Октавия Батлер
ДИКОЕ ПЛЕМЯ

Книга 1. Договор

1690

1.

Доро обнаружил женщину совершенно случайно, когда 
отправился взглянуть, что сталось с одной из деревень, где жили его 
потомки. Деревня, обнесенная глинобитной стеной и располагавшаяся 
посреди луговых пастбищ, среди которых виднелись разбросанные в 
беспорядке деревья, выглядела достаточно уютным местечком. Но еще 
до того, как войти в нее, Доро понял, что людей там не было. 
Работороговцы опередили его. Оружие и жадность помогли им за 
несколько часов разрушить труд, на который было затрачено 
тысячелетие. Всех, кого не удалось угнать как стадо, они просто 
вырезали. В доказательство этого Доро обнаружил человеские кости, 
волосы и иссохшие куски человеческих тел, оставшиеся после хищников, 
питающихся падалью. Он остановился над маленьким скелетом, 
принадлежавшем ребенку, и задумался над тем, куда же все-таки увели 
тех, кто остался в живых. В какую страну, в какую колонию Нового 
Света отправили их? И как далеко ему пришлось бы идти, чтобы 
отыскать остатки тех, кто совсем недавно были здоровыми и сильными 
людьми?
Наконец, с трудом передвигая ноги, он пошел прочь от этих 
развалин, вызывающих приступ горечи и гнева, не заботясь и не думая о 
том, куда направляется. Он всегда гордился тем, что защищает то, что 
принадлежало ему. Возможно, что он не стремился защищать отдельных 
людей, но защищал целый народ. Они верили ему и повиновались его 
воле, а он давал им свою защиту.
Но сейчас он проиграл.
Он шел к юго-западу, направляясь к лесу, покидая эти места так же 
как и пришел сюда: один, без оружия, без пищи и воды, с одинаковой 
легкостью чувствуя себя и в саванне, и в этом лесу, так же как и в любом 
другом месте. Он мог быть убит уже несколько раз: болезнью, диким 
зверем или врагом. На этой земле правил суровый закон. Но так или 
иначе, он продолжал свой путь на юго-запад, интуитивно меняя 
направление, ведущее к той части побережья, где его дожидался корабль. 
Некоторое время спустя он понял, что теперь им двигал отнюдь не гнев 
от вида разоренной деревни, а нечто другое. И это было совсем нечто 
новое: это было мгновенное, как импульс, чувство, напоминающее 
прилив подсознательных ощущений, подталкивающих его изнутри. Он 
мог бы легко преодолеть его, но не стал. Он чувствовал, что там, на 
лежащим перед ним пути, его ожидало что-то. Должно быть прямо вот 
там, чуть дальше, впереди. Он всегда доверял подобным предчувствиям.
Пожалуй за последние сотни лет он еще ни разу не заходил так 
далеко на запад, и поэтому особенно был уверен в том, что кого бы он ни 
встретил там, это должно быть новым и весьма ценным для него. Видмо 
поэтому, он ускорил шаг, проявляя нетерпенье.
Ощущение становилось все более отчетливым и более приятным, 
превращаясь именно в ту разновидность внутренних сигналов, которые 
он ожидал получить только от людей, которых хорошо знал, от людей, 
которые напоминали ему пропавших жителей его деревни, которых он 
должен был теперь разыскать прежде, чем их принудят смешать свое 
семя с чужеземцами, и таким образом воспользуются всеми их особыми 
качествами, которые он культивировал в них. Тем не менее, он 
продолжал продвигаться на юго-запад, медленно приближаясь к своей 
добыче.

И слух, и зрение, которыми обладала Энинву, были гораздо 
чувствительнее, чем у других людей. Она совершенно сознательно 
развивала в себе эти достоинства после первого же случая, когда 
мужчины крадучись преследовали ее, держа наготове свои мачете и не 
скрывая тем самым своих намерений. В тот ужасный день ей пришлось 
убить семерых, семерых испуганных мужчин, которых можно было бы и 
пощадить. Она едва не погибла и сама, и все из-за того, что позволила 
этим людям незамеченными приблизиться к ней. Никогда впредь этого 
не будет.
Вот, например, сейчас, она совершенно отчетливо ощущала, как 
одинокий нарушитель пробирался через кусты недалеко от нее. Он 
старательно прятался, продолжая легко и быстро подбираться к ней, но 
она все равно услышала его и следила за ним, напрягая слух.
Не выдавая себя никаким посторонним движением, она 
продолжала ковыряться в своем огороде. Теперь, когда она знала, где 
именно находился непрошенный пришелец, она уже не боялась его. 
Может быть, в конце концов мужество покинет его, и он уберется 
восвояси. Между тем, среди посевов сладкого картофеля и целебных трав 
она находила и сорняки. Травы, которые росли на ее огороде, 
отличались от тех, которые обычно выращивает или собирает 
большинство ее народа. Только она одна выращивала их как 
лекарственные средства и использовала, когда люди обращались к ней со 
своими болезнями. Зачастую она обходилась и без всяких лекарств, но 
такие способы она применяла только для себя. Она помогала своим 
людям, облегчая их боль и страдания. К тому же она доставляла 
дополнительное удовольствие им, разрешая рассказывать о своих 
способностях по всей округе. Она слыла предсказателем, женщиной, 
чьими устами говорил сам бог. Особенно ее услуги ценили чужеземцы. 
Когда они платили ее людям, то этим самым они платили и ей. Все шло 
так, как будто так и должно было быть. Ее люди могли видеть, как 
большую пользу от ее присутствия, так и то, что ее способности пугают 
их. Именно вот таким образом большую часть времени она была 
защищена от них, а они от нее. Но вполне возможно, что как раз сейчас, 
один из них преодолел свой страх и по какой-то причине решил 
попытаться прервать ее столь долгую жизнь.
Тем временем нападающий подходил все ближе, не позволяя 
однако ей разглядеть его. Ни один человек, имея честные намерения, не 
стал бы тайком красться к ней. Кто бы это мог быть? Вор? Убийца? Кто-
нибудь из тех, кто считал ее виновной в смерти родственников или в 
каком-то другом несчастье? За время ее многолетней молодости ей 
нередко приходилось слышать обвинения в самых разных несчастьях. Ее 
даже заставляли принимать яд, чтобы убедиться, не колдунья ли она. 
Всякий раз, когда такое случалось, она с готовностью принимала яд, 
поскольку совершенно точно знала, что никогда не пользовалась 
колдовством, а кроме того была абсолютно уверена, что обычные люди, 
с их скудными познаниями о ядах, никогда не могли причинить ей 
никакого вреда. О ядах она знала гораздо больше и за свою долгую 
жизнь проглотила их столько, что окружавшие ее вряд ли могли себе 
представить это. Всякий раз, когда она проходила очередное испытание, 
ее обвинители оказывались посрамленными, и подвергались штрафу за 
фальшивые обвинения. Но в каждой очередной жизни, она замечала, что 
по мере того, как шли годы, люди переставали преследовать ее 
подобными обвинениями, хотя многие из них продолжали по-прежнему 
верить в ее колдовство. Некоторые из них пытались свершить 
правосудие самостоятельно и убить ее, не смотря на результаты всех 
испытаний.
Наконец невидимый до сих пор пришелец вышел на узкую 
дорожку и начал открыто приближаться к ней: он полагал, что уже 
достаточно долго шпионил за ней. Она взглянула на него так, будто 
только сейчас заметила его. Это был чужеземец, приятной наружности, 
выше среднего роста, с более широкими, чем обычно, плечами.Он был 
такой же чернокожий, как и она, черты его лица были крупными, но это 
не уменьшало его красоту, которую подчеркивал чуть улыбающийся рот. 
Он был молод, не более тридцати, так ей показалось. Слишком молод, 
чтобы представлять угрозу для нее. Но тем не менее, было что-то 
неуловимое в нем, что внушало ей явное беспокойство. Возможно, это 
была та самая открытость, с которой он теперь появился перед ней после 
того, как так долго подбирался тайком. Кто он? Что он хотел?
Когда незнакомец был достаточно близко от нее, он заговорил, и 
его слова заставили ее нахмуриться, вызывая некоторое смущение. Это 
были чужие слова, совершенно непонятные для нее, но при этом было 
странное ощущение, что они близки ей и поэтому должны быть понятны. 
Она выпрямилась, скрывая столь несвойственное ей беспокойство. - Кто 
ты? - спросила она.
Он чуть вскинул голову, как бы прислушиваясь к ее словам.
- Но как же мы сможем разговаривать? - продолжала она. - Ведь ты 
должно быть пришел сюда из очень дальних мест, если твоя речь так 
отличается от нашей?
- Да, из очень дальних, - ответил он на ее родном языке. Теперь все 
слова были понятны ей, хотя в них слышался легкий акцент, который 
напомнил ей о том, как говорили люди в пору ее настоящей молодости. 
Это очень не понравилось ей. Все в этом человеке беспокоило ее.
- Итак, ты можешь говорить, - сказала она.
- Я вспоминаю. Прошло много лет с тех пор, когда я разговаривал 
на твоем языке. Он подошел ближе, внимательно глядя на нее. Наконец 
он улыбнулся и покачал головой. - Нет, ты нечто большее, чем просто 
старуха, - заметил он. - Возможно, что ты вообще не старуха.
Она в смятеннии отпрянула назад. Как он мог знать хоть что-то о 
том, кто она была на самом деле? Как он мог предполагать о чем-то, не 
имея ничего, кроме ее внешности и нескольких произнесенных ею слов? - 
Я стара, - заговорила она, стараясь скрыть свой страх за внешним 
раздражением. - Я гожусь тебе в бабки! Она вполне могла бы быть и 
предком его бабки, но этот факт она предпочла оставить при себе. - Кто 
ты? - продолжала расспрашивать она.
- А я вполне мог бы быть твоим дедом, - просто ответил он.
Она отступила еще на шаг, из всех сил стараясь контролировать 
подступающий страх. Этот человек был совсем не тем, кем казался. Его 
слова должны были быть для нее не больше чем смешным вздором, но 
вопреки всему, они, как оказалось, содержали в себе не меньший смысл, 
чем ее собственные.
- Успокойся, - сказал он. - Я не собираюсь обижать тебя.
- Кто ты? - повторила она свой вопрос.
- Доро.
- Доро? Она еще дважды произнесла это странное имя. - Что это за 
имя?
- Это мое имя. Среди моих людей оно означает "восток", то 
направление, откуда появляется солнце.
Она инстинктивно поднесла руку к лицу. - Это должно быть 
шутка, - сказала она. - Кто-то решил посмеяться.
- Тебе лучше знать. Когда в последний раз ты пугалась шуток? Она 
не могла припомнить. В этом он был прав. Но имена...Это совпадение 
было как знак. - Так ты знаешь, кто я? - спросила она. Ты пришел сюда, 
зная об этом, или...?
- Я пришел сюда из-за тебя. Я не знал о тебе ничего, кроме того, 
что ты весьма необычна и что ты находилась здесь. Именно осознание 
твоего присутствия заставило меня так далеко уклониться от своего 
пути.
- Осознание?
- У меня было чувство... Люди, столь необычные как ты, каким-то 
образом влекут меня к себе, можно сказать зовут меня, не смотря на 
большие расстояния.
- Но я не звала тебя.
- Ты есть, и ты отличаешься от остальных. Этого вполне 
достаточно, чтобы привлечь меня. А теперь расскажи, кто ты?
- Должно быть ты единственный человек в этой стране, который не 
слышал обо мне. Меня зовут Энинву.
Он повторил ее имя взглянул вверх, соображая что-то. Солнце, вот 
что означало ее имя. Энинву - солнце. Удовлетворенный, он кивнул. - 
Наши люди оказались оторванными друг от друга на много лет и 
разделены большими расстояниями, Энинву, но каким-то образом им 
удалось дать нам такие хорошие имена.
- Как будто заранее предполагали нашу встречу. Скажи, Доро, а 
кто твои люди?
- В мою бытность они назывались Каш. Они жили на земле, 
находящейся далеко к востоку от этих мест. Я родился среди них, но уже 
многие годы не живу с ними и даже не вижу их. С тех пор, когда я был 
среди них последний раз, прошел срок раз в десять длиннее прожитых 
тобой лет. Я расстался с ними, когда мне было тринадцать лет. Сейчас 
мои люди - это те, кто предан мне.
- Теперь ты заявляешь, что знаешь мой возраст, - заметила она. - 
Да ведь этого не знают даже мои люди.
- Без сомненья, ты переезжаешь из города в город, чтобы тем 
самым помочь им забыть это. Он огляделся по сторонам, увидел 
недалеко поваленное дерево и, подойдя к нему, присел. Энинву 
последовала за ним почти наперекор своим желаниям. Насколько этот 
человек смущал и пугал ее, настолько же он и интриговал ее. Ведь с тех 
пор, когда что-то необычное, чего не должно было произойти, все-таки 
случалось с ней, прошло ужасно много лет. Тем временем человек 
заговорил вновь.
- Мне нет необходимости скрывать свой возраст, - сказал он, - 
однако некоторые из моих людей считают более удобным не помнить о 
нем, поскольку они никогда не смогут ни убить меня, ни стать такими, 
как я.
Она приблизилась к нему и пристально взглянула на него с высоты 
своего роста. Он, без всякого сомнения, совершенно отчетливо заявлял о 
себе, как о таком же долгожителе и могущественном человеке, каким 
была и она. За все прожитые годы ей ни разу не доводилось слышать о 
ком-то еще, похожем на нее. Она много лет назад отказалась от мысли 
встретить нечто подобное, смирившись со своим одиночеством. Но 
сейчас...
- Продолжай, - сказала она, - у тебя есть, что рассказать мне.
Он наблюдал за ней, глядя в ее глаза с тем любопытством, которое 
большинство людей пытались скрыть от нее. Люди говорили при этом, 
что ее глаза напоминали им глаза ребенка: их коричневый цвет был 
слишком глубоким и чистым, а окружавшая его белизна была слишком 
белой. Никакая взрослая женщина, и уж без всяких сомнений - старуха, 
не могли иметь такие глаза. Так говорили люди. И они избегали ее 
взгляда. Глаза Доро были самыми обычными, но он мог смотреть на нее 
так, как это делают только дети. Он не испытывал страха, и, вероятнее 
всего, не испытывал и стыда.
Она вздрогнула, когда он взял ее за руку и потянул вниз, чтобы 
они присела рядом с ним. Она могла очень легко освободиться от его 
прикосновения, но она не сделала этого. - Я прошел сегодня очень 
много, - сказал он. - Вот это тело нуждается в отдыхе, если я и дальше 
буду пользоваться им.
Она задумалась над его словами. ~Вот это тело нуждается в 
отдыхе~. Что за странная манера говорить.
- Последний раз я был в этих местах почти триста лет назад, - 
сказал он. - Я искал часть своих людей, которые оставались здесь, но они 
были убиты раньше, чем мне удалось отыскать их. Твоих людей еще не 
было здесь в то время, и ты не родилась на свет. Я знаю это потому, что 
тогда твоя необычность никак не привлекла моего внимания. Хотя я и 
допускаю, что ты произошла от моих людей, которые смешались с 
твоими.
- Ты хочешь сказать, что твои люди могут быть моими 
родственниками?
- Да. Он очень внимательно изучал ее лицо, возможно отыскивая 
некоторое сходство. Но так ничего и не нашел. Лицо, которое было 
сейчас перед ним не было ее настоящим лицом.
- Твои люди пересекли Нигер, - сказал он, чуть заколебавшись в 
нерешительности, нахмурился, а затем назвал реку ее прежним именем, - 
Орамили. Когда я видел их последний раз, они жили на другой стороне, 
в Бенине.
- Мы перебрались через реку очень давно, - сказала она. - Дети, 
которые родились в то время уже успели состариться и умереть. До 
перехода мы были народом Эду и Айду, подданными Бенина. Затем мы 
воевали с Бенином и, перейдя реку, ушли в Онитшу, где стали 
свободными людьми, хозяевами сами себе.
- А что сталось с людьми Оз, которые жили здесь до тебя?
- Часть из них сбежала, другие стали нашими рабами.
- Итак, сначала ты сбежала из Бенина, затем ты выгнала живших 
здесь или сделала их рабами.
Энинву оглянулась и в ее голосе послышалась отрешенность. - 
Гораздо лучше быть хозяином, чем рабом. Так в период переселения 
частенько говорил ее муж. Он всегда стремился стать сильным и богатым 
человеком: иметь большой дом, множество жен, детей и рабов. С другой 
стороны, Энинву дважды в своей жизни попадала в рабство, и ей 
удавалось избежать этого не иначе, как полностью изменив свою 
внешность и выйдя замуж в другом городе. Она знала, что одни люди 
были хозяевами, а другие были рабами. Так было всегда. Но 
собственный опыт научил ее ненавидеть рабство. И даже в последние 
годы ей было трудно быть хорошей женой именно потому, что женщина 
должна была держать свою голову склоненной вниз и быть, фактически, 
собственностью своего мужа. Гораздо лучше было быть тем, кем она 
была теперь: священнослужительницей, устами которой говорил сам бог, 
и которую боялись и которой повиновались. Но что же это дало ей в 
итоге? Она стала хозяйкой своей собственной судьбы. - Иногда, нужно 
стать хозяином, чтобы не оказаться рабом, - заметила она очень тихо.
- Да, - согласился ее собеседник.
А она обратила свое внимание на те, новые для нее вещи, о 
которых говорил незнакомец и которые заставили ее задуматься. 
Например, ее возраст. Он был прав. Ей и на самом деле было около 
трехсот лет, чему не поверил бы ни один человек из ее племени. И этот 
незнакомец сказал что-то еще, что-то такое, что всколыхнуло самые 
глубокие пласты ее памяти. Когда она была еще ребенком, то часто 
слышала, как окружающие шептались о том, что ее отец не мог иметь 
детей, и что она была дочерью не просто другого человека, а дочерью 
проезжего чужеземца. Она даже спрашивала об этом свою мать, но та 
лишь поколотила ее, первый и единственный раз в жизни. С тех пор она 
принимала эти разговоры, как настоящую правду. Но узнать что-нибудь 
об этом чужеземце ей так и не удалось. Правда, она и не печалилась об 
этом: муж ее матери считал ее своей дочерью, и при этом он был очень 
хорошим человеком. Однако у нее остался непроходящий интерес к 
тому, велика ли была разница между ней и чужеземцами.
- И они все умерли? - спросила она у Доро. - Те ...мои 
родственники?
- Да.
- Выходит, они не походили на меня.
- Они могли бы стать такими через несколько поколений. Ведь ты 
произошла не только от них. Твои родственники из народа Онитша 
должны были иметь свои необычные качества.
Энинву медленно кивнула. Она могла бы вспомнить о некоторых 
странностях в поведении собственной матери. Эта женщина имела 
определенное влияние на окружающих, не смотря на ходившие вокруг 
нее сплетни. Ее муж относился к весьма уважаемому роду, хорошо 
известному благодаря склонности к магии и волшебству, но в их доме 
этим занималась именно мать Энинву. Она очень хорошо предсказывала 
сны. Она делала лекарства, чтобы лечить болезни и защищать людей от 
дьявола. На базаре вряд ли можно было найти лучшей чем она торговки. 
Казалось, что она в каждую минуту знала как именно следует повести 
торг, будто читала мысли других женщин. Со временем она стала очень 
богатой.
Были разговоры и о том, что некоторые люди из рода мужа ее 
матери, к которому относилась и сама Энинву, могли изменять свой 
облик и по собственному желанию принимать вид различных животных, 
но Энинву никогда не замечала в них подобной странности. Зато в своей 
матери она находила и странность и близость и взаимное чувственное 
проникновение, которое заходило гораздо дальше, чем свойственно 
обычным отношениям между матерями и дочерьми. Энинву и ее мать 
объединяло единство духа, что подразумевало определенный обмен 
мыслями и чувствами, хотя они и делали это достаточно осторожно, 
чтобы не выставлять напоказ свои отношения. Если Энинву ощущала 
боль, то ее мать, занятая в этот момент торговлей на одном из дальних 
рынков, узнавала об этом и возвращалась домой. Энинву имела не 
больше чем призрачные намеки на подобные вещи в общении со своими 
детьми и тремя мужьями. Но она многие годы продолжала искать среди 
своего рода, а вернее среди рода ее матери, хотя бы малейшие признаки 
собственной исключительности, отличающей ее от остальных людей, и 
связанной с изменением облика. Она выслушала бесчисленное 
множество самых страшных рассказов, но так ни разу и не встретила 
никого другого, кто подобно ей мог демонстрировать такую 
способность. Возможно, что только до сегодняшнего дня. Она еще раз 
взглянула на Доро. Чем были наполнены ее ощущения о нем? Что 
необычного было в нем? Она не могла прочитать его мысли, но что-то в 
нем напомнило ей о собственной матери. Появился еще один призрак.
- Так значит ты мой родственник? - спросила она.
- Нет, - сказал он. - Но твои родственники очень преданы мне, а 
это уже кое-что да значит.
- Так ты пришел сюда...именно поэтому, когда моя необычность 
привлекла тебя?
Он только покачал головой. - Я пришел убедиться, что ты была 
здесь.
Она нахмурилась и неожиданно насторожилась. - Так вот я перед 
тобой, такая как есть, разве ты не видишь.
- Точно так же и ты можешь рассмотреть меня. Но неужели ты 
воображаешь, что то, что ты видишь, это все?
Она промолчала.
- Ложь всегда обижала меня, Энинву, а то, что я вижу сейчас перед 
собой есть самая настоящая ложь. Покажись мне такой, какова ты на 
самом деле.
- Ты видишь то, что ты должен видеть!
- Разве ты боишься показать это мне?
-....Нет. Это и на самом деле был не страх. Но что же тогда это 
было? Всю свою жизнь она скрывала от окружающих свои способности, 
утаивая все возможности собственной внутренней силы, и только 
благодаря этому смогла выжить. Так должна ли она сейчас нарушать это 
правило, и лишь только потому, что какой-то чужеземец попросил ее об 
этом? Он очень много наговорил здесь, но что на самом деле он 
рассказал ей о себе? Ничего.
- Почему, спрашивается, моя маскировка считается ложью, а твоя 
нет? - спросила она.
- И моя тоже, - согласился он.
- Тогда покажи мне, каков ты есть на самом деле. Окажи мне такое 
же доверие, о котором ты просишь меня.
- Ты получишь мое доверие, Энинву, но если ты узнаешь всю 
правду, ты будешь до смерти напугана.
- Разве я ребенок? - спросила она с раздражением. - Или ты моя 
мать, которой хотелось бы уберечь меня от той правды, которая известна 
взрослым?
Он не показал и вида, что оскорблен ее словами. - Большинство 
моих людей благодарны мне за то, что я оберегаю их от этой, 
касающейся меня, правды, - сказал он.
- Это только слова, но за ними я ничего не вижу.
Он встал, а она повернулась к нему лицом, так что его тень 
полностью закрывала ее маленькое ссохшееся тело. Она была чуть ли не 
вдвое ниже его, но для нее не было в новинку стоять лицом к лицу с 
более крупными чем она людьми и подчинять их своим желаниям либо 
силой слова, либо силой рук. Действительно, она могла сделаться столь 
большой и сильной, как любой мужчина, но она предпочитала сохранять 
свои размеры, чтобы продолжать обманывать людей. Чаще всего ее 
кажущаяся беззащитность успокаивала чужеземцев, а кроме того, 
заставляла каждого возможного нападающего недооценивать ее.
Доро продолжал пристально смотреть на нее с высоты 
собственного роста. - Временами только ожог может заставить ребенка 
уважать огонь, - сказал он. - Идем со мной в одну из твоих деревень, 
Энинву. Там я покажу тебе то, что, как тебе кажеьтся, ты и хочешь 
увидеть.
- И что же ты сделаешь? - осторожно спросила она.
- Я позволю тебе выбрать там кого-нибудь, врага или какого-то 
просто бесполезного человека, без которого твои люди могут вполне 
обойтись. И затем я убью его.
- Убьешь!
- Я убиваю, Энинву. Вот так я сохраняю свою молодость и свою 
силу. Я могу сделать только одно, чтобы показать тебе, что я являю 
собой, и это заключается в том, чтобы убить человека и влезть в его тело 
как в одежду. Он глубоко вздохнул. - То, что перед тобой, это не то тело 
в котором я родился. И оно не десятое, которое я износил. Не сотое и не 
тысячное. Твой дар кажется добрым и благородным, мой же - нет.
- Ты дух, - в испуге выкрикнула она.
- Я уже сказал тебе, что ты была ребенком, - продолжил он. - 
Теперь ты видишь, как напугала сама себя?
Он был похож на огбанджи, дух ребенка-дьявола, которого 
многократно рождает одна и та же женщина, и который тут же умирает, 
причиняя матери одну лишь боль. Женщина, в которую вселился 
огбанджи может рожать множество раз, но всякий раз у нее будет 
появляться мертвый ребенок. Но Доро был взрослым. Он не входил и не 
выходил в чрево собственной матери, и ему не нужны были детские тела. 
Он предпочитал воровать тела мужчин.
- Ты дух! - продолжала упорствовать она, и ее голос охрип от 
страха. Тем временем часть ее разума не переставала удивляться, как она 
смогла так легко поверить ему. Она и сама знала множество уловок и 
множество способов устрашающей лжи. Почему же теперь она сама вела 
себя так, как самый невежественный чужеземец, который наперед верил в 
то, что ее устами говорит сам бог? Тем не менее, она верила и боялась. 
Этот человек был еще более необычным, чем она сама. Этот человек был 
и не человек вовсе.
Когда же он неожиданно чуть коснулся ее руки, она вскрикнула.
Незнакомец выразил явное неудовольствие. - Послушай, женщина, 
если ты привлечешь сюда своим криком людей, то я без разбора убью 
любого из них.
Она стояла не произнося ни звука, поверив ему и на этот раз. - Ты 
уже убил кого-нибудь по дороге сюда? - едва слышно проговорила она.
- Нет. Я старался не убивать никого, опасаясь за тебя. Я подумал, 
что здесь у тебя могут быть родственники.
- Целые поколения родственников. Сыновья, сыновья сыновей и 
даже их сыновья.
- Мне не хотелось бы убивать одного из твоих сыновей.
- Почему? Она успокоилась, и ее не оставляло любопытство. - Что 
они могут значить для тебя?
- Как бы ты воспринимала меня, если бы я пришел к тебе в облике 
одного из сыновей?
Она даже отшатнулась назад, не в состоянии вообразить нечто 
подобное.
- Вот видишь? Нельзя просто так разбрасываться своими детьми. 
Они могут быть очень полезными.... Он добавил слово на чужом языке. 
Она отчетливо слышала его, но оно было для нее всего лишь пустым 
звуком. Слово означало ~семя~.
- Что означает это слово? - спросила она.
- Люди представляют слишком большую ценность, чтобы их 
убивать просто так, - сказал он. - Ты должна показать мне, какова ты 
есть, - добавил он заметно смягчившись.
- Каким образом мои дети могут представлять какую-то ценность 
для тебя?
Он окинул ее долгим молчаливым взглядом, а затем заговорил, все 
с той же мягкостью в голосе. - Ведь я мог отправиться прямо к ним, 
Энинву. Они могли оказаться более сговорчивыми, чем их мать.
Она не смогла отказаться, столкнувшись с угрозой, высказанной в 
столь мягкой форме, или, наоборот, в достаточно эффективной. Ее 
сыновья... - Идем, - едва слышно прошептала она. - Здесь слишком 
открытое место, чтобы я могла показаться тебе.

Со скрытым волнением Доро последовал вслед за маленькой 
иссохшей женщиной в ее такое же маленькое жилище. Красноватая 
глинобитная стена высотой около шести футов, окружавшая его, была 
достаточным укрытием, которое было так необходимо для Энинву.
- От моих сыновей ты получил бы мало толку, - сказала она по 
дороге. - Они хорошие люди, но они знают очень мало.
- Разве они не такие, как ты? Хоть один из них?
- Нет, никто.
- А твои дочери?
- И они тоже. Я очень внимательно следила за ними все время, 
пока они не переехали в другой город, к своим мужьям. Они такие же, 
какой была моя мать. Влияние, которое они оказывают на собственных 
мужей да и на других женщин достаточно велико, но ничем другим они 
не выделяются. Они проживают свою и умирают.
- Так значит они умирают....?
Она открыла деревянную дверь в стене, провела его внутрь, а затем 
заперла дверь на засов.
- Они умирают, - продолжила она с печалью в голосе, - так же как 
их отцы.
- Возможно, если бы твои сыновья и дочери женились друг на 
друге...
- Это отвратительно! - возразила она. В ее голосе послышалась 
тревога. - Мы не животные, Доро!
Он только пожал плечами. Большую часть своей жизни он только 
и делал, что не обращал внимания на подобные протесты, заставляя 
несогласных изменить взгляд на подобные вещи. Человеческая мораль 
редко одерживала верх, сталкиваясь с ним. Хотя сейчас он проявил 
мягкость и сдержанность. Эта женщина была очень ценной. Если ее 
возраст составлял хотя бы половину того, который он приписывал ей, 
она была самой старой из всех людей, которых ему доводилось 
встречать, и она до сих пор была такой проворной. Она вела свой род от 
людей, особенности которых проявлялись в долгожительстве и 
сопротивлении болезням, и, кроме того, у них наверняка должны были 
быть зачатки других способностей, которые делали их весьма ценными 
для него. Эти люди, подобно многим другим, пали жертвами 
работорговцев или межродовых распрей. Остались лишь считанные 
единицы их. Поэтому вот с этим, единственным выжившим гибридом не 
должно ничего случиться, и в первую очередь, она должна быть 
защищена от самого Доро. Он не должен убить ее ни в гневе, ни при 
нелепой случайности, которые так легко происходят в этой стране. Он 
должен увести ее с собой, в один из своих самых надежных городов, где 
где он держит людей для разведения породы. Вполне возможно, что ее 
необычность позволит ей произвести на свет потомство, и, возможно, 
если он сможет подобрать ей породистых самцов, на этот раз ее дети 
будут достойны ее. Если же нет, то будет тоже, что и с ее уже 
существующими детьми.
- Ты будешь наблюдать, Доро? - спросила она. - Это то самое, что 
ты хотел видеть.
Он сосредоточил на ней все свое внимание, и увидел, как она 
начала потирать руки. Ее руки были похожи на птичьи лапы: высохшие, 
костистые, с удлиннившимися пальцами. По мере того, как он смотрел, 
эти руки начали полнеть, становиться мягкими и похожими на руки 
молодой девушки. Ее плечи начали округляться, ее впалая грудь стала 
округлой и высокой, а бедра так же округлились, растягивая 
покрывавшую их материю, так что ему захотелось немедленно раздеть 
ее. И, наконец, она прикоснулась к своему лицу, разглаживая морщины. 
Тут же исчез старый шрам под левым глазом, а кожа лица стала гладкой 
и упругой, и женщина превратилась в настоящую красавицу.
И вот она стояла перед ним, во всей своей двадцатилетней красе. 
Откашлявшись, она сказала мягким молодым голосом: - Ну, так как, 
этого достаточно?
Некоторое время он мог только молча смотреть на нее. - Это 
действительно ты, Энинву?
- Как есть. Сейчас я такая, какой могла быть всегда, если бы не 
старела или не скрывала свою внешность от других. Этот облик 
возвращается ко мне достаточно легко. Другие достаются гораздо 
труднее.
- Другие!
- Ты что же, думаешь, что это единственно возможный? С этими 
словами она начала придавать своему телу иную форму. - Частенько я 
принимаю облик диких зверей, чтобы пугать людей, когда те собираются 
убить меня, - пояснила она. - Тогда я становлюсь леопардом и отгоняю 
их своим шипеньем. Они верят в подобные вещи, но очень не любят быть 
свидетелями подобных превращений. Затем я становлюсь священным 
питоном, и уж тогда-то ни один из них не осмеливается напасть на меня. 
Облик питона всегда приносил мне удачу. Однажды нам был необходим 
дождь, чтобы спасти урожай батата, и вот все то время, пока я была 
питоном, дождь непрерывно шел. Все наши люди решили, что мое 
волшебство было вполне полезным для них, и на долго оставили мысли 
о том, чтобы убить меня. Пока она говорила, то продолжала менять свои 
формы, принимая облик невысокого, но хорошо сложенного 
мускулистого мужчины.
Теперь Доро без всяких колебаний попытался сорвать с нее 
одежду, он делал это медленно, чтобы она могла понять его намерения. 
Он почувствовал ее силу буквально в тот же момент, как только она 
поймала его руку, и, без всяких лишних усилий, едва не сломала ее. 
Затем, когда он сдержал свое удивление и справился с реакцией на боль, 
она сама развязала и сняла свою одежду. Еще несколько секунд он был 
потрясен гораздо больше ощущением боли, чем видом ее тела, но 
несмотря на это, он почти непроизвольно заметил, что она была 
настоящим мужчиной.
- И ты можешь быть отцом ребенка?
- Временами, но только не сейчас.
- И они у тебя есть?
- Да, но только одни девочки.
Он рассмеялся, покачивая головой. Женщина превзошла все его 
ожидания. - Я удивляюсь, как это твои люди оставили тебя в живых, - 
сказал он наконец.
- Ты думаешь, что я позволила бы им убить меня? - с удивлением 
спросила она.
Он снова рассмеялся. - Что ты предпочитаешь, Энинву? 
Оставаться здесь вместе с ними, всякий раз убеждая очередное новое 
поколение оставить тебя в покое, или отправишься со мной?
Она вновь надела свою одежду и только потом внимательно 
взглянула на него, при этом ее слишком ясные глаза смотрелись весьма 
обманчиво на ее, теперь мужском лице. - Это то, чего ты хочешь? - 
спросила она. - Чтобы я ушла с тобой?
- Да.
- Так вот значит какова истинная причина твоего появления здесь.
Ему показалось, что он услышал страх в ее голосе, но его все еще 
подрагивающая рука убедила его, что она не должна была быть 
чрезмерно напугана. Она была слишком сильной. Она могла вынудить 
его убить ее. Видимо поэтому, он заговорил открыто и честно.
- Я позволил своему инстинкту завести меня сюда, потому что все 
люди, когда-то преданные мне, были уведены в рабство, - сказал он. - Я 
пришел в их деревню, чтобы увезти их с собой, в более безопасное место, 
а нашел... только то, что осталось от работорговцев. И тогда я побрел 
назад, не заботясь о том, куда ведут меня собственные ноги. И когда они 
привели меня сюда, я был удивлен и, первый раз за многие дни, 
обрадован.
- Сдается, что твоих людей частенько забирают у тебя из-под носа.
- Это не кажется, это есть на самом деле. Вот почему теперь я 
собираю их всех поближе друг к другу, на новом месте. Там мне будет 
легче защищать их.
- Я всегда защищала себя сама.
- Я могу видеть это. Ты будешь очень ценной для меня. И я думаю, 
что точно так же ты сможешь защитить и других.
- Так значит я должна оставить своих людей, чтобы защищать 
твоих?
- Ты должна покинуть их, с тем, чтобы в конце концов оказаться 
рядом с теми, кто похож на тебя.
- Уйти с тем, кто убивает людей и как в саван заворачивается в их 
тело? Мы совсем непоходим друг на друга, Доро.
Доро только вздохнул и взглянул на ее дом, небольшое 
прямогульное строение, с круто наклоненной крышей, которая едва не 
касалась земли. Стены дома, как и стены, окружавшие двор, были 
сделаны все из той же красноватой земли. У него возникла непонятно 
откуда взявшаяся мысль, по поводу этой красной земли: она напомнила 
ему ту самую красную глину, которую он уже встречал в домах индейцев 
на юго-западе Северо-Американского континента. Но эти воспоминания 
опередила мысль о том, есть ли в доме хоть какая-нибудь кровать, пища 
и вода. Он был таким уставшим и голодным, что едва ли мог вступать 
сейчас в спор с этой женщиной.
- Дай мне поесть, Энинву, - сказал он. - Тогда у меня вновь 
появятся силы, чтобы уговорить тебя покинуть это место.
Она удивленно взглянула на него, а затем рассмеялась с оттенком 
внутреннего напряжения. Ему показалось, что ей не хотелось, чтобы он 
оставался в ее доме, ел и пил здесь. Она вообще не хотела, чтобы он 
оставался рядом с ней. Она верила всему, что он рассказал о себе, и очень 
боялась, что он действительно может уговорить ее отправиться с ним. 
Она хотела, чтобы он ушел, во всяком случае, одна ее часть совершенно 
определенно хотела этого. Но можно было сказать почти с 
уверенностью, что существовала еще одна часть ее, которая была 
заинтригована и явно хотела узнать, что может случиться, если она все-
таки покинет свой дом и уйдет с этим чужеземцем. Она была слишком 
непоседливой, слишком живой, чтобы не обладать тем складом ума, 
благодаря которому она всегда умудрялась попадать в различные 
неприятности. Это было сейчас, и, видимо, ожидало ее и впредь.
- Хотя бы кусочек батата, Энинву, - сказал он улыбаясь. - Я ничего 
не ел сегодня. Он был уверен, что она накормит его.
Не говоря ни слова, она вышла в другое, еще меньшее сооружение, 
и вернулась, держа в руках два крупных батата. Затем она провела его на 
кухню и предложила сесть на расстеленную оленью шкуру, видимо 
учитывая то, что из всей одежды на нем была лишь одна набедренная 
повязка. По-прежнему оставаясь в облике мужчины, она выпила вместе с 
ним немного пальмового вина, заедая его орехами колы, и только после 
этого занялась приготовлением пищи. Кроме батата, у нее оказались 
овощи, копченая рыба и пальмовое масло. Она быстро извлекла огонь из 
тлеющих углей в очаге, сложенном из трех больших камней, и поставила 
на него глиняный котел с водой, после чего принялась чистить батат. 
Порезав его на кусочки, она бросила их в кипящую воду, чтобы она 
стали достаточно мягкими, как обычно привыкли делать все ее люди. 
Возможно, она предпочла бы приготовить суп из овощей, масла и рыбы, 
но на это понадобилось бы значительное время.
- И как же ты обходишься? Просто воруешь пищу, когда 
почувствуешь голод?
- Да, - сказал он. Он крал больше, чем пищу. Если вокруг него не 
было знакомых ему людей, или же, если он приходил к людям, которых 
знал, но они были почему-либо неприветливы с ним, то он просто 
забирал у них новое, сильное и молодое тело. И никто, никакой человек, 
никакая группа людей не могли остановить его перед этим. Никто не мог 
помешать ему делать вообще все, что угодно.
- Как вор, - с отвращением сказала Энинву, хотя он и не думал, что 
она говорит это всерьез. - Ты воруешь, ты убиваешь. Что ты еще 
делаешь?
- Я строю, - тихо ответил он. - Я подыскиваю землю, чтобы 
поселить там людей, которые немного, а может быть и очень на много, 
отличаются от обычных людей. Я ищу их, собираю в группы и хочу 
создать из них новых сильных людей.
Она с удивлением смотрела на него, не отводя глаз. - И они 
позволяют тебе делать это? Забирать их из родного племени, забирать из 
семей?
- Некоторые из них забирают с собой и свои семьи. У многих 
вообще нет семьи. Необычность этих людей делает их изгнанниками, и 
поэтому они с радостью отправляются вместе со мной.
- Всегда?
- Достаточно часто, - сказал он.
- А что бывает, когда люди не идут с тобой? Что происходит, если 
кто-то из них говорит:"Мне кажется, что очень многие из твоих людей 
умирают, Доро. Лучше мы останемся там, где мы живем".
Он встал и направился к дверному проему, ведущему в другую 
комнату, где виднелись пристроенные к стене два жестких глиняных, но 
тем не менее притягивающих, лежака. Он должен поспать. Не смотря на 
то, что тело, которое он сейчас носил, было молодым и сильным, это 
было всего лишь обычное тело. Если бы он был более осторожен в 
обращении с ним, давал бы ему надлежащий отдых и пищу, не доводил 
бы его до истощения, оно могло бы прослужить еще несколько недель. 
Но если бы он еще раньше изнурял это тело так, как он делал это 
разыскивая Энинву, то оно отслужило бы свой срок еще раньше. Он 
вытянул руки прямо перед собой, опустив вниз ладони, и заметил без 
всякого удивления, что они дрожали.
- Энинву, я должен поспать. Разбуди меня, когда еда будет готова.
- Подожди!
Неожиданная резкость прозвучавшая в ее голосе, заставила его 
остановиться и взглянуть назад.
- Ответь мне, - сказала она. - Что бывает, когда люди 
отказываются идти с тобой?
Неужели это было все? Он оставил ее вопрос без ответа, забрался 
на один из лежаков, улегся на покрывавший его матрац и закрыл глаза. 
Ему показалось, что он слышал, как она заходила в комнату еще до того, 
как сон подступил к нему, но он не обратил на это никакого внимания. 
Уже очень давно он открыл для себя, что люди становятся более 
сговорчивыми, если он давал им возможность самим найти ответы на 
вопросы, подобные тому, который задала она. Только лишь дурак 
нуждается в прямом ответе, а эта женщина была далеко неглупой.
Когда она разбудила его, дом был наполнен запахами пищи, и он 
быстро поднялся, чувствуя страшный голод. Он сел рядом с ней, вымыл 
руки водой из ширкой глиняной чашки, которую она подала ему, а 
потом прямо пальцами подхватил со своей тарелки кусок разваренного 
батата и опустил его в общий котел с наперченным супом. Еда была 
очень вкусной и питательной, и по этому некоторое время он был 
поглощен только ей, не обращая никакого внимания на Энинву, которая, 
как он все-таки успел заметить, тоже ела и не была склонна к каким-либо 
разговорам. У него возникли очень давние воспоминания, оставшиеся 
еще с тех пор, когда он какое-то время жил среди ее народа, о том, что 
между омовеньем рук и принятием пищи была еще короткая религиозная 
церемония. Она заключалась в том, что пища и пальмовое вино 
обязательно подносились богам. Он спросил ее об этом, когда его 
собственный голод был уже почти утален.
Она взглянула на него. - А какому богу поклоняешься ты?
- Никакому.
- И можно узнать почему?
- Я всегда помогаю сам себе, - ответил он.
Она кивнула. - Ты делаешь это как минимум двумя спососбами. Я 
тоже помогаю себе сама.
Он слегка улыбнулся, но не смог удержаться от мысли, какой 
трудной задачей может оказаться попытка хотя бы частично приручить 
женщину из буйного дикого племени, которая вот уже более трехсот лет 
в одиночку борется за жизнь. Нелегко заставить ее последовать за ним. У 
нее, однако, есть сыновья, о которых она заботится, и вот здесь может 
быть скрыта ее уязвимость. Но вполне возможно, что она же заставит его 
глубоко пожалеть о том, что он увел ее с собой, особенно потому, что 
она слишком склонна к убийству, если он проявит хоть какую-то 
мягкость.
- Но перед своими людьми я стараюсь уважать богов, - сказала она. 
Для них мои слова - это голос бога. Но для себя...За всю свою жизнь я 
убедилась, что люди должны иметь своих собственных богов и должны 
сами устраивать свое счастье. А несчастье может случиться независимо 
ни от чего.
- Ты совсем не подходишь для здешней жизни.
Она только вздохнула. - Все опять сводится к одному и тому же. Я 
уже привыкла здесь, Доро. У меня уже было десять мужей, каждый из 
которых указывал мне, что я должна делать. Почему я должна 
соглашаться, чтобы ты стал моим одиннадцатым? Потому что ты 
убьешь меня, если я откажусь? Вот так мужчины на твоей земле 
добывают себе жен, угрожая им убийством? Хорошо, допустим, что ты 
не убьешь меня. Возможно, что мы договоримся!
Он пропустил мимо ушей эту ее вспышку, хотя при этом и заметил, 
что она почти автоматически предположила, что он хочет забрать ее 
себе в жены. Действительно, это было с ее стороны самое естественное 
предположение, и возможно, правильное. Он задавал себе вопрос о том, 
с кем бы из его людей ее можно было бы спарить в первую очередь, но 
сейчас он понял, что он должен взять ее себе, по крайней мере, на время. 
Он частенько удерживал около себя наиболее сильных из своих людей, 
иногда несколько месяцев, а иногда и год. Если это были дети, то они 
учились почитать его как отца, если это были мужчины, то они учились 
почитать его как хозяина, а если это бли женщины, то они предпочитали 
принимать его скорее как любовника или мужа. Энинву была самой 
красивой из всех женщин, которых ему доводилось видеть. Он был 
настроен затащить ее в постель уже сегодняшней ночью, и проделать так 
еще много-много раз, пока он не переправит ее в деревню, где он держал 
своих породистых людей и которую он создал в колонии Нью-Йорк, 
находящейся под британским протекторатом. Но почему на этом все 
должно закончиться? Эта женщина была такой редкой находкой. 
Заговорил он очень мягко и осторожно.
- Разве я пытался убить тебя, Энинву? Зачем? А ты убила бы меня, 
если бы смогла?
- Возможно, я смогу сделать это!
- Так вот я. Он бросил на нее взгляд, который откровенно 
игнорировал ее мужской облик. Его глаза вели разговор с женщиной, 
скрытой под мужской внешностью, или он по крайней мере надеялся, 
что так и было. Было еще более приятно забрать ее с собой, потому что 
она скорее предпочла бы это из-за охватившего ее страха.
Но она промолчала, как будто бы смущенная его мягкостью. 
Именно этого он и добивался.
- Мы непременно должны быть вместе, Энинву. Разве тебе никогда 
не хотелось иметь мужа достойного тебя?
- Ты слишком высокого мнения о себе.
- И о тебе тоже, иначе почему бы еще я оказался здесь?
- Все мои мужья были очень могущественные люди, - сказала она. 
Это были весьма известные люди, не раз доказавшие свое мужество, хотя 
они и не имели таких особых способностей, как твои. У меня есть 
сыновья, которые стали священниками, богатые сыновья, имеющие 
прочное положение. Так почему я должна по собственному желанию 
выйти замуж за человека, который должен словно дикий зверь нападать 
на других людей?
Он слегка коснулся своей груди. - Этот человек собирался первым 
напасть на меня. Он бросился на меня со своим мачете.
Эти слова на какой-то момент остановили ее. Она даже 
вздрогнула. - Я сама была едва не убита подобным образом, меня 
зарезали почти на смерть.
- И что же ты сделала?
- Я...Я вылечилась, сама. Я никогда бы не поверила, что мне 
удастся сделать это так быстро.
- Я имею в виду то, что ты сделала с человеком, который напал на 
тебя?
- Это были мужчины. Семеро человек пришли, чтобы убить меня.
- Так что ты сделала, Энинву?
Казалось, что она была напугана собственными воспоминаниями. 
- Я убила их, - прошептала она. - Чтобы предупредить других, а еще 
потому...потому что я была слишком озлоблена.
Доро сидел, внимательно наблюдая за ней, вглдяываясь в 
стоявшую в ее глазах боль, которую вызвали эти воспоминания. Сам он 
не мог, особенно в последнее время, припомнить, что ощущал хоть 
какую-то боль, когда убивал человека. Возможно, он испытывал гнев 
или раздражение. Скорее это был гнев от того, что мужчина, полный сил 
и нераскрытых возможностей, должен быть убит.Вот эта бессмысленная 
потеря и вызывала гнев. Но не боль.
- Ты это серьезно? - как можно спокойней спросил он. - Но как ты 
убила их?
- Вот этими руками. Она вытянула перед собой свои руки. Сейчас 
это были обычные руки, даже не такие безобразные, какими они были у 
нее в старческом облике. - Я была разгневана, - повторила она. - И с тех 
пор я стараюсь не удерживаться от гнева.
- Но что ты сделала?
- Почему ты хочешь знать все эти позорные подробности! - 
запротестовала она. - Я убила их, они мертвы. Это были мои люди, и я 
убила их!
- Какой позор в том, чтобы убить тех, кто напал на тебя с той же 
целью?
Она в очередной раз промолчала.
- Я уверен, что эти семеро не единственные, кого ты убила вообще.
Она только вздохнула, уставившись в огонь. - Я всегда только 
пугала их, когда могла, а убивала лишь тогда, когда они вынуждали 
меня к этому. Чаще всего они просто пугались и убегали прочь. Очень 
многих из них я сделала очень богатыми, так что многие годы никто из 
них даже не пытался убить меня.
- Расскажи мне, как ты убила этих семерых.
Тут она встала и вышла наружу. Кругом уже стемнело, как и 
должно быть темной безлунной ночью, но Доро был уверен, что Энинву, 
с такими глазами как у нее, могла видеть абсолютно все. Однако, куда же 
она отправилась и зачем?
Она вернулась, вновь уселась на свое место и протянула ему 
камень. - Попробуй, разбей его, - равнодушно сказала она.
Это был настоящий камень, а не случайно засохшая грязь, и хотя 
он мог бы ударить его о другой, такой же, камень или металлический 
предмет, но ничего не мог сделать с ним одними лишь руками. Поэтому 
он вернул его ей целым.
А она раздробила его, зажав в одной рукой.
Он понял, что ему необходима эта женщина. Вряд ли можно было 
найти лучшее столь буйное семя для разведения потомства. Она должна 
была бы усилить в своем потомстве каждую линию, которую он хотел бы 
размножить в ней, причем усилить безмерно.
- Идем со мной, Энинву. Ты происходишь из того же рода, что и я, 
ты относишься именно к тем людям, которых я собираю. Мы те самые 
люди, частью которых ты можешь стать, которых тебе не следует 
бояться и нет необходимости подкупать, чтобы они сохранили тебе 
жизнь.
- Но я родилась здесь, среди моих людей, я произошла от них. А ты 
и я совсем непохожи друг на друга, - продолжала настаивать она.
- Мы более похожи друг на друга, чем на других людей. Нам нет 
нужды прятаться друг от друга. При этом он взглянул на ее молодое и 
крепкое мужское тело. - Будь снова женщиной, Энинву, и я докажу тебе, 
что мы должны быть вместе.
Она лишь слабо улыбнулась. - Я родила сорок семь детей от десяти 
мужей, - сказала она. - Так чем же ты можешь удивить меня?
- Если ты пойдешь со мной, то, как я думаю, в один прекрасный 
день ты увидишь детей, которых тебе никогда не придется хоронить. Он 
сделал паузу, заметив, что на этот раз полностью завладел ее вниманием. 
- Мать никогда не должна видеть, как стареют и умирают ее дети, - 
продолжил он. - Если ты жива, они тоже будут жить. Это всего лишь 
ошибка их отцов, что они умирают. Позволь мне подарить тебе детей, 
которые будут жить!
Она поднесла руки к лицу, и в какой-то момент ему показалось, 
что он вот-вот заплачет. Но ее глаза были абсолютно сухими, когда она 
взглянула на него. - Детей вот от этого ворованного тела? - прошептала 
она.
- Нет, не от этого. Он указал рукой на свое тело. - Этот человек 
был всего навсего лишь мужчиной. Но я обещаю тебе, если ты пойдешь 
со мной, то получишь от меня детей, таких же как ты сама.
Последовала долгая тишина. Она вновь сидела глядя в огонь, 
возможно собираясь с мыслями. Наконец, она посмотрела на него, 
долгим изучающим взглядом, от которого ему стало не по себе. Это 
ощущение неудобства в какой-то момент даже поразило его. Он более 
привык к тому, что неудобство испытывали другие. И ему не понравился 
ее оценивающий взгляд, будто она решала, покупать его или нет. Если 
ему удастся победить ее живую, он должен будет научить ее хорошим 
манерам!
Он не был уверен в своей победе до того момента, пока ее грудь не 
начала расти. Он поднялся со своего места, и когда превращение было 
полностью завершено, понес ее прямо к постели.

2.

На следующий день они поднялись еще до рассвета. Энинву 
вооружилась мачете и заставила Доро сделать то же самое. Казалось, что 
она вполне довольна всем, когда сложила свои вещи в длинную корзину, 
которую намеревалась взять с собой. Теперь, когда она наконец-то 
приняла решение, она уже не высказывала дальнейших сомнений 
относительно жизни с ним, хотя и была озабочена положением 
собственных людей.
- Ты должен позволить мне быть твоим проводником, когда мы 
будем проходить через деревни, - сказала она. Она вновь приняла облик 
молодого мужчины, и даже обернула свои одежды, как и положено, 
вокруг бедер и между ног. - Вокруг этого места находится много 
деревень, так что никакой чужеземец не может добраться до меня, не 
заплатив денег местным жителям. Тебе очень повезло, что ты смог 
пройти так, что тебя никто не остановил по дороге. Или повезло моим 
людям. Поэтому я должна убедиться в том, что им повезет в очередной 
раз.
Он согласно кивнул. Пока она будет придерживаться нужного ему 
направления, она сможет вести его сколько захочет. Ночью она 
покормила его вареным бататом, а затем все оставшееся время 
занималась любовью, изнуряя его сильное молодое тело. - Ты хороший 
мужчина, - сказала она, удовлетворенно оглядывая его. - Я очень давно 
не встречала ничего подобного.
Он был даже удивлен, почувствовав, как сильно этот маленький 
комплимент тронул его, как вообще эта женщина смогла так сильно 
порадовать его. Она была весьма большой ценностью с самых разных 
сторон. Он наблюдал за ней, когда она бросила последний взгляд на свой 
дом, остающийся чистым и опрятным, на двор, такой изящный и милый, 
не смотря на небольшие размеры. И он подумал о том, сколько же лет 
все это было ее домом.
- Мои сыновья помогали мне построить его, - тихо сказала она 
ему. - Я сказала им, что мне нужно отдельное место, где я без помех 
могла бы заниматься своими лекарствами. И все, кроме одного, пришли 
помогать мне. Тот, который не пришел, был моим самым старшим 
оставшимся в живых сыном, и он хотел, чтобы я жила вместе с ним. Он 
был очень удивлен, когда я не согласилась. Он очень богат и самонадеян 
и всегда слушает только себя, даже если говорит при этом сущий вздор, 
как это частенько бывает. Он ничего не знает и не понимает в отношении 
меня, так что я показала ему лишь малую часть того, что показывала 
тебе. Только самую малость. И это заткнуло ему рот.
- Так и должно быть, - рассмеялся Доро.
- Сейчас он очень старый человек. Я думаю, что он единственный 
из моих сыновей, кто не заметит моего отсутствия. Он даже будет рад, 
когда узнает, что я исчезла. Точно так же будут довольны и многие мои 
люди, даже не смотря на то, что я сделала их богатыми. Немногие из 
них, из тех кто еще живы, достаточно состарились, чтобы помнить все 
мои превращения из женщины в леопарда, а затем в питона. Они 
сохранили лишь одни легенды и страх. Она подхватила пару бататов и 
сунула их в свою корзину, затем взяла еще несколько и бросила их своим 
козам, которые в первый момент бросились в сторону от них, а потом 
принялись их есть. - Они еще никогда так хорошо не ели, - сказала она и 
рассмеялась. После этого она стала чуть серьезней и прошла в 
небольшой чулан, где глиняные фигурки образовывали нечто в виде 
священного алтаря.
- Это здесь для того, чтобы можно было показать моим людям, - 
сказала она Доро. - Эти и те, другие, там внутри. Она махнула рукой в 
сторону дома.
- Но я ничего не видел там.
Казалось, что ее глаза смеются, несмотря на мрачное выражение 
лица. - Да ты почти сидел на них.
Вздрогнув, он начал вспоминать. Обычно он не стремился к тому, 
чтобы очень поспешно нарушать религиозные пристрастия людей, хотя 
он и не заметил, чтобы Энинву была склонна к религии. Но сама мысль о 
том, что он едва ли не сидел на священных реликвиях, не опознав 
их...обеспокоила его.
- Ты имеешь в виду те глиняные чурбаны, стоявшие в углу?
- Те самые, - просто ответила она. - Они остались еще от моей 
матери.
Символы родовых духов. Теперь он кое-что припомнил и покачал 
головой. - Я становлюсь очень небрежным, - сказал он по-английски.
- Что ты сказал?
- Что мне очень жаль. Я слишком долго жил вдали от твоего 
народа.
- Это не имеет большого значения. Как я уже сказала, эти вещи 
находятся здесь только для того, чтобы их видели другие. Я должна 
всегда чуть-чуть лгать, даже здесь.
- Больше этого не будет, - сказал он.
- Весь этот город будет думать, что я окончательно умерла, - 
сказала она, не сводя глаз с фигурок. - Возможно, они устроят здесь 
священное место и дадут ему мое имя. В других городах частенько 
поступают подобным образом. А по ночам, когда они будут видеть тени 
и слышать удары веток, сгибающихся под ветром, они смогут 
рассказывать друг другу, что им привиделся мой дух.
- Да, пожалуй священное место, посещаемое духами, будет пугать 
их гораздо меньше, чем живая женщина. Во всяком случае так мне 
кажется, - сказал Доро.
Без малейшей улыбки Энинву провела его через дверь в стене, и 
они начали длинный путь по раскинувшемуся среди высоких деревьев 
лабиринту тропинок, таких узких, что идти по ним можно было только 
друг за другом. Энинву несла свою корзину на голове, а мачете, убранное 
в ножны было подвешено у нее на боку. Они шли босиком, и их голые 
ноги не издавали почти ни звука, во всяком случае такого, который 
помешал бы обостренному слуху Энинву. Несколько раз, когда они 
двигались в быстром темпе, который задавала она сама, ей приходилось 
сворачивать в сторону и бесшумно прятаться в кусты. В таких случаях 
Доро с не меньшим проворством следовал за ней и всегда едва ли не 
перед самым носом проходивших мимо людей. Чаще всего это были 
женщины и дети, несшие на головах кувшины с водой или дрова для 
растопки. Но попадались и мужчины, с мотыгами в руках и вооруженные 
мачете. Все было так, как и говорила Энинву. Они были в самом центре 
ее родного города, который со всех сторон окружали деревни. Тем не 
менее, ни один европеец не смог бы понять, где именно он находится в 
данный момент, поскольку вокруг довольно долгое время не было видно 
даже намека на жилье. Но на пути сюда, Доро натыкался на деревни и на 
большие дома, стоявшие друг за другом и окруженные 
многочисленными постройками, и тогда он либо обходил их стороной, 
либо с самоуверенным видом проходил мимо них, показывая тем самым, 
что занят совершенно легальным делом. К счастью, никто не попытался 
остановить его. Зачастую люди не решались останавливать человека, 
который казался им очень важным и обремененным делами. Однако, они 
без всяких колебаний задерживали чужеземцев, которые прятались от 
посторонних глаз, и которые появляллись здесь для того, чтобы 
шпионить. И пока Доро следовал за Энинву, его не оставляла тревога о 
том, что его тело могло принадлежать одному из ее родственников, что 
могло вовлечь и ее и его в большую беду. Он испытал настоящее 
облегчение, когда она сказала ему, что они миновали территорию, где 
жили ее люди.
Прежде всего Энинву повела его вдоль уже знакомых ей тропинок 
по земле, которая так же была знакома ей, либо потому что она однажды 
уже жила здесь, либо потому, что теперь здесь жили ее дочери. В какой-
то момент во время их путешествия, она рассказала ему об одной из 
своих дочерей, которая вышла замуж за красивого, сильного, но 
ленивого молодого человека, а потом сбежала от него к менее 
представительному мужчине, но достаточно честолюбивому. Он слушал 
ее некоторое время, а затем спросил: - А сколько твоих детей дожили до 
зрелого возраста, Энинву?
- Каждый, - с чувством гордости ответила она. - Все они были 
сильными и здоровыми, и у них не было никаких природных 
недостатков.
К детям с природными недостатками относились близнецы, или 
дети, родившиеся ногами вперед, дети родившиеся с зубами или с 
другими отклонениями. Такие дети обычно выбрасывались. Доро 
сталкивался с подобными вещами и у своих самых лучших 
производителей, которые по той или иной причине просто убивали 
младенцев.
- У тебя было сорок семь детей, - сказал он с недоверием, - и все из 
них остались в живых и были вполне совершенными людьми?
- По крайней мере, совершенными телом. Все они выжили.
- Наверняка это дети моих людей! Вполне возможно, что 
некоторые из них или из их потомков в конце концов присоединятся к 
нам.
Энинву остановилась так неожиданно, что он едва не налетел на 
нее. - Ты не должен трогать моих детей, - сказала она тихо.
Он взглянул на нее сверху вниз, поскольку она все еще не решалась 
стать выше ростом, хотя и говорила ему, что может сделать это, и 
попытался сдержать неожиданно подступившее раздражение. Она 
пыталась разговаривать с ним, будто он был одним из ее детей. Она все-
таки так и не осознала его силы!
- Я здесь, - сказала она все тем же тихим голосом. - И ты имеешь 
меня.
- Действительно?
- Столько, сколько мог любой другой мужчина.
Эти слова остановили его. Ее голос не изменился, но он сразу 
понял, что она не сказала ему: она не признала того, что была его 
собственностью. Говорила же она лишь о том, что он может 
рассчитывать на какую-то, очень маленькую часть ее, которую она 
предоставляла своим мужчинам. Она не привыкла к мужчинам, которые 
требовали большего. Хотя она и вышла из общества, где жены в 
буквальном смысле принадлежали своим мужьям, она обладала большой 
силой, и эта сила сделала ее независимой, приученной быть всегда самой 
собой. Она все еще не поняла, что потеряла эту независимость, когда 
ушла от своих людей вместе с ним.
- Идем, идем, - настаивал он.
Но она не двинулась с места. - Ты должен что-то ответить мне, - 
сказала она.
Он только вздохнул. - Твои дети будут в безопасности, Энинву, - 
сказал он. Возможно, он думал так лишь в этот момент.
Она повернулась и пошла вперед. Доро слдеовал за ней, 
раздумывая о том, что самое лучшее, что он может сделать, это 
наградить ее новым ребенком, и как можно скорее. Тогда ее 
независимость исчезнет без всякой борьбы. Она будет делать все, о чем 
бы он не попросил ее, только бы сохранить своего ребенка. Она 
представляет большую ценность, чтобы быть просто убитой, и если он 
сумеет похитить любого из ее потомков, то она, без всяких сомнений, 
может вынудить его расправиться с ней. Но если она будет изолирована 
в Америке, да еще с младенцем, о котором надо проявлять ежеминутную 
заботу, она должна будет научиться покорности.

Дороги неожиданно стали все более редкими, как только 
путешественники вступили в незнакомую для Энинву страну. Все чаще и 
чаще им приходилось пользоваться мачете, чтобы прокладывать путь. 
Большую трудность представляли протоки и ручьи. Иногда они 
размывали землю, и только затрудняли переход через такие промоины, 
иногда перерезали дорогу, и в этих местах местные жители клали бревна. 
Но там, где Доро и Энинву не находили ни обходных тропинок, ни 
мостов, им приходилось самим валить бревна для переправы. 
Путешествие становилось все более долгим и опасным. Разумеется, 
истощение не могло убить их до конца, но Доро знал, что если он упадет, 
то он не сможет удержаться от того, чтобы не забрать тело Энинву. Она 
была слишком близко от него. Когда он шел на север, то пересек 
несколько рек, преодолев тяжесть пути за счет того, что просто заменял 
свое тело на ближайшее в цепочке людей, идущих за ним. А поскольку 
сейчас он шел первым, собственным чутьем прокладывая путь к тому 
месту, где был его корабль вместе с экипажем, он не мог оставить ее ни 
впереди, ни сзади себя. Он просто не должен был даже думать об этом. 
Сейчас они были в стране, населенной людьми, которые всюжизнь вели 
войны из-за рабов, которых продавали в Европу. Эти люди тут же 
разорвали бы ее на куски, если бы только она начала свои превращения 
прямо перед ними. Некоторые из них имели даже европейские ружья и 
порох.
Однако, их задержки в пути были не совсем пустой потерей 
времени. За все это время он получил возможность как можно больше 
узнать об Энинву и многому научиться. Он обнаружил, что все то время, 
пока она была с ним, ему не пришлось воровать пищу. Когда пара 
взятых в дорогу бататов были очищены и съедены, она находила пищу в 
самых разных местах. Каждый день за время их путешествия она 
наполняла свою корзину фруктами, орехами, кореньями, и все, что она 
только не находила, оказывалось вполне съедобным. Она метала камни с 
силой и скоростью пращи, добывая таким образом птиц и мелких 
животных. И когда день начинал клониться к концу, у них всегда была 
нормальная еда. Если вдруг какое-то растение было ей незнакомо, она 
пробовала его, пытаясь распознать внутри себя, ядовито оно, или нет. 
Она даже съела несколько из них, которые, как она определила, были на 
самом деле ядовиты, хотя, как оказалось, ни одно из них не причинило 
ей вреда. Но она никогда не давала ему ничего, кроме здоровой пищи, и 
он съедал все это, уверенный в ее способностях. А однажды, когда на его 
руке начал воспаляться небольшой порез, у него появилось еще больше 
оснований доверять ей.
Воспалившаяся рука уже начала опухать к тому времени как она 
заметила это, а Доро чувствовал себя нездоровым. Он уже подумывал о 
том, как ему раздобыть новое тело, не подвергая опасности Энинву. И 
тут, к его удивлению, она предложила ему помощь в лечении.
- Ты должен был бы сказать мне об этом сам, - заметила она. - А 
так ты лишь подвергаешь себя ненужным страданиям.
Он с сомнением взглянул на нее. - Ты можешь найти здесь все 
необходимые для леченья травы?
Она встретила его взгляд. - Зачастую эти травы были тем же самым 
для моих людей, как и глиняные фигурки богов в моем дворе. Если ты 
разрешишь, то я помогу тебе без всех этих трав.
- Хорошо. Он протянул ей опухшую воспаленную руку.
- Будет больно, - предупредила она.
- Не беспокойся, - ответил он.
Она чуть надкусила его руку.
Он перенес это, удерживая себя от собственной смертоносной 
реакции на возникшую боль. Она правильно поступила, заранее 
предупредив его. Это был уже второй раз, когда она находилась от 
смерти гораздо ближе, чем могла вообразить себе.
Некоторое время она не делала никаких движений. Казалось, что 
все свое внимание она сосредоточила где-то внутри себя, и она даже не 
ответила на его вопрос, когда он заговорил с ней. Наконец, она вновь 
поднесла его руку ко рту, и он почувстовал, что на этот раз боль была 
еще сильнее. Но она больше не кусала его. Она сплюнула три раза, 
всякий раз возвращаясь к его руке, а затем, как ему показалось, зализала 
его рану языком. Ее слюна обжигала его как огонь. После этого она 
продолжала разглядывать его руку, и еще два раза проделала то же 
самое, вызывая у него ощущение обжигающей боли. И почти сразу после 
этого опухоль и болезненное ощущение исчезли, а рана начала заживать.
- В твоей руке были вещи, которых там быть не должно, - сказала 
она ему. - Эти живые частицы очень малы, чтобы их можно было просто 
разглядеть. Я не знаю как они называются, но я могу ощущать и 
распознавать их, когда они оказываются внутри меня. И когда я 
распознаю их, то я могу убивать их прямо внутри себя. Я дала тебе 
немного того средства, которое мое тело вырабатывает против них.
Живые частицы слишком малые, чтобы их видеть, но слишком 
большие, чтобы вызвать у него болезнь? Он никогда бы не поверил ни 
единому ее слову, если бы его рана не начала заживать так быстро. И по 
мере того, как она заживала, росло его доверие к этой женщине. 
Несомненно, это была колдунья. В любом обществе она должна была бы 
жить в страхе, в любом обществе она должна была бы бороться за свою 
жизнь. Даже здравомыслящие люди, не верящие ни в каких колдунов, 
повернулись бы против нее. И Доро, производитель колдунов, каким он 
был с незапамятных времен, в который раз подумал о том, что за 
сокровище она была. Ничто и никто не должны помешать ему удержать 
ее у себя.
Во всяком случае этого не должно произойти до тех пор, пока он 
не доберется до берега, где у него были свои люди.

Энинву никогда не говорила Доро, что она может перепрыгнуть 
чуть ли не самую широкую из всех рек, которые они должны были 
пересечь. Прежде всего она думала о том, каково будет его мнение на ее 
счет, раз он видел силу ее рук. Ее ноги и бедра были такими же крепкими 
и сильными. Но Доро еще не привык думать так, как думала она, 
относительно ее способностей, он еще не привык считать ее силу или 
возможность превращения абсолютно доказанными. Он никогда не 
задумывался и никогда не спрашивал, что она могла сделать на самом 
деле.
Она продолжала молчать, опасаясь его неожиданной ярости, в 
которую он впадал несмотря на то, что это могло послужить причиной 
замены тела. Она не хотела видеть убийства по такой незначительной 
причине. Слушая его рассказы о себе, которые он поведал ей во время 
путешествия, она уяснила, что убивал он очень легко. Даже слишком 
легко, если только эти рассказы не были враньем. Но она почти не 
сомневалась в их правдивости. Она не была уверена, мог ли он 
действительно отнять жизнь только для того, чтобы быстро 
переправиться через реку, но явно опасалась этого. Подобные мысли 
заставляли ее думать о том, чтобы сбежать от него, а так же с тоской 
вспоминать своих людей, ее двор, ее дом...
Но однако, она превращалась в женщину, чтобы провести с ним 
ночь. Он никогда не просил ее делать это. Она делала это сама, потому 
что, не смотря на ее сомненья и страхи, он был очень приятен ей. Ее 
влекло к нему, как бывало с ее первым мужем, к которому она была 
глубоко привязана, и, к ее удивлению, Доро обходился с ней гораздо 
лучше, чем это делал ее первый муж. Он с полным уважением 
прислушивался к ее мнению и разговаривал с ней уважительно и 
дружески, как бы он делал с иным мужчиной. Ее первый муж частенько 
высмеивал ее, а второй был слишком надменным и презрительно-
высокомерным, доходя порой до грубости, хотя он и считался важным 
человеком. Она убежала от него, точно так же, как сейчас собиралась 
сбежать от Доро, который даже и не мог подозревать, каких непохожих 
людей он оживил в ее памяти.
Он так и не представил ей доказательств собственной силы, о 
которой он так много говорил, как и доказательств того, что ее детям 
будет угрожать опасность, исходящая не просто от обычного человека, 
если она совершит этот побег. И тем не менее, она все еще продолжала 
верить ему. Она не могла заставить себя подняться и скрыться в лесу, 
пока он спал. Ради спасения детей, она должна оставаться с ним, по 
крайней мере до тех пор, пока она не получит то или иное 
доказательство.
Она следовала за ним с мрачным, почти зловещим осознанием 
того, что все это походило на последнее замужество с человеком, ни 
убежать от которого, ни пережить которого она уже не могла. Такая 
перспектива делала ее осторожной и кроткой.
Теперь они оказались в долине, проходящей через влажную 
местность. Здесь было гораздо больше дождей, больше тепла, и еще 
больше москитов. Доро чувствовал себя больным и не переставая 
кашлял. Энинву подхватила лихорадку, но вывела ее из себя, как только 
почувствовала признаки болезни. Здесь и без того хватало несчастий.
- Когда только мы пройдем через эти земли! - с раздражением 
сказала она. Начинался дождь. Они шли по тропе, проложенной кем-то 
прямо через пространство, покрытое вязкой, доходящей до щиколоток, 
грязью.
- Впереди нас, совсем близко, находится река, - сказал он ей и 
остановился, чтобы откашляться. - На ее берегу есть город, где я 
договорился о том, что местные люди дадут нам лодку, на которой мы 
сможем проделать остаток пути.
- Чужеземцы, - с тревогой сказала она. Во время пути они 
старались избегать всяческих контактов с людьми, чьи земли они 
пересекали.
- Здесь скорее мы сами будем чужеземцами, - сказал ей Доро. - Но 
тебе не о чем беспокоиться. Эти люди знают меня. Я делал им 
подношения, и обещал сделать еще, если они переправят моих людей 
вниз по реке.
- Разве они могут узнать тебя в этом теле? - спросила она, 
используя этот вопрос как предлог, для того чтобы тронуть рукой его 
твердое мускулистое плечо. Ей очень нравилось прикасаться к нему.
- Они узнают меня, - сказал он. - Ведь я - это не тело, которое на 
мне. Ты поймешь это, Энинву, когда я сменю его, и мне кажется, что это 
будет уже скоро. Он сделал паузу из-за нового приступа кашля. - Ты 
узнаешь меня в новом теле, как только услышишь мою речь.
- Как это? Ей не хотелось говорить ни о перемене его облика, ни об 
его убийствах. Она пыталась вылечить его, так чтобы ему не было нужды 
менять облик, но хотя она облегчала его болезнь и уменьшала кашель, 
она не могла полностью улучшить его состояние. А это означало, что 
она должна была очень скоро узнать всю правду о его превращениях, 
независимо от того, хотела она ее знать или нет. - Как я узнаю тебя?
- У меня нет слов, чтобы объяснить тебе это, точно так же как ты 
не могла объяснить мне все до конца с теми живыми частицами в моей 
руке. Просто, когда ты услышишь мой голос, ты узнаешь меня, вот и все.
- Это будет тот же самый голос?
- Нет.
- А тогда как же....?
- Энинву... Он оглядел ее со всех сторон. - Я говорю тебе, ты 
узнаешь!
Пораженная, она замолчала. Она верила ему. Почему так 
происходило, что она всегда верила ему?
Деревня, куда он привел ее, была маленьким селеньем, которое 
мало чем отличалось от прибрежных общин, которые находились вблизи 
ее дома. Несколько человек глазели на нее и на Доро, но никто из них не 
досаждал им. Она слышала раздававшиеся со всех сторон голоса, и 
иногда они напоминали ей знакомую речь. Она подумала о том, что 
могла бы понять кое-что из слов, если бы ей удалось подойти поближе к 
разговаривающим и послушать. Но когда это случилось, она не поняла 
ничего. Она почувствовала себя незащищенной и странно беспомощной 
среди этих, таких чужих ей людей, и старалась идти буквально по пятам 
за Доро.
Он привел ее к большому дому и провел внутрь его, как будто этот 
дом принадлежал лично ему. Навстречу им тут же вышел высокий и 
худой молодой человек. Он заговорил с Доро, и когда тот ответил ему, у 
молодого человека округлились глаза, и он сделал шаг назад.
А Доро продолжал говорить на незнакомом ей языке, и Энинву 
обнаружила, что она может понимать отдельные слова, чего было 
недостаточно, чтобы следить за их разговором. Этот язык, по крайней 
мере, был более похож на ее родной, чем на тот новый, совершенно 
незнакомый ей ~английский~, которому Доро начал учить ее в пути. 
Английский язык был одним из тех, на котором разговаривали на его 
теперешней родине, так объяснил ей Доро. Он говорил и о том, что ей 
необходимо выучить его. А сейчас она просто додумывала по 
выражению лиц и оттенков голоса двух говорящих людей все то, чего не 
могла понять из их слов. Было ясно, что не смотря на вежливые 
приветствия, которые и ожидал услышать Доро, дальнейшая беседа 
постепенно перешла в спор. Наконец Доро в раздражении повернулся и 
заговорил с Энинву.
- Человек, с которым я имел дело раньше, недавно умер, - пояснил 
он. - Вот этот дурак является его сыном. Он прервал свои объяснения из-
за приступа кашля. - Сын присутствовал при наших переговорах с отцом, 
и был в курсе нашей сделки. Он видел подарки, которые я принес с 
собой. Но вот теперь, когда его отец умер, он больше не желает иметь 
никаких обязательств передо мной.
- Я думаю, что он боится тебя, - заметила Энинву. Этот молодой 
человек был слишком надменным и самонадеянным. Она поняла это, не 
смотря на его незнакомый язык. И он изо всех сил старался напустить на 
себя важность. Хотя во время разговора его глаза постоянно бегали, и он 
бросал на Доро лишь короткие взгляды. Руки его подрагивали.
- Он знает, что подвергает себя большой опасности, - сказал Доро. 
- Но он еще молод. Его отец был король. И вот теперь сын полагает, что 
он может использовать меня, чтобы упрочить свое положение. Но он 
выбрал негодное средство.
- А ты пообещал ему новые подарки?
- Да. Но он видит, что я пришел с пустыми руками. Отойди в 
сторону, Энинву, моему терпенью приходит конец.
Она хотела было воспротивиться этому, но почувствовала, как у 
нее пересохло в горле. Онемевшая и испуганная, она отошла в сторону от 
Доро. Она еще не знала, чего следует ожидать, но была уверена, что 
молодой человек будет убит. Как он умрет? И что именно сделает Доро?
Тем временем Доро встал сзади молодого человека, оказавшись 
прямо перед мальчиком лет семи, который слушал их разговор. И 
прежде, чем молодой человек и ребенок смогли как-то отреагировать на 
это, Доро мгновенно ослабел и упал. Его тело упало едва ли не на голову 
ребенка, который, правда, успел во-время отскочить в сторону. Затем он 
опустился на колени и взял в руки мачете, принадлежавшее Доро. 
Окружающие начали реагировать на произошедшее лишь когда мальчик 
поднялся, оперевшись на мачете. Раздававшиеся со всех сторон голоса 
почти заглушали детский голос, когда мальчик заговорил с молодым 
человеком. Почти.
Ребенок говорил спокойно и уверенно, на своем родном языке, но 
по мере того, как Энинву слушала его, ей казалось, что она готова 
кричать во весь голос. Этот ребенок был Доро. Дух Доро вселился в тело 
ребенка. А что же произошло с этой детской душой? Она взглянула на 
тело, лежащее на земле, затем подошла к нему и перевернула его. Тело 
было мертвым.
- Что ты сделал? - обратилась она к мальчику.
- Этот человек знал, какова цена его упрямства, - сказал Доро. Его 
голос был высоким и похожим на голос ребенка. Ничего похожего на 
голос мужчины, которым только что Доро был. Энинву не понимала, 
что же в таком случае она слышит, что именно она узнает в этом детском 
голосе.
- Отойди от меня, - сказал ей Доро. - Стой рядом с этим телом, 
пока я не узнаю, сколько еще домочадцев этот болван собирается 
принести в жертву своей самонадеянности.
Сейчас она не хотела ничего, как только быть от него подальше. 
Ей хотелось бежать домой и навсегда забыть о том, что она встретила 
его. Она опустила голову и закрыла глаза, чтобы хоть таким образом 
преодолеть охватившую ее панику. Вокруг все еще раздавались крики, 
которых она почти не слышала. Охваченная собственным страхом, она 
ни на что не обращала внимания, пока кто-то не сбил ее с ног.
Затем кто-то грубо схватил ее, и в этот момент она решила, что 
должна отплатить за смерть ребенка. Она оттолкнула нападавшего и 
вскочила на ноги, готовая к борьбе.
- Достаточно! - закричал Доро. А затем добавил более спокойно: - 
Не убивай его!
Тут она увидела, что нападавший, которого она отбросила от себя, 
был молодым человеком, и что она ударила его гораздо сильнее, чем 
собиралась. Теперь он лежал около стены, окружавшей двор, и был 
почти без сознания.
Когда Доро подошел к нему, то человек поднял руки, как будто 
пытался защитить себя от удара. Но Доро заговорил с ним спокойным 
уравновешенным тоном, чего никто и никогда не ожидал услышать из 
уст ребенка. Человек съежился, и Доро заговорил вновь, но уже более 
резко.
Человек встал и посмотрел на людей, находившихся в доме, 
который он унаследовал от отца. Было очевидно, что все они 
встревожены и смущены. Большинство из них просто не понимали, что 
происходит, и казалось, задавали друг другу вопросы. Все они не 
сводили глаз с нового главы дома. Там же было несколько маленьких 
детей, женщин, некоторые из которых были либо сестрами, либо женами 
молодого человека, а присутствующие мужчины могли быть его 
братьями или рабами. Все сбежались, чтобы увидеть происходящее.
Возможно, что молодой человек почувствовал стыд перед своими 
людьми, а возможно, он подумал о том, как он съежился и захныкал 
перед этим ребенком. Или он оказался просто-напросто дураком, каким 
считал его Доро. Независимо от причины, то что он сделал потом, было 
роковой ошибкой.
Громко выкрикивая слова, которые, как оказалось, означали 
проклятья, этот человек выхватил мачете из руки Доро, поднял и резко 
опустил его вниз, прямо на беззащитную шею ребенка.
Энинву отвернулась, абсолютно уверенная в том, что произойдет. 
У ребенка просто не было времени, чтобы увернуться от мачете. 
Молодой человек, возможно все еще не оправившийся от удара Энинву, 
двигался не слишком проворно. Ребенок же стоял и спокойно ожидал 
удара, пожимая плечами словно уставший взрослый человек. И в тот 
момент, когда до нее донесся голос молодого человека, обращавшегося к 
толпе, в этом голосе она вновь услышала Доро. Без всякого сомнения.
Люди начали разбегаться. Част из них бросилась к воротам, 
другие пытались перелезть прямо через стену. Не обращая на них 
внимания, Доро подошел к Энинву.
- Теперь мы должны уходить, - сказал он. - Мы возьмем каноэ и 
поплывем на нем сами.
- Зачем ты убил ребенка? - прошептала она.
- Чтобы предостеречь этого молодого дурака, - сказал он, ударяя в 
грудь своего нового тощего тела. - Этот ребенок был сыном раба, и 
поэтому большой потери для этого дома не произошло. Я хотел иметь 
здесь человека, имеющего власть и хорошо знавшего меня, но этот 
молодой дурак так ничему и не научился. Идем, Энинву.
Она молча двинулась вслед за ним. Он мог совершить двойное 
превращение после двух, фактически случайных, убийств, и после этого 
мог разговаривать с ней так, будто ничего не случилось. Он был 
раздосадован тем, что ему пришлось убить молодого человека, но это 
раздражение, казалось, было последним из всего, что он чувствовал при 
этом.
За стеной дома их ожидали вооруженные люди. Энинву чуть 
замедлила шаг, пропуская Доро впереди себя, как только они 
приблизились к ним. Она была уверена, что сейчас последуют новые 
убийства. Но как только Доро заговорил с мужчинами, сказав всего 
лишь несколько слов, они тут же расступились, освобождая ему дорогу. 
Затем Доро коротко поговорил с каждым, и люди отошли от него еще 
дальше. Наконец, он вывел Энинву к реке, где им удалось украсть каноэ 
и весла.
- Ты должен грести сам, - сказала она ему, как только они спустили 
суденышко на воду. - Я буду помогать тебе, когда это место исчезнет из 
вида.
- Тебе не приходилось плавать на каноэ?
- Не более трех раз за тот срок, сколько прожило на свете вот это 
твое новое тело.
Он кивнул и начал грести один.
- Но ты не должен был убивать ребенка, - сказала она с печалью в 
голосе. - Это было ошибкой, независимо от того, почему ты сделал это.
- Но ведь и твои люди тоже убивают детей.
- Они убивают лишь тех, кто должен быть убит из-за 
отвратительных недостатков. И даже в этом случае...очень часто, когда 
эти недостатки были невелики, я пыталась остановить убийство. Я 
говорила голосом бога, и всякий раз, когда нарушения традиций были 
небольшими, мои люди слушались меня.
- Убийство детей слишком расточительно, - согласился он. - Кто 
может знать, какую пользу могут принести они, становясь взрослыми? 
Но для спокойствия, иногда приходится жертвовать и детьми.
Она подумала о своих сыновьях и их детях, и поняла, что она была 
абсолютно права, уводя Доро от них. Ведь он без колебаний убил бы 
любого из них, чтобы испугать остальных. Ее потомки были самыми 
обычными людьми, вполне способными позаботиться о себе. Но они не 
смогли бы остановить Доро, соберись он расправиться с любым из них, и 
надеть на себя его тело. Трудно представить, чем можно было бы 
остановить этот дух. Он был дух, и не имело никакого значения, что он 
говорил о себе. У него не было собственной плоти.
Уже не первый раз почти за триста прожитых лет, Энинву 
пожалела, что не может помолиться богам, обратившись к ним с 
просьбой о помощи. Но она должна была помогать себе сама, пользуясь 
тем волшебством, на которое было способно ее собственное тело. Как 
она могла справиться, имея только это, с тем существом, которое могло в 
любой момент отнять у нее ее тело? И что он почувствовал бы, когда 
собрался бы "пожертвовать" ей? Досаду? Раздражение? Или раскаяние? 
Она взглянула на него и была поражена, увидев, что он улыбается.
Он глубоко вздохнул и выдохнул воздух с явным удовольствием. - 
Тебе нет необходимости грести в ближайшее время, - сказал он ей. - 
Отдыхай. Это тело здоровое и сильное. Как хорошо, когда отступил этот 
проклятый кашель.

3.

Доро всегда был в хорошем настроении после перемены тела, 
особенно когда ему удавалось делать такие перемены несколько раз 
через короткие промежутки, или когда он получал тело одного из тех 
людей, которых разводил специально для этой цели. Вот и на этот раз, 
ощущение удовольствия все еще не исчезло, когда они, наконец, 
добрались до берега. Он заметил, что Энинву была слишком тихой и 
подавленной. Он посчитал это за признак усталости и решил, что отдых 
не помешает ей. И к тому же, она только что видела нечто такое, что 
было необычным и новым для нее. Доро знал, что людям нужно время, 
чтобы привыкнуть к перемене его облика. Кажется, только его дети 
воспринимают это должным образом. И он был готов дать Энинву 
столько времени, сколько ей понадобится.
На берегу толпились работорговцы. Здесь жил английский 
комиссионер, который служил в Королевской Африканской компании, и 
между прочим, был человеком Доро. Звали его Бернард Дейли. У него 
было три темнокожих жены, несколько детей-полукровок и явный 
иммунитет к многочисленным местным болезням. К тому же он был 
однорукий. Несколько лет назад Доро отрубил ему руку.
Дейли как раз присматривал за тем, как клеймили новых рабов, 
когда Энинву и Доро подошли на своей лодке к берегу. В воздухе стоял 
запах горелого человеческого тела и крики мальчика-раба.
- Доро, это место, где поселился дьявол, - прошептала Энинву. 
Теперь она ни на шаг не отходила от него. Он только взглянул на нее. 
Она по-прежнему была в обличье невысокого мускулистого мужчины, но 
он так и не привык относиться к ней, как к представителю сильного 
пола. Один раз он спросил ее, почему она предпочитает путешествовать 
в таком облике. - Я еще не имела случая увидеть, чтобы ты разгуливал в 
облике женщины, - отпарировала она. - Люди всегда думают, прежде чем 
напасть даже не невысокого мужчину. И они не очень то злятся, если он 
дает им сдачи.
Он только рассмеялся, но понял, что она была права. Будучи 
мужчиной, она находилась в некоторой безопасности, хотя о какой 
безопасности можно было говорить здесь, среди африканских и 
европейских работорговцев, где на самом деле никто не мог 
рассчитывать ни на какую безопасность вообще. Даже он сам мог быть 
вынужден сменить свое новое тело, прежде, чем ему удалось бы 
добраться до Дейли. Но с Энинву не должен был упасть ни один волос. 
Он должен очень хорошо следить за этим.
- Почему мы здесь остановились? - спросила она.
- Здесь есть человек, который может знать, что случилось с моими 
людьми, с людьми, которых я хотел забрать с собой. Этот морской порт 
был самый ближайший к ним.
- Морской порт... Она повторила это слово точно так же, как он и 
произнес его, по-английски. Он не знал слова на ее родном языке, 
которое бы обозначало море. Он попытался описать ей широкое и на вид 
бесконечное водное пространство, которое им предстояло пересечь, но 
несмотря на это, она не сводила с него глаз в молчаливом благоговении. 
Звук прибоя казалось испугал ее, смешиваясь с криками заклейменных 
рабов. Видимо в первый раз она выглядела так, будто множество новых 
незнакомых для нее вещей смогли ошеломить ее. Казалось, что она 
готова сорваться с места и побежать в лес, как зачастую пытались делать 
рабы. Полностью выведенная из себя, она выглядела просто испуганной.
Тогда он остановился, повернулся к ней лицом и крепко взял за 
плечи. - Никто не причинит тебе вреда, Энинву. Он старался говорить 
как можно более убедительно. - Ни эти работорговцы, ни это море, 
вообще никто и ничто. Я довел тебя до этого места совсем не для того, 
чтобы потерять. Ты знаешь мою силу. Тут он почувствовал, как она 
вздрогнула. - Но эта сила также не причинит тебе вреда. Я согласен 
принять тебя, как свою жену, тебе же остается только повиноваться мне.
Она внимательно смотрела на него пока он говорил, как будто ее 
глаза могли читать его мысли по выражению лица, отыскивая в них 
правду. Обычные люди не могли так себя вести с ним, но она была 
далеко не обычной. У нее было достаточно времени за столь долгую 
жизнь, чтобы научиться понимать людей, почти так же как умел это и 
сам Доро. Некоторые из его людей были уверены, что он может читать 
их невысказанные мысли, настолько прозрачны были они, когда лгали 
ему. Но полуправда, однако, была уже совсем иным делом.
Казалось, что Энинву смягчилась и успокоилась. Затем что-то 
попало в поле ее бокового зрения, и она будто остолбенела. - Вот это и 
есть один из твоих белых людей? - прошептала она. Он рассказывал ей о 
европейцах, объясняя, что несмотря на их бледную кожу, они не 
являются ни альбиносами, ни прокаженными. Она слышала о таких 
людях, но до сих пор не видела ни одного.
Доро взглянул на приближающегося европейца и сказал: - Да, но 
он всего лишь мужчина. Он может умереть так же легко, как и черный 
человек. А сейчас, отойди от меня.
Энинву немедленно подчинилась.
Доро и не намеревался убивать этого белого, если мог избежать 
встречи с ним. Он уже убил достаточно людей из окружения Дейли во 
время их первой встречи, чтобы заставить англичанина бросить свой 
бизнес. Дейли, не смотря на это, оказался сговорчивым, и Доро помог 
ему выжить.
- Мы рады видеть тебя, - сказал по-английски этот белый. - Может 
быть у тебя есть еще рабы для продажи? Было очевидно, что новое тело 
Доро здесь явно не чужое. Доро взглянул на Энинву и заметил, как она 
смотрела на работорговца. Мужчина был бородатым грязным и худым, 
как будто его мучила болезнь. Эта земля пожирала белых людей. Этот 
рабовладелец был худшим представителем своего вида, но Энинву не 
знала этого. Она смотрела во все глаза. Ее любопытство теперь брало 
верх над страхом.
- А ты уверен, что знаешь меня? - спокойно спросил его Доро. И 
тут же его голос дал ожидаемый эффект.
Человек тут же остановился и нахмурился от удивленья и 
смущения. - Кто ты? - поинтересовался он. - Кто....Что тебе надо здесь? 
Он не казался испуганным. Он просто не знал Доро и едва ли понимал, 
что делает ошибку. Он стоял, глядя вверх на высокого темнокожего 
человека, и был настроен явно враждебно.
- Я приятель Бернарда Дейли, - сказал Доро. - У меня с ним есть 
общие дела. Доро говорил по-английски, так же как делал это 
работорговец, и без всякого сомнения, они понимали друг друга. 
Поскольку работорговец продолжал смотреть на него, Доро начал 
обходить его, направляясь к месту, где клеймили рабов и где он видел 
Дейли, разговаривавшего с кем-то еще.
Но работорговец на этом не успокоился. Он выхватил свой мечь. - 
Так ты хочешь видеть капитана? - едва ли не выкрикнул он. Следует 
заметить, что Дейли не командовал кораблем вот уже почти пятнадцать 
лет, но продолжал носить капитанский титул. Работорговец 
ухмыльнулся, глядя на Доро, оскалив редкие желтые зубы. - Ты очень 
скоро увидишь его!
Доро, увидев в его руках оружие, был раздосадован. Одним, почти 
неуловимым, движением он поднял тяжелое мачете и выбил более легкий 
клинок из руки белого.
В следующий момент мачете было прижато к горлу работорговца. 
- Вместо этого могла быть твоя рука, - очень спокойно сказал Доро. - 
Или твоя голова.
- Но тогда мои люди убили бы тебя прямо на месте.
- Но что тебе-то от этого?
Последовало молчание.
- Поворачивайся, и мы вместе подойдем к Дейли.
Работорговец неохотно подчинился, бормоча что-то непристойное 
по поводу предков Доро.
- Очередное слово будет стоить тебе головы, - предупредил его тот.
И вновь последовало молчание.
Итак, все трое, двигаясь друг за другом, прошли мимо скованных 
цепями рабов, мимо костра, где уже закончили клеймить вновь 
прибывших, мимо людей Дейли, которые во все глаза смотрели на них. 
Они направились прямо к тому месту, где под навесом, огороженном с 
трех сторон, на деревянном ящике сидел Дейли, попивая что-то из 
глиняного кувшина. Он опустил кувшин, чтобы получше разглядеть 
Доро и Энинву.
- Я вижу твое дело процветает, - сказал Доро.
Дейли встал. Он был невысокого роста, коренастый, 
прочерневший на солнце и заросший бородой. - Повтори еще раз, - 
прорычал он. - Кто ты? Он был слегка туговат на ухо, но Доро понимал, 
что тем не менее он все хорошо расслышал. В этом человеке Доро 
наблюдал странное сочетание опасений и предусмотрительности, что он 
наблюдал и у большинства его людей. Он знал, что когда они встречали 
его, проявляя именно эти свои качества, он по-прежнему мог считать их 
своими слугами, преданными и покорными.
- Ты прекрасно знаешь, кто я, - сказал он.
Работорговец отступил на шаг.
- Я сохранил твоему человеку жизнь, - продолжал Доро. - Но ты 
должен научить его хорошим манерам.
- Я займусь этим. Он махнул рукой, показывая смущенному и 
разгневанному человеку, что тот может уходить. Некоторое время 
человек смотрел на Доро и на мачете, теперь опущенное острием вниз. 
Наконец, он медленно и осторожно пошел прочь.
Когда белый человек удалился, Доро спросил Дейли: - А моя 
команда появлялась здесь?
- И не один раз, - ответил работорговец. - Только вчера, твой сын 
Лейл выбрал здесь двух мужчин и трех женщин. Это были молодые и 
сильные чернокожие, лучшие из всей моей партии.
- Скоро я увижу это, - ответил Доро.
Неожиданно Энинву вскрикнула.
Доро тут же быстро взглянул в ее сторону, опасаясь, не обидел ли 
ее кто-нибудь. Затем он перевел глаза на Дейли и на его людей. - Ну, 
женщина, ты можешь вынудить меня сделать ошибку! - прбормотал он 
себе под нос.
- Это Окойя, - прошептала она. - Сын моей самой младшей дочери. 
Должно быть эти люди напали на их деревню.
- Где он?
- Вон там! Она указала рукой на молодого человека, которому 
только что поставили клеймо. Он лежал задыхаясь прямо на земле, весь 
грязный, в синяках и ушибах, которые получил, сопротивляясь 
раскаленному железу.
- Я подойду к нему, - тихо сказала Энинву, - хотя он и не знает 
меня.
- Хорошо, иди, - сказал ей Доро. Затем он опять прешел на 
английский. - У меня есть еще одно дело к тебе, Дейли. Вот этот 
мальчик.
- Но... он уже запродан. Корабль компании...
- Какая жалость, - заметил Доро. - Значит ты не получишь никакой 
выгоды от него.
Белый поднял обрубок руки, чтобы почесать заросший 
подбородок. - А что ты предлагаешь? У него уже вошло в привычку 
пополнять свое скудное жалованье приторговывая с посторонними, не 
относящимися к компании людьми, каким в данный момент являлся 
Доро. Это было опасное занятие, но Англия была далеко, и он, вероятнее 
всего, вряд ли был бы пойман.
- Подожди минуту, - сказал ему Доро, а затем перешел на другой 
язык: - Энинву, этот мальчик здесь один, или есть еще кто-то из твоей 
семьи?
- Он один, других уже увезли куда-то.
- Когда?
Она очень быстро заговорила о чем-то со своим внуком, а затем 
вновь повернулась к Доро. - Последние из них были проданы белым уже 
много дней назад.
Доро вздохнул. Это было ему знакомо. Родственники этого 
мальчика, совершенно незнакомые ему, исчезли точно так же, как и 
люди из деревни его племени. Он повернулся и сделал Дейли 
предложение, которое заставило того облизнуть губы. Он и так отдал бы 
мальчика без всяких принуждений и нашел бы замену для тех, кто уже 
купил его. Но вот это темное выжженное на детской груди клеймо, 
выглядело теперь бессмысленным. - Сними с него цепи, - приказал Доро.
Дейли махнул одному из своих людей, и тот снял цепи.
- Я пришлю тебе своего человека с деньгами, - пообещал Доро.
Дейли лишь покачал головой, и вышел из-под навеса. - Я 
отправлюсь с тобой, - сказал он. - Ведь это не так далеко. К тому же один 
из твоих людей может пристрелить тебя, если увидит в этом обличье, да 
еще в компании с двумя чернокожими.
Доро рассмеялся и принял предложение. Ему так или иначе 
хотелось поговорить с Дейли о той деревне, где оставалось его племя. - 
Неужели ты думаешь, что я обману тебя? - спросил он. - После стольких 
лет?
Дейли улыбнулся, оглянувшись на мальчика, который шел теперь 
рядом с Энинву. - Ты вполне можешь обмануть меня, - сказал он. - Ты 
можешь ограбить меня, всякий раз, когда ты что-то выбираешь, 
несмотря на то что хорошо платишь при этом. Почему?
- Возможно потому, что ты достаточно умен, чтобы принимать 
как есть то, чего ты не в состоянии понять.
- Тебя?
- Меня. Что такое по-твоему я? Как ты себе это объясняешь?
- Чаще всего я думал, что ты сущий дьявол.
Доро вновь рассмеляся. Он обычно позволял своим людям 
говорить все, что они думают, до тех пор, пока они не останавливались 
по его знаку и не подчинялись его командам. Дейли достаточно долго 
был связан с ним, чтобы не знать этого. - А кто же тогда ты? - спросил он 
рабовладельца. - Иов?
- Нет. Дейли лишь печально покачал головой. - Иов был гораздо 
сильнее меня.
Тут Доро остановился, повернулся и взглянул на него. - Ты должен 
радоваться, что живешь на свете, - сказал он.
Дейли отвернулся, не желая встречаться взглядом ни с чем, что 
могло смотреть на него из самых обычных глаз, принадлежащих этому 
телу, которое сейчас носил Доро. Но когда Доро вновь двинулся вперед, 
Дейли последовал за ним. Он последует вслед за Доро на корабль, и если 
Доро предложит ему деньги за мальчика, он должен будет отказаться от 
них. Этот мальчик должен стать подарком. Дейли никогда не брал 
деньги прямо из рук Доро, но всегда был готов разделить его общество.
- А почему этот белый зверь следует за нами? - спросил мальчик 
достаточно громко, чтобы Доро услышал его слова. - Что он теперь 
собирается сделать с нами?
- Мой хозяин должен заплатить ему за тебя, - сказала Энинву. Она 
представилась мальчику дальним родственником его матери. - И, кроме 
того, мне кажется, что этот человек хочет услужить ему.
- Но если этот белый человек раб, то почему ему следует платить?
На этот раз ответил сам Доро. - Потому что я хочу заплатить ему, 
Окойя. Ведь может же человек сам решить, как ему поступать со своими 
рабами.
- Так значит это ты послал своих рабов, чтобы убить наших 
родственников и забрать нас?
- Нет, - сказал Доро. - Мои люди только покупают и продают 
рабов. Он подумал о том, что покупает только вполне определенных 
рабов, если Дейли по-прежнему повинуется ему. Скоро это будет 
известно.
- А затем они пришлют других, чтобы грабить и убивать нас. Это 
то же самое!
- То, что я разрешаю своим людям, это мое дело, - сказал Доро.
- Но они.....!
Доро неожиданно резко остановился, повернулся лицом к 
молодому негру, который и сам начал неуклюже останавливаться. - То, 
что я разрешаю им делать, это мое дело, Окойя. Вот и все.
Вероятно, недолгое время, проведенное в рабстве, научило его 
терпенью. Окойя ничего не ответил на эти слова. Энинву же лишь 
пристально посмотрела на Доро, но продолжала молчать.
- О чем они говорят? - спросил Дейли у Доро.
- Они не одобряют твоей профессии, - пояснил ему Доро.
- Проклятые дикари, - пробормотал тот. - Это настоящие 
животные, и к тому же сплошь сущие людоеды.
- Вот эти как раз нет, - сказал Доро, - хотя некоторые из их соседей, 
несомненно.
- Все они, все, - настаивал Дейли. - Дай им только случай.
Доро улыбнулся. - Конечно, без всякого сомненья, миссионеры со 
временем доберутся и к ним, чтобы обучить их практике символического 
людоедства.
Дейли даже подскочил на месте. Он считал себя набожным 
человеком, не смотря на свое занятие. - Но ты не должен говорить 
подобные вещи, - зашептал он. - Даже если ты и не досягаем для Бога.
- Только избавь меня от твоей мифологии, - сказал ему Доро, - и от 
твоего праведного негодования. Дейли слишком долго вел дела с Доро, 
чтобы не быть искушенным в подобных делах. - По крайней мере, мы 
честно говорим о том, что мы делаем, - продолжал Доро. - Мы не 
претендуем, как делаете это вы, рабовладельцы, на то, что делаем это 
ради спасения души наших жертв. И уж никогда не убеждаем самих себя, 
что ловим их только для того, чтобы обучить их цивилизованной 
религии.
У Дейли округлились глаза. - Но....Ведь я не имел в виду, что 
именно ты.... и являлешься.....этим.... Я не имел в виду.....
- А почему нет? Доро продолжал глядеть на него, забавляясь его 
смущением. - Уверяю тебя, я самый способный из всех людоедов, 
которых тебе только доводилось встречать.
Дейли промолчал. Он вытер свои брови и смотрел в сторону моря. 
Доро проследил за его взглядом и заметил, что теперь там можно было 
разглядеть корабль, стоявший на якоре в маленькой бухте. Это был 
собственный корабль Доро, "Серебряная Звезда", небольшой, но очень 
крепкий и более подходящий, чем его более крупные корабли, для того, 
чтобы проходить в запрещенные места и вывозить рабов, 
принадлежавших Королевской Компании. Еще ближе Доро смог 
разглядеть некоторых из своих людей, которые грузили в длинную лодку 
батат. Очень скоро он должен быть на пути к дому.

Доро пригласил Дейли подняться на корабль. Там, прежде всего, 
он разместил Энинву и ее внука в своей собственной каюте, а уже затем 
он ел и пил с Дейли, расспрашивая его о своей деревне.
- Нет, это не жители побережья, - сказал Доро. - Это племя из 
внутренних районов страны, жившее в долинах, окруженных лесами. Я 
показывал тебе некоторых из них несколько лет назад, когда мы 
встретились с тобой.
- Эти черномазые для меня все на одно лицо, - сказал Дейли. - Мне 
трудно что-либо сказать. Он глотнул бренди.
Доро через пространство маленького стола быстро схватил его за 
единственную оставшуюся руку как раз повыше запястья. - Если ты не 
сделаешь этого, ты будешь для меня просто бесполезен, - сказал он.
Дейли остолбенел от страха, не сумев даже во время отреагировать 
и выдернуть захваченную руку. Он тихо сидел, вполне возможно 
вспоминая о том, как умирали его люди в предыдущие годы, и о том, 
дотрагивался ли при этом до них Доро, или нет. - Это была всего лишь 
шутка, - хрипло прошептал он.
Доро ничего не сказал, только взглянул на него.
- В твоих людях была арабская кровь, - очень быстро заговорил 
Дейли. - Я припоминаю их взгляды и их язык, которому ты учил меня, а 
так же их отвратительный характер. Таких людей не просто превратить в 
рабов, чтобы при этом они остались в живых. Никто, похожий на них не 
проходил через мои руки, не будучи опознанным.
- Повтори слова, которым я научил тебя.
Дейли произнес их, те самые слова, на языке людей из племени 
Доро, которые он должен был задавать, чтобы убедиться, что перед ним 
те самые люди, "соплеменники Доро". И только после этого тот 
отпустил его руку. Работорговец произносил все слова абсолютно верно, 
но никто из людей Доро не ответил на них. Эти люди, как и говорил 
Дейли, были очень трудными людьми: с плохим характером, более 
подозрительные, чем большинство остальных чужеземцов, более 
способные на убийство своих соседей, они охотнее других соблюдали 
свои обычаи и удовлетворяли голод человеческим мясом. Именно по 
этим причинам Доро и изолировал их внутри редко населенной саванны. 
Будь они гораздо ближе к большим и сильным племенам, они давно бы 
исчезли бы с лица земли как некое недоразумение.
Но кроме того, это были люди с сильно развитой интуицией, 
которая непроизвольно позволяла им читать чужие мысли и бороться 
друг с другом скорее с помощью дьявольских намерений, нежели с 
помощью дьявольских поступков. И все это они совершали даже не 
задумываясь о том, что делали что-то необычное. Доро был их 
истинным богом с тех самых пор, когда он собрал несколько их 
поколений и разрешал им жениться только друг на друге, или же на 
чужеземцах, которых сам приводил к ним. Они подчинялись ему, 
выбрасывали прочь явно недоразвитых детей, рожденных от 
близкородственных браков, и усиливали те качества, которые делали их 
столь полезными для Доро. Если те же самые качества делали их сверх 
нормы раздражительными и злобными, порочными и нетерпимыми до 
жестокости по отношению к таким же людям, как и они, то это не 
принималось в расчет. Доро был очень доволен ими, а они, в течение 
многих веков, свыклись с идеей, что его радость, это самое главное, что 
они призваны поддерживать.
- Твои люди наверняка все погибли, если бы их попытались 
захватить, - сказал Дейли. - Те немногие, которых ты приводил сюда 
много лет назад, могли создать себе врагов везде, где бы они не 
оказались.
Доро забрал из той деревни лишь пятерых, чтобы скрестить их с 
вполне определенными людьми другой породы, которых он отыскивал и 
собирал. Они оскорбляли каждого своим высокомерием и 
враждебностью, но они же могли и размножаться именно так, как 
приказывал им Доро, и приносили детей, детей с еще большей по 
величине и более управляемой обостренностью чувств.
- Некоторые из них живы, - сказал Доро. - Я даже ощущаю, как их 
живой организм притягивает меня, когда я думаю о них. Я собираюсь 
отыскать и выследить стольких их них, сколько смогу, прежде чем кто-
нибудь не перебьет их всех.
- Мне очень жаль, - сказал Дейли. - Хотелось бы, чтобы они 
попали ко мне. Сколь ни плохи они были, я бы все равно попридержал 
их, чтобы передать тебе.
Доро только вздохнул, кивая головой. - Да, я уверен, что ты 
поступил бы именно так.
Остатки напряженности, еще остававшиеся у работорговца, 
растаяли после этих слов. Он знал, что Доро не будет винить его за 
исчезновение его людей, как не будет и наказывать. - Что это за 
маленький Айбо, которого ты притащил на корабль? - с любопытством 
спросил Дейли. Теперь подошло время удовлетворять любопытство.
- Дикое племя, - сказал Доро. - Здесь налицо, как мне кажется, 
давно утерянная родовая наследственность, и, я думаю, что другой такой 
просто не существует. Мне необходимо кое с чем разобраться в ее 
происхождении, раз уж ей удалось выжить.
- Она! Но...ведь этот черный - мужчина.
- Временами. Но она родилась женщиной. И она женщина 
большую часть времени.
Дейли лишь недоверчиво покачал головой. - Что за уродов ты 
собираешь! Я могу предположить, что теперь ты будешь разводить 
существ, которые даже не будут знать, как им мочиться, стоя или сидя.
- Они узнают это, если я выведу их. Они будут это знать, но не в 
том дело.
- Подобные существа должны быть сожжены. Они появляются 
против воли божьей!
Доро лишь рассмеялся и ничего не сказал. Он знал, так же как и 
сам Дейли, что работорговец желал бы стать одним из этих уродов. 
Возможно, что Дейли был жив до сих пор благодаря этому желанию. 
Десять лет назад на его пути встало нечто, что он посчитал всего лишь за 
черномазого дикаря, возглавлявшего пятерых, менее черных, но таких же 
диких на вид людей. Все шестеро показались достаточно молодыми и 
здоровыми, как раз пригодными для того, чтобы пополнить партию 
рабов. Дейли послал своих чернокожих наемников, чтобы захватить их. 
В этот день он потерял тринадцать человек. На его глазах они падали 
как колосья под косой. Затем, обезумевший от страха он столкнулся с 
Доро, который был в облике последнего из его убитых людей. Дейли 
выхватил собственный меч. Это движение стоило ему правой руки. Он 
так никогда и не понял, почему это не могло стоить ему жизни. Он не 
знал привычек Доро оставлять подчинившихся ему представителей 
власти в разных частях света, которые были готовы услужить ему, как 
только в них возникала необходимость. Все, что Дейли понимал, так это 
то, что ему сохранили жизнь: Доро обработал его рану и следил за ней до 
его полного выздоровления.
А к тому времени, когда он выздоровел, он понял, что уже не 
является полностью свободным человеком: Доро может в любой момент 
забрать вот эту самую сохраненную ему жизнь. Дейли оказался способен 
принять это точно так же, как принимали это другие задолго до него. - 
Позволь мне работать для тебя, - сказал он. - Возьми меня к себе на один 
из кораблей, или даже туда, где ты живешь. У меня еще есть силы. Даже 
и с одной рукой я все еще могу работать. Я могу управлять черными.
- Ты нужен мне здесь, - сказал ему Доро. - Пока ты болел, я 
договорился с некоторыми местными королями о том, что отныне они 
будут торговать только с тобой.
Дейли лишь с изумлением смотрел на него. - Почему ты это 
делаешь для меня?
- С тем, чтобы ты мог сделать кое-что и для меня, - ответил Доро.
И Дейли вновь вернулся к делам. Доро посылал к нему черных 
торговцев, которые продавали ему рабов, а его компания посылала к 
нему белых торговцев, которые покупали их. - Кто-нибудь еще займет 
это место, если ты уедешь отсюда, - объяснил ему Доро. - Я не смогу 
остановить торговлю рабами, даже там, где это затрагивает моих людей, 
но зато я смогу контролировать ее. Слишком велика цена для его 
контроля. Но теперь ни его поддержки, ни его шпионов, которые 
должны были присылать сообщения Дейли, было уже недостаточно. 
Если люди, интересовавшие Доро, обладали необычными 
способностями, то он увозил их в Америку, где они должны были 
принести определенную пользу. Но если те, кого должен был отыскивать 
Дейли, были людьми обычными, привлеченными только деньгами или 
верой в то, что Доро был сущим богом, то он забывал о них. Он точно 
так же должен был бы забыть и про Дейли, если однажды, вернулся бы 
на родину Энинву и отыскал бы столько ее родственников, сколько смог 
найти. Хотя, на какое-то время Дейли все же был бы полезен, и ему 
можно было бы доверять. И теперь Доро знал для чего ему был нужен 
этот белый. Возможно, людей из его племени увезли или в Бонни, или в 
Нью-Калабар, или еще в какой-либо порт, где торговали рабами, и они 
не прошли мимо Дейли. Даже самые талантливые и способные на вранье 
собственные дети Доро, вряд ли смогли бы просто так обмануть Дейли, 
за все то время, пока он был на своем месте. Таким образом, Дейли 
получал еще и удовольствие от того, что был проводником той силы, 
которой обладал Доро.
- Теперь, когда все твои люди исчезли, - вновь заговорил белый 
работорговец, - почему бы тебе не взять меня в Вирджинию или в Нью-
Йорк, где у тебя есть черные, занятые на работах. Я до смерти устал от 
этой страны.
- Оставайся здесь, - приказал ему Доро. - Ты все еще можешь быть 
полезен. Я вернусь сюда.
Дейли вздохнул. - Я уже почти смирился с тем, что очень хотел бы 
стать одним из тех странных созданий, которых ты называешь своими 
людьми, - заметил он.
Доро лишь улыбнулся и приказал капитану корабля, Джону 
Вудли, заплатить за Окойю и проводить Дейли на берег.
- Скользкий маленький сукин сын, - пробормотал Вудли, когда 
Дейли ушел.
Доро промолчал. Вудли был одним из самых обычных, без всяких 
талантов, сыновей Доро, и он никогда не любил Дейли. Это очень 
забавляло Доро, поскольку он считал, что эти люди очень похожи друг 
на друга. Вудли был сыном от случайной любовной связи, которая была 
у Доро в Лондоне лет сорок пять назад с дочерью торговца. Доро 
женился на ней и обеспечил ее положение, когда узнал, что она ждет 
ребенка, но он очень быстро оставил ее вдовой, правда, весьма 
состоятельной. Доро видел Джона Вудли дважды, за то время, когда тот 
дожил до зрелого возраста. В свой второй визит, когда Вудли выразил 
желание уйти в море, Доро отправил его на корабль к одному из самых 
способных мореходов, где тот мог изучить морскую науку. Вудли пошел 
собственной дорогой. Он мог бы стать богатым, мог бы командовать 
большим кораблем, вместо этого маленького судна. Но он сам сделал 
свой выбор и остался рядом с Доро. Подобно Дейли, он находил 
удовольствие в том, что был проводником силы, которой обладал Доро. 
И подобно Дейли, он завидовал многим другим, которые превосходили 
его в уважении, которое им оказывал Доро.
- Этот маленький язычник отправился бы сегодня вместе с тобой, 
если бы ты разрешил ему, - сказал Вудли. - Он ничем не лучше, чем 
любой из его черномазых. Не понимаю, зачем он нужен тебе.
- Он работает на меня, - сказал Доро. - Работает, так же, как и ты.
- Это не одно и то же!
Доро пожал плечами, но не стал устранять возникшее 
противоречие. Вудли знал гораздо лучше, чем Дейли, насколько их 
положение было одинаковым. Он проработал очень много лет рядом с 
гораздо более одаренными детьми Доро, чтобы переоценивать свое 
собственное значение. И он знал, что выжившие ныне поколения 
сыновей и дочерей Доро будут населять город. Он знал, как легко они 
оба, и он, и Дейли, могут быть заменены. Через некоторое время он 
вздохнул, точно так же, как вздохнул Дейли. - Мне показалось, что те 
двое черных, которых ты привел на борт, имеют какие-то особенные 
таланты, - заметил он.
- А вот это верно, ответил Доро. - Это кое-что новенькое.
- Безбожные животные! - с горечью пробормотал Вудли. Затем 
повернулся и пошел прочь.

4.

Энинву испугалась корабля, но еще больше его испугался Окойя. 
Он видел, что большую часть людей там составляли белые, а в своей 
жизни он имел лишь отрицательный опыт общения с ними. И, кроме 
того, рабы-мужчины говорили ему, что все белые были людоедами.
- Они увезут нас в свою землю, откормят, а потом съедят, - так 
объяснил он свои представления Энинву.
- Нет, - заверила его Энинву. - У них нет такого обычая, поедать 
мужчин. А если бы даже и был, то наш хозяин никогда бы не разрешил 
проделать это именно с нами. Он очень могущественный человек.
Окойя вздрогнул. - Он не человек.
Энинву внимательно взглянула на него. Как ему удалось так 
быстро раскрыть столь необычную сущность Доро?
- Это был он, кто купил меня, а затем продал белым. Я запомнил 
его. Он еще и бил меня. У него то самое лицо и та самая кожа. Только 
внутри поселилось что-то другое. Какой-то дух.
- Окойя. Энинву старалась говорить как можно мягче. Она ждала, 
когда он перестанет смотреть в пространство неподвижным испуганным 
взглядом и повернется в ее сторону. - Если Доро дух, - продолжала она, - 
то это означает, что он помог тебе, ведь он убил твоего врага. Разве это 
причина, чтобы бояться его?
- Ты тоже боишься его. Я вижу это по твоим глазам.
Энинву печально улыбнулась. - Возможно не так сильно, как 
следовало бы.
- Он дух!
- Ведь ты знаешь, Окойя, что я родственник твоей матери.
Некоторое время он молча смотрел на нее. Наконец, спросил: - Ее 
люди тоже оказались в рабстве?
- Нет, когда в последний раз я видел их.
- Тогда как же схватили тебя?
- А ты помнишь мать своей матери?
- Она предсказательница. Ее голос, это голос самого бога.
- Мать твоей матери зовут Энинву, - сказала она. - Она часто 
кормила тебя толченым разваренным бататом и лечила болезни, 
которые угрожали твоей жизни. Она рассказывала тебе самые разные 
истории про черепах, обезьян...и птиц... А временами, когда ты смотрел 
на нее, сидевшую в тени костра, тебе даже казалось, что она сама 
становилась одним из этих созданий. Сначала ты пугался всего этого, а 
затем радовался. Ты все время расспрашивал об этих историях и о 
превращениях. Тебе очень хотелось самому испытать это.
- Я был ребеноком, - сказал Окойя, - и все это лишь снилось мне.
- Нет, ты все время бодрствовал.
- Ты не можешь этого знать!
- Но я знаю.
- Я никогда и никому не говорил об этом!
- А я никогда и не думала, что ты мог сказать, - успокоила его 
Энинву. - Даже ребенком, ты, казалось, знал когда можно говорить, а 
когда следует помалкивать. Она даже улыбнулась, вспоминая, каким он 
был выдержанным ребенком, отказываясь кричать от боли во время 
болезни, и с таким же упорством отказываясь смеяться, когда она 
рассказывала ему старые басни, оставшиеся в ее памяти еще от рассказов 
ее матери. Только тогда ей удалось поразить его своими 
перевоплощениями, так что он стал проявлять к ним явный интерес.
Она продолжала говорить очень тихо и спокойно. - А помнишь ли 
ты, Окойя, что мать твоей матери имела отметку вот здесь? Она провела 
своим пальцем по тому месту под левым глазом, где должен был быть 
старый шрам. Как только она сделала это, ее кожа постарела и 
покрылась морщинами, а шрам отчетливо проступил на прежнем месте.
Окойя стрелой метнулся к двери.
Энинву поймала его, и легко удержала, несмотря на его рост и 
силу. - Разве я сечас не та, кем была раньше? - спросила она, когда их 
борьба утихла.
- Но ты мужчина! - задыхаясь выкрикнул он. - Или дух.
- Я не дух, - сказала она. - И разве составило бы труд для женщины, 
которая могла превращаться в черепаху или обезьяну, стать мужчиной?
Он вновь начал вырываться. Он был молодым мужчиной, а 
отнюдь не ребенком. Вся легкость, с которой дети воспринимают 
невозможное, прошла, и она не решилась отпустить его, чтобы в своем 
теперешнем состоянии он чего доброго не прыгнул в воду и не утонул.
- Если ты успокоишься, Окойя, я стану вновь той самой старой 
женщиной, которую ты помнишь.
Он все еще продолжал сопротивляться.
- ~Нвадьяни~, сын моей дочери, разве ты забыл о том, что даже 
боль, вызванная болезнью, не могла заставить тебя заплакать, когда твоя 
мать приносила тебя ко мне, но ты плакал от обиды на то, что не 
можешь превращаться точно так же, как я?
Он прекратил сопротивляться и, задыхаясь, застыл в ее крепких 
объятьях.
- Ты сын моей дочери, - сказала она. - Я не причиню тебе вреда. 
Теперь он успокоился, и она решила отпустить его. Разумеется, объятья 
между мужчиной и родственником его матери не могли были сильными, 
и мягким в одно и тоже время. Но тем не менее, в целях безопасности 
этого мальчика, она старалась находиться между ним и дверью.
- Так ты хочешь, чтобы я стала такой же, как была? - спросила она 
его.
- Да, - шепотом ответил он.
И она вновь стала старухой. Ей удавалось очень легко вернуть этот 
хорошо знакомый облик. Ведь она столько лет пребывала в нем.
- Вот теперь это ты, - с удивлением проговорил Окойя.
Она улыбнулась. - Ты узнаешь? Так почему же ты должен пугаться 
старой женщины?
К ее удивлению, он только рассмеялся. - Для старухи у тебя всегда 
было слишком много зубов, и еще были эти необычные глаза. Люди 
говорили, что сквозь них смотрит сам бог.
- Так что же ты думаешь?
Он оглядел ее с огромным любопытством, даже обошел кругом, 
чтобы рассмотреть получше. - Я вообще ничего не думаю. Но почему ты 
здесь? Как ты стала рабыней этого Доро?
- Я вовсе не его рабыня.
- Я вообще не понимаю, каким образом кто-то может удерживать 
тебя в рабстве. Тогда кто же ты?
- Его жена.
Мальчик потерял дар речи и уставился на ее обвисшую грудь.
- На самом деле, Окойя, я не такая старая и сморщенная женщина, 
какой представляюсь сейчас. Я решила стать ей, когда умер мой 
последний муж, отец твоей матери. Тогда я подумала, что у меня было 
достаточно мужей и более чем достаточно детей. Я гораздо старше, чем 
ты можешь себе представить это. Я хотела отдохнуть. И вот когда я в 
течение многих лет отдыхала, будучи предсказательницей, Доро и 
отыскал меня. Со своей стороны, он так же необычен, как и я. И он 
хочет, чтобы я была его женой.
- Но он не просто необычен. Он совсем нечто иное, нежели 
мужчина!
- Но ведь и я нечто иное, а не просто обычная женщина.
- Но ты не такая как он!
- Нет, но я воспринимаю его как своего мужа. Я хочу этого, хочу 
иметь мужчину, отличающегося от других мужчин, точно так же, как я 
сама отличаюсь от других женщин. Если это и не было полной правдой, 
то большего Окойя и не должен знать.
- Покажи мне... Окойя сделал паузу, будто был не уверен в том, что 
именно он хотел сказать. - Покажи мне, какая ты есть.
Без лишних просьб она вернула себе свой прежний облик, вновь 
превратившись в молодую женщину, чье тело сбросило возраст и вновь 
стало почти двадцатилетним. В двадцать лет она ощутила в себе 
ужасную болезнь, во время которой до нее доносились чьи-то голоса, она 
чувствовала боль то в одной, то в другой части своего тела, и даже 
иногда вскрикивала или бормотала что-то на чужих языках. Ее молодой 
муж был перепуган тем, что она может умереть. И хотя в семье мужа не 
любили ее, из-за отсутствия детей в течение почти пяти лет, муж яростно 
защищал ее и не хотел расставаться с ней. Он повсюду искал помощи для 
нее и без счета занимал деньги, раздавая их знахарям и предсказателям, и 
принося в жертву ценных животных. Казалось, что ни один мужчина не 
заботился бы о ней так, как он. И вышло так, что усилия не были 
напрасны. Ее тело освободилось от болезней, ее ощущения 
восстановились, но она, тем не менее, чувствовала в себе большие 
внутренние перемены. Она получила контроль над собственным телом, 
что было далеко за пределами того, что могли делать обычные люди. 
Она могла управлять всем, что находилось внутри нее, или изменять все, 
что наблюдала там. В конце концов она стала достойной своего мужа и 
собственного женского начала: она забеременела. Вскоре она родила 
своему мужу десять крепких детей. За все последующие столетия, у нее не 
было столько ни от одного мужчины.
Когда же она заметила, что годы не оставляют следа на ее теле, 
она научилась старить свое тело, как старилось тело ее мужа. Она очень 
быстро узнала, как плохо быть непохожей на других. Ее отличие от 
окружающих людей вызывало зависть, страх, подозрения и обвинения в 
колдовстве. Но пока был жив ее первый муж, она никогда полностью не 
отказывалась от своей красоты. И нередко по ночам, когда он приходил 
к ней, она позволяла своему телу возвращаться к прежнему молодому 
облику. Возвращение в привычный облик выходило у нее особенно легко 
и естественно. Таким образом, ее муж имел молодую жену на всем 
протяжении собственной жизни. И вот теперь, Окойя, получил 
собственную бабку, которая казалась моложе его самого.
- ~Ннечи~? - с сомнением произнес мальчик. - Мать моей матери?
- Успокойся, - сказала Энинву. - Так я выгляжу, когда ничем не 
занята, или когда собираюсь в очередной раз замуж.
- Да...но...ведь ты стара.
- Годы не трогают меня.
- Они не трогают и его....Твоего нового мужа?
- И его.
Окойя лишь покачал головой. - Я не должен находиться здесь. Я 
всего лишь человек. Что тебе до меня?
- Теперь ты принадлежишь Доро. Он скажет, что следует сделать с 
тобой, но это не должно тебя беспокоить. Он хочет, чтобы я стала его 
женой. И он не причинит тебе никакого вреда.

Вода очень пугала его.
Вскоре после того, как Энинву открылась ему, он заболел. У него 
начались головокружения, и нестерпимо болела голова. Он жаловался на 
ощущение тошноты, и говорил что его вырвет, если он будет и дальше 
находится в замкнутом пространстве тесной каюты.
Энинву вывела его на палубу, где воздух был свежий и 
прохладный. Но даже и там казалось, что плавные раскачивания корабля 
продолжают беспокоить его. Вскоре и она сама начала ощущать 
болезненность в своем состоянии. Как только она почувствовала это, то 
попыталась определить что же происхлдило с ней на самом деле. Она 
чувствовала сонливость, головокружение и холодный пот. Прикрыв 
глаза, пока Окойя мучился рвотой, она еще раз прошлась по своему 
организму и отыскала некий разбаланс в глубинной области ушей. Он 
напоминал очень слабое волнение, но она так хорошо знала свое тело, 
что без труда обнаруживала самые мельчайшие изменения в нем. 
Некоторое время она с интересом наблюдала за этими отклонениями, 
раздумывая над тем, что если она не устранит их, то болезнь будет 
усиливаться. Она должна бы, видимо, присоединиться к Окойе, 
наклонившись рядом с ним через поручни, но решила не делать этого. 
Вместо этого, она сфокусировала все свое внимание на внутренних 
органах слуха, припоминая, какими они были, находясь в равновесии. 
Работа памяти и корректировка внутреннего состояния происходили 
одновременно. Такого, относительно легкого управления своим 
организмом она добивалась большой практикой. Каждое изменение, 
которое она производила в своем организме должно быть осознано ею и 
установлено зрительно. Если случалось так, что она заболевала или 
была ранена, то она не могла просто так пожелать, чтобы все 
исправилось в одночасье. Она могла умереть или быть убитой так же 
просто, как любой другой человек, если ее тело было повреждено 
настолько, что она не могла достаточно быстро сообразить, что 
необходимо сделать в первую очередь для выздоровления. Именно 
поэтому она провела значительную часть своей жизни за изучением 
болезней, различного рода аномалий и ранений, которые могли 
произойти с ней, причем зачастую изучала их путем того, что допускала 
воздействие на себя их слабых форм, а затем медленно, болезненно, 
пробуя и ошибаясь, приходила к пониманию того, что именно не так, и 
как следует производить леченье. Таким образом, когда е
е враги приходили, чтобы убить ее, она гораздо больше знала о 
процессах выживания, чем они знали о процессе самого убийства.
Вот и теперь она точно знала, как установить правильный баланс 
при наличии этого нового незначительного отклонения, которое и было 
причиной столь ощутимой болезни. К сожалению, ее знания не могли 
помочь Окойе. Она перебирала свою память, стараясь отыскать хоть 
что-то, способное помочь ему. Ее многолетняя память хранила длинный 
перечень лекарств и ядов, которые, зачастую, использованные в разных 
дозах, оказывали самое противоположное действие. Значительную их 
часть она могла производить внутри своего организма, как она сделала 
это в том случае, когда получила бальзам для лечения руки Доро.
В тот самый момент, когда она раздумывала о том, что могло бы 
быть самым полезным, к ней подошел белый мужчина, который держал в 
руках небольшой металлический сосуд с какой-то жидкостью. Человек 
посмотрел на Окойю, затем кивнул и вложил сосуд в руки Энинву. Он 
жестами показал ей при этом, что она должна заставить Окойю выпить 
содержимое.
Энинву взглянула на сосуд, затем решила сама попробовать 
жидкость на вкус. Она никогда никому не давала лекарство, не 
попробовав его сама.
Жидкость была поразительно крепкой, так что она едва не 
задохнулась в самый первый момент, затем постепенно появилось 
приятное ощущение тепла. Она напомнила ей пальмовое вино, но была 
гораздо крепче. Небольшая доза этой жидкости может помочь Окойе 
забыть про свое недомогание. Немного больше заставит уснуть. 
Разумеется, это не было лекарство, но в нем не было и никакого вреда, 
зато помощь же была вполне возможна.
Энинву поблагодарила белого человвека на своем родном языке и 
заметила, что он смотрит на ее грудь. Он был без бороды, рыжеволосый 
и молодой, и как представитель другой, чужеродной по отношению к 
ней, расы, был абсолютно незнаком ей. В другое время ее любопытство 
заставило бы побольше узнать о нем, и даже попытаться поддержать 
общение. Она поймала себя на странной неотчетливой мысли о том, 
насколько отличается цвет волос на его голове, от тех, что ратстут у него 
между ног. Она громко рассмеялась сама над собой, а молодой человек, 
непонимая происходящего, продолжал разглядывать ее волнующуюся 
грудь.
Но с нее хватит!
Она повела Окойю назад в каюту, а когда молодой человек 
последовал за ними, то она остановилась перед ним и недвусмысленным 
жестом показала ему, что он должен уйти. Он заколебался в 
нерешительности, а она решила про себя, что если он дотронется до нее 
без разрешения, она выбросит его в море. В ~море~, именно в море. Это 
английское слово означало большое пространство воды. Если она скажет 
это словами, будет ли это понятно ему?
Но он отошел без всякого принуждения.
Энинву уговорила Окойю сделать хотя бы глоток жидкости из 
сосуда. В первый момент он закашлялся и едва не задохнулся, но все же 
выпил. К тому времени, когда в каюте появился Доро, Окойя уже спал.
Доро открыл дверь без предупреждения и вошел внутрь, взглянув 
на нее с явным удовольствием. - С тобой все в порядке, Энинву. Я думал, 
что так и должно быть, - сказал он.
- Со мной всегда все хорошо.
Тогда он рассмеялся. - Ты принесешь мне удачу во время этого 
плаванья. Пойдем посмотрим, не купили ли мои люди еще каких-нибудь 
твоих родственников.
Она последовала за ним в трюмы корабля, проходя через 
относительно большие помещения, в которых находилось достаточное 
количество людей, мужчин и женщин, размещенных порознь. Одни 
лежали на матрасах, другие, кто нашел собеседников, знавших их язык, 
собирались парами или небольшими группами, чтобы поговорить.
Ни на одном из них не было цепей, в отличие от рабов, 
находившихся на берегу. Никто из них не казался испуганным или 
избитым. Две женщины укачивали своих детей. Энинву услышала сразу 
несколько языков, включая, наконец, и свой. Она остановилась около 
матраса, на котором сидела молодая женщина и что-то негромко 
напевала самой себе.
- Кто ты? - с удивлением спросила ее Энинву.
Та вскочила на ноги, схватив руки Энинву. - Ты можешь говорить, 
- радостно воскликнула она. - А я уже думала, что больше никогда не 
услышу ни единого знакомого слова. Меня зовут Аденкву.
Речь этой женщины была несколько необычна для Энинву. Она 
произносила некоторые знакомые ей слова чуть по другому, или 
использовала совсем другие слова, так что Энинву приходилось в уме 
еще раз повтрять все услышанное, чтобы правильно понять ее. - Как ты 
оказалась здесь, Аденкву? - спросила она. - Неужели эти белые забрали 
тебя прямо из твоего дома? Краем глаза она заметила, что Доро с 
негодованием смотрит в их сторону. Но тем не менее, он разрешил, 
чтобы девушка ответила на вопрос сама.
- Нет, меня захватили не они, - сказала она, - а чужеземцы, речь 
которых очень похожа на твою. Они продали меня другим. Всего меня 
продавали четыре раза, прежде чем я оказалась здесь. Она оглянулась по 
сторонам, будто показывая свое удивление. - Здесь меня не били и не 
связывали.
- А как тебя схватили?
- Я пошла с друзьями на речку за водой. Там нас всех и захватили, 
вместе с детьми. Мой сын...
- Где он?
- Они забрали его у меня. Когда меня продали во второй раз, его 
продали отдельно. Странный акцент, с которым женщина произносила 
слова, не мог скрыть боль, прорывающуюся сквозь них. Она переводила 
взгляд с Энинву на Доро. - Что теперь будет со мной?
На этот раз ответил Доро. - Ты поедешь в мою страну. Теперь ты 
принадлежишь мне.
- Но я родилась свободной женщиной! Мой отец и мой муж 
знатные люди!
- Теперь все это в прошлом.
- Отпустите меня к моим людям!
- Теперь их тебе заменят мои люди, и ты будешь подчиняться мне 
точно так же, как они подчиняются мне.
Аденкву притихла, и казалась напуганной. - Теперь меня снова 
свяжут? Или начнут бить?
- Нет, если ты будешь повиноваться.
- Меня продадут?
- Нет.
Она колебалась, изучая его, будто решала верить его словам, или 
нет. Наконец, она спросила: - А ты купишь моего сына?
- Я купил бы, - сказал Доро, - но кто знает, где он может быть, этот 
одинокий мальчик. Сколько ему было лет?
- Почти пять.
Доро пожал плечами. - Не знаю, как можно отыскать его.
Энинву все это время неуверенно поглядывала на Аденкву. Теперь 
же, когда женщина, как показалось, впала в депрессию от известий, что 
ее сын навсегда потерян для нее, Энинву спросила: - Аденкву, а кто твой 
отец, и кто отец твоего отца?
Женщина не ответила.
- Твой отец, -повторила вопрос Энинву, - и его люди.
Едва слышно Аденкву назвала свой род, а потом начала 
перечислять имена нескольких предков по мужской линии. Энинву 
слушала, пока имена и порядок их следования не показались ей 
знакомыми, пока одно из имен не оказалось именем ее восьмого сына по 
третьему мужу.
Тогда Энинву жестом остановила ее. - Я знала некоторых из твоих 
людей, - сказала она. - Здесь ты будешь в безопасности, с тобой будут 
хорошо обращаться. Она повернулась, чтобы пойти дальше. - Я еще 
увижусь с тобой. Она потащила Доро вслед за собой, и когда они были 
на значительном расстоянии от нее, она спросила: - Так ты 
действительно не можешь отыскать ее сына?
- Нет, - сказал Доро. - Я сказал ей правду. Я даже не знаю, откуда 
можно начать, а кроме того, не известно, жив ли еще этот мальчик.
- Эта женщинаодна из моих потомков.
- Как ты уже сказала ей, с ней будут хорошо обращаться, большего 
я не могу обещать. Доро взглянул на Энинву. - Земля должно быть полна 
твоими потомками.
Энинву выглядела очень мрачной. - Ты прав. Их так много, и они 
так далеко разбросаны от меня в своих поколениях, что даже не знают ни 
меня, ни друг друга. Иногда они женятся друг на друге, и я только потом 
узнаю об этом. Это отвратительно, но я не могу говорить об этом, не 
вызывая при этом ненужного внимания со стороны отдельных молодых 
пар. Они не могут защитить себя так, как могу я.
- Ты правильно делаешь, что молчишь об этом, - заметил Доро. - 
Иногда жизненные пути разнятся точно так же, как разнятся сами люди.
- Как мы, - задумчиво сказала она. - А у тебя были дети от того 
тела, с которым ты родился?
Он покачал головой. - Я умер слишком молодым, - сказал он. - 
Мне было всего тринадцать лет.
- Это очень печально, даже для тебя.
- Да. Теперь они были на палубе, и он не сводил глаз с моря. - Я 
прожил больше тридцати семи веков и был отцом многих тысяч детей. Я 
становился и женщиной, и тогда у меня рождались дети. Но до сих пор 
мне хотелось бы знать, что могло бы произвести мое собственное тело. 
Еще одно, подобное мне существо? Кем оно было бы для меня? 
Спутником жизни? Собеседником?
- А возможно и нет, - сказала Энинву. - Ты мог быть как я и 
получать одного обычного ребенка за другим.
Доро пожал плечами и сменил тему разговора. - Ты должна 
сделать так, чтобы сын твоей дочери встретился с этой девушкой, когда 
ему станет немного лучше. Хотя ее возраст и не вполне подходящий, она 
все-таки немного моложе, чем Окойя. Возможно, они понравятся друг 
другу.
- Они родственники!
- Они никогда не узнают этого, если ты им не расскажешь, а ты 
должна промолчать и на этот раз. Они будут решать это только между 
собой, Энинву. И если они захотят, то смогут пожениться по обычаям их 
новой родины.
- И как это происходит?
- Существует обычная церемония. Они дают друг другу обещания в 
пристуствии э-э... - тут он добавил английское слово, но затем все-таки 
перевел его на ее язык, - ...священника.
- У них здесь нет родственников, кроме меня, а эта девушка меня 
даже не знает.
- Это не имеет значения.
- Но какая это будет бедная свадьба.
- Не совсем. Я дам им землю и семена. Другие научат их, как 
следует жить в этой новой для них стране. Это очень хорошее место, 
Энинву. Люди там никогда не останутся бедными, если будут работать.
- Все мои дети хорошие работники.
- Тогда все будет в порядке.
Он оставил ее, а она побрела по палубе, разглядывая корабль, 
окружавшее его море и темную полоску деревьев, видневшуюся на 
берегу. Берег казался очень далеким. Она вглядывалась в него с 
нарастающим чувством страха и глубокой тоски. Все, что она знала и 
чем жила, оставалось теперь сзади, в той глубине, окруженной деревьями 
и лесами. То, как она покидала своих людей, означало более долгое 
расставание, нежели простую прогулку.
Она отвернулась от берега, напуганная неожиданными чувствами, 
которые ошеломили ее. Она смотрела на мужчин, черных и белых, когда 
они проходили по палубе, зянятые какой-то работой, которой она не 
понимала. Рыжеволосый белый шел в ее сторону, улыбаясь и 
рассматривая ее грудь, так что она подумала о том, была ли у него 
вообще когда-нибудь женщина. Он заговорил с ней очень медленно и 
очень отчетливо произнося слова.
- Исаак, - сказал он, указывая на свою грудь. - Исаак. Затем он 
ткнул пальцем в ее сторону, не дотрагиваясь до нее, и вопросительно 
поднял свои густые выгоревшие брови.
- Исаак? - повторила она, запинаясь на каждом слоге.
- Исаак. Он хлопнул себя по груди. Затем вновь указал в ее 
сторону. - Ты?
- Энинву! - ответила она, сообразив, что от нее требуется. - Энинву. 
И улыбнулась.
Он тоже улыбнулся и произнес ее имя с ошибкой, а затем повел ее 
вдоль палубы, показывая ей предметы и называя их по-английски. 
Новый язык, так сильно отличающийся от всего, что ей доводилось 
слышать раньше, очаровал ее с тех самых пор, как Доро начал учить ее. 
Теперь она повторяла слова очень старательно и стремилась запомнить 
их. Казалось, что рыжеволосый Исаак был в восторге. Наконец, кто-то 
позвал его, и он неохотно покинул ее.
Одиночество тут же вернулось к ней, как только он ушел. И хотя 
вокруг нее по-прежнему суетились люди, она чувствовала себя одинокой 
на этом большом корабле на самом краю бесконечного водного 
пространства. Одиночество. Почему же оно ощущается так сильно 
именно сейчас? Ведь она была одинока с тех самых пор, когда решила, 
что она не умрет подобно всем остальным людям. Они всегда будут 
покидать ее: друзья, мужья, дети... Со временем она не сможет даже 
вспомнить лица своего отца или матери.
Но сейчас, ей показалось, что одиночество нахлынуло на нее 
подобно морской волне, в которую она прыгнула вниз головой.
Некоторое время она разглядывала постоянно движущуюся 
водную поверхность, а затем вновь взглянула на далекий берег. Теперь 
берег показался ей еще более удаленным, хотя Доро сказал ей, что 
корабль еще не отправился в путь. Энинву чувствовала, что находится 
далеко от дома, возможно, что уже так далеко, что возвращение почти 
невозможно.
Она вцепилась в поручни, не сводя глаз с берега. Ее не оставляло 
удивленье, вызванное собственным поступком. Как смогла она оставить 
свою родину, даже из-за Доро? Как она сможет жить среди этих 
чужеземцев? Белая кожа, рыжие волосы...что они для нее? Они были для 
нее еще хуже, чем просто какие-нибудь чужеземцы. Незнакомые, чужие 
люди, которые могли находиться вокруг нее, работать кричать, 
заниматься своими делами, но они совершенно не трогали ее чувств, не 
прекращали ее одиночества.
Она подтянулась на поручнях.
- Энинву!
Больше она не колебалась. Этот голос был похож на москита, 
промчавшегося около ее уха. Едва заметная помеха.
- Энинву!
Она должна прыгнуть в море. Его волны либо отнесут ее домой, 
либо проглотят ее. В любом случае, она найдет умиротворение. Ее 
одиночество разъедало ее как болезнь, как боль, которую, не смотря на 
все ее способности, она не могла отыскать и вылечить. Море...
Чьи-то руки схватили ее, оттащили назад и вниз, на палубу. Руки 
удержали ее от свидания с морем.
- Энинву!
Рыжие волосы смутно замаячили перед ней, рыжие волосы, белая 
кожа.Какое право имел он прикасаться к ней?
- Останвоись, Энинву! - закричал он.
Он поняла английское слово "остановись", но никак не 
прореагировала на него. Отшвырнув его в сторону, она вновь 
устремилась к поручням.
- Энинву!
Еще один голос, и еще одни руки.
- Энинву, ты вовсе не одинока здесь.
Возможно, что никакие иные слова не могли остановить ее. 
Возможно, что никакой другой голос не мог заставить ее отказаться от 
решения одним ударом покончить с одиночеством. Возможно, что 
только ее родной язык мог пересилить в ней тягу к далекому берегу.
- Доро?
Она опомнилась, уже у него в руках, которые крепко сжимали ее. 
Ей казалось, что она была уже на той грани отчаяния, когда была готова, 
при необходимости, отбросить эти руки, чтобы освободиться, но она 
испугалась.
- Доро, что-то случилось со мной.
- Я знаю.
Ее неистовая ярость тут же утихла. Она в замешательстве 
оглянулась вокруг себя. А тот, рыжеволосый, что случилось с ним? - 
Исаак? - испуганно спросила она. Неужели она сбросила молодого 
человека в море?
Сзади нее раздался настоящий взрыв многоголосой чужеземной 
речи, которая была и пугающей и обнадеживающей по тону. Исаак. Она 
обернулась и увидела его, живого и сухого, и была слишком обрадована, 
чтобы обращать внимание на его тон. Он и Доро обменялись 
несколькими фразами на своем английском, а затем Доро заговорил с 
ней.
- Он не причинил тебе вреда, Энинву?
- Нет. Она взглянула на молодого человека, который потирал 
красное пятно на своей руке. - Мне кажется, что это я могла ударить его. 
Почувствовав неловкость она вновь повернулась к Доро. - Он помог мне. 
Я не стала бы причинять ему боль, но....какой-то дух словно овладел 
мной.
- Хочешь, я извинюсь за тебя? Казалось, что Доро был чем-то 
изумлен.
- Да. Она подошла к Исааку, очень тихо произнесла его имя, и 
притронулась к его ушибленной руке. Уже не в первый раз она пожалела, 
что не может уменьшить чужую боль так же легко, как свою 
собственную. Она слышала, что Доро что-то говорил вместо нее, видела 
как раздражение и гнев исчезали с лица молодого человека. Он 
улыбнулся ей, показывая плохие зубы, но веселый характер. По-
видимому, он простил ее.
- Он говорит, что ты так же сильна, как мужчина, - пояснил ей 
Доро.
Она улыбнулась. - Я могу быть сильнее многих, но ему 
необязательно знать об этом.
- Он может это знать, - сказал Доро. - Он сам очень сильный 
человек. К тому же он мой сын.
- Твой...
- Сын от моего американского тела. Доро улыбнулся, как будто 
сделал какой-то фокус. - Это тело было смесью белого, черного и 
индейского. Индейцы чаще всего имеют коричневый оттенок.
- Но ведь он белый.
- Белой была его мать. Это была рыжеволосая немка. Он скорее ее 
сын, чем мой, по крайней мере на первый взгляд.
Энинву покачивала головой и с тоской смотрела на отдаленный 
берег.
- Тебе нечего бояться, - как можно мягче сказал Доро. Ты не 
одинока. Дети твоих детей находятся здесь, рядом с тобой. И, кроме 
того, здесь я.
- Как ты можешь понять мои чувства?
- Я должен бы быть слепым, чтобы не знать и не видеть этого.
- Но....
- Неужели ты думаешь, что ты первая женщина, которую я увожу 
от ее людей? Я наблюдал за тобой все время, с тех пор, как ты покинула 
свою деревню, зная наперед, что этот момент наступит рано или поздно. 
Таким людям, как мы, всегда требуется быть рядом либо с 
родственниками, либо с теми, кто похож на нас.
- Но ты не похож на меня!
Доро промолчал. Он уже однажды ответил на этот вопрос, она 
запомнила это. По-видимому, он не был намерен отвечать на него в 
очередной раз.
Она взглянула на него, на его длинное молодое тело, хорошо 
сложенное и красивое. - Смогу ли я увидеть когда-нибудь, каков ты есть, 
когда не прячешься за очередную человеческую оболочку?
На какой-то миг ей показалось, будто леопард взглянул на нее 
сквозь его глаза. Нечто смотрело на нее, и это нечто, дикое и леденящее 
душу, был дух, который заговорил очень спокойно и мягко.
- Обратись к своим богам, Энинву, с тем, чего ты никогда не 
делала. И позволь мне оставаться мужчиной. Будь довольна мной как 
таковым. Он протянул руку, чтобы дотронуться до нее, и она изумилась 
тому, что не отпрянула назад, а лишь задрожала, не двинувшись с места.
Он привлек ее к себе, и она, к своему удивлению, ощутила покой в 
его руках. Тоска по дому, по людям, которая вот-вот была готова 
подступиться ней, исчезла, как будто ей было достаточно одного Доро, 
кем бы он ни был на самом деле.

Когда Доро послал Энинву проведать ее внука, он повернулся, 
чтобы отыскать своего сына, который в это момент смотрел в след 
Энинву, не отрываясь от ее раскачивающихся бедер. - Я только что 
сказал ей, как легко она может научиться читать, - заметил Доро.
Теперь молодой человек смотрел вниз, хорошо осознавая, что 
кроется за этими словами.
- Тебе самому очень легко дается чтение, - продолжал тем 
временем Доро.
- Я не могу здесь ничем помочь, - прбормотал Исаак. - Ты должен 
надеть на нее как можно больше одежды.
- Я зделаю это, так или иначе. А сейчас постарайся сдерживать 
себя. Она - единственная на корабле, кто действительно может убить 
тебя, точно так же как ты один из немногих, кто может убить ее. А мне 
не хочется терять ни одного из вас.
- Я не причиню ей вреда. Она мне нравится.
- Разумеется.
- Я имею в виду...
- Я знаю, знаю. Кажется, ты тоже нравишься ей.
Молодой человек заколебался, и некоторое время смотрел в 
сторону, на голубую гладь воды, затем почти вызывающе взглянул на 
Доро и спросил: - Ты хочешь оставить ее для себя?
Доро весь внутренне рассмеялся. - На некоторое время, - ответил 
он. Это был его любимый сын, очень редких качеств молодой человек, 
чей талант и характер формировались именно в том направлении, как и 
намечал для себя Доро. Доро управлял наследственностью предков 
Исаака на протяжении тысячелетия, развивая одни, полезные на его 
взгляд стороны, и отбрасывая другие, разрушительные и опасные. И вот, 
наконец, несомненный успех. Исаак. Здоровый здравомыслящий сын, 
непослушный гораздо в меньшей степени, чем благоразумный, каким и 
должен быть сын Доро, и достаточно сильный, чтобы безопасно 
провести корабль сквозь ураган.
Исаак продолжал смотреть в ту сторону, где скрылась Энинву. 
Затем медленно покачал головой.
- Я не могу представить себе, как могут сочетаться твои и ее 
способности, - сказал Доро, продолжая наблюдать за ним.
Исаак быстро повернулся, окрыленный неожиданной надеждой.
- Мне кжется, что те небольшие, но сложные вещи, которые она 
производит внутри собственного тела, должны бы требовать не меньших 
способностей, чем те, которыми пользуешься ты, перемещая огромные 
предметы во внешнем мире, окружающем твое тело.
Исаак нахмурился. - Как может она говорить о том, что 
происходит внутри нее?
- Очевидно, она чуть-чуть похожа на одну мою семью из 
Вирджинии. Они могут чувствовать, что может происходить в закрытых 
местах, или в местах, находящихся от них за многие мили. Я планировал 
объединить тебя с кем-нибудь из этой пары.
- И я могу понять почему. Я был бы гораздо лучше, сам по себе, 
если бы мог видеть подобным образом. И в прошлом году не загнал бы 
на скалы "Марию Магдалину".
- Ты все сделал правильно, удерживая нас на плаву, пока мы не 
нашли порт.
- Если бы я имел ребенка от Энинву, может быть он и обрел бы 
такое зрение. Я предпочитаю ее, этим людям из Вирджинии.
Тут Доро громко рассмеялся. Ему очень нравилось баловать 
Исаака, и Исаак знал это. Доро сам временами был удивлен тем, как он 
тонко чувствует самого лучшего из своих детей. И, проклиная свое 
любопытство, он поинтересовался, какого именно ребенка может 
произвести на свет Исаак от Энинву. - У тебя будут женщины из 
Вирджинии, у тебя будет и Энинву, - сказал он. - Я разделю ее с тобой, но 
чуть позже.
- Когда? Исаак ничего не мог поделать со своим нетерпением.
- Позже, я сказал. Сейчас она переживает очень опасное время. Ей 
пришлось оставить все, что составляло ее жизнь, и у нее нет ни 
малейшего представления о том, на что она променяла это. Если мы 
будем очень сильно принуждать ее, она может покончить с собой, 
прежде, чем мы сможем извлечь из нее хоть какую-то пользу.

5.

Окойя оставался в каюте Доро, где Энинву могла ухаживать за 
ним, пока его болезнь не утихнет. Затем Доро отправил его в трюм, где 
были остальные рабы. Когда корабль вышел в море, и африканский 
берег исчез из вида, рабам разрешили бродить по трюму и даже по 
палубе, где им больше нравилось. Фактически, поскольку у них не было 
почти никакой обязательной работы, они были гораздо свободней, чем 
экипаж. Поэтому для Окойи не было никаких причин считать это 
перемещение каким-то ограничением свободы. Доро очень внимательно 
наблюдал за ним, прежде всего чтобы определить, насколько он был 
сообразителен, или запуган, чтобы создавать неприятности. Но Энинву 
познакомила его с Аденкву, и теперь, как казалось, с этого момента 
молодая женщина занимала большую часть его времени. Во всяком 
случае, он не должен был устраивать бунт или нечто подобное.
- На самом деле они не очень-то нравятся друг другу, как это 
может показаться, - говорила Энинву, стараясь убедить Доро. - Кто 
знает, что у них на уме?
Но Доро только улыбался. Что было у них на уме было ясно 
каждому. Энинву просто боялась за их слишком близкое кровное 
родство. Она была гораздо больше подвержена убеждениям, 
бытовавшим среди ее людей, чем ей казалось. Казалось, что она 
чувствовала свою особую вину за их встречу, которую могла так легко 
предотвратить. Но с другой стороны, даже ей было ясно, что Окойя и 
Аденкву нуждаются в друг друге, как она нуждается в Доро. Подобно ей, 
они чувствовали себя слишком уязвимыми и одинокими. Через 
несколько дней, после начала плавания, Доро отвел Окойю на палубу, 
подальше от Аденкву, и сказал ему, что капитан корабля имеет право 
сам исполнить церемонию женитьбы.
- Белый человек, этот самый Вудли? - спросил Окойя. - И что же он 
должен сделать с нами?
- В твоей новой стране, если вы хотите пожениться, вы должны 
дать обещание перед священником, или перед человеком, 
представляющим власть. На корабле таким человеком является Вудли.
Молодой человек в сомнении покачал головой. - Здесь все 
происходит по другому. Я ничего не понимаю. Мой отец выбрал для 
меня жену, и я был доволен ею. И даже было сделано формальное 
предложение ее семье.
- Ты больше никогда ее не увидишь. Доро старался говорить как 
можно убедительнее и очень спокойно встретил гневный взгляд 
молодого человека. - Мир, в котором мы живем, не всегда бывает 
мягким и удобным, Окойя.
- Так я должен жениться, потому что ты этого хочешь?
Некоторое время Доро просто молчал. Пусть ребенок некоторое 
время подумает над этими глупыми словами. Наконец, он сказал: - Когда 
я приказываю подчиняться, молодец, то ты будешь понимать и будешь 
подчиняться.
Теперь замолчал Окойя, который продолжал раздумывать над 
происходящим, а поскольку он старался скрыть это, то к его молчанию 
примешивался еще и страх. - Так я должен жениться? - наконец спросил 
он.
- Нет.
- У нее был муж.
Доро только пожал плечами.
- А что будет с нами на этой твоей родине?
- Возможно, ничего. Я дам тебе землю, семена, и некоторые мои 
люди будут помогать тебе освоить свое новое житье. Ты будешь 
продолжать изучать английский, а возможно и датский языки. Ты 
будешь жить. Но взамен того, что я дам тебе, ты должен будешь 
повиноваться мне, независимо от того, приду ли я к тебе завтра утром 
или через сорок лет.
- И что же я должен сделать?
- Сейчас я еще не знаю этого. Возможно, что я дам тебе бездомного 
ребенка, или даже несколько детей, чтобы ты заботился о них. 
Возможно, что тебе придется предоставить приют и взрослым людям, 
которые будут нуждаться в нем. Возможно, что ты будешь получать 
сообщения для меня, или охранять мою собственность. Возможно, что-
нибудь еще. Что-нибудь вообще.
- Плохое и хорошее, без разбора?
- Да.
- Предположим, что я не буду повиноваться. Ведь даже раб иногда 
может поступать по своему собственному разумению.
- Это твое решение и твое право, - согласился с ним Доро.
- И что ты сделаешь тогда? Убьешь меня?
- Да.
Окойя взглянул в сторону, потер свою грудь, где оставило след 
раскаленное железо. - Я буду повиноваться, - прошептал он. Некоторое 
время он молчал, потом продолжил, немного медленней: - Я хочу 
жениться, но разве должен эту церемонию проводить белый человек?
- А кто же еще? Может быть я?
- Да. Молодой человек, казалось, испытал облегчение.
Так это и было. Доро не имел на это формального права, но он 
просто-напросто приказал Джону Вудли оказать ему такое доверие для 
совершения церемонии. Доро хотел, чтобы на эту церебыли допущены 
рабы, а не только капитан корабля. Если они начнут привыкать к 
незнакомой пище и незнакомой компании, то они должны будут 
признать и новые обычаи.
Здесь не было пальмового вина, которое приготовила бы семья 
Окойи, если бы он взял себе жену дома, в своей деревне. Но Доро 
предложил ром, кроме которого здесь был всем знакомый батат и 
другая, менее знакомая еда. Начался небольшой пир. Родственников 
молодых здесь не было, за исключением Доро и Энинву. К этому 
времени рабы и некоторые члены экипажа перезнакомились между 
собой, и были приняты как гости. Доро объявил им на их родных языках, 
что происходит на корабле, и они собрались все вместе, смеясь, 
жестикулируя и выкрикивая комментарии на своих языках и частично на 
английском. Временами смысл их замечаний был весьма красноречив, и 
Окойя вместе с Аденкву были вовлечены в самый центр этой неразберихи 
и смеха. В этой беззлобной атмосфере, царившей на корабле, все рабы, 
так или иначе, имели свой собственный жестокий опыт житья на своей 
родине. Одни из них были похищены из родных деревень. Другие были 
проданы за колдовство, или за другие провинности, в которых они как 
правило, вовсе и не были виноваты. Некоторые уже родились рабами. А 
другие попали в рабство во время войны. Все были подвергнуты 
жестоким издевательствам во время плена, все прошли через боль, 
гораздо большую, чем они были в состоянии запомнить. Все потеряли 
родственников: мужей, жен, родителей, детей... людей, которых, как они 
поняли к этому времени, им больше никогда не доведется увидеть вновь.
Но на корабле они встречали лишь доброжелательность. Здесь 
было достаточно пищи, даже слишком много для рабов, привыкших к 
малому. Здесь не было цепей. Здесь были одеяла, которые согревали их, а 
на палубе было вдоволь морского воздуха, который мог охлаждать их. 
Здесь не было ни плетей, ни ружей. Ни одна из женщин не была 
изнасилована. И не смотря на то, что все люди хотели домой, они все, 
подобно Окойе, слишком боялись Доро, чтобы пожаловаться на что-то 
или поднять мятеж. Большинство из них вряд ли могли бы сказать, 
почему они боялись его, но для них он был единственным человеком, 
которого они все знали, и который был единственным, кто мог говорить, 
пусть в ограниченной форме, но зато со всеми. А коль скоро он мог 
говорить с ними, они не допускали даже мысли, чтобы выступить против 
него, чтобы сделать что-либо такое, что заставило бы его обратить 
против них весь свой гнев.
- Что ты сделал с ними, чтобы они так боялись тебя? - спросила его 
Энинву в ночь этой свадьбы.
- Ничего, - честно признался Доро. - Ведь ты видела меня среди 
них. Я никого не обидел. Он мог заметить, что она не удовлетворена 
этим ответом, но это не имело значения. - Ты плохо себе представляешь, 
каким может быть вот этот самый корабль, - сказал он ей. А затем 
пустился в описание кораблей работорговцев, где трюмы забиты рабами 
так, что люди не могут сделать даже лишних движений, при этом 
каждый из них прикован к своему месту, и вынужден лежать в 
собственных нечистотах.... Побои и насилование женщин обычные 
явления на таких кораблях. Большая часть рабов там умирает, но все 
проходят через эти страдания.
- Такие потери! - закончил Доро, выражая тем самым отвращение. 
- Но эти корабли везут рабов на продажу. Мои же люди принадлежат 
только мне и предназначены лишь для моих целей.
Энинву некоторое время смотрела на него в полном молчании. - 
Должна ли я радоваться тому, что твои рабы не пропадают так 
бецельно? - спросила она. - Или же мне следует опасаться тех целей, для 
которых ты предназначаешь их?
Он только рассмеялся той серьезности, с которой она говорила 
это, и предложил ей немного бренди, чтобы отметить свадьбу ее внука. 
Он будет откладывать эти разговоры столько, сколько сможет. Со 
временем ей не нужны будут ответы на эти вопросы. Она найдет их сама. 
Почему ~она~ боится его? Для каких целей предназначена ~она~? Она 
понимает это. Она лишь просто-напросто бережет себя. Он тоже должен 
беречь ее. Она самый ценный его груз, и он должен очень бережно 
обращаться с ней.

Прошло всего лишь два дня, как Окойя и Аденкву отпраздновали 
свадьбу, и в море разыгрался сильнейший шторм. Энинву спала рядом с 
Доро, в его чересчур мягкой постели, как вдруг ее разбудили звуки дождя 
и топот многочисленных ног, доносившиеся сверху. Корабль кренился из 
стороны в сторону и раскачивался, вызывая тошноту, и Энинву не 
надеялась пережить следующий шторм. Первый шторм, перенесенный 
ею на море был очень короткий, но яростный и страшный. Этот 
небольшой опыт подсказывал ей, что можно ожидать на этот раз. Весь 
экипаж должен быть на палубе, и с криками должен бороться с ветром, 
управляя парусами, в смятении метаться по палубе, но тем не менее быть 
управляемым. Рабы, испуганные и ослабевшие от тошноты, должны 
находиться в трюме, а Доро должен собраться вместе с Исааком и еще 
несколькими членами экипажа, и все, что они должны были делать, на ее 
взгляд, так это стоять вместе, наблюдая за постигшим их бедствием и 
дожидаться его конца.
- Что ты делаешь, когда стоишь там вместе с этими людьми? - 
спросила она его однажды, полагая, что может быть даже он имеет 
богов, к которым обращается в минуты такой опасности.
- Ничего, - сказал он.
- Но...почему вы тогда собираетесь?
- Мы можем понадобиться, - ответил он. - Люди, которых я 
собираю вокруг себя, это мои сыновья. У каждого из них есть особые 
способности, которые могут быть полезны.
Он не хотел бы говорить ей больше ничего о своих сыновьях, не 
говорить ничего об этих недавно признанных сыновьях, ограничившись 
лишь предупреждением. - Оставь их в покое, - сказал он. - Исаак лучший 
из них, самый надежный и стойкий. Остальные - ненадежны, не надежны 
и не безопасны даже для тебя.
Теперь он вновь поднялся к своим сыновьям, набросив поверх себя 
одежду, которую обычно носили белые люди. Энинву последовала за 
ним, полагая, что благодаря собственной силе и проворству, она избежит 
опасности.
На палубе она обнаружила, что дождь и ветер были гораздо 
сильнее, чем она представляла себе. Темнота над палубой время от 
времени разрывалсь бело-голубыми вспышками молний. Огромные 
волны накатывались на палубу и могли легко сбросить ее за борт, 
несмотря на ее изворотливость и силу. Она продолжала держаться, 
стараясь как можно быстрее приспособить свои глаза к окружающей 
темноте. Если и был слабый свет, то его было явно недостаточно, чтобы 
глаза обычного человека смогли что-нибудь разглядеть. Наконец, она 
смогла видеть, а кроме того, она могла еще и слышать, не смотря на шум 
волн, дождя и ветра. До нее доносились отдельные фразы на английском, 
выражавшие, скорее всего, отчаяние, и ей очень хотелось понять их 
смысл. Но если слова и были незнакомы ей, то сам тон, которым они 
произносились, не оставлял сомнений. Эти люди думали, что им недолго 
осталось жить.
Кто-то налетел на нее, сбивая с ног, а затем упал на нее сверху. Она 
смогла разглядеть, что это был всего лишь один из членов каоманды, 
сбитый с ног под напором ветра и волн. Многие из мужчин привязывали 
себя к сколь-нибудь прочным и неподвижным предметам или частям 
корабля, которые подворачивались им под руку, и после этого старались 
только набраться терпенья.
Ветер неожиданно рванул с новой силой, и вслед за ним пришла 
огромная гора воды, волна, которая едва не перевернула корабль. 
Энинву схватила человека за руку, удерживаясь второй рукой за 
поручни. Если бы она не сделала этого, то их обоих смыло бы за борт. 
Она подтащила человека поближе к себе, так что смогла обхватить его 
рукой. Затем, на протяжении нескольких секунд, она просто продолжала 
удерживать его. Около третьей из мачт, напоминавших высокие деревья, 
повернувшись к ней спиной, на кормовой палубе, или на полуюте, как 
называл Исаак это место, стояли Доро, Исаак и еще трое мужчин, его 
сыновей, ожидающих того момента, когда понадобится их участие.
Она могла очень легко отличить Исаака от остальных. Он стоял 
чуть в стороне, подняв вверх руки, его лицо было наклонено вниз и чуть 
повернуто в сторону, чтобы частично быть укрытым от ветра и волн, а 
его одежда и рыжие волосы развевались на ветру. На какой-то миг ей 
показалось, что он взглянул на нее, или в ее направлении, но не смог 
увидеть ее сквозь мрак и дождь. Она наблюдала за ним с восхищением. 
Он не стал привязывать себя к чему-либо, как это делали другие, однако 
продолжал стоять, удерживая свою странную позу, в то время, как 
корабль раскачивался под ним.
Ветер дул еще сильнее. Волны высоко поднимались над палубой, и 
были моменты, когда Энинву чувствовала, что даже ее невероятные 
усилия не помогут ей удержать человека, и он окажется за бортом. Но 
ведь не для того же она спасла этому человеку жизнь, чтобы так просто 
выбросить ее. Она смогла разглядеть, что остальные мужчины 
удерживатся с помощью пальцев рук и веревок. Она видела, что никого 
из них не смыло за борт. Но Исаак по-прежнему стоял один, даже не 
придерживаясь руками, и, казалось, был крайне равнодушен к ветру и к 
волнам.
Казалось, что корабль стал двигаться быстрее. Энинву 
почувствовала возрастающий напор ветра, ощутила, с какой силой 
дождь начал хлестать ее тело, и попыталась укрыться за телом матроса. 
Ей казалось, что корабль плывет против ветра, двигаясь словно какой-то 
дух, поднимая вокруг себя свои собственные волны. В испуге, она 
продолжала лишь крепко держаться.
Затем, постепенно, плотная завеса облаков лопнула, и вверху 
показались звезды. Полная луна отбрасывала свет на успокаивающуюся 
воду. Волны стали мягче и их слабые удары стали безопасны для 
корабля. Ветер стал похож не более чем на холодный бриз, обдувавший 
мокрое и почти голое тело Энинву.
Она выпустила матроса и поднялась с палубы. Вокруг все внезапно 
принялись кричать, освобождаться от спасательных канатов, и тут же все 
бросились к Исааку. Матрос медленно поднялся, взглянул на Исаака, 
затем на Энинву. Ошеломленный, он смотрел вверх, на чистое небо и на 
луну. Затем с хриплым криком, даже не оглянувшись на Энинву, 
бросился к Исааку.
Энинву прислушивалась к возгласам ликования, а она была 
уверена, что это именно так и было, а затем спотыкаясь, спустилась вниз, 
назад в свою каюту. Там весь пол был залит водой, и постель была 
мокрая. Так она стояла, беспомощно оглядываясь вокруг, пока к ней не 
подошел Доро и, увидев что произошло, не увел ее в другое помещение, 
где было сухо.
- Ты была на палубе? - спросил он.
Она молча кивнула.
- Тогда ты видела все.
Она повернулась, чтобы взглянуть на него, ее лицо выражало 
непонимание. - Что я должна была видеть?
- Самого лучшего из моих сыновей, - с гордостью произнес он. - 
Исаак сделал то, для чего был рожден. Он провел нас сквозь этот шторм, 
быстрее, чем мог двигаться любой из кораблей.
- Но как?
- Как! Доро передразнил ее и рассмеялся. - Как ты меняешь свой 
облик, женщина? Как тебе удалось прожить больше трех сотен лет?
Она лишь прикрыла глаза, направляясь к постели, чтобы лечь. 
Наконец, она оглядела каюту, куда он привел ее. - Чье это место?
- Капитана, - сказал Доро. - Некоторое время он еще будет занят 
делами. А ты оставайся здесь, отдыхай.
- И все твои дети столь сильны?
Он вновь рассмеялся. - Твоя голова слишком переутомилась 
сегодняшней ночью. Но это и не удивительно, как мне кажется. Другие 
мои сыновья делают самые разные вещи, хотя никто из них не может 
управлять своими способностями так, как Исаак.
Утомленная, Энинву прилегла на постель. Она не особенно устала, 
во всяком случае, ее тело не чувствовало чрезмерной усталости. 
Напряжение, которое она испытала, вообще не должно было никак 
утомить ее, поскольку оно быстро закончилось. Скорее, усталость 
охватила ее душу, и поэтому ей было необходимо поспать. Затем она 
должна будет выйти, отыскать Исаака и хорошенько рассмотреть его, 
чтобы увидеть то, что она сможет разглядеть за улыбающейся 
внешностью улыбающегося рыжеволосого молодого человека.
Она закрыла глаза и заснула, не задумываясь о том ляжет ли Доро 
рядом с ней, или нет. Было еще не очень поздно, когда она проснулась 
все еще одна, и поняла, что он так и не приходил. В этот момент она 
услышала, что кто-то колотил в ее дверь.
Она быстро стряхнула остатки сна и встала, чтобы открыть дверь. 
В тот же момент на пороге возник вясокий худой матрос, 
подталкивавший почти бесчувственного Исаака прямо в ее руки.
Она замешкалась на какой-то момент, больше от удивления, чем 
от тяжести. Действуя почти рефлекторно, она поймала его, и только 
тогда почувствовала как холодна его, словно восковая кожа. Казалось, 
что он не узнал ее, и даже не смог разглядеть. Его глаза были наполовину 
закрыты и неподвижны. Если бы она не обхватила его руками, он бы 
рухнул на пол.
Она подняла его, будто ребенка, уложила в постель и накрыла 
одеялом. Подняв глаза она увидела, что худой моряк все еще стоял в 
дверях. Это был зеленоглазый человек с вытянутым черепом и 
костлявым лицом, туго обтянутом заросшей щетиной коричневой кожей, 
которая казалось вот-вот лопнет под выступающими сквозь нее костями. 
Это был белый человек, но солнце так иссушило его, что он выглядел 
скорее больным. Он показался ей самым безобразным из всех людей, 
которых ей только доводилось встречать. И он был одним из тех, кто 
стоял рядом с Доро во время шторма, а это значит, что он был одним из 
его сыновей. Судя по внешности, он должен был быть одним из 
младших. Это был один из тех его сыновей, которого Доро велел ей 
избегать. Разумеется, она с удовольствием освободилась бы от него, если 
бы он только ушел. Он принес ей Исаака, а теперь должен убираться 
прочь, чтобы она могла спокойно позаботиться об этом молодом 
человеке. В глубине своего сознания она продолжала раздумывать над 
тем, что же все-таки могло случиться с человеком, который мог 
проводить по воде такие большие корабли и с такой скоростью. Что же 
случилось? Почему Доро не сказал ей, что Исаак заболел?
Ее мысли о Доро странным образом, будто под воздействием 
силы, повторились в ее созна, напоминая эхо. Неожиданно она смогла 
буквально увидеть его, или, скорее, представить. Она видела его облике 
белого человека, рыжеволосого, как Исаак, и такого же зеленоглазого, 
как этот отвратительный матрос. Она никогда не видела Доро белым, 
как никогда не слышала от него описания одного из тел белых людей, 
которые ему доводилось носить, но она была абсолютно уверена, что 
сейчас видела его точно так, словно он явился к ней в одном из них. Она 
увидела и сцену передачи ей Исаака, когда полубессознательный юноша 
оказался в ее руках. Затем, резко, искаженно, она увидела себя занятой в 
неистовой сексуальной связи сначала с Исааком, а затем с этим ужасным 
зеленоглазым человеком, которого звали Лейл. Лейл Сечс.
Но как она узнала об этом?
Что произошло?
Зеленоглазый мужчина рассмеялся, и его резкий отрывистый смех 
словно эхо раскатился внутри нее, будто эта мысль принадлежала Доро. 
Каким-то образом этот человек проникал в ее мысли!
Она ударила его и вытолкнула через дверь, ее удар мог свалить и 
более крепкого мужчину. Он отскочил назад, а она захлопнула дверь в 
тот самый момент, когда он намеревался войти вновь. Даже в такой 
ситуации, та ужасная невидимая связь, установившаяся между ней и этим 
человеком, не порвалась. Она почувствовала боль, как только он упал и 
ударился головой. Это была ошеломляющая боль, которая заставила ее 
упасть на колени и застыть в таком положении, стараясь унять 
головокружение.
Затем боль прошла. Он вышел из ее мыслей. Но теперь он вновь 
вошел через дверь, выкрикивая слова, которые, как она знала, означали 
ругательства. Он схватил ее за горло и буквально поставил на ноги, 
удерживая за шею. Он не был слабым человеком, но его сила ни шла ни в 
какие сравнения с ее. Она наугад ударила его в тот момент, когда смогла 
вырваться, и услышала, как он закричал от боли.
Она взглянула на него, и какой-то миг видела его очень отчетливо: 
длинное лицо, перекошенное от боли и гнева, открытый задыхающийся 
рот, расплющенный кровоточащий нос. Она ударила его сильнее, чем 
намеревалась, но теперь это не заботило ее. Никто не имел права 
вторгаться в ее разум с такими мыслями. Затем окровавленное лицо 
исчезло.
И вот перед ней появилось существо, существо более ужасное, чем 
любой дух, которого она могла бы себе представить. Огромное рогатое 
существо, словно ящерица, покрытое чешуей, весьма смутно 
напоминавшее человека, к тому же с толстым, похожим на плеть 
хвостом, с чешуйчатой же головой, похожей на собачью, и огромными 
зубами, торчащими из не менее огромных челюстей, которые легко 
могли перекусить человеческую руку.
Охваченная ужасом, Энинву преобразила себя.
Было очень больно имзенить внешность так быстро. Она едва не 
впала в агонию. Она пересилила боль издав лишь негромкий стон, 
который прозвучал как рычанье. Она превратилась в леопарда, гибкого 
и сильного, быстрого и вооруженного острыми клыками. И она 
прыгнула.
Дух закричал, ослаб и вновь стал человеком.
Энинву застыла в нерешительности, встав ему на грудь и глядя 
вниз. Он потерял сознание. Это было злобное и смертоносное существо. 
Самым лучшим было убить его прямо сейчас, не давая ему прийти в себя 
и вновь управлять ее мыслями. Ей казалось неправильным убивать 
беспомощного человека, но если этот человек вновь обретет себя, то он 
убьет ее.
- Энинву!
Это был Доро. Она заставила себя не слышать его. С рычаньем она 
рванула глотку существа, лежавшего у ее ног. Так или иначе, это была 
ошибка. Она почувствовала вкус крови.
Быстрота, с которой она преобразилась, истощила запас ее сил. 
Она должна была немедленно поесть. Прямо сейчас! Она сдернула 
рубашку со своей жертвы и вырвала кусок мяса с его груди. Она ела 
отчаянно до безумия, пока кто-то не ударил ее вдоль лица.
Она зашипела от боли и раздражения, смутно соображая, что это 
Доро ударил ее. Ее мускулы были напряжены. Она могла убить его. Она 
могла сейчас убить любого, кто попадется ей.
Он стоял очень близко от нее, откинув голову назад, как будто 
приглашая ее вцепиться в его собственное горло. Именно так он это и 
делает, именно так.
- Ну так иди же, - вызывающе произнес он. - Убей еще раз. Прошло 
очень много лет с тех пор, когда я был женщиной.
Она отвернулась от него, подгоняемая голодом, и рванула еще 
кусок от тела его сына.
Он поднял ее над полом, отрывая от трупа, а когда она попыталась 
дотянуться до него, ударил.
- Приди в себя, - приказал он. - Стань женщиной!
Она не помнила, как преобразилась в очередной раз, и для нее 
осталось непонятным, почему она не разорвала его на куски. Страх 
помешал ей? Но вряд ли даже страх мог остановить ее в такой момент. 
Доро не видел той кровавой резни, которую устроила она над 
собственными людьми, когда те напали на нее, и она была вынуждена 
преобразиться слишком быстро. Она уже и сама забыла эту подробность 
ее собственного убийства, но это был позор! Ее люди никогда не ели 
человеческого мяса, но в тот раз она ела! Она запугала их, чтобы те, кто 
выжил, забыли этот случай, и оставили в своей памяти лишь легенду, 
будто это сделала ее мать или ее бабушка. Люди умерли. Их дети уже не 
были уверены в том, что подобное вообще имело место. История 
оказалась переплетенной с богами и духами. Но что же ей делать сейчас? 
Ведь ей не удастся запугать Доро, чтобы он забыл этот ужасный труп на 
полу.
Обретя человеческий облик она продолжала лежать на полу, 
уткнувшись в него лицом, отвернувшись от трупа. Ее несколько удивило 
то, что Доро не стал ее бить, и не стал убивать. У нее не было никаких 
сомнений, что он мог сделать это.
Он поднял ее, не обращая внимания на кровь, покрывавшую 
большую часть ее тела, и уложил на постель рядом с Исааком. Она 
лежала слабая и безвольная, стараясь не глядеть на него. Но ей все-таки 
удалось проглотить хоть немного теплого мяса! Хотя ей требовалось 
гораздо больше!
- Почему здесь Исаак? - спросил Доро. Его голос звучал ровно, в 
нем не было даже гнева.
- Тот, другой принес его. Лейл Сечс. Он сказал, что ты послал 
Исаака ко мне... Она остановилась, преодолевая растерянность. - Нет, он 
не сказал этого, он....проник в мои мысли, он....
- Я знаю.
Наконец, она повернулась, чтобы взглянуть на него. Он выглядел 
усталым и изможденным. Он выглядел как человек, перенесший боль, и 
ей хотелось дотронуться до него и приласкать. Но ее руки были покрыты 
кровью.
- Что еще он сказал тебе?
Она затрясла головой. - Я не знаю. Он представил мне сцену, будто 
я лежу с Исааком, а затем с ним. Он показал мне это, и почти заставил 
этого захотеть. Она вновь отвернулась. - Когда же я пыталась выставить 
его за дверь...не применяя силу, он проделал нечто иное....Доро, я хочу 
есть! Эти последние слова были выражением боли.
И он услышал их. - Оставайся здесь, - сказал он тихо. - Я принесу 
что-нибудь.
Он вышел из каюты. Когда он ушел, то ей показалось, что она 
может чувствовать запах мяса на полу. Он привлекал ее. Она застонала и 
уткнулась лицом в матрас. Рядом Исаак пробормотал что-то и 
придвинулся ближе к ней. Она с удивлением подняла голову, чтобы 
взглянуть на него.
Он все еще был почти без сознания. Его глаза теперь были 
полностью закрыты, но она могла заметить легкое движение под веками. 
Его губы тоже двигались, беззвучно произнося какие-то бессвязные 
слова. Его рот почти походил на рот чернокожего человека: губы были 
значительно толще, чем у большинства белых, которых ей доводилось 
видеть. Жесткая рыжая щетина покрывала большую часть его лица, 
видимо он не брился некоторое время. У него было широкое, скорее 
квадратное лицо, которое не показалось ей некрасивым, а кожа, 
загоревшая под солнцем, была почти коричневой. Ей было интересно, 
что думали о нем белые женщины. А как они выглядели, эти белые 
женщины?
- Еда, Энинву, - тихо сказал Доро.
Она вздрогнула, едва не подпрыгнув на месте. Неужели она начала 
глохнуть! Никогда раньше Доро не смог бы приблизиться к ней, чтобы 
она не услышала его. Но сейчас это не имело большого значения.
Она схватила хлеб и мясо из его рук. И то, и другое было жестким 
и сухим. Видимо такую пищу экипаж корабля ел большую часть пути. 
Но несмотря на это, она не составила особого труда для ее зубов и 
челюстей. Доро протянул ей вино, и она залпом выпила его. Свежее 
мясо, лежавшее на полу, должно быть было вкуснее, но теперь она 
контролировала собственное поведение, и нчто не могло заставить ее 
вновь притронуться к нему.
- Расскажи мне, что случилось, - сказал Доро, когда она закончила 
есть.
И она рассказала. Сейчас она нуждалась в отдыхе, но не так 
сильно, как в пище. Но он заслуживал того, чтобы знать, как умер его 
сын.
Она ожидала хоть какое-нибудь замечание или действие с его 
стороны, но он лишь покачал головой и вздохнул. - А теперь спи, 
Энинву. Я заберу отсюда Лейла, да и Исаака.
- Но...
- Спи. Ты и так уже засыпаешь. Он нагнулся и поднял Исаака с 
постели.
- Так что же случилось с ним? - едва слышно прошептала она.
- Он испытал большое перенапряжение, точно так же, как и ты. Он 
выздоровеет.
- Он весь холодный...такой холодный.
- Тебе пришлось бы согреть его, если бы я оставил его здесь. И тебе 
пришлось бы согреть его именно так, как рассчитывал Лейл. Твоей силы 
было бы недостаточно, чтобы остановить его, когда она начал бы 
просыпаться.
И прежде, чем ее утомленное и охваченное подступающим сном 
сознание смогло осмыслить сказанное, Доро и Исаак исчезли. Она уже не 
слышала, когда он возвратился назад и забрал Лейла, и возвращался ли 
он вообще в ту ночь, чтобы спать рядом с ней. Она не думала ни о чем.

Лейл Сечс был выброшен за борт на следующий день. Энинву тоже 
присутствовала на этой небольшой церемонии, которую провел капитан 
Вудли. Она не хотела там быть, но так пожелал Доро. Он сообщил 
каждому, что она сделала, а затем заставил ее предстать перед ними. Ей 
казалось, что он делает это для того, чтобы опозорить ее, и уже 
чувствовала, как стыд охватывает ее. Но чуть позже он пояснил свой 
поступок.
- Это необходимо для твоей же безопасности, - сказал он ей. 
Теперь каждый, находящийся на борту предупрежден о том, что нельзя 
безнаказанно обидеть тебя. Мои сыновья были предупреждены об этом 
дважды. Лейл же решил пренебречь моим предупреждением. Кажется 
мне так и не удалось вывести глупость из некоторых моих людей. Он 
думал, что будет очень интересно понаблюдать за тем, что будет делать 
Исаак, изголодавшись по женщине точно так же, как ты по еде. 
Возможно, он думал и о том, что после Исаака ему тоже удастся 
заполучить тебя.
- Но как он смог проникнуть внутрь меня и изменить мои мысли?
- В этом и заключались его необычайные способности. У меня 
были люди, которые в совершенстве владели этим даром и могли 
полностью контролировать тебя, даже твои превращения. Для таких 
людей ты была бы не больше, чем куском мягкой глины, если бы они 
взялись управлять тобой. Но единственным выжившим из них оказался 
Лейл. Зачастую такие люди долго не живут.
- Я могу это понять! - сказала Энинву.
- Нет, ты не можешь, - сказал ей Доро. - Но ты должна.
Она отвернулась. Они стояли на палубе, так что она могла 
смотреть в море, где несколько больших рыб взмывали в воздух и, 
описывая дугу, ныряли в воду. Она и раньше наблюдала за подобными 
созданьями, наблюдала с огромной тоской м желанием. Она думала о 
том, что вполне смогла бы делать тоже, что делали и они, и вполне 
могла стать одним из них. Она почти ощущала это водное пространство, 
ощущала эту силу, это движение сквозь толщу воды, такое же быстрое, 
как движение птицы сквозь воздух. У нее было сильное желание 
попробовать, но в то же время она испытывала страх пред этой 
попыткой. Она думала лишь о теле Лейла Сечса, завернутом в парусину, 
скрывавшую его ужасные раны. Закончат ли эти скачущие рыбы то, что 
начала она? Съедят ли они остатки этого глупого и мерзкого человека-
дьявола?
Она прикрыла глаза. - Что мы теперь будем делать, Доро? Что ты 
сделаешь со мной?
- А что я могу сделать с тобой? - усмехнулся он. Он обнял ее и 
привлек к себе.
Вздрогнув, она попятилась назад. - Ведь я убила твоего сына.
- И ты полагаешь, что я буду упрекать тебя за это?
Она продолжала лишь молча смотреть на него.
- Мне хотелось, чтобы он жил, - сказал Доро. - Но этот тип людей 
столь подвержен опасностям, и столь недолго живет... Он произвел всего 
лишь троих детей. Я хотел получить еще больше, но, уверяю тебя, 
Энинву, что если бы ты не убила его, и он успешно закончил бы 
задуманное, тогда я убил бы его сам.
Она опустила голову, видимо не очень удивившись его словам. - И 
ты мог бы сделать это? Убить собственного сына?
- Любого, - сказал он.
Она вновь взглянула на него, в ее глазах застыл вопрос, на 
который она не хотела ответа.
- Я управляю могущественными людьми, - сказал он. - Моими 
людьми. Беды, которые они могут принести, вырвавшись из под моего 
контроля, не постижимы для твоего ума. Каждый отдельный человек, 
каждая группа людей, которые отказываются подчиняться мне, 
бесполезны для меня и опасны для остальных моих людей. Она 
поежилась, ощущая неприязнь, и раздумывая над его словами. Она 
вспомнила его голос, когда он говорил с ней предыдущей ночью: "~Ну 
так иди же, убей еще раз. Прошло очень много лет с тех пор, когда я был 
женщиной!~" Он съел бы ее душу, точно так же она тело ее сына. И 
сегодня он носил бы ее тело.
Она повернулась, чтобы вновь взглянуть на ныряющих рыб, и 
когда он вновь притянул ее к себе, на этот раз она уже не отстранялась. 
Она не испытывала страха, она испытала облегчение. Хотя в глубине ее 
разума и возникал ворос, как это могло случиться, ответа на него она не 
находила. Люди никогда не реагировали должным образом, сталкиваясь 
с Доро. Когда он ничего не делал, они боялись его. Когда он угрожал им, 
они верили ему, но не допускали при этом ни ненависти, ни попыток 
побега.
- Исаак пришел в себя, - сказал он.
- Как он? И как он поборол свой голод?
- Терпеливо ждал, когда он исчезнет.
К ее удивлению, его слова вызвали в ней чувство вины. У нее было 
глупое побуждение отыскать молодого человека и извиниться за то, что 
она не оставила его рядом с собой. Он мог подумать, что она была 
крайне бесчувственной. - Ты должен подыскать ему жену, - сказала она 
Доро.
Тот лишь кивнул с отсутствующим выражением. - Скоро найду, - 
сказал он.

Пришло время, когда Доро сказал, что уже близко земля. К этому 
времени запасы пищи начали портиться, в них появились черви, 
питьевая вода протухла, на корабле стояла вонь, рабы враждовали 
между собой, а экипаж безуспешно ловил рыбу, чтобы внести 
разнообразие в свою отвратительную диету, солнце нещадно палила, а 
ветра почти не ощущалось. Среди всех этих лишений и неудобств тем не 
менее были события, которые Энинву должна была бы запомнить на всю 
оставшуюся жизнь. Одним из них было то, что она поняла, каковы 
именно были особенные способности Исаака, а он почти понял ее 
собственные.
После смерти Лейла она старалась избегать молодого человека, 
насколько это было возможно в таком месте, каким был корабль, 
полагая, что он может быть не столь безразличен к смерти своего брата, 
как Доро к смерти собственного сына. Но Исаак сам нашел ее.
Однажды он подошел к ней, когда она стояла у поручня, наблюдая 
за ныряющими рыбами. Он понаблюдал за ними некоторое время, а 
затем рассмеялся. Она вопросительно взглянула на него, и он указал ей 
на море. Когда она вновь взглянула туда, то увидела, что одна из 
больших рыб повисла в воздухе над водой и билась в пустом 
пространстве.
Казалось, что она попала в какие-то невидимые сети. Но никаких 
сетей там не было. Вообще не было ничего.
Изумленная, она перевела взгляд на Исаака. - Это ты? - спросила 
она, неуверенно выговаривая английские слова. - Это ты сделал это?
Исаак только улыбнулся. Рыба, сопротивляясь из всех сил, тем не 
менее перемещалась к кораблю. Несколько матросов заметили ее, и 
начали что-то кричать Исааку. Энинву не могла понять большую часть 
того, что они выкрикивали, но было ясно только одно: они хотели рыбы. 
Исаак жестом показал, что он дарит ее Энинву, хотя рыба все еще 
продолжала висеть над водой. Она оглянулась вокруг, на кричащих 
матросов, а затем усмехнулась. Она жестом показала, чтобы рыба 
опустилась на палубу.
И тогда Исаак бросил рыбу к ее ногам.
В эту ночь всем досталась вкусная еда. Энинву ела больше всех, 
потому что для нее мясо рыбы говорило о том многом, что ей хотелось 
знать о внутреннем устройстве этих существ, то что ей нужно было знать, 
чтобы преобразиться в рыбу и жить так, как это делали они. Даже 
маленький кусочек сырой рыбы говорил ей гораздо больше, чем она 
могла выразить словами. Содержимым каждой малой частицы это 
существо сообщало ей тысячи подробностей о своем устройстве. Этой 
ночью в их каюте Доро застал ее за попытками превратить свою руку в 
плавник.
- Что ты делаешь! - с удивлением воскликнул он.
Она рассмеялась как ребенок и поднялась навстречу ему, а ее рука 
очень легко вновь приобрела свою человеческую форму. - Завтра, - 
сказала она, - ты должен сказать Исааку, как именно он сможет помочь 
мне, и я отправлюсь поплавать с рыбами. Я сама буду рыбой! Теперь я 
могу это сделать! Я так давно хотела этого.
- Почему ты уверена, что сможешь сделать это? Его любопытство 
всегда сопровождалось отрицательной реакцией. Она рассказала ему о 
том, что ей удалось узнать из тех кусочков рыбы, которые она съела. - 
Все, что я узнала, было столь же ясным, как и записи в твоих книгах, - 
сказала она. Про себя же она подуиала, что те сведения, которые она 
смогла получить из тела рыбы, гораздо сложнее, чем тех книг, которые 
он мог бы предложить ей для чтения. Но книги в данном случае были 
лишь примером, поясняющим смысл того, что как ей казалось, она 
могла понимать из своих экспериментов. - Иногда кажется, что ты 
можешь неправильно понимать свои книги, - сказала она. - Ведь их 
написали другие люди, а они могут либо лгать, либо ошибаться. И 
только тело рыбы может мне определенно сказать, что оно являет собой 
на самом деле. И ничего другого оно представлять не может.
- Да, но как ты можешь читать все это? - спросил он. ~Читать~. 
Раз уж он употребил это английское слово, то значит он считал, что 
здесь может быть большая аналогия.
- Их читает мое тело, и оно читает все, что там есть. А знаешь ли 
ты, например, что эта рыба дышит воздухом, так же как и мы? Я сначала 
думала, что она дышит водой, как те рыбы, которых мы ловили и 
сушили дома.
- Это дельфин, - пробормотал Доро.
- Но он больше похож на животных обитающих на суше, чем на 
рыб. Изнутри он очень их напоминает. Поэтому все изменения, которые 
я намеревалась проделать, будут не такими сложными, как мне казалось 
раньше.
- Так значит ты должна съесть леопарда, чтобы научиться 
превращаться в него?
Она покачала головой. - Нет, я могу и так видеть, что именно 
являет собой леопард. Я могу преобразить себя в то, что мне уже 
известно. Хотя, разумеется, я была не совсем настоящим леопардом до 
тех пор, пока я не убила одного и не съела кусочек. Первое время я была 
лишь женщиной, только претворяющейся, что она леопард, словно 
глина, из которой вылеплена форма леопарда. Зато теперь, когда я 
изменяюсь, я становлюсь настоящим леопардом.
- И вот сейчас ты будешь дельфином. Он внимательно посмотрел 
на нее. - Ты даже не можешь знать, какую ты представляешь для меня 
ценность. Должен ли я разрешить тебе это?
Эти слова заставили ее вздрогнуть. Ей не могло придти в голову, 
что он может не одобрить ее намерений. - Но ведь это абсолютно 
безопасно, - сказала она.
- На самом деле это очень опасное занятие. Что ты знаешь о море?
- Ничего. Но завтра я начну изучать его. Пусть Исаак наблюдает за 
мной. Я буду оставаться близко от поверхности. И если он заметит, что 
мне угрожает опасность, он сможет вытащить меня из воды и перенести 
на палубу.
- Почему ты хочешь сделать это?
Она придумывала причину, которую смогла бы хорошо выразить 
словами, причину иную, нежели преломленное чувство тоски и 
одиночества, когда она видела дельфинов, резвящихся на воде. Это было 
похоже на дни, проведенные дома, где она подолгу следила за полетом 
орлов. Это длилось до тех пор, пока она перестала быть просто 
наблюдателем. Она убила орла, съела его, и научилась летать, как не мог 
мечтать ни один человек в мире. Она улетала далеко от ее города, 
оставляя свои дела и своих родственников. Но через некоторое время она 
возвращалась назад, к своим людям. А куда еще могла она отправиться? 
Потом, когда дела племени налаживались, а она утомлялась от 
многочисленных забот, она могла вновь улететь. Она могла летать, но 
при этом подвергала себя опасности. Мужчины охотились за ней, и 
однажды чуть не убили ее. Она была самым красивым и большим орлом. 
Но страх никогда не мог оторвать ее от неба. Так же как теперь он не 
сможет удержать ее от воды.
- Потому что я хочу этого, - сказала она Доро. - Я сделаю это и без 
Исаака, если ты не разрешишь ему помогать мне.
Доро покачал головой. - Ты точно так же поступала и с другими 
мужьями: заявляла им, что ты будешь делать то, чего они не разрешали 
тебе?
- Да, - сказала она очень серьезно, и с облегчением вздохнула, 
когда он рассмеялся. Лучше удивить его хоть чем-нибудь, чем заставить 
разгневаться.
На следующий день она стояла около поручней, наблюдая как 
Доро и Исаак спорили о чем-то по-английски. Именно Исаак проявлял 
упорство в этом споре. Доро лишь сказал несколько слов, а затем позже 
повторил их более отчетливо. Энинву смогла понять лишь одно слово из 
тех, которые были повторены. Это было слово "шарк", на которое делал 
упор и Исаак. Но потом он прекратил спор, увидев как мало внимания 
обращает Доро на его слова. В этот момент Доро повернулся к ней.
- Исаак боится за тебя, - сказал он.
- Но он будет помогать?
- Да, хотя я и сказал ему, что он может этого и не делать.
- А я думала, что ты попросишь за меня!
- В данном случае я выступаю только как переводчик.
Его отношение поставило ее в тупик. Он не был зол и даже 
раздражен. Он не казался даже озабоченным ее затеей, как был озабочен 
Исаак, и тем не менее он говорил, что она прелставляет большую 
ценность для него. - Что такое "шарк"? - спросила она.
- Рыба, - ответил Доро. - Большая любительница поесть, убийца, 
почти столь же смертельный, как твой леопард на земле.
- Ты не говорил мне, что в море может быть нечто подобное.
Он взглянул на воду. - Там, внизу, столь же опасно, как и в твоих 
лесах, - сказал он ей. - У тебя нет нужды отправляться туда.
- А ты не слишком пытался отговорить меня от этого.
- Нет.
- Почему?
- Я хотел посмотреть, сможешь ты сделать это, или нет.
Он напоминал одного из ее сыновей, который будучи еще очень 
маленьким, бросил в реку нескольких домашних птиц, чтобы 
посмотреть, смогут они плавать, или нет.
- Держись поближе к дельфинам, если они разрешат тебе, - сказал 
Доро. - Дельфины знают, как следует вести себя с акулами.
Энинву сдернула свою одежду и нырнула в море, пока ее 
уверенность полностью не покинула ее. Там она преобразилась, стараясь 
не спешить, чтобы не причинять себе лишних неудобств. Она стала 
дельфином, чье мясо она съела накануне.
И она поплыла в воде рядом с кораблем, толкая вперед свое 
длинное гладкое тело легкими ударами хвоста. Все выглядело чуть по-
другому, так как теперь ее глаза располагались по сторонам ее головы, в 
отличие от того, как были расположены раньше, а ее голова была 
вытянута и переходила в твердый нос. Дышала она тоже по другому, или 
скорее не дышала вовсе до тех пор, пока не чувствовала в этом нужды, а 
когда такая необходимость появлялась, она быстро поднимала на 
поверхность свой нос с открывающимися отверстиями, быстро делала 
выдох и захватывала новую порцию воздуха, чтобы наполнить свои 
легкие. Она наблюдала за собой некоторое время, и поняла что теперь ее 
тело более эффективно использует воздух для дыхания, чем обычное, 
человеческое. Тело дельфина способно проделывать трюки, для которых 
человеческое тело требует длительных тренировок и при этом 
испытывает болевые ощущения. Например, как увеличить объем 
выдыхаемого и вдыхаемого воздуха за короткий промежуток времени. 
Как лучше всего использовать эту порцию воздуха для поддержания 
энергии тела. И многие другие уловки. Они не были новыми для нее, но 
она подумала о том, что она смогла усвоить их и научиться им гораздо 
быстрее и легче благодаря тому, что съела кусочек дельфиньего мяса. 
Иначе дело выглядело бы так будто двое мужчин решили утопить ее.
Она упивалась силой и скоростью своего нового тела и его 
обостренным слухом. В своем человеческом облике она имела чрезмерно 
чувствительный слух, который обеспечивал высокую чувствительность 
всем остальным ее органам. Но слух, которым обладали дельфины, был 
высшим достижением из всего, что она только создавала внутри себя. 
Будучи дельфином, она могла закрыв глаза, воспринимать окружающий 
ее мир, слегка уменьшенный в масштабах, только лишь своими ушами. 
Она могла издавать звуки, и они должны были возвращаться к ней в виде 
эхо несущего с собой сообщения обо всем, что находилось вокруг нее. 
Она никогда не могла и мечтать о таком слухе.
Наконец, она переключила свое внимание на других дельфинов. 
Она слышала, как они болтали не далеко от нее, перемещаясь вдоль 
корабля, так же как делала и она. Странно, но звуки, которые они 
издавали, походили сейчас скорее на звуки, издаваемые человеком, 
напоминая чужеземную речь. Медленно и неуверенно она поплыла 
навстречу им. Интересно, как они встречают чужаков? И как они 
отнесутся к маленькой несведущей самке? Ведь если они каким-то 
образом общаются друг с другом, то ее они могут посчитать либо немой, 
либо сумасшедшей.
Один из них поплыл, чтобы встретить ее, держась параллельным 
ей курсом, оглядывая ее одним подвижным глазом. Это был самец, 
решила она, с интересом наблюдая за ним. Через некоторое время он 
подплыл ближе и потерся своим телом об ее. Кожа дельфина, как теперь 
ей удалось выяснить, была до приятного чувствительной. Она не была 
покрыта чешуей, как кожа обычных рыб, которых ей никогда не 
доводилось изображать, но чье строение она хорошо представляла себе. 
Самец вновь коснулся ее, произнося какие-то звуки, которые, как она 
представляла себе, должны были означать вопрос, а затем повернул 
прочь. Она повернулась, проверяя положение корабля, и увидела, что 
придерживаясь дельфинов, она остается по-прежнему рядом с кораблем. 
Тогда она поплыла вслед за самцом.
В этом было некоторое преимущество, подумала она, быть 
самкой-животным. Некоторые разновидности самцов устраивают 
схватки друг с другом, интуитивно устанавливая свои права на 
территорию или на самку. Она припомнила, как была напугана, будучи 
самкой-животным, когда ее преследовали настойчивые самцы, но как 
она смогла припомнить, она получала серьезные поврежедния только 
будучи в человеческом облике, самцов-мужчин. Это всего лишь случай 
заставил ее превратиться в самку-дельфина, потому что ей удалось 
съесть кусочек дельфиньего мяса. Но это был счастливый случай.
Очень маленький дельфин, скорее всего это был детеныш, как 
показалось ей, подплыл к ней, чтобы познакомиться, и тогда она стала 
плыть медленнее, позволяя ему исследовать ее. В конце концов мать 
позвала его назад, и Энинву вновь осталась одна. Одна, но окруженная 
подобными ей созданьями, она с трудом заставляла себя думать о них, 
как о животных. Плавание в окружении их напоминало ей общение с 
другими людьми, причем с людьми дружественно настроенными по 
отношению к ней. Здесь не было работорговцев с цепями и клеймом. 
Здесь не было Доро с его мягким, но страшными угрозами ей и ее детям.
Тем временем, несколько дельфинов приблизились к ней, терлись 
о нее боками и таким образом знакомились. Когда вернулся самец, 
который первым коснулся ее тела, она слегка вздрогнула от осознания 
того, что узнала его. Его прикосновение было только его, оно не было 
похожим на прикосновения других, так же как и они не были абсолютно 
похожими друг на друга.
Неожиданно он высоко выпрыгнул из воды и, описав в воздухе 
дугу, вновь вошел в воду чуть впереди нее. Она подумала, почему бы и ей 
не попробовать сделать нечто подобное, и прыгнула на небольшую 
высоту. Ее тело дельфина было удивительно проворным и подвижным. 
Она, казалось, какое-то время парила в воздухе, а затем плавно и мягко 
вошла назад в воду, чтобы вновь вынырнуть без напряжения и усталости. 
Это было самым лучшим телом, из всех, которые она создавала для себя. 
Если бы только ей так же легко, как эти прыжки, давалась и дельфинья 
речь. Она пыталась понять, почему это невозможно, и был ли Доро 
более способным в этом отношении, чем она. Мог ли он приобретать 
новый язык и новые знания, когда забирал очередное новое тело, 
обладал ли он им полностью, а не получал лишь его копию?
Дельфин-самец вновь приблизился, чтобы тронуть ее, и все мысли 
о Доро исчезли из ее головы. Она понимала, что интерес к ней дельфина 
стал больше чем простым любопытством. Теперь он оставался все время 
рядом с ней, касаясь ее своим телом и двигаясь в такт с ее движениями. 
Она решила, что ей не следует обращать на него внимание. Она и в 
прошлом всегда избегала брачных игр среди животных. Она была 
женщиной, и скрещивание с животными вызывало у нее отвращение. Она 
бы чувствовала нечто похожее на грязь, возвратившись в свой 
человеческий облик с семенем животного-самца внутри себя.
Но сейчас...ее не покидало ощущение, что дельфины не были 
животными.
Она исполнила нечто похожее на танец, постоянно двигаясь и 
касаясь его, уверенная, что никакая подобная церемония среди людей не 
увлекла бы ее так быстро. Она чувствовала прилив сил и стремление 
ограничить их, желание и нерешительность. Она с радостью 
воспринимала его, и, несомненно, была точно так принята им. Ведь по 
сути, этот дельфин-самец был не более странным и чужим для нее, чем 
этот огбанджи, Доро. Теперь, как казалось ей, пришло время для 
странных браков.
Она продолжала свой танец, который она не могла сопровождать 
пением, а ей очень бы хотелось этого. Зато самец, кажется, имел такую 
песню. Она подумала, что потом он должен будет оставить ее, и 
вернуться к своей стае. Ведь не может же он оставаться таким же 
одиноким, как она. В этом было что-то, над чем ей следовало подумать в 
дальнейшем. Хотя это не имело никакого значения, потому что важным 
было только то, что происходило в данный момент.
Затем, совершенно неожиданно, в воде появился человек. 
Вздрогнув, танцующая парочка отплыла друг от друга в разные стороны, 
и их танец на этом оборвался. Вся компания дельфинов скользнула в 
сторону от человека, который продолжал преследовать их, то 
погружаясь в воду, то вновь появляясь на поверхности. Он не то чтобы 
плыл, прыгал или нырял, а подобно стреле пронзал то воду, то воздух, 
при этом его тело, казалось, вообще не производит никаких движений, 
каждый мускул его остается почти неподвижным.
Наконец Энинву отделилась от стаи дельфинов и приблизилась к 
человеку. Это был Исаак, она уже знала это. Теперь он выглядел для нее 
иначе: неуклюжее существо, негибкое и странное, хотя не слишком 
отвратительное и не слишком пугающее. Но те мне менее, он 
представлял угрозу. У него ведь не было никаких причин, чтобы 
пробовать дельфинье мясо в отличие от нее. Ведь он может совершить 
новое убийство, если она не остановит его. Она развернулась и поплыла 
в его сторону, приближаясь очень медленно, чтобы он смог разглядеть ее 
и понять, что она не причинит ему никакого вреда. Она была уверена, 
что он не сможет отличить ее от других дельфинов. Она плавала, делая 
небольшие круги около того места, где теперь он сделал остановку, 
просто удерживая себя над водой.
Когда он заговорил, его голос показался ей низким и немного 
странным, и ему пришлось несколько раз произнести ее имя, прежде чем 
она узнала его. Затем, не останавливаясь, чтобы сообразить, как лучше 
сделать это, она подтолкнула себя вперед ударом собственного хвоста и 
сделала небольшой кивок головой. Она подплывала к нему, а он начал 
погружаться в воду. Тогда она проплыла рядом с ним, почти касаясь его. 
Он поймал ее спинной плавник и сказал что-то. Она внимательно 
вслушивалась в его слова.
- Доро хочет, чтобы ты вернулась на корабль.
Вот в чем было дело. Она с сожалением взглянула назад, в сторону 
дельфинов, пытаясь отыскать своего самца. К своему удивлению, она 
обнаружила его почти рядом, до опасного рядом. Было бы очень 
неплохо вернуться к нему хоть ненадолго. Их общение предвещало 
много интересного. Ей стало интересно, подозревал ли или догадывался 
Доро о том, чем она занималась здесь, когда послал за ней Исаака.
Но это не имело большого значения. Исаак был здесь, и его 
следовало увести отсюда, пока он не заметил, что остальные дельфины 
находятся столь соблазнительно близко. Она поплыла назад к кораблю, 
разрешая ему держаться за ее спинной плавник. Но она не собиралась 
тащить его.
- Я поднимусь на борт первым, - сказал он, когда они добрались до 
корабля. - А потом я подниму тебя.
При этом он поднялся из воды во весь рост и в таком положении 
переместился на палубу. Он мог летать без всяких крыльев так же легко, 
как мог проводить сквозь шторм корабли. Ей стало интересно, будет ли 
он чувствовать приступы болезни и после этого занятия, и понадобится 
ли ему и на этот раз женщина. Затем что-то коснулось ее, обхватило 
сильно, но мягко и подняло над водой. Она не ощущала боли от этого 
прикосновения. Это прикосновение не было похоже ни на сеть, ни на 
руки мужчины. Она не замечала каких-то особых давлений на какую-
либо часть своего тела. Это скорее напоминало ей подъем за счет самого 
воздуха, обредшего вдруг необычную мягкость и упругость, которые 
перемещались вверх и тащили ее за собой. Даже вся ее сила, казалось не 
могла вырвать ее из этих мягких объятий.
Но она и не пыталась использовать свою силу, не собиралась 
сопротивляться. Она уже видела днем раньше всю тщетность попыток 
дельфина освободиться из этих невидимых сетей, и она помнила 
ощущения скорости этого огромного корабля, когда он шел сквозь 
шторм, увлекаемый силой Исаака. Никакой силы ее мускулов не хватило 
бы, чтобы сопротивляться этой силе. Кроме всего, она доверяла этому 
молодому человеку. Он поднимал ее более осторожно, нежели того 
дельфина, жестом указывая матросам освободить пространство, прежде 
чем он опустил ее на палубу. А затем матросы, Доро и Исаак наблюдали 
за тем, как она начала отращивать ноги. Она сформировала их почти 
полностью, оставив лишь незначительные части, которые были нужны, 
чтобы поддерживать остававшееся тело дельфина. Это было похоже на 
то, как будто дельфин сам по себе отрастил себе человеческие ноги. 
После этого она приступила к самой главной части перевоплощения. Ее 
плавники стали все больше походить на руки, а шея и все остальные 
части тела стали вновь тонкими и стройными, а едва заметные 
дельфиньи уши превратились в человеческие. Нос вновь занял место на 
ее лице, а хвост и спинной плавник постепенно исчезли. Одновременно в 
ней происходили и внутренние перемены, которых собравшиеся не могли 
наблюдать. Наконец ее серого оттенка кожа сменила свой цвет и 
текстуру. Эти превращения навели ее на мысль, что она сможет 
проделать над собой, если в один прекрасный день решит скрыться в 
этой земле, населенной белыми людьми. Возможно, что позже, она 
проделает несколько экспериментов. Это всегда полезно иметь 
возможность замаскироваться, чтобы спрятаться или узнать что-то об 
окружающих людях, чего сами они рассказать или научить ее не хотели 
бы или не могли. Но это будет только тогда, когда она хорошенько 
выучит английский. Ей придется попотеть над языком.
Когда превращение было закончено, она встала, и Доро протянул 
ей ее одежду. Прежеде, чем она взглянула на мужчин, она оделась. 
Прошло много веков с тех пор, когда она разгуливала голой как делали 
молодые незамужние девушки. Сейчас она чувствовала стыд, когда на 
нее смотрело столько мужчин, но она поняла, что Доро хотел, чтобы его 
люди видели ее силу. Если ему не удастся вывести из них глупость путем 
скрещивания, то он будет выводить ее путем страха.
Она взглянула на них, стараясь, чтобы в выражении ее лица не 
было и намека на какое-то подобие стыда. Как они могут знать, что она 
чувствует на самом деле? Она видела благоговейный страх на их лицах, а 
двое, которые были к ней ближе всех, сделали несколько шагов назад, 
когда она взглянула на них. Затем Доро обнял ее все еще мокрое тело, и 
она смогла расслабиться. Исаак громко рассмеялся, ломая возникшее 
напряжение, и что-то сказал, обращаясь к Доро. Тот только улыбнулся.
На ее же языке он сказал: - Что за детей ты подаришь мне! Она 
почувствовала, что какая-то сила, скрытая за этими словами, охватила 
ее. Это было нечто гораздо большее, чем стремление иметь детей у 
обычного человека. Она не могла ничем помочь, думая о своих детях, 
здоровых и сильных, но так же мало живущих на свете и таких же 
бессильных изменить это, как и дети любых других женщин. Сможет ли 
она дать Доро то, что именно он хочет, чего она сама хотела столько лет: 
детей, которые не умрут?
- Таких, каких дашь ты мне, мой муж, - прошептала она, но в ее 
словах содержался гораздо больший вопрос, чем в его.
И странно:после этих слов Доро стал будто менее уверен. Она 
взглянула на него, и уловила выражение тревоги на его лице. Он смотрел 
в сторону, на дельфинов, которые опять начали свои прыжки, и 
некоторые из них теперь находились впереди корабля. Он медленно 
покачал головой.
- Что это? - спросила она.
Казалось, что он с усилием заставил себя улыбнуться. - Ничего, - 
сказал он. Он привлек ее к своему плечу, чтобы успокоить, и погладил ее 
мягкую, только что выросшую шапку волос. Все еще неуверенная, она 
приняла эту ласку, недоумевая, почему он лгал ей.

6.

Сила Энинву была слишком велика.
Не смотря на то, что Доро восхищался ей, его первым намерением 
было убить ее. Не в его привычке было оставлять в живых людей, 
которыми он не мог управлять безраздельно. Но если бы он убил ее и 
забрал ее тело, он смог бы произвести всего лишь одного или двух детей 
до того момента, когда ему понадобилось бы новое. Ее способность к 
долгожительству, не помогла бы ему столь долго сохранять живым ее 
тело. Он не мог извлекать пользы из особых качеств своих жертв, за счет 
своих перемещений в их тела. Он наследовал лишь оболочку. При этом 
полностью уничтожал жизнь. В этом заключалось вся правда. Если бы 
он убил Лейла, он не смог бы унаследовать его способностей к передаче 
мыслей. Он смог бы лишь передать эту способность детям, 
произошедшим от тела Лейла. И если бы он убил Энинву, он не смог бы 
наследовать ее способность к премене облика, ее способность к долгой 
жизни или способность к леченью. Он имел бы лишь одну, свою 
собственную способность, размещенную внутри ее маленького 
прожившего сотни лет тела, заключавшейся в чувстве голода, и которую 
ни Энинву, ни Исаак никогда не смогли бы понять. Он будет голоден, и 
он будет должен есть. Есть новую жизнь. Новое тело. Энинву сможет 
удовлетворить его не дольше, чем любое другое убийство.
Поэтому, Энинву должна жить и приносить свой ценный приплод. 
Но она была слишком сильна. Увидев ее в образе дельфмна, а еще 
раньше - леопарда, Доро почти с ужасом открыл для себя, что его 
сознание не улавливает ее присутствия. Даже когда она была у него перед 
глазами, его сознание, скорее напоминавшее чутье охотника, говорило 
ему, тем не менее, что ее там нет. Это было похоже на то, будто она 
умерла, а он столкнулся с самым настоящим животным, с сущестовом, 
которое находилось за пределами его власти. И если он не мог добраться 
до нее пока она была в облике дикого зверя, то не мог и убить ее, чтобы 
забрать ее тело. Сейчас он пожалел о такой способности, позволявшей 
ощущать диких животных на уровне сознания, которую он случайно 
открыл у людей, занимаясь, как обычно, совершенствованием их 
наследственности. Это были люди, обладавшие способностями 
проникать в подсознательную жизнь животных, ощущать движения их 
мозга, хотя и выраженные на уровне эмоций. Эти люди страдали всякий 
раз, когда кто-нибудь скручивал голову цыпленку, кастрировал коня или 
резал свинью. Они были нежизнеспособны, и жизнь их была коротка. 
Временами Доро убивал их, прежде чем они могли без всякой пользы 
уничтожить свое тело, совершив самоубийство. Но сейчас он мог бы 
использовать хоть одного, остававшегося в живых. Без таких людей его 
власть над Энинву была ограничена, и это ограничение было весьма 
опасным.
И если только Энинву сумеет догадаться об этом, она сможет 
убежать от него, куда захочет. Она сможет сделать это в тот момент, 
когда он потребует от нее больше того, что она согласна дать. Или она 
может уйти, если узнает, что он намеревается заполучить не только ее, но 
и ее детей, которых она оставила в Африке. Она надеялась, что за свою 
покорность она может купить их свободу, и верила, что он сможет 
отказаться от столь потенциально ценных людей. Если она догадается, 
какова на самом деле правда, она действительно убежит, и тогда он 
потеряет ее. Раньше ему никогда не приходилось терять кого-нибудь 
именно таким образом. Он терял людей при эпидемиях, несчастных 
случаях, войнах или по другим причинам, которые так или иначе не 
зависели от него. Иногда у него крали людей, или убивали, как это 
произошло в африканской саванне. Это были тяжелые потери. Поэтому 
он старался собрать всех своих людей в меньшей по размерам общине на 
территории Америки. Но еще ни разу, ни один человек не мог сбежать от 
него. Те, кто все же сбегали, всякий раз оказывались пойманными, и 
чаще всего их убивали. Его люди хорошо знали, что значит сбежать от 
него.
Но Энинву, дочь этого дикого африканского племени, не знала 
этого. К сожалению.
Он должен был бы научить ее этому как можно быстрее, и тут же 
начать пользоваться ей. Он хотел получить от нее как можно больше 
детей, до того момента, когда он будет вынужден убить ее. Любое дикое 
племя должно быть в конце концов уничтожено. Оно никогда не сможет 
соответствовать детям, родившимся среди его людей. Но он добьется 
того, что Энинву, как еще никто из дикого племени, научится бояться 
его и покорится его желаниям. Он будет использовать ее для 
скрещивания и лечения. Он будет использовать ее детей, настоящих и 
будущих, для того чтобы создать новый тип долгожителей. Опасная 
способность к перевоплощениям скорее всего должна быть выведена из 
ее потомства, если она появится в будущем. То обстоятельство, что она 
не появилась до сих пор, говорило ему о том, что он сможет справиться с 
этим так или иначе. Но с другой стороны, уже ни одна из ее особых 
способностей не проявится в ее детях. Они не унаследуют ничего, кроме 
потенциальных возможностей: хорошую кровь, которая сможет 
произвести особые качества после нескольких поколений от 
узкородственных браков. Возможно, он потеряет их всех. Возможно, что 
он выяснит, что Энинву не может быть полностью воспроизведена, или 
окажется, что не удастся получить долгую жизнь без перевоплощения. 
Возможно. Но любое открытие, положительное или отрицательное, 
может ожидать его только поколение спустя.
Тем временем, Энинву никогда не должна узнать о тех 
ограничениях, какие имеет его реальная власть над ней. Она никогда не 
должна узнать о том, что она сможет сбежать от него, жить свободной от 
него, в облике животного. Это означает, что он не должен слишком 
энергично ограничивать ее перевоплощения, как он ограничивал своих 
детей в использовании своих способностей. Ей не следует запрещать 
показывать это в присутствии обычных людей или калечть его людей в 
случае самозащиты. И это все. Она должна бояться его, подчиняться ему, 
считать его почти всемогущим, но она не должна заметить ничего в его 
отношении, что может подтолкнуть ее любопытство. Ничто не должно 
пробудить ее внимание.
Итак, поскольку путешествие приближалось к концу, он позволил 
Энинву и Исааку затеять почти дикую невероятную игру, используя свои 
способности без всяких ограничений, и вести себя как и подобает детям-
колдунам, которыми, собственно говоря, они и были. Они входили в 
воду несколько раз, когда дул достаточно сильный ветер и не было 
необходимости, чтобы Исаак тянул корабль вперед. Сейчас ему не 
приходилось бороться со штормом, и он вполне мог управлять кораблем 
не истощая своих сил, которые мог тратить на то, чтобы прыгать в воде 
рядом с Энинву, преображенной в облик дельфина. Энинву взмывала в 
воздух, словно птица, и Исаак следовал за ней, проделывая 
акробатические трюки, которых Доро никогда не позволил бы ему на 
земле. Здесь не было никого, кто мог бы подстрелить его в небе, не было 
толпы, требовавшей его вниз, чтобы сжечь как колдуна. Он так много 
ограничивал себя на земле, что сейчас Доро решил не препятствовать 
ему.
Доро очень беспокоился за Энинву, когда она в одиночку 
предпринимала рискованные путешествия под водой, беспокоился 
потому, что она могла стать добычей акул или других морских 
хищников. Но когда на нее и в самом деле напала акула, то это 
случилось около поверхности. Она получила всего лишь одну рану, 
которую тут же залечила, а затем словно таран вонзила свой твердый 
клюв в жабры хищника. При этом она наверняка должна была 
проглотить кусочек акульего мяса, и как только это произошло, она 
моментально преобразила свои формы, становясь хищной акулой. Акула 
была парализована, возможно мертва. Но так или иначе, перемены 
произошли, и произошли они очень быстро, так что Энинву захотела 
есть. С огромной силой и такой же быстротой она разорвала акулу на 
куски и проглотила ее. Когда она вновь стала женщиной, Доро не смог 
найти следа от полученной ею раны. Сама же Энинву выгляднла таким 
же сонным и измученным существом, как и после убийства Лейла. Но на 
этот раз ее тяга к еде была моментально удовлетворена. Очевидно, это 
имело большое значение.
Она очень привязалась к дельфинам, отказывая Исааку в желании 
выловить еще нескольких для еды. - Они в точности как люди, - 
настаивала она на своем быстро улучшающемся английском. - Они не 
рыбы! Она поклялась, что никогда не подойдет к Исааку, если он убьет 
еще хоть одного из них.
И Исаак, которому очень нравилось дельфинье мясо, больше не 
пытался поднимать их на борт. Доро прислушивался к его тихим 
жалобам, улыбался и ничего не говорил. Исаак, в свою очередь, 
прислушивался к жалобам команды, пожимал плечами и поднимал им 
другую рыбу. Он часто проводил свое свободное время с Энинву, учил ее 
языку, летал или плавал с ней всякий раз, когда только мог. Доро 
никогда не поощрял, но и не запрещал ему делать это, хотя и одобрял. 
Он подумывал о большом деле, включавшем Исаака и Энинву, о том 
какой они были бы хорошей парой, несмотря на трудности 
взаимопонимания, несмотря на их потенциально опасные способности и 
расовые различия. Исаак женился бы на Энинву, если бы Доро приказал 
ему это. Возможно, что ему даже и понравится эта идея. И если Энинву 
согласится на этот брак, то Доро сможет надежно держать ее в руках. 
Затем у них должны появиться дети, долгожданные дети, обладающие 
многочисленными потенциальными возможностями, а Доро может 
заняться путешествиями в поисках других своих людей. А когда он 
вернется в свою деревню Витли, расположенную в районе Нью-Йорка, 
Энинву будет все еще там. Ее дети будут удерживать ее, если даже она не 
будет сильно привязана к мужу. Она может становится животным или 
еще каким-то образом изменить свою внешность, чтобы свободно 
путешествовать среди белых или индейцев, но несколько детей все равно 
будут привязывать ее к месту. Она не сможет бросить их. Для этого у нее 
был слишком сильный материнский инстинкт, и поэтому она останется. 
И если Доро найдет другого мужчину, которого он захочет скрестить с 
ней, то он явится к ней в теле этого человека. Это будет самым простым 
делом.
А поистине трудным было дуть Энинву первый урок послушаня. 
Она не захочет пойти к Исааку. Среди ее людей считается вполне 
возможным, что женщина может получить развод, попросту сбежав от 
мужа, или муж может разойтись с ней, попросту выгнав ее. Если муж был 
импотент, то он мог с ее согласия подыскать ей другого мужчину, так 
что она могла родить детей, которые продолжали бы носить имя ее 
мужа. Если муж умирал, она могла выйти замуж за его наследника, 
которым обычно мог быть его старший сын, разумеется, если при этом 
он не был и ее сыном тоже. Но о каких предрассудках могла идти речь, 
если Доро собирался дать ей в мужья собственного сына, оставаясь при 
этом живым. Она воспринимала Доро не иначе как своего мужа. 
Брачной церемонии по этому поводу не было, но в ней и не было 
необходимости. Она была не молоденькой девушкой, переходящей из 
рук отца в руки первого мужа. Было вполне достаточно и того, что они с 
Доро сами выбрали друг друга. Она, скорее всего, будет думать как о 
чем-то неприемлемом, если он предложит ей пойти к Исааку. Но ее 
мысли изменятся, как изменились мысли других, сильных, 
самоуверенных людей, которых Доро вербовал к себе.

Место, которое Доро называл "Залив Нью-Йорк", было известно 
тем, что все, включая и экипаж, должны были пересесть там на другие, 
гораздо меньшие корабли, так называемые "речные шлюпы", чтобы 
подняться на них вверх по реке до деревни Витли, где в основном и жили 
люди Доро.
Энинву думала, что с ее небольшим опытом восприятия 
жизненных перемен и слабым знанием местного диалекта, если не 
целиком языка, ей будет очень трудно на новом месте. Она очень 
боялась, что ей придется быть в одном месте с рабами, и поэтому она с 
подозрением осматривалась вокруг. Тем временем она стояла на палубе 
вместе с Доро, спокойно ожидая, когда начнется погрузка на новые 
корабли. Исаак и еще несколько человек отправились на берег, чтобы 
заняться подготовкой к погрузке.
- Так когда же мы погрузимся? - спросила Энинву, используя 
английский. Теперь она старалась говорить по-английски как можно 
чаще.
- Это зависит от того, как скоро Исаак сможет нанять речные суда, 
- ответил Доро. Другими словами это означало, что он не знал. Вот и 
хорошо. Энинву надеялась, что ожидание будет долгим. Будто хотела 
получить время, чтобы впитать в себя все разнообразие окружавшего ее 
нового мира. С того места где она стояла, можно было видеть еще 
несколько больших морских судов отдыхавших на якоре в заливе. Кроме 
них там было много мелких лодок, или двигавшихся под раздутыми 
чаще всего треугольными парусами, либо привязанных у длинных 
пирсов, на которые ей указал Доро. Но корабли и лодки были 
одинаковы для нее. Ей очень хотелось узнать, как эти новые для нее 
люди живут на этой земле. Поэтому она попросилась на берег вместе с 
Исааком, но Доро не разрешил ей этого. Он решил оставить ее около 
себя.Она с тоской смотрела на берег, где ряд за рядом поднимались 
дома, чаще всего это были двух этажные здания, но попадались 
постройки в три и даже в четыре этажа, которые стояли очень тесно друг 
к другу, будто муравьи в муравейнике, словно люди не смогли разнести 
их подальше. На ее родине можно было стоять посреди города, и не 
увидеть ничего кроме леса. Жилища, объединенные в деревни, были 
очень рационально расположены, сливаясь с рельефом окружающей 
земли, что было своего рода безопасностью от непрошенных вторжений.
- Так где же кончается одно владенье и начинается другое? - 
спросила она, глядя на ровные ряды остроконечных крыш.
- Часть этих зданий используются как склады или что-то другое, - 
сказал Доро. - Другие, предназначенные для жилья, имеют двор. В одном 
доме обычно живет одна семья.
Она оглянулась кругом и, содрогнулась. - А где же находятся поля, 
чтобы прокормить такую массу людей?
- Они находятся за городом. Мы увидим их, когда поплывем вверх 
по реке. Кроме того, многие дома имеют свои огороды. А вот, посмотри 
туда. Он указал на место, где теснящиеся друг к другу здания резко 
обрывались. - Вот там начинаются поля.
- Но они кажутся пустыми.
- Я думаю, что сейчас они засеяны ячменем. Возможно там есть и 
посевы овса.
Английские названия злаков были знакомы ей, потому что Доро и 
Исаак уже говорили ей о них. Из ячменя делали пиво, которого так 
много пили на корабле, а овсом кормили лошадей, на которых ездили 
почти все живущие здесь люди, пшеницу использовали для 
приготовления хлеба. Зачастую хлеб выпекали и из кукурузы, которая 
широко использовалась для еды и другими способами. Кроме этого здесь 
выращивали табак для курения, а так же овощи, фрукты, орехи и 
пряности. Некоторые из этих вариантов пищи были всего лишь 
чужеземными вариантами уже известных ей, хотя многие из них были 
для нее в новинку, как и этот, похожий на муравейник город.
- Доро, позволь мне пойти и посмотреть на эти вещи, - упрашивала 
она. - Позволь мне вновь сойти на землю. Ведь я уже почти забыла о тех 
ощущениях, когда стоишь на твердой поверхности, которая не качается.
Доро обнял ее одной рукой. Она чувствовала, что ему нравится 
прикасаться к ней, гораздо больше, чем другим мужчинам, которых она 
знала до него, но ей казалось, что большинство его людей не были 
удивлены или озабочены таким поведением. Даже рабы, казалось, 
воспринимали все, что бы он ни делал, как должное. А Энинву даже 
теперь с радостью воспринимала его прикосновения, хоршо зная, что это 
скорее объятия тюремщика, чем истинная ласка. - Я покажу тебе город в 
другой раз, - сказал он. - Когда ты побольше узнаешь об образе жизни 
этих людей, когда ты сможешь одеваться, как делают это они, и вести 
себя, как будто ты одна из них. И когда я подберу себе белое тело. Меня 
не очень-то устраивает, доказывать то одному, то другому страдающему 
подозрительностью белому, что я сам себе хозяин.
- Так значит, все черные - рабы?
- Большей частью. Доказывать, что ты не раб, остается заботой 
черных, если они действительно свободны. Черный без доказательств, 
всегда лишь раб.
Она нахмурилась. - А кем же считается Исаак?
- Белым человеком. Он знает, кто он на самом деле, но он вырос 
белым. Это не самое лучшее место для черных. А скоро здесь будет 
нелегко и индейцам.
- Некоторое время она молчала, затем со страхом спросила: - Так 
значит я должна стать белой.
- А ты хочешь этого? Он задержал на ней взгляд.
- Нет! Мне кажется, что с тобой я могу быть тем, кто я есть.
Казалось, что он был доволен. - Со мной и с моими людьми ты 
можешь оставаться черной. Деревня Витли находится значительно 
дальше от этих мест, вверх по реке. Там живут только мои люди, а они не 
загоняют друг друга в рабство.
- И все их вещи принадлежат тебе? - спросила она.
Он только пожал плечами.
- А черным там так же хорошо, как и белым?
- Да.
- Тогда я буду жить там. Я не смогла бы жить там, где быть самим 
собой означает быть рабом.
- Вздор, - сказал Доро. - Ты очень сильная женщина, ты сможешь 
жить в любом месте, какое я выберу для тебя.
Она быстро взглянула на него, чтобы убедиться, что он не смеется 
над ней, когда говорить о ее силе, и в то же время напоминает о своей 
собственной силе, которая управляет ею. Но он был занят тем, что 
наблюдал за приближением небольшой быстроходной лодки. Когда 
лодка поравнялась с кораблем, ее единственный пассажир вместе со 
своими многочисленными узлами поднялся во весь рост и, поднявшись в 
воздух, стал плавно парить над кораблем. Разумеется, это был Исаак. 
Энинву неожиданно решила, что он вел лодку, не используя ни паруса, 
ни весла.
- Не забывай, что ты среди чужеземцев! - резко сказал ему Доро, и 
молодой человек, чуть вздрогнув, опустился на палубу.
- Но никто не видел меня, - сказал он. - А лучше взглянуть вот на 
это, чем говорить о чужеземцах... Он развернул один из узлов, который 
поднял на борт вместе с собой, и Энинву увидела что это было длинная 
ярко-голубая нижняя юбка, похожая на те что давали женщинам-рабам: 
им становилось холодно по мере того, как корабль уходил все дальше и 
дальше на север. Энинву могла вполне защитить себя от холода и без 
всякой одежды, поэтому она разрезала ту юбку на части, чтобы сделать 
из нее что-нибудь другое. Ей была не по душе сама идея слишком кутать 
свое тело в одежды, которые, как она полагала, лишь душили ее. А кроме 
того, ей казалось, что женщины чересчур прикрытые этим нарядом, 
выглядят очень глупо.
- Ты должна приобщаться к цивилизации, - сказал ей Исаак. - 
Теперь ты должна научиться носить одежду так, как носят ее здесь 
остальные люди.
- А что такое цивилизация? - спросила она.
Исаак с недоумением взглянул на Доро, но тот лишь улыбнулся. - 
Не обращай внимания на это, - успокоил он ее в следующий момент. - 
Просто оденься, и все. И давай посмотрим, как ты выглядишь в этих 
одеждах.
Энинву слегка тронула юбку. Под ее пальцами материя ощущалась 
очень мягкой и чуть-чуть прохладной. Она была совсем не похожа на ту 
грубую желтовато-серую ткань, из которой были сделаны одежды, 
выданные рабам. И цвет ей тоже очень нравился: сверкающий 
голубизной, он очень хорошо подходил к ее темной коже.
- Шелк, - сказал Исаак. - Самый лучший.
- У кого ты стащил ее? - спросил Доро.
Даже под плотным загаром было видно, как Исаак покраснел. В 
следующий момент он свирепо взглянул на отца.
- Так ты украл ее, Исаак? - встревоженная, потребовала ответа 
Энинву.
- Я оставил деньги, - сказал он в свое оправдание. - Я нашел кое-
кого, кто имел подходящий размер, и оставил денег в два раза больше, 
чем все это стоит.
Энинву очень неуверенно взглянула на Доро, а затем даже отошла 
от него, увидев, как тот смотрел на Исаака.
- Если бы тебя поймали за такой проделкой, - сказал Доро, - я 
разрешил бы им сжечь тебя.
Исаак облизнул губы и протянул юбку Энинву. - Достаточно 
справедливо, - тихо заметил он. - Только если бы смогли.
Доро покачал головой и произнес что-то резкое на языке, который 
явно не походил на английский. Исаак едва не подпрыгнул. Он взглянул 
на Энинву так, словно она должна была понять эти слова. Она 
посмотрела на него отсутствующим взглядом, и у него даже появилась 
легкая улыбка от облегчения, что она была спокойна от собственного 
неведения. Доро собрал все узлы, принесенные Исааком и обратился к 
Энинву, на этот раз по-английски. - Иди, переоденься.
- Гораздо легче быть животным, и вообще не носить ничего, - 
пробормотала она, и вздрогнула, когда он подтолкнул ее к люку, 
ведущему вниз.
Казалось, что теперь, уже будучи в своей каюте, Доро расслабился 
и дал волю своему гневу. Он аккуратно развязал остальные узлы. 
Появилась еще одна юбка, жилет, шляпа, нижнее белье, чулки, башмаки, 
несколько простых украшений из золота...
- Еще какие-то женские вещи, - заметила Энинву, переходя на 
родной язык.
- Теперь все эти вещи твои, - сказал Доро. - Исаак говорил правду. 
Он заплатил за них.
- Даже не спрашивая, хочет ли их хозяйка продать их?
- Даже так. Он совершил глупую и очень рискованную проделку. 
Его могли подстрелить в воздухе или просто схватить, отправить в 
тюрьму и в конце концов уничтожить как колдуна.
- Но он смог убежать.
- Возможно. Но при этом он вполне возможно убил бы несколько 
человек. И что тогда? Доро взял в руки юбку.
- И это беспокоит тебя, который так легко совершает убийства?
- Я беспокоюсь о своих людях, - ответил он. - Всякое обвинение в 
колдовстве по такому незначительному случаю из-за глупой выходки 
одного человека ударяет по многим. Ведь мы все колдуны в глазах 
обычных людей, и я, пожалуй, единственный колдун, которого они не 
смогут убить. А также, я беспокоюсь о своем сыне. Мне бы не хотелось, 
чтобы Исаак хоть чем-то запятнал себя в собственных глазах и в глазах 
других людей. Я очень хорошо знаю его. Он похож на тебя. Он может 
убить, но потом будет переживать по этому поводу, мучаясь от стыда.
Она улыбнулась и взяла его за руку. - Это всего лишь молодость 
толкает его на безрассудные поступки. На самом деле он очень хороший. 
Он дает мне надежду на наших с тобой детей.
- Он уже не ребенок, - сказал Доро. - Ему двадцать пять лет. Так 
что думай о нем как о мужчине.
Она только пожала плечами. - Для меня он всего лишь мальчик. И 
для тебя, мы оба, и он, и я, являемся детьми. Я вижу, как ты наблюдаешь 
за нами будто всезнающий отец.
Доро улыбнулся, не отрицая ее слов. - Так забирай свою одежду и 
переодевайся.
Она сорвала с себя старую одежду, продолжая с отвращением 
смотреть на новую.
- Приучай свое тело к этим вещам, - сказал он, помогая ей 
одеваться. - Я достаточно часто был женщиной, чтобы знать, сколь 
неудобными могут быть женские одежды. Эти хоть, по крайней мере, 
датские, так что не будут так тянуть, как английские.
- Что значит "датские"?
- Это такие же люди, как и англичане. Их языки отличаются друг 
от друга.
- Это белые люди?
- О, разумеется. Просто это другая национальность, другое племя. 
Если бы я собирался стать женщиной, то предпочел бы стать датчанкой. 
Так или иначе, я еще испытаю это. Она взглянула на его высокое, прямое 
черное мужское тело. - Трудно подумать, глядя на тебя, что ты можешь 
стать женщиной.
Он пожал плечами. - Для меня было бы не менее трудно 
представить тебя мужчиной, если бы я не видел этого.
- Но... Она покачала головой. - Ты скорее всего был бы плохой 
женщиной, как бы ты не выглядел. Мне бы не хотелось видеть тебя в 
женском облике.
- Хотя, тебе и придется увидеть это рано или поздно. Дай я покажу 
тебе, как это застегивается.
Сейчас можно было почти забыть о том, что пред ней не женщина. 
Он со всей тщательностью помог ей надеть все эти удушающие 
предметы, и отступил на шаг, чтобы бросить беглый критический взгляд 
на произошедшие перемены, и в конце концов заметил, что у Исаака 
неплохой глаз. Одежда пришлась почти впору. Энинву подозревала, что 
Исаак использовал больше чем глаза, чтобы выяснить размеры ее тела. 
Он частенько поднимал ее, и даже подбрасывал в воздух, не касаясь 
руками, а всего лишь проходя мимо. Но кто знает, что он мог измерить и 
запомнить благодаря своим способностям? При этом она почувствовала, 
как загорелось ее лицо. Разумеется, кто это знает. Она решила, что не 
будет позволять мальчику использовать свои способности по 
отношению к ней столь свободно.
Доро срезал часть ее волос, а оставшиеся расчесал деревянным 
гребнем наверняка купленным где-то недалеко от ее земли. Она видела у 
Доро еще один, каким обычно пользовались белые. Он был меньшего 
размера и сделан из кости. Она хихикнула как маленькая девочка при 
мысли о том, что Доро причесывает ей волосы.
- Может быть ты сможешь и заплести их вместо меня? - спросила 
она. - Кажется, что ты и на самом деле вполне можешь справиться и с 
этим.
- Разумеется могу, - сказал он. Он сжал ее лицо своими ладонями, и 
оглядел ее, поворачивая ее голову под разными углами. - Но я не буду, - 
решил он. - Ты выглядишь гораздо лучше, когда они распущены и 
причесаны именно таким образом. - Я когда-то жил среди островного 
племени, которые носили волосы именно таким образом. На минуту он 
замешкался. - А что ты делаешь со своими волосами, когда меняешь 
внешность? Ты их тоже меняешь?
- Нет, я просто втягиваю и внутрь. Ведь разные существа имеют 
разную фактуру волос. Я просто поглощаю свои волосы, ногти и 
некоторые другие части моего тела, которыми не пользуюсь в 
преображенном виде, а затем, позже, я вновь воссоздаю их. Ты же видел, 
как вырастают мои волосы.
- Но я не знаю, отращиваешь ли ты их снова, или это были... те же 
самые волосы. Он протянул ей маленькое зеркало. - Вот, взгляни-ка на 
себя.
Она взяла его с нетерпеньем и внутренним трепетом. Когда он 
первый раз показал его ей, ей очень хотелось завести точно такое же свое 
собственное стекло. Он пообещал купить ей.
Теперь она увидела, что он обрезал и зачесал ее волосы так, что 
они напоминали воздушное черное облако, покрывшее ее голову. - Все-
таки было бы лучше заплести их, - сказала она. - Женщина в годах, как 
мне кажется, должна бы заплетать их.
- В следующий раз, - сказал он, глядя на пару небольших золотых 
украшений. - Или Исаак не видел твоих ушей, или он подумал, что тебе 
не составит труда проделать в них маленькие отверстия, чтобы 
подвесить вот эти серьги. Ты можешь сделать это?
Она взглянула на серьги, на маленькие крючки, которыми, как 
предполагалось, они должны прикрепляться к ее ушам. Однажды ей уже 
доводилось носить ожерелье из золота и небольших драгоценных 
камней. Это была ее единственная любимая вещь. Теперь ей 
понравились эти серьги. - Покажи, где должны быть эти отверстия, - 
сказала она.
Он приложил каждое из украшений на положенное место и в 
изумлении отдернул руки.
- В чем дело? - с не меньшим удивлением спросила она.
- Ни в чем. Просто я....я подумал о том, что никогда не 
дотрагивался до тебя в момент превращений. Текстура твоей кожи...она 
сильно отличается.
- А разве не разнится текстура глины, когда она бывает мягкой, и 
когда она засыхает?
- .....да.
Она только рассмеялась. - А дотронься до меня теперь. Это 
странное ощущение уже исчезло.
Он нерешительно продчинился ее просьбе, и, казалось, был 
удовлетворен, что на этот раз его ощущения были более привычными. - 
Это не было неприятно, - сказал он. - Всего лишь неожиданно.
- Но на самом деле ощущения были необычными, - сказала она. 
Она отвернулась в сторону, чтобы не встречаться с его глазами, и 
улыбнулась.
- Но ведь это было. Я никогда... Он остановился на полуслове, 
стараясь понять выражение ее лица. - Что ты хочешь этим сказать, 
женщина? Что ты сделала?
Она вновь рассмеялась. - Всего лишь доставила тебе удовольствие. 
Ты говорил мне, как хорошо я умею ублажать тебя. Теперь она вновь 
подняла голову и взглянула на него. - Однажды я была замужем за 
человеком, имевшем семерых жен. Когда он женился на мне, он не ходил 
уже так часто к другим, как прежде.
Постепенно его выражение недоверия переросло в изумление. Он 
подошел поближе к ней, держа в руках серьги и начал продевать их в 
маленькие отверстия, в мочках ее ушей. - Однажды, - побормотал он, 
озабоченный чем-то внутри себя, - мы преобразимся оба. Я стану 
женщиной и попытаюсь узнать, каковы твои таланты как мужчины.
- ~Нет!~ - Она даже отскочила от него, и тут же закричала от 
неожиданной боли и удивления, когда это непроизвольное движение 
привело к тому, что он поранил ее ухо. Она моментально сняла боль и 
залечила случайную рану. - Мы ~не будем~ делать ничего подобного!
Он снисходительно улыбнулся, глядя на нее, поднял серьгу и 
подвесил на ее ухо.
- Доро, мы не будем делать этого!
- Хорошо, - сказал он как можно мягче. - Это было всего лишь 
предположение. Ты должна бы обрадоваться ему.
- Нет!
Он пожал плечами.
- Это было бы омерзительно, - прошептала она. - Сущее 
отвращение.
- Хорошо, - повторил он свое согласие.
Она взглянула на него, чтобы узнать, продолжает ли он все еще 
улыбаться, и увидела, что так оно и было. Тут же она подумала о том, 
чем была вызвана такая реакция с ее стороны. Она очень хорошо знала, 
что могла стать вполне соответсвтующим мужчиной, но сможет ли это 
странное существо на самом деле стать женщиной? А что если....? Нет!
- Я покажу одежду Исааку, - очень холодно сказала она.
Он кивнул. - Иди. - А улыбка так и не сходила с его лица.

Она увидела это в глазах Исаака, когда остановилась перед ним в 
этих незнакомых ей ранее одеждах, нечто в его взгляде, что 
предупредило ее о новой мерзости, поджидающей ее. Молодой человек 
был открытым, и она очень легко могла принять его в качестве 
неродного сына. Но Энинву, к сожаленью, была уверена, что он 
предпочитал совсем другие отношения. В менее ограниченном 
пространстве она должна была бы избегать его. Но на корабле она 
делала самое простое, и приятное, и очень просто принимала его 
компанию. Доро частенько не находил времени для нее, а рабы, многие 
из которых теперь могли познакомиться с ее силой, избегали ее. Все они, 
включая Окойю и Аденкву, относились к ней с большим внешним 
уважением, но всячески скрывались от нее как только могли. Сыновьям 
Доро было запрещено общаться с ней, а проводить время с другими 
членами экипажа было просто неестественно для нее. Как у жены, на 
борту у нее было очень немного обязанностей. Ей не приходилось ни 
готовить, ни мыть, ни чистить. У нее не было и ребенка, которому 
требовался бы уход. Здесь не было базаров, которые ей очень нравились 
многообразием людей и общением с торговцами. За свою многолетнюю 
жизнь замужней женщины она стала очень способной торговкой. Все, 
что выростало на ее огороде, а так же изготовленные ею гончарные 
изделия и другая утварь были всегда хорошего качества. Домашний скот 
и птица всегда были ухоженными и откормленными.
А здесь не было ничего. Не было даже болезней, которые 
требовалось бы лечить, не говоря уже о том, что не было и богов, к 
которым можно было бы обращаться с просьбой. И рабы и экипаж были 
на удивление здоровы. Она не нашла никаких болезней, кроме, пожалуй 
одной, которую Доро почему-то называл морской, и которой, в 
основном, страдали рабы. И от скуки Энинву так или иначе разделяла 
общество Исаака. Но теперь она видела, что пора остановиться. Было 
нехорошо, так мучить мальчика. Хотя ей было приятно, что он видел ее 
красоту даже сейчас, когда на ней было одето столько тесных вещей. Она 
даже опасалась, что перед любым человеком, кроме Доро, она будет 
выглядеть смешно и нелепо.
- Спасибо тебе за эти вещи, - сказала она тихо, стараясь говорить 
по-английски.
- Они делают тебя еще красивее, - сказал он.
- Но я чувствую себя как заключенный, меня притесняют со всех 
сторон.
- Ты привыкнешь к этому. Теперь ты должна стать настоящей 
дамой.
Энинву некоторое время обдумывала это в уме, затем спросила, 
нахмурившись: - Настоящей дамой? А чем же я была прежде?
Исаак покраснел. - Я хотел сказать, что ты выглядишь так, как 
положено даме из Нью-Йорка.
Его замешательство подсказало ей, что сказал он на самом деле 
что-то не то и не так. Скорее в его словах было что-то оскорбительное. 
Сначала ей показалось, что она просто не поняла его английский, но 
теперь она видела, что поняла все очень правильно.
- Так скажи мне, Исаак, кем я была прежде, - настаивала она. - И 
объясни мне слово "цивилизация", которое ты произносил прежде. Что 
оно означает? Цивилизация?
Он вздохнул, посмотрел на нее после того, как некоторое время 
стоял, уставившись на главную мачту. - Прежде, Энинву, ты была всего 
лишь матерью я-не-знаю-скольких-детей, ты была священником для 
своего народа, по своему знатной и уважаемой женщиной в своем городе. 
Но для людей, которые живут здесь, ты всего лишь свирепый дикарь, 
почти животное, когда они видят тебя в твоих прежних одеждах. 
Цивилизация - это способ существования свободных людей. Дикость - 
способ, которым живут чужеземцы. Он попробовал улыбнуться. - Ты же 
почти хамелеон, Энинву, ты знаешь о чем я говорю.
- Да. Она не улыбнулась в ответ. - Разве могут несколько клочков 
материи сделать меня "настоящей дамой" на земле, где большинство 
живущих белые, а большая часть из немногих живущих черных - рабы.
- В Витли это возможно! Я смог это сделать! - быстро сказал он. - Я 
и белый, я и черный, я и индеец, но я живу там без всяких неприятностей.
- Но ведь ты выглядишь, как "настоящий мужчина".
Он вздрогнул. - Я не похож на тебя, - сказал он. - Я не могу 
исправить тот облик, который у меня есть.
- Не можешь, - согласилась она.
- Но в любом случае, это неважно. Витли - это "Американская" 
деревня Доро. Он свозит туда всех людей, которым не может найти места 
в наших бедных семьях. Там все смешаны и премешаны много раз. 
Никому и в голову не приходит беспокоиться о том, кто и как выглядит. 
Они даже не знают, ни кого Доро может привести им для скрещивания, 
ни того, как могут выглядеть их собственные дети.
Энинву позволила себе немного отвлечься. - Так значит люди там 
даже женятся так, как приказывает он? - спросила она. - Ни один из них 
не пытается противиться ему?
Исаак долго и серьезно смотрел на нее. - Дикие племена иногда 
сопротивляются, - сказал Исаак очень тихо. - Но он всегда побеждает. 
Всегда.
Она промолчала. Ей не нужно было напоминать, каким опасным и 
каким требовательным мог быть Доро. Напоминания пробуждали в ней 
страх перед ним, и страх за свое будущее рядом с ним. Напоминания 
заставляли ее забыть о безопасности собственных детей, чью свободу она 
купила ценой собственного рабства. Ей хотелось забыть и бежать!
- Иногда люди убегают, - продолжал Исаак, будто читая ее мысли. 
- Но он всегда ловит их и чаще всего возвращается в их дома, надевая их 
тело, как предупреждение оставшимся. Единственным реальным путем 
избежать его и лишить удовольствия в очередной раз надеть чье-то тело, 
я думаю, это путь, который избрала моя мать. Он сделал паузу. - Она 
повесилась.
Энинву уставилась на него. Он произнес эти слова почти не меняя 
интонации, как будто он относился к своей матери почти так же, как к 
брату Лейлу. Но в то же самое время он говорил ей, что он не помнит ни 
одного случая, когда бы он и Лейл не проявляли ненависти по 
отношению друг к другу.
- Твоя мать умерла из-за Доро? - спросила она, внимательно 
наблюдая за ним.
Он пожал плечами. - Точно я не знаю. Тогда мне было всего 
четыре года. Но я так не думаю. Она была чем-то похожа на Лейла, 
могла посылать и принимать мысли. Но в этом отношении она была 
гораздо способнее его, особенно, по части восприятия. Находясь в 
Витли, временами она могла "слышать" людей находящихся в Нью-
Йорке, более чем за сто пятьдесят миль от нее. Он взглянул на Энинву. - 
Длинный путь. Я имею в виду, что это очень большое расстояние для 
подобных способностей. Она могла слышать все что угодно. Но 
временами она не могла спрятаться от этих "звуков". Я помню, как 
пугался ее. Она обычно сидела затаившись в углу, придерживая свое 
окровавленное лицо или голову, и кричала, кричала, кричала. Он слегка 
вздрогнул. - Вот и все, что я помню о ней. Это единственная картина, 
которая вспоминается мне, когда я думаю о ней.
Энинву опустила ладонь на его руку, проникнувшись симпатией и 
к матери и к сыну. Как ему, родившемуся в такой семье, удалось 
сохранить рассудок? Так вот что делает Доро со своими людьми, с 
собственными детьми, в своих попытках сделать из них нечто большее, 
чем просто детей, которое могло бы дать его собственное, навсегда 
потерянное для него, тело. Сколько было подобных Лейлу и его матери, 
на одного такого, как Исаак?
- Исаак, неужели так и не было ничего хорошего в твоей жизни? - 
тихо спросила она.
Он чуть прикрыл глаза. - Кое-что было. Доро, родители, которых 
он нашел для меня и которые меня воспитывали, путешествия, вот, 
пожалуй и все. Он поднялся на несколько дюймов над палубой. - Это 
было прекрасно. Я очень беспокоился, что могу оказаться таким же как 
безумным, как моя мать, или похожим на бешеную собаку, как мой брат 
Лейл, но Доро всегда говорил мне, что этого не случится.
- Как он мог знать это?
- Как мой отец, он использовал другое тело. Он хотел, чтобы у 
меня были иные способности, ведь иногда он точно знает, какие именно 
семьи следует скрещивать друг с другом, чтобы получить именно то, что 
он хочет. Я очень рад, что он не ошибся на мой счет.
Она молча кивнула. - Да, мне не захотелось бы знакомиться с 
тобой, будь ты таким же как Лейл.
Он продолжал смотреть на нее с тем же напряженным 
беспокойством, которое не покидало его за все время плавания, и тогда 
она убрала свою ладонь с его руки. Ни один сын не должен смотреть 
подобным образом на жену собственного отца. Как глупо со стороны 
Доро, что он до сих пор так и не подыскал ему подходящую девушку. Он 
должен жениться и начать плодить рыжеволосых сыновей. Он должен 
работать на собственном поле. Что хорошего в том, чтобы плавать туда-
сюда по бескрайнему морю, перевозя рабов, и богатеть, если у тебя нет 
детей?

Несмотря на слабый неустойчивый ветер, путешествие вверх по 
реке, до Витли, заняло почти пять дней. Капитаны-датчане, и их 
экипажи из чернокожих рабов, сплошь говоривших по-датски, смотрели 
на почти обвисшие паруса, переглядывались, явно напуганные чем-то. 
Доро же только лишь похвалил их за то, что они так быстро проделали 
столь длинный путь. Затем, уже на английском, он предупредил Исаака: 
- Не стоит так сильно пугать их, мальчик, дом уже не так далеко.
Исаак только усмехнулся в ответ на его слова и продолжал тянуть 
шлюпы вперед все с той же скоростью.
На пути им встречались скалы, холмы, высокие горы, поля и леса, 
притоки и отмели, мимо них проплывали другие шлюпы и небольшие 
лодки с рыбаками и индейцами... Доро и Исаак, которым быо вообще 
нечем заняться на чужом судне, развлекали Энинву, произнося по-
английски навания всего, что только привлекало ее внимание. У нее 
была прекрасная память, и к тому времени, когда они добрались до 
Витли, она могла даже обменяться несколькими словами с афро-датским 
экипажем. Она была очень красива, и они на перебой обучали ее, пока 
Доро или Исаак или ее собственные дела не прерывали этого занятия.
Наконц они прибыли в Гилпин. Так капитаны и экипаж называли 
деревню Витли. Название Гилпин было дано этому поселению лет 
шестьдесят назад первыми поселенцами из Европы. Их было всего 
несколько семей, главным среди которых был Питер Виллем Гилпин. Но 
английские поселенцы, которых Доро начал привозить сюда, где-то 
около 1664 года переименовали это место в Витли, что означало 
пшеницу. С другой стороны, Витли было и имя английской семьи, чье 
главенство в этом месте поддерживал Доро. Население Витли состояло 
сплошь из людей Доро на протяжении поколений. Почти все они имели 
неясно выраженные и не слишком беспокоящие окружающих 
способности к чтению чужих мыслей, что было дополнением к их 
хорошим деловым качествам. С небольшой помощью со стороны Доро, 
старый Джонатан Витли сейчас владел чуть меньшим количеством 
земли, чем Ван Ренселлерс. Люди Доро имели достаточное жизненное 
пространство. Без этой деревни, окруженной пастбищами, они не 
распространились бы так быстро, как надеялся Доро. Но здесь были еще 
и другие, весьма странные люди, относящиеся к породе колдунов. 
Датчане, немцы, англичане, индейцы и переселенцы из Африки. И все 
они либо были подходящим материалом для селекции, либо, подобно 
людям из Витли, могли пригодиться для других полезных целей. При 
всем этом многообразии, Витли нравилось ему больше других 
поселенйи, созданных им в Новом Свете. В Америке Витли был его 
домом.
Теперь, с радостью принятый своими людьми, он распределил 
новых рабов по нескольким отдельным хозяйствам. Некоторым повезло: 
они попали в дома, где говорили на их родном языке. Другие, кто не 
нашел достаточно близких соплеменников, были расселены в дома с 
более чужим языком и привычками. Рдственники, как правило, всегда 
держались вместе. Доро объяснил каждому или отдельным группам 
рабов, что происходит. Все поняли, что им можно будет вновь видеть 
друг друга. Дружба, которая завязалась во время плавания, не должна 
прерываться и теперь. Они были очень озабочены, неуверены и весьма не 
расположены жить такой крепко связанной обособленной группой, но 
они подчинялись Доро. Лейл очень хорошо выбирал их: едва ли не 
руками ощупывая каждого из них, отыскивая малейшие проявления 
странностей, почти невидимые ростки талантов, подобных его 
собственному. Он проходил через каждую группу новых рабов, которую 
пригоняли из лесов к Бернарду Дейли во время отсутствия Доро, 
всячески третируя их при проверках, порой даже больше чем следовало, 
чтобы не иметь никаких сомнений в их пригодности. Без сомненья, при 
этом он мог потерять нескольких из них, возможно, весьма полезных. 
Способности, которыми обладал Лейл, были ограничены, а его 
неустойчивая психика очень часто приводили к таким потерям. Но тем 
не менее, он не выбрал ни одного, кто не имел бы определенных 
склонностей. С большим успехом эту работу мог проделать только сам 
Доро. А вот теперь, пока люди, обладавшие задатками Лейла и 
оставшиеся у него, еще не возмужали, он был вынужден сам заниматься 
такой работой. Он не доводил людей до болезненного состояния, как 
делал это Лейл, преднамеренно и умышленно, прикладывая особое 
рвение. Он отыскивал их почти безошибочно, так как он нашел Энинву, 
хотя и не на таком большом расстоянии. Он легко чуял их, почти так же 
легко, как волк чует кролика, когда ветер дует с нужной стороны, и 
начинал преследовать их с той же целью, что и волк преследовал свою 
добычу. Он начал разводить их, по тем же самым причинам, по которым 
люди разводят кроликов.
Эти странные люди, его колдуны, были весьма полезной добычей. Они 
предоставляли ему самую лучшую еду и жилище. Он же все время грабил 
их и продолжал охотиться на новых. Скоро он должен будет забрать 
одного из них. Люди, жившие в Витли, ожидали этого, принимали это 
как должное, рассматривая этот факт как жертву некоего религиозного 
обряда. Теперь все его города и деревни с полным желанием 
предоставляли ему все, что он хотел. Проекты по скрещиванию, которые 
он производил среди них, занимали его больше всего на свете. При этом 
качества людей делали большой путь в своем развитии: от крошеных, еле 
заметных, скрытых талантов до способностей Лейла, Исаака, и, 
возможно, каким-то окольным путем, Энинву. Он создавал людей для 
самого себя, и он получал хорошую отдачу. Если же иногда он и 
чувствовал себя одиноким среди недолго живущих людей, то по крайней 
мере не страдал от лишнего беспокойства. Все недолгожители, люди 
которые так или иначе должны были умереть, не имели понятия о таких 
врагах, как одиночество и скука.
На самом краю города стоял большой невысокий дом из желтого 
кирпича, дом принадлежавший Доро. Когда-то здесь была ферма 
датчан-переселенцев. Дом можно было назвать скорее удобным, чем 
красивым. Поместье, принадлежавшее Джонатану Витли, выглядело 
гораздо лучше, как и его большой дом в самом Нью-Йорке, но Доро был 
полностью удовлетворен и этим сельским домом. Случалось, что в 
хороший год он посещал его дважды.
Английская пара, жившая в доме Доро следила за домом и 
обслуживала Доро, когда он приезжал в Витли. Это были фермер, 
Роберт Катлер, и его жена, младшая из девяти дочерей Витли, Сара. Это 
были крепкие, стойкие люди, поставившие на ноги Исаака, помогая ему 
преодолеть самые трудные годы его жизни. Мальчик был очень трудным 
и даже опасным в юные годы, пока его способности окончательно не 
сформировались. Доро был очень удивлен, что эти двое выжили, 
справившись с этой работой. Приемные родители Лейла не вынесли его, 
но, следует отметить, что Лейл был агрессивно недоброжелателен. Исаак 
же мог причинить вред только случайно. К тому же, те кто воспитывал 
Лейла, не имел таких качеств, которые имела чета Витли. Сара, 
занимаясь с Исааком в который раз доказала свои способности, будучи 
при этом самым обычным человеком, мало пригодным для выведения 
новой породы. Этот факт подсказал Доро мысль о том, что если его 
опыты по разведению новой породы людей будут успешными, в далеком 
будущем, то при этом он все равно будет оставлять в живых и людей, 
похожих на этих Витли. Это очень одаренные люди, хотя и не до такой 
степени, чтобы их способности могли искалечить или уничтожить их 
самих.
Но сейчас ему было необходимо позаботиться о своих колдунах, 
которые должны быть защищены, и в первую очередь, защищены от него 
самого. Например, Энинву. Он должен сказать ей сегодня ночью, что 
собирается выдать ее за Исаака. Но при этом ему не следует обходится с 
ней как с обычным непокорным человеком из дикого племени, а 
потратить на это достаточное время. Он должен быть максимально 
убедительным и мягким, принуждая ее к этому, и быть более 
терпеливым, нежели он бывал в обращении с менее ценными людьми. Он 
должен будет поговорить с ней обязательно после доброй еды, которую 
так прекрасно готовит Сара, когда они останутся вдвоем в его комнате с 
камином, тепло которого создает дополнительный комфорт и 
располагает к беседе. Он должен сделать все, что в его силах, чтобы 
заставить ее подчиниться ему и жить.
Думая о ней, он не переставал беспокоиться об ее упрямстве, когда 
шел по дороге к дому, где она ожидала его. Он только что поместил 
Окойю и Аденкву в дом, где жила пожилая пара из их же страны, 
которая могла очень во многом помочь молодым. Он шел медленно, 
отвечая на приветствия людей, которые узнавали его теперешнее тело. В 
стороне, на верандах сидели люди, мужчины и женщины, одетые на 
датский манер, как всегда сплетничая о чем-то. В руках у женщин можно 
было видеть шитье, мужчины курили трубки. Исаак поднялся со скамьи, 
где он сидел рядом с пожилой женщиной, и торопливо пошел рядом с 
Доро.
- Аннек на пороге переходного возраста, - сказал он с 
беспокойством. - И миссис Виманс говорит, что ее ожидают 
неприятности.
- Это следовало предвидеть, - сказал Доро. Аннек Стайкер была 
одной из его дочерей, подавашая большие надежды. При удаче она 
могла бы занять место Лейла, когда ее переходный возраст закончился 
бы и ее способности укрепились. Сейчас она жила со своей приемной 
матерью, Маргарет Виманс, могучей, психически устойчивой вдовой лет 
пятидесяти. Не было сомнений в том, что пожилая женщина должна 
была мобилизовать сейчас все свои ресурсы, чтобы справиться с 
воспитанием молодой девушки.
Исаак откашлялся. - Миссис Виманс боится, что она...может 
сделать что-нибудь с собой. Она частенько заговаривает о смерти.
Доро кивнул. Сила приходит так же, как и появляется ребенок на 
свет - через агонию. Люди в переходном возрасте подвержены движению 
любой мысли, любому проявлению радости или боли в сознании других 
людей. Их голова переполнена постоянным воющим вихрем 
психической энергии, образующим мозговой "шум". При этом 
невозможно ни на минуту обрести покой, потому источником этих 
кошмаров может быть кто угодно. Некоторые из самых лучших людей, 
которых Доро смог вырастить, а вернее очень многие, останавливались в 
своем развитии именно на этой стадии. Они лишь могли передать свои 
потенциальные возможности детям, если те жили достаточно долго, 
чтобы проявить их, но сами, как правило, были всегда бесполезны. Они 
никогда не могли управлять своими способностями. Они становились 
либо кормушкой для Доро, либо производителями. Доро скрещивал их с 
особями, которые находились лишком далеко от них, чтобы иметь хоть 
какое-то родство. Этот вид скрещивания позволял зачастую получать 
именно таких детей, каким был Лейл. Только огромная забота и 
фантастическая удача позволяли получить ребенка, такого как Исаак. 
Доро ласково посмотрел на молодого человека. - Завтра я первым делом 
навещу Аннек, - сказал он ему.
- Хорошо, - облегченно ответил Исаак. - Это должно помочь. 
Миссис Виманс говорит, что она посылала за тобой несколько раз, когда 
начались ночные кошмары. Он замолчал в нерешительности. - 
Насколько тяжело это может быть?
- Так же, как для тебя и для Лейла.
- Боже мой! - заволновался Исаак. - Она ведь всего навсего девочка. 
Она не выдержит и умрет.
- У нее столько же шансов, как было у тебя, и у Лейла.
Исаак взглянул на Доро с неожиданной яростью. - Ведь тебе 
наплевать, что с ней будет, верно? Если она умрет, то на ее месте будет 
кто-нибудь другой.
Доро повернулся в его сторону и посмотрел на него. Исаак отвел 
взгляд.
- Здесь ты можешь быть хоть ребенком, если тебе так нравится, - 
сказал ему Доро. - Но пожалуйста, веди себя сообразно своему возрасту, 
когда мы войдем в дом. Я собираюсь уладить отношения между тобой и 
Энинву, сегодня вечером.
- Уладить....ты окончательно собрался отдать ее мне?
- Подумай об этом несколько иначе. Я собираюсь женить тебя на 
ней.
У Исаака округлились глаза. Он остановился, прислонившись к 
высокому клену. - Ты....я надеюсь, ты подумал об этом. Я имею в 
виду....ты действительно этого хочешь?
- Разумеется. Доро остановился около него.
- Ты уже сказал ей?
- Еще нет. Я скажу ей после обеда.
- Доро, ведь она из дикого племени. Она может отказаться.
- Я знаю.
- Но может быть ты окажешься не в состоянии убедить ее.
Доро пожал плечами. И без того озабоченный этим, он не хотел 
делиться своими мыслями с Исааком. Энинву либо подчинится ему, либо 
нет. Ему бы очень хотелось управлять ею так, как мог это делать Лейл, 
но он не мог делать этого, как не мог делать этого и Исаак.
- Если тебе не удастся уговорить ее, - сказал Исаак, - если она 
откажется понимать, позволь попытаться мне. Прежде чем 
ты....сделаешь что-то другое, дай мне попытаться сделать это.
- Хорошо.
- И...и не давай повода, чтобы она ненавидела меня.
- Я не думаю, что смогу подтолкнуть ее к этому. Она скорее начнет 
ненавидеть меня некоторое время, но уж никак не тебя.
- Не обижай ее.
- Не буду, если мне только удастся. Доро чуть улыбнулся, 
обрадованный решением мальчика. - Я вижу, тебе понравилась эта 
мысль, - заметил он. - Тебе хочется жениться на ней.
- Да. Но я никогда не думал, что ты разрешишь мне это.
- Она будет гораздо счастливее с мужем, который даст ей большее, 
чем навестит пару раз в год.
- Ты хочешь оставить меня здесь работать на ферме?
- Можешь стать фермером, если тебе так нравится, но можешь 
открыть лавку или кузницу. Никто не сможет это сделать лучше тебя. 
Делай все, что тебе понравится, но я собираюсь оставить тебя здесь 
одного, по крайней мере, на некоторое время. Она будет нуждаться в 
ком-то, кто поможет ей приспособиться к жизни, пока не будет меня.
- Господи, - пробормотал Исаак. - Жениться. Он покачал головой, 
а затем начал улыбаться.
- Идем. Доро направился к дому.
- Нет.
Доро обернулся и взглянул на него.
- Я не могу видеть ее, пока ты не скажешь ей...Я не могу. Я 
пообедаю вместе с Аннек. Должна же быть у нее хоть какая-то компания.
- Не известно что подумает об этом Сара.
- Я знаю. Исаак виновато взглянул в сторону дома. - Извинись 
перед ней за меня.
Доро кивнул, повернулся и пошел в дом, где его ждала Сара 
Катлер и ее накрытый полотняной скатертью ломящийся от угощений 
стол.

Энинву внимательно наблюдала, как белая женщина прежде всего 
накрыла длинный узкий стол чистой скатертью, и только после этого 
расставила тарелки и другие приборы. Энинву была очень обрадована, 
когда заметила, что многое из приготовленных блюд и то, каким 
образом белые ели их, были знакомы ей еще по кораблю. Она могла 
сесть за стол и есть, не выглядя при этом слишком невежественной. Она, 
правда, не смогла бы приготовить такую еду, но это пришло бы, со 
временем. Она должна учиться. А сейчас она только наблюдала и 
впитывала удивительные запахи, чтобы подогреть собственный аппетит. 
Ощущение голода было знакомым и здоровым. Благодаря этому она не 
слишком пристально следила за белой женщиной и в то же время 
удерживала себя от того, чтобы полностью сконцентрироваться на 
собственной нервозности и неуверенности, охватившими ее в необычной 
обстановке, но зато не снижала своего внимания к супу, очень густому от 
мяса и овощей, к жареной оленине, как белая женщина называла это 
мясо, и к большой домашней птице, которая называлась индейкой. 
Энинву повторяла эти названия, убеждая себя, что они непременно 
должны пополнить запас ее слов. Новые слова, новые отношения, новая 
пища, новая одежда... Тем не менее, теперь она радовалась этой новой 
обременительной одежде. Благодаря ей она могла выглядеть гораздо 
привлекательнее других женщин, белых и черных, которые встречались 
ей в деревне, и это было очень важно. Благодаря своим многочисленным 
бракам она достаточно пожила в самых разных местах, чтобы понять, 
как важно усвоить существовавшую там манеру поведения. То, что было 
самым обычным в одном месте, было совершенно нелепым и смешным в 
другом, а в третьем вызывало отвращение. Пренебрежение этим 
правилом всегда обходилось очень дорого.
- Как мне называть тебя? - спросила она белую женщину. Доро 
называл ее имя только один раз и при том очень быстро, когда 
представлял их друг другу, а сам спешил по срочным делам. Энинву 
показалось, что имя было чем-то вроде Саракатлер, но она не была 
уверена, что правильно произнесет его без напоминания.
- Сара Катлер, - сказала та очень отчетливо. - Миссис Катлер.
Энинву нахмурилась, смущенная чем-то. Так как же будет 
правильно на самом деле? - Миссис Катлер?
- Да. Ты произнесла это совершенно верно.
- Я все еще продолжаю учиться. Энинву пожала плечами. - Я 
должна учиться.
- А как ты произносишь собственное имя?
- Энинву. И хотя она произнесла его очень медленно, женщина все-
таки спросила: - Это единственное имя?
- Да, только одно. У меня были и другие, но Энинву самое лучшее. 
Я всегда возвращаюсь к нему.
- Остальные короче?
- Мбгафо. Это имя дала мне мать. Одно время меня звали 
Атагбузи, и я очень гордилась этим именем. А еще меня звали...
- Не беспокойся, можешь не продолжать. Женщина вздохнула, а 
Энинву улыбнулась собственным мыслям. Ей пришлось перечислить 
Исааку все пять имен, прежде чем он решил, что Энинву было самым 
лучшим.
- Могу я помочь тебе? - спросила она, когда Сара Катлер начала 
расставлять еду на столе.
- Не надо, - сказала женщина. - Просто посмотри. Очень скоро тебе 
придется все это делать самой. Она с любопытством взглянула на 
Энинву. Она не то чтобы смотрела на нее во все глаза, но позволяла себе 
вот такие короткие любопытные взгляды. Энинву подумала, что у 
каждой из них уже накопилось множество вопросов друг о друге.
Сара Катлер спросила первой: - Почему Доро называет тебя 
"Женщина-Солнце"?
Доро обычно делал это с известной степенью нежности, когда 
обращался к ней по-английски, однако, Исаак произносил это имя на 
манер индейского.
- Ваше слово означающее мое имя, это слово "Солнце", - ответила 
Энинву. - Доро сказал, что он хотел бы подобрать для меня английское 
имя, но я не захотела этого. Теперь же он просто переводит мое имя на 
английский.
Белая женщина лишь покачала головой и рассмеялась. - На самом 
деле тебе везет гораздо больше, чем ты думаешь. Когда у него такой 
повышенный интерес к тебе, то мне просто удивительно, что ты до сих 
пор не стала какой-нибудь Джейн, Элис или кем-то еще.
Энинву пожала плечами. - Ведь он не изменил свое собственное 
имя. Зачем бы ему понадобилось менять мое?
Казалось, что взгляд женщины был наполнен жалостью.
- А что такое Катлер? - спросила Энинву.
- Что это означает?
- Да.
- Катлер означает производитель ножей. Я предполагаю, что 
предки моего мужа занимались как раз этим делом. Вот, попробуй это. 
Она протянула Энинву кусочек чего-то очень душистого, пропитанного 
маслом, наполненного фруктами и восхитительного на вкус.
- Как хорошо! - сказала Энинву. Сладость была не похожа ни на 
что знакомое ей. Она даже не знала, как выразить свой восторг, кроме 
тех слов, которым Доро научил ее. - Спасибо. Как называется это?
Женщина улыбнулась, явно довольная. - Это своего рода печеьне, 
которого я никогда не делала раньше, а сегодня приготовила специально 
к приезду Доро и Исаака.
- Ты сказала.... Энинву задумалась на мгновенье. - Ты сказала, что 
предки твоего мужа производили ножи. Катлер - это его имя?
- Да. Здесь после свадьбы женщина принимает имя своего мужа. 
До замужества я была Сара Витли.
- Так имя Сара ты оставляешь для себя?
- Да.
- А можно я буду называть тебя Сара, твоим собственным именем?
Женщина чуть сдвинула глаза в ее сторону. - А я буду называть 
тебя Мгбафо? Она с ужасной неразборчивостью произнесла это слово.
- Если тебе так хочется. Но ведь только Мгбафо очень общее имя. 
Оно означает всего лишь день, в который я появилась на свет.
- Как... понедельник или вторник?
- Да. У вас их семь. У нас их всего четыре: Ико, Ойе, Афо, Нквоу. 
Людям часто дают имена по названиям дней их рожденья.
- Так значит твоя страна просто переполнена людьми с 
одинаковыми именами.
Энинву согласно кивнула. - Но многие при этом имеют и другие 
имена.
- Как я понимаю "Энинву" гораздо лучше.
- Да. Энинву улыбнулась. - Сара тоже хорошее имя. Женщина 
всегда должна иметь что-то сугубо свое.
Когда в комнату вошел Доро, Энинву заметила, как женщина 
преобразилась. Она и до этого не была печальной или угрюмой, но было 
видно, будто годы слетели с нее. Она улыбнулась и сказала лишь 
несколько слов о том, что обед готов, но в ее голосе прозвучало столько 
тепла, сколько не было за все предыдущее время, не смотря на ее более 
чем дружеское поведение. Возможно, что когда-то эта женщина была 
либо женой, либо любовницей Доро. Вероятнее всего любовницей. 
Между ним и сейчас можно было заметить какую-то нежность, хотя 
женщина была явно не молода. Интересно, где же ее муж? Как это может 
быть, что эта женщина готовит обед для какого-то мужчины, который не 
является ни ее родственником, ни даже родней со стороны мужа, 
который в это время сидит с другими перед одним из домов и покуривает 
свою трубку?
Затем появился и муж вместе с двумя взрослыми сыновьями и 
дочерью, рядом с которой была очень молоденькая застенчивая жена 
одного из сыновей. Девушка была стройной с оливкового цвета кожей, 
черноволосая, с темными глазами, и даже на взгляд Энинву, она была 
очень красива. Когда Доро очень учтиво заговорил с ней, то она 
отвечала ему, едва шевеля губами. Она старалась не смотреть на него, 
пожалуй кроме одного раза, когда он повернулся спиной. Но взгляд, 
который она устремила на него, был столь же красноречив, как и 
перемена, произошедшая с Сарой Катлер. Энинву чуть прикрыла глаза, 
задумавшись над тем, что за мужчину получила она. Ведь женщины на 
корабле никак не находили Доро столь желанным и неотразимым. Они 
были просто запуганы им. Но вот эти женщины...жившие среди его 
людей.... Может быть он был среди них подобно своеобразному петуху, 
который перепрыгивал с одной на другую? Ведь не были же все они, в 
конце концов, его родственниками или его друзьями. Скорее всего это 
были люди, которые поклялись в верности ему, или люди, которых он 
купил как рабов. В некотором смысле они представляли нечто большее, 
чем просто его собственность, чем просто его люди. Мужчины смеялись 
и разговаривали с ним, но никто из них не позволял себе того, что мог, 
например, позволить Исаак. Все проявляли заметное почтение. И если 
при этом их жены, или сестры или дочери бросали взгляды на Доро, они 
просто не замечали этого. Энинву очень сильно подозревала, что если бы 
Доро вдруг обернулся назад, даже если бы он сделал гораздо большее, 
чем просто посмотрел, они обязательно бы попытались сделать вид, что 
этого вообще не было. Или, наоборот, они были бы очень горды этим. 
Кто знает, какие странные манеры приняты у них в обращении?
Но вот теперь Доро обратил свое внимание и на Энинву. Она была 
очень смущена такой компанией: мужчины и женщины, все вместе, за 
одним столом, ели незнакомую для нее пищу и разговаривали на языке, 
который она могла использовать с очень большим трудом. Доро 
старался поддерживать с ней беседу, разговаривая о самых простых 
вещах.
- Может быть, тебе недостает батата? Здесь нет ничего похожего 
на него.
- Это неважно. Ее голос точно напоминал голос той молоденькой 
девушки: не больше, чем движение одних лишь губ. Ей было стыдно 
открывать рот перед этими чужеземцами, хотя раньше ей частенько 
приходилось разговаривать с незнакомыми людьми, и разговаривала 
легко и свободно. Нужно всегда говорить доброжелательно и уверенно, 
когда люди обращаются к тебе за лекарством или леченьем. Какое может 
быть доверие к человеку, который говорит еле произнося слова или 
опустив вниз голову?
Она решительно подняла свою голову и перестала изучать суп в 
собственной тарелке. Да, ей не доставало батата. Даже этот чужеземный 
суп не мог заставить ее забыть о горке привычного мятого батата. Но 
сейчас это не имело значения. Она оглядела стол и прежде всего 
встретилась взглядом с Сарой Катлер и одного из ее сыновей. Но в этих 
взглядах она увидела лишь дружелюбие и любопытство. Молодой 
человек, стройный, с каштановыми волосами, на вид был такого же 
возраста, что и Исаак. Мысль об Исааке заставила ее еще раз взглянуть 
вокруг.
- А где же Исаак? - спросила она у Доро? - Ведь ты говорил, что это 
место было его домом?
- Он пошел навестить друзей, - сказал Доро. - Он придет немного 
попозже.
- Он должен бы прийти сюда в первую очередь! - заметила Сара. - 
День близится к концу, а он так и не пришел домой на ужин.
- У него были причины, - сказал Доро. И больше она не 
возвращалась к этому.
А Энинву нашла другую тему для разговора. Она больше не 
переходила на шепот. Кроме того, она следила за тем, чтобы держать 
ложку точно так же, как это делали другие, и точно так же, как другие, 
есть все остальное: и хлеб, и мясо, и сладости брать очень аккуратно, 
одними пальцами. Люди, собравшиеся за эти столом, ели намного 
аккуратней, чем мужчины на корабле. Поэтому и она старалась делать 
это точно так же. Она разговорилась с молодой застенчивой девушкой, и 
узнала, что она происходила из индейского племени Могуаков. Доро 
выдал ее замуж за Блейка Катлера, поскольку они оба имели небольшие 
признаки как раз тех качеств, которые были необходимы Доро. 
Казалось, что они были довольны своим союзом. Энинву подумала о 
том, что она была бы гораздо счастливее с Доро, если бы ее люди 
находились поблизости от нее. Это было бы хорошо и для ее детей, 
которые появились бы у них, так как они знали бы что независимо от 
цвета кожи, они не будут рабами. Она была полна решимости создать им 
здесь настоящую родину, независимо от того, разрешит сделать это 
Доро, или же нет. Она хотела, чтобы они никогда не забывали, кто они 
такие.
Затем ей стало интересно, предпочтет ли эта девушка из племени 
Могуаков забыть, кто она такая, когда разговор за столом перешел на 
войну с индейцами. Белые, собравшиеся за столом, старались на перебой 
рассказать Доро о том, как в самом начале года, "Защитники Индейцев" 
и группа белых, называвших себя французами, ворвались через ворота в 
расположенный к западу от Витли городок, с труднопроизносимым 
названием Ченектади, убили там несколько человек, а остальных 
захватили. Разговор был очень долгим, насыщенный ужасающими 
подробностями, пока Доро не пообещал оставить здесь Исаака и свою 
дочь, Аннек, которая скоро должна стать очень сильной. И это, казалось, 
как-то успокоило всех. Энинву чувствовала, что она только наполовину 
поняла смысл этого разговора, происходящего между этими людьми, 
бывшими для нее по сути чужеземцами, но тем не менее, она спросила о 
том, не было ли таких нападений и на Витли.
Доро улыбнулся, и эта улыбка была не из приятных. - Дважды, и 
оба раза индейцами, - сказал он. - Случайно оба раза я был здесь. У нас с 
ними мир, после того второго нападения, которое было лет тридцать 
назад.
- Это достаточный срок, чтобы они забыли об этом, - сказала Сара. 
- Так или иначе, а это новая война. Французы и "Защитники Индейцев"! 
Она с недоверием покачала головой.
- Паписты! - пробормотал ее муж. - Сволочи!
- Мои люди могут сказать им, что здесь живут всесильные духи, - 
прошептала девушка-индианка и улыбнулась.
Доро взглянул на нее, будто неуверенный в серьезности ее слов, но 
та уже опустила голову.
Энинву тронула Доро за руку. - Вот видишь? - сказала она. - Я же 
говорила тебе, что ты дух!
Все рассмеялись, и Энинву почувствовала себя среди них более 
уютно. Она должна бы найти удобный момент, чтобы выяснить, кто 
такие Паписты и "Защитники Индейцев", и что за ссора вышла у них с 
англичанами. Но для одного дня ее впечатлений было больше чем 
достаточно. Она расслабилась и занялась едой.
Еда очень понравилась ей, она ела много и с большим 
наслаждением. После всего съеденного и выпитого, после того как все 
собрались около камина, чтобы поговорить, заняться вязаньем и 
покурить, она начала ощущать боли в желудке. К тому времени, когда 
собравшиеся расходились, ей пришлось с усилиями управлять собой, 
чтобы избежать рвоты и не унизить себя перед этими людьми. Когда же 
Доро показал ей ее комнату, где был камин и большая кровать, покрытая 
мягкой периной, она тут же разделась и легла. К этому моменту она уже 
сумела узнать, что ее организм очень плохо реагирует на единственный 
особый продукт, а именно, на очень сдобные сладости, которые ей очень 
понравились, но названия которых она не знает. Она съела их после 
огромного количества мяса, которое и так было слишком велико для ее 
желудка. Сейчас она занималась тем, что контролировала свое 
пищеварение и удаляла болезненную слабость из своего организма. 
Пища не должна быть выброшена наружу. Но усваиваться должна 
только полезная. Она медленно анализировала происходившее внутри 
себя и была так захвачена этим, что казалось, уснула. Если бы кто-то 
пытался заговорить с ней, она бы наверняка не услышала. Ее глаза были 
закрыты. Она не могла заняться этим там, при всех. Здесь же не имело 
значения, чем она занималась. Здесь присутствовал только Доро, 
сидящий за огромным деревянным столом, более красивым чем тот, 
который был у него на корабле. Он что-то писал, а она знала по опыту, 
что при этом он рисует знаки, наподобие тех, что она видела в его 
книгах. - Это очень старый язык, - сказал он однажды. - Такой старый, 
что никто из живущих не может прочесть его.
- Никто, кроме тебя, - сказала она тогда.
А он лишь кивнул и улыбнулся. - Люди, у котрых я выучился ему, 
сделали меня рабом, когда я был еще ребенком. Теперь же они все 
умерли. Их потомки забыли старую мудрость, старое письмо, старых 
богов. Помню все это только я.
Она так и не поняла, что послышалось тогда в его голосе: горечь 
или удовлетворение. Он всегда бывал очень странным, когда говорил о 
своей молодости. Энинву захотелось дотронуться до него и сказать, что 
он не мог быть одиноким, пережив так много. Но при этом он возбуждал 
в ней страх пред ним, напоминая о своей смертоносной 
исключительности. Поэтому, тогда она ничего не сказала.
Сейчас же, когда она лежала и анализировала не только то, какая 
пища привела к этому расстройству, а какая именно составляющая, 
входящая в нее, она чувствовала дополнительный уют от присутствия 
Доро. И если бы он покинул комнату в полной тишине, она все равно 
догадалась бы об этом, почувствовала бы, что потеряла его. В комнате 
стало бы холоднее.
Причиной ее болезни было именно молоко. Молоко животных! 
Эти люди готовят самую разную пищу на молоке! Она прикрыла рот 
рукой. Знал ли об этом Доро? Ну, разумеется знал. Как он мог не знать 
этого? Ведь это были его люди!
И вновь ей понадобились все ее силы, чтобы удержаться от рвоты, 
на этот раз последовавшей от неожиданного облегчения.
- Энинву?
Она решила, что это Доро стоит около длинного полога, 
закрывавшего постель, и, вполне возможно, что он уже не первый раз 
называет ее имя. Тем не менее ее удивило, что она услышала его без 
прикосновения или громкого слова. Он говорил очень тихо.
Она открыла глаза и взглянула вверх, на него. Он был прерасен, 
стоя там в озарении света от свечей, стоявших где-то сзади него. Она 
заметила, что он был без одежды, но эта деталь лишь на мгновенье 
привлекла ее сознание, так как главные ее мысли были по-прежнему 
заняты той отвратительной проделкой, которую сыграло с ней это 
животное молоко.
- Почему ты не предупредил меня?! - требовательно спросила она.
- Что? Он нахмурился, заметно смутившись. - О чем я должен был 
предупредить?
- О том, что эти люди употребляют в пищу молоко животных!
Тут он разразился смехом.
Она же отпрянула назад, будто он ударил ее. - Так значит это была 
шутка? И остальные сейчас тоже смеются, пока я не слышу?
- Энинву.... Он изо всех сил старался остановить смех. - Мне очень 
жаль, - наконец сказал он. - Я подумал о чем-то еще, но я никак не 
собирался смеяться. Но Энинву, ведь мы все ели одно и то же.
- Да, но почему часть этих блюд была приготовлена на ...
- Послушай. Я знаю привычки и обычаи, бытующие среди твоих 
людей: не пить молоко животных. Я обязательно предупредил бы тебя, 
если бы хорошенько подумал. Никто из тех, кто ел вместе с нами, не 
знал, что молоко может повредить тебе. Уверяю тебя, они и не думали 
смеяться над тобой.
Она колебалась. Он говорил очень искренне. В этом она была 
уверена. Но все таки... - Эти люди готовят пищу на молоке животных? И 
они делают так всегда?
- Всегда, - сказал Доро. - И они еще пьют молоко. Таков их 
обычай. И чтобы получать молоко, они специально держат крупный 
рогатый скот.
- Отвратительно! Энинву произнесла это с негодованием.
- Во всяком случае, не для них, - сказал Доро. - И ты ничуть не 
оскорбишь их, если скажешь им об этом.
Она взглянула на него. Казалось, что он не давал никаких 
приказаний, но у нее не было никаких сомнений, что одно все-таки 
последовало. Она не сказала ничего.
- Ты можешь стать животным, как только захочешь, - продолжил 
он. - И ты совершенно точно знаешь, в их молоке нет ничего 
дьявольского.
- Но это молоко предназначено для животных! - сказала она. - А 
сейчас я не животное! Я просто-напросто не хочу есть молоко вместе с 
животными!
Он только вздохнул. - Ты знаешь, что тебе придется измениться, 
чтобы привыкнуть к местным обычаям. Ведь не могла же ты прожить 
больше трех сотен лет без того, чтобы не привыкать к новым обычаям.
- Я не буду больше пить это молоко!
- Тебя никто и не заставляет. Только оставь в покое других и 
разреши им пить его.
Она отвернулась от него. Ей еще ни разу за столь долгую жизнь не 
приходилось жить среди людей, которые нарушали этот запрет.
- Энинву!
- Я буду подчиняться, - пробормотала она, а затем повернулась к 
нему с вызывающим выражением. - Когда у меня будет свой собственный 
дом? Мой собственный очаг, где я смогу готовить пищу?
- Когда ты научишься, как обходиться с ними. Что ты можешь 
приготовить сейчас, из тех продуктов, которых ты никогда не видела? 
Сара Катлер научит тебя всему, что тебе необходимо знать. Скажи ей, 
что от молока тебе становится плохо, и она будет учить тебя готовить 
без молока. Его голос чуть смягчился, и он присел на кровать. - Это из-за 
молока ты заболела?
- Разумеется. Даже мое тело чувствует это отвращение.
- Но из-за молока еще никогда и никому не становилось плохо.
Она молча смотрела на него.
Он просунул руку под одеяло и очень мягко погладил ее живот. Ее 
тело почти утонуло в пуховой перине. - Тебе пришлось самой лечить 
себя? - спросил он.
- Да. Но при таком количестве пищи мне понадобилось очень 
много времени, чтобы выяснить, что именно полсужило причиной.
- И ты узнала это?
- Разумеется. Как же я могу заняться леченьем, если я не знаю, 
какое нужно леченье и от чего? Я думаю, что знаю почти все болезни и 
яды, бытующие в моем народе. Теперь я должна изучить все то же и 
здесь.
- Это изучение, оно очень опасно?
- Да-а. Но только в самом начале. Но если я однажды выучила что-
то, больше опасность не повторится. Ее голос стал чуть-чуть дразнящим. 
- Нет, нет не убирай руку. Можешь прикасаться ко мне, потому что все 
уже прошло.
Он улыбнулся и напряжение, повисшее между ними, исчезло. Его 
прикосновения стали более целенаправленными.
- Вот так хорошо, - прошептала она. - Я вылечилась как раз во-
время. А теперь ложись рядом и покажи мне, почему все эти женщины 
так глазеют на тебя.
Он только тихо рассмеялся и опустился в постель.

- Мы должны поговорить этой ночью, - сказал он позже, когда они 
утомленные лежали рядом друг с другом.
- У тебя еще есть силы для разговоров, муженек? - сказала она чуть 
сонно. - А я-то думала, что ты собираешься спать и проснешься не 
раньше, чем взойдет солнце.
- Нет. - На это раз его голос был серьезен. Она положила голову 
ему на плечо, потому что знала по опыту, что засыпая, он всегда хотел 
ощущать ее рядом. Теперь она подняла голову и взглянула на него.
- Ты пришла в свой новый дом Энинву.
- Я знаю это. Ей очень не нравилась, когда он начинал говорить 
таким ровным, без малейших оттенков, голосом. Это был голос, 
которым он запугивал людей, голос, который напоминал ей, что она 
должна думать о нем иначе, чем просто о мужчине.
- Ты дома, но я вновь должен буду уехать.
- Но...
- Я должен уехать. У меня есть другие люди, которым я нужен, 
чтобы защитить от врагов, или другие, которых я должен проведать, 
чтобы они убедились, что все еще принадлежат мне. У меня есть 
отдельные люди, за которыми нужно поохотиться, чтобы снова собрать 
вместе. У меня есть женщины в трех разных городах, которые могут 
принести очень сильных детей, если я дам им нужных самцов. И многое, 
многое еще.
Она вздохнула и еще глубже зарылась в перину. Он собирается 
оставить ее здесь, среди чужеземцев. Он уже все решил. - Когда ты 
вернешься, - сказала она с покорностью в голосе, - здесь тебя будет ждать 
сын.
- Ты беременна?
- Но я могу быть прямо сейчас. Твое семя все еще живо в мне.
- Нет!
Она едва не подскочила, вздрогнув от его решимости.
- Это не то тело, от которого я хотел бы получить здесь твоих 
первых детей, - сказал он.
Она постаралась быть равнодушной и заговорила с нарочитой 
небрежностью: - Хорошо, я подожду, пока ты не сможешь...стать другим 
мужчиной.
- В этом нет необходимости. На твой счет у меня другие планы. 
Волосы на ее затылке начали медленно подниматься, становясь 
жесткими и колючими. - Какие планы?
- Я хочу, чтобы ты вышла замуж, - сказал он. - И ты должна 
сделать это в соответствии с обычаями живущих здесь людей.
- Это не имеет значения. Я буду следовать твоим обычаям.
- Да, но только эта свадьба будет не со мной.
Она уставилась на него, лишившись дара речи. Он лежал на спине 
и смотрел на большую балку, поддерживавшую потолок.
- Ты выйдешь замуж за Исаака, - сказал он. - Я хочу иметь детей от 
вас двоих. И я хочу, чтобы у тебя был муж, который даст тебе гораздо 
больше, чем будет просто навещать тебя время от времени. Живя здесь, 
ты можешь по нескольку лет не видеть меня. А я не хочу, чтобы твоя 
жизнь проходила в одиночестве.
- Исаак? - прошептала она. - Твой сын?
- Мой сын. Он прекрасный человек. Он хочет, чтобы ты была с 
ним, и я хочу того же.
- Но ведь он ребенок! Он...
- А какой мужчина не ребенок для тебя, если не считать меня? 
Исаак еще более способный мужчина, чем ты думаешь.
- Но...он твой сын! Как могу я выйти замуж за сына, когда его отец, 
мой муж, все еще жив? Это отвратительно!
- Это не будет столь отвратительно, если я прикажу сделать это.
- Ты не можешь! Это мерзость!
- Ты покинула свою деревню, Энинву, свой город, свою землю и 
своих людей. Теперь ты находишься здесь, где правила устанавливаю я. 
Здесь есть только один вид мерзости: непослушание. Ты должна 
подчиниться.
- Я не буду! Зло есть зло! Некоторые вещи меняются от места к 
месту, но только не эти. Если твои люди желают унижать себя, 
употребляя в пищу молоко животных, я могу не смотреть при этом в их 
сторону. Пусть их позор остается при них. Но сейчас ты хочешь, чтобы я 
опозорила сама себя, сделала себя еще ничтожнее, чем они. Как ты мог 
попросить меня об этом, Доро? Ведь земля перевернется под ногами! И 
весь твой урожай увянет и погибнет!
Он издал звук, выражавший недоверие. - Это глупость! А я-то 
думал, что нашел женщину, достаточно мудрую, чтобы поверить в такой 
вздор.
- Ты нашел женщину, которая не хочет пачкать себя! А что 
происходит здесь? Положи сыновей рядом с их матерью? Положи 
братьев и сестер всех вместе?
- Женщина, если я прикажу, они охотно сделают это.
Энинву отодвинулась, чтобы ни единая часть ее не касалась его. 
Он и раньше заводил разговоры об этом. О кровосмешении, о 
скрещивании ее собственных детей друг с другом, наподобие собак, 
которые пренебрегают родственными отношениями. И в каком-то 
исступлении, она постаралась как можно скорее увести его прочь со 
своей земли. Тогда она спасала своих детей, но сейчас... кто мог спасти 
ее?
- Я хочу получить детей от твоего тела и от его, - вновь повторил 
Доро. Он сделал паузу, приподнялся на локте, нависая над ней. - 
Женщина-Солнце, разве я сказал тебе что-то такое, что может повредить 
моим людям? Здесь совсем другая земля. ~Эта земля моя!~ Большинство 
людей, живущих здесь, существуют только благодаря тому, что я 
заставлял их предков жениться именно таким образом, который не 
принимают твои люди. Но однако, каждый из моих людей очень хорошо 
живет здесь. И никакой разгневанный бог не давлеет над ними. Их 
урожаи растут с каждым годом.
- И некоторые из них слышат так много чужих мыслей, что они 
перестают жить собственным умом. Время от времени некоторые из них 
вешаются.
- Нередко, твои собственные люди тоже вешаются.
- Но не из-за этих ужасных причин.
- Тем не менее, они умирают. Энинву, подчинись мне. Здесь тебя 
может ждать чудесная жизнь. И тебе не найти лучшего мужа, чем мой 
сын.
Она закрыла глаза, и попыталась не воспринимать его просьбы как 
приказания. Она старалась побороть поднимающийся внутри нее страх, 
но не могла справиться с ним. Она знала, что в тот момент, когда 
просьбы и приказания будут исчерпаны, он перейдет к угрозам.
Она убила его семя внутри собственного тела. Она разъединила 
два маленьких трубчатых сосуда, по которым поступало ее собственное 
семя. Она делала это много раз, когда ей казалось, что она подарила 
мужчине слишком много детей. Сейчас она сделал это, чтобы вообще не 
иметь детей, чтобы ее нельзя было использовать с этой целью. Когда она 
проделала это, она села и взглянула на него. - Ты лгал мне с того самого 
дня, когда мы встретились, - как можно спокойней сказала она.
Он покачал головой, которая теперь лежала на подушке. - Я не 
обманывал тебя.
- "Позволь дать тебе детей, которые будут жить", вот что говорил 
ты. "Я обещаю, что если ты пойдешь со мной, то я подарю тебе детей 
таких же как ты", вот твои слова. А теперь ты отсылаешь меня прочь, к 
другому мужчине. Ты вообще ничего не дал мне.
- Ты будешь носить моих детей, так же как и детей Исаака.
Она вскрикнула, словно от боли, и выскочила из его постели. - Дай 
мне другую комнату! - едва не прошипела она. - Я не могу лежать здесь 
рядом с тобой. Лучше я лягу на голом полу. На голой земле!
Он продолжал лежать, будто не слышал ее слов. - Спи, где тебе 
захочется, - сказал он через некоторое время.
Она уставилась на него, а все ее тело вздрагивало от приступов 
страха и гнева. - Так вот что ты хочешь сделать из меня, Доро? Свою 
собаку? А ведь ты нравился мне. Не одна жизнь прошла с тех пор, когда 
мне так нравился мужчина.
Он промолчал.
Она приблизилась к постели, взглянула на его бесстрастное лицо, 
вступаясь за собственную судьбу. Она не думала, что ей удастся упросить 
его именно сейчас, когда он уже принял решение, но ставки в этой игре 
были слишком высоки. Она должна попытаться.
- Я пришла в эту землю, чтобы стать твоей женой, - сказала она. - 
Но всегда есть много других, которые готовят для тебя и обслуживают 
тебя, чуть ли не так же, как обслуживала бы жена. И если бы здесь не 
было других, то я очень плохо справлялась бы со своей ролью на новом 
месте, о котором знаю так мало. Ты должен был знать, что со мной 
именно так и произойдет, но все таки хотел взять меня с собой, и я 
хотела быть с тобой, не смотря на то, что мне пришлось бы начинать все 
заново, как ребенку. Она вздохнула и оглядела комнату, будто в погоне 
за словами, которые могли бы дойти до него. Кругом была незнакомая 
ей обстановка: стол, кровать, громадный шкаф с выдвижными ящиками, 
какие используют в Дании для хранения одежды и белья. Еще здесь было 
несколько стульев и ковров. Все это было так же чуждо ей, как и сам 
Доро. От этого у нее только возрастало чувство беспомощности, словно 
она явилась в это странное место с единственной лишь целью, умереть. 
Она уставилась на огонь в камине, единственную знакомую для нее вещь 
в этой комнате, и тихо продолжала:
- Муж мой, а может быть это и хорошо, что ты уезжаешь. Год или 
два не такой долгий срок, особенно для нас. Мне и прежде приходилось 
подолгу оставаться одной. Когда же ты вернешься, я буду знать что и как 
мне следует делать, чтобы быть для тебя соответствующей женой. И я 
подарю тебе сильных сыновей. Она вновь взглянула в его сторону, 
заметив, что он наблюдает за ней. Не отставляй меня в сторону, прежде 
чем я не доказала тебе, какой женой я могу стать.
Он уселся на кровати, спустив ноги на пол. - Ты ничего не поняла, 
- сказал он все еще мягким голосом. Он привлек ее ближе, усаживая 
рядом с собой. - Разве я не говорил тебе, что именно я строю? На 
протяжении многих лет я собирал людей с такими малыми признаками 
потенциальной силы, что они казались самыми обычными людьми, и 
скрещивал их вновь и вновь, пока их потомки развили в себе эти скрытые 
возможности, и на свет появились такие люди, как Исаак.
- И такие, как Лейл.
- Лейл был не так уж и плох, как казался. Он очень хорошо 
управлял своими способностями. Я создал и других, такого же типа, чьи 
способности гораздо больше, а поведение намного лучше.
- Разве ты создал его? Из чего? Из кучи глины?
- Энинву!
- Исаак говорил мне, что белые верят, будто их бог создал первых 
людей из праха. Ты говоришь так, словно ты сам бог!
Он глубоко вздохнул и посмотрел на нее. В его взгляде проступала 
печаль. - То что я есть, или то что я думаю об этом, тебя не касается 
вообще. Я сказал тебе то, что ты должна делать...нет, нет, подожди. 
Выслушай меня.
Она закрыла рот, проглатывая очередные слова протеста.
- Я уже сказал, что ты не поняла, - продолжил он. - Теперь же я 
думаю, что ты намеренно не хочешь понять меня. Да неужели ты и на 
самом деле думаешь, что я могу отставить тебя лишь только потому, что 
ты негодная жена?
Она отвернулась. Нет, разумеется она не верила этому. Она лишь 
хотела удержать его от невозможных на ее взгляд поступков. Ведь он 
собирался скрещивать ее точно так же, как люди скрещивают домашний 
скот. Он так и сказал :"Мне нужны дети от твоего тела и от его". Ни одно 
ее желание не имело значения. Разве спрашивал кто-нибудь об этом 
корову или козу?
- Я даю тебе самого лучшего из своих сыновей, - сказал он. - И я 
надеюсь, что ты будешь хорошей женой для него. Я никогда бы не отдал 
тебя ему, если бы не был уверен в этом.
Она медленно покачала головой. - Нет, это ты не понимаешь меня. 
Она внимательно посмотрела на него, в его глаза, глаза обычного 
человека, на его чуть удлиненное красивое лицо. До сих пор ей удавалось 
избежать подобных стычек с ним, благодаря тому, что она шла на 
уступки. Сейчас она не могла подчиниться.
- Либо ты мой муж, - сказала она как можно спокойней, - либо у 
меня вообще нет мужа. Если мне понадобится мужчина, я найду себе его 
сама. Мой отец и все мои прежние мужья давным-давно умерли. Ты не 
принес мне никаких подарков, ты просто прогнал меня прочь. Ты 
можешь меня прогнать, но ты не сможешь указывать мне, куда я должна 
идти.
- Разумеется, могу. Его спокойный тон был под стать ее, но только 
в его голосе на этот раз звучало смирение. - Ты знаешь, Энинву, что ты 
должна подчиниться. Неужели я должен забирать твое тело и получить 
от него тех самых детей, которых хочу?
- Ты не сможешь. Внутри себя она быстро перестроила все свои 
органы, в буквальном смысле переставая быть женщиной, а для 
уверенности, и мужчиной. - Ты можешь вынуть мою душу из моего 
собственного тела, - сказала она. - Да, я думаю, ты можешь сделать это. 
Но мое тело не принесет тебе удовлетворения. Тебе придется слишком 
долго приводить в порядок все, что я проделала с ним, прежде чем ты 
научишься этому. Оно не сможет так долго прожить без меня.
Она не ошиблась насчет гнева в его голосе, когда он заговорил 
вновь. - Ты ведь знаешь, что я буду собирать твоих детей, если я не смогу 
заполучить тебя.
Она повернулась к нему спиной, обхватив плечи руками. Затем она 
с силой оопустила их. - Убей меня! - с шипеньем произнесла она. - Убей 
меня сейчас, но никогда не проси меня ни о чем подобном!
- И твоих детей? - спросил он, оставаясь неподвижным.
- Ни один мой ребенок не пойдет на такую мерзость, какую 
задумал ты, - прошептала она.
- А теперь кто из нас лжет? - спросил он. - Ведь ты знаешь, что твои 
дети не имеют твоей силы. Я получу от них все, что хочу, а затем уже их 
дети будут точно так же принадлежать мне, как и здешние люди.
Она промолчала. Разумеется, он был прав. Даже ее собственная 
сила была всего лишь бравадой, как фасад, скрывавшей весь внутренний 
ужас, охвативший ее. Это только ее гнев все еще не позволял ей опустить 
голову. И что было лучше, гнев или вызов? Он мог уничтожить самую ее 
душу, и тогда для нее уже не было бы очередной жизни. А затем он 
добрался бы и до ее детей, совращая их одного за другим. Она была 
готова разрыдаться.
- Ты должна успокоиться, - сказал он. - Жизнь будет богатой и 
счастливой для тебя. Ты будешь удивлена, как легко тебе удастся 
присоединиться к этим людям.
- Я не выйду за твоего сына, Доро! И неважно, чем ты будешь 
грозить мне и что будешь обещать. Я не выйду за него!
Он вздохнул, накинул на себя оджеду и направился к двери. - 
Оставайся здесь, - сказал он. - Оденься и жди.
- Ждать чего! - с горечью выкрикнула она.
- Исаака, - ответил он.
А когда она повернулась к нему лицом и уже открыла рот, чтобы в 
очередной раз проклясть их обоих, он подошел к ней и изо всех сил 
ударил по лицу.
Был какой-то миг, когда удар еще повис в воздухе, за который она 
еще могла бы схватить его руку и переломить ее как сухую ветку. Был 
миг, за который она могла разорвать его глотку.
Но она приняла удар, прогнулась под ним, но так и не издала ни 
звука. Давно у нее не было такого желания убить человека.
- Я вижу, ты знаешь, что значит успокоиться, - сказал он. - И мне 
кажется, ты не очень-то торопишься умереть, как говоришь об этом. 
Прекрасно. Мой сын просил меня дать ему возможность поговорить с 
тобой, если ты откажешься подчиниться. Подожди его здесь.
- Что такое он может сказать мне, чего еще не сказал ты? - резко 
спросила она. Доро задержался у двери, чтобы с презрением взглянуть на 
нее. Его удар обладал намного меньшей силой, чем этот взгляд.
Когда дверь закрылась за ним, она подошла к постели и уселась на 
нее, уставившись в огонь невидящими глазами. Когда Исаак постучал в 
дверь, ее лицо было мокрым от слез, о которых она просто забыла.

Она велела ему подождать, пока она одевалась и вытирала лицо. 
Затем, охваченная тяжелой безнадежной усталостью, она открыла дверь 
и впустила его.
Он чувствовал себя таким же исступленным, как и она. Рыжие 
волосы спускались на покрасневшие глаза. Кожа, совсем недавно 
бронзовая от загара, теперь выглядела совсем бледной, какой Энинву 
никогда не помнила ее. Он казался не просто уставшим, но и больным.
Он молча стоял, уставившись на нее, и вызывая тем самым ее 
желанье подойти к нему, как в свое время к Окойе, и попытаться 
успокоить его. Но вместо этого, она села на один из стульев, так что он 
уже не мог сесть достаточно близко от нее.
Он с готовностью сел напротив нее, на другой стул. - Он угрожал 
тебе? - последовал тихо прозвучавший вопрос.
- Разумеется. Это он умеет делать лучше всего.
- И обещал тебе райскую жизнь, если ты подчинишься?
-.....да.
- Он сдержит свое слово, так или иначе.
- Я уже видела, как он держит свое слово.
Наступила затянувшаяся неприятная пауза. Наконец, Исаак 
прошептал: - Не позволяй ему сделать это, Энинву. Не выбрасывай свою 
жизнь!
- Неужели ты думаешь, что я сгораю от желания умереть? - сказала 
она. - Моя жизнь была долгой исчастливой. Она могла бы быть еще 
длиннее и лучше. Мир гораздо просторнее, чем я думала. На свете есть 
еще так много всего, что я хотела бы увидеть и узнать. Но я не хочу 
становиться его собакой! Пусть занимается этой мерзостью с другими 
людьми!
- Например, с твоими детьми?
- Ты тоже угрожаешь мне, Исаак?
- Нет! - воскликнул он. - И ты это очень хорошо знаешь, Энинву.
Она отвернулась от него. Хоть бы он ушел. Ей не хотелось 
говорить ничего, что могло причинить ему вред. Он заговорил сам, 
очень тихо:
- Когда он сказал мне, что я могу жениться на тебе я был удивлен и 
немного испуган. Ты была замужем много раз, а я еще не был женат ни 
разу. Я знаю, что Окойя - твой внук, самый младший из всех, а он почти 
такого же возраста, как и я. Я не вижу, как я могу сравняться с твоим 
жизненным опытом. Но я хочу попытаться! Ты даже не представляешь 
себе, как я хочу попытаться.
- А если ты будешь использован всего лишь как производитель, 
Исаак? Это не имеет для тебя значения?
- А разве ты не знаешь, что я хотел тебя еще очень давно, гораздо 
раньше, чем он решил, что мы должны пожениться?
- Я знаю это. На этот раз она взглянула на него. - Но то что плохо, 
то плохо! Оно все равно остается плохим!
- Но здесь совсем другое. Это... Он пожал плечами. - Окружающие 
люди всегда с трудом понимают нас. Здесь очень мало запретов. 
Большинство из нас не верит ни в бога, ни в духа, ни в дьявола, которые 
могут либо вызывать удовлетворение, либо вселять страх. У нас есть 
Доро, и этого достаточно. Он говорит нам, что следует делать, и не 
имеет никакого значения, что этого не делают другие, потому что иначе 
мы пропадем, и не важно, что посторонние подумают о нас.
Он поднялся и, сделав несколько шагов, встал около камина. 
Казалось, что слабый огонь успокаивал его. - Поступки Доро мне не 
кажутся чересчур странными, - сказал он. - Всю свою жизнь я был 
свидетелем их. Мне частенько приходилось иметь общих с ним женщин. 
Первая из них... Он чуть помедлил, неуверенно взглянул на нее, будто 
стараясь оценить, насколько она готова воспринимать подобный 
разговор, и не будет ли она оскорблена этим. Она была почти 
равнодушна. Решение уже созрело в ее голове, и никакие не могли 
изменить его.
- Моя первая женщина, - продолжил он, - была из тех, что он сам 
посылал ко мне. Все здешние женщины очень рады его вниманию. Но 
это не значит, что они тут же побегут ко мне, только из-за того, что он 
так меня любит.
- Так и отправляйся к ним, - спокойно заметила Энинву.
- Я бы пошел, - сказал он, поддерживая ее интонации. - Но я не 
хочу этого. Я предпочитаю остаться с тобой и так провести остаток 
своей жизни.
Ей хотелось выбежать из комнаты. - Оставь меня одну, Исаак!
Он лишь медленно покачал головой. - Если сегодня ночью я выйду 
из этой комнаты, то эта ночь будет последней для тебя. Не проси меня 
ускорить твою смерть.
Она промолчала.
- Между прочим, я хочу чтобы ты хорошенько подумала этой 
ночью. Он слегка нахмурился, глядя на нее. - Как ты можешь вот так 
жертвовать своими детьми?
- Каких детей ты имеешь в виду, Исаак? Тех, которые у меня уже 
есть, или тех, которых он предлагает мне завести от тебя и от него?
Он прикрыл глаза. - Ах, ты!
- Я не могу убить его, или даже понять, что значит убить его. Мне 
пришлось ударить его, когда он носил другое тело, и он показался мне не 
больше, чем обычным мужчиной.
- Тебе никогда не удастся даже дотронуться до него, - сказал 
Исаак. - Лейл попытался, и однажды чуть не сделал это. Он достиг, с 
помощью своих талантов, воможности изменить мысли Доро, но едва не 
умер при этом. Я даже думаю, что он наверняка погиб бы, если бы Доро 
не сдерживал себя от этого убийства. Доро носит человеческую плоть, но 
сам по себе он не имеет с ней ничего общего. Он не плоть, он даже не дух, 
так он сам говорит про себя.
- Я не могу понять этого, - сказала она. - Но сейчас это не так 
важно. Я не могу уберечь от него своих детей. Я не могу уберечь себя. Но 
я не дам ему других людей, чтобы он выстроил в ряд смертников.
Тогда он отвернулся от огня, вернулся к своему стулу и подвинул 
его ближе к ней. - Ты сможешь спасти целые, еще не родившиеся 
поколения, Энинву, если захочешь. Ты сможешь счастливо жить и 
сможешь остановить его от мнгих новых убийств.
- Но как же я могу остановить его? - с недоверием спросила она. - 
Разве можно остановить леопарда делать то, для чего он рожден?
- Но он не леопард! Он не относится к разряду безумных 
животных!
Она не могла заставить себя не слышать гнева в его голосе. Она 
вздохнула. - Ведь он твой отец.
- Он Бог, - пробормотал Исаак. - Как только я могу сделать так, 
чтобы ты поняла... Я не обижаюсь за оскорбление моего отца, Энинву, я 
только хочу сказать, что поступая подобным, только ему свойственным 
образом, он, тем не менее, может иметь оправдание собственному 
существованию. Он ничем не может помочь тому, что делает. Когда ему 
нужно новое тело, он вынужден забирать его, независимо от того, хочет 
он этого или нет. И большую часть времени он производит такую 
трансформацию не потому, что хочет, а потому что должен. Есть 
несколько человек, четыре или пять, которые могут достаточно сильно 
влиять на него, так что временами им удается удержать его от убийства, 
спасая тем самым несколько его жертв. Одним из таких людей являюсь я. 
Ты можешь стать следующим.
- Ты можешь только приостановить его, - сказала она, и в ее голосе 
послышалась усталость. - Ты .... - она рылась в памяти, подыскивая 
нужные слова, -...ты можешь только задержать его.
- Я имею в виду то, что я сказал! Есть люди, к которым он 
прислушивается, люди, которых он ценит, не за их ценность как 
производителей или как слуг. Это люди, которые могут дать ему...хоть 
немного простого дружеского общения, в котором он так нуждается. 
Они находятся среди тех нескольких людей во всем мире, которых он все 
еще любит, или по крайней мере заботится о них. Хотя я и не думаю, что 
его чувства почти такие же, по сравнению с тем, что чувствуют 
остальные из нас, когда мы любим или ненавидим или завидуем. Я 
боюсь, что наступит время, когда он вообще перестанет что-либо 
чувствовать. Если это произойдет...то не будет предела тем несчастьям, 
которые он может принести. Я успокаиваю себя только тем, что я не 
доживу до тех пор, чтобы видеть это своими глазами. Хотя ты, можешь 
дожить, дожить, чтобы увидеть, или дожить, чтобы предотвратить это. 
Ты можешь оставаться рядом с ним, поддерживая в нем остатки 
человечности, которые проступают в нем сейчас. Я же буду стареть, и я 
умру, как все остальные, но ты не должна умереть, во всяком случае, у 
тебя нет такой необходимости. Ты - настоящее сокровище для него. И я 
не думаю, что он на самом деле понимает это.
- Он знает.
- Он знает, разумеется, но он ... к сожалению, не чувствует этого. 
Это все еще не стало реальностью для него. Разве ты не видишь? Он 
прожил больше тридцати семи веков. Когда Христос, являющийся 
Сыном Божиим, для белого большинства в этой колонии, появился на 
свет, Доро был уже невероятно старый. Все, что окружало его, было для 
него лишь временным: жены, дети, друзья, даже племена и нации, боги и 
дьяволы. Все умирали, кроме него. И может быть, кроме тебя, Женщина-
Солнце, может быть. Так дай ему, если ты не сможешь переделать его, 
дай ему почувствовать это. Докажи это ему, даже если некоторое время 
тебе придется делать не совсем приятные для тебя вещи. Доберись до 
него! Заставь его увидеть, что теперь он не один остается на свете!
Установилась затянувшаяся тишина. Только сдвинулось палено в 
камине, затем вспыхнуло и затрещало, когда начало гореть новое дерево. 
Энинву прикрыла лицо ладонями и медленно покачивала головой. - 
Хотелось бы, чтобы ты был лжецом, - прошептала она. - Я испугана, 
раздражена чувствую полную безнадежность, а ты, тем не менее, 
возлагаешь на меня эту ответственность.
Исаак промолчал.
- Так что же запрещено здесь, Исаак? Что здесь является самым 
страшным преступлением?
- Убийство, - сказал Исаак. - Временами воровство и некоторые 
другие вещи. И, разумеется, это пренебрежение к Доро.
- А если человек убьет кого-то, а Доро скажет, что он не должен 
быть наказан, то что бывает в таких случаях?
Исаак нахмурился. - Если человек должен быть оставлен в живых, 
то обычно Доро забирает его. Он отсылает его из колонии, но никогда не 
просит нас оставить его именно здесь.
- А когда человек становится больше не нужен ему, то он умирает?
- Да.
Энинву глубоко вздохнула. - Возможно, что ты хочешь соблюсти 
некоторые приличия, а может быть ему еще не удалось сделать из тебя 
животное.
- Подчинись сейчас, Энинву, а позднее ты сможешь удержать его 
от превращения всех нас в скотов.
~Подчинись сейчас~. Эти слова вызвали нехороший привкус у нее 
во рту, но она взглянула на осунувшееся лицо Исаака, на его 
неприкрытое страданье и страх за то, что она так спокойно вела себя. 
Она заговорила как можно мягче: - Когда я слышу, как ты говоришь о 
нем, мне кажется, что ты любишь его больше, чем он тебя.
- А разве в этом дело?
- Да, дело не в этом. Ты именно тот человек, для которого это не 
имеет значения. Мне казалось, что он может быть хорошим мужем. На 
корабле я беспокоилась о том, что не смогу стать именно такой женой, 
какая нужна ему. Мне хотелось угодить ему. Сейчас же я думаю только о 
том, что он никогда не отпустил бы меня.
- Никогда? - повторил Исаак с мягкой иронией. - Это слишком 
большой срок, даже для него и для тебя.
Она отвернулась. В другой раз она была бы удивлена, услышав как 
Исак советует набраться терпения. Он был не очень-то терпеливый 
молодой человек. И сейчас, спасая ее, он был готов впасть в отчаяние.
- Ты получишь свободу, Энинву, - сказал он. - Но прежде всего, 
тебе будет необходимо добраться до него. Он, подобно черепахе, 
заползает в свой панцирь, который год от года становится все толще. 
Тебе понадобится много времени, чтобы проникнуть внутрь человека, но 
оно у тебя есть, и есть человек, до которого тебе следует добраться. Ведь 
он родился на свет таким же, как и мы. Он слишком извращен, потому 
что не может умереть. Но все еще человек. Исаак остановился, чтобы 
перевести дух. - Не спеши, Энинву. Разбей оболочку и войди внутрь. Он 
окажется как раз тем, что нужно тебе, так же как я думаю, ты, то самое в 
чем так нуждается он.
Она покачала головой. Теперь она знала, что чувствуют рабы, 
когда лежат закованные в цепи на скамье, а раскаленное железо 
работорговца впивается в их тело. Из-за собственной гордости она 
отрицала тот факт, что фактически была рабом. Дальше она не сможет 
отрицать это. Клеймо, поставленное Доро, отметило ее с того самого 
дня, когда они встретились. Она могла освободиться от него только за 
счет смерти и предательства собственных детей, оставив его в этом мире 
превращаться в худшее из животных. Многое из того, о чем говорил 
Исаак, теперь казалось ей правдой. А может быть, это была ее трусость и 
страх перед тем ужасным способом, которым Доро пользовался для 
убийства, и что так придавало вес его словам? Откуда ей было знать? 
Чтобы она не сделала, все оборачивалось злом.
Исаак встал, подошел к ней, взял за руки и попытался потянуть 
вверх, чтобы она встала на ноги. - Я не знаю, каким мужем я могу быть 
для....для кого-то подобного тебе, - сказал он. - Но если желание сделать 
приятное тебе будет выше всего...
Почти не сопротивляясь, с полной безнадежностью, она позволила 
ему приблизить ее к себе. Если бы она была обычной женщиной, он мог 
бы задушить ее в объятиях. Спустя некоторое время она сказала: - Если 
бы Доро сделал это по-другому, Исаак, если бы он сказал мне, когда мы 
встретились, что он ищет жену для своего сына, а не для себя самого, я не 
стала бы срамить тебя отказом.
- Но мне ни сколько не стыдно, - прошептал он. - Просто чем 
дольше ты не позволишь ему убить тебя, тем....
- Если бы у меня было мужество, как у твоей матери, я бы убила 
себя.
Он с тревогой посмотрел на нее.
- Нет, я буду жить, - успокоившись, сказала она. - У меня нет 
мужества. Я никогда раньше не думала о том, что буду столь 
малодушной, но признаюсь, что это так. Жизнь стала для меня очень 
дорогой привычкой.
- Твое малодушие ничуть не больше, чем у любого из нас, - сказал 
он.
- Все остальные, по крайней мере, не делают никакого зла на твоих 
глазах.
- Энинву....
- Нет. Она склонила к нему свою голову. - Я решилась. Я больше 
не буду произносить громкие, но лживые слова, даже самой себе. Она 
взглянула на его молодое, на его детское лицо. - Мы поженимся. Ты 
хороший человек, Исаак. Я плохая жена для тебя, но, возможно, так или 
иначе, в этом месте, среди этих людей, это не будет иметь большого 
значения.
Он поднял ее своими сильными руками и понес на большую 
мягкую постель, чтобы зачать детей, которые должны будут продлить ее 
рабство.

Книга 2. Дети Лота.

1741

7.

В очередной раз Доро появился в Витли, когда решил проведать 
одну из своих дочерей. Его не оставляло чувство нависшей беды, и как 
обычно, он позволил этому чувству управлять его поступками.
Уже по дороге от причала, приблизжаясь к городу, он смог 
расслышать громкий спор, который был в самом разгаре: спорили о том, 
что чья-то корова помяла чужой огород. Доро медленно приблизился к 
спорщикам, разглядывая их. Они стояли перед Исааком, который сидел 
на лавке перед домом, который он и Энинву построили почти пятьдесят 
лет назад. Исаак, стройный и моложавый, не смотря на свой возраст и 
густую шапку седых волос, официально не имел никаких прав улаживать 
подобные споры. Он был фермером, торговцем, но никогда не служил в 
городском совете. Но даже в его молодые годы люди шли к нему со 
своими недоразумениями. Он был одним из самых любимых детей Доро. 
И это делало его и сильным и влиятельным. А кроме того, его честность 
и справедливость были известны всей округе. Люди любили его, но 
совсем иначе, чем Доро. Они могли почитать Доро как бога, они могли 
выражать ему и свою любовь, и свой страх, и свое уважение, но 
большинство находило его достаточно страшным для искренней любви. 
Одной из причин, послужившей приходу Доро именно к Исааку, старому 
и мало на что способному, было то, что Исаак был не только сыном, но 
еще и другом. Исаак был одним из тех немногих людей, которые 
принимали Доро без страха и фальши. К тому же Исаак был очень стар и 
должен был скоро умереть. Они все так быстро умирали...
Когда Доро приблизился к дому, то он некоторое время 
продолжал сгорбившись сидеть на своей черной кобыле, очень красивой 
лошади, которая появилась у него вместе с его последним менее 
красивым телом. Двое спорщиков уже успокоились к этому моменту. 
Исаак обладал талантом успокаивать безрассудных людей. Иной человек 
мог говорить и делать то же самое, что и Исаак, но получить в 
результате одни неприятности. Но Исаака слушались все.
- Пелхем, - говорил Исаак старшему из спорящих, огромному 
широкому в кости фермеру, которого Доро помнил как чистопородного 
производителя. - Пелхем, если тебе нужна помощь, чтобы починить эту 
изгородь, я пришлю одного из своих сыновей.
- Мой сын сам справится с этим, - отвечал тот. - Что касается 
работы с деревом, для него не составляет труда.
У сына Пелхема, как припомнил Доро, хватало ума только лишь 
на то, чтобы не мочиться под себя. Он был крупный и сильный мужчина 
с разумом ребенка, к счастью, ребенка очень робкого и мягкого. Доро 
был очень обрадован, услышав, что тот может что-то делать.
Исаак перевел взгляд, тут же заметил попавшегося ему на глаза 
очень заметного незнакомца, и безошибочно понял, кто стоял перед ним. 
Не имея даже намека на таланты его брата Лейла, Исаак неизменно 
узнавал Доро. - Ну вот, - сказал он, - как раз настало время вернуться к 
нам. Затем он повернулся в сторону дома и крикнул: - Питер, иди сюда.
Он проворно встал и взял поводья лошади, протягивая их своему 
сыну Питеру, который спешил к ним от ворот.
- В один прекрасный день я наконец-то соберусь спросить тебя, как 
тебе всякий раз удается узнавать меня, - сказал Доро.- Ведь не может 
быть ничего такого, что ты мог бы разглядеть.
Исаак рассмеялся. - Я сказал бы тебе, если бы сам мог понять. Ты 
это ты, вот и все.
Теперь, когда Доро заговорил, Пелхем и другой человек узнали его 
и заговорили наперебой, бормоча слова приветствия. Доро протянул 
руку. - Я приехал навестить своих детей, - сказал он.
Привествия постепенно стихли. Оба человека пожали его руку, 
пожелали ему доброго вечера и заспешили разнести новость о его 
возвращении. Обменявшись с ними всего лишь несколькими словами, он 
сообщил, что визит его неофициальный. Он явился не за тем, чтобы 
забрать новое тело, и, следовательно, не будет устраивать суд для 
разбора крупных жалоб, не будет делать никаких финансовых или иных 
предложений, как это годами было заведено в Витли и в ряде других его 
поселений. На этот раз его визит, это визит обычного человека, который 
приехал навестить своих детей, которых у него было здесь сорок два, 
возрастом от младенца до Исаака. Для него это была большая редкость, 
приехать в город без всяких других целей, кроме как увидеть их, и когда 
такое случалось, все остальные оставляли его в покое. А если у кого-то и 
возникало срочное и неотложное дело, то они предпочитали действовать 
через его детей.
- Входи, - сказал Исаак. - Выпей пива, поешь. Голос его не был 
похож на старческий, обычно высокий и скрипучий. Его голос стал более 
глубоким и мягким, что способствовало его авторитету. Но все, что 
Доро мог слышать в нем в эту минуту, была лишь неподдельная радость.
- Нет, есть я не хочу, - сказал Доро. - А где Энинву?
- Возится с ребенком Слоун. Миссис Слоун так запустила болезнь, 
что довела ребенка чуть ли не до смерти, прежде чем попросила помощи. 
Энинву говорит, что это пневмония. Исаак наполнил две высоких 
кружки пивом.
- Но все обойдется?
- Энинву тоже так считает, хотя она была готова задушить этих 
Слоунов. Ведь они достаточно долго живут здесь, чтобы понять, что 
вместо того, чтобы заставлять так страдать ребенка, им следовало 
обратиться буквально в соседнюю дверь. Исаак помолчал. - А они, 
видите ли, испугались ее черной кожи и ее силы. Они полагают, что она 
колдунья, а ее лекарства содержат как минимум, яд.
Доро нахмурился, сделал глоток. Эти Слоуны были одни из самых 
недавних завезенных им сюда предстатвителей дикого племени. Они 
встретились друг с другом незадолго перед тем, как Доро нашел их. Это 
были очень опасные, с неустойчивой психикой люди, болезненно 
восприимчивые почти ко всему, и которые могли улавливать мысли 
окружающих с импульсивно меняющейся чувствительностью, 
напоминающей взрывы. Когда один из них получал такой взрыв, 
вызванный болью, гневом, страхом или другим эмоциональным 
состоянием любой интенсивности, то он немедленно передавался 
другому, и таким образом, оба страдали. Этого нельзя было 
предусмотреть заранее и тем более пытаться управлять этим. Это 
происходило как неотвратимость. Тщетны были все попытки Слоунов 
остановить это. Вот почему Доро и перевез их в Витли. Для дикого 
племени, они были изумительным материалом для выведения новой 
породы. Он подозревал, что тем или иным путем, но произошла эта пара 
от его людей. Несомненно, они в значительной степени походили на его 
людей, чтобы считать их удачной добычей. И как только они произведут 
на свет еще нескольких детей, Доро намеревался забрать их обоих. Это 
можно было бы расценить как добрый поступок.
Но до этих пор они должны были оставаться в этой роли ужасных 
родителей, пренебрегая своими детьми и буквально истязая их, но не в 
силу собственной жестокости, а от собственного чрезмерного страдания, 
которое не позволяло им видеть детскую боль. В действительности, они 
возможно и замечали, что эта боль была небольшой добавкой к их 
собственной. Пэтому временами люди такого типа убивали собственных 
детей. Доро не хотел верить, что Слоуны бли опасны именно в этом 
отношении. Но теперь его уверенность поубавилась.
- Исаак...?
Исаак взглянул на него, понимая недосказанный вопрос. - Я 
думаю, что ты предполагаешь оставить родителей в живых на некоторое 
время.
- Да.
- В таком случаедля ребенку следует подобрать более спокойный 
дом, а так же для каждого следующего, который появится у них. Энинву 
говорит, что они не должны больше иметь детей.
- Что, разумеется, означает, что они могут иметь их столько, 
сколько смогут.
- С твоей точки зрения, да. Очень полезные люди. Я уже начал 
вести с ними разговоры о том, чтобы они отдали ребенка.
- Очень хорошо. И как?
- Их беспокоит только то, что подумают люди. У меня создалось 
впечатление, что они готовы избавиться от ребенка, если бы не это и еще 
кое-что.
- Что именно?
Исаак отвел взгляд в сторону. - Они беспокоятся о том, кто будет 
заботиться о них в старости. Я сказал им, что ты поговоришь с ними об 
этом.
Доро слабо улыбнулся. Исаак отказался лгать людям, которых 
Доро выбрал в качестве жертвы. Чаще всего он вообще отказывался 
говрить с ними. Иногда эти люди догадывались о своей участи и 
убегали. В таких случаях Доро получал большое удовольствие от охоты 
на них. Ленн Слоун, подумал Доро, может устроить очень неплохую 
игру. Этот человек был осторожен, как животное.
- Энинву сказала бы, что сейчас у тебя лицо леопарда, - заметил 
Исаак.
Доро лишь пожал плечами. Он знал, что сказала бы Энинву, и что 
она подумала бы, сравнивая его то с одним, то с другим животным. 
Когда-то она говорила подобные вещи от страха или гнева. Теперь же 
она говорит их от жестокой ненависти. Она сделалась самым 
ближайшим его врагом. Она покорилась. Она стала воспитанной. Но она 
затаила злобу, какой Доро еще ни разу в жизни не встречал. Она была 
жива благодаря Исааку. У Доро не было никаких сомнений на тот счет, 
что если бы он предложил ей другого из своих сыновей, она отказалась 
бы и умерла. Он спрашивал ее, что сказал ей Исаак, и отчего она 
переменила свое решение, и когда она отказалась сказать ему, он спросил 
об этом Исаака. К его удивлению, Исаак тоже отказался говорить с ним. 
Когда сын отказывал ему в просьбе, то это очень редко раздражало 
Доро, но на этот раз....
- Ты отдал ее мне, - сказал Исаак, - и теперь мы сами будем решать 
свои дела. Выражение его лица и голос, которым он говорил это, 
подсказывали Доро, что он не скажет больше ничего. Доро уехал из 
Витли на следующий же день, уверенный в том, что Исаак позаботится 
обо всем остальном: женится, построит себе дом, научит жену обычаям и 
укладу жизни в колонии, найдет себе работу и начнет растить детей. Уже 
в двадцать пять лет Исаак был очень способным. И Доро не видел для 
себя необходимости оставаться подле них. Он был поражен глубиной 
собственного гнева. Обычно, люди должны были заплатить смертью за 
свои ошибки. Ему понадобилось время, чтобы вспомнить, когда в 
последний раз он чувствовал самый настоящий гнев, и тем не менее, 
оставлял в живых тех, кто были его причиной. Но вот теперь, его сын и 
эта наскучившая ему маленькая лесная дикарка, которая к счастью, 
оказалась самым лучшим диким семенем, которое он когда либо 
находил, остались в живых. Но Энинву не могла простить. Если она еще 
как-то могла научиться любить своего мужа, то она не могла расстаться 
с ненавистью к его отцу. И сейчас, и тогда Доро пытался сломить ее 
внешне вполне пристойную враждебность, вновь подчинить эту 
женщину себе, сделать ее такой, какой она была, когда он оторвал ее от 
соплеменников. Он не привык к тому, что люди сопротивлялись ему, не 
был готов к тому, чтобы сталкиваться с их ненавистью. Эта женщина 
была загадкой, которую он не мог решить: почему сейчас, после того, 
как она родила ему восьмерых детей, и пятерых детей Исааку, она все 
еще оставалась в живых. Она должна прийти к нему вновь, оставив 
прежнее равнодушие. Она должна сделать себя молодой без всяких 
напоминаний об этом, и прийти к нему. А затем, еще раз 
удовлетворившись ею, он убьет ее.
Он даже облизнул свои губы, раздумывая над этим, а Исаак 
кашлянул. Доро взглянул на своего сына с прежней любовью и слегка 
подправил свои мысли. Энинву будет жить до тех пор, пока не умрет 
Исаак. Она поддерживала его здоровье, возможно, сумела и продлить 
его жизнь. Разумеется, она делала это ради себя. Исаак завоевал ее много 
лет назад, как он завоевывал всякого, и она не хотела терять его скорее, 
чем была вынуждена. Но ее причины не играли здесь существенной роли. 
Ненамеренно, она оказывала тем самым услугу Доро. Он не хотел терять 
Исаака раньше того времени, чем это случиться. Он вновь вернулся к 
разговору, чтобы освободиться от мыслей о смерти собственного сына.
- Я был в городе по своим делам, - сказал он. - Затем, где-то 
неделю назад, когда я предполагал отплыть в Англию, обнаружил, что 
все время думаю о Нвеке. Это была самая младшая дочь Энинву. Доро 
считал ее так же и своей дочерью, но Энинву отрицала это. Доро уже 
износил тело, от которого и была зачата эта девочка, но он еще не носил 
его в период зачатия. Он получил его его только потом.
- У Нвеке все хорошо, - сказал Исаак. - Кажется, так хорошо, как 
это только может быть. Ее переходный возраст приближается, и у нее 
будут плохие времена, но я думаю, что Энинву сможет помочь ей в этом.
- Ты не заметил, у нее не было никаких неприятностй в последнее 
время?
Исаак на минуту задумался. - Нет, ничего не могу припомнить. Я 
видел ее не особенно часто в последние дни. Она помогает с шитьем 
своей подруге, Ван Несс, ты знаешь ее, та, которая собирается замуж.
Доро кивнул.
- А я помогал строить дом для детского приюта. Мне так и 
кажется, что ты будешь говорить, будто я один и построил весь дом. Но 
я ведь должен использовать то, что я получил раньше и все еще имею 
сейчас, и не важно что Энинву велит мне не утомляться. Напротив, я еще 
могу оторвать себя почти на фут от земли и перемещать предметы. Мои 
способности, как кажется, не слабеют с возрастом.
- Я это заметил. Они все еще приносят тебе радость?
- Ты даже не можешь себе представить, какую, - сказал Исаак и 
улыбнулся. Он взглянул в сторону, припоминая приятные ощущения от 
тех лет, когда он был молодым. - А ты знаешь, мы все еще летаем иногда, 
Энинву и я? Видел бы ты какой она становится птицей. Она сама 
придумала облик для нее. Ты никогда не видел такого красочного 
оперенья.
- Я боюсь, что могу увидеть твой труп, если ты будешь продолжать 
заниматься подобными вещами. Оружие медленно, но улучшается. 
Полеты становятся дурацким риском.
- Это мое всегдашнее занятие, - очень спокойно сказал Исаак. - И 
ты прекрасно это знаешь, чтобы просить меня отказаться от него 
полностью.
Доро только вздохнул. - Думаю, что да.
- Энинву, Энинву всегда находится рядом со мной. И она всегда 
летит чуть ниже.
Энинву, защитница, с горечью подумал Доро. И это удивило его. 
Энинву защищала любого, кто в этом нуждался. Доро стало интересно, 
что бы стала делать Энинву, если бы он сказал, что нуждается в ней. 
Рассмеялась? Очень вероятно. И была бы, разумеется, права. С годами 
ему стало точно так же трудно лгать ей, как и ей лгать ему. И 
единственная причина, по которой она все еще так и не знала о колонии 
ее африканских потомков, которую он устроил в Южной Каролине, 
заключалась лишь в том, что у нее не было повода спросить его об этом. 
Этого не знал даже Исаак. - Это беспокоит тебя? - спросил он Исаака. - Я 
имею в виду чувствовать все время вот такую ее защиту?
- Сначала, да, - ответил Исаак. - Ведь я должен был бы обогнать ее. 
Если захочу, я могу летать быстрее всякой птицы. Я мог бы оставлять ее 
далеко сзади и не обращать на нее никакого внимания. Но она 
постоянно оказывается впереди, все время старается догнать меня, 
пытаясь своими крыльями помешать мне уйти вперед. Она никогда не 
откажется от этого занятия. С некоторых пор я уже начал привыкать к 
тому, что она всегда находится на этом месте. А сейчас, пожалуй, я бы 
больше был обеспокоен тем, если бы не увидел ее на привычном месте 
рядом с собой.
- И ее ни разу не подстрелили?
Исаак заколебался. - Вот для этого, как мне кажется, она и 
придумала себе такие яркие цвета, - сказал он наконец. - Чтобы отвлечь 
внимание от меня. Да, пару раз ее подстрелили. Она падая, пролетела 
еще несколько ярдов, и только потом шлепнулась на землю, чтобы дать 
мне время убраться. Затем она залечила свою рану и догнала меня.
Доро поднял глаза и взглянул на портрет Энинву, висевший на 
стене против высокого камина. Дом был построен частично в 
английском, частично в датском, а частично в африканском стиле. 
Энинву делала глиняные горшки, отдаленно напоминавшие те, которые 
она когда-то продавала на базаре у себя дома, и красивые прочные 
корзины. Многие покупали их у нее и расставляли вокруг своих домов, 
так же как делала это она. Ее работа была декоративной и одновременно 
полезной, и здесь, в ее доме с датским камином и шкафами, английскими 
скамьями и похожими на трон стульями с высокими спинками, эта 
работа пробуждала воспоминания о земле, которую она уже не увидит 
вновь. Энинву никогда не посыпала пол песком, как это делали датские 
женщины. Грязь должна всегда выбрасываться вон, как презрительно 
заявляла она, а не рассыпаться по полу. У нее было гораздо больше 
гордости за собственный дом, чем у большинства англичанок, и этот 
факт был известен Доро, но датчанки только покачивали головами да 
сплетничали о ее "неряшливости" в хозяйстве, притворяясь, что им жаль 
Исаака. На самом деле, при тех условиях жизни в Витли, почти каждая 
женщина была готова жалеть Исаака, так что при желании он мог 
разбрасывать свои драгоценные семена где угодно. Только Доро очень 
строго относился к вниманию женщин, и только Доро имел 
преимущество перед другими. Но при этом Доро нисколько не заботился 
об обманутых мужья или женах.
Портрет, изображавший Энинву, являл собой нечто удивительное. 
Несомненно, что художник датчанин был захвачен ее красотой. Он одел 
ее в сверкающую голубизной одежду, которая прекрасно гармонировала 
с ее темной кожей, как всегда бывает с голубым цветом. Даже ее волосы 
были скрыты под волнами голубизны. На руках она держала ребенка, 
первого сына Исаака. Ребенок, всего нескольких месяцев отроду, 
частично был также завернут в голубое. Он глядел с картины на 
окружающих большеглазый и красивый, как и должен выглядеть всякий 
ребенок. Неужели Энинву совершенно сознательно могла зачать только 
красивых детей? Каждый из них был прекрасен, даже не смотря на то, 
что у некоторых из них отцом был Доро, носивший в тот момент 
отвратительного облика тела.
Фактически это был портрет черной мадонны с младенцем, 
который был совершенным благодаря еще и слишком чистым и по 
детски невинным глазам Энинву. Иностранцы были очень растроганы, 
чтобы комментировать какое-то сходство. Некоторые давали высокие 
оценки, глядя на все еще красивую Энинву, которая старалась хорошо 
выглядеть для Исаака, хотя и старилась соответственно его возраста. 
Другие были глубоко оскорблены, уверенные что кто-то на самом деле 
попытался изобразить Марию с младенцем как "черных дикарей". 
Расовые предрассудки были очень сильны в колониях, и даже в этой, 
прежде датской колонии, где подобные вещи происходили скорее 
случайно. В самом начале года в Нью-Йорке были волнения. Кто-то 
устроил пожар, и белые решили, что это проделки черномазых. С 
доказательствами, или без, но около тридцати черных было убито, из 
них тринадцать сожжено у столба. Поэтому Доро очень беспокоился за 
этот город в верховьях реки. Из всех его английских колониальных 
поселений, только в Витли не было защиты для черных поселенцев от их 
соседей, богатых и сильных белых собственников. Сколько времени 
остается до того момента, когда они начнут смотреть на них как на свою 
законную добычу.
Доро покачал головой. Казалось, что женщина с портрета смотрит 
на него, когда он поднимал глаза вверх. Должно быть он очень много 
думал про нее или про ее дочь Руфь, прозванную Нвеке. Иначе он не 
позволил бы себе с такой легкостью заехать в Витли. Конечно, было 
очень приятно увидеть Исаака....но эта женщина!
- В конце концов она стала для меня очень хорошей женой, - 
продолжал Исаак. - Я вспомнил ее разговоры, которые она вела еще до 
замужества, о том, что из нее может выйти только плохая жена, но за все 
время я помню всего несколько случаев, когда ее можно было упрекнуть 
хоть в чем-то.
- Я хочу увидеть ее, - неожиданно резко сказал Доро. - И я хочу 
видеть Нвеке. Мне кажется, что она гораздо ближе к переломному 
моменту, чем тебе кажется.
- Ты думаешь, что тебя именно поэтому так тянуло сюда?
Доро очень не любил слово "тянуло", но он просто кивнул, не 
делая никаких разъяснений.
После этого Исаак встал. - Тогда первой должна быть Нвеке, пока 
ты еще находишься в хорошем настроении. Он вышел из дома, не 
дожидаясь, что Доро ответит ему. Он любил Доро, и он любил Энинву, и 
очень переживал от того, что эти двое не могли ужиться рядом друг с 
другом.
- Я не понимаю, как ты можешь так глупо поступать с ней, - сказал 
ему однажды Исаак, чем вызвал явное удивление Доро. - Эта женщина не 
для временной забавы. Она может стать всем, чего тебе так недостает, 
если, конечно, ты позволишь ей сделать это: женой, товарищем, 
партнером по бизнесу, ведь ты и сам знаешь это. При этом ее 
возможности так хорошо дополняют твои собственные. Но тем не менее, 
ты то и дело поступаешь так, чтобы унизить ее.
- Я никогда не обижал ее, - ответил ему на это Доро. - И никогда не 
обидел ни одного из ее детей. Покажи мне еще одну женщину из такого 
же дикого племени, которой я позволил бы так долго жить после того, 
как она принесла мне детей. Он не трогал ее детей потому, что она с 
самого начала пригрозила ему тем, что в случае, если он причинит вред 
хотя бы одному ее ребенку, она не захочет больше вообще иметь детей. 
Неважно, что именно он сделает ему. Детей больше не будет. Ее 
искренность не вызывала сомнений. Вот поэтому он и сдерживал себя от 
привычных устремлений, по крайней мере, по отношению к ее самым 
удачным детям: не помышлял ни о том, чтобы скрешивать сыновей с 
дочерьми, ни о том, чтобы самому вступать с ними в связь. Она даже не 
представляла, на какие жертвы он шел, чтобы выполнить ее желание. 
Она не знала, но Исаак мог догадываться.
- Ты обращаешься с ней чуть лучше, чем с остальными, потому что 
она чуть больше полезна тебе, - сказал тогда Исаак. - Но ты, тем не 
менее, унижаешь ее.
- Если она считает себя униженной от того, что я заставляю ее 
делать, то она сама создает себе проблемы. Исаак несколько секунд 
мерил его очень твердым взглядом, выражавшим едва ли не гнев. - Я все 
знаю об отце Нвеке, - сказал он. Он сказал это без тени страха. Спустя 
многие годы он пришел к тому выводу, что он был как раз одним из тех 
немногих людей, которые не должны были бояться правды.
Доро готов был бежать от внутреннего ощущения стыда. Он 
никогда не думал, что для него все еще является возможным испытать 
это чувство, но присутствие Энинву казалось заставило пробудиться 
какие-то давно уснувшие в нем эмоции. Ко скольким женщинам он 
только ни отправлял Исаака, и не ощущал при этом ничего подобного. 
Исаак делал все, что от него требовалось, и возвращался домой. Он 
возвращался домой из Пенсильвании, домой из Мериленда, домой из 
Джорджии, домой из Испанской Флориды... Исаак не мог даже думать 
по другому. Он не любил быть долгое время в разлуке с Энинву и с 
детьми, к тому же его не привлекали эти женщины. Кстати, и они, 
вполне определенно, не питали привязанности к нему. Он постарался 
забыть о том, что Доро произвел восемь детей от Энинву. Или семь. 
Энинву помнила это. Только она могла чувствовать унижения. Но что 
касается отца Нвеке, здесь возможно дело обстояло несколько иначе.
Девушка лет восемнадцати, такая же маленькая и темнокожая, как 
и ее мать, появилась в дверях вместе с Исааком, чья рука лежала на ее 
плечах. У нее были покрасневшие глаза, как будто она плакала или 
только пробудилась от сна. Вероятно, что от того и другого вместе. 
Сейчас она переживала тяжелые времена.
- Это ты? - почти прошептала она, увидев резко выделяющеся 
черты лица незнакомца.
- Конечно, - сказал Доро и улыбнулся.
Звук его голоса, подтвердивший, что это и на самом деле Доро, 
вызвал новые слезы. Она подошла к нему негромко всхлипывая, будто 
надеясь обрести облегчение в объятиях его рук. Он обнял ее и взглянул 
через ее плечо на Исаака. - Все, что бы ты ни сказал мне, я это заслужил, - 
сказал Исаак. - Я не хотел замечать происходящего, и вот теперь должен 
получить за это сполна. Я должен получить за все, что случилось за эти 
годы.
Доро промолчал, знаком показывая ему выйти из комнаты.
Исаак молчаливо подчинился, возможно чувствуя себя виноватым 
гораздо больше, чем это было на самом деле. Эта девочка была 
необычной. Никто из ее братьев или сестер, не мог почувстовать Доро на 
расстоянии нескольких миль, не смотря на все их безрассудство, 
определявшееся близостью переходного возраста. Какие чувства 
охватывали его при этом? Забота, и в большей степени беспокойство. 
Это были в некотором роде неопределенные ощущения, связанные 
скорее не с ее переходным возрастом, а скорее с тем, что она стояла на 
краю нечто такого, надвигающегося на нее, с чем она еще не 
сталкивалась раньше. Что-то новое. Это было похоже на то, как будто 
находясь в Нью-Йорке, он мог ощущать еще одну Энинву, новую, 
отличающуюся от прежней, пленяющую и влекущую. Еще ни разу в 
жизни он не следовал своему чувству с таким желанием.
Девушка чуть шевельнулась в его руках, и он подвел ее к стоявшей 
около камина скамье с высокой спинкой. Эта узкая скамья была почти 
столь же неудобна как и деревянные стулья. Уже не первый раз Доро 
интересовался, почему Исаак и Энинву не купят или не сделают более 
современную и удобную мебель. Ведь на самом деле, они могли хотя бы 
попытаться сделать это.
- Что происходит со мной? - прошептала она, склонив голову ему 
на плечо. Но даже при такой близости Доро едва мог слышать ее. - Это 
очень беспокоит меня.
- Потерпи немного, - просто ответил он. - Это кончится.
- ~Когда!~ - Ее голос сорвался на крик, а затем вновь на шепот. - 
Когда?
- Скоро. Она чуть отстранилась от него, так что он смог заглянуть 
в ее маленькое лицо, набухшее и изможденное от слез. Цвет ее лица был 
скорее серым, чем обычным, густо-коричневым. - Тебе удается поспать?
- Немного. Иногда. Эти ночные кошмары...только мне кажется, 
что это и не кошмары вовсе, не так ли?
- Тебе лучше знать, что это такое.
Она откинулась на высокую спинку скамьи, прижимаясь к ней. - 
Ты знаешь Девида Уиттена, он живет через два дома от нас?
Доро кивнул. Этому молодому человеку было двадцать. Весьма 
подходящий материал для разведения породы. Его семья должна была 
бы стать весьма полезной в своих последующих поколениях. У них была 
определенная чувственность, которая беспокоила Доро. Он не мог 
заранее сказать, кем они могли стать, но те ощущения, которые он 
получал от их присутствия, радовали его. Они являли собой очень 
приятную загадку, которая могла бы разрешиться при дальнейшем очень 
тщательном размножении этой породы путем узкородственных браков.
- И почти каждую ночь, - продолжала Нвеке, - Давид...проводит в 
постели собственной сестры.
Пораженный, Доро рассмеялся. - На самом деле?
- Да, они ведут себя прямо как женатые люди. Почему ты 
находишь это забавным? Ведь они могут нажить неприятности...брат и 
сестра.... Они могут...
- С ними все будет хорошо.
Она внимательно вгляделась в него. - Ты знал об этом?
- Нет. Доро все еще продолжал улыбаться. - Сколько же лет 
девчонке? Около шестнадцати?
- Семнадцать. Нвеке чуть замешкалась. - Ей очень нравится это.
- Так же как и тебе, - сделал свое заключение Доро.
Нвеке отшатнулась от него, испытывая явное затруднение. Ее 
нельзя было назвать скромной или слишком застенчивой. Ее 
замешательство было весьма откровенным. - Я не хочу ничего знать об 
этом. Я даже не хочу пытаться узнать!
- Ты что же, думаешь, что я буду порицать тебя за то, что ты это 
узнала? Именно я?
Она заморгала, облизывая губы. - Нет, конечно не ты. А ты 
собираешься ....соединить их друг с другом, так или иначе?
- Да.
- Именно здесь?
- Нет. Я хочу забрать их в Пенсильванию. Сейчас я подыскиваю 
место для них.
- Они были настоящим облегчением для меня, - сказала Нвеке. 
Ведь временами бывает так легко воспринимать их, что порой я ничего 
другого просто и не ощущаю. Хотя, прошлой ночью...прошлой ночью 
здесь было несколько индейцев. Они поймали белого человека. Он 
сделал что-то: убил одну из их женщин, или что-то еще в этом роде. 
Тогда я оказалась захвачена его мыслями, и при этом мои ощущения по 
началу были очень расплывчатыми и неясными. Они мучили и пытали 
его. Это продолжалось так долго....так долго, прежде чем он умер. Она 
крепко сжимала руки, а ее глаза расширялись от этих воспоминаний. - 
Они сорвали ему все ногти, а затем резали его и жгли, а их женщины 
буквально рвали его на куски, словно голодные волки свою добычу. 
Затем..... Она остановилась, едва не задохнувшись. - О, Боже мой!
- И ты была захвачена его мыслями и переживаниями все это 
время? - спросил Доро.
- Все время....включая... все. Она тихо вскрикивала, не переходя на 
рыданья, а лишь глядя прямо перед собой. Из глаз ее катились слезы, а 
ногти глубоко впивались в ладони. - Я не понимаю, как мне удалось 
остаться в живых после всего этого, - прошептала она.
- Но ведь ничего из этого не произошло с тобой, - заверил ее Доро.
- Именно все это со мной и случилось, каждая частица этого 
кошмара прошла через меня!
Доро взял ее руки и попытался разжать длинные тонкие пальцы. В 
тех местах, где ногти касались ладони, были видны оставшиеся 
кровоподтеки. Доро пробежал пальцем по ее не до конца обрезанным 
ногтям. - Итак, здесь все десять, - сказал он, - и как раз там, где им и 
положено быть. ~Ничего из произошедшего не случилось с тобой~.
- Но я ничего не понимаю.
- Я уже проходил через этот возраст, девочка. Воможно, я вообще 
был первым человеком, кому пришлось пройти через такие изменения в 
организме, это было так давно, что ты даже не можешь себе представить 
этого. Я понимаю тебя очень хорошо.
- Тогда, видимо, ты забыл! Может быть то, что было с тобой, не 
оставляло этих меток на твоем теле, но эти метки остаются, вот они! О, 
Боже, они существуют! Теперь она начала рыдать. - Если начинают 
стегать плетью раба или преступника, я тоже чувствую это, и это так же 
ощущается мной, как и тем человеком, по которому ударяет плеть!
- Но ведь не имеет никакого значения, сколько раз умирают 
другие, - заметил Доро, - ты-то не умрешь.
- Почему нет? Люди часто умирают в период подобных возрастных 
переходов. Ты сам умер!
Он только усмехнулся при этих словах. - Не совсем. Затем он стал 
серьезным. - Послушай, единственное, о чем тебе не стоит беспокоиться, 
это о том, что ты можешь стать таким как я. Ты будешь чем-то 
исключительным, но совершенно не похожей на меня.
Она робко взглянула на него. - А мне хотелось бы походить на 
тебя.
Только самая младшая из его детей сказала подобную вещь. Он 
приклонил ее голову себе на плечо. - Нет, - сказал он, - это будет 
небезопасно. Я знаю, кем тебе хочется стать. Это не очень подходящая 
идея, чтобы удивить меня.
Она поняла и промолчала. Как и большинство его людей, она не 
пыталась отодвинуться от него, когда он предупреждал ее или запугивал. 
- А кем же я буду? - спросила она.
- Я надеюсь, что кем-то, кто сможет делать для других то же самое, 
что твоя мать может делать только для себя. Исцелять. Но только это 
должен быть очередной шаг в этом направлении. Ведь даже если ты 
унаследуешь таланты только от одного из своих родителей, ты будешь 
очень устойчивой и не сможешь стать таким как я. Твой отец, до того, 
как я забрал его, мог не только читать мысли, но мог заглядывать в 
закрытые места, обладал, так сказать, мысленным "зрением".
- Мой отец - ты, - возразила немедленно она, - и я слышать не хочу 
о ком-то еще.
- Выслушай это! - резко сказал он. - Когда трудности переходного 
возраста будут позади, ты прочтешь это и в мыслях Исаака, так и в 
мыслях Энинву. Ты могла бы узнать от Аннек, что тот, кто читает чужие 
мысли, не может без конца обманывать себя. Аннек Страйкер Крун. Она 
была как раз одной из тех, кто должен был бы поговорить об этом с 
Нвеке. Она была одним из его самых лучших "читателей" чужих мыслей, 
лучшим за все шесть поколений, потому что была прекрасно управляема. 
Когда ее переходный возраст закончился, она никогда, без 
необходимости, не проникала в мысли другого человека. Ее 
единственным недостатком было то, что у нее не было детей. Энинву 
пыталась помочь ей, и Доро доставлял ей одно мужское тело за другим, 
но все было тщетно. В кноце концов Аннек стала опекать Нвеке. 
Молоденькая девушка и пожилая женщина нашли много общего в друг 
друге, что очень радовало Доро. Ведь это было большой редкостью для 
людей с такими талантами как у Аннек, находить радость в общении с 
детьми. Доро видел в этой дружбе хорошее предзнаменование для 
совершенствоания еще неоформившихся талантов Нвеке. Но сейчас 
прошло уже три года с тех пор, как Аннек умерла, и Нвеке осталась одна. 
Вне всяких сомнений, что причиной для ее следующих слов послужило 
одиночество.
- А ты любишь нас? - спросила она.
- Ты имеешь в виду всех вас? - задал встречный вопрос Доро, 
прекрасно зная, что она не имела в виду каждого из всех его людей.
- Тех из нас, кто изменяется, - пояснила она, не глядя на него. - Тех, 
кто имеет отличия от остальных.
- Вы все отличаетесь друг от друга, вопрос только в степени этих 
отличий.
Казалось, что она заставила себя посмотреть ему в глаза. - Ты все 
смеешься надо мной. Мы переносим такую боль....ради тебя, а ты лишь 
смеешься.
- Только не над твоей болью, девочка. Он глубоко вздохнул и 
постарался скрыть свою радость. - Не над твоей болью.
- Но ты не любишь нас.
- Нет. Он вновь почувствовал, как она начинает возражать ему. - 
Не всех вас.
- А меня? - робко прошептала она наконец. - Любишь ли ты меня?
Это был излюбленный вопрос его дочерей, и только его дочерей. 
Его сыновья надеялись, что он любит их, хотя и не спрашивали его об 
этом. Возможно, они и не отваживались на это. Ах, но эта девочка....
Когда она была здорова, то ее глаза были похожи на глаза ее 
матери, абсолютно чистые, коричневые, резко очерченные белизной 
детские глаза. Она была более изящной, чем Энинву: тонкие запястья и 
лодыжки, более выдающиеся скулы. Она была дочерью одного из 
старших сыновей Исаака, того, который появился от него у женщины из 
дикого племени индейцев, которая могла читать чужие мысли и 
заглядывать в удаленные и закрытые пространства. Индейцы были очень 
богаты на таких людей, которых они либо просто терпели, либо даже 
почитали, вместо того, чтобы уничтожать. В конце концов, они должны 
были приобщиться к цивилизации и научиться понимать, как поняли это 
белые, что слышать голоса, получать видения, двигать неодушевленные 
предметы не касаясь их руками, то есть все самые странные способности, 
происходили от дъявола или, по крайней мере, были лишь игрой 
воображения. Затем они слишком усердно очищали собственные ряды от 
подобной "нечисти", стараясь, тем самым, сохранить себя во времени. 
Они искореняли подобные качества среди своих людей, которые вслед за 
ними, подобным же образом лишали этого своих детей, а за ними и 
последующие поколения, выбивая тем самым из их рук оружие, с 
которым те могли бы противостоять людям Доро. Несомненно, когда-то 
в будущем день этого противостояния обязательно наступит. Эта 
девочка столь редкой ценности как по крови ее отца, так и по крови ее 
матери, вполне может дожить до этого дня. А если бы только он захотел 
развести долгоживущих потомков от Энинву, то это была бы как раз вот 
эта самая девочка. Он был абсолютно уверен в ней. За многие годы он 
научился тому, чтобы не полагаться на первые положительные 
результаты скрещивания, пока не закончится переходный возраст, и он 
не увидит несомненный успех. Но ощущения, которые возникали у него 
именно от этой девочки, были столь сильными, что у него не оставалось 
сомнений. Его побуждение было никак не больше, чем побуждение, 
влекущее его к самой лучшей добыче. Но сейчас оно подсказывало ему, 
как никогда не подсказывало раньше, даже в отношении Исаака или Эн
инву. Таланты, скрытые в этой девочке, дразнили и манили его. Он не 
должен убивать ее, ни в коем случае. Он никогда не убивал лучших из 
своих детей. Но сейчас он должен иметь то, что он может иметь от нее. И 
она должна иметь то, чего добивается от него.
- Я вернулся сюда из-за тебя, - сказал он, улыбаясь. - Не из-за кого-
нибудь другого, а только потому, что сейчас я могу почувствовать, 
насколько близка ты от происходящих с тобой перемен. И я хотел сам 
убедиться в том, что с тобой все в порядке.
Этого было явно достаточно для нее. Она радостно захватила его в 
удушающие объятия и поцеловала, но совсем не так, как дочь должна 
целовать отца.
- Мне нравится делать это, - сказала она застенчиво. - То, что 
делают Девид и Мелани. Временами я стараюсь узнать, когда они 
начинают делать это, и пытаюсь разделить с ним свое участие. Но я не 
могу. Либо это приходит ко мне само по себе, либо не приходит вовсе. И 
она, словно эхо повторила слова собственного отчима, и собственного 
деда: - А я хочу, чтобы у меня было что-то свое! Ее голос был наполнен 
едва ли не злостью, будто Доро был должен ей именно то, чего она 
требовала.
- Почему ты говоришь мне об этом? - спросил он, заигрывая с ней. 
Ведь сейчас даже моя внешность не так красива. Почему бы тебе не 
выбрать кого-нибудь из городских парней?
Она вцепилась в его руку так, что ее маленькие ногти впились в его 
тело. - Ты опять смеешься! - прошипела она. - Разве я такая смешная? Ну, 
пожалуйста....?
К своему возмущению, он обнаружил, что думает об Энинву. Он 
всегда сопротивлялся успеху в общении с ее дочерьми. Это уже стало 
привычкой. Нвеке была последним ребенком, к которому он принудил 
Энинву, но, тем не менее, Доро продолжал уважать некоторые суеверия 
Энинву, и не для того, чтобы Энинву оценила эту доброту с его стороны. 
Ну что ж, теперь она была почти на пороге того, чтобы ее место рядом с 
ним было занято молодой дочерью. Все, к чему он только не стремился, 
пытаясь подкупить мать, дочь предоставит ему. Дочь не жила в диком 
племени и не имела такой свободы, чтобы обрести те же суеверия, 
которыми обладала ее мать. Дочь была полностью его, с самого момента 
зачатия, она была его собственностью, как если бы его клеймо было 
поставлено на ее теле. Она даже думала о себе, как о его собственности. 
Его дети, молодые и старые, мужчины и женщины, зачастую сильно 
упрощали для него осуществление своих прав собственности. Они 
полностью принимали его власть и, казалось, нуждались в его гарантиях 
той странности, которая была так свойственна им, чтобы принадлежать 
кому-то.
- Доро? - очень тихо позвала его девочка.
У нее был красный платок, которым она подвязывала свои волосы. 
Он чуть ослабил и сдвинул его назад, чтобы высвободить ее густые 
темные волосы, более похожие на волосы отца, чем волосы матери. Она 
зачесывала их назад и связывала в большой узел. Всего лишь один 
тяжелый локон свешивался на ее мягкое коричневое плечо. Он 
сопротивлялся имульсному желанию освободить еще один. У них было 
не слишком много времени, пока они могли оставаться только вдвоем. 
Он не хотел попусту тратить время на то, чтобы распустить ее волосы, 
потому, что он не хотел ее видом дать повод Энинву сразу обо всем 
догадаться. Энинву так или иначе должна будет узнать об этом и, 
вероятно, очень быстро, но не через бесстыдное поведение ее дочери. 
Она узнает это именно таким путем, который даст ей возможность 
пристыдить Доро. Ее дочь все еще очень сильно нуждается в ней, чтобы 
проявлять отчуждение. Ни один человек во всех поселениях, созданных 
Доро, не мог так помогать людям, переживающим переходный возраст, 
как Энинву. Ее тело могло буквально вбирать в себя все физические 
страдания, охватывющие сильного молодого человека. Она никогда не 
могла причинить им никакого вреда, а наоборот, удерживала от того, 
чтобы они не причинили себе этот вред сами. Они никогда не боялись ее 
и доверяли ей. Она была их приятелем, их сестрой, их матерью, их 
любимой привязанностью именно в те периоды, когда они проходили 
через агонию. Если им удавалось пережить свой собственный 
психический переворот, то потом они узнавали о том, как хорошо она 
заботилась о психике их собственного тела. Нвеке прежде всего 
нуждалась как раз в такой помощи, из всего, в чем она нуждалась именно 
сейчас.
Он поднял ее и перенес на ковать в одну из детских спален. Он не 
знал, ее ли это была постель, но это его очень мало заботило. Он раздел 
ее, отбросив в стороны ее руки, когда она хотела помочь ему, и иногда 
тихо смеялся, когда она замечала, что он очень хорошо знает, как 
именно следует раздевать женщин. Она знала не очень много о том, как 
следует раздевать мужчин, но тем не менее двигала руками, пытаясь 
помочь ему.
Она была такой восхитительной, как он и ожидал. И, разумеется, 
девственница. Даже в Витли, молодые девушки обычно берегли себя для 
мужей, или для Доро. Она была готова для него. Небольшая боль, 
которую она ощутила, казалось не имела для нее большого значения.
- Это гораздо лучше, чем с Девидом и Мелани, - прошептала она, 
тут же вцепившись в него, будто со страху, что он может покинуть ее.

Нвеке и Доро были на кухне, хрустя кукурузой и попивая пиво, 
когда появились Исаак и Энинву. Кровать была уже приведена в 
порядок, Нвеке была надлежащим образом одета и приняла меры 
предосторожности против проявления даже малейших признаков 
наглости. - Дай ей возможность излить на меня весь гнев, - сказал Доро, - 
а уж никак не на тебя. Прошу тебя, помалкивай.
- Я даже и не знаю, как мне думать о ней теперь, - заметила Нвеке. - 
Мои сестры все время шепчутся о том, что мы никогда не получим тебя 
из-за нее. Временами я ненавижу ее. Мне кажется, что она держит тебя 
для себя.
- Она?
- .....нет. Она неуверенно взглянула на него. - Я имела в виду, что 
она пытается защитить нас от тебя. Ей кажется, что это необходимо. 
Нвеке вздрогнула. - Интересно, что она может думать на мой счет 
теперь?
Доро не знал, и не собирался уходить, пока не узнает этого. Пока 
он не убедится, что гнев Энинву, какой бы он ни был, не причинит Нвеке 
никакого вреда.
- А может быть, она и не узнает, - с надеждой в голосе сказала 
девушка.
Этот разговор начался в тот момент, когда Доро позвал ее на 
кухню, чтобы проверить оставленное Энинву тушившееся на медленном 
огне мясо и хлеб, пекшийся на углях. Они сели за стол, и тут Нвеке 
предложила кукурузу и пиво. Доро согласился составить ей компанию, 
надеясь рассмешить ее снять напряжение перед встречей с матерью. Она 
казалась вполне успокоившейся и умиротворенной, когда на кухню 
вошли Исаак и Энинву, но все-таки старалась избегать материнских глаз, 
все время глядя в свою кружку с пивом.
Доро увидел, как Энинву нахмурилась, подошла к Нвеке и, взяв ее 
маленький подбородок своими пальцами, подняла его, чтобы увидеть ее 
испуганные глаза.
- С тобой все в порядке? - спросила она Нвеке, очень негромко, на 
своем родном языке. Она свободно говорила по-английски, знала 
несколько индейских и африканских диалектов, но дома, со своими 
детьми предпочитала родной язык, слвоно она никогад не покидала свой 
дом. Она так и не привыкла к европейским именам, поэтому не брала 
такого имени себе и не называла детей по этим именам, хотя по 
настоянию Доро такие имена им были даны. Ее дети могли говорить и 
понимать языки точно так же, как и она. Даже Исаак, после всех этих 
лет, мог понимать ее и вполне сносно говорить. И поэтому не было 
никаких сомнений в том, что он, как и Доро, и как Нвеке, услышал 
напряженность в этом тихом вопросе.
Нвеке промолчала. Испуганная, она глядела на Доро. Энинву 
проследила за ее взглядом, и в выражении ее по младенчески ясных глаз 
появилась неуместная жестокость. Она ничего не сказала. Она только 
смотрела с возрастающим пониманием. Доро выдержал ее взгляд 
совершенно спокойно, пока она вновь не перевела его на дочь.
- Нвеке, малышка, с тобой все хорошо? - прошептала она, не 
скрывая нетерпения.
И что-то случилось с Нвеке. Она схватила руки Энинву, сжала их 
на мгновенье между своими, продолжая улыбаться, а под конец громко 
рассмеялась. Это был восторженный детский смех без всяких намеков на 
фальш. - Со мной все хорошо, - сказала она. - Я даже не знала, до этого 
момента, что может быть так хорошо. Так много времени прошло с тех 
пор, как я не слышу никаких голосов, ничто не угнетает меня и ничто не 
влечет. Облегчение заставило ее забыть на минуту о собственных 
страхах. Она посмотрела в глаза Энинву своими глазами, полными 
удивленья от только что обретенного покоя.
Энинву закрыла на мгновенье глаза и глубоко, с дрожью, 
вздохнула.
- С ней все в порядке, - сказал Исаак со своего места за столом. - 
Достаточно.
Энинву взглянула на него. Доро так и не смог догадаться, что 
происходило между ними, но через некоторое время Исаак вновь 
повторил: - Достаточно.
И, казалось, так тому и быть. Как раз в этот момент появился их 
двадцати двух летний сын Петер, носивший нелепое прозвище Чаквака, 
что означало Бог Всевышний, и обед начался.
Доро ел очень медленно, припоминая, как он рассмеялся впервые 
услышав это имя. Он спросил Энинву, где она могла обрести такую 
привязанность к Богу, к любому богу вообще. Чаквака достаточно 
распространенное имя на ее родине, но он никак не ожидал, что 
женщина, которая по ее собственным словам, надеется только на 
собственные силы, использует именно его. Будто предупреждая что-то, 
Энинву молчала, нисколько не удивившись его вопросу. Это дало ему 
пищу для размышлений над тем, не являлось ли это имя амулетом, ее 
трогательной попыткой защитить ребенка от него. Так где же Энинву 
нашла эту неожиданную тягу к Богу? Где же еще, если не в ее страхе 
перед ним? И Доро улыбнулся сам себе.
Но он тут же перестал улыбаться, как только короткий покой, 
который было обрела Нвеке, закончился. Девочка закричала. Это был 
протяжный неровный ужасающий звук, который напомнил Доро звук 
рвущейся материи. Затем она уронила тарелку с кукурузой, которую 
сама только что поставила на стол, и бесчувственная свалилась на пол.

8.

Нвеке лежала в середине широкой кровати Исаака и Энинву. Она 
все еще не приходила в себя и лишь время от времени вздрагивала. 
Энинву сказала, что так ей будет удобней ухаживать за ней, чем в одной 
из детских кроватей, стоявших в альковах детских комнат. Забыв даже о 
присутствии Доро, Энинву раздела ее и вытащила заколки из ее волос. 
Казалось, что сейчас девочка выглядела еще меньше, чем обычно, почти 
теряясь в глубине мягкой пуховой перины. Она напоминала маленького 
ребенка. Доро на какое-то мгновенье почувствовал тревогу, а может 
быть и страх, за нее. Он припомнил, как она смеялась всего лишь 
несколько минут назад, и хотел знать, услышит ли он хоть еще раз ее 
смех.
- Это переходный процесс, - сказала ему Энинву, и ее голос 
прозвучал без всяких оттенков.
Доро взглянул на нее. Она стояла около кровати измученная и 
озабоченная. Ее прежняя враждебность отодвинулась куда-то в сторону, 
но только лишь отодвинулась. Доро слишком хорошо знал ее, чтобы 
думать о том, что она могла все забыть.
- Ты уверена? - спросил он. - Ведь ей и раньше случалось выходить 
из подобных ситуаций, разве не так?
- Да, но на этот раз все подошло слишком близко к перелому. Я 
знаю это.
Мысленно он согласился с тем, что пожалуй она была права. 
Сейчас он отчетливо ощущал присутствие девочки. Если бы его тело 
было гораздо меньшей комплекции, или оно было бы слишком 
изношено, он не отважился бы оставаться так близко от нее.
- Ты останешься? - спросила Энинву, словно прислушиваясь к 
собственным мыслям.
- Ненадолго.
- Почему? Раньше, когда у моих детей случались перемены, ты 
никогда не оставался здесь.
- Этот случай особый.
- Я это уже заметила. Она бросила в его сторону один из самых 
ядовитых взглядов. - Но почему, Доро?
Он не стал притворяться, что не понял вопроса. - А ты знаешь, что 
именно она воспринимала? Какие мысли она могла вобрать в себя?
- Она рассказывала мне о мужчине, которого истязали прошлой 
ночью.
- Я имею в виду не это. Она воспринимает мысли и ощущения 
людей, когда те занимаются любовью, и воспринимает их очень часто.
- И ты решил, что этого никак не достаточно для незамужней 
девушки!
- Ей уже восемнадцать лет. И, следовательно, уже недостаточно.
Нвеке издала слабый звук, будто ей приснился плохой сон. Да, это 
без сомнений было именно так. Самый худший из снов. И она не могла 
проснуться, пока он полностью не закончится.
- Раньше ты никогда не приставал к моим детям, - заметила 
Энинву.
- Мне было интересно, сможешь ли ты это заметить.
- Что это значит? Она повернулась к нему лицом. - Ты хочешь 
наказать меня за мою....за мою неблагодарность?
- .....нет. Его взгляд некоторое время был направлен мимо ее, 
однако сам он не двинулся с места. - У меня нет желания наказывать тебя 
до сих пор. Она быстро повернулась и села около кровати. Она села на 
стул, который Исаак сделал специально для нее, который имел не 
стандартный размер, так что несмотря на ее маленький рост и высоту 
кровати, она могла легко наблюдать и при необходимости дотянуться до 
Нвеке. В конце концов, она могла прилечь в постель рядом с ней. Люди, 
переживающие подобные изменеия, обычно нуждаются в физической 
близости кого-то, кто может поддержать в них ощущения реального.
Но на этот раз Энинву подошла к стулу, чтобы скрыть собственное 
волнение. Доро было интересно знать, чем именно он было вызвано? 
Страхом, стыдом, ненавистью или гневом....? Его последние самые 
серьзные попытки наказать и унизить ее были связаны как раз с 
отцовством Нвеке. Теперь эта попытка стояла между ними на 
протяжении всей жизни Нвеке. Из всего, что по ее мнению он причинил 
ей, это было самым худшим. Да, это была борьба, в которой она очень 
близко подошла к победе. Возможно, что она уже и победила. Возможно, 
это было потому, что этот случай мог так подействовать на него.
- Еще никто из них не умирал, когда я сама заботилась о них.
Он не обратил внимания на ее слова. - Что ты можешь 
чувствовать, Энинву? Как ты можешь им помочь должным образом, если 
ты не можешь проникнуть в их сознание, даже таким неотчетливым 
образом, как это могу делать я?
- Я слегка укусила ее. Девочка сильна и здорова. Нет никаких 
признаков того, что она должна умереть. Он открыл было рот, но она 
жестом заставила его замолчать. - Если бы я могла сказать тебе более 
определенно, я бы сказала. Возможно, что я найду такой способ, 
возможно в тот день, когда ты сможешь объяснить мне, как тебе удается 
переходить из тела в тело.
- На ощупь, - сказал он, пожимая плечами. Он взял стул, стоявший 
в стороне, и передвинул его поближе к кровати. Там он и ждал. Когда 
Нвеке проснулась, дергаясь и дико вскрикивая, он было заговорил с ней, 
но она, казалось, не слышала его. Энинву присела на постель рядом с 
ней, молчаливая, с мрачным зловещим лицом, и старалась удержать ее, 
пока слезы не исчезли, а судороги не прекратились.
- Она на грани перехода, - услышал Доро шепот Энинву. - 
Оставайся с нами до завтра, и ты сможешь убедиться в божественных 
силах. Это было все, что она успела сказать. В этот момент тело Нвеке 
стало жестким, она начала издавать рыгающие звуки, и Энинву чуть 
отстранилась от нее. Но не смотря на рвоту, она вновь ослабла, и ее 
сознание скорее всего подключилось еще к чьему-то.
В конце концов, она, казалось, вновь приходит в себя, но ее 
открытые глаза выглядели остекленевшими, а речь напоминала 
невнятное бормотанье, подобное тому, которое Доро доводилось 
слышать в сумасшедших домах, большей частью в тех, куда попадали его 
люди, когда перемены в связи с переходным возрастом заставали их за 
пределами поселений. Вот и сейчас лицо Нвеке напоминало лица из этих 
домов: перекошенное до неузнаваемости, покрытое потом, слезящиеся 
глаза, мокрый нос и рот. Ослабевший и опечаленный Доро собрался 
уходить.
Было время, когда он наблюдал за подобными процессами, 
особенно тогда, когда никому нельзя было верить и рассчитывать, что 
кто-то не сбежит или не убьет корчащегося от боли своего подопечного, 
или не исполнит один из тех, очень опасных ритуалов по изгнанию злого 
духа. Но это было очень давно. Сейчас он не был единственным 
создателем этой разновидности людей, они сами участвовали в этом 
процессе. И поэтому теперь стало необязательным для него просиживать 
так долго, чтобы видеть все и делать все самому.
Он оглянулся в тот самый момент, когда уже дошел до двери, и 
увидел, что Энинву наблюдает за ним.
- Гораздо легче обрекать ребенка на такие мученья, чем оставаться 
и наблюдать за случившимся, верно? - сказала она.
- Я уже наблюдал подобное, когда оно происходило с твоими 
предками! - с гневом ответил он. - И я буду наблюдать это у твоих 
потомков, даже когда ты сама превратишься в пыль! Он повернулся и 
вышел.

Когда Доро ушел, Энинву поднялась с кровати и подошла к 
умывальнику. Там она налила из кувшина воду в таз и намочила 
полотенце. Нвеке, бедная девочка, переживала тяжелые времена. И все 
предвещало длинную ужасную ночь. Не было большей заботы, которую 
так ненавидела Энинву, как эта, а особенно, когда это случалось с ее 
собственными детьми. Но никто другой не мог справиться с этим так, 
как могла она.
Она вытерла Нвеке лицо, продолжая причитать про себя: "~Ах, 
Нвеке, моя малышка, потерпи до завтра. Завтра боль уйдет прочь~".
Нвеке успокоилась, будто услышала эти мольбы отчаяния. 
Возможно, она могла услышать их. Теперь ее лицо было серым и 
спокойным. Энинву гладила его, стараясь угадать в нем черты ее отца, 
как она делала почти постоянно. Это был человек, проклятый с момента 
своего рожденья, и все благодаря Доро. Да, он был весьма подходящим 
материалом для разведения породы. Он был словно дикое лесное 
животное, неспособный выносить общества других людей, неспособный 
находить покой в окружении их мыслей. Но он не был таким, как сейчас 
Нвеке, воспринимавшая воздействия только от больших потрясений и 
эмоций. Он же воспринимал все. И к тому же, он мог наблюдать явления, 
происходившие далеко от него, даже за пределами его зрения, и скрытые 
вообще от всяких глаз. И эта его восприимчивость была не просто 
приходящим состоянием, не простым возрастным переходом от бессилия 
к богоподобной силе. Это было состояние, которое он сохранил до дня 
своей смерти. Он любил Доро до самозабвения, потому что Доро был 
единственным человеком, чьи мысли не причиняли ему неудобств и не 
путали его. Его сознание никоим образом не могло проникнуть в 
сознание Доро. Доро говорил, что все дело заключалось в самозащите. 
Постороннее сознание, проникавшее к нему, становилось его 
собственным. Оно начинало работать, и Доро, таким образом, получал 
власть над телом, которое воодушевлял собственными мыслями. Доро 
утверждал, что даже люди, подобные Томасу, так звали этого человека, 
которые могли полностью управлять процессом собственного 
восприятия чужих мыслей, никогда не могли проникнуть в сознание 
Доро. Люди, обладающие способностью управлять этим процессом, 
разумеется, могли заставить себя попробовать сделать это, точно так же, 
как могли попытаться сунуть собственные руки в огонь, но они не могли 
довести свои попытки дальше первых ощущений "жары", и тут же 
осознавали, что делают очень опасную вещь.
Томас же вообще не пытался сунуть свои "руки" куда-либо. Он жил 
уединенно в грязной избе, надежно укрытой среди темных пугающих 
людей лесов Вирджинии. Когда Доро привел ее к нему, он только 
обругал ее. Он сказал ей, что она не имеет понятие о его образе жизни, 
поскольку приехала сюда из Африки, где люди лазят по деревьям и ходят 
голыми, как дикие звери. Он спросил Доро, чем он провинился пред ним, 
что тот привел ему черную женщину. Но и это не было его победой над 
Энинву, это сделала она сама.
И теперь и тогда, Доро преследовал ее на свой собственный манер. 
Он появлялся с новым телом, иногда очень привлекательным. Он 
начинал уделять ей вниманье, обходясь с ней так, будто она была не 
просто животным для разведения породы. Когда ухаживанье 
заканчивалось, он забирал ее из постели Исаака в свою, и удерживал 
рядом с собой, пока не убеждался, что она была беременна. Все это время 
Исаак стремился привязать Доро к ней, стремясь поддержать ее влияние 
на него. Но Энинву никогда не могла простить Доро все те 
бессмысленные убийства, его непреднамеренные оскорбления, когда он 
не искал ее расположения, его откровенное презрение к любым из ее 
убеждений, которые расходились с его представлениями, удары, за 
которые она не могла отплатить и от которых она не могла убежать, за 
все поступки, к которым он вынуждал ее, не смотря на собственное к ним 
отношение. Она даже проводила с нми время в облике мужчины, когда 
он носил женское тело. При этом она не могла добиться нормальной 
эрекции, поскольку, хоть он и был весьма красивой женщиной, но тем не 
менее вызывал у нее отталкивающее чувство. Все, что бы он ни делал, не 
доставляло ей удовольствия. Ничто.
Однако...
Она вздохнула и вновь уставилась на неподвижное лицо своей 
дочери. Нет, все-таки ее дети доставляли ей радость. Она любила их, но 
одновременно она и боялась за них. Возможно и сейчас, какая-то часть 
души Нвеке знала о том, что Энинву была рядом. Энинву наблюдала 
людей в таком состоянии, которые вели себя спокойней, когда лежала 
рядом с ним достаточно близко и порой удерживала от беспокойных 
движений. И если ее близость, ее прикосновения приносили им хоть 
какое-то облегчение, она предпочитала оставаться как можно ближе. Ее 
мысли вновь вернулись к Томасу.
Доро был очень жесток с ней. Казалось, что на самом деле он 
никогда и ни с кем не был столь жестоким, и все его люди любили его. 
Он мог и не говорить о своем гневе, поскольку она не любила его. Даже 
он не мог объяснить этой глупости. Да, он определенно не любил ее. Он 
не любил никого, за исключением, может быть, Исаака и еще нескольких 
своих детей. Тем не менее, он хотел иметь около себя Энинву, как и 
многих других женщин, чтобы она, как и они, почитала его за живого 
бога в человеческом обличье, соревнуясь с ними, чтобы привлечь его 
внимание, независмо от того, каким отталкивающим было его последнее 
тело, и каким может оказаться следующее новое. Они занли, что он 
забирает женщин с такой же готовностью, как и мужчин. Особенно часто 
он забирает женщин, которые уже дали ему все, что он хотел, обычно 
нескольких детей. Они же служили ему и никогда не думали, что могут 
стать очередной жертвой. Кто-то еще, но только не они. Много раз 
Энинву спрашивала сама себя, сколько еще времени у нее осталось. 
Будет ли Доро ждать, когда она поможет и этой дочери миновать 
преходный период? Если так, то его должен ожидать сюрприз. Как 
только Нвеке станет здорова и сможет заботиться о себе сама, Энинву не 
собирается оставаться в Витли. Она сыта по горло и самим Доро, и всем, 
что связано с ним. И нет ни единого человека, кроме нее, который 
наиболее приспособлен, к тому, чтобы сбежать от Доро.
Если только Томас был способен на побег...
Но Томас не имел достаточной силы, он обладал лишь 
потенциальными возможностями, нереализованными и, возможно, 
нереализуемыми. Когда Доро привел ее к нему, у него была длинная 
косматая борода и длинные черные волосы, свалявшиеся от жира и 
многолетней грязи, как следствие небрежности хозяина. Его одежда 
могла бы стоять самостоятельно, сама по себе, такой она была 
заскорузлой от наслоений грязи и пота, и она не стояла лишь по причине 
своей изношенности. Казалось, что отдельные части в некоторых местах 
держатся только за счет налипшей грязи. Его тело было покрыто 
болячками и язвами, будто он гнил заживо. При всем этом он был еще 
молодым мужчиной, хотя и растерял большую часть зубов. И от него 
шла жуткая вонь.
А он не заботился об этом. Он не заботился ни о чем, кроме как об 
очередной выпивке. Он походил, если не считать лохматую бороду, 
скорее на индейца, хотя сам считал себя белым человеком. А Энинву же 
была для него просто негритянкой.
Доро знал, что делал, когда, доведенный до белого каления, он 
как-то сказал ей: - Ты думаешь, что я прошу от тебя слишком многого? 
Или ты думаешь, что я хочу оскорбить тебя? Я просто хочу показать 
тебе, как тебе везло до сих пор!
И он отдал ее Томасу. При этом он остался посмотреть, что она не 
сбежит от него или не убьет эти ходячие человеческие останки, вместо 
того, чтобы разделить с ним кишевшую паразитами постель.
Но Энинву никогда и никого не убивала, кроме как для 
самозащиты. Убийство было не ее занятие. Она занималась леченьем.
Прежде всего Томас обрушился на нее с проклятьями и оскорбил 
ее за цвет кожи. Она никак не реагировала на это. - Доро свел нас вместе, 
- спокойно сказала она ему, - и если бы я была даже зеленого цвета, 
никакой разницы не было бы.
- Закрой свой рот! - прикрикнул он. - Ты, всего лишь черная сука, 
которую привели сюда для приплода, и ничего больше. Я не желаю 
слышать твою болтовню!
Это ее не остановило. После нескольких первых моментов, она 
больше не проявляла ни гнева, ни раздражения. Она знала, что Доро 
ожидает от нее либо жалоб, либо протеста, но это не доказывало ничего, 
кроме как тот факт, что на самом деле за все эти десятилетия, он так и не 
узнал, какова она может быть на самом деле. Человек, к которому ее 
привели был подвержен многим недугам, скорее это были жалкие 
остатки человека. Могла ли она, со своими способностями к леченью, к 
созданию лекарств и ядов, к сращиванию костей и созданию условий для 
выздоровления, могла ли она собрать эти остатки и вновь сделать из них 
человека?
Доро глядя на людей, больных или здоровых, интересовался 
только тем, какое потомство они могут дать. Энинву же смотрела на 
больных, особенно с такими болезнями, которые не встречались ей 
раньше, и думала о том, сможет ли она вылечить их от недуга.
От безысходности, Томас ловил ее мысли. - Держись подальше от 
меня! - с беспокойством бормотал он. - Ты язычница! Уноси свои кости 
отсюда куда-нибудь еще!
Язычница, да. Но он сам был богобоязненным человеком. Энинву 
подошла к его богу и сказала: - Отправляйся в город и купи нам еду. Ведь 
этот человек не сможет произвести никаких детей, если будет 
продолжать эту жизнь на пиве, сидре или роме, которые он, скорее всего, 
ворует.
Доро уставился на нее, словно не мог ничего придумать в ответ. 
На этот раз он носил большое дородное тело, которое он использовал 
для рубки деревьев, в то время как Энинву знакомилась с Томасом.
- Здесь достаточно еды, - возразил он ей наконец. - Есть и олени, и 
медведи, и птицы, и рыба. Кроме того, Томас выращивает кое-что. Так 
что, все что ему надо, здесь есть.
- Если все это здесь есть, то выходит, что он этого не ест!
- Тогда он сдохнет от голода. Но прежде он должен наградить тебя 
ребенком.
В эту ночь, полная гнева, Энинву преобразилась в леопарда, 
первый раз за многие годы. Теперь она охотилась на оленя, 
подкрадываясь к ним точно так же, как она делала это дома, много лет 
назад, двигаясь тайком, используя свои глаза и уши гораздо лучше, чем 
мог делать настоящий леопард. И результат был точно такой же, как и 
дома. Олень был как олень. Она бросила свою добычу на землю, затем 
вновь приняла человеческий облик, перебросила оленя через плечо и 
потащила его к избе Томаса. Утром, когда оба мужчины проснулись, 
олень был ободран, разделан, очищен и порублен на куски. Изба 
наполнилась запахом жареной оленины.
Доро с охотой закусил и вышел. Он не спрашивал, откуда 
появилось свежее мясо, и не собирался благодарить Энинву за завтрак. 
Он просто принял это как должное. Томас был менее доверчив. Он 
выпил немного рома, презрительно фыркнул на мясо, которое Энинву 
подала ему, затем чуть отщипнул и попробовал.
- Откуда это пришло? - поинтересовался он.
- Я охотилась прошлой ночью, - просто сказала Энинву. - Ведь у 
тебя здесь ничего нет.
- Охотилась? С чем же ты охотилась? С моим мушкетом? Кто 
разрешил тебе...
- Я охотилась не с твоим мушкетом! Вот он, здесь, видишь его? 
Она указала рукой в ту сторону, где рядом с дверью на деревянном 
колышке вмсело ружье, самая чистая вещь в этом доме. - Я никогда не 
хожу на охоту с ружьями, - добавила она.
Тогда он встал и, тем не менее, проверил мушкет. Когда же он 
удовлетворился состоянием ружья, то подошел к ней, испуская вонь, 
заставляя ее тем самым дышать очень коротко. - Так с чем же тогда ты 
охотилась? - поинтересовался он. Он был не очень крупным мужчиной, 
но иногда он говорил глубоким грохочущим голосом. - Что ты 
использовала для охоты? - повторил он свой вопрос. - Свои ногти и 
зубы?
- Да, - тихо ответила Энинву.
Некоторое время он молча смотрел на нее, не отводя глаз, которые 
неожиданно округлились. - Кошка! - прошептал он. - Из женщины, в 
кошку, а затем назад. Но как....? Доро объяснял, что поскольку этот 
человек никогда не имел трудностей в переходном возрасте, он не 
обладал высокой степенью контроля над своими способностями. Так, он 
не мог преднамеренно проникнуть в мысли Энинву, но в то же время он 
не мог и сдержать себя от такого желания, если бы оно непроизвольно 
возникло. Энинву же была рядом с ним, и ее сознание, в отличие от 
сознания Доро, было открыто и незащищено.
- Я была кошкой, - просто сказала она. - И я могу быть кем угодно. 
Хочешь я покажу тебе?
- Нет!
- Это похоже на то, что делаешь ты, - уверяла она. - Ты можешь 
"видеть" о чем я думаю. А я могу изменять свой облик. Так почему бы не 
съесть мясо? Оно очень хорошее. Ей следовало бы вымыть его, решила 
она. Сегодня днем она вымоет его и возьмется за болячки. Вонь, 
исходящая от него вонь, становится нестерпимой.
Он схватил свою порцию мяса и бросил ее в огонь. - Колдовская 
еда! - пробормотал он, поднося ко рту свой кувшин.
Энинву подавила возникшее внутри нее импульсивное желание 
бросить ром в огонь. Вместо этого, она встала и взяла кувшин из его рук, 
когда он опустил его. Он даже не пытался вырвать его у нее. Она 
отставила его в сторону и взглянула на Томаса.
- Мы все здесь колдуны, - сказала она. - Все люди Доро. Почему бы 
он вдруг заметил нас, если бы мы были обычными людьми? Она пожала 
плечами. - Он хочет получить от нас ребенка, потому что он тоже будет 
необычным.
Он промолчал. Все, что он делал, это подозрительно смотрел на 
нее, выказывая свое отвращение.
- Я уже видела, что ты можешь делать, - продолжала она. - Ты 
продолжаешь высказывать мои мысли, узнавая то, чего знать не должен. 
Я же покажу тебе то, что я умею делать.
- Я не хочу...
- Если ты увидишь это, ты будешь более реально смотреть на 
подобные вещи. Ведь не такая это трудная вещь, просто понаблюдать. 
Уверяю тебя, что ничего ужасного в этом зрелище не будет, потому что 
большая превращений происходит внутри меня. В процессе разговора 
она начала раздеваться. В этом не было необходимости. Ведь она могла 
лишь поводя плечами выскользнуть из одежды в процессе превращения, 
и сбросить ее как змеиную кожу, но она хотела проедлать все очень 
медленно перед этим человеком. Она не рассчитывала на то, что ее 
нагота возбудит его. Он видел ее в таком виде еще прошлой ночью, но 
просто отвернулся и пошел спать. Она подозревала, что он был 
импотент. Она даже сделала свое тело молодым и красивым, в надежде 
на то, что сможет заполучить его семя и быстро освободиться, но 
прошлая ночь показала, что ей придется проделать здесь гораздо 
большую работу, чем она рассчитывала. А если мужчина был импотент, 
то все что она делала, было недостаточно. И что после этого будет 
делать Доро?
Она изменялась очень медленно, принимая формы леопарда и 
стараясь держаться все время между Томасом и дверью. Между Томасом 
и ружьем. Эта предусмотрительность была весьма мудрой, потому что 
когда она закончила превращение и, вытянув небольшое, но сильное 
кошачье тело, поскребла когтями земляной пол, оставляя на нем 
заметные следы, он бросился за своим ружьем.
Когти были убраны внутрь мягких лап. Энинву ударом отогнала 
его в сторону. Он вскрикнул и в страхе отскочил от нее. Судя по его позе, 
когда он, с округлившимися от страха глазами, приложил руки к горлу, 
будто пытаясь таким образом защитить его, было ясно, что он ожидает 
ее нападения. Он явно приготовился к смерти. Вместо этого, она 
медленно приблизилась к нему, расслабив свое тело. Что-то мурлыкая, 
она потерлась головой о его колено. Она взглянула на него снизу вверх и 
заметила, что руки, поднятые для защиты, опустились вниз. Она терлась 
мехом об его ногу и продолжала урчать. Наконец, почти против 
желания, его рука опустилась на ее голову и для начала погладила ее. 
Когда же она позволила ему почесать ее шею, которая, разумеется, не 
чесалась, и он пробормотал что-то вроде: - Мой Бог! Она бросилась в 
сторону, схватила кусок оленины и принесла ему.
- Я не хочу это! - сказал он.
Тогда она начала рычать. Он сделал шаг назад, но в результате 
уперся в неровную поверхность бревенчатой стены. Когда же Энинву 
продолжила преследование, то все пути ему были отрезаны. Она 
пыталась вложить мясо в его руку, но он все время прятал ее. Наконец, 
стоя около мяса, она издала громкое хриплое рычанье. Томас в испуге 
опустился на пол, не сводя с нее глаз. Она же вложила мясо в его руку и 
зарычала в очередной раз.
Он схватил мясо и начал есть, а ей стало любопытно, сколько 
времени прошло до этого, может первого, его обеда? Ведь если бы он 
хотел убить себя, то зачем он шел к этому таким долгим ужасным путем, 
позволяя себе заживо сгнить? О, сегодня она вымоет его и примется за 
лечение. Если он действительно хочет умереть, пусть повесится и 
покончит с этим раз и навсегда.
Когда он справился с олениной, она вновь стала женщиной и 
медленно оделась, пока он наблюдал за ней.
- Я мог видеть это, - прошептал он после долгой паузы. - Я мог 
видеть как твое тело меняется изнутри. Как меняется все... Он покачал 
головой, как бы подчеркивая непостижимость увиденного, а затем 
спросил: - А ты можешь стать белой?
Вопрос заставил ее вздрогнуть. Неужели он так озабочен цветом ее 
кожи? Обычно люди Доро не обращали внимания на это. Большинство 
из них имели смешанное происхождение, так что им не приходилось 
издеваться над кем-то по этому поводу. Разумеется, Энинву не знала 
предков этого человека, но она была уверена, что он нетакой уж белый, 
как воображает об этом. Внешность индейца проявляется в нем 
достаточно заметно.
- Мне еще никогда не приходилось превращаться в белую 
женщину, - сказала она. - В Витли меня знают все. Кого я буду там 
обманывать, и зачем мне пытаться делать это?
- Я не верю тебе, - сказал он. - Если ты можешь стать белой, значит 
ты должна!
- Но почему?
Он не сводил с нее враждебного взгляда.
- Мне и так не плохо, - сказала она наконец. - Если же мне 
придется в один прекрасный день стать белой, чтобы выжить, нучто ж, я 
стану белой. Если мне придется стать леопардом, чтобы охотиться и 
убивать, я стану леопардом. Если мне понадобится быстро 
передвигаться из конца в конец земли, я стану большой птицей. Если мне 
будет необходимо пересечь море, я стану рыбой. Она слегка улыбнулась. 
- Возможно, дельфином.
- Можешь ты стать белой для меня? - спросил он. Его 
враждебность исчезла, как только она заговорила. Казалось, что он 
поверил ей. А возможно, он просто воспринял ее мысли. Но если так, то 
он смог "расслышать" их достаточно отчетливо.
- Я думаю, что тебе каким-то образом придется перетерпеть то, 
что моя кожа черного цвета, - сказала она, проявляя на этот раз 
собственную враждебность. - Ведь именно так я выгляжу, и никогда 
никто еще не сказал мне, что я безобразна!
Он только вхдохнул. - Нет, ты не безобразна. Ни с какого 
расстояния. Просто дело в том.... Он сделал паузу и облизал губы. - 
Просто дело в том, что я подумал, что ты сможешь стать похожей на 
мою жену....хоть немного.
- У тебя есть жена?
Он потер чешушуюся язву на своей руке. Энинву смогла разглядеть 
ее сквозь дыру в рукаве, и вид у руки был такой, что о заживании не 
могло быть и речи. Кожа вокруг язвы была красной и опухшей.
- У меня была жена, - сказал он. - Большая и красивая девушка с 
золотистыми волосами. Я подумал, что будет совсем неплохо если мы не 
будем жить в городе и иметь около себя соседей. Она не имела никакого 
отношения к людям Доро, но тем не менее, он заставил меня жениться на 
ней. Он дал мне денег, достаточно, чтобы я смог купить землю и начать 
разводить табак. Поначалу я думал, что все будет прекрасно.
- А она знала, что ты мог читать ее мысли?
Он с презрением взглянул на нее. - Разве бы она вышла за меня 
замуж, если бы знала? Да вышел ли бы кто-нибудь вообще?
- Возможно, что кто-нибудь из людей Доро. Возможно кто-то, 
имевший такой же талант.
- Ты даже не понимаешь, о чем говоришь, - с горечью заметил он.
Его тон заставил ее задуматься и вспомнить о том, что 
большинство самых ужасных людей Доро, были вот такими же, как 
Томас, хотя, возможно, и не обладали такой, как у него, 
чувствительностью. Жизнь в городах казалось не беспокоила их. Но они 
слишком много пили, ругались и вздорили, измывались над своими 
детьми, или случайно убивали друг друга, прежде, чем Доро мог забрать 
их. И Томас был, вероятно, прав, женившись на самой обыкновенной 
женщине.
- И почему же твоя жена сбежала? - спросила Энинву.
- А как тебе кажется! Я не смог удержаться, от того, чтобы не 
проникать в ее мысли, так же, как в твои, а может быть и больше. Я изо 
всех сил старался, чтобы она этого не узнала, но....некоторые вещи 
приходили ко мне так явно и так отчетливо....Я отвечал на вопрос, 
полагая, что она произносила его вслух, в то время, как она молчала....а 
она не понимала этого, и....
- И она испугалась.
- Господи, да, да. Через некоторое время она была уже охвачена 
ужасом. Она ушла в дом своих родителей, и не пожелала даже видеть 
меня, когда я пришел за ней. Я не имел намерений в чем-то обвинять ее. 
А после этого...были только женщины, которых приводил Доро, так же, 
как он привел тебя.
- Но мы не такие уж и плохие женщины, во всяком случае, я.
- И ты, не задумываясь, сбежишь от меня!
- Интересно, что бы ты мог чувствовать по отношению у женщине, 
грязной, покрытой язвами и болячками?
Он заморгал, а затем оглядел себя. - И я подозреваю, что ты 
привыкла к лучшему!
- Разумеется! Позволь мне помочь тебе, и тебе станет лучше. Ты не 
должен был так вести себя со своей женой.
- Но ты - не она!
- Конечно, нет. Она не смогла помочь тебе, а я смогу.
- Я не просил тебя...
- Послушай! Она сбежала от тебя, потому что ты принадлежишь 
Доро. Ты колдун, и она была напугана этим до отвращения. Я же не 
боюсь этого, и я не испытываю от этого отвращения.
- А у тебя и нет права на это, - угрюмо пробормотал он. - Ты очень 
способная колдунья, гораздо способней меня. Мне еще до сих пор не 
верится, что я видел все твои проделки.
- Если мои мысли были открыты для тебя хотя бы некоторое 
время, то ты должен верить тому, что я делаю и тому, что я говорю. Я 
ничего не врала тебе. Я на самом деле прожила на свете почти три с 
половиной сотни лет. Я целитель. Я видела и проказу и чрезмерное 
развитие у людей, которое вызывает смерть, и детей, родившихся с 
ввалившимися лицами, и многое другое. Ты же слишком далек от 
подобной, не поддающейся исправлению категории людей, которых я 
встречала.
Он хмуро взглянул не нее, намеренно не скрывая своего 
недовольства, словно пытался прочесть ее мысли. Наконец, как ей 
показалось, он бросил это занятие. Он вздохнул и только пожал 
плечами. - А могла ли ты помочь кому-нибудь из тех, других?
- Иногда мне удавалось помочь. Временами я могу приостановить 
чрезмерный рост, или открыть слепые глаза, или вылечить язвы, которые 
не проходят сами...
- Но ведь ты не можешь освободить человека от посторонних 
голосов или видений, ведь так?
- Ты имеешь в виду мысли, которые ты воспринимаешь от других 
людей?
- Да, и то, что я "вижу". Временами я не могу отличить реальность 
от видений.
Она лишь печально покачала головой. - Мне хотелось бы быть в 
состоянии делать это. Я видела многих других, страдающих так же, как и 
ты. Я нечто лучшее, чем то, что твои люди называют словом "врач". 
Гораздо лучше. Но не настолько, как мне самой хотелось бы быть. Мне 
кажется, что я столь же несовершенна, как и ты.
- Все дети Доро несовершенны, это всего лишь божки на глиняных 
ногах.
Энинву поняла намек. Она прочитала Библию, священную книгу, 
почитаемую на ее новой родине, в надежде расширить свое понимание 
окружающих ее людей. В Витли Исаак говорил всем, что она становится 
христианкой, и некоторые из них отнюдь не принимали его слова за 
шутку.
- Но я не отношусь к его детям, - сказала она Томасу, - я родилась 
не от него. - Я скорее то, что он называет диким племенем. Но это не 
имеет решающего значения. Ведь я тоже несовершенна.
Он посмотрел на нее, затем вновь уставился в пол. - Ну, хорошо. Я 
тоже не до такой степени несовершенен, как ты думаешь. Он старался 
говорить очень тихо. - Я не импотент.
- Хорошо. Если бы ты был им, и Доро узнал бы об этом....то он 
решил бы, что ты больше не нужен ему.
Ее слова едва ли не поразили его. Он подскочил на месте, 
посмотрел на нее таким взглядом, что она была готова в страхе бежать 
без оглядки, а затем сказал: - Какое тебе до этого дело! Как ты можешь 
думать еще и о том, что случиться со мной? Как ты можешь позволять 
Доро скрещивать тебя как проклятую корову, со мной! Ты не похожа на 
других.
- Ты сам сравнивал меня с собакой. Черная сука, вот что ты 
говорил.
Даже сквозь покрывавшую его грязь она смогла заметить, как он 
покраснел. - Мне очень жаль, извини, - сказал он через несколько секунд.
- Ну, хорошо. я едва не ударила тебя, когда ты сказал это, а ведь я 
очень сильна.
- Я не сомневаюсь в этом.
- Меня беспокоит то, что Доро сделает со мной. Он знает об этом. 
Я сказала ему.
- Обычные люди не делают этого.
- Да. Вот поэтому я здесь. Многие вещи не могут быть 
правильными для меня, лишь только потому, что он так считает. Он не 
является моим богом. Он привел меня к тебе в качестве наказания за мое 
кощунство. Она слегка улыбнулась. - Но он не понимает одного, что я 
предпочту лечь с тобой, чем с ним.
Томас молчал так долго, что ей пришлось тронуть его за руку.
Он взглянул на нее и улыбнулся, на этот раз стараясь не 
показывать гнилые зубы. Она еще не видела, чтобы он так улыбался. - 
Но будь осторожна, - сказал он. - Доро никогда не должен узнать, как 
глубоко ты его ненавидишь.
- Он знает это уже много лет.
- И ты все еще жива? Ты должна быть очень ценной для него.
- Должна, - с горечью согласилась она.
Он вздохнул. - Я и сам должен был бы ненавидеть его. Но, так или 
иначе, я не могу. Однако...Мне кажется, я рад, что у тебя получается это. 
Я никогда раньше не встречал таких людей. Он вновь замолчал, видимо 
от нерешительности, и поднял на нее свои черные как ночь глаза, 
встретившись с ее взглядом. - Только будь осторожна.
Она кивнула, подумав о том, что он чем-то напомнил ей Исаака. 
Исаак тоже всегда проявлял заботу о ней. Затем Томас встал и 
направился к двери.
- Куда ты? - спросила она.
- К ручью, который протекает сзади дома, хочу умыться. И вновь 
последовала попытка улыбнуться. - Ты и на самом деле думаешь, что 
можешь справиться с этими язвами? Многие из них у меня уже очень 
давно.
- Я могу вылечить их. Конечно, они могут появиться вновь, если 
ты не будешь следить за чистотой и не престанешь столько пить. Тебе 
нужно побольше есть!
- Я не знаю, то ли ты здесь для того, чтобы зачать ребенка, то ли 
для того чтобы превратить в ребенка меня, - прбормотал он, закрывая за 
собой дверь.
Энинву вышла из избы и сделал веник из свежих веток. Она смела 
и вымела все, что можно было вымести из избы, а затем вымыла все, что 
можно было вымыть. Она не знала, что можно было бы сделать с 
паразитами. Блохи сами по себе, были ужасны. Если бы дело касалось ее, 
то она наверняка сожгла бы эту избу и построила новую. Но Томас, 
видимо, не будет долго оставаться здесь.
Она мыла, чистила, чистила, чистила, а вид этой ужасной 
маленькой избы все еще не удовлетворял ее. Здесь не было ни чистых 
одеял, не было и чистой одежды для Томаса. Так или иначе, но он явился 
опять все в тех же грязных лохмотьях, под котоыми виднелась 
исцарапанная бледная и влажная кожа. Казалось, что он испытывал 
явное смущенье, когда Энинву принялась срывать с него эти лохмотья.
- Не валяй дурака, - сказала она ему. - Когда я начну заниматься 
этими болячками, у тебя не останется время ни для стыда, ни для чего-то 
еще. У него стала заметна эрекция. Сухопарый и болезненный на вид, он 
все же, как и говорил, не был импотентом.
- Хорошо, - пробормотала Энинву, приятно удивленная. - Тогда 
сначала получи свои удовольствия, а затем уже болезненные ощущения.
Его неуклюжие пальцы начали было перебирать складки ее 
одежды, но тут же неожиданно остановились. - ~Нет!~ - сказал он, хотя 
боль пришла к нему прежде всего. - Нет. Он повернулся к ней спиной.
- Но....почему? Энинву опустила руку на его плечо. - Ведь ты 
хочешь, значит все в порядке. Для чего же еще я нахожусь здесь?
Он заговорил сквозь сжатые губы, словно каждое слово причиняло 
ему страдания. - Неужели ты все еще так усердна в своих намерениях 
сбежать от меня, что не хочешь задержаться здесь еще ненадолго?
- Ах, вот оно что... Она погладила его плечо, чувствуя отчетливо 
проступающие кости, на которых почти не чувствовалось мышц, кроме 
обтягивающей их кожи. - Все женщины забирали твое семя и покидали 
тебя как можно быстрее.
Он промолчал.
Она подошла еще ближе к нему. Он был ниже, чем Исаак, ниже 
чем все те мужские тела, в которых Доро являлся к ней. Ей казалось 
немного странным смотреть в глаза мужчины, не поднимая вверх 
головы. - Так будет и со мной, - сказала она. - У меня есть муж, у меня 
есть дети. А также.... Доро прекрасно знает, как быстро я могу зачать. Я 
всегда делаю это очень быстро с ним. Я должна получить твое семя и 
уйти, но я не оставлю тебя сегодня.
Он некоторое время не отрываясь смотрел на нее, его черные глаза 
были очень внимательны, будто он хотел вновь взять под контроль свои 
способности и проникнуть в ее мысли, именно сейчас, когда он так хотел 
этого. Она поймала себя на том, что ее ребенок, и его ребенок тоже, 
будет иметь вот такие же глаза. Это было пожалуй единственное в его 
облике, что не требовало мытья или леченья, чтобы можно было 
разглядеть их красоту. Они были удивительными, если учесть, как много 
он пил.
Он схватил ее так неожиданно, будто ему только сейчас пришло в 
голову, что он может сделать это, и некоторое время держал в объятиях, 
прежде чем они направились к его развалившейся кровати.

Доро пришел позже, спустя несколько часов. Он принес муку, 
сахар, кофе, крупу, соль, яйца, сушеный горох, свежие фрукты и овощи, 
одеяла, полотно и, как бы между делом, завел себе новое тело. Он купил 
или украл у кого-то небольшую грубо сделанную тележку, на которой и 
довез все это.
- Спасибо, - сказала Энинву, не скрывая своего замешательства, 
стараясь показать ему, что ее благодарность была искренней. Сейчас 
было большой редкостью для него, чтобы он делал все, о чем она 
просила. Ей было интересно, почему он так беспокоился именно в это 
время. Наверняка он не планировал этого днем раньше.
Затем она увидела, что он смотрит на Томаса. Мытье сделало 
большие видимые перемены в его наружности, кроме того, Энинву 
побрила его, срезала лишнюю часть волос и аккуратно расчесала 
остальные. Но в нем были и другие, более неуловимые перемены. Томас 
улыбался, с удовольствием помог перенести все принесенное в избу, 
вместо того, чтобы апатично стоять и бормотать что-то под нос, когда 
Энинву проходила бы мимо него с полными руками.
- А теперь, - сказал он, позабыв от счастья, что Доро не сводит с 
него глаз. - Теперь мы посмотрим, как ты умеешь готовить, Женщина-
Солнце.
~Что за глупое имя~, - с отчаянием подумала она про себя. 
Почему он назвал ее именно так? Должно быть он прочитал это в ее 
мыслях. А она не сказала ему, что это имя дал ей Доро.
А Доро между тем улыбался. - Никогда не думал, что ты можешь 
делать это так хорошо, - сказал он ей. - Я бы и раньше отправлял к тебе 
всех своих больных.
- Я же лекарь, - сказала она. Однако его улыбка вызывала у нее 
опасения за безопасность Томаса. Это была улыбка в полный оскал 
зубов и не содержала никакого юмора. - Я уже зачала, - сказала она, хотя 
и не собиралась говорить ему этого еще несколько дней, а может быть, и 
недель. Несмотря на это, совершенно неожиданно, она решила увести его 
от Томаса. Она знала Доро. За все эти годы она узнала его очень хорошо. 
Он приводил ее к человеку, про которого знал, что тот обязательно 
оттолкнет ее, и тем самым хотел показать ей, как хорошо ей было до 
этого. Но вместо этого, она тут же начинала помогать этому человеку, 
лечила его, ухаживала за ним, так что в конце концов он вообще не 
отталкивал никого. И становилось совершенно очевидно, что ее 
невозможно наказать таким образом.
- Уже, - умехнулся Доро, слегка удивленный. - Тогда мы можем 
уходить?
- Да.
Он взглянул в сторону избы, где был Томас.
Энинву обошла вокруг тележки и схватила Доро за руки. Сейчас 
на нем было тело круглолицего моложавого белого мужчины. - Зачем ты 
принес все эти вещи? - требовательно спросила она.
- Ты же хотела их, - ответил он вполне резонно.
- Для него, чтобы он мог выздороветь.
- А теперь ты хочешь покинуть его, прежде чем выздоровление 
произойдет.
Томас вышел из избы и увидел их, стоящими рядом. - Что-то не 
так? - спросил он. Позже Энинву сообразила, что вероятнее всего это был 
эмоциальный всплеск ее мыслей, который насторожил его. Ах, если бы 
только он мог читать мысли самого Доро.
- Энинву хочет отправиться домой, - достаточно вежливо сказал 
Доро.
Томас взглянул на нее с недоверием и болью. - Энинву....?
Она не знала, что делать, вернее не знала, что может заставить 
Доро почувствовать, что он достаточно унизил ее. Что может 
остановить его сейчас от запланированного убийства?
Она взглянула на Доро. - Я уйду вместе с тобой сегодня, - 
прошептала она. - Пожалуйста, я уйду с тобой прямо сейчас.
- Однако, этого не достаточно, - сказал Доро.
Она покачала головой, упрашивая с безнадежностью в голосе: - 
Доро, что еще ты хочешь от меня? Скажи мне, и я сделаю это.
Томас приблизился к ним, не спуская глаз с Энинву, его состояние 
находилось где-то между гневом и болью. Энинву хотела крикнуть ему, 
чтобы он не приближался к ним.
- Я хочу, чтобы ты запомнила, - сказал ей Доро. - Ты пришла к 
мысли, что я не смогу тронуть тебя. Но думать так, слишком глупый и 
опасный путь.
Она только на половину продвинулась в леченье. Она вынесла 
брань и оскорбления со стороны Томаса. Она выдержала часть ночи 
около его грязного тела. В конце концов, она сумела добраться до него и 
начать лечить. Ведь не только язвы и болячки на его теле были 
предметом ее внимания. Еще ни разу Доро не забирал от нее больного в 
начале леченья, ни разу! Как она не подумала, что он может сделать 
нечто подобное. Это было равносильно тому, как если бы он угрожал 
одному из ее детей. Да, разумеется, он угрожал ее детям. Он угрожал 
всему, что было дорого ей. По-видимому, он еще не закончил с ней, и 
только поэтому еще не убил. Но с тех пор, как она ясно дала понять, что 
не любит его и подчиняется только его силе, он почувствовал некоторую 
необходимость напомнить ей об этой силе. И если он не смог сделать 
это, отдавая ее в руки человека-дьявола, потому что этот человек тут же 
перестает быть дьяволом, то тогда он может забрать у нее этого человека 
именно сейчас, когда ее интерес к нему стал наиболее сильным. А кроме 
того, возможно Доро догадался, что она сказала Томасу о том, что 
скорее разделит постель с ним, чем с Доро. Для человека, приученного к 
обожанию, такая догадка могла быть страшным ударом. Но что могла 
она сделать?
- Доро, - продолжала упрашивать она, - этого вполне достаточно. 
Я все поняла. И я была неправа. Я буду помнить об этом и вести себя 
гораздо лучше.
Теперь она сжимала обе его руки, склоняя свою голову перед 
гладким молодым лицом. Внутри же себя, она пронзительно кричала от 
ярости, страха и отвращения. А снаружи ее лицо было таким же гладким 
и спокойным, как и его.
Но из-за упрямства, голода или от желания причинить ей боль, он 
не мог остановиться. Он повернулся к Томасу. И в этот момент Томас 
понял.
Он отскочил назад, и его недоверие вновь отчетливо проступило 
во всем его облике. - Почему? - сказал он. - Что я сделал?
- Ничего! - неожиданно закричала Энинву, и ее руки, лежавшие на 
руках Доро мгновенно сжались так, что Доро не мог разжать их никаким 
обычным путем. - Ты ничего не сделал, Томас, кроме как служил ему всю 
свою жизнь. Сейчас он не думает ни о чем, как отнять у тебя жизнь в 
надежде досадить мне. Беги!
Мгновенье Томас стоял словно застывший.
- Беги! - изо всех сил кричала Энинву. Доро начал изо всех сил 
бороться с ней, без всякого сомнения, это был рефлекс страха. Он 
хорошо знал, что не сможет освободиться из ее рук или превзойти ее в 
физической силе в одиночку. И он не должен использовать свое обычное 
оружие. Он все еще не закончил с ней. Ведь теперь она носила 
потенциально ценного ребенка.
Томас побежал прямо к лесной чаще.
- Я убью ее, - закричал Доро. - Твоя жизнь, или ее.
Томас остановился, оглянулся назад.
- Он лжет, - почти с восторгом сказала Энинву. - Беги, Томас. Он 
говорит заведомую ложь!
Доро пытался ударить ее, но она подставила ему ножку, и когда он 
упал, то она перехватила его руки своими таким образом, что при любом 
движении он причинял себе страшную боль. Очень страшную боль.
- Я буду подчиняться, - прошипела она прямо в его ухо. - Я буду 
делать все, что угодно!
- Отпусти меня, - сказал он, - или ты не будешь жить, даже 
подчинившись. Сейчас я говорю правду, Энинву. Поднимайся.
На этот раз в его голосе до ужасающего ясно звучала смерть. 
Именно так звучал его голос, когда он на самом деле был готов к 
убийству: голос становился абсолютно бесцветным и незнакомым, и 
Энинву почувствовала, кто был перед ней. Это был дух, смертоносный 
голодный демон, скрученный огбанджи, готовый выскользнуть из своего 
молодого мужского тела, чтобы оказаться в ее. Она старалась сжимать 
его еще сильнее.
Но теперь здесь появился Томас. - Отпусти его, Энинву, - сказал 
он. Она вскинула голову, чтобы взглянуть на него. Она рисковала всем 
на свете, чтобы дать ему возможность бежать, по крайней мере 
возможность, а он вернулся назад.
Он пытался оторвать ее от Доро. - Отпусти его, еще раз говорю 
тебе. Ведь он пройдет через тебя, и заберет меня двумя секундами позже. 
Ведь еще никто здесь не пытался приводить его в замешательство 
подобным образом.
Энинву огляделась по сторонам и решила, что он был прав. Когда 
Доро совершал переход из тела в тело, он всегда брал ближайшее к себе. 
Вот почему он иногда дотрагивался до людей. Он обычно делал это в 
толпе, когда прикосновение помогало выбрать ему именно того, кого он 
наметил. Если он решил сделать перемещение, а ближайшее тело 
находилось за сотни миль от него, он все равно должен был взять его. 
Расстояние не играло роли. Если он хотел пройти через Энинву, то после 
он мог добраться и до Томаса.
- У меня ничего нет, - продолжал тем временем тот. - Вот эта изба 
и есть все мое будущее: здесь я останусь, состарюсь, сопьюсь и сойду с 
ума. Я не являю собой ничего, за что можно было бы умереть, Женщина-
Солнце, даже если твоя смерть и может спасти меня.
С гораздо меньшей силой, чем обладал Доро в своем теперешнем 
теле, Томас поднял ее на ноги, освобождая Доро. Затем он оттолкнул ее, 
так что она оказалась за ним, а сам теперь стоял ближайшим к Доро.
Доро медленно поднялся с земли, не сводя с них глаз, как будто 
хотел подтолкнуть их на смелый побег, или, наоборот, вызвать в них 
страх, чтобы это был побег отчаяния и безнадежности. Но в любом 
случае ничто человеческое не глядело на них из его глаз.
Глядя на него, Энинву думала о том, что так или иначе, а ей 
придется умереть. Они оба, и она, и Томас, должны умереть.
- Я был предан и верен тебе, - сказал ему Томас, словно обращался 
к разумному человеку.
Теперь глаза Доро остановились на нем.
- Я доказал тебе свою верность, - повторил Томас. - Я никогда 
даже не пытался ослушаться тебя. Он медленно покачал головой. - Я 
любил тебя, не смотря на то, что прекрасно знал, что этот день должен 
прийти. Он вытянул вперед правую руку, чтобы сохранить равновесие. - 
Отпусти ее домой к мужу и детям, - сказал он.
Не говоря ни слова, Доро схватил его руку. От этого 
прикосновения гладкое молодое тело, которое он носил, ослабело и 
рухнуло на землю, а тело Томаса, худое и сплошь покрытое язвами, чуть 
распрямилось. Энинву смотрела на него широко открытыми глазами, 
полными ужаса. В одно мгновенье, глаза человека, который казалось 
был ей другом, превратились в глаза демона. Убьет ли он теперь и ее? 
Ведь Доро ничего не обещал. Он даже не произнес ни единого доброго 
слова своему почитателю.
- Закопай это, - слова слетели с губ тела Томаса. Он указал в 
сторону своего бывшего тела.
Она начала кричать. Стыд и облегчение заставили ее отвернуться в 
сторону. Он собирался продлить ее жизнь, за которую заплатил Томас.
В следующий момент рука, бывшая рука Томаса, опустилась на ее 
плечо и повернула ее в сторону лежавшего на земле тела. Как она 
ненавидела собственные слезы. Отчего она была такой слабой? Вот 
Томас оказался сильным. Он прожил не больше тридцати пяти лет, но 
все-таки смог найти в себе силы, чтобы противостоять Доро и спасти ее. 
Она прожила в несколько раз больше этого срока, а только лишь 
плакала и съеживалась. Вот что Доро сделал из нее, и он еще не 
понимал, за что она так ненавидела его.
Он подошел, чтобы понаблюдать за ней, и каким-то чудом она 
удержалась, чтобы не съежиться от страха. Сейчас, в теле Томаса, он 
казался выше, чем был сам Томас.
- Мне нечем копать, - прошептала она, хотя не намеревалась 
говорить так тихо.
- Копай руками! - сказал он.
В избе она нашла лопату и тесло, с помощью которого, скорее 
всего, Томас обтесывал бревна для своей избы. Теперь, с помощью этих 
инструментов, она могла справиться с землей. Пока она копала могилу, 
Доро стоял, наблюдая за ней. Он не попытался помочь ей, ни проронил 
ни слова и ни разу не отвернулся. К тому времени, когда она закончила 
рыть яму, неровную и скорее продолговатую, чем прямоугольную, но 
большую и достаточно глубуокую, она почувствовала, что дрожит. Эта 
работа утомила ее гораздо сильнее, чем должна была бы. Эту тяжелую 
работу она сделала очень быстро. Даже мужчина, раза в полтора больше 
ее, не справился бы так скоро, или, возможно, все-таки справился, если 
бы Доро наблюдал за ним.
О чем же Доро думал? Собирался ли он убить и ее, в конце концов? 
Закопает ли он тело Томаса вместе с этим безымянным телом, и уйдет 
отсюда одетым в ее?
Она подошла к молодому телу, уложила его поровнее и завернула 
в полотно, которое привез с собой Доро. Затем, кое-как, она опустила 
его в могилу. У нее было искушение поросить Доро о помощи, но 
единственный взгляд на его лицо заставил ее отказаться от этой мысли. 
Он не стал бы помогать. Он задался целью наказать ее. Она вздрогнула 
от этой мысли. Она не видела его за убийством с тех пор, как покинула 
родину. Разумеется, все эти годы он убивал, и часто. Но он делал это в 
одиночку. Он появлялся в Витли в одном теле, а уезжал оттуда в другом. 
Но он никогда не устраивал такую замену при свидетелях. К тому же, он 
уезжал очень быстро, сразу после того, как происходила замена. Если же 
он предполагал оставаться в городе еще некоторое время, то оставался, 
одеваясь в тело незнакомца. Он не позволял своим людям забывать, кто 
он был, но его напоминания были очень осторожными и скорее 
походили на намеки. А если бы они таковыми не были, раздумывала 
Энинву, пока она закапывала могилу, если бы Доро выставлял свою силу 
напоказ перед другими, как он сделал это сейчас перед ней, то тогда даже 
его самые преданные обожатели разбежались бы от него. Его способ 
убивать мог ужаснуть любого. Она взглянула на него и увидела худое 
лицо Томаса, которое она только что побрила своей собственной рукой, 
которое совсем недавно было тронуто чуть напряженной слабой 
улыбкой. Она отвернулась и задрожала.
Так или иначе, но она засыпала могилу, пытаясь про себя читать 
молитву над этим безымянным телом, как это принято у белых людей. 
Ту же молитву она предназначала и для Томаса. Но в присутствии Доро, 
наблюдавшего за ней, ее разум отказывался работать. Ослабевшая, 
опустошенная и сипуганная стояла она над этой могилой.
- А теперь ты могла бы сделать что-нибудь и вот с этими язвами, - 
сказал Доро. - Я предполагаю использовать это тело некоторое время.
А это означало, что она будет жить, пока. Он сказал ей об этом. 
Она встретила его взгляд. - Я уже начала заниматься ими. Они болят?
- Не сильно.
- Я ввела в них лекарство.
- Они пройдут?
- Да, если ты будешь соблюдать чистоту и хорошо питаться и....не 
будешь столько пить, сколько пил он.
Доро рассмеялся. - Позаботься о них еще, - сказал он. - Я хочу, 
чтобы они прошли как можно скорее.
- Но сейчас в них уже есть лекарство. Ему нужно время для работы. 
Ей не хотелось прикасаться к нему, даже для леченья. Она не 
намеревалась притрагиваться и к Томасу, она просто испытывала к нему 
расположение, несмотря на его жалкий вид. Если бы не эти его 
неуправляемые способности, он был бы неплохим человеком. В самом 
конце он именно таким и оказался. Она с большим желанием 
похоронила бы его тело, когда Доро оставит его, но она не хотела 
притрагиваться к нему, пока Доро его носит. Возможно, что Доро знал и 
об этом.
- Я сказал тебе, чтобы ты занялась язвами! - приказал он. - Что я 
должен сделать в следующий раз, чтобы заставить тебя подчиняться?
Она отвела его в избу, раздела его и вновь занялась леченьем 
больного сухопарого тела. Когда она закончила, он велел ей раздеться и 
лечь рядом ним. Она уже не плакала, потому что ей казалось, что это 
было бы ему очень приятно. К тому же, после всего произошедшего, 
может быть первый раз за сотню лет, она почувствовала неуправляемую 
слабость.

9.

Нвеке начала кричать. Доро спокойно прислушивался, осознавая 
тот факт, что теперь он был невластен над судьбой девушки. Теперь ему 
не оставалось ничего делать, как только ждать, напоминая самому себе 
слова, которые сказала ему Энинву. Она еще ни разу не теряла никого 
при последствиях переходного возраста. Она не стала бы, вероятнее 
всего, порочить это заявление смертью одного из собственных детей.
И к тому же, Нвеке была достаточно сильная. Сильными были все 
дети Энинву. А это было очень важно. Весь собственный опыт, который 
имел Доро по поводу переходного возраста, учил его, что это очень 
важно. Он позволил своим мыслям перелететь ко времени собственного 
переходного возраста, а потом вернуться назад, к Нвеке. Он мог 
вспомнить свой переходный период достаточно ясно. За ним следовали 
годы, которые стерлись в его памяти, но детские годы и сам переход, 
которым они завершились, были все еще свежи в его памяти.
Он был болезненным и чахлым ребенком, последним из 
двенадцати детей у его матери, и единственным, который выжил, как раз 
в соответствии с именем, которым Энинву как-то назвала его:Огбанджи. 
Говорили, что его браться и сестры были крепкими и на вид здоровыми 
детьми, но они все умерли. Он был костлявый, тощий и очень странный, 
и, казалось, что только его родители считают правильным, что он 
остался в живых. Люди шептались на его счет и говорили, что он нечто 
большее, чем просто ребенок, он - дух. Они шептались о том, что он не 
сын своего отца. Мать же как могла защищала его, пока он был очень 
маленький, а его отец, если он действительно был его отцом, признавал 
его и был рад считать своим сыном.
Его родители старались делать для него только хорошее. И тот и 
другой искренне, почти безумно любили и берегли его после смерти 
одиннадцати детей. Другие же люди избегали его при первой же 
возможности. Это были рослые величественные люди, которых позже 
стали называть нубийцами. И им скоро стало ясно, что Доро никогда не 
стал бы ни высоким, ни величественным. В конце концов стало ясно, чем 
он обладал. Он слышал голоса. Он падал на землю, корчась в 
конвульсиях. Некоторые из окружающих, опасаясь, что он может 
напустить на них дьяволов, хотели его убить, но каким-то образом его 
родителям удалось его защитить. Даже тогда, он не знал, как именно. Но 
было очень немного вещей, которых они не сделали бы, чтобы спасти 
его.
Ему было тринадцать лет, когда он свалился в агонии, 
захватившей его в переходном возрасте. Теперь-то он знал, что это было 
слишком рано для его возраста. На примере своих колдунов он еще ни 
разу не видел, чтобы перемены наступали так рано. Он никогда не жил 
сам, но как никто другой он до сих пор управлял собственным 
размножением, словно он вообще никогда и не умирал. Умерло его тело, 
и в самый первый раз он преобразился в живое человеческое тело, 
ближайшее к нему. Это было тело его матери, на коленях у которой в 
этот момент отдыхала его голова.
Он обнаружил, что смотрит вниз, на самого себя, на собственное 
тело, и ничего не мог понять. Тогда он закричал. С испугу он попытался 
убежать, но его отец остановил его, задержал, начал расспрашивать о 
том, что случилось. Он не мог ничего сказать. Он смотрел вниз, видел 
свое, теперь уже женское тело, и его охватила паника. Не соображая, что 
делает, он преобразился вновь, на этот раз в своего отца.
В своей, когда-то очень тихой деревне на берегу Нила, среди своих 
людей, он убивал, убивал и убивал. Пока однажды их враги, причем 
совершенно ненамеренно, освободили их от этого. Египетские конники 
завхатили его в плен, напав на деревню. В тот момент он носил тело 
молодой девушки, одной из своих двоюродных сестер. Возможно, что 
при этом он убил и нескольких египтян. Он надеялся, что так оно и 
было. Его люди жили без всяких контактов с египтянами на протяжении 
почти двухсот лет, пока Египет был охвачен феодальным хаосом. Зато 
теперь Египет был далекой желанной страной, богатой минералами и 
рабами. Доро наедялся, что ему удалось убить достаточное число их 
людей. Но он никогда не узнает этого. Его память остановилась на 
момент появления египтян, и в ней образовался провал, длину которого 
позднее он определил как пятьдесят лет, после чего он вновь пришел в 
себя, и обнаружил, что был брошен в египетскую тюрьму, обладал 
телами нескольких пожилых чужеземцев, обнаружил, что был не более и 
не менее чем мужчиной, и открыл для себя, что может иметь и делать 
все, что угодно.
У него ушло много лет на то, чтобы вычислить, хотя бы 
приблизительно, сколь долго он не управлял своим сознанием. Еще 
больше времени ушло у него на то, чтобы точно определить, где именно 
была его родная деревня, и то, что на том месте уже ничего не было. Он 
никогда так и не нашел никого из своих родственников, никого из своей 
деревни. Он был абсолютно один.
В конце концов, он начал осознавать, что некоторые из его 
убийств давали ему больше удовольствий, чем иные. Некоторые тела он 
носил дольше других. Наблюдая свои собственные ощущения, он 
открыл, что возраст, раса, пол, физическое развитие, и в 
исключительных случаях, здоровье, не были решающими, если 
оценивать его удовольствие, получаемое от жертв. Он мог, и он брал 
любого. Но вот к пониманию того, что давало ему действителное 
наслаждение, он пришел, раздумывая о колдовстве, или о потенциальной 
возможности его. Он отыскивал родственников по духу, людей, либо 
одержимых безумием, либо людей имевших небольшие отклонения от 
нормы: эти люди могли слышать голоса, или их могли преследовать 
виденья, или же их странность могла появляться как-то иначе. Сам же он 
не был подвержен воздействию подобных нарушений, во всяком случае с 
тех самых пор, как завершился его переходный возраст. Но он забирал 
тех, у кого эти странности оставались. Он научился отыскивать их 
безошибочно, как будто следуя за запахом еды. Затем он научился 
собирать их вместе, скрещивать их между собой, наблюдать за тем, 
насколько они защищены и как следует ухаживать за ними. Они же, в 
свою очередь, научились почитать его. И уже в следующем поколении, 
они стали полностью принадлежать ему. Он еще не понял этого, но он 
это принял как должное. Некоторые из них, совсем немногие, могли 
чувствовать его точно так же, как и он их. Их колдовская сила 
предупреждала их о его появлении, но, казалось, никогда не могла 
подтолкнуть их на сознательный побег. Вместо этого, они приходили к 
нему, стараясь друг перед другом завоевать его внимание, любили его 
как бога, как родителя, как самца, как друга.
Он научился предпочитать их общество, компании более 
нормальных людей. Среди них он выбирал себе приятелей, и 
ограничивался убийствами только среди остающихся. Он затратил очень 
много времени и труда, прежде чем ему удалось создать людей подобных 
Исааку и Аннек, которые были самыми лучшими из его детей. Этих он 
любил точно так же, как они любили его. Они относились к нему так, 
как не может делать ни один обычный человек, радовались ему, и почти 
не боялись его. В некотором роде, это было похоже на то, что он всякий 
раз повторял свою историю в каждом новом поколении. Самые лучшие 
его дети любили его без всех тех ограничений, которые были 
свойственны его родителям. Другие же, подобно большинству людей из 
его деревни, смотрели на него через призму собственных суеверий, хотя, 
по крайней мере в то время, суеверия были в почете. И в это время он уже 
не любил тех, кто служил ему для уталения голода. Он забирал их из 
своих многочисленных поселений как созревшие сладкие плоды, 
оберегая при этом своих любимцев от всего, с чем он мог справиться, 
исключая болезни, войны, а иногда, и опасные последствия их 
собственных способностей. Время от времени, и они вынуждали его 
убивать их по этой последней причине. Один из этих людей, опьяневший 
от собственной силы, начал проявлять свои способности, подвергая 
опасности своих людей. Другой просто проявил неповиновение, а 
следующий просто сошел с ума. Такое часто случалось.
Эти убийства ему особенно нравились. Несомненно, что на уровне 
ощущений, они были наиболее приятными. Но в сознании Доро эти 
убийства выглядели скорее как те, которые он совершил совершенно 
случайно, со своими родителями. Он никогда не носил эти тела подолгу. 
Он совершенно сознательно избегал зеркало, до тех пор, пока не 
совершал очередное преображение. В такие моменты он особенно остро 
чувствовал абсолютное бесконечное одиночество, тоскуя по смерти, 
несущей конец этой мрачной тоске. Что же он такое, на самом деле, если 
может иметь все, кроме собственного конца?
Люди подобные Исааку, а вскоре, может быть и Нвеке, не знали, в 
какой безопасности они были, даже находясь рядом с ним. А люди, 
подобные Энинву, представляющие очень устойчивое дикое племя, не 
представляли себе, в какой безопасности они могли бы быть, хотя для 
самой Энинву это уже и было поздно. Поздно на многие годы, не смотря 
на отношение к ней Исаака. Доро больше не хотел видеть около себя эту 
женщину, не хотел видеть ее укоризненного взгляда, ее тихой открытой 
ненависти, ее долгого и раздражающего присутствия в его жизни. И коль 
скоро она не представляла уже большой ценности для Исаака, она 
должна будет умереть.

Исаак, обеспокоенный и испуганный, мерил шагами кухню, не в 
силах ничем заглушить звуки рыданий Нвеке. Для него было слишком 
трудно удержаться от того, чтобы не подходить к ней. Он знал, что 
ничего не мог сделать, и не мог оказать никакой помощи. Люди, 
находящиеся в кризисе переходного возраста, не совсем правильно 
реагировали на него. Энинву могла и придерживать их, и баловать их, 
она могла на время стать их матерью, независимо от того, была она ею 
на самом деле, или нет. И в своей боли, они льнули к ней. Если же их 
пытался приласкать Исаак, то они чаще всего отталкивали его. Он 
никогда не понимал этого. Ведь всегда казалось, что они очень любили 
его, как до, так и после переходного возраста.
И Нвеке любила его. Она выросла, называя его отцом, хотя знала, 
что он вовсе не отец ей, и никогда не возражала против этого. Она ведь 
не была и дочерью Доро, но Исаак очень любил ее и частенько говорил 
ей об этом. Он жалел, что не может быть с ней рядом, чтобы уменьшить 
ее крики и уменьшить боль. Он тяжело опустился на лавку, не спуская 
глаз со спальни.
- С ней будет все хорошо, - сказал Доро из-за стола, где он доедал 
сладкое печенье, которое Исаак отыскал для него.
- Да как ты можешь знать это? - возразил ему Исаак.
- У нее очень хорошая кровь, с ней ничего не случится.
- Моя кровь тоже была хорошей, но я едва не умер.
- Но ведь вот, ты, здесь, - весьма убедительно заметил Доро.
Исаак потер ладонью свой лоб. - Я не думаю, что я так же 
нервничал бы, если бы она рожала. Она такая же маленькая, как Энинву.
- Даже меньше, - сказал Доро. Он взглянул на Исаака и улыбнулся 
словно над какой-то, только ему одному известной шуткой.
- Она будет твоей следующей Энинву, так ведь? - спросил Исаак.
- Да. Выражение лица Доро при этом не изменилось. На нем 
блуждала все та же странная улыбка.
- Сейчас она еще ничто, - сказал Исаак. - Она красивая и очень 
живая молодая девушка. Но после сегодняшней ночи она может стать 
очень сильной. Ты говорил, что она обладает способностями читать 
чужие мысли.
- Я верю, что именно такой она и будет.
- Но ведь это убивает. Исаак вновь долго смотрел на дверь 
спальни, представляя себе, как его любимая молодая падчерица 
превратится в порочное и злобное существо, такое как его давным-давно 
погибший сводный брат Лейл, или как его повесившаяся мать. Этот дар 
убивает, - повторил он с печалью в голосе. Бедная Нвеке. Ведь даже этот 
кризис не будет означать для нее конец внутренней боли. Так чего же он 
хотел для нее? Жизни или смерти? И что он должен пожелать для ее 
матери?
- Мне нужны люди, которые столь же способны в обмене мыслями, 
как ты в передвижении предметов, - сказал Доро. - Например, Аннек.
- А ты думаешь, что она будет такой как Аннек?
- Она перенесет этот кризис и получит возможность управлять 
собой.
- Она и Аннек родственники?
- Нет. Тон, которым Доро произнес это, говорил о том, что он не 
желал обсуждать предков Нвеке. Тогда Исаак изменил подход.
- Энинву имеет совершенный контроль над всем, что она делает, - 
сказал он.
- Да, в границах собственных возможностей. Но она представляет 
дикое племя. Я устал от попыток подчинить ее себе.
- Ты? Устал? Нвеке перестала кричать. В комнате стало 
неожиданно спокойно и тихо, если не считать этих двух слов, 
произнесенных Исааком.
Доро проглотил остатки печенья. - Ты хотел что-то сказать?
- Только то, что было бы очень глупо убивать ее. Это было бы 
неоправданной потерей.
Доро лишь взглянул на него, но Исаак сразу узнал этот взгляд, 
который разрешал ему сказать то, чего Доро никогда бы не позволил 
сказать другому человеку. На протяжении многих лет Исаак своей 
преданностью и приносимой пользой заслужил право говорить все, что 
он чувствовал, без всяких опасений, но и не без осторожности.
- Я не буду забирать ее от тебя, - тихо сказал Доро.
Исаак кивнул. - Если бы ты сделал это, я бы долго не протянул. Он 
потер свою грудь. - С моим сердцем что-то не в порядке. И вот теперь 
Энинву делает для него лекарства.
- Твое сердце!
- Да, она заботится о нем. Она говорит, что ей не хочется 
оставаться вдовой.
- Я....думал, что она может помочь тебе хоть немного.
- Она уже "немного" помогла мне, лет двадцать назад. А сколько 
детей я произвел для тебя за последние двадцать лет?
Доро промолчал. Он наблюдал за Исааком без всякого выражения 
на лице.
- Она помогает нам обоим, - сказал Исаак.
- Что ты хочешь? - спросил Доро.
- Чтобы она жила. Исаак сделал паузу, но Доро вновь промолчал. - 
Позволь ей жить. Через некоторое время она вновь выйдет замуж. Она 
всегда должна быть замужем. А затем ты получишь новых ее детей. И к 
тому, она и сама по себе представляет породу. Это нечто такое, чего ты 
никогда не видел раньше.
- У меня уже был однажды один лекарь.
- И она жила триста лет? Она дюжинами приносила тебе детей? 
Она по желанию могла менять свою внешность?
- Прежде всего это был он. А на все три оставшиеся вопроса я 
отвечу отрицательно. Нет.
- Тогда оставь ее. Если она надоедает тебе, не обращай на нее 
внимания некоторое время. Оставь ее без внимания на двадцать лет, или 
на тридцать. Какая разница насколько, для тебя или для нее? Когда ты 
вернешься к ней, она так или иначе, но как-то изменится. Но только, 
Доро, не убивай ее. Не делай этой ошибки.
- Я не хочу и не нуждаюсь больше в ее присутствии.
- Но ты неправ. Ты ошибаешься, потому что оставшись одна, она 
не умрет и не позволит себя убить. Она не временный человек в этом 
мире. А ты никак не можешь согласиться с этим. Когда ты оставишь ее в 
живых, а затем вновь вернешься к ней, ты уже никогда не будешь 
одиноким.
- Ты не понимаешь, о чем говоришь!
Исаак встал и подошел к столу, чтобы взглянуть на Доро. - Если 
уж я не знаю вас двоих, и не понимаю что вам надо, то кто же еще может 
это? Она как нельзя лучше подходит тебе: она не так сильна, чтобы тебе 
приходилось беспокоиться на ее счет, но достаточно сильна, чтобы 
позаботиться о себе и о своих близких. Вы можете не встречаться друг с 
другом разом по многу лет, но все равно, до тех пор, пока оба вы будете 
живы, одиночество будет не страшно вам.
Доро начал изучать Исаака с растущим интересом, заставляя того 
задуматься над тем, правильно ли он смог оценить значение этой 
женщины.
- Ты сказал мне, что знаешь, кто был отцом Нвеке, - прервал 
молчание Доро.
Исаак кивнул. - Энинву сказала мне. Она была так разгневана и 
расстроена, что мне казалось, что она должна была сказать это кому-то.
- И что ты думаешь на этот счет?
- Какое это имеет сейчас значение? - поинтересовался Исаак. - К 
чему поднимать это как раз сейчас?
- Ответь мне.
- Ну хорошо. Исаак пожал плечами. - Я уже сказал тебе, что знаю 
тебя и знаю ее, и поэтому я не был удивлен тем, что ты сделал. Вы оба 
упрямы и мстительны, как иногда случается с людьми. Она держит тебя 
в гневе и напряжении многие годы. Ты же пытаешься свести с ней счеты. 
Ты это делаешь сейчас, ты это делал и раньше, и в итоге ее гнев только 
возрастает. Единственный человек, которого мне жаль, так это Томас.
Доро в недоумении поднял брови. - Но он бежал. Он был на ее 
стороне. И, к тому же, он исчерпал свои возможности.
Исаак слышал скрытую угрозу и с беспокойством взглянул в лицо 
Доро. - Ты и на самом деле считаешь, что должен был сделать это? - тихо 
спросил он. - Я твой сын, я не отношусь к дикому племени, я не болен, но 
я едва пережил тот переходный кризис. Я никогда не мог ненавидеть 
тебя, никогда не мог от тебя сбежать, независимо от того, что ты сделал, 
а ведь я один из тех немногих твоих детей, кто мог бы совершить 
успешный побег. Ты думал, что я не знал этого? Я здесь, потому что я 
хочу так. С этими словами он протянул руку Доро. Некоторое время 
Доро смотрел на него, затем протяжно вздохнул, а затем быстро, но 
осторожно взял его огромную мозолистую ладонь в свою.
Некоторое время они сидели молча в наступившей тишине, пока 
Доро не встал, чтобы подложить новое полено в огонь. Исаак же вновь 
мысленно вернулся к Энинву и подумал, что все его слова о самом себе 
были справедливы и для нее. Она могла стать еще одним среди тех 
немногих, кто мог сбежать от Доро, используя для этого свой обычный 
прием: изменить облик и путешествовать где угодно... Возможно, что это 
была одна из тех вещей, которая беспокоила Доро. Хотя это вряд ли бы 
случилось.
Доро разрешал ей бывать где угодно и делать все, что она хотела. 
В те периоды, когда он чувствовал себя особенно одиноким, когда люди 
умирали, оставляя его, он должен был видеть ее. Она была лекарем, в 
столь широком смысле, который, как порой казалось, Доро вряд ли мог 
понять. Возможно, это понимал отец Нвеке, и вот сейчас, переживая 
свою собственную боль, это, без всякого сомненья, понимала Нвеке. По 
иронии судьбы, Энинву, как частенько казалось, не понимала этого и 
сама. Она думала, что больные и слабые приходят к ней только за ее 
лекарствами и за ее знаниями. Внутри себя она имела еще кое-что, о чем 
даже и не подозревала.
- Нвеке будет еще лучшим лекарем, чем смогла стать Энинву, - 
сказал Доро, как бы отвечая на мысли Исаака. - Я не думаю, что ее 
способности к чтению мыслей, могут покалечить ее.
- Позволь Нвеке быть тем, кем она сможет, - сказал Исаак, и в 
голосе его послышалась слабость. - Если она будет так хороша, как тебе 
кажется, то тогда у тебя будет две очень ценных женщины. И ты будешь 
распроклятым дураком, если потеряешь хоть одну из них.
Нвеке начала снова кричать, издавая ужасающие хриплые звуки.
- О, Боже, - прошептал Исаак.
- Она скоро лишиться голоса, если будет так кричать, - заметил 
Доро. А затем, с обычной бесцеремонностью добавил: - А у тебя еще не 
осталось такого печенья?
Исаак знал его очень хорошо, чтобы удивляться. Он встал, чтобы 
взять тарелку, на которой лежала горка фруктового печенья, которое 
Энинву испекла по-датскому рецепту незадолго до этого. Ведь очень 
редко чужая боль могла обеспокоить Доро. И если бы оказалось, что 
девушка находится на грани смерти, он был бы озабочен только тем, что 
теряет хорошее семя. Но если бы она была лишь близка к агонии, то для 
него это было бы просто безразлично. Исаак сделал усилие, чтобы вновь 
перевести разговор на Энинву.
- Доро? Он заговорил так тихо, что это единственное слово почти 
заглушили крики девушки. Но Доро все-таки повернулся на его голос. 
Он выдержал взгляд Исаака, не проявив при этом ни достаточного 
интереса, ни сострадания. Он просто обернулся и посмотрел на него. 
Исаак видел много раз, как кошки смотрят на людей. Сейчас ему 
напомнил об этом ответный взгляд Доро. Возможно, это было 
действительно так. Все чаще м чаще в глазах Доро проскальзывало что-
то нечеловеческое. Когда Энинву впадала в ярость, она говорила Доро, 
что он всего лишь человек, претендующий быть богом. Но на самом деле 
она знала гораздо лучше. Ни один человек не мог запугать ее, и Доро, 
который хоть и потерпел неудачу с ней, приучил и ее бояться его. И он 
же приучил Исаака бояться за него.
- Чего ты лишишься, - сказал Доро, - если позволишь Энинву 
жить?
- Я устал от нее. Вот и все. С меня хватит. Я просто устал от нее. В 
его голосе звучала усталость, и обычная естественная человеческая 
слабость, смешанная с раздражением и тщетностью затраченных усилий.
- Тогда отпусти ее. Отошли ее прочь и разреши ей жить так, как 
она этого хочет.
Доро нахмурился. Он выглядел таким встревоженным, каким 
Исаак еще никогда не видел его. Почти с уверенностью можно было 
считать, что это хороший признак. - Подумай об этом, - продолжил он. - 
В конце концов, ведь у тебя есть время, чтобы приручить ее, а тем 
временем ты можешь взять кого-нибудь еще, может быть не из такого 
дикого племени. Ведь и она, рано или поздно, тоже почувствует 
одиночество. Она будет вынуждена перемениться по отношению к тебе, а 
не выказывать раздражения.
Но он больше ничего не ответил Исааку на эти слова. Было бы 
ошибкой стремиться получить какие-то обещания от Доро. Исаак усвоил 
это очень давно. Лучше всего было почти подвести его к соглашению, а 
затем оставить одного. Временами это срабатывало. Иногда, действуя 
подобным образом, Исааку удавалось спасать человеческие жизни. Но 
иногда он проигрывал.
Так они и сидели вместе, Доро, продолжавший жевать печенье, и 
Исаак, прислушивающийся к звукам боли, доносившимся из спальни, 
пока эти звуки не прекратились, и голос Нвеке не затих. Прошло 
несколько часов. Исаак приготовил кофе.
- Ты должен поспать, - сказал ему Доро. - Можешь лечь в одной из 
детских кроватей. - Когда ты проснешься, все уже будет позади.
Исаак лишь слабо покачал головой. - Как могу я уснуть, так и не 
узнав ничего?
- Хорошо, тогда не спиА по крайней мере, приляг. Выглядишь ты 
ужасно. Доро взял Исаака за плечо и повел в одну из детских спален. В 
комнате было темно и холодно, но Доро развел огонь и зажег 
единственную свечу.
- Хочешь, я буду ждать здесь вместе с тобой? - спросил он.
- Да, - с благодарностью ответил Исаак. Доро принес себе стул.
В этот момент крики возобновились, и на какое-то время это 
привело Исаака в замешательство. Голос девушки уже давно стал похожь 
на хрипящий шепот, и за исключением дребезга от случайных движений 
кровати да хриплого дыхания двух женщин, в доме не раздавалось ни 
звука. И вот опять эти крики.
Исаак неожиданно поднялся и спустил ноги на пол.
- В чем дело? - спросил Доро.
Но Исаак едва расслышал его. Неожиданно он вскочил на ноги и 
бросился в другую спальню. Доро пытался остановить его, но Исаак 
оттолкнул удерживавшие его руки. - Разве ты не слышишь? - закричал 
он. - Это не Нвеке. Это Энинву.

Доро показалось, что кризис в состоянии Нвеке миновал. Время 
было самым подходящим, раннее утро, несколько часов до рассвета. 
Девушка выдержала обычные в таких случаях десять-двенадцать часов 
агонии. Теперь она должна была затихнуть на некоторое время, не 
кричать и не ворочаться так, чтобы сотрясать постель. Конечно, это не 
означает, что она не могла вообще как-то двигаться. На самом же деле, 
самые последние часы этого перехода, были самыми опасными. В такие 
моменты люди очень часто теряли контроль над собственным телом, и 
воспринимали не только мысли, но и движения посторонних людей. В 
такое время было просто необходимым присутствие кого-нибудь 
сильного и бесстрашного человека, способного создать необходимый 
уют, такого, как Энинву. Энинву была в этом смысле само совершенство, 
потому что она не могла причинить никакого вреда, по крайней мере, 
намеренного.
Люди Доро рассказывали ему, что это было время больших 
страданий. Это было время, когда сумасшедствие от восприятия чьих-то 
посторонних мыслей казалось бесконечным, и тогда, в отчаянии и 
безрассудстве, они были готовы сделать что угодно, чтобы остановить 
боль. Но, однако, это было и время, когда они начинали чувствовать 
какой-то труднодостижимый, но все же путь к управлению этим 
безумием, с помощью которого они могли отгородиться от него. Это 
был путь к обретению покоя.
Но вместо покоя, из комнаты Нвеке раздавались новые крики, и 
Исаак, словно мальчишка бросился к дверям спальни, крича на ходу о 
том, что это были уже не крики Нвеке, а крики Энинву.
И Исаак оказался прав. Но что же тогда случилось там? Неужели 
Энинву не смогла удержать девушку от смерти, не смотря на все свои 
способности? Или это было что-то еще, какая-то незнакомая беда с 
переходом, поджидавшая их на этот раз? Что могло заставить столь 
твердую и уверенную в себе Энинву так кричать?
- Ох, Боже мой, - закричал Исаак, когда вбежал в спальню. - Что 
ты сделала? Боже мой!
Доро вбежал вслед за ним в спальню, и остановился около двери, 
оглядывая комнату. Энинву лежала на полу, изо рта и носа у нее текла 
кровь, глаза ее были закрыты, и она не издвала ни звука. Она казалась 
едва живой.
На кровати сидела Нвеке, наполовину скрытая пуховой периной. 
Она пристально смотрела вниз на Энинву. На какой-то момент Исаак 
остановился около Энинву и слегка тряхнул ее, будто пытаясь разбудить, 
но у нее лишь безвольно дернулась голова.
Он взглянул вверх и увидел сквозь складки перины лицо Нвеке. И 
прежде чем Доро смог сообразить, что он собирается сделать, Исаак 
схватил девушку и сильно ударил ее по лицу.
- Прекрати! Прекрати это немедленно! - закричал он. - Остановись! 
Ведь она твоя мать!
Нвеке закрыла лицо рукой, она выглядела испуганной и 
неосознающей происходящего. Доро показалось, что до того, как Исаак 
ее ударил, ее лицо вообще ничего не выражало. Она смотрела на Энинву, 
окровавленную и лежащую на полу, так как она могла бы смотреть на 
лежащий камень. Она смотрела, но наверняка не видела ничего, не 
видела именно сейчас. Возможно, что она ощутила боль от удара 
Исаака. Возможно, она слышала, как он закричал, хотя Доро очень 
сомневался в том, что она могла воспринять слова. Все, что сейчас 
достигало ее, были лишь боль, шум и замешательство. И она получила в 
избытке от этой троицы.
В следующий момент ее маленькое приятное, но совершенно 
пустое лицо, так исказилось, что Исаак вскрикнул. Это случалось и 
раньше. Доро видел, как это бывало. Некоторые люди переносили 
переходный кризис вполне внешне спокойно, их тело не подвергалось 
никаким воздействиям, а страдал только мозг. Постепенно они 
приобретали силу и возможность управлять ей, но при этом они теряли 
все, что делает эту силу значительной и полезной. Почему Доро не мог 
понять таких простых вещей? А что если вред, нанесенный Исааку уже 
нельзя было устранить? И что если теперь, он потерял их обоих, и 
Исаака и Нвеке?
Доро перешагнул через Энинву, обошел Исаака, который теперь 
скорчился на полу, и подошел к девушке.
Он схватил ее и ударил, точно так же как Исаак. - ~Хватит!~ - 
сказал он, не пытаясь перейти на крик. Если только его голос дойдет до 
нее, она будет жить. Если же нет, ей придется умереть. Боги, сделайте так 
чтобы она услышала его. Дайте ей возможность войтив в разум, если он 
еще остался у нее.
Она отшатнулась от Доро, как испуганное животное. Что бы она 
ни сделала, причинив боль Исааку и, возможно, убив, Энинву, она не 
смогла бы проделать то же самое с Доро. Его голос в известной степени 
достиг ее.
Она попыталась прыгнуть и на половину сползла с кровати, в 
попытках оторваться от него, и приземлилась на Исаака. Энинву 
находилась чуть дальше от него, словно она пыталась спастись от Нвеке, 
когда та до этого напала на нее. К тому же Энинву была без сознания. 
Она возможно и не почувствовала бы, если бы девушка свалилась на нее. 
Но Исаак чувствоал это, и мгновенно отреагировал на эту новую боль.
Он схватил Нвеке и сбросил ее со своего пронизанного болью тела. 
Он подбросил ее вверх со всей той силой, которая так много раз 
помогала ему проводить сквозь шторм корабли. Но он уже не 
соображал, что делает, как видимо не соображала этого и она. Он так и 
не увидел, как ее тело буквально вдавилось в потолок, разрываясь на 
части, не видел как ее голова врезалась в одну и балок, треснула и 
остатки ее рухнли вниз в виде ужасающего кровавого дождя и града из 
костей и кусков мозга.
Ее тело упало прямо на Доро, переломанное и напоминающее 
старую ветошь. Каким-то образом он поймал его, и удерживал, не давая 
ему вновь свалиться на Исаака. Итак, девушка была потеряна. С такими 
ранами она не могла выжить, даже будучи вдвое лучшим лекарем, чем, 
как надеялся Доро, она могла бы быть. Он быстро положил тело на 
кровать и подошел к Исааку, чтобы убедиться, был ли он потерян для 
него. Позже, возможно позже, он прочувствует все случившееся. 
Возможно, что он даже покинет Витли на несколько лет.
Лицо Исаака было бледным, с отвратительным серым оттенком. 
Сейчас он был очень тих и спокоен, хотя и не потерял до конца сознания. 
Доро слышал как он задыхался, стараясь восстановить дыхание. По его 
словам у него было больное сердце. Могла ли Нвеке каким-то образом 
усугубить эту болезнь? А почему нет? Кто больше всех способен 
вызывать болезнь, если не тот, кто призван ее лечить?
В отчаянии Доро вернулся к Энинву. Какой-то момент он 
соредоточил на ней все свое внимание и понял, что она все еще жива. Он 
мог чувствовать это. Она воспринималась как добыча, а не как 
бесполезный труп. Доро тронул было ее руку, но потом отпустил, 
потому что она показалась ему мягкой и неживой. Тогда он дотронулся 
до ее лица, склонился чтобы приблизиться к ее уху. - Ты можешь 
слышать меня, Энинву?
Казалось, она никак не реагирует на его слова.
- Энинву, Исаак нуждается в тебе. Он может умереть, если ты не 
поможешь ему.
Ее глаза открылись. Она смртрела вверх, на него, может быть 
секунду-другую, возможно стараясь воспринять всю безнадежность, 
которую отражало его лицо. - Я лежу на ковре? - наконец прошептала 
она.
Он нахмурился, задумавшись над тем, что если и она тронулась 
рассудком. Но для Исаака она была единственной надеждой. - Да, - 
сказал он.
- Тогда используй его, чтобы подтащить меня поближе к нему. Так 
близко, как ты сможешь. Только не трогай меня. Она глубоко вздохнула. 
- Пожалуйста, не трогай меня.
Он поднялся на ноги и подвинул ее вместе с ковром поближе к 
Исааку.
- Она сошла с ума, - прошептала Энинву. - Каким-то образом ее 
рассудок надломился.
- Я знаю это, - сказал Доро.
- А затем она попыталась разорвать меня на части изнутри. Будто 
рвала и резала изнутри сердце, легкие, вены, желудок.... Она была такой 
же как я, как Исаак, как....может быть, и как Томас. Она проникала в мое 
сознание, заглядывала внутрь моего тела. Она должна была быть 
способной на это.
Да, Нвеке была всем, на что так надеялся Доро, и даже гораздо 
большим. Но вот она умерла. - Помоги Исааку, Энинву!
- Пойди и принеси мне еды, - сказала она. - Там еще осталось 
немного тушеного мяса?
- Ты сможешь добраться до Исаака?
- Да. Иди же!
Пытаясь поверить ей, Доро вышел из комнаты.

Так или иначе, но каким-то образом Энинву удалось чуть-чуть 
залечить себя, так что внутренние кровотечения прекратились 
настолько, что она смогла двигаться, не опасаясь их возобновления. 
Повреждений было очень много, а восстановить их следовало очень 
быстро. Когда она меняла свой облик, ей приходилось перестраивать 
органы, которые уже существовали и создавать новые, в то время как 
старые поддерживали ее существование. В большинстве случаев, меняя 
облик, она все-таки оставалась наполовину человеком еще долгое время, 
даже сменив внешние формы. Нвеке же имела все, чтобы расстроить ее 
органы один за другим. И если бы девушка начала работать над ее 
мозгом, то Энинву была уверена, что умрет раньше, чем сможет хоть 
как-то помочь себе. Даже сейчас нужно было проделать огромную 
работу по восстановлению их и постараться избежать при этом тяжелых 
осложнений. Даже не добравшись до ее мозга, Нвеке едва не убила ее.
И как она могла сейчас приспособить себя, чтобы помочь Исааку? 
Но она должна сделать это. Она поняла в самый первый год их 
совместной жизни, что ошибалась в нем. Он был самым хорошим мужем. 
Вместе с ним, объединяя свои усилия, они построили вот этот дом. Люди 
приходили посмотреть на них и посмотреть ~за~ ними, так что никакие 
случайные иноземцы не могли увидеть того колдовства, которое 
совершалось при этой стройке. Ее сила просто восхищала Исаака, но 
никогда не мешала ему. Она же всегда и полностью доверяла его силе. 
Она видела как он тащил огромные деревья из леса и очищал их от коры. 
Она видела как он убивал волков, даже не касаясь их. Однажды она 
видела как в драке он убил человека, пьяного дурака, который выпил 
слишком много и выбрал в качестве объекта оскорбления Исаака. Этот 
дурак был вооружен, а Исаак был безоружен. Исаак никогда не носил с 
собой оружия. В этом не было необходимости. Этот человек умер так же, 
как и волк: в одно мгновенье, его голова разлетелась на куски, как будто 
его ударили дубиной. Потом Исаак переживал об этом убийстве.
Все это видела Энинву, но ничто из этого не заставляло ее бояться 
своего мужа так, как она боялась Доро. Иногда Исаак подбрасывал ее 
вверх, и она или кричала, или смеялась, или ругала его, в зависимости от 
обстоятельств, но она никогда не боялась его. И она никогда не 
презирала его. - У него гораздо больше рассудка, чем у человека в два-
три раза старше него, - сказала она Доро, когда Исаак был еще молод, а 
между ней и Доро были еще чуть лучшие отношения. В определенном 
смысле Исаак был намного разумнее Доро. И Исаак понимал даже 
лучше чем она, что ему придется разделить ее, по крайней мере, с Доро. 
А так же и то, что и она должна разделить его с женщинами, которых 
Доро приводил к нему. Ее заставляли привыкнуть к этому, но она 
ненавидела это. Она чувствовала ненависть, как только слышала голос 
Доро, предупреждающий ее о том, что она должна дать ему очередного 
ребенка. Исаак воспринимал каждого ее ребенка как своего 
собственного. Он принимал ее без горечи или злости, когда она 
возвращалась к нему из постели Доро. И каким-то непонятным образом 
он помогал ей переносить даже такие случаи, когда Доро стремился 
сломать ее или переделать на свой лад, когда ее молчаливое послушание 
начинало раздражать его. Странно, но хотя она не могла простить Доро 
даже самых малых вещей, она не чувствовала никакой обиды, если что-
то ему прощал Исаак. Долговое обязательство между ним и Доро было 
столь же крепким, словно Исаак и действительно был его сыном от 
каждого носимого им тела. Если бы Исакк не любил Доро, и если бы эта 
любовь не была взаимной, хотя и на особый манер, так как привык 
понимать ее Доро, то только тогда Доро можно было бы считать 
абсолютно бесчеловечным созданьем.
Ей не хотелось думать, какой была бы ее жизнь без Исаака, вернее 
как бы она смогла вынести Доро без него. Она всегда хотела быть 
независимой от других, от мужа или от детей. Но все люди были 
временными на этой земле, она умирали. Умирали все, кроме Доро. 
Почему, ~почему~ не могло быть так, чтобы Исаак жил и жил, а умер 
именно Доро?
Она поцеловала Исаака. За долгую жизнь она много раз целовала 
его так. Ведь между ними было нечто большее, чем любовь. Внутри себя 
она производила лекарство для него. Она изучала очень тщательно все 
обстоятельства его жизни, она даже старила свои органы, чтобы 
выяснить сам эффект старения. Это была очень опасная работа. Любая 
ошибка могла убить ее прежде, чем она она смогла бы понять ее и 
исправить. Она внимательно прислушивалась к тому, как описывал 
Исаак ту боль, которая преследовала его и все, что сопровождало ее, 
включая тяжесть в груди, головокружение, сердцебиения, 
распространение боли в область плеча и руки.
Когда он первый раз ощутил боль, а это было лет двадцать назад, 
то подумал, что умирает. Вот тогда первый раз она вызвала эту боль в 
своем теле, и была напугана так же как и он. Это было ужасно, но она 
жила так, как жил Исаак, и в конце концов пришла к пониманию того 
как старение организма может привести к порче крови и сужению 
сосудов.
И что же нужно было делать, чтобы бороться с этим? Как можно 
было восстановить кровообращение в стареющем организме? 
Разумеется, она могла восстановить свое собственное. Поскольку 
вызванная ей самой боль не убила ее, и поскольку она поняла, что 
необходимо сделать, чтобы восстановить порядок, она могла просто 
начать осторожно восстанавливать поврежденные сосуды, а затем 
растворять твердеющие ткани, становясь физиологичсеки молодой 
женщиной, какой она была в годы после своего переходного возраста. 
Но Исаак не пострадал во время переходного возраста. Наоборот, он 
получил возможность обрести талант, который, правда, не смог 
продлить его жизнь. Если бы только она могла дать ему хоть часть своей 
силы....
Но это были лишь бессмысленные мечты. Если уж она не могла 
вылечить организм от старения, то она по крайней мере должна 
попытаться предотвратить дальнейшие ухудшения. Он не должен есть 
так много, а некоторую пищу не доложен есть вообще. Он не должен 
курить и заниматься тяжелой работой, несмотря на свою силу и 
возможности. И то и другое все равно требуют своей платы. Он не 
должен больше проводить корабли сквозь шторм. Ему больше 
подходили легкие задачи, да и то до тех пор, пока они не начинали 
вызывать боль. Она очень твердо сказала Доро, что если он не хочет 
убить Исаака, то он должен найти более молодого человека, чтобы 
тянуть его баржи.
Сделав это, Энинву потратила множество тяжелейших 
наполненных болью часов, чтобы отыскать или сделать лекарство, 
которое могло бы облегчить Исааку боль, когда она появлялась. В конце 
концов она так извела себя, что даже сам Исаак попросил ее 
остановиться. Но она не остановилась. Она несколько раз едва не 
отравила себя, пробуя различные растения или вещества, полученные из 
животных, которых она никогда не использовала раньше, определяя 
ежеминутно собственную реакцию на них. Она перепроверила и хорошо 
известные ей средства, и обнаружила при этом, что такая простая вещь 
как чеснок, может быть полезен, но не до конца. Она продолжала 
работать, создавая лекарства, которые позже могли пригодиться другим. 
Для Исаака же, она совершенно случайно сделала потенциально опасное 
лекарство, которое должно было расширять кровеносные сосуды, 
которые он постепенно терял, уменьшая тем самым нагрузку на его 
ослабленное сердце и снижая тем самым боль. Когда боль появлялась 
вновь, она вновь давала ему лекарство. Боль проходила, и он был 
изумлен. Он взял ее с собой в Нью-Йорк-Сити и позволил выбрать 
чудесную ткань. Затем он повел ее к модельеру, чернокожей, но 
свободной женщине, которая рассматривала ее с нескрываемым 
любопытством. Энинву объяснила женщине, что она хотела иметь, но 
как только она сделала паузу в словах, женщина заговорила сама.
- Ты происходишь из людей Онитша, - сказала она на родном 
языке Энинву и улыбнулась, глядя на удивленную Энинву. - У тебя все 
хорошо?
Так Энинву встретилась с женщиной со своей родины, которая, 
может быть, была ее родственница. Это был еще один подарок, который 
ей сделал Исаак. Так у нее появился новый друг. Он был очень хорошим, 
ее Исаак. И сейчас он не должен умереть и оставить ее одну.
Но на этот раз лекарство, которое всегда помогало, оказалось 
бессильным. Исаак не подавал никаких признаков, что его боль 
проходит.
Он был пепельного цвета, покрытый потом и задыхающийся. 
Когда она попыталась поднять его голову, он открыл глаза. Она не знала 
что делать. Ей хотелось не смотреть на него, но она не могла. В своих 
поисках она нашла условия, при которых сердце могло очень легко 
отказать, а это очень совпадало с теми условиями, которые он уже имел. 
Она едва не убила себя, изучая их. Она была так тщательна в своих 
попытках сохранить Исааку жизнь, и вот теперь, каким-то непонятным 
образом, бедная Нвеке уничтожила всю ее работу.
- А что Нвеке? - прошептал Исаак, как будто прочитал ее мысли.
- Не знаю, - сказала Энинву. Она огляделась вокруг, остановила 
взгляд на пуховом матрсе, который был взбит легкими волнами. - Она 
спит.
- Хорошо, - задыхаясь сказал он. - А я подумал, что нечаянно 
причинил ей вред. Значит я видел это во сне...
Он умирал! Нвеке убила его. В своем безумии она убила его, а он 
беспокоился, что мог причинить ей боль! Энинву покачала головой как 
бы в ответ на свои безнадежные мысли. Что она может сделать? Ведь с ее 
широкими знаниями, должна же она найти хоть что-то...
Он попытался дотронуться до ее руки. - Тебе приходилось терять и 
других мужей, - сказал он.
Она начала кричать.
- Энинву, я стар. Моя жизнь была долгой и заполнена 
многочисленными заботами обычного человека. К тому же эта жизнь 
имеет и обычный распорядок. Его лицо исказилось от боли. Это было 
похоже на то, как если бы боль пронзила ее собственную грудь.
- Приляг рядом со мной, - сказал он. - Вот здесь, около меня.
Она выполнила его просьбу, продолжая тихо всхлипывать.
- Ты даже не знаешь, как я люблю тебя, - сказал он.
Кое-как ей удалось справиться с голосом. - С тобой я чувствовала 
себя так, словно у меня никогда не было другого мужа.
- Ты должна жить, - сказал он. - И ты должна заключить мир с 
Доро.
От этой мысли ей стало плохо. Она промолчала.
Сделав очередное усилие, он заговорил на ее родном языке. - 
Теперь он должен стать твоим мужем. Склони свою голову, Энинву. 
Живи!
Больше он не сказал ничего. Были только длинные приступы боли, 
прежде чем он впал в беспамятство, а затем встретился со смертью.

10.

Энинву покачиваясь встала на ноги, когда в комнате появился 
Доро с полным подносом в руках. Теперь она стояла около кровати, не 
сводя глаз с останков Нвеке. Она казалось не слышала, как Доро 
поставил поднос на маленький столик около нее. Он было открыл рот, 
чтобы спросить почему она не ухаживает за Исааком, но в тот самый 
момент, когда он подумал об Исааке, его подсознание подсказало ему, 
что Исаак умер.
Его подсознание никогда не подводило его. В последние годы он 
смог предупредить множество случаев, когда людей могли похоронить 
заживо. Однако сейчас он опустился на колени рядом с Исааком и 
прикоснулся к его шее, чтобы ощутить его пульс. Разумеется, его не 
было.
Энинву повернулась и мрачно взглянула на него. Она была 
молодой. Сейчас, ее вновь восстановленное тело приняло прежние 
молодые формы. Она походила скорее на девушку, оплакивающую 
своего деда, чем на женщину, погруженную в траур по мужу и дочери.
- Он так и не узнал, - прошептала она. - Он думал, что это лишь 
только во сне он мог повредить ее.
Доро взглянул вверх, где на потолке остались кровавые следы от 
тела Нвеке. Энинву проследила за его взглядом, затем быстро отвела его 
вниз. - Он обезумел от боли, - сказал Доро. - Затем, совершенно 
случайно, она еще раз задела его. Этого было больше чем достаточно.
- Эти ужасные случаи следуют один за другим. Она покачала 
головой. - Все рушится.
Странно, но она подошла к подносу с едой, взяла его и 
отправилась на кухню, где присела и начала есть. Доро последовал за 
ней, с любопытством наблюдая. Поврежденья, которые причинила ей 
Нвеке, возможно были еще сильнее, чем ему казалось, раз она начала 
есть с такой жадностью, вгрызаясь в пищу как изголодавшаяся женщина, 
в то время как тела тех, кого она больше всех любила, лежали 
холодными в соседней комнате.
Через некоторое время она сказала: - Доро, их следует похоронить.
Она съела еще сладкое печенье, остававшееся на тарелке, которую 
Исаак поставил на стол для Доро. Доро тоже чувствовал голод, но не 
мог заставить себя притронуться к еде. Особенно, к этому печенью. Он 
понимал, что это не та пища, которая требовалась ему.
Он лишь недавно сменил свое теперешнее тело. Это было хорошее 
сильное тело, взятое в одном из его поселений в Пенсильвании. Обычно 
оно могло бы прослужить ему несколько месяцев. Он мог бы 
использовать его, чтобы произвести первого ребенка от Нвеке. Это было 
бы хорошим сочетанием. В его поселенцах из Пенсильвании всегда была 
стабильность и твердая сила. Они все были хорошей породой. Но, 
возможно, стресс, физический или эмоциональный, сделал свое дело, и 
заставил его почувствовать голод, когда он вовсе не ожидал этого, 
рассчитывая еще долгое время не производить очередного превращения. 
Он ~не собирался~ делать замену. Его тело должно было бы оставаться 
с ним немного дольше. Но так или иначе, он чувствовал голод и 
неудобства, пока не совершит замены. Но у него не было никаких 
причин, которые вынуждали бы его терпеть эти неудобства. Исаак умер. 
Доро взглянул на Энинву.
- Мы должны похоронить их, - повторила она.
Доро кивнул. Он позволит ей совершить этот ритуал. Она была 
очень добра к Исааку. Затем, после этого...
- Он сказал, что мы должны заключить мир, - продолжила она.
- Кто?
- Исаак. Это были его последние слова, о том, что мы должны 
заключить мир между собой.
Доро пожал плечами. - Мы заключим его.
Больше она не сказала ничего. Все приготовления для похорон 
были сделаны, и были извещены многочисленные женатые дети. Не 
имело значения, были это дети Исаака или Доро, все равно они выросли, 
воспринимая Исаака как собственного отца. И было еще несколько 
приемных детей, которых воспитывала Энинву, поскольку их родители 
или умерли, либо были неспособны к воспитанию. Кроме них было еще 
много народа. Все в этом городе знали и любили Исаака. И теперь 
каждый приходил, чтобы отдать ему последнее уважение.
Но в самый день похорон Энинву было невозможно отыскать. Что 
касается охотничьего чутья Доро, то это означало попытку побега.

Некоторое время она летала большой птицей. Затем, далеко в 
море, она устало опустилась на воду и приняла знакомую удлиненную 
форму дельфина. Она подплыла поближе к тому месту, где она увидела 
стаю резвящихся дельфинов, которые периодически выпрыгивали из 
воды. Они приняли ее в свою компанию, и она стала одним из них. Она 
должна научиться жить в их мире, потому что сейчас для нее не было 
более чуждого мира, чем тот, который она только что покинула. И 
возможно, если она научится способу их общения, она найдет 
достаточно благородными или достаточно невинными, чтобы говорить 
ложь или плести заговоры об убийстве над еще не остывшими трупами 
собственных детей.
Но тут же она спохватилась, задумавшись над тем, а как долго 
сможет она выдержать разлуку с родственниками, с друзьями, с любым 
человеческим существом вообще. Как долго ей придется прятаться в 
море, пока Доро не прекратит свою охоту за ней, или пока он не отыщет 
ее. Она припомнила свой неожиданный испуг, когда Доро забрал ее от ее 
людей. Она припомнила и то одиночество, которое облегчили ей и Доро, 
и Исаак и два ее теперь уже умерших внука. Так как же она останется 
одна среди дельфинов? Как же это случилось, что она выбрала такую 
ужасную жизнь, по сравнению с которой жизнь под водой казалась столь 
драгоценной?
Доро заставил ее изменить свой облик. Она подчинялась, 
подчинялась и подчинялась ему, чтобы удержать его от попыток убить 
ее, несмотря на то, что она еще много лет назад перестала верить тому, 
что сказал ей Исаак по поводу того, что ее долгожительство дает ей 
право выйти замуж за Доро, и что только она хоть как-то может 
остановить его от превращения в животное. Он уже и так был почти как 
животное. Но она выработала привычку подчиняться. В своей любви к 
Исааку и к детям, и в своем страхе перед смертью, особенно перед такой, 
носителем которой был Доро, она уступала ему снова и снова. Привычки 
было очень трудно уничтожить. Привычку жить, привычку 
бояться....даже привычку любить.
Хорошо, хорошо. Ее дети теперь были взрослые мужчины и 
женщины, они были способны позаботиться сами о себе. Она должна 
расстаться с ними. Нет более лучших ощущений, чем быть окруженной 
своими людьми, детьми, внуками и правнуками. Она не могла получать 
столь быстрого удовлетворения, как Доро, постоянно перемещаясь с 
места на место. Ее образ жизни требовал создания вокруг себя нечто 
такого, что напоминало бы собственное племя, чтобы она могла 
оставаться внутри него бесконечно долго.
Интересно, а можно ли создать нечто подобное среди дельфинов? 
Может Доро предоставить ей время, чтобы она могла попытаться 
сделать это? Ведь она совершила то, что считается самым великим 
грехом среди его людей: она сбежала от него. И не имело значения, что 
она сделала это для спасения собственной жизни, потому что видела, как 
он намеревается убить ее. После всех ее уступок, он все-таки не отказался 
от мысли об убийстве. Он был убежден, что это его право, вырезать 
своих людей по собственному выбору. Великое множество его людей 
верили этому, и потому не убегали, когда он приходил за ними. они 
были напуганы, но он был их божеством. И бежать от него было 
бесполезно. Он неизменно ловил беглеца и убивал его, или, что 
случалось очень редко, приводил его домой живым, и карал его там, как 
доказательство того, что любой побег бесполезен. К тому же, многие 
беглецы были еретиками. Они верили, что если он был их богом, то у 
него было право делать с ними все, что он хотел. "Иаковы", вот как 
мысленно называла их она. Подобно библейскому Иакову, они делали 
самое лучшее, что позволяла им их ситуация. Они не могли сбежать от 
Доро, поэтому они подыскали подходящую добродетель, чтобы 
подчиняться ему.
Энинву находила свою добродетель в том, чтобы не иметь дела с 
ним. Он никогда не был ее богом, и если она должна сбежать на 
столетие, ни разу не остановившись, чтобы создать окружение из 
собственных людей, приносящих ей радость и удовлетворение, она все 
равно сделает это. Он не получит ее жизнь. И люди в Витли увидят, что 
он отнюдь не всесилен. Он никогда не придет к ним в ее обличье. 
Возможно, что другие заметят его ошибку, и поймут, что он вовсе не бог. 
Возможно, что они тоже убегут, и сколько же он сможет охотиться за 
ними? Определенно, что многим удастся сбежать и устроить свою жизнь 
в мире, где существуют лишь обычные страхи обычных человеческих 
существ. Смогут бежать самые сильные, такие как Исаак, возможно, что 
даже несколько ее детей...
Она выбросила из своей памяти то обстоятельство, что Исаак 
никогда не хотел бежать. Исаак был Исааком, он стоял чуть поодаль от 
всех остальных людей, и его не следует осуждать. Он был самым лучшим 
из всех ее мужей, а она даже не смогла пристутсвовать на его похоронах. 
Думая о нем и тоскуя по нему, она захотела вновь стать птицей, чтобы 
найти какое-нибудь место с твердой землей, может быть какой-нибудь 
скалистый остров, где она могла бы оплакивать своего мужа и дочь, не 
опасаясь за свою собственную жизнь. Где она могла бы предаться 
воспоминаниям и мыслям, и где она была бы совсем одна. Ей было 
необходимо побыть одной, прежде чем она может стать подходящей для 
общения с другими созданьями.
Но вот несколько дельфинов приблизились к ней, непонятно 
болтая о чем-то, и в какой-то момент она подумала, что они могут 
напасть на нее. Но они только потерлись об ее бока, как бы предлагая 
познакомиться. Она поплавала с ними, и никто из них не пытался ее 
обидеть. Вместе с ними же она и поела, хватая проплывающую рядом 
рыбу, с таким же аппетитом, как будто она ела самое вкусное блюдо в 
Витли или у себя на родине. Сейчас она была дельфином. И если Доро не 
будет искать ее как половину для равноправного брака, то он найдет в 
ней равноправного противника. Ему не удастся в очередной раз загнать 
ее в рабство. И она никогда не станет очередной его добычей.

Книга 3
Ханаан
1840

11.

В приходе Эволи, в штате Луизина, уже много лет жил старик, о 
котором Доро узнал от его соседей. У старика были замужние дочери, но 
не было сыновей. Его жена давно умерла, и он жил один на своей 
плантации, в окружении своих рабов, некоторые из которых, как 
предполагалось, могли быть его же детьми. Он придерживался 
собственных правил, и никогда не был особенно общительным, даже при 
жизни жены.
Его имя было Веррик, Эдвард Веррик. За последнюю сотню лет 
это был третий человек, к которому, как обнаружил Доро, его тянуло 
ощущение того, что он приближается к Энинву.
Энинву.
Он многие годы даже не произносил вслух этого имени. Теперь в 
штате Нью-Йорк уже не осталось в живых никого, кто мог бы помнить 
ее. Все ее дети умерли. Внуки, которые родились еще до ее побега, 
умерли тоже. Многих из них забрали войны: война за независимость, и 
эта дурацкая война 1812 года. Во время первой погибло очень много его 
людей, другие спаслись бегством в Канаде, поскольку оказывались 
слишком замкнутыми и аполитичными для той и другой стороны. 
Английские солдаты считали их повстанцами, а колонисты считали их 
приверженцами Тори. Многие растеряли все свое состояние при бегстве 
в Канаду, где спустя несколько месяцев их и нашел Доро. Теперь он 
организовал в Канаде новое поселение, и перестроил поселение в Витли. 
Кроме того, сейчас у него были поселения в Бразилии, Мексике, в 
Кентукки, а так же поселения, разбросанные еще разных местах двух 
обширных континентов. Большинство его лучших людей жили в Новом 
Свете, где были все условия для роста и развития их силы, то есть были 
условия, при которых они могли сохранить свою, полученную по 
наследству необычность.
Но ни одно из этих начинаний не могло скомпенсировать потерь, 
полученных от разрушения Витли и от потерь 1812 года, когда он 
лишился нескольких своих лучших людей в штате Мериленд. Эти люди 
были потомками тех, кого он потерял еще в то время, когда нашел 
Энинву. Он с усердием старался восстановить эту породу, и вновь сумел 
развести их. Они давали ему надежду на успех. Но вдруг, совершенно 
неожиданно, самые многообещающие из них умерли. Ему требовалась 
новая порода, новая кровь, чтобы в третий раз попытаться восстановить 
эти потери, еще раз вывести подобных людей. Но это было связано с 
опасностью, так как люди, которые показали себя наиболее 
спососбными в этом отношении, были белыми. Негодование и ненависть 
возникли с обеих сторон, и Доро был вынужден публично убить пару 
самых отъявленных и опасных смутьянов, чтобы вернуть остальных к 
обычной привычке повиноваться. Но при этом самые ценные особи были 
потеряны. Опасность заключалась в том, что поселения находились 
среди белых, которые не вполне понимали, кто именно находится среди 
них...
Вот так было потеряно драгоценное время. Были годы, когда он 
вообще не вспоминал про Энинву. Разумеется, он должен был бы или 
убить ее, или подчинить себе. Иногда он прощал людей, которые сбегали 
от него, людей которые были достаточно сильными, чтобы 
продержаться впереди него несколько дней, и таким образом делали его 
охоту просто восхитительной. Но он прощал их только потому, что 
будучи раз пойманными, они подчинялись ему. Не то чтобы они 
упрашивали его сохранить им жизнь, нет, большинство этого не делало. 
Они просто прекращали бороться с ним. В конце концов они приходили 
к пониманию превосходства его силы. Сначала они выказывали к нему 
хорошее отношение, а затем, осознав все, отдавали целиком и себя. Затем 
следовали слова о прощенье, и уже будучи прощенными, они выказывали 
в отношении его преданность, граничащую, порой, с сыновней любовью. 
И так же, как своим детям, он дарил им их собственные жизни.
Бывали в его жизни моменты, когда ему казалось, что он мог бы 
пощадить и Энинву. Бывали и моменты, когда, к его собственному 
удивлению, ему казалось, что он просто потерял ее, и хочет увидеть 
вновь. Но чаще всего он вспоминал о ней, когда занимался 
скрещиванием ее американских и африканских потомков. Он постоянно 
старался создать более устойчивую, более управляемую Нвеке, и у него 
даже намечался некоторый успех: он имел людей, которые могли 
воспринимать и в некоторой степени управлять внутренней работой не 
только своего собственного тела, но и других людей. Но их способности 
в этом плане были очень ненадежны. Они столь же часто впадали в 
агонию, как и находились в рассудке. Столь же часто, как лечили, они же 
и убивали. Они могли делать то, что обычная медицина называла 
чудесами, или, так же легко и так же случайно, творили ткое, что даже 
большинство самых жестоких рабовладельцев называло зверством. К 
тому же, они жили очень не долго. Часто они делали смертельные 
ошибки в отношении собственного тела, и не могли во-время исправить 
их. Иногда же родственники их умерших пациентов просто-напросто 
убивали их. Лучшие же их представители нередко совершали 
самоубийства, зачастую после допущенных ошибок. Они нуждались в 
управлении со стороны Энинву. Даже теперь, если бы он только мог, 
Доро был бы рад скрестить ее с некоторыми из них, позволить ей дать 
жизнь высшим человеческим существам, вместо тех животных, которых 
она могла плодить за многие годы обретенной свободы. Но было 
слишком поздно думать об этом. Она была испорчена свободой, которой 
она узнала слишком много. Как и всякое дикое племя, она была 
испорчена за долго до того, как он встретил ее.
И наконец, теперь он пришел к решению завершить это 
незаконченное убийство и собрать несколько ее новых потомков.
Он отыскал ее дом, вернее, ее плантацию, следя за ней, пока она 
была в человеческом облике. Это было нелегким делом. Она продолжала 
изменять облик, даже если и не чувствовала преследования. Иногда по 
несколько дней у него не было никаких ощущений об ее пристуствии где-
то рядом. Затем она становилась человеком, и тогда он мог чувствовать, 
что она и не исчезала далеко. Приближаясь к ней, он постоянно 
опасался, что она может превратиться в птицу или рыбу, и исчезнет на 
многие годы. Но она оставалась в человеческом облике, ведя его через 
всю страну, по Миссипи, в штат Луизиана, в приход Эвели, а затем 
дальше и дальше, через хвойные леса и хлопковые поля.
Когда он добрался до дома, где, как подсказывало его охотничье 
чутье, могла находиться Энинву, он некоторое время продолжал сидеть в 
седле, не слезая со своей лошади, разглядывая его издалека. Это был 
большой белый сельский дом, с излишне высокими колоннами, и 
крыльцом, расходившимся к верхней и нижней галереям. Дом был 
прочный, но было видно, что он долго простоял, как и вся окружавшая 
его усадьба. Можно было разглядеть и бараки для рабов, расположенные 
на удалении от дома, почти скрывающиеся в лесу. Там же был виден и 
амбар, и кухня и другие постройки, назначение которых Доро не мог 
определить с этого расстояния. Но он мог видеть там нескольких 
черных: играющих детей, мужчину, обтесывающего бревно, женщину, 
которая собирала что-то в огороде рядом с кухней, другую женщину, 
возившуюся с котлом, где стиралась грязная одежда, которую она 
периодически переворачивала палкой. Мальчик, с руками, которые были 
не длиннее его предплечий, сновал то там, то тут, собирая мусор 
слабыми тонкими руками. Доро очень долго приглядывался к этому, 
последнему попавшемуся ему на глаза рабу. Не могла ли быть эта 
деформация рук результатом какого-то замысла Энинву по разведению 
породы?
Не осознавая, почему он делает это, Доро тронул коня. Он 
собирался схватить Энинву, как только найдет ее, застать ее врасплох, 
все еще в человеческом облике, когда она максимально уязвима для него. 
Но вместо этого, он поехал в сторону, чтобы найти ночлег где-нибудь по 
соседству с Энинву, у кого-нибудь из ее бедных соседей. Ближайшими к 
ней оказалась семья, где был муж, жена, четверо детей и несколько тысяч 
блох. Доро провел там самую несчастную бессонную ночь, но за ужином 
и за завтраком он был приятно обрадован тем, что нашел в этой семье 
самый лучший источник информации об их богатом соседе. Именно от 
этой пары Доро узнал о замужних дочерях, о внебрачных детях -рабах, и 
совершенно недоброседском поведении мистера Веррика, что само по 
себе являлось великим грехом в глазах этих людей. Он узнал и об 
умершей жене, и о частых поездках мистера Веррика неизвестно куда, и о 
самом странном, что было в этом поместье: его часто посещало 
существо, которое местные жители называли оборотнем. Оно 
представляло всего лишь большую черную собаку, но один из членов 
этой семьи, живущий теперь далеко от этих мест, клялся, что эта собака 
бродила по этой усадьбе еще в пору его детства. Были и слухи о том, что 
она разоружила нескольких взрослых мужчин и заставила их спасаться 
бегством. Были и слухи о том, что в эту собаку стреляли несколько раз, 
почти в упор, но никогда не смогли свалить с ног. Никогда. Пули 
проходили сквозь нее, словно сквозь дым.
Этого было вполне достаточно для Доро. Вот сколько лет Энинву 
могла проводить время вне дома, в виде большой собаки. Сколько 
времени понадобилось ей, чтобы понять, что он не мог найти ее, пока 
она была животным? Самое главное то, что может произойти теперь, 
когда она может обнаружить его и, исчезнуть, приняв облик животного. 
Он должен убить ее сразу! Возможно, что ему придется вновь 
использовать заложников, если он сможет благодаря своему чутью 
отыскать среди ее рабов тех, кто является подходящей для него добычей. 
Возможно, он сможет вернуть ее назад, угрожая им. Они должны быть 
опреленно лучшими из ее детей.
На следующее утро Доро направил своего черного коня прямо по 
дорожке, ведущей к усадьбе Энинву. Как только он подъехал к нему, то 
из ворот вышел уже взрослый мальчик, чтобы забрать его лошадь. Это 
был тот самый мальчик, у которого были деформированы руки.
- Твой хозяин дома? - спросил его Доро.
- Да, сэр, - тихо ответил тот.
Доро опустил руку на его плечо. - Оставь лошадь здесь, с ней 
ничего не случится. Лучше проведи меня к своему хозяину. Он не ожидал 
от самого себя, что примет именно такое решение, но этот мальчик был 
абсолютным совершенством с точки зрения того, что требовалось Доро. 
Несмотря на его физический недостаток, он был его желанной добычей. 
Вне всяких сомнений, что Энинву очень дорожила им, своим самым 
любимым сыном.
Мальчик без всякого страха взглянул на Доро, затем направился к 
дому. Доро продолжал держать его за плечо, хотя и без того было ясно, 
что он не смог бы так легко убежать от него. На этот раз Доро носил 
тело невысокого худощавого француза, мальчик же был хорошо сложен 
и мускулист, несмотря на невысокий рост. Все дети Энинву были, как 
правило, невысокого роста.
- А что случилось с твоими руками? - спросил Доро.
Мальчик взглянул сначала на него, затем на короткие руки. - 
Случайность, масса, - сказал он тихо. - Я пытался вывести лошадей из 
загоревшейся конюшни. И прежде, чем я смог вывести их, горящая балка 
упала на меня. Доро не понравился местный диалект рабов, на котором 
говорил этот мальчик, потому что звучал он несколько фальшиво.
- Но... Доро нахмурился, глядя на тонкие детские руки, на 
сравнительно крупном теле, напоминавшем скорее тело молодого 
мужчины. Никакой случай не может вызвать именно такой деформации. 
- Я хочу сказать, разве ты родился с такими руками?
- Нет, сэр. Я родился с двумя нормальными длинными, как у вас, 
руками.
- Так почему же теперь у тебя такие деформированные руки! - с 
раздражением заключил Доро.
- Всему причиной была эта горящая балка, масса. Старые руки 
переломились и обгорели. Эти же выросли заново. Еще пара недель, и 
они будут вполне достаточной длины.
Доро рывком повернул мальчика к себе лицом, а тот лишь 
улыбнулся. Некоторое время Доро соображал, уж не был ли тот 
сумасшедшим, так же поврежденным умом, как и телом. Но казалось, 
что мальчик был очень умный, и просто смеялся над ним.
- И ты всегда рассказываешь людям, что можешь делать такие 
вещи, я имею в виду, отращивание рук?
Мальчик покачал головой, распрямляясь настолько, что мог 
смотреть на уровне глаз Доро. В его взгляде не было ничего от раба, и 
когда он заговорил вновь, он отказался от малейшей попытки говорить 
так, словно он был раб.
- Я никогда раньше не говорил об этом посторонним, - сказал он. - 
Но вам я сказал об этом потому, что если я расскажу вам все, что я умею 
делать, и что я единственный, кто вообще может делать это, то у меня 
будет хороший повод пережить этот день.
Не было смысла спрашивать, кто научил его этому. Каким-то 
образом Энинву выследила его. - И сколько же тебе лет? - спросил он 
мальчика.
- Девятнадцать.
- А когда у тебя закончился переходный возраст?
- В семнадцать.
- И что же ты умеешь делать?
- Я могу лечить себя. Я, конечно слабее, чем она, и к тому же, я не 
умею изменять свой облик.
- Почему?
- Этого я не знаю. Могу предположить потому, что мой отец не 
умел этого.
- А что мог делать он?
- Я никогда его не знал. Он умер. Но она говорила мне, что он мог 
слышать чужие мысли.
- А ты можешь?
- Временами.
Доро лишь покачал головой. Энинву приблизилась так близко к 
успеху, который должен был получить он, и на таком сыром материале. - 
Отведи меня к ней! - сказал он.
- Она здесь, - сказал мальчик.
Вздрогнув, Доро огляделся вокруг себя, отыскивая глазами 
Энинву, которая по его предположениям, поскольку он не чувствовал ее, 
должна быть в облике животного. Возможно, что это она и стояла шагах 
в десяти сзади него, рядом с пожелтевшим молодым сосновым деревом. 
Она была огромной с заостренной мордой черной собакой, которая 
неподвижно, словно статуя, наблюдая за ним. Он нетерпеливо 
заговорил, обращаясь к ней.
- Я не могу толком поговорить с тобой, пока ты выглядишь 
подобным образом!
Тогда она начала изменяться. Это заняло некоторое время, потому 
что она не спешила, но и он не возражал против задержки. Он ждал 
слишком долго, и несколько минут теперь не имели значения.
Наконец, в человеческом обличье, вновь превратившись в 
женщину, она, как была нагая, прошла миом него на крыльцо. Именно в 
этот момент он и намеревался убить ее. И если бы она приняла какой-то 
другой облик, стала бы какой-то естественной для своего положения 
бесцветной личностью, она должна была бы умереть. Но она стала 
именно такой, какой была почти полтора столетия назад, женщиной, с 
которой он разделил глинобитное ложе за сотни миль отсюда, за много 
человеческих жизней тому нащад. Он протянул свою руку в ее сторону. 
Но она будто не видела ее. Он мог взять ее без всяких трудностей, в 
любой момент. Но он опустил руку, прежде, чем смог дотронуться до ее 
мягкого темного плеча. Он хмуро взглянул на нее, раздраженный на 
самого себя.
- Проходи в дом, Доро, - сказала она.
Ее голос был все тот же самый, молодой и тихий. Он последовал за 
ней, чувствуя странное замешательство, во-время сообразив, что 
причиной тому был ее молодой бдительный сын, который и вернул его к 
реальности.
Он взглянул на ее сына, оборванного, босого, покрытого пылью. 
Казалось что этот мальчик должен бы выпадать из общей обстановки 
этого красивого дома, но так или иначе, он не выпадал.
- Проходите в гостиную, - сказал он, увлекая Доро своей детской 
рукой. - Пусть она оденется. Сейчас она вернется сюда.
Доро и не сомневался в том, что она вернется. Очевидно, мальчик 
понимал свою роль, как заложника.
Доро уселся на драпированное холстом кресло, а мальчик уселся 
на софу. Между ними находился маленький деревянный столик и камин 
из черного резного камня. На полу лежал большой восточный ковер, а в 
комнате были расставлены еще несколько столов и стульев. Прислуга в 
простом чистом голубого цвета платье и белом фартуке, принесла 
бренди и взглянула на мальчика, будто осмеливаясь, предложить ему 
выпить. Улыбнувшись, он отказался.
Служанка должно быть тоже может быть хорошей добычей. 
Интересно, это дочь? - А что может делать она? - спросил Доро, когда 
она вышла.
- Ничего, кроме как иметь детей, - сказал мальчик.
- У нее уже закончился переходный возраст?
- Нет. Скорее всего что ее это минует. Во всяком случае, если 
судить по ее возрасту.
Тогда перед ним был чисто латентный тип. Такие люди могут 
передавать свою наследственность своим детям, но не могут сами 
пользоваться ей. Ее следовало скрестить с ближайшим из родственников. 
Доро заинтересовался, удалось ли Энинву преодолеть свою брезгливость 
в отношении этого. Интересно, откуда появился этот мальчик, который 
может отращивать руки? Неужели от родственного брака? Может быть 
его отец был одним из старших сыновей Энинву?
- А что ты знаешь обо мне? - спросил он мальчика.
- Что вы, это вы. Он пожал плечами. - Иногда она рассказывала о 
вас, как вы увезли ее из Африки, как она была вашим рабом в Нью-
Йорке, когда там вообще были рабы.
- Она никогда не была моим рабом.
- Она считает, что была. Хотя и думает, что больше уже не будет.

В своей спальне Энинву быстро и небрежно оделась в мужскую 
одежду, хотя и оставалась в женском облике. Ей хотелось быть самой 
собой, когда она встретится с Доро. Но после долгого пребывания 
раздетой, в облике этой черной собаки, ей не хотелось сразу одевать 
тесные предметы женской одежды. В конце концов, мужская одежда 
должна была лишь дополнительно подчеркнуть ее женственность. Никто 
не видел ее никогда прежде в таком костюме и вполне мог принять либо 
за мужчину, либо за мальчика.
Но неожиданно она с раздражением сбросила одежду на пол, и 
остановилась, обхватив голову руками, перед туалетным столиком. Ведь 
Доро разорвет Стивена на куски, если она убежит именно сейчас. 
Возможно, что он и не убьет его, но вполне может сделать из него раба. 
Здесь, в Луизиане, и в других южных штатах есть люди, которые точно 
так же как Доро, занимаются разведением людей. Они приводят к 
мужчине женщину за женщиной, а когда появляется ребенок, то мужчина 
ни за что не отвечает ни перед ними, ни перед этими женщинами. Права 
и ответственность относятся к прерогативам хозяев. И Доро будет делать 
это с ее сыном, превратив его в нечто большее, чем просто животного-
производителя. Она подумала о сыновьях и детях, которых она и раньше 
оставляла в руках Доро. Мало вероятно, что кто-то из них жив сейчас, но 
она совсем не сомневалась в том, каким образом он использовал их, пока 
они были живы. Она не смогла им помочь. Все что она могла сделать, 
это заставить Доро дать ей слово, не причинять им вреда за время, пока 
она будет женой Исаака. А за пределами этого срока, она могла 
оставаться рядом с ними и вместе с ними умереть, но она не могла им 
помочь. И вырастая, как они вырастали в Витли, они не должны 
рассчитывать на ее помощь. Доро соблазнял людей. Он заставлял их с 
искренним желаньем угождать ему, заставлял их бороться за его 
одобрение. И он использовал угрозы, чтобы подчинить их себе, только в 
том случае, если не мог соблазнить их.
А когда он не мог запугать их...
Так что же могла она сделать? Она не могла убежать в очередной 
раз и оставить ему Стивена и остальных. Но она и не могла больше 
помогать им, оставаясь на месте, как она делала это, помогая своим 
детям в Витли. Она не могла даже помочь самой себе. Что он сделает с 
ней, когда она спустится вниз? Ведь она убежала от него, а таких людей 
он всегда убивал. Зачем ему позволять ей одеваться? Только лишь для 
того, чтобы у него не было неудобств забирать голое тело?
~Так что же могла она сделать?~
К тому времени, когда Энинву спустилась в гостиную, Доро и 
Стивен разговаривали как старые друзья. К ее удивлению, Доро встал. 
Раньше, казалось, он всегда избегал подобной учтивости. Она села рядом 
со Стивеном на софу, автоматически отметив про себя, что его руки 
подрастают очень хорошо. Он так хорошо вел себя, был таким 
управляемым в этот ужасный день, когда потерял их.
А теперь возвращайся к своей работе, - тихо сказала она ему.
Он удивленно взглянул на нее.
- Иди, иди, - повторила она. - Теперь я здесь.
Ясно, что все происходящее беспокоило его. Она рассказала ему 
очень много о Доро. Ему не хотелось оставлять ее, но в конце концов, он 
подчинился.
- Хороший мальчик, - заметил Доро, потягивая бренди.
- Да, - согласилась она.
Он покачал головой. - Что я должен сделать с ним, Энинву? А что 
я должен сделать с тобой?
Она промолчала. Разве когда-нибудь имело значение то, что она 
говорила ему? Он поступал так, как ему нравилось.
- Ты добилась большего успеха, чем я, - сказал он. - Твой сын, как 
кажется, вполне управляем, и очень уверен в себе.
- Я всегда учила его не гнуть голову, - сказала она.
- Я имею в виду его способности.
- Да, и я тоже.
- Кто был его отец?
Она замешкалась. Он должен был спросить об этом, несомненно. 
Он должен исследовать всех предков ее детей, так же как родословную 
лошади. - Его отца нелегально привезли из Африки, - сказала она. - Он 
был хорошим человеком, но...почти во многом походил на Томаса. Он 
мог видеть и слышать, и чувствовать слишком много.
- И он выжил во время плавания на кораблях работорговцев?
- Выжила лишь некоторая его часть. Большую часть времени он 
напоминал безумца, но был достаточно послушен. Он был как ребенок. 
Работорговцы притворялись, что это было якобы из-за того, что он не 
знал английского языка, который он не учил лишь потому, что считал 
чужим. Они показывали какими были его мускулы и прочие 
достоинства...Ты понимаешь, что тогда я выглядела, как белый 
мужчина.
- Я понимаю.
Они показали мне его зубы, руки, объяснили, каким хорошим 
производителем может он быть. Они вполне могли бы угодить тебе, 
Доро. Они думали и рассуждали, почти так же, как и ты.
- Я сомневаюсь в этом, - добродушно заметил он. Он был 
удивительно добродушен. Сейчас он находился в первой своей стадии: 
он обольщал ее, так же как тогда, когда забирал ее из родного племени. 
Не было сомнений по его собственному мнению, что он был чрезмерно 
великодушен. Она убежала от него, сделав то, чего еще никто седлать не 
мог, ускользнула из его рук больше чем на человеческую жизнь. Однако, 
вместо того, чтобы убить ее, он начинает с ней все с самого начала, он 
дает ей шанс вновь принять его, будто вообще ничего не случилось. А 
это означало, что он хотел оставить ее в живых, если она подчинится 
ему.
Ее же собственные чувство облегчения, исходящее из подобной 
ситуации, заставило ее вздрогнуть. Она спускалась вниз по ступенькам, 
ожидая смерти, готовая принять ее, и здесь он вдруг начинает вновь 
искать ее расположения. И она должна ответить....
Нет. Вновь нет. Больше не будет никакого Витли.
А что потом?
- Итак, ты купила раба, который имел именно такие качества, 
которые тебя устраивали, - сказал Доро. - Ты не можешь себе 
представить, как много раз я делал подобные вещи.
- Я купила его в Новом Орлеане лишь только потому, что когда он 
шел мимо меня, закованный в цепи, в загон для рабов, он обратился ко 
мне. Он сказал: "Энинву! Разве эта белая кожа может прикрыть и твои 
глаза?"
- Так он говорил по-английски?
- Нет. Но это был один из моих людей. Но не потомок, как я 
думаю. Он был очень странный. В тот момент, когда он обратился ко 
мне, он был вполне нормален. Он просто прочитал мои мысли. Рабы 
проходили передо мной, все закованные в цепи, а стояла и думала: "Я 
должна достать еще больше затонувшего золота со дна моря, затем 
пойти к банкиру и переговорить с ним о покупке еще одного участка 
земли, по соседству с моим. Я должна купить несколько медицинских 
книг, чтобы прежде всего посмотерть, на что сегодня способны врачи...." 
Поэтому я даже не видела рабов, проходивших передо мной. Я даже не 
подумала о том, что могу забыть об этом. Я была белым очень долгое 
время. Мне нужно было поговорить с кем-то о том, что он сказал мне.
- Итак, ты привела его домой и родила ему сына.
- Я бы родила ему много сыновей. Мне казалось, что его душа 
вылечилась после всего того, что они сделали с ним на этом корабле. В 
конце жизни, он почти все время был в полном рассудке. Он был 
хорошим мужем, но он умер.
- От какой же болезни?
- Я не смола найти ни единой, известной мне. Он увидел своего 
сына и сказал лишь одну фразу: "~Ифейнва!~ - что за ребенок". Я стала 
называть так Сефена. Это стало как его второе имя. Затем Мгбада умер. 
Иногда я бываю совсем негодным лекарем. А временами я не лекарь 
вообще.
- Без всяких сомнений, этот человек прожил намного дольше и 
лучше, чем если бы он оказался без тебя.
- Он был еще молодым, - сказала она. - И если бы я была таким 
лекарем, как мне хочется стать, то он все еще был бы жив.
- А каков лекарь этот мальчик?
- Слабее меня, в некотором смысле. Слабее. Но у него есть 
некоторые способности, доставшиеся от отца. Разве ты не 
поинтересовался, каким образом он узнал тебя?
- Я подумал, что ты увидела меня и предупредила его.
- Я всего лишь рассказывала ему о тебе. И возможно, что он узнал 
твой голос, услышав его звуки в моих собственных мыслях. Я не 
спрашиваю его, что он слышит. Но ты ошибаешься, я не видела тебя до 
твоего появления и не знала о нем. Да неужели он и на самом деле мог 
подумать, что она останется здесь, чтобы ждать встречи с ним, и будет 
держать около себя всех своих детей, чтобы он мог использовать их для 
своих целей? Неужели он думал, что она так поглупела за эти годы? - 
Иногда он может только лишь коснуться человека и определить, что у 
него не в порядке, - продолжала она. - И если он говорит, что человек 
нездоров, то значит так оно и есть. Но иногда он упускает некоторые 
вещи, котрых я бы не упустила.
- Он еще молодой, - сказал Доро.
Она лишь пожала плечами.
- Доживет ли он до старшего возраста, Энинву?
- Я не знаю. Она чуть замешкалась, и перешла на шепот, 
высказывая свою сокровенную надежду. - Возможно, что я родила сына, 
которого мне не придется хоронить. Она подняла глаза и заметила, что 
Доро очень напряженно наблюдает за ней. Во всем его облике 
просматривался нарастающий голод, голод, который он постарался как 
можно быстрее скрыть.
- А он может управлять чтением чужих мыслей? - спросил он почти 
нейтральным голосом.
- Как раз в этом, он полная противоположность отцу. Мгбада не 
мог управлять тем, что он слышал, так же как и Томас. Вот почему его 
люди продали его в рабство. Для них он был просто колдуном. Стивен 
должен делать попытки "слышать" чужие мысли. С момента его 
переходного возраста это происходит уже не спонтанно, однако, очень 
часто, когда он сам делает такие попытки, то из этого ничего не 
выходит. Он говорит, что никогда неизвестно, в какой момент его 
охватывает глухота.
- Ну, это еще вполне сносный недостаток, - сказал Доро. - Он 
может быть бездеятелен временами, но он никогда не сойдет с ума под 
давлением мыслей посторонних людей, которые могут обрушиться на 
него.
- Я говорила ему об этом.
Наступила долгая пауза. Что-то надвигалось, и Энинву понимала, 
что это касалось Стивена. Ей хотелось спросить, в чем дело, но когда 
Доро сказал бы ей, то тогда она была бы вынуждена вступать с ним в 
спор. А когда она....а когда она начала бы спорить, то наверняка сделала 
бы ошибку, и он убил бы ее.
- Он для меня то же самое, чем был для тебя Исаак, - прошептала 
она. Услышит ли он, что было в этих ее словах, ее мольбу о прощении?
Он долго смотрел на нее, будто она сказала что-то непостижимое, 
и будто он пытался это понять. Наконец, он улыбнулся, слабо, 
невыразительно и натянуто. - Думала ли ты когда-нибудь, Энинву, как 
длинна сотня лет для обычного человека, или, скажем, полторы сотни 
лет?
Она пожала плечами. Вздор. Он говорил сущий вздор, пока она 
ожидала услышать, что именно он собирался сделать с ее сыном!
- Чем кажутся тебе проходящие годы? - спросил он. - Как дни? Как 
месяцы? Что ты чувствуешь, когда старые друзья неожиданно стареют, 
седеют и разрушаются?
И вновь она пожала плечами. - Люди становятся старыми. Они 
смертны.
- Все, - согласился он. - Все, кроме тебя и меня.
- Ты умираешь постоянно, - сказала она.
Он встал и прошелся по комнате, чтобы сесть рядом с ней на софу. 
Каким-то образом она удержалась, чтобы не вскочить и не отойти от 
него. - Я никогда не умирал, - сказал он.
Она уставилась на один из подсвечников, стоявших сзади него, на 
облицовке камина. - Да, - сказала она. - Я хотела сказать, что ты 
постоянно убиваешь.
Он же промолчал. Она повернулась к нему лицом и заглянула в его 
глаза, на этот раз карие и широко расставленные. У него были глаза, 
скорее подходившие для большего по размерам человека, или это был 
эффект от несоразмерности его тела. Они создавали фальшивое 
выражение мягкости и доброты.
- Ты пришел сюда убивать? - спросила она. - Я должна умереть? 
Мои дети должны стать племенными животными? Вот поэтому ты не 
можешь оставить меня в покое!
- Почему тебе так хочется остаться одной? - спросил он.
Она прикрыла глаза. - Доро, скажи мне, что должно произойти?
- Возможно, что ничего. А возможно, со временем, я приведу 
твоему сыну жену.
- Одну жену? - спросила, не веря своим ушам.
- Одну жену, прямо сюда, как было у тебя и Исаака. Я никогда не 
приводил к нему женщин в Витли.
Да, это было так. Время от времени, он забирал Исаака с собой, но 
он никогда не приводил женщин к Исааку. Энинву знала, что муж, 
которого она любила больше всех на свете, произвел не одну дюжину 
детей от других женщин. - И ты не заботился о них? - спросила она 
однажды, пытаясь понять происходящее. Она же заботилась о каждом 
своем ребенке и каждого любила.
- Я никогда не видел их, - ответил он. - Это его дети. Я произвожу 
их под его именем. Он видит, что они есть, и что их матери хорошо 
заботятся о них.
- Подумать только! В этот день она была очень огорчена и 
разгневана на Доро, который сделал ее беременной, когда ее самому 
последнему ребенку от Исаака было еще меньше года, она была 
разгневана и за последовавшее за этим убийство высокой красивой 
девушки, которую Энинву хорошо знала и любила. Девушка, 
понимавшая, что должно случиться с ней, все еще продолжала 
относиться к нему, как к любовнику. Это было непристойно.
- Но разве ты когда-нибудь видела, чтобы он пренебрегал нуждами 
детей, которых он считал своими? - спросил ее как-то Исаак. - Ты когда-
нибудь видела, чтобы его люди оставались без земли или голодали? Он 
всегда заботится о своей собственности.
В тот день, оставив Исаака, она много часов провела в облике 
птицы, летала и разглядывала сверху раскинувшуюся внизу пустынную 
землю, пытаясь мысленно отыскать среди многочисленных рек, озер, гор 
и лесов на этом бесконечном пространстве хоть какой-нибудь уголок, 
куда она могла бы сбежать, чтобы обрести умиротворение и ясность.
- Стивену всего девятнадцать лет, - сказала она. - Но он уже 
мужчина. Я думаю, что и твои и мои дети растут очень быстро. Он был 
мужчиной со времени своего переходного возраста. Но он все-таки еще 
молод. Ты превратишь его в животное, если будешь использовать как 
Исаака.
- Исааку было всего пятнадцать, когда я привел ему первую 
женщину, - сказал Доро.
- Но до пятнадцати лет он был твоим. А Стивен будет для тебя 
точно таким же диким племенем, как была я.
Доро согласно кивнул. - Для меня лучше получать их еще до 
переходного вораста, или на его грани. А что еще ты можешь дать мне, 
Энинву?
Она повернулась и с удивлением взглянула на него. Уж не 
предлагает ли он ей сделку? Раньше он никогда не торговался. Он 
говорил ей, чего он хочет, и лишь разрешал узнать, что он сделает либо с 
ней, либо с ее детьми, если она не подчиниться.
Так что же, торговался он сейчас на самом деле, или лишь играл с 
ней? Что могла она потерять, предположив, что он говорит это вполне 
серьезно? - Приведи Стивену женщину, - сказала она. - Но только одну 
женщину. Когда он будет постарше, воможно, могут появиться и другие.
- Ты воображаешь, что сейчас у него нет ни одной?
- Разумеется, я так не думаю, но этот выбор он делает сам. Я не 
заставляю его быть просто производителем. И я не посылаю к нему 
женщин.
- А он нравится женщинам?
Она удивилась сама себе, заметив, что слегка улыбается. - 
Некоторым. Разумеется, нельзя сказать, что они вполне подходят ему. 
Здесь есть одна вдова, которая уделяет ему много внимания. Она знает, 
что она делает. Оставаясь один, он со временем найдет себе здесь 
хорошую жену, когда ему надоест бегать по округе.
- Возможно, что я бы мог не так утомлять его.
- Я уже сказала тебе, если ты не остановишься, то превратишь его в 
животное! - сказала она. - Разве ты не видел мужчин-рабов, которых в 
этой стране используют как производителей? Ведь им никогда не 
разрешалось узнать, что это такое, быть настоящим мужчиной. Они 
лишены возможности заботиться о своих детях. Среди моего народа дети 
считаются самым дорогим на свете, они дороже денег, дороже всего. Но 
для этих мужчин, развращенных и распущенных своими хозяевами, дети 
не значат почти ничего. Они лишь хвастаются ими перед другими 
мужчинами. Один считает себя выше другого, потому что у него больше 
детей. И при этом оба преувеличивают число женщин, которые этих 
детей родили, никогда не делая для них ничего, что должен делать для 
них отец, а хозяин, который совершенно равнодушно продает этих 
коричневых детей, смеется и говорит при этом:"Вот видишь? Эти 
ниггеры, они почти как животные!" Местные рабовладельцы откроют 
кому угодно глаза на это, Доро. Так как же я могу пожелать подобной 
жизни для собственного сына?
Наступила тишина. Он встал и с интересом прошелся по большой 
комнате, разглядывая лампы, вазы и портрет красивой темноволосой 
белой женщины с чуть торжественным выражением лица. - Это была 
твоя жена? - спросил он.
Ей хотелось встряхнуть его. Она хотела использовать всю свою 
силу, чтобы заставить его сказать, что он собирается делать. - Да, - 
вместо этого прошептала она.
- И как, понравилось тебе это, быть мужчиной, иметь жену?
- Доро.....!
- Так как же, понравилось? Его нельзя было торопить. Он 
наслаждался сам собой.
- Она была хорошей женщиной, и мы были довольны друг другом.
- И она знала, кто ты есть на самом деле?
- Да. Она и сама была несколько необычной. Она видела 
призраков.
- Энинву! - едва не с отвращением выкрикнул он, разочарованный 
и огорченный.
Она же не обращая внимания на его тон, продолжала смотреть на 
картину. - Ей было всего шестнадцать лет, когда я соединилась с ней. 
Если бы я не женилась на ней, мне кажется, что она, в конце концов, 
кончила бы свою жизнь в приюте. Люди говорили о ней как раз вот 
таким тоном, как только что ты произнес мое имя.
- Я не упрекаю их.
- Но ты должен. Многие люди верят, что жизнь продолжается даже 
после того, как их тело умирает. Есть масса всяких рассказов о 
призраках. И даже люди, считающие себя весьма искушенными, чтобы 
опасаться подобных вещей, не защищены от их влияния. Поговори с 
пятью людьми, и по крайней мере трое из них скажут, что они уверены, 
что видели призрака, или они знают других людей, которые видели. Но 
Денис видела их на самом деле. Она была очень чувствительна. Она 
могла видеть даже тогда, когда уже никто ничего не мог видеть, а 
поскольку никто не мог, то ее считали сумасшедшей. Я думаю, что у нее 
была одна из разновидностей переходного возраста.
- И благодаря этому она получила возможность заглянуть в 
потусторонний мир.
Энинву лишь покачала головой. - Тебе не следует так скептически 
относиться к этому. Ведь в конце-концов, ты и сам-то относишься к 
разновидности призраков. Разве в тебе есть хоть что-то, к чему можно 
было бы прикоснуться?
- Я уже слышал об этом раньше.
- Разумеется. Некоторое время она молчала. - Доро, я расскажу 
тебе о Денис, я расскажу тебе о ком угодно, и о чем угодно, но прежде 
всего ты должен сказать мне, что ты задумал сделать с моим сыном.
- Я как раз думаю над этим. Я думаю и о тебе, как о большой 
потенциальной ценности для меня. Я пришел сюда чтобы покончить с 
одним старым делом: убить тебя и забрать твоих детей в одно из своих 
поселений. Еще ни разу никто не сделал по отношению ко мне того, что 
сделала ты.
- Я убежала от тебя и жила. Другие тоже делали это.
- Только потому, что я сам сделал такой выбор, разрешая им жить. 
Но они имели лишь несколько дней такой свободы. А затем я ловил их. 
Ты хорошо знаешь об этом.
- Да, - сказала она с неохотой.
- И вот сейчас, когда прошло почти столетие, как я потерял тебя, я 
нашел тебя молодой и здоровой, и ты встречаешь меня так, будто мы 
виделись только вчера. Я нашел тебя, и оказалось, что ты соревнуешься 
со мной, создавая собственных колдунов.
- Но никакого соревнования нет.
- Тогда почему ты окружаешь себя людьми, за которыми я 
охочусь? Почему ты имеешь от них детей?
- Они нуждаются во мне...все эти люди. Она отбросила мысли о 
некоторых вещах, которые произошли с ее людьми, прежде чем она 
нашла их. - Они нуждаются в ком-то, кто может помочь им, а я как раз и 
могу помочь. Ты не хочешь помогать им, ты хочешь лишь использовать 
их. Я же могу помочь.
- Почему ты должна делать это?
- Потому что я спаситель, Доро.
- Это не ответ. Ты выбрала этот путь. То же, чем ты являешься на 
самом деле, в этой части страны называют словом "оборотень".
- Я вижу, ты поговорил с моими соседями.
- Да, поговорил. И они правы, ты ведь знаешь это.
- Если следовать легендам, то оборотни убивают. Я же не убивала 
никогда, кроме как для спасения собственной жизни. Я спаситель, и я 
лекарь.
- Но большинство....лекарей не обзаводятся детьми от своих 
пациентов.
- Большинство лекарей поступает так, как им нравится. Мои 
пациенты любят меня гораздо больше, чем кто-либо из других людей. 
Так почему же я не могу найти среди них кого-то и для себя?
Доро улыбнулся. - Так значит ответ всегда найдется? Но это не 
имеет значения. Расскажи мне лучше о Денис и о ее призраках.
Она глубоко вздохнула, а затем медленно выпустила воздух, 
стараясь успокоиться. - Денис видела то, что люди оставляют после себя. 
Когда она заходила в дом, то она видела людей, живших здесь до ее 
появления. Если в этом доме кто-то страдал или умер, то она видела это 
еще более отчетливо. От этого ее охватывал ужас. Она должна была 
войти в дом, и при этом видела бегущего ей навстречу ребенка в 
пылающей одежде, хотя здесь никакого ребенка и быть не должно. Но 
два, десять или двадцать лет назад здесь действительно погиб в огне 
ребенок. Она видела людей, которые украли что-то несколько дней или 
несколько лет назад. Она видела истязания рабов, издевательства над 
женщинами, людей, трясущихся в лихорадке, или покрытых оспой. Но 
она не чувствовала ничего, что обычно чувствуют люди в период 
кризисов переходного возраста. Она просто видела все это. Но она не 
могла сказать, было ли все увиденное ею настоящими событиями, или 
это были лишь обычные выдумки. Медленно, но она сходила с ума. 
Однажды ее родители устраивали прием, на котором в числе 
приглашенных оказалась и я, потому что представлялась молодым 
богатым и красивым мужчиной, вполне подходящей перспективой для 
семьи, где было пять дочерей. Я припомнила, как стояла однажды с 
отцом Денис, рассказывая ему небылицы о своем происхождении, а 
Денис проскользнула мимо нас. Она слегка задела меня, понимаешь. Она 
могла видеть прошлое людей, когда дотрагивалась до них, точно так же, 
ка могла видеть прошлое камня или дерева. Она смогла разглядеть, что я 
являю собой даже при таком коротком прикосновении, и потеряла 
сознание. Я не помню, что произошло, пока она сама не пришла ко мне 
через несколько дней. Ведь я была единственнымчеловеком, кого она 
считала еще более странным чем саму себя. Она узнала обо мне все, еще 
до нашей женитьбы.
- Так почему же она вышла за тебя?
- Потому что я поверила ей, когда она рассказала мне, что она 
может делать. И потому, что я не испугалась и не стала смеяться над ней, 
и еще потому, что через некоторое время нас стало тянуть друг к другу.
- Даже не смотря на то, что она знала о тебе, как о черной 
женщине?
- Даже так. Энинву посмотрела вверх на серьезную молодую 
женщину, вспоминая эти приятные, но порой ужасающие отношения. 
Они так боялись этого замужества, будто страшились потерять друг 
друга. - Прежде всего она думала, что не может быть никаких детей, и 
это очень печалило ее, потому что она всегда очень хотела их. Затем она 
поняла, что я могу подарить ей только девочек. После этого она долгое 
время старалась осмыслить все, что я вообще могу делать. Но она 
думала, что дети могут быть черными, и люди будут говорить, что она 
спуталась с рабом. Белые мужчины постоянно оставляют после себя 
коричневых детей, но для белой женщины сделать нечто подобное, 
равносильно стать животным в глазах других белых.
- Белые женщины должны быть защищены, - сказал Доро, - 
независимо от того, хотят они этого или нет.
- Точно так же, как защищают собственность. Энинву покачала 
головой. - Сохранять только для собственных хозяев. Денис говорила, 
что она чувствует себя как чья-то собственность, как раб, замышляющий 
побег. Но я сказала ей, что у нас могут быть дети, которые не будут 
иметь ко мне вообще никакого отношения, имея в виду родственное по 
крови, если она захочет. Ее страх даже разозлил меня, хотя я и знала, что 
общая ситуация никак не была ее ошибкой. Я сказала ей, что мой 
теперешний облик, облик Веррика, не является копией с какого-нибудь 
конкретного человека. Я создавала его очень свободно, переделывая 
себя, но если она захочет, то я могу стать точной копией одного из тех 
белых людей, которых я знала в Витли. Но она не понимала этого.
- И я этого не понимаю, - сказал Доро. - Это что-то новое.
- Но только для меня. Ты же делаешь это всякий раз: ты даешь 
жизнь детям, которые на самом деле не являются твоими 
родственниками по крови. Они дети каждого очередного тела, которое 
ты надеваешь, даже если ты и называешь их своими детьми.
- Но...ведь ты носишь только одно тело.
- Вот и ты не понимаешь, насколько сложными являются 
изменения, производимые мной в нем. Я не могу оставить его, как это 
делаешь ты, но я могу переделать его. И я могу переделать его столь 
сложно в соответствии с чьим-то обликом, что я больше не буду и на 
самом деле иметь ничего общего с собственными родителями. Это 
заставляет меня удивляться собственным способностям: я могу делать 
это, но при все том я хорошо осознаю себя и по-прежнему могу вернуться 
к своему настоящему облику.
- Но ты не могла делать этого прежде, в Витли.
- Я всегда делала это. Всякий раз, когда я изучала свой новый 
облик животного, я делала это. Я может быть еще не очень хорошо 
понимала это, до тех пор пока я не сбежала от тебя и пока я не начала 
прятаться. Я рожала маленьких дельфинов, и они действительно были 
дельфинами. В них вообще не было ничего человеческого. Это были 
именно такие дельфины, каких Исаак ловил в море и кормил нас много 
лет назад. Мое тело было точной их копией до мельчайших частей. У 
меня просто не хватает слов, чтобы рассказать тебе, сколь сложными 
являются такие изменения.
- Итак, ты можешь стать до такой степени другим человеком, что 
ваши дети на самом деле не были вашими.
- Да, я могла. Но когда она поняла, то она не захотела этого. Она 
сказала, что в таком случае вообще обойдется без детей. Но такая жертва 
была излишней. Я могла дать ей девочек от своего собственного тела. 
Девочек, которые будут иметь цвет ее кожи. Все это было очень трудной 
работой. Ведь внутри одной частицы человеческого тела находится еще 
так много мелких вещей. Ведь я могла подарить ей настоящих монстров, 
если бы отнеслась к этому небрежно.
- Выходит, что это я заставил тебя изучить все эти вещи, когда увез 
с родины?
- Да, ты. Ты заставил меня очень многому научиться. 
Значительное время я не делала ничего, как только изучала саму себя, 
пытаясь понять многие вещи, о которых прежде я даже и не думала.
- Если ты создаешь новое мужское тело, так значит ты можешь 
производить сыновей.
- Сыновей другого мужчины.
Очень медленно Доро растянул свой рот в улыбке. - Так вот он, 
ответ, Энинву. Ты заменишь своего сына. Ты заменишь вообще 
множество людей.
- Ты имеешь в виду....чтобы я сновала туда-сюда, делала детей, а 
потом забывала о них?
- Или я буду приводить женщин прямо сюда, к тебе.
Она с трудом поднялась, не выказывая даже протеста. - Ты 
совершеннейший дурак, - сказала она ему тихо и прошла в коридор, 
направляясь к задней двери. Отсюда, через заросли деревьев, она могла 
видеть заболоченный рукав реки, где все еще была вода. Недалеко 
виднелись бараки рабов. Но в них никаких рабов не было. У нее вообще 
не было рабов. Она купила несколько человек, которые работали на нее, 
а остальных наняла из свободных людей. Но со временем, всех 
купленных она освободила. Они остались работать на нее, поскольку им 
было лучше работать здесь, находясь рядом друг с другом, чем 
находиться еще где-нибудь. Это всегда удивляло некоторых новых. Они 
еще не привыкли быть в нормальных отношениях с другими людьми. 
Это были недовольные беспокойные люди, хотя они не могли причинить 
никаких неудобств для Энинву. Они относились к ней, как к матери, как 
к старшей сестре, как к учителю, и, когда она позволяла, как к 
любовнице. Так или иначе, но даже это последнее обстоятельство не 
умаляло ее авторитета. Все они знали ее силу. Она была тем, кем была, и 
не имело никакого значения, какую роль она выбирала.
Однако, она не запугивала их, не устраивала среди них 
кровопролитий, как это делал Доро среди своих людей. Самое худшее, 
что она делала, это увольняла кого-нибудь. Увольнение означало 
выселение. Это же означало, что человек оставлял безопасную и 
удобную жизнь на плантации, и становился вновь неудачником, но уже 
вне плантации. А это означало изгнание.
Немногие из них знали, как это было трудно для Энинву выгнать 
кого-то из них, или еще хуже, выгнать целую семью. И немногие из них 
знали, как их присутствие помогало ей. Она не была такой как Доро, 
разводящий людей словно рогатый скот, хотя вполне возможно, что и 
она, собирая у себя всех этих странных особей, преследовала те же самые 
цели. Она поступала по собственному убеждению, собирая семьи. Не 
было никаких сомнений, что некоторые эти люди были из ее 
собственной семьи, были ее потомками. Они даже ощущали себя ее 
детьми. Возможно, что здесь возникали и взаимные браки, потому что ее 
потомки тянулись друг к другу по внутренней схожести, ничего не зная о 
своем общем происхождении. Кроме них, здесь были еще и другие люди, 
которые, вероятнее всего не были ее родственниками, и обладали 
зачатками определенной чувствительности, которая могла стать чем-то 
вполне реальным, например чтением мыслей, через несколько 
поколений. Мгбада говорил ей об этом, о том, что она собирает людей, 
которые были похожи на его бабушку и дедушку. Он ей сказал, что она 
разводит колдунов.
Тут к ней подошла старуха, белая женщина, поблекшая и седая, 
которую звали Луиза, которая была одним из пяти белых, которые 
работали на плантации. Здесь могло бы быть гораздо больше белых, 
которые могли бы очень хорошо приспособиться в этом месте, но 
расовые предрассудки, пронизывающие культуру местных людей, делали 
это очень опасным. Четверо других белых, более молодых по возрасту, 
пытались уменьшить эту напряженность, рассказывая всем про себя, что 
они и сами имели на одну восьмую негритянской крови. Луиза же была 
креолкой, франко-испанской смесью, и ее мало заботило, кто еще мог 
знать об этом.
- Что-нибудь случилось? - спросила Луиза.
Энинву кивнула.
- Стивен сказал, что он был здесь, этот самый Доро, о котором ты 
рассказывала мне.
- Иди и скажи остальным, чтобы они не спешили сюда с полей, 
пока я сама не позову их.
Луиза не сводила с нее тяжелого взгляда. - А что если позовет он, 
но только уже используя твой голос?
- Тогда они сами должны решать, бежать им, или нет. Они все 
знают про него. Если они захотят бежать сейчас, пусть бегут. Позже, 
когда в лесу вновь появится черная собака, они могут вернуться. Если 
Доро убьет ее, то он будет не в состоянии использовать ее способности к 
лечению или к превращениям. Она уяснила это еще за годы, проведенные 
в Витли. Когда, много лет назад, он завладел телом Томаса, то он не 
смог воспользоваться способностями Томаса к чтению чужих мыслей. 
Она ни разу не имела подтверждений тому, что он мог использовать 
какие-либо сверх естественные способности людей, чьи тела он забирал 
себе.
Старая женщина взяла Энинву за плечи и обняла.
- Так что же ты будешь делать? - спросила она.
- Не знаю.
- Я никогда не видела его, но я его ненавижу.
- Иди, - сказала ей Энинву.
И Луиза торопливо пошла прямо по траве. Она была очень 
подвижная для своего возраста. Подобно детям Энинву, она на долгие 
годы сохранила здоровье. Холера, малярия, желтая лихорадка, тиф и 
другие страшные болезни миновали эти места и почти не затронули 
людей Энинву. Если болезнь и прихватывала кого-то из них, они все 
равно выживали и быстро поправлялись. Если же они причиняли вред 
самим себе, то здесь всегда была Энинву, чтобы позаботиться о них.
Как только Луиза скрылась за деревьями, из дома вышел Доро. - Я 
ведь мог бы пойти прямо за ней, - сказал он. - Я знаю, ты послала ее, 
чтобы предупредить своих людей, работающих в полях.
Энинву с разгневанным лицом повернулась к нему. - Ты в 
несколько раз старше меня. Должно быть ты имеешь какой-то 
врожденный порок, который мешает тебе набраться мудрости, 
приходящей с годами.
- Может быть ты милостиво снизойдешь, чтобы объяснить мне, 
какую мудрость приобрела ты? Наконец, в его голосе послышался 
надлом. Она начала раздражать его, и фаза соблазнения закончилась. 
Это было хорошо. Как глупо было с его стороны подумать о том, что 
она может вновь поддасться соблазну. Возможно, однако, что 
соблазниться может он сам.
- Ведь ты рад вновь видеть меня? - сказала она. - Я думаю, что ты 
был очень удивлен, когда понял, насколько ты рад этой втсрече.
- Говори, что ты хочешь сказать, Энинву!
Она пожала плечами. - Исаак был прав.
Наступило молчанье. Она знала, что Исаак несколько раз говорил 
с ним. Исаак очень сильно хотел, чтобы они были вместе, эти два самых 
дорогих для него человека. Имело ли это вообще хоть какое-то значение 
для Доро? Этого не было видно несколько лет назад, но сейчас.... 
Казалось, Доро был рад увидеть ее. Он был восхищен тем фактом, что 
она почти не изменилась, как будто только сейчас и начал осознавать 
тот факт, что она могла умереть чуть с большей вероятностью, по 
сравнению с ним, и, вообще без всякой вероятности не была подвержена 
возрастному старению. Как будто до сих пор, ее бессмертие было для 
него каким-то нереальным фактом, который он воспринимал лишь 
половиной рассудка.
- Доро, ведь я буду продолжать жить, если только ты не убьешь 
меня. Ведь у меня нет других причин умереть, кроме как быть убитой 
тобой.
- Не кажется ли тебе, что ты можешь заняться работой, на которую 
я потратил тысячелетия?
- Неужели ты думаешь, что я хочу этого? - возразила она. - Ведь я 
говорила тебе правду. Эти люди нужны мне, а я нужна им. Я никогда не 
стану создавать поселения, подобные твоим. Да и зачем мне это? Я не 
нуждаюсь всякий раз в новом теле, в отличие от тебя. Все, что мне 
нужно, так это быть окруженной своими людьми. Около меня должна 
быть или моя семья, или люди, которых я воспринимаю как свою семью. 
Для тебя, как мне кажется, большинство моих людей не будут 
представлять интерес даже в качестве производителей породы.
- Лет сорок назад, вот эта старуха возможно и заинтересовала бы 
меня.
- Но разве я должна устраивать здесь конкурс, чтобы предоставить 
ей дом?
- У тебя есть другие. Твоя служанка...
- Это моя дочь!
- Я так и подумал.
- Она не замужем. Приведи ей мужчину. Если он понравится ей, 
пусть она выйдет за него замуж и принесет интересующих тебя детей. Но 
ей нужен только один муж, Доро, так же как и моему сыну нужна только 
одна жена.
- Уж не твой ли жизненный опыт подсказал им это? Или я должен 
поверить, что ты спишь одна-одинешенька, поскольку все твои мужья 
умирают?
- Если мои дети почувствуют некоторые признаки такого же как и 
у меня долголетия, то тогда пусть поступают как им нравится.
- Так или иначе, они так и сделают.
- Но без твоей помощи, Доро. Без твоего вмешательства, которое 
сделает из них животных. Во что может превратиться мой сын, попади 
он в твои руки? В очередного Томаса? Ты готов создать в разных местах 
десятки своих поселений, но ты не желаешь принять участие в жизни ни 
одного из них. Я же остаюсь здесь, присматривая за своей семьей, и 
предлагаю твоим детям жениться на моих. И если потомки от этих 
браков будут очень странными и трудно поддающимися воспитанию, я 
сама буду воспитывать их. Я буду заботиться о них. Им нет нужды жить 
в одиночку в лесах и по многу пить, превращая тем самым свое тело в 
живой труп.
К ее удивлению, он обнял ее так же сильно, как только что сделала 
это Луиза, и рассмеялся. Затем взял ее за руку и повел к баракам, где 
жили рабы, продолжая улыбаться. Было видно, что он успокоился, хотя 
и был немного резок, когда открывал одну, первую попавшуюся дверь в 
жилище, отводившееся для рабов. Он внимательно осмотрел прочно 
сделанное жилье. Там была большая печь из кирпича, в самом центре 
которой над почти потухшими углями стоял испекшийся хлеб, видимо, 
дожидаясь ужина. В углу стояла большая кровать и недалеко от нее 
маленькая кровать-качалка. Еще там был стол и четыре стула, скорее 
всего кустарной работы, но вполне подходящие. Была там и колыбель, 
такой же кустарной работы, и было видно, что она часто 
использовалась. Был ящик для дров и емкость для воды с черпаком, 
сделанным из тыквы. С потолка свешивались пучки сушеных лечебных 
трав, а вокруг очага была расставленв многочисленная утварь и посуда. 
В общем, было впечатление простого, но очень удобного жилья.
- Этого достаточно? - спросила Энинву.
- У меня есть несколько человек, белых и черных, которые и не 
мечтали жить так хорошо.
- У меня таких нет.
Он попытался затащить внутрь, поближе к стульям или кровати, 
но она вырвалась.
- Ведь это все-таки чье-то жилье, - сказала она. - Мы можем 
вернуться в дом, если ты хочешь.
- Нет. Возможно, позже. Он обнял ее. - И ты должна вновь 
накормить меня и подыскать подходящую глинобитную лежанку, что бы 
могли лечь.
"~И услышать вновь, как ты угрожаешь моим детям~", подумала 
она.
Как будто в ответ на ее мысли, он сказал: - А я должен рассказать 
тебе, почему я смеялся. Это совсем не потому, что твое предложение не 
порадовало меня, Энинву. Оно порадовало. Но ты даже не можешь 
вообразить, с какими существами ты согласилась иметь дело.
Разве она еще чего-то не знает? Или она мало повидала их в 
Витли?
- Я собираюсь привести к тебе несколько твоих собственных 
потомков, - сказал Доро. - Я думаю, что они очень удивят тебя. С того 
времени, как погибла Нвеке, я проделал над ними большую работу. Я 
думаю, что ты недолго будешь с большой охотой заботиться о них или 
об их детях.
- Почему? Какие новые отклонения могли появиться у них?
- Возможно, что и никаких. Возможно, что твое влияние, это 
единственное, в чем нуждаются они. С другой стороны, они могут 
взорвать ту самую семью, которую ты создала для себя. Ты все еще 
хочешь получить их?
- Доро, как я могу знать все заранее? Ведь ты мне так ничего и не 
рассказал.
Ее волосы были распущены и коротко подстрижены на тот самый 
манер, как когда-то делал он. Сейчас он пригладил их двумя руками, 
прижимая к сторонам головы. Женщина-Солнце, или ты примешь моих 
людей именно так, как ты и сказала, или ты пойдешь вместе со мной, 
вступая в связь с мужчинами, когда и где я прикажу тебе, или же ты 
отдашь мне своих детей. Так или иначе, но ты все равно будешь служить 
мне. Так каков же твой выбор?
"~Да~", - с горечью подумала она. "~Вот теперь начались 
угрозы~". - Приведи мне моих внуков, - сказала она. - Если они даже 
никогда и не видели меня, они меня вспомнят. Их тело убдет помнить 
меня вплоть до самых мелчайших частиц. Ты даже не представляешь, 
насколько хорошо человеческое тело помнит своих предков.
- Теперь ты будешь учить меня, - сказал он. - Кажется, ты 
преуспела в изучении подобных вещей с тех пор, как я последний раз 
видел тебя. Я занимаюсь разведением людей всю свою жизнь, и до сих 
пор не знаю, почему некоторые вещи срабатывают, а другие нет, или 
почему некоторые вещи срабатывают только один раз, даже с той же 
самой парой. Ты должна научить меня.
- Но ты не причинишь вреда моим людям? - спросила она, 
внимательно наблюдая за ним.
- А что они знают обо мне?
- Все, что угодно. Я подумала, что если бы уж ты нашел нас, то у 
меня не будет времени, чтобы объяснить им всю опасность 
случившегося.
- Скажи им, чтобы они подчинялись мне.
Она вздрогнула, будто от боли, и отвернулась. - Ты не сможешь 
получить все одновременно, - сказала она. - Или ты просто можешь 
забрать мою жизнь. Что за радость, жить и жить и жить, ничего не имея?
Возникла короткая пауза. - А они подчинялись Денис? Ими мог 
командовать Мгбада?
- Изредка. Они очень независимые люди.
- Но они подчиняются тебе?
- Да.
- Тогда скажи им, чтобы они подчинялись мне. Если ты не 
сделаешь этого, я скажу им это сам, и так, что они поймут.
- Не пытайся навредить им!
Он только пожал плечами. - Если они будут подчиняться, то я не 
буду.
Он создавал новый Витли. У него везде были поселения, везде 
были семьи. У нее же была только одна, и вот он забирал ее. Он забрал ее 
от одних людей, заставил уйти от других и вот теперь он пытался 
оторвать ее от третьих. И она ошибалась. Она могла жить, не имея 
ничего. Она должна. А он будет присматривать за этим.

12.

Энинву никогда не видела раньше, как группа людей, такая, как 
была у нее, начинает распадаться. Она даже не знала, была ли когда-
нибудь раньше такая группа людей. Конечно, раз Доро начал проводить 
время на плантации, проявляя свою власть по собственному выбору, в то 
время как Энинву находилась рядом и молчала, характер этих людей 
стал меняться. Затем он привез Джозефа Толера, в качестве мужа для 
одной из дочерей Энинву, и этот молодой человек еще больше усугубил 
положение своим отказом от любой работы. Его приемные родители 
баловали его, разрешали ему тратить время на пьянство, игру и на 
молодых женщин. Но при этом он был очень красивым молодым 
человеком, высоким и стройным, и у него были слегка вьющиеся черные 
волосы. Маргарет Ннека, дочь Энинву, была без ума от него. Она очень 
быстро сошлась с ним. И еще несколько человек на плантации были 
целиком под его влиянием. Хотя он и не делал своей доли работы, его 
нельзя было наказать и выселить. Но при этом от него была масса 
неприятностей. Он был на плантации всего лишь несколько недель, 
когда зашел слишком далеко, и у него произошла первая стычка со 
Стивеном.
Энинву была одна, когда Стивен пришел рассказать ей о том, что 
случилось. Она только что закончила заниматься с четырех летним 
ребенком, который отправился к заболоченному рукаву реки, где на него 
напала водяная змея. Энинву могла очень легко произвести внутри 
собственного тела лекарство, которое могло нейтрализовать действие 
яда, с тех пор, когда она только что поселилась в Луизиане, и ее укусила 
точно такая же змея. Сейчас же, нейтрализрвать подобный яд для было 
нее секундным делом. После таких дел она любила поесть, вот почему 
Стивен, весь взъерошенный и в синяках, застал ее в столовой как раз за 
этим занятием.
- Ты должна избавиться от этого ленивого бесполезного ублюдка, - 
сказал он.
Энинву лишь вздохнула. Не было нужды спрашивать, кого он имел 
в виду. - Что еще он сделал?
- Он пытался изнасиловать Элен.
Энинву даже выронила кусок пшеничного хлеба, который только 
что намеревалась откусить. Элен была ее самой младшей дочерью, ей 
было всего одиннадцать лет. - Вот он каков!
- Я поймал его в бараке Дюран. Он пытался содрать с нее одежду.
- С ней все хорошо?
- Да. Она у себя в комнате.
Энинву встала из-за стола. - Я зайду к ней немного позже. Где он 
сейчас?
- Лежит перед бараком Дюран.
Она вышла, еще не зная, что она собирается делать: то ли еще 
добавить молодому человеку, или же помочь ему, если Стивен серьезно 
покалечил его. Но что же это было за животное, если он попытался 
изнасиловать ребенка? Как Энинву могла терпеть его здесь после всего 
этого? Доро должен будет забрать его назад, будь проклято это 
разведение уродов.
Молодой человек выглядел не таким красавцем, когда Энинву 
отыскала его. Он был почти в полтора раза выше Стивена и достаточно 
силен, не смотря на свою праздность. Но Стивен унаследовал силу 
Энинву, и кроме того, он знал, как следует правильно наносить удары, 
даже с такими слабыми, как у него руками.
Лицо молодого человека напоминало сплошное месиво. Нос был 
перебит, и из него текла кровь. Кожа вокруг глаз неестественно опухла, а 
левое ухо было почти полностью оторвано. Он выглядел как один из 
рабов, проданных на Юг в наказание за побег.
Его тело, выступающее из под рубашки, было так избито, что 
Энинву не сомневалась, что у него сломаны ребра. И у него не хватало 
нескольких передних зубов. Теперь ему уже не удастся стать таким 
красавцем, как прежде. Он начал приходить в себя, когда Энинву решила 
проверить его ребра. Он мычал, сыпал проклятья, кашлял, и от кашля 
корчился в агонии.
- Успокойся, - сказала Энинву. - Дыши неглубоко, и постарайся не 
кашлять.
Тогда он начал хныкать.
- Скажи спасибо, что это Стивен поймал тебя, - сказала она. - Если 
бы это была я, у тебя больше никогда не возникло бы интереса к 
женщинам, обещаю тебе. На всю оставшуюся жизнь.
Не смотря на свою боль, он съежился и старался отползти от нее, 
сжимаясь в комок, словно для защиты.
- Так какая же ценность может быть в тебе, кроме как причинять 
вред потомкам? - спросила она, не скрывая отвращения. Она заставила 
его встать, не смотря на слабость и стоны от боли. - А теперь иди в дом! - 
сказала она. - Или лежи в хлеву с остальными животными.
Он пошел в дом, почти не останавливаясь, пока не добрался до 
ступеней. Здесь Энинву помогла ему подняться в небольшую душную 
спальню на чердаке, вымыла его, перевязала его ребра и оставила ему 
воду, хлеб и немного фруктов. Она мола бы дать ему что-то, чтобы 
ослабить боль, но не стала.
Малышка Элен спала в своей постели все в той же рваной одежде. 
Ее лицо опухло с одной стороны, как будто от тяжелого удара, и один 
вид этого лица вызвал у Энинву желание избить молодого человека еще 
раз. Но вместо этого, она очень осторожно разбудила ребенка.
Несмотря на то, что она прикасалась к ней очень мягко, Элен тут 
же проснулась и начала вскрикивать.
- Сейчас ты в безопасности, - сказала Энинву. - Я здесь.
Ребенок вцепился в нее и перестал плакать, стараясь как можно 
сильнее обхватить ее своими рками.
- У тебя что-то болит? - спросила Энинву. - Он что-то повредил 
тебе?
Девочка не реагировала на ее вопрос.
- Обигель, что у тебя болит?
Но та лишь очень медленно вновь легла на кровать и только молча 
смотрела вверх, на Энинву. - Он проник в мои мысли, - сказала она. - Я 
даже могла чувствоать, как он вошел.
- ....в твои мысли?
- Да, я могла чувствовать это. Я узнала его. Он хотел, чтобы я 
пошла к дому Тины Дюран.
- Он заставил тебя пойти?
- Я не знаю. Наконец, ребенок вновь расплакался. Она уткнула 
распухшее лицо в подушку и так продолжала реветь. Энинву погладила 
ее по плечам, по шее и позволила ей выплакаться. Она не думала, что 
девочка плакала лишь только потому, что ее едва не изнасиловали.
- Обигель, - прошептала она. Перед самым ее рожденьем одна 
бездетная белая женщина по имени Элен Метью попросила Энинву дать 
своему ребенку ее имя. И хотя Энинву и не любила это имя, но она все-
таки дала его своей дочери, потому что эта женщина была хорошим 
другом Энинву. Она была одной из тех, кто пренебрег своим 
воспитанием и досужими сплетнями соседей, и пришла жить на 
плантацию. Она никогда не могла иметь детей, и к тому же, она 
встретилась с Энинву уже в таком возрасте когда вообще невозможно 
родить ребенка. Вот так, самая младшая дочь Энинву получила имя 
Элен. Но эту дочь Энинву чаще всего называла по ее второму имени, 
Обигель. Так или иначе, но по отношению к другим детям она утратила 
эту привычку.
- Обигель, расскажи мне все, что он сделал.
Некоторое время спустя девочка всхлипнула, повернулась и 
вытерла лицо. Она лежала очень тихо, глядя вверх, на потолок, и только 
между глаз у нее пролегла маленькая морщинка. Она раздумывала.
- Я собралась за водой, - сказала она. - Я хотела помочь Рите. Рита 
была женщина-повар, происходившая от негров, индейцев и 
появившихся здесь испанцев. - Ей была нужна вода, поэтому я 
отправилась к колодцу. Здесь он подошел ко мне и начал разговор. Он 
сказал, что я очень хорошенькая. Еще он сказал, что ему нравятся 
маленькие девочки, и что я очень давно нравлюсь ему.
- Мне следовало бы бросить его в свинарник, - пробормотала 
Энинву. - Пусть повалялся бы в дерьме, это было бы самое подходящее 
место для его мозгов.
- Я попыталась отнести воду Рите, - продолжала девочка. - Он 
сказал мне, чтобы я пошла с ним. И я пошла. Мне не хотелось идти, но я 
постоянно чувствовала его в своих мыслях. Затем я почувствовала, как 
отделяюсь от себя: будто я наблюдаю за собой совершенно из другого 
места и вижу, как иду вместе с ним. Я пыталась повернуть назад, но не 
могла. Мои ноги двигались без всякого моего участия. Она замолчала и 
взглянула на Энинву. - Я никогда не знала, если, например, Стивен 
заглядывал в мои мысли.
- Но ведь Стивен только заглядывал, - сказала Энинву. - Он не мог 
заставить тебя что-то делать.
- Так или иначе, но он этого не делал.
- Нет.
Опустив глаза, девочка продолжала. - Мы вошли в дом, а он 
закрывал дверь в тот самый момент, когда я вновь ощутила свои ноги. Я 
успела выбежать через дверь, прежде чем он смог запереть ее. Но затем 
он вновь подчинил себе мои ноги, и я вскрикнула и упала. Я думала, что 
он собирался заставить меня вернуться назад, но он вышел, схватил меня 
и сам потащил в дом. Я думаю, что это было в тот момент, когда Стивен 
увидел нас. Она подняла глаза. - Стивен убил его?
- Нет. Энинву вздрогнула, не желая даже думать о том, что Доро 
мог сделать со Стивеном, если бы тот убил этого никчемного Джозефа. 
Если только здесь и должно произойти убийство, то это должна сделать 
она. Вряд ли кто-нибудь на плантации ненавидел убийство больше чем 
она, но ей необходимо защитить своих людей как от обоих злобных 
незнакомцев, которых прислал Доро, так и от самого Доро. Но она все 
еще надеялась, что Джозеф будет хорошо вести себя до тех пор, пока не 
вернется Доро и не заберет его с собой.
- Стивен должен был убить его, - тихо сказала Элен. - Потому что 
теперь, может быть, он заставит мои ноги сделать что-нибудь, еще более 
худшее. Она покачала головой, а ее детское лицо выглядело усталым и 
постаревшим.
Энинву взяла ее за руку, вспоминая...вспоминая Лейла, 
недостойного и нелюбимого брата Исаака. За все то время, что она 
провела около Доро, она не встречала никого из своих людей, столь явно 
порочного, каким был Лейл. Возможно, что только до сих пор. Почему 
Доро привел к ней такого человека? И почему он хотя бы не предупредил 
ее?
- Что ты сделаешь с ним? - спросила девочка.
- Доро должен забрать его назад.
- И Доро сделает это...просто потому, что ты так сказала?
Энинву вздрогнула. ~Просто потому, что ты так сказала~... 
Сколько времени прошло с тех пор, как все дела на плантации шли 
определенным образом просто потому, что она так сказала? Люди были 
всегда удовлетворены тем, что говорила она. Если же у них возникали 
трудности, которых они сами разрешить не могли, они приходили к ней. 
Если они ссорились и не могли уладить дело сами между собой, то они 
опять-таки приходили к ней. Она никогда не принуждала их приходить к 
ней со всеми их неприятностями, он она никогда и не прогоняла их, 
когда они приходили. В конце концов они сделали ее своей последней 
инстанцией. И вот теперь ее одиннадцатилетняя дочь хотела знать, 
изменится ли что-то от ее слов. Ее одиннадцатилетняя дочь! Ведь это 
требовало времени, терпения и по крайней мере некоторой мудрости, 
чтобы создать у людей такое доверие к себе. И потребовалось всего 
несколько недель присутствия Доро, чтобы разрушить это доверие так 
основательно, что даже ее собственные дети начали сомневаться в ней.
- Так Доро заберет его отсюда? - настаивала девочка.
- Да, - тихо сказала Энинву. - Я прослежу за этим.

В эту ночь Стивен первый раз в своей жизни встал с постели во сне. 
Он вышел на верхнюю галерею и упал или, может быть, прыгнул, с нее.
Не было никакого шума, потому что он даже не вскрикнул. Внизу, 
где он лежал распластавшись на земле, его нашла старая Луиза. У него 
была настолько свернута шея, что Луиза не удивилась, обнаружив, что 
его тело уже остыло.
Старая женщина побежала вверх по ступенькам, чтобы разбудить 
Энинву и увести ее в гостиную верхнего этажа, подальше от младшей 
дочери, рядом с которой та и уснула. Ее дочь, Элен, продолжала спать, 
так или иначе умиротворенная, передвинувшись влево на теплое место, 
которое осталось после Энинву.
В гостиной Луиза остановилась в молчаливой нерешительности 
перед Энинву, охваченная желанием отыскать способ подготовить ее к 
этой ужасной новости. По убеждению Луизы Энинву ведь наверное и не 
догадывалась, как все вокруг любили ее. Она собирала вокруг себя 
людей, заботилась о них, и помогала им заботиться друг о друге. Луизу 
не покидало ощущение, что больше всего в жизни, Энинву была 
озабочена воспитанием чувства близости и доверия между другими 
людьми. Ведь как-никак, а она провела детство и часть более зрелого 
возраста на самой настоящей плантации, где обычная жестокость 
рабовладельцев по отношению к рабам заставила ее совершить побег и 
выйти замуж, хотя она и не хотела этого. Люди же думали, что она была 
просто доброй и по женски непрактичной, с такой симпатией обращаясь 
с рабами. Они не понимали, что с давних пор она чувствовала все, что 
чувствуют и переживают рабы, разделал с ними все их радости и многие 
стороны их собственной боли. Она никогда не имела таких способностей 
к управлению, какие были у Стивена, никогда не переживала агонии 
переходного возраста, которую, как она знала, этот молодой человек 
перенес два года назад. Существо в облике мужчины по имени Доро 
сказал ей, что у нее были плохие предки. Он сказал еще, что она 
происходит от его людей. Это было его ошибкой, что она прожила 
жизнь, презирая мужа и с равнодушем относясь к своим детям. И что его 
ошибкой было и то, что только в шестьдесят лет она смогла найти 
людей, окружение которых она могла переносить без всякой душевной 
боли, людей, которых она любила, и которые любили ее. Здесь она была 
"бабушкой" для всех детей. Некоторые из них и на самом деле жили в ее 
бараке, потому что их родители не могли или не хотели заботиться о 
них. Луиза даже думала, что некоторые родители были слишком 
чувствительны к самым разным отрицательным проступкам своих детей. 
Энинву же считала, что это было нечто большее, что некоторые люди 
вообще не хотели иметь около себя никаких детей, независимо от того, 
послушны они были или нет. Она говорила, что некоторые люди Дор
о вели себя именно таким образом. Энинву частенько забирала 
сбившихся с пути детей к себе, кстати как маленьких, так и 
совершеннолетних. И ее сын подавал признаки, что станет таким же, как 
она. И вот теперь этот сын был мертв.
- В чем дело? - спросила ее Энинву. - Что случилось?
- Несчастный случай, - сказала Луиза, стараясь пощадить ее.
- Это Джозеф?
- Джозеф! Этот сукин сын, которого Доро привел сюда, чтобы 
женить на одной из Дочерей Эниву. - Да стала бы я так переживать, если 
бы это был Джозеф?
- А тогда кто? Скажи мне, Луиза.
Старуха глубоко вздохнула. - Твой сын, - сказала она. - Стивен 
умер.
Наступила долгая ужасающая тишина. Энинву словно окоченела и 
стала неподвижной. Луиза подумала, что сейчас она разразится воплями 
материнского горя, и приготовилась утешить ее. Но Знинву никогда не 
рыдала.
- Как случилось, что он мог умереть? - прошептала Энинву. - Ему 
было лишь девятнадцать лет. Он был лекарь. Как же он мог умереть?
- Я не знаю. Он... упал.
- Откуда?
- С верхней галереи.
- Но как? Почему?
- Как я могу знать, Энинву? Это случилось этой ночью. Это... 
скорее всего случилось ночью. Я нашла его всего несколько минут назад.
- Покажи мне!
Она бросилась вниз прямо в ночной рубашке, но Луиза нашла в ее 
спальне какой-то халат и накинула на нее. Находясь рядом с Энинву, она 
заметила, что маленькая девочка очень беспокойно двигается во сне, и 
тихо стонет. Что ее мучило? Ночной кошмар?
Теперь снаружи дома и некоторые другие люди обнаружили тело 
Стивена. В стороне стояли двое детей, глядя на него широко открытыми 
глазами, а рядом с ним опустилась на колени женщина, которая, в 
отличие от Энинву, не могла удержаться от рыданий.
Женщину звали Айе. Она была высокой и красивой и, кроме того 
имела очень странных предков, среди которых были французы, 
африканцы, испанцы и даже индейцы. Вся эта смесь очень удачно 
соединилась в ней. Луиза знала, что ей было тридцать шесть лет, но 
выглдяела она лет на десять моложе. Двое детей были ее сын и дочка, а 
ребенок, которого она еще носила, должен быть сыном или дочерью 
Стивена. Когда-то она вышла замуж за человека, который любил вино 
гораздо больше, чем женщин, и в конце концов оно так и убило его. 
Энинву нашла ее бедствовавшей с двумя детьми, вплоть до того, что ей 
приходилось торговать собой, чтобы прокормить их, и подумывавшей о 
том, чтобы взять ржавый нож, оставшийся еще от мужа, перерезать 
обоим детям горло, а уж потом и себе.
Энинву дала ей дом и надежду. Стивен, когда стал постарше, дал 
ей кое-что другое. Луиза могла еще припомнить, как Энинву, покачивая 
головой, говорила об этой связи: "Она как пригревшаяся сука вьется 
около него! По ее поведению не скажешь, что она относится к нему как 
мать.
Луиза тогда лишь рассмеялась. - Ты должна прислушиваться к 
своим словам, Энинву. Лучше бы ты взглянула на себя, когда встречаешь 
понравившегося тебе мужчину.
- Но я никогда не веду себя подобным образом! - с негодованием 
отвечала Энинву.
- Конечно, нет. Потому что ты гораздо лучше и, намного старше.
И Энинву, будучи Энинву, тут же переходила от угрожающей 
тишины к веселому смеху. - Нет никаких сомнений, что со временем он 
поймет, что является гораздо лучшим мужем, чем она заслуживает того, - 
заметила Энинву.
- Или, что тоже возможно, он, к твоему удивленью, женится на 
ней, - заключила Луиза. - Несмотря на разницу в возрасте, между ними 
есть нечто гораздо большее, чем обычное влечение. Ведь она такая же 
как и он. У нее есть многое, что есть и унего, есть определенная сила. 
Она не может использовать ее, но эта сила существует. Временами я даже 
могу чувствовать ее, особенно, когда эта женщина бегает за ним.
Энинву старалась не обращать на это никакого внимания, 
предпочитая думать о том, что со временем ее сын сможет жениться 
надлежащим образом. Даже сейчас, Луиза не была уверена, что Энинву 
знает о еще неродившемся ребенке. Узнать этого было невозможно, 
просто Айе сама сказала об этом Луизе, но никогда не сказала бы 
Энинву.
И вот теперь Энинву подошла к телу и склонилась, чтобы 
дотронуться до холодной шеи. Айе, увидев ее, начала было удаляться, но 
Энинву ухватила ее за руку. - Мы обе должны оплакивать его, - тихо 
сказала она.
Айе закрыла лицо и вновь зарыдала. В это время крики ее 
младшего сына, которому было всего восемь лет, остановили стоны 
обеих женщин.
Все повернулись на звуки его голоса, а затем взглянули вверх, на 
галерею, куда не отрываясь смотрел мальчик. Там через ограду медленно 
перелезала Элен.
В одно мгновенье Энинву оказалась на ногах. Луиза еще ни разу в 
жизни не видела, чтобы женщина могла двигаться так быстро. И когда 
Элен прыгнула вниз, Энинву была как раз прямо под ней. Она 
осторожно и так ловко поймала ребенка, что даже если бы девочка 
прыгнула сверху прямо вниз головой, ее голова все равно не ударилась 
бы об землю. Ни ее голова, ни ее шея не пострадали. Она была ростом 
почти с саму Энинву, но та ни в какой степени не пострадала ни от ее 
веса, ни от ее размера. К тому моменту, когда Луиза сообразила, что 
именно произошло, все было кончено: Энинву лишь успокаивала свою 
плачущую дочь.
- Почему она сделала это? - спросила Луиза. - Что произошло?
Энинву лишь покачала головой, испуганная и сбитая с толку.
- Это все Джозеф, - сказала наконец Элен. - Он опять заставил 
двигаться мои ноги. Я все время думала, что это сон, пока.... Она 
взглянула вверх на галерею, затем на свою мать, которая все еще держала 
ее, и вновь расплакалась.
- Обигель, - сказала Энинву. - Оставайся здесь с Луизой. Оставайся 
здесь, а я поднимусь наверх и проверю его.
Но ребенок вцепился в Энинву и без умолку кричал, когда Луиза 
попыталась было высвободить ее. Энинву могла бы очень легко 
высвободить ее, но она предпочла потратить еще несколько мгновений, 
чтобы это произошло более спокойно. Когда Элен успокоилась, ее 
забрала Айе, а не Луиза.
- Подержи ее около себя, - сказала Энинву. - Только не пускай ее в 
дом, и вообще, не пускай туда никого.
- Что ты собираешься делать? - спросила Айе.
Энинву ничего не ответила на этот раз. Ее тело уже начало 
изменяться. Она сбросила с себя одежду, и в тот момент, когда одежда 
упала, тело Энинву уже потеряло человеческий облик. Она 
проебразилась, и очень быстро, на этот раз в большую кошку, вместо 
всем знакомой черной собаки. В огромную пятнистую кошку.
Когда же превращение было полностью закончено, она подошла к 
двери, а Луиза открыла ее перед ней и начала было идти за ней следом, 
потому что там была по крайней мере еще одна дверь, которую 
следовало открыть. Но кошка повернулась и издала громкий хриплый 
крик и преградила Луизе путь, пока та не вернулась назад, во двор.
- Боже мой, - прошептала Айе, когда Луиза вернулась. - Я никогда 
не боялась ее, пока она не сделала нечто подобное прямо у меня на 
глазах.
Луиза пропустила ее слова, подошла к Стивену и поправила его 
шею и остальное тело, а затем накрыла халатом, брошенным Энинву.
- Что она собирается делать? - спросила Айе.
- Убить Джозефа, - спокойно сказала Элен.
- Убить? Айе непонимающе уставилась в серьезное детское лицо.
- Да, - сказал ребенок. - И еще она должна убить Доро, пока он не 
прислал к нам кого-нибудь похуже.

В облике леопарда Энинву миновала холл, затем поднялась по 
главной лестнице и, наконец, по узкой добралась до чердака. Она была 
голодна. Она слишком быстро произвела это превращение, и теперь 
знала, что скоро захочет есть. Хотя ей следовало бы следить за собой. 
Она не должна съесть ни кусочка этого отвратительного тела Джозефа. 
Лучше съесть тухлое мясо, покрытое червями! Как только смог Доро 
привести к ней такое паразитирующее человеческое существо, как 
Джозеф?
Дверь в его комнату была закрыта, но Энинву открыла ее одним 
ударом своей лапы. И тут же внутри раздался хриплый крик удивления. 
Затем, как только она вошла в комнату, что-то будто схватило ее за 
передние лапы. Она пошла вперед, припадая на грудь и подбородок, и 
уткнулась мордой в умывальник. Она могла не обращать внимания на 
боль. То, что она не могла отбросить, был страх. Она надеялась застать 
его врасплох, схватить его раньше, чем он сможет воспользоваться 
своими способностями. Она даже недеялась, что ему вообще не удастся 
остановить ее, поскольку она не имела человеческого облика. Теперь она 
издала ужасное хриплое рычанье, но это было скорее от страха перед 
возможной ошибкой.
На мгновенье ее ноги освободились. Возможно она напугала его, и 
он потерял контроль над ней. В конце концов, это не имело значения. 
Она прыгнула, выпустив когти, словно на охоте за бегущим оленем.
Джозеф вксрикнул и быстро поднял руки вверх, пытаясь защитить 
свое горло. В тот же самый момент, он вновь смог управлять ее лапами. 
В своем безрассудстве он был нечеловечески быстр. Энинву поняла это, 
потому что сама всегда была такой же проворной.
Она вновь испытала то самое ощущение, когда он парализовал ее 
ноги, и едва не опрокинулась на пол. Однако, она все-таки схватила его 
зубами, прокусив одну руку, в своих попытках добраться до его горла.
Почувствовав, что вновь стоит на ногах, она неожиданно ощутила, 
что не может дышать. Ее горло было закрыто, так или иначе, 
блокировано и не пропускало воздух.
Мгновенно она проделала отверстие чуть ниже того места, где 
спазмы сжали ее горло, и вновь вздохнула. И на этот раз она вонзила-
таки свои зубы в его глотку.
В крайнем отчаянии, он сунул свои пальцы в только что 
проделанное дыхательное отверстие.
В другое время и с другой добычей, она, возможно, и свалилась бы 
в неожиданной агонии удушья. Но сейчас перед ее глазами было лишь 
тело ее мертвого сына, и ее дочь, которая едва не последовала тем же 
образом вслед за ним. А что если он закрыл им горло точно так же, как 
только что пытался обойтись с ней? Наверное, она никогда не узнает 
этого. А он может ускользнуть от нее.
И она рванула зубами его глотку.
Он уже умер, когда она дала выход собственной боли. Сейчас он 
был уже очень далеко от того, чтобы вновь причинить ей зло. Он умер, 
издавая тихие булькающие звуки от вытекающей крови, когда она 
лежала вдоль него, приходя в себя и восстанавливая собственные силы. 
Она испытывала голод. Всемогущий Боже, какой голод испытывала она. 
Запах крови дошел до ее ноздрей, как только она восстановила 
нормальное дыханье, и этот запах и лежавшее под ней тело изводили ее.
Тогда она быстро встала и побежала вприпрыжку по узким, а 
затем и по широким ступеням. Внизу она замешкалась. Она хотела 
поесть, до того, как преобразиться вновь, и едва держалась на ногах от 
голода. Она боялась, что сойдет с ума, если изменит внешность, чтобы 
попросить еду.
В этот момент в дом вошла Луиза и остановилась, увидев ее. 
Старая женщина не боялась ее.
- Он мертв? - спросила старуха.
Энинву чуть склонила свою кошачью голову, полагая, что это 
движение может расцениваться, как кивок.
- Удачное избавление, - сказала Луиза. - Ты хочешь есть?
Последовало два, еще более быстрых кивка головой.
- Иди в столовую. Сейчас я принесу еду. Она прошла через дом и 
направилась прямо на кухню. Она была верной надежной и понимающей 
подругой. Она делала гораздо больше, чем просто шила, оправдывая 
собственное содержание. Энинву должна была бы держать ее в доме, 
даже если бы она вообще больше ничего не делела. Но она была уже 
слишком стара, ей перевалило за семьдесять. Скоро обычная бренность 
мира, от которой Энинву так и не нашла подходящего лекарства, заберет 
ее жизнь, и она лишиться еще одного друга. Все люди, это всего лишь 
временные существа, слишком временные.
Ослушавшись приказаний, Айе и Элен вошли через переднюю 
дверь и увидели Энинву, все еще перепачканную кровью после убийства, 
и еще не добравшуюся до столовой. Если бы не присутствие ребенка, 
Энинву постаралась бы выразить свое неудовольствие по отношению к 
Айе. Ей никогда не нравилось, когда ее дети видели ее в такие моменты. 
И она быстрыми прыжками направилась через холл в столовую.
Айе застыла на месте, но разрешила Элен отправиться следом за 
Энинву. Энинву же, борясь с голодом, запахом крови и собственным 
раздражением, не заметила ребенка до тех пор, пока они вместе не 
оказались в столовой. Там, обессилев, Энинву легла на ковер перед 
холодным камином. Без тени страха ребенок подошел к ней, и уселся на 
ковре рядом с ней.
Энинву взглянула вверх, осознавая, что ее лицо испачкано кровью, 
и пожалела, что не почистилась, когда спускалась вниз. Она должна 
была почистить себя и оставить свою дочь с кем-нибудь более 
надежным.
Элен погладила ее, водя пальцами по ее пятнистой шкуре, а затем 
приласкала, словно это была большая домашняя кошка. Как и все дети, 
родившиеся на плантации, она много раз видела, как Энинву меняет 
внешний облик. Теперь она точно так же приняла ее в виде леопарда, как 
в свое время в виде черной собаки и белого мужчины по имени Веррик, 
облик которого она быстро принимала, чтобы спастись от 
неожиданного появления соседей. Так или иначе, но под ласковыми 
руками ребенка, Энинву расслабилась. И через некоторое время она 
начала мурлыкать.
- ~Эйджи~, - очень тихо произнесла маленькая девочка. Это было 
одно из немногих слов родного языка Энинву, которое Элен знала. Оно 
означало, просто леопард. - Эйджи, - повторила она. - будь такой же и с 
Доро. Тогда он не осмелится причинять нам вред, если ты будешь вот 
такой.

13.

Доро вернулся через месяц после того, как ужасающий труп 
Джозефа Толера был похоронен на невозделанном клочке земли, 
который когда-то был кладбищем для рабов, а Стивен Ифейнва Мгбада 
был похоронен в земле, которая находилась рядом и предназначалась 
для хозяина и его семьи. Джозефу должно было быть очень одиноко на 
этом участке, потому что в качестве раба здесь не похоронили никого с 
тех самых пор, как Энинву купила эту плантацию.
Доро появился на плантации, уже зная, благодаря своему особому 
чутью, что оба, и Джозеф, и Стивен были мертвы. Он появился, 
прихватив с собой переселенцев, двух мальчиков, возрастом не старше 
Элен. Просто, без всякого объявления, он появился в усадьбе, и по 
хозяйски прошел в дом прямо через переднюю дверь, будто весь этот дом 
принадлежал ему.
Энинву, не подозревающая о его приезде, сидела в библиотеке, где 
составляла список товаров, необходимых для плантации. Несмотря на 
значительное кустарное производство, купить было нужно массу вещей. 
Покупались мыло, обычная одежда, свечи и даже, некоторые виды 
готовых лекарств, которым можно было доверять, но которые 
применялись не всегда по тому назначению, которое определяли их 
производители. И конечно, были нужны новые орудия для труда. 
Умерло два мула, а три оставшиеся были очень старыми и тоже 
требовали скорой замены. Еще была нужна обувь и шляпы для тех, кто 
работал в поле... Было бы гораздо дешевле нанимать людей только на 
период большой жатвы, чем заставлять их все остальное время делать 
вещи, которые гораздо дешевле было купить где-нибудь на стороне. Это 
было особенно важно здесь, где не было рабов, где людям приходилось 
платить за их работу и обеспечивать приличным жильем и хорошей 
едой. Хорошее содержание обходилось дорого. И если бы Энинву не 
была хорошим управляющим, то ей приходилось бы гораздо чаще 
наведываться к морю, чтобы заниматься очень утомительной работой, 
отыскивая затонувшие корабли и доставая из них золото и драгоценные 
камни, которые обычно она поднимала внутри своего собственного тела.
Энинву складывала длинную колонку цифр, когда вошел Доро с 
двумя маленькими мальчиками. Она повернулась на звук его шагов и 
увидела бледного худого, угловатого человека с прямыми черными 
волосами. Когда он садился в соседнее с ее столом кресло, то можно 
было заметить, что на руке, которой он помогал себе при этом, не 
хватало двух пальцев.
- Это я, - сказал он едва слышно. - Прикажи, чтобы нам принесли 
поесть, это можно? Некоторое время мы почти не ели ничего 
приличного.
Как учтиво было с его стороны попросить ее отдать приказание, с 
горечью подумала она. Именно в этот момент одна из ее дочерей 
подошла к двери и остановилась, с тревогой уставившись на Доро. 
Энинву была в своем обычном молодом облике, но всем было известно, 
что Эдвард Веррик имел красивую и очень образованную чернокожую 
экономку.
- Сегодня мы будем ужинать рано, - сказала Энинву, обращаясь к 
девочке. - Скажи Рите, чтобы она приготовила все что может, но только 
поскорее.
Девочка покорно удалилась, выполняя роль служанки, даже не 
подозревая, что этот белый незнакомец был Доро.
Энинву пристально разглядывала теперешнее его тело, сдерживая 
желание закричать на Доро, заставить его убраться из ее дома. Ведь это 
из-за него погиб ее сын. Он подпустил змею к ее детям. И что он 
притащил с собой на этот раз? Еще парочку маленьких змеенышей? 
Господи, как ей хотелось освободиться от него!
- Они что, убили друг друга? - спросил ее Доро, и два маленьких 
мальчика взглянули на него широко открытыми глазами. Если они еще и 
не были змеями, то он еще научит их пресмыкаться. Было вполне 
очевидно, что он даже не беспокоился о том, что говорил при них.
Она же старалась как только можно, игнорировать его. - Вы 
проголодались? - спросила она мальчиков.
Один, тот что был поменьше, только коротко и испуганно кивнул 
головой, а второй быстро проговорил: - Я проголодался!
- Идемте со мной, - сказала она. - Рита даст вам хлеба и еще 
сохранившихся персиков. При этом она заметила, что они не взглянули 
на Доро, чтобы получить разрешение и пойти с ней. Они оба подскочили 
с места и побежали за ней, а затем, когда она показала им куда, побежали 
прямо к кухне. Разумеется, Рита не будет в восторге от этих гостей. 
Достаточно и того, что ей пришлось торопиться с ужином. Но она 
должна будет покормить детей, а затем отправить их, может быть, к 
Луизе, до тех пор, пока Энинву не позовет их. Вздохнув, Энинву вновь 
вернулась к Доро.
- Ты всегда была защитницей детей, - заметил он.
- Я всего лишь разрешаю им быть детьми столько, сколько они 
этого хотят, - сказала она. - Они вырастут, и очень быстро узнают и горе 
и зло.
- Расскажи мне про Стивена и Джозефа.
Она прошла к столу и села, продолжая раздумывать, должна ли 
она быть спокойной при обсуждении этих событий. Ведь столько раз она 
плакала и проклинала его. Но ни слезы, ни проклятья никогда не 
действовали на него.
- Почему ты прислал ко мне человека, даже не предупредив меня о 
том, на что он способен? - спокойно спросила она.
- А что он сделал?
И тогда Энинву рассказала ему, она рассказала ему все, и 
закончила все тем же спокойно заданным вопросом. - Почему ты 
прислал ко мне человека, даже не предупредив меня о том, на что он 
способен?
- Позови Маргарет, - сказал Доро, не обращая внимания на ее 
вопрос. Маргарет была дочерью Энинву, которая должна была выйти 
замуж за Джозефа.
- Зачем?
- Потому, что когда я привел Джозефа сюда, он был ни на что не 
способен, как только быть потенциальным производителем весьма 
полезных детей. Не смотря на его годы, у него должен был начаться 
переходный кризис, и он должен был произойти именно здесь.
- Я должна была бы знать об этом. Меня обязательно позвали бы, 
если бы кто-то заболел. И, к тому же, никаких признаков кризиса у него 
не было.
- Позови Маргарет, дай мне возможность поговорить с ней.
Энинву не хотелось звать сюда девушку. Маргарет должна быть 
подальше от всех этих разговоров про убийства, она и так потеряла 
красивого, но бесполезного мужа, которого она любила, и младшего 
брата, которого она обожала. У нее не было даже ребенка, чтобы найти в 
нем утешение. Джозеф так и не смог сделать ее беременной. За месяц, 
который прошел после его и Стивена смерти, она стала изможденной и 
молчаливой, хотя раньше она всегда была очень жизнерадостной 
девушкой, веселой и общительной. Сейчас же она вообще едва 
разговаривала. Она буквально заболела от горя. В последнее время Элен 
проводила с ней почти все время в течение дня, помогая ей в работе или 
просто, поддерживая компанию. Сначала Энинву очень осторожно 
наблюдала за этим, полагая, что Маргарет может посчитать Элен 
виновницей смерти Джозефа, ведь она была так неуравновешена в своем 
теперешнем настроении, но этого, как оказалось, не произошло. - Она 
становится лучше, - как-то тайком сказала ей Элен. - И скоро она придет 
в себя. Маленькая девочка обладала интересным сочетанием 
безжалстности, доброты и глубокого восприятия. Энинву с отчаянием 
надеялась лишь на то, что Доро не обратит на нее внимания. Но старшая 
ее дочь была болезненно уязвима. И вот именно сейчас, Доро 
намеревался вновь открыть еще не затянувшиеся до конца раны.
- Оставь ее в покое, хоть на некоторое время, Доро. Этот разговор 
повредит ей, как никому больше.
- Позови ее, Энинву, или я сделаю это сам.
Не скрывая отвращения к нему, Энинву отправилась разыскивать 
Маргарет. Девушка не работала в поле, как это делали некоторые дети 
Энинву, поэтому она оказалась поблизости. Она была в бане, где вместе 
с Элен, которая непременно была рядом, занималась глаженьем белья.
- Оставь на время это занятие, - сказала Энинву, обращаясь к 
Маргарет. - И пойдем со мной.
- Что такое? - спросила Маргарет. Она поставила утюг, чтобы 
нагреть его, и не раздумывая, взяла другой, уже горячий.
- Доро, - тихо сказала Энинву.
Маргарет тут же застыла, продолжая неподвижно держать на весу 
тяжелый утюг. Энинву взяла его у нее из руки и поставила назад, на 
горячие камни очага, подальше от огня, а затем отодвинула и два 
других, стоявших там же и уже разогретых.
- Больше не нужно ничего гладить, - сказала она Элен. - У меня 
сейчас вполне хватает денег, чтобы купить новую ткань.
Элен промолчала, только продолжала наблюдать, как уходили 
Маргарет и Энинву.
Когда они вышли из бани, Маргарет начала дрожать. - Что ему 
надо от меня? Почему он не оставляет нас в покое?
- Он никогда не оставит нас, - спокойно сказала Энинву.
Маргарет только моргнула и взглянула на Энинву. - И что я 
должна делать?
- Только ответить на его вопросы, на все, даже если они и будут 
слишком личными и неприятными для тебя. Ответь на них и скажи ему 
правду.
- Он пугает меня.
- Верно, здесь есть чего бояться. Ответь ему и подчинись ему. Все 
свои возражения или протесты оставь на мою долю.
После этого весь оставшийся путь до дома они проделали молча. 
Вдруг Маргарет сказала: - Именно в нас причина твоей слабости? Ведь 
ты могла бы убежать от него еще на многие сотни лет, если бы не мы.
- Я никогда бы не смогла быть одна, без своих родных вокруг меня, 
- сказала Эниву. При этом она посмотрела в блестящие коичневые глаза 
дочери. - Почему, как ты думаешь, я имею всех этих детей? Ведь я могла 
иметь и мужей, и жен, и любовников в каждом очередном столетии, но 
никогда бы не обзаводиться детьми. Так почему же я должна иметь их 
так много, не говоря уже о том, чтобы хотеть их и любить? Ведь если бы 
они были тяжким бременем для меня, их бы здесь не было. И тебя бы не 
было здесь.
- Но....он использует нас, чтобы заставить тебя подчиниться. Я 
знаю, что он делает это.
- Да, делает. Это его образ жизни. Она коснулась мягкой 
красновато-коричневой кожи на лице девушки. - Ннека, ничто из этого 
не должно касаться тебя. Иди и расскажи ему все, что он хочет 
услышать, а затем забудь о нем. Я уже переносила его раньше, и я 
выживу.
- Ты будешь жить до конца света, - очень серьезно заметила 
девушка, покачивая головой. - И ты и он.
Вместе они вошли в дом и поднялись в библиотеку, где застали 
Доро, сидящим за столом Энинву и просматривающим ее записи.
- Ради Бога! - с отвращением воскликнула Энинву.
Он только взглянул на нее. - А ты гораздо лучший бизнесмен, чем 
я думал, основываясь на твоем отношении к рабству, - сказал он.
К ее изумлению, эта похвала задела ее. Ей не понравилось, что он 
совал нос в ее дела, но теперь это раздражение оказалось чуть меньше. 
Она подошла к столу и молча остановилась около него, пока он не 
улыбнулся, а затем встал и снова уселся в свое кресло. Маргарет 
подошла к другому креслу и, в ожидании, уселась в него.
- Ты сказала ей? - спросил Доро, обращаясь к Энинву.
Энинву лишь покачала головой.
Тогда он повернулся к Маргарет. - Мы предполагаем, что Джозеф 
перенес скрытый возрастной кризис, пока находился здесь. Он не 
проявлял никаких признаков?
Маргарет разглядывала новое лицо Доро, но как только он 
заговорил о переходном возрасте, она отвернулась, и начала изучать 
рисунок восточного ковра.
- Расскажи мне об этом, - спокойно произнес Доро.
- Как она может знать? - заключила Энинву. - Ведь у него не было 
никаких признаков!
- Он знал, что это случится, - прошептала Маргарет. - Я тоже это 
знала, потому что я видела, как это происходило ....со Стивеном. Хотя со 
Стивеном это было гораздо лучше. С Джо это случилось почти сразу. Он 
плохо чувствовал себя в течение недели, или чуть больше. Он не 
разрешил мне говорить об этом никому. Затем, однажды ночью, после 
того, как он уже месяц был здесь, ему стало особенно плохо. Я думала, 
что он может умереть, но он упросил меня не оставлять его одного и 
никому не говорить.
- Но почему? - поинтересовалась Энинву. - Я могла бы помочь и 
тебе и ему. Ведь ты не так сильна. Он мог навредить тебе.
Маргарет кивнула. - Мог. Но.....он боялся тебя. Он боялся, что ты 
скажешь об этом Доро.
- У нее не было особых причин не делать этого, - сказал Доро.
Маргарет продолжала разглядывать ковер.
- Заканчивай, - приказал Доро.
Она вытерла губы. - Так вот, он боялся. Он сказал, что....ты убил 
его брата, когда у того окончился переходный кризис.
Наступила тишина. Энинву переводила взгляд с Маргарет на 
Доро. - Ты действительно сделал это? - спросила она и нахмурилась.
- Да. Я думал, что могут возникнуть неприятности.
- Но ведь это был его брат! Почему, Доро!
- Его брат сошел с ума во время кризиса. Он был....как 
уменьшенный вариант Нвеке. Охваченный болью и безумством, он убил 
человека, который помогал ему. Я успел помешать ему нечаянно убить 
самого себя, и взял его. От его тела я смог получить пятерых детей, 
прежде, чем заменил его.
- И ты не мог помочь ему? - спросила Энинву. - Смог бы он вновь 
прийти в себя, если бы ты дал ему на это время?
- Он напал на меня, Энинву. Люди, которых нужно спасать, так не 
поступают.
- Но....
- Он был сумасшедший. Он напал бы на любого, кто только 
приблизился бы к нему. Он уничтожил бы всю свою семью, не окажись я 
во-время рядом. Доро откинулся назад и вытер губы. А Энинву 
вспомнила, что он сделал с собственной семьей так много лет назад. Он 
сам рассказывал ей эту ужасную историю. - И при том, я не лекарь, - 
более мягко сказал он. - Я могу спасти жизнь только одним, известным 
мне способом.
- Я не думаю, что ты испытываешь беспокойство, если не будешь и 
вообще спасать ее, - с горечью сказала Энинву.
Он взглянул на нее. - Твой сын умер, - сказал он. - Мне очень жаль. 
Из него вышел бы очень хороший человек. Я бы никогда не привел сюда 
Джозефа, если бы знал, что они могут быть опасны друг для друга.
Казалось, что он говорил предельно искренне. Она не могла 
припомнить за последнее время, чтобы от него можно было услышать 
хоть что-то, похожее на извинения. Она в недоумении уставилась на 
него.
- Джо ничего не говорил о том, что его брат сошел с ума, - сказала 
Маргарет.
- Джозеф не жил вместе со своей семьей, - сказал Доро. - Он 
попросту не мог жить вместе с ними, поэтому я нашел ему приемных 
родителей.
- Ох, ..... Маргарет отвернулась, казалось для того, чтобы понять и 
воспринять это. На плантации не больше половины детей жили вместе со 
своими родителями.
- Маргарет?
Она вновь взглянула на него, а затем вновь очень быстро опустила 
глаза. Он был очень мягок с ней, но она все еще боялась его.
- Ты беременна? - спросил он.
- Я только мечтала об этом, - прошептала она, готовая 
расплакаться.
- Ну, хорошо, - сказал Доро. - Хорошо, на этом и закончим.
Она очень быстро встала и вышла из комнаты. Когда они остались 
вдвоем, Энинву сказала: - Доро, Джозеф был достаточно взрослым, 
чтобы можно было ожидать кризис! Все, чему ты учил меня, говорит о 
том, что он был слишком взрослым для этого.
- Ему было двадцать четыре года. Я еще ни разу не видел раньше, 
чтобы кто-то имел переходные изменения в таком возрасте, но.... Он 
замолчал, видимо не решаясь продолжить, и изменил направление 
разговора. - Ты никогда не спрашивала меня о его предках, Энинву.
- Я никогда не хотела знать этого.
- Но ты должна знать. Разумеется, он был одним из твоих 
потомков.
Она лишь пожала плечами. - Ты же сказал, что приведешь моих 
внуков.
- Он был внук твоих внуков. Оба его родителя имеют 
непосредственную связь с тобой.
- И зачем ты говоришь мне об этом сейчас? Я не хочу больше 
ничего знать об этом. Он мертв!
- Но он является к тому же еще и потомком Исаака, - продолжал 
Доро с безжалостной настойчивостью. - Люди с наследственностью 
Исаака, временами имеют довольно поздние переходы в развитии, хотя 
вот Джозеф задержался слишком надолго. Двое детей, которых я привел 
с собой, это сыновья от тела его брата.
- Нет! Энинву пристально посмотрела на него. - Забери их назад! Я 
не хочу иметь около себя больше ничего подобного!
- Ты должна взять их. Учи и наставляй их, как собственных детей. 
Я уже говорил тебе, что твои потомки будут очень трудны для ухода и 
воспитания. Но так или иначе, ты выбрала для себя роль воспитателя.
Она промолчала. Он принял это за добровольный выбор, будто бы 
он и не пытался принуждать ее к нему.
- Если бы я отыскал тебя раньше, я бы привел их к тебе, когда они 
были еще моложе, - сказал он. - Но поскольку, этого не произошло, то 
теперь ты будешь делать из них то, что сможешь. Научи их 
ответственности, гордости, чести. Научи их всему, чему ты учила 
Стивена. Но только не делай глупости и не вдалбливай им в голову, что 
они будут преступниками. В один прекрасный день они станут сильными 
людьми, с задатками, которые так или иначе, могут превзойти все твои 
ожидания.
Она по-прежнему молчала. А что она могла сказать, или сделать? 
Он требовал подчинения, или он мог сделать ее жизнь и жизнь ее детей 
абсолютно бессмысленной, если он не убил бы их сразу.
- У тебя будет пять-десять лет до их переходного возраста, - сказал 
он. - У них обязательно должен быть переходный кризис, я как никогда 
могу ручаться за это. Их предки как нельзя лучше подходили для 
передачи наследственности.
- Они будут мои, или ты будешь вмешиваться в их жизнь?
- До переходного возраста они твои.
- А затем?
- Разумеется, я буду их скрещивать.
Разумеется. - Позволь им жениться и остаться здесь. Если они 
приспособятся к здешней обстановке, они захотят остаться. Как же они 
смогут стать ответственными людьми, если все их будущее будет 
заключаться только лишь в заботах о разведении породы?
Доро громко рассмеялся, широко открыв рот, показывая пустые 
места от утраченных зубов. - Да слышишь ли ты себя, женщина? Сначала 
ты хочешь лишь некоторую часть от них, а теперь ты уже не хочешь 
вообще отпускать их, даже если они вырастут.
Она молчала, дожидаясь, когда он кончит смеяться, а затем 
спросила: - Неужели ты думаешь, что я могу прогнать хоть одного 
ребенка, Доро? Если есть хоть один шанс для них, что они будут гораздо 
лучшими, чем Джозеф, то почему, спрашивается, я не могу дать им этот 
шанс? Если же, когда они вырастут, и будут мужчинами, а не кобелями, 
которые не знают ничего больше, как перескакивать с одной сучки на 
другую, почему мне не попытаться помочь им?
Тут он стал чуть серьезней. - Я знал, что ты будешь помогать, и не 
из одной лишь жалости. Неужели ты думаешь, что я так и не узнал тебя 
до сих пор? А, Энинву?
О, он знал ее, знал, как следует использовать ее. - А что ты будешь 
делать потом? Позволишь им жениться и оставишь здесь, если они 
привыкнут?
- Да.
Она смотрела вниз, изучая рисунок ковра, который так привлкал 
внимание Маргарет. - А ты заберешь их назад, если они не привыкнут, 
если они не смогут привыкнуть, как Джозеф?
- Да, - повторил он. - Их семя очень ценное, чтобы попусту 
пропадать.
Он не думал больше ни о чем. Ни о чем!
- Можно мне остаться у тебя на некоторое время, Энинву?
Она удивленно взглянула на него, а он отвернулся в сторону с 
невозмутимым выражением лица, ожидая ответа. Интересно, это был 
настоящий вопрос? - И ты уйдешь, если я попрошу тебя об этом?
- Да.
Да. Сейчас он так часто произносит это слово и ведет себя так 
мягко и покладисто, будто вновь собирается искать ее расположения.
- Уходи, - сказала она так мягко и спокойно, как только могла. - 
Твое присутствие разрушет всю сложившуюся здесь жизнь, Доро. Ты 
пугаешь моих людей. А теперь послушем его. Пуст сдержит свое слово.
Он пожал плечами и кивнул. - Завтра утром, - сказал он.
И на следующее утро он ушел.
Может быть, через час после его ухода, Элен и Луиза пришли, 
держа друг друга за руки, к Энинву, чтобы сообщить ей, что Маргарет 
повесилась в бане.

Некоторое время после смерти Маргарет Энинву чувствовала 
слабость, которую она никак не могла отогнать от себя. Это было горе. 
Потерять двух детей, и почти одного за другим. Так или иначе, но она не 
привыкла терять детей, особенно молодых, которые, казалось, и были 
рядом с ней всего несколько мгновений. Сколько же она похоронила их?
Во время похорон два маленьких мальчика, которых привел с 
собой Доро, увидев как она плачет, подошли к ней, взяли ее за руки и 
стояли рядом с ней с серьезным выражением на лицах. Казалось, что они 
воспринимают ее как мать, а Луизу как бабушку. Они на удивленье 
быстро привыкли, но Энинву частенько думала о том, как долго это 
будет продолжаться.
- Отправляйся к морю, - сказала ей Луиза, когда она почти 
перестала есть и стала чересчур апатичной. - Море вернет тебя к жизни. 
Я уже видела это. Иди и побудь некоторое время рыбой.
- Со мной все в порядке, - как заведеный автомат отвечала Энинву.
Луиза явно недоверяла ее словам. - С тобой как раз не все в 
порядке! Ты поступаешь как ребенок, которым по-видимому хочешь 
казаться! Отправляйся отсюда на время. Отдохни, и дай всем нам 
отдохнуть от тебя.
Эти слова вывели Энинву из апатии. - Отдохнуть от меня?
- Те из нас, которые чувствуют твою боль так же как ты сама, 
нуждаются в отдыхе от тебя.
Энинву чуть прикрыла глаза. Ее разум находился где-то еще, но 
только не с ней. Разумеется, что люди, получающие удобства от ее 
стремления защитить их, люди, которые разделяют свою радость вместе 
с ее радостью, будут точно так же страдать от боли, когда страдает она.
- Я отправлюсь, - сказала она Луизе.
Старуха улыбнулась. - Так будет только лучше для тебя.
Энинву послала приглашение одной из своих белых дочерей 
навестить ее вместе с мужем и детьми. У них не было ни нужды, ни 
желания управлять плантацией, и они сами очень хорошо знали это. Вот 
почему Энинву доверяла им свое хозяйство на некоторое время. Они как 
нельзя лучше подходили для этой роли, так как ничего не переделали бы 
здесь на свой манер. У них были свои собственные странности. 
Женщина, которую звали Лиа, была почти точной копией Денис, своей 
матери. Она воспринимала дома, предметы мебели, камни, деревья, 
человеческое тело и получала от всего этого своеобразные впечатдения, а 
кроме того, она видела призраков событий, которые произошли в 
прошлом. Энинву предупредила ее, что ей следовало держаться 
подальше от бани. Передний фасад дома, где погиб Стивен, и так был 
слишком тяжел для нее. Она очень быстро выяснила, где она не должна 
ходить, до чего не должна дотрагиваться, если не хочет увидеть своего 
брата залезающим на перила и прыгающим вниз головой.
Ее муж, Кейн, обладал достаточной чувствительностью, чтобы 
время от времени заглядывать в мысли своей жены, и вполне 
определенно знал, что она не сумасшедшая, или во всяком случае не 
более сумасшедшая, чем он сам. Он был квартерон, сыном мулатки и 
белого. Его отец заботился о нем, выучил его, но, к несчастью, умер, так 
и не успев освободить его. Кейн остался в руках жены его отца. Затем он 
сбежал, перед носом работорговца, покинул Техас и оказался в 
Луизиане, где совершенно спокойно мог использовать все, чему научил 
его отец, чтобы быть похожим на молодого белого, с хорошим 
происхождением. Он ничего не рассказывал о своем прошлом до тех пор, 
пока не начал понимать, какой странной была семья его жены, однако до 
конца так этого и не понял. Но он любил Лиа. С ней он мог быть самим 
собой, нисколько не беспокоясь за нее. С ней ему было очень удобно. И 
чтобы это удобство сохранить, он принимал ее без дальнейших поисков 
и открытий. Он мог в любое время бывать и даже жить на плантации, 
которая управлялась сама по себе без его надзора, и получать 
удовольствие от компании, которую там собрала Энинву из людей, 
плохо приспособленных к окружаеющей обстановке. Там он чувствовал 
себя как дома.
- А что с вашим путешествием к морю? - спросил он Энинву. Он 
хорошо ладил с ней, пока она носила облик Веррика. Иначе она 
заставляла его нервничать. Он не мог смириться мыслью, что отец его 
жены может стать женщиной, да фактически был рожден женщиной. Для 
него Энинву носила облик пожилого худощавого Веррика.
- Да, мне нужно уехать отсюда на некоторое время, - сказала она.
- И куда же вы отправляетесь на этот раз?
- Хочу отыскать ближайшую стаю дельфинов. Она улыбнулась 
ему. Сама мысль о новом путешествии к морю сделала ее способной 
даже на улыбку. Вынужденная скрываться в течение долгих лет, она 
принимала не только облик большой черной собаки или птицы, но она 
часто оставляла дом, чтобы поплавать на свободе как дельфин. Она 
сделала это первый раз чтобы ускользнуть от Доро, затем, чтобы 
раздобыть золото и купить землю, и, наконец, чтобы получить 
удовольствие. Свобода, которую она обретала в море уменьшала 
тревоги, давала ей время собраться с мыслями, освободиться от 
замешательства и развеять скуку. Она частенько интересовалась тем, а 
что делает Доро, когда его охватывает скука? Убивает?
- И вы будете лететь, чтобы добраться до этой воды? - спросил 
Кейн.
- Лететь и бежать. Иногда лететь даже безопасней, чем бежать.
- Господи! - пробормотал он. - Думаю, что мне остается только 
завидовать вам.
Она продолжала есть, пока он говорил. Эта еда была вероятнее 
всего последней приготовленной в домашних условиях пищей на долгое 
время. Рис и тушеное мясо, разваристый батат, пшеничный хлеб, 
крепкий кофе, вино и фрукты. Ее дети считали, что она ест как бедная 
неимущая женщина, но она не обращала на них внимания. Она была 
удовлетворена. Теперь она вновь взглянула на Кейна своими бело-
голубыми мужскими глазами.
- Если ты не будешь бояться, - сказала она, - то после возвращения 
я попробую поделиться с тобой этим опытом.
Он покачал головой. - Я не могу управлять собой. Стивен обычно 
был способен делиться многим со мной...мы работали с ним вместе, но я 
...в одиночку... Он пожал плечами.
Наступила неприятная тишина, и тут Энинву поднялась из-за 
стола. - Я покидаю вас прямо сейчас, - резко сказала она. Затем 
поднялась в свою спальню, разделась, открыла дверь на верхнюю 
галерею, преобразилась в птицу и улетела.

Прошло больше месяца, когда она вернулась назад в облике орла, 
который был явно больше всех известных орлов. Она была полна 
свежестью моря и воздуха и ужасно голодной, потому что в своем 
стремлении быстрее увидеть родной дом, она не делала частых 
остановок для охоты.
Прежде всего, она сделала круг, чтобы убедиться, что на 
плантации нет посетителей: незнакомцы могли не удержаться и 
подстрелить ее. За время этого путешествия она была подстрелена три 
раза, и с нее было достаточно.
Когда же она убедилась, что кругом не было никакой опасности, 
она опустилась на заросшее травой открытое пространство, 
отгороженное домом от остальных построек и бараков, где жили ее 
люди. Двое маленьких детей увидели ее и побежали на кухню. Через 
несколько секунд они вернулись назад и притащили с собой за обе руки 
Риту.
Рита подошла к Энинву, взглянула на нее и сказала без тени 
сомнения в голосе: - Я полагаю, ты проголодалась.
Энинву лишь захлопала крыльями.
Рита рассмеялась. - Ты сделала красивую ручную птицу. 
Интересно, как бы ты смотрелась на общем обеденном столе.
Рита всегда отличалась несколко странным чувством юмора. 
Энинву еще раз нетерпеливо хлопнула крыльями, и Рита отправилась на 
кухню. Оттуда она принесла двух кроликов, уже разделанных для 
готовки. Энинву вцепилась в них когтями и начала рвать своим клювом, 
благодарная Рите за то, что та не успела зажарить их. Пока она ела, из 
дома вышел чернокожий человек, и рядом с ним была Элен. Человек был 
незнаком ей. Скорее, это какой-нибудь из освободившихся местных, или 
даже из беглых рабов. Энинву всегда делала все, что могла для беглых 
рабов: или кормила их, или давала одежду, отправляя их в путь более 
подготовленными для выживания, или же, в тех редких случаях, когда ей 
казалось, что человек годился для ее дома, покупала его.
Это был невысокий, ростом с Энинву, ладно скроенный черный. 
Она подняла голову и с интересом посмотрела на него. Если бы он имел 
разум, соответствующий его телу, она все равно купила бы его, если бы 
даже он и не пригодился на плантации. Ведь так много времени прошло 
с тех пор, как у нее был муж. Случайные любовники перестали 
удовлетворять ее уже некоторое время.
Она вернулась к своему занятию и продолжала сосредоточенно 
рвать кроликов, в то время как ее дочь и незнакомец наблюдали за ней. 
Когда же она закончила, то вытерла свой клюв о траву, бросила 
последний взгляд на красивого незнакомца, и тяжело полетела вокруг 
дома к верхней галерее, где была ее спальня. Там она некоторое время 
дремала, перевариваривая пищу, что было особенно приятно для ее тела.
В конце концов, она вновь стала сама собой, маленькой, 
чернокожей молодой женщиной. Кейн очень не любил это, но сейчас это 
не имело значения. Незнакомцу это должно было очень понравиться.
Она надела одно из самых лучших своих платьев, добавив к этому 
наряду несколько красивых дорогих камней, которые украсили 
блестящую шапку ее новых волос, и спустилась вниз.
Ужин почти уже закончился без нее. Ее люди никогда не 
дожидались ее, если знали, что она находится в облике того или иного 
животного. Они прекрасно знали ее привычки не спешить с 
превращениями. И теперь несколько ее взрослых детей, Кейн и Лиа, а с 
ними и чернокожий незнакомец, сидели за столом, щелкали орехи, ели 
изюм, пили вино и вели негромкую беседу. Они освободили для нее 
место, прервав разговор для приветствий и приглашений. Один из 
сыновей подал ей стакан и наполнил его ее любимой мадерой. Она 
сделала из него лишь один приятный глоток, как незнакомец сказал: - 
Море делает тебя только лучше. Ты правильно сделала, что отправилась 
туда.
Ее плечи слегка опустились, хотя она старалась не показывать 
вида. Это мог быть только Доро.
Он поймал ее взгляд и улыбнулся. Она поняла, что он заметил 
охватившее ее замешательство, граничащее с разочарованием, и, что не 
оставляло никаких сомнений, он заранее спланировал его. Она 
умудрилась не обратить внимания на него, оглядела стол, чтобы еще раз 
убедиться, кто из ее людей присутствует здесь. - А где Луиза? - спросила 
она. Старая женщина очень часто ужинала вместе с ее семьей: покормив 
приемных детей, она приходила сюда, как она сама говорила, чтобы 
поучиться взрослым разговорам.
Но сейчас, при упоминании ее имени, все затихли. Сидевший 
ближе всех к Энинву ее сын, Джулиен, тихо сказал: - Она умерла, мама.
Энинву повернулась, чтобы взглянуть на него, желто-коричневого 
и мало привлекательного с виду, за исключением его глаз, таких же 
чистых как и ее собственные. Несколько лет назад, когда понравившаяся 
ему женщина наотрез отказалась иметь с ним дело, он отправился к 
Луизе, чтобы поведать ей о своей печали и найти у нее утешение. Луиза 
рассказала об этом Энинву, и та была очень удивлена, обнаружив, что не 
чувствует никакой обиды к старой женщине за то, что ее сын рассказал о 
своих переживаниях постороннему человеку. Благодаря своей чуткости, 
Луиза перестала считаться чужой в первый же день своего появления на 
плантации.
- Как она умерла? - спросила наконец Энинву.
- Во сне, - сказал Джулиен. - Она легла спать, а на следующее утро 
дети не смогли разбудить ее.
- Это случилось две недели назад, - сказала Лиа. - Мы пригласили 
священника, зная о том, что она хотела этого, и устроили ей пышные 
похороны. Лиа замолкла, будто от нерешительности. - Она...она не 
испытала никакой боли. Я даже прилегла на ее постель, чтобы убедиться 
в этом, и знаю, что она ушла так легко, словно....
Энинву поднялась и вышла из-за стола. Она ушла из комнаты, 
чтобы на минуту забыть о тех умерших, кого она любила, и о любимых 
ею живых, чья быстро наступающая старость напоминала ей, что и они 
лишь временно находятся около нее. Лиа было всего лишь тридцать 
пять, а как много седых прядей можно было увидеть в ее невьющихся 
черных волосах.
Энинву прошла в библиотеку и закрыла за собой дверь. Закрытая 
дверь в ее доме была не менее уважаема, чем и сама хозяйка. Там она 
села за свой стол и опустила голову. Луизе было семьдесят.... семьдесят 
восемь лет. Это был срок ее жизни. Как глупо горевать по поводу этой 
старой женщины, которая прожила на свете такую долгую, для обычного 
человека, жизнь.
Энинву выпрямилась и покачала головой. Столько, сколько она 
могла помнить, она всегда наблюдала одно и то же: как вырастали и 
умирали ее родственники и друзья. Так почему же сейчас это так ударило 
ее, будто случилось что-то новое? Стивен, Маргарет, Луиза... Затем 
будут и другие. Всегда будут другие, они всегда будут неожиданно 
появляться, а затем так же неожиданно уходить. Оставаться будет только 
лишь она.
И будто в опровержение ее мыслей дверь открылась и в комнату 
вошел Доро.
Она с раздражением взглянула в его сторону. Каждый живущий в 
этом доме уважал как сам факт, ее закрытую дверь, но Доро...он вообще 
не уважал ничего.
- Чего ты хочешь? - спросила она.
- Ничего. Он пододвинул кресло поближе к ее столу и уселся в 
него.
- Так что, на этот раз ты больше не привел детей для воспитания? - 
с горечью спросила она. - И никаких малоподходящих пар для моих 
детей у тебя тоже нет? Ничего нет?
- Я привел беременную женщину с двумя детьми, а в банке Нью-
Орленана я открыл счет для их содержания. Хотя к тебе я пришел не для 
того, чтобы обсуждать эти дела.
Энинву отвернулась от него, даже не интересуясь, зачем именно он 
пришел к ней на этот раз. Она хотела только одного, чтобы он оставил 
ее.
- Видишь, люди продолжают умирать, - сказал он.
- Тебя это не должно беспокоить.
- Но, тем не менее, это беспокоит. Когда умирают мои дети, самые 
лучшие из моих детей.
- И что же ты делаешь?
- Стараюсь перенести это. Что же остается делать, как не 
переносить? Когда-нибудь, мы будем иметь других, которые не умрут.
- Ты еще продолжаешь жить этой мечтой?
- А что я могу поделать, Энинву, если я сам сотворил ее?
Она промолчала. - Я тоже привыкла верить в нее, - сказала она. - 
Когда ты забрал меня с моей родины, от моих людей, я верила в нее. 
Почти пятьдесят лет я заставляла себя поверить в нее. 
Возможно...возможно, что временами, я все еще в нее верю.
- Но ты никогда не вела себя так, будто верила в это.
- Я верила! Я позволяла тебе проделывать со мной все, что ты 
делал со мной и с другими, и оставалась с тобой до тех пор, пока ты не 
решил убить меня.
Он лишь глубоко вздохнул. - Это решение было ошибкой, - сказал 
он. - Я принял его исходя из своей привычки считать, что ты была всего 
лишь еще одной женщиной из дикого племени, не поддающейся 
никакому управлению, и единственной заботой для которой было 
получить свою долю детей. Многовековая привычка в таком случае 
подсказывала мне, что от такой женщины следует осовободиться.
- А каковы же твои взгляды сейчас? - спросила она.
- Сечас они изменились, если ты хочешь знать. Он взглянул на нее, 
затем перевел взгляд куда-то в сторону. - Я хочу, чтобы ты жила столько, 
сколько можешь прожить. Ты даже не знаешь, как мне пришлось 
бороться с самим собой, чтобы прийти к этому.
Ее почти не интересовала его борьба.
- Я пытался из всех сил заставить себя разделаться с тобой, - сказал 
он. - Это было бы гораздо проще, чем заставить тебя измениться.
Она лишь пожала плечами.
Он поднялся со своего места и, взяв ее за руки, попытался 
заставить встать. Она встала, безвольно, почти без сопротивления, 
отчетливо осознавая, что если она позволит ему вести себя подобным 
образом, то вскоре они оба окажутся на софе. Он хотел ее, и его не 
заботило, что она только что пережила потерю друга, и ей хотелось 
побыть одной.
- Тебе нравится это тело? - спросил он. - Это мой подарок тебе.
Она поинтересовалась, кому же это пришлось умереть, чтобы он 
мог вручить ей вот такой "подарок".
- Энинву! Он очень мягко и осторожно встряхнул ее, так что она 
взглянула на него. Теперь ей не нужно было поднимать свои глаза вверх. 
- Ты по-прежнему все та же маленькая лесная дикарка, норовящая 
забраться на поручни корабля и уплыть назад, в Африку, - сказал он. - 
Ты все еще хочешь того, чего нельзя получить. Эта старая женщина 
умерла.
И вновь она только пожала плечами.
- Они все умирают, все, кроме меня, - продолжил он. - Благодаря 
мне ты не была одинокой на этом корабле. И поэтому, благодаря мне, ты 
никогда не будешь одинокой.
Наконец, он отвел ее к софе, раздел ее и они занялись любовью. Ей 
показалось, что она слегка потеряла рассудок. Его настойчивость 
расслабила ее, и когда все закончилось, она незаметно уснула.
Прошло не так много времени, как он разбудил ее. Солнечный свет 
и длинные тени подсказали ей, что это был все еще вечер. И ей стало 
интересно, почему он все еще не покинул ее. Он получил то, что хотел, и 
намеренно или нет, но он дал ей умиротворение. Оно будет длиться еще 
некоторое время, если только сейчас он оставит ее.
Энинву взглянула на него полуодетого, все еще без рубашки 
сидевшего рядом с ней. Они скорее всего просто не уместились бы на 
этой софе, если бы он, как обычно, носил достаточно крупное тело. И 
почему то она в очередной раз подумала об истинном хозяине его 
прекрасного необычного нового тела, но удержалась от вопросов. Ей не 
хотелось услышать, что это был один из ее потомков.
Он молча ласкал ее еще некоторое время, и она подумала, что он 
хочет возобновить их занятия. Вздохнув, она решила, что это не имеет 
большого значения. Сейчас ей многое казалось бессмысленным.
- Я собираюсь попробовать кое-что с тобой, - сказал он. - Я уже 
много лет собирался проделать это. Еще до твоего побега я думал, что 
однажды я сделаю это. И вот сейчас....сейчас все изменилось, но я все-
таки хочу попытаться, хоть до какой-то степени.
- До степени чего? - слабо спросила она. - О чем ты говоришь?
- Я не могу объяснить этого, - сказал он. - Но....Взгляни на меня, 
Энинву. Только взгляни!
Она повернулась на бок и посмотрела на него.
- Я не причиню тебе вреда, - сказал он. - Все, что ты видишь и 
слышишь поможет тебе понять, что я абсолютно честен с тобой. Я не 
причиню тебе зла. Ты будешь в опасности лишь только в том случае, 
если не послушаешься меня. Мое теперешнее тело сильное, молодое и 
совсем новое для меня. Я прекрасно управляю им. Только слушайся 
меня, и ты будешь в безопасности.
Она вновь легла на спину. - Скажи мне, что ты хочешь, Доро. Что 
еще теперь я должна сделать для тебя?
К ее удивлению он улыбнулся и поцеловал ее. - Только лежи 
спокойно и доверяй мне. Поверь, что я не причиню тебе зла.
Она поверила ему, хотя в этот самый момент она едва заботилась о 
происходящем. Какая ирония заключалась в том, что именно сейчас он 
начал проявлять заботу о ней, начал видеть в ней не только лишь 
очередное животное, предназначенное для разведения породы. Она 
кивнула и почувствовала на себе его руки.
Неожиданно она оказалась в темноте, и продолжала падать и 
падать сквозь эту темноту к отдаленному свету. Она ощущала как она 
корчится и задыхается в поисках какой-нибудь поддержки. Она 
вскрикнула от непроизвольного ужаса и не смогла услышать 
собственного голоса. Но в одно мгновенье темнота вокруг нее исчезла.
Она вновь была на софе, а рядом с ней тяжело дышал Доро. На его 
груди были кровавые следы от ее ногтей, а он массировал рукой свое 
горло, как будто оно было повреждено. Она была чем-то обеспокоена, не 
смотря на свое состояние. - Доро, я повредила твое горло?
Он сделал глубокий неровный вдох. - Не так сильно. Я был готов к 
твоей реакции, или по крайней мере думал, что был готов.
- Что такое ты сделал? Это было похоже на сон, после которого 
дети с криком просыпаются.
- Измени свои руки, - сказал он.
- Что?
- Слушайся меня. Сделай когти на своих руках.
Недоумевая, она сформировала мощные когти леопарда.
- Это хорошо, - сказал Доро. - Мне даже не удалось ослабить тебя. 
Мое управление достаточно устойчиво, как я и ожидал. А теперь убери 
все эти изменения. Он чуть дотрнулся пальцами до своего горла. - Мне 
бы не хотелось, если бы ты продолжила это теми когтями.
И опять она подчинилась. Она вела себя как одна из ее дочерей, 
без всяких вопросов делала непонятные ей вещи, лишь только потому, 
что он командовал ей. Вот эта мысль заставила ее задать вопрос.
- Доро, а что, собственно, мы делаем?
- Разве ты не видишь, - сказал он, - что это...это самое, что ты 
ощутила, не причинило тебе так или иначе никакого вреда?
- Но что же это?
- Подожди, Энинву. Поверь мне. Все, что я смогу, я объясню 
позже, обещаю тебе. А теперь, расслабься. Я собираюсь повторить это 
вновь.
- Нет!
- Это не причинит тебе вреда. Все будет так, словно ты висишь в 
воздухе, и Исаак управляет этим. Ведь он никогда не причинял тебе 
никакого вреда. И я не причиню тоже. Он начал вновь ласкать ее, 
видимо пытаясь успокоить, и так продолжал. Во всяком случае, она 
никак не пострадала. - Успокойся, - прошептал он. - Позволь мне сделать 
это, Энинву.
- И это будет....доставлять тебе какое-то удовлетворение, как будто 
мы занимаемся любовью?
- Даже больше.
- Ну, хорошо. Ей было интересно, на что же такое она согласилась. 
Это не имело ничего общего с тем, что она ощущала, когда Исаак 
подбрасывал ее в воздух и ловил, пользуясь своими удивительными 
способностями. Это же напоминало ночной кошмар, в котором она 
осуществляла бесконечное и беспомощное падение. Но это ей только 
казалось. Здесь не было ничего реального. Она не упала, и даже ничего 
не повредила. Наконец-то Доро захотел от нее чего-то такого, что не 
причиняло никому никакого вреда. Возможно, если она даст это ему, и 
при этом выживет, она сравняется с ним по силе и сможет лучше 
защищать своих людей от него, что позволит им спокойно прожить их 
короткие жизни.
- Только не сопротивляйся мне на этот раз, - сказал он. - Я не могу 
сравниться с тобой в физической силе. И ты прекрасно знаешь это. 
Теперь ты знаешь, что тебе следует ожидать, и ты должна быть 
спокойной и дать этому произойти. Верь мне.
Она неподвижно лежала, наблюдая за ним, и ждала. - Хорошо, - 
повторила она. Тогда он приблизился к ней, обнял ее рукой, так что ее 
голова лежала на ней как на подушке.
- Мне нравится ощущать близость, - сказал он, ничего не объясняя 
этой фразой. - Это никогда не бывает так хорошо, без необходимой 
близости.
Она взглянула на него и лишь устроилась поудобней, чтобы оба их 
тела касались друг друга по всей их длине.
- Сейчас, - тихо сказал он.
И вновь появилась темнота и ощущение падения. Но уже через 
мгновенье это стало напоминать ей медленное паренье. Только паренье. 
Теперь она не боялась. Она чувствовала тепло, покой, и у нее не было 
ощущения одиночества. Вряд ли это можно было воспринять как 
одиночество. Впереди нее был виден свет, но кроме этого, не было 
ничего и никого.
Она медленно плыла к этому свету, наблюдая, как он рос по мере 
ее приближения. На первый взгляд это была отдаленная звезда, слабая и 
мерцающая. Скорее всего, это была утренняя звезда, сопровождавшая ее 
на пустом небе.
Постепенно, свет превратился в солнечный, заполнив небо таким 
ярким светом, что она едва не ослепла. Но она не ослепла и не испытала 
каких либо других нудобств. Она чувствовала Доро рядом с собой, хотя 
она больше уже не осознавал ни его тела, ни своего собственного, 
лежавшего на софе. Это была новая форма осознания, которая не имела 
слов, которые могли бы описать ее. Это было хорошо и приятно. Он все 
время был с нею. И вот если бы его не было, то тогда она была бы по 
настоящему одинока. Что он такое сказал перед тем, как она 
расслабилась и погрузилась в легкий сон? Что благодаря ему, она 
никогда не будет одинокой. В тот момент эти слова никак не тронули ее, 
но зато они успокоили ее сейчас.
Солнечный свет обволакивал ее, и темнота отступила. Сейчас, на 
самом деле она чувствовала, что ослепла. Вокруг не было ничего, кроме 
слепящего яркого света. Но по-прежнму, она не ощущала неудобства. И 
рядом с ней был Доро, касающийся ее так, как никто не касался ее 
раньше. Это было похоже на то, как он касался бы ее души, растворяя ее 
внутри себя, и распространяя ощущения от этих прикосновений во все 
части ее тела. Она начала ощущать его голод по отношению к себе, 
голод в буквальном смысле, но вместо страха в ней возникала необычная 
симпатия к нему. Но она чувствовала не только его голод, но и его 
сдержанность, и его одиночество. Ощущение одиночества рождало некое 
чувство родства между ними. Ведь столько времени он был одинок. И 
одинок так безнадежно. Ее собственное одиночество и ее собственная 
долгая жизнь казались незначительными перед этим. Рядом с ним она 
была как ребенок. Но ребенок, или нет, он нуждался в ее присутствии. Он 
нуждался в ней, как еще ни разу не нуждался в ком-то еще. Она 
подвинулась, чтобы коснуться его, поддержать его, облегчить это его 
долгое-долгое одиночество. Или ей только казалось, что она смогла 
сделать это.
Она не знала, что делал он, так же как не знала, что же на самом 
деле делал она, но это было поразительно хорошо. Это было слияние, 
которое длилось и длилось, единенье, которым, как ей казалось, она 
управляла сама. Но только до тех пор пока она не расслабилась в 
приятном утомлении, и начала понимать, что теряет контроль над 
собой. Казалось, что его сдержанность постепенно отступает. Того 
единенья, которым они только что так наслаждались, было уже 
недостаточным для него. Он казалось впитывал ее, забирал в себя, 
стараясь сделать своей частью. Он был как огромный свет, как огонь, 
который втягивал ее. Теперь он убивал ее, мало-помалу, переваривая ее 
часть за частью.
Не смотря на все его разговоры, он уничтожил ее. Не смотря на 
всю испытанную ими радость, он не смог отказаться от убийства. Не 
смотря на то новое более высокое предназначение, которое он пытался 
возложить на нее, размножение и убийство оставались по-прежнему 
единственным, что имело для него хоть какое-то значение.
Хорошо, значит так тому и быть. Так и быть. Она так устала.

14.

Очень осторожно и внимательно Доро освободился от столь 
близкого слияния с Энинву. Это оказалось гораздо легче, чем он думал, 
остановиться почти в середине того, что могло стать напряженно 
переживаемым удовлетворением от убийства. Но он никогда не 
собирался убивать. Он собирался зайти с ней дальше, возможно гораздо 
дальше того, чем то, что он делал с наиболее сильными из своих детей. 
Вместе с ними он переходил потенциально смертельный барьер, чтобы 
постараться понять пределы их возможностей, понять, может ли на 
самом деле их сила каким-то образом угрожать ему. Он делал это вскоре 
после достижения ими переходного возраста, так что он считал их 
физически истощенными и эмоционально слабыми, и к тому же слишком 
равнодушными к своим только что сформировавшимся способностям, 
чтобы начать понимать, как можно противостоять ему, если они только 
были способны на это. Ему были нужны союзники, а не противники.
Но ему не было нужды проверять Энинву. Он знал, что она не 
могла угрожать ему, как знал и то, что всегда мог убить ее, пока она 
находилась в человеческом облике. И в этом он никогда не сомневался. 
Она не относилась к тем, кто может читать мысли и управлять 
сознанием, что он считал потенциально опасным. Он немедленно 
уничтожал всякого, кто только показывал потенциальную возможность 
читать или управлять его мыслями. Энинву могла почти полностью 
управлять любой частью собственного податливого тела, но ее рассудок 
был таким же открытым и таким же беззащитным, как и у любого 
обычного человека, что означало, что она в конце концов имела 
неприятности от людей, которых он приводил к ней. Они постепенно 
внедрялись в ее большую "семью", и вызывали там разногласия. Он 
предупреждал ее об этом. В конце концов, она должна была получить 
около себя и внуков и правнуков, которые были скорее похожи на Лейла 
и Джозефа, чем на благовоспитанных слабо чувствительных людей, 
которых она собирала вокруг себя. Но это был уже другой вопрос. Он 
мог подумать об этом и позже. Сейчас самым важным было то, что она 
приходила в себя, причем полностью и без затруднений. С ней не должно 
ничего случиться. Никакой гнев или глупость с ее или с его стороны не 
должны побудить его вновь подумать об ее убийстве. Она была 
чрезвычайно ценной для него, по слишком многим причинам.
Она медленно пробуждалась, открывая глаза и оглядываясь по 
сторонам. В библиотеке было темно, если не считать света от огня, 
который он развел в камине, и от единственной лампы, которая стояла 
на столе у не в головах. Он лежал близко от нее, согреваясь ее 
собственным теплом. Он хотел, чтобы она была еще ближе к нему.
- Доро? - прошептала она.
Он поцеловал ее в щеку и расслабился. С ней было все в порядке. 
Она была слишком опечалена своим горем, так что он был уверен, что 
ему удастся сделать это без всякого вреда для нее. Он был уверен, что на 
этот раз она не будет сопротивляться и не позволит ему ни повредить ей, 
ни убить ее.
- Я только что умирала, - сказала она.
- Но ведь не умерла.
- Я умирала. Ты был...
Он прикрыл ее рот своей рукой, но разрешил ей отодвинуть ее, 
когда увидел, что она будет вести себя спокойно. - Должен же был я 
познать тебя хоть раз именно таким образом, - сказал он. - Я должен был 
прикоснуться к тебе именно вот так.
- Зачем?
- Чтобы быть как можно ближе к тебе.
Она некоторое время молчала, никак не реагируя на его ответ. В 
конце концов она положила голову ему на грудь и так отдыхала. Он не 
мог припомнить случая, когда она делала это, подчиняясь собственным 
чувствам. Он обнял ее сверху своими руками, все еще припоминая тот, 
самый совершенный способ достижения взаимной близости, который 
они только что пережили. И ему до сих пор было интересно знать, как 
это он сумел остановиться.
- Это тот самый путь, который является самым легким для всех 
остальных? - спросила она.
Он испытывал нерешительность, не желая врать ей, но и не желая 
вообще заводить разговор о своих убийствах. - Страх только ухудшает 
для них все дело, - сказал он. - А они всегда боятся этого. К тому же...у 
меня нет никаких причин проявлять по отношению к ним какую либо 
мягкость.
- Ты причиняешь им боль?
- Нет. Ведь я чувствую то же самое, что и они, поэтому я и знаю. 
Они не чувствуют большей боли, чем чувствовала ты.
- Это было...хорошо, - сказала она с интересом. - По крайней мере 
до тех пор, пока я не подумала, что ты можешь убить меня.
Он только крепче обнял ее и прижал свое лицо к ее волосам.
- Мы должны подняться наверх, - сказала она.
- Да, скоро.
- Что я должна делать? - спросила она. - Я сопротивлялась тебе все 
эти годы. Мои причины, по которым я это делала, по-прежнему 
существуют. Так что же мне делать?
- То, что хотел Исаак. То, что хочешь ты. Присоединяйся ко мне. 
Чего хорошего в сопротивлении? Особенно сейчас.
- Сейчас.... Она была спокойна, возможно все еще ощущая их 
быстрый контакт. Он надеялся, что так оно и было. По крайней мере, он 
сам это чувствовал. Ему было интересно, что бы сказала она, если бы он 
подтвердил ей, что раньше еще ни один человек не радовался такой 
близости с ним. Никто, почти за четыре тысячи лет. Его люди находили 
подобную близость с ним ужасающей. Те, кто мог читать мысли или 
управлять сознанием, и кто выживал после такого контакта, очень 
быстро понимали, что они не в состоянии ни читать, ни контролировать 
его мысли без того, чтобы не поплатиться за это своей жизнью. Они 
научились обращать внимание на те неясные предостережения, которые 
они чувствовали от него, вскоре после того, как заканчивался их 
переходный возраст. Случайно он изредка находил мужчину или 
женщину, которые были рады повторить этот контакт с ним. Они 
относительно легко выносили то, что он проделывал с ними, хотя их 
почти зловещая длительная выносливость не удовлетворяла его. Но вот 
Энинву разделяла с ним его радость, и даже временами проявляла 
инициативу, что только усиливало его наслаждение. Он взглянул на нее с 
интересом и восторгом. Она оглянулась.
- Ничего не выходит, - сказала она, - кроме того, что теперь я 
должна бороться с собой, точно так же как с тобой.
- Ты говоришь глупости, - сказал он.
Она повернулась и поцеловала его. - Пусть сейчас это будет 
глупость, - сказала она. - Считай это глупостью на данный момент. Она 
взглянула на него, едва освещенного тусклым светом. - Так ты не хочешь 
идти наверх?
- Нет.
- Тогда мы останемся здесь. Мои дети будут шептаться обо мне.
- Тебя это как-то беспокоит?
- А вот сейчас глупости говоришь ты, - сказала она, посмеиваясь. - 
Беспокоит ли это меня! А чей это дом? Я делаю здесь, что мне нравится! 
Она накрыла их обоих широкой частью своего платья, погасила свет и 
устроилась спать в его объятиях.

Дети Энинву действительно шептались о ней и о Доро. Они были 
весьма легкомысленны, или наоборот, как думал Доро, слишком 
рассчетливы, но так или иначе, он слышал их голоса. Но через некоторое 
время они прекратили разговор. Возможно, что Энинву что-то сказала 
им. На этот раз его это не смущало. Он знал, что больше он не пугал их, 
поскольку они считали его одним из любовников Энинву. Сколько 
времени прошло с тех пор, когда он был просто чьим-то любовником? 
Он не мог припомнить. Он и на этот раз пришел, чтобы позаботиться о 
своем деле и посетить одно из своих ближайших поселений.
- Приходи в этом теле ко мне столько раз, сколько ты сможешь, - 
как бывало говорила ему Энинву. - Ведь не может же быть второго, столь 
же совершенного как это.
А он как бывало смеялся и ничего не обещал ей. Кто знал, в какую 
неприятность мог он попасть, и с каким сумасшедшим встретиться, 
какого глупого и упрямого политика, бизнесмена, плататора или еще 
какого-нибудь дурака ему придется заменить? К тому же, носить черное 
тело в стране, где черные были обязаны постоянно доказывать, что 
имеют права хотя бы на ограниченную свободу, являлось огромным 
препятствием. Он путешествовал с одним из своих взрослых белых 
сыновей по имени Френк Уинстон, чья весьма респектабельная 
старинная семья в Вирджинии принадлежала Доро с тех пор, когда 
около ста тридцати пяти лет назад, он привез ее из Англии. Этот человек 
мог стать как человеком из общества, аристократом, так и наивным и 
безыскусственным простаком, выбирая на свой вкус из того, что 
предлагал ему Доро. Его сын не имел природных странностей, чтобы 
быть хорошим материалом для размножения. Он был просто хорошим 
актером и способным лжецом, пожалуй одним из лучших, каких только 
Доро доводилось встречать. Люди верили в то, что он говорил им, даже 
тогда, когда его слова теряли границы разумного, как, например, он 
говорил, что Доро является африканским принцем, по ошибке 
проданным в рабство, но теперь освобожденным для возвращения на 
родину, и обещавшим Богу, что непременно вернется к своему 
языческому народу.
Несмотря на некоторое удивление и замешательство, Доро, тем не 
менее исправно играл свою роль с такой смесью высокомерия и 
покорности, что рабовладельцы поначалу находились где-то между 
гневом и замешательством, но потом все-таки принимали это за правду. 
Доро не походил ни на одного негра, которого им приходилось 
встречать до сих пор.
Позже Доро предупредил Френка, чтобы тот переходил к более 
современным приемам лжи, хотя и понимал, что тот был готов 
рассмеяться, выслушав его.
Он чувствовал гораздо болльшую непринужденность, чем много 
лет назад, непринужденность до такой степени, что был готов смеяться 
над самим собой, и его сын только развлекался, путешествуя вместе с 
ним. Такой способ передвижения вполне оправдывал свою цель: 
подарить Энинву немного счастья. Он знал, что медовый месяц, 
возникший в их отношениях, прекратится, когда он будет вынужден 
заменить это тело, которое так нравилось ей. Конечно, она не отвернется 
от него совсем, он был уверен в этом, но их отношения должны будут 
измениться. Они будут обычной случайной парой, так, как это было в 
Витли, но только, может быть, лишь с большей глубиной чувств. Сейчас 
она будет с радостью принимать его, чье бы тело он не носил. У нее 
будут свои мужчины, и, если она сделает подходящий выбор, женщины: 
мужья, жены, любовники. Он не мог завидовать им. Потому что будут 
годы, множества лет, когда он вообще не будет видеть ее. Женщина, 
такая как она, не может быть одинокой. Но для него всегда найдется 
место рядом с ней, когда он вернется. Благодаря ей, он больше не был 
одинок. Благодаря ей его жизнь неожиданно стала лучше, чем она была 
до этого многие века и даже тысячелетия. Это напоминало то, как будто 
она была первой из той расы людей, которых он стремился создать, если 
исключить тот факт, что не он создал ее, и он не был даже в состоянии 
воссоздать ее. С этой точки зрения, она была как его невыполненное 
обещание. Но когда-нибудь....

Женщина по имени Сьюзен, которую привел с собой Доро, родила 
ребенка через месяц после того, как Айе родила ребенка Стивена. Оба 
были мальчики, крепкие и здоровые, и обещали со временем стать 
красивыми детьми. Айе приняла своего сына с любовью и 
благодарностью, что не в малой степени изумило Энинву. Когда Энинву 
приняла ребенка, то все, что Айе могла думать сквозь собственную боль, 
так это только то, что ребенок Стивена должен жить и чувствовать себя 
хорошо. Эти роды не были легкими, но женщина явно не думала о себе. 
С ребенком все было в полном порядке.
Но Айе не могла кормить его. У нее не было молока. Энинву очень 
легко смогла получить молоко и в течение дня несколько раз навещала 
Айе и кормила ребенка. На ночь она забирала его с собой.
- Я очень рада, что ты смогла сделать это, - сказала ей Айе. - Я 
думала, что мне будет очень трудно разделить его с кем-нибудь еще. И 
предубеждения, которые были у Энинву по поводу этой женщины, очень 
быстро рассеялись.
Так же как и ее предубеждения по поводу Доро, хотя это пугало и 
беспокоило ее. Теперь она уже не могла смотрть на него с отвращением, 
которое она однажды испытала, хотя он по-прежнему продолжал делать 
отвратительные вещи. Он просто-напросто очень долго не делал их. И 
как она и предсказывала, ей пришлось сражаться с самой собой. Но она 
не показала ему ни единого признака этой войны. В то время, когда он 
носил то чудесное небольшое тело, которое было как подарок для нее, 
это доставляло ей радость, которая возвращалась и к нему. В это 
короткое время, она могла отказаться от мысли, что он делает, когда 
оставляет ее. Она могла относиться к нему, как к особому любовнику, 
которым, как оказалось, он мог быть.
- Что же ты собираешься теперь делать? - спросил ее Доро, когда 
он вернулся домой после короткого путешествия и застал ее за 
кормлением ребенка. - Выставить меня?
Они были одни в ее верхней гостиной, так что она взглянула на 
него с насмешливым раздражением. - Должна ли я сделать это? Да, я 
думаю, что должна. Убирайся.
Он улыбнулся, не веря ей ни на минуту, не смотря на ее старания 
убедить его в своем решении. Он наблюдал за ее занятием.
- Ты будешь отцом вот такого же существа месяцев через семь, - 
сказала она.
- Так ты сейчас беременна?
- Да. Я очень хотела ребенка от именно от этого твоего тела. И так 
боялась, что ты быстро избавишься от него.
- Конечно, избавлюсь, - согласился он. - Должен буду избавиться. 
Но это ознчает, что тебе придется кормить двух детей. Это не будет 
слишком тяжело?
- Я вполне могу справиться с этим. Почему ты решил, что я не 
смогу?
- Нет. Он опять улыбнулся. - Только чтобы у меня было побольше 
таких как ты и Айе. Эта Сьюзен...
- Я нашла дом для ее ребенка, - сказала Энинву. - Там нельзя будет 
воспитывать взрослых детей, но для маленьких там будут очень 
любящие родители. Да и Сьзен, здоровая и крепкая. Она хорошо может 
работать в поле.
- Я привел ее сюда не для того, чтобы она работала в поле. Я 
думал, что жизнь среди твоих людей поможет ей: успокоит ее и сделает 
ее чуточку более полезной.
- Это вполне возможно. Она повернулась и взяла его за руку. - 
Здесь, если люди приживаются и становятся подходящими для наших 
условий, я даю им такую работу, которую они предпочитают. Это 
помогает им обрести равновесие. Сьюзен предпочитает работать в поле, 
чем заниматься домашними делами. Она хочет иметь столько детей, 
сколько ты пожелаешь, но уход за ними и их воспитание, все это лежит за 
пределами ее возможностей. Мне кажется, что она слишком 
чувствительна к их мыслям. Каким-то образом их мысли причиняют ей 
вред. Но несмотря на это, она очень хорошая женщина, Доро.
Доро покачал головой, как будто стараясь освободить свои мысли 
от забот от Сьюзен. Он внимательно смотрел на маленького ребенка еще 
несколько секунд, а затем взглянул на Энинву, встретившись с ее 
глазами. - Дай мне немного молока, - тихо попросил он.
От удивления, она отпрянула назад. Он никогда еще не просил ее 
ни о чем подобном, и к тому же это далеко не первый ребенок, которого 
она кормила при нем. Но сейчас между ними было много нового, что 
скрашивало их отношения. - У меня был мужчина, который использовал 
его, - сказала она.
- Ты была против?
- Нет.
Он выжидательно взглянул на нее.
- Иди сюда, - тихо сказала она.

На следующий день, после того как Энинву дала ему молока, Доро 
проснулся, ощущая заметную дрожь. Он тут же понял, что счастливое 
время, когда он пребывал в этом компактном удобном теле, которое он 
преподнес ей в качестве подарка, кончилось. У этого тела было совсем 
немного странностей, которыми он мог бы дорожить. Ребенок Энинву от 
этого тела мог быть очень красивым, но было очень много шансов, что 
он будет самым обыкновенным.
Теперь это тело отслужило. Если он задержится в нем еще на 
некоторое время, то он будет опасен для людей, окружавших его. Самое 
простое возбуждение или боль, которые он в обычном состоянии едва ли 
и заметил, теперь могли вызвать его перемещение. И кто-нибудь, чья 
жизнь была очень важной для него, может умереть.
Он тут же взглянул на Энинву, все еще спящую рядом с ним, и 
вздохнул. Что она сказала в такую ночь несколько месяцев назад? Что на 
самом деле ничего не изменилось. Наконец-то они стали принимать друг 
дргуа, как это есть на самом деле. И теперь они будут держаться друг за 
друга, спасаясь от одиночества. Но во всем остальном она была права. 
Ничего не изменилось. Она не хотела, чтобы он находился рядом с ней 
некоторое время, после того, как он менял тело. Она все еще 
отказывалась понять, что убивал ли он из-за нужды, случайно или по 
выбору, он все равно должен был убивать. У него не было иного пути, и 
он не мог избежать этого. Обычный человек, возможно, и мог бы 
уморить себя голодом до смерти, но Доро не мог. Тогда уж ему было 
лучше совершить заранее спланированное убийство, чем довести себя до 
того, что он убьет без разбору кого попало. Сколько времени, длиной не 
в одну человеческую жизнь пройдет еще, прежде чем Энинву поймет это?
Она проснулась. - Ты уже встаешь? - спросила она.
- Да. Но тебе вставать еще рано, рассвет даже не наступил.
- Так ты уходишь? Ведь ты только что вернулся.
Он поцеловал ее. - Возможно, что я опять вернусь через несколько 
дней. Он хотел увидеть ее реакцию. Он хотел убедиться, что ничего не 
изменилось, или наоборот, в надежде, что они оба были неправы, и что 
она чуть-чуть подросла.
- Останься еще немного, - прошептала она.
Да, она знала.
- Я не могу, - сказал он.
Некоторое время она молчала, потом вздохнула. - Ты уже спал, 
когда я кормила ребенка, но у меня еще осталось молоко, если ты 
хочешь.
Он тут же наклонид голову к ее груди. Вероятнее всего, этого уже 
больше никогда не будет. Во всяком случае не так скоро. Ее молоко было 
очень питательное и хорошее, и было таким же приятным, как и то 
время, проведенное с ней. Теперь же, они должны будут начать старую 
войну. Она приласкала его голову, и он вздохнул.
После этого он вышел и забрал Сьюзен. Она была как раз таким 
объектом для убийства, в котором он нуждался: очень чувствительным, 
таким же сладким и приятным для его разума, как молоко Энинву для 
его бывшего тела.
Он разбудил Френка, и они вдвоем оттащили это тело на старое 
кладбище, где обычно хоронили рабов. Доро не хотел, чтобы кто-нибудь 
из людей обнаружил его и сообщил ей. Она узнает о случившемся и без 
этого.
К тому времени, как он и Френк закончили, несколько рабочих с 
мотыгами прошли в сторону хлопковых полей.
- И как долго ты собираешься носить это тело? - спросил его 
Френк, оглядывая высокую и коренастую фигуру Сьюзен.
- Не очень. Я уже получил от него, все что мне нужно, - сказал 
Доро. - Хотя это и хорошее тело. Оно может оставаться год, а может 
быть и два.
- Но ведь это не сулит ничего хорошего для Энинву.
- Все могло бы быть по другому, если бы это было тело еще кого-
то, а уж никак не Сьюзен. Ведь в конце концов, Энинву временами имеет 
и жен. Но все дело в том, что она знала Сьюзен, и даже любила ее. Если 
бы не такой непредвиденный случай, то я не стал бы заставлять людей 
переживать подобные чувства.
- Представить только, ты и Энинву, - пробормотал Френк. - 
Меняете пол, меняете цвет кожи, размножаетесь, как...
- Закрой свой рот, - сказал Доро с явным беспокойством, - не то я 
скажу тебе некоторые вещи о твоей собственной семье, которые ты не 
захочешь и слушать.
Вздрогнув, Френк замолчал. Он всегда очень переживал по поводу 
своих предков, по поводу своей старинной семьи из Вирджинии. По 
каким-то дурацким причинам, она имела для него большое значение. 
Доро буквально поймал себя на том, что собирается полностью 
разрушить любые иллюзии, которые этот человек все еще строил по 
поводу своей голубой крови, и, как следствие этого, по поводу своей 
беспорочно белой кожи. Но у Доро не было никаких причин делать 
нечто подобное, никаких причин, за исключением, может быть, того, что 
лучшие времена, о которых он еще помнил, близились к концу, и он не 
был уверен, что последует за ними.
Дае недели спустя, когда он вновь вернулся к Энинву, он уже был 
один. Он отослал Френка домой, к его семье, и взял себе более 
подходящее тело худого белого мужчины с каштановыми волосами. Это 
было вполне хорошее сильное тело, но Доро знал, что лучше, чтобы 
Энинву оценила его.
Она не проронила ни слова, когда увидела его. Она не спорила и не 
ругала его, и вообще не казалась враждебной к нему. Но с другой 
стороны, она была едва-едва приветлива.
- Ведь ты забрал Сьюзен, не так ли? - сказала она, и это были ее 
единственные слова. Когда он подтвердил ее догадку, она повернулась и 
ушла. Он подумал, если бы она не была беременна, то она отправилась 
бы к морю, а его оставила бы со своими не слишком уважительными 
детьми. Она знала, что теперь он не причинит им зла.
Однако, беременность заставляла ее оставаться в обычном 
человеческом облике и удерживала ее дома. Она берегла будущего 
ребенка. Ведь приняв облик какого-либо животного, она наверняка 
убила бы его. Она говорила ему об этом во время одной из 
беременностей от Исаака, и он посчитал это за слабость. Он не 
сомневался, что она может прервать любую беременность без всякой 
помощи и без всякой опасности для себя. Ведь она могла делать со своим 
телом все, что хотела. Но она не прервала бы беременность. Раз ребенок 
был уже внутри нее, он должен быть рожден. На протяжении всех лет, 
пока он знал ее, она была чрезвычайно заботлива со своими детьми и до 
и после их рождения. Доро решил остаться с ней на время этого периода 
вынужденной слабости. Раз уж она относительно спокойно восприняла 
два его самых недавних превращения, то он не думал, что у него вновь 
будут неприятности с ней.
Но у него ушло множество долгих дней, лишенных каких бы то ни 
было отношений, прежде чем он понял, что был неправ. В конце концов, 
именно младшая дочь Энинву, Элен, помогла ему понять это. 
Временами казалось, что девочка значительно моложе своих двенадцати 
лет. Она играла с обычными детьми в их обычные игры, возилась с ними 
и плакала от обычных ушибов. Но в другие моменты она напоминала 
взрослую женщину, скрытую за этой детской внешностью. Да, она была 
в высшей степени дочерью своей матери.
- Она не хочет разговаривать со мной, - сказал этот ребенок, 
обращаясь к Доро. - Она знает, что мне известно, что она собирается 
сделать. Она подошла и села рядом с ним в прохладной тени дуба. 
Некоторое время они молча наблюдали, как Энинву полола свой огород, 
засеянный целебными травами. В этот огород посторонним вход был 
запрещен. Туда не пускали ни других огородников, ни детей, обычно 
помогающих выпалывать сорняки, потому что как для тех, так и для 
других большинство растущих там трав они посчитали бы сорными. 
Однако сейчас, Доро смотрел не на огород, а на Элен.
- Что ты хочешь сказать? - спросил он ее. - Что она собирается 
делать?
Она взглянула на него сверху вниз, и у него не было никаких 
сомнений, что их этих глаз на него смотрела женщина. - Она сказала, что 
сюда собираются приехать Кейн и Лиа. Они будут жить здесь. И еще она 
сказала, что после того, как родится ребенок, она уйдет отсюда.
- К морю?
- Нет, Доро. Не к морю. В один прекрасный день она должна будет 
выйти из моря. Тогда ты вновь отыщешь ее, и она будет должна вновь 
наблюдать за тем, как ты убиваешь и ее друзей, и своих собственных.
- О чем ты говоришь? Он схватил ее руками, едва сдерживая себя 
ото того, чтобы хорошенько встряхнуть ее.
Она уставилась на него, раздраженная, полная ненависти. 
Неожиданно она наклонила голову и укусила его руку, так сильно, как 
могла сделать это своими маленьким острыми зубами.
Боль заставила Доро выпустить ее. Она даже и не подозревала, как 
было опасно для нее причинять ему такую неожиданную боль. Если бы 
она сделал это до того, как он убил Сьюзен, он мог забрать бы ее 
совершенно без всякого труда. Но сейчас, получив совсем недавно 
надлежащую пищу, он был более управляемым. Он лишь придерживал 
свою окровавленную руку и только смотрел, как убегала девочка.
Затем он медленно встал и пошел в сторону Энинву. Она только 
что выдернула несколько пышно разросшихся с желтыми корнями диких 
растений. Он ожидал, что она выбросит их, но вместо этого она отрезала 
ботву от корней, счистила грязь со стеблей и положила их в свою 
корзину, которая обычно служила ей для сбора целебных трав.
- Что это такое? - спросил он.
- Лекарство, или яд, если люди не будут знать, что делать с ними.
- А что ты собираешься делать с ними?
- Превращу их в порошок, смешаю их с другими травами, положу в 
кипяток, а потом дам детям, которые страдают глистами.
Доро только покачал головой. - А я думал, что ты помогаешь им 
более простым способом, производя лекарства внутри собственного 
тела.
- Это тоже будет хорошо действоать. Я собираюсь научить делать 
это нескольких женщин.
- Зачем?
- Чтобы они могли лечить себя и свою семью и быть 
независимыми от того, что они считают моим колдовством.
Он наклонился, и запрокинул ее голову, чтобы видеть ее лицо. - И 
почему же это они не должны зависеть от твоего колдовства? Ведь твои 
лекарства гораздо эффективнее любых трав.
Она только пожала плечами. - Они должны учиться помогать себе 
сами.
Он взял в руки корзину, потянул Энинву, чтобы сдвинуть ее с 
места. - Идем в дом и поговорим.
- Нам не о чем говорить.
- Так или иначе, идем. Ты смешишь меня. Он обнял ее рукой и 
повел ее назад к дому.
Он хотел было провести ее в библиотеку, но там уже нашли себе 
место несколько детей достаточно юного возраста, которые учились 
читать. Они сидели полукругом на ковре, поглядывая на одну из дочерей 
Энинву. Доро уже выпроваживал Энинву назад, чтобы не мешать их 
занятию, когда смог расслышать голос одного из своих детей от Сьюзен, 
читавшему строфу из Библии: "Будь как моим, так и его. Думай не о 
высоком, а снизойди до слабых и обездоленных. Не трать мудрость на 
собственное тщеславие."
Доро оглянулся. - Звучит так, будто это не самая популярная 
цитата из билии для этой части страны, - сказал он.
- Я уже вижу, что они учат не самые популярные места, - ответила 
ему Энинву. - Ведь есть и другие места:"Тебе никогда не спастись от 
того, хозяина, чей слуга прячется в тебе." Они ведь живут в мире, 
который не хочет чтобы они слышали подобные вещи.
- Так ты воспитываешь их в духе христианства?
Она вновь пожала плечами. - Большинство их родителей - 
христиане. Они хотят, чтобы их дети научились читать и чтобы они 
могли читать Библию. - Между прочим, - она взглянула на него, и 
уголки ее рта опустились вниз, - между прочим, ведь это христианская 
страна.
Он пропустил мимо ушей ее сарказм и повел ее в гостиную. - 
Христиане почитают самоубийство за большой грех, - сказал он.
- Они почитают за грех вообще забирать чью-нибудь жизнь, но тем 
не менее убивают и убивают.
- Энинву, почему ты решила умереть? Он никогда не мог подумать, 
что произнесет эти слова так спокойно. Что она подумает о нем? Что ему 
все равно? Может ли она так подумать?
- Это единственный способ для меня освободиться от тебя, - 
ровным голосом ответила она.
Он раздумывал над этим некоторое время. - А мне казалось, если я 
останусь сейчас рядом с тобой, то это может помочь тебе стать полезной 
для тех....для тех дел, которые ждут меня, - сказал он.
- А ты все еще думаешь, что я мало полезна для них?
- Но ты не принимаешь их. Из-за чего же еще ты хочешь умереть?
- Из-за того, о чем мы уже многократно говорили. Все временно в 
этом мире, кроме тебя и меня. Ты - это все, что у меня есть, а возможно, и 
все что будет. Она медленно покачала головой. - А ты, это всего лишь 
бесстыдство и цинизм.
Он нахмурился, пристально глядя на нее. Она не говорила ничего 
подобного с той самой ночи, проведенной ими в библиотеке. Она 
вообще никогда не разговаривала подобным образом, столь скучно и 
столь прозаически, будто произносила обычную самую простую 
фразу:"А ты высокий." И он почувствовал, что не может даже 
разгневаться на нее.
- Так значит я должен уйти? - спросил он.
- Нет, оставайся со мной. Сейчас ты нужен мне здесь.
- Даже если я столь циничен.
- Даже так.
Сейчас она было точно такой же, как после смерти Луизы, 
непохожей на себя, слишком пассивной и готовой умереть. Конечно, 
тогда это были одиночество и печаль, неожиданно навалившиеся на нее. 
Сейчас же....а что же все-таки на самом деле было сейчас?
- Это все из-за Сьюзен? - спросил он. - Я не думал, что ты 
принимала ее так близко к сердцу.
- Я нет, а вот ты, принимал. Ты сделал ей трех детей.
- Но...
- Тебе не нужно было забирать ее жизнь.
- Я больше не мог никак иначе использовать ее. Для нее это была 
единственная возможность быть полезной мне. Детей у нее было уже 
достаточно, а заботиться о них она не могла. Так что ты ожидала от 
меня по отношению к ней?
Энинву встала и вышла из комнаты.
Позже, он попытался вновь заговорить с ней. Но она уже не 
слушала его. Она не собиралась ни спорить с ним, ни осыпать его 
проклятьями. Но когда он в очередной раз собрался уходить, она 
попросила его остаться. Когда он вечером вошел в ее комнату, она была 
до странного гостеприимна. И в тот момент она все еще собиралась 
умереть. В этом решении был определенный цинизм. Бессмертная 
женщина, которая могла жить рядом с ним не одно тысчелетие, тем не 
менее была намерена совершить самоубийство, а он даже не мог понять 
настоящей причины этого.
Он впадал все в большее отчаянье по мере того, как увеличивался 
срок ее беременности, потому что он не мог ощутить близость ее. Она 
признавала, что была нужна ему, что даже любила его, но какая-то часть 
ее была закрыта для него, и никакие его слова не могли проникнуть туда.
Наконец, он ушел на несколько недель. Ему очень не нравилось, 
как она поступала с ним. Он не мог припомнить такое время, когда его 
мысли были так беспорядочно перепутаны, и когда он так безнадежно 
хотел получить то, чего получить не мог. Он сделал то, чего Энинву, 
видимо, никогда не делала. Он разрешил ей относиться к нему, как к 
обыкновенному человеку. Он разрешил ей разбудить в нем чувства, 
которые дремали в нем в течение многих лет, превышающих в несколько 
раз даже тот срок, который прожила она. Он чувствовал себя так, будто 
вся пелена скрывавшая его сущность от ее глаз, упала. Он был поражен 
тем, что мог позволить нечто подобное, и тем, что она могла видеть это. 
Но даже это, в конце концов, мало заботило его.
Он отправился в Батон Руж, к женщине, которую знал уже 
некоторое время. Она теперь была уже замужем, но случайно, ее муж 
отбыл в Бостон, и она пригласила Доро к себе. Он оставался с ней 
несколько дней, все время находясь на грани желания рассказать ей об 
Энинву, но так и не собрался с духом.
Вскоре он взял себе новое тело, которое принадлежало 
освободившемуся черному, владевшему несколькими рабами и жестоко 
обращавшемуся с ними. И только после, ему стало интересно, почему 
все-таки он убил этого человека. Ведь в конце концов, его никак не 
касалось то обстоятельство, что этот человек был так груб со своей 
собственностью.
Затем он заменил тело этого рабовладельца на тело другого, тоже 
свободного, черного, который мог быть почти светлокожим братом для 
того человека, который так понравился Энинву: небольой, компактный, 
красивый, красно-коричневый. Возможно, что она отвергнет его по той 
причине, что он только похож на того, и уж никак не являлся им на 
самом деле. А может быть, она отвергнет его как раз по той причине, что 
он не похож на того. Кто знает, в какую сторону склонится ее разум. Но 
вполне возможно, что она воспримет его, будет разговаривать с ним, и 
они чуть-чуть приблизятся друг к другу, прежде, чем она вновь закроет 
себя перед ним, как отработавшая машина.
И он отправился к ней.
Ее живот был уже вполне заметным, когда он обнял ее при встрече. 
При других обстоятельствах он бы рассмеялся и погладил бы его, думая 
о ребенке там, внутри. Сейчас же, он только взглянул на него, отметив 
про себя, что она могла родить в любой момент. Как глупо он поступил, 
что ушел и оставил ее одну, отказавшись тем самым от любой 
возможности провести вместе с ней, может быть, их последние дни.
Она взяла его за руку и повела в дом, в то время как ее сын 
Джулиен занялся его лошадью. Он бросил в сторону Доро долгий и 
испуганный, полный мольбы взгляд, который Доро не воспринял. Было 
ясно, что Джулиен знал.
Оказавшись внутри дома, он встретил точно такие же взгляды со 
стороны Лиа и Кейна, за которыми послала Энинву. Никто не произнес 
ни слова, кроме обычных приветствий, но весь дом был наполнен 
напряжением. Казалось, что это чувствовали все, кроме Энинву. Она же 
была захвачена будто лишь одной формальной радостью по поводу 
очередного возвращения Доро домой.
Ужин прошел тихо, почти мрачно, и казалось что каждый нашел 
для себя неотложные дела, чтобы не задерживаться за столом. Каждый, 
исключая Доро. Он уговорил Энинву посидеть с ним за вином, фруктами 
и орехами в гораздо меньшей и более прохладной задней гостиной. Для 
него не имело никакого значения как выглядела эта комната, а было 
важно, что Энинву была рядом с ним.

Ребенок Энинву, совсем крошечный, но здоровый мальчик, 
родился недели через две после возвращения Доро, который теперь едва 
не заболел от отчаяния. Он все еще не знал, что ему делать со своими 
чувствами, и никак не мог припомнить, чтобы когда-нибудь раньше он 
испытывал такое же смешение чувств. Временами он ловил себя на том, 
что наблюдает за своим поведением как бы со стороны, и с еще большим 
смешением заметил, что в этом поведении не было ничего, явно 
подтверждавшего сам факт его страданий. Он провел много часов за 
разговорами с Энинву, наблюдая за тем как она готовила и смешивала 
травы, одновременно инструктировала некоторых своих людей о том как 
следует ухаживать за их посевами, отличать их по виду и использовать.
- И что же они будут делать, когда у них окажутся только одни 
травы? - спросил он ее.
- Либо жить, либо умирать, уж как смогут, - сказала она. - Все 
живое, в конце концов, умирает.
Она нашла женщину, которая должна была ухаживать за ее 
ребенком, и дала обстоятельные инструкции испуганной Лиа. Она 
считала, что Лиа самая способная из всех ее белых дочерей, и что только 
она одна сможет стать достоной ее преемницей. Кейн не хотел этого. Он 
был напуган, и даже чувствовал страх, от одной лишь мысли о таких 
перспективах. Но, возможно, ему надо было бы стать более похожим на 
людей, относившихся к классу его собственного отца. И Доро подумал, 
что не стоит беспокоиться об этом. В какой-то момент ему показалось, 
что он должен объяснить ему, что если он будет играть свою роль так же 
хорошо, как Доро, и если он будет обходить все ловушки, 
встречающиеся на пути богатого плантатора, то никому и в голову не 
придет, что перед ними не кто нибудь, а самый настоящий плантатор. 
Доро рассказал историю о том, как Френк возил его по стране, выдавая 
за африканского принца, и они вместе с Кейном посмеялись над ней. До 
этих пор в доме не было слышно более громкого смеха, и даже этот 
оборвался достаточно резко.
- Ты должен остановить ее, - сказал Кейн, хотя они чуть ли не все 
время обсуждали ситуацию с Энинву. - Ты должен сделать это. Ты 
только один, кому это под силу.
- Но я даже не представляю, что можно сделать, - вынужденно 
признался Доро. Кейн должно быть плохо представлял, как тяжело было 
ему признаться в этом.
- Поговори с ней! Ведь хочет же она чего-нибудь? Так дай ей это!
- Я думаю, что она хочет, чтобы я перестал убивать, - сказал Доро.
Кейн заморгал, затем беспомощно покачал головой. Даже он 
понимал, что это невозможно.
Лиа вошла в гостную, где он разговаривал с Кейном, и встала 
перед Доро, уперев руки в бока. - Я не могу ничего сказать о твоих 
чувствах, - сказала она. - Я никогда не была способна понять их, но если 
ты вообще чувствуешь хоть что-нибудь по отношению к ней, то иди к 
ней прямо сейчас!
- Почему? - спросил Доро.
- Потому что она собирается сделать это. Она, как мне кажется, 
вот-вот дойдет до самого края. Я не думаю, что она планирует это на 
завтрашнее утро, как Луиза.
Доро встал было, чтобы идти, но Кейн остановил его, 
обратившись с вопросом к Лиа.
- Радость моя, так чего же она хочет? Что она на самом деле хочет 
от него?
Лиа переводила взгляд с одного на другого, видя, что они оба 
ожидают ее ответа. - Я спросила ее об этом сама, - сказала она наконец. - 
Она просто сказала об усталости. О смертельной усталости.
Доро подумал о том, что она могла сильно ослабнуть. Но от чего? 
От него? Но ведь она же сама попросила его не уходить, хотя он и 
собирался это сделать. - От чего же она устала? - спросил он.
Лиа вытянула руки перед собой и вновь посмотрела на них. Она 
несколько раз сжала и разжала пальцы, будто стараясь схватить что-то, 
но в них попадал только воздух. Так она сделала несколько движений, а 
потом, видимо, или увидела, или вспомнила, какие-то картины или 
видения, которые могли посетить только ее. В обществе обычных людей, 
ее бы при этом просто посчитали сумасшедшей.
- Вот все, что я могу чувствовать, - сказала она. - Это бывает 
всякий раз, если я сяду на то место, где она только что сидела, или 
больше того, если я потрогаю руками что-то из ее одежды. Это 
постоянное стремление к чему-то, стремление ухватить что-то, но всегда 
ощутить в руках лишь одну пустоту. Ничего кроме пустоты. Вот видимо 
от этого она и устала.
- Может быть это всего лишь ее возраст, - сказал Кейн. - Может 
быть, это возраст наконец-то догнал ее.
Лиа только покачала головой. - Я так не думаю. Она не 
испытывает никакой боли, и вообще никаких старческих отклонений. 
Она лишь просто... Тут Лиа издала звук, напоминающий рыданье, 
видимо от ощущения безисходности. - Я не очень способна к быстрому 
разрешению подобных загадок, - сказала она. - Многое, что я чувствую, 
приходит ко мне в отчетливом виде порой без всякого моего участия. 
Моя мать обычно могла распутывать многие едва проступающие 
явления и прояснять их как для себя, так и для меня. Я же, однако, не 
могу делать этого так хорошо.
Доро не сказал ничего, только продолжал неподвижно стоять, 
стараясь ухватить смысл рассказанного.
- Да иди же к ней, будь ты проклят! - закричала Лиа, а затем 
добавила, но уже чуть спокойней: - Помоги ей. Ведь она была лекарем 
все время, как приехала сюда из Африки. И вот теперь она нуждается в 
ком-то, кто мог бы вылечить ее. Кто может сделать это, кроме тебя?
Он оставил их одних и отправился взглянуть на Энинву. Ему 
никогда не приходило в голову до сих пор, что ей понадобится его 
помощь. Стало быть, все обернулось против него, и теперь он должен 
лечить лекаря.
Он нашел ее в спальне, собирающейся лечь в постель. Она тепло 
улыбнулась, как только он вошел в комнату, будто была рада видеть его.
- Еще рано, - сказал он.
- Я знаю, но я очень устала.
- Да. Лиа только что сказала мне, что ты....устала.
Она смотрела на него некоторое время, а потом вздохнула. - 
Временами я мечтаю только об обычных детях.
- Ты собиралась... этой ночью...
- Я все еще не отказалась от этого.
- ~Нет!~ - Он сделал шаг в ее сторону и схватил ее за плечи, как 
будто это движение могло удержать жизнь внутри нее.
Она оттолкнула его с такой силой, какой он не ощущал в ней с 
момента смерти Исаака. Его отбросило к стене, которая только и 
удержала его от падения.
- Не смей мне больше ничего говорить, - тихо сказала она. - Я 
больше не хочу ничего слышать от тебя о том, что мне следует делать.
Тем временем он погружался в знакомые глубины гнева, глядя на 
нее и потирая ушибленное о стену плечо. - В чем дело? - прошептал он. - 
Скажи мне, что не так?
- Я устала. Она направилась к кровати.
- Тогда попытайся еще раз!
Она не стала накрываться одеялом, а уселась на него, наблюдая за 
Доро. Она не произнесла ни слова, только наблюдала. Наконец, сделав 
глубокий неровный вдох, он сел в кресло рядом с ее кроватью. Его 
трясло. Его сильное совершенно без всяких изъянов новое тело 
поминутно вздрагивало, будто он уже успел износить его. Но он должен 
остановить ее, должен.
Он взглянул на нее, и ему показалось, что он увидел сострадание в 
ее глазах, как будто на какой-то момент она смогла вернуться к нему, 
удерживая его не только как своего любовника, но и как одного из своих 
детей, чтобы успокоить. Он должен ей разрешить сделать это, он должен 
быть рад этому.
Но она не двинулась с места.
- Я уже говорила тебе, - сказала она очень тихо, - что даже когда я 
ненавидела тебя, я надеялась, что ты пытаешься что-то сделать. Я 
верила, что мы могли бы иметь вокруг себя достаточно много людей, 
похожих на нас, и мы не были бы одиноки. У тебя было гораздо меньше 
неприятностей со мной, чем могло бы быть, потому что я верила в это. Я 
научилась отворачиваться и не замечать того, как ты поступаешь с 
людьми. Но, Доро, ведь не могу же я отворачиваться от всего. Ты 
убиваешь своих лучших слуг, людей, которые подчиняются тебе, даже 
если это оборачивается страданьем для них. Убийство доставляет тебе 
слишком большое удовольствие, слишком большое.
- Но я все равно должен совершить его, независимо от того, 
приносит оно мне удовольствие или нет, - сказал он. - Ты знаешь, что в 
этом моя сущность.
- Ты деградируешь.
- Я...
- Все человеческое в тебе умирает, Доро. Оно уже почти умерло. 
Исаак знал, что это произойдет, и он говорил мне об этом. Это было как 
раз часть того, что ты говорил мне в ту ночь, когда уговаривал меня 
выйти за него. Он сказал как-то, что ты вообще перестанешь чувствовать 
что-либо человеческое, как это свойственно всем людям, и он был рад, 
что ему не придется дожить до этого дня и увидеть это. А еще он сказал 
мне, что я должна жить, чтобы попытаться спасти эти остатки 
человеческого в тебе. Но он ошибался. Я не могу спасти их. Все это уже 
умерло.
- Нет. Он закрыл глаза, все еще пытаясь унять дрожь. Наконец, он 
оставил это занятие и взглянул на нее. Ах, если бы ему только удалось 
заставить ее понять и уидеть. - Оно не умерло, Энинву. Я должно быть 
подумал так и сам, прежде чем отыскал тебя во второй раз, но это было 
не так. Возможно, это умрет во мне, но только если ты покинешь меня. 
Он хотел прикоснуться к ней, но в его теперешнем состоянии он не 
отважился так рисковать, чтобы не быть отброшенным в очередной раз к 
стене. Она сама должна прикоснуться к нему. - Я думаю, что мой сын 
был прав, - сказал он. - Какая-то часть меня умирает раз за разом. И чем 
же я буду, когда из всех ощущений не останется ничего, кроме голода и 
сытости?
- Кто-нибудь отыщет способ, чтобы избавить мир от тебя, - скзала 
она бесцветным голосом.
- Но как? Самые лучшие люди, с неимоверным запасом сил 
принадлежат мне. Я собирал их, защищал их и размножал на 
протяжении почти четырех тясячелетий, в то время как обычные люди 
преследовали, травили и жгли любого из них, которого я упустил.
- Но ты не безгрешен, - сказала она. - Почти на три столетия ты 
потерял меня. Тут она вздохнула и покачала головой. - Но это не имеет 
значения. Я не могу сказать, что именно может случиться, но так же как 
и Исаак, я рада, что не доживу, чтобы увидеть это.
Тогда он встал, не в силах сдерживать гнев, не зная толком, что 
ему делать: то ли проклинать ее, то ли умолять. Его ноги подгибались, и 
он чувствовал, что находится на грани непристойных рыданий. Почему 
же она не поможет ему? Ведь помогала же она кому-то еще! Ему хотелось 
либо сбежать от нее, либо убить ее. Так почему же она хочет затратить 
всю свою силу на это бессмысленное самоубийство, в то время как он 
стоит перед ней с лицом, мокрым от пота, с трясущимся как у старого 
паралитика телом.
Но он не мог ни уйти, ни убить. И то и другое было невозможно. - 
Энинву, ты не должна покидать меня! По крайней мере, он сумел 
справиться со своей речью. Он говорил не тем безликим голосом, 
который, казалось циркулировал только внутри его тела, и который так 
пугал большинство людей, и который мог заставить и Энинву думать, 
что он пытается запугать ее.
Энинву же откинула одело и легла. Почему-то, именно в этот 
момент, он понял, что она может умереть. Вот так, лежа прямо пред ним, 
она может навсегда исчезнуть от него.
- Энинву! - В тот же момент он оказался на постели рядом с ней, 
стараясь поднять ее. - Ну пожалуйста, - сказал он, уже не слыша 
сосбтвенных слов. - Пожалуйста, Энинву. Выслушай меня. Она все еще 
была жива. - Выслушай меня. Нет ничего, чего бы я не отдал, чтобы лечь 
вот так, рядом с тобой, и умереть, как собралась умереть ты. Ты даже не 
можешь себе представить, как я страстно желаю этого....Он проглотил 
подступавший к горлу комок. - Женщина-Солнце, пожалуйста, не 
оставляй меня. Его голос сломался, и он заплакал. Он всегда, едва ли не с 
самого рожденья, стремился подавлять в себе слезы и рыданья, которые 
дополнительно сотрясали его и без того постоянно трясущееся тело. И 
вот сейчас он плакал так, будто хотел выплакаться за все прошедшие 
годы, когда на его лице не было слез и когда к нему не приходило 
облегчение. Теперь же он не мог остановиться. Он не помнил, как она 
сняла с него сапоги и накрыла его одеялом, вытерев его лицо холодной 
водой. Он не ощутил даже ни ее мягких объятий, ни тепла ее близкого 
тела. Наконец, он заснул, полностью опустошенный, склонив голову на 
ее грудь, а с первыми солнечными лучами, когда он проснулся, эта грудь 
была по-прежнему теплой, мягко поднимаясь и опускаясь при ее ровном 
дыхании.

ЭПИЛОГ

Но перемены должны были произойти.
Энинву так и не смогла получить все, что хотела, а Доро не мог 
больше удерживать в своих руках все, что он однажды по праву посчитал 
своим. Ей удалось остановить его в уничтожении собственных 
производителей, после того как они выполнили для него свою роль. Но 
она не смогла остановить его от убийств вообще, кроме как получить с 
него обещание, что больше не будет очередных Томасов, и больше не 
будет очередных Сьюзен. И если кто-то заслуживал право быть 
защищенными от него, то в первую очередь это должны были быть вот 
эти самые люди.
И больше он не командовал ей. Она больше не была одним из его 
производителей, и даже не считалась одним из его людей в старом 
понимании этого слова. Он мог лишь просить ее о содействии, о 
помощи, но он больше не мог принуждать ее к этому силой. И, 
разумеется, больше ничто не угрожало ее детям.
Он вообще не должен был никоим образом пересекаться с ее 
детьми. Но здесь возникли разногласия. Она хотела чтобы он пообещал, 
что в своих делах он вообще не будет использовать ее потомков, но 
обещать этого он не мог. - Да разве ты представляешь себе, сколько у 
тебя потомков, и как далеко они разбросаны по земле? - спросил он ее. - 
И меня совсем не устраивает трата времени на расспросы каждого 
незнакомца, который интересует меня, кто была много-много лет назад 
его пра-пра-бабушка.
Поэтому, с некоторыми неудобствами, но с целью защиты, она 
старалась поселить рядом своих детей и внуков, или даже некоторых 
посторонних людей, которые становились членами ее большого дома. 
Это были те, кого она защищала, кого учила и кого могла отпустить, 
если они этого хотели. Когда, наконец, стало ясно, что между Севернми 
и Южными штатами начнется война, она решила переселить своих 
людей в Калифорнию. Это переселение не понравилось ему. Он подумал, 
что она сбегает не только от надвигающейся войны, а так же и за тем, 
чтобы еще больше затруднить ему нарушить слово, данное в отношении 
ее детей. Ведь проехать через весь континент, обогнуть на корабле мыс 
Горн, или пересечь Панамский перешеек, чтобы добраться до нее, было 
не простым делом даже для него.
Он обвинял ее в недоверии к нему, а она открыто соглашалась с 
этим. - Ты все еще остаешься леопардом, - сказала она. - А мы все еще 
прежние жертвы. Так зачем же нам искушать тебя? Затем она сгладила 
этот разговор своим поцелуем и сказала: - Ты увидишь меня, когда 
достаточно сильно захочешь этого. Ты прекрасно знаешь об этом. Да и 
когда это расстояние могло остановить тебя?
Да, расстояние никогда не имело значения для него. Он увидит ее. 
Он остановил ее переезд через всю страну, а вместо этого посадил всех ее 
людей на свои клиппера и вернул к ней одного из самых лучших ее и 
Исаака потомков, чтобы провести эти корабли через шторм.
В Калифорнии она совсем неожиданно взяла себе европейское имя: 
Эмма. Она где-то слышала, что оно означает прародительницу рода, и 
это очень позабавило ее. Так она стала Эмма Энинву. - Это даст людям 
возможность называть меня так, чтобы они могли без труда произнести 
мое имя, - сказала она ему при их первой встрече на новом месте.
Он рассмеялся. Ему было все равно, как она еще назовет себя за 
всю свою долгую жизнь. А она будет жить долго. И не важно, куда она 
отправится в очередной раз: она будет жить. И никогда не покинет его.