Рик Басс
Пожары
Рассказ
Перевод М.Кан
Бывают годы, когда жара наступает в апреле. Ветрено в апреле всегда,
но в удачный год бывает и тепло. Дождей, как правило, нет, и на полях
стоит сушь; ветер дует с юга. Люди в долине выносят рассаду из дома на-
ружу, обычно в старый амбар, приспособленный под теплицу. Самый лучший
урожай здесь, в предгорье, дают корнеплоды. Почва тучная от бессчетных
пожаров, и картошка в долине родится сахарная. Морковь так и прет из
темной земли, тугая и налитая, словно красное солнышко. Лук я люблю
класть во все, что бы ни стряпал. Хорошо растет и клубника, если акку-
ратно поливать.
Снег к апрелю уходит из долины в глубь леса, а местами даже выше, за
лес, исчезает, оставляя лишь овальные заплатки вдалеке, и зайцы-снегос-
тупы, отощалые, но пока еще белые, выходят из отступающих снегов и пода-
ются вниз, к садам, за свежими ягодами и молодой зеленой травкой, но ты
уже за милю видишь, как они подбираются к твоим ягодам, скачут по золо-
тисто-зеленому, пронизанному солнцем редколесью, кипенно-белые, точно
ангорские коты, перемахивают через бурые валежины, спускаясь вниз веко-
выми тропами, проложенными зверьем по чернозему.
Неотвратимо, как запрограммированные, косые чешут прямым ходом ко мне
в сад, а я сажусь на черном крыльце и наблюдаю. Но истреблять таких сим-
патяг в больших количествах рука не поднимается - так, подстрелишь одно-
го раз в месяц, просто для острастки. Освежуешь его и зажаришь в сотей-
нике с луком и ломтиком бекона.
Иногда я встаю среди ночи и вижу в окно, как зайцы там, в саду, гры-
зут подряд все что ни попадя, а еще - обступят теплицу, взяв ее в плот-
ное кольцо, и буквально изнывают от желания проникнуть внутрь: одни под-
капывают землю кругом, только комья летят из-под лап, другие просто
ждут, сидя под дверью.
Оставаться такими белоснежными зайцам, как сойдет снег, предстоит не-
долго, всего лишь несколько недель, потом они эту белую шубку теряют, то
есть, вернее, не теряют, а постепенно меняют на коричневатую, цвета жух-
лой листвы, и пока не полиняют, ходят пегие, но в конце концов благопо-
лучно коричневеют и могут вновь жить спокойно в бесснежном мире. Но до
тех пор, в эти короткие недели, зайцы сидят у меня в саду, похожие на
белые камни-валуны. Живу я теперь давно уже без женщины. Когда и случа-
ется, что заведется женщина в доме, то ощущение такое, будто бы я завлек
ее обманом, заманил в ловушку - будто калитка за ней захлопнулась, а она
еще этого не сознает. Очень уж мы тут на отшибе.
Раз летом к моему другу Тому и его жене Нэнси приехала из Вашингтона
сестра Тома - погостить на летнее время и потренироваться в горах. Звали
ее Гленда, и была она бегунья, тем в жизни и занималась, что бегала.
Классная бегунья, участница состязаний в Италии, во Франции, в Швейца-
рии. Приехав сюда, она говорила всем и каждому, что мест красивее здеш-
них не видала, повторяла это простым лесорубам и их неулыбчивым женам, и
все мы верили ей. Мало кому из нас довелось побывать где-нибудь еще, и у
нас не было оснований сомневаться.
Мы собирались человек по десять-двенадцать, половина всего населения,
посидеть за столами у пивной, снаружи, откуда хорошо глядеть на речку.
Перелетные утки и гуси, возвращаясь на север, оседали у нас в долине вы-
водить молодняк - вить гнезда, высиживать птенцов. Со склона на склон
без устали перелетали над долиной вороны, отливая на солнце маслянистым
блеском своих крыльев и спин. Каждому, у кого была в том нужда, открыва-
лась в апреле возможность подработать на посадках в лесничестве, и пото-
му это всякий раз было время расслабиться, отойти от забот и дрязг - ве-
селое, вольное время. Мне не было особой надобности прирабатывать, ни в
апреле, ни в другие месяцы, и мы с Глендой, Томом и Нэнси часто сидели
за столом на открытом воздухе и пили пиво. Гленда никогда не выпивала
больше двух кружек. Светловолосая, с короткой стрижкой, с глазами озер-
ной синевы и широкой - похожая была у Тома - усмешкой на бледном лице,
несовместимой с представлением о серьезности, хотя теперь, когда ее
здесь больше нет, мне кажется, что потому эта готовность усмехнуться и
запомнилась, что обнаружилась у серьезного человека. Не понимаю, честно
говоря, откуда у меня такое впечатление. Никакие заботы Гленду, как и
всех прочих, в апреле не обременяли, а после, летом, - тем более. Знай
себе бегай, и все дела.
Наблюдать Гленду осенью мне не пришлось, она уехала, так что не знаю,
сохранилась ли у нее эта улыбчивость по возвращении в Вашингтон. Она в
то время рассталась со своим молодым человеком, жителем Калифорнии, и,
кажется, не скучала по нему, даже не вспоминала о нем, похоже.
До того как приступить к посадке, сажальщики выжигали склоны, выруб-
ленные прошлым летом и осенью, и с полудня над ними собиралась душистая
дымка, тянулась кверху, в горы, и, перевалив через них, уносилась, подх-
ваченная южными ветрами, в сторону Канады. Никогда это марево от пожаров
не опускалось к нам в долину, но нависало прямо над головой, придавая
солнечному свету красивый дымчато-голубой оттенок, а предметы по ту сто-
рону долины - сарай на чьем-то выгоне, линия ограды - казались сквозь
дымку гораздо более далекими, чем на самом деле. И очертания предметов
смягчались.
По внутренней стороне ноги у Гленды шел длинный шрам наподобие зас-
тежки-молнии, начинаясь чуть выше щиколотки и доходя до самой середины
бедра. Она повредила себе колено в семнадцать лет, задолго до прихода
эндоскопической хирургии, и восстанавливать коленный сустав пришлось по
старинке, при помощи скальпеля и ножниц, но этот шрам как будто лишь
подчеркивал по контрасту красоту ее ног, и даже в нем самом, в его изги-
бе по всей длине ноги, было свое изящество.
Бегала Гленда в нейлоновых зеленых шортах, белой короткой рубашке и с
повязкой на голове. Грязно-белые кроссовки сравнялись цветом с пылью на
дороге во время засухи.
- Мне сейчас тридцать два, так что я лет шесть-семь еще свободно по-
бегаю, - говорила она, когда ее спрашивали о планах на будущее, о том,
зачем ей так много бегать и почему она для этого приехала к нам сюда.
Спрашивали в основном мужчины, которые подсаживались к нам у пивного ба-
ра поглядеть на речку, на долину под весенними ветрами - просто порадо-
ваться сообща тому, что кончилась зима. Женщинам, не считая Нэнси, Глен-
да, по-моему, не слишком нравилась.
У нас не очень-то представляли себе, какого Гленда класса бегунья.
Думаю, Гленде это доставляло удовольствие.
- Хочу, чтобы ты провожал Гленду на велосипеде, - сказал Том, когда
мы с ней встретились первый раз. Он позвал меня на обед - Гленда прибыла
накануне, хотя о том, что она должна приехать, все знали заранее и уже
несколько недель ждали этого . Ее спонсор готов это оплачивать, - гово-
рил Том, давая мне деньги, а точнее, пытаясь всучить их насильно, в кон-
це концов он засунул их мне в карман рубашки. Он выпил - я давно не ви-
дел его в таком приподнятом настроении. То и дело называл ее "Глен"
вместо "Гленды" и, засунув мне деньги в карман, обнял одной рукой Нэнси,
которой явно было за него неловко, а другой - Гленду, которой, судя по
всему, неловко не было, и мне оставалось лишь подчиниться, тем более что
и деньги-то были не ахти какие. - Будешь ездить следом за ней с пистоле-
том, вот и все. - На поясе у Тома висела кобура с пистолетом - большим
пистолетом. Он снял ее и отдал мне. - И смотреть, чтобы с ней ничего не
стряслось, как, например, с этой Окерсон.
Женщина по фамилии Окерсон была однажды в гостях и шла пешком домой,
но так и не дошла: по-видимому, на нее из прибрежного ивняка напал мед-
ведь и уволок с собой за речку. Она пропала весной, и все решили, что
сбежала, муж даже целое лето ходил и как дурак говорил про нее гадости,
а по осени, как раз перед первой порошей, ее нашли охотники. В любой до-
лине вам расскажут какой-нибудь случай, связанный с медведями, но мы
считали, что наш - самый страшный, потому что это было так недавно и
жертвой стала женщина.
- Что ж, мне полезно будет размяться, - сказал я Тому и спросил у
Гленды: - А вы быстро бегаете?
Работа мне оказалась не в тягость. Мы начинали рано утром, и мне
большей частью удавалось держаться с Глендой наравне. Бывали дни, когда
она пробегала, в очень быстром темпе, всего несколько миль; в другие дни
казалось, что она никогда не остановится. Движение на дорогах практичес-
ки отсутствовало - ни легковушки, ни грузовика, - и я катил за ней, меч-
тая о разном.
Лугами, за которыми стоял дом ее брата, мы выбирались к Южной развил-
ке, на дорогу, ведущую наверх через лес, мимо моей бревенчатой хибары. К
тому времени, как достигали вершины, солнце разгоралось в полную силу,
нас окутывала дымка от предпосадочных пожаров, и окрестность, подернутая
туманом, приобретала стародавний вид, как будто нас отнесло назад, в бы-
лое время - к тем временам, когда что-то действительно происходило,
что-то еще имело значение и не все еще было на свете решено.
Гленда от бега в гору становилась вся мокрая, рубашка и шорты хоть
выжимай, волосы влажными прядями прилипали к лицу, носки и даже кроссов-
ки промокали насквозь от пота. Но она постоянно твердила, что те, с кем
ей предстоит бежать, выкладываются сейчас на тренировках еще больше.
За вершиной горы лежали озера, воздух здесь был прохладней; на озерах
по северному склону еще держался тонкой корочкой лед, подтаивая днем, но
к вечеру схватываясь снова, и Гленда, добежав до вершины, - с пылающим,
словно обгорелым на солнце лицом, с бессильно поникшими руками, слегка
пошатываясь под конец от изнурительной жары, от изнеможенья, - любила,
свернув с дороги, сбежать по звериной тропе, ведущей на озера, оступа-
ясь, спотыкаясь, припускаясь вновь, - а мне приходилось, бросив велоси-
пед, спешить вдогонку, - и у первого озера, стянув с себя рубашку, выбе-
гала на мелководье, проламывая ногами тонкий лед, и, точно зверь, заг-
нанный сюда собаками, садилась в студеную воду.
- Хорошо, - проговорила она, когда сделала это первый раз и, запроки-
нув голову на край пролома, раскинула руки по льду, точно распятая на
кресте, глядя вверх на поднебесную дымку, так как мы были выше кромки
леса, а выше нас - только небо.
- Подите-ка сюда, - сказала она. - Идите послушайте.
Я зашел в пруд по проложенному ею следу и присел рядом.
Она взяла мою руку и положила себе на грудь.
То, что я ощутил под ладонью, было невообразимо: как будто подняли
капот у машины с незаглушенным двигателем, когда вся эта механика - при-
водные ремни, электрика, лопасти вентилятора - еще крутится, работает. Я
готов был отдернуть руку, готов везти ее к врачу! А вдруг она умрет,
вдруг мне придется отвечать! Я хотел отнять руку, но она не пустила; и
понемногу бешеный перестук начал стихать, выравниваться, а она все удер-
живала мою руку, покуда, наконец, нас не пробрало холодом от воды. Мы
вылезли на берег - у нее онемело поврежденное колено, пришлось помочь ей
подняться, - разложили одежду сушиться на камнях и сами, выбрав плоские
камни, тоже улеглись обсыхать на ветру и на солнце. Она говорила, что
поехала бегать в горы, чтобы укрепить себе колено. Но что-то подсказыва-
ло мне, что это не так, что причина не в этом, хотя какая тут еще могла
быть причина, не берусь вам сказать.
В жаркие дни мы напоследок каждый раз заходили в озеро, и всегда в
тенистых заводях тончайшей паутиной лежал ледок. Окунуться было бла-
женством, растянуться потом на солнце - тоже. Высохнув, волосы у нас
пахли дымом, какой поднимается от костров в долине. Мне иногда приходило
в голову, что Гленда умирает и приехала провести здесь последние дни,
набегаться досыта среди такой красоты.
Обсохнув, мы шли назад, вновь переваливали через вершину горы и начи-
нали спускаться вниз, выходя постепенно из туманного марева, и перед на-
ми, зеленая, уютная, открывалась во всю ширь долина, где не спеша изви-
вается по дну речка Як, а на середине северного склона горят лохматые
огни пожара, и от них из-за деревьев - где неверными струйками, где зыб-
кой пеленой - восходят дымки, поднимаются завесой прямо в небо.
Всегда велик был соблазн вскочить на велосипед и покатить свободным
колесом под горку, только я знал, для чего меня наняли, мы это оба зна-
ли, а время было такое, когда медведи пробуждаются от спячки и вообще
все пробуждается, так что зима с ее надежностью - это одно, но лето -
дело серьезное, раз происходят такие перемены.
Случалось, что на обратном пути мы набредали на стайку воротничковых
рябчиков-самцов: распустив хвост и раздувая огненно-красный пульсирующий
зобик, они кружили посреди дороги в брачном танце и не хотели нас про-
пускать, топоча ножками, вертелись в исступлении волчком, старались
преградить нам путь, не допустить на крохотную территорию, которую счи-
тали своей. Гленда при встрече с этими танцорами заметно напрягалась и
визжала, когда они налетали на нее, делая вид, будто собираются клюнуть
ее в лодыжку.
По дороге назад в долину мы заходили ко мне перекусить. Я открывал
настежь все окна; бревна, прокаленные солнцем, издавали пряный дух сухо-
го дерева, каким тебя встречает жилье после долгого отсутствия - правда,
здесь, в моем доме, этот запах стоял всегда, - и мы садились за стол в
застекленном фонаре, глядели на ветхий курятник, построенный еще прежни-
ми хозяевами, а у меня стоящий без дела, на лесистый склон горы позади
курятника.
Я посадил той весной за домом несколько яблонь-дичков - в питомнике,
где я их покупал, сказали, что этот сорт не боится даже самой суровой
зимы, хотя в это не очень верилось. Яблоньки были молоденькие, им еще
полагалось расти четыре года, пока начнут давать плоды, - срок показался
мне таким долгим, что я было засомневался, стоит ли их вообще покупать.
И купил я их просто так, сам не знаю зачем. Как не знаю, для чего чело-
веку столько бегать, как Гленда. Но ездить следом за ней мне нравилось,
нравилось пить вместе кофе после тренировки, и я знал, что мне будет
грустно, когда она покинет долину. Это, я думаю, и помогало нам сохра-
нять между собой дистанцию, четкую дистанцию, как раз такую, как надо;
мы оба знали, что она здесь всего лишь на время - пробудет остаток мая и
июнь, весь июль, большую часть августа, а потом уедет. Мы знали, что так
произойдет, произойдет с неизбежностью, это удерживало нас от любого оп-
рометчивого шага, любого безрассудства. Замечательно, когда чувствуешь,
что ситуация под контролем. Кофе она пила черный. Мы угощались копченым
сигом моего собственного зимнего улова.
На заднем дворе у меня жили две собаки. Охотничьей породы, техасцы,
которых я несколько лет назад, когда приехал на север, привез с собой и
зимой держал в загончике, чтобы не гоняли где им вздумается, преследуя и
калеча оленей, но по весне и летней порой солнце пригревает так ласково,
а собаки мои такие старые, что я не держал их взаперти, разрешал дре-
мать, развалясь где-нибудь на траве. Но было одно существо, за которым
они охотились даже летом. Оно поселилось под курятником; кто это был, не
знаю, кто-то темный и до того шустрый, что мне никак не удавалось разг-
лядеть его хорошенько, но допускаю, что, если б и удалось, я увидел бы
что-то незнакомое, какое-нибудь из редких животных, которое, может быть,
водится в Канаде, а возможно, и такое, что никому еще не встречалось. Во
всяком случае, небольшое, темное и поросшее мехом, но не косматое, как,
скажем, медвежонок, оно не росло, оставалось из года в год все таким же,
но казалось почему-то детенышем, как бы сохраняя способность взять и вы-
расти в один прекрасный день; короче, обитало оно в норе под курятником
и приводило собак в дикое возбуждение. Вынырнет из леса и стремительным
темным прочерком несется к своей норе, а старые псы вскакивают и с лаем
кидаются вдогонку, буквально садясь ему на хвост, но неведомое существо
всякий раз успевало юркнуть в нору прямо у них из-под носа.
Мы с Глендой сидели у окна и дожидались его появления. Но оно не соб-
людало точного расписания, невозможно было сказать, когда оно покажется
и покажется ли вообще. Мы называли его дикобразом, так как на этого зве-
ря оно, по нашим представлениям, смахивало больше всего.
Иногда среди ночи Гленда вызывала меня по коротковолновой рации, нес-
колько раз проверяя микрофон, чтобы я проснулся от его потрескивания, и
тогда во мраке таинственно возникал ее голос, плыл ко мне сквозь атмос-
ферные помехи, словно бы из ночной пустоты, из пространства среди звезд.
- Видел ты дикобраза? - спрашивала она полусонно, но не она сама, не
живой ее голос были со мной в темном доме, а только радио. - Дикобраза
не видел?
Вот что хотелось ей знать, а я хотел, чтобы она была рядом - была со
мной в эту минуту. Хотя что толку - все равно в августе, самое позднее в
сентябре, Гленда должна была уехать.
- Нет, - говорил я. - Сегодня он не объявлялся. Может быть, убежал
насовсем. - Говорить-то говорил, но так бывало и раньше, и не однажды, -
решаешь, что все, конец, а он опять тут как тут.
- А что собаки? - спрашивала она. - Как там Гомер и Анна?
- Спят себе.
- Тогда спокойной ночи, - говорила она.
- И тебе спокойной ночи.
По четвергам я обыкновенно приглашал Тома с Нэнси и Глендой домой
обедать. В пятницу Гленда устраивала себе свободный день, не бегала,
чтобы можно было накануне и выпить и попозже лечь спать, не беспокоясь о
том, как это скажется наутро. Для начала мы шли выпить в "Стыд и срам",
сидели снаружи, глядя на реку, глядя, как снимаются и продолжают путь на
север дикие утки и гуси, а ближе к вечеру приходили ко мне на ферму; мы
с Глендой готовили обед, а Том и Нэнси в это время сидели на парадном
крыльце, покуривая сигары, и наблюдали, как на лужок за дорогой выходят
в сумерках лоси.
- Ну и где же ваш знаменитый дикобраз? - гремел Том, пуская в темноту
кольца дыма, большие, правильной формы нули; и лоси, пережевывая, совсем
как домашняя скотина, летнюю траву, вскидывали головы, и лоснились, отс-
вечивая, бархатистые рога у самцов.
- На заднем дворе, - отзывалась Гленда, промывая салатные листья или
споласкивая под краном морковку или куски разделанной форели. - Но его
можно увидеть только днем.
- Да чушь собачья! - рявкал Том, поднимаясь с бутылкой виски в руке;
он спускался неверными шагами по ступенькам, а мы бросали все дела и,
схватив фонарики, на всякий случай устремлялись за ним, потому что Том -
траппер, и его бесит мысль, что есть зверь, которого он не знает, не мо-
жет поймать или хотя бы увидеть; Том уже пробовал изловить этого дикоб-
раза, но тот упорно ему не попадался, и Том утверждал, что подобной тва-
ри не существует в природе. Дойдя до курятника, Том, сопя, опускался на
четвереньки, а мы, обступив его, старались осветить фонариком глубокую
пыльную дыру и разглядеть хоть клочок меха или кончик носа - хотя бы
что-нибудь! Том при этом издавал хрюкающие звуки, имеющие, я полагаю,
назначеньем выманить зверя наружу, - но не было случая, чтобы мы хоть
раз увидели кого-то, и холодно было под бессчетными звездами, и рдели
вдалеке костры на посадочных участках, медленно разгораясь в ночи пожа-
ром, а встречные огни сдерживали их, держали под контролем.
У нас была такая газовая жаровня для рыбы, мы выносили ее на парадное
крыльцо, нарезали форель кубиками, макали в сладкую горчицу и, обваляв в
муке, бросали в кипящий, плюющийся брызгами жир. Готовили больше сотни
рыбьих кубиков, и никогда ничего не оставалось. У Гленды был волчий ап-
петит, она почти не отставала от Тома и, проглотив последний кусок, об-
лизывала пальцы и спрашивала, нет ли еще. Мы брали то, что каждый пил:
Том - виски "Джек Дэниэлс", мы с Глендой - ром с кока-колой, Нэнси -
водку, и поднимались на крутую крышу моего дома посидеть над слуховым
окошком мансардной спальни, Том - оседлав конек прямо над окном, Гленда
- зябко притулясь ко мне; глядели на огни далеких пожаров, зазубрины ры-
жего пламени, выжигающие себе путь по кручам, яростные, но покорные уз-
де. На задний двор под нами десятками высыпали из лесу зайцы, которые
еще не успели потемнеть, подступали к теплице и останавливались, растя-
гиваясь вокруг нее кольцом, томимые желанием запустить зубы в нежную мо-
лодую морковку и сочный салат. Я расстилал заранее простыни на земле, и
мы веселились, наблюдая, как одураченные зайчики опасливо перебираются с
одной простыни на другую, сбиваясь в кучки, уверенные, что здесь они в
безопасности, и постепенно двигаясь все ближе к теплице.
- Брысь отсюда, стервецы! - каждый раз гаркал радостно Том, завидев
на опушке первых зайцев при свете луны, и утки, разбуженные его криком,
всполошась, перекрякивались на пруду, и от этих звуков отлегало от серд-
ца. Нэнси заставляла Тома опоясаться веревкой и привязаться другим ее
концом к печной трубе, чтобы не свалиться вниз. На что Том заявлял, что
ему ничего не страшно и жить он собирается вечно.
До и после каждой тренировки Гленда взвешивалась. Я должен был напо-
минать себе, что не хочу слишком близких отношений с ней, раз она уезжа-
ет. Хочу оставаться ее приятелем, и только. Она бежала молча, я молча
ехал следом. Медведей мы ни разу не видели. Но хоть и не видели ни разу
за все лето, она все равно боялась, и я поэтому всегда брал с собой пис-
толет. Кожа у нас, бледная после долгой и сумрачной зимы, начинала пок-
рываться загаром от солнечных ванн на берегу высокогорного озера. Пробе-
жав дистанцию, Гленда после подолгу спала, и я заодно, - она засыпала на
диване, я укрывал ее одеялом и растягивался рядом на полу; солнце зали-
вало комнату светом, и не было никакого другого мира, кроме нашей доли-
ны. Только сердце у меня не унималось.
Август выдался на редкость засушливый. Лесорубы снова взялись валить
деревья. Непрерывно дули суховеи, луга и поля обметало хрустким сеном.
Люди пугались каждой искры, в особенности старики, еще помнившие то вре-
мя, когда по долине, подобно армии супостата, прокатились большие пожа-
ры: крупный в 1901 году и гигантский в 1921-м, спалив дотла все деревья
- лишь единицы уцелели по счастливой случайности - и надолго оставив
после себя опустошенную долину куриться горьким дымом; знойный ветер об-
жигал лицо, и, отдохнув днем у меня, мы ранним вечером шли промочить
горло в пивную. Гленда ложилась на один из столов под открытым небом и
смотрела, как плывут облака. Ей оставалось, по ее словам, три недели до
отъезда в Вашингтон и потом в Калифорнию. Теперь мы с ней загорели до-
черна. Мужчины почти поголовно были в лесу на порубке. Вся долина при-
надлежала нам одним. В июле Том и Нэнси начали было - думаю, не без
умысла - называть нас "голубки", но в августе перестали. Гленда
усердствовала на тренировках как никогда, делая заметные успехи, и мне
уже стоило труда не отставать от нее в те дни, когда она добегала до са-
мой вершины.
Льда больше не оставалось нигде, снега тоже, даже в самых глухих и
затененных местах в лесу, но вода в озерах и прудах, в ручьях и речках,
когда мы бултыхались в нее, разгоряченные, едва дыша, была по-прежнему
ледяная, и Гленда каждый раз велела мне класть ей руку на грудь, туда,
где колотилось и скакало ее сердце, будто готовое вырваться наружу, по-
камест, наконец, не утихало, едва ли не замирая вовсе под действием хо-
лодных озерных вод.
- Смотри не уезжай отсюда, Джо Барри, - говорила она, провожая взгля-
дом облака. - Какая у тебя здесь благодать!
Я поглаживал ее по колену, проводя пальцами вдоль шрама с внутренней
стороны; ветер трепал ей волосы. Погодя немного, Гленда закрывала глаза,
руки и ноги ее, несмотря на жару, покрывались мурашками.
- Это уж не извольте беспокоиться, - отвечал я, в очередной раз прик-
ладываясь к кружке. - Меня клещами не вытащишь отсюда, уж это будьте по-
койны.
И думал о ее сердце после бега, как оно скачет и бьется в своей ма-
ленькой клетке, словно рыбка в тесном садке, - удивительно, откуда в нем
на высшей точке подъема берется столько жизненной силы...
В тот день, когда Гленда подожгла поле за дорогой против моего дома,
было тихо, безветренно, и она, наверно, думала, что это не опасно, что
огонь лишь пройдется по траве, не причинив никакого вреда, - и была пра-
ва, просто я этого не знал. Я увидел, как она стоит посреди поля: чирк-
нет спичкой и нагнется, заслоняя ее руками, пока у ног ее не занялась
трава. Тогда она побежала по полю к моему дому.
Я любовался, глядя, как она бежит. Не знаю, зачем она устроила пожар;
я всерьез испугался, как бы огонь не перекинулся через дорогу на мой
сенной сарай и даже на дом, но все же не так, как испугался бы в другое
время. Был последний день перед отъездом Гленды, и больше всего я просто
радовался тому, что вижу ее.
Она взбежала на крыльцо, забарабанила в дверь и вошла, задыхаясь, так
как весь этот путь пролетела на предельной скорости. Огонь, даже в без-
ветрии, быстро распространялся по пересохшей траве, и там, куда он еще
не дошел, выпархивали из травы краснокрылые трупиалы и видно было, как
удирают через дорогу ко мне во двор болотные кролики и полевки. Широким
шагом пронесся по лугу лось. Густо валил дым. Близился вечер, еще не
совсем стемнело, но до темноты оставалось недолго, и Гленда за руку по-
тащила меня из дома, вниз по ступенькам, назад на горящее поле, к пруду
на дальнем его краю. Пруд был большой - во всяком случае, должен был, по
моим представлениям, уберечь нас от огня, - и мы рванули к нему полем,
над которым внезапно поднялся ветер, ветер от пожара, добежали до пруда,
скинули туфли, стянули с себя рубашки, джинсы, зашли, шлепая, в воду и
стали ждать, когда огонь подступит ближе, расползется и обойдет нас.
То был несерьезный пожар, травопал, но пламя, накатывая, дышало нес-
терпимым жаром, обдавая нам лица раскаленным ветром.
Это было страшно.
Мы окунались с головой, остужая мгновенно высыхающие лица, плескали
воду друг другу на плечи. Над нами метались птицы, кузнечики, и мыши-ма-
лютки кидались с берега к нам в пруд, где, поднимаясь на поверхность, их
хватали прожорливые форели и глотали, как козявок. Смеркалось; пламя нас
окружало со всех сторон. Нам оставалось только ждать, когда трава под
огнем выгорит дотла.
- Пожалуйста, миленький, - говорила Гленда, и я не сразу понял, что
она обращается ко мне. - Ну пожалуйста.
Мы зашли уже на самое глубокое место в пруду, где нам было по грудь,
и должны были, спасаясь от зноя, то и дело окунаться в воду. На лице и
на губах у нас выскочили волдыри. На воду валили, как валит снег, хлопья
пепла. Огонь догорел только к ночи, лишь там и сям трепыхались еще оран-
жевые язычки. А так все маленькое поле лежало почернев и остывая, но
ступать босиком было пока еще чересчур горячо.
Мы продрогли. Никогда в жизни я так не замерзал. Всю ночь мы не вы-
пускали друг друга из рук, крепко держались друг за друга, потому что
нас била дрожь. Я думал о том, что значит удача, счастливый случай. Ду-
мал о страхах, самых разных, о причинах, побуждающих человека бежать. На
рассвете она ушла; не позволила мне отвезти ее домой, а пустилась рысцой
по дороге, ведущей к Тому.
С тех пор прошло два года. По два раза в каждом году зайцы меняли ок-
раску.
Дикобраз - его я больше не видел. Ушел - и это после стольких-то лет.
Жалко, я так и не знаю, точно ли это был он, - жаль, не могу назвать его
настоящим именем.
Вернется ли он назад? Не думаю. Для чего он вообще был здесь? Я не
знаю.
Так или иначе, но все, с чем я остался, - это зайчики, предсказуемые
в своих повадках.
Бегает ли Гленда по-прежнему? Сейчас середина февраля. Вспоминать о
ней больно. Выжженное, обугленное, лежит за дорогой поле, затаясь под
покровом снега.