунтиком лист.
     - За Тофслу и Вифслу! - провозгласил  весь  Муми-дол.  -  Ура!
Ура! Ура!
     - Урасла! - закричали  Тофсла  и  Вифсла  и  чокнулись  друг  с
дружкой.
     Муми-папа вынес в сад приемник и поймал  танцевальную  музыку  из
Америки. Вся долина  разом  пустилась  в  пляс,  запрыгала,  затопала,
завертелась, затрепыхалась.
     - Разрешите? - сказал Муми-тролль, склоняясь  в  поклоне  перед
фрекен Снорк.
     А когда он поднял глаза, он заметил над верхушками деревьев яркое
зарево.
     Это была августовская луна.
     Огромная как  никогда,  оранжево-желтая  и  ворсистая  по  краям,
словно персик, она  выкатилась  из-за  кромки  леса  и  озарила  своим
таинственным сиянием Муми-дол, наполнив его светом и тенью.
     - Между прочим, ночью на ней можно увидеть кратеры,  -  сказала
фрекен Снорк. - Погляди-ка!
     - Там, должно быть, ужасно неуютно, -  сказал  Муми-тролль.  -
Бедный Волшебник, он все ходит и ищет там, наверху.
     - Будь у нас хорошая подзорная труба, мы  бы,  наверное,  смогли
его разглядеть, - сказала фрекен Снорк.
     - Да, - сказал Муми-тролль. - Ну а теперь потанцуем!
     И празднество продолжалось с удесятеренной силой.
     - Ты усталсла? - спросил Вифсла.
     - Нетсла, - ответил Тофсла. - Я все думалсла. Всесла так к нам
добрысла. Надо бы порадовслать их немножсла!
     Они  пошушукались  между  собой,  затрясли   головами    и    еще
пошушукались.
     А потом забрались в  свое  потайное  местечко.  Когда  они  вышли
оттуда, при них был чемодан.
     Уж полночь прошла, как вдруг весь сад  озарился  розовым  светом.
Танцы  приостановились:  все  решили,  что  это  какой-то  новый   вид
фейерверка. Но это просто Тофсла и Вифсла открыли свой чемодан. Король
рубинов, сверкая, лежал на лужайке, прекрасный как никогда. Все  огни,
фонари и даже сама луна померкли, потеряли свой блеск. В благоговейном
молчании пылающий самоцвет обступала все более густая и многочисленная
толпа.
     - Уверена, что на свете нет ничего более прекрасного, - сказала
Муми-мама.
     А Снифф глубоко вздохнул и сказал:
     - Ну и счастливцы же эти Тофсла и Вифсла!
     Король рубинов сверкал красным глазом на окутанной  ночной  тьмою
Земле, и Волшебник на Луне заметил его. Он уже совсем  было  отказался
от дальнейших  поисков.  Усталый  и  печальный,  отдыхал  он  на  краю
кратера, а его черная пантера спала поодаль. Он сразу понял,  что  это
сверкает красным там, на Земле. Самый большой рубин на  свете,  Король
рубинов, который он проискал не одну сотню лет!  Не  спуская  с  Земли
горящего взора, он вскочил, натянул перчатки и набросил на плечи плащ.
Собранные в него драгоценные камни он попросту вытряхнул -  ведь  его
интересовал один-единственный самоцвет и  он  рассчитывал  меньше  чем
через полчаса держать его в своих руках.
     Пантера с хозяином на спине поднялась в воздух.
     Быстрее света неслись они  в  мировом  пространстве.  Их  путь  с
шипением пересекали метеоры, и звездная пыль порошей  оседала  на  его
плаще.
     А красный огонь под ними разгорался все ярче. Волшебник взял путь
прямо  на  Муми-дол,  и  вот  уже  пантера  последним  мягким  прыжком
приземлилась на гору.
     А обитатели Муми-дола продолжали  в  безмолвном  раздумье  сидеть
перед Королем рубинов. В его пламени им виделось все самое прекрасное,
смелое  и  благородное,  что  они  когда-либо  представляли  себе  или
переживали, и теперь им  было  в  радость  заново  пережить  все  это.
Муми-троллю вспоминалась его ночная прогулка со  Снусмумриком;  фрекен
Снорк думала о своей блистательной победе над деревянной королевой.  А
Муми-маме казалось, что она снова лежит на прогретом солнцем  песке  и
видит небо между качающимися головками морских гвоздик.
     Все  безраздельно  отдались  воспоминаниям,  вот    почему    все
вздрогнули, когда из ночного мрака выскользнула маленькая белая мышь с
красными глазами и подсеменяла к Королю рубинов. За ней выбежал черный
кот и, вытянувшись, лег на трапу.
     Насколько всем было известно, ни  белой  мыши,  ни  черного  кота
среди обитателей Муми-дола не значилось.
     - Кис-кис-кис! - позвал Хемуль.
     Но кот лишь сощурил глаза и даже не думал отвечать.
     - Добрый вечер, сестрица! - сказала лесная крыса.
     Беглая мышь посмотрела  на  нее  долгим  мрачным  взглядом  своих
красных глаз.
     Тут Муми-папа выступил вперед с двумя бокалами и предложил  вновь
пришедшим пунша, но они не обратили на него ни малейшего внимания.
     Долина притихла,  словно  предчувствуя  недоброе,  все  удивленно
зашептались. Тофсла и Вифсла встревожились, спрятали рубин в чемодан и
защелкнули замок. Но только они  хотели  унести  чемодан,  белая  мышь
поднялась на задние лапы и начала расти.
     Она выросла чуть ли не с  Муми-дом  и  обернулась  Волшебником  в
белых перчатках и с красными глазами. Кончив расти, он уселся на траву
и устремил взгляд на Тофслу и Вифслу.
     - Ступсла прочь, противслый стариксла! - сказал Вифсла.
     - Где вы нашли Короля рубинов? - спросил Волшебник.
     - Не твое делсло! - ответил Тофсла.
     Никто еще не видел Тофслу и Вифслу такими бесстрашными.
     - Я проискал его триста лет, - сказал Волшебник. -  О  нем,  и
только о нем, все мои помыслы.
     - Наши тожсла! - сказал Вифсла.
     - Ты не имеешь права отнимать  у  них  рубин,  -  сказал  Муми-
тролль. - Он куплен в честном торге у Морры!
     (О том, что рубин куплен за шляпу самого Волшебника,  Муми-тролль
умолчал. Впрочем, у того уже была новая.)
     - Дайте мне чем-нибудь подкрепиться, - сказал Волшебник. - Мои
нервы вот-вот сдадут.
     Муми-мама тотчас выбежала вперед с оладьями и вареньем и дала ему
большую тарелку.
     Пока Волшебник ел, все набрались духу и подошли поближе. Кто  ест
оладьи с вареньем, тот не может быть таким уж страшно опасным. С таким
можно говорить.
     - Вкусла? - спросил Тофсла.
     - Да, спасибо, - отвечал  Волшебник.  -  Последний  раз  я  ел
оладьи восемьдесят пять лет назад.
     Всем сразу стало его жалко, и все подошли еще ближе.
     Поев, Волшебник вытер усы и сказал:
     - Я не могу отнять у вас  рубин.  Купленное  может  быть  только
куплено снова или отдано. Не продадите ли вы мне его, скажем,  за  две
алмазные горы и долину, полную разных драгоценных камней?
     - Нетсла! - ответили Тофсла и Вифсла.
     - И вы не хотите отдать его мне? - спросил Волшебник.
     - Нетсла! - ответили Тофсла и Вифсла.
     Волшебник вздохнул, посидел немного, задумчивый и  удрученный,  а
потом сказал:
     - Пусть   празднество  идет  своим  чередом!  А  я  вам  немного
поколдую.  Каждому свой фокус! Пожалуйста,  задумывайте!  Члены  Муми-
семейства первые!
     - Это должны быть  вещи,  которые  видно,  или  мысли?  -  чуть
помедлив, спросила Муми-мама. - Вы понимаете, что я хочу сказать?
     - О да, - ответил Волшебник. - С вещами, конечно, проще, но  и
мысли тоже можно.
     - Тогда мне очень хочется, чтобы Муми-тролль больше не  тосковал
по Снусмумрику, - сказала Муми-мама.
     Волшебник  взмахнул  плащом,  и  печаль  вмиг  покинула    сердце
Муми-тролля. Тоска сменилась ожиданием, а ведь ожидать куда легче.
     - Я  тоже  придумал!  -  воскликнул  Муми-тролль.   -    Милый
Волшебник, пусть весь этот стол, со всем, что на нем  есть,  улетит  к
Снусмумрику, где бы он сейчас ни был!
     В то же мгновение стол взмыл  между  деревьями  и  поплыл  на  юг
вместе  с  оладьями  и  вареньем,  фруктами  и  цветами,   пуншем    и
карамельками, а заодно и с книгой  Ондатра,  которую  тот  положил  на
уголок.
     - Э-э! - запротестовал Ондатр. - Прошу немедленно  отколдовать
мне книгу обратно!
     - Сделанного не воротишь! - сказал Волшебник. - Но вы получите
новую книгу! Извольте!
     - "О нужности всего сущего", - прочел Ондатр. - Но ведь это же
совсем не та книга! В моей трактовалось о тщете всего сущего.
     Однако Волшебник только расхохотался.
     - Теперь, кажется, моя очередь, - сказал Муми-папа. - До  чего
же трудно выбирать. Перебрал в уме массу вещей, но не  смог  придумать
ничего мало-мальски стоящего. Оранжерею веселее построить самому. Ялик
тоже. У меня все есть!
     - Но тебя никто не заставляет загадывать, - сказал Снифф. - Ты
можешь отдать мне свою задумку, и я загадаю два раза!
     - Так-то оно так, - сказал Муми-папа, - только раз  уж  имеешь
возможность загадать, то...
     - Не тяни волынку, - сказала  Муми-мама.  -  Загадай  хотя  бы
приличный переплет для своих мемуаров!
     - Что же,  это  мысль!  -  радостно  сказал  Муми-папа,  и  все
вскрикнули от восхищения, когда Волшебник вручил папе инкрустированный
жемчужинами переплет из золота и красного сафьяна.
     - А теперь я! - крикнул  Снифф.  -  Желаю  собственную  лодку!
Лодку, похожую на раковину, и с пурпурным парусом! И чтоб  мачта  была
из розового дерева, а все уключины из изумрудов!
     - Это немало, - дружелюбно сказал Волшебник и взмахнул плащом.
     Все затаили дыхание, но лодка не появлялась.
     - Не вышло? - разочарованно спросил Снифф.
     - Очень даже вышло!  -  отвечал  Волшебник.  -  Только,  самой
собой, я поставил ее на воду у побережья. Ты  найдешь  ее  там  завтра
утром.
     - И уключины из изумрудов? - спросил Снифф.
     - Ну конечно. Четыре штуки и одна запасная, - сказал Волшебник.
- Следующий.
     - Право, не знаю, - начал  Хемуль.  -  Сказать  по  правде,  я
потерял лопату для выкапывания растений, которую одолжил у Снорка. Так
что мне, безусловно, нужна новая лопата.
     И он,  как  положено  всякому  благовоспитанному  хемулю,  сделал
книксен'[Хемуль  делает  книксен  потому,  что  кланяться  в    платье
несколько нелепо.], когда Волшебник вручил ему новую лопату.
     - Вы не устали колдовать? - спросила фрекен Снорк.
     - Нет, все это очень легкие задумки! -  ответил  Волшебник.  -
Так что же угодно маленькой фрекен?
     - Наверно, это будет дело потруднее, - ответила  фрекен  Снорк.
- Можно, я шепну вам на ухо?
     Когда она кончила нашептывать, Волшебник не без удивления спросил:
     - Вы уверены, что вам это необходимо?
     - Совершенно уверена! - выдохнула фрекен Снорк.
     - Ну что ж! - сказал Волшебник. - Да будет так!
     И в то же мгновение по толпе прошел вздох изумления. Фрекен Снорк
совершенно преобразилась.
     - Что ты с собой сделала? - взволнованно спросил Муми-тролль.
     - Я задумала себе глаза деревянной королевы, - ответила  фрекен
Снорк. - Ведь она казалась тебе такой красивой!
     - Да, но... - начал несчастный Муми-тролль.
     - Так, по-твоему, они некрасивые? -  спросила  фрекен  Снорк  и
расплакалась.
     - Ну полноте, - сказал Волшебник. -  Если  вам  разонравилось,
ваш братец может пожелать, чтобы у сестры стали прежние глаза!
     - Да, но я думал совсем о другом, - возразил  Снорк.  -  Я  не
виноват, если у нее такие глупые желания!
     - А что ты задумал? - спросил Волшебник.
     - Вычислительную машину!  -  ответил  Снорк.  -  Такую,  чтобы
решала, что справедливо, а что несправедливо, что хорошо, а что дурно.
     - Это слишком трудно, - сказал Волшебник, покачав головой. - С
этим я не справлюсь.
     - Тогда хотя бы пишущую машинку, - недовольно проворчал  Снорк.
- А сестрица и с новыми глазами хороша!
     - Ну не так уж она хороша, - сказал Волшебник.
     - Братец, миленький! - разревелась фрекен  Снорк,  поглядев  на
себя в зеркало. - Пожелай мне обратно мои прежние маленькие глазки! Я
выгляжу просто ужасно!
     - Ладно  уж,  -  великодушно  сказал   Снорк.  -  В  интересах
поддержания родовой чести можешь получить их обратно. Но надеюсь, этот
случай обуздает твое тщеславие.
     Фрекен Снорк снова посмотрела в зеркало и вскрикнула от восторга.
Ее прежние умильные глазки снова были на месте - только ресницы стали
чуточку длиннее. Сияя улыбкой, она заключила брата в объятия и сказала:
     - Прелесть моя! Радость  моя!  Будет  у  тебя  пишущая  машинка,
сделаю я тебе такой весенний подарок.
     - Пусти! - смущенно  произнес  Снорк.  -  Не  лезь  со  своими
нежностями. Я просто не мог видеть тебя  в  таком  ужасном  состоянии,
только и всего.
     - Ну что ж, из домочадцев остались только Тофсла  и  Вифсла,  -
сказал Волшебник. -  На  вас  обоих  только  одна  задумка,  ведь  вы
нераздельная пара.
     - А ты самсла себесла ничего не задумсла? - спросил Тофсла.
     - Нет, не могу, - печально отвечал Волшебник, - я могу  только
желать за других да еще превращаться в разные вещи.
     Тофсла и Вифсла посмотрели на него, потом уткнулись друг в дружку
лбами и долго шушукались. Затем Вифсла торжественно произнес:
     - Мы решили пожелатьсла за тебясла, потомусла ты такой добрасла.
Мы хотимсла тебе такой же больслой и красливый рубинсла, как у насла!
     Все только что видели, как Волшебник хохотал, но никто бы не  мог
подумать, что он может улыбаться.
     Ну а теперь все его лицо просияло улыбкой. Он был  так  счастлив,
что это было сразу видно и по его ушам, и по шляпе, и по башмакам!  Не
сказав ни слова, он взмахнул плащом, и  -  вот  нате!  -  сад  вновь
озарился розовым светом. На траве перед  всеми  лежал  близнец  Короля
рубинов - Королева рубинов.
     - Ну теперьсла ты совсем счастливсла! - сказал Тофсла.
     - Еще бы!  -  ответил  Волшебник,  бережно  завертывая  в  плащ
сверкающий самоцвет.
     - А теперь все букашки-таракашки и лесные крысы могут загадывать
все, что только угодно! Я всю ночь буду исполнять ваши желания, но  до
восхода солнца я должен быть дома.
     Вот тут уж пошло празднество так празднество!
     Перед  Волшебником  выстроилась  длинная  очередь  жителей  леса,
которые пищали, смеялись, ворчали, гоготали. Всем хотелось  что-нибудь
загадать. Волшебник был в радужном расположении духа, и кто  загадывал
глупо, мог перезагадать.  Танцы  разгорелись  с  новой  силой,  в  сад
выкатили новые тачки с оладьями. Хемуль  без  передышки  бабахал  свои
фейерверки,  а  Муми-папа  вынес  мемуары  в  роскошном  переплете   и
зачитывал вслух отрывки о своем детстве.
     Никогда еще в Муми-доле не пировали с таким размахом.
     Ах, как сладко все съесть, все выпить, обо всем поговорить  и  до
того наплясаться, что усталые  ноги  еле  несут  тебя  домой  в  тихий
предрассветный час - спать, спать!
     Волшебник улетит  на  край  света,  а  мышь  заберется  под  свою
травяную кочку, но и тот и другой будут одинаково счастливы.
     И, пожалуй, счастливей всех будет Муми-тролль, который  вместе  с
мамой пойдет домой через сад  на  рассвете,  когда  померкнет  луна  и
листву  всколыхнет  утренний  ветерок  с  моря.  В  Муми-дол  вступает
прохладная осень, и так надо потому, что без нее не бывает новой весны.

Туве Янссон

  Муми-тролль и комета

  Рисунки автора

  Перевод со шведского В.Смирнова

  ГЛАВА ПЕРВАЯ

  В то самое утро, когда папа Муми-тролля закончил мост через речку,
малютка Снифф сделал необычайное открытие: он обнаружил Таинственный путь!

  Путь этот уходил в лес в одном тенистом местечке, и Снифф долго стоял
там, вглядываясь в зеленый полумрак.

  "Об этом надо поговорить с Муми-троллем,- сказал он себе.- Надо вместе
исследовать этот путь,одному боязно".

  Он достал перочинный ножик, вырезал на стволе сосны секретную завитушку,
чтобы легче было отыскать это место, и с гордостью подумал: "То-то
Муми-тролль удивится!" А потом со всех ног пустился домой.

  Вот уж несколько недель они жили в этой долине, где нашли свой дом после
прошлой катастрофы. Вы, наверно, ее помните?

  Это была чудесная долина, полная цветущих деревьев. С гор текла узкая
прозрачная речка. Она обвивалась вокруг голубого домика Муми-тролля и
убегала в другие места, где жили другие тролли и всякие сниффы.

  "Удивительная штука эти реки и дороги, размышлял Снифф.- Глядишь, как они
стремятся мимо тебя, и на сердце становится так тревожно, так смутно.
Неодолимо тянет в чужие края, тянет отправиться вслед - посмотреть, где же
это они кончаются..."

  Когда Снифф вернулся домой, Муми-тролль как раз устраивал качели.

 - Новый путь? - переспросил он.- Вот здорово! Отправляемся сию минуту. А
что он, этот путь, опасный на вид?

  - Страшно опасный! - гордо заявил Снифф.- И я нашел его совсем один,
понимаешь?

  - Надо взять с собой провианту,- сказал Муми-тролль. - Кто знает, сколько
мы пробудем в пути, может, очень долго.

  Он подошел к яблоне и стал шарить в траве под нею, ни утренний урожай
паданцев был еще невелик. Тогда он тихонечко потряс яблоню, и на него
дождем посыпались желтые и красные яблоки.

  - Провиант понесешь ты! - сказал Снифф.- У меня другие обязанности, ведь
я теперь проводник!

  Он был очень взволнован, даже нос у него чуточку побелел.

  Вверху на склоне горы они обернулись и посмотрели в долину. Дом
Муми-тролля казался маленькой точкой, а река - узкой зеленой лентой.
Качелей с такой высоты вовсе не было видно.

  - Так далеко мы еще ни разу не забирались,- торжественно произнес
Муми-тролль.

  Снифф зашел немножко в лес и принялся отыскивать свой путь. Он скреб
лапами землю, он принюхивался и тянул носом воздух, он определял положение
солнца и направление ветра и вообще вел себя, как заправский следопыт.

  - Вот твоя метка,- сказал Муми-тролль и показал на завитушку на стволе
сосны.

  - Нет, вот эта! - закричал Снифф и показал на завитушку на стволе ели.

  И тут оба разом увидели третью завитушку - на рябине, только эта
завитушка была страшно высоко, чуть ли не на метр от земли.

  - Да, пожалуй, что эта,- сказал Снифф и гордо выпрямился.- Вот не
знал,что я такой высокий!

  - Смотри-ка! - прошептал Муми-тролль.- Да тут повсюду секретные метки! А
некоторые так даже на высоте сто метров, не меньше. Знаешь, что я думаю? Ты
напал на путь, которым ходят привидения, и теперь они хотят сбить нас с
толку. Как по-твоему?

  Снифф не ответил, только усы его задрожали. И тут раздался смех
привидений. Он раздался прямо над их головой и был очень противный. В ту же
минуту сверху слетела большая синяя слива и чуть не угодила Муми-троллю в
глаз. Снифф закричал дурным голосом, а Муми-тролль страшно рассердился и
стал искать взглядом врага. И тут он увидел Мартышку.

  Маленькая, черная и очень ловкая, с она сидела на ветке, сжавшись в
комок. Мордочка у нее была круглая и намного светлее всего остального -
совсем как у Сниффа, когда он второпях размоет грязь вокруг носа, - а смех
в десять раз больше ее самой.

  - Прекрати этот глупый смех! - строго прикрикнул Муми-тролль, увидев, что
противник меньше его.- Это наша долина! Можешь смеяться где-нибудь еще!

  - Безобразие или безрассудство,- пробормотал Снифф, устыдившись, что он
так ужасно испугался.

  - Ага, сдрейфил! - сказала Мартышка. Она свесилась на хвосте вниз
головой, швырнула в них еще несколько слив и бросилась в лес.

  - Тикает! - завопил Снифф.- Жми за ней!

  И они побежали прямо через заросли и кустарник. Шишки, цветы и листья
вихрем проносились по сторонам, а всяческая мелюзга так и прыскала по норам
у них из-под ног.

  А Мартышка знай себе скакала с дерева на дерево. Вот уж целую неделю ей
не приходилось так веселиться!

  - Собственно говоря, мало чести гнаться за такой ничтожной маленькой
обезьяной,- сказал Снифф, начиная уставать. - Давай притворимся, будто она
вообще для нас не существует!

  И они сели под деревом и сделали вид, будто задумались над чем-то очень
важным.

  А Мартышка с таким же важным видом уселась на ветку, не переставая
потешаться.

  - Не смотри на нее,- шепнул Муми-тролль.- А то еще заважничает. - А вслух
он сказал: - Здесь неплохое местечко!

  - Похоже на дорогу,- сказал Снифф.

  - Похоже на дорогу,- повторил Муми-тролль.

  И вдруг оба как подскочут да как крикнут:

  - Так ведь это и есть наш Таинственный путь!

  Тут и вправду было очень таинственно. Над головой у них сплошным сводом
переплетались ветви деревьев, а впереди виднелась дорожка, уходившая в
узкий зеленый туннель.

  - Побольше серьезности и деловитости,- важно сказал Снифф, вдруг
вспомнив, что он проводник.- Я буду искать боковые тропинки, а ты стукни
три раза, если заметишь что-нибудь опасное.

  - Во что стукнуть? - спросил Муми-тролль.

  - Во что угодно,- ответил Снифф.- Не задавай глупых вопросов. Кстати, где
у тебя провиант? Так я и знал - ты его потерял. Обо всем приходится думать
самому.

  Муми-тролль недовольно наморщил нос, но промолчал.

  Они потихоньку двинулись вперед, в зеленый туннель. Снифф искал боковые
тропинки. Муми-тролль высматривал опасности, а Мартышка скакала перед ними
с ветки на ветку.

  Путь извивался, делался все уже и уже и наконец затерялся во мху, так что
и не стало больше никакого пути.

  - Неужто он тут кончается? - озадаченно проговорил Муми-тролль. - Должен
же он куда-нибудь привести!

  Они стояли на месте, разочарованно переглядываясь, как вдруг услышали за
стеной деревьев слабый шум. В нос им пахнул влажный ветер, и запах у него
был очень приятный.

  - Там вода,- сказал Муми-тролль, принюхиваясь.

  Он сделал шаг в ту сторону, откуда дул морской ветер, сделал другой и
наконец побежал, потому что больше всего на свете Муми-тролли любят
купаться!

  - Погоди! - закричал Снифф.- Не оставляй меня одного!

   Но Муми-тролль остановился лишь тогда, когда добежал до самой воды. Он
сел на песок и стал смотреть на волны. Одна за другой они накатывали на
берег, и у каждой был гребень из белой пены.

  Немного погодя с опушки примчался Снифф и уселся рядом.

  - Тут холодно,- сказал он.- Помнишь, мы катались на парусной лодке с
хатифнаттами и попали в ужасный шторм? Как плохо мне тогда было!

  - То было в совсем другой истории,- сказал Муми-тролль.- А в этой я хочу
купаться!

  И он шагнул прямо в волны прибоя. (Муми-тролли, видите ли, так практично
устроены, что почти совсем не нуждаются в одежде.)

  Мартышка спустилась с дерева и следила: за ними,

  - Стой! - закричала она.- Вода мокрая и холодная!

  - Ага! - сказал Снифф.- Мы начинаем производить впечатление.

  - Ты умеешь нырять с открытыми глазами? - спросил Муми-тролль.

  - Умею, но не люблю,- ответил Снифф.- Кто знает, что может встретиться
под водой? Хочешь нырять - ныряй на свою голову!

  - А, ерунда! - отмахнулся Муми-тролль и нырнул в большую волну, всю
высвеченную солнцем.

  Сперва он не видел ничего, кроме зеленых пузырей света, но когда
опустился поглубже, разглядел леса водорослей, колыхавшихся над песчаным
дном. Песок был белый и чуточку волнистый, его украшали ракушки, розовые
изнутри и белые снаружи. Чуть подальше от берега зеленоватый полумрак еще
больше сгущался, а еще подальше открывался черный провал, уходящий прямо в
бездну.

  Муми-тролль повернулся, выскочил на волну и на ее гребне возвратился
обратно. Снифф и Мартышка сидели рядышком на песке и голосили:

  - Спасите! Помогите!

  - Мы уж думали, ты утонул,- сказал Снифф.- Или что тебя съела акула.

  - А, ерунда ! - сказал Муми-тролль.- Я в море как дома. Между прочим, под
водой у меня явилась идея. Не знаю только, стоит ли посвящать в наши дела
посторонних.

  И он многозначительно взглянул на Мартышку.

  - Вали отсюда,- сказал Снифф.- У нас секреты.

  - А я люблю секреты! - крикнула Мартышка.- Обещаю, клянусь вам держать
язык за зубами!

  - Возьмем с нее клятву? - спросил Муми-тролль.

  - Ладно,- сказал Снифф.- Только это должна быть очень страшная клятва!

  - Повторяй за мной,- сказал Муми-тролль и медленно проговорил: - Пусть
меня поглотит бездна, пусть грифы расклюют мои высохшие кости, пусть я
никогда больше не попробую мороженого, если нарушу эту великую тайну!!! Ну?

  Мартышка повторила клятву, только очень небрежно и совсем не в том
порядке. У нее была очень плохая память.

  - Ладно, сойдет,- сказал Муми-тролль.- Теперь слушайте. Я задумал стать
искателем жемчуга, и весь свой жемчуг я зарою в ящике тут на берегу.

  - А кем станем мы? - спросил Снифф.

  - А вы можете стать теми, кто раздобывает ящики для искателей жемчуга,-
ответил Муми-тролль.

  - Так я и знал,- мрачно сказал Снифф.- Всегда мне достается самое
трудное, А все приятное достается тебе.

  - Но ведь ты только что был проводником, да и нырять ты разве умеешь! -
беспечно ответил Муми-тролль и снова шагнул в воду.

  Снифф постоял-постоял, похлопал ушами и побрел вдоль берега у самой воды.
Мартышка ловила крабов - маленьких желтых крабов с глазами на стебельках.

  - Слушай! Ты должна найти ящик! - сказал Снифф.

  - Какой ящик? Чей? - спросила Мартышка. Она уже совсем забыла про секрет.
Снифф вздохнул и пошел к длинному мысу, выступавшему далеко в море. Одна за
другой возвышались здесь крутобокие скалы, скользкие, черные и
неприветливые. Местами они спускались прямо в море, так что оставался лишь
узкий мокрый каменный уступ, пройти по которому мог разве что канатоходец.
Снифф остановился и испуганно прижал уши.

  - Трусишь? - спросила Мартышка.

  - Кто? Я? Вот еще! - ответил Снифф.- Мне только кажется, что вид будет
красивее, если зайти с другой стороны.

  Мартышка презрительно фыркнула и, задрав хвост, проскочила мимо, Снифф
только и увидел, как ее гордо поднятый хвост промелькнул среди пенистых
бурунов и исчез за выступом скалы. Тотчас вслед за тем Снифф услышал
радостный вопль.

  - Грот! Мировецкий грот с крабами!

  Снифф не двинулся с места и только жалобно заскулил. Всю жизнь он мечтал
о взаправдашнем гроте. И вот грот совсем рядом, там, за этими опасными
скользкими скалами...

  Он сделал несколько шагов, и сердце застучало у него в груди.
"Покровитель всех троллей и сниффов! - взмолился он.- Будь милостив, будь
милостив, ведь я такой маленький, такой робкий!" Затем он зажмурился и
ступил на опасный уступ. Несколько раз через него перелетали клочья пены.
Он шел маленькими-премаленькими шажками, не сгибая ног, и все время крепко
зажмуривал глаза, чтобы не видеть пляшущих вокруг волн.

  Еще ни разу в жизни он так не боялся - и не чувствовал себя таким
храбрым.

  Когда он перешел на ту сторону, Мартышки нигде не было видно. С
замирающим сердцем Снифф заглянул в грот.

  Грот был большой, как раз такой, каким и полагается быть гроту. Его
красивые ровные каменные стены уходили в вышину к синему окну неба, а пол
был устлан песком, таким же белым и гладким, как на морском дне.

  Снифф зарыл лапы в песок и вздохнул от счастья. "Поселиться бы здесь на
всю жизнь,- подумал он.- Поставить маленькие полки, выкопать в песке место
для спанья, а по вечерам зажигать свечу. И еще, может, сделать веревочную
лестницу, чтобы забираться на крышу и любоваться морем. То-то удивится
Муми-тролль..."

   Возвращаясь обратно по опасной скале, он уже не боялся так сильно. "Мой
грот,- не переставая думал он.- Мой грот, это я нашел его". (И он взаправду
верил, что нашел его он.)

   В глубокой задумчивости брел он по берегу, пока не вернулся к тому
месту, где оставил Муми-тролля искать жемчуг. Там уже лежал целый ряд
красивых блестящих жемчужин, а сам Муми-тролль пробкой скакал в волнах
прибоя.

  Мартышка с важным видом сидела на берегу.

  - У меня важное поручение,- сказала она.- Теперь я казначей. Я уже пять
раз пересчитывала жемчужины и каждый раз получала новый результат.

  Тут Муми-тролль выбрался на берег. Он нес в охапке кучу ракушек, не
считая тех, что были у него на хвосте.

  - Ну, теперь хватит! - сказал он, стряхивая с глаз водоросли.- Где ящик?

  - Похоже, на здешнем берегу нет приличных ящиков,- ответил Снифф.- Зато я
сделал открытие! У-ди-ви-тельное открытие!

  - Какое? - осведомился Муми-тролль.

  Он любил открытия не меньше, чем таинственные пути, купанье и всяческие
секреты.

  Снифф, как артист, выдержал паузу и медленно произнес:

  - Грот.

  - Настоящий грот? - вскрикнул Муми-тролль.- Со входом, через который
можно попасть внутрь? С каменными стенами и с песчаным полом?

  - Со всем, всем, всем! - гордо ответил Снифф.- Настоящий грот, и нашел
его я! Совершенно самостоятельно.

  - Так ведь это же куда лучше, чем ящик! - воскликнул Муми-тролль.- Сейчас
же отнесем туда жемчужины!

  - Совсем моя идея! - сказал Снифф.- Как раз об этом я все время и думал.

  Они отнесли жемчужины в грот и красиво уложили их рядком на песке.

  Время от времени в дверь залетали соленые брызги, а сквозь окно в потолке
наводило свои золотые мосты солнце. Друзья лежали на спине на мягком
песочке и смотрели в небо.

  - А знаешь,- сказал Муми-тролль,- если подняться в воздух на много-много
сот километров, небо там уже не голубое. Там, вверху, оно совсем черное,
Даже днем.

  - Почему? - спросил Снифф.

  - Так уж,- ответил Муми-тролль.- А еще там в темноте бродят небесные
чудища - Скорпионы, Медведицы, Овны.

  - А они опасные? - спросил Снифф.

  - Не для нас,- ответил Муми-тролль.- Но бывает, они цапают с неба звезды.

  Они замолкли и лежали тихо, глядя, как полосы солнечного света ползут,
подбираются по песку к жемчужинам Муми-тролля.

  Когда Муми-тролль и Снифф вернулись к голубому домику в долине, день
близился к вечеру. Речка текла тихо-тихо, а над нею всеми цветами радуги
сиял новенький свежевыкрашенныи мост.

  Муми-мама обкладывала ракушками цветочные клумбы.

  - Мы уже пообедали,- сказала она.- Пошарьте в кладовке: что найдете, то и
поешьте.

  - А мы ходили, наверное, за целых сто миль,- объявил Муми-тролль.- По
Таинственному пути, а потом я прыгнул в вот такую волну и стал искать такие
мировые штуковины, которые начинаются на "ж" и кончаются на "г"... Но как
это по-настоящему называется
 - сказать не могу, дал клятву!

  - А я нашел что-то такое, что начинается на "г" и кончается на "т"! -
сказал Снифф.- А в середине еще "р" и "о", ну, а остальное секрет!

  - Замечательно! - сказала Муми-мама.- Столько важных событий за один
день! Суп в духовке. Только не очень шумите - папа работает.

  И она вновь принялась укладывать ракушки - сперва синяя, потом две белые,
потом красная, и так снова и снова, и получалось очень красиво. При этом
Муми-мама тихонько насвистывала что-то про себя и думала о том, что,
похоже, скоро соберется дождь.

  Ветер беспокойно тормошил деревья, и они вздыхали, раскачивались и
показывали изнанку своих листьев. По небу плыло множество серых
растрепанных облаков.

  "Только бы без наводнения обошлось",- думала Муми-мама. Она собрала
оставшиеся ракушки и вошла в дом в ту самую минуту, когда с неба упали
первые капли дождя.

  Снифф и Муми-тролль заснули на ковре в гостиной. Она прикрыла их одеялом
и села у окна чинить папин ночной халат.

  Дождь тихо барабанил по крыше, шуршал в саду, шумел по лесу и затекал в
грот Сниффа на далеком морском берегу.

  Где-то в лесу Мартышка запряталась поглубже в дупло и укутала шею
хвостом, чтобы согреться.

  Поздно ночью, когда все давно спали, Муми-папа вдруг услышал жалобный
писк. Он встал и прислушался.

  В водосточных трубах бурлил дождь, хлопал на ветру ставень. Жалобный писк
раздался вновь. Муми-папа надел халат и пошел осматривать дом.

  Он заглянул в небесно-голубую комнату, потом в солнечно-золотую, потом в
крапчатую, но везде было тихо. Тогда он отодвинул тяжелый засов и выглянул
во двор.

  Свет от его фонаря упал на дорожку, и в нем, как алмазы, засверкали капли
дождя,

  - Господи боже, кто это? - вскрикнул папа-тролль, увидев перед крыльцом
какое-то жалкое мокрое существо с блестящими черными глазами.

  - Это я, Ондатр,- слабым голосом сообщило жалкое существо.- Извините, что
побеспокоил вас по пустякам... Дело, видите ли, в том, что при постройке
моста вы разрушили мой дом под берегом речки. Разумеется, с философской
точки зрения совершенно безразлично,
 жив ты или нет... Только кто знает, что со мной станется после такой
простуды...

  - Какая жалость! - сказал Муми-папа.- Я и не подозревал, что вы
проживаете под мостом. Заходите, ради бога. Жена наверняка сможет устроить
вам где-нибудь постель,

  - Постели меня не волнуют - это ненужные предметы обстановки,- смиренно
заметил Ондатр.- Я жил в простой норе и чувствовал себя в ней прекрасно.
Конечно, с философской точки зрения безразлично, как ты себя чувствуешь,
но, вообще-то говоря, это была хорошая нора.

  Ондатр стряхнул с себя воду и прислушался.

  - Что это за дом? - спросил он.

  - Самый обыкновенный дом,- вежливо ответил Муми-папа.- Я сам построил
его. Смею ли предложить вам рюмку вина? От простуды.

  - Собственно говоря, это не обязательно,- сказал Ондатр.- Но, пожалуй.

  Муми-папа на цыпочках пробрался в кухню и открыл в темноте шкафчик с
вином. Он потянулся за бутылкой пальмового вина, стоявшей на верхней полке,
потянулся еще и еще и вдруг - раз! - смахнул на пол салатницу. Раздался
страшный дребезг.

  Дом ожил: послышались крики, хлопанье дверей, и в кухне появилась
Муми-мама со свечой в лапе.

  - А, это ты,- сказала она.- А я уж думала, к нам вломились разбойники.

  - Я хотел достать пальмовое вино,- сказал Муми-папа.- Какой осел поставил
эту проклятую салатницу на самый край?

  - Ну и хорошо, что она разбилась, она была ужасно некрасивая,- сказала
Муми-мама.- Стань на стул, так будет удобней.

  Муми-папа забрался на стул и достал бутылку и три рюмки.

  - А третья для кого? - удивилась Муми-мама.

  - Для Ондатра,- ответил папа.- Он остался без квартиры и переселяется к
нам.

  На веранде зажгли керосиновую лампу, и все выпили за знакомство.
Муми-троллю и Сниффу тоже разрешили присутствовать, несмотря на поздний
ночной час.

  Дождь не переставая барабанил по крыше, ветер разбушевался еще пуще. Он
выл в дымовой трубе, и дверцы печки испуганно звенькали.

  Ондатр уткнулся носом в оконное стекло и мрачно глядел во тьму.

  - Это неестественный дождь,- сказал он.

  - А разве такие бывают? - удивилась Муми-мама.

  Ондатр помолчал немного, грустно обмакнул усы в вино и сказал:

  - Почем знать... В воздухе что-то есть - какие-то предвестья... Мне-то,
разумеется, все равно, произойдет что-нибудь или не произойдет, но
совершенно несомненно - что-то должно произойти.

  - Что-нибудь страшное? - вздрогнув, спросил Снифф.

  - Почем знать,- повторил Ондатр.- Вселенная так велика, а Земля так
ничтожно мала и убога...

  - Мне кажется, всем нам лучше лечь спать,- поспешно проговорила
Муми-мама, заметив, что Снифф весь дрожит.

  Каждый свернулся на свой лад, как привык спать, и стал ждать сна и тепла.

  А тучи до самого утра мчались по небу, ветер хлестал мокрый сад, и дождь
лил, лил и лил...

">

     ГЛАВА ВТОРАЯ

  На другой день было пасмурно. Ондатр пошел в сад и лег в гамак
размышлять. Муми-папа сидел в небесно-голубой комнате и писал мемуары.

  Муми-тролль без дела слонялся возле кухни.

  - Ма,- сказал он,- как по-твоему, дядя Ондатр всерьез про эти самые
предвестья?

  - Вероятно,- ответила мать.- Чего не придет и голову, когда дом разрушен,
а сам немного простыл. Только ты не думай об этом. Что, если вы со Сниффом
обтрясете вон те груши, пока дождь не припустил вновь?

  - Идет,- ответил Муми-тролль.

  Но задумчивость не оставляла его, и он решил хорошенько порасспросить обо
всем Ондатра.

  Когда Муми-тролль и Снифф подошли к груше, они увидели на ее макушке
Мартышку. Она помахала им лапой.

  - Привет, привет! - закричала она.- Вот ведь скверная погода сегодня, ни
одной сухой ветки в лесу! Айда за крабами?

  - Нам некогда,- ответил Муми-тролль.- Надо натрясти груш, мама хочет
варить варенье. А еще нам надо подумать о важных делах.

  - Расскажите,- попросила Мартышка.

  - Скоро что-то должно произойти - вот все, что я могу сказать,- ответил
Муми-тролль.- Что-то необычное и сверхьестественное, но что - этого еще
никто не знает... Видишь ли, в воздухе что-то есть - какие-то предвестья!

  - Да говори толком, чтобы можно было понять,- сказала Мартышка.

  - Тебе что-нибудь известно?.. - с дрожью в голосе спросил Снифф. Но
Муми-тролль лишь покачал головой и приставил стремянку к груше.

  - Подождите,- сказал он.- Не сейчас.

  Груши были заграничной породы, и обрывать их было сущее наслаждение. Их
можно было швырять вниз как попало, ударяясь о землю, они подлетали вверх,
как резиновые мячи. Желтые плоды чертили в воздухе яркие дуги,
подпрыгивали, подскакивали и блестящим ковром укладывались вокруг дерева.

  - Варенья на весь год! - прогорланил Муми-тролль.- А теперь устроим сплав
по реке!

  Мартышка сразу принялась сбрасывать груши под горку. Одна за одной они
скатывались к реке, с плеском падали в воду и, кружась в водоворотах,
уплывали вниз по течению. Снифф носился по берегу с длинной веткой и
подталкивал те, что застревали между камнями.

  А внизу у моста стоял Муми-тролль и вылавливал груши сачком.

  Вскоре на берегу набралась огромная куча груш.

  - Обедать, малыши! - крикнула сверху Муми-мама.- Идите поешьте!

  Она грациозно лавировала между кустами жасмина, время от времени ударяя в
маленький гонг с тремя нотами.

  - Ну, что скажешь? - гордо спросил Муми-тролль.

  Муми-мама взглянула на кучу груш.

  - Ого ! - воскликнула она. - Какие молодцы!

  - А мы вот что надумали,- сказал Муми-тролль.- Можно нам взять еду с
собой в наше секретное местечко и поесть там?

  - Да, и побольше, чтобы и Мартышке хватило,- сказал Снифф.- И лимонаду
тоже.

  - Ну разумеется,- ответила Муми-мама.

  И она положила в корзину много-много загадочных свертков, а сверху на
всякий случай зонтик.

  Когда они пришли к гроту, было тихо и пасмурно. Почти всю дорогу
Муми-тролль молчал. Он беспокоился за свои жемчужины. И как только они
заглянулн в грот, он воскликнул:

  - Тут кто-то был!

  - В моем гроте! - подхватил Снифф.- Безобразие или безрассудство!

  В гроте и вправду кто-то побывал. Кто-то уложил жемчужины в виде звезды.
Звезды с длинным хвостом.

  - Странное дело, - сказал Муми-тролль.

  - Пересчитать их, пересчитать немедленно! - сказал Снифф.

  Мартышка пересчитала их четыре раза и еще раз, на всякий случай, и каждый
раз получала новый результат.

  - А сколько их было тогда? - спросил Снифф.

  - Не помню,- ответила Мартышка.- Но и тогда их получалось по-разному.

  - Ну, раз так...- проговорил Муми-тролль и, выкопав в песке яму, спрятал
в нее жемчужины.

  Затем он открыл мамину корзину и разделил оладьи, варенье, бутерброды,
бифштексы и лимонад на три совершенно равные части. Ели они молча. Когда
все было съедено, Муми-тролль сказал:

  - Я вот ел и думал, и теперь кое-что стало мне ясно, Эта звезда с
хвостом, должно быть, означает предупреждение или угрозу. От какого-нибудь
Тайного о6щества, которое по какой-нибудь тайной причине затаило на нас
зло.

  - Уж нет ли их тут где-нибудь поблизости? - боязливо спросил Снифф.- На
меня-то они наверняка не держат зла?

  - Именно что на тебя,- ответил Муми-тролль.- Это даже очень может быть.
 Что, если это их грот? Ведь нашел-то его ты?

  Снифф весь побледнел и сказал:

  - Мне кажется, нам пора домой.

  Когда они вышли из грота, вокруг было тихо-тихо. Небо было серое, и море
было серое. У самого берега плавало много-много морских птиц, их головы
были обращены в сторону открытого моря, а сами они все вместе изображали
огромную звезду. Чудовищно огромную звезду с хвостом...

  - Глянь-ка! - воскликнула Мартышка.- Тайное общество ..

  Снифф пронзительно вскрикнул и помчался по скалам, даже не подумав, как
это опасно. Спустившись на песок, он сразу взял курс на долину Муми. Он
спотыкался о корни и кочки, путался в зарослях, пахал носом землю, а раз
даже бултыхнулся в ручей. Очертя голову выскочил он в долину и стрелой
подлетел к дому.

  - Что случилось? - спросила Муми-мама, которая варила в саду варенье.

  Снифф прижался к ней и зарылся носом в ее передник.

  - За мной гонятся... Тайное общество...- пролепетал он.- Они схватят
меня, и тогда...

  - Пока я с тобой, этого не будет,- сказала Мумимама.- На вот, вылижи
блюдечко с вареньем.

  - Не могу...- прохныкал Снифф.- Не сейчас. А может, и никогда больше не
смогу! - Но немного погодя он сказал: - Ну ладно, разве что с краешков.
Пока ждать будем.

  Когда подоспел Муми-тролль, самый большой мамин кувшин был уже полон
варенья, а Снифф вылизывал донышко блюдечка.

  - Ну что? Видел их? - спросил Снифф, боязливо выглядывая из-за блюдечка.

  - Нет, нет,- успокоил его Муми-тролль.- Ну, пока. Мне надо поговорить с
дядей Ондатром.

  Ондатр по-прежнему лежал в гамаке.

  - Привет, дядя Ондатр,- сказал Муми-тролль.

  - Не мешай мне, я работаю! - ответил Ондатр.

  - Работаете?.. Над чем? - удивился Муми-тролль.

  - Я думаю,- сердито проворчал Ондатр - Думаю о тщете и напрасности всего
сущего.

  - А мне кажется, напрасного на свете так мало,- робко возразил
Муми-тролль.- Вот разве что умываться, да кашу есть, да...

  Ондатр вздохнул и сбросил с себя одеяло. Он поглядел на небо, поглядел на
пальцы ног и пожал плечами - все это должно было означать, что целый день
работы пошел насмарку.

  - Ну, что тебе? - буркнул он наконец.

  Муми-тролль покраснел и поспешно заговорил:

  - Таинственные знаки! Кто-то ходит и повсюду выкладывает знаки, не то
угрозы, не то предупреждения, не то еще что... Вот взять хотя бы мамины
груши для варенья - они разложились в виде большой-пребольшой...

  - ...звезды с хвостом,- договорил за него Ондатр и мрачно кивнул.

  - Верно,- продолжал Муми-тролль.- Ну, мне и пришло в голову: а что, если
это какое-то Тайное общество угрожает местью маленькому Сниффу?

  - Мало ли чего приходит в голову всяким троллям и сниффам,- ответил
Ондатр.- У них слишком пылкое воображение, они слишком чувствительны и
невесть чем забивают себе головы. Они никогда не думают. И поэтому они
ошибаются.

  - Ах, как чудесно вы говорите! - сказал Муми-тролль.

  - Ты так думаешь? - угрюмо спросил Ондатр.- Ну-ну. Валяй думай, что это
чудесно, пока вообще способен о чем-нибудь думать!

  - Ну, дяденька, миленький, скажите же, что все это значит,- жалобно
попросил Муми-тролль.

  Ондатр долго глядел на него, сморщив нос, и вдруг сказал:

  - Хвостатая звезда - это не что иное, как комета. Пылающая комета с
огненным хвостом, которая несется в черной пустоте мирового пространства!

  - Прямо на нас? - шепотом спросил Муми-тролль, и его глаза потемнели от
страха.

  - Понятия не имею,- ответил Ондатр и снова улегся в гамак.- Быть может,
мы все превратимся в отбивные, быть может, нет. В конце концов, это
несущественно, поскольку все тлен и суета. А теперь я хочу поспать. Беги
играй, малыш. Играй, пока играется!

  Муми-тролль поглядел на небо. Оно было серое, спокойное, будничное. Но
теперь-то он знает... Да, теперь он знает, что где-то там, за облаками,
несется зловредная комета, она все ближе и ближе к долине Муми. Ему
мерещился ее длинный красный хвост, с шипением проносящийся между
испуганными звездами, чудился запах горелой ткани. (Муми-тролль считал, что
небо обтянуто голубым бархатом.)

  - Дяденька,- сказал он.- Дяденька.

  - Ну, что еще? - отозвался Ондатр из-под одеяла.

  - Простите, пожалуйста, а когда она появится? - спросил Муми-тролль.

  - Спроси у профессоров,- без всякого интереса ответил Ондатр.- У
профессоров Обсерватории в Одиноких Горах. А теперь я сплю!

  И Муми-тролль медленно побрел восвояси.

  - Ну что он сказал? - спросил Снифф, который ожидал его за углом
веранды,- Существует Тайное общество?

  - Нет,- сказал Муми-тролль.

  - И никаких небесных чудищ тоже нет? - боязливо осведомился Снифф.- Ни
Скорпионов, ни Медведиц?

  - Нет, нет,- сказал Муми-тролль.- Беги играй, малыш. Играй, пока
играется!

  - Но почему у тебя такой озабоченный вид? - воскликнул Снифф.

  - Я думаю,- ответил Муми-тролль.- Я думаю, что нам надо снарядить новую
исследовательскую экспедицию, самую долгую из всех, в каких мы бывали. Я
думаю, что нам надо найти Обсерваторию в Одиноких Горах и взглянуть на
звезды в самый большой в мире телескоп. И еще я думаю, чем скорее мы выйдем
в путь, тем лучше.

">

     ГЛАВА ТРЕТЬЯ

  Наутро, еще как следует не проснувшись, Муми-тролль почувствовал, что
сегодня должно произойти что-то необычное, и день будет совсем не такой,
как вчера. Он сел в кровати, зевнул - и вспомнил.

  Комета! Ведь сегодня они со Сниффом отправляются в большое путешествие.
Он подбежал к окну и посмотрел погоду. Было пасмурно, облака низко висели
над склонами гор и ни один листочек не шевелился в саду. Теперь ему уже не
было страшно. Но он так волновался, что даже не смог допить утренний кофе.

  "Нужно разведать, когда появится комета,- думал он.- Вдруг ее можно
как-нибудь задержать... А Сниффу лучше всего ничего не говорить. А то он
так перетрусит, что от него не будет никакого толку..."

  - Вставай, малыш! - крикнул он.- В путь пора!

  Муми-мама поднялась ни свет ни заря, чтобы уложить им рюкзаки. Она
сновала по дому то с шерстяными брюками, то с бутербродами, а Муми-папа
снаряжал плот внизу у речки.

  - Мамочка, миленькая, мы никак не сможем взять все это с собой,- сказал
Муми-тролль.- Нас засмеют.

  - В Одиноких Горах холодно, - сказала Муми-мама, запихивая в рюкзак два
шерстяных одеяла, зонтик и сковородку.- Ты не забыл компас?

  - Не забыл,- отвечал Муми-тролль.- А ты не могла бы выкинуть хотя бы
тарелки? Мы будем есть с листа.

  - Как угодно, голубчик,- сказала Муми-мама и вынула тарелки.- Теперь,
кажется, все в порядке.

  Она проводила их до моста.

  Ондатр предупредил,- чтобы ему ни при каких обстоятельствах не мешали
размышлять о тщете всего сущего. (Вдобавок он был обижен на Сниффа за то,
что тот накануне вечером сунул в его постель щетку.) Зато Мартышка тоже
спустилась к мосту попрощаться с ними. Плот с поднятым парусом уже стоял у
берега.

  - Не забывайте правильно обходить вехи, - сказал Муми-папа. - Мне бы так
хотелось отправиться вместе с вами... - с тоской добавил он, вспоминая те
отчаянные путешествия, которые он совершал в дни своей юности вместе с
хатифнаттами. Они по очереди обнялись на прощание, чалка была взята на
борт, и плот медленно тронулся вниз по реке.

  - Не забудьте передать привет моим двоюродным братьям - домовым! -
крикнула Муми-мама.- Тем косматым, знаете, что с круглой головой! А
похолодает - надевайте шерстяные брюки. Порошки от желудка лежат в левых
карманах!

  Но плот уже исчез за первым поворотом, и перед путниками открылась река,
маня в неизвестное своим пустынным простором.

  Близился вечер. Их красный парус обвис, река лежала серебристо-серая в
темных берегах. Ни птицы не пели, ни рыбы не плескались в воде.

  - Ни одного приключения за весь день,- сказал Снифф, которому Муми-тролль
давал немножко подержаться за руль, когда река бежала не очень шибко.-
Только серые, однообразные берега, и ни одного приключения.

  - А по-моему, очень даже интересно плыть по такой вот извилистой реке,-
возразил Муми-тролль.- Никогда нельзя знать наперед, что будет за следующим
поворотом. Знаешь, ты какой? Ты гонишься за сильными ощущениями, а когда
они на носу, пасуешь и прячешься в кусты.

  - Я не лев,- обиделся Снифф.- Я хочу маленьких приключений. Чтобы как раз
по росту.

  В эту минуту плот тихо обогнул поворот.

  - Вот тебе приключение по росту,- сказал Муми-тролль, широко раскрывая
глаза.

   Прямо на их пути лежала песчаная отмель, на ней было полно каких-то
здоровенных серых колод. И колоды эти располагались в виде звезды -
хвостатой звезды, знамения кометы.

  - Опять она! - воскликнул Снифф.

  Но тут колоды задвигались, выпустили ноги и с молниеносной быстротой
посыпались в воду.

  - Крокодилы! - крикнул Муми-тролль и бросился к рулю.- Не дай бог,
голодные...

  Над водой засверкали бледно зеленые глаза чудовищ, вот они покрыли собой
всю реку... Крокодилы со всех сторон окружили плот, вот уж река почернела
от их тел, но все новые тени бросались в воду с берегов.

  Снифф сидел, окаменев от страха, и не сводил с крокодилов глаз. Но когда
один из них высунул морду у самой кормы, он потерял самообладание и хватил
чудовище веслом по голове.

  Что тут поднялось! Буйно захлестали по воде бесчисленные хвосты, широко
разверзлись здоровенные пасти с двумя рядами острых, как иглы, зубов. Плот
закачался... Муми-тролль и Снифф вцепились в мачту и громко закричали:
"Караул!"

  В это мгновение с берега потянул ветерок, плот вывесло на стрежень, и он
быстро поплыл вниз по течению. Распахнув пасти, крокодилы устремились за
ним. Снифф эакрыл лицо лапами, а Муми-тролль, едва соображая от страха, что
делает, схватил сверток с брюками и запустил им в преследователей.

  Крокодилы моментально набросились на добычу и разорвали ее на тысячу
клочков. Они так яростно дрались между собой, что и не заметили, как плот
ускользнул, а когда шерстяные брюки были съедены, Муми-тролль и Снифф были
уже так далеко, что догонять их не имело смысла.

  - Честь и хвала брюкам,- сказал Муми-тролль.- Ну как, доволен ты этим
маленьким приключением?

  - Ты тоже кричал "Караул",- отпарировал Снифф.

  - Разве? - спросил Муми-тролль.- А я и не заметил... Во всяком случае,
мама была права: брюки действительно пригодились.

  Над рекой уже клубилась вечерняя мгла, и они направили плот к берегу. Там
между корнями деревьев они нашли уютное местечко и разожгли костер. Они
пекли блины и с пылу с жару отправляли их в рот. (Это единственно разумный
способ есть блины.) Затем они забрались в спальные мешки,и ночь опустилась
над ними.

">

     ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

  Один серый день сменялся другим, но дождя не было. Мрачные тучи
величественно плыли по небу одна за другой. А под ними лежала земля и
ждала...

  Муми-тролль и Снифф плыли все дальше и дальше на восток. Не привыкшие
жить без солнца, они стали печальными и молчаливыми.

  Иногда они играли в карты или ловили рыбу, но больше просто сидели и
смотрели на проплывающие мимо берега.

  Время от времени Муми-тролль поглядывал на небо и гадал: "Интересно,
будет ли видна комета, если тучи разойдутся?" Но тучи не расходились. А еще
его так и подмывало рассказать Сниффу о чуде, ради которого они двинулись в
путь, но он сдерживал себя. Ведь Снифф до смерти испугается!

  Им трижды встречались хатифнатты, крохотные существа, которые в тоске и
тревоге вечно странствуют по свету, нигде не находя себе места. Оки
проплывали мимо Муми-тролля и Сниффа в своих маленьких легких лодках или
перебирались вброд через реку.

  Но с хатифнаттами нельзя было даже обменяться приветствием. Они ничего не
слышали, никогда не разговаривали, их бесцветные глаза были всегда
устремлены куда-то вдаль. А сейчас они были еще беспокойнее и передвигались
целыми толпами, маленькие, белые, безлицые.

  Местность понемногу изменялась. Лиственные деревья и луга исчезли. На
пустынных песчаных берегах одиноко стояли какие-то мрачные деревья с
толстыми ветвями, а далеко вдали головокружительными кручами уходили в небо
желто-серые горы.

  - Тоскливо мне что-то,- сказал Муми-тролль.- Когда же будет конец этой
реке?

  - Может, перекинемся в картишки? - предложил Снифф.

  Муми-тролль покачал головой.

  - Неохота.

  - Тогда я тебе погадаю,- сказал Снифф.- Разложу тебе пасьянс звездой,
заглянем в будущее.

  - Спасибо,- с горечью ответил Муми-тролль.- Хватит с меня звезд.
Хвостатых и бесхвостых. А от будущего ничего хорошего не жду.

  Снифф вздохнул, прополз на нос и сел, подперев лапами голову. После этого
они долго хранили молчание. Но вот Снифф вдруг заметил на берегу какой-то
странный предмет, напоминавший голову светло-желтого сахара. Наверное, уже
целую неделю он не видел ничего такого яркого. На макушке предмета
развевалось что-то вроде флага.

  Подплыв поближе, они услышали веселую музыку, которая лилась изнутри
сахарной головы.

  Муми-тролль и Снифф лежали на животе, смотрели и слушали, а плот плыл
себе по воле ветра и волн. И вдруг они разом воскликнули:

  - Да ведь это палатка!

  Тут музыка смолкла, и из палатки вышел Снусмумрик с губной гармошкой в
лапах. На нем была старая зеленая шляпа с пером, а изо рта торчала длинная
трубка.

  - Давай сюда! - сказал он.

  Муми-тролль переложил руль. Плот направился к суше и пристал к берегу.

  - Привет! - сказал Снусмумрик.- Очень рад вас видеть. У вас, случайно,
нет на борту кофе?

  - Целая банка! - с жаром ответил Снифф.- И сахар есть.

  - Ты так и живешь один в этой глуши? - спросил Муми-тролль.

  - Живу понемножку где придется,- ответил Снусмумрик, заваривая кофе.-
Сегодня здесь, завтра там. Брожу себе и брожу, а набреду на веселое
местечко - ставлю палатку и играю на губной гармошке.

  - Вот уж веселое местечко! - удивленно заметил Снифф, оглядываясь.

  - Здесь красиво,- сказал Снусмумрик.- Взгляните вон на то черное
бархатное дерево с серебристо-серыми тонами на заднем фоне! Или на горы
вдали - как они наливаются пурпурным багрянцем! А иной раз в реке
отражается большой синий буйвол.

  - А ты, случаем, не того... не пишешь стихи? - смутившись, поправился
Снифф.

  - Занимаюсь всем понемножку,- беззлобно ответил Снусмумрик.- Когда чем
придется. А вы, как я вижу, путешественники, первооткрыватели. Что же вы
намерены открывать?

  Муми-тролль кашлянул и сделался ужасно важным.

  - Все, что угодно,- сказал он.- Звезды, например.

  Снусмумрик оживился.

  - Звезды! - воскликнул он.- Тогда вы непременно должны взять меня с
собой! Ничего так не люблю, как звезды. Перед сном я всегда смотрю на
звезды и гадаю, кто там живет и как до них добраться. Небо кажется таким
дружелюбным, когда в нем полно маленьких глазок.

  - Звезда, которую мы ищем, не очень-то дружелюбная,- сказал Муми-тролль -
Скорее даже наоборот

  - Что такое?! - вскричал Снифф.

  Муми-тролль покраснел.

  - Я... это самое... Ну, я имел в виду звезды вообще,- сказал он.- Большие
и маленькие, дружелюбные и враждебные, ну и прочие...

  - А что, бывают и враждебные? - спросил Снусмумрик.

  - Да. Те, что с хвостом,- сказал Муми-тролль.

  Снифф так и засверкал глазами.

  - Ты что-то от меня скрываешь! - сказал он обличительным тоном. - Мы
повсюду видели хвостатые звезды, а ты знай себе твердишь, что это ничего не
значит!

  - Ты еще слишком маленький, чтобы все знать,- оправдывался Муми-тролль.

  - Это я-то? Я-то? - наскакивал Снифф.- А потвоему, справедливо взять меня
в экспедицию и не сказать, что мы будем открывать?

  - Не волнуйтесь, дорогой мой,- сказал Снусмумрик.- А ты, Муми-тролль,
сядь и расскажи, в чем дело.

  Муми-тролль налил себе чашку кофе, сел и рассказал о своем разговоре с
Ондатром.

  - А потом я спросил у папы, опасны ли кометы,- продолжал он.- А папа
сказал, что опасны, потому что они как сумасшедшие мечутся по Вселенной и
тащат за собой огненный хвост. У всех других звезд есть постоянные орбиты,
и они ходят по ним, как поезда по рельсам, а кометы рыскают повсюду и
выскакивают то тут, то там, где их меньше всего ждут.

  - Совсем как я,- ухмыльнулся Снусмумрик.- Своего рода небесные бродяги.

  Муми-тролль с неодобрением взглянул на него.

  - Не так уж это смешно,- сказал он.- Если комета врежется в Землю,
произойдет страшная катастрофа.

  - А что будет? - шепотом спросил Снифф.

  - Все разлетится вдребезги,- мрачно произнес Муми-тролль.

  Наступило долгое молчание. Затем Снусмумрик медленно произнес:

  - Какая жалость, если Земля расколется! Она такая хорошая.

  - А что будет? - шепотом спросил Снифф.

  Зато Муми-тролль, поделившись секретом с другими, прямо-таки воспрял
духом. Он приосанился и сказал:

  - Так вот, теперь мы хотим разыскать Обсерваторию в Одиноких Горах. Там
самый большой в мире телескоп, и в него мы как следует разглядим, летит
комета на нас или нет.

  - Хорошо,- сказал Снусмумрик.- А на мачте мы можем водрузить мой флаг. Он
вам нравится?

  Они взглянули на флаг.

  - Синий цвет сверху означает небо,- начал объяснять Снусмумрик, - а синий
снизу - море. Черта. посередине означает путь. Точка слева означает
настоящее, а точка справа - будущее.

  - Вместительнее флага и не придумаешь,- сказал Муми-тролль.- Да, он нам
нравится.

  - Но там нет меня! - возразил Снифф.

  - Точка слева - это можем быть и мы, если смотреть на нас с большой
высоты,- сказал Снусмумрик.- Как насчет того, чтобы немножко пройтись, пока
еще светло?

  - Куда? - спросил Снифф.

  - Да куда угодно,- ответил Снусмумрик, пожимая плечами,- Но раз уж тебе
непременно нужна цель, можно пойти посмотреть ущелье с гранатами.

  - С гранатами? - переспросил Снифф.- Настоящими?

  - А я откуда знаю,- ответил Снусмумрик.- Они красивые - вот все, что я
могу сказать.

  И они направились в глубь пустынного края, осторожно ступая между
обломками скал и колючими растениями.

  - Как жалко, что нет солнца! - сказал Снусмумрик.- А то бы гранаты
сверкали вдвое ярче.

  Снифф не отвечал, и лишь усы его встопорщились от ожидания.

  Осторожно вступили они в дикое ущелье, дно которого было сплошь изрезано
трещинами. До жути тихо и пусто было тут в сумерках, и они разговаривали
друг с другом шепотом.

  - Здесь,- тихо сказал Снусмумрик.

  Они наклонились и посмотрели. Внизу, в узкой расщелине, рдели мириады
гранатов. Они тускло мерцали во мраке, словно огненные цветы, и Муми-тролль
подумал о черной Вселенной, в которой сверкают тысячи маленьких комет.

  - О-о!..- прошептал Снифф.- И это все твое?

  - Мое, пока я здесь,- небрежно ответил Снусмумрик.- Я владею всем, что
вижу, о чем думаю. Я владею всем миром.

  - А можно мне взять немножко? - задрожав, опросил Снифф.- Тогда я смогу
купить настоящий парусник или финские санки...

  - Бери сколько хочешь,- засмеявшись, ответил Снусмумрик.

  Снифф начал потихоньку спускаться в расщелину. Он оцарапал себе нос и
несколько раз чуть не упал, но любовь к гранатам придавала ему мужества.

  Наконец он спустился вниз, глубоко вздохнул от восхищения и дрожащими
лапами принялся собирать искристые камни. Их сверкающая груда все росла и
росла, а он убегал за ними в расщелину все дальше и дальше, не в силах
слова сказать от счастья.

  - Эй! - крикнул сверху Снусмумрик.- Ты готов?

  - Нет еще,- отвечал Снифф.- Их здесь так много...

  - Выпадает роса, скоро холодно станет! - крикнул Муми-тролль.

  - Сейчас,- ответил Снифф.- Сию минуту...

  И он еще чуточку подальше отбежал в расщелину, где навстречу ему сверкали
два больших красных граната.

  И вдруг - раз! - гранаты зашевелились, замигали, двинулись ему навстречу.
За ними холодно шуршало по камням чешуйчатое тело.

  Снифф коротко пискнул, повернулся и пустился наутек. Он мчался вскачь,
падал и снова бежал... Галопом примчался он к каменной стене и стал
лихорадочно карабкаться вверх. А вдогонку ему из расщелины неслось
угрожающее шипение

  - Что случилось? - спросил Муми-тролль.- К чему такая спешка?

  Снифф не отвечал и все карабкался вверх, а перевалив через край
расщелины, с жалким видом рухнул наземь.

  Муми-тролль и Снусмумрик перегнулись через край расщелины и посмотрели
вниз. Там, склонившись над грудой гранатов, сидел гигантский ящер.

  - Боже мой! - прошептал Муми-тролль.

  Снифф сидел на земле и ревел.

  - Теперь все позади,- сказал Снусмумрик,- Не плачь, дружок,

  - Гранаты...- хлюпал Снифф.- Я так и не взял с собой ни одного камешка.

  Снусмумрик подсел к нему и ласково сказал:

  - Знаю, знаю. Жизнь страшно осложняется, когда хочешь обладать вещами,
носить, держать их при себе. Вот почему я только смотрю на вещи, а когда
снимаюсь с места, уношу их в своей голове. По-моему, это куда приятнее,чем
таскать за собой чемоданы.

  - Я мог бы носить их в рюкзаке,- мрачно заметил Снифф.- Смотреть на вещи
- одно, а держать их в руках, знать, что они твои собственные,- совсем
другое.

  - Ничего, Снифф, не горюй,- утешал его Муми-тролль.- Сокровища нам еще
попадутся. А теперь пойдем: здесь становится холодно и страшно.

  И они побрели по меркнущему ущелью, задумчивые и чуть-чуть печальные.

">

     ГЛАВА ПЯТАЯ

  Снусмумрик очень оживил путешествие. Он наигрывал на губной гармошке
песни, каких они раньше никогда не слыхали,- песни со всех концов земли.

  Он знал карточные фокусы и научил Муми-тролля Сниффа печь оладьи с
винными ягодами. А еще он был горазд рассказывать необыкновенные,
невероятные истории.

  Казалось, и сама река оживилась. Она бежала теперь быстрее, а на ее
поверхности тут и там кружились небольшие водовороты. Она стала уже, а
берега стали выше. С каждым днем все отчетливее вырисовывались вдали синие
и пурпурные горы. Их вершины,вонзались прямо в облака, которые тяжелой
пеленой висели над землей.

  Как-то утром Снусмумрик сидел, свесив ноги в воду, и выстругивал ножом
свистульку.

  - Я помню,- начал он, склонив набок голову, и Муми-тролль со Сниффом
тотчас перешли к нему на корму,- я помню край с горячими ключами,-
продолжал он.- Почва там была черная от лавы, а под лавой день и ночь
грохотало. Это Земля спала там внутри и шевелилась во сне. Скалы как попало
громоздились друг на дружку, а над ними висела горячая дымка, так что даже
и не поверишь, что все это взаправду. Я попал туда как раз под вечер.
Хорошее местечко. Обед там приготовить пара пустяков. Налил в кастрюлю
горячей воды из ключа - и готово!

  - Но ведь так и обжечься недолго,- сказал Снифф.

  - Я был на ходулях,- сказал Снусмумрик.- На ходулях можно перебраться
через любую пропасть, через любую скалу. Только тут уж, конечно, не зевай,
не то застрянешь в расщелине. Так вот, уже сумерки были... Повсюду тихо
булькает и парит, вокруг ни живой души, ни зеленой былинки. И вдруг земля,
что спала там внизу, как проснется, как загрохочет, как загудит, и прямо
передо мной открылся кратер, а из него вырвалось красное пламя, и за ним
огромная туча пепла!

  - Вулкан,- затаив дыхание прошептал Муми-тролль.

  - Так точно,- удостоверил Снусмумрик.- Это было дьявольски красиво! А
потом я увидел духов огня, много-много. Они роем вылетели из земли и как
искры рассыпались в разные стороны. Пришлось сделать крюк и обходить вулкан
стороной, Я задыхался от жары и копоти и нажимал вовсю. Наконец я спустился
к подножию гор, нашел маленькую речку и лег на живот напиться, Вода,
понятно, была несколько горячая, но все же не кипяток. Вдруг вижу - летит
один из тех духов огня да как бухнется в реку и сразу почти весь потух,
голова еще тлеет, а сам шипит-дымит и вопит что есть мочи: "Спасите!"

  - И ты спас его? - спросил Снифф.

  - А почему бы нет? - ответил Снусмумрик.- Что я против него имел? Вот
только здорово об него обжегся. На берегу он обсох и опять разгорелся и на
радостях сделал мне подарок, а потом улетел.

  - Какой подарок? - спросил СнифФ.

  - Дал мне бутылку подземного подсолнечного масла,- сказал Снусмумрик.-
Духи огня натираются им, когда хотят забраться поглубже в пылающее сердце
земли.

  - И можно пройти сквозь огонь, если намазаться им? - спросил Снифф,
широко раскрыв глаза.

  - Ну конечно,- ответил Снусмумрик.

  - Что же ты до сих пор молчал? - закричал Муми-тролль.- Ведь в таком
случае мы все спасены. Когда появится комета, стоит только...

  - Но у меня почти ничего не осталось,- удрученно сказал Снусмумрик. - Я,
понимаете ли, спасал вещи из горящего дома... Откуда я мог знать... Только
на донышке чуть-чуть и осталось.

  - А хватит на маленького зверька, скажем, моих размеров? - спросил Снифф.

 Снусмумрик оглядел его.

  - Может, и хватит,- сказал он.- Но только до хвоста. Хвостом придется
пожертвовать.

  - Боже милостивый,- сказал Снифф.- Тогда уж пусть лучше все сгорит.

  Но Снусмумрик уже не слушал его. Он насторожился и тянул носом воздух.

  - Река...- сказал он.- Вы не замечаете ничего особенного?

  - У нее теперь другой звук,- сказал Снифф. И верно. Река беспокойно
шумела, была полна водоворотов и без конца крутила-вертела среди скалистых
берегов.

  - Спустите парус, - сказал Снусмумрик И пошел дозорным на нос.

  А река все убыстряла и убыстряла свой бег, совсем как человек, который
долго путешествовал и вдруг заметил, что он уже почти дома.

  Берега сходились все ближе, заключая бурлящую воду в узкое русло, а скалы
над ними становились все острее и выше.

  - Не лучше ли пристать к берегу? - прокричал Снифф сквозь гул реки.

  - Поздно спохватились! - отозвался Муми-тролль.- Теперь надо ждать, пока
река успокоится.

  Но река не успокаивалась. Все неистовее устремлялась она в глубь Одиноких
Гор. Плот, кружась, несся по дну тесного ущелья, а небо вверху сузилось в
ужасающе тоненькую, узенькую полоску. Впереди послышался грозный гул.

  - Водопад! - крикнул Снусмумрик.- Держись крепче.

  Они стали у мачты и ухватились друг за дружку.

  Мимо проносились скользкие черные стены ущелья. Гул усилился, плот
накренился и очутился вдруг в воздухе...

  Какое-то мгновение вокруг них стоял сплошной рев, кипела белая пена.
Затем плотик скрипнул, выровнялся и, миновав водопад, провалился во тьму,

  - Почему темно?! - завопил Снифф.

  Ему никто не ответил. Пенящаяся вода мерцала белозеленым, все остальное
застилала чернота. Каменные стены гор сомкнулись в туннель, и плот
неудержимо несся вперед в бурлящих водоворотах. Они то и дело налетали на
стены туннеля и кружились волчком. Но вот шум водопада стал постепенно
затихать, течение успокоилось и наконец вокруг воцарились мрак и тишина,

  - Вы целы? - дрожа, спросил Снифф.

  - Целы...- ответил Муми-тролль.- Достаньте-ка кто-нибудь фонарик.

  Слышно было, как Снусмумрик роется в багаже. Наконец блеснул узкий луч
света. Он боязливо пошарил по черной, стремительно бегущей воде, по
каменным стенам и пытался пробить тьму впереди, но тщетно.

  - Мне кажется, туннель делается все уже и уже,- сказал Муми-тролль очень
тихим голосом.- Вам не кажется?

  - Кажется... немножко,- сказал Снусмумрик, пытаясь сохранить
самообладание. Но его голос звучал неубедительно.

  И тут что-то произошло. Раздался треск, и флаг Снусмумрика свалился на
плот.

  Это сломалась о потолок туннеля верхушка мачты.

  - Мачту за борт, живо! - крикнул Снусмумрик.

  Мачта с плеском упала в воду и исчезла во мраке. Они тесно прижались друг
к дружке и ждали. И вдруг Снифф почувствовал, как что-то прикоснулось к его
ушам.

  - Уши мои! - закричал он.- Мои уши задели за потолок!

  Он бросился на живот и крепко-накрепко зажмурил глаза.

  - Я вот все думаю,- прозвучал из мрака голос Муми-тролля,- я вот все
думаю, что скажет. мама, если мы никогда, никогда больше не вернемся
домой...

  В это мгновение плот стукнулся обо что-то и остановился.

  Они долго ждали, не смея пошевелиться. Потом Снусмумрик осторожно
наклонился к воде.

  - Мы наткнулись на мачту,- сказал он.- Она стала поперек туннеля.

  Они выпрямились и посмотрели друг на друга.

  - Здесь чуточку посветлее,- сказал Снусмумрик.

  Они отчетливо видели, как мерцающая черная вода бежала мимо них все
дальше и дальше, и там - за ближайшим поворотом - река с бульканьем
срывалась вниз, в бездонную дыру!

  - Видите? - прошептал Муми-тролль.

  Снифф разревелся.

  - Хочу домой! - всхлипывал он.- Не хочу больше с вами! Какое мне дело до
ваших тухлых экспедиций и каких-то дурацких комет...

  - Ну, ну,- сказал Снусмумрик и легонько потряс его.- Глянь-ка наверх.
Глянь! Видишь?

  Снифф посморкался и глянул, В скале над его головой была узкая щель, а в
нее виднелась полоска хмурого неба.

  - Ну и что же? - мрачно сказал он.- Я ведь не муха. И даже будь я мухой,
это мне не помогло бы. У меня с детства склонность к головокружениям, с тех
самых пор, как я перенес воспаление уха...

  И он снова расплакался.

  А Снусмумрик достал губную гармошку и заиграл. Он играл песни о
приключениях, о счастливых избавлениях и величайших сюрпризах, а потом
песни о дожде и утренние песни.

  Через некоторое время Снифф успокоился и вытер слезы с усов.

  А музыка летела в горы сквозь щель и будила там эхо за эхом и, наконец,
разбудила одного хемуля, который спал, сидя в траве, положив рядом с собой
свой сачок.

  - Это что ж такое, - сказал Хемуль и огляделся вокруг. Он поглядел на
небо и заглянул в сачок, свинтил крышку с банки для жуков и заглянул туда
тоже.

  - Шум ! - сказал он.- Здесь кто-то шумит. (Что поделаешь, Хемуль не был
музыкален.)

  В конце концов он взял увеличительное стекло и стал ползать с ним по
траве. Он искал и прислушивался, принюхивался и тянул носом воздух и так
добрался до щели в земле. Тут шум усилился.

  - Должно быть, это какие-то очень необыкновенные насекомые,- сказал себе
Хемуль.- Наверняка редкие, и даже, может быть, еще никем не открытые!

  От этой мысли Хемуль очень оживился и сунул свой длинный нос в расщелину,
чтобы получше разглядеть, что там такое.

  - Смотрите, смотрите! - закричал Муми-тролль.- Хемуль!

  Снусмумрик перестал играть на губной гармошке и начал звать на помощь.

  - Спаси нас! Спаси нас! - заголосил вслед за ним Снифф.

   "Что они, совсем с ума посходили?" - подумал Хемуль и осторожно сунул в
расщелину сачок.

  - Прыгаем! - закричали странные насекомые.

  Хемуль вытянул сачок обратно и посмотрел, что в нем такое.

  - Очень удивительно! - сказал он, вытряхивая на землю Муми-тролля,
Снусмумрика, Сниффа и три рюкзака.

  - Спасибо, милый Хемуль,- сказал Муми-тролль, жмурясь от света. - Ты спас
нас в последнюю минуту!

  - Я вас спас? - удивленно спросил Хемуль.- Это не входило в мои расчеты.
Я просто хотел достать насекомых, которые шумели внизу. (Хемули, как
правило, туги на соображение, но добры, если их не сердить.)

  - Это Одинокие Горы? - спросил Снифф.

  - Не знаю,- ответил Хемуль.- Во всяком случае, тут есть очень интересные
ночные бабочки.

  - Да, вероятно, это и есть Одинокие Горы,- сказал Снусмумрик,
оглядываясь.

  Вокруг высились горные кряжи, бесконечно пустынные и безмолвные. Воздух
был прохладен.

  - А где же Обсерватория? - спросил Снифф.

  - Это еще надо выяснить,- сказал Муми-тролль,- Наверное, она тут в самом
высоком месте. А сейчас я хочу кофе.

  - Кофейник остался на плоту,- сказал Снусмумрик.

  Муми-тролль бросился к расщелине и заглянул в нее.

  - Плот сорвало и унесло,- жалобно проговорил он.- Кофейник уехал в
подземное царство! Как же мы теперь без кофе?

  - Мы сами чуть было не уехали в подземное царство,- весело ответил
Снусмумрик.- Кофейник там, кофейник здесь - не так уж это, наверное, важно,
когда ищешь кометы.

  - А это редкость? - спросил Хемуль, вообразив, что речь идет о каких-то
бабочках.

  - Пожалуй, что да,- сказал Снусмумрик.- Они появляются примерно одна в
столетие.

  - Потрясающе,- сказал Хемуль.- Я обязательно должен поймать хотя бы одну.
Как они выглядят?

  - Надо полагать, красные, с длинным хвостом,- сказал Снусмумрик.

  Хемуль достал записную книжку и сделал в ней заметку на память.

  - Должно быть, из рода Filicnarcus Snufsigalonicа,- торжественно
возвестил он.- И еще один вопрос, мои ученые друзья. Чем питаются эти
диковинные насекомые?

  - Хемулями,- хихикнув, ответил Снифф.

  Лицо Хемуля побагровело.

  - Вы очень неуместно шутите, молодой зверек,- сурово сказал он.- В вас
нет научной добросовестности. Я пошел.

  Он рассовал по карманам свои банки, подхватил сачок и зашагал прочь.

  - Нет, каково! - в восторге кричал Снифф.- Он думает, что комета - это
жук или что-нибудь в этом роде! Вот дурачок!

  - Тебе не следовало так шутить, - строго сказал Муми-тролль, хотя и сам,
казалось, был в не меньшем восторге.

  Они выбрали самую высокую горную цепь и начали медленно взбираться
наверх.

">

  ГЛАВА ШЕСТАЯ

  Был поздний вечер.

  Горы стояли в своем первозданном величии и грезили. Через огромные
пропасти смотрели друг на друга их пики, а из пропастей поднималась
белесовато-серая леденящая мгла.

  Время от времени от тяжелой громады туч отрывалось облачко и медленно
скользило над горными кручами, где гнездились кондоры и орлы.

  А на отвесной стене утеса чьей-то таинственной рукой был высечен знак
кометы - звезда с длинным развевающимся хвостом.

  Под одним из пиков светился маленький-маленький огонек. Подойдя поближе,
вы бы увидели, что это желтая шелковая палатка, освещенная изнутри.

  Напевы Снусмумрика сиротливо лились на пустынном просторе, и далеко вдали
гиена, задрав морду, прислушивалась к необычным звукам. А потом завыла,
протяжно и жутко.

  - Что это? - спросил Снифф, боязливо придвигаясь к огню.

  - Это не опасно,- ответил Снусмумрик.- А теперь давайте песенку о шмеле,
как он ходил на маскарад.

  И он заиграл вновь.

  - Хорошая песенка,- сказал Муми-тролль.- Только непонятно, что сталось со
шмелем и было ли весело на маскараде. Расскажи лучше что-нибудь.

  Снусмумрик задумался, потом спросил:

  - Я рассказывал вам о своей встрече со снорками?

  - Нет,- встрепенулся Муми-тролль.- А что это такое?

  - Ты и вправду не знаешь, кто такие снорки? - удивился Снусмумрик. - А
ведь они, должно быть, твои сородичи, вы так похожи. Только ты белый, а
они, когда волнуются, меняют цвет.

  - Никакие мы с ними не сородичи,- сердито ответил Муми-тролль.- Нет у
меня сородичей, которые чуть что - и перекрашиваются. Существует лишь один
вид Муми-троллей - белый!

  - Во всяком случае, эти снорки очень похожи на тебя,- спокойно сказал
Снусмумрик.- Он бледно-фиолетовый, а его сестренка светло-зеленая, И,
признаться, очень недурна! Вся покрыта мякеньким пушком и с челкой, она ее
то и дело причесывала...

  - Глупости,- сказал Муми-тролль зевая.

  - Ну, и что же случилось? - спросил Снифф.

  - А ничего особенного,- сказал Снусмумрик.- Просто она такая симпатяшка.
Плела из травы маленькие циновки для спанья и готовила мягкие настои из
трав, если вдруг разболится живот. За ухом у нее всегда были цветы, а на
ноге она носила маленький золотой браслет.

  - Ну, и никакая это не история,- сказал Снифф.

  Снусмумрик пожал плечами и снова принялся играть.

  - Все девчонки дуры, и ты с ними,- сказал Мумитролль, забрался в спальный
мешок и уткнулся носом п степку палатки.

  А ночью ему приснилась маленькая светло-зеленая фрекен Снорк. Она была
похожа на него самого, и он подарил ей розу, чтобы она носила ее за ухом.

  - Глупости какие,- сказал он утром, проснувшись,

  Снифф и Снусмумрик между тем уже свертывали палатку.

  - Сегодня мы заберемся вон на ток пик, самый высокий,- сказал Снусмумрик.

  - А откуда ты знаешь, что именно он нам и нужен? - спросил Снифф и высоко
задрал голову, чтобы увидеть вершину. Но она пряталась в облаках.

  - Посмотри вокруг,- гордо произнес Снусмумрик.- Сколько тут сигаретных
окурков! Их набросали профессора из Обсерватории.

  - А ведь верно...- отозвался Снифф, завидуя, что не он первым это открыл.

  Они медленно брели вверх по извилистой горной тропинке. Между ними
тянулась веревка, которой они на всякий случай обвязались поперек живота.

  - Помните: вы делаете это на свою голову! - бубнил Снифф, шедший
последним.

  Все выше и выше, все круче и круче.

  - Ух, жарко! - сказал Муми-тролль, вытирая лоб.- А мама-то думала, нам
будет холодно. Как хорошо, что крокодилы съели наши брюки!

  Они глянули вниз в долину. Все вокруг было такое первобытное, такое
гигантское и одинокое, страшно одинокое. Среди голых круч, распластав
крылья, парил кондор - единственное живое существо, которое они видели.

  - Какая ужасно большая птица! - сказал Снифф.- Наверно, ему так скучно
одному наверху...

  - Возможно, у него где-нибудь здесь жена, а может, и целый выводок
кондорят,- заметил Снусмумрик.

   Кондор величественно скользнул вперед, поворочал головой с холодными
глазами и огромным крючковатым клювом, замахал крыльями и повис в вышине
прямо над ними.

   - Интересно, о чем он сейчас думает? - спросил Снифф.

   - Он что-то очень грозно выглядит,- обеспокоенно сказал Муми-тролль. -
Уж не собирается ли он...

   И в ту же секунду Снусмумрик крикнул:

   - Он летит на нас!

   Шелестя крыльями, кондор стремительно налетал на них. Они бросились к
каменной стене горы, прижались к ней, крепко уцепившись друг за дружку, и
беспомощно ждали, леденея от страха. Вот он! Было так, будто мимо пронесся
ураган, широченные крылья ударили по скале и на мгновение затмили свет, но
уже в следующее мгновение все было тихо и спокойно опять. Дрожа от страха,
они оглянулись. Кондор летел теперь где-то внизу, в меркнущей бездне. Он
парил, описывая широкий полукруг, потом взмыл ввысь и направился в глубину
гор.

  - Он стыдится своей неудачи,- сказал Снусмумрик.- Кондоры очень гордые
птицы. Второй попытки он не сделает.

  - Крокодилы, гигантский ящер, водопад, подземный туннель, кондор,-
подсчитывал на пальцах СниФФ.- Пять огромных, ужасных переживаний! Особенно
для меня,ведь я такой маленький.

  - Самое большое приключение у нас еще впереди,- серьезно сказал
Муми-тролль.

  Все трое посмотрели вверх, на тяжелые серые тучи.

  - Так хочется увидеть небо! - с тоскою сказал Муми-тролль.- Ну ладно,
двинулись дальше.

   К вечеру они поднялись под самые облака. Гора завесилась густым туманом,
идти по тропе стало скользко и опасно. Они промерзли до костей (теперь
Муми-тролль с печалью вспоминал о шерстяных штанах), и куда ни глянь -
повсюду вокруг них была пустота.

  - Я-то думал, облака мягкие как пух и в них приятно гулять,- сказал
Снифф, чихая.- Надо же мне было ввязаться в эту дурацкую экспедицию!

   Как раз в этот миг Муми-тролль остановился и навострил уши.

   - Постойте,- сказал он.- Вон там что-то сверкает! Может, огонек... А
может, алмаз...

   - Алмаз!..- завопил Снифф. Он очень любил драгоценные камни.

   Муми-тролль двинулся на мерцающий огонек и, натянув веревку, потащил за
собой остальных.

   - Золотой браслет, - объявил он.

   - Осторожней,- сказал Снусмумрик.- Он лежит на самом краю!

   Но Муми-тролль не слушал его. Он осторожно подполз к обрыву и потянулся
за браслетом. Снусмумрик и Снифф крепко держали веревку. Муми-тролль все
дальше перегибался через край пропасти и наконец схватил в лапы браслет.

  - Как ты думаешь, это не может быть браслет с ноги фрекен Снорк? -
спросил он.

  - Это он,- печально ответил Снусмумрик.- А она - она была такая красивая.
И она всегда ходила собирать цветы по опасным местам.

  Муми-тролль не отвечал. Они уныло побрели дальше. Облака вокруг них
мало-помалу редели, воздух теплел.

  Они остановились на утесе отдохнуть и молча всматривались в серые
колышущиеся завесы. В это мгновение в облаках открылся просвет. Он быстро
расширялся, и вдруг они увидели перед собой море туч. Сверху оно казалось
до того мягким и красивым, что так и хотелось залезть в него ногами,
потанцевать и покувыркаться в нем.

  - Теперь мы над облаками,- торжественно объявил Снусмумрик.

  Все вдруг посмотрели на небо.

  - Что это? - в страхе прошептал Снифф.

  Потому что небо не было больше хмурым и сумрачным, как раньше, но не было
и голубым. Оно стало чуть красноватым, и в этом было что-то неестественное.

  - Может, это закат такой, - неуверенно сказал Снусмумрик.

  Но Муми-тролль очень серьезно ответил:

  - Нет. Это комета окрасила небо в красный. Она движется к Земле.

  Здесь, на самом высоком пике зубчатой горной цепи, стояла Обсерватория,
где профессора делали тысячи удивительных наблюдений, выкуривали тысячи
сигарет и жили наедине со звездами.

  Муми-тролль направился к башне; Снусмумрик со Сниффом молча последовали
за ним.

  Они открыли маленькую дверь, тихонько поднялись по лестнице и, войдя в
просторный зал, чуть дыша застыли у порога.

  Где-то в темноте тихо гудел мотор. Огромный телескоп медленно двигался
туда и обратно по рельсам, высматривая сквозь стеклянную крышу опасности в
мировом пространстве. А внизу на полу суетились профессора, что-то
подкручивали, налаживали, записывали.

  Муми-тролль вежливо кашлянул.

  - Здравствуйте,- сказал он.

  Но профессора его не замечали.

  - Славная погода сегодня! - продолжал он, немножко повысив голос, но не
получил никакого ответа.

  Тогда он прошел в зал и тихонько тронул за рукав профессора, что был к
нему ближе всех.

  - Мы прошли тысячи километров, чтобы увидеться с вами, дяденька,- сказал
Муми-тролль.

  - А, опять ты здесь! - сказал профессор.

  - Простите, пожалуйста, но я здесь в первый раз,- ответил Муми-тролль.

  - Ну, значит, те двое были очень на тебя похожи,- буркнул профессор. - А
у меня нет времени на всех, кто шныряет тут вокруг да задает детские
вопросы. Эта комета - самое интересное из всего, что мне довелось наблюдать
за девяносто три года моей жизни. Ну, что тебе?

  - Я только хотел узнать... кто тут был до меня,- запинаясь, сказал
Муми-тролль.- Случайно не маленькая светло-зеленая фрекен Снорк? Чуть
пушистенькая такая... с цветком за ухом?

  Профессор тяжко вздохнул.

  - Нет,- сказал он,- Нет, пушки, цветки, фрекен - это не по моей части. А
впрочем, верно, вертелась тут одна особа, страшно мешала мне. Все болтала о
какомто украшении, потеряла она его, что ли. А теперь брысь от меня! Я и
так потерял с тобой сорок пять секунд!

  - Спасибо! - сказал Муми-тролль.- Спасибо, большое спасибо!

  Он поклонился и, пятясь задом, пошел к двери.

  - Ну что? - полюбопытствовал Снифф.- Летит?

  - Когда она в нас врежется?. - спросил Снусмумрик.

  - А?.. Что? - растерянно переспросил Мумитролль.

  - Что, что! Комета, разумеется! - сказал Снусмумрик.

  - А я про это и не спрашивал, позабыл,- ответил Муми-тролль.- Зато я
узнал: она была здесь! Она... маленькая фрекен Снорк! Она жива! Она не
свалилась в пропасть!

  - Это уже кое-что,- язвительно заметил Снусмумрик.

  - Нет, правда? - сказал Муми-тролль, улыбаясь, как идиот.

  - Ты дурак,- сказал Снифф.- Теперь я пойду и спрошу.

  И он на цыпочках подошел к другому профессору.

  - Дяденька, можно поглядеть в телескоп? - вежливо спросил он.- Меня
страшно интересуют кометы, и я так много слышал об одном очень уважаемом
профессоре, который их открывает.

  Профессор вскинул очки на лоб.

  - Это правда? - сказал он, весьма польщенный.- Ну, в таком случае
придется разрешить.

  И он наладил телескоп так, чтобы Сниффу удобней было смотреть.

  В первую минуту Снифф испугался. Небо было совсем черное, а звезды
огромные и мигали, будто живые. А где-то далеко-далеко между ними сверкало
что-то вроде злобного красного глаза.

  - Это комета? - шепотом спросил он.

  - Да, это она,- ответил профессор.

  - Но она совсем не двигается,- озадаченно проговорил Снифф.- И я не вижу
у нее никакого хвоста.

  - Хвост позади,- объяснил профессор.- Она несется прямо на Землю, вот и
кажется, что она неподвижна. Но она с каждым днем будет расти и расти.

  - А когда она долетит до нас? - спросил Снифф и, замирая от ужаса, снова
посмотрел в телескоп на маленькую красную искорку.

  - Согласно моим расчетам, комета должна коснуться Земли вечером седьмого
октября, в восемь часов сорок дне минуты или, возможно, на четыре секунды
позднее,- ответил профессор.

  - И что тогда произойдет? - спросил Снифф.

  - Произойдет? - удивленно переспросил профессор.- Над этим я не
задумывался. Во всяком случае, я подробно опишу ход событий.

  - А вы знаете, дяденька, какое сегодня число? - спросил Снифф.

  - Третье октября,- ответил профессор.- Ровно шесть часов двадцать восемь
минут,

  - Тогда нам надо спешить,- сказал Снифф.- Огромное спасибо.

  Он подошел к своим, задрав нос, и сказал:

  - Я имел очень содержательную беседу с профессором. Мы оба пришли к
выводу, что комета столкнется с Землей седьмого октября, в восемь часов
сорок две минуты вечера или, возможно, на четыре секунды позднее.

  - Тогда скорее домой,- сказал Муми-тролль.- Только б успеть домой к маме,
прежде чем комета долетит до Земли. Тогда, может, все это не так опасно. Уж
мама что-нибудь да придумает...

  Он ринулся вниз по лестнице, с шумом распахнул дверь.

  - Ну, вы там, живее! - крикнул он.

  - Спокойней,- сказал Снусмумрик.- Не мечись в темноте сломя голову, так и
разбиться недолго. Ведь комета появится только через четыре дня!

  - А, что там комета! - отмахнулся Муми-тролль.- Мы должны догнать
снорков, брата и сестру. Девчонка должна получить обратно свой браслет!

">

     ГЛАВА СЕДЬМАЯ

  Утро четвертого октября выдалось ясное, хотя солнце было затянуто
какой-то странной дымкой. Его затуманенный диск медленно выкатился из-за
гребня гор и начал свой путь в небесной вышине. Они не ставили на ночь
палатки, а все шли и шли. Далеко внизу, в долине, они видели узкие ленты
рек и темные пятна лесов.

  - Зеленый лес...- сказал Снусмумрик.- Как мне хочется прочь отсюда, из
этого каменного ландшафта!

  - Я устал,- хныкал Снифф.- Не хочу больше ташить на себе эту тухлую
палатку. Несите ее сами!

  - Но ведь мы несем остальной багаж,- урезонивал его Муми-тролль.

  Снифф разревелся.

  - Конечно, это никакая не тухлая, а чудесная желтая шелковая палатка,-
сказал Снусмумрик.- Но не надо слишком привязываться к собственности. Брось
ее!

  - Прямо через край? - растерянно спросил Снифф и перестал плакать.
Снусмумрик кивнул. Снифф подошел с палаткой к краю пропасти.

  - И кастрюли туда же? - спросил он.

  - По мне, так пожалуйста,- пожал плечами Снусмумрик.

  И Снифф швырнул всю поклажу в пустоту. Гигантскими скачками она запрыгала
с утеса на утес, кастрюли звенькали и бренькали, и лишь долгое время спустя
последняя из них замолкла внизу.

  Неожиданно Снифф побледнел.

  - А теперь у меня закружилась голова,- объявил он, лег пластом наземь и
ни с места.

  - У нас нет времени,- уговаривал его Муми-тролль, - Мне надо как можно
скорее увидеть маленькую...

  - Знаю, знаю,- перебил его Снифф.- Твою глупую фрекен Снорк.- Только не
тронь меня, пожалуйста, а то мне станет плохо.

  - Оставь его в покое,- сказал Снусмумрик.- Пусть отлежится, а мы тем
временем покатаем камни. Ты когданибудь катал камни?

  - Нет,- сказал Муми-тролль.

  Снусмумрик выбрал камень побольше и подкатил его к краю пропасти.

  - Смотри!

  Он с силой толкнул камень, и тот исчез в бездне. Через несколько секунд
снизу донесся грохот. Потом опять. А потом словно гром прокатился над
горами, и еще долго после этого гулкое эхо перекатывалось от вершины к
вершине.

  - Горный обвал! - восхищенно сказал Снусмумрик.

  - Я тоже хочу попробовать! - загорелся Мумитролль.- Вот тот камень
столкну я!

  И он кинулся к огромной каменной глыбе, которая чуть держалась на самом
краю пропасти.

  - Осторожней! - крикнул Снусмумрик, но было поздно.

  Глыба уже с грохотом летела вниз, а вслед за нею от собственного толчка
летел в пропасть злосчастный Муми-тролль.

  Вероятно, тут бы и стало на свете одним Муми-троллем меньше, если б не
веревка, которой он был перепоясан. Снусмумрик упал на спину и уперся в
землю ногами. Рывок был такой сильный, что Снусмумрику показалось, будто
его разорвало пополам. А Муми-тролль повис в бездне, беспомощно
раскачиваясь взад и вперед, и был он тяжеленек.

  Снусмумрик мало-помалу сползал все ближе к краю пропасти. Но вот веревка
за ним натянулась, и Сниффа, привязанного к другому ее концу, потащило по
камням.

  - Прекратите! - завизжал он.- Не приставайте! Я плохо себя чувствую!

  - Через минуту ты почувствуешь себя еще хуже, если не удержишь нас! -
крикнул Снусмумрик.

  А Муми-тролль в пропасти вопил: - Спасите! Помогите!

  Тут уж Снифф понял, в чем дело, и до того испугался, что всю хворь с него
как рукой сняло. В диком страхе он заметался туда-сюда и в конце концов
совершенно запутал веревку между камнями, и они перестали сползать.

  - А теперь тяни,- скомандовал Снусмумрик.- Тяни что есть сил, когда я
скажу "раз". Приготовились! Нет, я еще не сказал "раз". И опять еще не
сказал, А вот теперь - раз!

  И они стали тянуть изо всех сил.

  Наконец над краем пропасти показался Муми-тролль. Сперва уши, потом
глаза, потом чуточку носа, потом весь нос, а там уж и весь он целиком.

  - Боже мой! - сказал он.- Боже мой!

  - Это я удержал всех нас,- сказал Снифф. Они долго сидели на земле,
приходя в себя. Потом Муми-тролль вдруг сказал:

  - Мы были дураки,

  - Это ты был дурак,- возразил Снифф.

  - Ну, прямо-таки преступники,- продолжал Муми-тролль, не слушая его.-
Подумать только! Вдруг мы скатили этот камень на голову маленькой фрекен
Снорк?!

  - Тогда она превратилась в лепешку,- сказал Снифф.

  Муми-тролль так и подскочил.

  - Пошли дальше! - сказал он.- Немедленно.

  Они продолжали спускаться в долину под красноватым небом, в котором плыло
затуманенное солнце. Между скал у подножия горы бежал маленький ручеек,
неглубокий и прозрачный, полный сверкающих золотых песчинок. На камне,
опустив в воду усталые ноги, сидел Хемуль и тяжко вздыхал. Около него
лежала толстая книга, под названием "Ночные бабочки Восточного полушария,
их привычки и непривычки".

  - Ума не приложу,- бормотал Хемуль.- Ни одной с красным хвостом! А что,
если это Dideroformia Archimboldes? Но это совсем обычная бабочка, и у нее
вовсе нет хвоста.

  И он в который уж раз тяжело вздохнул.

  В эту минуту Муми-тролль, Снусмумрик и Снифф выступили из-за скалы и
сказали:

  - Привет!

  - Ой! - вскрикнул Хемуль.- Как я испугался! А, это опять вы! А я-то
думал, горный обвал. Утром здесь творилось что-то ужасное.

  - Что именно? - полюбопытствовал Снифф,

  - Горный обвал, вот что,- ответил Хемуль.- Совершенно ужасный. Камни
величиною с дом скакали вокруг меня; моя лучшая стеклянная банка разбита. А
сам я был вынужден самым недостойным образом увертываться от них. Это было
ужасно.

  - Боюсь, что, проходя по тропе, мы нечаянно столкнули вниз несколько
камней,- сообщил Снусмумрик Это легко случается, когда ходишь по горам.

  - Не хочешь ли ты сказать, что это вы устроили горный обвал? - спросил
Хемуль.

  - Нечто вроде,- ответил Снусмумрик.

  - Я никогда не был о вас особенно высокого мнения, - медленно произнес
Хемуль. - А после этого вообще неизвестно, захочу ли я с вами знаться.

  Он отвернулся и стал плескать воду на свои усталые ноги. Через некоторое
время он повернул голову и спросил:

  - Вы еще не ушли?

  - Скоро уйдем,- ответил Муми-тролль.- Дяденька, а дяденька... Вам не
кажется, что у неба какой-то странный цвет?

  - Цвет? У неба? - удивленно переспросил Хемуль,

  - Да, у неба,- повторил Муми-тролль.

  - Глупости,- сказал Хемуль.- По мне, будь оно хоть в клетку. Я так редко
на него гляжу. Что меня беспокоит, так это ручей: он высыхает. Если и
дальше так пойдет, мне, чего доброго, негде будет ополаскивать ноги.

  - Так ведь это большая комета...- начал было Муми-тролль, но тут Хемуль
порывисто встал, сгреб свои вещи и перешел на ту сторону ручья.

  - Ладно, пошли,- сказал Снусмумрик.- Раз уж Земле суждено превратиться в
отбивную, оно, может, и лучше, если Хемуль не будет знать об этом заранее.

">

    ГЛАВА ВОСЬМАЯ

  Местность изменилась, идти стало легче. Земля оделась мхом и лишайником,
тут и там пучками росли Цветы. Опушка леса придвинулась ближе.

  - Надо взять курс прямо на долину,- сказал Снусмумрик.- Мы должны идти
прямиком, если хотим поспеть туда раньше кометы.

  Муми-тролль посмотрел на компас.

  - Он совсем свихнулся, - сказал он. - Стрелка вертится и не хочет стоять
на месте. Может, он боится кометы?

  - Очень может быть,- ответил Снусмумрик.- Тогда придется идти по солнцу.
Или, вернее, по той малости, что от него еще осталось.

  Спускаясь дальше по склонам, они набрели на небольшое озеро. Вода в нем
спала, открыв крутые берега с высохшими, поникшими от жары водорослями.
Купаться здесь было нехорошо.

  - Наверное, у него треснуло дно,- сказал Снифф,- и теперь вся вода
утекает в землю.

  - Но ручей Хемуля тоже обмелел,- заметил Снусмумрик.

  Снифф заглянул в дорожную фляжку с соком, но там понижения уровня не
наблюдалось.

  - Ничего не понимаю,- сказал он.

  - Ну, это не новость,- заметил Муми-тролль.- Ладно, пошли дальше.

  И тут они услышали крики: "Помогите!" Высокие, пронзительные крики, и
чуть подальше вперед визг потише, очень похожий на женский. В первое
мгновение Муми-тролль прямо остолбенел, а потом понесся вперед с быстротой
пушечного ядра.

  - Не так быстро! - завопил Снифф.- Ай! Ой!

  Веревка затянулась у него на животе, и он, барахтаясь, волочился на ней и
пахал носом землю. Но его друзья не остановились до тех пор, пока, норовя
обежать дерево с разных сторон, сами не растянулись во весь рост.

  - Да скиньте вы к черту эту веревку! - свирепо прорычал Муми-тролль.

  - Ага! Ты ругаешься! - возмущенно закричал Снифф.

  - Подумаешь! - огрызнулся Муми-тролль, разрубая ножом веревку.- Это она!
Это фрекен Снорк!

  И он снова помчался вперед со всей быстротой, на какую были способны его
коротенькие ножки. Через некоторое время им навстречу выбежал Снорк, весь
синий от страха.

  - Торопитесь! - закричал он.- Поедают мою сестренку! Какой-то дьявольский
куст схватил ее и ест!

  И это была сущая правда.

  Ядовитый куст опасной разновидности Angostura вцепился в хвост маленькой
фрекен Снорк и медленно подтаскивал ее к себе своими живыми руками, а она
пищала, визжала и упиралась изо всех сил.

  - Ах ты мерзкий куст! - крикнул Муми-тролль и взмахнул своим перочинным
ножом (новым, со штопором и пилочкой для ногтей). Затем он предпринял ряд
обманных маневров и попытался раздразнить куст оскорблениями, обзывая его
ползучим гадом, посудной щеткой и крысиной чумой.

  Куст уставился на него всеми своими желто-зелеными цветами, отпустил
фрекен Снорк и потянулся к нему извивающимися руками,

  Снусмумрик, Снифф, Снорк и его сестра глядели на этот жестокий бой, не
смея перевести дух.

  Муми-тролль скакал туда-сюда, яростно молотил хвостом и время от времени
делал выпады в сторону машущего руками Ангостуры.

  Вот одна из его зеленых рук обвилась вокруг носа Муми-тролля, и из груди
зрителей вырвался крик ужаса.

  Но вот Муми-тролль одним махом отсек ее, и крик ужаса перешел в
торжествующий вопль.

  А схватка закипела с новой силой, Куст весь трясся от негодования,
Муми-тролль пылал от гнева и усилий. Зрители долго не могли ничего
разобрать в яростном мелькании ветвей, хвостов и ног. Фрекен Снорк
дрожащими лапами подняла большущий камень и запустила им в ядовитый куст,
Но так как стрелок она была никудышный, камень угодил прямо в живот
Муми-троллю.

  - Я убила его! - зарыдала она и закрыла ланами лицо.

  - Чего хорошего ждать от девчонки,- едко заметил Снифф.

  Но Муми-тролль вовсе не был убит, он дрался как никогда и одну за другой
отшибал ножиком руки Ангостуры. И лишь когда от того остался голый пенек,
сложил ножик и сказал (на взгляд Сниффа, ужасно надменно):

  - Вот так-то.

  - О, какой ты храбрый ! - прошептала фрекен Снорк.

  - А, ерунда! Со мной такое бывает чуть ли не каждый день,- как бы
невзначай бросил Муми-тролль.

  - Странное дело,- заметил Снифф.- Я что-то никогда...

  Но он не успел договорить: Снусмумрик больно наступил ему на ногу, так
что он даже вскрикнул.

  - Ой, что это? - вздрогнула фрекен Снорк. Она еще не пришла в себя после
такого ужасного переживания.

  - Не бойся,- сказал Муми-тролль.- Теперь я с тобой, я сумею защитить тебя
от любой опасности, А еще у меня есть для тебя небольшой подарок.

  И он достал золотой браслет.

  - Ах! - воскликнула фрекен Снорк и порозовела от восторга.- А я-то
думала, л его потеряла... Мне ужасно приятно... Где ты его нашел?

  И она тут же надела браслет на ногу и принялась вертеться и так и этак,
любуясь им.

  - Она ревела по нему несколько дней,- сказал Снорк,- Ничего не хотела
есть. Ну, а теперь, если господа не возражают, пройдемте чуть подальше, вон
до той прогалины, и проведем собрание. Мне кажется, настало время
поговорить о более важных вещах, чем браслеты.

  И он повел всех на знакомую ему лесную поляну. Они уселись в кружок на
траве и ждали.

  - Так о чем же мы будем говорить? - спросил Муми-тролль,

  - Разумеется, о комете,- сказал Снорк и с серьезным видом взглянул на
небо.- Назначаю себя председателем и секретарем собрания. Есть возражения?

  Возражений не было, и Снорк трижды потыкал в землю карандашом.

  - Что там? Божья коровка? - с интересом спросила фрекен Снорк и нагнулась
к земле поглядеть.

  - Тихо, ты мешаешь собранию,- сказал Снорк.- Итак, она прилетит вечером
седьмого октября, в восемь часов сорок две минуты или, возможно, на четыре
секунды позднее.

  - Кто? Божья коровка? - спросил Муми-тролль, любовавшийся мягкой челкой
фрекен Снорк.

  - Комета, разумеется! - раэдраженно ответил Снорк.- А теперь
спрашивается: что следует предпринять?

  - Мы идем домой,- ответил Муми-тролль.- Может, вы присоединитесь к нам?

  - Этот вопрос мы подробно обсудим на следующем собрании,- сказал Снорк.

  - Послушай-ка,- перебил его Снусмумрик,- Решать надо быстро. Сегодня
четвертое октября, почти уже вечер. В нашем распоряжении всего три дня,
чтобы поспеть в Муми-дол.

  - Ты там живешь? - спросила фрекен Снорк.

  - Да,- ответил Муми-тролль.- Прелесть что за долина. Как раз перед тем,
как отправиться в путь, я устроил для тебя качели.

  - Хе! Да ведь ты ж тогда не был с ней знаком! - сказал Снифф.- Зато грот,
мой грот - вот о чем стоит рассказать...

  - Ближе к делу,- сказал Снорк и потыкал в землю карандашом.- Во-первых,
можно ли рассчитывать, что мы поспеем в долину раньше кометы, а во-вторых,
действительно ли там больше возможностей спастись, чем где-нибудь еще?

  - Пока что там все шло хорошо,- заметил Снифф.

  - Мама, наверно, что-нибудь да придумает,- сказал Муми-тролль.- Если б
только вы видели наш грот! Я зарыл в нем жемчужины.

  - Жемчужины! - восхищенно воскликнула фрекен Снорк.- И из них можно
делать браслеты?

  - Еще бы! - ответил Муми-тролль.- Все, что угодно: носовые кольца,
 серьги, набрюшники, диадемы...

  - Это будет следующим вопросом повестки дня! - вскипел Снорк, яростно
тыча в землю карандашом.- Тихо! Тихо! Тихо! Есть вещи поважнее носовых
колец!

  - Нет - если кольца отделаны жемчужинами! - отрезала сестра.- Вот ты
опять сломал кончик карандаша. Кто хочет ужинать?

  Все хотели ужинать!

  Снорк презрительно фыркнул.

  - Никогда не следует допускать девчонок на собрания! - сказал он.

  - Не надо быть таким занудой,- сказала фрекен Снорк, доставая тарелки из
маленькой корзинки. - Лучше набери мне немного дров. Кстати сказать, мы
отлично можем укрыться в гроте, там, в долине Муми.

  - Ах какая ты умница! - воскликнул Мумитролль, с восхищением глядя на
нее.- Конечно, мы можем укрыться в гроте!

  - В моем гроте! - гордо сказал Снифф.- Мы завалим вход камнями, заделаем
трещины в потолке и возьмем с собой много еды и маленький фонарик. Вот
будет здорово!

  - Во всяком случае, собрание необходимо, - бубнил свое Снорк.- Хотя бы по
вопросу о разделении труда.

  - Вот именно!.. Как там у тебя с дровами, готовы? - спросила сестра.-
Снифф! Раздобудь мне воды для супа.

  Снифф и Снорк отправились выполнять поручения, a фрекен Снорк продолжала
хлопотать по хозяйству.

  - Муми-тролль,- сказала она.- На стол нужны цветы.

  - Какие? - робко спросил он.

  Фрекен Снорк оглядела себя и увидела, что сейчас она розового цвета.

  - Я думаю, лучше всего мне подойдут розовые,- сказала она.

  И Муми-тролль бросился исполнять поручение.

  - А я? - спросил Снусмумрик.- Что я могу сделать для тебя?

  - Сыграй мне что-нибудь,- попросила фрекен Снорк.

  Снусмумрик достал губную гармошку и сыграл самую романтическую песню,
какую он знал.

  Через некоторое, вернее сказать, довольно продолжительное, время Снорк
 вернулся с дровами

  - Ну, наконец-то,- сказала сестра.

  - Трудно быстро набрать веток совершенно одинаковой длины,- укоризненно
сказал он.

  - Он всегда такой пунктуальный? - спросил Снусмумрик.

  - Его мама таким родила,- ответила фрекен Снорк.- Но куда это
запропастился Снифф с водой?

  А Снифф вовсе не нашел воды. Небольшое озеро, на которое он набрел в
лесу, пересохло, лишь немного жидкой грязи осталось на дне, и бедные
кувшинки все умерли. Он пошел дальше в лес и набрел на русло ручья, который
тоже высох. Снифф не знал, что и подумать. В конце концов он, удрученный,
вернулся к месту стоянки.

  - Похоте, во всем мире кончилась вода,- сказал он.- Интересно, что
говорят об этом рыбы.

  - Это надо вынести ка обсуждение,- сказал Снорк.

  - Есть у тебя фляжка с соком? - спросила у Сниффа фрекен Снорк.- Давай ее
сюда.- Она вылила сок в кастрюлю и стала варить фруктовый суп.- С этим
ясно,- сказала она.

  - Нет, не ясно,- упорствовал Снорк.- Ведь должна быть причина, почему вся
вода пропала. Я почти уверен, что это как-то связано с кометой... Все разом
глянули на небо.

  Наступали сумерки. Меркнущий небосвод был окрашен в багрово-красный, и
где-то там, пад самыми верхушками елей, что-то сверкало. Небольшая красная
искорка, похожая ка далекую звезду. Она стояла на месте, но по тому, как
она вспыхивала и мерцала, чувствовалось, какая она горячая.

  - Это она,- мрачно сказал Снорк.

  Его сестра вздрогнула и придвинулась к костру.

  - Фу,- сказала она,- как неприветливо она смотрит.- При этом фрекен Снорк
из розовой постепенно стала фиолетовой.

  В эту минуту примчался Муми-тролль с букетом колокольчиков.

  - Их нелегко было найти,- сказал он.

  - Спасибо тебе,- ответила фрекен Снорк.- Но я, собственно говоря,
предпочла бы желтые. Как видишь, я переменила цвет.

  - Да, конечно,- печально сказал Муми-тролль.- Поискать новых?

  И тут он увидел комету, сверкавшую над кромкой леса.

  - Возьми меня за лапу,- прошептала фрекен Снорк.- Мне страшно.

  - Не бойся,- успокаивал ее Муми-тролль.- Она долетит до нас только через
три дня, к тому времени мы уже укроемся в гроте и мама зажжет ночник. А
сейчас поедим твоего чудесного супу и ляжем спать.

  Они разделили суп на пять равных частей, поужинали и забрались все вместе
на циновку, которую фрекен Снорк сплела из травм.

  Костер медленно угасал, а комета, горячая и зловещая, продолжала сверкать
над темным безмолвным лесом.

">

     ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

  Весь следующий день они шли по лесу, держа путь прямо на Муми-дол.
Снусмумрик шагал впереди и играл на губной гармошке, чтобы было веселее.

  Часов в пять вечера они вышли на узенькую дорожку и увидели путевой
указатель, на котором значилось: "Танцплощадка - сюда! Лавка".

  - О, танцы! Пойдем? - воскликнула фрекен Снорк, хлопая в ладоши. - Я так
давно, так давно не танцевала!

  - Нет у нас времени на танцы, когда гибнет Земля,- сказал Снорк.

  - Ну немножечко! - умоляла фрекен Снорк.- Ведь Земля погибнет только
через два дня!

  - Может, в лавке можно будет достать лимонаду? - высказался Снифф.

  - Да и дорожка ведет почти в нашем направлении,- подхватил Муми-тролль.

  - Ничего страшного, если мы взглянем на танцплощадку,- сказал
Снусмумрик.- Так просто, когда будем проходить мимо.

  Снорк вздохнул, и они свернули на дорожку.

  Это была необычайно веселая, резвая дорожка. Она виляла и скакала, а
иногда даже игриво завязывалась петлей. По такой дорожке можно идти сколько
угодно и не устать. И, как знать, по такой дорожке скорее приходишь к цели,
чем по скучному прямому пути.

  - Да тут совсем как у нас дома в долине,- подумал вслух Муми-тролль.

  - Расскажи что-нибудь про вашу долину,- попросила фрекен Снорк.

  - О, это самая лучшая долина на свете,- сказал Муми-тролль.- Там есть
мировое дерево для лазанья, я хочу построить на нем дом. Песок под водой
украшен маленькими мягкими волнами, а наши клумбы обложены ракушками. А еще
у нас есть свой мост, его построил папа, и по нему можно кататься в тачке.

  - Ах как чудесно! - воскликнула фрекен Снорк.

  - Раньше ты прямо рвался оттуда,- заметил Снифф.- Только и толковал о
том, как хорошо там, где нас нет.

  - Ну, то было раньше,- ответил Муми-тролль. Тут дорожка в последний раз
вильнула, и перед ними оказалась лавка.

  Это была замечательная лавка.

  Вокруг нее аккуратными рядами росли всяческие цветы, а перед ней стоял
столб с серебряным шаром, в котором отражался лес и маленькая избушка с
травяной крышей. Избушка была увешана вывесками и рекламами, на которых
значилось: "Лимонад", "Мыло", "Жевательная резинка Ригли" и всякое другое.
Под окнами росли огромные желтые и зеленые тыквы.

  Муми-тролль поднялся на крыльцо отворил дверь, и внутри избушки звякнул
колокольчик. Один за другим все последовали за ним - все, кроме фрекен
Снорк, которая осталась в палисаднике любоваться собой в серебряном шаре.
За прилавком сидела старушка с блестящими мышиными глазками и белыми
волосами.

  - Во сколько детворы зараз! - сказала она. - Что вам угодно?

  - Лимонаду,- сказал Снифф.- Лучше всего красного.

  - Есть у вас тетради в линейку шириной в один сантиметр? - спросил Снорк.

  Он хотел записать все, что следует делать на случай столкновения Земли с
кометой.

  - Разумеется,- ответила старушка.- Синие вас устроят?

  - Лучше какого-нибудь другого цвета,- сказал Снорк: синие напоминали ему
о той поре, когда он был еще маленький и ходил в школу.

  - А мне, пожалуй, новые штаны,- сказал Снусмумрик.- Только они не должны
выглядеть слишком новыми. Мне хорошо только в такой одежде, которая в моем
стиле.

  - Все понятно,- сказала старушка и сняла с вешалки пару брюк.- Эти
подойдут?

  - Но они же ужасно чистые и новые! - печально сказал Снусмумрик. -
Постарее не найдется?

  Старушка на минуту задумалась.

  - Это самые старые, что у меня есть,- сказала она.- А завтра они станут
еще старее. И, конечно, еще грязнее,- добавила она, глядя на Снусмумрика
поверх очков.

  - Ну ладно,- сказал он.- Пойду за уголок, примерю. Только сомневаюсь,
чтобы они были в моем стиле.

  И он исчез в палисаднике.

  - Ну, а тебе что? - спросила старушка у Муми-тролля.

  Муми-тролль смутился и застенчиво проговорил:

  - Диадему...

  - Диадему? - удивленно переспросила старушка. Зачем она тебе?

  - Уж конечно затем, чтобы подарить фрекен Снорк! - сказал Снифф, который
сидел на полу и тянул через соломинку лимонад.- Он страшно поглупел с тех
пор, как повстречался с этой девчонкой!

  - Дарить женщине украшения вовсе не глупо,- строго сказала старушка.- Ты
еще слишком мал, чтобы понимать такие вещи. Собственно говоря, украшение -
единственно верный подарок, какой можно сделать женщине.

  - Ну да еще! - сказал Снифф и уткнулся носом в свой лимонад.

  Старушка оглядела сверху донизу свои полки, но ни одной диадемы там не
было.

  - Может, под прилавком? - с надеждой спросил Муми-тролль.

  Старушка заглянула под прилавок.

  - Нет, там тоже нет. Похоже, диадем у меня не имеется. Ну, а пара хороших
перчаток для снорков ее не устроит?

  - Не знаю,- с печальным видом проговорил Муми-тролль.

  В эту минуту колокольчик над дверью звякнул, и в лавку вошла сама фрекен
Снорк.

  - Здравствуйте, тетенька,- сказала она.- Какое чудесное зеркало у вас в
садике, просто прелесть! Я давно потеряла свое карманное зеркальце и с тех
пор смотрюсь в лужи, а лицо в них выглядит не очень-то!

  Старушка подмигнула Муми-троллю, взяла что-то с полки и незаметно сунула
ему в руку.

  Муми-тролль глянул одним глазком. Это было маленькое круглое зеркальце в
серебряной оправе, с розой из красных рубинов на оборотной стороне. Он
страшно обрадовался и подмигнул старушке в ответ. А фрекен Снорк ничего не
заметила.

  - Тетенька, а у вас есть медали? - спросила она.

  - Что-что? - переспросила старушка.

  - Медали,- повторила фрекен Снорк.- Такие красивые звезды, которые
мужчины любят носить на шее.

  - А, понятно,- сказала старушка.- Медали у меня где-то были.

  И она снова оглядела сверху донизу свои полки, пошарила взглядом под
прилавком и по всей лавке.

  - Неужели ни одной не осталось? - со слезами на глазах спросила фрекен
Снорк.

  Старушка с убитым видом смотрела на нее, потом вдруг что-то надумала и
полезла по стремянке под самый потолок. Там стояла коробка с елочными
украшениями, и она достала из нее большую нарядную звезду.

  - Смотри, как удачно,- сказала старушка, обметая щеткой звезду.- Нашла я
тебе медаль!

  - Ах, что за прелесть! - воскликнула фрекен Снорк.

  Затем она повернулась к Муми-троллю и робко сказала:

  - Это тебе за то, что ты спас меня от ядовитого куста.

  Муми-тролль был до того потрясен, что не мог слова вымолвить.

  Он преклонил колени, и фрекен Снорк нацепила звезду ему на шею, где она
заблистала бесподобным блеском.

  - Нет, ты обязательно должен увидеть себя в зеркало! - воскликнула фрекен
Снорк.

  Тут Муми-тролль достал из-за спины зеркальце и сказал:

  - А вот это я купил тебе. Подержи, я посмотрюсь.

  Пока они любовались собою в зеркало, колокольчик над дверью звякнул
вновь, и вошел Снусмумрик.

  - Мне кажется, лучше будет, если брюки состарятся здесь,- сказал он.- Они
не в моем стиле.

  - Очень жаль,- сказала старушка.- Ну, а новую шляпу тебе не надо?

  Снусмумрик испуганно надвинул на глаза свою старую зеленую шляпу.

  - Большое спасибо,- сказал он.- Мне вовремя пришло на ум, как опасно
обременять себя собственностыо.

  В эту минуту Снорк, который все время сидел и писал в тетради, поднялся и
сказал:

  - Один из пунктов правил спасения от комет гласит: не задерживайся долго
в лавках, выбирая товар. Нам пора идти дальше. Снифф, живо допивай лимонад!

  Снифф опрокинул в себя целый стакан и, жак и следовало ожидать, лимонад
попал не в то горло, Послышался булькающий звук, и лимонад выплеснулся на
коврик.

  - Фу! - сказала фрекен Снорк.

  - С ним всегда так,- сообщил Муми-тролль.- Ну так что же, пойдемте?

  - Сколько с нас? - спросил Снорк.

  Старушка принялась за подсчеты, а вдруг с ужасом сообразил, что у него
нет денег! Да что там денег - у него и карманов-то нет!

  Он дергал Снусмумрика за рукав, делал ему отчаянные знаки бровями, а
Снусмумрик только головой тряс. Брат и сестра Снорки многозначительно
смотрели друг на друга.

  Ни у кого не было с собой ни гроша!

  - Одна семьдесят пять за тетрадь и три марки за лимонад,- сказала
старушка.- Звезда стоит пять марок, а зеркало одиннадцать, потому что на
оборотной стороне рубины. Итого выходит двадцать марок семьдесят пять
пенни.

  Никто не проронил ни слова. Фрекен Снорк со вздохом положила зеркальце на
прилавок; Муми-тролль начал развязывать ленту медали.

  Снорк усиленно соображал, дороже или дешевле стала тетрадь после того,
как он исписал ее, а Снифф глядел на залитый лимонадом коврик.

  Старушка посмотрела на них поверх очков и кашлянула,

  - Так вот, малыши,- сказала она.- Еще у нас есть старые штаны, которые
Снусмумрик отказался взять. Они стоят ровно двадцать марок. Одно
покрывается другим, так что, в сущности, вы мне ничего не должны.

  - А разве так правильно? - с сомнением спросил Муми-тролль.

  - Еще бы не правильно, маленький мой Муми-тролль,- сказала старушка.-
Ведь я же удерживаю с вас штаны!

  Снорк попробовал проверить расчет в уме, но ничего у него не вышло. Тогда
он записал в тетрадке вот так:

      Тетрадь ................................ 1,75 Лимонад
      (выплюнутый).................... 3 Медаль
      ................................. 5 Зеркало (с рубинами)
      ................... 11
                            Итого 20,75 ------------------------
      Брюки .................................. 20 20=20 В остатке 75 пенни

  - И правда, сходится,- удивился он.

  - А семьдесят пять пенни? - завопил Снифф. Разве нам не причитается
семьдесят пять пенни!

  - Не мелочись,- сказал Снусмумрик. Будем считать, что мы квиты.

  Они вежливо поклонились, а фрекен Снорк сделала книксен. У двери она
что-то вспомнила и спросила:

  - А далеко отсюда до танцплощадки?

  - Нет, только чуточку пройти вперед,- ответила старушка.- Если ночь
лунная, там дают добавочное время.

  Они уже прошли немного по дорожке, как вдруг Муми-тролль остановился.

  - Комета! - сказал он.- Надо бы предупредить старушку. Вдруг она захочет
пойти с нами и спрятаться в гроте. Снифф, добеги до нее, спроси.

  Снифф побежал назад, а они уселись у обочины ждать.

  - Ты танцуешь мамбо? - спросила фрекен Снорк.

  - С грехом пополам,- ответил Муми-тролль.- Больше всего я люблю вальс.

 - Вряд ли мы поспеем к сроку в долину с этой вашей танцплощадкой,- завел
свое Снорк.- Взгляните на небо.

  Они взглянули.

  - Да, теперь ее видно и днем,- сказал Снусмумрик.- Еще только вчера она
была с муравьиное яичко, а сегодня уже с теннисный мяч.

  - Но уж танго-то ты должен уметь,- продолжала фрекен Снорк.- Маленький
шажок в сторону и два больших назад.

  - Это можно попробовать,- отвечал Муми-тролль.

  - Сестренка,- сказал Снорк,- почему у тебя одни глупости на уме? Неужели
нельзя держаться ближе к делу?

  - Танцы - не глупости! - запальчиво возразила сестра.- Мы начали говорить
о танцах, а ты вдруг вылезаешь с кометами. А я и дальше хочу говорить о
танцах!

  И оба начали потихоньку менять окраску. Но как раз в эту минуту прибежал
Снифф.

  - Она не хочет,- сказал он.- Она спрячется а погребе, если комета
прилетит, Но она очень благодарила и дала нам на дорогу карамелек.

  - А ты случайно не выклянчил их? - угрожающе спросил Муми-тролль.

  - Вот еще! - возмущенно воскликнул Снифф.- Она сказала, что нас надо
чем-то вознаградить, раз она задолжала нам семьдесят пять пенни! И она
совершенно права!

  Они двинулись дальше по веселой дорожке. Солнце в небе катилось за мутной
серой завесой, потом коснулось верхушек деревьев и опустилось за горизонт.

  Взошла луна, какая-то очень уж бледно-зеленая и тусклая. А комета
засверкала еще ярче. Она выросла до размеров полной луны и озаряла лес
своим неправдоподобно красным светом. На небольшой лужайке они нашли
танцплощадку. Она была убрана венками из светлячков, а на лесной опушке
стоял гигантский кузнечик и настраивал скрипку.

  - Страх подумать, что приходится играть,- сказал он.

  - Для кого же вы играете? - удивилась фрекен Снорк и огляделась вокруг.

  - Для простого народа! - фыркнул кузнечик.- Все настаивают, чтобы я давал
модерн!

  Только тут они заметили, что поляна полна народу. Сюда сбежались все
водяные, которые отважились выйти из пересохших лесных озер и болот, и
всякая ползучая лесная мелюзга, а под березами кучками сидели и сплетничали
древесные духи.

  Фрекен Снорк достала зеркальце и посмотрела, хорошо ли сидит цветок за
ухом, а Муми-тролль поправил свою медаль.

  - Как по-вашему, могу я сыграть им на своей губной гармошке? - шепотом
спросил Снусмумрик у Снорка.- Кузнечик, случаем, не обидится?

  - Играйте вместе,- ответил тот.- Разучи с ним песенку "Эй, зверятки,
завяжите бантиком хвосты".

  - А ведь хорошо должно получиться,- благодарно сказал Снусмумрик и повел
кузнечика за куст (не ядовитый) разучивать новую песенку.

  Через некоторое время из-за куста полились тихие мелодии - одна, другая,
третья. Потом мелодии перешли в лихие трели.

  Ползучая мелюзга, древесные духи и водяные перестали болтать, подошли и
прислушались.

  - Вот это модерн! - оживились они.- Под это уже можно танцевать!

  - Мама,- сказала одна лесная крошка-малявка, показывая на звезду
Муми-тролля.- А вон генерал!

  Все собрались вокруг Муми-тролля и с удивлением разглядывали его.

  - Какой мягенький у тебя пушок! - говорили жители леса фрекен Снорк.

  Древесные духи по очереди смотрелись в зеркальце с розой из рубинов, а
водяные ставили мокрые крестики вместо подписи в тетрадке Снорка.

  Но вот из-за куста грянуло: "Эй, зверятки, завяжите бантиком хвосты"
(полный текст), и вперед выступили Снусмумрик с кузнечиком, что есть силы
наяривая на своих инструментах.

  Каждый бросился искать себе пару, и на лужайке поднялась невообразимая
толкотня. Но вот пары составились, и вся площадка закружилась в танце.

  Фрекен Снорк и Муми-тролль начали отплясывать мамбо, и после третьего
круга дело у них пошло на лад,

  Снорк отхватил себе русалочку с водорослями в волосах, которая все время
сбивалась с такта, а Снифф кружился с самой маленькой из малявок, которая
была от него в безумном восторге.

  Мошкара плясала особняком, и со всего леса к площадке бегом, ползком и
вскачь устремлялись толпы зевак.

  Никто не думал о пылающей комете, которая одиноко летела в черной ночной
пустоте.

  Около полуночи прикатили большущую бочку меда, и каждому дали маленькую
берестяную чарку. Светлячки собрались в шар посреди лужайки, и все
расселись вокруг и принялись угощаться бутербродами с луком, анчоусами и
мармеладом.

  - А теперь давайте рассказывать истории,- сказал Снифф.- Ты знаешь
какие-нибудь истории, крошка-малявка?

  - Не-е-ет...- смущаясь, протянула малявка.- Разве вот одну...

  - Ну так начинай! - потребовал Снифф.

  - Жила-была лесная крыса, звали ее Пимп,- залепетала малявка, застенчиво
глядя на слушателей сквозь растопыренные пальцы.- Она очень, очень боялась
грома...

  - Ну, а дальше? - подбодрял Снифф.

  - Вот и вся история,- сказала крошка-малявка и уползла от смущения в мох.

  Все так и покатились со смеху, а водяные заколотили хвостами в барабан.

  - Сыграй что-нибудь, чтобы можно было подсвистывать,- попросил
Муми-тролль Снусмумрика.

  - "Трали-вали"? - спросил Снусмумрик.

  - Ну ее, она такая грустная,- возразила фрекен Снорк.

  - Ничего, сойдет,- сказал Муми-тролль.- Это замечательная песенка со
свистом.

  Снусмумрик заиграл, и все хором подхватили припев:

         Мы кутили, мы гуляли, Мы плясали, трали-вали! Скоро пять. Одиноко
         по дорожке Мы бредем, устали ножки Дом искать.

  Фрекен Снорк положила голову на плечо Муми-троллю и немножко всплакнула.

  - Ведь это про нас поется,- всхлипывала она.- Ведь это у нас такие
маленькие усталые ножки, и еще неизвестно, доберемся ли мы до дому!

 - Доберемся,- уверенно отвечал Муми-тролль.- Не плачь! Мы придем домой, и
мама даст нам обедать и скажет: "Подумать только, вы вернулись
живы-здоровы!" А мы скажем: "Ты не можешь себе представить, что нам
довелось пережить!"

  - А у меня будет ножной браслет из жемчужин,- прошептала фрекен Снорк и
вытерла слезы.- А одну жемчужину мы оставим тебе на булавку для галстука.

  - Ладно,- сказал Муми-тролль.- Хотя я так редко ношу галстук!

  А Снусмумрик играл песни, одну за другой, и теперь это были сумеречные
колыбельные песни и прощальные, и один за другим мелкие лесные жители и
водяные потянулись обратно в лес.

  Древесные духи спрятались в своих жилищах, а фрекен Снорк уснула с
зеркальцем в лапах.

  Наконец песни смолкли, и на лужайке стало тихо. Светлячки погасли, начало
медленно-медленно светать.

">

     ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

  Пятого октября не пели птицы, а солнце светило так слабо, что его едва
было видно.

  Зато комета над лесом выросла до размеров колеса и была окружена огненным
венцом. У Снусмумрика пропала всякая охота играть.

  Он шел молча и размышлял. "Таким мрачным я давно уже не бывал,- думал
он.- Понятно, после большой пирушки всегда бываешь чуточку не в духе,
только сейчас это что-то другое. Противно, когда в лесу нет никаких звуков,
а солнце какое-то серое".

  Другие тоже почти не разговаривали. У Сниффа болела голова, и он все
время скулил.

  Они шли напрямки к долине, не жалея натруженных танцами ног. Лес
постепенно редел, и вот перед кими открылись пустынные песчаные дюны.
Мягкие холмы песка и опять песка, да кое-где сизовато-серые пучки дикого
овса.

  - Я что-то не чую запаха моря,- сказал Мумитролль и потянул носом воздух.
- Уф, как жарко!

  - Может, это пустыня? - высказался Снифф.

  Брести по рыхлому песку то в горку, то под горку было тяжело, дюны шли
одна за другой.

  - Смотрите! - воскликнул снорк.- Вон хатифнатты!

  Вдали по дюнам двигались маленькие вечные странники, устремив к горизонту
застывшие взгляды.

  - Они идут на восток,- сказал Снорк.- Не лучше ли последовать за ними?
Ведь они по себе чувствуют, куда надо.

  - Нет, нам надо на запад,- сказал Муми-тролль.- Долина там.

  - Как хочется пить! - хныкал Снифф. Ему никто не отвечал.

  Усталые и унылые потащились они дальше. Мало-помалу дюны становились все
ниже. Вот путешественники пересекли пояс морских водорослей, мерцавших в
красном свете кометы. Вот они прошли по мелкой гальке и...

  - Боже мой! - сказал Муми-тролль.

  Они стояли рядком друг возле друга и смотрели. Там, где должно было быть
море - море с мягкими синими волнами и бегущими по нему парусами,- там
зияла теперь громадная пропасть. Где-то на огромной глубине клокотало,
оттуда поднимался горячий пар и странные едкие запахи. Прямо под ногами
берег срывался вниз, в пропасти с острыми краями, и дна их не было видно.

  - Муми-тролль,- слабым голосом сказала фрекен Снорк.- Неужели море
высохло?

  - А рыбы как же?..- прошептал Снифф.

  Снорк достал свою тетрадь и принялся что-то быстро строчить.

  А Снусмумрик сел, подпер голову лапами и запричитал.

  - Ах, прекрасное море! Нет его! Пропало! Не ходить нам больше под
парусами, не купаться, не ловить больших щук! Нет больше яростных бурь, нет
прозрачных льдов, нет мерцающей ночной воды, в которой отражаются звезды!

  Он уткнулся головой в колени и не хотел больше глядеть на белый свет.

  - Но ведь нам надо на ту сторону,- сказал Снорк.- Обойти эту пропасть до
послезавтра мы не успеем!

  Все молчали.

  - Давайте проведем собрание,- продолжал Снорк.- Назначаю себя
председателем. Какие у нас есть возможности?

  - Перелететь,- сказал Снифф,

  - Не валяй дурака,- сказал Снорк.- Предложение отвергается единогласно.
Кто дальше?

  - Перейти,- сказал Муми-тролль.

  - Ты глуп,- сказал Снорк.- Мы будем проваливаться в каждую дыру и
захлебнемся в грязи, Предложение отвергается.

  - Тогда предложи что-нибудь сам,- сердито сказал Муми-тролль.

  В эту минуту Снусмумрик поднял голову.

  - Ходули,- сказал он.

  - Ходули? - переспросил Снорк.- Предложение...

  - Это хорошее предложение,- поспешно сказал Снусмумрик.- Помните, я
рассказывал вам о вулкане? Раз можно пройти через огонь, то и через воду
можно пройти. Вы только подумайте, какие шаги можно делать на ходулях!

  - Но ведь это, наверно, ужасно трудно,- сказала фрекен Снорк.

  - Придется поупражняться,- сказал Снусмумрик, заметно взбодрившись. -
Дело только за ходулями.

  Прежде, когда море выбрасывало на берег обломки разбитых кораблей, тут
был залив и повсюду лежали бревна, свитки бересты и тростник. Сделать из
этого ходули не составляло никакого труда, стоило найти какую-нибудь
морскую веху, черенок от метлы, флагшток или остатки трапа,

  - Смотрите, что я нашла! - весело воскликнула фрекен Снорк. - Гладенький
берестяной свиток и бутылку с позолоченным горлышком, прямо из Мексики!

  - Так-так,- сказал ее брат.- А теперь соберись с духом - и на ходули!

  Скоро выяснилось, что наибольшим талантом в этом искусстве обладает
фрекен Снорк. Она с опасностью для жизни раскачивалась на ходулях, но ни
разу не потеряла равновесия; она все время пищала, но была намного
отчаяннее других. Казалось, будто она исполняет на ходулях какой-то
фантастический танец.

  Снусмумрик уверенно прохаживался перед ними и давал указания.

  - Шире шаг! - кричал он. - Сохранять самообладание! Не забывайте о
равновесии и смотрите не ступайте в грязь, не то завязнете и кувырнетесь
носом... Ну что ж, отправимся? Уверены вы в своих силах?

  - Нет еще! - крикнул Снифф, опасливо косясь на бездну.- Мне еще надо
чуточку, совсем чуточку подучиться...

  - У нас нет времени! - сказал Снорк.

  Один за другим, с ходулями под мышкой, они стили спускаться в бездну. Они
оступались и оскользались на склизких морских водорослях и насилу различали
друг друга сквозь пар.

  - Держитесь вместе! - кричал Снусмумрик. - Осторожней!

  Мало-помалу склоны стали более пологими, и перед ними открылось мертвое
морское дно. Выглядело оно плачевно.

  Все красивые водоросли, которые раньше гордо колыхали кронами в
прозрачной зеленой воде, лежали теперь черные и распластанные, а в
немногочисленных лужах жалко трепыхались рыбы.

  Повсюду задыхались в песке медузы и разная мелкая рыбешка. Фрекен Снорк
носилась по дну и сталкивала их в ямы, заполненные водой.

  - Вот так, вот так,- приговаривала она.- Сейчас вам сразу станет
хорошо...

  - Золотко мое,- сказал Муми-тролль,- мне очень жаль, но мы не можем
спасти всех рыб.

  - Да, но нескольких-то можно,- вздохнула фрекен Снорк. Затем встала на
ходули и последовала за остальными.

  - Здесь совсем как в том краю с горячими ключами,- сказал Снусмумрик,
вглядываясь в туман. Комета сквозь водяной пар казалась необычайно большой;
она то вспыхивала, то тихо мерцала.

  - Здесь дурно пахнет! - заныл Снифф.- Помните, вы делаете это на свою
голову!

  Словно маленькие длинноногие насекомые, они все дальше уходили в глубину
моря. Местами прямо из песка вздымались громадные черно-зеленые скалы. Их
вершины прежде были маленькими островками или шхерами, куда выезжали
прогулочные лодки и вокруг которых плескались в воде ребятишки.

  - Никогда больше не буду купаться на глубокой воде,- содрогаясь, сказал
Снифф.- Подумать только что все это было у меня под животом!

  И он заглянул в черную расщелину, все еще полную воды, в которой кишела
таинственная жизнь.

  - Но ведь это почти красиво,- неуверенно произнес Снусмумрик. - К тому же
одно сознание, что никто еще не был тут до нас...

  - Смотрите! - вдруг закричал Снифф.- Сундук! Сундук с драгоценностями!
Откопаем?

  - Не тащить же его с собой,- сказал Снорк.- Пусть лежит. Мы наверняка
найдем что-нибудь почище, пока будем идти по дну.

   Они проходили среди острых черных скал и были вынуждены двигаться очень
осторожно, чтобы ходули не застряли. Внезапно в туманной мгле завиднелось
чтото страшно огромное и уродливое.

  - Что это? - спросил Муми-тролль и остановился так резко, что чуть было
не кувырнулся носом в землю,

  - Вдруг кто-нибудь кусачий,- опасливо сказал Снифф.

  Они сделали небольшой крюк и приблизились опасному существу с другой
стороны.

  - Да это корабль! - воскликнул Снорк.- Самый настоящий затонувший
корабль!

  Как жалко он выглядел, этот бедный корабль! Его мачта была сломана, а
продавленные бока покрыты водорослями и ракушками. Морские течения давно
сорвали с него паруса и оснастку, а золоченая фигура на косу потемнела и
растрескалась,

  - Как по-вашему, есть там кто-нибудь? - шепотом спросила фрекен Снорк.

  - Они наверняка спаслись в шлюпках,- сказал Муми-тролль.- Пойдемте
отсюда! Слишком все это печально!

  - Постойте,- сказал Снифф и соскочил с ходулей.

  - Вон там что то блестит. Наверное, золото... Мало тебе гранатов и ящера!
- крикнул Снусмумрик.- Пусть лежит!

  Но Снифф уже нагнулся и вытащил из песка кинжал с золотой рукояткой,
отделанной бледными опалами, от которых клинок мерцал, как от лунного
света. Снифф поднял свою находку высоко над головой и засмеялся от счастья.

  - Ах, как красиво! - воскликнула фрекен Снорк и разом забыла все наказы
Снусмумрика про равновесие. Она качнулась вперед, потом назад, она издала
душераздирающий писк и разжала руки, а потом прочертила над остовом корабля
дугу и исчезла во мраке трюма.

  Муми-тролль бросился к кораблю и стал карабкаться наверх по ржавой
якорной цепи.

  - Где ты? Где ты? - в страхе звал он.

  Он проехался по толстому слою скользких водорослей, наросших на палубе, и
заглянул в черное чрево судна.

  - Я здесь! - пискнул слабый голосок.

  - Ты не ушиблась? - спросил Муми-тролль,

  - Нет, только испугалась,- ответила фрекен Снорк.

  Муми-тролль спрыгнул в трюм. Там стояла по пояс вода и противно пахло
плесенью.

  - Ох уж этот Снифф! - сказал Муми-тролль.- Все бы ему бегать за всем, что
светится и блестит!

  - А я так его понимаю,- возразила фрекен Снорк.- Что может быть чудеснее
драгоценных камней? Ну и золота, конечно... Может, тут есть что-нибудь, как
по-твоему?

  - Здесь так темно,- боязливо отвечал Мумитролль.- Я буду не знаю как рад,
если мы сейчас же выберемся наверх.

  - Хорошо,- сказала фрекен Снорк.- Помоги мне подняться.

  И Муми-тролль подсадил ее на край люка. Первым делом фрекен Снорк
посмотрела, не разбилось ли зеркальце, но, слава богу, стекло было цело и
все рубины на месте.

  Вторым делом она принялась рассматривать в зеркальце свою намокшую челку
и тут вдруг увидела: за спиной Муми-тролля, в черной глубине трюма, что-то
шевелится. Что-то тихонько подбирается к нему ближе и ближе...

  Она уронила зеркальце на палубу и вскрикнула:

  - Берегись! Позади тебя кто-то есть!

  Муми-тролль глянул через плечо и обомлел. Перед ним была огромная
каракатица; она медленно подкрадывалась к нему из угла трюма. Он стал
отчаянно карабкаться вверх; фрекен Снорк протянула ему лапу, Но он сорвался
со скользких досок и плюхнулся обратно в воду. Тут на палубу подоспели
Снусмумрик, Снорк и Снифф. Они просунули в трюм ходули и стали отгонять
каракатицу, но она не обращала на них внимания и упорно подползала все
ближе, протягивая к Муми-троллю извивающиеся щупальца.

  И тут фрекен Снорк пришла в голову блестящая мысль.

  Она схватила в руки зеркальце и поймала в него красный диск кометы.
Прежде ей не раз случалось пускать зайчики, и она знала, какие они
противные, когда попадают тебе в глаза. И вот она направила красный
сверкающий луч прямо в глаза каракатице.

  Та замерла на месте, та испугалась... А Муми-тролль, воспользовавшись ее
замешательством и слепотой, вскарабкался по ходулям наверх и снова оказался
в безопасности среди друзей.

  Они спрыгнули с ужасного корабля и припустили во все ходули. Они бежали
несколько морских миль, прежде чем решились передохнуть.

  И тогда Муми-тролль сказал:

  - Фрекен Снорк! Ты спасла мне жизнь! Да еще таким хитроумным способом!

  А фрекен Снорк зарделась от удовольствия, потупила глазки и прошептала:

  - Я так рада угодить тебе... Я готова спасать тебя от каракатиц по
нескольку раз на дню.

  - Золотко мое! - сказал Муми-тролль.- Тебе не кажется, что это уж чуточку
чересчур?

  Дно здесь устилал мелкий ровный песочек, по которому можно было идти без
ходулей. А раковины были не мелкие и заурядные, как на побережье, а
огромные с зубцами и завитушками, самых необыкновенных расцветок -
пурпурно-красные, сумрачно-голубые и зеленые, как морская волна.

  Фрекен Снорк задерживалась чуть ли не перед каждой раковиной, любовалась
ими и вслушивалась в шум моря, который они хранили в себе.

  - Ракушки как ракушки,- торопил ее Снорк. Так мы никогда не доберемся до
места!

  Среди раковин расхаживали большие крабы и вели дискуссию. Они удивлялись,
куда ушла вся вода и когдаН она вернется.

  - Слава богу, мы не медузы! - говорил один из крабов.- Эти бедняги шагу
не могут ступить без воды. А нам и ка суше неплохо!

  - Жалко мне всех, кто не крабы,- говорил другой.- Очень может быть, все
это устроено только для того, чтобы нам стало просторнее!

  - А что, это интересная идея! Земля, населенная одними крабами! - вещал
третий, задумчиво помавая клешней.

  - А ну-ка, подпусти им зайчика! - шепотом попросил Муми-тролль.

  Фрекен Снорк поймала в зеркальце комету, и ее слепящие отблески заиграли
в глазах у крабов. Поднялась несусветная суматоха. Крабы сталкивались друг
с другом, боком скакали по песку и прятали головы под камни.

  - Вот я и развеялся,- сказал Муми-тролль.- Прямо камень с сердца. А ну-ка
сыграй что-нибудь, Снусмумрик!

  Снусмумрик достал губную гармошку, но не смог извлечь из нее ни звука.
Паром выдуло из нее все ноты.

  - Плохо дело,- огорченно сказал он.

  - Ничего, пана исправит, дай только доберемся до дому,- сказал
Муми-тролль.- Папа все может исправить, если только захочет.

  Весь день они шли среди пустынного морского ландшафта, который с
сотворения мира лежал под толщей воды.

  - А что, в этом есть что-то такое... многознаменательное - шагать вот так
по дну моря,- разглагольствовал Снорк.- Возможно, мы находимся сейчас
где-то около самой глубокой его части.

  Местность круто пошла под уклон и вдруг сорвалась в пропасть, полную пара
и мрака. Быть может, там вовсе не было дна... Быть может, там внизу
притаились в грязи самые большие океанские каракатицы - чудовища, которых
еще никто никогда не видал,

  Путники бочком, в полном молчании обошли,пропасть и прибавили шагу. Уже
начинало вечереть.

  А фрекен Снорк несколько раз оглянулась назад, потому что на краю
пропасти лежала, мерцая, самая большая и самая красивая раковина моря.

  Она была окрашена в нежно-бледные тона, какие можно встретить лишь на
самых больших морских глубинах, куда не проникает солнечный свет, а изнутри
мерцала темно и заманчиво. Она лежала и тихонько напевала про себя древние
песни океана.

  - Ах! - вздохнула фрекен Снорк.- Как бы я хотела жить в этой раковине!
Как бы я хотела забраться внутрь и посмотреть, кто это там шепчет!

  - Это море так шепчет,- сказал Муми-тролль. - От каждой волны, которая
умирает на берегу, в какой-нибудь раковине рождается маленькая песня. Ну, а
забираться внутрь нельзя - там лабиринт, и еще неизвестно, найдешь ли
дорогу обратно.

  На морское дно пали сумерки, и теперь все старались поближе держаться
друг к дружке.

  Стояла необычайная тишина. Все было мягкое и мокрое. Не слышно было
знакомых звуков, которые так оживляют вечера на суше: шарканья торопящихся
домой ног, шелеста листвы ка ветру, пения птиц или шороха выкатившегося
из-под ноги камня.

  Страшно было развести костер, страшно было улечься спать среди всех тех
неведомых опасностей, которые могли подстерегать их здесь.

  В конце концов они решили заночевать на вершине скалы высотой с ходулю.

  Чтобы спать спокойнее, договорились дежурить по первую вахту и решил
отдежурить также и за фрекен Снорк.

  Все тесно прижались друг к дружке и заснули, а он сидел и обозревал
пустынное морское дно. По песку, залитому красным светом кометы, угрожающе
стлались черные тени скал. Глубокая печаль охватила Муми-тролля при виде
этого мрачного ландшафта, и он живо представил себе, как, должно быть,
испугалась Земля, увидев приближающийся к ней огненный шар.

  Он думал о том, как сильно он любит все - лес и море, дождь и ветер,
солнце, траву и мох - и что жить без всего этого никак нельзя!

  "Ничего, - думал он. - Уж мама-то знает, как все это спасти".

">

     ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

  Проснувшись утром, Снифф перво-наперво сказал:

  - Завтра она достигнет Земли.

  Комета стала ужасающе огромной. Теперь вокруг нее отчетливо виднелась
корона из дрожащих огненных языков. Весь пар улетучился от зноя, и морское
дно хорошо просматривалось на многие мили вперед. К берегу оно начало
постепенно повышаться. Идти оставалось недалеко. Сегодня даже фрекен Снорк
не останавливалась полюбоваться раковинами, а Снифф ни разу не пожаловался,
что у него устали ноги.

  Вот вдали завиднелась какая-то полоска, она становилась все шире и шире.
Это была опушка леса, настоящие зеленые деревья!

  Через некоторое время путешественники стали различать березы и ели,
морское дно круче пошло вверх. Они отбросили ходули и побежали.

  - Теперь-то уж до долины недалеко! - воскликнул Муми-тролль и начал
карабкаться вверх по береговой круче.

  Снорк стал насвистывать, а фрекен Снорк торопливо сорвала несколько
цветков и пристроила себе за ухо. Затем они пошли напрямик к долине.

  По пути им встретился домовой на велосипеде. Он весь взопрел и
раскраснелся (домовой, видите ли, пожизненно обречен носить на себе свою
шубу). Багажник велосипеда был завален саквояжами, на руле болтались узлы и
пакеты, а за спиной домовой вез в мешке сына.

  - Переезжаешь? - крикнул ему Снифф.

  Домовой слез с велосипеда и поспешно сказал:

  - Все жители Муми-дола снимаются с места. Я не знаю никого, кто хотел бы
остаться и дожидаться кометы.

  - А откуда известно, что она ударится о Землю именно там? - спросил
Снорк.

  - Так сказал Ондатр,- ответил домовой.

  - Как бы там ни было, папа и мама не съедут,- сказал Муми-тролль. - Да,
кстати, мама просила тебе кланяться.

  - Спасибо, спасибо, - сказал домовой. - Передавай привет твоей бедной
маме. Возможно, это будет ей последний привет от меня. Но ты можешь не
поспеть вовремя...

  - Что ты хочешь сказать? - спросил Муми-тролль.

  - Я хочу сказать, что вам еще,остается изрядный кусок пути,- пожал
плечами домовой.- И на всякий случай следовало бы попрощаться телеграммой.
Я могу отправить за вас телеграмму, если мне попадется по пути почтовое
отделение.

  - Тогда уж на художественном бланке,- сказал Муми-тролль.

  - Если успею,- ответил домовой, вскакивая на велосипед.- Да хранит вас
покровитель всех троллей!

  И домовой что есть силы покатил дальше, спасаться от кометы.

  Они постояли немного, глядя вслед удаляющемуся родственнику (видите ли,
домовой - это тоже тролль, только по домашним делам).

  - Саквояжи! - сказал Снусмумрик.- Узлы! И так спешить по жаре. Бедняга!

  Им встречались толпы беженцев. Большинство шло пешком, но некоторые ехали
в тачках или в тележках, а иные даже везли с собой целый дом.

  Все в страхе поглядывали на небо, и почти никто не находил времени
остановиться поболтать.

  - Чудно,- сказал Муми-тролль.- Мы направляемся в самое опасное место и
боимся меньше, чем те, кто бежит оттуда.

  - Конечно, это оттого, что мы ужасно храбрые,- сказал Снифф.

  - Ты так думаешь? - сказал Муми-тролль.- А мне кажется, это оттого, что
мы лучше знаем комету. Мы первые узнали о том, что она летит к Земле. Мы
видели, как она росла из малюсенькой точки... Наверное, она страшно
одинока. Представьте, как одиноко себя чувствуют те, кого все боятся.

  Фрекен Снорк вложила свою лапу в лапу Мумитролля и сказала:

  - Ну и пусть. Но пока тебе не страшно, мне тоже не страшно.

  В час завтрака они повстречали какого-то хемуля; он сидел на обочине,
держа в охапке альбом с почтовыми марками.

  - Буза, беготня...- бормотал Хемуль себе под нос.- Повсюду шумные
толпища, и никто не желает обьяснить, что, собственно, происходит.

  - Добрый день,- сказал Муми-тролль.- Вы, дяденька, случайно не
родственник Хемулю в Одиноких Горах? Тому, что с сачком?

  - Он мой двоюродный брат по отцу,- сердито ответил Хемуль.- Осел, каких
мало. Но мы с ним больше не родственники: я прекратил с ним всякие
отношения.

  - Почему? - спросил Снифф.

  - Он ничем не интересовался, кроме своих тухлых бабочек,- ответил
Хемуль.- Ему хоть земля тресни под ногами, он все равно ничего не заметит.

  - Именно это она теперь и намерена сделать,- заметил Снорк.- Точнее
говоря, завтра вечером, в восемь часов сорок две минуты.

  - Ась? - переспросил Хемуль.- Так вот, как я уже сказал, тут поднялась
ужасная буза. Я целую неделю приводил в порядок свои марки, просмотрел все
опечатки и водяные знаки - и что же получается? У меня отнимают стол, за
которым я работаю! Из-под меня выдергивают стул! И в конце концов
заколачивают весь дом. И вот я сижу здесь, мои марки в полном беспорядке, и
никто не желает мне растолковать, в чем дело.

  - Слушай, Хемуль,- медленно и внятно произнес Снусмумрик.- Дело в том,
что на нас летит комета, завтра она столкнется с Землей.

  - Столкнется? - переспросил Хемуль.- А это имеет какое-нибудь отношение к
коллекционированию марок?

  - Нет, не имеет,- сказал Снусмумрик.- Речь идет о комете, понимаешь? Это
такая сумасшедшая звезда с хвостом. Если она грохнется на Землю, от твоих
марок мало что останется.

  - Боже упаси! - сказал Хемуль, подбирая юбки. (Ибо хемули всегда ходят в
юбках, неизвестно почему. Быть может, они просто никогда не задумывались
над тем, как это - носить брюки.) - Что же делать?

  - Пойдем с нами,- сказала фрекен Снорк.- Мы знаем хороший грот, ты
спрячешься там со всеми твоими марками.

  И Хемуль пошел с ними на запад, к Муми-долу. Один раз им пришлось
вернуться на несколько километров назад и отыскивать драгоценную опечатку,
выпавшую у Хемуля из альбома, а один раз он поссорился со Снорком (Снорк-то
утверждал, что это был диспут, хотя все отлично слышали, что это ссора),
они и сами толком не знали из-за чего. Но в общем и целом все отлично
поладили с Хемулем.

  Они давно уже оставили большую дорогу и шли по родным лесам, как вдруг
Снифф остановился и повел носом в воздухе.

  - Слышите? - спросил он.

  Откуда-то издалека доносился слабый шелест, что-то вроде пения со
свистом. Он приближался, нарастал, гремел, как целый оркестр.

  Фрекен Снорк судорожно схватила Муми-тролля за лапу.

  - Смотрите! - крикнул Снифф.

  Багровое небо внезапно затмила черная туча. Она летела, она снижалась,
она пикировала прямо на лес!

  - Да ведь это кузнечики! - воскликнул Снорк. Казалось, будто деревья
ожили. Они шевелились и ворошились, они кишмя кишели прыгающими,
карабкающимися кузнечиками.

  - Они что, с ума сошли? - прошептала фрекен Снорк.

  - Мы едим! - ответил кузнечик, что был поближе.

  - Мы едим! - протянул другой.

  - Мы едим! - заскрежетали сотни тысяч миллионов кузнечиков, с невероятной
быстротой изгрызая листья, траву, цветы.

  - Час от часу не легче,- сказал Хемуль.- Надеюсь, они не едят альбомы с
марками?

   - Раньше они никогда так себя не вели,- сказала фрекен Снорк.

   - Это саранча из-за границы,- объяснил Снорк. Дикая саранча из Египта.

   Жутко было смотреть, как саранча объедает лес. Через некоторое время
бедные деревья уже тянули к небу голые ветви, а земля была черна и нага.
Уцелел лишь цветок за ухом фрекен Снорк.

   - Кометы обычно всегда вызывают катастрофы,- торжественно изрек Снорк.

   - А что это такое - катастрофа) - спросил Снифф.

   - О, это все, что угодно, ужасное: стаи саранчи, землетрясения,
наводнения, ураганы и так далее,- ответил Снорк.

   - Иначе говоря, буза, - сказал Хемуль. - . Никогдато тебя не оставят в
покое.

  - Как там, в Египте? - спросил Снифф у кузнечика, что был поближе.

  - Голодно! - ответил кузнечик.- Сильные ветры! Берегитесь сильных ветров,
которые летят за нами!

  - Мы поели! - пропели кузнечики.

  Они с шелестом поднялись в воздух; туча снова затмила небо и понеслась
над пустым голым лесом, который был теперь даже еще непригляднее, чем
зимой.

  Молчаливые и печальные, двинулись путники дальше.

  А Муми-тролль впервые за все время усомнился, поспеют ли они вовремя
домой.

  - Сыграй что-нибудь грустное, Снусмумрик,- попросил он.- Сыграй
"Трали-вали", у меня сейчас такое настроение.

  - Да ведь гармошка-то неисправна,- возразил Снусмумрик.- Только несколько
нот и возвратились.

  - Все равно сыграй,- просил Муми-тролль.

  И Снусмумрик сыграл:

          Мы кути... мы гуля... ........... трали-ва... ......... пять.
          Одиноко........... .......... устали... ........ искать!

  - Это звучит ужасно,- сказал Хемуль.

  И они побрели дальше на своих усталых маленьких ножках.

  А в далеком Египте летел через пустыню неистовый смерч на черных крыльях.

  Он грозно ревел, проносясь над землей, он закручивал в воздухе столбы
песка, он рос и набирал силу. Скоро он уже ломал деревья, срывал крыши с
домов. Он перебрасывался с одного побережья на другое, он летел все дальше
на север и так добрался до тех краев, где лежал Муми-дол.

  Снифф, у которого были длинные уши, первым услышал его.

  - Опять саранча,- сказал он.- Только эта опоздала к обеду.

  Все задрали носы и прислушались.

  - Нет,- сказала фрекен Снорк.- Теперь это буря. Первые вестники смерча с
ревом пронеслись по опустошенному лесу. Они сорвали с Муми-тролля медаль и
закинули ее на верхушку сосны, они вихрем завертели Сниффа и чуть не
сорвали шляпу со Снусмумрика.

  Хемуль изо всех сил вцепился в свой альбом, и юбки вздулись вокруг него,
словно воздушный шар.

  Упираясь и спотыкаясь, они пролетели по ветру через лес прямо на торфяное
болото.

  - Во всяком случае, мы летим в нужном направлении! - весело сказал
Муми-тролль.

  - Какая досада! - проговорил Снорк.- Такой отличный попутный ветер, а мы
не можем им воспользоваться по-настоящему.

  - Вот если б у нас был планер...- сказал Мумитролль.

  - Или воздушный шар,- сказала фрекен Снорк.

  В эту минуту к ним подлетел маленький гадкий смерчонок, схватил альбом с
марками и вихрем закрутил его в воздухе. Бедный Хемуль вскрикнул от ярости
и испуга и бросился за своим сокровищем. Ветер раздул его широкие юбки; они
захлопали, затрепыхались, и Хемуль, как бумажный змей, воспарил над землей.

  - Идея! - воскликнула фрекен Снорк.- Надо прицепиться к Хемулю и лететь
вместе с ним!

  Они нашли его через несколько километров, Он застрял в кусте.

  - Милый Хемуль,- сказал Снорк,- мы тебе ужасно сочувствуем. А ты не
одолжишь ли нам на немножко свою юбку? Мы сделаем из нее воздушный шар.

  - Мои марки! - вопил Хемуль.- Моя коллекция, дело моей жизни! Ценная,
уникальная, неэаменимая! Самая ценная на свете.

  - Послушай,- сказал Снорк.- Сними на немножко свое платье.

  - Ась? - спросил Хемуль.- Снять платье?

  - Ну да! - хором закричали все.- Мы сделаем из него воздушный шар и
спасемся!

  Хемуль прямо-таки побагровел от гнева.

  - Я сижу и горюю,- сказал он.- Из-за всей вашей бузы меня постигло
страшное несчастье, а теперь вы еще хотите оставить меня без одежды!

  - Нам нужен парус,- стала объяснять фрекен Снорк.- Мы должны успеть домой
раньше кометы. Если ты окажешь нам эту любезность, мы поищем твой альбом с
марками... Ну, когда-нибудь потом...

  - Начхать мне на вас и на вашу комету! - сказал Хемуль.- Много вы
понимаете в марках!

  Но тут все разом набросились на Хемуля и через голову стащили с него
платье. Это было платье с оборками, доставшееся ему в наследство от
тетушки. Когда связали рукава, получился отличный воздушный шар.

  Все произошло в последнюю минуту, потому что с горизонта уже налетал
смерч. Он имел вид спиралеобразного вращающегося облака, он с ревом
крутился над лесом и ломал деревья, как спички.

  - Держись крепче! - крикнул Муми-тролль. Все что есть сил ухватились за
оборки платья и для верности связались хвостами. И вот смерч налетел! В
мгновение ока их поглотила ревущая, клубящаяся тьма. Платье Хемуля взмыло
ввысь и со страшной быстротой понеслось на восток. Немного погодя его уже
никто не мог бы увидеть.

  В сумерки смерч выдохся и завязался узелком на самом себе.

  Воздушный шар плавно снизился и застрял в кроне дерева. Шесть ошалелых
путешественников медленно расползлись по веткам и долго сидели, приходя в
себя. Наконец Муми-тролль произнес:

  - Мы целы или мне только так кажется?

  - Я цел,- ответил Хемуль.- И я раз и навсегда заявляю, что отказываюсь
участвовать во всех ваших штуках. Если вам охота бузить, бузите без меня.

  - Мое зеркальце цело,- сказала фрекен Снорк.

  - И шляпа с гармошкой тоже,- сказал Снусмумрик.

  - А мою тетрадь унесло,- мрачно сообщил Снорк.- Ту самую, в которой
записано, как спасаться от комет. Как же мы без нее?

  - Где Снифф? - тревожно спросил Муми-тролль.

  - Я здесь! - пропищал из мрака тоненький голосок.- Если только это я, а
не какая-нибудь дрянь, подхваченная смерчем...

  - Уж как не ты,- сердито сказал Хемуль.- Попробуй от тебя избавься! А
теперь меня интересует вопрос, могу ли я получить обратно свое платье,

  - Пожалуйста, и спасибо за выручку,- сказал Снорк.

  Ворча себе что-то под нос, Хемуль через голову натянул платье.

  - Терпеть не могу мятых оборок, - сказал он.

  Должно быть, сразу после этого они заснули. А проснулись они лишь на
другой день в двенадцать утра.

">

     ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ

  День седьмого октября был очень тихий и жаркий. Муми-тролль широко зевнул
и вдруг громко эахлопнул пасть. Глаза у него сделались совсем круглые и
пустые.

  - Сегодня,- сказал он.

  - Комета,- прошептал Снифф.

  Казалось, она заполнила собой все небо и сверкала так ярко, что на нее
было боязно взглянуть. Озаренный се дрожащим светом, лес стоял затаив
дыхание и ждал.

  Муравьи заползли в муравейники, птицы попрятались в гнезда, каждая
букашка нашла себе норку, ища спасения от кометы.

  - Который час? - спросил Муми-тролль.

  - Десять минут первого,- ответил Снорк. Больше никто ничего не сказал.
Они слезли с дерева и пошли прямо на запад. Хемуль шел и без конца брюзжал
то из-за погибшего альбома с марками, то из-за помятого платья.

  - Заткнись,- сказал Снорк.- Сегодня у нас есть заботы поважнее.

  - Как по-твоему, она не опередит нас? - шепотом спросила фрекен Снорк.

  - Нет, нет,- ответил Муми-тролль. - Не беспокойся.

  Но он не смел поднять на нее глаз. Лес был тут зеленый и цветущий -
саранча облетела стороной эти края. Местность понемногу понижалась, вокруг
было полно синих полевых цветов.

  - Хочешь цветок за ухо? - спросил Муми-тролль.

  - Ой нет! - ответила фрекен Снорк.- Я вся как на иголках, где уж тут
думать об украшениях.

  В это мгновение до них донесся вопль Сниффа, который бежал впереди всех.

  - Опять, наверное, какаянибудь буза,- проворчал Хемуль.

  - Эй! Гей! - кричал Снифф.- Скорее сюда! Бегом!

  Он сунул лапы в рот и пронзительно засвистел. Муми-тролль пулей бросился
к нему.

  Но что это? Он принюхался. В нос ему пахнул приятный запах
свежевыпеченных булок. Лес поредел - и Муми-тролль стал на месте как
вкопанный.

  Внизу под ним лежала родная долина. А посреди стоял их голубой дом -
такой же голубой, такой же тихий и уютный, как и в тот день, когда он
покидал его. А в доме его мама тихо-мирно пекла булки и пряники.

  - Ведь я же говорил, что все будет хорошо! - сказал Муми-тролль.

  - А вон ваш новый мост! - воскликнула фрекен Снорк.- А вон дерево, про
которое ты мне говорил. Ах, какой чудесный у вас дом!

  - Еще бы! - гордо сказал Муми-тролль. И они начали спускаться в долину,
голодные и полные ожидания.

  Муми-мама стояла на кухне и украшала большой торт светло-желтыми сбитыми
сливками и райскими грушами. На стенках торта красовалась надпись из
шоколада: "Моему милому Муми-троллю", а на самой верхушке сияла сахарная
звезда.

  Муми-мама тихонько насвистывала про себя и нет нет да и выглядывала в
окошко.

  Муми-папа беспокойно прохаживался из комнаты в комнату и без конца мешал.

  - Им давно бы пора быть здесь,- говорил он.- Уже половина второго.

  - Будут, будут,- успокаивала его Муми-мама. - Подержи-ка вот, я
переставлю торт. Блюдечко вылижет Снифф, он это любит.

  - Только бы он вернулся,- сказал Муми-папа и вздохнул.

  В эту минуту вошел Ондатр и сел на ларь для дров.

  - Ну, как обстоят дела с кометой? - спросил Муми-папа.

  - Она приближается,- сказал Ондатр.- Дети земные могут сетовать и
страшиться, философ - никогда!

  - Не хочешь пряничка? - спросила Муми-мара.

  - Мм... пожалуй, можно штучку,- согласился Ондатр и, съев восемь,
проговорил: - Кажется, вон там по склону прошел Муми-тролль в весьма
пестрой компании.

  - Муми-тролль? - вскрикнула Муми-мама.- Что же ты мне сразу не сказал!

  И она бросилась на веранду, а с веранды в сад.

  А они уже бежали по мосту! Сперва ее любимый сын, потом Снифф, а за ними
куча незнакомого народу.

  Муми-тролль бросился в материнские объятия,

  - Родной мой Муми-сын! - сказала Муми-мама.- Я так тебя ждала!

  - А я дрался! - восхищенно заговорил Мумитролль.- С ядовитым кустом, и я
победил! Руки у него так и отлетали - раз-раз! - и под конец остался один
пенек!

  - И откуда только смелость взялась! - сказала кама. - А кто эта маленькая
девочка?

  - Это сестра Снорка, - ответил Муми-тролль. - Поклонись папе и маме,
фрекен Снорк!. Это ее я спасал от ядовитого куста! А это мой лучший друг
Снусмумрик. А это Хемуль, Он собирает почтовые марки.

  - В самом деле? - любезно отозвался Муми-папа.- Ну-ну, в молодости я тоже
собирал марки. Очень интересное хобби.

  - У меня это не хобби, а профессия,- прошипел Хемуль. Он плохо выспался.

  - Тогда я должен показать вам целый альбом, который принесло вчера
ветром,- сказал Муми-папа.

  - Альбом с марками? - оживился Хемуль.- Принесло ветром?

  - Да, да,- подтвердила Муми-мама.- Я выставляла тесто, чтобы оно
поднялось, а утром гляжу - в нем полно каких-то противных липких бумажек.

  - "Противных липких бумажек"! - воскликнул Хемуль.- Они целы? Где они?
Надеюсь, вы не выбросили их?

  Муми-мама указала на перила веранды. Там аккуратно просушивался
целехонький альбом с марками.

  Хемуль издал радостный вопль и бросился на веранду.

  - Во как запрыгал,- сказал Снорк.- Небось не запрыгает так и от самой
кометы.

  - Ах да, комета...- озабоченно сказала Муми-мама.- Ондатр рассчитал, что
она упадет вечером прямо в наш огород. Так что я не стала пропалывать его.

  - Предлагаю провести по этому поводу собрание,- вылез Снорк.- И, пожалуй,
лучше в помещении, если хозяева не возражают.

  - Конечно! Само собой разумеется! - сказал Муми-папа.- Входите,
пожалуйста! Все наше - ваше!

  - Вы, надеюсь, не откажетесь От пряников? - сказала Муми-мама, расставляя
на столе новый кофейный сервиз с розами и лилиями.- Ах, милые дети, как
хорошо, что вы вернулись домой!

  - А вы получили телеграмму от домового? - спросил Снифф.

  - Да,- ответил Муми-папа.- Только буквы в ней стояли как попало, и все
больше восклицательные знаки. Домовой, как видно, нервничал, и ему было не
до грамматики.

  - Кофе подан! - крикнула в окно Муми-мама.

  Но Хемуль только проворчал в ответ, что ему некогда: он разбирает свои
почтовые марки.

  - Итак,- сказал Снорк,- приступим к делу. К сожалению, я утратил свою
тетрадь, где записаны правила спасения от комет. Но если спокойно обдумать
вопрос, станет совершенно ясно, что пункт первый правил гласит: найти
хорошее место, где можно спрятаться.

  - Зачем же начинать все сначала? - сказала сестра.- Разве мы не
договорились спрятаться в гроте Муми-тролля?

  - И взять с собой все драгоценности! - крикнул Снифф, крепко сжимая в
лапах золотой кинжал.- Кстати сказать, грот мой.

  - Что вы говорите! - воскликнула Муми-мама.- У вас есть грот?

  Тут Муми-тролль и Снифф пустились наперебой рассказывать о том, как они
нашли грот, какой он мировой и как хорошо в нем можно спрятаться. Они
старались переговорить друг друга, и Снифф опрокинул на скатерть чашку с
кофе.

  - Ай-яй-яй,- сказала Муми-мама.- Впрочем, не все ли равно, раз Земля-то
погибнет. Садись на коврик и вылизывый блюдечко из-под торта, дружок. Оно
на столике для мытья посуды.

  - Пункт второй,- сказал Снорк.- Разделение труда. Надо как можно скорее
отнести в грот ценные вещи: ведь уже три часа. Мы с сестрой позаботимся о
постельном белье.

  - Прекрасно,- сказала Муми-мама.- Я захвачу банки с вареньем. А
Муми-тролль пусть очистит комод.

  И тут началась небывалая беготня, укладывание и переноска вещей.

  Муми-папа складывал все в тачку, а Муми-мама сновала по дому, отыскивая
то бечевку, то старые газеты.

  Можно было подумать, тут замышляется бегство за границу или даже что
похуже - так они спешили.

  Раз за разом Муми-папа откатывал тачку через лес к берегу моря и
вываливал ее на песок. Муми-тролль и Снусмумрик на веревке поднимали
пожитки в грот, а остальные тем стременем отрывали все, что только можно
оторвать в Муми-доме, включая завитушки от шкафа и веревочки от вьюшек.

  - Ничегошеньки-то я тебе не оставлю, вредная комета,- пыхтела Муми-мама,
волоча в гору ванну.- Снорк, дорогой, сбегай ка огород, вытащи редиску.
Всю-всю, даже самую мелкую. А ты, Снифф, отнеси в грот наш торт. Только
смотри поосторожней!

 Муми-папа с такой скоростью летел через мост, что тачка так и
подпрыгивала.

  - Не мешало бы поторопиться,- сказал он.- Скоро стемнеет, а еще надо
заделать потолок в гроте!

  - Сейчас, сию минуту! - отвечала Муми-мама.- Вот только захвачу ракушки с
клумб да комнатные розы, что получше...

  - Все это, к сожалению, придется оставить,- сказал папа.- Садись в ванну,
дорогая, и я мигом домчу тебя до грота. А где Хемуль?

  - Считает марки,- ответила фрекен Снорк.

  - Эй, Хемуль! - крикнул Снорк.- Прыгай в ванну, а то скоро здесь так
трахнет, что от твоих марок ничего не останется!

  - Боже упаси,- сказал Хемуль и прыгнул в тачку с альбомом в охапке.

  И Муми-папа доставил весь воз к гроту.

  Мрачно было на морском берегу. Мертвое и голое, лежало на виду дно моря.
Небо было багровое, деревья задыхались от жары. Комета была совсем близко.
Огромным, раскаленным добела шаром неслась она прямо к Муми-долу.

  - А где же Ондатр? - испуганно спросила Муми-мама.

  - Он не захотел с нами,- ответил Муми-папа.- Он сказал, бегать туда-сюда
унижает его философское достоинство, и я оставил его в покое. Гамак я
оставил ему.

  - Так-так,- сказала Муми-мама.- Все философы такие чудаки! Ну-ка,
посторонитесь, ребятки, папа поднимет ванну.

  Муми-папа обвязал ванну в полтора оборота, и ее потянули наверх к гроту.

  - Майна! Вира! - покрикивали Муми-тролль, Снифф и Снусмумрик наверху.

  - Вира! Майна! - вторили снизу Муми-папа и снорки, а Муми-мама сидела на
берегу и вытирала вспотевший лоб.

  - Такой тяжелый переезд! - вздыхала она.

  А Хемуль забрался в грот, сел в уголке и принялся разбирать свои
опечатки.

  - Вечно буза да беготня, - ворчал он про себя. - Ума не приложу, какой
бес в них вселился.

  А на берегу становилось все жарче и все темнее, время подвигалось к
семи...

  Ванна оказалась слишком велика и не проходила в грот, Снорк хотел
провести по этому поводу собрание, но его пресекли - времени было в обрез.
Ванну попросту взгромоздили на крышу грота, и очень кстати. Она закрыла
дыру в потолке с точностью до четырех сантиметров! Муми-мама постелила для
всех на мягком песчаном полу, зажгла керосиновую лампу и завесила вход
шерстяным одеялом.

  - Ты думаешь, оно выдержит? - спросил Мумитролль.

  - Постой-ка,- сказал Снусмумрик и достал из кармана маленькую бутылочку.-
Вот немного подземного подсолнечного масла, о котором я говорил. Смажьте
одеяло снаружи, и оно выдержит любой жар.

  - А оно не оставит пятен? - с тревогой спросила Муми-Мама.

  В эту минуту перед гротом что-то заворошилось, задышало, и из-под краешка
одеяла показался сперва нос, готом два блестящих глаза, а потом и весь
Ондатр целиком.

  - Ага, дяденька все-таки пришел! - сказал Снифф.

  - Да, что-то жарко стало в гамаке,- ответил Ондатр.- Вот я и подумал, что
в гроте-то. пожалуй. прохладнее будет.

  И он с достоинством протопал в угол и уселся там.

  - Теперь мы совсем готовы, - сказал Муми-папа. - Который час?

  - Двадцать пять минут восьмого,- ответил Снорк.

  - Тогда мы еще успеем разъесть торт,- сказала Муми-мама.- Куда ты его
поставил, Снифф?

  - Туда куда-то,- ответил Снифф и махнул рукой в угол, где сидел Ондатр.

  - Куда - туда? - спросила Муми-мама.- Я его что-то не вижу. Ты не видел
здесь торта, пророк?

  - Вот уж не интересуюсь тортами,- ответил Ондатр, важно оправляя усы.- Я
никогда их не вижу, не пробую и даже не дотрагиваюсь до них.

  - Так куда же он делся? - изумленно воскликнула Муми-мама.- Снифф,
голубчик, не мог же ты съесть его, пока нес!

  - Еще бы, такой огромный! - невинно заметил Снифф.

  - Значит, ты все-таки куснул от него? - вскипел Муми-тролль.

  - Только самую верхушку, звезду, она была здорово твердая,- сказал Снифф
и юркнул под матрац.

  - Фу-ты ну-ты,- сказала Муми-мама и опустилась на стул, вдруг
почувствовав себя очень усталой.- Кругом сплошные неприятности,

  Фрекен Снорк критически оглядела Ондатра.

  - А вы не встанете на минутку, дяденька? - сказала она.

  - Зачем? Я сижу себе и сижу,- сказал Ондатр.

  - Вы сидите на нашем торте! - сказала фрекен Снорк.

  Ондатр поспешно вскочил, и - о боже! - какой он имел задний вид! И какой
вид имел торт!

  - Вот это уж слишком так слишком! - крикнул Снифф, вылезая из-под
матраца.- Наш торт!

  - В мою честь,- мрачно заметил Муми-тролль.

  - Теперь я останусь липкий на всю жизнь! - возмутился Ондатр.- И в этом
вы виноваты!

  - Да успокойтесь вы все! - воскликнула Муми-мама.- Неужели вы не
понимаете, что это комета заставляет нас так нервничать. Ведь торт-то
остался совершенно тот же, он только немножко видоизменился. А ну-ка,
подходите ко мне с тарелками, и мы по справедливости разделим его!

  И Муми-мама разрезала видоизмененный торт на девять совершенно равных
частей, и каждый получил по куску. Потом она налила в умывальный тазик
воды, и Ондатр уселся в него.

  - Вы нарушили мой душевный покой,- сказал он.- В жизни мыслителя просто
не должно случаться подобных вещей.

  - Пустяки,- утешала его Муми-мама.

  - Как - пустяки? Я не считаю, что это пустяки! - сказал Ондатр и съел
большой кусок торта.

  В гроте становилось все жарче и жарче. Они сидели каждый в своем углу,
вздыхали, говорили о том, что всем давно уже было известно, и ждали.

  Вдруг Муми-тролль так и подскочил на месте.

  - Мы забыли про Мартышку! - воскликнул он.

  Муми-мама в ужасе заломила лапы.

  - Ее надо спасти! - продолжал Муми-тролль.- Кто знает, где она живет?

  - Она нигде не живет,- сказал Муми-папа.- Боюсь, мы просто не успеем ее
разыскать.

  - Не выходи сейчас, милый Муми-тролль, прошу тебя,- сказала фрекен Снорк.

  - Я должен,- твердо отвечал Муми-тролль.- Ну, пока!

  - Возьми мои часы, чтобы следить за временем,- сказал Снорк.- И
поторопись! Уже четверть девятого!

  - Значит, у меня еще есть целых двадцать семь минут,- сказал Муми-тролль,
обнял свою встревоженную мать, проглотил последний кусок торта и выскочил
наружу.

  Воздух на берегу был горяч, как огонь, деревья стояли неподвижно,
боязливо трепеща всеми свежими листьями. Комета ослепительно сверкала,
закрывая собой все небо.

  Муми-тролль бежал по песку в лес и кричал во все горло:

  - Э-ге-гей, Мартышка! Покажись! Мартышка!

  Красный свет под деревьями накладывал на все какой-то жутковатый
отпечаток. Нигде не было видно ни души, вся ползучая мелюзга попряталась в
землю и притаилась там в страхе и ожидании.

  Муми-троллю казалось, будто он остался один на свете, так ему было
одиноко. Он бежал между стволов деревьев, звал, прислушивался и снова
бежал. Но вот он остановился и взглянул на часы.

  Оставалось всего двенадцать минут. Пора поворачивать назад.

  Он крикнул напоследок и прислушался, ожидая ответа, Откуда-то
издалека-издалека донесся слабый писк. Муми-тролль приложил лапы ко рту и
снова крикнул. Теперь ответ раздался поближе. А вот и сама Мартышка скачет
в листве с дерева на дерево!

  - Так это ты! - восхищенно затараторила она.- Привет, привет! А я-то сижу
и думаю...

  - У нас нет времени для болтовни,- поспешно сказал Муми-тролль. - Следуй
за мной - получишь апельсин. Только живо, не то съедят другие.

  Оставалось всего пять минут...

  Никогда еще Муми-тролль не бегал так быстро. Горячий воздух жег ему
глаза, во рту пересохло,

  А Мартышка прыгала с дерева на дерево и без умолку болтала и смеялась.

  - Апельсины! - трещала она.- Давненько я не пробовала апельсинов. Ты
уверен, что они настоящие? Если здесь и дальше будет так хорошо и тепло,
вот увидишь, как быстро они полезут отовсюду. Я всегда чищу их своим особым
способом...

  Четыре минуты!

  Между деревьями проглянул берег...

  Три минуты!

  Как трудно бежать по песку... Муми-тролль подхватил Мартышку на руки и
стрелой понесся к скале.

  Перед входом в грот стояла его мама и жда*а. Она всплеснула лапами и
закричала:

  - Бегом! Бегом!

  С грехом пополам они вскарабкались на скалу. Муми-мама сгребла их в
охапку и затолкала в грот, а потом юркнула туда сама.

  - Ты успел! - воскликнула фрекен Снорк и постепенно стала опять розовой.

  - Апельсин...- начала было Мартышка и вдруг удивленно замолкла.

  Снаружи...

  Снаружи как зашипит, как загудит!

  Все, кроме Хемуля (он считал свои марки) и Ондатра (он застрял в тазике),
бросились на песок и крепко ухватились друг за друга. Лампа погасла, и
стало совершенно темно.

  Комета проносилась над Землей. Было ровно восемь часов сорок две минуты и
еще четыре секунды.

  В небе шипело и грохотало, словно там рвались миллионы ракет и миллиарды
ручных гранат, гора тряслась и дрожала. Хемуль упал животом прямо на ворох
своих марок. Снифф заревел по-страшному, а Снусмумрик надвинул шляпу на
самый нос - так казалось ему безопасней. Раскаленные камни дождем
посыпались в ванну на крыше.

  С гулом и грохотом комета протащила свой пылающий огненно-красный хвост
над долиной, над лесом и над горами и с ревом унеслась дальше в мировое
пространство,

  Пройди она чуть-чуть поближе к Земле, и очень может быть, все разлетелось
бы вдребезги. Но она лишь слегка задела ее хвостом и устремилась к другим
солнечным системам, таким далеким, что ей никогда уже не вернуться обратно
к Земле.

  Но в гроте этого не знали и думали, что после такого страшного грохота
все сгорело и ничего не осталось на Земле. Что их грот, быть может,
единственное, что уцелело на свете. Они прислушивались и прислушивались, но
все тихо было снаружи.

  - Мама,- спросил Муми-тролль,- теперь все?

  - Все, маленький мой Муми-сын,- ответила мама,- Теперь все хорошо, а
сейчас надо спать. Не плачь, Снифф, опасность миновала.

  - Какая жуть...- с дрожью в голосе произнесла фрекен Снорк.

  - Не думай больше об этом,- сказала Муми-мама.- Иди сюда, бедная
обезьянка, согрейся.

  - А апельсин? - спросила Мартышка.

  - В другой раз,- ответила Муми-мама.- А теперь я спою вам колыбельную на
сон грядущий.

  И она запела:

             Спите, ребятки, погас небосвод, В небе кометы ведут хоровод.
             Пусть приснится вам сон, Пусть забудется он... Ночь наступает,
             лишь звезды не спят, По пастбищам бродят сто малых ягнят.

  Постепенно, один за другим, засыпали они, и совсем тихо и безмолвно стало
в гроте.

">

     ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ

  Муми-тролль проснулся раньше всех.

  Он долго не мог сообразить, где он. Потом все вспомнил и осторожно
прокрался к выходу. Тихонько приподнял краешек одеяла и выглянул наружу.

  Был чудесный день. Небо не было больше зловеще красное, око снова имело
свой прежний приятно голубой цвет, а на нем сияло прекрасное свежевымытое
утреннее солнце.

  Муми-тролль сел на песок, подставил лицо солнцу, зажмурился и вздохнул от
счастья.

  Немного погодя из грота вылезла фрекен Снорк и уселась рядом с ним.

  - Как бы там ни было, небо, солнце и наша гора остались целы,-
торжественно сказала она.

  - И море,- прошептал Муми-тролль.

  Действительно, далеко на горизонте, словно синий шелк, сверкало и
блистало море, возвращаясь в родные берега. Волны мягко скользили в своем
древнем ложе и окрашивались о темно-зеленый цвет, навечно укладываясь на
дно.

  Все плавучие, вьючие и ползучие существа, которые уцелели в скопившейся
на дне грязи, радостно устремлялись в прозрачную воду, водоросли и всякая
морская трава всплывали, колыхаясь, и начинали медленно тянуться к солнцу.
А с горизонта, пронзительно крича, в великом множестве налетали сизые чайки
и начинали кружиться над побережьем.

  Все, кто был в гроте, просыпались один за другим и, жмурясь, выходили на
солнечный свет.

  Один только Хемуль не удивился, что Земля осталась цела. Он положил на
песок свой альбом с марками и сказал:

  - Ну вот, теперь придется разбирать их в седьмой раз. Но уж теперь пусть
только кто-нибудь попробует поднять бузу! Я просто не знаю, что я тогда
сделаю!

  Внизу у края воды скакал Снифф, закрутив бантиком хвост. Вместе с
Мартышкой он побежал проверять, уцелели ли после катастрофы крабы.

  - Снусмумрик, ты должен сыграть утреннюю песню,- сказал Снорк.

  Снусмумрик достал свою губную гармошку и заиграл изо всех сил, потому что
в нее вернулись все ноты, и большие и малые.

  - А ну-ка,- сказал Муми-папа,- что скажет пророк насчет рюмочки
пальмового вина после всех этих передряг?

  - Пожалуй,- ответил Ондатр.- Только совсем немножко.

  Муми-тролль пошел в грот, откопал свои жемчужины и ссыпал их в лапы
фрекен Снорк.

  - На,- сказал он.- Теперь можешь украсить себя со всех сторон и боков и
стать самой красивой фрекен на свете.

  Но самую большую жемчужину он подарил маме.

  - Милый мой Муми-сын,- сказала она,- как потвоему, цел ли лес, и наш дом,
и огород?

  - По-моему, все цело,- сказал Муми-тролль.- Пойдем посмотрим!

     Туве Янссон.
     Муми-папа и море

          Перевод И.Хилькевич

     Глава 1. СЕМЬЯ В ХРУСТАЛЬНОМ ШАРЕ

     Однажды  вечером  в  конце августа Муми-папа гулял в своем
саду, чувствуя себя потерянным. Он не знал, куда себя деть: ему
казалось, что все необходимое уже сделано или  делается  кем-то
другим.
     Муми-папа  бесцельно  бродил  по  саду, его хвост печально
волочился  за  ним  по  земле.  Здесь,  в  долине,   зной   был
обжигающим;  все  было  безмолвным, неподвижным и ни чуточки не
пыльным. Стоял  месяц  великих  лесных  пожаров,  месяц,  когда
требовалась великая осторожность.
     Он  предупредил  семью.  Снова и снова он объяснял им, как
опасен  август.  Он  описывал  пылающую  долину,  рев  пламени,
раскаленные  добела  стволы  и огонь, ползущий вдоль земли подо
мхом. Ослепительные столбы пламени, взлетающие к ночному  небу.
Огненные волны, катящиеся по склонам долины к берегу...
     --   Шипя,   они   бросаются   в   море,   --   с  мрачным
удовлетворением завершал Муми-папа. -- Все вокруг выгорело, все
почернело. Величайшая  ответственность  лежит  на  любом,  даже
самом маленьком существе, в чьи лапы попали спички.
     Все  прерывали  свои занятия и говорили: "Да, конечно. Да,
да". И возвращались к своим делам, больше не  обращая  на  него
внимания.
     Они  всегда  что-нибудь делали. Спокойно, не отвлекаясь, с
величайшей сосредоточенностью  они  занимались  сотнями  мелких
дел,  из  которых  состоял  их  мир.  Это был мир очень личный,
замкнутый, к которому ничего нельзя было прибавить. Будто карта
местности, где все открыто и заселено, где больше  не  осталось
белых  пятен.  И  они говорили друг другу: "Он всегда твердит о
лесных пожарах и августе".
     Муми-папа взобрался по ступенькам на  веранду.  Его  лапы,
как  всегда, прилипали к покрытому лаком полу и издавали легкие
чмокающие звуки. Хвост тоже прилипал, словно  кто-то  тянул  за
него.
     Муми-папа  сел  и  закрыл  глаза.  "Пол нужно отлакировать
заново, -- думал он.  --  Конечно,  это  из-за  жары  он  такой
липкий.  Но  хороший лак не должен плавиться только потому, что
жарко. Может, я использовал не  тот  лак.  Я  построил  веранду
ужасно  давно,  так что самое время перекрасить пол. Но сначала
нужно отскрести его наждачной бумагой -- противная  работа,  за
которую  не  дождешься  благодарности. Правда, новый белый пол,
покрашенный  толстой  кистью  и   покрытый   блестящим   лаком,
смотрится  так  нарядно! Семья должна будет пользоваться задней
дверью и не путаться под ногами, пока  я  работаю.  А  потом  я
впущу  их  и скажу: "Ну вот! Посмотрите на вашу новую веранду!"
...Слишком жарко. Хорошо бы сейчас идти под парусом. Уплывать в
открытое море, все дальше и дальше..."
     Муми-папа почувствовал сонливость в лапах. Он  встряхнулся
и  зажег  трубку.  Спичка  продолжала гореть в пепельнице, и он
смотрел на нее завороженно.  Когда  спичка  почти  погасла,  он
оторвал  несколько клочков газеты и положил их в огонь. Это был
симпатичный маленький огонек, едва заметный в солнечном  свете,
но горел хорошо. Муми-папа внимательно наблюдал за ним.
     --  Опять  гаснет,  --  заметила Малышка Мю. -- Положи еще
бумаги! -- Она сидела в тени на перилах веранды.
     -- А, это ты! -- сказал Муми-папа и встряхнул  пепельницу,
чтобы  потушить  огонь.  --  Я  только  наблюдал  за  процессом
горения. Это очень важно.
     Малышка Мю засмеялась, продолжая глядеть  на  него.  Тогда
Муми-папа натянул шляпу на глаза и нашел спасение в сне.

     x x x

     -- Папа, -- сказал Муми-тролль. -- Проснись! Мы только что
потушили лесной пожар!
     Обе  Мумипапины  лапы  прочно приклеились к полу. Он очень
неохотно отодрал их. Все было несправедливо.
     -- О чем ты говоришь? -- спросил он.
     --  Настоящий  маленький   лесной   пожар,   --   объяснил
Муми-тролль.  Сразу  за  табачной  грядкой. Мох загорелся, мама
говорит, это, наверное, искра из трубы...
     Муми-папа  подскочил  на  месте   и   в   одно   мгновение
превратился  в  человека действия. Его шляпа упала и покатилась
по лестнице.
     -- Мы потушили его! -- закричал Муми-тролль. -- Мы тут  же
его потушили. Не надо волноваться!
     Муми-папа замер. Он очень рассердился.
     --  Вы  потушили  пожар без меня? -- спросил он. -- Почему
никто меня не позвал? Вы позволили  мне  спокойно  спать  и  не
сказали ни слова!
     --  Но  дорогой,  --  вмешалась  Муми-мама, высовываясь из
кухонного окна, -- мы не думали, что это необходимо. Огонь  был
очень   маленький,  он  только  немножко  дымился.  Я  как  раз
проходила мимо с ведром, так что все, что потребовалось --  это
побрызгать водой по пути...
     -- По пути! -- воскликнул Муми-папа. -- Только побрызгать!
В самом  деле,  побрызгать!  Что  за  слово!  И  позволить огню
беспрепятственно гореть под покровом мха! Где это? Где это?
     Муми-мама бросила все дела и повела его к табачной грядке.
Муми-тролль остался стоять на веранде, глядя им  вслед.  Черное
пятно действительно было очень маленьким.
     --  Не  воображай,  --  произнес  наконец  Муми-папа очень
медленно, -- что такое пятно не  опасно.  Это  далеко  не  так.
Огонь  может  тлеть под мхом, понимаешь? Тлеть часами, возможно
даже днями, а потом внезапно -- пых!  И  он  вырывается  наружу
где-то совсем в другом месте. Ты понимаешь, что я имею в виду?
     -- Да, дорогой, -- ответила Муми-мама.
     --  Поэтому  я  останусь  здесь,  --  продолжал Муми-папа,
мрачно ковыряя мох. -- Если потребуется, я  проведу  здесь  всю
ночь.
     --  Ты  и  вправду думаешь... -- начала было Муми-мама. Но
потом сказала только: -- И очень хорошо  сделаешь.  Никогда  не
знаешь, что может случиться со мхом.
     Муми-папа  вырвал весь мох вокруг маленького черного пятна
и провел остаток дня, наблюдая за ним. Он не покинул свой  пост
даже   ради  обеда.  Он  хотел,  чтобы  остальные  считали  его
обиженным.
     -- Он останется там на всю ночь? -- спросил Муми-тролль.
     -- Вполне возможно, -- ответила Муми-мама.
     -- Если тебе приспичило, то тебе приспичило,  --  заметила
Малышка Мю, очищая зубами картофелину. -- Каждый должен злиться
время  от  времени.  Даже  самая маленькая букашка имеет на это
право. Но папа злится неправильно. Он держит все в себе, вместо
того, чтобы выпускать наружу.
     -- Мое дорогое дитя, -- сказала Муми-мама, -- папа  знает,
что делает.
     -- Не думаю, -- сказала Малышка Мю просто. -- Ничего он не
знает. А ты знаешь?
     -- Не совсем, -- вынуждена была признать Муми-мама.

     x x x

     Муми-папа  сунул  нос  в  мох  и почувствовал резкий запах
дыма. Земля совсем остыла. Он вытряхнул свою трубку  в  дыру  и
подул  на  искры.  Они  тлели  пару  секунд,  а  потом погасли.
Муми-папа наступил на роковое место и  побрел  по  саду,  чтобы
взглянуть в свой хрустальный шар.
     Темнота,  как  обычно, поднималась от земли и скапливалась
под деревьями. Вокруг хрустального шара было чуть  светлее.  Он
стоял,  отражая  весь  сад,  и  выглядел очень красиво на своем
коралловом  пьедестале.  Это  был  шар,  принадлежащий   только
Муми-папе,  его собственный магический шар из сияющего голубого
стекла -- центр сада, долины и всего мира.
     Но  Муми-папа  не  заглянул  в  него  сразу,  сначала   он
посмотрел  на  свои  испачканные лапы, пытаясь собрать смутные,
бессвязные и неспокойные мысли. Когда ему было  очень  грустно,
он  смотрел  в  хрустальный  шар  в  поисках  утешения. И в это
долгое, теплое, прекрасное и грустное лето он делал это  каждый
вечер.
     Хрустальный  шар  всегда  был  прохладен.  Его синева была
глубже и чище, чем синева самого моря, и отраженный в  нем  мир
делался   холодным,   далеким  и  незнакомым.  В  центре  этого
стеклянного мира Муми-папа видел себя, собственный большой  нос
и отражение странного, будто пришедшего из сна, пейзажa вокруг.
Голубая  земля  была глубоко внизу, и там, куда невозможно было
добраться,  Муми-папа  начал  искать  свою  семью.  Они  всегда
приходили,  нужно  было  только  немного  подождать. Они всегда
отражались в хрустальном шаре.
     Естественно  --  ведь  у  них  было  столько  дел  в  этот
сумеречный  час.  Они  всегда  были  заняты.  Рано  или  поздно
Муми-мама заспешит от кухни к кладовке --  принести  колбасу  и
масло. Или к картофельной грядке. Или к дровяному сараю. Каждый
раз у нее был такой вид, словно она шла совершенно незнакомым и
удивительным путем. Куда -- никто не мог сказать наверняка. Она
могла направляться по каким-то секретным делам, которые считала
интересными,  или  играть  в свою собственную игру, или бродить
просто ради того, чтобы бродить.
     Вот она прошла, подпрыгивая, как деловитый белый мячик,  в
самой дальней глубине, среди голубейших из голубых теней. А вот
и  Муми-тролль,  держащийся  в  стороне,  сам  по себе. А вот и
Малышка Мю, пробирающаяся по склону, -- само  движение,  ничего
более,   так   трудно   ее   заметить.  Лишь  промельк  чего-то
решительного и независимого, настолько независимого, что у него
не было необходимости показываться на глаза. В хрустальном шаре
они казались маленькими и одинокими, а все  их  перемещения  --
бесцельными.
     Муми-папе  это  нравилось. Это была его вечерняя игра. Она
порождала ощущение, что все они нуждаются в его защите, что они
находятся на дне моря, о котором знает только он один.
     Уже почти стемнело, когда вдруг в хрустальном шаре  что-то
произошло:  там  появился  свет.  Муми-мама впервые за все лето
зажгла  керосиновую  лампу.  И  сразу   ощущение   безопасности
сосредоточилось  в  одном  месте  --  на  веранде,  где  сидела
Муми-мама, поджидая свое семейство, чтобы подать вечерний чай.
     Хрустальный шар потускнел, синева превратилась в  черноту;
разглядеть можно было только лампу.
     Муми-папа  некоторое время стоял, не зная толком, о чем он
только что думал, потом повернулся и пошел к дому.

     x x x

     -- Что ж, -- сообщил Муми-папа, -- думаю, теперь мы  можем
спать  cпокойно.  Опасность  миновала. Но на рассвете я еще раз
проверю это место, чтобы убедиться, все ли в порядке.
     -- Хм, -- сказала Малышка Мю.
     --  Папа,  --  воскликнул  Муми-тролль,  --  разве  ты  не
заметил? У нас появилась лампа!
     -- Да, вечера становятся длиннее, и я подумала, что сейчас
самое  время  зажечь  ее.  Во  всяком  случае,  сегодня  у меня
появилось такое чувство, -- объяснила Муми-мама.
     Муми-папа сказал:
     -- Ты положила конец лету.  Нельзя  зажигать  лампы,  пока
лето по-настоящему не закончится.
     --  Что  ж,  в  таком случае наступит осень, -- как всегда
спокойно ответила Муми-мама.
     Лампа горела с шипением, из-за этого все казалось  близким
и  безопасным в их маленьком семейном кругу, где все друг друга
знали и друг другу доверяли.  За  пределами  круга  лежало  все
чужое  и  пугающее,  и темнота, казалось, подымалась все выше и
выше и распространялась все дальше и дальше --  к  самому  краю
света.
     --  В  некоторых семьях отец решает, когда зажигать лампу,
-- пробурчал Муми-папа в свой чай.
     Муми-тролль разложил  перед  собой  бутерброды  в  обычном
порядке:  сначала  бутерброд  с сыром, потом -- два с ветчиной,
потом  --  один  с  холодной  картошкой  и  сардинами  и  самым
последним  --  с повидлом. Муми-тролль был совершенно счастлив.
Малышка Мю ела только сардины, так  как  чувствовала,  что  это
необычный  вечер. Она задумчиво глядела в темноту, и чем больше
она ела и смотрела, тем чернее становились ее глаза.
     Свет лампы ярко сиял на траве и кусте сирени. Но там,  где
сгущались  тени, там, где одна-одинешенька сидела Морра, он был
гораздо слабее.
     Морра так долго пробыла на одном месте, что земля под  ней
замерзла.  Когда  она  встала и подвинулась чуть ближе к свету,
трава захрустела, как осколки стекла. Дрожь испуга пробежала по
листве, несколько листьев скрутились  в  трубочку  и  упали  на
плечи  Морры.  Астры  отодвинулись  как  можно дальше от нее, а
кузнечики смолкли.
     -- Почему вы не едите? -- спросила Муми-мама.
     --  Не  знаю,  --  сказал  Муми-тролль.  --  У  нас   есть
венецианские ставни?
     --  Они  на  чердаке.  Они  нам не понадобятся, пока мы не
заляжем в зимнюю спячку. -- Муми-мама повернулась к Муми-папе и
предложила:
     -- Теперь, когда лампа зажжена, ты  не  хотел  бы  немного
поработать над своей моделью маяка?
     --  Да  ну!  -- сказал Муми-папа. -- Это для детей, это не
настоящее.

     x x x

     Морра придвинулась еще ближе. Она уставилась  на  лампу  и
мягко  тряхнула  большой  бесформенной  головой. Белый морозный
туман образовался вокруг ее ног, когда она заскользила к  свету
огромной  одинокой серой тенью. Окно слегка задребезжало как от
дальнего грома, весь сад затаил дыхание. Морра  приблизилась  к
веранде и на мгновение застыла у самой границы светового круга,
сияющего на потемневшей земле.
     Затем  она  быстро подошла к окну, и свет лампы упал прямо
на ее морду.
     Спокойная комната внезапно наполнилась паническими криками
и суетой,  попадали  стулья,   кто-то   унес   лампу.   Веранда
погрузилась во тьму. Все кинулись в дом, прямо внутрь, где было
безопасно, и спрятались вместе со своей лампой.
     Некоторое   время   Морра  стояла,  дыша  морозом  в  окно
покинутой  комнаты,  а  потом  скользнула  прочь  и  слилась  с
темнотой.  Она  уходила  все  дальше и дальше, трава хрустела и
скрипела под ее  ногами.  Сад  вздрогнул,  роняя  листья,  и  с
облегчением вздохнул: Морра ушла.

     x x x

     -- Нет никакой необходимости запираться изнутри и не спать
всю ночь,  --  говорила  Муми-мама.  --  Она,  наверное,  опять
что-нибудь испортила в саду, но она не опасна. Ты  сам  знаешь,
что она не опасна, хотя выглядит такой страшной.
     --  Конечно,  опасна!  --  кричал  Муми-папа.  --  Даже ты
испугалась. Ты в самом деле ужасно испугалась, но  тебе  нечего
бояться, пока в доме есть я.
     --  Но папа, дорогой, -- возразила Муми-мама, -- мы боимся
Морры, потому что она с ног до головы такая холодная. И  потому
что  она  никого не любит. Но она никогда не причиняла вреда. Я
думаю, нам всем пора отправляться спать.
     -- Прекрасно! -- сказал  Муми-папа,  возвращая  кочергу  в
угол.  --  Прекрасно.  Раз  она  ни  капельки не опасна, то ты,
конечно, не захочешь, чтобы я охранял тебя.  Что  ж,  меня  это
вполне  устраивает!  -- С этим он вышел на веранду и, прихватив
по дороге немного сыра и колбасы, зашагал в темноту.
     --  Да,  --  заметила  Малышка  Мю,  на  которую  это  все
произвело  впечатление.  -- Хорошо! Он выпускает пар. Теперь он
будет стеречь мох до самого утра.
     Муми-мама ничего не сказала. Она  тихо  сновала  по  дому,
готовясь  ко  сну.  Она  заглянула  как  всегда  в  свою сумку,
притушила лампу;  в  комнате  стояло  неестественное  молчание.
Подойдя  к  Мумипапиной  модели  маяка,  стоящей на полке возле
раковины, она начала рассеянно смахивать с нее пыль.
     -- Мама, -- позвал Муми-тролль.
     Но Муми-мама не слушала.  Она  подошла  к  большой  карте,
висящей  на  стене, той самой, которая изображала Муми-долину с
береговой  линией  и  островами,  взобралась  на  стул,   чтобы
дотянуться  до  открытого моря, и уткнулась носом прямо в точку
посреди нигде.
     -- Вот  здесь,  --  пробормотала  она.  --  Вот  здесь  мы
поселимся и будем вести замечательную жизнь, полную волнений...
     -- Что ты сказала? -- спросил Муми-тролль.
     --  Вот  здесь  мы  будем  жить, -- повторила мама. -- Это
папин остров. Там папа будет о нас заботиться.  Мы  переберемся
туда,  начнем  все  заново, с самого начала, и проживем там всю
жизнь.
     -- Я всегда думала, что это пятно -- просто след от  мухи,
-- удивилась Малышка Мю.
     Муми-мама слезла на пол.
     --  Иногда  проходит  много  времени,  --  сказала она, --
ужасно много времени, прежде чем все становится на свои места.
     И она тоже вышла в сад.
     -- Я ничего не  говорю  о  некоторых  мамах  и  папах,  --
протянула  Малышка  Мю, -- ведь если бы я заговорила, ты бы мне
ответил, что они никогда не делают  глупостей.  Но  они  что-то
замышляют,  эти  двое.  Я  бы съела тарелку песка, чтобы узнать
что.
     -- Тебе не полагается знать, -- резко сказал  Муми-тролль.
--  Они  отлично  понимают,  что  ведут  себя  немного странно.
Некоторые воображают, что они лучше других и должны  все  знать
только потому, что они приемные!
     --  Ты абсолютно прав, -- ответила Малышка Мю. -- Конечно,
я лучше других!
     Муми-тролль разглядывал одинокое пятнышко на карте  далеко
в  открытом море и думал: "Так вот куда папа хочет отправиться.
Это  серьезная  игра".  И  вдруг  море  вокруг  острова  начало
подниматься  и опускаться, а сам остров стал зеленым с красными
склонами. Муми-тролль  видел  его  в  книжке  с  картинками  --
пустынный  остров, населенный пиратами. Он почувствовал комок в
горле.
     -- Малышка Мю, -- прошептал он, -- это потрясающе!
     -- Не говори! -- сказала Малышка Мю. -- Все потрясающе  --
более  или  менее.  Самое  потрясающее  будет,  если мы устроим
огромный тарарам по  поводу  переезда,  переправимся  со  всеми
нашими  пожитками  туда и обнаружим, что это и в самом деле был
только след от мухи!

     x x x

     Было едва ли полшестого утра, а  Муми-тролль  уже  шел  по
следам  Морры  через  сад.  Земля успела оттаять, но места, где
сидела Морра, были видны. Трава там побурела. Он знал, что если
Морра просидит на одном месте  больше  часа,  там  уже  никогда
ничего не вырастет. Земля просто умирает от ужаса. В саду таких
мест  было несколько, и худшее из них, как назло, располагалось
на тюльпановой клумбе.
     Широкий след из сухих листьев вел прямо к  веранде.  Здесь
она  и  стояла.  Она  оставалась за пределами светового круга и
глазела на лампу. Она ничего не могла поделать, она должна была
подойти  как  можно  ближе,  и  все  вокруг   погибло.   Всегда
повторялось одно и то же: все, к чему она прикасалась, умирало.
     Муми-тролль  представил  себя Моррой. Сгорбившись и шаркая
лапами, он медленно пробирался через кучу мертвых  листьев.  Он
стоял  неподвижно,  ожидая,  пока  туман окружит его, а затем с
вожделением уставился в окно. Он был самым  одиноким  существом
на свете.
     Но  без  лампы  все  это было не очень убедительно. Вместо
Морры в голову приходили приятные мысли об островах  в  море  и
больших  переменах  в жизни. Муми-тролль позабыл о Морре и, идя
между длинных теней, отбрасываемых утренним  солнцем,  принялся
играть  в  другую  игру. Нужно было ступать только на солнечные
пятна. Тени же скрывали неизмеримые и опасные морские пучины --
для тех, разумеется, кто не умел плавать.
     Кто-то насвистывал в дровяном сарае. Муми-тролль  заглянул
туда.  Яркий  солнечный  свет  золотил  поленницу у окна, пахло
льняным  маслом  и  резиной.  Муми-папа  приделывал   маленькую
дубовую дверь к стене своего маяка.
     --  Взгляни  на  эти  железные скобы, -- сказал он. -- Они
вбиты в скалу. По ним можно  взобраться  к  маяку.  Нужно  быть
очень осторожным в плохую погоду. Представь, твою лодку несет к
скале   на   гребне   волны,  потом  ты  подпрыгиваешь,  крепко
хватаешься  и  карабкаешься  вверх,  в  то  время   как   лодку
отбрасывает  назад...  Когда приходит следующая волна, ты уже в
безопасности. Потом ты, борясь с встречным ветром, пробираешься
вперед, держась за эти поручни. Ты  открываешь  тяжелую  дверь,
она  захлопывается  за  тобой.  Теперь  ты  внутри маяка. Через
толстые стены слышен рев моря. Снаружи бушует  шторм,  и  лодка
уже далеко.
     -- И мы тоже внутри? -- спросил Муми-тролль.
     --  Конечно,  --  сказал  Муми-папа. -- Вы здесь, в башне.
Смотри, в каждом окне -- настоящее стекло.  Свет  --  на  самом
верху,  он  вспыхивает  всю  ночь  через  регулярные промежутки
времени красным, зеленым  и  белым,  чтобы  лодки  знали,  куда
плыть.
     -- Он будет светить по-настоящему? -- спросил Муми-тролль.
-- Наверное,  ты  мог бы поставить снизу батарейку и как-нибудь
заставить ее мигать.
     -- Конечно, мог бы, -- ответил Муми-папа вырезая несколько
маленьких ступенек, чтобы приделать их перед дверью  маяка.  --
Но  сейчас  у  меня  нет  времени.  Это  лишь  игрушка,  способ
опробовать что-нибудь. -- Слегка смущенный Муми-папа  засмеялся
и стал копаться в своем ящике с инструментами.
     -- Чудесно! -- сказал Муми-тролль. -- Ну, пока.
     -- Пока, -- ответил Муми-папа.
     Тени  стали гораздо короче. Начинался новый день, такой же
теплый и прекрасный. Муми-мама сидела на ступеньках  ничего  не
делая, и это почему-то казалось странным.
     --  Все так рано встали сегодня, -- сказал Муми-тролль. Он
сел рядом с ней и прищурился на солнце. --  Ты  знала,  что  на
папином острове есть маяк?
     -- Конечно, знала, -- ответила Муми-мама. -- Он говорил об
этом все лето. Там мы и собираемся жить.
     Так  много  можно  было  бы  сказать,  что  ничего не было
сказано. На ступеньках было  тепло.  Все  казалось  правильным.
Муми-папа  начал насвистывать "Поднять якоря", и это получалось
у него неплохо.
     -- Скоро  я  пойду  варить  кофе.  Мне  просто  захотелось
посидеть здесь и подумать. Вот это была ночь!
     Но  маяк  звал  их.  Они знали, что должны отправляться на
остров и отправляться скоро.

     Глава 2. МАЯК

     В  решающий  вечер  отплытия  задул  восточный  ветер;  он
поднялся  вскоре  после  полудня, и они решили трогаться в путь
перед заходом. Море было теплым, глубокого синего цвета,  таким
же  синим,  как  в  хрустальном  шаре.  Пристань  была завалена
багажом  до  самой  крыши  купальни,  возле  которой  покоилась
привязанная  лодка.  Она  покачивалась  на волнах, ее парус был
подтянут кверху, а на верхушке мачты укреплен штормовой фонарь.
На берегу уже темнело.

     x x x

     -- Конечно, мы рискуем попасть  в  штиль  этой  ночью,  --
говорил Муми-папа. -- Мы могли бы выйти сразу после обеда. Но в
этом  случае мы должны дождаться заката. Начало путешествия так
же важно, как первые строки в книге: оно определяет все. --  Он
сел на песок рядом с Муми-мамой.
     --  Посмотри  на  лодку,  --  сказал  он.  --  Посмотри на
"Приключение". Лодка в  ночи  --  чудесное  зрелище.  Штормовой
фонарь сияет на мачте, берег исчезает за спиной, в то время как
целый  мир  погружен  в  сон...  -- вот так надо начинать новую
жизнь. Ночное путешествие прекраснее всего на свете.
     -- Да, ты  прав,  --  согласилась  Муми-мама.  --  Поездку
совершают  днем,  а  в  путешествие  отправляются ночью. -- Она
порядком устала от сборов и слегка волновалась,  не  забыли  ли
они   что-нибудь  важное.  Гора  вещей  на  пристани  выглядела
огромной, но она знала, каким незначительным все это покажется,
когда будет распаковано. Целой семье нужно ужасно  много  вещей
для того, чтобы прожить нормально хотя бы один день.
     Но   сейчас,   конечно,  все  будет  иначе.  Они  начинали
совершенно новую жизнь, и Муми-папа должен обеспечивать их всем
необходимым, заботиться о них  и  защищать  их.  Жизнь,  должно
быть,  была  слишком  легкой  до  сих  пор. "Странно, -- думала
Муми-мама, -- странно, что люди грустят,  даже  сердятся  из-за
того,  что  жизнь  слишком  легка.  Но так уж они устроены. Нам
остается только начать все сначала".
     -- Не думаешь  ли  ты,  что  уже  достаточно  темно?  Твоя
штормовая  лампа  чудесно  смотрится на фоне неба. Наверное, мы
уже можем отчаливать.
     -- Одну минуту, я должен определить наш  курс,  --  сказал
Муми-папа.  Он  разложил  на  песке  карту  и  долго смотрел на
одинокий остров в открытом море. Муми-папа был очень  серьезен.
Некоторое  время  он  принюхивался  к  ветру, пытаясь разбудить
чувство направления, которым уже довольно давно не пользовался.
-- Наши предки не беспокоились, когда  им  нужно  было  выбрать
правильный  курс.  К  сожалению,  инстинкт  слабеет, если им не
пользоваться.
     Спустя некоторое время Муми-папа  почувствовал  правильный
путь.  Он знал, куда плыть, так что они могли поднять парус. Он
нахлобучил свою шляпу прямо и сказал:
     -- Будем отчаливать. Но ты не  бери  ни  единой  вещи,  мы
сделаем всю тяжелую работу. Просто подымайся на борт.
     Муми-мама  кивнула  и встала, почему-то чувствуя слабость.
Море сделалось фиолетовым, и темная  линия  леса  вдоль  берега
выглядела  мягкой.  Она  очень  хотела  спать,  и  ей  внезапно
почудилось,  что  все  вокруг  слегка   нереально;   медленный,
фантастически   освещенный   сон,   в   котором   идешь   через
тяжелый-тяжелый песок и не можешь никуда прийти.
     Остальные грузили  багаж  на  пристани.  Штормовой  фонарь
раскачивался  туда-сюда,  и силуэты пристани и купальни на фоне
вечернего неба напоминали длинного, покрытого  шипами  дракона.
Оттуда  доносился  смех  Малышки  Мю,  а  позади себя Муми-мама
слышала крики ночных птиц, все еще бодрствующих в лесу.
     -- Это так прекрасно! -- сказала Муми-мама сама  себе.  --
Прекрасно  и  чуть  необычно.  Теперь  эта  затея  в самом деле
кажется замечательной. Надеюсь, папа не будет возражать, если в
лодке я слегка вздремну.

     x x x

     Морра пробралась в сад после захода, но в этот  раз  лампы
на  веранде  не было. Занавески были опущены, а корыто для воды
перевернуто вверх дном. Ключ висел на гвозде над дверью.
     Она повидала много брошенных домов  и  сразу  поняла,  что
здесь  еще  очень  долго  никто  не будет зажигать лампу. Морра
медленно заскользила вверх по склону к обрыву.  На  секунду  ее
отражение  мелькнуло  в  хрустальном  шаре,  но  затем он опять
наполнился своей необычной, нереальной  синевой.  Лес  задержал
дыхание  в  страхе,  из-под  мха послышались странные тоненькие
звуки,  ветви  затрепетали  от  ужаса,  и  повсюду  погас  свет
крохотных  глаз.  Нигде  не  задерживаясь, Морра подошла к краю
обрыва,  оглядела  южный  берег  и   уставилась   в   море.   С
приближением ночи она становилась все черней.
     Она   ясно  видела  штормовой  фонарь  на  верхушке  мачты
"Приключения" --  одинокую  звезду,  убегавшую  мимо  последних
островов в открытое море.
     Морра  глядела долго, потому что никогда не спешила. Время
для нее  было  бесконечным  и  текло  очень  медленно.  Оно  не
содержало   ничего,   кроме   случайных  ламп,  зажигающихся  с
приближением осени.
     Потом она направилась вниз по оврагу  к  берегу,  оставляя
позади  себя  большие  бесформенные  следы,  как  будто  тюлень
прошлепал к воде. Волны подались назад  при  ее  приближении  и
медлили,  словно  не  знали,  что делать дальше. Вокруг темного
подола ее  юбки  вода  стала  ровной  и  неподвижной  и  начала
замерзать.
     Она  стояла так долго, пока ее не окутало облако морозного
тумана. Время от времени она поднимала то одну то другую  ногу,
лед  трещал и становился все толще и толще. Она растила ледяной
остров для того чтобы добраться до штормового фонаря. Хотя  его
не  было  видно,  она  знала,  что он где-то там, за островами.
Неважно, если он погаснет до того, как она достигнет цели.  Она
может  подождать.  Другим  вечером они зажгут другую лампу. Они
всегда делают это рано или поздно.

     x x x

     Муми-папа правил лодкой.  Он  крепко  сжимал  лапой  руль,
чувствуя,  что они с лодкой понимают друг друга. Он находился в
полном мире с самим собой.
     Его   домашние   выглядели   такими   же   маленькими    и
беспомощными,  как  в  хрустальном  шаре,  и он уверенно вел их
через огромный океан сквозь безмолвную голубую ночь.  Штормовой
фонарь  освещал  путь,  его луч казался Муми-папе яркой линией,
прочерченной им самим на карте со  словами:  "Отсюда  --  сюда.
Здесь  мы  будем  жить.  Здесь  мой маяк будет центром мира, он
будет гордо возвышаться над опасностями океана!"
     -- Тебе не холодно? -- счастливо кричал Муми-папа.  --  Ты
завернулась  в  одеяло? Смотри, последний остров остался позади
нас, наступает самая темная часть ночи. Очень трудно  идти  под
парусом ночью. Все время надо быть начеку.
     -- Конечно, дорогой! -- отозвалась Муми-мама, свернувшаяся
на дне  лодки. "Это великий опыт", -- думала она. Одеяло слегка
намокло, и она осторожно  сдвинулась  к  подветренной  стороне.
Правда, уши ее все равно упирались в каркас лодки.
     Малышка Мю сидела на носу, монотонно напевая сама себе.
     -- Мама, -- прошептал Муми-тролль, -- почему она сделалась
такой?
     -- Кто?
     --  Морра.  С  ней  сделали что-то, отчего она стала такой
ужасной?
     -- Не знаю, -- сказала Муми-мама, вытаскивая свой хвост из
воды. -- Это, наверное, потому,  что  никто  вообще  ничего  не
делал.  Я  имею  в  виду,  никто не интересовался ею. Во всяком
случае, не думаю, что она о чем-то помнит или  размышляет.  Она
как  дождь  или  мрак,  или камень, который нужно обойти, чтобы
двигаться вперед. Хочешь кофе? Он в термосе в белой корзинке.
     -- Нет,  не  сейчас,  --  сказал  Муми-тролль.  --  У  нее
стеклянные глаза, как у рыбы. Она умеет разговаривать?
     Муми-мама вздохнула и ответила:
     --  Никто  не  говорит  с  ней,  и  о  ней тоже, иначе она
становится больше и начинает преследовать человека. И  не  надо
жалеть  ее. Ты, кажется, вообразил, что она тянется к свету, но
на самом деле она лишь хочет сесть на то, что  светится,  чтобы
оно  никогда  не светило снова. А сейчас, я думаю, я бы немного
соснула.
     Небо  усыпали  бледные  осенние  звезды.  Лежа  на  спине,
Муми-тролль  глядел на штормовой фонарь и думал о Морре. Тот, с
кем и о ком нельзя говорить, должен был бы постепенно исчезнуть
и даже не осмеливаться верить в свое собственное существование.
Муми-тролль размышлял, может  ли  зеркало  помочь  Морре.  Имея
много-много  зеркал,  можно  быть  любым  количеством  существ,
видных  спереди  и  сзади,   эти   существа   могли   бы   даже
разговаривать друг с другом. Возможно...
     Было  тихо.  Только  руль  слегка  поскрипывал. Все спали.
Муми-папа был наедине со своей семьей. Он не помнил себя  таким
бодрым, как сейчас.

     x x x

     К  утру Морра решила, что пора отправляться в путь. Остров
под ней был черен  и  прозрачен,  его  острый  ледяной  бушприт
указывал  на  юг.  Она  подобрала свои черные юбки, свисающие с
нее, как листья  увядшей  розы.  Они  раскрылись  и  зашуршали,
вздымаясь, как крылья. Так началось медленное путешествие Морры
через море.
     Она  двигала своими юбками вверх, наружу и вниз, как будто
гребла  в  мерзлом  воздухе.  Вода   отбегала   назад   мелкими
испуганными  волнами,  и  Морра плыла, оставляя за собой облако
легкого снега. Ее силуэт на фоне неба напоминал большую летучую
мышь. Она продвигалась очень медленно, но это ее устраивало.  У
нее было время. У нее не было ничего, кроме времени.

     x x x

     Семья  плыла всю ночь и весь следующий день, пока снова не
наступила ночь. Муми-папа сидел у руля и ждал, когда  покажется
свет  маяка.  Но  их  окружала  только  темно-синяя  ночь, и на
горизонте ничего не было видно.
     -- Мы на верном пути, -- сказал Муми-папа.  --  При  таком
ветре   мы  попадем  туда  до  полуночи,  но  маяк  должен  был
показаться еще в сумерках.
     --  Может,   какие-нибудь   негодяи   потушили   его,   --
предположила Малышка Мю.
     -- Ты думаешь, кто-то выключил маяк? -- ответил Муми-папа.
-- Будь  спокойна,  с  ним все в порядке. Есть вещи, на которые
можно полагаться:  например,  морские  течения,  времена  года,
восход солнца. Маяки всегда работают.
     --  Мы  скоро увидим, -- сказала Муми-мама. Ее голова была
полна мелких мыслей, которые она не могла привести  в  порядок.
"Хоть  бы  все  было хорошо, -- думала она. -- Он так счастлив.
Надеюсь, там действительно есть остров с маяком,  а  не  просто
мушиный   след.   Невозможно   вернуться   домой  после  такого
торжественного начала... Вот бы найти большие розовые  ракушки,
да  и  белые очень хорошо смотрятся на черной земле. Интересно,
растут ли там розы..."
     -- Тише! Я что-то слышу, -- сказала вдруг  Малышка  Мю  со
своего места на носу. -- Что-то происходит.
     Все подняли носы и стали всматриваться в ночь. Вскоре звук
весел  достиг  их  ушей. Какая-то лодка медленно приблизилась и
выплыла из темноты. Это была маленькая серая лодка;  сидящий  в
ней  человек  опирался на свои весла и взирал на пришельцев без
особого удивления. Вид у него был очень потрепанный, но  вполне
спокойный.   Свет  отражался  в  его  больших  голубых  глазах,
прозрачных, как вода. На  носу  лодки  располагалось  несколько
удочек.
     -- Разве рыба клюет по ночам? -- спросил Муми-папа.
     Рыболов   смотрел  куда-то  мимо  них.  Он  и  не  подумал
ответить.
     -- Разве рядом нет острова с большим маяком? --  продолжал
Муми-папа.  --  Почему  маяк  не  работает? Он давно должен был
показаться.
     Рыболов скользил мимо них в  своей  лодке.  Они  с  трудом
расслышали его, когда он наконец заговорил.
     --  Не  знаю...  Возвращайтесь домой... Вы заплыли слишком
далеко...
     Он исчез. Они пытались услышать звук весел, но  ничего  не
было слышно в молчании ночи.
     --  Он  не  показался  вам немного странным? -- неуверенно
спросил Муми-папа.
     -- Очень странным,  если  вы  спросите  меня,  --  заявила
Малышка Мю, -- Он просто чокнутый.
     Муми-мама вздохнула и выпрямила ноги.
     --  Большинство  наших  знакомых  такие  --  в большей или
меньшей степени, -- сказала она.
     Ветер  утих.  Муми-папа  сидел  у  руля   выпрямившись   и
принюхивался.
     --  Сейчас я чувствую, что мы на месте -- сказал он. -- Мы
подходим к подветренной стороне острова. Я только  не  понимаю,
почему не работает маяк.
     Запах  вереска  наполнял теплый воздух. Все было абсолютно
неподвижно. Затем из ночной темноты возникла  огромная  тень  и
нависла   над   ними:   это  был  сам  остров,  внимательно  их
разглядывающий. Они ощутили его горячее  дыхание,  когда  лодка
ударилась  в  песчаный  берег  и остановилась. Чувствуя, что за
ними наблюдают, они прижались  друг  к  другу,  не  осмеливаясь
двинуться.
     На  берегу  послышались  быстрые шаги, легкий плеск, потом
опять стало тихо.
     -- Ты слышала, мама? -- прошептал Муми-тролль.
     -- Малышка Мю сошла на берег, --  сказала  Муми-мама.  Она
заставила себя сдвинуться с места и начала копаться среди своих
корзинок,  пытаясь  перетащить  коробку с землей и розами через
борт лодки.
     --  Не  беспокойся,  --  нервно  сказал  Муми-папа.  --  Я
позабочусь  об  этом.  Все должно быть правильно организовано с
самого начала. В первую очередь надо заняться лодкой. Сядь и не
волнуйся.
     Муми-мама  послушно  села,   стараясь   не   попасть   под
опускающийся  парус,  в то время как Муми-папа возился в лодке,
все организовывая.  Штормовой  фонарь  высвечивал  круг  белого
песка  и  черной  воды,  а  за  его  пределами был только мрак.
Муми-папа и Муми-тролль вытянули  на  берег  матрас,  при  этом
намочив его. Лодка накренилась, и сундук прижал розовые кусты к
борту.  Муми-мама  сидела  и  ждала, уткнувшись носом в лапы. В
свое  время  она,  наверное,  привыкнет  к  тому,  что  о   ней
заботятся,  может,  ей  это  понравится.  Она задремала на пару
минут. Потом появился  Муми-папа  со  словами:  "Теперь  можешь
идти,  все  готово".  Он  был  счастлив  и бодр, его шляпа была
сдвинута на затылок. Выше на  берегу  он  соорудил  палатку  из
паруса и весел, похожую на большого зверя, присевшего на задние
лапы.  Муми-мама  попыталась  разглядеть,  есть  ли на их новом
берегу ракушки, но было слишком  темно.  Они  обещали  ей,  что
здесь  будут ракушки, большие и редкие, какие попадаются только
далеко в море.
     -- Ну вот, -- сказал Муми-папа.  --  Все,  что  тебе  надо
сейчас  делать  --  это идти спать. Я буду стоять на страже всю
ночь, так что тебе нечего бояться. Завтра ты будешь ночевать  в
моем  маяке.  Если б я только знал, почему он не работает... Ну
что, там уютно?
     -- Просто прекрасно, -- ответила Муми-мама,  заползая  под
парус.
     Малышка Мю как всегда гуляла сама по себе. Но это не имело
значения,  потому что она была членом семьи, которому удавалось
справляться со всем самостоятельно. Пока все шло хорошо.
     Муми-тролль наблюдал, как Муми-мама  повернулась  раз  или
два  на  влажном  матрасе,  пока  не  нашла свое любимое место,
тихонько  вздохнула  и  заснула.  Из  всего  необычного   самым
необычным  было  то,  что  Муми-мама заснула на новом месте, не
распаковав  вещи,  не  приготовив  постели,  не  пожелав   всем
спокойной  ночи  перед  сном.  Она  даже оставила свою сумку на
песке. Это было  страшновато  и  в  то  же  время  весело,  это
означало,   что  произошли  настоящие  перемены,  а  не  просто
приключение.
     Муми-тролль высунул нос из-под паруса.  Снаружи  сидел  на
страже  Муми-папа,  поставив  перед собой штормовой фонарь. Его
тень была очень длинной, и сам он выглядел намного больше,  чем
обычно.  Муми-тролль опять свернулся в клубок и положил лапы на
свой теплый животик. Он отдал  себя  снам.  Они  были  синие  и
качающиеся, такие же, как море в эту ночь.
     Утро  наступало  медленно.  Муми-папа был наедине со своим
островом, который с каждым часом принадлежал  ему  все  полнее.
Небо начало светлеть, и скалы выросли огромной неровной массой,
а   над  ними  Муми-папа  увидел  маяк.  Он  появился  наконец,
громадный и черный на фоне серого неба. Он был гораздо  больше,
чем  Муми-папа  представлял  себе,  потому  что  именно  в этот
предрассветный  час  одинокий  и  бодрствующий  чувствует  себя
беспомощным, и все кажется ему опасным.
     Муми-папа   потушил   штормовой  фонарь,  и  берег  исчез.
Муми-папа не хотел, чтобы маяк увидел его до срока. С моря  дул
холодный  утренний  ветер,  с другой стороны острова доносились
крики чаек.
     Маяк, казалось, вздымался все выше и выше над  сидящим  на
берегу  Муми-папой.  Он походил на модель, которую Муми-папа не
успел закончить. Сейчас он заметил, что крыша у маяка не  такая
заостренная,  как  он  думал, и что там нет поручней. Муми-папа
долго смотрел на темный и  покинутый  маяк,  и  постепенно  тот
начал уменьшаться, приближаясь к давно вынашиваемому образу.
     "Во  всяком случае, это мое, -- подумал Муми-папа, зажигая
трубку. -- Я захвачу маяк, я преподнесу его моей семье и скажу:
"Здесь мы будем жить. Внутри мы в безопасности, там с  нами  не
может случиться ничего страшного"".

     x x x

     Малышка Мю глядела на восход, сидя у подножия маяка. Внизу
в полумраке   лежал   остров,   напоминающий   большого  серого
потягивающегося  кота,  выпустившего  когти;   обе   его   лапы
покоились  в  море, хвостом служил длинный узкий мыс. Шерсть на
кошачьей спине стояла дыбом, а глаза были невидимы.
     -- Да! -- сказала Малышка Мю. -- Это не простой остров. Он
лежит  на  морском  дне  не  так,  как  другие  острова.   Могу
поспорить, здесь что-то случится.
     Она  свернулась  калачиком  и  ждала.  Солнце вставало над
морем, все обретало  цвета  и  тени.  Остров  обретал  форму  и
втягивал  когти.  Кот  исчез.  Все засияло, и белоснежные чайки
закружились над водой. Тень  от  маяка  широкой  темной  лентой
протянулась через остров к берегу, где находилась лодка.
     А  вот  далеко  внизу  показались  все остальные, с высоты
похожие  на  муравьев.  Нагруженные   корзинами   Муми-папа   и
Муми-тролль  вышли из-за кустов акации и вступили в тень маяка.
Здесь они сделались еще меньше -- три маленьких белых точки  --
и   остановились,  задрав  головы,  чтобы  разглядеть  то,  что
возвышалось над ними.
     -- Ох, какой же  он  большой!  --  выдохнула  Муми-мама  и
застыла на месте.
     --  Большой?!  -- закричал Муми-папа. -- Он огромный! Это,
наверное, самый большой маяк из всех когда-либо построенных.  И
знаешь  ли ты, что это самый последний населенный клочок земли.
Все остались далеко позади. Впереди только  море.  Замечательно
осознавать это, правда?
     -- Конечно, замечательно, папа! -- воскликнул Муми-тролль.
     --   Можно,   я   немного  понесу  корзинку?  --  спросила
Муми-мама.
     -- Нет, нет,  --  возразил  Муми-папа,  --  ты  не  должна
таскать  вещи.  От  тебя  требуется  только  войти в свой новый
дом... Но погоди, тебе нужны цветы, постой минутку... --  И  он
скрылся между ольховыми деревьями в поисках цветов.
     Муми-мама  огляделась.  Какая  бедная  здесь  почва! И как
много камней  вокруг,  целые  кучи.  Да,  здесь  будет  нелегко
разбить сад.
     --  Какой  печальный звук, мама, -- сказал Муми-тролль. --
Что это?
     Муми-мама прислушалась.
     -- Это осины,  --  ответила  она.  --  Они  всегда  звучат
грустно.
     Крохотные  прибитые  ветром осины росли между камнями. Они
шуршали и отчаянно трепетали под порывами ветра с моря, одна за
другой по ним пробегали волны дрожи. Днем остров был  иным:  он
как бы повернулся к пришельцам спиной. Его взгляд был направлен
не на них, как это было ночью, а далеко в море.
     --  Ну  вот, -- сказал Муми-папа, -- они ужасно маленькие,
но они распустятся, если ты поставишь их на солнце. А сейчас мы
должны идти. Скоро появится дорожка, ведущая от берега прямо  к
маяку.  Там  будет  пристань для лодки. Так много надо сделать!
Подумай только! Самому строить свою жизнь и превращать остров в
чудо совершенства! -- Он поднял  корзины  и  заторопился  через
вереск к маяку.
     Перед  ними лежали серые древние скалы с крутыми и острыми
уступами. Они спотыкались,  минуя  пропасти  --  серые,  полные
трещин и расщелин.
     "Здесь  все  слишком большое, -- думала Муми-мама. -- Или,
может, я слишком маленькая".
     Только тропинка была такая же маленькая  и  уязвимая,  как
Муми-мама.  Они  осторожно  пробрались  через  валуны к маяку и
остановились в ожидании на его массивном цементном подножии.
     -- Добро пожаловать домой! -- сказал Муми-папа.
     Они медленно  обратили  свои  взгляды  к  маяку.  Белый  и
гигантский,  он  возносился  все  выше  и  выше  на невероятную
высоту. У его верхушки летала стайка  испуганных  воробьев.  От
этого вида кружилась голова.
     --  Я  чувствую себя немного нехорошо, -- слабо произнесла
Муми-мама.
     Муми-тролль  посмотрел  на   отца.   Серьезный   Муми-папа
взобрался  на  ступени  и поднял лапу, чтобы взяться за дверную
ручку.
     -- Она закрыта, -- услышал он позади  себя  голос  Малышки
Мю.
     Муми-папа повернулся и непонимающе уставился на нее.
     -- Она закрыта, -- повторила Малышка Мю, -- а ключа нет.
     Муми-папа  потянул за ручку. Потом начал дергать и крутить
ее. Он стучал в дверь и даже дал ей пинка. В  конце  концов  он
отступил на шаг и оглядел ее.
     --  Здесь  есть  гвоздь,  -- сказал он. -- Вы сами видите.
Очевидно,  что  он  для  ключа.  Я  никогда  не  слышал,  чтобы
кто-нибудь  закрывал  дверь  и  не  вешал  ключ  на гвоздь, как
положено. Особенно смотритель маяка.
     -- Может, он под ступеньками, -- предположила Муми-мама.
     Ключа не было и под ступеньками.
     -- А сейчас вы все помолчите. Просто помолчите.  Я  должен
подумать.  --  Муми-папа отошел в сторону, сел на камень и стал
смотреть на море.
     Потеплело. Юго-западный ветер нежно овевал  остров.  Стоял
отличный  день,  как  нельзя  более  подходящий  для новоселья.
Муми-папа так расстроился, что в животе у него  стало  холодно.
Ему  никак  не  удавалось  сосредоточиться.  Здесь  не  было ни
дверных рам, ни подоконников, ни  плоских  камней  --  никакого
другого места для ключа, кроме как на гвозде или под ступенями.
Все было гладким и голым.
     Муми-папа чувствовал, что устал. Он все время отдавал себе
отчет,  что его семья стоит позади, ожидая в молчании, когда он
скажет что-нибудь. В конце концов он  бросил  через  плечо:  "Я
собираюсь  немного  поспать.  Трудные  задачи часто решаются во
сне. Мозг лучше работает, когда  его  оставляют  в  покое".  Он
заполз  в  трещину в скале, натянул шляпу на глаза и с огромным
облегчением погрузился в сон.
     Муми-тролль заглянул под ступеньки.
     -- Здесь ничего нет, кроме мертвой птицы, -- сообщил он  и
положил  крохотный хрупкий белый скелет на лестницу, откуда его
немедленно сдуло ветром.
     -- Я видела много таких в вереске, -- сказала  моментально
заинтересовавшаяся Малышка Мю. -- Напоминает мне "Месть Забытых
Костей". Классный рассказ.
     -- Что же нам теперь делать? -- спросил Муми-тролль.
     --  Я  думаю  о  рыболове, которого мы встретили ночью, --
сказала Муми-мама, -- он ведь живет где-то на  острове.  Может,
он  что-то  знает.  --  Она открыла мешок с постелями и достала
красное одеяло. -- Накрой папу. Нехорошо спать на голых камнях.
А потом можешь обойти остров и поискать рыболова.  Принеси  мне
немного  морской воды на обратном пути. Медная банка в лодке. И
картошка тоже.
     Хорошо  было  наконец  сдвинуться   с   места   и   начать
действовать.  Муми-тролль отвернулся от маяка и побрел прочь по
острову. Заросли красного вереска покрывали склон,  под  скалой
было  тихо  и  тепло.  Твердая и горячая земля пахла хорошо, но
совсем не так, как дома в саду.
     Сейчас, оставшись  в  одиночестве,  Муми-тролль  смог  как
следует  присмотреться  и  принюхаться к острову, почувствовать
его своими лапами, насторожить уши  и  прислушаться.  Вдали  от
рева  моря  остров  был тише, чем Муми-долина, почти совершенно
безмолвен и ужасно, ужасно стар.
     -- С этим островом нелегко будет познакомиться,  --  думал
Муми-тролль. -- Он хочет, чтобы его оставили в покое.
     Вересковое  поле  исчезало  в  мшистом  болоте  посередине
острова и появлялось с другой стороны болота только  для  того,
чтобы  раствориться  в  низенькой чаще елей и карликовых берез.
Здесь не было ни одного высокого дерева -- все жалось к  земле,
нащупывая  путь  через  скалы.  Муми-тролль понял, что ему тоже
нужно сделаться как можно меньше. Он побежал к мысу.

     x x x

     На западной оконечности  острова  стоял  маленький  домик,
построенный  из  камней  и  цемента. Он был прочно прикреплен к
скале железными скрепами. Сзади он был круглый, как  тюлень,  и
смотрел прямо в море через маленькую, прочную оконную раму. Дом
был  такой  крохотный, что в нем можно было сидеть, только если
ты был нужного размера. Рыболов построил его для себя.  Сам  он
лежал  тут  же  на  спине,  заложив руки за голову, и глядел на
ползущие по небу облака.
     -- Доброе утро, -- поздоровался Муми-тролль.  --  Так  это
здесь ты живешь?
     -- Только когда штормит, -- туманно ответил рыболов.
     Муми-тролль кивнул с серьезным видом. Это подходящий образ
жизни  для  того,  кто  любит  большие волны, -- сидеть в самом
центре прибоя, наблюдая, как огромные водяные горы  приходят  и
уходят,  слушая,  как море грохочет по крыше. Муми-тролль хотел
спросить, нельзя ли и ему как-нибудь посмотреть  на  волны,  но
дом был явно рассчитан на одного.
     --  Мама  шлет  наилучшие  пожелания, -- сказал он. -- Она
просила меня узнать о ключе от маяка.
     Рыболов не ответил.
     -- Папа не может попасть туда, -- объяснил Муми-тролль. --
Мы и подумали, что, может, ты знаешь, где ключ...
     Тишина. Облаков в небе стало больше.
     -- Там жил  смотритель  маяка,  правда  ведь?  --  спросил
Муми-тролль.
     Наконец  рыболов повернул голову и взглянул на него своими
водянистыми глазами.
     -- Нет, я ничего не знаю о ключе, -- сказал он.
     -- Он потушил маяк и ушел? --  продолжал  Муми-тролль.  До
этого  он  никогда не встречал никого, кто бы не отвечал, когда
его спрашивают. Он волновался и чувствовал себя неуютно.
     -- Я действительно не  помню,  --  сказал  рыболов.  --  Я
забыл, как он выглядел. -- Он медленно поднялся и зашагал через
камни  -- серый, сморщенный и легкий, как перышко. Он был очень
маленький  и  не  имел  ни   малейшего   желания   ни   с   кем
разговаривать.
     Муми-тролль постоял немного, глядя рыболову вслед, а потом
повернулся  и  пошел  обратно  через  узкую  полоску  земли. Он
направился к лодке, чтобы принести банку.
     Скоро они будут  есть.  Муми-мама  разведет  костер  между
корнями,  и  они  разложат еду на ступеньках маяка. Все так или
иначе наладится.

     x x x

     Берег  был  покрыт   совершенно   белым   песком.   Залив,
изогнувшийся  полумесяцем  от  одного мыса к другому, образовал
ловушку для всего, что  ветер  сдувал  к  подветренной  стороне
острова.  Принесенные морем бревна кучами лежали у линии прибоя
под кустами ольхи,  но  ниже  по  берегу  песок  был  чистый  и
гладкий,  как  отполированный  пол.  Идти по нему было приятно.
Лапы оставляли ямки, которые немедленно наполнялись водой,  как
озера.  Муми-тролль  искал ракушки для мамы, но все, которые он
находил, были поломаны. Наверное, их разбило море.
     Он увидел  в  песке  что-то  блестящее,  но  это  была  не
ракушка,  а  маленькая серебряная подкова. Неподалеку виднелись
следы копыт, ведущие прямо в море.
     "Лошадь, должно  быть,  прыгнула  в  море  прямо  здесь  и
потеряла одну из своих подков, -- отметил про себя Муми-тролль.
--  Вот  оно  что.  Какая крошечная лошадка. Интересно, подкова
сделана из настоящего серебра  или  только  посеребренная".  Он
поднял подкову и решил отдать ее маме.
     Чуть  дальше следы выходили из моря и вели прямо на берег.
"Это, наверное, морская лошадь. Я никогда их не видел. Говорят,
они водятся только далеко в открытом море, на страшной глубине.
Надеюсь, у морской лошади есть запасная пара подков", --  думал
Муми-тролль.
     Лодка лежала со свернутым парусом на боку и выглядела так,
будто  больше не желала плавать. Она была вытянута на берег так
далеко,  что  казалось,  ничего  общего  с  морем   не   имеет.
Муми-тролль  стоял неподвижно и глядел на "Приключение". "Мне и
вправду жаль ее, -- подумал он. -- Но она, наверное, спит.  Все
равно, как-нибудь ночью мы выйдем в море расставить сети".
     Спокойные голубовато-серые облака собрались над островом и
протянулись  параллельными  линиями  через небо к горизонту. На
берегу было очень одиноко. "Я иду домой", -- решил Муми-тролль.
Домом для него неожиданно стали ступени маяка. Долина, где  они
жили,  отодвинулась  вдаль.  Кроме  того,  он  нашел серебряную
подкову,  принадлежавшую  морской  лошади.  Это  почему-то  все
улаживало.

     x x x

     --  Но  не  мог  же  он  забыть все! -- повторил Муми-папа
второй раз. -- Он должен был знать смотрителя маяка,  ведь  они
жили на одном острове. Они должны были быть друзьями!
     -- Он совершенно ничего не помнит, -- сказал Муми-тролль.
     Малышка Мю вдохнула через нос и выдохнула сквозь зубы.
     --   Этот  рыболов  --  старый  дурак  с  головой,  полной
водорослей. Я поняла это с первого взгляда.  Если  двое  таких,
как  он,  живут  на  одном острове, они либо знают друг о друге
все, что можно знать, либо вообще не желают иметь друг с другом
дела. Возможно  и  то  и  другое.  Вернее,  одно  --  результат
другого. Верьте мне, я знаю. Я разбираюсь в таких вещах.
     -- Надеюсь, что не будет дождя, -- пробормотала Муми-мама.
Все они   стояли   вокруг  Муми-тролля.  Сейчас,  когда  солнце
скрылось за облаками, было довольно прохладно. Муми-тролль  был
слегка  смущен  и не хотел рассказывать им о доме, построенном,
чтобы смотреть на волны. И  невозможно  было  отдать  Муми-маме
подкову  прямо  сейчас,  когда  все стоят рядом, уставившись на
него. Он решил сделать это позже, когда они останутся наедине.
     -- Надеюсь, что не будет дождя,  --  повторила  Муми-мама.
Она  отнесла  медную  банку к костру и поставила цветы, которые
собрал для нее Муми-папа, в воду. "Если пойдет дождь, я  должна
буду  почистить  один из горшков, чтобы собирать дождевую воду.
Если, конечно, здесь есть горшки..."
     -- Но все это собираюсь делать я, -- с грустью  воскликнул
Муми-папа.  --  Только  потерпи.  Все  должно  быть  сделано  в
надлежащей последовательности. Мы не можем беспокоиться о пище,
дожде и прочей ерунде, пока не найден ключ.
     -- Ха! -- сказала  Малышка  Мю.  --  Этот  старый  рыболов
выбросил  ключ  в  море  и смотрителя маяка вместе с ним. Здесь
творились ужасные вещи, а худшее еще впереди!
     Муми-папа вздохнул. Он направился в обход маяка к  скалам,
нависающим  над морем, туда, где остальные не могли его видеть.
Его домашние иногда действовали ему  на  нервы:  они  никак  не
могли  сосредоточиться  на  главном.  Он размышлял, все ли папы
сталкиваются с этим.
     Что ж, не было толку искать ключ  или  пытаться  раздобыть
его  во  сне.  Он должен почувствовать, где он. Надо попытаться
привести себя в  нужное  состояние,  как  это  делал  Мумипапин
тесть. Всю жизнь его жена теряла вещи или оставляла их где-то и
забывала где. Тогда его тесть поворачивал что-то в своем мозгу.
Большего  и не требовалось. Он всегда находил вещи после нее, а
потом говорил добродушно: "Вот твое старое барахло".
     Муми-папа старался. Он  бродил  между  скалами  и  пытался
повернуть   что-то   в   своих   мозгах.   В  конце  концов  он
почувствовал, как  все,  что  там  было,  начало  греметь,  как
горошины в жестянке. Но ничего не произошло.
     Его  лапы нашли хорошо утоптанную тропинку, которая бежала
между камнями в короткой, сожженной солнцем траве. Пока он  шел
и  включал что-то в мозгах, ему пришло в голову, что, наверное,
смотритель маяка пользовался этим путем. Должно быть, раньше он
много раз подымался и спускался здесь.  И  приходил  на  то  же
самое  место  на скале, глядящей в море, куда пришел Муми-папа.
Тропинка закончилась. Впереди  не  было  больше  ничего,  кроме
огромного и пустого моря.
     Муми-папа  подошел к краю и взглянул вниз. Скала уходила в
пропасть --  обрыв  за  обрывом,  масса  играющих  и  танцующих
изгибов,  которые  терялись  из  виду  в неизмеримой глубине. У
подножия скалы рокотал прибой, вода  вздымалась  и  опускалась,
тяжело   ударяя  о  скалы  и  откатываясь  назад,  как  большой
неуклюжий зверь. Вода  лежала  в  тени  и  была  очень  темной.
Мумипапины  лапы  задрожали,  и  он  отчетливо  увидел, как все
поплыло вокруг. Он быстро сел, но не мог  оторвать  взгляда  от
пропасти. Перед ним лежал великий океан неведомой глубины, и он
сильно  отличался от моря, которое играло у пристани там, дома.
Муми-папа слегка наклонился вперед и  заметил  маленький  уступ
как  раз  под  гребнем  скалы.  Он  углублялся  в  скалу  и был
закруглен,   как   сиденье,   поэтому   казалось   естественным
спуститься  вниз,  на  эту  ровную площадку. Внезапно Муми-папа
оказался совершенно один, вокруг ничего не было, кроме  неба  и
моря.
     Здесь, должно быть, и сидел смотритель маяка. И, наверное,
он часто  приходил  сюда.  Муми-папа зажмурился. Все было таким
огромным, что у него  закружилась  голова,  и  горошины  в  ней
загремели громче, чем прежде. Смотритель маяка приходил сюда во
время  прилива...  Он видел перед собой белых чаек, парящих над
штормовым морем, как  снежное  облако.  Капли  воды  маленькими
жемчужинами  долетали  до него, зависая на мгновение перед тем,
как ринуться вниз, в черную воду...
     Муми-папа открыл глаза и стряхнул с  себя  оцепенение.  Он
прижался  спиной и лапами к каменной стене позади и увидел, что
в трещинах  на  скале  растут  маленькие  белые  цветы.  Цветы,
представляете!  А  в  самой  широкой  трещине  блестело  что-то
ржаво-красное: ключ, тяжелый железный ключ. Что-то  щелкнуло  в
голове  у  Муми-папы.  Конечно,  все  ясно как день. Смотритель
маяка  приходил  сюда,  когда  хотел  побыть  один.  Место  для
размышлений  и  медитации.  И  здесь  он  оставил  ключ,  чтобы
Муми-папа мог найти его и занять маяк. С великими церемониями и
с  помощью  магических  сил  Муми-папа  избран   владельцем   и
смотрителем маяка.

     x x x

     --   Чудесно!   Значит,  ты  нашел  его!  --  обрадовалась
Муми-мама.
     -- Где он был? -- воскликнул Муми-тролль.
     -- О, я точно не знаю, -- сказал Муми-папа таинственно. --
Мир полон великих и замечательных вещей  для  тех,  кто  к  ним
готов. Возможно, его дала мне самая большая и белая чайка...
     --  Ну  да! -- фыркнула Малышка Мю. -- На шелковой ленте и
под звуки военного оркестра, надо полагать.
     Муми-папа взошел на ступеньки и  вложил  ключ  в  замочную
скважину.  Медленно, со скрипом, огромная дверь отворилась. Все
внутри было погружено во тьму. Малышка Мю  метнулась  туда  как
пуля, но Муми-папа поймал ее за волосы и оттащил назад.
     --  Нет  уж,  -- сказал он. -- Ты не будешь первой на этот
раз. Теперь я смотритель маяка,  и  я  должен  войти  первым  и
провести  инспекцию.  --  Он  исчез  в  темноте  с Малышкой Мю,
следовавшей за ним по пятам.
     Муми-мама медленно подошла к  двери  и  заглянула  внутрь.
Маяк был пуст, как ствол гнилого дерева, снизу доверху тянулась
гулкая   винтовая   лестница.   С  огромным  усилием  ступеньки
карабкались все выше и выше по  сужающейся  спирали,  скрипя  и
постанывая   под   ногами  Муми-папы.  Немного  дневного  света
просачивалось через дыры в толстых  стенах,  и  в  каждой  дыре
виднелся силуэт большой неподвижной птицы. Птицы глазели на них
сверху вниз.
     --   Не   забывай,   что  сейчас  пасмурно,  --  прошептал
Муми-тролль. -- Ты же знаешь, все выглядит мрачновато, если  не
светит солнце.
     --  Конечно,  --  сказала Муми-мама. Она переступила через
порог и остановилась. Внутри было очень холодно и  сыро.  Земля
между  лужами  была темной и мокрой, и на полу лежало несколько
дощечек, чтобы добраться до лестницы. Муми-мама медлила.
     -- Взгляни! -- сказал Муми-тролль.  --  У  меня  для  тебя
что-то есть.
     Муми-мама взяла серебряную подкову и долго глядела на нее.
     --  Как  красиво! -- сказала она. -- Чудесный подарок! Я и
не знала, что существуют такие маленькие лошади...
     -- Пойдем, мама, -- позвал Муми-тролль. --  Заходи,  и  мы
побежим на самый верх!

     x x x

     Муми-папа  стоял  наверху  в  дверном  проеме, на нем была
новая шляпа с мягкими висячими полями и мятым верхом.
     -- Что ты об этом думаешь? -- спросил он. -- Я нашел шляпу
внутри. Она, должно быть, принадлежала смотрителю маяка.  Входи
же! Входи! Здесь все совершенно такое, как я себе представлял.
     Это  была  большая  круглая  комната  с  низким потолком и
четырьмя окнами.  Посередине  располагался  некрашеный  стол  и
несколько   пустых   ящиков.  Возле  камина  стояли  кровать  и
маленькая тумбочка. Железная лестница вела к люку в потолке.
     -- Там наверху свет, -- пояснил Муми-папа, -- я зажгу  его
сегодня  вечером.  Разве  это  не здорово -- иметь белые стены?
Комната кажется такой большой и свежей.  Если  ты  выглянешь  в
окно,  то  увидишь  то же самое -- пространство, свежий воздух,
свободу!
     Он взглянул на Муми-маму, которая начала смеяться:
     -- Ты абсолютно прав! Воздуха здесь невероятно много!
     -- Кто-то здесь по-настоящему сошел  с  ума,  --  заметила
Малышка  Мю.  Пол  был  покрыт  осколками стекла, а над ними на
белой стене расплылось масляное пятно, потеки от  него  сбежали
книзу и образовали на полу лужу.
     --  Хотела  бы  я  знать,  кто  это  разбил свою лампу, --
сказала Муми-мама, подымая бронзовую  ламповую  ручку,  которая
закатилась под стол, -- и сидел потом в темноте.
     Она  провела лапой по поверхности стола, покрытой сотнями,
а может и тысячами крохотных зарубок -- шесть в ряд, а седьмая,
перечеркивающая их. Семь...  В  неделе  семь  дней.  Неделя  за
неделей  все  то  же  самое,  кроме  одной, в которой было пять
зарубок.   Муми-мама   продолжала   свое   исследование.    Она
рассматривала  чашки  и  кастрюли,  читала  надписи  на  пустых
коробках: изюм из  Малаги,  виски  из  Шотландии,  обыкновенные
финские  сухари;  она  подняла одеяло на кровати и увидела, что
под ним еще есть простыни, но в тумбочку она не заглядывала.
     Остальные смотрели на нее настороженно. Наконец  Муми-папа
спросил:
     -- Ну что?
     --   Он,   наверное,   был  очень  одинок,  --  отозвалась
Муми-мама.
     -- Да, но что ты думаешь об этом?
     -- Я думаю, здесь очень уютно, -- сказала Муми-мама. -- Мы
можем жить все вместе в одной комнате.
     -- Ну да, конечно! -- воскликнул Муми-папа.  --  Я  соберу
бревна на берегу и сделаю кровати. Я построю дорожку и пристань
--  столько  всего  надо сделать... Но сначала мы должны внести
внутрь наш багаж на случай, если пойдет дождь. Нет, нет, не  ты
дорогая. Ты должна расслабиться и почувствовать себя дома.
     Малышка Мю обернулась на пороге и сказала:
     --  Я буду спать снаружи. Мне не нужна кровать. Кровати --
это глупость.
     -- Хорошо, дорогая, -- сказала  Муми-мама.  --  Ты  можешь
зайти внутрь, если пойдет дождь.
     Когда  Муми-мама  осталась  одна,  она повесила серебряную
подкову на гвоздь над дверью. Потом подошла к окну и выглянула.
Она переходила от одного окна к другому.  Везде  море,  ничего,
кроме  моря  и  воробьиных криков. Большой земли совсем не было
видно.  На  последнем  окне  она  нашла  нестираемый  карандаш,
кусочки  шпагата и иглу для починки сетей. Она начала рассеянно
рисовать на окне маленький цветок, аккуратно затеняя листья, но
не думая ни о чем определенном.

     x x x

     Муми-папа стоял на камине, сунув голову в трубу.
     -- Там птичье гнездо, -- закричал он.  --  Поэтому  он  не
горит.
     -- А птицы там есть? -- спросила Муми-мама.
     Муми-папа был довольно черным, когда вылез из камина.
     --  Какая-нибудь  бедная  маленькая  лысуха, я полагаю, --
сказал он. -- Но ее нет дома. Она, наверное, полетела на юг.
     -- Но она вернется весной! -- воскликнул Муми-тролль. -- И
она должна найти свое гнездо,  когда  она  прилетит  домой.  Мы
можем готовить на дворе.
     -- Что? Всю оставшуюся жизнь? -- удивилась Малышка Мю.
     --  Ну,  мы  можем убрать гнездо через некоторое время, --
пробормотал Муми-тролль.
     -- Ха! Типично! -- фыркнула Малышка Мю.  --  Ты  считаешь,
лысуху  волнует,  убрали  ли  гнездо  сразу или через некоторое
время? Ты говоришь это только для того, чтобы вышвырнуть ее  со
спокойной совестью.
     --  Мы  действительно  будем  есть  снаружи всю оставшуюся
жизнь? -- спросил Муми-папа  в  изумлении.  Все  посмотрели  на
Муми-маму.
     -- Вытащи гнездо, -- сказала она. -- Мы можем повесить его
за окном. Иногда тролли важнее лысух.

     x x x

     Муми-мама  задвинула  грязную  посуду  под  кровать, чтобы
прибрать комнату, а потом вышла на поиски почвы.
     Она остановилась у ступеней маяка, чтобы плеснуть  немного
морской  воды  на  розовые  кусты.  Они  все  еще ждали в своих
коробках  с  землей  из  дома.  Сад  должен  быть   посажен   с
подветренной стороны и находиться как можно ближе к маяку, там,
где  солнце было бы почти весь день. Но прежде всего саду нужно
много глубокой, богатой почвы.
     Муми-мама искала и искала. Она  прошла  вдоль  скалы,  где
стоял  маяк, через вереск по направлению к мхам, через осиновую
чащу, она брела по теплой торфянистой земле, но  хорошей  почвы
все не было.
     Никогда  прежде  она  не видела столько камней. За группой
осин не было ничего, кроме целой пустыни круглых серых  камней.
Посередине  кто-то вынул несколько камней, так что образовалась
дыра. Муми-мама подошла и заглянула в нее, но там  были  только
камни  -- такие же круглые и серые. Она гадала, что искал здесь
смотритель маяка. Наверное,  ничего  определенного.  Может,  он
делал  это  просто  для  развлечения. Он вынимал один камень за
другим, но они скатывались обратно, и он устал от всего этого и
ушел.
     Муми-мама направилась к  песчаному  берегу.  И  здесь  она
наконец   нашла   почву.   Темная   полоса   плодородной  земли
протянулась вдоль береговой линии под ольховыми кустами. Мощные
зеленые растения росли между камнями,  их  оживляли  золотые  и
фиолетовые пятна -- неожиданная роскошь.
     Муми-мама  погрузила лапы в почву и почувствовала, что она
наполнена   миллионами   растущих   корней,   которые    нельзя
беспокоить. Но это не имело значения: в конце концов здесь есть
почва.  Только  сейчас  Муми-мама  впервые осознала, что остров
настоящий.
     Она окликнула Муми-папу, который собирал  куски  дерева  в
водорослях, побежала к нему, передник ее развевался на ветру, и
закричала:
     -- Я нашла почву! Я нашла почву!
     Муми-папа посмотрел на нее.
     -- Привет! -- сказал он. -- Что ты думаешь о моем острове?
     -- Он не похож ни на что в мире! -- с энтузиазмом заверила
его Муми-мама.  --  Почва  на  берегу,  вместо того, чтобы быть
где-нибудь в середине острова!
     -- Я объясню тебе,  --  сказал  Муми-папа.  --  Ты  всегда
должна  спрашивать меня, если что-нибудь не понимаешь -- я знаю
все, связанное с морем. Так  вот:  то,  что  ты  нашла  --  это
водоросли,  выброшенные  волнами.  Со  временем  они становятся
почвой, настоящей почвой.  Ты  не  знала  этого.  --  Муми-папа
засмеялся  и  протянул  лапы, словно отдавая ей все водоросли в
мире.
     Муми-мама начала собирать водоросли. Она  носила  их  весь
день  и  складывала  в трещину в скале. Со временем у нее будет
кусочек сада. У водорослей был такой же теплый и  темный  цвет,
как  земля  там,  дома,  и  еще  свой  собственный  пурпурный и
рыжеватый оттенок.
     Муми-мама  была  спокойна  и  счастлива.  Она  мечтала   о
морковке,   редиске,  картошке,  о  том,  как  они  толстеют  и
округляются  в  теплой  почве.  Она  видела   зеленые   листья,
появляющиеся  на  свет сильными и здоровыми пучками. Она видела
растения,  колышущиеся  на  ветру  на   фоне   голубого   моря,
сгибающиеся  под  тяжестью  помидор,  гороха  и фасоли, чтобы у
семьи было еда. Она знала, что ничего не сбудется до следующего
лета, но это не имело значения. У нее было о чем мечтать.  И  в
глубине души больше всего она мечтала о яблоне.
     День подходил к концу.
     Стук   молотка   в  маяке  давно  прекратился,  и  воробьи
притихли. Муми-мама насвистывала сама  себе,  идя  домой  через
вереск  с  охапкой  дощечек.  Муми-папа  сделал для нее перила,
чтобы она могла держаться, и, кроме того, перед  дверью  стояли
две маленькие кровати. Тут же стоял бочонок, который он нашел в
море. Он был почти целый и, похоже, когда-то был зеленым.
     Почему-то  сейчас  винтовая  лестница  не  казалась  такой
пугающей. Нужно было только не смотреть вниз и стараться думать
о чем-нибудь другом. Муми-тролль  сидел  у  стола,  раскладывая
маленькие круглые камешки в кучки.
     -- Привет, -- сказала Муми-мама. -- Где папа?
     --  Он  зажигает лампу наверху, -- ответил Муми-тролль. --
Он не позволил мне пойти вместе с ним.  Он  пробыл  там  ужасно
долго.
     Пустое   птичье   гнездо  лежало  на  тумбочке.  Муми-мама
продолжала свистеть, складывая дощечки в кучу  у  плиты.  Ветер
утих,  и  солнце светило в западное окно, бросая теплые лучи на
пол и белую стенку.
     Когда затеплился огонь, Малышка Мю пробралась сквозь дверь
и, как кошка, прыгнула на подоконник.  Она  прижалась  носом  к
раме и стала корчить воробьям страшные рожи.
     Вдруг  люк  с шумом отворился, и Муми-папа зашагал вниз по
лестнице.
     -- Хорошо горит? -- спросила Муми-мама. -- Ты  сделал  нам
прекрасные  кровати. А в бочке можно солить рыбу. Жалко было бы
использовать ее только для дождевой воды...
     Муми-папа  подошел  к  южному   окну.   Муми-мама   быстро
взглянула  на  него и заметила, что его хвост напряжен и кончик
его подергивается от раздражения. Она подбросила дров в огонь и
открыла банку селедки. Муми-папа выпил чай, не сказав ни слова.
Муми-мама убрала со стола, поставила на него штормовую лампу на
стол и сказала:
     -- Помню, я слыхала однажды, что некоторые маяки  работают
на газе. Когда газ заканчивается, их почти невозможно зажечь.
     Муми-папа вскочил из-за стола, крича:
     --  Ты  не  понимаешь,  сейчас  я  смотритель маяка! Лампа
должна светить! В этом весь  смысл.  Неужели  ты  думаешь,  что
можно жить в маяке и не поддерживать огонь? Что будет с лодками
там,  в  темноте?  Они  могут  оказаться здесь и затонуть прямо
перед нашими глазами в любой момент...
     -- Он прав, -- согласилась  Малышка  Мю.  --  И  утром  на
берегу   будет   полно   утонувших  Филифьонок,  Мюмл  и  Хомс,
позеленевших от водорослей и с белыми лицами...
     --  Не  говори  глупостей,  --  сказала   Муми-мама.   Она
повернулась  к  Муми-папе: -- Если ты не зажжешь лампу сегодня,
то зажжешь завтра или в другой раз. А если она совсем не  будет
работать,  в плохую погоду мы вывесим за окно штормовой фонарь.
Кто-нибудь должен увидеть его и понять, что если плыть  в  этом
направлении,  то  попадешь  на  берег.  Кстати, было бы неплохо
занести кровати до темноты. Я не доверяю этим шатким ступеням.
     -- Я сам занесу их, -- сказал Муми-папа,  снимая  шляпу  с
гвоздя.

     x x x

     На  скалах  почти стемнело. Муми-папа стоял, глядя в море.
"Сейчас она зажигает штормовой фонарь. Она увеличивает пламя  и
стоит, глядя на него, как всегда. У нас полно керосина..."
     Все  птицы  уснули. Скалы на восточной оконечности острова
чернели на фоне неба там, где только что зашло солнце. На одной
из них возвышался  буй,  а  может,  просто  каменная  пирамида.
Муми-папа   поднял   первую  кровать,  а  затем  остановился  и
прислушался.
     Вдали послышался неясный вой, одинокий вопль,  не  похожий
ни   на  что,  слышанное  им  раньше.  На  мгновение  Муми-папе
показалось, что скала под ним задрожала, но потом все стихло.
     "Это, должно быть, птица, -- подумал он. -- Иногда  у  них
такие  странные  голоса".  Он поднял кровать на плечи. Это была
добротная крепкая кровать, с ней все было в порядке. Но кровать
смотрителя маяка там, в башне, принадлежала Муми-папе и  никому
другому.

     x x x

     Муми-папе  снилось,  что  он  бежит  вверх  по бесконечной
лестнице. Темнота вокруг наполнена  хлопаньем  птичих  крыльев.
Птицы  молча  уворачивались  от него. Ступени громко скрипели и
стонали при каждом шаге. Муми-папа  страшно  спешил.  Ему  надо
было  добраться  до  верха и, пока не поздно, зажечь лампу, это
казалось очень важным. Ступеньки становились все уже и уже.  Он
осознал,  что  слышит звук железа под лапами -- он был наверху,
там, где лампа ждала его в своем круглом стеклянном домике. Сон
все замедлялся и замедлялся. Муми-папа ощупывал стены в поисках
спичек. Большие куски изогнутого  цветного  стекла,  отражавшие
море,  попадали под руки. Красное стекло делало волны красными,
как огонь,  сквозь  зеленое  стекло  море  внезапно  обернулось
изумрудно-зеленым, холодным и отдаленным, находящимся где-то на
луне,  а  может, вообще нигде. Нельзя было терять время, но чем
больше он спешил, тем медленней все происходило. Он  споткнулся
о  газовые  баллоны,  которые покатились по полу, как волны, их
становилось все больше и больше.  А  потом  птицы  вернулись  и
стали  бить  крыльями  по  стеклу. Все сговорилось помешать ему
зажечь  лампу.  В  ужасе  Муми-папа  громко  закричал.   Стекло
разбилось  и  разлетелось  на  тысячи сверкающих осколков, море
поднялось высоко над крышей маяка, и  Муми-папа  начал  падать,
глубже и глубже, -- и проснулся посередине комнаты с одеялом на
голове.
     -- В чем дело? -- спросила Муми-мама. Комната была голубая
и неподвижная, четыре окна обрамляли ночь.
     --  Мне  приснился  сон,  -- сказал Муми-папа. -- Это было
ужасно.
     Муми-мама встала и подложила несколько  сухих  поленьев  в
тлеющие  угли.  Вспыхнуло  пламя, теплый золотой свет заиграл в
темноте.
     -- Я сделаю тебе бутерброд,  --  предложила  она.  --  Все
из-за того, что ты спишь в незнакомом месте.
     Муми-папа  сидел  на краю кровати и ел бутерброд, страшный
сон таял.
     -- Это не комната, -- сказал он. -- Это  кровать  навевает
такие кошмары. Я сделаю себе другую.
     -- Наверное, ты прав, -- согласилась Муми-мама. -- Тебе не
кажется, что чего-то не хватает? Здесь не слышно шума деревьев.
     Муми-папа  прислушался. Он услышал голос моря, бормочущего
вокруг острова, и вспомнил,  как  шептались  по  ночам  деревья
возле их старого дома.
     --  Вообще-то  это довольно приятно, -- сказала Муми-мама,
заворачиваясь в одеяло. -- Это по-другому. Тебе ведь  не  будут
больше сниться страшные сны, правда?
     -- Не думаю. А бутерброд ночью -- это здорово!

     Глава 3. ЗАПАДНЫЙ ВЕТЕР

     Муми-тролль и Малышка Мю лежали животами книзу на солнце и
глядели в чащу. Она была низкая и спутанная: крохотные сердитые
сосенки  и  еще  меньшие  березки,  борющиеся с ветром всю свою
жизнь. Для защиты они росли очень близко друг к другу. Верхушки
деревьев расти перестали, но ветви крепко  вцеплялись  в  землю
везде, где только могли до нее дотянуться.
     --  Кто  бы  мог  подумать,  что  они  могут  быть  такими
свирепыми, -- восхищенно сказала Малышка Мю.
     Муми-тролль заглянул под темную массу борющихся  деревьев,
изогнутых  и  переплетенных,  как  змеи. Землю устилал ковер из
коричневых сосновых иголок и веточек, а над  ним  зияли  темные
дыры, похожие на пещеры.
     --  Смотри!  --  воскликнул он. -- Сосна обхватила ветками
маленькую березку, чтобы защитить ее.
     -- Ты считаешь? -- спросила Малышка Мю  зловеще.  --  А  я
думаю,  что  она  душит ее. Как раз в лесах вроде этого и душат
людей. Я не удивлюсь, если узнаю,  что  кого-нибудь  там  душат
прямо  сейчас.  Вот  так!  -- Она схватила Муми-тролля за шею и
начала сжимать руки.
     -- Прекрати! -- закричал Муми-тролль, освобождаясь. --  Ты
в самом деле думаешь, что кто-то там...?
     -- Ты понимаешь меня слишком буквально, -- сказала Малышка
Мю с презрением.
     -- А вот и нет, -- воскликнул Муми-тролль. -- Просто я так
и вижу,  что  там кто-то сидит! Это кажется таким реальным, и я
никогда не знаю, говорят со мной серьезно или  разыгрывают.  Ты
серьезно? Там действительно кто-то есть?
     Малышка Мю засмеялась и встала.
     -- Не будь глупым, -- сказала она. -- Пока. Я пошла на мыс
взглянуть  на  этого  старого  чудаковатого  рыболова.  Он меня
заинтересовал.
     Когда Малышка Мю ушла, Муми-тролль подполз поближе к  чаще
и  с  учащенно  бьющимся сердцем уставился туда. Он слышал, как
волны легко разбиваются о берег, солнце грело ему спину.
     "Конечно, там никого нет, -- думал Муми-тролль сердито. --
Она все выдумала. Она вечно сочиняет истории и заставляет  меня
верить  в  них. Когда она в следующий раз сделает это, я скажу,
немного свысока и, конечно, небрежно: "Ха! Не будь глупой!  Эта
чаща  не  опасна,  она  просто напугана. Каждое дерево клонится
назад, будто хочет вырвать себя из земли с корнями  и  убежать.
Это хорошо заметно"". -- И, все еще сердясь, Муми-тролль пополз
прямо в чащу.
     Солнечный  свет  исчез,  стало холодно. Ветки вцеплялись в
уши Муми-тролля, сучки кололи  его,  сухие  щепки  трещали  под
лапами.  Пахло  погребом  и  мертвыми  растениями. И было тихо,
очень тихо,  шум  моря  стих.  Муми-троллю  послышалось  чье-то
дыхание, и он в панике почувствовал, что задыхается, запертый и
удушаемый деревьями. Ему ужасно хотелось вернуться на солнечный
свет  --  быстрее,  быстрее, но он тут же подумал: "Нет, если я
сейчас поверну назад, я никогда не решусь  снова  прийти  сюда.
Малышка Мю напугала меня, вот и все. Я скажу ей: "Да, кстати, в
этой чаще ничего нет. Я смотрел. Ты все наврала!""
     Муми-тролль  чихнул  и  пополз  дальше, наощупь пробираясь
между деревьями. Время от времени раздавался треск и  на  землю
падал ствол -- мягкая бархатисто-коричневая масса разлагающейся
древесины.  Земля,  упругая  и  гладкая, как шелк, была покрыта
миллионами мертвых иголок.
     По  мере  того,   как   Муми-тролль   пробирался   вперед,
неприятное  ощущение  замкнутости  исчезало. Он чувствовал себя
защищенным  и  укрытым  прохладной  мглой;  он  стал  маленьким
зверьком,  который прятался от всех и хотел, чтобы его оставили
в покое. Вдруг он опять услышал  шум  моря  и  ощутил  тепло  и
ослепительное сияние солнца. Он набрел на поляну посреди чащи.
     Это  была очень маленькая поляна, не больше двух кроватей,
сдвинутых вместе. Было тепло, и пчелы жужжали вокруг цветов. Со
всех  сторон  на  страже  стоял  лес.  Над   головой   качались
взад-вперед  березы  --  тонкая  зеленая  крыша,  через которую
заглядывало солнце. Поляна была совершенна.  Муми-тролль  нашел
идеал. До него здесь никого не было, все это принадлежало ему.
     Он   осторожно  сел  на  траву  и  закрыл  глаза.  Владеть
настоящим тайником всегда было  одним  из  его  самых  заветных
желаний. Он всегда искал такие места и находил их во множестве.
Но   ни  одно  из  них  не  было  таким  хорошим.  Поляна  была
одновременно спрятана и открыта. Только птицы могли видеть  ее,
земля была теплой, и Муми-тролль был защищен со всех сторон. Он
вздохнул.
     Что-то  укусило  Муми-тролля  за  хвост. Ужасно больно. Он
подскочил и сразу же понял, в  чем  дело.  Муравьи.  Крохотные,
мстительные  красные  муравьи. Целые полчища их населяли траву.
Они бегали во все стороны -- вот еще один укусил его за  хвост.
Муми-тролль   медленно   отступил,   его  глаза  покраснели  от
разочарования; он был страшно  обижен.  Естественно,  они  жили
здесь  до  его появления на сцене. Но живущий на земле не видит
того, что наверху; муравей понятия не имеет, как выглядят птицы
или облака, и, если уж на то пошло, ничего не  знает  о  вещах,
которые важны для Муми-тролля, например.
     Существует  много видов справедливости. Согласно одному из
них, возможно,  немного  сложному,  но  абсолютно  правильному,
поляна  принадлежала  ему,  Муми-троллю, а не муравьям. "Но как
мне дать им понять? -- размышлял он. -- Они могут  с  таким  же
успехом жить в другом месте. Чуть в стороне, всего на несколько
ярдов.  Неужели нельзя объяснить им? В худшем случае, почему бы
не провести границу и не разделить поляну?"
     Они опять вернулись. Они  обнаружили  его  и  бросились  в
атаку.  Муми-тролль  бежал.  Он уходил из рая с позором, но был
полон решимости вернуться.  Это  место  ждало  его  всю  жизнь,
может,  несколько  сотен  лет! Оно принадлежало ему, потому что
оно больше никому так не нравилось. Если бы  миллионы  муравьев
любили  поляну  одновременно,  его  чувство  все  равно было бы
сильнее. Во всяком случае, он верил в это.

     x x x

     -- Папа, -- позвал Муми-тролль.
     Но Муми-папа не слушал, потому что как раз в  этот  момент
он  удачно  поддел  большой  круглый  валун,  и  тот с грохотом
покатился вниз по  склону.  Камень  высек  две  яркие  искры  и
оставил  в  воздухе слабый, но чарующий запах пороха. Теперь он
лежал на дне, как раз там, где нужно. Катать камни --  чудесное
занятие.   Сначала   толкаешь   камень   изо  всех  сил,  потом
чувствуешь, как он сдвигается  с  места  --  сперва  чуть-чуть,
потом  больше,  --  потом  наконец  поддается, катится в море и
падает с мощным всплеском, а ты остаешься стоять наверху, дрожа
от напряжения и гордости.
     -- Папа! -- закричал Муми-тролль.
     Муми-папа обернулся и помахал сыну.
     -- Он лежит как раз там, где  нужно!  --  крикнул  он.  --
Здесь будет пристань, что-то вроде волнореза.
     Он  зашел  в море и, усиленно пыхтя и сопя, покатил по дну
еще больший камень, опустив нос  в  воду.  Поднимать  и  катать
камни  под  водой  было  гораздо  легче.  Муми-папа  размышлял,
почему. Но  что  самое  замечательное  --  это  давало  чувство
невероятной силы...
     --  Я хочу спросить тебя кое-что! -- закричал Муми-тролль.
-- О красных муравьях! Это важно!
     Муми-папа поднял нос из воды и прислушался.
     -- Красные муравьи! -- повторил Муми-тролль. --  Может  ли
кто-то  говорить  с  ними?  Как  ты думаешь, поймут они, если я
напишу им записку? Смогут ли прочитать ее?
     -- Красные муравьи? -- удивленно переспросил Муми-папа. --
Конечно, они не умеют читать. Они бы ничего не  поняли.  Сейчас
нужно  найти  треугольный  камень,  чтобы  положить между этими
двумя. Волнорез должен быть крепким, его может построить только
тот, кто знает о море все... -- И папа зашагал дальше,  опустив
нос в воду.
     Муми-тролль  пошел  вверх  по берегу и остановился, увидев
Муми-маму, копающуюся в своем саду. Она раскладывала водоросли.
Ее лапы  и  передник  стали  коричневыми,  и  она  пребывала  в
состоянии  счастливой  сосредоточенности. Муми-тролль подошел к
ней и сказал:
     -- Мама, представь себе, что ты  нашла  чудесное  место  и
решила  там  поселиться.  А потом выясняется, что там уже живут
толпы других людей, которые не хотят переезжать. Имеют  ли  они
право  оставаться  там, хотя они не понимают, как прекрасно это
место?
     --  Конечно,  имеют,  --  ответила  Муми-мама,  садясь  на
водоросли.
     --  Но  если  им  будет так же хорошо в мусорной куче?! --
воскликнул ее сын.
     -- Что ж, тогда придется убедить их, -- сказала Муми-мама.
-- И возможно, помочь им переехать.  Очень  трудно  переезжать,
если долго жил на одном месте.
     -- Ну и дела! -- сказал Муми-тролль. -- Где Малышка Мю?
     --  Она  наверху  в  маяке,  мастерит  какой-то  лифт,  --
ответила Муми-мама.

     x x x

     Малышка  Мю,  храбрая  как  лев,  опасно  высовывалась  из
открытого северного окна. Она забивала гвоздь в деревянный блок
на подоконнике. На полу валялась куча какого-то серого барахла,
люк был открыт.
     --  Интересно, что скажет папа? -- спросил Муми-тролль. --
Туда никому не позволено ходить. Это его личная комната.
     -- Над  его  личной  комнатой  есть  чердак,  --  беспечно
сказала  Малышка Мю. Отличный маленький чердак, где можно найти
все, что угодно. Подай мне гвоздь. Мне  надоело  взбираться  по
лестнице  каждый раз, когда пора есть, поэтому я строю лифт. Ты
сможешь втягивать меня наверх в корзине или спускать  мне  вниз
еду. Что было бы даже лучше.
     "Как  она себя ведет! -- думал Муми-тролль. -- Делает все,
что хочет, и никто не перечит ей. Она просто делает и все".
     Он сказал:
     -- Кстати,  этот  лес.  Там  никого  нет.  Совсем  никого.
Возможно, несколько муравьев.
     -- В самом деле, -- отозвалась Малышка Мю. -- Охотно верю.
     Вот  оно  как.  Она колотила по гвоздю, насвистывая сквозь
зубы.
     -- Тебе придется убрать все это до  папиного  возвращения,
--   выкрикнул  Муми-тролль  в  промежутке  между  ударами.  Но
почувствовал, что не произвел ни малейшего впечатления. Он стал
уныло копаться в куче старых бумаг, жестянок,  рыбачьих  сетей,
шерстяных  перчаток,  кусочков  тюленьей  кожи  -- вот так он и
нашел  календарь.  Большой  настенный  календарь   с   чудесным
изображением морской лошади, несущейся на волне в лунном свете.
Луна  погружалась в море, у морской лошади была длинная золотая
грива и светлые бездонные глаза.  Трудно  поверить,  что  можно
рисовать  так  красиво!  Муми-тролль поставил картину на стол и
долго разглядывал ее.
     -- Календарь устарел на пять лет, -- заметила Малышка  Мю,
спрыгивая  на  пол.  --  Дни теперь другие, да к тому же кто-то
оторвал листок с датами. Подержи-ка веревку, а я схожу  вниз  и
проверю, работает ли лифт.
     --  Подожди минуту, -- сказал Муми-тролль. -- Я хочу кое о
чем тебя спросить. Что нужно сделать, чтобы  заставить  красных
муравьев переехать?
     -- Выкопать их, очевидно, -- сказала Малышка Мю.
     --  Нет,  нет, -- воскликнул Муми-тролль. -- Я имею в виду
как убедить их уйти прочь.
     Малышка Мю посмотрела на него. Немного погодя они сказала:
     -- А, понимаю. Стало быть, ты нашел  в  этой  чаще  место,
которое  тебе  нравится. И там полно муравьев. Что ты мне дашь,
если я избавлю тебя от них?
     Он ощутил, что его нос краснеет.
     -- Я сделаю это для тебя, -- сказала Малышка Мю  спокойно.
--  Можешь  пойти  и  проверить  через  пару  дней. А ты за это
присмотришь за моим лифтом. Я ушла.
     Муми-тролль стоял неподвижно,  чувствуя  себя  несчастным.
Секрет  выплыл  наружу.  Его  укрытие теперь было просто старым
известным местом. Он быстро посмотрел на календарь --  прямо  в
глаза  морской лошади. "Мы похожи -- ты и я, -- думал он. -- Мы
понимаем друг друга. Нас волнуют только красивые вещи. Я получу
мою поляну, а остальное неважно. Но как раз сейчас  я  не  хочу
думать об этом".
     Малышка Мю дернула снизу за веревку.
     -- Тяни меня! -- закричала она. -- И не выпусти! Подумай о
своих муравьях.
     Лифт работал превосходно. Собственно, ничего другого она и
не ожидала.

     x x x

     Усталый,   но   счастливый,   Муми-папа  шел  домой  через
вересковое поле. Конечно, в глубине души он знал, что ему опять
придется  заняться  лампой,  но  до  сумерек   оставалось   еще
несколько  часов.  И  ведь  он  двигал  большие  камни,  просто
гигантские, и каждый  раз,  когда  камень  скатывался  в  воду,
Муми-мама  в  саду  поворачивала  голову  и смотрела! Муми-папа
решил сходить на западный мыс.
     Рыболов проплыл мимо с подветренной  стороны,  его  удочки
лежали  на  носу лодки. Муми-папа никогда не слышал, чтобы рыба
ловилась на удочку с леской в  это  время  года.  Вот  июль  --
подходящий  месяц  для  этого.  Но ведь это не простой рыболов.
Возможно, ему нравилось быть в  одиночестве.  Муми-папа  поднял
было  лапу,  чтобы  помахать  ему, но раздумал. Все равно он не
получил бы ответа.
     Муми-папа взобрался на скалу и пошел против  ветра.  Скалы
были  изогнуты, как спины огромных животных, бок о бок идущих к
морю. Муми-папа оказался у озера прежде, чем заметил его.  Вода
в нем была спокойной и темной, оно само -- овальным, похожим на
большой  глаз.  Муми-папа пришел в восхищение. Настоящее озеро,
черный водоем, одно из самых таинственных  мест,  какое  только
можно  найти!  Время  от  времени маленькие волны находили сюда
путь из моря.  Они  перекатывались  через  перемычку,  разбивая
ненадолго  зеркальную  поверхность  озера, а потом водоем опять
становился спокойным и глядел пустым взглядом в небо.
     "Здесь глубоко, -- думал Муми-папа. -- Здесь  должно  быть
очень глубоко. Мой остров -- законченный и самостоятельный мир.
В  нем  есть  все, и как раз нужного размера. Как я счастлив! Я
держу целый мир в моих лапах!"
     Муми-папа  заспешил  к  маяку.  Он  хотел  показать   всем
остальным черное озеро до того, как они найдут его сами.

     x x x

     --  Как  жаль,  что  это  не  дождевая  вода,  -- заметила
Муми-мама.
     --  Нет,  нет,  это  работа  моря!  --  сказал  Муми-папа,
жестикулируя  лапами. -- Могучие штормы бросали волны на остров
и перекатывали камни по дну до тех пор,  пока  водоем  не  стал
ужасно глубоким.
     -- Наверное, там водится рыба, -- предположила Муми-мама.
     --  Очень  может  быть, -- согласился Муми-папа. -- И если
да, то, должно быть, гигантская. Представь себе огромную  щуку,
которая просидела там сотню лет, становясь все жирнее и злее!
     --  Это в самом деле было бы нечто! -- восхитилась Малышка
Мю. -- Я как-нибудь заброшу удочку и проверю.
     -- Рыбалка не для  маленьких  девочек,  --  твердо  сказал
Муми-папа.  --  Нет,  черное  озеро  --  для  пап. И не подходи
слишком близко к  краю!  Пойми,  это  очень  опасное  место.  Я
проведу  тщательное  расследование, но не сию минуту. Надо ведь
подумать о пристани. И я должен  сделать  печь,  чтобы  коптить
угрей  и щук весом более четырнадцати фунтов. И расставить сети
до того, как пойдет дождь...
     -- И водосборник на крышу, -- добавила Муми-мама. -- Через
пару дней у нас не останется питьевой воды.
     --   Не   волнуйся,   дорогая,   --    сказал    Муми-папа
покровительственно. -- Будет тебе водосборник. Потерпи, и я все
сделаю.
     Семейство  шло  назад  к  маяку, и Муми-папа все говорил о
гигантской щуке. Вереск колыхался на  легком  ветру,  заходящее
солнце пропитало остров теплым золотым светом. Но черный водоем
тонул в тени между скалами.

     x x x

     Муми-мама  закончила  убирать  после  Малышки  Мю, люк был
закрыт. Как только Муми-папа вошел, он заметил календарь.
     -- Это как раз то, что мне нужно, --  обрадовался  он.  --
Где  ты  его нашел? Чтобы поддерживать хоть какой-то порядок на
острове,  я  должен  знать  дни  недели.  Сегодня  вторник.  --
Муми-папа  взял ручку и нарисовал кружок на полях: это означало
"прибытие". Затем он  поставил  два  маленьких  крестика  возле
понедельника и вторника.
     --  Ты  видел  когда-нибудь  морскую  лошадь?  --  спросил
Муми-тролль. -- Они такие же красивые, как эта, на картине?
     -- Возможно, -- сказал Муми-папа. -- Я не  знаю.  Говорят,
что художники преувеличивают.
     Муми-тролль  задумчиво кивнул. Как жаль, что на картине не
видно, есть ли у маленькой морской лошади серебряные подковы.
     Закат  позолотил  стены,  чтобы  чуть  позже  сделать   их
красными.   Муми-папа  стоял  посередине  комнаты  в  раздумье.
Настало время заняться лампой, но  если  он  сейчас  поднимется
наверх,  остальные будут точно знать, что он собирается делать,
а когда он вернется, они поймут, что ему  не  удалось  починить
лампу. Почему бы им не погулять где-нибудь до темноты и не дать
ему  возможность  спокойно зажечь ее? Иногда кое-что в семейной
жизни не нравилось Муми-папе. Его  семья  не  всегда  проявляла
достаточную чуткость, хотя они так долго прожили вместе.
     И  Муми-папа  поступил,  как  многие  поступают в неловкие
моменты: он отошел к окну и повернулся ко всем спиной.
     На подоконнике лежал маркер от сетей. Конечно!  Он  совсем
забыл  про  сети. Это важно, очень важно. Испытывая облегчение,
Муми-папа повернулся и сказал:
     -- Сегодня мы расставим сети. Они должны быть  в  море  до
захода солнца. Собственно, это надо делать каждую ночь, пока мы
на острове.
     Муми-тролль и Муми-папа вышли в море с сетями.
     --  Мы  должны расставить их полукругом у восточного мыса,
-- объяснил Муми-папа. -- Западный  мыс  принадлежит  рыболову.
Нехорошо   рыбачить  прямо  у  него  под  носом.  Теперь  греби
медленней, я наблюдаю за дном.
     Дно плавно  уходило  вниз  низкими  и  широкими  песчаными
террасами,  опускаясь в воду как парадная лестница. Муми-тролль
греб к мысу через лес водорослей, который становился все темнее
и темнее.
     -- Стоп! -- закричал Муми-папа. --  Немного  назад.  Здесь
как раз подходящее дно. Мы расставим сети тут, наискосок к этим
скалам. Медленней!
     Он  забросил  поплавок с маленьким белым флажком и опустил
сеть в море. Она поплыла медленно и ровно, капли воды  сверкали
в  ячейках.  Пробки  оставались  минуту на поверхности, а потом
затонули, как  ожерелье  из  белых  бусин.  Забрасывание  сетей
приносило   чувство   удовлетворения.   Это   мужская   работа,
необходимая всей семье.
     Когда все три сети были заброшены,  Муми-папа  плюнул  три
раза  на  маркер  и  бросил  его в воду. Мелькнув в воздухе, он
исчез под водой. Муми-папа сел у руля лодки.
     Стоял  тихий  вечер.  Краски  блекли  и   растворялись   в
сумерках,  но над самой чащей небо было красным. В молчании они
вытянули лодку на берег и пошли домой через остров.
     Дойдя до осинника, они услышали  неясный  вой,  идущий  от
воды.
     --  Вчера я тоже слыхал этот звук, -- сказал Муми-папа. --
Я полагаю, это птица.
     Муми-тролль взглянул в море.
     -- Что-то сидит там, на скале, -- сказал он.
     -- Это бакен, -- объяснил Муми-папа и пошел дальше.
     "Вчера здесь не было бакена, --  подумал  Муми-тролль.  --
Здесь вообще ничего не было". Он стоял и ждал.
     Оно  двигалось.  Очень, очень медленно оно соскользнуло со
скалы и пропало. Это не мог быть рыболов. Он низенький и худой.
Это что-то другое. Муми-тролль взял себя в руки и направился  к
дому.  Он ничего не скажет, пока не убедится. Во всяком случае,
Муми-тролль надеялся, что никогда не узнает, кто  сидит  там  и
воет каждый вечер.

     x x x

     Муми-тролль проснулся среди ночи. Он лежал, прислушиваясь.
Кто-то  звал  его.  Но он не был вполне уверен -- возможно, ему
это только приснилось. Ночь была  такой  же  спокойной,  как  и
вечер,  полной  голубоватого света, и прибывающая луна всходила
над островом.
     Муми-тролль как можно тише, чтобы не разбудить Муми-папу и
Муми-маму, сполз с кровати, подошел к  окну,  осторожно  открыл
его  и  выглянул.  Он услышал слабый звук волн, разбивающихся о
берег, и увидел темные скалы, одиноко плывущие  в  море.  Вдали
прокричала птица; остров отдыхал.
     Но  нет  -- на берегу что-то происходило. Оттуда доносился
неясный топот и плеск  воды  --  там  кто-то  был.  Муми-тролль
пришел в возбуждение. Он знал, что бы это ни было, оно касалось
его,  только  его  и  никого  другого.  Он  должен сойти вниз и
посмотреть своими глазами. Что-то говорило ему  --  это  важно,
ему  надо  увидеть,  что  творится ночью на берегу. Кто-то звал
его, и он не должен бояться.
     Уже у двери он вспомнил про лестницу  и  замешкался.  Днем
можно  было  взбегать  по  ней не задумываясь, но ночью мысль о
винтовой лестнице пугала. Муми-тролль вернулся в комнату и взял
со стола штормовой фонарь. Спички нашлись на каминной полке.
     Дверь закрылась за ним, внизу  глубоким  колодцем  чернела
башня.  Он не видел ее, но знал, что она здесь. Пламя штормовой
лампы замигало, поднимаясь и опускаясь, потом опять  загорелось
ровно.  Муми-тролль  поставил  лампу  на пол и, собрав все свое
мужество, посмотрел вниз.
     Свет спугнул  все  тени,  и  они  легкомысленно  заплясали
вокруг  Муми-тролля,  кода  он  поднял  лампу. Их было много --
фантастические фигуры, мелькающие  вверху  и  внизу  в  пустоте
маяка.  Это  было прекрасно. Лестница уходила вниз, вниз, вниз,
серая  и  хрупкая,  как  скелет  доисторического  животного,  и
терялась  во  мраке.  Каждый  шаг  заставлял  танцевать тени на
стенах. Это было слишком красиво, чтобы помнить о страхе.
     Муми-тролль шаг за шагом продвигался вниз,  крепко  сжимая
лампу,  и  наконец достиг илистого дна маяка. Дверь заскрипела,
как обычно, -- она была очень  тяжелая.  Он  стоял  снаружи  на
скале в холодном нереальном лунном свете.
     "Ну   разве   жизнь   не   восхитительна!   --   размышлял
Муми-тролль. -- Все меняется внезапно  и  без  всякой  причины!
Лестница  вдруг  стала  красивой,  а  о поляне я не хочу больше
думать".
     Тяжело дыша, он шел по скалам, через вереск, мимо  группки
осин.   Сейчас  они  были  неподвижны  и  тихи,  в  воздухе  не
чувствовалось ни малейшего ветерка. Муми-тролль  шел  медленно,
прислушиваясь. На берегу тоже было тихо.
     "Я  спугнул  их,  -- подумал Муми-тролль и нагнулся, чтобы
потушить лампу. -- Тот, кто  приходит  сюда  по  ночам,  должно
быть, очень застенчивый. И сам остров ночью боится".
     Когда  лампа погасла, Муми-тролль ощутил, что остров сразу
приблизился. Неподвижно лежащий в лунном свете, он  был  совсем
рядом.  Муми-тролль совсем не боялся, он просто сидел и слушал.
Вот оно: звук  танцующих  шагов  на  песке  за  осинником.  Они
двигались  взад-вперед и вниз по берегу к воде, они плескались,
и пена летела во все стороны.
     Они -- морские лошади. Его морские лошади. Теперь  он  все
понял.  Серебряную  подкову,  найденную  в  песке,  календарь с
луной, купающейся в волнах, зов, услышанный во сне. Муми-тролль
стоял между деревьями и смотрел, как танцуют морские лошади.
     Они скакали по берегу, высоко подняв  головы,  их  длинные
хвосты   развевались  за  ними  блестящими  волнами.  Они  были
неописуемо красивы и, похоже,  осознавали  это.  Они  танцевали
кокетливо,  свободно  и  открыто  --  для  самих себя, друг для
друга, для острова, для моря -- казалось, им все равно.  Иногда
они  вдруг вбегали в воду, брызги взлетали над ними, и в лунном
свете появлялись радуги. Тогда лошади прыгали через них,  глядя
вверх  и  наклоняя  головы, чтобы подчеркнуть изгиб шеи и линию
спины. Они танцевали, словно перед зеркалом.
     Потом они  остановились,  гладя  друг  друга,  явно  думая
только  друг  о друге. Обе они были одеты в серый бархат, очень
теплый, мягкий и никогда не промокающий, который, казалось, был
разрисован цветами.
     Когда  Муми-тролль  смотрел  на  них,   произошло   что-то
странное,  но  вполне  естественное.  Он  вдруг решил, что тоже
прекрасен. Он сделался свободным и игривым, и на сердце у  него
стало легко. Он побежал по берегу, крича:
     --  Посмотрите  на  лунный  свет!  Он  такой  теплый!  Мне
кажется, я могу летать!
     Морские лошади насторожились и попятились. Они  промчались
мимо  Муми-тролля  с  широко раскрытыми глазами, развевающимися
гривами, в страхе стуча копытами по земле. Но он  понимал,  что
они  только  притворяются  и  совсем  не испугались, и не знал,
должен ли аплодировать или попытаться успокоить  их.  Он  опять
стал  маленьким,  толстым и неуклюжим. Когда они пролетели мимо
него в море, он закричал:
     -- Вы так прекрасны! Не покидайте меня! -- Брызги взлетели
вверх, последняя радуга исчезла, и берег опустел.
     Муми-тролль сидел на песке  и  ждал.  Он  верил,  что  они
вернутся. Конечно, вернутся, если он будет достаточно терпелив.
     Ночь близилась к концу, луна садилась.
     "Наверное,  им нравится свет на берегу, это может выманить
их сюда поиграть", -- подумал Муми-тролль. Он  зажег  штормовой
фонарь  и поставил его перед собой на песок, напряженно глядя в
темную  воду.  Через  некоторое  время  он  поднялся  и   начал
размахивать  лампой  туда-сюда.  Это  был  сигнал.  Муми-тролль
пытался думать только об обычных успокаивающих  вещах.  Он  был
очень, очень терпелив.
     На  берегу  похолодало: наверное, приближалось утро. Холод
полз от моря, и лапы Муми-тролля стали мерзнуть. Он задрожал  и
взглянул вверх. Прямо перед ним в воде сидела Морра.
     Она  не  двигалась,  только ее глаза следили за движениями
лампы. Муми-тролль знал, что она бы подошла ближе, но не  желал
иметь с ней ничего общего. Он хотел уйти подальше от ее холода,
неподвижности,  уйти  от этого ее жуткого одиночества. Но он не
мог пошевелиться. Просто был не в состоянии.
     Так он стоял, и штормовая лампа раскачивалась все  слабее.
Шло  время,  ни  один  из  них  не  двигался  с  места. Наконец
Муми-тролль очень медленно стал отступать назад. Морра осталась
на  своем  маленьком  ледяном  острове.  Муми-тролль  продолжал
пятиться  назад,  вверх  по  берегу,  в осинник, не сводя с нее
глаз. Он погасил лампу.
     Было темно -- луна спряталась за остров. Была ли это тень,
движущаяся по воде? Муми-тролль не был уверен. Он пошел обратно
к маяку, ему было о чем поразмыслить.
     Море теперь было почти спокойно, но листья осин  испуганно
перешептывались.  Муми-тролль  уловил  сильный  запах керосина,
идущий из чащи. Но запах, казалось, не принадлежал ни  острову,
ни ночи.
     --   Я   подумаю  об  этом  завтра,  --  сказал  сам  себе
Муми-тролль. -- У меня сейчас на уме вещи поважнее.

     Глава 4. СЕВЕРО-ВОСТОЧНЫЙ ВЕТЕР

     Ветер   поднялся   перед   самым   восходом.    Это    был
отвратительный  упрямый восточный ветер. Семья проснулась около
восьми часов; к этому времени ветер пригнал с востока  дождевые
тучи, и потоки дождя заливали маяк.
     -- Теперь у нас будет вода, -- сказала Муми-мама. -- Слава
Богу,  я  нашла  этот  бочонок  и  вымыла  его! -- Она положила
поленья в печку и подожгла их.
     Муми-тролль был еще в  постели.  Он  ни  с  кем  не  хотел
разговаривать. На потолке появилось влажное пятно, и капля воды
в  центре  его все увеличивалась. Потом она упала на стол, а на
ее месте стала тут же расти другая.
     Малышка Мю прошмыгнула в дверь.
     -- Неподходящая погода для лифта, -- сказала она,  выжимая
воду из волос. -- Его сдувает со стены маяка.
     Они  слышали, как снаружи воет ветер, дверь захлопнулась с
громким стуком.
     -- Кофе готов? -- спросила Малышка Мю. -- От такой  погоды
у  меня появляется волчий аппетит. Волны катятся прямо в черное
озеро, а мыс старого рыболова превратился в остров! Его  самого
вывернуло ветром наизнанку, и он лежит под своей лодкой, считая
дождевые капли.
     --  Сети!  -- воскликнул Муми-папа, выпрыгивая из кровати.
-- Там же сети. -- Он подошел к окну,  но  не  увидел  и  следа
поплавка.  Восточный  ветер  сдул  его  прямо к мысу. Каторжная
работа -- вытягивать сети при боковом ветре. А тут еще и дождь.
     -- Пусть остаются там, где есть, --  решил  Муми-папа.  --
Больше  рыбы  попадется, только и всего. После завтрака я схожу
наверх и взгляну, как буря выглядит оттуда.  Она  выдохнется  к
вечеру, вот увидите.

     x x x

     Сверху  буря  выглядела  точно  так  же.  Муми-папа стоял,
разглядывая лампу, откручивал  гайки  и  закручивал  их  опять,
открывал  и закрывал дверцу. Это было бесполезно: он все еще не
знал, как она работает. Как непредусмотрительно -- не  оставить
надлежащих   инструкций   в   таком  маяке,  как  этот.  Просто
непростительно.
     Муми-папа сел на один из газовых баллонов и прислонился  к
стене.  Дождь  стучал  в  окна, хлеща и стегая оконные стекла с
каждым порывом ветра. Зеленое стекло было разбито. На полу  под
ним образовалось маленькое озеро. Муми-папа рассеянно глядел на
него  и  представлял,  что  это дельта с маленькими извилистыми
речками, и его взгляд блуждал по стене. На ней карандашом  были
написаны стихи. Муми-папа нагнулся ближе и прочитал:

     В огромном море пустота
     И лишь луна сияет.
     Уже четыре года здесь
     Никто не проплывает.

     "Должно  быть,  это  написал  смотритель  маяка,  -- решил
Муми-папа. -- Однажды, когда он чувствовал себя несчастным, это
пришло ему в голову. Только представьте --  поддерживать  огонь
для  кораблей,  которые  никогда  не  проходят мимо". Выше была
надпись повеселее:

     Ветер с востока и насмешки старой карги --
     То и другое, как правило, заканчивается слезами.

     Муми-папа пошел вдоль стен, ища записи  смотрителя  маяка.
Здесь  было  много  заметок  о  силе  ветра. Оказывается, самый
сильный шторм принес юго-западный ветер, сила -- десять баллов.
В другом месте смотритель маяка записал еще стихи, но они  были
зачеркнуты   черными   линиями.  Там  говорилось  о  птицах  --
единственное, что Муми-папа смог разобрать.
     "Надо разузнать о нем побольше, -- думал Муми-папа. -- Как
только распогодится, я найду рыболова. Они  должны  были  знать
друг  друга,  ведь они жили на одном острове. А теперь я закрою
люк и больше сюда не приду. Это слишком угнетающе".
     Он спустился по лестнице и объявил:
     -- Шторм движется к  северо-востоку.  Возможно,  он  скоро
утихнет. Кстати, надо как-нибудь пригласить рыболова на кофе.
     --  Спорим,  он  не пьет кофе, -- сказала Малышка Мю. -- Я
уверена, что он ест только водоросли и  сырую  рыбу.  Наверное,
еще всасывает планктон через передние зубы.
     --  Что ты говоришь?! -- воскликнула Муми-мама. -- Какие у
него странные вкусы!
     -- Судя по его виду, он ничего другого не ест. Меня бы это
нисколько не удивило. Но он знает, чего  хочет,  и  никогда  не
задает вопросов, -- сказала Малышка Мю с уважением.
     -- И он ничего тебе не рассказывал? -- спросил Муми-папа.
     --  Абсолютно,  --  ответила Малышка Мю. И с этими словами
она забралась на камин  и  свернулась  у  теплой  стены,  чтобы
переспать дождь.
     --  Все  равно,  ведь  он  в  конце  концов  наш сосед, --
неуверенно сказала Муми-мама. -- Я имею  в  виду  --  нужно  же
иметь  соседей.  -- Она вздохнула и добавила: -- Кажется, крыша
протекает.
     -- Я починю ее, -- заверил ее Муми-папа. --  Со  временем,
когда  выдастся  свободная  минута.  --  Но он думал: "Надеюсь,
погода исправится. Я не хочу идти наверх.  Слишком  многое  там
напоминает о смотрителе маяка".

     x x x

     Длинный  дождливый  день  подходил  к  концу, и ветер утих
настолько, что Муми-папа решил вытащить сети.
     -- Теперь вы увидите, что я знаю о море  все,  --  говорил
он,  очень  довольный  собой.  -- Мы вернемся к вечернему чаю и
принесем самую большую рыбу. Остальную мы выпустим в море.
     Остров промок насквозь. Он казался поникшим  и  вылинявшим
от дождя. Море поднялось так высоко, что на берегу почти ничего
не  было видно, а лодка перекатывалась с боку на бок -- ее руль
был в воде.
     -- Мы должны оттащить ее  к  ольховым  кустам,  --  сказал
Муми-папа.  --  Теперь  ты видишь, на что способно море осенью.
Если бы я подождал с сетями  до  завтра,  мы  бы  остались  без
лодки.  Трудно  перестраховаться,  когда  имеешь  дело с морем.
Интересно, почему море подымается и опускается  таким  образом.
Здесь должна быть причина...
     Муми-тролль   огляделся.   Берег   совершенно   изменился.
Вздувшееся море катило свои волны устало и угрюмо  и  выбросило
на берег кучи водорослей. "Здесь не осталось пляжей для морских
лошадей.  Что если им нравятся только песчаные берега, и они не
захотят возвращаться сюда?! Что если они  испугались  Морры?.."
--  думал Муми-тролль. Он взглянул украдкой в сторону маленьких
островков у берега, но они исчезли в мелком дожде.
     -- Смотри, куда гребешь! --  закричал  Муми-папа.  --  Ищи
поплавок и остерегайся волн, а не то нас прибьет к берегу!
     Муми-тролль  потянул  левое  весло  на  себя изо всех сил.
"Приключение" все время разворачивало подветренной  стороной  и
подбрасывало на волнах.
     -- Отгребай! Отгребай! -- кричал Муми-папа со своего места
у руля.  --  Поворачивай! Назад! Назад! -- Он навалился животом
на руль и пытался дотянуться до поплавка.  --  Нет,  нет,  нет,
нет!  Сюда!  Я  имею  в виду туда. Вот он. Я поймал его. Теперь
греби прямо.
     Муми-папа ухватил сеть и начал втягивать ее в лодку. Дождь
бил по лицу, сеть была очень тяжелой.
     "Нам никогда не съесть всю эту рыбу, -- подумал он, слегка
растерявшись при мысли  о  таком  большом  улове.  --  Вот  это
работа! Но когда у тебя семья..."
     Работая  веслами,  как  одержимый, Муми-тролль увидел, как
что-то темное подымается из воды с сетями  --  водоросли!  Сеть
была набита тоннами водорослей!
     Муми-папа  ничего  не  сказал. Он оставил попытки вытащить
сеть аккуратно и, лежа на борту лодки, втягивал ее  лапами  как
попало.  Охапка  за  охапкой толстые желто-коричневые водоросли
переваливались через борт лодки, но ни одной рыбы не  было.  Во
всех  трех  сетях  то  же  самое -- одни водоросли. Муми-тролль
повернулся и позволил лодке плыть в сторону берега, в то  время
как   правое   весло  оставалось  неподвижным,  и  в  несколько
мгновений "Приключение" развернуло носом к  острову.  Следующая
волна  ударила  лодку  в  борт,  и  она  накренилась. Муми-папа
мгновенно вернулся к жизни.
     -- Прыгай и хватайся за нос  лодки,  --  закричал  он.  --
Держись крепко!
     Муми-тролль   стоял   по   пояс   в   воде,   держась   за
"Приключение", и волна за волной окатывали его с головой.  Вода
была до боли холодной. Муми-папа усиленно пытался вытянуть сети
на берег. Его шляпа сползла на глаза, весла вывалились на песок
и путались в сетях и в лапах -- все было как нельзя хуже. Когда
они  наконец  оттащили "Приключение" в безопасное место, с моря
пришла очередная полоса дождя, и темнота скрыла все.  Наступала
ночь.
     --  Что  ж,  мы неплохо справились, -- сказал Муми-тролль,
осторожно поглядывая на отца.
     -- Ты  думаешь?  --  с  сомнением  спросил  Муми-папа.  Он
посмотрел  на  огромную  кучу  сетей  и водорослей и решил, что
Муми-тролль прав. -- Да, справились, -- сказал он. --  Битва  с
океаном -- вот что это было.

     x x x

     Когда  Малышка  Мю услышала рассказ об их приключении, она
положила недоеденный бутерброд на стол и сказала:
     --  Отлично!   Вам   обоим   предстоит   развлечение.   На
распутывание   сетей   уйдет   три-четыре  дня.  Эти  водоросли

     -- В самом деле? -- начал Муми-папа.
     -- У нас много времени, -- быстро сказала Муми-мама. --  В
хорошую погоду эта работа может быть даже приятной...
     --  Рыболов  может  съесть  все это дочиста, -- предложила
Малышка Мю. -- Ему нравятся водоросли.
     Муми-папа  сник.  Эти  водоросли  сразу  после  истории  с
лампой!  Как  несправедливо!  Трудишься, трудишься, и ничего не
получается. Все  будто  ускользало  сквозь  пальцы.  Мумипапины
мысли разбредались, и он мешал и мешал свой чай, хотя сахар уже
давно  растворился.  Посередине  стола  стоял  самый  маленький
соусник. Время от времени с потолка с всплеском  падала  капля.
Муми-тролль  сидел,  уставившись  в  календарь,  бессознательно
завязывая узелки на хвосте.
     -- Давайте зажжем фонарь! -- сказала Муми-мама весело.  --
Сегодня штормит, так что мы можем повесить его на окно!
     --  Нет,  нет! Только не на окно, -- закричал Муми-тролль,
вскакивая.
     Муми-мама вздохнула. Этого она и боялась. Дождливая погода
заставляла их вести себя странно, как будто дождь застал  их  в
середине  путешествия.  А ведь им предстоит еще много дождливых
дней. Там, в Муми-долине, всегда находилось занятие в доме,  но
здесь... Муми-мама встала, подошла к тумбочке и открыла верхний
ящик.
     -- Я заглянула сегодня сюда, -- сказала она. -- Ящик почти
пуст.    И   вы   представить   не   можете,   что   я   нашла!
Головоломку-зигзаг. Здесь не меньше тысячи маленьких  кусочков,
и  никто  не сможет сказать, что здесь изображено, пока все они
не будут сложены. Здорово, правда?
     Муми-мама  высыпала  кусочки  на  стол  между  чашками   в
огромную кучу. Все смотрели на нее с неодобрением.
     Муми-тролль  перевернул  один  из кусочков. Совсем черный.
Черный, как Морра. Или тени в чаще. Или зрачки морской  лошади.
Или  миллионы  других вещей. Это могло быть что угодно. И ты не
узнаешь что, пока не соберешь головоломку.

     x x x

     Этой ночью Морра пела в море. Никто не пришел на  берег  с
фонарем. Она ждала и ждала, но никого не было.
     Она  начала  мягко,  но  постепенно  ее  песнь одиночества
становилась все громче и громче. Она больше не  была  грустной,
она  теперь  была  вызывающей:  "Нет  на  свете другой Морры. Я
одна-единственная. Я самая холодная в мире. Я никогда,  никогда
не согреюсь".
     -- Это тюлени, -- пробормотал Муми-папа в подушку.
     Муми-тролль  натянул  одеяло на голову. Он знал, что Морра
сидит и ждет фонаря. Но он не даст совести упрекать себя. Морра
может выть, сколько хочет. Его это не волнует.  Ни  чуточки.  И
кроме  того,  Муми-мама сказала, что у них уходит слишком много
керосина. Вот так.

     x x x

     Дни шли, а вода все прибывала, и упрямый  восточный  ветер
все  дул.  Волны  били по острову с непрерывным гипнотизирующим
ревом. Маленький домик  рыболова  полностью  отрезало,  но,  по
словам  Малышки  Мю,  рыболов был очень рад, что его оставили в
покое.  Дождь  прекратился,  и  семья  сошла  на  берег,  чтобы
оглядеться.
     --  Как  много  водорослей!  --  воскликнула Муми-мама. --
Теперь я могу разбить настоящий большой сад. --  Она  пересекла
скалу  и  вдруг  остановилась.  Ее  сад исчез, исчез полностью,
бесследно. Его смыло море.
     -- Что  ж,  он  был  слишком  близко  к  воде,  --  решила
Муми-мама.  Она очень расстроилась. -- Для нового сада придется
носить водоросли намного выше...
     Она долго смотрела на затопленный берег, который  шипящими
белыми  полукругами  омывали  волны.  Они  добирались до лодки,
прижатой к ольховым кустам, били  ее  в  бок,  так  что  она  в
возмущении  подпрыгивала.  Муми-папа  стоял в воде и искал свой
волнорез. Он шел то в одну  сторону,  то  в  другую,  вода  уже
доходила ему до пояса. Он повернулся и прокричал что-то.
     -- Что он говорит? -- спросила Муми-мама.
     --  Волнореза  нет,  --  сказал  Муми-тролль. -- Все камни
смыты.
     Это было серьезно. Муми-мама заторопилась по мокрому песку
и зашла в воду, чтобы показать, как она  сочувствует.  В  такие
минуты это лучше, чем слова.
     Муми-мама  и  Муми-папа  стояли рядом в воде и мерзли. Она
думала: "Это его море в самом деле недоброе..."
     -- Идем-ка на берег, --  рассеянно  сказал  Муми-папа.  --
Наверное, эти камни были не такие большие, как я думал.
     Бросив  все,  они  направились  мимо  лодки  и ольшаника к
маяку. Там Муми-папа остановился и сказал:
     -- Нет смысла прокладывать здесь  дорожку.  Я  попробовал.
Эти  злосчастные  камни слишком большие. Смотритель маяка давно
бы сделал это, если бы мог, да и пристань тоже.
     -- Наверное, не надо  что-то  менять  на  острове  слишком
сильно,  --  сказала  Муми-мама. -- Просто оставь все как есть.
Дома было как-то легче... Но я попытаюсь разбить новый  сад  --
выше.
     Муми-папа ничего не ответил.
     --   И   в  самом  маяке  хватает  работы,  --  продолжала
Муми-мама. -- Можно сделать много маленьких полочек  и  хорошую
мебель!  Правда  ведь?  И  починить  эту  ужасную лестницу... и
крышу...
     "Я не хочу ничего чинить, -- подумал Муми-папа.  --  Я  не
хочу собирать водоросли... Я хочу строить большие вещи, прочные
вещи,  я  так  этого  хочу...  Но  я не знаю... Так трудно быть
отцом!"
     Они направились к маяку.  Муми-тролль  наблюдал,  как  они
исчезали за холмом, их хвосты были опущены.
     Над   маяком  появилась  изломанная  радуга  со  всеми  ее
прозрачными цветами.  Глядя  на  нее,  он  заметил,  что  цвета
бледнеют,  и  вдруг понял: для него очень важно попасть на свою
поляну до того, как радуга окончательно исчезнет. Он ринулся  к
чаще, упал на живот и пополз внутрь.
     Поляна  принадлежала  ему и была так же красива в облачную
погоду. Между деревьями  сверкала  посеребренная  каплями  воды
паутина.  Стояла  тишина, хотя над островом дул ветер. Муравьев
не было. Ни единого. Но, может быть, они просто  спрятались  от
дождя.  Муми-тролль  начал  нетерпеливо  разрывать  торф обеими
лапами. И опять -- запах  керосина.  Тут  они  и  были,  тысячи
муравьев,  но  все  мертвые,  абсолютно  все.  Они задохнулись.
Кошмар из  кошмаров!  Произошло  ужасное  побоище,  и  ни  один
муравей не уцелел! Они утонули в керосине.
     Муми-тролль  поднялся  и  внезапно  до  него дошло: "Это я
виноват. Как же я не догадался.  Малышка  Мю  не  из  тех,  кто
пытается  кого-то  убеждать.  Она действует сразу по настроению
или не действует вообще. Что мне делать? Что мне делать?"
     Муми-тролль сидел  на  своей  собственной  поляне  --  его
навсегда,   --  раскачиваясь  взад  и  вперед,  запах  керосина
окутывал  его.  Запах  преследовал  его  всю  дорогу  домой,  и
Муми-тролль был уверен, что никогда от него не избавится.

     x x x

     --  Но ведь муравьи -- как москиты, -- сказала Малышка Мю.
-- От них надо избавляться! Кроме того, ты прекрасно знал,  что
я  собираюсь с ними сделать. Ты просто надеялся, что я не скажу
тебе об этом. Ты хорошо умеешь обманывать себя!
     Ответа не последовало.
     В этот вечер Малышка Мю заметила, как Муми-тролль крадется
через вересковое поле, явно пытаясь остаться незамеченным. Она,
конечно же, последовала за ним и увидела, что он рассыпал сахар
по краю леса, а потом исчез в чаще с жестянкой в лапах.
     "Ну вот! -- подумала Малышка Мю.  --  Tеперь  он  пытается
облегчить  свою совесть. Я могла бы сказать ему, что муравьи не
едят сахар, и что  он  все  равно  растает,  потому  что  земля
влажная.  И что любому муравью, до которого я не добралась, все
это совершенно безразлично, и он не нуждается  в  утешении.  Но
зачем суетиться".

     x x x

     В  следующие  два  дня  Муми-мама и Муми-тролль занимались
только тем, что вынимали водоросли из сетей.

     x x x

     Потом опять пошел дождь.  Влажное  пятно  на  потолке  все
увеличивалось.   Капли  падали  --  "плип,  плип,  плип"  --  в
маленький соусник  и  --  "плоп,  плоп,  плоп"  --  в  большой.
Муми-папа сидел в ламповой комнате и с отвращением рассматривал
разбитое  окно.  Чем больше он смотрел на это несчастное окно и
чем больше он думал о нем, тем меньше мыслей оставалось у  него
в  голове.  Нужно  забить  окно снаружи или затянуть мешковиной
изнутри. Так посоветовала Муми-мама.
     Муми-папа чувствовал, что устал, и в конце  концов  улегся
на  пол. Зеленое стекло в окне превратилось в красивый изумруд.
Муми-папе сразу стало лучше. А  немного  погодя  ему  пришла  в
голову  идея,  его собственная идея. "Если взять широкую полосу
мешковины, намазать клеем, а потом расколоть зеленое стекло  на
много-много  маленьких  изумрудов  и  вдавить  их  в клей... --
Муми-папа поднялся. -- Какая интересная  мысль!  --  восхитился
он.  --  Между  изумрудами можно насыпать белого песка до того,
как клей  высохнет.  Нет,  лучше  риса.  Да,  точно  --  тысячи
крошечных белых зерен риса, как тысячи жемчужин".
     Муми-папа встал, взял молоток и пошел к разбитому окну. Он
начал  очень  осторожно  вынимать стекло. Большой кусок упал на
пол и разбился. Муми-папа собрал горсть маленьких осколков и  с
бесконечным  терпением  начал обрабатывать их в красивые ровные
кусочки.

     x x x

     Муми-папа спустился через люк после обеда, когда пояс  был
готов.
     --  Я  померил его, -- сказал он, -- а потом убрал большой
кусок. Так что он должен прийтись тебе впору.
     Муми-мама надела пояс  через  голову,  и  он  очутился  на
талии, как раз там, где надо.
     -- Потрясающе! -- сказала Муми-мама. -- Это самый красивый
подарок, какой я получала в своей жизни!
     Она была так счастлива, что внезапно сделалась серьезной.
     --  Мы  не  могли  понять,  зачем тебе понадобился рис! --
воскликнул Муми-тролль. -- Он разбухает, когда намокает...  так
что  мы  думали,  ты используешь его, чтобы как-нибудь починить
окно...
     --  Фантастика,  --  сказала  Малышка   Мю   с   невольным
восхищением.  --  С  трудом  верится. -- Она переставила корыто
так, что капли, падающие с потолка, не говорили "плип",  "плоп"
или  "плап",  и  добавила:  --  Что ж, скажем "прощай" рисовому
пудингу.
     -- У меня широкая талия, -- сказала Муми-мама укоризненно.
-- И мы вполне можем есть овсянку.
     Предложение было встречено гробовым  молчанием.  Муми-папа
слышал,  как капли падают с потолка, отстукивая мелодию из трех
нот вместо двух, написанную специально для  него.  Ему  это  не
нравилось.
     --   Дорогой,   если  бы  я  должна  была  выбирать  между
украшением  и  рисовым  пудингом,  --  начала   Муми-мама,   но
Муми-папа прервал ее:
     -- Сколько пищи съедено?
     --  Порядочно, -- сказала Муми-мама взволнованно. -- Ты же
знаешь, что такое морской воздух...
     -- Что-нибудь осталось? -- продолжал Муми-папа.
     Муми-мама сделала неопределенный  жест,  означавший,  что,
кроме  овсянки, осталось немногое, но это в конце концов не так
уж и важно.
     Тогда  Муми-папа  сделал  единственно  возможное  в  такой
ситуации:  взял  удочку,  натянул  шляпу  смотрителя  маяка и в
гордом молчании выбрал свое самое красивое грузило.
     -- Я иду на рыбалку, -- сказал он  спокойно.  --  Как  раз
подходящая погода для щуки.

     x x x

     Северо-восточный  ветер утих, но вода все еще стояла очень
высоко. Моросил дождь, скалы и  море  были  одинакового  серого
цвета и выглядели очень печальными.
     Муми-папа просидел у черного озера целый час. Ни одна рыба
не клюнула.  "Нечего  говорить о щуке, пока не поймаешь ее", --
думал он.
     Как и большинство пап определенного типа, Муми-папа  любил
рыбалку. Свою удочку он получил в подарок на день рождения пару
лет  назад,  и  это  была  очень  хорошая удочка. Но иногда она
стояла в  углу  с  укоризненным  видом,  будто  напоминая,  что
предназначена для рыбной ловли.
     Муми-папа  стоял, глядя вниз на черные воды озера, а озеро
смотрело на него  своим  большим  глазом.  Он  смотал  леску  и
положил  свою  трубку  в  шляпу. А потом зашагал к подветренной
стороне острова.
     Там могли водиться щуки, возможно, маленькие, но это  хоть
что-то, что можно принести домой.
     У самого берега в лодке сидел рыболов с удочкой.
     -- Хорошее место для рыбалки? -- спросил Муми-папа.
     -- Нет, -- ответил рыболов.
     Муми-папа сел на скалу, пытаясь придумать, что бы сказать.
Он никогда  не  встречал  никого,  с  кем  так  трудно  было бы
говорить. Все казалось таким неуклюжим и неловким!
     -- Я полагаю, здесь немного одиноко зимой, -- рискнул  он,
но, конечно, не получил ответа. Он попробовал еще раз.
     --  Но  раньше  вас  здесь  было  двое, конечно. Каким был
смотритель маяка?
     Рыболов пробормотал что-то и беспокойно заерзал в лодке.
     -- Он был общительный? Много говорил о себе?
     -- Все они такие, -- неожиданно отозвался рыболов. --  Все
они  много  говорят  о  себе.  Он  всегда  говорил  о себе. Но,
наверное, я его не слушал. Я забыл.
     -- Как он сюда попал? -- спросил Муми-папа. -- Маяк  погас
до того, как он ушел, или после?
     Рыболов пожал плечами и вытянул удочку. Крючок был пуст.
     -- Я забыл, -- сказал он.
     В отчаянии Муми-папа сделал еще одну попытку:
     --  Но  чем  он занимался целыми днями? Строил что-нибудь?
Ловил рыбу?
     Широким плавным движением рыболов  забросил  свою  удочку,
леска  описала красивую дугу, расправилась и исчезла под водой.
Рыболов отвернулся и посмотрел в море.
     Муми-папа поднялся и пошел. Почему-то это было облегчением
-- чувствовать себя таким сердитым.  Он  забросил  свою  удочку
подальше,  не  заботясь  о дистанции, которую должно соблюдать,
когда один джентльмен рыбачит рядом с другим.  У  него  клюнуло
немедленно.
     Муми-папа  вытащил  окуня  весом в фунт. Он поднял большой
шум по этому поводу, пыхтя и сопя, шлепая по воде, кидая  окуня
на  камни,  --  все  для  того, чтобы как можно больше досадить
рыболову. Он посмотрел на неподвижную серую фигуру, глядящую  в
море.
     -- Эта щука, наверное, весит около пяти фунтов! -- сообщил
он, пряча окуня за спиной. -- Трудненко будет коптить!
     Рыболов не сдвинулся ни на дюйм.
     --  Это  проучит  его!  -- бормотал Муми-папа. -- Подумать
только -- бедный смотритель маяка говорил и говорил о  себе,  а
этот...  этот маленький рачок даже не слушал. -- И он зашагал к
маяку, крепко сжимая окуня в лапе.
     Малышка Мю сидела на ступеньках маяка,  распевая  одну  из
своих монотонных песен для дождливой погоды.
     -- Привет, -- сказал Муми-папа. -- Я злюсь.
     --  Хорошо!  --  одобрила Малышка Мю. -- У тебя такой вид,
будто ты сделал из кого-нибудь  настоящего  врага.  Это  всегда
помогает.
     Муми-папа бросил окуня на ступеньки.
     -- Где она? -- спросил он.
     --  Копается в этом своем саду, -- ответила Малышка Мю. --
Я отдам ей рыбу.
     Муми-папа кивнул и пошел к западной части острова. "Я буду
рыбачить под самым носом у этого типа! Я выловлю  всю  рыбу  до
одной. Я им покажу..."

     x x x

     Истрепанные  сети  висели  под  лестницей  в  маяке и были
позабыты. Муми-мама больше не упоминала о маленьких полочках  и
мебели,  а  пятно на потолке увеличивалось с каждым дождем. Люк
оставался закрытым.
     Муми-папу не заботило ничего, кроме рыбной  ловли.  Он  на
целый  день уходил с удочкой и возвращался домой только поесть.
Он отправлялся рано утром и  никому  не  позволял  сопровождать
себя.  Он  больше  не  пытался  вывести  рыболова  из  себя: не
интересно дразнить такого маленького человечка, да к тому же не
желающего сердиться. В голове  у  Муми-папы  была  только  одна
мысль:  добыть  пищу  для  семьи.  Свой  улов он всегда клал на
ступеньки маяка.
     Если попадалась крупная рыба, он нес ее на берег и коптил.
Он сидел перед печью, подбрасывая туда ветку за  веткой,  чтобы
огонь  горел  ровно, потом осторожно перекладывал рыбу песком и
камешками, собирал можжевеловые веточки и ольховые щепки, чтобы
приготовить рыбу правильно. Остальные редко видели его. Ближе к
вечеру он для разнообразия пробовал удить в  черном  озере,  но
там никогда не клевало.
     Когда  все  садились  вечером  в  кружок и пили чай, он не
говорил ни о чем, кроме рыбы и рыбалки. Он не хвастался в своей
обычной милой манере, а читал длинные лекции, которые Муми-мама
выслушивала смущаясь и недоумевая и не очень  много  узнавая  о
крючках и ловле рыбы.
     "Это  не  игра,  это  серьезно,  -- думала Муми-мама. -- Я
набила соленой рыбой все банки и емкости, которые у нас есть, а
он все рыбачит. Конечно, здорово иметь много еды, но почему-то,
когда  ее  было  меньше,  было  веселее.  Я  думаю,  это   море
расстраивает его и делает таким".
     Муми-мама  надевала  изумрудный пояс каждый день -- только
для того, чтобы показать Муми-папе, как он  ей  нравится,  хотя
такие  нарядные  вещи  носят только по воскресеньям. И это было
слегка утомительно: кусочки стекла цеплялись абсолютно за  все,
а рис осыпался, если двигаться недостаточно осторожно.
     Мумимамин  новый  сад  был  готов  --  сверкающий  круг из
водорослей  у  подножия  скалы,  на  которой  стоял  маяк.  Она
выложила  сад маленькими камешками, поскольку море отказывалось
обеспечить  ее  ракушками.  В  центре   были   розовые   кусты,
привезенные  из  дома,  они  росли в земле, в которой приехали.
Одна роза собралась расцвести, но было сомнительно,  успеет  ли
она. Ведь давно уже наступил сентябрь.
     Муми-мама  часто  мечтала  о  цветах, которые она посадит,
когда опять  придет  весна.  Она  рисовала  их  на  подоконнике
северного  окна. Каждый раз, когда она сидела, глядя из окна на
море, она рассеянно рисовала  цветок,  думая  о  чем-то  совсем
другом.  Иногда она удивлялась при виде собственных цветов: они
будто выросли сами, но от этого они делались еще прекраснее.
     Теперь,  когда  не  было  воробьев,  место  у  окна  стало
одиноким. Они улетели на юг в ветреный, дождливый день, и никто
этого  не  видел.  Остров  странно притих; Муми-мама привыкла к
чириканью воробьев  и  их  непрестанной  болтовне  по  вечерам.
Сейчас  она  видела только чаек с желтыми неподвижными глазами,
проносившихся мимо окна, да слышала крики аистов,  летевших  на
юг -- далеко на юг.
     Поскольку  Муми-мама  и  Муми-папа  думали о других вещах,
неудивительно, что они не замечали, чем занимается Муми-тролль.
Они ничего не знали о чаще и поляне, они понятия не имели,  что
каждую  ночь  после  восхода  луны Муми-тролль идет на берег со
штормовым фонарем.
     Что видела и думала Малышка Мю -- не знал  никто.  Большую
часть  времени  она  следовала  за  рыболовом,  но  они едва ли
когда-нибудь  разговаривали.  Они  лишь  терпели  друг   друга,
довольные  друг другом и взаимно независимые. Ни один из них не
пытался понять другого или произвести впечатление на другого; а
это тоже иногда доставляет удовольствие.
     Так обстояли дела на острове  в  ту  осеннюю  ночь,  когда
вернулись морские лошади.

     x x x

     Идти на берег со штормовым фонарем было для Муми-тролля не
внове.  Муми-тролль  привык  к  Морре;  она и в самом деле была
скорее надоедлива, чем опасна. Собственно, он не знал, ходит ли
на берег ради нее или в надежде  увидеть  морских  лошадей.  Он
просыпался  сразу после восхода луны и просто не мог оставаться
в постели.
     Морра всегда  была  там.  Она  стояла  в  воде,  следя  за
движениями  штормового  фонаря. Когда Муми-тролль гасил фонарь,
она уплывала в темноту, не издавая ни звука, а он шел домой.
     Но каждый раз она подходила чуть ближе. Сегодня она сидела
на песке, ожидая.
     Муми-тролль остановился у ольшаника и поставил  фонарь  на
землю.   Выйдя  на  берег,  Морра  нарушила  ритуал.  Это  было
неправильно. Ей нечего  делать  на  острове,  она  представляла
опасность для всего растущего здесь, для всего живого.
     Как всегда, они стояли друг перед другом в молчании. Вдруг
Морра  отвела  глаза  от  фонаря  и  посмотрела на Муми-тролля.
Раньше этого не случалось. Глаза у  нее  были  такие  холодные,
взгляд  такой  напряженный!  Берег  наполнился быстрыми тенями,
когда луна спряталась за тучу и появилась опять.
     Морские лошади проскакали галопом вдоль берега от мыса. Не
обращая ни малейшего внимания на Морру, они  гонялись  друг  за
другом  в  лунном  свете, бросая вверх радужные брызги и прыгая
через них.  Муми-тролль  заметил,  что  одна  из  них  потеряла
подкову.  У  нее осталось только три. И ее одежду действительно
украшали цветы, похожие на маргаритки, которые были  мельче  на
ее  шее и ногах. Или это были водяные лилии, что, наверное, еще
поэтичнее. Она перепрыгнула через штормовой фонарь, и тот  упал
на песок.
     --  Ты  портишь  мой  лунный  свет!  Мой  лунный  свет! --
закричала маленькая морская лошадь.
     --  Прости,  --  сказал  Муми-тролль,  как  можно  быстрее
выключая фонарь. -- Я нашел твою подкову...
     Морская лошадь остановилась и склонила голову набок.
     -- Боюсь, я отдал ее маме, -- продолжал Муми-тролль.
     Луна  исчезла, стук копыт вернулся, и Муми-тролль услышал,
что морская лошадь смеется.
     -- Вы слышали это? Вы это слышали? -- закричали  они  друг
другу. -- Он отдал ее своей маме! Своей маме! Своей маме!
     Они  проскакали  мимо,  дотронувшись  до  него.  Их  гривы
коснулись его мордочки, как мягкая шелковистая трава.
     -- Я могу попросить ее обратно! Я могу  пойти  и  принести
ее! -- выкрикнул он в темноту.
     Луна  вышла опять. Он увидел, что морские лошади заходят в
море, бок о бок, с развевающимися гривами. Они были похожи, как
две капли воды. Одна из них повернула  голову  и  крикнула:  "В
другую ночь..."
     Муми-тролль  сел  на  песок.  Она  заговорила  с  ним. Она
обещала вернуться. Впереди еще  много  лунных  ночей,  если  не
будет облачно. И он не станет зажигать штормовой фонарь.
     Он  внезапно  почувствовал,  что  у него мерзнет хвост. Он
сидел на том самом месте, где только что была Морра.

     x x x

     На следующую ночь он пошел на берег  и  не  взял  с  собой
штормовой фонарь. Луна убывала. Инстинкт подсказывал ему: скоро
морские лошади уйдут играть куда-нибудь в другое место.
     Муми-тролль принес с собой серебряную подкову. Получить ее
назад  было  нелегко.  Он  краснел  и  вел себя ужасно неловко.
Муми-мама сняла подкову с гвоздя, не спрашивая, почему он берет
ее.
     -- Я почистила ее порошком, -- сказала она. -- Смотри, как
хорошо вышло.
     Она произнесла это вполне  обычным  тоном,  только  это  и
ничего более.
     Муми-тролль   пробормотал   что-то   о  подарке  взамен  и
удалился, поджав хвост. Он не мог рассказать о морских лошадях,
просто не мог. Если бы ему только  удалось  найти  какие-нибудь
ракушки! Она бы, конечно, предпочла ракушки серебряной подкове.
Для  морской  лошади  было бы проще простого принести несколько
самых больших и красивых со дна моря.  Если,  конечно,  морских
лошадей волнуют чужие мамы. Возможно, лучше и не просить.
     Они не пришли.
     Луна  зашла,  а  морские лошади так и не появились. Ну да,
она  ведь  сказала  "в  другую  ночь",  а  не  "завтра  ночью".
Муми-тролль сидел, играя песком, ему хотелось спать.
     И,  конечно,  явилась  Морра.  Она  пришла по воде в своем
холодном облаке, как  чья-то  больная  совесть,  и  вылезла  на
берег.
     Муми-тролль вдруг ужасно рассердился.
     Он отступил к ольховым кустам и закричал:
     --  У  меня нет фонаря! Я не собираюсь больше зажигать его
для тебя! Ты не должна приходить  сюда  --  остров  принадлежит
моему  папе!  --  Он  отходил  от  нее  спиной  вперед, а потом
повернулся и побежал. Осины вокруг  трепетали  и  шуршали,  как
будто надвигался шторм. Они знали, что Морра на острове.
     Очутившись в постели, он услышал ее вой, и ему показалось,
что Морра  гораздо  ближе,  чем раньше. "Надеюсь, она не придет
сюда, -- думал он. -- До тех пор, пока остальные не узнают, что
она  здесь.  Она  завывает,  как  туманная  сирена...  Я   знаю
кое-кого, кто скажет, что я дурак, и это хуже всего".

     x x x

     На  краю чащи под низкорастущей веткой сидела Малышка Мю и
прислушивалась. Она поплотнее заворачивалась в мох и  задумчиво
насвистывала.  "Да,  теперь  он встрял в хорошенькую переделку.
Вот что получается, если возиться с Моррой  и  воображать,  что
можно дружить с морскими лошадьми".
     Тут  она  вдруг  вспомнила  муравьев  и  громко,  от  души
засмеялась.

     Глава 5. ТУМАН

     Собственно, Муми-мама не сказала  ничего  ужасного  и,  уж
конечно, ничего такого, что должно было бы привести Муми-папу в
раздражение.  Муми-папа  не  смог  бы вспомнить, что именно она
сказала, даже ради спасения жизни. Это касалось семьи,  имеющей
вполне достаточно рыбы.
     Для начала, она не пришла в должный восторг от щуки. У них
не было  весов,  но  любой  мог  сказать, что щука весит больше
шести фунтов -- ну, пять уж точно. Когда ловишь  окуней  одного
за  другим  только  потому, что хочешь обеспечить семью, поимка
щуки -- событие. А потом она заявила, что рыбы слишком много.
     Она как всегда сидела у окна, рисуя цветы на  подоконнике.
Он  уже  был  весь  в  цветах.  Внезапно, не глядя ни на кого в
отдельности, Муми-мама  сказала,  что  просто  не  знает,  куда
девать  рыбу,  которую  он  приносит.  Или что у них больше нет
посуды, чтобы хранить рыбу. Или что неплохо было бы поесть кашу
для разнообразия. Что-то в этом роде.
     Муми-папа поставил удочку в угол и  вышел  прогуляться  по
берегу, но на этот раз не к мысу рыболова.
     Стоял   облачный   спокойный   день.   Поверхность   воды,
вздувшуюся под восточным ветром, трудно было разглядеть --  она
была  такая  же  серая,  как небо, и напоминала шелк. Несколько
уток быстро пролетели над самой  водой,  направляясь  по  своим
собственным делам. Муми-папа шел одной лапой по скале, а другой
по морю, его хвост волочился по воде. Шляпу смотрителя маяка он
натянул  на  самый нос. Муми-папа гадал -- будет шторм или нет.
Настоящий шторм. Тогда можно было бы метаться, спасая  вещи,  и
следить,  чтобы  семью  не  смыло в море. Потом влезть на башню
маяка  и  посмотреть,  как  силен  ветер...  вернуться  вниз  и
сказать:   "Сила  ветра  --  тринадцать.  Мы  должны  сохранять
спокойствие. Мы ничего не можем сделать сейчас..."
     Малышка Мю ловила колюшек.
     -- Почему ты не рыбачишь? -- спросила она.
     -- Я бросил рыбалку, -- ответил Муми-папа.
     -- И, должно быть, вздохнул  с  облегчением,  --  заметила
Малышка Мю. -- Тебе, наверное, это ужасно надоело?
     --  Ты  права!  Это  в  самом  деле мне страшно наскучило.
Почему я сам этого не заметил? -- удивился Муми-папа.
     Он  пошел  на  место  смотрителя  маяка  и   уселся   там,
размышляя:  "Я должен заняться чем-то другим, совершенно новым.
Чем-то потрясающим".
     Но он сам не знал, что хочет делать. Он был сбит с толку и
растерян. Это напомнило ему давний случай,  когда  дочка  Гафсы
выдернула  коврик  у него из-под ног. Или когда хочешь сесть на
стул, а садишься мимо. Нет, и это не было похоже. Ему казалось,
будто его провели.
     Чем  дольше  он  сидел  на  скале,  глядя  на  шелковистую
поверхность  моря, которое отказывалось раскачать себя в шторм,
тем сильнее становилось чувство,  что  он  обманут  кем-то  или
чем-то.  "Только  погодите,  --  бормотал  он.  --  Я выясню, я
докопаюсь до сути..." Он не знал,  имел  ли  он  в  виду  море,
остров  или  черное  озеро.  Возможно,  он  говорил о маяке или
смотрителе маяка. В любом случае,  это  звучало  угрожающе.  Он
озадаченно  потряс головой и направился к черному озеру. Там он
продолжал думать, уткнувшись носом в  лапы.  Время  от  времени
волны  перехлестывали  через  перемычку  и  исчезали  в  черной
зеркальной воде озера.
     "Вот так морская вода проникала в  озеро  тысячи  лет,  --
думал он. -- Волны приносили сюда кусочки пробки, коры, щепки и
уносили  их обратно. Так, должно быть, повторялось много, много
раз... Пока в один прекрасный день... -- Муми-папа поднял  нос,
и  неожиданная  идея  пришла  ему  в голову. -- Что если в один
прекрасный  день  волны  принесли  сюда  что-то   по-настоящему
большое и тяжелое, может, обломок кораблекрушения, оно затонуло
и осталось на дне навсегда!"
     Муми-папа вскочил. Сундук с сокровищем, например. Или ящик
контрабандного  виски,  или  скелет  пирата. Что угодно! Озеро,
наверное, наполнено самыми невероятными вещами!
     Муми-папа был ужасно счастлив. Он сразу ожил. В нем что-то
проснулось -- будто стальная пружина  распрямилась,  приводя  в
движение  чертика  в  коробочке.  Он бросился домой, взлетел по
лестнице, перепрыгивая через две ступеньки, распахнул  дверь  и
закричал:
     -- У меня идея!
     -- Да что ты! -- воскликнула стоящая у плиты Муми-мама. --
Хорошая?
     --  Еще  бы,  --  ответил  Муми-папа. -- Это великая идея.
Садись, я тебе все расскажу.
     Муми-мама села на  один  из  пустых  ящиков,  и  Муми-папа
поведал   ей   о  своей  идее.  Когда  он  закончил,  Муми-мама
восхитилась:
     -- Да ведь это потрясающе! Только ты мог  такое  выдумать.
Там может быть все что угодно!
     --  Точно, -- сказал Муми-папа. -- Все, что хочешь. -- Они
посмотрели друг на друга и рассмеялись.
     --  Когда  ты  собираешься  начать  поиски?  --   спросила
Муми-мама.
     --  Немедленно,  конечно.  Я  тщательно  обшарю  озеро. Но
сначала необходимо узнать его глубину. Нужно перетащить лодку в
озеро. Понимаешь, если я попытаюсь все это вытащить  на  скалу,
оно  может  опять  свалиться  вниз.  И очень важно добраться до
середины озера. Именно там находится самое лучшее.
     -- Тебе помочь? -- спросила Муми-мама.
     -- О, нет. Эту работу я сделаю сам. Нужно найти отвес.  --
Он  поднялся  по  лестнице  через  люк  в  ламповую комнату, не
обращая ни малейшего  внимания  на  лампу,  и  полез  выше,  на
чердак.  Вскоре  он вернулся с веревкой в лапах и спросил: -- У
тебя есть что-нибудь,  что  можно  использовать  как  груз?  --
Муми-мама кинулась к плите и дала ему утюг.
     --  Спасибо, -- сказал Муми-папа и исчез в дверном проеме.
Она услышала, как он спускается по лестнице, перепрыгивая через
две ступеньки. Потом все стихло.
     Муми-мама присела у стола и засмеялась.
     -- Как замечательно, -- сказала она. -- Какое облегчение!

     x x x

     Муми-тролль лежал на своей поляне, глядя на  ветви  берез,
колышущиеся  вверху.  Они  пожелтели  и  были  прекраснее,  чем
когда-либо.
     Он сделал три отдельных хода в  свой  дом:  парадный  ход,
черный ход и ход для экстренных случаев, если внезапно придется
бежать.  Он терпеливо вплел ветки в зеленые стены дома; то, что
он сам навел здесь порядок, делало поляну его собственностью.
     Муми-тролль больше не думал о муравьях. Они  стали  частью
земли под ним. Запах керосина исчез, и новые цветы выросли там,
где  погибли  старые.  Муми-тролль  считал,  что по лесу бегают
тысячи счастливых маленьких муравьев,  наслаждающихся  сахаром.
Все было в порядке.
     Но  нет  --  он  думал  о  морских  лошадях.  С ним что-то
произошло. Он стал совсем другим троллем с  совершенно  другими
мыслями.  Ему нравилось быть одному. Было гораздо увлекательней
играть в игры в своем воображении, размышлять о  себе,  морских
лошадях и лунном свете; и тень Морры тоже всегда присутствовала
в его мыслях. Он знал, что она все время где-то рядом. Она выла
по  ночам,  но  это не имело значения. Во всяком случае, так он
думал.
     Он собрал целую коллекцию подарков  для  морских  лошадей.
Красивые  камешки,  кусочки  стекла,  отполированные морем, как
драгоценные камни. Несколько гладких медных грузил, найденных в
тумбочке смотрителя маяка. Он гадал, что скажет морская лошадь,
когда он отдаст ей все это, и придумал множество  изысканных  и
поэтичных фраз, которые он произнесет в ответ.
     Он ждал, когда вернется луна.

     x x x

     Муми-мама  давно  разложила  привезенные  из  дома вещи. В
уборке не было особой необходимости. Тут совсем не  было  пыли,
да  и  не  следует  придавать уборке слишком большого значения.
Готовить пищу тоже было легко, если подходить к этому в  высшей
степени  легкомысленно. И вот дни стали казаться не по-хорошему
длинными.
     Складывать головоломку она не хотела:  это  напоминало  бы
ей, как она одинока.
     Однажды она стала собирать древесину. Она подбирала каждую
палочку,  пока берег не очистился от всего, что выбросило море.
Постепенно она  собрала  большую  кучу  бревен  и  дощечек.  Ей
нравилось,  что  при этом она приводила в порядок остров, тогда
она могла думать о нем как о саде, который  можно  прибирать  и
украшать.
     Она  сама  снесла  все  в  выбранное  место с подветренной
стороны маяка. Здесь она сбила козлы для распилки  дерева.  Они
вышли  слегка  кривобокими, но вполне годились для работы, если
придерживать их лапой.
     В эти мягкие осенние дни Муми-мама все  пилила  и  пилила.
Она  отмеряла  каждый  кусочек  дерева,  чтобы  они были одного
размера, и аккуратно укладывала их полукругом. Деревянная стена
все  росла,  пока  наконец  Муми-мама  не  очутилась  в   своем
собственном  замкнутом  пространстве,  что  давало  ей приятное
чувство защищенности. Она складывала сухие палки  возле  плиты,
но  у нее не хватало сил, чтобы справиться с большими бревнами.
Она никогда не управлялась с топором особенно хорошо.
     Неподалеку росла маленькая  рябина,  к  которой  Муми-мама
очень привязалась. Рябину сплошь усыпали красные ягоды, которых
было,  пожалуй,  много для такого маленького деревца. Муми-мама
складывала около нее лучшие поленья. Муми-мама  много  знала  о
деревьях,  она  могла определить дуб и джакаранду, она узнавала
бальзу, орегонскую сосну  и  красное  дерево.  У  деревьев  был
различный  запах, и на ощупь они были разными. Все они попали к
ней после долгого, долгого путешествия.
     -- Джакаранда и палисандр, -- бормотала про  себя  глубоко
удовлетворенная Муми-мама и продолжала пилить.
     Остальные  привыкли  к  этому ее занятию, и она постепенно
скрывалась  за  деревянной  стеной.  Вначале  Муми-папа   очень
расстроился   и  захотел  собирать  бревна  сам.  Но  Муми-мама
рассердилась и сказала:
     -- Эта работа -- моя. Я тоже хочу играть! -- И она пилила,
пилила, пилила, каждое  утро  обходя  остров  в  поисках  новых
кусков дерева.
     В  одно серое тихое утро Муми-мама нашла на берегу ракушку
--   большую   коническую    ракушку,    розовую    внутри    и
светло-коричневую с темными пятнами снаружи.
     Муми-мама  удивилась и обрадовалась. Ракушка лежала высоко
на берегу, хотя  вода  так  не  поднималась  уже  неделю.  Чуть
поодаль  от  первой  ракушки Муми-мама нашла белую, из тех, что
кладут на клумбы в саду.  Собственно,  весь  берег  был  усыпан
ракушками  -- маленькими и большими, и самое замечательное, что
на одной из них можно было  прочесть:  "Дар  моря",  написанное
крохотными буковками.
     Муми-мама удивилась еще больше и начала собирать ракушки в
передник,   а   потом  пошла  показать  их  Муми-папе,  который
занимался исследованием черного озера.
     Он лежал, перегнувшись через борт лодки, и  казался  очень
маленьким  с  вершины скалы. Лодка дрейфовала, и весла тянулись
за ней по воде.
     -- Иди-ка взгляни! -- позвала Муми-мама.
     Муми-папа подгреб к берегу.
     -- Смотри! Настоящие ракушки! Я нашла их высоко на берегу,
еще вчера их там не было!
     -- Это очень странно, -- сказал  Муми-папа,  выбивая  свою
трубку о скалу. -- Одна из тайн моря. Иногда я поражаюсь, когда
думаю  о  том,  как  загадочно оно ведет себя. Ты говоришь, они
лежали высоко на берегу и еще вчера их  там  не  было?  Значит,
море  может  за  несколько часов подняться на целый ярд и опять
опуститься. Хотя здесь нет таких приливов, как  на  юге.  Очень
интересно,  действительно очень интересно! А эта надпись -- она
открывает  неограниченные  возможности.  --  Он  посмотрел   на
Муми-маму  очень  серьезно.  --  Знаешь,  я  должен  хорошенько
разобраться в этом и написать книгу. Обо всем,  что  связано  с
морем,  с настоящим морем. Я хочу узнать о море все, что можно.
Пристани, дорожки, рыбалка -- для недалеких людей,  которых  не
волнуют  по-настоящему  большие  вопросы.  -- Он повторил очень
важно: -- По-настоящему большие вопросы.  --  Это  звучало  так
впечатляюще. -- Это черное озеро натолкнуло меня на эти мысли.
     --  Оно  глубокое? -- спросила Муми-мама, широко раскрывая
глаза.
     -- Очень, -- ответил Муми-папа. -- Веревка еле достает  до
дна.  Вчера  я  вытащил  эту  металлическую  канистру,  которая
доказывает, что мои гипотезы верны.
     Муми-мама кивнула. Чуть погодя она сказала:
     -- Пожалуй, пойду и разложу ракушки в саду.
     Муми-папа  не  ответил,  он  углубился  в  размышления   и
гипотезы.

     x x x

     В  это  самое  время Муми-тролль сжигал в Мумимаминой печи
пустую коробку из-под ракушек. Не  стоило  хранить  ее  теперь,
когда  она  опустела. Он нашел ее на дне ящика в тумбочке, того
самого ящика, который Муми-мама не хотела открывать, потому что
там находилось личное имущество смотрителя маяка.

     x x x

     Металлическая  канистра  была  ржавой  и   поломанной   и,
наверное,  никогда не содержала ничего интереснее, чем скипидар
или масло. Но это было доказательство. Черное  озеро  оказалось
тайником,  где  море  прятало  свои  секреты.  Муми-папа твердо
верил, что эти тайны ждали  его  на  дне.  И  если  он  до  них
доберется, то сумеет понять море и все встанет на свои места. И
он, Муми-папа, тоже найдет свое место.
     Итак,  Муми-папа  продолжал  прочесывать  озеро  упрямо  и
целеустремленно, снова и снова опуская отвес в воду. Он называл
середину озера "Неизмеримые глубины". "Неизмеримые глубины", --
шептал он про себя и чувствовал, как от этих магических слов по
спине пробегает холодок.
     В большинстве случаев веревка останавливалась на различной
глубине. Но иногда она опускалась  и  опускалась,  не  достигая
дна,  несмотря на Мумипапины усилия. Лодка была полна cпутанных
веревок: бельевая веревка, леска от удочки, якорный канат и все
кусочки веревки, которые ему удалось заполучить, на самом  деле
предназначенные  совсем для других целей. Но с веревками всегда
так.
     Муми-папа разработал теорию, согласно которой  озеро  было
дырой,  ведущей к центру земли; что оно было кратером потухшего
вулкана. В конце концов он  стал  записывать  свои  гипотезы  в
старой  школьной  тетрадке, которую нашел в кладовке. Некоторые
страницы тетради были заполнены записями  смотрителя  маяка  --
маленькие  слова с большими промежутками между ними, похожие на
следы паука, пробежавшего по бумаге.
     -- "Весы  на  подъеме;  Луна  в  седьмом  доме,  --  читал
Муми-папа.  --  Сатурн  в  соединении  с  Марсом".  Возможно, у
смотрителя  маяка  все-таки   бывали   гости.   Хоть   какое-то
развлечение.  -- Дальше шли цифры, которые Муми-папа и вовсе не
понял. Он перевернул тетрадь и начал писать с другой стороны. В
основном он чертил планы черного озера -- вид в разрезе, вид  с
высоты  птичьего  полета  --  и  с головой погружался в сложные
вычисления и объяснения перспективы.
     Муми-папа больше не  говорил  о  своих  исследованиях  так
много.  Постепенно  он перестал прочесывать озеро. Вместо этого
он сидел на уступе смотрителя маяка и думал. Иногда он делал  в
тетради заметки об озере и море.
     Например,  он  писал:  "Морские  течения -- удивительное и
замечательное  явление,  которому  никто  не  уделял   должного
внимания", или "Движение волн всегда изумляет нас...", затем он
ронял  школьную  тетрадь  и  терялся  в  нескончаемой  веренице
глубоких мыслей.
     Туман прокрался на остров. Он выполз из моря, и  никто  не
заметил  его  прихода.  Внезапно  все  оказалось  завернутым  в
бледную серую пелену, и казалось, уступ смотрителя маяка плывет
одинокий и покинутый в шерстяной пустоте.
     Муми-папа любил прятаться в тумане.  Он  немного  спал  --
пока  его  не будил крик чайки. Тогда он поднимался и бродил по
острову,  бесплодно  размышляя   о   течениях   и   ветрах,   о
происхождении  дождя  и  штормов,  о глубоких ямах на дне моря,
которые невозможно измерить.
     Муми-мама видела, как он  появляется  из  тумана  и  опять
исчезает  в  нем  с  задумчиво  опущенной головой. "Он собирает
материалы, -- думала она. -- Во всяком случае, он так  говорит.
Наверное,   его   тетрадь   полна   материалов.   Я  вздохну  с
облегчением, когда он закончит!" Она отсчитала пять конфеток  и
положила  их  в  вазочку. Потом пошла и поставила ее на уступ в
скале, чтобы развеселить Муми-папу.

     x x x

     Муми-тролль лежал в подлеске, пристально глядя в маленький
пруд. Он опускал серебряную подкову в чистую коричневую воду  и
наблюдал,  как  она становится золотой. Он видел ветки и траву,
отражавшиеся в воде: очень маленький перевернутый пейзаж. Ветки
четко выделялись в тумане, и можно было разглядеть  даже  самое
маленькое существо, бегающее вверх и вниз.
     Муми-тролль  испытывал  отчаянную  потребность  рассказать
кому-нибудь о морской лошади. Просто описать, как она выглядит.
Или поговорить о морских лошадях вообще.
     Два  маленьких  червячка  залезли  на  ветку.  Муми-тролль
дотронулся  до поверхности воды, и миниатюрный пейзаж исчез. Он
встал  и  зашагал  к  лесу.  Прямо  с  краю  во  мху  виднелась
утоптанная  тропинка.  "Тут,  наверное, и живет Малышка Мю", --
подумал Муми-тролль. Он услышал шорох. Она была дома.
     Муми-тролль  шагнул  вперед.  Опасное  желание  довериться
кому-нибудь  было  как  ком  в  горле. Он согнулся и пополз под
ветками. Там она и сидела, свернувшись, как крохотный шарик.
     -- Ты здесь, я вижу,  --  сказал  он  довольно  глупо.  Он
опустился на мох и уставился на нее.
     -- Что у тебя в лапе? -- спросила Малышка Мю.
     --  Ничего, -- ответил Муми-тролль, разрушая таким образом
свой открытый гамбит. -- Я просто проходил мимо.
     -- Да ну! -- сказала Малышка Мю.
     Он огляделся по сторонам, чтобы избежать  ее  критического
взгляда. Рядом был ее плащ, висевший на сучке. Чашка с сушеными
сливами и изюмом. Бутылка фруктового сока...
     Муми-тролль  вздрогнул  и наклонился вперед. Чуть поодаль,
под ветками,  земля  была  ровной  и  покрытой  слоем  сосновых
иголок,  и,  насколько его глаза видели в тумане, тянулись ряды
крохотных крестов. Они были сделаны из  палочек,  поломанных  и
связаных.
     -- Что ты наделала? -- закричал он.
     --  Думаешь, здесь я закапываю своих врагов? -- отозвалась
польщенная Малышка Мю. -- Это могилы птиц.  Кто-то  хоронил  их
здесь десятками.
     -- Откуда ты знаешь? -- спросил Муми-тролль.
     -- Я смотрела, -- объяснила Малышка Мю. -- Маленькие белые
скелеты,  такие же, как мы нашли у ступенек маяка в первый день
на острове. Помнишь: "Месть забытых костей".
     -- Это смотритель маяка, -- сказал Муми-тролль.
     Малышка Мю кивнула, тряхнув тугим пучком волос.
     -- Они летели на свет, -- медленно сказал Муми-тролль.  --
Птицы  всегда  так  делают...  И погибали. Наверное, смотритель
маяка подбирал их каждое утро. И однажды он понял, что  с  него
хватит,  погасил  маяк  и ушел прочь. Как ужасно! -- воскликнул
он.
     -- Это было давно, -- зевнула Малышка  Мю.  --  Все  равно
маяк уже погас.
     Муми-тролль смотрел на нее, наморщил нос.
     --  Не надо так переживать из-за всего, -- сказала она. --
А теперь беги отсюда. Я собираюсь вздремнуть.
     Когда Муми-тролль выбрался из  чащи,  он  раскрыл  лапу  и
взглянул  на  подкову.  Он ничего не сказал о маленькой морской
лошади. Она все еще принадлежала ему одному.

     x x x

     Луна еще скрывалась в тумане, штормовой фонарь  не  горел,
но  Муми-тролль  все  равно  пошел  на  берег. Почему-то не мог
удержаться. Он принес с собой подкову и подарки.
     Его глаза привыкли к темноте, и он увидел морскую  лошадь,
выходящую из тумана, как фантастическое существо в сказке. Едва
осмеливаясь дышать, он положил подкову на берег.
     Расплывчатая  фигура  приблизилась  маленькими  танцующими
шагами. Она ступила в подкову с рассеянным видом светской дамы,
и стояла, отвернувшись от Муми-тролля,  ожидая,  когда  подкова
прочно встанет на место и прирастет.
     --   Мне   нравится   твоя   челка,   --  негромко  сказал
Муми-тролль. -- У одной моей подруги такая же. Может быть,  она
приедет погостить... Я думаю, тебе понравились бы мои друзья.
     Судя  по  молчанию  маленькой  морской  лошади,  это ее не
интересовало.
     Муми-тролль попробовал снова:
     -- Острова прекрасны ночью. Это  папин  остров,  но  я  не
знаю, будем ли мы жить здесь всю жизнь. Иногда мне кажется, что
остров не любит нас. Но главное, чтобы ему понравился папа...
     Она не слушала. Она не хотела знать о его семье.
     Тогда  Муми-тролль  разложил  на  песке свои дары. Морская
лошадь подошла чуть ближе и понюхала их, но ничего не ответила.
     Наконец он нашел, что сказать:
     -- Ты прекрасно танцуешь.
     -- Ты так думаешь? Да? -- отозвалась она. -- Ты ждал меня?
В самом деле? Ты не думал, что я приду, правда?
     -- Ждал ли я тебя! -- вскричал Муми-тролль. --  Я  ждал  и
ждал,  я так волновался, когда штормило... Я хочу защищать тебя
от  всех  опасностей!  У  меня   есть   собственное   маленькое
гнездышко,  я  повесил  там твой портрет. Это единственное, что
будет там висеть...
     Морская лошадь внимательно слушала.
     -- Ты самое прекрасное созданье, какое я видел в жизни, --
продолжал Муми-тролль, и в этот самый момент завыла Морра.
     Она сидела там, в тумане, и выла из-за фонаря.
     Маленькая лошадь подалась назад и исчезла, оставив  позади
себя   маленькие   жемчужины   смеха.   Целая   нитка  жемчужин
протянулась за ней, когда она прыгнула в море.
     Морра, шаркая ногами, вышла  из  тумана  и  направилась  к
Муми-троллю.  Он  повернулся  и  побежал.  Но  сегодня Морра не
остановилась на берегу.  Она  последовала  за  Муми-троллем  на
остров,  через  вереск,  прямо  к  маяку.  Он  видел,  как  она
двигалась огромной серой тенью, потом остановилась и в ожидании
скрючилась у скалы.
     Муми-тролль захлопнул  за  собой  дверь  и  с  колотящимся
сердцем  взбежал  по винтовой лестнице. Случилось: Морра пришла
на остров!
     Муми-папа и Муми-мама не проснулись, в комнате было  тихо.
Но  он  чувствовал,  как тяжесть проникает через окно, и остров
бормочет, ворочаясь во сне. Он  слышал,  как  испуганно  шуршат
листья осин и кричат чайки.
     -- Не можешь заснуть? -- спросила Муми-мама.
     Муми-тролль закрыл окно.
     -- Я проснулся, -- сказал он и забрался в постель. Его нос
онемел от холода.
     --  Похолодало,  --  сказала  Муми-мама.  -- Хорошо, что я
напилила дров. Тебе холодно?
     -- Нет, -- сказал Муми-тролль.
     Она сидит, источая мороз,  под  самым  маяком.  Она  такая
холодная,  что  земля  под  ней  превращается  в лед... Вот оно
опять. Чувство, от  которого  Муми-тролль  не  мог  избавиться,
пробралось в душу. Так легко было представить того, кто никогда
не  согреется,  кого никто не любит и кто уничтожает все вокруг
себя. Это нечестно. Почему Морра должна все время висеть именно
на его шее? Он ведь не мог помочь ей согреться!
     -- Ты расстроен? -- спросила Муми-мама.
     -- Нет, -- ответил Муми-тролль.
     -- Что ж, завтра будет еще один хороший  долгий  день,  --
сказала  Муми-мама.  --  И  весь он твой -- от начала до конца.
Разве это не здорово!
     Вскоре  Муми-тролль  понял,  что  Муми-мама  заснула.   Он
выкинул  из  головы  все  мысли  и начал свою ежевечернюю игру.
Сперва  он  не  мог  решить,  играть  в  "Приключение"  или   в
"Спасение".  В  конце  концов он остановился на "Спасении", это
было как-то более реально.  Он  закрыл  глаза  и  очистил  свое
сознание. А затем начал думать о шторме.
     У  пустынного  каменистого  берега  --  скорее  всего, это
остров, -- Бушует Шторм. Все бегают  взад-вперед  по  берегу  и
размахивают   лапами   --  кто-то  попал  в  Беду...  Никто  не
осмеливается  выйти  в  море;  это  невозможно.   Любую   лодку
мгновенно Разобьет Вдребезги.
     Но на этот раз Муми-тролль спасает не Муми-маму, а морскую
лошадь.
     Кто  это борется с волнами? Не маленькая ли Морская Лошадь
с Серебряной Подковой бьется с морским змеем? Нет, змей --  это
уж слишком. Вполне достаточно шторма.
     Небо  желтое,  настоящее  Штормовое  Небо.  А  вот  он сам
спускается на берег. С Великой Решимостью он бежит к  одной  из
лодок...  Все  кричат:  "Остановите его! Остановите его! Ему не
справиться! Держите его!" Но, растолкав всех, он спускает лодку
на воду и гребет, как одержимый. Из воды вздымаются Скалы,  как
Огромные  Черные Зубы... но он не испытывает Страха. Малышка Мю
кричит с берега: "Я и не знала, что он такой Смелый! О,  как  я
раскаиваюсь  во  всем!". Но Слишком Поздно!.. Снусмумрик грызет
свою старую трубку и бормочет: "Прощай,  Старый  Друг".  Но  он
пробивется  все  дальше и дальше -- туда, где маленькая Морская
Лошадь уже была близка к тому, чтобы уйти  под  воду  в  Третий
Раз. Он втаскивает ее в лодку, и она лежит там Обессиленная, ее
мокрая  Золотая Грива растрепана. Он благополучно доставляет ее
на отдаленный и пустынный берег. Она шепчет: "Ты рисковал своей
Жизнью ради меня. Какой ты Смелый!" Он отчужденно  улыбается  и
говорит:  "Я  должен покинуть тебя здесь. Наши пути расходятся.
Моя Судьба зовет меня.  Прощай!"  Морская  Лошадь  в  изумлении
глядит, как он уходит прочь. Она Потрясена. "Как! -- восклицает
она. -- Ты оставляешь меня?" Он машет ей и уходит, Одинокий, по
скалам  навстречу  Шторму, становясь все меньше и меньше... Все
стоящие на берегу поражены и говорят друг другу...
     Но на этом месте Муми-тролль заснул. Он счастливо вздохнул
и свернулся клубком под теплым красным одеялом.

     x x x

     -- Куда делся календарь? -- спросил Муми-папа. -- Я должен
поставить крестик. Это очень важно.
     -- Почему? -- спросила Малышка Мю, влезая в окно.
     --  Я  должен  знать,  какой  сегодня  день,  --  объяснил
Муми-папа.  --  Мы  забыли  привезти  часы,  что  было ошибкой.
Невозможно жить, не зная, воскресенье сегодня  или  среда.  Так
нельзя.
     Малышка  Мю  вдохнула через нос и выдохнула сквозь зубы --
этот ее ужасный жест, означавший:  "Никогда  ничего  глупее  не
слышала".
     Муми-папа  понял, что она имела в виду. Поэтому он уже был
порядком рассержен, когда Муми-тролль сказал:
     -- Собственно, это я одолжил календарь на время.
     -- Есть вещи, которые чрезвычайно важны, когда  живешь  на
острове,  -- заявил Муми-папа. -- И в особенности -- надлежащим
образом вести журнал наблюдений. Ничем нельзя пренебрегать, все
нужно учитывать: время, направление ветра, уровень воды -- все.
Ты должен немедленно вернуть календарь.
     --  Хорошо!  Ладно!  --  громко  сказал  Муми-тролль.   Он
проглотил  свой  кофе  и  затопал вниз по ступенькам в холодное
осеннее утро. Все  еще  стоял  туман.  Огромная  колонна  маяка
скрывалась  в  нем,  верхушка  была невидима. Где-то наверху, в
клубящемся тумане, сидела семья,  которая  совсем  не  понимала
Муми-тролля.  Он  был сердит, хотел спать и в данный момент его
ни капельки не волновали Морра, морские лошади и, если уж на то
пошло, его домашние.
     У подножия маяка он немного  проснулся.  Этого  надо  было
ожидать  -- из всех возможных мест Морра выбрала Мумимамин сад.
Интересно, просидела ли она здесь больше часа? Он надеялся, что
нет. Розовые кусты побурели. На мгновение  совесть  Муми-тролля
ударила  его  хвостом,  но  потом  он опять сделался сердитым и
сонным. "Ха! В самом деле,  календари.  Ставить  крестики!  Что
дальше!"  Как  может  старый тролль вроде Муми-папы понять, что
портрет морской лошади -- это портрет  самой  Красоты,  которую
видит только он, Муми-тролль.
     Он  забрался  в  чащу  и снял календарь с ветки. Календарь
покоробился от сырости. Муми-тролль выбросил раму из  цветов  и
присел на минуту, его голова была полна неясных мыслей.
     И внезапно он решил: "Я перееду сюда! Пусть они себе живут
в старом  грязном  маяке  с  его ужасными ступеньками и считают
проходящие дни".
     Это была  будоражащая  перспектива  --  новая,  опасная  и
замечательная. Это меняло все. Его ожидали новая грусть и новые
неизведанные возможности.
     Он  закоченел  от  холода,  пока добрался до дома. Положил
календарь на стол.  Муми-папа  немедленно  подошел  и  поставил
крестик в верхнем углу.
     Муми-тролль   сделал   глубокий  вдох  и  заявил  со  всей
смелостью, на которую был способен:
     -- Я переезжаю жить в другое место.
     -- Снаружи? Ну  конечно,  --  откликнулась  Муми-мама,  не
обратив  на  его слова особого внимания. Она сидела у северного
окна и рисовала жимолость. -- Хорошо. Можешь, как обычно, взять
свой спальный мешок. -- Рисовать жимолость было  очень  сложно.
Муми-мама надеялась, что помнит, как она выглядит. Жимолость не
растет у моря. Ей нужно теплое и защищенное место.
     --  Мама, -- сказал Муми-тролль и почувствовал, что у него
пересохло горло, -- это не как обычно.
     Но  Муми-мама  не  слушала.  Она  ободряюще   хмыкнула   и
продолжала рисовать.
     Муми-папа   считал  крестики.  Он  не  был  уверен  насчет
пятницы. Он мог поставить два крестика в этот день, потому  что
он  забыл  сделать один в четверг. Что-то отвлекло его, так что
он не был уверен. Что он делал в этот день? Дни перепутались  и
кружились,  и кружились в голове. Это было все равно что ходить
вокруг острова по одному  и  тому  же  берегу  и  не  приходить
никуда.
     --  Хорошо!  --  сказал  Муми-тролль. -- Я возьму спальный
мешок и штормовой фонарь.
     За окнами проплывал туман. Казалось, что все они  движутся
куда-то вместе с комнатой.
     --  Мне  нужно  немного  голубой  краски,  -- сказала себе
Муми-мама. Ее жимолость вырастала из окна  и  вилась  по  белой
стене,  где  смело  раскрывалась в очень тщательно вырисованный
цветок.

     Глава 6. УБЫВАЮЩАЯ ЛУНА

     Однажды ночью перед самым  рассветом  Муми-маму  разбудило
молчание  вокруг маяка. Внезапно все притихло, как бывает перед
переменой погоды.
     Она долго лежала, прислушиваясь.
     Далеко в море, во тьме, очень  мягко  начинал  дуть  новый
ветер.  Муми-мама  слышала,  как  он приближается, будто кто-то
идет по воде. Ветер становился все  сильнее,  пока  наконец  не
достиг острова. Открытое окно задвигалось в петлях.
     Муми-мама   почувствовала   себя   очень   маленькой.  Она
уткнулась в подушку и попыталась думать  о  яблоне.  Но  видела
только  море  с  могучими  ветрами,  море,  омывающее лежащий в
темноте остров, море всегда было тут и владело берегом,  маяком
и  всем  островом.  Она  представила  себе,  что целый мир стал
ровной  текущей  водой,  и  постепенно  сама  комната   поплыла
куда-то.
     "Представляю,  если остров вдруг снимется с места и в одно
прекрасное утро заплещется у причала там, дома... Или  поплывет
все  дальше  и дальше в море и будет дрейфовать годами, пока не
свалится за  край  земли,  как  кофейная  чашка  со  скользкого
подноса...  Малышка  Мю  оценила  бы  это, -- думала Муми-мама,
посмеиваясь про себя. -- Интересно, где она спит. И Муми-тролль
тоже... Как жаль, что мамы не могут спать на улице, как  бы  им
этого ни хотелось".
     Она  улыбнулась  сама себе и рассеянно послала Муми-троллю
безмолвный  любящий  привет,  как  это   принято   у   троллей.
Муми-тролль,   бодрствующий  на  своей  поляне,  ощутил  это  и
пошевелил ушами в ответ.
     Луна не светила, было очень темно.
     Никто не подымал шума по поводу его ухода из  дома,  и  он
сам не знал, рад или разочарован.
     Каждый  вечер  после  чая  Муми-мама  зажигала две свечи и
ставила их на  стол,  а  он  брал  с  собой  штормовой  фонарь.
Муми-папа   говорил  --  просто  ради  того,  чтобы  что-нибудь
сказать: "Будь  осторожен,  не  подожги  вереск  и  перед  сном
убедись, что фонарь погашен".
     Все то же самое. Они ни чуточки его не понимали.
     Муми-тролль  лежал,  прислушиваясь к ветру, и думал: "Луна
убывает. Морские лошади еще не скоро придут сюда".
     Но это скорее было облегчением, чем огорчением. Теперь  он
мог  просто лежать, воображать приятные беседы с ней и пытаться
вспомнить, как она выглядит. И больше не надо было сердиться на
Морру. Она могла глазеть на фонарь, сколько влезет. Муми-тролль
говорил себе, что ходит на берег с фонарем каждый вечер лишь из
чисто практических соображений: чтобы Морра  не  поднималась  к
маяку  и не портила Мумимамины розы. А также чтобы остальные не
обнаружили, что она здесь. Ну и...  чтобы  прекратить  ее  вой.
Никаких других мотивов у него не было.
     Каждую  ночь  Муми-тролль  ставил фонарь на песок и стоял,
зевая, до тех пор, пока Морра не наглядится досыта.
     Она глядела на фонарь, следуя своему собственному ритуалу:
посмотрев на него некоторое время, она начинала  петь,  вернее,
делать то, что считала пением. Это был тонкий звук, нечто вроде
гудения  и  свиста  одновременно, который проникал повсюду, так
что Муми-троллю казалось, что звук находится у него  в  голове,
позади  глаз  и  даже  в  животе.  В то же время она медленно и
тяжело раскачивалась из стороны в  сторону,  размахивая  своими
юбками  вверх  и вниз, так что они делались похожими на сухие и
сморщенные крылья летучей мыши. Морра танцевала!
     Она была явно очень довольна,  и  почему-то  этот  нелепый
ритуал  стал  очень важным для Муми-тролля. Он не видел никакой
причины для того, чтобы прекратить  его,  независимо  от  того,
нравится это острову или нет.
     Но  остров,  похоже,  беспокоился  все  больше  и  больше.
Деревья шептались и трепетали, приступы дрожи  проходили  через
нижние  ветки,  как  волны  по  морю.  Морская  трава на берегу
дрожала и прижималась к земле,  пытаясь  вырваться  и  убежать.
Однажды ночью Муми-тролль увидел то, что испугало его.
     Это  был  песок. Он начал двигаться. Муми-тролль отчетливо
видел, как он медленно уползал от Морры. Вся его  искрящаяся  и
мерцающая масса двинулась прочь от ее огромных плоских ступней,
утаптывающих землю в лед во время танца.
     Муми-тролль  схватил  фонарь  и  побыстрее  кинулся в чащу
через запасной туннель. Он забрался в спальный мешок, застегнул
молнию до самого конца и попытался заснуть. Но как бы плотно ни
зажмуривал он глаза, он видел только песок,  ползущий  вниз  по
берегу в воду.

     x x x

     На  следующий  день  Муми-мама выкопала четыре куста дикой
розы. Они обвились корнями вокруг камней  с  почти  устрашающим
терпением и покрыли скалы своими листьями, как послушный ковер.
     Муми-мама  считала,  что розовые цветы на фоне серой скалы
выглядят чудесно,  она,  наверное,  не  подумала  как  следует,
прежде  чем  пересадить их в свой сад из коричневых водорослей.
Они стояли там в  ряд  и  чувствовали  себя  в  высшей  степени
неуютно.  Она  дала каждому кусту по горсти привезенной из дома
почвы, полила их и присела рядом ненадолго.
     В этот  самый  момент  подошел  Муми-папа  с  большими  от
возбуждения глазами и закричал:
     -- Черное озеро! Оно живое! Иди быстро и посмотри! -- И он
бросился туда.
     Не поняв ни слова, Муми-мама последовала за ним. Муми-папа
был прав.  Темная  вода  поднималась и опускалась -- вздымалась
вверх и проваливалась  вниз,  словно  тяжело  вздыхала.  Черное
озеро дышало -- оно было живое.
     Появилась Малышка Мю, бегущая через скалы.
     --  Ну,  -- сказала она, -- теперь что-то случится. Остров
оживает! Я всегда знала, что так и будет.
     -- Не будь ребенком, -- сказал  Муми-папа.  --  Остров  не
может  ожить.  Это  море живое... -- Он замолк и обхватил морду
лапами.
     -- В чем дело? -- спросила Муми-мама взволнованно.
     -- Я не уверен, -- ответил Муми-папа. -- Я еще не думал об
этом. У меня сейчас появилась идея, но  я  не  могу  вспомнить,
какая.   --   Он  взял  свою  тетрадь  и  побрел  через  скалы,
погруженный в раздумья.
     Муми-мама долго смотрела на  черное  озеро  с  чрезвычайно
неодобрительным видом.
     --  Я  думаю,  --  сказала  она,  -- пришло время устроить
хороший пикник.
     Она отправилась в маяк паковать вещи.
     Собрав все необходимое для пикника,  она  открыла  окно  и
стала  бить  в гонг. Она наблюдала, как все бегут к маяку, и не
чувствовала себя ни капельки виноватой, хотя  знала,  что  гонг
предназначен   для   использования  только  в  случаях  крайней
необходимости.
     Она видела Муми-папу и  Муми-тролля,  стоящих  у  маяка  и
глядящих  на  нее. Сверху они напоминали две большие жемчужины.
Держась за подоконник, она высунулась наружу.
     -- Не беспокойтесь! -- закричала она. -- Это не пожар.  Мы
как можно скорее едем на пикник.
     --  Пикник?  --  воскликнул Муми-папа. -- И ты била в гонг
только из-за пикника?!
     -- Я чувствую опасность в воздухе, -- ответила  Муми-мама.
-- Если мы сию же секунду не отправимся на пикник, с нами может
случиться все что угодно!
     И  они  поехали на пикник. С большим трудом семья вытянула
"Приключение" из черного озера. Потом, выгребая  против  ветра,
они  добрались  до  самой большой скалы у северо-западной части
острова. Дрожа, они выбрались  на  мокрую  скалу  и  расселись.
Муми-мама  разложила  костер  между  камнями  и начала готовить
кофе. Она делала все точно так же, как делала годами: тут  была
скатерть,   прижатая  четырьмя  камнями,  масленка  с  крышкой,
кружки, купальные полотенца и, конечно, зонтик от солнца. Когда
кофе сварился, стал накрапывать дождик.
     Муми-мама была в очень хорошем настроении. Она говорила об
обычных повседневных  вещах,  рылась  в  корзинках  и  готовила
бутерброды. Впервые за все время она взяла с собой свою сумку.
     Их  скала  была  маленькой и голой, здесь совсем ничего не
росло, не было даже водорослей или  выброшенных  деревьев.  Это
был просто кусочек серого ничто, случайно оказавшегося в воде.
     Они  сидели  и пили кофе, и все вдруг сделалось совершенно
естественным и правильным.  Они  начали  болтать  обо  всем  на
свете,  кроме  моря,  острова  и  Муми-долины.  Оттуда, где они
сидели, остров и  огромный  маяк  выглядели  очень  странно  --
далекие серые тени в дожде.
     Когда  с  кофе покончили, Муми-мама вымыла кружки в море и
сложила все в корзинки.  Муми-папа  подошел  к  кромке  воды  и
принюхался.
     --  Мы  должны  вернуться  домой  до  того, как поднимется
ветер,  --  сказал  он.  Он  всегда  говорил  это,  когда   они
отправлялись куда-нибудь на пикник.
     Они погрузились в лодку, и Малышка Мю забралась на нос. На
обратном пути ветер дул им в спину.
     Они вытащили "Приключение" на берег.
     После возвращения остров почему-то стал совсем другим. Все
чувствовали  это,  но  ничего  не  говорили. Никто не знал, что
именно изменилось. Возможно,  это  произошло  потому,  что  они
оставили  остров,  а  потом  вернулись. Они направились прямо к
маяку,  и  в  этот  вечер  разгадывали  головоломку-зигзаг,   а
Муми-папа  сделал  маленькую  кухонную  полочку и прибил ее над
печкой.

     x x x

     Пикник пошел семье на пользу,  но  Муми-мама  после  этого
почему-то  загрустила.  Ночью  ей  приснилось,  что они поехали
навестить хатифнаттов на дружелюбном зеленом острове у  берегов
их старого дома, и утром она была печальна.
     Оставшись  после  завтрака  в  одиночестве, она села тихо,
глядя  на  жимолость,  растущую  из  подоконника.   Нестираемый
карандаш  уже почти закончился, а то, что осталось, требовалось
Муми-папе для крестиков в календаре и писания заметок.
     Муми-мама полезла на чердак. Спускаясь вниз, она несла три
мешочка краски -- коричневой, голубой и зеленой, банку  красной
краски, немного ламповой сажи и две старые кисти.
     И  вот  она  начала  разрисовывать стену цветами. Это были
большие, солидные цветы, потому что кисти были большие;  краска
пропитывала  штукатурку  и  выглядела яркой и прозрачной. Какие
они были замечательные! Это было  гораздо  лучше,  чем  пилить.
Цветок  за  цветком  возникал  на  стене  --  розы, маргаритки,
анютины  глазки,  пионы...  Больше  всего  это  удивляло   саму
Муми-маму. Она понятия не имела, что умеет так хорошо рисовать.
У  самого  пола она изобразила густую волнистую зеленую траву и
задумала нарисовать солнце на самом верху, но  у  нее  не  было
желтой краски.
     Остальные вернулись к обеду, а она даже не разожгла огонь.
Она стояла   на  ящике,  рисуя  маленькую  коричневую  пчелу  с
зелеными глазами.
     -- Мама! -- воскликнул Муми-тролль.
     --  Что  ты  об  этом  думаешь?  --   спросила   довольная
Муми-мама,  заканчивая  второй  глаз  пчелы. Кисть была слишком
велика; нужно придумать другой способ. В худшем  случае,  можно
нарисовать поверх пчелы птицу.
     -- Все совсем как настоящее! -- воскликнул Муми-папа. -- Я
узнаю все цветы! Вот это роза.
     --  Вовсе  нет,  --  сказала  уязвленная Муми-мама. -- Это
пион. Вроде тех, что росли дома, внизу у крыльца.
     -- Можно, я нарисую ежа? -- закричала Малышка Мю.
     Муми-мама помотала головой.
     -- Нет, -- сказала она. --  Это  моя  стена.  Но  если  ты
будешь умницей, я нарисую его для тебя.
     За обедом все были в хорошем настроении.
     --  Ты  можешь  одолжить  мне  немного  красной краски, --
сказал Муми-папа. -- Надо отметить низший уровень воды до того,
как море опять начнет  подыматься.  Я  должен  вести  серьезные
наблюдения   за  уровнем  воды.  Понимаешь,  я  хочу  выяснить,
действует ли море по какой-то системе или  просто  ведет  себя,
как ему вздумается... Это очень важно.
     -- У тебя уже много записей? -- спросила Муми-мама.
     --  Да.  Но  для того, чтобы написать книгу, нужно гораздо
больше.  --  Муми-папа   перегнулся   через   стол   и   сказал
доверительно:  --  Я  хочу  знать,  действительно ли море такое
упрямое или оно подчиняется.
     --  Кому  подчиняется?  --  спросил  Муми-тролль,  выпучив
глаза.
     Но   Муми-папа  внезапно  очень  заинтересовался  супом  и
пробормотал:
     -- О... чему-нибудь... каким-нибудь правилам.
     Муми-мама дала ему немного красной краски в чашке, и сразу
же после обеда он отправился ставить отметку уровня воды.

     x x x

     Осины сильно  покраснели,  и  земля  на  поляне  покрылась
желтым  ковром березовых листьев. Когда дул юго-западный ветер,
он нес красные и желтые листья в воду.
     Муми-тролль закрасил три стороны штормового фонаря черным,
как злодей, замышляющий недоброе.  Он  шел  из  маяка  окружным
путем.  Маяк, казалось, следил за ним пустыми глазами. Наступал
вечер,  остров  просыпался.  Муми-тролль  чувствовал,  как   он
ворочается, и слышал крики чаек не мысу.
     "Я  ничего не могу сделать, -- думал он. -- Папа бы понял,
если бы знал. Я не хочу и сегодня увидеть, как движется  песок.
Возможно, в этот раз я пойду на восточную оконечность острова".
     Муми-тролль  сидел  на  скале  и ждал с штормовым фонарем,
повернутым к морю. Остров позади него был погружен во  мрак,  и
там не было ни следа Морры.
     Только   Малышка  Мю  видела  его.  Она  видела  и  Морру,
ожидавшую на берегу.
     Малышка Мю пожала плечами и забралась обратно в  мох.  Она
часто  наблюдала,  как люди ждут друг друга не там, где надо, и
выглядят глупо и потерянно.  "Что  ж,  этому  не  поможешь,  --
думала она. -- Так уж все устроено".
     Ночь  вступала  в силу. Муми-тролль слышал невидимых птиц,
пролетающих над головой, и плеск в черном озере позади себя. Он
обернулся и в свете лампы увидел их. Это были  морские  лошади,
плавающие  под  обрывом.  Возможно,  они  приходили сюда каждую
ночь, а он ничего не знал об этом.
     Морские лошади хихикали, брызгали друг  в  друга  водой  и
строили  глазки  из-под  челок.  Муми-тролль переводил взгляд с
одной на другую; у  обеих  были  совершенно  одинаковые  глаза,
одинаковые  цветы  на  шеях  и аккуратные маленькие головки. Он
понятия не имел, которая из них -- его морская лошадь.
     -- Это ты? -- спросил он.
     Морские лошади подплыли к нему и остановились у края  воды
так, что он мог разглядеть только их колени.
     --  Это  я!  Это  я!  --  ответили  обе  и засмеялись, как
сумасшедшие.
     -- Ты спасешь меня? -- спросила одна. -- Ты  ведь  спасешь
меня,  мой  жирный  маленький  морской  еж?  Ты глазеешь на мой
портрет каждый день? Правда?
     -- Он не морской еж, -- укоризненно сказала вторая. --  Он
маленький  яйцеобразный  гриб, который обещал спасти меня, если
будет штормить. Маленький яйцеобразный гриб,  который  собирает
ракушки   для   своей  мамочки!  Разве  он  не  очаровательный!
Прелесть!
     Муми-тролль почувствовал, что краснеет.
     Муми-мама отполировала подкову зубным порошком.  Он  знал,
что одна из серебряных подков гораздо ярче остальных.
     И  еще  он  знал,  что  они не подымут копыта из воды и он
никогда не узнает, какая из них -- его морская лошадь.
     Они исчезли в море. Он слышал, как они смеялись, уходя все
дальше и дальше,  и  их  смех  казался  не  более  чем  ветром,
овевающим берег.
     Муми-тролль  лежал  на  скале  и  глядел в небо. Он не мог
больше думать о своей морской  лошади.  Когда  он  пытался,  то
видел  двух  морских  лошадей, двух смеющихся маленьких морских
лошадей, в точности похожих друг на друга. Они только прыгали в
море вверх и вниз, пока  его  глаза  не  устали  от  этого.  Их
становилось  все  больше  и больше, столько, что Муми-тролль не
трудился считать. Он лишь хотел спать и чтобы  его  оставили  в
покое.

     x x x

     Мумимамина  настенная  роспись  становилась все красивее и
растянулась до самой  двери.  Она  нарисовала  большие  зеленые
яблони, усыпанные цветами и плодами, множество паданок, лежащих
в  траве  под ними. Повсюду были кусты роз, в основном красных,
какие растут в любом саду. И вокруг каждого куста были выложены
белые  ракушки.  Колодец  был   зеленым,   а   дровяной   сарай
коричневым.
     Однажды  вечером, когда солнце заливало комнату, Муми-мама
рисовала угол веранды.
     Муми-папа зашел и посмотрел.
     -- Ты нарисуешь скалы? -- спросил он.
     -- Там нет скал, -- сказала Муми-мама рассеянно.  Она  как
раз рисовала перила, сделать их ровными было очень трудно.
     -- Это горизонт? -- продолжал Муми-папа.
     --  Нет,  это  голубая веранда, -- объяснила Муми-мама. --
Там вообще нет моря.
     Муми-папа долго смотрел на картину, но ничего  не  сказал.
Потом пошел и поставил чайник на плиту.
     Когда  он  опять  обернулся,  Муми-мама нарисовала большое
голубое пятно и на нем что-то, что явно должно было  изображать
лодку. Выглядело неважно.
     -- Это нехорошо, -- сказал он.
     --  Да,  вышло  совсем  не  так,  как я хотела, -- грустно
признала Муми-мама.
     --  Что  ж,  очень  хорошая  идея,  --  сказал   Муми-папа
утешительно,  --  но  лучше  переделать это в веранду. Не нужно
рисовать то, что не хочешь.
     С этого вечера Мумимамина роспись  все  больше  напоминала
Муми-долину.  Муми-мама обнаружила, что выдерживать перспективу
иногда трудно, а временами приходилось  изымать  что-нибудь  из
должного  окружения  и рисовать само по себе: например, плиту и
вещи из гостиной. И невозможно было изобразить каждую  комнату.
Можно  было  рисовать  только одну стену зараз, и это выглядело
неестественным.
     Муми-мама открыла, что рисовать лучше  всего  перед  самым
заходом солнца. В пустой комнате Муми-долина была видна гораздо
яснее.
     Однажды  вечером самый прекрасный закат, который Муми-мама
когда-либо  видела,  зажег  небо.  Смесь  красных,   оранжевых,
розовых  и  желтых  языков пламени раскрасила облака над темным
штормовым морем огненными цветами. Юго-западный  ветер  дул  на
остров, от четкой, угольно-черной линии горизонта.
     Муми-мама стояла на столе, рисуя красной краской яблоки на
верхушке  дерева.  "Мне  бы  такие  краски! -- подумала она. --
Какие бы у меня были яблоки и розы!"
     Пока она смотрела на небо, вечерний свет  коснулся  стены,
озарив  цветы  в  ее  саду. Они казались живыми и сияющими. Сад
открылся, и гравиевая дорожка со странной перспективой внезапно
сделалась  правильной  и  повела  прямо  к  веранде.  Муми-мама
положила  лапы  на ствол яблони. Он был теплый от солнца, и она
поняла, что сирень в цвету.
     Тень, как  молния,  скользнула  по  стене.  Что-то  темное
промелькнуло  за  окном.  Огромная  черная  птица облетала маяк
кругами, по очереди показываясь в каждом окне  --  в  западном,
южном,  восточном,  северном... как Ярость, безжалостно машущая
крыльями.
     "Мы окружены! -- подумала Муми-мама  в  растерянности.  --
Это  заколдованный  круг. Я боюсь. Я хочу домой, прочь от этого
ужасного  заброшенного  острова  и   жестокого   моря..."   Она
обхватила лапами свою яблоню и зажмурилсь. Кора была шершавой и
теплой, шум моря исчез. Муми-мама оказалась прямо в саду.
     Комната  опустела.  Краски  стояли  на  столе,  а за окном
черная птица кружила и кружила вокруг  маяка.  Когда  краски  в
западной части неба потускнели, она улетела в море.
     К чаю семья вернулась домой.
     -- Где мама? -- спросил Муми-тролль.
     --  Наверное, пошла за водой, -- предположил Муми-папа. --
Смотри, пока нас не было, она нарисовала новое дерево.
     Муми-мама стояла за яблоней,  наблюдая,  как  они  готовят
чай.  Они  казались  слегка расплывчатыми, словно двигались под
водой. Случившееся не удивило ее. Наконец-то  она  оказалась  в
собственном саду, где все было на своих местах и росло так, как
положно.  Кое-где что-то было нарисовано неправильно, но это не
имело значения. Она села в высокую траву и услышала зов кукушки
на другом берегу реки.
     Когда   чайник   закипел,    Муми-мама    крепко    спала,
прислонившись к яблоне.

     Глава 7. ЮГО-ЗАПАДНЫЙ ВЕТЕР

     В  сумерках  рыболов  понял,  что  красивые  большие волны
приближаются. Он вытянул лодку повыше на мыс, перевернул  ее  и
связал   удочки.  Потом  забрался  в  свой  маленький  домик  и
свернулся так, что стал похож на сморщенный маленький шарик. Он
лежал там, давая полному одиночеству поглотить себя.
     Юго-западный был самым любимым его ветром. Он задул не  на
шутку  и  совсем не стих к вечеру. Это был осенний юго-западный
ветер, который мог дуть неделями, пока волны не превратяться  в
высокие серые горы, вздымающиеся вокруг острова.
     Рыболов  сидел  в  своем  домике, наблюдая, как вздувается
море. Было чудесно не заботиться ни о чем на  свете.  Никто  не
разговаривал, никто не задавал вопросов, ни о ком не нужно было
беспокоиться.  Только  тайна и неизмеримые просторы моря и неба
окружали его, а они никогда не разочаруют.
     Уже почти стемнело, когда его  восхитительное  одиночество
было  нарушено Муми-троллем, пробиравшимся по скользким скалам.
Муми-тролль размахивал лапами, шумел и  в  конце  концов  начал
барабанить  в  окно.  Он  изо  всех  сил  кричал, что Муми-мама
пропала. Рыболов улыбнулся и покачал головой. Он не мог  ничего
расслышать, потому что оконное стекло было слишком толстым.
     Муми-тролль, шатаясь на ветру, пересек мыс, буруны и пошел
к вересковому  полю,  чтобы  поискать  там. Муми-тролль услышал
голос  отца  и  увидел,  как  штормовой   фонарь   раскачивался
взад-вперед,  когда  Муми-папа нащупывал путь по скалам. Остров
был беспокоен, тревожен, полон странных шепотков и звуков, и на
бегу  Муми-тролль  чувствовал,  как  земля  шевелится  под  его
лапами.
     -- Мама пропала, -- думал он. -- Она была так одинока, что
просто исчезла.
     Малышка Мю сидела, съежившись между камнями.
     -- Смотри, -- сказала она. -- Камни двигаются.
     --  Мне  не  до  этого,  --  крикнул  Муми-тролль. -- Мама
исчезла!
     -- Мамы так просто не изчезают, -- сказала Малышка Мю.  --
Их   всегда  можно  найти  в  каком-нибудь  углу,  если  только
поискать.  Я  собираюсь  вздремнуть,  прежде  чем  весь  остров
провалится  в  тартарары.  Запомни мои слова, здесь скоро будет
дьявольская заварушка!
     Штормовой фонарь виднелся  сейчас  над  черным  озером,  и
Муми-тролль отправился туда. Муми-папа повернулся, держа фонарь
на весу.
     -- Я надеюсь, что мама не упала в озеро...
     -- Это ничего, она умеет плавать, -- сказал Муми-тролль.
     Минуту  они  стояли  в молчании, глядя друг на друга. Море
ревело у подножия маяка.
     -- Кстати, где ты жил все это время? -- спросил Муми-папа.
     -- Ну, то там, то тут, -- пробормотал Муми-тролль, глядя в
сторону.
     -- У меня было столько дел, -- туманно пояснил Муми-папа.
     Муми-тролль услышал, как переворачиваются камни.  Это  был
странный твердый звук.
     -- Я поищу в чаще, -- сказал он.
     Но  в  этот  момент  в  окне  маяка  появились  две свечи.
Муми-мама вернулась домой.
     Когда они вошли в комнату, она сидела у стола и  подшивала
полотенце.
     -- Куда ты запропастилась?! -- воскликнул Муми-папа.
     -- Я? -- невинно переспросила Муми-мама. -- Я просто вышла
прогуляться и подышать воздухом.
     -- Но ты не должна нас так пугать, -- сказал Муми-папа. --
Ты же  знаешь,  мы  привыкли  видеть тебя здесь, когда приходим
вечером домой.
     -- Да, в этом все дело, -- вздохнула Муми-мама. -- Но надо
иногда менять  что-нибудь.  Слишком  многое  мы  принимаем  как
должное, в том числе и друг друга. Разве не так, дорогой?
     Муми-папа  с  сомнением  посмотрел  на  нее, но она только
засмеялась и продолжала шить. Тогда он подошел  к  календарю  и
поставил  крестик,  означающий  пятницу. Ниже он написал: "Сила
ветра -- 5".
     Муми-тролль подумал, что портрет морской лошади изменился.
В жизни море не было таким синим, да и луна не  такой  большой.
Он сел за стол и прошептал как можно тише:
     -- Мама, я живу на поляне в лесу.
     -- Да ну? -- удивилась Муми-мама. -- Там хорошо?
     -- Да, очень. Может, ты хочешь пойти и взглянуть?
     -- Конечно. Когда ты поведешь меня туда?
     Муми-тролль быстро оглянулся по сторонам, но Муми-папа был
погружен в свою тетрадь. Тогда он шептнул:
     -- Сейчас. Прямо сейчас. Сегодня вечером.
     --  Да-а,  --  сказала  Муми-мама. -- Но не лучше ли пойти
туда вместе завтра утром?
     -- Это не то же самое, --  сказал  Муми-тролль.  Муми-мама
кивнула и продолжала шить.
     Муми-папа  писал в своей тетради: "Некоторые вещи меняются
по ночам. Для расследования: что делает ночью море? Наблюдения:
мой остров меняется  в  темноте  из-за  а)  некоторых  странных
звуков  и  б)  некоторых  несомненных  движений".  -- Муми-папа
поднял карандаш  и  помедлил  мгновение.  Потом  он  продолжал:
"Может    ли   сильное   эмоциональное   возбуждение   личности
передаваться ее окружению? Пример: Я  действительно  был  очень
расстроен, потому что не мог найти маму. Разобраться в этом".
     Он  перечитал  написанное  и  попытался прийти к какому-то
выводу, но не смог. Поэтому он бросил это занятие  и  побрел  к
своей кровати.
     Натягивая на себя одеяло, он предупредил:
     --  Прежде,  чем  лечь спать, проверь, выключена ли лампа.
Запах керосина нам ни к чему.
     -- Конечно, дорогой, -- сказала Муми-мама.

     x x x

     Когда Муми-папа заснул, Муми-тролль взял штормовой  фонарь
и  повел  Муми-маму  через  остров.  Они  остановились  посреди
верескового поля и прислушались.
     -- Ночью всегда так? -- спросила она.
     -- Да, от этого в самом деле становится  не  по  себе,  --
сказал  Муми-тролль.  --  Но  не  тревожься. Это только остров.
Понимаешь, ночью, когда мы все спим, он бодрствует.
     -- Понимаю, -- сказала Муми-мама. -- Если это в самом деле
так.
     Муми-тролль вел ее к парадному ходу на свою поляну.  Время
от  времени  он  оглядывался,  чтобы  убедиться,  что Муми-мама
следует за ним. Она путалась в ветках, но  ей  удалось  кое-как
добраться до поляны.
     -- Так вот где ты живешь! -- воскликнула она. -- Как здесь
хорошо!
     --  С крыши осыпались все листья, -- объяснил Муми-тролль.
-- Но ты бы видела ее,  когда  она  была  зеленая.  Если  лампа
зажжена, поляна кажется пещерой.
     --  Представляю,  --  сказала  Муми-мама. -- Надо принести
коврик и ящики, чтобы  сидеть...  --  Она  посмотрела  вверх  и
увидела  звезды  и  проплывающие мимо облака. -- Знаешь, иногда
мне кажется, что остров двигается вместе с  нами.  Нас  куда-то
уносит...
     --  Мама,  --  вдруг  сказал  Муми-тролль.  --  Я встретил
морских лошадей, но им, кажется, совсем нет  до  меня  дела.  Я
хотел  лишь играть с ними на берегу, смеяться с ними, они такие
красивые...
     Муми-мама кивнула.
     -- Не знаю, можно ли дружить с морской лошадью,  --  очень
серьезно  сказала она. -- Не стоит расстраиваться. Я думаю, ими
просто нужно любоваться, как  любуются  красивыми  птицами  или
пейзажами.
     -- Наверное, ты права, -- согласился Муми-тролль.
     Они  слышали,  как  дует  ветер  в лесу. Муми-тролль почти
совсем забыл о Морре.
     -- Извини, мне нечем тебя угостить, -- сказал Муми-тролль.
     -- Для этого найдется время завтра, -- утешила  Муми-мама.
--  Мы  можем устроить здесь маленький пикник, и остальные тоже
могут прийти, если захотят. Что ж, было приятно увидеть, где ты
живешь. А теперь я, пожалуй, вернусь в маяк.

     x x x

     Проводив Муми-маму домой,  Муми-тролль  погасил  штормовой
фонарь.  Ему  хотелось  побыть  одному. Поднимался ветер. Из-за
темноты, грохота моря и  чего-то,  сказанного  Муми-мамой,  его
охватило чувство безопасности.
     Он  подошел  к месту, где скалы круто спускались к черному
озеру. Он слышал плеск, но не остановился,  а  зашагал  вперед,
легкий, как воздушный шарик, и ни чуточки не сонный.
     И  вот  он  увидел  ее.  Морра вышла на остров и рыскала у
подножия маяка.  Она  ходила  взад-вперед  шаркающей  походкой,
нюхала  вереск  и  близоруко  оглядывалась. Потом она побрела к
болоту.
     -- Она ищет меня, -- подумал Муми-тролль. -- Но она  может
успокоиться.  Я  не  собираюсь  зажигать  фонарь. На это уходит
слишком много керосина.
     Минуту он стоял неподвижно, глядя, как она одиноко  бродит
по острову.
     --  Она  сможет потанцевать завтра ночью, -- сказал он сам
себе, чувствуя себя добрым и снисходительным. -- Но не  сейчас.
Сегодня я хочу побыть дома.

     x x x

     Муми-тролль проснулся на рассвете в панике. Он был заперт.
Он задыхался  в  своем спальном мешке. Что-то прижало его, и он
не мог  высвободить  лапы.  Все  перевернулось  вверх  дном,  и
Муми-тролля  окружал  странный  коричневатый  свет  и  странный
запах, словно он находился глубоко внизу, под землей.
     Наконец ему удалось расстегнуть  молнию  спального  мешка.
Вокруг  клубилось  облако  пыли  и  сосновых  иголок, весь мир,
казалось, изменился. Муми-тролль совсем растерялся. Повсюду  по
земле  и  через  его  спальный  мешок  ползли коричневые корни.
Сейчас они не двигались, но в темноте  они  переместились.  Лес
вытащил свои корни и переступил через Муми-тролля, как будто он
был  камнем.  Коробок  спичек  был там, где всегда, рядом с ним
стояла бутылка черничного сока. Но поляна исчезла -- ее  просто
больше  не  существовало.  Все проделанные Муми-троллем туннели
заросли. Казалось, он  очутился  в  первобытном  лесу,  который
бежал  вместе с деревьями, полз по земле и волочил за собой его
спальный мешок. Муми-тролль вынужден был  ухватиться  за  него,
потому  что  это был очень хороший спальный мешок, да к тому же
полученный в подарок.
     Он заметил штормовой фонарь, висящий на дереве,  там,  где
он его оставил, но само дерево переместилось.
     Муми-тролль  сел  и  что  было  сил позвал Малышку Мю. Она
немедленно ответила серией сигналов, похожих на звуки небольшой
трубы или на вой сирены далеко в  море.  Муми-тролль  пополз  в
направлении звука.
     Он  вылез  на  дневной свет, ветер дунул ему прямо в лицо.
Муми-тролль поднялся на дрожащие лапы и посмотрел на Малышку Мю
с чувством глубокого облегчения. Он впервые  подумал,  что  она
почти хорошенькая.
     Несколько кустов поменьше, которые без труда вытянули свои
корни  из  земли,  уже  лежали  спутавшись  в  вересковом поле.
Болотистый участок ушел в землю и походил на  глубокий  зеленый
овраг.
     --  Что происходит? -- закричал Муми-тролль. -- Почему они
это делают? Я не понимаю.
     -- Они боятся, -- сказала Малышка Мю, глядя  ему  прямо  в
глаза.  --  Они  так испуганы, что каждая елочная иголка встала
дыбом. Они испуганы даже больше тебя! Если бы я не  знала,  что
это невозможно, я бы решила, что здесь побывала Морра. А?
     В  животе  у  Муми-тролля  похолодело,  и он сел в вереск.
Слава Богу, вереск был такой же, как всегда. Он  цвел  так  же,
как всегда, и решил остаться на своем месте.
     -- Морра, -- продолжала Малышка Мю задумчиво. -- Большая и
холодная, бродящая вокруг и повсюду садящаяся. А ты знаешь, что
бывает,  когда  она  садится?  --  Конечно,  он знал. Ничего не
вырастет. Ничего никогда не вырастет там, где она сидела.
     --  Почему  ты  так  на  меня  уставилась?  --  воскликнул
Муми-тролль.
     --  Уставилась?  -- невинно спросила Малышка Мю. -- С чего
бы это? Может, я уставилась на что-то позади тебя...
     Муми-тролль подскочил и в ужасе оглянулся.
     -- Ха,  ха!  Я  тебя  разыграла!  --  закричала  довольная
Малышка  Мю. -- Разве не смешно, что целый остров может сняться
с места и начать двигаться? Я думаю, это ужасно интересно.
     Но Муми-тролль  не  видел  в  этом  ничего  смешного.  Лес
пересекал  остров,  направляясь  к  маяку. Он будет подбираться
чуть ближе каждую ночь, пока первые нижние ветки не  упрутся  в
дверь, пытаясь ворваться внутрь.
     --  Мы  не  откроем  им!  --  сказал  он. И вдруг взглянул
Малышке Мю прямо в глаза.  Это  были  веселые  глаза,  которые,
казалось,  смеялись  над  ним  и  говорили:  "Я  знаю  все твои
секреты".
     Ему почему-то стало лучше.

     x x x

     Сразу  после  завтрака  Муми-папа  отправился   на   уступ
смотрителя  маяка  у  обрыва.  Вскоре  он  погрузился  в  самые
разнообразные гипотезы.
     Они заполнили уже почти всю тетрадь.  Последний  заголовок
гласил:  "Как море изменяется ночью". Муми-папа подчеркнул его.
Теперь он сидел, глядя на пустую страницу под надписью, а ветер
пытался вырвать тетрадь из его лап.
     Он вздохнул и стал перелистывать страницы, пока  не  дошел
до  пятой,  которой был особенно доволен. Здесь он разрабатывал
теорию, согласно которой черное  озеро  было  связано  с  морем
невероятно  длинным  туннелем  (показанным  на карте), и именно
через этот злополучный  туннель  сокровища,  ящики  с  виски  и
скелеты  проваливались  на  дно  моря.  Ржавая  канистра просто
случайно застряла в  точке,  обозначенной  А.  И  если  принять
гипотезу  Х, по которой что-то или кто-то находится в точке В и
продувает воду через туннель, а затем всасывает ее обратно, то,
естественно,  вода  будет  подыматься  и  опускаться,  как  при
дыхании.  Но  что  такое  Х?  Морское  чудовище? Это невозможно
доказать.
     Вопросы, связанные с морем, Муми-папа записывал  в  раздел
"Предположения", который становился все длиннее.
     В разделе "Факты" Муми-папа установил, что на глубине вода
становится  холоднее. Конечно, он знал это и раньше: достаточно
было опустить лапу  в  воду,  чтобы  проверить.  Но  с  помощью
хитроумно   сконструированной   бутылки   он   подтвердил   это
окончательно. Он также установил, что вода одновременно тяжелая
и соленая.  Чем  глубже,  тем  тяжелее  вода,  и  чем  ближе  к
поверхности,   тем   соленее.  Доказательство:  мелкие  соленые
лужицы. А вес воды можно почувствовать, когда ныряешь.
     Море выбрасывает водоросли с подветренной стороны, а не  с
наветренной. Если бросить щепку со скалы маяка, ее не прибивает
к берегу, а носит вокруг острова. Если держать планку на уровне
горизонта,  то горизонт выглядит как дуга или круг, а не прямая
линия. В плохую погоду вода поднимается, но иногда  она  делает
прямо  противоположное. Каждая седьмая волна огромна, но иногда
-- это девятая,  а  временами  вообще  не  наблюдается  никакой
регулярной системы.
     И  потом,  хлопья  пены,  которые  появляются  перед самым
штормом: откуда они берутся и куда деваются? Муми-папа  пытался
найти  ответы на эти вопросы и многие другие, но это было очень
трудно.
     Он почувствовал себя усталым и ненаучным  и  записал:  "На
острове  нет мостов и заборов, поэтому невозможно быть взаперти
или на свободе. Это значит, что чувствуешь..."
     Нет, все  не  то.  Он  перечеркнул  запись  и  вернулся  к
скудному разделу "Факты".
     Тревожная  мысль,  что  море не подчиняется вообще никаким
правилам,  вернулась.  Он  попытался  побыстрее   изгнать   ее.
Необходимо  было  понять, разгадать тайну моря, чтобы научиться
любить его и сохранить самоуважение.

     x x x

     Пока Муми-папа сидел, размышляя над всем  этим,  Муми-мама
все  сильнее увлекалась своим садом. Она обнаружила, что многое
надо нарисовать заново. Постепенно  она  осмелела  и  перестала
прятаться  за  стволом  дерева,  заслышав шаги на лестнице. Она
обнаружила,  что,  находясь  на  стене,  становится  не  больше
кофейника,  поэтому  она нарисовала много маленьких Муми-мам по
всему саду. В случае, если кто-нибудь из остальных заметит  ее,
ей  просто  надо  оставаться  совершенно  неподвижной, и они не
смогут понять, где настоящая Муми-мама.
     -- Да,  это  действительно  последнее  слово  безумия,  --
сказала  Малышка Мю. -- Ты что, не могла нарисовать кого-нибудь
из нас, а не только себя?
     -- Но вы же снаружи, на острове, -- ответила Муми-мама.
     Она спросила Муми-тролля насчет пикника на поляне,  но  он
только пробормотал что-то и ушел.
     --  Это все морская лошадь, -- говорила себе Муми-мама. --
Ну, что ж, так уж получилось! --  И  она  нарисовала  еще  одну
Муми-маму -- на этот раз сидящую под кустом сирени и радующуюся
жизни.
     Муми-тролль  медленно  спустился  по ступенькам к подножию
маяка. Поляна исчезла, морские лошади ушли.
     Он стоял, глядя на Мумимамин  сад  у  скалы.  Все  розовые
кусты завяли, потому что их пересадили в мягкую почву без песка
и   камней,  на  которые  можно  опереться.  Посередине  клумбы
Муми-мама  оградила  что-то  заборчиком.   Что   она   пыталась
вырастить там, Муми-тролль не мог догадаться.
     Малышка Мю подбежала к нему.
     --  Привет,  --  сказала она. -- Знаешь, что это? Угадай с
трех раз.
     -- Нет, скажи сразу, -- попросил Муми-тролль.
     -- Это яблоня, -- объявила Малышка  Мю.  --  Она  посадила
яблоко,  которое  вынесло  на  берег,  и  говорит, что из семян
вырастет яблоня.
     -- Яблоко! -- удивился Муми-тролль. --  Но  яблони  растут
годами.
     -- Еще бы! -- сказала Малышка Мю и умчалась.
     Муми-тролль  остался  стоять на месте, изучая оградку. Она
была очень  добротно  сделана  и  отдаленно  напоминала  перила
веранды  там,  дома.  Он начал тихо посмеиваться. Смеяться было
приятно. Нет никого упрямее Муми-мамы. Он гадал, получит ли она
в конце концов свою яблоню. Она заслужила это. И, кстати,  жить
в  домике  было  бы  гораздо  лучше, чем на поляне, в маленьком
домике, построенном собственными лапами.  Окна  можно  выложить
красивыми камешками.

     x x x

     До  самого  вечера  Муми-папа и Муми-мама не замечали, что
деревья решительно  приближаются  к  маяку.  Ольховые  деревья,
казалось,  торопились  больше  других  и уже проползли половину
острова. Только ольха, к которой было привязано  "Приключение",
осталась   на   месте,   хотя   почти  задушила  себя,  пытаясь
освободиться. Осины потеряли все свои листья и не могли  больше
шелестеть  от  страха.  Вместо этого они испуганными маленькими
группками убежали в вереск.
     Похожие на насекомых деревья пытались завязать свои  корни
узлами  вокруг камней и цеплялись за вереск в отчаянной попытке
выстоять против юго-западного ветра
     -- Что все это значит? -- прошептала Муми-мама,  глядя  на
Муми-папу. -- Почему они так делают?
     Муми-папа  грыз  свою  трубку  и  отчаянно  пытался  найти
какое-нибудь объяснение. Ужасно, если придется сказать:  "Я  не
знаю". Он был сыт по горло непониманием.
     В конце концов он сказал:
     --  Это  бывает по ночам. Понимаешь, вещи могут изменяться
ночью.
     Муми-мама смотрела на него широко раскрытыми глазами.
     -- Возможно, что, -- продолжал Муми-папа нервно, -- что...
э... какое-то тайное превращение в темноте, я  имею  в  виду...
если  бы  мы  должны были выйти и... э... усилить смятение, оно
было бы таким большим... я имею в  виду  смятение...  э...  что
когда  мы  проснулись  бы утром, все было бы как раз таким, как
оно есть...
     -- О чем ты говоришь, дорогой?  --  взволнованно  спросила
Муми-мама.
     Муми-папа побагровел.
     После неловкой паузы Муми-тролль пробормотал:
     -- Они боятся.
     --  Ты  думаешь?  -- сказал Муми-папа с благодарностью. --
Да, в этом что-то  есть...  --  Он  посмотрел  на  вывороченную
землю. Каждое дерево двигалось от моря.
     --  Наконец-то  я  понял!  -- воскликнул Муми-папа. -- Они
боятся моря. Это море  их  пугает.  Я  чувствовал,  как  что-то
происходит,  когда  выходил  вчера вечером... -- Он открыл свою
тетрадь и перелистал  страницы.  --  Вот  что  я  записал  этим
утром...   Подождите   минуту.   Я  должен  серьезно  над  этим
подумать...
     -- Много ли времени это займет? -- спросила Муми-мама.
     Но Муми-папа, уткнувшийся носом в свои записи, был уже  на
пути к маяку. Он споткнулся о куст и исчез между деревьями.
     --  Мама,  --  сказал Муми-тролль. -- Не стоит из-за этого
волноваться. Деревья передвинутся немного, а потом опять пустят
корни и станут расти как обычно.
     -- Ты так считаешь?  --  спросила  Муми-мама  приглушенным
голосом.
     --  Возможно,  они образуют беседку вокруг твоего сада, --
сказал  Муми-тролль.  --  Это  будет  здорово,  правда?   Много
маленьких березок со светло-зелеными листьями...
     Муми-мама покачала головой и направилась к маяку.
     --  Это  хорошо  с  твоей стороны так говорить, -- сказала
она. -- Но я не  думаю,  что  это  нормальное  поведение.  Дома
деревья никогда так не делали.
     Она решила сходить в свой сад, чтобы успокоиться.
     Муми-тролль  отвязал ольху от "Приключения". Юго-восточный
ветер усилился, небо было ясным и чистым, а буруны  у  западной
оконечности   острова  стали  выше  и  белее,  чем  когда-либо.
Муми-тролль пошел и  улегся  в  вереск.  Он  успокоился,  почти
повеселел.  Как  хорошо,  что  Муми-папа  и  Муми-мама  наконец
заметили, что происходит!
     Одинокая пчела с жужжанием перелетала с цветка на  цветок.
Вереск,  кажется,  ничего  не боялся. Он просто продолжал расти
там, где рос. "Что, если я построю свой маленький домик  здесь!
--  подумал  Муми-тролль.  --  Поближе  к  земле,  и с плоскими
камешками перед дверью".
     Он проснулся, когда на него упала чья-то тень. Рядом стоял
взволнованный Муми-папа.
     -- Ну что? -- спросил Муми-тролль.
     -- Плохо, -- ответил Муми-папа. -- Эта история с деревьями
портит все. Я понимаю море еще хуже,  чем  раньше.  В  нем  нет
никакой  системы  и порядка вообще. -- Он снял шляпу смотрителя
маяка и начал мять ее, крутить, а потом опять разгладил.
     -- Понимаешь, -- пояснил Муми-папа. -- Я хочу найти тайные
правила,  которым  подчиняется  море.  Я  должен,  раз  я  хочу
полюбить его. Иначе я никогда не буду счастлив на острове.
     --  С  людьми  точно  так  же,  --  с  энтузиазмом  сказал
Муми-тролль, вставая. -- Я имею в виду, если хочешь любить их.
     -- Море все время  ведет  себя  по-разному,  --  продолжал
Муми-папа.  --  Оно  просто  делает,  что хочет. Этой ночью оно
перепугало  весь  остров.  Почему?  Что  случилось?  Здесь  нет
никакого  смысла  и  цели.  А  если  и  есть, то это выше моего
понимания.
     Он вопросительно взглянул на сына.
     -- Я уверен, если бы они были, ты нашел бы их,  --  сказал
Муми-тролль.  Он  был польщен тем, что Муми-папа обсуждал с ним
такие  ужасно  важные  вопросы,  и  делал  героические  попытки
понять, о чем идет речь.
     --  Ты  так  думаешь? -- спросил Муми-папа. -- Ты имеешь в
виду, что здесь нет смысла и причины вообще?
     -- Я уверен, что нет, -- сказал его сын, отчаянно надеясь,
что ответил правильно.
     Несколько  чаек  поднялись  с  мыса  и   закружились   над
островом. Муми-тролль и Муми-папа чувствовали под собой прибой,
будто чье-то дыхание в земле.
     --  Но тогда море -- живое, -- рассуждал Муми-папа. -- Оно
может  мыслить.  Оно  поступает,  как  ему  вздумается...   Это
невозможно понять... Если деревья боятся моря, это ведь значит,
что оно живое?!
     Муми-тролль кивнул. Его горло пересохло от возбуждения.
     Муми-папа помолчал мгновение. Потом он сказал.
     --  Так  это море дышит в черном озере. Так это море тянет
за отвес. Все ясно. Оно смыло мой  волнорез,  оно  набило  сети
водорослями  и  пыталось  перевернуть  лодку...  --  Он  стоял,
уставившись в землю, и хмурился, морща нос. Потом внезапно  его
мордочка  прояснилась, и он сказал с облегчением: -- Стало быть
мне не надо понимать! Море --  это  просто  существо  с  плохим
характером, на которое нельзя полагаться...
     Муми-тролль  решил,  что  Муми-папа  говорит  сам с собой,
поэтому ничего не ответил. Он смотрел, как папа уходит к маяку,
оставив на вересковом поле школьную тетрадь.
     Птиц в небе стало  гораздо  больше,  и  они  кричали,  как
одержимые.  Муми-тролль  никогда  не  видел столько птиц сразу.
Небо потемнело от них -- больших и маленьких, они  беспорядочно
кружились  над  головой,  и  новые стаи летели со стороны моря.
Муми-тролль долго смотрел на них. Он знал, что они тоже  бежали
от Морры и ее ужасного холода. Но он ничем не мог им помочь. Да
и  какое  это  имело  значение?  Папа  говорил с ним совершенно
по-новому, и Муми-тролль был невероятно горд.
     Остальные стояли у маяка, глядя на птиц, наполнявших  небо
испуганными криками. А потом в одно мгновение все птицы улетели
в море и исчезли из виду, оставив после себя лишь звуки прибоя.
     Море  ревело  вокруг острова, швыряя пену так высоко, что,
казалось, идет снег. Волны у западной части острова были похожи
на белых драконов с разинутыми челюстями.
     "Могу поспорить, рыболов доволен", -- подумал Муми-тролль.
     Тут как раз  все  и  случилось.  Муми-тролль  увидел,  как
маленький  цементный  домик  рыболова перевернулся и набежавшая
волна унесла его.
     Рыболов умудрился вовремя  открыть  дверь  и  сквозь  пену
ринулся  наружу,  как  молния.  Он  забрался  под  свою  лодку,
лежавшую на скале кверху дном. От маленького домика  ничего  не
осталось,  кроме  железных скоб, торчащих из скалы, как остатки
зубов.
     -- Клянусь своим хвостом! -- подумал Муми-тролль. --  Папа
прав. У моря действительно тяжелый характер!

     x x x

     --  Он,  должно  быть,  промок  до  нитки!  -- воскликнула
Муми-мама. -- Он мог порезаться осколками от оконного стекла...
Мы должны позаботиться о нем теперь, когда ему негде жить!
     -- Пойду посмотрю, как  он,  --  сказал  Муми-папа.  --  Я
намерен всеми силами защищать мой остров!
     --  Но  весь  мыс  под  водой,  это  опасно!  -- закричала
Муми-мама. -- Тебя может смыть волнами...
     Муми-папа подскочил и схватил свой  отвес,  который  висел
под  ступеньками.  Он  развеселился. Он чувствовал себя легким,
как перышко.
     -- Не бойся, -- сказал  он.  --  Море  может  делать,  что
хочет.  Пусть  покажет  все,  на  что  способно: мне плевать! Я
намерен защищать каждое существо, живущее на этой земле!
     Муми-папа спускался  по  скале,  а  Малышка  Мю  танцевала
вокруг  него.  Она  кричала  что-то,  но  ветер  уносил  слова.
Муми-тролль стоял в вереске, напряженно глядя туда, где  раньше
был домик рыболова.
     -- Ты тоже можешь пойти, -- сказал Муми-папа. -- Тебе пора
научиться защищать себя!
     Они  бежали  к мысу, скрытому теперь под водой. Малышка Мю
подпрыгивала от  возбуждения.  Ее  растрепанные  ветром  волосы
образовали ореол вокруг нее.
     Муми-папа  посмотрел  на  рассерженное  море:  оно  било в
берег,  швыряло  вверх  пену  и  отбегало   назад   с   ужасным
всасывающим  звуком. Через мыс, который им предстояло пересечь,
с грохотом перекатывались волны. Муми-папа обвязался веревкой и
передал конец сыну.
     -- Теперь держи веревку мертвой хваткой, -- сказал он.  --
Сделай  хороший  узел  и  следуй  за  мной. Веревка должна быть
натянутой. Мы обдурим море! Сила ветра -- семь! Сила -- семь!
     Муми-папа подождал, пока прошла огромная волна, и бросился
к скале,  торчащей  из  воды  чуть  поодаль.  Его  лапы  опасно
скользили,  но  когда следующая волна схлынула, он был у скалы.
Веревка между ним и Муми-троллем натянулась; море закружилось у
них под ногами и перевернуло их в воде, но веревка выдержала.
     Когда  волна  прошла,  они  пробрались  через   валуны   и
повторили тот же маневр возле следующей большой скалы.
     "Пора   тебе   научиться   кое-каким   манерам!  --  думал
Муми-папа,  разумеется,  имея  в  виду  море.  --  Всему   есть
предел... Не страшно, что ты досаждаешь нам, мы можем стерпеть.
Но   обижать   рыболова,   этот   несчастный  сморщенный  пучок
водорослей, который так восхищается тобой, -- это  уж  слишком.
Очень нехорошо с твоей стороны..."
     Волна величиной с гору прошла над ним, смывая его гнев.
     Они  почти  пересекли мыс. Веревка снова натянулась вокруг
Мумипапиной талии. Муми-папа крепко ухватился обеими лапами  за
выступ на скале. Еще одна волна окатила его, и веревка ослабла.
Как  только  его  нос  высунулся  из  воды, Муми-папа как можно
быстрее вскарабкался на мыс. Его лапы дрожали. Он начал  тянуть
веревку,  к  которой  был  привязан его сын. Волны подбрасывали
Муми-тролля вверх и вниз у подветренного берега.
     Они сели рядышком на скале, дрожа от холода.
     На другой стороне Малышка Мю подпрыгивала, как мячик:  она
явно болела за них, как сумасшедшая.
     Муми-тролль   и  Муми-папа  посмотрели  друг  на  друга  и
засмеялись. Они одурачили море.
     -- Как дела? -- крикнул Муми-папа,  заглядывая  под  лодку
рыболова.  Рыболов  посмотрел  на  них  своими  яркими голубыми
глазами. Он совершенно промок, но избежал осколков от окна.
     -- Как насчет хорошей чашки кофе?  --  крикнул  Муми-папа,
пытаясь перекричать ветер.
     --  Не  знаю,  прошло столько времени с тех пор, как я пил
кофе...  --  Голос  рыболова  звучал,  как  треснутая  жестяная
свистулька.  Муми-троллю  вдруг  стало ужасно его жалко. Он был
такой маленький, невозможно было представить, как он  выберется
из этой переделки сам.
     Муми-папа  взглянул  на  Муми-тролля.  Тот  пожал плечами,
будто говоря: "Что ж, уж так оно есть. Тут мы  мало  чем  можем
помочь". Муми-тролль кивнул.
     Они пошли дальше по мысу. Ветер прижимал их уши к головам,
соленые  брызги  стягивали  кожу.  Когда  дальше  идти было уже
некуда, Муми-папа и Муми-тролль остановились, глядя  на  мощные
столбы  пены,  подымающиеся перед ними с каждой новой волной --
медленно, почти торжественно --  и  затем  падающие  обратно  в
море.
     --  Все  равно,  море  -- достойный противник, -- закричал
Муми-папа через грохот прибоя.
     Муми-тролль  кивнул.  Он   не   расслышал,   что   говорит
Муми-папа, но понял.
     Волны  несли  что-то  к  берегу.  Это  был ящик. Он плыл к
подветренной  стороне  мыса,   тяжело   покачиваясь   в   воде.
Удивительно,  что  они  поняли  друг  друга,  не обменявшись ни
словом. Муми-тролль прыгнул в  воду  и  дал  отступающей  волне
поднести  себя  к  ящику,  в  то время как Муми-папа прижался к
скале.
     Муми-тролль дотянулся до ящика -- тяжелого,  с  веревочной
ручкой.  Муми-тролль почувствовал, что веревка вокруг его талии
натянулась и его опять вытягивают на берег. Он понимал, что  он
играет  в самую интересную и опасную игру в своей жизни, да еще
играет в нее с собственным папой. Они  вытащили  ящик  из  воды
целым  и  невредимым. По красно-голубым иностранным надписям на
ящике они поняли, что это виски  из  какой-то  далекой  страны.
Муми-папа  с  удивлением  и  восхищением смотрел на море. Волны
теперь были глубокого зеленого цвета, и заходящее солнце  сияло
на их гребнях.

     x x x

     После того, как рыболов подкрепился хорошим крепким виски,
они помогли  ему  перебраться на остров. Муми-мама ждала их там
со старой одеждой смотрителя маяка в  лапах.  Она  нашла  ее  в
нижнем ящике тумбочки.
     --  Мне  н-не  н-нравятся  эти б-брюки, -- заявил рыболов,
клацая зубами. -- Я-я д-думаю, они б-безобразные.
     --  Иди-ка  за  скалу  и  надень  их,  --  твердо  сказала
Муми-мама.  --  Не  имеет  никакого  значения,  считаешь  ты их
безобразными или  нет.  Они  теплые,  и  более  того,  когда-то
принадлежали  очень  уважаемому  смотрителю  маяка,  они вполне
хороши, и он тоже, если уж на то пошло, хотя, кажется,  он  был
довольно меланхоличным человеком.
     Она сунула одежду рыболову в руки и заставила его зайти за
камень.
     -- Мы нашли ящик виски, -- сообщил Муми-тролль.
     --  Великолепно! -- сказала Муми-мама. -- Теперь мы должны
устроить пикник!
     -- Ох, эти твои пикники, -- засмеялся Муми-папа.
     Немного погодя появился рыболов в  вельветовом  пиджаке  и
старых поношенных брюках.
     --  Да  они будто сшиты на тебя! -- воскликнула Муми-мама.
-- А теперь мы все отправимся домой выпить по чашечке кофе.
     Муми-папа отметил, что она впервые  сказала  "дом",  а  не
"маяк".
     --  Нет!  -- вскрикнул рыболов. -- Только не туда! -- Он в
ужасе взглянул  на  штаны  и  побежал  через  остров,  со  всей
скоростью,  на которую были способны его ноги. Они увидели, что
он исчез в чаще.
     -- Тебе придется принести ему кофе в термосе,  --  сказала
Муми-мама  Муми-троллю.  -- Вы положили ящик с виски так, чтобы
его не унесло?
     -- Не волнуйся, -- сказал Муми-папа. -- Это подарок  моря,
и даже море не берет подарки назад.

     x x x

     В этот вечер они пили чай немного раньше, чем обычно.
     Потом  они достали головоломку-зигзаг, и Муми-мама сняла с
каминной полки жестянку с конфетами.
     -- Сегодня особый день, поэтому каждый может взять по пять
штук, -- сказала она. -- Интересно, любит ли рыболов конфеты.
     -- Знаешь, я никогда не был в восторге от конфет,  которые
ты оставляла для меня на скале, -- сказал Муми-папа.
     --  Почему?  -- удивилась Муми-мама. -- Ты же очень любишь
конфеты, правда?
     -- Чепуха! -- сказал Муми-папа, смущенно  посмеиваясь.  --
Это,  наверное, потому, что у меня ничего не получалось с моими
исследованиями. Не знаю.
     -- Ты просто чувствовал себя глупым дураком, вот и все, --
вставила Малышка Мю. -- Можно я буду  считать  две  конфеты  за
одну, раз они слиплись? В таком случае, ты перестанешь возиться
с морем?
     --  Ничуть  не бывало! -- воскликнул Муми-папа. -- Разве я
перестаю возиться с тобой только потому, что ты ведешь себя как
глупая дурочка?
     Все засмеялись.
     -- Понимаете, -- сказал Муми-папа, наклоняясь вперед, -- у
моря иногда  хороший  характер,  иногда  плохой,  и  невозможно
понять,  почему. Ведь мы видим только поверхность воды. Но если
любишь море, это не имеет значения. Тогда принимаешь и плохое и
хорошее...
     --  Так  теперь  ты  любишь  море,  правда?  --   спросила
Муми-мама застенчиво.
     --   Я   всегда   любил   море,   --  сказал  Муми-папа  с
негодованием. -- Все мы любим его. Именно поэтому  мы  приехали
сюда, ведь так? -- Он взглянул на Муми-маму.
     --  Думаю,  что  да,  -- сказала она. -- Смотрите, я нашла
кусочек, который подходит к этому странному месту.
     Все с удовольствием склонились над головоломкой.
     -- Это серая птица! -- воскликнула Малышка Мю.  --  А  вот
хвост другой птицы -- белой. Они хлопают крыльями, будто кто-то
зажег под ними спичку!
     Теперь,  когда  они  поняли,  что  изображает картина, они
нашли еще четырех  птиц.  Темнело,  Муми-папа  зажег  штормовой
фонарь.
     -- Вы будете спать снаружи сегодня? -- спросила Муми-мама.
     --  Ни  за  что  на свете, -- ответила Малышка Мю. -- Наши
укрытия заросли.
     -- Я  думаю  построить  собственный  маленький  домик,  --
объявил   Муми-тролль.   --   Не  сейчас,  но  когда-нибудь  --
обязательно.
     Муми-мама кивнула. Она уменьшила пламя в лампе.
     -- Как там ветер? Не взглянешь ли, дорогой? --  обратилась
она к Муми-папе.
     Он  подошел  к северному окну и открыл его. Немного погодя
он сказал:
     -- Я не могу разглядеть, движется лес или нет.  Ветер  все
крепчает. Он, наверное, достиг силы восемь.
     Муми-папа захлопнул окно и вернулся к столу.
     --  Деревья  будут двигаться позже, -- сказала Малышка Мю,
ее глаза сверкали. -- С кряхтением и  стонами,  на  ощупь,  все
ближе и ближе к скалам -- вот так!
     --  Не  думаешь же ты, что они попытаются пробраться сюда,
правда? -- воскликнула Муми-мама.
     -- Конечно попытаются,  --  сказала  Малышка  Мю,  понижая
голос.  --  Разве  вы  не слышите, как валуны стучат внизу? Они
собираются отовсюду и толпятся у двери.  Деревья  приближаются,
смыкаются  вокруг  маяка.  Потом  они  вскарабкаются на стены и
окажутся прямо за окнами, затемняя комнату...
     -- Перестань! -- закричал Муми-тролль,  пряча  мордочку  в
лапы.
     --  В  самом  деле,  дорогая,  --  сказала  Муми-мама,  --
пожалуйста, не придумывай такие вещи!
     -- Сохраняйте спокойствие, вы все! -- сказал Муми-папа. --
Нет никаких причин тревожиться. Не надо  изводить  себя  только
потому,  что  несколько  несчастных маленьких кустов испугались
моря. Кустам, сами понимаете, гораздо хуже. Я займусь этим.
     Темнело, но никто не ложился спать.  Они  нашли  еще  трех
птиц, а Муми-папа углубился в рисование кухонного шкафа.
     Из-за  шторма,  бушующего  снаружи, комната казалась очень
уютной.  Время  от  времени  кто-нибудь  заводил   разговор   о
рыболове, гадая, нашел ли он термос и выпил ли кофе.
     Муми-тролль  заволновался.  Пришло  время идти к Морре. Он
пообещал ей, что она сможет потанцевать сегодня. Он сьежился на
стуле и притих.
     Малышка Мю глядела на него глазами, похожими на  блестящие
черные бусины. Внезапно она сказала:
     -- Ты оставил на веревку на берегу.
     -- Веревку? -- сказал Муми-тролль. -- Но я принес...
     Малышка  Мю  яростно  лягнула  его под столом. Муми-тролль
покорно встал:
     -- В самом деле, оставил. Я должен сходить  за  ней.  Если
вода поднимется, ее смоет.
     --  Будь  осторожен,  --  сказала  Муми-мама.  --  Повсюду
столько корней, а ламповое стекло у  нас  только  одно.  Можешь
поискать внизу папину тетрадь.
     Прежде  чем закрыть дверь, Муми-тролль взглянул на Малышку
Мю. Но она занималась головоломкой, беспечно насвистывая сквозь
зубы.

     Глава 8. СМОТРИТЕЛЬ МАЯКА

     Остров двигался всю ночь. Мыс рыболова  незаметно  отнесло
еще дальше в море.
     Приступы  дрожи один за другим сотрясали остров, как будто
холод пробегал у него по спине,  а  черное  озеро  уходило  все
глубже  и  глубже в скалы. Оно то поднималось, то опускалось, и
хотя волны проникали в него из моря, озеро не наполнялось.  Его
огромный  зеркальный черный глаз опускался все ниже, окруженный
по краям бахромой из морской травы. По берегу вдоль кромки воды
бегали взад-вперед  маленькие  полевые  мыши,  и  песок  уходил
из-под  их лап. Валуны тяжело переворачивались, обнажая бледные
корни растений.
     На рассвете остров уснул. Деревья достигли подножия маяка;
глубокие  дыры  остались  там,  где   раньше   лежали   валуны,
разбросанные  теперь  по  вересковому полю. Они ждали следующей
ночи, чтобы подкатиться поближе к маяку. Великий осенний  шторм
продолжался.
     В  семь  часов Муми-папа вышел проведать лодку. Вода опять
поднялась,  а  юго-западный  ветер  вздувал  море   все   выше.
Муми-папа нашел рыболова лежащим на дне "Приключения". Он играл
с  горсткой  камешков.  Он  заморгал из-под челки, но ничего не
сказал. "Приключение" не было привязано, и волны  били  в  борт
лодки.
     -- Разве ты не видишь, что лодку вот-вот унесет в море? --
возмутился  Муми-папа.  --  Ее  бьет  о камни. Посмотри только!
Давай-ка! Вылезай и помоги мне!
     Рыболов перекинул свои кривые  ноги  через  борт  лодки  и
вылез на берег. Его глаза были, как всегда, добрыми и кроткими.
Он сказал:
     -- Я не сделал ничего плохого...
     --  И  ничего  хорошего  тоже,  --  отрезал  Муми-папа.  С
огромным усилием он оттащил лодку сам.
     Пыхтя и отдуваясь, он сел на песок.  Вернее,  на  то,  что
осталось  от песка. Сердитое море, казалось, ревновало песок, и
каждую  ночь  его  становилось  все  меньше.  Муми-папа   кисло
посмотрел на рыболова и спросил:
     -- Ты нашел кофе?
     Но рыболов только улыбнулся.
     --  С  тобой  что-то  не  в  порядке,  не могу понять, что
именно, -- сказал как бы сам себе Муми-папа. -- Ты и не человек
вовсе. Ты больше похож на растение или тень, будто никогда и не
рождался.
     -- Я рождался, -- немедленно ответил рыболов.  --  У  меня
завтра день рождения.
     Муми-папа так удивился, что начал смеяться.
     -- Ты хорошо помнишь это, -- сказал он. -- Так у тебя есть
день рождения,  правда? Подумать только! И сколько же тебе лет,
можно узнать?
     Но рыболов повернулся к нему спиной и зашагал по берегу.
     Муми-папа направился обратно к маяку. Он  очень  переживал
за  свой  остров.  Земля,  где рос лес, была покинута и покрыта
глубокими ямами. Вересковое поле  пересекали  длинные  борозды,
оставленные  деревьями  на  пути  к  маяку. Там они и стояли --
растрепанное воплощение страха.
     -- Хотел бы я знать, как успокоить  остров,  --  размышлял
Муми-папа.  --  Острову и морю не годится ссориться. Они должны
быть друзьями...
     Муми-папа застыл на месте. Со  скалой,  на  которой  стоял
маяк,  творилось  что-то  неладное. Она сжималась очень мелкими
движениями,  как  кожа,  покрывающаяся  морщинами.  Пара  серых
валунов перевернулась в вереске. Остров пробуждался.
     Муми-папа  прислушался.  По его спине побежали мурашки. Он
был уверен, что  ощутил  легкое  биение,  которое  передавалось
всему  его  телу и подбиралось все ближе. Казалось, оно исходит
из недр земли.
     Муми-папа лег в вереск и  прижался  ухом  к  земле.  И  он
услышал,  как  бьется  сердце острова. Этот звук был глуше, чем
звук прибоя, -- мягкая пульсация глубоко внизу.
     -- Остров живой, -- подумал Муми-папа. -- Мой остров такой
же живой, как деревья или море. Все живое.
     Он медленно поднялся.
     Можжевельник  тихо  пробирался  среди  вереска   волнистым
зеленым   ковром.  Муми-папа  убрался  с  его  дороги  и  стоял
неподвижно, будто примерз к  месту.  Он  видел,  как  шевелится
остров -- живое существо, сжавшееся на дне моря, беспомощное от
страха.  "Страх  --  ужасная  вещь,  --  думал Муми-папа. -- Он
приходит внезапно и завладевает всем, и кто  защитит  маленькие
существа, оказавшиеся на его пути?" Муми-папа побежал.
     Он пришел домой и повесил шляпу на гвоздь.
     -- В чем дело? -- спросила Муми-мама. -- Разве лодка...
     --  С  ней  все  в  порядке,  --  сказал  Муми-папа. Семья
смотрела на него, и он  добавил:  --  Завтра  у  рыболова  день
рожденья.
     --  Да?! Правда?! -- воскликнула Муми-мама. -- Это поэтому
у тебя такой странный вид? Что ж, мы должны устроить  для  него
праздник. Представляете! Даже у рыболова есть день рождения!
     --  И  подарок  найти  нетрудно, -- сказала Малышка Мю. --
Маленькие пакетики, полные морской травы, пучок мха или, может,
просто мокрое место!
     -- Ты ведешь себя не очень-то  любезно,  --  упрекнула  ее
Муми-мама.
     -- А я вовсе не любезна, -- ответила Малышка Мю.
     Муми-папа  стоял  у  окна, глядя на остров. Он слышал, как
семья обсуждает два очень важных вопроса: "Как убедить рыболова
войти в маяк и как доставить ящик виски  с  мыса".  Но  он  мог
думать только о робком сердцебиении острова глубоко под землей.
     Ему придется поговорить об этом с морем.

     x x x

     Муми-папа  стоял на уступе смотрителя маяка и был похож на
резную фигуру на носу своего галеона-острова.
     Он ждал настоящего шторма, но  шторм  оказался  совсем  не
таким,   как  Муми-папа  себе  представлял.  Не  было  красивой
жемчужной пены на волнах -- во  всяком  случае,  не  при  ветре
силой восемь. Вместо этого пену сдувало с поверхности моря, как
сердитый серый дым, и вода была измята и изборождена морщинами,
будто лицо, искаженное гневом.
     Внезапно,  как это иногда бывает, Муми-папа обнаружил, что
начать разговор с морем очень легко -- не вслух, конечно.
     "Ты уже достаточно взрослое, и тебе не пристало  так  себя
вести.  Неужели нужно так пугать бедный маленький остров? Ему и
без того приходится трудно. Ты должно радоваться, что он здесь.
Что за жизнь была бы у тебя  без  его  берегов,  о  которые  ты
разбиваешь свои волны? Подумай хорошенько! Здесь есть маленький
пучок  деревьев, выросших согнутыми тебе в угоду, горсть бедной
земли, которую ты изо всех сил  пытаешься  смыть,  и  несколько
истрепанных  скал, которые ты так отполировало, что от них едва
ли что-нибудь осталось. И у тебя хватает духу пугать их!"
     Муми-папа  наклонился  вперед   и   строго   взглянул   на
разбушевавшееся  море.  "Ты, кажется, кое-чего не осознаешь, --
сказал он. -- Это  твоя  обязанность  --  оберегать  и  утешать
остров,  вместо  того,  чтобы  так  вести  себя. Ты понимаешь?"
Муми-папа прислушался, но море не давало ответа.
     -- Ты пыталось проделать то же самое с  нами,  --  говорил
он.  --  Ты  досаждало  нам,  как  только  могло.  Но мы все же
справляемся, вопреки тебе. Я научился понимать тебя,  и  именно
это  тебе  не  нравится,  правда?  И мы не сдались, верно ведь?
Кстати, -- продолжал Муми-папа,  --  справедливости  ради  надо
сказать,  с  твоей  стороны было очень благородно дать нам этот
ящик  виски.  Я  знаю,  почему  ты  это  сделало:  ты  признало
поражение,  ведь  так?  Но  отыгрываться на острове не очень-то
красиво. Я говорю все это только потому... потому  что  ты  мне
нравишься.
     Муми-папа умолк. Он почувствовал, что устал, прислонился к
скале  и  ждал.  Море ничего не ответило. Но большая сверкающая
доска плыла к берегу, покачиваясь в волнах.
     Муми-папа напряженно вглядывался.
     Вот еще одна, и еще, и еще. Кто-то вывалил за  борт  целый
груз древесины!
     Он  вскарабкался на скалу и побежал, смеясь про себя. Море
извинялось. Оно хотело, чтобы они остались. Оно  хотело  помочь
им  строить  на  острове.  Оно  хотело,  чтобы они жили здесь и
радовались, хотя их окружал  огромный,  никогда  не  меняющийся
горизонт.
     --  Выходите  все!  -- кричал Муми-папа, стоя под винтовой
лестницей. -- Дерево прибило к берегу! Много  дерева!  Идите  и
помогите мне выловить его!
     Вся семья выбежала из маяка.
     Доски  сносило  прибоем к наветренной стороне острова. Еще
немного, и они проплывут  мимо.  Так  что  работать  надо  было
быстро.  Не  обращая внимания на холодную воду, они бросились в
море. Наверное, в  их  жилах  текла  пиратская  кровь,  которая
заставила  их  так наброситься на добычу: в них словно вселился
дух какого-то предка с тягой к вещам,  приобретенным  нечестным
путем.  Они стряхнули с себя печаль острова и одиночество моря,
они входили и выходили из воды,  вынося  и  складывая  доски  и
перекрикиваясь  через  рев  волн.  Небо  над  ними было все еще
сверкающее и безоблачное.
     Вытаскивать   двухдюймовую   доску   на   берег   --   это
захватывающая  работа. Доска невероятно тяжелая от воды и легко
может вырваться из рук и со следующей волной ударить тебя,  как
таран. Это действительно опасно.
     А  когда  доска  уже на берегу, там, где волны не могут до
нее дотянуться, она становится сокровищем. Она  лежит  у  твоих
ног,  сияющая,  теплого  смолистого цвета, и ты можешь прочесть
имя владельца на срезе. С гордым удовлетворением завоевателя ты
начинаешь думать о трехдюймовых гвоздях и о  стуке  забивающего
их молотка.
     --  Сила  ветра  сейчас,  должно  быть,  не  меньше девяти
баллов! -- закричал Муми-папа. Он глубоко вздохнул и  посмотрел
на море. -- Хорошо! -- сказал он. -- Мы квиты!
     Когда  все доски были свалены на берегу, семья отправилась
домой варить уху.  Шторм  бесновался,  как  живое  существо,  и
Малышка Мю еле держалась на ногах.
     Подойдя  к  своему  саду, заваленному теперь массой веток,
Муми-мама остановилась. Она опустилась на  колени  и  заглянула
под ветки.
     -- Яблоня прорастает? -- спросил Муми-тролль.
     --  Я  не настолько глупа! -- со смехом сказала Муми-мама.
-- Я просто подумала, что она нуждается в ободрении, вот и все.
     Она посмотрела на свои увядшие розовые кусты  и  подумала:
"Как  глупо  было  посадить их здесь! Но на острове их полно, и
дикие цветы, пожалуй, даже красивее, чем садовые".

     x x x

     Муми-папа втащил  несколько  досок  вверх  по  лестнице  и
достал свой ящик с инструментами.
     -- Я знаю, что дерево сжимается, когда высыхает, -- сказал
он. --  Но  я  не  могу  ждать.  Тебя ведь не смущают несколько
трещин на кухонных полках?
     -- Вовсе нет, -- сказала Муми-мама.  --  Вперед.  Мастери,
если тебе так хочется.
     В  этот  день  она  ничего  не  рисовала. Зато она сделала
несколько маленьких палочек, чтобы поддерживать цветы в саду, и
убрала в тумбочке. Она даже навела порядок в  ящике  смотрителя
маяка.  Муми-тролль  сидел  у  стола  и рисовал. Он точно знал,
каким будет его  маленький  домик.  От  нестираемого  карандаша
почти  ничего не осталось, но Муми-тролль почему-то был уверен,
что море, если понадобится, выбросит на берег еще один.
     К вечеру они почувствовали, что немного устали, и говорили
друг с другом мало. Внутри маяка было очень мирно. Они слышали,
как ритмично гремит море вокруг  острова,  а  небо  было  такое
белое,  как  будто  его  только что помыли. Малышка Мю спала на
печке.
     Муми-мама быстро  взглянула  на  них  и  подошла  к  своей
картине. Она прижала лапы к стволу яблони. Ничего не произошло.
Это была лишь стена, обыкновенная оштукатуренная стена.
     --  Я  только  хотела проверить, -- думала Муми-мама. -- Я
была права. Конечно, я больше не могу пройти в сад. Я сейчас не
тоскую по дому.

     x x x

     В  сумерках  Муми-тролль  отправился  заправить  штормовой
фонарь.
     Канистра с керосином стояла под ступеньками вместе с кучей
порванных  сетей.  Он  подставил  банку  под горлышко и вытащил
затычку. Канистра  загремела,  издавая  странный  гулкий  звук.
Муми-тролль  наклонил  ее  над  банкой  и  подождал.  Он потряс
канистру.
     Потом поставил ее и минуту стоял, уставясь в пол. Керосина
больше не было. Он закончился.  Фонарь  каждый  вечер  горел  в
комнате  наверху  и  каждую  ночь светил для Морры. Кроме того,
Малышка Мю вылила несколько пинт на муравьев.  Что  же  делать?
Что  скажет  Морра?  Муми-тролль  и представить боялся, как она
будет разочарована. Он сел на  ступеньки  и  уткнулся  носом  в
лапы.
     Он знал, что подвел ее.

     x x x

     --  Ты  уверен,  что  канистра  совсем  пуста?  -- спросил
Муми-папа, хорошенько встряхивая фонарь.
     Они закончили пить чай, в окнах темнело.
     -- Совсем, -- сказал Муми-тролль с несчастным видом.
     -- Она, должно быть, протекает, --  сказал  Муми-папа.  --
Она, наверное, проржавела. Трудно поверить, что мы использовали
весь этот керосин.
     Муми-мама вздохнула.
     --  Нам  придется  довольствоваться  светом  от  печки, --
сказала она. -- Осталось только три  свечи,  и  они  пойдут  на
именинный  пирог  рыболову. -- Она подбросила в огонь несколько
поленьев и оставила печную дверцу открытой.
     Огонь  весело   затрещал,   и   семья   расставила   ящики
полукругом.  Время  от  времени шторм подвывал в трубе. Это был
одинокий, печальный звук.
     -- Хотела бы я знать, что  творится  снаружи?  --  сказала
Муми-мама.
     --  Я  могу  тебе сказать, -- ответил Муми-папа. -- Остров
готовится ко сну. Я уверяю тебя, что он заснет тогда же,  когда
и мы.
     Муми-мама   негромко   засмеялась.   Потом   она   сказала
задумчиво:
     -- Знаете,  все  время,  которое  мы  здесь  прожили,  мне
казалось,  что  мы  находимся  в  какой-то  экспедиции. Все так
менялось, будто каждый день было воскресенье. Теперь  я  думаю:
хорошее ли это ощущение?
     Остальные ожидали продолжения.
     --  Конечно,  нельзя оставаться в экспедиции навсегда. Она
должна когда-нибудь закончиться. И я ужасно боюсь, что внезапно
опять наступит понедельник, и я не буду знать, было ли все  это
на самом деле... -- Она замолчала и чуть смущенно посмотрела на
Муми-папу.
     --  Конечно,  это было на самом деле, -- сказал изумленный
Муми-папа. -- И это здорово, когда все время воскресенье.  Ведь
именно это чувство мы и утратили.
     -- О чем это вы? -- спросила Малышка Мю.
     Муми-тролль  вытянул  лапы.  У него тоже было чувство, оно
пронизывало его всего. Он мог думать только о Морре.
     -- Я должен немного прогуляться, -- сказал он.
     Остальные посмотрели на него.
     -- Я хочу подышать свежим воздухом, -- нетерпеливо добавил
он. -- Я не могу больше париться здесь. Мне нужно двигаться.
     -- Послушай, -- начал Муми-папа, но Муми-мама сказала:
     -- Конечно, иди, если хочешь.
     -- Что это на него  нашло?  --  спросил  Муми-папа,  когда
Муми-тролль ушел.
     -- Это возрастные проблемы, -- ответила Муми-мама. -- Он и
сам не  понимает,  что с ним происходит. Ты кажется, никогда не
осознавал, что он взрослеет. Ты думаешь, он все  еще  маленький
мальчик.
     --  Конечно,  он  довольно маленький, -- сказал удивленный
Муми-папа.
     Муми-мама засмеялась и разворошила огонь. Это в самом деле
было гораздо лучше, чем свечи.

     x x x

     Морра сидела на берегу, ожидая. Муми-тролль подошел к  ней
без  штормового  фонаря. Он остановился возле лодки и посмотрел
на Морру. Он ничем не мог ей помочь.
     Он слышал, как бьется сердце острова, как деревья и  камни
убегают прочь от моря. Он не мог остановить это.
     Вдруг  Морра  начала  петь.  Ее  юбки  хлопали,  когда она
размахивала ими, она топала по песку и изо всех  сил  старалась
показать Муми-троллю, как она рада его видеть.
     Муми-тролль  в  изумлении шагнул вперед. Не было сомнений:
Морра радовалась ему. Ее не волновал штормовой фонарь, она была
довольна, что Муми-тролль пришел к ней.
     Он стоял неподвижно, пока она  не  закончила  свой  танец.
Потом  он  наблюдал,  как  она,  переваливаясь, ушла с берега и
исчезла. Он подошел и пощупал песок там, где она стояла.  Песок
совсем   не   замерз  и  был  таким,  как  всегда.  Муми-тролль
внимательно прислушался, но услышал только прибой. Похоже было,
что остров вдруг заснул.
     Он направился к дому. Остальные  уже  лежали  в  постелях,
только  угли  мерцали  в  печи. Он заполз в кровать и свернулся
клубком.
     -- Что она сказала? -- спросила Малышка Мю.
     -- Она была довольна, -- шепнул в  ответ  Муми-тролль.  --
Она не заметила никакой разницы.

     x x x

     В день рождения рыболова небо было таким же чистым и ветер
дул так же сильно.
     --  Проснитесь!  --  сказал  Муми-папа.  --  Все  опять  в
порядке.
     Муми-мама высунула нос из-под одеяла.
     -- Я знаю, -- сказала она.
     -- Нет, не знаешь! -- гордо закричал Муми-папа. --  Остров
успокоился  --  он  больше  не  боится! Кусты вернулись на свои
места, и деревья тоже вернутся, чуть позже. Ну, что ты  на  это
скажешь?
     --  Как  замечательно!  --  сказала Муми-мама, вставая. --
Было бы трудно сделать приличный день рождения со  всеми  этими
деревьями,  беспрерывно  путающимися под ногами. Представляешь,
сколько грязи они бы натащили! --  Она  подумала  мгновение,  а
потом  добавила: -Интересно, вернутся ли они на те же места или
выберут новые.  Скажите  мне,  когда  они  решат,  и  я  положу
водоросли вокруг их корней.
     --  Вы  ужасная  компания!  --  пожаловалась  Малышка  Мю,
выглядывающая из окна с очень разочарованным видом. -- Все  так
же, как всегда. Я была уверена, что остров затонет или уплывет,
или взлетит на воздух! Никогда ничего стоящего не случается!
     Она укоризненно взглянула на Муми-тролля. Он засмеялся.
     --  Что  ж,  --  сказал  он.  -- Не всякому удалось бы все
вернуть на свои места!
     -- Ты прав! -- воскликнул Муми-папа. -- Не каждый смог  бы
это сделать, да еще и не хвастаться после!
     --  Некоторые  сегодня  в  очень  хорошем  настроении,  --
сказала Малышка Мю.  --  Лучше  бы  они  приглядели  за  своими
ящиками с виски!
     Муми-папа и Муми-тролль подбежали к окну. Ящик все еще был
на мысе, но сам мыс сильно выдвинулся в море.
     --  Я обойдусь без завтрака, -- решил Муми-папа, натягивая
шляпу. -- Я должен посмотреть, как высоко поднялась вода.
     -- Взгляни заодно, где рыболов, -- сказала Муми-мама. -- И
было бы неплохо вовремя его пригласить.
     -- Да, да! -- закричала Малышка Мю. -- Вообразите! У  него
могут быть другие приглашения в этот вечер!
     Но  рыболов исчез. Возможно, он прятался в лесу, сидел там
в совершенном одиночестве и думал: "Сегодня мой день рождения".

     x x x

     Торт был готов, украшен  свечами  и  ждал  на  столе.  Они
развесили  ветки  рябины  и можжевельника, а Малышка Мю набрала
букет розовых бутонов.
     -- Почему ты такой тихий? -- спросила она.
     --  Я  думаю,  --  ответил  Муми-тролль.   Он   выкладывал
маленькие камешки вокруг торта.
     -- Как тебе удалось согреть ее? -- спросила Малышка Мю. --
Я выходила ночью -- песок совсем не замерз.
     --  Что ты имеешь в виду? -- краснея, спросил Муми-тролль.
-- Ты не должна никому говорить.
     -- Ты что, ябедой меня считаешь?! -- сказала  Малышка  Мю.
-- Мне нет дела до чужих секретов. И я не болтаю о них повсюду.
Все выходит на поверхность рано или поздно. Поверь мне, у этого
острова много тайн, и я знаю их все! -- Она беспечно засмеялась
и умчалась.
     Муми-папа, пыхтя, взобрался на лестницу с охапкой дров.
     --  Муми-мама  понятия не имеет, как пользоваться топором,
-- сказал он. -- Но пилит она хорошо. Я освобожу  место  вокруг
поленницы, чтобы мы могли работать вместе.
     Он сбросил поленья перед печью и спросил:
     --  Как ты думаешь, отдать рыболову мою старую шляпу? Я не
буду ее больше носить.
     -- Отдавай. У тебя ведь есть шляпа  смотрителя  маяка,  --
посоветовал Муми-тролль.
     Муми-папа кивнул и поднялся по лестнице -- поискать бумагу
для того,  чтобы  завернуть  подарок.  Поднимая крышку люка, он
увидел на стене еще одно  стихотворение,  которого  не  заметил
раньше. Он прочитал мелкий паучий почерк смотрителя маяка:

     Сегодня третье октября,
     И никто не знает,
     Что заканчивается мой день рожденья;
     Дует юго-западный ветер.

     --  Но  ведь  сегодня  как раз третье октября, -- изумился
Муми-папа. -- И у смотрителя маяка тоже сегодня день  рождения!
Какое совпадение!
     Он нашел бумагу и спустился вниз.
     Остальные обсуждали, как заманить рыболова в маяк.
     --  Он  ни за что не пойдет, -- говорила Малышка Мю. -- Он
боится маяка. Он всегда идет замысловатым обходным путем, чтобы
не проходить мимо.
     --  Может,  что-нибудь  соблазнит  его,   --   предположил
Муми-тролль. -- Что-нибудь красивое. Что если мы ему споем?
     -- Ох, перестань! -- сказала Малышка Мю. -- Это его только
спугнет.
     Муми-мама встала и решительно направилась к двери.
     --  Есть  только  один способ, -- сказала она. -- Я должна
пойти и  сама  пригласить  это  бедное  существо  в  надлежащей
старинной манере. Пусть Малышка Мю приведет его из леса.

     x x x

     Когда  они  подошли,  рыболов  сидел  у  леса  с венком на
голове. Он поднялся и уставился на них, ожидая, что они  скажут
что-нибудь.
     -- Поздравляю с днем рождения! -- сказала Муми-мама, делая
реверанс.
     Рыболов наклонил голову и сказал с великой серьезностью:
     --  Ты  первая,  кто  вспомнил  о  моем  дне рождения. Это
большая честь для меня.
     -- Мы устраиваем маленькую вечеринку дома,  --  продолжала
Муми-мама.
     --  В маяке? -- спросил рыболов, скривившись. -- Я туда не
пойду!
     -- Послушай-ка, -- сказала  Муми-мама  спокойно.  --  Тебе
совсем не нужно смотреть на маяк. Просто закрой глаза и дай мне
руку.  Мю,  дорогая,  беги  поставь  кофе  и зажги, пожалуйста,
свечи.
     Рыболов  зажмурился  и  протянул  руку.  Муми-мама   очень
осторожно повела его через вересковое поле вверх к маяку.
     -- Ты должен сделать большой шаг, -- предупредила она.
     -- Да, я знаю, -- ответил рыболов.
     Когда  дверь  заскрипела,  он  остановился  и  не  захотел
входить.
     -- Там торт и украшенная комната, -- сказала Муми-мама. --
И подарки тоже.
     Она перевела его через порог, и они  стали  взбираться  по
лестнице.  Ветер  стонал за стенами, и время от времени одно из
окон дребезжало. Муми-мама  почувствовала,  что  рука  рыболова
дрожит.
     --  Нечего  бояться,  --  успокаивала  она.  -- Это не так
страшно, как кажется. Мы скоро придем. -- Она распахнула  дверь
в комнату и сказала: -- Теперь можешь открыть глаза.
     Рыболов  осторожно  огляделся.  Свечи  были  зажжены, хотя
сумерки еще не наступили.  Стол,  покрытый  белой  скатертью  с
маленькими  зелеными цветочками по углам, был очень красив. Все
выстроились в ряд и ждали рыболова.
     Рыболов посмотрел на торт.
     -- У нас осталось только три свечи, --  сказала  Муми-мама
извиняющимся тоном. -- Сколько тебе лет, если не секрет?
     --   Я   не  помню,  --  пробормотал  рыболов.  Его  глаза
возбужденно перебегали от одного окна к другому,  а  от  них  к
люку.
     --  Поздравляем  с  днем рождения, -- сказал Муми-папа. --
Пожалуйста, присаживайся!
     Но рыболов остался на ногах и стал потихоньку двигаться  к
двери.
     Вдруг Малышка Мю заорала изо всех сил:
     -- Садись и веди себя прилично! -- сердито крикнула она.
     От  неожиданности  рыболов подошел к столу и сел. Не успел
он прийти в себя, как  Муми-мама  налила  ему  кофе,  и  кто-то
раскрыл  сверток  со  шляпой  и  натянул ее на его растрепанную
голову. Рыболов сидел очень  тихо,  пытаясь  рассмотреть  шляпу
снизу. Кофе он не пил.
     -- Попробуй немного морской травы, -- посоветовала Малышка
Мю, протягивая  ему  один  из  своих  подарков, сервированый на
красных листьях.
     -- Можешь есть ее сама! -- вежливо сказал рыболов,  и  все
засмеялись. Забавно было слышать от него что-то столь уместное.
Все   сразу   расслабились   и  продолжали  болтать,  ненадолго
предоставив рыболова самому  себе.  Через  некоторое  время  он
отхлебнул  немного  кофе.  Он скривился и положил шесть ложечек
сахара, а потом  проглотил  все,  что  было  в  чашке,  в  один
присест.
     Затем  он развернул подарок Муми-тролля. Сверток был полон
вещей, которые  Муми-тролль  оставлял  на  берегу  для  морских
лошадей,  --  маленькие кусочки стекла, камешки и четыре медных
грузила. Рыболов пристально  посмотрел  на  грузила  и  сказал:
"Хм!"  и открыл последний маленький сверточек, где была ракушка
с надписью "Подарок моря", и опять сказал: "Хм!"
     -- Эта -- лучшая из всех, -- сказал  Муми-тролль.  --  Она
была выброшена на берег.
     -- В самом деле? -- произнес рыболов, глядя на нижний ящик
тумбочки.
     Он  встал и медленно подошел к тумбочке. Семья с интересом
наблюдала за ним. Они очень удивились, что он  не  поблагодарил
их за подарки.
     Темнело. Только маленькое пятно света от заходящего солнца
сияло на яблоне на стене. Три свечи быстро таяли.
     Рыболов заметил птичье гнездо на тумбочке.
     --  Оно  должно  быть в трубе, -- твердо сказал он. -- Оно
пробыло там много лет.
     -- Мы решили, что можем повесить его за окно,  --  сказала
Муми-мама  извиняющимся  тоном.  --  Но  у нас руки не дошли до
этого...
     Рыболов  стоял  перед  тумбочкой,  глядя  в  зеркало.   Он
уставился  на  Мумипапину  шляпу  и свое собственное незнакомое
лицо. Потом его глаза  остановились  на  головоломке.  Он  взял
кусочек  и  немедленно  нашел  ему  место;  быстрыми  и точными
движениями  он   продолжал   складывать   картинку,   остальные
собрались вокруг, чтобы видеть, что он делает.
     Он  сложил  головоломку.  Она  изображала  птиц,  летающих
вокруг маяка. Рыболов повернулся и посмотрел на Муми-папу.
     -- Теперь я вспомнил, -- сказал он. --  Мы  оба  носим  не
свои шляпы.
     Он  снял  шляпу,  которая  была  на  нем,  и  протянул  ее
Муми-папе. Не говоря ни слова, они обменялись шляпами.
     Смотритель маяка вернулся.
     Он застегнул свой вельветовый  пиджак  и  подтянул  штаны.
Потом взял свою чашку и спросил:
     -- Нету ли еще кофе?
     Муми-мама метнулась к печке.
     Они  опять  уселись за стол, но им было очень трудно найти
что сказать. Смотритель маяка ел  свой  кусок  торта,  а  семья
слегка смущенно глядела на него.
     --  Я немного рисовала на одной из стен, -- робко заметила
Муми-мама.
     -- Да, я вижу, -- сказал смотритель маяка. -- Пейзаж.  Это
вносит  разнообразие, я думаю. А также хорошо выполнено. Что ты
хотела нарисовать на другой стене?
     -- Карту, может  быть,  --  сказала  Муми-мама.  --  Карту
острова, показывающую все скалы и мели и глубину воды тоже. Мой
муж очень хорошо умеет измерять глубину воды.
     Смотритель  маяка  уважительно кивнул. Муми-папа был очень
польщен, но все еще не мог выдавить из себя ни слова.
     Блестящие маленькие глазки Малышки Мю перебегали от одного
к другому. Она выглядела очень довольной и, похоже,  собиралась
сказать что-то действительно неподходящее, но промолчала.
     Две  свечи  сгорели  до  основания  и растеклись по торту.
Стемнело, и шторм все еще бушевал снаружи. Но внутри было тихо.
Им редко выпадал такой мирный вечер.
     Мысль о Морре промелькнула в голове у Муми-тролля.  Но  он
не чувствовал, что должен думать о ней. Он увидит ее позже, как
обычно,  но необходимости в этом нет. Каким-то образом он знал,
что она больше не боится разочарования.
     Наконец Муми-папа что-то произнес.
     -- На мысе у меня есть ящик виски. Скоро ли ветер утихнет?
     -- Когда поднимается  юго-восточный  ветер,  могут  пройти
недели,  прежде  чем  он выдохнется. Но ящик в безопасности, не
волнуйся, -- сказал смотритель маяка.
     -- Я пройдусь немного и взгляну, как там погода, -- сказал
Муми-папа, набивая свою трубку. --  Как  ты  думаешь,  лодка  в
порядке?
     --  Не  беспокойся, -- ответил смотритель маяка. -- Светит
молодой месяц, так что вода больше не поднимется.
     Третья свеча  потухла,  и  только  тлеющий  огонь  освещал
комнату.
     -- Я постирала простыни, -- сказала Муми-мама, -- хотя они
были довольно чистые. Твоя кровать на старом месте.
     --  Большое  спасибо,  --  поблагодарил  смотритель маяка,
поднимаясь из-за стола. -- Я посплю сегодня наверху.
     Они пожелали друг другу доброй ночи.
     -- Пойдем на мыс? -- спросил Муми-папа.
     Муми-тролль кивнул.

     x x x

     Муми-папа и Муми-тролль вышли из маяка на  скалы.  Молодой
месяц  всходил  на юго-востоке. Маленький серп -- начало нового
месяца, темного осеннего месяца. Они шли к вересковому полю.
     -- Папа, -- сказал Муми-тролль. --  Я  должен  сходить  на
берег. Мне нужно кое-кого повидать.
     -- Что ж, тогда до завтра. Пока.
     -- Пока, -- сказал Муми-тролль.
     Муми-папа  шел по острову. Он не думал о ящике виски или о
мысе. Какое значение имеет мыс? У него их было несколько.
     Он стоял у края воды и смотрел на прибой. Там было море --
его море, -- волна за  волной  набегающее  на  берег,  отчаянно
пенящееся, яростно беснующееся -- и одновременно спокойное. Все
Мумипапины предположения и гипотезы исчезли. Он чувствовал себя
совершенно  живым  от  кончиков ушей до кончика хвоста. Это был
момент полной жизни.
     Когда он повернулся и посмотрел на остров --  его  остров,
-- он увидел луч света, направленный в море, который двигался к
горизонту,  а  потом  возвращался  обратно  к  берегу  длинными
равномерными волнами.
     Маяк светил.

   Туве Янссон.
   В конце ноября

   Перевод со шведского Н.Беляковой
   Опубликовано:
   Мио, мой Мио! Повести-сказки скандинавских писателей.
   Переводы с норвежского и шведского.

-==1==-
   Ранним утром, проснувшись в своей палатке,  Снусмумрик  почувствовал,
что в Долину муми-троллей пришла осень.
   Новое время года приходит внезапно, одним скачком!  Вмиг  все  вокруг
меняется, и тому, кому пора уезжать, нельзя терять ни минуты. Снусмумрик
быстро вытащил из земли колышки палатки, погасил угли в костре, на  ходу
взгромоздил рюкзак себе на спину и, не дожидаясь пока проснутся другие и
начнут расспрашивать, зашагал по дороге. На него  снизошло  удивительное
спокойствие, как будто он стал деревом в тихую погоду, на котором не ше-
велится ни один листочек. На том  месте,  где  стояла  палатка,  остался
квадрат пожухлой травы. Его друзья проснутся поздним утром и скажут: "Он
ушел; стало быть, наступила осень".
   Снусмумрик шел легкой пружинистой походкой по густому лесу,  и  вдруг
закапал дождь. Несколько дождинок упало на его зеленую шляпу  и  зеленый
дождевик, к шепоту листвы присоединилось шлепанье капель. Но добрый лес,
окружавший Снусмумрика сплошной стеной, не только хранил его  прекрасное
одиночество, но и защищал от дождя.
   Вдоль моря, торжественно извиваясь, тянулись длинные  горные  хребты,
вдаваясь в воду мысами и отступая перед заливами, глубоко врезающимися в
сушу. У самого берега раскинулось множество долин, в  одной  из  которых
жила одинокая филифьонка. Снусмумрику доводилось  встречать  многих  фи-
лифьонок, и он знал, что они -- странный народец и что у них на все свои
удивительные и необычные порядки. Но мимо дома этой филифьонки он прохо-
дил особенно тихо и осторожно.
   Калитка была заперта. В саду, за острыми и прямыми колышками  ограды,
было совсем пусто -- веревки для белья сняты.  Никаких  следов  обычного
симпатичного беспорядка, окружавшего дачу: ни грабель или ведра, ни  за-
бытой шляпы или кошачьего блюдечка, ни других обыденных  вещей,  которые
говорят о том, что дом обитаем.
   Филифьонка знала, что наступила осень, и заперлась в своем доме -- он
казался заколоченным и пустым. Она забралась в самую его глубь, укрылась
за высокими, непроницаемыми стенами, за частоколом елей, прятавших  окна
ее дома от чужих глаз.
   Медленный переход осени к зиме вовсе не плохая пора. Это пора,  когда
нужно собрать, привести в порядок и сложить все свои запасы, которые  ты
накопил за лето. А как прекрасно собирать все, что есть у тебя, и  скла-
дывать поближе к себе, собрать свое тепло и свои мысли, зарыться в  глу-
бокую норку -уверенное и надежное укрытие; защищать его как  нечто  важ-
ное, дорогое, твое собственное. А после пусть мороз, бури и мрак  прихо-
дят, когда им вздумается. Они будут обшаривать стены, искать лазейку, но
ничего у них не получится, все кругом заперто, а внутри, в тепле и  оди-
ночестве, сидит себе и смеется тот, кто  загодя  обо  всем  позаботился.
Есть на свете те, кто остается, и те, кто собирается в путь. И так  было
всегда. Каждый волен выбирать, покуда есть время, но после,  сделав  вы-
бор, нельзя от него отступаться.
   Филифьонка вышла на задний двор и принялась выколачивать коврики. Она
колотила их с ритмичной яростью, и каждому было ясно, что  ей  нравилась
эта работа. Снусмумрик зажег трубку и пошел дальше.  "Жители  Муми-дален
уже проснулись, -- подумал он. -- Папа заводит часы и постукивает по ба-
рометру. Мама разжигает огонь в плите. Муми-тролль выходит на веранду  и
видит, что палатки нет. Я забыл о прощальном письме, не успел его  напи-
сать. Но ведь все мои письма одинаковы: "Я приду в апреле, будьте здоро-
вы". Или: "Я ухожу, вернусь весной, ждите..." Муми-тролль знает это".
   И Снусмумрик тут же забыл про Муми-тролля. В сумерках  он  подошел  к
длинному морскому заливу, лежавшему между горами в вечной тени. На бере-
гу, там, где стояла кучка тесно прижатых друг к другу домов, горело нес-
колько ранних огоньков. Никому не хотелось гулять под дождем, все сидели
дома. Здесь жили хемуль, мюмла и гафса, под каждой крышей жил  тот,  кто
решил остаться, кто любит сидеть под крышей.
   Снусмумрик прокрался задворками, держась в тени и не желая ни  с  кем
разговаривать. Маленькие и большие дома сгрудились в  стайку,  некоторые
из них стояли вплотную друг к другу, у них были общие водосточные желоба
и мусорные бачки, они глядели друг другу в окна, вдыхая  запахи  кухонь.
Дымовые трубы, высокие фронтоны и рычаги колодцев, а внизу  --  дорожки,
протоптанные от двери к двери.
   Снусмумрик шел быстрой неслышной походкой и думал про себя:  "Ах  вы,
домА, я терпеть не могу всех вас".
   Было уже почти темно. Прямо на берегу, под ольховыми кронами,  стояла
затянутая брезентом лодка хемуля. Чуть выше были сложены мачта, весла  и
руль. Они лежали здесь уже много лет и почернели, потрескались от време-
ни, хотя никто ими не пользовался. Снусмумрик встряхнулся и прошел мимо.
   Но маленький хомса, сидевший в лодке хемуля, услыхал его шаги и зата-
ил дыхание. Шаги удалялись, вот стало снова тихо, лишь слышался шум  ка-
пель, падавших на брезент.
   Самый последний дом стоял поодаль и одиноко выделялся  на  фоне  тем-
но-зеленой стены ельника. Здесь начиналась настоящая  глушь.  Снусмумрик
зашагал быстрее, прямо к лесу. Тут дверь последнего дома приоткрылась, и
из щелочки донесся старческий голос:
   -- Куда ты идешь?
   -- Не знаю, -- ответил Снусмумрик.
   Дверь затворилась. Снусмумрик вошел в лес, а перед ним лежали  тысячи
километров тишины. -==2==-
   Время шло, а дождик все лил. Такой дождливой осени еще не  бывало.  С
гор и холмов стекали потоки воды, и прибрежные долины  стали  топкими  и
вязкими, травы не засыхали, а гнили. Лето вдруг кончилось, словно его  и
вовсе не было, дороги от дома к дому стали очень длинными, и каждый  ук-
рылся в своем домишке.
   На носу лодки хемуля жил маленький хомса по прозванию Тофт, что  зна-
чит банка (имя его не имело ничего общего с корабельной банкой, это было
просто совпадение). Никто не знал, что он там живет. Лишь  раз  в  году,
раннею весною, снимали брезент и кто-нибудь смолил лодку и конопатил са-
мые большие щели. Потом брезент опять натягивали, и лодка  снова  ждала.
Хемулю было не до морского плавания, да и к тому же он не умел управлять
лодкой.
   Хомса Тофт обожал запах дегтя, он был доволен, что в его доме так хо-
рошо пахло. Ему нравились клубок каната, надежно державший его  в  своих
объятиях, и звук постоянно падавших дождевых капель.  Просторное  теплое
пальтишко хомсы согревало его долгими осенними ночами.
   Вечерами, когда все расходились по домам и залив затихал, хомса расс-
казывал себе историю своей собственной жизни. Это был рассказ о счастли-
вой семье. Он рассказывал, пока не засыпал, а на другой вечер  продолжал
рассказ или начинал его сначала.
   И начинал он обычно с описания счастливой Долины Муми-троллей. Вот ты
медленно спускаешься со склона, поросшего темными елями и белоствольными
березами. Становится теплее. Он пытался описать, что чувствуешь при виде
долины, расстилающейся перед  тобой  диким  зеленым  садом,  пронизанным
солнцем. Вокруг тебя и над твоей головой -- трава, а на ней -- солнечные
пятна, повсюду годят шмели и пахнет так сладко, а ты идешь медленно, по-
куда не услышишь шум реки.
   Было очень важно описать точно самую малейшую подробность:  один  раз
он увлекся и придумал возле реки беседку -- и это было неверно. Там  был
лишь мост и рядом почтовый ящик. А еще там были кусты  сирени  и  папина
поленница дров; и пахло это все по-особенному -- уютом и летом.
   Было это ранним утром, и кругом стояла тишина. Хомса Тофт мог разгля-
деть нарядный шар из голубого стекла, укрепленный на  столбе  в  дальнем
углу сада. Этот стеклянный шар был самым прекрасным украшением всей  до-
лины. И к тому же он был волшебный.
   В высокой траве росло много цветов, и хомса  рассказал  о  каждом  из
них. Он поведал про аккуратные  дорожки,  выложенные  раковинами  и  не-
большими золотыми самородками, задержался  немного,  описывая  солнечные
зайчики, -- они ему так нравились! Он дал  ветерку  прошелестеть  высоко
над долиной, промчаться по лесистым склонам, замереть и  снова  уступить
место полной тишине. Яблони стояли в цвету. Вначале Хомса представил се-
бе их с плодами, но потом отказался от этого. Он повесил гамак и  рассы-
пал золотые опилки перед дровяным сараем. Теперь он  уже  совсем  близко
подошел к дому. Вот клумба с пионами, а вот веранда... Залитая  утренним
солнцем веранда точно такая, какой ее сделал хомса: перила с узором, вы-
пиленным лобзиком, жимолость, качалка... Хомса Тофт никогда не входил  в
дом, он ждал, когда мама выйдет на крыльцо.
   К  сожалению,  он  всегда  засыпал  именно  на   этом   месте.   Лишь
один-единственный раз он увидел, как за приоткрытыми  дверями  мелькнула
ее добродушная физиономия, -- мама была  кругленькая,  полная,  какой  и
должна быть мама.
   Сейчас Тофт, еще не успев погрузиться в сновидения, отправился  назад
через долину. Сотни раз ходил он по этой дороге, и каждый раз,  повторяя
этот путь, он волновался все сильнее.
   Вдруг долина заволоклась туманом, все расплылось, в  закрытых  глазах
Тофта был лишь один мрак, он слышал только монотонный стук осеннего дож-
дя по брезенту. Хомса попытался вернуться в долину, но не смог.
   В последнюю неделю это случалось с ним много раз, и каждый раз  туман
приходил чуть раньше, чем накануне. Вчера он пришел, когда Тофт был воз-
ле дровяного сарая, сегодня темнота наступила, едва он  успел  дойти  до
кустов сирени. Хомса Тофт запахнул плотнее  свое  пальтишко  и  подумал:
"Завтра я, поди, не успею дойти даже до реки. Мой рассказ становится все
короче, все отступает и отступает назад".
   Хомса поспал немного. Проснувшись, он понял, что надо делать. Ему на-
до покинуть лодку хемуля и отправиться в долину, подняться  на  веранду,
отворить дверь и сказать, кто он такой.
   Приняв решение, Тофт снова заснул и  проспал  целую  ночь  без  снов.
-==3==-
   В тот ноябрьский четверг дождь прекратился, и Филифьонка  решила  вы-
мыть окно на чердаке. Она нагрела воду в кухне, растворила в ней немного
мыла, поставила таз на стул и открыла окно. И  тут  что-то  отлетело  от
оконной рамы и упало к ее лапе. Это что-то походило на клочок  ваты,  но
Филифьонка сразу догадалась, что это противный кокон, а внутри его сидит
бледная белая гусеница. Филифьонка вздрогнула и отдернула лапу. Куда  бы
она ни шла, что бы ни делала, повсюду ей попадались на глаза всякие пол-
зучки! Она взяла тряпку, быстро смахнула гусеницу и долго  глядела,  как
та катится по крутому склону крыши.
   "Фу, какая гадость!" -- прошептала Филифьонка и, когда  гусеница  ис-
чезла, встряхнула тряпку. Она подняла таз и вылезла из окна,  чтобы  по-
мыть его снаружи.
   На лапах у Филифьонки были войлочные тапочки,  и,  ступив  на  крутую
мокрую крышу, она заскользила вниз. Она не  успела  испугаться.  Ее  ху-
денькое тело мгновенно и резко подалось вперед, какие-то секунды она ка-
тилась по крыше на животе, потом лапы ее уперлись в самый край крыши,  и
она остановилась. И тут Филифьонка испугалась. Страх, противный,  словно
привкус чернил во рту, заполз в нее. Она опустила глаза и увидела  землю
далеко внизу, от ужаса и удивления у нее свело челюсти, и она  не  могла
кричать. Да и звать было некого. Филифьонка наконец отделалась  от  всех
своих родственников и от всех назойливых знакомых.  Теперь  у  нее  было
сколько угодно времени, чтобы ухаживать за домом,  лелеять  свое  одино-
чество, падать с крыши в сад, где не было никого, кроме жуков да  немыс-
лимых гусениц.
   Филифьонка чуть проползла вверх червяком, пытаясь уцепиться лапами за
скользкую жесть крыши, но снова скатилась назад. Ветер раскачивал  раск-
рытое окно, листва в саду шелестела, время шло. На крышу упало несколько
дождевых капель.
   И тут Филифьонка вспомнила про громоотвод, который тянулся от чердака
на другой стороне дома. Очень медленно и очень осторожно начала она дви-
гаться по краю крыши -- крошечный шажок одной лапой, потом другой, глаза
крепко зажмурены. а живот сильно прижат к крыше. И так Филифьонка обошла
вокруг своего большого дома, думая только о том, чтобы у нее не закружи-
лась голова. Что тогда с ней будет?
   Вот она нащупала лапой громоотвод, вцепилась в него изо  всех  сил  и
поднялась, не  открывая  глаз,  до  верхнего  этажа.  Она  уцепилась  за
узенький деревянный барьерчик, окружавший чердачный этаж, проползла нем-
ного и замерла. Потом приподнялась, встала  на  четвереньки,  подождала,
пока пройдет дрожь в коленках, и, нимало не чувствуя себя  смешной,  по-
ползла. Одно окно, другое, третье... Все  заперты.  Собственная  длинная
мордочка мешала ей, слишком длинные волосы щекотали нос. "Только  бы  не
чихнуть, -- подумала она, -- ведь тогда я потеряю равновесие... Не  надо
смотреть по сторонам и думать ни о чем не надо". Одна тапочка  согнулась
пополам, пояс расстегнулся... "Никому-то я не нужна... Вот-вот в одну из
этих ужасных секунд я..."
   А дождь все капал и капал. Филифьонка открыла глаза,  чуть  повернула
голову на крутой скат крыши, за которым начиналась пустота. Ее лапы сно-
ва задрожали, и мир вокруг нее завертелся, голова  закружилась.  Она  на
миг оторвалась от стены; карниз, в который она упиралась, стал в ее гла-
зах узеньким и тоненьким, как лезвие ножа, и в эту  бесконечную  секунду
перед ней прошла вся ее филифьонская жизнь. Она медленно отклонилась на-
зад, подальше от неумолимого и зловещего угла падения, и так  и  застыла
не целую вечность, потом опять приникла к стене.
   Все в ней слилось в одно стремление: стать совсем плоской и двигаться
вперед. Вот, наконец, окно. Ветер плотно  захлопнул  его.  Оконная  рама
совсем гладкая, ухватиться не за что, не за что потянуть. Ни единого ма-
ленького гвоздика. Филифьонка попробовала  зацепить  раму  шпилькой,  но
шпилька согнулась. Она видела сквозь стекло таз с мыльной водой и тряпку
-- приметы спокойной повседневности, недосягаемый мир.
   Тряпка! Она застряла между рамой и подоконником... Сердце  Филифьонки
сильно застучало -- она видела уголок тряпочки, захлопнутый рамой и  вы-
сунувшийся наружу, она ухватила его кончиками лапки и потянула медленно,
осторожно... "О, пусть она выдержит, пусть она окажется новой и крепкой,
а не старой и ветхой... Никогда больше не стану  беречь  старые  тряпки,
никогда больше не буду ничего беречь, буду транжиркой... и  убирать  пе-
рестану, я слишком часто навожу порядок, я ужасная чистоплюйка... Я ста-
ну совсем другой, вовсе не филифьонкой..." -- думала Филифьонка в безна-
дежной мольбе, потому что филифьонка может быть только филифьонкой и ни-
кем другим.
   И тряпка выдержала. Окно приоткрылось, ветер широко распахнул его,  и
Филифьонка сделав рывок вперед, почувствовала, что она  в  безопасности.
Теперь она лежала на полу, а в животе у нее что-то крутилось и вертелось
-- ей было ужасно плохо.
   Ветер раскачивал абажур, кисточки качались на  одинаковом  расстоянии
друг от друга, и на конце каждой кисточки  висела  бусинка.  Она  внима-
тельно и удивленно разглядывала их, будто видела  впервые.  Она  никогда
раньше не замечала, что шелк абажура красный, этот ужасно красивый крас-
ный цвет напоминал солнечный закат. И крюк на потолке показался  ей  ка-
ким-то совсем другим.
   Филифьонка стала приходить в себя. Она призадумалась:  почему  это  с
крючков все свешивается вниз, а не куда-нибудь в сторону и от  чего  это
зависит? Вся комната изменилась, все в ней  стало  каким-то  новым,  Фи-
лифьонка подошла к зеркалу и посмотрела на себя. Нос с одной стороны был
весь исцарапан, а волосы -- мокрые и прямые, как проволока. И глаза были
какие-то другие. "Подумать только, что у всех есть глаза. И  как  только
они устроены, что могут все видеть?" Ее начало знобить -верно, от  дождя
и от того, что за эту секунду страха как бы пронеслась вся ее жизнь. Она
решила сварить кофе. Филифьонка открыла кухонный шкаф и увидела,  что  у
нее слишком много посуды. Ужасно много  кофейных  чашек,  слишком  много
кастрюль и сковородок, горы тарелок, сотни других кухонных предметов  --
и все это лишь для одной Филифьонки! Кому это все достанется, когда  она
умрет?
   -- Я никогда не умру, -- прошептала Филифьонка  и,  захлопнув  дверцу
шкафа, побежала в столовую, проскользнула  между  стульями,  выбежала  в
гостиную, раздвинула оконные шторы, поднялась на  чердак.  Повсюду  было
тихо. Филифьонка распахнула дверцы платяного шкафа и, увидев  лежащий  в
шкафу чемодан, поняла наконец, что ей надо делать. Она поедет  в  гости.
Ей надо отвлечься, побыть в обществе. В компании с  теми,  с  кем  можно
приятно поболтать, с теми, которые снуют взад и вперед и заполняют собой
весь день, так что у них не остается времени для страшных мыслей.  Не  к
хемулю, не к Мюмле, только не к Мюмле! Только к семье муми-троллей.  Са-
мое время навестить Мумимаму.
   Когда у тебя возникает желание что-то сделать, нужно немедленно  при-
нимать решение и не ждать, пока это настроение пройдет. Филифьонка выну-
ла чемодан, положила в него серебряную вазу -- ее она подарит Муми-маме.
Потом вылила мыльную воду на крышу и закрыла окно, вытерла голову  поло-
тенцем, закрутила волосы на бигуди и выпила чашку чая. Дом обретал покой
и становился прежним. Филифьонка вымыла чашку, вынула серебряную вазу из
чемодана и заменила ее фарфоровой. Из-за дождя сумерки наступили рано, и
она зажгла свет.
   "И что это мне взбрело в голову? -- подумала  Филифьонка.  --  Абажур
вовсе не красный, а коричневый. И все  равно  я  отправляюсь  в  гости".
-==4==-
   Стояла поздняя осень. Снусмумрик продолжал свой путь на юг. Иногда он
останавливался, разбивал палатку, не задумываясь о том, как бежит время,
бродил вокруг, ни о чем не думая, ни о чем не  вспоминая.  И  еще  много
спал. Он смотрел по сторонам внимательно, но без малейшего  любопытства,
не заботясь о том, куда идет, -- лишь бы идти дальше.
   Лес был тяжелый от дождя, деревья словно застыли. Все завяло и поник-
ло, только внизу, прямо на земле, расцвел потаенный осенний сад. Он под-
нимался из гнили с мощной силой. Это были странные растения,  блестящие,
разбухшие, так не похожие на то, что растет летом.  Голый  желто-зеленый
черничник, красная, как кровь, клюква. Незаметные летом мхи и  лишайники
вдруг разрослись пушистым ковром и завладели  всем  лесом.  Лес  повсюду
пестрел новыми яркими красками, и повсюду  на  земле  светились  опавшие
красные ягоды рябины. Папоротник почернел.
   Снусмумрику захотелось сочинить песню.  Он  ждал,  пока  это  желание
окончательно созреет, и в один прекрасный вечер достал с самого дна рюк-
зака губную гармошку. Еще в августе в  Долине  муми-троллей  он  сочинил
пять тактов, которые бесспорно могли стать  блестящим  началом  мелодии.
Они явились внезапно, сами собой, как приходят  любые  свободные  звуки.
Теперь настало время собрать их и сделать из них песню о дожде.
   Снусмумрик прислушался и ждал. Пять тактов не приходили. Он продолжал
ждать, вовсе не волнуясь, потому что знал, как бывает с мелодией. Но ни-
чего, кроме слабого шороха дождя и журчания водяных  струй,  не  слышал.
Вот стало совсем темно. Снусмумрик взял свою гармошку и положил  ее  об-
ратно в мешок. Он понял, что пять тактов остались в Муми-дален и он най-
дет их, лишь когда вернется туда.
   Снусмумрик знал миллионы других мотивов, но это были  летние  песенки
про все на свете, и Снусмумрик отогнал их от себя. Конечно, легкий шорох
дождя и журчанье воды в ручейках -все те же самые  звуки  одиночества  и
красоты, но какое ему дело до дождя, раз он не может сочинить о нем пес-
ню. -==5==-
   Хемуль просыпался медленно, он узнавал сам себя и хотел быть  кем-ни-
будь другим, кого он не знал. Он чувствовал себя еще более усталым,  чем
в тот момент, когда ложился, а ведь сейчас начинался новый день, который
будет длиться до самого вечера, а за ним пойдет еще день, еще и  еще,  и
все они будут похожи друг на друга, как дни хемуля.
   Он заполз под одеяло, уткнулся носом в подушку и  подвинул  живот  на
край кровати, где простыня была прохладная. Потом широко раскинулся, так
что занял всю кровать, и ждал, когда к нему придет приятный сон. Но  сон
не приходил. Тогда он свернулся и стал совсем маленьким, но это тоже  не
помогло. Он попробовал стать хемулем, которого все любят,  потом  бедным
хемулем, которого никто не любит. Но он по-прежнему  оставался  хемулем,
который, как ни старался, ничего хорошего толком сделать не мог. Под ко-
нец он встал и натянул брюки.
   Хемуль не любил раздеваться и одеваться, это наводило его  на  мысль,
что дни проходят, а ничего значительного не происходит. А ведь он с утра
до вечера только и делает, что руководит и дает указания. Все вокруг не-
го ведут жизнь бестолковую и беспорядочную; куда ни глянь, все надо исп-
равлять, он просто надорвался, указывая каждому, как надо вести  себя  и
что делать.
   "Можно подумать, что они не желают себе добра", -- с грустью  рассуж-
дал он, чистя зубы. Хемуль взглянул на фотографию,  на  которой  он  был
снят рядом с парусной лодкой. Этот красивый  снимок,  сделанный  в  день
спуска парусника на воду, еще больше опечалил его.
   "Надо бы научиться управлять лодкой, -- подумал он, -- но я вечно за-
нят..."
   Внезапно ему пришло в голову, что он занят всегда лишь тем,  что  пе-
реставляет вещи с одного места на другое или указывает другим,  как  это
делать. И он подумал: "А что будет, если я перестану  этим  заниматься?"
"Ничего не будет, найдутся желающие на мое место", -- ответил он сам се-
бе и поставил зубную щетку в стакан. Эти слова удивили  и  даже  немного
испугали его, и по спине у него поползли мурашки, точь-в-точь как в  но-
вогоднюю полночь, когда часы бьют двенадцать. Через секунду он  подумал:
"Но ведь надо же научиться управлять лодкой..."  Тут  ему  стало  совсем
плохо. Он пошел и сел на кровать. "Никак не пойму, -- подумал он, -- по-
чему я это сказал. Есть вещи, о которых нельзя думать, и вообще, не надо
слишком много рассуждать".
   Он отчаянно пытался придумать что-нибудь такое, что разогнало бы  ут-
реннюю меланхолию. Он думал, думал, и постепенно в  голове  его  всплыло
приятное и неясное воспоминание одного лета. Хемуль вспомнил Муми-дален.
Он был там ужасно давно, но одну вещь он отчетливо запомнил. Он запомнил
южную гостиную, в которой было так приятно просыпаться  по  утрам.  Окно
было открыто, и легкий летний ветерок играл  белой  занавеской,  оконный
крючок медленно стучал по подоконнику... На потолке плясала муха. Не на-
до было никуда спешить. На веранде его ждал кофе. Все было ясно и  прос-
то, все шло само собой.
   В этом доме жила одна семья. Всех их он не помнил. Помнил только, как
они неслышно сновали туда-сюда, и каждый был занят своим делом. Все были
славные и добрые -- одним словом, семья. Отчетливей всего он помнил  па-
пу, папину лодку и лодочную пристань. И еще -- как просыпался по утрам в
хорошем настроении.
   Хемуль поднялся, взял зубную щетку и  положил  ее  в  карман.  Плохое
настроение и дурное самочувствие улетучилось, теперь он был совсем  дру-
гим хемулем.
   Никто не видел, как хемуль ушел -- без чемодана, без зонта. Не сказав
до свидания никому из соседей.
   Хемуль не привык бродить по лесам и полям и поэтому много раз сбивал-
ся с пути. Но это вовсе не пугало и не сердило его.
   "Раньше я ни разу не сбивался с пути, -- весело думал он, -- и никог-
да не промокал насквозь!" Он размахивал лапами и чувствовал себя так же,
как в той песне, где хемуль прошел тысячи миль под дождем  и  чувствовал
себя одичавшим и свободным. Хемуль радовался! Скоро он будет пить  горя-
чий кофе на веранде.
   Примерно в километре к востоку от Муми-дален протекала  река.  Хемуль
постоял на берегу, задумчиво глядя на темные струи, и  решил,  что  река
похожа на жизнь. Одни плывут медленно, другие быстро, третьи переворачи-
ваются вместе с лодкой.
   "Я скажу об этом Муми-папе, -- серьезно подумал он, --  мне  кажется,
мысль эта абсолютно новая. Подумать только, как легко  приходят  сегодня
мысли, и все кажется таким простым. Стоит только выйти за дверь, сдвинув
шляпу на затылок, не правда ли? Может, спустить лодку на воду? Поплыву к
морю... Крепко сожму лапой руль... -- и повторил: -- Крепко сожму  лапой
руль..." Он был бесконечно, до боли счастлив. Затянув потуже ремень,  он
пошел вдоль берега.
   Долина была окутана густым, серым, мокрым туманом. Хемуль прошел пря-
мо в сад и остановился удивленный. Что-то здесь изменилось. Все было та-
кое же, как раньше, и не такое. Увядший лист покружился и  упал  ему  на
нос.
   "Чепуха какая-то! -- воскликнул Хемуль. -- Ах да, сейчас  ведь  вовсе
не лето, правда? Сейчас осень!" А он всегда представлял себе лето в  Му-
ми-дален. Он направился к дому, остановился возле лестницы,  ведущей  на
веранду, и попробовал вывести тирольский йодль. Но у него ничего не выш-
ло. Тогда он закричал: "Хи! Хо! Поставьте кофейник на огонь!"
   Ответа не было. Хемуль снова покричал и снова подождал.
   "Сейчас я подшучу над ними", -- решил он. Подняв воротник и  надвинув
шляпу на глаза, он взял грабли, стоявшие у бочки с водой, угрожающе под-
нял их над головой и проревел:
   -- Отворите, именем закона! -- и, сотрясаясь от смеха, стал ждать.
   Дом молчал. Дождь припустил сильнее, дождинки все капали и капали  на
напрасно ожидавшего хемуля, и во всем доме не было никаких  других  зву-
ков, кроме шороха падающего дождя. -==6==-
   Хомса Тофт никогда не был в Муми-дален, но  он  легко  нашел  дорогу.
Путь был дальний, а ноги у хомсы короткие. Не раз путь  ему  преграждали
глубокие лужи, болота и огромные деревья, упавшие на землю  от  старости
или поваленные бурей. На вырванных из земли корнях висели тяжелые  комья
земли, а под корнями блестели глубокие черные  ямы,  наполненные  водой.
Хомса обходил каждое болотце, каждую ямку с водой и при этом ни разу  не
заблудился. Он был очень счастлив, потому что знал, чего хотел.  В  лесу
-- прекрасно, гораздо лучше, чем в лодке хемуля.
   А вот от хемуля пахло старыми бумагами и страхом. Хомса знал  это  --
однажды хемуль постоял возле своей лодки,  повздыхал,  слегка  приподнял
брезент и пошел своей дорогой.
   Дождь перестал лить, и лес, окутанный  туманом,  стал  еще  красивее.
Там, где холмы понижались к Долине муми-троллей, лес становился гуще,  а
ложбинки, наполненные водой, превращались в потоки. Их было все больше и
больше. Хомса шел между сотен ручейков и водопадиков, и все они  устрем-
лялись туда же, куда шел и он.
   Вот долина уже совсем близко, вот он идет по ней. Он узнал березы  --
ведь стволы их были белее, чем во всех других долинах. Все светлое  было
здесь светлее, все темное -- темнее. Хомса Тофт старался идти как  можно
тише и медленнее. Он прислушивался. В долине кто-то рубил дрова --  вид-
но, папа запасал дрова на зиму. Хомса стал ступать еще  осторожнее,  его
лапы едва касались мха. Путь ему преградила  река,  он  знал,  что  есть
мост, а за мостом -- дорога. Рубить перестали,  теперь  слышался  только
шум реки, в которую впадали все потоки и ручейки,  чтобы  вместе  с  нею
устремиться к морю.
   "Вот я и пришел", -- подумал Хомса Тофт. Он прошел по мосту, вошел  в
сад. Здесь было все так же, как он рассказывал себе,  иначе  и  быть  не
могло. Деревья стояли голые, окутанные ноябрьским туманом, но на мгнове-
ние они оделись зеленой листвой, в траве заплясали солнечные зайчики,  и
хомса вдохнул уютный и сладкий аромат сирени.
   Он побежал вприпрыжку к сараю, но на него вдруг пахнуло запахом  ста-
рой бумаги и страха. Хомса Тофт остановился.
   "Это хемуль, -- подумал он. -- Так вот как он выглядит". На приступке
сарая сидел хемуль с топором в лапах. На топоре были зазубрины --  видно
им ударяли по гвоздям.
   Хемуль взглянул на хомсу.
   -- Привет, -- сказал он, -- а я думал, это Муми-папа идет. Ты не зна-
ешь, куда все подевались?
   -- Нет, -- отвечал Тофт.
   -- В этих дровах полно гвоздей, -- продолжал хемуль, показывая  топо-
рище. -- Старые доски да рейки, в них всегда много гвоздей! Хорошо,  что
теперь хоть с кем-то смогу поговорить. Я пришел сюда отдохнуть, --  про-
должал хемуль. -Взял и заявился к старым знакомым!  --  Он  засмеялся  и
поставил топор в угол сарая. -- Послушай, хомса, -- сказал он. -- Собери
дрова и отнеси их в кухню посушить, да уложи потом  их  в  поленницу  --
смотри, вот так. А я тем временем пойду сварю кофе. Кухня направо,  вход
с задней стороны дома.
   -- Я знаю, -- ответил Тофт и начал собирать поленья.  Он  понял,  что
хемуль не привык колоть дрова, но, видно,  это  занятие  ему  нравилось.
Дрова хорошо пахли.
   Хемуль внес поднос с кофе в гостиную и поставил его на овальный  сто-
лик красного дерева.
   -- Утренний кофе всегда пьют на веранде, -- заметил  он,  -а  гостям,
что приходят сюда впервые, подают в гостиной.
   Хомса робко оглядывал красивую и строгую комнату. Мебель была велико-
лепная, стулья обиты темно-красным бархатом, а на спинке каждого из  них
была кружевная салфетка. Хомса не посмел сесть. Кафельная печь  доходила
до самого потолка. Кафель был разрисован сосновыми шишками, шнурок  зас-
лонки расшит бисером, а печная дверца была из  блестящей  латуни.  Комод
тоже был блестящий -- полированный, с золочеными ручками у каждого  ящи-
ка.
   -- Ну, так что же ты не садишься? -- спросил хемуль.
   Хомса присел на самый краешек стула и уставился на портрет,  висевший
над комодом. Из рамы на него глядел кто-то ужасно серый и  косматый,  со
злыми, близко посаженными глазами, длинным хвостом и огромным носом.
   -- Это их прадедушка, -- пояснил хемуль. -- В ту пору они еще жили  в
печке.
   Взгляд хомсы скользнул дальше к лестнице, ведущей в  темноту  пустого
чердака. Он вздрогнул и спросил:
   -- А может быть, в кухне теплее?
   -- Пожалуй, ты прав, -- ответил хемуль. -- В кухне, наверно, уютнее.
   Он взял со стола поднос, и они вышли из гостиной.
   Целый день они не вспоминали о семье уехавшей из дома. Хемуль сгребал
листья в саду и болтал обо всем, что приходило ему в голову. а хомса хо-
дил следом, собирая листья в корзину, и больше слушал, чем говорил.
   Один раз хемуль остановился взглянуть  на  папин  голубой  стеклянный
шар.
   -- Украшение сада, -- сказал он. -- Помню, в детстве такие шары  кра-
сили серебряной краской, -- и продолжал сгребать листья.
   Хомса хотел полюбоваться стеклянным шаром наедине -- ведь шар был са-
мой важной вещью в долине, в нем всегда отражались те, кто  жил  в  ней.
Если с семьей муми-троллей ничего не случилось,  он,  хомса,  непременно
должен увидеть их в синеве стеклянного шара.
   Когда стемнело, хемуль вошел в гостиную и завел папины стенные  часы.
Они начали бить, как бешеные, часто и неровно, а  потом  пошли.  Под  их
размеренное и совершенно спокойное тиканье гостиная ожила. Хемуль  подо-
шел к барометру. Это был большой барометр в  темном,  сплошь  украшенном
резным орнаментом футляре красного  дерева.  Хемуль  постучал  по  нему.
Стрелка показывала "Переменно". Потом хемуль пошел в кухню и сказал:
   -- Все начинает налаживаться! Сейчас мы подбросим дров и  выпьем  еще
кофейку, идет?
   Он зажег кухонную лампу и нашел в кладовой ванильные сухарики.
   -- Настоящие корабельные сухари, -- объяснил хемуль. -Они  напоминают
мне о моей лодке. Ешь, хомса. А то ты слишком худой.
   -- Большое спасибо, -- поблагодарил хомса.
   Хемуль был слегка возбужден. Он склонился над кухонным столом и  ска-
зал:
   -- Моя лодка построена прочно. Спустить весною лодку на воду, что мо-
жет быть лучше на свете?
   Хомса ерзал на стуле, макал сухарь в кофе и молчал.
   -- Все медлишь да ждешь чего-то. А потом, наконец, поднимешь парус  и
отправишься в плаванье.
   Хомса глядел на хемуля из-под косматой челки. Под конец он сказал:
   -- Угу.
   Хемулю вдруг стало тоскливо -- в доме было слишком тихо.
   -- Не всегда успеваешь сделать все, что хочешь, -- заметил он. --  Ты
знал тех, кто жил в этом доме?
   -- Да, я знал маму, -- ответил Тофт. -- А остальных плохо помню.
   -- Я тоже! -- воскликнул хемуль,  радуясь,  что  хомса  наконец  хоть
что-то сказал. -- Я никогда не разглядывал их внимательно, мне достаточ-
но было знать, что они тут рядом. -Он  помедлил,  подыскивая  подходящие
слова, и продолжал: -- Но я всегда помню о них, ты понимаешь, что я хочу
сказать7
   Хомса снова замкнулся в себе. Немного подождав, хемуль поднялся.
   -- Пожалуй, пора ложиться спать. Завтра тоже будет  день,  --  сказал
он, но ушел не сразу. Прекрасный летний образ южной гостиной исчез,  хе-
муль видел перед собой лишь пустой темный чердак. Подумав, он решил  но-
чевать в кухне.
   -- Пойду прогуляюсь немного, -- пробормотал Тофт.
   Он притворил за собой дверь и остановился. На дворе была непроглядная
тьма. Хомса подождал, пока глаза его привыкнут  к  темноте,  и  медленно
побрел в сад. Из глубины погруженного  во  мрак  сада  струился  голубой
свет. Хомса подошел совсем близко к стеклянному шару. Глубокий, как  мо-
ре, он был пронизан длинными темными волнами. Хомса  Тофт  все  смотрел,
смотрел и терпеливо ждал. Наконец в самой глубине синевы засветился сла-
бый огонек. Он загорался и гас, загорался и гас с равными  промежутками,
словно маяк. "Как они далеко", -- подумал Тофт. Он весь продрог, но про-
должал смотреть, не отрываясь на огонек, который то исчезал, то появлял-
ся, но был до того слаб, что хомса с трудом мог его разглядеть. Ему  по-
казалось, что его обманули.
   Хемуль стоял в кухне, держа в лапе фонарь. Ему казалось ужасно  тяже-
лым и противным достать матрас, найти место,  где  его  постелить,  раз-
деться и сказать самому себе, что еще один день перешел в ночь. "Как  же
это вышло? -- удивился он про себя. -Ведь я был веселый весь день.  Что,
собственно говоря, изменилось?"
   Хемуль все еще недоумевал, когда дверь на веранду отворилась и кто-то
вошел в гостиную. Загремел опрокинутый стул.
   -- Что ты там делаешь? -- спросил хемуль.
   Ответа не было. Хемуль поднял лампу и крикнул:
   -- Кто там?
   Старческий голос загадочно ответил:
   -- А уж этого я тебе не скажу! -==7==-
   Он был ужасно старый и совсем потерял память. Однажды темным  осенним
утром он проснулся и забыл, как его зовут. Печально не помнить, как  зо-
вут других, но забыть свое собственное имя -- прекрасно.
   В этот день он не вставал с постели, лежал себе и перед ним всплывали
разные картины, разные мысли приходили и уходили. Иногда он засыпал, по-
том снова просыпался, но так и не мог вспомнить, кто он такой.  Это  был
спокойный и в то же время увлекательный день.
   Вечером он стал придумывать себе имя, чтобы встать с постели:  Скрут-
тагуббе? Онкельскронкель? Онкельскрут? Мурварскрелль?  Моффи?..  Я  знаю
некоторых, которые сразу теряют свое имя, как  только  с  ними  познако-
мишься. Они приходят по воскресеньям, выкрикивают вежливые вопросы,  по-
тому что никак не могут усвоить, что я вовсе не  глухой.  Они  стараются
излагать мысли как можно проще, чтобы я понял, о чем идет речь. Они  го-
ворят "Доброй ночи!" -- и уходят к себе домой и там танцуют, поют и  ве-
селятся до самого утра. Имя им -- родственники. "Я -Онкельскрут, -- тор-
жественно прошептал он. -- Сейчас я поднимусь с постели  и  забуду  всех
родственников на свете".
   Почти всю ночь Онкельскрут сидел у окна и глядел  в  темноту,  ожидая
чего-то важного. Кто-то прошел мимо его дома и исчез в лесу.  На  другом
берегу залива отражалось в воде чье-то освещенное окно. Может быть,  там
что-то праздновали, а может, и нет. Ночь медленно уходила, а Онкельскрут
все ждал, стараясь понять, чего же он хочет.
   Уже перед самым рассветом он понял, что хочет отправиться  в  долину,
где он был когда-то, очень давно. Возможно он просто  слышал  что-то  об
этой долине или читал -- какая разница? Самое главное в этой  долине  --
ручей. А может быть это река? Но только не речушка.  Онкельскрут  решил,
что все-таки ручей. Ручьи ему нравились  гораздо  больше,  чем  речушки.
Прозрачный и быстрый ручей. Он сидел на мосту, болтал ногами  и  смотрел
на рыбешек, что мельтешили в воде, обгоняя друг друга! Никто не  спраши-
вал, как он себя чувствует, чтобы тут же начать болтовню о совсем других
вещах, не давая ему опомниться и решить, хорошо он  себя  чувствует  или
плохо. В этой долине он мог играть и петь всю ночь и  уходить  последним
спать на рассвете.
   Онкельскрут не сразу принял решение. Он успел понять, как важно  пов-
ременить, когда чего-то сильно желаешь, и знал, что поездку в  неизвест-
ность следует подготовить и обдумать.
   Прошло много дней. Онкельскрут бродил по холмам вдоль темного залива,
он все более и более впадал в забытье, и ему казалось, что с каждым днем
долина становилась все ближе к нему.
   Последние красно-желтые листья падали с деревьев и ложились  охапками
ему под ноги. (Ноги у Онкельскрута были еще удивительно молодые.)  Время
от времени он останавливался, поддевал палкой красивый  лист  и  говорил
про себя: "Это клен. Это я никогда не забуду". Онкельскрут хорошо  знал,
чтО ему не следует забывать.
   За эти дни он постарался забыть многое. Каждое утро он  просыпался  с
тайным желанием забыть, что долина подходит к нему все  ближе  и  ближе.
Никто ему не мешал, никто не напоминал, кто он такой.
   Онкельскрут нашел под кроватью корзину,  сложил  туда  все  свои  ле-
карства и маленькую бутылочку коньяка для желудка. Он намазал шесть  бу-
тербродов и не забыл про зонтик.
   Он приготовился к побегу.
   За долгие годы на полу у Онкельскрута скопились груды вещей. Тут было
много всякой всячины, которую не хочется убирать и  по  многим  причинам
убирать не следует. Все эти предметы были разбросаны,  словно  островки:
ненужный и забытый архипелаг. Онкельскрут перешагивал через эти  остров-
ки, обходил их по привычке, и они придавали его ежедневному хождению ка-
кое-то разнообразие и в то же время вселяли чувство чего-то  постоянного
и непреходящего. Теперь Онкельскрут решил, что они ему больше не  нужны.
Он взял метлу и поднял в комнате тарарам. Все - корки и  крошки,  старые
домашние туфли и тряпки для вытирания пыли, завалявшиеся таблетки и  за-
бытые листочки с перечнем того, что нужно не забыть, ложки, вилки, пуго-
вицы и нераспечатанные письма -- все сгрудилось теперь в одну  кучу.  Из
этой кучи он извлек только очки и положил их в корзину. Отныне он  будет
смотреть на вещи иначе.
   Долина была уже совсем близко: за углом. Но  Онкельскрут  чувствовал,
что воскресенье еще не наступило. Он ушел из дома в пятницу или в суббо-
ту. Конечно, он не вытерпел и написал прощальное письмо:
   "Я ухожу своей дорогой и чувствую себя отлично, --  писал  он.  --  Я
слышал все, о чем вы говорили целую сотню лет, ведь я вовсе не глухой. К
тому же я знаю, что вы то и дело веселились потихоньку от меня всю доро-
гу".
   Подписи он не оставил.
   Потом Онкельскрут надел пижаму и гамаши, поднял с пола свою корзиноч-
ку, отворил дверь и запер ее, оставив за нею все свои  сто  долгих  лет,
исполненный силы, которую ему придавали жажда путешествий  и  его  новое
имя. Он пошел прямо на север к счастливой долине, и никто из  обитателей
домишек на берегу залива не знал, куда  он  ушел.  Красно-желтые  листья
кружились у него над головой. а вдалеке на холмы обрушился  осенний  ли-
вень, чтобы смыть остатки того, что ему не хотелось помнить. -==8==-
   Визит Филифьонки в Муми-дален был ненадолго отсрочен  -она  никак  не
могла решить, надо ли ей пересыпать вещи антимолью  или  нет.  Дело  это
непростое: сначала нужно все проветрить, выколотить и  вычистить  и  так
далее, не говоря уже о самих шкафах, которые надо вымыть с содой и с мы-
лом. Но стоило Филифьонке взять в лапы щетку или тряпку, как у нее начи-
нала кружиться голова и тошнотворное ощущение страха возникало в  желуд-
ке, поднималось и застревало в горле. Нет, заниматься уборкой она больше
не могла. После того, как мыла то окно. "Так дело не пойдет, -- подумала
бедная Филифьонка, -- моль сожрет все мои вещи!"
   Она не знала, сколько времени будет гостить в долине. Если ей там  не
понравится, она не останется надолго. Если будет хорошо, почему  не  за-
держаться на месяц? А если она проживет там целый месяц, всю  ее  одежду
за это время успеет прогрызть моль и прочая дрянь. Она с  ужасом  предс-
тавляла себе, как их маленькие челюсти прогрызут себе ходы в ее платьях,
коврах, вообразила, как они обрадуются. добравшись до ее лисьей  горжет-
ки!
   Вконец измученная сомнениями, она взяла чемодан, набросила  на  плечи
горжетку, заперла дом и отправилась в путь.
   От ее дома до Муми-дален было совсем недалеко, но к концу пути  чемо-
дан оттянул ей лапу, словно камень, а сапоги стали сильно жать. Она под-
нялась на веранду, постучала, немного подождала и вошла в гостиную.
   Филифьонка с первого взгляда заметила, что здесь давно никто не  уби-
рал. Она сняла с лапы хлопчатобумажную перчатку и провела лапкой по выс-
тупу на кафельной печи, оставив белую полоску на сером.  "Неужели  такое
возможно? -- прошептала взволнованная Филифьонка, и по спине у  нее  по-
ползли мурашки. -Добровольно перестать наводить порядок в  доме..."  Она
поставила чемодан и подошла к окну. Оно тоже было грязное. Дождь оставил
на стекле длинные печальные полоски. Лишь увидев,  что  шторы  на  окнах
спущены, она поняла -- семейства муми-троллей не было дома. Она увидела,
что хрустальная люстра укутана в тюлевый чехол. Со всех  сторон  на  нее
повеяло холодом опустевшего дома, и она почувствовала  себя  бессовестно
обманутой. Филифьонка открыла чемодан, вынула из него фарфоровую вазу --
подарок Муми-маме -- и поставила ее на стол как немой упрек. В доме сто-
яла необыкновенная тишина.
   Филифьонка ринулась вдруг на второй этаж, там было  еще  холоднее  --
застоявшийся холод в летнем помещении, запертом на зиму. Она распахивала
одну дверь за другой -- шторы во всех комнатах были опущены, повсюду ца-
рили пустота и полумрак. Филифьонка испугалась еще сильнее и начала отк-
рывать стенные шкафы. Она попробовала было открыть и платяной  шкаф,  но
он был заперт. Тогда она разъярилась и принялась колотить по шкафу обеи-
ми лапами, потом побежала дальше, к чулану, и рванула дверь.
   Там сидел маленький хомса, обхватив лапками большую книгу.  Он  испу-
ганно таращил на нее глаза.
   -- Где они? Куда они подевались? -- закричала Филифьонка.
   Хомса положил книгу и отполз к самой стене, но, принюхавшись,  понял,
что незнакомка не опасна -- от нее пахло страхом. Он ответил:
   -- Я не знаю.
   -- Но я приехала их навестить! -- воскликнула Филифьонка. --  Я  при-
везла им подарок, прекрасную вазу. Не могли же они  уехать  куда-то,  не
сказав ни слова!
   Маленький хомса только мотал головой и таращил на нее  глаза.  И  Фи-
лифьонка ушла, сильно хлопнув дверью.
   Хомса Тофт пополз на свое место, сделал себе  новую  удобную  ямку  и
снова стал читать. Книга была очень большая и толстая, но  без  конца  и
без начала, страницы в ней пожелтели, а края обгрызли  крысы.  Хомса  не
привык читать, и потому каждую строчку одолевал ужасно долго. Он надеял-
ся, что книга расскажет ему, куда уехала семья муми-троллей  и  где  она
сейчас находится. Но книга рассказывала совсем о  другом  --  об  удиви-
тельных зверях и темных лесах, и ни одно название в этой книге  не  было
ему знакомо. Хомса и знать не знал, что глубоко-глубоко в морской пучине
живут радиолярии и последние нумулиты. Один из нумулитов совсем не похож
на своих родственников, сперва он был немного похож на Ноктилуку, а пос-
ле стал ни на кого не похожим. Он, как видно, совсем маленький, а  когда
пугается, становиться еще меньше.
   "Однако нам не следует удивляться, -- читал Тофт, -наличию этой  ред-
кой разновидности группы Протозоя. Причина ее своеобразного развития  не
поддается тщательному изучению, но имеется основание  предполагать,  что
решающим моментом условий ее жизни является электрический заряд. Очевид-
но, в период ее возникновения электрические бури были  частым  явлением,
поскольку, как мы описывали выше, в послеледниковый период  горные  цепи
подвергались систематическим воздействиям непогоды и расположенное вбли-
зи море получало электрические заряды".
   Хомса отложил книгу. Он не понял толком, о чем в ней говорится, да  и
фразы были ужасно длинные. Но все эти странные слова казались ему краси-
выми. К тому же у него никогда еще не было своей книги.  Он  спрятал  ее
под сетью, лег и стал размышлять. На потолке под разбитым  окном  спала,
повиснув вниз головой, летучая мышь. Издалека доносился визгливый  голос
Филифьонки -- она обнаружила хемуля.
   Хомсу Тофта все сильнее клонило ко сну. Он попробовал было рассказать
самому себе про счастливую семью, но у него ничего не получилось.  Тогда
он стал рассказывать про одинокого зверюшку -- маленького нумулита,  ко-
торый был немного похож на Ноктилуку и любил электричество. -==9==-
   Мюмла шла по лесу и думала про себя: "Как прекрасно быть Мюмлой!  Мне
так хорошо, что лучше и быть не может".
   Она любовалась своими длинными лапами и красными сапожками, гордилась
своей затейливой мюмлинской прической: ее светло-оранжевые, блестящие  и
прямые волосы были собраны в узел на макушке и походили на луковицу. Она
шла по низинам и горам, ступала по  глубоким  ложбинкам,  которые  дождь
превратил в зеленые подводные сады. Она шла быстро и иногда  подпрыгива-
ла, чтобы почувствовать, какая она тоненькая и легкая.
   Мюмла спешила. Ей захотелось навестить свою младшую сестру Мю,  кото-
рую уже довольно давно удочерила семья муми-троллей.  Наверно,  она  все
такая же серьезная и злая и умещается в корзинке для шитья. У самой  до-
лины Мюмла увидела Онкельскрута, который сидел на мосту и удил рыбу.  На
нем были пижама, гамаши и шляпа. В лапе он держал зонтик. Мюмла  никогда
не видела его близко и теперь рассматривала с любопытством.  Он  был  до
удивления маленький.
   -- Я знаю, кто ты, -- сказал он. -- А я не кто иной, как Онкельскрут.
Мне известно, что ты веселишься все ночи напролет, у тебя до утра  горит
свет!
   -- Думай, что хочешь, -- бесшабашно ответила Мюмла. -- Ты  видел  ма-
лышку Мю?
   Онкельскрут вытащил удочку и проверил крючок. Рыба не клевала.
   -- Так ты видел Мю? -- громче повторила Мюмла.
   -- Не кричи, -- шикнул на нее Онкельскрут. -- У меня прекрасный слух.
Ты распугаешь всю рыбу, и она уплывет!
   -- Она уже давно уплыла, -- засмеялась Мюмла и побежала дальше.
   Онкельскрут фыркнул и спрятался глубже под зонтик. В его  ручье  было
всегда полным-полно рыбы. Он поглядел вниз. Вода бурлила  под  мостом  и
была похожа на блестящую разбухшую массу. Она поднимала  со  дна  тысячи
затонувших предметов, которые мелькали перед глазами и уносились  прочь,
мелькали и уносились прочь... У Онкельскрута зарябило в глазах, он  заж-
мурил их, чтобы увидеть свой ручей -- прозрачный ручей с песчаным дном и
юркими серебристыми рыбками...
   "Что-то тут не так, -- с беспокойством подумал он. -- Мост настоящий,
тот самый мост. Но я сам какой-то другой, совершенно новый..." И с этими
мыслями он уснул.
   Филифьонка сидела на веранде, укутав лапы в одеяла. У нее  был  такой
вид, будто ей принадлежала вся долина, а она вовсе не радовалась этому.
   -- Привет! -- сказала Мюмла. Она сразу же поняла, что дом пуст.
   -- Добрый день, -- ответила Филифьонка холодно-вежливо, это  была  ее
обычная манера в обращении с мюмлами. -- Они уехали, не сказав ни слова.
Хорошо, что хоть дверь не заперли.
   -- Они никогда не запирают, -- заметила Мюмла.
   -- Нет, запирают, -- прошептала Филифьонка  и  откинулась  на  спинку
стула. -- Запирают. Они заперли платяной шкаф на  втором  этаже!  Видно,
они хранят там ценности. Боятся, чтобы их не украли!
   Мюмла внимательно смотрела на Филифьонку:  испуганные  глаза,  крутые
завитки волос, каждый завиток зажат заколкой, лисья горжетка, сама  себя
кусающая за хвост. Филифьонка совсем не изменилась. Вот в саду показался
хемуль, он сгребал опавшие листья. За ним кто-то маленький собирал их  в
корзину.
   -- Привет, -- сказал хемуль, -- так ты тоже здесь?
   -- А это кто? -- удивилась Мюмла.
   -- Я привезла подарок, -- услышала Мюмла за своей  спиной  голос  Фи-
лифьонки.
   -- Это хомса, -- пояснил хемуль, -- он помогает мне работать в саду.
   -- Очень красивую фарфоровую вазу! Для Муми-мамы!  --  резко  заявила
Филифьонка.
   -- Вот оно что, -- сказал Мюмла хемулю, -- так ты сгребаешь листья...
   -- Я хочу угодить Муми-папе, -- поспешил сказать хемуль.
   Вдруг Филифьонка воскликнула:
   -- Нельзя трогать опавшую листву! Она опасна! В ней полно всякой гни-
ли!
   Филифьонка побежала по саду, одеяла волочились за ней.
   -- На листьях столько бактерий, -- кричала она.  -Червяков!  Гусениц!
Всяких ползучек! Не трогайте их!
   Хемуль продолжал работать граблями. Но  его  упрямая  и  простодушная
морда сморщилась, он настойчиво повторял:
   -- Я хочу сделать приятное Муми-папе.
   -- Я знаю, что говорю, -- заявила Филифьонка угрожающе и подошла бли-
же. Мюмла поглядела на них. "При чем тут  опавшие  листья,  --  подумала
она. -- Вот чудаки!" Она вошла в дом и поднялась на верхний этаж.  Здесь
было очень холодно. В южной гостиной было все так же: белый комод,  выц-
ветшая картина, голубое одеяло из гагачьего пуха. Рукомойник был пуст, а
на дне его лежал мертвый паук. На полу посреди комнаты стоял чемодан Фи-
лифьонки, а на кровати лежала розовая ночная сорочка.
   Мюмла перенесла чемодан и  сорочку  в  северную  гостиную  и  закрыла
дверь. Южная гостиная предназначалась ей самой.  Ее  собственная  старая
гребенка лежала на комоде под салфеткой из жатой ткани.  Они  приподняла
салфетку -- гребенка лежала на том же месте. Мюмла села у окна,  распус-
тила свои красивые длинные волосы и принялась их расчесывать.  Внизу  за
окном продолжалась перебранка. Мюмла видела, как спорившие шевелят губа-
ми, но слов за закрытыми окнами не слышала.
   Мюмла все расчесывала и расчесывала свои волосы, и они  блестели  все
сильнее и сильнее. Она задумчиво смотрела вниз на большой сад. Осень так
сильно изменила его, сделала заброшенным и незнакомым.  Стоявшие  рядами
деревья, голые, окутанные завесой дождя, походили на серые кулисы.
   Беззвучная перебранка возле веранды продолжалась. Спорившие  размахи-
вали лапами, бегали и казались сами такими же ненастоящими,  как  и  де-
ревья. Кроме хомсы. Он стоял молча, уставясь в землю.
   Широкая тень опустилась над долиной -- опять полил дождь.  И  тут  на
мосту показался Снусмумрик. Ну конечно же, это он, ни у кого другого  не
было такой зеленой одежды. Он остановился у кустов сирени,  поглядел  на
них, потом медленными шагами направился к дому. Мюмла отворила окно.
   Хемуль отбросил грабли.
   -- Вечно мне приходится все приводить в порядок, -- сказал он.
   А Филифьонка бросила куда-то в сторону:
   -- При Муми-маме все было по-другому.
   Хомса стоял и смотрел на ее сапожки, он понимал, что они ей были тес-
ны. Вот дождевая туча доползла до них. Последние печальные листья сорва-
лись с веток и опустились на веранду, дождь лил все сильнее и сильнее.
   -- Привет! -- воскликнул Снусмумрик.
   Все поглядели друг на друга.
   -- Кажется, идет дождь, -- раздраженно сказала Филифьонка. --  Никого
нет дома.
   -- Как хорошо, что ты пришел! -- обрадовался хемуль.
   Снусмумрик сделал неопределенный жест, помедлил и, еще глубже  надви-
нув шляпу, повернулся и пошел обратно к реке. Хемуль и Филифьонка  пошли
за ним. Они встали у берега и смотрели, как он  разбивал  палатку  около
моста и как потом залез в нее.
   -- Как хорошо, что ты приехал, -- повторил хемуль.
   Они еще постояли на дожде, подождали...
   -- Он спит, -- прошептал хемуль, -- он устал.
   Мюмла видела, как хемуль и Филифьонка возвращались в дом. Она закрыла
окно и старательно собрала волосы в строгий и красивый узел.
   Жить в свое удовольствие -- что может быть лучше на свете. Мюмла  ни-
когда не жалела тех, кого ей доводилось встречать, и никогда не вмешива-
лась в ссоры и передряги. Она только наблюдала за ними с удивлением и не
без удовольствия.
   Одеяло из гагачьего пуха было голубое. Шесть лет  собирала  Муми-мама
гагачий пух, и теперь одеяло лежало в южной гостиной под вязаным кружев-
ным покрывалом и ждало того, кто любит жить в свое  удовольствие.  Мюмла
решила положить к лапам грелку, она знала, где в этом доме лежит грелка.
Как станет смеркаться, она разложит постель и недолго поспит. А вечером,
когда поспеет ужин, в кухне будет тепло.
   Можно лежать на мосту и смотреть, как течет  вода.  Или  бегать,  или
бродить по болоту в красных сапожках, или же свернуться клубочком и слу-
шать, как дождь стучит по крыше.
   Быть счастливой очень легко.
   Ноябрьский день медленно угасал. Мюмла залезла под одеяло, вытянулась
так сильно, что косточки захрустели, и обхватила грелку лапками. За  ок-
ном шел дождь. Через час-другой она в меру проголодается и отведает ужин
Филифьонки, и может быть, ей захочется поболтать. А  сейчас  ей  хочется
лишь окунуться в тепло. Весь мир превратился в  большое  теплое  одеяло,
плотно укутавшее одну маленькую мюмлу, а все  прочее  осталось  снаружи.
Мюмле никогда не снились сны, она спала, когда хотела спать, и  просыпа-
лась, когда стоило проснуться. -==10==-
   В палатке было темно. Снусмумрик вылез из спального мешка; пять  так-
тов не подошли к нему ближе. Никаких следов музыки. Снаружи было  совсем
тихо, дождь прекратился. Снусмумрик решил поджарить свинину  и  пошел  в
сарай за дровами.
   Когда он разжег огонь, хемуль и Филифьонка снова подошли  к  палатке.
Они стояли молча и смотрели.
   -- Вы ужинали?
   -- Нет еще, -- ответил хемуль. -- Мы никак не можем договориться, ко-
му из нас мыть посуду!
   -- Хомсе, -- заявила Филифьонка.
   -- Нет, не хомсе, -- возразил хемуль. -- Ведь он помогал мне работать
в саду. А в доме должны хлопотать Филифьонка и Мюмла, ведь они  женщины.
Разве я не прав? Я варю кофе, чтобы всем  было  приятно.  А  Онкельскрут
ужасно старый, и я ему позволяю делать, что он хочет.
   -- Ты, хемуль, только и знаешь что распоряжаться с важным  видом!  --
воскликнула Филифьонка.
   Они оба уставились на Снусмумрика с опаской.
   "Мыть посуду, -- думал он. -- Они ничего не знают. Мыть посуду -- это
болтать тарелку в ручье, полоскать лапы, это же просто ерунда. О чем они
говорят!"
   -- Не правда ли, что хемули всегда только и знают что  распоряжаются!
-- сказала Филифьонка.
   Снусмумрик немного побаивался их. Он поднялся и хотел сказать что-ни-
будь вразумительное, но ничего толком не мог придумать.
   -- Вовсе я не распоряжаюсь! -- закричал хемуль. -- Я хочу жить в  па-
латке и быть свободным!
   Он откинул дверь палатки, заполз внутрь, заполнив все пространство.
   -- Видишь, что с ним творится! -- прошептала Филифьонка. Она подожда-
ла немного и ушла.
   Снусмумрик сняло сковородку с огня, свинина сгорела в уголь. Он убрал
в карман трубку. Немного погодя он спросил у хемуля:
   -- Ты привык спать в палатке?
   -- Жизнь на природе -- самое лучшее на свете, -- мрачно  ответил  хе-
муль.
   Уже совсем стемнело, но в доме муми-троллей  светились  два  окна,  и
свет их был такой же приветливый и надежный, как прежде.
   Филифьонка лежала в северной гостиной, натянув одеяло до самого носа.
Вся голова у нее была в бигуди, и лежать на них было больно. Она считала
сучки в досках на потолке. Ей хотелось есть. Филифьонка любила стряпать.
Ей нравилось расставлять на кухонных полках ряды красивых маленьких  ба-
ночек и мешочков, нравилось выдумывать, как лучше употребить остатки еды
в пудингах или крокетах, чтобы никто их не узнал. Она готовила так  эко-
номно, что ни одна манная крупинка не пропадала даром.
   На веранде висел большой гонг  муми-троллей.  Филифьонка  представила
себе, как она ударяет по звучной латуни. "Дин-дон! -- раздается по  всей
долине, и все мчатся с радостными возгласами: -- Еда готова! Что  у  нас
сегодня на обед? До чего же есть охота!"
   На глазах у Филифьонки выступили слезы. Хемуль испортил ей все  наст-
роение. Она бы, конечно, и посуду помыла. Только по собственной  инициа-
тиве. "Филифьонка должна мыть посуду, потому что она  --  женщина!"  Еще
чего! Да вдобавок еще вместе с Мюмлой!
   Филифьонка погасила свет -- пусть не горит зря -- и  натянула  одеяло
на голову. Скрипнула лестница. Снизу донесся слабый шум.  Где-то  закры-
лась дверь. "Откуда столько звуков в этом пустом доме?" -- удивилась Фи-
лифьонка и тут же вспомнила, что в  доме  полно  народу.  И  все  же  он
по-прежнему казался ей пустым.
   Онкельскрут лежал в гостиной на диване, уткнувшись мордочкой в краси-
вую бархатную подушку, и вдруг услыхал, что  кто-то  крадется  в  кухне.
Звякнуло стекло. Он сел в темноте и навострил уши. "Они там  веселятся",
-- подумал он.
   Вот снова все затихло, Онкельскрут ступил на холодный пол и стал тихо
красться к кухонной двери. В кухне было темно, только из кладовки падала
на пол полоска света. "Ага! -подумал Онкельскрут. -- Вот где они спрята-
лись". Он рванул на себя дверь. В кладовке сидела Мюмла и уплетала мари-
нованные огурцы. На полке стояли две горящие свечи.
   -- Вот оно что, тебе эта мысль тоже пришла в голову? Бери  огурцы.  А
это -- ванильные сухарики. А вот -- пикули, но  лучше  их  не  ешь,  они
слишком острые -- вредно для желудка.
   Онкельскрут тут же взял банку пикулей и начал есть. Они ему не понра-
вились, и Мюмла, увидев это, сказала:
   -- Пикули не для твоего желудка. Ты просто  взорвешься  и  умрешь  на
месте.
   -- В отпуске не умирают, -- весело ответил Онкельскрут. -А что у  них
в суповой миске?
   -- Еловые иголки, -- отрезала Мюмла. -- Прежде чем залечь  в  спячку,
они набивают желудки еловыми иголками. -- Она приподняла крышку и,  заг-
лянув в миску, сказала: -- Предок, видно, съел больше всех.
   -- Какой предок? -- удивился Онкельскрут, принимаясь за огурцы.
   -- Тот, что жил в печке. Ему триста лет. Сейчас он спит.
   Онкельскрут ничего не ответил. Он пробовал  разобраться:  хорошо  или
плохо, что на свете есть кто-то еще старше его. Это настолько его  заин-
тересовало, что он решил разбудить предка и познакомиться с ним.
   -- Послушай-ка, -- сказала Мюмла, -- сейчас будить его ни к чему.  Он
просыпается не раньше апреля. Я вижу, ты уже съел полбанки огурцов.
   Онкельскрут надул щеки, сморщил нос, засунул несколько огурцов и  су-
хариков в карман, взял одну свечу и заковылял на своих мягких лапах  об-
ратно в гостиную. Он поставил свечу на пол возле печки и  открыл  печную
дверцу. Там было темно. Онкельскрут приподнял свечу и снова  заглянул  в
печь. И опять, кроме обрывков бумаги и сажи, нападавшей из трубы, ничего
не увидел.
   -- Ты здесь? -- крикнул он. -- Проснись! Я хочу  на  тебя  поглядеть,
узнать, как ты выглядишь.
   Но предок не отвечал. Он спал, набив брюхо еловыми иглами.
   Онкельскрут собрал обрывки бумаги и,  догадавшись,  что  это  письмо,
стал вспоминать, куда он дел свои очки, но так и не вспомнил.  Тогда  он
спрятал обрывки письма в надежное место, задул свечу и снова  зарылся  в
подушки.
   "Интересно, собираются ли они приглашать предка на праздник? -- с го-
речью подумал он. -- Мне-то сегодня  было  очень  весело.  Это  был  мой
собственный день".
   Хомса Тофт лежал в сарае и читал свою книгу. Горевшая возле него све-
ча отбрасывала на пол светлый кружок, и от этого ему было уютно  в  этом
большом чужом доме.
   "Как мы указывали выше, -- читал хомса, -- представитель этого необы-
чайного вида аккумулировал свою энергию из электрических зарядов,  кото-
рые регулярно накапливались в долинах и светились по ночам белым и  фио-
летовым цветом. Мы можем себе представить, как последний из  вымирающего
вида нумулитов постепенно приближается к поверхности воды, как он проби-
рается к бесконечному пространству болот в лесу, мокром  от  дождя,  где
вспышки отражаются в поднимающихся из тины пузырях, и  как  он  в  конце
концов покидает свою родную стихию".
   "Видно, ему было одиноко и тоскливо, -- думал Тофт. -- Он  совсем  не
походил на других, и в семье его не любили. Вот он и ушел от них.  Инте-
ресно, где он сейчас? Доведется ли мне когданибудь увидеть  его?  Может,
он покажется, если я расскажу ему толком обо всем?"
   "Конец главы", -- прочитал Тофт вслух и погасил свечу. -==11==-
   На рассвете, когда ноябрьская ночь медленно превращалась в бесцветное
утро, с моря пришел туман. Он клубился, поднимаясь по склонам гор, спол-
зал в долину, наполняя ее до краев.  Снусмумрик  проснулся  пораньше,  с
тем, чтобы провести несколько часов наедине с самим  собой.  Его  костер
давно погас, но ему не было холодно. Он владел простым и в то  же  время
редким искусством сохранять свое собственное тепло и  теперь  лежал,  не
шевелясь, стараясь снова не впасть в сон. Туман принес в  долину  удиви-
тельную тишину и неподвижность.
   Снусмумрик вдруг встрепенулся, сон сразу же слетел с него.  Он  услы-
хал, хоть еще не очень ясно, свои пять тактов.
   "Хорошо, -- подумал он, -- выпью чашку  черного  кофе,  и  они  будут
мои". Но как раз этого ему бы сейчас не следовало делать.
   Утренний костер занялся и быстро разгорелся. Снусмумрик наполнил  ко-
фейник речной водой и поставил его на огонь. Он сделал шаг назад, насту-
пив нечаянно на грабли хемуля, и растянулся на земле. Со страшным грохо-
том покатилась вниз к реке какая-то кастрюля, из  палатки  высунул  свою
большую морду хемуль.
   -- Привет!
   -- Привет, привет! -- ответил Снусмумрик.
   Хемуль, замерзший, сонный, приковылял к огню со  спальным  мешком  на
голове, с твердым намерением быть приятным и любезным.
   -- Ах эта жизнь на природе! -- воскликнул он.
   Снусмумрик подал кофе.
   -- Подумать только, -- продолжал хемуль, -- слышать таинственные зву-
ки ночи, лежа в настоящей палатке! Кстати, у меня в ухе стреляет, у тебя
нет какого-нибудь средства?
   -- Нет, -- сказал Снусмумрик. -- Тебе с сахаром или без?
   -- С сахаром, желательно четыре кусочка, -- ответил хемуль.
   Грудь у него уже согрелась, и поясницу ломило не так сильно. Кофе был
очень горячий.
   -- Знаешь, что мне в тебе нравится, -- доверительно сказал хемуль, --
то, что ты такой молчаливый. Можно подумать, что ты очень умный. Мне хо-
чется поговорить о моей лодке.
   Туман начал редеть и подниматься, вот уже проступила  вначале  черная
земля, потом большие сапоги хемуля... Но голова его все еще оставалась в
тумане. Он чувствовал себя вроде бы как всегда, только вот с ушами  было
что-то неладное. От кофе в животе у него потеплело, он стал  вдруг  бес-
печным и весело сказал:
   -- Послушай, мы, кажется, понимаем друг друга. Лодка Муми-папы  вроде
бы стоит на причале у мостков возле купальни. Точно?
   И они стали вспоминать: мостки, узенькие, полузатонувшие, раскачиваю-
щиеся на темных сваях, купальню с остроконечной крышей, с красными и зе-
леными стеклами и крутой лесенкой, спускающейся к воде.
   -- Мне думается, лодку вряд ли там оставили, -- сказал  Снусмумрик  и
оставил кружку. Он подумал: "Они, наверно, уплыли на ней, но говорить  о
них с этим хемулем я не хочу".
   Но хемуль наклонился к нему и сказал серьезно:
   -- Надо пойти проверить. Лучше идти вдвоем, чтобы нам никто не мешал.
   Они пошли, и скоро их фигурки исчезли в тумане,  который  поднялся  и
поплыл над землей. В лесу он напоминал огромный белый  потолок,  опираю-
щийся на темные стволы деревьев. Это была неповторимая  и  торжественная
картина. Хемуль молчал и думал о своей лодке.
   Лодочная пристань ничуть не изменилась, парусная лодка исчезла.  Жижа
из водорослей и ила лежала выше уровня высокой воды, а маленький  челнок
был вытащен на берег к самому лесу. Временами в разрывах тумана отчетли-
во виднелись море, берег и небо. По-прежнему стояла удивительная тишина.
   -- Знаешь, что со мной происходит? -- воскликнул  хемуль,  --  что-то
совершенно... совершенно невероятное! У меня больше не болят уши.
   Ему вдруг ужасно захотелось довериться, откровенно рассказать о себе,
но от смущения он не мог найти нужные слова. Снусмумрик издал  неопреде-
ленный звук и пошел дальше. Вдоль всего берега, насколько хватало  глаз,
тянулась темная гряда, мокрая от воды, -- под грудой водорослей и трост-
ника скопилось все, что прилив и шторм выбросили на  берег.  Разбитые  в
щепки бревна были утыканы гвоздями и всякими покорежившимися железяками.
Море поглотило берег, подступив прямо к деревьям, и в их ветвях застряли
водоросли.
   -- Штормило, -- сказал Снусмумрик.
   -- Я стараюсь из всех сил, -- воскликнул хемуль за его спиной.
   Снусмумрик издал, как всегда, неопределенный звук, означавший, что он
слышал сказанные ему слова и добавить ему нечего.
   Они пошли по мосткам. Под ними медленно колыхалась  в  такт  движению
воды коричневая масса. Это были водоросли, оторванные  со  дна  волнами.
Внезапно туман растаял, и берег стал самым пустынным берегом на свете.
   -- Ты понимаешь? -- спросил хемуль.
   Снусмумрик сжал трубку зубами и уставился на воду.
   -- Угу, -- сказал он. И, немного погодя, добавил:  --  Мне  думается,
борта маленькой лодки нужно собирать внахлест.
   -- Да, -- согласился хемуль. -- Для маленьких лодок это гораздо  луч-
ше. И их нужно смолить, а не покрывать лаком. Я смолю лодку каждую  вес-
ну, прежде чем отправляюсь в плавание. Вот только с парусом  я  не  могу
решить, какой лучше: белый или красный. Белый - это всегда  хорошо,  так
сказать, классический цвет. Зато если подумать,  красный  парус  --  это
смело. Что ты на это скажешь? Может, красный это слишком вызывающе?
   -- Нет, почему же, -- отвечал Снусмумрик, -- пусть будет красный.
   Ему хотелось спать, хотелось лишь одного -- залезть в палатку и  зак-
рыться там ото всех.
   Хемуль всю дорогу рассказывал про свою лодку.
   -- У меня есть одна странность, -- говорил он. -- Все, кто любит лод-
ки, для меня ну просто родные. Взять, например, Муми-папу. В один  прек-
расный день он поднимает парус и уплывает. Вот так безо всяких, уплывает
и все! Совершенно свободный! Иногда, знаешь, мне кажется, что мы  с  ним
похожи. Правда, немножко, но все-таки похожи.
   Снусмумрик издал неопределенный звук.
   -- Да, в самом деле, -- спокойно продолжал хемуль, -- а ведь  недаром
его лодка называется "Приключение". В этом заключен большой смысл.
   Они расстались у палатки.
   -- Это было прекрасное утро, -- сказал хемуль. -- Спасибо, что ты ме-
ня слушал.
   Снусмумрик закрыл палатку. Оттого, что она была зеленая, каждому, кто
находился в ней, казалось, что снаружи всегда светит солнце.
   Когда хемуль подошел к дому, уже наступил день и никто не  знал,  что
хемулю подарило это утро. Филифьонка  отворила  окно,  чтобы  проветрить
комнату.
   -- Доброе утро! -- закричал хемуль. -- Я спал  в  палатке!  Я  слышал
ночные звуки!
   -- Какие звуки? -- спросила Филифьонка и закрепила крючком ставни.
   -- Ночные звуки, -- повторил хемуль. -- Я хочу сказать: звуки,  кото-
рые раздаются по ночам.
   -- Вот оно что, -- сказала Филифьонка.
   Она не любила окна, они ненадежны -- ветер их то распахивает, то  за-
пахивает... В северной гостиной было холоднее, чем за  окном.  Она  села
перед зеркалом и стала снимать бигуди. Ее слегка знобило. Она  думала  о
том, что окна у нее всегда выходят на север, даже в ее собственном доме.
И все-то у нее идет шиворот-навыворот: волосы не высохли как следует  (и
немудрено в такую-то сырость!), кудряшки повисли как проволока,  а  ведь
утренняя прическа -- такая важная вещь! Да еще Мюмла сюда явилась! В до-
ме пахнет сыростью и запустением и повсюду  лежит  пыль.  Комнаты  нужно
проветрить, устроить хороший сквозняк, нагреть побольше воды  и  сделать
генеральную уборку...
   Но стоило только Филифьонке подумать про генеральную уборку, как  го-
лова у нее закружилась, к горлу подступила тошнота, и на  одно  страшное
мгновение она повисла над пропастью. Она знала, что  никогда  больше  не
сможет заниматься уборкой. "Как же я стану жить, если не смогу  ни  уби-
раться, ни готовить еду? -- подумала она. -- Ведь на  свете  нет  больше
никакого стОящего занятия".
   Она спустилась с лестницы очень осторожно. Все сидели  на  веранде  и
пили кофе. Филифьонка оглядела их. Она взглянула на  помятую  шляпу  Он-
кельскрута, на нечесаную голову Мюмлы, на круглый затылок хемуля, слегка
покрасневший от утреннего холода. Вот они сидят тут все вместе. И до че-
го же красивые волосы у Мюмлы! И вдруг Филифьонка почувствовала страшную
усталость и подумала: "Они меня совсем не любят".
   Она вошла в гостиную и огляделась. Хемуль завел часы, постучал по ба-
рометру. Мебель стояла на своих местах, и все, что когда-либо происходи-
ло в этой гостиной, было чужое и непонятное и знать ее не хотело.
   Филифьонка вдруг бросилась в кухню  за  дровами.  Она  жарко  натопит
печь, согреет дом и всех, кто надумал поселиться в нем.
   -- Послушай, как там тебя зовут, -- закричал Онкельскрут, стоя у  па-
латки. -- Я спас предка! Моего приятеля -- предка! Она  забыла,  что  он
живет в печке. Как только она могла! А теперь лежит на кровати и плачет.
   -- Кто? -- спросил Снусмумрик.
   -- Ясное дело, эта, с горжеткой! -- воскликнул  Онкельскрут.  --  Вот
ужас-то!
   -- Она скоро успокоится, -- пробормотал Снусмумрик.
   -- Онкельскрут удивился. Он был очень разочарован. Он постучал палкой
по земле и сказал про себя много нехороших слов, потом  пошел  к  мосту.
Там сидела Мюмла и расчесывала волосы.
   -- Ты видела, как я спас предка? -- строго спросил он. -Еще  секунда,
и он бы сгорел.
   -- Но ведь он не сгорел, -- сказала Мюмла.
   -- Молодежь нынче ничего не понимает, вы какие-то бесчувственные. Вы,
похоже, и не  думаете  восхищаться  моим  поступком,  --  проворчал  Он-
кельскрут и вытащил из воды сачок. Он был пустой.
   -- Рыба в реке водится только весной, -- сказала Мюмла.
   -- Это не река, а ручей. Мой ручей, и в нем полно рыбы.
   -- Послушай, Онкельскрут, -- спокойно возразила Мюмла, -это и не  ре-
ка, и не ручей. Это речушка. Но раз семья муми-троллей называет  ее  ре-
кой, значит, это река. Что ты все споришь о том, чего нет и  никогда  не
было?
   -- Потому что так интереснее!
   А Мюмла все чесала и чесала свои волосы, и гребень шуршал, как  волны
по песчаному берегу, -- легко и равнодушно.
   Онкельскрут встал и сказал с большим достоинством:
   -- Если даже ты видишь, что это речушка, зачем говорить мне об  этом?
Что за кошмарные дети, зачем вы огорчаете меня?
   Мюмла очень удивилась и перестала причесываться.
   -- Ты мне нравишься, -- сказала она. -- Я вовсе не хотела тебя  огор-
чить.
   -- Хорошо, -- обрадовался Онкельскрут, - но тогда перестань  говорить
о том, что есть на самом деле, и дай мне видеть все так, как мне  прият-
но.
   -- Я постараюсь, -- обещала Мюмла.
   Онкельскрут был сильно взволновал. Он потопал к палатке и закричал:
   -- Эй ты там в палатке! Скажи: ручей это, река или речушка? Есть  там
рыба или нет? Когда ты, наконец, выйдешь оттуда и  заинтересуешься  хоть
чем-нибудь?
   -- Сейчас, -- сердито ответил Снусмумрик. Он внимательно прислушался,
но Онкельскрут больше ничего не сказал.
   "Надо идти к ним, -- подумал  Снусмумрик.  --  Неудобно.  И  зачем  я
только вернулся сюда, что у меня с ними общего, они ничего не понимают в
музыке. -- Он перевернулся на спину, потом лег на живот, зарылся мордоч-
кой в спальный мешок. Что бы он ни делал, они все равно являлись к  нему
в палатку, они все время были рядом --  беспокойные  глаза  хемуля,  Фи-
лифьонка, плачущая на кровати, хомса, который все время молчал, уставясь
в землю, разъяренный Онкельскрут.. Они были тут же, они засели у него  в
голове, и к тому же в палатке пахло хемулем. -- Надо  выйти  отсюда,  --
подумал Снусмумрик, -- лучше быть с ними, чем думать о них. И как они не
похожи на семью муми-троллей. С ними тоже было нелегко. Они были  повсю-
ду, они хотели все время разговаривать с  ним.  Но  с  ними  можно  было
чувствовать себя как будто наедине с самим собой. "Как же это им  удава-
лось? -удивился Снусмумрик. -- Ведь я был с ними каждое лето и не  заме-
чал, что они давали мне возможность побыть одному". -==12==-
   Хомса Тофт читал медленно и отчетливо:  "Словами  невозможно  описать
смятение, возникшее в то время, когда поступление электрических  зарядов
прекратилось. Мы имеем основание предполагать, что нумулит это одиночное
явление, которое, тем не менее, мы по-прежнему относим к  группе  Прото-
зоя, замедлил значительно свое  развитие  и  прошел  период  съеживания.
Свойство фосфоресцировать у него утратилось, и несчастное  существо  вы-
нуждено было прятаться в трещинах и глубоких расселинах,  служивших  ему
временным убежищем для защиты от окружающего мира".
   -- Так и есть, -- прошептал Тофт, -- теперь кто угодно может  обидеть
его, ведь в нем нет электричества. Теперь он все съеживается, съеживает-
ся и не знает, куда ему деваться...
   Хомса Тофт свернулся калачиком и начал рассказывать. Он позволил это-
му зверьку прийти в одну долину, где жил хомса, умевший делать  электри-
ческие бури. В долине светились белые и фиолетовые молнии.  Сначала  они
блистали вдали, потом подходили все ближе и ближе.
   Ни одна рыба не попалась в сачок Онкельскрута. Он  заснул  на  мосту,
надвинув шляпу на глаза. Рядом на каминном коврике лежала Мюмла и  смот-
рела на коричневые струи воды. Возле почтового ящика  сидел  хемуль,  он
что-то писал крупными буквами на фанерной доске.
   -- "Муми-дален -- Долина муми-троллей", -- прочитала  Мюмла.  --  Для
кого это ты пишешь? -- спросила она. --  Тот,  кто  придет  сюда,  будет
знать, куда он пришел?
   -- Это совсем не для кого-то, -- объяснил хемуль, -- это для нас.
   -- А зачем? -- удивилась она.
   -- Я и сам не знаю, -- пожал плечами хемуль и, подумав, сказал:
   -- Может, для того, чтобы знать наверняка. Ведь это особенное  назва-
ние, ты понимаешь, что я имею в виду?
   -- Нет, -- призналась Мюмла.
   Хемуль дописал последнюю букву, вынул из кармана большой гвоздь и на-
чал прибивать доску к перилам моста. Проснулся Онкельскрут  и  пробормо-
тал:
   -- Спасите предка...
   А из палатки выскочил Снусмумрик и закричал:
   -- Что ты делаешь? Сейчас же прекрати!
   Шляпа у него, как всегда, была надвинута на глаза.
   Никто раньше не видел, чтобы Снусмумрик вышел из себя, и  теперь  все
ужасно сконфузились и потупили глаза.
   -- Нечего расстраиваться! -- продолжал Снусмумрик с упреком. -- Неуж-
то ты не знаешь?..
   Каждый хемуль должен знать, что любой снусмумрик  ненавидит  объявле-
ния, которые что-либо воспрещают, это единственное, что может  разозлить
его, обидеть, вывести из себя. Вот Снусмумрик и вышел из себя. Он кричал
и вел себя ужасно глупо.
   Хемуль вытащил гвоздь и бросил фанеру в воду. Буквы быстро потемнели,
расплылись, и различить их было уже нельзя, объявление подхватил поток и
понес его дальше, к морю.
   -- Видишь, -- сказал хемуль, и в голосе у него не было прежнего  ува-
жения, -- доска уплыла. Может, это в самом деле не так  важно,  как  мне
казалось.
   Снусмумрик ничего не ответил, он стоял неподвижно. Вдруг он  подбежал
к почтовому ящику, поднял крышку и заглянул внутрь. Потом побежал дальше
к большому клену и сунул лапу в дупло.
   Онкельскрут вскочил на ноги и закричал:
   -- Ты ждешь письма?
   Не говоря ни слова, Снусмумрик подбежал к дровяному сараю,  опрокинул
чурбан для колки дров, распахнул дверь, и все увидели, что он шарит  ла-
пой по полочке у окна над верстаком.
   -- Никак ты ищешь свои очки? -- с любопытством спросил Онкельскрут.
   -- Я хочу, чтобы мне не мешали, -- ответил он, вышел из сарая и пошел
дальше.
   -- В самом деле! -- воскликнул Онкельскрут и заспешил  за  Снусмумри-
ком. -- Ты совершенно прав. Прежде я целыми днями искал  вещи,  слова  и
названия и не мог терпеть, когда мне пытались помочь. -- Он уцепился  за
плащ Снусмумрика и продолжал: -- Знаешь, что  они  говорили  мне  целыми
днями? "Где ты видел это в последний раз?" "Постарайся вспомнить" "Когда
это случилось?" "Где это случилось?" Ха-ха! Но теперь с этим  покончено.
Я забываю и теряю все, что хочу. Скажу тебе...
   -- Онкельскрут, -- сказал Снусмумрик, -- по осени рыба ходит у  бере-
га, а не на середине реки.
   -- Ручья, а не реки, -- радостно поправил  его  Онкельскрут.  --  Это
первое разумное слово из всех, что мне довелось услыхать сегодня.
   Он тут же побежал к реке, а Снусмумрик  продолжал  искать.  Он  искал
письмо Муми-тролля, прощальное письмо. Муми-тролль должен был бы его ос-
тавить, ведь он никогда не забывает сказать до свидания. Но все  тайники
были пусты.
   Лишь один Муми-тролль знает, как  нужно  писать  письмо  Снусмумрику.
По-деловому и коротко. Никаких там обещаний, тоски  и  прочих  печальных
вещей. А в конце что-нибудь веселое, чтобы можно было посмеяться.
   Снусмумрик вошел в дом и поднялся на второй  этаж,  отвинтил  круглый
деревянный шарик на лестничных перилах -- там тоже ничего не было.
   -- Пусто! -- сказала Филифьонка за его спиной. -- Если  ты  ищешь  их
драгоценности, то они не здесь. Они в платяном шкафу, а шкаф заперт.
   Она сидела на пороге своей комнаты, закутав лапы в  одеяло  и  уткнув
мордочку в горжетку.
   -- Они никогда ничего не запирают.
   -- Какой холод! -- воскликнула Филифьонка. -- За что вы меня не люби-
те? Почему не можете придумать для меня какоенибудь занятие?
   -- Ты можешь спуститься в кухню, -- пробормотал  Снусмумрик,  --  там
теплее.
   Филифьонка не отвечала. Откуда-то издалека донесся слабый раскат гро-
ма.
   -- Они ничего не запирают, -- повторил Снусмумрик.
   Снусмумрик подошел к платяному шкафу и отворил дверцу. Шкаф был пуст.
Он, не оглядываясь, спустился вниз по лестнице.
   Филифьонка медленно поднялась. Она видела, что в шкафу пусто.  Но  из
пыльной темноты шкафа шел отвратительный и странный запах -- удушающий и
сладковатый запах гнили.
   В шкафу не было ничего, кроме съеденной молью шерстяной прихватки для
кофейника и мягкого коврика серой пыли. А что это за следы на слое пыли?
Крошечные, еле заметные... Что-то жило в шкафу... Нечто вроде того,  что
ползает на месте сдвинутого с места камня, что шевелится  под  сгнившими
растениями. Теперь они уползли из этого шкафа  --  они  ползли,  шелестя
лапками, тихонько позванивая панцирями, шевеля щупальцами, извиваясь  на
белых мягких животиках...
   Она закричала:
   -- Хомса! Иди сюда!
   Хомса вышел из чулана. Растерянный, помятый, он недоуменно смотрел на
Филифьонку, словно не узнавал ее. Хомса раздул  ноздри  --  здесь  очень
сильно пахло электричеством, запах был свежий и резкий.
   -- Они выползли! -- воскликнула Филифьонка. -- Они жили здесь  и  вы-
ползли!
   Дверца шкафа скрипнула, и Филифьонка увидела, как в нем что-то опасно
блеснуло. Она вскрикнула. Но это было всего лишь зеркало  на  внутренней
стороне дверцы. В шкафу же было по-прежнему пусто.
   Хомса Тофт подошел ближе, прижав лапы ко  рту.  Глаза  у  него  стали
круглые и черные как уголь. Запах электричества становился все сильнее и
сильнее.
   -- Я выпустил его, -- прошептал он, -- он был здесь,  но  я  выпустил
его.
   -- Кого ты выпустил? -- со страхом спросила Филифьонка.
   Хомса покачал головой.
   -- Я не знаю, -- сказал он.
   -- Но ведь ты, наверно, их видел. Подумай хорошенько, -настаивала Фи-
лифьонка. -- Как они выглядели?
   Но хомса побежал в свой чулан и заперся. Сердце у него сильно  стуча-
ло, а по спине бегали мурашки. Стало быть это правда. Зверек пришел  сю-
да. Он здесь, в долине. Хомса открыл книгу на той самой странице и  стал
читать по складам быстро, как только мог: "Мы имеем основание  предпола-
гать, что его конституция приспособится к новым обстоятельствам и  осво-
ится в новой среде, после чего создадутся  предпосылки  для  возможности
его выживания. Далее существует вероятность, однако это лишь наше  пред-
положение, наша гипотеза, что через неопределенное  время  в  результате
развития этой особи, причем характер его развития абсолютно  неясен,  он
вступит в фазу нормального роста".
   Ничего не понимаю, -- прошептал хомса, -- одна болтовня. Если они  не
поторопятся, он пропадет.
   Он лег на книгу, зарыв лапы в волосы, и в отчаянье принялся  сбивчиво
рассказывать дальше. Он знал, что зверек становится все меньше и  меньше
и что выжить ему очень трудно.
   Гроза подходила все ближе, вспышки молнии сверкали здесь и там.  Неп-
рерывно слышался треск электричества, деревья дрожали, и зверек чувство-
вал: "Вот, вот, наконец-то!" Он все рос и рос. Вот опять засверкали мол-
нии, белые и фиолетовые. Зверек стал  еще  больше.  Он  стал  уже  такой
большой, что ему необязательно было принадлежать к какому-нибудь виду.
   Тофту стало легче. Он лег на спину и смотрел на окно  в  потолке,  за
которым виднелись сплошные серые тучи. Он слышал дальние раскаты  грома.
похожие на ворчание, идущее глубоко из горла, когда тебя хорошенько  ра-
зозлят.
   Медленно и осторожно спускалась Филифьонка вниз по лестнице. Она  ду-
мала, что все эти страшилища, скорее всего, держатся  вместе,  затаились
сплошной густой массой в какомнибудь сыром и темном углу. Или  тихо-тихо
сидят в какой-нибудь потаенной и гнилой осенней яме. А может  быть,  все
не так! Может, они забрались под кровати, в сапоги или еще куда-то?!
   "Какая несправедливость! -- думала Филифьонка. -- Никто из моих  зна-
комых не попадает в подобные истории. Никто, кроме меня!"
   Перепуганная, она помчалась длинными прыжками к палатке, дернула зак-
рытую дверцу и с отчаяньем прошептала:
   -- Открой, открой... Это я, Филифьонка!
   Только в палатке она почувствовала себя увереннее. Она опустилась  на
спальный мешок, обхватила колени лапами и сказала:
   -- Теперь они вышли на свободу. Их выпустили из  платяного  шкафа,  и
сейчас они могут быть где  угодно...  Миллионы  насекомых  притаились  и
ждут...
   -- А кто-нибудь еще видел их? -- осторожно спросил Снусмумрик.
   -- Конечно, нет! -- раздраженно ответила Филифьонка.  -Ведь  это  они
меня поджидают!
   Снусмумрик выколотил свою трубку и попытался найти подходящие  слова.
Удары грома послышались снова.
   -- Не вздумай говорить, что сейчас будет гроза, -- угрюмо сказала Фи-
лифьонка. -- Не говори, что насекомые давно уползли или что их вовсе  не
было или что они маленькие и безобидные, -мне это вовсе не поможет.
   Снусмумрик взглянул ей прямо в глаза и заявил:
   -- Есть одно место, куда они никогда не заползут, это кухня. Туда они
никогда не явятся.
   -- Ты в этом уверен? -- строго спросила Филифьонка.
   -- Я это знаю, -- заверил Снусмумрик.
   Снова ударил гром, теперь уже совсем близко. Снусмумрик  взглянул  на
Филифьонку и ухмыльнулся.
   -- Все-таки будет гроза, -- сказал он.
   И действительно, с моря пришла сильная гроза. Блистали белые и фиоле-
товые молнии, он никогда не видел так много  красивых  молний.  Внезапно
долина погрузилась во тьму. Филифьонка подобрала юбки, засеменила  через
сад к дому и захлопнула за собой кухонную дверь.
   Снусмумрик поднял мордочку и принюхался, воздух был холодный, как же-
лезо. Пахло электричеством. Теперь молнии струились параллельными  стол-
бами света и у самой земли рассыпались на большие  дрожащие  пучки.  Вся
долина была пронизана их ослепительным светом! Снусмумрик  топал  лапами
от радости и восхищения. Он ждал шквала ветра и дождя, но они не  прихо-
дили. Лишь раскаты грома раздавались между горными вершинами,  казалось,
огромные тяжелые шары катались взад и вперед по небу, и  пахло  паленым.
Вот раздался последний торжествующий аккорд, и  все  затихло.  Наступила
полная тишина, молнии больше не сверкали.
   "Удивительная гроза, -- подумал Снусмумрик, -- интересно, куда удари-
ла молния?"
   И в тот же миг раздался страшный рев, от которого  у  Снусмумрика  по
спине поползли мурашки. Кричали у излучины реки. Неужели молния  ударила
в Онкельскрута?
   Когда Снусмумрик прибежал туда,  Онкельскрут  подпрыгивал  на  месте,
держа обеими лапами окуня.
   -- Рыба! Рыба! -- орал он. -- Я поймал рыбу! Как ты думаешь, что луч-
ше: сварить его или зажарить? А есть здесь коптильня? Может  ли  кто-ни-
будь приготовить эту рыбу как следует?
   -- Филифьонка! -- сказал Снусмумрик и засмеялся. -- Одна  только  Фи-
лифьонка может приготовить твою рыбу.
   На стук филифьонка высунула свою дрожащую мордочку и пошевелила  уси-
ками. Она впустила Снусмумрика, задвинула засов и прошептала:  "Мне  ка-
жется, я справилась".
   Снусмумрик кивнул, он понял, что она имеет в виду не грозу.
   -- Онкельскрут впервые поймал рыбу, -- сказал  он.  -Правда  ли,  что
только хемули умеют ее готовить?
   -- Конечно, нет! -- воскликнула Филифьонка. -- Только филифьонки уме-
ют готовить рыбные блюда, и хемулю это известно.
   -- Но навряд ли ты сумеешь сделать так, чтобы ее хватило на всех,  --
с грустью возразил Снусмумрик.
   -- Вот как? Ты так думаешь? -- возмутилась Филифьонка и  бесцеремонно
выхватила у него из лап окуня. -- Хотела бы я видеть ту  рыбку,  которую
не смогла бы разделить на шесть персон! -- Она распахнула кухонную дверь
и сказала серьезным тоном: -- А теперь уходи, я не люблю, когда мне  ме-
шают во время готовки.
   -- Ага! -- воскликнул Онкельскрут, подглядывавший в дверную щель.  --
Стало быть, она может готовить! -- и вошел в кухню.
   Филифьонка опустила рыбу на пол.
   -- Но ведь сегодня день отца! -- пробормотал Снусмумрик.
   -- Ты уверен в этом? -- спросила Филифьонка с сомнением в голосе. Она
строго посмотрела на Онкельскрута и спросила: -- А у тебя есть дети?
   -- Нет ни одного ребенка! Я  не  люблю  родственников.  У  меня  есть
только правнуки, но их я забыл.
   Филифьонка вздохнула.
   -- Почему никто из вас не может вести себя  нормально?  С  ума  сойти
можно в этом доме. Уходите оба отсюда и не мешайте мне готовить ужин.
   Оставшись одна, она задвинула засов и очистила окуня, забыв обо  всем
на свете, кроме рецепта, как вкуснее приготовить рыбу.
   Эта короткая, но страшная гроза сильно наэлектризовала Мюмлу. От  во-
лос ее сыпались искры, и каждая маленькая пушинка на  ее  лапках  встала
дыбом и дрожала.
   "Теперь я заряжена дикостью, -- думала она, -- и не стану ничего  де-
лать. До чего же приятно делать то, что хочешь". Она свернулась на одея-
ле из гагачьего пуха -- как маленькая шаровая молния, как огненный  клу-
бок.
   Хомса Тофт стоял на чердаке и смотрел в окно; гордый,  восхищенный  и
немного испуганный, он смотрел, как в Долине муми-троллей сверкают  мол-
нии.
   "Это моя гроза, -- думал Тофт, -- я ее  сделал.  Я  наконец  научился
рассказывать так, что мой рассказ можно увидеть. Я рассказываю о послед-
нем нумулите, маленьком радиолярии, родственнике семейства Протозоя... Я
умею метать гром и молнии, я -- хомса, о котором никто ничего не знает".
   Он уже достаточно наказал Муми-маму этой грозой и  решил  вести  себя
тихо и никому, кроме себя, не рассказывать про нумулита. Ему нет дела до
электричества других -- у него была своя гроза.  Хомсе  хотелось,  чтобы
вся долина была совсем пустой, -- тогда у него было бы больше места  для
мечтаний. Чтобы придать очертания большой мечте,  нужны  пространство  и
тишина.
   Летучая мышь все еще спала на потолке, ей не было дела до грозы.
   -- Хомса, иди сюда, помоги-ка мне! -- донесся из сада возглас хемуля.
   Хомса вышел из чулана. Притихший, с начесанными на глаза волосами, он
спустился вниз, и никто не знал, что он держит в своих лапках грОзы, бу-
шующие в лесах, тяжелых от дождя.
   -- Вот это гроза так гроза! Тебе было страшно? -- спросил хемуль.
   -- Нет, -- ответил хомса.
   Ровно в два часа рыба Филифьонки была  готова.  Она  запрятала  ее  в
большой дымящийся коричневый пудинг. Вся  кухня  уютно  и  умиротворенно
благоухала едой и стала самым приятным и безопасным местом  в  мире.  Ни
насекомые, ни гроза сюда попасть  не  могли,  здесь  царила  Филифьонка.
Страх и  головокружение  отступили  назад,  ушли,  запрятались  в  самый
дальний уголок ее сердца.
   "Какое счастье, -- думала Филифьонка, -- я больше не смогу заниматься
уборкой, но я могу готовить еду. У меня появилась надежда!"
   Она открыла дверь, вышла на веранду и взяла блестящий  латунный  гонг
Муми-мамы. Она держала его в лапе и смотрела, как в  нем  отражалась  ее
ликующая мордочка, потом взяла колотушку с круглой деревянной  головкой,
обитой замшей, и ударила: "Динь-дон, динь-дон, динь-дон!  --  разнеслось
по всей долине. -Обед готов! Идите к столу!"
   И все прибежали с криком:
   -- Что такое? Что случилось?
   А Филифьонка спокойно ответила:
   -- Садитесь за стол.
   Кухонный стол был накрыт на шесть персон, и Онкельскруту было отведе-
но самое почетное место. Филифьонка знала: он все время стоял у  окна  и
беспокоился, что сделают с его рыбой. А сейчас Онкельскрута  впустили  в
кухню.
   -- Обед -- это хорошо! -- сказала Мюмла. -- А то сухарики  с  корицей
никак не идут к огурцам.
   -- С этого дня, -- заявила Филифьонка, -- кладовая закрыта.  В  кухне
распоряжаюсь я. Садитесь и кушайте, пока пудинг не остыл.
   -- А где моя рыба? -- спросил Онкельскрут.
   -- В пудинге, -- ответила Филифьонка.
   -- Но я хочу ее видеть! -- жалобно сказал он. -- Я хотел,  чтобы  она
была целая, я съел бы ее один!
   -- Фу, как тебе не стыдно! -- возмутилась Филифьонка. -Правда, сегод-
ня день отца, но это не значит, что можно быть таким эгоистом.
   Она подумала, что иногда нелегко угождать старикам и  следовать  всем
добрым традициям.
   -- Я не стану праздновать день отца, -- заявил Онкельскрут.  --  День
отца, день матери, день добрых хомс! Я не  люблю  родственников.  Почему
нам не отпраздновать день больших рыб?
   -- Но ведь пудинг очень вкусный, -- сказал хемуль  с  упреком.  --  И
разве мы не сидим здесь как одна большая счастливая семья? Я всегда  го-
ворил, что только Филифьонка умеет так вкусно готовить рыбные блюда.
   -- Ха-ха-ха! -- засмеялась польщенная Филифьонка. -- Ха-ха -ха! --  И
взглянула на Снусмумрика.
   Ели молча. Филифьонка суетилась между плитой и  столом:  подкладывала
еду на тарелки, наливала сок, добродушно ворчала, когда кто-нибудь  про-
ливал сок себе на колени.
   -- Почему бы нам не прокричать "ура!" в честь дня отца? -вдруг  спро-
сил хемуль.
   -- Ни за что, -- отрезал Онкельскрут.
   -- Как хотите, -- сказал хемуль, -- я только хотел сделать всем  при-
ятное. А вы забыли, что Муми-папа тоже отец? -- Он серьезно поглядел  на
каждого из сидевших за столом и добавил: -- У меня есть идея: пусть каж-
дый сделает приятный сюрприз к его возвращению.
   Все промолчали.
   -- Снусмумрик может починить мостки у купальни, -продолжал хемуль. --
Мюмла может выстирать одежду, а Филифьонка сделает генеральную уборку...
   Филифьонка даже уронила тарелку на пол.
   -- Ни за что! -- закричала она. -- Я больше никогда  не  буду  делать
уборку!
   -- Почему? -- удивилась Мюмла. -- Ведь ты любишь наводить чистоту.
   -- Не помню почему, -- ответила Филифьонка.
   -- Совершенно верно, -- заметил Онкельскрут, --  нужно  забывать  обо
всем, что тебе неприятно. Ну я пойду, порыбачу, и если поймаю  еще  одну
рыбу, съем ее один. -- И пошел, не сняв с шеи салфетку.
   -- Спасибо за обед, -- поблагодарил хомса и шаркнул лапкой.
   А Снусмумрик вежливо добавил:
   -- Пудинг был очень вкусный.
   -- Я рада, что тебе понравился, -- сказала Филифьонка  рассеяно.  Она
думала о другом.
   Снусмумрик зажег свою трубку и медленно направился  вниз  к  морю.  В
первый раз он почувствовал себя одиноким. Подойдя к купальне, он распах-
нул узкую рассохшуюся дверь. Пахнуло плесенью, водорослями и летним теп-
лом. Запах наводил тоску.
   "Ах домА! -- подумал Снусмумрик. Он сел на крутую лесенку, ведущую  к
воде. Перед ним лежало море, спокойное, серое, без единого островка.  --
Может, не так уж трудно найти Муми-тролля и вернуть домой. Острова  есть
на карте. Но зачем? -- думал Снусмумрик. -- Пусть себе прячутся.  Может,
они хотят, чтобы их оставили в покое".
   Снусмумрик больше не искал пять тактов, решив, что они  придут  сами,
когда захотят. Ведь есть и другие песни. "Может быть, я поиграю  немного
сегодня вечером", -- подумал он. -==13==-
   Стояла поздняя осень, и вечера были очень темные. Филифьонка не люби-
ла ночь. Нет ничего хуже -- смотреть в полный мрак, это  все  равно  что
идти в неизвестность совсем одной. Поэтому она всегда быстро-быстро выс-
тавляла ведро с помоями на кухонное крыльцо и захлопывала дверь.
   Но в этот вечер Филифьонка задержалась на крылечке. Она стояла, вслу-
шиваясь в темноту. Снусмумрик играл в своей палатке. Это была красивая и
странная мелодия. Филифьонка была музыкальна, хотя ни она сама, ни  дру-
гие об этом не знали. Она слушала затаив дыхание, забыв про страх. Высо-
кая и худая, она отчетливо выделялась на фоне освещенной  кухни  и  была
легкой добычей для ночных страшилищ. Однако ничего с ней  не  случилось.
Когда песня умолкла, Филифьонка глубоко вздохнула, поставила ведро с по-
моями и вернулась в дом. Выливал помои хомса.
   Сидя в чулане, хомса Тофт рассказывал: "Зверек притаился, съежившись,
за большим горшком у грядки с табаком для Муми-папы  и  ждал.  Он  ждал,
когда станет наконец большим, когда не надо будет огорчаться и ни с  кем
считаться, кроме себя самого. Конец главы". -==14==-
   Само собой разумеется, что ни в маминой, ни в папиной комнатах  никто
не спал. Окно маминой комнаты выходило на восток, потому что  она  очень
любила утро, а папина комната была обращена на запад -- он любил  помеч-
тать, глядя на вечернее небо.
   Однажды в сумерках хемуль прокрался в папину  комнату  и  почтительно
остановился в дверях. Это было небольшое помещение со скошенным потолком
-- прекрасное место для уединения. Голубые стены комнаты украшали  ветки
странной формы, на одной стене висел календарь с изображением  разбитого
корабля, а над кроватью была помещена дощечка с надписью: "Хайг. Виски".
На комоде лежали забавные камешки, золотой слиток и множество всяких ме-
лочей, которые оставляешь, если собираешься в дорогу. Под зеркалом стоя-
ла модель маяка с остроконечной крышей, маленькой  деревянной  дверью  и
оградой из латунных гвоздей под фонарем. Тут был даже  переносной  трап,
который Муми-папа сделал из медной проволоки. В каждое окошечко он вкле-
ил серебряную бумажку.
   Хемуль внимательно разглядывал все это, и все попытки  вспомнить  Му-
ми-папу были напрасными. Тогда хемуль подошел к окну и поглядел на  сад.
Ракушки, окаймлявшие мертвые клумбы, светились в сумерках, а небо на за-
паде пожелтело. Большой клен на фоне золотого неба был черный, будто  из
сажи. Хемулю представлялась такая же картина в осенних сумерках,  что  и
Муми-папе.
   И тут же хемуль понял, что ему надо делать. Он построит для папы  дом
на большом клене! Он засмеялся от радости. Ну конечно же -- дом на дере-
ве! Высоко над землей, где будет привольно и романтично,  между  мощными
черными ветвями, подальше от всех. На крышу он поставит  сигнальный  фо-
нарь на случай шторма. В этом домике они с папой  будут  сидеть  вдвоем,
слушать, как зюйд-вест колотится в стены, и беседовать обо всем на  све-
те, наконец-то бе-се-до-вать. Хемуль выбежал в сени и закричал: "Хомса!"
   Хомса тотчас вышел из чулана.
   -- Когда хотят сделать что-то толковое,  --  пояснил  хемуль,  --  то
всегда один строит, другой носит доски, один забивает  новые  гвозди,  а
другой вытаскивает старые. Понятно?
   Хомса молча смотрел на него. Он знал, что именно  ему  отведена  роль
"другого".
   В дровяном сарае лежали старые  доски  и  рейки,  которые  семья  му-
ми-троллей собирала на берегу. Хомса начал вытаскивать гвозди.  Посерев-
шее от времени дерево было плотное и твердое, ржавые гвозди крепко сиде-
ли в нем. Из сарая хемуль пошел к клену, задрал морду вверх и  стал  ду-
мать.
   А хомса не разгибая спины продолжал вытаскивать гвозди. Солнечный за-
кат стал желтый, как огонь, а потом стал темнеть. Хомса рассказывал  сам
себе про зверька. Он рассказывал все лучше и лучше, теперь уже не слова-
ми, а картинками. Слова опасны, а зверек приблизился к очень важному мо-
менту своего развития -- он начал изменять свой вид,  преображаться.  Он
уже больше не прятался, он оглядывал все вокруг и прислушивался. Он полз
по лесной опушке, очень настороженный, но вовсе не испуганный...
   -- Тебе нравится вытаскивать гвозди? -- спросила Мюмла за его спиной.
Она сидела на чурбане для колки дров.
   -- Что? -- спросил хомса.
   -- Тебе не нравится вытаскивать гвозди, а ты все же делаешь это.  По-
чему?
   Хомса смотрел на нее и молчал. От Мюмлы пахло мятой.
   -- И хемуль тебе не нравится, -- продолжала она.
   -- Разве? -- возразил хомса и тут же стал думать, нравится ему хемуль
или нет.
   А Мюмла спрыгнула с чурбана и ушла. Сумерки быстро сгущались, над ре-
кой поднялся туман. Стало очень холодно.
   -- Открой! -- закричала Мюмла у кухонного окна. -- Я хочу погреться в
твоей кухне!
   В первый раз Филифьонке сказали "в твоей кухне", и она тут же открыла
дверь.
   -- Можешь посидеть на моей кровати, -- разрешила она, -только смотри,
не изомни покрывало.
   Мюмла свернулась в клубок на постели, втиснутой между плитой  и  мой-
кой, а Филифьонка нашла мешочек с хлебными корочками, которые семья  му-
ми-троллей высушила для птиц, и стала готовить  завтрак.  В  кухне  было
тепло, в плите потрескивали дрова, и огонь бросал  на  потолок  пляшущие
тени.
   -- Теперь здесь почти так же, как раньше, -- сказала Мюмла задумчиво.
   -- Ты хочешь сказать, как при Муми-маме? -- неосторожно уточнила  Фи-
лифьонка.
   -- Вовсе нет, -- ответила Мюмла, -- это я про плиту.
   Филифьонка продолжала возиться с завтраком. Она ходила по кухне  взад
и вперед, стуча каблуками. На душе у нее вдруг стало тревожно.
   -- А как было при Муми-маме?
   -- Мама обычно посвистывала, когда готовила, -- сказала Мюмла. -- По-
рядка особого не было. Иной раз они брали еду с собой и уезжали куда-ни-
будь. А иногда и вовсе ничего не ели. -Мюмла закрыла голову лапой и при-
готовилась спать.
   -- Уж я, поди, знаю маму гораздо лучше, чем ты, -отрезала Филифьонка.
   Она смазала форму растительным маслом, плеснула туда остатки  вчераш-
него супа и незаметно сунула несколько сильно  переваренных  картофелин.
Волнение закипало в ней все сильнее и сильнее. Под конец она  подскочила
к спящей Мюмле и закричала:
   -- Если бы ты знала, что мне известно, ты не спала бы без задних лап!
   Мюмла проснулась и молча уставилась на Филифьонку.
   -- Ты ничего не знаешь! -- зашептала Филифьонка с  остервенением.  --
Не знаешь, кто вырвался на свободу в этой долине. Ужасные  существа  вы-
ползли из платяного шкафа, расползлись во все стороны. И теперь они при-
таились повсюду!
   Мюмла села на постели и спросила:
   -- Значит, поэтому ты налепила липкую бумагу на сапоги? -Она зевнула,
потерла мордочку и направилась к двери. В дверях она обернулась:  --  Не
стоит волноваться. В мире нет ничего страшнее нас самих.
   -- Она не в духе? -- спросил Мюмлу Онкельскрут в гостиной.
   -- Она боится, -- ответила Мюмла и поднялась по лестнице. -- Она  бо-
ится чего-то, что спрятано в шкафу.
   За окном теперь было совсем темно. Все обитатели дома с  наступлением
темноты ложились спать и спали очень долго, все дольше и дольше,  потому
что ночи становились длиннее и длиннее. Хомса Тофт выскользнул откуда-то
как тень и промямлил:
   -- Спокойной ночи.
   Хемуль лежал, повернувшись мордой к стене. Он решил  построить  купол
над папиной беседкой. Его можно выкрасить в зеленый цвет, а  можно  даже
нарисовать золотые звезды. У мамы в комоде  обычно  хранилось  сусальное
золото, а в сарае он видел бутыль с бронзовой краской.
   Когда все уснули, Онкельскрут поднялся со свечой наверх.  Он  остано-
вился у большого платяного шкафа и прошептал:
   -- Ты здесь? Я знаю, что ты здесь, -- и очень осторожно потянул двер-
цу. Она вдруг неожиданно распахнулась. На  ее  внутренней  стороне  было
зеркало.
   Маленькое пламя свечи слабо освещало темную прихожую, но  Онкельскрут
ясно и отчетливо увидел перед собой предка. В руках у него  была  палка,
на голове шляпа, и выглядел он ужасно неправдоподобно. Пижама  была  ему
слишком длинна, на ногах гамаши. Он был без  очков.  Онкельскрут  сделал
шаг назад, и предок сделал то же самое.
   -- Вот как, стало быть ты не  живешь  больше  в  печке,  -сказал  Он-
кельскрут. -- Сколько тебе лет? Ты никогда не носишь очки?
   Он был очень взволнован и стучал палкой по полу в такт каждому слову.
Предок делал то же самое, но ничего не отвечал.
   "Он глухой, -- догадался Онкельскрут, -- глухой как пень. Старая раз-
валина! Но во всяком случае приятно встретиться с тем, кто понимает, ка-
ково чувствовать себя старым".
   Он долго стоял и смотрел на предка. Под конец он  приподнял  шляпу  и
поклонился. Предок сделал то же самое. Они расстались со взаимным уваже-
нием. -==15==-
   Дни стали короче и холоднее. Дождь  шел  редко.  Изредка  выглядывало
солнце, и голые деревья бросали длинные тени на землю, а по утрам и  ве-
черам все погружалось в полумрак, затем наступала темнота. Они не  виде-
ли, как заходит солнце, но видели желтое закатное небо и резкие  очерта-
ния гор вокруг, и им казалось, что они живут на дне колодца.
   Хемуль и хомса строили беседку для папы. Онкельскрут рыбачил,  и  те-
перь ему удавалось поймать примерно по две рыбы в день, а Филифьонка на-
чала посвистывать. Это была осень без бурь, большая гроза  не  возвраща-
лась, лишь откуда-то издалека доносилось ее слабое ворчанье, отчего  ти-
шина, царившая в долине, становилась еще более  глубокой.  Кроме  хомсы,
никто не знал, что с каждым раскатом грома  зверек  вырастал,  набирался
силы и храбрости. Он и внешне сильно изменился. Однажды вечером при жел-
том закатном свете он склонился над водой и впервые  увидел  свои  белые
зубы. Он широко разинул рот, потом стиснул  зубы  и  заскрипел,  правда,
совсем немножко, и при этом подумал: "Мне никто не нужен, я  сам  зубас-
тый".
   Теперь Тофт старался не думать о зверьке, -- он знал, что зверек про-
должал расти уже сам по себе.
   Тофту было очень трудно засыпать по вечерам, не рассказав  что-нибудь
себе самому, ведь он так привык к этому. Он все читал и читал свою  кни-
гу, а понимал все меньше и меньше. Теперь шли  рассуждения  о  том,  как
зверек выглядит внутри, и это было очень скучно и неинтересно.
   Однажды вечером в чулан постучала Филифьонка.
   -- Привет, дружок! -- сказала она, осторожно приоткрыв дверь.
   Хомса поднял глаза от книги и молча выжидал.
   Филифьонка уселась на пол рядом с ним и, склонив голову набок,  спро-
сила:
   -- Что ты читаешь?
   -- Книгу, -- ответил Тофт.
   Филифьонка глубоко вздохнула, придвинулась поближе к нему и спросила:
   -- Наверно, нелегко быть маленьким и не иметь мамы?
   Хомса еще ниже начесал волосы на глаза,  словно  хотел  в  них  спря-
таться, и ничего не ответил.
   -- Вчера вечером я вдруг подумала о тебе, -- сказала она искренне. --
Как тебя зовут?
   -- Тофт, -- ответил хомса.
   -- Тофт, -- повторила Филифьонка. -- Красивое имя.  --  Она  отчаянно
подыскивала подходящие слова и сожалела, что так мало знала о детях и не
очень-то любила их. Под конец сказала: -Ведь  тебе  тепло?  Тебе  хорошо
здесь?
   -- Да, спасибо, -- ответил хомса Тофт.
   Филифьонка всплеснула лапами, она попыталась заглянуть ему в мордочку
и спросила умоляюще:
   -- Ты совершенно уверен в этом?
   Хомса попятился. От нее пахло страхом.
   -- Может быть... -- торопливо сказал он, -- мне бы одеяло...
   Филифьонка вскочила.
   -- Сейчас принесу! -- воскликнула она. -- Подожди немного. Сию  мину-
ту... -- Он слышал, как она сбегала вниз по лестнице и  потом  поднялась
снова. Когда она вошла в чулан, в лапах у нее было одеяло.
   -- Большое спасибо, -- поблагодарил хомса и шаркнул лапкой. --  Какое
хорошее одеяло.
   Филифьонка улыбнулась.
   -- Не за что! -- сказала она. -- Муми-мама сделала бы то же самое. --
Она опустила одеяло на пол, постояла еще немного и ушла.
   Хомса как можно аккуратнее свернул ее одеяло и положил его на  полку.
Он заполз в бредень и попытался читать дальше. Ничего не  вышло.  Тогда,
он захлопнул книгу, погасил свет и вышел из дома.
   Стеклянный шар он нашел не сразу. Хомса пошел не в ту сторону,  долго
плутал между стволов деревьев, словно был в саду первый раз. Наконец  он
увидел шар. Голубой свет в нем погас; сейчас шар был  наполнен  туманом,
густым и темным туманом, почти таким же непроглядным, как сама ночь!  За
этим волшебным стеклом туман быстро мчался, исчезал, засасывался вглубь,
кружился темными кольцами.
   Хомса пошел дальше, по берегу реки, мимо папиной табачной грядки.  Он
остановился под еловыми ветвями возле большой топи, вокруг шелестел  су-
хой камыш, а его сапожки вязли в болоте.
   -- Ты здесь? -- осторожно спросил он. -- Как ты чувствуешь себя,  ма-
лыш нумулит?
   В ответ из темноты послышалось злое ворчанье зверька.
   Хомса повернулся и в ужасе бросился бежать. Он бежал  наугад,  споты-
кался, падал, поднимался и снова мчался. У палатки он  остановился.  Она
спокойно светилась в ночи, словно зеленый фонарик. В палатке сидел Снус-
мумрик, он играл сам для себя.
   -- Это я, -- прошептал хомса, входя в палатку.
   Он никогда раньше здесь не был. Внутри приятно пахло трубочным  таба-
ком и землей. На баночке с сахаром горела свеча, а на  полу  было  полно
щепок.
   -- Из этого я смастерю деревянную ложку, -- сказал Снусмумрик. --  Ты
чего-то испугался?
   -- Семьи муми-троллей больше нет. Они меня обманули.
   -- Не думаю, -- возразил Снусмумрик. -- Может, им просто нужно немно-
го отдохнуть. -- Он достал свой термос и наполнил чаем  две  кружки.  --
Бери сахар, -- сказал он, -- они вернутся домой когда-нибудь.
   -- Когда-нибудь! -- воскликнул хомса. -- Они должны вернуться сейчас,
только она нужна мне, Муми-мама!
   Снусмумрик пожал плечами. Он намазал два бутерброда и сказал:
   -- Не знаю, кого из нас мама любит.
   Хомса не промолвил больше ни слова. Уходя, он слышал, как  Снусмумрик
кричит ему вслед:
   -- Не делай из мухи слона!
   Снова послышались звуки губной гармошки. На  кухонном  крыльце  хомса
увидел Филифьонку. Она стояла возле ведра с помоями и слушала. Хомса ос-
торожно обошел ее и незаметно проскользнул в дом. -==16==-
   На другой день Снусмумрика пригласили на воскресный обед. В  четверть
третьего гонг Филифьонки позвал всех к обеду. В половине третьего  Снус-
мумрик воткнул в шляпу новое перо и направился к дому. Кухонный стол был
вынесен на лужайку, и хемуль с хомсой расставляли стулья.
   -- Это пикник, -- пояснил мрачно Онкельскрут. -- Она говорит, что се-
годня мы может делать все, что нам вздумается.
   Вот Филифьонка разлила по тарелкам овсяный суп. Дул холодный ветер, и
суп покрывался пленкой жира.
   -- Ешь, не стесняйся, -- сказала Филифьонка и погладила хомсу по  го-
лове.
   -- Почему это мы должны обедать на дворе? --  жаловался  Онкельскрут,
показывая на жирную пленку в тарелке.
   -- Жир тоже нужно съесть, -- приказала Филифьонка.
   -- Почему бы нам не уйти на кухню? -- затянул опять Онкельскрут.
   -- Иногда люди поступают, как им вздумается, -- отвечала  Филифьонка,
-- берут еду с собой или просто не едят! Для разнообразия!
   Обеденный стол стоял на неровном месте, и хемуль, боясь пролить  суп,
держал свою тарелку двумя лапами.
   -- Меня кое-что волнует, -- сказал он. -- Купол получается нехорошим.
Хомса выпилил неровные доски. А когда их начинаешь подравнивать, они по-
лучаются короче и падают вниз. Вы понимаете, что я имею в виду?
   -- А почему бы не сделать просто крышу? -- предложил Снусмумрик.
   -- Она тоже упадет, -- сказал хемуль.
   -- Терпеть не могу жирную пленку на овсяном супе, -- не  успокаивался
Онкельскрут.
   -- Есть другой вариант, -- продолжал хемуль, -- можно вовсе не делать
крышу. Я вот тут сидел и думал, что папа, может быть,  захочет  смотреть
на звезды, а? Как вы думаете?
   -- Это ты так думаешь! -- вдруг закричал Тофт. -- Откуда тебе  знать,
что папа захочет?
   Все разом перестали есть и уставились на хомсу.
   Хомса вцепился в скатерть и закричал:
   -- Ты делаешь только то, что тебе нравится! Зачем  ты  делаешь  такие
громоздкие вещи?
   -- Нет, вы только посмотрите, -- удивленно сказала  Мюмла,  --  хомса
показывает зубы.
   Хомса так резко вскочил, что стул опрокинулся, и, сгорая от смущения,
хомса залез под стол.
   -- Это хомса-то, такой славный, -- холодно сказала Филифьонка.
   -- Послушай, Филифьонка, -- серьезно заявила Мюмла, --  я  не  думаю,
что можно стать Муми-мамой, если вынесешь кухонный стол во двор.
   И Филифьонка вскипела.
   -- Только и знаете: "Мама -- то, мама -- это"! -- кричала Филифьонка,
вскакивая из-за стола. -- И что в ней такого особенного? Разве это поря-
дочная семья? Даже в доме не хотят наводить чистоту, хотя и могут. И да-
же самой маленькой записочки не пожелали оставить, хотя знали, что мы...
-- Она беспомощно замолчала.
   -- Записка! -- вспомнил Онкельскрут. -- Я видел  письмо,  но  куда-то
его запрятал.
   -- Куда? Куда ты его запрятал? -- спросил Снусмумрик.
   Теперь уже все встали из-за стола.
   -- Куда-то, -- пробормотал Онкельскрут. -- Я,  пожалуй,  пойду  опять
ловить рыбу, ненадолго. Этот пикник мне не нравится. В  нем  нет  ничего
веселого.
   -- Ну вспомни же, -- просил хемуль. -- Подумай. Мы тебе поможем.  Где
ты видел письмо в последний раз? Подумай, куда бы ты его  спрятал,  если
бы нашел сейчас?
   -- Я в отпуске, -- упрямо ответил Онкельскрут, -- и я  могу  забывать
все что хочу. Забывать очень приятно. Я собираюсь забыть все, кроме  не-
которых мелочей, которые очень важны. А сейчас я пойду и потолкую с моим
другом -- предком. Он-то знает. Вы только предполагаете, а мы знаем.
   Предок выглядел так же, как и в прошлый раз, но сейчас у него на  шее
была повязана салфетка.
   -- Привет! -- сказал Онкельскрут, покачав головой и притопывая. --  Я
ужасно огорчен. Ты знаешь, что они мне сделали? -- Он немного  помолчал.
Предок тоже покачивал головой и притопывал. -- Ты прав, -- продолжал Он-
кельскрут, -- они испортили мне отпуск. Я, понимаешь, горжусь  тем,  что
мне удалось так много всего забыть,  а  теперь  вдруг,  извольте,  велят
вспомнить! У меня болит живот. Я так зол, что у меня заболел живот.
   В первый раз Онкельскрут вспомнил про свои лекарства,  но  он  забыл,
куда их подевал.
   -- Они были в корзинке, -- повторил хемуль. -- Он  говорил,  что  ле-
карства у него в корзинке. Но корзинки в гостиной нет.
   -- Может быть, он забыл ее где-нибудь в саду, -- сказала Мюмла.
   -- Он говорит, что это мы виноваты! -- закричала Филифьонка.  --  При
чем тут я? А я-то еще угощала его горячим  смородиновым  соком,  который
ему так нравится!
   Она покосилась на Мюмлу и добавила:
   -- Я знаю, что Муми-мама подогревала сок, когда кто-нибудь болел.  Но
я все-таки сварила его на всякий случай.
   -- Прежде всего я прошу всех успокоиться, -- заявил хемуль,  --  и  я
скажу, что каждому нужно делать. Стало быть, речь идет  о  бутылочках  с
лекарствами, бутылочке коньяка, письме и восьми парах очков. Мы разделим
сад и дом на квадраты, и каждый из нас...
   -- Да, да, да, -- поддакнула Филифьонка. Она заглянула в гостиную и с
тревогой спросила: -- Как ты себя чувствуешь?
   -- Неважно, -- отвечал Онкельскрут. -- Как  можно  себя  чувствовать,
когда тебе предлагают суп с жирной пленкой и не дают ничего спокойно за-
бывать? -- Он лежал на диване, укрывшись целым ворохом одеял, на  голове
у него была шляпа.
   -- Сколько тебе лет, собственно говоря?  --  осторожно  спросила  Фи-
лифьонка.
   -- Умирать я пока не собираюсь, -- весело заявил он, -- а тебе-то са-
мой сколько лет?
   Филифьонка исчезла. Повсюду в доме открывались и  закрывались  двери,
из сада доносились крики и беготня. Все думали только об Онкельскруте.
   "Эта корзинка может оказаться где угодно", -- думал Онкельскрут  бес-
печно. В животе у него больше не крутило.
   Вошла Мюмла и примостилась к нему на край дивана.
   -- Послушай, Онкельскрут, -- сказала она, -- ты  такой  же  здоровый,
как я. Ничего у тебя не болит, сам знаешь.
   -- Возможно, -- отвечал он. -- Но я не встану до тех пор, пока мне не
устроят праздник. Совсем маленький праздник для такого пожилого, как  я,
и который справился с болезнью!
   -- Или большой праздник для Мюмлы, которая хочет танцевать!  --  так-
тично добавила Мюмла.
   -- Ничего подобного! Огромный праздник для меня и предка! Он уже  сто
лет ничего не праздновал. Сидит себе в шкафу и горюет.
   -- Если ты веришь этому, значит, можешь верить чему угодно, -- сказа-
ла Мюмла, ухмыляясь.
   -- Нашел, нашел! -- закричал за окном хемуль. Двери распахнулись, все
сбежались в гостиную, сгорая от любопытства. -- Корзина была под  веран-
дой! -- радостно объяснил хемуль. -- А лекарство стояло на другом берегу
реки.
   -- Ручья, -- поправил Онкельскрут. -- Сначала подайте мне лекарство.
   Филифьонка налила ему капельку в стакан, и все внимательно следили за
тем, как он пьет.
   -- Может, ты съешь по одной таблетке из каждого пакетика? -- спросила
Филифьонка.
   -- И не собираюсь, -- ответил Онкельскрут и со вздохом  откинулся  на
подушки. -- Только не вздумайте говорить мне неприятные вещи. Я все рав-
но не смогу окончательно выздороветь, пока мне не устроят праздник...
   -- Снимите с него ботинки, -- сказал хемуль. -- Тофт,  сними  с  него
ботинки. Это первое, что нужно сделать, когда болит живот.
   Хомса расшнуровал Онкельскруту ботинки и снял их. Из  одного  ботинка
от вытащил скомканную белую бумажку.
   -- Письмо! -- закричал Снусмумрик. Он осторожно расправил  бумажку  и
прочитал: "Будьте добры, не топите кафельную печь, там живет предок. Му-
ми-мама". -==17==-
   Филифьонка старалась не думать об удивительных существах, что жили  в
шкафу, и пыталась отвлечься, забыться за делами. Но по ночам она слышала
слабые, еле различимые шорохи, а иногда слышалось, как кто-то нетерпели-
во скребется по плинтусу. А однажды у ее изголовья тикали часы,  предве-
щавшие смерть.
   Самый приятный момент за целый день наступал для нее, когда она  уда-
ряла в гонг, созывая всех к столу,  и  когда  выставляла  в  темноте  на
крыльцо помойное ведро. Снусмумрик играл почти каждый вечер, и Филифьон-
ка хорошо запомнила все его мелодии. Однако она  насвистывала  их,  лишь
когда была уверена, что ее никто не слышит.
   Однажды вечером Филифьонка сидела на кровати и думала,  какой  бы  ей
найти предлог, чтобы не ложиться спать.
   -- Ты спишь? -- спросила Мюмла за дверью и, не дожидаясь ответа, вош-
ла в комнату.
   -- Мне нужна дождевая вода, вымыть голову, -- сказала она.
   -- Еще чего! -- ответила Филифьонка. -- По-моему, речной  водой  мыть
ничуть не хуже. Возьми из среднего ведра. А это вода из источника. Выпо-
лощешь дождевой. Да не лей на пол.
   -- Я вижу, ты пришла в себя, -- заметила Мюмла, ставя воду на  огонь.
-- Между прочим, такая ты намного симпатичнее. Я явлюсь  на  праздник  с
распущенными волосами.
   -- На какой это праздник? -- резко спросила Филифьонка.
   -- В честь Онкельскрута, -- ответила Мюмла. -- Разве  ты  не  знаешь,
что мы завтра устроим праздник в кухне?
   -- Вот оно что! Это для меня новость! -- воскликнула  Филифьонка.  --
Спасибо, что сказала! Стало быть, праздник, который устраивают,  оказав-
шись вместе, отрезанные от мира, сметенные ветром жизни в один стог. А в
самый разгар праздника гаснет свет, и когда его зажигают  снова,  видят,
что в доме одним гостем меньше...
   Мюмла с любопытством уставилась на Филифьонку.
   -- Иногда ты меня удивляешь. Недурно сказано. А потом  исчезают  один
за другим, и под конец остается лишь один кот, что сидит и умывает лапой
рот на их могиле!
   Филифьонка вздрогнула:
   -- Вода, должно быть, уже согрелась. А кота у нас нет.
   -- Его нетрудно раздобыть, -- сказала, ухмыльнувшись, Мюмла. -- Стоит
только пофантазировать немного, и будет тебе кот. -- Она сняла  кастрюлю
с огня и открыла дверь локтем. -Спокойной ночи, -- сказала она, -- и  не
забудь уложить волосы. Хемуль сказал, что ты сумеешь украсить кухню, что
у тебя артистический вкус. -- Тут Мюмла ушла, проворно закрыв дверь  но-
гой.
   Сердце Филифьонки сильно стучало. У нее хороший вкус, хемуль  сказал,
что у нее артистический вкус. Какое прекрасное слово! Она повторила  его
много раз про себя.
   Филифьонка взяла керосиновую лампу и отправилась в ночной тишине  ис-
кать украшения в стенном шкафу над маминым гардеробом. Картонки с бумаж-
ными фонариками и лентами стояли на своем обычном месте на самом  верху,
в правом углу. Они были нагромождены одна на другую и  закапаны  стеари-
ном. Пасхальные украшения, старые поздравительные открытки "С днем  рож-
дения!". На них сохранились надписи: "Моему любимому папе", "Дорогой Хе-
муль, поздравляю тебя с днем рождения", "Мы крепко  любим  свою  дорогую
крошку Мю", "Сердечно желаем тебе, Гафса, успехов в жизни". Видно, Гафсу
они не так сильно любили, как Мю. А вот и бумажные гирлянды.  Филифьонка
снесла их вниз в кухню и разложила на столике для мытья посуды. Она смо-
чила волосы, накрутила их на бигуди. При этом она все время насвистывала
один мотив, очень точно и правильно, о чем сама не подозревала.
   Хомса Тофт слышал, как они говорили о празднике, который хемуль назы-
вал вечеринкой. Он знал, что каждый должен будет выступить, и догадывал-
ся, что на вечеринке нужно быть общительным и приятным для  всей  компа-
нии. Он себя приятным не считал и хотел одного -- чтобы его  оставили  в
покое. Он пытался понять, отчего так разозлился тогда за воскресным обе-
дом. Тофта пугало, что в нем жил какой-то совсем другой хомса, вовсе ему
незнакомый, который может в один прекрасный день снова появиться и осра-
мить его перед всеми. После того воскресенья хемуль один строил свой дом
на дереве. Он больше не кричал на хомсу. И обоим им было неловко.
   "Как это я мог так сильно разозлиться на него?  -рассуждал  Тофт.  --
Злиться было вовсе не за что. Ведь раньше я ничего подобного за собой не
замечал. А тут злость поднялась во мне до краев и обрушилась  водопадом.
А ведь я всегда был таким добрым".
   И добрый хомса отправился к реке за водой. Он наполнил ведро и поста-
вил его у палатки. В палатке сидел Снусмумрик и мастерил деревянную лож-
ку, а может, и ничего не делал, просто молчал с умным  видом.  Все,  что
Снусмумрик делал и говорил, казалось умным и рассудительным.  Наедине  с
собой Тофт признавал, что ему не всегда понятно сказанное  Снусмумриком,
но идти к нему и спрашивать о чем-нибудь  не  решался.  Ведь  Снусмумрик
иной раз вовсе не отвечает на вопрос, знай, говорит себе про чай да  про
погоду. А то прикусит трубку и издаст неприятный неопределенный звук,  и
тебе начинает казаться, что ты сморозил какую-нибудь глупость.
   "Не пойму, почему это они им восхищаются, -- думал хомса, направляясь
в сад. -- Конечно, то, что он курит трубку, выглядит внушительно. А  мо-
жет, на них производит впечатление, что он уходит, не говоря ни слова, и
запирается в своей палатке. Но я ведь тоже ухожу и запираюсь, а  это  ни
на кого не производит впечатления. Видно потому, что я такой  маленький.
-Хомса долго бродил по саду в раздумьях. -- Мне не нужны друзья, которые
приветливы, хотя им нет до тебя дела, и они просто боятся выглядеть  не-
любезными. И трусливые друзья мне не нужны. Я хочу быть с тем,  кто  ни-
когда ничего не боится, с тем, кто бы меня любил, я хочу, чтобы  у  меня
была мама!"
   Он не заметил, как подошел к большим  воротам.  Осенью  они  казались
мрачными, здесь можно было спрятаться и ждать. Но хомса чувствовал,  что
зверька здесь больше не было. Он ушел своей  дорогой.  Поскрипел  своими
новыми зубами и ушел. А ведь это хомса Тофт дал зверьку зубы. Когда хом-
са проходил мимо Онкельскрута, тот проснулся и крикнул:
   -- У нас будет праздник! Большой праздник в мою честь!
   Хомса попробовал было проскользнуть мимо, но Онкельскрут  поймал  его
своей клюкой.
   -- Послушай-ка меня, -- сказал он. -- Я сказал хемулю, что предок  --
мой лучший друг, что он не был на празднике целых сто лет и что его обя-
зательно нужно пригласить! В качестве почетного гостя! Хемуль обещал. Но
я говорю вам всем, что мне без предка праздника не надо! Тебе ясно?
   -- Да, -- промямлил хомса. -- Ясно. -- Но сам думал о своем зверьке.
   На веранде, освещенной слабыми солнечными лучами, сидела Мюмла и рас-
чесывала свои волосы.
   -- Привет, хомсочка, -- сказала она, -- ты приготовил свой номер?
   -- Я ничего не умею, -- уклончиво ответил хомса.
   -- Иди-ка сюда, -- подозвала его Мюмла, -- тебя нужно причесать.
   Хомса послушно приблизился, и Мюмла принялась расчесывать его спутан-
ные волосы.
   -- Если бы ты причесывался хотя бы десять минут в день, волосы у тебя
были бы совсем неплохие. Они послушные, и цвет у них  приятный.  Так  ты
утверждаешь, что ничего не умеешь? Однако разозлиться ты  сумел.  Только
потом залез под стол и все испортил.
   Хомса стоял не двигаясь, ему нравилось, что его причесывают.
   -- Мюмла, -- робко спросил он, -- куда бы ты отправилась, если бы  ты
была большим злым зверем?
   Мюмла тут же ответила:
   -- Подальше от моря. В тот реденький лесок позади кухни.  Они  всегда
ходили туда, когда были не в духе.
   -- Ты хочешь сказать, когда ты не в духе? -- спросил он.
   -- Нет, я говорю про семью  муми-троллей.  Когда  кто-нибудь  из  них
злился или был в плохом настроении, то, чтобы его оставили в покое, отп-
равлялся в этот лесок.
   Хомса сделал шаг назад и закричал:
   -- Это неправда! Они никогда не злились!
   -- Стой спокойно! -- сказала Мюмла. -- Ты думаешь, я могу причесывать
тебя, когда ты вот так прыгаешь? А еще я скажу тебе, что иной раз и  па-
па, и мама, и Муми-тролль ужасно надоедали друг другу. Ну иди же сюда.
   -- Не пойду! -- воскликнул хомса. -- Мама вовсе не такая! Она  всегда
добрая и хорошая! -- И выбежал, громко хлопнув дверью.
   Мюмла просто дразнит его. Она ничего не знает про маму. Не знает, что
мама никогда не бывает злой.
   Филифьонка повесила последнюю гирлянду -- синюю --  и  оглядела  свою
кухню. Это была самая закопченная, самая грязная на  свете  кухня,  зато
художественно украшенная. Сегодня они будут ужинать  на  веранде  раньше
обычного. Сначала она подаст горячую уху, а  в  семь  часов  --  горячие
сандвичи с сыром и яблочный сок. Вино она отыскала в  папином  шкафу,  а
банку с сырными корочками -- на верхней полке в кладовке. На банке  была
наклейка: "Для лесных мышей".
   Тихонько насвистывая, Филифьонка изящными движениями  разложила  сал-
фетки, -- каждая салфетка была сложена в виде лебедя  (Снусмумрику  она,
разумеется, салфетку не положила, он ими не пользовался). На ее лоб  па-
дали крутые завитки, и было заметно, что брови у нее  накрашены.  Ничего
не скреблось за обоями, ничто не скреблось за плинтусами, и таинственные
часы перестали тикать. Сейчас ей было не до них, ей надо было  думать  о
своей программе. Она устроит  театр  теней  "Возвращение  семейства  му-
ми-троллей". "Это будет очень интересно и всем понравится", --  подумала
она. Она закрыла дверь в гостиную, а кухонную дверь заперла на задвижку.
Потом положила лист картона на кухонный стол и стала рисовать. Она нари-
совала лодку, в которой сидело четверо: двое взрослых, один подросток, а
третий совсем малыш. Самый маленький сидел у руля. Рисунок вышел не сов-
сем такой, какой хотелось бы Филифьонке, но переделывать она  не  стала.
Все равно идея была ясна. Закончив рисунок, она вырезала его и прикрепи-
ла гвоздиками к палке от метлы. Филифьонка работала быстро и уверенно  и
при этом все время насвистывала, причем не песенки Снусмумрика,  а  свои
собственные мотивы. Между прочим, она насвистывала  гораздо  лучше,  чем
рисовала или прибивала свои рисунки к палке.
   Наступили сумерки, и она зажгла лампу. Сегодня ей  не  было  грустно,
она была полна приятных ожиданий. Лампа бросала на  стену  слабый  свет,
Филифьонка подняла метлу с силуэтом семьи муми-троллей, сидящих в лодке,
и на обоях появилась тень. А теперь нужно прикрепить на  стену  простыню
-- белый экран, на котором силуэт поплывет по морю.
   -- Открой дверь! -- закричал Онкельскрут за дверью гостиной.
   Филифьонка чуть приоткрыла дверь и сказал в щелочку:
   -- Еще слишком рано!
   -- У меня важное дело! -- прошептал Онкельскрут. -- Я пригласил  его,
положил приглашение в шкаф. А это нужно поставить возле почетного места.
-- Он сунул в дверь большой мокрый букет -- цветы в сочетании с листьями
и мхом.
   Филифьонка глянула на увядшие растения и сделала гримасу.
   -- Чтобы никаких бактерий у меня в кухне!
   -- Но ведь это кленовые листья! Я их вымыл  в  ручье,  -возразил  Он-
кельскрут.
   -- Бактерии любят воду, -- отрезала  Филифьонка.  --  Ты  принял  ле-
карства?
   -- Неужели ты считаешь, что в праздник нужно принимать лекарства?  --
воскликнул Онкельскрут с презрением. -- Я забыл про них. А  знаешь,  что
случилось? Я опять потерял свои очки.
   -- Поздравляю, -- сухо заметила Филифьонка. -- Предлагаю тебе послать
букет прямо в шкаф, это будет вежливее.
   И она хлопнула дверью, правда, не очень громко. -==18==-
   И вот фонарики зажглись, красные, желтые и зеленые, они мягко отража-
лись в черных оконных стеклах. Гости  собрались  в  кухне,  торжественно
здоровались друг с другом и усаживались за стол. Но хемуль, стоя у спин-
ки своего стула, сказал:
   -- Сегодня у нас праздник в честь семьи  муми-троллей.  Прошу  вашего
позволения открыть его стихотворением, которое я написал по этому случаю
и посвятил его Муми-папе.
   Он взял листок бумаги и с большим чувством прочел:
   Скажи мне, что есть счастье -- тихая река,
   пожатье лапы или мирный вечер?
   Выплыть из тины, ила, тростника
   морскому ветру свежему навстречу?
   А что есть жизнь, мечта или волна?
   Большой поток иль туча грозовая?
   Вновь странной нежностью душа моя полна,
   но что мне делать с нею, я не знаю.
   Мир многолик, и он меня гнетет.
   Сжать твердо лапой руль,
   когда же сей счастливый миг придет?
   Хемуль, Муми-дален, декабрь
   Все зааплодировали.
   "Сей миг", -- повторил Онкельскрут, -- как приятно. Помню, так  гово-
рили, когда я был маленький.
   -- Одну минутку! -- сказал хемуль. -- Это не мне нужно  аплодировать.
Давайте помолчим полминуты в знак благодарности к семье муми-троллей. Мы
едим их припасы, вернее, то, что они оставили, бродим под их  деревьями,
дышим воздухом снисходительной дружбы и жизнелюбия. Минута молчания!
   -- Ты сказал полминуты! -- пробормотал Онкельскрут и стал считать се-
кунды. Все встали и подняли рюмки, момент был  торжественный.  "Двадцать
четыре, двадцать пять, двадцать шесть, -- считал Онкельскрут, у  него  в
тот день немного устали ноги.  --  Эти  секунды  должны  бы  быть  моими
собственными, ведь праздник-то, во всяком случае, мой, а  не  семьи  му-
ми-троллей. Им-то хорошо, у них живот не болит". Он был  недоволен,  что
предок опаздывал.
   В то время, как гости стояли, застыв на  минуту  в  честь  семьи  му-
ми-троллей, снаружи, откуда-то вроде бы с кухонной  лестницы,  донеслось
странное шуршание, словно кто-то крался, шаря руками по стене дома.  Фи-
лифьонка бросила быстрый взгляд на дверь -- она была заперта на  щеколду
-- и встретилась глазами с хомсой. Они оба подняли мордочки и молча при-
нюхались.
   -- Я предлагаю тост! -- воскликнул хемуль. -- Выпьем за хорошую друж-
бу!
   Гости отпили вино из рюмочек, рюмки были малюсенькие и очень красивые
-- на ножках, с полосочкой по краям. Потом все уселись.
   -- А теперь, -- сказал хемуль, -- программу продолжает  самый  непри-
метный из нас. Последний будет выступать первым, не правда ли, это спра-
ведливо, а, хомса Тофт?
   Хомса открыл книгу почти в самом конце и начал читать. Он  читал  до-
вольно тихо, делая паузы перед длинными словами. "Стр.227. То, что форма
существования вида, который мы пытаемся реконструировать, сохраняет  ха-
рактер травоядного в чисто физиологическом плане и одновременно его  от-
ношение к внешнему миру становится все более агрессивным, можно  считать
явлением исключительным. Что касается обострения внимания, быстроты дви-
жений, силы и прочих охотничьих инстинктов, сопровождающих обычно разви-
тие плотоядных, то таких изменений не произошло.  На  зубах  наблюдаются
тупые жевательные поверхности, когти чисто рудиментарные, зрение слабое.
Размеры его, однако, увеличились поразительно, что,  говоря  откровенно,
может причинить неприятности особи, в течение  тысячелетий  дремавшей  в
укромных щелях и пустотах. В данном случае мы, к нашему изумлению,  наб-
людаем форму развития, соединяющую в себе все  признаки  вегетарианца  с
чертами ленивого простейшего, наделенного слабо выраженной  и  абсолютно
необъяснимой агрессивностью".
   -- Какое там последнее слово? -- спросил Онкельскрут.  Он  все  время
сидел, приложив лапу к уху. Со слухом у него было все в порядке, пока он
знал, что будет сказано.
   -- "Агрессивностью" -- довольно громко ответила Мюмла.
   -- Не кричи, я не глухой, -- машинально сказал Онкельскрут, -- а  что
это такое?
   -- Когда кто-нибудь очень злится, -- пояснила Филифьонка.
   -- Ага, -- сказал Онкельскрут, -- тогда мне все ясно. Нам еще что-ни-
будь прочитают или, наконец, начнутся выступления? -Он начал волноваться
за предка. -- "Может, у него ноги устали,  может,  ему  по  лестнице  не
спуститься? Может, он обиделся, а может, просто уснул? Во всяком случае,
что-то стряслось, -сердито думал Онкельскрут. -- Эти старики просто  не-
возможные, когда им перевалило за сто. И невежливые к тому же..."
   -- Мюмла! -- протрубил хемуль. -- Позвольте представить Мюмлу!
   Мюмла ступала по полу застенчиво, но с большим достоинством. Ее  рас-
пущенные волосы доставали до колен, видно было, что она вымыла их  прек-
расно. Мюмла быстро кивнула Снусмумрику, и он заиграл.  Он  играл  очень
медленно, Мюмла подняла руки и закружилась, делая маленькие  неуверенные
шажки. Шуу-шуу-тиделиду -- выводила  губная  гармошка,  незаметно  звуки
слились в мелодию, зазвучали веселее, и Мюмла закружилась быстрее, кухня
наполнилась музыкой и движениями, а длинные рыжие волосы казались летаю-
щим солнцем. Какое это было великолепное зрелище! Никто не заметил,  что
огромный и тяжелый зверь бесцельно ползал вокруг дома -- один круг, дру-
гой, третий... не зная, что ему здесь надо. Гости отбивали такт и  пели:
тиделиду-тиделиду. Мюмла скинула сапожки, сбросила на пол  свой  платок,
бумажные гирлянды покачивались над теплой плитой,  все  хлопали  лапами.
Вот Снусмумрик издал громкий возглас, и номер закончился.
   Все закричали: "Браво! Браво!", а хемуль даже с искренним восхищением
сказал: "Огромное спасибо".
   -- Не за что! -- Мюмла смеялась, гордая и довольная. -Меня всегда тя-
нуло к танцам. Я не могла без них. И вам  надо  было  ко  мне  присоеди-
ниться.
   Филифьонка встала.
   -- "Не могу" и "надо" -- разные вещи, -- сказал она.
   Все взялись за свои рюмочки, думая, что за этим  последует  тост.  Но
обошлось без тоста, и все стали кричать, чтобы  Снусмумрик  сыграл  еще.
Только Онкельскрута больше ничего не интересовало, он сидел и сворачивал
свою салфетку, она становилась все более  твердой  и  маленькой.  Скорее
всего, предок обиделся. Почетного  гостя  нужно  привести  на  праздник,
прежде так было принято. Да, они поступили скверно.
   Вдруг Онкельскрут поднялся и ударил лапой по столу.
   -- Мы поступили очень плохо, -- сказал он. -- Начали праздник без по-
четного гостя, не помогли ему спуститься с лестницы. Вы  слишком  поздно
родились и не имеете никакого понятия об этикете. Вы за всю  свою  жизнь
не видели ни одной шарады! Я спрашиваю вас, что за вечер без шарад? Слу-
шайте, что я вам говорю! На таком вечере каждый  должен  показать  самое
лучшее, на что он только способен. И я сейчас покажу вам предка.  Он  не
устал. Ноги у него не больные. Но он рассержен!
   Пока Онкельскрут говорил, Филифьонка успела потихоньку подать каждому
горячие бутерброды с сыром. Онкельскрут проводил взглядом каждый бутерб-
род, поглядел, как он шлепался в тарелку, и громко крикнул:
   -- Ты мешаешь мне выступать!
   -- Ах, извини, -- сказала Филифьонка, -- но ведь они горячие,  только
что из духовки...
   -- Да берите свои бутерброды, -- нетерпеливо  продолжал  Онкельскрут,
-- только держите их за спиной, чтобы еще сильнее не обидеть  предка,  и
поднимите бокалы, чтобы выпить за него.
   Филифьонка подняла выше бумажный фонарик, а Онкельскрут открыл дверцу
шкафа и низко поклонился. Предок ответил ему таким же поклоном.
   -- Я не собираюсь представлять их тебе, -- сказал Онкельскрут. --  Ты
все равно забудешь, как их зовут, да это вовсе не так важно. -- Он  про-
тянул к нему свою рюмку, и она зазвенела.
   -- Ничего не понимаю! -- воскликнул хемуль. Мюмла  наступила  ему  на
ногу.
   -- Теперь вы чокнитесь с ним, -- сказал Онкельскрут и отошел в сторо-
ну. -- Куда он подевался?
   -- Мы слишком молодые, чтобы чокаться с ним, --  заявила  Филифьонка,
-- он может рассердиться...
   -- Давайте крикнем "ура!" в его честь! -- воскликнул хемуль. --  Раз,
два, три... Ура! Ура! Ура!
   Когда они возвращались в кухню, Онкельскрут повернулся к Филифьонке и
сказал ей:
   -- Не такая уж ты молоденькая.
   -- Да, да, -- рассеяно отвечала Филифьонка.
   Она подняла свою длинную мордочку и принюхалась. Затхлый запах,  отв-
ратительный запах гнили. Она взглянула на Тофта, а он отвернулся в  сто-
рону и подумал: "Электричество".
   Как приятно снова вернуться в теплую кухню!
   -- А сейчас я бы хотел поглядеть на фокусы, -- заявил Онкельскрут. --
Может кто-нибудь из вас достать кролика из моей шляпы?
   -- Нет, сейчас будет мой номер, -- с достоинством сказала Филифьонка.
   -- А я знаю, что будет! -- воскликнула Мюмла. -- Ужасная история  про
то, как один из нас выйдет из кухни и его съедят, потом другой выйдет  и
тоже будет съеден...
   -- Сейчас вы увидите театр теней, -- невозмутимо объявила Филифьонка,
-- представление называется "Возвращение".
   Она подошла к плите и повернулась  к  ним  спиной.  Повесила  большую
простыню на шест для сушеных хлебцев под потолком. После этого поставила
лампу за простыней на дровяной ларь, обошла кухню  и  погасила  один  за
другим фонарики.
   -- А когда свет снова зажгли, был уже съеден и последний, --  пробор-
мотала Мюмла.
   Хемуль шикнул на нее. Филифьонка уже исчезла за простыней, белевшей в
темноте. Все смотрели и ждали. Медленно и тихо, будто  шепот,  зазвучала
музыка Снусмумрика. И вот по белому полотну поплыла тень, черный  силуэт
корабля. На носу сидел кто-то маленький с прической, похожей на  лукови-
цу.
   "Это Мю, -- подумала Мюмла. -- Очень похоже на нее. Здорово сделано".
   Лодка медленно скользила по простыне, как по морю. Еще  ни  один  ко-
рабль не плыл по воде так тихо и легко. Потом появилась вся  семья:  Му-
ми-тролль, мама с сумкой, облокотившаяся на поручни, и папа. Он сидел на
корме и правил. Они плыли домой. (Однако руль получился какой-то неудач-
ный).
   Хомса Тофт смотрел только на маму.  Времени  было  достаточно,  чтобы
рассмотреть все подробно. Черные тени стали казаться разноцветными,  си-
луэты будто бы зашевелились. Снусмумрик все время играл, и когда  музыка
смолкла, все поняли, какая она была прекрасная. Семья  возвратилась  до-
мой.
   -- Это был настоящий театр теней, -- сказал Онкельскрут, --  я  видел
много таких представлений и хорошо помню их, но это -- самое лучшее.
   Занавес опустился, представление окончилось. Филифьонка задула кухон-
ную лампу, и в кухне стало темно. Все молча сидели в темноте и  ждали  с
удивлением.
   Вдруг из темноты послышался голос Филифьонки:
   -- Я не могу найти спички.
   И сразу же стало неуютно. Было слышно, как свистит  ветер,  казалось,
будто кухня расширилась, стены раздвинулись в стороны, и у зрителей  на-
чали мерзнуть ноги.
   -- Никак не могу найти спички! -- резко повторила Филифьонка.
   Стулья задвигались, кто-то что-то опрокинул, все вскочили, стали  на-
тыкаться друг на друга в темноте, кто-то запутался в простыне и  опроки-
нул стул. Хомса Тофт поднял голову -- теперь зверь был совсем  рядом  --
кто-то тяжелый терся о стену возле  кухонной  двери.  Послышался  глухой
раскат, загрохотал гром.
   -- Они уже здесь! -- закричала Филифьонка. -- Сейчас  они  вползут  к
нам!
   Хомса Тофт приложил ухо к двери, прислушался, но ничего,  кроме  шума
ветра, не услышал. Он толкнул задвижку и вышел, дверь бесшумно закрылась
за ним.
   Вот лампа снова зажглась. -- Снусмумрик нашел спички. Хемуль  застен-
чиво засмеялся:
   -- Взгляните-ка, -- воскликнул он, -- я наступил лапой на бутерброд!
   Кухня выглядела такой же, как всегда, но никому не хотелось садиться.
И никто не заметил, как хомса ушел.
   -- Оставим все как есть, -- нервно сказал Филифьонка, -пусть все  так
и стоит. Я вымою посуду завтра.
   -- Уж не собираетесь ли вы расходиться? -- воскликнул Онкельскрут. --
Сейчас предок лег спать и можно начинать веселиться!
   Но ни у кого не было охоты продолжать празднество. Пожелав друг другу
спокойной ночи, они поспешно и очень вежливо пожали друг  другу  лапы  и
тут же разошлись. Онкельскрут постучал тростью по полу, прежде чем уйти.
   -- Во всяком случае, я ухожу последним, -- сказал он.
   Выйдя на крыльцо, хомса остановился и замер  в  ожидании.  Небо  было
чуть светлее гор, которые волнистым контуром выделялись вокруг  Муми-да-
лена. Зверь не подавал признаков жизни,  но  хомса  чувствовал,  что  он
смотрит на него.
   -- Нумулит, -- тихонько позвал он его, --  милый  радиолярий.  Прото-
зоя...
   Но тот, видно, не понимал странных книжных  названий.  Скорее  всего,
зверь был растерян и не мог понять бормотания хомсы.
   Тофт огорчился, его тревожило, что нумулит мог отправиться куда глаза
глядят, а ведь он был слишком большой и слишком злой и в то же время  не
привык быть таким злым.
   Хомса неуверенно шагнул вперед и тут же почувствовал, что зверь  отс-
тупил назад.
   -- Ты не уходи, -- объяснил Тофт, -- просто отойди чуть подальше.
   Хомса пошел по траве. Зверь, неуклюжая, бесформенная громадина,  стал
пятиться назад, кусты под ним  трещали  и  ломались.  "Он  стал  слишком
большим, -- думал хомса. -- Теперь он пропадет".
   Вот затрещали кусты жасмина. Хомса остановился и зашептал:
   -- Не спеши, иди медленнее...
   Зверь заворчал в ответ. Послышался слабый шелест  дождя,  гроза  была
очень далеко. Они двигались дальше. Тофт все время разговаривал со своим
зверем. Вот они подошли к стеклянному шару, в этот  вечер  шар  был  яр-
ко-синим и за стеклом играли бурные волны.
   -- Послушай, -- сказал хомса, -- давай не будем кусаться.  Это  ни  к
чему. Уж ты поверь мне.
   Нумулит слушал хомсу, скорее, он только прислушивался к голосу хомсы.
Хомса замерз, сапожки у него промокли. Потеряв терпение, он сказал:
   -- Сделайся опять маленьким и спрячься! А не то пропадешь!
   И вдруг стеклянный шар потемнел. Бурные волны разверзлись,  образовав
глубокую пропасть, и снова сомкнулись. Стеклянный шар Муми-папы открылся
для растерявшегося нумулита. Зверь из отряда Протозоя сделался маленьким
и вернулся назад в свою стихию.
   Хомса Тофт возвратился в дом и прокрался к своему чуланчику. Он свер-
нулся калачиком на рыболовной сети и сразу уснул.
   Все ушли, а Филифьонка осталась стоять посреди кухни, занятая  своими
мыслями. Кругом царил беспорядок: гирлянды растоптаны, стулья переверну-
ты, повсюду капли стеарина.
   Она подняла с пола бутерброд, по рассеянности надкусила его и бросила
в помойное ведро. "Праздник удался на славу", -подумала она.
   Дождь припустил снова. Она прислушивалась, но не услышала ничего кро-
ме падающей с неба воды. Насекомые ушли.
   Филифьонка взяла со стола губную гармошку, которую  оставил  Снусмум-
рик, подержала ее в лапках, подождала. По-прежнему все  было  тихо.  Фи-
лифьонка поднесла гармошку к губам, подула в нее и стала водить  ее  ту-
да-сюда, прислушиваясь к звукам. Она села за кухонный  стол.  Ну-ка  как
там это: тидели-тидели... Это было непросто, она стала осторожно  искать
нужные звуки, нашла первый, а второй нашелся сам собой. Мелодия  то  ус-
кользала от нее, то  вновь  возвращалась.  Очевидно,  нужно  было  точно
знать, а не искать. Тидели, тидели -- вот уже их целая стайка, -- каждый
звук точно на своем месте.
   Не один час сидела Филифьонка за кухонным столом и играла  на  губной
гармонике все уверенней и вдохновенней. Звуки сливались в мелодию, а ме-
лодия становилась музыкой. Забыв обо всем на  свете,  Филифьонка  играла
песни Снусмумрика и свои собственные. Ей не было дела до  того,  слушает
ее кто-нибудь или нет. За окном в саду было тихо, все эти  ползучки  ис-
чезли, стояла обычная темна ночь, ветер крепчал.
   Филифьонка так и заснула за кухонным столом, уронив голову на  лапки.
Она проспала до самого утра, пока часы  не  пробили  половину  девятого;
тогда она проснулась, огляделась вокруг и сказала про себя: "Какой  бес-
порядок! Сегодня будет генеральная уборка". -==19==-
   Тридцать пять минут девятого, когда утро еще было погружено в  темно-
ту, стали открываться окна -- одно за другим, матрацы, покрывала и одея-
ла водружались на подоконники, по дому, поднимая густые облака пыли, гу-
лял отличный сквозняк.
   Филифьонка наводила порядок. Во всех котлах кипятилась на плите вода,
щетки, тряпки и тазы вылетали, пританцовывая, из шкафов, а балконные пе-
рила разукрасились коврами. Из всех генеральных уборок  эта  была  самая
генеральная. Обитатели дома, стоя на пригорке, смотрели с удивлением  на
Филифьонку, а она, повязав голову платком и обмотавшись три раза  огром-
ным маминым передником, сновала из дома на балкон и обратно.
   Снусмумрик вошел в кухню за своей губной гармошкой.
   -- Она лежит на полочке под плитой, -- сказала Филифьонка  мимоходом.
-- Я обращалась с ней очень осторожно.
   -- Если хочешь, можешь подольше подержать ее у себя, -неуверенно  за-
метил Снусмумрик.
   Но Филифьонка деловито ответила:
   -- Возьми. Я куплю себе новую. Да смотри, не наступи на мусор.
   До чего же приятно было снова заняться уборкой! Она знала точно,  где
прячется пыль. Мягкая, серая, довольная собой пыль пряталась в уголках и
думала, что лежит в полной безопасности, ха-ха! Большая метла Филифьонки
перевернула все вверх дном, вымела личинки моли, пауков,  сороконожек  и
прочих ползучих, и прекрасные реки горячей воды с мыльной  пеной  унесли
все это. Немало пришлось побегать с ведрами, но до чего же было весело.
   -- Люблю, когда женщины делают уборку, -- заявил Онкельскрут.  --  Вы
предупредили Филифьонку, чтобы она не трогала платяной шкаф предка?
   Но платяной шкаф был уже вымыт, к тому же вдвое старательнее, чем все
прочие вещи. Нетронутым оставалось только зеркало на внутренней  стороне
шкафа, и оно тускло светилось.
   Постепенно все вовлеклись в уборку, кроме Онкельскрута. Носили  воду,
выколачивали ковры, натирали пол. Каждый взялся мыть по  окну,  а  когда
все проголодались, то пошли в кладовку и съели  остатки  вечернего  пир-
шества. Филифьонка ничего не стала есть, она ни с кем не  разговаривала,
у нее не было на это времени и желания! Она то и дело насвистывала, лег-
кая и гибкая, она носилась как ветер, ей хотелось как бы наверстать упу-
щенное, восполнить то потерянное время, когда ею овладевали  одиночество
и страх.
   "Что это было со мной? Я сама была каким-то большим серым клубком пы-
ли... С чего бы это?" Этого она никак не могла вспомнить.
   Итак,  великолепный  день  генеральной  уборки  подошел  к  концу.  К
счастью, дождя в этот день не было. Когда спустились  сумерки,  все  уже
было расставлено по своим местам, все  было  чистым,  блестящим,  и  дом
удивленно смотрел во все стороны только что вымытыми оконными  стеклами.
Филифьонка сняла с головы платок и повесила на вешалку мамин передник.
   -- Вот так, -- вздохнула она. -- А теперь я поеду домой  и  наведу  у
себя порядок. Давно пора.
   Они сидели на веранде все вместе, было очень холодно, но предчувствие
скорого расставания, скорых перемен  удерживало  их,  не  давало  расхо-
диться.
   -- Спасибо тебе за уборку, -- сказал хемуль с искренним восхищением.
   -- Не за что меня благодарить, -- ответила Филифьонка. -Иначе я и  не
могла поступить. И ты могла бы сделать то же самое. Я тебе говорю,  Мюм-
ла.
   -- Ведь вот что странно, -- продолжал хемуль, -- иногда мне  кажется,
будто все, что мы говорим и делаем, все, что с нами происходит, уже было
с нами когда-то, а? Вы понимаете, что я хочу сказать? Все на свете одно-
образно.
   -- А почему все должно быть разнообразным? -- спросила Мюмла. --  Хе-
муль -- всегда хемуль, и с ним случается всегда одно и то же. А с мюмла-
ми иногда случается, что они быстренько уезжают, чтобы  им  не  пришлось
делать уборку! -- Она громко засмеялась и похлопала себя по коленкам.
   -- Неужто ты никогда не переменишься? -- спросила Филифьонка с  любо-
пытством.
   -- Да уж надеюсь! -- ответила Мюмла.
   Онкельскрут переводил взгляд с одной на другую,  он  очень  устал  от
уборки и от их пустой болтовни.
   -- Здесь холодно, -- сказал он. Потом с трудом  поднялся  и  пошел  в
дом.
   -- Вот-вот выпадет снег, -- заметил Снусмумрик.
   На следующее утро пошел первый снег. Маленькие и твердые снежинки вы-
белили все вокруг. Сильно похолодало. Филифьонка и  Мюмла  простились  с
остальными гостями на мосту. Онкельскрут еще не проснулся.
   -- Это было очень полезное время, -- сказал хемуль. -- Я надеюсь, что
мы когда-нибудь соберемся вместе с семьей мумитроллей.
   -- Да, да, -- рассеянно ответила Филифьонка.  --  Во  всяком  случае,
скажите, что фарфоровая ваза от меня. Кстати,  какой  марки  эта  губная
гармошка?
   -- "Гармония-2", -- сказал Снусмумрик.
   -- Счастливого пути, -- пробормотал хомса Тофт.
   А Мюмла добавила:
   -- Поцелуй Онкельскрута в мордочку. Да не забудь, что он любит огурцы
и что речку называет ручьем!
   Филифьонка взяла свой чемодан.
   -- И следите за тем, чтобы он принимал лекарства,  -строго  приказала
она. -- Хочет он того или нет. Сто лет -- не шуточки. Иногда можете уст-
раивать вечеринки.
   Филифьонка пошла вперед по мосту, не оглядываясь, не зная, идет ли за
ней Мюмла. Они исчезли в снежной завесе, окутанные печалью и  облегчени-
ем, которые всегда сопровождают расставание.
   Снег шел весь день, стало еще холоднее. Побелевшая земля, отъезд  Фи-
лифьонки и Мюмлы, чисто вымытый дом наложили на этот день отпечаток  не-
подвижности и задумчивости. Хемуль стоял и глядел на свое дерево,  потом
отпилил дощечку, положил ее на землю. Потом просто стоял  и  смотрел  по
сторонам. Несколько раз он входил в дом и постукивал по барометру.
   Онкельскрут лежал на диване в гостиной и думал о том, как все переме-
нилось. Мюмла была права. Он вдруг обнаружил, что ручей это не ручей,  а
извилистая, бурная река с заснеженными  берегами.  Он  больше  не  хотел
удить рыбу. Он положил себе на голову бархатную подушку и  стал  вспоми-
нать о том веселом времени, когда в ручье водилось много  рыбы,  а  ночи
были теплые и светлые и когда все время случалось что-нибудь интересное.
Приходилось бегать прямо-таки до ломоты в костях, чтобы успеть  за  всем
уследить, а спать и вовсе было некогда, разве что прикорнуть  ненадолго,
а как весело он смеялся тогда... Онкельскрут встал, чтобы побеседовать с
предком.
   -- Привет, -- сказал он, открыв дверцу шкафа. --  Снег  идет.  Почему
это теперь нет ничего интересного, а только так, одни пустяки? Куда  по-
девался мой ручей? -- Онкельскрут замолчал, ему надоело говорить с  тем,
кто никогда не отвечает на вопросы.
   -- Ты слишком стар, -- сказал Онкельскрут и постучал  тростью.  --  А
теперь, когда пришла зима, ты еще больше состаришься. Зимой всегда ужас-
но стареешь, -- и Онкельскрут взглянул на своего друга и еще подождал.
   Все двери верхнего этажа были распахнуты в  пустые,  начисто  вымытые
комнаты, воздух был чист и свеж, уютного легкого беспорядка как не быва-
ло, ковры расположились строгими серьезными прямоугольниками, и на  всем
лежал отпечаток холода и снежного зимнего света.
   Онкельскрут почувствовал себя всеми забытым и закричал:
   -- Что? Скажи хоть что-нибудь!
   Но предок не отвечал, он стоял в своей не по росту большой  пижаме  и
молча таращил на Онкельскрута глаза.
   -- Вылезай из своего шкафа, -- строго сказал Онкельскрут. -- Они  тут
все переделали по-своему, и теперь только мы с тобой знаем, как все выг-
лядело сначала! -- И Онкельскрут довольно сильно ткнул предка тростью  в
живот. Послышался звон разбитого стекла --  старое  зеркало  треснуло  и
рассыпалось; только в одном длинном узком осколке Онкельскрут успел  за-
метить озадаченное выражение лица предка, но и  эта  зеркальная  полоска
тут же упала, и на Онкельскрута глядел теперь лишь коричневый лист  кар-
тона, который не мог ему сказать вовсе ничего.
   -- Вот оно что, -- пробормотал Онкельскрут и пошел не оглядываясь. Он
был очень рассержен.
   Онкельскрут сидел на кухне у плиты и, глядя на огонь,  размышлял.  За
столом в кухне сидел хемуль, а перед ним была разложена груда чертежей.
   -- Тут что-то не так со стенами, -- сказал хемуль. -- Они  получаются
какие-то кривые и все время рушатся. Их просто невозможно приспособить к
веткам.
   "Может, он залег в спячку?" -- думал о своем Онкельскрут.
   -- Собственно говоря, -- продолжал хемуль, -- собственно  говоря,  не
очень-то приятно быть запертым в четырех стенах. Просто  так  сидеть  на
дереве, пожалуй, приятнее, ночью можно озираться по сторонам  и  видеть,
что творится вокруг, не правда ли?
   -- Наверное, важные события происходят весной, -- сказал  Онкельскрут
сам себе.
   -- Что ты говоришь? -- спросил хемуль. -- Правда, так будет лучше?
   -- Нет, -- отвечал Онкельскрут, хотя не слышал, о чем говорит хемуль.
Наконец-то он понял, что ему надо делать. Все очень просто --  надо  пе-
репрыгнуть через зиму и сделать  большой  шаг  прямо  в  апрель.  Нечего
расстраиваться, на это нет никаких причин! Надо лишь устроить себе  уют-
ную ямку для зимней спячки и пусть себе все в мире идет своим чередом. А
когда он проснется, все будет так, как и должно быть. Онкельскрут  пошел
в кладовую, поднял крышку с суповой миски, в которой лежали еловые игол-
ки, он очень повеселел, ему вдруг ужасно захотелось спать. Он прошел ми-
мо погруженного в размышления хемуля и сказал:
   -- Привет! Я залегаю в спячку.
   -- Привет, привет! -- рассеянно ответил хемуль. Он  поднял  мордочку,
поглядел в след Онкельскруту, потом снова  принялся  ломать  голову  над
сложной задачей: как смастерить дом на ветвях клена.
   В этот вечер небо было совсем чистое. Хомса шел по саду и тонкий  ле-
док трещал под его лапами. Долина наполнилась морозной  тишиной,  на  ее
склонах поблескивал снег. Стеклянный шар был пуст. Теперь он стал  обык-
новенным голубым стеклянным шаром. Но черное небо было полно звезд,  они
искрились и сияли миллионами алмазов, это были зимние звезды, излучавшие
холод.
   -- Вот и зима пришла, -- сказал хомса, входя в кухню.
   Хемуль решил, что беседка без стен уютнее, будет просто один пол;  он
облегченно вздохнул, свернул свои бумаги и сказал:
   -- Онкельскрут погрузился в спячку.
   -- Он взял с собой свои вещи? -- спросил хомса.
   -- На что они ему? -- удивленно ответил хемуль.
   Хомса знал, что весной после долгой спячки Онкельскрут станет гораздо
моложе, а сейчас ему нужно лишь, чтобы его оставили в  покое.  Но  хомса
подумал и о другом: ведь Онкельскруту будет важно узнать, что кто-то ду-
мал о нем, пока он спал. Поэтому он отыскал вещи Онкельскрута  и  сложил
их рядом со шкафом. Потом накрыл Онкельскрута одеялом из гагачьего  пуха
и хорошенько подоткнул его -- зима ведь может  быть  холодная.  В  шкафу
чувствовался аромат каких-то пряностей.  В  бутылочке  оставалась  капля
коньяка -- как раз хватит, чтобы освежиться в апреле. -==20==-
   После того как Онкельскрут устроился на зимнюю спячку в шкафу, в  до-
лине стало еще тише. Изредка раздавался стук молотка -- хемуль  мастерил
беседку в ветвях клена -- или стук топора у поленницы. Но большей частью
здесь было тихо. Все здоровались друг с другом и прощались, но  разгова-
ривать им не хотелось. Они ждали конца рассказа.
   Проголодавшись, каждый шел в кладовую подкрепиться. Кофейник все вре-
мя стоял на плите и не остывал.
   По правде говоря, тишина в долине была приятная, успокаивающая, и они
больше подружились теперь, когда встречались реже. Голубой шар был  сов-
сем пустой и готов был наполниться чем-то новым и неизвестным.  Станови-
лось все холоднее.
   А однажды утром случилось нечто неожиданное: пол  беседки  с  громким
треском обрушился вниз и большой клен стал таким же, как прежде, до  то-
го, как хемуль затеял это строительство.
   -- Как странно, -- сказал хемуль, -- мне опять начинает казаться, что
многое на свете повторяется (что со мною это уже было когда-то).
   Они стояли под кленом, все трое, и смотрели на обломки дома.
   -- Может быть, -- робко заметил Тофт, -- может быть, папе больше нра-
вится сидеть на ветке, а не в доме?
   -- Правильно говоришь! -- согласился хемуль. -- Скорее всего,  это  в
его вкусе, не правда ли? Я, конечно, мог бы вбить в  дерево  гвоздь  для
сигнального фонаря. Но, пожалуй, лучше просто повесить его на ветку.
   И они пошли пить кофе. На этот раз они пили чинно, все вместе и  даже
чашки поставили на блюдечки.
   -- Подумать только, как несчастье объединяет людей, -серьезно заметил
хемуль, помешивая ложечкой. -- И что же нам теперь делать?
   -- Ждать, -- сказал хомса Тофт.
   -- Ну это ясно, а что же делать лично мне? -- возразил хемуль. -- Те-
бе только и остается ждать их возвращения, со мной дело  обстоит  совсем
иначе.
   -- А почему это? -- спросил хомса.
   -- Не знаю, -- ответил хемуль.
   Снусмумрик налил еще кофе и сказал:
   -- После двенадцати поднимется ветер.
   -- Вот ты так всегда! -- возмутился хомса. -- Речь идет  о  том,  что
мне делать и что со мною будет, меня это так пугает, а ты твердишь себе:
будет снег или ветер, а то скажешь: "Дайте еще сахара"...
   -- Вот ты опять и разозлился, -- удивился хемуль. -- И что это на те-
бя находит? Хорошо, что хоть ты злишься редко.
   -- Не знаю, -- пробормотал Тофт. -- Я вовсе не разозлился, просто...
   -- Я подумал о парусной лодке, -- пояснил Снусмумрик. -Если после по-
лудня поднимется ветер, мы с хемулем могли бы покататься.
   -- Лодка течет, -- сказал хемуль.
   -- Нет, -- возразил Снусмумрик, -- я ее проконопатил. А в сарае нашел
парус. Хочешь покататься?
   Хомса опустил глаза и уставился на дно чашки, он чувствовал, что  хе-
муль испугался. Но хемуль сказал:
   -- Это было бы просто прекрасно.
   В половине первого подул ветер, правда, не сильный, но на море закуд-
рявились белые барашки. Снусмумрик  пришвартовал  лодку  к  мосткам  ку-
пальни, поставил шпринтовый парус и велел  хемулю  сесть  впереди.  Было
очень холодно, и они натянули на себя всю шерстяную одежду, какая была в
доме. Небо было ясное, окаймленное у горизонта  грядой  зимних  облаков.
Снусмумрик взял курс на мыс, лодка резко накренилась и набрала скорость.
   -- Его величество море! -- воскликнул  хемуль  дрожащим  голосом;  он
побледнел и испуганно глядел на поручни на подветренной  стороне,  почти
касавшиеся зеленой воды. "Так вот каково оно, -- думал он. -- Вот каково
плыть под парусом. Весь мир накреняется и кружится, а ты висишь на  краю
бездны. Тебе холодно и страшно, ты раскаиваешься, что пустился  в  путь,
но уже поздно. Хоть бы он только не заметил, как я трушу".
   Возле мыса парусник подхватила мертвая зыбь, которую  принесло  отку-
да-то издалека, Снусмумрик сделал поворот против ветра и продолжал путь.
   Хемуля замутило. Тошнота подкралась медленно и коварно;  сначала  хе-
муль стал зевать и глотать, потом вдруг  как-то  ослабел,  почувствовал,
что все его тело слабеет, и ему захотелось умереть.
   -- Теперь ты садись за руль, -- сказал Снусмумрик.
   -- Нет, нет, нет, -- прошептал хемуль и замахал  обеими  лапами,  эти
движения вызвали новый приступ боли у него в животе, ему показалось, что
несносное море перевернулось вверх дном.
   -- Возьми руль, -- повторил Снусмумрик и перебрался к средней скамье.
Руль беспомощно завертелся сам по себе, пока хемуль, спотыкаясь и  запи-
наясь о скамьи, добрался до кормы и вцепился в него посиневшими от холо-
да лапами. Парус забился -сейчас наступит конец всему свету, а  Снусмум-
рик сидел и спокойно смотрел вдаль.
   Хемуль повернул руль в одну сторону, потом в другую, парус хлопал,  в
лодку натекала вода, а Снусмумрик все смотрел на горизонт.  Хемулю  было
так плохо, что он не мог сосредоточиться и правил наугад, и  вдруг  дело
пошло на лад, парус наполнился  ветром,  и  лодка  уверенно  заскользила
вдоль берега по длинным волнам.
   "Теперь меня не вытошнит, -- думал хемуль. --  Я  крепкокрепко  держу
руль, и меня не вытошнит".
   Живот сразу успокоился. Хемуль не сводил взгляда с носа лодки,  кото-
рый то поднимался на волне, то опускался, то поднимался,  то  опускался.
"Пусть парусник плывет хоть на край света, только бы мне опять не  стало
худо, только бы меня не вырвало..." Хемуль не смел шевельнуть  ни  одним
мускулом, не смел изменить выражение мордочки, ни подумать о  чем-нибудь
другом. Он упорно смотрел на нос лодки, то взлетавшей,  подгоняемой  по-
путным ветром, то опускавшейся, и их уносило все дальше и дальше в море.
   Хомса Тофт вымыл посуду и застелил кровать хемуля. Потом собрал доски
для пола, лежавшие под кленом, и спрятал их за  дровяным  сараем.  После
этого сел за кухонный стол и, прислушиваясь к ветру, стал ждать.
   Наконец он услышал  голоса  в  саду.  Послышались  шаги  на  кухонном
крыльце, вошел хемуль и сказал:
   -- Привет!
   -- Привет, привет! -- ответил хомса. -- Сильный ветер был на море?
   -- Почти шторм. Сильный, свежий ветер.
   Мордочка у него все еще была зеленая, его знобило; он снял башмаки  и
носки и повесил сушиться над плитой. Хомса налил ему  кофе.  Они  сидели
друг против друга за кухонным столом, и обоим было неловко.
   -- Мне думается, -- сказал хемуль, -- мне думается, не пора ли  соби-
раться домой? -- Он чихнул и добавил: -- Между прочим, я правил лодкой.
   -- Может, ты соскучился по своей собственной лодке? -пробормотал хом-
са.
   Хемуль долго молчал и когда, наконец, заговорил, хомса почувствовал в
его голосе сильное облегчение.
   -- Знаешь что, -- сказал хемуль. -- Я скажу тебе кое-что. Ведь я пер-
вый раз в жизни плавал по морю!
   Хомса сидел, не поднимая головы, и хемуль спросил:
   -- Ты не удивляешься?
   Хомса покачал головой.
   Хемуль поднялся и стал взволнованно ходить по кухне.
   -- Какой ужас плыть под парусом, -- говорил он. -- Веришь ли, меня до
того укачало, что просто хотелось умереть и страшно было все время!
   Хомса Тофт взглянул на хемуля и сказал:
   -- Это, должно быть, ужасно!
   -- Точно! -- с благодарностью подхватил хемуль. -- Но я и виду не по-
дал Снусмумрику! Он сказал, что я хорошо правлю при попутном ветре и что
хватка у меня правильная. А я теперь понял, что не  стану  плавать.  Вот
странно-то, верно? Я вот только сейчас понял, что никогда больше не  за-
хочу управлять лодкой!
   Хемуль поднял мордочку и от души рассмеялся. Он с силой высморкался в
кухонное полотенце и заявил:
   -- Ну вот я и согрелся. Как только ботинки и носки высохнут,  отправ-
ляюсь домой. Воображаю, какая там неразбериха! Уйма дел накопилась.
   -- Ты что, будешь наводить чистоту? -- спросил Тофт.
   -- Ясное дело, нет! -- воскликнул хемуль. -- Мне нужно позаботиться о
других. Ведь очень немногие могут сами разобраться в том, что им следует
делать и как поступать!
   Мост всегда был местом расставания. Ботинки и носки хемуля высохли, и
теперь он уходил. Шторм все еще не унимался, и редкие волосы хемуля раз-
вевались на ветру. Его стал одолевать насморк, а может он просто растро-
гался.
   -- Вот мое стихотворение, -- сказал  хемуль  и  протянул  Снусмумрику
листок бумаги. -- Я записал его на память. Ну это: "Скажи мне, что такое
счастье...", ты знаешь. Будь здоров, привет семье  муми-троллей.  --  Он
поднял лапу и пошел.
   Хемуль уже прошел мост, когда хомса Тофт нагнал его и спросил:
   -- Что ты собираешься делать с лодкой?
   -- С лодкой? -- повторил хемуль и, подумав немного, сказал: -- Подарю
ее. Подожду, пока не найду кого-нибудь подходящего.
   -- Ты хочешь сказать, того, кто мечтает плавать под парусом?
   -- Вовсе нет! -- отвечал хемуль. -- Просто тому, кому нужна лодка. --
Он снова помахал лапой, пошел дальше и исчез в березовой роще.
   Хомса глубоко вздохнул. Вот и еще один ушел. Скоро долина опустеет  и
будет принадлежать только семье муми-троллей и ему, хомсе Тофту. Проходя
мимо Снусмумрика, он спросила:
   -- А ты когда уйдешь?
   -- Посмотрим, -- ответил Снусмумрик. -==21==-
   Впервые вошел хомса Тофт в мамину комнату. Она была белая. Он  напол-
нил умывальник водой и поправил вязаное покрывало.  Вазу  Филифьонки  он
поставил на ночной столик. На стенах здесь не было никаких картин, и  на
комоде не было ничего, кроме блюдечка с  иголками,  резиновой  пробки  и
двух круглых камешков. На подоконнике хомса нашел складной нож. "Она за-
была его, -подумал он, -- этим ножом она вырезала лодочки из коры. А мо-
жет быть, у нее есть еще один ножик?" Хомса раскрыл лезвия -- и большое,
и маленькое, они совсем затупились, а шило сломалось. У ножа были еще  и
маленькие ножницы, но ими она редко пользовалась. Хомса пошел  в  сарай,
наточил нож, потом положил его назад на подоконник.
   Погода вдруг стала мягче, и ветер сменил направление на юго-западное.
"Это ветер муми-троллей, -- подумал Тофт. -- Я  знаю,  им  больше  всего
нравится юго-западный ветер".
   Темные тучи медленно поднялись над морем, небо стало тяжелым, и  было
видно, что облака наполнены снегом. Через несколько дней все вокруг уку-
тает белая зима, долины долго ждали ее, и вот она наконец пришла.
   Снусмумрик, стоя возле своей палатки, почувствовал перемену погоды  и
готов был отправиться в путь. Долину пора было закрывать.
   Медленно и спокойно вытащил он из земли  колышки  палатки  и  свернул
брезент. Погасил угли в костре. В этот день спешить ему было ни к чему.
   Теперь здесь было совсем чисто и пусто, только квадрат пожухлой травы
указывал на то, что на этом месте кто-то жил. На следующее  утро  и  это
пятно засыплет снегом.
   Он написал письмо Муми-троллю и опустил его в почтовый ящик.  Набитый
рюкзак стоял на мосту.
   Как только стало светлеть, Снусмумрик  отправился  искать  свои  пять
тактов и нашел их на берегу моря. Он перебрался через гряду водорослей и
прибитых морем щепок, остановился на песке и подождал. Они пришли к нему
сразу и были проще и красивее, чем он ожидал.  Потом  вернулся  назад  к
мосту -- песенка о дожде шла за ним, подходила к нему все ближе и ближе;
он взгромоздил рюкзак на спину и зашагал к лесу.
   В тот же вечер в стеклянном шаре засветился маленький немигающий ого-
нек. Семья муми-троллей, повесив штормовой  фонарь  на  верхушку  мачты,
держала путь к дому, чтобы залечь в зимнюю спячку. Зюйд-вест все не уни-
мался, темные тучи поднялись высоко и закрыли небо. Пахло снегом,  холо-
дом и чистотой.
   Хомса не удивился, найдя место, где стояла палатка, пустым.  Наверно,
Снусмумрик понял, что не кто иной, как Тофт должен встретить  семью  му-
ми-троллей, когда она вернется домой. Возможно, у Снусмумрика  было  еще
кое-что на уме, мелькнуло у хомсы в голове, но он тут же забыл об этом и
стал думать о самом себе.  Желание  встретить  муми-троллей  становилось
нестерпимым. Каждый раз, когда он думал о Муми-маме, у него начинала бо-
леть голова. Мечта о ней была такой прекрасной, нежной  и  утешительной,
что стала просто невыносимой. Вся  долина  стала  какой-то  ненастоящей,
дом, сад и река казались игрой теней на полотне, и хомса  уже  с  трудом
различал, что было на самом деле, а что ему только казалось.  Ему  приш-
лось ждать слишком долго, это рассердило его. Он сидел на кухонном  кры-
лечке, обхватив лапами коленки и сильно  зажмурясь.  Большие  незнакомые
картины проносились у него в голове, и ему вдруг стало страшно. Он вско-
чил и побежал: мимо огорода, мимо помойной  кучи  прямо  в  лес;  вокруг
вдруг стало темно, он очутился на задворках усадьбы, в некрасивом, ни на
что не годном лесу, именно в том, о котором  рассказывала  Мюмла.  Здесь
всегда царил полумрак. Деревья испуганно жались друг к  другу,  длинным,
тонким ветвям было слишком тесно, и они сплетались у хомсы над  головой.
Земля здесь походила на сморщенную мокрую кожу. Лишь  огненно-рыжая  за-
ячья капуста светила яркими огоньками, ее кустики поднимались из  черной
земли словно маленькие ручки, а узловатые стволы деревьев были облеплены
грибными наростами, похожими на белый и бежевый бархат. Это был какой-то
чужой мир. Хомса Тофт никогда не представлял его себе, у  него  не  было
для него названия. Здесь не было ни единой тропинки,  никто  никогда  не
отдыхал под деревьями. Это был недобрый лес, здесь бродили лишь с  мрач-
ными мыслями. Тофт вдруг с большим облегчением почувствовал, что все об-
разы, мелькавшие до этого в его голове, исчезли. Его рассказ о долине  и
счастливой семье поблек и куда-то уплыл,  уплыла  куда-то  и  Муми-мама,
стала далекой, чужой, он даже не мог представить себе, как она выглядит.
   Хомса Тофт пошел дальше в лес, нагибаясь под ветками, то  карабкался,
то проползал, не думая ни о чем, и в голове у него  было  пусто,  как  в
стеклянном шаре. По этому лесу ходила  Муми-мама,  когда  была  усталая,
сердита и хотела, чтобы ее оставили в покое; невесело бродила она наугад
в этой вечной тени... Хомса вдруг представил Муми-маму  совсем  иной,  и
это вовсе не удивило его. Он вдруг подумал: отчего  она  могла  расстро-
иться и чем ей можно было помочь?
   Вот лес поредел, и показались высокие серые горы, прорезанные  глубо-
кими мокрыми впадинами, эти болота в лощинах  тянулись  почти  до  самых
вершин. На мощных голых вершинах не было ничего, там гулял  ветер.  Небо
было огромное, а по нему бежали большие снежные облака. Хомса Тофт обер-
нулся -- долина лежала позади маленькой тенью. И тут он увидел  море  --
серое, громадное, испещренное белыми барашками до самого горизонта. Тофт
повернул мордочку к ветру. Теперь он наконец снова мог ждать.
   Лодку муми-троллей подгонял попутный ветер, и она шла прямо к берегу.
Она возвращалась с острова, на котором Тофт никогда не был. "Может,  они
сделают представление об этом острове, -- думал он, -- расскажут  о  нем
сами себе перед тем, как залечь в зимнюю спячку".
   Много часов подряд сидел хомса на горе и смотрел на море. Стало смер-
каться, земля погружалась в темноту, но он все еще мог различить  каждый
гребень волны. Перед тем как скрыться за горизонтом, солнце бросило  уз-
кий, холодный, по-зимнему желтый луч на гряду облаков, и весь  мир  стал
вдруг неприветливым и пустынным.
   Теперь хомса видел штормовой фонарь, который папа повесил  на  мачту.
Фонарь горел ровно, излучая мягкий теплый свет. Лодка была еще очень да-
леко. И хомсе хватило времени, чтобы спуститься лесом вниз и  пройти  по
берегу моря к лодочной пристани -- как раз чтобы успеть принять  носовой
фалинь.
   1970