ЭЛЕКТРОННАЯ БИБЛИОТЕКА КОАПП
Сборники Художественной, Технической, Справочной, Английской, Нормативной, Исторической, и др. литературы.




                             Андрей ЛАЗАРЧУК

                                  МУМИЯ

     О том, что  одеваться  надо  нарядно,  Руська  вспомнил  в  последний
момент.
     - Мама! - позвал он. - Слушай, нам Галя Карповна вчера  сказала,  что
вместо уроков мы пойдем в театр и надо надеть что-нибудь такое...
     - Галина Карповна, - автоматически поправила мама,  не  отрываясь  от
плитки. На сковородке скворчали картофельные оладьи. -  Подожди,  а  какой
такой театр?
     Не знаю. В театр да и в театр. Какая разница?
     Всегда предупреждали... - нахмурилась мама.  -  Что  же  ты  вчера-то
молчал?
     - Забыл, - вздохнул Руська.
     - Забыл... ах, ты же...
     - Да ну, чего особенного? Подумаешь, в театр. Бывали уже в театрах, и
ничего...
     - Может, и ничего, - мама смотрела  куда-то  в  угол,  -  а  может  и
чего... и отец ушел...
     - Да ладно  тебе,  -  Руська  не  понимал,  из-за  чего,  собственно,
расстройство. - Ты мне лучше дай  какую-нибудь  деньгу,  я  там  в  буфете
чего-нибудь посмотрю...
     - Господи, - сказала мама. - Добытчик ты наш...
     Оладьи, понятно, подгорели. Впрочем, Руська именно такие и любил,  но
мама почему-то всегда старалась делать бледные, мягкие.  Оладьи  он  запил
большой кружкой приторного морковного чая.
     - Вот это наденешь, - сказала мама.
     - Он колючий, - запротестовал Руська. - И жаркий.
     - Потерпишь, - отрезала мама.
     - Но ведь в театр же...
     - О, господи, - сказала  мама  предпоследним  голосом.  -  Не  будешь
забывать вечерами... сказал бы вчера, попросила бы Раду Валерьевну,  чтобы
выписала тебе освобождение...
     Это уже было настолько ни к селу, ни к городу,  что  Руська  перестал
сопротивляться - даже мысленно - и натянул "секретный"  свитер.  Секретным
свитер был потому, что в него мама ввязала сплетенный косицей  волос,  так
что от некоторых чар и от дурного глаза свитер оберегал неплохо.
     - А вот это - на шею,  -  сказала  мама  и  завязала  на  семь  узлов
шелковую веревочку. - Будут отбирать - отдай. И говори, что нашел.
     - Что я, совсем маленький, что ли? - обиделся Руська. - Учишь как все
равно...
     - Большой ты, большой, - сказала мама. - Потому и  говорю.  С  малого
какой спрос...
     Ха! Возле школы уже стоял автобус, и Галя Карповна  махала  рукой  из
двери. Класс плющил носы о стекла.
     - Вечно ты, Повилихин, приходишь в последнюю минуту, -  с  полоборота
завелась Галя Карповна. - Ты да Хромой, двое вас таких гавриков...
     - Не опаздываю же, - резонно возразил Руська.
     - Я сколько раз говорила: приходить за  пятнадцать  минут  до  начала
уроков! Звонок не для вас, звонок для учителя! - и что-то  еще  в  том  же
духе.
     Руська молча обогнул ее с наветренной стороны и двинулся по  проходу,
ища место. Ничего нового он услышать не надеялся.
     - Ксива есть? Ксивы нет. До свидания, - пробормотал он  негромко,  но
так, чтобы его услышали. Машка Позднякова, соседка по двору и по алфавиту,
фыркнула.
     - С тобой не занято? - спросил Руська.
     - Садись, - сказала Машка. - Она все равно не придет.
     - Откуда ты знаешь?
     - Я все знаю. Вот ты знаешь, например, куда мы едем?
     - Ну?
     - В Кремль!
     - Как - в Кремль? Вчера же говорили, что в театр...
     - Ты и поверил, глупышка?
     - В лоб дам, - пообещал Руська.
     - Ну и как хочешь, - обиделась Машка, хотя уж не ей обижаться. -  Вон
- мест много...
     - Подожди. А зачем - в Кремль? Что там делать?
     - А то ты не знаешь?
     - Чего?
     - Чего-чего. Не слышал ни разу, что ли?
     - Слышал, - неохотно сказал Руська. - Только все это как-то... как-то
не  так...   Мама   рассказывала:   их   возили   торжественно,   отбирали
самых-самых... они цветы дарили, рапорт читали...
     - Говорят, что всех возят только не велят  об  этом  рассказывать,  -
прошептала Машка и резко отвернулась.
     - О чем вы тут шепчетесь? - возникла рядом Галя Карповна. - Я миллион
раз говорила, что шептаться нельзя,  хочешь  что-нибудь  сказать  -  скажи
громко, при всех.
     - Вон Хромой идет, - громко и при всех сказал Руська.
     Толик Хромой - это у него настоящая фамилия,  прозвище  у  него  было
Костыль - запыхавшись, вскочил в автобус.
     - Тебя одного и ждем, - сказала Галя Карповна. - Сорок  человек  тебя
ждут!
     - Я опять опоздал? - удивился Толик.  -  Ну  никак  не  могу  к  этим
трамваям приспособиться.
     - Объяснять будешь директору, - сказала Галя  Карповна.  -  Так,  нет
Полубояринова, он болеет, и нет Стеллы Мендельсон... Галя Карповна поджала
губки. - Водитель, поехали!
     Толик плюхнулся на пустое сиденье - как раз через проход  от  Руськи.
Расстегнул портфель, вынул кляссер и подмигнул Руське. Руська  привстал  -
Галя Карповна как раз отвернулась и говорила что-то водителю -  и  шмыгнул
через проход.
     - Во, как и обещал... - начал Толик, но Руська его перебил:
     - Знаешь, куда едем?
     - Ну... куда? - вздрогнул Толик.
     - В Кремль... - от Толикова испуга Руська немного растерялся.
     - Как же так... мне же нельзя, я ведь уже был... - зашептал Толик,  -
почему вчера не сказали?.. я ведь был весной, мне нельзя...
     - Так скажи Гале, - предложил Руська.
     - Не отпустит... а то еще мамке на работу сообщит - и все... ох,  как
же это я... осел, ведь так не хотел идти, думаю: ногу бы сломать...
     - Так ты там был? - прошептал Руська?
     - Ну да, я же говорю - весной, еще когда в той школе...
     - Слушай, а что там?
     Толик замолчал, уставился куда-то в бок.
     - Так что? Почему все так бояться?
     - Сам увидишь... да никто и не боится... а так... я не знаю. Я правда
не знаю. Водят,  все  показывают...  Глав-пушку,  Глав-колокол...  картины
разные, сабли, пистолеты старинные... ну и это...
     - К самому?
     - Ну... Слушай,  Руська,  хочешь  я  тебе  все  свои  марки  отдам  и
расскажу, что мне один большой парень рассказывал, а за это буду  там  все
время за тебя прятаться? Потому что ты не ходил еще, тебе можно, а  я  уже
ходил...
     - Хорошо. А что он тебе рассказывал?
     - Значит так. Когда-то давно сам умер - или как будто  бы  умер...  и
те, которые с ним были,  соратники  -  они  решили:  сохранить  его  тело,
сделать мумию и выставить в музее, чтобы все видели и знали, какой он был.
Ну и вот... сделали мумию, а потом к ним приходит один маг  и  говорит:  а
хотите, я его... ну, мумию, то есть... оживлю? А те без него не знают, что
делать, говорят: хотим. Маг и оживил. Потом много всякого было...
     - Опять  шепчетесь?  -  налетела  Галя  Карповна.  -  Я  сколько  раз
говорила: шептаться нельзя! Хочешь что-нибудь сказать  -  встань  и  скажи
громко! Повилихин, а кто это тебе разрешил пересаживаться? Сядь немедленно
обратно!
     - Так мы договорились? - одними губами спросил Толик.
     Руська кивнул.

     Их долго не пропускали в Красный Круг - проверяли какие-то  бумаги  у
водителя, что-то еще. Потом в автобус вошла толстая тетка в черной кожаной
куртке с железной пентаграммой на рукаве и наганом на поясе.
     - Какие красавцы! - сказала она, разглядывая класс. -  Наше  будущее!
Поезжайте, водитель...
     Когда автобус пересекал Красный Круг, Руська вдруг озяб. Он покосился
на Машку: у Машки дрожали губы. Ни фига себе... Автобус свернул направо, и
Руська увидел Кремль -  во  всей  его  красе:  красные  с  золотом  стены,
бронзовые шестиконечные щиты на зубцах, башни с железными пентаграммами на
шпилях -  и  сверкающая  в  лучах  солнца  тонкая,  как  кружево,  золотая
сеть-оберег, натянутая между башнями...
     - Ух ты! - восхитился Руська.
     - А вот эту сеть моя бабушка вязала, -  сказала  Машка.  -  Не  одна,
конечно...
     Ворота перед автобусом открылись, пропустили его, закрылись.
     - Выходите и стройтесь! - скомандовала тетка с наганом. Снаружи остро
пахло ладаном: трое в таких же, как  у  тетки,  кожаных  куртках  обходили
автобус  кругом,  махая  кадилами  и  шепча  заклинания.  Класс  топтался,
озираясь.
     - Построились, построились! - торопила тетка. -  Чему  вас  только  в
школе учат?
     Наконец, класс выстроился в одну линейку.  Галя  Карповна  бегала  за
спинами, топая, как шумное приведение.
     - У кого есть магические  предметы,  амулеты,  обереги  -  сдайте!  -
потребовала тетка.  -  Потом  то,  что  дозволено  к  ношению,  будет  вам
возвращено.
     - У меня - вот... сказала Машка, протягивая кусочек янтаря.
     - И у меня, - Гарик Абовян отдал камешек с дыркой.
     -  И  у  меня...  и  у  меня...  -  класс  сдавал  оружие:  маленькие
пентаграммки, старинные монеты, кроличьи лапки, крошечных костяных кошек и
слоников...
     - Не стыдно быть такими суеверными? - укорила тетка. - А еще в  школе
учитесь... Теперь мы проверим вашу честность. Федор, где ты?
     Откуда-то появился одетый в военную форму горбун с чучелом  обезьянки
на плече. У Руськи упало сердце: теперь все... Прикинься шлангом, велел он
себе, бить ведь не будут...
     Горбун медленно шел  вдоль  выстроившегося  класса,  что-то  шепча  и
прихихикивая. Он дошел до Руськи и вдруг остановился, будто  принюхиваясь.
Со слабым хрустом, слышным так, как если бы ломался лед на реке, обезьянка
приподняла веки и стала выпрямлять скрюченную,  прижатую  к  груди  ручку.
Тонкий черный палец уставился Руське пониже подбородка. Страх  был  такой,
что Руська перестал чувствовать себя - тело стало чужое и как из ваты.  Не
описаться бы... Он, может быть, упал бы - но сзади подхватили, обшарили  и
нашли, конечно, веревочку.
     - Эт-то что? - грозно нависла над  ним  тетка.  -  Это  что,  я  тебя
спрашиваю?
     - В-веревочка...
     - Веревочка? А какая веревочка?
     - Кра... красивая...
     - Я тебе покажу - красивая!  Шелковая  веревочка  с  семью  сионскими
узелками! Ты хоть знаешь, что это такое?
     - Не... не знаю...
     - Учительница! - воззвала тетка, потрясая рукой с  веревочкой  -  она
держала ее двумя пальцами, брезгливо, будто это был глист. -  Учительница!
Почему ваши дети не знают самого элементарного?
     И тут Галя Карповна удивила Руську.
     - Простите, - сказала она. -  В  школу  поступает  список  предметов,
запрещенных к ношению. Насколько я знаю, этого предмета там  нет.  Поэтому
претензии могут быть предъявлены к наблюдающим инстанциям, но никак  не  к
школе и не к ученикам.
     Тетка еще поворчала для порядка и  куда-то  ушла,  унося  запрещенный
предмет, и никто не догадался, что веревочка эта отвела  взгляд  обезьянки
от Руськиного свитера...
     - Где ты взял эту гадость? - ненавидяще глядя  куда-то  мимо  Руськи,
прошипела Галя Карповна.
     - Нашел... - Руська отходил понемногу от пережитого страха.
     - Что ты врешь - нашел...
     - Правду говорю... клянусь... Лениным клянусь... - прошептал Руська.
     Он при этом сложил крестом пальцы левой  руки.  Это  подействовало  и
гром не поразил Руську.

     Их долго-долго водили по Кремлю, показывая все, что там  было.  Возле
Глав-колокола Толик потерялся, но его нашли и вернули.  Потом  экскурсовод
рассказывал много интересного про  Глав-пушку.  Глав-пушку  отлил  великий
русский мастер Андрей Чохов за много лет до рождения Ильича, но специально
для  того,  чтобы  охранять  вождя  от  злоумыслов.   Обычными   снарядами
Глав-пушка не стреляет, да она и не предназначена для этого. Но  вот  если
кто задумает что-то злое против Ильича, то  Глав-пушка  тут  же  испепелит
негодяя магическим огнем... Руська подумал было, а как же тогда история  с
Каплан?.. но спросить не решился.
     - А теперь пойдемте - Ильич ждет вас, - сказал экскурсовод с  широкой
неподвижной улыбкой.
     Класс построили попарно и повели к дверям в большом  доме.  У  дверей
стояли часовые в высоких шлемах. Они взяли "на караул" и  не  шевельнулись
ни одним мускулом, пока класс проходил мимо них.  По  ту  сторону  тяжелых
дверей ждали люди в кожаных куртках.
     -  Пойдемте,  дети,  -  сказала  другая  тетка,  чем-то  похожая   на
предыдущую, хотя и совершенно не такая:  худая,  с  длинным  носом.  -  Не
шумите, не галдите, не задавайте вопросов сами. Ильич будет  спрашивать  -
отвечайте по одному, я буду показывать, кому отвечать. Ильич будет угощать
вас конфетами - больше двух брать нельзя. Не набивайте конфетами рот - это
некрасиво. После встречи вас покормят в  столовой.  Если  кто-то  хочет  в
туалет, сходите сейчас, вон туда, - она показала рукой.
     Полкласса воспользовалась предложением.
     - А можно я спрошу? - раздался чей-то голос. Руська скосил глаза: это
был Венька Степанов, на вид - тихий очкарик...
     - Спроси, мальчик, - благодушно сказала  тетка.  Не  знала  она,  кто
такой Венька.
     - Степанов!  -  предостерегающе  гаркнула  Галя  Карповна,  но   было
поздно...
     - А это правда, что Крупская отравилась?
     Тетку будто  стукнули  палкой  по  затылку.  Она  замерла,  мгновенно
сгорбившись, потом  медленно  распрямилась,  откинула  голову  назад,  как
кобра, и всем телом повернулась к Веньке.
     - Ну что ты, мальчик,  -  сказала  она  медовым  голосом.  -  Надежда
Константиновна скончалась от пневмонии, и все  очень  горевали  о  ней,  и
Ильич - больше всех... А почему ты спросил? Тебе кто-то говорил  об  этом,
да? Кто же?
     - В трамвае слышал, - сказал Венька. - Два старика  поругались,  один
другому это и сказал.
     - Ах, чего только не говорят люди  в  ссоре!  -  вздохнула  тетка.  -
Никогда не ругайтесь, дети. А вам, учительница, я советую  уделить  особое
внимание этому мальчику. Может быть, имеет  смысл  показать  его  хорошему
врачу...
     Класс поднялся на второй этаж. У двустворчатой  двери,  обитой  синей
кожей с вытесненными  на  ней  пяти-,  шести-  и  семиконечными  звездами,
знаками единорога и чем-то еще,  чего  Руська  никогда  раньше  не  видел,
стояли совсем уж странные часовые: рыцари в латах и с обнаженными мечами в
руках.
     - Строимся, строимся, - суетилась Галя Карповна, носатая тетка и  еще
какие-то люди. Класс строился, но как-то не так. Наконец, тетка,  которая,
похоже, всем тут заправляла, дала сигнал:
     - Заходим!
     Рыцари с  лязгом  наклонились  вперед  и  взялись  за  ручки  дверей.
Невидимый оркестр заиграл марш. Двери распахнулись, и класс стал  медленно
вдавливаться в комнату.
     Там было полутемно, стоял большой  письменный  стол,  книжные  шкафы,
диван, несколько кресел. За столом сидел человек  и  что-то  писал,  какая
перо в чернильницу. На входящих он не смотрел. Наконец, все вошли, замерли
- и повисла такая тишина, что слышно стало слабое шарканье пера о бумагу.
     -  Владимир  Ильич!  -  медово  заговорила  тетка.  -  Гости  к  вам,
школьники, отличники!
     Человек отложил перо и медленно выпрямился. Он очень походил на  свои
портреты и скульптуры, стоящие и висящие везде, и в  то  же  время  чем-то
неуловимо отличался от них, и Руське подумалось, что прав был дядя  Костя,
когда говорил отцу - а Руська нечаянно  подслушал,  -  что  фотографируют,
рисуют и лепят других людей, специальных артистов, чтобы избежать  дурного
глаза... Кожа человека за столом странно лоснилась, и смотрел он на  класс
тоже странно: будто никак не мог понять, что это за люди и что  они  здесь
делают. Тетка с длинным носом встала рядом с ним, повернулась к классу,  и
Ильич тут же хитро улыбнулся, подмигнул или прищурился - Руська не понял -
и быстро встал.
     - Культурная задача не может  быть  решена  так  быстро,  как  задачи
политические или военные, - сильно картавя, сказал он.  На  слушателей  он
смотрел так, будто сам стоял на трибуне, а они - у его ног. - Мы не  можем
уничтожить различия между классами до полного введения коммунизма. Нам  не
нужно зубрежки, но нам нужно развить и  усовершенствовать  память  каждого
обучающегося знанием основных фактов, ибо коммунизм превратится в пустоту,
превратится в пустую вывеску, коммунист будет  только  простым  хвастуном,
если не будут переработаны в его сознании все полученные  знания.  Тут  мы
беспощадны, и тут мы не можем вступить ни на  какой  путь  примирения  или
соглашательства.  Это  надо  иметь  в  виду,  когда  мы,  например,  ведем
разговоры о пролетарской культуре. Старая школа  была  школой  учебы,  она
заставляла усваивать  массу  ненужных,  лишних,  мертвых  знаний,  которые
забивали голову и превращали молодое поколение  в  подогнанных  под  общий
ранжир чиновников. Теперь они видят: Европа так  развалилась,  империализм
дошел до такого положения, что никакая буржуазная  демократия  не  спасет,
что только Советская власть может спасти.  Трудящиеся  тянутся  к  знанию,
потому что оно необходимо  им  для  победы.  Главное  именно  в  этом.  Мы
говорим: наше дело в области школьной  есть  та  же  борьба  за  свержение
буржуазии; мы открыто заявляем, что школа вне жизни, вне  политики  -  это
ложь и лицемерие. То поколение, которому сейчас пятнадцать лет, оно увидит
коммунистическое общество, и само будет строить это общество!
     Первой захлопала Галя Карповна, за ней - весь  класс.  Руська  бил  в
ладоши "коробочкой" - то есть пальцами правой руки в расслабленную  ладонь
левой; звук от этого получался громкий  и  резкий,  как  выстрел.  За  его
спиной Толик хлопал "венчиком" - это  еще  громче,  но  глуше.  На  Руську
навалилось  какое-то  не  совсем  понятное  разочарование   -   все,   что
происходило сейчас с ним и с остальными, было таким простым,  деловитым...
и непонятно, почему об этом так не хотят говорить,  почему  разволновалась
мама и чего боится Толик...
     Ильич сел, каким-то птичьим движением достал из ящика стола  огромную
коробку конфет, опять хитро прищурился.
     - Желание поговорить с народом у меня всегда есть, - сообщил он. - Да
вы угощайтесь, не стесняйтесь. Интересно стало в школе учиться?
     - Вот ты, девочка, - показала пальцем на Машку носатая тетка.
     - Интересно, Владимир Ильич! - закричала Машка.  Мы  учимся  русскому
языку и литературе, математике и  географии,  физике  и  химии,  рисованию
пению  и  физкультуре!  По  всем  предметам   у   нашего   класса   полная
успеваемость!..
     - И пению учитесь? - прищурился Ильич. - А какие песни поете?
     - Революционные, Владимир Ильич! - у Машки от натуги сорвался  голос.
- И про нашу любимую партию!
     - А неужели детских песен никаких не поете? Я вот помню,  мы  пели...
нет, забыл... берите конфеты, берите! Забыл песню...
     Все стали подходить и брать конфеты.  Руська  тоже  подошел  и  взял.
Конфеты были необыкновенно вкусные, он проглотил обе в один  миг  и  вдруг
услышал, как за спиной вздохнул - нет, протяжно всхлипнул Толик.
     - Сходи, возьми, - сказал Руська. Вкусные - жуть.
     - Не, - сказал Толик.
     - Ну, хочешь, я схожу? - предложил Руська.
     - Нет, - голос у Толика стал совсем слабый. - И ты... ты не ходи...
     Тетка с длинным носом взглянула на часы.
     - Все, дети, - сказала она. - Время Владимира Ильича очень дорого для
страны и для всех нас, попрощаемся с ним, до свидания Владимир Ильич!
     - До свидания, до свидания! - заговорили все и повернулись к выходу.
     - Держи меня... прошептал Толик и повис на  Руське.  Руська  вцепился
Толику в ремень, оглянулся -  кто  поможет?  Галя  Карповна  была  далеко.
Подоспел Ромка Жариков, вдвоем с Руськой они подхватили Толика под руки  и
повели к выходу. Ильич - Руська успел заметить - уже сидел, как вначале, и
водил пером по бумаге. И  вдруг  Руське  страшно  захотелось,  чтобы  хоть
что-то  случилось...  чтобы  Ильич  показал  классу  "козу"...  он   опять
оглянулся и обомлел: Ильич, не отрываясь от  письма,  поднял  левую  руку,
выставил указательный палец и мизинец - и боднул воздух...
     В коридоре стало плохо еще и Машке. Дядька в военной форме под  белым
халатом поднял ее на руки и отнес на кушетку. Толика  посадили  рядом,  он
был весь синий и дышал ртом.  Не  надо  так  волноваться,  кудахтала  Галя
Карповна. Посмотрела бы на себя, подумал Руська.
     - Передохнули? - спросила тетка с длинным носом. - Прошу в  столовую.
Вам будет дан обед из трех  блюд,  кто  захочет  добавки  может  попросить
официантку.
     - Дойдешь? - тихонько спросил Руська Толика. Толик промычал что-то  в
том смысле, что да, дойду.
     Ха, подумал Руська, когда их повели по коридору,  тут  самому  бы  не
упасть! Ноги были тяжелые, как гири, и совсем не отрывались от пола. И все
так: шаркали о паркет  и  плелись,  пошатываясь.  Машку  сзади  всех  вел,
придерживая,  тот  военный  в  белом  халате.  Навстречу  классу  попалась
странная парочка: горбун, который проверял на честность, и  с  ним  гибкий
тонкий человек в мягком сером костюме, круглолицый и круглоглазый. Проходя
мимо, этот человек сказал горбуну: "Покушал любимый. Ты погляди, Федор, от
сарделек одни шкурки остались..." - на что горбун зашипел и заозирался.
     - Ты видел? - прошептал Толик.
     - Кого? - не понял Руська.
     - Ты что, не знаешь, кто это?
     - Который?
     - Ну не горбатый же.
     - Нет. А кто он?
     - Это же кошачий бог!
     Руська оглянулся, но никого в коридоре уже не было.
     В столовой их рассадили за столы по восемь человек,  и  официантки  в
белых передниках и наколках стали разливать суп. Суп был страшно  вкусный,
только слишком горячий. На второе было что-то тоже  вкусное,  но  как  оно
называется, Руська не знал. Потом принесли компот и  мороженое.  Мороженое
Руська уже еле ковырял, засыпая. Кошачий бог, думал он, надо же...
     В автобусе Руська уснул. Разбудила его  Галя  Карповна.  Оказывается,
всех развозили по домам, и больше того - завтра на уроки можно не  ходить,
и еще больше - мама или папа могут завтра не идти на работу, вот талон  на
отдых, передай им... Руська не помнил, как добрался до кровати.  Он  спал,
ему снился почему-то кошачий бог, как он долго и тщательно  вяжет  оберег,
надевает на шею, оглядывается через  плечо,  хитро  подмигивает  и  делает
Руське "козу". Как он сказал? Сад... сер... седельки? Что такое  седельки?
Надо будет спросить... Потом приснилась мама, она сидела у стола и  плача,
втыкала булавку в какую-то бумажку.  Мама  очень  боялась,  но  все  равно
втыкала и втыкала. Потом сожгла бумажку на огне. Мама, позвал  Руська,  но
вместо мамы подошел кошачий бог и сказал:  гордись,  теперь  ты  настоящий
пионер. Почему галстук красный  знаешь?  Это  цвет  крови,  пролитой...  -
сказал Руська и испугался чего-то.  Правильно,  сказал  кошачий  бог,  вот
смотри: он сжал галстук в кулаке, и закапала кровь. Мама! -  опять  позвал
Руська, открой, открой глаза, сказала мама, скорей открой! Руська  открыл.
Завешенная газетой, горела лампа, и за столом сидели  отец  и  тетя  Люба,
Машкина мама.
     - Ты пить хочешь? - спросила мама.
     - Пить, сказал Руська. - Да, хочу.
     - Сейчас... мама налила из чайника воды в стакан, поднесла Руське  ко
рту. Руська жадно выпил.
     - Русланчик, - спросила тетя Люба, - как ты себя чувствуешь?
     - Ничего... сказал Руська. - Голова только болит... и тошнит везде.
     - А Машеньку в больницу забрали, - сказала тетя Люба. - Так ей  плохо
было, так плохо...
     - Он у нас герой, - сказал отец. - Он у нас выносливый...
     - Все обойдется, Люба, - сказала мама. - Бывает...
     - Да обойдется, конечно... я, что ли, сомневаюсь...
     Вдруг что-то звонко хрустнуло, мама вскрикнула. Отец, сердито  ворча,
встал, стряхивая с ладони осколки стекла - и вдруг быстро-быстро  закапала
кровь.
     - Это не я! - испуганно сказала тетя Люба.
     - Ясно, что не ты, - отец, держа ладонь перед собой,  как  полную  до
краев чашку, пошел к рукомойнику. - Какая из тебя колдунья...
     Мама помогла ему промыть руку, перевязала чистой тряпочкой.
     - Может, в больницу сходишь? - сказала она. - Укол сделают.
     - Да ну, - отмахнулся отец. - Заживет, как на собаке.
     - Пойду я, - сказала тетя Люба. - Хорошо с вами...
     - Куда ты торопишься, - сказала мама. - Чего тебе там одной делать?
     - Спать лягу.  Завтра  с  утра  -  в  больницу,  кровь  для  Машеньки
сдавать...
     - Слушай, Люба, - сказал отец, - если надо будет - я ребят организую.
Ты говори, не стесняйся.
     - Спасибо, Петя. Сказали, пока хватит...
     Она ушла.  Отец  налил  себе  чаю  в  новый  стакан.  Сквозь  повязку
проступило яркое пятно.
     - Давай поворожу, - сказала мама. - Кровь  остановлю,  да  и  заживет
скорее.
     - Хочешь на работу меня завтра выгнать? Шучу, шучу. Руська, что ты?..
     - Ничего, - сказал Руська. - Просто смотрю.
     Следующий день был длинным и скучным. Руська пытался читать, играть с
отцом в шашки... Хотелось не то чтобы спать - а просто лечь и  отвернуться
от всего. К вечеру рука отца разболелась, он дождался,  когда  вернется  с
работы мама, и пошел в больницу. Мама села чистить картошку. Руська  лежал
и смотрел на нее. Ему почему-то  вспомнился  кошачий  бог,  как  он  вяжет
оберег, надевает его, оглядывается через плечо...
     - Мама, - сказал Руська. - А знаешь, я там подумал, чтобы он  показал
"козу" - и он показал...
     Мама поняла все сразу.
     - Ты никому не говорил? - прошептала она. Губы у нее побелели.
     - Н-нет... испугался Руська.
     - Никому никогда не говори! -  мама  оказалась  вдруг  возле  Руськи,
схватила его за плечи. - Никому  и  никогда!  Даже  папе!  Забудь!  Забудь
навсегда, чтобы никто-никто... потому что иначе всем  конец:  тебе  конец,
нам с отцом, дяде Косте с тетей Валей, их  Женечке  и  Оксане...  ты  меня
понял? Ты понял, да?
     - По-онял... - прошептал Руська и вдруг заплакал. - Мама, мама...
     - Я твоя мама! Ах, боже ж ты мой, вот несчастье, вот несчастье...
     Пришел отец,  сказал,  что  рану  почистили,  положили  мазь  и  дали
освобождение до конца недели.
     - Вы что, поссорились? - спросил он, приглядываясь к зареванным лицам
Руськи и мамы.
     - Нет, все в порядке, - сказал Руська. - В шашки еще сыграем?
     Они сели играть, и отец проиграл четыре партии подряд.
     - Рука сильно болит? - понимающе сказал Руська.
     - Разве это боль, - сказал отец странным голосом. - Это не боль...
     - Мужчины, ужинать! - позвала мама.
     - Иди, - сказал отец, - это тебя...

     Руська вернулся в школу через  три  дня.  Машка  пролежала  неделю  в
больнице, потом еще неделю дома и, наконец, появилась - бледная и худая. А
Толик все не приходил и не приходил, а потом Галя Карповна сказала, что он
перевелся обратно в старую  свою  школу.  Адреса  его  никто  не  знал,  а
съездить в ту школу - отвезти марки, ну, и все такое -  Руська  так  и  не
собрался. Венька стал часто болеть и его забрали из школы.
     Этим все кончилось.


?????? ???????????