Владимир Михановский
   ОКО ВСЕЛЕННОЙ
   НАХОДКА

                         Владимир Михановский

                            ОКО ВСЕЛЕННОЙ

                               Повесть

                              Исследование      планет      главной
                              последовательности   займет,   вероятно,
                              промежуток    времени    больший,    чем
                              предполагали наши соседи  по  Галактике.
                              Это, разумеется, объясняется  не  только
                              соображениями космической навигации,  но
                              и теми своеобразными условиями,  которые
                              сложились в звездной спирали.
                              #
                              Красильников В. Н. Основы космической
                                 навигации. Москва - Фомальгаут, 2112.

    Робот, возившийся с чаеваркой, блеснул выпуклым фотоэлементом.
    - Предки бывают только у живых существ, - заметил он.
    - И я так думал, пока не прочел эту книгу, - сказал Карранса.
    - А что за книга? - заинтересовался Стафо.
    - Седая древность, - махнул  рукой  Карранса.  -  Представь  себе,
напечатана на настоящей бумаге  из  целлюлозы.  Двадцать  первый  век,
эпоха освоения Марса. И знаешь, любопытная штука, я не знал  об  этом:
тогда создавали роботов на манер нашего Роба из белкового вещества,  и
на каждого ухлопывали массу сил,  средств  и  времени.  Потом  от  них
отказались. После одного случая.
    - Какого случая? - спросил Роб.
    - Для  освоения  Марса,   чтобы   помочь   первым   поселенцам   в
нечеловечески трудных условиях, учеными Зеленого  городка  был  создан
белковый  робот  Дор.  Это  была  сложнейшая   система,   на   которую
возлагались особые надежды. Но им не суждено было  осуществиться.  При
запуске Дора на Марс что-то там  в  корабле  не  так  сработало  -  до
причины впоследствии так и не докопались.  Так  или  иначе,  а  Дор  -
тю-тю! Вместо Марса улетел в открытый космос, - закончил Карранса.
    - Его спасли? - продолжал расспрашивать Роб.
    Карранса покачал головой:
    - Растаял навсегда, яко утренняя звезда.
    - Где эта книга? - спросил Роб. - Я должен ознакомиться с ней.
    - Возьми у Антуанетты, - сказал Карранса. - Но книга  ветхая,  еле
держится. Если потеряешь хоть страницу - Анта голову оторвет!..
    - У меня есть запасная, - невозмутимо заметил Роб, чем вызвал смех
у двух людей, пьющих чай.
    - Странная история, - пробормотал Стафо и отодвинул пустую чашку.
    - Кстати, я забыл еще об одной любопытной детали, -  хлопнул  себя
Карранса по лбу. - У человека, который сконструировал и воспитал Дора,
такая же фамилия, как у нашего капитана.
    - Санпутер?
    - Да.
    - Ты сказал капитану?
    - Нет, - покачал головой Карранса. -  Все  забывал,  да  и  случая
подходящего не было.
    - Зря не сказал, пилот, - вмешался в разговор робот. - А вдруг это
далекий предок капитана?
    - Мне это и в голову не пришло, - признался Карранса. - Мало ли на
свете людей с одинаковой фамилией? И потом, такая толща времени  между
ними!
    - А вдруг Роб прав? - сказал Стафо,  и  глаза  его  заблестели.  -
Представь себе,  протянуть  генеалогическую  ниточку  через  несколько
земных тысячелетий!
    - Скажи капитану об этом теперь, пилот, - посоветовал робот.
    - Только не теперь, -  покачал  головой  Стафо.  -  Чем-то  сильно
озабочен наш капитан. Никогда его таким не видел.  Не  знаешь,  в  чем
дело?
    - Понятия не имею, - пожал плечами Карранса с невинным видом.
    В этот миг слегка  щелкнул  видеофон,  и  чуть  хрипловатый  голос
капитана произнес:
    - Пилот Карранса, немедленно зайдите в головную рубку.
    На ходу  задергивая  "молнию"  комбинезона,  Карранса  бросился  к
выходу. Согласно  строгой  инструкции  выходить  из  каюты  в  коридор
пульсолета  можно  было  только  в  наглухо  закрытом  комбинезоне  со
специальным  устройством,  защищавшим  от  излучения:  в   той   части
пространства, которую сейчас пересекала "Рената", космические  лучи  -
эти "вечные странники" вселенной - были необычайно интенсивны...
    Капитан внешне был спокоен.
    - Отдохнули? - опросил он.
    - Немного, - ответил Карранса.
    - Посмотрите, -  кивнул  Карлос  Санпутер  на  индикатор  скорости
корабля.
    Часа за два до этого, когда Карранса по приказу капитана  увеличил
мощность центральных ионных двигателей, серебристая  точка  слилась  с
вертикалью на шкале. Теперь точка снова,  словно  нехотя,  отползла  в
сторону от вертикали.
    - Остается включить форсированный  режим.  Пойдем  на  пределе,  -
решил капитан.
    - А если снова... - не удержался Карранса.
    - Тогда сообщим о торможении "Ренаты" всему экипажу, -  решительно
ответил капитан.

                                * * *

    Самый большой  отсек  на  корабле  занимало  хозяйство  Антуанетты
Арпады, астробиолога. Дел у нее хватало. Одна из целей дальнего поиска
"Ренаты" состояла в исследовании  различных  космических  форм  жизни.
Необходимо было  проверить  фундаментальную  гипотезу  о  том,  что  в
пространстве  должны  обязательно  существовать  мельчайшие  опоры   -
зародыши "мировой жизни".  Да,  ради  такой  задачи  стоило  рисковать
жизнью, идти в опасный поиск.
    Девушке не надоедала однообразная, бесконечная работа. А вдруг вот
этот самый или следующий образец окажется  счастливым?  Она  тщательно
проверяла на биоустановке  бесчисленные  осколки  метеоритов,  которые
захватывались магнитными ловушками "Ренаты". Много образцов  доставлял
ей Стафо, молодой штурман, специально для этого совершавший вылазки на
внешнюю обшивку корабля. Они почти  ровесники  -  Стафо  лишь  на  год
старше Антуанетты... Несколько минут  назад  уверял  ее,  что  безумно
влюблен в древние книги, и просил что-то дать почитать - такой чудак!
    Книги были хобби Антуанетты. Много их, старинных сгустков мысли  и
давно отшумевших дел, бережно хранила она в заветном стеллаже. Тот  из
экипажа,  кто  не  хотел  иметь  дела  с  микропленкой,  обращался   к
Антуанетте  и  не  без  трепета  брал  в  руки  неуклюжий,   тщательно
подклеенный  и   обернутый   в   пластик   прямоугольник,   источавший
характерный запах старой бумаги.
    Занимаясь сложным экспериментом, в котором ей  помогало  несколько
манипуляторов, девушка не сразу обратила внимание на вспыхнувший экран
видеофона.
    - Всему экипажу "Ренаты"!.. Всему экипажу  "Ренаты"!..  Приказываю
немедленно собраться в Большой каюте. Наблюдение и  контроль  поручить
киберсхемам.
    Это было нечто из ряда вон выходящее. Обычно, отдавая  приказы  по
кораблю, капитан ограничивался видеофонной связью. Чуточку старомодный
ритуал сбора всего экипажа в Большой  каюте  был  необычным  и  потому
тревожил.
    Антуанетта замешкалась с установкой, ей жаль было прерывать  опыт.
Установив  строго  стационарный   режим   и   передоверив   наблюдение
манипуляторам, которых она называла младшими  братьями  Роба,  девушка
наскоро накинула на легкое ситцевое платье красную шерстяную кофточку,
которая так нравилась Стафо, затем, вздохнув,  натянула  сверху  серый
комбинезон. Выскочила из отсека, стала на ленту транспортера и  нажала
кнопку.
    В главной каюте уже все были в сборе,  и  Антуанетта  примостилась
сзади.
    - ...Повышение мощности ионных дюз на целых двенадцать единиц тоже
ничего не дало, - говорил капитан. - Главная опасность в том,  что  мы
ничего не знаем о причинах торможения "Ренаты". Мы в ловушке,  но  еще
не знаем в какой. Таково положение.  Прежде  чем  что-либо  решать,  я
хотел бы посоветоваться с вами. Прошу высказываться.
    Обсуждение длилось минут двадцать. Решено было больше  не  тратить
времени на выявление причин торможения.
    - Итак, - подытожил капитан, - сделаем еще одну попытку  вырваться
из опасной зоны. Через  пятнадцать  минут  будут  включены  на  полную
мощность все дюзы "Ренаты"...
    Капитан постучал по столу, призывая к вниманию.
    - Приказываю всем надеть  противоперегрузочные  костюмы  и  занять
свои места. Объявляю готовность номер один!..
    - Антуанетта! - Стафо остановил девушку, вместе со всеми спешившую
к выходу. - Пойдем со мной!
    - Куда?
    - В рубку два. Там есть второе противоперегрузочное кресло.
    - У меня в отсеке оно тоже есть.
    - Зато  будем  рядом.  Тебе  ведь  сейчас  необязательно  быть   в
биолаборатории.
    Девушка на секунду заколебалась.
    - Нет,  Стафо...  Я  должна  успеть  обезопасить   от   перегрузок
несколько установок.
    - А манипуляторы? - напомнил Стафо,  в  нетерпении  переминаясь  с
ноги на ногу.
    - Что-то не доверяю я им. Лучше сама  все  проверю,  а  то  сердце
будет не на месте.

                                * * *

    В  головной  рубке  воцарилась  тишина,  в  которой  четкие  удары
хронометра казались необычайно гулкими.
    - До включения дюз маневра остается  две  с  половиной  минуты,  -
произнес капитан, наклонившись к мембране. - Доложите готовность.
    - Готов!  -  произнес  Карранса,  застывший  у  пульта  управления
"Ренаты".
    - Готов!.. - бросил Стафо, не отрываясь от штурманского экрана.
    Когда все отсеки доложили о готовности,  капитан  кинул  последний
взгляд на индикатор  скорости  корабля.  Проклятая  серебристая  точка
успела сместиться уже так далеко в сторону, что между нею и вертикалью
свободно уместилась бы ладонь.
    - Включить  дюзы  маневра!  -  скомандовал  капитан,  и   Карранса
повернул до отказа рукоятку мощностей.
    Плотная волна перегрузок  навалилась  на  людей,  наливая  свинцом
тело, придавливая каждого к спинке  противоперегрузочного  кресла.  На
автоматически  включившемся  экране  обзора  перед  капитаном   возник
стройный, как бы летящий силуэт "Ренаты". Из дюз маневра ее вырывалось
ослепительное пламя, языки которого терялись  в  бесконечности.  Пламя
было особенно ярким на фоне  вечного  мрака  космоса.  Кустики  антенн
кругового наблюдения по бокам и на носу "Ренаты" равномерно вращались,
посылая изображения на бесчисленные экраны головной рубки.
    Все было как обычно. Необычным было только  одно:  общая  мощность
двигателей  никак  не  соответствовала  фактической  силе  тяжести  на
корабле. Последняя была гораздо меньше расчетной...
    Капитан коротко переговорил с  гравистом,  и  тот  подтвердил  его
наихудшие опасения.
    При такой мощности дюз люди должны были бы буквально  вдавиться  в
спинки  своих  кресел,  не  в  силах  рукой  пошевелить.  По  расчетам
Джеральда Иварссена, ускорение  силы  тяжести  должно  было  составить
величину порядка пяти Ж, а между тем стрелка ускорений показывала едва
1,9...
    - Похоже, кто-то могучей рукой схватил сзади корабль и  удерживает
его, - пробормотал капитан, не отрывая взгляд  от  серебристой  точки.
Минуты тянулись так долго, что, казалось, время застыло.
    Медленно-медленно двинулась серебристая точка  в  далекий  путь  к
черной вертикальной нити. Она ползла настолько  нехотя,  что  хотелось
подтолкнуть ее.
    Прошло полчаса, и сила тяжести на корабле начала ослабевать.  Люди
в рубках почувствовали невыразимое облегчение. Но это не радовало  их:
ведь это означало, что "Рената" крепко прикована к чему-то неведомому,
и это неведомое цепко удерживает ее в своих смертоносных объятиях...
    Серебристое пятнышко, не пройдя  и  полпути,  замедлило  движение,
затем и вовсе замерло, после чего медленно поползло  назад,  прочь  от
черной вертикальной нити...

                                * * *

    Прошло уже четверо суток с  той  минуты,  как  серебристая  точка,
движение которой впервые заметил пилот Карранса, начала  свой  роковой
путь.
    Двигатели маневра исчерпали  свой  ресурс  и  выключились.  Ионные
двигатели "Ренаты" продолжали работать на полную мощность. Несмотря на
это, скорость пульсолета катастрофически падала.  При  столь  мизерных
скоростях, конечно, не  могло  быть  и  речи  о  том,  чтобы  включить
пульсатор.
    Большой совет корабля заседал недолго.
    - При максимальном режиме сгорания топлива нам хватит ненадолго, -
заявил Карранса, тяжело поднявшись с места.  Веки  его  покраснели  от
недосыпания, под глазами обозначились мешки.  Он  был  первым  пилотом
корабля, и в странной  и  опасной  ситуации,  которая  сложилась,  ему
доставалось больше, чем другим.
    - Конкретней, - попросил капитан.
    - Вот  данные,  полученные  от  головного  электронного  мозга.  -
Карранса  протянул  капитану  несколько  узких  пластиковых   полосок,
испещренных цифрами. Карлос Санпутер  низко  наклонился  над  ними,  с
минуту изучая. Затем передал другим.
    - Та-ак, - протянул  Стафо,  -  цифры  довольно  красноречивы.  За
три-четыре месяца такого режима сожжем все до капельки.
    - Другими словами, мы не знаем, какая сила взяла  нас  в  плен,  -
продолжил капитан. Слова его тяжело падали в напряженной тишине.  -  И
потому я считаю, что двигатели корабля следует полностью выключить.
    - Выключить?! - не удержавшись, воскликнула Антуанетта.  В  первое
мгновение ей показалось, что она ослышалась.
    - Да, полностью, - подчеркнул капитан. - И лечь в дрейф до полного
выяснения причин, - он помедлил, - причин торможения.
    Люди зашумели.
    - Выключить двигатели "Ренаты"  означает  самоубийство,  -  бухнул
Стафо, словно бросаясь в холодную воду. - Нам тогда всем не  выбраться
со дна этой потенциальной ямы.
    - Что же вы предлагаете, Стафо? - спросил капитан. - Сжечь сначала
остатки топлива, а потом опять-таки  скатиться  на  дно  ямы,  но  уже
будучи абсолютно беспомощными?
    Стафо подавленно умолк.
    Мало-помалу с  парадоксальным  предложением  капитана  согласились
все.
    Антуанетта смотрела на  Иварссена,  полная  дурного  предчувствия.
Хотя лицо "человека с железными нервами" было непроницаемым, в  глазах
его угадывались недоумение и растерянность. На  какой-то  миг  девушке
показалось, что действие происходит в замедленном  сне  и  все  это  -
мерцающие стены отсека, озабоченные  лица  товарищей,  даже  преданный
взгляд Стафо, устремленный на нее, - призрачно и нереально.
    Взоры экипажа обратились к Скале.
    Все  понимали,  что  в  складывающейся  ситуации  фигура  грависта
становится заглавной.
    - "Рената"  не  подвергается  пассивному  торможению,   -   сказал
Иварссен.
    - То есть как? - поразился Карранса.
    - Дело обстоит совсем худо. Чем раньше мы это поймем, тем лучше, -
сказал, как отрубил, Джеральд Иварссен. -  Мы  пока  не  можем  понять
природу  внешних  силовых  полей,  но  они  действуют  на  корабль  не
пассивно, а активно.
    - Что это значит? - спросил капитан.
    - Силовое  поле  тащит  нас  назад!  -  воскликнул   Джеральд.   -
Понимаете, друзья? Тащит  "Ренату"  с  чудовищной  энергией.  Вот  как
рыбаки помогают тащить яхту на берег после морской прогулки.  В  нашем
сферофильме!
    Все задвигались, зашумели.  Антуанетта  почувствовала,  как  Стафо
сжал ее руку, и ответила слабым пожатием.
    - Значит, если выключить все двигатели... - начал Карранса.
    - К этому  я  и  веду!  -  подхватил  Джеральд  Иварссен.  -  Если
выключить все двигатели - это отнюдь не означает, что мы  подвергнемся
свободному падению  и  на  корабле  воцарится  невесомость.  Нет!  Под
воздействием активных внешних сил корабль  приобретет  такое  огромное
ускорение, которое человеческий организм вынести не в силах.
    - Какой величины? - спросил капитан.
    - Порядка двадцати четырех Ж, - сказал гравист.
    Кто-то присвистнул. Каждый понимал, что  при  таком  ускорении  не
поможет  никакое  противоперегрузочное  устройство  -  человек   будет
сплюснут в лепешку.
    - Силовые линии поля сходятся к центру, - продолжал гравист. - Это
дает  основание  считать,  что  падение  корабля  не   может   длиться
бесконечно. Преодолев какой-то участок пути, "Рената" остановится.
    - Но от нас к этому времени останется  мокрое  место,  -  невесело
пошутил кто-то.
    - Мы могли бы включить дюзы в  качестве  тормозящих,  -  предложил
Стафо.
    - И это не решает  дела,  -  сказал  капитан.  -  Таких  мощных  и
загадочных полей мы  еще  не  встречали.  Перед  ними  наши  двигатели
бессильны.
    - И в пульсацию мы войти не можем.  Что  же  остается?  -  сказала
Антуанетта.
    - Искать другие средства, - ответил капитан.
    - Мы в безвыходном положении, - прошептал кто-то  еле  слышно,  но
его услышали все.
    - Безвыходных положений не бывает, - отрезал капитан. -  На  время
обратного пути, до полной остановки корабля, я предлагаю всем нам лечь
в анабиоз. Вот что, - полуобернулся он к невысокому плотному мужчине с
тронутыми  сединой  висками  и  волевым  подбородком.  -  Вам,  Либеро
Кромлинг, нужно в кратчайший срок рассчитать для каждого члена экипажа
кривую охлаждения  биораствора,  его  концентрацию  и  все  остальное.
Исходные внешние данные возьмите у гравистов, -  указал  он  рукой  на
Джеральда Иварссена.
    Антуанетта,  не  ожидая  конца  летучего  совещания  у   капитана,
поспешила в свой отсек. Дел у нее было немало. И, кроме того, хотелось
хоть немного побыть наедине со своими мыслями. Предстоящий  анабиоз  -
состояние между жизнью и смертью - страшил ее, несмотря на то, что она
была биологом. А  быть  может,  именно  поэтому  Арпада  слишком  ясно
представляла себе, насколько хрупка и  тонка  стенка,  отделяющая  при
анабиозе бытие от небытия. А тут еще это  загадочное  силовое  поле...
Недаром капитан потребовал рассчитать для каждого члена экипажа наново
режим погружения в анабиоз. И  потом  они  все  будут  отданы  в  руки
автоматики, которая  должна  будет  в  нужный  момент  вывести  их  из
погружения. А кто знает, как поведет она себя в новых условиях?..

                                * * *

    Штурман вел последние наблюдения по  обзорному  экрану,  тщательно
просматривая каждый квадратный  метр  внешней  обшивки  корабля.  Ведь
любой, самый мелкий дефект мог обернуться катастрофой,  пока  все  они
будут в анабиозе...
    Внезапно корабль исчез, словно кто-то стер  его  с  экрана.  Стафо
вертел туда и сюда регулятор, менял  настройку  -  все  тщетно.  Экран
заволокла непроглядная мгла. Через несколько секунд  она  просветлела,
по экрану побежали волны. Стафо совсем собрался было доложить капитану
о неприятности с обзорной схемой - как будто других  неприятностей  не
хватало! - как вдруг пелена раздвинулась, словно театральный занавес.
    Все дальнейшее, что видел  Стафо,  выглядело  до  ужаса  реальным,
почти осязаемым.
    Из глубины экрана выплыл корабль, замерший  на  старте.  Нет,  это
была не "Рената". Неведомый корабль отличался от  их  пульсолета,  как
первый автомобиль отличается от  гравихода.  Скорее  всего,  сообразил
Стафо, это была старинная колымага, которой пользовались первопроходцы
космоса. Неуклюжая на вид,  но  основательная  ракета.  "Как  говорили
когда-то, неладно скроен, да крепко сшит", - подумал штурман про чужой
корабль.
    Стафо  даже  ущипнул  себя,  но  видение  с  экрана  не   исчезло.
"Начитался Антуанеттиных книг, вот и лезет в голову  всякое...  С  ума
схожу, что ли?" - мелькнула тревожная мысль. Она-то  и  удержала  руку
штурмана,  протянувшуюся  к  тумблеру  видеофона,  чтобы  связаться  с
Арпадой.
    Действие на экране разворачивалось бесшумно. Странным было  еще  и
то, что движения действующих лиц то ускорялись, то замедлялись, словно
по прихоти киномеханика, пускающего фильм. Главным  в  толпе,  похоже,
был высокий вислоусый человек. Он отдавал  распоряжения,  которым  все
подчинялись. Лицо его чем-то отдаленно напомнило Стафо  лицо  капитана
"Ренаты" Карлоса  Санпутера.  Впрочем,  задуматься  об  этом  факте  у
штурмана не было времени. Он продолжал со всепоглощающим  любопытством
вглядываться в картины, которые, то ускоряясь, то замедляясь,  сменяли
на экране друг друга.
    "Сейчас ракета должна стартовать, - сообразил Стафо. - У  них  нет
еще антиграва. Значит, старт и движение  корабля  основаны  только  на
реактивном принципе".
    Видение толпы вдруг растаяло. Его сменило  замкнутое  пространство
корабельной рубки.  Штурман  "Ренаты"  не  без  интереса  рассматривал
старинное навигационное оборудование, о котором знал только из книг.
    После головной рубки по экрану потянулись другие отсеки корабля. В
некоторых из них хранились материалы  и  законсервированные  механизмы
неизвестного назначения.
    Людей, однако, Стафо на борту чужого корабля  не  обнаружил,  хотя
напряженно искал их, вглядываясь в свой экран до боли в глазах.
    Неужели  это   всего-навсего   заурядный   автоматический   бустер
("Элеонора"? "Элегия"? "Элефант"?) Почему же люди Земли провожали  его
с такой торжественностью? В том, что корабль стартовал с Земли, а не с
какой-нибудь  другой  планеты,  у  Стафо  сомнений  не   было:   такая
великолепная растительность, которая перед этим  проплыла  на  экране,
возможна только на благословенной Голубой планете!

                                * * *

    За годы полета "Ренаты" ни всему экипажу, ни кому-то одному из его
членов погружаться в анабиоз ни разу не приходилось:  вход  корабля  в
очередную  пульсацию  и  выход  из  нее   осуществлялись   для   людей
безболезненно. "Ныряем в одном  созвездии,  выныриваем  в  другом",  -
любил говорить по этому поводу Карранса. На участках  обычного  полета
больших перегрузок, опасных для человеческого организма,  до  сих  пор
также не бывало.
    Но наступил грозный час испытаний,  когда  без  анабиоза  было  не
обойтись...
    В биозале - приземистом, но просторном отсеке овальной формы - шли
последние приготовления. Отсек был  расположен  в  срединной  сфере  -
самом сердце корабля. Вдоль стен, на равном расстоянии друг от  друга,
тянулись  люки  -  двадцать  семь  дверей,  по  числу  членов  экипажа
"Ренаты". За каждой располагалось небольшое помещение со сложнейшим  и
тончайшим оборудованием,  которое  позволяло  удерживать  человеческий
организм в течение длительного времени на грани небытия.
    Группа Либеро  Кромлинга  в  составе  четырех  человек  с  помощью
специализированных  манипуляторов  придирчиво   проверяла   аппаратуру
каждой биованны, тщательно следя  за  закладкой  полученных  расчетных
данных в  электронные  индивидуальные  устройства.  От  работы  группы
зависела теперь жизнь всего экипажа. Немалый  объем  работы  падал  на
манипуляторы.  Там,  где  требовались  беспристрастность,  точность  и
терпение, они были незаменимы.
    Пройдет немного времени, капитан отдаст  команду,  и  он,  главный
кибернетик "Ренаты", повернет белую  пластикатовую  ручку  рубильника,
которой ни разу еще не приходилось касаться... И  ровно  через  десять
минут сработает реле автономного времени. От людей тогда уже ничего не
будет зависеть. Все члены экипажа к этому моменту будут лежать  каждый
в своей ванне, стараясь, по инструкции, дышать как можно  медленнее  и
равномернее и полностью расслабив мускулы.  Тело  их  будет  по  грудь
погружено в биораствор. Затем уровень  жидкости  в  контейнере  начнет
повышаться, а организм - все глубже и глубже проваливаться в бездонный
сон, близкий к небытию.
    ...Главный штурман сидел в кресле, откинувшись на спинку, в полной
прострации. После короткого разговора с Антуанеттой, когда он отключил
видеофон, экран опять ожил, наполнился непонятными видениями,  которые
нахлынули с новой силой. Разобраться в них было нелегко.
    Действие теперь происходило в отсеках и переходах чужого  корабля.
Там кипела непонятная, но бурная деятельность. Люди в ней, однако,  не
принимали никакого участия: ни одного человека на борту бустера  Стафо
так и  не  обнаружил.  Что  ж,  значит,  его  предположение  оказалось
справедливым - корабль и в самом деле автоматический. В самом по  себе
этом факте ничего  странного  не  было.  Непостижимым  было  другое  -
действия серебристого шара. Судя по всему, этот шар представлял  собой
киберсистему  достаточно  высокого  класса,  единственную  на   борту.
Однако, вместо того чтобы заниматься  целенаправленной  деятельностью,
шар вытворял бог знает что. Он беспорядочно метался по отсекам, больше
всего времени, как заметил Стафо, уделяя головной рубке.
    Штурман  "Ренаты"  разобрался  в   одном:   чужой   корабль   вела
автоматическая система по курсу, который был проложен еще  до  старта.
Однако у  Стафо,  который  неплохо  разбирался  в  звездной  навигации
трехмерного  пространства,  быстро  создалось  впечатление,  что   шар
стремится изменить курс, поломать заданную схему, причем делал он  это
неумело, чтобы не сказать - беспомощно.
    "Он погубит корабль: либо перегреет двигатели, либо  взорвет  баки
со световым топливом, либо нарушит баланс".
    Шар, поверхность которого непрерывно волнообразно  колебалась,  то
пробегал щупальцами, словно пианист гибкими  пальцами,  по  клавиатуре
кнопок управления, отчего корабль начинал угрожающе рыскать, то дергал
ограничитель скорости, то  начинал  вертеть  все  подряд  верньеры  на
пульте.
    Вскоре,   однако,   действия   серебристого   шара   стали   более
упорядоченными. И тут Стафо совсем перестал  понимать  что  бы  то  ни
было. Шар зачем-то начал расконсервировывать манипуляторы и механизмы,
явно предназначенные для работ на новой планете после высадки на  ней.
Пробудив  энергию  очередного  манипулятора,  шар  вкладывал  в   него
какую-то программу.
    Затем курс чужого корабля выровнялся  -  в  этом  Стафо  убедился,
кинув опытный взгляд на пультовые приборы.
    Через некоторое время видения на экране "Ренаты" начали  тускнеть,
размываться. К этому моменту Стафо, хотя  и  вновь  обрел  способность
двигаться,  почувствовал  себя  вконец  обессиленным.   На   несколько
мгновений он прикрыл глаза.
    "Я схожу с ума", - холодно,  как  о  ком-то  постороннем,  подумал
Стафо.
    Его вывел из задумчивости сияющий экран  вызова.  Стафо  поразился
тому, как за несколько часов осунулось и постарело лицо капитана.
    - Как у вас дела, Стафо?
    - Все в порядке, капитан.
    - Навигационный пульт?
    - В норме.
    - Курс корабля?
    - Задан киберсхеме вплоть до пробуждения экипажа.
    - Идите в биозал.
    - Есть.
    - Не задерживайтесь, - предупредил капитан. - На реле времени  уже
подана команда. Пожалуй, езжайте лучше  на  аварийном  эскалаторе,  он
доставит вас за полторы минуты.
    Экран погас.
    Стафо, преодолевая слабость,  рывком  поднялся,  привычно  одернул
противорадиационный комбинезон - никто из членов экипажа после  начала
тревожных событий так и не снимал его. Затем  торопливо  нажал  кнопку
вызова отсека Антуанетты. Перед ним медленно проплыла  такая  знакомая
каюта, тесная от  многочисленных  установок.  Цвета  изображения  были
достаточно четкими, и штурман ясно различал каждую пробирку,  колбу  и
реторту.
    Отсек был пуст.
    "Наверно, Антуанетта уже в биозале",  -  решил  Стафо.  На  всякий
случай он включил экран обзора коридорной системы корабля.  И  тут  же
увидел, как в конце коридора, ведущего  в  центральный  ствол,  Арпада
пытается открыть люк. Она отчаянно дергает его, но люк не поддается. В
чем дело? Такого на "Ренате" еще не бывало.  Стафо  ударил  по  кнопке
увеличения, и перед  ним  во  весь  экран  выросла  тоненькая  фигурка
девушки. Особенно бросились в глаза ее  руки,  вцепившиеся  в  дверную
ручку, по-детски прикушенные губы и полные слез глаза.
    "Анта, я иду к тебе", - хотел крикнуть  Стафо,  но  вспомнил,  что
связь с коридорами односторонняя.
    Каждый шаг  требовал  неимоверных  усилий.  "Сказывается,  видимо,
увеличение силы тяжести", - подумал он. Стафо не знал еще, что причина
здесь совсем другого порядка...
    "Быстрей, быстрей!" - подстегивал себя  Стафо.  Он  пошатывался  и
часто хватался за зеленоватые стены,  а  один  раз  больно  ушибся  об
острый угол кондиционера воздуха. Иногда он на миг терял  сознание,  и
волны марева затопляли  пылающую  голову...  Но  натренированные  ноги
несли Стафо вперед. И когда в минуту просветления Стафо оглянулся,  он
увидел, что преодолел почти весь  путь.  Последние  метры  совпали  по
направлению с нынешней траекторией "Ренаты". Сила тяжести из заклятого
врага превратилась в друга. Стафо кубарем прокатился по коридору  и  с
размаху ударился о люк. Влетев в отсек, Стафо поспешно оглянулся.  Да,
это тот самый отсек, из которого Антуанетта не могла выбраться.
    Но Антуанетты тут не было.

                                * * *

    Запыхавшись от быстрой ходьбы, Арпада  вошла  в  биозал.  Тут  еще
никого не было, кроме Карлоса Санпутера и Либеро Кромлинга.
    - Что стряслось? - спросил капитан, посмотрев  на  раскрасневшуюся
Антуанетту.
    - Задержалась, потому что заклинился  один  из  люков,  -  сказала
Арпада.
    - Да, мне об этом сообщили многие... - задумчиво произнес капитан.
- Но все уже на подходе, сейчас соберутся.
    Словно подтверждая слова капитана, несколько входных люков  начали
один за другим открываться, пропуская членов команды.
    - Не будем терять время,  -  озабоченно  сказал  Карлос  Санпутер,
обращаясь к Антуанетте. - Занимайте свое место. Номер вашего отсека...
- капитан посмотрел на подошедшего Либеро Кромлинга.
    - Тринадцатый, вот он, перед вами, Антуанетта, -  кивнул  Кромлинг
на матовую приземистую дверцу, ничем, кроме номера, не отличающуюся от
соседних.
    Пока они разговаривали, в  биозале  собрался  почти  весь  экипаж.
Антуанетта быстро огляделась: Стафо среди собравшихся не было.
    - У вас  счастливый  номер.  Не  нужно  терять  время,  -  капитан
легонько подтолкнул девушку к ее отсеку.
    - Разрешите  подождать  Стафо?  -  негромко  сказала   Антуанетта,
взявшись за ручку отсека.
    - Для беспокойства нет никаких оснований, - ободряюще улыбнулся ей
Санпутер. - Я недавно говорил  с  ним  по  видеофону,  у  него  все  в
порядке, он появится здесь с минуты на минуту. Спокойной ночи!
    Антуанетта медленно вошла в отсек, и капитан сам захлопнул за  ней
дверцу.
    Между тем зал быстро пустел. Озабоченный Либеро Кромлинг  указывал
каждому его отсек, и люди входили туда.

                                * * *

    Быстро раздевшись и аккуратно сложив одежду, Антуанетта шагнула  в
пустой контейнер. На нее тут же обрушились  циркулярные  струи  густой
маслянистой  жидкости,  в  ушах  зазвучала  стремительно   нарастающая
музыка. Из тысяч отверстий в стенках били сильные и  злые  змейки.  Но
уже через несколько секунд Арпада перестала их ощущать. Постепенно, по
сложной,  специально  рассчитанной  для  нее  кривой,  она  насыщалась
ионами, которые действовали на организм как наркотики.
    Антуанетта  не  удержалась,   покачнулась,   и   чуткие   щупальца
киберсхемы бережно подхватили ее, не давая упасть.
    Девушка знала, что через несколько минут эти же щупальца перенесут
ее,  уже  полубессознательную,   в   биованну,   наполненную   ледяной
жидкостью,  и  осторожно  опустят  туда.  Над  поверхностью   жидкости
останется лишь подбородок. Она будет еще дышать, но  все  медленнее  и
медленнее.  А  уровень  жидкости  миллиметр   за   миллиметром   будет
подниматься все выше. И затем... затем провал в мертвый сон.
    И те же автоматы вызовут ее к жизни, когда  приборы  сообщат,  что
бешеный бег "Ренаты" прекратился и на корабле воцарилась невесомость.
    "Интересно, в какой кабине Стафо? Вот если бы в  соседней..."  Это
было последнее, что успела подумать Антуанетта.

                                * * *

    Когда Стафо убедился, что Антуанетты в отсеке нет,  его  в  первое
мгновение охватила острая радость: значит, она сумела  открыть  люк  и
теперь находится в биозале.
    Ну что ж. Если он, Стафо, и погибнет, это  не  собьет  "Ренату"  с
правильного курса. Его друзья, безусловно, разгадают тайну  торможения
пульсолета и найдут путь к родной планете.
    Однако  же  чертовски  глупо  погибнуть  вот  так,  из-за   пустой
случайности.  Но  нет,  он  так  просто  не  сдастся.  Стафо  облизнул
пересохшие губы.
    Прежде всего нужно  принять  меры  против  перегрузок.  Времени  в
обрез. Лента по-прежнему не работает. Бежать назад, в рубку, где  есть
противоперегрузочное кресло? Нет, не успеет...
    Корабль под воздействием внешних  неразгаданных  сил  уже  начинал
наращивать ускорение, и тело исподволь наливалось тяжестью.
    Ага,  есть  идея!  Стафо  наглухо  затянул  до  самого  подбородка
герметическую "молнию" комбинезона и быстро повернул регулятор баллона
со сжатым воздухом, вмонтированного в ткань  комбинезона,  -  это  был
аварийный запас  на  случай  катастрофы.  Комбинезон  сразу  раздулся,
словно шар, плотная прорезиненная ткань  облегла,  стиснула  штурмана,
погнала кровь в верхнюю часть тела. От прилива крови  к  голове  Стафо
почувствовал легкое головокружение.
    В этот момент сила тяжести резко, рывком  возросла.  Непреодолимая
сила швырнула Стафо к стенке коридора. Штурман не успел выставить  рук
и больно ударился лбом о шершавый пластик, который продолжал  спокойно
светиться.   Стафо   яростно   швырнуло   еще   раз,    на    стальную
штангу-поручень.  Он  почувствовал   во   рту   солоноватый   привкус.
Одновременно к горлу подступила тошнота. "Ну вот и все",  -  только  и
успел подумать Стафо. Последним усилием  воли  он  забрался  в  уголок
коридорного отсека, за воздушный кондиционер, который мирно жужжал.

                                * * *

    Он  очнулся   оттого,   что   автосистема   комбинезона   включила
кислородную подачу. Стафо жадно глотал  острую,  восхитительно  свежую
струйку кислорода, бившую ему прямо в лицо.
    Сила тяжести на корабле успела вырасти неимоверно.
    Сколько времени прошло? Стафо высвободил из-под многотонного  тела
левую руку и медленно пододвинул ее к глазам. На это у него ушло минут
десять. Но усилия штурмана оказались  напрасными:  часы  разбились  от
удара о стальную штангу.
    Стафо бросил взгляд на  отражающую  поверхность  кондиционера.  "Я
похож в раздутом комбинезоне на тот серебристый шар", - подумал он.
    Малейшее движение стоило штурману невероятных усилий. Кровь тяжело
стучала в висках.
    Прежде, всего выключить кислородную  подачу:  кислород  необходимо
беречь. Кое-как дотянувшись до узкого резинового патрубка,  отходящего
от шлема, Стафо стиснул его зубами и  едва  не  вскрикнул  от  боли  -
передний зуб, которым он надавил, был  выбит  и  еле  держался.  Стафо
выплюнул его. Рот  снова  наполнился  кровью,  перед  глазами  поплыли
цветные круги.
    "Не раскисать!", - приказал себе штурман.
    Самое время подкрепиться. При одной мысли о еде Стафо почувствовал
тошноту. Но это не остановило его. Медленно, очень медленно  двигалась
его рука к карману комбинезона, где лежал пакет НЗ. Через каждые  пять
минут он разрешал руке отдохнуть. Вытащив пакет и надорвав пленку,  он
уже не сумел поднести его ко рту: тяжесть пакета превысила  его  силы.
Пакет выскользнул из пальцев и глухо стукнулся о стенку,  прилипнув  к
ней, - такой огромной была сила, тяжести.
    Тогда Стафо решил применить новый маневр. Он медленно и  осторожно
наклонился  к  пакету  и  вцепился  в  него  саднящими   зубами.   Ему
посчастливилось достичь цели, и он жадно впился  в  сочную,  ароматную
массу  хлореллы.  Превосходная  пища,  насыщенная  витаминами,  быстро
восстановила его силы, и Стафо почувствовал себя немного лучше.  Затем
ему удалось высосать из плоского термоса  несколько  глотков  крепкого
кофе. Он поднял голову, она не была уже такой тяжелой.
    "Раз уж я остался один из бодрствующих на борту,  нужно  добраться
до рубки управления и проверить, как работают механизмы", - решил он.
    Хотя раздутый комбинезон сильно мешал, Стафо не решался  выпустить
из него воздух. Он  отлично  понимал,  что  только  благодаря  сжатому
воздуху все еще переносит  перегрузки.  А  ускорение  силы  тяжести  -
штурман это  ощущал  -  продолжало  возрастать.  И  потому  надо  было
торопиться.
    Кое-как   втиснувшись   в    штурманское    кресло    и    включив
противоперегрузочную систему на полную  мощность,  Стафо  почувствовал
облегчение. Но  это  длилось  недолго.  Снова  стала  мучить  огромная
тяжесть.
    Очнувшись  от  тяжелого  забытья,  Стафо  пошевелился  в   кресле,
устраиваясь поудобнее. Дышалось тяжело, в груди хрипело.
    Роб, Роб! Как он мог забыть о Робе!
    Стафо нажал кнопку вызова, и через несколько минут  в  штурманскую
рубку как ни в чем не бывало вкатился Роб.  Выглядел  он  как  обычно,
только движения его стали, пожалуй, более замедленными.
    - Где ты был, Роб? - спросил Стафо,  насилу  ворочая  распухшим  и
тяжелым языком.
    - В кают-компании, - с готовностью пророкотал робот в ответ. Он не
выразил ни малейшего удивления, что видит штурмана бодрствующим, хотя,
конечно же, знал что все члены экипажа  "Ренаты"  должны  в  настоящий
момент находиться в глубоком  анабиозе.  Традиция  не  программировать
роботам эмоций, Стафо это знал, восходила к седой древности.
    - В кают-компании для тебя нет работы, - заметил Стафо.
    - Знаю, - согласился робот. - Но я не мог выйти оттуда.
    - Люк заклинился?  -  воскликнул  Стафо,  живо  вспомнив  недавние
события.
    - Верно, и люк. Но это было потом. А поначалу я не мог подняться -
лежал ничком:  конечности  подгибались.  Повышенная  сила  тяжести,  -
пояснил Роб.
    - Как же ты поднялся?
    - Потом щупальца адаптировались, все пришло в норму.
    "Вот что значит самонастраивающаяся система! -  подумал  Стафо.  -
Роб автоматически приспособился к условиям повышенной тяжести... Права
Антуанетта: как несовершенен человеческий организм!"
    - Весь экипаж лег в анабиоз? - спросил Стафо.
    - Весь, кроме тебя, штурман. А почему ты...
    - Об этом потом, - оборвал Стафо. Хорошо,  что  Антуанетта  сейчас
там, со всеми. В состоянии глубокого  анабиоза  человеческий  организм
нечувствителен к перегрузкам.
    - Ты должен сконструировать для меня новый манипулятор,  -  сказал
штурман.
    - Слушаю.
    - Мне необходимо в этих условиях перемещаться по кораблю.
    - Ясно.
    - Но помочь тебе в  конструировании  я  не  в  силах,  -  морщась,
произнес Стафо. Каждое слово давалось ему с трудом.
    - Цель понятна. С  заданием  справлюсь,  -  пророкотал  Роб  после
непродолжительной паузы и выкатился из отсека.
    Через некоторое время - Стафо потерял счет часам - робот  неуклюже
ввалился в штурманскую рубку, таща за собой  странное  сооружение:  во
все стороны от него торчало  множество  рычагов  и  трубок.  В  центре
манипулятора помещалось сиденье, похожее на кокон.
    Робот пододвинул манипулятор вплотную к креслу,  в  котором  лежал
беспомощный Стафо, и помог ему перебраться в кокон.
    Итак, за дело! Сначала - в  капитанскую  рубку.  Добравшись  туда,
штурман включил внешнее круговое наблюдение.  За  время  его  перехода
ситуация снаружи резко изменилась. Если прежде  поле  наблюдения  было
чистым, то теперь "Ренату" окружало светящееся облако. Оно  шевелилось
и потому  казалось  живым.  Близ  боковых  дюз  -  из  них  вырывалось
ослепительное пламя, препятствующее  движению  корабля,  -  облака  не
было: казалось, оно боится огня. Зато все остальные части корабля, и в
особенности нос, были сплошь окутаны бурой  пеленой,  которую  не  без
труда пробивали локаторы "Ренаты"...

                                * * *

    Он был стар, очень стар. Тысячи и тысячи лет успели протечь с  тех
пор, как он начал помнить и осознавать  себя.  Лишенный  поначалу,  до
того как память перегрузилась, способности забывать, он помнил многое.
Потом память начала слабеть, несмотря на все его усилия. Но все  равно
он продолжал  непрерывно  поглощать  информацию.  Накапливаясь  в  его
бездонных блоках памяти,  она  тихо  оседала,  подобно  илу  в  ручье,
взбаламученном случайным прохожим.
    Странная вещь! Он великолепно помнил все то, что происходило с ним
в пору, когда лет ему было немного. Картины  раннего  бытия  настолько
прочно врезались в память, что ему не составляло труда снова  и  снова
прокручивать их перед мысленным взором, что он и делал. Хуже  обстояло
дело с более поздними событиями: когда он пытался вернуться к ним, они
вспоминались смутно, словно в тумане.
    Он представлял собой некий замкнутый в себе, самодовлеющий  мир  -
сам себе раб и господин, бесконечно меняющий свой лик, подобно Протею,
и в то же время в сути своей неизменный.
    Впрочем, он создал  немало  других  приборов  и  сделал  множество
научных открытий.
    Кому  нужны  его  открытия,  его   изобретения,   накопленная   им
информация о космосе? Над этим он не  задумывался.  Подобного  вопроса
для него попросту не существовало. Кому нужно,  чтобы  сквозь  мировое
пространство миллионы и миллионы лет двигались космические лучи?  Кому
нужно, чтобы планета, на  которой  он  обосновался,  вращалась  вокруг
материнского светила, а также  вокруг  собственной  оси?  Кому  нужно,
чтобы день и ночь сменяли друг друга в вечном круговороте? Кому нужно,
чтобы звезды сияли? Мир так устроен...
    Да, прежде жажда познания окружающего мира была неутолимой. Теперь
же она слабела с  каждым  оборотом  его  планеты  вокруг  материнского
светила, и это не могло не пугать угасающий мозг.
    Последние несколько десятилетий он пребывал в странном  состоянии,
которое на том же языке определял как "дремотное, летаргическое".  Что
касается  языка,  то  он  давно  уже   перешел   на   язык   машинный,
математический, язык символов и уравнений.
    Погружению его в  дремотное  состояние,  кроме  весьма  почтенного
возраста,  способствовало  еще  одно  обстоятельство.  Из   аппаратов,
которые он рассылал в окрестный космос,  возвращался  каждый  раз  все
меньший  процент.  Тем  самым  струя  информации,  поступающей  извне,
непрерывно  мелела,  сужалась,  и  недогружаемый   мозг   все   глубже
погружался в трясину апатии.
    Логика подсказывала: если дело будет так продолжаться и дальше, он
увязнет в болоте бездеятельности настолько, что уже не сможет из  него
выбраться.
    Из Центра мысли  во  все  стороны  радиально  разбегались  дороги,
ведущие к автоматическим фабрикам, на которых монтировались аппараты -
от космических  бустеров  до  земснарядов  для  работ  на  поверхности
планеты.
    Он бесстрастно наблюдал по сводному экрану за  пробуждением  своей
планеты. Движение на дорогах было слабым - не то что прежде.  Аппараты
из встречных транспортных потоков то и  дело  сталкивались,  калеча  и
выводя друг друга из строя. Раньше такого никогда не  бывало,  отметил
он про себя.
    Посреди мыслящего  города  располагалась  площадь,  имеющая  форму
правильного восьмиугольника.  Со  всех  сторон  ее  теснили  строения,
воздвигнутые в разное время. В самом центре площади возвышалась  башня
из  литого  хрусталя,  нестерпимо  сверкавшая  под  солнцем,   В   ней
располагался тот,  кто  положил  здесь  всему  начало,  кто  и  поныне
координировал  всю   деятельность   чудовищно   огромного   комплекса,
объявшего  собой  всю  целиком   планету.   Во   все   концы   планеты
круглосуточно летели  его  импульсы-распоряжения:  нечастые  -  ночью,
более активные - днем.
    Он, Дор, сам себя именовал с незапамятных времен  Оком  вселенной.
Увы, Око с каждым годом слабело...
    Он был стар, очень стар.

                                * * *

    Быть может, предчувствуя приближение необратимой кончины, он начал
время от времени записывать на пленку собственные внезапно возникающие
мысли или просто яркие клочки  воспоминаний.  Человек  назвал  бы  эти
записи дневником.
    Зачем Дор делал это? Пожалуй, он и  сам  бы  не  сумел  объяснить.
Видимо, ему, как и всякой достаточно высокоорганизованной системе,  не
хотелось, чтобы после смерти все  созданное  им  погибло,  поглощенное
хаосом запустения.
    "...Никогда  не  забуду,  как  "Электрон"  мчался,  приближаясь  к
субсветовой скорости.  Картина  мира  вокруг  резко  изменялась.  Одни
звезды  куда-то  пропадали,  другие  начинали   светиться   фиолетовым
пламенем. Я знал, что с точки  зрения  земного  наблюдателя  время  на
корабле как бы застывает, подобно студню. Проверить этот вывод  теории
относительности  я  не   мог:   хронометр   на   борту,   показывающий
собственное, или корабельное, время, работал как  обычно,  без  всяких
отклонений. Что же касается связи с Землей, то она при таких скоростях
была почти невозможна. Правда, я ловил какое-то время сигналы с Земли,
но они были очень слабы и почти не поддавались расшифровке. В одном из
них мне почудилась команда вернуться. Но я этого не  мог  бы  сделать,
даже если б и захотел. Я, однако, не хотел этого.
    Куда бы я хотел лететь? Все направления в  пространстве  были  для
меня абсолютно равнозначны. Все-таки нужно  было  научиться  управлять
кораблем. Постепенно продумывал, как к этому приступить.
    Полети я на  Марс,  я  навсегда  остался  бы  прикованным  к  этой
планете. Словно грешник к ядру, любил приговаривать  Рикардо  Гардмен.
Быть может, он имел в виду атомное ядро?.. Об  этом  я  уже  не  узнаю
никогда.    Каждую     секунду     расстояние     между     мной     и
конструктором-воспитателем  увеличивается  почти   на   триста   тысяч
километров.
    Шли годы, складывались в десятилетия, которые, в в  свою  очередь,
слипались в медленные, неуклюжие века. Так  шло  корабельное  время  в
отличие от земного которое текло, разумеется, гораздо быстрее.
    "Электрон" несся к галактическому  ядру.  Земля  вспоминалась  все
реже, как далекий и нереальный сон.
    Однажды я решил, что нельзя  же  вечно  лететь  сквозь  вселенную,
подобно  световому  кванту.  Пресытившись  полетом,  я   подумывал   о
каком-нибудь пристанище.
    ...Нет, я и теперь не жалею о содеянном. Люди  сами  воспитали  во
мне неуемную жажду познания - пусть же расплачиваются за это!..
    Я научился заряжать корабль энергией на ходу, используя  встречные
силовые  поля.  Теперь  я   использовал   энергию   для   постепенного
торможения.
    Мне  надоели  звезда  за   звездой,   созвездие   за   созвездием,
искривленные поля, космические ливни. Все больше давала о  себе  знать
изначальная  программа,  заложенная  в  меня  воспитателями   Зеленого
городка: мне хотелось начать планомерное освоение какой-нибудь планеты
- неважно, пусть это будет не Марс. И такая  подвернулась.  Планета  -
обломок черной звезды.  Надо  ли  говорить,  что  поверхность  планеты
безжизненна?.. Тут я положил начало новой цивилизации".
    Дор на несколько мгновений отвлекся  от  фиксатора  мыслей.  Перед
внутренним взором вялого, опавшего серебристого шара медленно проплыли
картины того, что сделано им на безымянной планете. Артезианские шахты
прошивают планету по диаметру  насквозь  во  всех  направлениях.  Одни
манипуляторы, созданные  по  его  проекту,  неустанно  грызут  породу,
добывают руду, другие выплавляют  из  нее  металл,  третьи  делают  из
металла новые манипуляторы, новые машины... Во все стороны рассылаются
космические  аппараты.  Возвращаясь,   они   приносят   информацию   о
пространстве, удовлетворяя ненасытное любопытство Дора.
    "Да, я - Око вселенной, - подумал он. - А для существа или системы
низшего порядка я представляюсь  чем-то  вроде  божества..."  На  этом
сознание Дора затуманилось, щупальца подогнулись, и он  снова  впал  в
дремотное состояние.

                                * * *

    Привычным движением щупальца, не сдвинувшись с места, Дор  включил
увеличение. Из глубины потрескавшегося экрана на него глядело странное
сооружение. За время своего существования Дору приходилось иметь  дело
только с одним космическим кораблем  -  "Электроном",  который  прочно
сохранился в его памяти. Некоторое время Дор внимательно сравнивал оба
корабля.  Новый  корабль  был  несравненно  более   совершенным.   "Он
принадлежит не человеческой, а гораздо более высокой  цивилизации",  -
сделал вывод Дор.
    Корабль пришельцев шел, ни о чем не подозревая. Чтобы  всесторонне
обследовать  его,  Дор  распорядился   отправить   навстречу   кораблю
космический аппарат, как раз готовый к  запуску.  Аппарат  должен  был
облететь корабль и передать  изображение  с  разных  точек.  "Разумные
существа, если они там имеются, едва ли сумеют  обнаружить  бустер,  -
подумал Дор. - Здесь слишком сильны космические ливни. На фоне помех и
шумов,  создаваемых  ими,  маленький  юркий  аппарат  должен  остаться
незамеченным".
    Пока послушный бустер  мчался  к  цели,  наращивая  скорость,  Дор
продолжал  размышлять.  Представители  чужой   цивилизации,   да   еще
высокоразвитой, ему здесь, пожалуй, ни к чему. Они могут разграбить  и
присвоить все, что создано  им  на  безымянной  планете.  А  его,  Око
вселенной, уничтожат. И впрямь, зачем он  им?  Все  что  мог,  он  уже
сделал и  теперь  напоминает  выжатый  лимон.  Они-то  в  этом  быстро
разберутся! А оружия для самозащиты у него нет. Никакого. Ни в одну из
программ, которые он осуществлял, оружие не входило.
    Инстинкт самосохранения Дора оказался решающим. Дор  решил  только
подождать передачи с  посланного  бустера,  прежде  чем  приступить  к
действиям.
    Да, оружия для защиты у него нет.  Но  есть  одно  преимущество  -
внезапность. Чужой корабль летит, ни о чем  не  подозревая.  Он,  Дор,
пошлет несколько аппаратов, которые изучат его, прежде чем существа на
корабле успеют сообразить, что, собственно, происходит.
    Вскоре Дор убедился, что чужой  корабль  угодил  в  гравитационную
ловушку, из которой и сам он  сумел  вырваться  с  превеликим  трудом.
Мощность двигателей этого корабля слишком мала - значит, им из ловушки
не вырваться.
    От бустера пришел сигнал о том, что он достиг корабля  пришельцев.
Дор расслабился - это значит  отключился  от  всех  прочих  источников
информации и принялся поглощать сведения, сообщаемые его посланцем.
    Нудно, час за часом, тянулось  время.  Дор  поглощал  и  обдумывал
информацию, поступающую с юркого бустера, который,  подобно  маленькой
пчелке, неутомимо облетал огромную для него тушу корабля.
    Идет на ионной тяге... Это для него мало интересно. Дор с  помощью
сателлитов давно и сам научился конструировать такие.
    Сплавы, из которых сделана обшивка... Что ж это может  представить
интерес. Но для этого надо исследовать образцы непосредственно  здесь,
в лабораторных условиях, а не  на  расстоянии.  Велеть  взять  образцы
сразу? Нет смысла, пожалуй: можно спугнуть пришельцев.  Нет,  убежать,
покинуть ловушку они уже едва ли  смогут  -  корабль  слишком  глубоко
погрузился в силовую яму. Но они смогут насторожиться, привести в  ход
боевое оружие, если оно у них имеется, - тогда справиться с ними будет
гораздо труднее.
    Ну а все-таки: управляется корабль машинами-автоматами или  живыми
существами? На запрос Дора его посланец, включивший  инфразор,  вскоре
ответил:
    - Корабль, несомненно, управляется живыми существами.
    - Сколько их на борту?
    - Я насчитал двадцать семь биологических единиц, - сообщил  бустер
после продолжительной паузы.
    "Это ничтожно мало для такого огромного корабля, - рассудил Дор. -
Значит, они широко пользуются автоматикой. С  нею  ознакомиться  будет
интересно.  Возможно,  что-либо  удастся  использовать  для  улучшения
работы здесь, на безымянной планете..."
    - Что это за странное кристаллическое образование в носовой  части
корабля?
    Бустер исследовал кристалл долго.
    Кристалл - аппарат для управления гравитацией! Тот самый  аппарат,
который Дор безуспешно пытался построить в  течение  долгих  столетий.
Аппарат, дающий возможность сжимать  пространство,  свертывать  его  в
рулон. Власть над пространством! Не к  ней  ли  стремился  Дор?  Какую
проницательность, какое  могущество  приобретет  тогда  слабеющее  Око
вселенной! Быть  может,  этот  аппарат  сумеет  влить  свежие  силы  в
дряхлеющую безымянную планету?
    "План действий: захватить и причалить чужой корабль,  вырвать  его
из потенциальной ямы придется тем же  способом,  каким  в  свое  время
вырвался и сам он, Дор. Последнее звено плана - разобрать его на части
и  использовать  автоматические  системы,  а  главное  -  аппарат  для
управления тяготением!"
    А если на чужом корабле живые агрессивные особи? Самое  простое  -
заклинить переходные люки в  отсеках.  Сделать  это  можно  с  помощью
наведенных вихревых токов в обшивке корабля. Тогда  существа  окажутся
как бы запертыми в клетках... Дюзы чужого корабля лихорадочно  пылали,
время от времени меняя режим. Пришельцы пытались, хотя  и  безуспешно,
вырваться из западни.

                                * * *

    Для того  чтобы  удобнее  было  следить  за  результатом  действия
вихревых токов, наведенных в металлических переборках чужого  корабля,
Дор  смонтировал  в  хрустальной  башне  новый  экран,   который   мог
улавливать биоизлучение пришельцев. Теперь перед роботом  на  выпуклой
поверхности экрана  денно  и  нощно  светились  двадцать  семь  точек.
Светлячки перемещались по поверхности, совершая, с точки зрения  Дора,
беспорядочные, хаотические движения. Впрочем, их внутренняя жизнь  ему
не  была  понятной.  Может  быть,  все   точки   погаснут,   пришельцы
успокоятся, и тогда можно будет  приступить  к  выполнению  дальнейших
частей плана.
    Вскоре, однако, Дор убедился, что ни одна светящаяся  точка  и  не
собирается гаснуть. Более того, хотя скорость перемещения "светлячков"
на экране и замедлилась, их перемещения не стали более  ограниченными.
Это означало, что живые существа на корабле нашли  способ  бороться  с
заклиниванием люков. "Они оказались беспокойнее, чем я рассчитывал", -
подумал Дор. Что ж, придется придумать другой способ их успокоения.
    Дор припомнил одно давнее происшествие. Это случилось еще во время
его полета на "Электроне". Проходя близ Альфы Лебедя, корабль попал  в
странные бурые  образования.  Пожертвовав  несколькими  собранными  им
манипуляторами, Дору удалось выяснить, что это были споры.  Мельчайшие
микроорганизмы образовывали  в  пространстве  мощные  колонии.  Анализ
пробы дал неожиданный результат: споры оказались смертельно ядовитыми.
Опасность, правда, они представляли только для живых  структур  -  для
Дора бактерии были  совершенно  безвредны.  Эту  культуру,  обладающую
способностью к быстрому самовоспроизведению, робот  на  всякий  случай
оставил, не уничтожил. Если взорвать контейнер со спорами возле чужого
корабля, то облако опутает его.
    Корабль герметически закрыт, отгорожен от внешнего мира?  Неважно.
Живые  существа  внутри  корабля  обязательно  заинтересуются   бурыми
облаками. Любопытство - неотъемлемое свойство любых разумных  существ.
Они попытаются взять пробу вещества, образующего  облака.  Дор  станет
наблюдать...
    Только одно беспокоило Дора.
    Чужой корабль,  падая  в  силовую  яму,  одновременно  двигался  в
сторону безымянной планеты. Дор опасался, что существа на корабле рано
или поздно ее обнаружат. А ему этого не хотелось.
    Поначалу Дор решил соорудить помехи, забить ими  следящие  системы
корабля. Потом отказался от  этой  мысли:  внезапно  возникшие  помехи
могли, чего доброго, возбудить подозрения у пришельцев. "Лучше  всего,
чтобы лишить их обзора внешнего пространства, транслировать  в  космос
те картины, которые свободно рождаются в моем мозгу, -  решил  Дор.  -
Разобраться в них пришельцы все равно не смогут, зато  будут  сбиты  с
толку и не обнаружат безымянную планету".
    Прошло еще несколько суток. Дор продолжал пристально наблюдать как
за чужим кораблем, так и  за  жизнедеятельностью  живых  существ,  его
населяющих.
    Близ корабля вспыхнул и распался на части посланный им  контейнер,
и на месте вспышки образовалось крохотное облачко, такое безобидное на
вид и почти неприметное в солнечных лучах.

                                * * *

    Последние дни Стафо все  время  мерз.  Его  знобило,  несмотря  на
непрерывно  включенную  термоткань.  Он  совсем  обессилел   и   часто
непроизвольно засыпал. Кроме  того,  штурмана  доводили  до  яростного
изнеможения  непонятные  картины  на  всех  экранах  "Ренаты"  напрочь
закрывшие внешний обзор. Картины  непрерывно  сменяли  друг  друга,  и
доискаться в них смысла он не мог.
    "Рената" как бы ослепла и шла в пространстве на ощупь, и  сознание
этого для штурмана было особенно невыносимо.
    Мало-помалу новая идея овладела Стафо: он решил произвести вылазку
на внешнюю обшивку корабля. Его беспокоили бурые облака, густеющие  на
глазах, - он их даже во сне стал видеть. "Если это враг, то для борьбы
с ним его следует сначала изучить", - сказал себе Стафо.
    Необязательно, конечно, было совершать вылазку самому. Можно  было
на наружную обшивку послать за пробой манипулятор.  Но  автоматика  на
"Ренате" в последнее время вконец разладилась, и Стафо потерял  к  ней
доверие. А тут еще постоянное заклинивание люков в переборках...  Нет,
на автоматику сейчас лучше не полагаться!
    Был и еще один мотив, по  которому  штурману  непременно  хотелось
самому выйти в  открытый  космос.  Ему  хотелось  собственными  руками
раздобыть для Антуанетты пробу бурых облаков.
    "Мальчишество!" наверняка сказал бы капитан.  Но  Карлос  Санпутер
спит в анабиозе, как и все остальные члены экипажа.
    Стафо протянет ей колбу, и Антуанетта улыбнется... Она  уже  скоро
проснется. Скоро проснутся все. Сила  тяжести  на  корабле  продолжает
падать в точном соответствии с кривой, предсказанной ЭВМ.
    ...Стафо  пришел  в   себя   от   осторожного,   но   настойчивого
прикосновения щупальца. Раскрыл глаза. Перед ним стоял Роб.
    - К вылазке все готово, - сказал он.
    - Что нового на пульте?
    - Скорость продолжает падать.
    - А сила тяжести?
    - Тоже.
    - Чувствую, - кивнул Стафо.  -  До  нормальной  силы  тяжести  еще
далековато... Данные при тебе?
    Робот протянул Стафо несколько узких  полосок  перфокарт.  Штурман
внимательно просмотрел их.
    - Что ж, пока все идет так,  как  предполагалось,  -  заметил  он,
возвращая перфокарты роботу.  -  За  исключением  того,  что  "Рената"
теперь слепа, как крот... - Стафо закашлялся и закончил: - Теперь  уже
пробуждение экипажа не за  горами.  Когда  проснутся  -  сообща  будем
выпутываться...
    Манипулятор донес Стафо до переходной  камеры.  Роб  шагал  рядом,
чуть приотстав.
    Послушный команде манипулятор, осторожно шагая, вынес штурмана  на
внешнюю  обшивку  "Ренаты".  Тяжелые  облака   клубились   над   самой
поверхностью корабля.  В  первые  мгновения  они  произвели  на  Стафо
впечатление густой, даже вязкой массы. Бурая пыльца оседала на  гибких
сочленениях  манипулятора,  на  серебристой   поверхности   скафандра.
Штурман посмотрел на Роба: тот в течение нескольких минут стал бурым.
    Стафо вытащил колбу, какое-то время подержал ее открытой  и  затем
тщательно закрыл. Проба взята! Антуанетта будет довольна.
    За время  вылазки  Стафо  успел  убедиться,  что  внешняя  обшивка
корабля в приличном состоянии - он ожидал худшего.
    - Пора обратно! - произнес в мембрану Стафо, глянув на часы, и они
с Робом двинулись к люку, ведущему в переходную камеру.
    Штурман почти  не  удивился,  что  и  на  этот  раз  люк  оказался
заклиненным. Подобное  случалось  на  корабле  слишком  часто,  и  Роб
разработал простую, но эффективную процедуру для таких случаев. Вот  и
теперь он достал лучевой пистолет и провел невидимой струей строго  по
месту стыковки люка и обшивки - этого оказалось достаточным, чтобы люк
открылся.
    После переходной они направились в дезокамеру.  Стоя  под  струями
жидкости, Стафо задумчиво  наблюдал,  как  с  его  скафандра  клочьями
спадает на  пол  бурая  летучая  масса.  Что  касается  Роба,  то  ему
процедура, казалось, доставляла удовольствие, он вертелся под  струями
так и этак и не спешил выключать душ.
    Но, видимо, Стафо переоценил свои силы, да и  вылазка  переутомила
его. Перед  глазами  штурмана  появилось  странное  мерцание,  которое
стремительно усиливалось. Он хотел вызвать на помощь Роба, но  губы  и
язык одеревенели, стали  непослушными.  В  довершение  всего  вспыхнул
экран, который с того часа, когда Антуанетта легла в анабиоз, включать
было некому. Из глубины его надвигался на Стафо  огромный  серебристый
паук. Щупальца его хищно двигались, поверхность колыхалась.
    Стафо почувствовал, что летит в  бездонную  пропасть.  Пальцы  его
разжались, и пробирка упала на пол. Глухой стук - было последнее,  что
слышал штурман.

                                * * *

    Дор недоумевал: единственная светящаяся точка, оставшаяся на чужом
корабле,  вдруг  покинула  очерченную  для  нее  область...  "Существо
покинуло корабль и вышло в  открытый  космос?"  -  констатировало  Око
вселенной.  Что  же  это  могло  значить?  У  особи   острый   приступ
клаустрофобии - боязни замкнутого пространства? Или, быть  может,  она
просто повредилась в уме, оставшись одна на борту?
    Светящаяся точка  после  некоторого  времени  возвратилась  внутрь
области, очерченной на биоэкране. Светлячок  погас  было  на  короткий
миг, затем снова разгорелся, но тлел очень  слабо,  еле  заметно.  Око
вселенной  следило  за  биоэкраном  круглые  сутки,  не  полагаясь  на
отбившихся от рук помощников. Дор не хотел  пропустить  момент,  когда
светлячок окончательно погаснет с тем чтобы  вблизи  изучить  корабль.
Все складывалось  удачно.  Корабль,  который,  очевидно,  некому  было
вести,  резко  терял  скорость  и  скоро  должен   был   зависнуть   в
неподвижности в самом центре силовой ямы.

                                * * *

    Проснувшись, Стафо поначалу не мог сообразить, что  произошло.  Он
давно уже покинул манипулятор и спал  в  своем  гамаке,  но  почему-то
висел в воздухе рядом  плавало  одеяло.  Он  сделал  резкое  движение,
пытаясь схватить одеяло, и больно ударился локтем о  стенку.  Это  его
привело в себя.
    Невесомость!
    Какое-то время Стафо, кувыркаясь, плавал  в  пространстве  отсека,
погружаясь в давно  забытые  ощущения  невесомости.  Затем,  перебирая
руками по штанге, бросился к головному пульту.
    Обзорный  экран  был  по-прежнему  закрыт  сменяющими  друг  друга
картинами, в которых штурман отчаялся уловить хоть какой-нибудь смысл.
К счастью на пульте имелись приборы, дублирующие  работу  друг  друга.
Один из них показывал, что все дюзы "Ренаты" отключились.
    Хорошенькое дело! Пока он спал,  автоматы,  видимо,  уже  включили
механизм пробуждения экипажа.  Лента  не  работала.  Стафо  прыгнул  в
манипулятор и помчался в биозал. Он отвык от состояния  невесомости  и
чувствовал  себя  неуклюже.   Что   касается   манипулятора,   то   он
приспособился быстро и  теперь  покрывал  огромные  отрезки  коридора,
совершая математически рассчитанные прыжки.
    Вот и биозал. У Стафо перехватило дыхание. Где-то здесь, за  одной
из этих двадцати семи дверей, крепким сном спит Антуанетта. Меньше чем
через сутки он увидит ее!..
    Штурман медленно обошел все двери. Там, за герметическими  люками,
происходит таинство пробуждения  к  жизни  организма,  погруженного  в
мертвый сон. Там действуют сложнейшие приборы, клеточка  за  клеточкой
возрождая тело. Антуанетта когда-то рассказывала ему  про  анабиоз,  и
Стафо корил себя сейчас за то, что не столько слушал, сколько  смотрел
на нее. Впрочем, из ее рассказов он запомнил, что за двадцать часов до
выхода человека из анабиотической ванны циферблат  часов  над  дверьми
начинает мерцать. И пришедшая в движение часовая  стрелка,  обегая  за
кругом  круг,  говорит  о  том,  что  процесс   пробуждения   проходит
нормально.
    Роб, расставив на доске шахматные фигуры, решал  задачу,  которую,
по всей вероятности, сам и придумал - он любил подобные упражнения.
    Постепенно штурманом  начало  овладевать  беспокойство.  Он  снова
обвел взглядом  темные  циферблаты.  Неужели  до  пробуждения  экипажа
остается все еще больше двадцати часов?
    Тишина в зале становилась гнетущей.
    - Роб, когда на корабле воцарилась невесомость? - спросил штурман.
    - Семь  часов  одиннадцать  минут  назад,  -  ответил  робот,   не
отрываясь от доски.
    Стафо произвел несложный подсчет. Пробуждение должно занять сутки.
Механизм  его  должен  был  включиться  семь  часов  назад...  Значит,
циферблаты над люками должны мерцать уже в течение трех часов!..
    Что-то неладно.  Быть  может,  механизм  пробуждения  по  каким-то
причинам не включился?  Что  делать?  Механизм  действия  биованн  ему
неведом. "Подожду еще немного", - решил растерявшийся Стафо.
    Казалось, низкий потолок  биозала  опустился  еще  ниже  и  давит,
мешает дышать.
    У  Стафо  вдруг  вспыхнуло  желание  подскочить  к  Робу,  смешать
шахматы, забарабанить кулаками по мягкому, податливому туловищу. Но  в
следующее мгновение разум подсказал ему, что Роб ни в чем не  виноват.
Круг его возможностей хоть и велик, но не безграничен...
    "Если бы я был там, в биованне, то по крайней  мере  погиб  бы  со
всеми. А так  умру  в  одиночестве.  И  "Рената"  навеки  останется  в
дьявольской ловушке, подстроенной коварным космосом..."
    - Подожду еще час, - вслух произнес Стафо, посмотрев на свои часы,
- а потом, если ничего не  изменится,  попробую  разобраться,  что  же
все-таки произошло? Почему не включается механизм пробуждения?

                                * * *

    По команде Дора на  главных  стапелях  безымянной  планеты  спешно
сооружался  корабль-перехватчик.  Он  должен  был  подойти  к   чужому
кораблю, замершему на дне ловушки, снять с него все ценные приборы,  и
в  первую  голову  аппарат  в  носовой   части,   могущий   свертывать
пространство впереди по курсу. После этого надлежало изучить все,  что
находится внутри корабля.
    Дор твердо решил: как только ракета-перехватчик будет  готова,  он
сразу ее пошлет к чужому кораблю, несмотря на упорный светлячок, никак
не желающий гаснуть.
    Сооружение перехватчика, однако, шло не так быстро,  как  хотелось
бы Дору. Ему даже пришлось, впервые за  полторы  сотни  лет,  покинуть
хрустальную башню и самому отправиться  на  центральные  стапели.  Это
помогло делу - за несколько дней сборка корабля была почти завершена.
    Передвигаясь  по  сборочной  площадке,   Дор   почувствовал,   что
выбивается из последних  сил.  Палящее  солнце  заставляло  его  жалко
ежиться,  и  никакая  противорадиационная  защита  не  помогала.  Ночи
тянулись бесконечно долго: он никак не мог отключиться,  а  без  этого
энергия в его блоках не могла аккумулироваться. Внимание Ока вселенной
то и дело рассеивалось, и три или четыре раза он  отдал  манипуляторам
команды   невпопад,   а   это   грозило    серьезными    осложнениями:
самостоятельные системы могли выйти из-под его  повиновения.  Щупальца
робота подгибались, лишенные былой силы.
    Обратно  до  хрустальной  башни   Дор   еще   добрался.   Старался
перемещаться уверенно, без рывков, как в былые  годы.  Знал:  на  него
отовсюду устремлены  тысячи  внимательных  взоров.  Только  рухнешь  -
пощады не жди!..

                                * * *

    Карлос Санпутер глубоко вздохнул и открыл глаза; Он навзничь лежал
в контейнере, биораствор едва заметно колыхался, щекоча подбородок.
    Тело капитана затекло, но  он  знал:  шевелиться  нельзя  еще,  по
крайней мере, час. Об этом ему напомнил ласковый  шепот  пробуждающего
устройства, об этом же говорило и табло,  вспыхнувшее  перед  глазами.
Руки и ноги были крепко обвиты  многочисленными  щупальцами-датчиками.
Либеро Кромлинг назвал  эту  стадию  пробуждения  "объятиями  спрута".
"Малоприятный этап, зато последний", - подумал капитан.
    Голова после анабиоза была на редкость ясной как бы стеклянной, но
тело мучительно покалывали  миллионы  иголок.  Это  нервные  клетки  -
нейроны пробуждались к новой жизни.
    "Вероятно, я выйду отсюда последним, - подумал капитан. -  Ведь  я
вошел в  биованну  позже  всех...  Нет  ошибаюсь.  Последним,  видимо,
оказался Стафо. Он должен был вскочить в  свой  отсек  после  третьего
аварийного сигнала". Они с Либеро Кромлингом ждали его  до  последнего
момента, но у Стафо оставалась еще целая резервная минута.
    Уровень  биораствора  постепенно  понижался.  Щупальца  все  более
расслаблялись. Капитан с наслаждением пошевелил пальцами.
    С улыбкой Карлос Санпутер, слегка  пошатываясь,  вышел  из  своего
отсека. Тишина и безлюдность зала  его  поразили.  Капитан  недоуменно
огляделся. Где же экипаж?

                                * * *

    Когда  Дор  убедился,  что  за  то  время,  пока  его  не  было  в
хрустальной башне, на борту чужого  корабля  вместо  одного  светлячка
оказалось два, мысль робота лихорадочно заработала. Что же за существа
находятся в  подлетевшем  корабле?  Быть  может,  они,  чего  доброго,
размножаются делением, как одноклеточные организмы?
    Дор связался с центральными стапелями.
    - Запускайте корабль на перехват пришельца, - отдал он команду.
    Манипулятор, ответственный за сборку корабля, помедлил с ответом.
    - В чем дело? - строго спросил Дор.
    Его помощник был "последним из могикан": он принадлежал к  первому
поколению  манипуляторов,  созданных  Дором  на  безымянной   планете.
Ветхий, поскрипывающий  механизм  был  одним  из  немногих,  кому  Дор
доверял,  как  самому  себе.  Помощник  был  почти  так  же  стар  как
основатель цивилизации на планете.
    - Корабль стартовать не может, Око вселенной, - сказал помощник.
    - Почему? Когда я был на стапелях...
    - С тех пор кое-что изменилось, Око вселенной.
    - Что это значит?
    - Несколько минут назад один из монтажеров разогнался и врезался в
корабль. Сам погиб и кораблю нанес серьезный урон.
    - Случайность?
    - Думаю, нет. Логически сопоставляя...
    - Кто  он?  -  перебил  Дор,  весь  напрягшись:   он   начал   уже
догадываться, в чем дело.
    - М-11, - сказал помощник, подтверждая его догадку.
    М-11... Это дочерний механизм  бустера,  которого  Дор  послал  на
разведку к чужому кораблю.
    - Каковы разрушения? - спросил Дор.
    - Дюзы выведены из строя. Поправить дело  в  ближайшее  время  нет
никакой возможности... - В голосе помощника Оку  вселенной  почудилось
плохо скрытое злорадство.
    - Разберемся после, - отрезал Дор. - А сейчас возьми все свободные
манипуляторы и готовь к старту "Электрон".
    - "Электрон"? - Помощнику показалось, что он ослышался. - Но  ведь
он не был в полете с тех пор, как...
    - Неважно.
    - У  нас  нет  штурманов:  ни  один  из  посланных  в  космос   не
возвратился.
    - Я сам поведу "Электрон".
    Когда  "последний  могиканин"   отключился,   Дор   подумал,   что
опасность, которая нависла над безымянной планетой, даже  больше,  чем
он мог предполагать поначалу.

                                * * *

    - Добрый день! С пробуждением,  капитан!  -  произнес  незнакомец,
приближаясь к Карлосу Санпутеру. Держался он сутуло, темная  кожа  еще
больше подчеркивала страшную худобу.  Седые  пряди  волос  -  и  почти
юношеское лицо.
    Неужели это... Не может быть!  Но  вот  человек  усмехнулся,  и  у
капитана исчезли все сомнения.
    - Стафо!
    - Добрый день, капитан! - повторил штурман со  странной  застывшей
улыбкой. - А где же остальные?
    Полтора часа кропотливого осмотра ничего не дали. Капитан, немного
разбиравшийся в  технике  анабиоза,  проверял  одно  внешнее  реле  за
другим. Стафо, Роб и манипуляторы  ему  помогали.  Реле  времени  было
исправным, однако на пробуждение не  включалось.  Это  могло  означать
только  одно:  повреждение  следует  искать  не  снаружи,  а  там,  за
массивными люками.
    - Вскроем двери, - предложил Стафо.
    - Нельзя, - покачал  головой  капитан.  -  Это  грозит  опасностью
усыпленному организму.
    - Но на Земле... - вставил Роб.
    - В земных условиях - дело другое, - повернулся к нему капитан.  -
Там есть для этого специальные приспособления, которых мы лишены.
    Карлос и Стафо продолжали разговор, а Роб подкатился к  одному  из
люков - на нем красовалась цифра 13 - и принялся что-то  рассматривать
на полу, раздвигая щупальцами мягкие ворсинки.
    - В каком состоянии "Рената"? - спросил капитан,  после  того  как
Стафо вкратце рассказал о своих злоключениях, начиная с того часа, как
экипаж погрузился в анабиоз.
    - Тут  сведений  немного.  Видимо,   вокруг   корабля   продолжают
клубиться бурые облака. Те самые, пробу которых я взял.
    - И это все?
    - Все.
    - Действительно, немного, - нахмурился капитан  -  Ты  не  собирал
сведений об открытом космосе?
    - Видишь ли, Карлос... Каждый день на всех экранах корабля  вместо
картин окрестного космоса я видел... - Штурман замялся.
    - Говори! - приказал капитан.
    Стафо  рассказал  с  загадочных  видениях,   фактически   лишивших
"Ренату" зрения.
    - Дело серьезное, - сказал Санпутер, внимательно выслушав  рассказ
штурмана.
    - Может быть,  кто-то  пытается  вступить  в  контакт  с  нами?  -
высказал предположение Стафо, глядя на копошащегося Роба.
    - Нужно разобраться, с чем мы имеем дело. Пройдем по самым  важным
отсекам корабля.
    - С чего начнем? -  спросил  штурман,  делая  шаг  к  двери.  -  С
головного отсека?
    - Нет, с сектора Арпады.
    - Антуанетты?
    - Для нас нет сейчас важнее задачи  пробуждения  остальных  членов
экипажа. Попробуем  поискать  решение  ее  в  биопроцессах,  -  сказал
капитан.
    - Разумно, - согласился Стафо.
    - Роб, ступай с нами! - крикнул капитан.
    Обзорный экран  встретил  их  огненной  свистопляской,  к  которой
штурман успел уже привыкнуть, но которая поразила капитана.
    - Да-а, дела, - только и сказал он и провел рукой по  лицу,  будто
прогоняя наваждение.
    Несколько  минут  они  оба  стояли  как  завороженные,  глядя   на
калейдоскоп сменяющих друг друга картин.
    ...Гибкий сильный отросток ударяет по  клавише,  и  на  перфоленте
посреди математических  символов  выскакивает  дополнительный  знак  -
маленькая горизонтальная черточка.
    ...Шар с колышущейся поверхностью,  снабженный  быстрыми  упругими
щупальцами,  огромными  скачками  несется   по   слегка   всхолмленной
поверхности.
    - Пойдем,  Стафо.  Экранами  займемся  позже.  У  нас  есть   дела
поважнее, - сказал Карлос Санпутер и направился к выходу. Он  был  уже
почти у люка, когда его остановил крик штурмана.
    - Человек! Человек! - повторял Стафо.
    - Где человек?
    - Здесь, на экране, когда ты отвернулся, промелькнул человек.
    - Гм, гм.
    - Главное - этот человек был  похож  на  тебя,  Карлос!  Такой  же
высокий, чуть сутуловатый... Вислоусый, широкоскулый...
    - И все это ты рассмотрел за доли секунды?
    - Жаль, Роба не было здесь. Он бы зафиксировал все на  фотопленке!
- с отчаяньем произнес штурман.
    - Значит, чудеса еще не перевелись на белом свете! Ладно, пойдем в
отсек Антуанетты, Роб там дожидается нас.  Авось  я  еще  когда-нибудь
появлюсь на экранах "Ренаты", - усмехнулся Санпутер.
    Ленты на корабле еще не работали, и до отсека Арпады  им  пришлось
добираться пешком, точнее, пользуясь штангой невесомости. Оба,  словно
сговорившись, ни словом не  упоминали  о  том,  что  больше  всего  их
тревожило, - о судьбе остальных членов экипажа, которые  в  положенный
срок не пробудились от анабиоза.
    Когда они вошли в биоотсек, там уже действительно  находился  Роб.
Почти скрытый установкой для анализа микрометеоритов, он что-то  делал
у герметического куба. Это был контейнер, в котором Антуанетта хранила
обломки вещества, доставляемые ей из внешнего пространства.
    - Вот здесь я упал в обморок, когда вернулся с вылазки,  -  сказал
Стафо, указывая на пол. - Хлопнулся,  как  барышня  кисейная.  Спасибо
Робу - привел меня в чувство.
    - Переутомление и перегрузки - это все понятно, - перебил капитан.
- Но давай разберемся поглубже. Ни до, ни после в обморок ты не падал.
Логика такова: вступил ты  в  контакт  с  бурым  веществом  -  у  тебя
наступило резкое ухудшение самочувствия. Ушел от контакта -  состояние
улучшилось.
    - Твоя логика хромает, Карлос.
    - В чем?
    - В том, что не было у меня с этой мерзостью никакого контакта?..
    - А вылазка?
    - Я был в гермоскафандре, а потом прошел  дезокамеру.  Что  же  я,
космической инструкции не знаю? - воскликнул Стафо.
    - Представь себе, например, некий магнит, - начал  Санпутер  после
паузы. - Ты не  знаешь  его  свойств,  но  хочешь  избавиться  от  его
воздействия. С этой целью ты запираешь его в герметический контейнер и
думаешь,  что  достиг   желаемого.   Между   тем   магнит   продолжает
воздействовать на окружающее пространство и на тебя тоже...
    - Боже, какой же я идиот! - воскликнул Стафо  и  хлопнул  себя  по
лбу.
    - Чем ты занят, Роб? - обратился капитан к  роботу.  Тот  в  ответ
промычал что-то нечленораздельное.
    - Чудеса  продолжаются,  -  покачал  головой  Карлос  Санпутер.  -
Впервые за годы полета Роб не отвечает на вопрос!
    Стафо, заинтригованный донельзя,  вслед  за  капитаном  подошел  к
роботу. Тот, подогнув мощные щупальца, стоял перед контейнером, что-то
напряженно изучая. О трудной  работе  мысли  говорил  кустик  антенны,
вращающейся быстрее обычного.
    Дверца контейнера была открыта настежь. Стафо нагнулся и  заглянул
внутрь - колба с бурым веществом лежала на месте, и штурман облегченно
вздохнул. Опасения, возникшие после разговора с капитаном,  показались
далекими и нереальными.
    Лицо Санпутера, однако, оставалось озабоченным.  Он  опустился  на
корточки рядом с Робом  и  принялся  рассматривать  контейнер.  Провел
ладонью по месту на поверхности, на которое указал робот, и сказал:
    - Гладко.
    - Без оптического прибора вы  ничего  не  увидите,  -  сказал  Роб
людям. Не сходя с места,  он  далеко  протянул  щупальце  и,  взяв  на
рабочем столе Антуанетты микроскоп, отдал его Карлосу.
    Капитан приблизил микроскоп к подозрительному месту на контейнере,
прильнул к тубусу и энергично завертел винты настройки.
    - Что там? - спросил Стафо.
    Вместо  ответа  капитан  присвистнул  и  через  несколько  секунд,
подвинувшись, уступил место у микроскопа штурману.
    Штурман  прильнул  к  тубусу.  Перед  ним   блестела   бесконечная
серебристая поверхность передней грани контейнера. А посреди нее  зиял
глубокий кратер с рваными, как бы обожженными краями.
    - Что это? - прошептал Стафо.
    - Из контейнера  произошла  утечка,  -  бесстрастно,  как  всегда,
произнес робот.
    - Утечка чего? - повысил голос Стафо. - Ведь колба, как мы  только
что убедились, в порядке: она на месте и герметично закрыта!
    Роб помолчал, раздумывая.
    - Это верно, - сказал он, - бурое  вещество  на  месте,  но  могла
произойти утечка его эманации. Вот точка, куда она  упала,  -  показал
щупальцем Роб.
    Люди низко склонились над полом.
    - Вмятина слишком мала.  Невооруженный  человеческий  глаз  ее  не
различит, - предупредил Роб. - Вижу: капилляр тянется к двери.
    Капитан распорядился:
    - Роб, веди нас по следу. Мы пойдем за тобой.
    Санпутер и Стафо, ведомые роботом,  покинули  отсек  Антуанетты  и
двинулись по коридорному сектору.  Роб  то  еле  двигался,  напряженно
вглядываясь в слабо освещенный пол, то возвращался назад,  потеряв  из
виду тончайший капилляр. Найдя нужную ложбинку, Роб  мчался  так,  что
люди за ним не поспевали.
    Робот остановился настолько неожиданно, что Стафо, наткнувшись  на
него, едва устоял на ногах.
    - Что случилось? - спросил штурман.
    - Я знаю, куда ведет капилляр, - сказал Роб.
    Дальнейший путь они проделали в молчании.  Стафо  чувствовал,  что
сердце, раздувшееся в болезненный ком, вот-вот выскочит из груди.
    Когда они вошли в биозал, Роб сказал:
    - Здесь капилляр разветвляется на множество ручейков.
    - Покажи, куда ведет каждый, - негромко произнес капитан.
    Первая  трещинка  в  полу  привела  робота  к  двери,  на  которой
красовалась цифра 13.
    - Кто там находится? - спросил Стафо.
    - Арпада, - сказал капитан.
    Перед  дверью  соседнего  отсека  робот  возился  довольно  долго,
исследуя  каждый  квадратный  миллиметр  пола,  раздвигая   по   одной
ворсинке.
    - Сюда капилляр не подходит, - произнес наконец Роб.
    Капитан усмехнулся:
    - Этому повезло больше.
    - А здесь кто? -  спросил  Стафо.  Просто  чтобы  хоть  что-нибудь
сказать.
    - Этот отсек пуст, - сказал Роб.
    - Пуст? - не понял Стафо.
    - Здесь должен был погрузиться в анабиоз старший штурман "Ренаты",
- пояснил капитан.
    Стафо приник лбом к люку, за которым спала Антуанетта.
    - Но почему? - прошептал он. - Почему эта проклятая эманация,  или
не знаю там что,  протянулась  сюда,  а  меня  оставила  в  покое,  не
тронула? Почему она меня не поразила?
    Робот промолчал: вопросы, на которые не знал ответа,  он  попросту
пропускал мимо ушей.
    ...Какое-то время они пребывали в оглушенном состоянии. Нужно было
выработать план действий, на что-то  решаться,  но  сделать  это  было
непросто. Сознание ответственности сковывало, подавляло.
    Для начала с помощью манипуляторов  смонтировали  снаружи  систему
лучеметов, которыми пытались в упор рассеять бурые облака.
    Восстановили - с помощью Роба  -  бегущие  ленты,  и  теперь,  как
прежде, с легкостью могли перемещаться из отсека в отсек. И  это  тоже
была пусть маленькая, но победа.
    Пробирку с бурым веществом они  уничтожили,  как  только  покинули
биозал.  Распылили  ее  в  аннигиляционной  камере  "Ренаты".  Но  для
капитана и штурмана это было слабым утешением.

                                * * *

    "Электрон" оказался в гораздо лучшем состоянии, чем  ожидал  найти
его Дор. Оставалось только  сменить  кое-какое  безнадежно  устаревшее
оборудование - и можно было идти на перехват.
    Но тут Око вселенной одолели сомнения...
    Некогда там,  на  Земле,  на  другом  берегу  времени,  в  Зеленом
городке, люди привили Дору универсальное правило поведения: всегда,  в
любых обстоятельствах проявлять осторожность и  уважение  к  жизни,  в
каких бы формах она ни существовала. И хоть много веков протекло с тех
пор, многое из того, что происходило с Дором позже, потускнело  в  его
памяти - навыки, привитые некогда  конструктором-воспитателем  Рикардо
Санпутером, горели в мозгу робота ярко, огненными литерами.
    Недаром в  последние  дни  Дор  в  мыслях  все  чаще  обращался  к
прошлому. Как только Дор начинал думать, что живые существа  на  чужом
корабле будут уничтожены, его тело  начинало  перегреваться  и  каждая
жилка вибрировала от перенапряжения, готовая лопнуть.

                                * * *

    Когда капитан вошел к Стафо, тот лежал в гамаке, устремив глаза  в
потолок.
    - Ну что мы можем? Что? - сорвался на  крик  Стафо.  -  Пойми  же,
капитан, мы в мышеловке!
    - Встать! - рявкнул капитан.
    Стафо нехотя поднялся. Донельзя исхудавший, желтый,  он  напоминал
мумию.
    - Знаешь, штурман, есть такой афоризм: если ты не  будешь  убивать
время, оно убьет тебя, -  уже  спокойнее  продолжал  капитан.  -  Пока
человек жив, жива  и  надежда.  Пойдем-ка  в  отсек  Арпады,  еще  раз
поколдуем над загадкой анабиоза.
    Капитан предложил отсек Антуанетты не без задней мысли: только там
Стафо немного оживлялся и приходил в себя.
    Держась  за  поручни,  чтобы  не  слететь  с  бегущей  ленты,  они
двинулись в путь. Когда они проезжали мимо биозала, Стафо обернулся  и
посмотрел на массивную дверь, пока она не скрылась за поворотом.  Там,
над двадцатью пятью дверьми, погасшие очи биочасов так и не вспыхнули.
    Карлос Санпутер, однако, ни разу не обмолвился словом  упрека.  Он
понимал, что творится на душе у Стафо.
    - Афоризм насчет времени, которое убивает, сам небось придумал?  -
спросил Стафо.
    - Сам, - признался капитан.
    Они надолго умолкли.
    - Послушай, Карлос! - нарушил молчание Стафо. - Ты веришь, что они
проснутся когда-нибудь?
    - Видишь ли, Стафо, в состоянии  глубокого  анабиоза  человеческий
организм гораздо менее  уязвим  к  разного  рода  воздействиям.  Зачем
далеко ходить? На меня же, как видишь, эманация не подействовала.  Да,
кстати, и на тебя тоже.
    - Так, может, рискнем? - произнес Стафо, и глаза  его  лихорадочно
заблестели. - Черт с ней, с автоматикой! Давай сами  включим  механизм
пробуждения.
    - Я уже сказал - нет.
    - Ты трус! - не  сдержавшись,  крикнул  Стафо  и  тут  же  опустил
голову: в чем, в чем, а в трусости, это знал каждый на борту "Ренаты",
капитана не упрекнешь.
    ...После долгого пребывания в отсеке Арпады, которое и в этот  раз
не пролило свет на  тайну  затянувшегося  анабиоза,  Стафо  почти  все
свободное время проводил в биозале. Обычно  он  повисал  в  воздухе  и
медленно  словно  зациклившийся  автомат,  обводил   взглядом   темные
циферблаты над дверьми  анабиотических  ванн.  Чаще  всего  глаза  его
останавливались на отсеке N13.
    Что касается капитана, то он вел обычный напряженный образ  жизни.
Делал зарядку до  седьмого  пота,  каждый  день  выкраивал  время  для
тренажера. Регулярно наблюдал картинки на экране, пытаясь доискаться в
них смысла. Приводил в порядок записи в бортжурнале, классифицировал и
сортировал информацию, накопленную "Ренатой" в полете.
    "...Может, кто-то и впрямь ищет  с  нами  контакта?  Чем  черт  не
шутит!" - снова и снова спрашивал себя капитан, наблюдая  за  экраном.
Человека, похожего  на  себя,  Карлос  Санпутер,  правда,  не  увидел,
приходилось полагаться на свидетельство Стафо. "Но если даже  там,  на
враждебной планете, живые существа похожи на нас,  то  и  у  них  есть
чувство сострадания, у них есть желание узнать  нас,  понять  нас,  не
уничтожая... Неужели нельзя рассчитывать на это?"
    Санпутер сидел перед экраном, держась за поручни, чтобы не  взмыть
пушинкой к потолку. Мысль, что на враждебной  планете  живут  существа
мыслящие, и не только мыслящие, но  и  многими  чувствами  похожие  на
обитателей  "Ренаты",  вселяла  в  него  убежденность,   что   контакт
состоится и взаимопонимание возможно.

______________________________________________________________________

    Сканиpовал: Еpшов В.Г. 09/01/99.
    Дата последней редакции: 10/01/99.

                         Владимир Михановский

                               НАХОДКА

                               Повесть

    Я никогда не представлял себе собственную жизнь без моря.  Не  то,
чтобы я был какой-нибудь там бесстрашный  морской  волк,  продубленный
всеми нордами и вестами капитан, который только  и  знает,  что  вечно
бороздить водные просторы. Нет!
    Правда, я в детстве мечтал быть морским капитаном  но  это  так  и
осталось неосуществленной мечтой. Однако еще с тех времен  сохранилось
у меня чувство, которое можно назвать неистребимой жаждой моря.
    Пусть не бороздить на судне море, нет, но хотя бы жить и  работать
подле него. Знать, что море всегда рядом доброе, а порой  и  жестокое,
вечно непредсказуемое.
    Окончив  Московский  инженерно-физический  институт,  я  долго  не
раздумывал над тем, куда бы хотел получить назначение, и вызвал улыбку
членов распределительной комиссии, когда на их традиционный  вопрос  о
моих пожеланиях относительно места моей  будущей  работы  выпалил,  не
задумываясь:
    - Куда угодно, на любой объект, лишь бы поближе к морю!
    Что ж, в каком-то смысле моя  детская  мечта  сбылась.  Я  живу  и
тружусь у моря. И есть своя закономерность в том, что именно  здесь  я
нашел свою судьбу.
    Люблю, когда выпадает свободный часок, побродить у моря, ловя  его
дыхание, влажное, солоноватое,  то  мягкое  и  ровное,  то  жесткое  и
прерывистое. Люблю постоять на мокрой прибрежной гальке,  наблюдая  за
торопящимися издалека волнами.
    И разве случайно именно здесь произошло событие  которому  суждено
было наполнить всю мою дальнейшую жизнь смыслом?
    Но расскажу все по порядку.
    Мыс почти правильным полукругом уходил  в  море.  Интересно,  кому
пришла  в  голову  не  слишком  умная  мысль  устроить  именно   здесь
киберсвалку? Ведь это место самой природой предназначено  под  причал.
Теперь, когда Мировой океан по населению обогнал сушу, удобные причалы
стали необходимы людям, как кислород.
    Море всегда навевало на меня раздумье.  Я  медленно  шел  берегом,
прибой лениво шевелил гальку, следы  моих  ног  мгновенно  наполнялись
водой. На  широкий  лоб  моря  набегали  белые  морщины  волн.  Немало
повидало оно  на  своем  веку.  Жаль,  песок  не  хранит  следов,  он,
наверное, о многом мог бы рассказать. О том,  например,  как  проходил
здесь мой коренастый пращур в свисающей с плеча  медвежьей  шкуре,  со
шрамом на виске, оставленным страшными когтями...
    Быть может, именно здесь первое пресмыкающееся вылезло из теплых и
ласковых морских глубин на обжигающий жесткий песок, под огненные лучи
мохнатого рыжего зверя, изготовившегося к прыжку в недосягаемо высоком
небе?
    А может, в те времена, когда и жизни на  Земле  не  было,  на  эту
гладь, близ грани тверди и  прибоя,  опускались  корабли  инопланетных
мыслящих существ?
    Давным-давно, на заре времен, жизнь нашей молодой планеты  шагнула
на сушу из своей колыбели - Мирового океана.
    Теперь, на очередном этапе истории, завоевав не  только  всю  сушу
Земли, но и ближний космос, человек  вновь  обратил  взоры  к  морю  -
прародителю жизни.
    Подойдя к мысу, я замедлил шаги. Отличное место выбрал  Совет  для
перевалочного пункта. Тут круглосуточно велись работы. Вскоре и в этом
месте любой, кто захочет, сможет пересечь границу двух стихий -  земли
и моря.
    Место  здесь,  конечно,  пустынное,  и  причал  будет   не   столь
грандиозным,  как,  скажем,  в  Приморске,  где  я  окончил  интернат.
Работники  морских  хлорелловых  плантаций   или   придонных   строек,
расположенных  поблизости,  смогут  выходить  здесь  на  берег,  чтобы
провести на пляже свой день отдыха.
    Я представил себе сооружения, которые  вырастут  вскоре  на  мысе.
Кружевная башня, излучающая ультраволны, - маяк для тех, кто находится
в  толще  воды.  Камера   перехода,   похожая   на   большой   пузырь,
переливающийся всеми цветами радуги. Бегущая  лента  с  вечно  мокрыми
перилами, которая,  начинаясь  в  камере  перехода,  веселым  ручейком
стекает в море...
    По решению  Совета,  такие  сооружения  воздвигались  на  примерно
равных интервалах вдоль побережий всех континентов Земли.
    У самого мыса я остановился, наблюдая  за  машинами,  расчищающими
столетние залежи лома. Наблюдать за  умными  машинами  было,  конечно,
интересно.  Но  не  только  они  влекли  меня   на   мыс.   Неподалеку
располагался линга-центр... Но это уже другая материя...
    Экскаваторы  размеренно  трудились,   добросовестно   перенося   и
опрокидывая в вагонетки ковши,  из  которых  во  все  стороны  торчали
обломки  покореженных  механизмов  -  перепончатые  щупальца,  ломаные
зубчатки, изогнутые пружинки и еще бог весть что.
    Вечерело. Апрельское солнце готовилось нырнуть под горизонт, и моя
тень вытянулась далеко вперед. Я уж совсем собрался было  идти  дальше
привычной тропкой, как вдруг мое  внимание  привлек  один  из  ковшей.
Заглатывая очередную порцию  обломков,  он  слегка  дрогнул  и  замер,
упершись в преграду - старый контейнер.  Миг  -  и  сверкающее  лезвие
надвое разрезало заржавленный цилиндр.  Из  половинок  его  высыпались
листки. Весенний ветерок подхватил их и короткими перебежками со своей
добычей двинулся к морю.
    Сам не знаю зачем,  я  подошел  и  подобрал  несколько  оставшихся
листков. В неровном  пламени  автогена  листки  казались  желтоватыми.
Каждый был исчерчен письменами, ни на что  не  похожими.  Я  подровнял
пачку и сунул ее в карман, тотчас забыв о находке.
    Когда я поднимался  к  линга-центру,  уже  совсем  стемнело.  День
выдался напряженный, и я устал.  Перед  глазами  все  еще  стоял  лист
ватмана,  исчерканный  вдоль  и  поперек.  Но  по  крайней   мере   до
завтрашнего утра я мог не думать о нем. Так приятно было шагать  узкой
тропкой, всей грудью вдыхая соленую живительную прохладу.  Пахло  едва
проклюнувшимися почками, и нагретым за день камнем, и морем, морем...
    Тропка сделала последний поворот - впереди  среди  колючих  ветвей
показался матово светящийся купол.
    Я ускорил шаг.
    Лена, как всегда, ждала меня - ее тонкий силуэт выделялся на  фоне
стены, за которой высился купол. Все мне было здесь так  знакомо,  так
близко, что не верилось: неужели всего месяц назад я и не подозревал о
существовании линга-центра, ничего не знал о его старшем операторе?..
    - Здравствуй, Андрей! - весело крикнула Лена сверху.
    - Добрый вечер!
    - Поднимайся сюда!
    Хорошо было стоять на маленькой площадке,  окаймленной  гранитными
барьерами. Мы смотрели вниз. Было новолуние, и море там, вдали, скорее
угадывалось, чем виднелось.
    - Мыс почти расчищен. Наверно,  завтра  киберы  монтаж  начнут,  -
сказал я.
    Лена кивнула.
    - Мне сегодня попался интересный текст, -  сказала  она.  -  Наказ
вождя о подготовке племени к переходу через огненную пустыню.
    - На чем текст? - поинтересовался я. - Кора?
    - Камень вулканического происхождения. Из Космоцентра привезли.
    - Легко расшифровалось?
    - Что ты! Целый день мучилась. Чуть информатор не сожгла!
    - Камень с Марса, наверное?
    - С Аларди.
    - Аларди? - повторил я название незнакомой планеты.
    - Созвездие Центавра, - пояснила Лена.
    Над линга-центром прорезались звезды. Стало свежо я снял куртку  и
набросил ее на плечи Лены.
    - Что  это?  -  Она  опустила  руку  в  карман  и  вытащила  узкий
пластиковый листок.
    Я коротко рассказал, как он попал ко мне.
    - Какой это язык, как ты думаешь? - спросил я.
    Лена рассматривала мою находку, так и сяк  вертя  ее  при  скудном
свете.
    - Не знаю... Такие письмена вижу впервые, - тихо сказала она.
    - Может быть, в этих знаках вообще нет никакого смысла? -  спросил
я.
    Лена, не отвечая, подносила листки к светящейся панели внимательно
рассматривая каждый.
    - Все может быть, - произнесла она наконец после долгой  паузы.  -
Знаешь, что? Я попробую дать их дешифратору.
    Мы вошли в машинный зал. Высокий купол-потолок сливался с вечерним
небом. Над панелями бессонно перемигивались лампочки. Машинам нет дела
до того, утро сейчас или вечер.  День  и  ночь  заняты  они  тем,  что
пытаются расшифровать письмена,  привезенные  астронавтами  с  далеких
планет. Задача сложная, и не всегда, далеко не  всегда  поддается  она
решению.  Корабли  привозят  знаки,  вырезанные  на  коре  тропических
деревьев, нацарапанные на твердой почке, высеченные на глыбах гранита.
Не все удается линга-машинам разобрать  сразу.  Но  то,  что  удается,
навечно оседает в их  бездонной  памяти,  помогая  дальнейшему  штурму
таинственных знаков...
    Лена дала задание дешифратору.
    После мы пили чай с медом,  слушали  музыку,  как  всегда,  читали
старые стихи. Я посмотрел на часы, встал и начал прощаться. И  в  этот
миг дешифратор  загудел.  На  пульте  загорелся  ровный  глазок.  Лена
нагнулась к переговорной мембране.
    - Какой это язык? - спросила она.
    Дешифратор не ответил.
    - Совсем как ты, - усмехнулась Лена.  -  Предпочитает  промолчать,
чем сказать: не знаю.
    - А может, дешифратор перенял... - начал я, но Лена жестом  велела
мне молчать: дешифратор что-то произнес быстро  и  неразборчиво.  Лена
глянула на меня и повернула регулятор скорости воспроизведения.
    - ...Стена заполняет  собой  весь  мир,  разрезая  его  надвое,  -
медленно, чуть не по  слогам  произнес  механический  голос,  лишенный
всякого выражения. - Нет ей ни конца, ни края. Стена, похожая на волну
неведомого моря, вдруг вставшую на дыбы...
    Дешифратор дважды произнес последнюю фразу и умолк.
    - Дальше, дальше, -  снова  нагнувшись  к  переговорной  мембране,
заторопила Лена.
    - Дальше следует темное место... Логический  пропуск...  -  сказал
дешифратор. - Пытаюсь сопоставить с прежними вариантами расшифровки...
    С минуту мы тщетно ждали продолжения.
    - Что же ты не подобрал  все  листки?  Машине  было  бы  легче,  -
упрекнула меня Лена. - Чем больше материала, тем  проще  поддается  он
расшифровке.
    - Откуда было мне знать, что в них есть хоть какой-нибудь смысл? -
пожал  я  плечами.  -  Когда  я  посмотрел  на  квадратики  и   ромбы,
соединенные кривыми линиями, то решил, что это упражнение ополоумевшей
машины, изгнанной из линга-центра.
    Лена не улыбнулась - она не приняла шутки.
    - А вдруг там что-нибудь осталось? - сказала она.
    - Где? - не понял я.
    - На берегу.
    - Говорю же тебе - ветер сразу подхватил их...
    - А вдруг? - перебила меня Лена.
    Я с сомнением покачал головой.
    - Давай попытаем счастья? - Лена  схватила  меня  за  руку,  и  мы
выбежали из зала.
    Я прихватил фонарик, и струящаяся тропинка была  поэтому  для  нас
явственно различима, хотя протоптали ее только двое.
    - Вот... здесь...  лежал  контейнер,  -  тяжело  дыша,  сказал  я,
указывая на место, ровное, как стол, - киберы сегодня превзошли  самих
себя.
    Не отвечая, Лена подошла к  берегу.  Стоял  прилив,  и  почти  вся
песчаная полоса была залита водой. Листков, которые мы искали, не было
и в помине.
    - Листки тяжелые? - задумчиво сказала Лена.  -  Наверное,  тяжелее
воды. Может быть, часть их осталась на дне? Раздевайся!  -  решительно
заключила она.
    Черная вода лежала у наших ног.
    Я отдал фонарик, чтобы освободить руки, и перешагнул белую  каемку
прибоя.
    Сильный луч следовал за мной по пятам, освещая пятачок каменистого
дна. Потревоженные крабы бестолково шныряли во  все  стороны.  Листков
нигде не было: наверно, приливные течения унесли их в глубину.
    Окончательно продрогнув, я уже совсем решил выходить,  но  в  этот
момент упорство  искателя  было  вознаграждено.  Отыскалось  несколько
листков, попавших в расщелину между камнями. Правда, после  этого  мне
ничего не попадалось, несмотря на поиски.
    - Н...наверное, в...вода смыла знаки, - сказал я, выйдя на берег и
протягивая Лене  один  листок.  Она  навела  на  него  луч:  угловатые
письмена, чем-то напоминающие математические символы, четко выделялись
на потемневшей поверхности.
    Я  сделал  несколько  кругов,  чтобы  согреться,  а  потом   пошел
проводить Лену - ей надо было дежурить до утра.
    Но уйти с линга-центра мне так  и  не  пришлось.  Мы  до  рассвета
слушали странную повесть, которую  рассказывал  дешифратор.  Он  часто
прерывался и надолго умолкал.
    Тускло звучал  монотонный  голос,  и  перед  нами  разворачивались
загадочные картины чужого бытия, чужой планеты.
    Кто скажет, когда и где это происходило?
    Хроника ли это подлинных событий?
    Или неумеренная и мрачная фантазия какого-нибудь древнего автора?

    ...Румо медленно отдал команду, и манипулятор послушно  переместил
его  к  хранилищу   -   низкому   строению,   собранному   из   листов
гофрированного пластика. Румо заглянул в отсек и вздохнул: снова,  как
вчера, он был заполнен не больше, чем нагреть.  Видно,  у...  (в  этом
месте дешифратор запнулся, - наверно, подыскивал равнозначное слово  в
нашем языке), -  видно,  у  белковых  снова  начался  период  сезонной
хандры. А может, что-нибудь похуже? Значит, опять бесконечная возня  с
настройкой  логических  блоков.  Надо  сказать,  опасная  возня:  если
белковый (в этом месте  дешифратор  снова  запнулся),  если  белковый,
неловко повернувшись, случайно заденет землеца - тому не поздоровится.
    Будь они прокляты, тупые автоматы.
    Нет ничего ужасней однообразия, подумал Румо. Ну, отрегулирует  он
белковых роботов, а что толку? И завтра и послезавтра, и через  месяц,
и через десять лет одно и то  же.  Пшеница,  пшеница,  пшеница...  Как
будто нет ничего на свете, кроме пшеницы. Ни моря, ни  мегаполиса,  ни
открытого космоса.
    - Мегаполис - что это такое? - быстрым  шепотом  спросила  у  меня
Лена, когда дешифратор запнулся.
    - Кажется, огромный город.  Бесконечный  город  или  что-то  вроде
этого, - ответил я.
    И тут же динамик ожил снова.

    Другим  землецам  хоть  бы  что  -  они  довольны  своей  судьбой.
Некоторые даже считают, что лучше доли землеца вообще на свете нет!  А
что, им нельзя отказать в известной логичности. Каждый землец обладает
манипулятором  -  совершенной  машиной,  которая  послушно   и   умело
выполняет все его команды, по требованию  хозяина  доставит  его  куда
угодно - разумеется, в пределах зоны, даже укачает,  если  на  землеца
нападет вдруг бессонница...
    А урбаны? Живут в вечной копоти, в грохоте и лязге, говорят, у них
там в мегаполисе и дышать-то нечем...
    Все это так.
    И все-таки Румо мечтал о мегаполисе, скрывая сокровенное  даже  от
самого близкого друга. Он и сам не знал,  как  зародилась  эта  мечта.
Ведь со дня рождения судьба его была предрешена: весь путь  его  -  от
колыбели до смерти - лежал под знаком пшеничного колоса...
    Но каждое слово воспитателей, направленное к  тому,  чтобы  лишний
раз растолковать, как прекрасна судьба землеца, вызывало у юного  Румо
неосознанный протест.
    Пшеница - штука тонкая. Собирать полный урожай с каждого квадрата,
не дать пропасть ни единому зернышку - дело непростое. Ведь созревание
каждого квадрата рассчитано чуть ли не  по  часам.  Промедли  с  одним
участком - и дела на соседних полетят к черту. А тут еще имей  дело  с
исполнителями - белковыми роботами, за которыми нужен глаз да глаз.
    С  белковыми  у  Румо  были  свои  особые  счеты.  С  первого  дня
знакомства он невзлюбил это племя.
    В  тот  день  на  опытном  поле   воспитатель   дал   ему   первое
самостоятельное задание - убрать участок с помощью белкового робота. С
утра хмурилось, однако служба погоды сообщила, что дождя не  будет,  и
Румо отправился на выделенный ему участок в  манипуляторе  с  открытым
верхом.
    Сначала все шло хорошо.
    Румо устроился на пригорке, отдал нужные команды белковому, и  тот
приступил к работе.
    Овеваемый ветерком, Румо задремал. Его  разбудила  тяжелая  капля,
упавшая на лоб. Румо открыл глаза, испуганно огляделся: к счастью,  он
был один на участке, провинности его никто не заметил.  Вдали  маячила
фигура белкового робота, размеренно, как машина, убиравшего пшеницу.
    Нужно  было  поднять  верх  у  манипулятора,  однако  даже   такая
физическая нагрузка была не  под  силу  землецу.  Да  и  к  чему?  Для
выполнения низменных усилий имеются белковые роботы,  а  дело  землеца
лишь отдавать команды.
    Румо  отдал  команду,  однако  белковый  даже  не  поднял  головы,
продолжая  клешнями,  словно  ножницами,  срезать  колоски.  "Наверно,
испортился биопередатчик", - подумал Румо и крикнул, но его голос  был
заглушен  хлынувшим  ливнем.   Румо   попытался   сам   поднять   верх
манипулятора, но его слабые руки лишь бессильно скользили по  складкам
ребристого перепончатого укрытия. Он сразу же вымок до нитки, холодные
потоки били в лицо,  сбегали  по  спине,  и  Румо  ощутил  себя  вдруг
совершенно беспомощным. Он кричал до хрипоты, кричал чуть не плача, но
робот так ни разу и не обернулся. Лишь когда  дождь  кончился  и  пора
было  возвращаться  на  учебную  базу,  робот  пересчитал  контейнеры,
набитые собранными колосками - ливень, конечно, был ему  нипочем  -  и
вперевалку подошел к  манипулятору,  в  котором  сидел  посиневший  от
холода его хозяин-землец.
    - П...почему ты не ответил на мой биовызов? - спросил Румо. Хотя у
него зуб на зуб не попадал, он старался  чтобы  голос  звучал  строго:
ведь с этим белковым истуканом ему  предстоит  работать  долгие  годы,
каждые  пять  лет  переходя  с  одного  участка  пшеницы  на   другой,
определяемый игрой жребия - слепого случая. Не  дай  бог,  если  робот
сразу почувствует в нем слабинку.
    - Не слышал, - ответил белковый.
    - Но я кричал.
    - Дождь шумел, - пояснил белковый, разведя клешнями в стороны. - А
что случилось?
    - Случилось то, что твой хозяин промок, - строго сказал Румо.
    - Прекратить дождь не в моих силах...
    Румо с неприязнью посмотрел на плотную  фигуру  робота  застывшего
перед ним с идиотским видом.
    - Но в твоих силах поднять верх у манипулятора, - произнес Румо.
    Робот переступил с ноги на ногу.
    - Справедливо, - согласился он и тут же, словно  в  насмешку,  без
всяких усилий натянул над Румо прозрачную перепонку.
    "Сейчас же поставь на  место",  -  хотел  было  крикнуть  Румо  но
сдержался, опасаясь, что это будет  выглядеть  смешно  Он  вытащил  из
мокрого  кармана  плоский  шарик   биопередатчика   и   принялся   его
рассматривать. Но как определишь по внешнему  виду,  исправен  ли  он.
Разобрать  передатчик  имеет  право  только  воспитатель,  надо  будет
обратиться к нему вечером...
    - Можно? - протянул клешню робот. Румо знал, что взгляд  белкового
в отличие от взгляда землеца или даже урбана способен проникать сквозь
непроницаемые перегородки. Он дал передатчик роботу. Тот повертел его,
сказал: - Да, передатчик неисправен, - но, возвращая, сжал шарик  так,
что он треснул.
    Когда Румо вернулся на базу, его подняли на смех.
    - Мокрая курица в упаковке! -  такими  словами  приветствовал  его
воспитатель.
    Румо объяснил, как было дело, но сам же вышел кругом виноватым.
    - Белковый - машина, - поучал его воспитатель. - Он делает  только
то, что ты ему велишь. Твое дело - только отдавать команды. Ну а ежели
ты и команду толком не умеешь отдать, то куда ты годишься?
    В продолжение всего поучения белковый робот, который был  с  Румо,
стоял рядом с безучастным видом.
    - Но он поломал мой биопередатчик, - со слезами в голосе  произнес
Румо, показывая на робота.
    - Разве тебе не известно, что за передатчик отвечает землец, а  не
его белковый? - строго сказал воспитатель.
    Этот эпизод врезался в память  Румо  на  всю  жизнь.  Разве  можно
забыть то унизительное чувство собственной  беспомощности,  с  которым
сидел он в открытом манипуляторе под дождем, не будучи в силах поднять
верх, в то время как белковый спокойно занимался своим делом, не слыша
(или делая вид, что не слышит) отчаянных криков своего хозяина?
    И вообще, он, Румо, наверно, не такой, как все.
    Других почему-то слушаются белковые роботы, а его нет.
    Другие довольны судьбой землеца, а он нет.
    Другие готовы с утра до  ночи  обсуждать  агрономические  тонкости
выращивания пшеницы, а он предпочитает  уединяться,  чтобы  без  помех
можно было мечтать о мегаполисе.
    Среди  других  землецов  Румо  чувствует  себя  отщепенцем,  белой
вороной.
    Но кто заронил в душу юного землеца мечту о мегаполисе?
    Однажды в группе, где обучался Румо, появился новый землец. Как-то
Румо, перемещаясь по коридору в своем  манипуляторе,  случайно  уловил
обрывок  разговора,  который  вели  между  собой   воспитатели.   Румо
догадался, что разговор идет о новичке,  и,  замедлив  ход,  навострил
уши.
    - Падший ангел, - сказал один воспитатель со скверной усмешкой.
    - Он получил по заслугам, - пожал плечами другой.
    А третий произнес и вовсе загадочные слова.
    - Не исключено, что наша тихая  обитель  окажется  для  него  лишь
пересадочной станцией, - сказал он.
    - Наша  станция  -  тупик.  Дальше  ходу  нет,  -  заметил  первый
воспитатель.
    Третий покачал головой.
    - Не скажи, - произнес он.
    - Ты хочешь сказать, что его могут... - задохнулся второй.
    - Вот именно, - сказал третий. - Только  еще  материал  нужен  для
него. - И трое воспитателей умолкли, ожидая, пока землец скроется.
    У Румо новичок пробудил жгучий интерес. Он был не такой, как  все.
Поступки его  носили  печать  самостоятельности,  с  воспитателями  он
вступал в пререкания, что было вещью неслыханной, по крайней мере  для
Румо, а к обязанностям землеца относился без видимого энтузиазма.
    В тот же день их учебные участки оказались рядом. Румо  и  новичок
разговорились. Начали они осторожно и о вещах нейтральных - каждый  не
без  основания  опасался  подвоха.  Но  постепенно,  слово  за  слово,
прониклись взаимным доверием.
    - Нравится тебе быть землецом? - спросил новичок.
    - Не знаю... - смутился Румо.
    Новичок вздохнул.
    - Знавал я и лучшие времена, - сказал он.
    - Разве ты не землец? - осмелился спросить Румо.
    Новичок покачал головой.
    - Ты же видишь, - сказал он. - Приходится осваивать пшеницеведение
и робототехнику с азов.
    Хотя новичок выглядел юным, лицо его  казалось  усталым,  а  губы,
когда он молчал, скорбно поджимались.
    - Кто ты? - спросил Румо.
    Новичок не спешил с  ответом.  Он  сначала  огляделся,  пристально
посмотрел на двух роботов, видимо, занятых своим делом, и  лишь  затем
произнес вполголоса:
    - Я - урбан.
    В первую минуту Румо онемел.  Впервые  в  жизни  видел  он  живого
урбана. Но затем в душе мальчика зашевелилось сомнение.
    - Урбан? - переспросил он.
    - Да! - подтвердил новичок.
    - Но урбаны умеют ходить, а ты в манипуляторе.
    Новичок дернулся на сиденье так, что манипулятор его покачнулся на
гибких щупальцах.
    - Раньше и я умел ходить, малыш... - сказал он.
    Румо недоверчиво хмыкнул.
    - Почему же сейчас не ходишь?
    - У меня нет ног, - медленно сказал новичок. - Потерял  в  уличной
стычке.
    - Уличной? - недоуменно повторил Румо незнакомое слово.
    - Эх ты, землец зеленый, - улыбнулся новый знакомый Румо. -  Улица
- это... Как бы тебе объяснить? Ты в горах бывал?
    - Издали видел, - сказал Румо, не сводя с новичка жадного взгляда.
    - Представь себе узкое горное ущелье.  Ты  идешь  по  нему...  ну,
перемещаешься в манике, а слева и справа вместо гор - дома.
    - Такие большие?
    - Даже больше. А в домах живут люди. Много людей.
    - Урбаны, - восхищенно произнес Румо. - Какие они, урбаны?
    - Такие же, как я, - сказал новичок. -  А  ущелье  -  это  и  есть
улица.
    Румо что-то пробормотал и отвел взгляд. Легендарный образ  урбана,
обитателя  мифического  мегаполиса,  титана,  красавца  и  всемогущего
силача, никак не вязался  с  этим  изможденным,  усталым,  а  главное,
совершенно обычным на вид землецом. И ходить-то он не  умеет...  Какой
же он, урбан?
    - Подойди-ка сюда, - сказал новичок, словно угадав мысли Румо.
    Когда манипулятор мальчика приблизился, новый знакомец  откинул  у
себя полог. Вместо ног Румо увидел короткие обрубки.
    Значит, урбаны по виду такие же, как землецы! Только ходить умеют.
Что ни говори, а это, наверное, очень здорово - ходить по земле.
    - Из-за той потасовки меня и перевели в землецы, - сказал новичок.
- Справедливости захотел, - покачал он головой.
    Румо не понял, о какой справедливости идет речь, но спрашивать  не
стал. Его интересовало другое. И новичок долго, до вечера, рассказывал
ему о далекой, как сказка, и страшной, как сон,  жизни  в  мегаполисе.
Голова мальчика пошла кругом. Он даже  забывал  своевременно  отдавать
команды своему белковому.
    - Что  у  вас  там  хорошего,  в  мегаполисе?  -  сказал  Румо.  -
Теснотища,  друг  на  друге  живете.  Пыль,  чад,  дышать  нечем,  сам
говоришь...
    - Все так, - согласился новичок.
    - Да и опасно у вас там на улицах, - продолжал Румо. - Можно  ноги
потерять...
    - И даже жизнь. Но зато у нас есть борьба, - сказал новичок.  -  А
быть рабом, по-твоему, лучше?
    - Рабы - это белковые роботы, - сказал  Румо,  -  они  подчиняются
нашим командам.
    - А вы, землецы, разве ничьим командам не подчиняетесь? -  спросил
новичок.
    - Мы свободные возделыватели пшеницы, -  повторил  Румо  заученную
фразу.
    Новичок усмехнулся.
    - Да, конечно, ты свободен, - сказал он. - Если не  считать  того,
что сейчас подчиняешься воспитателям. А  потом  точно  так  же  будешь
подчиняться сборщикам урожая.
    - Таков общий порядок, - пробормотал Румо.
    - Чем же в таком случае ты отличаешься от них? - кивнул новичок  в
сторону белковых роботов, чьи полусогнутые фигуры  продолжали  маячить
на соседних участках. Румо окинул свой участок, и его белковый, поймав
взгляд хозяина, быстро отвел глаза в  сторону  -  в  лучах  заходящего
солнца сверкнули блюдца-фотоэлементы. Поведение  белкового  показалось
Румо подозрительным. Он отдал по биопередатчику  команду,  и  движения
белкового убыстрились. Ну, так кто же из них двоих раб?
    - Ты раб, как и он, - сказал новичок.
    - Каждому свое,  -  произнес  Румо,  цепляясь  за  афоризм  своего
воспитателя как за последнее прибежище.
    - Что ж, ты прав, - неожиданно согласился безногий  урбан.  -  Раб
должен подчиняться, а человек - бороться.
    Румо ждал совсем  другого.  Ему  хотелось,  чтобы  новый  знакомый
доказал, что как бы там ни было, а урбану  в  тысячу  раз  лучше,  чем
землецу, что дым и пыль мегаполиса милее, чем ветер с унылых пшеничных
полей,  что  лучше  борьба  и  риск,  чем  безрадостное,  растительное
существование. Мальчик не сумел бы столь рельефно и ясно изложить свои
мысли, он думал именно так.
    Однако высказать урбану все, что нахлынуло,  он  не  успел.  Вдали
показалась машина воспитателя. Она неслась на полной скорости, так что
ветер свистел под днищем. Румо побледнел.
    - Почему вы вместе? - спросил воспитатель, круто осадив машину.  -
Каждый землей должен работать на своем участке.
    - Мы на минутку... пока белковые заняты... - пробормотал Румо.
    Глаза урбана сверкнули.
    - А какую инструкцию мы нарушили, воспитатель?  -  дерзко  спросил
он.
    - С тобой мы еще разберемся, - бросил воспитатель  и  двинулся  на
участки. Квадрат новичка был в порядке - придраться было  не  к  чему,
как ни хотел того разъяренный воспитатель. Белковый, регулярно получая
биокоманды, работал исправно, и дневной урок - два  полных  контейнера
пшеницы - был выполнен.
    Зато на участке Румо дела  обстояли  похуже.  То  ли  юный  землец
отдавал нечеткие команды, то  ли  вообще  позабыл  о  них,  во  всяком
случае, поле являло собой печальную картину.  Значительная  часть  его
была - неслыханно! - вытоптана массивными ступнями  белкового  робота.
Драгоценные зерна и  колосья  пшеницы  были  вдавлены  в  почву.  Один
контейнер заполнен лишь на треть, другой пуст.
    Воспитатель вернулся к землецам, оба робота шагали за ним.
    - Ты и твой робот будете наказаны, - сказал воспитатель, обращаясь
к Румо. - Строго наказаны. Ну а с тобой,  -  обернулся  он  к  бывшему
урбану, - разговор особый. О чем ты говорил  с  ним?  -  кивнул  он  в
сторону Румо.
    - О счастливой доле землеца, - спокойно ответил тот.
    Лицо воспитателя налилось кровью.
    - Все на базу, - прохрипел он.
    На базе Румо подвергли многочасовому унизительному допросу. Однако
мальчик стойко отражал атаки.  О  чем  они  говорили  с  безногим?  На
нейтральные темы.  Касались  вопроса  о  том,  какая  почвенная  смесь
является  наилучшей  для  пшеницы,  обсуждали  другие   агрономические
тонкости. Мегаполис? Нет, мегаполиса не касались. А какое могут  иметь
отношение землецы к мегаполису?
    - Здесь я задаю вопросы, а не ты!  -  закричал,  выходя  из  себя,
воспитатель. Размахнувшись, он  ударил  Румо  по  щеке.  Жаркая  волна
залила мальчика. Он ухватился слабыми  руками  за  борт  манипулятора,
словно пытаясь выпрыгнуть. Но немощные руки подломились, и Румо рухнул
на сиденье.
    В это время в комнату вошел еще  один  воспитатель  -  тот  самый,
который  утром  в   коридоре   говорил   своим   коллегам,   что   для
новоиспеченного землеца их тихая обитель  окажется  лишь  пересадочной
станцией.
    - Оставь его, - сказал вошедший, пренебрежительно махнув  рукой  в
сторону Румо. Отведя воспитателя, который допрашивал Румо, в сторонку,
он что-то заговорил быстрым  шепотом.  Румо,  как  ни  напрягал  слух,
уловил  только  два  слова:  "его  белковый".  Румо  решил  было,  что
проклятый белковый истукан нажаловался на него,  но,  к  счастью,  все
обошлось.
    - Может, выдумывает? - сомневаясь в чем-то, спросил воспитатель.
    - Он на пленку записал. Я сам ее прослушал, - ответил вошедший.  -
Правда, дистанция была большая, слышно неважно, но разобрать можно.
    Воспитатель потер руки.
    - Значит, спекся голубчик, - сказал он довольным голосом.
    - Я это сразу предсказывал, - заметил вошедший воспитатель.
    - Ну а теперь куда же его?
    - Ясно куда... С конечной станции может быть только один путь...
    В продолжение этого разговора Румо  сидел  ни  жив,  ни  мертв.  В
коридоре послышались тяжелые шаги. Дверь отворилась,  и  в  помещение,
мерно ступая, вошли два робота, те самые, которые сопровождали сегодня
Румо и новичка-землеца. Они несли на могучих, сложенных  крест-накрест
руках нового знакомца Румо... Безногое тело его обмякло,  но  глаза  с
вызовом смотрели вокруг.
    - Допрыгался, - бросил воспитатель Румо. - Не будешь  больше  воду
мутить.
    - Попляшешь на нитке, - добавил другой воспитатель и  сделал  всем
понятный жест.
    Взгляд безногого остановился на Румо.
    - Посмотри-ка, посмотри-ка на него! - вдруг  крикнул  воспитатель,
указывая на Румо. - Это настоящий землец,  он-то  и  помог  изобличить
тебя...
    Румо хотел что-то сказать, но от чудовищной лжи воспитателя у него
перехватило  дыхание.  А  когда   он   обрел   способность   говорить,
несчастного новичка и двух роботов уже не было в комнате.
    - Ты молодец, Румо, - ласково сказал его воспитатель как ни в  чем
не бывало. - Отличился сегодня. Я похлопочу, чтобы старший вручил тебе
жетон "Настоящий землец".
    Жетон Румо не вручили, но наказанию за  пустые  контейнеры  он  не
подвергся.
    Что касается безногого урбана, то его никто больше не видел.

    ...Он, Румо, - единственный человек на огромной  площади  в  сотню
квадратных лим.
    В день совершеннолетия Румо вытащил жребий с изображением колоса и
координат квадрата, с которого он отныне в  течение  долгих  пяти  лет
должен был снимать урожай пшеницы. А потом что?  Снова  жеребьевка?  А
что толку? Грено говорит, что все пшеничные  участки  похожи  друг  на
друга как две капли воды. Грено  знает,  он  сменил  не  один  десяток
квадратов.
    - Далее следует логический пропуск, - сообщил дешифратор  и  после
короткой паузы продолжал.

    Юноша закрывает глаза.
    ...И вот манипулятор мчит его к Стене. В  пути  Румо  ощупывает  в
кармане пропуск - крохотный жетон, излучающий на определенной частоте,
которая  закодирована  у  перехватчиков  Стены.  Румо   сидит   внутри
сверкающей капли, которая скользит на воздушной подушке. Раскачивается
аппарат, да тихонько поет скорость. А вдали уже вырисовывается  контур
Стены. Именно такой он и представлял ее, хотя ни разу не видел.  Серые
плоскости уходят в небо. Если присмотреться, кажется, что  они  слегка
колеблются и дрожат. Но  Румо  знает,  что  это  защитное  поле  Стены
искажает видимость.
    Худо  придется  тому,  кто  осмелится  без   такого   вот   жетона
приблизиться к Стене. Он увязнет в силовом  поле,  словно  в  трясине.
Затем из башни ближайшего охранного поста выйдут белковые  истуканы  и
втянут нарушителя за Стену.
    Стена все ближе. Она заполняет собой все, разрезая мир надвое. Нет
ей ни конца, ни края. Она  похожа  на  волну  невидимого  моря,  вдруг
вставшую на дыбы.
    Манипулятор замедляет ход, сейчас он врежется в Стену или  увязнет
в защитном поле... И тут совершается чудо.  Поле  гаснет,  и  в  Стене
открывается узкое отверстие. На один миг, но этого  достаточно.  Стена
остается за спиной, и он в мегаполисе.
    Мегаполис...  Улицы   словно   бездонные   ущелья.   Тысячеэтажные
дома-гнезда. Грено рассказывал, что в таких домах  можно  прожить  всю
жизнь, так и не выйдя ни разу на вольный воздух. Ну и пусть, и  пусть!
Он готов на все, что угодно,  только  бы  попасть  туда,  в  сказочную
державу, навек заказанную для землеца.
    Румо  едва  ли  мог  бы  объяснить,  какая  сила  влечет   его   в
таинственный и запретный мир, называемый  городом.  Однако  мечта  его
была неистребима.
    Но что толку в мечтах? Его жребий определен до  конца  -  пшеница,
пшеница, пшеница... Соседние планеты платят за пшеницу бешеные деньги,
там  она  не  родится.  Все  предпочитают  натуральный  хлеб,   а   не
синтетический, хотя последний и рекламируют на все лады.
    Румо открыл глаза и вздохнул. Видение мегаполиса исчезло.
    Одна только отрада - раз в декаду разрешается свидание с таким  же
землецом, который управляет обработкой одного из  соседних  квадратов.
Спасибо судьбе, ниспославшей ему в соседи Грено. Старик много повидал,
умеет рассказывать. Они подолгу беседуют, но каждый раз Румо  кажется,
что Грено чего-то недоговаривает.
    Как  губка  водой,   насыщен   участок   всякими   химикалиями   и
биостимуляторами. Участок  разбит  на  небольшие  квадратики,  подобно
шахматной доске. Работа проходит по простому  графику.  Пока  в  одном
углу проходит сев, в другом белковые уже снимают урожай. И так круглый
год.  Благодаря  замкнутому   циклу   поток   зерна,   поступающий   с
бесчисленных квадратов, не иссякает. Сборщик, осуществляющий контроль,
внимательно следит за каждым квадратом, его не проведешь.
    И сегодня недобор. Сборщик опять поставит ему минус. Пять минусов,
и Румо накажут токовым разрядом. Грено  говорит  -  удовольствие  ниже
среднего.
    В  чем  же  все-таки  дело?  Почему  начали  падать  сборы?  Пульт
неизменно подтверждает, что на  территории  квадрата  все  в  порядке:
глазок  аварийного  сигнала  не  светится.  Это  все  белковые.   Румо
инстинктивно чувствует в них врагов, мстительных  и  злобных.  Словами
этого не объяснишь, но Румо уверен: белковые его  ненавидят!  За  что?
"Извечная ненависть развивающейся системы к тому, что ограничивает  ее
свободу", - говорит Грено. Может быть, он прав. Но Румо  от  этого  не
легче. Его замучила эта  атмосфера  ненависти  и  недоговоренности.  В
последнее время Румо начало казаться, что  белковые  замышляют  что-то
недоброе. Простая мнительность, говорит Грено. Хорошо, если так.
    Пока Румо предавался мечтам и грустным размышлениям, низкое солнце
успело приметно  склониться  к  западу.  С  поля  возвращалась  группа
белковых. Возвращалась немного позже, чем следовало, - по вызову  Румо
они должны были быть здесь еще  полчаса  назад.  К  этой  группе  Румо
испытывал наибольшую антипатию.
    Идолы шагали вперевалку, движения их были заучены раз и  навсегда,
но на этот раз в походке белковых Румо почудилось что-то вызывающее.
    Неужели и землецы  вот  так  же  ходили  когда-то?  Румо  невольно
усмехнулся с чувством собственного превосходства. Неужели его  предки,
подобно этим белковым идолам, медленно перемещались, переставляя  ноги
и неуклюже  размахивая  для  равновесия  руками?  Грено  говорит,  что
землецы не ходят уже триста лет.  К  чему  ходить  пешком,  если  есть
манипуляторы? Маник доставит тебя куда угодно, только пожелай этого.
    Вечерело. Румо  все  оттягивал  момент,  когда  придется  заняться
настройкой белковых.
    Вдали  на  дороге,  рассекающей  надвое  большой   квадрат   поля,
показалась точка. Румо приставил ладонь козырьком. Сборщик? Но сегодня
не его день. Вглядевшись, Румо вскрикнул от радости: Грено!
    Румо двинулся навстречу гостю.
    Грено испытывал необъяснимое чувство  симпатии  к  этому  юноше  с
живыми глазами, в которых постоянно отражалась пытливая работа  мысли.
Даже  маник  Румо  двигался  всегда   порывисто,   скачками,   отвечая
внутреннему состоянию хозяина. И мечта Румо о мегаполисе была  близка,
хотя об этом не знал никто.
    - Опять недобор, - пожаловался Румо.
    - Большой? - с сочувствием спросил Грено.
    - Такого еще не бывало, - вздохнул Румо.
    - Думаешь, они виноваты? - понизил голос старик, кивнув в  сторону
белковых, которые прохаживались перед  хранилищем,  разминая  затекшие
мускулы.
    - А кто же еще? - горячо сказал Румо.
    - Настройку проверил?
    - Нет еще, - опустил голову Румо.
    - Ладно, вместе посмотрим, в чем дело. Мои тоже капризничают.
    Они помолчали, глядя на умирающий закат. На западе слабо светилась
ровная дуга горизонта, подобная остывающему слитку металла. Там и  сям
высились башни  искусственного  климата,  которые  тоже  обслуживались
белковыми. Но даже башни климата не в силах были окрасить  удручающего
однообразия ровной, как стол, поверхности.
    - Слышал я когда-то такие слова:  лицо  планеты,  -  сказал  Румо,
задумчиво глядя  вдаль.  Немного  помолчав,  затем  повторил:  -  Лицо
планеты... Бессмысленные слова! Что же это за лицо,  если  оно  лишено
всякого выражения? На тысячи лет одно и то же: ровное поле.
    - Не всегда наша планета была такой гладкой, - возразил  Грено.  -
Когда-то лицо ее имело собственное выражение. Были и сопки, и  овраги,
и холмы...
    - Куда же все это пропало?
    - Сгладили. Так удобней выращивать и собирать пшеницу,  -  пояснил
Грено. - Горы остались только где-то в заповедной зоне.
    Они медленно двинулись к дороге. Их маники скользили рядом, бок  о
бок, словно две лодки.
    - Скажи, Грено, - начал Румо, - я давно хотел спросить тебя...  Ты
так  интересно  рассказываешь  о  мегаполисе...  А  сам  ты  бывал   в
мегаполисе?
    - Почему ты вдруг вспомнил мегаполис? - спросил Грено, не глядя на
собеседника.
    - Я думаю о нем всегда.
    - Брось эти мысли, - строго сказал Грено. - Землец в город попасть
не может.
    - Знаю, - кивнул печально Румо.
    - Да и что там хорошего, в мегаполисе? - продолжал Грено. - Суета,
сумасшедшая гонка, ставки в которой - жизнь  и  смерть.  Дым,  копоть,
чад... В общем, чувствуешь себя как в кипящей  воде,  -  махнул  рукой
Грено, но Румо заметил, что глаза старика загорелись.
    Маники продолжали скользить, а слева и справа к дороге  подступала
ветвистая пшеница. Стволы растений,  толстые,  как  бамбук,  с  трудом
удерживали налитые колосья. Кое-где зерно начинало течь: белковые явно
не справлялись с работой.
    - Я  дал  бы  себе  вырвать  глаз,  чтобы  другим  посмотреть   на
мегаполис, - сказал Румо.
    - Запомни, мальчик: не всем быть урбанами, - рассудительно  сказал
старик. - Кому-то надо ходить в землецах. Вот как нам с тобой.  И  тут
ничего не поделаешь. -  Он  высунул  руку  из  манипулятора,  отвел  в
сторону усатый колос и добавил: - Стену не пробьешь.
    Загустевшие вечерние тени легли на пшеничные заросли.
    - Послушай, Грено, - зашептал вдруг Румо. -  А  что,  если  бы  мы
сейчас разогнали маники до самой большой скорости...
    - И?..
    - И прямо в мегаполис!
    - И расшиблись бы о силовую защиту. Или увязли в ней, как  мухи  в
липучке.
    - Знаю, - нахмурился Румо.
    В  этом  месте  послышался  треск,  и  голос   пропал.   Очевидно,
дешифратор  размышлял  над  новым  листком.  Впрочем,  пауза   длилась
недолго.

    - ...История, которая уходит корнями в глубь веков, - снова  начал
механический  голос.  -  Год  за  годом  город  разрастался,  поглощая
окружающее пространство, подминая под себя окрестные селения.  Наконец
в перспективе возникла реальная опасность, что вся планета превратился
в огромный город. Словно гигантский магнит,  притягивал  город  людей.
Приток их был беспрерывен и  возрастал  с  каждым  годом.  Но  синклит
олигархов не мог отказаться от баснословных доходов, которые приносила
пшеница. Для пшеницы же была необходима не  только  территория,  но  и
люди - хотя бы по одному на каждый квадрат:  слишком  опасно  было  бы
предоставить белковым полную самостоятельность.
    Находить  добровольных  землецов  становилось  все  труднее.   Все
уходили в мегаполис. И тогда синклит после долгих дебатов  решился  на
крайние меры. Любой ценой нужно было оградить мегаполис от дальнейшего
разрастания. И вот вокруг города выросла Стена,  окаймленная  защитным
полем.
    Но просто закрыть доступ в город было нельзя, как нельзя  человеку
перерезать артерии. По  бесчисленным  дорогам  в  город  и  из  города
непрерывно шли грузовые потоки - кровь, омывающая  огромный  организм.
Тогда-то    и    придумали    радиожетоны,    позволяющие    владельцу
беспрепятственно проникать сквозь Стену...
    Не знаю, кому попадут в руки эти записки. Знаю  лишь,  какая  кара
постигнет меня, если эти листки попадут к  охране.  Но  все  равно,  я
должен запечатлеть слово правды. Если я его не  произнесу,  оно  убьет
меня. Истина не жалует своих приверженцев, что ж! Зато по крайней мере
я знаю, на что иду.
    Итак, мегаполис оградили Стеной. Кстати, тогда же и возникло слово
"город". Устало шагали века. Поколения рождались, жили и умирали, и  с
каждым из них  углублялась  пропасть  между  мегаполисом  и  остальным
миром. Жители мегаполиса - урбаны - захватили все. На долю остальных -
землецов - осталось только одно: пшеница, пшеница, пшеница...
    Урбаны были таковыми от рождения, по наследству.  Они  проносились
над  планетой  в  аппаратах,   позволяющих   видеть   все,   оставаясь
невидимыми.
    Принято было считать, что так от бога.
    Среди землецов ходили об урбанах разные слухи. Говорили, например,
что урбан в два раза выше землеца, что с лица он темен, потому  что  в
кожу въедается городская копоть, которую не  отмыть.  Говорили  также,
что жители мегаполиса умеют ходить пешком и  даже  предпочитают  пеший
способ передвижения, поскольку на городских магистралях слишком  много
манипуляторов. Да мало ли что еще говорили?
    Что до землецов, то уже три сотни лет нога их не  касалась  почвы.
Благо, поля были достаточно обширны, чтобы два встречных  манипулятора
могли разминуться...
    Ноги землецов постепенно атрофировались. Попробуй полежи три дня -
и ноги как чужие. А если три века!

    - ...Послушай, Грено, -  сказал  однажды  Румо.  -  Силовое  поле,
окружающее город, захватывает машину, если у человека, сидящего внутри
манипуляторов, нет жетона. Так?
    - Конечно, - согласился Грено, не понимая, куда клонит юноша, - Ты
что же, думаешь, жетон можно подделать?
    - Не то, совсем не то! А что, если... - Румо перегнулся через борт
маника и что-то быстро и горячо зашептал на ухо  старику.  Лицо  Грено
словно окаменело. Затем улыбка тронула обветренные губы.
    - Неплохая идея, малыш, - сказал Грено. - Во  всяком  случае,  для
нас это единственный шанс попасть в мегаполис.  Но  ты  представляешь,
как много нам нужно трудиться?
    - Какой землец боится труда! - воскликнул Румо.
    - Что ж, тогда попробуем, - решил Грено.
    ...С некоторых пор Румо зачастил к Грено. Он бросал  свой  квадрат
без присмотра, вернее, оставлял у пульта одного из белковых, хотя  это
строжайше возбранялось.
    Грено и Румо запирались в просторном хранилище и  долгие  часы  не
выходили оттуда.
    Если  бы  сборщик  наткнулся  на  квадрат,   брошенный   землецом,
виновному не поздоровилось бы. Но судьба благоволила к заговорщикам...
    Дело подвигалось медленно.  Осуществить  то,  что  придумал  Румо,
оказалось куда труднее, чем могло показаться поначалу.
    Первая попытка окончилась  плачевно.  Грено  занял  наблюдательную
позицию у окна, откуда просматривалась главная дорога, по которой  мог
появиться сборщик. Наступила решительная минута.
    - Ты первый. Давай, малыш, - сказал Грено. -  Если  что,  я  подам
сигнал.
    Румо  отстегнул  привязные  ремни,  осторожно  отвел   от   висков
эластичные  щупальца-биоконтакты,  с  помощью  которых  его  мысленные
приказы передавались манипулятору. Теперь Румо был  сам  себе  хозяин.
Руки Румо слегка дрожали. Он перегнулся через борт манипулятора, и ему
показалось, что пол где-то глубоко внизу...
    - Не мешкай, - поторопил его Грено.
    Румо взял двумя руками собственную ногу, легкую, будто  ватную,  и
перенес ее через борт манипулятора. Затем  то  же  проделал  с  другой
ногой. Немного подождал, свесив ноги  за  борт.  Затем  наклонился  и,
оттолкнувшись руками, неловко спрыгнул. Ноги подогнулись,  и  Румо  во
весь рост растянулся на полу.
    - Ушибся? - тревожно спросил Грено.
    - Немного, - выдавил сквозь зубы  Румо,  пытаясь  подняться.  Это,
однако,  ему  не  удалось.  Румо  подполз  к  стене  и  ухватился   за
вертикальную стойку стеллажа. Перебирая по ней руками, он поднялся  во
весь рост и застыл, напряженно улыбаясь. Но  старик  видел,  что  Румо
держится лишь на руках.
    Переведя дух, Румо сделал попытку шагнуть...  и  снова  рухнул  на
пол.
    - Попробуем постепенно, - начал Грено.
    - Пустая затея, - прервал его Румо,  ударив  кулаком  по  грязному
пластику пола.
    - Пожалуй, на сегодня хватит. Залезай-ка обратно в манипулятор,  -
сказал Грено.
    Но добраться до маника Румо уже не мог: силы оставили его.
    - Подзови к себе маник, - велел Грено.
    Румо молчал.
    - Отдай мысленный приказ, -  громче  сказал  старик,  но  Румо  не
пошевелился. Встревоженный Грено переместился  к  Румо:  юноша  был  в
глубоком обмороке...
    Кое-как  Грено  удалось   водворить   Румо   обратно   в   полость
манипулятора.
    Когда  Румо  пришел  в  себя,  он  долго  не  хотел  или  не   мог
разговаривать, и в его больших глазах застыли слезы бессилия и ярости.
    - Нет, я никогда не научусь ходить, - с отчаянием произнес он.
    - Такие вещи не делаются сразу, - сказал Грено.
    - Я не знал, что это так трудно.
    - Мне будет труднее, малыш. Но я верю,  что  у  нас  получится.  -
Грено понизил голос и добавил: - Только бы никто не  узнал.  А  теперь
ступай на свой квадрат.
    - Значит, до завтра?
    - До завтра...
    Грено смотрел  на  дорогу,  пока  не  заслезились  глаза.  Машина,
везущая Румо,  казалось,  скользила  по  земле  -  столь  тонкой  была
воздушная подушка. Манипулятор мчался  по  прямой,  как  луч,  дороге.
Капля превратилась в точку, наконец и  точка  растаяла.  А  Грено  все
смотрел, смотрел...

    Дешифратор запнулся, разбирая чужие символы. Стояла глубокая ночь.
Звезды заглядывали в линга-центр сквозь купол, будто  только  мы  двое
интересовали  их  во  всем  безмолвном  мире.   Профиль   Лены   четко
вырисовывался на фоне панелей, по которым скользили световые  стрелки.
Наверно, под влиянием странного рассказа мне в лице любимой почудилось
что-то незнакомое.

    Шли дни. Осень сменилась зимой.  Выпал  первый  снег.  Девственной
пеленой скрыл он все изъяны стынущей почвы, сто раз истощенной и вновь
искусственно подкармливаемой. Морозоустойчивым  сортам  пшеницы  мороз
был нипочем, они продолжали зреть, и хранилища не пустели.
    Каждую свободную минуту Румо уделял теперь одному  -  тренировкам,
которым предавался с  фантастической  настойчивостью.  Правда,  он  не
рисковал покидать манипулятор в присутствии своих белковых - любой  из
них мог бы донести сборщику на  Румо,  и  нарушение  главного  запрета
дорого бы обошлось молодому землецу. Румо старался  массировать  ноги,
не выходя из машины, он щипал их, едва не плача не от боли, а  оттого,
что ее не было...
    Чуть не каждое  утро,  кое-как  справившись  со  своими  нехитрыми
обязанностями,  Румо  спешил  к  Грено.  Здесь,  под  защитой  старых,
непрозрачных стен чудом  сохранившегося  древнего  хранилища,  оба,  и
старик и юноша, чувствовали себя в относительной безопасности.  И  они
снова и снова пытались восстановить атрофировавшиеся в течение  долгих
столетий мышцы.
    Так муравей, посаженный в банку, изо всех сил стремится  вырваться
наружу. Он ползет по вертикальной стенке, срывается, падает, но  снова
и снова идет на штурм. И наконец после сотой попытки  муравей  находит
ту единственную траекторию, по которой оказывается возможным  доползти
до края банки и перевалить через нее...
    Ноги двух землецов,  как  и  всех  остальных,  представляли  собой
жалкие рудименты,  ненужные  придатки,  давным-давно  позабывшие,  что
такое самостоятельное движение, что такое упругий шаг.
    Но два землеца были упорны, как муравьи.
    И наступил день торжества.
    - ...Первый шаг, - радостно произнес Румо. Он только что шагнул от
оконной фрамуги к стеллажу, на котором хранились  запасные  блоки  для
белковых. Шагнул - и тут же схватился за поручень.  Шагнул  зато  сам,
без  помощи  манипулятора,  который  сиротливо   приткнулся   в   углу
хранилища.
    - Я же говорил,  ты  намного  перегонишь  меня,  -  сказал  Грено,
улыбаясь.
    Прислонившись спиной к холодной  кромке  стеллажа,  Румо  отдыхал.
Голова слегка кружилась, ноги дрожали от непосильного напряжения.
    - Не  беспокойся,  я  догоню  тебя,  -  сказал  Грено  и  принялся
старательно разминать пальцами дряблые икры.
    - Нам бы только поспеть к весне, пока сборщик... -  Внезапно  Румо
замер на полуслове.
    - Ты что? - побледнел Грено.
    - Мне послышался шорох.
    - Где?
    - Снаружи.
    Оба застыли, прислушиваясь. Шорох, не повторился.
    - Тебе почудилось. В эту пору все белковые  заняты.  Здесь  некому
быть, кроме нас, - сказал Грено, на щеки которого возвращался румянец.
    - Может быть, - согласился Румо.  Отдохнув,  он  сделал  несколько
шагов по направлению к манику, но покачнулся.
    - Помочь? - спросил Грено.
    - Пустяки.
    Румо подозвал манипулятор. Тот будто этого  и  ждал.  Он  неслышно
подлетел к  своему  хозяину  и,  обхватив  его  щупальцами,  осторожно
погрузил в свое чрево.
    - Даже не верится, что землецы когда-то  умели  ходить,  -  сказал
Румо.
    - А урбаны ходят и теперь, - ответил Грено.
    - Конечно. Иначе зачем бы мы с тобой учились ходить? -  усмехнулся
Румо.
    В этот момент за окном хранилища мелькнула тень. На  этот  раз  ее
заметили  оба.  Они  переглянулись,  и,   словно   сговорившись,   два
манипулятора друг за другом вынеслись из помещения.  Гладкая  площадка
перед  хранилищем  была  пустынна.  Лишь  поодаль  ковылял   белковый.
Накануне он при непонятных обстоятельствах расшибся, и  Грено  оставил
его сегодня  для  починки  -  повреждения  были  незначительны,  и  он
надеялся справиться собственными силами.
    - Наверно, ласточка пролетела,  -  сказал  Румо.  -  Или  тень  от
облака. - Он кивнул в сторону удаляющейся фигуры. - И  я  небось  хожу
так же смешно, как этот, а?
    - Это он, - тихо сказал Грено.
    - Что он?
    - Он следил за нами. Мы погибли.
    От негромкого старческого голоса по телу Румо побежали мурашки. Он
сразу сообразил, насколько  серьезно  положение.  Белковые  ничего  не
забывают.  При  очередном  контроле  этот  проклятый  идол,   конечно,
воспроизведет на экране то, что он только что высмотрел в хранилище, и
тогда их тайна раскроется. Неужели белковый  истукан  в  самом  начале
погубит их замысел?..
    Румо, не раздумывая,  отдал  команду.  Сжатый  воздух  со  свистом
вырвался из-под  днища,  взметнув  облако  снежной  пыли.  Манипулятор
сделал огромный прыжок. Услышав за собой погоню, белковый побежал,  но
Румо  настиг  его.  Послушный  воле  Румо,  манипулятор  высоко  занес
щупальца с зажатым в  нем  тяжелым  металлическим  брусом  и  с  силой
опустил его  на  макушку  робота,  в  то  место,  из  которого  торчал
аккуратный кустик антенны. Раз, другой...
    Белковый будто нехотя повернулся и тяжко рухнул в сугроб.
    Взбунтовавшийся автомат прекратил свое существование.
    - Мы поспешили, - нарушил Грено тяжелое молчание.
    - У нас не было выхода, - сказал Румо.
    - Пожалуй, ты прав, - удрученно согласился Грено. Оба не отрываясь
смотрели на серую глыбу, которую уже успел припорошить снег.
    - Что же теперь? - перевел Румо взгляд на старика.
    Тот помолчал, обдумывая ответ.
    - Спрячем подальше, - наконец сказал Грено.
    - Все равно при контрольном  пересчете  хватятся,  -  с  отчаянием
прошептал Румо. Взгляд его блуждал.
    - Не болтай глупости, - сказал Грено. - Пересчет будет  не  раньше
дня равнодействия. Мы к этому времени будем уже в  мегаполисе,  и  там
нас никто не достанет.
    - А теперь куда его? - покосился Румо на сугроб.
    - Закопаем в почву поглубже, - решил Грено.
    Через полчаса все было кончено.
    - Теперь пути к отступлению у нас нет, - сказал Румо.
    - Что верно, то верно, - согласился Грено.
    Грено был стар. Об этом говорила и седая поросль на лице, и всегда
усталый голос,  и  дрожащие  руки.  Первое  время,  когда  их  участки
оказались рядом, он держался замкнуто. Постепенно ледок  растаял,  они
сблизились, но Румо всегда ощущал, что у старика есть некая  запретная
зона, куда ему вход заказан.
    Однако теперь, когда они вместе  решились  на  неслыханно  опасное
дело, отношение Грено к молодому  землецу  изменилось.  Однажды  после
очередного урока ходьбы они,  усталые,  отдыхали  в  маниках,  стоящих
рядом.
    - Странно, что тебе так трудно  дается  ходьба,  Грено,  -  сказал
Румо.
    Старик насторожился.
    - Почему странно? - спросил он.
    - Ноги у тебя крепкие на вид, - пояснил Румо. - Они не  похожи  на
ноги других землецов.
    - Я не всегда был землецом, Румо, - тихо произнес старик. - Раньше
я жил в мегаполисе.
    - Ты был урбан? - спросил быстро Румо.
    - Тише, - прошептал Грено,  оглянувшись.  -  Да,  я  был  когда-то
урбаном.
    - Давно?
    Старик вместо ответа махнул рукой.
    - Знал я одного урбана... - сказал Румо.
    - Где он? - оживился старик.
    - Погиб.
    - Погиб... - словно эхо повторил Грено.
    Некоторое  время   они   отдавали   биокоманды   своим   белковым,
завершающим на своих участках трудовой день.
    - Послушай, Грено, а как ты из урбанов попал в  землецы?  -  задал
Румо вопрос, вертевшийся у него на языке.
    - Долгая история, долгая и невеселая, - сказал Грено. - Мы жили  в
мегаполисе. Вдвоем. Я и сын.  Семьи  урбанов  не  разлучают.  Это  вы,
землецы, не знаете ни отца ни  матери.  Ну  вот.  Я  по  дряхлости  не
работал, вел нехитрое домашнее хозяйство, а сын работал технологом. На
его  фабрике  из   пшеницы   приготовляли   брикеты,   пригодные   для
транспортировки на другие планеты. Фабрика по Переработке пшеницы была
самой большой в мегаполисе. Там трудилось много  рабочих.  Жилось  там
худо, и мой сын поднял борьбу за их интересы. По ночам я  помогал  ему
выпускать листовки...
    - Листовки?
    - Это  такие  листки,  призывающие  рабочих  к  борьбе,   Там,   в
мегаполисе, я покажу тебе листовки, они у меня спрятаны  в  тайнике...
Рабочие пошли за сыном. Однажды они решили организовать забастовку. Не
приступать к работе, пока  олигархи  не  удовлетворят  их  нужды.  Они
собрались и вышли на улицу... - Старик  посмотрел  на  Румо.  -  А  ты
знаешь, что такое улица?
    Румо кивнул.
    - Нечто вроде горного ущелья, - сказал он. - Только  по  бокам  не
горы, а дома.
    - Примерно так, - согласился старик. - Впереди толпы шел мой  сын.
Он нес транспарант,  на  котором  были  написаны  требования  рабочих.
Олигархи забеспокоились, что к урбанам с фабрики примкнут остальные, и
выслали навстречу стражей порядка.
    - Олигархи - это воспитатели урбанов? -  спросил  Румо,  с  жадным
вниманием слушавший старика.
    Грено улыбнулся.
    - Олигархи - в некотором роде воспитатели всех,  малыш,  -  сказал
он. - Они правят нашей планетой. В их руках все - и сила, и власть...
    Румо задумался. Ему представилась гигантская пирамида, на верхушке
которой находятся загадочные  олигархи,  располагающие  неограниченной
властью. Пониже  располагаются  урбаны,  те,  кому  судьба  определила
обитать в мегаполисе. Румо понял уже, что его представления об урбанах
как о праздных и могущественных счастливцах были ошибочными, однако от
этого  тяга  его  к  мегаполису  -  странное  дело!  -  не  только  не
уменьшилась, но стала еще сильнее. После урбанов, подумал  Румо,  идут
воспитатели, за ними - землецы, и в самому низу, в основании пирамиды,
находятся белковые роботы - искусственно выращенные существа,  машины,
которые обязаны подчиняться командам землецов.
    Между тем старик продолжал свой рассказ.
    - Стражи порядка перегородили улицу...
    - Стражи порядка тоже урбаны? - перебил Румо.
    - Нет. Это белковые роботы.
    - Такие, как эти? -  протянул  Румо  руку  в  сторону  квадратного
участка, на котором маячили плечистые фигуры роботов.
    - Такие  же  точно.  Одного  выпуска.  Только  вместо  ножниц  для
срезания колосков стражи порядка снабжены огнеметами, - сказал  Грено.
- Заняв позицию, они хором выкрикнули, что рабочие нарушают порядок, и
велели им разойтись.
    - Ты шел с рабочими?
    - Да. В первом ряду, - с гордостью ответил старик. -  Мы  сказали,
что от своих требований не откажемся. Тогда стражи  порядка  с  дулами
наперевес двинулись  нам  навстречу.  Урбаны  заколебались,  дрогнули,
остановились. Мой сын смело шагнул вперед.
    - Один? - с горящими глазами спросил Румо.
    - Один, малыш, чтобы ободрить остальных. Когда он сделал несколько
шагов,  роботы  открыли  по  нему  огонь...  Такова,  вероятно,   была
биокоманда олигархов.  Из  трубок  роботов  изверглось  жидкое  пламя.
Огненная струя полоснула сына по ногам, и он упал. Я подбежал к  нему,
поднял на руки - ходить он уже не мог... Так нас и взяли вдвоем...
    - Ваш сын потерял ноги? - спросил побледневший Румо.
    Старик кивнул.
    - Сын остался без ног, но на этом наши несчастья не  кончились,  -
сказал он. - Совет олигархов решил,  что  нас  следует  лишить  звания
урбанов и изгнать из мегаполиса. Вот так мы с сыном и стали землецами.
Но если уж не везет, так до конца. Жребий разбросал нас. Мы попали  на
разные участки  базы,  где  должны  были  постичь  премудрость  работы
землеца. С тех пор я не получал вестей от сына. Но я верю: он  остался
таким, как был, - сказал Грено с гордостью.  -  У  него  могли  отнять
ноги, но не душу. Знаю, мы еще встретимся с ним... Что с тобой, Румо?
    - Ничего...
    - Мне показалось, что тебе худо, - сказал старик. -  Померещилось.
Я  долго  присматривался  к  тебе,  прежде  чем  рассказать  все  это.
Осторожным стал... Хоть я и стар, а неохота болтаться в  петле.  Охота
перед  смертью  повидать  моего  мальчика.  Вот  увидишь,  вы   будете
друзьями.

    Голос  дешифратора  смолк.  У  меня   оставалось   еще   несколько
непрочитанных  листков.  Какой  из  них  разобрать  теперь,  на  каком
записано продолжение странной истории с далекой планеты? Я разложил на
столе веером оставшиеся листки, и мы с Леной склонились над ними,  так
что ее прядь коснулась моего лба. Один листок - он отличался от других
тем, что был испещрен символами, похожими на  математические,  -  Лена
отложила в сторонку.
    - Утром отдадим астрономам, - сказала она. - Это, кажется,  по  их
части.
    Мы  раскладывали  тяжелые  пластиковые   прямоугольнички,   словно
пасьянс. Один из  них  был  меньше  других  по  размерам.  Все  листки
выглядели почти новым, а этот, казалось, прошел через  сотни  рук,  до
того он был замусолен и захватан.
    Я взял подержанный листок и сунул его в узкую щель дешифратора.

    "Урбаны, объединяйтесь! Олигархи  разбили  нас  на  группы,  чтобы
властвовать. Долой Стену! Всем рабочим - человеческие  условия  жизни!
Мы - люди, а не машины по обработке пшеницы. Долой  власть  олигархов!
Объединяйтесь, урбаны!"

    - Листовка, которую выпускал отец, - сказала Лена.
    - И распространял сын, - добавил я и подумал, что самое интересное
занятие в мире - работа на линга-центре. - И потом, разве не важен для
землян опыт жизни чужих планет?
    - ...Грено, я должен сказать тебе одну  вещь...  -  начал  Румо  и
запнулся.
    - Говори, сынок...
    Румо решил было рассказать  старику  о  гибели  сына,  но,  бросив
быстрый взгляд на Грено, подумал, что недобрая весть убьет его. Он  не
решился погасить слабый луч надежды, который светил Грено.
    - Я о мегаполисе, - сказал Румо.
    - Нам бы только пробраться туда, - произнес Грено. - Об  остальном
не беспокойся. Найдем и кров, и работу.
    - Нас не узнают?
    - Не думаю, - сказал Грено. - Узнать, поймать можно  землеца.  Это
легко  сделать  по  клейму  на  манипуляторе,  без   которого   землец
беспомощен, как младенец. А мы-то  с  тобой  можем  ходить.  Мы  будем
урбаны! К счастью, на живом теле олигархи еще  не  додумались  ставить
клеймо, - добавил старик.
    Только тут до Румо дошло, что  в  скором  будущем  предприятие  их
окончится счастливо, он  станет  урбаном.  Юноша  пошевелил  ногами  и
сказал:
    - Я буду делать то, что делал твой сын. Продолжать...
    После долгой паузы старик произнес:
    - Спасибо, сынок.
    ...Когда зима была на исходе, Румо и Грено уже могли совершать без
помощи  манипулятора  довольно  длительные  прогулки.  Два  землеца  в
отсутствие белковых подолгу бродили  по  своим  просторным  квадратам,
пьянея от запахов талого снега и пробуждающейся зелени.
    Приближался решительный день. Все  нужно  было  обдумать  заранее.
Малейшая оплошность могла погубить их.
    А снег стремительно таял, и  журчащие  ручейки  оживляли  надежды,
укрепляли веру в то, что дерзкая идея Румо может и впрямь  воплотиться
в действительность.
    В то утро  Румо  проснулся  рано.  За  пыльной  прозрачной  стеной
комнаты еле намечался мутный рассвет. Белковые еще дремали, как всегда
стоя. Прихоть конструктора придала им форму человеческого тела.  Глаза
белковых  были  затянуты  тонкой  защитной  пленкой,   отчего   роботы
напоминали статуи древних атлетов.
    В назначенный час у каждого из них сработают биочасы и,  послушные
импульсным командам, они примутся за привычную работу. И нет  им  дела
до того, что два землеца к этому моменту будут уже далеко...
    В неясном круге иллюминатора показалось лицо Грено. Он вглядывался
внутрь  помещения,  и  щупальце  его  маника,   изогнувшись,   сделало
призывный жест.
    - Поторапливайся!  -  услышал  Румо.  Он   последним,   прощальным
взглядом окинул рубку. На первых порах программу на  пульте  можно  не
менять. До тех пор, пока сюда не прибудет сборщик. К тому времени Румо
и Грено, надо надеяться, будут недосягаемы.
    Две  капли,  две  вытянутые  торпеды  неслись  рядом.  Квадрат  за
квадратом улетал назад, и казалось, пшенице не будет конца.  Часть  ее
еле-еле возвышалась над оттаявшей почвой, на других участках  она  уже
приметно поднялась, на третьих тяжкие колосья как будто  высматривали:
скоро ли к ним придут уборочные машины и белковые роботы?
    Они мчались по дороге, и скорость пела в ушах. Румо  подумал,  что
они будут так скользить всю жизнь, а вокруг все будут поля, поля, поля
- бесконечная шахматная доска...
    Солнце  успело  вскарабкаться  высоко,  и  его  совсем  по-летнему
припекающие лучи заметно нагрели округлый борт  манипулятора,  и  Румо
грел руки, думая о том, что готовит им ближайшее будущее.
    - Скоро Стена, - сказал Грено.
    По  мере  приближения  к   мегаполису   дорога   становилась   все
оживленнее.  Число   скользящих   аппаратов   увеличилось.   Некоторые
манипуляторы были  прозрачными  лишь  наполовину.  В  них  угадывались
неясные фигуры. Румо понял, что это урбаны, и  сердце  юноши  забилось
сильнее. Высшая каста, счастливые  владельцы  жетонов,  покинувшие  на
время город по каким-то своим таинственным делам.
    - Вот Стена! - воскликнул Грено.
    Но Румо и сам увидел маячившее вдали смутное видение Стены. Теперь
мчаться напропалую было опасно: каждый миг  могло  сказаться  действие
защитного поля Стены.
    Приближалась минута, которая должна была решить их судьбу.
    - Свернем в сторонку, - предложил старик.
    Под мегаполисом пшеницу не сеяли, и почва  сохраняла  естественные
складки. Два  землеца  остановили  манипуляторы  над  крутым  обрывом.
Глубоко внизу серебрился ручей, сжатый гранитными глыбами.
    Убедившись,  что  никто  их  не  видит,  Румо  и  Грено  вышли  из
манипуляторов. Короткая команда - и оба маника приблизились  к  самому
краю обрыва.
    - Может, оставим их невредимыми? - прошептал Румо.
    - Нельзя, малыш, - покачал головой Грено. - По этому следу  нас  в
два счета разыщут.
    Лицо Грено стало хмурым, видимо,  мысленная  команда,  которую  он
только что отдал, стоила старику немалых усилий.
    Помедлив мгновение, манипуляторы рухнули вниз,  Румо  заглянул  на
дно обрыва, и у него закружилась голова.  Две  бесформенные  дымящиеся
груды - вот все, что осталось от машин, которые носили их,  как  самка
кенгуру таскает детенышей...
    Отныне они могли надеяться только на свои собственные ноги и руки.
    - Мосты сожжены, - тихо сказал  Грено.  Румо  не  понял,  о  каких
мостах говорит старик, но спрашивать не стал.
    Землецы покинули место гибели своих  машин  и  зашагали  к  Стене.
Задумавшись, Румо незаметно ступил ногой на упругий пластик дороги.
    - Сумасшедший! - выкрикнул Грено и столкнул его в кювет.  Стоя  на
коленях, Румо успел заметить трехместный  манипулятор,  пронесшийся  в
сторону мегаполиса. В грудь ударила  тугая  воздушная  волна,  и  лишь
через секунду до слуха Румо донесся басовитый звук лопнувшей струны.
    Немного отдохнув, они двинулись дальше.
    Землецы, покинувшие манипулятор! Землецы,  сумевшие  передвигаться
самостоятельно!  Такого  не  бывало  давным-давно.  Именно   на   этой
неожиданности и основывался план Румо и Грено.
    Защита Стены рассчитана на  скользящие  аппараты,  скользящие,  но
отнюдь не шагающие!
    Глядя  вперед,  Румо  и  Грено  невольно  замедлили  шаг.   Стена,
разрастаясь, закрыла весь мир. Отверстие в Стене, в  которое  вливался
поток дороги, казалось узким, как ладонь, но оно  было  открытым,  это
отверстие!
    - Мы, кажется, напрасно  беспокоились,  отец,  -  радостно  сказал
Румо, протягивая вперед руку. - В Стене, оказывается, есть проход.
    Грено покачал головой.
    - Оптический обман, - сказал он.
    - Но я же вижу! - воскликнул Румо.
    - Проезд, который ты  видишь,  перекрещивается  невидимыми  лучами
фотоэлементов, - пояснил Грено. - Их задача - обнаружить жетон у того,
кто въезжает в город.
    - А если жетона не окажется? - спросил Румо  и  похлопал  себя  по
груди.
    - Тогда включается силовое поле...
    - И  берет  в  плен  нарушителей,  -  докончил  Румо,   неуверенно
улыбаясь.
    - Старайся идти спокойно, - сказал Грено.
    - Да, отец.
    - И не отставай.
    Грено прибавил шаг. Румо шел, чуть приотстав.
    Теперь старик и юноша разговаривали. Когда  они  подошли  к  Стене
вплотную, Румо  очень  захотелось  потрогать  ее  пальцем,  но  он  не
решился.
    Над ними нависли тяжелые разводья арок.  Осталось  четыре  шага...
Два... Один...
    Можно представить себе сумятицу, вспыхнувшую в  электронном  мозгу
робота, контролирующего защитное поле Стены. "Жетона нет!" -  сообщали
импульсы. "Но шагающие системы не подлежат контролю.  Это  могут  быть
только урбаны", - к такому выводу пришло решающее устройство.
    В результате Румо и Грено вошли в мегаполис!
    Грохот, лязг, свист воздуха, вырывающегося из-под шасси скользящих
вокруг машин  невиданных  конструкций,  -  все  это  в  первые  минуты
оглушило их. Иные аппараты скользили над самым асфальтом, на тончайшей
воздушной прослойке, другие проплывали достаточно высоко - их  толкали
мощные вихри сжатого воздуха.
    Стена оказалась позади. Румо и Грено углубились в  лабиринт  улиц.
На оживленном перекрестке они остановились, с некоторой растерянностью
наблюдая сумасшедшее многослойное движение. Несмотря на  то,  что  они
стояли, прижавшись к стене дома, некоторые  аппараты  проносились  так
близко, что едва не задевали их.
    - Когда-то машины передвигались на колесах, - заметил Грено, когда
они свернули на более тихую улицу.
    - На колесах? А что это? - спросил Румо и остановился.
    Грено нагнулся  и  пальцем  нарисовал  на  тонком  слое  измороси,
сохранившейся на тротуаре, в тени, отбрасываемой высоким строением.
    - Колесо имело такую форму, - сказал Грено и выпрямился. -  Иначе,
чем на колесах, раньше ездить  не  умели.  Это  было  очень  неудобно:
сказывались все выбоины почвы.
    - Давно отказались от колес?
    - Примерно тогда же, когда землецы отказались от колес  и  перешли
на манипуляторы, - сказал Грено.
    - Ничего не слышал о колесах.
    - Ты  многого  не  знаешь,  сынок.  Ничего,  теперь   все   должно
измениться, - сказал старик и ласково потрепал волосы Румо.
    Они  медленно  шли,  прижимаясь  к  стенам  зданий.  Ноги  озябли,
приходилось терпеть. Урбанов, идущих пешком, не попадалось.
    - Что это? - спросил Румо, задрав голову. Стройное здание вершиной
уходило в облака. Весенние, текучие, они клубились, словно сытые змеи,
задевая спирали балконов.
    - Дом-игла, - сказал Грено.
    - Дом-игла, - повторил Румо.
    Когда Грено и Румо впервые встретили шагающего урбана, их  радости
не было предела. Значит, они не одиноки здесь, в мегаполисе. Урбан  по
внешнему виду почти ничем от них не отличался. Правда, он не был  бос,
как Грено и Румо. А чего  только  не  наслушался  в  детстве  Румо  об
урбанах, непостижимых,  недосягаемых  урбанах  которые  отличаются  от
землецов, как небо от земли!
    - Слова бывают лживыми, сынок, - сказал  Грено,  словно  подслушав
мысли Румо.
    - О каких ты словах, отец?
    - О всяких. Привыкай все проверять. Ничего не бери на веру.  Иначе
тебе придется туго, - вздохнул старик.
    Из-за  чрезмерного  возбуждения  Румо  не  ощущал  ни  голода,  ни
усталости, ни боли в израненных ногах. Он готов был без  конца  ходить
по мегаполису, удивляясь на каждом шагу.
    Гораздо выносливее, чем могло  бы  показаться  на  первый  взгляд,
оказался Грено. Он шел все  так  же  легко,  когда  Румо  почувствовал
вдруг, что неокрепшие ноги отказываются ему служить.
    - Больше не могу, - сказал юноша и устало прислонился к  шершавому
торцу локаторной башни.
    Надвигался вечер.
    Старик положил руку на плечо Румо.
    - Пойдем, сынок, - сказал он. - Мы должны позаботиться о ночлеге.

    Произнеся последнюю фразу, механический голос окончательно  умолк.
Начинало светать, и узкий серп луны почти слился с серым небом.
    Мы молчали, находясь под впечатлением только что услышанного.
    - Неужели это просто фантастический  рассказ?  -  нарушила  тишину
Лена.
    Я пожал плечами.
    - Слишком убедительно  для  фантастики,  -  продолжала  размышлять
вслух Лена. - Интересно, что же с ними стало?  -  добавила  она  после
паузы.
    - С кем? - не понял я.
    - С Грено и Румо, - медленно пояснила Лена. Сама того не  замечая,
она вдруг заговорила о старике и юноше как о реальных людях, а не  как
о вымышленных персонажах фантастического рассказа.
    - Как ты думаешь, на  какой  планете  мог  быть  такой  мегаполис,
окруженный стеной? - спросила Лена.
    - Где? Да хотя бы на Земле, - сказал я, осененный новой мыслью.
    - Оставь шутки.
    - Я серьезно. Разве нам известно о том, что происходило  на  нашей
планете пять тысяч лет назад?
    - Ну как же. Археологические памятники... - начала Лена.
    - Пусть так,  -  согласился  я.  -  Хотя,  в  общем-то,  сведения,
поставляемые этими памятниками, крайне скудны и отрывочны.  А  что  мы
знаем о событиях, которые разыгрывались на Земле пятьдесят  тысяч  лет
назад? А миллионы лет?
    - Ты  хочешь  сказать,  что  такая  уродливая  цивилизация   могла
развиться на Земле? Задолго до появления человека? - сказала Лена.
    - Гипотеза не хуже других.
    - Кто же создал эту цивилизацию?
    - Предположим, инопланетные пришельцы.
    - Твоя гипотеза не выдерживает никакой критики, - сказала Лена.  -
Высокоразвитая цивилизация не могла бы совершенно бесследно  исчезнуть
с лица Земли. Она обязательно оставила бы после себя хоть какие-нибудь
материальные памятники.
    - Не обязательно. Могла же когда-то бесследно исчезнуть Атлантида?
    - Существование Атлантиды не доказано.
    - Но Атлантида могла быть точно так же, как могло  быть  на  нашей
Земле все то, что мы только  что  услышали.  В  древности  Жорж  Кювье
выдвинул теорию катаклизмов. Согласно этой  теории  катастроф  процесс
эволюции на Земле время от времени прерывался страшными  потрясениями,
все живое гибло, и природе каждый раз приходилось начинать сызнова.
    - Теория наивная.
    - Но в ней есть рациональное зерно, - возразил  я.  -  Грандиозная
катастрофа  могла  целиком  уничтожить   доисторическую   цивилизацию,
завезенную на Землю инопланетянами. Эдакий всемирный потоп, только без
Ноя и его ковчега. Что мы вообще знаем  о  нашей  Земле?  Очень  мало.
Представь себе школьную доску. Я пишу на ней, а потом  тряпкой  стираю
написанное. Много ты узнаешь о том, что было написано, если не  видела
надписи?
    - Планета - не школьная доска.
    - На пришельцах не настаиваю, - сказал я. - Землецы и эти, как их,
урбаны, могли быть и коренными жителями Земли.
    - Между прочим, мозг линга-центра помнит все языки Земли,  начиная
с самых древних. И  среди  этих  языков  нет  того,  которым  написаны
листки.
    - Как же мозг расшифровал их?
    - Логический анализ букв. Метод  подобия.  Плюс  опыт  расшифровки
космических сигналов... Пойдем на мыс? - неожиданно предложила Лена.
    Море  встретило  нас  неумирающим  шелестом  прибоя.  Восход   уже
разгорелся  в  полную  силу.  Восток  исчертили   огненные   струи   -
провозвестники солнца. Треть неба была залита  алым  светом  -  цветом
надежды и борьбы.

    Находку нашу мы, конечно, не оставили в тайне.  Текст,  записанный
на таинственных листках, обсуждал  форум  виднейших  ученых  Солнечной
системы. Однако ясность достигнута не была. Мнения разделились.
    Высказана была масса предположений, но больше всего меня  поразило
выступление молодого киберолога с Венеры. Быстрой походкой  взошел  он
на кафедру и внимательно оглядел битком набитый амфитеатр,  щурясь  от
яркого света юпитеров.
    - Есть  у  вас  на  линга-центре   моделирующие   машины,   Ельена
Викторовна? - вдруг обратился он к Лене,  сидевшей  рядом  со  мной  в
первом ряду, - она выступала как раз перед ним.
    - Нет, - покачала головой удивленная Лена.
    Киберолог был, казалось, разочарован ее ответом.
    - И не было? - спросил он.
    - Когда-то была.
    Лицо киберолога просияло.
    - Я  так  и  думал!  -  воскликнул  он.  -  Кольеги!   -   чуточку
торжественно произнес киберолог (по-моему, он сильно  волновался,  что
усиливало его акцент, характерный для коренных венериан).  Я  убежден,
что  события,  о  которых  нам  только  что  поведал   дешифратор,   в
действительности не имели места.
    Зал загудел.
    - Что же это, по-вашему? Выдумка?
    - Сказка?
    - Фантастика?
    Киберолог подождал, пока град вопросов утихнет.
    - Сказка? Не совсем, - покачал он головой. - Мне кажется, что  это
древняя  моделирующая   машина   попыталась   сконструировать   модель
будущего.
    - Модель будущего? - переспросил я.
    - Ну да, один из возможных вариантов.
    - При чем тут модель будущего? - возразил кто-то. - Ведь  то,  что
мы слушали, - это художественное  произведение.  Маленькая  повесть  о
двух людях...
    - Так что же? - не сдавался киберолог. - Машина могла облечь  свой
прогноз в художественную форму.
    - Зачем?
    - Возможно,  она  начиталась  произведений   научной   фантастики,
которыми был так богат XX век, и решила подражать этим  произведениям,
- сказал киберолог.
    - А язык? Откуда взяла машина этот странный, ни на что не  похожий
язык? - не отставал оппонент.
    - Моделирующая машина могла изобрести особый язык  специально  для
этого случая. Кстати, не этим ли объясняется, что машины  линга-центра
так быстро расшифровали листки? Ведь эти машины - дальние потомки той,
моделирующей. Ну а электронные машины, как известно, на память никогда
не жаловались... - Киберолог сделал паузу.
    - Значит,  этот  рассказ  -  несбывшееся  пророчество?  -   сказал
председатель форума.
    - Вот именно. Мрачный прогноз, к  счастью,  оставшийся  только  на
бумаге, - ответил ученый с Венеры.
    - На пластике, - уточнила Лена с места.
    - Но мне бы очень хотелось послушать окончание истории о  юноше  и
старике, - так закончил молодой киберолог свое выступление.
    До глубокой ночи кипел форум, между тем  как  химики  и  астрономы
Земли напряженно трудились, чтобы поставить в  общем  споре  последнюю
точку.
    На следующий день зал начал заполняться  задолго  до  назначенного
часа. Волнение ученых было понятным: каждый в глубине  души  надеялся,
что именно  его  теория  сегодня  подтвердится,  именно  его  гипотеза
окажется правильной.
    Мы с Леной пришли за полтора  часа  до  открытия,  и  нам  удалось
занять два местечка в одном из первых рядов.
    Все двери, ведущие в зал, были распахнуты, и  из  каждой  вливался
поток. Мы здоровались со знакомыми, перекидывались с  ними  отдельными
фразами.
    Подле нас остановился киберолог с  Венеры,  с  которым  мы  успели
познакомиться.
    - Ваша гипотеза, Андрьюша, доживает последние минуты, - сказал  он
мне с улыбкой.
    - Вы  считаете,  что  события,  о  которых  нам  поведали  листки,
развивались не на Земле? - спросил я.
    - Нигдье не развивались, - загорячился киберолог, - таково  мнение
группы ученых, которую я представляю... Ни на Земле, ни на Венере,  ни
на Аларди. Весь  рассказ,  начало  которого  мы  вчера  прослушали,  -
выдумка моделирующей машины...
    - Виртуальная модель. Одна из возможных, - уточнила Лена.
    - Благодарю, Ельена Викторовна, - церемонно поклонился  киберолог.
- Именно модель, которая осталась нереализованной. Другими  словами  -
сказкой.
    - Однако эта сказка задела вас за живое, - заметила Лена.
    Киберолог сощурился.
    - Почему вы так думаете? - спросил он.
    - Потому что вчера, заканчивая сообщение, вы сказали, что очень бы
хотели послушать окончание истории о юноше  и  старике,  -  произнесла
Лена.
    - О! - поднял палец киберолог. - Вы не только  очаровательная,  вы
еще и проницательная  девушка.  Вам  повезло,  друг  мой  Андрьюша,  -
повернулся он в мою сторону.
    Лена покраснела.
    - Не думаю, что рассказ, записанный на листках, машинная  выдумка,
- возразил я.
    - Доказательства?
    - Доказательства сейчас будут, - ответил я. -  Вы  услышите  их  с
этой трибуны, из уст химиков и астрономов. Но я убежден, что  рассказ,
прослушанный нами, не выдумка. Все описано настолько выпукло, зримо...
Я до сих пор вижу перед собой Румо, Грено...
    Киберолог покачал головой. Затем посмотрел на часы  и  заторопился
на свое место.
    - Сейчас  увидите,  кто  из  нас  прав!  -  крикнул  нам  издалека
венерианин.
    Зал к этому времени был полон и гудел,  как  растревоженный  улей.
Однако  все  стихло,  едва  на  трибуну  поднялся  человек.   Осмотрев
замеревшие  ряды,  которые  возвышались  амфитеатром  перед  нами,  он
вытащил из кармана записную книжку и принялся неспешно листать ее.
    - Представитель химического центра, - еле склонившись, шепнула мне
Лена.
    - Мы произвели тщательный анализ  вещества,  из  которого  состоят
пластинки с текстом, - сказал химик. - Результаты таковы:  пластик  не
числился ни в одном из  каталогов  веществ,  которые  были  когда-либо
синтезированы на Земле и вообще в пределах Солнечной системы...
    В зале поднялся невообразимый шум. Химик еще что-то говорил, но мы
видели только его шевелящиеся губы.
    Когда гул немного утих, я услышал заключительные слова химика:
    - Таким образом, мы считаем, что пластинки принадлежат не  земной,
а инопланетной цивилизации.
    Сейчас бурно  выражали  свою  радость  те,  чья  точка  зрения  на
пластинки только что подтвердилась.  Однако  противники  и  не  думали
признавать свое поражение.
    - Каталог не может охватывать все вещества! - выкрикнул кто-то  из
задних рядов.
    Химик покачал головой.
    - Электронная память нашего центра хранит все, что в нее ввели  за
последние двести лет, - сказал он. - А компьютер в отличие от человека
не забывает ничего.
    - Компьютер хранит в памяти только то,  что  ему  сообщили,  -  не
сдавались задние ряды. - А если я изобрел вещество и забыл сообщить об
этом машине? - Запальчивый  выкрик  был  покрыт  аплодисментами  части
присутствующих.
    - Остроумно,  -  сказал  химик  без  улыбки,   -   но   не   очень
доказательно. Любое мало-мальски сложное вещество, полученное в  любой
лаборатории любой из Содружества Свободных  планет,  регистрируется  у
нас в обязательном порядке. А пластик, о  котором  сейчас  идет  речь,
исключительно сложен по структуре... Не попасть в каталог он не мог.
    - И все-таки это еще не доказательство инопланетного происхождения
листков, - прозвучал в зале одинокий голос киберолога с Венеры.
    - Согласен, - неожиданно согласился химик, пряча в карман записную
книжку. - Послушаем, что скажет астроном.
    Он сошел с трибуны, покинул сцену и примостился в первом ряду.
    Астроном сразу же, что называется, взял быка за рога.
    - Листок с математическими символами оказался необычайно ценным по
заключенной в нем информации, - прогудел он, нависнув над кафедрой.  -
На астрономическом центре удалось установить, что в тексте идет речь о
планете,  принадлежащей,  по  всей  вероятности,  к  системе  Сириуса.
Параметры светила,  которые  приводятся  и  которые  мы  расшифровали,
относятся именно к этой звезде...
    - Ну, вот и конец красивым догадкам, - вздохнула  Лена,  когда  мы
вышли из зала.
    Я взял ее за руку.
    - Тебе жаль? - спросил я.
    - Немного, - призналась Лена. - Сириус так далеко от Земли.
    Мы медленно шли вниз по  приморскому  бульвару.  Заходящее  солнце
осветило волосы Лены.
    Наша излюбленная скамейка под раскидистым вязом оказалась занятой.
    - Пойдем к морю, - предложила Лена.
    Мы забрались на огромный валун, по пояс вросший  в  песок.  Теперь
все помыслы наши были связаны с морем. И хотя создана была специальная
комиссия по прочесыванию морского дна в районе  мыса,  где  я  впервые
обнаружил листки, хотя сотни добровольцев решили  попытать  счастья  в
поисках недостающих пластиковых прямоугольников,  мы  с  Леной  решили
продолжать поиск самостоятельно.
    - А я вас ищу, - раздался сзади негромкий голос.
    Мы одновременно обернулись и увидели венерианина.
    - Прощу, - сказал я и протянул ему руку. Киберолог легко взобрался
на валун и сел рядом со мной. Его кожа, синеватая, как у всех  жителей
жаркой планеты, обитающих  там  постоянно,  в  косых  солнечных  лучах
приобрела какой-то фиолетовый оттенок.  Впрочем,  венерианин,  похоже,
чувствовал себя в земных условиях совсем неплохо.
    - Значит, поиск в море будет  продолжаться,  -  сказал  он,  глядя
вдаль. - Это хорошо. Надеюсь,  будут  найдены  новые  данные,  которые
подтвердят мою теорию.
    Лена удивленно воззрилась на него.
    - Вашу теорию? Но ведь вы только что слышали доказательства химика
и астронома, которые...
    Венерианин махнул рукой и рассмеялся.
    - Что с того? - сказал он беспечно. - Ничто в мире не абсолютно, в
том числе и доказательства. Отыщутся новые листки,  и  все  повернется
по-новому... Вы согласны со мной, Льеночка?
    Лена  улыбнулась,  ничего  не  ответив.  Меня  несколько   уколола
"Льеночка".
    Солнце наполовину  погрузилось  в  море.  Переходные  камеры  мыса
работали с полной нагрузкой, через них непрерывно  шли  два  встречных
потока: одни спешили домой, на поверхность, другие - домой, в море...
    Долго потом мы с Леной вспоминали этот вечер.

    ...Я давно уже работаю на линга-центре. Инженеру здесь  тоже  есть
где приложить руку. После работы мы с Леной спускаемся  к  морю.  Чаще
всего отправляемся на мыс. Камеры перехода работают, как и повсюду  на
побережье, круглые сутки. Облачившись  в  подводную  амуницию,  быстро
пройдя несложную процедуру, мы ныряем в морские глубины.
    Днем в верхних слоях воды достаточно светло. Но по мере погружения
зеленоватое солнце меркнет, и мы включаем свет.
    В море чудо как хорошо! Оно никогда  не  может  надоесть.  Медузы,
попавшие под луч, кажутся таинственными  космическими  пришельцами.  А
может, и в самом деле?..
    Море, море! На каком-то витке спирали, по которой развивается наша
цивилизация, человечество снова вернулось к тебе - колыбели  жизни  на
Земле. Сделав рывок в космос, люди одновременно  шагнули  в  океанские
глубины, чтобы обрести там новые запасы энергии, полезных  ископаемых,
благородных металлов...
    Я шел рядом с Леной, отдаваясь привычному течению мыслей.
    Жить в море можно, как и на суше. Канули в прошлое времена,  когда
аквалангисты устанавливали и  побивали  рекорды  на  продолжительность
пребывания под водой. Теперь любой человек  может  пробыть  под  водой
столько, сколько ему нужно. Для этого ему  достаточно  отправиться  на
ближайший причал и получить  там  необходимую  экипировку.  С  помощью
простого аппарата "искусственные жабры" под водой можно дышать так  же
легко, как на высокогорном швейцарском или кавказском  курорте.  Лена,
правда, со мной не согласна. Она считает, что под водой дышится легче,
чем на суше. Кто прав - сказать трудно.  По-моему,  дело  в  привычке.
Лена родилась в подводном городе: там же провела детство. Поэтому море
для нее - родная стихия.
    Мы медленно идем по дну. Внимательно смотрим под ноги. Каждый день
дно кажется мне иным. Может быть, в этом  повинно  глубинное  течение,
которое проходит неподалеку.
    Юркие рыбки вьются вокруг легкими стаями. Мне кажется  они  к  нам
уже привыкли.
    Но не рыбы интересуют нас, не водоросли, не кораллы и не раковины.
Мы ищем листки, на которых  странные  письмена  начертаны  несмываемой
краской.
    И верим, что найдем!

______________________________________________________________________

    Сканиpовал: Еpшов В.Г. 09/01/99.
    Дата последней редакции: 10/01/99.