Айзек Азимов. ОБЕЗЬЯНИЙ ПАЛЕЦ


    - Да. Да. Да. Да. Да. Да. Да. Да. Да. Да. Да. Да. Да. Да. Да.  Да,  -
произнес Марми Таллин в шестнадцати различных  тональностях  и  ударениях,
при  этом  его  кадык  на  длинной  шее   конвульсивно   дергался.   Марми
писатель-фантаст.
    - Нет, - ответил Лемюэль Хоскинс, непоколебимо глядя сквозь свои очки
в стальной оправе. Хоскинс - издатель научной фантастики.
    - Значит, вы не принимаете научный  тест.  Вы  меня  не  слушаете.  Я
забаллотирован? - Марми приподнялся на цыпочках, опустился, несколько  раз
повторил этот процесс, тяжело дыша. Пальцами он вцепился себе в волосы.
    - За один, против шестнадцать, - сказал Хоскинс.
    - Послушайте, - снова начал Марми, -  почему  это  вы  всегда  правы?
Почему неправ всегда я?
    - Марми, посмотрите этому в лицо. Мы  судим  по-разному.  Если  тираж
журнала уменьшится, я буду разорен.  Засяду  по  уши.  Президент  общества
космических издателей начнет задавать вопросы. Он примется изучать  цифры.
Но тираж не падает. Напротив, он растет. Поэтому я хороший  издатель.  Что
касается вас, то когда издатели принимает ваши  рукописи,  вы  талант.  Но
когда не принимают, вы бездарь. В данный момент вы бездарь.
    - Есть  и  другие  издатели.  Вы  не  один,  -  Марми  вытянул  руки,
растопырив пальцы. - Считать умеете? Вот сколько фантастических журналов с
радостью возьмут рассказы Таллина не глядя.
    - Gesundheit [на здоровье, (нем.)], - сказал Хоскинс.
    - Послушайте, - голос Марми стал сладким, - вы хотите, чтобы  я  внес
два изменения, верно? Вам нужна вступительная сцена с  битвой  в  космосе.
Ладно, сделал. Она уже тут. - Он помахал рукописью под носом у Хоскинса, и
тот отодвинулся, как от дурного запаха.
    - Но вы хотите также,  чтобы  в  самой  середине  действия  произошла
ретроспекция, сцена на корабле, - продолжал Марми, - и  вот  этого  вы  не
можете получить. Внеся это  изменение,  я  уничтожу  концовку,  в  которой
сейчас есть и пафос, и глубина, и чувство.
    Издатель Хоскинс уселся в кресло и обратился  к  секретарше,  которая
все это время продолжала печатать. Она привыкла к таким сценам.
    Хоскинс сказал:
    - Вы слышали, мисс Кейн? _О_н_ говорит о пафосе, глубине  и  чувстве.
Что писатель знает о таких вещах? Послушайте, введя вставку, вы усиливаете
интерес, укрепляете рассказ, делаете его более ценным.
    - Чем я его делаю ценнее? - с болью воскликнул  Марми.  -  Вы  хотите
сказать, что если я посажу  в  корабль  несколько  парней  и  заставлю  их
говорить о политике и социологии в ожидании взрыва, рассказ станет ценнее?
О, Боже!
    - Но иначе нельзя. Если вы  дождетесь  кульминации  и  потом  начнете
обсуждать политику и социологию, читатель уснет над вашим рассказом.
    - Я пытаюсь сказать вам, что вы ошибаетесь, и могу это доказать.  Что
смысла спорить, когда я организовал научный эксперимент...
    - Научный эксперимент? - Хоскинс снова апеллировал  к  секретарше.  -
Как вам это нравится, мисс Кейн? Он считает себя одним из своих героев.
    - Я случайно знаком с одним ученым.
    - Кто это?
    -  Доктор  Арндт  Торгессон,  профессор  психодинамики  Колумбийского
университета.
    - Никогда о нем не слышал.
    - Полагаю, это о многом говорит, - с презрением сказал Марми. -  _В_ы
о нем никогда не слышали. Вы и об Эйнштейне не слышали, пока  ваши  авторы
не стали упоминать его в рассказах.
    - Очень остроумно. Какая гадость! Так что с этим Торгессоном?
    -  Он  разработал  способ  научной  оценки  качества  рукописи.   Это
грандиозная работа. Это... это...
    - И это тайна?
    - Конечно, тайна. Он не профессор из фантастики. В  фантастике  когда
человек разрабатывает теорию, он тут же оповещает об этом  все  газеты.  В
реальной жизни так не бывает. Ученый годы проводит в  экспериментах,  пока
не опубликует что-нибудь. Публикация - это серьезное дело.
    - Тогда откуда _в_ы_ об этом знаете? Простой вопрос.
    - Так случилось, что профессор Торгессон мой поклонник. Ему  нравятся
мои рассказы. Он считает меня лучшим писателем в этом жанре.
    - И он показал вам свою работу?
    - Да. Я предвидел, что  вы  заупрямитесь  насчет  этого  рассказа,  и
попросил его провести для нас эксперимент. Он согласился, если мы не будем
об этом рассказывать. Он сказал, что эксперимент интересный. Он сказал...
    - Но почему такая таинственность?
    - Ну... - Марми колебался. -  Послушайте,  предположим,  у  вас  есть
обезьяна, которая печатает текст "Гамлета".

    Хоскинс в тревоге смотрел на Марми.
    - Вы что, розыгрыш тут устраиваете? - Он повернулся к  мисс  Кейн.  -
Когда писатель десять лет проработает в фантастике, без клетки он опасен.
    Мисс Кейн продолжала быстро печатать.
    Марми сказал:
    - Вы меня слышали: обычная обезьяна, выглядит даже забавнее  среднего
издателя. Я договорился на сегодня. Идете со мной?
    - Конечно, нет. Вы  думаете,  я  оставлю  кипу  рукописей  вот  такой
высоты, - он резко провел ладонью по горлу, -  ради  вашей  глупой  шутки?
Думаете, буду подыгрывать клоуну?
    - Это не шутка, Хоскинс. Ставлю обед  в  любом  ресторане  по  вашему
выбору. Мисс Кейн свидетельница.
    Хоскинс снова сел.
    - Вы меня угостите обедом? Вы, Мармадьюк Таллин,  самый  известный  в
Нью-Йорке должник, собираетесь оплатить чек?
    Марми содрогнулся, но не от упоминания о своей неспособности оплатить
чек, а от своего имени во всей его ужасной трехсложности. Он сказал:
    - Повторяю. Обед: что хотите и где хотите. Бифштексы,  грибы,  грудка
рябчика, марсианский крокодил - что угодно.
    Хоскинс встал и снял со шкафа шляпу.
    - Не могу упустить возможность  взглянуть,  как  вы  достаете  старую
большую  долларовую  банкноту  из  левого  фальшивого  каблука,  где   она
пролежала с девятьсот двадцать восьмого. Я иду с вами в Бостон...

    Доктор Торгессон был польщен. Он тепло пожал руку Хоскинсу и сказал:
    - Я читаю "Космические рассказы"  с  самого  приезда  в  эту  страну,
мистер Хоскинс. Прекрасный журнал. Особенно мне нравятся рассказы  мистера
Таллина.
    - Слышите? - спросил Марми.
    -  Слышу.  Марми  говорит,  что  у  вас  есть  талантливая  обезьяна,
профессор.
    - Да, - ответил Торгессон, - но, конечно, это конфиденциально.  Я  не
готов еще к публикации, а преждевременная публикация может уничтожить  мою
профессиональную карьеру.
    - Все сохранится под шляпой издателя, профессор.
    -  Хорошо,  хорошо.  Садитесь,  джентльмены,  садитесь.  -  Он  начал
расхаживать перед ними. - Что вы  рассказывали  мистеру  Хоскинсу  о  моей
работе, Марми?
    - Ничего, профессор.
    - Вот как. Ну, что ж, мистер Хоскинс, как  издатель  журнала  научной
фантастики, вы, я не сомневаюсь, знаете все о кибернетике.
    Хоскинс позволил сосредоточенно интеллигентному  взгляду  просочиться
за стальную оправу своих очков. Он сказал:
    - А,  да.  Компьютеры...  Массачузетский  технологический...  Норберт
Винер... - И что-то еще.
    - Да. Да. - Торгессон заходил быстрее. - Тогда вы знаете, что был  на
основе кибернетических принципов  создан  шахматный  компьютер.  Шахматные
правила и цель игры встроены в его цепи.  Если  дать  машине  определенную
позицию, она сможет рассчитать все вероятные ходы  с  их  последствиями  и
выбрать тот ход, который с наибольшей вероятностью  ведет  к  победе.  Она
может при этом учитывать даже темперамент противника.
    - А, да, - сказал Хоскинс, глубокомысленно поглаживая подбородок.
    Торгессон продолжал:
    - Представьте  себе  аналогичную  ситуацию,  в  которой  машине  дают
фрагмент  художественного  произведения,  к   которому   компьютер   может
добавлять слова из своей памяти,  где  сосредоточен  весь  словарь  языка.
Естественно, такую машину нужно снабдить чем-то вроде пишущей  машинки.  И
конечно, такой компьютер будет гораздо, гораздо сложнее шахматного.
    Хоскинс беспокойно заерзал.
    - Обезьяна, профессор. Марми упоминал обезьяну.
    - Но я как раз к этому и веду, - ответил  Торгессон.  -  Естественно,
никакая машина не может достичь такой сложности. Но  человеческий  мозг...
Человеческий  мозг  сам  по  себе  тоже  компьютер.  Конечно,  я  не   мог
использовать мозг человека. Закон, к сожалению, не позволяет. Но даже мозг
обезьяны, соответственно подготовленный, может сделать больше,  чем  любая
созданная человеком машина. Подождите! Сейчас я принесу маленького Ролло.
    Он вышел  из  комнаты.  Хоскинс  немного  подождал,  потом  осторожно
взглянул на Марми. И сказал:
    - Ну, Братец!
    - В чем дело? - спросил Марми.
    - В чем дело? Это фальшивка.  Скажите,  Марми,  где  вы  взяли  этого
мошенника?
    Марми рассердился.
    - Мошенника? Это подлинный кабинет профессора в "Фэйервезер Холл",  в
Колумбийском университете. Университет вы узнали, надеюсь?  Видели  статую
Альма Матер на 16 улице? Я вам показывал кабинет Эйзенхауэра.
    - Конечно, но...
    - А это кабинет доктора Торгессона. Посмотрите на пыль. - Он подул на
книгу, подняв облака пыли. - Одна только  пыль  свидетельствует,  что  это
подлинный   кабинет.   А   посмотрите   название   книги.   "Психодинамика
человеческого поведения". Автор профессор Арндт Рольф Торгессон.
    - Хорошо, Марми, хорошо. Торгессон существует,  и  это  его  кабинет.
Откуда вы узнали, что подлинный профессор в отпуске, и как проникли в  его
кабинет, я не знаю. Но неужели вы пытаетесь меня убедить, что этот  шут  с
компьютерами и обезьяной и есть подлинный профессор?
    - У таких подозрительных  людей,  как  вы,  бывает  очень  несчастное
детство.
    - Это всего лишь результат общения с писателями, Марми. Я уже  выбрал
ресторан, и обойдется это вам недешево.
    Марми фыркнул:
    - Ничего из тех несчастных  пенни,  что  вы  мне  платили.  Тише,  он
возвращается.

    За шею профессора цеплялась обезьянка  капуцин  очень  меланхоличного
вида.
    - Это маленький Ролло, - сказал Торгессон. - Поздоровайся, Ролло.
    Обезьянка потянула его за волосы.
    Профессор сказал:
    - Боюсь, он устал. У меня есть образец его работы.
    Он опустил обезьянку, позволив ей  держаться  за  его  палец,  а  сам
достал из кармана пиджака два листа бумаги и протянул их Хоскинсу.
    Хоскинс прочел:
    - Быть иль не быть, вот в чем вопрос. Достойно ли души терпеть  удары
и щелчки обидчицы судьбы иль  лучше  встретить  с  оружьем  войско  бед  и
положить конец волненьям? Умереть. Забыться. И все. И знать, что этот  сон
- предел сердечных мук... [Пер. Б.Пастернака].
    Он поднял голову.
    - Это напечатал маленький Ролло?
    - Вернее, это копия того, что он напечатал.
    - Ага, копия. Ну, маленький Ролло плохо знает  Шекспира.  У  Шекспира
"встретить с оружьем море бед".
    Торгессон кивнул.
    - Вы совершенно правы, мистер Хоскинс. Шекспир действительно  написал
"море". Но видите ли, это смешанная метафора. Невозможно сражаться с морем
при помощи  оружия.  С  оружием  сражаются  против  войска.  Ролло  выбрал
подходящее по ритму слово "войско". Это одна из редких ошибок Шекспира.
    Хоскинс сказал:
    - Покажите, как он печатает.
    - Конечно. - Профессор поставил на маленький столик машинку.  От  нее
шел провод. Профессор  объяснил:  -  Нужна  электрическая  машинка,  иначе
потребуется  слишком   большое   физическое   усилие.   Необходимо   также
подсоединить Ролло к трансформеру.
    Он сделал это с помощью двух электродов, на восьмую дюйма выступавших
из черепа маленького животного.
    - Ролло, - сказал он, - подвергся очень  тонкой  операции  мозга,  во
время которой провода были подсоединены к разным участкам  его  мозга.  Мы
можем отключить его действия и использовать его мозг просто как компьютер.
Боюсь, что подробности будут слишком...
    - Пусть печатает, - сказал Хоскинс.
    - А что вы бы хотели?
    Хоскинс быстро соображал.
    - Он знает "Лепанто" Честертона?
    - Он  ничего  не  знает.  Он  только  рассчитывает.  Просто  прочтите
небольшой отрывок, чтобы он мог оценить настроение и  стиль  и  рассчитать
продолжение по первым словам.
    Хоскинс кивнул, расправил грудь и загремел:
    - Белые фонтаны падают с  солнечных  дворов,  и  Солдан  Византийский
улыбается им. Смех, подобный фонтанам, застыл в лице того, кого боятся все
люди. Он тревожит лесную тьму,  тьму  его  бороды;  он  завивается  вокруг
кроваво-красного  полумесяца,  полумесяца  его  губ;   моря   всего   мира
потрясаются его кораблями...
    - Достаточно, - сказал Торгессон.
    Наступила тишина. Обезьянка серьезно рассматривала пишущую машинку.
    Торгессон сказал:
    - Процесс требует некоторого времени, конечно. Маленькому Ролло нужно
принять во  внимание  романтизм  этого  произведения,  слегка  архаический
стиль, ритм и так далее.
    И тут маленький черный палец нажал клавишу. Это была буква "о".
    - Он не  использует  большие  буквы,  -  сказал  ученый,  -  и  знаки
препинания  тоже,  и  у  него  бывает  много  ошибок.  Поэтому  я   обычно
перепечатываю его работу.
    Маленький Ролло коснулся клавиши "н", потом "и". Потом после  долгого
раздумья нажал на пробел.
    - Они, - прочел Хоскинс.
    Начали появляться слова:
    - они об рушивались набе  лые  рес  публики  италии  устрем  ля  лись
вадриатику как львым оря папа  вот  чаянии  взметнулр  уки  ипризвал  всех
христяьн скихры царей под зна мякреста.
    - Боже мой! - сказал Хоскинс.
    - Такое продолжение? - спросил Торгессон.
    - Клянусь любовью святого Петра! - не мог прийти в себя Хоскинс.
    - Если так, то Честертон очень хороший поэт.
    - Святой дым! - воскликнул Хоскинс.
    - Видите! - сказал Марми, массируя плечо Хоскинса. - Видите,  видите,
видите! Видите, - добавил он.
    - Будь я проклят, - сказал Хоскинс.
    - Послушайте, - сказал Марми, трепля свои волосы, пока они  не  стали
напоминать хохолок попугая, -  перейдем  к  делу.  Давайте  попробуем  мой
рассказ.
    - Да, но...
    - Это  в  пределах  возможностей  маленького  Ролло,  -  заверил  его
Торгессон.  -  Я  часто  читаю  Ролло  отрывки  из  лучших  фантастических
рассказов, включая, конечно, рассказы Марми. Удивительно,  как  улучшаются
некоторые.
    - Дело не в этом, - сказал Хоскинс.  Любая  обезьяна  может  сочинять
лучшую фантастику, чем большинство  этих  писак.  Но  в  рассказе  Таллина
тринадцать тысяч слов. Обезьяна будет печатать его целую вечность.
    - Вовсе нет, мистер Хоскинс, вовсе нет. Я прочту  ему  рассказ,  а  в
нужном месте мы позволим ему продолжить.
    Хоскинс сложил руки,
    - Валяйте. Я готов.
    - А я, - сказал Марми, - более чем готов. - И он тоже сложил руки.

    Маленький Ролло сидел,  пушистый  крошечный  клубок  каталептического
страдания, а негромкий голос доктора Торгессона поднимался и  опускался  в
периодах описания  космической  битвы  и  последующих  стремлений  пленных
землян вернуть себе свой захваченный корабль.
    Один из героев выбрался из корабля, и доктор  Торгессон  с  восторгом
следил за развитием событий. Он прочел:
    - Стенли замер в молчании вечных  звезд.  Больное  колено  рвало  его
подсознание; он ждал, чтобы чудовища услышали его стук и...
    Марми отчаянно дернул доктора Торгессона за рукав.  Торгессон  поднял
голову и отсоединил маленького Ролло.
    - Все, - сказал Марми. - Видите ли, профессор, именно  здесь  Хоскинс
запускает свои липкие пальцы в мой труд. Я продолжаю  сцену  за  пределами
корабля,  пока  Стенли  не  одерживает  победу  и  не  возвращает  корабль
землянам. Потом я начинаю объяснять. Хоскинс хочет, чтобы я прервал  сцену
снаружи, вернулся внутрь, остановил действие на  две  тысячи  слов,  потом
снова вышел наружу. Слышали когда-нибудь подобный вздор?
    - Пусть обезьяна решает, - сказал Хоскинс.
    Доктор Торгессон включил маленького Ролло, и  черный  дрожащий  палец
нерешительно  потянулся  к  клавиатуре.  Хоскинс  и   Марми   одновременно
наклонились вперед, их головы легко столкнулись над маленьким телом Ролло.
Обезьянка нажала клавишу "н".
    - Н, - подбодрил Марми и кивнул.
    - Н, - согласился Хоскинс.
    Машинка напечатала "а", потом все быстрее продолжала:
    - нача лидействовать стенли в бессиль номужасе ждалпо ка  откроютсялю
ки ипока жутся одетые в скафандрыбез жа лостные лары...
    - Слово в слово! - в восторге сказал Марми.
    - Он хорошо усвоил ваш сентиментальный стиль.
    - Мой стиль нравится читателям.
    - Не понравился бы, если бы  их  средний  коэффициент  интеллекта  не
был... - Хоскинс смолк.
    - Давайте, - сказал Марми, -  говорите.  Говорите.  Скажите,  что  их
коэффициент как у двенадцатилетнего ребенка, и я процитирую  вас  во  всех
фантастических журналах страны.
    -  Джентльмены,  -  сказал  Торгессон,  -  джентльмены.  Вы   пугаете
маленького Ролло.
    Они повернулись к машинке, которая продолжала уверенно выводить:
    - звездыдви ига лись по своим орби тама чувства стенли  наста  ивалич
то корабль не подвижен.
    Каретка отъехала, начиная новую строку.  Марми  затаил  дыхание.  Вот
здесь...
    Маленький палец протянулся и напечатал *.
    Хоскинс закричал:
    - Звездочка!
    Марми пробормотал:
    - Звездочка.
    Торгессон спросил:
    - Звездочка?
    Вслед за первой появилась целая цепочка звездочек.
    - Ну, вот и  все,  братец,  -  сказал  Хоскинс.  Он  быстро  объяснил
ситуацию  Торгессону:  -  Марми   привык   линией   звездочек   обозначать
решительную перемену действия. А это именно то, что мне нужно.
    Машинка начала абзац:
    - внутри корабля...
    - Выключите, профессор, - сказал Марми.
    Хоскинс потер руки.
    - Когда я получу переработанный текст, Марми?
    Марми холодно спросил:
    - Какой переработанный текст?
    - Вы сами сказали: версию обезьяны.
    - Сказал. я привел вас сюда, чтобы показать. Этот маленький  Ролло  -
машина; холодная логичная машина.
    - Ну и что?
    - Но дело в том, что хороший писатель не машина. Он пишет не умом,  а
сердцем. Своим сердцем. - Марми постучал себя по груди.
    Хоскинс застонал.
    - Что вы со мной делаете, Марми? Если начнете эту тягомотину о душе и
сердце писателя, меня  вырвет  прямо  перед  вами.  Давайте  останемся  на
прежней обычной основе: вы пишете, я вам плачу.
    Марми сказал: "Послушайте минутку. Маленький Ролло поправил Шекспира.
Вы сами на это указали.  Маленький  Ролло  хочет,  чтобы  Шекспир  говорил
"войско бед", и с машинной точки зрения он совершенно прав. "Море  бед"  в
данной ситуации - это смешанная  метафора.  Но  неужели  вы  думаете,  что
Шекспир не знал этого? Просто Шекспир знал, как нарушать  правила,  вот  и
все. Маленький Ролло - машина и  не  может  нарушить  правила,  а  хороший
писатель не просто может, а _о_б_я_з_а_н_. "Море бед"  производит  гораздо
большее впечатление; в этой метафоре красота и мощь. И к дьяволу  то,  что
метафора смешанная.
    -  Когда  вы  велите  мне  сменить  сцену   действия,   вы   следуете
механическим правилам привлечения внимания, и,  конечно,  маленький  Ролло
соглашается с вами. Но я знаю, что должен нарушить  правила,  чтобы  конец
произвел на читателя глубокое  эмоциональное  воздействие.  Иначе  у  меня
получится механический продукт, который может создать и компьютер.
    Хоскинс сказал:
    - Но...
    - Давайте, - сказал Марми, -  голосуйте  за  механический  подход.  В
таком случае Ролло лучший из редакторов.
    Хоскинс с дрожью в голосе сказал:
    - Хорошо, Марми, я беру ваш рассказ в прежнем виде. Нет,  не  давайте
его мне: отправьте почтой. Я сейчас поищу поблизости бар.
    Он надел шляпу и повернулся, собираясь уходить. Торгессон сказал  ему
вслед:
    - Пожалуйста, никому не говорите о маленьком Ролло.
    Прощальная реплика донеслась перед тем, как хлопнула дверь:
    - Вы думаете, я спятил?..
    Марми, убедившись, что Хоскинс ушел, потер руки.
    - Неплохо поработал, - сказал он, указывая пальцем на свой  висок.  -
Вот эта продажа мне понравилась. Никогда  с  такой  радостью  не  продавал
рассказ, профессор. - И он весело свалился на ближайший стул.
    Торгессон посадил Ролло себе на плечо. Он спросил:
    - Но, Мармадьюк, что бы вы стали  делать,  если  бы  маленький  Ролло
напечатал ваш вариант?
    На лице Марми появилось печальное выражение.
    - Черт побери, - сказал он, - я ведь и думал, что он это сделает.

                                 ПАУЗА

    Порошок находился в тонкостенной прозрачной капсуле. Капсула, в  свою
очередь, была завернута в двойную изолирующую  пленку.  В  этой  пленке  с
интервалом в шесть дюймов укреплены были и другие капсулы.
    Полоска двигалась. Каждая капсула застывала  в  металлическом  зажиме
прямо  напротив  слюдяного  окошка.  На   табло   радиационного   счетчика
появлялось число,  оно  регистрировалось  на  бумажном  цилиндре.  Капсула
передвинулась; ее место заняла следующая.
    В 1-45 отпечаталось 308. Минуту спустя 256. Минуту  спустя  391.  Еще
минуту спустя 477. Минуту спустя 202. Еще минуту 251. Минутой  позже  000.
Минутой позже 000. Минутой позже 000. Минутой позже 000.

    Вскоре после двух Александр Джоханнисон проходил мимо счетчика, краем
глаза поглядывая  на  ряды  чисел.  Пройдя  два  шага,  он  остановился  и
вернулся.
    Промотал бумажный цилиндр назад, вернул в прежнее положение и сказал:
    - С ума сойти!
    Он сказал это с яростью. Высокий, худой, с большими руками, песочного
цвета волосами, светлыми бровями, он  в  тот  момент  выглядел  усталым  и
недоумевающим.
    Джин Дамелли двигался с обычной легкой небрежностью,  которую  вносил
во все свои действия. Он смуглый, волосатый  и  низкорослый.  Нос  у  него
когда-то был сломан, и от этого Джин совсем не походил на физика-атомщика.
    Дамелли сказал:
    - Мой проклятый Гейгер не работает, и мне совсем не хочется проверять
его. Есть сигарета?
    Джоханнисон протянул пачку.
    - А другие счетчики в здании?
    - Я не пробовал, но, наверное, они в порядке.
    - Мой счетчик тоже ничего не регистрирует.
    - Не разыгрывай. Это ничего не значит. Пошли выпьем коки.
    Джоханнисон сказал с большим напряжением, чем намеревался:
    - Нет! Я иду к Джорджу Дьюку. Хочу взглянуть на его  машину.  Если  и
она...
    Дамелли потащился за ним.
    - Она будет в порядке, Алекс. Не будь глупцом.
    Джордж Дьюк  выслушал  Джоханнисона,  неодобрительно  глядя  на  него
поверх очков без оправы. Это лишенный возраста человек с малым количеством
волос и еще меньшим - терпения.
    Он сказал:
    - Я занят.
    - Слишком заняты, чтобы сказать, работает ли ваша машина?
    Дьюк встал.
    - О, дьявол, может ли человек поработать  здесь?  -  Его  линейка  со
стуком упала на пол.
    Он подошел к уставленному лабораторному столу и  снял  тяжелую  серую
свинцовую крышку  с  еще  более  тяжелого  серого  свинцового  контейнера.
Длинными щипцами достал из контейнера маленький серебристый цилиндр.
    Дьюк мрачно сказал:
    - Не подходите.
    Но Джоханнисон не нуждался в этом совете. Он держался на  расстоянии.
За прошлый месяц он не подвергался излучению, но не было смысла  подходить
ближе к "горячему" кобальту.
    По-прежнему при помощи щипцов, держа руки как можно дальше  от  тела,
Дьюк поднес  блестящий  цилиндр  с  концентрированной  радиоактивностью  к
окошку счетчика. На расстоянии в два фута счетчик  должен  был  застучать,
как бешеный. Но он этого не сделал.
    Дьюк сказал "Гм!" и выронил цилиндр. Пошарил в поисках, нашел и снова
поднес к счетчику. Ближе.
    Ни звука. Огоньки на шкале не вспыхнули. Никакие числа не показались.
    Джоханнисон сказал:
    - Нет даже фонового излучения
    Дамелли сказал:
    - Святой Юпитер!
    Дьюк положил цилиндр обратно в свинцовый контейнер, так же осторожно,
как и доставал, и остановился, глядя на них.

    Джоханнисон ворвался в кабинет Билла Эверарда, Дамелли  шел  за  ним.
Джоханнисон несколько минут возбужденно говорил, костяшки его рук, которые
он положил на стол Эверарда, побелели. Эверард слушал, его гладко выбритые
щеки покраснели, жесткий воротничок впился в шею.
     Эверард  посмотрел  на  Дамелли  и  вопросительно  ткнул  пальцем  в
Джоханнисона. Дамелли пожал плечами, поднял руки ладонями вверх и наморщил
лоб.
    Эверард сказал:
    - Не понимаю, как они могут все выйти из строя.
    - Вышли, вот и все, - настаивал Джоханнисон. -  Все  вышли  из  строя
около двух часов. Примерно час назад, и ни один не заработал  снова.  Даже
Джордж Дьюк ничего не смог сделать. Говорю вам, дело не в счетчиках.
    - Но ведь вы рассказываете о них.
    - Я говорю, что они не  работают.  Но  это  не  их  вина.  Им  нечего
показывать.
    - Что это значит?
    - Я хочу сказать, что здесь  нет  радиоактивности.  Во  всем  здании.
Нигде.
    - Я вам не верю.
    - Послушайте, если патрон с горячим кобальтом  не  регистрируется  на
счетчике, может быть, не в порядке счетчик.  Но  если  тот  же  патрон  не
разряжает простой электроскоп, если он не  отражается  на  фотопленке,  то
что-то не в порядке с патроном.
    - Ну, ладно, - сказал Эверард, - патрон неисправен. Кто-то  ошибся  и
не заполнил его.
    - Этот патрон сегодня  утром  работал,  но  неважно.  Может,  патроны
как-то подменили. Но я принес кусок урановой смолки  с  нашей  витрины  на
четвертом этаже, и он тоже никак не регистрируется.  Не  скажете  же,  что
кто-то забыл поместить в него уран.
    Эверард потер ухо.
    - А вы что думаете, Дамелли?
    Дамелли покачал головой.
    - Не знаю, босс. Хотел бы знать.
    Джоханнисон сказал:
    - Не время раздумывать. Время действовать. Звоните в Вашингтон.
    - О чем? - спросил Эверард.
    - О зарядах атомных бомб.
    - Что?
    - Возможно, в этом  ответ,  босс.  Послушайте,  кто-то  нашел  способ
останавливать радиоактивность, всю сразу. И это накрывает всю страну,  все
Штаты. Но это делается только для того, чтобы  вывести  из  строя  атомные
бомбы. Они не знают, где мы их держим, и потому накрывают  всю  страну.  И
если это так, неизбежно нападение. В любую минуту. Звоните, босс!
    Рука Эверарда потянулась к трубке. Его глаза встретились  с  взглядом
Джоханнисона.
    Он сказал в трубку:
    - Междугородный, пожалуйста.

    Было пять минут четвертого. Эверард положил трубку.
    - Это был член комиссии? - спросил Джоханнисон.
    - Да, - ответил Эверард. Он хмурился.
    - Ну, хорошо. Что он сказал?
    - Сынок, - ответил Эверард, - он спросил у меня: "А что такое атомная
бомба?"
    Джоханнисон удивленно посмотрел на него.
    - Какого дьявола это значит? "Что такое атомная бомба?" Я понял!  Уже
обнаружили выход их строя и не хотят об этом говорить. Даже  с  нами.  Что
теперь?
    - Ничего, - ответил Эверард. Он снова сел в  свое  кресло  и  сердито
посмотрел на физика. - Алекс, я знаю, у вас  трудная  работа,  поэтому  не
стану реагировать. Но меня беспокоит, как вам удалось втянуть меня во весь
этот вздор.
    Джоханнисон побледнел.
    - Это не вздор. Разве член комиссии так сказал?
    - Он сказал, что я дурак, и он прав. Какого дьявола вы приходите сюда
со своими выдумками об атомных бомбах? Что такое атомная бомба? Никогда  о
них не слышал.
    - Вы никогда не слышали об атомных бомбах? Что это?  Попытка  закрыть
информацию?
    - Никогда не слышал. Похоже на комикс.
    Джоханнисон повернулся  к  Дамелли,  чье  оливковое  лицо  стало  еще
смуглее от беспокойства.
    - Скажи ему, Джин.
    Дамелли покачал головой.
    - Не впутывай меня в это.
    - Ну, хорошо. - Джоханнисон наклонился вперед, глядя на ряд  книг  на
полке  над  головой  Эверарда.  -  Не  знаю,  к  чему  все  это,  но  пора
разобраться. Где Гласстоун?
    - Здесь, - ответил Эверард.
    - Нет.  Не  "Учебник  физической  химии".  Мне  нужен  "Курс  атомной
энергии".
    - Никогда о таком не слышал.
    - О чем это вы говорите? Он всегда стоит здесь на полке.
    - Никогда не слышал, - упрямо ответил Эверард.
    - И о "Меченых атомах в биологии" Кеймена не слышали?
    - Нет.
    Джоханнисон закричал:
    - Ну, ладно. Воспользуемся учебником Гласстоуна. Он тоже подойдет.
    Он снял толстую книгу и  пролистал  страницы.  Раз,  потом  вторично.
Нахмурился,  посмотрел  на  титул.  Третье  издание,  1956.  Страница   за
страницей пролистал первые две главы. Все  на  месте:  атомная  структура,
квантовые числа, электроны и их оболочки, перескоки электронов  -  но  нет
радиоактивности, ни слова о ней.
    Он посмотрел на таблицу элементов на  внутренней  стороне  переплета.
Потребовалось всего несколько секунд, чтобы увидеть, что перечислен только
81 элемент, восемьдесят один нерадиоактивный элемент.
    У Джоханнисона пересохло в горле. Он хрипло спросил у Эверарда:
    - Вы слышали об уране?
    - А что это такое? - холодно ответил Эверард. - Торговая марка?
    В отчаянии Джоханнисон уронил Гласстоуна и потянулся за "Справочником
по химии и физике". Заглянул  в  указатель.  Поискал  радиоактивные  ряды,
уран,  плутоний,  изотопы.  Нашел  только  изотопы.   Дрожащими   пальцами
перелистывал страницы. Перечислены только устойчивые изотопы.
    Он умоляюще сказал:
    - Хорошо. Сдаюсь.  Хватит.  Вы  подготовили  фальшивые  книги,  чтобы
разыграть меня. - И попытался улыбнуться.
    Эверард застыл.
    -  Не  будьте  глупцом,  Джоханнисон.  Лучше   отправляйтесь   домой.
Покажитесь врачу.
    - Я здоров.
    - Может,  вам  только  кажется.  Вам  необходим  отпуск,  я  вам  его
предоставляю. Дамелли, сделайте мне одолжение.  Посадите  его  в  такси  и
проследите, чтобы он уехал домой.
    Джоханнисон стоял в нерешительности. Неожиданно он закричал:
    - Тогда зачем здесь все эти счетчики? Зачем они?
    - Не знаю, что  вы  называете  счетчиками.  Если  вы  имеете  в  виду
компьютеры, то они помогают нам решать проблемы.
    Джоханнисон указал на табличку на стене.
    - Ну, ладно. Видите эти буквы? К! А! Э! Комиссия по атомной  энергии!
- Он отчетливо произнес каждое слово.
    Эверард в свою очередь произнес:
    - Комиссия по аэрокосмическим  экспериментам.  Отправьте  его  домой,
Дамелли.

    Когда  они  вышли  на  тротуар,  Джоханнисон  повернулся  к  Дамелли.
Настойчиво произнес:
    - Послушай, Джин, не действуй заодно с этим парнем. Эверард продался.
Каким-то образом они до него добрались. Представь себе, как  он  размещает
фальшивые книги, чтобы свести меня с ума.
    Дамелли ровным голосом ответил:
    - Успокойся, Алекс. Ты немного торопишься. С Эверардом все в порядке.
    - Ты сам свидетель. Никогда  не  слышал  об  атомной  бомбе.  Уран  -
торговая марка. Как он может быть в порядке?
    - Что касается этого, то я тоже  никогда  не  слышал  ни  об  атомной
бомбе, ни об уране.
    Он поднял палец.
    - Такси!
    Машина пролетела мимо.
    Джоханнисон с трудом избавлялся от головокружения.
    - Джин! Ты был со мной, когда замолчали счетчики. Ты был здесь, когда
смолкла урановая смола. Ты пошел  со  мной  к  Эверарду,  чтобы  прояснить
ситуацию.
    - Если хочешь правду, Алекс, то ты сказал,  что  тебе  нужно  кое-что
выяснить у шефа, и попросил меня идти с тобой,  вот  и  все.  Насколько  я
знаю, ничего не выходило из строя, и какого дьявола ты возишься со смолой?
Мы не используем здесь смолу... Такси!
    Машина остановилась у обочины.
    Дамелли открыл дверцу и поманил Джоханнисона. Джоханнисон сел,  потом
с покрасневшими  от  ярости  глазами  повернулся,  вырвал  дверцу  из  рук
Дамелли, захлопнул ее и крикнул шоферу адрес. Высунулся из окна, глядя  на
стоящего на тротуаре Дамелли.
    Джоханнисон закричал:
    - Скажи Эверарду, что ничего у него не выйдет. Я нормальнее всех вас.
    Он упал на обивку сидения. Дамелли слышал адрес. Неужели они опередят
его, свяжутся с ФБР раньше и  сообщат  что-нибудь  о  нервном  срыве?  Кто
поверит ему, если Эверард будет  утверждать  обратное?  Но  отказаться  от
замершей радиоактивности они не смогут. И от фальшивых книг тоже.
    Но что это ему даст? Враг вот-вот нападет, а такие люди, как  Эверард
и Дамелли... Насколько предательство охватило страну?
    Он неожиданно застыл.
    - Шофер! - воскликнул он. Потом громче: - Шофер!
    Человек за рулем не обернулся. Мимо спокойно двигались машины.
    Джоханнисон попытался приподняться, голова его кружилась.
    - Шофер! - прошептал он. Это не дорога в  отделение  ФБР.  Его  везут
домой. Но откуда шофер знает его домашний адрес?
    Шофер, конечно, подсажен. Джоханнисон почти ничего не видел, в ушах у
него шумело.
    Боже, какая  организация!  Сопротивляться  бессмысленно.  Он  потерял
сознание.

    Он идет по тропе к небольшому двухэтажному дому с кирпичным  фасадом,
в котором живет с Мерседес. Как он выбрался из машины, не помнит.
    Он обернулся. Никакого  такси  не  видно.  Автоматически  он  нащупал
кошелек и ключи. Все на месте. Ничего не тронуто.
    Мерседес ждала его у входа. Она  не  удивилась  его  возвращению.  Он
быстро взглянул на часы. Почти час до обычного времени его возвращения.
    Он сказал:
    - Мерси, надо убираться отсюда и...
    Она хрипло ответила:
    - Я все знаю, Алекс. Входи.
    Она  для  небо  как  небо.  Прямые  волосы,  светловатые,   разделены
посредине и собраны в конский хвост; широко расставленные  голубые  глаза,
слегка по-восточному раскосые, полные  губы,  маленькие  уши,  прижатые  к
голове. ДжоХаннисон пожирал ее глазами.
    Но он видел, что она сдерживает возбуждение.
    Он спросил:
    - Тебе звонил Эверард? Или Дамелли?
    Она ответила:
    - У нас гость.
    Он подумал:
    - Они до нее добрались.
    Надо увести ее. Они убегут, попытаются скрыться. Но смогут ли?  Гость
будет стоять в  тени  у  двери.  Это  зловещий  человек,  представил  себе
Джоханнисон, с низким грубым голосом и иностранным акцентом, рука у него в
кармане пиджака, и бугор больше кулака.
    Он осторожно вошел.
    - В гостиной, - сказала Мерседес. По ее лицу скользнула улыбка.  -  Я
думаю, все в порядке.

    Гость  стоял.  У  него  какая-то  нереальная,   слишком   совершенная
внешность.  Лицо   и   тело   безупречны   и   тщательно   лишены   всякой
индивидуальности. Он мог сойти с рекламного плаката.
    Голос как у профессионального диктора. Ни малейшего акцента.
    Он сказал:
    - Было довольно трудно доставить вас домой, доктор Джоханнисон.
    Джоханнисон ответил:
    - Кто бы вы ни были, чего бы вам ни нужно, я с вами не имею дела.
    Мерседес вмешалась:
    - Нет, Алекс, ты не понимаешь. Мы уже разговаривали. Он  сказал,  что
вся радиоактивность прекращена.
    - Да, верно, и я хотел бы, чтобы этот манекен объяснил мне,  как  это
сделано. Послушайте, вы американец?
    - Ты все  еще  не  понимаешь,  Алекс,  -  сказала  его  жена.  -  Она
прекратилась по всей Земле. И этот человек не с Земли. Не смотри  на  меня
так, Алекс. Это правда. Я знаю, что это правда. Посмотри на него.
    Гость улыбнулся. Улыбка его была совершенна. Он сказал:
    - Тело, в котором я появился, тщательно изготовлено в соответствии со
спецификациями, но это только материя. И находится под полным контролем. -
Он протянул руку, и кожа исчезла. Обнажились мышцы, сухожилия, кровеносные
сосуды. Стены сосудов исчезли, и кровь текла  без  всякой  поддержки.  Все
исчезло, и появилась гладкая серая кость. Потом и она исчезла.
    Потом все появилось снова.
    Джоханнисон прошептал:
    - Гипноз!
    - Вовсе нет, - спокойно ответил гость.
    - Откуда вы? - спросил Джоханнисон.
    - Трудно объяснить. И разве это важно?
    - Мне нужно понять, что происходит! - воскликнул Джоханнисон. - Разве
вы не понимаете?
    - Да. Понимаю. Поэтому я и здесь.  В  данный  момент  я  разговариваю
более чем с сотней людей на вашей планете.  В  разных  обличьях,  конечно,
потому что у разных частей вашего населения разные  стандарты,  касающиеся
внешности.
    У Джоханнисона появилась беглая мысль, а не сошел ли  он  все-таки  с
ума. Он сказал:
    - Вы с... с Марса? Или еще откуда? Вы нас захватываете? Это война?
    - Видите ли, - ответил гость, - именно такое  отношение  мы  и  хотим
исправить. Люди больны, доктор  Джоханнисон,  очень  больны.  Уже  десятки
тысяч ваших лет мы знаем, что ваш вид обладает большими  возможностями.  И
для  нас  было   большим   разочарованием,   что   ваше   развитие   пошло
патологическим путем. Определенно патологическим! - Он покачал головой.
    Мерседес прервала:
    - Он сказал мне перед твоим приходом, что они пытаются нас вылечить.
    - Кто их просил? - прошептал Джоханнисон.
    Гость только улыбнулся. Он сказал:
    - Мне эта работа поручена очень давно, но с такими  болезнями  всегда
трудно бороться. Прежде всего, возникают трудности при коммуникации.
    - Но мы способны к коммуникации, - упрямо сказал Джоханнисон.
    - Да. До некоторой степени. Я использую ваши концепции, вашу  кодовую
систему. Она очень неадекватна. И я не могу  объяснить  подлинную  природу
болезни вашего вида. Приблизительно ее можно определить как болезнь духа.
    - Хм.
    - Это  разновидность  социальной  болезни,  с  которой  очень  трудно
справиться. Я долго колебался, прежде чем применить прямое средство.  Было
бы печально, если бы случайно такая потенциально одаренная раса, как ваша,
погибла бы  безвозвратно.  В  течение  нескольких  тысячелетий  я  пытался
действовать непрямо, через отдельные индивидуальности. В каждом  поколении
рождаются люди  с  естественным  иммунитетом  к  этой  болезни.  Философы,
моралисты, военные, политики. Все те, кто верил во всемирное  братство.  И
те, кто...
    - Ну,  хорошо.  Вы  потерпели  неудачу.  Пока  оставим  на  этом.  Не
расскажете ли мне о своем народе, не о моем?
    - Что я могу рассказать так, чтобы вы поняли?
    - Откуда вы? Начните с этого.
    - У вас нет соответствующей концепции. Я не со двора.
    - С какого двора.
    - Я имею в виду вселенную. Я из-за вселенной.
    Снова вмешалась Маргарет, наклонившись вперед.
    - Алекс, ты не понимаешь, что он имеет в виду? Предположим, ты будешь
разговаривать с туземцами Новой Гвинеи по телевизору. С такими  туземцами,
которые никого, кроме своего племени, не видели. Можешь  ли  ты  объяснить
им, как работает телевидение или как ты можешь одновременно обращаться  ко
многим людям? Можешь объяснить, что это на самом  деле  не  ты,  а  просто
иллюзия, которая может исчезнуть и снова появиться?  Ты  даже  не  сможешь
объяснить им, откуда  появился,  потому  что  для  них  их  остров  -  вся
вселенная.
    - Значит, мы для него дикари. Так? - спросил Джоханнисон.
    Гость ответил:
    - Ваша жена говорит метафорически. Позвольте мне закончить. Я  больше
не могу направлять ваше общество на самоизлечение. Болезнь  зашла  слишком
далеко. Я собираюсь изменить темперамент расы.
    - Каким образом?
    - У вас нет ни слов, ни концепций для объяснения  этого.  Вы  видите,
что наш контроль над материей совершенен. Остановить радиоактивность очень
просто.  Чуть   труднее   предусмотреть,   чтобы   все,   включая   книги,
соответствовало миру с отсутствующей радиоактивностью. Еще труднее - и для
этого  потребовалось  гораздо  больше  времени  -  стереть  все  мысли   о
радиоактивности из памяти людей. Сейчас уран на  Земле  не  существует.  И
никто никогда о нем не слышал.
    - Я слышал, - возразил Джоханнисон. - А ты, Мерси?
    - Я тоже помню, - ответила Мерседес.
    - Вы пропущены не без причины, - сказал гость, - и  еще  свыше  сотни
других, мужчин и женщин, по всему миру.
    - Никакой радиоактивности, - прошептал Джоханнисон. - Навсегда?
    - На пять ваших лет.  Это  пауза,  и  ничего  больше.  Просто  пауза,
назовем ее  периодом  анестезии,  чтобы  прооперировать  расу  без  угрозы
преждевременной атомной войны.  Через  пять  лет  феномен  радиоактивности
вернется, вместе со всем ураном и  торием,  которые  ныне  не  существуют.
Однако знания не вернутся. Вот для этого  и  нужны  вы.  Вы  и  остальные,
подобные вам. Вы постепенно заново обучите мир.
    - Работа немаленькая. Нам потребовалось пятьдесят лет, чтобы дойти до
нынешнего состояния. Почему бы просто  не  восстановить  знания?  Вы  ведь
можете это?
    -  Операция,  -  ответил  гость,  -  будет   серьезной.   Потребуются
десятилетия, чтобы убедиться,  что  не  возникли  осложнения.  Поэтому  мы
специально хотим, чтобы обучение заново шло медленно.
    Джоханнисон сказал:
    - Как мы узнаем, что время пришло? Когда операция кончится?
    Гость улыбнулся.
    - Когда время придет, узнаете. Будьте в этом уверены.
    - Да, дьявольски трудная задача - ждать  пять  лет,  пока  у  тебя  в
голове прозвенит гонг. А если это время  так  и  не  наступит?  Если  ваша
операция не удастся?
    Гость серьезно ответил:
    - Будем надеяться на ее удачу.
    - Но что если нет? Нельзя ли временно очистить и нашу  память?  Чтобы
мы нормально прожили это время.
    - Нет. Простите. Ваша память мне нужна нетронутой. Если  операция  не
удастся,  если  лекарство  не  подействует,  мне   понадобится   небольшой
резервуар нормальных, нетронутых сознаний, чтобы вырастить на этой планете
новое население, к которому можно будет применить другое  средство.  Любой
ценой ваш вид должен быть сохранен.  Вы  слишком  ценны  для  нас.  Именно
поэтому я трачу столько времени, объясняя вам ситуацию. Если бы я  оставил
вас в таком состоянии, в котором вы были час назад, пять дней,  не  говоря
уже о пяти годах, полностью вас бы уничтожили.
    И не говоря больше ни слова, он исчез.

    Мерседес приготовила ужин, и  они  сидели  за  столом,  как  в  самый
обычный день.
    Джоханнисон сказал:
    - Это правда? На самом деле было?
    - Я тоже видела, - ответила Мерседес. - И слышала.
    - Я  просмотрел  свои  книги.  Все  изменились.  Когда  эта...  пауза
кончится,  нам  придется  работать  по  памяти,  всем  нам,  кто  остался.
Потребуется немало времени, чтобы достучаться до тех,  кто  не  помнит.  -
Неожиданно он рассердился. - И чего ради, хотел бы я знать? Чего ради?
    - Алекс, - робко сказала Мерседес, - может, он и раньше  приходил  на
Землю и говорил с людьми. Он прожил тысячи и тысячи наших лет. Может, этот
тот, кого так давно считают...
    Джоханнисон посмотрел на нее.
    - Богом? Это ты хочешь сказать? Откуда мне знать?  Знаю  только,  что
они гораздо развитее нас и что он лечит нас от болезни.
    Мерседес сказала:
    - Я думаю о нем как о враче или о том, что эквивалентно врачу  в  его
обществе.
    - Врач? Он все время повторял, что трудно установить коммуникацию.  А
какой врач  не  может  общаться  со  своими  пациентами?  Ветеринар!  Врач
животных!
    Он оттолкнул тарелку.
    Его жена сказала:
    - Даже и так. Если он положит конец войне...
    - Зачем ему это? Что мы для него? Мы животные. Мы для него  животные.
Буквально. Он почти так и сказал. Когда  я  спросил  его,  откуда  он,  он
сказал, что не со "двора". Поняла? Скотный двор. Потом  он  поправился  на
вселенную. Он не из вселенной. Трудности в  коммуникации  выдали  его.  Он
использовал свою концепцию вселенной, привычную  ему,  а  не  нашу.  Итак,
вселенная - скотный двор, а мы лошади, цыплята, овцы. Выбирай сама.
    Мерседес негромко сказала:
    - Господь мой пастырь. Я не хочу...
    - Прекрати, Мерси. Это метафора, а здесь реальность. Если он  пастух,
то мы овцы со странным неестественным желанием  или  способностью  убивать
друг друга. Зачем нас останавливать?
    - Он сказал...
    - Я знаю, что он сказал. Он сказал, что у нас большие возможности. Мы
очень ценны. Верно?
    - Да.
    - Но каковы возможности, какова ценность овец для пастуха? Овцы этого
не знают. Не могут знать. Может, если бы знали, предпочли бы жить сами  по
себе. Рискнули бы встречей с волками.
    Мерседес беспомощно смотрела на него.
    Джоханнисон воскликнул:
    - Вот что я спрашиваю себя! Куда мы идем? Куда? Знают  ли  это  овцы?
Знаем ли мы? Можем ли знать?
    Они сидели и смотрели на свои нетронутые тарелки.
    Снаружи доносился шум машин  и  крики  играющих  детей.  Приближалась
ночь, постепенно совсем стемнело.



?????? ???????????